Захотел некий коммерсант землю под магазином в собственность оформить. Заказал дело межевое. Сде?лали ему такое "дело". И получил бы коммерсант землю в собственность да наткнулося дело на некий барьер. Мол, землю получишь, но у магазина коте?ленка пристроена, а енто уж, не обессудь, иной объект недвижимости. Понятно чего от него хотели ушлые крючкотворы - мзду двойную взять. А прикрыли свою нуждишку "заботой" о коммерсанте. Мол, если от?дельно оформишь два объекта, то один из них смо?жешь продать, а другой оставить себе. Продашь, на?пример, магазин и будешь хозяину новому тепловую энергь по ценам рыночным отпускать. Сразу Чубайсом себя почувствуешь...
Всяк дурак, просидевший на печи тридцать лет и более, в силу входит неви?данную. Бывает, что физическая мощь без всякой закалки-тренировки объявляется в си?дельце напечном - но это исключение. Чаще же от жара печного мозги так раскаля?ются, что начинает в них роторная часть мыслительного аппарата раскручиваться с невиданным ускорением и остановить пошедшую в разносмашину не в силах никто. И тут жди либо беды, либо великих открытий с потрясениями. Надо сей момент не прозевать и ду?рака с печи стащить вовремя, чтоб в какое либо русло (не обязательно полезное) его ди?кую энергию громоотводом направить. А, если еще к делу применить взорвавшуюся дурь, горы можно свернуть.
Долежался некий "Иван-дурак" до упомянутого состояния. Башка трещит от переизбытка мыслей, как с похмелья дикого. Излив нужен мыслительным помоям, а "утки" для них нет. Все же нашел зацепку.
К утру печка остывает и начинает сиделец мерзнуть. Первый вопрос себе за?дал:
- Кто виноват?
И сразу же ответ нашелся:
- Печка, кто же еще. Жрет дрова сверх всякой меры и экономии.
Приходится вставать до свету и топить в ее ахидской прорве березовые дрова.
Следом другой вопрос:
- Что делать?
Тут мысли растеклись, как в половодье речка тихоня, которую днем средь ив?няка еле сыщешь.
Первая мысль - истопника нанять. Но тут же и отбросил ее. Истопник не дурак и не шахтер какой-нибудь - за бесплатно и месяц не проработает. Начнет шап?кой, а то и лбом о пол колотить - и думы все разгонит, и с печи стащить может да бока намять. Пока поймет, что с дурнем связался и его - хоть пришиби - толку не добь?ешься, все же кулаками пролежни преизрядно помассирует.
Вторая мысль - инвалидность выправить или еще какую недееспособность. Пролежни на боку такие, что вполне на "группу" потянут. И пускай тогда работники Собеса проявляют заботу об инвалиде - по утрам приходят и печь топят. Но мысль эту, показавшуюся сперва очень правильной, чуть поразмыслив, отбросил. Это сколько же надо кабинетов обойти, чтоб выхлопотать желаемое. Придешь в Собес, а там - неси справку из психбольницы, что дурак, но психически нормальный. В психбольнице пошлют обратно в Собес, чтоб принес справку, что нужна справка требуемая. Потом к пожар?никам отправят - чтоб заключение дали, что печка, на которой пролежал долгие годы, сделана по ГОСТу, что дымоход исправен. Затем в Налоговую инспекцию, что кроме лежания на печи, иным делом, приносящим доход не занимался. Из милиции бумагу - что печь не из краденного кирпича. Из больницы, что пролежни получены от лежания на печи, а не на лавке. А какая разница, где пролежни нажил? Большая. Если на лавке - это одно. Если на печке - другое, тут уже можно к инвалидности и "горячую сетку" приклеить. Такая справка очень нужна. Как и справка из Военкомата, например, что пролежни получены в окопах на рубежах защиты Родины от иноземных захватчиков. В Министерстве культуры справку бы выхлопотать, что лежание на печи повышает культурный и образовательный уровень. А, если этот "уровень" повышает дурак три?дцать лет, то, следовательно, достиг он в постижении бытия невиданных высот и по?этому "внес неоценимый вклад...". А за "вклад" это можно и звание "Народный" выцы?ганить. Пусть и будет звание "Народный дурак", но ведь к этой приставке пенсия до?полнительная полагается. И еще - если простому дураку будет работник Собеса печь топить, то сколько претензий от него наслушаешься. И, что дрова сырые. И, что труба нечищена, И, что дурак сам бы мог себя обиходить. Что такому лодырю в от?вет сказать? Если же будут к дурацкому званию еще всякие привески и прибавки, тогда - пусть только попробует печная харя вякнуть. Ты ему с печи целую речь о том, какой он вредитель и уничтожает "культуру" на самом низком уровне. Культура, как известно, достояние народа. И, уничтожающий ее (пусть даже в отдельно-взятой избе), является супостатом и врагом народа. Чтоб совсем разошедшегося истопника на место поста?вить, закончить воспитательно-просветительную речь свою снисходительной фразкой - "Жалко, что сейчас не 37-ой год, а то бы...".
