Впервые я увидела ее вблизи летом после восьмого класса в квартире соседки Кати. Она сидела в центре девичьей компании, юная, стройная и неотразимая, и, дымя сигаретой, рассказывала о своем идеале мужчины:
-- Мой принцип, девочки, - все или ничего. Если он будет, например, молодой, красивый, богатый, но не слишком умный, он не получит от меня даже поцелуя. Мой избранник должен быть во всем достоин меня. Вообще, если честно, девочки, я не уверена, что здесь, в Союзе, я смогу найти что-то подходящее. Ну, конечно, вы скажете, народный артист, или там знаменитый футболист или выдающийся ученый... Но народные артисты, как правило, уже немолодые, спортсмены ужасно тупые, а ученые ужасные зануды. А мой идеал должен быть безукоризненным. Это тот случай, когда не ложка, а даже капля дегтя портят бочку меда. Я решила так: года три поищу здесь, если ничего не получится - брошу все силы на заграницу.
-- Представляете, девчонки, -- дымящаяся сигарета замерла в тонких пальцах, большие глаза мечтательно устремились вдаль, -- молодой, стройный красавец, с синими глазами, загорелым лицом и сильными руками. Мне, допустим, 20, ему лет 25, он миллиардер... ну, в крайнем случае миллионер... у него своя яхта, самолет и вилла на Багамах из тридцати трех комнат. Увидев меня, он замирает от восторга, а наутро весь этаж отеля, где я остановилась, усыпан алыми розами. Я удивленно спускаюсь по лестнице, а он в белом смокинге уже стоит внизу с замирающим сердцем, и умоляет меня отобедать с ним в лучшем ресторане города. Я нехотя соглашаюсь. Во время обеда он признается, что влюбился в меня с первого взгляда. О нем мечтают кинозвезды, арабские принцессы и дочери президентов, но ему нужна только я. Он умоляет меня стать его женой... а я говорю: нет!
-- Как, ты что, соглашайся! - с детской непосредственностью воскликнула одна из слушательниц, и, опомнившись, тут же покраснела.
-- Женщина никогда не должна говорить "да" слишком быстро, -- назидательно произнесла юная красавица, -- даже... тем более, если мужчина ей понравился!
Что дороже достается, то больше ценится. Я говорю "нет", но не лишаю его окончательно надежды. И три следующих месяца он лезет из кожи вон, чтобы добиться моего внимания. Он дарит мне бриллиантовые браслеты и изумрудные диадемы, он устраивает в мою честь фестиваль современной песни, куда съезжаются все-все звезды и поют только для меня, он пишет для меня стихи и часами простаивает под моим окном. Но я непреклонна. От отчаяния он заболевает. Лучшие врачи мира разводят руками - они бессильны. И вот, когда жизнь его уже висит на волоске, в реанимации появляюсь я, в бриллиантовых браслетах, белых джинсах и босоножках с золотыми ремешками. "Я знаю, -- говорю я, -- чем он болен! И я его вылечу, только оставьте нас вдвоем". Все уходят, и он смотрит на меня страдающим взором. "Алина, -- говорит он, -- я умираю от любви к тебе! Мне остались считанные часы!" "Нет, -- отвечаю я, -- ты не умрешь! Потому что я говорю тебе "да"! Я выйду за тебя замуж!"
От счастья он тут же выздоравливает, и мы закатываем свадьбу на три тысячи человек. Все гости - сплошные знаменитости. На мне платье, усыпанное алмазами, а в качестве свадебного подарка он преподносит мне замок во Франции. Представляете, девки, собственный замок! Медовый месяц мы проводим на его вилле на Багамах, куда летим собственным самолетом...
-- Вот это жизнь, -- вздохнула та девчонка, которая советовала Алине тут же соглашаться на предложение миллионера. - Как в индийском кино.
-- Но это все мечты, -- резонно заметила рассудительная Катя, -- журавль в небе!
-- У меня все мечты станут былью, -- твердо сказала Алина и обвела взглядом компанию. - Если я что-то решила, значит, так оно и будет.
