Шелепов Сергей Евгеньевич : другие произведения.

Величаевские дни

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  ВЕЛИЧАЕВСКИЕ ДНИ
  
  Село наше Величаево... Среди многих других российских не более и не менее обезлюдело да захирело-зачахло.... Но стоит ведь покуда!
  Пусть и не так величаво возвышаются избы, его по взды?бившемуся утесом берегу речки Велички, как в былые времена, ког?да после очередного нашествия иродова племени - хазар ли древних, татарских ли орд или недавних - белогвар-дейско-большевистских - хрен их разберет и ныне-то спустя многие леты, кто за народ бился, а кто тоже за народ якобы, но под другими зна?менами, возводились новые дома, золотящиеся на солнце тесовыми крышами.
  И, видимо устал все-таки народ, в конце концов, отстраиваться да возрож-даться после ка?ждого нашествия; сломалось в душе у люди?шек что-то и потикал он в разные стороны от род?ных, пепелищ.
  Я тоже немало поскитался, прежде чем вновь оказался в родном Величаеве то ли бежен?цем с Севера, то ли реэмигрантом каким-то.
  А когда-то гордился своим селом. И не только я ... Ибо, как нам казалось, пацанам еще, что именно про наше село распевали песню и по радио, и на рево-люционных праздниках. Не?слась частень?ко эта песня из горластых громкоговори-телей - ... штурмовые ночи в Паску, Вели?чаевские дни...
  Искаженное это словосочетание хранило какой-то притягательно-непостижимый смысл, казалось какой-то то ли клятвой смертной, то ли тайной великой, прикоснутся к которым хоте?лось, как до самого священного амулета. Где ж мне, да и сверстникам моим было знать про дале?кий Дальний Восток, про войну Гражданскую. Про войну эту, конечно, слыхали, знали, что в той войне "наши" - "красные" победили "белых", что "наши" войска возглавлял Чапаев, а не "наши" - Гитлер...
  В наших детских военных играх "Гитлером" был бессменно Костя Пепо - смахивающий лицом своим да зачесом жидких своих волосенок на упомянутую личность. В его войско вхо?дила вся сельская "мелкота" - я, дружок мой Сеня Ду-нин (Дуней звали его баушку - так уж заве?дено в наших краях почему-то величать людей частенько не по отчеству, а по "материнству" либо вообще "по бабко-дедковству") и конечно Федюнько Понырь, который почему-то всегда умудрялся попасть в плен к "красным", где подвергался жестоким пыткам и допросам - бе-до?лагу и за ноги под?вешивали на дерево и приговаривали "к смертной казни через повешенье". Слава Богу, ни разу до конца исполнить казнь не удалось при всей дури детской и бестолковости.
  Песня же про "Величаевские дни" была непременным гимном "красных". Нам же прихо?дилось петь "Интернационал", ибо сочинил его, как нам было из-вестно, некий "немец" - Карл Маркс. Особенно впечат?ляюще звучал "Интерна-ционал", когда пел его прикрученный в очеред?ной раз к ветле плененный Понырь:
  Вставай проклятым закаленный
  возьми голодных у рабов...
  И этой героической абракадабре слы?шался такой могучий апофеоз, что "красные" не выдерживали и начинали "палить" по герою партизанско?го подпо-лья из всех автоматов иг?рушечных и винтовок - та-та-та ... бух... бух..., та-та-та... После этого Понырь ронял голову на грудь, якобы сгиб в застенках и после этого экзекуция по отношению к нему заканчивалась. То?гда мы не знали про НКВД, про сталинские лагеря, но меня не покидает такое чувство, что иг?рами нашими во?дительствовала какая-то сила, внося в чистый светлый сумбур наших детских забав страшную правду, которую предстоит нам узнать спустя десятилетия - буд-то готовя: нас к этим жутким открытиям...
  Над словами "Величаевские дни", над их смыслом ни я, ни друж?ки мои не задумывались. Про Величаево поется в песне - так не про ночи же осенние, когда во тьме и грязи, непролазной тонет округа - петь. Про дни конечно...
  Со "штурмовой ночью в Паску" было посложнее. Понятие этой фразы не сразу откры?лось. Про то, что в церкви - в районном центре в ночь на Пасху крест-ный ход бывает, я знал от своей баушки...
  Почему же ночи эти называют "штурмовыми", помог разобраться случай...
  Как-то во времена посткукурузного бесхлебья поехали мы с отцом в город. Лошадь... Те?лега... На телеге охапка, сена. А на сене мы с отцом восседаем. Он вожжи в руках держит - пра?вит. По правую руку от него - в новом картузе на го-лове я примостился. Важно так по городу едем. Тут видим толпа, стоит у магази-на. Я уж читать по слогам мог, сложил буквы в слово - "Прод-маг". В магазин народ не пускали, люди к двери жались. Мат несусветный, визг бабий, хохот... Всего помаленьку. Мы уж проехали почти мимо магазина - а тут, ви?димо, и хлеб начали давать....
  Взмыленные тетки и дядьки, старухи и мелкота чуть постарше меня, дер-жа чуть ли, не в зубах, какие-то листочки бумаги в черную клетку, и хлеб над го-ловой из толпы той продира?ются на свет божий. Отец, увидев такое, остановил лошадь; головой покачал:
  - Во-как штурмуют... Как Смольный, верно...
   Где ж нам темным знать, разницу между Смольным и Зимним дворцом... Есть такие дома в Питере и ладно. А который красногвардейцы штур?мовали, ко-торый ходоки к Ленину - нам-то какая польза от того...
  Зато я понял, наконец, что означает слово "штурмовые" в самой замеча-тельной песне на?шего детства.
  С видом великого знатока, даже дружкам своим мог я теперь растолковать смысл этой песни - мол, в пасхальную ночь, матерясь и хохоча; щупая баб и де-вок, которые от этого визжат и млеют, но ни почем не отступают - толпа народа лезет на паперть. Там, получив по карточке хлеб "штурмуются" обратно. Днем же приносят, полученный на паперти хлеб, в Величаево, где и съедают оный...
  Со временем, конечно, все встало на свои места. И лет тридцать не вспо-миналась та ис?каженная песня. Покуда вновь не вернулся в Величаево.
  После армии, как и большинство свер?стников, в село свое не вер?нулся, осев на жи?тельство в городе. Да не в простом городе, а в самой что ни на есть, столице - в Москве. Москва тогда аккурат к Олимпиаде готовиться начала. И ду-раков простодырых, привыкших, за трудо?дни чертоломить, сверх краев наполняя закрома Родины, валом валило. И я тоже по комсомоль?ской путевке угодил в стольный град. Однако ж, мне подфартило будто. И года не прошло, же?нился на москвичке. Самостоятельным себя почувствовал - "бабки-то" по сравнению с колхоз?ными немалые получал, даже комнату снял в "комуналке", чтоб свой угол иметь. У тещи же сад был - работник нужен. А я для того, что ли из деревни сбе-жал, чтоб на них куркульском огоро?дище по выходным корячиться? Нет... К тому ж теща еще и на шоферские курсы меня при?строила, чтоб потом в таксисты опре-де?лить и по совместительству в личные шоферы. Возможно, не так и плохо бы мне жилось под тещиным покровительством. К работе привычный. Теща на?радоваться не могла, глядя на меня - я это чувствовал. Да и мне по-перву занятие огородное по душе пришлось. Да и теща-то не вредная была - не кричала, не ука-зывала... А если что и про?сила, то будто с виной какой, в голосе. Как с выходных едем в город - полную сумку всяких ово?щей наложит, хотя и знала, что большую часть этого провианта в "общажке" оставим дружкам моим те аккурат не далеко от Яро?славского вокзала жили, куда прибывала наша электричка. Прямо, с вокза-ла в "общажку" к моим армейским сотоварищам и заруливаем. Там сумку почти полностью разгружаем. Мы то с Валюхой и за выходные всякой овощи наедались, так, что гля?деть не хочется, ребятам же овощи свежие в радость... Тем более у них почти все деньги на пропой уходили - а жить-то и кушать хочется...
  И сколько б это "куркульство" продолжалось, не знаю - может всю жизнь. Но тут, будто зуд какой-то в душе завелся - прямо напасть.
  Спать лягу, и начинаю самоистязание - "батрак", "подкаблучник"... И ка-ких только слов поганых на себя не наговаривал.
  После одной такой бессонной ночи, проведенной в мазохистских мучени-ях, встретился мне вдруг армейский мой кореш Колюня Смирнов - с Вологодчи-ны он. Поступил он на подгото?вительное отделение в ин?ститут, чтоб после на геолога учиться. И меня давай туда же сманивать.
  Я на права водительские только-только сдал. Тёщушка моя по сво?им кана-лам начала меня в таксопарк пристраивать, хотя бы слесарем первое время.
  А тут нате - хочу учиться вместе с Колюней...
  Валюша моя - в слезы. Теща войну молчанием объявила, а я же вят?ский. Мне, кол на голове теши, я свое гну и не грамм напопятно. В геологи хочу...
  Поступил я, как и Колюня, на подготовительное отделение. Валюша к ма-ме тихонько съехала от меня. От комнаты по причине бедности студенческой пришлось также отказаться. В "общажку" не пускают, мол, семейный. Колюня, дружок мой ситцевый, спас. Он сам-то жил у дядь?ки своего в двухкомнатной квартире. Один жил. Дядька-то у него гео?лог, в Москве редко бывает, наездами только. Уболтал Колюня дядьку, чтоб и я жил с ним.
  - Мы, дядя Володя, с Сергуней два года одной шинелькой укрывались, - уговаривал Колюня заезжего родственника. Тот покладистым мужиком оказался. Пошутил только:
  - Ужель армия такая бедная, что шинелей на всех не хватает?
  - Хватает, дядя Володя... Но в окопах-то рядышком под одной ши?нелькою теплее, - выво?рачивался Колюня - скорей для формы, ибо понял, что отказу в его просьбе не последует.
  - Ого... а слушайте ко, постояльцы, как у вас насчет окопных марцифалей? Вдруг я сюда с дамой нагряну, а тут...
  Колька - мы уж к тому времени хлебнули горячительного приличное коли-чество - с яро?стью в свой чуб вцепился:
  - Да кабы мы ... с этими... Разве был бы у меня такой чуб...
  - Ладно, - примирительно и покровительственно обняв нас за пле?чи, дядя Володя поста?вил последнюю точку - коллегам надо помогать... Живите... Платы - естественно никакой не надо... Но чтоб порядок был... У тебя, Сергунь, какое зва-ние в армии было?
  - Ефрейтор...
  - А у тебя Колюня?
  - Лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор, - высокомерно ответил Ко-люня. Рядовой я 1143-го зенитно-ракетного полка...
  - Значит - старший по званию Сергуня? - уточнил дядя Володя
  - Угу... - согласился племянничек.
  - Итак... Ефрейтор Сергуня, назначаетесь комендантом сего гарнизону.
  Есть... - я вскочил и, выпятив брюхо, насколько смог, левой рукой нахло-бучил на голову опустевшую салатницу, правой отдал честь - что к пустой голове руку не прикладывают, не за?бывал даже тогда, когда допивался до ушей в смета-не и сметаны на ушах...
  Так началось наше развеселое студенческое житье. Крыша над голо?вой была. С хлебом насущным конечно посложнее было. Где и как толь?ко не подраба-тывали, из какой только пусто?мятицы копеечку не извле?кали...
  Когда же студентами стали настоящими, то совсем славно зажили. Осенью с "поля" воз?вращаемся с приличной суммой денег, да и приработки наши стали более определенными и прибыльными.
  К тому же на втором курсе Колюня нашел постояльца. Рассудили - зачем нам две ком?наты, когда в кабинете можно поставить раскладушку для одного, другому на диване спать, большую комнату можно таким образом сдать и полу-чать за это каку-никаку "копеечку". Ска?зано-сде?лано...
  Постояльца привел Колюня в такой день, когда мы уже напрочь спустили и его, и мою "стипухи", чтоб похмелиться, собрали бутылки, и Колюня пошел их сдавать. Возвращается - не один. С негром. Заходит - радостный. Вперед себя гос-тя подталкивает.
  - Входи, ефиоп, входи...
  Раздеться ему помогает. Со мной знако?мит:
  - Сергуня... Фрэнд...
  - Серуня... - вторит ему "ефиоп".
  - А это Ефиоп, - ко мне уже обращается и на гостя кажет. - Он будет жить у нас... Посто?яльцем... Пошли на кухню - это дело на сухо не делается. Верно, Ефи-оп?
  - Верно... Я не эфиоп... - но мы его уже не слушали и прошли на кухню. Следом, обозре?вая стены и потолок, вошел "ефиоп". Мы уже водку на стол вы-ставили, еще какие-то бутылки с "ненашим" питием, верно "эфиоп" расстарался.
  - Во, Ефиоп, - Колюня на заморские бутылки указал. - Этим и будешь с нами рассчиты?ваться. С нас плату не берут за хату, и мы не будем. Но уваженье оказать хозяевам обязан...
  - Я не эфиоп... Я... Он назвал название своей страны, имя свое, которые мы ни запомнить, ни тем более произнести не могли. Да и не это нас сейчас интере-совало. Колюня, как истый хо?зяин, забыв, что есть в доме ефрейтор, взял бразды правления в свои руки. Колбасу порезал, хлеб. Откупорил бутылку "джина", по стаканам разлил. Ефиоп отказываться стал:
  - Ми столько не пём... Мне сюда, - и указал на четверть стакана.
  - В стакан не наливаю, - прикинулся непонимающим Колюня. - Ты, Ефиоп, не учи отца... Сам знаешь чему...
  - Не Эфиоп, - вновь попытался поправить постоялец Колюню. Но тот уже стакан поднял, тост быстренько произнес: - За мир-дружбу. До дна.
  Чокнулись. Колюня уже пивка до этого на улице хлебнул, посему "джин" заморский лас?точкой в него впорхнул, меня же передернуло всего, перекосило. Но спустя какое-то время от?пустило и некое блаженное тепло растеклось по телу. Ефиоп же бедняга, как не силился, не мог влить великое для него количество пи-тия даже "за мир-дружбу". Колюня сжалил?ся над ним:
  - Ну не лезет, так не пей. Чо организьму насиловать. На, вона, корочкой занюхай, - и протянул "Ефиопу" черную горбушку.
  "Ефиоп" корочку понюхал, и впрямь помогло. За мир-дружбу пол?стакана удалось ему таки осилить.
  Помолчали. Но у Колюни прямо зуд какой-то приключился. Давай "Ефио-па" поучать.
  - Вот, смотри, Ефиоп... Сергуня - вятский, я - вологодский... Что он, что я - лапти. Лаптем и щи хлебаем... Понял?
  - Понял...
  - Так и ты... Раз с Африки - значит "ефиоп". А мы вот - "лапти". Вологод-ский да вят?ский...
  - Ляпот Серуня ... Ляпот Колуня... - Ефиоп чему-то рассмеялся. Глаза его заблестели - на них будто слезы навернулись какой-то тихой радости...
  Так и началось наше житье. Уже втроем. Ефиоп хорошо усвоил урок Ко-люни, преподан?ный в день знакомств и теперь приветствовал в соответствии с полученными знаниями нас:
  - Здорово, ляпти...
  - Здорово, Ефиоп... - в тон ему отвечали мы.
  Однако иногда Ефиопу приходилось покидать нашу квартиру и пере?селяться в гостиницу. Происходило это тогда, когда проездом бывал в своей квар-тире дядя Володя. Но это бывало только два раза в году по осени, когда ехал Ко-люнин дядя к морю и обратно. Остальное же время квартира была в нашем рас-поряжении.
  Еще негласно заведено у нас было, что в день получения нами сти?пендии Ефиоп также исчезал на несколько дней, верно в гостиницу, ибо дважды он пере-жил попойки "за мир-дружбу", а третьего раза явно боялся, появлялся он точно в тот день, когда питие у нас конча?лось, деньги тоже и мы начинали "помирать". Ефиоп появлялся неожиданно, будто звали его. Звонил в дверь. Когда же дверь, отворялась, не переступая через дорог, совал нам пакет, в кото?ром были замор-ские пития и пара десяток.... Быстро произнеся:
  - Квяртплата... - тут же ретировался.