Пока черепует дурачинушка, околевая на остывшей печи, представить его следует. Фа?милию не только он сам, но уж тем более соседи плохо знают-ведают. Коли сам носитель не пом?нит свою фамилии, то и нам не следует загружать ее в наши головы. Зовут его Федюня. Их трое в деревне Крюкино. Но первую букву в ней давно заменили на "х". Не похабно, но и не благо?звучно. За то всегда можно уколоть жителя ее этим созвучьем со свиной речью. У всех Федоров свои прозвища. Нашего героя за вечную сонность на физиономии, напоминающей замороженного окуня, так и прозывают - Оммороженный. Изба у него не с краю, не посередке. Но выпадает из общего ряда, задвинутая размытой до овражка канавой как бы вглубь и чуть вывернута в сторону огородов одним углом, то ли выпяченная к улице другим - по теории относительности, о которой подробнее упомянется позднее. Ворота, у которых столбы подгнили в допамятное время, под?перты бревном. И само бревно уже подгнило. Но, так как на него давят ворота своей тяжестью, оно лишь проседает на вершок ежегодно съедаемой гнилью от земли.
Лежит дурень на печи и думает. Думает, как ему проблему отопления ре?шить. В какие только научные дебри не забирался, начиная от использования солнечной энергии до создания атомного агрегата работающего на расщепленном навозе. Наконец додумался. Натолкнуло его на мысль то, что по царскому указанию ныне учет ведется земли и всех объектов на ней недвижимых. А раз так, то избу и печь можно разделить на два объекта и распоряжаться ими по-разному. То есть - один продать, а другой себе оставить. Например, продать избу, а печь оставить себе. Новые хозяева избы печку у него в аренду возьмут. И топить будут, и арендную плату с них можно брать блинами да щами. А за то, что сушить будут валенки и прочую обувку, а также вонькие онучи, брать с них особую плату за вредность здоровью - деньгами либо самогонкой. От мысли такой дух захватило. Не жизнь будет - сплошной праздник. Печь истоплена, щи с дос?тавкой на печь и для здоровья стопка доброго первача.
Как проделать процедурь отчуждения избы от печки путем купли-продажи первой, Фе?дюня не знал. Но в корешках у него местный писарь сельской управы (Администрации по-нынеш?нему) был. Мужик грамтнюшшый. И под стать Правителю Руси фамилию славную имеет - Пут?кин. Он при власти ошивается, потому ее меняет, как угодно. Родился Кутькиным. И, пристроив?шись в заведение, сразу же мягкий знак удалил. Но эффекта это исправление не дало. Тогда он це?лую комбинацию затеял с фамилией. Первым делом "т" на "ш" заменил. А через годик и первую букву подправил. Уточнять не надо на какую - "Пушкину ясно", что на "П". И вот, не отставая от времени, снова коррективу внес в написание фамилии. Гордится этим. По пьяному делу не раз ему мужики подначку кидали, когда на опохмелку раскрутить писаря надо. Мол, в Москве Путин, а у нас в Крюкине-Хрюкине Путкин - тоже голова квадратная, не подшитым валенком стряпана.
