Люди всегда спорили об искусстве. Искусство вообще благодатная почва для возникновения всякого рода дискуссий, поскольку не предполагает наличие единого критерия оценки, коим выступает, например, доказательная база в науке. Поэтому и порождает такое разнообразие взглядов и суждений, зачастую полностью противоположных. Даже самые общепризнанные шедевры кого- то оставляют равнодушным, а там, где, казалось бы, нет ничего особенного, иные находят чуть ли не откровение.
В широких массах субъективное бессознательное правит бал, несмотря на все существующие мерила художественного вкуса. Это применимо как к классическому искусству, так и к современному: тут пестрота мнений имеет еще более широкий диапазон. Что, впрочем, не удивительно. Современное здание эстетики хоть и построено процентов на девяносто из материалов прошлых эпох, но так замысловато и вычурно, что порой не ясно, где находится пол, где потолок, куда выходят окна и вообще - что творится в этом доме (Облон$ких)? Высокое может притворяться низким, низкое - высоким, вместе они способны порождать иллюзию полной взаимозаменяемости, не искажая при этом основной замысел произведения. Если таковой существует, конечно.
Автора этого аттракциона тотальной относительности может и не быть дома: он вышел прогуляться, взял билет на Гоа, заснул на лавочке возле подъезда, или вообще - почил в бозе. Присутствие автора ныне понятие довольно условное. А если хозяин покинул здание, функции управдома может взять на себя кто угодно. Незваные гости, крикливые соседи, заблудшие духи. Бывает, в роли художника выступает сама жизнь - да так ненавязчиво и оригинально, что сразу и не поймешь всю глубину её замысла.
Некогда подобным спонтанным творчеством внешние обстоятельства занялись в одном из кукольных театров. В нём, как и в любом другом театре, шли своим чередом спектакли. Шли согласно установленного графика, который согласовывался с заранее установленным планом показов. В выходные нагрузка была посерьёзней: показывалось сразу несколько разных представлений в режиме нон-стоп -на радость многочисленным детям и к вящей головной боли всех внутретеатральных подразделений, эти представления обслуживающие.
Из-за быстрой смены декораций некоторые части предыдущего спектакля приходилось оставлять в коридоре, чтобы утром следующего дня везти на склад. Вместе с громоздкими сундуками и деревянными фурами в коридоре иногда ночевали и куклы, висящие на особых стойках, которые называются вешалами. И вот в одну из таких напряжённых трудовых суббот оставленные на ночь искусственные герои поэмы "Мёртвые души" были временно командированы к стене возле выхода на сцену. Как раз напротив каморки, где коротали свои суточные дежурства электрики.
Так получилось, что среди кукол отсутствовал один персонаж- Павел Иванович Чичиков, умудрившейся на последнем спектакле повредить свою барскую ножку. Его в срочном порядке доставили в лазарет, точнее, в мастерскую к механикам, где эту ножку должны были в самое ближайшее время поправить. На месте пострадавшего Павла Ивановича зиял свободный паз, сверху подписанный его фамилией. Зиял себе и зиял, не привлекая особого внимания - случай вполне рядовой, ничем не примечательный.
А где-то ближе к вечеру, сидящий в той самой каморке возле сцены дежурный электрик Бритвин решил постирать свои носки. За день они знатно сопрели в его закрытых кожзамовых туфлях и теперь непрестанно напоминали хозяину о своём плачевном состоянии. Хозяин эти сигналы хорошо чувствовал, и только ждал подходящего момента, чтобы на них отреагировать.
Что такое постирать носки на дежурстве? Нужно придти в незанятую уборную, стянуть с себя вышеозначенные источники беспокойства и тщательно потереть их под струей горячей воды. Желательно с хозяйственным мылом, а лучше - со стиральным порошком. Но у Бритвина ни того, ни другого при себе не оказалось: вместо хозяйственного он воспользовался жидким, выдавив его из общей мыльницы. И простирнул, как пришлось. Как обычный человек в стеснённых обстоятельствах. Главное, исчезли запахи. Ну, или почти исчезли.