  Нам с "квартплатой" и без Ефиопа хорошо жилось.
  Потом наступали трудовые и студенческие будни. И тогда Ефиоп, этот ми-лейший и доб?рейший парняга из Африки, становился нам будто братом. Он гово-рил на своем потешном диа?лекте, украшая свою речь нашими вятскими да воло-годскими присловьями. Представляю, как где-нибудь в Африке наш соотечест-венник услышит когда-нибудь, русскую речь сдобренную всякими, "восеть" да "давеча".
  После защиты дипломов мы разъехались в разные стороны - я на Север, Колюня к дядьке в Якутию, Ефиоп в свою жаркую Африку...
  Я не знаю, как живется Колюне нынче в Якутии. Как живет Ефиоп среди далеких "сахар" тоже не ведаю. Я же, проработав двенадцать, лет в геофизиче-ский экспедиции в полевой партии, оказался два года назад совершенно не у дел. Стоял "на бирже" какое-то время, потом прорабо?тал на изысканиях газопровода Ямал - Западная Европа и вернулся, наконец, в Величаево. Отец болеет сильно, мать еще в 89-ом году похоронили. К себе на Север отца везти, смысла нет в од?нокомнатную келью. Да он и сам не согласиться...
  Что на Севере нет работы, что здесь... Но здесь хоть огород, лес, река... У меня кой-какие сбереженья есть... Отец пенсию получает. Свою пенсию я тоже заработал - полевого стажа с из?бытком хватает - но толь?ко по достижении пен-сионного возраста... Жизнь надо с "нуля" начи?нать. В тридцать девять лет, на-верное, не поздно...
  А пока лето. В перерывах между огородными и хозяйственными "бедами", связанными с посадкой картошки, сенокосом и прочими делами - ловлю рыбу, грибки заготавливаю или про?сто созерцаю сельскую величаевскую жизнь. С тех пор, как меня подхватила сперва столичная жизнь, после геофизическая романти-ка, пока носила нелегкая по городам и лесам жизнь в селе сильно изменилась.
  И само-то село уже не селом стало, а захудалой деревенькой, где половина домов за время моего двадцатилетнего бродяжничества ис?чезла. Конечно, я при-езжал почти каждый год в Величаево. Но приезды эти были непродолжительными с долгими и запойными гуляньями - где уж тут перемены замечать, и фиксиро-вать.
  В последнее время вроде обратное движение наметилось в связи с пере-строечной нуждой - горожане к земле потянулись и по принципу "китайских до-мен" стали возводиться по забро?шенным усадьбам избенки в два-три окна, огоро-ды распахиваться, и засаживаться разной ого?родной овощью.
  До этого же, как было? Умрет хозяин, либо хозяйка дома, приедут наслед?ники из разных краев страны, проводят родителя в последний путь и продадут из-бенку родительскую соседям на дрова по смехотворной цене рублей за сто-двести, тут их только и видели. Так и жили велича?евцы до некоторого времени не столь, отдаленного - в одном доме живут, дру?гим печки топят...
  Я приехал в Величаево в конце марта. С первыми грачами. Об этом и объ-явил мне отец, когда я вошел в дом. Так уж устроен человек - много в нем инертности. Вот прилетели грачи, и сын приехал. Грачи прилетают каждый год в одно и то же время. Человек ждет их, все в нем на?строено на предстоящее собы-тие. И когда оное происходит, все как бы на второй план отодвига?ется. Даже при-езд сына.
  Вот радость-то, у нас какая ноне - грачи прилетели. Весна, знать в полну силу вступила....
  - ... Здорово, папа...
  - Здорово... - отец уже плоховато видит, да и соображает туговато по этой причине. Верно, не сразу и понял, кто вошел в избу, мало ли кого какая неволя с утра принесла. Без дела-то не ходят. Правда, дела-то ныньче пошли какие-то пус-тые - чаще все на бутылку занимать приходят.
  - О, Серенька... - наконец-то признал родитель свое блудливое чадо. И сра-зу же за рас?спросы принялся, кои непременно следует учинить с дороги:
  - Как доехал-то?
  - Хорошо... - еле успевал вставлять, я краткие ответы, в череду расспросов.
  - В городе-то был ли у Нинки (это сестра моя)? Или суды сразу?
  - Сразу "суды"...
  - Оно и правильно... Они, поди, спят еще в рань-то такую. Этта я в осьмом часу к имям за?вернул, как в церкву идти, хотел мелочи у них попросить, чтоб, нищим подать. Так, еле добу?дился... Теперича и не хожу без нужды то большой к имям. Ты-то, в отпуск - али как?
  - Али как...
  - Понятно...
  - Безработничаю, вот...
  - У нас здеся тоже почитай одни безработные... Ладно - мы, старики, пен-сию получаем... Так-еть и ее задерживают. Уж март-от кончается, а нам токо за февраль разносить позавчерась стали ее... А я ведь ровно чуял, оживился отец, пе-рескочив, как, наверное, думал на более прият?ное:
   - Намет вязал новый. Правда, капроновых-то ниток не хватило - так простыми нит?ками довязывал мотню-то.
  - Ну а я во время безработицы-то "экранов" навязал, поддержал я оптими-стическую ноту разговора, - Так что с рыбой круглый год будем.
  - Да уж... Рыбаков-то много на реке ноньче... Ершиков бы наловил хоть, ухи-то похле?бать охота больно...
  - А это мигом, пап. Я - вон - и мотыля, прикупил ...
  - И денег не жалко на таку болесть.... Здеся б намыл...
  - Да я немного - со спичечный коробок всего. Чтоб значит сразу и в бой...
  - И ладно... - тут спохватился будто - У меня ведь и поись-то ничегошеньки нет.
  - Да ничего... Я вот колбасы, привез - почаевничаем сейчас. Хлеб-от есть?
  - Есть ... Правда, позавчерашний... Черствый уж...
  - Ну, мне-то и черствый пойдет. А вечером свежего схожу куплю. Отец по-ставил чайник на плиту газовую. Я принялся распаковывать сумку, в которой бы-ли полбатона колбасы, чай в пакетиках и большая пачка листового.
  - А здеся то чем думашь заниматься? - приступил отец к следующему эта-пу выпытыва?ния, торопясь, расставит все точки над "и".
  - Поживу месячишко-другой, а после на лето - может, к изыскателям оп-ределюсь.
  - Ну и ладно... Отцу поможешь. А то с сенокосом-то прямо беда - руки не слушаются, ноги подгинаются, в пояснице - как прихватит - не согнуться, не разо-гнуться.
  - А у вас тут везде "беда"... Дождь - беда. Сушь стоит - беда. Неурожай - беда. Урожай невиданный - еще страшней беда. Ты, пап, прикинь... Сена твоей корове много ли надо на зиму заготовить?
  - Это-эть не коза, много надо...
  - Много... Молоко ты ешь?
  - А как жо. Им да картошкой и живем...
  - И много ль ты его ешь? - не унимался я.
  - Ну, литру-то за день съедаю...
  - А когда постишься?
  - Тоды не ем.
  - И куда деваешь?
  - Ак-эть на творог... Да как...
  - Творог-то ешь ли?
  - Когда как... А то Нинке опять же отвожу.
  - Теперь возьми - посчитай - сколько ты на эту корову тратишь сил и де-нег?
  - Да каки-таки деньги... Разве когда хлеба горбушку дам...
  - Хорошо - с другого боку подъедем... В день тебе надо литр молока... Пол-года ты по?стишься - не потребляешь его. Значит - на год тебе надо литров двести?
  - Ну... дак, это... Нинке вон через день отношу полчетверть, а то две.
  - Нинке он относит... Будто Нинка на молоко не может заработать...
  - Дак-эть свое-то молоко лучче...
  - Лучше... Так что ж они не помогают тебе с сенокосом-то?
  - Роботают обое, ведь. Недосуг.
  - А выходные?
  - А в выходныя то эть и отдохнуть имям надо.
  - А тебе, значит, не надо?
  - А мне чо... Я всю жись в роботе. Какой-уж тут оддых. Тама и от?дохну, не много ждать осталось.
  - Я к чему клоню-то, пап, - смиренный его тон и я подхватываю - ведь, ес-ли сено, что ты накашиваешь продать, то вырученных денег тебе в окурат на мо-локо хватит на год.
  - Так и есть - хватит, пожалуй...
  - Ну и продай коровку свою. Козу купи, наконец, если совсем не?вмоготу без скотины-то.
  - Верно, так и придется сделать... Уж больно хлопотно одному-то с коро-вой валандаться.
  - До осени подержи - и продай.
  - Угу...
  Тут и чай приспел. Я крепкого себе заварил, по-геологически. На ломоть хлеба толстый срез колбасы положил. Отец же все по иному делает, чай по-величаевски жиденький, к колбасе вовсе не при?тронулся, отрезал ломоть батона, что у меня с дороги остался, и с ним чай пьет - батон и без колбасы у нас в Вели-чаеве за лакомст?во почитается. С минуту молчали. Слышно было только, как хо-дики тикают, да радио тихо-тихо вещало о чем-то.
  - А ведь нельзя без скотины-то в деревне, - изрекает отец и тяж?ко вздыхает - корова - она и есть корова. Раньче то и лошадей дер?жали.
  Я после этой фразы чаем аж поперхнулся. Ведь только что убе?дил вроде отца в том, что и без коровы можно прожить. Ан-нет... Снова, оказывается, начи-нать надо агитацию, и следует отметить, что подобный диалог еще не раз и не два имел место; проходил примерно по одной и той же схеме и заканчивался все тем же - то есть ничем. Ну, хоть кол теши на голове у чело?века...
  Удочки зимние лежали в фанерном ящике. Отец зимой не промышлял рыбкой. Как уло?жил снасти позапрошлой зимой - так и лежат. Оделся толь?ко со-ответственно - валенки с кало?шами; свитер теплый: поверх свитера энцефалитку натянул, фуфайку. В карманы энцефалитки положил курево и баночку с мотылем. С подловки льдобур достал, ножи проверил-подправил. Через полчаса где-то уже первого ерша выхватил из лунки - масть пошла...
  И потекло не шатко, не валко величаевское мое житье. За грачами и скворцы пожаловали в забубенные наши края. Ледоход с размахом и удалью про-трещал по реке и уступил место буйному половодью, когда, глядя на многочис-ленные острова и кустарники, плененные полыми во?дами, невольно представля-ешь дедушку Мазая на утлой долбленке, с рассевшимися по бортам зайчишками. Такого, конечно, видеть не при?ходилось мне, но представлялось это довольно просто при виде переливаю?щейся и бурлящей поверхности мутно-коричнивых вод. В половодье пригодился очень наметишко, связанный зимой. По крайней ме-ре, рыбкой обеспечены были свежей постоянно, к тому же в подпольи у отца кар-тошка с морковкою водились: пол кадушки огурцов соленых остава?лось: варенье малиновое, которое за зиму так и не попробовал отец. Не те времена нынче... Раньше кроме огурцов стояли в подпольи ка?душки и с прочими соленьями - ка-пустой, грибами помидорами, варе?ний несколько сортов варилось на зиму. А ны-не - что старик наготовит... На эту тему тоже разговор затевали с отцом....
  - Вот, - говорю, пап, если б в свое время посадили яблоней, да кустов виш-ни, малины, клубнику, то столько б ягод можно было собрать и на базаре продать - год потом работать не надо при ваших-то величаевских запросах.
  Он соглашался. А в конце, как обычно, вздыхал глубоко и тяжко и тут же перечеркивал всю мою политграмоту своим то ли вопросом, то ли утверждением:
  - Как без скотины-то в деревне...
  За двадцать лет, что не было меня в Величаеве, многие либо уеха?ли, либо попросту по?мерли, зато появилось много новых величаевцев. Из моих дружков детских - тех, кто чуть по?старше, чуть помладше - остались немногие.
  Но моему прибытию, когда уже с рыбалки вернулся, первым зашел ко мне Федя Понырь. Он помоложе меня года на два, на три. В свое вре?мя мы - кто по-старше его - как только не изде?вались над Федей. Но он упорно не хотел якшаться со своими сверстниками, все к нам тянулся. И за то, что брали его на все "блуд-ные" дела, готов был переносить всякие унижения: то под видом пива подсунем бутылку с мочой, мол, попробуй Федя пивка, у пьяных мужиков украден?ного; то средь бела дня (сами-то по ночам это делали) подошлем его угол дома кирпичом тереть в тот дом, где накануне довели хозяев до белого каления, ибо звук от тре-ния кирпича об срез бревна многократно усиливается и в избе похож на звук пи-лы, которой пилят сухое бревно - то есть угол. Естественно при этом Федя был изловлен, отведен домой, где жестоко побил его батька - не за то, что охальничал, а за то, что послушался нас и попался к тому же. Феде и кра?пиву в штаны ложили, и поленом вдоль хребта попадало через наши приколы - а он, будто Ии?сус, все нам прощал.
  Вот и сейчас он первым примчался ко мне выразить свое почтение. Ныне Федя был мест?ным злостным безработным. Во времена развитого социализма пе-ременил Федя множество ра?бот, но нигде долго не мог продержаться, ибо, полу-чив первую "копеечку" в виде аванса или по?лучки запивал надолго либо тут же попадал на пятнадцать суток под административный арест - уж очень буйным и непредсказуемым становился. Раньше, на чем свет стоит, ругал коммунистов, ны-не же вся его злость направлена на демокра?тов и в первую очередь на "главного врага всех трудящихся масс" - Чубайса, на то, что тот, получая по четыре милли-арда рублей зарплаты, скупил всю социалистическую собст?венность и ныне тор-гует оной с капиталистами всех стран. Идеалом Феди в настоящее время был ге-нерал Лебедь, сменивший на этом посту Жириновского.
  Федя и раньше-то узнавал о появлении нового человека в Величаеве или далекого гостя чуть не первым. Ныне же, когда он все дни просиживает дома у окна, то сам Бог ему велит раньше всех узнавать о прибытии того или иного субъ-екта. К тому же и интерес у него был к та?кому делу, так как редкий гость, при-бывший в родное село не выста?вит щедрое угощение не только свойственникам, но и всем, заглянув?шим "на огонек". Ну а я у Феди в списке гостей был и особом счету, ибо раньше, когда работал в экспедициях, по приезду домой никогда не ску?пился на угощение. Правда, дома у нас застолий шумных не бывало, зато где-нибудь "на при?роде" либо в гостях у кого-нибудь щедроты мои на выпивку были почти беспредельными - гу?ляли до упаду. И последнее, Федя любил больше всего. Особенно когда продолжалось такое не?сколько дней кряду. Потому и был он пер-вым гостем в нашем доме. Где ж ему знать, что ныне мое положение не лучше, чем у последнего шаромыжки. Бутылка у меня была, конечно, припа?сена. Но я рассчитывал вечерком с отцом посидеть и приговорить ее. Но Федя, как клещ - сидит и не уходит. Уже я ершей почистил, уху сварил, а он все рассиживается, и про Лебедя болтает - Лебедь туды, Лебедь сюды. Я, наконец, не выдер?жал:
  - Федь, скажи ко, сколько у нас генералов умных да действи?тельно та-лантливых было?
  - Много, Серега... Пальцев рук-ног не хватит, чтоб пересчитать.
  - Ну - кого вспомнишь...
  - Лебедь... Посля Суворов... В войну - Жуков был и Власов...
  - Власов же предателем оказался, - встрял я.
  - Ну, ты, Серега, там не был с ним. А ноне пишут вот, что он, дескать, к Гитлеру-то за тем перемахнул, чтоб Сталина скинуть и в колхозах частную собст-венность для людей выправить.
  - Сейчас много что пишут...
  - А эть и, правда, сынок, - заступился за Федьку отец - перед войной-то Власов, ох как, гремел.