Завлечь на беседу Путкина можно только одним - магырычом. Пришлось к самогонщику идти. Но не к тому, который стеклоочиститель колодезной водой разбавляет; и не к тому, который ацетон с ключевой водицей-слезицей мешает. До того пришлось шинкаря идти, который настоя?щую самогонку гнал, правда, не без "химии" - куринного пометику малость самую подмешивал. По такому случаю пришлось самую глубоко упрятанную заначку достать. Заначка спрятана да?леко. Не от жуликов - от себя. От жуликов чего прятать. На самом видном месте приткнул завет?ный полтинник. Раньше деньги прятал среди почерневших алюминиевых ложек. Но ныне и за ложками этими больше охотников, нежели до добра нажитого родителями и дедовьями.
К Шинкаревой хоромине подошел. В окно негромко постучал. В окно образина заспан?ная высунулась. Пошевелив губами беззвучно - от удивления видимо - до речи снизошел:
- Федюня, какая болесть тебя с печи согнала?
Федюня обиделся чуть. Хотел ехидной отговоркой откреститься от прохиндяжника. Слов не нашлось. Вместо слов полтинник протянул.
- Бутылку мне...
- Бери две, Федор... - легкая уважительность заискивательной ноткой в словах шинкаря прослышалась. Нелюбил он сдачу давать. Норовил на всякую копейку зелья навялить.
- Одну надо....
- Да, бери две... Все равно через час прибежишь за добавкой.
- Я, те что - алкашник?
- Не-ет...
- Давай пузырь, давай сдачу....
- Жаль... Понимаешь, если б твой полтинник, то дневная выручка сегодня 900 рублей получилась. Цифра ровная.
- 875 - тоже не крючковатая с загогулинкой, хватит и этого...
- Вообще то хватит, - согласился дуродел.
Вечером у окна уселся Федюня. Ждет, когда писарь Путкин с управы возвращаться бу?дет домой. Тот не торопился. Где-то "зацепился" сухогорльем за стакан. Наконец нарисовался. Катит по улице колобочком-пряником. От просьбы Федюни - зайти - рожу скривил. Но Федюня ему посудинку с самогонкой в окно показал. У писаря рожа из "сапог-гармошкой" мигом в наливное яблочко превратилась, каким спящую красавицу в летаргию вогнали злые люди в сказке экспут?кинского однофамильца.
Деревня Крюкино - это маленькая Россия. Со своей мафией, народом, мудре?думцами и дураками. Если в Москве главный Царь - Путин. То в Крюкине писарь Пут?кин. Большого ума человек. Начнет говорить - любого словесно за пояс заткнет.
Надумал судиться с Нобелевским комитетом. Мол. Неправильно Эйнштейну премию они свою присудили. И целую "теорию" под свою претензию развил. Не знает только, кому и куда эту жалобу направить. Но это дело времени - разберется. Была бы жалоба, а адресат найдется.
Крюкино раньше было большим селом в одну длинную улицу. На полторы вер?сты вытянулась она вдоль реки по высокой ее бровке. И как-то надо было в ней порядок в нумерации навести. Но грамоту и цифирь мало кто знал. Вешать на избы по четной стороне сена клок, по нечетной соломы? Не велик выигрыш. По фамилиям поделить - почти у всех она созвучна названию села. По кличкам? Так до того некоторые неблаго?звучны, что только срам будет. И разделили тогда село на "концы" - "наш конец" и "тот конец". А как в них разобраться?
Вот тут и вступает в дело "теория относительности", которую изобрели через некоторое время после основания села. Основано оно в шестнадцатом веке. Следо?вательно, обогнали Энштейна на три столетия. Тому оставалось лишь приехать в Крю?кино, побеседовать с сельчанами и оформить теорию в надлежащем виде. Что он и сде?лал, как утверждает Путкин. Правда, подтверждения тому, что Эйнштейн бывал в Крюкине не нашел. Но он мужик умный придумает, как "увел" теорию Альберт у крю?кинцев. Например, встретил в Германии у себя крюкинца и расспросил его о селе. А у нас всяк кулик, хваля свое болото, непременно становится "находкой для шпиёна".
Суть "теории" заключается в следующем. Допустим, живете вы на одном краю села (деревни по нынешнему), а товарищ ваш на другом. Тогда тот конец, в кото?ром вы обитаете "наш"; а тот, в котором ваш товарищ - "тот". Для товарища все на?оборот - "конец", в котором он живет и который для вас "тот", для него - "наш", а который для вас "наш" - для него "тот". Ничего не поняли? Не поняли. Это оттого, что в теорию относительности не вникали, а, если и вникали, то, прочитав труды Эйн?штейна. А он писал "по умному", чтоб засекретить источник происхождения "теории", чтоб никто, кроме академиков не разобрался. А академикам откуда знать про какое то Крюкино и про то, что там жили и живут люди умнейшие, как Путкин. Не может же такой голова иметь бестолковых предков.
