В местном отделении УФМС, как и во всех важных государственных учреждениях, забота о ближнем начала душить с порога. Узенькие проходы плотно заполнили люди, причем все они выстроились, как пазл - где был холмик одного человека, оказывалась ямка другого. Стоять так было проще, зато дышать практически невозможно. Погода, как назло, испортилась совершенно. Вторую неделю шли сильные дожди, и воздух в помещении застыл вязкой дурно пахнущей массой. Сначала я пыталась немного расширить просвет между утрамбованными людьми при помощи мокрого зонта, но потом присмотрелась и поняла, что сбрасывающие воду зонты прижимались к людям так же крепко, как их руки, ноги, зады и спины. Не всякая пожарная тревога сейчас бы опустошила помещение.

Будущая Олимпиада согнала сюда людей целыми дивизиями, потому что власти грозились выдворять граждан, у которых нет сочинской регистрации. Не понравится твоя морда хранителю порядка, попросит он у тебя документы, а по ним ты совсем даже не в Сочи проживаешь, а в посёлке Лесорубов, на улице Папы Карло. И если ты вдруг забыл, где это, товарищи в форме покажут карту и объяснят маршрут, который в русском языке обычно укладывается в два слово и один предлог.

Люди, не попавшие на прием, приходили на следующий день. Кто-то из активных товарищей начал составлять пофамильные списки. Мой друг ночью приходил к дверям конторы и записывал на бумажку наши имена. Но это было только начало адского серпантина, по которому нам предстояло гулять.

Достаточно взглянуть на лица перемешанных вокруг людей, чтобы понять, насколько не стоило, подчиняясь позывам гражданской ответственности, приходить сюда. Лица искривлялись в попытках стрясти с себя лютое выражение недоумения, озлобленности и ненависти, но в итоге, измучившись, застывали в усталой маске смирения. Того самого усталого смирения русского человека, которое за многие годы приобрело твердость рыцарского щита.

В кабинете начальника нам с моим другом, наконец, подписали собранные с трудом документы.

- Отнесите их в четвертый кабинет, - сказал начальник. - Но вам, молодой человек, сначала нужно встать на военный учет, - обратился он к другу.

- Но я могу уже прописаться? - спросила я, чтобы исключить недоразумения.

- Конечно, - ответил начальник.

Военкомат отправил моего товарища на родину за военным билетом. Дело с пропиской у друга застопорилось. Ну, а я - с благословения начальника УФМС - конечно же, решила всё закончить.

И вот, стоя в новой очереди из все тех же уставших людей, я привычно волновалась, как бы меня не послали на подпись к монакскому князю. Наконец я протянула в окошко подписанные начальником бумаги, предварительно громко и празднично поздоровавшись, надеясь вежливостью заполучить страховку от всякого рода бюрократических недоразумений.

- На регистрацию, пожалуйста, - интеллигентно, но решительно сказала я.

Девушка за решеткой с серьезным лицом небрежно пролистала мои драгоценные бумаги. Слишком небрежно, показалось мне.

- У начальника были? - спросила она, и я почувствовала пинок волнения.

- Конечно. Он же все подписывал, - я постаралась произнести это как можно более убедительно, но голос мой предательски треснул.

- У вас не так пронумеровано. Я не могу забрать документы, - мир в окошке закачался. - Идите в пятый кабинет.

- Но... как же... я же у начальника... - мямлила я, но меня уже поддавливала возмущенная очередь.

Волшебства я не ожидала и, сверив часы и плотные ряды незнакомых мужчин и женщин, поняла, что пятый кабинет сегодня мне не светит. Завистливо глянув на первого в этой очереди, я повернулась и, пробуривая локтями отверстие в человеческой породе, полезла к выходу. На улице я еле сдерживала слезы. Почему я, находясь в собственной стране, живя в собственной квартире, обязана прописываться в ней? Иначе я не гражданка России? Даже на почте широкая сумрачная женщина с презрением отыскала в паспорте мою чужеродную регистрацию и заставила заполнять бланк, прежде чем отдать журнал. Как будто я вчера слезла с пальмы в каком-нибудь Чаде, вынырнула в Черном море и требую гражданских прав, шампанского и революции.

