... Он спал, закутавшись в плащ, прямо на полу, который мыли совсем недавно, и который уже успели загадить всевозможным мусором. Под его широкополой шляпой лежала записка: "Если я не проснусь никогда - выдайте мое тело псам на корм". Слуги, выделенные ему в распоряжение хозяйкой постоялого двора, конечно же, знали о существовании записки - но поступить со своим хозяином так они не решались. Православные не отдадут брата по вере на попранье, даже самого отпетого грешника.
Хозяйка постоялого двора подошла к спящему и легонько дотронулась до его руки, свисавшей без движения. Он тут же проснулся, хотя разум упорно отказывался это признавать и тянул своего обладателя обратно в сон.
- Который час, Глафира Петровна? - спросил он у хозяйки.
- Ах, почитай, седьмой час вечера уже... Господи Иисусе! - воскликнула Глафира Петровна, глядя на бледное лицо своего постояльца, - Да вы совсем бледный! А похудели-то как!.. Матерь Божья!
- Ах, нет, Глафира Петровна. Со мной все в порядке. Я просто устал...
- Когда ужин-то подавать, Петр Семенович? Сейчас?
Он на некоторое время задумался.
- Нет, нет... Я не голоден. Позже... Вот что, Глафира Петровна, принесите мне вина. Что-то я немного
не в себе...
Глафира на некоторое время пропала из комнаты, но вскоре она принесла на подносе графинчик с вином и большой хрустальный фужер. Налив в него вина почти до краев, Глафира поднесла фужер Петру Семеновичу.
- Спасибо вам, Глафира Петровна - утомленно произнес он, пересел в кресло и отхлебнул немного вина, - Что в городе слышно нового?
- Да все по-старому... В нашем-то городе N дела творятся всегда одни и те же... Не то, что в Петербурге!
- Это верно... - заметил Петр Семенович, смотря, как играет солнечный свет, проходя через призму фужера, - Глафира Петровна, ко мне сегодня должна придти одна девушка, Ульяна. Ну, та, что вчера приходила.
- А она не придет... - внезапно посмурневшим голосом ответила ему Глафира Петровна.
- Это еще почему?
- Да умерла она сегодня утром...
Ослабевшая рука выронила фужер, и он разбился об пол, разлив вино, чем-то похожее на кровь. Он не слышал причитаний Глафиры, ибо сознание ненадолго оставило его...
* * *
Город N - это типичный пример захолустья. Как говорили в старину люди, "до Бога высоко, до царя далеко". Власти - никакой: одни мещане да крестьяне. Дворянства почти нет - иначе устроили бы здесь свою вотчину. Но зато все добрые, услужливые и порядочные - но и тут есть свои сложности.
А все дело заключалось в том, что город N славился на всю губернию (да что там губерния - на всю Россию!) не только добротой своих жителей, но и, к несчастью, публичными домами. Большинству городских девиц, к сожалению, приходилось в этих самых домах подрабатывать, так как ничем другим - увы! - заниматься было нечем: город бедный, ни университетов, ни работы. Однако их деяния можно понять: семьи у всех большие, надо прокармливать их и самому кормиться! А поскольку в городе N все были, как я уже говорил, добрые, услужливые и порядочные, то на источник заработка девиц смотрели как на обычную работу. Конечно же, были и те, кто пытался осуждать подобный ритм жизни, в основном из мещанства, но сами они, как правило, не знали, что их "благородные" дочери работают там же. Некоторые видные и уважаемые жители города N вышли в люди именно благодаря публичным домам. Поговаривали даже, что хозяйка единственного в городе постоялого двора Глафира Петровна Зубарева тоже была куртизанкой, и сколотила свой капитал как раз на этом самом деле. Кто знает, может и так? Слухами жизнь полнится...
Именно в публичном доме на Зеленой аллее наш герой, художник Петр Семенович Штер познакомился с куртизанкой Ульяной Лапиной. Попал наш герой в публичный дом по велению сердца: он искал натурщицу. Он писал портрет Смерти...
