Иван-дурак... Иван... раз Иван - сразу и дурак? У нас что, с другими именами дураков нет? А, если, Вы, сказочного имеете в виду, то он не таќкой и дурень, как в сказке обрисован. Умќнее некоторых умных на самом-то деле. На печи он чего высиживал? А то же что и нынешние дураки высиживают.
Руки-ноги на месте; грамоте обучены - "десятилетку" всех обязывали закончить, даже поќучали при этом ленивых да нерадивых - "не хочешь - наќучим, не можешь - заставим". А во вреќмена сказочные, как и ныне, стаќтьи за тунеядство не было, и матка Иванова пенсию хороќшую от Царя-батюшки получала, ибо муж ейный сгинул на рубежах Руси нашей, отражая набеги диких и свирепых басурман. Конечно, на пенсию ту не пошикуешь, но вдвоем с сыном худо-бедно жить можно. Ну а как матка то померла, тут и беда: печка не топлена; щи не варены; письмонос мимо избы проходит - харю не повернет, дураку то пенсия не положена, дожить до нее надо, покуќда совершеннолетним (в смысле пенсионного обеспечения) не станет. От голодухи да холодухи вмиг дурак "левшой" заделался и "Кулибиным" в придачу. Печку в паровую самоќбеглую коляску переќиначил и погнал на всех парах принцессу богатую искать.
А сам Левша, не от лени ли-матушки барскую особу кинулся ублажать, блоху подковыќвать? От нее милой. Без нее у нас и Иван не дурак, и Левша не рационализатор-изобретатель.
Ныне снова на Руси сказочные времена наступают: Ивану-дураку раздоќлье - хочешь на печи валяйся, хочешь под столом в шинке; хочешь царя-генсека облаивай, хочешь президента - но и это все требует сил. Физических и не малых. Чтоб пролежень размять, к примеру, сколько фиќзических упражќнений надо свершить, все равно, что на половой акт истратиться телесно. Сиќдят сидни на печи, одна надежа у них на материну пенсию. А им старым, лучше уж дома диќтятю кормить-поить-одевать, нежели раз в году видеть, как он исхудавший на инженерских хлеќбах приќезжает в материнский дом картошкой с огурцами отожраться да молочком козьим свои болячки прилечить малость. Бывает, что некоторые сыновья уедут на заработки, да и пропадут вовсе - дум-то разных потом от этого - жив ли, одет ли, сыт ли. Потому, лучше пусть на печи прохлаждается под присмотром и обихожен. Бог даст здоровья - поднимет дите, дотянет его до пенсии, а там и на поќкой. При пенсии, угол свои есть - не пропадет.
Но, ладно, если все же потянула сынка до пенсии старуха. А случись, померла раньше времени. Как у Кирюшки Сытнова. Пятьдесят один год едва минул, а мать возьми и преќставься. Загоревал отрок - девять лет гоќлодным на печи сипеть да околевать. Впору к фамильи своей приќставку добавлятъ "не".
Сидит Кирюшка вечерами один-одинешенек в избе, да прикидывает, как житъ-бедоватъ. На "книжке" после смерти матери восемь тысяч осталось. На проценты от этой суммы не прожиќвешь - малы неимоверно. Если просто проедать эти деньги, то получается - бумажку взял и столќбиком поделил - получается на год 888 рублей и 89 копеек, на месяц - 74 рубля 07 копеек. Даже на хлеб не хватит.
Вот если б коз после смерти матери не продал, то молочишко было б к картошке - уже пропитанье. Но надо еще и налоги платить разные и за свет. Работать? Да куда уж... До пятидеќсяти лет не работал толком, а теперь, вдруг, работать желаю. И кем опять же?
Тупик пред Кирюшей - куда ни кинь. Добро можно распродать, что в доме хранится. Но опять же - ищи покупателя, ноги мни. И кому старье это нужно?
Но голод не тетка - начал Кирюша шевелиться. Пошел в сберкассу - чтоб снять сто рубќлей с "книжки" материнской. Не дали - только через полќгода, если еще претендентов на вклад не объќявится.
Не по себе Кирюше стало. Во-первых, полгода ждать, за это время и самому сдохнуть можно. Во-вторых - старший брат где-то на Севере бичует - лет пятнадцать от него ни слуху - ни духу. Но вот - объявится? Дели тогда пополам эти тыщи, по четыре на брата - посмешище и только.
Домой пришел - кроме картошки есть ничего. Собрал кастрюли алюминиевые, из котоќрых мать коз кормила, кувалдой их смял и в мешок затолкал. Моток провода алюминиевого поќрубил на куски и тоже в мешок. Еще ложек да ковш, что в бане был, загрузил. На горб взвалил поклажку и к пунќкту приема сбора вторсырья в город отправился. За "люмень" деньги сразу выдали, не торгуясь и не разглядывая особенно сырье.
На радостях "чекушку" взял, чаю пачку и сахару. Еще хлеба взял - две буханки "белого" и одну "черного". На полкило пряников наскреб, чтоб с чайком употребить сию яству.
Пирует Кирюша, а думы-то не отстают - их старьевщику не утащишь в мешке.
- Люменя больше нет. А как бы здорово, разжиться им где. Например, найќти склад подќземный, где б "люмень" тот военные хранили, но забыли. Они много чего теряют да в профур пускают. Почему бы складишко с алюминиевой проволокой не утерять?
Мысль эту быстренько отогнал. Не такие военные дураки, когда дело касается имущеќства, которое можно в распыл пустить - мастаки, не сысќкать мудреней. Чтоб склад забыть с "люмиќнем"? Да они скорее забудут, что Родину обязаны защищать и за то жалование получают - не веќликое, но большее, нежели колхозники зарплату.
- Вот, на ферме раньше фляг алюминиевых было столько - вспомнил с умилением Киќрюша - и стащить их не проблема. Пришел - да взял. А зачем, спросят, так сослался на предсеќдаќтеля или еще кого из конторы и уматывай.
Ныне от фермы одно воспоминание осталось. Четыре года пустует. Рушится потихоньку, утопая в зарослях бурьяна, лишь крышей шиферной с изрядными прорехами (шифер тоже тоќвар ходовой), белела белёмно за деревней.
Но там уже не только фляги, но и прочий металл давно уплыл в известќном направлении - упраздненной пионерии было б чему поучится у нынешней бичевской братии в деле сбора металќлолома. На ферме, таким образам, ловить "рыбку" бесполезно...
После фермы Кирюша думать стал поќчему-то о председателевой "Волге". Посягать на нее нельзя - святое. Но почему подумалось?
