После ада Лондона с его еженощными бомбежками, запахом гари и воем сирен парк Мол-хауса казался раем. Он был тихим, сумрачным, безлюдным, с запутанными дорожками, ведущим к заброшенным беседкам, и Конвелл наслаждался случайным пребыванием в этом чужом раю. Блуждая по отдаленной части парка, где сквозь деревья не видны были горящие окна Мол-хауса, он с жадностью вдыхал влажный майский воздух и прислушивался к голосам птиц, готовившихся к вечернему концерту. Сгущавшиеся сумерки делали его почти невидимым, порождая иллюзию неуязвимости - иллюзию, жестко нарушенную отголоском чьих-то голосов. Кто-то разговаривал достаточно близко, чтобы ветер донес до Конвелла человеческую речь, но слишком далеко, чтобы он мог разобрать хоть слово.
Здравый смысл подсказывал уйти. Он и без того случайный и не слишком желанный гость в этом доме, и если его застанут за подслушиванием чужих разговоров, то сдержанная неприязнь старшего брата Томми Клиффорда - Персиваля, владельца Мол-хауса, имеет все шансы перейти в агрессию, а это ему совершенно ни к чему. Но тут ветер донес в дополнение к звукам речи аромат табака "Кавендиш", и он понял, что один из собеседников - тот самый офицер-шотландец лет тридцати с трубкой, который так заинтересовал Конвелла за ужином. Этот человек настолько не вписывался в круг сугубо штатского семейства Клиффордов, что любой человек, мало-мальски знакомый с сословностью, вернее - кастовостью английского общества, не мог не задаться вопросом: что свело вместе этих людей? За ужином в поведении офицера Конвелл уловил легкое напряжение: так держится человек, впервые попавший в незнакомую для себя среду. И вот он уединился с кем-то в глухом уголке, чтобы переговорить. О чем?
Поскольку в Мол-хаусе не было ни одной дамы, кроме пятидесятипятилетней леди Клиффорд, шекспировский сюжет исключался. Но должен ли он разбираться в жанре этой пьесы? Интуиция ответила "Да", и Конвелл пошел на звук, стараясь передвигаться совершенно бесшумно. Вскоре его усилия оказались вознаграждены: он услышал целую фразу.
- Так вы говорите, послезавтра - окончательная дата?
Конвелл узнал голос Персиваля Клиффорда и замер, прильнув к стволу дерева. Все чудесатее и чудесатее, как говорила Алиса: хозяину дома вместе с гостем зачем-то понадобилось прятаться от посторонних глаз. Будь это Томми, вопросы бы отпали, но Персиваль явно не ворковать с дружком сюда пришел.
- Да, - ответил шотландец. - В Дангавел-хаусе все готово.
Тут порыв ветра унес несколько фраз куда-то в сторону, и Конвелл услышал лишь последние два слова:
- ...Будет в Балморале.
Зато следующая реплика прозвучала настолько отчетливо, насколько это было возможно.
- Даст Бог, наконец-то эта бессмысленная война закончится, - в голосе Персиваля звучала даже не надежда - уверенность.
На этот раз ответ заглушила бодрая птичья трель: все, что ему удалось уловить - это странное словосочетание "удачный полет".
В парке совсем стемнело, и о том, что собеседники сдвинулись с места, Конвелл понял лишь по характерному шороху: ни Персиваля, ни офицера он так и не увидел. Не желая выдать себя, он стоял неподвижно, пока шорох не стих и вокруг не осталось никаких звуков, кроме птичьего пения и легкого, влажного дыхания ветра. Скорее всего эти двое направились в Мол-хаус. Вопрос, что делать ему.
Еще два года назад он, не задумываясь, вернулся бы в дом в таком виде, как был - в ботинках с каучуковой подошвой, испачканных землей, с низом брюк, влажным от вечерней росы, и все поняли бы, что он долго гулял по парку, и, стало быть, мог что-то слышать. Но эти два года в Лондоне многому его научили, и в сознании Конвелла мгновенно выработался план. Он вернулся в ту часть парка, которая прилегала к дому, обогнул здание, стараясь не выходить из тени деревьев, пробрался между пристройками и юркнул в дверь для прислуги - благо она была незаперта. Пройдя по хитросплетению коридоров мимо кухни и комнат прислуги, он поднялся по черной и ужасно скрипучей лестнице на второй этаж и, никого не встретив, вошел в свою комнату для гостей.
