Аннотация: Иногда перед тем, как уйти навсегда, пишут письма...
"Слишком поспешный отъезд всегда похож на бегство, а отъезд тайный, второпях, на рассвете - вдвойне. Но знаешь, я хотела просто исчезнуть из твоей жизни, но вовремя поняла, что это будет подло; и потому я пишу это письмо, призванное объяснить необъяснимое на посторонний взгляд: почему женщина убегает от умного, доброго, безукоризненно порядочного мужчины, который хочет на ней жениться. Причем убегает после прекрасных трех недель, проведенных вдвоем на морском побережье; убегает, когда все так хорошо, что лучше и быть не может.
Прости меня, любимый. Я знаю, что эти дежурные слова не залечат и десятой доли той боли, которая охватит тебя, когда ты обнаружишь мое отсутствие. Видит бог, я не хотела, я никогда не хотела причинять тебе боль, но ведь так бывает всегда: мы сильнее всего мучаем тех, кого больше всего любим. А я люблю тебя и долго еще буду любить. И именно поэтому я ухожу.
Все так просто, все можно изложить в двух словах: я поняла, что мы не пара, и что мы никогда не будем счастливы. И как же недостаточно этих слов, как мало они могут объяснить - как, впрочем, и любой словесный штамп. Мы не пара, при том, что мы оба молоды, умны, образованны, недурны собой; мы не пара, мы слишком разные люди. И снова штамп, который ничего не означает; снова общие слова, не способные передать очень необщий, очень особый смысл, стоящий за ними в нашем случае. Мы разные люди, но это пока сумела понять только я.
Не мучайся подозрениями, милый, не терзай себя ревностью: у тебя нет соперника ни в настоящем, ни в прошлом. Ты самый лучший из всех мужчин, которых я когда-либо встречала. Но избыток хорошего также невыносим, как и пресыщение горем. Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть, я хочу только объяснить.
Помнишь, ты говорил о своей требовательности к людям? Ты прав, ты имеешь право очень много требовать от людей, потому что много даешь им сам. Ты не прощаешь не только преступления или низости, но и расхлябанности, скудоумия, пошлости. Как ты умеешь уничтожить человека одним взглядом, одним словом! Так и должно быть, наверное: человек, сознающий свои достоинства, не может ставить себя на один уровень с кем угодно. Блестящий хирург, в тридцать два года делающий сложнейшие операции на сердце, кандидат меднаук, и прочая, и прочая; умница, в совершенстве знающий три языка, читающий Пруста на языке оригинала; спортсмен, мастер спорта по шахматам, и при этом холост, целомудрен, строг в моральных понятиях - не слишком ли много достоинств для одного человека? Ты стремишься к вершинам, и я гордилась тобой, пока не поняла: там, на этих горних высотах, слишком холодно для меня. Я там жить не смогу. Извини.
Ты добр, ты так добр, что жалеешь не только 'нищих и кошек' (я помню, как ты цитировал это письмо Чехова к брату), но знаешь, однажды я представила себе, что я совершила ошибку - и мне стало страшно. Что, если я оступлюсь? Что, если я сделаю что-то не так, неважно даже, что: напьюсь до поросячьего визга на вечеринке или изменю тебе с твоим другом? На сколько хватит твоей строгой доброты: на то, чтобы уйти сразу, или ты еще попытаешься 'спасти' меня, читая мне мораль и упражняясь в моем перевоспитании?
Ты идеалист, ты ужасный, законченный идеалист, и в этом вся проблема. Никакой садист не мучит так своих ближних, как идеалист, переполненный любовью к человечеству. Ты не можешь понять, что как бы не были прекрасны идеалы, они недостижимы в обыденной, земной жизни, и пытаться втиснуть другого человека в пусть самые совершенные, но чужие рамки - значит непоправимо его искалечить. Но тебе и втискивать не надо было: ведь ты вообразил, что нашел идеал, вот в чем дело! Ты нашел его во мне, но не во мне подлинной, какая я есть. Ты нашел идеал в придуманной женщине, которая по роковой случайности носит мое имя.