Потому, верно, что председатель на ней практически не ездил. На "Волќге" чуть не кажќдый день металась в город женка его: то по магазинам, то по парикмахерским, где на ее бесќформенной голове-тыкве районные лицедеи проводили свои изыски на поприще внедрения "высокой моды" в отдельно-отдаленно-взятом уезде. А председатель ездил на молоковозе. Вот почему подумалось Кирюше о "Волге". Фермы нет - молоковоз есть. Председатель пусть на ней и далее ездит. Но на кой ляд бочку пустую возить? Снять ее, покоробить, трактором, например, проехать по ней и в утиль. Лодку "казанку", почти новую, они с мужиками оприходовали однажды и славно гульнули поќсле. Но трезвая мысль молнией рассекла ауру мечтаний:
- Он же, паразит, снимет бочку и сам продаст весь "люмень", а деньги захапает.
Безысходность, будто в морозный день кто дверь в избу открыл, ворваќлась. И хмель поќсле выпитой "чекушки" отступил.
Но Кирюха был бы не Кирюха из рода дураков российских, если бы подќдался хандре. Без малого тридцать лет и три года сидел он на печи, накаплиќвая в себе силушку богатырскую - фиќзическую и мыслительную, чтобы однажды выйти на битву с чудищем, но не сказочным, а с наќстоящим, у которого голов не три - тыщи и все языкасты, на разный манер огнедышащи:
- Хы-ы... - одна изрыгает - Демократия, понимаешь, Кирюша, непобедима...
- Ху - у... - другая скороговорит - Пойдем, Кирюша, в Индийском океќане пескарей ловить, не хрен на печи сидеть, однозначно...
- Хе-е... - лыбится, золотясь на солнце третья, - А, ты, Кирюша, участвовал в приватизаќции всей страны на правах ослоухого барана?
- Ха-а... Кирюша, лежи на печи и не думай о кризисе 97-го года: все равно получится, как всегда - одну башку снесешь, две других выќрастут, - остерегает еще одна головешка дракоќнья.
А еще и четвертая есть... И пятая... Как в такой битве Кирюше сдюжить
Он башку руками сдавил. Пыжится, силу в себе ощутить хочет. А тут из-под стола вороќнеќнок - его Кирюшка подобрал с вывернутым крылом, подлечил-прикормил так, что тот летать науќчился, но Кирюшу не покидает - вдруг внятно так и произнес:
- Кир-рю-шша...
Отмахнулся от Карчонка Кирюша:
- Не до тебя, судорожный...
В окно глянул. Поздний июльский закат. Тишина. В овраге за избой солоќвей разливатся. Живи бы да радуйся. А тут недоимка такая: жрать-пить неќчего. Даже в тюрьме убивцов всяких да насильников кормят, а тут, хоть загнись напрочь, и дела никому до человека нет. Раньше участќковый житья не давал - шпынял, что не работаешь. А ныне... Есть ли вообще участќковый
Старого на пенсию спровадили, а ноќвого, слыхать, не нашли.
Да и мать с работой приставала. Но лет десять, как отстала. Только по дому нет-нет да и попросит что нибудь сделать, не вовремя обычно:
- Кирюша, картошку окучивать надо...
- Чо я, в шашнадцатом веке живу, окучником то махать. Будут у людей черкать, и нам расчеркают... - а в "шашнадцатом" то веке, живи тогда Кирюша, его бы за лень татарам проќдали в рабство (чтоб не кормить трутќня). Татары же, поняв, кого им всучили, посадили б лодыря на кол, и вся недолга. Но Кирюша уже в 21-ом веке живет. Ныне за лень не только на кол не саќжают, но и в тюрьму за тунеядство.
Или:
- Кирюша, снег бы от ворот откидал...
- Да, ну, мать, зима-то только началась - все равно завалит все...
- Так ворота не открыть-не закрыть...
- А ты их отвори и до весны не закрывай...
- Ак ведь воры во двор залезут.
- Ты, чо, старая... Какие воры? Ты что в газету объявление давать собираешься?
- Какое объявление?
- Господа воры, пошукайте у нас во дворе, нет ли чего, что украсть можно. Коли найдете чего - половину хозяину верните за вознаграждение...
- Ох, все шуточки...
- Ак чо, выть прикажешь?
- Вот околею раньше времени-то и завоешь... И так во всем. Наконец пророчество матеќринќское сбылось. Сидит Кирюша в думах-раздумьях. Завтра по матери "сороковой день". Как-то отќметить надо это событие. Но денег от сданного "люменя" не осталось.
Вспомнил, что два бака есть из нержавейки сорокалитровых. Сосед их неединожы проќсил, пока жив был, но полгода назад умер. Все же надо спросить у бабы его, может, возьмет - хозяйстќвенная баба-то. Поутру и порешил баки продать. Все же решение, какое-никакое. А воќроненок из-под стола:
- Кир-рю-шша...
Дошло до Кирюши - смотри ко, по человечьи заговорил Каря. Еще раз попросил Карю скаќзать что-нибудь. Но тот более болтать не желает. Кусочек пряника размял в руке Кирюша, на лаќдонь крошки горкой ссыпал и подносит Каре. Тот нехотя склевал крошки и тогда только проќмолќвил:
- Кир-рю-шша... Кир-рю
и без остановки повторяет:
- Кир-рю-шша... Кир-рю-шша...
Да на разные голоса. И до первых петуќхов. Кирюша в него и валенком швырял, умоќлял, и вставал - крошками потчевал - а того, будто заќвели. Потом, видимо, и сам Каря притомился - замолк, угомонился.
Поутру Кирюша баки соседке продал. Другой соседке - материной подруге - денег отсчиќтал, чтоб в церкви та все чин по чину справила. Сам тоже в город пошел. Карю говорящего с соќбою взял. Какой-никакой, а товарищ.
До города четыре километра шел молча, друга за пазухой нес, придерживая рукой. В гоќроде купил поллитру, закуски нехитрой и пошел на кладбище мать помянуть.
Кладбище старинное. Печаль вековая, будто растворена в воздухе. Тишина не одним стоќлетием веяна. Покойно и величаво, будто в храме огромном под куполом небес.
Вот две могилки - дед с бабкой; рядом еще две - мать и отец. Батя у Кирюши умер в 51 год. Было ему лет, как сейчас Кирюше. И казался он сыну старым да мудрым. Даже вослед за одќносельчанами так и подмывало его обратиться к нему не "папа", а "Иван Семенович".
- Вот вишь, бать, какие мы разине, - обратился после стопаря Кирюша, не к матери поќчему-то, а к отцу - Прожили поровну, а я как был Кирюшкой, так и во гроб им лягу рядом с вами, хоть еще сто лет проживу.
А когда-то радовался малец всему и всем. Сначала, как Айболит, мечтал доктором стать звериным. Сколько недоутопленных слепых котят и щенков выкормил он. Выкомить то выкорќмит, но потом беда - куда деть питомца. Дома уже были кот Пушок и дворняга Тузик. Больше ниќкого из зверья родиќтели не разрешили заводить Кирюшке.
