Шелепов Сергей Евгеньевич : другие произведения.

Чужая жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ
  
  2005 год
  На лавочке в скверик против дверей казенного учреждения сидит мужичок лет 45-и и курит одну за другой сигареты. Выкурит одну, в урну рядом со скамейкой, на которой сидит, бросит, а через минуту прикуривает следующую. И почти через секунду смотрит на дверь. Явно нервничает и явно кого-то ждет...
  
  "Городок наш разделяет река,
  очень разные ее берега...."
  
  Когда я слышу эту песню Юрия Антонова, мне вспоминается сразу же мой горо-док Тихин. Откуда такое название? Наверное, в насмешку. Согласно поговорке. Что "в тихом омуте черти водятся". Но вообще то городок и на самом деле тих и уютен. Да и ре-ку, что делит город на Тихин и Заречье, никак грозной не назовешь. Разве что в половодье начинает она хазить: заливает дома в Заречье, подмывает высокий правый берег, на кото-ром еще в 19-ом веке был разбит парк.
  Нынче этот парк запущен. Только центральную аллею еще подметают, подкраши-вают пяток скамеек на ней и ставят в вертикальное положение по утрам несколько тяже-лых чугунных урн.
  Я вернулся в Тихин в 1998 году, в год двадцатилетия окончания школы. Испив хмельную чашу студенчества, помотавшись по экспедиционным делам в Якутии, помы-кавшись в безработных, разбежавшись со своей женой, которая укатила на свою родину в Белоруссию, где у неё теперь своя семья, а у моего сына новый папа. Банально все, как в дешевом телесериальчике.
  Я никого не виню, в том числе и себя. За что? Поехал за туманом да запахом тай-ги и что? Тайгой надышался, туману и сейчас в голове выше всякой нормы. Печально лишь то, что в геологи, а тем более в геофизики идти вовсе не собирался. В то время, ко-гда мечты школьных дней кружили голову обилием разных жизненных путей-дорог, меч-тал совсем о другом. Ни в летчики, ни в космонавты меня не тянуло. Я себя видел лесни-ком. Да, лесником в нашем малолесном Тихинском районе.
  Соседние районы почти полностью покрыты лесом, а наш весь распахан. Еще широкая лента луговой поймы реки Тихиньги, теряющейся в ивовом обрамленье вод, де-лит "географию" района на две, примерно, равные части. Есть, конечно, и леса. Неболь-шие, но густые и таинственные. Высоченные сосны, а под ними густой подсад из кустар-ников да мхи или густые ельники, где лишь заячья капуста едва зеленит игольчатый ковер под деревьями. А чаще березнички с густым елочным поддеревьем, взрастающим, чтобы со временем умертвить приютившие его березы, и, будто чувствуя вину за это, подкаля-киваются к белому свету и человек грибным изобильем. Нашлось бы мне место, как лес-нику, в нашем Тихинском районе.
  Жизнь, однако, по-своему распорядилась. Сейчас на 45-ом году у меня новая се-мья. Дом, жена и скоро будет сын Виталик. Своих детей рожать Вере уже поздно, вот мы и решили усыновить пацана из детдома. Я его видел лишь однажды, и то мельком - от дел никак не оторвусь, будто впряженный в ярмо какое. Вера же прямо прикипела уже к нему. Да и я уже в нем души не чаю. К тому же. Думалось мне, что, когда с нами будет Вита-лик, может, давняя глупость не будет временами занозить.
  Наверное, у каждого человека есть что-то такое, чего он стыдится до гробовой доски. Я не исключение. Ошибок в жизни наделал великое множество, но за них не стыд-но, даже некая гордость есть, что наделал их сам и сам же их исправлял. А вот с глупо-стью другое дело. Ее не исправишь, она навсегда. Не связано это ни коим образом, что вместо лестничества, занесло в свое время на геологическую стезю.
  Сегодня день не простой. Вырвался со своей пасеки и жду, когда Вера выйдет из сиротского заведения с нашим Виталиком.
  И Вера к той глупости давней причастна и, наверное, также надеется, что испра-вится непоправимое. Сомневаюсь в этом, но делать что-то надо.
  Где она там пропала? Я уже с десяток сигарет искурил. Может, приболел Вита-лик? Может, какие еще бумаги нужно оформлять?
  А пока идет следствие. Прямо здесь, на этой скамейке идет допрос подсудимого Сергея Ивановича Прошина уроженца города Тихина 1961 года рождения.
  Итак, первый вопрос:
  - Где вы были в июле 1977 года со своим отцом Прошиным Иваном Геор-гиевичем?
  Отвечаю:
  - Мы были на рыбалке..... Тьфу, несмешно, извините. Но отвечать надо и на этот вопрос и на остальные, ибо, как говорят, что чистосердечное признание смягчает вину. Смягчает ли, если вина без того доказана все, если уже сроку, как говорят, "оттянул" аж целых 28 лет.
  - А лучше издалека и попорядку начните....
  - Что ж, попробую.
  Отец мой Иван Георгиевич был заядлым рыбаком и грибником, а еще была у него слабость - "гульнуть налево". Мама пару раз ему прилюдно сказала, что не одну ююбу не пропустит. Его и прозвали "Ваня - не пропусти юбку". Батя на это не обижался, ибо бала эта слабость больше показной, нежели действительно. Если заходил разговор об его по-хождениях, он масляно улыбался и отговорками уходил от темы:
  - Меня хоть горшком назовите, только в печку не толкайте. Болтайте чего угодно и сколько угодно. У нас ведь как - что ни блядь, то в старости святоша. Так что, на себя озирнитесь, люди добрые. Чтобы с рыбалки или грибного промысла не унесло отца "нале-во", мама приноровилась меня с ним отправлять. Сперва это было для меня обузой: то вставай в три утра, чтобы "грибы другие не обобрали"; то на реке удочкой руку целый день выламывай из-за трех пескариков. Сам то отец с лодки окуней да густеру тягает, а мне, как он говорит, "леденчики". Ладно, когда крупные попадаются, а то лезут величи-ной с мизинец, а то и того меньше.
  Однако со временем меня эти занятия увлекли и, может, именно грибной промы-сел сбекренил мои мозги на лесничество, потому что в лесу мы с отцом были в одних ус-ловиях, а не на реке, где он, находясь в своей лодке, был, явно, в более выигрышном по-ложении. А зависть даже и незлая, накладывает свой подленький отпечаток в голове лю-бого, даже праведника. Одна беда - краток грибной сезон. Потому и с удочкой тоже сдружился со временем.
  У отца Иж с коляской. На нем мы все водоемы в Тихинском районе объездили. Но на реке мне рабыачить больше нравилось. Ловишь и не предполагаешь, кто следую-щим на крючок сядет. На пруду одни караси. А на реке - то мелкий окунишко схватит приманку, то окунище в дугу гнет удилище.
  Хорошее дело рыбалка. Только собираться на нее с отцом целая эпопея. Сначала нужно червей накопать и обязательно навозных. Копаем их с отцом и в стеклянную пол-литровую банку складываем. Червяки через верх лезут. Тьма их уже в банке набралось. Я ныть начинаю:
  - Пап, может, хватит уже?
  - Нет, Сережка, еще малость покопать надо.
  Дальше роемся. Какое то время спустя я опять с нытьем. Раньше третьего "по-нытка" отец не угомонится. Потом начинается сбор провианта. Анализ примет погодных и житейски. В последнем отец донельзя суеверен.
  Однажды мама к нам в "тормозок" положила банку "Кильки в томатном соусе". На реку приехали, как обычно, клева нет. Сели чай пить, тут и банка эта на глаза попа-лась отцу:
  - Закопай ее, Сергунь, сейчас же.
  - Чо? - не понимаю.
  - Закопай куда-нибудь эту пакость, чтоб глаза мои не видели. Вот профура эдакая. Будто первый раз на рыбалку едем? Надо же такую "свинью" положить - рыбные консер-вы на рыбалку! Вот так с ней непутевой всю жизнь и воюю. В баню придешь, а она то трусы, то майку не положит. А если положит, то может оказаться майка и твоей, и еённой. А тут и вовсе надругалась - "Кильку" и на рыбалку!
  - А чо такого? - я так и не понимаю.
  - Вот, маменькин сынок, туда же. Ты хоть пословицу слыхал про тульский само-вар, с которым в Тулу не ездят? Так и мы на рыбалку с "Килькой" приехали. Господа, ви-дите ли. Какой клев будет, коли такое оскорбленье рыбной процедури сотворили, благо-даря твоей матушке? Никакого, явно не будет. Надо домой ехать. Ты чо поймал то?
  - С десяток пескарей
  - Вот, видишь - считай ничего. И я так же.
  - Так не клюет же.
  - А почему?
  - Ну, погода, может, не та.... - на что еще пеняют все рыболовы от мало до стара?
  - Кака погода? Кака погода, если с "килькой" на реку пожаловали.
  - Рыбе то какая разница с чем мы пожаловали? Мы ведь не на "кильку" ее ловим? - меня уже начинает бесить эта канитель, ибо я к тому времени был уже "контужен" на это дело.
  - Рыбе то никакого дела нет, с чем господа пожаловали. Но ведь и у них есть свой бог. А он все видит, как и наш человеческий. Он и командует - этим не клевать, этим не попадаться.
  - Если у них бог есть, - я то атеистом в школе воспитывался и потому сразу же до-воды соответствующие привожу - то зачем он рыб на наш крючок отсылает?
  - А зачем наш Бог на войну мужиков шлет?
  Таких примет и "философий" у отца было множество. Надо, чтобы первой пой-манной рыбкой, был непременно окунь и ни в коем случае не "шишклейка". Завершать ловлю тоже надо было окунем. Один раз не дождался этого "последнего", так утром встал и специально бегал с удочкой ловить его. Окушок сразу попался, только червяк на дно опустился. Отец же на работу торопился. Быстро все сделал. С окушком в руке бежит, а навстречу ему сосед и друг его, а также отец Веньки (уже моего друга) идет.
  - Ты куда это, Иван, поутрянке носился?
  - Так вот, Саш, за окушком.
  - Никак Нинке для отчётности, что на рыбалке был, пока она с утренним туалетом разбирается?
  - Типун те на язык, я под полнейшим присмотром ездил, а вот опоследнего окуш-ка никак словить не мог - то густера лезла, то стемнело.
  Дядя Саша все выслушал и на свой манер все изложил, когда на работу пришел минут на пятнадцать раньше отца.
  Когда же батя явился туда, его мужики выспрашивать стали:
  - Нинка то, чего пожелала, Вань?
  - Она многого желает, да вот я хочу ли?
  - А ты то чего хочешь?
  - Царства небесного на земле - коммунизьму.
  - Для Нинки?
  - Нет, для всего прогрессевного человечества, как в газетах пишут.
  - А Нинка, как на это смотрит?
  - Слышь, мужики, чо это вам Нинка с утра моя далась?
  - Так интересно, чего твоя барыня желает, может, и нашим такое же спроворим?
  - Чего баба от мужика может хотеть окромя зарплаты? Ничего.
  - Нет, не в этом смысле.
  - И в других смыслах тоже - зарплату, да чтобы побольше и чтоб всю.
  Наплел дядя Саша мужикам, что отец мой выловил какую то рыбку, чуть не золо-тую, продал ее коллекционеру и теперь стал "миллионером", а Нинку свою теперь озоло-тит.
  Отец ничего понять не может, и загнанный в тупик, ляпнул, мол рыбы и бабы "близнецы-братья", а позади парторг стоял и слушал. Отец партийным был. Ему и приле-пили выговор за ловлю золотых рыб с целью материального обогащения.
  Хотя и слыл родитель мой слабым до слабого пола, но главным это для него не было. Наверно, не было у него этого "самого главного". На рыбалке для него рыбалка главное, на работе - работа, дома - дом, с мамой - мама, с "юбками" - "юбки".
  Сборы на рыбалку продолжались до трех часов. Все выносилось сперва на крыль-цо, после укладывалось и перекладывалось в коляску мотоцикла. Еще раз пять отец вска-кивал и бежал в избу за чем-нибудь. В итоге все равно получалось, что одно забыли, дру-гое потеряли, пока везли.
  В июле 1977 года все было, как обычно. Я лишь спросил: куда?
  Отец ответил, правда, на сей раз несколько многозначительней, чем обычно:
  - На Тихиньгу.... В низовья.
  Я еще попытался уточнить, ибо низовья большие, но отец, будто отрезал:
  - Приедем, увидишь.
  Приехали, увидел. До того мы здесь не бывали. Заброшенная изба на берегу реки. Еще не порушена: под шиферной крышей, окна не выбиты, труба над крышей и, даже, не покосилась. Правда, штор и занавесок на окнах не было, отчего они выглядели пугающе, будто бельма какие.
  Остановились. Обычно сразу начинали распаковывать "багаж", но тут отец жес-том указал, погоди, мол:
  - Сергунь, ты знаешь, чей этот дом?
  - Нет.
  Это дом твоего деда. И я здесь вырос. В армию отсюда проводили меня, а вернул-ся уже в Тихин.
  - Ты раньше не говорил этого.
  - А ты бы в паспорт отца заглянул.
  - Зачем?
  - Как зачем? Чтобы узнать, когда отец родился и где.
  - Я и так знаю, когда и в какой то деревне Мухелевке.
  - В какой-то. В этой вот и родился. Это и есть Мухелевка.
  Помолчали. Отец закурил.
  - Когда мама моя, значит, деда твоего жена померла, я в армии служил. Что здесь деду одному куковать? Он и продал дом этот, а сам в Тихин перебрался.
  - А раньше ты почему здесь не был?
  - Как почему? А к кому я тут заявлюсь? Дружки мои все поразбежались по свету, а в этом доме одинокие старик со старухой жили, век свой доживали. Я их не знаю, и они меня не знают. Как я к ним заявлюсь?
  - А сейчас, где они?
  - Где и положено, на кладбище.
  - А дом чей теперь?
  - Сельсовета, а, значит, ничей. Детей у стариков не было. Померли, дом и перешел к сельсовету. Другие то дома, когда освобождались, дети хозяев приезжали из городов и соседям на дрова продавали их. Некоторые дома, которые еще крепкие были, перевозили в село или Тихин даже. А этот уже ни на что не годен. Вот и стоит, покуда не рухнет или рыбаки-охотники по пьяному делу не спалят.
  Отец подошел к дому, сел на лавочку, притулившуюся к углу дома под крайним окном на улицу. Но тут же поднялся:
  - Ладно, хватит прохлаждаться. Давай распаковываться. Первым делом сеть в ба-калду кинем, а потом с удочками засядем.
  Мне, как обычно, лодку накачивать, пыжиться, а отцу кататься на ней. Пока я лодку привел в "боевую готовность", отец весла приготовил, мешок с сетью, на которой и сидел, покуривая в ожидании, когда я лодку накачаю. Да еще и поучает:
  - Ты, Сергунь, размеренно дави, а то топнешь, как валенком подшитым по парке-ту, у тебя воздух то и проскальзывает через дно "лягушки".
   Я за второй отсек лодки принимаюсь, а отец вторую сигарету закуривает и снова поучает:
  - Ты, Сергунь, клапан то потуже заверни.
  Я прыснул, с ритма сбился. Надо же такое "под руку" сказать. История с клапа-нами еще не выветрилась, не улеглась на полку памяти былых дней, чтобы не проявиться сейчас на лице хотя бы легкой усмешкой....
  За месяц с небольшим до того собрались мы на первую в сезоне рыбалку. Как обычно, раскладываем причиндалы на крыльце. Отец спустил с подловки лодку, разложил ее на травке. Рядом сиденья положил, весла и "лягушку". Посчитал, не хватает клапанов. Нет в лодке, значит, лежат в другом месте. Сам осенью упаковывал все, когда рыбацкий сезон закончили. Вернулся в избу и пропал. Час его не было. Наконец появился на крыль-це весь взмыленный:
  - Все обыскал, нет клапанов. Сергунь, может, ты кому их давал.
  - Да не, кому я их дам?
  - Весной, может, кто брал?
  - Нет. Да и не знаю я, где они были.
  Отец снова в дом ушел, а я на лавочке сижу. Пропал родитель надолго. Не вы-держал, в избу поднялся. Там полнейший разгром и кавардак. Все на полу в одном ворохе - книги, посуда из серванта, одежда. Даже телевизор к этой "куче-мале" приставлен. Отец уже на кухне орудует. Такую же баррикаду соорудил из кухонной утвари. Бесполезно. Перебирает все, что под руку попадет и в общую кучу бросает да маму костерит при этом:
  - Эт-то Нинка подлая. Эт-то она, больше некому. Чтобы, значит, рыбацкий дух из меня вышибить. Н-не получится.....
  Тут и Нинка появляется, то есть мама моя. Увидала, что в доме творится, чуть без памяти не упала прямо у порога. Отец не дал ей в себя прийти, накинулся на нее. А та и понять ничего не может, лишь бормочет что-то невнятное:
  - Ваня, да ты это... Вань, ты вспомни, может, сам отдал кому?
  - Я! Конечно. Я что безголовый, чтоб вещи раздавать или пропоец какой? Фигу....
  Втроем всю избу обшарили, бесполезно. Сели ухайдаканные за стол на кухне. Срывалась рыбалка. А я то без всяких "понытков" червей целую банку накопал. Отец не выдержал:
  - Пойду к Сашке, у него попрошу клапана то съездить на рыбалку. Даст, думаю, а потом новые где-то покупать надо или самодельные ладить.
  Взял отец у дяди Саши клапана "на прокат" и уехали. Хотели маме помочь сперва порядок навести, но она отмахнулась:
  - Ладно уж. Помощники, езжайте. Вы уже на реке, поди. Какой из вас толк.
  Приехали на пруд. Отец, как обычно, на мешок с сетями уселся и закурил, а я за свой "рабский труд" принялся. Клапана соседовы вкрутил, шланг подсоединил. Накачи-вать хотел уже лодку. Увы. На "лягушку" наступил, а она не продавливается, что-то внут-ри нее есть. Дно у насоса отковырнул, а из "лягухиного" нутра клапана выпали - род-ненькие от нашей лодки. Швырнул все на траву и в хохот. Отец испуганно смотрит на ме-ня, понять ничего не может. У меня же слов нет, из глаз слезы вышибло. Одно лишь и смог - указать пальцем на "лягушку" и валяющиеся рядом клапана.
  Отец смеяться не стал:
  - Во, башка! Во, башка дырявая! - и по голове себя колотит.
  И в этот раз отец увидал смешинку на моей рожице, понял, что меня развеселило:
  - Ты это.... Кончай. Мало ли что приключается в жизни. За все и обсмехать чело-века? Погоди, каких сам то фокусов навыворачиваешь, когда проживешь с мое.
  Не со зла, конечно, сказал отец, но, как в воду глядел. Сейчас мне примерно столько же лет, сколько и ему было в 77-ом году. И натворил я "чудес" больше чем пре-изрядно. Но до главного моего "чуда" оставалось чуть больше часа.
  Поставили мы сети на бакалде, а потом уселись с удочками, согласно "купленным билетам" - я на бережку, а отец в лодке. Клева не было, и я вернулся к избе.
  Сел на лавочку под окном и стал смотреть на бакалду. Пока ставили сеть, отец мне порассказал про нее "вагон и маленькую тележку" Глубина ее - трои вожжей связы-вали, чтоб глубину смерить. На дне колоды лежат одна на одной и все из чистейшего мо-реного дуба. Дубовых коряг по Тихиньге и в самом деле великое множество. Дрова из них знатные, а, говорят, бедно живем. В какой такой заморской стране мореным дубом печки или камины топят?
  Посидев на лавочке, поднялся и через двор прошел к крыльцу с подгнившими ступеньками. Одним прыжком заскочил на него. Дверь в сени открыта. Вошел, осмотрел-ся. В избу прошел, но внутри нее ничего меня не заинтересовало. Большую часть ее зани-мала русская печь. Над входом, уменьшая пространство избы, широкие полати.
  В горнице двуспальная металлическая кровать с блестящими шарами, но уже. Ко-нечно, не убранная пуховыми подушками да расшитым покрывалом. Все это было выки-нуто, и все убранство сводилось к широкой перине в желтых разводьях. В ногах валялось красной ватное одеяло, столканное в жеванную колбасину. В изголовье лежала свернутая телогрейка. Обычное убранство рыбацко-охотничьей избы.
  Еще одно "ложе" было устроено на полу. Только вместо перины, полосатый мат-рас и такое же одеяло да подушка без наволочки, на которой четко был виден отпечаток следа от кирзового сапога. И эта обычная "вышивка" охотничьих бичизб частенько вспо-миналась мне уже на Севере, но тот отпечаток почему то засел в памяти.
  И что еще бросилось в глаза, так это обилие всевозможных бутылок. Если бы рас-сортировать их по этикеткам и расставить на полку, то получилась бы типичная картина витрины гастронома тех лет - "Водка", "Экстра" все виды бормотушечных пойл типа "портвешка", "вермута" и "плодовоягодного". Валялись они повсюду - в углах, под кро-ватью, забит ими был целый ящик бельевого шкафа. Вещи из шкафа были разбросаны по всей избе, будто после обыска, как в фильма про партизан.
  После избы отправился в клеть. Там тоже все "на уши" поставлено. Два оббитых железными полосами сундука были опустошены. Еще валялись пустые чемоданы, какие то ящики и коробки. Явно что-то искали. Наверно, клад. Вряд ли оставили старики что-нибудь кладоискателям.
  В сени вышел из клети и увидал лестницу на подловку (на чердак по нашему). Поднялся по ней. Первое, что бросилось в глаза - ткацкий станок. Потрогал его отполиро-ванную руками ткачих станину. Занятная штука. Только, что с ней делать? Кроме станка тоже свалка всяких уже ненужных никому вещей.
  - Во, "Плюшкины" какие жили! - подивился, увидав ящик со снощенными лап-тями.
  Еще две пары ненощенных лаптей висели на перекладинке. Снял одну пару, повя-зал их прямо поверх резиновых сапог - занятно. Так и шлепаю по чердаку.
  Около трубы через слуховое окно солнце высветило кусок мешковины. Что меня заинтересовало в этом ремке? Не знаю, но я наклонился и потянул за уголок тряпицы и вытащил из земли, насыпанной на потолок, продолговатый сверток.
  Развернул, а там одностволка 16-го калибра. В смазке все, да еще и вощеной бу-магой обернуто.
  Первой моей мыслью, и, наверное, правильной, было бежать к отцу и похвастать-ся находкой. Но тут какой-то чертенок в голове подсказал, дескать, отдашь папеньке знат-ную вещицу и никогда уже не увидишь ее. А с ружьецом этом ведь можно и поохотиться - подло шевелится в мозгу. Медведей в нашем районе не водилось, а кабаны и лоси встре-чались.
  - Да, на худой конец, уток постреляю и то добыча, - на том и успокоился. Спрятал ружье в углу чердака, сверху всякого тряпья да бутылок пустых накидал и спустился вниз
  
