'Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?'
Максим Горький, 'Жизнь Клима Самгина'
Людмила Павловна очень спешила и нервничала, боясь опоздать на электричку из Обнинска в Москву. Она еще с вечера рассчитала, во сколько ей нужно выйти из дома, чтобы, не спеша, добраться до станции, но утром зашла соседка угостить молоком утреннего надоя и, узнав, что Людмила Павловна едет в Москву, попросила встретиться с одним человеком и забрать у него лекарство, которое он привез из Германии еще неделю назад по просьбе ее сына.
Людмиле Павловне было неловко отказать. Она согласилась и долго ждала, пока соседка созванивалась и договаривалась о встрече в Москве. Тот человек мог встретиться только в промежутке между 16:00 и 16:30. В результате Людмила Павловна была вынуждена соблюсти строгие временные рамки и перестроить свои планы так, чтобы в 16:00 оказаться в районе станции метро 'Китай-город'. Она злилась на ситуацию и одновременно понимала, что ничего изменить не может: соседке 78 лет и для нее, всю жизнь прожившей в деревне Дрозды под Обнинском, поездка в Москву равносильна поездке на другую планету. Ну а тот человек в Москве занимает какую-то важную должность и может встретиться только в строго оговоренное время.
Людмила Павловна тихонько вздохнула: ей ли жаловаться, что она успеет только получить деньги за сдачу московской квартиры и не успеет, как планировала, заехать в ЦУМ и порадовать себя покупкой приятных мелочей. Придется отказаться от своих планов, а жаль: выбраться еще раз в Москву, в которой она прожила почти сорок восемь из своих шестидесяти трех лет, у нее уже вряд ли получится в ближайшее время.
Сергей Иванович - тот, кто привез лекарство из Германии и с кем должна была встретиться Людмила Павловна, был раздражен утренним звонком. Что за люди?! Он еще шесть дней назад привез это лекарство, позвонил, сказал, что готов встретиться, передать его и вот сегодня нате вам, пожар! Нельзя ли встретиться около метро 'Киевская' в 12:00 или 18:00, или около метро 'Кузнецкий мост' в 14:00? Ох уж эта провинциальная непосредственность! Мало того, что он привез им лекарство, так теперь еще должен подстраиваться под планы какой-то их знакомой. В общем, Сергей Иванович был раздражен и спокойным голосом, не терпящим возражений (он умеет!), ответил, что сегодня может встретиться только в промежутке между 16:00 и 16:30 около метро 'Китай-город'. На том конце провода сразу согласились. Чтобы наверняка покончить с этим делом, он предложил обменяться номерами телефонов и попросил позвонить ему за 20 минут до прибытия на место встречи.
Конечно, Сергей Иванович мог бы попросить Аню - своего секретаря - встретиться и передать лекарство, но на то, чтобы сделать это самому, было две причины. Первая - привезти лекарство для дальних родственников его попросил человек, в деловых отношениях с которым Сергей Иванович был крайне заинтересован, а человек этот, насколько ему было известно, всегда маниакально-внимательно относился к выполнению своих личных просьб.
Вторая причина была прозаичная - Сергей Иванович, заметив три года назад, что стал набирать лишний вес, успешно боролся с этой проблемой самым доступным способом - движением. Погода сегодня неплохая, пройтись от офиса до метро - минут десять, плюс обратно десять и вот уже двадцать минут полноценного движения.
По многолетней привычке он занес было руку над кнопкой телефона, чтобы попросить Аню принести документы, но потом вспомнил о необходимости движения, встал и пошел в бухгалтерию сам. Оказалось, его походы по кабинетам сотрудников возымели побочный положительный эффект. По наблюдениям Сергея Ивановича, сотрудники стали более организованными от того, что начальство могло зайти без предупреждения, в любой момент. Кроме того, даже такое поверхностное, но все же личное общение, как 'здравствуйте!', 'как успехи?', 'мне доложили об успешных результатах ваших переговоров' способствовали единению начальника и коллектива.
- Здравствуйте, девушки! - радушно приветствовал он бухгалтеров. - Как трудовые успехи, настроение?
Все обернулись на голос начальника и приветливо поздоровались.
- Здравствуйте, Сергей Иванович! Настроение рабочее, потому что работы много! - ответила за всех самая старшая - Светлана Николаевна.
- Это хорошо! Я слышал, скоро из декретных отпусков вернется подкрепление? И, кстати, когда они возвращаются?
- Наташа - через один год и два квартала, а Юля уже скоро, в первом квартале следующего года, - смеясь, ответила бойкая Ира - молодая, лет тридцати.
В последнее время Сергею Ивановичу стало казаться, что она 'положила на него глаз'. Это льстило ему, но он, втайне испытывая удовольствие от ее внимания, делал вид, что ничего не замечает.
- Сергей Иванович, а расскажите, пожалуйста, еще какой-нибудь анекдот про бухгалтеров! - попросила Ира, и Сергей Иванович чутко уловил в ее взгляде веселое кокетство.
