-Ксенька, Ксенька приехала! - скашивая острыми коленками заросли крапивы, вопил во все маленькое горло соседский мальчишка, Филиппок.
Так, прозвали ВаськА, за любопытный, пронырливый характер. Ни одного значимого события в леспромхозе не происходило, о каком не оповещал первым из всех именно он. На роковом отрезке для пятилетних тоненьких ножек пути, оказались густые заросли крапивы. Их вполне можно было обогнуть, то есть, спокойно пройти к дому по камушкам, со знанием дела выложенными хозяином, и любовно выкрашенными в белый цвет - хозяйкой, но какой там... этому только напрямую пробираться доставляло удовольствие.
- Филиппок, ты, что так кричишь?! Посмотри, как изодрал ноги крапивой, иди я тебе смажу их, бедолага непоседливая.
-Так, ваша Ксенька приехала, - не унимался...
-Какая это Ксенька?!
-Ой, это ты, что же, Ксюшу мою так называешь?! - не веря ушам и мальчишке...
Из материнской груди наружу рвалось сердце...
-А, где, где ты её видел-то?! - засуетилась Мария Петровна, а лицо её покрылось румянцем, цветом неожиданного счастья...
Может, и не привирает, может, и вправду, приехала! Уж целый год не видела свою единственную любимую дочь... Сыновья-то все рядом. Определились, а вот младшенькая, ещё учится, и, кажется, тоже на пути определения... В прошлый раз, по телефону, все время, запинаясь, говорила, что есть новость, но вслух, ещё боится озвучивать: "Потом, потом, мама! Ты первая все узнаешь... Я пока... Я сама должна ещё всё осознать...- успокаивала мать, отнекиваясь. - Серьёзная девчонка получилась... Рассудительная - с нежностью и заботой вспоминала о дочери взволнованно".
Филиппок деловито задрал до самых трусов разорванные штанины и подставил остренькие коленки Марии Петровне, одновременно рассказывая:
-Меня мамка послала за буханкой, а я по дороге в магазин, зашёл к Петьке, дядьки Свирида, который сын. У них кошка окотилась. Петька сказал, что ему нужны пятьдесят рублей, и предложил купить котёнка. Он так смешно лизал меня в лицо, ну, я и купил его за пятьдесят рублей. Вот, - бережно достал из-за пазухи маленький рыженький комочек...
-Ну, надо же, прямо под цвет волос подобрал, - подумала с улыбкой Мария Петровна, погладив по рыжей взлохмаченной шевелюре милого мальчонку. - Ой, ты его едва не придушил! - забеспокоилась...
-Да, нет! Я его берег... Вот, - с любовью поглаживая котёнка, продолжал Филиппок... - А ваша Ксенька...
-Да, что ты её так называешь?! Какая ж она Ксенька?! - пыталась шутливо возмутиться, но тут к дому лихо подкатила чёрная легковая машина.
Из неё выскочила стройная девушка и бросилась к матери. Мария Петровна едва тихо вскрикнула и, обхватив дочь обеими руками, разразилась рыданиями. Так, они простояли несколько минут... Машина тихонько отъехала, а Филиппок поплёлся держать отчёт перед матерью: з а хлеб не купленный, котёнка и ободранные коленки.
-Глаза-то грустные, опустошённые,- с беспокойством оглядывая дочь со всех сторон, определило материнское сердце, и как позже выяснилось - безошибочно.
-Мама, ты сейчас ни о чём не спрашивай... Вижу, что не терпится засыпать вопросами...
-Да, нет, доченька, - Мария Петровна, немного обидевшись, парировала любя. Ты, видно, успела забыть... Я ведь и не задаю вопросы вам, пока все сами не рассказываете...
-Да, да, мамочка! Прости! Это мне, отчаянно хочется прижаться к тебе и все рассказать, но, главное... понять. Понять, как научиться жить дальше, - Ксюша, закрыв лицо руками, села на любимую скамеечку под сосной, и не замечала, что к ней подошёл оленёнок Гоша и тыкается носом.
Его, раненного браконьерами, в прошлом году вместе с отцом они нашли в лесу. У Марии Петровны внутри все окаменело... Не... неуж...
-Неужто беременная?! Но, тут же, испугавшись своего глупого волнения, заулыбалась, отмахнувшись от чёрной мысли...
-Ксюшенька, хочу тебя предупредить и успокоить, если ты о ребёночке... так и не мучайся. Мы с отцом об этом только и мечтаем. Нам же все одно: с мужем ли, без мужа... Лишь бы он был... - суетливо успокаивала дочь, казнясь за первоначальное переживание по этому поводу...