Стол у Федюни накрыт. Небогато - фанфурь, два стакана граненых и луковица с гор?бушкой хлеба - но большего и не надо. Не для пира человека пригласить собрался хозяин, а для деловой беседы. Обильная еда - делу помеха. К тому же и писарь свой мужик - понимает толк и в еде и напитках. Другого, коли для "разгону" уже принял и не нужно. И не бывает.
Опустошили по граненой братинке мужики. Корочки нюхнули. После "первой" к луко?вице не притронулись - закон известен всем, после которой закусывают.
- Ух... хороша...- только и молвил Путкин.
У Федюни от похвалы дыханье чуть прихватило. Писарь по сторонам поглядел.
- Не богато живешь, Федор.
- Да уж... Небогато... Да откеля богатству то взяться. Раньше хоть участковый гонял работать чуть не силком. Иди - говорит - работай, иначе "во глубину сибирских руд" загоню за тунеядствие. Того не понимает, что на печи иной раз такой мыслительный труд навалится - дума?ешь, думаешь - и така усталость от дум этих, будто целый огород тупой лопатой вскопал. Не зря бают - умственная нива самая тяжелая.
- Верно, Федор... Верно.... Другая мысль тяжелей колоды. Пока ее провернешь - сто потов с тебя сойдет.
- Сейчас получше - с одной стороны - отступился. Но с другой стороны - жрать нечего совсем бывает. Кот три года назад околел. Так с той поры никакой скотины и не завожу. Раньше то бывало - определит участковый на работу - месяц два поишачишь и все. Опять можно в потолок клевать. Кака-никака копейка к материной пенсии есть - и ладно.
О деле вспомнили.
-Что, позвал то?
- Так... Это.... Как бы начать то.... Ага.... Избу хочу продавать.
- Ты, что, Федор? А жить где будешь?
- А на печке и буду. Мне изба то ни к чему. А так - глядишь - кто-то и приютится. А мне и печи хватит. Мне лишь бы бокам тепло было, а остальное... Тьфу... А то, что кишка другой раз к спине прилипает, так то ее дело. Ее сколь не пичкай - все напроход.
- Ну... - дивится писарь. Всякого повидал на своем крюкотворном поприще, но такого не встречал. Пришел в себя все-таки. Надо же такое придумать - печку оставить, а избу продать - такое только дураку на ум может прийти. Впрочем - какой у дурня ум - ошметки серого вещества. Но ответить надо. Бутылка не допита. А, если еще и туману нагнать, то и вторую можно с Федюни поиметь. Отрицательный ответ дашь - от ворот поворот сразу же. А тут самогонки сколько оста?ется. Хоть погано зелье, но по башке шибает. Надо какую то "линию" предложить. Раз просят - как откажешь. Затылок почесал:
- Ты, Федор механизм нынешний купли-продажи недвижимого знаешь?
- Нет. Но за тем тебя и позвал. Чтоб просветил малость.
- Дело это - очень затейно, Федор. Но провернуть можно. Не такие проворачивали. Да?вай, еще плесни "по малой", а я тем временем с мыслями соберусь. И придумаю, как тебе лучше все изладить.
Выпили.
- Ты сначала, Федор, покажи документы, какие есть у тебя на дом и земельный участок к нему.
- На дом то есть, а на участок нет.
- Как?
- А так.... Отказался в колхозе рабо?тать и оттяпали землю по самую избу. Один па?лисадник и есть под окном.
- Ну ко, покажи, документ.
Федор порылся в старом комоде. Отыскал нужную. Путкину протянул.
- Вот, смотри. На мать-покойницу все оформлено. Мне объяснили, что теперь все мне переходит, так как все находится в пожизненно-наследуемом владении.
- И чо в нем, - будто и не слышал писарь хозяина.
- А сам смотри... Все расписано - полторы сотки земли - дом, крыльцо и палисадник.
- А печка?
- Печка не указана.
- Плохо.
- Почему?
