Дети были повсюду. Они рождались у его друзей, соседей, родственников; выглядывали из окон детских садов и колясок; плакали в самолетах и автобусах. Но собственные дети всегда были размытым образом, который существовал отдаленно во времени и пространстве. Каждый раз, когда она заговаривала на эту тему, он думал: "Чуть позже, еще не время". Но время шло и никак не наступало. Она мрачнела с каждым днем. Он знал, что теряет ее. Вчера, когда она прямо спросила про ребенка, он не смог ответить "нет". Теперь электричка несла его в сторону дома, а ему хотелось удирать со всех ног в противоположном направлении.

На очередной станции в электричку зашла совсем молодая девушка с младенцем на руках. Ребенок крепко спал, а девушка не сводила с него глаз и иногда тихонько дотрагивалась губами до детского лба. От этих материнских нежностей закрутило в животе. "Зачем она родила его так рано? Сколько ей: 17, 18, а может, и 25? - размышлял он, стараясь не пялиться на девушку. - Чего же я боюсь? Взрослый дядька уже, неужели воспитать не смогу?".

Он чуть не проехал свою станцию. Когда он оказался на перроне, земля немного покачивалась под ним, а в ноги словно насовали ваты. Голова гудела и образ юной девушки, облизывающей слюнявого отпрыска, засел в сознание ноющей занозой. Но нужно было идти домой, ведь она будет волноваться, начнет звонить... Он не хотел истерик, а истерики она закатывала часто - сдавали нервы.

Дома, знакомые дворы, чужие люди. Небо сковало свинцом, накрапывал дождик. Он перебирал ватными ногами. Голова кружилась, к горлу подкатывал комок тошноты. Он изо всех сил пытался справиться с зарождающейся паникой, мучительно глотая густую слюну. Он с трудом дополз до ближайшей лавочки и, скрючившись, плюхнулся на нее. "Пьянь! - буркнула проходящая мимо грузная женщина в леопардовом халате. - И когда вы все передохните?".

Из соседнего дома высыпалась кучка визгливых детей. Они тащили за лапы кошку, везли ее прямо по рельефам разбитого асфальта. Кошка уже охрипла от крика, только жалобно, по-собачьи, поскуливала и почти не вырывалась. Дети громко хохотали и продолжали мучить животное.

Он наблюдал за ними сквозь пелену воспаленного сознания, мечтая свернуть шеи малолетним живодерам. Он видел своего несуществующего ребенка среди мучителей: бесплотный образ бегал в толпе, задирал животное, безжалостно смотрел на страдания зверя и был причиной его страданий.

Кто сказал, что дети невинны?

Вдруг знакомое чувство - вроде дежа вю - кольнуло его. Память размотала узлы погребенных воспоминаний, и он увидел себя пяти- или шестилетним ребенком, бегающим по двору с трупом цыпленка. Немного назад - он ритмично и сконцентрировано стучит дедушкиным молотком по желтой цыплячьей головке и наблюдает, как горячее тельце бьет судорога.

Он зажмурился и начал трясти головой, чтобы прогнать ужасно воспоминание. Видение с мертвым цыпленком рассыпалось на куски, но ему на смену пришло другое. Кажется, ему тринадцать. Он стоит в толпе школьников и наблюдает, как двое ребят избивают его одноклассницу. Он отлично помнил, что ощущал тогда. Это было отнюдь не сострадание, не отчаяние и не желание помочь. Интерес, жгучее любопытство. Словно он взвешивал этот мир: будет ли возмездие за то, что он стоит и смотрит, когда нужно бежать и звать на помощь?

Гремящая цепь постыдных болезненных воспоминаний продолжала разбиваться на звенья в его голове. Не накормил мать, когда она болела; влепил жене пощечину, когда она поздно вернулась домой; подставил коллегу; распускал сплетни; поклялся отдать часть зарплаты на благотворительность, но пожалел денег; поленился в выходной везти попугая к ветеринару... Цепь наматывалась на него все сильнее, обездвиживала его. "Я не имею права заводить детей, - думал он. - Никто не имеет права плодить подобных себе ничтожеств! Мы грязные, отвратительные, мы мерзкие перед другими и мерзкие сами перед собой. Остаемся ли мы одни в пустой комнате или стоим среди людей, гниль течет по нашим венам, а ужасные мысли множатся в голове". Внезапно дома, фонари, люди - вся улица - сжалась до размеров зрачка, в висках зажужжало, словно голову сверлила дрель, затем что-то внутри провалилось, и мир выключился.

Он очнулся, когда совсем стемнело. Тошнота прошла, голова перестала кружиться. Он достал из кармана телефон - 31 неприятный вызов и в два раза больше сообщений. Их последних следовало, что она от него уходит. Лучше чувство на свете - чувство облегчения - прокатилось по телу и осело в сердце. Он выключил телефон, поднялся с лавочки и почти вприпрыжку побежал прочь от собственного дома.