Едва Конвелл переодел брюки и сменил ботинки на закрытые туфли из мягкой кожи, как в дверь постучали.
- Ник, это я, Томми.
Конвелл снял пиджак, повесил его на стул, ослабил узел галстука, слегка смял подушку и покрывало на кровати и лишь после этого отворил.
- Черт, ты меня разбудил, - сказал он, зевая.
- Ты спал? - удивился Томми. - А я думал, что ты пошел в парк.
- Я пошел было, но там оказалось так сыро и мрачно, что я почти сразу вернулся к цивилизации. Решил немного отдохнуть - и уснул.
- Извини.
- Все нормально.
- Я пришел по приказанию матушки: она затеяла свою обычную партию в бридж, но Персиваль куда-то исчез. Не мог бы ты заменить его?
- Надеюсь, она не будет снова допрашивать меня?
- Нет, она уже полностью насытилась. Теперь ты проходишь у нее под рубрикой "Один из этих странных американцев".
- Судя по всему, их было много? - Конвелл поправил галстук и снова надел пиджак.
- Лет двадцать назад во время путешествия в Египет матушка познакомилась с каким-то чудаковатым американцем-археологом, так что ты второй.
- Что ж, я польщен.
Панели из мореного дуба высотой до потолка придавали библиотеке мрачноватый вид, который не смягчал даже горящий в камине огонь. Небольшое общество, собравшееся ради радостей бриджа, расселось за ломберным столом 18 века с выгнутыми ножками. Конвелл отметил, что Персиваль так и не объявился, в отличие от шотландца, ставшего четвертым - после леди Клиффорд, старика Брукса и его самого - участником игры, прошедшей на редкость вяло. Брукс клевал носом и только что не спал на ходу; впрочем, для его восьмидесяти двух подобное поведение было простительно. Шотландец и Конвелл думали каждый о своем, отдавая бриджу остаток внимания. Старалась одна леди Клиффорд, но ее усилия так никто и не оценил.
Около десяти вечера общество покинуло библиотеку. Благовоспитанно пожелав друг другу спокойной ночи, леди и три джентльмена разошлись по своим комнатам. Когда Конвелл проходил мимо комнаты Томми, то заметил, что под дверью нет полоски света. Он тихонько постучал, но никто не ответил. Тогда Конвелл тронул ручку двери: упс, заперта.
В Лондоне ночи были страшными даже тогда, когда город не бомбили: ежеминутное ожидание налета держало в напряжении. Но там Конвелл спал, а здесь, в тишине и покое, не мог сомкнуть глаз. Разговор в парке не шел у него из головы.
Он должен раскрыть эту тайну, провести расследование, не обладая полномочиями и возможностями следователя. У него нет даже времени - и все же он должен попытаться. Все, что у него есть - клочки разговора и ошметки фактов. Не слишком много, но в этой игре выбирать не приходится.
Итак, есть группа лиц, уверенных, что 10 мая - или после того, что случится 10 мая - война, которую они считают "бессмысленной", закончится. Завершение войны возможно в двух случаях: безоговорочная победа одной из сторон и капитуляция другой, или подписание мирного договора. О победе в данных условиях говорить не приходится: до 10 мая осталось всего два дня... хотя нет, уже 9-е, стало быть, остался день, и за это время разгромить Германию невозможно, даже если бы вдруг у Британии появилось бы некое чудо-оружие. Но и противоположный вариант нереален; за полтора дня Британию не захватить, даже если Гитлер решится на сухопутную операцию.
А что, если британская разведка намерена уничтожить Гитлера - или все руководство рейха? Если Германия останется без руководства, возможно любое развитие событий, в том числе и прекращение боевых действий. Теоретически это возможно, но на практике подобная операция слишком сложна, имеет мало шансов на успех, не дает гарантий прекращения войны, а, главное, совершенно исключено, чтобы о ней мог знать Персиваль Клиффорд. О таких акциях знают, кроме непосредственных исполнителей, только два человека: глава разведки и премьер-министр.