После недолгой водной процедуры оставалось эти носки где-то высушить. И тут снова возникла проблема - где организовать сушку? Отопление в каморке ещё не включили - сентябрь на дворе, начало осени, батареи холодные, из подвала нет-нет, да и потянет сыростью. При виде стоящих напротив каморки вешалов, электрика вдруг осенило: а почему бы не разместить мокрую пару прямо в свободном пазу? Тут и от своей двери недалеко - всегда есть присмотр - да и коридор помещение теплое -высохнут быстро. К концу смены уж точно.
Ничтоже сумняшеся, он повесил носки аккурат на месте отсутствующего Павла Ивановича и, улыбаясь собственной находчивости, пошёл проверять исправность дежурного освещения на одном из этажей. По пути в означенное место громко поздоровавшись с бессменным куратором театрального музея, заслуженным деятелем культуры, и по совместительству автором критических статей в разных престижных и не очень интернет- изданиях, Фёдором Теодоровичем Балясиным. Который то ли кивнул в ответ, то ли кратким движением головы приспустил свои громоздкие старческие очки, пытаясь разглядеть высокое малознакомое существо, пробасившее ему приветствие.
Примерно через минуту раздумий, так и не придя к однозначному выводу, кто же был этот великан в робе, Балясин оказался возле входа на сцену - как раз перед вешалами с куклами, оставленными на ночь. Обычно при виде персонажей из различных спектаклей, одетых в красивые костюмы, их нарочно вытянутых носов, карикатурно выпяченных губ и огромных нарисованных глаз, его охватывало чувство умиления, которое всегда выражалось по-разному. Он мог непроизвольно начать жонглировать авторучкой, или сделать серию снимков на свой старенький смартфон или с ритуальной торжественностью захлопать в ладоши, отдавая должное кукольному труду на сцене.
На этот раз с внезапным мальчишеским озорством Балясину вдруг захотелось устроить нечто вроде шуточной переклички, легонько касаясь каждой искусственной головы пальцем, и отвечая за них своим голосом. " "Манилов! Здесь!- начал он игривым полушёпотом,- Коробочка! Присутствует. Собакевич! Есть такой! Ноздрёв! А не угодно ли партию в шашки? Плюшкин! На своём законном месте, милостивый государь, Чичиков-.... "Тут вместо нежнейшего упитанного лица Павла Ивановича палец куратора указал на две свисающие полупортянки. Взгляд хранителя традиций из абсолютно непонимающего быстро стал настороженным, затем удивлённым, затем брезгливым, после чего окончательно оформился в негодование.
"Безобразие! " - очки его возмущённо подпрыгнули на переносице. - Кто позволил? Постирушки устраивать в храме искусств? Совсем охренели? " Заскрипев зубами, Фёдор Теодорович бросился выяснять личность виновника сего возмутительного действия. Судя по внешним признакам, носки были постираны совсем недавно, следовательно, виновник не успел уйти далеко. Узнав у вахтёра имена тех, кто остался в театре, путём нехитрых логических заключений, произведённых совместно с вызвавшейся бескорыстно помогать ему, скучающей гардеробщицей Аделаидой, он быстро сократил список подозреваемых до одного. Того самого, пока что не чувствующего за собой никакой вины, и даже тихонько насвистывающего в приливе хорошего настроения.
"Это ведь он попался мне навстречу? - подумал Балясин. - Почему же не минутой раньше? Я б ему показал стирку-мойку!" По-видимому, узрев в глазах заслуженного деятеля культуры самый что ни на есть решительный настрой покарать святотатца, Аделаида вдруг осознала степень своего участия в грядущем порицании и ей стало не по себе. Получалось, именно она произнесла вслух фамилию Бритвина, с которым была если не на дружеской ноге, то в самых крепких рабочих отношениях. Лампочки в гардеробе он менял ей исправно, по первому зову. Всегда здоровался, улыбался. Женщина в свою очередь приглашала поболтать его за чашечкой мятного чая с лимоном, который приносила с собой в термосе. Не дай бог, теперь влепят выговор человеку! Да ещё разлетится молва, что при её непосредственном участии! Такой поворот событий её совсем не устраивал. Поэтому, дабы как-то умаслить разгневанного куратора, Аделаида с неподдельным участием посмотрела на не находящего себе места Балясина и заговорила тихим проникновенным голосом.
