Щербак Валентина Петровна : другие произведения.

Письма, опаленные войной

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы-воспоминания о людях и их письмах в годы Великой Отечественной войны.
       [] []

Письма, опаленные войной

       ( Сборник рассказов)
      
       Замечательные письма
      
       Мы дружили с первого класса: я, Катька и Симка. Катька и я были обыкновенными девчонками, а Симка отличалась большой изобретательностью. Когда началась Великая Отечественная война, нам было по десять лет.
       На нашей улице был Дворец пионеров. В нем работали разные кружки. Все они были бесплатные. В двух из них: "Художественная гимнастика" и "Кукольный театр" мы проводили все свое свободное время. В одном - разучивали упражнения с лентами и обручами, в другом - куклами, надетыми на пальцы рук, репетировали такие сказки, как "Репка", "Теремок","Кот в сапогах". А потом выступали в парке Дворца пионеров на открытой сцене.Когда началась война, мы стали посещать еще и кружок "Умелые руки", где своими умелыми и неумелыми руками делали подарки для бойцов: вязали теплые носки, варежки, шили рукавицы, кисеты. Потом все это складывалось в фанерный ящик и отправлялось на фронт. А в варежки, рукавицы, носки и кисеты мы иногда еще помещали записочки собственного сочинения. Ну, например, такие: "Дорогой боец, бей фашистов! Посылаем тебе теплые носки". И подпись: "Дворец пионеров, кружок "Умелые руки", г. Горький".
       Однажды складываем мы в ящик своё рукоделие с записочками, а Симка и говорит:
       - Не правильно это. Боец должен знать, от кого он получил подарок. Если от кружка "Умелые руки", то это как-то буднично, технично. А если мы напишем свои имена, то это уже совсем другое дело. Теплее, душевнее...
      И мы согласились с ней. Я подписалась "Валя", и Катька на своей записке имя поставила. А Симке уже новая идея пришла в голову:
       - Нет, девочки, Катя и Валя - это как-то по- детски. Надо подписываться полными именами: Катерина, Валентина. Ведь бойцу приятнее получить подарок от взрослой девушки, а не от сопливой девчонки. - Мы с ней сразу согласились. Нам очень хотелось быть взрослыми или, хотя бы, казаться ими. Только Катька недовольно произнесла:
       - Могла бы и сразу это сказать, а то теперь надо записки переписывать.
       Но Симка на это замечание не обратила никакого внимания. Ее мучил другой вопрос:
       - Вам-то родители нормальные имена дали, а мне - какое-то невзрачное. Серафима... Не буду я так подписываться, - сказала она. - Мне всегда нравилось имя Елена. Вот его и напишу.
       Так и сделала. А когда мы в следующий раз подарки для бойцов упаковывали, Симку еще одна мысль озарила:
       - Я вот что думаю, девочки... - сказала она. - Надо в каждой записке кроме имени еще фамилию свою поставить и адрес написать. А вдруг бойцу захочется поблагодарить за подарок? - Мы сразу согласились. У Симки всегда были умные идеи. Только Катька опять ее упрекнула:
       - А ты что, не могла нам сказать это в прошлый раз?
       - Да в прошлый раз я просто не подумала об этом,- ничуть не обидевшись, ответила подруга.
       С этого дня все сделанные нами подарки отсылались бойцам на фронт с нашими именами, фамилиями и домашними адресами. Только Симка подписывалась Еленой. Она первой и письмо с фронта получила - треугольник без марки с номером полевой почты. Мы его втроем читали, перечитывали, чуть до дыр не зачитали. Боец Алексей Голубев благодарил ее за теплые носки. Но это не все. Он предложил Елене, то есть Симке, переписываться с ним. Мы с Катькой сильно ей завидовали. Я молча. Но Катька не умела молчать, ей надо было обязательно высказаться:
       - Это не хорошо. Боец думает, что ты, Симка - Елена, уже взрослая, а это совсем не так, - произнесла она, поджав губы.
