Шерзад Тимур : другие произведения.

Буря с Востока, часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.13*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Альтернативная история. Япония нападает на СССР в 1936 году. Попытка смоделировать военный конфликт (благо предпосылки ИРЛ были) и воспроизвести ощущения людей, внезапно в самом центре этого конфликта оказавшихся. С претензиями на военную драму. Завершающая часть.
   9 июня, 07:00 по местному времени. Владивосток.
   Итагаки сидел в кузове грузовика, медленно едущего по разбитым воронками улицам Владивостока. Иногда колонна останавливалась, чтобы объехать особо крупный завал. Конечно, встречались только те, что можно было вообще объехать, ведь японцы находились в городе не первый день, и знали, по каким улицам куда быстрее добраться, ровно как и о характере повреждений в городе. Здания слева и справа занимались пехотой, которая зорко следила как и за темными провалами подъездов, так и за дорогой, по которой двигалась колонна - сверху все же видно намного лучше.
   А двигалась она прямо к району, где обнаружили подземную базу партизан. Ещё ночью начали проводить работу по оцеплению выходов из канализации в районе - теперь, учитывая локальный характер операции, сделать это было вполне реально. И сейчас все выходы держались на замке - японские солдаты закрепились снаружи и внизу, не углубляясь в тоннели. Они ждали прибытия основных сил.
   Сейсиро решил лично выехать на место боев - разумеется, генерал не собирался лезть под пули, но более-менее контролировать происходящее можно было и не вылезая из штабного грузовика. Ему было намного спокойнее от фактора личного контроля, и спокойствие перекрывало риски схватить пулю, тем более, что в текущей обстановке они были минимальны.
   Раздался рёв авиационного мотора - распугав всех ворон, сидевших на том, что осталось от крыш, на низкой высоте пролетел "Митсубиси". Самолет направлялся в сторону моря, явно по каким-то своим делам. По крайней мере, ни сам Итагаки, ни начштаба его не вызывал - в операции по выжиманию партизан из канализации авиация играла бы роль той самой пятой ноги у собаки, посему и летала, куда ей, авиации, надо, и где вздумается. Ну, или дрыхла без задних ног на аэродромах, захваченных у русских.
   Вообще, все русские самолеты в регионе так или иначе покоились в море или на земле - в разбитом, непригодном для полетов состоянии. До того, как армия захватила аэродромы, коммунисты всячески пытались сломить японское господство в воздухе, посылая остатки авиации бомбить корабли в гавани или сбивать захватчиков. Но, так как большинство было перемолото ещё на аэродромах, да и те постепенно переходили в руки японцев, результатом такой борьбы могло быть только полное уничтожение советской авиации в Приморье. Что и произошло всего за несколько дней, так что теперь японские пилоты практически оставались без работы.
   - Приехали, господин генерал! - раздался голос из кабины штабного грузовика.
   Крякнув, Итагаки перенес ногу через задний борт, и спрыгнул на землю. Они оказались в промышленной части города - нет, тут не было нагромождения огромных ржавых корпусов заводов-гигантов. Мясокомбинат, хлебная пекарня, ликеро-водочный - это тебе не величественные верфи и судоремонтные доки. Но после нападения всё здесь выглядело безлюдно и пусто, пыльно и мрачно. Только орды японских солдат, прочесывающих местность, и замерший в жизни город. Вот такой район.
   - Отлично, - полковник, отвечавший за проведение операции, полез в карты города. - Мы составили примерный план канализационных люков, которые находятся под нашей охраной. Точки проникновения под землю будут тут, тут и тут. Мы выделим несколько рот, и они пойдут колоннами, атакуя базу партизан с нескольких сторон. В тоннелях будет непросто, но они возьмут хотя бы за счет количества. Если что, в окрестностях сосредоточен пехотный полк в качестве резерва. Сегодня мы их всех возьмем.
   Итагаки довольно кивнул - этот план уже был утвержден начштабом, и Сейсиро с нетерпением ждал его претворения в жизнь.
   Снаружи бурно кипела работа - японцы оборудовали позиции для стрельбы, усиляя оцепление района, на случай, если группа партизан прорвется, чтобы разбиться и уйти поодиночке. Что ж, их будет, кому встретить. Повсюду слышались отрывистые, лающие команды, раздавались звуки работы шанцевого инструмента и топот многочисленных сапог. Царила обстановка энтузиазма и сосредоточенности - успев натерпеться от действий партизан, захватчики горели желанием с ними раз и навсегда покончить.
   Пехотинцы, которым было суждено лезть в тоннели, тихо переговаривались - естественно, каждому было жутковато при мысли о том, что его конец настанет не где-нибудь, а в вонючей дыре среди крыс и помоев. Но, стоило мимо пройти офицеру, как солдаты принимали гордый и воинственный вид - японская армия изо всех сил воспитывала самурайские традиции, и делала это сурово. Однако страх брал свое - стоило офицеру скрыться, как пехотинцы продолжали взволнованное обсуждение полушёпотом.
   Другие, нервами покрепче, лишь бесконечно проверяли снаряжение - раз уж стоит спуститься в пасть к смерти, надо максимально понизить шансы на глупые ошибки. Третьи мысленно утешались тем, что там, в коллекторе, сидят такие же люди, как они, только голодные, промокшие и усталые, как тяговые лошади. Как же не одолеть таких профессиональным военным, воспитывавшимся в самурайском духе?
   На другой чаше весов, под землей, была озлобленность, потеря друзей и близких, а так же темные узкие тоннели, идеальные для обороны. Но об этом утешавшие себя солдаты старались не думать, ибо от осознания этих факторов количество злых русских в канализации не уменьшится, а вот нервы такие мысли потреплют здорово.
   Но подходило начало операции - затрещали свистки, командиры стали громко орать что-то на японском. И солдаты, собравшиеся у каждой точки входа, стали медленно спускаться вниз. Там уже ждали маленькие посты по нескольку человек - их задачей было держать под прицелом все возможные выходы и обеспечивать визуальную связь с теми, кто наверху, пока основные силы не прибудут в этот район для проведения операции. Теперь они пропускали пехотинцев, вооруженных гранатами и винтовками, чтобы те смогли ударить по прятавшейся в мрачных глубинах канализации смерти.
   Тут же все включили фонари - шедшие первыми ступали очень аккуратно, стараясь издавать как можно меньше звука. Вряд ли это помогло тем, кто на десятки метров вперед выдал себя фонарями, но такова человеческая натура - шествовать по коллектору, как индийский слон, не хотелось никому.
   Замыкающие тревожно оглядывались - вряд ли кто-то мог обойти с фланга в этой дыре, но лучше перебдеть. Лучи фонарей тревожно рыскали от пола до сводов тоннеля, готовясь наткнуться на разозлённого русского со связкой гранат или маузером. Гордые самураи аккуратно продвигались вперед, вжимая плечи и вздрагивая от каждой капли. Чем больше проходило времени, тем более неуютными казались туннели, и каждый выдумывал хоть какой-то повод поскорей убраться отсюда.
   Однако не все обстояло так плохо. Отряды возглавлялись теми самыми разведчиками, что не так давно и обнаружили этот лагерь партизан. Это были смелые до отчаянности люди, лучшие из того, что имелось у японских сил во Владивостоке. Именно они вели пехотинцев вперед, вселяя некое подобие уверенности и спокойствия в японских пехотинцев.
   Нет, все это были хорошие солдаты, даже отличные - по меркам любой открытой войны. В конце концов, такие, как они, захватили город, прошли через Манчжурию и Монголию, и были готовы ко всему. Ко всему, но не к этому. Есть разница между тем, когда идешь в атаку, прикрываемый товарищами и техникой, и вот этим - тесными коридорами грязной канализации, не позволяющим даже развернуться в боевой порядок. Первый человек в строю точно знал, что с вероятностью в девяносто девять процентов при встрече с любыми силами противника он получит пулю в лоб. Второй - скорее всего, тоже. И самое интересное, что при должной удаче это может продолжаться сколько угодно, ибо узкий тоннель никак не вместит больше одного человека. А значит, всегда будет один самурай против одного же партизана, и - хоть ты тресни - никак не больше. Численное преимущество мгновенно сходило на нет. А уж если прибавить к этому право первого выстрела, обеспечиваемое оборонительной диспозицией русских...
   Тут картина кардинально поменялась - в углу раздался шорох. Явный, четкий шорох, он прошелестел по ушам японцев, как погребальный колокол. Немедленно раздались винтовочные выстрелы - первый в строю, не целясь, бахнул на звук. Сбоку высунулись двое, дополнив винтовочную симфонию своими "Арисаками". Находившиеся позади с трудом воздержались от каких-либо действий, чтобы не прострелить товарищам спины.
   Полсекунды пробыв в оцепенении, все, как один, попадали на каменный пол. Фонари мгновенно погасли - только один, откатившись в сторону, светил в стену. Проползя к источнику света, уронивший его солдат, шепотом ругаясь, щёлкнул выключателем, и в тоннеле воцарилась кромешная тьма.
   Повисла тишина - каждый боялся дрогнуть, не то, что подняться и что-то делать. Каждый, кроме бравого капрала Такацуко из третьей роты. На днях он взял в трофей советский ручной пулемет, и был им настолько же доволен, насколько и горд. То есть чрезвычайно. Последние три дня капрал нарадоваться не мог на новое приобретение - всем показывал, нахваливал и хотел испытать. Разумеется, он уже опробовал пулемет на мирных жителях, и даже с лихвой. Но это не могло сравниться с настоящим боем, и Такацуко жаждал пострелять, наконец, по-настоящему.
   Именно поэтому напряженную тишину разорвала вспышка дульного пламени, сопровождаемая диким грохотом работающего в узких тоннелях пулемета. Он стрелял наугад, в мрачную пустоту коллектора - были слышны звуки многочисленных рикошетов, радостный хохот Такацуко, и долгое эхо. Последнее, впрочем, проявилось лишь когда он закончил стрельбу, опустошив почти весь диск.
   - Идиот! - раздался крик офицера. Теперь можно было не скрываться. - Кретин! Недоумок! Сгною, если вернешься, тут же сгною!
   - Н-но я... - начал было капрал.
   - Никаких но! - рявкнул лейтенант. - С тобой мы потом разберемся. Всем включить фонари! Живо!
   Если в туннеле кто-то и находился, то после циркового представления, устроенного Такацуко, ему было сложно не заметить колонну пехотинцев. Поэтому действовать стоило быстро, стараясь ухватить хотя бы остатки инициативы. Японцы повскакивали на ноги, готовые к чему угодно. Тут же вспыхнули фонари - десятки лучей уставились в темноту тоннеля.
   - А, проклятье! - офицер разочарованно сплюнул на пол.
   Солдаты не знали, радоваться им или плакать. Пулеметная рулада капрала все же нашла свою цель - в углу валялась толстая, жирная крыса. Впрочем, это сильно сказано - остатки несчастного животного были буквально выпотрошены сразу несколькими пулями. Так как вокруг никого не виднелось на всю дальность фонарей, и русские по ним до сих пор не стреляли, шорох издавало явно это животное, которое дорого поплатилось за свою неуклюжесть и испуг.
   - Ладно, - буркнул лейтенант. - Давайте дальше. Идем, как и раньше. Вперед.
   Колонна аккуратно двинулась по сырому, дурно пахнущему коридору. Впереди шагал злосчастный капрал Такацуко, выставляя пулемет от бедра. Лейтенант специально поставил его туда - во-первых, за проступок, а во-вторых, чтобы он со своим трофеем не поубивал половину идущих впереди, пойди что не так.
   Капрал гадал, сколько ему удастся убить русских из новой игрушки. Настоящих, вооруженных русских, а не женщин с детьми. Не то, чтобы ему было жалко последних, просто по ним быстро надоедало стрелять. А Такацуко жаждал настоящего боя, хотел проявить самурайский характер. Его так учили - если дух его безупречен, остальное приложится само собой. Главное, не бояться и смело идти вперед, на врага. Смерть настигает только тех, кто её панически страшится и бежит.
   И он смело шел вперед, не пригибаясь и не дрожа. То был настоящий гордый самурай - был, пока не рухнул, пробитый градом пуль, как и несколько человек позади него. Коридор наполнился звуками пулеметной стрельбы, ещё более громкими и надсадными, чем раньше. Многие японцы могли бы услышать, как высекается крошка из стен сверху, снизу и по бокам от них, буквально в миллиметрах от ушей, если бы не были сражены наповал роем пуль, находивших по две-три жертвы каждая.
   Прямой, длинный коридор - идеальная площадка для массового убийства. Некоторые пытались стрелять наугад, но получалось плохо. Одиночные винтовочные выстрелы тонули в грохоте стрельбы партизанского пулемета. Пехотный офицер, только что распекавший Такацуко, успел подумать, что, вообще, неплохо было бы всех вооружить оружием, как у капрала, прежде чем лезть сюда. И тут же упал на тела товарищей с простреленным горлом. Вторая пуля вошла в глаз, чуть не снеся кусок черепа. Пробив мозг, она тут же отучила лейтенанта думать о чем-либо в принципе, превратив человека в груду бесполезного тряпья и мяса.
   Тоннель наполнился стонами раненых, предсмертными воплями и паническими криками тех, кто шел сзади. А пулемет всё работал и работал.
  
   - Заряжай!
   Лента "Максима" щёлкнула, вывалив последние, уже пустые звенья пулеметной ленты. Петька, шестнадцатилетний пацан, ловко подтащил новый короб, заправляя ленту в пулемет.
   Старый солдат, помнящий ещё Мировую войну, Гражданскую и чуть ли не татаро-монгольское нашествие, а по совместительству и некогда добрый дедушка Варфоломей, нетерпеливо закусил губу. Он прекрасно видел распластавшиеся в коридоре тела японцев. Убитые роняли фонари, выключить которые пока что никто не мог, не подставив голову под пули, поэтому весь бардак среди колонны захватчиков было видно идеально.
   Все-таки этот длинный, тянущийся на несколько километров, прямой и узкий коридор был идеальным местом для засады - поэтому партизаны и обосновали основную подземную базу именно на этом участке канализации. Никто не сомневался, что в итоге за ними всё же придут, и сегодня этот день настал.
   - Готов! - Петька торопливо убрался в сторону, поспешив залечь.
   Старые, мозолистые, жилисто-распухшие пальцы крепко ухватили ручки пулемета. Все же, на что-то дед Варфоломей ещё годился, все же пришлось вспомнить то, о чем он так старался забыть. Он сдавил гашетку, и "Максим" вновь затрясся в руках старика, отстреливая очереди по пять-шесть выстрелов. Крики японцев перекрывали даже работающий практически над ухом пулемет, звуча, как самая прекрасная симфония для любого жителя Владивостока, которому еще не посчастливилось отдать концы тем или иным способом.
   Выплюнув несколько коротких очередей, пулемет возмущенно зашипел. Выстрелы стали не такими частыми, кожух ствола раскалился, и дед Варфоломей повернулся назад.
   - Ну, всё, Петька, сливай воду.
   В данном случае это не означало чего-то фатального, и паренек это знал. Всё же, недаром последние два дня дедушка гонял его с пулеметом - теперь пацан делал всё быстро, чётко, и эффективно, даже в кромешной темноте.
   Петька ловко нырнул рукой под кожух, выдергивая пробку. Из "Максима", шипя, полилась кипящая вода. Сталкиваясь с холодным полом канализации, она испарялась с такими громкими звуками, что, казалось, их было слышно каждому японцу, залегшему где-то впереди.
   То ли это, то ли длинная пауза в стрельбе пулемета позволили противнику оправиться от шока, и эхо донесло лающие, громкие выкрики. Японцы поднимались с пола, стреляя наугад из винтовок. Иногда пули ложились пугающе близко, и расчет пулемета инстинктивно вжимал головы вниз, прячась за щитком. Тем временем Петька, перебарывая страх, заливал в кожух приготовленную заранее воду. Трубка дрожала в руках паренька, но холодная жидкость исправно текла, куда надо.
   - Всё, давайте, дедушка! - крикнул он прямо в ухо Варфоломею, вновь отползая назад.
   Уговаривать не требовалось - "Максим" тут же застучал, как заведенный, и захватчики, было поднявшиеся в полный рост и даже преодолевшие несколько десятков метров, опять западали, как свежескошенная трава.
   А симфония смерти всё звучала и звучала.
  
   Майор Такахаси обладал чрезвычайно редким для японского военного качеством - осторожностью. При этом, что характерно, совершенно не будучи трусом. Он просто не лез поперед паровоза в случаях, когда это было излишним, и мог трезво взглянуть на происходящее. Стоит ли говорить, что отношение к нему в армии было противоречивое, ведь человеком Такахаси был способным, за его плечами было множество весьма сложных задач, решенных успешно, как никогда. С другой стороны, отсутствие всей этой порывистости, решительности, склонность обдумывать вещи со всех сторон и подолгу были в японской армии нетипичными, что вызывало непонимание. В любом случае, человек это был неглупый и, в целом, опасный, что и диктовало дальнейшие события.
   С самого начала он двигался в конце колонны, вооруженный офицерским пистолетом "Намбу". Как и всем, майору абсолютно не нравилось задание - соваться наобум в дебри зловещей канализации только потому, что генерал видит реальные шансы устранить партизан... нет, такие операции за ночь не готовятся. Сам Такахаси при этом вовсе не был уверен, что очистка этой, пусть и крупной, базы партизан что-то в корне изменит. В конце концов, вокруг оставались леса - много лесов, в которых при желании можно было укрыть целый полк, если хорошо рассредоточить. Но приказ есть приказ, а выполнять их майор умел и считал нужным делать это хорошо, чем сейчас и занимался.
   Как только вокруг заплясали пули, Такахаси тут же рухнул вниз, попутно увлекая сразу двоих менее расторопных коллег - росту и силы в майоре было немало даже для европейца, и те упали, как тоненькие спички, не успев осознать, что произошло. Основное происходило впереди - кто-то пытался стрелять наугад, кто-то бежал вперед, ещё быстрее попадая под пули, а большинство лежало, прикрыв голову руками. Впрочем, это помогало мало - так или иначе, но их достигал рикошет или прямое попадание - японцы были, как на ладони. Что-то кричал неопытный лейтенант, пытаясь то ли погнать всех в атаку, то ли открыть огонь, но всё это было бесполезно. В конце концов, его самого нашла длинная очередь, и хаос стал абсолютным.
   Кто-то пытался стрелять на пулеметные вспышки, но проку от этого было мало - майор успел изучить русских, и по звуку безошибочно узнал "Максим". Ему было известно, что коммунисты обожали приделывать к этому пулемету громоздкий станок и щиток с противопульной броней. Обычно это только вредило, демаскируя позицию и ухудшая мобильность расчета, но сейчас, в узком коридоре, такая особенность внезапно оказалась той самой спасительной соломинкой, которая, если не ломала хребет японцам, то, по крайней мере, не давала быстро и бескровно сломать его расчёту пулемета. И тот безнаказанно стучал, закладывая эхом уши как стрелявшим, так и мишеням.
   Если говорить честно, Такахаси вовсе не горел желанием оказаться на передовой прямо здесь и сейчас, но ситуация не оставляла никакого выбора - или он быстро что-то сделает, или вернется один обратно. Несмотря на спокойный нрав, последнюю возможность он решительно отметал, выбрав действие.
   - Прячьтесь за трупы! - орал он, ползя вперед. - Не поднимайте головы!
   Пули давали рикошеты всё ближе и ближе, чем он приближался к первым рядам. Оказавшись непосредственно среди них, он начал командовать:
   - Живо складируйте мертвых вперед, одного на другого! Ну же, катите их!
   Такое было слишком даже для японской армии, и солдаты как-то замялись, словно думая, не ослышались они.
   - Какого чёрта встали все? - заорал он. - Что, не слышали приказ? А ну делать баррикаду!
   Чтобы полностью обезопасить себя от пуль, по его расчетам, требовалась стена из мертвых, в три-четыре человека в глубину и два-три в высоту. Пулемет успел покосить около двух взводов, и это по самым скромным оценкам, так что материала хватало за глаза.
   - Проверяйте только, - орал он, стараясь перекричать эхо и свист пуль, - мёртвые они или живые.
   Парадоксально, но он вёл счёт людям гораздо придирчивее, чем другие командиры. Возможно, именно поэтому солдаты не стали спорить - хорошо зная Такахаси, они были уверенны, что любое его решение пойдет им на пользу. И быстро, пригибаясь, сооружали стену из павших товарищей.
   Сам майор был вовсе не рад подобным методам, но это было единственное, что пришло ему в голову. А в таких ситуациях лучше хорошее решение прямо сейчас, чем великолепное завтра. Кроме того, он не был готов менять живых людей на трупы, которые при любом раскладе останутся гнить в канализации. А так появлялся хоть какой-то шанс их нормально похоронить.
   Если от бедняг, конечно, хоть что-нибудь останется.
   Солдаты наваливали мертвых одного через другого, проталкивая на вытянутых руках, дабы не подставляться самим. Все понимали, что это был единственный способ хоть как-то защититься от "Максима" в узком пространстве, и работали быстро.
   - А теперь, - крикнул Такахаси, когда бруствер из тел был готов, - двигайте всё это вперед на расстояние гранатного броска!
   Японцы принялись переваливать тела через друг друга, таким образом, двигая конструкцию ближе к пулеметной позиции. Не обошлось без нескольких ранений - иногда кто-то неосторожно высовывал руку поверх импровизированного укрепления, или пуля находила легкий путь между наваленными друг на друге трупами, пробивая одно тело навылет. Но это ни в какую ни шло по сравнению с массакром, творившемся тут всего несколькими минутами ранее. Несмотря на мрачность идеи майора, солдаты заметно повеселели - теперь у них был хороший шанс не повторить судьбу тех, на чьих горбах они выезжали из такой непростой ситуации. И, когда до пулемета оставалось всего несколько десятков метров, в его сторону полетели гранаты.
   Можно было, конечно, швырнуть и пораньше, но мешал низкий для таких целей свод канализации. Ближе подползать тоже явно не стоило. Впрочем, этого расстояния хватило с лихвой - с позиции русских послышалась ругань вперемешку с паническими криками, и после нескольких взрывов "Максим" больше не звучал.
   Обрадовав эхо боевым кличем, японцы живо повскакивали из-за тел убитых, ринувшись вперед. В десяток прыжков они достигли позиции пулеметчиков, застав на месте убитый осколками расчёт и дымящийся остов "Максима". Расчёт состоял из совсем молодого юноши, и дряхлого, седобородого деда. С первого взгляда казалось невероятным, что эта парочка удерживала их продвижение, нанеся такие потери. Но японцы ощутили всё это на своей шкуре, и, исколов поверженных врагов штыками, понеслись дальше по тоннелю.
   Фонарь майора Такахаси осветил погибших русских. Луч скользнул по лицам расчета.
   "Если за пулеметами сидят дети и старики, мы, похоже, и правда их дожали", - подумал японец.
   Вопрос состоял лишь в том, сколько еще трупов потребуется, чтобы дожать партизан окончательно - для понимания происходящего требовалось только оглянуться назад, к горке испещеренных пулевыми отверстиями тел. Кто знал, сколько ещё сюрпризов таила эта чёртова канализация.
   О сюрпризах Такахаси подумал не зря - не успела эта мысль толком протечь по мозгу, как за углом, куда побежали солдаты, резко, как свисток смерти, раздались до боли знакомые звуки работающего пулемёта.
  
   Генерал Итагаки изучал топографические карты на поверхности земли - наверху, там, где было светло, и даже пели птички, по которым японские военные пострелять ещё не догадались. Занимался день - как раз в это время утра начинало вовсю светить солнце, играя на контрасте с утренней дымкой и своим внезапным появлением создающим какую-то тень хорошего настроения даже у японских солдат, торчащих в этом городе смерти, созданном их же руками.
   Всё это, однако, для простуженного командующего проходило незамеченным. Он успел получить первые сообщения от групп, дерзнувших спуститься в прохладную темноту местных канализаций. Там всё было неутешительно - настолько, насколько вообще можно было ожидать. Ни количество, ни самурайский дух пока что не помогали продвинуться хотя бы близко к базе партизан, как пехотинцы ни старались.
   - Как это вообще получилось? - пробурчал Итагаки. - Как получилось так, что разведчики умудрились пробраться туда и уйти живыми, а гораздо более крупные силы не могут и порог переступить?
   Он сказал это в воздух, но офицер связи, находившийся рядом, принял всё на свой счет.
   - Они шли тихо и меньшим количеством, господин генерал, - объяснил тот. - И отступали с боем. Русские, видимо, подготовились, и...
   Офицер прервался, наткнувшись на недовольный взгляд Сейсиро. Генерал свирепо смотрел на подчиненного, и тот, поклонившись, тут же исчез. Итагаки перевел дух. Опять всё, когда-то так замечательно начавшись, пошло ко всем чертям. Еле успела пройти неделя, а он сидит тут, по уши в каких-то мелких проблемах, хотя должен рваться вперед, на Хабаровск. Всё, конечно, по плану штабов, не поспоришь, но он был сыт по уши, и ждал - больше ничего не оставалось.
   Последние несколько часов в тоннели все спускались и спускались новые солдаты. Это походило на какой-то конвейер, материалом для которого служили люди. Они исчезали в люке один за другим, только вот из-за неисправности конвейера на выходе не было никакого продукта - люди так и застревали где-то в середине производственного процесса, там, в канализации.
   Генерал знал, что в округе было еще несколько таких конвейеров - в точках входа в канализацию, предусмотренных планом штаба. Именно туда спускались молодые пехотинцы. Просто он не видел их, но тот, что находился прямо напротив двухэтажного домика, зияющего дырой в стене, где он расположил временный штаб, просматривался прекрасно.
   Раз в пятнадцать минут туда спускались солдаты. Так как делали это они поротно, получалось, что процесс этот шел практически непрерывно, ведь пока один отряд успевал наткнуться на ожесточенное сопротивление, понеся огромные потери, и затребовав гонцом подкреплений, тот, что должен был выйти на помощь предшественникам первого отряда, только успевал спуститься вниз, растянувшись по коридору. И всё повторялось сначала.
   Но нет, Итагаки беспокоился не по поводу потерь. Его не трогали эти вереницы из тел молодых парней, крики и стук пулеметов, доносившиеся из-под земли. Генерал рвал и метал потому, что у него не получалось достигнуть намеченной цели. Он бы, не задумываясь, загубил бы ещё столько же людей, возложив их на алтарь своих амбиций, но разум понимал, что это всё равно не даст никакого результата. Поэтому очень хотелось скомандовать отход. Он колебался, ведь может, стоит ещё чуть дожать, и - всё! Но чем дольше продолжались попытки пробить лбом стену, тем яснее становилось, что ценный военный материал тратится зря. В конце концов, солдат можно использовать в дальнейшем наступлении, а мысль о том, что придется просидеть тут до следующей партии кораблей из Японии, была настолько невыносима, что сама по себе заставляла беречь силы.
   Следующие полчаса ему довелось видеть солдат, выбирающихся обратно наружу - все были уставшие, как собаки, грязные и мокрые. От спустившихся вниз сильно веяло нечистотами, но, судя по выражению глаз, они с радостью бы съели целый котелок оных, чтобы больше не спускаться туда, в царство партизан.
   - М-да, - протянул Сейсиро, оценивая зрелище.
   Если на лучших солдат Империи все случившееся оказало такое воздействие, с ходу взять канализацию не получится. Не те условия, чтобы с ходу. Русские там неплохо укрепились, явно сильнее, чем он ожидал. Но что же делать?
   - Лейтенант!
   - Да, господин генерал! - перед ним тут же возник офицер связи.
   Итагаки жевал тростинку из какого-то высокорастущего кустарника. Придав её вид скрюченной закорючки, он неторопливо выдал:
   - Груз Девяносто Четыре в порядке?
   Вопрос был чисто риторический.
   - Так точно! - отрапортовал лейтенант. - Готовность к использованию - два часа!
   Генерал еще раз посмотрел на канализационный люк, и вылезавших из него изможденных солдат.
   - Тащите его сюда. И отдайте распоряжения, чтобы мы провели атаку с его использованием.
   - Есть! - кивнув, офицер ринулся к рации.
   Щёлкнув тангентой, он стал вызывать основной штаб. Там его быстро услышали, и приказы генерала поняли мгновенно. Закипела работа - через пятнадцать минут из портовой части города выдвинулся небольшой, но сильно охраняемый конвой. В грузовиках громыхали большие зеленые ящики, охранники подозрительно косились на каждый угол, а водители старались преодолеть маршрут как можно быстрей и аккуратней. Операция вступала в новую фазу.
  
