Аннотация: И эта обманная светлость будущего лишь с годами понимается.
КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО*
-... не вредной для здоровья работа не бывает, - Витек лишь последнюю часть фразы рас?слышал. Но тут же мысли его вновь, будто провалились. Хмель брал свое, расшатывая утреннюю болезнь: то непонятным короблением всего тела, то каким-то круговращением внутри брюшных недр, то расслабляющей спокойностью во всей телесной громадине двухметрового послезапойного бомжозавра. Говорить не хо?телось, но Санек назойливым листом от известного веника не отставал:
-Ты, чо, Витек, в расслабуху то покатился. Шесть лет не виделись. Давай еще по стопарю.
- Наливай, - ленивым снисходительным жестом Витек подвинул свой фужер к середине журнального столика, на котором стояла пол-литра паленого коньяку - сколько-то звездочек и две тарелки с остатками пюре; эмалированная миска, в которой сморщившийся за ночь огурец, будто маскировался, под кисточкой высоленного укропа. Рассола в миске уже не было - за ночь, не единожды проснувшись, Витек вылакал его до последней кап?ли - не поднимаясь с дивана, на котором отключился с вечера.
С Санькою и впрямь не виделась шесть лет. Как уехал он после развода со своей гуленой Светкой, так и не объявлялся. А, вчера под вечер, как вепрь, влетел в однокомнатную малогаба?ритную хрущобу Витька, превращенную, в свою очередь, в трущобу.
Витек же после развода никуда не поехал. И целых три года изводил ежедневными явлениями свою бывшую половину в самом понятном бичу лишь виде. Молча, проходил в свою комнату и уже через какое-то время слышались оттуда звуки, нагоняющие на слышащих сперва скуку да уныние, а после раздражение и злость. И, как не злиться, если за стеною то ли мишка косолапый в берлогу залег, то ли Змей Горыныч - огненный динозавр, свивший гнездо в соседней комнате, пережевывает очередную жертву. Три года благоверная Витька искала вариант обмена. И нашла: себе с дочкой двухкомнатную тут же, в центре города, а Витьку какую-то захудалую никогда не ремонтированную берложину в пригороде.
Витьку - какая разница - где бичевать. Тем более он нет-нет, да и уезжал на "калымы" по земельным либо изыскательским делам в районы. Геодезист он был отличный. Но в остальном, сами видите - бичом назвать, так некоторые из них обидятся, что такого забулдыгу конченного к их клану приписали.
Санек ему не в пример мелкий, проныристый, от работы не отлынивает, но было в нем что-то такое, что указывало - не свое он дело делает. Ему б в коммерцию, какую. А он приладился с "хитрым глазом" шаромыжить да шабашничать и мается от того. На Север укатил неи?вестно для чего. Говорит на машинешку да на квартиру начертоломил там, на стройках разных да на изысканиях. Теперь, говорит, отопьется с Витьком и в родную контору пойдет, где до отъезда на Север работал - благо, есть чем заняться.
Правда платят мало, но у него же машина будет - приварок приличный Санек рассчиты?вал иметь.
Все это прокрутилось у Витька в голове и он, заканчивая эту мыслительность, брякнул:
- И пусть...
Санек глянул на друга - вопрос в глазах.
- Да я своё гоню, - оправдался тот.
- Это про что?
- Понимаешь, Сань... Я вот... Ну-у...
- Запрягай, Витек...
- А я чо делаю? - и будто не к месту ляпнул - Лето вот кончилось, - и выдохнул шумно.
- И что?
- Из запоя надо выходить. И ехать.
- На чем? Куда? На твоем-то "запоршеце"? Выкинуть его и вся недолга.
- Зря, ты его так хаешь, Саня. Я на нем, как на велосипеде, куда хочешь заеду.
- В Москву не заедешь...
- В Москву не заеду. А на кой хрен мне в Москву переться? Я уж лучше здеся...
-Здес-ся... - передразнил Санек. И еще по малой плеснул - Давай, дружище. За то, что ни?ко?гда на твоем "запоршеце" по Москве не прокатимся....
- А чо, ты - Москва. Я в Питер как-то ездил. Через столицу. Пошлялся по ней - шум-гам. А люди такие же. Только от дыма и копоти слегка осоловевшие.
- Конечно... Их в лапти обуй - все в тебя, бичары.
- Ну и бичара, а что? Я по Москве то иду. За всех цепляюся не по блатному, не специ?ально. А чо они, как эти... - и пальцы средние подогнул, крайние нараскаряку сделал и пошевелил последними то, будто щупальцами. - Нервенность в них от суетливости. Значит, иду я - тут машина-легковушка, не наша - черная, блестящая, как жирная китообразина. В ней баба сидит такая, как в фильмах показывают: платье, мне год работать; серьги-кольца; харя вся приторной неестественности - но ладно это, не всем же "Дуньками-плюньками" выглядеть мордально и по одежонке. Сидит сердешная в машинешке. Нервничает, видать. А от нервенности ногти грызет.
- И что?
- Так ноготь грызет.
- Я тоже другой раз забудусь - тоже их грызть начинаю. Или разнервничаюсь сильно от чего-нибудь.
- Ты еще скажи, что они и в туалет ходят, как люди,- и притворно гундося - "хороша баба - кругла и приятственна, но как подумаю, что она какает..."
- Да не к тому я... Что жизнь у них другая, не как наша. И не надо мне ихней. Но, чтоб и моя была им не бельмом в глазу.
- Ты, Витек, к чему все клонишь-то - не пойму, - недоумевая и подтрунивая над другом, Санек все же пытается понять его. - Может нам нашу губернию отделить?
- А мы уж давно отделены.
- Это как?
- С тех пор, как по нам атомной бомбой шибануло.
Санек подумал, что Витек уже набрался - свою губернию с "Хиросимой" путать стал. Но Витек хоть и пьян был, но непохоже, что в штопор его уже завинтило.
- Ты, Санек мой "Запорожец" хаешь, а зря. Я на нем за 16 лет ни одной аварии не сделал. Ни разу меня гаишники не тормознули.
- Какой же дурак твою "телегу" остановит.
- Потому и не останавливают, что я аккуратно езжу. Моя бы воля, так я все машины огра?ничил бы до скорости "Запорожца". Сколько людей не сгинуло бы.