Все подняли головы, и кто с недоумением, кто с осуждением, посмотрели сначала на смелую Иру, а потом - с любопытством - на Сергея Ивановича. А та, как ни в чем не бывало, озорно настаивала:
- Нет, ну правда! Мы все еще вспоминаем Ваш анекдот про 'Оль, а ты насколько старше меня? На два года и три квартала!'
- Да! - дружно заулыбались все и посмотрели на Сергея Ивановича.
- Ну хорошо. Вот еще один анекдот. Сидят два бухгалтера, делают баланс. Оба порядком устали. Один спрашивает другого: 'Слушай, а сколько месяцев в году?'. Другой, не отрываясь от записей, отвечает: 'Десять. Без НДС'.
Все старательно рассмеялись. Сергей Иванович возвращался из бухгалтерии в хорошем настроении. Он по-прежнему не признавался себе, что ему приятно внимание этой молодой сотрудницы Иры и уж совсем не хотелось вспоминать, что пару дней назад он полчаса сидел в интернете и, якобы случайно, просматривал анекдоты про бухгалтеров.
Проходя мимо Ани, он попросил ее принести капучино. Через пять минут Аня внесла напиток и удалилась. Сергей Иванович проводил ее внимательным взглядом. Ане 42 года. Двое детей. Ире - лет 30. А на ресепшен сидит девочка-студентка. Сергей Иванович отодвинул бумаги, взятые в бухгалтерии, с наслаждением сделал небольшой глоток капучино, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и, глядя в потолок, с удовольствием продолжил сравнение сотрудниц.
Внешне самая красивая - Анна. Она работает с ним уже семь лет, но, признавая очевидное, можно сказать, что за эти годы она изменилась не в лучшую сторону: стала поправляться и потихоньку превращаться в обычную женщину с усталыми глазами.
Девочку на ресепшен он заметил этим летом: у нее фантастическая фигура и такая же фантастическая грудь, которая нагло лезет в глаза даже через дресс-кодовую блузу.
Ира из бухгалтерии... Ира просто молодая, сообразительная, бойкая. Ничего выдающегося в фигуре или лице, но ее интерес к нему приятен, бодрит и повышает настроение. И неважно, корыстный это интерес или бескорыстный. Приятно, что он есть.
Сергей Иванович никогда не заводил и не собирался заводить 'лав стори' на работе, поэтому рассуждения относительно сотрудниц носили теоретический характер и сводились к тому, что молодость - это красиво и хорошо, а старость - нет, и ей надо сопротивляться.
***
Сергей Иванович невзлюбил старость и стал ее бояться, когда ему исполнилось шестьядесят лет (а случилось это три года назад). На том памятном юбилее одна 69-летняя дама произнесла тост, ставший для Сергея Ивановича, как выяснилось позже, поворотным. Вот так бывает: подвыпившие люди шутливо и по-доброму говорят много слов, но вдруг какое-то из них попадает в тебя, как пулька из игрушечного пистолета, и ранит. И вроде бы ты не убит, а только ранен игрушечной пулькой, и рана твоя невелика, а вот саднит же, напоминает о себе, вызывает досаду.
Свое поздравление дама начала с приветствия Сергея Ивановича в стане тех, кому пошел седьмой десяток. Она продолжала что-то вдохновенно говорить, высоко поднимая в руке бокал с шампанским, а Сергей Иванович, глядя на нее, вдруг подумал: 'Какая она старая!' и внезапно осознал, что через несколько быстрых, коротких лет он станет таким же стариком!
Эта мысль поразила его. До этого он не задумывался о своем возрасте, считая себя относительно молодым. Он с неприятием смотрел то на тостующую, то на ее морщинистую руку, которая была по-птичьи худой и напоминала выжженную солнцем равнину с проступающими на ней хребтами сухожилий и реками голубых вен. Пигментные пятна засохшими брызгами покрывали кисть. Обручальное кольцо мертвой петлей перетягивало безымянный палец.
Сергей Иванович не мог отвести взгляд от старой руки, ритмично расплёскивавшей из бокала шампанское в такт отрепетированной речи. Рука гипнотизировала его. На несколько долгих секунд он потерял связь с реальностью и провалился в другой мир - в страшную сказку, в которой увидел себя маленьким мальчиком, заблудившемся в сумеречном лесу.
Ему страшно. Приближается ночь. На вершине горы он видит сказочный дворец с большими окнами, залитыми желтым светом многочисленных свечей, освещающих его залы. Гротескно большие фигуры танцующих пар движутся в такт неслышной музыки. Промозглый ветер подгоняет маленького Сережу в спину, и он бежит в сторону сказочного дворца в надежде согреться и оказаться среди праздничной, весёлой толпы.
И вот он стоит перед тяжелой, кованой дверью сказочного дворца. Во дворце бал. Слышны музыка, смех и звон бокалов - праздник так близко! Он стучит в дверь и надеется, что сейчас добрая фея в платье, сотканном из миллиарда сияющих звездным светом блесток, распахнет перед ним дверь и, осветив пространство волшебной палочкой, исполнит его желание - войти во дворец, согреться в его тепле и веселиться вместе со всеми на празднике жизни. Он изо всех сил стучит в дверь, и она медленно, со скрипом открывается. На пороге стоит сгорбленная старуха в черном платье в высокой черной треугольной шляпе с широкими полями, из под которой видны колючие глаза, запавший узкий рот и большой крючковатый нос.
