Аннотация: О нашествии татаро-монгол на Русь.Участник конкурса "Куликово поле"2014
"Дикий" мед
"В лето 6745 (1237)... прииде безбожный царь Батый на Русскую землю..." (1)
Солнечным сентябрьским днем по лесной тропинке, не спеша, шел седобородый старик в простой крестьянской одежде. Неширокие холщевые штаны прикрывала до самых колен рубаха из домотканого полотна, перепоясанная тонким ремнем с металлической бляхой. На ногах лапти и полотняные онучи(2), закрепленные крест-накрест кожаными ремешками.
Рядом вприпрыжку, то углубляясь в лес, то возвращаясь к деду, бежал парнишка лет тринадцати,в такой же рубахе и новых холщевых штанах, которые он время от времени заботливо отряхивал от приставших к ним листиков и травинок. На ногах у отрока, как и у деда, - лапти и белые полотняные онучи с кожаными оборами(3).
- Да не егози ты, озорник!- прикрикнул дед.- Иди степенно, как положено человеку, занятому важным делом.
- Да я за одуванчиками бегал. Две пчелки меня все же ужалили. А Любаша, внучка деда-Вавилы, научила меня смазывать эти места млечным соком. Боль быстро проходит, и волдыри не остаются.
Над глазом и на носу у паренька виднелись следы пчелиных укусов.
- Любаша добрая девочка, заботливая. Да и красивая. Будет кому-то хорошей женой, - проговорил дед Сохатый, с улыбкой посмотрев на Данилку.
Вроде ничего особенного и не было сказано, а у парнишки щеки залились румянцем и уши покраснели. Смутившись, он попробовал принять степенный вид и даже затеял умные речи:
- Вот мы, деда, живем на Руси в Рязанском княжестве. Да?
- И там наши ближайшие соседи
- половцы, - добавил Данилка.
- Да почитай не только соседи, - проговорил дед.- У многих в роду они уже и в родственниках состоят.
- Они, деда, половцы, а мы русичи, да?
- Русичи.
- Деда, мы мирные люди?
- Мирные, пока нас не трогают.
- A половцы?
- Были совсем не мирными. Набеги совершали на наши земли. Ох, и натерпелись мы от них! Но потом стали жить, как добрые соседи. Князья даже своих дочек замуж начали выдавать за половецких ханов.
- Деда, а Русь сильное государство?
- Было сильным. Да только теперь распалось на малые княжества. А как началось это, так и мощь его стала таять. Несогласие, раздор между князьями. Вот на эти междоусобицы сила-то и тратится. Каждый норовит подчинить себе соседа, сделать данником, слугой. Вражда эта приносит людям одни несчастья и страдания. Вот и воюют между собой русичи.
- Вот потому и нашего Яра в ратники к князю забрали,- проговорил парнишка.
"Подрастает мальчонка", - с улыбкой подумал дед. - "Ишь, какие вопросы начал задавать".
- Яр - теперь княжеский ратник. А ты, деда, был когда-нибудь ратником? - не унимался отрок.
- Я бортник, - гордо произнес старик.- И отец мой был им. И дед - тоже. И ты, как и твой батька, как и я, будешь бортничать. - Старик с любовью посмотрел на внука.
- Бортник - это хозяин лесных пчел. Им не каждый может быть. Только тот, у кого острый глаз, кто смелый и ловкий. Приходится влезать на высокие и толстые деревья. Недаром нас зовут древолазами, а самых ловких - белками. Я, когда молодым был, мог взобраться по гладкому высокому дереву чуть не до вершины, даже без всяких приспособлений. Эх, молодость, молодость...- вздохнул дед. Остановился, отдышался и добавил:
- И лес, лес надо любить и чувствовать...
На себе он не раз испытал, какие опасности таила лесная глухомань. Приходилось сходиться один на один с медведем, встречаться с рысью. Он хорошо знал жизнь леса и поведение его обитателей. Зимой каждый бортник обычно становился охотником.
- Я, деда, люблю лес. А по деревьям-то я как за медом лазаю? Видел?