Санек присвистнул. Удивление высказал:
- А чем бы тогда гаишники жить стали?
- Я-то живу как-то на зарплату. И они - никуда не денутся - станут жить, как все. Дума?ешь, сладко им обхаянным-то стоять сутками на дороге? Они хоть и обирают кого никого, но ведь ра?бота-то их видна. Порядок есть какой-то все же. Не то, что у тех, которые воров ловят...
- Так они, которые ловят, за то и получают зарплату, что не ловят.
- И наплевать. Нет мне до того дела. Я вот за город выезжаю. По тракту километров два?дцать еду, потом на проселок сворачиваю. Хорошая гравийка, неразбитая. Потому как в конце ни?чего нет. Деревни заброшены, луга некошены, а если и кошены, то сено не вывезено. Дикость, за?пустенье. Но такое то запустенье - величественное что ли. Особенно сейчас. Оттава, где кошено было, до того зелена. А над ней небо - синее. А в кустах одичавшей сирени да черемухи избы прячутся. Ты, знаешь, какие дома были когда-то? Стены - чуть не с метр толщиной, кладка - не расшибешь. И в этих руинах такое видится...- тут Витек сбился, слезы на глазах выступили,- Ты, знаешь, Санек... Я вот, туда попадая, и думаю. По Америке шарахнули террористы, шум на всю планету. А вот по нам, чем шибануло? Обезлюдело такое приволье, что слов нету? Ни деревень, ни хуторов, ни жителя какого блуднего. Что это, как не атомный взрыв. Без шума, без ракет, без смертников, а, сколько беды и разрухи. За что нам такое? А, Сань...
- Не думай об этом, Витек. Урбанизация - это называется. Во всем мире так.
- Нет, не так. Я в Чехословакии служил. Там тоже эта "-зация" твоя прошла. Но почему там такого запустенья нет?
Ответа Витек не дождался и опять мысленно провалился куда-то. Нет, он не отключился. Но слушал рассказы друга о жизни его на Севере вполуха. Что-то поддакивал, хмыкал - будто в такт рассказу. Сам же был в тех захуда?лых далях, где однажды оказался, убегая от запоя, угнете?нья и прочей постыльщины.
Было то самой поздней осенью, когда уж до снегу и морозов оставалось чуть. Но какой-то заблудший антициклон завис над среднерусской стороной.
По ночам было звездно, но не морозно. По утрам туманы заливали, казалось, всю землю до самых океанических окраин. К полудню туман вздымался, выглядывало солнце. И даже какой-то заполошный кузнечик, пригревшись, нет-нет, да и стрекотал где-то в сухотравьи, будто и не начало ноября уже было, а припозднившееся предбабелетье. Но кузнечика Витек уже после услыхал.
Сначала же было жуткое похмелье после двухнедельного нечеловеческого запоя, когда жизнь измерялась не сутками-днями, а промежутками между забытьем, из которого вынырнул, пучеглазясь в желтый потолок и на обшарпанные стены, прочухиваясь до первой мысли и действия, направленных на то, чтоб заглотить стакан другой и опять погрузиться в "тьму" - забытьем грядущим, в которое тянет тяжко, да изгибно для души, противящейся и рвущейся в какую-то светь неведомую, пробивающуюся то ли сквозь немытые стекла окон, то ли сквозь желтизну по?олка.
И, как это часто случалось с Витьком, спасенье пришло каким-то озареньем. Вдруг среди ночи открыл он глаза. И не туман, а реальность проявились и разводья на потолке, и мутный рисунок обоев, и утро за немытыми стеклами окна. И какая-то легкость во всем теле и мыслях.
Ненадолго, правда. Но этого просветленья хватило, чтобы встать с пролежанного дивана, дойти до кухни, чайник поставить на плиту. Покуда чайник закипал, в необъяснимые сборы, ав?то?матически двигаясь, ввинтился будто. В рюкзак, в котором после возвращения из последней ко?мандировки по шабашной надобности лежали чай, сахар и тушенка, еще кусок недоеденной, точ?ее недозакусанной, колбасы и полбуханки хлеба затолкал. По карманам денег насобирал - литров на двадцать бензину хватит и на похмелку - отметил. Права водительские сунул в нагрудный карман рубахи.
После чаю, однако, стало вдруг тяжело. Пот выступил на лбу, будто роса обильная. Сердце заколотилось, сбиваясь на дрыжки непонятные. Но импульс к действию из вырвавшегося на миг разума был послан. А попятно Витек и шаг не сделает. Упрямый. Об этом еще жена бывшая говорила. Мол, если б не пьянка, то только из-за его бараньего упрямства стоило развестись.
По пути к гаражу, где стоял его "запоршец", для разговенья взял водки две бутылки. При?чиндалы рыбацкие - сети да удочки - собрать и закинуть в машину времени много не требуется - вмиг загрузился. За гаражам и червей накопал, пересиливая гнетущую похмель.
За городом остановился. Стакан водки хватил. Хлебушком загрыз-занюхал. Покурил. И, когда прижилось зельюшко, покочевряжась в утробе возвратно-поступательными движеньями, поехал по асфальтовому шоссе, даже не решив толком куда. Будто предвидел, что убегать от запоя придется, когда в середине октября из командировки вернулся. И продукты оставил, и бензину в баке. Да сейчас, еще дозаправив машину. Потому сейчас "пылил" по щоссейке в полной безмятежности, ехидно усмехаясь, пролетающим навстречу и обгоняющим машинешкам - более быстрым, неторопливо со скоростью, за которую и в городе бы не пожурили, а уж на шоссейке и подавно. Кому такая клопушка в бельма ляжет.
То ли от стаканяшки раннего и к месту пришедшемуся, то ли от ранне?го утра - тихого и доверительно-смутного, благостно было. И на гравийку повернул, будто не сам. Просто рука включила правый поворот. Поморгал про?щально асфальтовой ленте "запоршец" Витьков и сковырнулся в ухабины гравийки, которых дальше впрочем, почти не попадалось. А если и встречались ухабушки малые да выбоины, то на скорости "запорожной" легко их объехать было.
Сперва на бугор дорога поднялась. Сверху вид открылся на широченную пойму реки. Самой-то реки среди шири долинной и не раз?глядеть. Лишь догадаться можно о положении речных излучин по цепочке ивняка и ветел, в тени которых и прятались тихие воды речушки.
