Аннотация: Чудеса случаются там, где в них верят - писал Вольтер. Если же в толпу фанатиков затесался скептик, все признаки чуда как по мановению волшебной палочки превращаются в неоспоримые улики мошенничества...
... примерно в середине апреля Антон заметил признаки чего-то надвигающегося, большого. По киевским биг-бордам развесили рекламные плакаты сигарет "Прилуки особенные" со слоганом "Стань особенным!": ровные ряды белых яиц, среди которых скромно затесалось синее пасхальное. Мать Антона вдруг начала поститься.
- Чего ты себя истощаешь?,- спрашивал он ее.
- Отвяжись. Ты этого не поймешь.
Всем родственникам и знакомым Антон был известен как неисправимый материалист. На факультете даже вошло в моду его изречение: "Живот не терпит пустоты". Хотя духовную пищу он также уважал и почитывал всех понемножку, от Сенкевича до Хайнлайна.
Пришел май. Самый первый майский праздник, день труда, Антон отпраздновал, сколотив большую книжную полку и повесив ее над кроватью. На полке сразу разместилась гора учебников и конспектов,
несколько фэнтезийных книг и "Настольная книга атеиста" 1985 года издания - книжица, по мнению нашего героя, очень забавная.
В субботнее утро Антон проснулся от вкусных запахов. Мать пекла паски, раскладывая их на письменном столе Антона. Прямо с кровати он протянулся ущипнуть сладкий мякиш, но раздался строгий окрик из кухни: "Сегодня не трогай!".
Днем он помогал маме делать паскам шапки, украшенные разноцветными сахарными бусинками, а к вечеру она спросила:
- Поможешь мне сходить в храм?
- Разве это тяжело?
- Я боюсь в темноте.
- Хорошо.
На каждый праздник мама пыталась затащить его в храм. Сейчас, похоже, предлог оказался беспроигрышным.
Они вышли в ночь с корзинкой, полной маленьких пасок и крашеных яиц. Надышавшись пронизанного звездным светом воздуха, Антон переложил корзинку из правой руки в левую и обратил внимание на странный вид матери. Она была в косынке.
- Мама, почему ты в косынке?,- "это старит ее", подумал он.
- Сынок, женщинам в храме нельзя стоять с непокрытой головой.
- Мне кажется, что это дурацкий и старомодный обычай.
- Он имеет большой смысл. Чтобы не было гордыни.
Остальной путь они проделали молча. Антон думал про слово "гордыня".
В церквушке на углу улицы горел свет. Изредка туда заходили люди. Он заметил немного в стороне девушку в белом свитере, белой косынке, больших очках, беседующую с растворенным в вечерних сумерках человеком в сутане.
Уже в холле было жарко. Они разделись. На дверях висело объявление: "Освящение куличей и других пасхальных снедей состоится после литургии в 5 часов утра". Мать подошла к раскладке с разной утварью, свечами и книгами. Вернулась она с дюжиной свечей и синей брошюрой "Наставление православному христианину о церковной свече".
- Ты любишь читать,- сказала она,- Вот и читай.
Антон огляделся по сторонам. С икон на него глядели задумчивые бесстрастные лица, чаще всего бородатые. Он вспомнил, что читал у немецкого романиста Лиона Фейхтвангера: борода - признак неискренности. Хотя старцев на иконах вряд ли можно было бы назвать неискренними. Одна икона, с изображением Христа, привлекала внимание подписями на современном русском языке - в отличие от других икон. "Интересно, скоро будут писать иконы на украинском?", подумал он и
стал читать: "Я истина, а вы не веруете в меня; Я ваш путь, а вы не следуете мне; Я ваш друг, а вы не любите меня; Я ваш Господь, а вы не повинуетесь мне; Я Бог, а вы не молитесь мне"... Пропустив еще с десяток подобных изречений, его глаза метнулись к большой красной
строке, которая, видимо, содержала вывод или мораль: "Так не вините меня за то, что вы несчастны!". Антон подумал: "Короче, администрация ни за что ответственности не несет". Но люди вокруг, кажется, думали по-другому: любой нечаянный жест, взгляд, шаг говорил: подкрадываюсь к надежде, уже близко, еще шаг, схвачу ее за хвост.
