Еще не растаяли льды "холодной войны", а жители нашей планеты уже столкнулись с новым глобальным вызовом. Идеологическое противостояние двух систем закончилось не идиллическим пиром победителей и побежденных в духе Френсиса Фукуямы, а столкновением цивилизаций, которое еще в 1947 г. предсказал как следствие тотального англосаксонского экспансионизма Арнолд Джозеф Тойнби : "...атаки современного Запада на Исламский мир ознаменовали и нынешнее столкновение между двумя цивилизациями. Очевидно, что это часть более крупного и честолюбивого замысла, где Западная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше, как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде...Таким образом, современное столкновение Ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запада вестернизировать весь мир... Панисламизм пассивно дремлет, но мы должны считаться с возможностью того, что спящий проснется, стоит только космополитическому пролетарьяту восстать против засилья Запада и призвать на помощь антизападных лидеров. Этот призыв может иметь непредсказуемые психологические последствия - разбудить воинствующий дух Ислама" [1]. Согласно сценарию нового апокалипсиса линия глобального противостояния пересекает Россию: "В будущем, когда принадлежность к определенной цивилизации станет основой самоидентификации людей, страны, в населении которых представлено несколько цивилизационных групп, вроде Советского Союза или Югославии, будут обречены на распад. Но есть и внутренне расколотые страны - относительно однородные в культурном отношении, но в которых нет согласия по вопросу о том, к какой именно цивилизации они принадлежат. Их правительства, как правило, хотят "вскочить на подножку поезда" и примкнуть к Западу, но история, культура и традиции этих стран ничего общего с Западом не имеют. ... И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными" [2]. Следует отметить, что парадигма внутреннего раскола угрожает не только России, но и Соединенным Штатам Америки. К сожалению, история знала много примеров, когда "плавильный котел цивилизации" перегретый "миссией сверхдержавы" трансформировался в "тюрьму народов". В свете вышеизложенного, перед миллионами россиян поставлены совсем не академические вопросы, требующие скорого и верного ответа. На первый из них :Как вести себя как западные (восточные) люди? за нас любезно ответили наши соседи по ближнему и дальнему зарубежью - Ни как. "В бывшем Советском Союзе коммунисты могут стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки - в богачей, но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы - армянами." [2]. Но на второй вопрос: "Что означает вести себя как россияне?" каждый должен ответить сам. Учение Льва Николаевича Гумилева об этногенезе дает надежду на обретение ответа. Следует отметить, что основные понятия и содержательный смысл учения Л. Н. Гумилева неоднократно искажались и замалчивались как при жизни, так и после смерти мастера. В качестве примера достаточно привести цитату из монографии Светланы Владимировны Лурье "Историческая этнология", относящуюся к определению понятия "Этнос": "В советской науке существовало два конкурирующих между собой значения этого термина. В официальной науке признавалось только одно из них, то которое разрабатывал академик Ю.В. Бромлей: этнос понимался как социокультурное явление.... Это определение было настолько же бесспорным, насколько и малосодержательным. В полуофициальной науке было распространено альтернативное понимание термина - то, которое развивал Л. Н. Гумилев, очень популярный в восьмидесятые годы среди студенческой молодежи и напрочь отвергаемый научным сообществом - понимание этноса как биологической единицы, "феномен биосферы"" [3], стр. 37. И это единственная ссылка на Л. Н. Гумилева во всей указанной монографии.
Действительно, понятие этноса является одним из краеугольных камней учения Л. Н. Гумилева, но менее всего его можно упрекнуть в "биологизме". В условиях тотального господства идеологических догм примитивно понимаемого и вульгарно толкуемого материализма он сумел создать такое определение этноса, из которого как из единого солнечного луча может быть развернут весь спектр направлений (этнопсихологическое, культурно-экологическое, оппозиционалистское, этноисторическое), активно развиваемых в современной этнографической науке.
