Шендогилов Александр Владимирович : другие произведения.

Овертайм

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   "ОВЕРТАЙМ".
  
   ----------------------------------------------------------------
   ----------------------------------------------------------------
  
  
  
  
  
  
  В тёмном - разум.
  В светлом - чувства.
  Черепа у всех прохожих.
  Нами правят совпаденья.
  Мысли все на нас похожи.
  
  Улица полна сомнений.
  Улица живёт движеньем.
  
  У лица - напротив лица.
  Что-то всё же в них
  Светится.
  
  Улица полна идей.
  Собирай - и только пей.
  Пей с лица других людей.
  
  Людоедов есть не надо
  Это будет им наградой
  И они так будут рады
  Что их тоже кто-то съел,
  Не найдя других идей.
  
  Черепа у всех похожи
  Это может быть возможным.
  Если б знать, что там под кожей.
  С этим нужно - осторожней.
  
  Вот, где - главная беда.
  От обета - до обеда
  Это - чёрная дыра.
  
  Тени дум сжигают вены.
  Мыслей бег не знает лени
  Мы с собой ведём войну
  В заколдованном кругу.
  
  Бегать мелко - нелегко.
  Помнить нужно глубоко
  Мыслить лучше - широко.
  Воевать, так воевать
  Модно в стиле - Рококо.
  
  Больше сложных нет идей,
  Чтобы просто есть людей
  Нужно череп напрягать
  И искать, искать, искать.
  
  Истаскались в смыслах слов.
  Что тут думать.
  Бей врагов!
  Как он сладок вражий дух
  Будоражит - в прах и пух!
  
  Враг - во что упрётся слух
  Без тиранов нет и слуг.
  Слуги слугам не прислужат
  Они даже все не дружат.
  
  Раб свободнее слуги.
  Слугам не нужны мозги
  Раб - загнулся и упал.
  А слуга - сам выбирал.
  
  Что он сам - без господина?
  Тёмно - серая скотина
  Серый цвет у них один.
  Светло - серый господин.
  
  И у всех одни заботы
  Не казаться - идиотом.
  
  Не касайтесь идиотов
  Будьте в этом - патриотом.
  
  Без заботы не сидите
  Люди лучше -
  Полежите!
  
  Идол - старый идиот
  За собою всех зовёт
  Зов его печален - грустно:
   - " Я хочу растить капусту!
  Я садовник, а не деспот.
  Я не ел свою невесту.
  Горе всем - кто ест детей!
  Мавзолей не Колизей.
  Шоу - бизнес мне не светит
  Кто за это всё ответит?". ...
  
  ... Пояснительная записка - для того, чтобы понять, что же послужило началом - начал, взятая, из откровенно - секретного письма, оставленного с надеждой на любовь под большим камнем на перекрёстке двух неприметных дорог. Одна дорога вела вперёд. Другая назад. Всегда - назад. Письмо было спрятано в металлическую банку из-под халвы и ещё пахло халвой. Мне даже пришлось стряхнуть небольшие прилипшие сладкие крошки на свою ладонь. Я попробовал на вкус чужую халву, и вдруг я всё понял: в чём он - секрет жизни:
  
   Хвала - Халве!!!
   Халве - Хвала!!!
   (Это - пароль.)
  
   Но срочно вернёмся к письму, потому что всегда перед последним откровением должна быть ненужная, но обоснованная чем-то пауза. Весь текст письма я не могу вам здесь привести полностью, так как оно содержит в себе очень опасные мысли и суждения, из которых следует, что над нами довлеет одно очень мрачное проклятие, снять которое, мы не в силах из-за своего постоянного страха, сделать это неожиданно, точнее будет сказать - случайно. Что, несомненно, может привести нас к ещё большей загадке - почему случайно, а не осознанно - логично, и к ещё большему непониманию себя, как уже неоднократно было, когда другие известные люди оставляли нам свои большие записки в самых секретно - доступных местах. ... Да, ещё прежде, я должен, конечно, описать, как же я нашёл это искусно спрятанное письмо - послание, и что этому предшествовало.
  Поймав в перекрестье воображения перекрёсток и себя на мысли, что это мне всё давно знакомо. Я увидел, что на камне у перекрёстка сидит девушка. Я так явно увидел, что она обнажена и что она читает какую-то книгу, что очень испугался за бедную девушку, которую кто-то оставил одну на камне у перекрёстка полностью обнажённую, и заставил читать. Это смахивало на подставу. Меня охватил ужас от вида этой книги, она могла быть написана бандой женщин - убийц, которые не найдя удовлетворения для своих чувственных тел, нашли другое занятие - изощрённо убивать, и тем упиваться меж страниц, ища там сокровенное пресыщение своим изголодавшимся фантазиям. Строчки сами страшно заплясали в пустоте над камнем, предупреждая и останавливая меня, как объект воздействия глубоко скрытого смысла:
  
   " И изрыгались трупы тиражами смерти
   Пустоты, умножая и без того в нетвёрдой тверди....".
   ( Девиз последнепечатников - иезуитов.)
  
   Девушка с книгой моментально поняла скрытый смысл, зависших над ней страшным предзнаменованием, строк: - Почему вы с таким ужасом смотрите на мою грудь, когда я читаю стихи? Она вам не нравится? - спросила она, не отрывая взгляд от своей книги.
  - Я не могу ничего сказать, - ответил я. - Ваши соски упираются в мои зрачки. Мои зрачки прилипли к вашим соскам. Как тут можно вообще говорить, когда они так напирают на мою суть, что, впрочем, присуще, в большинстве своём, и остальным представителям рода человеческого. Мне больно смотреть и бездействовать. ... О, как я люблю эту боль. Побольше бы такой боли, хочу я вам признаться. И уже можно жить и страдать, противоречиво наслаждаясь недостигнутым.
  - Почему же все мужчины при знакомстве с женщиной смотрят всегда на её грудь и что-то себе там представляют? - это прочла она из книги, сопроводив эту банальную аксиому - вопрос своим указательным пальцем по странице. - Вот, так и написано.
  Я покраснел, она смутила меня своим откровенным вопросом из книги, на который очень тяжело найти достойный ответ из жизни порядочного мужчины.
  Только теперь я истинно увидел её. Она увидела меня. И так продолжалось долго. Я увидел её. Она увидела меня через строки стихов, которые витиевато зависли в воздухе перед ней. Она читала стихи в пространство пустоты, чтобы согреться. Это было лучшее, что она придумала в своей жизни - согреваться стихами.
  - Мне холодно, - сказала она. - Они меня не понимают, а я их.
  Я увидел, что она прозрачна, как лёд и её соблазнительные соски - это горизонтальные сосульки в разных смыслах обладания. Мой взгляд похолодел: - Я понимаю их, почему они не понимают вас, - сказал я ей, вожделенно задыхаясь от быстрых и простых желаний нормального мужчины: - Не дайте им растопить ваше ледяное сердце в их грубых и лживых обещаниях обжигающей любви. Сохраните немного неопалимого здравомыслия там, где у вас особенно холодно. ... Можно я пойму тебя? - сорвалось у меня грубо и правдиво.
  - Нет, - это она, скорее всего, ответила себе, чем мне, лживо.
  - Я ещё раз повторяю свой вопрос вам, - надавил я на её соски, не жалея своих глаз и, не заботясь о своей репутации. ... Они поддались, но и стали твёрже. Чтобы не лишиться устоявшихся взглядов о верном толковании распространённых примет женской реакции на откровенно грубые ласки, я стал подготавливать сам - сам момент проникновения - беспорядочно - безотказной рифмой желания, возбуждающей женщину наповал:
  
  В беспорядке быстрой ночи
  Я безжалостно -
   Порочен!
  