  - Ну ладно... Я не о том... Еще, каких генералов помнишь, Федь?
  - А вот Лебедь... Я уж сказал... Потом Жуков в Войну... Суворов...
  - Ты уже говорил...
  - Ак сбиваете сами... Шеин ... Воевода...
  - Ты смотри, куда его занесло...
  - Ну, дак-эть, Серега, когда не пью, читаю много. И радио люб?лю послу-шать. Там ноне много, чо говорят...
  - И ладно... Уха готова. Тебе, Федь, наливать?
  - Ак чо пусту то юшку хлебать...
  - Федь, я ныне такой же безработный, как и ты...
  - Ак дядя Гриша б, по случаю приезда-то из загашника выставил бы по стопарику, - не унимался Понырина.
  Отец сдается - а куда тут денешься. Козыри Федькины даже самый ушлый шулер не по?бьет...
  - Сергунь, достань из холодильника. Початая, правда... Ты, Федька, и ко-лоду уговоришь...
  - Разговорю, дядь Гриша, - обрадовался Понырь - Я ведь и в психиатрии малость куме?каю. Потому знаю на кого и чем воздейство?вать.
  - Ужель и в дурдоме побывал? - удивился таким словам я.
  - Нет, Серега... Чо, я на психа похож? Говорю - читаю много. Вот намедни в окурат дочи?тал книгу про психов, "Психиатрические эскизы" называется. Так там про всех правителей так и сказано - ненор?мальные все раньше были. Теперь не лучче... Вот - Лебедь.
  - Лебедь-то причем... Про тебя спрашиваю. И потом - коль уж ты разбира-ешься во всем, даже в психиатрии, истории - ответь ко - кроме твоего Лебедя кто-нибудь из перечисленных тобой генералов - лезли в правители?
  - Нужды не было... Да и не пустили б.
  - Конечно... А ныне вот демократия - все лезут в правители... А. ты, Федь, чо от них от?стаешь? Хуже их что ли - вон какой грамот?ный...
  - Хуже не хуже - не гожусь...
  Пока так препирались - ушицу по тарелкам разлил. Отец бутылку раскупо-рил, в три ста?кана поделил с какой-то небрежностью, но с удивительной точно-стью - ровень-вровень. Непол?ную бутылку, какой смысл на два раза половинить и к тому ж в Величаеве для затравки принято по полному стакану наливать. После первой бутылки только самый распоследний жмот вторую не выставит. Посему я смирился уже, с тем, что придется и мою доставить - уж такой гость. Его теперь только вперед нога?ми вынести можно. А до того не один стакан надо влить в его ахидское нутро. Покуда носом в стол не уткнется, не выпроводить Федьку.
  Так и получилось в итоге... Ибо, выпив вторую бутылку. Федька еще дваж-ды сбегал за питием - сначала в магазин, потом в "сквореч?ню", что возле того магазина примостилась. И лишь, когда и эта емкость до донышка была осушена, Федька уткнулся лбом в угол стола. И от?кемарил эдак минут двадцать; вскочил вдруг, будто ужаленный; нахлобучил на лохматую свою тыкву треух задом напе-ред и, набычившись, кинулся вон из дому - поплохело мужику, назюзо?лился таки под завязку.
  Батя мой к тому времени также храпел уже в своем закутке. Я же яв?но не добрал. Прилег. Не спится, встал. Покурил. Сигарет в пачке ос?тавалось две или три штуки, следовательно, при?чина пройтись до "скво?речника" имелась. К нему и направился - благо недалеко...
  Раньше "скворечника" не было. Жила рядом с магазином "скромная тру-женица" тетка, а позднее бабка Надя. И приторговывала по-тихому либо тем, что сами выгоняла, либо тем, что загодя в магазине при?купит. Ныне же дочь ее, Лид-ка, открыто торгует, даже что-то вроде па?вильона мужики ей слепили. Можно по-думать, что Лидка и не выходит из этой "скворечни" - в ночь-полночь приди, она там сидит и телик черно-белый допотопный смотрит. А, если передачи кончились, то кемарит, уткнувшись лицом в пухлые руки, лежащие на прилавке, будто при-ко?ванные. Последнее было замечено глазастыми до "бревна в чужом глазу" сель?чанами. И Лидку теперь звали не иначе, как Лидка Прикованная.
  Я Лидку знал хорошо. Даже ухаживал за ней, когда учился в девя?том классе. Но потом, учась в городской школе, влюбился в одноклас?сницу Верочку, а посему, как человек честный, не стал хороводить на два фронта, дал Лидке от-ставку. Ну а Верочка мне. Я после этого попытался в обратную сторону клинья подбивать к Лидке. Но та встала в позу неприступной гордячки и, когда я однаж-ды после танцев в клу?бе попытался прилепиться к ней в провожатые, был ею без?жалостно отшит.
  - И без провожатых дорогу знаем...
  Все это и вспомнилось по дороге к "скворечнику". Поэтому чувствовал некую раздвоен?ность - с одной стороны досада, что сам в свое время отвернулся от такой нужной по нынешним временам женщины; с другой - робость - верно, присущую каждому отвергнутому любовнику. Однако все оказалось проще, я лишь нагнулся к открывшемуся окошку, как услыхал радостный - так мне показа-лось - возглас:
  -Сережа... Приехал...
  - Да вот... Лида...
  - Здравствуй... С приездом.
  - Спасибо...
  - Чо, за бутылкой? Празднуете?
  - Ага... Немного отметили это дело.
  - "Белой" бутылку-то?
  - Ага...
  - Чо разагакался? Надолго ли? - продолжала засыпать меня вопросами хо-зяйка единст?венного злачного в Величаеве заведения.
  - Может навсегда... Не знаю... Видно будет...
  - Вот те раз... Золота-то нашел сколько?
  -Я нефть-газ искал...
  - Ну, этого мазута и искать не надо ... разочарованно протянула Лидка.
  Пауза возникла. Мне б взять бутылку, сигареты и уйти. Но я - во-первых, не знал куда пойти, с кем распить бутылку приобретенную: во-вторых, за язык дернул кто-то в тот момент:
  - Вот выпить бы... Да не с кем...
  -Уж не меня ли угостить хочешь? - игриво поддержала мой робкий натиск обитательница "скворечни".
  -А будешь?
  -Если угостишь...
  - Конечно, Лида...
  - Ну, заходи тогда. Дверь-то сзади...
  Я зашел внутрь "скворечника". Что описывать его торговое нутро - короб-ки, ящики, кульки и прочая дребедень заморская, раскрашенная во все цвета раду-ги, чтоб заретушировать химически-отравную суть продукта, занимали практиче-ски весь объем заведения. Черно-белый телевизор "Юность" также стоял на ка-ких-то коробках. Сейчас экран его не светился, хотя ве?щание еще не кончилось. Зато из заморского опять же матюгальника тихо лилось гнуслявое вос?хваление детского мазохизма. Я лишь единственное и понял из слов песни-
  - Мальчик хочет бо-бо... - из чего и заключил истязательскую суть "произ-ведения". Где ж мне знать и понять, что совсем другое имел в виду тот мальчик. И что вовсе он и не мазохист, просто оставили его тамбовские "челноки" на рын-ке в Лужниках. До аэропорта ма?лец добрался. А вот как на самолет попасть и в Тамбов улететь к родителям - не знает. Вот и сидит, кукует в аэропорту. Не всяк ведь сообразит, что к самолету можно попасть, перемахнув через забор, либо в дырку в заборе пролезть - потому, как, если есть забор, то в нем есть дырка.
  Посреди всего этого нагромождения сидела Лида на старинном сту?ле с со-гнутой спинкой. На плечи душегрейка накинута.
  - Присаживайся, вот, - указала она на ящик из-под водки - Пере?верни токо, да вот до?щечку положи...
  - Благодарствую...
  Я сел, посмотрел на Лидию.
  - Как жись?
  - Ничего... А ты? Надолго?
  - Не знаю.... Говорил ведь уже... Ты, посудину давай.
  Лида вытащила из-под прилавка упаковку разовых стаканчиков, отде?лила парочку и на прилавок поставила - один к себе поближе, другой передо мной. Пальцем указала на свой:
  - Мне вот столечко...
  - Ладно, не стесняйся... - и бухнул в каждый из стаканов почти до краёв.
  - Первую до дна, - приказал и объяснил - Чтоб, значит, зла не оставлять...
  - Да уж теперь какое зло... Это вот когда ты с Веркой ...
  - Ладно, вспоминать-то... - хлобыстнул стаканище. Как воду. Крыша то уж ехала поти?хоньку, какой удерж... Лидия осилила лишь полстаканчика. Сморщи-лась. "Сникерс" какой-то схватила, разломила по?полам. Одну половинку, не гля-дя, мне сунула, другую сама надкусила, когда косорылье поотпустило. Помолча-ли.
  - А знаешь, Сережа, как я тогда переживала? Когда ты с Веркой-то... Я да-же стихи писать начала.
  - Да ну...
  - Вот и "да ну"... Так мне обидно было... Убить всех готова была, Верку в первую оче?редь, потом тебе яду подсыпать, чтоб посмотреть, как ты загибаться будешь и пощады просить. Я же буду противоядие держать в руках и смеяться над тобой. А потом и себе того яду при?нять...
  - Ну, живы все, Слава Богу - и ладно...
  - Я то стихотворение и сейчас помню. Хочешь услышать?
  - Ну...
  - Ты меня променял на ушастую Верку.
   Ну и пусть... Я не буду страдать.
   И не буду любовь вашу злую коверкать.
   Буду медленно так умирать...
  - Пушкин, ты, Лидья, да и только... - тут все плыть у меня перед глазами начало. Курить захотелось. Но курева не было. Попросил у хо?зяйки "сквореш-ни".
  - Самых дорогих мне...
  - Только за дверью кури...
  - Здеся хочу... - понесло меня.
  Так, слово за слово, вытолкала меня Лидка из своего заведенья, бутылку недопитую в руки сунула, и дверь перед носом хлопнула.
  - А сигареты....
  - В окно подам.
   Я к амбразуре.
  - Каких тебе?
  - Я же сказал - самых дорогих, вон тех, - и указал на "Винстон".
  - Деньги давай.
  Я сунул в окно какую-то купюру, как после оказалось "тысячную", ибо на другой день Лидка потребовала доплатить разницу в цене и той "тысяче", что я заплатил, встретив меня на улице - "случайно".
  - Сдачи не надо, - добавил, прихватив сигареты, и отправился во?свояси, где уже никаких препятствий не было, чтоб погрузиться в забытье.
  Вот так отпраздновал я свое возвращение в Величаево...
  После этого началась рыбацкая страда. Пьянок я уже не организовывал и в других меро?приятиях, связанных с возлияниями, не участвовал.
  Это питерским переселенцам - Жоре с Любкой - можно, пить не просыхая - у них денег, что у дурака махорки. Мне же двух моих миллионов и на месяц не хватит, сбегутся как все ха?лявщики величаевские, поить их не перепоить. Ящик водки им в день надо, чтоб упиться и столько же, чтоб по загашникам наутро рассовать.
  Страда моя рыбацкая началась в последних числах марта, когда вода в Величке подня?лась, и лед от берегов оторвало. В эту-то проре?ху между берегом и льдом и надо осторожно за?пускать намет. Снасть отец на славу связан - ячея ма-лая, мотня длинная. Вся рыба - мала и ве?лика - моя.
  Пару раз один сходил вечерком, после заката уж. Чуть не ведро шашкалды (мелочи по-нашему) наловил в первый вечер, крупных рыбин или приличных, с ладонь, хотя б не?много попалось. Так, несколько сорожек, да подлещичков. Когда домой принес такую уйму шашкалды, думал, отец попрет меня, куда подальше с такой рыбой. Он же наоборот обрадовался. Я не понял - чему он так обрадовался. Но он быстренько меня просветил на сей счет:
  - Консервы наварим - тьма, - и тут же принялся чистить и пот?рошить ры-бешку.
  Я спать завалился - намерзся. Утром, когда встал, вся рыба почищенная в тазу плавает.
  - До трех часов ночи с твоей рыбой валандался, пояснил отец, перехватив мой взгляд, брошенный на упомянутый таз.
  - Да... - Не зная, что ответить, только и смог я вымолвить.
  Вечером опять на реку отправился. Чтоб к реке идти, мне надо по улице несколько десят?ков метров прошагать, а потом на другую сторону в проулок свернуть. Только войти в проулок, тетка Валя выходит (в крайнем доме справа в проулке живет; слева же дом во времена обезлю?дивания на дрова растащили, но сейчас вновь объявился хозяин и об?нес пустовавшую долгое время усадьбу забо-ром). Она за водой направи?лась. И в момент встречи нашей оказалась, естест?венно, с пустыми ведрами. Хоть поворачивай домой - уж такая примета. К тому же и са?ма тетка Валя баба-то больно склочная. Верно, ни одного величаевца нет, с кем она б не перелаялась ко?гда-либо из-за чего-либо.
  Тольку, сына ее, поколотим, бывало в детстве, с нами войну затеет. Мужик ее - Иван - опойка старой закваски - лет восемь назад на свадьбе Толькиной опил-ся. И своими похожде?ниями не только веселил Величаево, но порой и страху кое на кого нагонял. Зарулил как-то пья?ный к соседям своим деду с бабкой восьмиде-сятилетним, аккурат в упомянутый мной дом, ко?торый потом на дрова пошел. Да-вай у стариков деньги на выпивку требовать. Те в дом не пус?тили, денег не дали. Иван и разошелся...
  - Куркули, вашу мать... Весь дом по бревнышкам раскатаю... - не помога-ет. Тогда взял кирпич и по окну. Испугался, правда, и сам. Тихонько так до дому подался.
  Поутру дед с бабкой явились к обидчику, мол, понимаем, что пьяный был, не сообра?жал, но окно-то уделать бы надо. Тот лежит, с перепою ни рукой, ни но-гой шевельнуть не может. Тетка Валя тут и начала гостей ранних чихвостить:
  - Вы, чо, старые, - накинулась на них, - объяснить не могли мужику, что денег у вас нет?
  Старики, одним словом, виноватыми и остались. Правда, дядька Иван, му-жик совестли?вый был, поутру бутылкой разжился, взял столяра, и заделали с ним окно.
  Толька, сын ихний, с Армии пришел - не пил, не курил. На девке женился, красавица из красавиц. Деток двое родились вскоре. Да сгубила парня коммерция нынешняя окаянная. У женки-то брат в этом деле докой большим оказался. И Тольку пристроил к бизне?су своему. А у них там, в коммерции, что ни день, то дела какие-либо вершатся, а по завершении обязательно выпивка, гульба. К тому ж и бизнес тот не в ладу с законом творился - но это бы полбеды - но еще и с со-вестью неприживчив оказался. А Толька - парень тихий, смирный - и рад бы, верно, отвязаться от бизнеса проклятущего - да утя?нуло глубоко уж. Вот и начал спиваться. Бы?стро без тормозов-то в опойку превратился. По-пьяному делу и угодил под машину.
  Вот и бедует одна тетка-Валя. Вдовица-то Толькина приходит изредка - помочь чем. Но у самой двое малолеток на руках. От них не больно-то упрыга-ешь куда. С таким "приданным" мужика уж не сыщешь. Да и надо ли? Хорошо хоть брат-коммерсант помогает.
  - Ловится ли чо? - вопросом ответила на мое приветствие тетка Ва?ля. Она и сама не прочь с наметом по реке полазить - наденет сапоги Ивановы на пять раз-меров больше нужного; фуфайку ремнем подпоясает солдатским - натуральный вояка наполеновский; к поясу сумку приладит. И держись рыба мала и велика...
  - Мелочь... - кратко доложил я.
  - Ак-ведь и мелочь - тоже рыба.
  - Рыба...
  - Вон, отец всю ночь чистил. Консервы - говорит - делать буду.
  - Ак чо.... Все еда....
  - Ага...
  С реки воротился уже в первом часу ночи. Больше вчерашнего нало?вил. Ну, думаю, заму?чается отец чистить всю эту оказию. А он, ока?зывается, целый день думал, как процесс чистки рыбы ускорить. И надумал таки.
