Тихо стрекочут кузнечики в теплой летней ночи. Ясное небо с россыпью звезд и диском луны. На этом фоне донельзя нелепо смотрелся будущий костер, возвышающийся на цветущей поляне, окруженной лесной чащей.
Чарующую тишину июльской ночи то и дело прерывали назойливые голоса людей, по делу и без снующих вокруг. Раздражало это до безумия. Безумие... Оно витало в воздухе, словно нечто материальное, давило на плечи, мешало дышать и не давало думать. Оно сквозило во взгляде этих людей, толком не понимающих что делают и, собственно говоря, зачем. Хотя кого когда волновали такие мелочи? Никого и никогда, с начала времен и по сей день.
За этим действом невидящим взглядом наблюдала девчонка, единственная, в чьем взгляде не было этого безумного азарта, сидящая прямиком в деревянной клетке. Из осиновых реек, разумеется. Бронзовые волосы спадали на пол, в слегка заостренных природой ушках переливалось по семь сережек. Простое темно-зеленое платье заканчивалось выше колен, ноги босые, витиеватая татуировка, напоминающее солнце, выполнена хной на тыльной стороне ладони. Ведьма, не иначе. Руки вывернуты под неудобным углом, больно натирают веревки. Но в темных, зелено-карих глазах нет страха, безумия, или хотя бы слабого интереса к происходящему. Но в ее взгляде была тяжесть, несвойственная никому другому - тяжесть сомнений. Но ей это нравилось, доставляя изощренное удовольствие. Сомнений в себе быть не могло, в этом вся магия. Но сомневаться во всем, начиная от свойств лечебных трав и заканчивая политикой государства. По сути, именно за эти сомнения она и расплатится в скором времени.
Голоса на поляне стали громче, люди задвигались оживленнее, в предвкушение захватывающего зрелища. Не могла этого ведьма понять. Что может быть занимательного в чужой смерти? Что бы это ни было, но люди это находили, была ли то предсмертная агония, полные боли крики или стоны.
Гомон стих. Через секунду над полянкой разнесся громогласный голос их главного. Очищать чужие души собрались они. Она - зло, говорили они. Они бы лучше свои души от грязи отмыть попытались. Серые. Тупые. Трусливые. Во всем уверенные. Мерзко. Противно.
Четыре человека неторопливо понесли клетку в образовавшемся проходе посередине толпы. Любят же они театральность. Хотя идти было сложно. Люди лезли руками сквозь прутья, норовя поцарапать, ударить, или же просто коснуться нечистой. Вся процессия сопровождалась криками "гори огнем!" "Дочь Сатаны!" "Смерть темной!" "на костер ее!" "Ведьма!".
А в толпе ни одного знакомого лица... Разве что... нет, не может быть, она бы не пришла... Но маленькая фигурка не кричала, не пыталась дотронуться. Она стояла в конце колонны, в первом ряду у кострища.
Короткое расстояние до будущего костра показалось вечностью. В которую ведьме и предстоит вернуться.
Двое носильщиков распахнули клетку и, вздернув ведьму на ноги, потащили к столбу, находящемуся посреди кострища. Ловко и быстро они перевязали веревки, так что теперь девчонка не могла даже голову нормально повернуть. Пока все тот же громкий голос говорил что-то про очищение ее души, она смотрела на маленькую фигурку, которая стояла прямо перед ней, в первом ряду. Она подняла голову, и из под тени капюшона показалось лицо. Такое родное, с точно такими же как и у ведьмы глазами, в обрамлении каштановых волос, едва доходивших до подбородка. Родство с ведьмой карается таким же "очищением через пламя". Именно поэтому ей не следовало приходить. Именно поэтому она пришла.
Но вот голос над поляной затих, и его обладатель вышел вперед, торжественно неся перед собой факел. Что-то громогласно выкрикнув, он воздел руки к ясному ночному небу, а затем опустил факел к соломе под ногами жертвы. Разумнее было бы поджечь в нескольких местах, но так выглядело... гм... торжественнее, хотя это прилагательное врятли стоит употреблять, говоря об убийстве. И не важно что люди его таковым не считали. Убийство есть убийство, какие бы мотивы вами не двигали, и в какие одежды его ни ряди.
Ведьма не смотрела на то, как под ее ногами занимается дерево, и маленькие огонечки все быстрее бегут между соломой. Ей не хотелось на это смотреть. И на лица, полные восторга смотреть не хотелось.... Небо над головой заволокло серым дымом, который разъедал глаза.
Взгляды одинаковых глаз наконец встретились. И ведьма увидела на ее лице плохо скрываемый ужас. Но она не могла отвернуться. Ей так хотелось не видеть мук сестры, не хотелось смотреть, как пламя опалит тяжелые волосы и обратит кожу в пепел. Но глаза ведьмы не давали отвернуться. В этот момент стало понятно, что только благодаря взгляду девочки, ведьма может держаться. В этом мире ее держат только одно родное лицо. Только бы она не отвернулась.
Языки пламени ласкали ноги. Губа искусана в кровь. Тело начинает трясти. Огонь взвивается все выше, по щекам уже не произвольно катятся слезы, из горла доносятся нечленораздельные звуки. Кричать не хотелось. Толпа и так гоготала и смеялась. Не хотелось кричать. Не перед ними. Нижняя губа прокушена почти насквозь.
Дым разъедает глаза и выжигает легкие. Реальность становится до боли четкой и резкой. Боль распространяется по всему телу. Кто-то кричит. И это ведьма... Тело сотрясает в конвульсиях, нервные окончания каждую секунду взрываются миниатюрным адом.
Казалось, что этим пыткам нет конца. Крики, дым, агония, огонь - все смешалось в единое целое. Голос сначала осип, а потом и вовсе сорвался. Из девичьего горла доносились всхлипы, слезы застилают глаза. А на веснушчатом личике малышки- отчаянье. И это больно. Больно смотреть, и понимать, что она остается один на один с этими уродами. Больно осознавать, что она никогда не забудет эту ночь. Но если бы она не пришла... об этом лучше не думать.
Рот снова открывается в беззвучном крике, но из больного горла ему уже не суждено выйти. Тело безвольно обвисает на веревках, огонь распространился по мышцам. Страха нет. Если что-то там, за гранью? Ведьма подозревала ответ. И не хотела себе в нем признаваться. Не сейчас. А будет ли у нее что-то, кроме этого сейчас? Нет. Значит никогда. Не стоят эти мысли последних секунд.
Тихо стрекочут кузнечики в теплой летней ночи. В ясное синее небо взметнулись веселые, оранжево-красные искорки. Догорал большой костер, вокруг шло празднество: люди пели, танцевали, пили и ели. Но ночь... ночь была тихая. Создавалось впечатление словно затихли все птицы и звери, той естественной, живой неподвижностью леса. Казалось сама ночь склонилась в уважении и печали об ушедшей. Не первой и не последней, но развеявшейся пеплом теплым ветром июльской ночи.