- Да, видел, видел... Но бортник - он же не только мед собирает. Нужно уметь почистить старые борти(4), изготовить новые, заманить в них пчелок, обеспечить им защиту от зверей и птиц. И два раза в году надо обязательно посетить каждую дуплянку. Весной посмотреть, как пчелы перезимовали, подкормить их маленько, если надо. А осенью уж - собрать мед. Наше дело людям нужное, да и выгодное. Как без меда и воска-то? Они и на обмен идут и на продажу.
- Да знаю я, знаю,- откликнулся парнишка.
Уже не в первый раз слушал он, как дед рассказывал ему про каждую борть, особо выделяя те, которые ежегодно были богаты медом.
Деду каждый шаг давался с трудом. Нет, ноги шли хорошо. Они не дурили. Замучила одышка.
- А вот и еще кормилица, - проговорил старик. - Видишь отметину? Это наш родовой знак- клеймо "олень".
- Да знаю я нашу зарубку. Недаром же тебя, деда, Сохатым(5) зовут.
- Я-то Сохатый, а ты всего лишь Олененок. Поэтому внимательно слушай, что дед говорит. И спрашивай, что непонятно. Полезай-ка, посмотри, как там в этой борти пчелкам живется?- с улыбкой проговорил старик.
- Я мигом, деда!- воскликнул парнишка.
Дед Сохатый прошел уже много верст (6). Устал. Сел, прислонясь к дереву, на которое внучек вскарабкался быстро, словно белка.
- Ну, и как там?- спросил старик.
- Всё хорошо, дедушка. Лесной зверь не навредили нашим пчелкам.
Старик достал из холщевой сумки завернутые в тряпицу харчи.
- Спускайся! Пора и перекусить. Да аккуратнее, аккуратнее. Когда руки и ноги работают, и голова думать должна. Знаешь пословицу: "Кто утонул? - Рыбак. Кто разбился? - Бортник".
- Знаю, деда, знаю. Сейчас спущусь. Я только окрест посмотрю. Отсюда, с высоты, все Дикое поле далеко видно...
- Вижу, деда, бревенчатые сторожевые башни. В одной из них, может, наш Яр в дозоре стоит.
- Может, и так, - откликнулся старик.
- Движется, деда, большое пыльное облако. Не по небу, по Дикому полю,- продолжил озвучивать увиденное парнишка. И тут же удивленно воскликнул: - Ой! А это и не облако, вовсе. Это табун диких лошадей. Еще один ... Нет, деда, это не просто табун, это мчатся всадники с пиками наперевес! А на сторожевых башнях дым появился!
- Дым, говоришь, появился? А всадники с пиками наперевес? Не дай Бог, кровожадные степняки... - в раздумье проговорил дед Сохатый и трижды перекрестился. И тут же, порывисто встав, крикнул внуку:
- Слезай быстрей с дерева и беги в деревню - людей предупредить. А я - следом, потихоньку.
* * *
Данилка-Олененок хорошо бегал. Никто из деревенских ребят не смог ни разу обогнать его. И сейчас парнишка мчался изо всех сил. Бежать лесной тропой было трудно. Под ноги то и дело попадали то шишки, то полусгнившие сучки. Ветви деревьев цеплялись за одежду. Но это был короткий путь, дорога полем - длиннее. "Сейчас, еще немного, и чаща кончится. А там и до деревни - рукой подать",- летели его мысли, опережая бег.
Вот и край леса... Взгляд парнишки охватил окрестности. "Стоп! На опушке конники. Чужие. Выходить из чащи нельзя. Поймают", - молниями пронеслись в его голове мысли. Но страха не было.
- Кукиш вам, - произнес Данилка, показывая в сторону конного отряда фигу.
Ловко и быстро забрался он на высокую сосну и оттуда стал наблюдать за чужаками. Десять всадников. Лошадки маленькие, приземистые с большой головой и длинной гривой. Одежда на степняках похожа на тулупы из грубых шкур. А сами они крикливые, кривоногие, низкорослые. У каждого по два лука со стрелами, копье, волосяной аркан и притороченный к седлу войлок(7). А один, самый главный, в металлических доспехах и с мечом. Есть и раненый среди них, еле держится в седле. Топчутся на одном месте встревоженно. "Кажется, получили где-то отпор и не знают, в какую сторону теперь податься",- подумал Данилка. Тот, что в металлических доспехах, крикнул что-то гортанно, и отряд степняков помчался в сторону реки. Там было большое село.