  Мысли только в тело - страсть
  Глаза - ниже, ещё ниже!
  Раздеваю всё, что вижу.
  
  Глубже, дальше!
  Ненасытно, жадно - больше!
  Ещё - больше!
  Тела - мало!
  Я хочу тебя - глотая!
  Каждый вскрик твой - умирая.
  
  Вместе смерть мы принимаем
  Ненасытно - воскресая
  Восставая, в страсть впадаем.
  
  Рты хватаем
  И страдаем
  Что так быстро
  Плоть съедаем
  Пожирая - грубо, властно.
  
  Как прекрасно
  Руки, ноги
  Шея, грудь
  Обжигает
  Этот путь
  Не свернуть
  И ... не уснуть.
  Этот путь
  Снова в путь.
  Этот путь ... шея, грудь.
  
   Она сказала: - Ещё! ... Она, получив всего лишь небольшую часть меня, решила, что вместе с этим в неё входит и моральное право, обладая - управлять мной, хотя, обладал я здесь всеми правами - это в моём понимании было так.
  
   " ... Нет гармонии в гормонах
   Гормонально говоря ".
   ( Надпись на камне.)
  
   Эти все изменения в её сознании, причиной которым были мои слишком откровенные слова, выпустили на свет божий всего одно единственное слово с её стороны - "Ещё!".
  Вы бы слышали это - "Ещё!". Чтобы понять, чем же это слово так насторожило меня, нужно уметь отличать ритмические интонации сожительства букв от простого словоблудия. ... "Ещё!" - не просто гармоничное и ни к чему не обязывающее предложение к продолжению, а здесь, как раз прозвучало столько неприкрыто - определённого, жёсткого желания обладать моим будущим.
  Всё стремительно менялось и требовало от меня крайнего сосредоточения. Если подойти ко всему этому спокойно и рассудительно - то, какие могли быть вообще ко мне претензии со стороны этой девушки. Ещё каких - то десять минут назад мы даже не были с ней знакомы, и она была для меня обычной обнажённой девушкой на камне у дороги с какой-то книгой в руках. И мне нужна была совсем не она, а "истина-тайна", которую я надеялся найти под камнем в банке из-под халвы. Да, на какой-то момент жизни я завладел её разумом и телом в открывшихся мне рифмованных строчках. Ну, так что же теперь? Впасть в обязанность и безвольно жениться? ... Я-то ожидал обычного развития, классической одноактной пьесы, где цветы роняют сладкие слёзы на алтарь любви в полной амнезии от количества рифм - вот во что превратились миллионы слов о любви, которой всегда мало, когда её кругом так безумно много в словах. Но нет, всё сорвалось в хищное - "Ещё!", в котором я уловил угрозу развития излишне затянутой пьесы спродюсированой крупным мясным холдингом только с одной тайной целью - надеждой на продолжительные антракты, которые всё окупят через дешёвый буфет. ... Очень умный и холодный расчёт крупного хладо-холдинга.
  Я не мог с этим бороться дальше один. Это были бы слишком рискованные позы с моей стороны. Позы войны:
  
  Ты меня стесняешь в средствах
  Мы с тобой впадаем в детство
  Ты боишься этой позы
  Но она мне всех дороже.
  
  По дороге в мир зверей
  Просишь ты: -
  Убей! Убей!
  
  И держась, за талий выступ
  Снова я иду на приступ
  Слыша стоны о пощаде.
  О пощаде? ... Чего ради?
  
  Ты меняешь план сраженья
  Отступаешь вся в смятенье.
  Волос пряди разметая
  Задержалась, чуть
  У края.
  
  Страстью воздух наполняешь
  Меня взглядом расчленяешь
  Ты смущаешь меня позой.
  Ты встречаешь меня - розой.
  
  Победила.
  Проиграл.
  Это то, чего не ждал.
  Лепестки сбивают пыл
  Покорился и забыл.
  
  Кто я? ... Где?
  
  Понимаю. Я в ...
  
  И покорно принимаю
  Перемирие в войне.
  
  
  
  - Пойдём! - я беру её за руку и увожу подальше от этого краеугольного камня. Меня продолжает трясти. Начинает меняться погода и день отступает за далёкий поворот дороги, который мы не видим, но внутренне угадываем по общей перспективе полотна художника, на котором он нас изобразил. Вы спросите: - А как же истина в банке из-под халвы, зарытая под камнем у дороги, там, где неудобно рыться даже бродячей собаке, пробегающей мимо не один раз, и много раз, справлявшей малую нужду по дороге в никуда, как раз под этот камень?
  Я не буду слишком вас томить ожиданием. Я ещё сам, не раз, вернусь к этому камню и справлю там свою малую нужду в поисках вечных ответов:
  
  Мы ходим по нужде
  По принуждению
  Мы ходим по нужде
  По убеждению
  
  Мы ходим по нужде
  Ногами
  Она всегда и - "под"
  И - с нами.
  
  В надеждах без одежды.
  Кому она нужна
  В нужде одежда
  Скрывая срам в надеждах
  Хлам!
  Подаренная, нам
  Невеждам.
  Срам!
  