       Но подруга на ее замечание не обратила никакого внимания. Да и я думала, что это уж и не так важно: "Взрослая, не взрослая... Главное - обмениваться письмами!" И началась переписка Елены (Симки) Ковалевой с бойцом фронтовиком Алексеем Голубевым. Дома у нее об этом никто ничего не знал, подруга успевала первой получать письма из рук нашего почтальона. Только Симка больше письма Алексея нам с Катькой не показывала. Да и свои, которые она ему посылала, тоже не давала читать. А сама зачастила в библиотеку. Мы просили ее дать нам почитать еще хоть одно письмо бойца Алексея или то, что она ему писала, но Симка неизменно отвечала:
       - Это вам что, игрушки что ли? Это личная переписка с бойцом фронтовиком.
       Мы с Катькой обижались на нее. Я, как всегда, молча, а Катька однажды с ехидством произнесла:
       - Книжки проглатывает одну за другой. Это для того, чтобы казаться Алексею умной, чтоб он не догадался, что ей всего двенадцать лет!
  Но однажды она нам все же показала письмо с фронта, но не треугольником, а в конверте. Там была еще фотокарточка. А на ней танк и около него три красивых парня в военной форме. А на обратной стороне фотографии было написано: "Средний - это я". Нам с Катькой они все трое сразу понравились. Правда, средний был немножко ниже ростом, чем два других, но зато у него была очень красивая улыбка. Мы сильно завидовали подруге. Я, как всегда, молча. А Катька, в десятый раз разглядывая фотографию, произнесла:
       - У него верхняя пуговица на гимнастерке не застегнута. Наверное, он не очень аккуратный.
       - А может ему жарко? А может он только что из боя? И, вообще, ему некогда думать о пуговицах! - прокричала Симка ей в лицо. Я была на Симкиной стороне.
       А боец Алексей не только прислал фотокарточку, но просил, чтоб Елена, то есть Симка, ему тоже отослала свою. И подруга наша приуныла. Стали мы вместе думать: "Как быть?" Катька предложила послать Алексею фото артистки Серовой из кинофильма "Девушка с характером". Была у нее такая открытка.
       - Ты что, дура? А если он смотрел этот фильм? - сразу отвергла ее предложение Симка.
       - Надо сделать взрослую прическу и накрасить губы, - сказала я. Но и это предложение не было одобрено. Так мы в тот день и разошлись, ничего не придумав. А наутро Симка была веселая и совсем не переживала из-за своей фотографии.
       - Что будешь делать?- спросила я ее.
       - А я уже сделала, - сказала она. - Все нормально.
       Подробности подруга рассказывать не стала, хотя нам с Катькой было очень интересно их узнать. Переписывалась с бойцом, конечно, она, но секрет-то был общий. А потом мы заметили, что Симка не только стала чаще бегать в библиотеку, она брала книги, где герои объяснялись друг другу в любви. Подружка призналась нам, что ей трудно стало сочинять ответы на Алешины письма. Но переписка их продолжалась. И Симка ходила счастливая, веселая. Она даже учиться стала лучше. И по русскому языку, и литературе ей в четверти поставили пятерки.
       - Если бы я столько книг перечитала, у меня бы тоже были пятерки,- с завистью сказала Катька. Я не завидовала. У меня по русскому и литературе, как и у Симки, были пятерки.
       "Сколько веревочке не виться, всегда конец будет",- так говорила моя бабушка. Наступил конец и у этой истории. Однажды мы с Симкой сидели в коридоре ее квартиры и выбирали из большой кучи обрезков кожи кусочки, из которых еще можно было сшить кисеты. Кто-то позвонил в дверь. Симка открыла ее и потеряла дар речи. Я - тоже. На пороге стоял красивый парень в военной форме. И это был не просто парень, а Алексей Голубев. Тот, с кем моя подруга вела переписку. Я его сразу узнала по улыбке. Симка - тоже.