Ксения подняла голову и пристально посмотрела на мать... Потом расхохоталась заливисто, как могла только она, когда ей весело. Её заразительный смех раскатился по всему лесу и посёлку.
-Мам! Ты что? Ну, понапридумала! Я, чья дочь-то?! Ваша: твоя и папкина. А вы у меня кто?! Лесные Человечищи-и! А не какие-то там - мелкие человечки.
У Марии Петровны, словно какая-то пружинка отпустила сердце, и тут же напряглась хотя с внуками уже грустно было расставаться, пусть даже в мыслях, но, с другой стороны... вроде все в порядке, раз так смеётся...
-Ладно, мама. Хочу твоих вареников с вишней и мочёных яблок с арбузами. А, папа где?
-Ой, а папка-то наш за наградой поехал.
-Наградой?! Какой наградой?! - удивилась и одновременно обрадовалась.
Ксюша самозабвенно любила отца: мужественного, сильного человека. У Георгия Ивановича косая сажень в плечах и открытый острый взгляд, если он пристально на кого посмотрит, так тот и под землю может уйти от страха, коль чувствует за собой вину. Браконьеры больше смерти боятся лесничего. Спят и видят, как бы от него избавиться. Когда мама говорила о своем муже, её лицо выражало свет женской любви и гордости:
-На прошлой неделе вместе с участковым леспромхоза, ваш отец арестовал целую банду приезжих браконьеров. Причём - высокопоставленные шишки какие-то там. К тому же ещё ухитрились устроить пожар, и едва не пострадал заповедник с маленькими олешками, которые осиротели, оставшись без родителей. Лесничий сам пытался погасить, пока ехали пожарные, а потом пролежал целый месяц в больнице... Ожоги, и бревном перебило ногу. Ну а теперь вот, его вызвали в область за наградой. За мужество и гражданскую принципиальность. Братья-то твои в это время были на лесосплаве. Лес отправляли по Шилке. Собрали по всему леспромхозу неравнодушных мужиков и решили создать деревообрабатывающий комбинат в посёлке... Скооперировались все вместе, и уже документы подали на оформление.
-Мама, а что, и Петруша тоже с ними на сплаве?! - удивлённо спросила Ксения. А как же, он ведь...
-Ох, Ксюша, ты и не представляешь, что мне тут пришлось пережить! - смеясь и одновременно охая, вспоминала мама.
Ксения заволновалась, но Мария Петровна успокоила:
-Да, ты не волнуйся, все обернулось как нельзя лучше. Твои- то братья-близнецы навели, как они говорят - порядок, в танковых войсках. Когда Алексей и Никита вернулись из армии, Максим уж поступил на службу в МЧС, а за Петром - то приглядывала одна я. Отец, сама знаешь... Его звери в лесу чаще видят, чем я. Так вот они мне и объявили, что, мол, кончилось твоё время, Мария Петровна! В трухлявый пень превратила Петра, своей материнской жалостью. Бледный, как поганка, даром что живёт в лесу. Двигаться ему надо. Я, собралась было, открыть рот, чтобы напомнить им о его неподвижности, так они вместе с отцом, так на меня зыркнули, что я тут же его и прикрыла, присев. Батя твой, потом чуток сжалился... Подошёл, обнял за плечи и говорит: "Отдохни, родная! Ты уже, итак, навозилась с ним по больницам, да по санаториям... Пускай теперь мужики все в свои руки берут".
-Ой, Ксюшенька, что тут началось! Эти изверги постелили на медвежью шкуру клеёнку, а поверх насыпали снега и туда Петра в одних трусах, да давай его растирать... Итак, каждый день... Я уходила, чтобы не видеть ихнего изуверства. А через месяц и того, хлеще... Братья его обливают зимой холодной водой, растирают и таскают из бани в сугроб, из сугроба в баню... Так, ты знаешь, Петька - этот паршивец, ржал, как конь... Зарозовел весь-то... Сча-а-а-стливы-ый! Ему мои-то 'оханьки', да 'аханьки' не нужны, оказались теперь... С чаёчками да тёплыми носочками, а вона чего ему надобно было! Натащили целый двор железяк каких-то, и сами их тягают: вверх и вниз, и этого приохотили.
Так, вот хоть Петр, твой младший из братьев - инвалид колясочник, но старшие браться его не оставляют ни на минуту в покое. По полной загружают - это они так любят говорить. Не щадят и себя... Оно ведь не так-то просто повсюду возить с собой колясочника, а тот только хохочет во все горло. Ну, я совсем разболталась... Сама, поди, все потом узнаешь и увидишь. Через месяц будут твои братья дома. Доченька, ты пока займись мочёными арбузами, помнишь, где они обитают, а я баньку налажу...