  ... А сейчас, я уводил свою единственную, и очень любимою мной
  женщину подальше от этого ужасного места.
  - Идём быстрее, моя Ева - Джульетта! - тянул я её за руку. - И брось ты эту книгу. Она тебе больше не понадобится.
  - Ты оторвёшь мне руку! Не тяни меня так. ... И вовсе я не - Ева, и не Джульетта. ... Я - Анжелина.
  - Тьфу - ты! - плюнул я зло под ноги. - Ты - лживая дура! ... Давай, не будем сразу начинать наш прекрасный мир со лживых имён.
  - Куда мы идём? - спросила она, ничего не ответив на мой упрёк.
  - Я ещё не знаю. Не мешай мне думать, не перебивай мои мысли. Мысли не восстанавливаются. ... Я ещё даже не решил, как нам туда лучше идти - по дороге или через лес.
  - Пойдём по дороге, так все делают. Я это часто видела, когда мне надоедало читать, и нечем было себя занять, - беззаботно сказала она.
  - Ещё не известно, куда эта дорога ведёт, а ты так просто всё решаешь за меня. Вот так вот - просто.
  - Тогда давай пойдём через лес, - также простодушно предложила она.
  - Сейчас! ... Ты уже всё сама решила! Какая же ты - дрянь! Ты даже не спросила меня, что же меня удерживает, чтобы не пойти через этот лес. В лесу может быть ещё хуже, чем на дороге. Там всякое может быть. ... Там могут быть бандиты, ... звери. ... А я не очень уверен в себе сейчас.
  - Зато я в тебе уверена. Ты такой храбрый. Это сразу заметно. Ты такой сильный. Ты так сильно тянул меня за руку. И потом, ты такой умный и красивый, что я просто не успеваю за тобой бежать. Ты справишься с любыми бандитами.
  - Ты действительно так думаешь?
  - Легко! Я в этом разбираюсь. Вот, когда моя Светка. Это моя старшая сестра. Когда она выходила замуж, значит. Никто тогда не верил, что она будет лучше всех наших Кустодиевских девушек выглядеть на своей свадьбе. Кустодиево - это наш посёлок такой. Так вот, ходили тогда всякие грязные лживые сплетни по посёлку, разговоры и всё такое там нехорошее, что всё - конец! Ты представляешь? Ерунда, в общем, будет, а не свадьба. Я то знала, кто это всё распускает по посёлку своим гадким языком. Но до поры - до времени делала такой вид, что я сама не понимаю, что происходит и что вообще творится, и что я вроде как тоже со всем этим согласна. Ну, вроде как - дурочка такая. Врагу же нельзя раньше времени открываться в своих этих, ну, ... замыслах. Это наука такая есть, как хитрость, короче или типа. Ну, её наши хуторские мужики ещё придумали, когда драться ходили с Иваньтеевскими, когда перепадало больше нашим мужикам. Доставалось - короче. Приходили чаще они всегда с разбитыми мордами, чем Иваньтеевские. Тогда мужики наши и решили в науку пойти с хитростью, ну, чтобы это. Потому как без науки надоело им ходить битыми в синяках. Они тогда с утра пойдут, соберутся, как будто косить на дальний выпас, что рядом с Иваньтеевкой. Они колы возьмут ещё с ночи заготовят, и вроде как этими колами, как косами косят, чтобы Иваньтеевские издали видели это. А потом незаметно так колы побросают и домой возвращаются, чтобы вечером потом, вроде как - запросто так, без всякого оружия у Иваньтеевки прогуливаться. Выманивать на себя значит, врага. А когда Иваньтеевские от такой неслыханной наглости взбунтуются и ринутся в атаку на кулаках. Наши мужики значит - того, овертайм делают. Колы приготовленные похватают и гонят тогда Иваньтеевских аж, до Марьяна, а это ещё километров с двадцать будет. Ну, и потом уже возвращаются под утро такими героями. Так вот! И я это так решила применить против соседки нашей Любки. Это она, сучка, такие слухи поганые распускала, что у Светки не свадьба будет, а говно какое-то. ...
   Она всё рассказывала и рассказывала, а мне не хотелось это слушать, и не потому, что я ей не верил, скорее всего, это был правдивый рассказ из обычной жизни, но мне это-то и не нравилось: - Замолчи, сука тупая! - не выдержал я тогда всей правды.
  - А ты себя-то в зеркало видел, идиот облезлый, - спокойно парировала она.
   Ещё какое-то время мы шли молча. До леса оставалось каких-то сто метров. И всё-таки я боялся заходить в лес. Она это почувствовала: - Ты боишься? - спросила она так, словно мы прожили с ней всю жизнь вместе. Может, это было и правильно. Как ни как, но это были хорошие годы. Я любил её. Причём, я не могу сказать, что я понял это сразу же и на всю жизнь. И уже потом, когда я как-то определил это чувство, и убедил себя в том, что так оно и есть. Это всё было, потому что у меня всегда была какая-то неуверенность именно по отношению к себе самому, к своим поступкам, к своим мыслям. Я как-то не мог найти, скорее, почувствовать в себе стержень этот. Такое чувство, что я действительно в чём-то уверен окончательно и бесповоротно. И что это сидит во мне непоколебимо, и даёт мне уверенность в жизни. Я всегда завидовал другим именно в этом. Внешне мне казалось, что вот этот, незнакомый мне человек, действительно счастлив и уверен в себе. Он может и не так умён, не так, что ли, сложен. Но это и не нужно ему вовсе. Жизнь его пряма, уравновешена и спокойна до умопомрачения, что в моём понимании и есть ощущение счастья. Счастье - в таком прямом, хромированном цилиндре, с которого стекает весь этот мусор сомнений, который так мешает мне, действительно, что-то прочувствовать по-настоящему, и поверить в это. Я всегда найду какую-нибудь мелочь, соринку, нестыковку, которую все другие пропускают, не замечают, а я, внутренне наслаждаясь, своим умением не пропустить - то, что мешает довести любую вещь до совершенства и потом логически ещё убедить себя в этом, объяснить, извожу себя этой невозможностью достижения идеала. ... Может корни этого в моём детстве:
  
   Я понял вдруг
   В июле
   Что всех нас обманули:
   Юли-юли, юли-юли.
   Обманули - обманули.
  
   Числа не помню уж -
   Примерно.
   Всё в жизни нашей так -
   Несовершенно.
   Юли-юли, юли-юли.
   Обманули - обманули.
  
   Всё - совершенно
   Скучно и тоскливо.
   Правдиво - лживо.
   Юли-юли, юли-юли.
   Обманули - обманули.
  
   Вся вымыта порода
   Из человеческого рода.
   Из года в годы - всё:
   Юли-юли, юли-юли.
   Обманули - обманули.
   ( Колыбельная песня, которую пел мне басом отец.)
  
   Мой отец был всесторонне развитым человеком. Его неуёмная, неиссякаемая энергия созидания равномерно распределялась в различных направлениях искусства. Его хватало на всё. Я могу вспомнить его только за каким-нибудь занятием: то он что-то рисовал на огромных холстах почти в стену дома размером. Смывал уже почти готовую картину, и с выражением счастья на лице, снова начинал творить новый, загадочный, очень красочный мир, то до меня, в любое время суток, доносились приглушённые звуки нашего пианино. Отец пытал, изводил и инструмент, и себя, вытягивая из струн длинные, тягучие звуки, которые иногда складывались в какие-то мелодичные фрагменты. Я иногда засыпал под одну мелодию, которая мне начинала нравиться, и я даже видел какие-то свои детские сны, положенные, как бы на эту гармонию, а просыпался уже под совершенно другую, которая не имела ничего общего с ночным звучанием. Ещё он ваял, лепил. Я помню запах мокрой глины и ощущение в руках от долгого разминания скользкого куска упругой массы. А иногда, с самого утра, когда ещё солнце не взошло высоко, отец усаживал всю семью на стулья перед домом, а сам с крыльца, с воспалённо-красными глазами читал нам исписанные за ночь стихами страницы:
  
   В бумажном море,
   Сдавшись в плен,
   Кусочки жизней
   Утопают в тлен.
  
   Как их ярка обёртка
   Вкус красок сладок на губах
   Под сердцем
   Только горько.
  
   На белые волны-страницы,
   Рядками усажены
   Чёрные птицы.
  
   И чёрным - по "белым"!
   И чёрным - по "красным"!
   А жизнь так
   Прекрасно - прекрасна
   Мольберта потёками
   Жирного масла.
  
   Когда?
   Когда не мешают года
   А это - почти что всегда!
   Когда не мешают года.
   И всё за спиной - ерунда.
  
   Когда бело - белый человек
   Бежал в свято - белую Русь -
   Грусть.
   Когда красно - красный человек
   Сказал:
   Я здесь остаюсь.
   И я не боюсь, не молюсь,
   Не держусь.
   Жуть.
  