А как ты оформлять будешь в собственность то, чего не в одной бумаге не значится? Как, ты, отчуждать печь от избы при купле-продаже затеваемой станешь? - обрадовался Путкин, что нашел закорюку нужную, поставил дурня в тупик.
Куда там, дурак логики не признает, хотя, когда надо, на нее ссылается.
- Так ведь избы без печки не бывает.
- Кто с этим спорит? Согласен. Но по документам она не значится. Значит - ее как бы и нет. Может у тебя паровое отопление либо газовое. Опять же электричеством можно обогреваться.
- Ты, чо, мелешь то... Какое отопление? Оно только в городах бывает. Газ тоже к нам какой дурак тянуть будет, коли по радиву говорят, что вымираем. Электричество тоже у меня об?резано. Как мать померла, так и обрезали через два года, как у неплательщика.
- Все равно надо какой то документ на печку выправить.
- Так, вписать - и дело с концом.
- Ага тебе впишут... Кто впишет? Это не так просто, как кажется. Надо заявление на?писать, заверить подпись твою в нем. К нему еще кучу всяких подписей, разрешающих органов.
- Ну и ладно. Напишу. А с чего начинать?
- С чего... С печки.
- И чо?
- А то... Надо - еще раз толкую для непонятливых - написать грамотно заявление. В нем изложить суть.
- Какую?
- Что ты, Федор Оммороженный... Тьфу, нелегкая. Как фамилья то твоя
- Морозовы мы...
- В заявлении укажи, что ты Федор Морозов, желаешь разделить свою избу на два объ?екта недвижимости - один, непосредственно изба; другой, печка. Просишь, мол, произвести раз?межевание упомянутых объектов и присвоить им нумера - на избу один, на печку другой.
- Зачем нумера то? У нас и без номеров все знают, кто в каком доме живет и какая у кого печь. Даже знают - спроси - кто и когда трубу у ей чистил.
- Без нумера нельзя. Ныне всю недвижимость учитывают и считают. Ныне власть - ви?дишь как печется о народе. Что не день, то Указ или закон. И все для людей. А раз так, то надо власти нашей все о всех знать.
- Ну... - удивился Федюня - Неужель есть дело и до моей развалюхи власти московской.
Остатки самогона разлил. Допили. У писаря в голове вскруженье произошло. Вдохно?венье его птицей-ласточкой вспорхнуло - пока не падет без сил носом в стол, харей в надгрызен?ную луковицу - кружиться будет.
- А как же без беспокойства о народе царствовать-властвовать? К примеру - есть у тебя избенка и печка в ней. Понимаешь?
- Ну-у... А чо не понять...
- И вот случается некое событие террористическое. От него рушатся твоя изба и печка.
- А чо больше и рушить уж нечего?
- Вот... Я же - к примеру. Разрушили у тебя избу и печку. Что будешь делать?
- А чо я сделаю? Ничего. Да и, коли изба рухнет, то и меня придавит.
- А тебя, допустим в это время дома не было.
- Я все время дома. Я ведь не шатун какой - шляться то по чужим избам.
- Все равно... Порушили у тебя избу, куда тебе обратиться, чтоб помогли новую по?строить?
- Так ведь не к кому. Не к Царю же?
- А почему нет? К ему и обратишься. Так, мол, и так в результате нападения подлых террористов на Кремль, выпустивших в него ракету, но промахнувшихся, оная угодила в мою избу. Отчего изба превратилась в утиль-сырье негодное даже для вторичной переработки.
- Чо у них - совсем глаз кривой?
- Конечно... Они вечно не в тех попадают. Вот недавно в пассажирский ероплан уго?дили. Народу в нем уйма. Два Крюкино с Выселками было. И все погибли. Или другой пример взять про еропланы. Столкнулись они в воздухе. По меркам Вселенной, как две молекулы, чего и быть не может. Но столкнулись ведь. Столкнулись. И где гарантия, что еще раз не столкнутся. А, столкнувшись, снова упадут в озеро какое или океан, а не на твою избу. Можешь ты такую гаран?тию иметь?
- Нет... Но такое и впрямь невозможно. Кремль где? И где моя изба?
- И что тут такого. Для ракеты расстояние от Москвы до Крюкино - секунда лету. У террористов мушка чуть сбилась или рука дрогнула. Ракета то - шнырьк - и мимо Кремля в твою избу. Ей какая разница - куда долбануть. Куда направили, туда и жахнет.