"Да, банька у них всем банькам - банька", - ласково взглянув на мать, подумала Ксюша.
Отец её строил по каким-то там Финским проектам. Он когда-то ездил на конференцию по лесничеству в Финляндию, и у своего нового друга парился в бане. После этой парилки - буквально заболел такой же идеей. Ему прислали из Финляндии оборудование и вот теперь - это гордость семьи. С наступлением ночи, женщины - мать и дочь, в обнимку, лежали на большом топчане и разговаривали. На нём помещалась обычно вся семья. Он был устлан хорошо выделанной медвежьей шкурой, а сверху настилали большую рубленую холстину и отдыхали после баньки. Тело излечивалось от всех недугов медвежьей энергетикой, исходящей из шкуры. Топчан срубленной отцом специально для валяния всей семьи после баньки... А, тут же, рядом с топчаном - аэродромом стоял столик широкий с аппетитными арбузами из кадки и яблоками. Мужчин сейчас нет, и мяса не хочется, а будь они дома, так здесь бы было... У-у! Да-а!
-Мама! Я, кажется, люблю... Нет, не кажется, а люблю, - как бы убедившись в точности определения этого состояния, обыденным голосом, без намёка на торжественность объявила о высоком чувстве дочь.
-Так, это же, хорошо, доченька, но почему с такой тоской в голосе мне это говоришь?!
После затяжной паузы, измучившей мать, Ксения продолжила...
- Отец Егора, академик... Кардиолог с мировым именем... Две недели тому назад он пригласил меня познакомиться с родителями... Я не хотела... боялась хотя мы встречаемся уже год, но поцеловались только через полгода... в мой день рождения. Знаешь, как он надо мной трясётся, просто пылинки сдувает. Говорит, что бережёт для себя. Нет, тогда, он ещё не собирался делать мне предложение, но говорил:"Родители должны знать, что есть ты, и никакая другая мне не нужна".
Я почувствовала, что он что-то не договаривает, но поддалась на уговоры и поехала. Мне, ведь тоже никто не нужен, кроме него. За обеденным столом меня давила ужасом молчаливая напряжённая обстановка... Просто кусок не лез в горло... От волнения, я пролила себе на платье красное вино, и немного на скатерть... Юрий Александрович посмотрел на жену так, будто этого они и ожидали, а Егор сразу заволновался... Потом он пытался объяснить это волнение, дескать, оно было вызвано тем, что он понимал, как на эту маленькую незначительную оплошность отреагируют родители. Уговаривал не обращать внимания, говоря:"Понимаешь, Ксюша? Постарайся их понять и простить... Два года назад они потеряли любимую дочь, а я сестру. И вот я остался у них один. И все свои помыслы направили только на моё благополучие. Тема стара, как мир. Отец все уже для меня определил. Моё будущее расписано по минутам: и обучение, и работа, благосостояние, а тут возникла ты... -Но почему же ты об этом раньше не говорил? - Потому что ещё не знал, кто ты для меня. Теперь вот убедился окончательно: ты моё будущее и настоящее - вспоминал их разговор с Егором, а глаза выражали такую грусть, что у матери сердце холодело от боли за дочь".
-Когда мы прощались, - продолжала Ксюша, - мать попросила Егора, что-то там ей помочь подержать, а отец, глядя пристально мне прямо в глаза, сказал: "Вы, Ксения, бесспорно красивая девушка, но я должен сказать, что счастья в бедности не бывает. Поверьте, я знаю, о чём говорю. Да, можно слышать, что бедность не порок и прочее. Но не порок для других... Для меня же и моей семьи - это неприемлемо. Поэтому сын наш должен связать свою жизнь с девушкой из состоятельной семьи, чтобы ничто им не мешало творить с увлечением в выбранной профессии, не задумываясь о куске хлеба. Надеюсь, вы умная девушка и все прекрасно понимаете. Всех вам благ. Кажется, там где-то на Алтае у вас брат инвалид, так и всей вашей семье желаю терпения. Смею надеяться, что вашего имени больше не назовут в моей семье" - это все он мне говорил, пока Егор, что-то там помогал матери.
Думаю, они устроили так специально, чтобы без него мне все это сказать. Надолго задумавшись, тяжело вздохнула и продолжила...