Сережа понимает, что это злая колдунья и замирает от страха, а она поднимает костлявую руку и, указывая скрюченным пальцем на дорогу за его спиной, злобно шипит беззубым ртом: 'Пшшёл вон, мальчишшшка!'. Сережа со страхом оборачивается и видит, что сумерки уже сгустились и превратились в ночь. Тьма поглотила всё вокруг, и видна только тропинка, по которой понуро движутся в сторону леса и исчезают в нём, как в бездонной яме, седовласые старики и старухи в белых одеждах, отражающих мертвенно-белый свет луны.
Не веря в происходящее, Сережа оборачивается и со слабой надеждой смотрит на колдунью, но та, тряся старческой рукой, указывает ему путь в сторону леса и заливается скрипучим смехом, царапающим душу мальчика. Продолжая мелко трястись в злобном смехе, колдунья начинает быстро уменьшаться в размерах и вдруг - бах! - вместе с глухим стуком закрывшейся перед Сережей двери исчезает вовсе!
Официант открыл новую бутылку шампанского, и громкий хлопок вывел Сергея Ивановича из наваждения. Маленький Сережа превратился в шестидесятилетнего юбиляра, празднующего свой день рождения в дорогом ресторане. Все аплодируют. Тост закончился. Но наваждение врезалось в память. От него остался противный, холодный и липкий осадок.
Самое интересное, что когда утром Сергей Иванович спросил жену, что за злая ведьма произносила вчера тост на его юбилее, та сразу поняла, о ком он спрашивает и ответила: 'Это Софья Павловна, жена Германа Васильевича'. 'Ну и старая же карга у него!' - вырвалось у Сергея Ивановича. Жена удивленно подняла бровь и сказала: 'А по-моему, она неплохо выглядит для своего возраста'. 'М-м-м', - соглашательски промычал Сергей Иванович, отпивая чай, и отметил про себя, что жене в ее возрасте не стоит так удивленно поднимать брови. Потом посмотрел на ее руки: 'Еще лет пять и будут, как у этой Софьи Павловны', - хмуро подумал он, но благоразумно промолчал. А еще он ощутил что-то непривычное в себе: словно Кай из сказки 'Снежная королева' подвинул на место льдинку, добросовестно собирая слово 'ВЕЧНОСТЬ'.
День рождения прошел, но благодаря тому минутному наваждению, Сергей Иванович отчетливо понял: он не хочет быть стариком и понуро брести в сторону леса. Да что там стариком! Он не хочет даже выглядеть стареющим мужчиной! Он хочет быть тем, кто танцует во дворце и пьет шампанское.
Приняв утром душ, он провел ревизию своего отражения в зеркале. 'Не Сталлоне, конечно, - резюмировал Сергей Иванович и огорченно вздохнул: - Работа предстоит немалая'. Вроде бы и не толстый, а грудь висит, бока висят, живот висит. Он опустил взгляд и еще раз вздохнул: всё висит... 'Зато у меня шевелюра, а не лысина', - подбодрил он себя, и еще раз придирчиво осмотрев изображение в зеркале и не найдя иных достоинств, добавил со слабым оптимизмом: 'И деньги есть! А что мужчине еще надо?! Ну ладно, будем работать с тем, что имеем. Как шутит жена, глядя по утрам в зеркало: 'Не знаю, кто ты, но я тебя накрашу!'.
Сергей Иванович активно взялся за себя: купил абонемент в спортклуб, занимался с личным тренером, заказывал в ресторанах специальное питание, сменил гардероб и завел любовницу. Вести такой образ жизни было непривычно и утомительно, поэтому по прошествии пяти месяцев из всего списка он оставил только любовницу.
Регулярные пешие прогулки и любовные упражнения способствовали улучшению его фигуры и поднятию жизненного тонуса. Любовница помогла ему обновить гардероб в соответствии с модными тенденциями, и теперь Сергей Иванович с удовольствием ловил свое отражение в зеркале и широко улыбался ему.
Мир для него стал состоять из людей молодых, среднего возраста и старых. Себя он уверенно относил ко второй возрастной группе и с жалостью наблюдал за стареющими сверстниками, которых уверенно причислял к третьей. Женщины-ровесницы его не интересовали вовсе. Если бы перед ним поставили Монику Белучи, Шерон Стоун и девочку с ресепшен и спросили, кто их них красивее и интереснее, он, не задумываясь, назвал бы девочку с ресепшен, потому что Моника и Шерон уже старые.
Знали бы его подчиненные, какими думами полна голова их начальника!