Данилка еще раз внимательно оглядел опушку леса. Удостоверившись, что никто и ничто ему не угрожает, спустился с сосны, быстро пересек открытое пространство и, углубившись снова в лес, проворно побежал к своей деревне.
Это было небольшое поселение, в три двора, с общим числом жителей - тридцать душ. В каждом надворье кроме дома находились хозяйственные постройки: сарай, хлев, конюшня, амбар, дровенник.
Запыхавшись, вбежал он в ближайший двор и стал рассказывать о появлении вооруженных отрядов степняков. Собрались вокруг него односельчане, слушают. Вопросы задают. И он, словно взрослый, отвечает на них. И разговаривают с ним мужики, будто с равным.И Любаша, девчонка, которая ему сильно нравиться, тут же стоит. Все видит, все слышит. От Данилки взора не отводит. А глаза у Любаши большие, синие, как небо в безоблачный день. А на голове у ненаглядной, словно у взрослой, косник(8) с металлическими бляшками. "Подожди немного, я тебе куплю такой, как у княжеской дочки, с жемчугом, с золотыми и серебряными нитями", - думает Данилка, любуясь девушкой. И хорошо парнишке оттого, что она на него смотрит. И хочется ему быть еще старше, еще значительнее, как молодой деревенский силач Илюша-Медведь или, хотя бы, как здоровый парень по прозвищу Кувалда.
Послушали, послушали односельчане отрока, но никаких действий не предприняли. Набегов с Дикого поля давно не было. О кровавой битве, происшедшей четырнадцать лет назад, помнили. Как забыть о таком поражении? Знала о нем и молодежь. Но сеча(9) та была не на русской земле, а на половецком поле. И завоеватели тогда не стали вторгаться в пределы Руси, повернули обратно в степи. И хотя были уже беглецы из соседней Волжской Булгарии, которые принесли весть о разорении своей земли и страшной силе новых завоевателей, односельчане надеялись, что их эта беда не коснется.
- Не полезли тогда басурманы(10) на русскую землю. Бог даст, не тронут и теперь, - проговорил самый старый поселянин Вавила-Дуб.
А молодежь хотела больше знать о появившихся всадниках. Какого они роду-племени, чем занимаются?
- Степные чужаки, степные чужаки... А кто видел их близко кроме Данилки-Олененка? Какие они?- спросил парень по прозвищу Кувалда.
- Да точно, как поведал Данилка, крикливые, кривоногие, низкорослые. Всегда на лошади, всегда готовы на грабеж и разбой,- сказал пожилой селянин, презрительно сплюнув на землю.
- А что они умеют кроме грабежей и езды на лошадях? Хлеб умеют сеять?- не унимался Кувалда.
- Нет.
- А мед и воск добывать они умеют?- поинтересовался молодой бортник.
- Нет.
- А дома строить?
- Нет. Они кочевники, живут в войлочных юртах.
- У нас вот есть рыбаки, бортники, хлеборобы, плотники... - начал перечислять Илюша-Медведь.
- А у них все занимаются скотоводством, - перебил его Вавила-Дуб. - Власть и богатство измеряются табунами лошадей, стадами коров и быков, верблюдов, отарами овец. Они кормят и одевают степняков.
- А что же они кроме разведения скота-то умеют делать?- зашумела молодежь.
- На лошадях скакать, грабить, людей убивать, в полон брать, горящими стрелами дома поджигать,- проговорил седой селянин.
- Паскуды(11), - процедил сквозь зубы Илюша.
- Грабежом, значит, живут? - зашумела молодежь.
- Не просто грабежом. У них так принято: завоевывают территории и потом сразу своих наместников ставят, чтоб дань собирать,- сказал Вавила-Дуб.
Долго еще односельчане не могли успокоиться, обсуждая появление чужаков.
* * *
К вечеру вернулся в деревню дед Сохатый. Обрадовался Данилка. Хотел броситься к нему на шею, но сдержался. "Не положено на людях так себя вести. Ведь не маленький уже", - мысленно остановил он свой порыв.
