Аннотация: Сказка о любви для людей среднего возраста
Верите ли вы в чудеса, дорогой читатель? Иногда? Тогда вы должны прочитать эту историю - она вам непременно понравится. Не верите? Тем более прочитайте. В ней нет ни магии, ни мистики, ни молодых красивых героев, охваченных безумной страстью, да и начинается она там, где заканчиваются все трагедии - на кладбище. При чем здесь чудеса, спросите вы? Сейчас узнаете.
***
За лето могила заросла высокой травой. Ее острые стрельчатые побеги, подобравшись к скромному надгробному памятнику, заслонили собой надпись, но не добрались до фотографии, и Евгению Александровичу показалось, что в улыбке жены появилась грусть. "За три месяца так ни разу и не выбрались", - подумал он о детях и вздохнул. Пока он не захворал, могила выглядела совсем по-другому, на ней цвели цветы. Раздраженно принялся он выдергивать траву-захватчицу руками, но та, как все сорняки, оказалась цепкой, и Евгений Александрович выругал себя за легкомыслие: надо было захватить с собой садовые ножницы. Растерянно оглянулся он по сторонам, и увидел, что в нескольких метрах какая-то женщина хлопочет возле большого креста. Немного смущаясь, он подошел к ней и, извинившись, спросил, нет ли у нее больших ножниц.
- Я все лето болел, - словно оправдывался Евгений Александрович, - не ходил, видите, все сорняками заросло...
Женщина вытащила из лежавшего на маленькой скамеечке плотного пакета нужный инструмент и протянула ему.
- Я сейчас, - обрадовался Евгений Александрович, - мигом отдам...
Неожиданно для него самого миг затянулся: после операции и больницы силы заметно убыли, и с тем, что прежде сильный и привычный к любой работе Женя справился за пять минут, постаревший и седой Евгений Александрович возился долго и нудно. Когда наконец последние стебли были повержены, он распрямился не без труда и почувствовал, как по лбу буквально катится струями холодный пот.
"Сдал я совсем, - думал Евгений Александрович, тяжело переводя дух. - Может, скоро и свижусь с Ларисой".
- Зря вы меня не позвали, я б вам помогла, - женский голос рядом вырвал Евгения Александровича из задумчивости и заставил вернуться на землю.
- Спасибо вам, и за ножницы, и за предложение, но я уже справился сам, - ответил он и подумал, что ответ прозвучал чуть высокомерно. А какое может быть высокомерие здесь, где каждый шаг напоминает о бренности наших тел и тщете усилий? Он поправился:
- Еще раз спасибо, - и взглянул на женщину.
Среднего роста, в невыразительном черном свитере, с затянутыми в узел русыми волосами, лет сорока с небольшим на вид. Лицо круглое, еще свежее, ничем особо не примечательное, кроме выражения глаз. В глазах неподдельная доброта, и складка губ мягкая, добродушная. Наверно, неплохой человек. Кого она навещает здесь? Родителей, мужа?
- Не за что, - немного смутилась под его пристальным взглядом женщина. - Это ваша жена?
- Да.
- Красивая... И такая молодая ушла. Как мой муж. Тоже в сорок девять.
Евгений Александрович сделал сочувственное лицо и задал вопрос, естественный на кладбище:
- А ваш муж отчего?
- Гадость эта, посланная нам за грехи. Рак.
- И Лариса от рака....
- Мой Саша курил много. Сколько я говорила ему: бросай! Бросил наконец, а оказалось - поздно. Рак легких...
- А моя Лариса не курила вовсе. И тот же диагноз...
Странным образом оба дотоле чужих и незнакомых человека ощутили вдруг некую общность, пусть и горькую на вкус - но горечь нередко ощущается сильнее, чем сладость. Самые дорогие им люди покинули этот мир по одной причине и лежали рядом. И они, живые, оказались как бы соседями в городе мертвых.
Погожий сентябрьский день догорал, воздух становился все сырее. Пора было уходить отсюда, и у Евгения Александровича как бы само вырвалось предложение, еще две минуты назад показавшееся ему странным:
- Вы не на машине? Нет? Хотите, подвезу? Вам куда?
Женщина сначала замялась, потом осторожно согласилась:
- Мне в Печерский район... Только давайте представимся, а то неловко как-то...Меня зовут Вера... Вера Степановна...
Евгений Александрович назвал свое имя-отчество, и знакомство состоялось.
В машине продолжился мрачный разговор, состоявший из тяжелых воспоминаний. Но оба испытывали в нем потребность - не просто выговориться, а выговориться перед человеком, прошедшим тот же ад. Ехали и говорили долго, и все же когда машина Евгения Александровича остановилась возле дома Веры Степановны, еще многое осталось несказанным.
- Спасибо вам большое. Вы ведь теперь регулярно будете жену навещать? Я у Саши каждую субботу, через неделю свидимся...
- А зачем ждать неделю? Мне так еще хочется поговорить с вами, - откровенно сознался Евгений Александрович.