Согласно определению Л. Н. Гумилева: "Этносом мы называем коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам и имеющий оригинальную внутреннюю структуру...Этнос - мельчайшая таксономическая единица, определяемая не столько по признакам соматическому или физиологическому, сколько по поведению. Иными словами, представители одного и того же этноса в определенных критических условиях реагируют сходно, а члены иных этносов по иному. Собственно, только в этом и проявляется "психический склад", считающийся одним из признаков нации. Разумеется здесь должны приниматься во внимание только статистические средние из достаточно больших чисел, с уклонениями во все стороны...Этнос, как и вид, по определению Аристотеля "это не сводимая ни на что другое особенность, делающая предмет тем, что он есть" Именно по этому этнос не является не спекулятивной категорией, ни философским обобщением тех или иных черт. Он ощущается нами непосредственно как свет, тепло, электрический разряд и, следовательно, должен изучаться как одно из явлений природы, биосферы, а не как гуманитарная концепция, возникающая в мозгу наблюдателя...Этносы при возникновении связаны с определенными ландшафтными районами." [4], стр. 59. Приятно отметить, что и работа С. В. Лурье volens nolens связана с усвоением и развитием идей Л. Н. Гумилева. Достаточно привести единственную цитату: "Мы видим, что в современной культурной экологии получает свое развитие имеющая давнюю историю идея о связи культуры того или иного народа с географической средой его обитания." [3], стр. 117.
Следует отметить, что понятие этноса перманентно углублялось и уточнялось Л. Н. Гумилевым на протяжении всей его работы над теорией этногенеза, сохраняя при этом рабочий характер. Л. Н. Гумилев сознавал необходимость именно такого методологического подхода: "Мы наблюдаем в природе множество явлений, которые либо не поддаются определениям, либо определения бывают тавтологиями ...Очевидно, мы, люди, знаем гораздо больше, чем можем назвать словами" [4], стр.54. В определении 1966 г. этнос описывается следующим образом: "Этнос - коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам....Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным нам случаям: язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда нет. Вывести за скобку мы можем только одно - признание каждой особи: "мы такие-то, а все прочие - другие"" [4], стр.41. При всей своей простоте и очевидности указанный вариант определения содержит глубочайший внутренний смысл. Из него следует, что в основе первичного определения этнической принадлежности лежит творческий акт индивидуального сознания, распространяющего себя через психофизические границы собственного Я. Тотальная отчужденность духовной личности в мире материи, выражаемая оппозицией Я - ОНО (ОНИ) снимается, а, вернее, реконструируется творческим усилием, созидающим в сознании образ МЫ. Процесс конструирования образа должен быть доведен до конечного этапа, на котором он может быть выражен вербально "мы такие-то" Замечательный пример вербального выражения образа этнической общности дан в хрестоматийном стихотворении "МЫ" Николая Майорова: "Мы были высоки, русоволосы / Вы в книгах прочитаете как миф /о людях, что ушли не долюбив,/Не докурив последней папиросы."
Из данного Л. Н. Гумилевым определения непосредственно вытекает, что этническая принадлежность выявляется посредством сознательного акта личностного самоопределения. Причем, согласно определению, почетное право и обязанность самоопределения относится к каждой особи. В работе "Сущность этнической целостности" 1971 г. Л. Н. Гумилев повторно акцентирует внимание на сугубо личностном самоопределении этнической принадлежности. Более того, он допускает, что в пределе этнос гипотетически может состоять из одной единственной особи: "Оказывается, что этнос, как атом, делим до бесконечности, ибо даже один человек не является лимитом деления. Ведь в разные возрасты человек ведет себя по-разному, следовательно поведение его вариабельно" [4], стр. 220.
