Снег падал за окном лохматыми перьями ощипанных ангельских крылышек. Кто-то сверху бросал их, как засеивал землю, через вспенено-туманную мглу городского размытого воздуха. Он никуда не спешил. Снежинки порхали вниз рядом со звеняще-чистым стеклом окна на седьмом этаже, за которым их провожала своим безмятежно-непорочным взглядом Эужения. Она смотрела на снег. Снежинки смотрели на неё, задерживаясь на мгновения в её мыслях. Между ними было одно чувство полного созерцания и окно - стандартное в своём исполнении. ... Если бы с неба падали прошлогодние лепестки сакуры. То они бы тоже были похожи на холодную тоску, и кружились бы также, не спеша, грациозно, опускаясь плашмя, и упрямо упираясь в воздушные восходящие вверх потоки тепла выдыхаемого людьми, отмеренного соразмерно закону мягкого соприкосновения с красотой свободного падения. Тому - естественному, во что мы всегда верим без всякого нашего противления и особых сомнений. Если - всегда зимой падают белые лепестки сакуры, от самого нашего рождения, и другого мы никогда и не видели. Значит, мы когда-то привыкнем к этому, как к неоспоримой правде любого момента постижения природы во всех её проявлениях неотвратимой красоты. И второе скрытое - "ЗНАЧИТ" - мы все тайные японцы, только с широко раскрытыми глазами и мы почти не улыбаемся ... зимой. И всем вокруг тоже. А всё остальное в нас было неизвестно кем и, мы уже даже забыли зачем, для чего - навязано нам впопыхах, чтобы мы, не дай бог, не вздумали от счастья улыбаться на лютом морозе. И от этого так и застыть в этой обычной радости, прихваченной к нашему лицу колючей разностью температур внутреннего и внешнего мира. Остаться такими навсегда. И даже в прошлом, таком скучном и пошлом. ... Но, как же потом можно будет из прошлого, что-то серьёзное втолковать этим перекошенным тихой радостью лицам, которые лыбяться даже в глубоком забытье дурного сна, когда им беспричинно снятся долгие дебаты по межнациональному вопросу между такими поразительно некрасивыми людьми с суровым морозом под багровой от злости кожей. ... Это, какой-то злой рок судьбы, коею тяжело согнать со своего лица простым дуновением вверх. Таким лёгким, как будто сдуваешь упавшие на нос снежинки - лепестки сакуры или очень щекотные ангельские перья, если они пытаются, быстро врасти в огрубевшую на морозе кожу. ...
Эужении надоело думать и смотреть в окно на снег из лепестков сакуры, на машины и людей внизу. Она подкатилась на своей коляске к мольберту, на котором стояла большая репродукция картины Сурикова, где боярыня Морозова двумя перстами пронзала с непокорённой силой тяжёлое грязное небо. Немного поразмышляв, Эужения взяла ножницы и, выбирая фотографии из большой стопки журналов, стала их аккуратно вырезать и наклеивать поверх репродукции. Так у неё почти получилась своя картина-коллаж - " Боярыня Собчак показывает кремлёвским "козу" ". Ещё оставалось разными красками слегка размыть временные границы между фото и самой картиной, и всё бы уже было окончательно готово для выставки. И тут "ожил" её телефон. Она уже точно знала, кто это может её так отвлекать. Конечно же, это снова, в который уже раз, Эужению настойчиво торопил своими звонками галерейщик - Кузьма, который ещё совсем недавно с большими для себя муками, смог отречься от своего предыдущего, когда-то очень модного и дерзкого имени - "куршавельский проказник". ... Всё - несомненно, так уж заведено высшим светом - течёт, меняется и быстро выходит из самой высокой моды в "низкую", а потом идёт себе неизвестно куда, и опускается ещё ниже, ниже и ниже, где носят всё подряд, и не стыдятся уже ни потёртостей жизни, ни жирных пятен биографии, ни липкости вторых рук. Это опасный круговорот судьбы и обстоятельств. И это нужно постоянно предчувствовать всей своей загрубевшей кожной интуицией, от пяток до самой макушки внутреннего мироздания, чтобы успеть в нужный час измениться. Изменить всё своё внутреннее состояние с большей пользой и выгодой для "внешнего" же своего состояния. ... Всё так и состоялось в нужный час. И Кузьма пребывал в новой эйфории, нового для себя чувства, от своего нового, ещё незатравленного никакими жёлтыми страницами имени. В полной такой гравитационной радости от невесомо-свободного передвижения без всяких ограничений в направлениях, мыслях поступках, желаниях. Он намеренно отказал себе только в одном, в праве касаться ногами земли. Никто ему, правда, не верил в возможности этого, но он парил над землёй элегантно и слегка развязано покачиваясь, доказывая этим каждому, что всем под силу будет так перемещаться. В самое ближайшее же время:
- Эужения? - спросил он.
- Да! - легко ответила она ему.
- Картина готова?
- Ещё нет.
- А что ещё?
- Да так, осталось фон положить и расписаться.
- Ну, это мелочи. Я тебя очень прошу, пожалуйста, заканчивай уже. Я машину отправлю.
- Ещё рано!
- Что снова?
- Я сейчас попытаюсь ещё в неё жизнь вдохнуть. Есть у меня такая мыслишка.
- Это долго?
- Я не знаю. Я не уверена. ... В прошлый раз у меня это почти целый день заняло со стрелецкой казнью. А здесь, я думаю, будет сложнее. Я всё не могу уловить сути.
- О-о-о, это долго. Это невыносимо долго. Нужно постараться, Эужения, ты же умница, девочка ты моя. Поторопись, пожалуйста. А то я здесь один не выдержу. ... Ты себе просто не представляешь, какая это огромная галерея.
- Что, очень большая?
- Она безразмерная и бескрайняя. Она так давит меня своими размерами и пустотой. Я вчера вот наткнулся здесь, представляешь, на горы. ... Я - то думал, когда покупал её, что здесь только стены будут. Обычные стены, пол, потолок. А вот и нет. Здесь и горы есть. Это я ещё дальше не пробовал парить по этой галерее. Там, что-то шумит ещё дальше, когда в горах не очень сильно стреляют. Вообще, очень даже похоже на какой-то водопад или прибой. Может быть, это когда большие волны накатывают на скалистые отвесные берега. Где-то на самом краю земли. Знаешь, звук такой торжественный доносится. ... Что-то вроде гимна природного звучит.
- Да, я помню этот звук. ... Мы ещё тогда с тобой были вместе. И мы любовались этой красотой. Мы стояли с тобой абсолютно голые на самом высоком утёсе. И нас обжигали эти ледяные брызги. Ты так дрожал тогда. ... Это было ещё до всего этого. ...
- Зря я тебе напомнил. Ты сейчас снова будешь себя терзать.
- Нет, успокойся, я нормально. Всё хорошо. Ты же сам сейчас начал. ... А что там ещё есть в этой твоей галерее?
- Наверное, всё есть. Но, я же тебе говорил, я ещё дальше там не был. Здесь и от входа мне тоже отойти нельзя. Я же хочу, чтобы это действительно было для всех большим сюрпризом. Поэтому я и охрану ещё не нанимал, чтобы ничего в прессу не просочилось. Ты же сама должна понимать.
- Понимаю.
- Это должна быть просто самая грандиозная выставка одной картины. Твоей картины, Эужения. А ты всё затягиваешь.