  - Что, господин-товарищ-гражданин следователь по особо важным душевным де-лам, интересуешься, почему все-таки отцу ружье не отдал?
  - А сам то ты в 16 лет разве не имел "смертных тайн" от родителей, сам то отдал бы такую находку отцу-матери? То-то....
  
  Вернувшись на следующий день с рыбалки сразу же побежал к своему соседу и дружку Веньке Медовикову. Рассказал ему про ружье. У того зуд - чуть ли не сразу же ехать обратно. Одно и удержало, что стрелять было нечем, а без припасу охотничьего и ружьё не ружье.
  Из наших друзей только у Виталика отец был охотником. Но Лев Михайлович еще и директор школы. Последнее обстоятельство, на некоторое время остудило наши желания. Но Венька же о службе военной мечтал, ему все, что бухает и лязгает, вроде примочки к больной голове. Не угомонился. На велосипед сел и за Виталиком сгонял. Уже втроем строим "планы действия".
  Составили "план" и состоял он в следующем: Виталик стибрит у отца пачку па-тронов и, как только откроется сезон охоты, до которого оставалось недели две, так и рва-нем в Мухелевку. В тот же день пачка патронов была у Веньки. Он не отстал от Виталика, пока тот не "раскулачил" у родителя обещанное. Совесть нас, конечно, если и мучила, то самую малость. Тем более, что и "оправдание" нашлось - не мы же с Венькой патроны у директора школы сперли, а его собственный сынок - вот пусть его задница и страдает, ес-ли что.
  
  
  Пожалуй, в самый раз, господин-товарищ-гражданин следователь по особо важ-ным душевным делам, спросить меня о нашей школьной компании. В классическом вари-анте - это не "четыре танкиста...", а "три мушкетера" и "миледи". Мой сосед и одно-классник с самого первого школьного дня Венька Медовиков. Пожалуй, потянет он на "Д-Артаньяна". Виталик по своей комплекции явновыраженный Портос. А я? Нет, я на Ара-миса не потяну, потому зовите меня просто - "примкнувший к ним Сергей". Хотя примк-нули то ко мне в этой истории - и Венька, и Виталик, и последней Верка.
  Мы с Венькой сначала учились в восьмилетней школе, а в девятый класс пошли уже в другую, где и доучивались следующие два года с Виталиком и Веркой. Почему и как сложился этот "преступный квартет"? А кто этот школьный тайный ход мастей смо-жет расшифровать? Разве что вы, занимающийся "особо важными душевными делами".
  Для дальнейшего неважно, как и кто с кем сдружился. Важно - к чему это приве-ло.
  