Значит, мирное соглашение. Но как можно рассчитывать на него, если немцы бомбят Лондон все яростней, а премьер-министр настроен на войну до последнего клочка английской земли? В памяти Конвелла невольно всплыли слова из речи Черчилля от 4 июня 1940 года: "мы никогда не сдадимся, и даже если (хотя я в это ни на минуту не верю) наш остров или большая часть его будет порабощён и охвачен голодом, тогда наша Империя за морями, вооружённая и охраняемая Британским Флотом, продолжит борьбу". Пока Уинстон у власти, никакое мирное соглашение с немцами невозможно. Но среди английской элиты, помимо партии войны, есть и "партия мира" - те, кто готовы на сделку с Гитлером. Их много, и круг их весьма обширен - от одиозного сэра Освальда Мосли до вполне респектабельного Персиваля Клиффорда. После начала войны Мосли и наиболее рьяных его приверженцев посадили. Остальные "миролюбивые" деятели притаились, но Конвелл знал: они не отказались ни от своих убеждений, ни от своих намерений.
Неужели король намерен сместить Черчилля, самого популярного премьера, в разгар войны? Это попахивает чем-то большим, чем смена главы правительства - заговором и переворотом. Но, если речь идет о заговоре - а похоже на то - от него зависит судьба Британии, а может, и судьбы мира.
В комнате Конвелла царила тишина, нарушаемая лишь торопливым стуком будильника. Все было таким спокойным, домашним, мирным, и по контрасту с этой тишиной то, о чем думал Конвелл, казалось еще более чудовищным. Заключить мир с Гитлером сейчас - значит, предать тех, кто сражался против него - англичан, шотландцев, валлийцев, ирландцев, всех, кто противостоял немцам на континенте, всех, кто сейчас защищает небо Лондона. Предать не чужих - предать своих же. И тех, кто погиб с оружием в руках, и тех, кто молча разбирал после бомбежек завалы домов, ища останки своих близких. Предать ту девочку с забинтованной головой и "раненым" плюшевым мишкой в руках, которая сказала ему: "Мы не сдадимся". Предать свой народ. И открыть бесноватому диктатору дорогу на восток: ведь в тылу у него больше не будет сражающейся Британии.
Обычно сдержанный в словах Конвелл не выдержал и выругался - мысленно, конечно. Как ни странно, брань принесла ему облегчение. Ничего, доберемся и до этих гнид, как тщательно они бы ни маскировались в своих щелях. Они тоже боятся, тоже не уверены в успехе, они прячутся, их час еще не настал. И он приложит все усилия, чтобы этот час не настал никогда.
Итак, отставить эмоции. Что мы имеем: обрывок разговора сотрудника Форин-офис Персиваля Клиффорда с неизвестным офицером в штатском, из которого можно сделать вывод, что некие теневые силы намерены пойти на сделку с Гитлером, причем в ближайшее время. Никаких имен нет, но есть два топонима: Балморал - королевская резиденция в Шотландии, и некий Дангавел-хаус. Упоминание Балморала логично: ведь подписать мирное соглашение может только глава государства - король. Но история учит, что подобные соглашения обычно заключают на нейтральной территории. А что, если встреча двух делегаций - немецкой и британской - уже произошла, договор подписан и его привезут королю? Что, если 10 мая договор "будет в Балморале" и его обнародуют? Все зыбко, не версии, а писанина вилами по воде.
Размышляя, Конвелл задремал лишь под утро. Ему снился родной город: темная вода широкой реки, шпиль крепости, мосты и ряд красивейших дворцов в мире. Меньше чем через два часа его некрепкий сон прервал шум въехавшей во двор машины. Конвелл встал и, не включая свет, открыл окно, но чуть замешкался и уже ничего не увидел. Шум стих. Из парка доносилось пение птиц, ветер, ворвавшийся в проем, был влажным и свежим. Он взглянул на часы: без четверти семь. В такое время суток трудно представить себе визит посторонних лиц: это явно кто-то из хозяев.
Загадка разъяснилось за завтраком. Персиваль отсутствовал, а у Томми было измученное, бледное, осунувшееся - и в то же время счастливое лицо. Под глазами залегли темно-синие круги, но сами глаза сияли, как небо в апрельский солнечный день. Судя по всему, Том не спал всю ночь, но провел время наилучшим для себя образом. Конвелл подумал, что он встретился со своим любовником, что тот снова поманил его - и не ошибся.