С плохими вестями пришел Сохатый. И не один. Его спутниками были: раненый, обгоревший мужик с рогатиной(12), которая служила ему в дороге костылем, расхристанная(13) баба с кровавым шрамом через все лицо и трясущаяся, как в лихорадке, девчушка годков восьми, в окровавленной рубахе.
- Деревню у реки сожгли басурманы. Людей поубивали. А эти чудом спаслись, - произнес Сохатый, кивая головой в сторону своих спутников.
Вот тут-то односельчане и задумались по-настоящему. А самые горячие головы уже выкрикивали:
- Возьмем рогатины, вилы, топоры. Погоним их с нашей земли!
- Мы люди мирные, но за такой разбой мстить надо!
-Плетью обуха(14) не перешибешь,- остановил их пыл дед Вавила. - Уничтожат они нас быстро. Уходить всем надо глубже в лес и там обосновываться заново. - Почесав седую бороду, он добавил: - А оттуда уже и набеги можно будет делать на их обозы и отряды.
- Правильно. Надо затаиться. Но лес не поможет, - отозвался дед Сохатый.- И туда доберутся. Уходить надо на лесные болота, на острова. Там еще остались даже старые землянки с тех времен, как половцы на Русь набеги делали.
- Правильно. По лесу конный отряд пройдет. А в болоте, не зная броду, завязнет, - поддержал его Тимоха-Кулик(15), лучший в деревне охотник на водоплавающую дичь. - А я эти места, как свои пять пальцев, знаю: где топь, а где и пройти можно. Вот только основную переправу надо немного подновить, чтоб лошадь с телегой прошла.
- Ох! Да как же это с малыми детьми и со всем хозяйством переселяться-то? - в несколько голосов запричитали бабы.
- Бог поможет, - произнес дед Сохатый, и трижды перекрестился, глядя на икону.
Пообсуждали, поспорили селяне. Большинство поддержало Сохатого. На том и порешили.
* * *
А Ульяна-травница меж тем внимательно осмотрела чудом спасшихся людей, которых предстояло лечить. Сильнее всех пострадал мужик по имени Алеша - Кукан(16). Хорошим рыбаком был он в своей деревне. Оттого и прозвище такое получил. Руки и левая половина лица были сильно обожжены. И на теле его кровоточило столько ран, что удивительно, как еще он смог дойти сюда вместе со всеми.
Погорельцев разобрали по домам. Самого тяжелого больного взяла к себе знахарка Ульяна.
Расхристанную женщину по имени Ефросинья, приголубила Марфа, дочка Сохатого. Сняв с себя платок, она прикрыла им голые плечи и грудь бедняжки.
- Спасибо, люди добрые, за приют и помощь,- проговорила обездоленная женщина. И перекрестившись, трижды поклонилась всем в ноги.
Девочка была определена в дом к Вавиле-Дубу на попечение его внучки Любашы. Доверяла Ульяна-травница своей ученице.
- Раны настоем пижмы(17) промой. И завари корень валерианы и цветы ромашки. Попои ее отваром. Это поможет бедняжке успокоиться,- дала она указания Любаше, хотя и знала, что та и сама уже в травах неплохо разбирается.
- Тебя как зовут? - спросил Вавила, ласково погладив девочку по голове.
А она будто и не слышала вопроса. Стояла, трясясь, глядя в одну точку, и глухо произносила:
- Петрусь... Петрусь... Петрусь...
- Ее Дашуткой зовут,- тихо сказала Ефросинья, пытаясь прикрыться обрывками своей одежды и наброшенным на плечи платком.- У нее на глазах маленького братца степняк проткнул пикой и бросил в горящий дом.
- Ой! - прорезал тишину чей-то вскрик.
- Да не только ж его так... Они бросали в огонь деток, вырывая их у матерей, которых тут же, на глазах у всех, насиловали.
Голос ее сорвался. Из груди вырвался крик, полный боли, ненависти и безисходности. Из глаз женщины лились слезы, размывая на изуродованном лице кровавые сгустки крови.
Воздух задрожал и взорвался от гневных криков сельчан:
- Изверги!
- Нелюди!
- Поубивать их всех!
- Мстить надо!
- Мстить!
- Мстить! - вместе со всеми выкрикнул Данилка.
Он и не заметил, как оказался рядом с Любашей, как это она вдруг очутилась так близко от него. Они стояли, держась за руки, совсем молодые еще, юноша и девушка, сильно повзрослевшие за один этот день.