  Сначала всю рыбу от чешуи очистил, помыл. И первая операция выполня-лась ножом. За?тем нож отец отложил и взял в руки ножницы. И, как говорится, процесс пошел. Первое движе?ние ножниц - чик, нет головы; второе - чик-чик, брюхо с плавником в сторону; третье - чик и хвос?та нет, а четвертое движение - большим пальцем кишки выдавит. Все, секунда-другая, и рыба обихожена. За два часа управился. Вот до чего ловок, оказывается, мой дедок может быть...,
  Прознав про мои успехи в рыбном промысле, и Федька со мной на ры?балку увязался.
  - Чо, ты, один-то махать будешь наметом? Давай вдвоем, - пред?ложил он. - По очереди - ты намахаешься, потом я...
  Меня такое не устраивало - стоять рядом и мерзнуть, отдыхая будто бы, мне не хотелось. Но и отказать Федьке - причины, не нашлось. Но в следующий раз он и сам не захотел идти со мной. Ибо поступил я с ним после рыбалки очень даже жестоко. Верно, такой обиды парню давно никто не наносил. Может, не так обидно ему было, если б на, похмелье ему вместо пива, как когда-то в детстве, мочи налили - тем более ныне под питие мочи целую научную идею под?вели....
  Когда с реки вернулись, Федька у отца сразу два тазика потребовал - рыбу, мол, делить. Но меня, с чего - сам не знаю, вдруг ужалил кто. Инициативу тут же перехватил у Поныря. Вы?брал всю рыбу, что покрупнее - двух щуренков, налима, десяток крупных сорог. Ос?тальное Федьке протянул:
  - Мой намет, мой и крупняк...
  Мне б опомниться, перевести все в шутку, но я молчал. Федька, ошара-шенный моей сверхнаглостью, тоже молчал, глазами только хлопал. Наконец ожил вроде - взял сумку в руки и медленно удалился.
  - Лучше б в морду мне швырнул ту сумку, - подумал я, но позднее раская-ние не подтолк?нуло меня к двери, чтоб догнать Поныря. А, скорее всего - удержа-ло меня то, что я знал безгра?ничное Федькино всепро?щение. Уж такова Федькина планида, а по-нонешнему менталитет...
  - Зачем, ты, так-то уж, - укорил и отец меня. Но меня что-то опять вдруг взбесило:
  - Ты, пап, вон слепошарый - и то за зиму намет связал какой. А ему при его бездельи - три можно было связать за это время. И потом - отдохни сегодня от чи-стки рыбы. На пару чугунков хватит рыбы-то?
  - Хватит.
  - Вот завтра, давай, и займемся этим делом...
  Спустя два или три дня начался ледоход. Движенье льда, как всегда, сколько себя помню, возвестило о своем зарождении сперва негромким, но все усиливающимся треском, разрываю?щим тихую ночь. Отец растолкал меня
  - Слышишь, сынок - пошла Величка то...
  Сколько помню - он всегда меня будил послушать, как трещит лед.
  Было в этом для него священное что-то. Может, отсчет времени велся та-ким образом в его крестьянской душе, думалось, наверное, при зву?ках ломаю-щихся льдин о том, что пройдет ледо?ход; обдуют земельку южные теплые ветры и начнется для хлебопашца трудовое время нелегкое - вспышка, сей, сенокос, уборочная.
  Раньше при звуках, идущих от реки добавлял отец:
  - Во! Силища то какая прет... Гэсу бы какую соорудить на Величке.
  Ныне про "гэсу" - молчит. Раньше то не домысливал, что, если соору?дить "гэсу" на Ве?личке, то все население округи придется выселить в "столь отдален-ные места", что уж ни од?ному жителю не ступить не то что в родное подворье, в избу, где жил-возрастал, но и у забро?шенного пепелища с памятью своей наедине не побыть. Ныне при сей сумятице, многое все ж на свое место встает...
  За ледоходом половодье редкостное последовало. В одну ночь растекалась Величка по лугам заливным, оправдывая тем свое название, прев?ратившись одно-часьем в величавый поток шириной более километра, когда стремнина реки поте-рялась меж широких разводий, заводей и островов. И это время всегда рождало радость и ожидание чего-то нового и свет?лого.
  Чего только не несло по реке в это время: и бревна-доски; и плоты целые и бутылки раз?ные - от нынешних пластмассовых до невесть откуда взявшихся тем-ного стекло старинных; и иг?рушки - чаще всего почему-то мячи, вдавленные с одного бока.
  А однажды прибило к нашему берегу кузов деревянный от "газончика". Борта, кроме пе?реднего у кузова отсутствовали. А остальное все на месте. И об-наружили этот кузов мы втроем - я, Пепо, Понырь. Забрались на упомянутое плавсредство, оттолкнулись и медленно по?плыли по заливному лугу. Единствен-ной палкой Пепо иногда поправлял курс нашего "судна". Тут и приключилась не-задача - Костя оттолкнуться хотел посильней. Палкой уперся в дно, под?надавил. А та возьми да воткнись в дно. Пепо, чтоб с кузова не стянуло, палку выпустил из рук. Плот наш течением подхватило и понесло. Бедствие, да и только. Чтоб в реку не утянуло, руками гребем - да велик ли прок от такой гребли. Но все-?таки стали к берегу медленно приближаться. И может, выгребли бы. Но тут кузов за кочку за-цепился_- как не бились, не с места, будто при?рос. А до берега метров пятна-дцать, может более. Мы с Пепом в са?погах были, потихоньку - где на носочках, где кочки, ногами нащупывая - выбрались на, берег. Понырь же в каких-то бо-тин?ках был. На кузове остался, мечется туда-сюда. Мы на берегу тоже стоим - не знаем, чем по?мочь. Сейчас-то понимаю - найти б веревку или жердь длинную, по-дать конец Федьке и к берегу подтянуть кузов вместе с Федькой. Но умишко дет-ский неспособен иногда на здравое. А к тому же, как я уже - упоминал неодно-кратно, планида Федькина такая - не выходить сухим из воды. Спа?сение "уто-пающего" взял на себя Пепко...
  - Федька, - орет заложнику водной стихии, - Ты, когда зимой под лед од-ной ногой прова?ливаешься, если ногу выдернешь резко из во?ды, то вода ведь не успевает в валенок затечь. Так?
  - Ну - у...
  - Так вот,- ты и беги что есть мочи...
  За эту "соломинку" и ухватился, "утопающий" Понырь.... Если б он прос?то шел по воде, то, конечно, намочил бы и ботинки, и штаны до колен. И за это получил бы толику нагоняя от родителей. Но он попытался спас?тись от гнева ро-дительского, выйти сухим из воды - и в пря?мом, и пере?носном смысле.
  Увы... Такой фокус у Федьки не удался. Когда Федька оказался на берегу, то, глядя на него можно было подумать, что он не над водой летел, а полз по-пластунски по дну, огибая каж?дую кочку, и заглядывая под нее - не сидит ли там налим либо рак - сухого места на пацане не было...
  - В "скворечник" теперь заглядываю только, чтоб сигареты купить. У Лид-ки "Прима" по тыще, в магазине дороже. Вот и приходится каждый раз после бурканья в знак приветствия со?вать в амбразуру "тыщу" или более и просить та-бак. На что Лидка обязательно ехидничает:
  - "Винстон"?
  - Сама его кури, - огрызаюсь я ж спешно ухожу. А вообще-то она баба не-плохая. Тут даже мысль однажды явилась - не посвататься ли к ней. Но подумал, что мне там беспортошному только и светит батрачья доля. А вначале размечтал-ся - вот будем сидеть, с Лидкой по очереди в "скворечнике" - она будет стихи пи-сать, а я рассказы (их я и раньше писал - так, для себя). Так и валяются в квартире моей - на Севере. А тут бы, может, и серьезней что напи?сал - детектив какой-нибудь либо роман фантастический, фантазии то, в голове, хоть отбавляй. Но тут же сплюнул... Лидка стихи сочиняет - "тына-мыны у Мартына". Я же, придурош-ный, фантастику леплю о том, как коренной житель Крайнего Севера полетел на Марс и там своей берданкой наводит страх на марсиан своей бестолковостью и ужасным видом.
  Лидку как-то подначил на эту тему. Мол, давай Лидия - бери меня в мужья либо ком?паньоном - по очереди будем сидеть в твоем заведе?нии и писать - ты, дескать, стихи, а я - прозу.
  - И чего ж мы напишем?
  - Ну, ты не знаю что. А я фантастический роман...
  - Сидючи здесь, я такой фантастики насмотрелась, что и сама такой роман напишу.
  - Это как?
  - А так... Чо только и не прут с утра мужики, чтоб опохмелиться - от раз-делочной доски до холодильника и телевизора.
  - Это, Лидья, не фантастика. Это самый что ни есть постсоциалистический реализм. Со?циалистический то изучала в школе?
  -А то вот один тут утюг принес, - не обращая на мое замечание, продолжи-ла Лидка - но?вый еще, в упаковке. Покуда мне совал - жена хватилась вещи и сю-да сразу бежать. Сначала му?жику тем утюгом чуть башку не раскроила. А потом на меня накинулась.
  - С утюгом тоже?
  - С матюгом...
  Пожалуй, она права. В ее амбразуру только и видна наша беспросветная реальность. Це?лые дни одни и те же опойные рожи - тому продай, тому обменяй, третьему в долг. Не позавиду?ешь Лидкиному бизнесу.
  В свой черед наступила Пасха. Отец мой в церковь собрался с тет?кой Ва-лей. Они и в школу ходили когда-то вместе. Даже одно время за одной партой си-дели. И как два ерша ужива?лись - только гадать теперь приходится. Только тетка Валя из Величаево никуда не уезжала. А вот мой родитель после Армии на Цели-ну укатил. Он на Украине служил. Там и невесту себе присмотрел - хохлушку. После демобилизации прямо там и расписались. С месячишко пожили у родите-лей молодые супруги и на Целину укатили. Я там и родился под каким-то саксау-лом и на?половину хохол к тому же. Быстро, правда, приелось родителям житье целинное. Приехали, по?бедовав год, в Величаво мои родители.
  На Украине у нас много родни - по нынешним временам - "родствен?ников за границей", но они нас не очень жаловали всегда. Когда-то приехали целым та-бором, посмотрели на жизнь величаевскую и чуть не хором давай сманивать отца с матерью на Украину.
  - Как вы тут живете...
  - Нищета то у вас какая...
  - Давайте к нам...
  - По-людски хоть поживете... - на все голоса разагитировалась многочис-ленная делегация из дружественной Украины.
  Отец мой - мужик упрямый. К тому же вспыльчивый. В родном Величаеве удавится, не признает, что где-то лучше месте есть на Земле.
  - Вона, вам, Бог... Вона Порог... Выметайтесь.
  Выгнал, одним словом родню заграничную. Еще маме сказал:
  - Хошь - езжай с имя, но Сережку мне оставишь. Мама осталась. Но, верно, не только из-за меня. Ей в Величаеве, в отличие от родни, нравилось....
  Накануне Пасхи были с отцом на ее могиле, прибрались. Ей бы только шестьдесят в этом году исполнилось. Подумалось, вдруг, если и мне столько же суждено прожить, то, значит, уже две трети жизни позади. А что останется? Квар-тира однокомнатная где-то на Севере. Да не?сколько глав в геологических отче-тах...
  К пасхальной всенощной отец собирался, будто под венец. Я это подметил, но подначи?вать стал не в лоб, а издалека - с подходцем.
  - Как на парад собираешься...
  - Ну не совсем, чтоб на парад, но... У тебя, сынок, нет ли денег мелких - нищим подать?
  - Сейчас посмотрю - и стал рыться по карманам джинсов и куртки, вытас-кивая из всех за?кутков никуда ненужную ныне мелочь, продолжил, между про-чим, плести свою интригу, - Мо?жет, присмотрел там кого, на паперти-то?
  - Не подначивай ко отца-то... Грех...
  - Уж, конечно... Грех ... - ехидно соглашаюсь.
  - Мама говорила - ты на Целине в партию вступать собирался....
  - И собирался... Ак чо?
  - Да ни чо... А не вступил-то почему?
  - Сложилось так. Если б в партию то вступил, тогда уж в Величаево не вернулся так скоро.
  - А сейчас никуда возвращаться не надо...
  - Ну, сынок, о душе-то никогда не грех подумать.
  - Не знай... Раньше вона, с детских лет к вере приучали. По?смотри на цар-скую семью, что в Свердловске расстреляли - все детки - чистые, ангелочки. Доч-ки в особенности. Крылышки приладь - готов ангел. А по ним из "шмайсера"...
  - "Шмайсеров" тогда не было.
  - Ну, из "максима"... Какая разница...
  - Теперя другое время. Одумались многие. Все в церкву ходят. Да?же вон - Ельцин со всей командой на Пасху в храме бывает.
  - А мы и рады... Будто стадо баранов. Ельцин в церкву - мы туда же; Ель-цин в партию - мы за ним.
  - Осуждать-то хорошо... Все горазды....
  - Это да... А яйца чо не красил? - перевел я разговор на другое, ибо ничего, чтобы потешило мое ехидство, найти в словах отца не мог.
  - Валя занесет...
  - Кстати - за что ее Фугой-то прозвали? С фугасной бомбой сравнивали что ли?
  - А за то и прозвали, что правду всегда, в глаза и за глаза чешет.
  - А всегда ли нужна ее правда? Излишней бывает.
  - Не бывает... Некогда мне... - Пошел. И тут облом... А насчет правды в глаза и всегда мо?жет и прав отец. Только стоит ли соседской девчушке пятилет-ней объяснять, когда та объяснила через дверь тетке Вале, что папа с мамой еще спят и открывать никому не велели дверь, пояс?нять:
  - Не спят оне, дурочка, а е... Ночи имям не хватает. - Но это так, к слову пришлось. Уж та?кой человек, тетка Валя... Отец ушел. Я один в доме остался. Те-левизор включил - там дре?бедень какую-то крутят. Выключил. За книжку, взялся - не читается.
  Тут стук в окошко слышу. Подхожу, штору отдергиваю. Федька стоит.
  Но всему видать - навеселе.
  - Серега, ты чего делаешь?
  - Ничего... Так... Заходи, не заперто...
  - Лучше ты выходи.
  - Зачем?
  - К Питерским пойдем. Приглашают...
  - Чо делать то у них?
  - По дороге обскажу... Пошли...
  - На халяву водку пьянствовать? Так лучше дома... - я уже начал пони-мать, почему мне и не читается, и от телевизора воротит. Праздник ведь. Грех не расслабиться малость.
  - Ну, ты, Федь, зайди. Я пока одеваюсь, в двух словах растолкуешь.
  Федька соглашается на это. Шаги его бухают по крыльцу, дверь на улицу привычно всхлипывает. Еще секунда - и вот он Федя - в избе, будто месяц ясный, нарисовался. Глаза бле?стят - уже хлебнул за праздничек.
  - Они, понимаешь, вчера приехали с Питера, "проценты" привезли. Теперь гуляют. Меня зазвали, но я сказал - без Сереги пить не буду. Дак они за тобой по-слали. Познакомиться хотят.
  - По дороге все равно бутылку надо взять, наверно, у Лидки.
  - Зачем? Там все столы бутылками уставлены.
  - Неудобно... Нет, Федя, возьмем...
  - Ну, бери... У меня только ни копейки нет.
  - На твою "копейку" и не надеюсь.
   Я оделся довольно быстро - что выряжаться. Это отец в церковь по?шел - ему пристойно выглядеть надо. А я же в Содом иду на Гоморру смот?реть, можно и в рубище заявиться.
  Бутылку мы по дороге взяли, Понырь к Лидке пытался в амбразуру голову просунуть - похристосоваться. Увы - отверстие не было рассчитано на христосо-вание.