- И мне, - совсем тихо сказала Вера Степановна.
- Так давайте завтра встретимся! - обрадовался Евгений Александрович и тут же осекся:
- Но, может, вы заняты?
- Да нет...
- У вас нет детей?
- Есть дочка, Катя... Но она живет в Германии. Я, в общем-то, свободна завтра..
Договорились встретиться в три часа: Вера Степановна предлагала назначить место встречи, но Евгений Александрович отмел это предложение: они давно не студенты, он просто заедет за ней и они направятся в какое-нибудь кафе посидеть.
По дороге домой порыв Евгения Александровича несколько угас, он даже начал сомневаться, нужен ли ему завтрашний разговор, но отступать не приходилось - и не по-мужски, и даже если б он решился перезвонить и отменить, то не смог бы, потому что забыл взять у новой знакомой номер телефона.
Квартира встретила его тишиной - как всегда. Он давно должен был привыкнуть к ней, но не мог, как не смог выбросить или продать вещи жены. Проверил автоответчик - никто не звонил. Что ж, у взрослых детей своя жизнь: у Антона свой бизнес, у Светы двое маленьких детей, и нелепо требовать от них того, чего они не могут дать... но все же, черт побери, неужели трудно звонить отцу чаще, чем раз в неделю? "Впрочем, - тут же оправдал сына и дочь Евгений Александрович, - когда я лежал в больнице, они звонили чаще".
На следующий день Вера Степановна вышла к машине ровно в три часа, и при виде ее круглого, немного смущенного, доброго лица вчерашние сомнения показались Евгению Александровичу не то что смешными, а жалкими. В кафе официант, не спрашивая их, зажег красную свечу на покрытом вишневой скатертью столе, и со стороны их беседа и впрямь походила на свидание: мужчина и женщина много и напряженно говорили, глядя друг другу в глаза и мало притрагиваясь к пище - вот только пару раз слезы выступали на глазах. Оба немного отошли только к десерту, и разговор принял иное направление.
- Вам, наверно, одиноко после отъезда дочери?
- Очень, - созналась Вера Степановна. - На работе у нас женщины хорошие, коллектив в бухгалтерии небольшой, но дружный...только ровесницы мои все имеют семьи, у них свои заботы, а с молоденькими девочками и поговорить не о чем, разный у нас опыт...
Евгений Александрович подумал, что Вера Степановна непременно безотказна, покладиста, добродушна, и потому часто выполняет чужую часть работы, засиживается после окончания рабочего дня, отчасти и потому, что не к кому спешить... Но этого он ей не сказал, а спросил другое:
- А как же подруги?
- Подруг я растеряла, пока Саша болел.
- Значит, ненастоящие были подруги. Мой лучший друг, Леша Прохоров, по всей Москве искал редкие лекарства для Ларисы, после ее ухода каждый день приходил, поддерживал. Он был настоящий...
- Был?
- К сожалению. Он умер в конце мая - инфаркт. На его похоронах меня и скрутило, и я попал в больницу с обострением язвы.
- Сейчас врачи говорят, вроде зажило, - продолжил он, - но у меня после смерти Ларисы свое отношение к медицине. Такое ощущение, что...
- Да что вы, вам еще жить, - постучала она, приподняв скатерть, по дереву стола. - Вы еще молодой...
- В 60 - молодой?
- Всего на 10 лет меня старше.
- Так вам 50? Не скажешь. Я думал, вам чуть за сорок.
- Мне все говорят, что я молодо выгляжу. Только это снаружи. А внутри все старое. Если б я вам всю жизнь рассказала...
- За чем дело стало? В следующий раз и расскажете.
Они долго гуляли по усыпанным листьями аллеям, потом, утомившись, присели на скамеечку, подставили лица осеннему солнцу.
- ... Вот так и жизнь прошла, - закончил свой рассказ Евгений Александрович. - В юности военное училище, казарма, девиз "Все для Родины", потом - армия, гарнизоны, вся карта СССР от Кушки до Мурманска, проверенная на личном опыте... потом распад страны, гибель всего, во что верил, увольнение, "дикий бизнес", шальные 90-е, а когда, казалось, наконец все наладилось: и деньги появились, и дети пристроены, и только бы жить - болезнь Ларисы. И смерть. Теперь я - бывший человек. Пенсионер. Из бизнеса ушел, доживаю свой век в той квартире, где думали стариться вдвоем... прежде помогал детям, сидел с внуками - теперь и на это не гожусь. Была отдушина - работа на даче, а теперь врачи запретили физические нагрузки. Но весной я все равно поеду... если доживу.
- Вы хоть что-то повидали, поездили по стране. А у меня, знаете, временами такое чувство, словно я и не жила. В школе казалось - исполнится мне 18 лет, и начнется настоящая жизнь... Потом казалось, что жизнь начнется, когда замуж выйду...потом - когда Катя выздоровеет да вырастет... потом - когда Саша пить бросит...
