На следующий день недолгие сборы, автобус, сутки в плацкартном вагоне и снова Север. Как в детстве когда-то - забрел в воду по пояс и нырнул, но, оказалось, не к пузатой песчаной косе, крутобоко-заворачивающей в реку, а в другую сторону, от берега в самую глубь омута.
Вынырнул тогда, а кругом вода теплая и ласковая. Безмерье глубины испугало. Пришлось грести, чтобы не утонуть. Получилось. И выплыл. С изысканиями также всё обернулось.
Только на сей раз, не так все страшно было, как тогда. Приехал в Архангельскую область в поселок на железной дороге Киров-Котлас. А там уже изба для экспедишников снята. А в избе той компания собралась, но командира нет. В бригадирах обычно топограф значится, а тут ни одного. Геолог Гриша; тягачист и шофёр в одном лице на двух ГАЗах - 66-ом и 71-ом; два рабочих - дембельнувшиеся десантники. "Животов" много, а "головы" ни одной - непорядок. В "Гипроспецгазе" бригадиром, "головой" вышеупомянутой топограф обычно назначается. Он и трассу ведет, и работы попутные правит, и продукты на нем, и деньгам подотчётным счет ведет. В конце месяца у него еще одна "головная боль": зарплату подсчитать на бригаду и, согласно внесенному вкладу каждого, КТУ (коэффициент трудового участи) раскидать, чтобы никому не обидно было. Справедливо распределить зарплату ума много не надо, а вот, чтобы обид не было, уже искусство.
Из Пеньтюхова по приезду его в "партию" какой "голова"? У него вопросов на два порядка больше, нежели ответов и вразумительных планов, как работу начать.
Для начала с мужичками из бригады познакомился. Все, кроме Гриши-геолога, такие же - кто и откуда, только не изыскатели. Топограф-бригадир, который должен был в курс дела ввести Петра, только через день-два приедет. Не сидеть же в ожидании его, потому решил всё же к делам приступить.
Взял карты мелкомасштабные, на которых трасса будущего газопровода нанесена приблизительно. Посмотрел, покумекал - всё же опыт работы с топокартами был не анекдотический. "Старики сидят на завалинке, машина приехала, из неё люди вышли. А дедки, сидящие на завалинке. между собой балакают. Один другому говорит: "Гли-ко, топографы приехали, карты разложили. Чичась дорогу спрашивать зачнут....".
Трасса газопровода по лесу проходит, как определил Пеньтюхов, разглядев карту. Поэтому надо визирку прорубить, а это дело и подавно знакомо - что геофизичиские профили рубить для электроразведки, что под нивилировку и трассирование на изысканиях. Рубка визирок дело хлопотное и трудоёмкое. Вот этим и решил заняться в первую очередь - на неделю, а то и больше работа есть, получалось. Перед тем, как мужиков озадачить, надо бы пробежаться по будущей трассе. С утра и отправится на рекогносцировку, как это называется у изыскателей - объяснил Грише, укладывая топокарты в папку.
Утром в полевую сумку карту положил; кружку эмалированную и чай с сахаром да сухарей немного в карман рюкзачка сунул. Рюкзак на спину закинул, плечами поводил, чтоб убедиться: аккуратно ли к спине поклажка прилегала и отправился в лес.
Грише-геологу, уходя ,объяснил.
- Сегодня, Гриш, один схожу. А завтра уж все вместе отправимся.
- Да, Петро, сходи да определись, что к чему, а то месяц то кончается - наряды надо закрывать....
- Ну, я думаю, чё-нибудь наковыряем, - и за порог.
Целый день ходил по лесам и болотам Пеньтюхов, разбираясь в "географии". Лишь полчаса у костерка отдохнул, попив крепкого чаю, заваренного в кружке, да сухарик пожевал. Когда вернулся в дом к бригаде, уже наметился в голове у него некое подобие плана.
На следующий день Пеньтюхов уже расставлял людей на визире. В одном месте направление просеки задал по буссоли, объяснил "десантникам" - двум демобилизованным солдатикам: как рубить, как вешиться. "Понятно, парни?". "Поняли", - ответил один из пареньков и взялся за топор.
Затем проехали на тягаче по лесной дороге около километра, остановились. Здесь уже в две стороны выставлял створы. Один створ на соединение с "десантниками" под углом градусов тридцать; другой створ в противоположную сторону.
"Срубаться" навстречу дембелям стал Гриша с двумя рабочими Гошой и Сашей, а в противоположную сторону Пеньтюхов визиру "погнал". Тягач отправили обратно к "десантникам"
Договорились, что, как только Гриша с "десантниками" пересекутся, то тягач отправят за Пеньтюховым, и после поедут домой. Для первого дня и это уже намало.
Отвыкли руки у Пеньтюхова от топора. Сколько лет уж не махал им на таежных просеках. До первой сухой ёлки догнал визиру и всё. Руки о крепкое дерево отшиб и пропала из них сила да сноровка. Топор в руках еле держится, того и гляди, выпорхнёт из ослабевших рук и полетит по ему только известной траектории - то ли в лес подальше, то ли в ногу рубщику. Тут уж правило "лотереи" работает, не обессудьте.
Всё же около километра просеки Пеньтюхов прорубил. Только однажды сел покурить. Когда табашничал, услышал, как вдалеке их тягач ревёт.
"Может, переезжает...." - предположил. Но звук не замолкал и слышался примерно из одного места.
Сигарету выкурил и снова за топор, звуки тягача уже мимо ушей пропускает. Азарт работы отвлёк от всего. И не было ничего иного для Пеньтюхова кроме этих деревьев и кустов, которые надо под топор пустить. Только вот с непривычки руки скоро одрябли.
Сел покурить, снова рёв тягача вдалеке слышит. Сперва решил, что за ним едут. Но звук не приближался. Затоптав в мокрый мох окурок, пошёл Пеньтюхов по только что прорубленной визире к тягачу. Мол, пора уж и работу заканчивать.
Пришёл туда, где тягач работал, а там невиданное. "Десантники" не визиру рубят, а лесную дорогу тягачом мнут. Деревья чуть подрубят, а тягач их ломает. Такой бурелом сотворили, что у Пеньтюхова даже слов не находится. Остановил это безобразие, на сваленный лес указывает.
- Эт чё? Эт чё... - только и может сказать.
Довольные "десантники" на дело рук своих смотрят с гордостью.
Тягач заглушили. Никола-водитель вылез. Тоже рожа довольная.
- Вы чё наделали то, мужики?
- А что, плохо?
- Хоть на велосипеде катись, начальник....
- Ну вы, подумайте. Тут ведь только пройти надо, а не ездить...
- Ну и иди.
- Ка-ак? - трясущейся от возмущения рукой Пеньтюхов тычет "рубщикам" на сосняк, ершом вздыбившимся вместо узкой визирки.
Ничего не доказал. Сели на тягач и восвояси. Беды большой нет в том, что лесу наломали. Просека под газопровод раз в десять шире. А до того то, как ходить по ней? Получил за это нагоняй Пеньтюхов от бригадира, который приехал ему дела передавать. Мужик тот из старых топографов. К строгости в делах привык. Да и как иначе? Они же пикеты в своё время двадцатиметровой мерной лентой отмеряли по трассе, а это не так просто, как кажется. Ведь чтобы сто метров отчекрыжить по лесу или болоту, надо пять раз ленту вытянуть на полную длину и чтобы прогиба не было, и чтобы шпилька, которой точку фиксируют, точно против метки начала и конца ленты оставалась. В болоте шпилька как, пьяная - её воткнул, шаг в сторону шагнул, а она подлая наклонилась сантиметров на пять - что тогда? Ладно, если раз один на километр. А если больше?