Редкие перелески по краю долины речной; поля - где распаханы, где щетинятся хмуро-жел?тым жнивьем; цепочка молодых берез без листьев уже сиротинами-побирушечками разбе?ались кое-где по кювету, а несколько самых отчаянных взобрались на бровку дороги...
Поля закончились, и дорога свернула вправо, но съезд на повороте влево еле заметный по?манил Витька. По левую руку поля, справа луговина, переходящая в склон оврага. Дальше - пойма - и луга, и перелески темные еловые с диким подлеском из колючих и когтистых кустов - малина, смородина, шиповник и еще кусты с красными "волчьими" ягодами - в которых запутана всякая сучкотина, усугубляющая хитросплетенье зарослей.
Через километр где-то дорога выскочила на улицу заброшенной деревни. Едва накатанная дорога обогнула красную кирпичную коробушку заброшенного дома без окон - без дверей, без крыши-потолка, поднырнула под старую развесистую березу и довольно пологим склоном покатилась на заливные луга. Внизу дорога раздвоилась - вдоль заброшенных огородов, по краю которых росли могучие ветлы и тополя. Метров сто проехал Витек вдоль огородов и дорога, как в тунель, заскочила под деревья, сошедшиеся двумя лентами - это река вывертом - коленом подкралась к одичавшим огородам, а по ее берегам также могучие дерева разрастались коряжистыми сучьями-питонами во все стороны, силясь полонить и заполнить опустевшее пространство.
Проехав эту прогалину-тунель, выехал Витек на широкую поименную луговину - зеленеющую поздней отавой - жирно и томно. Тут опустился густой и тяжкий туман. Но Витек успел узрить открывшуюся благодать одичавшего "эдема". Остановил свой "запоршец". Двигатель заглушил. Вылез, будто из берложины, корежа и раскачивая свою "иномаркушку". Пошел места разведывать.
Рыбными места те оказались. Три дня и три ночи бичевал там Витек. Под могучую ветлу загнал машинешку. В ней и ночевал. Водку, что взял в течение дня приговорил. И потом две ночи от похмелья такой бессоницей мучился, что думал, крыша съедет и сдуру то еще и в омут прыгнет, до того притягатель?ны глубины его. Что только не виделось в их бездонности. И жизнь прошлая. И голоса зовущие слышались, а может и наоборот - упрекающие, кто их разберет. И свет какой-то - угасшего и былого - вспыхивал будто, цепляясь отблесками за разум, щемя сердце, но не болезненностью поганой послеопоечной, а жалостью обжигающей, что время прокатило, как скорый поезд, погрохотав, потревожив, но ничего не оставив - не пассажира одинокого, не прихватив с собой никого в дальние страны-края.
А рыбными эдемские витьковы места были до прошлого года. Добрались туда какие-то уб?людки с электроудочками - пристойные, на "Уазе", одетые, как бывалые охотники-рыболовы, но на самом-то деле - кто они. Неужели они, после такой рыбалки, могут себя людьми считать, а не уродами. Насколько же ничтожнее эти "хозяйчики", раскатывающие на "жипах" по нашим захудальям, самого распоследнего бича-бомжа. На "днах" благородства и чести больше. Рыба, конечно, и сейчас есть после такого разбойства. Но уже не так балует уловами, как ранее...
Санек меж тем глядел-глядел на своего обмороченного чем-то друга, плюнул и в "ящик" уставился. Обиделся даже.
Но Витек не таков. Он уже основательно в запой вошел, без стаканяшки долго не может обходиться. Очнулся вдруг:
-Ты чо, Сань, не наливаешь-то?
-Чо мне, с зеркалом пить? Или вон с тем придурком, - на экран указал, где шли "новости" и какой-то деятель расписывал о том, что зарплату повысят учителям. Саня с Витьком тако?выми не являлись. К чужим деньгам тоже независтливы вроде. Однако в сказки и бредни уже не верили ни в какие, а, как всякого нормального человека, от пустословья тошнило, потому, как давно уже нашли, что в рай можно попасть, лишь через винный магазин. И этот "рай" вечен, а покидать eго не жалко даже в рай настоящий. Это пусть правители боятся смерти - надо же, сколько остается на Земле добра-то. От мысли такой, верно, у жуликовщины зачубайсной не только крыша, но и весь чердак сползает. От того в них и нервенность хуже похмельной да опоечной.
- Да, нет, Саня. Давай за наши места одичалые, куда, окромя нас, и ходу никому нет - вроде как запретная зона. Куда только таким хмырям, как мы, ход не заказан...
- Ух, Витек... Ладно, как сказал. Когда научился-то? Слова напиши,- обрадовался пробуж?дению друга Санек и теперь радовался, что есть с кем поговорить - неважно о чем. - Почти, как с трибуны ляпнул.... Я по телевизору смотрел за стаканом - выступает деятель юный, на какой то конференции, о всяких проблемах мировых и российских чешет, как по писанному. Я вслушался - мне до такого за месяц не допиться. Наконец нашелся в зале мужик один, вопрос задал - в каких, мол, университетах обучалось "дарование". Тот - челюсть отвисла. Ответил - университетов не кончал, а изучает науки разные экономические да философские и политикой занимается...
- Анекдот, что ли?
- Анекдот - это, когда выдумано, Витек. А, когда так - то ответ на вопросы бытия нашего - кто такие политики и куда они нас могут завести....
Две "работы" теперь выполнял Санек - и языком чесал, и разливал. Это только явно. А не?явно - он еще и в телевизор таращился, и матерился в душе. Выпили - как не выпить за расхри?станное отечество, даже слезу не грех пус?тить, оплакивая опаскуденные отчины. Бичаркам сам Бог велит - кому как не старым да убогим о Руси печалиться да заступы у Господа и Богоро?дицы просить. Кабы не юродь бичевская, давно бы испепелилась Земля Русская от Божьего либо вражь?его какого гнева...
Впав в патриотическую ознобь, друзья усугубили выпитое скореньким повторным возлия?нием зелья в утробушки бездонные да ненасытные. Разливая очередную порцию водки, Санек расчет выдал:
- Вить, это последняя. Еще будем кирять то?