"Да вы не переживайте особо, Фёдор Теодорович,- прядь по-лисьи рыжих крашеных волос нежно скатилась на её припудренный лоб - Если это Антон сделал, то он не нарочно. Он, знаете ли, вообще человек простой, открытый, я бы даже сказала - благородный. Потому что любит, когда всё по-честному. Ты - мне, я тебе, а нет - так и разбежались. Проблем с ним никогда не было. У меня, по крайней мере, точно. Людям он тоже нравится, многие о нём хорошо отзываются. Я думаю, тайком гадить он никому бы не стал. Случись какой конфликт, недоразумение, ответил бы сразу, в лоб, безо всяких интриг. Сама видела однажды, как он сцепился с нашим заведующим гаражом Гордеевым, когда тот хотел доказать, что это Антон фару от автобуса стащил, когда щиток в гараже ремонтировал. Там тааакое началось, Фёдор Теодорович! Матушки мои! Пух с обеих сторон летел, перья, и чего там только не летело! Как ещё до мордобоя не дошло - удивительно! А если бы дошло, думаю, не поздоровилось бы Гордееву. "Скорую" бы пришлось вызывать - сто процентов. Крышу Антоше сносит в такие моменты - себя, бедный, не помнит. Так и говорит: могу пришибить ненароком. За это и отмотал срок в своё время"
"Он что - сидел в тюрьме?" - поднял на неё удивлённый взгляд Балясин. "По молодости загремел - ну с кем не бывает?- вздохнула Аделаида. - Но вы не подумайте, что он уголовник, Фёдор Теодорович. Он вообще человек творческий. В колонии плакаты рисовал, помогал оформлять клуб к праздникам. Сам мне рассказывал. А когда вышел - жизнь с чистого листа решил начать. Спортом стал заниматься регулярно - кикбоксингом. Груши там околачивает, штангу поднимает. Да вы видели, какой богатырь-то? Тут здоровья не то, что на двоих, на троих, хватит"
"Значит, кикбоксингом?- настороженно уточнил заслуженный деятель культуры.- А зачем в театр тогда устроился? И как его взяли с таким послужным списком?" "По знакомству, Фёдор Теодорович, по знакомству - зашептала Аделаида у самого уха Балясина.- То ли близкая приятельница, то ли дальняя родственница у него - из бухгалтерии. Подсуетилась в нужный момент - и приняли. Хотя на должности он совершенно легально. Разряд имеет, все допуски. Почему бы не дать поработать человеку? Тем более, вставшему на путь исправления. Деньги-то всем нужны. К тому же, с людьми нашими непростыми творческими язык общий находить умеет. У бутафоров засиживается, к швеям похаживает - туда, в основном, где женский контингент. Ну а разве это плохо? Мужчина в полном расцвете сил. Ему хорошо, и они не скучают. Говорю же вам - совершенно другая личность. Только взгляд иногда о былых подвигах напоминает. Бывает, посмотрит на тебя так строго, пронзительно, и ты без лишних слов понимаешь, что у человека за спиной богатый жизненный опыт. Который лучше не тревожить от греха подальше"
"Но всё равно это возмутительно, - уже гораздо менее решительно произнёс Фёдор Теодорович. - Выставить часть своего, не побоюсь этого выражения, нижнего белья на всеобщее обозрение! Да еще где! Перед выходом на сцену! Соображать-то надо. С другой стороны - если всё делалось именно так, как вы говорите, без злого умысла, сугубо по незнанию, тогда это, конечно, меняет дело" "Естественно меняет!" - горячо поддержала его Аделаида.- Зачем Антону гадить? Тем, более, вам? Он же вас совсем не знает. Тут всё один к одному складывается - чистая случайность" "Вы думаете?" "Я в этом абсолютно уверена, Фёдор Теодорович" "Где ж мне его искать теперь?- растерянно огляделся по сторонам Балясин - Эту, извините за выражение, композицию нужно убрать в любом случае. И как можно скорее" "А зачем вам самому искать-то?- блеснула глазами хозяйка гардероба. - Да и где вы сейчас его найдёте? Известно ведь, электрик на работе там, где ток течёт. А ток у нас течёт везде. Так что не утруждайте себя напрасно. Скоро сам вернётся. Мимо меня точно не проскочит, а уж я ему скажу, что нужно сделать"