Ульяна оказалась неказистой с виду девкой с длинными рыжими волосами. Прежде чем стать натурщицей, Ульяна все же побывала для Петра Семеновича куртизанкой. Тело у нее было не ахти какое, но для нашего героя сомнений не оставалось: он выбрал верно...
Немного истории...
Петр Семенович Штер родился по юлианскому календарю 26 марта 1888 года. То есть, к моменту начала нашей истории, ему было 22 года - возраст по тогдашним меркам солидный. За плечами у Штера были гимназия, Университет в Петербурге и вольные слушания в Академии Художеств. А потом... три года скандалов, ссор и интриг. Три года, за которые общество успело позабыть Петра Штера....
Все началось после того, как 19-летний художник-самородок Петр Штер написал картину "Содом и Гоморра", где в подробнейшем описании присутствуют НАСТОЛЬКО откровенные сцены, что у самых выносливых физически и морально людей случался нервный шок от увиденного. Общественность была буквально взорвана! Слухов и сплетен нарастало все больше и больше. Поговаривали даже, что сам художник принимал активное участие в том, что потом перенес на полотно. Самые именитые художники страны требовали казнить художника за его вольности...
Если бы всем проклятиям, что сыпались на голову Штера, суждено было сбыться, то его наверняка бы постигла участь жителей нарисованных им Содома и Гоморры. О, сколько ему пришлось выслушать ругани за эти три года! В конце концов, Штер просто не выдержал и сам попросился в сумасшедший дом. На почве всех обвинений у него разыгралась мания преследования. Он боялся оставаться один, боялся даже собственную тень. Он уже был настолько раздавлен, что, казалось, ничто уже не могло вернуть прежнего Петра Штера, жизнерадостного страстолюбца, художника, подававшего когда-то большие надежды...
Пять месяцев, которые Штер провел в "доме скорби", изменили его вновь. Взамен второго Штера - сумасшедшего параноика - как когда-то на смену первому, пришел третий Штер. Он стал более меланхоличным, более задумчивым, еще менее веселым. Он без конца думал о том, о чем никто не думает или не хочет думать - о смерти.
Почему-то, когда Штер размышлял о смерти, он представлял себе не женский скелет в черном плаще с накинутым наглухо капюшоном, и даже не старуху с косой. Петр Семенович представлял себе Смерть в виде молодой куртизанки, которая убивает людей во время соития с ними, а их души отправляет куда следует. Штер мечтал, чтобы ему попалась именно такая Смерть, чтобы умереть под ней во время совокупления и отправиться поскорее в Ад. В рай он себя мысленно никогда не отправлял. Видать, чувствовал, что места ему там нет...
После сумасшедшего дома Штер продал свою петербургскую квартиру, сжег свои старые дневники и испортившиеся за пять месяцев холсты, и отправился на поиски своей Смерти. На этом месте след его прерывается, и вновь перед нами Петр Семенович предстает только через месяц в городе N. Прописавшись в номерах Глафиры Зубаревой, он два дня провел в городе, ночевал, где придется, не ел, мало спал - он искал натурщицу...
Но теперь все было кончено. Ульяна умерла. Портрет Смерти никогда не будет закончен...
* * *
Дверной колокольчик противно зазвонил, оглашая покойницкую непривычным для нее шумом. Гробовщик Тихон, мысленно проклиная столь позднего посетителя, неохотно подошел к двери, вооружившись на всякий случай топором.
- Кто? - крикнул он за дверь.
- Художник Петр Штер! - был дан ему ответ, - Откройте, пожалуйста!
Гробовщик нехотя открыл. На пороге стоял ужасно бледный человек в широкополой шляпе и черном пальто до пят. "Странный он какой-то!" - подумал про себя Тихон, и спросил художника:
- Что Вам угодно в столь поздний час?
Художник замялся. Руки его задрожали - то ли от ночного холода, то ли черт знает от чего. Но Штер все же нашел себя и, с некоторой дрожью в голосе заговорил.
- Видите ли, сегодня утром к вам доставили тело Ульяны Лапиной...
- Как же, как же... - перебил его Тихон, - помню. Продажная девка с Зеленой аллеи...
- Да-да... - Штер еще сильнее начал волноваться, - Видите ли, я писал с нее портрет. Я... понимаете ли... хотел бы закончить работу...