*****
Людмила Павловна вышла из своей московской квартиры с плотной пачкой денег - она получила арендную плату за три месяца. 'Хорошо бы пройтись сейчас по ЦУМу!' - мечтательно подумала она, но, взглянув на часы, убедилась, что никуда не успевает. Надо придумать, где 'убить' полтора часа. Можно, конечно, посидеть в кафе, но что там делать столько времени? Людмила Павловна проходила мимо салона красоты. Его витрина внушала доверие, и она решила заглянуть внутрь. 'Может, маникюр сделать?' - подумала она.
Но оказалось, что мастер занят. Администратор салона, видя замешательство Людмилы Павловны, предложила ей сделать лечение волос и укладку, и она охотно согласилась. Парикмахер - молодой человек лет тридцати пяти - внимательно посмотрел на Людмилу Павловну в зеркало, отошел на несколько шагов от кресла - оценить ее со стороны - и, наконец, спросил: 'А Вы не хотите изменить стрижку?!' - и объяснил, какую именно он считает подходящей.
К своему удивлению, Людмила Павловна, носившая нынешнюю стрижку уже более семи лет, неожиданно легко согласилась на предложение и в приподнятом настроении, ожидая перемен к лучшему, с удовольствием провела полтора часа в кресле, разглядывая глянцевые журналы. Результатом она осталась довольна. Кардинальных перемен в облике не произошло, но, в целом, она выглядела помолодевшей и посвежевшей. Настроение заметно улучшилось. А что еще надо? Оставив хорошие чаевые мастеру, она вышла из салона и позвонила по указанному телефону, предупредив, что, в соответствии с договоренностью, будет около метро 'Китай-город' через двадцать минут.
Сергей Иванович надел пиджак, повязал на французский манер шарф известного дизайнерского дома и с удовольствием посмотрел в зеркало - подтянутый, интересный, дорого и стильно одетый мужчина ободряюще подмигнул ему в ответ.
В ожидании прохаживаясь около метро, он вдруг понял, что не знает, как будет выглядеть женщина, которой он должен передать лекарство. Он перезвонил по ее номеру и спросил:
- Извините, мы с Вами не договорились, как узнаем друг друга?
Женский голос приветливо ответил ему:
- Ну если Вы и есть тот мужчина в темно-сером шарфе, который сейчас разговаривает по телефону, то можете обернуться и увидеть меня!
Сергей Иванович обернулся и увидел женщину, говорящую по телефону и идущую ему навстречу. 'Старая', - разочарованно отметил он про себя и сразу потерял к ней интерес.
- Здравствуйте еще раз! - сказала она ему, улыбаясь и протягивая для пожатия руку. - Меня зовут Людмила Павловна.
- Здравствуйте, Людмила Павловна! - вежливо ответил он - Очень приятно! Сергей Иванович.
Пожимая ее руку, он машинально отметил, какие у нее тонкие, детские пальцы, а когда ее ладонь доверчиво расположилась на пару секунд в его ладони, ощутил уют и покой. Такое чувство бывает после долгожданного возвращения домой. Он посмотрел женщине в глаза и, внезапно ощущая сначала ватность своей руки, а потом и всего тела, узнал: 'Это же моя Людочка!'.
Все вокруг исчезло: звуки, здания, толпа обтекающих их людей. Как путник в пустыне видит в скользящем мираже ручей, перекатывающий по камешкам хрустальные воды, так и Сергей Иванович увидел перед собой скользящий образ молодой Людочки, той, которую он любил и продолжал еще мучительно долго любить после их расставания. И даже сейчас где-то в запасниках его души есть маленький сундучок, где хранится его любовь к Людочке - той Людочке, с которой они расстались сорок один год назад.
- Сергей Иванович! - с тревогой в голосе обратилась к нему Людмила Павловна, пряча в сумку приготовленный конверт с деньгами за лекарство и беря его под руку, - Вам нехорошо?
- Нет, все в порядке. Правда. Давайте зайдем в кафе. Выпьем чаю, - откашливаясь, чтобы сбить волнение, предложил он.
Людмила Павловна взглянула на часы: у нее оставалось около часа, чтобы, успеть на электричку. Она положила конверт в сумку и согласилась:
- А давайте, Сергей Иванович! Я с удовольствием выпью чай с каким-нибудь пирожным! У нас в Обнинске нет таких вкусных пирожных!
- Ты теперь живешь в Обнинске? - спросил Сергей Иванович, вновь обретая себя, и с жадным любопытством - 'как она отреагирует?' - посмотрел на Людмилу Павловну.
Людмила Павловна остановилась, споткнувшись о местоимение 'ты', повернулась к Сергею Ивановичу и удивленно посмотрела на него. Ее внимательный, отстранённо- сканирующий взгляд начал теплеть, и Сергей Иванович мысленно выдохнул: 'Узнала! Она узнала!'.
Людмила Павловна медленно подняла руку и нежно, мягко, как прикасаются к больному ребёнку, прикоснулась к его щеке, вложив ее в свою теплую ладошку:
- Серёёёжа, - ласково, нараспев, произнесла она, и, слегка покачивая головой, не веря в реальность этой встречи, повторила на выдохе, уже утверждая: - Се-рёёё-жа.