- А я, думаете, как жил? Вечный цейтнот, вечные проблемы, и все время как белка в колесе. Тоже думал - выйду на пенсию, начну жить в свое удовольствие. Вышел...
Воцарилось молчание, и в тишине слышны были легкие шорохи - то багровый, то медный листок падал на землю. Лучи осеннего медленного солнца ярко освещали великолепную панораму парка, напоминавшую, что праздничным может быть не только расцвет. В этом высоком небе, в буйстве охряных, пурпурных и золотых крон, в ковре листьев и позднем изумруде трав чувствовалась своя высокая гармония, которую ощутили оба; но Евгений Александрович все же посетовал:
- Осеннее солнце светит, да не греет...
- Нет, - не согласилась Вера Степановна, - оно тоже дарит тепло.
- Пусть так. А смысл? Зачем тепло в октябре, если весь май шли дожди? Все хорошо в свой срок.
Вера Степановна ответила не сразу.
- Все должно быть уравновешено: дождливый май, зато теплый октябрь. Или наоборот: солнечная весна, но холодная осень. Потому что если в мае дождь, а в октябре снег, то это уже тундра какая-то получается...
- Может, вы и правы.
- И потом, позднее тепло - оно другое. Греет, но не жжет...
Евгений Александрович внимательно посмотрел на Веру Степановну, точно увидев ее впервые. Нет, не просто добрая и покладистая бухгалтерша: в словах сидящей рядом женщины чувствовалась глубина. "Она много умнее, чем кажется с первого взгляда", - подумал он.
Последующие встречи подтвердили это впечатление. Вера Степановна оказалась весьма неглупым и наблюдательным человеком, таившим, однако, большей частью свои выводы и раздумья от всех. С ним она впервые за долгие годы могла поделиться, и он слушал внимательно - так же, как она слушала его. Почему-то с Верой Степановной Евгений Александрович не боялся показаться слабым, не стеснялся своей откровенности. Может, потому, что отношения их начались не как роман, а как дружба.
Как дружба они продолжались несколько месяцев, до Нового года. Встречи и откровенные разговоры к тому времени превратились в потребность для обеих, и часы, проведенные вместе, скрашивали их жизни, в которых, откровенно говоря, больше ничего и не происходило. По-прежнему каждый день поднималась в полседьмого по звонку будильника Вера Степановна, по-прежнему засиживалась на работе, но теперь у нее было еще что-то, кроме быта, толкотни в набитом общественном транспорте, шпилек коллег и одиноких ночей. По-прежнему дети звонили Евгению Александровичу раз в неделю, по-прежнему он редко виделся с внуками, по-прежнему он считал себя бывшим человеком и чертыхался по утрам, готовя завтрак и искренне ненавидя домашнюю возню - но в привычном тумане зажигались огоньки, и туман редел, и легче становилось дышать. И даже неожиданное сообщение сына, что он не сможет встретить с отцом Новый год, потому что улетает 30-го декабря в Австрию кататься на лыжах (дочь на праздники уезжала с мужем и детьми к его родне в Саратов) не вызвало острого разочарования, неизбежного прежде.
У него немедленно возник другой план, не менее интересный - провести новогоднюю ночь с Верой Степановной в каком-нибудь хорошем ресторане, но реализовать его не удалось. Ресторан был найден и столик заказан, но 30 декабря Евгений Александрович проснулся с головной болью и температурой 38,2. И хотя пришедший утром 31-го врач диагностировал всего лишь банальный грипп и отверг предположение о какой-либо опасности для больного, Евгений Александрович сильно расстроился и пал духом. Не так из-за болезни, как из суеверного предположения - это знак, намек судьбы.
- Видишь, - говорил он Вере Степановне, примчавшейся к нему, - самое невинное желание - и то не получилось! Разве я так хотел встретить Новый год? Мы сейчас должны были сидеть за столиком, пить шампанское, а я лежу, как раздавленный червяк...
- Шампанское я привезла с собой. Через два часа чокнемся и выпьем.
Они были уже на "ты".
- Это ты хорошо придумала, спасибо. Но все равно, знаешь примету - как встретишь, так и проведешь. Судя по всему, это будет мой последний год...
- Зря ты себя хоронишь, этого никто не знает. Ладно, лежи, можешь подремать, а я пойду на кухню. Я, кроме шампанского, привезла еще оливье, холодец и селедку под шубой.
Евгений Александрович засуетился и попытался встать:
- Давай я тебе покажу, где у меня чистая посуда...
- Лежи. Я сама разберусь.