С точки зрения стороннего наблюдателя, в обыденной жизни процедура этнического самоопределения проявляется как рутинная, реализуемая автоматически, не осознано, через воспроизведение культурного паттерна центральной зоны, диктующей личности этническую картину мира. Вот как пишет об этом С. В. Лурье.: "Историческая этнология исходит из того положения, что существует тесная связь между социальными установками, защитными механизмами, содержанием "супер-эго" и структурой этнической картины мира...Картина мира может быть описана в категориях социальных установок, если мы принимаем ту идею, что последние, с одной стороны, детерминируются "супер-эго" человека, а с другой - деятельностью его защитных механизмов... Мы полагаем также, что содержание "сверх-я", до выхода на уровень сознания подвергается цензуре, не менее жесткой, чем содержание "оно". Та структура, которая руководит деятельностью человека, в своей целостности остается неосознаваемой." [3], стр. 215.
С точки зрения автора настоящей статьи такой подход не является абсолютно оправданным. Было бы некорректно отнести процедуру этнической самоидентификации личности целиком к сфере личного бессознательного. В отличии от вытесненного динамического бессознательного, всегда проявляющего себя опосредованно, сублимируясь на уровне эго посредством психосимволического механизма, неосознанное продолжает динамически существовать на уровне эго как рациональное. Автоматическая процедура в любой момент может быть произвольно разложена сознанием на элементарные составляющие, модифицирована и собрана вновь для последующего воспроизведения. Если строго следовать терминологии Зигмунда Фрейда, то ее следует отнести к пограничному слою между сознательным и предсознательным и расположить в интервале bw-vbw.: "Мы видим, однако, что есть двоякое бессознательное: латентное, но способное стать сознательным, и вытесненное, которое само по себе и без дальнейшего не может стать сознательным... Латентное бессознательное, являющееся таковым только в описательном, но не в динамическом смысле, называется нами предсознательным ; термин "бессознательное" мы применяем только к вытесненному динамическому бессознательному" [5]
Объективные трудности с определением критериев этнической принадлежности связаны с суперпозицией в сознании исследователя двух различных субъектно-объектных установок: определение этноса как своего, с позиции своей собственной принадлежности, и определение этноса с позиции стороннего наблюдателя как чужого. В первом случае личностное самоопределение неизбежно несет элементы трагедии. Это сознательное вытеснение образа Я из центра собственного сознания, субъективно воспринимаемое как прелюдия своей личной смерти. Это принятие на себя МЫ-вины и связанного с ней чувства личного Я-стыда за все совершенное этим МЫ в прошлом и настоящем. Это осознание ответственности за МЫ-будущее, и отчаяние от бессилия рационального Я изменить что либо. Гипертрофированная значимость этого события определяет в качестве компенсационного механизма его последующую интерпретацию как иррационального (чувственного или интуитивного) и нуждается в освящении традицией. Этническую самоидентификацию личности можно условно сравнить с широко распространенным у древних народов и у современных социальных групп процессом инициализации - сознательным преодолением суровых физических и духовных испытаний с целью обретения этнической общности посредством символической смерти и второго рождения.
Во втором случае все решается несоизмеримо проще. Для определения некой конкретной особи, как принадлежащей к чужому этносу, вполне достаточно одного или нескольких тривиальных признаков: внешнего вида, языка, стереотипа поведения, а при их отсутствии - элементарной неприязни. Нет необходимости доказывать, что самоопределение и определение этнической принадлежности с позиции стороннего наблюдателя редко дают совпадения. Так, с точки зрения западных обывателей и обслуживающих их средств массовой информации, любой вызывающе одетый, дурно воспитанный, криминально озабоченный тип с просроченным паспортом африканского государства, объявляется русским без каких либо вопросов и доказательств только на основании его попытки изъясниться на русском языке с чудовищным южным акцентом.
Ярчайшие феномены этнического самоопределения личности можно почерпнуть из поэзии. Обращение в контексте научного дискурса к поэтическому материалу оправдывается тем, что: "поэтический дискурс привносит в язык аспекты, свойства, значения реальности, которые недоступны для непосредственно дескриптивного языка и могут быть переданы лишь в процессе сложного взаимодействия между метафорическим способом высказывания и нарушением общеупотребительных значений слов, подчиненных определенным правилам... "Видеть как", к чему собственно и сводится сила метафоры способно выразить "быть как" на самом глубинном онтологическом уровне." [6].