По спине Сергея Ивановича с топотом пробежало стадо мурашек, быстро распространилось по всему телу и так же быстро убежало куда-то в землю под ноги.
Только Людочка могла произносить его имя так мягко и нежно - больше никто и никогда - и только от звука ее голоса, прикосновений он покрывался мурашками, терял почву под ногами и, преодолевая силу земного притяжения, обретал силу летать.
Он отвел ее руку от своей щеки, повернул ладонью вверх, медленно склонился и, закрыв глаза, приник к ней в долгом поцелуе, впитывая запах и мягкость ее кожи, как пустынная земля дождь. Как много лет он мечтал об этом!
Эта пауза помогла ему немного прийти в себя. Он взял ее под руку и крепко прижал ее локоть к себе, ощущая как волна счастья проходит по его телу. Нарочито бодрым голосом, чтобы не выдать своего волнения, он предложил:
- Ну что, пойдем, отпразднуем нашу встречу?!
- У меня мало времени, Сережа! Около часа. Я должна успеть на электричку в 18:10.
- Ну так пропусти ее, Люда! А еще лучше, давай я тебя потом отвезу домой на машине?
- Ой нет! Я живу за городом и потом... Я не могу, Сережа, поздно приехать домой. У меня муж после инсульта, еще не восстановился полностью. Я попросила соседку присмотреть за ним до моего возвращения.
- А позвонить ей, что задержишься? Люд, ну один час - это же ничто!
- Ой, Сереженька, не могу! И потом, мне же от Обнинска еще до своей деревни добираться надо. Так что я и так приеду в десятом часу вечера, а соседка обычно в девять спать ложится. Так что дольше мне задерживаться неудобно.
- Ты что же, в деревне теперь живешь?! - удивился он.
- Ну здесь не все так просто, - ответила она, улыбнувшись. - Мы лет восемь назад купили там дом, а московскую квартиру пока сдаем. Она же в центре, стоит дорого.
- Ту квартиру, которая в Котельническом переулке?
- Да! Ты помнишь? - она удивленно улыбнулась.
Смешная! Еще бы ему не помнить! Он был в квартире ее родителей много раз, и всегда боялся встретиться с мамой Людочки - строгой, интеллигентной дамой, которая, как ему казалось, не одобряет связь дочери с иногородним студентом.
Людмила Павловна хотела еще что-то сказать, но они подошли к кафе. Сергей Иванович распахнул дверь, пропуская ее вперед, и тактично решил не продолжать эту тему: козе, как говорится, понятно, что она с мужем переехала в деревню и живет теперь на деньги от сдачи престижной квартиры в центре Москвы. Да, как по-разному сложились их судьбы!
Они разместились за столиком у окна.
- Может, коньячку? Отметить нашу встречу? -спросил он.
- А давай! Расширим сосуды! - смеясь, согласилась Людмила Павловна, и он с удовольствием отметил про себя, что смешливость и легкость характера, которые он обожал в ней, никуда не исчезли. - Только чур чай и пирожное тоже!
Им принесли коньяк. Сергей Иванович поднял бокал и сказал:
- За встречу, Людочка! Я так рад тебя видеть!
- За встречу, Серёжа!
От того, как она произнесла его имя, у него снова побежали мурашки и пронеслась мысль: 'Она что же, всю жизнь будет иметь власть надо мной?!'
- А ты меня не узнала! - с укором сказал он. - Я что же, так сильно изменился? Постарел?
- Изменился. Но, по-моему, в лучшую сторону! Ты стал такой импозантный, такой интересный, такой уверенный в себе! А по телефону был такой строгий! Начальник, наверное? - смеясь, лукаво спросила она.
***
Ему было приятно рассказать о своих достижениях, о том, что все у него в жизни сложилось самым лучшим образом, что у него хорошая семья, двое успешных детей, внук, финансовое благополучие. Он даже смог вставить в свой рассказ пару фраз про заседания в Госдуме и отпуск, который он проводит с женой в собственном доме во Франции - так ему хотелось похвастаться ей, что все в жизни получилось, что он успешен и значим.
Он говорил без умолку и не мог остановиться, хотя внутренний голос твердил ему: 'Ох, не то, брат, говоришь ты! Не то! Остановись!', но Сергей Иванович, набрав привычные обороты, уже не мог их сбавить.
- Я очень рада, Сережа, что у тебя все так хорошо сложилось! Да я, собственно, никогда и не сомневалась, что ты многого добьешься. Ты всегда был умный и целеустремленный, всегда знал, чего хочешь и что нужно для этого делать. Ты молодец. Я рада за тебя! - сказала Людмила Павловна.
Выговорившись, он вдруг почувствовал смертельную усталость. Вот сейчас рассказал все Людочке и вдруг осознал: а не потратил ли он всю жизнь на то, чтобы когда-нибудь при встрече доказать ей, своей Людочке, что она зря отказалась от него? Чтобы она пожалела, что не осталась с ним? И вот сейчас произошла эта неожиданная встреча. И что он доказал?! Ничего! Глупо, по-мальчишески расхвастался.