Они направились к двери в главный зал. На этой двери тоже висели объявления: "Братья и сестры! Не оставляйте свои вещи без присмотра. Не давайте повода ищущим повода!" и "Братья и сестры! В храме отключайте мобильный телефон". Войдя, мать показала, куда поставить корзинку и пошла ставить свечи. Антон стал осматриваться. Я только наблюдатель, напомнил он себе. Никакой иронии, никакой критики.
Антон забрал у мамы ее тяжелое пальто. Держа его двумя руками, он получал вполне законное право не креститься, зато освобождал ей руки. Он был рад помочь хотя бы так.
На пальто отлично поместилось синее "Наставление". От нечего делать он начал просматривать брошюру. Прежде всего обратил внимание на выходные данные: книга отпечатана с благословения Московского патриархата, а не Киевского. Из текста следовало, сколь большое значение свеча должна иметь для истинно верующего и сколь малое для того, кто возжигает ее без веры в душе; свеча - светильник ангела-хранителя, символ чистоты брака, приношение верного Господу. Были в "Наставлении" и такие строки: "Ведь представь себе: кто обманом и беззаконием награбил миллионы рублей и думает потом, что десятком свечей он не только закроет все свои беззаконные дела, но еще и милость заслужит от Бога,- что он хочет и надеется сделать? Обмануть Господа Бога, подкупить Его святое правосудие? ... Что ж тут свечи? Ложь и обман, - как ложь и обман все его слова, как ложь и обман все его клятвы, как ложь и обман все его действия. Но слова, клятвы и действия относятся к людям; а свечи предлагаются Богу и Его угодникам... И вот чем думают угодить Господу Богу, Который видит каждое наше дело, каждое слово и каждую мысль!". Антон еще раз посмотрел на объявление про мобилы. Тут ему припомнилось, как в прошлом году патриарх Алексий снялся в рекламе российского концерна "Газпром". "Мама сказала бы, что я не понимаю",- подумал он,- "Но я действительно не могу понять, как можно одной рукой благословлять, а другой рукой порицать бизнесменов".
В центре зала послушник громко и невнятно декламировал молитвы. Книга, из которой они читались, была с картинками.
В очередной раз перекрестившись, мама тронула Антона за руку и, когда он нагнулся, шепнула: "Видишь икону с ореолами?". Только тогда он обратил внимание на то, что одна из рам была с одним стеклом, без иконы, и свет лампады за стеклом высвечивал смутные очертания на
стекле, повторяющие картину Богоматери с ребенком на иконе рядом. Заинтересовавшись, Антон подошел ближе. Может, его обманывало зрение, но он заметил небольшое искривление нимба на оттиске по сравнению с оригиналом и некоторое уменьшение личика Иисуса. Сравнив размер стекла с оттиском и стекла, покрывающего оригинал, он пришел к выводу, что стекло с оттиском гораздо уже в ширину. "Ого! Если я прав, тут пахнет мошенничеством",- подумал он.
У иконы стояла, низко опустив голову, женщина в белом свитере и в белой косынке - теперь без очков. Она иногда крестилась и страстно шептала что-то непонятное. Вдруг из-за спины Антона выскользнул парнишка лет десяти в серой, застегнутой на все пуговицы, рубашке. Проходя мимо женщины в белом, он задел ее за локоть, но та даже не отреагировала. Парень упал на колени перед иконой. Затем, крестясь и кланяясь, подполз к ней, поцеловал, вынул из кармана тряпку и стал деловито протирать. Потом встал на ноги, крестясь и кланяясь, отошел. Действо повторилось перед другими иконами. "Интересно, сколько ему за это платят", подумал Антон.