В качестве примера обратимся к стихам Павла Давидовича Когана [7], родившегося в Киеве в 1918 г., в 1923 г. переехавшего с семьей в Москву, учившегося в московской школе и в ИФЛИ, добровольно ушедшего на фронт и погибшего 23 сентября 1942 г. на сопке Сахарная Голова под Новороссийском. Выбор именно этого автора не является случайным. Так г-жа Новодворская на основании одной единственной цитаты публично нацепляет на П. Когана, а вместе с ним и на весь российский суперэтнос, самый модный в демократическом бомонде ярлык - фашизм. Она утверждает, что любимый ею поэт Павел Коган, написавший "Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя /, мог бы служить в СС и затрудняется отличить его чем либо от Хорста Весселя?, разве что литературным талантом. Можно понять политиков, для которых каждый, кто пишет слово Родина с заглавной буквы, является потенциальным фашистом, но зачем издеваться над павшими.?!!! Респектабельный Борис Парамонов не опускается до столь чудовищного кощунства, но и он не может не пройти мимо той же самой цитаты и вторит г-же Новодворской, утверждая, что поэты тридцатых, Павел Коган с компанией, делали войну. Даже Евгений Евтушенко, знаменитый автор поэмы "Братская ГЭС", не смог не пролить ядреную крокодилью слезу в книге Строфы века Антология российской поэзии: "До слез больно читать эти обманутые историей надежды мальчиков поколения Когана - протянуть "худенькие руки людям коммунизма". Невольно вспоминается: "но кто-то камень положил в его протянутую руку".
Определение этнической принадлежности Павла Когана, если подойти к нему с точки зрения постороннего наблюдателя, основываясь на объективных фактов его крохотной биографии, не составляет труда. По национальности он еврей, по месту рождения - украинец, по воспитанию, образованию и базовым культурным стереотипам - русский, москвич. По типичной для его поколения идеологической обусловленности, общей на всех судьбе и характеру поведения, которыми, согласно позиции стороннего наблюдателя, и определяется этническая принадлежность -представитель новой исторической общности "советский народ" или хомо советикус. К счастью, история сохранила для нас скупую подборку его стихов. Это позволяет взглянуть на проблему этнической принадлежности с его собственной точки зрения, то есть с точки зрения этнического самоопределения. Как указано, выше акт этнического самоопределения всегда имеет трагический характер. Просто не каждому дано адекватно отразить личные переживания в тексте. В стихотворении 1937 г. Павел Коган пишет: "Мне было жутко, когда кончилось детство,/Мне тоскливо когда кончается юность,../. Ощущение жути вызывают у поэта его детские впечатления. Его детское мировосприятие, во многом заданное двусмысленностью социального положения его семьи, можно определить как неосознанное диссидентство. Он пишет о своем отце "И что с того, что были "спецом"/И "беспартийная душа"/Вам выпало с тревогой спеться /Высоким воздухом дышать. / Но в партию вы не вступили, / Затем, что думали и тут, / Что после боя трусы или / Прохвосты в армию идут / Так вы остались вечным "замом" / И как вас мучило порой / Тоской ущербною, той самой / Тоской похожей на порок / Наивный выход из разлада: / Чтоб ни уюта, ни утех / Чтоб ни покоя, ни оклада / Когда партмаксимум у тех" А вот как он впоследствии описывает свое первое столкновение с социальной реальностью в стенах детского садика "Его возила утром мама / На трех трамваях в детский сад / Далеко, за заводом "АМО", / Куда Макар гонял телят, / Где в арестантские халаты / Часов на восемь водворят, / Где даже самый дух халатен / О "тетях" и не говоря / Но где плывут в стеклянных кубах / В воде общественной, ничьей / К хвосту сходящие на убыль / Отрезки солнечных лучей" Вся горечь неприятия и отчуждения от социального окружения метафорически выражена