- А куда мы её повесим? Ты думал уже об этом? Может, на горы повесим её? Или просто на стену у водопада? Ты говорил, что там слышен водопад.
- Я ещё ничего окончательно не решил. ... На стену? Может и так. Нужно ещё посмотреть будет. ... Тут ещё вот какое дело, понимаешь, я, как только отойду от входа, кто-то забегает сюда и во всю стену надпись делает мелом - "Вовка - козёл!". Прямо, неуловимые, какие-то. Я несколько раз пытался их остановить, поймать, но ничего не получается. Как только я отвернусь, хотя бы на секунду, снова появляется надпись. Это мистика какая-то. Я уже пробовал и резче поворачиваться, ... бесполезно всё, ничего не получается. ... Видимо, это не моё. Всё не то. Всё, какое-то чужое. ... Я же это сразу ещё предчувствовал, когда согласился купить эту галерею за их цену. Нет, нужно было, конечно, цену мне сбивать. ...
- А я думаю, что ничего у тебя и не получится с этой надписью. Это всё не люди делают.
- Почему ты так решила вдруг?
- Люди бы ещё длиннее и хуже написали. Они бы не остановились только на таких мелочах. Что здесь такого, вообще? ... Я думаю, что это кремлёвские эльфы делают. А их увидеть даже ты не сможешь.
- Это что-то новое. Они что такие - невидимые?
- Нет, они очень такие вёрткие, быстрые. За ними трудно даже мыслью угнаться.
- Хм! А ты-то, откуда это всё знаешь?
- Просто, за мной ухаживал один из них. Поэтому я и знаю многое. Он даже мне замуж предлагал за него выйти.
- А почему я раньше об этом ничего не знал? Замуж, скажи ты! Действительно, вёрткие какие.
- Да ты меня всё ещё ревнуешь, Кузьма. Оставил, практически, одну.
- Давай сейчас не будем об этом, Эужения. Ты же прекрасно сама знаешь, что я тебя не оставил. Расскажи мне лучше о них. Какие они? Эти кремлёвские эльфы. Если ты так была близка с одним из них.
- Они. ... А ты меня всё ещё любишь? Даже такую?
- Почему ты каждый день спрашиваешь меня об этом? Я же тебе сказал, я тебя не оставлю. Никогда!
- Мне скучно здесь одной. ...
- Но ты же сама так решила. Я тебе всё предлагал. Ты могла выбирать всё, что ты захочешь. Ты же сама отказалась и сказала, что не хочешь никого видеть теперь. ... Что тебе больно. И тебе нужно какое-то время, чтобы прийти в себя и привыкнуть ко всему этому. ...
- Они. ... Они такие чудесные. Хотя, я и видела всего одного из них. Но он очень много мне рассказывал о себе и о своём народе, долгими нашими вечерами у камина. Я как будто попадала в прекрасную сказку. Всё вокруг искрилось и смеялось маленькими огоньками и озорными глазками каминных фей. Мы пили с ним наш горячий глинтвейн, согревая наши тела и ... воспоминания. Он гладил мою голову и шептал мне в моё ушко всякие мифы и предания о своём гордом народе. ... Никто точно не знает, откуда они появились. Есть очень много красивых легенд. По одной из легенд они все вышли из одного прекрасного сказочного Озера. Это озеро так и называлось - Озеро. Однажды утром на рассвете. В нежно-трепетной белой дымке тумана над безупречной гладью озера, появились фигуры эльфов. Они гордо и прямо выходили из самих глубин этого озера - Озеро. Чистейшая хрустальная вода сбегала по их обнажённым телам, по их крепким торсам, капли падали обратно, превращаясь в мириады сверкающих звёзд при касании с идеально-ровной, шёлковой поверхностью озера - Озеро. Возвещая всех этим своим звонким перезвоном о приходе новой силы, принесшей с собой Свежий Ветер Обещаний в Круговерть Пустоты. И природа вся моментально откликнулась на это, очнувшись от глубокой спячки. Птицы своим пением, в тонких и радостных переливах, приветствовали их. Ивы, растущие вокруг озера, закачали своими длинными ветвями, разгоняя маленькие вспененные волны навстречу сказочным эльфам, чтобы придать ещё большую торжественность самому моменту их вступления на брег сладостной свободы. И небеса ответили солнцем. Лучом порывистым - света и надежды, рассеивая унылую Серость. Над Озером запорхали бабочки невиданной красоты, маленькие феи затрепетали крылышками в воздушном танце любви и обожания. Даже сама богиня Луны - Элуна не удержалась и приказала всем живым существам из Дремучего Леса Обстоятельств, встречать новое племя. И звери вышли из волшебного леса и, трубя на всё Срелнеполосье и Черноземье, приветствовали начало Новой Эры. Был там и гордый Белый Олень возлюбленный Элуны. И белый Единорог - Гомофоб, и всякая остальная лесная мелочь, от хомячков до ёжиков. Все они тоже были безупречно белые, как лепестки сакуры. Даже белый медведь пришёл издалека посмотреть на это, так, на всякий случай забрёл мишка в эту Круговерть Пустоты. ...
- Подожди, подожди, Эужения. Одну минуту, я прошу тебя. Остановись! ... Я так всё это красочно представил себе. Так всё явно. Подожди немного. Это, просто, потрясение! - вклинился в сказку Кузьма. - Эужения, у меня сейчас такое настроение ... поразительное. Такой подъём! ... Сыграй мне что-нибудь на фортепьяно. Я прошу тебя, Мне это очень нужно сейчас. Мне нужны эти звуки! Эти аккорды! ...
- Ну, ты даёшь, Кузьма! А ты мне его купил?!
- Ну, снова начинается. Перестань-перестань, Эужения. Это уже выходит за все рамки приличия. Почему ты меня постоянно, чем-то попрекаешь. Я что тебе хоть раз в чём-то отказал? Зачем эти постоянные упрёки? Я же всё для тебя делаю! Всё, что бы ты не захотела. Я и так чувствую за собой этот постоянный груз вины из-за того, что с тобой тогда произошло в Куршавеле. ... На той проклятой горе. Хотя, я сам в этом и не виноват.
- Ты не виноват?!! Ты не виноват, Кузьма?!! Я же знала, что так оно всё и будет. Ты использовал меня, и бросил там одну. Я так это и знала!
- Подожди, успокойся, Эужения! Не нужно сейчас больше ничего говорить. Не нужно, а то мы снова с тобой поругаемся. Не говори больше ничего. Ты во всём права. Я действительно был скотиной. Я признаюсь в этом ещё раз. И я ещё сто тысяч раз буду вымаливать у тебя прощение. Прости! Прости! ... Прости меня! ... У нас всё будет хорошо. Мы со всем с тобой справимся. Мы очень скоро поедем с тобой за границу и сделаем там тебе операцию. И ты снова сможешь ходить. ... Ты что там плачешь? ...
- Ты меня не обманываешь? Ты уже договорился обо всём?
- Да, я обо всём уже и договорился, и уже всё, что нужно оплатил. Просто, этот врач, специалист, который самый лучший. Ну, у него там очень большая очередь к нему. Нужно немножко подождать. Вот, проведём твою выставку. Там будет очень много народа. Все будут тобой восхищаться. И твоей картиной. Потом о тебе напишут все газеты и журналы.
- Все-все?