Вера Степановна действительно быстро нашла все необходимое; и странно - возясь на чужой кухне, в квартире, в которой она оказалась в первый раз в жизни, в новогодний вечер, она не ощущала никакой неловкости, словно так и должно было быть. Она нашла даже столик на колесиках, на который поставила традиционное угощение, бутылку и два бокала; но когда она медленно вкатила его в спальню, Евгений Александрович, изнуренный высокой температурой, тихо спал. Рот его был приоткрыт, седые короткие пряди прилипли к мокрому лбу, впалые щеки покрылись щетиной. И так стало его вдруг жаль Вере Степановне, что она с трудом сдержала слезы. Она подкатила столик к дивану и присела на его край, с жалостью и сочувствием глядя на спящего. "Только бы он не умер, - вдруг мелькнуло в ее сознании, - только бы не ушел, как Саша! 10 лет своих отдам, чтобы он жил". Тотчас она застыдилась своих мыслей: "Что это я паникую - обычный грипп у человека, вылежит и будет, как огурчик".
Большая стрелка на настенных часах приближалась к 12, и Вера Степановна заколебалась: будить больного, не будить? Нехорошо как-то встречать Новый год во сне, совсем грустно получается. С другой стороны, ему сейчас очень нужен сон. "Если сам проснется до полуночи, значит, все будет хорошо", - загадала она, хотя сама не могла точно сказать, что входит в это "хорошо" - и выздоровление, и их общение, и то, что рождалось в мире и в них самих в эту волшебную ночь.
Без пяти двенадцать Евгений Александрович зашевелился и открыл мутные глаза, недоуменно обвел ими комнату, но, увидев Веру Степановну, слабо улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ.
- Осталось пять минут, надо шампанское открывать, - взялась она за бутылку.
- Дай мне, - приподнялся он на локте. - У меня сил хватит.
Вера Степановна почувствовала, что спорить не надо, и покорно протянула тяжелую бутылку. Он действительно откупорил ее чрезвычайно аккуратно и, гордый, но изнеможенный усилием, откинулся на подушку. Ровно в полночь они чокнулись под звон курантов и оба - мысленно - загадали одно и то же: она пожелала счастья ему, он пожелал счастья ей.
- Никогда у меня не было такого Нового года, - сказал он, но с совсем другой интонацией. - Не поверишь - мне хорошо.
- И мне хорошо, - созналась Вера Степановна.
За окном грохотала канонада петард и хлопушек - подростки во дворе веселились вовсю.
Неделю новогодних праздников Вера Степановна провела у постели Евгения Александровича в качестве сиделки, и он не мог не заметить, что, несмотря на такое мало вдохновляющее времяпровождение, ни разу даже тень раздражения не мелькнула на ее лице. "Я б так ни с кем не возился, - признался он себе, - только с женой..." А кто он ей? Думал он и о том, что если б не тихая, не показная доброта этой женщины, то ухаживать за ним было бы, в сущности, некому. Не соседей же просить? Скорее всего, пришлось бы снова ложиться в больницу.
"Плохо доживать свой век одному... И впрямь, если б не Вера, некому стакан воды подать. Но у меня есть дети! А где они? Позвонили первого на автоответчик "Папочка, с Новым годом!" - и считают, что выполнили свой долг. А папочка неделю им не звонит, не подает признаков жизни - и даже не интересно, где он и что с ним. Может, уже околел папочка. Да что там, я им теперь не нужен. Был нужен, когда крутился, имел деньги, потом - когда мог посидеть с внуками... а теперь - отработанный материал. Может, несправедливо я... Но как обидно, черт побери, имея двое детей и четверо внуков, гнить вот так", - бессвязно думал Евгений Александрович, но с каждым днем из этой бессвязности все определеннее вырисовывалась простая мысль: а ведь совсем не обязательно доживать жизнь одному.
Но нужен ли он другому человеку? Вот такой, какой есть: с кучей болячек, с не самым легким характером, с незажившей скорбью по первой жене? Даже самой доброй женщине может надоесть роль сиделки. Материально Вера независима, ни в чем не нуждается, живет в своей уютной квартире, а если ей нужен мужчина, она может найти кого-то менее потрепанного жизнью... если ей нужен мужчина, конечно.
Старый Новый год они встретили в том самом ресторане, за тем самым столиком, где планировали веселиться две недели тому. Обоим было немного торжественно, немного не по себе и в то же время очень недурно. После первого бокала он с хитрой улыбкой вытащил из кармана пиджака маленькую бархатную коробочку.
- Я сперва хотел другой подарок сделать - скатерть, но за эти дни... пока болел... узнал тебя лучше и понял, что ты заслуживаешь другого подарка. Что скатерть? Тряпка, и только. И я купил новый подарок, который больше подходит к твоему характеру.
Он протянул футляр, в котором оказался оригинальный янтарный кулон: внутри овала была искусно вырезана птица, держащая в клюве ветвь.
- Видишь, это как бы голубь мира, - пояснил Евгений Александрович, - птица, символизирующая миролюбие и все такое... Ты на нее похожа...
Вера Степановна не выдержала и заливисто расхохоталась.
- Нет, мне не простительно, потому что я мужчина. Деградирую, стремительно деградирую на глазах.
- Хочешь реабилитироваться, что ли?