  Так уж случилось, привело. Последней в нашую затею была посвящена Верка. Как без нее, если вся наша троица вздыхала, глядя на нее и мечтая, наверное, об одном и том же - "моя прынцесса", нет "королевишна". Рассказали ей и пригласили поучаство-вать в "охоте" "на кабана". Правда, Виталик робко предостерег, что патроны заряжены самой мелкой дробью - "бекасинником", с которым даже на зайца идти рискованно, ибо подраненный он может и покусать охотника.
  - А нам какая разница - "бекасинник" или пуля. Нам главное пострелять, чтоб ах-нуло так ахнуло, как из настоящего ружжа. - нагонял на себя "боевой дух" Венька.
  Верка Иванова не сразу согласилась ехать с нами "на охоту". Отнекивалась сна-чала, придумывала разные причины, чтоб не быть вовлеченной "в ужасную затею" - по-слушать бы и тогда не отлетели бы кавычки от последних слов ее. Однако мы же героями хотели выказаться ей. В три горла доказывали, что без нее не будет у охоты "рыцарского духа". Уговорили.
  В субботу мы пришли втроем в городской парк на танцы. Купили билеты и стоим как будто не в ожидании кого-то, хотя знаем кого, а просто не торопимся. Тут еще "пред-ставление" началось. Танцплощадка - асфальтовая, обнесена сетчатой оградой в два мет-ра высотой, с одной стороны эстрада, на которой играл и пел вокально-инструментальный ансамбль - напротив входная калитка, где стояла грозная билетерша и строго следила, чтоб ни один "больше, чем слегка пьяный не прошмыгнул на танцы". Стоим недалеко от этой калитки, башками крутим, выглядывая "сами не зная кого" по имени Вера. Глядим два юмориста по степени "пьяноты", соответствующие вышеупомянутому стандарту в понимании билетерши, тащат на танцплощадку козла. Самого настоящего козла, который, видимо, загулял и прибежал из заречных лугов в парк. Билет у бородатой скотины на рог нанизан. Билетерша юмора такого не понимает:
  - Хулиганы! Вы чего удумали?
  - Ничего не удумали. Билет товарищу купили? Купили. Так что. Пропускайте.
  - Вас пущу. Козла - нет!
  Откуда-то уже и дружинники появились. Отталкивать парней и козла от калитки на танцплощадку стали. Парни упираются:
  - Почему нарушаете право гражданина козла на культурный отдых? - один из парней "правозащитничает".
  - Он же не пьян. Потому должен пройти. Вон, даже написано, - парень указывает на щит, где были прописаны "правила поведения" - "Не допускаются лица в нетрезвом виде". А у козла "лицо" трезвое, он даже дыхнуть может.
  Дружинники тоже не лыком шиты и тоже свой резон в "правилах нашли":
  - На хрен нам козлово дыхание....
  - В правилах написано, что на танцы могут являться граждане, которым больше 16 лет. А вашему козлу есть 16 лет? Нет. Явно меньше.
  - Почему меньше, - не сдаются "козловоды", но уже ясно, что последний довод дружинников они ничем не побьют.
  - Потому что меньше. Свидетельства о рождении на козла нет у вас? Нет. Так что выметайтесь, а то сейчас милицию вызовем. Они разберутся. Тем более, что запашок вин-ный есть, но не от козла, а от вас....
  Козла увели. Представление кончилось. Тут и Верка нарисовалась. Стали ее снова на "охоту" зазывать. Дескать, кончаются последние летние школьные каникулы и надо бы ознаменовать это дело каким то образом.
  Разве против трех "мушкетеров" устоит "спортсменка, активистка, комсомолка". Согласилась, только спросила, почему едем в Мухелевку не выходные, а после них?
  - Там в выходные народу много бывает, а в будние дни никого. Тебе что, хочется на пьяные хари смотреть? - объяснил Венька.
  - Не-ет...
  - Значит, во вторник и поедем.
  Так и получилось. В ближайший вторник выехали "на стрельбу". Про ружье, молчали, будто не для этого едем, а чтобы попрощаться с последними каникулами, что соответствовало действительности, ибо другого такого лета быть уже не могло. Получа-лось, что с этими каникулами кончалось и беззаботное "пионерское" детство. А оно от-пускает трудно. Хочется в нем задержаться "одной ногой", а другой шагнуть во взрослую жизнь. Одно держит, другое не пускает, как водоворот, пьяняще манит, сулит что-то большое и великое, обещает много всего. И все в этот период возможно, как смешное, так и трагическое. Нас ждало второе.
  Автобусом доехали до ближайшего к Мухелевке села, а дальше почти шесть ки-лометров шагали пешком. Дорога, однако, не утомляла, во времени не растягивалась, ибо с нами шествовала "королева школы" Верка Иванова.С трех сторон сыпались на нее ост-роты, подначки, вопросы. Всяк хотел блеснуть в этом. Даже я в это втянулся, хотя и смот-рел на Верку не как на объект любви, а, скорее, как на идеал, который, конечно, прекрасен и существует, но для меня недосягаем. А тут, будто прорвало, откуда и слова взялись? Видимо, сработал "принцип домино" - ляпнул "умное", а к нему следующее и понеслось у Емели на целую неделю.
  Дошли до Мухелевки. Тут Виталика прорвало:
  - Ог-го! Это будет наш замок, а все вокруг нашим королевством. Ты, Вер, будешь королевой Мухеленбурга. Венька твой военный министр. А я по иностранным делам.
  - А Сережку кем назначим? - и меня не забыла королева.
  - Придворным лесничим.
  - Так здесь лесов то нет, - возмутился я.
  - А кусты, а ветлы у реки?
  - Это разве лес, - сник я, настроение у меня почему то слегка замутилось. Может, от предложенной "должности", но мне помнится, от какого то предчувствия.
  Покидали рюкзаки у избы и первым делом схватились за удочки. Надо было срочно поймать "золоту рыбку" для "королевы" и, желательно, первым.
  Оказалось, что я пока шел и махал удочкой, как пикой, оборвал крючок на своей удочке. Полез в карман рюкзака, где обычно лежали все "запчасти" рыбацкие, но там их не оказалось - собирался то быстро, а не как с отцом - и вот результат.
  Виталик и Венька вообще "недорыболовы", у них ничего нет из "запасов". Крю-чок я все же нашел, а без грузила какая ловля? Выручил Венька. Вытащил пачку патронов. Верка увидала:
  - А это зачем? - будто не знала?
  - Для артиллерии, чтоб, ваше высочество, ваш замок оборонять, - отшутился Венька. Затем достал один патрон, выковырял из него пыж и ссыпал "бекасинник" в ла-донь. Мне протянул:
  - Возьмите, сэр лесничий-городничий.
   Венька отдал мне дробь, а разряженный патрон сунул в нагрудной карман курт-ки.
  Вот где господин-товарищ-гражданин следователь по особо важным душевным делам, мой, пожалуй, главный промах. Я же собирался в лесники. Представлял, как я в ле-су выслеживаю то дикого зверя, то браконьера, читая следы на снегу - кто, куда и какое время назад прошел, оставив следы на снегу или траве. Вроде Дерсу Узала. Но тут такую мелочь не просек!
  
