Несмотря на хрупкую конструкцию крыльев, норд-ост, и чего бы там ни говорили его любимая женушка и старик Лайт, он все-таки летел. Парил, изредка взмахивая крыльями, наравне с изумленными ласточками, что шарахались от незнакомой птицы, с жалобным свистом рассекая зрелый, осязаемый воздух.
Крылья. Сколько себя помнил, он всегда рисовал их: мелом на неровных боках неказистой хибары; кусочком угля на худенькой спине одной из сестер, на собственном впалом животе, на прибрежном песке, на воде; зимой - на тонком листе снега, в воздухе, с закрытыми глазами, во сне; и, едва проснувшись, на громадном огненном шаре, выскользнувшем из-за горизонта.
Мать была против этого имени: "Что за дурацкое имя, Икар? Неблагозвучное, злое, как острый камень!" Ей хотелось, чтоб у мальчика было легкое, как перышко, имя. Еще бы! После пяти девчонок наконец-то сын! Роды вышли быстрые. Младенец буквально вылетел из нее, а повивальная бабка, зацокав подрезанным языком, обрадовалась: "Йохкий! Йохкий какой мальцонка!" Но отец настоял на имени Икар. Так звали его собственного отца.
А тот к старости и вовсе из ума выжил. Бросил дело, раздал все до копейки детям и нищим, оставил себе лишь покосившийся сарай, в котором гуляли сквозняки, и рисовал. Старый дурак никого не допускал в свою развалюху кроме внука.
Икар уже плохо помнил обстановку дедовского сарая. Мебель была на редкость красивая, не то, что у них. Громадное мягкое кресло, обитое зеленым бархатом, комод с резными завитками и пухлыми человечками, и повсюду: на стенах, на столе, на верстаке крылья, крылья, крылья. "Смотри, дурачок!" - так, помнится, звал его дед. Он легко подымал Икара на руки и подносил к картинкам на стене. Тыча черным указательным пальцем в чертеж или рисунок, шептал, щекоча бородой шею: "Смотри, дурачок! Это - крылья. Когда-то у всех людей были такие. И все они умели летать наравне с птицами. Бог создал людей крылатыми. Но они вели себя глупо, стали воевать прямо в небе. А небо - оно не для войны! Бог рассердился и отнял крылья у людей, оставив им только глупые ноги. Понимаешь меня, дурачок?" Маленький Икар, замирая от восторга, шептал прямо в дедовское ухо, из которого так удивительно росли волосы:
- Дед, а что, у всех были крылья?
- У всех!
- И у девчонок? И у стареньких стариков?
- А то! Хочешь, докажу?
Старик, подмигивая безумным глазом, ставил Икара прямо на стол, не больно щипал его за одну худенькую лопатку, потом за другую: "А это что, по-твоему? А?! Это все, что осталось человеку от его крыльев! И ты мог бы сейчас летать, и я! И все! Жестокий бог, он лишил нас этой радости! Скажи, ты летаешь во сне, дурачок?"
- Да.
- Ну вот! Это тебе еще одно доказательство! В нашей крови, в нашей памяти еще живет ощущение полета. Ну, ничего, ничего! Осталось совсем немножко, и мы с тобой полетим!
Он подхватывал Икара со стола и, подбрасывая под самый потолок, ловил. Икар хохотал, заражаясь безумной радостью от деда, падал в его объятия, путаясь в бороде....
Странно, что все это он помнил так хорошо, словно бы это было вчера. Бог наградил Икара избирательной памятью. Он мог не помнить школы, учителей, своих друзей, даже стал подзабывать лица двух умерших сестренок. Но все, что касалось крыльев, помнил четко, когда бы это ни произошло.