- Очень хочу. Только...
- Что?
- Не смешно будет, а? На седьмом десятке...
- Любви все возрасты покорны, - успокоила его Вера Степановна, - а будет смешно или нет - только от тебя зависит.
- У кого будем предаваться разврату? У меня или у тебя?
- Поехали ко мне. Одно из главных преимуществ нашего возраста то, что можно уже не переживать, что соседи скажут.
- А они что-то скажут?
- Непременно, Жень. Народ у нас душевный, обходительный, но любопытный.
С того памятного вечера Евгений Александрович стал часто ночевать у Веры Степановны и даже познакомился с ее соседями. За несколько недель оба, незаметно для самих себя, внезапно и отчетливо переменились к лучшему. В глазах появился блеск, разгладилась мрачная складка меж бровей Евгений Александровича, голос Веры Степановны зазвенел, как в юности; общий тонус возрос, точно оба пригубили какого-то чудодейственного эликсира. Меж тем ничего необыкновенного здесь не было: в юности любовь часто отбирает энергию, потому что много ее уходит на терзания, метания и переживания, а в поздней зрелости она энергией подзаряжает. Отвыкшие от телесной радости за годы вдовства мужчина и женщина снова ощутили себя таковыми, и это приятное открытие вернуло им изрядно приутраченный вкус к жизни. С наступлением сухих, теплых мартовских дней Евгений Александрович и Вера Степанровна каждые выходные выбирались то в театр, то на концерт, а как-то пошли на премьеру нашумевшего фильма. Фильм им не понравился, зато в фойе после премьеры они встретили бывшего сослуживца Евгения Александровича, некоего Геннадия, и хорошо посидели втроем в кафе при киноцентре.
- Ну а ты-то теперь как? - спросил Геннадия Евгений Александрович, закончив рассказ о себе.- Выглядишь неплохо, даже очень хорошо, полтинник ни за что не дашь, правда, Вера?
- Мне уже 53, Жень, а не 50, и это я в последние годы раскрутился. До того чего только было: и бомбил на своей "Волге", и овощную палатку держал, и собак дрессировал... что ты смеешься? Честное слово! Только что сам ездовой собакой не работал. Зато в последние три года - красота! Нашел свою нишу. Теперь я риэлтор, продаю недвижимость в Черногории.
- И покупают? - засмеялся Евгений Александрович.
- Да ты что, не в курсе? В последние полтора года это самое выгодное направление по части вложения денег в недвижимость за границей. Во-первых, цена. Да, сейчас цены растутЈ но пока еще дешевле той же Испании или Кипра. Во-вторых, наших любят. В- третьих, климат...
- А какой там климат? - заинтересовалась Вера Степановна.
- Лимоны растут в открытом грунте! Что такое Черногория? Горы дивной красоты, а внизу - полоса поросшего оливами, пальмами и лимонами побережья и чистое лазурное море. В феврале, когда в Киеве слякоть, сырость и грипп, там расцветает миндаль. Вы видели, как цветет миндаль?
- Не-а.
- Я когда увидел, подумал: вот он, рай! Знаете, я про себя решил: еще пару лет покручусь и поселюсь там. Куплю виллу и буду жить, сдавая ее туристам. Там так все живут.
- А денег хватит?
- Да это две киевские квартиры! У тебя, Женя, есть квартира? А у вас, Вера? Ну вот: продаете две квартиры, покупаете двухэтажную виллу в Будве, второй этаж сдаете туристам, на первом живете сами. Сезон - с мая по сентябрь. Зимой подсчитываете прибыль, попиваете винцо и гуляете вдоль моря. Станет скучно -есть с кем и по-русски поговорить...
Ночью они лежали и перебирали впечатления вечера. Евгений Александрович рассказывал про Геннадия, вспоминал разные случаи из тех времен, когда они служили в одном полку. Вера Степановна протянула мечтательно:
- Вот бы поехать в эту Черногорию, посмотреть. Смешно, я ни разу за границей не была...А ты?
- Только в Турции. Заманчивую он картинку нарисовал, шельмец: дом у моря, сад, обед на открытом воздухе, рай на земле. Вот взять и вместо того, чтоб дожидаться рая после смерти, устроить себе рай при жизни, а, Вер?
- Он, наверно, хороший продавец, умеет зубы заговорить, - уже сонным голосом протянула Вера Степановна.
На следующий день, в воскресенье, Евгений Александрович поехал к сыну: старшему внуку исполнилось десять. Дед, давно не видевший внука, жадно обнял его, засыпал вопросами, но Максимка, получивший дорогой и давно заказанный подарок - полный шпионский набор: пистолет, подслушивающее устройство, специальные очки и фонарик - не слишком рвался общаться с дедом. Застолье - может, по контрасту с недавними радостными переменами в его жизни - показалось Евгению Александровичу каким-то скучноватым и замороженным. Невестка сидела с постным лицом, сын хмурился, Максимка и вовсе убежал из-за вместе с младшим, Андреем, смотреть мультики. После кофе сын позвал Евгения Александровича на балкон, покурить. Поскольку Евгений Александрович год назад бросил курить, "покурить" означало "поговорить". "Проблемы у Антона!" - встревожился отец.