Томми был буквально накачан счастьем, а большая радость, как и большое горе, требует выхода. Когда после завтрака оба приятеля отправились в курительную комнату выкурить по гаванской сигаре, он первым начал разговор.
- Угадай, где я был ночью.
- С Джорджем?
- Ты становишься проницательным.
- Я догадался по твоему счастливому виду.
- Εν ισχιοις μεν ιπποι... ("Узнают коней ретивых...) - рассмеялся Том. - Да, это была безумная и прекрасная ночь. Но короткая. Я с удовольствием остался бы в Лондоне.
- Так что помешало? Я, конечно, вмешиваюсь не в свое дело, но, по-моему, после такого долгого молчания Джордж мог бы подарить тебе немного больше, чем одна ночь.
- Обожаю твою американскую прямолинейность, Ник.
- Извини, мне не стоило это говорить.
- Джордж рано утром должен был вылететь в Шотландию. Сейчас он, наверно, уже там. Только не говори, что он мог бы взять меня с собой, - снова рассмеялся Том. - Не мог. А викенд он проведет со своим братом,
- Ну, не мог, так не мог. А что в Лондоне?
- Все нормально, - отмахнулся Том. - Не бомбили, если ты об этом.
"Ему на все наплевать, - подумалось Конвеллу, - кроме собственных ощущений и его драгоценного любовничка".
- И жаль, что не бомбили, - Томми стряхнул пепел сигары в украшенную яшмой серебряную пепельницу восточной работы, привезенную кем-то из дипломатов семьи Клиффордов. - Представляешь, как это было бы романтично - умереть вместе и при этом мгновенно? Пошло, но романтично. Я бы хотел так.
- Берегись, желания сбываются. Хотя я уверен, что ты шутишь.
Том покачал головой и закрыл глаза.
- Ты не знаешь, где Самбург? - спросил он сонным голосом. - Ах, я и забыл, что ты учил американскую, а не английскую географию.
- Понятия не имею.
- Я тоже. Черт, я ужасно хочу спать. Ты не слишком обидишься, если я оставлю тебя одного до обеда?
- Я совсем не обижусь.
- Что ты будешь делать?
- Поищу в библиотеке что-нибудь по каллиграфии, если Персиваль не выгонит меня из нее.
- Не беспокойся, ему не до нас.
Конвелл мог бы спросить "Почему?", но не спросил. После ухода Томми он докурил сигару, вернулся в свою комнату и, прихватив альбом, тушь и кисти, отправился в библиотеку, где не было ни души. В свете вновь объявившихся сведений было о чем подумать.
Джордж, который отправился в Шотландию - герцог Кентский, младший брат короля. Король в Балморале, уикенд он проведет там. Не герцога Кентского ли имел в виду Персиваль? Не исключено. Или помимо него прибудет еще кто-то?
Перед внутренним взором Конвелла всплыло лицо герцога, некогда очень красивое, а сейчас испитое, с мешками под глазами и нездоровым цветом кожи - лицо человека, который много лет ведет двойную жизнь. Но какими бы ни были личные пороки, доказательством участия в заговоре они быть не могут. Пожив в Британии, Конвелл убедился, что джентльмен может в свободное время предаваться оргиям под кокаином, а на службе честно исполнять свой долг. Политические убеждения - другое дело. Джордж всегда был близок со своим старшим братом Эдуардом, отрекшимся от короны якобы из-за романа с миссис Симпсон, а на самом деле - из-за пронемецких настроений. После отречения Эдуард подтвердил их, нанеся официальный визит в Германию. От Томми Конвелл также знал, что Джордж принадлежит к противникам войны.
Конвелл не без труда отыскал старую книгу по каллиграфии, положил на стол, раскрыл альбом. Если кто-то зайдет, у него должно быть наглядное объяснение того, что он здесь делает. Затем он нашел многотомную энциклопедию. Для начала посмотрим, что такое Самбург. Про него всего две строчки: небольшое поселение на Шетландских островах в Шотландии. Что забыл там герцог Джордж Кентский, младший брат короля? Учитывая, что он - генерал-майора британской армии и вице-маршал авиации Королевских ВВС, то скорее всего там находится одна из военных авиабаз, но в энциклопедии о ней не напишут.