  Изба Питерских в этот вечер выделялась во всем Величаеве. Еще толь?ко смеркаться на?чинало - а у них во всех окнах свет прямо полыхает. А сами же окна растворены настежь. И толи вопли, толи музыка оглашали округу, разрывая, каза-лось, на части сумеречную вуаль тишины, сата?нинским ором. Под окном, на про-росшей едва травке кружком - почти правильным - сидели пять или шесть двор-няг - ожидали хозяев, сгинувших на долгое безвременье в недрах свисто?пляшущей Гоморры. Кем и когда было за?ведено в Величаеве такое, что у каждого опойки была какая-нибудь беспоро?дистая собачонка, неизвестно. Привязанность меж беспутным хозяином и двор?нягой была неимоверной, идиотски-крепкой до такой степени, что несчаст?ные собачонки, некормленые неделями, награждаемые за верность пьяной слез?ливой лаской, да пинками - рады были за своими "госпо-дами" и в огонь, и воду.
  Так как в этот вечер весь опойный свет гулял на приеме у Питерских, то собачонки были в полном сборе перед столь высоким представительством "колы-бели революции" в отдельно-взятом Величаеве и терпеливо ждали, буд?то холопы верные, своих " высокочтимых господ".
  В избе стоял дым коромыслом. На столе стояли пустые и полные бутылки в каком-то не?вообразимом количестве. Среди них, будто бедные родственники, по краям стола притулились пяток тарелок разномастных с какой-то снедью. Куски хлеба - надкусанные и целые заполняли пустующую поверхность стола между бу-тылками и редкими тарелками вперемежку с окурками, проб?ками от бутылок, смятыми пачками "Кэмэла" и "Примы".
  Колонки магнитофона стояли на окнах, потому все тамбовское бо-бо, ли-лось, как дерьмо из поганого шланга говновоза, на улицу. В самой из?бе, перед тем самым местом, где у прежних хозяев висели иконы, молотила видеодвойка, де-монстрируя искушенной публике прелести бусурманского видеопроизводства, последние новинки столичные - жуткие сцены пыток, чеченскими нелюдями на-ших плененных солдат. Следует отметить, ради справедливости, что сцены эти никого не интересовали, ибо больше всего занимало гостей большое количество спиртного на столе, и всяк торопил?ся заполнить поскорей свою утробу, восхваляя при этом неви?данную, хлебосольность хозяев.
  К тому же вся эта жуткая картина Содома с Гоморрой усугубляется страш?ной вонью. Ра?ботая на Севере, я бывал не в одном "бичбараке", но тако?го про-тивного смрада не припомню. У меня даже пропала всякая охота при?соединиться к этой компании и убежать. Представил себе, как же пропахнет моя одежда после пребывания здесь хотя бы в течение часа. И, когда отец при?дет из церкви, где все чисто и возвышенно, когда по дороге домой после службы в храме нады?шится свежим весенним воздухом, вдруг нечаянно ударит ему в нос вонь от моей курт-ки - не?удивительно будет, если его тут же вырвет.
  Сбежать, однако, не удалось. Понырь схватил меня за рукав и поволок пред очи хозяев. Я уже встречал их на улице Величаева. Увидев их впервые, я по-думал тогда, что шаромыжки на Московском вокзале в Питере выгнали этих двух отеребков из своих рядов за непристойный вид, порочащий зва?ние БОМЖа. Сей-час же предстояло с ними знакомиться. Благо только наполовину, ибо хозяйка дома уже валялась в отключке на дорогом диване, пуская сопли и слюну на бар?хатную обшивку дивана.
  Хозяин, правда, был потрезвее. И даже присмотревшись к нему, после ста-кана выпитого за знакомство, отметил, что в нем есть все-таки что-то разумное.
  В этот момент увидал меня Костя Пепо, потянулся через стол, но неожи-данно рухнул в центр, бутылочного сухостоя.
  - Серега... Я это... - вымолвил, приподняв лицо от стола, только и смог он молвить. Руки у него разъехались и разные стороны, сметая со стола бутылки, а сам Костя вновь повалился ли?цом на стол. Но предпринял, собравшись с духом, еще одну попытку подняться и сказать нечто важное:
  - Серега, увези меня, ты, в тундру...
  - Увезу, Костик... - помог ему подняться, и поволок на улицу, в ду?ше бла-годаря, его за то, что помог мне выбраться на свет Божий.
  На улице усадил Костю на лавочку под окном. Рядом с ним сел. Его белая собачонка тут же подскочила к хозяину и преданно уставилась на него.
  - Белка... - разглядел, наконец, Костя своего преданного друга, точнее под-ружку. Та взвизгнула радостно, зад, от земли оторвав, вильнула рыжеватым хво-стиком, головкой мотнула, будто барышня целомудренная.
  - Белка...- вновь подал голос Костя. Но тут же глаза, закрыл, обмяк как-то и, привалив?шись плечом к углу избы, задышал глубоко и тяж?ко, а спустя ми-нуту захрапел.
  Я глянул на собачонку.
  - Все, Белка, доставил тебе хозяина и господина... Сиди да охраняй. Сказав это, подумал:
  - Что-то есть все же в этом безумном падении наших опоек - величаво-трагическое и псевдоблагородное. Уж больно участливые к ним вот такие жалкие, беспородистые собачонки. А может их мир и наш схожи? У них также в цене цар-ственность особ с родословной в противовес жуткой беспросветности существо-вания других. И весь мир живой так устроен, верно, что одни особи облечены роскошью и благополучием, а другие нищетой и падением. Как два полюса од?ного магнита. И нет силы, способной уравнять их, но существовать одно без дру-гого не может. Видимо поэтому и преклонялись цари пред юродивыми.
  Возвращаться в избу содомскую мне не хотелось. Бутылка, купленная в "скворечне" у Лидки так и осталась во внутреннем кармане куртки.
  - К кому бы еще зарулить...- подумалось. Но путного ничего на ум не шло, - У Лидки ку?пил, к ней и пойду... - все-таки выпитый стакан, стимулировал мыс-лительный процесс, уверен?ность и легкость появились.
  Сказано-сделано. Лидия, увидев меня, не стала расспрашивать - куда и зачем - поняла. Сегодня она скучала, ибо вся опоечная братия гуляла у Питер-ских. Водки те набрали явно сверх потребного, и до утра вряд ли возникнет у них необходимость дополнить запасы пития.
  Я опять уселся на ящик из-под водки, положил поверх его туже де?журную дощечку. Расположившись на этом наседале, поставил бутылку на прилавок. Но Лидия отодвинула ее:
  - Нет, Сережа... Давай хорошего вина выпьем. Хотя бы вот этого... Мы с мамой пробовали на Новый Год - понравилось. - И взяла с витрины квадратную бутылку "Амаретто", протянула мне, - Открой...
  Покуда я с бутылкой разбирался, Лидия задернула шторку на витрине и подсела рядом со мной - благо дощечка узкая, но по длине вполне достаточна, чтоб сидеть на ней вдвоем. Лишь подвинуться мне пришлось чуть, чтоб не нару-шился центр тяжести. Но что-то сказал на этот счет. Не помню - может и смеш-ное. Но Лидия засмеялась, поперхнулась, будто и уткнулась в мое плечо головой. Я свою повернул башку. От волос ее пахло чем-то по-заморски приятно.
  - Верно, шампунь какой-нибудь особый, - подумал я, легонько отстранив-шись от Лидии, поставил открытую уже бутылку на прилавок.
  Лидия тоже выпрямилась. Опять разовые стаканчики появились на "сто?ле", тот же "Сни?керс" на закуску. Только настроение другое. И воздух другой. Весенний что ли. Без всякого звона сошлись в чоканьи разовые стакашки. Выпи-ли.
  - Христос воскре...
  - Воистину... - я не успел ответить до конца положенную фразу. Губы Лид-кины замкнули уста мои. Поцелуй этот пасхальный растянулся во времени, явно перерастая в нечто иное - дол?гое и сладостное.
  - Сережа, возьми меня в жены....
  Я опешил от неожиданного предложения, хотя и не исключал чего-нибудь подобного.
  - Куда?
  - В жены... Сережа, я буду женой, каких не бывало.
  - Лида, я же не работаю. За душой у меня ничего нет.
  - Нам и не надо работать.
  - Это как? - я, конечно, понял, что она имела в виду, но такое принять про-тивно было мне.
  - Хватит моих денег, - пояснила Лидия.
  - Лида, давай не так сразу чтобы...- тут я смешался, замолк.
  - Хорошо... - она сникла сразу как-то. Глаза заблестели - видно слезам не терпелось из?литься на щеки Лидкины - то ли от бессилья, то ли от обиды.
  - Лида, - осторожно встрял в ее уныние - Давай за тебя выпьем.
  - Давай... - тихо согласилась хозяюшка заведенья.
  - За то, чтоб всегда была такой же красивой, - уже бодрее вставил я в затя-нувшийся тост шаблонную фразу.
  - Я, правда, красивая? - Лидия пропустила мимо ушей избитость и несу-разность произне?сенного, но не потому, что была некрасивой, многие величаевцы в разное время клинья к ней подбивали, увы, неудачно.
  - Конечно ...
  - А почему в жены не хочешь брать?
  - Лида, не сейчас... Понимаешь... Я столько скитался по разным краям. Те-перь, вот, вер?нулся. Мне б оглядеться надо... Решить для себя - как дальше жить....
  - Сережа, не думай ни о чем. Я тоже мечтала, думала... И вот, скоро сорок лет уже, а я ... - тут она не выдержала всхлипнула тихонько, но в следующий мо-мент уже плакала горько.... По?успокоившись малость, будто дополнив недоска-занное, проговорила. - А у меня никого не было... - и опять всхлипы как бы про-глотили это горькое признание.
  - Прости, Лида... - только и нашел я очередной словесный шаблон.
  - Не надо... - вроде поуспокоилась. Я думала, что ты, наконец, вернулся. Ко мне вер?нулся... Я же ждала...
  Что я мог сказать ей в утешение... За двадцать лет перекати-польной жизни я по году, а то и более не вспоминал о ней. А тут... Не врать же ей. Я не вел, ко-нечно, монашеский образ жизни. И женщины были, и любовь, казалось, намеча-лась (если такое выражение уместно к редким ув?лечениям). После развода с Ва-лентиной раза три или четыре собирался жениться, но в последний момент обяза-тельно случалось, что-то непредвиденное, расстра?ивающее мои планы по обрете?нию семьи.
  Не судьба ли оберегала меня для Лидии - будто озарило меня.
  - Если тебя мои деньги смущают, - продолжила Лидия - капиталы мои, то нет их у меня. Вернее, враз не будет.
  - Дело не в этом...
  - А в чем? Хочешь - мы на все деньги, что у меня есть, устроим медовый месяц где-ни?будь на краю света? А потом начнем жить, как все...
  - Лида, неинтересно "на краю света". Был я там... Поверь... Величаево от-туда тоже краем света видится.
  - Все равно я с завтрашнего дня лавочку свою прикрываю. Оставлю двери открытыми - кому чего надо - то и бери. В честь праздника - день открытых две-рей. Уж такая, радость для некоторых будет - давно мечтают смести с лица земли.
  Лидия явно захмелела. И уже не слезы в глазах ее поблескивали, а злость какая-то. Я по?пытался отвлечь ее от безрассудных мыслей.
  - Слушай, Лид, запри свою лавку до утра; возьмем эту бутылку и к реке пошли.
  Идея моя Лидии понравилась.
  - И костер разведем там... Как цыгане... Как в фильме про Будулая...
  - Ну да...
  Быстренько натолкали в сумку припасов из Лидкиных закромов, бутылку недопитую и целую прихватили и направились к речке.
  Величка уже к тому времени вошла в берега и блестела где-то под яром.
  Дрова для костра впотьмах собирать не хотелось. Поэтому поступили про-сто, воспользо?вались тем, что тетка Валя с родителем моим в грехах каются в церкви, набрали по охапке дро?вишек из поленницы, что выложена была вдоль забора по проулку, спускающегося к реке. Уда?лившись на приличное расстояние, чтоб никто не смог увязать наш костер и близлежащую по?ленницу, как источник дров для тепленки, расположились на ночной пикник.
  Запалить сухие поленья - дело одной минуты. Гитары - извечного спутника ночного ко?стра - не было. Зато маленький кассетный магнитофон вполне смог за-менить нам музыкальный инструмент. К тому же вкус песенный у Лидии был от-менный. Под музыку пили "Амаретто"; танцевали, неуклюже цепляясь ногами за небольшие бугорки, оступаясь в неглубокие ямки. И, конечно воспоминаниям о днях ушедших конца не было. Лидия повеселела.
  Дрова у тетки Вали не один год сохли, поэтому пламя было высоким, жар от костра об?жигал лицо. От жара этого да от выпитого лицо Лидкино пыла?ло, ос-вещалось "светом огня", тени гуляли в такт играющему пламени. Лидия сдела-лась вдруг задумчивой, стихи стала свои читать. Я в них не смыслю, но в них все же был какой-то смысл. И я начал вслушиваться. Она читала:
  -Не по мне ли смертушка кручинится?
  Не по мне ли вьюга голосит?
  Может где-то под кустом рябинушки
  успокоюсь средь лесов Руси...
  Тут я остановил ее:
  - Лид, а это не песня, случайно?
  - Песня, наверное...
  - Так спой.
  - Какая из меня певица... - и запела. Голос у нее был хороший. Песня по-лучилась протяж?ной и печальной. Я вновь вслушивался в понравившийся мне текст, вгляделся в озаренный кост?ром милый лик и подумал:
  - Верно, так и рождаются из беспросветности нашей извечной песни вели-кие и душевные, становясь потом народными. Под воздействием таких вот див-ных видений русалочьей красоты на берегу раки в ночную пору только и может сложиться сказка про аленький цветочек.
  И душа мне Лидкина высветилась заполночным огнем. И представил я ша-лопутную свою натуру на миг рядом с ней. Не по себе стало, будто в калашный ряд с соответствующим рылом. Все равно, что друга моего Ефиопа на оленя поса-дить да стада в тундре оленьи пасти заставить.
  И остальные стихи были неплохие - рифма, смысл, красочность.... Я сказал ей об этом. Но Лида как-то странно поглядела на меня, ответила также загадочно:
  - Ничего ты не понимаешь. А когда поймешь - поздно уж будет...
  Эх! Знать бы мне какой смысл таился за этими словами...
  Дрова мы сожгли к рассвету. Когда по?дошли к Лидкиному дому, было уже совсем светло. У ворот расцеловались торопливо и скорее в соответствии с насту-пившим праздником, пожелали спокойной ночи друг другу - с тем и расстались.
  Утром рано разбудил меня взъерошенный и не проспавшийся Понырь. Я думал он похме?литься прибежал - помнит ведь гад такой, что бутылку брали на-кануне, и, наверное, просчитал, что она у меня осталась. Но причина столь ранне-го появления Федьки оказалась в другом. Я только глаз один открыл, а он уже орет:
  - Прикованная повесилась... - и непонятно чего было больше в этом вопле - то ли радости оттого, что первым разносит такую новость, то ли печали - живой человек все-таки повесился.
  - Чо-о... Ты, чо Понырь несешь-то.... Так и скажи, что похмелиться хочешь - я уже понял всё, но словами этими пытался оттолкнуть хотя бы на мгновенье тяжесть свалившегося, чтоб дух перевести что ли, с си?лами собраться, до того как обрушится груз беды всей своей неподъемной массой на меня.
  Федька меж тем продолжил:
  - Да... Повесилася... Мать успела из петли-то вынуть. А то б хана пришла бабе.
  - Значит, жива? - с надеждой и предчувствием облегчения перебил Поны-рево словоблудье.
  - Жива. Только в больнице...
  - Сколько времени-то счас?
  - Семой час... А чо?
  -Ты, Федь, в куртке бутылку возьми - а я побежал...
  - Куда? - растерянно посмотрел на меня Понырь.
  - Куда надо...
  Я плоховато соображал с утра. Как одевался - не помню. Как до города ша-гал, задыхаясь и останавливаясь ненадолго, чтоб дух перевести, из башки на-прочь вылетело. Около больницы малость прочухался.