- А как жо,- повеселевший Виток даже кинулся свои заначки курочить. В стиральной машинке, в пакете с грязными носками сотенная хранилась. Два полтинника в мешочке с сухарями на кухне покоились - на самом видном месте (чтоб не украли какие гости). Еще в морозилке стольник был - в утробе замороженной щуки. Да в тряпке у порога столько же, о которую ноги вытирали, а потом заснули в угол, да и блеванул кто-то на нее - кому на ум взбредет искать деньги в блевотине-то. Загашников у Витька много было. А прятать на видном месте деньги его случай научил.
Работал он с изыскателями - трассу газопровода для одного леспромхоза изыскивали в Ки?ровской области еще в те времена, когда лесопредприятия в силе были. Жили они в деревян?ной двухэтажной гостинице. Две комнаты занимали на верхнем этаже. В угловой Витек с геологом Николаичем жил, а в со?едней еще трое мужиков: второй топограф Боринька, рабочий и водитель - то на машине изыскателей возит на ГАЗ-66, то на тягаче - тоже ГАЗ, но 71 - исходя из того, куда ехать надо и, как в требуемом месте можно вятскую известную во всем мире, включая пигмейские Палестины, бездорожицы вокруг пальца обвести.
С лесу приходят мужички - костром и потом провонявшие; когда визиру рубят, иголки ело?вые, листья да корье-шкурье с деревьев разное во все мыслимые и немыслимые закутки оде?ды набиваются, а сапоги, так вообще, целое мусорохранилище. Чтоб не мусорить в коридоре и ком?натах, разболокаться выходили на "балкон" - крылечко на уровне второго этажа, с которого спускалась лестница - пожарный выход. Здание-то старое, в войну был госпиталь. Вспыхнет, попробуй, выскочи через основной то выход - не успеешь. Потому пожарный выход на втором этаже в исправности содержали. А на то, что там изыскатели сапоги снимали, да онучи по перилам развешивали и прочую одежонку лесную, хозяйка гостиницы - Фаина Прохоровна (или Фекла в обиходе, по простому) смотрела сквозь пальцы и не шпыняла за такие украшения - к тому же лест?ница пожарная выходила во двор.
Редко, но все-таки приключались у изыскателей пьянки. И тут сорвались мужики. Зарплату им прислали переводами прямо в "поле". Обычно после получения зарплаты сразу же разъезжались на отгулы мужики, а Витек - как бригадир - ехал еще в контору отчитываться по деньгам и материалы полевые сдавать.
Но вот - приключилось. После бани и забухали. Положено после баньки-то выпить. Бывало - так и делали, согласно заповеди старой, но как-то здраво и разумно. А тут пронесло, будто поно?сом каким. Зарплату в тот раз получили только Витек да Николаич, остальные только из отпусков вышли, а потому сидели на безденежном "пайке".
Но когда гульба разойдется, тут-уж полнейший коммунизм - у кого есть деньги, тот и поит.
Водки, что в магазине взяли в пристой?ном количестве, не хватило. К цыганам сбегали. По?том еще. Личности какие-то смурные появились, бухали у мужиков в комнате - там телевизор стоял, там и "камбуз" был. Когда Витек стал доходить, все же сил набрался и к себе в комнату по?рулил. Заходит, а там Николаич деньги под матрас прячет. Какая мысль у Витька в голове про?мелькнула? Верно здравая, ибо подумал, что искать у пьяных деньги будут сначала под подушкой и матрасом, а после в остальных местах.
Деньги Витек в нагрудном кармане рубахи хранил. Удобно. На кармане две пуговки. Сверху еще свитер натянул, ни в жисть не потеряешь кровные свои. В тот момент он без свитера был. И, видимо, дальше продумал ситуацию нехитрую - коли под подушкой не найдут денежки, то уж по карманам-то пройдутся обязательно.
И, прокрутив это все в своей пьяном "эвэме", снял рубаху. На "балкон" вышел и зашвыр?нул ее в темноту веток тополиных, что шуршали ночами, о стены гостиницы задевая, качаемые вет?ром. А после вырубился. И забыл...
Утром проснулся. Видит, Николаич кровать свою на уши ставит - деньги ищет. И матерится - понятно почему. Витек тоже спохватился, вместе с рубахой умыкнули кровные. Побежали с Николаичем на "вахту", чтоб узнать, кто но?чью бурокозил с ними. Вахтерше по фигу:
- Откуда я знаю, где вы своих собутыльников собираете...
Поднялись бедолаги к себе в "нумер". Горюют. Даже похмелиться не на что, не говоря уж о том, чтоб на отгулы поехать.
Время меж тем к восьми часам утра подошло. Вахтеры поменялись, когда смену переда?вали друг другу, естественно, и про кражу обмолвились.
А спустя полчаса вдруг заходит вахтерша, которая с утра на смену заступила. Рубаху Витькову в руках держит:
-Вить, вроде твоя рубаха-то. На тротуаре валялась. Не нужна, так я ее пол мыть приначу.
Витьку, будто обушком кто по темечку тюкнул, рубаху из рук бабки чуть не выхватил. И сразу в карман вцепился, можно сказать. На месте денеж?ки-то оказались. Все девятьсот рублей двадцатипятирублевыми купюрами - в 89-ом году еще немалые деньги. Бабку отблагодарили. Ос?тальные на радости пропили. Но с тех пор Витек деньги прячет на самом видном месте.
На сей раз из щуки деньги выковырял:
- По щучьему веленью, беги, Санька, в магазин.
Санек в магазин. А товарищ его снова в думы свои алкашные погрузился.
- Октябрь то уж скоро кончится, а я так и не побываю во своих "вотчинках".
Хорошо там. А, если б тогда - в 99-ом, не "бдительность граждан", то и не узнал бы сей уголок дивный...
А запой тот памятный произошел именно после того, как сдали его "бдительные граждане" в ментовку, как террориста. Тогда, аккурат, в Москве дома взрывали. И, как в известные времена, граждан призывали проявлять эту самую "бздительность". А те и рады.
Но перед тем, как поведать о том, как угораздило Витьку попасть в террористы, следует упомянуть, наверное, о том, что в некие просветленные жизненные моменты - редко, но все-таки - заводились у него женки. С одной из них, Машей он даже подумывал жизнь свою дальнейшую сладить. И она была не против: пусть и пьющий, но не хулиганистый; хоть и при "запорожце", но все ж машина и на дачу лучше, на нем ездить, нежели в автобусах переполненных давиться; хоть и не при большой, но зарплатой - часто даже вовремя получаемой. Знатный по меркам российского захудалья жених. Вот только Витек уперся - ни да, ни нет. Потому месяцами, бывало, не встречались - у "жениха" то командировка очередная шабашная, то также дежурный запой, до встреч ли...