   Капля за каплей. Вода медленно, размеренно падала из трещины в кирпичной кладке вниз, прямо к ногам присевшей, облокотившейся о холодную стену девушке. Этот невеселый ритм своей раздражительностью и пустотой как будто отражал изменения, произошедшие в жизни Лизы за последнюю неделю. Ещё, казалось, вчера она ела мороженое, прогуливаясь вдоль набережной, ловила ладонями лучики солнца, и - вдруг! - сидит в канализации, находя единственное утешение в звуках падающих капель. Древние китайцы использовали это, как пытку, но состояние девушки было таково, что пыткой являлось всё остальное.
   После такого учишься радоваться чему угодно. Так как плохо было решительно всё, капли вполне подходили. Они создавали ритм, позволяя переключить внимание мозга на него, и не думать о том, что больше ничего нет. Совсем ничего. Осталась одна Лиза.
   Мир, конечно, не исчез в черной дыре, но сообщать это таким, как она, явно не стоило. Ибо девушка не видела разницы между этими двумя исходами. Как и остальные люди вокруг, она потеряла всё, и теперь училась жить с этим. Первые два дня плакала без остановки - с тех самых пор, как умный, кое-где ушлый, пронырливый брат затащил её в канализацию, где относительно безопасно. Потом плакала, когда он умирал от пневмонии в сырых тоннелях. Слезы кончились, оставив только пустоту - в душе, во взгляде и в голове.
   Девушка не видела причины жить дальше, и от самоубийства её отвлекали только собравшиеся тут, в большом подземном зале, остатки войск и гражданского населения, делавшие вылазки на поверхность - за провизией, чистой водой и местью. Для неё тут же нашлось дело - где что перенести, где ухаживать за ранеными, где приготовить поесть. Эта работа отвлекала от дурных мыслей, не позволяя душе вновь нестерпимо заболеть. Сейчас выдался свободный часок, и Лиза просто сидела, слушая падающие капли.
   Собрались тут эти люди не от хорошей жизни. Большой подземный зал, в котором соединялись потоки нечистот, был устлан досками, лежащими на основании из кирпичей, подмостков и прочего мусора - на них и располагалась база партизан. Прямо под импровизированным настилом постоянно раздавалось течение зловонного потока, собиравшегося из шести больших труб по краям помещения. По настилу семенили женщины, обслуживающие лагерь в плане хозяйства. В углу находился даже загончик с курами - кто-то умудрился протащить несушек сюда сверху, что пришлось очень кстати, ведь никто не знал, сколько ещё предстоит тут просидеть.
   Когда ещё проектировали канализацию, это большое помещение зачем-то осветили многочисленными лампами, и они до сих пор работали, ведь японцам, захватившим полуразрушенную бомбардировками электростанцию, и восстановившим питание, не пришло в голову отключить от неё канализации. Да и, скорее всего, они не знали, как это сделать - для этого надо тщательно обследовать все линии, или хотя бы иметь соответствующие документы, которые перед нападением были тщательно уничтожены. Но на всякий случай уже было заготовлено немало факелов из подручных средств, которые аккуратно складировались на самом сухом месте настила.
   Возле северного входа располагалась кухня - три женщины варили какую-то похлёбку в большом котле. Делали из того, что было, и для местных условий пахло вкусно, даже перебивая запах нечистот под ногами. Впрочем, к последнему все уже привыкли, и почти не ворчали.
   Туда-сюда бегали детишки - они просидели в одном из закутков канализации, пока их не подобрали возвращавшиеся с вылазки партизаны. Они небезосновательно решили, что, если японцы вышлют погоню, то, наткнувшись по пути, тут же убьют попавшихся под руку мальцов. Впрочем, как все уже знали, что оккупантам для этого не требовалась "горячая рука". Всё, что с ними сталкивалось, так или иначе, отправлялось на тот свет гарантированно и без проволочек.
   - Доченька!
   Лиза подняла голову. Над ней нависала женщина лет сорока пяти. Лицо было измазано то ли сажей, то ли просто грязью - явственно чувствовалось, что она вытирала его грязными руками, запачкав рот и области вокруг глаз.
   - Поможешь мне? - девушка наткнулась на бесконечно добрый взгляд женщины. Как вокруг хоть что-то могло быть таким по-матерински теплым, да ещё и с незнакомым человеком? После всего, что творилось рядом? Как?
   Хотя, кто знает - быть может, именно тогда, когда всё потеряно, человек, которому стало некуда выливать свою доброту, будет хлестать ею до всего, чего дотянется, словно прорвавшаяся труба?
   - Хорошо, - еле слышно проговорила Лиза, поднимаясь на ноги. - Что делать?
   Женщина махнула рукой в один из углов, где красовалась уже вскопанная и разрыхленная грядка, собранная из наскоро приколоченных друг к другу досок и дававших дополнительное скрепление дуг из тонкой гнутой арматуры. Дном служил проржавевший лист железа со множеством кое-как проделанных дырок, чтобы вода смогла вытекать, не образуя в грядке болото. Вдоль стены, прерываясь только у труб, из которых стекал вонючий поток, да редких проходов, громоздились такие же грядки.
   - Давай за мной, - бросила женщина, уже направляясь к ним. - Мы должны высадить зелень и помидоры, чтобы они дали всходы как можно быстрее.
   Конечно, даже заставь они всю залу грядками, это не дало бы полного удовлетворения пищевых потребностей тут собравшихся. Но, раз мужчины что-то добывают с поверхности земли, почему бы не внести вклад, перекрыв нужду в продовольствии хотя бы частично? Это точно лучше, чем сидеть, уставившись, кто в пол, кто в потолок, и отягчать душу бременем невеселых размышлений.
   Они стали заниматься рассадой - кто-то из партизан умудрился достать готовые к посадке семена укропа и даже слегка подросшие кустики томатов. Первые следовало усадить в рядочек, а для вторых вырывать ямку, заливая водой, чтобы вновь присыпать землей. Рано или поздно одно даст всходы, а другое плоды, и, кто знает, быть может, это будет спасительная ниточка, что не позволит всем умереть от голода.
   Лиза выделывала лопаткой длинную борозду, стараясь рыть её максимально параллельно узким бортам грядки. Когда все было готово, они с женщиной заполняли всё семенами - с двух сторон, чтобы было быстрее. Эта несложная, но монотонная работа отвлекала от воспоминаний, что на данный момент было идеальным для всех находящихся тут, поэтому никто не отлынивал. Только воистину реактивные дети не могли осознать всего в полной мере, а если и могли, то быстро забывали, продолжая носиться кругами - детская память недолговечна и цинична. Лиза бы всё отдала за то, чтобы стать сейчас если не ребенком, то хотя бы думать, как они. Но это было бесполезно, ведь то самое "всё" у неё и так прекрасно забрали, оставив наедине с грядками и канализацией.
   После высаживания следовало вынести грядки наружу, к одному из выходов на поверхность, не замеченных японцами. Что ни поделай, но растениям нужен солнечный свет для роста. Почему бы просто не высадить их снаружи? Все очень просто - мобильность. Усилься в этом районе города активность японцев, как можно будет взять, и перенести мини-грядку в другое место, не теряя ни капли столь усердно взращиваемых овощей. Но все изменилось.
   Тут по коридору прокатилось раскатистое эхо, вырвавшись и зазвучав в полный голос в зале, где располагалась база, женщины, и дети. Никто и бровью не повел, ведь грохот стрельбы раздавался уже не первый час. Но эта очередь была первой после долгого затишья, и звучала совсем близко, так что внутренне все думали одно и то же.
   - Всё в порядке! Проверка пулемета!
   В зал ввалился здоровый, заросший, как медведь, мужик. На его грязной, рваной форме можно было разглядеть майорские знаки отличия - тоже грязные и облезлые. Всё это скитание по канализации не могло пройти зря. К нему тут же бросились женщины, находившиеся ближе всего к восточному входу, из которого и появился здоровяк. Хоть добрая, теплая тётушка, что попросила её о помощи, и последовала их примеру, Лиза оставалась на месте, продолжая сеять укроп. Но девушка внимательно вслушивалась в то, что говорил партизан.
   - Ну как там, что?
   - Японцы ушли?
   - Много убитых?
   Майор поднял руки, призывая гладящих наперебой хозяек притихнуть. Когда это удалось, он начал объяснять:
   - Японская атака отражена, - женщины облегченно вздохнули. Но здоровяк сделал предупреждающий жест рукой, и те вновь обратились во внимание. - Но! Наши позиции тут очень трудно взять, практически нереально. Мы понесли некоторые потери, но в целом они незначительны. Пока. И японцы знают, что прямая атака им ничем не светит. Однако рано или поздно у нас кончатся патроны и продовольствие. Потому, что они знают, где мы сидим, - майор обвел взглядом зал, - и знают большинство выходов на поверхность. Мы пробовали сунуться туда, и обнаружили, что все они перекрыты. Поэтому, если ничего кардинально не поменяется, мы рано или поздно умрем от истощения.
   Женщины смотрели на него с всё возраставшей тревогой, но криками паники, истериками, или другими эмоциональными всплесками и не пахло. Все уже выплакались, настрадались, и теперь лишь молча слушали.
   - Дорога каждая минута, - продолжал майор, - пока мы ещё можем что-то предпринять, или пока японцы не додумались до какой-нибудь новой пакости. Поэтому, женщины и дети пойдут через примыкающий туннель, о котором наши враги, по крайней мере, пока, - он кивнул в сторону южного выхода, - понятия не имеют. Он выходит по стоку прямо к берегу, и это даст вам шанс ускользнуть из города. Предприятие очень рискованное, и делаем мы это только потому, что противник всё же добрался до нашего последнего убежища. Вас будут сопровождать вооруженные бойцы - половина из наших. Вторая половина, вместе со мной, даст бой японцам, чтобы отвлечь внимание.
   - Когда пойдем? - спросила немолодая женщина, почти бабушка, до этого варившая похлёбку. - Мы должны собраться.
   Майор честно, не делая попыток отвести взгляд, смотрел в глаза столпившимся вокруг него хозяйкам.
   - В любом другом случае я вообще бы не затеял такое мероприятие, - прямо ответил он. - А если бы и затеял, то дождался бы ночи. Но японцы тут поднимают всё с ног на голову. И кто знает, сколько входов в канализацию они нашли сейчас. Когда им придет в голову проверить береговую линию, может быть слишком поздно, поэтому вы отправляетесь через час. Соберите как можно больше провизии и теплой одежды - всё, то найдетё. С вами пойдет политрук. Он стар, но мужик умный - слушайтесь его, и, возможно, всё обойдется. Он сориентируется по обстановке. Ну, а мы устроим этим сукам подарочек на прощанье.
   На лице майора промелькнуло какое-то подобие улыбки - он хотел принять бравый вид, чтобы подбодрить тех, кто его окружал, но не получалось. Перед глазами тут же встали все разочарования и лишения, что пришлось перенести, горы трупов и необузданная жестокость захватчиков. Единственное, что он мог сделать, так это постараться убить как можно больше. Тогда у тех, кто выжил, будет шанс прорваться - крохотный, мизерный, но шанс.
   - И... и что теперь делать? - вопросила Лиза у грядочницы, возвращавшейся назад, к ней.
   - Ты слышала, - пожала плечами та. - Если мы хотим жить, надо собрать всё, что есть, и уходить.
   - Но, - девушка бросила взгляд на любовно посаженный укроп. - Как же это?
   Женщина усмехнулась.
   - Садоводством можно заниматься и в другом месте. Но для этого кое-что нужно.
   - Что? - жадно спросила Лиза.
   - Садоводы, - грядочница смотрела на Лизу, как на неразумное, но любимое дитё. - Первым делом нужны садоводы. Желательно живые.
   Да, эта женщина явно неглупа, и в карман за словом не полезет. Всюду следуя за ней, как за родной матерью, Лиза делала все, что ей говорила эта добрая душа. Сначала они собирали скудные запасы еды, заворачивая их в относительно чистые тряпки, и распределяя ценный груз по мешкам и карманам. Думали, что делать с курами, добытыми благодаря счастливой случайности. Регулярно получать свежие яйца, конечно, большое искушение, но осторожность в итоге взяла верх - своим кудахтаньем птицы могли легко демаскировать беженцев в пути. И, если не поднять тревогу, то привлечь внимание охочих до мясца японских солдат. Поэтому после недолгих колебаний курам были свернуты шеи, а тушки определены в вещмешки военного образца, еще несколько дней назад прихваченных партизанами где-то на поверхности.
   - Давай теперь сделаем вот что... - начала было женщина, как только их с Лизой мешки надулись пузырём от припасов. Но топот ног и ругань, внезапно зазвучавшая из северного туннеля, не дала договорить.
   Все женщины в страхе обратили внимание на проём. Даже дети, со своей бесконечной энергией и страсти к бесполезным играм, перестали носиться друг за другом. Повисла тишина, перетекавшая в атмосферу страха и напряжения. Да сколько уже можно за какую-то неделю?
   Из тоннеля, ругаясь и кашляя, стали выбегать бойцы. Большинство прикрывало рот и нос руками, кто-то же уже ни о чем не думал, быстро-быстро работая локтями. Расталкивая друг друга, люди выбежали к центру помещения, чтобы упасть на землю и откашливаться.
   - Рано расслабились! - заорал майор, замыкавший эту беговую процессию. - А ну живо собрались, не время валяться!
   Стоило это ему сказать, как из проёма повалил густой белый дым. Однако считать его безобидным было бы фатальной ошибкой любого погружавшегося в эту белесую, недобрую пучину. Химическое оружие японцев - газодымовые шашки, которые бросали защищенные противогазами солдаты, удушало в считанные минуты. Что сказать, одна из самых страшных смертей - не пуля, не офицерский меч, тут же отрубавший голову, а медленное, вязкое и неотвратимое удушье. Оно грозило каждому, кто поимеет неосторожность не выбраться вовремя из смертельного облака, все расширяющего и расширяющего свои холодные объятья.
   Из коридора слышались крики японцев - теперь, после применения химического оружия, им было легко. Дым скрывал пехотинцев от любого стрелкового оружия, и поразить противника можно было только наугад. Но этим стал бы заниматься только истинный самоубийца, ведь помимо дыма, рядом находилась и верная, мучительная смерть в виде удушливого газа.
   Когда захватчики только начали бросать шашки, обороняющиеся партизаны не восприняли всерьез это представление, продолжая и продолжая стрелять в проёмы - тоннель-то узкий, как ни крути, и в дыму сильно не попрячешься. Но, когда боевые товарищи, попавшие в облако, стали хрипеть и задыхаться, все быстро смекнули, в чем дело. Никто сильно не удивился, ведь от японцев небезосновательно ждали любой пакости. И дождались.
   - Так! - всё перекрыл громовой голос майора. - Гражданские! Собираться некогда, поэтому живо, так вас растак, выметаемся отсюда!
   - Что такое?
   - Японцы пустили газ! - единственный на весь Владивосток старший офицер явно не хотел тратить лишнее время на объяснения. - Берите все, что успели упаковать, и прорываемся к восточному коллектору. Пилипенко!
   - Я!
   Облако дыма и газа распространялось все дальше и дальше.
   - Бери взрывчатку, ребят, и попытайся завалить этот проход! - майор ткнул пальцем в растущее на глазах, как свежая сахарная вата, облако. - Только не вздумайте ничего вдыхать. Пошли!
   Пилипенко мог бы с уверенностью стать чемпионом по расторопности, если бы рядом оказался хоть один признанный судья и нужное количество журналистов. Но, за неимением этого, приходилось подстегивать себя сущей безделицей - возможностью остаться в живых.
   Он и трое подрывников, схватив динамитные шашки, скрылись в белом дыму, чтобы через каких-то полминуты вылететь оттуда, откашливаясь и заорать:
   - Ложись!
   Тут же последовав собственному совету, партизаны плюхнулись на доски настила, которые зловеще спружинили от такой нагрузки, чуть было не предав подрывников плескавшимся внизу нечистотам. Остальные занимались спешными сборами, и уже готовились дать деру в нужный тоннель. Но всё же, предостережение подрывников услышали, последовав их примеру.
   На время дым японцев смешался с поднявшимся столбом пыли и каменной крошки. Но, когда всё рассеялось, стало ясно, что, по крайней мере, на время, распространение газа прекратилось. Все смотрели на это с нескрываемой радостью, но тут раздался отрезвляющий возглас майора:
   - Чего встали? Бегом на выход!
   Этот возглас напомнил всем, что атака японцев ещё далеко не закончена, и гражданские ломанулись в спасительный туннель.
   - Нет! - майор поймал за шкирку мальца, возглавлявшего бегство. - Сперва люди с оружием. Ты, ты и ты, вперед!
   Трое бойцов, в которых он потыкал указательным пальцем, резво двинулись внутрь, держа винтовки и пистолет наизготовку. За ними шагнул старый политрук, включивший мощный фонарь. Пока всё было чисто.
   Майор молча махнул в сторону тоннеля, и гражданские хлынули туда рекой. Никого не надо было уговаривать. Наоборот, они сгруждались в очередь, перебирая ногами на месте - мелкими-мелкими шажками, явно спеша побыстрее убраться отсюда.
   - А... - открыл рот один из партизан. Он видел какую-то то ли тень, то ли фигуру - там, впереди, на самом краю фонарного луча. В то время, пока он думал, что это было и как с этим жить, его товарищи вскинули винтовки и дали по выстрелу наугад.
   В ответ, шипя и искрясь, прилетела газодымовая шашка. Негромко пумкнув, она стала распространять ненавистное облако, отрезая путь к отступлению.
   Услышав выстрели и шипение, майор, который еще оставался в зале, тотчас же понял, что последний неизвестный японцам путь к отходу уже перестал быть таковым. Не дожидаясь реакции людей, он заорал:
   - Все назад!
   И выхватил "ТТ" из кобуры.
   Как будто нарочно, тут же раздалось шипение и из двух оставшихся тоннелей. Как и следовало ожидать, за ним последовали небольшие, но быстро распространяющиеся облака. Пройдя под прикрытием дыма и удушающего газа вперед, одетые в противогазы японцы кидали ещё шашку. И, дождавшись распространения облака, пригибались, чтобы продвинуться дальше и кинуть ещё. Так как шашек у них было достаточно, операция подходила к концу. Канализация больше не была безопасным местом.
   Тем временем, в зале, где находилась база партизан, царил хаос. Наткнувшиеся на газ мирные жители с воем побежали обратно, но тут же обнаружили, что ситуация там немногим лучше. Помещение было достаточно большое, но как-то образовалась давка. Люди, осознавшие неотвратимость и мучительность смерти, не знали, что делать. Кто-то бесцельно бегал кругами, кто-то, присев на дощатый настил, плакал, сложив руки. Люди постарше, ещё помнившие дореволюционные времена, внезапно осознали, что могут обратиться к молитве, и тут же воспользовались этим. Дети или ревели взахлёб, или находились в полнейшем ступоре.
   Лиза молча прислонилась спиной к одной из стен. Ей так отчаянно не хотелось верить в материализм и речи научных атеистов, оставляя себе крошечный шанс на существование бессмертной души. И тогда, возможно, она увидит всех, кого потеряла. Может, они с Машкой будут обсуждать это, как дурной сон, поедая мороженое. В раю же есть мороженое? Подержать за руку брата, обнять отца с матерью... разве всё это не стоило того, чтобы Бог существовал?
   И всё же она родилась и воспиталась в СССР, а не где-нибудь ещё. Как человек образованный, Лиза полностью отдавала отчет - всего этого может и не быть, как бы ей не хотелось. Самое ужасное заключалось, конечно же, в неизведанности и пугающем мраке будущего. Но что, если есть хотя бы микроскопический шанс на то, что всё это правда? Что тогда? Пожалуй, это стоило всех свеч.
   Её могло бы подбодрить почитание мученической смерти практически всеми религиями мира - если бы девушка интересовалась этим вопросом. Но, в любом случае, у неё оставался только один вариант - задохнуться в едком облаке дыма, смешанного с газом, и сделать это, надеясь на встречу со всеми, кого любила казалось приятнее, чем так же задохнуться, проклиная всё вокруг. Поэтому Лиза твердо решила думать о хорошем, ведь она так боялась этого раньше, стараясь все забыть.
   Теперь можно. Теперь не страшно.
   Постепенно дым заволакивал всё вокруг, частично скрывая творящийся вокруг хаос. Раздавались отдельные крики, но те все больше и больше переходили в хрипения, знаменовавшие последние минуты находившихся вокруг людей. Всё исчезло в густом тумане - грязная стена, мечущиеся люди, нечистоты. Всё пропало - оставалась одна Лиза и смертоносный белый туман.
   Внезапно сквозь белесую завесу прорисовались фигуры - здоровяк-майор и сгорбленный, низкорослый пигмей. Последний был вооружен чем-то продолговатым и очень длинным. Будь на её месте мужчина, он опознал бы пехотную винтовку со штыком. Майор что-то кричал - скорее всего, непечатное. В руках у него был пистолет, который он и пускал в ход, едва видя кого-то вооруженного - партизаны не пользовались штыками, и опознать японца было довольно просто. Да и, в конце концов, все равно здесь все станут трупами менее чем за минуту. Так что майор отбивался изо всех сил, твердо решив не даваться даром. Но и он не смог сопротивляться газу -всех эти выкрики, стрельба и удары по японцам требовали лишних вздохов, воздуха, а именно этого вокруг и не было. В конце концов, он был вынужден вдохнуть. Это и погубило - скрючившись и схватившись за горло, здоровяк упал на землю, судорожно глотая всё новые и новые порции отравы.
   Мысли о рае и родственниках выветрились моментально - газ начал действовать на девушку, круша и ломая хрупкий организм так, чтобы тот уже никогда не оправился от разрушающего воздействия. Она попыталась сделать вдох - этого требовали хотя бы рефлексы, приучившие дышать, не задумываясь о тонкостях этого процесса. Тем временем газ проникал внутрь организма, и буквально выжигал беззащитные внутренние клетки. Лиза практически горела изнутри, не в силах унять не проходящую боль. Лёгкие, казалось, поджаривали на костре - она хотела бы потереть, охладить их, сделать что угодно, чтобы прекратить боль. Но сделать ничего нельзя, когда источник внутри тебя. Одновременно отключились глаза - их тоже невероятно жгло, хоть и поменьше, и девушка осталась наедине с пугающей темнотой. Вокруг раздавались самые разнообразные звуки, но она не могла видеть - при всей боли, что она ощущала, и неспособности вдохнуть. Колени подкосились, и Лиза рухнула на грязные доски настила. Она могла бы ощутить запах нечистот, если бы обоняние различало хоть что-то. Её вытошнило, но ощущения в легких были так сильны, что она практически не обратила на это внимания. Пара минут мучений, и девушка наконец прекратила существование, перестав дрыгаться и слепо шарить руками.
   Через какое-то время дым более-менее улёгся - для этого понадобилось около получаса. Японские солдаты ходили кругами, пиная лежащие тела - вдруг кто-то имел противогаз и лишь притворялся мёртвым, чтобы удрать, когда они покинут канализацию. Потом они стали носить тела наружу - то ли для отчетности, то ли ещё зачем-то. Важно было одно - с партизанской базой и, фактически, последними выжившими во Владивостоке, наконец, покончено. Итагаки мог собой гордиться - он превратил город в идеальную братскую могилу, выполнив план по запугиванию советского руководства на все сто. Теперь генерал мог спокойно сидеть тут, дожидаясь подкреплений, которые вот-вот должны были подойти, а затем двигаться дальше, проделывая тот же фокус с другими советскими городами. Всё это казалось ему вполне достижимым и отвечало требованиям этого истинного непоседы.
   Для Итагаки всё складывалось хорошо - уже который раз после длительной депрессии, все удачно решилось! И даже раздражающая простуда проходила на глазах - казалось, именно в честь этой победы. Но Сейсиро успел хорошо усвоить, что неожиданности, чаще неприятные, случаются как раз тогда, как все успевает пойти ввысь. И в этом он был чертовски прав.
  
   10 июня 1936, Японское море. 00:00 по местному времени.
   Этот рейс неприятности преследовали с самого начала - ещё тогда, незадолго до запланированного выхода в море, случилась авария на верфи в Токио. Огромный портовой кран ни с того, ни с сего обрушился на мирно пришвартованный транспорт "Тайё-Мару". Это был один из самых больших кораблей торгового флота Японии - водоизмещением в четырнадцать с лишним тысяч тонн, это судно составляло весьма солидную часть конвоя, если судить по количеству перевозимых войск. И оно обеспечило себе длительное прозябание в ремонтных доках, даже не выходя из порта.
   Но генералу Итагаки во Владивостоке срочно требовались подкрепления, и поэтому конвой вышел точно по расписанию. Шесть транспортов по пять-восемь тысяч тонн, прикрываемые стаей эсминцев и лёгким крейсером - этого с лихвой хватало, чтобы отбить любую атаку, на которую способен советский флот, который и в лучшие времена не мог похвастаться такой силой в этом регионе. Поэтому японцы беспечно шли на полном ходу по самому кратчайшему пути во Владивосток, стараясь как можно быстрее доставить солдат и технику. Впрочем, и это было нарушено на середине пути - случилась поломка в ходовой машине одного из транспортов, теперь он развивал лишь чуть больше половины от обычной скорости.
   Особой досады это не вызвало, и вот почему. Флот русских был низведен до статуса не самой остроумной шутки, которая приелась и стала не смешной уже несколько дней назад. Теоретически, опасность могли представлять субмарины, но по привычке, они не принимались всерьез. Победоносное начало кампании вселило в самураев уверенность, которая с каждым днем все более перетекала в беспечность. Это не могло не выйти боком.
   Именно так и думал командир "Щ-102", подводной лодки проекта "Щука", уже не первый час сопровождавшей такой соблазнительный конвой. Трезво рассудив, что идущий на пяти узлах по идеально прямой линии, караван из наевшихся, толстобоких транспортов никуда не денется, капитан лодки преследовал его в подводном положении, дожидаясь тёмного времени суток. И дождался.
   Его подозрения только подтвердились - уверенные, что трусливые коммунисты находятся либо на дне морском, либо в своих норах, японцы шли с включенными бортовыми огнями. Для пущей радости экипажа подлодки оставалось только нарисовать на кораблях большие красные кресты, и начать открытую радиопередачу координат, состава и курса конвоя.
   "Щ-102" получила прозвище "Лещ", и в данном случае у этой рыбки имелся хороший шанс нанести ущерб, которому позавидовала бы самая хищная акула. Построенная в марте тридцать второго года, субмарина имела шесть торпедных аппаратов - четыре носовых и пару кормовых. На палубе торчали два 45-мм орудия и такое же количество пулеметов, но в случае с охраняемым конвоем о них можно было забыть. Весила она чуть больше полутысячи тонн в надводном водоизмещении, а тридцать семь человек внутри сигарообразного корпуса, рассекающего глубины Японского моря, с нетерпением ждали атаки.
   Пользуясь перископом, подлодка крайне осторожно заняла позицию для атаки. Командир уже сопоставил все расчеты, уложив многочисленные цифры, формулы и поправки в торпедный треугольник. Теперь осталось только атаковать противника.
   - Носовые аппараты товсь! - капитан-лейтенант медленно поднял вверх руку.
   Толстый бок транспорта медленно тянулся к вертикальной линии в окуляре перископа. Все параметры заданы, надо только дождаться нужного момента, и выпустить торпеды.
   - Пли! - ладонь командира лодки рубанула воздух.
   Корпус "Леща" дрогнул, ознаменовав запуск торпед.
   Затем последовала лихорадочная работа, поправки к вычислениям и готовность к стрельбе по следующему кораблю. И торпеды вновь покинули носовые аппараты, оставив лодку только с двумя заряженными на кормовых торпедами. Смертельные сигары мчались по легким волнам, безошибочно приближаясь к двум самым крупным транспортам, выбранным командиром "Щ-102".
   Первые две попали идеально. Большой транспорт, полный отборных войск, раскололся пополам - скорее всего, сдетонировало топливо или перевозимые в трюме боеприпасы. Это произошло так внезапно, что казалось божественным проклятьем с небес, разломавшим несчастный кораблик, как спичку, забирая души и судьбы множества людей, и отправив на дно плоды трудов многих тысяч человек.
   Все это приковало такое внимание экипажей, что один из транспортов конвоя от удивления продолжал тупо переть вперёд - а зря, потому, что его сосед, увидев следы от несущейся к нему торпеды, не додумался ни до чего более умного, как повернуть вправо - на всех парах, не задумываясь о последствиях. Тяжелое судно протаранило зеваку - с жутким скрежетом, ломая металл и доски палубы, увернувшийся от торпеды корабль вошёл в бок собрату. От удара машины перестали работать, и суда заглохли друг в друге. Идущий следом крупный лайнер, который приспособили под перевозку солдат, еле успел сбавить ход, а потом и вовсе остановиться, чтобы не добавить ко всему прочему ещё одну аварию - оба корабля после столкновения сместились со своих курсов, встав точно напротив него.
   Во время второго пуска на "Щ-102" возникла небольшая заминка, и торпеды второго залпа покинули пусковые аппараты не одновременно - вторая бежала секунд на сорок позднее первой. Та попала в корму врезавшегося судна, ведь после столкновения транспортники были беззащитны, как младенцы, не обладая возможностью маневрировать. В небо ударил сноп пламени, знаменуя начало пожара, быстро распространяющегося по судну. Несмотря на усилия команды и солдат, пытавшихся его потушить, огонь бушевал всё сильнее, грозя распространиться на неудачливого соседа, борт которого был пропорот носом горящего транспортника.
   Капитан второго корабля долго не решался освободиться от горящего судна в боку, ибо в пробоину, образовавшуюся там от удара, тут же хлынули бы тонны воды. А когда решился, оказалось поздно - пламя перекинулось на корабль вместе с панически отступающей командой того, что осталось от врезавшегося транспортника. Но и на этом злоключения конвоя упрямо не хотели кончаться.
   Следующие две торпеды подкрались, откуда не ждали - удирающая на полном ходу подлодка не смогла не воспользоваться такой заманчивой ситуацией, и выстрелила из кормовых аппаратов две последние "рыбки". Это можно было считать прощальным подарком, потому, что никто из японцев лодку больше не видел. Как эсминцы злобно не шарили по окрестностям, её уже и след простыл - экипаж "Щ-102" состоял не из дураков.
   Но это было чуть позже, а пока торпеды неслись к большому лайнеру. И эти "рыбки", выпущенные, почти не целясь, наудачу, нашли свою жертву. Лайнер содрогнулся - раздались взрывы. Еще несколько толчков, вызванных детонацией груза, и большое судно медленно, но неотвратимо начало крениться набок. Конец корабля был неизбежен, и с него стали спускать шлюпки. Вода вокруг либо горела, либо полнилась людьми, как в час пик. Прибытие подкреплений вновь сорвалось - потеряв посреди Японского моря четыре транспорта из шести, имея в ремонте самый крупный торговый корабль Японии, нельзя было и думать о том, чтобы наступать на Хабаровск в ближайший месяц. В итоге, оставшиеся корабли были вынуждены заниматься подбиранием потерпевших крушение, и, нагрузившись ими сверх всяких норм и здравого смысла, осторожным черепашьим ходом направились обратно в Японию.
   Эта череда невероятных удач была полной победой подводной лодки "Щ-102", имеющей все шансы претендовать на лауреата звания "Атаки века".
  
   12 июня 1936, около 100 км к востоку от Находки. 17:00 по местному времени.
   - Ч-чёрт, опять сорвалось! - Михаил разочарованно плюнул в море. - Не, всё же это не моё.
   И вытащил леску из воды, отложив удочку. НКВДшник уселся на скамейку на корме катера, и скучающе уставился на начинавшее вечереть небо. Сидевший рядом Валерий только усмехнулся - он успел набрать полное ведро дальневосточных краснопёрок. Детство парня прошло в портовом городе, и что-то, а ловить рыбу он умел прекрасно.
   Профессор улыбнулся - на секунду высунув голову из двигательного отсека, он видел молодого, здорового парня - улучшение было налицо. По крайней мере, лётчик уже не выглядел, как растерянный истукан, зацикленный на произошедшем. Получая удовольствие от рыбалки, и посмеиваясь над Михаилом, он явно это доказывал.
   - Ну, долго там ещё? - буркнул последний. - Может, помочь?
   - Успокойся, Миша, - спокойно ответил Бонифаций Петрович. - Ты всё равно будешь, как всегда, сидеть и глазеть. Ну, может, ключ на двадцать два подашь. Так что не мозоль глаза, и займись чем-нибудь.
   - Паршиво это, - НКВДшник подозрительно обвел взглядом горизонт. - Ой, как паршиво. Мы тут, как прыщ на заднице, и даже в кусты дернуть не сможем, если что. Вот скажи, за каким хреном мы отошли аж на полкилометра от берега?
   Профессор невозмутимо гремел инструментами, пытаясь починить двигатель катера, отказавший, как и положено по закону подлости, в самом неподходящем месте, в самое неподходящее время.
   - Потому, что иначе мы бы уже раз двадцать напоролись на риф, - снизошел он до ответа после череды лязгов, звуков падающих деталей и тихих матюков.
   Михаил пнул ни в чём не повинный, но беззащитный фальшборт.
   - А сейчас мы напоремся на японцев. И хрен тогда, а не наше донесение. И с нами тоже хрен. Плен у белых, как в кое-чьей боевой биографии, покажется детским лагерем.
   - Во-первых, плен длился недолго, и я спёр у Деникина целый бронеавтомобиль. Меня тогда комиссар всем в пример поставил, - лицо Бонифация приобрело мечтательный оттенок, но этого никто не видел, так как он всё это время так и не вылез из двигательного отсека. - А во-вторых, мы видели японцев всего раза три. Так что, Миша, не мешай мне чинить двигатель, а то и правда на них напоремся.
   - Скорее, они на нас, - еле слышно пробурчал Михаил. - То-то будут рады такой идеально неподвижной цели. Любой тир позавидует.
   Валерий ловил и ловил рыбу, наполняя трофеями уже второе ведро. Перепалку он слушал вполуха, но при этом прекрасно отдавал отчёт, что всё сказанное Михаилом может осуществиться в любую секунду. Поэтому с каждой минутой чувствовал себя все тревожней и тревожней.
   - Михаил, - отошедший от потрясений Валерий вновь обрел способность рассуждать трезво, решив отвлечь НКВДшника от трепания нервов как самому себе, так и всем вокруг. - Скажи, если не секрет, как ты войну-то встретил?
   Прекратив метаться взад-вперед по палубе, тот уселся наконец на скамейку рядом с лётчиком. Сунув в рот сигарету, полез за спичками. Задымил.
   - Не я её, - медленно начал сотрудник НКВД. - А она меня встретила.
   - Вы в НКВД о ней догадывались?
   - А как же, - Михаил широко затянулся. - Естественно, были предпосылки. Вам, летунам, говорят не больше, чем надо для того, чтобы летать. А мы по долгу службе во всё это говно окунуты с головой.
   - И?
   - А то "И", что япошки как только с деревьев слезли, так и зубы на Дальний Восток точили. Они ж как-то раз решили организовать идеальное японское общество - по всем поверьям, традициям и прочей японской хреномантии. Ну, решили, и закрыли страну.
   - Как это, закрыли? - оторопел Валерий. - Нельзя же взять, и целую страну...
   НКВДшник захохотал так внезапно и громко, что лётчик чуть не выронил удочку вместе с клюнувшей рыбиной.
   - Можно, можно, - улыбнулся Михаил. - Не навсегда, но можно. Они закрыли границу, запретили кому-либо, кроме оговоренных людей, торговать с ними, и тщательно проверяли их корабли. Всё, что имело шанс нарушить японский уклад жизни, тут же изымалось, а у торговца могли возникнуть крупные проблемы. Особенно они ненавидели богословские книги. Это и немудрено, ведь все религии, при их ложности, все-таки разные - ну, так или иначе. И распространение морали одной религии несет ущерб другой, так как они очень часто не совпадают.
   - То есть, японцы боялись, что одни верящие в бога перерастут в верящих в другого бога? - кое-как сформулировал Валерий.
   - Да, именно так, - Михаил взялся за отложенную ранее удочку. В конце концов, не болтать же без дела, аки какой-нибудь философ. - Но это недолго продолжалось. То ли сотню, то ли две лет, точно не помню. В конце концов, их открыл обратно какой-то американец с эскадрой пушечных кораблей. У этих рисоедов не было большого выбора - против корабельных пушек не попрешь. Ну, они и повернулись к миру не задницей. И охренели, да так, что чуть с ума не посходили.
   - Что у них случилось? - осведомился только что вернувшийся с новым ведром Валерий. - Почему?
   - Всё просто, - НКВДшник тоскливо посмотрел на не подававший никаких признаков жизни поплавок. - Прогресс. Его не остановить, и он правит миром. Но, если все же удастся таковой замедлить, то через какое-то время обнаружишь себя с бамбуковыми палками против броненосцев и пулеметов. Японцы, конечно, отставали не так сильно, но за пару веков можно очень здорово откатиться. Но техника и наука для них были не самым страшным - в конце концов, они всё наверстали. Вам в училище рассказывали про колониальную систему?
   - Ну, - кивнул Валерий. - Ещё бы не рассказывали. Все с подробностями.
   - Вот, - поднял палец Михаил. - Тем более, должен понимать. Проще говоря, всё расхватали до японцев. Куда ни плюнь, или английская, или французская колония. Или ещё чья-то.
   - Казалось бы, - перебил Валерий, аккуратно снимая с крючка очередную рыбину. - Чего им не сиделось на своих островах спокойно?
   Михаил вновь глянул на горизонт. Разговор ничуть не отвлек его от осознания уязвимости местонахождении катера.
   - Был бы кто поумнее, сидел бы, - пожал он плечами. - Но это же японцы. Нас вообще этому всему учили, ибо врага надо знать в лицо. Но все же не так глубоко, чтобы я тебе нашел причину. Скажу только, что их религия строится на том, что сами японцы назначены небесами, чтобы править миром. А все остальные так, холопы и их не жалко. Именно поэтому они творили во Владивостоке и других местах то, что творили. Они просто не ощущают чувства вины. Да что там вины - в Японии вообще нет такого понятия. У них это замещает понятие стыда. Вот, если ты сделал что-то не по принятому негласному кодексу или запятнал себя, тебе должно быть стыдно перед другими и самим собой. И, если этот кодекс требует убивать женщин и детей, ты не будешь чувствовать вину, её не воспитывают в японских детях. Зато будешь чувствовать стыд, если не убьешь или убьешь мало.
   - Им стыд не давал покоя? - начал понимать Валерий.
   - Да. Как же это получается, что такая великая нация, и не завоевывает всё вокруг? Почему ей диктуют волю какие-то белые варвары? А они всех нас считают варварами, да. Вот и идут постепенно аж с прошлого века к расширению своей империи. Ещё от царской России кусок оттяпали, потом вместе с буржуями интервенцию проводили. К слову, изо всех искателей приключений рисоеды дольше всех тут оставались, видать, не хотелось верить в то, что не выгорело - прям до самого последнего момента. Но когда мы разобрались со Врангелем в Крыму, и навели порядок, они поняли, что не светит, и ушли. С тех пор эти сволочи вынашивали планы, как бы подгадить. И гадили по-всякому. Финансировали и снабжали оружием и патронами белых недобитков, укрывшихся в Манчжурии, устраивали провокации, пытались опорочить нас среди мировой общественности... хотя, тогда нас там и так особо не любят. Вроде только недавно буржуи все же свыклись с тем, что Советы есть, и успокоились. Но это другой разговор. Суть в том, что япошки ничего не добились, и решили на нас напасть. Что из этого получается, ты сам видел.
   Валерий призадумался. Слова Михаила звучали логично. Мало того, весь рассказ подтверждался теми отрывочными главами из истории, которые не успел забыть молодой лётчик, и концепция в общем весьма походила на правду. И почему он раньше не задумывался?
   - А почему они не пошли войной на буржуев? - у Валерия оставался только один вопрос. - Там же их колонии. Как раз, намного лучше вроде как освоены. Я читал у Верна...
   Профессор всё лязгал и лязгал инструментами и деталями. Но, судя по тому, что из двигательного отсека начали вылетать гаечные ключи, ненужные гайки и прочая техническая утварь, ремонт подходил к концу. Это было хорошей новостью - скоро роль бельма на глазу будет задвинута в шкаф и сменена на что-то более перспективное.
   - Советский Союз на данный момент наиболее доступная жертва, - развёл руками Михаил. - Грустно, конечно, осознавать, но это так. Во-первых, капиталисты всё ещё относятся к нам с подозрением. Бежать и помогать японцам никто, конечно, не будет, но и защищать нас буржуи с особым рвением не станут. Скорее всего, они там в своих англиях радуются, что схватились два, в их понимании, зла, и гадают, какое же возьмёт верх. Во-вторых, у нас растянуты коммуникации. Между Москвой и Владивостоком две недели езды на поезде, и это даёт себя знать. Мы не можем перебросить подкрепления мгновенно, нельзя снабжать наши войска тут всем, чем из заблагорассудится. Японцы всегда будут иметь преимущество в ресурсах и инициативу на начальном периоде войны. У тех же буржуев огромные флоты с опытом боевых действий и вековыми историями, а наш народный флот только-только начинает зарождаться. Нет, как ни крути, а мы - самая удобная цель, чтобы хапнуть территории и славы. Японцы обожают кичиться своими похождениями.
   - Да, погано, - согласился Валерий. - Они знали, на кого напасть. Слушай, я не хочу прослыть паникёром... но, всё же, не для протокола. Как думаешь, кто победит в итоге?
   Михаил задумался.
   - Видишь ли, - начал он. - Глупо отрицать, что мы сейчас залезли в очень глубокую жопу. Вернее, нам помогли в неё залезть. Но, тем не менее. Мы в ней находимся. И очень даже не исключено, что нас в эту самую жопу пропихнут носком японского сапога ещё глубже. Потому, как я уже говорил - линии коммуникаций растянуты неимоверно, удар супостатов вышел внезапным и мощным, и так далее. Что творилось во Владике, ты сам видел. В Находке - наблюдал издалека. Если им удастся наступление на Хабаровск, если они пробьют нашу оборону в Северной Монголии и выйдут на Иркутск, страну перережут надвое, а потом будут спокойно себе пожирать восточную половину - всё равно отсюда ближе до Токио, чем до Москвы, уже преимущество. Мобилизованы, скажу по секрету, вообще все японцы, то есть настроены они серьезно, на большую войну. Лёгкого пути к победе нет.
   - Неужели всё так плохо? - Валерий сжал кулаки. - Должен же быть выход! Эту Японию и на карте без микроскопа на найдешь, и тут...
   Сзади нависла тень.
   - Выход есть, - Профессор, закончивший ремонт двигателя, положил маслянистую, жилистую руку на плечо парню. - Миша не говорил, что его нет. Он только сказал, что не будет легко.
   - А что будет?
   - Что будет? - пожал плечами Бонифаций Петрович. - В худшем случае?
   - Да!
   - Ну, раз в худшем, то подождём годик. Пока Москва соберет войска, заводы наклепают самых современных вооружений, и весь народ, обутый, одетый и ощетинившийся штыками, пойдет в Восточную Сибирь при поддержке танков и самолётов - выпроваживать японских гостей обратно в Манчжурию. А там и до Токио так или иначе дело дойдёт, хоть с этим и сложнее получится.
   - А как же японцы? - недоумевающее спросил Валерий. - Они же...
   - А что японцы? - махнул рукой Профессор. - Они с захваченных территорий никуда не денутся. Вздумают всерьез пойти западней Иркутска, растянут свои линии, и получат в нос, как миленькие. Нет, японец будет сидеть на трофеях и радоваться. Но будет это недолгим, потому что, как ни крути, но выбить мы их оттуда можем. Только вот, все здесь помнят, что было, когда они захватывают город. Да и закрепятся они там хорошо. Так что, будьте уверены, мы в любом случае хлебнём горя. Тормозов у противника нет, и режет он всё, что видит. С другой стороны, убивать их злобнее будете.
   Михаил всё это время смотрел на воду, бесплодно ожидая клёва. Но нет - видать, день сегодня был неудачный. Как оказалось, не только в плане рыбы.
   - Вы это слышите?
   Валерий затаил дыхание. Он первым почувствовал что-то до боли знакомое. Что это? Конечно же! Рёв авиационного мотора!
   - А-а, говорил же! Хрен бы тебя побрал, заводи эту рухлядь! - ужас осознания реальности самого худшего кошмара перевернул Михаила, заставив больно удариться о палубу катера и опрокинуть скамейку вместе с удочкой, которая ему так ничего и не принесла.
   - К чертям, бесполезно! - Профессор лишь напряжённо всматривался в горизонт. - Лучше молись, чтобы он нас не заметил.
   Все, как один, пытались разглядеть самолет. Шанс, что он окажется своим, был не то что равен нулю, а крепко, надежно уходил в минус. Японская авиация безраздельно господствовала над морем, это было ясно из многочисленных перехваченных радиопереговоров. За всё это время практически не отходящий от приёмника Михаил так и не услышал голосов русских пилотов, или же сообщений о каких-либо советских самолетах в воздухе.
   И всё же он появился. Новый флотский истребитель А-5. Если бы Валерий не был сбит в первом же бою, если бы он знал особенности организации японской авиации, и имел бы оптический прибор! Тогда последовал бы логичный и разумный вывод: эге, да где-то поблизости находится авианосец! Или, на худой конец, японский флот оборудовал себе на берегу парочку аэродромов. Но, так как все эти условия выполнены не были, лётчик видел просто очередной вражеский одномоторный самолёт.
   - Японский, - подтвердил Бонифаций Петрович, отведя подзорную трубу от глаз. - Как пить дать японский. Мы влипли.
   - Да, - кивнул Валерий. - Звук мотора незнакомый, это точно не наш.
   - Может, не заметит? Или мимо пролетит?
   - Будем надеяться, Миша. Будем надеяться...
   Они ждали. Ждали, неспособные пошевелиться, как три робких кролика перед лицом удава. Один с подзорной трубой, и двое с напряжёнными, как все мускулы тела, глазами. Точка, представлявшая самолёт, всё увеличивалась и увеличивалась. До тех пор, пока Профессор наконец не крикнул:
   - Он снижается! Все за борт!
   Упрашивать дважды никого не пришлось, и не зря - едва все успели отплыть на пятьдесят метров от сияющего на морской глади катера, как сверху послышался стук пулеметов.
   Рядом с Валерием даже упали гильзы - тот удивлённо рассматривал эти маленькие латунные трубочки, сыпавшиеся на него с небес, чтобы тут же пойти на дно. Несколько штук даже прилетели по макушке, и очень больно. Парень инстинктивно закрыл глаза. Когда открыл - катер уже горел. Ну, ещё бы - столько пуль, хоть одна, да что-нибудь подожжёт. А гореть там есть чему, это да. Хотя бы топливо - уже есть, чему полыхать.
   Тем временем, японец заходил на второй заход. Теперь он шёл от берега, и Валерий справедливо рассудил, что в этот раз пули могут полететь и в его сторону. Впрочем, истребитель вполне мог прицельно пострелять и по плавающим в воде людям - парень давно крепко усвоил, что от японцев можно ждать любой подлости. Поэтому он тут же нырнул, стараясь сделать это как можно глубже.
   И не зря - над головой тут же прошёлся рой пуль. По катеру японский лётчик, судя по всему, не стрелял вообще. Да и правильно - зачем на горящее корыто патроны тратить? Само утонет.
   Как только с поверхности воды перестали раздаваться звуки фонтанчиков, Валерий всплыл. Там он обнаружил целых и невредимых Профессора и Михаила. Оба НКВДшника плескались в воде, опасливо посматривая на небо. Решив, что дело сделано, японец удалялся на юг, прочь от берега. До Валерия, находившегося в стороне от остальных, доносились матерные выкрики Михаила. Парень отметил для себя, что во Владивостоке тот выглядел намного спокойней. Или он просто не заметил, будучи полностью подавленным? Что только не происходит с человеческим восприятием от нервов.
   - Он улетел! - заорал Валерий. - Можно успокоиться!
   - Да ты что, б..дь! - притворно удивился Михаил. - А мы-то думаем, чего это в нас больше никто не стреляет. Непорядок! А он, оказывается, просто улетел!
   - Спокойствие, - Профессор расслабленно качался на легких волнах. Перед тем, как покинуть катер, он чудом успел натянуть спасательный жилет. - Паренёк прав. Главное, не разводить панику.
   - Не разводить панику, - Михаил гневно ударил по воде в направлении догорающего катера. - Это просто зае..сь! Не разводи панику, и всё будет отлично. А что я буду делать с донесением? Его это не вернет!
   Бонифаций Петрович выпучил глаза - если бы рядом проплывала камбала, та бы немедленно прыгнула бы на тарелку, чтобы умереть от зависти.
   - То есть, как это не вернет? Ты оставил сумку на катере?!
   Михаил мигом поменялся в лице - на беднягу было жалко смотреть.
   - Я... ну, я... в общем, когда я упал с табурета, наверное, и...
   Профессор бросил ещё один взгляд на катер. Если там и осталась эта сумка, то выловить её можно было только в виде пары угольков.
   - Какой же ты всё же идиот, Миша, - печально констатировал Бонифаций. - Да ты хоть понимаешь...
   - Погодите! - Валерий быстро подплыл к НКВДшникам. - Вы об этом говорите?
   И показал на ремень, перетянутый через себя. Движение руки - и коричневая кожаная сумка почтальонского типа поднялась ввысь, тут же закапав на морскую поверхность многочисленными струйками воды.
   - Но как? - теперь черёд таращить глаза стал за Михаилом. - Как ты успел?
   - Ну, - пожал плечами парень. - Ты как-то раз говорил, что она крайне важна. Я и прихватил, прежде чем спрыгнуть.
   Лицо НКВДшника озарило сияние счастья. Он выглядел, как человек, который заново родился.
   - Да ты даже не представляешь, как важна! Просто чертовски важна! Нет, - Михаил повернулся к Профессору. - Всё же не зря я с собой потащил этого обалдуя. Нет, не зря!
   Валерий довольно улыбнулся - он всё же был небесполезен в этом предприятии. Приятно платить за вытаскивание себя, любимого, из лап верной смерти. И вдвойне приятней, когда платишь чем-то соответствующим размеру долга.
   Михаил еще минут пять выражал благодарности, прежде чем барахтающийся рядом лётчик не успел ввернуть:
   - А ничего, что она по уши в воде?
   Но НКВДшника это не волновало.
   - Фигня, - бросил он. - Я все, что надо, завернул, там чуть ли не в двадцать всяких непромокаемых пакетов и прочей мишуры. Все залеплено надежно, так что не боись. Мы ещё в игре.
   - Удивительно везучий случай, - согласился Профессор, невозмутимо покачиваясь на своём жилете. - Даже подумать страшно, что всё могло взять и сорваться. Чего уж там.
   Валерий окинул взглядом догорающий катер. Тот представлял собой один большой кусок горелого угля, ещё чудом качающийся на волнах. Но парень был готов поспорить - стоит ступить на палубу, как горелый остов тут же рассыплется под весом любого из них. Это никуда не годилось, и он осведомился:
   - А что же дальше?
   - Дальше? - переспросил Михаил. - Гм...
   Он и правда не знал. Да, они пережили налет японского истребителя, вновь обрели, казалось бы, утерянный навеки бесценный груз. Но положение сложилось почти что безвыходное - единственное транспортное средство уничтожено, а до точки встречи с подлодкой оставалось еще около пятнадцати километров. Можно, конечно, доплыть до берега и дойти пешком, а дальше что? По уговору, субмарина сама должна была высматривать катер, и всплыть только когда посчитает нужным. Без плавсредства такого типа они были обречены - никто даже не среагирует. Подать сигнал дымом или ещё чем? Так на это откликнутся не только советские подводники. Быстро слетятся и сплывутся те, кто не надо. Где же выход?
   - Расслабьтесь, - заметил тем временем Профессор. - Кажется, проблема решилась сама собой.
   И показал куда-то в сторону. А там было на что посмотреть - пятьсот семьдесят с лишним тонн металла в виде сигарообразного корпуса всплывали на поверхность. Подводная лодка типа "Щ" с медлительной величественностью восставала из морских глубин. Задравшийся нос со столбами стекавшей воды прошел в каких-то двадцати метрах от плававших в море участников кораблекрушения. На секунду задержавшись наверху, нос ухнул обратно вниз, обдав всех брызгами. Стальная туша субмарины покоилась буквально в паре шагов от лётчика и НКВДшников, нависая над ними, как проект Дворца Советов.
   - Эй, там! Во сколько отходит поезд на Восток?
   Это прокричала голова, высунувшаяся из рубки подлодки. Мгновение спустя говоривший высунулся оттуда по пояс. Правая рука крепко сжимала пистолет, левая - бинокль.
   - В любое время, если у нас будет готова дорога на Токио! - проорал в ответ Профессор, прежде чем Валерий успел толком удивиться такому странному приветствию.
   Человек на рубке что-то крикнул вниз, чтобы затем сноровисто вылезти на палубу. За ним последовали остальные. Бросив бывшему экипажу бывшего катера спасательные круги на привязи, подводники втащили их наверх. Это было как раз вовремя, потому что всех уже достало бултыхаться в Японском море. Кружка дымящегося чая и сухая одежда - именно то, что требовалось продрогшим жертвам вражеского истребителя.
   - У-ух, я б его, - вспомнив о том, чьими усилиями он провел в воде немало неприятных минут, Валерий погрозил на горизонт. - Дали бы мне только самолёт.
   - Ничего-ничего, - капитан подлодки, здоровый бородатый мужик, похлопал парня по плечу. - Всё впереди, отыграешься за себя. Давайте спускаться внутрь.
   Они оказались в чреве огромной стальной рыбины. Всё тут напоминало о предназначении судна и его типе - находиться в подлодке было не очень приятно. Несмотря на кажущиеся размеры, внутри было довольно тесно, но больше всего раздражал воздух - вернее, его отсутствие. Нахождение под слоем воды и большое количество людей в замкнутом помещении, все это давало плоды - дышать, конечно, получалось, но по сравнению с этим ржавый катер казался верхом комфорта.
   - Это ещё чего, - махнул рукой капитан лодки. - Мы сейчас продули отсеки. А что бывает, когда приходится долго сидеть под водой...
   Здоровяк довольно улыбнулся - выражение лиц Валерия и Михаила говорило достаточно. Что ж, на этот раз страдать будет не только экипаж.
   - Как нас нашли? - невозмутимо спросил Профессор. - Точка встречи вроде далековато отсюда.
   Капитан запустил руку в бороду.
   - Вам невероятно повезло, - аккуратные движения стали разглаживать обильную растительность на лице. - Впрочем, как и нам. Мы тут отправили на дно хорошую часть крупного конвоя. Думаю, по возвращении может потянуть и на героя мне и медали для экипажа - япошки теперь точно будут вынуждены отложить наступление на Хабаровск. Готов поклясться, в том конвое шло всё, что они могли дать на этот момент, а теперь оно лежит на дне морском. В общем, задержались чуток мы с ним. Ну и только вас в перископ заметили, и тут этот засранец-летун. Как только эта падла улетела обратно, мы и всплыли. Так бы не смогли - он бы тут же передал своим, а для лодки главное - быть невидимой. Вот и подобрали вас, как только позволила обстановка.
   - Мы не в обиде, - улыбнулся Профессор. - Но у нас тут очень важное дело, и...
   - Хочется быстрее добраться до основных сил? - понимающе закивал капитан.
   - Именно так, - Бонифаций Петрович посторонился, пропуская спешащих в носовую часть матросов. - Каждый час может стоить множество жизней. Это крайне важно.
   Капитан расхохотался.
   - Похоже, в Иркутске тоже так считают. Поэтому радуйтесь - долго вы тут не пробудете. Они обещали через пять часов прислать гидросамолёт. В худшем случае, послезавтра точно будете отчитываться перед своими начальниками. Будем надеяться, это и правда нам поможет.
   Профессор довольно кивнул.
   - Это полностью нам подходит. Всё просто великолепно, большое спасибо вам и экипажу лодки. Сделаю всё, чтобы Родина не забыла.
   - Да чего уж там, - пожал плечами капитан-лейтенант. - У меня у самого семья в Находке... была. Просто делаем всё, чтобы покарать этих сволочей. Я буду их персональным Нептуном, который топит всё, на чем развивается японский флаг. Так что мы все тут имеем повод посильнее побрякушек.
   Валерий полностью соглашался с капитаном корабля. Он подписался бы под каждым словом отдельно, но, чтобы подписи имели хоть какую-нибудь силу, совершать их стоило кровью японцев. Парень уже не трясся по каждому поводу, а спокойно намечал список целей для отмщения. Когда-нибудь он будет помогать бомбить Токио. Когда-нибудь и на его улице музыка заиграет.
   - И куда направляемся теперь? - продолжал расспросы Профессор. - Так, чтобы знать.
   - Так же, как вы и шли. Вдоль берега на восток, на встречу с гидросамолётом.
   - Понятно. Ещё раз спасибо, что выручили.
   Уже погрузившись, "Щ-102" шла под водой на полном ходу - в толще океана она могла развивать восемь узлов, и этого вполне хватало, чтобы за пять часов покрыть расстояние в шестьдесят километров, отделявшее их от точки рандеву. Вообще, можно было идти и медленнее, но капитан решил развивать полную скорость, чтобы застраховать себя от любых неожиданностей. Учитывая количество японских сил, действовавших в этих водах, решение было разумным, и имело все основания. Посадка на самолет должна произойти в полной темноте, что даст очень хороший шанс улизнуть незамеченными как и НКВДшникам с Валерием, так и подлодке. Предстояло провести долгие пять часов в тесном брюхе кусачей рыбы, но перспектива раз и навсегда со всем разобраться заставляла забыть обо всём.
   Продавливаясь сквозь тонны воды, "Лещ" уверенно следовал на северо-восток.
  
