Интервенция
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
История этого произведения интересна. Два питерских журналиста, Елена Прудникова и Юрий Нерсесов, написали рассказ. Который почти одновременно был напечатал в анархистской газете "Новый свет" и в радикально националистическом "Русском сопротивлении". Потом авторы предложили мне расширить и дополнить произведение. Итак... Кто может противостоять иностранному вторжению, если власти нет, а жителям на всё плевать? Найдутся... Предупрежение. В тескте имеет место оголтелый питерский шовинизм.
|
Алексей Щербаков
Интервенция
И прав был капитан - еще не вечер!
(Владимир Высоцкий)
Чвсть 1. В Петербурге жить - точно спать в гробу
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные!
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
Искры самых искренних песен
Полетят как пепел на плесень.
Вы все между ложкой и ложью,
А мы все между волком и вошью.
Время на другой параллели
Сквозняками рвется сквозь щели.
Ледяные черные дыры.
Ставни параллельного мира.
Через пень-колоду сдавали
Да окно решеткой крестили.
Вы для нас подковы ковали.
Мы большую цену платили.
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медну полушку
Мимо нашей шапки терновой.
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же - ничего, облизнулись.
(Александр Башлачев)
Пролог. Дым над бетоном
-- Все чисто. Вокруг ни души. - Доложил майору О`Нилу командир разведывательного взвода.
-- Отлично. Что со взлетной полосой? - повернулся командир десантной группы к другому офицеру.
-- Работы немного. Расчистим от всякого мусора, проверим покрытие... Через пару часов полоса будет готова к приему самолетов.
Высадка разыгрывалась как по нотам. Собственно, так и должно быть. Никто всерьез не ожидал встретить в Пулково какое-то серьезное противодействие прибывающим миротворческим силам. Так и вышло. Парашютисты садились как на учениях.
Вот и теперь огромное, абсолютно пустое летное поле, на одном конце которого примостилось здание аэровокзала, подавляло своей безлюдностью. Немногочисленные фигурки парашютистов, застывших в настороженных позах, держащие оружие наготове -- на нем просто терялись. Пустой аэропорт производил гнетущее впечатление - высокая трава, которая пробивалась даже сквозь плиты взлетной полосы, безлюдье - а главное - безмолвие, которое нарушалось только криками зачем-то кружащих над этим пустым местом чаек. Наверное поэтому, чтобы отогнать неприятное ощущение, солдаты нарочито громко перекликались, хохотали по поводу и без, шумно жевали жвачку и сплевывали.
Джекоб сделал несколько снимков, затем наладил спутниковый телефон и связался с редакцией.
-- Джекоб? Что там у вас? - Послышался голос режиссера.
-- Нормально. Ничего интересного.
-- Все равно, давай что-нибудь в эфир. Джекоб!
-- Передовой отряд только что высадился в Петербургском аэропорту "Пулково". Сейчас начинается расчистка полосы. Примерно через три часа мы будем готовы принять транспортные самолеты. Стивен!
-- Все, кончаем связь, сообщай нам обо всем интересном...
Джекоб Абрамс, корреспондент, аккредитованный при миротворческих силах НАТО, ругнулся и достал сигареты. Вот ведь пришла кому-то блажь - освещать высадку с самого начала. Ну, в самом деле, что может быть интересного в подготовке аэродрома? Абрамс побывал во многих местах, в том числе и в самых, что ни на есть горячих точках - а потому прекрасно знал: если даже веселье и начнется - оно начнется потом, а не с первых шагов. Да и что может случиться в этом городе? Все-таки Петербург - это почти Европа. Уж явно здесь не придется столкнуться с бородатыми исламскими фанатиками, стреляющими из-за угла; с бросающимися под бронетранспортеры безумными шахидками, обвесившись взрывчаткой... Власти в городе нет. Армии нет. Никаких различимых невооруженным глазом политических сил нет. Даже экстремистов нет. Кому придет в голову сопротивляться тем, кто пришел наводить тут порядок? И высадка наверняка пройдет ничуть не интереснее, нежели прибытие нью-йоркской подземки на конечную станцию. Джекоб вполне мог бы прилететь с первым транспортом и спокойно снять все, что нужно.
Но вот попала вожжа под хвост кому-то из медианачальства. Мол, наш корреспондент впереди всех! Теперь режиссер будет звонить каждые десять минут - и телеканал станет прерывать передачи, чтобы передать пустую информацию.
Хотя, конечно, все тут решали чисто политические соображения. Только клинические идеалисты верят в то, что существует независимая пресса. Все зависят от тех или иных сил. Медиа-холдиндг, в котором трудился Джекоб был круто повязан с серьезными людьми, которые поддерживали нынешнего президента-республиканца. А дела у президента шли хреново. Как говорится, кто слишком широко шагает, рискует порвать штаны. Складывалось впечатление, что с нынешней администрацией творилось нечто подобное. При нем Америка снова полезла наводить демократию по всеми миру.
Получалось это как-то криво. В Иране война шла уже три года. В Узбекистане сначала все было, вроде бы, неплохо, но потом началось черт-те что. Теперь там тоже стреляли. Но вот тут подвернулись события в России... И президентская команда решила извлечь из них все, что только можно. Так что PR высадке миротворческих сил в Петербург будут делать до самого неба.
Другой бы на месте Джекоба радовался, что попал в число самых-самых первых, высадившихся в Петербурге. Ведь что в работе военного журналиста главное? Необходимо с самых первых шагов набрать темп. Выделиться из толпы своих коллег. Тогда и в дальнейшем будешь попадать не только на унылые официальные пресс-конференции, где делающие "чи-и-из" девушки из пресс-службы будут кормить журналистов старательно отфильтрованной и тщательно пережеванной информацией, в которой правду можно найти только, если очень долго и внимательно искать. Что делать? Такая уж специфика работы. Не нашлось еще на свете армии, в которой генералы говорили бы общественности то, что происходит на самом деле. Они всегда будут рассказывать красивые сказки - пусть даже дела идут вообще ни к черту. Впрочем, Джекоб, немало повидавший, какой эта правда бывает, в душе был согласен с генералами. Зачем добропорядочным налогоплательщикам знать про растерзанные детские трупы, горящие вместе с экипажами танки и падающие с неба подбитые вертолеты - словом про будни солдат миротворческих сил? Про боевиков с автоматами Калашникова, боевиков с гранатометами, боевиков со "Стингерами"... Ни к чему это. Классика любой информации из "горячей точки": "Мы победили - и враг бежит, бежит", -- как пелось в знакомой с детства песне.
Но у каждого своя работа. У репортера она заключается в том, чтобы давать материал, желательно эксклюзивный или, по крайней мере, добытый раньше, нежели до него сумели добраться коллеги. Так что для старта такое начало кампании, когда ты один из первых высадился на землю этого города - очень даже неплохо. Джекоб уже представил огромный заголовок на полосе газеты, для которой тоже, по совместительству с телевидением, гнал информацию: "Наш корреспондент первым ступил на русскую землю". Наверное, отметят, что в этом город никогда еще не входили иностранные войска. Впрочем, это вряд ли. На подобные высказывания наложенное строжайшее табу. В Петербурге отнюдь не свергали очередной тоталитарный режим, за неимением такового. Пропагандистское обеспечение этой акции было совсем иным. Впрочем, какое до этого дело журналисту? Единственное, что от него требуется - качественно писать то, что нужно. И стараться это делать лучше своих коллег. Тогда карьера у тебя состоится.
Другое дело, что Джекоб явился сюда не ради карьеры, и уж тем более - не для того, чтобы гоняться за сенсациями. Хотя бы потому, что с карьерой у него и так все было неплохо. Его очень ценили как военного журналиста, который умеет проходить туда, куда иным дорога заказана. Так что Джкоб Абрамс поехал в эту командировку, чтобы отдохнуть от бесконечной войны. От этого сочетания - запаха мужского пота, пороха и горелого человеческого мяса. Он ехал в этот город как на отдых. Надеясь, что хоть тут-то не придется ходить в туалет, прикидывая - откуда по тебе будут стрелять.
Казалось бы - все же странное место для отдыха. Но дело в том, что Джекоб в последнее время, возвращаясь в Америку, ловил себя на мысли, что в родной стране он жить просто не может. Скучно ему было в Америке. Вот и получалось, что он ехал на отдых в поездку, которую его коллеги рассматривали как большое и серьезное приключение.
А потому Джекоб охотно уступил бы честь первым вступить в город кому-нибудь другому работнику прессы. Но только вот, как выяснилось, из всех акул пера и телекамеры он был единственным, кто имел опыт прыжков с парашютом. Да и вообще. Коллег, военных корреспондентов, среди аккредитованной при пресс-службе корпуса медиа-публики, кроме него, вообще не нашлось. Все-какая-то шелупонь, чуть ли не из светской хроники. Оно и понятно - это не "горячая точка", сюда послали кого попроще. И посговорчивей. Потому что военные журналисты цену себе знают - и берут за свои услуги дорого.
-- Сэр газетчик, как, все тихо? - Раздался голос Риккардо.