У Маши сын уже взрослый, Политех закончил. Работы - понятное дело - не нашлось парню. Витек и приноровился его на "шабашки" брать. И денег немного подзаработает, и к делу - глядишь - пристроится, геодезию-то изучал - достаточно, чтоб работать. Витек и сам из таких, по основной то своей сантехнической специальности не рабатывал вовсе.
Подписали Витька однажды по землемерному делу "халтуру" сделать, план райцентра одного корректировать. Что-то заново надо снять, что-то под?править только.
Райцентр тот - деревня большая. В центре несколько домов панельных да кирпичных трех?этажных, а все остальное - улицы деревенские - дома, частные огороды, палисадники, ворота с голубцом...
Пару дней Витек с Федюшкой, сыном Маши справно отработали, на тре?тий день, суббота была - только работать начали, глядь, главный землеустро?итель районный подъезжает к ним на голубеньком "УАЗике". И сходу обрадовал:
- Вить, звонили сегодня из Города. Напарника твоего срочно в Военкомат вызывают - в Армию, верно, пора...
Поплевался Витек от "радостного" известия, да делать нечего. Прямо с землеустроителем и уехал Федька - сначала в гостиницу, вещи забрать, а после на автостанцию.
Покурил Витек. Почертыхался. Но что против такого "лома", как Военкомат, сделаешь, слишком много денег надо. Одному же - какая работа - надо тоже сматываться. Но на всякий случай позвонил одному из коллег своих. Тот приехать согласился, но не раньше понедельника - дачник, такая мать - дел много на выходные.
До понедельника ждать можно было. А, чтоб время не терять, взял Витек планы села, да отправился их корректировать. Где инструментальных работ не требовалось производить. Просто, ходи да отмечай, где что изменилось: там столб был, но снесли; там кустики вдоль дороги понасадили, либо перед домом. Корректировку начал от домов трехэтажных. Сначала вдоль сараек пошел, но там такой "Шанхай" поналеплен, сам черт не разберет. Все же без инструменту можно сделать кое-что и здесь.
Ходит Витек меж сараек, рюкзачишко за спиной, в котором термос да бутерброды. В руке план и ручка. А сам - образина образиной. Голова - лохмы нечесанные. Бородища - во все стороны клочья полуседые. И на фоне этого нос лилово-сливовый от холода (хоть и октябрь, но прихолодало что-то). Глаза диковатые от рождения, а от ветров да питиев мутных разных - содовые.
Ходил-ходил так, пока мужичишко какой-то к нему не подкатил. Сам метр с кепкой, допрос давай чинить:
-Ты, что здесь ходишь?
Витек сперва пробовал не обращать внимания на него. До того заколебали зеваки нашего брата - геодезиста - что и не в диво любая реакция. Работает человек, съемку делает. Но всяк идет да спрашивает, что да как.
Попробуй всем объясни - и язык не выдержит, отвалится. Да и работать некогда, одни объ?яснялки. Ведь сколько уж учено любопытных, сколько денег-водки на халяву выцыганено за то, чтоб колонку поставили перед домом, когда водопровод будут строить; чтоб дорогу не строили железную через баньку либо сарай, которая и так за версту проектируется - но просит человек, водку-самогон предлагает - как не уважишь. Неймется, лезет народ со своим носом к геодезистам. За что такая напасть? Почему к другим не пристает? К тем же "гаишникам", например. Представьте, стоит на дороге инспектор, машины едут мимо и каждая останавливается (хоть и жестом на просьбу остановиться указано служивым не было), высовывается из окна образина какая и допрос чинит - зачем, дескать, стоишь; почему именно здесь стоишь; кого и за что ловишь; какие штрафы и опять же за что; да сколько мимо казны идет и так далее. Через пол дня такого стояния взбесится бедолага и с жезлом своим кидаться начнет на шоферов, чтоб не останавливались, либо такие поборы начнет требовать, что взвоют, но любознатьничать не перестанут - уж таков народец наш.
Но почему же геодезиста да землеустроителя таким макаром изводить можно? Доводить беспутными расспросами то до красного каленья, то до белого...
Витек свое делает. А шпентик не отстает:
- Кто позволил здесь ходить?
- Не видишь, план поселковый корректирую,- сдался таки Витек, думал - отстанет "репей". Куда там...
- Документ покажи, - не унимается придурошный и не отстает ни на шаг от Витька.
Попытался Витек снова сделать вид, что не замечает настырного. Но тут бабища откуда-то выпорхнула, на голову почти выше Витька. Шпентик ей что-то по-татарски балаболить начал (село наполовину, а то и более татарское):
- Гыр-гыр... - Шпентик.
- Рыг-рыг... - бабища, потом все же к Витьку - Чего делаешь, мужик?
- Объяснил же - и сплюнул. Пытаясь отвязаться, к домам направился, там полисадики возле подъездов порисовать. Придурь не отстает.
- Куда убегаешь... - шпентик беленится - Документ покажи...
- Никуда не убежишь... Сейчас как за яйца схвачу, да вырву...
Посмотрел Витек на ба?бищу, снизу вверх как бы, такая запросто вырвет. И начал до него смысл происходящего доходить. Он уже перед домом па?нельным стоял. И кустики наносил на план, что вдоль тро?туара посажены. Тут окно открылось на застекленной лоджии. Еще одна бабенка высунулась. И опять тот же во?прос:
-А что, вы, делаете?
Витек уже и по-доброму рад бы отделаться от настырных сограждан. Стал объяснять:
- Вот, видите, план поселка; на нем и дом ваш есть и тротуар - вот, на котором я стою; и проезд вдоль тротуара. А кустиков этих, - и указал на чахотошную озелененность - нет...
А мужик-шпентик с бабищей не унимаются:
- Ты нам документ покажи...
Тут еще один герой "камеди" появился, парень молодой в одной рубашке из-подъезда выскочил, и корочки в харю Витьку сует:
- Я участковый... - и фамилию свою сказал, но Витек не расслышал.