Саша-топограф старый эту науку прошёл ещё в молодости, матюгов от асов старых наслушался - на две жизни хватит с лихвой. И вот к пятидесяти годам сам уже чин "старого" топографа имел. Увидел безобразие, "десантниками" на визире сотворенное, порцию ругани малозлобливой излил на Пеньтюхова. Когда же увидал, что вешка, по которой направление визиры в лесу выдерживается, воткнута тонким концом в землю, вырвал её и не на Пеньтюхова двинул, разъяряясь и ругаясь уже громко да с привывом.
Петр начал оправдываться, мол, в геофизике всегда так вешились на профилях. И вешки надо реже ставить - толстый конец её срубленный наискось, виден дальше, а потому и втыкать их часто не надо. К тому же, поясняет, на толстых концах и надписи пикетных значений точек писать лучше - мельчить не надо.
Саша вроде успокоился. Что-то пробубнил насчёт пустозвонов-геофизиков и успокоился. Прошли с полкилометра, увидел "старый", что визира чуть вправо "завалилась", снова в распыл пошёл, снова безруких геофизиков, которым не то, что топор, "шутильник" доверить нельзя зимой - поубивают, дескать, и себя, и людей. Кого имел в виду, пояснять не надо - уж так выразительно посмотрел на своего сменщика, что тот даже смутился, но тут же и в оправдание свое что-то пробормотал, попеняв на топографов, которые тоже бывает "задвигают" разное.
Вернулись с трассы Пеньтюхов с Сашей. Всё вроде разъяснил Петру "старый топограф" Саша. Мужики уже "щец-борщец" намутили. Сели за стол. Пеньтюхов только ко рту ложку поднёс, сбрякало что-то - аж поперхнулся. А это Саша ложку о стол шваркнул, давешнее вспомнил.
- Надо ж такими тупыми быть, чтобы лес тягачом топтать! - в адрес "десантников" укор.
- Так ведь, Саша, парни в первый раз... - заступился Пеньтюхов за парней.
- Понятно, что впервой.... Но ведь... - за ложку взялся. Раза три её ко рту поднёс и вновь о стол шибанул. И уже в "огород" Пеньтюхова "камешек".
- Дак как так можно то? Чтобы вешку тонким концом в землю....
Пеньтюхов смиренно поясняет, что в геофизике раньше работал. Снова "старый топограф" успокоился. Пока отужинали, еще раза три брякал он ложкой об стол, попрекая то "безруких вальщиков леса", то "шаромыжных геофизиков, которые даже не знают, что вешку надо втыкать толстым концом, но никак не наоборот".
16
Еще насколько дней Саша работал, чтобы уже никаких вопросов не возникало у его "сменщика". Затем уехал, душевно попрощавшись со всеми. И остался в бригаде один топограф и разномастная ватага ухарей.
Как всю ораву к делу приспособить, чтобы все работали - думай теперь "башка садовая" Пеньтюхов. Думал. Постепенно утряслось всё....
К третьему году работы на изысканиях магистральных газопроводов, Пеньтюхов уже чувствовал себя, как в родной стихии - Приершовщине. Бригаду подобрал себе Петр Васильевич знатную. Всего в ней четыре человека, включая и его, но каковы работнички то! Всяк по-своему нужен и ценен. Лишних в бригаде нет, а каждый, как частица целого. Одна беда: мужики толковые, но у каждого свой бзик в башке и кроме того один общий - тяга к алкогольным напиткам.
Собрать бригаду на инженерные изыскания - дело непростое. Из тех, кто начинал с Пеньтюховым работать, очень скоро не осталось никого. Первыми слиняли "десантники": топором махать целый день или по лесу таскаться с нивелирной рейкой - не кирпич о башку шибануть. Затем Гриша-геолог вернулся в бригаду, в которой раньше работал. К Пеньтюхову он перешёл на время, пока их бригадир сломанную ногу сращивал. С ним же и водитель тягача ушёл. Гоша вспомнил, что у него есть "жонка-мамка", у которой он, как у Христа за пазухой. "Жонка" его овдовела, а у неё пятеро детей. Старшая дочь лишь на пару лет моложе Гоши, поэтому парень и пригрелся. Днём дитём, ночью мужем - плохо ли? Товарищ его Саша просто взял да и не поехал после отгулов никуда, пришёл через пару недель за "трудовой" в контору, написал заявление да и был таков.
Пеньтюхова такой оборот дела, а точнее бичей в бригаде не смутил. Он же в продайфуфаешной геофизике проработал не один год, там с этим "оборотом" куда заковыристей - бичары и вовсе несусветные перемещения во времени и в пространстве проделывали. Один бедолажный заблудился, его сначала искали, после на поиски плюнули, а он ещё через две недели нашёлся. Спрашивают, где был, а он поясняет, что ждал, покуда найдут - ему так сказали, когда по технике безопасности он инструктаж проходил. А что, мол, пришёл то? "Я чо подыхать должен, ожидая когда найдёте то?" - таков ответ был. Или: другой бичара поехал в отпуск на родину в Хабаровск. Съездил. Со всей родней казацкой повидался. А потом весь сезон контора почему то перечисляла из его зарплаты деньги за пребывание в питерских отрезвителях. Бывает....
По опыту предыдущих лесных дел Петр знал, чем больше народу в бригаде, тем больше путаницы. Потому со временем лишних людей из бригады убрал. Оставил лишь специалистов, чтоб каждый за своё что-то отвечал. В итоге остался у него в бригаде ещё один топограф, геолог и водитель. Последний мог ездить на ГАЗ-66 и тягаче (тоже ГАЗ, но 71), а, когда надо, помогал бы топографам или геологу. А смысл работать "за себя и того парня" был у всех, ибо зарплату высчитывал каждому бригадир, к окладу каждого добавляя КТУ (коэффициент трудового участия). Штука очень действенная, если не единицам измеряется, а величинами более десяти.
Первое время работал с Пеньтюховым военный топограф, сокращенный из армии. Тридцать два года парню. Почему бы на новом месте, в новом деле не применить свои знания и умение? Увы. Капитанство армейское не позволяет "пасть" "барину" так низко, чтобы простым топографом да по таежным трассам под началом избичевавшегося плебея чертоломить. Не те ныне, оказалось, военные топографы, что создавали карту Родины в числе первых, о которых читал Пеньтюхов в книгах о первопроходцах, смутивших парнишку романтикой изысканий и поисков. Поработав пару месяцев ушел упомянутый "первопроходец" в тюремные войска, арестантов охранять....
Какое-то время Пеньтюхов всю топографию на себе тащил, умаялся, хотя визиру рубили всей бригадой, но в те дни, когда он вычерчивал топосъемку, его рабочий откровенно дрых сутками, отвлекаясь от этого занятия лишь по нужде да пожрать.
Взмолился, мол, нужен еще один топограф, а трутня уберите. Прислали мужичка толкового из Петербурга и, как показалось, работящего. Обрадовался такому напарнику Пётр. Можно, подумал, и наряды да материалы в институт иногда с ним отправлять и на время отпуска вместо себя оставлять, чтоб дело не останавливалось.
С полгода всё складно-ладно было. В июне Пеньтюхов отпуск взял и довольный выехал в свои любимые Ерши, чтобы с удочкой на Реке посидеть. Грибками-ягодками потешиться.
Не получилось. Уже через неделю выловили его телеграммой, в которой говорилось, чтобы срочно выезжал к бригаде, ибо там произошла авария с участием их ГАЗ-66.
Пришлось срочно собираться и ехать. Авария действительно знатная приключилась, благо без жертв.
В отсутствие Пеньтюхова его товарищи нарушили "золотое правило изыскателей" - не бухать во время работы. При Пеньтюхове этот закон практически не нарушался. Но тут мужички "расслабились", но виноват в этом, конечно, "голова", от которой, как известно, вся гниль в жизни.