   Когда вальяжно - розовые дамы
   Веером сгоняли грусть:
   Ну и пусть! Ну и пусть!
   Я сегодня влюблюсь.
   Хоть в кого. Хоть в него
   Мне теперь всё равно.
   Ну и пусть!
   Я теперь не боюсь
   Здесь так душно теперь ...
   ... Я вам покорюсь.
  
   Фиолетовый брюнет
   Гладил розовую даму
   И смотрел в пустую яму.
   Верность яме храня
   И по долгу фиалки любя.
  
   Жёлто - юный кадет
   Приготовил букет
   Красных роз
   Для розовой дамы.
  
   Глаза дамы смотрели
   Из ямы
   На букет
   Голубыми зрачками
   В них воздушная пена
   Текла облаками.
  
   Жёлто - юный кадет
   И прекрасный букет
   Упали на дно чёрной ямы
   На облака, где жизнь так легка.
   К ногам ...
   И в зрачки - розовой дамы.
  
   ( Дальше не помню.)
  
  
   ... Ещё была игра, когда у нас был полный дом гостей. Я тогда - ребёнок, ничего не понимал. Они делали вид, что совершенно незнакомы, и несли полную чушь, которая для меня была загадкой.
  - Позвольте вас спросить? Вы зачем здесь?
  - Я к Виктории Павловне. Если она, конечно, ещё Виктория Павловна, а не прекрасная амазонка. Я слышал с улицы чудесную песню.
  - Вы ошиблись. Она теперь предводительница кровавых пиратов, и вам придётся заплатить выкуп.
  - Я согласен! Примите в выкуп вот это шампанское и коробку пирожных от Берга.
  - О! Вы подлый искуситель, вы знаете, чем откупиться от кровавых пиратов. Проходите, но будьте осторожны. В любую минуту всё может измениться. И возможно, вам ещё придётся сменить свою роль. ...
   Они говорили простые слова, а я всё вслушивался и вслушивался, пытаясь что-то понять. Это же был старинный приятель моего отца - Иван Данилович, но вёл он себя сегодня совсем, не как Иван Данилович. И в воздухе в такие дни висело, какое-то всеобщее состояние счастья и веселья. Само добро казалось, окружало всех наших гостей. Им было так хорошо и спокойно. Они наслаждались, общаясь друг с другом, болтая всякие пустяки, бесполезные и глупые по своему смыслу, такие безобидно - весёлые, но очень необходимые им в тот их отрезок жизни. Я понял это потом.
  - Виктория Павловна, спойте нам, пожалуйста! Я так давно был лишён счастья, слышать ваш божественный голос. Просим - просим!
  - Нет - нет! И нет! Я сегодня не в голосе. И потом, может быть гроза.
  - Нет! Мы никуда отсюда не уйдём! Мы решительно просим вас! ...
   И мама пела. Её красивый голос плыл физически над нами. Он имел гипнотическое действие. Околдовав нас, он уплывал за забор, роняя сверху ноты, умиротворяя дорогу, поле, луг, лес, вдыхая жизнь в тёмные силуэты сказочной природы. ...
  
  ... Мы с девушкой дошли до самого леса. Я остановился.
  - Пойдём! Не бойся! - сказала она мне, почувствовав мою напряжённость.
  - Я боюсь, - вдруг, признался я ей, как ребёнок признаётся своей матери. - Я теперь всего боюсь. Я боюсь того, что не понимаю, и не понимаю того, что боюсь. Этот лес полон непонятных мне страхов. Теперь столько много развелось разных вампиров, оборотней, мутантов и всяких других непонятных мне существ, которые выглядят, как люди, но я чувствую, что они не те за кого себя выдают.
  - Перестань, не бойся, - обняла меня девушка. - В этом лесу живёт вся моя родня. Здесь все мне знакомы. Да, мои братья вампиры, а все дяди оборотни. А мои двоюродные братья оборотни - вампиры. А по материнской линии у нас одни мутанты в родне. Так уж сложилось. Что же делать? Успокойся. Им тоже жить хочется. Они ведь имеют право на это. Правда?
  - Наверное, - согласился я с ней. Мне действительно стало спокойнее. Моя женщина говорила очень знакомым мне голосом - таким, как пела моя мама, околдовывая наших гостей - А как же я? Я же тоже должен кем-то быть в этом лесу? - спросил я.
  - Будь идиотом, - пропела мне моя женщина. - Это многим нравится. И это хоть что-то. Не хуже всего остального, мой любимый.
  - Пусть. ... Я согласен, - и с этим я согласился сразу, почувствовав и в этом облегчение. Оно само родилось во мне от счастья понимания того, что я - идиот, и этим всё сказано, вот он тот стержень, и хотя бы в этом я могу быть полезен всем остальным людям. Кто-то же должен им быть, освобождая других от страха этой неприятной обязанности - кем-то быть, особенно - идиотом:
  
   Слова острые.
   Спаси - Господи!
   Мы на острове!
   Остров в космосе!
   Космос в отпуске!
   Опускает в ...
   Последние - Мы!
   Отпусти нам грехи.
  
   Мы - космонавты!
   На остове целой Земли!
  
   Ты в космонавты лети!
   Терпи, но неси -
   Гордое, честное имя!
   Через ночи и дни.
   Не боясь затеряться в пути.
  
   Ты в идиоты плыви!
   Им салютуют миры
   Пока космонавты в пути
   С Богом на -
   Ты!
   Замоли им грехи
  
   А я с идиотом
   На -
   Я!
   Я не жалею себя.
  
   Ты не желаешь меня.
   А я покоряю моря.
   Моря отдают острова.
  
   Быть идиотом!
   Не - зря.
   Будь идиотом!
   Любя!
  
   Ведь я так люблю острова.
   Завтра, вчера и -
   Всегда. ...
  
  
  