  В состав районной больницы входит несколько отделений. Каждое из по-следних распола?гается в отдельном корпусе. В каком из этих корпусов находи-лась Лидия, не знал. Дорожки в больничном городке подметала какая-то женщина - дворничиха, наверное. К ней и подошел...
  - Извините...- тут я замешкался, сбился с мысли, не зная, что сказать и за-молк.
  - Чо, сердешный, - пришла мне в помощь женщина.
  - Скажите... Тут сегодня девушку привезли на "скорой".
  - Рожать что ли?
  - Нет... Она на "скорой"... Вешалась...
  - А... Да... Есть такая. Муж что ли?
  - Да... Нет... Ну... - заспотыкался вновь мой язык.
  - Понятно. Вот в том она зданье, - и указала на двухэтажный дом в конце дорожки, на ко?торой мы и стояли, - Только не пустят туда....
  - Ага... - и побежал к указанному корпусу. Меня не пустили к Лиде. Но по-успокоили, что страшного ничего нет, что все позади. А сви?деться, возможно, и разрешат - но после зав?трака.
  - Вот и мать еённая сидит, дожидается, - медсестра указала мне за спину. Там и правда сидела мать Лиды. Я подошел к ней.
  - Здравствуйте, тетя Надя...
  Та демонстративно отвернулась, платок к глазам поднесла.
  - Тетя Надя, я, правду не знаю в чем дело. Мы у костра сидели, музыку слушали... И Лиду домой потом проводил. Все ладно вроде было.
  - Ладно? Ладно!? А чего ж она кричала - "Не хочу жить!" - и тетка Надя опять уткнулась в платок. Я отошел. Что я мог сказать... Утешитель из меня ника-кой - хуже сделать мог. Впрочем - куда уж хуже...
  Так и стоял пень-пнем, уставившись в окно на кроны толстенных берез, еще не одев?шихся листвой, но уже обживаемых перелетными постояльцами - гра-чами, чья кочевая жизнь по сравнению с моей все же имела смысл.
  Тетку Надю, наконец, пригласила сестра в палату к Лидии. Я тоже было направился сле?дом. Но тетка Надя обернулась и так глянула на меня, что я тут же замер, как вкопанный. А, опамятовавшись, вновь вернулся к окну. Я все же наде-ялся, что пройду к Лидии после. Зачем - никак не мог соо?бразить и надеялся, что все при встрече с Лидией встанет на свои места и слова найдутся, и мысли вы-строятся в какую-либо череду.
  Минут через двадцать вышла тетка Надя. Я к ней...
  - Ну что, теть Надя?
  Он оглянулась на меня, но уже без злобы - как мне показалось.
  - Слава Богу... Но ты к ей не ходи, - не велела.
  Что ж - я уже и сам не рвался. Что я скажу?
  Дома меня поджидал отец. Он уже знал о Лидкиной попытке удавиться. И уже, верно, знал, что я к этому делу косвенно тоже руку приложил. Сурово оки-нул меня с ног до головы взглядом, прокашлялся:
  - Не успел приехать, а уже напакостил...
  - Папа... И ты - туда же...
  - А куда же? Вон, все Величаево про тебя только и говорит да про Ли-дью....
  - И чо говорят? А, впрочем, мне какое дело до того....
  - Значит и дела никакого? Загнал девку в петлю, и хвост трубой? Аки кот шелудивый, нашкодничал и за печку?
  - Да я то чем нашкодничал?
  - Уж известно чем... - съехидничал родитель. Но я, не обратив внимания на подковырку, про?должил свое:
  - Ну, посидели в "скворечне" еённой, поболтали... Потом на речку пошли - костер пожгли там. Нельзя что ли?
  - Сидеть да костры жечь не возбраняется. А девку, зачем обижать пона-прасну? Она ведь, покуда ты по тундрам шаромыжничал, неединова про тебя спрашивала. Как встретится на улице, так обязательно - "Дядя Гриша, как Сережа поживает? Дядь Гриша, что Сережа пишет?" А ты...
  - Объясни, пап, толком, в чем хоть меня обвиняют? Я что - сразу женить-ся должен?
  - Раз до венца совратил, то должен...
  - Да не совращал я ее. Может и рад бы - да не умею, так сразу...
  - А чего ж она давиться надумала?
  - Почем я-то знаю...
  - Так значит - ничего не было? - уже примирительно и с облегчением пере-спросил отец.
  - Не было, конечно... Болтали... "Амаретту" пили немного... А после до дому проводил.
  - От-эть народец то. И чего токо не наплетут...
  Ну, тут хотя бы ясность появилась и определенность наметилась. Конечно - такое собы?тие. Давно в Величаеве никто не вешался. Тихо мирно жизнь текла. В последние лет десять одни старики только, помирали. И тут понятно все - отжили и на покой. В данном же случае такая тема появилась для слухов и домыслов. Це-лое соревнование, верно, кумушки величаевские уст?роили, кто кого перефантази-рует. И отцу наплели - я так пони?маю - совратил, мол, Лидку; в луга утащил, как Змей Горыныч, да обесчестил.
  Вроде успокоилось в доме все. Я уже сел к столу и попытался осмыслить происходящее. Но отцу неймется:
  - Так значит, не было меж вами ничего?
  - Да не было - говорю же...
  - Значит блажь женская. Имям ведь, чо в голову взбредет, никакой дубиной не выши?бешь...
  - Наверное... - тихо поддержал я эту мысль отца и опять попытался уйти в размышления. Но отец вновь отвлек:
  - Тут Федька оставил пол бутылки. Может, выпьешь - легче станет...
  - Ничего, пап... Уже не так свербит, как утром.
  - Все равно, давай по маленький - праздник эть...
  - Давай. А не грех?
  - Пьянство всегда грех. Но одним грехом больше, одним меньше...
  Сели за стол. Отец бутылку из холодильника достал, затычку бумаж?ную из горлышка вытащил.
  - А чем закусим-то? - поинтересовался я.
  - Чо уж тут закусывать - по сто грамм несчастных. Вон, Валя яичек кра-шенных занесла - имя и закусим.
  Не спеша, почистили яйца, выпили. Посидели, но разговора не клеилось. Я уже хотел схо?дить еще за одной бутылкой, но вспомнил, что магазин ещё не от-крыт, а Лидка в больнице. Следовательно, идти за водкой некуда. А по соседям искать водку - только этого мне и не, хва?тало. Однако выпи?тое все же подейство-вало и меня, потянуло на дрему. Зевнув, сказал отцу:
  - Подремлю, пожалуй...
  - Конечно...
  Сейчас - уже глубокой осенью - когда я вновь оказался на Севере и в ожи-дании полевого сезона пишу эти строки, мне неожиданно пришла мысль, что поч-ти на каждой странице, в каж?дом эпизоде присутствует нечто - так или иначе свя-занное с пьянством и водкой. Какие б не про?изошли события в Величаеве, в них непременно одним из первоплановых участников действа является спиртное. Правда есть еще одна тема - скотина, покосы и огород. Что поделать, если пора-зило Величаево какое-то помешательство. У одних - это пьянка; у других - скотина. Верно, потому и не прижился я в Величаеве, что у меня поражение мозгов произошло от другой "анг?лийской говядины" и проявляется в другом. Водку я, бывает по несколько месяцев, в рот не беру; скотина для меня что есть, что нет. Моя паранойя в другом. И никакой "центр алкоголизма "ДАР" не излечит - не вправит мозги мои. Север - мое помешательство...
  После пасхальных торжеств и невзгод жизнь в Величаеве постепенно вер-нулась в русло покоя и затишья. Лидка уже через три дня с перебин?тованным горлом сидела в "скворечнике". Питерские продолжали гулеванить. Дворняги ве-личаевских опоек под окном у них заимели каж?дая свое персо?нальное лежбище и с той же стойкостью ожидали каждый день появления - своих беспутных хозяев. Иногда той или иной собачонке везло и хозяева появлялись.
  Но чаще лишь для того, чтоб сходите в магазин за очередной партией пой?ла.
  В мае навалились огородные заботы. Недели на две пришлось забросить рыбалку. Но, ко?гда огород был засажен и у нас, и у тетки Вали (ей мы с отцом только картошку помогли, поса?дить да навоз на огурешную грядку натаскали - но время все равно потрачено не малое), тогда я полностью отдался во власть еще одной душевной хвори - рыбалки.
  Садился утром раненько на старый велосипед, увешанный рыбацкими причиндалами; за?кидывал на горб вместительный рюкзачишко с провиантом на два дня и уезжал вниз по Величке километров за десять. Места там были более рыбные, ибо протекала речка среди соснового леса и была несказан?но красивой, а что самое важное для меня, безлюдной и тихой, напоминающей мне северное та-ежное приволье. И омута поглубже-пошире, и плесы по?загадочней да попривлека?тельней, а в лесу родничок такой чистый, с такой водой, что только из-за того чтоб попить из него да чайку заварить из той воду, - стоило крутить педали час или более.
  В одну из таких поездок увязался со мной Федька. Я тоже сперва поду?мал, что вдвоем по?веселей будет, пожалуй. Но он попал в такой день, когда дул вос-точный ветер, при котором река будто вымирает. Мне же все равно - главное про-цесс. А Федька прямо изнывал от безрыбья. К тому же с похмелья был дикого. Среди ночи ему вдруг чьи-то глаза стали мерещиться, и он никак не мог угомо-ниться. А под утро в реке бобры, стали валандаться. Понырю же чудилось, что это рыбина огромная в сеть запуталась; бьется и он, не выдержав, хватал фонарик и бежал све?тил на воду. Увы, в ней и утром даже тощей шишклейки не оказалось. Ночи светлые, какой ду?рак в сеть по?лезет. Но Федьке этого не докажешь... При-утемилось ему на пирог рыбный поймать рыбы крупной, вот и уговорил взять сеть. Рыбы в итоге, не наловили. Ночь из-за Федькиных ме?таний без сна провели. И, наконец, своим нытьем до?пек меня Понырь, пришлось, не дожидаясь вечера, когда ехать на велоси?педе не так жарко, возвращаться домой. Больше Федьку я не брал с собой. Так и растолковал ему, когда домой приехали:
  - Я, Федь, рыбы тебе давать буду и на уху, и на рыбник, когда улов хоро-ший выдастся, но ты за это со мной больше не езди и не просись.
  - Ладно...- обречено согласился Федька. Положительно, дружба у нас с Федькой не скла?дывалась. Хотя видно, что тянет его ко мне. Впрочем, и мне по-рой хотелось поболтать с ним о чем угодно: о Лебеде том же, о психах, о Питер-ских, которые последнее время в связи с быст?рым таяньем денег с пьянками слег-ка притормозили.
  Собаки уже не колготились на лужайке, перед их домом. Уже дней десять не оглашали Величаево дикие вопли из окон магнитофона или обитателей опой-ного притона. Федька гово?рит - корову хотят купить, хозяйством об?заводиться собрались. Верно, допились до ручки...
  Наверное, следует упомянуть, как питерские Жора с Любой оказались в Величаеве. Они и впрямь жили до недавнего времени в Петербурге. На самом что ни есть Невском проспекте в большой трехкомнатной квартире, доставшейся им от родителей, по-моему, Любкиных. И пона?добилась их квартира некоей фирме, желающей расширить свой офис. Жоре с Любкой пред?ложили отступного чуть не вдвое больше рыночной стоимости за квартиру.
  Причем предложение было, говоря нынешним погано-замудреным языком, безальтерна?тивным: либо соглашайтесь, мол, либо будем договариваться с людь-ми, которых, после смерти хозяев нынешних поселят, и, которые, помня участь, предшественников, будут явно поклади?стей. Их и впрямь не обманули - деньжищ отвалили сверх всяких щедрот. И вот уже второй год гуляют Жора с Любашкой почти беспросыпно. В Величаево они приехали попроведать армей?ского дружка. Жориного - Костю Пепу. А тут как раз бабушка по?мерла одинокая по нынешним временам, ибо имела лишь дочь, уехавшую на БАМ да застрявшую там, верно, навеки. Однако ж каким-то образом выбралась на похороны матери. А перед тем, как навечно в "ссылку" сибир?скую отбыть избушку материну продала, наверное, денег на обратную дорогу не имела. В это время Питерские гуляли в Величаеве, понравилось им здесь. Они и купили избу ту...
  В день Независимости нашей ребятки не на шутку разгулялись, будто на-верстывали не?выпитое за предыдущие несколько дней тяжких раздумий о заведе-нии в своем хозяйстве ко?ровы. Поднабравшись, в светлый праздник освобожде-ния, выползла вся опойная команда на улицу и прошествовала всей чумной сви-той в сопровождении четвероногого лакейства сперва ко "скворечнику", где и за-тарились водкой и всевозможной сникерсью, а затем на Величку, так сказать, "на природу".
  Впереди шел Жора. Он кому-то угро?жал. Верно, тем "новым русским", ко-торые лишили его питерской жилплощади.
  - Костя, ты ведь наводчик?
  - Ну...
  - Я возьму тебя на "Аврору", - излагал свой план октябрьского очередного пе-реворота Жора.
  - На какую "Аврору", - не сообразил Костя.
  - На ту, которая революции делает. Её покуда буржуи не разобрали на ме-таллолом, за границу по частям не продали. Мы её на колеса поста?вим...
  И запел:
  Броня крепка и танки наши быстры...
  - Мы ведь артиллеристы, Константин!
  - А то, как же...
  - И выкатим "Аврорушку" нашу на Площадь Восстания. Потом к наше?му дому подъедем, который буржуазное окаянство захватило. Все пушки на ихнюю контору наставим и скоман?дуем: "Буржуинство! Выметайсь! Кон?чилось ваше время, пролетарьят хочет жить в хоромах.. "Мир хижинам - война дворцам". А не выйдет буржуи, не сдадутся, тогда мы, Костя, за?рядим на "Авроре" все гаубицы ядерным оружием и как шарахнем... и так далее, в том же духе на все Ве?личаево орал Жора, покуда ихняя процес?сии не вышла на берег реки и не расположились ново?испеченные маевщики на том самом месте, где мы с Лидией сидели в Пас-хальную ночь у костра и она читала мне свои, стихи, и я, дубина, не понял, что прощалась она с белым светом и, верно, со мной непутевым...
  Как там у нее?
  - Не по мне ли смертушка кручинится?
  Я о ней часто подумываю... Иногда мне кажется, что тогда, я сильно про-считался, может, и впрямь жизнь у нас наладилась бы совместная... Но потом дру-гая мысль приходит, что, пожа?луй, за деньги большие, что у Лидии имеются, че-рез месяц-другой я б её возненавидел. Почему? Я и сам не могу ответить на этот вопрос. Но уверен - случилось бы именно так.
  Пока же отношения наши абсолютно никакие. Несколько раз, приходя В "скворечник" за сигаретами пытался я затеять разговор с ней, но попыт?ки эти ре-зультата не имели. На все мои расспросы следовали три варианта ответа - "Да...", "Нет..." или молчание. Впрочем, я не сильно, и до?саждал ей праздной болтовней. Казалось, что еще рано, еще не время. Но что объяс?нения наши впереди, не со-мневался. И с надеждой ждал.
  В предпраздничный вечер, когда колонна "демонстрантов" под револю?ционные призывы Жоры проследовала на Величку, когда уже не ожидалось по-сещение "страждущими" Лидкиного заведения, я все-таки решился пого?ворить с ней - о чем и как - не знал. Кривая за язык горбатого до Киева доведет ...
  Чтоб как-то обосновать свой поход, в ту сторону, к отцу с предложе?нием обратился - тот телевизор смотрел, но так, что по нему видно бы?ло - от скуки и, не вникая по тому в суть дела.
  - Чо, пап, может, ради праздника разговеемся? Я схожу...
  - Выпить хочешь?
  - Не знаю... Вон "кумпанья" то, как гуляет...
  - Что ж - сходи. - И, когда я у дверей уже был, остановил. - По?годи... Ты, это... Если чо, так не торопись. Я не больно и хочу пить... Отец понял меня...