Помнится, присмотревшись к ее победному виду, величавой осанке и красивому лицу, я почувствовала, что не разделяю Катиного скептицизма. "Да, у такой точно все будет, -- сказала я себе, -- это не я !" И мне стало немного грустно от того, что Алина выйдет замуж за миллионера и будет жить сказочной жизнью, а мне даже посмотреть на эту жизнь вблизи не удастся.
И точно, в школе Алина, учившаяся в выпускном классе, гордо проходила мимо меня, не удостаивая даже взглядом, а после я вовсе потеряла ее из виду, и встретила спустя лет восемь. Как ни странно, она не ехала в открытом лимузине, а скромно ждала трамвая. Бриллиантовых браслетов на руках не было, лицо немного огрубело и фигура отяжелела, но взгляд был все такой же гордый и интонации столь же самоуверенные.
-- Ты как? Замужем? Кто муж? Учитель? И что, денег хватает? - прощупывала она меня быстрыми вопросами. - Я еще не замужем. Не тороплюсь. Предложений много, но я выберу самого достойного. Журналист-международник, директор рынка или народный артист - это программа-максимум. Программа-минимум скромнее - у него должна быть своя квартира, машина, приличная работа, разумеется, он не должен пить, курить, рукоприкладствовать, ругаться матом, никаких свекров и свекровей, и прочих родственников. Пусть не слишком красив, но обаятелен, но главное (с неподражаемой грацией выдыхая сигаретный дым) главное, чтобы он понимал, какое это счастье - жениться на мне!
Я слушала и покорно кивала головой, вновь ощущая легкую грусть от Алининого превосходства надо мной. Что ни говори, а она разбирается в жизни: не нашла миллионера, так артиста или журналиста отыщет непременно. А я, наверно, и впрямь поторопилась, выйдя замуж за первого, кто предложил мне руку и сердце... Тут подъехал трамвай и Алина умчалась на нем в сияющую даль, изящно взмахнув мне рукой на прощание.
На той трамвайной остановке мне доводилось бывать неоднократно, но Алину я там больше никогда не встречала. Я была убеждена, что она катается теперь на иномарке или, в крайнем случае, на "Волге" последней модели, и, чего греха таить, какое-то время тихонько завидовала ей; а потом и вовсе позабыла. Можно представить, каково же было мое удивление, когда спустя лет пять на празднике, устроенном в честь пятидесятилетия нашей и на который позвали всех выпускников, меня окликнула неброско одетая, но сильно накрашенная женщина, в которой я не сразу узнала Алину.
-- Я что, так изменилась? - с холодноватым удивлением спросила она, подходя ко мне. - Ты минут пять в упор смотрела на меня и даже не думала здороваться.
Разумеется, я тут же уверила ее, что она ничуть не изменилась и выглядит прекрасно; сама же подивилась про себя. Алина не то чтобы постарела (во всяком случае, фигура осталась прежней, а лицо трудно было рассмотреть под тройным слоем косметики), но стала совсем другой: начала сутулиться, движения утратили плавность, в интонациях голоса появилось что-то нервное и даже как бы надтреснутое. Одета она была в какой-то серый костюм, может, и дорогой, и, безусловно, приличный, но, во-первых, совершенно не сочетавшийся по стилю с интенсивной раскраской лица, а, во-вторых, слишком напоминающий выходной наряд заслуженных учительниц. При этом чувствовалось, что главные изменения произошли не снаружи, а внутри, и это подтверждала ее назойливая, шумноватая, слегка раздражающая манера держать себя, сильно отличающаяся от прежней гордой самоуверенности. Словом, Алина переменилась здорово, и немудрено, что я ее не сразу признала.
С бокалом в руке она пристала к группке бывших одноклассников, с презрительной полуулыбкой слушая оживленные алкоголем исповеди и не произнося ни слова, пока, наконец, очередь не дошла до сильно растолстевшей Иры Пастуховой.
-- Хорошо живем, нечего бога гневить, -- рассказывала Пастухова, широко улыбаясь и демонстрируя всем короткие пальцы, унизанные дорогими кольцами. - Сережа мой пять лет на Севере отработал, зато кооператив купили, "Жигули", в гостиной все стены в коврах... Икру едим, балыки, у Сережи завбазой знакомый, так он нам и бананы достает, и "Рижский бальзам"...