Поездка герцога может быть обычной инспекцией. А может быть акцией прикрытия, призванной оправдать его пребывание в Шотландии, дымовой завесой, призванной скрыть нечто недозволенное. Уж в чем, а в таких акциях Кентский дока: в молодости он лет пять сидел на героине, и никто ни о чем не знал. Но это не все. Наблюдая уже больше года за романом Тома и Джорджа Кентского, Конвелл убедился, что всплеск эмоций у последнего всегда связан с каким-то стрессом; проще говоря, он зовет любовника, когда хочет отвлечься и забыться. И сейчас он позвал его после месячного перерыва. Конечно, это не улика, но к чему такие страсти, если речь идет об обычной поездке? И в Шотландии ли он на самом деле? Может, поехал в нейтральную страну - Швецию или Португалию - подписывать мирный договор с тем, чтобы завтра вернуться?
Хотя нет, не поехал и не поплыл: ни по суше, ни по морю он не успеет обернуться до завтра. Разве что полетел - но такой полет связан с огромным риском. Что-то подсказывало Конвеллу, что герцог не солгал относительно маршрута и действительно находится сейчас в Шотландии. Но зачем? Если принять за основу, что он - участник заговора, то что он будет делать в Балморале? Уговаривать брата подписать мирное соглашение, что ли?
Ладно, посмотрим, что такое Дангавел-хаус, где "все готово". Дангавел-хаус - имение герцогов Гамильтонов возле шотландского города Стратхейвен. Его нынешний владелец - Дуглас Дуглас-Гамильтон, 14-й герцог Гамильтон и 11-й герцог Брендон. Вот и первое имя появилось. Оно смутно знакомо - когда-то он где-то его слышал, но в справочнике "Кто есть кто" должна быть полная информация. Конвелл вернул на место тяжеленные тома энциклопедии и снял с полки не менее тяжелый справочник за 1940 год.
Дугласу посчастливилось родиться старшим сыном 13-го герцога Гамильтона, но он постарался дополнить позолоту титула сиянием собственных достижений. Что может быть мужественнее и романтичнее, чем профессия летчика? В июле 1927 года Гамильтон поступил в 602 эскадрилью резерва Королевских ВВС, а уже в мае 1931 стал самым молодым офицером и командиром той самой эскадрильи. Офицер и джентльмен, смельчак и испытатель. Широкая публика узнала о нем в 1933 году, после того, как он принял участие в экстремальном авиаперелёте над Эверестом - первым из авиаторов. Награжден за этот полет в 1935 году Крестом ВВС. Талантливый боксер-любитель в среднем весе.
Короче, избранный: соль земли, сливки сливок. Стоп. А вот это интересно: Гамильтон в 1936 году был на Олимпийских играх в Берлине. Да, но тогда Англия и Германия не воевали. И Гамильтон отправился в Берлин не как частное лицо, а в составе парламентской группы.
В прошлом году Гамильтон после смерти отца унаследовал титул и имение. Теперь он полновластный хозяин на своих землях, его руки развязаны. Вопрос, для чего. Во что верит этот человек, какие убеждения разделяет?
Несомненно, обитатели Мол-хауса знают ответ на этот вопрос, но проблема в том, что он не может спросить их. И дело не в поводе: он может придумать его. Но для заговорщиков никакой повод не будет достаточно убедительным: если они узнают о его любопытстве, то сразу все поймут. Нечистая совесть делает проницательным: он и сам такой.
Гамильтон лицо важное, но не настолько, чтобы вести переговоры от своего имени. Скорее всего заговорщиков интересует его дом. Если там все готово, значит, Дангавел-хаус станет центром событий. Конвелл развернул атлас: вот Самбург - если герцог Кентский действительно будет там. Вот Стратхейвен - на юге, возле Глазго. Балморал как раз между этими двумя точками. Хотя он мог, конечно, что-то упустить, но о загранице Персиваль и его собеседник не сказали ни слова. Что бы ни произошло 10 мая, оно произойдет здесь, в одном из этих трех пунктов.