- Понимаю... Сюда, пожалуйста, ваше благородие! - пригласил Тихон художника внутрь и закрыл за ним дверь.
Шли они недолго. Вскоре перед ними выросло трупохранилище. На столе лежали тела, накрытые белыми простынями так, что были видны только пятки. Мрак и холод помещения чуть не лишили Штера сознания, но он упрямо держался из последних сил. Последние остатки его святости говорили ему: "Что ты задумал, нехристь! Остановись!". Но Петр Семенович шел, стараясь заглушать свои эмоции.
Тело Ульяны оказалось третьим слева. Оно ничуть не изменилось с той поры, как перед Штером открылись двери ее комнаты в публичном доме. Он до мельчайших подробностей помнил этот вечер, который она провела с ним; помнил каждый бугорок, каждую ямочку на ее юном теле...
... Когда Штер вошел в комнату, Ульяна сидела за маленьким столиком и прихорашивалась... Длинные рыжие волосы ниспадали с плеч, словно морские волны, разбиваясь о мощные скалы спины... Одета она была в халат, за которым явно просматривался корсет... Когда она повернулась к нему, Штер еще раз удивился своей прозорливости: под халатом действительно был корсет... Ульяна подошла к нему и скинула халат на пол... "Боже мой!" - подумал Штер, - "Она действительно прекрасна, словно Смерть!"... Ее шелковые пальчики раздевали его... Они в объятьях упали на роскошную постель, где и провели всю ночь...
... Лицо мертвой Ульяны застыло, словно каменная маска, словно лицо мраморной Афродиты. Оно было бледным, цвета камня, глаза ее были похожи на стеклянные бусины. Штер еле стоял на ногах, но, несмотря на свою слабость, нашел в себе силы откинуть простыню с ее нежного тела.
Да, она почти совсем не изменилась. Только кожа стала грубой и твердой наощупь, да грудь сжалась до размера девчачьей... Настоящая Афродита!
- Погиб юный цветок, брошенный на попранье злодейкой Судьбой... - промолвил Тихон, глядя на Ульяну. Штер немного удивленно посмотрел на гробовщика.
- А вы, батенька, я гляжу, философ!
- А как же, ваше благородие! - развел руками Тихон, - С такой должностью, как у меня, не то, что философом - императором стать можно!
- Это почему? - спросил у него Штер.
- А как же? - ответил ему гробовщик, - Ко мне мертвых привозят, я их обмываю, одеваю, гробы им делаю и отправляю в последний путь. Можно сказать, я - последняя в этом городе инстанция. Проводник Харон, ей-богу!
Но Штер уже не слушал гробовщика. Руки уже по привычке измеряли пропорции, на пальцах меряя расстояния между точками тела.
- Эй, ваше благородие! - послышался сзади недовольный голос Тихона, - Вы чем это занимаетесь?
- Измеряю пропорции тела, - ответил ему Штер со знанием дела, - Всякий художник должен знать, как устроен человек, чтобы точнее изобразить его на холсте...
- А... Ясно! - успокоился Тихон, но успокаивало ему явно не стоило. В следующий миг Штер незаметно вынул из внутреннего кармана пальто увесистый булыжник, подобранный им на дороге, и запустил его гробовщику в лоб. Тихон вскрикнул от боли, но тут же, потеряв сознание, упал на каменный пол покойницкой...
... Вскоре из города, минуя заставы, выехали две лошади. Одной управлял Штер, а другая, подвязанная к первой под уздцы, везла два тела, завернутые в простыни. Лошади следовали к Черному утесу, находившемуся в двух верстах от города N. Там располагались огромные подземные катакомбы. По преданию, в X веке в них жили славяне, не принявшие учение Христа. Когда же их укрывище было найдено, они совершили массовое самоубийство, бросившись с утеса в реку. Их не то, что хоронить - даже вылавливать не собирались, и по сей день кости славян лежат на дне реки, покрытые илом.
Эти катакомбы были знакомы Штеру. Несколько дней тому назад он заночевал здесь, по пути в город N, и нашел подземные пещеры довольно-таки пригодными для жизни. Сегодня же он вез тела, чтобы катакомбы стали пригодными для смерти...