-- И ты считаешь это хорошей жизнью? - с невыразимой иронией громко спросила Алина.
-- А что? - не поняла простоватая Пастухова. Алина лишь фыркнула и начала несколько раздраженно:
-- В отличие от тебя и таких, как ты, я давно поняла, что делать ставку на материальное - глупо. Главное - душевные богатства. Вот у меня масса интеллектуальных хобби. Я увлекалась изучением эзотерических учений Востока, потом древнеегипетской культурой, а теперь изучаю историю театрального костюма.
-- А замуж вышла? - спросил кто-то, явно желая подколоть Алину, но у него ничего не вышло - она сделала вид, что не слышала ехидного вопроса, и с оживлением продолжала рассказ о своих духовных богатствах и интеллектуальных сокровищах.
Так вышло, что со встречи выпускников мы вместе с Алиной шли к остановке троллейбуса, и по пути она успела немного рассказать мне и о личной жизни.
-- Главное в мужчине - это интеллект. И соответствующий уровень развития. Теперь я это поняла. Помнишь, как говорил Бальзак: в каждой мелочи нас могут судить только люди, равные нам по нравственному складу. Недавно ко мне сватался один торгаш. Думал произвести на меня впечатление своим достатком. Говорил: "Ты у меня работать не будешь, будешь сидеть дома и пироги пекти..."
-- Ну и вышла бы, -- усмехнулась я.
-- Боже! Ты такая же невежественная, как он! Не "пекти", а "печь"! Печь! Но дело не только в этом... Я не собираюсь превращаться в стряпуху! Мне нужен полноценный партнер для полноценного духовного общения. О чем можно говорить с мужчиной, не читавшим Хайдеггера?
Я пожала плечами. Действительно, о чем?
-- Мне нужен человек, рядом с которым я буду расти как личность... -- мечтательно сказала Алина и тут же, словно спохватившись, скороговоркой добавила: -- Разумеется, пьяница или разведенный мне тоже не нужен.
... Если б я не боялась обвинения в банальности, то непременно сказала б, что время бежит, подбрасывая нам на бегу то радости, то горести. Но оно действительно бежит, и плевать мне на красоты стиля. Давно забылась встреча выпускников, да и предаваться воспоминаниям стало некогда: оба моих сына пошли в школу, муж стал завучем, тяжело заболела свекровь. Когда она, наконец, поправилась, заболел гнойным отитом мой младший. Словом, накануне собственного тридцатипятилетия хлопот у меня был полон рот, и когда, выходя из больницы, где лежал Олежка, я столкнулась с какой-то тут же извинившейся женщиной и она оказалась Алиной, я даже не удосужилась поинтересоваться, как она теперь. Впрочем, и без вопросов все было ясно.
Я коротко рассказала ей, что здесь делаю, она посочувствовала. Когда-то гордую красотку жизнь явно сделала мягче и доброжелательней. Правда, и от красотки в ней почти ничего не осталось. Может, совместными усилиями парикмахеров, косметологов и стилистов и удалось бы вернуть Алине хоть часть прежней привлекательности, но, судя по натруженным рукам без перчаток и вконец стоптанным сапогам, материальной основы для подобного воскрешения из пепла не было и не предвиделось. Скорей машинально, чем действительно интересуясь, я глянула на безымянный палец правой Алининой руки. Кольца на пальце не было.
Заметив мой взгляд, Алина улыбнулась виновато (отчего стало заметно отсутствие коренного зуба в правом верхнем углу) и тихо сказала:
-- А я еще не замужем. Что-то не везет. Главное ведь что -- чтоб человек был хороший, правда?
