Черномазая, носатая физиономия хозяина дома моментально исчезла. Великан-скандинав обратился к трофейному, сирийской работы, зеркалу. В полированной поверхности металла отразилось загорелое, бородатое лицо с искусно вычерченными бровями. Эрик несколько раз провел по волосам гребнем и бросился на набитый соломой тюфяк.
Как только спадет жара, в селении начнется праздник. Местные зарезали барашка. Будет славное угощение и веселие.
Здесь, на самом востоке Малой Азии, жизнь была опаснее, нежели в глубинных частях империи ромеев, но привольнее. И здесь обычно бравые наемники. На этот раз их было трое - Эрик, Волк и приблудный грек, которого звали Ираклий. Отряд наемников-русов возвращался после похода к своим лодьям, и эти трое спешили туда же. Они задержались леча лошадь, теперь торопились, но не смогли устоять перед соблазна поучаствовать в сельском празднике, оторваться от военного быта.
Вот теперь Эрик отдыхал в теньке, а двое других пошли на деревенскую площадь. Там, на площади, можно было узнать новости и купить вина.
Жаркий полдень. В такое время даже самый хлопотун соблюдал сиесту. Мухи и те не кружат, как прежде.
В эту тягучую, полусонную тишь вторгся протяжный, с взвизгом крик. Эрик вскочил на ноги. Вслед за криком донеслись - звон металла, завывание, ржание и топот коней.
Эрик выбежал во двор. С окраины доносились резкие позывы ная - боевой флейты, возвещавшей атаку. Сарацины ! Из-за гор Тавра пришли воины ислама.
В конце улицы показался всадник - курд с темной чалмой на голове, за широким матерчатым поясом кривой кинжал, в руках легкая пика. Он воскликал боевой призыв и погонял коня плетью, горячий жеребец мчал стрелой.
Эрик повернулся, увидал спешивших к дому Волка и Ираклия. Не раздумывая скандинав бросился за оружием. Когда он вернулся, наездник уже промчался мимо. Эрик спустил стрелу. Конь споткнулся, осел задом и стал валиться на бок. Курд спрыгнул с седла, оглянувшись на руссов, пошел на скандинава.
Курд метнул копье. С необычайной скоростью рус увернулся от смертоносного жала и, раскачиваясь, двинулся вперед. Мусульманин неспешно закатал рукава, достал кривой нож, протер лоб тыльной стороной руки.
Русы стояли, выжидая. Курд боком обходил неподвижно стоящего противника. Тот вдруг сделал шаг вперед и ударил секирой. Сарацин увернулся и бросился вперед. Эрик достал его нижним концом топорища. Курд согнулся, держась за живот. Шаг назад, и скандинав рубанул наотмашь. Курд упал лицом в дорожную рытвину. Послышались приближающиеся вопли.
Волк скомандовал:
- Наверх !
У местных домов плоские крыши. С высоты отличный обзор и стрелять ловчее. Каждый рус взял по стороне, рассыпал у ног стрелы и с луком в руках стал ждать. Четвертая сторона досталась двум армянам, вооружившимся дубинами. Середина - бабе с детишками.
Вдали, на улицах, деловито мелькали мусульманские всадники. Домов не жгли. Иногда подъезжали ближе, но, увидев вооруженных людей, осаживали коней. Постепенно в прилегающих к дому переулках скопилось немалое количество всадников. Вперед выехал один, в блестящем шлеме и со щитом.
- Эй, ромеи! Жить хотите, бросайте оружие!
Ираклий зло прохрипел:
- На, лови, язычник.
И спустил тетиву. Сарацин принял стрелу на щит. Задорно крикнул:
- Спускайся, евнух!
Волк перешел на его сторону. Натужно улыбнулся. Подмигнув, сказал греку:
- Сейчас в две стрелы возьмем. Ты стреляй первым, а я - как откроется.
Сарацин прокричал несколько иным тоном:
- Послушай, усатый ! Где твой христианский облик? Да точно ль вы ромеи?
Ираклий помахал Волку луком:
- Погоди, я по вашему отвечу. - Закричал: - Аз есмь словенин ! - И Волку. - Похоже?
Тот кивнул:
- Да.
Сарацину ответил Эрик:
- Мы русы.
Сарацин вроде даже обрадовался.
- Я знаю руссов. Они род славян. Бросайте этих недоделанных и спускайтесь. К чему нам враждовать ?
Русы переглянулись.