   12 июня 1936. Укрепрайон "Ясень-9". Горы Северной Монголии, 19:00 по местному времени.
   Порученец Москвы, комдив Жуков, глядел в бинокль. Раскинувшиеся напротив передовых амбразур степи играли резким контрастом с тем, что находилось у него за спиной. А находилась там самая мощная в мире система укреплений, рассчитанная специально на такой случай.
   Впереди уже выросла система японских окопов и тыловых баз снабжения. Самураи спокойно обосновались на этой бескрайней равнине, оставив в пределах досягаемости советских орудий лишь передовые, хорошо укреплённые позиции. Основные силы, конечно, находились там, за пределами дальности, вместе с оружейными складами, пунктами распределения снабжения, и так далее, и так далее. Японцы пока осматривались, концентрируя силы и пытаясь собрать как можно больше сведений об укреплениях русских.
   Время от времени противник высылал авиацию - разведать или бомбить. Но каждый раз вовремя поднимались самолеты с горных аэродромов, и происходило воздушное сражение. Две своры разозлённых истребителей вцеплялись друг в друга, и, понеся потери, возвращались обратно. Успех был переменный, и кардинальных изменений в расстановку сил на фронте не вносил. Японцы всё ещё не чувствовали себя достаточно уверенными, чтобы ударить, а численность гарнизона укрепрайона не позволяла проводить серьёзных телодвижений относительно такой массы войск.
   В штабе ОКДВА в Иркутске не могли делать точных выводов, но все сходились во мнении, что перед ними в одной только Монголии сосредоточена группировка в миллион человек. Целый миллион! Наступать на такое количество противника, имея всего лишь триста тысяч, вместе с гарнизоном УРов, штыков - самоубийство. Вот и оставалось держать систему крепостей, дожидаясь поступления подкреплений и техники из европейской части страны. Тогда можно будет формировать ударные части, которые смогут повернуть вспять азиатские орды, но не раньше.
   Перед японцами стояла схожая проблема, они тоже не могли твёрдо судить о численности и организованности войск русских. Замечательная шпионская сеть раз давала сплошные сбои - дорога к Иркутску оказалась крепким орешком, и доставаться так просто никому не собиралась. Мало того, даже если удастся прорвать укрепления, то между ними и мягким подбрюшьем Сибири станет ОКДВА, все эти годы наращивающая мощь именно для борьбы с ними, самураями. Численность её японскими штабами оценивалась весьма туманно - от двухсот пятидесяти до полумиллиона человек. Потери при попытке взять УРы "с ходу" ожидались очень крупные, и то, что осталось бы от армии вторжения, вряд ли бы перенесло встречу с отдохнувшим, экипированным и обученным противником.
   Поэтому генерал Доихара, командующий раздувшейся после мобилизации Квантунской армией, ждал подкреплений. В Корее уже снимали тяжёлые орудия с крейсеров и линкоров - генералы теперь могли вертеть флотскими, как хотели. Инженеры проявляли чудеса находчивости и работоспособности, проектируя и воплощая на месте лафеты для использования в Монгольской степи. Уже скоро эти орудия привезут сюда, и тогда шансы Квантунской армии взять укрепрайоны без критических потерь резко увеличатся. Также Доихара ждал и территориальные формирования из корейцев - их он планировал использовать, как пушечное мясо перед штурмом. Эти полуголодные крестьяне отвлекут на себя первый огонь русских, в то время как обученные японские пехотинцы двинутся следом, прикрываясь теми, кого не жалко. Это в комбинации с тяжёлыми орудиями давало уверенную возможность для разгрома как гарнизона, так и ОКДВА в последующем.
   Поэтому противники выжидали - это было в интересах каждого, и, как следствие, война в Северной Монголии ограничивалась мелкими вылазками, стычками за право обладания развединформацией и воздушными каруселями. На данном этапе такой оборот дел устраивал абсолютно всех, напоминая образ жизни посреди бесконечных окопов и укреплений Мировой Войны. Жукову, которому довелось принять в последней участие ещё на стороне царской армии, всё это не нравилось, как, впрочем, и состояние войск Блюхера. В целом всё обстояло удовлетворительно, на троечку, но для этого человека такое состояние дел было неприемлемо. Комдив ненавидел окопную войну, справедливо считая, что высокие потери при решительном наступлении с лихвой перекрываются потихоньку утекающими человеческими жизнями во время военной рутины. То тут снаряд убьет несколько человек, то кто-то подорвётся на мине. Так за месяц безделья и скопится на целое кладбище. А зачем расходовать людей зря, когда можно пустить их на что-то реально полезное?
   Такова была точка зрения этого волевого, до мозга костей военного человека. В своем роде циничная, она имела право на жизнь. В конце концов, это было его царство - среди свиста пуль и грохота орудий Жуков чувствовал себя, как дома, и бездействовать не собирался ни под каким видом.
   - Оставьте нас.
   Взгляд комдива был непреклонен, а голос звенел металлом, и сопровождавший его с Валентином блюхеровский адъютант тут же испарился. Этот человек был приставлен к порученцам точно так же, как амбал Валентин держался Жукова, чтобы докладывать наркому Ягоде о каждом значимом событии. Но, всё же, это были люди разного калибра, и влиять на номинально равного с ним члена комиссии комдив не мог, да и не хотел, в отличие от подчинённого Блюхера. В Валентине, по мнению Жукова, не было ничего плохого - тот держался молча и уверенно, не раздражая комдива. Зато от Блюхера и его подчинённых этого волевого человека буквально тошнило - он не переносил их показного лакейства, фальшивой учтивости и готовности лизать пятую точку любому, на кого покажет пальцем Главный.
   Кто знает, может, в старости, после блестящей военной карьеры, он, Жуков, размякнет. И будет воспринимать таких лижущих, податливых людей, как часть комфортной обстановки. Но сейчас рвавшийся изо всех сил на фронт боевой комдив не мог себе такого позволить. Нет, он сделает всё, чтобы не загнивать, как дорвавшиеся до высоких постов люди. Нельзя ставить самоцелью закрепление на теплом месте поближе к верху - надо всё время за что-то бороться. Не являясь политиком, этот солдат до мозга костей видел свою борьбу только в одном - уничтожении противника. Обо всем остальном должны заботиться политики, его же дело - сделать всё для Победы, и Победы боевой, а не достигнутой сидением в крепостях. Впрочем, он как никто другой, знал, что так войну не выиграешь, ведь любая оборона, не переходящая в наступление, в итоге обернется поражением. Может, потом, дорвавшись и зажравшись, он будет думать о лаврах управленца-демагога, определяющего, что, как и когда делать целой стране. Но это не сейчас. Пока есть молодость и силы, хотя бы духовные, надо заниматься войной.
   И, надо сказать, с каждым шагом по укреплениям линии обороны Жуков всё больше и больше убеждался, что заниматься придётся плотно, и с Блюхером ему точно не по пути. С материальными аспектами всё обстояло выше любых похвал. Укреплённые районы Страны Советов в Северной Монголии ни в чем не уступали знаменитой французской "Линии Мажино", а в кое-чем даже превосходили их. Многочисленная система казематов, ходов сообщений, наблюдательных пунктов и долговременных огневых точек была практически неприступна. С флангов позиции надёжно защищались либо горами, либо другими огневыми точками, эскарпами, а дальше, за первыми линиями обороны и контрэскарпами. Конечно, не обошлось без колючей проволоки и минных полей. Всё это было сделано в очень короткие сроки и совершенно тайно для вездесущей японской разведки. Разумеется, даром такие вещи просто так не даются - как и некогда Санкт-Петербург, грандиозные проекты вроде этого строились практически на костях. Но теперь все эти жертвы отрабатывали себя с лихвой, удерживая азиатские полчища где-то в Монголии, не давая добираться до важных пунктов огромной страны, где они смогут творить то же, что и в Приморье.
   Почему вдруг решили возвести укрепления именно тут, в горах северной Монголии? Место вроде бы неочевидное. Кто в здравом уме станет проводить наступление через такую местность? Вроде бы никто. Именно на это и сделали ставку японцы, решившие выйти к Иркутску в кратчайшие сроки, претворив свой основной план по рассечению СССР на две части. Они, очевидно, делали ставку на полную стратегическую неожиданность - если Сталин и пронюхает о готовящейся войне, а он неизбежно пронюхает в силу масштабности приготовлений, то всё равно будет ошарашен местом удара. Одного только не учли хитрые азиатские стратеги - разведка СССР работала ничуть не хуже японской, а кое-где и лучше. Иногда до такой степени, что важнейшие имперские документы государственного значения ложились на столы НКВД или Разведупра чуть ли не раньше, чем те, кому эти бумажки, собственно, и предназначались. Ну а потом, естественно, шли в личный архив Сталина, где тот внимательнейшим образом их изучал.
   Такая наглость Вождю Народов, конечно, понравиться не могла, и нужные приказы отдали незамедлительно. Надо было срочно прикрыть Иркутск и Транссиб, желательно оставив сомнительную честь арены боя чужой, не советской, территории. Быстренько заключили соглашения с Монголией, с помощью длинных рук НКВД помогли местному диктатору Чойбалсану избавиться от всех политических соперников и старых армейских "друзей". Страна после этого фактически осталась без нормальной армии, но, что намного важнее - теперь Монголия была намертво повязана с СССР, и пути назад не было. В страну стали перебрасываться отдельные советские дивизии, ввозились вооружения. Можно было приступать к самой засекреченной и грандиозной стройке столетия.
   Стоило напрячь лучших инженеров страны дилеммой с кнутом и пряником, и сложнейший проект был готов за каких-то две недели. Несколько толковых эмиссаров, имеющих под началом свой штат верных, деятельных людей - и работа кипела непрерывно. Неусыпный надзор НКВД гарантировал полную секретность. Последнюю довели до того, что японцы узнали о существовании эпического для этих мест объекта, только на него, собственно, напоровшись. Что тут превальвировало - хорошая работа контрразведчиков или же раздолбайство и возвышенные мечты о мировом господстве в японском штабе, отвлекавшие от таких мелочных дел, установить можно будет, только войдя с боями в Токио и захватив архивы императорской армии. Впрочем, на данный момент это мало кого волновало.
   Жуков неторопливо, но обстоятельно проверял всё - укрепления, запасы боеприпасов и продовольствия, солдат. Последние интересовали комдива больше всего. Он не жалел времени, чтобы остановиться и поговорить с простыми пехотинцами и офицерами низшего звена. Ведя беседы по душам, он узнавал настроения в гарнизоне, и вот они как раз ему не нравились. Блюхер, по мнению комдива, получил в наследство от Советского государства лучшую в мире систему укреплений, но не смог воспитать и поддерживать в людях, которые были под его началом, того, что необходимо для победы в любой войне. Наступательного духа.
   Все думали, что укрепления их спасут в любом случае. Жуков, отдавая должное силе фортификации, такого убеждения не разделял. Комдив знал историю военного дела слишком хорошо, чтобы предаваться подобным надеждам - всякий раз, когда инициатива отдавалась противнику, а оборонявшиеся надеялись на силу стен, это заканчивалось плачевно. И роль тут играл не сколько военный, сколько внутренний фактор. Ни Карфаген, ни Рим стены не спасли - как только их защитники расслабились, так и проиграли. Всё это вкупе с лизоблюдством, как самого Блюхера, так и его подчинённых сделало достаточно, чтобы комдив возненавидел их всей душой. Они и их поведение являлись антиподом всего, что сам Жуков считал правильным и подобающим. Он твёрдо решил, что с такими людьми войны не выиграешь, и виноват в этом ни кто иной, как лично маршал Блюхер.
   - Этот, новый.
   - Что?
   - Ну, новый который. Проверяющий из Москвы, Жуков.
   - И что с ним?
   Комдив замедлил движение по подземному коридору. Прямо по курсу виднелась небрежно полуоткрытая дверь, откуда доносились голоса. Жуков чётко расслышал своё имя - судя по тому, то оно прозвучало в контексте слов "проверяющий" и "Москва", совпадений быть не могло. Речь шла о нём.
   Жуков медленно оглянулся - сопровождавший Валентин стоял спокойно, и глазом не моргнув. Возникало чувство, что этот шкаф не обладал способностью мыслить, только исполняя приказы. В любом случае, такая бесстрастность не мешала комдиву, хоть и создавала некое непонимание. Но сейчас он решил заняться болтунами за дверью. Дав знак Валентину стоять, Жуков прислонился спиной к стене. Он просто стоял, сложив руки на груди, и слушал дальше - пока.
   - Жуков-то? Да странные слухи о нем ходят. Говорят, бешеный какой-то. Лютует, стало быть, ну просто жуть! - продолжал голос из-за двери.
   - Да ладно? - усомнился его товарищ. - Быть не может. Мы сейчас на войне, вот страху и нагоняет. Что он сделать-то успел?
   Из комнаты раздалось какое-то гроханье. Как будто кто-то спрыгнул со стола, на котором до этого покоилась увесистая пятая точка.
   - Говорю тебе, - продолжал первый. - Он тут порядок решил свой навести. Ходит, все смотрит, всё запоминает. Тут слухи ходили...
   - Ну что ты застыл? Думаешь, этот Жуков из Москвы засел за дверью и подслушивает тебя?
   Из комнаты раздалось медленное " - А-ааа, А-ааа...", чтобы через пару секунд завершиться громовым " - ПЧХИ!". Потом первый голос продолжил говорить.
   - Ходят слухи, - говорящий понизил голос так, что комдиву пришлось хорошо прислушаться, чтобы различать слова, - что этот Жуков взял и отп..здил какого-то майора, который ему не понравился.
   - Да ладно!
   - Как есть говорю, - огрызнулся первый голос. - На хрена врать? В общем, взял, и по морде перчаткой. За неуверенный ответ или что-то в том духе. Такие вот дела.
   Сидящие в комнате ненадолго замолчали.
   - Похоже, у нас тут настала чудесная жизнь, - наконец заговорил второй. - Мало того, что война, так теперь и вздохнуть спокойно не дадут. Знаю я таких, как этот. Задрючат, чтобы сапоги блестели. А смысла в этом - ноль!
   Жуков решил, что уже достаточно, и даже занес ногу, чтобы войти в комнату, но тут раздался третий голос. На фоне товарищей он звучал спокойно и уравновешенно, одними этими свойствами заставляя себе верить. Настолько убедительно говорил, что не хочешь, а примешь к сведению. Комдив решил дослушать его, прежде чем вступать в эту, без сомнения, любопытную для него дискуссию.
   - Не знаю, как вам, ребята, - говорил тот голос. - А мне кажется, что оно и к лучшему.
   - Почему это?
   - У меня родственники в Приморье есть. Говорят, японцы там всех подряд убивают. Не могу я тут сидеть спокойно.
   - Ну, а Жуков тут при чем? - удивлённо спросил первый голос.
   - При чём, при чём, - ответствовал ему третий. - Видел я его. Нормальный мужик, как по мне. Может, он там и навалял кому-то по лысине, не знаю. Но когда к нам подошёл, мы с Вовкой сидели, очереди на курево ждали, так вполне себе по-человечески поговорил.
   - Да ну? - удивился второй голос. - И про что говорил?
   - Про разное, - третий зевнул. - В основном пытался выпытать, нравится нам тут или нет. Но потом мы минут десять беседовали про то, как бы навалять япошкам.
   - Так какая связь между твоими родственниками и Жуковым? - не выдержал первый.
   Комдив посмотрел на часы - уже почти восемь. Следовало заканчивать, но дослушать диалог, когда речь касалась его самого, было слишком большим соблазном, и комдив стоял на месте.
   - Дослушай сперва, что говорят, - буркнул третий голос. - Он выведал у нас, что мы думаем о стратегии войны. Ну, мы, ясен пень, ответили, что сидим здесь, сдерживаем японцев, а дальше, что прикажут. Он спрашивает, что, по нашему мнению, прикажут. Ну, мы сказали, наверное, будем тут сидеть, пока война не закончится - гарнизон всё-таки.
   - И что дальше?
   - А то и дальше, что начал он нас учить, что, мол, никто никогда не выигрывал войны, сидя в крепостях. И наступательный дух нужен, и желание дёрнуть япошек за нос, и так далее. Так что, надеюсь, после его приезда хоть что-то изменится. Вам-то, может, и всё равно, а у меня там мамка с папкой. Не хочу отдавать их этим п..дарасам.
   Не успели обладатели других голосов и ртов раскрыть, как в комнате раздалось:
   - И не придется!
   Вслед за этим тут же скрипнула дверь, и перед собравшимися предстал комдив Георгий Жуков собственной персоной. В комнате-казарме сидело пятеро солдат. Остальные, видимо, были заняты на постах, а у этих нашлась минутка свободного времени, которую они коротали за картами да разговорами. Заметив проверяющего из Москвы, все сначала остолбенели с раскрытыми ртами. Полсекунды на осознание происходящего - и каждый уже стоит по стойке смирно. Карты, задетые чьей-то ногой, разметались по полу. Один из солдат стоял, крепко сжимая кружку с недопитым чаем. Он явно разрывался между желанием поставить её на тумбочку и неспособностью преодолеть оцепенение, подобное тому, что кролик испытывает перед вовремя нашедшимся в лесу удавом. Рука с кружкой то дергалась к тумбочке, то возвращалась обратно к поясу, машинально сжимая емкость так, чтобы не расплескать содержимое. Комдиву это надоело, не успев начаться, и он скомандовал:
   - Вольно!
   Это дало возможно несчастному всё же приземлить предмет посуды на твёрдую поверхность, приняв затем идеальное вертикальное положение.
   - Да, - сказал комдив. - Вот такой злой, нехороший товарищ Жуков. Вижу, вы и без меня всё отлично расписали. Так или не так?
   - Т-так, товарищ комдив! - неуверенно протянули солдаты.
   - Ну что могу сказать. Молодцы, конечно. Обсуждаем действия старших по званию, дисциплинку, значит, подрываем. Только вот это, товарищи красноармейцы, война, - Жуков свирепо смотрел в глаза людей. - И враг...
   Договорить Жуков не успел. Снаружи что-то грохнуло, да так, что вокруг аж стены затряслись. Лампочки тут же погасли, а половина народу попадала на пол. Сам комдив устоял, так как на пути падения оказалась дверь, в которую он и упёрся. Та отъехала вбок, но проверяющий крепко вцепился в ручку, и устоял на ногах.
   - Что за...
   Не успел он этого сказать, как грохнуло ещё. Люди вновь чуть не попадали на пол, но, готовые, с трудом устояли.
   - Что происходит? - взревел Жуков.
   - Мы не знаем! - крикнул один из солдат. Он кричал от шока, ведь ошарашенный человек будет думать, что его никто не слышит, ибо все вокруг в панике, как и он. В случае с комдивом это, однако, было не так.
   - Кто тут хоть что-нибудь знает?! - проверяющий схватил солдата за грудки.
   - Мы уже проходили по этому коридору, - негромким, но вселяющим уважение и веру в твердость обладателя, голосом отметил Валентин. - За углом через три двери была радиорубка.
   Это были чуть ли не первые слова гиганта, сказанные по пришествии сюда, на фронт.
   - Тогда все туда! - Жуков слышал, как снаружи доносились отдалённые звуки стрельбы. Тут, в коридоре, продолбленном в массиве горного плато, они были еле заметны, но комдив не сомневался, что снаружи кипит жаркий бой. - Всем захватить оружие и боеприпасы! Быстро!
   Солдаты бросились к закреплённым на стенах винтовкам, и стали лихорадочно застёгивать на себе ремни с подсумками. Валентин бесстрастно извлек из кобуры "ТТ". Непонятно, как, но на фоне всей этой возни щелчок взвода прозвучал достаточно чётко и весомо - спокойно, с расстановкой. Жуков пока пистолет доставать не стал, но, судя по всему, хватало одних горящих глаз.
   - Живо, за мной!
   Комдив быстрым шагом направился к радиорубке. За ним быстро-быстро семенили солдаты, лихорадочно поправлявшие наспех натянутое снаряжение. Завершал процессию как всегда спокойный Валентин, изредка оглядывающийся назад.
   Жуков пинком распахнул дверь радиорубки.
   - Что тут, мать вашу, происходит?
   В "рубке", оказавшейся весьма крупным для таковой помещением, царил хаос. Многочисленные офицеры связи бегали туда-сюда, радисты лихорадочно настраивали станции и беспрерывно вызывали всех подряд. Все это складывалось в стоящий над копошащимися людьми непрерывный гул, от которого шла голова у любого, кто входил в комнату неподготовленным. Даже комдив поморщился.
   - Японцам удалось проникнуть в один из крупных фортов! - крикнул Жукову какой-то офицер в чине майора. - Там жаркий бой, кажется, кто-то взорвал склад боеприпасов!
   - Идите сюда! - Жуков поманил пальцем этого офицера. Выражение лица проверяющего тому ничего хорошего не сулило, поэтому подошел майор максимально быстро и с самым серьезным настроем.
   - Я не понимаю, - начал комдив. - Они что, внутри нашей оборонительной линии?
   - Так точно, - кивнул майор. - Но здесь, отсюда, мы не можем судить, что и как произошло. Совершенно точно ясно только, что они как-то проникли в один из фортов, а гарнизон поднял тревогу. Сейчас японцы расползаются по нашим коммуникациям и линиям обороны, пользуясь ходами сообщений. Теоретически, они могут быть где угодно.
   - То есть, медлить нельзя, - прервал Жуков. - Где находится этот форт, и что там за прилегающие объекты?
   - Сам форт, один из самых крупных в передовой линии. Мы в свое время всю гору перерыли, чтобы его оборудовать. Там полно складов с едой и снарядами для тяжёлых гаубиц. Вокруг ДОТы, мелкие склады, и казармы, тоже спрятанные под толщей гор. Японцы взрывают эти склады в самом форте - по обрывкам сообщений, что до нас доходят, можно судить, что тот полностью захвачен.
   Жуков внимательно слушал, напряжённо морща лоб. С каждой фразой связиста комдив делался всё мрачнее и мрачнее.
   - Что вы будете делать, чтобы отбить захваченное?
   - Ну, - майор замялся. - Следовать плану.
   Валентин внимательно наблюдал за Жуковым - тот явно начинал свирепеть.
   - Я что, колдун? - на лице проверяющего заиграли желваки. - Откуда мне, мать твою, знать, что это за план? Отвечать!
   Майор невольно отшатнулся от брызгающего слюнями и швыряющегося молниями Жукова.
   - План, - залепетал он. - План не допустить японцев глубже. Быстро взорвать всё ценное и отойти на вторую линию обороны.
   Глаза комдива выпучились, вылезая из орбит. Он полсекунды так и смотрел на майора огромными, красными от напряжения глазами, после чего начал орать, сводя от усилия челюсти. Хотя, пока, в запале, Жуков не замечал в них боли.
   - Вы тут в конец ох..ели?! Отойти? Да вас стрелять надо, как изменников Родины, вот что! - комдив потянулся за кобурой, но трясущиеся от негодования пальцы не могли расстегнуть ремешок.
   - Но... у нас вышестоящие инструкции... - пытался оправдываться майор, окончательно перешедший на лепет. Казалось, ещё чуть-чуть, и здоровый мужик просто заплачет.
   - Что за мудацкие инструкции? Кто их составлял?
   - М-маршал Блюхер, - ответил майор.
   - Блюхер?!
   В течение следующих трёх минут все связисты и солдаты в этом довольно большом помещении в подробностях слушали о некомпетентности Блюхера, его штаба, а заодно и тех, кто тут собрались. Впрочем, эта рулада очень быстро перетекла на родословную маршала, доходя до седьмого колена включительно.
   - Не знаю, о чём думал Блюхер, когда писал эту х..йню, но скажу вам то, что, мать вашу, очевидно, - взявший себя в руки Жуков перевёл дух. - Сейчас японцы проникли туда не крупными силами, поэтому не было ни самолетов, ни бомбардировки, никакой подготовки. Вы сказали, что это получилось внезапно. Значит, скорее всего, они не рассчитывали на такой успех. Еще одно доказательство - они взрывают склады. То есть, не уверены в том, что их не выпнут обратно. Но это пока. Скоро до них дойдет, чему ваше разгильдяйство поспособствовало, и противник бросит в прорыв крупные силы. Я бы так и сделал. И тогда, с этой огромной дыркой в обороне и решительным преимуществом противника в живой силе, всё рухнет. Всё рухнет нах..р!
   Все стояли и смотрели на Жукова. В словах комдива был смысл, но в армии учат не искать его, а выполнять приказы. А последние маршал Блюхер оставил чёткие и недвусмысленные, так что выбора не было.
   - Короче, - горящие глаза Жукова неотрывно смотрели на майора. - Дайте мне связь со всеми. Радио ещё работает?
   - У нас есть канал для оповещения передовой. Он включает в себя форты и ДОТы, находящиеся на линии...
   - Хватит! - оборвал проверяющий. - Дайте мне громкую связь!
   - За мной, товарищ комдив.
   Пока они шли к микрофону в противоположном углу помещения, всех еще раз хорошо тряхнуло - судя по всему, японцы продолжали взрывать склады с боеприпасами. На пол посыпались карандаши, листки бумаги с кое-как записанными данными, а кое-где даже аппаратура грохалась вниз, вызывая у техников печальные мысли о предстоящих ковыряниях в разбитых радиостанциях.
   Майор молча указал на микрофон одной из крупных установок. Пощёлкав рычажками, он настроил станцию на нужные каналы передачи, и кивнул Жукову, который тут же принялся вещать:
   - Солдаты и офицеры Красной армии! Говорит член Проверяющей Комиссии комдив Жуков. Полномочиями, переданными мне Партией, беру командование на себя! Противник пробился в укрепления нашей цитадели. Сейчас он растекается по туннелям и может быть где угодно! Однако, - он сделал паузу, чтобы набрать воздуха в рот, - это, скорее всего, не наступательная операция, а проверка нас на прочность. В ней не участвуют крупные силы, и надеются они только на внезапность, поэтому ни в коем случае нельзя показать противнику слабость! Всему личному составу приказываю вооружиться, и сдерживать японцев. Не отступать ни в коем случае! При возможности организовываться в группы и выбивать врага с захваченных позиций. Никто никуда не отходит, повторяю, никто никуда не отходит!
   Все смотрели на Жукова со смесью воодушевления и крайнего удивления. Большинство тоже считало план Блюхера идиотским, а слепое его выполнение окончательным кретинизмом, но никто не мог поступить иначе. Теперь у них появилась спасательная соломинка, за которую грех было не уцепиться.
   - Вы здесь старший? - повернулся комдив к майору.
   - Так точно! Полковник Федосеев, отвечавший за линию, отправлялся инспектировать тот самый форт, что захватили японцы. Скорее всего, он уже мёртв.
   Жуков обвел взглядом помещение. Судя по обилию карт и систем связи, это был командный пункт, или, по крайней мере, то, что могло за него сойти в случае чего. Так как случай окончательно и бесповоротно наступил, выбирать не приходилось.
   - В каких пунктах сейчас находятся наши самые крупные силы? - спросил комдив. - На этой линии обороны, я имею в виду.
   Майор бросил взгляд на огромную карту систем укреплений, висевшую на стене.
   - Вон, - показал офицер. - Казармы к западу от нас, они не затронуты атакой, и большинство людей там сейчас на отдыхе. Ещё есть система ДОТов, прикрывающая соседей, но они носят второстепенный характер. Случись что, атаку отразят и без них. Можно использовать людей оттуда.
   - Сколько мы можем из этих пунктов мобилизовать?
   - Около тысячи. Они могут быть вооружены пистолетами-пулеметами Дегтярёва, которые хорошо подходят для коридорных боев. Мы ожидаем, что каждый такой солдат в условиях боёв за форты будет стоить пяти, вооружённых винтовками.
   - Какова численность прорвавшегося противника?
   - Мы точно не знаем, - пожал плечами майор. - В первое время после прорыва начался хаос, мы потеряли связь почти со всеми. Теперь большинство линий восстановлено, кроме того большого форта, где сейчас сидят японцы. Но отчеты наблюдателей говорят, что подкреплений противнику не поступало. Это значит...
   - Точно, - прервал Жуков. - Это значит, они сами не поняли, какая добыча свалилась им в руки. Готов поспорить, они ругаются у себя в штабе, где посыльный от прорвавшегося отряда требует прислать подкрепления. Так хоть какие-нибудь предположения есть, сколько их?
   Майор наморщил лоб.
   - Товарищ комдив, чтобы захватить форт таких размеров и укреплённой силы, и распространяться по ходам сообщений, надо минимум пятьсот человек. Но не думаю, что больше тысячи прошло бы так внезапно, даже если они по-тихому сняли всех часовых небольшими отрядами, и...
   Рука Жукова взлетела вверх, обрывая офицера.
   - Понятно, - бросил он. - Сейчас нам надо думать о том, как этих засранцев выбить оттуда. Вы будете за начштаба. Подготовьте приказы всем, кто может быть задействован в контрнаступлении, и озвучьте по каналам связи. Действуйте быстро, каждая минута стоит нам жизней. Выполняйте!
   - Есть!
   Козырнув, майор умчался составлять план, доводить до подчинённых задачи, и сверяться со схемами коридоров. Спустя каких-то десять минут, по радио звучали вполне конкретные приказания конкретным подразделениям. Картина происходящего стала чётко прорисовываться в головах штабных работников, и Жуков мог уже не вмешиваться в их дела. Это не дало бы ничего полезного, в любом случае, эти люди знали обстановку, знали, как быстрее и с большими результатами сделать то, что надо. В конце концов, они служили тут не первый год, и успели изучить систему укреплений, как свои пять пальцев. От комдива требовался только пинок под зад, который вывел бы этих, вне сомнения, способных и профессиональных офицеров из оцепенения, вызванного нежданно сложившейся ситуацией. Теперь этот решительный и горячий человек мог отойти в сторону, спокойно наблюдая за процессом.
   Дальше всё было решено. Гарнизоны укрепленных районов готовили в том числе и к боям в стеснённых условиях. Их снабдили скорострельным оружием и большим количеством гранат. Людям, отдыхающим в крупных казармах в стороне от точки прорыва, оставалось только похватать аккуратно сложенные пистолеты-пулеметы Дегтярева и пояса с заранее пристёгнутыми подсумками. Эти солдаты были готовы к бою в тесных помещениях, они использовали специально разработанную и неоднократно проверенную в ходе секретных учений тактику, которая основывалась на небывалой мощи заградительного огня в тесных коридорах. И всё это дало плоды - красноармейцы с радостью обнаружили, что годы тренировок не прошли зря.
   Японцы в лучшем случае успевали сделать пару винтовочных выстрелов куда попало, прежде чем свалиться прошитыми десятком-другим пуль каждый, и даже такой исход считался невероятным везением. Происходящее решительно не было похоже на бойню в канализации Владивостока - увидь всё это генерал Итагаки, или один из выживших в первых атаках на базу партизан японцев, они бы тут же, не задумываясь, совершили ритуальное сэпукку. Штурмовые отряды русских шли быстро и без потерь - в то время, как несколько автоматчиков создавали в коридоре свинцовый шквал, группа атаки ползком или прижавшись к стене продвигалась вперед, к противнику. Затем в ход шли гранаты - укрепления и ходы построили на совесть, поэтому обвалов бояться не приходилось. Если расстояние до противника было слишком велико, группы прикрытия и атаки менялись ролями, и штурмовики так или иначе добирались до засевших японцев.
   Ко всему прочему, стоило прибавить доскональное знание русскими расположения ходов и комнат, а также наличие огромного количества боеприпасов в казармах, что позволяло тратить их, не оглядываясь на экономию. Японцы же располагали только тем, что было у них в подсумках. Солдат противника было не сильно меньше тех, кого успели мобилизовать на контратаку в короткий срок. Кто знает, может, и больше - но опять же, не намного. Но всё это меркло на фоне того, как быстро и безболезненно самураи выдавливались из помещений форта. Это была неостановимая лавина свинца, появлявшаяся в виде огромного количества вспышек, и сопровождаемая стрёкотом автоматического оружия. Казалось, что ещё чуть-чуть, и тебя снесет этим огромным напором, и, что характерно, в итоге все же сносило. Но чаще не от самих пуль, а в виде падающих вокруг ручных гранат, брошенных проползшими к твоей позиции штурмовиками.
   Сдаваться японцы не хотели, поэтому форт быстро оказался заполненным их трупами. Но советские штурмовики не хотели подходить к ним, не выпустив по очереди в каждого. Они уже навидались случаев, когда "труп" внезапно оживал, сжимая в ладони гранату без чеки. С санитарами было ещё хуже - после того, как раненый японец заколол на глазах у штурмовиков молоденькую хрупкую медсестру, пытавшуюся оказать ему помощь, стрелять стали во всех. Пленных не брали.
   Остатки императорской пехоты попытались было прорваться тем же путем, что и пришли, но эти позиции уже заняли посланные твёрдой рукой Жукова бойцы из состава ДОТов, вооруженные тем же скорострельным оружием. Произошёл скоротечный бой, и в итоге внутри оборонительной линии не осталось ни одного живого самурая. Спустя буквально десяток минут эти снятые со своих огневых точек люди оказались весьма кстати - японский штаб все же прочухался, запустив в пролом пехоту и даже танки. Вокруг стали появляться разрывы и воронки - артиллерия спешила поддержать наступавших. Но было уже поздно. Брешь, хоть и кое-как, но была заткнута, а мощь оборонительных сооружений дала продержаться как раз до того времени, которое понадобилось советским штабистам, чтобы разобраться в обстановке и вызвать огонь артиллерии. Японцы тут же поняли, что вновь бьются лбом в стену, и быстро отступили, сберегая силы для большого наступления в будущем.
   Защитники могли перевести дух - пролом был успешно ликвидирован, наступление противника сорвано. Теперь стоило усилять оборону, и сделать выводы. И через матюки и пинки Жукова, который тот щедро раздавал направо и налево, они делались.
   Японцы же ругали себя на чём ни попадя. Случайная диверсия для проверки прочности вражеской обороны дала редкий шанс вклиниться в оборону противника, разметав практически единственную преграду между Квантунской армией и Транссибом. Теперь эта возможность была упущена с обиднейшей неуклюжестью, в самую последнюю секунду. Доихара, скрипя зубами, признал перед самим собой, что он уважает того, кто сидел в штабе у русских. Кем бы он ни был, этот решительный человек не растерялся, и теперь, рассыпаясь в бесконечных проклятьях, командующий Квантунской армией за это расплачивался.
  