  - Это - то, что нужно, - сказала мне Анжелина, моя женщина из непонятной семьи лесных жителей - мутантов.
  Мы вошли с ней в лес, и тут же раздался душераздирающий вой, длинный и протяжный, такой от которого можно поседеть, не сходя с места. Он всё не кончался, меняя тембр и колоратуру. Я ещё подумал про себя: " Вот был бы жив мой отец. Он бы обязательно положил этот вой на музыку, страстную, с напором, с душой, рвущейся из оков, многогранную и многозвучную".
  Столько чувствовалось пережитого в этом крике, и боль чувствовалась, живая, неподдельная.
  Вой закончился так же неожиданно, как и начался: остро, очень резко, оставляя нас наедине со всем сущим бесконечным, с тишиной полного одиночества.
  Мы долго стояли молча, говорить было не о чем. Такую тишину не каждому повезёт прочувствовать, и насладиться ею, как по крупице - каждой секундой беззвучной и оттого сочной и неподдельной. Мой слух по-звериному обострился. Я слышал, сквозь плотную массу тишины редкие шорохи листьев от ленивого ветерка, отрыв и падение капель на землю, усыпанную павшей листвой и иглами, слышал чьи-то осторожные шаги, мягко ступающие и почти бесшумно-звериные.
  Он появился сзади, он обошёл нас, чтобы мы не почувствовали его запах.
  - Здравствуй, Анжелина, - тихо сказал он, не тревожа нашего настроения.
  Анжелина и я обернулись. Перед нами стоял молодой человек: худой с впавшими небритыми щеками и длинными, слипшимися от пота волосами. Держался он спокойно, но глаза его, глаза. Они были необычными: однослойными без глубины и смысла.
  - Здравствуй, Гена, - ответила Анжелина. - Что-то случилось? Где все остальные?
  - Кто это с тобой? - вместо ответа спросил Гена.
  - Это, можно считать, мой муж. Он идиот, из рода последних идиотов. Он с нами. Можешь ему доверять, Геннадий.
  - Это хорошо, - согласился Гена. - Может он нам и пригодится. Потому что я не знаю, где все остальные. И остался ли кто в живых, я этого тоже не знаю.
  Анжелина вздрогнула, как от удара тупого пьяного животного о двух ногах и руках, который вполне мог оказаться мной, её законным мужем, вернувшимся утром в плохом расположении духа: - Как ты не знаешь? Что случилось, Гена?
  - Тебя долго не было дома, Анжелина. Пока ты снимала там мужиков у дороги, здесь многое изменилось, сестричка.
  - Я снимала мужиков?! - возмутилась Анжелина. - Какая же ты тварь! Гена, я не посмотрю, что ты мой брат - вампир. Я тебе сама горло выгрызу сейчас за такие слова. Я что сама в проститутки дорожные подалась? Сама? Или это вы меня на семейном совете заставили так, и отправили потом на дорогу. Что не так было? Не так? Скажи, сволочь ты последняя! Глаза твои наглые! ...
   Я бы не сказал, что глаза у Геннадия были наглые, в них было, что-то другое - непонятное мне, но меня возмутило не это: - Ты придорожная проститутка? - вскричал я. - Какой же я идиот! Как я сразу не догадался. Какой я идиот! Я пытался найти истину, а ты так со мной поступила! Я попался, как последний идиот.
  - Молчи, идиот! - грубо оборвала меня Анжелина. - Мы с тобой потом разберёмся. Сейчас нет для этого времени. Ты своё получил, и радуйся! ... Так что, Гена? Это я сама блядью стала, так? Сама, да?
   Анжелина заплакала, и бросилась на Геннадия. Она несильно колотила его своими кулачками в грудь, а тот стоял, опустив голову, как бы заслуженно принимая это наказание. Когда Анжелина немного успокоилась, Геннадий ответил ей: - Ты же знаешь, Анжелина, почему мы так поступили. ... У нас не было другого выхода. Наши ресурсы были исчерпаны. А нам нужны были деньги на нашу борьбу. Что нам оставалось делать? Идёт непримиримая война за господство в этом мире, и любые способы хороши, если они ведут к достижению цели, которая будет потом благом нам всем, и тебе тоже. ... Ну-ну, успокойся. Перестань, сестрёнка, распускать слёзы. Тебе это не идёт, - Гена прижал к себе Анжелину и погладил её, как маленькую девочку по головке:
  
   Смеются наши дети
   Смеются все на свете
   И глаз никто не прячет
   Лишь Анжелина плачет
  
   Это детские стихи
   Ты на них рукой махни
   Нос зажми и щёки вздуй
   Смех попробуй
   Смех не жуй.
  
   Пусть вдруг всё перевернётся
   Воздух выйдет.
   Плачь - прервётся.
  
   Слон по Африке гуляет
   Одуванчики сдувает.
  
   Щёки сдуй
   Глаза открой
   Мир прекрасен
   Он - цветной! ...
  
   Геннадий пропел эту детскую песенку приятным сочным баритоном, очень тепло и с той долей нежности, которая сильней любых уговоров. Анжелина тихо засмеялась у него на груди.
  Мне тоже захотелось сделать что-то приятное, простое, бесхитростное. Тоже вдруг захотелось быть причастным к этому маленькому чуду превращения обиды в счастье и смех: - Анжелина, - сказал я нежно. - Если деньги нужны были на самом деле для справедливой борьбы за светлое будущее, то я не обижаюсь на это. Мне всё равно, как ты их зарабатывала. Лишь бы тебе было хорошо и людям, моя девочка.
  - Помолчал бы ты, идиот, - ответила мне Анжелина.
  - Нет, я это совершенно искренне сказал. Я не держу на тебя обиды, Анжелина.
  - Я тоже, - сказала Анжелина. - Гена, так что же всё-таки случилось? Почему ты один?
  - Сестрёнка, пока тебя не было .... Прости. Произошла великая битва. Ты многого не знаешь. Всё поменялось в этом мире. Теперь не мы здесь самые ужасные. На нас неожиданно напали люди-козлы. И было их не счесть, великое множество. Более жестоких тварей я ещё не встречал в своей вампирской жизни.
   Это признание так поразило меня: - Люди-козлы?! - вырвался из меня крик отчаяния. - Откуда они взялись? Я совсем недавно вышел из дому, их не было. Это я определённо могу вам утверждать. Не было их вокруг, совершенно точно, не было. Я бы их заметил. Здесь что-то не так! Я всяких тварей повидал в жизни, но об этих я ничего и не слышал раньше. Откуда они пришли? Кто они? Может, вы что-то путаете, Гена? Зачем вы так о людях?
  У вампира - Геннадия кровью налились зрачки, и он ощерил свои нижние клыки: - Я путаю?! ... Да что ты понимаешь в жизни? Ты же идиот последний.
   Я неловко отступил назад, и упал, зацепившись за корень сосны.
  Анжелина взмолилась: - Геннадий, не убивай его! Он же мой муж. Пощади его, я прошу тебя, как брата.
  И тут началось совсем невообразимое. Геннадий вознёс руки к небу, и зарычал по-звериному в бешенстве. Тут же прекрасная погода сменилась на ураган с ледяным, обжигающим ветром, который закружил воронкой над нами, собирая с земли листья, ветки и камни. Я почувствовал, что отрываюсь от земли, и приподнимаюсь над ней, но меня не тянуло в воронку, меня удерживал в воздухе Геннадий, какой-то непонятной мне силой, которая исходила из его рук. Казалось, что вот, сейчас, моя кожа чулком сорвётся с меня и тело моё превратится в одну кровоточащую рану. Ужас обуял мною, сжигая меня изнутри. Я увидел Ад. ...
  Но Геннадий всё-таки сумел совладать со своим гневом. Он, как я думаю, услышал мольбы сестры, и опустил моё тело обратно на землю, я даже не почувствовал боли от удара.
   И, что бы вы там не подумали обо всём этом, но быть последним идиотом - всё-таки имеет кое-какой смысл. В этом наше спасение. Что ещё, в принципе, с нас взять, когда дать нечего.
   Как я понял, теперь жизни моей уже ничего не угрожало. Геннадий ещё выпустил надо мной сгусток своей бешеной энергии, который пронёсся над лесом, ломая верхушки деревьев и сбивая птиц с полёта, но и он затих, где-то над заливными лугами, густо покрытыми сочной, яркой травой.
  Обессилев, Геннадий снова запел:
  
   Люди-козлы
   Так коварны
   И злы.
  
   Люди-козлы.
   Люди-козлы.
  
   Люди-козлы
   Так нахально -
   Хитры.
  
   Люди-козлы
   Люди-козлы
  
   Силу имеют они
   Обещаний и слов
   И нету суда
   На этих козлов.
  
   Хотя, по отдельности
   Очень милы
   И сразу не скажешь,
   Какие они.
  