Перерыв - бездействие, изнутри что-то давит. Армянин, что постарше, закричал, блестя выпуклыми глазами:
- Оно так: городские дела затеют, а деревне расхлебывать. С нас шкуры дерут - город пьет. Война - деревню грабят и язычники, и ромеи, а город за крепкими стенами. Бог, бог все видит.
Жуя пересохшими губами, армянин ухватил дубину покрепче, готовый дорого продать жизнь и свободу. Второй поступил так же.
Волк покачал головой. Негромко пошутил :
- А стоит подраться. Глядишь мечами ветер нагоним, хоть не так жарко будет. - Обстановка не разряжалась, и он сказал: - Успокойтесь, мы вас не бросим. Кто знает, что стоит за словами сарацин. - "Что" он произнес с нажимом, приподнимая брови. - Мы оплот друг друга. - И прокричал измаилитянам. - Мы товарищей не бросим.
Скверно смотрели отовсюду. И, одновременно, в ответ неслось:
- Какие они вам товарищи?
За спиной славянина шумно вздохнул скандинав. Донеслось вдумчивое:
- То верно, какие они нам товарищи.
Эрик дико вскрикнул, раздался хруст костей и сдавленный стон. Волк оглянулся, посмотрел на добивающего второго крестьянина Ираклия.
Вмешиваться было поздно, и Волк ответил арабу:
- Хорошо. Пусть будет по-твоему.
Русы спустились с крыши. Гортанно перекликаясь, курды заполнили двор. Где-то пятым-шестым въехал араб в шлеме. Сблизи из-под бороды проглянула молодость. Измаилитянину не было, пожалуй, и тридцати. Лицом он немного напоминал коршуна.
- Меня зовут Абу-Фирас. Прошу вас, воины, отведать моего угощения.
Жаркое южное солнце скатилось за горизонт, из-за которого выползла бархатистая, прозрачная тьма. Посреди деревенской площади вспыхнул костер. На высоких восточных седлах кругом расселись люди - сам эмир Абу-Фарис, его гости и старший из курдов.
Слуга принес бурдюк и чаши. Другой - ведро воды. Когда гости умылись, Абу-Фарис с тихой улыбкой поднял с расселенной прямо на земле кошмы две чаши.
- Примите чаши с напитком счастья. Это набиз - вино из фиников. Видите, мы - правоверные мусульмане - исполняем завет пророка - не пьем сока винограда. Набиз веселит душу, испейте.
Тонко улыбаясь, араб припал к чаше. Выпив вина, Волк сказал:
- Раз уж вместе пьем, не мешало б познакомиться. Мы, русы, служим греческому царю. Меня зовут Волк, того богатыря - Эрик, ну, а, грека - Ираклий.
- Я Абу-Фарис- брат эмира Сейфа ад-Дауля и наместник крепости Мамбидж.
- Сейф ад-Даул?
- Да, Меч Державы. - И распевно произнес:
"Судьбу встречает лицом к лицу прославленный Меч Державы,
Бесстрашно пронзает ей грудь клинком и рубит ей суставы".
Эрик хлопнул ладонями.
- Я понял - ты скальд.
- что?
Ираклий объяснил:
- Поэт.
А Эрик добавил.
- Колдующий словом.
Абу-Фарис рассмеялся.
- Точно: на нашем языке поэт звучит, как "шаир" - колдун.
Эрик продолжал свое:
- Скальды говорят не так. Их трудно понять Ты говоришь, как рассказывают саги. А я не люблю всякие плетения и клянусь - твое слово сладко, хотя, верно, не так колдует.
- Это не мои стихи. Их сочинил Аль-Мутанабби. - Араб покачал головой. - Что за человек? Вот точно - правдивое имя: "Лжепророк". То высокомерие верблюда, то ползает у ног. Соперничал со мной и проиграл поэтический поединок. Обиделся, разругался с эмиром и бежал. Будто Сейф способен причинить зло поэту. У нас в Халебе всегда толкутся стихоплеты, и никто не обижен. Разве запел бы я, если б не слышал в детстве великого ас-Санаури. А этот бежал, и к кому? К черномазому евнуху Кафуру. К нашему злейшему врагу. Но какой поэт! Послушайте:
"Кто благороден, будет горд
и в грубом одеянии,
Но мерзко видеть мервский шелк
На подлой обезьяне.
Живи бесстрашно - иль умри,
Но жизнь отдай свою
Под шум знамен, с копьем в руке,
Честь обретя в бою".