   12 июня 1936. Японское море, близ Татарского пролива. 22:00 по местному времени.
   Мотор гидросамолёта даже не выключали - всё произошло максимально быстро и слаженно, чтобы как можно меньше подставляться под удары судьбы в виде японских эсминцев и патрульных судов, непрерывно бороздящих эти воды. Валерий спал, когда подлодка и самолёт достигли точки рандеву. Связавшись по коротковолновой рации с экипажем МБР-2, летящего забрать особо важный груз, капитан "Щ-102" убедился, что тот практически рядом, и лодка всплыла. За пять минут до того, как это произошло, парня разбудили, прервав замечательный сон. Тот, в общем, был так себе, но выглядел явно приятней, чем пребывание в душной скорлупке, медленно крадущейся по дну океана. Впрочем, мучения должны закончиться - чего-чего, а авиацию он, боевой истребитель, знает как облупленную.
   Спросонья Валерий пересел на борт гидроплана, зевающим роботом плетясь за Михаилом. Тот на этот раз озаботился сохранностью своей драгоценной сумки намного более серьезно, пристегнув её к ремню, что прятался под пальто, сразу несколькими карабинчиками. Случай на катере разозлил НКВДшника, и тот решил перестраховаться, насколько это только возможно.
   Сзади шёл Профессор, преисполненный оптимизма. И, правда, они вырвались из лап дракона, преодолев самую опасную часть пути. Несколько часов полёта по непреодолимой для японских истребителей темноте, и они, вместе с грузом будут вне досягаемости войны. Судя по тому, что рассказывал капитан, наступление противника на Хабаровск откладывалось на неопределённый срок, ведь японцы не могли наступать без снабжения. Как-никак, в Хабаровске находилось тридцать тысяч солдат, а силы японского командующего в Приморье устали от боев и были сильно прорежены - по мнению Михаила, во Владивостоке до сих пор могла продолжаться партизанская война. Следовательно, как только море скроется за макушками гор Сихотэ-Алинь, можно будет чувствовать себя в безопасности. Чем не повод для хорошего настроения?
   Они погрузились в самолет. Увеличив обороты единственного вынесенного высоко над силуэтом фюзеляжа мотором, тот взял небольшой разгон, медленно отрываясь от спокойной водной поверхности. Плавно, без рывков, развернувшись на север, гидроплан взял курс на берег. Валерий глянул в иллюминатор - подлодка уже ушла под воду. Он был благодарен капитану от всей души, несмотря на духоту и клаустрофобию. В любом случае, плыть до берега и опять пробираться до своих пешком было бы намного невыносимей. Место в относительно быстро летящем самолёте Валерию нравилось гораздо больше.
   МБР-2 находился на низкой высоте - в случае чего, так будет проще улизнуть от истребителей, слившись с рельефом гор и холмов. Несмотря на время суток, пилота гораздо больше волновали шансы напороться на японцев, чем возможность разбиться о горы, ни черта не видя. Или он был настоящим асом, или имел мало дела с противником. В любом случае, пролетай он побольше в боевых условиях, давно бы положил огромный и толстый штурвал на осторожность, сознательно принимая высоту повыше - шансы быть атакованным истребителем посреди ночи соответствовали возможности встретить товарища Сталина на дне Марианской впадины. Но пилот проявлял осторожность, мастерски, впрочем, проводя машину над самой кромкой горных образований.
   Валерий молчал по той же причине - ему в голову не приходило то, что японских истребителей попросту нет. Мало того, учитывая пережитое за последнее время, он не отрицал абсолютно никаких возможностей, ожидая от противника чего угодно. Кроме того, он оценил мастерство лётчика, и парню было неловко лезть с советами к такому хорошему пилоту.
   От перемены обстановки спать окончательно расхотелось, но все молчали, каждый думал о своём. Валерий уже замечал такое - когда летишь на самолёте пассажиром, часто впадаешь в транс. В иллюминаторе проносятся горы, деревья, растущие на вершинах, и ты смотришь и смотришь, не в силах оторваться. И сразу пропадает желание вести какие-либо беседы. Только смотреть и смотреть на проносящиеся под крылом ели.
   Все это могло привести к единственному исходу - парень потихоньку начал дремать. Он не видел сны, просто тупо смотрел в иллюминатор, и спокойно дышал в такт этой полудрёме. Разбудить его можно было только сильным хлопком по плечу или резким виражом самолёта. Так как в таком состоянии Валерий не чувствовал времени, он оказался удивлён внезапным появлением затемненных огней Хабаровска - по сути, горели только границы посадочной полосы на аэродроме, и то лишь на время, по запросу пилота.
   Прежде чем повернуть на запад, к Хабаровску, самолет достаточно долго летел на север, стараясь держаться подальше от Владивостока и территории Маньчжурии, с которой теоретически могло прилететь что угодно. Пилоты ведь не знали, что основные силы Квантунской армии сосредоточены в северной Монголии, и в Манчжоу-Го не осталось практически ничего, кроме оборонительного минимума - по японской доктрине именно стремительность продвижения основных войск должна обезопасить уязвимые позиции лучше всего.
   Кроме того, формально Манчжоу-Го являлось независимым государством с собственным правителем - императором Пу И, возведенным японцами на трон после захвата этой китайской провинции. Все прекрасно понимали, кому этот человек подчиняется на самом деле, и зачем он нужен. Но на данный момент сложилась ситуация, при которой "неучастие" в войне Маньчжурии было на руку обеим сторонам. Японцы хотели максимальное количество сил бросить в наступление на Иркустк и к Транссибу, не обременяя себя распылением дивизий на территории дядюшки Пу. Русских же прекрасно устраивало положение, в результате которого противник упирался в мощнейшие в мире оборонительные сооружения там, в Монголии. Намного хуже выйдет, если эти силы будут использованы в прямой атаке на Хабаровск, чуть ли не последнюю крупную базу снабжения в Приморье, от которого до границы с Манчжоу-Го всего каких-то тридцать километров.
   Так обе воюющие стороны, несмотря на ярко пылающую ненависть друг к другу, делали вид, что с Манчжурией всё в порядке, и, таким образом, это марионеточное государство пока оставалось вне войны, являясь первоклассной базой для японской разведки и источником относительного спокойствия для жителей Хабаровска.
   Пока Валерий и НКВДшники летели на гидроплане, японцы вошли в город Ворошилов - следующий крупный пункт на пути к Хабаровску. Большинство жителей, не будучи дураками, дали дёру на север - слухи распространялись быстро, да и горящая Находка полыхала так здорово, что огонь было видно и оттуда. Итагаки просто не хотел оставлять впереди такой крупный пункт, который мог использоваться, как база снабжения - двигаться дальше на Хабаровск в его планы не входило. Удачная атака "Щ-102" убила последние надежды японского генерала. Большое наступление окончательно отодвигалось на неопределенный срок.
   Что же до города Ворошилов - там всё пошло по стандартному сценарию. Тем, кто по каким-либо причинам не сумел или не захотел покидать этого места, не позавидовал бы никто. Разозлённые японцы развлекались, как могли - так как жителей осталось не много, на несчастных отводили злость с редкой изощрённостью. Мирных жителей и немногочисленный гарнизон, часть из которого была ранена или сдалась в плен, травили собаками, обливали бензином, тут же поджигая, и конечно, обезглавливали - любимое занятие японских офицеров вовсе не собиралось уходить в прошлое, несмотря на многовековую историю. Этот город предавать огню не стали, так как он был необходим для будущего наступления. Там расквартировался батальон, являющий собой идеальную численность войск для такой задачи - форпост удерживать может, а снабжения много не требует.
   Все это произошло незадолго до наступления темноты, и на борту подводной лодки или гидросамолёта, несущегося в то время к морю, никто ничего не знал. Захват практически беззащитного города стал ещё одной мрачной страницей в истории Советско-японской войны, характеризующейся запредельной жестокостью врага. Японцы не знали ни пощады, ни элементарного человеческого стыда. Московская пропаганда использовала их деяния на полную катушку, чтобы очернить облик агрессора в мировом сообществе. Но, честно говоря, это было абсолютно бесполезно на фоне ущерба стране - надавить на Японию никто или не мог, или не хотел.
   Коммунизм в своё время грозно и хвастливо потрясал мировой революцией, что сыграло с СССР злую шутку - все страны Запада относились к нему с нескрываемой предвзятостью. Ну, правда, кто будет особо рад соседу, который всего десять-пятнадцать лет назад кричал о том, что он открыто хочет свержения строя всех, кто находится по соседству и далее? Поэтому пока что "буржуи" смотрели на войну с интересом - их главный конкурент на Востоке схватился насмерть с территориальным гигантом, грезившим сменой мирового строя. Естественно, это не могло не вызвать радости, которая тут же охватила заголовки газет.
   Однако со временем в прессу стали просачиваться неизвестно как добытые и вывезенные из Владивостока, Находки и Монголии фотографии и рассказы очевидцев. Резидентура НКВД и Разведупра ела свой хлеб с маслом не зря, и материалы максимально быстро доставлялись самолётами в Европу, а оттуда и в Штаты. В конце концов, если что-то задерживалось, душераздирающие истории можно было придумать, при этом, самое грустное, не погрешив от истины. Чаще всего, созданные даже профессиональными писателями, пасквили на японцев даже не добирали до реальности в изощренности издевательств и пыток оккупантов, и это было по-настоящему печально.
   Япония была островной страной, и всецело зависела от импорта нефтепродуктов. Если этот вентиль, находящийся в руках США и Голландии, перекрыть, то любая агрессия будет обречена на неудачу. СССР не жалел никаких средств и интеллектуальных сил, чтобы это спровоцировать - Сталин хорошо видел уязвимые места, и всегда стремился ударить именно туда. Никто, конечно, не ожидал, что это произойдёт завтра, ведь репутация СССР всё ещё находилась где-то там, у пола, и Запад был насторожен любым движением Страны Советов. Но даже если бы это произошло чрез полгода... не обязательно даже полное перекрывание поставок - хотя бы их снижение. Тут было, за что сражаться на идеологических фронтах. Все это могло сэкономить множество жизней и сохранить обороноспособность страны.
   В чем японская разведка уступала, так это в сети резидентов в Европе. Ещё не до конца отгремело эхо бунтарских двадцатых годов, когда ещё хорошо помнили Мировую войну. Тогда позиции коммунистов в Старом Свете были сильны, как никогда. Впрочем, и сейчас, в тридцать шестом, когда напряжение более-менее схлынуло, имелось множество левых газет, радиостанций и симпатизирующих красным людей. Они и являлись рупорами информационной атаки на сердца членов западного общества , атаки, которая должна была убедить мир в том, что японские солдаты и генералы - варвары, не понимающие никаких общечеловеческих ценностей и не имеющих ни капли человечности вообще. Самое печальное для жителей Приморья заключалось в том, что это было чистой правдой - наткнувшись на неприкрытую современными ценностями азиатскую натуру, они испытывали шок, недоступный никаким ветеранам Мировой войны, где всё шло относительно по правилам. Даже неразбериха и ужасы Гражданской стыдливо стояли где-то в сторонке, оттенённые похождениями самураев современности, жестоких и беспощадных.
   Когда МБР-2 коснулся колёсами полосы аэродрома гражданской авиации в Хабаровске, Валерий очнулся от толчка. Он был в этом городе ещё в детстве, они с семьей ездили по железной дороге, чтобы навестить родственников. Бабушка, которая жила здесь, умерла уже лет как пять, и, как это ни парадоксально, парень радовался, что она не видела всего, что происходит сейчас. Воображение, подхлестнутое воспоминаниями, работало отлично, и он ярко представлял, что будет с городом, если пустить сюда японцев. Те уже надежно закрепились на плацдарме в Приморье, и могут смело идти на Дальний Восток. Что будет с Хабаровском тогда, даже думать не хотелось. Но думалось, ведь сравнения с судьбой Владивостока лезли в голову, не оглядываясь на желание их там, в мозгу, видеть. С внутренним, хорошо запрятанным под оболочку спокойствия ужасом, он осознавал, что, возможно, все люди, населяющие этот прекрасный город, от уборщицы до инженера, будут умерщвлены наиболее изощренными, доступными только азиатскому сознанию, способами. Не очень приятно смотреть в глаза человеку, будучи уверенным, что завтра, через неделю или месяц его не будет. Ещё неприятней, когда таких людей много, они повсюду, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это предотвратить.
   - Не боись, - Профессор как будто прочитал его мысли. - Не сдадим мы им Хабаровск.
   Валерий удивлённо глянул на Бонифация Петровича.
   - Как вы...
   - Догадался, - пожал плечами тот. - У тебя на лице очень многое написано.
   Валерий услышал, как Михаил покинул самолёт. Теперь все они были на твёрдой земле, шагая по аэродромным плитам в направлении диспетчерской вышки - дальше этот самолёт их бы не повез.
   - Но как? - не поверил парень. - У меня, конечно, рожа, как открытая книга, но всё же выражение лица может и кучу других вещей означать. Разве не так?
   Действительно, наморщенный лоб может, к примеру, свидетельствовать как о беспокойстве за судьбы мира, так и о желании срочно найти туалет.
   - Поэтому и сказал, что "догадался", - улыбнулся Профессор. - Я же не колдун.
   У Валерия всё же складывалось обратное впечатление, но он замолчал и продолжил шагать. Они так и шли какое-то время по бетонным плитам, направляясь к вышке управления. Тем временем начался дождь, который довольно быстро перешел с безобидного капания в сильный шквал. Плиты быстро окрасились в глянец - все это здорово напоминало покраску блестящим лаком. Так они и блестели в свете редких посадочных огней, которые, впрочем, скоро выключили. Только пара фонарей еле-еле тусклели на самой диспетчерской вышке. Чтобы не свалиться в какую-нибудь водосточную канавку, не повстречать лицом окончание полосы или что-нибудь в этом духе, Михаилу пришлось зажечь фонарь. НКВДшник перебрался в голову маленькой колонны, и они продолжили путь, ориентируясь по огням самой вышки.
   - И куда мы движемся дальше? - не выдержал наконец парень. - Не, если информация секретная, можете, конечно, не говорить...
   - Очень смешно, - буркнул Михаил. - Всё просто. Сейчас идём к начальству аэродрома, и ищем самолёт посерьёзнее. Нам надо в Иркустк, а там только напрямую две с хреном тысячи километров. На этом мы не долетим, - НКВДшник сделал кивок в сторону МБР-2. - По крайней мере, без десятка дозаправок. Нужно что-то основательней. Желательно, стратегический бомбардировщик или транспортник. Тебя с собой возьмём, всё равно в штаб армии погонят, чтобы разобраться. Считай это благодарностью за то, что помогал.
   Валерий не протестовал - ещё бы, скоро мытарства подойдут к концу, и можно будет начинать рассчитываться за родной город и семью за штурвалом истребителя. Но всё же, у парня оставались вопросы.
   - А я думал, мы отдадим содержимое этой твоей сумки первому же офицеру...
   Михаил помотал головой.
   - Это, если бы что пошло не так, и остался ты один. Они всё равно будут пересылать это в Иркутск. Если туда попадём мы, будет быстрее, да и конфиденциальность не будет нарушена. А скорость для нас - всё. Так что надо прибыть туда лично.
   Надо, так надо. Валерий только радовался. Вперёд и с боевым кличем.
   Пока говорили, дошли почти до самой вышки. Там уже ждал человек в штатском. Не размениваясь на этикет и лишние слова, он сразу и без обиняков заявил:
   - Сразу предупреждаю, самолётов дальней авиации тут нет и не будет.
   Валерий таки замер на месте с открытым ртом - как это "не будет"? И что теперь делать? Парень, успевший проникнуться важностью задания, сильно переживал всякий раз, как оно стопорилось. Он весьма серьёзно относился к формуле Михаила "время - жизни", ибо каждый раз, думая об этих самых жизнях, в деталях вспоминал то, что потерял он сам. И теперь жгло при одной мысли, что их замедление может наплодить бед, коих такие, как он, уже вкусили в полнейшей мере.
   - Где начальник аэродрома? - спросил Профессор.
   Он выглядел спокойным, как будто ничего не произошло. Хотя Валерий был готов поспорить, что внутри у Бонифация Петровича творилось как минимум то же самое, что и у Михаила. Тот за последние пять секунд успел смачно сплюнуть, закрутить лихое словосочетание из отборных матюков, и как следует врезать кулаком по стене вышки.
   - Наверху, - пожал плечами встречающий. - Давайте за мной.
   Его ничуть не смутила реакция одного из прилетевших. Видать, в последнее время из города стремился эвакуироваться любой, имеющий хоть каплю мозгов, и сотрудники транспорта навидались сцен и похлеще.
   Поднимались они не так долго - по крайней мере, Профессору и Михаилу вышка казалось более высокой, чем почувствовали ноги. Валерий же привык, аэропорт для него был не в новинку. Наверху они обнаружили нескольких человек из персонала и начальника аэродрома - тот просматривал какие-то отчёты, отхлёбывая время от времени из кружки с чаем.
   - Виктор Иванович? - вежливо осведомился Профессор.
   - Да, - начальник удивлённо обернулся. - А вы...
   - Капитан государственной безопасности Кондратенко, - Бонифаций уже протягивал документы. - Вот моё удостоверение и полномочия. Нам необходим самолёт дальнего радиуса действия для перелёта в Иркутск. Дело государственной важности, так что любая отсрочка будет рассматриваться как вредительство.
   Виктор Иванович пожал плечами.
   - Я, конечно, всё понимаю, - кивнул он. - Но самолётов у нас сейчас нет. Все борта вывозят важное оборудование и инженеров. Единственное, чем располагает аэродром на данный момент - это вон тот МБР-2, что укатывают с полосы в ангар. Я сам партийный, врать не стану.
   Валерий еле сдержал смешок - как будто партийность могла послужить серьёзным доводом в спасении шеи начальника аэродрома, и, что важнее, жертв, которые страна понесет, опоздай они в Иркутск с важной информацией.
   - Возможно, вы меня неправильно поняли, - холодно повторил Профессор. - Но мы сотрудники НКВД, и нам нужна ваша помощь в доставке чрезвычайно важных сведений в штаб ОКДВА в Иркутске. Помощь, на которую мы имеем законное право.
   Начальник аэродрома хотел было всплеснуть руками, но, осознав, что у него в одной из них находится кружка с дымящимся чаем, лишь аккуратно поставил её на панель.
   - Ну, и что я теперь сделаю? Забеременею и рожу вам транспортник, что ли? Могу только отправить на соседний аэродром, но там пока только истребители. Хотите, чтобы я запихивал вашу ораву в И-16?
   "Орава" выглядела весьма мрачно - в голове троицы проносились мысли о том, как же они будут добираться до Иркутска. Две с лишним тысячи километров, это тебе не на катере денек-другой поплавать. Но что же делать?
   - Должен же быть хоть какой-нибудь способ? - раздосадовано спросил Михаил. - Не могут все самолёты взять и улететь разом!
   На этот раз начальник руками всё же всплеснул, и от души, чуть не задев мирно покоящуюся в стороне несчастную чашку с чаем.
   - Ну здрасьте! - воскликнул он. - Не могут, а улетели. Где они тогда, по-вашему? Все заняты эвакуацией. Не верьте, пройдите по ангарам, поглядите. Этот, гидроплан, который за вами посылали, тут остался только потому, что у него была неисправность. Неисправность... погодите-ка!
   - Что такое? - Валерий обратил внимание на лицо начальника. То как-то живо просияло.
   - Товарищи, - радостно сказал тот. - Кажется, я могу помочь вам.
   В глазах Михаила промелькнула искорка надежды.
   - И как же? - осведомился он.
   - Один из тяжёлых транспортников, серия Ант-20, был вынужден сесть на военном аэродроме близ Биробиджана. Это всего полторы с лишним сотни километров отсюда. У них полетел мотор, но по моим прикидкам, они закончат через полдня. То есть, они до сих пор там.
   Валерий облегчённо улыбнулся - они перехватили последний рейс с начинающей уходить из-под ног земли. Чем это можно было назвать, как не везением?
   - В таком случае, - сказал выглядевший практически так же радостно Михаил, - нам надо расшевелить пилотов, которые везли нас сюда. И тогда...
   Не успел он закончить, как в помещение ввалился авиационный механик, весь в копоти и масле, пятна которых выглядели только хуже, будучи размоченными дождём.
   - Здравствуйте, Виктор Иваныч! - бодро заявил он. - У нас тут небольшая проблемка.
   - Что случилось?
   - Ну, - механик смущённо почесал в затылке. - Канистры с маслом, того...
   - Чего "того"? - повышенным тоном спросил начальник, уже предчувствовавший худшее.
   Механик сдулся под взглядом Виктора Иваныча, как пустой аэростат.
   - Ну, того, - он сделал неопределённое движение руками. - Свистнули, стало быть. С концами. Вот.
   - То есть, как это свистнули? Ты издеваешься? Там пятьдесят канистр! Вконец ох..рел, что ли?
   Бедняга посматривал на дверь, словно норовя сделать один большой прыжок из помещения, лишь бы не видеть рассерженного начальника, внешний вид которого не сулил механику ничего хорошего.
   - Как, бл..дь, можно про..бать полсотни канистр с авиационным маслом? - голос Виктора Иваныча разгонялся, переключая передачи. Через каждую фразу он звучал всё злее и злее. - Откуда, твою мать, откуда такое расп..здяйство?
   - Я не знаю, - лепетал механик. - Это вообще не мы. Их... их, может, погрузили на транспортник.
   - Как? - прорычал начальник аэродрома. - Как, и, главное, нах..я их грузить?
   - Перепутали...
   Лицо Виктора Иваныча багровело, хотя, казалось, дальше совсем некуда.
   - Перепутали, - он попробовал на вкус это слово. Судя по гримасе, такое блюдо начальнику решительно не понравилось. - Перепутали, мать вашу! Да это же были все запасы масла на аэродроме, вашу копалку, все! И так кот наплакал, теперь... как вы это обнаружили?
   - Ну, - механик понял, что секира над его головой временно исчезла, и приободрился. - Мы начали разбирать двигатель гидроплана, слили масло, и...
   Он осёкся, заметив резко изменившиеся лица НКВДшной троицы, до этого за разбором полётов наблюдавшей не без улыбок. Едва услышав про разобранный двигатель и слитое масло, а так же про полное отсутствие такового на аэродроме, они пришли в ужас. В следующую секунду Михаил уже держал механика за грудки, и тряс, как сливовое дерево.
   - Как? - извергал слова НКВДшник. - Как можно взять и раскурочить двигатель, едва приземлившись? Почему не спросили?
   - Эй! - начальник аэродрома выглядел весьма серьёзно. - Поставьте его на землю, товарищ чекист. Этот человек сделал все согласно с планом, который утверждал я. Если кого-то и хотите похватать за горло, делайте это со мной.
   Валерий удивился такой резкой перемене в поведении мечущего молнии лишь полминуты назад начальника. Профессор же понял всё сразу - Виктор Иваныч пытается защитить подчинённого перед лицом третьей силы. Негласное правило всех начальников - виновный своих люлей, конечно, получит, но только от Самого. Чтобы никто не мог оспаривать верховности власти и так далее. Хотя, конечно, рьяно вступиться перед лицом людей из НКВД - нужно иметь стальные яйца. Уважая этого человека, Бонифаций Петрович не стал открыто конфликтовать.
   - Миша, отпусти его, - бросил он. - Этот парень ни в чём не виноват.
   Михаил выполнил приказ ровно через две с половиной секунды.
   - Нечисто все это, - буркнул он, не желая сдаваться сразу. - Так вот сразу после прилёта, несмотря на темноту и дождь... с чего бы им это делать?
   Успокоившийся начальник аэродрома вновь взял свой чай.
   - Стыдно должно быть, - заметил он, отхлёбывая из кружки. - Война идёт. И мы сейчас работаем без выходных, задание партии выполняем. Дел столько, что самолёты не справляются, поэтому каждый борт на счету.
   - Конечно, - саркастично ответил Михаил. - Аж настолько самолётов не хватает, что движки на запчасти разбираем.
   Валерий, как лётчик, прекрасно понимал суть проблемы, и молчать не смог.
   - Ты не совсем прав, - ввернул он. - Если у него ресурс подошёл, дальше летать опасно. Надо перебрать мотор, чтобы последний самолёт не грохнулся на середине маршрута. Кроме того, они всё правильно сделали, занявшись этим ночью и в плохую погоду, когда он точно никуда не полетит. А с канистрами - это, как понимаю, уже другая история.
   - Стахановцы сраные, - пробурчал Михаил, возражать, впрочем, переставший.
   Начальник аэродрома улыбнулся.
   - Вот, - с похвальными интонациями сказал он. - Сразу видно, человек не зря лётную форму носит. Кстати, насчёт формы... завалялось тут у меня комплектов десять. Думаю, размерчик на тебя найдём. Та, что на тебе, уже никуда не годится, лохмотья одни. Ну так что, а?
   Валерий приободрился - всё-таки появляться в штабе армии в том, что сейчас кое-как висело на нём, отсвечивая дырами, было пяти нарядам вне очереди подобно. И, зная высокое начальство, которое в таких штабах обитает, можно твёрдо предсказать, что никакие оправдания не помогут. Конечно, раньше он был бы рад и сотне нарядов, но сейчас, выскользнув из лап японцев, стоило задуматься и о таких мелочах.
   - Форма? - переспросил он. - Военная, для лётчиков? Откуда она у вас?
   - Завалялась на складах, - пожал плечами начальник аэродрома. - Сейчас пытаются вывезти всё. Самолётов хватает только на самое ценное, и прорва всякой ерунды лежит в ангарах. Всё одно лучше тебе дать, чем японцам дарить, верно?
   С таким аргументом спорить не мог никто, и Валерий в сопровождении механика ушел за обновкой. Требовалось только найти вещи по размеру, и отпороть со старых лохмотьев знаки отличия - перешить можно и потом, как найдётся транспорт.
   - Этот ваш АНТ-20 будет в Биробиджане ещё полдня? - осведомился Профессор, когда эти двое скрылись за углом винтовой лестницы. - Пешком мы за это время туда не успеем.
   - Да, - кивнул начальник аэродрома. - Но есть ещё вариант.
   - Какой?
   Виктор Иваныч улыбнулся.
   - Ну, это же очевидно. Из Хабаровска ходят поезда, в том числе и в Биробиджан. Я задержу вылет транспортника по телефону. Вы тоже можете связаться с тамошним НКВД, чтобы встретили. Думаю, вам будет спокойней, если они проконтролируют самолёт, верно?
   - Это факт, - признал Профессор. - Ну что же, связывайтесь с Биробиджаном, а я позвоню, куда надо.
   - Вот и договорились.
   Отвернувшись, начальник аэродрома устало вздохнул. Ему всё же удалось найти решение, которое устроило обе стороны, и не попасть при этом в плохую ситуацию. Не военное положение, так с него бы содрали три шкуры за эти канистры с маслом. Что бы с ними не произошло на самом деле, теперь можно отбрехаться за счет чрезмерной нагрузки - вряд ли информация от этих, если они проболтаются, дойдёт кому надо. Намного хуже то, что масла теперь нет, и придётся посылать запрос в Иркутск - если, конечно, они там хотят, чтобы эвакуация работала по плану. А они хотят, разумеется, так что пришлют, как миленькие.
   Бонифаций Петрович спустя пять минут уже живо беседовал о чем-то по телефону. Начальник аэродрома знал, что ничего непредвиденного произойти не может - эти ребята сядут в худшем случае на утренний поезд. Сейчас он предоставит им свою эмку с водителем, хотя бы, чтобы убрались побыстрей и подальше, не мотая нервы. И он забудет про эту проблему, чтобы тут же окунуться в ряд других. Оставалось только надеяться, что они вообще когда-нибудь закончатся.
  
   13 июня 1936, Иркутск. 04:00 по местному времени.
   Ягода спокойно сидел в домике, что выделили для проживания членов проверяющей комиссии. Наслаждаясь редкими минутами спокойствия, он попивал кофе, покачиваясь на старом, но удобном кресле. Еле слышно трещал камин, работающий на мизерном количестве дров - практически не нужный летом для согрева, он просто создавал образ уюта и размеренности, которой так не хватало занимающим высокие посты людям. Генрих Григорьевич безмятежно спал всего лишь десять минут назад. Но заранее поставленный будильник вовремя прервал это состояние, ибо нарком кое-кого ждал. Теперь он пил кофе, дабы согнать остатки сна, чтобы можно было заниматься работой и мыслить на свежую голову.
   Он дождался - за окном раздался рёв мотоцикла. В окне даже через занавеску пробивались отблески света мощной фары. Шум становился всё больше, пока перед самой стеной домика двигатель не был заглушен. Через мгновение погасла и фара. Тут же забухали кованые сапоги - они чуток сменили тональность, вступив на дощатую террасу. Через мгновение в дверь постучали.
   - Войдите, - бросил Ягода, и не думая подниматься с насиженного места.
   Он облазил дом сверху донизу и был уверен, что подслушивающей аппаратуры в нем не было.
   - Здравствуйте, Генрих Григорьевич.
   В прихожей появился Сергей Гришневский. Он аккуратно снял сапоги, прежде чем зайти внутрь. Пристроив обувь у входа, НКВДшник подошёл к боссу.
   - Ну как там относительно наших инженеришек? - не поворачивая головы, осведомился нарком.
   Сергей замялся.
   - Ну, как сказать, - начал он. - Прямых доказательств нет, только косвенные. Но чтобы не расслабляться, и их хватает.
   Ягода отхлебнул из чашки.
   - Ну, валяй, раз хватает, - сохраняя беззаботный вид, проговорил он.
   - Странные это инженеры, - медленно, подбирая слова, начал Гришневский. - Нетипичные, я бы сказал. Вместо того чтобы являться немедленно по месту службы, сидят по кабакам да по городу шляются. Причем вроде как бы и гуляют, не обращая внимание ни на что, а в результате несколько раз даже от меня умудрялись уходить.
   Ягода чуть на кресле не подпрыгнул.
   - Как это?
   - В толпе растворились. Учитывая, что это не Москва с её количеством народа, ребята крайне одарённые. Три дня высматривал их, пытался скумекать, что к чему. И три дня они делали одно. А - гуляли по пивным, и, Б - неожиданно исчезали. Странно всё это. Как будто одни со мной играются, чесслово. Ещё ни разу не чувствовал себя таким идиотом.
   Настроение Ягоды, до этого находившееся на более-менее хорошем уровне, ещё в начале отчёта Гришневского начало падать вниз. Когда он закончил, лицо наркома окончательно перетекло в мрачнейшее из возможных состояний, что само по себе было достаточным признаком серьёзности ситуации - обычно Генрих Григорьевич хорошо справлялся с чувствами. Сейчас же в глазах пробежала тень испуга, что не мог не заметить сам Сергей.
   - Это, - Ягода даже не находил, что сказать. - Это, конечно, неприятно. Кем же надо вообще быть, чтобы группой в несколько человек незаметно уйти от тебя, да ещё несколько раз подряд?
   Гришневский молча стоял, понурив голову.
   - Простите, - еле слышно произнёс он после длительной паузы. - Я делал, что мог. В третий раз чуть не плакал. Но эти сволочи как будто издевались надо мной. Готов поспорить, раз они смогли так уйти, то и вычислить меня, конечно, тоже не составляло труда. И это погано. Мы у них, похоже, как на ладони.
   Ягода молчал. Сергей тоже не решался перебить босса, поэтому шумел в комнате только камин, и то еле-еле. Наконец, нарком изрёк:
   - Прежде чем сделать глупость, надо всё взвесить. Итак, против этих людей работает то, что они попались с неизвестными нам системами прослушки в самолёте. Ещё их потрясающая способность внезапно исчезать даже от тебя, - Гришневский начал краснеть. - В пользу невиновности говорит... ну, собственно, то, что прослушка могла быть не их, или они везли её для местного Разведупра.
   - Исключено, - покачал головой Сергей. - Даже если в деле замешан Разведупр, я бы знал об этих устройствах. А если они намеренно от нас это скрывают, дело швах.
   Ягода досадливо посмотрел на часы.
   - В любом случае, у нас есть другое дело. И, выполняя его, мы сможем понять, какие цели преследуют эти люди на самом деле.
   - Да, товарищ нарком?
   Генрих Григорьевич поставил пустую кружку на стоящий рядом столик.
   - Пару часов назад пришла шифровка от Жукова. Он там рвёт и мечет, требует арестовать Блюхера. По крайней мере, это первая шифровка, в которой я вижу полуматерные выражения.
   - А что наш Валя?
   - Он ни на шаг не отходил, как и приказано. Прислал свою весточку через пять минут. Говорит, этот комдив немного неадекватный, но боевой. Предотвратил чуть ли не крах всей обороны, который чуть не случился по причине идиотизма инструкций Блюхера. Так что основания для смещения маршала у нас есть. Фактический материал тоже, - Ягода похлопал прислонённый к креслу портфель, набитый архивными документами. - Полномочий у нас больше, чем товарищ Блюхер об этом догадывается, так что кое-кто будет удивлён. Что ещё надо для хорошего настроения?
   Гришневский сжал кулаки.
   - Поймать засранцев, - он проговорил эти слова с плохо скрываемым садистским удовольствием.
   - Верно, - улыбнулся Ягода. - Кстати, Блюхер лично собирается выехать разбираться с беспорядком на фронте. А что это значит?
   Сергей понимающе оскалился.
   - Мы едем с ним, и арестуем маршала на месте.
   - Совершенно верно! - нарком поднял указательный палец. - А самое интересное, что одновременно мы точно убедимся в искренности намерений этих твоих инженеров из самолёта. Если они направятся за нами тем или иным путём, ты был прав и надо с ними кончать. Поэтому мы останемся там на какое-то время.
   - Кончать? - неуверенно спросил Гришневский. - А ну как они от Самого?
   Ягода встал с кресла, чтобы начать методично нарезать круги по комнате. Это свидетельствовало о некой неуверенности, настолько сильной, что даже мастер интриг и увёрток не мог её скрыть. В конце концов, он ответил:
   - Нет. В противном случае с нами расправились бы быстро и не вызывая сюда. Готов поспорить, это кто-то хитрожопый, может, даже из своих. Метит на моё место. Сам в Москве небось сидит для отвода глаз, а сюда заслал вот этих гастролёров. И, судя по их уровню, дела наши плохи, если не сыграем на опережение.
   - Понятно, - кивнул Сергей. - Что мне делать?
   - Завтра... то есть, уже сегодня утром мы летим вместе с Блюхером. В девять часов. Собери остальных и подготовьтесь к отбытию на фронт. А я должен подумать.
   - Есть, - бросив это, Гришневский направился к выходу. Сапоги вновь прогрохотали по террасе, раздался звук мотоциклетного мотора, и Сергей исчез в ночи. Впрочем, та скоро должна была рассеяться и смениться утренней дымкой - лето все-таки.
   Молча дойдя до дивана, нарком бухнулся на него всем телом. Стиснув зубы, уставился в идеально выбеленный потолок.
   - Дела-а, - только и проговорил он.
   Конечно, его волновало только одно - Сталин. Он не стал говорить об этом даже самому надёжному человеку в команде, ведь озвучить даже гипотетическую возможность того, что он с командой надоел Самому, значило совершить самоубийство своего авторитета. Тем временем, вдруг это правда происки самого генсека? Учитывая, что эти ребята смогли уйти от самого Сергея, да ещё и толпой, можно было думать и об этом. Ведь до последних событий Ягода не сомневался в том, что его подчинённые - самые опытные контрразведчики во всей стране, и равных им нет. Равных, может, и нет, но вот пока думали о равных, внезапно нашлись те, кто выше на голову. Паршиво, паршиво.
   Зачем Сталин хочет подставить его? Почему бы просто не взять и расстрелять? Прошли ведь те времена, когда Вождю приходилось бороться за власть. Сейчас делай, что хочешь, и будет, что надо. Но нет, он соблюдает ритуал. Зачем? Хотя, какая разница. Соблюдает и соблюдает, может, нравится. Гораздо важнее было другое - как это пережить и что с этим делать даже в случае успеха?
   Чиновникам Советского Союза было гораздо труднее, чем зарубежным коллегам - в случае опалы в лучшем случае приходилось довольствоваться десятками лет лагерей, в худшем - подвалами Лубянки и казнью через годик-другой. Будучи главой ведомства, Ягода прекрасно знал, что и как там делается, и иллюзий по этому поводу не питал. Никаких тебе пенсий, отставок и спокойной старости - в его профессии дольше проживёт тот, кто знает законы джунглей. Сумел сделать другому гадость раньше, чем он тебе - молодец. Не сумел, подыхай. Раз в десяток лет необходимо менять даже свою команду, пока она не осознала своих возможностей и не подставила тебя. Что поделать, такая работа - подлость вживляется буквально в кровь, и рано или поздно берет верх, как ни сопротивляйся. Сочетание подлости и паранойи помогает выживать, поэтому, чем выше должность, тем больше эти качества развиты в обладателе.
   Но против Генсека идти можно было только одним способом - организацией крупномасштабного переворота. Делать это сейчас Ягода не мог просто физически, да и не хотел, ибо это означало практически гарантированную гражданскую войну, что в свете нападения японцев оборачивалось гораздо более серьезными последствиями, чем выигрыш в случае удачи. Так что о попытках переть на Главного и думать не стоило. Но что же тогда? Бежать за границу не выйдет, ведь все зарубежные государства ненавидят коммунистов если не открыто, то внутренне, а уж бывшему наркому НКВД насуют палок в колёса дай бог. Хорошо, если только туда.
   Единственный путь сохранить спокойствие - принять в качестве исходного незамешанность Сталина. Но сделать это не так-то просто. В конце концов, не давала Ягоде покоя эта невероятная ловкость засланцев. Да и в любом случае, достаточно лишь косвенного повода, чтобы червячок сомнения начал точить мозг. Ох уж эти червячки, всё бы им да лишить сна, пищи и покоя. Порой так точат, что даже когда худшее подтверждается, испытываешь лишь облегчение.
   Ещё, конечно, была виновата подозрительность Генриха Григорьевича. Та самая, что плавно перетекает в паранойю. Куда же без неё - тут прямо-таки работа обязывает. Не руководил бы он НКВД, если бы не она, родимая. Теперь паранойя работала против наркома, мотая нервы.
   Ягода лежал и разглядывал потолок. Надо как-то убить время до вылета на фронт. Он глянул на часы - оставалось четыре с половиной. Спать уже не получится, поэтому придется так лежать и размышлять, минимум пару часов. А, к чёрту все. Перед смертью не надышишься.
   Нарком, кряхтя, встал, направившись на кухню, налить кофе. Ему предстояло несколько часов сомнений и не самых приятных мыслей.
  