По дороге домой Балясина одолевали разные чувства: одним из них был всё тот же, никуда не девшийся, хотя и заметно поутихший гнев. "Как можно, работая в театре, не знать таких простых истин!- искренне недоумевал куратор.- Неуважение в чистом виде, да ещё выставленное напоказ. Плевок на весь наш театральный уклад, на все правила и традиции!" Наряду с этим, вспоминая всё, что рассказывала ему о достоинствах Бритвина Аделаида, Фёдор Теодорович неожиданно подумал, что в поступке электрика могло скрываться нечто иное. "Если предположить, что наш прохвост повесил туда свои носки сознательно, понимая всю степень ответственности за содеянное, тогда возникает вопрос - почему не побоялся этого сделать? На что рассчитывал? Или, если сформулировать по-другому, что хотел этим сказать? Быть может, не всё так однозначно, как может показаться с первого взгляда? Ряд кукол и последний пустующий паз для Павла Ивановича, который заполнился таким варварским способом. Здесь, конечно, можно легко купиться именно на это грубое соединение вещей разнородных, на первый взгляд, несоединимых, но не так ли действуют нынешние художники? И с этого ракурса его поступок уже не выглядит актом вандализма, а чем-то похожим на художественный приём, инсталляцию, за внешней эпатажностью скрывающей определённый смысл. Сохнущие носки на вешалах несомненно есть символ - только чего? Дорожной жизни Чичикова, его плутовской натуры (кот в мешке!), или это такой своеобразный коррелят с нашей прагматичной действительностью? А может, здесь больше уклон в деконструкцию? Освобождение предметов от их привычной функции и помещение в незнакомый контекст? Чёрные мужские носки среди театральных кукол. Носки как кукла. Вызывающая чужеродность, не имеющая ничего общего с "Мёртвыми душами" Или имеющая? Стоп, стоп, стоп...Разве такое могло придти в голову простому электрику? Уж не сам ли я домысливаю за него?"- Фёдор Теодорович нахмурился и сбавил шаг. - Возможно, он просто хам, которому наплевать на все смыслы, кроме одного - чисто практического. Как бы его там не выгораживала Аделаида"
В памяти куратора возникла неторопливая походка Бритвина, его широкая грудь и выражение лица, в котором, как показалось Балясину, приветливость граничила с потаённой насмешкой. "А не издевается ли он над нами?", - подумал Фёдор Теодорович, чувствуя, как в груди поднимается новая волна раздражения. - Не держит ли за дураков? Завтра же пойду к директору - пусть вызывают его "на ковёр" и объясняют доступно, чем можно заниматься в учреждении культуры, а чем нельзя". Он ещё какое-то время обдумывал стратегию своего завтрашнего разговора в приёмной, пока снова не вспомнил слова Аделаиды о прошлом Бритвина. Сейчас оно снова предстало перед ним совсем не в радужном, даже угрожающем свете. "Тюрьма, кикбоксинг... Кого-то пришиб, покалечил. За это и отсидел срок. Ужас какой", - внутренне поёжился Фёдор Теодорович- Кошмар. А если в театре случится что-нибудь подобное - кто будет отвечать? Возможно, Гордеев ещё легко отделался. Куда смотрела наша "кадровичка"? Ей-богу не понимаю"