* * *
... Штер вернулся в город в первом часу ночи, уставший и бледный как мертвец. Глафира Петровна ужаснулась, глядя на своего постояльца, и, в который раз сославшись на недостаток питания, предложила Петру Семеновичу откушать. Штер вежливо отказался от ужина, зашел в свою комнату и, обессиленный, упал в кресло. Через несколько минут он провалился в глубокий сон...
Да, за это время он ужасно устал. Когда лошади остановились перед обрывом, Штер первым делом скинул со скалы в мутную гладь реки тело гробовщика Тихона, издававшего утробные звуки на грани полузабытья. Петр Семенович привязал к его шее камень, и довольно скоро тело "проводника Харона" скрылось из виду и ушло на дно реки.
В катакомбах Штер провел около полутора часов. Казалось бы, что делать обыкновенному человеку ночью в катакомбах с холодным трупом куртизанки на руках? По идее - ничего. Но это любому другому человеку, но не Петру Штеру. Он знал, что он сделает с трупом, и привел свой мерзкий приговор в исполнение.
О Господи, на что может пойти человек, лишенный рассудка и последних останков святости?!
... Штер лежал в объятьях своей музы. Ульяна даже после смерти была для него куртизанкой. Холодные руки мертвой девушки было бы противно трогать любому - но не Штеру. Ему казалось, что она - его собственность, его вечная рабыня. Он со знанием своего дела ласкал холодный труп, надеясь черт знает на что! Он совершал с ее телом непотребные, богомерзкие деяния, и ощущал себя свободнее...
Сегодня он - бог!
Сегодня она - богиня!
И никому, в том числе и мертвому гробовщику не отнять у него ее тело - последнюю весть о существовании новой Богини!
Богини любви и смерти.
Новой Афродиты с чертами Немезиды...
А он... Он - бог! Новый Аид, хозяин загробного мира. Только ему дано решать, кому вправе жить, а кто должен сдохнуть. Он даст людям Тьму в обличье Света, даст им новую Богиню...
Любовь и смерть - вот те два несовместимых понятия, которые они - мертвая Ульяна и полуживой Штер - соединяют вместе, дабы люди узрели тот бестиарий, в котором живут и который воспевают.
Они все - всего лишь люди.
А эти стали БОГАМИ!
* * *
Город N был взбудоражен. Исчез гробовщик Тихон. И не один. Вместе с ним исчезло тело куртизанки Ульяны Лапиной. Неслыханное дело, особенно для такого захолустья! На базарах то и дело обсуждали всевозможные подробности. Большинство все же склонялось к версии, что именно Тихон - а не кто-либо другой - украл тело куртизанки. В мещанских домах эту тему даже и не хотели развивать - было противно от одной только мысли о похищении.
Но вскоре грянул гром...
Труп Тихона обнаружили рыбаки, вышедшие утром на реку. Неводы вместо рыбы принесли им тело гробовщика с привязанным к шее камнем. Сколько тут же началось разговоров, пересудов! Тело гробовщика захоронили за кладбищенской оградой, как обычно поступали с самоубийцами. Однако, как мы уже знаем, дело обстояло совсем по-другому. Но разве могли об этом знать жители города N, отягощенные собственными проблемами и совершенно не обеспокоенные чужими?..
А что же Штер? Он отсутствовал в городе уже довольно долгое время, но упросил Глафиру Петровну оставить ему его комнату, заплатив за два месяца вперед. На вопрос хозяйки, куда он собирается, Петр Семенович сначала растерялся, потом заметно занервничал, но все же нашелся, сказав Глафире Петровне, что едет на этюды по всей губернии. "Ох уж эти художники!" - подумала хозяйка и согласилась, подсчитав в уме прибыток, который она получала сразу за два месяца.
Конечно же, Штер соврал хозяйке. Он не собирался ни на какие этюды. Он уходил в катакомбы, к своей Немезиде - холодному трупу куртизанки Ульяны.
Чтобы прожить с ней последние дни своей черной жизни, полной страха и обид...