Да, ты влюбился в созданный тобою же образ, с которым я имею мало общего. Ты наделил меня тысячью достоинств, ты возвел меня на трон, а я, я обыкновенная женщина, милый, и горностаевая мантия мне ни к лицу. Я лузгаю семечки (помнишь свое брезгливое недоумение?), я переживаю, когда у меня 'едут' колготки, и даже, о ужас, я иногда смотрю телесериалы. Я не прочь посплетничать и очень тщеславна. А главное - я совсем, совсем не актриса. И если в начале я честно пыталась быть тем, чем ты хотел меня видеть, то по прошествии двух месяцев я так устала, что готова бежать куда угодно: и бегу, как видишь.
Я устала соответствовать твоим представлениям обо мне. Это так утомляет: быть не собой! Фильтровать слова, мысли, поступки, все обдумывать, стараться подстроиться под тебя, всякий раз замирая: а вдруг сорвусь? Вдруг сделаю что-то не так и свалюсь с пьедестала? Я все время ощущала себя каким-то канатоходцем, балансирующим на канате над пропастью. Одно неверное движение - и сорвешься, точнее, нарвешься на леденящий взгляд твоих холодных голубых глаз. Ты не замечал моей постоянной напряженности, милый? Значит, наблюдательность не входит в число твоих многочисленных достоинств. А зря.
Только не думай, что я тебя упрекаю: я сама была такая. Я не хотела 'опускать планку', я упорно искала принца - и вот нашла, на свою голову. Пишу и самой смешно, и слезы падают на растянутые в улыбке губы. Хотя моя требовательность и не оборачивалась твоей нетерпимостью, скольких в свое время я отвергла за самые разные недостатки: нехватку ума, нехватку остроумия, нехватку средств. Впрочем, я никогда не рассказывала тебе о прошлом. Ведь у меня до тебя не должно было быть ни-ко-го. И помнишь, с какой убийственной иронией ты говорил о 'шлюшках', которые сами вешаются на шеи мужчинам? Ты был великолепен в своем сарказме, а мне все хотелось сказать, что эти несчастные бабы тоже, как могут, как умеют, ищут тепла и любви - того же, кстати, чего ищешь и ты. Но я не посмела.
Я пишу и пишу, а солнце поднимается все выше - скоро ты проснешься, и мне пора уходить. Какая боль, какая ярость охватят тебя, когда ты это прочтешь! Но рано или поздно ты разочаровался бы во мне - то есть обнаружил бы разительное несходство образа, живущего в твоем воображении, и реального человека, и что тогда? Тогда было бы намного больнее. Наверно, мне стоило уйти еще раньше, но слишком велик был соблазн: мне так хотелось быть с тобой, ты был таким замечательным. Не переживай, любимый: ты им и остаешься. Это я плохая, мерзкая, гадкая шлюха, обманувшая тебя. Считай, что я была тебя недостойна. Так и есть, в общем-то; только знаешь, милый, если печальный эпизод со мной не отобьет у тебя желание устроить личную жизнь, помни про старый (такой старый, что даже не смешно) анекдот. Одного старого холостяка спросили, отчего он не женился. Холостяк ответил, что искал идеальную женщину. 'И, конечно, не нашли?' 'Вот и нет, в конце концов нашел'. 'Так почему???' '...А она искала идеального мужчину'. Не ищи идеальную женщину, ладно? А неидеальная будет долго, долго вспоминать о тебе.
Прощай, мой любимый.
Постарайся быть счастлив.
Алеся"
Она написала свое имя, перечла письмо, сложила листок вдвое, положила на тумбочку возле кровати, взяла рюкзак и пошла к двери. Но, уже перешагнув через порог, она остановилась, оглянулась - и вернулась. Забрав письмо, она сунула его в карман и тихонько вышла - на этот раз навсегда.
Если бы в то раннее утро на пустынной и светлой улице оказались случайные прохожие, они могли бы полюбоваться забавным зрелищем: молодая женщина с увесистым рюкзаком на спине шла и рвала на кусочки листок бумаги, как ребенок, и мелкие белые обрывки летели за ней опавшими лепестками. Но на улице никого не было. Никого.