Абу-Фарис долго молчал, всматриваясь в небеса, затем опустил лицо, как-то резко вздрогнул.
- Теперь уста, изрекшие красоту, блюют грязь на благодетеля. Горька судьба спасителя гиены! Впрочем, оставим пустой разговор.
Курд встал и направился к воинам, жарящим на кострах добытых в деревне баранов. Абу-Фарис сидел, жмурясь на огонь, будто и не замечал исчезновения соратника.
Пристально глядя на пламя, читал:
- "Кто видел, скажите на милость,
Чтоб счастье у нас загостилось?
Меняется мир этот бренный-
И к худшему все перемены.
Сегодня богач - повелитель,
А завтра ты нищий проситель".
Костер трещал. И звезды перемигивались. Проснувшийся конь тонко ржал. А сын пустыни сидел, опустив гордую голову.
Эрик закряхтел. Абу-Фирас будто очнулся, с улыбкой глянул на гостей. Откинувшись на локти и глядя с легкой улыбкой, сказал:
- А знаете, чего я не велел вас убить?
- И чего?
-А того, что русы род славян. Славяне значит люди слова. И арабы - ясно говорящие. Поэту грех такое не вспомнить
Волк звонко расхохотался. От удара ногой искры взмыли в небо.
- Эй, братья-славяне! Слушай, "говорящий ясно", почему ты не говоришь по-скальдовски, понятно: имя обязывает. Вот другое - почему баешь без гуслей?
Абу-Фирас фыркнул в нос:
- Хм. У тебя, рус, не хватает греческих слов. Объясни свои слова - "баешь", "гуслей".
- Баешь - это когда говорит поэт, а гусли - штука, на которой... ну... звуки делают. Понятно?
-Да. Слуга! Слуга! Где ты, сын шайтана! Перепились, эмир им больше не нужен. Пойдем, пойдем к воинам. Но нет, сначала выпьем.
Абу-Фирас самолично разлил вино. В сверкающей бронзе чаш вино казалось густым и черным, будто смола. Араб поднял чашу к небу.
- За удачу.
Они выпили. Гурьбой побрели к воинам. Те приветствовали их криками. Сразу нашелся инструмент. Наигрывая нехитрую мелодию, Абу-Фирас запел речитативом. Неожиданно прервался на середине, перевернул инструмент и принялся настукивать по корпусу ребаба. Курды весело загорланили. Вот они на ногах и весело отплясывают. Абу-Фирас задорно скалил крупные зубы. Сухое деревянное постукивание чаровало пламя. Рыжие языки огня метались в бешеном ритме танца. И люди начинали кружить вокруг огня. Время исчезло. Кони ржали, не узнавая своих хозяев. Кто вы ? Где вы? Лишь воины, набег...
Абу-Фирас поднялся. Волк дернул его за подол. Араб посмотрел на руса и продекламировал:
- "Состарилась ночь, побледнела,
поникла устало,
И - неотвратимое -
Время прощанья настало".
Вы повезете в родные края память, и я хочу, чтоб в ней, кроме всего, было и мое слово. А теперь пора расставаться.
Мусульмане оседлали коней.
Абу-Фирас велел отдать трех лошадей русам. Подъехал к наемникам. Молча попрощался, поправил головной платок и хлопнул коня по крупу. Волк крикнул вслед:
- Прощайте !
Один курд ответил, а Ираклий перевел:
- Встретимся в пламени ада.
Сарацины по одному подъезжали к костру, подхватывали горящие головни и, объехав вокруг костра, уезжали, метнув факела на крыши домов.
Русы поскакали прочь.
Въехав на холм, они разом оглянулись. Селение полыхало вулканом.
Тронули коней вперед, но те захрипели в испуге. Поперек дороги лежала змея. Угрожающе раздуваясь, она не пускала их дальше. Эрик кинул в нее камнем. Змея грозно зашипела. Ираклий воскликнул:
- Демон.
А Волк произнес:
- Это дочь ящера**. Надо обождать. Выспимся и, как спадет жара, в путь.
Они устроились между камней. Эрик, укладываясь спать, спросил:
- Послушай, Ираклий. Ты знаешь "восточных людей" и знаешь немного их язык. Чего они тут потеряли? Не похоже на поход за добычей.