-Я Егора попросила пока не приходить в общежитие ко мне. Сказала, что мне необходимо готовиться к экзаменам, а он отвлекает. Мама, но я совершенно ничего не могла запомнить... Мама! Мама! Меня так унизили... Никогда ещё не ощущала себя так ничтожно... Как червяк, на который просто наступили, и его нет... Главное, мне показалось - он всех вас, моих любимых людей унизил. Я всегда себя ощущала сильной, уверенной, а после это разговора мне показалось, что мы все зря живём на этой земле... Она не для нас... Не для таких, как мы. Зачем от так странно спросил меня: "У вас, кажется, отец лесничий, и брат-инвалид?" - неожиданно вспомнив, продолжила Ксения. -Я не поняла к чему это?! Добить, окунуть душой в грязную лужу, подчеркнуть моё ничтожество в сравнении с их сыном?! Неужели он не понимал, что мне, итак, уже больно, стыдно, и ещё много страшных чувств, убивающих все светлое в сердце?! Мама, он же врач-кардиолог?! Как, как так можно с людьми?! За что?! Мама, я взяла академический отпуск... Не могу больше находиться в Москве... Ноги не несут в университет. Мне все время кажется, что все об этом происшедшем знают и насмехаются надо мной... Мама, мне теперь нужно научиться жить... дышать без Егора. Я ему позвонила и сказала, что не люблю его... Выхожу замуж и уезжаю... Он чуть с ума не сошёл у телефона, а я не могла это слышать и положила трубку.
-Доченька! - Мария Петровна обняла Ксюшу и...
-Мама! Пожалуйста, не говори сейчас ничего... Сегодня хотя бы... Очень хочу спать. Не сплю уже несколько дней. Папа, когда приедет?
-Так, сегодня вот должен. Ночью вроде. Его привезёт сосед, он как раз будет на станции. Так, а если Егор тебе позвонит?
-Нет, не сможет. Я поменяла симку, а адреса он не знает. Спокойной ночи.
Ксения поцеловала мать и ушла в свою комнату.
Проснулась среди ночи от какого-то стука... Мельком посмотрела на ходики - четыре часа утра... Вдруг издалека услышала обрывок разговора отца с матерью...
-Значит, говоришь, не бывает счастья в бедности? - басил отец.
У Ксюши защемило сердце от любви к отцу, и желания броситься ему на шею... Но интонация их разговора с матерью остановила её... Она почувствовала всем дочерним чутьём, как сильно отца зацепило мамино сообщение.
-Так, не я это говорю, а тот академик, - оправдывалась мать...
-Э-эх, мать! Это ведь смотря, что этот бестолковый Московский народ считает бедностью. Я так думаю, что бедность - это когда в мозгах такие проблемы, как у них. Наш Максим меня бы поддержал, как-никак он у нас психолог. Бедное мышление, то есть узкое соображение - это самая настоящая бедность. Оно им не позволяет быть счастливыми. Деньги, богатство материальное, что им всем даёт? Ни-че-го! Глаза пустые, сердца израненные, головы забиты всякой материальной ерундой. Не могут радоваться от всей души: ни детям, ни увлечениям, ни друзьям. С природой, так, вообще, не якшаются. Родных: мать и отца не признают. Что им остаётся? Дырка от бублика. Пустота кромешная в душах. Вот она где БЕДНОСТЬ непролазная.
А мы! Что мы? Нас окружает вон, какая природа. Она же и кормит. А как мы все любим, друг друга. Мы глотку перегрызём за каждого из нас. У всех есть интересная работа, увлечение. Вон наши сыны, только пришли из Армии, и уже задумались, как жить дальше. А счастье, так оно ведь многолико. Из всего этого состоит. Что-то одно из счастья захворало, другие его стороны поддержат. Подхватят в критические моменты... итак по кругу. Счастье, оно ведь, как круг, поделённый на сегменты, в которых хранится все, из чего состоит жизнь. Один захворал, другие подлечат. Так-то! Все давай спать. Пожалеть надобно того академика с его понятием - счастье. Это он бедный.
-Так, может, он не такой уж и плохой... За сына своего ведь переживает, - мама
пыталась найти хоть что-то положительно-оправдательное в людях, обидевших дочь. -Вот ведь и Максим наш мог бы после университета зацепиться в Москве... Ему же предлагала эта... его девушка, Нина, кажется. Кто-то там мог им помочь. Свой кабинет открыть и приёмы, что ли, вести...