Немного подрос Кирюша и возмечтал о том, чтобы стать дрессировќщиком. Стал над Тузиќком эксперименты всякие приводить. На задних лапах ходить тот выучился быстро - дело житейќское и в природе, и в жизни. Потом надумал с Тузиком "смертельный трюк" проделать. Скрутил из жгутов сена кольќцо, проволокой алюминиевой обмотал его - чтоб не развалилось оно и форќму не утратило. Повесил кольцо в воротах и поджег. Сквозь это горящее кольцо и должен был по заќмыслу "дрессировщика" сигануть Тузик. Но тот воспротивился. Пришлось "помочь". В итоге нос Тузика обожжен. У Кирюши руки тоже в волдырях и покусаны вдобавок. А прибежавшие на огонь соседи погасили горящее кольцо, пока огонь от него не перекинулся на сено, что сложено было в скирдку посреди двора - ветер то сильный, далеко ли до пожара. Вечером еще и отец добаќвил Кирюше, раз в жизни, но, может, потому и весьма поучительно - на всю жизнь запомнил Кирюша, как послал отец его в огород вырезать вичи из акации. Когда Кирюша их принес, отец их поставил в угол избы и сказал:
- Тут они и будут стоять, пока не поумнеешь.
Вичи на следующий день из угла исчезли, но в глазах Кирюши они и по сию пору нет-нет, да и привидятся.
Тузика Кирюша все равно научил прыгать через кольцо. Правда, не поджигал его, а оберќнул красной тряпкой. Песику прыгать через кольцо тоже понравилось, ибо после каждого удачќного прыжка получал кусочек сахару-рафинаду, до которого был весьма охоч. Сахаром его балоќвали нечасто - а тут - прыгнул и получай сладость, прыгнул и получай...
Один раз все же подфартило Тузику поесть сахарку досыта и сверх того. К соседям Сытќноќвых гости негаданно приехали. Чаем их поить, а в доме ни сахару, ни варенья. Прибежала соќседка к Сытновым и в долг пачку сахару-рафинаду взяла. На следующий день, как и обещала соседка, купила сахар и заќнесла. Но торопилась и в дом заходить не стала, а в окно кликнула соќседку:
- Дусь, Дусь, тороплюсь я к гостям. Возьми сахар-то...
Та тоже была чем-то занята - не оторваться:
- На крыльцо положи, ужо, - сейчас освобожусь, так выйду и заберу...
Соседка сделала, как велено было. Пачку на крыльцо положила и домой заспешила. Дуся же забыла про сахар напрочь. Лежит сладость на крылечке, а под ним у Тузика фатера собачья. Пес высунет нос из-под крыльца, поводит им по сторонам. На сахар посмотрит завораживаюќщим взорам и обратно в коќнуру, не решается посягнуть на хозяйское.
А сахар лежит и лежит - так близко и досягаемо. Маялся Тузик долго. Но плюнул на боќязнь пред гневом хозяйки. Будет ли еще когда такая звездная минута? Из будки вылез, пачку сахару с крылечка лапой пихнул, боязливо озиќраясь - мол, нечаянно получилось. В будке коќробку распоќтрошил и за сахар принялся, на самый ахидский манер глотал куски, почти не пеќрежевывая.
Дуся на крыльцо вышла. Снизу хруст страшенный, будто кости, чьи ломают. Испугалась баба. Но смелости набралась - заглянула. И про сахар вспомнила, и аппетиту Тузикову в переќмежку с наглостью подивилась.
А тот виновато смотрит на хозяйку - бей, мол, не жалей. Но хозяйка, видя, что съедено уже больше половины пачки сахару, рукой махнула - ешь уж, ахид, и остатки сахару.
Тузик понял этот жест по-своему, что есть некая пауза до битья, коќторую можно испольќзоќвать для продления, "звездного мига", и принялся жеќвать сахар еще более ускоренно и жадно. Остановился лишь тогда, когда проглотил последний кусок. Но ему в этого по горячке-то показаќлась мало - он еще и все картонки облизал. И тут ощутил пес жажду. Сколько он выпил воду, чтоб погасить ее, из лужи да из бочки, в которую Кирюша набирал кажќдое утро воду для полива огорода, можно только предположить. Но объемы эти измеряются не литрами, а ведрами - маќленькими, но ведрами. Напившись сверх всякой меры, Тузик колобком-пузырем закатился под крыльцо. Лежит и скулит. По этому поскуливанию и определяли, жив паскудник...
Вспомнил про Тузика Кирюша. Хороший был пес. Сейчас бы его. Да с ним какой-нибудь аттракцион разучить и ходить по рынкам да показывать диво людям. Но нет у Кирюши никакой животинки. Кроме Кари, но с ним каши не сваришь.
И лишь подумал про кашу, что-то зашевелилось в голове.
- Ну, Каря, скажи, как меня зовут?
Молчит вороненок. Кирюша ему крошек. Тот поклевал пряника:
- Кир-рю-шша... Кирр-юшша... - на разные манеры имя Кирюшино выводит.
Дальше, больше. "Левша" в Кирюше проќснулся. Но "левшу" тут же дрессировщик "Дуќров" прогнал-вытеснил. Нашел Кирюша банку пластиковую из-под майонеза. Посадил Карю на лавочку, баночку пред ним поставил. Монетку в баночку кинул:
Понял вороненок - что от него требуется - прохрипел что-то нечленораздельное, но отдаќленно напоминающее Кирюшины слова. Кирюша сразу же ему крошек пряничных. И так неделю целую на кладбище с Карей валандался. Вполне внятно произносит Каря:
- Хрриста рради, поддай...
Точно также Кирюша научил вороненка и следующей фразе:
- Дом спалю...
Затем на рынке место Каре подыскал, где он будет побираться. Хотел сначала у церквы пристроить вороненка. Но там места дорогие. Хочешь побирушничать, в профсоюз вступай их, и взносы плати, немалые причем. Это ладно - на работе подоходный налог с работника высчиќтыќвают. Ты и не видишь, в руках даже не дают подержать те деньги, которые с тебя высчитыќвают. А когда в руке подержишь, и отдай за просто так, рука тяжеќлеет. Но и не отдать нельзя...
Целый месяц налаживал Кирюша свои побирушный бизнес. И вот однажды у входа на гоќродской рынок рядом с бабульками, торгующими семечками, сел ворон с пластиковой баночкой из-под майонеза в клюве. Посудинку постаќвил на землю, а сам на ограду взлетел. А оттуда и наќчал вещать челоќвечьим голосом:
У старух стаканчики из рук повыпали, а руки крестоналожение стаќли вымахивать
-Свят.... Свят... Свят...