Телефон выпал из рук, брякнулся на асфальт и развалился на аккумулятор и пластиковое тельце. Его заливал дождь. Я бросила сумку и зонт в лужу и упала спасать телефон. Когда я, вся мокрая, с мокрым телефоном в руке поднялась на ноги, я не сдержалась и зарыдала. И это, наверняка, были не первые слезы у дверей этого гостеприимного заведения.

... Возле пятого кабинета собралась змея-очередь, хвост которой тянулся в коридорную даль, заслоняя шестой, седьмой и прочие важные кабинеты. В этом порядке законного хаоса я оказалась то ли десятой, то ли одиннадцатой. Я нашла узенькую полосочку никем не занятого пространства и вдавилась в нее. Рядом стояла еле помещавшаяся здесь детская коляска, в которой хныкал розовый младенец. Мать ребенка попеременно доставала из сумки салфетки, бутылочки, банки с детской смесью; поправляла малышу чепчик и подтягивала носочки. Младенец не плакал, но происходящее вокруг ему явно не нравилось - он сонно капризничал.

- Привыкай, - ободряющее сказал какой-то мужчина, - тебе еще всю жизнь в очередях стоять.

Я поежилась от этой бодрой угрозы, прикидывая возраст малыша и сравнивая его со своим. Я соображала, какой процент очередей я уже отстояла в этой жизни и какого святого замочила в прошлой, чтобы такое заслужить.

- Терпи, дочь, - малыш оказался дочерью, - господь терпел и нам велел, - учительским тоном сказала мать.

Приглушив приступ атеизма, я попыталась уменьшить нагрузку на поясницу, боль в которой появляется у меня от долго стояния на ногах, особенно в неудобной обуви. Какой дьявол заставил меня надеть пальто, а к нему сапоги, ведь в куртке и кедах - удобнее? Как будто вид страдающей интеллигенции добавит шансов быстрее получить проклятую регистрацию.

Расписание на двери пятого кабинета гласило: прием граждан с 15 до 18 часов. Было полтретьего. Какой-то голос в очереди оповестил:

- Прием она с четырех начнет.

- Как - с четырех? - возмущенно буркнул другой голос. - Раз написано - с трех, значит - с трех.

На хозяина возмущенного голоса обернулась женщина и с улыбкой, с какой смотрят на умалишенных и маленьких детей, пропела:

- Я вас умоляю. Написано. Ха-ха, написано. Во сколько им надо - во столько и примут, ха-ха. Вы как будто не в России, ей богу. Ха-ха.

- Вот был я в Канаде, - заностальгировал кто-то.

И без того слабый дух патриотизма забился в корчах. Думаю, самые твердые решения об иммиграции принимаются именно в коридорах государственных учреждений.

- Даже у нас в Казахстане такого нет! - сказала недавно присоединившаяся к очереди молодая женщина в белом свитере.

- Вы из Казахстана? Я тоже оттуда! - обрадовалась моя соседка по стенке слева.

- И я, я тоже из Казахстана, - заулыбался мой сосед по стенке справа. - Вернулся, так сказать, на родину.

У них были абсолютно русские лица - ксенофобы не подкопаются. Очень трудно в России с неславянской внешностью... Русский народ можно сплотить. Лучше всего это получается у войн и фанатиков. И очередей казенных заведений.

Невольно слушая восторженные разговоры моих соседей о Казахстане, я уперлась взглядом в пол и отрешенно начала изучать чужую обувь. Тапочки, резиновые сапоги, стоптанные туфли, синие ботинки. Последние меня заинтересовали. Отличные ухоженные ботинки темно-синего цвета - такие нечасто встречаются в обувной природе. Стало любопытно: какое лицо носит обладатель чудесных ботинок? Взгляд мой прогулялся вверх и приземлился на пожилом мужском лице с улыбающимися лапками морщинок возле глаз. Приятное лицо. Я хотела сказать этому человеку, что у него отличные ботики, но промолчала - мне показалось, это будет не к месту.

Воссоединившиеся земляки уже яростно обменивались номерами и звали друг друга на бараний шашлык. В другом конце очереди начали шутить и смеяться. Рядом вздыхала бабуля и мечтала попасть домой к внуку.