На балконе сын довольно долго курил молча, подтверждая худшие предположения, и Евгений Александрович не выдержал.
- Как твой бизнес, сынок? Все в порядке?
- Более-менее.
- Что-то ты смурной...
- А ты как, папа? Все нормально?
- Да, не жалуюсь. Веришь - в последнее время забыл про язву, тьху-тьху-тьху.
- Это хорошо. А помнишь, как после операции ты говорил, что хотел бы жить с нами вместе?
- Помню.
- Так вот, Галя наконец согласилась: продаем эту квартиру, нашу и дачу и покупаем особняк. Будем жить все вместе. И ты уже не будешь один.
- Ты серьезно?
- Совершенно серьезно. Ну, как?
Еще полгода тому Евгений Александрович обнял бы сына со слезами радости на глазах, но теперь он ответил иначе:
- Надо подумать.
Антон выбросил сигарету. В жесте чувствовалось раздражение.
- Ну, думай, только не задумывайся слишком долго.
Вернувшись домой, Евгений Александрович позвонил Вере Степановне и поделился неожиданным предложением сына.
- Как ты думаешь: соглашаться?
- Ой, Жень, я даже не знаю, что тебе сказать. Погоди, ты ж говорил, у тебя дочка есть.
- Ну и?
- Так ведь ей тоже часть квартиры положена, а если ты продашь ее и все вложишь в особняк Антона, ей обидно будет. Получится, что ты ее обделишь.
- Это ты верно заметила. Ничего, я могу просто отдать ей треть стоимости квартиры.
- В любом случае вы должны решать такие вопросы втроем.
Света думала точно также, и уже во вторник Евгений Александрович радовался редкой гостье - дочери.
- А у тебя чисто, - осмотрелась она по сторонам, - молодец...
- Что ты будешь - чай, кофе? Или, может, коньяку? - обрадовался отец. - Как Оленька и Иришка? Как Вадим?
- Чаю. Вадик передает тебе привет. Оля и Ира остались с няней. Я ненадолго.
- Жаль. Давно ты тут не была...
- Я вот по какому вопросу, пап, - созналась Света. - Я знаю, что Антон предложил тебе продать квартиру...
- Ты не думай, я твою долю тебе отдам...
- Мне не нужна моя доля, пап, я вообще не хочу, чтоб ты ее продавал.
- Почему?
- Потому что Антон и его вобла заботятся только о своем благе, а я о тебе. Убеждена, что это она его подговорила...
- Да нет, это была моя идея...
- Ну все равно, папа, посуди: зачем тебе на старости лет ютиться в одной комнате, когда ты хозяин-барин в своих хоромах?
- Одиноко в хоромах, Света.
- Пап, даю слово: как только дети пойдут в садик, мы будем видеться каждую неделю.
Так и не пришедший ни к какому решению Евгений Александрович предложил сыну пойти к юристу и обсудить "жилищный вопрос": какова будет его доля в приобретаемой недвижимости, как юридически будет оформлена эта доля и прочее. Сын, однако, от обсуждения категорически отказался:
- Что это за тон? Ты что, родному сыну не доверяешь? Какой юрист? Я покупаю особняк для всех нас, и точка. Не трясись, ты там тоже будешь прописан.
- Э, сынок, может, я старый дурень, но не настолько, как тебе кажется. Прописанный - не означает собственник. Прописка в наше время ничего не означает, да и слово устарело.
Антон попробовал надавить на отца, но, убедившись, что Евгений Александрович не склонен к компромиссам, решил отложить разговор до лучших времен. Поведение отца его удивило и даже встревожило: он не мог понять, почему тот отказывается от собственного плана, правда, полугодовой давности. Что-то изменилось, но что?
Недоумевал Антон недолго: вечером ему позвонила сестра.
- Хочешь новость? У тебя появилась конкурентка.
- Не понял.
- Ты ж на квартиру нацелился, нет? Тебе не хотелось со мной делиться, придется поделиться с чужой тетей. Наш папа нашел себе пассию.
- Что ты несешь! Кому он нужен? Из него песок сыплется.
- Да, ты, судя по всему, никогда не поумнеешь. Не он, а квартира!
Наконец-то Антона осенило:
- Аааа! Теперь я все понимаю.
- Ну слава Богу.
- Ты ее видела? Говорила с ней?
- Нет, он же ее прячет. Видимо, есть причины.
Действительно, о переменах в личной жизни Евгений Александрович ничего не рассказывал детям - по нескольким причинам, среди которых не последнее место занимал страх. Страх причинить им боль, страх быть непонятым ими. И потом, как рассказывать о том, в чем сам еще не разобрался до конца?