- Да, все-все! И не только у нас. Я пригласил нужных людей в этом бизнесе из Нью-Йорка и Парижа. О тебе скоро весь мир узнает! Ты будешь самой-самой известной девушкой на планете Земля. Я тебе это обещаю. ...
- А фортепьяно ты мне купишь?
- И фортепьяно я тебе обязательно куплю. ... Лучшее! Самого Страдивари.
- Хм! Ты дурак! Он фортепьяно не делал.
- Я знаю. Но не это главное. Ты уже смеёшься. ... А если хорошо заплатить, то и Страдивари всё сделает, что нам нужно. ... Ну, что там было дальше? О чём тебе ещё рассказывал этот кремлёвский эльф?
- А на чём ты меня там прервал? Что там было?
- Они все вышли из этого озера - Озеро. И там ещё были все эти белые зверюшки разные.
- Так, понятно. Ну, значит дальше они, как-то, я уже всего там не помню, что мне Коварнус там рассказывал. Всех подробностей этих разных там.
- А Коварнус, это кто?
- Ну, это же и есть этот мой эльф, который мне ещё предлагал выйти замуж за него.
- Понятно.
- Так вот! Они все, как вышли, так прямо и пошли. И стали потом сразу Хранителями Большого Колодца, Колодца Вечности, в котором, хранились нескончаемые запасы мудрости, вечной силы, бессмертия, большого ума, вечной молодости и нескончаемого богатства. И всё это можно было черпать оттуда, прямо, бочкой. Только не ленись, нагибайся по пояс и черпай, черпай оттуда. А излишки можно было, и продавать, через свой же этот эльфовский народец, которого много тогда развелось в Среднеполосье, Черноземье и даже в Чухонской Лапландии. Все были счастливы, какое-то время. Мир, покой, и благоденствие воцарились тогда между всеми временными поясами от Праворульного - Солнцевосхода, до самых западных территорий. По всей империи Большого Колодца и Полосатых Матрасов. А эльфы по-другому и не могли. Они не умели по-другому делать счастье. Они всегда при этом ласково так улыбались, немного отводя глаза в сторону. Всё постоянно процветало и процветало. И в этом была своя стабильность. Коровы телились себе повсюду, и никто им не мешал. Даже, когда-то злобное племя троллей, которое раньше бесконтрольно сосало молоко у всех священных коров, подающих на пропитание, было обуздано в своих притязаниях на бесконтрольное вымя. Племя Троллей было повержено и обращено в новую веру - Охранителей Волшебного Эфира, который плотно окружал собой Большой Колодец. Три тролля пошустрее были отобраны из всего дикого племени, и поставлены править над всем Эфиром Большой Правды. И справлялись они с этим очень даже достойно. Также ласково всем, улыбаясь, как и сами эльфы это делали, когда это нужно было для Эфира. ...
- Что прямо такая вот идиллия и была там? И всегда? - не поверил Кузьма рассказу Эужении. - Что-то мне слабо в это верится. Так даже в сказках не бывает. Должно же и зло быть, где-то рядом. Как без него?
- Да, Кузьма, так оно и получилось. В какой-то момент, мой этот эльф Коварнус, стал реже ко мне приходить. Так, бывает, позвонит изредка, придумает какую-то отговорку глупую. Типа, - " Извини, мне сейчас некогда. У нас выборы на носу". И пропадёт снова на неделю, а так, чтобы ночь со мной провести, так вообще, я уже и забыла тогда, когда это было у нас в последний раз по-настоящему.
- Так ты всё-таки с ним спала? - голос Кузьмы зазвенел металлом.
- Кузьма, ты же себе даже не представляешь, что такое эти эльфы. Это совсем не то, о чём ты подумал. С ними же это - нельзя даже назвать этим словом, которое мы обычно используем. Всё не так. Они же все такие миниатюрные. Мой, правда, этот Коварнус, немного повыше был обычного эльфа. А так, всё то же самое. Ничего там особенного. У них это всё по-другому даже называется. ... Ладно, я расскажу тебе. Хотя, я и дала слово, что никому этого не открою. Коварнус, ну, когда он уже был на самом взводе. Ты понимаешь, это, когда уже штаны там звенят и готовы разорваться. Он отбрасывал так голову назад, в этот момент, закатывал глаза, и медленно начинал расстегивать свою ширинку. У него там, в штанах, появлялось большое и яркое свечение такое, как будто неожиданно вспыхивал очень яркий маяк, дающий надежду всем морякам, лётчикам, танкистам, путешественникам, да и просто любому просящему люду. Этот свет исходил наружу, растекался вокруг, и проникал и в меня тоже, во все мои обычные места для проникновения. ... И больше ничего. Никакой такой пошлости у нас не было. Но, как же мне тогда было хорошо от этого. Как же.... Нет, не так конечно, как с тобой. Нет-нет, Кузьма! Тепло просто было везде. Ну, в этих местах. А так, ничего особенного. С тобой не сравнишь. Баловство одно, в общем. Как лампочкой поводит там. И всё. Никакого оргазма. С тобой же он был у меня постоянно. Как и в тот самый последний наш раз, когда ты захотел овладеть мною прямо при спуске на трассе. Когда мы так бешено неслись вместе с той проклятой вершины на лыжах. ... Конечно, я сама во всём виновата, что тут скажешь. Я всё понимаю, Кузьма. Это я не угадала со смазкой. ... А Коварнус? Это - так. Скучно с ним было, в общем, в такие вот моменты. Я больше всегда любила, когда он просто говорил, рассказывал мне. ... Ах, ну да. В общем, в какой-то момент у них там начались очень большие неприятности. Как я поняла, у них началась Третья Война за Большой Колодец со всем Тёмным Миром. Он тогда приходил ко мне весь израненный, и раны свои мне ещё показывал. И мы тогда не могли заниматься с ним любовью. Это были чёрные и грустные дни для меня. Ты же знаешь, я не могу заниматься любовью без французского поцелуя в начале. А у него весь язык был тогда в кровоподтёках. Это ужасное зрелище. Мне так неприятно было на это смотреть. Бр-р-р! Как вспомню теперь эти страшные раны. ... И он тогда просто говорил, говорил, говорил. Всё рассказывал мне про чудовищную Империю Звезданутого Сэма. И раны его сами собой заживлялись и затягивались, прямо у меня на глазах. Я этому даже не могла поверить сразу. Я не могла поверить тому, что я сама видела. Видела своими же собственными глазами. Нет, эльфы, это действительно сказочный и волшебный народ. ... А однажды его принесли ко мне. Он сам уже не мог идти своими ногами. Его тошнило. ... На них внезапно напали, какие-то Партикулярные Орки, с целым Орк-комитетом, и во главе с таким же - Партикулярным Советником. Эльфы такого вероломства совершенно не ожидали. Это было вообще за пределами понимания. Им, этим Оркам, пообещали поднять пенсии и зарплаты, а они так подло себя повели. Защитный Эфир Большого Колодца был пробит во многих местах Беспощадным Голосом Эха. Партикулярные Орки восстали! Они сразу раскачали все свои галеры, поломали все вёсла. И порвали парус. И, быстро так, взяли и собрались себе в колоны на набережной. А потом ими уже был вскорости создан и целый Белый Легион с Орк-комитетом. ... Большой Колодец зашатался. Его основа стала трещать и из неё стали откалываться и падать с грохотом вековые камни. Нужно было, что-то решать. Коварнус очень нервничал в те дни. Он не мог найти себе просто места. Про Волшебный Свет я даже боялась ему напомнить тогда. Он, как тигр прямо метался по моей квартире, которую ты мне купил. И он очень много рассказывал мне про этих ужасных Орков. Они такие грубые и невежественные существа. "Ты бы их только послушала", - говорил он мне. - " Какие это варвары! Когда эти дикари уединяются, где-нибудь вместе, чтобы расслабиться немного. Они всегда начинают взывать к своим и чужим гениталиям. Они прямо громогласно восторгаются ими, дико смеясь при этом! Да-да! Они их просто превозносят! Они ими бравируют! И они так открыто привыкли это делать, что даже Эфир Бездельников краснеет. Нет, они очень грубые и необузданные существа. Как вот с "такими" можно играть в бадминтон?!", - кричал он почему-то на меня. - "Представляешь, как они могут ответить на элегантную подачу, если не попадут сами по волану?!" ... Он прямо весь был в бешенстве. Я такими эльфов раньше никогда и не представляла себе, что они могут так вот защищать этот свой Большой Колодец. Да, гори он ясным пламенем, чтобы так себя изводить из-за этого. ... Потом они, правда, придумали какую-то штуку, штуковину такую. Я всего точно не знаю, но, как я поняла, они решили, чтобы столкнулись в Высших Мирах два потока зла, как они себе это представляли. Если столкнуть Тёмную Силу с Тёмной Толпой, то самим можно ещё остаться во всём белом. И тогда они подняли из темницы Глубокого Забытья тёмного волшебника с белой бородой - Фуфлогона повелителя Большой Туфты, кудесника и большого мастера в искусстве Тупых Ответов на любые вопросы времени. Это была страшная сила. Непробиваемая! ... Так что, Кузьма, смотри! Я боюсь, что эти надписи на стенах галереи тоже из этого же ряда будут. Может, эльфы так тебя самого проверяют? ...