  Нарыбачились мы быстро. "Золотые рыбки" не клевали - все пескари да ершонки величиной с мизинец. Недотёпушки, "золотая рыбка" старикам попадается, чтобы старухе на пластическую операцию мизерную пенсию не тратить. А молодежи она зачем? У них же красота, вся жизнь впереди и все богатства у ног.
  Стрелять решили утром. А вечером развели костер, сварили в котелке из двух де-сятков ершонков и пескаренков уху. До двух часов ночи потом болтали у горящего кост-ра.
  Говорил больше Виталик. Он посмотрел фильм "Земля Санникова", затем прочи-тал книгу и теперь на все лады расхваливал жизнь путешественников и геологов:
  - Я тоже пойду в геологи, точнее в геофизики. Геофизика - наука будущего. Все, что на поверхности земли лежит, уже найдено, а чтоб в глубь земли заглянуть, нужна гео-физика. Радиус Земли шесть тысяч километров, а с помощью бурения и сейсморазведки изучены только первые километры этой глубины - то есть почти ничего. Следовательно, на мой век еще хватит недр земных.
  - А Землю Санникова тоже будешь искать? - поинтересовалась Верка.
  - Нет, ее не буду искать. Ее на Земле нет, - пояснил и добавил совсем уж заумное и непонятное - Она где-то в другом измерении, а туда простым путешественникам ходу нет.
  - Ничего себе! Уж и другое измерение! Ты Виталик еще скажи, что Земля Санни-кова там, где и рай находится.
  - Рай не рай. Но место интересное.
  - У тебя же отец партийный, а ты про "тот свет" болтаешь, - я подливаю "масла в огонь".
  - Рай и "другое измерение" вещи разные. Первый описывается религией, что яв-ная ахинея, а второе подтверждается наукой.
  - Инопланетяне на хвосте принесли?
  - Нет, не инопланетяне. Но с помощью определенных действий можно связаться с другими измерениями.
  - Это как?
  - Ну, например, телепатическими методами.
  - В цирке?
  - Зачем? В соответствующих лабораториях. И потом, сон - это тоже способ загля-нуть в те измерения.
  - Во сне? - чуть не взвыл Венька.
  - И ты, что бывал во сне на Земле Санникова? - и у Верки с головой что-то стало твориться.
  - Бывал. И видел там много знакомых людей.
  - Кого?
  - Тех, кто умерли. Баушку, деда, соседа дядю Володю, погибшего автокатастрофе.
  - И что они делали?
   -Не знаю. Я их только миг всего и видел. Они мне что-то говорили про "пустой звук". А что это означает, не пояснили.
  - Во-во. Пустой звук и есть твоя теория.
  - Но почему?
  - Потому, что кончается на "у". Сны, геофизика, разная чепуха. Я одно понимаю, "когда на войне, как на войне" - все ясно, все понятно. Командир приказ отдал и вперед, - Венька свою "контртеорию" высказал.
  Я скучаю. Пытаюсь понять, где же у них "истина", которая бы и мне подошла. Не нахожу и ляпаю:
  - Вот если б месторождение какое-нибудь открыть, я бы тогда тоже в геологи по-шел, - дурень, дырявая голова. Пройдет год, и всплывут эти слова в моем мозгу и будут долбить этот серый несхватившийся "бетон", пока не поступлю в горный институт, чтобы получить специальность геофизика. И после института еще больше десятка лет буду коло-титься гайкой в пустом ведре с некоей целью открыть это чертово "месторождение", по-куда не дойдет дом меня, что "месторождения" эти ищут геологи, а "открывают" их на-чальники.
  Стали спать укладываться. "Королевишне" по ее чину и, как "единственной пред-ставительнице "слабого пола", досталось место на железной кровати. Венька улегся на матрас, валяющийся на полу. Ну а мы с "министром иностранных дел" полезли на полати. Там тоже валялось разное тряпье. Им и укрылись, его же и под голову положили вместо подушки. Уснуть сразу не получилось.
  Еще с час Виталик расхваливал на все лады "Землю Санникова", Венька ему ле-ниво противопоставлял "уставные" истины. Наконец, уж Верке надоела эта трепотня и она скомандовала:
  - Парни, хватит уж болтать то. Давайте спать.
  А кто возражать станет? Кто супротив "королевишны" слово смеет молвить?
  - Приказ королевы - закон...
  - Кто бы возражал.....
  - Спать так спать....
  - Да уймитесь, вы, неуемные. Раскудахтались, - твердо слово "королевы". Мы за-тихли, еще какое то время мусоля свои мысли о Верке, предстоящих "стрельбах" и о том никудышном и беспечном, о чем уж никогда больше не подумаем.....
  Проснулся первым поутру Венька. Ему, как будущему военачальнику, следовало отдавать команду "Подъем!", а нам эту команду лениво выполнять.
  - Под-дъем!
  Открыл глаза. Черный потолок. В какие-то вонючие лохмотья уткнута "морда ли-ца" и рядом сладкоспящий Виталик, подложивши под щеку ладонь, верно, витает над своей "землей".
  Сползаю с полатей и выхожу на улицу. Навстречу Венька. Уже окунулся. На ходу расчесывает волосы. Я от его вида дергаюсь, широко открываю рот, зевая:
   Ух! Серега, вода то! Иди, окунись.
  - Еще чего. Я что морж сибирякский?
  - Солдат будущий....
  - Ага, обрадовался. Я в институт поступлю, а там "военка".
  - Значит, офицером служить будешь.
  - Тебе бы всех в свою "службу" записать.
  - А без нее нельзя.
  - Нет уж. Лучше бы заочно ее пройти.
  - А я бы окунулась, - следом за мной вышла из дома Верка.
  - Конечно, как будущей Анке-пулеметяице не окууться? Вдруг Василия Иванови-ча придется вылавливать, - пытаюсь подначить я Верку, непонятно каким образом "при-тянув" ее к героине Гражданской войны и анекдотов.
  - А я к вашему сведению, ни в какие пулеметчицы не попаду. Я поеду на артистку учиться.
  - На кого?
  - На артистку. Кстати, я послезавтра в Москву уезжаю к тетке. Буду там десятый класс заканчивать и готовиться к поступлению.
  Новость эта ошарашила нас. Как? Оставить всю школу с разбитыми сердцами у разбитого корыта? Я то же в их числе, хотя и в конце списка.
  Венька виду не подал:
  - А физрук?
  - Какой?
  - Наш. Школьный.
  - А при чем здесь он?
  - Как причем? Он же ужу два раза женился и оба раза на выпускницах - спорт-сменках и комсомолках.
  - Ну, я то не про него.
  - Это говоришь только так. А сама весь год ему ужимки строила.
  - Я? Ужимки? Этому лысому черепу? Ни в жизнь.
  - Все так говорят. А вот не поступишь на артистку учится, вернешься в Тихин, а здесь тебя физрук ждет, и падешь ты, "королевишна" наша от чар оного "героина".
  Я уже недослушивал эту их перепалку, разводил костер. В котелке оставалась уха. В рюкзаке были огурцы, помидоры и яйца. А еще нужно было заварить чай. Неплохой, вообще то, намечался завтрак.
  Уха согрелась, надо кушать, а Виталик все еще дрыхнет на чужих полатях. При-шлось идти и будить его. Только угроза, что проспит "стрельбы" и согнала его с верхоту-ры.
  После завтрака я принес с чердака ружье.
  Верка Ахнула:
  - Настоя-ящее!?
  - Настоящее, королевишна. А как же охранять замок с игрушечной артиллерией? - у будущего военного Веньки все должно быть настоящее. Венька же и газеты достал из своего рюкзака. Зашел за дом, мы следом. С интервалом в метр развесил "мишени" на стене хлевушка. Отсчитали 50 шагов. Остановились. Венька стал объяснять условия "стрельб".
  - Каждый из нас сделает один выстрел по своей мишени. У кого больше дырок получится в них, тот и главный охотник. - затем предложил стрелять. И мне первому.
  - Стреляй, Серега. Твоя мишень крайняя слева, у Виталика посередине, а моя справа.
  - А моя где? - подала голос Верка.
  - Тебе не полагается.
  - Но я хочу, - плаксиво попросила "королева"
  - У нас три мишени всего, - отбивается от настырной "правительницы" Венька.
  - А пусть за меня выстрелит, - предложил Виталик.
  - Не полагается. Итак, Серега. Го-товьсь!
  Я прицелился. Выстрелил. Газетка шелохнулась. Значит, попал.
  Верка все же выпросила "право" стрелять вместо Виталика. Венька стал объяс-нять ей, как надо прицеливаться. Минут пять они водили мушкой, выписывая окружность. Наконец Верка решилась и дернула курок. Выстрел. Верка завизжала и выпустила ружье, оно брякнулось на землю, едва не воткнувшись в нее.
  Затем стрелял Венька. Сразу стало ясно, кто "главный охотник", газета аж за-шуршала вся и затрепыхалась.
  По итогам стрельбы я оказался последним. В своей мишени я нашел две дырочки. Верка три, а у Веньки и сосчитать трудно.
  Вернулись к костру. Венька доволен. Ружье держит в руке, как индеец "Борька Митрич". Я на себя безразличие нагоняю, хотя и обидно, как будущему "дерсе узуле", выглядеть таким "мазепой - косы руки". Чтоб как-то отдалиться от этого "позора" соби-раюсь на речку и Виталика с собой зову.
  - Пойдем, Виталь, займемся "черным неблагодарным трудом" - ловлей пескарей.
  Виталик молчит, на предложение мое не откликнулся. Даже помрачнел будто. Я еще подумал - ему то что дуться, сам же от стрельбы отказался в пользу "прынцессы". Удочку в руки взял и к реке собрался идти, но тут Виталик заговорил:
  - Вчера отец обнаружил, что патроны пропали.
  - И что? - Венька недоуменно смотрит на него.
  - Я сказал, что мы нашли ружье и постреляли из него.
  - Как сказал?
  - Так и сказал. Нашли ружье и все патроны порасстреляли.
  - И что отец?
  - Он сказал, чтобы мы сдали его в милицию, тогда про патроны он ничего не бу-дет говорить никому.
  - Эх, ты, - Венька помолчал и, презрительно добавил - Предатель.
  - Ну что вы, ребята.... А что я должен был сказать, - Виталик растерян.
  - Сказал бы что-нибудь.
  - А что?
  - Будто и не знаешь чего. Мол, в костер кидали для хохмы.
  Слово за слово уже и Верка упрекает Виталика. Да и мне жалко ружье - такая на-ходка и "коту под хвост". До того доболтались, что стали судить Виталика "королевским судом". И приговор вынесли.
  - "Казнить, нельзя помиловать", - поставила запятую "королевишна" после пер-вого слова.
  - Я тоже подхватил игру. Виталику руки за спину завернул и держу:
  - Как казнить прикажете, "королева"?
  - Расстрел!
  Венька отошел метров на десять. Вижу, он патрон вставляет. Я все еще воспри-нимаю происшедшее, как веселую игру. Но вот глянул в черную пустоту ствола, в глаза Веньки, а в них какой то блеск металлический. "Выстрелит!" - сверкнуло у меня в голове.
  И оттолкнул Виталика от себя, а сам, споткнувшись, полетел в другую сторону. Падая уже, услышал выстрел, визг Верки и дикий смех Веньки.
  Голову поднял, Верка своими кулачишками Веньку дубасит по спине, а тот сме-ется:
  - Я же "холостым".... Я же "холостым"....
  Придя в себя, вскочил и к Веньке подлетел, чтобы заехать ему за такую шутку, но Венька юлой крутится, отмахиваясь от Верки и мне к этой круговерти никак не подсту-питься. Наконец остановились. Причем как-то все разом, будто в детской игре "Море вол-нуется - р-раз....". Оглянулись на Виталика.
  Виталик лежал, подмяв рук, уткнувшись лицом в траву.
  Венька к нему подскочил, за рукав тянет:
  - Ладно, Виталь, хватит придуряться.
  Виталик не шевелится. Повернули его на спину, а у него глаза недвижимы и в не-бо устремлены, будто в одну только ему видимую точку.
  Верка заверещала дико. Я окаменел. Мне показалось, что все происходящее сон и надо лишь открыть глаза и все встанет на свои места. Венька кинулся к Виталику, искус-ственное дыхание пытается сделать, "рот в рот" дышит. Все бесполезно
  Наконец Верка орать перестала, а перешла на всхлипывания. Вокруг Веньки и Виталика крутится:
  - Вен-ня... Вен-ня... Ну сделай хоть что-нибудь.
  И я, наконец, обрел способность двигаться и шагнул. Верка на меня накинулась:
  - А ты чего истуканом стоишь?
  Я к Веньке подошел, но он оттолкнул меня:
  - Все. Бесполезно.
  Кошмар продолжался. Я остался около Виталика с Верой, а Венька пошел в село вызывать милицию и "скорую помощь".
  Приехала и "скора" и милиция. А еще минут десять спустя подкатила "Победа" директора школы. Отец Виталика Лев Михайлович из машины вышел и к врачу. А тот уже к своей машине возвращался за ненадобностью. Остановился перед отцом Виталика, руки развел и, будто прошмыгнул, мимо него.
   Нас о чем-то спрашивали. Мы заученно отвечали, мол, устроили "кучу-малу". Виталику плохо, видимо, стало. Перестали кувыркаться, глядим, а Виталик недвижим ле-жит. Пробовали искусственное дыхание делать, как учили в школе на занятиях по граж-данской обороне, но ничего не смогли исправить.
  Сколько бы продолжались эти допросы, неизвестно. Выручил Лев Михайлович:
  - Видите не в себе дети. А у Виталия порок сердца был врожденный.
  Ему тогда еще вопрос задали, мол, а мы то знали об этом. Лев Михайлович и тут отвел удар.
  - Думаю, что никто не знал. Он не хотел отличаться от других чем-то.
  - Даже от физкультуры освобождение не брал, - вставила Верка. Они с Виталиком с первого класса учились и, конечно, знали друг про друга, если не все, то многое.
  Милиция тоже уехала. Остались мы вчетвером. Наконец Лев Михайлович спро-сил:
  - А ружье где ваше?
  - Там, - указал я в сторону избы.
  - Забросьте его в омут и не говорите никому про него. А то еще эти - кивнул во след уезжающему милицейскому УАЗику - такое напутают вам, всю жизнь расхлебывать будете.
  Снова молчим. Лев Михайлович снова молчание прервал:
  - Я поехал. Если согласны, то довезу.
  Мы стали отнекиваться:
  - Еще удочки надо собрать и вещи.....
  - Да мы сами доберемся.
  - Ну, ладно. Про ружье не забудьте и сделайте, как я сказал, - Лев Михайлович сел в "Победу" и уехал.
  Как только директорская "Победа" скрылась за поворотом дороги, я полез на чер-дак, откопал ружье и к омуту. С каким злорадным удовольствием зашвырнул я "королев-скую артиллерию" в реку. Ружье булькнуло, еще какое то время расходились круги по сторонам, снова гладь омута выровнялась в мрачное зерцало. И все....
  На другой день Верка укатила в Москву. Мы с Венькой на похоронах Виталика были, но на горячий стол идти сил и мужества у нас не хватило. Всяко бывало потом в жизни, но никогда так тяжело. Вышли с кладбища, я сел на лавочку рядом с побирушка-ми. Венька, глянув на меня, хмыкнул и ушел.
  Сколько я так сидел, не помню. Но помню точно, что именно тогда я и дал себе "клятву" стать геофизиком и в память о Виталике найти "Землю Санникова". Может, там встретится мне, если не сам Виталик, то хотя бы его душа, у которой я смогу попросить прощения. "Землю" не нашел. Теперь это и неважно для меня.
  Десятый класс закончи, институт. На последнем курсе женился на однокурснице. В Сибири уже родился у нас сын. А потом все рухнуло. Экспедиции стали сокращать. Первыми увольняли геофизиков, будто от ненужного хлама избавлялись. Хотя и ходили еще какое то время на работу, чтобы закончить составление отчетов по выполненным по-искам, но зарплату не получали.
  Люська, жена моя, уехала с сыном в Белоруссию, временно, а оказалось навсегда. Меня звала. А что мне в чужой уже стране делать? Я все же надеялся, что работа появит-ся, что прочухаются олигархи и подумают о том, что и детям надо бы на просёр месторо-жденьев надыбать.
  В 1994 году умер отец. По всему поселку собирал деньги на билет. Насобирал. Прилетел, а отца уже похоронили. Поболтался пару недель, снова назанимал денег, но по-ехал уже не в Сибирь, а в Москву. Два года в столице шабашил. С деньгами, заработан-ными на шабашках, поехал в Сибирь. А там совсем все развалилось. В бараке моем, назы-ваемом когда то сборно-щитовым домом, крыша течет, печка развалилась. Походил из уг-ла в угол и стал вещи смотреть, но одежда от сырости попортилась. Книги пожелтели и покоробились. И увезти то с собой, получается, нечего. Попрощался с теми, кто еще доби-чевывал дни свои и обратно в Москву.
  
  1998 год.
  