- Все понял, - и паспорт вытащил, участковому предъявил. Объяснил, что еще и команди?ровочное удостоверение есть, но оно в гостинице. Сослался на землеустроителя главного поселка, что тот в курсе проводи?мых работ. Еще про напарника поведал - мол, не вовремя оторвали от дела.
Участковый все выслушал. В паспорте еще пропуск лежал на городскую ТЭЦ не просроченный, и в нем должность Витька значилась - геодезист. Вроде все понял участковый. Но бдительные граждане никак не уймутся:
- Пусть документ покажет, что может здесь ходить... - попробуй такому поводу воспротивься.
- Главного землеустроителя сюда вызовите, - бабенка из окна жару поддает. Уж и участко?вый не выдержал, слушая дурь согражданскую, взмолился:
- Отстаньте, вы, от мужика. Работа у него такая...
Вняли этому возгласу вроде граждане. И все бы, возможно, на этом закончилось. Но тут "Уазик" милицейский подкатил. Из него четыре мента выскочили. Причем двое - с автоматами.
- Что здесь происходит? - видимо старший из них.
- Вот, без документа ходит, - заверещали бдительники.
Участковый же, совсем заколев - лишь рукой махнул:
- Разбирайтесь сами... - и убежал.
Вся словесная бодяжина по второму кругу потекла. Те же объяснения Витька. Те же претензии бдительных граждан.
В итоге - усадили Витька в "воронок" и в отделение доставили - благо в трезвом виде.
По третьему разу там пришлось "террористу" рассказывать о своей "подрывной" деятельности и все вопросы заново были заданы.
Ответы Дадены. Канитель долгая. Но разобрались. Не московскио-питерские вокзалы, деревня. Денег даже не выцыганивая, отпустили. А вослед уже дежурный присоветовал:
- Ты б, парень, в выходные-то дни не работал. Хорошо, так получилось - помурыжили да выпустили на все четыре стороны. А, представь, если б пьяные мужики тебя засекли. Сначала отпинали бы хорошенько. После стали бы выяснять, кто-что, а может, и нет. Время то видишь какое, в Москве дома рушатся.
- Так здесь же полсела татары - мусульмане. Вон - мечеть посреди поселка стоит.
-Ну, мало ли что стоит. Люди-то везде одинаковы. От их бдительности порой одна докука....
- От бздительности, - в мыслях поправил Витек дежурного и вышел на свет божий.
После такой напасти, какая работа? Взял Витек пузырек белой, жахнул в гостинице под ко?рочку хлеба с сыром. А вечерним автобусом домой, рванул...
Тут Санек вернулся. Совсем навеселе. Оказалось, встретил кого-то из старых знакомых, и завернули с тем в "Рюмочную". А из этого "гадюшника" редко кто выходит доброй походкой. От двери начал Санек похваляться:
- Ты знаешь, какую мыслю я сейчас, можно сказать, выстрадал. Когда в "Рюмочной" был...
-Уж знаю, - съехидничал Витек - сам оттуда, опираясь на "мысли" да помощь Божью, вы?бираюсь.
- Нет, ты у меня выслушай, - не унимался Санек.
Но друг не поддавался на его словесные излияния - ему других желалось:
-Ты меня баснями-то не корми - не пой - я не соловей...
- Сча-с... Витек... Счас усе у-будет...
- Koгдa "у -будет", тогда и базлань...
Однако после означенного "у-бываний" Санек понес такую околесицу, что пришлось плеснуть ему еще полстакана. Приняв с великими трудностями и трудами критическую дозу, Санек совсем говорить перестал, а лишь хрюкал. А, похрюкав минут пять, и вовсе отрубился. Ви?тек опять со своими мыслями и стаканом остался. Пить, однако, не хотелось.
Витек расслабленно угнездился в старом кресле и мысли его потекли по запутанному ла?биринту пережитого...
Вспомнилась бывшая жена. Теперь он ей абсолютно неровня. Директор женка собственного ООО. Торгует квартирами и прочей недвижимостью. А начинала с чего? С завода ее - инже?нера-технолога - сократили. Дальше "биржа", учеба на каких-то курсах, и вот, получите Вам, процветающая бизнесвуменша. А сколько слез пролито было по утраченному инженерству. Тут как-то подкатил к ней, мол, вы дома когда да гаражи продаете, то "межевые дела" на?нимаете кого-то делать. Так может, подкинете мне эту работенку. Сделаю в лучшем виде и за малые деньги - и вам, мол, доход за дополнительные услуги, а мне - хлеб. Выслушала, как побирушку какого. Вежливости ради и, былые времена помня, можно отказать бы как-то не так унижающе. А тут:
-Я с тобой бичарой на один гектар.... - и далее недоговорила.
От алиментов отказалась - ладно. Но даже с дочкой запретила видеться и покупать ей что-нибудь. Мол, все у нее есть, а на твои гроши и путного нич?го не купишь - так что не лезь, харя неумытая.
Харя так харя, не лезть так Витек и не лезет. У него своя "бомондинка". Не такая лоще?ная. Но милая душе своей неподдельностью. Здесь, если ты тварь поганая, то тебе это быстренько втолкуют. И не только словами - ненавязчиво, но больно. Витьку таких указух не предъ?влялось, значит, достойный он человек. Со своими бзиками, а у кого их нет. И всяк свои "бзик" лелеет и холит, вроде как второе "я". Рожи то у всех одинаково помятые и пропитошные. А нутро душевное у каждого свое - тут не извольте сомневаться. В дурдоме, к примеру, все "наполеоны" да "ленины". В опоешнем бичевском "бомонде" людишки поскромнее: философы, деятели, писатели да ваятели разные, бывшие начальники и руководители. И все талантливы, но не поняты. Увы - зачастую так оно и есть. Талантам у нас тесно, как в одной берлоге медведям. А это - и радует и огорчает - сколько жизней в распыл пущено.
Санек заворочался на стуле. Стал маститься на нем, ноги под себя подгибать зачем-то. Храпел бы, башку задрав, и ладно. А ноги-то под себя, зачем подгибать? Не успел Витек друга подхватить. Шваркнулся друг на пол, сбрякали кости, черепушка неуемная о батарею бы побилась. Но Витек успел голову придержать. Но затем опустил тихонько головушку на пол в продолжение телесной плоти. Санек даже не проснулся. Поворочался чуть, руки, ладонями сомкнув, меж колен затолкал и, калачиком свернувшись, засопел, погружаясь в свои цветастые и цветные опойные джунгли...