- А что с этим твоим Коварнусом стало? Он выжил?
- Да его выгнали из эльфов. Забрали костюм эльфовский, улыбку кремлёвскую и лампочку эту. Не знаю, где-то сейчас работает, наверное.
- Ты думаешь, что эти надписи в галерее они сами и пишут?
- Всё может быть. А почему нет?
- Нет, действительно. Всё логично. Я уже сам много думал над этим. Понимаешь, во мне, как будто тоже столкнулись две силы. Один голос постоянно говорит у меня внутри, но с эхом на всю галерею - "Сотри! Сотри эту гадость! Зачем это читать даже? Стирай всё, и у себя тоже внутри, всё - с закрытыми глазами. Не касайся этого. Если не увидишь, то сможешь успокоить свою душу мыслью, что ты не впустил эту гадость в свой мозг. И не важно к кому она относится, эта надпись. Это может быть любой человек, даже совершенно незнакомый тебе. Не искушай себя возможностью подумать неверно. Она потом никуда не пропадёт. А будет только расти в тебе, и ждать своего часа". ... А второй голос, он такой более неприятный и дерзкий, как будто тихо подталкивает меня, без всякого эха - "Ты же сам так тоже думал. Признайся себе. Полюбуйся немного, и тихонечко сотри это без всяких эмоций на своём лице. Согласись, и размажь это по стенке, но так, чтобы, что-то всё же осталось там и у тебя, и на этой кирпичной стенке. И у тебя. Как такой размытый сигнал-послание всем остальным. Всегда нужно иметь, что-то в запасе. Пусть это будет скрытая дерзость в тебе. Плюнь, и криво размажь".
- Нет, Кузьма, не трогай там ничего! - закричала в трубку Эужения. - Я думаю, что дело здесь глубже. Они сами написали это специально и скрытно наблюдают теперь за тобой, что же ты будешь делать со всем этим. Они разрешили купить тебе эту галерею и сейчас ждут. Если ты дотронешься до этого, значит, ты согласен с этим. И просто пытаешься уйти от ответа. Сбрасываешь с себя эту проблему. А значит, тебе нельзя доверять полностью.
- Я сам это понял, девочка моя. Точно так, как ты всё и рассказала мне сейчас.
- И что же ты решил?
- Я нашёл другой выход из этой ситуации.
- Кузьма, ты такой умный у меня. Меня это так, прямо, заводит! ... И что? Что же ты сделал? ... Не томи меня!!
- А я ничего и не трогал. А просто взял и дописал во всех этих надписях, где они были - " Я не согласен! Это недоказанный факт. Никто не может это решить сам, кроме нашего суда". ... Вот так, детка! Пусть сейчас сами с этим разбираются.
- И-и-и-и-и-и! - завизжала от удовольствия Эужения. - Кузьма, я хочу тебя прямо сейчас!!! К чёрту всё! К чёрту эту картину! К чёрту эту выставку! Бросай всё, и приезжай прямо сейчас! К чёрту все пробки! Возьми вертолёт! Я хочу тебя, Кузьма!!!
- Эужения, я постараюсь, конечно. Я попробую. Но мне сейчас должны вот позвонить. Я жду один очень важный звонок. Как только мне позвонят, я обещаю тебе, я сразу же прилечу к тебе. ...
Дальше пошли гудки. Связь разорвалась. Конечно, в такую погоду, когда так метёт на улице. И весь город, буквально, погряз в месиве из лепестков прошлогодней сакуры и в размешанной шинами каше ангельских крылышек, связь не может быть долгой и надёжной. Восходящие потоки духа теплоты чувств любования красотой снежного танца застывают грубыми сталагмитами от тупого и безнадёжного хамства наглых водителей. Разрушая любые духовные связи абстрактного созерцания. ... Эужения снова вернулась к окну. Убежала в свою страну Лёгкого Созерцания Грусти. Где бродили гордые и красивые белые олени с большими и мягкими губами, выдыхающие клубы ласки и добра. Там сияло и манило к себе Северное Сияние, переливаясь всеми чувствами и красками восхищения. Там по бескрайней снежной равнине безгрешной чистоты бежал маленький пушистый белый зверёк. Он не петлял, не путал след, не уходил от преследования. Дорожка его мелких следов была прямо прочерчена по диагонали за тёмно-синий горизонт. Куда? И зачем он бежал? ... Мелко перебирая своими лапками. ...
В дверь Эужении позвонили. Она подкатила к двери, и, не спрашивая, распахнула её. ...
У её двери стоял совсем не Кузьма. Это был тоже мужчина. Примерно таких же лет, но немного ниже ростом. А может, это так показалось Эужении, потому что во всей фигуре этого человека чувствовалась, какая-то зажатость и неуверенность. Он сутулился и прижимал к своей груди какую-то плоскую картонную коробку.
- Я вас слушаю, - сказала ему Эужения.
Мужчина посмотрел на Эужению, на её коляску, и его лицо застыло в гримасе Пьеро скорбящего по Мальвине: - Простите, ради бога, простите меня, - сбивчиво стал извиняться он, и уже было попятился назад. - Я, наверное, не туда попал. Это всё такая глупость. Какой же я дурак.
- Нет, постойте, - остановила его Эужения. У неё дрогнуло что-то внутри. И она осознала, что она не должна его отпустить вот так просто. - А что вы хотели? Может, вам нужна помощь?
- Нет-нет! Мне не нужна помощь. Я. ... Я это. Как его. Я всё забыл.