  Устал от работы и шума столичного. Рассчитался и в Тихин приехал. Думал, лето отдохну, а там видно будет, чем заняться. Понесет если нелегкая куда-нибудь, то поеду. От однокурсника Лешки Минина весточку получил. Работает он на Севере, газовым ка-ротажом занимается. Приглашает, мол, не разбогатеешь, но на жизнь хватит.В июне в школе встреча выпускников намечалась. 20 лет прошло. Даже не верится - то ли уже 20 лет, то ли еще только 20, а сколько всего пережито.
  К школе подошел, почти никого не узнаю. Особенно тех, кто в параллельных классах учился. Но все равно всем рад. Сперва в музей школьный потянулись, а там фото-графии подобраны нашего выпуска, начиная с первого класса. Но я то в девятый класс пришел в эту школу. Мне неинтересно падежонков из начальных классов разглядывать.
  После в актовый зал пригласили. Первым делом минутой молчания помянули Веньку погибшего в Афганистане. Я с ним связь не поддерживал, но что он погиб, знал, конечно. Все же сосед и батьки наши друзья. Может, и мы бы также корешовались, кабы не разметало нас "романтикой подвигов".
  Открыла встречу завуч. Произнесла бойкую речь. Потом к нам обратилась, чтобы выступили и рассказали о себе и вспомнили что-нибудь из школьной жизни. Я оглянулся, думаю, кто же первый отважится воспоминаниями своими делиться? Оказалось, что все уже продумано. Слышу:
  - Ты что это, Прошин, крутишься и за спину Макаровой прячешься? Ну-ко, выхо-ди.
  Ничего себе, выходи. Легко сказать. Если б только выйти да истуканом постоять, то еще и ничего. Но ведь надо что-то еще и говорить. А у меня, как назло, ни одной мысли не только о школе, но и вообще никакой. Мне где было ораторскому искусству учиться? В школе от всякой общественной работы отлынивал, в институте просто отказывался, а в экспедиции, конечно, в этом плане некую практику проходил, но такую, что, когда приез-жал с "полей", то даже с Люськой такие матюги позапарке в разговор вставлял, что у нее, как говорится, "уши вяли". А тут еще и обычное кто-то ляпнул, мол, нашел ли золото? По башке бы за такой вопрос дать. Об этом и сказал:
  - По башке бы тебе, Васька, дать. Не искал я золото. Не довелось. А, кабы искал да нашел, то все равно бы не привез тебе для показу, ибо за кражу его очень серьезная ста-тья есть в уголовном кодексе.
  Остановился. Льва Михайловича увидал, даже взглядом с ним встретился. Совсем в голове все спуталось:
  - Про школу что сказать? Это.... Ну.... Вспоминается....
  Трудно говорить добрые слова, хотя и хочется. Матюги то да всякая муть с языка ручьем бы потекли, кабы в соответствующем собрании присутствовал. А тут светлое кру-гом. Вернулся на свое место других слушать.
  После торжественной части к Льву Михайловичу подошел. И как не подойти, ес-ли видно было, что и он меня ждет. Поздоровался, смутившись. Лев Михайлович, будто и не заметил смущение мое:
  - Сереж, мне то старику про свою жизнь расскажешь?
  - Так чо не рассказать. Только не знаю про что.
  - Тогда пошли в кабинет директора.
  Лев Михайлович уже лет десять, как на пенсии. Но ключ от кабинета у вахтеров взял - те даже ухом не повели. Да и как отказать хозяину кабинета, хоть и бывшему, если человек в нем проработал сорок лет.
  Зашли в кабинет. Лев Михайлович окно приоткрыл, из ящика стола массивную пепельницу вытащил и передо мной поставил:
  - Кури, Сережа.
  Я смотрю на него удивленно.
  - Кури, кури. Я бы тоже с тобой сигаретку выкурил, но, увы.... - и на сердце ука-зал.
  Я закурил. С минуту еще молчали. Лев Михайлович, подбирая слова, с трудом произнес:
  - Сережа, скажи мне..... Тогда, когда Виталик умер, все так и было, как вы гово-рили?
  - Что сказать? Соврать? И еще больше все запутать? Сказал, как было, как помни-лось. Замолчал.
  - Спасибо, Сережа. Конечно, ничего не меняет это, но я теперь знаю.... И еще раз спасибо.
  - За что?
  - Не всяк, Сережа, в той ситуации за миг до выстрела товарища оттолкнет. Пожа-луй, это даже мужество.
  Я вовсе растерялся:
  - Лев Михайлович, я теперь и сам не знаю, что тогда делал - то ли Виталика от-талкивал, то ли сам отталкивался от него....
  Остановился и мысленно закончил фразу:
  - .... шкуру свою спасая. Может, я и есть самая скрытая гадина в шкуре солдата, спасающего командира в бою, но не спасшего из-за трусости, в последний миг вспыхнув-шей в мозгу.
  Веньку вспомнили. Лев Михайлович из сумки плоскую бутылку коньяка достал. В шкафу маленькие рюмки нашлись. Мне полную рюмку коньяку налил Лев Михайлович, себе половину.
  Будто по какому то умыслу, не злому конечно про Верку спросил:
  - А Вера здесь?
  - Нет, не видел.
  Я уже знал, что и у нее в жизни всяких заковык предостаточно. Вернулась в Ти-хин, не поступив учиться на артистку, и вышла замуж за ... физрука, но не за козла пле-шивого из нашей школы, который раз в три года на выпускницах переженивался. За дру-гого. Парень институт закончил и по распределению в Тихин приехал. Здесь и познако-мился с Веркой. Сначала все у них складно складывалось. Муж Веркин оказался парнем не козлистым. Дочь у них родилась. Но отравилась таблетками, когда с подружкой в "док-тора" играли. Спасти девчушку не смогли. Физрук после этого ушел в запойство, из кото-рого так и не выходит. Верка тоже безработничала, пока не пристроилась на рынок тряп-ками торговать
  Про Верку я знал, про Веньку тоже, но их жизненную нескладность между собой не увязывал. А тут, будто по голове шибануло, мол, такой расклад по жизни - не от было-го ли нашего прегрешенья? Вера самого дорогого лишилась - дочери. А Венька и вовсе в войну (хотя и на войне) до того доигрался, что и вовсе жизни лишился. Теперь моя оче-редь? Мои то несуразицы житейские несравнимы с Веркиными и Венькиными. Жена уш-ла, бывает такое и часто. У сына другой отец, но тоже Сергей и человек, как я понял, не плохой. И жена, и сын живы-здоровы, по жизни устроены. Получается, что я то ли избе-жал наказания, то ли оно впереди. А, если его не будет, значит, и в самом деле Виталика отталкивал тогда, а не себя от выстрела спасал. Да то Бог.
  Еще по "коньяку" выпили. Я уже подумывал, как бы уйти к веселящимся одно-классникам, но Лев Михайлович еще одну задачку подкинул:
  - Чем дальше то думаешь заниматься, Сережа?
  - Не знаю. Вот посылает центр занятости на менеджера учиться. Но что это такое и зачем, никак не пойму.
  - А ты, Сережа, иди ко мне в ученики.
  - Так я и так ваш вечный ученик, Лев Михайлович.
  - Не в том смысле. У меня ведь пасека. Раньше вдвоем с Машей - женой - управ-лялись со всеми делами. Но прошедшей зимой похоронил свою помощницу и теперь тя-жело одному этот воз тащить. Приглядишься. Может, понравится тебе, так и передам ее тебе. А?
  - Не знаю, Лев Михайлович. Вообще то, я одно время в Москве у пасечника под-рабатывал помощником целый сезон помощником.
  - Ну, вот видишь у тебя и опыт уже есть. И как поработалось?
  - Неплохо. Хозяин со мной медом окончательно рассчитался, но сам же его и про-дал, а потом мне деньги месяца через два отдал. Потому я мало, что понял в этом деле. Когда он меня с парой десятков ульев на "выкидной" отвез, то я чуть не каждый день к нему бегал: "Петрович, как это делать? Петрович, как с этим быть?" И как он меня такого бестолкового терпел?
  - Нет, Сережа, тут ничего удивительного. Знаешь, какой у меня стимул в работе был главным, когда я учительствовал?
  - Не-е....
  - А такой и был, чтоб каждый день мне какой-нибудь вопрос на "засыпку" в сло-вах или глазах детских виделся-слышался.
  - Да-а....
  - И тебе посоветую: если хочешь в этом деле разобраться поосновательней, то с нынешнего года в нашем техникуме открывают новую специальность по пчеловодству. Вот и поучись.
  Договорились в итоге, что после выходных я узнаю в техникуме об учении и приеду ко Льву Михайловичу на пасеку.
  Торжественный вечер в ресторане начинался в 18-00, а было только начало второ-го. Ноги сами принесли меня на рынок. Нашел Верку. Я до этого встречал ее пару раз на улице, но поговорить не удавалось. Тут же разговор сам потек. К тому же и покупателей не было, продавцы скучали.
  Сначала рассказал Верке, кто был в школе на встрече выпускников, новости про каждого, какие узнал, поведал.
  - В ресторан то пойдешь? - спросил.
  - Не знаю. Надо приодеться. Да и прическа, - по волосам провела рукой - воронье гнездо натуральное.
  - Не, Вер. Ты на себя не наговаривай.
  За разговорами и рабочий день у нее закончился. Убрала Вера свои товары под прилавок, заперла на замок и пошли ей "марафет наводить".
  Так уж случилось, что от Веры я ушел утром. Надеялся и вечером вернуться, встретившись после работы у рынка, вместе с ней. Но, пойми этих баб, лишь только об-молвился об этом, на дыбы:
  - Ты чего это возомнил, Прошка?
  - Да нет.... Ничего.... Но ведь....
  - Раз ничего, так нечего и лезть.
  Вышел на улицу, как побитый. Вот те раз, а я то уж думать стал, мол, в школе то когда учились, и мечтать не мечтал о первой красавиц, но вот, всех обставил-объегорил. И впрямь возомнил чего-то.
  Все же пришел к рынку к его закрытию. Хотел представить все так, будто случай-но оказался возле него. Куда там. Веерка сразу все на свои места расставила. Лишь только я поздоровался, она сразу же и огорошила:
  - Сережа, ты ведь не глупый, потому в следующий раз придумай что-нибудь по-умней. А не это козлиное - "случайно".
  - Так я это..... Вер.... Ну да, не случайно.
  - Тем более.
  Ушел я ни с чем, но подсказку все же понял - надо "что-нибудь не козлинное слу-чайно" придумать.
  В понедельник, как и обещал Льву Михайловичу, пошел в техникум.
  В приемной директора у секретаря спрашиваю:
  - А как у вас на пасечника выучиться?
  - Вам надо в приемную комиссию обратиться, - и стала объяснять, где та находит-ся.
  Я уже обернулся к двери приемной, чтобы уйти, но тут кто-то из кабинета дирек-торского вышел и меня по плечу хлопнул. Оглянулся, а это Борька Мухин из параллель-ного класса:
  - Здорово, Серега!
  - Привет.
  - По какой надобности у нас оказался?
  - Да вот, учиться хочу.
  - Ну и ладно. Зайдем ко мне? - и направился, не дожидаясь ответа, обратно в ди-ректорский кабинет. Я следом. И только тут прочитал табличку на двери директорского кабинета - "Мухин Борис Федорович".
  В кабинет зашел следом за Брькой. Тот, как и полагается директору, шкафчик от-крыл и оттуда коньячок, рюмки и порезанный лимончик на стол переправил с видом про-фессионального официанта.
  Выпили за встречу.
  -Что на встречу то выпускников не приходил? - спрашиваю.
  - Это же у тебя хотел спросить. Я в ресторане был, а ты куда слинял? Набухался что ли до этого?
  - Нет.... Другое. Верку встретил.
  - Ну! Тогда понимаю. Молодец, Серега! Значит, сразил красавицу?
  Я замялся. Скабрезно ответить язык не поворачивается, а отрицательно "мужская честь" не позволяет.
  - А к нам зачем? - не стал Борька ждать моего ответа.
  - Да вот, Борис, хочу на пасечника у вас поучиться.
  - Ты что спятил? У тебя же высшее образование. Давай к нам лучше на работу моим замом.
  Вот ре раз - пришел учиться, а меня в директора тянут. Заманчиво, конечно. Со-образил, однако, что, если соглашусь, то тягомотина начнется. Каждый день надо будет приходить к восьми часам утра и сидеть восемь часов, а то и более, если учесть, что рабо-чий день будет, наверняка, ненормированный. Я же избалован жизнью - работать так не умею. Мне, только, два вида работы подходят - либо пахать до упаду, либо лежать на бо-ку до пролежней.
  От предложения сразу отказываться не стал, а спросил:
  - Ну а учиться между делом можно будет?
  - Сереж, давай еще по рюмашке замахнем, а то, я гляжу, ты в "недоперепити" ка-ком то находишься.
  Замахнули по коньяку, долькой лимона заели это дело.
  - Нет, Сереж, учиться заместителю директора в своем учебном заведении не к че-му. Не солидно, понимаешь.
  Ни о чем не договорились в итоге. Я пообещал подумать до августа, а потом либо в замы к Борьке, либо в учащиеся.
  К учебе, забегая вперед, так я и не приступил. Пасечная жизнь так захватила меня, что не до учебы стало - тут и лень моя, и болезнь Льва Михайловича, а также большое ко-личество всевозможных учебных пособий на пасеке и, конечно, педагогический талант моего компаньона-хозяина.
  Разузнав об учёбе все, что нужно, стал собираться на пасеку к Льву Михайловичу. Пасека его километрах в 15 от Тихина. На велосипеде, если налегке ехать, можно за час-полтора добраться. Но у меня поклажа набралась немалая. Надо кое-что из продуктов за-купить на две недели, одежку разную взять и еще рыбацкие причиндалы. Лев Михайлович упреждал меня, чтобы много не набирал всего. Мол, во-первых все необходимое для жиз-ни есть; во-вторых можно прикупить будет в сельском магазине, находящемся в селе, ко-торое уже превратилось в малую деревню, километрах в трех от пасеки.
  В связи со сборами появился повод на рынок завернуть. Можно даже, прикинул, и у Верки покупку сделать, приобрести спортивный костюм. Не только с "тайной" целью поболтать, но и действительно купить его, ибо старенький уже поизносился до дырки на коленке. Да и пора уже. Еще Люська бывшая жена покупала нынешний то костюм, когда в экспедиции работал, чтобы вместо подштанников зимой носить. Если б не поездка на па-секу, то сгодился и этот для жизни - по дому можно и в ремушных ходить.
  По прямому же назначению спортивный костюм одевал уже больше 15 лет назад. Выехал с "полей" по какой то надобности в контору. С вертолета в контору иду, а мне на-встречу главный комсомолец экспедиции. Поздоровались. О том-сём поговорили. Он и спрашивает, на сколько дней вылетел на базу экспедации? Объяснил, что до следующего вертолета, а, значит, на неопределенное число дней.
  - А в выходные дома будешь?
  - Надеюсь.
  - Тут, понимаешь, Сергей, соревнования общесоюзные проходят под названием "Лыжня зовет".
  - И что?
  - Может, поучаствуешь?
  - Так я уже научаствовался до одури. Мы в "полях" даже по нужде на лыжах хо-дят, - не соврал, так и было. Лыжи одеваешь и к дальней от палатки елке утром лыжню топчешь по нужде. У каждого своя "елка-туалет". Под ней и усядешься для "размышле-ний" утренних. Если мороз меньше двадцати, то занятие вполне приятственное. Молодые, бесшабашные, а геморроя боялись не больше, чем гонореи.
  Все же согласился и по зову главного "комсы" явился для участия на этой "лыж-не". Лыжи всем выдали, кто пожелал - легонькие на ботинках, не то что лесные наши, притороченные к валенкам полосами резины от камеры УАЗика. Я уже переобулся на старте, хотел отправиться по лыжне. Но тут техник Валерка Сметанин прибежал и стал "контрагитацию" проводить. Мол, приз все равно не достанется нам, да и водкой его не выдадут, а обмыть это дело полагается и совсем добил:
  - Нас же все равно записали уже в "лыжнёйпозватых", так что мы еще и в чем-пионы полезем? Пусть бы на электроразведке ихние комсомольские чемпионы на лыжах побегали.
  Вернулись к конторе, лыжи около входа в снег воткнули и в камералке устрои-лись лыжный праздник праздновать. В камералке хорошо сидится. Хотели "пульку" в преферанс расписать, но четвертого не нашлось. Водярки принесли и потихоньку, чинно и благородно празднуем. А тут "комса" прибегает. Орать начал, что вся страна на лыжи в этот день встала, одни вы - бичары конченные - водку хлещите в разрез призывам партии и правительства. Обидно нам такое слушать. На все лады давай ответно на "комсу" лаять-ся, да с матом через слово. Да с присловьями заковыристыми.
  - Ты бы, паскудина, с батарейкой пудовой на горбу по лесу поползал....
  Валерка Сметанин прикрыл "комсомольско-бичевское" собрание:
  - Слушай, Вася Николаич, ты мужик вроде понятливый. Напиши нам по три кру-га, а мы в "полях" отбегаем.
  Вася задумался. Я еще "поднаддал" слегка:
  - Да знаешь, Вась, если наши километры измерить, которые мы на электроразвед-ке наматываем, то всю всероссийскую лыжню за пояс заткнем. Если же еще и баллы за килограммы приплюсовать, то смело можешь зачислять геофизиков-полевиков в покори-тели полюсов холода, Южного и Северного, вместе взятых.
  Василий утихомирился. А Валерка новую "иглу" в "жирную комсомольскую" задницу худого и длинного "комсы":
  - А, почему вы, Василий Николаевич, не разу к нам в "поля" с комсомольской ра-ботой не приезжали?
  Вася-комса сдался:
  - Ну вы хоть лыжи то сдайте.
  - И лыжи сдадим, и бутылки, если примут.
  "Комсу" выпроводили, еще раз в магазин сбегали. Из камералки выползали, когда стемнело. Еще бы сидели, но вахтерша пришла, и выгонять нас стала. Пришлось подчи-ниться. С комсомолом еще можно спорить, но с вахтерами ни-ни - власть!
  На улицу вышли, а там лыжи нас дожидаются. Хотели вахтерше сдать, но та дверь заперла и не открывает:
  - Ваши лыжи, сами с ними и разбирайтесь.
  Пришлось нацепить подлые "деревяшки" - не зря же получали. Но идти пьяному да по накатанной дороге, хуже, чем ночью по таежной лыжне. У магазина снова воткнули лыжи в снег. В магазине "по чуть-чуть" добавили. И где потом ходили, с лыжами или без них - неизвестно. Однако утром их найти не смогли. Кажется, отдали в школу, как пода-рок "от славных советских геофизиков, смело покоряющих просторы Сибири". Из зарпла-ты потом за них еще и вычли....
  К Верке подошел. Удивилась, по всему было видно.
  - Вер, у тебя костюмы спортивные имеются?
  - Есть. На тебя?
  - Ага.
  - А ты что решил спортом заняться?
  - Нет. Уезжаю.
  Сказал и на Веерку глянул, как прореагирует? Никак.
  - Недалеко, правда.
  Снова не реагирует.
  - К Льву Михайловичу на пасеку.
  - В гости? - наконец, хоть какая-то реакция.
  - Нет, помощником. Он один не управляется, вот и предложил мне помогать ему.
  - Ой, как здорово! - повеселела девка - Меду будешь есть, сколько влезет.
  - А много то и не влезет. Я уже одно лето работал на пасеке, так за все время и с литр не съел его.
  - Ну, ты что, Сережа. Я бы зараз литр съела.
  - Так ты ешь.
  - Ага. Разъелась прямо так. А на что товар то закупать буду.
  Выбрал я себе костюм спортивный. Попрощались. А вдогонку Верка еще и про-сит:
  - Медку то свежего привези, Сереж.
  Оглянулся. Смотрю на нее. Что-то в ней от девчушки, которая в Москву собира-ется ехать на артистку учиться. Улыбка что ли. А еще взгляд удивленный.
  Не выдержал, рукой ей чуть махнул, но осекся и стал щеку тереть, будто зуд в ней проявился.
  По рынку походил еще без всякой цели. На улицу вышел, дивно кругом. Народ туда-сюда идет, под липой алкаш дрыхнет, положив пластиковую бутылку под голову, пацаны мелочь считают на что-то. И небо синей синевы над головой. Слабый ветерок ос-вежает лицо своим дуновением:
  - А не станет ли медок той сладкой наживкой, на которую и клюет подлая "густе-ра"? - вдруг в голове мелькнуло.
  Хмыкнул удовлетворенно и пошел прочие покупки делать.
  Домой вернулся с авоськами. Хотел рюкзак упаковывать, но что-то и куда-то тя-нет меня. К Верке, что тут неясного. Пойду, думаю, про медок сладкий беседку продолжу.
  Куда там. Не Верка, а климат резко континентальный. Предложил проводить до дома, а она, будто ежей наглоталась, такого наплела, что в итоге назвала меня "интелли-гентом". Хотя что в этом зазорного, но я возмутился.
  - Это я то "интеллигент"! Ты бы видела этого интеллигента, когда он из Сибири уезжал да с бичарами тамошними прощался.
  - И что?
  - Да ни что.
  - Ну и ладно...
  И больше. Пока шли до дома Веркиного, ни одним словом не обмолвились. Хотел ее у калитки задержать. А она, будто ожидая этого, той самой "подлой густерой" и уш-мыгнула, оставив с носом рыбака.
  Пришлось возвращаться. Закурил, отошел метров двадцать от калитки, слышу - окно в доме Веркином отворилось, и хозяйка в нем нарисовалась, будто на портрете ху-дожника. Снова сатана на роже шабаши выписывает:
  - Сереж, не забудь насчет медку то....
  - Не забуду, - буркнул и зашагал быстро, боясь, что позовет, а я что сделаю? Вер-нусь ведь.
  Отошел метров сто. Не окликнула. Вздохнул облегченно. Пронесло. А мысль про отъезд из Сибири, ввернувшись в разговор фразой о том, снова вернулась.
  Зачем вообще тогда поехал туда? Попрощаться? Так разве то прощание, если еле живой уехал оттуда. Хорошо, сразу по приезду в поселок, половину денег, что у меня бы-ли, на хранение отдал участковому Серафимычу. Тот деньги в сейф запер и предупредил:
  - Все, Серега, отдам только на билет, когда уезжать будешь.
  - Конечно, конечно, Серафимыч.
  - Ладно. Иди гуляй. Только не запейся, а то сейчас такую гадость везде продают, что каждый день приходиться мотаться, как угорелому, по округу да смерти от отравле-ния суррогатом фиксировать.
  - Да нет, Серафимыч, я водки куплю.
  - Все так начинают, а когда пропьются, все подряд глотают.
  В "обезьяннике" у Серафимыча два бича из буровиков сидели - Леха и Саня. Ме-ня увидали, стали проситься. Мол, отпусти, Серафимыч, ради "праздника".
  - Какой у вас праздник?
  - Так вон - Серега приехал.
  - А вам уж надо на "хвост" ему упасть.
  - "Обижаешь, начальник", у нас "бабки есть.
  - Может, и правда отпустишь их, Серафимыч? Буровики нас - геофизиков - по-стоянно от "голодной смерти" спасали. К ним то из-за каждой мелочи "вертаки" летали, а к нам, только, когда уж совсем нечего к ним доставлять, заносило их.
  - Успеют, Сергей. Ты ведь не на один день?
  - Нет.
  Вот и пусть здесь побудут, а ты сперва в свой барак сходи. Может, что возьмешь на память. Потом то не до того будет.
  Прав оказался Серафимыч, у которого была кликуха, естественно, "Аниськин". Он и походкой, и голосом походил на киногероя. Да и делами тоже не отличался от него. В других поселках наживались менты, обирая бичей, а наш нет. Если отбирал деньги, то до полнейшего протрезвлении. Даже мелочь считал и возвращал.
  В бараке моем все окончательно порушилось. Печь накренилась, труба треснула. В "залу" заглянул, а там даже пол провалился, а под ним сырость и болото. Единственное, в чем еще "теплилась жизнь", телевизор. Правда, пришлось его вынести на ветерок, чтоб просох. Апрель кончается. А в поселке еще зима. По зимнику ехал, будто и нет весны, и не будет. Просто, казалось, день удлинился, а зима так и кончится.
  Из старых знакомых нашел Валерку Сметанина. С ним и сели отмечать мое воз-вращение-прощание. Дня три кувыркались в пьяной кутерьме. Еще какие-то бичи заходи-ли и уходили.
  Помбур Леха, когда из "обезьянника" вырвался, сразу к нам пришел вместе сос своим другом Сашкой. Вчетвером и квасили в основном.
  На четвертый день проснулись утром, а Валерка помер. Толкаем его, чтобы опо-хмелился, а он и не шевелится. Стали без него "головы править". Когда же в голове полу-ясность похмельная появилась, дошло. Побежали за Серафимычем.
  Пришел участковый с врачом. Бумагу казенную составили и ушли. Уходя, Сера-фимыч нам еще сказал, чтобы в морг везли покойного.
  - А на чем?
  - Ваш ведь друг то, мужики.... - только и ответил "Аниськин".
  Пока не совсем окривели от опохмеленья, нашли ГАЗ-66 и увезли Валерку в морг. На том же газике гроб привезли. В морге Валеру в гроб уложили и привезли его в мой ба-рак, чтобы на следующий день похоронить.
  Гроб с телом Валерки пристроили, а сами вернулись в его "фатеру", чтобы помя-нуть товарища.
  - А завтра то нельзя хоронить. Надо на третий день, - посчитал Леха.
  - Тогда надо с утра завтра могилу выкопать и крест заказать. Дело то серьезное, - поддержал его Сашка.
  Еще один день в скорбных хлопотах прошел. Вроде прочухиваться стали. Я уже подумывал, чтобы после похорон Валерки сразу же уехать.
  Но вечером, когда уже и могила была вырыта, и крест стоял в моей кухне, случи-лось, то, что должно случиться. Нажрались, как гады распоследние. Утром в шесть часов проснулись и похмеляться стали. К десяти утра, когда машина подъехала, чтоб гроб на кладбище отвезти, мы уже были совершенно невменяемые.
  И еще два дня прошли в диком пьянстве.
  На шестой день проснулся, руку не чувствую. Глаза продрал, а она, оказывается, к спинке кровати наручником прикована. У стола Серафимыч сидит. Увидал, что я глаза открыл, совестить стал:
  - Хоронить то думаете товарища?
  - А как же, Серафимыч. Вот машина придет....
  - Так она уже приходила, а сейчас сломанная стоит у магазина, всю дорогу пере-городила. Так что договариваться надо насчет другой.
  - Так мы это.... Сейчас....
  - Нет уж. Полежите так часиков до десяти. А в десять я приеду и наручники сни-му.
  Огляделся я. Леха с Саней тоже скованы хитро. У одного рука между железками кровати просунута и к руке другого, спящего на полу, наручниками прикована. Не разбе-жаться "зайкам от мазайки".
  Валерку похоронили. Вернулись в барак поминать бичарку-геофизика. Совестно, что запьянствовали и затянули скорбные дни.
   Сели за стол.
  Леха вдруг спросил:
  - Серег, а у тебя паяльник стовольтовый есть?
  - Ну-у. Какой же геофизик без паяльника и глотки луженой. И электрический есть. И от углей накаливаемый тоже.
  - Давай Валерке на фанере табличку выжжем.
  Идея понравилась. За нее сначала и выпили с двумя или тремя повторами, а потом за дело принялись.
  Утром проснулись. Ужаснулись, прочитав табличку. Даты рождения и смерти правильно написали, а фамилию исковеркали - "СмИтанНин". Разве можно такую на па-мятник прикреплять?
   Чтобы труд не оказался напрасным, прибили табличку над Валеркиной кроватью.
  В тот же день я отправился к Серафимычу. Деньги к тому времени кончились. Те-левизор пылесос и все прочее, что еще годилось на что-то, пропили.
  - Что, Серега, домой собираться будешь?
  - Да....
  - И ладно, с этими словами протянул мне ключ.
  Я все понял - от бани. До вечера кочегарил баню Серафимыча. Часа два выгонял из себя послеопойную дурь.
  Ночевать отправился в гостиницу. Серафимыч даже на нее денег не дал. Позво-нил, чтобы пустили переночевать и чаем напоили. Еще пояснил:
  Утром я деньги принесу, рассчитаюсь.
  По дороге в гостиницу зашел в свой "сборно-щитовой дом". Леха и Саня дрыхли у меня, укрывшись одеялами и фуфайками, которые смогли собрать по всем углам и в шкафу. На столе стояла недопитая бутылка "дури". После освежающей бани дух в бараке такой еще милой поутру, ударил в нос, будто из газового пистолета. Собрал небольшую поклажу - институтские и экспедишные фотографии, несколько геологических образцов, какие-то мелкие безделушки. Затем на уголке стола, отодвинув стаканы, написал коро-тенькую записку "жильцам", что уезжаю. Положил на записку замок с ключами от своего жилища, которое так много всего видело за тридцать пять лет, что крыша и "крыша" у не-го явно повредились. До меня жил здесь буровик с семьей. Но его шибануло чем-то на бу-ровой да еще пьянка. И попал он в психушку. Семья его покинула - как это похоже на мою судьбу. Что с ним было потом, никто не знает. Затерялись в чертогах психушных его следы. Затеряются и мои где-то, подумалось в последнюю минуту пребывания в "родном доме" в Сибири.
   Поднялся, посидев положенную минуту "перед дорогой" и отправился в гости-ницу.
  На следующее утро попуткой по доживающему свой сезонный век зимнику уехал на станцию. Никто меня не провожал, не желал счастливого пути. Горьковато от этого на душе было, но упокаивало одно, что ехал я в родной Тихин.
  А в Тихине надо начинать жизнь почти с "нуля" А почему бы и нет?
  