  Увы... Поход, мой к скворечнику оказался напрасным. То, что с бу?тылкой вернулся, при?обретенье невеликое. Все то же - да, нет или молчание и безразли-чие. Может Нинку - сестру - подослать - подружками были когда-то все-таки...
  Отец дремал, так как не сразу прореагировал на мое возвращение. Лишь когда подошел к нему и собрался до плеча дотронуться, он вздрог?нул слегка, обернулся.
  - Уже вернулся..., - то ли спросил, то ли просто констатировал мой приход.
  - Да... Идем...
  Сели за стол. Бутылку раскупорили, нехитрую закуску по столу рас?ставили.
  - Ну, давай, сынок, за ихнюю эту Независимость...
  - И, чтоб пенсию вовремя давали вам, - добавил я.
  - За это отдельно пить надо...
  Махом проглотив водку, закусили нехитрой снедью. Спустя пяток минут выпили еще по одной. Но настроение не улучшилось. Поговорили о погоде, о близком сенокосе.
  - Трава-то нонче хорошая уродилась ... - умильно-мечтательно начал отец разговор на любимую тему разведения крупнорогатого скота в отдельно взятом величаевском подворьи.
  Меня так и подмывало подначить его, мол, зачем тебе сено, если корову зимой держать не собираешься. Но удержался. Не тот случай...
  Еще о грибах перемолвились. Что первый слой их отошел быстро очень. Потому и гри?бовницы толком не отведали. Но и эта тема не получила развития. Помаявшись молчанием, за?печатали недопитую бутылку коньячной пробкой и разошлись по закуткам почивать.
  В канун самого сенокоса тихое теченье "величаевских дней" смутилось очередной бе?дой...
  В один из июньских вечеров вернулся с реки, аккурат рюкзачишко свой разбираю. А тут Федька прибегает. Я уж подначить хотел, мол, на рыбца и ловец пожаловал. Но вид у него мне показалось странным глаза диковатые какие-то, так и блуждают - круги выписывают. Не поздо?ровавшись, ошарашил сразу же:
  - Серега, ты завтра на рыбалку снова?
  - Наверно... Рыба хорошо эти дни идет.
  - Ты б не ездил завтра... А? - моляще попросил Федька.
  - А чо?
  - Могилку рыть надо... - вот так всегда - как обушком по темечку. Я поду-мал - мать у него померла - болела много. Но тут другое оказалась.
  - Кто помер-то? - на всякий случай уточнил.
  - Леньку - племянника моего - машина задавила...
  - Ох... Не чо себе... - только и смог сказать.
  - Да... Вот... Эдакое дело... - замельтешил Федька.
  - Конечно, Федь. Во сколько подойти-то?
  - Ак, когда встанешь, тогда и подходи. Часам к восьми. И проедем. Еще о чем-то спросил-переспросил Федьку. Из сумбурного словоизлиянья Федькиного узнал подробности Ленькиной гибели.
  Отца у Леньки не было. Сгорел (просто страшная какая-то обыденность величаевская) по пьяному делу. Мать в городе жила. Ленька же с двумя сестрами старшими жили все лето в де?ревне - у бабушки. Здесь они были (как и все ребячье народонаселение вёличаевское) полностью представле?ны себе. Только и заявля-ются домой, чтоб откушать нехитрых харчей, да переноче?вать. И мы также росли. До нас дикими побегами взрастала величаевская людская поросль. Верно, и в бу-дущем этот порядок не из?менится.
  В злосчастный день понесло ребятню то ли в город, то ли на свалку - го-родскую. Они по?сле и не помнили куда шли, ибо происшедшее с Ленькой их пря-мо ошарашило.
  Хоть на свалку, хоть в город - идти надо какое-то время по асфальтирован-ной дороге, а за небольшой речкой, даже ручьем следует свер?нуть - влево на свал-ку, вправо на тропинку, что ве?дет в, город и нес?колько спрямляет путь. На мости-ке через упомянутую речушку и останови?лась ребячья компания. Стали палки в воду кидать, Ленька тоже щепку бросил в речку и через про?езжую часть кинулся - на другую сторону мостика, чтоб посмотреть, как вынесет теченьем щепку, им брошенную. Со стороны города КАМАЗ ехал. Его-то Ленька пропустил и сразу же бежать. А по встречной полосе "Жигуленок" выскочил из-за КАМАЗа. Что-либо предпринять водитель легковушки не смог. Хотя и скорость невелика бы?ла - дорога перед мостиком - яма на яме, не разгонишься. Но времени и пространства для маневра не оказалось нисколько. В резуль?тате, насмерть зашибло парнишку. На тех же "Жигулях" повезли Леньку в "скорую". Но куда там... Не успели...
  Теперь вот предстояли хлопоты печальные.
  На следующий день - еще восьми не было - к Федькиному дому подошел. Под ок?нами стояла единственная величаевская кляча Кума, впряженная в единст-венную также ос?тавшуюся от былого колхоза телегу. Кроме охапки сена уложен был инструмент - две лопаты штыковых, одна совковая, топор. На лавочке под ветлой сидели Костя с Жорой и покуривали. Попривет?ствовав их, рядом уселся и тоже закурил. Разговоров не заводили - не до них. Наконец появился из дому Федька с большой сумкой на плече, в которой позвякивали бутылки с водкой и стаканчики.
  Ответив на наше тихое приветствие легким кивком, Федька отвязал вож?жи от ветлы, спя?тил Куму и уселся.
  - Садитесь, мужики,- пригласил нас.
  Жора с Костей уселись в телегу. Я отказался.
  - Прогуляюсь, - объяснил кратко мужикам, а у Федьки уточнил - Где моги-лу-то ко?пать будем? Рядом с батькой?
  - Угу... Телега тронулась. Тут Жора соскочил с нее.
  - Я, пожалуй, тоже пройдусь пешочком.
  Так и двигались в сторону кладбища - телега с Кумой впереди; чуть сзади мы с Жорой топали. Кладбище располагается на окраине города. До мостика, на котором погиб Ленька, шли, не обменявшись и десятком фраз. Пройдя мост, сперва посетовали на нелепость гибели пацана. После на другое переключились. Сначала о Севере Жора заикнулся, мол, работал там после "зоны" четыре года.
  - Да, после "зоны" многие по экспедициям скитались-маялись, - поддержал я тему разго?вора.
  - Я-то не маялся, - не согласился мой собеседник, - в Питер не хотелось возвращаться. Кто меня там ждал? С кем учился в институте - дип?ломы получили - разъехались, либо такими дело?выми стали - не подступись... А я кто там... Лад-но, вот Любку встретил как-то... У нее тоже жизнь несуразная выходила - то с од-ним живет, то с другим... В кабаке пела. А там знаешь ведь как - ночь гуляют, день дрыхнут. И так изо дня в день. Так бы может и жила в гульбе. Да однажды горло застудила, голос пропал после этого напрочь - все, финиш. Кому нужна? Тогда и позна?комился с ней. Десять лет не был в Питере - шесть лет зоны да че-тыре года по экспедициям. По?тянуло проведать старые места. Приехал - "бабки" есть, а приткнуться негде. Но все-таки опре?делился и с этим - у Любки хата большая. Сначала-то и жили неплохо вроде. Попивали, ко?нечно... Отойду бы?вало от запоя, зову на Север Любку. Мол, поработаем там, то-сё... Она ни в какую... И меня не отпускает...
  Я слушал рассказ Жоркин. И постепенно вырисовывалась беспутная его жизнь. Чем-то на мою похожая, впрочем. Детство... Юность ... мечты свет?лые... И потом все пе?решло в какую-то унылую, беспросветную тягомотину. Я, правда, в "зоне" не сидел. Но чем наша геофизика лучше каторги... Только тем, что добро-вольная...
  И финал одинаков, сошлись пути-дорожки в Величаеве наши...
  Незаметно, за беседой да разговорами добрели до-кладбища. Причем при-отстали заметно. Кума, понурив голову, стояла возле кладбищенского забора. И в ее позе было столько безразли?чия к окружающему - к лету, к мухам, к страстям-горестям нашим, что, глянув на это замучен?ное изва?яние, невольно плечами пе-редернул. Даже вожжи Федька не примотал к забо?ру. Просто набросил их на не-большой куст, примостившийся к ограде.
  Федька с Костей уже "пузырь" распечатали и по стопарику выпили. Ког?да мы подошли, они уже цыгарки докуривали. Федька указал нам на "стол":
  - Выпейте, мужики.... Да я покажу, где копать-то.
  - Потом... - я отказался. Жора плеснул в стакан грамм пятьдесят, вы?пил ма-хом.
  Федька меж тем лопатой стал намечать место могилы. Но Костя не дал ему эту разметку докончить, инструмент отнял у него:
  - Показал - и ладно. Дальше сами управимся.
  - Ага... - Федька согласился - Вы, мужики, копайте тута, значит... А я за гробом поеду. Этта, в сумке еще "литра" есть и закуска. Я опосля еще подвезу... И за вами приеду...
  Жора эту скороговорь остановил:
  - Кончай, Федь... И этого много... Выкопаем и сами придем. У тебя и так делав выше го?ловы.
  - Верно, Жора... Вы уж тута... А я... - уже покидая нас, разбрасывал меж-дометия этот не?суразный, но добрейший мужичишко. Я проводил его взглядом. И, если б выпил до этого, то, верно, прослезился б, умильно глядя на Поныря, ибо подумалось с какой-то горечью и обидой:
  -За что ж нас так то? То со штыками против танков, то из колхозного "рая" да в перестройку и переделку, то просто за людей не счи?тают. А коли скоты мы безмозг-лые, то почему, в отличие от Кумы бессловесной, брыкаемся все ж, страдаем, слезу роняем, смеемся, бывает сквозь застилающие глаза потоки и верим...
  Земля на старинном кладбище была действительно "пуховой" - умели все-таки пращуры не только для поселений место, душу радующее, выбрать для жиз-ни, но и для пристанища по?следнего человеческого отыскивали такие уголки в тихих окрестностях городов своих, чтоб не в сырую землю и вязкие глины опус-тить домовину с изжившим телом, а в уютное чрево земное - праматеринское.
  Работали по очереди. Не обращая вни?мания на жару... В горле сохло не-щадно. Когда уж в рост человеческий выкопали могилу, без всякой команды, без оговорок сели передохнуть. Разлили водку по стаканчикам. Выпить собрались. Но Костя остановил:
  -Погодите. Я за водой схожу... - и, взяв опустевшую бутылку, отпра?вился к водонапорной башне, что соседствовала с кладбищем со стороны города.
  Покуда Костя ходил за водой, мы с Жорой почистили от скорлупы яйца, хлеб порезали, соль на газетку насыпали, рядом лук зеленый разложили. Долго за трапезой не рассиживались. Выпили, закусили слегка и за ра?боту. И часа не про-шло, как могилка была готова. Засиживаться после окончания трудов не стали. Инструмент собрали, разобрали, какой кому под руку попал, и в Величаево на-правились. Был полдень. Тащиться в жару самую по тракту не хотелось. Свернули поэтому к Величке, мол, искупаемся заодно.
  На речке ладно расположились - возле обрыва, под ветлой.
  - Окунемся сперва. Потом тяпнем по стопарику, - "парадом" командо?вал Костя.
  В былые времена прямо с обрыва сигали в речку. Но нынче, сотворить та-кое, боязно было. Потому вошли в воды Велички в стороне от обрыва, прямо по лопухам, ежась, и нерешительно. Покупались славно. Даже про выпивку, ожи-дающую нас, забыли, так славно плавать по теплой во?де, ощущая под собой глу-бины кажущегося бездонным омута; полежать между водными заба?вами на песке горячем, отрешась от земных дел... После купания долго сидели в тени ветлы об?дуваемые ветерком, о чем-то болтали, пили водку, хмель от которой почему-то не брал. На душе, однако, сделалось покойно, мрачные мысли не свербили в мозгу, по телу после трудов да купа?ния разливалась благость отдохновения, зна?комая каждому труженику... Всегда бы так...
  Леньку хоронили на другой день. На горячем столе долго не засижи?вались.
  Так случилось, что с кладбища возвращались с Лидией. Но разговора с ней не получилось - не располагало происходящее к беседам, может, и пе?рекинулись несколькими фразами. Но та?кими незначительными и пустыми, что память их да-же не зафиксировала. До выяснения ли от?ношений на похо?ронах...
  Но все же сдвинулось что-то в делах наших сердечных. Что-то беззвуч?ное, как предосен?ние зарницы, пронзало молчание неслышимыми разрядами тихой радости и невольной близости кажущейся предтечей будущего и дол?гого счастья. Так бывало в ранней юности, когда шел зим?ними ве?черами, провожая после школьных занятий во вторую смену городскую девчонку Веру. И тогда падал снег большущими хлопьями, а молчание казалось сказочным и величественным, тай-ная суть которых понятна лишь нам. Но, увы. Закончилось все тогда прозаиче-ским "давай ос?танемся друзьями"...
  Сейчас верилось, что произойдет иное. Более надежное что ли. Земное и без причуд про?стое...
  Сенокосная "беда" в очередной раз оторвала от страстей рыбацких. Отец с зарей уходил косить. Я же продолжал дрыхнуть - из меня какой ко?сарь, я и пятки себе поотрубаю, и косу из?веду донельзя. Одним словом, не знаю я, что такое грабли, покуда они сами не назовутся. Зато все остальное на мне было. То, что на зорьке отец накосит, мне переворшить в полдень предстояло; затем привезти скошенное и высушенное сено на садовой тележке к дому и закинуть на сеновал. И так это размеренно и ладно у нас получалось с отцом, что я уже просчитал, за сколько дней мы с этим делом управимся. Но природа попортила мои планы - до-ж?ди пошли.
  Началось ненастье с грозы. С утра жарило нещадно. Отец откосился в тот день быстро. Вернулся, доложил:
  - На тележку накосил тебе, сынок, а более не стал - дождь, верно, будет...
  - И ладно...
  - Чо ладно-то?
  - Так лето ж не кончилось...
  - Лето, конечно, не кончилось... А как зарядят дожди?
  - Грибы пойдут, - я уже просто язвил родителю.
  - Вот такие вы - молодежь. Бесшабашные какие-то, - ворчал отец.
  - Зато вы - "шабашные"... Помешались - кто на водке, кто на ско?тине, - нужно ж как-то отыграться за прерванный сон.
  К полудню стали облака в тучу грозовую кучковаться. Пришлось те?лежку ваять и отпра?виться на луга, чтоб привезти скошенную траву и сло?жить возле до-ма в копешку.
  Надел наш соседствовал с Лидкиным. Она тоже в это время на лугу "вое-вала" - сгребала сено. Я уж тележку нагрузил, а она и половины не сгреб?ала - тет-ка Надя поутру явно переусерд?ствовала в косьбе. Туча меж тем угрожающе раз-бухала. Как-то помочь надо б ей. Подошел - Ли?дия вся в мыле.
  - Лид, слушай, ты сгребай пока. А я телегу отвезу, возьму пленку - прибе-гу. Накроем кучу-то, - подсказал выход в ситуации возникшей.
  - Спасибо, Сережа... Только быстрей... То не успеем...
  Просящий тон ее голоса подвиг меня на резвость неслыханную-невиданную - тележка, груженная недосохшим, сеном летела за мной, будто пух в ней был, а не влажная еще трава.
  И даже в этом случае едва поспел. Сено в копешку Лида сгребла, уже дождь накрапать начал, а я только прибежал с пленкой. Накрывали сено уже под дождем, жердины сверху пленки укладывали, когда гроза разошлась во всю свою природную дурь и мощь.
  Я в одних плавках был - поэтому, глядя на меня, можно было подумать, что я только что из реки вынырнул. Простенькое платье Лиды вымокло напрочь и прилипало к телу.
  Бежать в деревню было поздно. Пришлось залезть под туже пленку, дождь не проходил. После гонки с тележкой да соревнования с грозой по укрытию сена стало холодать. Лидия тоже дрожала. Я осторожно обнял ее. Она не противилась.