- Знаете что! - Эужения взяла ситуацию в свои руки. Она откатилась немного назад, и твёрдым голосом укротительницы одиноких мужчин приказала: - Заходите, я прошу вас! Мы сейчас во всё разберёмся.
Мужчина подчинился ей сразу. Через пару минут они уже сидели друг против друга в большой комнате Эужении. Мужчина сидел в кресле, а Эужения рядом в своей коляске.
- Ну, начнём с того, как вас зовут? - спросила она ласковым голосом.
- Извините, я сразу не сказал. Пётр, - он слегка кивнул головой.
- Пётр, - повторила за ним Эужения и улыбнулась. - А вы случайно не эльф, Пётр?
- Я? Эльф? Нет, что вы. Я, ... - не смог сразу ответить Пётр. - Я этот. Я сетевой - продавец. Всё никак к этому не привыкну, извините.
- Продавец, - снова повторила Эужения. - И что же вы продаёте, Пётр?
- Я думаю, вам это не подойдёт.
- Нет уж, рассказывайте, - мягко, но с упором произнесла Эужения. - Кто же может знать, что нам подойдёт, а что нет. В "шопинге" всякое случается. А бывают и вообще чудеса.
Петра что-то сдерживало, но он, собравшись с мыслями, стал говорить: - Я, вообще, являюсь единственным представителем в нашей стране известной канадской фирмы "Маджестик". И я, как бы это - один во всех лицах здесь и присутствую, вот. Я, значит, и директор. Я и единственный продавец сейчас. Уф-ф-ф! - выдохнул Пётр. - Нашей фирме уже более ста лет. Мы единственные кто на рынке предлагает канадские снегоступы для ходьбы по глубокому и раскисшему снегу. Пока мы можем предложить вам только одну модель. Вот эту, - Пётр качнул плоской картонной коробкой, которую он всё еще прижимал к своей груди. - Но, как мне вчера ночью сообщил сам глава фирмы "Маджестик", если я продам хотя бы одну пару обычных снегоступов, которые изготовлены по старой индейской технологии, то в нашу страну будет поставлена первая партия нового поколения снегоступов "Турбо Маджестик" с расширенной комплектацией и безграничными возможностями.
- Это, какими такими - безграничными? - насторожилась и спросила Эужения.
- Ой, я боюсь ошибиться, но как меня убеждали на них сможет любой парить и передвигаться над землёй или снегом, но подниматься можно не выше одного метра. Больше пока не хватает мощности аккумулятора.
- А как далеко можно на этом "Турбо Маджестике" передвигаться?
- Если не подниматься выше полуметра над снегом, то одной зарядки хватает на целые сутки, - ответил Пётр и пожал плечами. - Так они говорят. Я сам пока не пробовал. А вы сами решайте, куда вам двигаться.
- Куда мне двигаться? ... Куда мне двигаться? - Эужения ушла в себя и обращалась сама к себе. - Значит, так. Куда же мне двигаться теперь? Что я хочу и что мне, вообще, нужно? ... Кузьма! - чуть вскрикнула она.
- Я Пётр, - не понял её Пётр.
- А я Эужения, - ответила она ему бессознательно, не выходя из своих глубоких душевных размышлений. - Может это моя последняя надежда и будет? - она пришла в себя. И уже конкретно спросила. - Пётр, а как вы думаете, мне может подойти этот ваш - "Турбо Маджестик". Я смогу на нём везде и свободно передвигаться, без этой проклятой коляски?
- Я думаю, сможете. Только, простите, Эужения, я ещё не знаю окончательную цену. Я думаю, она будет очень высокой.
- Что? ... Деньги. ... Деньги? Я думаю, Пётр, за этим дело не станет. Я найду вам любую сумму. ... А как с гарантией?
- Гарантия стандартная - три года, но не более сто тысяч налёта по высотомеру.
- А обслуживание?
- В принципе, мы собираемся покрыть всю Европейскую часть страны. А дальше я, честно сказать, не знаю.
- Мне этого вполне хватит. Это просто отлично, Пётр! ... Так. Так. Европейская часть страны. ... Пётр, а из какой цветовой гаммы можно будет мне выбирать?
- Цвет мы делаем любой. Если он будет не по стандартному каталогу, то вам придётся ещё немного доплатить.
- Это хорошо. Хорошо! ... Пётр, а вы не хотите вина выпить вместе со мной?
- Хочу, - сразу же согласился Пётр. - Хотя, я его и не очень люблю.
- Тогда, Пётр, открывайте вот тот сервант, - указала ему Эужения. - У меня там вино, бокалы. Доставайте и конфеты. Я уже и не помню, как долго они там у меня лежат. Всё ставьте вот сюда на стол. Да, там внизу поищите штопор. Он там есть.
Они выпили немного вина. Потом ещё немного. К конфетам никто так и не притронулся. ... Ещё немного выпили. Потом Пётр, спросил: - Я вижу вам плохо. Вы от чего-то страдаете? Что-то не так?
Эужения сразу не захотела ничего объяснять Петру и отделалась мимолётной фразой: - Нет, с чего вы взяли? У меня всё нормально. - Но, когда прошло ещё какое-то время, и они снова немного пригубили вина. Эужению, как прорвало. - Да, Пётр, вы правы. Мне действительно плохо. У меня так противно сейчас на душе. Очень, очень гадко. Меня оставил, ... бросил один мой ... человек. Вот, хотела сказать - любимый человек. Но так и не смогла. Я всё время, Пётр, надеялась, что если меня любят, то и я испытываю, то же чувство. Но это всё было у меня, как-то мимоходом, как само собой разумеющееся. Как вот приложение, каких-то функций, входящих в общий пакет. Но это, как я сейчас понимаю, оказалось совсем не так. Может, это и оттого, что я уже повзрослела. И стала понимать всё немножко по-другому. Но, скорее всего это, я знаю от чего, это. Это, наверное, оттого что со мной случилось. Я не буду вам всего сейчас рассказывать Мне всё ещё больно и тяжело это всё вспоминать.
- И не нужно, не говорите ничего, - Пётр укрыл своей рукой руку Эужении. Она не отдернула её, не убрала. - Я, как только впервые увидел ваши глаза. Ещё там у двери. Я сразу же всё понял. Я понял, что в глубине своей, в душе вашей, вы очень несчастный человек. И что всё вот это. Вся эта роскошь, вокруг вас, это всё не ваше. ... Оно вам не нужно. Вы совершенно другой человек. Вы не из этого мира. И вы достойны куда большего, намного большего, чем всё это материальное вокруг вас. Вашей прекрасной, уставшей душе, нужен покой и отдых. Вам нужно спокойствие и уверенность в себе и в том человеке, который будет рядом с вами. Который будет рядом на многие, многие годы вперёд. ... Выходите за меня замуж, Эужения. Я прошу вас об этом. ...
- Я, - очень тихо произнесла Эужения. - Я, Пётр, не отвечу вам сразу отказом. Я, если честно сказать, тоже, что-то почувствовала там у двери. Что-то уже такое забытое и далёкое во мне вдруг проснулось. Что-то там всколыхнулось и начало томить мою душу. ... Но, ... Пётр. Я не могу вот так сразу всё решить. А если мы очень торопимся с этим? Если? Если? ... Я даже ничего не знаю о вас, вот кроме этого - "Турбо Маджестика". Это, конечно же, всё замечательно, но мне хотелось бы знать больше. Какой вы? ... Кто вы?