- Так что готовься, братец: скоро у тебя будет мачеха лет на 10 лет тебя старше.
- Не может быть!
- Спроси у него. Заодно поздравишь его с мудрым решением.
С этого момента началась затяжная семейная война, стоившая немало нервных клеток всем ее участникам. Сын, обозленный тем, что Евгений Александрович, подумав, отказался продавать квартиру, прямо обвинил никогда им не виденную Веру Степановну в мошенничестве и всех смертных грехах и чуть ли не предъявил отцу ультиматум. Дочь поступила иначе. Что бы не говорили женоненавистники, а женщина практически в любой ситуации действует тоньше и хитрее мужчины. Света не стала выдвигать отцу предложений, от которых невозможно отказаться, а нагрянула к нему в гости в ближайшую субботу всей семьей. И хотя Евгений Александрович собирался после обеда встретиться с Верой Степановной, от встречи пришлось отказаться: дед не смог устоять перед радостью общения с маленькими внучками, да и с дочерью и зятем тоже. С умилением Евгений Александрович наблюдал, как две белокурые девочки, хохоча, гонялись друг за дружкой, и останавливал Свету, когда она пыталась унять дочерей:
- Ничего, пусть порезвятся, ничего. Слишком долго в этом доме стояла мертвая тишина.
Младшая, Ира, поразительно походила лицом на покойную бабушку. Природа иногда любит передавать черты (да и способности) через поколение.
- Как на покойную Ларису похожа, - вздохнул Евгений Александрович.
- Кстати, пап, мы на тебя обижены чуть-чуть, - вдруг заметила Света.
Евгений Александрович сразу понял, о чем пойдет речь.
- И ты начнешь меня спрашивать "зачем тебе нужна эта женщина"? И вопить про "авантюристку", польстившуюся на квадратные метры? Между прочим, у Веры своя квартира есть.
- Нет, что ты. Я тебя понимаю. Только почему ты молчал столько времени?
- Значит, не осуждаешь?
- То, что не хочешь больше быть один - нет, конечно. Но что она за человек? Откуда ты ее знаешь?
Евгений Александрович добросовестно рассказал дочери и зятю все, что он знал о Вере Степановне.
- Да, - согласилась Света, - судя по всему, женщина неплохая. Я бы хотела с ней познакомиться.
Если бы здесь был Геннадий, он непременно шепнул бы на ухо Евгению Александровичу, что дочка хочет лично присмотреться к кандидатке в мачехи и в зависимости от выводов строить дальнейшую игру, но Геннадия здесь не было, и Евгений Александрович по-детски обрадовался.
Встреча состоялась на том же месте через неделю. Не без умысла Света снова привезла внучек, и в разговор взрослых то и дело врывался звонкий детский смех. Устав от игр, Оля и Ира уселись на колени к деду, и Евгений Александрович принялся занимать их какой-то историей. Улучшив момент, Света вполголоса спросила Веру Степановну:
- Вер! - ничего, что я на "ты"? - какие у вас с папой планы?
Фамильярное обращение немного задело Веру Степановну, но она сочла за лучшее не заедаться и ответила спокойно:
- Жить, Светочка, пока живется.
- Но вы собираетесь регистрировать отношения?
- Пока мы об этом не думали.
- Знаешь, мне, если честно, все равно, но Антон почему-то ужасно против тебя настроен.
Вера Степановна встревожилась.
- Но он же меня и не знает. Откуда такой негатив?
- Не знаю. Он убежден, что ты хочешь женить на себе отца и отобрать квартиру.
- Какой вздор! У меня своя есть.
- Одно другому не мешает. Видишь ли, Антон сложный человек, его очень сложно переубедить. И чем сильнее ты будешь настаивать на регистрации, тем труднее это будет сделать.
- Да я ни на чем не настаиваю, Господи! Мне и так хорошо.
Заметив, что Вера Степановна погрустнела, Евгений Александрович после визита дочери прямо спросил, о чем они говорили.
- Света сказала, что твой сын считает меня брачной аферисткой, которая хочет отобрать квартиру... и что нам не стоит регистрировать брак, пока он не убедится в обратном.
- К сожалению, это правда, - нахмурился Евгений Александрович. - Но ты не переживай, со временем все уладится.
Первая часть интриги Светы оказалась успешной, но успех сработал против нее, ибо после разговора с Верой Степановной в сознании Евгения Александровича впервые возникло слово "брак". Парадоксальным образом опасения дочери дали толчок к размышлениям в этом направлении, и Евгений Александрович принялся прикидывать плюсы и минусы такого шага - пока лишь как некую возможность. Возможно, он колебался бы еще долго, если бы не одна мысль, пришедшая в голову после случайного просмотра какого-то ток-шоу: необязательно регистрировать отношения прямо сейчас. "В самом деле, ведь можно просто пожить вместе, гражданским браком! Как это я раньше не сообразил? Все же старость сказывается: теперь так многие живут, и никого это не шокирует, а я все мыслю старыми стереотипами. Но согласится ли Вера?"