А что, собственно, может произойти, если речь идет о мире, кроме прибытия немецкой делегации? Если никто из английских заговорщиков никуда не летит, то их немецкие партнеры должны прибыть в Великобританию. Да, это кажется невозможным, но ведь в этом деле все является таковым. С другой стороны, коль скоро речь идет о герцогах и принцах, стоящих за рядовым мидовским клерком Персивалем, значит, заговор созрел в самых верхах. Мятеж кучки офицеров можно подавить, но если рыба начинает гнить с головы - значит, у заговора есть шанс на успех.
Если, конечно, этот заговор существует еще где-либо, кроме его воображения.
Передать бы эту информацию в центр, пусть проверят. Но после гибели резидента у него нет связи. И не с кем посоветоваться. И времени нет.
Только одно и остается - провести разведку боем, то есть проникнуть на место переговоров. Вопрос - куда.
В коридоре послышались голоса, выведшие Конвелла из состояния задумчивости. Скорее всего это переговаривалась прислуга, хозяевам не до него. Ладно, пора и честь знать: он засиделся здесь, скоро уже обед. Уходя из библиотеки, Конвелл, поколебавшись, оставил книгу по каллиграфии на столе. Чудесный мир, в котором у всех поступки с двойным, а то и тройным дном. Так и до паранойи недалеко.
За обедом появился Персиваль, выглядевший уставшим и напряженным. Глядя на братьев, Конвелл невольно отметил, насколько они разные при большом внешнем сходстве: у них те же черты и тот же цвет глаз, а впечатление совершенно иное. Томми напоминает юного принца с иллюстраций средневековых хроник, а Персиваль - провинциального нотариуса. Как тонка грань: чуть тяжелее подбородок, чуть меньше глаза, чуть ниже лоб - и вместо обаятельного юноши малоприятный господин, выглядящий к тому же намного старше, хотя разница в возрасте не столь уж велика - 6 лет. Следуя многовековой традиции семьи Клиффордов, Персиваль пошёл работать в Форин-Офис, но вместо того, чтобы блистать на международных переговорах, сидел в аналитическом отделе. Персиваль болезненно самолюбив и сварлив, так что неудивительно, что хорошего дипломата из него не вышло. Зато с ним очень легко поссориться: достаточно привести убедительное возражение на любую его мысль. Конвелл сразу отметил это свойство старшего из Клиффордов, и теперь решил воспользоваться им, чтобы получить предлог для внезапного отъезда из Мол-хауса.
Повод нашелся очень быстро.
- Как вы думаете, - спросил старик Брукс, - Америка вступит в войну в ближайшее время?
- Ну, откуда Ник может знать это? - улыбнулась леди Клиффорд. - Он давно живет в Англии и не располагает прямой телефонной связью с президентом.
- Я считаю, что США вообще не станут вмешиваться в эту бойню, - веско произнес Персиваль.
- Не согласен. Рано или поздно мы... то есть правительство Рузвельта впишется, - Конвелл произнес это громче, чем следовало.
Лицо Персиваля покраснело. Его и без того раздражало присутствие Конвелла, и ответ получился резче, чем он хотел.
- Как хорошо, что вы здесь - за Америку можно не переживать. О, извините, я хотел сказать, что рад, что вы решили задержаться у нас.
- Прямота - редкое и прекрасное качество для дипломата, - улыбнулся Конвелл и переглянулся с Томми.
- Я очень рада знакомству с вами, Ник. И рада, что у Тома есть такие хорошие друзья.
В качестве компенсации хозяйка дома пригласила Конвелла после обеда в гостиную, где все, кроме Брукса, сославшегося на неодолимое желание вздремнуть, слушали радио, рассевшись вокруг радиоприемника. Сначала Персиваль включил радиостанцию ББС. Диктор сообщил, что ночь в Лондоне прошла спокойно. В Гриноке в Шотландии продолжают разбирать руины жилых кварталов после налета в ночь с 6 на 7 мая 1941 Хотя удары были нацелены на верфи и стоянки кораблей, флот не пострадал. Его величество с семьей продолжает находится в Балморале. Ночные истребители Королевских воздушных сил сбили два немецких бомбардировщика.
После завершения официальных новостей леди Клиффорд предложила послушать передачу "лорда Хо-Хо" - Уильяма Джойса. Конвелл удивился, но не слишком: как истинная леди, мать Персиваля Клиффорда могла быть или аполитична, или придерживаться тех же политических взглядов, что и мужчины ее семьи, третий вариант исключен. Где-то в чем-то ее даже можно было понять: чем быстрее закончится война, тем меньше шансов, что она потеряет кого-то из своих обожаемых сыночков.