в этих солнечных бликах в ничейной воде. Решающее впечатление на маленького Павла производит навязанная тетей Надей, педологом, игра в революцию, заключавшаяся в коллективном избиени палками кукол, олицетворявших буржуазию. "Володя тоже бил. Он кукле / С размаху выбил правый глаз / Но вдруг ему под сердце стукнула / Кривая, ржавая игла. / И показалось, что у куклы /Из глаз, как студень, мозг ползет, / И кровью набухают букли, /И мертвечиною несет, / И рушит черепа и блюдца, / И лупит в темя топором / Не маленькая революция, / А преуменьшенный погром. / И стало стыдно так, что с глаз бы / Совсем не слышать и не быть, / Как будто ты такой и грязный, / И надо долго с мылом мыть" Отказ ребенка от участия в коллективной экзекуции приводит к показательной (вспомним г-жу Новодворскую) наклейке ярлыка "Сказала тетя Надя всем, / Что он неважный октябренок / И просто лживый эгоист, / Что он испорченный ребенок / И буржуазный гумманист" Этот урок Павел запомнил. Сверстники поэта в своих первых стихах взахлеб восторгаются боями революции и подвигами гражданской войны, красными знаменами и отцовскими наганами. Однако в подборке стихов Павла Когана нет ничего подобного. Он тонко чувствует фальшь и, если и касается прошлых событий, то только тонким карандашным штрихом. "Мы ели тыквенную кашу ,/ Видали Родину в дыму,/...На Украине голодали, Дымился Дон от мятежей / А мы с цитатами из Даля / Следили дамочек в ТЭЖЭ.". Отрицая свое фактическое родство с реальным социальным окружением, Павел Коган, подобно многим и многим подросткам всех времен и народов, конструирует для себя искусственную этническую реальность. В стихотворении "Монолог" 1936 г. поэт сам подводит итог этого конструирования: "Мы отступали медленно, но честно / Мы били в лоб. Мы не стреляли сбоку / Но камень бил, но резала осока, / Но злобою на нас несло из окон / И горечью нас обжигала песня. / Мы кончены. Мы понимаем сами, / Потомки викингов, преемники пиратов:/ Честнейшие - мы были подлецами, / Смелейшие - мы были ренегаты." Следует отметить, что поэтический образ ренегата в контексте поэтической метафоры с точностью совпадает с понятием "ренегат" в контексте теории этногенеза. Но воображаемая этническая принадлежность не выдерживает каждодневной рациональной критики. "Можно сердце выложить. / На! Чтоб стужу плавило! / Не было! Было же! / Не взяла - оставила "Чтобы жить дальше надо либо "перейти через себя" и найти достаточные основания для оправдания этого перехода, либо не жить вовсе. Перед многими на этом рубеже маячит призрак самоубийства и Павел Коган не является исключением. "Иди, доказывай алиби, / Алиби сердца, или вот / Вполне достаточный калибр / Малокалиберки "франкот"" Поэту удается перейти рубеж. И в награду за победу над собой ему дается высокое понимание бытия, граничащее с даром пророчества. Теперь вчерашнее отчаянье воспринимается со светлой грустью и Павел Коган создает свою знаменитую "Бригантину" И юное поколение шестидесятых и семидесятых годов с благоговением принимает его протянутую руку. Но отказ от первоначального этнообраза не означает для поэта капитуляцию перед реальностью 1937 года. За громом бравурных маршей и треском идеологической болтовни он слышит шаги командора. В его поэзии звучат две доминанты: честность и участь. И первая определяет вторую. "Как нас несло к чужим. Но нету / Других путей. И тропок нет. / Нас честность наша до рассвета / В тревожный выводила свет. / О Родина, я знаю шаг твой, / И мне не жаль своих путей / Мы были совестью абстрактной, / А стали совестью твоей." В этом отрывке особое внимание следует обратить на метафору дорассветного света. Честность (синоним самости) на физическом плане выводит поэта за грань бытовой реальности. Нет необходимости объяснять, что Родина, чьей совестью добровольно стали Павел Коган и "мальчики его