Вера Степановна восприняла предложение Евгения Александровича как нечто совершенно естественное, но переезжать к нему категорически отказалась.
- Подумай сам, как это будет выглядеть в глазах Антона! Да и Света не обрадуется. Давай лучше ты переберешься ко мне.
После недолгого сопротивления Евгений Александрович сдался. По разным причинам переезд назначили на среду. "Если они не хотят видеть здесь Веру, пусть не видят, - думал Евгений Александрович, складывая вещи в чемодан. - И смехотворные подозрения насчет квартиры сразу отпадут". Дочери он уже сообщил о своем решении, разговор с сыном решил отложить. Но стоило ему положить трубку, как Светлана связалась с братом.
- Ну что, допрыгался? В воскресенье эта авантюристка сказала мне открытым текстом: "Вы меня не остановите. Я выйду замуж за вашего отца независимо от того, понравится это вам или нет!" - а завтра они уже съезжаются.
- Как?
- В отличие от тебя, эта Вера времени зря не теряет.
Взвинченный сестрой и собственными подозрениями, Антон в среду утром без предупреждения рванул к Евгению Александровичу. Тот как раз закрывал чемодан с носильными вещами, когда раздался звонок в дверь. "Вера!"
Однако это оказалась не Вера - на пороге стоял сын.
- Не ждал? Я не вовремя?
- Света тебе проболталась, - вздохнул Евгений Александрович. - Что ж, проходи.
- Отец, что с тобой происходит?
- Это ты мне объясни, что с тобой происходит. Каким тоном ты разговариваешь с отцом?
- Куда ты собрался? - Антон кивнул на чемодан.
- Я собрался к женщине, с которой хочу жить под одной крышей. В ее квартире, успокойся наконец!
- Это была ее идея, правда?
- Это была моя идея!
- Не ври!
В этот драматический момент раздался звонок Веры. "Ах, как нехорошо вышло", - подумал Евгений Александрович. Вышло действительно нехорошо.
Едва увидев Веру Степановну и сразу догадавшись, что это та самая женщина - а кто это еще мог бы быть? - Антон пошел в наступление. Тыча пальцем чуть ли не в грудь отцу, он завопил:
- Что она здесь делает?!! Здесь, где еще висят вещи мамы?!!!
Его рев ударил по Евгению Александровичу, причинив почти физическую боль. Сосуды мгновенно сузились, в висках застучало, но он еще находил в себе силы, чтобы говорить более-менее спокойно.
- Успокойся, сядь, поговорим.
- Сначала выставь эту за двери, потом будешь объяснять!
Евгений Александрович побелел как полотно, и Вера Степановна не выдержала:
- Хорошо, я уйду, но вы прекратите! Вы отца до приступа доведете!
Антон бросил ей через плечо, обозленный неожиданным вмешательством той, кого он искренне считал прохиндейкой:
- Закрой немытый рот, шалава.
И здесь Евгений Александрович не выдержал, размахнулся и отвесил любимому сыну оплеуху - со всех оставшихся сил. Сил оставалось не так уж мало: Антон, здоровенный лоб, покачнулся и едва устоял на ногах. Потрясенный - отец никогда, даже в детстве не поднимал на него руку - он широко раскрытыми глазами смотрел на Евгения Александровича, повторявшего одно слово, словно лязгая стальным замком:
- Вон. Вон. Вон.
Когда первый приступ растерянности прошел, в глазах сына сверкнула не злоба - ненависть, не укрывшаяся от отца; но рассудок подсказал Максиму, что сейчас ему действительно лучше уйти. Но уйти молча было свыше его сил.
- Спасибо, папа. Теперь я знаю, как сильно ты меня любишь.
Когда за сыном закрылась входная дверь, Евгений Александрович бессильно опустился в кресло.
- Знаешь, -заговорил он совсем другим - слабым, раненым голосом - я его купал когда-то в корытце. У нас было такое синее корытце эмалированное, где-то до сих пор лежит на антресолях... Он был такой бутуз, любил купаться, только не любил, когда ему голову мыли... но не плакал, не кричал, а щипался. Ты над ним наклонишься, а он ручкой цап... Я тогда смеялся: мужик растет! Умеет показать характер. Вырастил, твою мать...
- Женя, - подошла к нему Вера Степановна и обняла, - Женечка, не надо. Все, все будет хорошо. Вы помиритесь, мы все соберемся, будем чай пить...
Она говорила с ним как с больным ребенком, не вдумываясь в свои слова, одержимая одним желанием: успокоить, залечить нанесенную рану, заговорить боль...
- Ни хрена не будет хорошо! - взвился вдруг Евгений Александрович. - Я вырастил подонка... - и вдруг схватился за сердце. - Ох...
Врач скорой, еще молодой, рыжеватый и деловитый, без особого энтузиазма предложил госпитализацию, но Евгений Александрович категорически отказался.