К Джекобу, жизнерадостно улыбаясь, подошел парень-латинос. Это был молодой солдат, приданный Джекобу в качестве то ли ординарца, то ли охранника. (Хотя в ординарцах Джекоб не особо нуждался, а в качестве охраны этот салага являлся величиной, близкой к нулю. Но так было положено.)
Риккардо являлся веселым парнем, большим любителем поболтать и побегать за девицами. Газет он не читал из принципа, будучи твердо уверен, что "там одно вранье", по телевизору смотрел лишь спорт и МTV. Но, тем не менее, журналистов парень сильно уважал - как любой средний латинос из бедных кварталов уважает удачливых проходимцев, устроившихся так, чтобы не работать и деньги получать. А именно так он и расценивал работников прессы.
-- А что может быть тут громкого? Это что тебе, высадка в Нормандии? - Лениво бросил Джекоб, прикуривая сигарету.
-- Это верно, -- согласился Риккардо, хотя он вряд ли знал, что же там, в Нормандии, случилось и где она вообще находится. Помолчав, ординарец спросил. -- Слышь, газетчик, правда, ребята говорили, что этот город еще ни разу не был взят врагом?
-- Риккардо, попридержи язык, если не хочешь иметь лишней головной боли и слушать поучения военного психолога. Вбей себе в башку раз и навсегда: мы пришли сюда не как враги, а как друзья. Наша задача - навести порядок и помочь русским создать в Петербурге нормальное демократическое управление.
Эту тираду Дежкоб произнес скучным казенным тоном - так же, как ее вдалбливали солдатам. Надо сказать, что во время подготовки операции пропагандисты не жалели времени и сил. О мирном характере предстоящей миссии не талдычили, разве что, кофеварки. Непонятно было только - с чего бы такие усилия? Ведь так оно в самом деле и было! Петербург - это не Узбекистан и не Иран, где пришлось свергать существовавшую там власть. В этом городе - как, впрочем, и во всей России - власти, по большому счету, уже никакой не было. Да и России не было. С ней случилось примерно то же самое, что за пять лет до этого - с Украиной. После скандала, разразившегося на последних внеочередных президентских выборах, начались выступления оппозиции. Но все-таки выборы решили переиграть. Вышло еще хуже. Протестовать стали уже другие. Одни регионы результаты выборов признали, другие - нет. Далее - регионы стали шантажировать центр, выдвигая свои требования... В общем, доигрались. В итоге страна развалилась на кусочки, в каждом из которых сидели свои мелкие начальники, начальнички и полевые командиры. А в Петербурге не было даже этого. Почти год город находился в состоянии полной анархии. Разве может один из знаменитейших городов мира и дальше находиться в таком вот состоянии? Правильно - никак не может. Тем более, что около него имелась атомная станция, да и много чего разного другого было вокруг - не менее веселого.
Были и еще кое-какие обстоятельства, подвигшие начальство с операцией... В самом деле. Если кто-то бросил хорошую вещь, и она валяется бесхозной, то почему бы ее не поднять, не взять и не поделить между теми, кто ее поднял? Желающих принять в участии в этом хватало и в Штатах, и в Европе. И уж в любом случае, назвать ограниченный миротворческий контингент НАТО захватчиками язык не поворачивался.
-- Что ж, оно и лучше, если мы приходим сюда, как друзья, -- свернул зубами Риккардо. - Значит, воевать не придется. А то мне, честно говоря, неуютно становится, даже когда на стрельбище когда стреляют...
Парень явно не был создан для армии, а уже тем более - для воюющей армии. Он терпеть не мог дисциплину, как, впрочем, и работу вообще. Завербовался же в солдаты Риккардо по очень простой причине - ему сделали предложение, от которого сложно отказаться. Дело в том, что ординарец Джекоба, как и большинство его товарищей по мексиканскому кварталу Нью-Мексико, из всех преподававшихся в школе наук, лучше всего усвоил высокое искусство торговли марихуаной, которую в обилии привозили контрабандисты из-за недалекой мексиканской границы. Разумеется, в конце концов, попался. Вот ему копы и предложили: либо надевай погоны, либо иди в тюрьму. Он выбрал погоны.
Таких как Риккардо, в корпусе было до фига и больше. И где взять других? Несмотря на очередное повышение платы и на вновь увеличенные льготы отслужившим солдатам, на чудовищные деньги, отданные правительством Голливуду для выпечки фильмов, пропагандирующих армию, нормальные законопослушные американцы все меньше и меньше желали служить. Никто не хотел втягиваться в армейскую муштру. К тому же, молодые ребята, даже из десять раз отфильтрованных и загримированных, как топ-модель, телевизионных сообщений из горячих точек, сообразили - в армии иногда убивают. Уговоры пропагандистов, с цифрами в руках доказывающих, что в большом городе вероятность погибнуть под машиной или от пули обдолбанного героином психа куда больше, нежели сложить кости в армии, как-то не слишком действовали. Еще хуже дело обстояло с союзничками. Они вообще уклонялись, как могли. (Правда, на этот раз дело обстояло получше - все-таки Петербург, а не Ташкент или Тегеран, Но тем не менее). Горячие точки" все множились и множились, солдат требовалось все больше и больше.
Вот и приходилось набирать в армию черт-те кого. Как шутил один коллега Джекоба, Америка вернулась к тому, с чего начинала. Дело-то в том, что до Гражданской войны армейская служба была в Штатах абсолютно не престижна. Солдат по социальному статусу находился чуть выше бродяги. К ним в народе относились как к придуркам и дармоедам. А потому в армию шли только те, кого в другие места не брали. Похоже, дело в последние годы шло именно к этому.
Впрочем, латинос-то был вполне нормальным парнем, без всяких уголовных примочек. Ему, можно сказать повезло. Парень попался достаточно быстро, и не превратился в законченного бандита, которого проще пристрелить, нежели заставить заниматься нормальной работой; который в любом случае закочит пулей в черепе. А так, глядишь, отслужит парень положенный по контракту срок - и займется чем-нибудь более общественно полезным, нежели торговля травкой.
Риккардо снова подал голос, долго молчать он просто-напросто не умел:
-- Сэр газетчик, а еще ребята говорят, что вы сами русский... Это правда?
Джекоб усмехнулся. Вот она армия - все-то про тебя всё знают. А ведь у его гражданских знакомых и коллег и мысли такой не возникало. Удивлялись обычно другому - с чего бы это добропорядочный бостонский еврей, окончивший Гарвард, мотается из одной "горячем точки" в другую? Нет, Джекоб не скрывал своего происхождения. Просто не любил о нем упоминать. Он полагал - раз ты живешь в Америке, то надо быть американцем...
-- Да, как тебе сказать, Риккардо? - Ответил он. - Можно сказать, что русский. В какой-то мере. И я даже родился в именно этом городе. Но только меня увезли отсюда в США в возрасте пяти лет. Так что о России я ничего не помню.
-- Так я вообще родился в Америке. А про Боливию, откуда мои родители приехали, вообще ничего не знаю. Даже не очень представляю, где эта самая Боливия находится. Но русский-то вы хотя бы знаете?
-- Да уж знаю...
А как же было ему не знать этот язык? За океан мама вывезла Джекоба в девяносто восьмом году, когда в России произошел какой-то очередной финансовый катаклизм, окончательно похоронивший надежды, что в этой стране можно наладить нормальную жизнь. На счастье, мамочке, как раз разбежавшейся с очередным мужем, очень удачно подвернулся под руку пожилой богатый коммерсант из Штатов. Овдовев, он приехал искать новую жену в страну, из которой когда-то, еще при коммунистах, двинул в США. Его-то родительница Джекоба и использовала в качестве средства передвижения до Бостона и получения "грин-карты". Коммерсант, впрочем, тоже долго возле мамочки не продержался - такой уж загадочной дамой была Ирина Михайловна. Но того, что в панике бросил американский отчим при бегстве, маме Джекоба хватило надолго. Но дело не в том. Ирине Михайловне очень понравились Соединенные Штаты, если не считать одной, но существенной детали. Американцы, сволочи такие, говорили исключительно на английском. А этого языка мама Джекоба освоить так и не сумела до самой смерти. Да и не особенно пыталась. Так что дома говорили на русском и только русском и общались в основном с соотечественниками, которых в Бостоне было как собак нерезаных. Впрочем, про страну, из которой они убыли, Ирина Михайловна говорить не любила. В итоге о городе, где Джекоб сейчас оказался, он знал примерно столько же, сколько средний журналист, не специализирующийся по данной теме. То есть - почти ничего. Точнее, кое-какие материалы он в Интернете почитал, и теперь Петра Великого и Екатерину Великую уже не путал. Но не более того.
-- Шеф, пока время есть, может объясните - что тут все-таки произошло? А то я ни фига не врубаюсь. Что-то типа революции?
-- Да, как тебе объяснить? Ну, в общем, да. В чем-то похоже на революцию. После выборов народ вышел на улицы, протестуя против недемократичности выборов.