- Хорошо, - сказал Пётр. - Я расскажу вам всё с самого начала о себе и всей своей жизни. А там уж вам решать. ...
-:-
... Нас было трое братьев в нашей семье. Отец мой был очень известным писателем-сказочником. Я даже не буду вам называть его имени, чтобы оно не довлело над вами. Я был средним среди братьев. Старшим братом был Николай. Младшим, которого мы все очень любили и всегда защищали, был Дмитрий. Дом наш, где мы все и выросли, стоял неподалеку от очень красивого и могучего леса. Рядом с нашим домом проходила одна дорога, по которой мы и любили гулять с братьями, дружно взявшись за руки. ... Я вам сразу ничего не сказал о нашей матери. Но поверьте мне, на то у меня были свои определённые причины. Это моя открытая рана, которая постоянно кровоточит, если можно так сказать, - Эужения сжала руку Петра. Пётр продолжил. - Отец наш постоянно был занят своей работой. Он трудился, буквально, как проклятый. Эти ненасытные издательства требовали всё больше, больше и больше, вытягивая прямо все соки из него. И он писал один целыми сутками напролёт. Пока покупали эти сказки, то денег нам вполне хватало. И на еду, и на одежду. Нет, не то, чтобы мы там жили в полном достатке. Нет. Но нам хватало. У нас не было машины. Но она нам была и не нужна. Отец никуда не выходил из своей комнаты. Мы ходили с братьями везде пешком. А мама наша, если это было нужно, ездила в ресторан, чтобы развеяться, на велосипеде, который нам ещё от дедушки остался. ... И вот, в один из дней. Я запомнил его навсегда. К нам, вдруг, приехал папин издатель на своём шикарном белом БМВ - Х5. Он сказал нашему бедному отцу, что всё, сказки больше не продаются. Обвал на рынке. И очень большая затоваренность склада. ... Никто больше не хотел читать народных сказок. А все, почему-то полюбили эти дебильные фэнтази про всяких там эльфов, как вы говорите, и Орков. В общем, это был конец всему. Издатель ещё предложил нашему отцу, чтобы он тоже перешёл на фэнтази, которые сулили очень большие доходы. Он даже привёз отцу один ещё никем незанятый сюжет про эльфов, которые надумали вдруг создать свою, ни на что не похожую, в принципе, империю. Но отец наш так рассердился тогда, взбесился прямо, что схватил вилы, которые никогда прежде и в руки-то не брал, и проткнул пару раз этот БМВ-Х5. А нам приказал с братьями бросать в него шишками, но только сосновыми. Издатель никак на это не ответил, а только забрал нашу маму и уехал на своём этом проколотом в многих местах БМВ. ... Так вот мы и остались совсем одни, - Эужения ещё сильнее сжала руку Петра. - ... И что же нам оставалось делать? ... Отец, продав последний велосипед, по старой традиции запил беспробудно, тоже без всякого перерыва, как и работал. Он по-другому и не умел ничего делать. А мы. ... Мы тогда собрались все братья. И пошли по нашей этой просёлочной дороге. Шли и шли себе, пока не дошли до развилки. Одна дорога закончилась, три дороги расходились в разные стороны с перекрёстка. Мы обнялись тогда очень крепко и решили, что каждый пойдёт по своей, этой дороге. Но, ровно через двадцать лет, день в день. Мы договорились встретиться на далёком-далёком берегу. Почти на краю земли. Там, где холодный океан разбивается в мелкие-мелкие брызги о могучие скалы. Там ещё такое укромное местечко есть.
- Я знаю это место, - сказала Эужения. - Там очень-очень красиво.
- Согласен, - сказал на это Пётр. - Так вот, моя дорога меня привела в танкисты. Полюбил я это дело сразу и бесповоротно. Увлёкся, можно сказать, на всю жизнь. И достиг я в этом деле высших пределов невиданного мастерства. После, конечно, теоретической подготовки. Познал я в совершенстве всё искусство владения любым танком на нашей планете. Я мог творить чудеса на этой грозной, боевой машине. Я мог стволом, в простонародье - дулом, снять с дерева любое птичье гнездо аккуратно так, бережно, и перенести его, не разрушив, на другое дерево. Задним ходом я мог накрыть последним траком маленькую рюмочку водки, и не раздавить её. Зазора не было над рюмкой! Доставай, и пей! ... Талант у меня был, видимо, врождённый. Я мог любой танк поставить на боковое ребро любой гусеницы, выбраться из танка, закурить, и так и ехать, пока не потухнет моя сигаретка. Мог так резко затормозить на большой скорости передними тормозами, что казалось, что танк вот-вот уткнётся стволом в землю, а я это специально делал, чтобы холостым выстрелом в норку всех кротов повыгонять с полигона, на фиг! ... А зимой!!! Зимой я вообще был богом на танке. Мне ставили специальные коньковые траки, и я такие вещи на льду выписывал! Только лёд трещал метровый подо мной. Ствол - назад!! Выстрел!! И несёшься, как угорелый! Рыбаки все в стороны разбегаются. А впереди красота неземная! Впереди сам Северный Полюс. Это я к знакомым полярникам так ездил. Классные ребята, полярники! Мы с ними погуляем так с недельку, потом на снегу оставим все надпись - " Слава Советским Полярникам!". Я ширинку застегну, и обратно уже лечу. На учения ещё надо успеть было. ... Эх, жизнь же была! Это - жизнь! ... Так вот у меня почти двадцать лет и пролетело. Как один день всё. В конце, правда, это уже после того, как меня в отставку отправили. Я ещё пару лет на Уралвагонзаводе испытателем проработал. Но это не моё было. Я, когда это понял, как раз и срок подошёл уже с братьями мне встречаться. Я заправился. Полные баки залил. Канистр ещё набрал с собой, и через забор, не останавливаясь. Полный вперёд!!! ... Дней через двадцать я и прибыл, ровно день в день, как мы и договаривались. Остановился я, забрался на башню. Смотрю, а вокруг пустынно и ни одной души живой нет и в помине. Океан хлещет себе, значит, безжалостно так. Птицы над скалами кружатся. Ветер пронизывает насквозь. Всё пусто. Нет больше здесь людей кроме меня. ... Я уже и плохое стал думать. Мы же с братьями, как разошлись, так и не общались больше. Всякое могло случиться с ними. Развёл костёр я тогда, достал консервы всякие, чтобы ужин приготовить. Выпил немного, и заплакал я над костром. Нехорошие мысли у меня стали появляться. Стал я думать - А зачем мне жизнь такая? Зачем?! Как я жить-то дальше буду один, без братьев своих. Это же не жизнь совсем будет, а так, одно подобие только. ... Птицы ещё эти, так противно и тоскливо кричать начали, кружа над моей головой, как будто говорили мне - " Да брось ты, Петя, жизнь такую. Кончай! Кончай! Кончай себя! ... Себя! Себя! Себя! ... Кончай! Кончай!". ... Я ещё немного совсем выпил и стал обдумывать уже, как же это мне из танка-то застрелиться? - Эужения очень ласково погладила его напряжённую руку. - Да, Эужения. Такое вот и было. Я это сам вспоминать не люблю, но раз вы попросили меня быть предельно откровенным, то я вам всё так и рассказываю, как оно и было.
- Но вы одумались тогда? Что-то вас удержало? - с надеждой спросила Эужения.