       - Разрешите доложить,- отрапортовал он. - Боец Алексей Голубев прибыл в краткосрочный отпуск. - Глаза сияют, улыбка во весь рот. Но глаза его смотрели не на Симку. Прихрамывая на одну ногу, он проскочил мимо, даже не заметив ее.
       - Я сразу узнал вас! - волнуясь и беря за руки стоящую в глубине коридора девушку, произнес Алексей.
       - Я вас не знаю,- смутившись, ответила она.
       - Ну как же... - Теперь растерялся Алексей. - Я вам писал... Вы мне отвечали... Я вам послал свою фотокарточку, вы мне свою... Вот она. - Он достал из кармана гимнастерки небольшое фото. - Это вы?
       -Я, - ответила девушка, посмотрев на фотографию. Но я ее вам не посылала. И писем не писала.
       - В жизни вы еще лучше,- не спуская с нее глаз, проговорил растерявшийся юноша. - Вы мне писали такие замечательные письма... Ведь вас зовут Лена?
       -Лена, но я не писала никаких писем...
       - Я не нравлюсь вам... На фотокарточке, наверное, выглядел лучше. А теперь, хромой после ранения, я не нравлюсь вам?- нервничая, проговорил Алексей.
       -Да нет, вы нравитесь мне, - сказала Лена, покраснев от смущения. - И ранение здесь совсем ни при чем. Но я не писала вам письма и фотографию не посылала.
       Во время этого разговора Симка успела и обрадоваться, увидев Алексея, и испугаться, поняв, что обман сейчас раскроется. Ей так хотелось в этот момент быть старше своих лет. Она вся подтянулась, даже привстала на цыпочки. Только что сама из себя не выпрыгнула. Но тянись, не тянись, а тринадцать неполных лет - это не восемнадцать. И подросток - это еще не девушка. Посмотрев на нее, Елена, настоящая Елена, сказала:
       - Кажется, я понимаю, в чем дело. Фотокарточка-то моя, но послала ее вам, Алексей, не я и письма писала не я, а моя младшая сестра Серафима.
       - Сестра? - настороженно переспросил он. - А где она?
        - Да вот же она, - кивнула головой в сторону Симки Елена. Алексей, посмотрев на Симку, облегченно вздохнул и с улыбкой произнес:
       - Да она же еще маленькая.
       - Маленькая, да удаленькая, - сердито сказала Елена.
       - Это правда? Ты мне писала? - спросил Алексей, обращаясь к Симке.
       - Правда, - буркнула она, не поднимая глаз.
       Ох, как в этот момент я сочувствовала подруге. Не хотелось бы мне оказаться на ее месте!
       - И письма сама сочиняла?- недоверчиво спросил Алексей.
       - Сама,- оживилась Симка, обрадовавшись возможности рассказать ему правду о том, как это все случилось. Но этой беседе не суждено было состояться.
       - Что мы стоим у входа? Идемте, я вас чаем с дороги напою, - сказала Елена, переключая разговор на другую тему и уводя Алексея. У них в семье все были сообразительными и находчивыми, не только Симка.- А с тобой я потом поговорю,- добавила она, повернувшись к сестре, и за спиной у Алексея погрозила ей кулаком.
       - Ей такое счастье благодаря мне подвалило, а она еще грозится, - пробурчала себе под нос Симка, выходя из дома.
       - А письма, правда, были замечательные? - прикрывая входную дверь, услышала я слова Елены.
       - Правда, - ответил Алексей, и они весело засмеялись.
       На имя Елены Ковалевой до конца войны шли с фронта письма от Алексея Голубева. Только к Симке они уже не имели никакого отношения. Катьке никто так и не ответил на ее записки, вложенные в подарки. А мне пришло одно письмо с фронта. Там крупным почерком было написано: "Спасибо, дочка, за носки и кисет. Воюем на совесть. Ефрейтор Рожков Иван Степанович.