Черный силуэт художника неспешно двигался по Зеленой аллее - главной улице города N. Он прошел мимо магистрата, мимо здания Главпочтамта и вышел к заставе. Минуя ее без всяких трудностей, Штер отправился по Нижневерховенскому тракту, в направлении Черного утеса. Он преодолел две версты пешим ходом по дороге, затем свернул на лесную тропинку, и вскорости оказался перед входом в катакомбы, где немного постоял, собираясь со своими черными мыслями.
"Я ничтожество", - думал Штер, - "Я ненавижу себя и свое дело, которому посвятил свою жизнь. Но еще больше я ненавижу людей! Они растоптали меня, бросили на попранье свиньям, изрезали, изорвали мою душу! Нет мне места среди живых! Лучше я буду среди мертвых - они-то уж точно никогда не смогут меня уничтожить! НИКОГДА!"
- Никогда... Никогда! НИКОГДА!!! - закричал в бессильной злобе Штер, и эхо ответило ему тем же. Петр Семенович поправил за спиной холсты и раму, и исчез в темноте катакомб.
Исчез, чтобы больше не появиться...
Часть II
* * *
... Штер вошел в пещерный грот. Высокий свод пещеры был заполнен разного рода минералами. Были бы на месте Штера какие-нибудь горняки - устроили бы здесь шахту, а никак не склеп.
Обнаженное тело Ульяны лежало на большом пьедестале, будто созданном под рост и фигуру куртизанки. Оно уже давно потеряло свой немного розоватый оттенок и стало абсолютно бледным. Грудь, казалось, вжалась вовнутрь, а соски на фоне мертвой бледности казались темнее, чем прежде. На фоне бледного лица губы Ульяны казались синими с тонким оттенком черного. Волосы, закрывавшие от посторонних глаз ее гениталии, на фоне мертвой бледности тела тоже стали немного темнее. Она была прекрасна даже после смерти.
Штер, конечно же, знал, что произойдет через некоторое время. А именно - сейчас он возляжет рядом, и будет ласкать ее мертвое тело.
- Моя Немезида, мой ангел! Я вечно твой! - прошептал Штер и скинул с уставших плеч пальто. Вновь он совершал этот мерзкий ритуал, и вновь ему казалось, что Ульяна чувствует его. Это было похоже на сумасшествие, на что угодно - только не на любовь, только не на страсть. Это было что-то сродни животному влечению, чему-то первобытному. Это напоминало какой-то ужасный, богомерзкий языческий ритуал. Однако это никоим образом не заботило Штера. Перед ним лежало тело Ульяны - такое чувственное, такое доступное, такое нежное... Он желал ее, и ему казалось, что его желание взаимно...
Возможно, если бы Бог взирал с небесного престола, что творил художник Петр Штер в тот злосчастный день, то гнев его наверняка был страшен. Содом, который он уничтожил, был жив, и жил он в сердце и душе падшего художника. Самому же Штеру было глубоко наплевать на то, что кто-либо свыше о нем думает. Он верил только одной богине.
Своей Немезиде...
Той, что при жизни носила имя Ульяна Лапина...
* * *
... Штер лежал на каменном пьедестале. Только что он удовлетворил свои богомерзкие желания. Мертвая Ульяна лежала рядом, упершись грудью в локоть художника. Голое тело мертвой куртизанки после ужасного ритуала казалось живым!
Штер встал, оделся и ушел в свой грот, где он уже давно расположился. На таком же пьедестале, как у Ульяны, лежала его накидка, служившая ему походным ложем. Рядом стоял холст. На него был нанесен карандашный эскиз портрета: еще живая Ульяна пристально смотрела на художника. Штер зарисовал ее сидя, полуголой - видна была лишь правая грудь, не прикрытая рукой - и с НАСТОЛЬКО выразительными глазами, что Мона Лиза со своей улыбкой не шла ни в какое сравнение! В другой, не закрывавшей грудь, руке Ульяна держала кинжал, инкрустированный драгоценными камнями. На ней была надета черная накидка с капюшоном - истинно, одежда Смерти. Штер смотрел на картину, и постепенно проваливался в черную пропасть сна. Наконец его веки сомкнулись, и он заснул...