- А какая тем террористам польза оттого, что они мою избу разнесут. Она сама, поди денег стоит в тыщу раз больше, чем моя изба. Они что - считать не умеют?
- Умеют. Но они ведь метили не в избу твою. Только промашка получилась - в твою по?пали.
_ А зачем?
- Что, зачем?
- По избам то ракетой. Если уж глаз неладен - косит, так подкрались бы поближе к Кремлю и оттуда стрельнули. Либо с ероплана того же.
Кругами ходят дурак с писарем. Последний уж хотел обматерить Федюню и восвояси двинуть. Но тут мысль просвистала - а вдруг у хозяина еще фанфуряшка с зелием есть.
Глянул писарь на бутылку, вздохнул с великим сожалением. Дурак понял все пра?вильно. Побежал последнюю "двадцатьпятку" на самогон менять. Путкин тем временем думал - чего бы еще дурню наплести.
Выпили. Федюня сам разговор направил в "нужное" русло:
- А про ероплан, столкнувшийся в воздухе с другим, ты, чего говорил то?
Путкин уже и подзабыл, что про еропланы молол. Потому не сразу в толк взял, что от него дурень добивается. Все же вспомнил кое-что6
- То и говорил, что в один ероплан два Крюкина поместить народу можно.
Снова вопрос тупикящий:
- Зачем туда столько садить народу? И куда вести то их?
- Куда-куда... Куда надо, туда и отвезти...
- В Москву, значит?
- Хоть и в Москву...
- Раз в Москву, то там где то и столкнутся значит с другим еропланом. И упадут не на мою избу, а на чью то другую. Вот он пусть и жалуется и деньги на новую просит.
- Но они ведь круг будут делать, взлетев то.
- И обязательно над моей избой?
- Над твоей. Над ней и проходит "воздушный коридор", - совсем разоврался писарь. А от него ни на метр нельзя отдалиться. Это вроде рельсов. Как два поезда попадают в крушение, так и еропланы попадут.
- А я где буду? В избе своей или в ероплане том вместе со всеми крюкинцами?
- А где бы ты хотел быть?
- В ероплане... Не разу в жизни на ем не летал.
- Но он же рухнет с такой высоты, что и не вообразить.
- Так ведь на мою избу рухнет. Что так погибель мне, что эдак. Зато раз в жизни на еро?плане прокачусь.
Не выдержал писарь
- Да кому в голову придет такое - тебя, дурня, в ероплан садить?
- Как кому... Ты же сам сказал, что всех в ероплан посадят, когда в Москву полетят, чтоб на мою избу рухнуть...
На писаря протрезвленье минутное накатило. Схватился он за живот, чтоб смех, рву?щийся из недр утробных сдержать.
- Дурак, ты, Федор, что ли? - поуспокоившись спросил
- Не-ет...
- Так пойми... - и снова долгие разъяснения на примерах войн и катаклизмов, в резуль?тате которых будет разрушена Федюнина изба.
В финале мероприятия писаряжка набрался под завязку и начал нести всякую чепуху о том, как начальство ворует, а ему от того не перепадает ничего. Даже пьяную слезу жалости пус?тил по себе обиженному. Плакался, что среди всего управского сословья он самый неимущий и бедный, хотя мог, если бы... И выплакав свои обиды на ахидское начальство пал рожей на стол и стал на все лады прославлять забубенное свое Хрюкино соответствующими звуками.
Ничего не добился Федюня. Вновь в долгую лежку на печи погрузился. Снова долгие и тяжкие думы одолевают, пучит башку от них, как от предания брюхо.
Одно понял из разговора с писарем, что не продать ему избу - что с печкой, что без нее. Новый путь к царству блаженства отыскал. Выписал по почте через службу знакомств Елену Прекрасную. Явилась прелестница. На избу и запустение глянула - ноги чуть не подкосились. Но, когда Федюню оглядела - отошла малость. Видом то Федюня гренадер.
Пошла у них жизнь не шатко-не валко. Федюня на печи в потолок плюет. Елена у печи да по хозяйству крутится. Еще к "фертшалу" сетрой устроилась, да в питейном заведении по ут?рам уборку делает. Из Прекрасной в рабыню превратилась, но не в киношную Изауру ( эта то "жильтмена" охомутала, не дурака), а в нашу совершеннешую бабу российскую, что по положе?нию часто гораздо ниже рабского.