   Люди-козлы
   Люди-козлы
  
   Так просто -
   Глупы
   Но вместе
   Они подчиняют миры.
   Но вместе они!
   Но вместе они!
   Но вместе они!
   ....А не мы.
  
   Какие мы тоже -
   "Козлы".
  
   Так мерзко от
   Этих "козлов"
   Что нет просто
   Слов
   Что нет больше
   Слов.
  
  
   Буря совсем прекратилась, и вся природа вернулась в своё спокойное, первоначальное состояние умиротворения и задуманного кем-то совершенства тишины. ...
   Песня-мольба Геннадия - вампира всколыхнула во мне силы предков и я, сорвав стебелёк травы, встал в полный рост. Я понял, что никто другой кроме меня сейчас не сможет защитить этих обиженных и несчастных мутантов, вампиров и проституток, их сестёр: - Геннадий! Анжелина! ...Мы не должны сдаваться! Слышите вы! Мы не имеем права сдаться сейчас на милость этой нечисти! Пусть они думают, что победили нас и окончательно завладели всей Землёй! Пусть! Я подниму всех идиотов, которые ещё остались на этой земле, как поднялся сам, и мы ещё сразимся с ними в последней и решительной битве, которая всё и рассудит. И если уж нам суждено будет пасть, погибнуть в этой кровавой битве, то так тому и быть! Пусть тогда эти люди-козлы остаются одни на этой Земле и сами думают, где им ещё найти таких идиотов. Мы умрём героями!
  - Герой - только тогда - герой, когда это кто-то ценит и помнит, - возразила мне Анжелина. - А если мы все погибнем, кто это оценит?
  Я, всосав из стебля травы силу родной земли, ответил: - Сейчас это не важно! Потом будем об этом думать! Сейчас главное нам собрать все силы в один кулак и ударить там, где они не ждут. Там, где их самое слабое место. Там, где их мёртвая точка! ... И ударить так неожиданно, так неожиданно, так, чтобы это было неожиданно даже для нас самих. Вот как! Так! И тогда победа обязательно будет за нами! - я сломал в кулаке хрупкий стебелёк в знак неотвратимости нашей будущей победы.
  - А он - идиот-идиот, а не драк у тебя, Анжелина. Он дело говорит. Если нам действительно собрать всех наших, кто ещё остался жив, и добавить к ним всех этих идиотов остальных, то вполне может получиться очень даже грозная сила, - поддержал мой порыв вампир - Гена.
  - Гена, это всё хорошо, - согласилась Анжелина. - Но ты так и не ответил мне, где мой отец и братья, что с ними? Я тебя умоляю, Гена, пожалуйста, расскажи мне всё. ... Всю правду, Гена.
  И только сейчас я увидел в глазах Геннадия какое-то изменение, что-то пробежало в них, мелькнуло, такое знакомое - человеческое. Я прочёл, уловил в этом больше, чем в самом правдивом и длинном рассказе.
  - Анжелина, - тихо сказал Геннадий. - Мы не ожидали этого, такого коварного и вероломного нападения. Мы и сами, конечно, не ангелы. Простые, обычные вампиры и мутанты. Жили себе своей тихой, спокойной жизнью. Ты же знаешь это, Анжелина. Так оно всё и было. Да, и у нас были небольшие неприятности с оборотнями из различных семей. Шла даже небольшая война, но жертв было немного, и война велась честно. Мы чаще нападали на них ночью, они на нас днём. Потом мы заключили с ними даже временное перемирие. Мы для этого и собрались все у нас в деревне, чтобы подписать временный меморандум о ненападении. В разрушенной церкви, ты же знаешь, мы там ещё детьми играли, прятались. ... Ну вот, значит. И тут слышим шум какой-то непонятный. Вроде как все здесь собрались: вампиры, мутанты, оборотни, больше и шуметь-то некому, а шум такой, словно целая армия топает. Прибежали бабы, значит, с поля с криками: - Люди-козлы! Люди-козлы! Спасайтесь, кто может! Люди-козлы идут!
  Ой, мамочки, нам конец всем! Спасайтесь! ... Ну, мы-то чего, мы выбрали парламентёров, значит, чтобы выяснить прежде чего они к нам повадились. Отец твой Егор Лукич пошёл и с ним ещё от наших; Антон и Босадыр пошли, значит, посмотреть и поговорить что ли, спросить: - "Чего, мол, вы - козлы рогатые к нам имеете, и какие претензии к мирным жителям у вас имеются предъявить?". Думали миром дело порешить и разойтись. А они уперлись сразу рогами и ни в какую: - " Это наша земля", - говорят. - "Мы здесь испокон веку правили, и править будем, а вы все валите отсюда побыстрее, или всех перебьём, передавим, передушим, обманем и зарежем по живому. И вас, и кто после вас рождаться будет, тому одно и будет".
   Ну, хорошо. Нам то чего? Нам делать нечего. Договорились биться. ... Но, чтобы всё, как у цивилизованных людей, значит. Два тайма по сорок пять минут, короче, так решили драться будем, по-честному. С одним перерывом там, чтобы убитых потом и покалеченных унести можно было, и перекусить ещё чего-нибудь там, на скорую руку. Ну, в общем, бились-бились. Мы-то очень достойно держались все, как один. Все! ... Сплотило нас это, значит, беда такая. Беда она всегда беда такая! Беда для всех беда.
  
   И громы молний небо
   В клочья рвали
   Летели камни, пули
   Мы стояли.
  
   Летели ядра в нас,
   Законы и указы
   А мы живучие -
   Заразы! ...
  
  
   Два тайма прошло, короче, как одна минута для меня пролетела. Я-то с Антохой вместе держался, мы этих "козлов" и раскидывали пачками, и рога им отшибали с одного удара, грызли их зубами, и кровушки я тогда козлиной напился всласть, а им хоть бы хны, всё нипочём. И рога у них отрастают моментально, и всё новые и новые "козлы" откуда-то берутся и выползают, спаса нет, причём они так могут вам мозг проесть, что нет никаких сил, противостоять этому. ... В общем - почётная, но ничья. Ничья - и всё тут!
  
   Ты чья - Ничья?
   Порода сучья
   Как плод
   Совместного труда
   И не его
   И не моя
   Ты чья?
   Я чей?
  
   Мы все из этой
   Ничьей.
  
  
   Когда отдохнули немного, решили ещё овертайм устроить, ну, чтобы в последний бой, и решительно - короче, а что ещё делать? Чем заняться на селе? Чем? ... Отдохнули и снова за дело принялись. Обратно же - ничего. Кругом горы тел! Кровью вся земля пропиталась. Стоны. ... И - Ничья! Тогда давай по одному выходить. Первым от нас мутант Андрюха - "Два горла" пошёл.
  - Это брат мой? - вскрикнула Анжелина.
  - Да, он самый, сестрёнка. Жарко тогда было, мы то солнце вообще плохо переносим. Вот, Андрюха и пошёл, - Геннадий на какое-то время замолчал.
  - И что с ним стало? - не выдержала паузы Анжелина.
  - Он не вернулся. ... Мы издали видели, как эти "козлы" ему водяру в два горла лили, а он всё терпел и держался, захлёбывался, но не уступил им, ... почти победил уже. Почти! ... Мы все, кто остался, за него были, за руки взялись все, как один. Ещё бы немножко! Ну, совсем немного. ... А потом он стал так во весь рост, показал им кулак, и как грохнется об землю родную. ... И не встал он больше. Андрюха - "Два горла". Это точно. Как встанешь, когда упал так. Сильно упал очень. Весь дух из него вышел вон, студнем стал он каким-то. Непонятно кем даже стал. ...
  Анжелина снова пустила слезу: - А отец, отец как же мой?
  - Егор Лукич?
  - Да.
  - Я сам не видел, Анжелина, врать не буду. ... Честное слово не видел. Но люди говорили, что он тоже дрался, как лев! ... И головушку свою сложил потом. ... У-у-у! Козлы эти! Они хуже людей! - Вампир Геннадий от обиды пригрозил небу. Но небо не стерпело, а жахнуло молнией в ответ. Гену тряхануло немного, подбросило выше деревьев, перевернуло, ударило о землю, но он выжил, поднялся: - Больно же, - уже более спокойно сообщил он. - Идите за мной, - сказал он нам, отряхнув с себя листву и иголки.
  