В светцах(18)горели смазанные жиром лучины, кроваво-красным светом освещая озабоченные, понурые лица людей. Отделяющиеся от обгоревших дранок маленькие угольки, как бы напоминая о пожарище и горе, с шипением падали в деревянные ковши с водой.
- Петрусь... Петрусь... Петрусь...-тихо и скорбно звал детский голосок.
* * *
Как порешили на сходе, так и сделали. Командовал переселением Сохатый, переправой на болотах руководил Кулик, который лучше всех знал эти места. А дед Вавила принимал переселенцев и помогал им обустраиваться. Дни стояли погожие, работа спорилась. Все понимали, что каждый день может нагрянуть беда. Но дело это было небыстрое.
Раны Алеши-Кукана начали заживать, и он уже помогал сельчанам. Ефросинья оказалась очень доброй и хозяйственной женщиной. Она приглядывала за всей ватагой детворы, хорошо готовила пищу. Дашутка трястись перестала, девочка привязалась к Любаше и хвостиком ходила за ней повсюду. Вот только не разговаривала. "Петрусь"- это было последнее слово, которое сельчане слышали от нее в тот страшный день.
Было разграблено и сожжено еще несколько соседних деревень. Да что там деревни! На берегах реки Воронеж захватывались и уничтожались и укрепленные поселения (городки). Но до селения бортников завоеватели еще не добрались.
А жизнь продолжалась. Данилка с Любашей поехали в опустевшую деревню собрать созревшую на огородах капусту. Ну и Дашутка, конечно, же с ними. Изрядно поработав, устроили перерыв. Прислонясь к березке, среди густой травы села Любаша. С одной стороны, положив ей голову на колени, прилег Данилка. С другой, присев рядом, прислонилась Дашутка. Она ревниво следила, как Любаша пальчиками нежно касалась щек и подбородка Данилки. А потом стала гладить и перебирать его волосы и отряхивать зачем-то совсем негрязную рубаху.
А парнишка млел. Он до сих пор и не знал, что это так приятно, когда девушка гладит тебя по встрепанным волосам, касается руками твоего лица, тела. Страсть захлестнула его волной. Он обнял бы ее сейчас и не отпустил ни за что на свете. Вот только Дашутка мешала.
И еще очень хотелось ему сделать что-то значительное, выделится среди других парней, чтоб Любаша это заметила. Но ничего такого не предвиделось. Все было рутинно и обыденно. А сейчас и вовсе предстояло расставание с девушкой. Ему надо везти капусту в деревню, чтоб засветло успеть сделать еще одну ездку. Об этом беспрестанно напоминала стоящая невдалеке телега, наполненной спелыми кочанами.
* * *
Проводив Данилку, Любаша с Дашуткой, закончив работу на огородах, ждали его возвращения. Вечер был тихим и спокойным. Пахло медовым разнотравьем. Ничто не предвещало беды.
И вдруг появился конный отряд из шести всадников: пять чужаков и толмач(19) из половцев.
Девочка быстро юркнула в сарай и зарылась в солому. Любаша спрятаться не успела. Низкорослый, узкоглазый кочевник заломил ей руки за спину и плотоядно захохотал.
Командовал конниками жирный степняк в шлеме из толстой бычьей кожи, обложенной узкими железными полосками. Доспех, сплетенный из прочных ремней, туго обтягивал его плечи и грудь, спускаясь на большой живот; на поясе висел нож, сбоку - кривая сабля.
- Подожди, не спеши! Сначала - дело. А это всегда успеем, - оттолкнув от девушки коротышку, сквозь зубы процедил он. - И не тебе быть первым, знай свое место! - крикнул грозно и хлестнул поторопившегося нукера(21) кнутом,
Любашу, чтоб не убежала, привязали веревками к березе. И стали делать обход домов, дворов, заглядывая в каждый сарай, хлев, конюшню, амбар, дровенник.
Объехали все подворья, осмотрели дома. Деревня была безлюдна и пуста. Взять было нечего и некого, кроме пойманной девчонки.
-Не велика добыча,- сказал толмач.- Ушли. Переселились на другое место.