Выпили мужички крепко. Не хватило, как водится. Поехал "бугорок" с Васькой- водителем - парнем шебутным и проворным за новой партией пития. Затарились водочкой и потеряли друг друга. Васька один поехал обратно. На спуске разогнался и не смог проехать между двух "фур", едущих ему навстречу. В итоге зацепил правое переднее колесо ЗИЛа, который был загружен под завязку всё той же водкой. Колесо у машины отвалилось, другой же, понятное дело, и в помине не было. А Васька через лобовое стекло вылетел в кювет. Там яма с водой, образовавшаяся ниже устья водопропускной трубы. В фуфайке, но босой (тапочки в кабине остались) Васька не пострадал нисколечко - лужа была глубины немалой. Вынырнул, а наверху его мужики из ЗИЛа ждут, чтоб кренделей навешать, но Василий не прост. Пока выползал, выяснил, что водители разбитой фуры его земляки из Яренска.
Бить земляка кто же будет? Не побили, лишь посочувствовали. Да еще и позволили - семь бед, один ответ - попить вытекающую многочисленными ручейками из "фуры" водку. Васька пригоршнями злосчастного напитку похлебал, чтоб дойти до ручки и тут же пал на обочинку.
За разбитую "фуру" водки наказан был весь отдел изысканий - сняли немалую сумму денег из фонда зарплаты отдела, чтоб возместить ущерб. Остались без премии в отделе, а она приличная наклёвывалась. Васька на краткое время стал главным "врагом" изыскателей "ГИПРОСПЕЦГаза". Однако, парень Васька шустрый, работящий, никогда не унывающий. На таких долго нельзя сердиться. И на Ваську не сердились. Через пару месяцев его лишь подкалывали.
Да и Пеньтюхов лишь обматерил незло бедолажного при встрече и оставил парня в качестве рабочего. Машину разбили, другую кто даст? Пришлось без машины объект доделывать, добираясь до места работы на попутном транспорте.
Васька стал первым членом бригады Пеньтюховско. Через год он права выправил. И уже снова водил и ГАЗ-66 и ГАЗ-71....
Алкашничал Васька не больше и не меньше других. Единственный серьёзный "минус" это то, что работала бригада Пеньтюхова в Архангельской области, где у Васьки в каждой деревне жил кто-нибудь из ближней или дальней родни. А родню Васька почитал и она его чаяла, потому что был он при деньгах всегда, когда посещал родственников. При этом не жалел "бумажки", одаривая и опаивая всех, кто завернул "на огонёк".
После ухода Гриши-геолога в бригаду, в которой он постоянно до этого работал,
прислали к Пеньтюхову другого мужика. Чуть за сорок ему, пьёт только "культурно" - "сухонькое" да коньяк. Но тут началось вселенское купи-продайство и Боря, так звали геолога, ударился в "коммерцию". Работали в то лето "пеньтюховцы" в поселке Урдома. Вокруг леса богатые ягодами. Борис и приноровился их собирать во время отгулов да продавать. Сначала заработал неплохо на бруснике, которую отвозил в Питер за время отгулов два раза. Потом клюквой занялся. На этом шабашном поприще снюхался Борис с бичёвским семейством. Кроме ягод, которые сам набирал, еще и у бичей прикупал. Семейство пило всё, что могло задурить башку. Однажды угостили каким то зельем и Бориса, сами тоже пили отраву. Но утром парень не проснулся. В Урдоме и похоронили.
Вообще в те годы Ленский район Архангельской области был для экспедиции, в которой работал Пеньтюхов, "ямой". Сначала Борис-геолог из Пеньтюховской бригады отравился каким-то "очистителем. Затем (и месяца не прошло) во время пьянки от травмы головы (поленом кажется шваркнули по ней) еще один геолог помер. А после еще две смерти, но о них чуть позднее.
После этих случаев и пришли в бригаду к Петру парой топограф Боря - Матвеич и геолог Коля - Николаич. Они до этого мотались по разным бригадам и, по причине своей неуёмности, ни в одной прижиться не могли. Были они совершенно разные. И. видимо, в дурости своей дополняя друг-друга, представляли из себя такую "взрывчатую смесь", что бригадиры от них всячески открещивались. Хотя работники оба, когда не запивали, были отменные. Но это уж так заведено - к "золотым рукам" "глотка лужённая".
Николаич из деревенских кузнецов - бугаист и силён. Боря же Матвеич щупловат, но жилист. Первый в деле и в жизни прямой и бесхитростный, другой не прост и даже вертляв слегка. Одно их объединяло - любовь к алкашеству. При этом каждый оставался собой. Николаич гулеванит широко - кто в этот момент оказывается в компании, всех напоит-перепоит. Матвеич любит бухнуть тихо - чтобы выпить по маленькой, побеседовать душевно и даже, может, почаевничать или "культурно сходить в кино" либо у телевизора посидеть, но при этом периодически прикладываться и прикладываться к стакашку.
Покуда Васька "барщину" слесарем на базе отрабатывал за разбитую фуру с водкой, прислали Пеньтюхову на новый объект - газопровод до Красноборска - другой ГАЗ-66 с водителем. Машину встретили в Кирове. Поехали сперва в сторону Сыктывкара, а потом свернули на лесную дорогу. С великим трудом выползли к городку Луза, к которому изыскивал трассу Пеньтюхов в начале своей изыскательской карьеры. Там же в гостиннице подобрали, ожидающих машину Матвеича с Николаичем. Дальше уже всё знакомо. Добрались до Великого Устюга. Мост через Сухону переехали, по центральной улице катят, игнорируя знак, запрещающий проезд грузового транспорта: у них же вахтовая машина, считай - автобус. Чего бояться? Ан, нет. Тормозят. К шофёру Гене.
- Вы знак видели?
- Видели, - Гена спокоен. На будку показывает и поясняет, что людей везет. Да и документы у него в полном порядке - и права на все виды автотранспорта, и путёвка есть. Всё равно неймется служивым - как это с чужих ничего не поиметь?
- Ведро бензина налейте, мужики.
Не дали. Боря с Колей высунулись в два горла стали объяснять, что сами на "нуле" и, вообще, кричат.
- Гена, давай быстрей за город, а то обоссымся....
Служивый, однако, не сдаётся. По баку постучал - звенит. Тогда только и отвязался.
До Красавино доехали. Там тоже знак на центральной улице "Проезд грузовому транспорту запрещён". Покумекали, решили ехать по паралельной улице. Опять не слава Богу. Жёлтый УАЗик выскочил из-за угла, останавливают путешествующих по закоульям. Тут уже другой подходец.
- У вас же вахтовая машина. Вы чё по параллельной улице едите?
- По Устюгу ехали, так остановили.... - начал было объяснять Гена.
- И чё, что остановили. Они там вообще ни уха, ни рыла.... Вы, наверное, в столовую бухнуть заезжали? - расцвёл сержант.
Однако, и тут облом. Даже Матвеич с Николаичем в будке сидят трезвые, как ангелочки. В Лузе они пред тем пропились, а последние деньги за гостиницу отдали, потому зарок дали, что вообще пить не будут. Сутки еще не прошли после этого заявления и они наслаждались даже своей "сверхсилой над зелёным змеем". Всё в порядке у путешественников, остаётся одно.
- Дайте ведро бензина, мужики.
Ага, дали. Уже учены. Пока бак не опустеет, к канистрам и бочке с НЗ не прикасаться - и такое решение тоже было принято.
Сначала жили в Приводино в гостинице у газовиков. Хорошо в ней. Кухня. Ванна. Постельное бельё чистое и свежее.
На улице сентябрь, бабье лето. Самая пора для работы. Комаров и прочей лесной "гнусности" нет. Дни прохладные и достаточно длинные, чтобы успеть и поработать, и наработаться до крайней усталости.