Джекоб не стал уточнять, что президентом России стал известный национал-патриот, который без всякой симпатии отзывался о США, зато очень хотел дружить с Уго Чавесом и прочими подобными персонажами. Понятное дело, возмущенная общественность, вышла на борьбу за демократические свободы. И США тут были совсем ни при чем... Джекоб не вчера родился и не первый день работал в прессе, а потому прекрасно понимал, как такие дела делаются. Он ведь был не идиотом, и к тому же - профессиональным журналистом. Поэтому во всякие "демократические ценности" и прочую муть, он, понятное дело, не верил. Как и большинство его коллег, у которых есть мозги, Джекоб был нормальным циником. Полагавшим, что мир каков уж он есть, таков он есть. И ничего тут не поделаешь.
-- Так вот, люди на улицах требовали признать главой страны главного конкурента. Который был за демократию. Так уже бывало во многих странах. И всюду все проходило нормально. Но потом началось что-то непонятное. Ситуация пошла вразнос. Одни города признали избранного президента, другие - его конкурента. Многие части России объявили о самостоятельности... Потом случился еще один переворот... Ну, и так далее. Бардак продолжался несколько лет. В итоге -- полный хаос. Люди стали разбегаться. В общем, России больше нет. А этот город вообще стоит почти пустой, без всякой власти. Вот миротворческие силы ООН и решили помочь навести порядок.
-- А все-таки, не нравится мне тут, -- снова подал голос Риккардо, оглядев низкое свинцовое, набухшее дождем небо, в котором кружились тоскливо кричащие чайки, унылое летное поле и виднеющиеся вдали грязно-синие холмы, нависшие над плоской равниной. - Что-то нас неприветливо нас встречает эта земля...
... Никто толком так и не смог объяснить того, что произошло. Думается, аналитикам в штабе тоже придется поломать свои головы. Потому что... Потому что такого не может быть никогда! Но, тем, не менее, это произошло. Как говорится, факты на лице.
Итак, первый транспортный самолет тихо и мирно заходил на посадочную полосу. Джекоб настроил камеру, готовясь вести прямой репортаж. И вот тут-то все пошло как-то вкривь и вкось.
Для начала куда-то ушла связь. Ушла и ничего не сказала. И все тут. Джекоб судорожно склонился над аппаратурой, пытаясь понять, что стряслось - и тут услышал исполненный ужаса крик Риккардо. Он поднял глаза - и ему захотелось присоединиться к своему ординарцу. Самолет уже коснулся колесами земли - и пер по полосе. А на самой ее середине торчал ободранный, усеянный пятнами ржавчины, гусеничный механизм непонятного назначения. Размышлять, откуда он тут взялся, времени не осталось - потому что самолет шпарил прямо на него. Несколько секунд, которые показались часами, все, кто находился на аэродроме, оцепенев, наблюдали приближение неизбежного. И вот оно! Раздался мерзкий звук рвущегося железа - и над самолетном - точнее, над той грудой осколков, которые только что были самолетом -- взмыло багровое пламя. В следующую секунду Джекоб осознал, что держит камеру, нацелив ее на место катастрофы. Связь появилась! Работал не он, работал корреспондент, профессиональные навыки оказались сильнее всех остальных чувств и побуждений. И вот теперь он запускал в прямом эфире отчет о происходящем. (Как потом выяснилось, на телевидении режиссер успел прекратить трансляцию. А вот с Интернетом вышла промашка. Про него просто забыли. Так что картинка катастрофы пошла на весь мир в режиме on-line. Потом ее, правда, удалили, но то, что попало в Сеть, то уже не пропадет.)
...К горящей машине бежали солдаты - что было, в общем-то, совершенно бессмысленным делом. Самолет горел на удивление мощно. Так что оказать хоть какую-то помощь не было никакой возможности. Добежав, солдаты, начинали метаться вокруг, оглашая окрестности совершенно невероятными проклятиями. Никто десантников понятия не имел, что нужно делать. А потому, как это всегда бывает в таких случаях, все много бегали, суетились и орали. И добегались. В самолете что-то мощно рвануло, во все сторону полетели горящие ошметки, увеличив число жертв еще на десяток человек. Только тогда до солдат дошло, что надо не суетиться попусту, а отбежать подальше и залечь.
Все в мире кончается, в конце концов огонь унялся, оставив на месте самолета груду обгорелых обломков. Солдаты стали приходить в себя и подниматься. Очухавшиеся офицеры бросились организовывать их на полезную деятельность. Надо ж было понять, откуда взялась эта гусеничная сволочь? Рассыпавшись цепью, солдаты стали прочесывать окрестности взлетной полосы.
-- Шеф, глядите, кого-то поймали, -- дернул Дежкоба за рукав Риккардо.
В самом деле, двое десантников волокли откуда-то гражданского, судя по всему -- местного. Это был плюгавый мужик, чья небритая рожа свидетельствовала, о том, что он давным-давно уже забыл, когда бывал трезвым. Об этом же говорил и мощный спиртовой запах, да такой, что чуть ли не на десять метров вокруг комары падали замертво. Одет мужик был в комбинезон неопределенного цвета, покрытый многочисленными масляными пятнами и какие-то мерзопакостного вида сапоги. Ширинка его комбинезона была расстегнута. Судя по тому, что глаза у мужика были как у мороженой рыбы, пленник плохо понимал, в какой точке времени и пространства он находится.
К группе уже подбежал майор О`Нил. Растерянно потоптавшись вокруг мужика, он отчаянно замахал Джекобу. Ну, да. Как всегда, в армии царил полный бардак. В передовом отряде не нашлось никого, кто знал бы русский язык. Потому что переводчик из разведчиков вчера был искусан в Таллине собакой - и по этой при чине залег в госпиталь. А найти замену никому в голову не пришло. Журналист приблизился.
-- Откуда он? - Спросил Джекоб офицера.
-- Там, дальше, имеется какая-то канава. Черт его знает, откуда на аэродроме канава, но вот имеется. Вот он и стоял в этой канаве, отливал. Да выключи ты эту гребаную камеру! Лучше спроси - кто он и откуда.
Джекоб задал вопрос. Потом повторил. Ответом была тишина. Мужик тупо глазел на него - и в его взгляде было столько же мысли, сколько жизни на Марсе. Тогда журналист задал вопрос в третий и в четвертый раз, сформулировав его иначе - с помощью слов и выражений, всплывших откуда-то из подсознания. Откуда-то понял, что спрашивать нужно именно так и именно такими словами...Это возымело действие.
-- А чо... А я ничо...
-- Так откуда ты взялся, сука позорная?
-- Да это... Хотел вот отлить в канаве... А на тракторе ведь в канаву не въедешь... Вот я и пошел отливать.
-- Так ты откуда?
-- Ну, выпил я. Да, выпил. А что, нельзя? И пошел отливать. На тракторе-то говорю, в канаву не въедешь...
Джекоб не был специалистом по ведению допросов. Но уж интервью-то он брать умел. И не у таких брали. Поэтому он решил зайти с другой стороны.
-- А ты кто?
-- Я? Вася...
-- Так откуда ты, Вася? Где живешь? Кем работаешь?
-- Да я ничо... Хотел, говорю, отлить...
-- Ты откуда?
-- Я - Вася...
...После того, как допрос пошел на пятый круг, у майора сдали нервы. Он, выдав жуткое ирландское проклятие, выхватил пистолет и разрядил в пленного всю обойму. Тот обмяк и повис на руках конвоиров.
Майор тупо глядел на покойника пару мину, и только тогда до него стало доходить, что он сделал что-то не то... Дело не в том, что он пристрелил этого придурка. Офицер тоже побывал в "горячих" точках и приобрел соответствующие привычки. А там чаще всего поступают подобным образом. Беда была в другом -- что этот тип, возможно, понадобился бы разведке. А что самое страшное - рядом оказался журналист, которому о таких эксцессах лучше бы не знать.
О`Нил беспомощно огляделся вокруг.
-- Все в порядке. Он оказывал сопротивление и пытался бежать, -- успокоил его Джекоб. - Я готов это подтвердить.
-- Мы тоже подтвердим, -- отозвались десантники, притащившие мужика.
-- Черт побери, не знаю, что на меня нашло, -- пробормотал майор и вытер лоб рукавом. - Но откуда все-таки взялся чертов трактор?
Пока десантники готовили вторую полосу, майор в компании Джекоба пытался разобраться с этой загадкой. Результат был нулевым. Следы гусениц шли метров двадцать, потом упирались в бетонную дорогу - и дальше ничего понять было нельзя. Но самое-то главное - откуда эта сволочь появилась? На милю во все стороны простиралось совершенно открытое пространство. Аэродром, как ему и положено, был обнесен бетонным периметром. Журналист с майором проехали вдоль него - периметр был цел. Что касается въездов на территорию аэропорта - то они все находились под контролем. В ближайших зданиях - в аэровокзале, в диспетчерской башне, возле ангаров - тоже находились часовые. Тем более, что те же ангары и другие служебные помещения тщательно проверили до приземления самолета. Никакого механизма там не было.