- Хотели "Киликийские ворота" захватить; перевал такой. Оттуда бросок - и Кесария твоя. - Казалось, он забыл о чем говорил. Внимательно смотрел в небо, медленно шевелил губами. Перевернулся на живот. Обнял голову ладонями. - Язычники ходят по Романии, как по своей земле. Вы, варвары, счастливцы. Вы не разучились завоевывать и оттого усиливаетесь. Империя стара, она только защищается. Сколько можно? Настала пора новых завоеваний. Иначе падет град Константина. Потухнет свеча веры и мир погрузится во мрак.
Опираясь на локоть, Волк долго смотрел на грека, неопределенно качал головой. Когтисто цепляя скудную землю, выдрал из пучка жесткой травы листок. Недовольно осмотрел его и пренебрежительно обронил. Задумавшись, расслабился и не заметил, как уснул.
В предвечерний час солнце низко, воздух густ; светило уже не жарит так, будто старается проплавить землю насквозь, только жара еще не спала, ею пышут раскаленные камни. На дороге топот копыт, кому там не отдыхается?
У первого всадника на щите выбита хризма - монограмма Христа, нечто вроде буквы "ж", по сторонам которой маленькие "альфа" и "омега". Монограмма должна напоминать о том, что в Боге "альфа" и "омега", "начало" и "конец" мира, ибо он сам и есть мир - его смысл и дух.
Ромеи, защитники христианства.
Русы взобрались на возвышающуюся над дорогой гряду валунов.
Всадник с хризмой на щите осадил коня. Вытащил из-за пзухи тряпицу и обтер лицо. Пока предводитель занимался туалетом, остальные охватили валуны полукольцом.
Эрик спросил:
- Кто вы?
Всадник приосанился и горделиво ответил:
- Я стратиг фемы*** Анатолик. Говорят, сарацины опять пересекли границу?
- Да, вчера они спалили деревню в той долине.
- И куда направились?
- Нас слишком мало, чтобы тропить подобную дичь.
- Вот как, а с кем я говорю?
- Наемники-русы из отряда Алвада. Остальные ушли к морю, в Киликию.
Стратиг велел своим держаться кучнее, обмахнулся тряпицей. Спросил:
- Когда они уехали?
- Утром.
- Ладно. - Сунул платок в седельную сумку и примерился надеть на голову шлем, однако посмотрел на небо, и привесил назад, к седлу. - Езжайте в Кесарию. Ваши там. Так что поспешайте. - Поднявшись в стременах, прокричал: - Ромеи!.. - Солдаты умоляюще смотрели на него, и стратиг добавил без прежнего надрыва: - Хорошо, не надо доспехов. А то правда - пока догоним язычников, сражаться станет некому.
Отряд тронулся рысью. Русы спустились к своим лошадям.
Со склона ближайшего холма покатились камни. Волк поднял взгляд от узды. Держа за гриву груженого осла, спускался ромей. Сзади плелась женщина с детьми.
Женщина с прятавшимися за материну юбку детьми остановилась поодаль. Ромей скатился прямо к русам. Моргал. Когда осела пыль, можно было рассмотреть бородатое, исчерченное серыми мужицкими морщинами лицо. Не старое, но жухлое от ветров, оно казалось безмерно усталым. Медленно, трудно ромей заговорил:
- Помилосердствуйте, славные господа. Я всего лишь бедный землепашец. - Унижено кланяясь, попросил: - Дозвольте следовать за вами. Дороги опасны.
Ираклий крикнул с гребня холма:
- Больше никого !
Волк махнул ему.
- Спускайся. - Когда Ираклий подъехал, спросил у крестьянина: - Чего не сидится на месте?
- Сосед бежал. Меня заставили взять его землю и платить налоги, а всех сил у меня, вон - осел. Нет толка с земли, которую не можешь обработать. Я жаловался.
- И ?..
- Выпороли. Затем еще беда. Стали наново мерить участки. У меня вышло что-то вроде паука. Они смерили ширину и длину и получили здоровенный квадрат, и налог непомерный. Вот я и бежал.
Волк спросил у Ираклия.
- Не врет?
Грек неопределенно пожал плечами.
- Такой закон есть. Из сложных участков делают простые. От такого упрощения налог бывает и вдвое вырастает.
- Вот что, ищи других попутчиков. Нам не до тебя, да и мы на рысях.
Ираклий посоветовал:
- На подъезде к Кесарии вулкан, там в пещерах люди укрываются. Может, примут.
Мужик размашисто и неловко перекрестился им вслед.
* * *
Когда едешь по Анатолийскому плоскогорью, то чередуются степи и полупустыни. Над всем каменистым, выжженным пространством высятся остроребрые хребты Тавра. Говорят - когда-то Тавр тянулся до Херсона и печенежских степей, но море разорвало его пополам.