Наконец, пропустив несколько женщин с детьми, двух глухонемых и одного нытика без очереди, я оказалась перед начальником - женщиной средних лет с вполне доброжелательным лицом. Вот, говорю, пронумеровали не так, говорю, и двигаю к ней всю пачку драгоценных документов. Начальница разложила мои бумаги на столе и взяла один в руки - "листок статистического учета".

- Чем, - спрашивает, - занимались по старому месту жительства?

- Журналистикой, - отвечаю.

- Так, так... - начальница принялась изучать предложенный казенным пером широчайший список сфер деятельности. - Рыболовство и рыбоводство есть... добыча полезных ископаемых... есть даже ремонт мотоциклов. Журналистики нет, - она посмотрела на меня и доброжелательно улыбнулась, давая мне понять, что осознает степень маразма.

- Наука и образование есть? Давайте их, - воображая себя склоненной над мотоциклом с киркой и удочкой, сказала я.

Начальница подчеркнула "науку и образование", затем семейное положение и сгребла в пачку мои документы.

- Идите в четвертый кабинет.

Я полусонно, в состоянии нервного оцепенения поползла прочь, и на выходе меня чуть не сбил запрыгивающий из коридора следующий мученик. Для чего меня вообще отправляли в этот пятый кабинет? Чтобы начальница узнала, что я не ремонтирую мотоциклы и рыбак с меня так себе?

Возле окна, откуда я недавно бессмысленно стартанула в дебри пятого кабинета, на удивление отирались всего несколько человек. Я протянула свои документы секретарю. Она снова, привычным мне небрежным движением, пролистала бумаги и завела:

- У вас пронумеровано не так, вам нужно...

- Была я уже в пятом кабинете, только что оттуда, - стараясь не сорваться, сухо процедила я и припечатала вспотевший лоб к стеклу.

Девушка хлопнула глазами и поднялась со стула. Она куда-то исчезла на минуту, а когда вернулась, забрала у меня паспорт и сообщила, чтобы я приходила за ним через несколько дней.

И ей только-то надо было отлучиться на минуту, чтобы узнать, что с моими документами все в порядке? Из-за того, что она сэкономила ровно минуту своего времени, я рыдала на пару с дождем, чуть не лишилась телефона и выстояла трехчасовую очередь?

К слову, мне ничего не дали взамен паспорта. Ни справки, ни временного листка. А если у меня на улице попросят документы? Говорят, перед Олимпиадой полиция заходит в общественный транспорт и просит пассажиров предъявить аусвайс. Мне что говорить? Забрали органы? Впрочем, не стоит ломать голову над заведомо нерешаемым ребусом.

И вот через несколько дней я снова плотно прижимаюсь к казенной стене, чтобы как можно меньше соприкасаться с чужими телами. Окно еще закрыто крепкой решеткой. Начинаю узнавать лица сокамерников. Привычно отрешенно блуждаю взглядом сверху вниз и упираюсь в знакомые ботинки. Синие.

- Извините, - говорю я, делая шаг в сторону хозяина гипнотизирующей меня обуви, - я хотела вам сказать, что у вас отличные ботинки. Я вас по ним узнала. Мы с вами стояли у пятого кабинета, и я все время смотрела на ваши ботинки.

Мужчина улыбнулся, и его морщинки-лапки у глаз весело потянулись в стороны.

- И вы снова на них смотрите? - дружелюбно спросил он.

Очередь синхронно всколыхнулась, как косяк рыбы. Я поняла - открылось окно. И вот мне протягивают родимый паспорт, я хватаю его, хищно хватаю, и сразу распахиваю книжечку, чтобы убедиться, что там стоит новая прописка. Есть. Поставили. Помолодев лет на триста, я выстреливаю на улицу, а там светит солнце. Меня обтекают люди, а я стою и с торжествующим видом рыцаря, победившего мельницу, рассматриваю свежую печать. В меня кто-то врезается. Я хочу возмутиться, но замечаю, что незнакомец, толкнувший меня, занят тем же самым - с легким безумием помилованного узника он разглядывает свою бордовую книжицу. Через минуту сладостного созерцания он прячет паспорт в самый надежный карман и почти вприпрыжку, как школьник после уроков, уносится прочь.