Он замолчал, чувствуя себя опустошенным, и досадуя на себя, что такая долгожданная встреча идет совсем не так, как должна идти! Как много раз он представлял себе эту встречу, и вот сегодня, когда это неожиданно случилось, он оказался совершенно не готов к ней.
А еще всё это время в его голове крутился вопрос, который он никак не мог решиться задать ей. Этот вопрос, состоящий всего из четырех слов, мучал его на протяжении долгих сорока лет, но задать его было страшно, потому что было страшно услышать ответ.
- А как ты меня узнал? - спросила Людмила Павловна - Или я совсем не изменилась?
Она рассмеялась, откинулась на спинку стула и добродушно смотрела на него в ожидании ответа. В ее вопросе сквозило обычное женское кокетство. Оно не было адресовано ему и такое равнодушие к нему, как к мужчине, больно царапнуло Сергея Ивановича.
- По твоим глазам, Людочка! - с вызовом ответил он и еще раз с горечью в голосе повторил - По твоим глазам. Ты единственная на всей планете с такими сиреневыми глазами.
Она улыбалась. Ей было приятно слышать такие слова. Ее глаза действительно были необыкновенными - цвета сирени - и за это в институте ее звали Инопланетянкой. Людмила Павловна взглянула на часы.
- Тебе пора? - спросил Сергей Иванович.
- Нет, еще минут двадцать есть.
- Можно я задам тебе один вопрос? - он, наконец, решился.
- Конечно, Сережа!
Сергей Иванович почувствовал сильное волнение. Такое случалось с ним дважды в жизни: когда он первый раз признавался в любви и когда первый раз целовал Людочку. И вот оно вернулось к нему в третий раз, сейчас, когда он в свои шестьдесят три года должен был узнать то, что мучало его так долго. Он собрался с силами, вдохнул воздуха и, глядя Людмиле Павловне в глаза, произнес, как прыгнул с вышки, те самые четыре слова:
- Почему ты меня бросила?!
- Из-за сосисек, Сереженька! - ответила она легко, не задумываясь, и, смеясь, снова откинулась на спинку стула, выжидательно глядя на Сергея Ивановича.
Этот беззаботный смех больно уколол его и воскресил едкое, жгучее, разъедающее чувство обиды, которое он когда-то испытывал. Да знает ли она, что сорок один год назад вот так же легко и просто она вывернула всю его жизнь наизнанку?!
Людмила Павловна, увидев его реакцию на свои слова, стала серьезной. Она облокотилась на стол, внимательно посмотрела Сергею Ивановичу в глаза и с тихим укором в голосе спросила:
- Неужели ты так и не понял причины, Сережа? Или не помнишь?
- Из-за сосисек?! - переспросил он тихо, не веря своим ушам. - Каких сосисек, Людочка?!
- Обыкновенных, Сереженька, в целлофане! - она еще раз внимательно посмотрела Сергею Ивановичу в глаза и, читая в них непонимание, с сожалением констатировала: - Ты не помнишь!
- Господи, какие сосиски?! Как ты могла бросить меня из-за сосисек, Люда?!
- Ты не помнишь! - повторила она и, спокойно улыбаясь, снова отстранилась от стола.
В ее интонации Сергей Иванович чутко уловил досаду и разочарование. Людмила Павловна обхватила ладонями чашку с остывшим чаем, задумчиво погладила большими пальцами ее пузатые бока и, глядя на дно, словно читая там прошлое, начала тихо и печально вспоминать:
- Было лето. Мои родители уехали в отпуск, и ты остался у меня ночевать. Утром я проснулась раньше тебя. Ты крепко спал, а я проснулась такой счастливой! Я лежала и любовалась тобой. У тебя на щеках всегда был нежный девичий румянец - и это было так трогательно и мило! Я очень любила целовать тебя в щеки. И еще мне всегда нравились твои ресницы - такие длинные, с изгибом, чуть рыжеватые и выцветшие на концах. И я любила целовать тебя в глаза: мне очень нравилось ощущать прикосновение твоих ресниц к своим губам.
Людмила Павловна взглянула на Сергея Ивановича и грустно улыбнулась ему, убедившись, что его ресницы по-прежнему длинные, с изгибом, чуть рыжеватые и выцветшие на концах. Она подняла бокал с коньяком и предложила:
- Давай по глоточку! Удивительная вещь - не вспоминала сто лет, а сейчас начала рассказывать и как будто это было вчера.
Они молча чокнулись.
- Ну?! - поторопил ее Сергей Иванович.
- Был хороший день. Солнце пробивалось сквозь щель в занавесках и падало на твое лицо. Ветер шевелил занавески, и солнечный луч то попадал на тебя, и тогда ты недовольно хмурился, то исчезал с твоего лица - и тогда ты улыбался. Наверное, тебе снилось что-то хорошее.
Людмила Павловна на секунду замолчала, улыбаясь своим воспоминаниям.