Церковь была совсем новой, даже потолок еще не расписали. Стараясь не замечать усталости в ногах и нездоровой возбужденности от ладана, действующего совсем как кофе, он рассматривал святых у основания купола. Тут представился случай размяться: позвали на крестный ход. Мама сунула ему в руки горящую свечу.
Еле дыша, прикрывая свечу рукой, он направился к выходу. Возле дверей на улицу был сильный сквозняк, и свеча чуть не погасла. На улице ее свет колебался, как душа студента перед экзаменами. Толпа медленно выползла из храма. Священников впереди не было видно. Все пошли вперед - настолько быстро, что Антон понял: огонь ему не уберечь. "Батюшка молодой, резвый",- тихо проговорил кто-то сзади,- "Это совсем как в анекдоте про нового русского...". Тут свеча погасла, и он, опустив огарок фитилем вниз, пошел догонять маму.
Они три раза обошли вокруг церкви. В окне одного из учреждений на улице он увидел электронные часы с цифрами 2:07. Затем столпились у входа в храм. Антон встретился взглядом с одним из послушников, выглядевшим совсем юношей, несмотря на огромную бороду. В глазах
послушника не читалось ничего, он смотрел на Антона, как в пустоту, не мигая и не отводя взгляда. Антон отвернулся.
Верующие потянулись в храм. Ладан там курился вдвое гуще. Зажглась огромная пятиярусная люстра под потолком, каждой лампочке которой, оформленной в виде свечи, противостоял позолоченный
ангелочек. Антон скользнул взглядом к основанию люстры и чуть не поперхнулся: в ясном свете люстры там обнаружился огромный двуглавый орел! Патриот своей Украины, Антон обиделся и сказал себе, что больше никогда не придет в эту церковь. Может, православная вера и едина для всех славян, как не раз повторяла бабушка; но герб чужого государства, возносящийся над верующими украинцами - это чересчур. Как говорил преподаватель на военной кафедре, полковник Дуб, "попахивает государственной изменой".
Церковный хор продолжал тянуть "Господи, спаси". Краем глаза Антон заметил, как женщина в белой косынке надела свои очки. Стоять в неподвижности становилось совсем невыносимо, руки, держащие мамино пальто, обливались потом. За расписанной перегородкой послушники участили шаги вокруг алтаря. Хор замолк, вновь заговорил дьяк, но из его речи слышалось только "Господь наш", "ибо", "есмь", "смерти", "попрал" и "воскресе". "Я понимаю, когда поют и не слышно слов песни",- вновь отметил про себя Антон,- "Но когда проповедуют? В чем же тогда смысл проповеди?". Он улыбнулся и подмигнул смышленому на вид мальчонке в желто-белом ритуальном одеянии. Тот никак не отреагировал, разве что опустил глаза и стал смотреть себе под ноги.
Под громкое "Господи помилуй" и звон кадил верующим явился батюшка с тремя свечами в руках. "Христос воскресе!", крикнул он. Десятки красных, усталых невыспавшихся глаз обратились с надеждой на батюшку, десятки ртов открылись на бледных лицах: "Воистину воскресе!". И еще раз: "Христос воскресе!" - "Воистину воскресе!". Но с третьим разом батюшка медлил. С хоров что-то зашумело. Вдруг женщина в белом чуть ли не поднялась на цыпочки, визжа в истерике: "Я вижу Его! Мне явился Христос!". Она сорвала очки с носа и попыталась креститься рукой, в которой держала очки. Каким-то чудом ей удалось не уронить их.
Батюшка, казалось, не ожидал такого вопиющего нарушения благочиния.
- Что ты видишь, сестра моя? Мы ничего не видим.
- Говорю вам, Он был тут! Я могу доказать! Верьте мне!
Глядя, как люди расступаются перед ней, направляющейся к батюшке, Антон уже не смог сдержать нагловато-понимающей улыбки. У него было предчувствие, какими будут доказательства видения, и он был уверен, что присутствовал при сотворении чуда - ни больше, ни меньше.
ВОПРОС: как женщина намеревалась доказать явление ей Христа?