  Примечание: 1.Дворец пионеров - детское внешкольное учреждение в СССР. На его базе работали кружки, клубы, творческие коллективы. 2.Кисет - небольшой мешочек для табака, затягивающийся шнурком.
      
      
       Госпиталь
      
       Раз в неделю после уроков вместе со старшей пионервожатой мы ходили в подшефный госпиталь. В тот день, когда впервые переступила порог этого лечебного учреждения, я поняла по настоящему, что такое война. Вид искалеченных тел меня парализовал. Без руки, без ноги, с обожженными лицами. За что? Почему? Это никак не укладывалось в моем детском сознании. На глаза набежали слезы. Я понимала, что плакать нельзя, а слезинки не слушались и катились, катились по щекам. Ох, как же я ненавидела в этот момент Гитлера, фашистов, немцев! Чувство сострадания к чужим несчастьям у меня было и раньше. А вот ненависть до этого дня мне была просто не знакома.
       Сюда мы приходили "с концертами": танцы, песни, декламация. Раненые тепло принимали нас. И плясали, и пели, и стихи читали мы не на сцене, а в столовой госпиталя и в палатах с выздоравливающими бойцами. Сколько таких помещений, столько и выступлений.
       Иногда нас просили подежурить около раненых. Мы подавали им попить, кормили с ложечки лежачих больных, писали письма под диктовку, звали медсестру или санитарку, когда об этом нас просили. У каждого из нас даже появились свои подопечные, к которым мы обязательно заходили в палаты - посидеть рядом с ними, поговорить, прочесть или написать письмо. Были и любимые медсестры. Мне нравилась Ольга, красивая, веселая, и очень энергичная. Казалось, что без нее здесь, вообще, остановилась бы вся работа. И хотелось быть такой, как она. Нет, я имею в виду не профессию, об этом тогда я еще не думала.
  Однажды продекламировав стихотворение и получив щедрую долю аплодисментов, я, с горящими от волнения щеками, выскочила из столовой, где проходил концерт, в коридор.
       - Ты уже выступила? - обняв меня за плечи, спросила Ольга.
       - Да, - ответила я, глядя на нее с обожанием и гордясь тем, что она обратила на меня внимание.
       - Сможешь посидеть недолго в палате с тяжелоранеными?
       - Конечно, - сказала я и согласно кивнула головой.
       - Держи, - она протянула мне чистый накрахмаленный халат. И заспешила, быстро бросив на ходу:
       - Если что, я в перевязочной буду.
       Я вошла в палату, надела халат, совершенно утонув в нем, и присела на стул, стоящий около двери. Отсюда хорошо были видны все кровати с искалеченными людьми. Сидела я так недолго.
       - Сестренка, ты здесь?- позвал меня раненый, у которого полголовы и глаза в том числе, были замотаны бинтами.
       - Здесь, - тихо ответила я, точно не зная, меня ли он зовет.
       - Подойди ко мне. Сядь рядом. - Я пододвинула стул, на котором сидела, к его кровати. Он провел рукой по стулу, потом по моей руке, утонувшей в халате, и спросил:
       - Тебе сколько лет?
       -Десять, - ответила я.
       - А мне уже двадцать,- вздохнув, сказал он. - Ты в каком классе учишься?
       - В четвертом.
       - А когда пишешь, ошибок много делаешь?
       - Нет. Я отличница.
       - Письмо треугольником умеешь складывать?
       - Умею.
       - Возьми в тумбочке тетрадь, вырви листочек. Я буду диктовать, а ты пиши. Но только то, что я скажу. От себя ничего не добавляй.
       Я достала тетрадку, вырвала из нее страничку.
       -А можно книжку с тумбочки взять? Я подложу ее под листочек, чтобы удобнее писать было.