поруки", во многом отличается от реального Союза Советских Социалистических Республик. Поэт знает как называется государство, в котором он живет, но для своей Родины он создает другое название: "Земшарная Республика Советов". Так завершается окончательное этническое самоопределение. Метафора шагающей родины невольно ассоциируется с классическими строками Некрасова: "От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви". Но Павел Коган не принимает роль жертвы. Его путь это путь воина. "Лобастый мальчик невиданной революции" в лицо знает своих врагов по обе стороны идеологических баррикад. И не случайно для определения образа врага он использует символ Это. "Мы пройдем через это, / Как окурки мы затопчем это" Его битва - битва добра и зла, непрерывно ведущаяся "от Индии до Англии", а выбранный им для себя этнос можно определить словами евангелие как воинство христово. И он знает свою участь в этой битве: "Разрыв травой, травою-повиликой / Мы прорастем по горькой, / по великой, / По нашей кровью политой земле". Особенное внимание в рамках предлагаемой концепции чтения Павла Когана следует обратить на образ памятника, который он предлагает поставить своему поколению. "Когда- нибудь в пятидесятых / Художники от мук сопреют, / Пока они изобразят их, / Погибших возле речки Шпрее. / А вы поставьте зло и косо / Вперед стремящиеся упрямо, / Чуть рахитичные колеса / Грузовика системы "АМО"". Мраморной слизи постаментов и многопудью бронзы поэт сознательно противопоставляет трансцендентальный символ колеса. Но не в статическом образе бессмысленного вращения колеса сансары, а в преодолевающем земное притяжение поступательном вращении колеса истории, которое вращает не равнодушный закон мироздания, а сознательная воля и труд человека.
Подведем краткий итог:
1. Согласно учению Л. Н. Гумилева этническая принадлежность носит объективный характер.
2. Этническая принадлежность не дается человеку автоматически, по факту его рождения и первичного воспитания в том или ином этносе. Национальное не есть синоним этнического и, как отмечали многие психологи, формирование личности часто происходит не благодаря, а вопреки усилиям воспитателей.
3. Осознание этнической принадлежности приходит к человеку как результат его сознательного творческого труда, который он должен исполнить самостоятельно. Последствия связанных с этим трудом усилий могут в отдельных случаях быть причиной глубоких психических травм. В подсознание переносится не само осознание своей собственной этнической принадлежности и не процедура принятия решения, а сопутствующие ей психические издержки. Для человеческой личности первичным является осознание собственной самости. Самоотнесение себя к тому или иному этносу имеет вторичный характер и может быть переделано им самим по его собственной воле.
4. Следует категорически различать этническое определение и этнологическую классификацию человеческих особей по совокупности тех или иных формальных принципов. Последняя является удобной научной абстракцией и не должна выходить за узкие рамки специальной науки. Хочется надеяться, что большая часть человечества на заданный ослепленным манией собственного культурного величия этнографом вопрос "Ты кто?" по первому движению души ответит "Я ЧЕЛОВЕК".
1. А. Дж. Тойнби "Цивилизация перед судом истории" М.: Рольф, 2002, с.383 - 399.
2. С. Хантингтон "Столкновение цивилизаций" Журнал "Полис" , 1994, ?1, с. 33-48.
3. С.В. Лурье "Историческая этнология" М.:Аспект Пресс, 1997, 448 с.
4. Л. Н. Гумилев "Этносфера: История людей и история природы" М.: Экопрос, 1993, 544 с.
5. З. Фрейд "Психология бессознательного" СПб.: Питер 2002 г., 400с., стр. 379.
6. Поль Рикер "Время и рассказ" М.; СПб.: Университетская книга 1998, стр. 9.
7. Сборник "Советские поэты, павшие на великой отечественной войне" М.: 1965, с. 274-3