Толстяк был зол и с пеной у рта, топая ногами, выкрикивал то ли проклятия, то ли ругательства.
А Любаше оставалось только молиться. Просила она Пресвятую Деву за Дашутку, чтоб не попала второй раз в руки к злодеям, за Данилку, чтоб не встретился он с басурманами. Просила и о своем спасении. Истово молилась. Вспомнила даже старых Богов. Обратилась к Берегине - великой богине, породившей все сущее и охраняющей все живое. Ведь стояла Любаша, привязанная, под ее символом-березой:
- Поубивай ты их громом! Утопи в глубокой реке! Затащи в топь болотную! Отрави ты их всех ядами скрытыми... - шептали ее дрожащие губы.
"Стоп! Это я и сама могу попробовать сделать", - вдруг резко остановила свою молитву Любаша. А березка, в такт ее словам и мыслям, одобряюще зашумела листвой.
* * *
Подошли степняки, окружили пленницу. Толмач освободил ее от веревок.
- Дорогу к своему селению знаешь?- спросил он, грубо схватив ее за волосы.
- А чего ее не знать? Конечно, знаю, - проговорила она, пытаясь вырваться.
- Покажешь?
- Отпусти косы сперва, потом поговорим.
- Ишь, ты!- Толмач разжал руки.
- Если заплатишь, то и покажу. Чего не показать?
- Платой будет то, что тебе жизнь сохранят. Ну, побалуют с тобой немного. Не без этого. Не маленькая, понимаешь.
Сознавала Любаша, очень хорошо сознавала, что ее ждет.
- Да уж понимаю, понимаю, - с усмешкой проговорила она и, вдруг, широко улыбнувшись, угодливо глядя на толстяка, добавила:
- А медком не желаете угоститься?
Ее, ненависть к ним, скрытая улыбкой, была подобна лихорадке, бушующей в крови, и девушка боялась, что она прорвется наружу.
Толмач перевел толстяку весь разговор. А тот одобрительно закивал головой. А при последних словах рот его расплылся в широкой улыбке.
Любаша вынесла из сарая, забытый впопыхах при переселении, глиняный горшок с медом, вместимостью в четверть ведра(22). Понюхала. Ощутила тонкий, чуть горьковатый аромат и удовлетворенно подумала: " Да, это он". Поставила горшок на землю.
Ее снова привязали к березе, чтоб не убежала. Узкоглазые воины сели около крынки с медом прямо на землю, подогнув под себя ноги. Теперь девушка боялась только одного: "А вдруг угощение им не понравится?" Но волновалась она напрасно. Попробовав медок, басурманы почувствовали легкое опьянение. А ощутив его, налегли на это сладкое кушанье, как следует. Черпали прямо пятерней. Мед был на руках, на подбородке, на одежде.
Затаив дыхание, смотрела Любаша на пиршество. Она хорошо знала, что это за мед. Его Ульяна-травница называла "пьяным", "ядовитым", "лечебным". Он с пчелиного бортя, который был рядом с болотом. Там буйно цвели кустарники вереска и багульника. Он из нектара, собранного с цветов этих ядовитых растений. Человек, поевший такого меда, становится, похожим на пьяного. У него кружится голова, он не может устоять на ногах. И потом теряет сознание.
Теперь Любаша боялась, что меда мало будет на всех: "Жрут, жрут и ничто на них не действует. Может потому, что они другого рода племени?" Но вот один вдруг закачался и завалился набок. Потом второй, третий... И вскоре все шестеро лежали на земле, как трупы. Но не трупы. Они просто временно потеряли сознание.
Девочка, как стрела, выскочила из сарая. Быстро ножом перерезала связывавшие Любашу веревки, и испуганно прижалась к ней, удивленно глядя на валявшихся на земле кочевников.
Любаша знала, что супостаты очнутся. Вот только когда? На закате? На рассвете? Или прямо тут же? И оглянуться не успеешь. Этого она не ведала.
Но сейчас они с Дашуткой были свободны, как ветер. "Может попробовать убежать и спрятаться в лесу? А что потом? А как же Данилка? Он приедет сюда на подводе и попадет к ним в лапы. Нет, их нужно убить, уничтожить до того, как они очнутся", - вихрем закружились в ее голове мысли.