Машина новая, не ломается. Не работа, а "малина". Только первое время останавливали всевозможные "стражи порядка" и, проверив то документы у бичар, то путевку у шофера, непременно просили: "Дайте, парни, ведро бензина". Однако против этого уже рецепт имелся - сами на "нуле".
От "недоперепития" у Николаича на второй день работы приключился аппендицит. В больницу местную мужика устроили. Пеньтюхов в контору позвонил, доложил, что без геолога остались.
Смену Николаичу прислали через день, но лучше б не присылали. Мужик приехавший был явно не в себе. Всё что-то говорил непонятно кому. А за стол сядет, пытается под него заглянуть. При этом еще и жестикулировал. Поняли, "собеседник" его там - в ногах путается.
Надо было "клин" этот другим выбивать. Пеньтюхов хотел купить бутылку водки, но Матвеич, грамотный в различных питейно-гоночных диагнозах, отсоветовал. Мол, хуже будет. Наверное, так, потому что Матвеич к тому времени уже четвёртый день "насухо" жил. Нашёл бы причину, как присоседиться к "больному" в деле пития. А тут нет - тормоз включился. Значит, и впрямь опасно поить мужика.
Согласился Пеньтюхов с доводами "старшего товарища", не пошёл в магазин за водкой. Только "больной то дурук дураком, но хитрый - разговор топографов подслушал и на Матвеича осердился шибко. Когда "враг" стал носки в ванной стирать, подошёл и тихо заговорил.
- Зачем это ты, Матвеич, носки стираешь?
- Воняют, - отрезал топограф и дальше тряпьё перетирает.
- Ну и пусть воняют. Выкинь в помойку, а другие тебе уж и не понадобятся, - после этих слов охотничий ножище из-за голенища вытаскивает.
Матвеич, как ошпаренный, выскочил из подсобки. Дверь подпёр плечом и держит. "Убивец" с другой стороны колотится, но не во всю силу - удерживает "жертва" недруга. А тут ещё и Пеньтюхов с водилой Геной подоспели. Для троих задача вполне посильная, но ведь продолжаться так не может до бесконечности. Да и нож ведь у мужика. Пеньтюхов ещё и вспомнил, как другой мужичок, когда они в геофизике работали, сам себя зарезал в таком же состоянии. И этот может так же поступить.
- Матвеич, вы с Геной держите дверь, а лучше отвлекайте разговорами, а я за ментами и в "скорую".
Снова бригада без геолога осталась - у одного аппендицит, у другого "крышу свернуло". И та, и другая болесть надолго. Просить ещё одного из конторы? А смысл? Раз пошёл падёж специалистов, то где гарантия, что с очередным ничего не случится? Жизнь то перекатная всякое может подстроить. Лучше уж не квелить судьбу и обходиться пока без геолога. Решили так и стали визиру трассы рубить по лесу. Мол, сделаем топографию, а Николаич оклемается - вмиг подгонит.
Так и случилось. Николаич выздоровел к следующему заезду на работу и наверстал упущенное.
После "цивильной" жизни в "козырной" гостинице газовиков из Приводино пербрались в следующий посёлок на берегу Северной Двины - Шипицыно. Поселились в общажке профтехучилища. Комнату бригаде Пеньтюхова на первом этаже выделили. За плату, конечно. По соседству в двух комнатах располагалась бригада лесорубов из Украины. Тамошний колхоз подрядился вырубить просеку для высоковольтной линии электропередач. Мол, просеку сладим, а лес вывезём. Кому этого леса жалко - берите, дорогие братья-славяне, у нас ещё его немерено.
У хохлов и техника, и вахтовка, чтоб на работу ездить. Всё для работы есть, но мужики с отправкой леса родному колхозу не торопятся. Один вагон ушёл и всё. Надыбали мужики калым - дрова пилить да местному люду продавать. Машину-другую дров толкнут - три дня пьяные.
Гена-шофёр с ними скорешился. Все вечера у хохлов пропадает. Пеньтюхова это не смущало. Парень непьющий, а у лесорубов телевизор. Пусть, дескать, парень отдыхает культурно. Что ему с шаромыжным изыскательским людом бирюшничать вечерами. У них без него всё слажено - если не в запое. А тут в самый раз такой случай и был. Николаич книжки читает, какие под руку попадут. Пеньтюхов камеральничает, если есть наработанные съёмки либо хода нивелировочные. Да и промеры по трассе надо в виде пикетажной книжки оформить. Хоть и не трудоёмкая работа, но для скучных вечеров самая подходящая и полезная развлекуха. Матвеича этими мелочами Петр не загружает, у того своя "почётная миссия".
Матвеич по кухарским делам дока. Пеньтюхов с Николаичем тоже могут варево сготовить. Не трудно воду вскипятить и закидать в кипяток картошку, тушенку да для заправки что-либо: суп из пакетов или щи-борщи из стеклянных банок. А у Матвеича все по-иному. Он каждому упомянутому действию приготовления свой нюансик подгадает. Что-то поджарит на сковородке, что-то сыпанёт из приправ - именно тех, от которых варево во вкусную еду превращается.
Сентябрь, бабье лето. Самая пора для работы - дни ещё достаточно длинные, чтоб уработаться и не жарко. Трассу наметили, где надо визирку прорубили. Пеньтюхов с Николаичем пикетаж по трассе прогнали, Матвеич с Геной пересечения трассы с дорогами - автомобильной и железной - сняли. Осталось лишь пройти с нивелировкой да ручным буром скважин по трассе набурить.
К начальному пикету трассы поутру приехали, разделились на пары. Пеньтюхов с Матвеичем пошли с нивелировкой, а Николаич с Геной стали скважинку бурить. Договорились, что нивелировщики дойдут до речки, которую трасса пересекает, и подождут бурильщиков, чтоб на бережку чай сгоношить и перекусить.
Так все и получилось. Пеньтюхов костерок развёл возле воды на песке, а тут и ГАЗ-66 подкатил. Почаёвничали душевно и дальше за дело.
В тот день оставалось ещё продвинуться с работой на километр до железнодорожной станции Ядриха. Договорились, что Петр с Матвеичем так и пойдут со своим "хитрым глазом", а Николаич с Геной разделятся. Первый один пробурит пару "дырок" на этом километре, а второй объедет по мосту речку и приедет на станцию, где и все соберутся.
Вышли к железке нивелировщики, через час и Николаич приполз со своими железками на плече. Сбросил поклажу в траву и с вопросом.
- А Гену куда послали?
- Дак не было его...
Ещё час просидели, нет машины. Второй пошёл. Николаич не вытерпел, потопал обратно к реке. Ещё через час и Пеньтюхов к реке отправился. Матвеич остался инструмент охранять - не тащить же все причандалы с собой. И еще пообещал на поле, что за железкой, поискать картошки, которая после сборщиков остаётся. Дело полезное и нужное - Пеньтюхов ещё и посоветовал особо мелкую то не брать. Мол, если ногой ещё поподпинывать гребни, то и крупной с ведро набрать можно без труда.
17
Подошёл Пеньтюхов к реке, а там диво. Посреди речки машина стоит до половины дверей в воде. Николаич матерится, Гены нет.
- Побежал в деревню за трактором, - пояснил Николаич, когда кончил свою речь-монолог о том, какой Гена нехороший человек.
- А чё в реку то полез? Ведь говорили - вокруг едь....
- Ему, говорит, брод привиделся.
- Какой здесь брод, - оглядывается Пеньтюхов, стоя на обрывистом бережке.
- Ему он вон там показался, - Николаич указал Петру куда-то в берег чуть выше обрыва.
Там и впрямь берег чуть выполаживается к воде, но от уреза то вертикально уходит вниз чуть не на метр - не только на машине, человеку выкарабкаться не так то просто, если за осоку обеими руками не цепляться.
- Да-а... - только и смог вымолвить Пеньтюхов.
- Вроде и с хохлами не квасит... - в тон начальнику пробухтел Николаич.