А когда после пятого "христа ради, подай" еще и заверещал оглашенным:
- Дом спаллю... - со старухами и совсем неладно сделалось. Но шок их прошел. Поняли старушенции, что новый побирушка объявился и к ним присоседился. Семечками не торгует - значит не конкурент. А раз вопит, знаќчит, не только к себе зазывает людей, но и к ним, кто же против бесплатќной рекламы. Но, бабули в церковь ходят, греха боятся - халяву рекламную все ж оплатили и первыми монетки бросили в баночку воронью.
А там и остальной люд стал денежки бросать в Карину посудинку. Попроќбуй пройди мимо, когда тебе вослед раздается:
- Дом спаллю... - Ворона известна своим коварством - найдет головешку недогоревшую и на крышу неугодному ей человеку бросит. Какой с нее спрос? А дома нет и судиться не с кем.
Кирюша, запустив вороненка, как почтового голубя, сидел на кладбище и смотрел пустым взглядом то на памятники и кресты, то на березы в хороший обхват - когда-то молодыми их посаќдили на могилках. Но вот прошли годы и они уж, поднявшись ввысь, раздавшись по корню, разќметавшись кроной, будто шапкой роскошной, накрыли вскормившую их печальную твердь - стали и сами то кроной худеть, стволы их могучие подламываются от бурь и гроз.
Совсем в дрему и забытье погрузился Кирюша, но тут кто-то в плечо ему ткнулся. Сбряќкало что-то. Глядь, а это Каря прилетел. Баночку наполовину или чуть более наполненную монеќтами на лавку поставил, а сам Кирюше в карман куртки болоневой норовит нос-клюв проќсунуть.
Кирюша сам пряник достал, крошит его и работника потчует. Пряник скормил Каре, моќнетки на лавку ссыпал горкой, а баночку вороненку в клюв сует - лети, мол, время еще есть - наќрод на рынок еще идет, а значит можно еще залет-два сделать.
Каря улетел, а Кирюша принялся мелочь пересчитывать, около тридцати рублей оказаќлось в горке. Рубли и полтинники отдельно Кирюша в карман внутренний куртки ссыпал. Гриќвенники и пятаки сложил в целлофановый пакет и в карман штанов затолкал. На лавке осталось штук тридцать копеечных монет. Глянул на них Кирюша и возмутился мысленно:
- Вот народ, какой, чтоб отделаться, по копейке бросили, а Каре все равно что бросают - рубль или копейку. Ворона - она и есть ворона. Но люди-то до чего бессовестные - птицу бестолќковую, можно сказать святую - и то надо вокруг пальца обвести...
Негодует Кирюша, но копеечки с лавки в ладонь сгреб и в штаны - на коробок спичек все же и копеек имеется...
За день около ста рублей натаскал вороненок - и всего-то за три пряника - есть ли бизнес доходней Кирюшиного.
Целый месяц "работал" Каря на паперти. Для старух, торгующих семечками, вроде товаќрища стал. Какой-то опойка пытался умыкнуть Карину баночку, так бабули его чуть не растерќзали. Семечками вороненка потчуют: хочешь соленых, хочешь просто жареных. Но от семечек Каря нос воротит. Тогда стаќрухи стали его пряниками угощать, а еще и поучают:
- Ты не ори без перерыву то, осипнешь. Подходит человек - тогда и проси. Да если челоќвек денег дал, так вослед то ему не ори, что дом спалишь у него...- но Каря, слушает, да ест, ниќчего не понимая.
Наевшись на рынке бабкиных пряников, от Кирюшиных, прилетев на кладбище, отказывается. Зато однажды, коќгда Кирюша пивко попивал: от богатства то поќчему бы и нет, удалось и Каре напитку этого отведать - понравилось. И с того дня, пока не хлебќнет пивка, на паперть рыночную не летит.
Пришлось смириться, с прихотью вороньей. Да и не ведро же ему требовалось - с треть бутылки всего-то...
Посетители кладбища видели, как Кирюша целые дни просиживает у могилы матери, и соќчувствовали:
- Вот ведь как матку-то любил. Кабы только умом не тронулся...
За месяц натаскал Каря деньжищ больше пятнадцати тысяч. Сидит Кирюша в своей избе - деньги сортирует. Пивко с Каќрей попивает. Осень на дворе, "бабье лето". Соседи картошку выкопали, а Кирюше недосуг. Денег у него мешок - пусть и не велик, но увесист. Тысячу самых мелких монет - пятаков и коќпеек - в ящик стола с ложками ссыпал, а остальные в подполье снес. И там, где картошку бы надо было засыпать на зиму, закопал кубышку.
Пока прятал деньги, Каря пивка наклевался преизрярно, на форточку взлетел и выпал на улицу, а там давно поджидал соседский кот - животина хитрая и злая: до всякой пернаќтой твари охочая, схватил Карю. Сколько этот злыдень птичек извел, не сосчитать. И все на раќдость мышам, ибо их он будто и не замечал.
Только и успел Каря взорать:
- Кир-рю... - а ему уж и глотку котяра перегрыз.
Услыхал Кирюша призыв кормильца, выскочил на улицу - поздно. Отбил Карю у кота, но тот уж сдох. Похоронил его Кирюша за огородами. Шибко не горевал - пятнадцать тысяч деќнег есть. А вороны табунами летают по округе, еще одного Карю заведет...
Посетовали на исчезновение Кари лишь торговки семечками.
- Куда это друг наш запропастился?
Прикидывали бабули и так, и эдак. Пришли к тому мнению, что с такими деньжищами, верно, на юга улетел. Вон, гуси-лебели без гроша в кармане, а как зима - так на юга.
- Вот только как он деньги то тратить будет, обмишулят его южные грузины, - посетоќвала одна из старух.
- Так и обмишулят. Заработать-то смог, а уж распорядиться-то и подавно сможет богатстќвом. А коли случится, обчистят басурмане, так пусть обќратно летит - место то его за ним и дерќжать будем, - порешили.
- Не грузины, а кот его извел, - вставила проходящая мимо торговок соседка Кирюшина. Она была в курсе его "бизнеса". Жили они мирно: он ей по хозяйству поможет, она соседа обеќдом покормит за это, а в праздќники стряпней угостит. Про вороненка Кирюша ей рассказал после похорон кормильца, когда, набравшись то ли с горя, то ли просто от тоски, упал у соседќских ворот и запел:
- Типун тебе на язык... Не таков он, чтоб какому-то кошаку поддаться..
Соседка Кирюшина не стала ничего говорить в ответ - пусть думают, как им хочется и жеќлается...