"Но ведь в тюрьме он рисовал плакаты, оформлял клуб, - внезапно мысль куратора развернулась в другую сторону.- Взяли же его туда не за красивые глаза: значит, были на то причины. Первому встречному не доверили бы кисти и краски. Скорей всего, имеется у него какой-то опыт, образование. Наверное, учился где-то и не закончил. Что если он действительно - художник? Пусть грубый, малообразованный, пока не несущий в себе свет высокой культуры, зато непосредственный, стихийный, интуитивный. Самородок, способный одним природным чутьём уловить дыхание времени. Ведь правду говорят, блаженны нищие духом. Вот он, быть может, и есть такой нищий с незамутнённым взглядом, которому дано видеть вещи в оригинальном свете. И по простоте душевной создавать объекты в стиле поп-арт. Наощупь придти к постмодернизму. Звучит неправдоподобно? Возможно. Но сколько было таких подвижников, пробившихся из самых низов? И определённая художественная наглость им тоже свойственна. Без неё сложнее заявить о себе. А если Антон и в правду - тайный посмодернист, скрывающийся за маской пролетария? Это ведь вполне в духе идей Барта. Нужно присмотреться к нему получше, в приёмную сходить всегда успеется.... Да. Постмодернизм... Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно"
Окончательно отказавшись от плана перевоспитания Бритвина посредством вмешательства сил вышестоящих, Фёдор Теодорович ускорил шаг. Придя домой, он сразу включил компьютер - его распирало желание продолжить статью о "Мёртвых душах", которую он планировал разместить в своём блоге. Пальцы хранителя театральных реликвий сами бросились в пляс по клавиатуре, едва поспевая за бурным потоком слов неожиданно спустившегося вдохновения.
"Представшая перед нами череда образов русских помещиков при всей своей карикатурной правдоподобности и разнообразии типов оставляет в душе пустоту. Ту пустоту, которая обычно следует за смехом, каким бы долгим и заразительным он не был. И вот ты думаешь: а стоило ли вообще смеяться над мертвым, тем более если мертвое - самое сокровенное, что было у человека того времени - его душа? Я полагаю, автор великой поэмы ответил бы на него утвердительно.
Да, стоит, когда этот смех не просто сотрясение воздуха, судороги живота и забава ради забавы, но смех сквозь слёзы. Горестный смех Пьеро, который веселит надрывно, одномоментно, после чего навевает раздумья далеко не радостного характера. Однако поначалу Гоголь усердно натягивает для нас ширму комедии: смотрите, дескать, вот она птица-тройка Русь, вот нелепые персонажи, вместилища глупости и порока, говорящие внешности и фамилии, смейтесь себе на здоровье!
Главный герой - тоже мёртвая душа, причём, если можно так выразиться, самая мёртвая из всех, правда, об этом мы узнаём не сразу, только ближе к финалу произведения. А с первых страниц взору нашему предстает вполне обычный, респектабельный господин - не красавец, но и не дурной наружности; не толст, не тонок; не молод, однако же и не сказать , чтобы стар- другими словами, усреднённость во всём. Отличительной чертой Павла Ивановича является умение производить впечатление для пользы собственного дела.
Вообще, Чичиков - апофеоз деловитости, гимн прагматике, персонаж- функция. С его помощью Гоголь демонстрирует нам нравы помещиков энской губернии, но самого скупщика загробного воздуха до поры до времени мы почти не знаем. Зато быстро привыкаем к нему, как к чему-то само собой разумеющемуся - как к одежде, например. Его учтивость и манеры, которыми так восхищаются энские дамы, также ничего не раскрывают в его характере, а наоборот, скорее, прячут - ещё одна особенность одежды.
С точки зрения внешней формы, Павел Иванович воплощённое комиль фо, надушенный поросёночек, умеющий втереться в доверие к кому угодно. По сути же, сгусток тёмной материи, дьявольская ипостась (вспомним чертей со свиными рылами в "Сорочинской ярмарке"), преследующий исключительно свои корыстные интересы. Чичиков удобен и полезен только тогда, когда ему самому выгодно быть полезным и удобным. Исчерпав же источники материальных благ, он незаметно исчезает, чтобы появиться рядом с другими.