- Это было так мило! Да нет, не мило! Это было.... - она задумалась, пытаясь подобрать верное слово - это было... такое широкое счастье, вернее - такое счастье без краев. Я устроилась поудобнее, чтобы лежать и любоваться тобой. Меня переполняли самые нежные чувства к тебе, и я была так счастлива, так полна любовью, что любила весь мир. Такое, наверное, только в молодости и бывает. Потом я решила сделать тебе что-нибудь приятное, например, принести завтрак в постель. Ты не вспоминаешь?!
- Что-то такое вспоминается...
- А я вот, видишь, хорошо всё помню. Я навсегда запомнила то утро, поэтому могу описать его даже сейчас, спустя сколько лет, Сережа?
- Сорок один год прошел, Людочка! Сорок один!
- Вот! Сорок один год прошел, а я помню его во всех подробностях, потому что... - она замолчала, задумчиво выводя чайной ложкой по скатерти круги, - Потому что ... - хотела она продолжить и вновь замолчала.
- 'Потому что' что?! - с нетерпением и обиженно спросил он.
- Потому что оно выжгло меня, Сережа, - сказала она и со спокойным вызовом посмотрела ему в глаза. - Выжгло, как солнечный луч выжигает дырку на листе бумаги.
Она сделала паузу, пытаясь почувствовать, понял ли он, о чем она говорит и, не увидев понимания в его глазах, пояснила:
- Солнечный луч ведь сначала мягко греет бумагу, потом припекает ее все сильнее и сильнее и вдруг прожигает бумагу, оставляя на ней дыру. Солнечный луч остается таким же, а вот лист бумаги - нет; у него уже 'пулевое отверстие', понимаешь?! И никто не виноват: ни солнечный луч, ни лист бумаги. Просто у них разные физические свойства, и они при определенных условиях несовместимы.
Людмила Павловна посмотрела Сергею Ивановичу в глаза. Ему стало неловко, захотелось отвести взгляд, но он переборол себя и изобразил слабое подобие улыбки.
- Вот так и с нами произошло, - продолжила она. - Вернее, со мной, как с бумажным листом. Я любила тебя и готова была прощать, потому что жила надеждами, что все образуется, и ты поймешь, что я терплю твое поведение только потому, что верю: ты сам увидишь его некрасивость и захочешь меняться. Понимаешь? А ты так и не понял этого и не захотел меняться!
Она снова выдержала паузу и внимательно посмотрела на него. Сергей Иванович поднял бокал, приглашая ее выпить. Людмила Павловна пригубила коньяк и продолжила:
- А в тот день произошло то, что для меня стало невозможным. Есть такое понятие - 'точка невозврата'. После того дня я уже ничего не могла и не хотела менять. Может быть, тебе станет легче, если ты сейчас узнаешь, как долго я страдала и мучилась, что сделала тебе больно! И как мне самой было больно! Я разговаривала с тобой уверенным, решительным голосом, но это только для того, чтобы ты понял, что все кончено. А внутри у меня все тряслось, и я плакала, да какое там плакала: я ревела после наших телефонных разговоров. Я душила в себе любовь. Осознанно. Потому что понимала, что по некоторым нравственным, не говоря уже о бытовых, понятиям мы с тобой не совпадаем. Мне и сейчас, Сережа, больно, что я заставила тебя страдать. Прости меня!
- Люда, да что же такое произошло в то утро?! Какие лучи? Какие прожженные дыры, 'пулевые отверстия'? Что я такого страшного и непоправимого сделал? Я, ей богу, ничего такого не помню! - Сергей Иванович изобразил непонимание.
- А страшно, Сережа, то, что ничего страшного-то и не было. А вот 'непоправимое', как ты сейчас верно сказал, случилось. Как это говорят: 'последняя капля переполнила чашу', 'любовная лодка разбилась о быт', 'ваза треснула'? Вот так и у меня что-то треснуло внутри, переполнилось, разбилось. Если помнишь, готовить я тогда не умела. Все, что приготовила мама перед отъездом в отпуск, было съедено, но в морозилке лежали сосиски. В целлофане. И я решила их приготовить. Я не знала, как их готовить. Ну да, признаю, такая вот была избалованная московская барышня. Я налила воду в кастрюлю, положила в нее замороженные сосиски и поставила вариться. Нарезала хлеб. На тарелку положила майонез, чтобы макать в него сосиски. Потом увидела в холодильнике остатки сметаны и вспомнила, что у нас в институтской столовой ее обильно посыпают сахаром и подают в граненном стакане. Сделала тебе эту сметану. Насыпала в кружки кофе и залила кипятком. На мой взгляд, завтрак получился достойным, и я была очень довольна собой! Оставалось дождаться, когда сварятся сосиски.
Людмила Ивановна замолчала, прокрутила взад-вперед чашку на блюдце и, не отрывая от нее взгляда, продолжила:
- Ты проснулся, зашел в кухню и увидел сосиски, которые, как оказалось, все полопались в кастрюле. Ты начал дико кричать что-то типа того: 'Ты что, с ума сошла - варишь сосиски в целлофане? Да кто так их варит?! Целлофан нужно снимать! Тебе сколько лет, что ты не можешь нормально даже сосиски сварить?! Посмотри на них, они как разбухшие утопленники плавают в кастрюле!' Ну в общем что-то в этом роде ты кричал.