Но все-таки главной загадкой было то, что на поле было довольно много солдат, которые вообще ничего не делали - а следовательно, пялились на садившийся самолет. Не могли же они ничего не заметить! Более того. Джекоб упорно опрашивал солдат, выясняя, видел ли кто-нибудь, по крайней мере, как трактор выехал на полосу. Но - все в этот момент смотрели куда-то в другую сторону. Отвернулись на миг. Вот и сам журналист возился с аппаратурой. Кто-то чихнул, кто-то еще почему-то отвернулся.
-- Нет, босс, не нравится мне все это. Очень не нравится, -- подвел итог Риккардо.
Город собачьих глаз
"Нынешний Санкт-Петербург представляет странное и необычное зрелище - словно декорация к фантастическому фильму. Этот город не коснулись ни военные действия, ни сколько бы то ни было серьезные гражданские столкновения. Внешне Санкт-Петербург практически цел, если не считать нескольких десятков зданий, пострадавших от прокатившихся в середине прошлого года погромов выходцев из Кавказа. Конечно, при более внимательном рассмотрении можно увидеть разбитые витрины, разграбленные магазины и прочие свидетельства деятельности вандалов. Но, тем не менее, вступая в город, в котором почти год не было никакой власти, мы ожидали увидеть куда худшую картину. Город производит впечатление не разрушенного, а именно поспешно брошенного.
Миллионный в значительной степени пуст. Точно неизвестно, сколько осталось в нем жителей, но по очень приблизительным и малодостоверным оценкам - не более двухсот тысяч человек. Огромные, имеющие неземной вид районы, так называемые novostroyki, стоят совершенно заброшенные. Можно проехать много миль по прямым бесконечным проспектам и не увидеть ни одной живой души за исключением стай одичавших собак и обнаглевших крыс. По слухам, в них обитают только разнообразные маргинальные элементы. Но, скорее всего, это всего лишь слухи.
Оставшееся население ютится в исторической части города - но даже она настолько велика, что это небольшое число людей совершенно в ней теряется. Однако некоторые места в городе выглядят на удивление оживленно. Дело в том, что люди ютятся вдоль многочисленных местных рек, поскольку водопровод не работает, где жмутся друг другу из соображений безопасности. Нет в городе и электричества - за исключением отдельных домов, жители которых сумели приспособить различные механизмы в качестве генераторов.
Трудно понять, чем эти жители добывают себе пропитание, откуда они берут горючее для тех же генераторов. По моим сведениям, до сих пор продолжается разграбление стратегических запасов продовольствия, склады которого существуют в городских подземельях. Кроме того, в городе продолжают действовать кое-какие мастерские, их продукцией горожане торгуют с обитателями окрестных деревень. Парадоксально, но в городе существует какая-то торговля - не только уличная, но даже и мелкие лавки. Главной же проблемой горожан является, как это не странно, не недостаток продовольствия, а многочисленные преступные группировки. Горожане сумели соорганизваться и в местах компактного проживания создать нечто вроде наших комитетов самообороны наших пионеров. Это помогает от мелких хулиганов и мародеров. Однако против более серьезных группировок они ничего предпринять не в состоянии. Вообще, поразительная смекалка жителей Петербурга в делах личного выживания сочетается у них с полной общественной пассивностью.
За год безвластия не предпринималось серьезных попыток организовать самоуправление хотя бы на уровне отдельных районов. Точнее, как мне сообщили, несколько раз возникали некие комитеты, как правило, сильно политизированные, неокоммунистического или национал-патриотического толка, претендовавшие на то, что они являются городским руководством. Но эти структуры не пользовались у населения ни малейшим авторитетом -- а потому не сумели ничего сделать, кроме патетических призывов. Примечательно, что бандиты также остались россыпью мелких группировок. Они активно занимались и занимаются грабежами, но не делали попыток проставить город под полный контроль. Крупных организованных преступных сообществ в городе не замечено..."
Джекоб взглянул на часы, сохранил файл и выключил ноутбук. Пора. Через полчаса начиналась встреча командующего ограниченным контингентом войск ООН генералом Адамсом с демократической общественностью города.
Прибывшие войска были размещены по центру города, с таким расчетом, чтобы держать его под контролем. То есть, зона контроля ограничивалась Обводным каналом, плюс Васильевский остров и Петроградская сторона. Кое-какие посты находились вдоль Московского проспекта и далее - в сторону аэропорта. Остальные районы брать под контроль попросту не было сил. Да и смысла в этом пока не было. Зачем патрулировать огромные, совершенно пустые пространства? Конечно, со временем, когда дойдет дело до восстановления ТЭЦ, все станет иначе. Но это были задачи не сегодняшнего дня.
Штаб, пресс-центр и прочие службы управления располагались в Смольном. Место оказалось чрезвычайно удобным. В подвалах обнаружили автономную систему жизнеобеспечения, изрядный запас топлива к дизельным движкам, которого хватит, как минимум, на пару лет, и даже огромные запасы продовольствия и спиртного, хранящиеся в глубоких подземных бункерах.
Как оказалось, все это сохранилось еще со времен коммунистов, вожди которых, опасаясь ядерной войны, приложили все силы, чтобы остаться среди выживших. Кроме того, Смольный был почти не затронут прокатившимся по городу прошлой осенью волной грабежей. Как только последний губернатор Петербурга убежал на свою виллу в Испании, в Смольном укрепились работники охраны здания, точнее, те из них, кто в свою очередь не успел уехать -- и присоединившиеся к ним работники милиции. Они были хорошо вооружены и организованы - а потому играючи отбивали любые попытки отторгнуть у них завидное место обитания. Так что теперь эти ребята передали американцам здание во вполне удовлетворительном состоянии. Выговорив взамен гарантию трудоустройства при новой администрации.
Так что находясь внутри Смольного, трудно было поверить, что за окнами - брошенный город. Тут было электричество, водопровод -- даже красные ковры в коридорах уцелели.
А с этими самыми охранниками и милиционерами вышло забавно. На работу их, конечно не просто взяли, а, можно сказать схватили, затащили и не отпускали. Хотя бы потому, что генерал Адамс более всего был заинтересован в сотрудничестве с местным населением. Собственно говоря, именно на этом-то и строилась вся политика миротворческого контингента. Целью было как можно быстрее "наладить нормальную работу органов самоуправления, состоящих из представителей здоровых демократических сил", как это было сказано в одном из служебных документов. Только сразу все пошло наперекосяк.
Главная загвоздка была именно с этими самыми местными силами. Нет, за те три дня, которые американские войска находились в городе, не было замечено ни одного факта сопротивления или хотя бы проявления враждебности. Наоборот. Люди встречали американских солдат, скорее, благожелательно.
-- Сами не смогли навести порядок - так хоть вы наведите! - таких высказываний Джекобом и другими журналистами было записано немало. И вряд ли люди говорили неискренне. Жить в условиях полной разрухи при нравах Дикого Запада - не самое большое удовольствие. Тем более, что местные жители - это все-таки не арабы, здесь привыкли к благам цивилизации. Хотя бы к таким, как электричество, водопровод, телевидение и мобильная связь.
Словом, население, вроде бы, положительно принимало новую власть. Но... Что-то было не так. В любой стране, в которую входили с миротворческой миссией силы НАТО, всегда находились какие-то структуры, готовые помогать новой власти. Да, иногда это были откровенные бандюги. Точнее, чаще всего это были бандюги. Но все-таки. А тут не нашлось никого! Все известные политические лидеры давным-давно оказались кто в Европе, кто в США. Равно как и сотрудники многочисленных западных фондов и активисты демократических организаций, в которые было всажено множество денег. Расползлись по белу свету и все крупные чиновники - у каждого оказался счет в швейцарском банке и домик где-нибудь на испанском побережье. Даже те самые парни, отсидевшиеся в Смольном, не рвались на командные высоты. Мялись как девочки, которых первый раз склоняют к интимной близости и бормотали что-то: мы где-нибудь в уголке, на рядовой работе, а командовать мы не готовы... Генерал Адамс был готов к сотрудничеству даже с коммунистами и национал-патриотами. Черт с ними, лишь бы работали. Но ведь и их не было. Те, кто пытались что там провозглашать до прихода американцев, растворились без следа. По слухам, сумели все-таки что-то украсть - и тоже исчезли из города.
Можно конечно, было бы выписать кого-нибудь из многочисленных русских демократов, сидевших в Америке. Из тех, кто в свое время, не жалея сил, обличал режим, а потом поспешно двинул за границу. Но те господа как-то тоже не особенно рвались на историческую родину. А если точнее - отмахивались обеими руками от подобных предложений, да так, что ветер поднимался. К тому же, горький опыт среднеазиатских стран показал: продвижение "людей из обоза" чревато многочисленными неприятностями в дальнейшем. Потому-то, как было известно Джекобу, генерал Адамс получил в верхах строжайшее указание - опираться на местные силы.
Нельзя, впрочем, сказать, что не имелось никого, кто хотел бы принять участие в деятельности новой администрации. Люди, желающие сотрудничать, пошли чуть ли не с первых часов появления в городе ограниченного контингента. Только вот трудно было разобраться - кто кого представляет, и кто на что способен. Потому что многие из них смотрелись как обыкновенные жулики, другие - как сумасшедшие. В общем, всех записывали и приглашали на встречу, которая как и должна была сейчас начаться. К тому же, в развернутой походно-полевой типографии отпечатали множество листовок с приглашением на встречу. Их клеили на стенах и разбрасывали на местных "рынках". Об этом же два дня подряд твердили разъезжавшие по городу джипы, снабженные звуковыми установками. И вот как раз теперь пришла пора смотреть, что же из этого всего получилось.