Мать полоскала в реке белье, а он возился рядом, пытаясь возвести из камушков дом. Мать казалась ему красивой. Это сейчас он понимал, что ничего красивого в ней не было. Крупная фигура, полные руки, красное лицо, бесцветные глаза, полинявшие на солнце, как старая блузка. Стоя на коленях, перегнувшись через мостки, она полоскала бельё в реке, с трудом подымая тяжелые простыни. Легкая стрекоза, радостно стрекоча, зависла над его каменным домиком. "Хорошо, когда есть крылья! И белье не надо стирать!" Стрекоза, казалось, не замечала мальчика, его любопытных глаз и сопящего носа. Покрасовавшись, она уселась на край мостков. Икар, чуть дыша от волнения, быстро прикрыл ее кепкой. "Попалась!" - с диким восторгом он осторожно вытащил ее трепещущую, живую, и, зажав меж пальцев, рассматривал слюдяные крылышки, удивляясь тому, как ловко соединены на них тонюсенькие пластинки.
"Ах ты, негодник! Зачем ты ее мучаешь!"- рассердилась мать. Но он не мучил. Ему просто хотелось посмотреть и понять, чем отличаются крылья стрекозы от крыльев птиц и бабочек. Он собирался отпустить ее, поэтому и держал так осторожно и вместе с тем сильно, чтобы не вырвалась раньше времени. "Ей же больно!"- крикнула мать, расправляя на мостках нарядную юбку, чтобы удобней было тереть ее самодельной деревянной теркой. Стрекоза покосилась на Икара глазом, состоящим из множества глаз. И в каждом из них - страх. Он и сам испугался, раскрыл вспотевшую ладонь. Но пленница только трепетала, шелестела на ладони, а в воздух подняться так и не смогла, наверное, повредились тончайшие слюдяные крылышки. "Стрекозы без крыльев умирают!"- подумал Икар, закапывая летунью в песок.
Не смог взлететь и дедушка, не успел, сгорел вместе с сараем и креслом, обитым зеленым бархатом. Тогда сгорело пол деревни. Люди, правда, успели спастись. Все, кроме дедушки. Сарай рухнул в одно мгновенье, словно долго ждал этого момента, похоронив под собой безумного с чертежами и рисунками. А мечта о крыльях, видно, перенеслась по огненному воздуху и попала прямо в сердце маленького Икара, который стоял на другой стороне улицы и плакал, глядя, как отец и другие взрослые бестолково суетятся возле догорающей крыши, оказавшейся на земле. Мечта прожгла в сердце след, свила гнездо, пустила корни, словом, сделала все возможное, чтобы вырвать ее оттуда можно было только вместе с сердцем.
В жизни Икара было много крыльев. Он отнимал у обиженной кошки мертвых голубей и воробьев, обливаясь слезами, раскладывал на столе или прямо на земле, изумляясь совершенству и вместе с тем уязвимости каждого крыла. Однажды ему удалось отбить у охотницы живого вороненка. Икар выходил его и даже приручил. Забавный вороненок ел почти все, бегал за ним следом, пощипывал за голые пятки и требовал угощения, удивленно повторяя одно и то же слово: "Кр-р-ам! Крам?!" Сестренки обожали Крама, а тот признавал только Икара. Они оба то и дело поглядывали на небо, но Икар тогда еще не умел летать, а вороненок уже не умел. Кошка потрепала его основательно. "Крылья нужны прочные, чтобы никакой зверь не сломал!" - подумал тогда Икар.
Сверстники не любили играть с Икаром, с ним было скучно, потому что он мечтал лишь об одном. Мальчишки мечтали сразу о многом: о том, чтобы побить силача Глэда, о ножичке с костяной рукояткой, о мяче, который подарят на ближайший праздник, да мало ли еще о чем. Они дрались, гоняли голубей, пугали девчонок, здорово плавали. Икар тоже умел драться и гонять, и пугать, и плавать не хуже всех, но мечта была одна, она заполонила все его существо и даже больше, не оставив места для других желаний или иной мечты. Мать не раз укоряла отца: "Нечего было давать ребенку такое имя! Вот и стал безумцем, как твой папочка. Все Икары - безумцы!" - говорила она, не смущаясь тем, что Икар сидел здесь же, рядом и чертил что-то на обрывке бумаги.
Отца звали Мэл. Он ловко строил дома, рыл колодцы и мастерил лодки. Две сестренки Икара умерли, остались в детстве вместе с нехитрыми своими игрушками. А три выросли, превратившись в задумчивых острогрудых девушек с долгими косами. Мать не сомневалась в том, что обязательно пристроит их, а вот по поводу Икара вздыхала: "Какая дура позарится на ненормального?!" Икар умел трудиться, помогал во всем отцу. И тоже мог построить дом, вырыть колодец. Но мечта толкала его под руку и бубнила о крыльях.