Через полчаса Гена появился нисчем. Суббота - кто-то отказывается, мол, после бани; другой не может - пьяный. Пришлось идти на станцию, и с неё автобусом добираться до общежития в Шипицино.
В общажке новая беда - свету нет. Впотьмах картошки, набранной Матвеичем на поле, отварили с тушенкой - благо на кухне газовые плиты, ане электрические. Сели есть, а картошка не доварена. Хрустит на зубах, да ещё и не промыта - песок меж зубов застревает. Матвиеча сильно костерить не стали, сил уж не было. Спать завалились - главное не с пустым брюхом.
Утром хотели картошку доварить. Николаич кастрюлю открыл и разразился таким матом в адрес своего друга-врага Матвеича, что Пеньтюхов даже изумился - надо ж как "художественно" матерную трель выводит мужик. Когда же и сам в посудинку заглянул, то "запел" ту же "песню, что и Николаич. В кастрюле лежали непонятного происхождения овощи сине-фиолетового цвета. Оба матершинника были из деревни и поняли, чем их накормил "жулик ростовский Боринька". Набрал Матвеич картофелин-"маток", которые по весне посадили, а осенью выкопали вместе с урожаем, но не собрали за ненадобностью. Картофелины снаружи были ещё крепкие, а внутри "полые" - как яйца. Вот "шелуху" этих "яиц" Матвеич и отварил да попотчевал ею товарищей своих. Ну и получил заслуженной бичёвское "спасибо!".
Пришлось чайком довольствоваться в то утро. Почаевничали, на автобус сели. В Ядриху приехали, но работать не стали - надо с машиной что-то делать. Уговорили шофёра автобуса отвезти их в деревню, где накануне обещал мужик посодействовать в деле вытаскивания машины из реки, если к тому времени не зайдёт его процесс похмельства далеко.
На счастье - тот находился пока ещё в стадии поисков. Про обещание своё уж и не помнил. Когда же объяснили ему, что от него хотят, ожил:
- Мужики, дак сейчас всё сладим. Где, чё у вас застряло.
С водителем автобуса рассчитались. Пошли к трактору. Хозяин не сразу его завёл. Ещё попытался на похмелку сначала напроситься, отшили.
- Вы с Геной едьте, а мы следом придём и с бутылкой, - разложил "пасьянс" Пеньтюхов.
- А сейчас то?
- Никаких. Машина стоит на берегу, значит, сразу и расчёт.
- Хорошо, - через минуту "Беларусь" уже взревел.
Трактор уехал, а Пеньтюхов с Матвеичем и Николаичем пошли за ними пешком. Идти недалёко - пару километров. Пока, рассудили, дойдём - мужики уж и машину выволокут.
Так и случилось. Отдали мужику бутылку водки ещё денег на пару и разбежались. Трактор в деревню укатил, Гена остался машину сушить, а троица изыскателей пошла дело делать - Пеньтюхов с Матвеичем нивелировку дальше погнали, а Николаич бурить свои скважинки. Домой вернулись уже на своём транспорте.
Ещё два дня отработали да закончили месяц. Пеньтюхов поехал в контору с материалами работ да нарядами. Матвеич с Николаичем поехали в Геолог. Гена остался в Шипицино. Мол, машину надо после "утопления" подшаманить. Пеньтюхов даже порадовался за парня - вот, осознал, что чуть не подвёл бригаду даже на выходные не поехал в свою Чувашию.
В институте едва появился Пеньтюхов во своем отделе изысканий, к нему начальник с вопросом.
- Что с машиной?
"Прознали уже, - сообразил Пеньтюхов и даже удивился, что так быстро. - А ведь договаривались, что никому болтать о том не будем. Понял Петр, кто его продал - Матвеич с Николаичем по-пьяни.
Деваться некуда. Стал Пеньтюхов оправдываться, что получилось неладное с машиной, но Гена-шофёр остался с ней и подремонтирует. Начальник его вроде выслушал, но далее и вовсе несуразное говорит.
- А что ж тогда он пишет в телеграмме, что "восстановлению не подлежит"?
- Кто пишет?
- Гена твой. Вот, - и телеграмму протягивает. - Читай.
"Машина разбита. Восстановлению не подлежит"
- Он чё.... - только и смог выдавить из себя Пеньтюхов.
- Тебе видней "чё"... Разберёшься тут и после обеда зайди. Вижу ты сам ничего не знаешь.
- Не знаю. Уезжал, всё нормально было.... Не бухарик он вроде.... - забормотал Пеньтюхов.
После закрытия нарядов Пеньтюхов расситывал съездить на пару недель в Ерши. Объёмов выполненных в сентябре работ оставалось еще и на следующие полмесяца. Поэтому договорились собраться на работу через три недели. А тут пришлось срочно обратно выезжать. Дозвонился до Гены. Тот что-то несвязное про угон бормочет. Пеньтюхову то от этого не легче - ему машина нужна для работы.
- А где сйчас то она?
- Здесь...
- А что с ней?
- Всё разбито....
Так толком ничего и не выяснил, кроме того, что машины нет. ГАЗ-66 только после ремонта был выпущен. Всё на ней новое, даже резина.
Надо на место выезжать и там уж смотреть, что с машиной делать. Обратно на поезд Пеньтюхов садится и в Ядриху, оттуда в Шипицино.
Машина и впрямь "никакая". Вся "рожа" смята, рама погнута, а с будки фанера содрана, будто обои со старых стен.
Выяснилось и кто угонщик - хохол из бригады. Взял у Гены покататься и девку покатать. То ли нетрезв был сильно, то ли за руль не садился. И ладно бы поехали по дороге, но его же нелёгкая в Котлас понесла. Моста через Северную Двину тогда не было - паром ходил. Спуск же к переправе непростой - довольно крутой да ещё и с вывертом. Разогнался по этой кривой улице ас-водила да и не справился с управлением - въехал в угол дома и при этом ещё бомбанул металлический шкаф с двумя газовыми быллонами. Взрыва и возгорания на счастье угонщика, его подруги, жильцов дома и, наверное, их соседей не произошло. Хохла так зажало, что пришлось вытаскивать, куроча кабину, но ни одного перелома. А вот его попутчице не повезло - обе ноги сломала.
Доложил об этом Пеньтюхов в институт и стал ждать "Урал", выехавший в тот же день с Питера, чтобы снять с разбитой машины всё, что ещё может пригодиться.
Разбитую машину, позднее списали, но Пеньтюхову пришлось доделывать сорок километров трассы с использованием "общественного и междугороднего транспорта". Сначала хохлы предложили, мол, если "дело" раздувать не станете, то будем возить на своей машине на работу и с работы. Согласились, что в семь утра машина будет увозить на работу, а в шесть вечера забирать там, где скажут.
Один день съездили и послали добрых дядек подальше. Уехали в одиннадцать часов, а вечером забрали горемык в девятом вечера. Кто ж после этого с такими людьми дела будет иметь. Те ещё навязывались какое-то время со своим "сервисом", потому что хохлёнка ихнего трясла милиция, а когда тот слинял, то и вовсе хари отворотили.
Плюнули на таких извозчиков и стали автобусом добираться до места работы. Сколько можно, проедут попутным транспортом, а после в лес к трассе изыскиваемой пешком топают. Лучше уж идти медленно, нежели ожидать быстрой езды.
Гену в наказание за его "подвиг" увольнять не стали, а определили в помощники к Николаичу. Толку от такого напарника мало, но хотя б есть с кем словом обмолвиться - и то хорошо. Сил у парня немного, а к зиме простужаться ещё стал. Как назло, в декабре надо трассу заканчивать, а тут морозы под тридцать градусов ударили.