- Говорит Германия, говорит Германия!
Голос Джойса показался Конвеллу на редкость мерзким. Скорее всего, он был несправедлив, но уж очень противно было слушать восхваления побед немецкого оружия и заверения, что скоро война закончится.
Джойс - убежденный нацист, бежавший в Германию, вещал из стана врага, тем не менее никто не запрещал слушать его передачи: семейство Клиффорд не нарушило ни один из законов. Странно, конечно. Конвелл знал, какое воздействие передачи "лорда Хо-Хо" оказывали на людей попроще (и не только): даже те, кто ненавидел нацистов, слушали их в надежде узнать дальнейшее развитие событий. Многие верили, что Джойс чуть ли не держит в своем кабинете папку с планами немецкого генштаба и все знает. А поскольку официальная информация в военное время подвергалась строгой цензуре, интерес к неофициальной не мог не расти.
Конвелл взглянул на Персиваля Клиффорда: тот слушал с задумчивым видом, но, похоже, думал о чем-то своем. Ему не нужен лорд Хо-Хо или другая немецкая марионетка в качестве карманного оракула: он и его подельники претендуют на то, чтобы стать творцами истории, творить события, а не прогнозировать их. А он, Конвелл, смотрит на эту змеиную возню в полумраке, отделенный от нее толстым небьющимся стеклом, и, не слыша голосов, ни видя движений, лишь по легкому дрожанию стекла догадывается: что-то надвигается.
Куда прибудет немецкая делегация? В Шотландию, это ясно, но куда именно?
Самбург? Это очень глухое место, где нет посторонних, на берегу моря. Делегация приплывет на подводной лодке, что ли? Но прибрежные воды заминированы. И если там военная база, то появление рядом с ней офицеров в немецкой форме крайне нежелательно. Однако именно там сейчас находится герцог Кентский.
Балморал? Наоборот, слишком на виду, много свидетелей - все же королевская резиденция. Если что-то пойдет не так, последствия непредсказуемы, да и наглость это запредельная - привести в свой дом посланников врага. Но там король - без его подписи никакой мир невозможен.
Дангавел-хаус? В глуши, малоприметен, но почему именно он? У герцога Гамильтона куча резиденций, почему именно эта? Может, там есть какой-то бункер, в котором будут проходить переговоры? Можно было бы предположить, что дело в близости к Балморалу, но нет: от Стретхэйвена до Балморала около 120 миль.
Лорд ХоХо отпустил последнюю шутку, и передача закончилась. Персиваль очнулся от своей задумчивости, встал, выключил приемник и закрыл дверцы шкафчика для радио работы Жана Дюнана: чудный образчик ар-деко десятилетней давности, с расписанными вручную створками, на которых девушка слушала радио.
Том сказал, что у него болит голова и предложил прогуляться по окрестностям.
Они вышли из дома, прошли по главной аллее парка и оказались у дороги, ведущей в деревню. День был серенький, но теплый, с приятным южным ветром. Поля радовали глаз свежими оттенками зелени, цветущие яблони вдали стояли в туманной молочной дымке.
- Как прекрасна эта земля, - невольно заметил Конвелл.
- Я не ожидал, что Персиваль будет здесь, - отозвался не на его слова, а на свои мысли Томми. Легкий ветер слегка взъерошил его светлые волосы, и он походил на школьника, сбежавшего с надоевшего урока. - Обычно по будням он в Лондоне. Я думал, в доме не будет никого, кроме матушки. Не знаю, почему он так взъелся на тебя.
- А разве он взъелся? Мне кажется, он просто он не терпит возражений.
- Нет, ты не знаешь, что было перед обедом. Он разбудил меня и стал ругаться, какого черта я привез постороннего человека, не спросив разрешения. Естественно, я послал его.
Так-так, похоже, Персиваль и его шотландский сообщник потому и прятались в парке, что думали, будто Конвелл находится в доме и может ненароком услышать их. Как говорится: чего боишься, то с тобой и случится. А что случится с ним самим? Сам того не ожидая, друг привел его в сердце заговора. Знает ли он сам о заговоре? Не похоже. И не нужно наводить его на эти мысли.