...Из дождливой хмари к Смольному тянулись люди - по одиночке и небольшими группами. Кое-кто прибывал на велосипедах - на обычных, и на странных конструкциях на трех и даже на четырех колесах; порой - снабженных кузовами и даже чем-то напоминающим фургоны. Такие Джекоб уже видел в городе, успев поразиться технической сообразительности жителей, способных, кажется, собрать механизм из чего угодно. Но большинство все-таки двигало на своих двоих.
Публика производила странное впечатление. В большинстве это были невзрачные, очень плохо одетые люди, которые, едва миновав ворота, начинали просительно улыбаться и заискивающе смотрели на стоящих у ворот и дверей часовых. У всех на лицах светились жадным огнем тоскливые собачьи глаза - которыми визитеры озирали окрестности в поисках того, кто кинет им подачку. Друг на друга пришедшие бросали нехорошие взгляды. Наблюдая за этой публикой Джекоб, подумал, что чем-то это похоже на сцены, происходящие в Голливуде - когда какая-нибудь студия объявляет кастинг для массовки - и к воротам косяками идут бесчисленные молодые девицы, жаждущие выбиться в кинозвезды. Так вот, они глядят друг на друга с такой же ненавистью - каждая видит в других соперниц, которых готова съесть без соли. И так же все они готовы по первому движению пальца лечь под любого киношника, лишь бы он пообещал протекцию.
Только тут было не калифорнийское солнце, а мутное северное небо - и вместо сексапильных блондинок и брюнеток, по лестницам поднимались плохо одетые и еще хуже выбритые суетливые мужчины средних лет, пачкая лестницы уличной грязью. При входе каждому из них давали по пачке сигарет. Так вот, эти ребята хватали эти сигареты так, будто им вручали по пачке долларов. Впрочем, не все бы так брали даже доллары как священную реликвию, так долго бы бормотали слова благодарности и так заботливо их куда-то прятали. И дело было не в том, что в городе было плохо с куревом. Конечно, с табаком было неважно (хотя на толкучках имелись как сигареты, так и сигаретный табак россыпью - но дорого). Но тут было другое. Пришедшие хватали эту пачку как пропуск в рай.
Вскоре помещения, примыкающие к залу, оказались забиты толпой. В воздухе повис затхлый запах мокрой одежды и отзвуки многочисленных перебранок, на которые не скупились собравшиеся. Атмосфера была прямо-таки пропитана взаимной ненавистью.
-- А! И ты сюда приперся! А вот я помню, как ты публиковал статью, в которой последними словами поносил бомбардировку Югославии!
-- Ничего я не поносил! Я только выражал сомнение в эффективности этой меры. Я утверждал, что надо действовать решительнее. А вот ты в 2005 ездил в Киев и работал на Януковича!
-- А ты заявлял в интервью, что Березовскому самое место в тюрьме!
-- А кто Южную Осетию и Абхазию поддерживал? Скажешь, не ты? Продался за абхазские мандарины! И ты-то будешь себя называть либералом... Ты ж просто русский фашист!
В другом углу шел и вовсе непонятный базарный крик насчет каких-то грантов, которые исчезли в неизвестном направлении. Собственно споры о том, кто у кого и сколько украл, слышались чаще всего. Все произносили слово "доллар" с каким-то придыханием и смаком. Было понятно, что именно этот предмет является главным предметом их любви.
Хуже всего приходилось девушкам из отдела пропаганды, которые регистрировали новоприбывших. Считалось, что они знают русский, но, надо честно сказать, знали они его довольно паршиво. Но с другой стороны, что ведь от них требовалось? Протянуть человеку анкету, в которой он указал бы свое имя, кого он представляет (если кого-то представляет) и чем может быть полезен. Ага! Как бы не так! Все оказалось далеко не так просто. Чуть ли не каждый подходивший к столикам, наваливался на него грудью и начинал громким хриплым шепотом рассказывать о своих заслугах на ниве борьбы за демократию, не забывая полить грязью кого-то еще... Несколько раз этот "кто-то" с жутким криком вываливался из толпы и бросался с опровержениями. Иногда двое сцеплялись - да так, что дюжие солдаты морской пехоты, следившие за порядком, с трудом могли расцепить драчунов.
Наконец, всех пригласили в зал. Собравшаяся общественность ринулась толпой, пихая друг друга, спеша занять места поближе. Генерал Адамс, выйдя на трибуну, оглядел сборище с некоторым смятением - что вообще-то было для него не свойственно. Видимо, демократическую общественность он представлял как-то не так. Тем более собравшиеся встретили его бурными аплодисментами, переходящими в овацию. А генерал Адамс был все-таки военным, а не звездой шоу-бизнеса. Поэтому от происходящего он слегка обалдел.
В итоге речь, которую всю ночь готовила для него пресс-служба, он изрядно скомкал, ограничившись общими местами о том, что силы НАТО пришли в качестве друзей, что нужно наладить конструктивное сотрудничество...
-- Санкт-Петербург безусловно является частью Европы и жемчужиной культуры. Я убежден, что у этого города большое будущее. Мы приложим всеми силы для восстановления в нем нормальной жизни. И я надеюсь, что с вашей помощью - не пройдет и нескольких лет, как Санкт-Петербург станет грандиозным городом-музеем, таким же, каким теперь является Венеция - и в него так же потянутся туристы со всего света. Наша общая задача - способствовать тому, чтобы ваш прекрасный город как можно скорее влился бы в цивилизованный мир, -- закончил генерал свою речь. Зал снова обрушился шквалом аплодисментов. Причем, энтузиазм был такой, что Джекоб решил - сейчас генерала начнут рвать на сувениры, как это случается на концертах эстрадных звезд. Однако, не все оказалось так просто. Под гром оваций несколько человек попытались прорваться к стоящему возле трибуны микрофону, предназначенному для желающих сказать ответное слово. Хорошо еще, что около него несли дежурство два морпеха. Они после небольшой свалки пропустили одного - весьма потасканного мужчину с очень благородным выражением лица.
-- Многоуважаемый генерал Адамс! Позвольте от имени питерской творческой интеллигенции выразить глубокий восторг от того, что, вы и ваши солдаты, наконец, здесь. Много веков длилось противостояние азиатской варварской России, и цивилизованного западного мира. И вот теперь Россия, величайшая ошибка истории, прекратила свое существование, ее неискоренимые имперские амбиции больше не угрожают свободному миру. Но наш город никогда не считал себя Россией. Мы всегда были уверены, что являемся частью Европы. И вот, наконец, точка поставлена! Мы решительно отворачиваемся от этой азиатской страны и поворачиваемся лицом к западной цивилизации. Под защитой дружественных войск НАТО мы приложим все усилия, чтобы оправдать возложенную на нас задачу...
Говорил этот тип довольно долго. Джекоб довольно скоро потерял нить. Было в словах оратора что-то "об успешном преодолении великорусского шовинизма", об "общечеловеческих ценностях", что-то там про Сталина. Но главное, на что постоянно упирал говорящий это на "необходимость создания условий для работы питерской творческой интеллигенции". Вокруг этих самых условий, он кружил, как кот вокруг сметаны.
Джекоб пробрался в угол зала, где скучала одна из специалисток отдела пропаганды, изучавшая в свое время славистику.
-- Анни, а что такое "творческая интеллигенция"?
-- Ой, Джекоб, я не знаю. Мне кажется, это какое-то сексуальное меньшинство.
К микрофону рвались еще какие-то ораторы. В общих чертах они повторяли примерно то же, что сказал первый. Их новых тем добавилась повторяемые как мантры призывы к "борьбе с русским фашизмом". Джекоба это несколько удивило. Он всегда полагал, что для того, чтобы с чем-то бороться, нужно иметь то, с чем ты борешься. А вот с эти было как-то не очень. Да, насколько он знал, прошлой осенью в городе произошли погромы, под которые угодили, как это тут принято было говорить, "лица кавказской национальности". Но ему удалось найти одного из очевидцев. Тот утверждал, что погромщикам, вообще-то, было глубоко наплевать, кого громить. По словам этого человека, главной причиной было то, что кавказцы владели -- в том числе -- и магазинами, в которых продавалось спиртное. Так что воевать с инородцами было очень даже сподручно. Да и в любом случае, погромами в этом безумном мире было уже никого не удивить. Вон в демократических Америке и Европе иммигранты устраивали празднички куда повеселее. Да и антиглобалисты от них не отставали Но это в любом случае было не вчера. Нынче же в городе не наблюдалось никаких политических организаций. Тем более, экстремистского толка. А послушать этих господ - складывалось впечатление, что вот прямо за окнами маршируют многотысячные колонны штурмовиков, готовясь захватить Смольный и поднять над ним флаг со свастикой. Или какой там символ у русских фашистов?