   О, как играл!
   Играл скрипач
   Божественные звуки
   Превращая в плачь
  
   Тянул и рвал
   Судьбы струну
   Одною нотой
   Вознося луну.
  
   Под лунным светом, с мягким и приятным блеском, скрипач тёмным силуэтом созывал своей музыкой вампиров, оборотней и мутантов. Сходились они, молча, на большую поляну. Сегодня был мир и большой концерт со стриптизом в честь одного очень уважаемого, но вампира, которому все завидовали, и в душе, если она была, что неважно сейчас, ненавидели его. Мутанты все были с жёнами, оборотни были не все оборотнями, почти все были вампирами, как в придачу к сегодняшнему дню. Такой диктат времени. Но и все, к тому же, были проститутками хорошими, так как нехорошие были делом заняты у дорог и прямо на дорогах, отдавая себя, почти даром, и даря приятное. Как же иначе теперь. Кто-то же должен дарить людям радость. Может, вот оно и пришло - то, чего мы все так ждали. Все ждали хороших артистов с нехорошими сладкими лицами, которые были одноразовыми, и по новой традиции хоронились сразу же после концерта. Жестоко хоронились вручную, за ноги и за руки, под громкие аплодисменты. Ямы заготавливались заранее в полном старании угодить артистам, хотя бы в этом, а во всё остальном угодить было очень тяжело. Такие были артисты, такие времена, такие мы, такие ямы.
   О, жестокий и непонятный мир вокруг и внутри, вывернуто гадкий от тупого непонимания, зачем вокруг нас столько артистов и ям. Все артисты, хотя бы раз в жизни, но были талантливы. И всё. Дальше у них начиналась другая жизнь в нас с концертом, который никогда не хотел заканчиваться из-за рейтингов. В общем, пока не похоронили последнего артиста, серьёзно никто не хотел говорить о серьёзных вещах, которые всегда заканчивались - кровью. Все смотрели кровь, пили и радовались безмерно. Из этого родилась ещё одна традиция закусывать себе язык, и воплощаться в своих детях, по наследству передавая себя им в таком образе. От кузнеца - паскуды никогда не родится вампир - политик, потому что кузнец - политик не обычная - паскуда, сосущая кровь. Они - необычные. Они все разные и разные мы, необычайно.
  Круг замкнулся. Концерт закончился. Поляна опустела. Остался я - идиот и Анжелина, почти моя жена с тяжёлой для понимания родословной. Геннадий приказал нам ждать, и не сходить с этого места. Мы тихо сидели рядом, я держал Анжелину за руку. Мы любовались полной луной, она любовалась нами. Гармония любования пребывала вокруг и внутри, предельное любование - самые прекрасные секунды моей жизни, полного понимания: и себя, и всего остального, неважного теперь. Поляна. Тени. И луна. Я даже не спросил у Геннадия чего же нам ждать под луной?
  Анжелина спросила сама: - Тебе понравился концерт?
  
   Луну стирали с неба серой краской раннего утра, разбавляя чёрную акварель белесыми широкими мазками. Нас с Анжелиной нарисовали той же краской - тени. Две неподвижные фигуры мужчины и женщины.
  Нам пели бесплатно соловьи. Нас ждало утро. Мы ждали нового дня. Нас ждало счастье. Мы ждали счастья. Мы достойны были его. Мы его не просили, но оно должно было быть рядом, где-то рядом. Мы ничего не нарушали в общей гармонии, и только может быть, поэтому были достойны всего, что было всегда вокруг и близко.
  - Намечаются великие дела и большие перемены, - вернувшись, сообщил нам Гена. - Больше ни о чём меня не спрашивайте, я всё равно ничего не смогу вам рассказать. Я дал честное слово вампира, и поклялся своими зубами. Вам нужно срочно уезжать. На дороге вас ждёт автомобиль с полным баком. Вы должны передать вот это письмо, - Гена протянул мне конверт. - Нашим людям в городе. Там на конверте адрес. Письмо не должно попасть в чужые руки. Помните об этом. Это приказ. Всё, быстрее уходите.
   Мы с Анжелиной побежали к дороге. Дорога была каждая секунда.
  Ключи в замке. Анжелина уселась рядом. Я повернул ключ. Двигатель чихнул пару раз и заглох окончательно. Я не мог подвести Гену. Я приказал Анжелине ждать меня, а сам рванул обратно в лес. За поляной я нашёл небольшой замок и, чтобы не терять на глупые объяснения время, я устроил драку с охраной. С трудом, но я прорвался в главную комнату, где шло заседание главного штаба. На большом столе лежала большая карта, и стоял большой глобус. Я попал в нужное место. Вокруг стола сидело человек десять вампиров. Их главный, мужчина с очень неприятным, злым взглядом, зарычал с пеной на тонких губах: - Кто посмел прервать меня?!
  Я нашёл глазами Геннадия и крикнул ему: - Гена, тачка сдохла, не заводится! Что делать?
  Главный вампир понял, в чём дело, что важное сообщение не будет доставлено в срок по назначению, и переключил весь свой гнев на Геннадия: - Что такое?! Ты же дал клятву, - он сделал знак своей охране, и в комнату тут же вкатили стоматологическое кресло. - Будем рвать!
  Я понял, что эта фраза имеет прямое отношение к Геннадию. Геннадий побледнел, и стал белее мела:
  
   Роза белая
   В молоке
   Дочка мельника
   Вся в муке.
   (Детская дразнилка.)
  
  - Стойте! - крикнул я. - Не нужно этого! Я доставлю письмо в срок.
   Мне стало жаль Геннадия, я понимал, чем это ему грозит. Беззубый вампир - изгой. Над ним будут все смеяться; взрослые и дети. В него будут бросать камни, обидные слова, и в насмешку присылать приглашения на съезд доноров. ... И он всё-таки был моим родственником, хотя и дальним, без кровного родства.
   Я побежал. Меня хлестали по лицу кусты, еноты, дачники. Но ничто не могло меня остановить, я бежал напролом, не выбирая дороги. Я продирался, прорывался, не жалея лица своего, исхлёстанного в кровь. ... Какая ирония, я должен был помочь вампиру.
  Мне попадались навстречу: цыгане, космодромы и большие танковые соединения.
  Цыгане веселились и пели:
  
   Ты - цыган.
   И я - цыган.
   Оба мы - цыгане
   Ты воруешь лошадей.
   А я ворую - сани.
  