Как ни странно, несмотря на отчаяние матери, нашлась все-таки дура, что вышла за Икара замуж. Ойя из соседней деревушки понравилась Икару тихой прозрачностью и гибкостью. Она носила всегда чуть испуганные глаза, как та стрекоза, погибшая в ладони. Икар не любил, а, скорее, жалел ее. Или любил, но особенно, какой-то неясной жалостью. Словно бы заранее знал, что когда-нибудь принесет ей боль, и заранее мучился от этого. Все же Икар был неплохим мужем, и дом у них неплохой, и дети: два мальчика и девочка. Странно, что они умудрились завести детей! Ведь по ночам он почти всегда залезал на крышу, чтобы глядеть на звезды и влажное, пахнущее пряными травами, небо. Ни разу не слышал он от Ойи ни слова упрека, она вообще была молчаливой.
Не скоро же он сотворил себе крылья! В тот день, когда родилась дочка, Икар перешел от чертежей к делу. В ход пошли тоненькие деревянные рейки, перья, тысячи слюдяных пластинок, снятых с мертвых стрекоз, найденных в полях. Целый год, по вечерам, заперевшись в сарае, Икар строил эти крылья, создавал, склеивал, сверяясь по чертежу. Сказать, что они созданы просто из дерева, перьев и слюды, это не сказать ничего! Они - из обрывков снов и неясных предвкушений, из ускользающего ветра и обжигающего безумия, из звездного неба и птичьего теньканья! Cтарина Лайт, единственный, кого Икар допустил в сарай, помолчав минут десять по обыкновению, изрек, глядя на сотворенные крылья: "Не взлетят! Слишком тяжелы!"
И все-таки он летел! Икар столько раз переживал ощущение полета во сне, что теперь оно казалось ему родным и знакомым, с самого детства. Летать - это как молиться по утрам, привычка спать на спине, раскинув руки, привычка дышать. Мелкие камешки впились в пятки, короткая трава на обрыве, мокрая от утренних слез, льнула к ногам. Земля будто не собиралась отпускать его. Разбег. Толчок. Сколько раз, отрываясь от земли, Икар замирал на мгновенье перед полетом! Набирал полную грудь прозрачного воздуха, словно собирался нырять. Мгновенье заканчивалось, сердце падало вниз, пытаясь остаться на земле, а он взлетал, теряя руки и ноги, забывая про них, словно бы и не было их вовсе, словно и вправду, как сказал дедушка, он всегда умел летать, а потом забыл, а теперь вот вспомнил и теперь не забудет! И все же этот полет чем-то отличался от полетов во сне. Что же было не так в весомом морозном воздухе? Ах, да, вот оно что... Это - не сон! Он и в самом деле летит. Внизу, под ногами остались деревня с речкой. Хотя, под какими ногами?! Ног не было, и низа не было. Не было ничего, кроме крыльев и ничего, кроме счастья. Свобода от рук и ног, от земли, от Ойи с детьми. Он не перестал их любить, просто жадно вместил в себя любовь, Ойю, дом, деревья и всю землю.