Когда эту околесицу понес пятый оратор, у Джекоба мелькнуло циничное предположение. Он заподозрил, что все эти люди только тем и занимались, что с этими самыми фашистами боролись. Причем, судя по их лексике, да и по самому облику ораторов, всю жизнь они вели бой с тенью. Но если этого самого фашизма и не было - так это неважно. Джекоб все-таки вырос среди евреев - и знал, что, скажем, антисемитизм при желании можно найти в чем угодно. Видимо, эти товарищи тоже находили что-то где-то - и тянули зеленые бумажки с американских налогоплательщиков.
-- И сколько же всякой сволочи мы кормили... -- Будто бы прочитав его мысли, пробормотала Анни.
Количество желающих высказаться не убывало. Причем, поскольку трендеть в очередной раз одно и то же становилось бессмысленно, ораторы стали сворачивать на обличение предыдущих ораторов. Нет, не по существу дела. Все были за Америку и демократию. А на то, какие те сволочи. Кое-кто из высказавшихся стал подпрыгивать на месте, явно намереваясь пойти на второй заход и дать достойный ответ.
Но генералу, видимо, уже хватило. Он поспешил объявить обеденный перерыв.
Тут снова пришлось прибегать к помощи морпехов. Еды для гостей было заготовлено много. Всем бы хватило и еще осталось. Однако высокое собрание ринулось на пищу как стадо оголодавших павианов, толкая и распихивая друг друга. Джекоб бывал с миссиями гуманитарной помощи в глухих закоулках разных стран. Там, где люди по-настоящему голодали. Так вот, тамошние ребята вели себя куда приличнее. Хотя местные граждане все же, судя по их виду, все-таки отнюдь не умирали от недоедания. Тут же творилось нечто невообразимое. Люди старались ухватить все подряд, что только было на фуршетных столах.
Однако постепенно все утряслось. Собравшиеся набили не только желудки, но, судя по всему, и карманы и портфели. За считанные минуты столы оказались подчищены так, что на них не осталось ровным счетом ничего. Затем началась вторая серия дурдома. Первоначально предполагалось, что дальше собравшихся начнут потихоньку пристраивать к делу.
Казалось бы, дело простое. Как объявила Анни, теперь желающие сотрудничать с новой администраций должны подойти к определенным людям и выразить желание заниматься тем или другим делом. Потом с ними побеседуют, и найдут каждому место по способностям. Эти самые люди стояли тут же возле столиков, над которыми были вывешены таблички: "коммунальное хозяйство", "ремонт дорог", "охрана общественного порядка", "средства массовой информации" и все такое прочее.
Но здесь так не получилось. Толпа все клубилась над опустевшими столами, люди перемещались то туда, то сюда, сходились и расходились. Более всего это напоминало восточный базар. Где все кричат в голос - и очень сложно разобраться - почему они так кричат. Только в отличие от базара, тут ничего не покупали и не продавали. Тут просто кричали.
Внезапно толпу разрезала своим немаленьким бюстом Анни. Следом за ней двигалась рысью толпа русских, которые что-то на бегу ей внушали. Ловко, вывернувшись, работница выскочила в коридор, промчалась по лестнице и скрылась в кабинете, охраняемым солдатом об которого разбился порыв ее преследователей. Туда же проник и Джекоб.
-- Ну, что скажешь?
На лице Анни было отчаяние.
-- Джекоб, это просто ужас! Ты думаешь, они хотят нам помогать? Как же! Они хотят, чтобы мы им помогали!
-- Ну, так мы ведь за тем и прибыли...
-- Ты не понимаешь, -- Анни обессилено рухнула на стул. - Все эти люди кричат, что они элита, совесть народа и что-то такое еще. Ты вот можешь представить, какого-то человека, который является совестью всех остальных? А эти кричат, что, дескать, только они понимают, что нужно народу. Хорошо, пусть так. Но проблема в том, делать-то при этом они ровным счетом ничего не желают! Да и, если честно, не умеют они ничего делать. Они хотят хранить культуру.
-- Так и прекрасно. Насколько я знаю, в этом городе множество музеев. Кто-то должен с ними разбираться, спасать то, что еще не разграбили.
-- Да нет же! - Воскликнула Анни со слезами в голосе. - Таких, кто всерьез готов этим заняться - один-два человека. А остальные просто хотят хранить культуру.
-- Что-то я не понял.
-- А я понимаю? Насколько я вообще разобралась, они полагают, что хранят ее одном фактом своего существования. А поэтому мы должны обеспечить, чтобы они безбедно жили. Ах, да. Есть еще политики. Эти говорят - наше движение будет вас поддерживать. Я им говорю: сейчас отведу вас к коменданту города, с ним решайте - пусть люди из вашего движения помогут с расчисткой хотя бы центральных улиц. А они - да, мы лучше предложим наши теоретические наработки. И тут же мне подсказывают другие - в его движении - пять человек... Я начинаю беседу с этими другими - и все повторяется по новой. Вон смотри - женщина протянула Джекобу засаленную бумажку на которой было нацарапано корявыми буквами: "план создания консультационного совета общественных организаций". - Вот таких бумажек у меня двадцать две штуки. Все они хотят консультировать. А кто работать?
Анни была крепкой женщиной, убежденной феминисткой, которая всегда и всюду пыталась доказать, что она ничем не хуже мужчин. Но общение с представителями местных демократических сил ее доконало. Она, как самая обычная женщина, уткнулась Джекобу в плечо и разрыдалась. А журналист с тоской думал о том, что для успокоения оставшихся в Америке налогоплательщиков придется строчить материал об успешной встрече генерала с местными сторонниками. Глядя на все это, Джекоб стал смутно догадываться, почему с Россией случилось то, что с ней случилось...
Кончилось, все впрочем, не так уж грустно. Генерал Адамс в конце концов набрал некоторое количество нужных людей. По большей части это были бывшие чиновники, которые работали на разных мелких административных постах и хоть что-то умели. Подыскали какое-то количество бывших журналистов для издания местной газеты, радиотрансляций, а впоследствии - и местного телевидения. Людей правда, все равно не хватало. Армейское начальство начало понимать, что придется воспользоваться помощью сектантов. Дело в том, что вместе с армией в Петербург каким-то проникли представители Свидетелей Иеговы, мунисты и еще какая-то подобная публика. Они сразу же предложили свои услуги по помощи в организации местного гражданского населения. Генерал Адамс отнесся к этому более, чем сдержанно. Ему не хотелось, чтобы "пришлые" захватывали тут все посты. А уж кто такие сектанты и какова у них хватка, он имел некоторое представление. Но, похоже, иного выхода просто не было.
Что де касается представителей местной демократической общественности. Которых не удалось никуда запихать, о них тоже не забыли. Пока что всем сторонникам демократии назначили ежедневные пайки в размере армейского рациона. До тех пор, пока в аналитическом отделе не придумают, что же с ними делать. Теперь же всех этих людей с собачьими глазами деликатно, но твердо выпроводили вон. Они медленно брели в свете прожекторов, освещающих площадь, поминутно останавливаясь, хватая друг друга за руки и продолжая бесконечные споры.
Хроника летающих балконов
Брошенный город похож на мертвый кулак
(М.Комиссаров)
В свое время на Джекоба произвели большое впечатление висящие в нью-йоркском Метрополитен-музее картины Джорджо де Кирико. Любимой темой художника было изображение загадочных безлюдных улиц под безрадостным небом. Те картины были фантазиями, порождением кошмаров талантливого, но не очень здорового на голову художника. Мог ли журналист предполагать, что окажется внутри этих картин? Длинные пустынные улицы, тусклые, мертвые стекла домов и витрин, трава, пробивающаяся сквозь асфальт - все это затягивало, как наркотический "трип". Квартал за кварталом - все те же, выровненные как по линейке петербургские дома, в которых никто не живет. Джекоб увлекся путешествиями по пустому городу. В этом было какое-то несколько извращенное эстетство - как на картинах все тех же сюрреалистов. Благо для американца такие прогулки были практически безопасны. Местная уголовная публика военнослужащих не трогала (а Джекоб носил военную форму, только без знаков различия). Это вам не Фергана, и не Тегеран, где отойти или отъехать в одиночку от военной базу более чем на километр - означало гарантированно лишиться головы. В буквальном смысле.
И ведь, несмотря не свою заброшенность - Петербург был дьявольски красив! Да, пожалуй, затея превратить его в город-музей будет иметь успех. Хотя - когда по его улицам начнут шляться толпы горластых туристов - в домах угнездятся рестораны и магазины сувениров - это будет уже не то. Джекобу никогда, к примеру, не нравилась Венеция, с которой сравнивал генерал Адамс будущее Петербурга. Город, живущий исключительно ради туристов - этом было что-то неестественно. Но иного выхода-то все равно не было. Уж лучше, чем он просто развалится.