Наступила зима. Кирюша забот не знает - живет. Картошку так и не выкопал - не в "шашќнадцатом" веке живет, чтоб вручную на огоќроде колупаться, а на картофелеуборочный комбайн вороненок денег не натаскал. По вечерам чаи да кофьи распивает с пряниками да баќранкими. Поќтом на печку теплую заваливается и думам предается.
То о бабе подумает, что неплохо бы хозяйку в дом привести, но тут же одергивает себя:
- Тьфу ты... Попадется профура - наряды ей подавай, сладости. На долго ли хватит пятнаќдцати тыщ то с простодыриной?
То тревога в думах появится: на девять лет пятнадцать тыщ тоже маловато. Тогда планы начинает строить, что на следующее лето надо вороќнят из гнезд набрать;
- Три вороненка заведу - один на рынке, другой на автостанции, третий на "железке" у воќкзала...
Потом мысли его растекаются вширь - в выходные дни рынки работают в больших селах - неплохо и туда направлять ворон...
Подытоживает:
- Шесть штук надо ворон. И две в резерве - мало ли какая падучая на них найдет. Лето длинное. Два месяца учу ворон, месяц работают. А если каждая по пятнадцать тыщ принесет, в итоге сто двадцать получится. Это ж, какое богатство невиданное.
И с тем засыпает. А в забытьи на теплой печке видятся ему восемь ворон с майонезными банками в клювах, подлетающие к его избе и ссыпающие мелкую российскую валють прямо в печную трубу...
Спит с Кирюшей Россия и видит, как стаи добрых жар-птиц несут в клювах пластиковые майонезные баночки с центами, шиллингами, иенами - инвестиции, если не по-нашему толкоќвать...
Но что они в когтях тащат, ссыпав медяки; когда назад возвращаются в свое пентагонье? НЕ ВЕРУ ЛИ, НЕ СВЯТОСТЬ ЛИ НАШИ?
Кар-птица
Иван-дурак... Иван... раз Иван - сразу и дурак? У нас что, с другими именами дураков нет? А, если, Вы, сказочного имеете в виду, то он не таќкой и дурень, как в сказке обрисован. Умќнее некоторых умных на самом-то деле. На печи он чего высиживал? А то же что и нынешние дураки высиживают.
Руки-ноги на месте; грамоте обучены - "десятилетку" всех обязывали закончить, даже поќучали при этом ленивых да нерадивых - "не хочешь - наќучим, не можешь - заставим". А во вреќмена сказочные, как и ныне, стаќтьи за тунеядство не было, и матка Иванова пенсию хороќшую от Царя-батюшки получала, ибо муж ейный сгинул на рубежах Руси нашей, отражая набеги диких и свирепых басурман. Конечно, на пенсию ту не пошикуешь, но вдвоем с сыном худо-бедно жить можно. Ну а как матка то померла, тут и беда: печка не топлена; щи не варены; письмонос мимо избы проходит - харю не повернет, дураку то пенсия не положена, дожить до нее надо, покуќда совершеннолетним (в смысле пенсионного обеспечения) не станет. От голодухи да холодухи вмиг дурак "левшой" заделался и "Кулибиным" в придачу. Печку в паровую самоќбеглую коляску переќиначил и погнал на всех парах принцессу богатую искать.
А сам Левша, не от лени ли-матушки барскую особу кинулся ублажать, блоху подковыќвать? От нее милой. Без нее у нас и Иван не дурак, и Левша не рационализатор-изобретатель.
Ныне снова на Руси сказочные времена наступают: Ивану-дураку раздоќлье - хочешь на печи валяйся, хочешь под столом в шинке; хочешь царя-генсека облаивай, хочешь президента - но и это все требует сил. Физических и не малых. Чтоб пролежень размять, к примеру, сколько фиќзических упражќнений надо свершить, все равно, что на половой акт истратиться телесно. Сиќдят сидни на печи, одна надежа у них на материну пенсию. А им старым, лучше уж дома диќтятю кормить-поить-одевать, нежели раз в году видеть, как он исхудавший на инженерских хлеќбах приќезжает в материнский дом картошкой с огурцами отожраться да молочком козьим свои болячки прилечить малость. Бывает, что некоторые сыновья уедут на заработки, да и пропадут вовсе - дум-то разных потом от этого - жив ли, одет ли, сыт ли. Потому, лучше пусть на печи прохлаждается под присмотром и обихожен. Бог даст здоровья - поднимет дите, дотянет его до пенсии, а там и на поќкой. При пенсии, угол свои есть - не пропадет.
Но, ладно, если все же потянула сынка до пенсии старуха. А случись, померла раньше времени. Как у Кирюшки Сытнова. Пятьдесят один год едва минул, а мать возьми и преќставься. Загоревал отрок - девять лет гоќлодным на печи сипеть да околевать. Впору к фамильи своей приќставку добавлятъ "не".
Сидит Кирюшка вечерами один-одинешенек в избе, да прикидывает, как житъ-бедоватъ. На "книжке" после смерти матери восемь тысяч осталось. На проценты от этой суммы не прожиќвешь - малы неимоверно. Если просто проедать эти деньги, то получается - бумажку взял и столќбиком поделил - получается на год 888 рублей и 89 копеек, на месяц - 74 рубля 07 копеек. Даже на хлеб не хватит.
Вот если б коз после смерти матери не продал, то молочишко было б к картошке - уже пропитанье. Но надо еще и налоги платить разные и за свет. Работать? Да куда уж... До пятидеќсяти лет не работал толком, а теперь, вдруг, работать желаю. И кем опять же?
Тупик пред Кирюшей - куда ни кинь. Добро можно распродать, что в доме хранится. Но опять же - ищи покупателя, ноги мни. И кому старье это нужно?
Но голод не тетка - начал Кирюша шевелиться. Пошел в сберкассу - чтоб снять сто рубќлей с "книжки" материнской. Не дали - только через полќгода, если еще претендентов на вклад не объќявится.
Не по себе Кирюше стало. Во-первых, полгода ждать, за это время и самому сдохнуть можно. Во-вторых - старший брат где-то на Севере бичует - лет пятнадцать от него ни слуху - ни духу. Но вот - объявится? Дели тогда пополам эти тыщи, по четыре на брата - посмешище и только.
Домой пришел - кроме картошки есть ничего. Собрал кастрюли алюминиевые, из котоќрых мать коз кормила, кувалдой их смял и в мешок затолкал. Моток провода алюминиевого поќрубил на куски и тоже в мешок. Еще ложек да ковш, что в бане был, загрузил. На горб взвалил поклажку и к пунќкту приема сбора вторсырья в город отправился. За "люмень" деньги сразу выдали, не торгуясь и не разглядывая особенно сырье.
На радостях "чекушку" взял, чаю пачку и сахару. Еще хлеба взял - две буханки "белого" и одну "черного". На полкило пряников наскреб, чтоб с чайком употребить сию яству.