- Я уже в самый последний момент услышал, какой-то странный звук из-под земли, который шёл оттуда. Сначала, гул такой странный, потом толчки пошли. А потом я и стрекотание такое услышал. Рокот такой. ... Земля неподалёку от меня стала обваливаться, и уходить вглубь, такой, как бы воронкой. Потом, смотрю, человек оттуда выбирается наверх, чумазый весь, аж чёрный, с отбойным молотком в руках. Я присмотрелся к нему получше. Ещё костерок мой, как раз подсветил мне, помог, значит. И сердце моё ёкнуло, что-то родное почувствовало оно. Сердце не обманешь. Смотрю, а это же мой старший брат - Николай. Вот, бродяга! Мы, как обнялись с ним тогда, крепко-крепко. Потом, конечно же, выпили и закусили. Он, оказывается, в шахтёры попал тогда, когда мы расстались все. И тоже стал в своём деле непревзойдённым авторитетом. Проходчиком - виртуозом. Мастером с самой большой буквы. Он же, буквально, весь мир там под землёй прошёл. Посетил почти все континенты. И не было такого пласта, через который бы он не прошёл, как нож сквозь масло. Он мне говорит - " Прости, Петя, что задержался я немного. Там же, внизу, сам понимаешь, ориентиров мало. Я ещё неделю тому назад вгрызся в породу, чтобы первым здесь оказаться и вас уже, как старший брат тут встретить, как полагается!".
А он, оказывается, немного ошибся в расчётах, и сразу проскочил это наше место. А вынырнул он аж в самой Японии этой. Прямо, говорит, под сакурой у них и вылез. А там праздник, как раз, идёт полным ходом. Япошки эти, говорит, улыбаются все, и лепесткам этим белым своим кланяются, руки сложив лодочкой. И мне, говорит, поклонились сразу. Ну, и мне же, говорит, что-то им сказать, ответить нужно. А он и говорит им - "Ну что, кавасаки! Хрен вам, а не острова наши!". И обратно ушёл себе. Вот же чудак, какой. ...
- Ну, а как же младший ваш брат? Вы его-то дождались? - спросила Эужения.
Пётр от этого вопроса сразу помрачнел лицом: - Младший? ... Брат наш? Да, какой ... он.... Мы с Николаем неделю костры жгли. Всё на башню лазили и смотрели вокруг, может, где, ... что. Уже и запасы наши все закончились, и мои, и то, что Николай с собой притащил. Мы уже, как отшельники яйца стали у птиц из гнёзд воровать. Всё же ждали. Совесть не давала уйти, вот просто так. ... На десятый день он приехал. Заявился, значит, к нам. Прилетел он на вертолёте. Сразу охрана вышла, а потом он сам. К нам он близко не подошёл, не обнял нас. Братьев своих. ... Рукой помахал нам только. ... Простите, говорит, что задержался. Дела срочные, нужно было экстренно заканчивать план модернизации всей страны. Но вы, говорит, не волнуйтесь. По всем направлениям у нас ожидается прорыв, а потом полная стабилизация в экономическом и социальном развитии. В общем, перспективы всех ждут радужные. Но расслабляться нам всем не стоит. ... Попросил ещё встречу нашу на двенадцать лет перенести, и улетел себе на этом своём ... вертолёте. ... Костёр наш только затушил винтом своим, когда разворачивался он. А у нас и спички тогда все уже закончились. И дождь пошёл. ... Стоим мы с Колей, как ошалелые. Океан шумит себе, птицы кричат тоже, их вертолёт всех поднял. А мы ничего не можем понять: - Что это было? Что он там говорил? Кому? И зачем это всё нам нужно было слушать? ... В общем, какие тут и слова могут-то быть. Мы, молча с Николаем распрощались. Обнялись. Присели на дорожку. Он к себе вернулся, выполнять дальше план. А я к себе тронулся. Танк я вернул, где взял. Никто этого, так и не заметил. И устроился я тогда в эту вот канадскую фирму. Но, видать, продавец из меня никудышный. Я же ещё ни одной пары этих снегоступов, так и не продал. ... Ну, как вы считаете, Эужения, подхожу я вам?
Эужения подняла его руку со стола, и прижала его ладонь к своей горячей щеке: - Пётр, Пётр. Я боюсь, что это я тебе не подхожу. Ты очень хороший и добрый человек. У тебя душа есть.
Пётр наклонился, чтобы поцеловать Эужению в её слегка подрагивающие губы. Но тут раздался звонок, кто-то звонил в дверь квартиры. Эужения отпрянула назад, а потом она сама поцеловала Петра в лоб и покатила открывать дверь. ...
Пётр услышал из прихожей мужской голос: - Ты ещё не готова? Там уже люди собрались. Ты себе просто не представляешь, сколько народу там собралось. Все ждут открытия. Журналистов просто уйма, кажется все топовые издания там. Даже эти америкосы прикатили, как я и обещал тебе. Давай, поедем одеваться, я тебе помогу. Нас вертолёт на крыше ждёт.
- Кузьма, подожди, - услышал Пётр, как ответила кому-то Эужения. - Пока тебя не было, у меня в жизни многое изменилось.
- Что ещё такое случилось?
Потом Пётр увидел, как в комнату, в которой он сидел у стола с почти допитым вином и конфетами, воспарил, не касаясь, пола, высокий мужчина через овальную арку двери. Мужчина увидел Петра: - Это что, твой Коварнус снова вернулся? - спросил он у Эужении, которая тоже въехала вслед за ним в большую комнату.
- Нет, Кузьма, - ответила ему Эужения. - Это - Петя. ... Пётр.
Пётр немного привстал со своего кресла, как и требовал того этот момент. Высокий мужчина ничего ему не ответил на это приветствие. А снова спросил у Эужении: - Это кто такой?
- Кузьма, это очень близкий мне человек. Мы решили с ним вместе связать наши судьбы. Мы, наверное, поженимся с ним на Пасху.
Пётр икнул даже от неожиданного оборота Эужении.
- Я не про то тебя спрашивал, Эужения. Я спросил - кто он такой? - Кузьма говорил очень спокойным голосом, при этом, он пристально рассматривал Петра, который чувствовал себя от этого совсем неуютно. Незнакомый мужчина слегка завис перед ним в воздухе, и ещё и говорил при этом простым обычным языком, про обычные же вещи.
- Он самый лучший и великий танкист в отставке, - попробовала всё разъяснить Кузьме Эужения. - А сейчас он является единственным представителем в нашей стране одной канадской фирмы, и продаёт одну очень хорошую вещь, которая мне так необходима, и которая мне позволит везде свободно перемещаться, так же, как и тебе, Кузьма. ... Пётр, как она называется, я уже забыла всё?
- "Турбо Маджестик", - ответил Пётр сухим ртом.
- И где она? - спросил Кузьма.
- Для того, чтобы её сюда привезли, ну, эту модель, - снова стала всё пояснять Эужения. - Мы должны купить у него обычные канадские снегоступы. Хотя бы одни. ... Сколько они, кстати, стоят, Пётр?
Пётр ответил таким же сухим ртом: - Десять тысяч рублей, пятьдесят копеек.
- А сколько будет стоить этот - "Турбо Маджестик"? - спросил Кузьма.