Нельзя сказать, что людей на улицах совсем уж не было. Попадались. Но они смотрелись тут как тени - возникшие непонятно откуда и исчезающие невесть куда. И то сказать - люди в Санкт-Петербурге жили кучно - эдакими островками. И в этих местах было даже довольно людно. В некоторых местах клубились своего рода торговые точки, нечто небольших базаров или, точнее, барахолок. Как успел заметить Джекоб, на них уже вовсю торговали новенькой формой миротворческих сил, армейскими консервами, сигаретами и виски. Всего этого добра миротворческие силы захватили с избытком, предполагая распределять среди населения. Судя по тому, что все эти предметы в обилии появились на рынке, представители демократической интеллигенции уже освоились на своих новых должностях.
Джип вывернул на площадь и миновал ряды небольших магазинов, носивших следы тяжелого и длительного погрома. Как уже знал Джекоб, прошлой осенью Сенная оказалась одним из центров так называемого "кавказского бунта". Хотя на самом-то деле били именно выходцев с Кавказа. Ну, и как водится, заодно и всех остальных, кто попался под горячую руку. Заодно разграбили все магазины и подожгли стоявший на площади огромный торговый центр, модернистского вида здания из стекла и бетона. Теперь он торчал обгорелой руиной. Кстати, как успел отметить журналист, от погромов по какой-то непонятной причине пострадали именно новостроенные здания, возведенные в годы рынка и демократии. Хотя, конечно, все они были торговыми или бизнес-центрами - и уж чересчур вываливались своим стеклом и бетоном из окружающего пейзажа. Многочисленные маленькие магазинчики, кучковавшиеся на площади, выглядели не лучше - их разносили долго и упорно. Как успел узнать Джекоб от кого-то из местных, которые очень любили делиться городскими легендами, Сенная площадь чуть ли не с момента основания города слыла нехорошим местом. Вечно тут что-нибудь случалось. Демократические власти пытались придать ей приличный вид, но, дух места оказался сильнее. Это было похоже на правду. Столь впечатляющих следов беспорядков Джекоб больше нигде в городе не видел.
Тем не менее, несмотря на мрачный вид, площадь была довольно людной. Но это не была очередная толкучка, подобно многочисленным другим. Тут творились какие-то более таинственные и темные дела. Между обгоревшими каркасами павильонов туда-сюда мелькали разнообразные темные личности. В двух местах молодые парни и девицы, сбившись в кучки, горланили что-то под гитары. Судя по всему, тут торговали наркотиками.
Но торговали тут не только ими. Согласно глухим слухам, в городе продолжали некие деятели продолжали скупать всякие ценности. Включая антиквариат, который, казалось бы, никому не нужен в городе, где население заботится исключительно о выживании. Но вот тем не менее. Сведения были очень недостоверны и противоречивы. Но, как удалось узнать из расспросов, у горожан существовали достаточно прочные связи с финнами, которые ходили к городу на небольших катерах.
Кстати, с финнами вышло вообще очень интересно и совсем непонятно. Джекоб, до приезда в Петербург, очень смутно представлявший, где находится Финляндия, из журналистской добросовестности поинтересовался не только географией, но историей этой северной страны. И был поражен ее нынешней политикой. Ведь казалось бы. Сейчас финнам самое время отхватить себе обратно те земли, которые у них в 1940 году оттягал СССР. Возражать никто не станет, потому как возражать просто некому. Ближайшим российским местом, где была какая-то власть, являлась Тверская республика, где вроде бы, правили коммунисты. Но финны отнюдь не спешили накладывать руку на свои бывшие владения. Они ставили в покое даже Выборг-Виппури, по которому со времен Второй мировой в финской прессе было пролито множество слез.
Более того. Еще год назад в Выборге образовалось какое-то независимое правительство, которое было явно нацелено на присоединение к Финляндии. Они даже флаг себе выдумали с большим крестом - как у всех скандинавских стран. Но финны, скидывая этим деятелям какую-то заваль в обмен на лес, не торопились присоединять их к себе. То ли сочли, что так выгоднее, то ли, как подозревал Джекоб, финны стали по-настоящему цивилизованными европейцами. То есть, они слишком любили спокойную жизнь без проблем и потрясений. И связывать с территориями, на которых творится черт-те что, у них не было никакого желания. Так что между Петербургом и Финляндией имелась "черная дыра" в сто сорок километров. Сущий рай для авантюристов всех мастей. Так вот, публика на площади, судя по всему, как раз занималась какими-то авантюрными делами.
Примечательно, что завсегдатаи Сенной не обращали ровно никакого внимания на стоявший у неработающей станции метро патрульный джип. Двое солдат, топтавшихся возле машины, тоже никак не реагировали на происходящее. Все ведь было тихо. Видимо, отношения с новой властью развивались тут по принципу "мы друг другу не мешаем".
Вообще, за неделю пребывания ограниченного контингента в городе никаких признаков сопротивления отмечено не было. Если, конечно, не считать пары перестрелок с бандитами, которые не успели убраться с дороги солдат. Но складывалось впечатление, что бесчисленные городские преступные группировки предпочитают, завидя патрули, сидеть тихо и не отсвечивать. Возможно, они полагали, что так дело дальше и пойдет: новая власть станет жить по принципу "мы вам не мешаем, вы нас не трогайте". Они еще не знали, что их ждет в ближайшем будущем. Так или иначе, журналисты, впрочем, как и солдаты, могли передвигаться по городу свободно. Хотя, видимо, не совсем. Что-то случилось неординарное. Не зря же его Речел вызвала... Она вроде вороны - летит на падаль.
Речел Стилл была коллегой Джекоба - одной из журналисток, аккредитованных при штабе. Она являлась весьма своеобразной девицей, каких, впрочем, в журналисткой среде достаточно. После окончания колледжа, Речел, как и многие другие молодые дурочки, попыталась прославиться на ниве музыкальной журналистики. Дело на первый взгляд выглядело простым и верным. Еще бы - казалось бы - кому не хватало ума писать про поп-звезд?
Но вот только у Речел ничего хорошего из этой затеи не вышло. Писать про музыку - ума и в самом деле не надо - но именно потому данную профессию осаждает толпа претендентов - как в гипермаркете во время распродажи. Это военными журналистами работают редкие психи типа Джекоба. А телевизионные музыкальные программы и соответствующие издания не знают как отбиться от желающих что-нибудь им написать. Так что конкуренция там страшная.
Мало того. То ли Речел по жизни была слаба на передок, то ли решила сделать карьеру, прыгая по постелям ребят из музыкальной и околомузыкальной тусовки... В общем, жизнь она начала вести веселую.
Да только в том мире такое воспринимают без радости - музыканты относятся крутящимся вокруг ним девицам, жаждущих попасть к ним в постель, без всякой симпатии, хотя, конечно, при случае и пользуются их услугами. Оно и понятно. Все эти звезды, звездочки и люди околозвездных скоплений -- затраханы в прямом и переносном смысле. Так что журналистка, которая всех и каждого пытается волочь в постель, никакой любви не вызывает. Возможно, была бы она хорошеньким мальчиком... Впрочем, мальчиков там крутится не меньше. В общем, с музыкальной журналистикой у Речел ничего не вышло.
После облома на музыке, журналистку за каким-то чертом понесло в Россию. С тем же успехом она могла отправиться куда угодно - хоть в Африку, хоть в Антарктиду. Ладно то, что она ну совершенно ничего не знала и не понимала, но она решительно не желала чему-то учиться. Конечно, большинство бойких журналистов вполне обходятся без каких-либо знаний - и ничего, работают. За одним исключением - военной журналистики. Когда уж работаешь с военными, армию надо понимать. Если не хочешь довольствоваться жвачкой с пресс-конференций - а ради такого корреспондента посылать незачем, все есть в Интернете. Чтобы добывать эксклюзив, нужно иметь друзей в действующих частях, которые будут подкидывать тебе живую, настоящую информацию.
Как острил один их общий коллега, Речел так и не научилась разбираться в количестве звездочек на погонях - и слабо представляла разницу между лейтенантом и двухзвездочным генералом. Не говоря уж о разнице между танком и самоходкой. Понимать подобные мелочи она полагала излишним, пытаясь выехать на непробиваемом нахальстве и совершенно запредельном апломбе. Известно, как в армии относятся к таким работникам средств массовой информации. То, что у нее все-таки появились информаторы, коллеги склонны были объяснять большими познаниями Речел в искусстве французской любви.
К тому же Речел была помешана на том, чтобы найти сенсацию. Дело, конечно, хорошее. Любой журналист об этом мечтает. В противном случае он не журналист. Но сенсации на дороге не валяются. Для того, чтобы до них добраться, нужно пахать и копать. Речел же все надеялась сорвать ее вот просто так, на халяву. Поэтому большинству офицеров она уже надоела по самое не могу.
К Джекобу эта девица всячески подъезжала. Но не с тем. Это она дарила каждому, кто попросит. Но журналистка хотела выпытать секрет - почему генерал Адамс выделяет из всех журналистов именно его - а потому порой сообщает ему то, что другие не узнают никогда. Она думала, что есть какой-то ключик к сердцу командира.