   13 июня 1936, Дальневосточная железная дорога, линия "Хабаровск-Бирбиджан". 13:00 по местному времени.
   Дождь преследовал их, как бродячая псина, терпеливо, но напрасно жаждущая получить корм. Поезд ехал вперёд, на запад, уже часа полтора, а капли всё барабанили да барабанили. Валерий лежал на верхней полке добытого стараниями Профессора купе, пытаясь дремать. Получалось не очень - он уже проспал часов десять на вокзале в ожидании поезда, который отошёл только в половину двенадцатого. Одетый в свежий лётный комбинезон, парень уже не представлял из себя оборванное и грязное чудище, которое вполне могло схлопотать профилактических работ за появление в неподобающем гордому званию советского лётчика виде. Делать было реально нечего, вот и валялся, пытаясь сомкнуть глаза. Но даже это удавалось паршиво, несмотря на убаюкивающий ритм дождя.
   Внизу сидели Михаил с Профессором, играя в карты. Валерию всё это надоело после десятка продутых партий в дурака - эти двое каким-то магическим образом умудрялись вытягивать игру, даже когда колода лётчика пестрела козырями.
   Вообще, забавно - всё время по пути из разграбленного и умерщвлённого Владивостока он не мог выкроить минутку для сна. Теперь времени было навалом, но спать не хотелось. Скорее всего, виноват был остаточный шок от произошедшего. И, как следствие, витавшие в голове мрачные мысли. Именно они не давали покоя, хотя и в меньшей степени, чем неделю назад.
   Поезд мчался к Биробиджану, грея в головах троицы мысли о самолёте на Иркутск и выполненном задании. Ничто не предвещало осложнений.
  
   Константин Родзаевский лежал на верхушке холма, наблюдая в бинокль за железнодорожными путями. Земля была неприятно-мокрой, а сверху за шиворот ещё и капал дождь, никак не желавший заканчиваться. Ощущения, конечно, препаршивые, но, с другой стороны, если бы он хотел тёплого очага, не покинул бы Манчжурию. Но идеолог русского фашизма желал только одного - попортить кровь красным.
   План был прост, как и всё гениальное. В то время, как конные части армии, отвлеченные от войны, разыскивали белых диверсантов по всему Дальнему Востоку, они во главе с Родзаевским находились практически на том же месте, где и спёрли золото партии каких-то пять дней назад. И, чтобы не давать скучать красным, решили заняться тем же самым делом.
   Это была восхитительная наглость. Но она давала плоды - осведомители в Хабаровске с радостью докладывали, что город охвачен эпидемией паники, и эвакуация идёт полным ходом. Человеческое разгильдяйство - штука великой разрушительной силы. В надежде на то, что после столь грандиозного хищения золота этот Родзаевский попытается рвануть на границу или ещё куда подальше, чиновники успокоились. И пустили поезда практически без охраны - лишь бы больше вывезти, больше загрузить. Такой человек, как Константин, не мог удержаться от этого. Поиздеваться над большевиками, только на этот раз в двойном размере, что может быть прекрасней?
   Всё повторялось по новому кругу. Унтер-офицер вновь погонял солдат, чтобы те сложили новую баррикаду на пути поезда. Вновь белоэмигранты, вернувшиеся на Родину, чтобы насолить новой власти, залегли на кромках холмов с винтовками. Вновь занял огневую позицию старый "Максим", на этот раз скорее из предосторожности, чем для конкретных целей - охраны в поезде не было вообще.
   И вновь над лесом появилось облако чёрного дыма вкупе с паровозным свистком. По иронии судьбы, его вёл тот же машинист, состав которого грабили в прошлый раз. Впрочем, этого никто не знал, кроме его самого, поэтому поведение паровоза явилось для Родзаевского и его сторонников полнейшей неожиданностью.
   Машинисту за его прошлые приключения был назначен знатный нагоняй - беднягу мурыжили в НКВД несколько дней. Сперва допытывались, почему не протаранил баррикаду. Потом офицерам государственной безопасности не понравилось то, что его оставили в живых, впрочем, как и большинство пассажиров. Они усматривали в этом то ли идеологическую диверсию, то ли вербовку. В любом случае, от них не отстали, пока не были выяснены даже малейшие подробности, вплоть до того, кто в какое время отлучался в уборную в час, предшествующий ограблению. Такое времяпровождение было трудно назвать приятным, и бедняга дал себе зарок, в случае встречи с бандитами не останавливаться вообще. И, едва завидев баррикаду из толстых брёвен, сложенную с таким же усердием, как и тогда, он не стал дергать тормоз.
   Заслон ещё и подожгли, наверное, для пущей убедительности. Только вот всё бесполезно, машинист лишь повысил давление в котле, разгоняя состав до опасной уже самой по себе скорости. По уму, так ему следовало даже чуток её понизить, тогда остался бы шанс на уверенное продавливание сквозь груду брёвен, и дальнейший путь. Но машиниста взяла злость, настоящая, боевая, та самая, что затмевает все последствия и осторожность. Молча, не делая истерических свистков, паровоз мчался на баррикаду. Это не могло не произвести впечатления на белогвардейцев, в том числе и на гордо стоявшего возле завала толстого, усатого унтер-офицера. Тот приготовился встретить триумф, а обрел несущегося прямо на него зверя. Стального, бескомпромиссного, многотонного зверя, рассекающего воздух на полных оборотах.
   - Ы-ыыэх!
   Толстяка спас один из здоровяков, что до этого помогал уложить баррикаду, теперь гордо на ней восседая. Этот бугай на редкость быстро и точно оценил, что останавливаться поезд не собирается - в своё время ему довелось поработать кочегаром на железной дороге, и много чего нахвататься. Поэтому, как только состав прошёл точку невозвращения, тот с удивительной ловкостью слетел вниз, и, буквально засунув унтера под мышку, сбежал с железнодорожной насыпи.
   В следующую секунду состав на полном ходу врезался в баррикаду.
  
   - Ну что, Валера, - бросил снизу выигравший очередную партию в дурака Профессор. - Мы, считай, почти у цели. Пара дней, и точно будем в Иркутске. Что будешь делать дальше?
   Парень свесил голову с верхней полки. Лицо Бонифация Петровича озарялось удовлетворённой улыбкой наевшегося кота, а мрачный Михаил в очередной раз перемешивал колоду, готовясь раздать.
   - Дальше? - недоуменно переспросил Валерий. - Ну, наверное, пойду в штаб и доложусь. А там, куда определят, скорее всего, опять на истребитель.
   - Да не, - Профессор явно находился в хорошем настроении. - Я о другом. Вот закончится война, и что тогда? А она ведь рано или поздно закончится, и, кто знает, может, не в последнюю очередь из-за нашего с тобой донесения. Что будешь делать?
   Валерий покачал головой.
   - Вы имеете в виду, что буду делать, если выживу?
   Бонифаций Петрович расхохотался.
   - Да успокойся ты уже, - он пригладил седеющие волосы. - Сколько можно дёргаться?
   - Ну, есть же вероятность, что я...
   - Что, разобьешься на хрен? Есть, конечно. Причем не только на войне, вот, гражданские пилоты тоже падают. И что, разве упираются в фатализм?
   - Что-что?
   Профессор вздохнул.
   - Сразу видно, готовили вас в спешке. Догадывались, небось, чем дело кончится, вот и выкинули всякие лишние предметы. Фатализм, молодой человек, это чёткое осознание неизбежности судьбы, рока. В нашем случае смерти. Когда ты сводишь любые варианты к тому, что тебя могут убить, лишается смысл жизни. И шансы на довременную смерть быстро возрастают.
   - Как, интересно, на это может повлиять моё к этому отношение? Если я сильно-сильно захочу, то не умру, что ли?
   Михаил звонко шлёпнул последней картой по столику, закончив раздачу.
   - Капитан прав, - сказал он. - Если просто сильно захочешь, это ничего не даст. Зато, если свыкнешься с мыслью о смерти, она тебя найдет по очень простой причине. Ты просто перестанешь бороться, и рано или поздно обстоятельства сложатся так, что недостаток этой борьбы за жизнь в один прекрасный момент сломает тебе шею. Помяни моё слово, так и будет, если за ум не возьмёшься.
   Сказав это, НКВДшник взял карты, с насупленным видом приготовившись проиграть в очередной раз. Профессор, смешливо посматривая на Валерия, сходил пиковой восьмёркой, на что Михаил тут же выдал бурю эмоций:
   - С козырей шпаришь!
   - Радуйся, пока дают, - парировал Бонифаций Петрович, и вновь обратился к Валерию. - Ну, молодой человек! Что делать-то после войны будем?
   - После войны... - Валерий медленно проговорил эти слова. Прошло всего полторы недели, а он воспринимает это, как нечто о-очень далёкое, что-то манящее, но из другого мира - точь-в-точь как эпизоды из приключенческих книжек, коими он зачитывался в детстве. - Ну... даже не знаю.
   - Лучше узнай, - усмехнулся Профессор. - А то с катушек съедешь. Уж поверь человеку, который всё это повидал. Он ерунды не скажет.
   Парень решил было спуститься, чтобы присоединиться к игре - не всю же дорогу на полке лежать, можно и продуть разок-другой. Но, стоило едва занести ногу, как сильнейший толчок сбросил его вниз. Валерий инстинктивно зацепился за выступ, и повис. Едва он успел подумать о том, как чудом не разбил голову, как вагон потряс удар. Полетело всё, что не приколочено, раздался хруст разбиваемой посуды и окон. В голове потемнело, и мир вокруг перестал существовать.
  
   Роздаевский с открытым ртом наблюдал, как паровоз, словно наконечник смертоносного копья, разбивает в щепки баррикаду, с таким трудом уложенную за двадцать минут до этого. Её остатки, подброшенные в воздух, продолжали ярко гореть - их хорошо полили маслом и бензином, чтобы в дождь ничего не погасало. Состав, тем временем, не выдержал удара - от скорости весь поезд сошёл с рельс, и, буквально поднявшись в воздух, даже пролетел метров тридцать с креном налево. Затем, сопровождаемый стоном ломаемого железа и визгом ревущего котла, рухнул сбоку от путей, убив пару зазевавшихся белогвардейцев - они пренебрегли безопасностью, заняв позицию у самых путей.
   Залёгшие на кромке холма белые диверсанты смотрели на происходящее с выпученными глазами - это был явно не тот итог, на который они рассчитывали. Кто предполагал, что машинист в здравом уме решит протаранить баррикаду?
   - Вперёд! - прорвался сквозь полосу дождя голос Родзаевского. - Не спать!
   Белые, вооружённые японскими винтовками, вскочили, побежав к завалившемуся на бок составу. Пулемёт на краю холма по плану должен был дать предупредительную очередь поверх окон, но, не зная, что делать, молчал. Последние метры до поезда пехотинцы преодолевали с опаской, словно поверженный состав мог вскочить и ударить уже еле крадущихся солдат.
   - За Царя и Отечество!
   Толстый унтер, кое-как поднявшись из-под не решающегося встать здоровяка, крикнул первое, что пришло на ум. Так как, собственно, с последним у него дело обстояло посредственно, результат призыва вышел не очень - атакующие изумлённо уставились на усача, размахивающего саблей. Чтобы помочь солдатам личным примером, он, переваливаясь с бока на бок, подбежал к перевёрнутому на составу, попытавшись залезть в один из вагонов. Тучная комплекция позволила лишь зацепиться коротенькими ручонками за один из выступов на колесной тележке. В попытках подтянуться унтер-офицер лишь судорожно сучил толстыми, напоминающими сардельки, ногами, и несколько раз падал вниз, после чего всё повторялось.
   Диверсанты было прыснули, но быстро вспомнили, где они и что делают, и просто подсалили толстяка, чтобы тот взобрался на поверженный вагон. У того это даже получилось, пусть и не с первого раза. В конце концов, унтер гордо встал на дверь, смотревшую вверх после падения поезда, и широким движением выбросил руку с офицерской саблей.
   - На штурм! - взвыл он.
   При этом не двинувшись ни на сантиметр, и даже не подумав подать руки карабкающимся сквозь матюки пехотинцам.
   Если какое окно еще не было разбито, или было, но не до конца, то теперь его ждал приклад бандитов. Очистив проёмы, они спрыгивали вниз. В поезде лежали пассажиры - кто живой, кто нет. Часть валялась без сознания. Остальные либо истекали кровью, либо пытались куда-то ползти. Некоторые нечленораздельно что-то мямлили или просто мычали. Одна дама усердно трясла головой, стоя на коленях - должно быть, в её глазах всё до сих пор плавало, и она не могла с уверенностью определить, где низ, а где верх.
   На этот раз белые практически лишились работы - Родзаевский не хотел убивать и грабить простых пассажиров, лелея надежду на то, что японцы дадут ему власть в составе автономии, и терять доверие граждан не собирался. Единственной задачей он ставил вывод из строя поезда, чтобы давление на большевиков не ослабевало. Но это за него сделал усердный машинист, поэтому диверсантам оставалось спуститься внутрь, чтобы найти и покарать партийных активистов, чиновников и высокопоставленных лиц. Эта часть работы, по мнению Родзаевского, отделяла их, борцов за землю русскую, от мелких хулиганов.
   Из вагона практически не раздавалось женских визгов и воплей ужаса - те, кто остались в живых, были не состоянии сделать пары шагов, не говоря уже о каких-то эмоциях. Единственные звуки - гроханье сапог, матюки не привыкших к компоновке полуперевёрнутого вагона солдат, и приободряющие возгласы унтер-офицера, стоявшего на крыше. В общем, всё шло своим чередом.
  
   Валерий кое-как разлепил глаза. В голове гудело, не переставая. Все кости тела невыносимо болели, но больше всего правая рука - кажется, он как-то неудачно упал на неё, придавив плечом. Хотя, ладонь прикрыла голову, а удары о тупые твёрдые предметы могли принести последней куда больше проблем. Так что о неудачливости падения можно было и поспорить.
   Парень попытался подняться, но вестибулярный аппарат то ли переживал шок вместе с мозгом, то ли был хорошенько приложен о многочисленные углы купе, так что, едва поднявшись, лётчик рухнул обратно.
   - А-а, - промычал он. - Что за...
   Валерий энергично потряс головой - зачем, чёрт его знает. Казалось, так он быстрее обретет прямоходящий вид, ну, или хотя бы более-менее адекватную ориентацию в пространстве. Но, как ни странно, от таких упражнений голова заболела только сильнее.
   "Неужели я перестану болеть, если меня потрясти?".
   Это подумала голова, которая сейчас обрела полную автономию от остального организма. Каждый орган умудрялся болеть по-своему, причём вместе это чувствовалось крайне погано - весь спектр неприятных ощущений передавался с одинаковой яркостью и силой, впервые в памяти одна боль не заглушала другую.
   - А-ааа. Какого х..я?
   Куча мусора и обломков столика в углу зашевелилась. Потом на какое-то время замерла, и, не предпринимая серьёзных попыток выбраться, начала забористо материться голосом Михаила. Пока это происходило, Валерий успел окончательно прийти в себя. Вокруг царил хаос и путаница, но одну деталь он заметил сразу - она бросалась в глаза, как ненавистный буржуй со старых плакатов, и была ничуть не менее отвратительной.
   Скорее, даже более. Ведь до эфемерного толстосума, что со зловещей ухмылкой эксплуатирует честных трудящихся других стран, ему дела не было. То есть, было, конечно, но точно такое же эфемерное. А вот до Профессора, валяющегося на груде битого стекла со свёрнутой шеей очень даже было. Старое, некогда бывалое лицо растерянно смотрело куда-то вбок, вывернувшись под совсем неестественным углом. По голове текла кровь, аккуратной паутинкой опутывая добрую половину головы - виноваты осколки оконных стёкол, но главная беда не в них.
   - Ах ты ж! - раздалось из кучи. Она тут же потерялся форму, и оттуда выполз Михаил.
   Со злости он попытался вдарить кулаком по стене (то есть полу) перевёрнутого вагона, но тут же завыл и окрасился гримасой боли, даже не добравшись до, собственно, точки соприкосновения с твёрдой поверхностью. Однако через полсекунды НКВДшник уже смотрел на мёртвого наставника. Пробыв в таком состоянии несколько мгновений, Михаил опомнился, и, кривляясь от боли, подполз к Бонифацию Петровичу. Не думая о собственных ранах, он лихорадочно мерял пульс.
   Глухо.
   Может, руки тряслись или шок? Надо ещё раз. Сделав глубокий вдох, Михаил попробовал ещё раз. С тем же результатом.
   - Эй, парень, - сипло проговорил он. - Попробуй ты.
   Валерий, шатаясь, побрел на полусогнутых. Присев у тела, попробовал нащупать биение.
   - Нет, - тихо сказал лётчик. - Ещё раз?
   НКВДшник махнул рукой.
   - Да кого мы обманываем. Всё накрылось к х..ям. Надо выбираться отсюда.
   Валерию показалось, что по лицу Михаила покатилась слеза. Присмотревшись, он понял, что лишь показалось, хотя глаза НКВДшника говорили достаточно. Тот и вправду воспринимал смерть Профессора, как личную трагедию.
   - Идти можешь?
   Валерий медленно разогнулся. Тело сильно болело, но слушалось.
   - Вроде да. Погоди, что это?
   Только более-менее придя в себя, они обратили внимание на голоса снаружи. По вагону уже бухали чьи-то тяжеловесные шаги, снаружи раздавались какие-то воодушевляющие выкрики, и, судя по шуму сверху, кто-то уже двигался сюда, к их купе.
   Лётчик и НКВДшник переглянулись - как-то не верилось в столь быстро прибывших спасателей. Из соседнего купе раздалась какая-то возня, крики, а затем и выстрел.
   - Кто это?
   - Да какая, на х..й, разница, - процедил Михаил. - Главное, не наши, те бы стрелять не стали.
   Он судорожно потянул руки к кобуре - та осталась на месте, никуда не исчезнув в процессе падения. Едва револьвер был извлечен и приготовлен к бою, как звуки сверху, из торчавшего наружу оконного проёма, стали совсем близкими. Секунду спустя оттуда показалось лицо с плечами, на которых красовалась гражданская одежда. Гость быстро окинул взглядом разгромленное купе, оценивая обстановку, и, потеряв интерес, хотел было подняться обратно, чтобы двинуться дальше, но тут глаза визитёра выпучились, испуганно глядя на Михаила. В руке НКВДшника красовался Наган, и человек в оконном проёме это заметил.
   Он стал судорожно снимать винтовку с заплечного ремня, просовывая её в проём. Михаил в этом время медленно и неуверенно поднимал руку с револьвером - скатывались последствия удара. Координация была восстановлена не до конца, да и конечности сильно болели. Человеку в гражданском надо было сделать больше действий, но НКВДшник уступал в скорости их исполнения. Валерий смотрел на всё это с ужасом, но сделать ничего не мог - парень впал в кроличье оцепенение, и наблюдал, не в силах пошевелиться.
   Два выстрела слились в один. Человек с винтовкой медленно качнулся вперёд, и, набирая скорость падения, в итоге рухнул в оконный проём. Валерий стоял, как вкопанный, не в силах что-либо предпринять. Единственное, что успел сделать парень - взмахнуть руками, закрываясь от валящегося на него трупа. Лётчик едва устоял на ногах, но по инерции все же сделал несколько шагов назад, больно ударившись затылком о косяк. Тело задержалось на руках, но тут же было отброшено вперёд.
   - Хороший выстрел, я бы так не смог, - пробормотал Валерий, разглядывая входное пулевое отверстие точно посередине лба визитёра, откуда стекала аккуратная струйка крови. Мертвец не представлял опасности.
   - Ты вот это сейчас кому из нас, бл..дь, сказал?
   Валерий повернул голову вниз. Там лежал Михаил. Его руки были в крови, голова посинела, а живот обзавёлся новой, и, судя по состоянию хозяина, последней раной.
   - Твою... - лётчик тут же бросился к НКВДшнику. - Как он успел?
   - Как успел, так, бл..дь, и успел, - буркнул тот. - Не успел, я бы тут не валялся.
   С каждым словом голос Михаила становился всё тише и надрывней, он явно терял сознание от потери крови, которая уже окрасила одежду, расползаясь всё шире и шире, почти достигнув пола, то есть, стенки полуперевёрнутого вагона. Хотя, пока ещё оставались силы язвить, но они быстро подходили к концу.
   - Что ж делать? - бормотал Валерий. - Так, аптечка, аптечка... где в этом ё..ном поезде аптечка?
   Говоря это, он судорожно метался по купе, сам не зная, чего искать. От такой беготни становилось всё хуже, и Михаил просипел:
   - Да положи ты х..й на эту аптечку. Иди сюда.
   - Да, я тут, - Валерий опустился к лежащему. - Что делать?
   Вид НКВДшника ухудшался с каждой секундой.
   - Бери сумку, - замешкавшись, он сделал попытку сглотнуть, но не вышло. Михаил напряг все челюстные мышцы, и у него получилось. Валерий заглянул в открытый рот - нет, это не кровь, да и не должно быть её тут, это только при ранениях лёгких. Просто слюна.
   - Б-бери сумку, - продолжал уже еле ворочающий языком НКВДшник. - И сматывайся отсюда к х... хренам собачьим. В Биробиджане сидит... как минимум один из государственной безопасности. В милиции на вокзале, он ждёт...
   - Я тебя тут не оставлю, - перебил Валерий. - И не думай.
   Он говорил это не сколько из искренних побуждений, сколько из-за книг. Во всех приключенческих романах, что он запойно глотал в детстве, главные герои никогда не бросали раненых товарищей, и этот элемент засел в самых глубоких уголках мозга, время от времени выскакивая и диктуя очередную нелогичную и необдуманную идею.
   - Ох..ел, что ли, - прошипел Михаил. - Хочешь остаться со мной? Давай колено прострелю. Не хочешь? То-то и оно, вот и не вякай. Быстро сумку с донесением в зубы, и рванул в Биробиджан! Пока и тебя не пристрелили. Возьми Наган на всякий случай.
   Слабеющая рука протянула револьвер.
   - Так, - сонным от потери крови голосом говорил НКВДшник. - В барабане ещё шесть патронов. У меня на поясе рядом с сумкой подсумок. Да, этот. Отстегивай их, и вали из вагона. Окнами не пользуйся, доползи по коридору в следующий вагон, и так, пока не доберешься до конца. Там будет шанс уйти незамеченным. Не получится - беги. Главное, не останавливайся, надо передать сведения, любой ценой, слышишь, любой ценой!
   Валерий перебросил ремень сумки за плечо. В подсумке лежали патроны для револьвера - один тут же оправился в барабан, другие перекочевали в сумку и за застёжку "молния", в карманы лётного комбинезона.
   - Сделаю, - Валерий не знал, как вести себя в подобных случаях. - Ну ладно. Я, как бы... пошел.
   - Давай уже, не тяни кота за яйца, - буркнул Михаил, но, найдя в себе силы для более оптимистичных слов, добавил: - Удачи, парень. Помни, то, что в этой сумке намного важнее меня и тебя со всем нашими друзьями, вместе взятыми. Донеси, или всё было зря.
   - Удачи, - сказал Валерий, и нырнул под дверной косяк, пробираясь в коридор для проводников.
   Поезд завалился так, что этот узкий проход лежал на земле, и, чтобы перебраться в хвост состава, надо было проползти десяток вагонов, не разгибаясь. Иногда дорогу перегораживали завалы из вещей или даже не совсем живых пассажиров - они образовывались в тех местах, где двери в купе были открытии в момент падения. Разгребать всё это оказалось не слишком приятно, но иного выхода не предвиделось.
   Михаил тем временем улыбался, хоть последние слова Валерия и походили на издевательство. НКВДшник не держал обиды на молодого парня, он же не специально. Альтернативы медленной смерти от раны в живот не было, а звать бандитов, чтобы они его пристрелили, не позволяла боязнь привлечь внимание к лётчику, делающему ноги с документами. Но всё же этот человек нашёл силы на улыбку перед лицом такой участи, ведь она была его единственным утешением в эти последние минуты.
   Валерия тем временем терзала совесть - в очередной раз он был вынужден драпать, не в силах помочь тем, с кем по воле случайности оказался рядом. С каждым движением, с каждым трупом на его пути парень ощущал, как будто его что-то резко хватало за сердце, как будто все эти мертвые тела были на его совести. Сверху время от времени раздавался топот по обшивке вагона, и тогда лётчик замирал в коридоре, крепко сжимая револьвер. Он не хотел повторить судьбы Михаила, и полз медленно, зато тихо и настороженно.
   Что ж, теперь парень вновь остался один. Те, с кем так удачно удалось вырваться из пасти дракона, валялись в лужах крови, и все начиналось сначала. Одно было непонятно - кто эти люди с оружием, что напали на поезд? В том, что именно по их вине состав сошёл с рельс, сомневаться не приходилось, но что это за бандиты и чего им надо? Японцы не могли в одночасье пробраться так глубоко в тыл, а если и могли, то стрелявший в Михаила явно не был азиатом. Последними людьми, грабившими поезда, были китайцы, но с ними разобрались уже давно, кажется, в двадцать девятом. И всё равно это не объясняло наличия белого человека с оружием.
   Всё эти вопросы терзали Валерия ничуть не меньше смертей НКВДшников. К счастью, у него был вполне чёткий план, выполнение которого в итоге давало ответы на всё, и лётчик ему уверенно следовал. Он полз добрых минут двадцать, мучаясь на завалах и не имея возможности разогнуть спину. За это время шум снаружи уменьшился, но не пропал - оттуда всё ещё раздавались разговоры и даже выстрелы, после каждого из которых парень невольно вздрагивал.
   Но вот и последний вагон. Валерий аккуратно, стараясь не скрипеть дверью, открыл её. Отворялась она тихо, но, когда расслабившийся лётчик отпустил ручку, дверь ударилась о стенки вагона, издав гремящий железный звук. Казалось, он был слышен в самом Хабаровске, но спустя пару минут настороженного замирания к нему не бежала толпа встревоженных людей с винтовками - громыхание осталось незамеченным. Переведя дух, парень пополз дальше. Осторожное выглядывание из вагона ничего не дало, по крайней мере, сразу - грабители орудовали вдоль поезда, не догадавшись оцепить его со всех сторон. А может, они просто не ставили такой задачи. Валерия это мало интересовало, единственным желанием было лишь поскорее убраться отсюда.
   Так, что вокруг? Холмы, железнодорожная насыпь, а метрах в пятидесяти от всего этого - лес. Хороший такой, лиственный, с кустами - одно удовольствие для жаждущего спрятаться. В трех шагах пройдут, и не заметят. В голове лётчика тут же родился план. Если поезд шёл на Биробиджан, он сейчас, получается, в хвосте, стало быть, идти надо назад. Но там вовсю орудуют бандиты. Как быть? Конечно, пойти лесом - а там сделать крюк с запасом, и обойти место катастрофы, направившись к городу, благо, осталось ещё немного. Он не должен заблудиться даже без компаса. К вечеру можно рассчитывать добраться, куда надо.
   Тихо опустившись на землю, Валерий пополз по-пластунски, держа направление на лес.
  
   Нельзя сказать, что Родзаевский был доволен тем, что произошло - крушение состава не входило в его планы. Всей душой он ненавидел большевиков, но репутация народных освободителей была важнее, чем ущерб железной дороге коммунистов. И неважно, что благодетельная миссия существовала только в голове лидера белоэмгрантов, от этого он не считал её менее реальной. По плану они должны были показательно вредить государству и партийным, а с мирным населением обращаться подчёркнуто адекватно - со скидкой на обстановку и время, конечно.
   Константин Родзаевский совершенно справедливо полагал, что будущий правитель Русского Дальнего Востока должен заботиться о народе, и не пускать поезда с ним под откосы, поэтому настроение в голове царило прескверное. Мало того, под колесами падающего состава погибли люди из его организации, набрать и тайно переправить за границу которых было не так уж и просто. При том, что им не удалось достичь и тени прошлого успеха, организация скорее потеряла, чем приобрела.
   - Ваше благородие! - бодро отрапортовал унтер-офицер, которого только что не без труда сняли с вагона. - Поезд практически обследован, осталась пара вагонов. Помимо четырех партийных чиновников, внутри обнаружены гражданские и двое мёртвых сотрудников НКВД. Один из них застрелил нашего, но скончался от раны в живот. Другой был убит ещё при крушении поезда. Вот как есть, вашбродие! Остальные вроде обычные граждане.
   Родзаевский молча кивнул.
   - Эй, что это там? - раздался выкрик одного из солдат, в полный рост стоящего на вершине поверженного поезда.
   Все повернули головы, куда указывал его палец. Там, среди невысокой травы, кое-как полз какой-то парень в комбинезоне. Как он не старался прижиматься вниз, к земле, беднягу было видно, как солнце в ясный день. Это выглядело совершенно по-идиотски, поэтому со стороны поезда тут же раздался дружный гогот.
   - Давай старательней! - закричал кто-то из солдат. - А то ещё тоннель к Ленину не прорыл!
   Его поддержал дружный гогот.
   Ползущий, осознав, что его раскрыли, с молниеносностью трусливого кота вскочил, бросившись наутёк. Вдогонку ему звучали смешки и улюлюканья, но бегущий вовсе не был против - это в сотни раз лучше, чем пули. Впрочем, размениваться на экономию боеприпасов люди Родзаевского не стали, и дали несколько выстрелов заведомо выше головы - оружия у этого забавного человека не виднелось, а стрелять в гражданских им не разрешали. Через десять секунд парень скрылся в лесу.
  
   Валерий тяжёло дышал - лихой спринтерский рывок прошёл так быстро и скомкано, что казалось, будто он преодолевал это расстояние на самолёте. Лёгкие, правда, так не думали, заставив хорошенько покашлять. Какая-то сотня метров, учитывая расстояние, которое он пробежал вглубь леса, а истощения, как на десяток миль спокойного пути, если не больше. Но, все-таки, какое счастье, что он додумался спрятать пистолет! Именно поэтому грабители не восприняли лётчика всерьез, отпустив беднягу на все четыре стороны. Не будучи дураком, ранее, в поезде, он подметил, что смертельно ранивший Михаила солдат руководствовался именно наличием оружия. Следовательно, гражданских они не трогали. Но почему? И кто вообще эти молодчики?
   На все эти вопросы, скорее всего, будет дан ответ. Но в Биробиджане, не ранее. Пока же следовало туда добраться.
  