       -Да, конечно, бери. Книжки мне теперь, вообще, без надобности, - печально проговорил раненый боец и начал диктовать:
       - Здравствуй Лиза! Не писал долго потому, что лечился в госпитале...
       Склонившись над тетрадным листочком, я старательно выводила каждую букву, хотела, чтобы письмо выглядело красиво. Меня никто не торопил.
       -Написала,- сказала я, и посмотрела на раненого. Губы его были сжаты, а руки непрерывно двигались, сжимая и отпуская уголок одеяла. Я чувствовала, как тяжело дается ему это письмо. Наконец, он тяжело вздохнул и резко произнес:
       - Пиши дальше: "Извини меня, Лиза, но между нами ничего больше быть не может. Я полюбил другую женщину". Написала?
       - Написала,- ответила я. Он помолчал немного, потом спросил:
       - Тебя как зовут?
       - Валя.
       - Валентина, значит, - проговорил раненый боец. - Диктую дальше: "Ее зовут Валентина. И у нас скоро будет свадьба. А мне ты, Лиза, больше не пиши". Закончила?
       - Да.
       - Подпишись за меня - "Николай".
       - Но ведь это не правда? - робко спросила я, дописав последнее слово.
       - Это правда жизни,- сказал он. И помолчав немного, спросил:
       - Ты красивая?
       - Не знаю, - честно ответила я.
       - А она красивая, очень красивая... - тихо произнес Николай. - А я слепой... Понимаешь, совершенно слепой!!! - Его голос становился все громче и громче и, наконец, сорвался на крик. Руки продолжали нервно двигаться, сжимая и комкая угол одеяла. Слегка успокоившись, он снова обратился ко мне:
       - У тебя глаза какого цвета?
       Я подумала немного и ответила:
       - Коричневые.
       - Карие, значит, - проговорил он. - А у нее голубые, голубые, как озера. А волосы у тебя какого цвета? - И, не дождавшись моего ответа, мечтательно произнес: - А у нее - цвета спелых колосьев пшеницы. Ты знаешь, какой цвет у спелой пшеницы?
       - Какой? - тихо переспросила я.
       - Золотистый, - задумчиво и нежно прозвучал его ответ. - А пострижена ты как?
       - Под мальчика. Затылок голый, а спереди челочка.
       -Под мальчика, - безразличным тоном повторил он мои слова. И потом снова мечтательно: - А у нее - волнистые волосы до плеч.
       Раненый боец замолчал и лежал так, не издавая ни звука, минут пять. Потом жестко сказал:
       - Сложи листок треугольником и напиши адрес. Он в тумбочке... Там конверт с ее письмом.
       Я достала конверт, списала адрес.
       - Сделала?- нетерпеливо спросил он
       - Сделала.
       - А теперь отнеси туда, где все письма кладут для отправки.
       Я сидела, не двигаясь с места. Мне очень не хотелось отсылать это неправильное письмо.
       - Неси, дочка, неси, раз тебя просят, - проговорил с соседней койки пожилой усатый боец с забинтованными ногам. Руками при этом он делал мне совершенно противоположные, отрицательные знаки. И даже усы его, шевелясь, говорили, что отсылать это письмо не надо. И я растерялась, не зная как поступить, чтоб это было правильно. Обманывать раненого бойца нельзя, но и письмо это мне никак не хотелось отправлять. И тут появилась она, моя любимая медсестра.
       - Это что у тебя?- спросила Ольга, увидев в моих руках треугольник письма. Взглянув на адрес, она сердито произнесла:
       - Ни на минуту нельзя оставить! Опять пишешь ложное письмо своей девушке Лизе? Опять врешь, что полюбил другую? Сочиняешь, что скоро будет свадьба?
       Раненый лежал, не произнося ни слова.
       - Пожалел бы девушку! Каково ей получить такое письмо? Ты подумал? Гордость в тебе ложная играет! Боишься, что она тебя бросит. Хочешь первым от нее отказаться? И какое ты право имеешь решать за нее? - продолжала отчитывать его Ольга.