Визиру для трассы без Гены рубили - пусть парень в себя придёт. Пикетаж подтягивали к рубке по утрам, когда шли к участку визиры, приготовленной накануне. Поэтому, как дошли до конца трассы - площадки, на которой будет конечная газораспределительная станция и рядом с ней дом оператора, так сразу же и к инструментальным работам приступили на следующий день.
Пеньтюхов с Матвеичем с нивелировкой идут, а Николаич с Геной бурят скважинки свои трёхметровые на сухом месте и до минерального грунта на болотах. Бурильщики вначале вперёд вырвались - по бугоркам геология одинаковая везде, а вот на болте притормозились - надо уже через сотню метров торф "протыкать". Покуда штанг наскручивают достаточное количество, чтобы болотину "проткнуть" - времени час-два уйдёт. А нивелировщики, наоборот, болота быстро проскакивают - рельеф то ровный, просека широкая либо вовсе открытое место. Прибор поставил и на полверсты все пикеты нивелируй.
Догнали Николаича с Геной на болоте. Но сперва не их увидали, а дым костра. Подошли ближе, видят такую картину: Николаич "бурмашину" свою крутит - грудь краснеет, подшлемник на затылок сбит, от самого пар клубами, а рядом напарник у костра околевает. Дрова почти прогорели, а бедолага уж чуть не головни обнимает, чтоб согреться. Николаич это дело увидал. Бур свой оставил. За топор схватился. Сушину сосновую исколошматил и на угли полешки покидал. Богатырскими своими мехами дунул пару раз на головешки - разгорелось пламя, оживился "хлопчик". А мастер к инструменту.
Тут и нивелировщики подошли. У Матвеича в рюкзаке два термоса с чаем, а к нему ещё и бутерброды с салом.
Пеньтюхов с Матвеичем "душевно" чай пьют - горячий, обжигась и греясь одновременно. Николаич свою кружку в снег отставили, бутерброд сьел, остывший чай залпом выпил и за дело.
Николаич в изыскательской геологической братии "выродок" настоящий. Остальные то геологи по трассе скважины бурят через одну, а чаще и того реже - через километр-полтора некоторые "умельцы" лепят их. Николаич и одной не пропустит. Ему пробовали пенять на это, а он своего деда-кузнеца вспоминает.
- У меня дед кузнецом был, кабы он кобылу на три ноги кому подковал, чё б с им было? Обиходили оглоблей бы в лучшем случае....
- А в худшем?
- А в худшем.... - мешается мужик. - А чё может быть хуже то? - вопросом и отвечает. И в самом деле, после оглобли то вдоль хребта иного, кроме худшего, и быть не может.
Закончили мужики трассу к Новому Году, как и обещали. А дальше что? Машины нет, а "безлошадными" много не наработаешь. Пришлось всей бригадой в отпуск идти посреди зимы. Закончился этот праздный период быстро. Без работы осталась бригада Пеньтюхова. Но мало этого и без бригадира. Пеньтюхов заявление на отпуск написал да ещё и с последующим увольнением. Николаич с Матвеичем бездельничают, бригады все укомплектованы - кому ещё нужны лишние рты. А Петр на "биржу" встал. Средний заработок у него достаточно высокий, чтобы от всех предложений отказываться. Прямо об этом не говорит, но работодателям пеняет. Мол, зачем мне у вас работать, коли мне за безделье больше платят. А сам уже договорённость имеет с институтом, как появится объект большой - снова устроится.
Пока же работы нет в Ерши поехал на пару недель в конце марта, по последнему льду окушков на Реке половить да в половодье с наметом побраконьерничать. К тому же и сетёшки не прочь в заводках кинуть - пошерстить щук, вышедших по большой воде на заливные луга, чтоб икру отметать.
Весна в тот год ранняя была и скорая. Поехал Пеньтюхов в самый разгар половодья, чтоб на "бирже" отметиться да от очередной работы предложенной отвертеться, а вернулся через пять дней уже не тот вид речной. Утихомирилась буйница, в берега вошла, но ещё вертит "хвосты" на стремнинах омутов, ещё пугает своей мутной да блёсткой гладью вышедшего на берег её.
Рыба Петра уж не интересует, нарыбачился, но на Реку выходит каждый день. Особенно нравится ему стоять на берегу сразу после заката. В реке бобров развелось немеренно-несчитано. Как только юркнет солнце за горизонт, выходят они на берег, чтоб бока почесать да покрасоваться. Глядит на Пеньтюхов, как речные обитатели марафет наводят, будто перед свиданием, а те и рады блеснуть своим мастерством. И так, и эдак повернутся. Насмотрится Петр на этих франтов и заорёт, будто ненормальный, кавалеру, "пёрышки" чистящему.
- А Дуняшка то твоя к другому уплыла!
Бобр вроде вздрогнет сперва, но быстро в себя придёт. Башку повернёт в сторону орущего недотёпы и нехотя в реку сползёт. Не боятся позднего соглядатая звери. Мол, ори дурень - чё с тя взять то, окромя дури. Сидел бы, дескать, в своей избе в телик таращился или дрых, как все люди нормальные.
Обычно бобры у противоположного от Ершей берега под вётлами марафет свой ладили, а однажды подходит к берегу Пеньтюхов, а один обитатель речной под самым берегом плывёт. Подкрался Пётр тихонько к обрыву и на сухую траву прилёг - одна голова торчит над берегом. Зверь к тому времени уж совсем к берегу подплыл и с Пеньтюховым поравнялся. Лежит мужик, дышать боится, разглядывая гладкую да матово переливающуся спину бобра. А тот, видимо, почувствовал на себе взгляд, но не унырнул, ударив хвостом по воде. Наоборот, ещё проплыл немного, а после неторопливо в глубину стал уходить, спина его при этом колесом выгнулась - заблестела в свете народившегося лунного блина. Диво дивное! Скрылась спина, а затем и хвост-лопата в воде. Пеньтюхов по сторонам смотрит - где же вынырнет речной циркач. Показалсь голова бобра метрах в пяти ниже по течению от зрителя. Снова раздвигает набегающие струи артист водяной. Ещё раз мимо Пеньтюхова проплыл и новое сальто с уходом под воду совершил. Такое бесплатное зрелище перед Пеньтюховым устроил, что и в цирке не увидишь. Без всякой дрессировки молодец кренделя выписывает, залюбуешься. Нагляделся на это представление Петр и давай в ладоши хлопать, как на праском представлении. И странно, бобр это так и понял. Крутанулся на глади речной, будто в круге почёта и заскользил по глади ночной реки в нужном ему направлении.
"Вот как, оказывается, можно в ладу со зверьём то жить!" - Восхитился про себя Петр а вслух пробубнил. - Как с людьми....
- Нет, как с людьми не получится, - вкладывая в эти слова тот смысл, что и люди не так просты, и зверьё не так доверчиво да простодушно. С иным человеком, подумал, и жить не хочется по-людски, а вот со всякими зверушками да птахами не просто по-людски земной приют делить следует, но сосуществовать с ними ровно в ангельском саду.
Поднялся. Всё еще под впечатлением бобрового представления находясь, и пошагал, заложив руки за спину, но не к дому а по берегу Реки в даль заливных лугов.
Стемнело уж. Луна, повисшая над притихшей землёй, высвечивала сказочные очертания вётел на берегу реки. Ерши тёмной стеной возвышаются по правую руку на некотором отдалении. Редкие ивняки, начавшие полонить хиреющие луговины. А Пеньтюхов бредёт неспешно, предаваясь пустым, но сладостным мыслям и не замечает, что уж морозец легкий сковывает тонким ледком лужицы в низинках. Но вот треснул под ногами хрусталь, отразилась луна своим сияньем в луже и вернулся путник в мир Реки. Огляделся - кругом лужицы серебром блестят, будто монеты раскиданы по скатерти воровской среди ночного царства-государства.