Но в Анатолике бывает и так - буйство зелени расцветает вдруг. Оно рождается в узких лощинах, выплескивается отдельными рощами и сливается воедино. Если бы вы ехали на восход от Иконика, то там, где высится гигантский вулкан, вас встречает именно такое царство садов. Среди бесконечных зеленеющих деревьев виднелись серо-желтые стены древней Кесарии.
Русы проехали через предместье, где на каменные плиты старой римской дороги смотрели глухие стены задних дворов. Своих соплеменников они нашли в цитадели. Волка сразу повели к воеводе.
- Алвад ждет тебя.
Воевода полулежал на ложе, опираясь спиной на здоровенный сверток. Усталый хрип его смешивался с болезненным кряхтением. Лицо обреченно заострилось. Серые губы дрожали, тревожа желтоватую кожу. Но привычной властности он не потерял. Крепким голосом велел:
- Нагнись.
Заговорил, часто прерываясь без дыхания и медленно набираясь сил. Несколько раз Волк пытался вклиниться в монолог, и тогда судорога пробегала по лицу умирающего. Нетерпеливым жестом Алвад обрывал Волка и продолжал говорить.
- Пожалуй, груз наш тяжелее золота... Земля Русская не та, что при дедах, а... а мы и вовсе иные. Пора возвращаться... Худо дело, сынок. Помру... Тебе быть воеводой... Не топоршься. Возвращайся на Русь. Продолжи род свой... Кому сказал, не вскидывайся ! Тебе сколько лет?
Волк пожал плечьми, нехотя выдавил:
- Считай, три десятка.
- Не мальчик... Еще молод, а сед. Рано ты заседел... Походы ль, в роду ли такие? Ладно, не в том дело... Когда я родился, отец положил передо мной меч и так сказал: "Я не оставляю тебе ничего, кроме этого меча, и не будет у тебя... у тебя никакого богатства, кроме приобретенного мечом". Вот меч!
Подбородком Алвад указал на лежащее сбоку на ложе оружие.
- Возьми. И не посрами славного клинка... Вели вынести меня к дружине.
Волк кликнул рабов. Те вынесли умирающего. Во дворе рабы подняли носилки с воеводой на плечи. Вокруг столпились русы. Склоняя Гловы, они слушали последнюю волю своего предводителя.
- Други мои, пусть будет вашим новым воеводой Волк. Он достоин. А я завешаю вам меч, честь и славу. Не посрамите Земли Русской, будьте непобедимы, как и прежде.
Казалось, Алвад заснул. Его хотели внести в дом. Но он, очнувшись, велел:
- Я хочу... умереть на вольном ветру... и не предавайте меня огню.
Алвад смолк, лицо его исказилось мукой. Слегка шевельнулся. Спокойно и ровно сказал:
- Деды, встре... - Рванувшись, воевода прервался среди слова. Глядя стекленеющим глазом, тихонечко прошептал: - Куда ты вернешься?
- Не знаю.
- Возвращайся в Киев.
Волк взял обеими руками ладонь воеводы и почувствовал, кА холодеет плоть. Горечь расставания, но шепотом:
- Воевода, -
Позвал в последний раз.
Тот прощально подмигнул и умер. Носилки опустили. Волк лег лицом на грудь покойнику. Эрик сел рядом на корточки. Похлопал Волка по плечу.
- Боги любят тебя, если бы не морской хозяин, не быть бы тебе воеводой.
- Да, боги, или Алвад. Вот, Эрик, дела-то какие. - Волк отвернулся от тела, сел рядом. Осмотрелся; вои разошлись. Смущенно погладил усы, под которыми мелькнула легкая улыбка. - Алвад-то, ни слова по душам, все молчком, да о деле. А под конец сказанул. Какие мысли в голове бродили. И почему сюда поехал?.. Да что толковать: надо хоронить воеводу, и собираться в путь, еще и от греков отвязаться. Пойдем.
Русы построили своему вождю гробницу - вырыли яму, опустили туда сруб, в который положили Алвада и сопровождающую девушку-рабыню. Сверху сруб прикрыли досками, поверх гробницы насыпали курган. На вершина установили гладко обструганную доску с именем погребенного.
Следующий день застал руссов в пути...
Кафур - правитель Египта.
Рабаб - разновидность скрипки.
** Ящер - в славянской мифологии хозяин "нижнего мира"
*** стратиг фемы - правитель области и командующий местными войсками.