       Пожилой усатый боец одобрительно закивал головой.
       - Правду надо писать! А уж там, как получится, - вздохнув, произнесла она. Отругав, как следует, раненого, медсестра подошла к нему, положила руку на его забинтованную голову и ласково произнесла:
   - Дурак ты, боец Николай. А еще фамилию такую носишь - Орлов. И совсем ты не Орел, а просто трус! Погладив его по щеке, не скрытой за бинтами, она тихо добавила:
       - Доктор говорит, что один глаз он тебе, может быть, все же спасет...
       Раненый схватил ее руку. Прижал к своей груди.
       - Это правда?
       - Правда, правда... Зачем же мне обманывать тебя?
       Минуты три прошли в молчании. Одна рука Ольги лежала у него на груди, второй она снова погладила его по щеке. Николай улыбнулся. Улыбка у него была красивая и добрая.
       - Ну что? Рвем это письмо и пишем другое? - раздался в тишине голос медсестры. Помолчав немного, Николай Орлов согласно кивнул головой и произнес:
       - Да.
       Усатый боец, лежащий на соседней кровати, улыбнулся. Я облегченно вздохнула и протянула письмо медсестре. Она развернула его, и, не читая, медленно порвала на мелкие кусочки.
      
      
       Суп с уткой
      
       В коридоре на полу стояла двухфитильная керосинка, на ней кастрюля. В кастрюле кипящая вода и жирная утка - последняя из большого утиного поголовья. Керосинка, как всегда, воняла. Суп должен был вот-вот закипеть. Морща носы от раздражающего запаха, топтались рядом брат и сестра.Вовка и Лида. Девочке было 10 лет, мальчику 5. Они оставались одни дома и должны были доварить этот утиный суп.
       - Смотрите, не уроните кастрюлю, - сказала мать, уходя на работу.
       - Мы что, маленькие что ли?- обиженно произнесла Лида. И взяв большой половник, устроилась на скамеечке около керосинки. Рядом с ней прямо на полу сел Вовка. Положив голову на его ноги, прилег щенок Тузик. Недовольно фыркнув на него, кот Рыжик подошел к Лиде и стал ласково тереться об ее ноги. Но не получив должного внимания от девочки, тоже пошел к Вовке и устроился около него. Противный керосиновый запах постепенно уступал место чудесному аромату супа. Он щекотал ноздри не только Лиде с Вовкой, но и Тузику с Рыжиком, вызывая сильное желание попробовать то, что варилось в кастрюле. Да и не только попробовать. Пора бы уже и пообедать. Но обедали в этой семье вечером, когда родители приходили домой с работы. Тогда кормили и щенка с котенком. Все сидели в томительном ожидании, вдыхая соблазнительный аромат, пока Лида не решила, что суп готов. Она зачерпнула его из кастрюли половником, подождав немного, подула на него и осторожно попробовала. Потом еще раз... Да, он сварился и был очень вкусный. Посмотрев на то, что осталось в поварешке, она подумала: "Ну, не выливать же это обратно в кастрюлю?" - и отправила остаток себе в рот. Вовка проводил взглядом путь супа от кастрюли до Лидиного рта. То же самое проделали и Рыжик с Тузиком. Мальчик вздохнул, Рыжик мяукнул, а Тузик тихонечко заскулил. Лида посмотрела на пустой половник, потом на Вовку и зачерпнула из кастрюли еще супа. Теперь уже для брата, чтоб ему не было обидно.
        - Вкусно, но горячо, - торопясь проглотить содержимое поварешки и обжигаясь, проговорил Вовка.