Если на минуту отстраниться от классического портрета и попробовать представить аллегорию сущности Павла Ивановича в фокусе современной эстетики, то можно получить довольно неожиданные параллели. Модель округлого поросёночка отпадает сразу, поскольку это уже штамп, увековеченный в кино великолепным Калягиным. Напрашиваются более радикальные образы и мы, взяв на вооружение принцип буквального отображения, представим тёмную материю собственно как чёрную ткань.
Ткань должна выразить себя в вещи- с какой же вещью ассоциируется Чичиков? Плащ, сюртук, галстук? Нет, это всё элементы верхней одежды, и косвенная отсылка к "Шинели", где царствует развоплощённый Акакий Акакиевич. Тогда что? Мир нижний, скрываемый от посторонних взоров, касающийся одновременно комфорта и гигиены (держим в уме повышенную чистоплотность Павла Ивановича). Скажем, обыкновенные мужские чулки. Или носки, если брать эквивалент нашего времени. Мало чем примечательные с виду, умеющие сужаться и растягиваться в зависимости от обстоятельств, собирающие наши дурные запахи, носки в равной степени не заметны и не заменимы. Они сопровождают нас в ежедневном путешествии по жизни, они знают особенности нашего тела, и даже могут отомстить за излишнюю беспечность по отношению к ним.
Все эти характеристики вполне применены и к образу предприимчивого коллежского советника. Внутритекстуально он существует как двигатель повествования, посредством которого раскручивается основная сюжетная линия, концептуально - как некая защитная оболочка, дающая возможность автору избежать прямого соприкосновения с созданной им средой, всегда оставаясь в роли некоего божественного присутствия. Известно, что во втором томе "Мёртвых душ" Гоголь планировал бросить прежних своих героев в горнило испытаний, чтобы пройдя дантовский путь - ад, чистилище, рай - в третьем томе они могли явить нам новую Россию. Во многом утопическую, приукрашенную надеждами самого писателя, но несомненно-преображённую. Судьба эта была уготована и Чичикову. Сам пыльный, потрёпанный, впитавший в себя грязь и пороки своего времени проводник писательских фантазий, должен был быть помещён в прачечную духа, где хорошо отстиран и высушен, чтобы получить право благоухать в декорациях нового бытия. Каким бы безнадёжным не казался герой в начале, у него всегда есть шанс на спасение. По-моему, эта аксиома традиционна не только для русской литературы, но и для всей нашей жизни. "Все мы вышли из гоголевской "Шинели!"- воскликнул когда-то Достоевский. "..и ожидаём своей прачечной, как его носки"- позволим мы себе продолжить писательскую мысль. А если подобное сравнение кому-то покажется слишком натянутым, приведём слова ещё одного классика, теперь уже двадцатого века, жившего в эмиграции, и, несомненно, чтившего великого модерниста Гоголя. "Это жёсткое пламя мечтаний, это жёлтое поле тоски, наклоняется жизнь: "До свидания!" и снимает тебя, как носки"
Закончив писать, Фёдор Теодорович, по обыкновению некоторое время сидел неподвижно перед монитором, на котором застыл только что набранный текст. Затем он взял с полки карманное зеркальце и посмотрелся в него. Снова распознав в своих чертах печальную проницательность, которую ему приходилось не раз лицезреть на портретах великих деятелей прошлого, он удовлетворённо подмигнул своему изображению и положил зеркальце обратно.
Тем временем, электрик Бритвин слушал взволнованный рассказ Аделаиды, отхлёбывая из кружки горячий мятный чай и потирая одной босой ногой в шлёпанцах о другую. Носки его, как и прежде, висели на стойке среди кукол. Антон лениво сплёвывал прилипающие к языку надоедливые чаинки и как истинный художник думал о слабостях и несовершенстве рода человеческого.