   13 июня 1936, УРы в горах Монголии, 14:00 по местному времени.
   Холодный, пронизывающий воздух неприступных гор делал условия жизни совершенно невообразимыми для обычного человека. За счёт его разреженности тут меньше кислорода, чем там, внизу, что может вывести из строя "новичка", иногда даже на несколько дней. К счастью, как члены комиссии, так и Блюхер, переносили это более-менее нормально, даже Ягода, в очередной раз испытавший ненавистный ему перелёт воздушным транспортом.
   Ко всему прочему, вылет, назначенный на девять утра, несколько раз отложили из-за неполадок двигателя - сначала до девяти тридцати, потом до десяти, а затем, казалось, и вовсе до начала Мировой революции. В общем, взлетели они лишь в полдень. Нарком видел, как всё это время нервничал Блюхер, чья судьба была в тайне от самого маршала была предопределена заранее. Ничего, это все цветочки. Настоящая паника у него будет потом.
   На какие только ухищрения не шли советские инженеры, чтобы сделать аэродромы максимально незаметными и недоступными для противника! Не в последнюю очередь благодаря этому превосходящая количественно японская авиация никак не могла превратить систему крепостей в руины и проложить проход для Квантунской армии. Всякий раз, как самураи пытались провести более-менее серьезный бомбовый налёт, откуда-то из гор тут же поднимался рой разозлённых истребителей, и чётко спланированная операция превращалась в беспорядочную свалку. Японцы в штабах кусали локти, усиливали артиллерию, снимая орудия с крейсеров, чтобы привезти их сюда, но поделать ничего не могли. О да, эти азиатские офицеры заплатили бы чем угодно, чтобы узнать местоположение аэродромов. Но, опять-таки, разведка получала только крепкий русский шиш и новые потери.
   Узнай японские инженеры, что же из себя представляют эти горные объекты, по кабинетам прокатился бы вихрь из ритуальных харакири, а генералитет всерьёз бы задумался о шансах на успех в этой войне. Удивлён был и Ягода - маршал Блюхер, заметив выражение лица наркома, довольно улыбнулся.
   А удивляться было чему - аэродром начинался прямо в горе. Генрих Григорьевич до последнего не верил, что своеобразная плато-пристройка к огромной горе является взлётно-посадочной полосой, а в толще горы располагается обширный ангар, который нельзя пробить никакой бомбой - разве что устроить обвал, но своды искусственной пещеры многократно усилены, да и для этого бомбы нужны тоже немаленькие. И, в любом случае, летящим среди незнакомых гор и обстреливаемым многочисленными зенитными орудиями и истребителями японцам надо было ещё это плато найти.
   Транспортник с высокопоставленными лицами описал окружность, и, тщательно прицелившись, пошёл на посадку. Делать это можно было только через довольно узкий для такого самолёта проход между скалами. Ещё один плюс аэродрома заключался в том, что для хоть сколько-нибудь точного бомбометания надо было зайти через этот неочевидный с воздуха проём. А его простреливали несколько горных зенитных установок, надёжно прикрывающие единственную траекторию. Для того чтобы сесть тут с первой попытки, надо быть настоящим асом, , но тренировки и знание всех особенностей горной системы позволяли советским пилотам делать всё без ошибок. Были, конечно, катастрофы, ведь для них достаточно ошибиться лишь на несколько градусов, но такая плата гораздо предпочтительней японских бомб.
   Ягода не успел выслушать всё это от невероятного гордого Блюхера, как транспортник пошёл на посадку. Наркома ничуть не успокоили заверения маршала о мастерстве его личного пилота - упомянутые вскользь катастрофы звучали гораздо весомей, и Генрих Григорьевич стиснул зубы, приготовившись к худшему. Однако лётчики грамотно учли поправки на ветер и скорость, и всё прошло относительно спокойно. Тяжёлый самолёт коснулся колёсами выдающегося вперёд плато, плавно уменьшая обороты моторов.
   Он катился долго, ведь искусственное плато было длинным - безопасность в данном случае решала гораздо больше, чем с обычными аэродромами. Когда транспортник остановился, Ягода испуганно вжимался в кресло, изо всех сил напрягая каждую мышцу.
   - Пойдёмте, товарищ нарком, - не скрывая радости, улыбнулся Блюхер. - Всё закончилось, вы можете приступить к инспекции.
   Ягода был вне себя от таких сарказмов, но, как человек спокойный и предпочитающий учинять пакости, когда их не ожидают, взял себя в руки и молча направился к выходу из самолёта. В конце концов, Блюхер уже сегодня отправится в увлекательное путешествие к подвалам Лубянки, и там ему будет явно не до подколок. А то ишь ты, подумал, всё, растворилась секира над башкой. По сути, до этого дня она даже не появлялась всерьез.
   И всё же Ягода на пару секунд забыл обо всём - для этого оказалось достаточно выйти из самолёта. Взору наркома открылась картина заснеженных вершин, собравшихся вокруг аэродрома, чтобы нависнуть над взлётно-посадочной полосой, ангаром, и советскими укреплениями. Эти гиганты явно говорили человечеству, что, как бы оно не старалось и исхищрялось, те всё равно будут выше всех. При виде всего этого великолепия эту мысль не могли прогнать даже самые закоренелые материалисты и диалектики.
   Бедные, несчастные горы! Они сохраняли такой величественный, невозмутимый вид, затеняя достижения людей. Тысячелетиями они существовали в этом бренном мире, не обращая внимания на суету таракашек у подножия. Но теперь это время прошло, хоть и сами гиганты этого не замечали. На вершинах уже несколько лет располагались многочисленные пункты наблюдения, метеостанции и радиовышки, а также телеграфные столбы - к сожалению, тут, среди гор, на радиосигнал полагаться стоило не везде. Но в любом случае, человек в итоге возобладал над этим монументальным творением природы, полностью подчинив его своим интересам. Иногда казалось, что это символизируют идеологии столкнувшихся сторон. Здесь, в Северной Монголии, японцы с верой в многочисленных духов оказались бессильными против человека материализма. Тот обладал поразительной способностью опутывать воспеваемую в синтоистских молитвах природу сетью механизмов и инженерных сооружений, служащих в первую очередь интересам Человека.
   И всё же, Ягода, закоренелый материалист, отдавал должное раскинувшейся вокруг красоте. Не удержавшись, он подошёл к краю ВПП, и, выгнув шею, посмотрел вниз. Первым делом взгляд наткнулся на огромные фермы, держащие плато на весу. Конструкция, пестревшая огромным количеством заклёпок, ещё даже не начала ржаветь, хотя с момента возведения к ней никто не притронулся. Виной тому был всё тот же горный воздух с пониженным содержанием кислорода - чем меньше доля последнего, тем медленнее происходит окисление.
   Высота в совокупности с ветром кружили голову, и нарком, почувствовав, что ноги вновь начинают подкашиваться, благоразумно отошёл от края. Возвращаясь к остальным, Ягода наткнулся на насмешливый взгляд Блюхера, который тот и не думал как-то маскировать. Должно быть, маршал решил, раз существует вероятность прорыва японцев и резкого изменения обстановки на фронте, его оставят в покое. Полным дураком Блюхер все же не был, так что иной мотивации нарком не видел.
   Знал ли он о разъярённом состоянии Жукова? Скорее всего. Почему же тогда пребывал в столь прекрасном настроении? Тут, конечно, вряд ли замешаны солнышко, горный воздух и красота вокруг. Просто Блюхер не знал о полномочиях Ягоды. Не подозревал, что они доходят до снятия маршалов во время боевых операций, от которых зависит судьба страны. Как и о том, что он, Блюхер, окончательно убедил не только Жукова, но и Ягоду в том, что замена полководца пойдёт только на пользу - всё-таки сидением в архивах тоже можно чего-то добиться.
   Не успела процессия зайти в ангар, как навстречу им выскочил брызгающий слюной Жуков. Одет он был не слишком плотно, но продувающий насквозь ветер и высота, на которой располагался аэродром, его не сильно смущали.
   - Товарищ Блюхер! - проревел он. - Так вот вы где! Я думал, узнав о прорыве японцев, вы будете на месте через пару часов. Прошли почти сутки. Вы там в Иркутске чаи гоняете? Какая вообще война может быть с таким командиром? Вам всё равно что тут происходит?
   Маршал Блюхер хорошо помнил унижение на иркутском аэродроме, и возненавидел Жукова с той самой секунды. И теперь, успокоившись, твёрдо решил показать этому нахальному комдиву его место.
   - Помните, с кем говорите, - снисходительно бросил маршал. - Вы всего лишь комдив, а мы находимся в обстановке военного времени. Вы собираетесь мешать доблестной Рабоче-Крестьянской армии выполнять долг перед партией?
   Зря он это сказал. Жуков, который был и так подзаведен, окончательно вышел из-под контроля - всего лишь на пару секунд, метнув в Блюхера взгляд, достойный самых отъявленных врагов народа. Но этого было достаточно, чтобы сорвать последние маски в этой внутриведомственной игре.
   - Я в первую очередь член государственной Комиссии, - прошипел Жуков. - И, как проверяющий, я могу вынести только один вердикт. Вы, как командующий, совершенно не готовы для управления ОКДВА. Я тут меньше недели, но уже вижу, что с таким маршалом, - комдив резко повысил голос, - армия не только не готова наступать, но и не может сдержать наступление противника, сидя в самой совершенной системе крепостей. Кроме того...
   - Вы слишком... - попытался вставить Блюхер, всё ещё сохраняющий напыщенный вид.
   - Не перебивать! - рявкнул Жуков. - Вы вытравили из солдат боевой дух. В то числе, и своей ленью. Не надо врать, я всё вижу - некогда вам, товарищ Блюхер, заниматься делами армии. Не знаю, и знать не хочу, чем вы там на самом деле занимаетесь, вижу одно: вы ловите членов Комиссии на аэродроме вместо того, чтобы наблюдать за обстановкой на фронте. Для этого есть адъютанты. Потом, вы тянете сутки. Сутки, мать вашу! Чтобы прилететь на линию фронта, где чуть не произошла катастрофа.
   Блюхер слушал и мрачнел. Соревноваться с Жуковым в ярости и обвинительных выкриках он не собирался, поэтому решил перевести всё в шутку, немного польстив комдиву.
   - Это не в последнюю очередь из-за вас, товарищ комдив, - широко улыбнулся он. - Вы, а не кто-то ещё, предотвратил катастрофу. Разве не так?
   Жукова подобное заявление ничуть не успокоило.
   - Катастрофа, - с нажимом произнёс Жуков, - просто так не происходит. Предпосылки к ней лежат на вас, товарищ Блюхер, не на Васе-рядовом. Именно вы должны были обеспечить УРы от проникновения противника. Это крепость или проходной двор? Я раздобыл копию инструкций, которые подписаны лично вами, - комдив потряс пухлой папкой. - Если бы все слушались их, японцы были бы уже на первой линии наших укреплений, если не глубже! Это вредительство, по-другому даже язык не поворачивается.
   Командующий ОКДВА с каждым словом всё яснее понимал, что от этого комдива никак не отбрешешься. Уж слишком тот бы возбуждён, принимая происходящее серьёзно, как никогда. Должно быть, виноват возраст - годы службы и сытой жизни высокопоставленного начальника не успели сломать волю и амбиции Жукова, смотрящего на всё без призмы вялости и степенности. В силу особых качеств характера попытка задавить авторитетом и старшинством не действовала, а положение члена Комиссии позволяло комдиву не смотреть на Устав. Что же оставалось делать Блюхеру? Пожалуй, лишь обратиться к возглавляющему проверку Ягоде с предложением урезонить разбушевавшегося подчинённого.
   Но не успел маршал повернуться к наркому, как взгляд выцепил группу людей в штатском, направлявшихся к ним. Ягода тем временем аккуратно подтолкнул Жукова и Блюхера навстречу этим людям, как бы предлагая уйти в ангар, подальше от ветра и холода. Командующий ОКДВА тем временем не мог отвести взгляд от приближавшейся группы. Несвойственная для закрытого военного объекта гражданская одежда, у половины пистолеты в руках, и холодное, уверенное выражение лиц. Сразу видно, эти ребята абсолютно уверенны в собственном превосходстве над всеми обитателями аэродрома, посматривая на все свысока. Хорошим знаком для маршала это быть никак не могло, но он ещё не успел сделать окончательные выводы.
   Ягода, в свою очередь, довольно потирал руки - подкрепление НКВД пришло с ювелирной точностью. Он, конечно, мог делать с Блюхером что угодно и когда угодно, но привыкший страховаться от любых неожиданностей нарком предпочитал вести диалог с позиции силы не только юридической, но и физической. Тем временем люди в штатском окружили маршала, изолируя его от остальных. Тот такому исходу рад совсем не был, и даже попробовал как-то возразить.
   - Товарищ нарком, - Блюхер изо всех сил постарался изобразить достойное недоумение, но получалось крайне плохо. - Что тут происходит?
   Вроде бы отрешённые, но жестокие взгляды НКВДшников говорили красноречивей всего, и последние слова маршал уже просипел.
   - Инспекция, - с явным удовольствием начал Ягода, растягивая слова, - выявила многочисленные недостатки как в организации материального обеспечения, так и в подготовке личного состава. Архивные данные ясно показывают, что боевая подготовка занимала меньше времени, чем на неё отводилось постановлением Генштаба. Множество предметов снабжения пропало не пойми куда. К этому стоит добавить возражения товарища Жукова, который, как вы сами заметили, не так давно героически удержал фронт. Руководствуясь законом военного времени, я снимаю вас с должности командующего ОКДВА. Завтра вы вылетите в Москву, где будете давать объяснения перед товарищем Сталиным.
   Блюхер оторопел. Какая-то часть мозга всё ещё не верила, что его снимают с должности в разгар боевых действий. Это было просто невозможно, ведь позади не было ни одного серьёзного провала. Даже если за такой можно было посчитать вчерашний неудачный прорыв, для принятия решения о смещении командующего требовалось больше времени, оснований, и даже подготовки. В конце концов, как можно так обращаться с человеком с его опытом? Блюхер считал, что сделал очень много для Дальнего Востока страны, чтобы он стал советским. И как теперь с ним обращаются? Возможно ли такое, или ему снится?
   У него оставался последний козырь.
   - Комиссия носит совещательный и ознакомительный характер, - собрав последние душевные силы, выдал маршал. - И возможность смещения командующего во время боевых действий в её полномочия не входит. Я это знаю, ибо читал соответствующие документы. Оставьте меня в покое, и дайте работать.
   Не цепляйся Блюхер так отчаянно за последние возможности сохранить пост, он бы понял, насколько всё бесполезно. Сам факт присутствия не кого-нибудь, а наркома внутренних дел наиболее красноречиво говорило о цели и возможностях визитёров. Так что дальнейшее можно было и предугадать.
   Ягода ответил издевательской ухмылкой.
   - Боюсь, вы не могли ознакомиться с секретным протоколом.
   Нарком полез в карман, чтобы выудить из бумажника сложенный вчетверо документ.
   - Вот мои полномочия, - усмехнувшись, продолжил он. - С личной подписью Сталина. Впрочем, с ним вы, товарищ маршал, скоро встретитесь, и сможете изложить все возражения. В конструктивной манере.
   Ягода ликовал - мало того, что он достойно выполнил свою задачу, так теперь ещё и уел Блюхера. Всё же стоило слетать сюда за тысячи километров, мучаясь воздушной болезнью, чтобы только посмотреть на выражение лица командующего. Это сочетание неожиданности и беспомощной злобы, которым окрасился маршал, окупало все издевательские шуточки в полёте, даря наркому уверенное ощущение спокойности. Впрочем, последним было рано упиваться - оставались незавершённые дела по формальной части инспекции, чтобы ни у кого не возникало чувства, что они приехали сюда специально для замены командующего. Сделать-то, конечно, ничего никто не сделает, но Генрих Григорьевич предпочитал работать максимально чисто. Кстати, о командующих...
   - На вашу должность заступает комдив Жуков, - обратился нарком к Блюхеру. - Соответствующее повышение в звании произойдёт позже, когда дойдёт приказ из Москвы. Вы должны довести это до командиров фортов через общую радиосвязь. Завтра вылет в Кремль. Пытаться исчезать не советую.
   Один из НКВДшных громил молча кивнул Ягоде - мол, никуда он от нас не денется.
   Буквально тут же за створками ангара началась метель. Крупные хлопья снега летали туда-сюда - порывы непредсказуемого горного ветра бросали их в разные стороны, образуя разъяренные своры ослепительно белых частиц, несущиеся с огромной скоростью. Говорить о приёме и отправке самолётов в таких условиях даже не приходилось, все практически гарантированно, разобьются о скалы и, даже сумев взлететь, будут брошены на горную гряду либо ветром, либо слепотой пилотов в снежном вихре такой силы.
   Поэтому у Ягоды не было выбора - фактически арестовав Блюхера, он застрял тут, не в силах вывезти крупную рыбку в Москву, где выбивать признания за сотрудничество с японской разведкой намного сподручнее. Зачем они нужны? Да хотя бы для порядку, мол, не кого попало задерживаем, да и показать мастерство НКВД в выбивании чего угодно из кого угодно. Показать на публику не выйдет, так что хотя бы для самих себя. Мелочь ведь, а приятно.
   Так и проходило время. Низложенный маршал Блюхер с унылым видом сидел в одной из комнат вбитого в толщу горы аэродрома. Окружённый неразговорчивыми, гориллоподобными НКВДшниками, он невесело размышлял о количестве и качестве мер наказания, которые посыпятся на его обанкротившуюся голову. Ягода без особого дела болтался по уровням объекта, имитируя инспекцию. Активней всех вел себя, конечно, Жуков. Он тут же бросился изучать укрепрайон по схемам и планам, стараясь не упустить ничего - системы связи, электростанции, основные и запасные аэродромы, позиции артиллерии, и так далее. Этот человек ни секунды не думал о политике и внутриведомственных дрязгах, ведь в каком-то десятке километров, за укреплениями первой линии, расположилась миллионная вражеская армия, жаждущая нанести как можно больший урон советским войскам.
   Ему надо было в штаб ОКДВА, чтобы уведомить Мерецкова о произошедших изменениях, и вновь вернуться сюда, на фронт. Но комдив не мог покинуть аэродром немедленно - будь проклята непогода! Однако являя абсолютную противоположность Блюхеру, он просто не мог проводить время даром. Бурная деятельность была заложена в самом характере. Жукову действительно нравилась война - не те её стороны, которые ежечасно наблюдает солдат, засевший в окопе, а азарт руководства сложнейшей машиной, вооружённой до зубов и яростно отстаивающей свои позиции. Но не стоит думать, что комдив принадлежал к касте кабинетных стратегов, не имеющих понятий о реалиях мясорубок, в которые их прыть и желание выслужиться толкает простого солдата. Прошедший горнила Мировой войны и сумятицу Гражданской, где всё время приходилось импровизировать, он полной ложкой хлебнул свою часть окопной грязи и крови, так что во главе ОКДВА стоял человек, имеющий на это не только юридическое, но и моральное право.
   Фактически, Жуков сильно напоминал японских офицеров-заговорщиков, что в своё время приняли решение об экспансии в Китай вместо правительства страны. Разумеется, комдив ни в коем случае не распустился бы до такого - не позволял ни авторитет и реальный контроль власти в СССР, ни личные моральные установки. Также Георгий Константинович ни за что не пошёл бы по трупам мирного населения - не в качестве неминуемых жертв, а как основывающейся на массовых убийствах гражданских стратегии. Это его с японцами рознило. Объединял же тот самый зуд в одном месте, не дающий бездельничать и спокойно проводить время на сытом посту, подобно Блюхеру. В данном случае это свойство командующего резко повышало шансы советской стороны на успех, ибо всё должно решиться тут, в Монголии, с дальнейшим выходом противника на Иркутск, либо крахом Квантунской армии в этих горах.
   И что-то подсказывало всем обитателям этой грандиозной системы крепостей: все решится гораздо быстрее, чем казалось. Гораздо быстрее.
  
   14 июня 1936. Место и время неизвестны.
   И вновь звук железнодорожных колёс. Каждый рельсовый стык старательно отчитывался о своём существовании, отдаваясь в мозгу непрекращающимся стучанием. Ритмичность пополам с равномерными бросками вагона туда-сюда в такт движению вытрясали из парня всю душу. Но гораздо хуже было то, чем его встретили в Биробиджане. Валерий прошел все передряги военного времени, которые только могут прийти в голову, и, тем не менее, в конце его предали.
   По крайней мере, на то было очень похоже. Всё же, зря летчик обнадёживал себя радужной картиной чествования героя, которому удалось дотащить важное донесение до адресатов, не смотря ни на что. Ценность этих документов, видимо, намного превышала эквивалент целого полка таких, как он, истребителей. Усталый, поникший как духом, так и телом, человек в лётном костюме, пришедший из леса, предъявил ждавшим Михаила с Профессором НКВДшникам сумку с плотно запечатанным, завёрнутым во множество плёнок пакетом. Но те, как ни странно, вовсе не спешили радоваться и представлять его к государственным наградам.
   Вроде всё было на месте - и пакет, и сопроводительная документация, и сопроводительное письмо Михаила с объяснением, что ему, скорее всего, не удалось добраться до места встречи живым и здоровым, поэтому он передаёт документ с первым показавшимся надёжным офицером или солдатом РККА. Чуть ниже, уже другими чернилами, были указаны приметы и имя Валерия - местные НКВДшники знали почерк Михаила, а поверх каждого сообщения стояла печать их родного ведомства. Однако, занимавшиеся государственной безопасностью люди, как никто другой знали, что почерки и печати можно подделать, подходящего человека заменить или завербовать, а бесплатный сыр блестит только под ударным механизмом смертельных ловушек. Что поделать, сотрудники НКВД в большинстве своём подозрительны и внимательны к мелочам. Учитывая специфику работы, далеко небезосновательно.
   И теперь он тут, в несущемся непонятно куда эшелоне, в сопровождении НКВДшников и ровного стука колёс. Валерия просто погрузили на поезд, отобрав сумку с донесением, и не задавали никаких вопросов. Любые попытки что-то узнать натыкались на спокойный, не замечающий парня взгляд. Его как будто не существовало для конвоиров, но, случись что, сомневаться не приходилось - силу те применят быстро и эффективно. Поэтому лётчик сидел спокойно, не предпринимая никаких попыток что-то изменить. В конце концов, он с таким трудом сюда добрался, заплатив при этом жизнями нескольких людей, и менять что-либо было по меньшей мере глупо и эгоистично.
   Однако с каждым часом такого молчания все сильнее одолевало беспокойство. Валерий думал, что задержка вызвана какими-то организационными причинами, но со временем и, соответственно, километрами, пройденными поездом, это чувство как-то улетучивалось. Хотя бы потому, что он не знал, куда везут. Хорошо, если в Иркутск, как хотел Михаил, ну а как нет? Особой альтернативы, правда, не было - всё восточнее захвачено японцами, а на севере нет нормальных путей. Но всё равно, этот безостановочный перегон не сулил ничего доброго. Так бы он и терзал себя мыслями на тему, что будет дальше, но тут скрипнула дверь тамбура, и в вагон вошёл человек в потёртой кожанке. Он бросил несколько слов сидящим рядом НКВДшникам, и они все вместе вышли.
   Теперь целый вагон был в распоряжении Валерия. Его никто не связывал, но когда последний из конвоиров ушёл в табмур, парень отчётливо расслышал щелчки замка. Судя по звукам шагов, охрана перешла в другой вагон. Здесь же не было даже окон, так что бежать не вышло бы в любом случае. НКВДшники это прекрасно понимали, и беспокойства не испытывали.
   Лётчик ещё раз обвёл взглядом вагон. В нём не было перегородок, за исключением маленькой комнатушки под туалет и раковину, в которой, впрочем, окна тоже отсутствовали. В распоряжении Валерия, фактически, находилось всё пространство вагона. Тот был явно поменьше своих пассажирских собратьев, но, если учесть, что человек там находился всего один, места тут было - хоть в лапту играй. Надо сказать, НКВД неплохо устроилось - комфорт тут мог спорить с любым отелем. Не новый, но добротный кожаный диван вдоль борта, обеденный стол, прислонённый к стене и при этом легко умещающий шестерых, и, конечно, портреты Ленина-Сталина. На столе, усыпанном хлебными крошками, гордо возлежала ветчина и горбушка хлеба. В полуторах метрах от стола блестела идеально отполированная плита - видать, недавно вычистили. Картину довершала мощная печка, спрятанная под деревянный кожух, и расположенная в противоположном конце вагона. Будь сейчас разгар зимы, комфорт путешествия не пострадал бы ни капли.
   Условиям этого вагона позавидовал бы любой гражданин Советского Союза. Очень многие без колебаний согласились бы в нём жить. Ветчина как будто зазывала немедленно употребить себя в пищу, нарезав ароматный кусок мяса тонкими ломтиками. На плите ещё дымился недавно разогретый чайник. Но Валерия всё это привлекало мало. Как ни странно, есть не тянуло совсем, хотя копченой ветчины он не пробовал довольно давно - последний раз это был новый, 1928 год, и парень тогда учился в школе.
   Не давали покоя мысли и сомнения. По замыслу Профессора, они должны были сесть на самолёт ещё вчера. То, что сейчас было явно не тринадцатое число, можно было понять даже из примерного подсчета прошедшего времени. Хоть часов не было ни у него, ни в вагоне, Валерий успел хорошо поспать, а учитывая, что новых позывов не наблюдалось, дрых парень часов десять, не меньше. Поэтому сейчас, должно быть, четырнадцатое июня. Это довольно паршиво. Почему НКВД не задействовали самолёт? Почему его просто поместили во дворец на железнодорожных колёсах, отказываясь при этом не то что отвечать, но хотя бы замечать любые вопросы? Так нет же, бровью не повели, будто конвоировали пустоту.
   Не успел парень как следует обдумать все нестыковки, как размышления прервали мягкие, но отчётливо слышные шаги в тамбуре. Валерий тут же повернул голову к двери. Раздался звук ключа, проворачивающегося в замочной скважине, и мгновение спустя в вагон вошёл человек. Это был тот самый обладатель старой, видавшей чуть ли не Гражданскую войну, кожанки, явно командир или начальник всех остальных. Судя по лицу, немолодой, но и точно не старый, он уже был тронут сединой, причём среди не слишком коротких и не слишком длинных волос, эта седина просвечивала только иногда, подобно редким сорнякам на более-менее ухоженном поле. Зато настоящий реванш она взяла за счёт хорошей такой двухдневной щетины - та, в отличие от волос, безраздельно утонула в белесом оттенке.
   - Ну, здравствуй, герой, - то ли шутливо, то ли насмешливо поприветствовал лётчика визитёр. - Похоже, мне придётся задать тебе несколько вопросов.
   - Здравия желаю, - сообразив, что, обстановка в поезде гораздо более официальнее, чем в стонущем Владивостоке или тылах японских дивизий, парень решил придерживаться армейского этикета.
   Вошедший пожал плечами, показывая, что ему эти официальные обращения до едрени фени. Ещё бы, во время войн и чрезвычайных положений он имел власть, намного большую, чем директора крупных предприятий и начальники стратегических объектов. По природе не относясь к кабинетным вершителям судеб, крайне трепетно заботящихся о своем статусе, этот человек мог позволить себе изъясняться по-житейски просто.
   - Майор государственной безопасности Соболев, - представился он, садясь за обеденный стол. - Ну что, дружок, давай сюда. Я кричать через весь вагон не собираюсь.
   Валерий быстро поднялся на ноги, направившись, куда звали. Что бы это ни было, а какая-никакая смена атмосферы. По крайней мере, с ним ведут диалог, а это всяко лучше, чем безмолвно ждать, терзая нервы догадками, куда и зачем его везут.
   - Отлично, - кивнул майор, когда Валерий уселся за стол. - А теперь расскажи мне, кто ты такой, собственно, и есть. Это ведь несложно, не так ли?
   - Но вы же забрали мои документы, и всё зна... - начал было парень.
   НКВДшник остановил его одним жестом.
   - Документы дело одно, - спокойным тоном представителя власти пояснил он. - Мы их тоже учтём. Но я хочу услышать твои слова в первую очередь.
   - Вы думаете, я шпион японцев?
   - На данном этапе нельзя отрицать ничего. Не надо терять наше время, просто отвечай на вопросы.
   В принципе, лётчик понимал, что этот человек имеет полное право подозревать что угодно, и мало того, всячески проверить непонятного человека в лётной форме с пачкой сверхсекретных документов он просто обязан. Оставалось только надеяться на адекватность майора Соболёва и, соответственно, нормальный исход дела. Единственное, о чем имело смысл жалеть по-настоящему, так это о потерянном времени. Слова Михаила о значении каждого часа для людских жизней жгли сердце, отзываясь в голове образами безвозвратно потерянного счастья.
   - Хорошо, - кивнул парень. - Валерий Кротов. Пилот истребителя. Приписан к 108 иаэ. Родился во Владивостоке. Поступил в военное летное училище в Зарайске, проходил службу на месте, менее месяца назад направлен во ПВО Владивостока, аэродром Унаши.
   И замолчал, ожидая дальнейших указаний.
   - Молодец, - НКВДшник сделал какие-то пометки в блокноте. - И как угораздило попасть сюда?
   - Сбили меня, товарищ майор. Ещё в первый день, как японцы напали, нас подняли по боевой тревоге, и направили в сторону побережья. Там мы встретили множество самолётов противника - скорее всего, все палубные, многомоторных не было, а одномоторный кроме как с авианосца, сюда не дотянет. Я сбил одного, но их было намного больше, и меня достали. Прыгать не хотел.
   - Почему? - незамедлительно среагировал Соболев.
   - Японцы расстреливали парашюты. Одного нашего подстрелили на стропах прямо у меня на глазах, поэтому я пошёл на вынужденную. Это было недалеко от города, и меня подобрали местные военные. Доставили в больницу, где и очнулся на следующий день.
   - Насколько мы знаем, из Владивостока практически никто не спасся, - НКВДшник бросил пытливый взгляд прямо в зрачки пилота. - Как ты там выжил?
   Валерия передёрнуло, хоть он и старался не показать виду. Это не укрылось от цепких глаз майора.
   - Как только вышел из больницы, наткнулся на одного майора, он собирал людей для обороны города. В общем, у нас ничего не получилось - только чуть задержали этих паразитов. Меня опять контузило. Как очнулся, с нашими уже было покончено. Меня и остальных пленных погнали на городской стадион.
   НКВДшник отрезал себе кусок мяса. С видимым удовольствием направив копчёный бекон в рот, Соболев приглашающим жестом показал на еду Валерию. Тот отказываться не стал, сделав то же самое. Всё-таки, это был самый вкусный бекон в его жизни.
   - И всё как-то странно у тебя получается, - заметил майор. - Каждый раз, как дело идёт к провалу, сознание теряешь. Две контузии за один день, это, конечно, требует бо-ольшого везения, не так ли?
   - Я говорю как есть, - парень изо всех сил постарался не показать обиды, но какая-то часть всё же просочилась в интонацию, показывая, что подтекст вопроса не остался незамеченным.
   - Не знаю, - пожал плечами дознаватель. - Выглядит всё равно странно. Две контузии! Так ведь и потери памяти потом можно обосновать, а?
   - Такого не было, - честно признался Валерий.
   Лицо НКВДшника приняло соглашающийся вид, но это не помешало ему сделать в блокноте очередную заметку.
   - Ну, как скажешь, - Соболев уже отрезал новый кусок ветчины. - А дальше что?
   - Дальше нас погнали на стадион, - продолжил лётчик. - По пути творился такой, извините, п..здец, что я не то, что рассказывать, но и вспоминать не хочу.
   Майор махнул рукой.
   - Мы знаем, - равнодушно бросил он. - Продолжай.
   Парня несколько покоробило такое спокойствие, но хватило ума не подать виду.
   - На стадионе собирали всех пленных и жителей города. Там я встретил вашего человека, Михаила.
   - А фамилию помнишь?
   Валерий покачал головой.
   - Нет, он сказал только имя. Ни разу не помню, чтобы упоминалось что-то ещё. Он сказал, что несёт какие-то очень важные документы, и они должны попасть к своим любой ценой. Говорил, нужна моя помощь.
   - Не приходило в голову, зачем такому профессионалу, как Михаил, нужна помощь человека, который в воздухе ощущает себя уверенней, чем на земле? Без обид.
   Лётчик откусил от бутерброда.
   - Там, в городе, меня это не интересовало. Единственное, чего я хотел, это попасть обратно в кабину самолёта, чтобы расквитаться с японцами за всё, что они учинили. Потом, правда, он сказал, что я - дополнительная страховка. Документы настолько важны, что любая помощь не помешает, и, если что случится с ним, я бы смог донести пакет до своих.
   - Кто сказал, Михаил?
   - Ну да.
   - И его не смущало, что с тобой он будет представлять намного более заметную цель? Хотя бы за счёт двойного количества шума?
   - Наверное, - Валерий пожал плечами. - Он не говорил об этом.
   - Странно, - карандаш Соболева вновь забегал по открытому блокноту, явно помечая что-то важное. - Ну ладно, продолжай.
   - Можно чаю налить?
   НКВДшник сделал широкий жест рукой.
   - Да пожалуйста, разве жалко?
   Зажигая плиту, Валерий продолжил:
   - В общем, мы выбрались из города через канализацию. Михаил знал, куда что ведёт, а я только шёл следом. Вообще мало что помню из того похода, уж слишком там, во Владивостоке, зрелище было... нетипичное. Вы, кстати, знаете, что они убивают людей специально? Массово?
   Забавно, пару секунд назад он не хотел об этом думать. Но теперь парень решил, что случившемся с ним должны знать все. Молодой летчик желал, чтобы привычки японцев стали известны в подробностях как можно большему количеству людей, чтобы никто, не дай бог, не проявил к оккупантам сострадания.
   - Кто "они"?
   - Японцы, конечно, - Валерий сжал кулаки. - Вам про это рассказать, или не важно?
   - Конечно, важно. Чем больше деталей, тем лучше. Так мы определим, насколько твои слова.
   Последние слова придали парню сил - значит, майор Соболев тут не для проформы, и его действительно интересует правда. Так как она на стороне Валерия, бояться нечего. Ну, или почти нечего, ведь в последнее время молодой лётчик отучился прогнозировать ситуации со стопроцентной вероятностью, зная, что случиться может абсолютно что угодно.
   - Мы выбрались из канализации в каких-то задворках. Ну, Владивосток построен на сопках, и можно сказать, что там везде задворки. Но мы вылезли именно там, где застройка почти закончилась, на севере города. Михаил говорил, если отойти от города, в одной из бухт нас будет кто-то ждать.
   - А что там насчёт массовых убийств?
   - Японцы... - горло мгновенно пересохло, и пришлось сделать паузу. - Они гнали всех без разбору на стадион - пленных, гражданских, я говорил уже. Ночью, когда мы почти ушли из города, оттуда были слышны звуки пулемётной стрельбы. Такие долгие, захлёбывающиеся, прямо со стадиона. Долго стреляли. Голову даю, всех, кто там был на стадионе собран, и положили.
   НКВДшник молча кивнул.
   - Нам поступали похожие донесения, - наконец сказал он. - Боюсь, это правда. Стратегия врага включает в себя выжженную землю.
   - Простите, что перебиваю. Но зачем? Сколько не думал, никак не мог понять. Ладно там не думать, куда стреляешь, но убивать всех подряд специально... кем надо быть для такого?
   Соболев скрестил руки, подпирая локтями крышку стола. Он явно думал, стоит ли делиться с допрашиваемым информацией. В конце концов, майор, видимо, решил, что, кто бы это ни был, никуда отсюда он не денется, и заговорил:
   - Мы не знаем. Не стану говорить за остальных, но в НКВД только пожимают плечами. Есть предположения. Может, противник не хочет иметь дело с сопротивлением в тылу. Может, они пытаются нас запугать. Но всё это не стоит ни этой возни, ни санкций, которые к ним могут приложить остальные страны, ведь Япония целиком зависит от импорта стратегического сырья. Буржуи нас не любят, но, в конце концов, не выдержат даже они. Может, у тебя есть какие-то предположения?
   Валерий медленно покачал головой.
   - Кроме того, что я практически гарантированно потерял всех родных, предположений нет никаких.
   Соболев выдержал паузу. Дав парню время собраться с мыслями, он продолжил.
   - А как вы встретили второго нашего сотрудника?
   - Профессора? - тут же отозвался Валерий.
   - Какого профессора? - оторопел НКВДшник.
   Лётчик выругал себя в мыслях. Прозвище, выдуманное им, и данное Бонифацию вполне заслуженно, до сих пор не выходило за пределы его, Валерия, мозга. И допрос в НКВД точно не являлся тем местом, где следовало его доставать.
   - Ну, он похож на профессора очень, - пояснил парень. - Учить любит, и при этом такой... ну, как это сказать, даже взгляд профессорский. Вы о Бонифации Петровиче?
   - О нём, родимом. В поезде нашли его и Михаила трупы. Бонифаций был хорошим человеком. Ещё с Гражданской с нами. Опыт огромный, вредных привычек нет. Никогда не использовал служебное положение для личных выгод, никогда не лажал. В общем, не человек, а золото. А ещё Миша. Тоже отличный сотрудник. И теперь они оба мёртвые в перевёрнутом поезде. А передо мной сидишь ты, которого я знать не знаю, и что делать с тобой - ещё большой вопрос. Знаешь хоть, по чьей милости погибли наши ребята? Кто напал на состав?
   Валерий бросил взгляд на бурлящий чайник - тот шумел уже около минуты, но оба говоривших были слишком увлечены диалогом. Встав, он выключил плиту.
   - Понятия не имею, - покачал головой лётчик. - Знаю только, что это не были азиаты. Одежда гражданская. Вооружение явно японское, по крайней мере, мне так показалось. Вы сами сказали, в воздухе я разбираюсь лучше, чем тут, так что точно утверждать не стану.
   - Ясно, - кивнул Соболев. - Налей мне тоже, если не трудно. Ага, спасибо. Так вот, знай, ребята, ограбившие поезд и убившие Мишу и Бонифация, ни кто иные, как так называемая "Русская Фашистская Организация".
   - Кто это? - удивлённо спросил Валерий, аккуратно ставя горячий чай на стол.
   - Недобитки белые, - небрежно проговорил НКВДшник. - Когда кончилась Гражданская, те, кто вовремя спохватился, ломанулись через границу. Тут, на Дальнем Востоке, такие тоже нашлись. Вот и драпанули в Харбин, да и вообще в Манчжурию. Когда её отвоевали японцы, они стали ходить и выискивать, кого бы на нас натравить. Вот бывших белых и вооружили, одели, снабжали. Эти суки ещё до войны много пакостей наделали, уж мы-то с ними периодически по долгу службы схватываемся. Раньше, видимо, японцы их в узде держали, чтобы война не началась раньше времени, а теперь поводок-то и сняли.
   - То есть, это те самые...
   - Верно. Подонки редкостные. Прикрываются там какой-то идеей, Россией, единой и неделимой. А на деле только грабят, сжигают да насилуют, ещё инфраструктуру портят. В общем, жить мешают простым людям. И вот что мы имеем в сухом остатке - поезд, кучу трупов, никаких свидетелей относительно тебя, и двух моих лучших сотрудников в лужах крови. Плохо это.
   - Плохо, - согласился Валерий. - А я что могу сделать? Будете дальше расспрашивать?
   - Нет, - махнул рукой Соболев. - Бонифаций звонил нам из Хабаровска. Мы и так знаем остальное. Осталось только узнать, тот ли ты, за кого себя выдаешь. Рассказ твой не имеет расхождений с тем, что он успел поведать, но этого недостаточно, в конце концов, мы ещё не знаем всех подробностей крушения. Так что надо сделать ещё кое-что. Посиди тут ещё немного, я скоро вернусь.
   И, не допив чай, майор государственной безопасности вышел.
   Валерий вновь остался наедине с сомнениями и тревогой. Он успел подумать о многом - вспомнить всё, что пришлось преодолеть для того, чтобы попасть на этот допрос. Потрепать себе нервы мыслями о том, как он долго не видел семью, и как мимолётна была их встреча после разлуки. Поразмышлять о том, что, если бы он когда-то не пошёл в истребительную авиацию, кто знает, остался бы ли вообще в живых. И о многом другом. Но в этот раз ожидание тянулось не так изматывающее, хотя бы потому, что всё, что происходило последние полчаса, давало реальную надежду, во-первых, на конкретный исход, а не молчание пополам с держанием взаперти, а во-вторых, на то, что всё произошедшее, в том числе смерти Профессора и Михаила прошли не зря. Чем больше времени проходило, тем дольше важнейшие документы не могли быть использованы по назначению. И тем менее ценными становились все жертвы.
   Конечно, истребителя волновала и вероятность, что ему в итоге не поверят, и пустят в расход, как белогвардейского шпиона, но этого парень почему-то боялся меньше всего.
   Вдруг поезд стал сбавлять ход. Сколько они не ехали, Валерий не помнил, чтобы тот где-либо останавливался. Он, конечно, немало проспал, но тем не менее. Впрочем, когда-нибудь они должны были куда-то приехать, и, похоже, этот момент наступил. Снаружи слышались голоса людей и шум разнообразной техники - от автомобилей и гудков паровозов до звуков отбойного молотка и погрузчиков. Всё это доносилось даже через уплотнители, которыми снабдили вагон еще на стадии закупки, специально по специальной просьбе НКВД.
   Тут же в тамбуре вновь послышались шаги. Лётчик ожидал увидеть кого угодно, только не этого человека. Дверь слегка скрипнула, и в вагон вошли двое - майор Соболёв и его, Валерия, непосредственный начальник.
   Командир 108 истребительной авиаэскадрильи Тихоокеанского флота, старый добрый Константин Иосифович, отличный мужик и настоящий полковник. Валерий недолго служил под его началом, но по разговорам товарищей успел понять, что человек этот хороший, излишней придирчивостью не страдает, спрашивая с подчинённых по делу и умея помочь им в случае необходимости. В эскадрилье Иосифовича любили, и уже одно его присутствие подняло настроение истребителя на недосягаемую до этого высоту - теперь его в обиду не дадут.
   - Ну что, - обратился к полковнику Соболев. - Ваш герой?
   - Наш, - кивнул Константин Иосифович, даже не задумавшись. - Валера, как же его... а Кротов! Валера Кротов, точно. Прибыл за пару недель до войны. Летает нормально, не хуже других. Когда сбили, думали, всё, с концами. Тогда путаница была страшная, паника, ничего толком не установишь. Хорошо, что живой, у нас сейчас люди наперечёт, особенно с боевым опытом.
   - Я даже японца сбить успел, - похвастался Валерий, как ребенок. - Истребитель.
   - Да, мне рассказывали, - улыбнулся командир. - Молодец, хвалю. Жаль, конечно, сам подставился, но ребята говорили, тебя там совсем зажали.
   - Было дело.
   - Я вам советую представить парня к награде, - сказал НКВДшник. - Он за последние две недели много повидал. Мало того, важнейшее донесение притащил. Не он, так остались бы мы с носом. Если подтверждение понадобится или чего, обращайтесь к нам.
   - Хорошо, товарищ майор, - улыбаясь, кивнул командир эскадрильи. - Не переживайте, не забудем.
   У Валерия словно камень с груди свалился. Настроившись на худшее, он никак не ожидал, что ситуация разрешится так быстро и замечательно. На какое-то время н даже забыл про свою семью, утешаясь тем, что важная информация всё же попадёт, куда надо. Михаила с Профессором было, конечно, жалко, люди неплохие. Но парень уже свыкся с тем, что он на войне, где такое произойти может в любой момент.
   - Товарищ майор, - заявил лётчик. - Я вот только о чём беспокоюсь. Михаил говорил о том, что доставить его пакет в штаб армии в Иркутске надо чем быстрее, тем лучше. Скажите, он же... не слишком опоздал из-за меня?
   Соболев погрозил указательным пальцем.
   - Любопытство, товарищ истребитель, приводит к крайне нежелательным последствиям. Но, раз уж вы так много для нас сделали, скажу одно - беспокоиться не о чем. Мы выслали документы самолётом, как только вы нашли нас в Биробиджане. Тем временем можно было вас досконально проверить, ведь обстоятельства вашего появления сами по себе были очень подозрительны. Уверены до конца мы не были, и пришлось привезти вас прямо в расположение части. Теперь, благодаря товарищу полковнику, мы можем доверять этой информации. А теперь разрешаю идти, продолжать защищать Родину.
   - Есть защищать Родину! - козырнул Валерий, вытянувшись по струнке. Он был готов расцеловать майора за такой исход дела, ведь всё могло закончиться намного, намного хуже. Теперь его наконец-то пустят за штурвал И-16, где можно будет поговорить с самураями. О да, у него есть огромный список претензий, и будь он неладен, если не спросит по каждому пункту отдельно.
   Они вышли из поезда. Аэродром располагался в нескольких километрах от станции - элементарные правила ведения войны не позволяли располагать стратегические объекты вплотную друг к другу. Судя по всему, они находились где-то между Владивостоком и Иркутском. Должно быть, после начала войны потерявшие боеспособность части эвакуировали подальше, чтобы те могли спокойно принять пополнение и восстановиться. Что будет дальше, волновало Валерия только в одном плане - когда же ему наконец дадут самолёт.
   Некоторое время шли молча. Как только поезд НКВД остался далеко позади, Константин Иосифович, посмеиваясь, обратился к лётчику:
   - Ну что, орёл. Нашу эскадрилью завтра переводят в Иркутск, будем стратегическим резервом. Не переживай, ещё встретишься с японцем, и, возможно, быстрее, чем ожидаешь. Выкладывай лучше давай, как всё было.
   Буквально над ними на бреющем полёте пролетело звено "Ишаков". Самолёты шли низко, явно только что поднявшись в воздух. Парень широко вдохнул - свежий воздух вкупе с таким родным рёвом авиамоторов пленял мозг, разжигая энтузиазм пилота. Впереди предстоял долгий разговор.
  