Ключик-то, конечно, имелся. Когда журналист пять лет помотается по горячим точкам - в глазах военных он становится уже как бы наполовину солдатом. Почти своим. Человеком, которому можно доверять. Информаторы знали - Джекоб их не подставит неосторожным репортажем под гнев начальства или под огонь каких-нибудь правозащитников. Которые, хоть ты тресни, не в состоянии понять простой вещи - война и права человека - понятия, не совместимые по определению. И всякие там конвенции и прочий либеральный бред вылетают из головы сразу же после первого выстрела в твою сторону.
Речел подобных тонкостей не понимала в принципе. Она, впрочем, вообще ничего не понимала. Что давало ей шанс стать в будущем телезвездой. Зрители любят, когда по ту сторону экрана маячит такой же идиот, как и они сами.
Сейчас Речел вызвала его, сообщив, что происходит нечто интересное. Делать было особо нечего - а потому Джекоб решил прокатиться.
Джип свернул с Садовой в одну из типичных питерских длинных и узких улиц - и Джекоб еще издали увидел мечущеюся рыжеволосую девицу, за которой едва поспевал оператор. Завидев выходящего из машины журналиста, девица кинулась к нему. Она сияла, точно получила приглашение на должность ведущего новостей MTV.
-- Привет! Ну, вот, наши войска снова несут потери! - Радостно сообщила она.
-- Что, неужели появились боевики?
-- Нет, -- с некоторым сожалением протянула Речел и показала на груду строительного мусора, над которой клубилась красноватая пыль. - Видишь, вон под этим завалом лежат пятеро солдат. Сейчас прибудут инженерные части, и будут разгребать.
Она простерла руку в сторону огромного темно-красного дома, фасад которого был обильно украшен массивными балконами, разными лепными финтифлюшками и прочей тяжеловесной декорацией. На уровне второго этажа на стене зияла огромная плешь, обнажающая кирпичгую кладку. В середине этой проплешины виднелась ободранная балконная дверь, возле которой торчали причудливо изогнутые ржавые куски арматуры. Обломки кирпичей завалили половину узкой улицы, а на стене второго этажа красовалась надпись, выполненная ядовито-желтой краской: "Vasya forever".
-- А что случилось-то? - Поинтересовался Джекоб, вдоволь наглядевшись на картинку.
-- Точно не знаю. Но, как я поняла, на группу наших солдат балкон обрушился. И вместе с ним - часть стены. Солдаты там, под завалом. Я, впрочем, не очень поняла. Вот стоит свидетель, я его держу, пока ты не приехал.
В стороне стоял, слегка покачиваясь, усатый светловолосый мужчина лет пятидесяти, довольно приятной наружности, одетый в донельзя заношенное черное драповое пальто. Поняв, что говорят о нем, человек вынул из кармана пластиковый стакан и протянул Речел.
Та деловито извлекла бутылку "Джонни Уокера" с черной этикеткой и наполнила емкость. Судя по уровню жидкости в сосуде, удерживать свидетеля было делом, требующим изрядных спиртовых вливаний.
-- Ваше здоровье, ребята! - Мужик приподнял стакан и одним движением выплеснул в глотку содержимое. Оба-на! Джекоб, хоть и являлся вроде бы русским, так бы не смог. Все-таки черная этикетка - это шестьдесят градусов. А этот тип сглотнул за милую душу и не поморщился.
-- Ты что ли все видел? - Спросил журналист усатого свидетеля.
Тот помолчал, осознавая, что с ними говорят на родном языке, и только потом ответил:
-- А то! Все видел. От начала и до конца. Значит, так. Дело вот как было. Эти ваши ребята, их было человек десять, перлись по тротуару. Когда они под балконом оказались, один из них возьми да и кашляни. Ну, вот. Эта хренотень, значит, и обрушилась и на головы. И все. Никто и крякнуть не успел, сразу оказались под обломками. - Мужик снова протянул стакан.
Журналистка снова налила.
-- Господи, упокой их души. - Свидетель столь же легко выплеснул в глотку еще одну порцию виски.
-- Что же, от кашля балкон рухнул? - Уточнил журналист.
-- А хоть и от кашля! Да от чего угодно! Он ведь и просто так мог упасть. Сам по себе. Ты пойми, браток -- это ж питерский балкон! Он пока хочет, висит, а когда ему надоест - он падает. Так уж у нас заведено. А ваши ребята сами виноваты. Где ж это видано - под балконами ходить! Ты по центру улицы иди - здоровее будешь. А балконы - они у нас и при коммунистах падали, и при демократах падали... Вот погодите - придет зима, тогда еще и сосульки с снег с крыш будут падать. У нас поосторожнее надо.
Джекоб перевел слова мужика Речел.
-- Так... Значит, все это знают, а командование не считает нужным должным образом инструктировать солдат. Не заботится об их безопасности. Интересно...
Джекоб вздохнул. Речел, была не просто дурой, а дурой, активно ищущей приключений на свою задницу. Такие вот деятели и деятельницы на Востоке бегали в обозе армии и мечтали взять интервью у какого-нибудь главаря сопротивления. Кончались обычно такие игры печально. Деятелей в лучшем случае приходилось выкупать, а в худшем - американцы получали в подарок их головы.
Ну, а тут раз нет сопротивления, она будет портить нервы командованию - а потом удивляться, что ее не приглашают на разные интересные дела. Нет, конечно, в журналисте, который со старательностью идиота лишь переписывает материалы, предоставляемые пресс-службой, тоже нет ничего хорошего. С такой работой может справиться и говорящий попугай. Но нельзя ведь писать исключительно про дерьмо! Особенно, если ты даже не понимаешь, о чем пишешь. Вот выйдет репортаж, что генерал Адамс не заботится о безопасности солдат. А в Штатах и так уже, кажется, забыли о том, что солдат - это весьма опасная профессия. Джекоб сталкивался с ребятами, которые, угодив в горячую точку, искренне удивлялись: оказывается, с войны порой и не возвращаются...
Пока не прибыли инженерные части, Джекоб решил пообщаться с представителем местного населения. Он отобрал у Речел бутылку. Мужик, догадавшись, в чем дело, достал из кармана второй стакан. О его чистоте Джекоб решил не думать. Впрочем, на Востоке приходилось сталкиваться и не с такой антисантарией. В конце концов, виски - это еще и дезинфектор.
-- Ну, будем, -- мужик опорожнил емкость, Джекоб лишь пригубил.
-- Ты что, тоже типа журналист? - Спросил его собеседник.
-- Ну, да.
-- Слушай, а что, правда, говорят, ваши будут на площадях ставить большие телевизоры?
-- Будут. В нашу задачу входит снабдить вас всем жизненно необходимым.
Такой план и в самом деле существовал. Дело тут было, конечно, не в альтруизме. Но кто ж не знает, что лучшее орудие пропаганды - это именно телевизор. Тем более, что иные способы пока что работали как-то не очень. Идти работать к новой власти люди все так же не рвались. На том же Востоке - там все проще. Надо лишь договориться с каким-нибудь местным шейхом или каким-нибудь иным вождем - а уж он объяснит своим, что от них требуется. А в Петербурге так и не поняли, с кем надо договариваться. Азиатские методы в этом городе не действовали. Решили попробовать европейские. Конечно, это было делом будущего. Чтобы наладить телевидение, нужно было множество специалистов, которых опять-таки не было.
-- Телевидение... То же мне, нашли жизненную необходимость. Вот что нам жизненно необходимо, -- мужик кивнул на бутылку. - А без этого дурацкого ящика я как раньше жил, так и дальше проживу. А вот с бухлом - тут у нас и в самом деле большие трудности. Самогон выменивать - дорого. А как эти придурки с Сенной, грибочки жрать... Не привык я к ним.
-- Ты вот сказал про самогон. Слушай, а ты на что его вымениваешь?
-- Как на что? Город вокруг видишь? Дома видишь? - Мужик обвел рукой окрестности. - В домах есть квартиры. И знаешь, сколько всего осталось в этих квартирах? Книги старинные, картины, антиквариат. Все брошено. Наберешь сколько надо - и на Сенную. Там все берут - только в путь.
-- А кому это здесь нужно? - Решил Джекоб проверить имеющиеся у него сведения.
-- Кому-то, значит, нужно. Раз покупают. У нас и в блокаду покупали. А тогда было куда повеселее. Тем более, курево-то у нас и до вашего прихода было. Ну, табак россыпью, это с табачных фабрик таскают, с Пулково. А сигареты? Кто-то, значит, привозит. А раз привозит - значит, что-то и увозит. Правильно.
Джекоб толком не понял, что имел в виду собеседник под словом "блокада". Смутно помнилось, что мамаша иногда упоминала это слово - как синоним какого-то запредельного ужаса. Но расспрашивать не стал. Потом в Интернете посмотрит.
Выпив еще по одной, собеседники, как это обычно бывает, почувствовали взаимное расположение.
-- Толян, -- представился мужик.
-- Джекоб.
-- Это как по нашему-то?
-- Яков.
-- Ну, будь здоров, Яшка. У меня друг был, тоже Яшка. Душевный парень. Тоже из ваших. Он-то сдернул за бугор. В самую последний момент успел... А вообще я так тебе скажу. Некоторые ваших не любят, а я так очень уважаю. Хоть русских, хоть американских. Потому как вы умные и устраиваться умеете.