Пирует Кирюша, а думы-то не отстают - их старьевщику не утащишь в мешке.
- Люменя больше нет. А как бы здорово, разжиться им где. Например, найќти склад подќземный, где б "люмень" тот военные хранили, но забыли. Они много чего теряют да в профур пускают. Почему бы складишко с алюминиевой проволокой не утерять?
Мысль эту быстренько отогнал. Не такие военные дураки, когда дело касается имущеќства, которое можно в распыл пустить - мастаки, не сысќкать мудреней. Чтоб склад забыть с "люмиќнем"? Да они скорее забудут, что Родину обязаны защищать и за то жалование получают - не веќликое, но большее, нежели колхозники зарплату.
- Вот, на ферме раньше фляг алюминиевых было столько - вспомнил с умилением Киќрюша - и стащить их не проблема. Пришел - да взял. А зачем, спросят, так сослался на предсеќдаќтеля или еще кого из конторы и уматывай.
Ныне от фермы одно воспоминание осталось. Четыре года пустует. Рушится потихоньку, утопая в зарослях бурьяна, лишь крышей шиферной с изрядными прорехами (шифер тоже тоќвар ходовой), белела белёмно за деревней.
Но там уже не только фляги, но и прочий металл давно уплыл в известќном направлении - упраздненной пионерии было б чему поучится у нынешней бичевской братии в деле сбора металќлолома. На ферме, таким образам, ловить "рыбку" бесполезно...
После фермы Кирюша думать стал поќчему-то о председателевой "Волге". Посягать на нее нельзя - святое. Но почему подумалось?
Потому, верно, что председатель на ней практически не ездил. На "Волќге" чуть не кажќдый день металась в город женка его: то по магазинам, то по парикмахерским, где на ее бесќформенной голове-тыкве районные лицедеи проводили свои изыски на поприще внедрения "высокой моды" в отдельно-отдаленно-взятом уезде. А председатель ездил на молоковозе. Вот почему подумалось Кирюше о "Волге". Фермы нет - молоковоз есть. Председатель пусть на ней и далее ездит. Но на кой ляд бочку пустую возить? Снять ее, покоробить, трактором, например, проехать по ней и в утиль. Лодку "казанку", почти новую, они с мужиками оприходовали однажды и славно гульнули поќсле. Но трезвая мысль молнией рассекла ауру мечтаний:
- Он же, паразит, снимет бочку и сам продаст весь "люмень", а деньги захапает.
Безысходность, будто в морозный день кто дверь в избу открыл, ворваќлась. И хмель поќсле выпитой "чекушки" отступил.
Но Кирюха был бы не Кирюха из рода дураков российских, если бы подќдался хандре. Без малого тридцать лет и три года сидел он на печи, накаплиќвая в себе силушку богатырскую - фиќзическую и мыслительную, чтобы однажды выйти на битву с чудищем, но не сказочным, а с наќстоящим, у которого голов не три - тыщи и все языкасты, на разный манер огнедышащи:
- Хы-ы... - одна изрыгает - Демократия, понимаешь, Кирюша, непобедима...
- Ху - у... - другая скороговорит - Пойдем, Кирюша, в Индийском океќане пескарей ловить, не хрен на печи сидеть, однозначно...
- Хе-е... - лыбится, золотясь на солнце третья, - А, ты, Кирюша, участвовал в приватизаќции всей страны на правах ослоухого барана?
- Ха-а... Кирюша, лежи на печи и не думай о кризисе 97-го года: все равно получится, как всегда - одну башку снесешь, две других выќрастут, - остерегает еще одна головешка дракоќнья.
А еще и четвертая есть... И пятая... Как в такой битве Кирюше сдюжить
Он башку руками сдавил. Пыжится, силу в себе ощутить хочет. А тут из-под стола вороќнеќнок - его Кирюшка подобрал с вывернутым крылом, подлечил-прикормил так, что тот летать науќчился, но Кирюшу не покидает - вдруг внятно так и произнес:
- Кир-рю-шша...
Отмахнулся от Карчонка Кирюша:
- Не до тебя, судорожный...
В окно глянул. Поздний июльский закат. Тишина. В овраге за избой солоќвей разливатся. Живи бы да радуйся. А тут недоимка такая: жрать-пить неќчего. Даже в тюрьме убивцов всяких да насильников кормят, а тут, хоть загнись напрочь, и дела никому до человека нет. Раньше участќковый житья не давал - шпынял, что не работаешь. А ныне... Есть ли вообще участќковый
Старого на пенсию спровадили, а ноќвого, слыхать, не нашли.
Да и мать с работой приставала. Но лет десять, как отстала. Только по дому нет-нет да и попросит что нибудь сделать, не вовремя обычно:
- Кирюша, картошку окучивать надо...
- Чо я, в шашнадцатом веке живу, окучником то махать. Будут у людей черкать, и нам расчеркают... - а в "шашнадцатом" то веке, живи тогда Кирюша, его бы за лень татарам проќдали в рабство (чтоб не кормить трутќня). Татары же, поняв, кого им всучили, посадили б лодыря на кол, и вся недолга. Но Кирюша уже в 21-ом веке живет. Ныне за лень не только на кол не саќжают, но и в тюрьму за тунеядство.
Или:
- Кирюша, снег бы от ворот откидал...
- Да, ну, мать, зима-то только началась - все равно завалит все...
- Так ворота не открыть-не закрыть...
- А ты их отвори и до весны не закрывай...
- Ак ведь воры во двор залезут.
- Ты, чо, старая... Какие воры? Ты что в газету объявление давать собираешься?
- Какое объявление?
- Господа воры, пошукайте у нас во дворе, нет ли чего, что украсть можно. Коли найдете чего - половину хозяину верните за вознаграждение...
- Ох, все шуточки...
- Ак чо, выть прикажешь?
- Вот околею раньше времени-то и завоешь... И так во всем. Наконец пророчество матеќринќское сбылось. Сидит Кирюша в думах-раздумьях. Завтра по матери "сороковой день". Как-то отќметить надо это событие. Но денег от сданного "люменя" не осталось.
Вспомнил, что два бака есть из нержавейки сорокалитровых. Сосед их неединожы проќсил, пока жив был, но полгода назад умер. Все же надо спросить у бабы его, может, возьмет - хозяйстќвенная баба-то. Поутру и порешил баки продать. Все же решение, какое-никакое. А воќроненок из-под стола:
- Кир-рю-шша...
Дошло до Кирюши - смотри ко, по человечьи заговорил Каря. Еще раз попросил Карю скаќзать что-нибудь. Но тот более болтать не желает. Кусочек пряника размял в руке Кирюша, на лаќдонь крошки горкой ссыпал и подносит Каре. Тот нехотя склевал крошки и тогда только проќмолќвил:
- Кир-рю-шша... Кир-рю
и без остановки повторяет:
- Кир-рю-шша... Кир-рю-шша...