-Мать! Ты все никак не успокоишься. Максим правильно тогда рассудил. Не имеет он права копаться в психике людей одними знаниями, приобретёнными в университете. Должен прежде ближе познакомиться с ней на практике. Вот и пошёл он в МЧС психологом, а она, его не поддержала. Кстати, мать, он тебе тогда рекомендовал почитать "Драматическую медицину", чтобы ты ликвидировала свою материнскую близорукость и хоть немного понимала, чем занимаются твои дети?! Так, ты читала? - смеясь, спрашивал отец.
Ксения почувствовала по интонации голоса, что он в это время обнял маму.
-Да, ты же мне кости поломаешь, медведь, - с любовью шикала она в ответ... Читала про Коха... Туберкулёзную палочку выявил. Сам себя заразил, чтобы испробовать на себе вакцину против туберкулёза, и сам заболел...
-У-у-у! Мать! Так, ты у нас теперь похлеще того горе-академика будешь! Кстати хоть он и кардиолог, а сердце у него нечувствительное, иначе б знал, что заботясь о благе сына, нельзя убивать нежное сердце девочки. Походя, втаптывать в грязь её мечту о нормальной, счастливой жизни. Хренов кардиолог! - заключил отец. Ну а этот отпрыск, если любит - найдёт. Разгребёт весь свет и найдёт, а коли не любит... Цыц мне! Об этом больше ни слова в доме. Ещё и при братьях.
У Ксении от слов отца совершенно прошёл сон. Она буквально физически почувствовала, как унижение отпустило маленькое сердце, а вместо этого ощущения появилась щемящая жалость к Егору. Даже показалось, что он достоин именно того счастья, о котором говорил её любимый отец. Ведь она его и полюбила за эти качества, о которых с таким достоинством говорил он. Повторила дважды про себя эту фразу, испытывая невероятную гордость за отца, и семью.
Петух заливался так, словно специально готовился поразить воображение любимой девчонки. С Петькой у Ксюши давнишняя любовь. Их с петухом называли 'н е разлей вода'. Он всегда ходил за ней по двору, как хвостик, а когда она садилась к отцу в машину, то залетал на капот и его не могли никак согнать.
-Папка!
-Доченька!
На этих восклицаниях закончились все приветствия отца и дочери. Он схватил её в охапку и закрутил по комнате.
-Доченька! У меня возникло твёрдое решение. Ты едешь в Финляндию к моему другу... Помнишь, Хансена, помогал мне баньку делать? Они уже давно нас приглашают, но я сейчас никак не могу оставить без присмотра лес. Мои пятнистые олешки готовятся для отправки в Европу, и я должен контролировать этот процесс, чтобы не взяли больных, слабых малышей. Через неделю улетаешь. Там развеешься, отдохнёшь. У него четверо детей почти твоего возраста. Чуть, правда, постарше. Поедешь с матерью. На недельку или две, как получится. Возражения не принимаются. Отец все сказал, - он поцеловал в голову дочь и вышел из комнаты.
Прошел месяц...
-Ай, яй, яй! Кто приехал?! Мои милые финочки явились! - отец схватил своих женщин в одну охапку и почти понёс в машину. - Ну, как, отдохнули?
-Спасибо, папа! Ты правильно сделал, что отправил нас в эту замечательную, дружную семью. Я там много передумала и поняла.
Мать лишь молча все время улыбалась, нежно разглядывая мужа. Не исхудал ли? Когда подъехали к дому, им навстречу со всех ног нёсся Филиппок...
-Ксенька, Ксенька! Мария Петровна, а к ва-а...- но ему не дали договорить, потому что из бани вывалились гурьбой, раскрасневшиеся братья, во главе с двумя экзотическими личностями.
Впереди всех выступал Егор и его отец-академик - оба в банных цветастых халатах Марии Петровны и Ксюши. На головах у них красовались войлочные финские шляпы, а из-под халатов кокетливо мелькали красные трусы в белый горошек.
-Ксения, простите! Простите меня, старого дурня! Потом вам Егор поведает, как мы вас долго разыскивали, но нашли, как видите... Да разве это, главное?! Ксения, у тебя необыкновенно красивая семья! И счастливая! Да, со всей очевидностью я теперь вижу, в каких надёжных руках будет мой сын, если ты, конечно же, возьмёшь его... - он извиняюще приобнял девушку за плечи.
Вместо ответа, Ксения, барахтаясь в объятиях братьев, любовно прицыкнула на Егора.
-На кого ты похож?! Иди, оденься... Мама тебя первый раз видит, а ты тут...
Егор счастливый улыбался всеми горошинками на жизнерадостных трусах.
![[]](/img/s/sheremetewa_s/ksyu-31/cute-dogscute-dog-picturesgallery-2011-09-awesome-animals-563.jpg)