Петру было тяжело говорить, но он ответил, как мог: - Я ещё этого, честно, не знаю. Это экспериментальная модель. Новые разработки. Я думаю, что цена будет указана там в квитанции. Мне лишнего не надо.
- Хорошо, - согласился Кузьма. Он достал свой кошелёк из внутреннего кармана пальто, и, отсчитав, протянул Петру четыре купюры. - Здесь, двадцать тысяч. И за доставку тоже. Хватит?
Пётр взял все деньги и пристроил их в свой внутренний карман своего пиджака: - Хватит, - сказал он.
И тут же во входную дверь снова позвонили. Эужения поехала сама открывать. А когда она быстро вернулась, у неё в руках уже была красочная картонная коробка с большой надписью в диагональ - "Турбо Маджестик". И снизу ещё дописано было обычным шрифтом - "Специально для России. Запрещено к использованию в других странах".
Эужения вся прямо светилась от счастья. Глаза её сверкали таким беззащитно-детским огнём радости. Она стала рвать упаковку, чтобы добраться скорее до её содержимого. Из коробки выпала небольшая бумажка-квитанция. Кузьма, не нагибаясь, просто протянул руку навстречу ей, и квитанция сама взлетела к нему. Он пробежал её глазами: - Ё, моё! Ничего себе! - было первой его реакцией.
- Что там такое? - не выдержал Пётр.
- Цена, - ответил ему Кузьма.
- И сколько они хотят? - спросил Пётр.
- Сто пятьдесят миллионов долларов, - вслух прочёл цену Кузьма.
Петру стало очень жарко в этот момент, он ослабил свой галстук, и расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки.
А Эужения, сбросив тапочки, уже пристроила на свои ноги эти магические приспособления нежно розового цвета для свободного перемещения в пространстве, очень похожие на обычные снегоступы. Она очень волновалась, и всё никак не могла решиться нажать кнопку на пульте управления, который она очень бережно держала в своих руках.
Но, услышав, о чём говорили мужчины, она тоже включилась в их разговор: - Кузьма, ты же не будешь сейчас торговаться из-за такой мелочи?
- Подожди, Эужения, я сейчас не о том думаю. Мы всё решим. Просто, если подумать, то тебе они могут понадобиться всего на каких-то полгода максимум. Я же уже оплатил твою операцию. И зарезервировал для тебя место в швейцарской клинике. Они тебе снимут этот лангет с твоей лодыжки за пять минут, и ты снова будешь бегать, как новенькая.
- Ой, ну, Кузьма, я так хочу сейчас полетать. Ну, не будь таким противным, Кузьма. Я же знаю, что ты не такой. Смотри, какие они красивые. Они мне так нравятся.
Петру почему-то стало совсем не хватать воздуха, и он расстегнул ещё несколько пуговиц на рубашке.
- Эужения, я не об этом сейчас говорю. Тут просто вырисовывается совсем другая картина. Но это к тебе не имеет никакого отношения. Здесь ещё можно и заработать на этом деле. ... Пётр?
- Да-а-а, - и ответил, и вдохнул в себя побольше воздуха Пётр.
- А вы сможете сейчас связаться с руководством вашей фирмы в Канаде?
- За-а-а-чем?
- Есть у меня одна неплохая идея, Пётр. А что, если мы предложим им это провести у нас через программу помощи инвалидам. Всю их эту партию. Мы оплатим им этот их "Турбо Маджестик", а потом само же государство у нас, его и выкупит обратно через полгода, но уже за двенадцать миллиардов долларов? Как вам это? ... Вы, конечно же, будете в доле.
У Петра резко потемнело в глазах, мозг его готов был взорваться от миллиарда разорвавшихся там цифр в его, не готовом к этому скромном мозгу. В темноте охватившего его мрака пульсировала, как неоновая вывеска, только одна простая надпись - " Турбо Маджестик! ... Турбо Маджестик! ... Турбо Маджестик! ... Только для России! Только для России! ... Турбо Маджестик! ... Турбо Маджестик!".
Потом, через какой-то очень глубокий тоннель или колодец, в котором он лежал на самом дне, до него стало доноситься, какое-то странное клокотание сверху. Грубые, неразборчивые звуки прямо давили ему на уши. Потом он почувствовал, что его обдало прибойной волной холодного океана, как тогда, когда они с Николаем карабкались по отвесным скалам, и собирали из птичьих гнёзд яйца. Потом, почему-то сам Николай уселся на него сверху и хлестал его по лицу со словами: - "Зачем ты танк угнал, сволочь? Мы из-за этого войну проиграли! Нам не хватило всего одного танка!". ... Петя не мог ничего возразить на это. Ему было хорошо, тепло и спокойно на дне этого колодца. Он забрался туда совершенно случайно. Они с братьями играли в прятки. И ему обязательно нужно было спрятаться, утаиться от всех. Так, чтобы его ни за что не смог отыскать их старший брат Николай, чья очередь была сейчас водить. Петя видел, как Димка, младший, рванул сразу в лес по направлению к Ленинграду. Петя сразу звал его, и кричал ему вслед: - " Димка, не беги туда! Димка! Там не спрячешься! Куда же ты? Всё равно найдут! Вернись! Вернись!". Но Димка, видимо, его уже не слышал и был далеко. Он всегда был в семье самым быстрым. Как быстро брался за что-то, так же быстро это и заканчивал. ... Тогда Петя и увидел этот старый и заброшенный колодец на самой опушке леса. Он ещё вполне себе сохранился, деревянный сруб сверху даже не развалился. Кто-то же сделал его, когда-то, чтобы пить из него. Но вокруг уже ничего не осталось. Ни фундамента от дома, ни сада, ни даже покосившегося забора. Остался один высохший колодец в высокой бурьян - траве с таким резким и терпким запахом пустоты. ...
-:-
"Смотрите! Смотрите! ... Смотрите! Они летят! Летят! Смотрите!". - Многочисленная толпа, которая собралась у галереи в ожидании начала торжественной церемонии открытия грандиозной выставки, устремила свои взоры вверх в потускневшее серо-замшевое небо. Защёлкали затворами сотни фотокамер, и вся многотысячна, бесформенная очередь замерцала яркими, моментальными вспышками. Люди из очереди стали радостно махать руками и кричать от восторга, приветствуя, открытием шампанского, воздушно-сказочную кавалькаду;
Впереди, в уставшем и осунувшемся от долгого висения, небе, летел весь в золотом свечении вертолёт, благородно стрекотавший четвёркой покрытых томной платиной лопастей. За ним на строго выверенном расстоянии позади, парила девушка вся в розовом свечении полу вечернего неба из последней коллекции серого с оттенком бархата. Она летела не по прямой, как вертолёт, а двигалась извилисто-элегантной змейкой, похожей на то, как делают это слаломисты, спускаясь с горы. Слева, подмышкой у неё была зажат, какой-то прямоугольный плоский предмет, очень похожий на картину. А правой своей, свободной, рукой она приветствовала всех, кто собрался там внизу. ... И замыкал эту странную кавалькаду - Пётр, без всякого свечения и нимба. Он просто летел, энергично махая своими руками, чтобы не отстать. ... Почему? ... ПОТОМУ ЧТО, ТАНКИСТЫ НИКОГДА НЕ СДАЮТСЯ! И ВСЕГДА ВЫПОЛНЯЮТ ПОСТАВЛЕННУЮ ЗАДАЧУ, ДАЖЕ БЕЗ ТАНКА!!! ....