Витек же, устроив друга возле батареи, подложив ему под голову подушку, налил с полста?кашка водки. Не спеша, отрезал два кружечка колбасы. Выпил. Переморщился. И, не торопясь, стал колбасу пережевывать. А мысли почему-то в тот день так или иначе и о женщинах были. Даже Витек про себя это отметил:
- Все о бабах да о бабах. Будто и подумать больше не о чем... И тут же о Любашке стал ду?мать. Одинокая женщина. Но какая-то беспутная.
- Вроде меня, - с усмешкой помыслил Витек.
За ней на край света подался бы. И с ней тоже. Но ей другой люб.
Товарищ Витька - а против этого не пойдешь. Как в поговорке получается - близок локоть, а не укусишь. Вовик товарищ, к которому неравнодушна была Любаша, видимо чувствовал, что та нравится Витьку, и однажды приревновал крепко. Это и вспомнилось. Сколько с Во?виком перепито водки и прочей гадости, сколько на рыбалке переночевано, сколько "халтур" слажено. И не вредный вроде мужик, а вот нате - приревновал. Чуть в морду даже не заехал.
Вроде не такой здоровый, как Витек, на вид, но служил в десанте, с таким, поди сладь, если в раж войдет...
Начиналось же все - как всегда мирно и пристойно. Витек на своем "запоршеце" на рыбалку собрался. В магазин за продуктами заскочил. Из магазина выходит с мешком целлофановым, переполненным всяческим провиантом (за шабашку деньги получил). В фазе просветления пребывал, потому без водки и даже пива собрался на пруд. А навстречу "голубки" - Люба с Вовой.
Вовик то временами с женой живет, а как запьет, так переселяется на дачу или бичует, где придется. С Любашей у него все вроде как втайне. И сейчас они в магазин зашли, чтоб "сухонь?кого" взять да пивка, после затихариться где-нибудь. Витька увидали и сразу:
-Ты, на рыбалку, Вить?
- Да, - ему что скрывать, рыбалка, не всегда пьянка и разврат.
- Возьми нас... - Привязались.
- Так я ведь с ночевкой.
- И мы с ночевкей. Да? Люба... Заедем на дачу ко мне, палатку возьмем. Мы в палатке где-нибудь рядом пристроимся, - затрещал Вовик.
Куда деваться Витку. Согласился. А с другой стороны, жалко, что ли?
- Ну, поехали. Только я без пойла...
- А мы "сухонького" только и взяли. Да водки бутылку счас возьму под уху-то, - Вовик уже все просчитал. Правда, водки взял три бутылки. Но это уже после выяснилось.
На пруду благодать предвечерняя разливалась. Ветерок едва шевелил березовую повись, легкая рябь по пруду поигрывала лучами спускающегося светила.
Покуда Витек сети поставил, "экраны" покидал в пруд, с удочкой часик посидел, бесполезно - "голубки" палатку поставили, костер разожгли, и легкий дымок поднимался над лесной поляной, с одной стороны ограниченной прудом.
Витек подчалил к берегу. Вовик с Любой уже выпили, установив палатку, понятно, кто водки, кто "сухонького". Сразу рыбака за хобот:
- Давай рыбу на уху...
Но рыбы не было. На удочку не клевало, а в сети даже "китайки" за час, где же на уху на?ле?зет рыбы. Об этом и поведал "голубкам".
У костра чай стал ладить и ужин легкий - все тот же чай и хлеб с кол?басой. А Люба с Во?ви?ком еще по одной тяпнули.
Солнце закатилось. Голубки неотвязно с ухой к Витьку лезут:
- Ну, когда рыба будет. Ухи хотим...
Не выдержал. Темнеть уже начинало.
- Поехал... - и к лодке. Люба за ним.
- Вить, возьми меня с собой.
- А чо не взять - садись.
А незадолго до того Вовик шепнул Витьку, исчезни, мол, куда-нибудь, а мы на лодке по?катаемся.
Но сам же со своей ухой и Любаша все "малину" испортили. А Витьку - больно надо тасо?вать эту чумную колоду.
С час, наверное, проплавали в сумерках, рыбки попалось немного, но уху сладить можно, да и пожарить по паре сорожек останется. Только времени уже многовато - впотьмах хочется ли ва?ландаться Витьку с рыбой. Об этом и думал, выгребая на костер посреди поляны сверкающий сполохами загадочными. Любаша петь потихоньку начала. И так у нее получалось ладно и чудно, что Витек и веслами перестал махать, а тихонько окунал их в воду, чтоб всплеска не было, чтоб мелодию не сбивать.
На берегу их Вовик ждал. Явно не в себе. Бутылка одна пустая валялась и вторая к березе прислонена - чуть на дне осталось. Сам смурной. Когда Витек с Любашей к костру подошли, встал и удалился.
Любаша шустрить сразу стала: картошка, заранее почищенная и порезанная, уже в котелке над костром варилась, рыбу чистить принялась. От палатки какое-то хрустенье послышалось. От костра со свету не видать, что Вовик творит. Витек проведать пошел. Когда глаза к темноте привыкли, пред ним от?крылась картина погрома.
Вовик повыдергивал колья, крепившие палатку, а саму палатку скомкал и на кусты зашвырнул. Потом, дыша паровозно, на Витька ноль внимания, к костру двинул.
Витек плечами пожал и в "запоршец" полез, ложе ночлежное мастырить. Сиденья опустил, спинки откинул назад. Спальник раскатал. Тут крики от костра услыхал. Орали оба "голубка". Вован руками размахивал:
-Ты, что - надо мной издеваться решила, - и руками норовит Любаше по физиономии врезать. Но спьяну не получается. Та уворачивается, и на Вовика в свою очередь кричит:
-Ты мне не муж, чтоб бить да унижать... - вообщем, "сериал на берегу пруда" с элемен?тами российской сексопатологии.