  Поутру обвешал велосипед всевозможными причандалами: на багажник сумку с картошкой, на руль две авоськи с разным провиантом, к раме удочки. А на горб взвалил рюкзак свой "босяцкий", в котором лежало все, что полегче: одежонка, курево, спички и разная "хозяйственная" мелочь.
  Выкатил велосипед на асфальт, взгромоздился на него, завершив тем самым соз-дание некоего "самобеглого" чудища, медленно разогнался и покатил по шоссейке, по ко-торой предстояло проехать километров десять, а потом еще половина того по гравийке и проселку.
  Лев Михайлович чаевничал. Так что я с "корабля" пусть не на бал, но на меро-приятие на менее полезное для души угодил.
  Пасека у Льва Михайловича на берегу ручья на небольшой поляне, среди оди-чавших огородов заброшенной деревни. Изба, крытый двор, на котором располагаются под одной крышей баня, сарай и даже бильярдный стол для утехи гостей. В стороне от из-бы летняя беседка с большим столом и лавками по периметру стола. Судя по количеству "сидячих мест" за столом, компания у Льва Михайловича собирается немалая. Посреди стола самовар.
  Когда я подкатил к пасеке, Лев Михайлович с мужиком лет пятидесяти чаевнича-ли душевно.
  Хозяин меня увидел, обрадовался:
  - Вот, Алексей, - обратился к гостю - и мой компаньон подъехал. Знакомься.
  Вид у Алексея проалкашенный, чаепитие ему было явно не в масть. Но, обменяв-шись со мной рукопожатием, оживился:
  - Так это.... Михалыч, вот - повод, - и смотрит на Льва Михайловича просящее-вопрошающе.
  - Ну тебя, Алексей. У тебя все повод. Ну да ладно. Сергею тоже, наверное, не грех моей медовушки отведать.
  Я отказался. Хотя и ранний час, но уже жарко. А полтора десятка километров на велосипеде в полно-боевом снаряжении сил и без жары немало отняли.
  - Лучше чаю. Лев Михайлович.
  Алексей сник:
  - Ты чо, Серега? Кто же здесь чай пьет?
  - А вот, Лев Михайлович.
  - Эх, - махнул рукой Алексей - Понаехали непьющие да некурящие - ни выпить, ни покурить не с кем.
  Лев Михайлович между тем вынес графин с медовухой. Алексей снова оживился. А когда еще и выпил парочку стопок, то и вовсе разговорился.
  Только начнем о чем-нибудь говорить с Львом Михаловичем, Алексей тут же со своими комментариями да мыслями перебивает нас.
  - Алексей, тебе, наверное, уже хватит, - и к графину руку протянул хозяин пасеки.
  Алексей чуть не подпрыгнул, на секунду даже язык заколодило, но ожил быстро:
  - Да ты что, Михалыч! Еще вон в графине то сколько. Еще и половины не выпили.
  - Тогда возьми пустую бутылку и перелей ы нее из графина себе на опохмелку. Да ступай домой, а то опять упадешь здесь.
  Алексей "подарку" обрадовался. Засуетился.
  - Конечно, Михалыч. Конечно. Я это... Дома.... А то проснусь, и опять болезнь проявится.
  Гостя выпрводили и, наконец то, поговорили спокойно. Чаю по чашке выпили, повторили. Еще раз самовар подогрели. И еще почаевничали.
  Постепенно я вошел в курс и вкус моих обязанностей. Работы всегда хватало, но вставали мы рано и поэтому времени хватало и почаевничать от души, и медовушки в иной вечерок перед сном по стопарику-другому пропустить (я имею в виду себя, Лев Ми-хайлович медовушку не пил совсем).
  Вечерами просиживали в беседке чуть не до полуночи. Говорили обо всем. Толь-ко о Виталике ни разу не заводили разговор. Если только вскользь фразу-две и все.
  Однажды о Боге заговорили. Лев Михайлович упомянул по какому-то поводу , мол, на все воля божья. Я и подковырнул незло:
  - Вы ведь, вроде, коммунистом были, Лев Михайлович?
  - Почему был? Я и сейчас им остаюсь. Партбилет у меня хранится среди прочих документов. Но, видишь ли, Сережа, я, как и большинство тихинцев, крещеный. Ни тем, ни другим не бравирую. Так уж получилось. Противоречия в этом тоже нет какого-либо. И даже думаю иногда, что, если бы большевики от Бога не отвернулись, то, может, и по-лучилось у них все, что они хотели и обещали людям. Ведь до них что было? Бог, Царь и Отечество. Причем, существовало это триединство многие столетия. А тут сразу, будто двух "китов" из трех, на которых, как на фундаменте стояло государство, утопили будто. И пошло все прахом, ко дну. Ладно, царя прогнали и Генсека посадили - тут разницы большой нет. Что тот, что другой из крови и плоти. Но упразднить Веру, это глубочайшая ошибка. Удар ниже пояса, от которого трудно оправиться. Так и случилось - одно разру-шили, а другого не создали. Сейчас и вовсе что-то несусветное кинулись создавать. Разве может государство на деньгах одних стоять? Не может. Не сможет. И, я надеюсь, не будет. Потому что третья "кит" вера, а не деньги. Так, что главная ошибка большевиков в том, что они против веры пошли. А примирили бы ее со своими целями, и не было бы столько бед ни народу, ни тем, кто этот народ повел по новому пути.
  Мне такое непонятно и неинтересно. Но все же мысль эта показалась очень муд-рой. Однако меня с некоторых пор рыбалка увлекла. Вечерами беру удочку и на Тихиньгу иду. До нее километра полтора.
  На речке отец часто вспоминается. Для него рыбалка была каким-то таинством. Даже когда не клевало, он переносил это стоически. Не жаловался, не пенял, "раньше ры-бы больше было". Во время жуткого бесклевья заводил он свою "банную песню". Без всякой мелодии, какой-то набор слов. Вспоминая его, думаю, что и раньше была "попса", но не могла она лезть дальше своих ушей. Батя мой тому пример - чем его "банная" песня хуже нынешних, звучащих отовсюду и беспрестанно. Хочешь выть - вой, но только для своего непритязательного слуха.
  Сидит батя и "витасит", если сказать на нынешний манер:
  В эт-той б-бане хрен-н помоешься,
  А помоешься - не попарисс-ся...
  Затем начинал чуть прибасивать:
  Коль напарис-ся, угор-ришь.
  Угореешь сильно, может статься, околеешь...
  Стихал на пару-тройку секунд, набирал полную грудь воздуха и снова его голос рвался в "завитасные" выси, разрыва речную тишину:
  А пот-тому ты в эт-той бане хрен помоешься....
  И так продолжалось, покуда звуками не захлебнется. Прокашляется, минуту по-сидит, молча, и снова "плачет", вскидывая взор от поплавков к небу.
  Погорланив так минут двадцать, будто спохватывается:
   Ну что, Сергунь? Наверное, собираться будем?
  - Конечно. Караси сегодня баню хрен натопят, - подкалываю родителя.
  Отец это мимо ушей пропускает:
  - Нет в нашей речке карасей.
  И, правда, не было. До перестройки. А потом зашло в Тихиньгу откуда-то караси-ное войско. И солидные рыбехи. Меньше, чем с ладонь, не было. Ох, и отвели душу рыба-ки! В том числе и мой батя. А, так как карасиное нашествие совпало с другим "историче-ским событием" - ваучерной приватизацией, то обозвали карасей "чубайсами", вопреки тому, что были они серебристыми, а не отливали позолотой. Тут уж неважно цветовое не-соответствие, главное, историческое и временное совпадение таких противоестественных событий.
  У Льва Михайловича под навесом ГАЗ-69 стоит, а у меня права получены, скоро менять их, а я и ездил на автомобиле, лишь когда учился на шофера. Лев Михайлович и предложил мне начать "практическое вождение" За пару недель отремонтировали чудо-технику и под "чутким руководством" Льва Михайловича стал я потихоньку привыкать к езде на автомобиле. Сперва ездил только до Тихиньги на рыбалку, а потом и в Тихин стал выбираться по разным делам.
  Научившись мало-мальски прилично ездить, снова загнал "газик" под навес, ибо, решил, что на реку лучше пешком ходить.
  Лето на пасеке провел. Поздней осенью занесли с Алексеем ульи в омшаник, по первому льду половил окуней да плотву на плесах и омутах Тихиньги да и попрощался с пасекой до весны.
  Весной снова с Львом Михайловичем на пасеку прибыл. С самого начала сезона в дело впрягся. К тому же у Льва Михайловича совсем плохо стало с сердцем. Почти всю работу пришлось на пасеке делать мне. Еще Алексей помогал мне в делах пасечных. Про удочки и вовсе забыл. Сезон прошел, как один день. Отдохнул лишь, когда опять занесли ульи на зиму.
  А в декабре, перед самым Новым годом похоронили Льва Михайловича. Приеха-ла на похороны его дочь Катерина. Она меня лет на шесть старше. Когда мы с Виталиком познакомились, она в институте училась, потому я ее и не знал.
  Живет Катерина Львовна в Норильске. Там у нее семья и уже внук есть. В Тихин она собиралась переехать, когда окончательно выйдет на пенсию. Квартиру отца решила не продавать, а пасеку предложила мне в бесплатную аренду. Я отказался. Или давайте, предложил, выкуплю у вас со временем, или делайте, что хотите.
  Катерина возражать не стала и мы с ней оформили куплю-продажу, как полагает-ся. Правда, при этом узнали на себе, что такое чиновничьи игры в дураков. Но, если чи-новникам положено по статусу людей за нос водить, то нотариусам какой смысл этим за-ниматься?
  Пришли мы к нашему Тихинскому нотариусу, один на весь район - и олигарх и монополист в одном лице. Очередь заняли - вторые. Прием начался, первые по очереди вошли в кабинет. И тут началось "хождение своих да наших". Сначала четверо зашли, по-том еще по одному несколько человек. Пока те, что по очереди на прием попали, покину-ли кабинет, я сидел и считал "своих". Зашло десять человек, выкатились с презрительным отворотом лица в сторону и вверх лишь двое.
  Я не выдержал, заглянул и попросил, разъяснить такую арифметику. В итоге, нас минут через десять все же приняли, но мои вопрошения назвали хамскими(?). Не знаю, слова я, конечно, не очень выбирал, но спровоцировали то меня хозяева кабинета.
  Зимой я выезжал на заработки в Москву. Потому рассчитался за пасеку быстро. И уже через полтора года стал полным собственником пасеки (хотя по документам им был уже давно).
  В ближайшей деревне Льва Михайловича уважали. Во-первых потому, что он был их земляком, а во-вторых почти все были его учениками, бывшими, конечно. По этим причинам пасеку у Льва Михайловича при жизни ни разу не обворовали. Разве вездесу-щие мальчишки залезут в ГАЗ-89 "порулить". Но на пацанов какие обиды? Для приличия их, конечно, пугал Лев Михайлович тем, что участковому пожалуется. И на этом все и за-канчивалось.
  Из уважения к памяти Льва Михайловича "неприкосновенность" пасеки распро-странилась и на меня. Я думаю, что это ненадолго. Но со временем я решил перебраться на пасеку основательно, поэтому, став местным жителем, и я надеялся приобрести "имму-нитет своего".
  Пасеку по-прежнему в деревне считают, что она Льва Михайловича. Я с этим не спорю и тоже так называю свою усадьбу. Постепенно и у меня добрые друзья в деревне появились. Наипервейший друг Алексей. Добрейший мужик, но какой-то неприкаянный и бесшабашный. Любую каверзу судьбы переживет-переможет. Даже на кличку свою - Флу-моноид не обижается.
  На рыбалке с ним частенько встречаемся. Дела свои в систему привел, потому те-перь у меня частенько по вечерам появляется время посидеть с удочкой на берегу Тихинь-ги. А Леша в основном и живет рыбным промыслом. Первый "головлятник" на Тихиньге. Рыбы в реке много, но последнее время "электроудочкой" ее выбивают. Откуда такая ахидская беспощадность к реке у людей? Поставь сетку-китайку с ячейей в 40 мм, тебе воз рыбы налезет, но молодь то вся живой останется. Нет, надо, чтобы, как у древних до "после нас, хоть потоп". Дикость не от капитализма дикого, а от натуры....
  Сидим с Лешкой на Тихиньге в устье ручья по разные стороны его. У меня одна удочка с червячком. Нет-нет да ершонка или пескаря вытаскиваю. Флумоноид на меня глазом косит. У него две удочки, насадка горох, под куст закинуты. А сам сидит степенно и ждет, когда его "злак заговоренный", голавлище схватит. Чтобы не скучно ждать по-клевки, бутылка с дурью рядом с ним стоит.
  Я посидел-посидел и пошел по реке с удочкой по рыбным местам. Метров двести отошел, слышу мат и кто-то в реке бултыхается.
  - Не иначе Флумоноида голавль под куст потащил, - предположил.
  Нет. Жив Леха. В реке уже не ботает, но мат слышен. Потом стихло.
  - Верно, сорвался "хозяин реки", у "начальника реки" Флумоношки.
  На берег поднялся, смотрю, Лешка удочки смотал, кошелку на них повесил и шкандыбает по лугам в сторону пасеки.
  Я еще с час походил с места на место и тоже удочки смотал. Тут еще и дождь за-моросил. Пока до пасеки добрел, вымок. Последнее меня не расстроило, так как я соби-рался баню затопить.
  Во двор зашел, удочки поставил, энцефалитку мокрую скинул и в баню за ведра-ми зашел. В бак воды два ведра залил и хотел уже печку топить. Взял колун, чтобы мел-ких дров наколоть - напилено чурок целая гора, а поколоть то недосуг, то лень. Так и пе-ребиваюсь - появится нужда в дровах, наколю, и опять куча отдыхает.
  Только к задней двери подошел, слышу разговор за домом на лавочке под берез-ками. Прислушался, пьяная болтовня. Вот, думаю, сейчас привяжутся с разговорами. Кто же, думаю, там киряют?
  Тихонько за угол выглянул. Флумоноид сидит один. В ногах бутылка пустая сто-ит, удочка к березе приставлена, в траве кошелка валяется. Сидит и сам с собой разгова-ривает.
  - Этот просто так не отвяжется, - подумал.
  Быстренько двор оббежал, на ворота замок повесил и через заднюю калитку во двор вернулся и ее запер на засов, то есть привел все в то, состояние, когда меня нет дома. В дом тихонько, чтоб не шуметь, не брякать, зашел. В окно выглянул - Флумоноид сидит и что-то бормочет. Прислушался, а он, паразит, на березе вешаться собрался.
  - Этого еще не хватало. Спасать придется. Спасать то спасу, но потом, как отвя-заться от "репья"?
  Нет, слышу, в другую сторону его понесло. На меня начал какую то пьяную на-праслину возводить. Дескать, вот он, куркулина, живет, а он без бутылки рядом подыхает. Бормотал, бормотал и собираться стал. Удочку с кошелкой на плечо и побрел. Я думал, в деревню. А он избу обошел и у ворот остановился. Замок увидал, но это его не смутило:
  - Дождусь все равно кулачину....
  Вот тебе и фокус! Ждать собрался.
  - Ну, жди, а я пока кофейку попью, - не грохоча утварью кухонной, чифирбачок с водой на плиту газовую поставил и сижу за печкой на случай, если надумает Флумоноид в окна таращиться.
  А Лешка посидел и обратно на лавочку вернулся. Ну и ладно. Думаю. У меня ко-феек в бокальчике уже налит. Сижу, попиваю напиток благодатный. В окно глянул. У во-рот удочки и кошелка Флуманоидова покоятся.
  В кошелке явно что-то есть. Прислушался, тихо. Смотрю в окно, прикемарил Лешка на лавочке.
  Обрадовался. Вот, думаю, каверзочку то я тебе сейчас и подстрою. На улицу вы-шел через заднюю калитку, кошелку поднял и заглянул в нее. А там голавлище килограм-ма на полтора. Повезло, Лехе.
  Взял голавля, а вместо него полено положил. В избу вернулся и затаился совсем наглухо. Рыбину почистил, посолил и в погреб положил.
  - Завтра пойду за хлебом в деревню и занесу голавля Лехе.
  Флумоноид еще с полчаса покемарил и поднялся. Вокруг избы еще раз обошел, убедился, что меня нет дома, закинул удочки и авоську на плечо и в деревню побрел.
  На следующий день поехал на велосипеде в деревню за хлебом. Захожу в магазин, поздоровался. Обычно отвечают весело и продавщица Люба, и бабульки праздно-болтающие между собой и с работницей торговли. А тут сдержанность в ответном при-ветствии и смолкли все разом, лишь меня в дверях магазина увидели, до этого стрекотали, как сороки. Понял, что-то произошло из разряда чертовщины с Флумоноидом.
  Бабульки, что отирались в магазине, уже покупки сделали и стояли отдельной стайкой.
  Я к прилавку подошел и к продавщице:
  - Вот, теть Люб, чудеса какие. Вчерася, - на местный манер речи перешел - с реки прихожу на пасеку, хотел баню истопить, к поленнице подошел, а на ней головлище ле-жит килограмма на полтора.
  - И что?
  - Свежий. Я его почистил, посолил и в погреб положил. Надо бы кого-то попро-сить, чтоб рыбник испекли. Не возьметесь, теть Люб?
  - А как он на поленницу то попал? - последнее тетя Люба пропустила мимо ушей
  - Откуда я знаю. Может, вороны принесли....
  - Никому не носят, а тебе, нате-пожалуста, принесли, - одна из бабулек встряла в разговор.
  - А как он тогда на поленницу попал, - уже я повторяю вопрос, заданный тетей Любой.
  - Как-как? А так. И раньше то чудес хватало на вашей пасеке, а сейчас и вовсе шабаш. Человек рыбину поймал, а домой полено принес. Как вот это объяснить?
  - Про какое вы полено говорите? Не пойму я.
  - А то не понимаешь? Про то, которое вчера с реки этот, как его - Флему... Тьфу и не выговоришь. Да Лешка!
  - Нет. Лешку на реке видел вчера, но потом я отошел, а он посидел и домой ушел. А я по реке часа два еще после ходил. Да потом еще и под дождь попал.
  - Вот, алкашина! Вот паразит! Сам, поди ко ты, "головля" на поленницу подки-нул, чтоб посля бутылку за него стребовать, а на пасеку наплел, Что. Мол, нечисто там. Что голавль в полено обратился, - "прозрела" одна из бабушек.
  - Да-да.... - вторила ей другая - он ведь выдумщик известный. Полено в сумку сам положил. А Светке то такого наплел, что та хотела уж с этим поленом в церковь бе-жать или к знахарке, чтоб проклятье и колдовство от дома отогнать, которое в дом к им с поленом вкралося.
  - Нет, не так все было. - тут уж "версии" повалились, как снег зимой, - Он при-шел пьяный и сумку на стол положил. Светке хвастает, мол, я такого головля поймал, что и не быват. В "перёд" прошел и в кресле у телевизора расселся. Светка то глядь в сумку, а там полено. Она и шибанула Лешку по башке им. Чуть ненасмерть. Лешка прочухался, божиться стал, что нес головля, покуда его черт не подкараулил у пасеки.
  - Сразу и чёрта припутал, образина лешачья....
  - И поделом ему....
  - Так ему и надо. Чтоб не шаромыжничал....
  На том и успокоились в магазине. Пришли к единому мнению, что Флумоноид головля мне в поленницу сам подсунул, чтоб потом водку стребовать, а для отговорки по-ленно прихватил и всякой чепухи про чертей наплел.
  Лешку я встретил на улице.
  - Зайди, Леш. За голавлем то.
  - Ага.... Только его в руках понесу.
  - Неси на руках. Только смотри, черт не только на пасеке людей подстерегает.
  Голавля Флуманоиду вернул, но подноготную скрыл. Пусть шаромыжный "бо-монд" немного побаивается "черта", который обитает на пасеке. Лешку при случае еще и угостил, мол, из сострадания.
  Мужик Лешка неплохой, но, как и большинство здесь, простой и открытый, а это и благо, и беда. Так за простоту шибает людей таких, что и не оправишься, особенно, в наше купипродажное время.
  Флумоноидом Лешка стал два года назад. Со Светкой они находились тогда в очередном "полнейшем и окончательном разовде". Светка к матери укатила, а Лешка один живет. Когда совсем оголодает, идет к матери в соседнюю деревню. И там болтается неделю-две. Однажды ко мне забрел:
  - Слушай, Серега.... Привези мне сетку-"китайку" с ячеей на 25 миллиметров.
  - Хорошо.
  Поговорили еще о всяком разном и Лешка ушел. Через несколько дней я поехал по делам в Тихин. Перед возвращением, среди прочего, купил и сеть для Флумоноида. Привез сеть на пасеку, а передать Лешке не могу. Пропал. Через какоето время слух про-шел, что утонул Флумоноид и что, якобы, мать его опознала. Оплакали мужика, в девятый день поменули. А сеть я другому отдал мужику.
  В деревне даже "производство" есть - ферма. И за молоком по утрам приезжает из Тихина молоковозка. И в один из дней заявился на ней Флумоноид - живой и невреди-мый. Даже бутылка была, но в по дороге с шофером выпили, ибо по трезвому тот отказал-ся везти "воскресшего" Леху. Об этом он и доложил, когда заявился к соседям, у которых запасной ключ от его дома был.
  Сосед сперва шарахнулся от ФАлексея, но тот убедил его и все семейство соседо-во, что он есть живой и невредимый. И у него даже денег "сотельная" есть.
  "Сотельной", конечно, обрадовались и, верно, больше, чем "воскрешению" блуд-ни. Когда "вина" принесли, и за стол уселись - Леха на почетном месте, согласно принци-пу -"заходи,гостем будешь, а, если с бутылкой, то хозяином". Сосед тост по такому слу-чаю произнес:
  - Ты, Лешка, как вот ентот флумоноид. - и на радио указал. По которому рекламу гнали упоминаемого препарата, - жили без него и не знали, что без него и жизнь не в жизнь. А ныне, поли ко ты, что говорят - нельзя без него организьму. И откуда ентот флумоноид выискался, будто "феликс" какой из пеплу - как ты - Лешка.....
  Так и пошло-поехало с тех пор - Флумоноид да Флумоноид. А где он шаромы-жил, когда его утопшим считали, он и сам толком не знал, но все же попытался растолко-вать:
  - В реку то падал - точно. Может и утопшим был, потому что гроб какой то пом-ню, но кто в нем лежал, кабы не соврать, не скажу. Может, опять же я, но как из него вы-брался, тоже не помню. Потом надоело мне все и решил я вернуться домой. Купил бутыл-ку и в гараж молокозавода. Знаю, что по утрам за молоком ездит к нам. К машине то под-хожу, дверь с пассажирской стороны открываю, а шофер меня увидал и, как от чумы, ки-нулся бежать. Догнал его. Бутылку показал, отпоил немного и поехали. А сотню оставил, чтоб с суседями по людски свое возвращение то ли с того света, то ли с этого, но, непо-нятно, откеля, отметить.
  А мужика утонувшего вместо Лешки и в самом деле похоронили рядом с его от-цом и прочей умершей родней. Раз лежит "на фамильном" месте, значит, брат - считает его Лешка. Он даже по имени "брата" знает - "Васька". Когда выпьет, поясняет плаксиво:
  - Вон, в сериалах то какие дива показывают - люди теряются умом даже без на-шего бодяжного пойла, потом найти друг друга не могут. Может. И у меня был близнец Васька. И вот нашелся. Раз судьба его привела посмертно к нам, значит, не просто так. Значит, брат он мне. И баста....
  