... Тем жарким июньским днем я начала вояж по магазинам в поисках чего-нибудь недорогого и приличного, в чем можно придти на выпускной вечер к старшему сыну; но, побывав в полудюжине магазинов и перемеряв десяток нарядов, я ощутила беспредельную усталость. Сорок пять - не пятнадцать, давление то и дело скачет, и в такую жару лучше всего лежать дома с холодным компрессом на лбу и вентилятором под боком. Увидев к тому же, что маленькая стрелка часов приближается к двум, и магазины вот-вот закроются на обед, я решила сделать перерыв и присела отдохнуть на скамейке в небольшом скверике. До чего приятно оказалось сидеть, вытянув усталые ноги, в тени огромного каштана и наблюдать за пестрой толпой фланирующих взад-вперед горожан! Как-то сразу все проблемы и хлопоты отошли на десятый план. Не найду нового платья, пойду в старом бежевом костюмчике, благо, он смотрится еще вполне прилично. Главное, что у детей и мужа все хорошо, а значит, и у меня хорошо, и жизнь - сложная, неровная, непростая - как у всех! - в сущности, удалась.
Из приятного состояния легкой задумчивости меня вывела чья-то фигура, неожиданно возникшая прямо перед моим носом. Какая-то полная женщина с короткими, давно немытыми и некрашеными волосами (темными у корней и грязно-желтыми на концах), одетая в яркие дешевые тряпки из секонд-хенда, встала, что называется, над душой и упорно не желала уходить, глядя на меня и глупо улыбаясь. Я уже хотела вежливо попросить ее отойти, как вдруг толстуха суетливо затараторила:
-- Это я, Алина? Узнаешь?
У меня от удивления открылся рот. Алина?
-- Да, это я? Неужели не узнаешь?
Если честно - я узнала ее только по голосу. Алина села рядом, тяжело плюхнувшись, и принялась болтать. Мне же так нравилось сидеть в тенечке и никуда не торопиться, что я даже обрадовалась ее неожиданному появлению. Алина изливала душу, я сидела и отдыхала, изредка вставляя реплики.
-- Как ты? Как дети? Старший уже школу заканчивает, молодец! Муж уже директор школы, надо же! А я, представляешь, замуж вышла!
-- Наконец-то нашла свой идеал? - подивилась я и подумала: "Это ж сколько надо было искать... И кто же он? Миллионер? Космонавт? Философ?"
-- Да! И знаешь, где? В своем же дворе! Иду, смотрю, мужик бесхозный на скамейке сидит! Оказалось жена его бывшая, злючка такая, выписала его из квартиры, пока он сидел, и теперь на порог его не пускает, так что ему просто некуда идти. А он такой хороший человек, и меня так полюбил, ты не представляешь! Он сейчас не работает, но это временно, пока он от туберкулеза не вылечился. Зато он все по дому делает, если там чайник надо на плиту поставить или цветы полить, и пить не пьет, ну, там, два-три раза в неделю, так разве ж для мужика это доза? А какой добрый, раз стукнул меня легонько... совсем легонько, я и не почувствовала, так как проспался, на коленях прощения просил, представляешь? И так меня любит, на Восьмое марта хотел цветы подарить, но денег не было, а я ему говорю: зачем мне твои цветы, главное, что ты у меня есть!
Алина тараторила, а я смотрела в ее большие глаза, единственное, что не поддалось натиску времени и не изменилось, и видела в них такую радость, такое упоение полнотой бытия, какого и близко не было 30 лет назад.
Поделившись счастьем, Алина ушла, а я продолжала сидеть. Рядом примостились две бабульки, одна потолще, другая потоньше, в платочке. Я думала о беспощадной насмешливости жизни и не вслушивалась в их беседу, как вдруг до слуха моего дошли слова, может, потому, что они были сказаны с другой интонацией, чем все остальное:
-- Какой мужик, Потаповна, вечно у тебя дурь на уме. Я вон, намедни, с пенсии сэкономила, шоколадку купила, да в манку ее и распустила, такое объедение вышло, пальчики оближешь! Наелась себе, чаю напилась, по телевизору комедию старую посмотрела, и на боковую, и никакой мужик мне и даром не нужен. Главное, чтоб давление не поднималось, а все остальное - ерунда.
-- Это точно, -- согласилась Потаповна и достала из кармана бумажный кулек с семечками.