- Правда? Я что-то такое припоминаю. Да, вот идиот, некрасиво себя повел. Но причем здесь это? Как ты могла меня бросить из-за этих сосисок?!
- А знаешь, Сережа, - она замолчала и спокойно и холодно посмотрела ему в глаза, - у меня в тот момент что-то произошло внутри. Сначала я была изумлена твоей реакцией, а потом я смотрела на твое искаженное гневом лицо, и чем больше ты кричал, тем спокойнее я становилась. В какой-то момент твои слова перестали задевать меня, что-то из меня ушло. Я будто смотрела кино, а потом, как в конце фильма появляется надпись 'Конец', в моем мозгу появилась четкая мысль: 'Не моё'. И чем больше ты кричал, тем лучше я понимала: 'Не моё'.
Сергей Иванович ошарашенно смотрел на Людмилу Павловну и в недоумении думал: 'Может, она дура?!'. Он столько лет мучился вопросом, почему они расстались, а оказывается, на нее просто снизошла мысль: 'не моё'! Как можно из-за такого пустяка расстаться? Идиотская женская логика! Он столько лет пытался найти объяснение их скоропалительному разрыву и даже нашел ответ и поверил в него.
- А я думал, что ты бросила меня, потому что я не нравился твоей маме. Я ведь иногородний был, она, наверное, думала, что у меня был расчет на твою московскую прописку.
- Нет, ты не прав! Мама к тебе хорошо относилась. Она всегда говорила, что ты добьешься успехов, потому что умный, целеустремленный и веселый.
- Правда?! Вот уж не думал, что она была такого хорошего мнения обо мне.
- Правда, она еще говорила, что ты эгоист.
- ??!
- Да. Она говорила: 'Сережа очень любит тебя. Это видно. Но, знаешь, люди по-разному любят. Одни любят для себя, а другие - для любимого. Первые всегда делают так, чтобы в любви было комфортно им, а вторые - чтобы комфортно было их любимым'.
- Она считала, что я отношусь к первым?
- Причем здесь, Сережа, что считала моя мама? Я так считала, - сказала Людмила Павловна, сделав акцент на 'я', и взглянула на часы. - Ну вот, мне уже действительно пора.
- Побудь еще пять минут! Пожалуйста!
- Хорошо. Я рада, что мы с тобой встретились, и я очень рада, что у тебя все хорошо: семья, дети, внуки, работа! Я очень рада, Сережа, что ты счастлив и успешен!
***
Сергей Иванович смотрел на Людмилу Павловну и пытался справиться со своими эмоциями - перед ним сидела довольно симпатичная, неплохо одетая и неплохо сохранившаяся женщина. Эта женщина была особенная. Она была одновременно чужая и родная, пожилая и молодая. Он любил ее и ненавидел, не хотел расставаться и не знал, зачем им видеться. И еще, как выяснилось, его по-прежнему волновали ее глаза цвета майской сирени и голос.
Мысли хаотично метались в голове: 'Столько лет я ждал этой встречи! Как быстро и по-дурацки она прошла! А ведь она могла бы быть моей женой! Интересно, она все так же хороша в постели? Она счастлива? Я сижу, как тупоголовый истукан! А я ведь всё это знал, но не признавался себе!!! Господи, где мои умные вопросы?! Хорошо, что сегодня классно выгляжу, этот шарф повязал! Нет, моя Ленка лучше выглядит! Интересно, давно она на пенсии? От нее по-прежнему пахнет духами с горчинкой! Я так ничего и не узнал о ней! Людочка, была бы ты со мной, не жила бы сейчас на деньги от сдачи квартиры! Как мы сможем общаться и надо ли, у нас такой разный образ жизни? Боже, о чем я думаю! Надо узнать, за кого она замуж вышла! Господи, сейчас она уйдет, все так бестолково получилось! Интересно, сколько детей у нее?'.
- У тебя дети есть? - спросил он, спасительно зацепившись за последний вопрос.
- Да, дочь. 38 лет. И внучка 13 лет.
- За кого ты замуж вышла? За Валерку?
- Нет! И ты, кстати, напрасно ревновал меня к нему. Мне он никогда не нравился. Ты не знаешь моего мужа. Я после института поступила в аспирантуру, а он учился на четвертом курсе. Так что он младше меня на два года и тоже биолог.
- Понятно! - произнес Сергей Иванович и с сарказмом удовлетворенно подумал: 'Два 'ботаника' на пенсии в деревне'.
Он специально не расспрашивал ее о том, как сложилась ее жизнь. Судя по тем коротким фразам, которые она произнесла, сделать вывод было несложно. Ему было жаль ее. Как по-разному сложились их судьбы! Она, коренная москвичка, живет в деревне в Калужской области на деньги от сдачи престижной родительской квартиры, а он, провинциал, уже давно москвич, имеет две хорошие квартиры в Москве, загородный дом в Подмосковье и через пару недель улетает с женой на ноябрьские праздники в свой дом в Ницце.