Делать нечего, пришлась Витьку в свару встрять. Вовика уволок к березе, на пенек усадил, успокоил вроде. Любаша у костра сидит, плачет, уха по земле разбросана. Пнул таки Вовик коте?лок: картошка пятнышками мутными в траве белеет вокруг костра; рыба, почищенная уже, по траве поразбежалась будто. Рыбу Витек собрал. А картошку как собрать. Пришлось новую пор?цию картошки чистить
Тут Вовик объявился. Думали мириться. А он сходу в лоб Любаше примерился звездануть. Успел Витек перехватить руку, а Люба лицо в сторону отвести. И все страсти псевдосериальные по новому кругу. Koe-как успокоил, порастащил "голубков".
Вовик на пеньке матерится сидит, бухтит на тот счет, что издевается над ним подлая баба. Люба у костра плачет, успокоиться не может. Пока доварил Витек уху, два раза растаскивал "семейство".
Когда же готовую уху Вовик запнул черт те куда, а Любаша спасаясь от его гнева, в лодку заскочила и от берега отплыла, плюнул на них Витек:
- Да ну вас к лешему. Делайте, что хотите, - и в мешок спальный втиснулся. Поспать надо все-таки. Его-то страсти творящиеся не касались.
Но "камедь" на этом не закончилась. Вовик, видимо, спокаялся и стал жалобно "голубку" зазывать:
- Любушка... Любушка...
А та внимания не обращает. По пруду плавает, на самую середину его выгребла - а это да?лековато, метров сто пятьдесят - веселками тихонько шевелит и поет. Жалостливо и печально. Негромко, но среди ночного затишья слышится явственно и зазывно.
От пения такого у Витка кашки на душе скребут. Да еще и Вовик о третьей бутылке вспом?нил: то к ней приложится, то, как в сказке про братца с Аленушкой, по бережку ходит и взывает-взвывает:
- Любушка... Любушка...
И так всю ночь. Лишь под утро заснул на какое-то время. Люба же всю ночь в лодке про?сидела. Забылся лишь, когда Вовик, умаявшись от взвываний своих, в машину залез да как-то умудрился под бок Витьку приткнуться, но захрапел при этом знатно.
Утром невыспавшийся Витек собрал причандалы рыбацкие, погрузил все в машину. Усадил молчаливых "голубков" и доставил туда, где и прихватил их себе на шею накануне. Любовь после этого у Вовика с Любой расстроилась. А вот у Витька, наоборот, что-то засуетилось-заблистало в душе тусклой надеждой....
Санек меж тем прочухался, башку от подушки оторвал, но опять уронил. Поахал-поахал и поднялся с великой пересилью. Поднявшись, вдруг резвость какую-то обрел. Витька из оцепенения вывел:
-Ну, чо, Вить, бухать то мы будем или нет?
-А мы чо делаем? - пробурчал Витек.
-Н-не вижу,- а сам стаканы сдвигает.
Витек непротив. Чтоб друга поддержать в его порыве, пузырь из-под стола достает, раз?любезно Саньку протягивает.
Буль-буль, буль-буль...
- Поехали...
- Будь здрав, боярин...
Кадыки враз дернулись, одновременно почти и стаканы брякнулись, со столом соприкоснувшись. Пожевали чего-то. У Санька зуд какой-то начался:
- Вить, а чо, если по бабам?
- Водка еще есть, какие бабы...
- Ну, тогда давай споем, - и запел.
Да какое там запел, если сказать - "запел", собаки во всей округе обидятся,-
- .......ты был, таким остался...
Витек вой этот невлад подхватил,-
- ...орел степной, казак лихой...
На этом, впрочем, пение и закончилось - то ли недопили мужики, то ли, наоборот, давно пересекли линию пьяного веселья, когда душа еще петь хочет и может, другой раз и складно ведь получается. Тут иной случай - душа иного просит и требует.
На худой случай - повторить. Что и сделали мужики. После чего и у Витька глаза стали прикрываться. Санек на диванчик пристроился. И уже похрапывать начал. А у друга его еще мысли какие-то роятся:
- И где мой "эдем"? Где луга заливные зеленые? Проснуться бы да уехать на приволюшко.
Еще о многом думалось: завихрясто, несвязно, однако светло и грезно. Потому как о ми?лом сердцу думалось даже в этом дурмане. О волюшке. О лебедушке. О мечтах. И последней мыслью пред тем, как забыться тяжелым несном, была думка легкая:
- А поутру в "эдем" поеду....
Однако, поутру ни в какой "эдем" Витек не поехал. Не судьба.
Под утро Санек проснулся. Трясет всего, как саму судорогу. Он туды-сюды, под диван, за диван, под стол. Нашел полбутылки. Витька принялся тормошить. Но того и трясти особо не надо - его тоже трясло под дерюжкой, которую покрывалом назвать лишь с великой натяжкой можно, да еще и в позе пьяного йога - ноги под себя, голова под подушку, будто загашник, спря?тана. Ему просто выныривать из этой кочкообразности не под силу, холодно. Но Санек стянул все-таки с друга попонинку, этот змей хуже репья - прицепится, не отстанет.
А что там пол бутылки на двоих. Только разохотились. Саня в недра своих карманов полез - "стольник" вытащил:
- Витек, тебе бежать. Я еще здешние злачные места не изучил.
- Понимаю - не знал, да еще и забыл, - съехидничал Витек, но сам понимал, что гонцом ему быть. Стал собираться нехотя. А дружбан зудит:
- Что-нибудь закусить возьми. И запить - пивка или лимонаду.
- Так что - одну только брать-то? Я и мараться из-за одной-то не буду.
- А чо, на две-то, если с закуской, не хватит?
- В четыре утра, где тебе за 35 рублей взять. Если только "паленой"...
- Нет, паленой не надо (а то другая в наше время есть водка), - и полез в карман, еще "стольник" извлек. - Тогда уж три пузыря возьми. Чо на сто рублей то закуски набирать, обожраться что ли?
- Три и возьму. Вон у меня в холодильнике кастрюля с грибами стоит с солеными, да и маринованных сколько то банок там же.
- Три, три возьми... Чо, тебя учить, что ли надо? Али забыл арифметику?
- Да нет, помню...
- А сколько будет, если сорок семь в квадрат возвести? Витек репу почесал. Приблазит же спьяну, такие вопросы задавать, но все же ответил:
Две тыщи двести девять...
- Правильно...
- Пра-вильно-о...- передразнил "экзаменаторщика" - Сам то откуда знаешь?
- У всех спрашиваю. Если не ответят, либо неправильно скажут - тут же выдаю ответ...