"Гулливер в стране великанов, - подумал о себе Петр и тут же понял несуразицку этой мысли - нет, скорее, лилипут во всяком смысле: и пространственном, и временном.
Сколько лет Реке? Неизвестно. Видимо, очень и очень много. Пойма её местами не в одну версту шириной, но почти во всяком месте было когда-то русло. Крутило Реку туда-сюда, а скорость смещения - сантиметр-другой в год.
"Мне уж сорок лет без малого, - подумалось Пеньтюхову - а за эти годы Река практически не сместилась".
Старица у Ершей лет за шестьдесят до того дня образовалась, а её не затянуло ещё - кочкарник лишь у берегов появился, а посередине открытая вода бакалды скрывает, в которых карасиное племя обитает. В пойме множество низин - вытянутых и круглястых. Одни глубаной метр-два, другие едва означены - но и те и другие руслом были в разное время.
"Получается, что не одно тысячелетие перепахивает Река свою долину, пряча в своих береговых отложениях следы былого. В том числе и следы человека".
- Да-а.... - только и промолвил Пеньтюхов и снова в размышление погрузился: "Жили же здесь люди и тысячу лет, и больше - человечество то не один десяток тысяч лет по Земле шастает. Вот только следов не оставили те древние люди. А интересно бы узнать какие они были. Наверное, одежда у них из шкур звериных была. А рыбу они, верно, били копьями с каменными или бронзовыми наконечниками, а не как мы - не гонялись за каждой мелкой рыбёхой для ухи либо жарёхи....."
Тысячелетия рыбы немерено-несчитано в Реке было, но в последние десятилетия почти на нет свелись ее запасы. "В войну вся округа рыбой питалась и не убывало её", - вспомнил рассказы стариков. Говорят, что в старое время по Реке мельницы стояли. Сейчас их уже нет, одни сваи торчат из воды на месте мельничных сливов, будто обглоданные с торцов льдинами.
Но ведь и мельницы невсегда были. Лишь в последние два века, а то и меньше. Что же тогда Реку то сгубило?
- Да мы и сгубили, - ответил на свой вопрос Пеньтюхов, усмехнувшись горько.
Луна, поднявшаяся над Ершами, да единственный на всю деревню фонарь освещают округу. Совсем холодно Пеньтюхову. Да и не мудрено - из одёжки то на нём лишь свитер да энцефалитка. Даже к ушам под шапчонку холод пробрался.
- Загулялся я, - и к деревне повернул.
Ходьбой согрелся. С теплом и мысль о мельницах вернулась. "Как бы про них узнать то: кто и как строил, как они работали?" А ещё лучше чертежи бы найти этих кормилиц да попытаться восстановить, хотя б одну. Ведь можно установить на сливе турбинку, чтобы электростанция получилась. После войны, слыхал Пеньтюхов, были такие установки для получения электрического тока.
Вернулся домой, чаю горячего напился и завалился спать. Не спится, всё из головы мельницы не выходят. Решил на следующий день в Реченск пойти, чтоб в тамошнем краеведческом музее попробовать что-нибудь узнать по интересуемому вопросу. Вроде нашёл здравое, можно и угомониться да забыться крепким сноп. Ан нет, ещё разные мысли долго донимали полуношного "гоэлрошника". Вроде забываться стал, а тут, будто в полубредовом состоянии, какой-то рыжий-бесстыжий привиделся, вставляющий лом в ротор мельничной турбины, которую восстановил таки неугомонный Пеньтюхов. Мало того, турбину курочит, ещё и верещит дико: "Конкур-ренция должна быть пр-р-раведной. А ты, Пеньтюхов, кур-р-куль проклятый...."
- Кыш, пернатый! - Отмахнулся Пеньтюхов от наваждения и очнулся.
"Вот сотона то ваучерная! Везде достанет", - окончательно освободился от забытья. Посмеялся тихо, поворочался и снова в сон тревожный погрузился.
Но и тут покоя не наступило. Вместо "сотоны ваучерной" вдруг Антонина явилась. "Эта то откуда?" - изумился Пеньтюхов. А тут ещё и расслышал, как зовёт его девка на Хардагас. "Зачем?" - хочет спросить её Пеньтюхов, но окаменел весь будто, а язык куда-то заваливаться стал, дыхание пропало напрочь. Что-то бы сказать или шаг навстречу сделать. Не может ни того, ни другого. Руки-ноги будто спелёнаны. Испуг вроде уж прошёл, понимает, что виденье всё глупое и не более, но всё ж силится удержать его - уж очень сладко оно. Пропала Антонина. На лбу испарина выступила, спину вспотела.
"Не ладно что-то. Заболел никак". - А из памяти привидевшееся уходить не хочет.
Повернулся на бок лицом к окну. За ним луна полная, будто прожектор, в глаза хлестнула.
"От тебя, подлая, все виденья" - К стене повернулся обратно и на голову одеяло натянул.
"Нет. Антонина Петровна, не пойду я уж на Хардагас. Оказалась ты не спетой песней моей." - С горечью подумал и вопросил ещё: "А хорошо ли это, что была краткое время в судьбе и пропала?"
И тут же в голове застучало, как в телефонной трубке, только не предложение ждать ответа, а полнейшее отрицание такового: "Нет ответа.... Нет ответа....".
Утром вспомнил сновидение и тут же с лёгкостью растолковал его - не иначе понесёт куда-то нелёгкая. Однако обманной оказалась эта интерпретация сна. Как часто бывает в жизни - ждёшь чего-то важного и судьбоносного, но проходят дни, недели, а "воз" ни с места.
18
До ноября маялся безработицей Пеньтюхов, катаясь то в Ерши, то обратно на Север, чтоб отметиться в тамошнем центре занятости. Можно было и дальше так мотаться, но с деньгами худо стало. И пособие обесценилось, и задержки с получением его начались. Зато какого объекта дождался! Переход газопровода Ямал-Западная Европа через реку Вычегда. Объём работ большой, расценки новые со всякими повышающими коэффициентами. Работай - не хочу. Пеньтюхов уже по работе настоящей стосковался - хочет и желает в дело влезть так, чтоб хребет ломало и голову кружило от задачек сложных, которых в изыскательском деле не счесть.
Бригаду собрал свою. Николаич с Матвеичем в конторе чуть не год бельмом на глазу крутятся - обрадовались. Только и делов у них на время отпуска заменить кого-либо в других бригадах.
Ещё и Васька объявился. Перед этим он лето проработал тягачистом. Доверили ему технику новую. Мол, ГАЗ - 71, не "шестьдесят шестой" по лесам ползает, где фуры с водкой не колесят - потому вреда большого не сделает. А чтоб о ёлки технику не побил, наварили на роже "семьдесят первого" уголки.
Бригада, в которой Васька работал, объект закончили. Люди разъехались, а ГАЗ - 71 отогнал Василий на газокомпрессорную станцию в посёлке Урдома в Архангельской области.
Васька - "Алибабаич" - возвращению в бригаду Пеньтюхова обрадовался. Да как не радоваться, если и мужики все ему под стать один прибабахнутей другого, да и командир к Ваське благоволит. Ни словом не попрекнул, когда тот с фурой водки набедокурил. К тому же и другой техники, кроме вездехода, на новом объекте не получится использовать. Будущий переход газопровода через Вычегду вместе с подходами имеет длину больше тридцати километров, а дорог в этих местах никаких - только зимники, по которым лес вывозили. Пешком не находишься-не набегаешься, а на тягаче в самый раз куролесить и дело делать.
Собрались всей бригадой в конторе. Прикинули быстренько, что и как. Сперва решили остановиться в посёлке Мадмас. Там есть дом для приезжих. К тому же и от начала участка работ недалеко.