       - Ветер под носом, возьми и подуй,- сказала Лида. Так всегда говорила в этих случаях мама. Вовка сопя и дуя на суп, с удовольствием доел выделенную ему порцию и передал пустой половник сестре. Она посмотрела на него, потом на кастрюлю и решила, что нужно еще раз попробовать суп, чтоб быть точно уверенной, что он уже сварился. Зачерпнула немного и медленно с удовольствием отправила содержимое себе в рот. Потом столько же набрала для Вовки и протянула ему поварешку с супом.
        В этот момент, вдруг, внезапно с грохотом распахнулась дверь коридора, и почтальон тетя Вера прокричала:
       - Дружинины, вам фронтовое письмо! В почтовом ящике!
       Вздрогнув от шума, щенок с лаем подскочил со своего места и выбил из рук Вовки поварешку. Горячий суп выплеснулся на кота. От неожиданности и боли он высоко подпрыгнул и приземлился на спине у мальчика, который от испуга рванулся вперед и опрокинул керосинку. Кастрюля перевернулась, суп вылился на пол, утка осталась в посудине. Все произошло так внезапно и быстро, что на какое-то время все замерли, оставаясь на своих местах. Первыми очнулись и начали действовать Тузик и Рыжик. Они твердо знали, что когда суп в кастрюле, его трогать нельзя. Но этот суп был на полу, значит, его надо скорее есть. И они с жадностью набросились на ароматные остатки еды, которые еще не успели стечь сквозь щели под пол. Вовка, поднявшись с четверенек, бросился отгонять от лужи с супом щенка и котенка и захлебываясь от плача, все повторял и повторял одну и ту же фразу:
       - Я же не нарочно! Я же не нарочно!
       - Ясно, что не нарочно.... - сказала Лида и, посмотрев на животных, вздохнув, добавила:
       - Не трожь их! Чего уж там! Пусть хоть они наедятся! Потом, повернувшись к Вовке, сердито, как это делала мама, проговорила:
       - Да не реви ты! Без тебя тошно!
       - А что мы теперь будем делать, Лидусь?- продолжая всхлипывать, проговорил Вовка.
       Лида посмотрела еще раз на пустую кастрюлю и остатки разлитого на полу супа.
       - Любую проблему можно решить, разбив ее на части, - произнесла она любимое папино выражение. Затем подняла кастрюлю. Налила в нее воды и снова поставила на керосинку. А потом и новый суп заварила. А Вовка тщательно вытер мокрой тряпкой на полу все следы нелепого, но очень обидного происшествия.
       Пришли родители. Стали обедать.
       - А что это Тузик с Рыжиком лежат по своим углам, под ногами у нас не вертятся,есть не просят? Не заболели ли?- спросил отец.
       - Нет, пап, они здоровы. Набегались, наверное, за целый день. Отдыхают, - поспешила ответить Лида.
       - А суп-то получился хороший! - сказал отец.
       - А тот, первый, ещё лучше был, - выпалил Вовка.
       - Какой первый? - удивилась мама.
       - Ну, тот, что ...
       - Ах, не слушай его мама, - перебила брата Лида. - Болтает, Бог знает что... Нате, вот лучше письмо фронтовое почитайте... Почтальон сегодня принесла.
       И протянула родителям свернутое треугольником письмо. И тут уж все разговоры на другие темы прекратились. Самым главным было то, что старший сын Николай прислал письмо, что он жив.
       Вечером, лежа в кровати, Лида думала:"Вот и закончился день. Чего больше сегодня случилось: хорошего или плохого? Конечно хорошего. Получили письмо от брата Николая. Он жив и даже не ранен. А хорошо ли то, что я не рассказала правду про утку?" - задумалась она. - " А кому от этой правды стало бы легче?"- сама себе ответила Лида словами, которые часто слышала от мамы. А у Вовки были перед сном свои мысли:" Хорошая у меня сестра",- думал он, засыпая. -" Ничего не рассказала родителям. Я тоже буду за нее всегда заступаться".
      Примечание: 1.Керосинка - керосиновый нагревательный прибор с фитилями. Бывают двухфитильные и трехфитильные керосинки.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"