  Закрутился я между пасекой, шабашничеством и Веркой. Не знаю, за что схва-титься в первую очередь. Но ситуацию вырулил со временем. От шабашек отказался, на вырученные от продажи меда деньги, можно зиму прожить. Веерку медком, "елеем" да тыканьем с мыканьем умаслил. Сдалась красавица и стала женой мне. Еще год с "физ-культурником" ее дело улаживал, чтоб развод дал.
  Месяц с ним пьянствовали беспробудно, как в старые добрые бичевские времена. Сошлись в итоге на том, что он дает Веерке развод, а его пускаю жить в опустевший после мерти мамы мой дом в Тихине.
  Что интересно - пошло это на пользу "физкультурнику". Пить стал совсем мало. Стал кроликов разводить. Правда, однажды во время случившегося запоя, приключился у него полный падеж мелкого безрогого скота. Но он, отойдя от пьянки, снова взялся за раз-ведение кроликов. И в следующий запой поступил "мудро" оставил семью у соседей на временный откорм, а остальных с дружками пропили или сожрали....
  Как Верку "ромеоуджульетил", можно отдельную повесть писать. Только, в от-личие от шекспировской, наша повесть не так печальна, ибо живы покуда и здоровы.
  Однажды Вера забрела к своей подруге на работу в детский дом. Подруга ей и по-казала, будто случайно, парнишку. Понравился он Вере. Мне все уши про него прожуж-жала. Я его не видел, но тоже заочно рад этому человечку по имени Виталик, входящему в нашу жизнь.
  Подали с Верой документы на усыновление. Завтра семья наша увеличится....
  