"Но как убить шесть душ? - боролись в ней решительность и сомнения. "Как убить? Надо сделать так, как они поступили с жителями Приречной деревни. Сжечь!"
И опять опасения: "Да справимся ли мы вдвоем? А если они очнутся? А если появятся еще такие же?" - Ответов на эти вопросы у нее не было, но была твердая уверенность, что басурманов надо сжечь.
А глаза с надеждой смотрели в сторону леса. Между деревьев что-то мелькнуло. "Данилка! Это должен быть Данилка",- обрадовалась Любаша. Но то, что мелькнуло, исчезло и больше не появлялось.
Она пошла к сараю за хворостом для костра. Из-за плетня раздался тихий шепот:
- Любаша, что за кони?
- Данилка!- радостно воскликнула девушка. - Степняки нагрянули. Это их кони.
- А где седоки? - это был голос Алеши Кукана.
- А басурманы валяются на земле.
- Мертвые? Как ты их, чем? - в два голоса воскликнули удивленно Алеша и Данилка.
- Я их медом. Но дело в том что, они не мертвые, а живые. Вроде, как спят,- ответила она.
- Но ты и молодец, Любава-травница!- воскликнул Алеша, с восхищением посмотрев на девушку.
- А то, что не мертвые - дело поправимое, - резко произнес он. И уже спокойным голосом добавил: - Идите, девочки, за лошадью с подводой. Мы ее в лесу оставили.
- Как увидели шестерых коней возле деревни, заподозрили неладное, решили прояснить обстановку,- вклинясь в разговор, пояснил Данилка, не отрывая взгляда от Любаши. "Жива. Да еще шестерых басурманов усыпила",- радовался он, лаская девушку взглядом. "Обнял бы сейчас тебя, моя ненаглядная, и не отпустил ни за что на свете! ",- билась в его голове назойливая мысль.
- Грузите капусту, красавицы, а мы с Данилой Сохатым тут сами справимся,- сказал Кукан.
И потому, как назвал его Алеша, Данилка понял, что детство кончилось. Вдвоем они быстро завершили то, что было просто необходимо сделать.
Жужжали мухи. " Быстро же они слетелись на мертвечину", - подумал Данилка.
Подошли Любаша с Дашуткой.
- Наступил час расплаты,- сказал Алеша Кукан.- Сожжем, чтоб даже духа их на нашей земле не осталось. Любите чужие дома поджигать? Вот вам и огонь,- зло проговорил он, бросая на груду трупов, хвороста и щепы горящий факел.
- Огонь,- повторила за ним Дашутка, кидая туда же охапку соломы.
- Святое дело-месть, - как клятву произнес Кукан.
- Месть,- как эхо, твердо повторила за ним девочка.
"Огонь" и "месть" это были первые ее слова, произнесенные после того страшного дня.
Исчез запах медового разнотравья. Пахло гарью и дымом.
К деревне на болотах приближался необычный отряд.
Впереди на конях степняков Алеша-Кукан, Данила Сохатый и Любава-Травница. Каждый вел за собой в поводу еще по лошади. А за ними на телеге с капустой и трофейным оружием - Дашутка.
Примечание:
1.Повесть о разорении Рязани Батыем.
2.Онучи - широкие и длинные полосы ткани (шерстяной или холщовой), которой
обматывались ноги до самого колена.
3.Оборы - длинные привязки, завязки (веревки, тесемки и т.п.), которыми в крест
обвивается голень, для того, чтобы прикрепить обувь к ноге.
4.Борть - дуплистое дерево, в котором водятся пчелы.
5. Сохатый-то же, что лось.
6.Верста - единица измерения расстояния, равная примерно одному километру.
7.Войлок - плотный толстый материал из валяной шерсти.
8.Косник - лента, тесьма, лоскут дорогой ткани и т.п., вплетаемые в косу.
9.Сеча - битва, сражение, побоище.
10.Басурман - ( в древнерусском яз.) - нехристь, мусульманин; слово употреблялось
также в значении "враг", "иноземец", "неприятель".
11.Паскуда - (бранное слово) подлый , отвратительный человек.
12.Рогатина - славянское тяжёлое копьё для рукопашного боя или для охоты на крупного
зверя.
13.Расхристанная - в распахнутой, разорванной одежде.