   14 июня 1936, горный аэродром ВВС РККА, северная Монголия. 16:00 по местному времени.
   - Они здесь?
   - Да, товарищ нарком.
   - Проклятье!
   Ягода мигом растерял остатки хорошего настроения, которое было обеспечено удачным арестом Блюхера. Этот день он находился в состоянии, близком к эйфории, успев напрочь позабыть обо всех подозрительных совпадениях, что происходили в непосредственной близости от него всё последнее время. Тем временем, происходящее не могло не насторожить человека с его опытом работы и уровнем паранойи. И Генрих Григорьевич задумался всерьёз.
   - Ну, и где они? - наконец разорвал молчание Ягода. - Где эти сучьи дети? Мне уже надоело делать вид, что их тут нет! Я повторяю вопрос - где эти шпионы недоделанные?
   Гришневский вошел в одно из помещений подземного аэродрома, где и расположился Ягода, лишь пять минут назад. А теперь он с удивлением смотрел на своего босса - подобное поведение для наркома внутренних дел было довольно нетипичным. Ягода всю жизнь представлял из себя человека спокойного, рассудительного. Сергей плотно работал с Генрихом Григорьевичем более десятка лет, но в таком состоянии видел его первый раз.
   А посмотреть было на что. Ягода рвал и метал, причём последнее не переходило в буквальность только ввиду спартанской обстановки помещения - кровать с тумбочкой, да аккуратно покрашенные стены. Не слишком роскошный простор для метания, как по размерам поля, так и по количеству снарядов. Но нарком брал красками - те ярко проступали на взбешённом лице, образуя гамму злости, возмущения и жажды мести. Всё это напоминало разъярённого кабана, которого время от времени дёргали за причинное место. В такие моменты лицо Генриха Григорьевича резко вытягивалось, символизируя ужас от неспособности его лучших людей справиться с какими-то любителями. Однако через секунду-две он приобретал страшный оттенок, видимо, раздумывая, что он сделает с нарушителями спокойствия, когда те будут в его руках.
   Через какое-то время нарком осознал, что представляет из себя рабочую модель паровозного котла, которому перекрыли все выпускные клапаны. Приложив немалое усилие, он все же вернулся к обычному состоянию. Ягода сам был напуган такими метаморфозами, ведь они означали конец трезвому рассудку, и оставляли шанс натворить дел. Поэтому с группой "инженеров" надо было кончать как можно быстрее. Любыми способами.
   - Серёжа, - повторил нарком уже спокойным, уверенным голосом. - Где они?
   С Гришневского сошла завеса оцепенения. Теперь Генрих Григорьевич пришёл в себя, и с ним можно и нужно нормально разговаривать. Но всё же Сергей взял случившееся на заметку - похоже, босс начинает сдавать, и сдавать всерьез. В конце концов, при его работе и стаже немудрено. Единственное, он не ожидал, что так рано. Когда всё это закончится, надо будет всерьёз озаботиться дальнейшими перспективами. Гришневский не исключал даже смены хозяина, хотя здесь и сейчас думать об этом было слишком рано.
   - Ау-у, - Ягода деланно помахал рукой стоящему напротив подчинённому. - Я здесь. Ты же не потерял наших маленьких друзей?
   Да, кажется, он точно вернулся в реальность.
   - Нет, товарищ нарком, - ответил Гришневский. - Они собрались в малой комнате для брифинга. Где проектор. Сидят и молчат. Не думаю, что скоро выберутся.
   Ягода кивнул.
   - Хорошо, - сказал он после небольшой паузы. - Это точно они?
   - Сомнений быть не может. Сегодня, один из этих ребят посмотрел мне в глаза. С издёвкой такой, мерзкой. Мол, мы тебя видим, знаем и всё такое. Попробуй догони. Не могу уже, Генрих Григорьевич, сил никаких нет. Иногда хочется так взять, - Сергей изобразил удар вворачивающегося в брюхо ножа, - и выпустить гадам кишки. Понимаю, что нельзя, да, но всё же так хочется...
   Ягода задумчиво посмотрел на подчинённого.
   - Знаешь, Серёжа, - проговорил он. - А если не только хотеть? Если пойти, да сделать?
   Гришневский оторопел.
   - Вы знаете, это может привести к серьезным последствиям.
   Ягода медленно покачал головой.
   - К последствиям может привести игнорирование этих телодвижений относительно нас. Перестанут не то что бояться, а просто уважать. Да они уже перестали, если посылают своих людей с такой поразительной наглостью. Они даже не прячутся, демонстративно издеваются. Так или не так?
   - Так, Генрих Григорьевич, - еле слышно проговорил Сергей.
   - Кто бы их ни послал, мы ему швырнем приятную весточку, - продолжал нарком. - И этот некто трижды задумается, прежде чем плести со мной эти дебильные интриги. Тоже мне, игрок хренов. Так что план прост - сперва разберемся с этими, а пока их главнюк будет думать, что случилось, вернемся в Москву и бросим все силы, чтобы его вычислить и покарать. Они там и рыпнуться не успеют.
   Гришневский, конечно, был задет лично. Это издевательство и ускользание в самые невероятные моменты, разумеется, расшатывало его профессиональную гордость, но всё же его обида не шла ни в какое сравнение со злостью Ягоды. Последняя хоть и была замаскирована для посторонних людей маской спокойствия и холода, но обмануть приближённых наркома, при всей искусности, не могла.
   - А что, если эти люди... что, если их послал Сам?
   Генрих Григорьевич лишь пожал плечами. В присутствии Сергея он уже не боялся называть вещи своими именами.
   - В таком случае, - спокойно произнес он, - нам с тобой всё равно п..здец. Так что не будем тратить нервы и мозги на то, чему всё равно не сможем противостоять.
   Душевного равновесия эти слова не сулили, но звучали мудро. В самом деле, главная беда стратегии - распыление сил. Ягода всегда учил Гришневского не браться за несколько дел разом, упирая на то, что лучше нацеливаться на результат лишь на главном направлении. Остальное как-нибудь приложится.
   - И что мне делать? - спросил он, уже смирившись с повышенной активностью босса.
   - Не тебе, Серёжа, - покачал головой нарком. - А нам. Мы сами к ним придём, и выясним, что это за клоуны. По меньшей мере, проверим документы.
   - Вы уверены, что это разумно?
   Ягода резко встал.
   - Пока ещё я тут нарком. А они - кучка инженеров. Кем бы эти ребята не являлись на самом деле, они будут играть по правилам. Так что давай, веди меня к ним.
   Гришневский отнюдь не разделял уверенности босса, но выбора не было. Показывать недовольство не было действенным приёмом никогда, а при нынешнем эмоциональном состоянии наркома тем более. И он молча направился к комнате брифинга. Следом неотступно шёл Ягода, глаза которого ярко горели необычным для расчётливого наркома пламенем.
   Сергей никак не мог объяснить такого поведения. У него была лишь одна теория - так себе, конечно, но ничего умнее придумать не получалось. Гришневский по долгу службы довольно часто крутился среди людей, занимающих высокое положение. Некоторых из них он знал не по году и не по два. Чем была примечательна эволюция власть имущих, так это постепенным освинением. Как это происходило? Очень просто. Он знал нескольких активных, незаурядных личностей с немалыми способностями в своих сферах. С уничтожением царской системы на какое-то время образовался вакуум, и на важные, денежные посты стали набирать кого попало. Еще помнилось то, послереволюционное время, когда страна осталась у разбитого корыта, и, что еще хуже, без компетентных специалистов, готовых хотя бы это корыто обслужить. Тогда было достаточно лишь вовремя подсуетиться, и - опля! - ты уже не кто-нибудь, а важный человек, которого слушают и даже боятся.
   Стоило ли говорить, что уровень работы таких "мастеров" был никакущий, и удачным начальником считался тот человек, который хотя бы не приносил вреда, не портачил направо и налево, а уж о великой пользе и говорить не приходилось. В конце концов, все поняли, что так дальше нельзя, и потихоньку на место такие неумеек стали приходить люди с энергией и способностями. Сергей лично знал нескольких таких, всячески помогал им, одобрял морально и так далее. И эти люди на первых порах, показывали, что называется, класс, наводя порядок и прекращая растрату средств на то, что никогда и ни у кого не получится, вместо этого перераспределяя их на что-то стоящее. О да, такие молодые начальники были полны сил, и, самое главное, энтузиазма. Самой ценной наградой для них были собственные реальные достижения, воспринимавшиеся как очередные победы в крайне важной жизненной гонке, целью в которой были первородные идеалы социализма. Повышение качества жизни всех и вся, лучшее - для народа, и так далее. Материальные преимущества, которые обеспечивало их положение, они или вовсе не замечали, или не придавали таковым большого значения.
   Сергей запомнил этих людей, как предвестников коммунизма, живые доказательства верности идей Маркса-Ленина, и так далее. Светочи, да и только. Но потом всё изменилось до такой степени, что вера Гришневского во все идеалы если и не рухнула окончательно, то пустила серьезную трещину, которая продолжала расширяться и углубляться до сих пор. Как-то раз после долгой разлуки он зашёл к одному из таких друзей. Перемены были видны невооружённым взглядом.
   Нет, Сергея встретили отлично. Дружеские отношения были крепки, как и раньше, и большой начальник признал в НКВДшнике паренька, с которым они вместе ходили в школу, бегали на рыбалку, гоняли мяч, сбивая коленки до крови. Беседа текла в неформальной обстановке - старые друзья радостно вспоминали прошлое и хвастались настоящим, не обращая внимания на должности и посты. Но не это тронуло Гришневского.
   Первое, что заметил тогда ещё молодой офицер государственной безопасности, так это глаза. От старого, бьющего энергией, взбудораженного взгляда друга не осталось ни-че-го. Как они не рассыпались в заверениях вечной дружбы, как ни проявляли живой интерес к проблемам и успехам друг друга, Сергей не мог внушить себе, что этот тот самый Лешка, Алексей Борисович, называйте как угодно. Тот самый человек, который активно наводил порядок, перекраивал правила вверенной ему структуры, тот самый любимый всеми начальник, приход которого дал людям вздохнуть спокойно. Нет, в дело вступила та самая освинелость - образ заевшегося, ленивого хряка, находящего тысячу причин, чтобы задвинуть реальное, сулящее выгоду всем дело, под сукно сытого консерватизма. Нельзя сказать, чтобы Лешка совсем деградировал, нет. Но по всем показателям он значительно поубавил. Через несколько лет тот стал ещё более тяжким на подъем, потом ещё и ещё. В конце концов, Алексей Борисович окончательно утратил свой былой облик навсегда, превратившись в полноценного хряка из тех, что населяют многочисленные начальственные кабинеты могучей бюрократии образца тысяча девятьсот тридцать шестого года.
   Таким был не только Лешка. Множество людей, знакомых и друзей Гришневского, служили тем самым примером неминуемой освинелости. Все они были энтузиастами в своё время. Все отличались друг от друга - возрастом, складом характера и ума, взглядом на жизнь и так далее. Но все неизбежно превращались в безучастных, наетых в физическом или материальном плане хряков. Из этого Сергей сделал вывод, что, как бы ни был хорош занимающий важный пост человек сейчас, через пяток-другой лет всё вернется на круга свои. В любом случае, исход был предрешен - сытость, это такой наркотик, сопротивляться которому - все равно, что бежать бесконечный кросс. Можно продержаться дольше или меньше, в зависимости от моральных качеств и степени заинтересованности, но в итоге ты все равно будешь сломлен. Исключений Сергей не знал.
   Был ли Ягода поражён таким синдромом? На первый взгляд теория Гришневского к нему подойти никак не могла. С другой стороны, прожжённый в борьбе с врагами народа, нарком мог искусно скрывать такое состояние, в том числе и от себя самого. Нельзя ему при такой работе признаваться в освинении, даже себе самому. По понятным причинам - с таких постов редко уходят на долгие и счастливые пенсии. Как только бы нарком свыкся с тем, что он больше не может работать с полной самоотдачей, вопрос его похорон тут же ляжет на плечи времени, превратившись в единственно возможный, и не такой уж далекий итог. Так что единственное объяснение резкому, эмоциональному поведению Генриха Григорьевича Сергей находил только во внутреннем коллапсе в голове Ягоды. Одна часть мозга отчаянно не хотела признавать, что он устал, а другая, желая того не больше первой, всё же понимала, к чему идут дела. Всё это выливалось в неспособность себя контролировать, естественную для людей вроде Жукова, но совершенно немыслимую для босса Гришневского.
   - Долго ещё? - ворчал нарком.
   - Нет, Генрих Григорьевич, - ответил Сергей. - Пара пролетов на уровень выше, один коридор, и мы на месте.
   - Отлично, - только и сказал Ягода, увеличивая ход.
   Через пару минут они достигли пункта назначения. Ягода аккуратно отодвинул Гришневского, намереваясь войти в комнату для брифинга. От Сергея не ускользнула злорадная усмешка наркома, который, видимо, предвкушал, как будут ошарашены засланцы. Переведя дух и напустив на лицо свою обычную маску невозмутимости, он уверенно открыл дверь, чтобы шагнуть внутрь.
   - Что за х..рня, Серёжа?
   Гришневский удивлённо вытянул шею, чтобы рассмотреть источник раздражительности босса. Всё тут же стало понятно - там никого не было! Инженеры испарились, как будто их никогда и не существовало. Неужели они вновь ушли от него в самый идиотский момент?
   - Серёжа, я жду объяснений.
   - Ну... - не сразу нашёлся Сергей. - Вот же твою мать! Простите, Генрих Григорьевич. Но, если их тут нет, осталось только одно место...
   - Какое?
   - Малый ремонтный ангар.
   - Ты уверен?
   - Не меньше, чем в остальных вариантах, - ответил Гришневский. - Этих ребят я видел либо там, либо здесь. А ещё они обожали пропадать в никуда, но будем надеяться, что...
   Ягода сжал кулаки.
   - Больше эти засранцы у меня никуда не пропадут, - процедил он. - Всё за вас делать. Приходится лично...
   Дальше нарком уже бурчал что-то неразборчивое. Видимо, за время пребывания на аэродроме он успел запомнить, где находится малый ремонтный, и вести себя не требовал. Наоборот, сейчас Генрих Григорьевич представлял из себя крейсер, несущийся на всех парах к поставленной капитаном цели. Последним в данном случае был воспаленный мозг Ягоды, не тратящий времени на лишние думы. Впрочем, Сергею с лихвой хватало и тела, за порывами которого он еле поспевал.
   На этот раз побегать пришлось больше, но пятнадцать минут быстрого шага дали результат, и оба НКВДшника стояли перед проёмом малого ремонтного ангара. Тот имел широкий коридор, связывающий его с большим, где проходили техническое обслуживание самолёты ВВС РККА. В малом же обслуживались только истребители - их катили вручную или при помощи маленького трактора сюда, если не хватало места в большом ангаре или техники хотели скрыться от глаз начальства. Оправдать перевод самолёта в малый ангар можно было великим количеством поводов, благо, решившие расслабиться технари были щедры на всевозможные выдумки. Одним из самых популярных методов было пригнать сюда истребитель на пристрелку - в большом это не так безопасно как по реальным, так и по психологическим причинам. Последние заключались в разозлённых ремонтниках, которым пули, летающие в одном с ними помещении, вовсе не прибавляли добродушия и понимания. В общем, малый ангар представлял из себя помещение двадцать на пятьдесят метров, заставленное полками с инструментами, мишенями, запчастями и прочим хламом. На стенах висели всевозможные чертежи, перемежавшиеся плакатами, предупреждавшими рабочих о важности их труда и опасностях обслуживания авиации, забывать о которых гибели подобно. В углу валялась хорошая пачка полотен, на которых были отпечатаны резко отталкивающие образы японских захватчиков и надписи, призывавшие отдать все силы на борьбу с самурайским милитаризмом. Несмотря на всю китчевость, эти агитки, однако, соответствовали истине, а кое-где даже до неё недобирали.
   Самолёта внутри не было - только много бочек с бензином, прикаченных, судя по всему, солдатами. И группа из пяти инженеров, беззаботно режущихся в карты, сидя на этих самых бочках. Подставкой им служило что-то плоское - то ли нагромождение ящиков, то ли верхняя часть очередной бочки. Инженеры так и сидели, беззаботно свесив ноги, и не обращали внимание на происходящее вокруг. Время от времени кто-то шлёпал картами, кто-то разочарованно крякал, выдавая фразу, повествующую о грязном буржуйстве всех остальных, "захапавших себе все козырЯ". Так могло бы продолжаться ещё долго, если бы не Ягода.
   - Эти? - шёпотом спросил он у Гришневского.
   - Да, - кивнул он. - Я этих циркачей из миллиона теперь узнаю. Будем проверять документы?
   - А как же, - зловещая ухмылка наркома испугала даже Сергея. - Сиди тут, не упускай из виду. Я скоро вернусь.
   - Но...
   - Сиди, кому сказал.
   И Ягода скрылся за углом коридора.
   В коридоре стояли какие-то ящики - скорее всего, с патронами или запчастями. Гришневский присел за них, лишь время от времени посматривая на картёжников, чтобы не допустить очередного таинственного исчезновения. Те вроде не замечали его, хотя сам НКВДшник уже давно не был ни в чём уверен. Интересно, уйдут ли эти ребята от него на этот раз? Или он всё же дождётся Ягоду, и уйдут они всё же от наркома? Раздумывая об этом, Сергей даже не расслышал тихих шагов быстро приближавшегося босса.
   - Никуда не уходили? - рука Ягоды легла на плечо Гришневского.
   - А? - опешил Сергей. - Нет, не уходили. Ёпть... что это у вас в руке, Генрих Григорьевич?
   Изумиться было чему. Нарком крепко сжимал "лимонку" - гранату "Ф-1". История этого изделия тянулась ещё с Мировой войны, когда французы разработали эту смертельную и очень простую капсулу смерти. Конструкция оказалась удачной, и в двадцать шестом году гранату приняли на вооружение в СССР. И в руке Ягоды она лежала явно не для украшения.
   - Вы же не собираетесь...
   - Собираюсь, - вполголоса, чтобы не слышали инженеры, буркнул нарком. - Ещё как собираюсь. Вот как надо разрешать вопросы, Серёжа. Нечего вошкаться. Нет человека - нет проблемы! И всё ясно.
   - Но где вы её взяли?
   - Проснись, Серёжа, - усмехнулся Ягода. - Это же военная база.
   Оставалось только думать, что Генрих Григорьевич проявил недюжинный талант в плане схватить, что плохо лежит, сперев лимонку в одном из складских помещений.
   Но Гришневскому было не до того - бедняга мог только смотреть на босса широко раскрытыми глазами. Нет, он точно тронулся. Это тот самый Ягода, превзошедший в партийных интригах чуть ли не самого Сталина? Или кто-то другой? Что вообще стряслось с человеком, на которого полжизни работал Сергей? И что теперь делать?
   - Как же меня за..бали все эти церемонии, - проговорил нарком.
   И выдернул чеку.
   Не успел Гришневский толком осознать произошедшего, как граната аккуратно покатилась к бензиновым бочкам. Он с ужасом наблюдал за маленькой ребристой сволочью, сверкавшей в свете тусклой лампы то одним боком, то другим. Он так бы и досмотрел до взрыва, но рука Ягоды с силой швырнула его за ящики, по пути больно ударив о стену - тут уж не до нежностей.
   Сергей открыл было рот, но тут прозвучал взрыв. Бензин сдетонировал отлично - огненное пламя пронеслось мимо спрятавшихся за ящиками НКВДшников. Воздух обжигал, как у чёрта на сковороде. Потом послышался звук падающих обломков, и - самое ужасное - человеческие крики. Те, кого не убило взрывом, кричали, пытаясь освободиться от охватившего их пламени, но тщётно. Гришневский аккуратно выглянул из-за ящика - да, несколько инженеров, вернее, то, что от них осталось, катались по полу. Как яростно, так и бесполезно.
   - Ну что же, - более-менее спокойно констатировал Ягода. - Теперь они нас точно не побеспокоят.
   Сергей кое-как встал. Ноги еле гнулись, а по спине бежала струйка холодного пота.
   - И как мы всё это объясним?
   - Даже не знаю, - деланно изумился плечами Ягода. - Эти ребята прямо-таки сидели на взрывоопасных материалах. Прямое нарушение техники безопасности, как-никак. Одна шальная искра, и...
   - Хорошо, это должно сканать, - проговорил Гришневский, еле ворочая языком. - Но всё же, Генрих Григорьевич. Что бы произошло, если бы в бочках не было бензина?
   Нарком открыл рот, но его прервал резкий и уверенный голос.
   - Тогда, возможно, мы бы спасли хороших инженеров, - громогласно объявил тот. - От рук японских шпионов.
   Оба НКВДшника резко повернулись назад. На них смотрело около десятка здоровых мужиков, сжимавших в руках различное оружие. Возглавлял их маленький, сморщенный человечек. Одет он был в форму НКВД, а ладонь небрежно поигрывала с револьвером. На фоне этого карлика оружие казалось огромным, как, впрочем, и всё остальное. Однако глаза его не высказывали ни малейшего сожаления по этому поводу - напротив, они смотрели радостно и победно, напоминая взгляд самого Ягоды во время ареста Блюхера. Трудно было поверить в то, что именно этот коротышка являлся источником такого волевого голоса, но глаза и уши Сергея говорили обратное.
   Оглушённый взрывом, Гришневский плохо понимал, что происходит. Он просто стоял и смотрел на этих людей, старательно пуча глаза - после контузии ему казалось, что они какие-то странные и расплывчатые. Надо рассмотреть их получше. Через несколько секунд в голову ударило озарение - так это же враги! Те самые шпионы, которые не давали спокойно жить и ему, и его боссу. Осененный этой гениальной мыслью, Сергей машинально потянулся к кобуре.
   И зря.
   Охранники коротышки среагировали тут же - Сергея незамедлительно настиг шквал из самых разнообразных видов оружия. Стреляли из магазинных пистолетов, револьверов, винтовок. Оказался задействованным даже пистолет-пулемет и охотничья двустволка. Маленький же человечек даже не рыпнулся - он спокойно и не без удовольствия смотрел, как расстреливают приближённого наркома.
   Последний было дёрнулся, но здравый ум всё же возобладал. В конце концов, он и так за этот день натворил глупостей на всю жизнь вперёд. Нарком стоял и смотрел, как Гришневсого прошивают пули, старательно окрашивая рубашку в багровый цвет. Казалось, это будет длиться вечность, но где-то на предпоследнем десятилетии стрелявшие решили, что хватит, прекратив огонь. Спустя секунду бездыханное тело Сергея рухнуло на холодный каменный пол коридора.
   - Что вы себе позволяете? - возопил Ягода. - Вы хоть знаете, с кем связались? Да я нарком внутренних дел!
   Коротышка, впрочем, не выглядел сильно сконфуженным или напуганным.
   - Мы тоже из НКВД, - спокойно сообщил он. - Я вот комиссар государственной безопасности третьего ранга Белов. Работаю, как видите. Шпионов японских ловлю.
   И рассмеялся.
   - Совсем ох..ели? - заорал Ягода. - Пока ещё я здесь нарком! Как вы смеете? Сгною каждого!
   - Успокойтесь, - издевательски проговорил коротышка. - Вы арестованы. С каждым может случиться, не правда ли? Если вы, конечно, японский шпион.
   Команда Белова дружно заржала.
   - Да я! - заходился в ругани нарком. - Да я вас всех... Да я просто не знаю, что сделаю, выбл..дки вы свинячьи! Сапоги лизать будете!
   - Василий, - обратился к самому здоровому мужику коротышка. - Вася, он, кажется, не понял. Поясни ему. Только не убей смотри, он нужен для дознания в Москве.
   - Будь сделано, товарищ комиссар, - улыбнулся Василий, и, пройдя несколько шагов вперёд, обрушил на голову Ягоды пудовый кулак.
   Нарком такого обращения не оценил - в глазах поплыло, а земля резко ушла из-под ног. Неспособный отдавать телу приказы, Генрих Григорьевич рухнул на пол. Какое-то время он не понимал, где и зачем находится, но тут послышались какие-то голоса. С каждой секундой они различались всё лучше, пока, наконец, не обрели чёткость, достаточную для понимания.
   - Я же говорил, не убей, - раздался укоризненный голос Белова. - Эх, Вася, Вася...
   - Простите, товарищ комиссар. Да я же... да я еле-еле ударил!
   - Ладно, кажется, очнулся. Поднимите его!
   Чьи-то сильные руки привели Ягоду в вертикальное положение. Впрочем, надобность в них не отпала - как только его отпустили, нарком начал опять заваливаться назад. Под крики коротышки наркома вновь поймали, и на этот раз держали крепко.
   Мимо уже пробегали солдаты с огнетушителями и выла пожарная сирена. Кто-то пытался выяснить, что происходит, но комиссар третьего ранга лишь говорил про японских шпионов, и, оставив охране прерогативу показывать документы и посылать любопытных тушить пожар, вплотную занялся своей добычей.
   - Меня видите? - спросил Белов.
   - Д-да, - выдавил Ягода.
   - Отлично. Вот, смотрите, эта бумага подтверждает мои полномочия, - коротышка ткнул ему в нос листок с текстом и печатями. - В том числе и ваш арест. Вопросы есть?
   - Это бред, - мотнул головой нарком. - Я не могу быть японским шпионом. Если бы я был чьим-то шпионом, все разведки мира были бы не нужны, и вы это знаете. Но, черт дери, что это? Дата на документе стоит ещё майская. Его вам выдали раньше, чем я даже собирался сюда приехать. Это подстава!
   Белов ухмыльнулся.
   - Всё это уже давно не важно, - констатировал он. - Вы попались, и теперь ответите. Впрочем, не только за это. Не думаете же вы, товарищ нарком, что в вашей биографии нет, за что наказать? Поверьте мне, есть, и немало. Хотя, если задуматься, то один шпионаж в военное время тянет на расстрел. Уведите его, - крикнул коротышка своим людям. - Посадите в один самолёт с Блюхером. Уверен, им будет что сказать друг другу по пути в Москву. Эти двое быстро подружатся.
   Ягоду куда-то волокли - очевидно, к взлётно-посадочной полосе, где его ждал авиатранспорт в столицу Союза. Он не знал, что делать. Впрочем, что он не сделает, будет бесполезно. Нарком (считай, бывший) успел рассмотреть подпись Сталина на полномочиях коротышки, и дураком не являлся. Игра закончилась, и Генрих Григорьевич понимал это, как никто другой - в конце концов, последние пятнадцать лет он занимался в основном тем, что делал то же самое с другими людьми. Когда такой же оглоблей досталось ему, он не испытал чувства покаяния. Вжившись в шкуру своих жертв, он ни на секунду не посочувствовал ни им, ни их семьям. Единственное, что ощущал Ягода, и ощущал в полной мере, каждой клеткой организма, так это страх. Страх перед тем, что весь богатый спектр пыток, лишений и издевательств применят к нему.
   У наркома не было Бога - закоренелый атеист, он не верил в то, что после смерти его кто-то спасёт и обеспечит бессмертие. А если таковой и найдется, что с того? На сковородку Генрих Григорьевич не хотел. Так что весь он был скован страхом по рукам и ногам. Когда его волокли, Ягода не мог пошевелить даже пальцем - настолько был перепуган этот некогда могучий человек. В конце концов, его бросили в транспортник, вылетавший через пятнадцать минут.
   Надо сказать, у арестованного маршала Блюхера было мало причин для радости. Но, когда он увидел своего палача, грубо ткнутого мордой в одно из соседних кресел, таковая появилась. Прошло время, и самолёт, заправленный и готовый к взлёту, вырулил на дорожку, ревя моторами. Огромные створки ангара стали медленно открываться, впуская внутрь холодный горный воздух и открывая вид на белоснежные вершины. Дав газ, пилот начал разбег. Целью перелёта была Москва.
  
   20 июня 1936, Лесозаводск, 300 км на север от Владивостока. 09:00 по местному времени.
   Родзаевский мог собой гордиться. За каких-то двадцать дней его люди уничтожили десяток эшелонов, расправились, по меньшей мере, с сотней партийных шишек и совершили несколько дерзких налётов на заставы, колонны и пограничные части. Такая работа практически парализовала тыл коммунистов в Приморье. Главная цель была достигнута - теперь никто не мог чувствовать себя в безопасности, и любые действия советской администрации были скованными, неуверенными, и, как следствие, малоэффективными. Именно об этом с радостью думал представитель японской разведки лейтенант Такихиро, лениво наблюдавший за уже поднадоевшим зелёным пейзажем из салона легковой автомашины. Недавно он получил шифровку от радистов Родзаевского, в которой недвусмысленно выражалось требование поставить патронов, бензина и техники. Зачем была нужна последняя, японец осознать не мог, так как до этого белогвардейцы делали ставку на незаметность и сливались с местным населением при первых же сигналах опасности. Но начальство глубоко уверовало в Русскую фашистскую организацию, так как её выдающиеся успехи в деле вредительства красным были подтверждены японской агентурой на местах, и оно справедливо считало, что достигнутые результаты будут пропорциональны объемам поддержки. Так что имелся личный приказ премьер-министра Араки, который недвусмысленно предписывал тут же давать Родзаевскому всё, что он попросит. Такихиро чувствовал некую неправильность такого решения, имея сомнения, которые он не мог чётко обосновать даже самому себе. Несмотря на то, что это ело нервы каждую минуту, он исполнял приказ, и делал это с максимальной чёткостью и рвением, на которые был способен.
   А масштабы японской помощи были и правда немалыми. Такихиро понятия не имел, есть ли у Родзаевского достаточно специалистов, чтобы обслуживать или хотя бы вести такую технику. Еще более было непонятно, как тот протащит её через линию фронта. Последняя пролегала в основном вокруг Харькова, и здесь, в Лесозаводске, не было ни японских, ни советских войск. Первые ещё не чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы растягивать коммуникации, а вторые спешно эвакуировались ото всюду, откуда можно, собирая оборону для того же Харькова. Чтобы не раздавать японцам вероятные базы и перевалочные пункты, красные вывозили всё. Что не могли вывезти, уничтожали. Именно поэтому посёлок Лесозаводск представлял из себя кучи щебня пополам с горелыми деревяшками и золой - всё, что осталось от пункта, где не так давно кипела жизнь. Это место возникло благодаря лесу. Именно тут был расположен лесопильный завод, обеспечивающий сырьем все крупные города Приморья. Теперь же - груда развалин.
   Паранойя Такихиро увеличивалась с каждым километром от территории, занятой японскими войсками. Родзаевский выбирал точку рандеву, не просто ткнув пальцем в карту. Этот лис знал, где устроить встречу - ни японцев, ни коммунистов. Только он хозяин этого места, пусть и временно. На его руках все козыри, и от этого становилось по-настоящему неуютно.
   Колонна японской помощи была немалая - около десятка грузовиков, забитых продовольствием, патронами и оружием. Всю эту массу обслуживало немало водителей, так что в хвосте колонны двигались два грузовика только для того, чтобы увезти их обратно. Такихиро не знал, видел ли Араки список того, что запросил Родзаевский. Ибо, если видел, то, похоже, старик тронулся умом, ведь грузовики со снабжением ещё могли кое-как сойти за более-менее необходимое. Но что тут делали танк и две танкетки, японский разведчик даже думать не хотел. Пусть это и старый Тип 89, но, чёрт подери, это же танк! Рабочий, недавно прошедший профилактический ремонт, вполне себе боевой танк! Зачем партизанскому отряду танки? И даже танкетки?
   Такихиро не был уверен ни в чём. Кто знает, может, завтра этот русский потребует крейсер. Или, нет, даже линкор. Что тогда, Араки не глядя, подмахнёт и это?
   Колонна въехала в посёлок. Уже в самом начале их встретил пост белогвардейцев, широко улыбающихся японским благодетелям. Трое здоровых мужиков, ручной пулемёт и пара винтовок - до того, как колонна приблизилась к ним на двадцать метров, они даже не обращали внимания. Сразу ясно, Родзаевский не озабочен охраной. Но даже для русских в гражданской одежде это странно. Раздолбайство, да, но какое-то показушное. Да и улыбались эти ребята как-то хищно, по-медвежьи. Та самая лениво-уверенная улыбка здорового, уверенного в себе зверя, который уже приметил добычу.
   Они проехали до центра посёлка. Там находилась хорошая площадь, некогда служившая жителям местом общего сбора. Идеальное место для разговора, что ни скажи. Родзаевский уже ждал, хотя и держался независимо. Даже как-то слишком, если подумать. Он не стоял с улыбкой и распростёртыми объятьями, как обычно, а делал вид, что общается со своими командирами. В сторонке находился дом, чудом уцелевший после отступления красных - то ли не успели, то ли не хватило горючих материалов. Около него белые оставили лошадей, за которыми приглядывал какой-то парнишка. Сам же Родзаевский сидел на старом, гнилом крыльце - всём, что осталось от такого же не блещущего новизной дома на другом конце площади, пребывавшего в руинах.
   - Здравствуйте, Константин, - сказал Такихиро с различимым, но не коверкающим грамотную русскую речь акцентом. - Полагаю, вы хотите перейти к делу?
   Родзаевский встал - впрочем, без особой торопливости, и спрыгнул вниз через пролом в перилах.
   - Приветствую, - улыбнулся он. - Привезли всё, что просили?
   Такихиро вновь почувствовал себя жертвой, которая попалась на глаза очень хитроумному удаву. Гоня такие мысли вон, он продолжил:
   - Да. Вот ваш список, - японец протянул отпечатанный на машинке текст на большом листе бумаги. - А вон, за моей спиной, всё, что в нём. Можете проверить.
   Глава белогвардейцев сунул листок в руки одному из своих порученцев, и тот пошёл осматривать грузовики. Этот детина смотрелся настоящим Голиафом на фоне щуплых японских водителей, и те отлично это понимали, несознательно съеживаясь. Белогвардеец не скрывал презрительного отношения к этим пигмеям, посматривая на них сверху вниз с ярким чувством собственного превосходства.
   Интересно, что сказал бы Араки, знай он, с кем приходится иметь дело? Хотя, если посмотреть из высоких кабинетов, то выгода от партизанской деятельности намного покрывает всё, с чем приходится сталкиваться ему, Такихиро, в этой забытой всеми дыре. Как профессиональный разведчик, лейтенант держал себя в руках, не выражая недовольства. Но почему-то ему казалось, будто Родзаевский видит насквозь и оскорбленность, и страхи. В каждом взгляде, слове и движении русского чувствовалась какая-то насмешка.
   - Я чрезвычайно признателен вам, - картинно поклонился лидер белогвардейцев, - за то, что вы согласились передать нам весь груз разом, и не делать это через тайники, как обычно. Вы даже представить не можете, как это помогло нашему делу.
   - Я рад, - дипломатично ответил лейтенант. - Надеюсь, это поможет вам осуществить то, что вы обещали правительству Японской империи.
   О, синтоистские боги, Такихиро не хотел открывать рта вообще. Но его статус и миссия требовали давить и напоминать, кто тут главный. Впрочем, в этом он уже давно не был уверен.
   - Не сомневайтесь, - улыбнулся Родзаевский в широкую бороду. - У нас заготовлено нечто грандиозное. Все эти ресурсы не пропадут зря!
   - Хотелось бы надеться, - Такихиро с трудом выдавливал из себя требовательный тон. - Слушайте, мы без задержек поставили вам столько военных материалов. Мы рады вашим успехам в борьбе с большевиками. Может быть, вы окажете ответную любезность, и всё же расскажете, чем же вы собираетесь заняться с этой маленькой армией?
   - О, всего лишь пустяки. Мы расширяем сферу деятельности.
   - В каком смысле?
   Родзаевский оскалился в очередной раз.
   - Борьба с коммунистами шла удачно, не так ли?
   - Несомненно, - согласился лейтенант. - Наши агенты проверили результаты, и они соответствуют истине. Это очень хорошо, но всё же, что это значит - расширить сферу деятельности?
   - Сущую мелочь, - махнул рукой Константин. - Теперь мы будем бороться и с японскими оккупантами.
   - Что? - раскрыл рот Такихиро.
   Не успел он его закрыть обратно, как за спиной послышались звуки стрельбы. Огонь вели из автоматического оружия, и крики японцев тонули в захлёбывающемся щёлканьи пистолетов-пулемётов. Лейтенант потянулся было к кобуре, но чьи-то сильные руки выкрутили пистолет, а кто-то ещё хорошо ударил Такихиро в челюсть. Японец отлетел куда-то в сторону, хорошо глотнув дорожной пыли.
   Не думая ни о чём, он тут же вскочил. Быстрое движение головой - все водители были застигнуты врасплох, со спины, и расстреляны людьми Родзаевского. Немногочисленный конвой тоже не избежал подобной участи. Что до танков, те не смогли даже повернуть башни - по просьбе белогвардейцев экипажи покинули машины, чтобы их можно было нормально осмотреть, и стальные гиганты были абсолютно беспомощны. Самое поганое, что каждый командир танка или водитель машины лично передал людям Константина полную документацию на русском языке, а один из грузовиков был набит узлами первоочередно необходимых механизмов и запчастей, обеспечивая долгую и счастливую эксплуатацию.
   Развернувшись обратно, Такихиро увидел осклабившегося Родзаевского. Тот поигрывал маузером, глядя на японца глазами естествоиспытателя. Кажется, лидер белогвардейцев нашел в лейтенанте отличную лабораторную крысу.
   - Зачем вы это сделали? - проговорил Такихиро, стараясь сохранить достоинство. - Мы выполняли всё честно, не обманывая. Зачем, почему?
   - Вы хотите знать, зачем? - вдруг рявкнул Константин.
   - Да!
   Родзаевский резко поменялся в лице. Необходимость в маске аристократа, придерживающегося правил, теперь отпала, и он не стеснялся ни внешнего вида, ни выражений.
   - Значит, ты, сученок, хочешь, знать, зачем. Хорошо, я расскажу. Начнем с того, что несколько дней назад на нашу стоянку совершенно случайно наткнулся маленький мальчик. Совсем пацан - лет десять, дай Бог. И вот, значит, выясняется, что он бежит из славного города Владивостока, который вашими стараниями, обезьяны узкоглазые, превращён в одно большое кладбище. Это, бл..дь, для тебя достаточное основание, зачем? У пацанёнка на его глазах зарезали маму и папу. Он неделю добирался через лес, чтобы совершенно случайно выйти на один из наших разведотрядов. Этого, бл..дь, мало?
   Японец молчал.
   - Но я не действовал наобум, - продолжал лидер белоэмигрантов. - Я послал разведчиков. Когда они наткнулись на штабеля трупов, которых вы, уроды, спешно загоняли под землю бульдозерами, это был конец. Я ненавижу большевизм всей душой, но ещё больше ненавижу тех, кто вырезает русский народ. Если интернационалисты делают это медленно и аккуратно, то вы не гнушаетесь никакого варварства. Нет, и не может быть союза с дикарями, потерявшими человеческий облик. Никогда!
   Такихиро вдруг осознал одну простую вещь - его сейчас убьют. И, как ни странно, не почувствовал абсолютно ничего. Видимо, все страхи, которые аккумулировались в мозгу японского офицера, наконец получили логичное подтверждение, и с исчезновением главного раздражающего фактора - неизвестности - он окончательно успокоился.
   - У вас нет выбора, - процедил лейтенант. - Вас мало, со всем этим, - он кивнул на танки и грузовики, - вы стали слишком заметны. Меж двух огней долго не протянуть. С той секунды, как вы отреклись от нас, ваша песенка спета. Это только вопрос времени.
   Родзаевский почему-то не выглядел испуганным. Действительно, с чего бы, подумал Такихиро. Это у него сейчас пистолет, ну и по мелочи - куча техники, бензина и боеприпасов. Чего уж тут пугаться.
   - Не стоит недооценивать противника, - Константин сделал шаг вперёд, схватив японца за воротник. - Твои командиры хотят наступать, но не могут. Красные думают только о том, чтобы удержать линию фронта где-то там, не севере. Я же плевал на линии фронта. Я могу быть везде сразу и одновременно нигде. Тут огромные расстояния и мало дорог. Мы можем затеряться в любом лесу, мы можем пойти в горы Сихотэ-Алинь. Чем бы эта война не кончилась, я гарантирую тебе и таким, как ты, лейтенант - это надолго. А теперь уж прости - я должен поквитаться с одним из ваших бонз. Всего хорошего не пожелаю, так что катись в ад.
   И Константин выстрелил. Пуля прошла точно в середине лба, выйдя наружу со стороны затылка. На землю полетели красные брызги. Спустя секунду японец рухнул на землю, оставив белогвардейцев наедине с щедрыми подарками императорской армии.
   - Ну что, господа, похоже, нам предстоит взыскать небольшой должок с японского командующего. У нас есть номер счета, и униформа судебных приставов, - он указал на дармовую технику. - Вы готовы?
   Белоэмигранты, как один, ответили воодушевлённым рёвом.
  