  
  2005 год.
  Скверик. Лавочка. На скамейке уже не нервничает а дремлет, скорее даже спит, мужчина. Из дверей учреждения, что через проезд. выхо-дит женщина с мальчиком лет пяти.
  Над входом в учреждение вывеска - "Детский дом".Подходят к муж-чине. Женщина трогает его за плечо:
  - Сережа.
  Нулевая реакция:
  - Сережа, - уже громче зовет спящего и трясет легонько за плечо.
  - Прошка! - кричит женщина, прикрыв ладонями уши мальчика.
  Голова мужчины дергается. Открывает один глаз. Затем второй:
  - Чего? - испуганно вопрошает.
  - Не чего, кто.
  - Икто? - начинает приходить в себя.
  Женщина указывает на мальчика:
  - Это наш Виталик. - и к мальчику - Виталик, ты узнал папу?
  - А это правда папа?
  - Или же нет. Конечно. Толко. Видишь какое дело с бородой, - пояс-няет мужчина.
  - А мама говорила, что ты молодой. - разочарование слышится в го-лосе мальчика.
  - А разве старый?
  - Конечно. Я вот молодой, так у меня никакой бороды нет. Может, ты дедушка?
  - Мороз который?
  - Нет, тот еще старей. А почему ты раньше не приезжал ко мне?
  - У меня пасека далеко от Тихина. За пчелками смотреть надо, вот и не приезжал.
  - И мед у вас есть?
  - Много меда.
  Иного меда?
  - Да....
  - А я люблю мед, - мальчик посерьезнел - Мы с Машей однажды за-шли в комнату воспитателей и там полбанки меду съели.
  - Да ну! Вас, наверное, наказали?
  - Нет. Мы же маленькие, - снова задумчив стал Виталик и с сожале-нием продолжил. - Я буду мед у вас есть, а Маша манную кашу.
  Смолк мальчик, насупился. Женщина побледнела. Мужчина глянул на нее:
  - Иди....
  - Куда?
  - За Машей, конечно.
  - А кто мне е без оформления отдаст?
  - Не отдадут, так скажи, чтобы кому-нибудь другому не отдали.
  Помолчав, добавил:
  - Будут потом всю жизнь искать друг друга. Иди, Вера....
  
  Авг.-сент. 2006 г. Борок (Шуляйка)
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"