Звуки исчезли, кроме звучания самого неба. Небо оглушило Икара, он с трудом слышал собственный шепот. Солнце, дрожа от нетерпения, наплывало на него. Ему говорили, что оно может сжечь в один миг. Нет, он не дурак, не будет подлетать слишком близко! Совсем чуть-чуть! Земля пропала, и облака растаяли. Вокруг темнело, темнело, и вскоре черный холод пробрался внутрь, цепляясь за сердце, сжимая в крохотный острый комок желудок. Холод высосал из Икара свободу, казалось, он беззвучно хохочет над маленьким человечком. Икар пожалел, что вылетел босиком. Ему показалось нелепым летать в башмаках, пусть даже с утра было морозно. Время потерялось вместе с землей, он не знал теперь, где время и где земля. Чтобы в конец не замерзнуть, полетел на солнце. Скоро, очень скоро почувствовал тепло, а потом жар. Икар не понимал, откуда появился этот жар, от солнца или изнутри него самого?! Солнце теперь не выглядело мирным и уютным. Зловещая огненная пасть, громадная, как сам мир, манила, звала и требовала жертвы. Нет, он не дурак. Он не полетит туда, просто погреется и домой. В конце концов, он уже ощутил ту свободу, о которой мечтал. Он почувствовал, что...да, он может, может оторваться и парить! Теперь хорошо бы домой! Хорошо даже посидеть у речки, посмотреть, как стремительно несется вода, или дома повозиться с мальчишками. Жена, улыбаясь, будет вязать сотый шарфик. Гладкие волосы, аккуратно зачесанные за уши, прохладные бедра. Малышка, лопоча что-то на забытом детском языке, закосолапит к братьям. Мальчишки осторожно отойдут в сторонку, чтобы не задеть. А ей так хочется быть вместе со всеми, в центре событий. Но ведь у нее такая несовершенная конструкция, мягкое темечко, светлые жиденькие кудряшки и глаза, такие чистые, что в них, должно быть, как в зеркало заглядываются ангелы. "Очень хрупкая!"- подумал Икар, чувствуя, как незнакомая боль, острее спицы Ойи, проникает в грудь.
Малышка родилась с вывернутыми плечами, от чего лопатки у нее торчали гораздо больше, чем у других людей и походили на два маленьких сложенных крыла. Икар с Ойей возили ее в город к тамошнему доктору, но тот лишь ухмыльнулся: "И каких только удивительностей в природе не бывает!" Малышка росла симпатичной и руками научилась управлять, как обычные дети. Большущие лопатки не мешали ей играть. Хотя замуж наверняка будет выйти не легко.
Страшная сила лениво, не торопясь, затягивала его в зияющую воронку. По началу Икар даже сопротивлялся, но куда ему (против светила)?! Он словно разделился на двух маленьких Икаров: один упрямо стремился к огненной смерти, а другой отчаянно рвался назад. Но скоро Икар понял, что все усилия напрасны. Он даже дышать не мог, потому что огонь обжигал легкие. Икар давно уже ослеп, но, прежде чем исчезнуть, увидел малышку, которая бежала к нему на косолапых ножках по неровной дороге. "Упадешь! Стой!" - закричал Икар, и пламя ворвалось в его горло.....
"Ну, чего ты ревешь?! Не реви! Что там у тебя?"
Леонтий протянул отцу полусгоревшее тельце Икара. Не было ни рук, ни босых пяток, все сглодал огонь. Искусно сделанное лицо и глаза, бывшие недавно, как живые, оплавились. Удивительные крылья превратились в два безобразных черных горба.
"Да не реви ты! Будь мужчиной! Ты все правильно делал? Не нажимал вместе две кнопки "вверх" и "вниз"? Ну-ну, не плачь! Сейчас позвоню!... Ало! Это сервисный центр "НеоИгры"? Мы у вас три дня назад приобрели игрушку "Икар". Да, да! Опять что-то с пультом управления. Икар сгорел. Нет же, говорю, он не нажимал на две кнопки сразу, он большой мальчик! Это уже вторая сгоревшая игрушка! Надо было ограничить дальность полета. Это же детская игрушка, и о-о-очень дорогая! Я не для того выложил целое состояние, чтобы она сгорела. Блин! И чтобы мой ребенок так плакал! Игрушки обязаны доставлять только положительные эмоции! Прежде, чем ставить на производство, нужно было тысячу раз проверить. Свинство какое! Возмещение возмещением, а как быть с моральным ущербом? Такая травма для ребенка! Хорошо, хорошо, завтра приедем... Где ты? Зачем ты закапываешь игрушку в песок, дурачок?! Игрушки не хоронят, тем более такие дорогущие! Давай положим его в коробку и завтра вернем в магазин. Нет, мы не будем покупать у них больше Икара. Давай купим что-нибудь другое. Синдбад Мореход устроит? Ну, не реви, не реви! Купим еще Икара, только запускать будешь вместе со мной или с няней! А где пульт управления? Принеси. Его тоже нужно сдать..."