Даже у такой бесслвесной рабы, как наша русская баба, терпенью конец приходит. А Елене мало, что Прекрасной была, еще и Премудрой оказалась. Выпроводила Федюню (так сла?дила все, что по его хотенью) к родственникам на три дня а сама за дело.
По соседству мужик молодой - Данилка - дом строил. Чтобы денег на него заработать, несколько лет в Заполуншьи работал. И построил избу. Не уложился, правда, малость в "смету". И стоит изба его - новая и ладная в укор не только Федюне, но и прочей ленивой да опойной братии крюкинской. Крыша есть, а печки в доме нет. И живет Данилка со своей семьей и двумя детками в родительской избе, как в муравейнике - друг за друга спотыкаются в тесном жилище.
Елена к нему.
- Ты, Данилка, избу в доме своем за сколько дней слепить сможешь?
Тот не знает, мнется:
- Не думал... Да что думать - все равно до лета теперь не сделать ничего.
- А, если материал есть и мастера тут же, - не отстает баба
- Если... Если... Кирпича нет - так чего голову ломать.
- А, если и кирпич есть?
- Ну... Не знаю... За неделю, наверное, можно управится.
- А за три дня смог бы управится?
- Как...
- Друзей позови, еще кого - толковых да мастеровитых из мужиков.
- Так ведь кирпича... - начал снова Данилко.
Но Елена прервала.
- И кирпич есть и все остальное...
Столковались. За три дня печь из избы Федюни в Данилкину перебралась, как по щучь?ему веленью вопреки дурашкиному хотенью. Это в сказке дурак на своей печи - куда захотел, туда и порулил. А в жизни то она и впрямь может с места тронуться. Но при этом так взлягнет, что ду?рак на ней не усидит и в канаве окажется.
Возвращается через три дня Федюня в Крюкино. Первое, что увидал - у соседа над крышей труба появилась печная и дым из нее, клубясь матовым пузырьем, к небу поднимается.
- Молодец, Данилко, - вслух молвил Федюня.
После слов этих и на свое берложище глянул. У него то куда труба дымоходная де?лась? Глазами моргнул - не забельмило ли их после гостевания. Нет. С глазами полный порядок. Но трубы нет. Где она раньше кособочилась от конька, теперь заплата из свежих досок наколо?чена.
В избу прибежал. А там еще дивней - и печи нет.
- Ничего себе... Как это так, - дивится Федюня.
Холодина в избе, как на улице. И хозяйки нет. Туда, сюда - нет и все тут. Наконец уви?дал на столе бумажку. Подбежал. Схватил, будто испугался, что и она виденье. К глазам поднес, прочитал. "Уехала к маме. Построишь новую избу - вернусь. Лена". А ниже еще приписка - "Или хотя бы новую печку".
- Вот подлая баба.... Как я жить то без печки буду...
И еще после паузы
- И без Елены...
Сел на табурет. Но долго не просидел - холод под фуфайчонку пробираться стал. Мысли чехардой в голове скачут и ни одна не цепляется. Хотел бежать сперва печку назад требо?вать. Но прогнал мысль такую - печку не отберешь, а людей насмешишь, по гроб жизни изгаляться будут - на это в Крюкине всяк горазд. О чем не думает, а все сводится к тому, что надо печь класть, чтобы Елену воротить. А потом и об избе подумает. Когда така сметлива баба рядом, лю?бой олух орлом себя почувствует. Мыслей иного, но все сводятся к одной - какой же первый шаг сделать. Когда уж совсем продрог, пришла эта мысль.
- А первый шаг то сделан, печка разобрана. Так и второй сделается.
Встал и к двери. Из избы вышел, палкой дверь подпер и к дороге. Метров десять ото?шел, обернулся. Палка, что дверь подпирает, наклонена - того и гляди упадет. Вернуться хотел и поправить ее, но остановился - примета нехорошая ворочаться. Рукой лишь махнул:
- А, гори, гори ясно, горе горькое...
И зашагал по ночной улице. Только несонливые собаки вослед полаяли не зло, будто желали пути доброго...