  Мне некогда было им подпевать.
  Космодромы величественно молчали, опалённые ракетами.
  Большие танковые соединения всё ещё ждали приказа в тени, с заведёнными мощными двигателями. В общем, в воздухе всё время чувствовалось какое-то напряжение, даже перенапряжение. Воздух звенел натянутой тишиной ожидания привычной жизни, которая внезапно, куда-то растворилась, оставив нам только вопросы - Зачем?
  От этих вопросов, как и от постоянного прорыва, напролом в неизвестность, сильно болело лицо и голова. ... Стоп! Не может быть!
   Я снова вернулся на тот же перекрёсток, к камню. На камне снова сидела обнажённая девушка и читала какую-то книгу. У меня в руке оказалось письмо в конверте, с прилипшими сладкими крошками халвы.
  Над девушкой, как птицы кружили строки стихов. Письмо у меня в руках само просилось в банку из-под халвы, и под краеугольный камень, который был под девушкой. Но это был уже не я, тот прежний, со мной много уже чего произошло, изменив меня.
  Я молча раздвинул прекрасные стройные ноги незнакомки, и, как собака лапами, стал рыть руками яму, чтобы найти, где же собака зарыта. Копал и копал, не останавливаясь и тяжело дыша.
  Девушка естественно гладила меня, трепала, как собаку по холке.
  Я не мешал ей, и она не обращала на меня особого внимания.
  Я человек-собака. Внешнее менее важно, чем внутренне ваше содержание, что, является определяющим в отношении вас к одному из подвидов человекообразных. Вдруг, под моими руками, что-то блеснуло. Это оказался работающий монитор. На глубине примерно в метр, я откапал работающий монитор компьютера, и там, какая-то собака читала книгу, быстро переворачивая страницы: - Ах ты, собака ты! Что же ты делаешь здесь?
  Собака, не отрываясь от текста, сказала: - "Если количество лет нашей жизни равно пропорции семь к одному, то кому нужна такая математика? Значит, и количество усваиваемых нами знаний имеет примерно такое же соотношение, исходя из вашей логики. А из этого следует, что мы можем даже не успеть получить среднее образование. ... Это жестоко, люди! Вы же для нас - боги!
   Я уже старый пёс, много пожил на этом свете, хотя и в определённой пропорции, но даже эта сравнительная дискриминация, не помешала мне понять, что итогом всех этих познаний является одна непреложная истина - "Чем больше я узнаю, тем меньше я буду знать". И итогом всего будет - "Я ничего не знаю, и умру, как собака".
  И собака, захлопнув книгу, принялась грызть её обложку ...
   Вот, собака! Что же ты делаешь? ... И это всё, что ты можешь? А мне-то как всё это понимать: сколько точно нужно узнать, чтобы перестать, всё понимать? ... Что ты молчишь? Кто тебя здесь зарыл, собака? ... Не смей, пропадать, собака! Стой!
  Экран потух. ... Тогда я попытался думать, как собака. В этом, что-то было. Конечно! - "Нам обязательно нужно отказаться от тупого упрямства - двигаться только вперёд, к каким-то непонятным целям общего развития. К непонятному достижению идеала. Нам, может быть, следует сделать, что-то неожиданное. Да, определённо! Может быть, нам следует самим добровольно вернуть себя в каменный век. Попрощаться с соседями, распустить все государства, забыть географию. Отказаться от всего, даже от речи. Сделать, наконец, свой осознанный выбор, хоть раз в жизни. И перейти, на какое-то время, на простоё мычание односложными звуками - Ы-ы-ы! А-а-а! У-у-у! - со всеми.
  Я представил себе это, как бы прекрасно всё стало. Я бы возвращался в своё жилище, не думая ни о чём планетарно - апокалипсическом. Мой мозг был бы всегда свеж и чист от всякой дряни, которая обязательно приведёт к терзаниям и простому ответу о бесполезности всех познаний. С моего лица никогда бы не сходила идиотская улыбка от постоянного счастья. Я бы говорил простое - Ы-ы-ы! - и за ним бы скрывался целый космос чувств и мыслей - вселенная. Моя женщина понимала бы, что я рад тому, что я вернулся домой, очень рад видеть её и детей, что я их очень-очень, можно сказать, безмерно люблю. Так люблю, что для этого никаких слов и не нужно, их, просто, не хватит. Да и не смогут они, слова, точно выразить всей глубины моих чувств, потому что глубине этой я сам боюсь дать точное определение, потому что она бездонна и неисчерпаема, как - Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! ... Сейчас я, что-нибудь быстро перекушу - Ы-ы-ы! А может быть - Ы-ы-ы! Мне всё равно - Ы-ы-ы! Как я вас всех люблю - Ы-ы-ы! В моём жилище тепло и сухо - Ы-ы-ы! И спокойно - Ы-ы-ы! Я даже не помню, куда и зачем я сегодня ходил - Ы-ы-ы! А что завтра? - Ы-ы-ы! Завтра будет завтра - Ы-ы-ы! ... Мы же в космосе. Мы все в космосе.
  Рядом моя любимая женщина - Ы-ы-ы! Как от неё приятно пахнет, так же, как и от меня - Ы-ы-ы! ... Я тебя люблю - Ы-ы-ы! ... У-у-у! А-а-а! ... У-у-у! А-а-а! ... Хочешь ещё? - У-у-у! А-а-а! ... Я сегодня написал стихи специально для тебя. Для тебя одной, моя любимая:
  
   Ы-ы-ы!
   У-у-у!
   А-а-а!
   Ы-ы-ы!
   Ы-ы-ы!
   А-а-а!
   У-у-у!
  
  
  
  - Паша! ... Паша!
  - Да, Света! Что случилось?
  - Паша, ты оторвёшься когда-нибудь от этого своего компьютера? Что б он сгорел, зараза! Совесть имей, спать уже нужно.
  - Сейчас-сейчас, Светочка. Ещё буквально пару минут и всё. Потерпи, я сейчас выключу.
  - Да что ты меня обманываешь. Ты прошлую ночь всю просидел. Ты на себя посмотри, на кого ты похож. Ты, как варвар какой-то стал с этим своим компьютером. Выключай свет, быстро! Я спать хочу.
  - Светочка, золотце. Я тебя умоляю. ... Ещё пару минут. Чуть-чуть совсем осталось. Я почти уже ... у цели. Потерпи, ... прошу тебя. Не злись. Я тебе обещаю. Ещё один, дополнительный .... Спи, я включу лампу.
  - Твоя лампа мне прямо в лицо светит. Нет, это уже болезнь какая-то.
  - Свет, какая болезнь. ... Ещё немножко. ... Вот. Вот - так! Конечно.
  
   Свет
   В ответ
   На ночь
   В окне.
  
   Ночь
   Ответ
   На свет
   В себе.
  
   Ночью - ярче.
   В окнах
   Чувства
   Ночью - резче
   В мыслях
   Буйство.
  
   Ночь для света
   Не предел.
   Видно, кто-то
   Так хотел.
  
   Я - хотел.
   И ты - хотел.
   Это наш
   С тобой
   Удел.
  
  
  
  
  2010 г. А.Ш.
  
   ----------------------------------------------
   ---------------------
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"