На следующий день сели в поезд и поехали в указанный посёлок. Договорились, что Пеньтюхов с Матвеичем выйдут на станции Мадмас. Обустроятся, посмотрят трассу. Васька же с Николаичем отправятся в Урдому за тягачём. В Мадмасе леспромхоз. Вся техника на солярке работает, а для ГАЗ-71 нужен бензин. Много бензина, примерно один литр на километр бездорожья. Заправка от Мадмаса недалеко, но на другой стороне Вычегды и покуда ледовую переправу не наладят, за бензином не съездишь.
Решили проблему заправки следующим образом: Васька заправит во все четыре бака тягача триста шестьдесят литров топлива, да ещё и в две бочки столько же. Прикинули, что двух полных заправок бензина хватит на месяц работы, а там уж и Новый Год близко, когда уж точно переправу через реку наладят.
Выдал Пеньтюхов Ваське денег на семьсот пятьдесят литров бензина. Чтобы парень не загулял у многочисленной Васькиной родни, которая была у него практически в каждой архангельской деревне, приставил к нему "тятьку" - Николаича. То, что Васька в Урдоме остаканится, сомнений не было, ибо попадал он в посёлке на юбилей кого-то из родственников. Даже подарок вёз - немецкую овчарку. Пока, правда, без родословной. Бумаги на собаку ему должны были отдать после того, как он окончательно рассчитается за неё с продавцом.
В Мадмасе Пеньтюхов с Матвеичем сошли с поезда, а товарищи их поехали дальше. Дом для приезжих состоял из двух половин. Одну из них и заняли топографы. Были в части дома отдельная кухня, "зала" и спальня с трёмя кроватями. Одному предстояло ночевать в комнате с телевизором на диване.
Осмотревшись на новом месте, Матвеич возжелал "красненького" за начало "новой жизни". Пеньтюхов не возражал, но сам потреблять вино отказался категорически.
Матвеич ушёл и вернулся скоро с "чебурашкой" портвешку. К тому времени Пеньтюхов уже чайник вскипятил. Коллеги уселись за вечернюю трапезу, потребляя каждый свой напиток. Варить что-либо было уже поздно, и на ужин открыли банку тушенки.
Утолив первую жажду, как и заведено было у изыскателей (наверное, и не только), заговорили о предстоящей работе. Пеньтюхов карты масштаба в одном километре пятьсот метров разложил и стал объяснять Матвеичу, где будет проходить трасса будущего газопровода со звучным названием Ямал-Западная Европа.
Прикинули, глядя на карту, откуда начать рубку визиры, а подводя итог разговору, Пеньтюхов пояснил.
- Я завтра пойду сюда, - и ткнул пальцем в край планшета, где должен начинаться переход газопровода через Вычегду. - Задам направление для рубки визиры. Мужики, я думаю, послезавтра уже здесь будут....
- Васильич, - прервал его товарищ - Я ещё одну "чебурашечку" возьму.
- Бери, коли душа принмает.....
- Лёгонького то что б не выпить. Я, ведь знаешь, водку предпочитаю, а это так - для настроения.
Вернулся Матвеич минут через сорок и не один, а с товарищем. Представил.
- Вот, Петро, твой тёзка. У него сестру в посёлок послали по направлению стоматологом. Поселили пока по соседству, а Петро ремонт делает у неё.
- Ладно....
- Мы по "чебурашечке" взяли вот.... - Матвеич две бутылки на стол выставил.
- Ладно.... - Пеньтюхов не возражал, всё равно на следующий день он один собирался на трассу идти. "Пусть расслабятся мужики", - подумал и ушёл в "залу" смотреть телевизор. Товарищи остались на кухне потреблять "портвешок".
Через полчаса или час Матвеич послал своего товарищи за новой парой "чебурашек". Затем сам сходил - очерёдность в таком деле - дело святое.
Пеньтюхов под бормотанье телевизора задремал, а когда очнулся, то услышал, как друзья на кухне решали, кому за следующей парой "портвешка" бежать. Промолчать бы Петру, а он, будто за язык тянули, предложил.
- Чё вы, мужики, за "чебурашками" бегаете? Взяли бы сразу трёхлитровую банку и нормалёк.
Сказал шутейно, а друзья поняли это, как доброе пожелание и охотно последовали совету начальника. В магазине портвешок продавали "чебурашами" и банками емкостью в три литра - откуда ж было знать это Пеньтюхову?
Вернулись с доброй посудинкой товарищи и уселись за питиё доброго вина. Пеньтюхов же удалился в спальню и, закрыв дверь, чтоб не слышать пьяное бухтенье с кухни, уснул.
Встал Петр затемно. На кухне стоит банка на столе. В ней ещё с поллитра вина. Матвеич дрыхнет на диванчике, как убитый.
Собрался Пеньтюхов по-походному: рюкзачишко на горб, в него термос с чаем, топор и уходить собрался. У дверей остановился - а с Матвеичем что?
Подошёл к спящему, за плечо потеребил.
- Я пошёл, Матвеич...
- М-м....
- Печку протопи.
- У-у....
- За хлебом сходи, - и тычок добрый в спину.
- Схожу, - наконец то и внятное произнёс Матвеич.
- Ну и ладно. Так я пошёл?
Матвеич голову приподнял и даже глаз приоткрыл.
- Всё сделаю, - и голову о подушку шваркнул.
Успокоился Пеньтюхов. Матвеич слову своему хозяин. Вышел за поселок. Шагается легко по лесной дороге, слегка запорошенной снегом. Определился по карте, где эту дорогу будущая трасса газопровода пересекает. Отыскал после нужное место. Рюкзак снял, под сосну положил и палку вырубил, чтоб на неё буссоль приладить. Вырубил две вешки.
Прибор нехитрый к палке приладил, на краю дороги воткнул в землю, прорубив пред тем мерзлоту. Поколдовал и в нужном направлении визир буссоли выставил. Отошёл метров на двадцать и вешку воткнул. Вернулся к буссоли, поглядел - ладно ли установил вешку. Конечно, не ладно. Снова переставил и уже на нужное место.
Затем и вторую вешку выставил по створу первой и палке, на которой буссоль установлена. Истосковался без работы. Топор будто сабелька детская в руках ребёнка мелькает. В руку толщиной деревце с маху рубит; затески на деревьях покрупнее с трёх сторон, означая трассу, подсекает. Полкилометра просквозил визирой, усталость в руках почувствовал, в локте от ударов о мёрзлые стволы знакомая ноющая боль появилась. Непростое это дело мёрзлые деревья либо сушины валить. Руки в миг отшибает так, что сил нет, в кулак пальцы свести.
Вернулся к рюкзачку, чайку попил, покурил. Бодрость вернулась и в руки, и в тело. В рюкзак топор и "тормозок" затолкал и пошёл в другую сторону, чтобы встречную визиру задать в трёх километрах.
И ещё в одном месте кусок визиры длиной чуть не в километр прорубил. Умаялся. Чай допил. Глядит, а уж дело то к сумеркам идёт.
"Надо завязывать", - сел под ёлкой и закурил.
Достал карту, определился по ней, где находится сам и в какой стороне Мадмас.
"А спрямлю ко я дорогу то", - подумал, забыв доброе правило, что прямо всегда получается раза в полтора, а то и два дальше, нежели вокруг.
Шёл бы визирой, а потом бережком лога до лесной дороги, по которой из Мадмаса пришёл. Осилил бы шесть вёрст до посёлка часа за полтора нескорой ходьбы. А так получилось, что четыре с половиной километра "прямого пути" брёл чуть не три часа. Мало тог, что накрутился впотьмах по лесу, так ещё и в незамёрзшее болото втюхался. На кочках снежку немного, а под ним вода. У Пеньтюхова на ногах валенки без калош.
К посёлку вышел, валенки обмёрзли, как шары сделались - идти неудобно. К тому же и "капканы" в тот день ходьбой по болоту не кончились. В сени дома для приезжих заходит, и сразу же в глаза бросилось, что дверь в избу полуоткрыта.