Да на разные голоса. И до первых петуќхов. Кирюша в него и валенком швырял, умоќлял, и вставал - крошками потчевал - а того, будто заќвели. Потом, видимо, и сам Каря притомился - замолк, угомонился.
Поутру Кирюша баки соседке продал. Другой соседке - материной подруге - денег отсчиќтал, чтоб в церкви та все чин по чину справила. Сам тоже в город пошел. Карю говорящего с соќбою взял. Какой-никакой, а товарищ.
До города четыре километра шел молча, друга за пазухой нес, придерживая рукой. В гоќроде купил поллитру, закуски нехитрой и пошел на кладбище мать помянуть.
Кладбище старинное. Печаль вековая, будто растворена в воздухе. Тишина не одним стоќлетием веяна. Покойно и величаво, будто в храме огромном под куполом небес.
Вот две могилки - дед с бабкой; рядом еще две - мать и отец. Батя у Кирюши умер в 51 год. Было ему лет, как сейчас Кирюше. И казался он сыну старым да мудрым. Даже вослед за одќносельчанами так и подмывало его обратиться к нему не "папа", а "Иван Семенович".
- Вот вишь, бать, какие мы разине, - обратился после стопаря Кирюша, не к матери поќчему-то, а к отцу - Прожили поровну, а я как был Кирюшкой, так и во гроб им лягу рядом с вами, хоть еще сто лет проживу.
А когда-то радовался малец всему и всем. Сначала, как Айболит, мечтал доктором стать звериным. Сколько недоутопленных слепых котят и щенков выкормил он. Выкомить то выкорќмит, но потом беда - куда деть питомца. Дома уже были кот Пушок и дворняга Тузик. Больше ниќкого из зверья родиќтели не разрешили заводить Кирюшке.
Немного подрос Кирюша и возмечтал о том, чтобы стать дрессировќщиком. Стал над Тузиќком эксперименты всякие приводить. На задних лапах ходить тот выучился быстро - дело житейќское и в природе, и в жизни. Потом надумал с Тузиком "смертельный трюк" проделать. Скрутил из жгутов сена кольќцо, проволокой алюминиевой обмотал его - чтоб не развалилось оно и форќму не утратило. Повесил кольцо в воротах и поджег. Сквозь это горящее кольцо и должен был по заќмыслу "дрессировщика" сигануть Тузик. Но тот воспротивился. Пришлось "помочь". В итоге нос Тузика обожжен. У Кирюши руки тоже в волдырях и покусаны вдобавок. А прибежавшие на огонь соседи погасили горящее кольцо, пока огонь от него не перекинулся на сено, что сложено было в скирдку посреди двора - ветер то сильный, далеко ли до пожара. Вечером еще и отец добаќвил Кирюше, раз в жизни, но, может, потому и весьма поучительно - на всю жизнь запомнил Кирюша, как послал отец его в огород вырезать вичи из акации. Когда Кирюша их принес, отец их поставил в угол избы и сказал:
- Тут они и будут стоять, пока не поумнеешь.
Вичи на следующий день из угла исчезли, но в глазах Кирюши они и по сию пору нет-нет, да и привидятся.
Тузика Кирюша все равно научил прыгать через кольцо. Правда, не поджигал его, а оберќнул красной тряпкой. Песику прыгать через кольцо тоже понравилось, ибо после каждого удачќного прыжка получал кусочек сахару-рафинаду, до которого был весьма охоч. Сахаром его балоќвали нечасто - а тут - прыгнул и получай сладость, прыгнул и получай...
Один раз все же подфартило Тузику поесть сахарку досыта и сверх того. К соседям Сытќноќвых гости негаданно приехали. Чаем их поить, а в доме ни сахару, ни варенья. Прибежала соќседка к Сытновым и в долг пачку сахару-рафинаду взяла. На следующий день, как и обещала соседка, купила сахар и заќнесла. Но торопилась и в дом заходить не стала, а в окно кликнула соќседку:
- Дусь, Дусь, тороплюсь я к гостям. Возьми сахар-то...
Та тоже была чем-то занята - не оторваться:
- На крыльцо положи, ужо, - сейчас освобожусь, так выйду и заберу...
Соседка сделала, как велено было. Пачку на крыльцо положила и домой заспешила. Дуся же забыла про сахар напрочь. Лежит сладость на крылечке, а под ним у Тузика фатера собачья. Пес высунет нос из-под крыльца, поводит им по сторонам. На сахар посмотрит завораживаюќщим взорам и обратно в коќнуру, не решается посягнуть на хозяйское.
А сахар лежит и лежит - так близко и досягаемо. Маялся Тузик долго. Но плюнул на боќязнь пред гневом хозяйки. Будет ли еще когда такая звездная минута? Из будки вылез, пачку сахару с крылечка лапой пихнул, боязливо озиќраясь - мол, нечаянно получилось. В будке коќробку распоќтрошил и за сахар принялся, на самый ахидский манер глотал куски, почти не пеќрежевывая.
Дуся на крыльцо вышла. Снизу хруст страшенный, будто кости, чьи ломают. Испугалась баба. Но смелости набралась - заглянула. И про сахар вспомнила, и аппетиту Тузикову в переќмежку с наглостью подивилась.
А тот виновато смотрит на хозяйку - бей, мол, не жалей. Но хозяйка, видя, что съедено уже больше половины пачки сахару, рукой махнула - ешь уж, ахид, и остатки сахару.
Тузик понял этот жест по-своему, что есть некая пауза до битья, коќторую можно испольќзоќвать для продления, "звездного мига", и принялся жеќвать сахар еще более ускоренно и жадно. Остановился лишь тогда, когда проглотил последний кусок. Но ему в этого по горячке-то показаќлась мало - он еще и все картонки облизал. И тут ощутил пес жажду. Сколько он выпил воду, чтоб погасить ее, из лужи да из бочки, в которую Кирюша набирал кажќдое утро воду для полива огорода, можно только предположить. Но объемы эти измеряются не литрами, а ведрами - маќленькими, но ведрами. Напившись сверх всякой меры, Тузик колобком-пузырем закатился под крыльцо. Лежит и скулит. По этому поскуливанию и определяли, жив паскудник...
Вспомнил про Тузика Кирюша. Хороший был пес. Сейчас бы его. Да с ним какой-нибудь аттракцион разучить и ходить по рынкам да показывать диво людям. Но нет у Кирюши никакой животинки. Кроме Кари, но с ним каши не сваришь.
И лишь подумал про кашу, что-то зашевелилось в голове.
- Ну, Каря, скажи, как меня зовут?