  Капли стучали по пленке уже не так интенсивно, как в самый разгул не-бесной стихии. И уже одиночная дробь дождя утихла. А мы сидели и сидели под пленкой. Было покойно и уютно. Но должно же закончиться это умиротворение. Ужель опять ничем?
  Я повернулся к Лидии, в плечо ее поцеловал, в шее... Потом нашел гу?бами ее губы...
  Из-под пленки мы выползли, когда грозовая туча нависала где-то да?леко над полями, а над лугами, над округой висела радуга. Платье Лидии скомканной мокрой тряпкой лежало в траве вне навеса. Сами мы облеплены были мелким се-ном, будто лешаки какие. Пришлось по?этому лезть в речку.
  После купания, Лидия свое платье пополоскала, отжала. Я помочь в по-следнем пытался, но она огрела мокрушей меня вдоль хребта. Веселясь и дура-чась, на берег взбежали. Лидия в платье протиснулась, поправила его, на сколько можно. Головой мотнула, чтоб волосы с глаз отбро?сить...
  - Пошли домой,- и добавила (мне показалось шутливо) - муженек...
  Вот ведь зараза-то человеческая - язык его. Мне б принять этот - пусть и шутливый - тон... Но я... Какой леший тянул меня за язык с поправкой, будто "Народного артиста СССР - депутата Госдумы"
  - Любовник... - и тут же поперхнулся
  Лидия сникла враз. Веселость на лице трансформировалась в гримасу бо-ли.
  Как тут дело поправишь? Я плелся рядом с ней побитым кобелем. Когда вышли из про?улка на улицу, промямлил:
  - Лида, переходи ко мне жить... И прости....
  Она посмотрела на меня, как мне показалось презрительно. Усмехнулась зло.
  Промолчала. Повернулась и пошла.
  Мне б кинуться во след. Но опять же сатана какой-то, за язык кото?рый тя-нул, в ноги вце?пился и не пускает. По башке б сатану того или меня...
  После дождей грибки пошли в лесу. Сперва по соснякам маслята слез?ливыми "пятаками" полезли; следом обабкам да красноголовикам очередь при-спела порадовать появлением своим перелески наши. Лесных массивов вокруг Величаева нет. В основном вдоль оврагов причудли?выми изгибами тянулись по-лосы лесные, пряча за березовыми опушками темные еловые дреми...
  Наконец и товарищество наше с Федькой наладилось. Часов в шесть утрa, a то и раньше будил он меня. Попив чайку, и заправив литровый тер?мос тем же напитком, садились на вело?сипеды и катили по известному лишь Федьке маршру-ту. Инициатива в этом деле полностью была передана моему сотоварищу. Он и, правда, знал, где какой гриб собирать. Я охотно следо?вал за Понырем, ибо рыбал-ку пришлось забросить. Весь июль дул прохладный восточный ветер - рыба при нем будто обмерла. И дождей весь месяц не было, и жары обычной для середины лета не наблюдалось - такое вот летечко выдалось.
  На ниве грибоискательства уему Федька не знал. Если б где-нибудь к по-лудню не начи?нал я ныть, что хватит, грибов на сегодня, что их еще обихаживать надо - Федька так и носился-с по перелескам до самой ночи.
  К тому ж пыл своего, друга я еще сби?вал тем, что часам к девяти пришпи-ливал его ультиматумом - "чай не пил ... совсем ослаб". Федька корил меня - дес-кать, что за геолог такой хлипкий. Но я в деле чаепития был непреклонен, и это было единственное моё условие в безус?ловном "федькопочитании". Я обычно чай пил горячим, прямо из термоса в кружку и в рот - по-геологически, обжигая губы и нутро, вопреки теплой (относительно Се?вера) погоде. Федька же налитую круж-ку отставлял минут на пятнадцать в сто?рону - остывать. А остывший чай выпивал залпом - будто воду или водку. Для него чаепитие не было такой необходимостью как для меня. Он вполне мог попить водичку из ручейка, болотца или лужицы, загрызть это дело хле?бушком, посыпанным солью - и сыт. Зато, покуда кружка Федькина стояла на выстывании, преподавал он мне уроки забулдыжной своей философии. Мне нрави?лось его слушать, хотя учения его были смешны и наивны.
  - ... Ты... Это... Серега, верно, смеешься над нами величаевскими...
  - Да нет, Федь... Я и сам то величаевский.
  - Ну да... Ты, вона, и в столицах живал... В институте учился... Весь свет исколесил...
  Предположив, куда гнет Федька, я встрял:
  -... Золота не нашел только...
  - Золото немногие находят - читал об энтом. А не величаевский ты теперь по другой при?чина. У тебя этот... не тот... Как его... Рыба такая... Вспомнил - мин-тай... Так вот менталитет у тебя не величаевский.
  Приговор этот меня рассмешил. Но я удержал смешинку, лишь хмыкнул, сдерживая ее. И хотя Федька заметил мою усмешку, но не смутился и продол-жил:
  - Во... Смеешься. А мы тута тихо живем...
  - Не сеем и не пашем...
  - ... не сеем, не пашем. На хрена нам это. Мы что не посеем, все Москва сожрет с комуня?ками нашими, либо в промот пустят. Просто живем и все. И все у нас размеренно и вечно. Ты вот приехал, шустрить сразу начал. К Лидке клинья подбивать...
  - Старая любовь...
  - Именно, что старая. Тя б не было и она б жила - ни слуху, ни духу. А тут раз - и в петлю залезла. И сейчас пришибленная какая-то ходит. Не в себе - одним словом.
  -Точно не в себе...
  -Ты ж уедешь... Вон и батька твой жил бы с теткой Валей... Последнее мне в новость, было. Я догадывался, что не спроста они на па?ру в церковь ходят. Но, что до женихачества у них дело дойдет, никак не предполагал.
  - Чо ты мелешь-то, - только и смог сказать.
  - Ни чо не мелю... Сам подумай.... Он ведь, батька то твой, тебе ука?зывает...
  - Чего указывает?
  - То и указывает. Вот женился он на хохлушке, а рядом женщина жила - не замечал. Ты туда же. На москвичке женился. А тут - рядом такая девка пропадает. И сейчас рыло воро?тишь. Потом хватисся, поздно будет...
  Было, над чем призадуматься... В одну из поездок наткнулись на целую плантацию груз?дей. Я никогда столько не видел так много. Федька объяснил, что лето для них нынче самое под?ходящее - холодное. Грибы поэтому не успевают очервястеть. У отца на этот случай кадушка нашлась. Правда рассохшаяся, лет пять в де?ле не была. Но отец ее подправил, замочил. В итоге двухведерная кадуш-ка с грибами заняла в подполье забытое свое место.
  Мне же хотелось еще рыжиков насобирать. Раньше их вдоль оврагов на лужайках среди можжевеловых кустов да мелких елок много было. Вкуснее жа-реных рыжиков я, кажется, ничего не едал. И соленые они не менее бесподобные. Но, увы... Подевались эти чудные грибы куда-то. Нашёл их штук пять - на что они годны в таком мизерном количестве. А один, как ни странно, нашел прями на пашне возле опушки леса. Удивился премного. Но потом понял, что это просто одно из помешательств нынешних, которым даже наша величаевская глухомань поддалась, ко?гда вслед за людьми все живое и неживое, движущееся и не движу-щееся стронулось с места и понеслось-поехало, куда не попадя. Даже рыжики об-житые овраги покинули и подались в одном только им ведомом направлении: то ли осваивать Крайний Север вслед за кабанами, чтоб сги?нуть там навеки, то ли в стольные города за эмэмэмэшной радостью. Благо хоть птицы перелет?ные еще возвращаются в безлюдеющую нашу глухомань...
  Осень... В. И. Даль в своем толковом словаре объясняет это слово, как "время года меж лета и зимы". Где же начинается это время - время пере?хода природы из состояния летнего рас?цвета к зимнему сну и упокоению, трудно заме-тить. А начинается оно чуть ли не в самом зените лета - в начале августа.
  И самым первым признаком приближения осени является выпадение по утрам холодных рос. Первый спас...
  О том, что приближается осень, поймешь, когда обнаружится, что ласточ-ки улетели. Уже не видать их - мечущихся над омутами рек. Уже не предскажут они погоду, носясь в поднебесье перед ведром, и, пролетая над самой головой к ненастью. Следом за ласточками и другие птицы поки?дают наши края. Замыкают перелет журавли. Следом за ними всегда выпадает первый снег, который через несколько дней истаивает. Но ненадолго. И спустя малое время окончательно укутывает снег своим покровом тихую нашу сторон?ку...
  Предстоял и мне путь далекий. Только в отличие от пернатых на север. Ес-ли "молодых" - отца и тетку Валю - явно тянуло друг к другу, что было заметно и без Федькиной подсказки, то мои дела сердечные зашли в самый что ни на есть тупиковый тупик. Лидия со мной и разговари?вать не хотела.
  В конце августа позвонил друзьям своим - изыскателям. Работу они обе-щали подыскать. И даже предложили выехать немедля. Я же хотел подумать. На том и сошлись - я недельку-дру?гую думаю - и либо выезжаю, либо нет.
  Чтоб лучше думалось, смотался на три дня на реку. Впрочем, думал там мало. Ры?балка увлекла напрочь. Решение же ехать вызрело враз и беспово?ротно.
  В рыбацких моих угодьях в одной из стариц, упрятанных в ивняковых за-рослях и осоке, обитала семья журавлей. Летом частенько их видел, как взрослые птицы, верно, по очереди ле?тали в поисках корма для птен?цов.
  А тут "экраны" проверять выплыл, глянул в небо - двенадцать птиц в вы-сях дымчатых, вся семья их. И в клин выстраиваются, и "гуськом", и к солнцу ле-тят, и от него, и в выси заби?раются и вдоль долины стелются будто. Долго глядел на их ученья перед полетом долгим. Тут и решенье, буд?то само собой определи-лась - пора на Север...
  Тут же собрался - и восвояси. Третий день к тому же заканчивался. Ос-тальные дни, взя?тые на раздумья, не понадобились. Дома лодку просушил, упако-вал. Причандалы рыбацкие тоже на место определил до будущего приезда. По-кончив с упаковкой снастей, в город отправился, чтоб узнать, как автобусы на Киров идут. А на следующий день вечером уже сидел в общем вагоне, сверхпере-полненном пассажирами, поезда ?680 Киров - Котлас.
  В городе же разузнав расписание, к Нинке завернул. Объявил ей о пред-стоящем отъезде. Нинка поохала-поохала для приличья. Но подытожила свои причитания вполне спокойно и здраво:
  - Правильно, Сережа, едь. Чо те здесь делать? Сопьешься или обирючишь-ся, как Федька.
  - У Федьки своя линия жизни,- заступился за друга.
  - У мужиков ныне одна "линея" - от стакана до стакана, - пригвоздила се-стренка...
  По пути домой отважился с Лидкой словечком перемолвиться.
  - Привет... - я склонился к амбразуре, чтоб разглядеть в недрах "сквореч-ника" дорогое мне лицо.
  Но там сумеречно было - свет не горел, телевизор выключен. Лидия музы-ку слушала. Тихо на мое приветствие ответила и "матюгальник" свой выключила - явно, чтоб услышать от меня что-либо путное. Но от меня разве дождешься...
  - Уезжаю, вот, завтра.... - и снова молчу, жду ответа.
  - Ну, дак чо, - маска безразличия, всего лишь маска, содрать бы. Но куда мне...
  - Вот... Думаю - попрощаюсь...
  - Прощай...
  - И все?
  - И все.
  - Лида... - но оконце захлопывается. Стучу. - Дай бутылку, - отвори?лось.
  - Какую?
  - Вон ту, литровую...
  Бутылку взял, на дорогу вышел. Стою, будто оглоблей ударенный. Куда пойти? К Федьке? Он "философиями" замучает. А тут бы в одиночестве побыть. Ноги, однако, сами путь выбрали - к Величке. Туда, где сидели когда-то с Лиди-ей. Место за лето было вполне обо?рудовано под посиделки - брев?на по квадрату уложены, в центре кострище половинками кир?пича оконту?рено и конечно ста-кашки имелись. Я меж тем не стал рассиживаться на этой импро?визированной бе-седке, а оттащил одно из бревен к берегу реки, на него и сел. Бутылку рядом по?ставил. По другую руку сигареты и зажи?галку положил.
  - Закуски-то нет, - спохватился. Но рукой махнул - И так сойдет. Однако встал, к кост?рищу вернулся. Собрал все остатки былых пиршеств: соль, рассы-панную, на бумажку сгреб, лук топтаный-перетоптаный подобрал. Чуть в стороне огурец недоеденный и хлеба кусок валялись - и их прибрал. Все пойдет. И стакан-чик выбрал, что почище...
  Наконец приготовления к пиру закончены. Для начала полный стакан зелья хватил - чтоб забрало сразу и бесповоротно. Корочкой занюхал хлебной, перыш-ком луковым - позеленей вы?брал, закусил. И следом за луком сигаре?ту в рот впихнул. Сделал все быстро - будто боялся, что помешает кто-ни?будь или сам пе-редумаю экзекуцию над собственным организмом устраивать.
  Дальше все уже, в замедленном кино будто, крутилось-вертелось: пил; на реку смотрел осоловело; бобру, выплывшему на вечернюю надобность, доказать пытался, что не права, мол, Лидка - но тому не до меня было, сво?их забот предос-таточно - послал меня куда подальше и унырнул, чтоб с пьяным не связываться. Даже не в глубь величкинскую - привык к тому, что периодически выходит на берег реки чумная компания: орет, поет, дерется, слезу пускает.
  Захмелел я сильно. И было с чего - почти всю бутылку вылакал. Стемнело уж, бобер за?кончил свои вечерние дела, звезды на небе яркостью своей предосен-ней холодной кренделя вы?писывали - то ли, в самом деле, то ли в глазах моих - а я все сидел и сидел на колодине. То вслух разговаривал неизвестно с кем и неиз-вестно о чем, то в голове моей мысли скакали не?суразной чехардой и, наконец, их заколодило - "не по мне ли смертушка кру?чинится...", "не по мне ли вьюга го-лосит..."
  Домой пришел вдрызг пьянющий уже заполночь. С недопитой бутылкой в руке. Отец еще не спал, а может, проснулся и встал, чтоб встретить чадушко свое полуживое. Бутылку на стол поставил:
  - Ну, бать, давай за ваше счастье выпьем...
   - Где это ты так нализался? - пропустил он мимо ушей мой "тост".
  - Где надо...
  - Ложись ко спать. Утром похмелишься...
  - Утром нельзя ... Ехать надо...
  - Куды это?
  - А мы пойдем на север... А мы пойдем на север... - совсем не с ума понес какую-то околе?сицу. Но все же какая-то здравая мысль проскользнула в задурма-ненном мозгу - разулся, прошел в комнату и, не раздеваясь, упал на кровать.
  Тяжело было уезжать. И не только оттого, что похмелье тяжкое на утро терзало. Почему-то казалось, что навсегда. И, прощаясь с Федь?кой на автовокзале, подумалось вдруг с горе?чью великой:
  - И похоронят-то даже не здесь ... А как бы хотелось...
  С работой не заладилось у меня сразу по приезду. Но за то написал это по-вествование. Поставлю сегодня в нем последнюю точку, а завтра на?конец-то в "поля". Но не радует почему-то предстоящий выезд на работу, как в прежние го-ды. Не пускает, удерживает что-то. Может Ли?дия... А, ско?рее всего и то и другое. Ибо заезженной пластинкой, крутится в голове несуразная песня:
  
  НЕ ПО МНЕ ЛИ СМЕРТУШНА КРУЧИНИТСЯ...
  ШТУРМОВЫЕ НОЧИ В ПАСКУ....
  УПОКОЮСЬ СРЕДЬ ЛЕСОВ РУСИ...
  ВЕЛИЧА - ЕВСКИЕ ДНИ....
  
  11.97 - 01.98
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"