- Что это за дом? - спросил Конвелл, желая сменить тему. Спрятавшийся наполовину за цветущими деревцами дом и впрямь выглядел необычно: как игрушечный замок с крошечными башенками.
Томми лениво повернул голову.
- А, это логово какого-то торговца рыбой из Чипсайда. Он вздумал стать собственным предком и выстроил фамильный замок из силикатного кирпича.
- Смелое решение.
- О, это был только первый акт комедии. Во втором рыботорговец решил стать птицей.
- Он начал бегать вокруг дома, сильно размахивая руками и пытаясь взлететь?
- Нет, увлекся авиацией. И даже хотел купить у нас участок земли, чтобы устроить частный аэродром, но отец - он тогда еще был жив - отказал. Странная эксцентричность для разбогатевшего кокни, не правда ли?
- Иногда эксцентричность - форма самозащиты. Не так-то легко чувствовать себя неуместным и нелепым.
Томми остановился и посмотрел в глаза Конвеллу.
- Мне очень жаль, что так вышло. Если ты решишь вернуться в Лондон, я тебя пойму.
Бух! Сердце Конвелла ухнуло, как тяжелый колокол, но он быстро овладел собой, не дав проявиться мгновенной радости. Прекрасно: он сможет покинуть Мол-хаус, не вызвав и тени подозрения.
- Но я буду рад, если ты останешься на ужин.
Это хуже, но ладно: не все ли равно, где разгадывать головоломку, к тому же кто знает? может, он услышит или заметит еще что-то интересное.
- Хорошо. Тогда я уеду завтра утром.
Смутные надежды Конвелла не сбылись: до конца дня больше ничего интересного он не услышал. Но что бы он ни делал, с кем бы не разговаривал, его не оставляло ощущение, что разгадка близка, что он топчется где-то рядом, что достаточно протянуть руку, и он ухватит разгадку, как пушинку в детстве. Что ж, не разобрался здесь - разберется в Лондоне. Желая выспаться перед ранним пробуждением, он отказался от бриджа под предлогом головной боли, попросил Томми попрощаться за него с леди Клиффорд и братом, собрал чемодан и заставил себя уснуть, прекратив бесконечный поток мыслей.
Часа четыре он проспал хорошо и крепко, а потом ему что-то приснилось, и он проснулся с бьющимся сердцем. И тотчас его осенило: аэродром! Маленький человек из Чипсайда не мог себе его позволить, но герцог Гамильтон - может. В Дангавел-хаусе должен быть аэродром! Какой же он тугодум, мог догадаться еще вчера. Там должен быть частный аэродром, где сядет самолет с теми, кто прилетит заключать мир. Рискованно, но если лететь на большой высоте, то можно проскочить. И туда же прибудет герцог Кентский.
10 мая уже настало. Может, самолет из Германии уже прилетел? Или прилетит вечером? Раннее утро или вечер, день исключается. И есть лишь один способ узнать, правда это или его фантазии: оказаться если не в самом Дангавел-хаусе, то рядом с ним. Кажется, на железнодорожной станции рядом Мол-хаусом останавливается на минуту поезд, идущий в Эдинбург.
В шесть утра, поеживаясь от ранней прохлады, Конвелл покинул особняк семьи Клиффордов, в котором не светилось ни одно окно. Никогда еще он не был так растерян и в то же время так уверен в своих действиях. Идя по сельской дороге сквозь странно молчаливое серое майское утро - птицы не пели, ветер стих, он прокручивал в голове разные сценарии того, что может случиться в Дангавел-хаусе, предчувствуя в то же время, что все пойдет не так, как рисуется в его воображении. Пока он дошел до станции, совсем рассвело.
Поезд в Эдинбург должен был прийти к половине восьмого, время стоянки - одна минута. Однако в назначенное время железнодорожный служащий объявил кучке людей, ожидающих на перроне, что поезд задерживался. Оставалось ждать. Конвелл прислушался к разговорам тех, кто стоял рядом с ним.
- Этой ночью Лондон сильно бомбили... Говорят, парламент разрушен, - вполголоса рассказывала бедно одетая женщина средних лет, озираясь по сторонам.
- Проклятые гунны, - пробормотал старик, явно помнящий Первую мировую и то, как тогда называли немцев.