... Он видел поле. Оно было огромным - до самого горизонта были видны пшеничные колоски. Навстречу ему по дороге шла девушка в легком летнем платье. Она ему улыбнулась, приветствуя его. Он улыбнулся ей в ответ.
Она держала в руке корзинку с ягодами. У него в правой руке был револьвер. Когда между ними оставалось шагов четырнадцать, он направил пистолет на нее и, прицелился и выстрелил.
Пуля пробила ей череп и вылетела из затылка. Корзинка выпала из рук, и ягоды раскатились, спрятав свои красные тельца от черного человека под травой. Он подошел к ней, достал охотничий нож и стал раздирать ей платье. Когда он завершил свое черное дело, платье стало похоже на рубище, а перед ним предстало голое мертвое тело.
Он наклонился...
"Еще девственница..."
Скоро она потеряет девственность. Но никогда об этом не узнает...
* * *
- Очнитесь, Петр Семенович!..
Штер открыл глаза, но никого, кто бы мог сказать эти слова, не увидел. Незнакомый голос был удивительно нежным, приятным на слух, успокаивающим душу, а главное - женским...
- Кто здесь? - испуганно озираясь по сторонам, проговорил в темноту пещеры Штер. Тут же ему в глаза ударил ослепительный свет. Петр Семенович прикрыл глаза, но все было тщетно - он не мог спасти глаза от этого дьявольского света.
- Здравствуй, художник! - снова послышался голос, на этот раз более уродливый, немного вороний, - Ты совершил много ужасных деяний! Меня послали, чтобы последние дни твоей черной жизни превратились в ад!
- Кто это каркает, как ворона? Кто ты, черт тебя дери?! - заглушая боль в глазах, в бессильной злобе закричал Штер. Свет погас, и в пещере стало непривычно темно. Когда Петр Семенович привык к слабому пещерному освещению, он увидел обладателя вороньего голоса. Вернее - обладательницу...
Когда до Штера дошло, кто перед ним, его ужасу не было предела. Он соскочил с ложа и забился в угол грота.
Ибо перед ним, вся в огне, с глазами, мечущими молнии, стояла... обнаженная Ульяна!!!
- Черт... Да что же ты такое! - наблюдая за ожившей куртизанкой, стуча зубами от страха, промолвил Штер.
- Вот видишь, художник: не знал, что я такое - а ведь как называл, как ласкал! - каркала Ульяна, и от этого жуткого вороньего голоса у Штера кровь застыла в жилах, - Мое настоящее имя Франческа де Римини. Может, слышал такое когда-нибудь...
- Де Римини... Но постой!.. Я знаю, откуда это имя!.. - воскликнул Штер в ужасе от осознания того, что все это - правда...
- Догадался... Ты прав: я - та, которую встретил во втором кругу ада Безвинный Изгнанник. Я - та, что была обманута в свою первую брачную ночь. Я - та, что умерла за любимого, но ничем ему помочь не смогла. Я - та, чью душу носит по кругу адский ветер!
"Этого не может быть... Это сон... Я все еще сплю..." - пытался обнадежить себя Штер. Немного одухотворенный, он поднялся из своего угла и решил идти в атаку:
- Что ж, история твоя интересна... Однако я, наверно, все-таки сплю, и ты мне снишься. Поэтому я заклинаю тебя: покинь мое жилище!
Злой дух засмеялся, и от этого смеха у Штера сердце ушло в пятки, и вся его одухотворенность улетела в никуда. Ульяна - то есть Франческа - подходила все ближе и ближе к художнику, забившемуся от страха в угол пещеры. Штер дрожал от ужасаю В его глазах читался страх пополам с недоумением. Петр Семенович был глубоким атеистом, и все рассказы о сверхъестественном и божественном невольно заставляли его смеяться. Но тогда, встретившись лицом к лицу с миром, в который он не верил, и который всячески отвергал, Штера обуял страх перед непознанным. В этот день рухнуло все, было им создано: все мечты, мысли, рассуждения канули в Лету, словно их и не было, обнажив страх. На месте Штера был бездушный и холодный человек, хотя даже человеком его можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, это был живой труп, только что вылезший из могилы... <>