Молчит вороненок. Кирюша ему крошек. Тот поклевал пряника:
- Кир-рю-шша... Кирр-юшша... - на разные манеры имя Кирюшино выводит.
Дальше, больше. "Левша" в Кирюше проќснулся. Но "левшу" тут же дрессировщик "Дуќров" прогнал-вытеснил. Нашел Кирюша банку пластиковую из-под майонеза. Посадил Карю на лавочку, баночку пред ним поставил. Монетку в баночку кинул:
Понял вороненок - что от него требуется - прохрипел что-то нечленораздельное, но отдаќленно напоминающее Кирюшины слова. Кирюша сразу же ему крошек пряничных. И так неделю целую на кладбище с Карей валандался. Вполне внятно произносит Каря:
- Хрриста рради, поддай...
Точно также Кирюша научил вороненка и следующей фразе:
- Дом спалю...
Затем на рынке место Каре подыскал, где он будет побираться. Хотел сначала у церквы пристроить вороненка. Но там места дорогие. Хочешь побирушничать, в профсоюз вступай их, и взносы плати, немалые причем. Это ладно - на работе подоходный налог с работника высчиќтыќвают. Ты и не видишь, в руках даже не дают подержать те деньги, которые с тебя высчитыќвают. А когда в руке подержишь, и отдай за просто так, рука тяжеќлеет. Но и не отдать нельзя...
Целый месяц налаживал Кирюша свои побирушный бизнес. И вот однажды у входа на гоќродской рынок рядом с бабульками, торгующими семечками, сел ворон с пластиковой баночкой из-под майонеза в клюве. Посудинку постаќвил на землю, а сам на ограду взлетел. А оттуда и наќчал вещать челоќвечьим голосом:
У старух стаканчики из рук повыпали, а руки крестоналожение стаќли вымахивать
-Свят.... Свят... Свят...
А когда после пятого "христа ради, подай" еще и заверещал оглашенным:
- Дом спаллю... - со старухами и совсем неладно сделалось. Но шок их прошел. Поняли старушенции, что новый побирушка объявился и к ним присоседился. Семечками не торгует - значит не конкурент. А раз вопит, знаќчит, не только к себе зазывает людей, но и к ним, кто же против бесплатќной рекламы. Но, бабули в церковь ходят, греха боятся - халяву рекламную все ж оплатили и первыми монетки бросили в баночку воронью.
А там и остальной люд стал денежки бросать в Карину посудинку. Попроќбуй пройди мимо, когда тебе вослед раздается:
- Дом спаллю... - Ворона известна своим коварством - найдет головешку недогоревшую и на крышу неугодному ей человеку бросит. Какой с нее спрос? А дома нет и судиться не с кем.
Кирюша, запустив вороненка, как почтового голубя, сидел на кладбище и смотрел пустым взглядом то на памятники и кресты, то на березы в хороший обхват - когда-то молодыми их посаќдили на могилках. Но вот прошли годы и они уж, поднявшись ввысь, раздавшись по корню, разќметавшись кроной, будто шапкой роскошной, накрыли вскормившую их печальную твердь - стали и сами то кроной худеть, стволы их могучие подламываются от бурь и гроз.
Совсем в дрему и забытье погрузился Кирюша, но тут кто-то в плечо ему ткнулся. Сбряќкало что-то. Глядь, а это Каря прилетел. Баночку наполовину или чуть более наполненную монеќтами на лавку поставил, а сам Кирюше в карман куртки болоневой норовит нос-клюв проќсунуть.
Кирюша сам пряник достал, крошит его и работника потчует. Пряник скормил Каре, моќнетки на лавку ссыпал горкой, а баночку вороненку в клюв сует - лети, мол, время еще есть - наќрод на рынок еще идет, а значит можно еще залет-два сделать.
Каря улетел, а Кирюша принялся мелочь пересчитывать, около тридцати рублей оказаќлось в горке. Рубли и полтинники отдельно Кирюша в карман внутренний куртки ссыпал. Гриќвенники и пятаки сложил в целлофановый пакет и в карман штанов затолкал. На лавке осталось штук тридцать копеечных монет. Глянул на них Кирюша и возмутился мысленно:
- Вот народ, какой, чтоб отделаться, по копейке бросили, а Каре все равно что бросают - рубль или копейку. Ворона - она и есть ворона. Но люди-то до чего бессовестные - птицу бестолќковую, можно сказать святую - и то надо вокруг пальца обвести...
Негодует Кирюша, но копеечки с лавки в ладонь сгреб и в штаны - на коробок спичек все же и копеек имеется...
За день около ста рублей натаскал вороненок - и всего-то за три пряника - есть ли бизнес доходней Кирюшиного.
Целый месяц "работал" Каря на паперти. Для старух, торгующих семечками, вроде товаќрища стал. Какой-то опойка пытался умыкнуть Карину баночку, так бабули его чуть не растерќзали. Семечками вороненка потчуют: хочешь соленых, хочешь просто жареных. Но от семечек Каря нос воротит. Тогда стаќрухи стали его пряниками угощать, а еще и поучают:
- Ты не ори без перерыву то, осипнешь. Подходит человек - тогда и проси. Да если челоќвек денег дал, так вослед то ему не ори, что дом спалишь у него...- но Каря, слушает, да ест, ниќчего не понимая.
Наевшись на рынке бабкиных пряников, от Кирюшиных, прилетев на кладбище, отказывается. Зато однажды, коќгда Кирюша пивко попивал: от богатства то поќчему бы и нет, удалось и Каре напитку этого отведать - понравилось. И с того дня, пока не хлебќнет пивка, на паперть рыночную не летит.
Пришлось смириться, с прихотью вороньей. Да и не ведро же ему требовалось - с треть бутылки всего-то...
Посетители кладбища видели, как Кирюша целые дни просиживает у могилы матери, и соќчувствовали:
- Вот ведь как матку-то любил. Кабы только умом не тронулся...
За месяц натаскал Каря деньжищ больше пятнадцати тысяч. Сидит Кирюша в своей избе - деньги сортирует. Пивко с Каќрей попивает. Осень на дворе, "бабье лето". Соседи картошку выкопали, а Кирюше недосуг. Денег у него мешок - пусть и не велик, но увесист. Тысячу самых мелких монет - пятаков и коќпеек - в ящик стола с ложками ссыпал, а остальные в подполье снес. И там, где картошку бы надо было засыпать на зиму, закопал кубышку.
Пока прятал деньги, Каря пивка наклевался преизрярно, на форточку взлетел и выпал на улицу, а там давно поджидал соседский кот - животина хитрая и злая: до всякой пернаќтой твари охочая, схватил Карю. Сколько этот злыдень птичек извел, не сосчитать. И все на раќдость мышам, ибо их он будто и не замечал.