   20 июня 1936, Москва, Кремль, 11:00 по местному времени.
   Этот день был особенным для товарища Ворошилова. Не настолько, чтобы назвать его важнейшим в жизни, или хотя бы одним из ряда таковых. Но все же, ему было зачем мчаться в кабинет генсека со всех ног, изо всех сил стараясь не переходить несолидный для наркома обороны бег по коридорам.
   - Товарищ Сталин!
   - Здравствуйте, товарищ Ворошилов, - спокойно выдал дежурную фразу Вождь народов. - Это неплановый визит. Что-то стряслось?
   - Так точно, товарищ генеральный секретарь, - кивнул нарком обороны. - Похоже, Разведупр выудил золотую рыбку.
   - Что вы имеете в виду?
   Заинтригованный Сталин даже отодвинул лежащие на столе бумаги - этот невольный жест демонстрировал наибольшую степень интереса, которую вообще мог позволить себе генсек.
   - Помните завербованного стенографиста, который заседал аж у Араки под носом?
   - Последние известия о нём, кажется, обрывались на...
   Ворошилов еле удержал себя от восторженной жестикуляции и прыжков на месте.
   - Да-да, - кивнул он. - Он больше не имел возможности передавать нам что-либо, а курьер с последним донесением был убит во Владивостоке.
   Сталин хитро прищурился.
   - Судя по завязке разговора, вы хотите обрадовать меня, товарищ нарком?
   - Мы обрадуем целую страну! - с энтузиазмом сказал Ворошилов. - Когда воспользуемся плодами этой невероятной удачи. Это сэкономит нам массу ресурсов!
   - Так что случилось?
   В глазах Сталина проскользнула еле заметная искра раздражения. Этого человека мало интересовали проявления радужного настроения наркома - хождения вокруг да около генсек не любил. И Клемент, знавший эту особенность Вождя лучше других, тут же взял себя в руки, перейдя на деловой тон.
   - Последнее донесение содержало подробный план японского наступления. Со всеми войсками, действиями флота и снабжением на месяцы вперёд. Последнее особенно важно, потому что по этому параметру мы можем знать примерное количество войск противника в различных точках не только на день начала войны, но и на все лето как минимум. Этот документ имеет огромную стратегическую ценность. И недавно мы узнали, что несколько людей из НКВД вытащили донесение из Владивостока. Они больше недели добирались по тылам противника, и теперь это сокровище у нас.
   - У вас, конечно же, есть копия с собой?
   - Разумеется, - Ворошилов полез в пухлый портфель. - В Разведупре уже все перевели. Вот ещё копия оригинала на японском, на всякий случай.
   Хмыкнув, Сталин взял папку. Какое-то время он внимательно изучал документы, иногда останавливаясь, чтобы вчитаться в смысл ключевых фраз - таковые натренированный мозг выхватывал быстро. Наконец он аккуратно положил её на стол, чтобы потом сделать пометку о помещении в личный архив.
   - Скажите, товарищ нарком, - задумчиво проговорил генсек, - а что помешало бы противнику подсунуть нам дёзу? Другими словами, почему вы так уверены, что эта информация правдива?
   - По множеству причин, - ответил Ворошилов. - Во-первых, этот агент никогда нас не подводил, неоднократно поставляя важнейшую информацию, которая могла скомпроментировать правительство Японии. И каждый раз она соответствовала истине, что подтверждали дальнейшие события.
   - С тех пор многое могло случиться, - возразил Сталин. - Его могли поймать с поличным, он мог испугаться и во всем признаться, и так далее. Разное бывает. Речь идёт не о наступлении местного масштаба или политическом компромате, а о документе, от которого будут отталкиваться наши аналитики в отношении всей стратегии.
   - НКВД и Разведупр проверили всё по максимуму. Им на местах виднее, что да как, и в отношении донесений такого калибра они подошли со всей серьезностью. Мало того, у меня есть план. Он позволит одновременно проверить правдивость этих сведений, и нанести Японии крупное поражение, хоть это и не окажет немедленного влияния на обстановку на фронтах.
   Генсек с интересом посмотрел в глаза наркому.
   - О чём вы говорите?
   - Как помните, противник захватил Сахалин в первые же дни войны. По этому донесению, сейчас там должны находиться абсолютно мизерные силы, численностью до батальона. Это вытекает хотя бы из разнарядок на снабжение. Противник рассчитывал продвинуться далеко и захватить Приморье, но, как мы видим, не вышло. Ситуация потихоньку стабилизуется, мы перебрасываем пополнения, и скоро всё войдет в окончательный пат.
   - И будет у нас как на Мировой войне, - заключил Сталин. - Окопы с одной стороны, и окопы с другой, пока самураи не договорятся с капиталистами о какой-нибудь пакости.
   - Верно, - кивнул Ворошилов. - Поэтому нам нужен какой-то крупный, неожиданный успех, чтобы убедить западные страны не ввязываться в войну против нас. И тут мы убиваем сразу двух зайцев. Чтобы захватить Сахалин, нам хватит нескольких пехотных полков. Если что и пойдёт не так, критического влияния на наши стратегические позиции это не окажет. Ну, а коли выгорит, точно узнаем, что план не дёза.
   - Вы забыли одну влиятельную силу, товарищ нарком, - покачал головой Сталин. - И это японский флот. Он третий в мире, при том, что его не надо распылять по всему земному шару, как Британии или США. А наш ВМФ на Тихом океане практически разгромлен.
   Но у Ворошилова нашёлся ответ и на это.
   - Мы планируем довести авиацию Хабаровска до пятисот самолётов до конца месяца. А тем временем, судя по донесениям уже непосредственно Разведупра, японцы строят на Сахалине аэродром, и не один. Они везут на остров корейских рабочих - эти люди не умеют и не хотят воевать за Араки. Если не затягивать с операцией, то к июлю мы получим не только Сахалин, но и почти готовые к эксплуатации аэродромы. Наша авиация очень хорошо показала себя в первые дни войны - при полной оперативной внезапности противника она действовала в меньшинстве, и всё равно нанесла японскому флоту солидный ущерб. Я опросил наших экспертов - они уверены, что если мы закрепимся на острове, то одни лётчики удержат любые флотские силы от каких-либо действий. Для этого на острове должно быть триста ударных самолётов типов Р-Z и сотня И-16, а также резерв в полтысячи самолётов в Хабаровске. Мы можем обеспечить эти цифры, и это не бахвальство.
   Сталину нравилась идея, но, судя по выражению лица, генсек не принял окончательного решения - оставались вопросы.
   - Мы захватим Сахалин, - кивнул он. - И удержим его. Это замечательно. А дальше что будем с ним делать?
   - Бомбить Японию, - не моргнув глазом, сказал нарком. - С этих самых аэродромов.
   Вождь народов задумался. Такая идея не могла не подкупить, ведь это решало сразу несколько проблем. Во-первых, СССР покажет миру, что он может давать сдачи, и делать это очень больно, после чего все трижды подумывают, прежде чем ввязываться в авантюры на стороне японцев. Во-вторых, это даст отличный материал для воодушевления поникших жителей Приморья и Дальнего Востока, ведь одними железными рукавицами людей долго не удержишь, особенно когда они находятся за десяток тысяч километров и вовсе не уверены в завтрашнем дне. И, наконец, в-третьих, сам генсек был просто взбешён случившимся во Владивостоке. Не показывал виду - да, но внутренне просто кипел от осознания факта, что кто-то считал его настолько слабым, что думал, будто такие художества сойдут с рук. Это было не так, и Сталин ухватил бы любую возможность, чтобы это продемонстрировать. В данном случае она просто-таки плыла в руки, а упускать такое Вождь народов не привык.
   - Как у нас с производством тяжёлых бомбардировщиков? - спросил он. - Наши Тб-3 дотянут до Токио?
   Ворошилов полез в портфель. Покопавшись там какое-то время, нарком нашёл нужные бумаги и протянул их генсеку.
   - Мы уже почти перестроили промышленность на войну. И мы можем производить много бомбардировщиков, в основном Тб-3. К концу года у нас будут две с половиной тысячи новых самолётов, это направление считаю необходимым сделать приоритетным. Япония находится на островах, а тягаться с ней в численности флота бессмысленно, там они далеко впереди. Крупных военных кораблей строить в Приморье мы не можем, а перегонять их, как в русско-японскую, через весь земной шар, долго и невыгодно. Самолёты же могут быть построены в развитой европейской части страны, и в короткое время передислоцированы любой театр военных действий. Если у нас есть дорога в Токио, то она может лежать только по воздуху. Что же до того, дотянут или нет, так Тб-3 имеет практическую дальность в две тысячи километров. С южной части Сахалина до Токио тысяча триста. Дополнительные шестьсот километров мы получим за счёт незначительного снижения бомбовой нагрузки, что будет практически незаметно на фоне количества самолётов, участвующих в операции.
   - Где бы она ни лежала, мы ей непременно пройдём, - бескомпромиссно заключил Сталин. - Есть вещи, за которые нельзя торговаться. И прощать. Мы будем там, так или иначе. Есть только вопрос - как планы строительства бомбардировщиков повлияют на нашу способность провести наступление в Монголии, которое мы обсуждали на прошлой неделе? Не снизятся ли наши темпы?
   - Никак нет, товарищ Сталин, - мотнул головой Ворошилов. - Мы лишь расширили наши старые наработки. Большая часть этих самолётов всё равно была бы построена, мы только растягивали это в сроках для экономии материалов. У нас есть достаточные запасы материалов, чтобы построить семьсот машин до начала осени, а рабочую силу переключим с других видов производства. Как вы знаете, мы договорились о поставках алюминия из Швеции в обмен на нашу нефть, это должно покрыть нашу нужду в сырье. Товарищ Литвинов и его подчинённые работают в поте лица, чтобы получить новые дефицитные материалы из-за рубежа, но наши расчёты построены по минимуму. И, да, по этому минимуму мы набираем достаточно сил для наступления как наземного на материке, так и воздушного на непосредственно Японию.
   Генсек замешкался. Но через секунду было найдено новое слабое место.
   - А как снабжать Сахалин? Японцы активно бомбят все железные дороги, до которых дотягивается авиация.
   - Авиацией и будем снабжать, - пожал плечами нарком. - Первое время придется сделать много вылетов, но мы соберём запасы и сможем обеспечивать ударную группировку тяжёлых самолётов на юге острова.
   - Какой величины?
   - В конце августа мы планируем устроить первый налёт в шесть сотен самолётов. Если наступление в Монголии закончится удачей, и мы выкинем японцев с материка... количество самолётов и аэродромов будет ограничено только теми, кто готов их вести.
   - Кстати, о пилотах. Как у нас с ними?
   - Не очень, - признался Ворошилов. - Проблема в том, что нельзя снимать с транспортников лётчиков гражданской авиации, они являются нашим резервом на случай, если потребуется очень быстро усилить какие-то позиции на Дальнем Востоке. Девять тысяч километров - не шутки. Тех, кто служит на западных границах, тоже нельзя безоглядно отправлять на фронт, они удерживают любителей авантюр от сговора с японцами и нападения с запада.
   Сталин принялся сосредоточенно набивать трубку. Этими активными действиями он маскировал лихорадочную деятельность мозга, занимавшегося поиском дыр и прорех в планах наркома.
   - Так и как же мы решим проблему пилотов? - проговорил он, распутывая кисет.
   - Очень просто, - улыбнулся Ворошилов. - Если нельзя большими кусками из одного места, возьмём маленькими щепотками повсюду. Чуть от гражданских пилотов, чуть от истребителей, немного от западных военных округов. Если прибавить к тому, что мы и так имеем в ОКДВА, наберется достаточно для первых налётов. Наши лётные школы работают на полную загрузку, и готовы поставить в будущем квалифицированных пилотов. Переучатся даже истребители - они ведь на новый тип самолёта неделю-две учатся, на бомбардировщик пересядут за месяц-полтора.
   - Да, - кивнул Сталин. - Если только этих замечательных профессионалов не посбивают истребители противника. Ведь прикрытие до Японии не долетит.
   Нарком покачал головой.
   - Есть минимум две причины, чтобы не бояться этого, - сказал он. - Первая заключается в том, что у наших Тб-3 нет серийных аналогов в мире. Все истребители, в том числе и японские, не рассчитаны на борьбу с такими гигантами, и вооружены только пулемётами. Даже имея численное превосходство, им будет очень сложно сбить такой бомбардировщик, это настоящая крепость. А их будет шестьсот штук, и все будут держать строй, отстреливаясь. Противник столкнётся с десятками огневых точек одновременно, стоит ему только приблизиться.
   - А вторая? - спросил генсек. - Какая вторая причина?
   - Звено Вахмистрова.
   - То, что в авиации называли "Цирк Вахмистрова"? Воздушные авианосцы?
   - Так точно, товарищ Сталин. До начала осени можем подготовить, думаю, не менее трех десятков экипажей, в том числе и истребителей, которые на них полетят. Пустить же оборудование в массовое производство и перевезти его на Сахалин - дело времени, причем не такого большого. Кроме того, мы проводили эксперименты по заправке И-16 в воздухе. Время, конечно, не терпит, но мы сделаем всё, чтобы обучить нужное количество за два месяца. Не получится, отправим только бипланы, они могут садиться обратно на Авиаматки. В любом случае, без прикрытия никто бомбардировщики не оставит.
   - Отлично, - кивнул Вождь народов. - Тогда завтра мы внесём всё это официально. Будьте уверены, всё будет принято. Можете уже начинать работу по планированию, подготовке пилотов и установлению контактов с заводами. Как там Генштаб?
   - Уже составил нужные планы и директивы. Мы ждём только завтрашнего заседания.
   - Всё будет, товарищ Ворошилов.
   Как только нарком ушёл, Сталин довольно откинулся на спинку кресла. Весь разговор он придирался к планам наркома, как только мог, но вовсе не из нежелания их притворять. Теперь генсек был уверен в том, что все предосторожности приняты, а последствия учтены. Японцы, насколько он знал, очень трепетно относятся к своей земле, ведь синтоизм предполагает божественное происхождение народа страны Восходящего солнца. По их легенде сотворения мира, один из персонажей японского пантеона сидел в море, возвышаясь исполином над волнами, и скучал. И тогда он ударил мечом по воде. Чистые капли, упавшие обратно, магическим образом превратились в землю. Это была Япония. А грязь, тина, водоросли - в общем, всё то, что было в море плохого, стало остальными материками и нациями. Уже исходя из этого, вырисовывалась ясная картина мировоззрения уроженцев этой воинственной островной страны. Они по умолчанию считали всех иностранцев - гайдзинов - людьми второго сорта, причем не на бытовом уровне, свойственным в той или иной мере всем народам земного шара, а вообще. Собственное превосходство им вбивали с малых лет, и это чувство входило чуть ли не в генофонд.
   Но, может, всё это - пережитки сёгунских времен? Ведь сейчас Япония обладает современной инфраструктурой, линкорами и авианосцами, представляет из себя державу, с которой стоит считаться. Логично предположить, что старые байки отошли в прошлое вместе с периодом изоляции. Но Сталин, посвятивший изучению вероятного противника немало времени, знал, что это не так. В школах страны Восходящего солнца до сих пор под видом истории преподавались мифы синтоизма, а один из учёных чуть не был подвергнут наказанию за свои предположения. Заключались же они в том, что тот самый меч сотворившего современный мир бога, который являлся реликвией и хранился в одном из храмов - не настоящий. Он не ставил под сомнения реальность сказки о сотворении подобной небу Японии и остального грязного мира. Этот учёный всего лишь выразил сомнения в истинности артефакта. Престарелому мужу тут же дали понять, что это не будет встречено с одобрением, да и вообще, за такие фокусы и поплатиться можно. Только публичное отречение от этих идей спасло бедного учёного от участи Джордано Бруно. Только астроном жил в шестнадцатом веке, а японец - в двадцатом.
   Так что генсек не сильно удивился, когда узнал о деяниях самураев в захваченных городах. Был взбешен, да, но не удивился. В прошлом японский народ законсервировал себя на сотни лет, и какие-то полвека не могли изменить менталитет средневекового человека. Поэтому, когда японцы наглядно доказали свою дикость, они не повергли Вождя народов в шок. Бомбить города, которые произвели на свет таких варваров, Сталин не считал неприятной, но вынужденной мерой, как было с индустриализацией. Он понимал, что исправить этот народ и наставить его на путь социализма можно только основательно его встряхнув, и в данном случае тяжелые бомбардировщики отлично выполнят роль могучей руки страны Советов, которая будет заниматься самой хорошей встряской за историю Японии. Оставалось только энергично воплощать всё это в реальность.
  
   25 июня 1936, военный аэродром Иркутска, 15:00 по местному времени.
   Яркий свет солнца бил прямо в глаза. Сегодня это небесное тело работало на полную мощность, нещадно слепя пилотов. Электрик дядя Петя с полным основанием сказал бы, что с ласкового солнышка просто сняли ограничитель, и, что характерно, имел бы на это все основания. Валерий машинально подвёл ладонь к глазам перед тем, как отвернуть в сторону. Вокруг чёрного силуэта перчатки возник ореол солнечного света, умудрявшийся слепить даже закрывшегося рукой пилота. Чёрт подери, он даже не мог крутить виражи на всю катушку, не говоря уже о том, чтобы точно целиться.
   Но, видимо, у противника были те же проблемы, и парень медленно, но верно заходил ему в хвост - с каждым виражом радиус всё сокращался, и в конце концов Валерий совместил прицел и отчаянно выворачивающийся И-16. Нет, ему не удастся сбежать на этот раз.
   Валерий нажал на гашетку.
   Защёлкали фотопулемёты.
   Он стрелял всё новыми и новыми кадрами, пока условный противник всё же не вывернулся из цепкой хватки, резко набирая скорость в пикировании. Захотелось тут же ринуться следом, но с земли стартовала зелёная ракета - следовало закругляться. Описав полукруг, И-16 пошёл на посадку. Выпустив шасси, пилот плавно убрал газ, контролируя машину рулями высоты. Коснувшись земли, лёгкий истребитель подскочил ввёрх, спружинив, как мячик, но следующее касание стало уже последним - теперь требовалось только аккуратно убавлять обороты двигателя до полной остановки.
   Когда И-16 закончил бежать по земле, к нему подбежали радостные механики.
   - Ну, ты даёшь, парень! - улыбнулся старый Виктор Семёныч, ковырявшийся в самолётах чуть ли не с Мировой войны. - Вижу, все эти ползанья по лесам ничуть на тебе не сказались.
   - Да, - поддержал техник по вооружению. - Ты не давал ему и посмотреть в твою сторону! Представляю, что будет с японцами, когда они не будут давить числом. Задашь перцу гадам?
   - Непременно, - бодро сказал Валерий. - Они мне должны кое-что.
   - И что же это? - осведомился Виктор Семёныч.
   Валерий кинул взгляд на самолёт - один из техников уже доставал плёнку с фотопулемётов. Интересно будет посмотреть, как он налетал сегодня.
   - Так что тебе там япошки должны? - повторил Семёныч.
   - Да так, - пожал плечами истребитель. - Горящий Токио.
   - Немало, - старый техник расплылся в улыбке. - Но, я слышал, у тебя есть на то причины. Посему, желаю успехов.
   - Спасибо, Виктор Семёныч, - добродушно поблагодарил Валерий. - Я постараюсь.
   Раздался рёв мотора - на посадку заходил второй И-16, тот самый, что играл условного противника. Неуверенность, с которой он это делал, была видна невооружённым взглядом, однако техники оценили его достаточно лояльно.
   - Смотри-ка ты, - проговорил Семёныч. - Парнишка делает успехи. В прошлый раз был вообще никакой, думали, в аэродром не попадёт.
   - Кто это? - спросил Валерий.
   - Ванька. Новичок местный, выпустился из училища за месяц до войны. Теперь вот на фронт рвётся, как Владимир Ильич на броневик. Его, ясен пень, никто не пускает, а он заваливает полковника просьбами перевести его в Хабаровск или Монголию. Всё равно куда, пишет, лишь бы с японцами драться.
   - Он же там и дня не протянет. Я вот полчаса продержался.
   - То-то и оно, - кивнул старый техник. - Поэтому его никто и не пускает. А этот всё пишет да обижается, пишет да обижается.
   - Что у него, родные пострадали? - предположил Валерий, глядя на щуплого русоволосого пацана, вылезающего из кокпита истребителя.
   - Да не, - махнул рукой Виктор Семёныч. - Мамка с папкой живы-здоровы, тут, в Иркутске, живут. Парень просто неугомонный. Ну, взбрело ему в голову, что без его геройства войну проиграем, вот и мечется. Да ты сам небось таким был.
   - Именно поэтому я и в авиации.
   - Вот видишь, - гыгыкнул старый техник. - Все такими были.
   Учения в последнее время проходили очень часто, в том числе и в авиации. Чтобы понять, кто кого уложил на лопатки, применялись фотопулемёты, кадры которых тщательно анализировались, проводился разбор полётов, в общем, всеми доступными способами готовилось пополнение тем, кто сегодня участвовал в боях, дабы не оставлять небо неприкрытым в самый критический момент. Но страна думала не только про оборону. Впрочем, как и авиационный комбриг, только что приехавший на взлётное поле в газике. По случаю учений тут собрался весь личный состав, так что время было идеальное.
   - Товарищи пилоты! - объявил он в рупор. - Я комбриг Гареев из Москвы. Мы формируем новое подразделение, которое будет заниматься воздушными ударами непосредственно по территории Японии! Нам нужны добровольцы. Если вы заинтересованы, подходите к большой палатке сразу за аэродромной башней. Спасибо!
   Валерий и Семёныч переглянулись.
   - Эвона как! - удивился старый техник. - На территории Японии. Интересно, каким же макаром к этому относитесь вы, истребители? И чего этот Гареев вообще хочет?
   - Не знаю, - пожал плечами Валерий. - Но это стоит того, чтобы проверить.
   - Хочется в Токио? - подколол Виктор Семёныч. - Туристический азарт пробудился?
   Усмехнувшись, лётчик только махнул рукой. Сняв шлем, он уже направлялся к палатке.
   Там собралось человек двадцать. Комбриг Гареев вещал вовсю, обещая грандиозные задачи и не менее грандиозные успехи. Взгляд Валерия скользнул по собравшимся - среди множества голов он безошибочно узнал щуплого Ваньку. Вот же непоседа, ещё ведь возьмут. Делать ему нечего, этому засранцу, лучше бы летать учился.
   - Нам нужны бомбардировщики! - вещал комбриг. - У страны есть конкретные планы, и конкретные ресурсы, чтобы отомстить за Владивосток. Единственное, что надо - побольше пилотов с боевым опытом. Но мы не хотим ослаблять ударную мощь конкретных родов авиации, поэтому вызываются только добровольцы. Мне нужны такие, кто кровью японцев желают смыть позор Приморья! Кому невтерпеж думать о том, что творят эти империалисты на нашей, советской земле! Страна требует тех, кто будет бросать бомбы туда, на вражескую территорию!
   В свое время Валерий втихую посмеялся бы на пафосной речью комбрига, но после того, как он лично, на своей шкуре прочувствовал всё, о чем говорил Гареев, шаблонные слова и призывы воспринимались на удивление всерьез. Ванька, судя по всему, тоже воодушевился - ну, этому стоило только пальчик показать. Перспектива ударить в самое уязвимое место мучителей привлекала всех, кто был лично задет этой войной и имел личные счеты к японцам. В число таких вошло не менее трети собравшихся в палатке. И, конечно же, этот неугомонный пацан, который желал попасть на фронт любой ценой. Никто, конечно, не знал, когда им доведется вылететь, но Иван ни в чём не сомневался - его подпись украсила пакет документов одной из первых.
   Валерий тоже принял решение. Неизвестно, что заставило пойти на такой шаг, ведь вроде всё имелось тут - хорошие сослуживцы, любимые самолёты и нормальные командиры. Всякий раз, однако, при мыслях о любящей, вечно усталой от хлопот матери, всегда видящим его насквозь отце и непосредственной, ребяческой сестре, которые никому ничего плохого не сделали, парень понимал одно. Именно он, а не кто-то другой, занявший место за штурвалом тяжёлого бомбардировщика, должен бомбить Токио. Это, если можно сказать так, судьба, которую экс-истребитель втемяшил себе в голову.
   Он выходил из палатки, полный энергии и упорства добиваться осуществления этой новой мечты. Оставалось только попрощаться с Виктором Семёнычем, командиром эскадрильи и товарищами-пилотами. Им сказали, что какое-то время учиться летать на тяжёлых самолётах будут на соседнем аэродроме, а потом точно отправят далеко на восток, громить японцев. Валерия ждал Токио со всей своей историей и достопримечательностями - каждую из них следовало тщательно сравнять с землей, лишив самого права на историю народ, который погубил его семью и друзей.
   Оставалось не так уж и много.
  
   27 июня 1936. Участок автодороги Владивосток-Ворошилов. 14:00 по местному времени.
   Генерал Сейсиро Итагаки не мог выразить своей злости. Не в последнюю очередь потому, что никто этого бы просто не понял, ведь вчерашнее решение о перераспределении ресурсов было продиктовано реально сложившейся обстановкой, а не закулисными интригами. Произошло самое страшное лично для него - решив, что наступление на Иркутск важнее Приморья, армейский генштаб поставил во главу списка снабжения Квантунскую армию. Сейсиро понимал, что Доихара нарушил все расчёты Араки, нарвавшись на запрятанную в горах Монголии оборонительную систему, рядом с которой меркла и Великая китайская стена. И именно его старому другу нужна любая помощь, которую могла оказать метрополия. Также правда заключалась в том, что Хабаровск никуда не денется, его можно взять и потом, когда страна русских будет разрублена на две части. А чтобы было чем рубить, приходилось ограничивать группировку Итагаки.
   Тот всё понимал. Но было обидно, чертовски обидно. Хотя бы потому, что Доихара, сам того не желая, украл его место в истории. Зная старого друга, Сейсиро мог быть уверен, что тот не претендовал на славу Итагаки, но выбора не было. О том, что войну можно вообще взять и проиграть, генерал пока ещё не задумывался. Проблемы в Монголии он, как и большинство офицеров японской армии, рассматривал как временную заминку, которая в итоге обязательно будет решена.
   Таким образом, Итагаки оставался без дел на неопределенный период. Последний крупный конвой с пополнением был потоплен, а следующие шли уже не ему. Лишь корабль-другой заходил во Владивосток время от времени, привозя продовольствие и немного горючего, чтобы застрявшие там люди не задохнулись от недостатка снабжения. Чтобы не проводить это время зря, он отправился на инспекцию в Ворошилов, где располагался передовой пост японских войск. Конечно, они высылали дозоры и разведчиков дальше, но именно там, в Ворошилове, находилось самое северное подразделение с постоянной дислокацией, то есть, которое вообще имеет смысл инспектировать - батальон второй дивизии морской пехоты, которая была отобрана у флота и передана под командование Сейсиро сразу после высадки.
   Дорога шла через леса и поля - те перемежались друг с другом каждые пятнадцать минут неторопливой езды. Генерал путешествовал в сопровождении личной свиты - с ним была рота охраны на грузовиках, и он считал это вполне достаточным для собственной безопасности. Если вдуматься, даже излишним. Но оставлять ударную группу, и так находившуюся не в самом хорошем положении, без командира по вине нелепой случайности Итагаки не собирался, и поэтому тащил за собой личную роту.
   У Сейсиро не было никаких оснований для беспокойства относительно безопасности. Единственное, что злило, так это пресловутое перераспределение ресурсов, но чем больше проходило времени, тем более спокойным становился генерал. В конце концов, он немало намучался в сутолоке боев и бессонных ночей в штабе, и теперь мог заслуженно отдохнуть. Да, роли в истории было, конечно, жаль, но измученное тело считало иначе. Сегодня Итагаки первый раз за неделю более-менее нормально выспался, и даже не клевал носом в машине, так что настроение, в принципе, только улучшалось.
   Расслабившись, Сейсиро не придал особого значения даже остановке колонны, в середине которой он и ехал. Шедший впереди грузовик так резко дал по тормозам, что впавший в легкую дрему от однообразной езды водитель генерала еле успел остановить легковую машину вовремя. Судя по выражению лица, он уже хотел было высунуть голову, обрушив на идиотов впереди град проклятий, как оттуда раздался ярко выраженный лязг танковых гусениц.
   Итагаки и водитель переглянулись. Японских танков тут быть не могло хотя бы потому, что все они во избежание ненужных инцидентов находились во Владивостоке. Правда, генерал знал, что большая колонна снабжения, в том числе и с танками, ушла куда-то на север не далее, чем неделю назад. Но о целях этого мероприятия ему не сообщали, так как это было дело разведки, занимавшейся поддержкой русских коллаборационистов. Засовывать голову в этот, по мнению Сейсиро, презиравшего закулисные интриги, смердящий отстойник он не собирался. А зря.
   Генерал сразу узнал машину - Тип 89, модель не последняя, но всё ещё адекватная для современной войны. Танк медленно передвигался по обочине, угрожающе повернув башню в сторону колонны. Такое чувство, будто водитель стального чудища выцеливал кого-то одного. Стоп, а не может это быть...
   Прежде чем мысль Итагаки, внимательно наблюдающего в окно за приближающимся танком, оформилась во что-то конкретное, инициативу взял пехотный офицер. Ему тоже не понравилось это странное представление, и он смело выскочил наружу, наперерез танку. Офицер что-то орал и стучал по броне, явно требуя экипаж вылезти из машины и назвать себя. До вынужденного замереть танка оставалось три или четыре грузовых машины. Сейсиро внимательно следил за действиями. Водителю, похоже, передалась всеобщая паранойя, и он нервно барабанил пальцами по ручке переключения передач, готовясь в любую секунду резко вывернуть руль и дать газ, чтобы покинуть ряды колонны.
  
   - Господин поручик, что будем делать?
   - Ну что за твою мать, - буркнул старый белый офицер, командовавший антантовским танком ещё во времена Гражданской. - О чём эта обезьяна вообще говорит?
   - Не могу знать, ваше благородие, - ответствовал механик-водитель. - Так что предпримем?
   - Даже не знаю. Попробуй пореветь двигателем.
   - Есть, - кивнул механик, добавив оборотов.
   Хоть мотор и находился в задней части танка, звук вышел убедительный. Японского офицера это, однако, только раззадорило. Забарабанив по танку ещё сильнее, он полез в кобуру. Всё это не могло ободрить экипаж стальной машины, и поручик принял единственное верное решение.
   - Хорошо, - стиснув зубы, проговорил он. - Всем приготовиться. Сейчас мы его возьмём. На счёт три резкий рывок вперёд, и огонь из пулемёта и пушки. Помните, наша цель - легковая машина, там находится генерал Сейсиро Итагаки. Именно он ответственен за смерти русских людей во Владивостоке. Итак, на счёт три.
   Все в танке напряглись. Японец не успокаивался - ещё чуть-чуть, и полезет на корпус. Ждать дальше не представлялось возможным.
   - Раз... два... три!
   Танк взревел мотором, резко набирая ход.
  
   Генеральский водитель обладал каким-то чувством предвидения. По крайней мере, он был готов в это серьезно поверить, впрочем, как и сам Итагаки. Потому, что на газ перепугавшийся японец нажал ровно за секунду до того, как танк резко тронулся, начав перемалывать гусеницей требовательного офицера. Что же до передачи, то она и так была включена последние секунд пять, в итоге обеспечив машине резвый прыжок вперед. С усилием работая рулём, водитель развернул авто назад, на Владивосток, начав быстро набирать скорость. Через секунду после старта на месте, где находилась легковушка, разорвался осколочный снаряд. Машину здорово посекло осколками, левый борт больше походил на хороший сыр, однако никто внутри не пострадал и "Тойота" продолжала нестись дальше.
   Танк с жутким скрежетом врезался в ближайший грузовик, оттаскивая его к противоположной обочине. Лязгая гусеницами, стальной зверь выехал за пределы колонны, открыв траекторию стрельбы по улепётывающему изо всех сил генералу. Однако водитель одного из грузовиков, успев осознать происходящее, резко выехал на проезжую часть, блокируя собой дорогу. Солдаты уже повыскакивали наружу, открывая бесполезный огонь из винтовок. Они были идеальными мишенями, но особой радости это не приносило - ведь самая крупная рыба ушла. Со злости пулемётчик выпустил полный диск в кабину смелого грузовика, тщательно накормив свинцом водителя. Будучи не в силах догнать быструю легковушку, танк принялся методично давить и расстреливать пехоту с грузовиками, пока у тех не нашлось какое-нибудь противотанковое оружие.
   Тут раздался рёв автомобильных двигателей. Японцы сперва ободрились, думая, что это идет подкрепление, но последнему взяться было неоткуда. Да и звук шёл со стороны, противоположной той, куда удрал Итагаки. На горизонте показалось несколько грузовых машин, ехали они на полном ходу, никак не меньше восьмидесяти - движки образца тридцатых годов выжимали всё, что можно. Любой японский солдат тут же узнал бы грузовые автомобили Тип 94, в образе которых явно прослеживалось заграничное происхождение и лёгкие пикапы "Датсун", по сути являвшие собой разработку британской фирмы "Остин", и производившиеся в Японии по лицензии.
   Но эти машины явно не сохранили первозданного вида. В кузовах у пикапов находился пулемёт на самодельной турели, направленный вперёд. Это был либо японский Тип-91, либо Льюис или Виккерс. На более тяжелых, полуторатонных Тип-94 разместились советские зенитные установки в виде счетверенных пулемётов системы Максима. Скорее всего, их взяли в трофей при очередном налёте на тылы большевиков. Борта грузовиков были обшиты броней, особенный упор делался на защиту водителя и пулеметчика. Это позволяло не утяжелять быструю машину сверх меры, и одновременно защищало экипаж. Довершением образа несущихся на Владивосток грузовиков можно было считать их размалеванность всевозможными черепушками, взятых прямо с флага Веселого Роджера и ему подобных. Эту особенность белое движение помнило ещё с Мировой войны, ободряя такой символикой своих и показывая удаль врагам. Вот и сейчас Родзаевский окончательно вернулся к такой практике, надеясь разбудить в своих людях старую память и энтузиазм.
   Машины практически не сбавили скорости - лишь самую малость, перед съездом на обочину. Они объезжали танк и высунувшийся вперёд японский грузовик. Мимо скопления техники эти лихие ребята пролетели, как молния, но бегающим среди уже горящей местами колонны японцам всё равно досталось - белогвардейцы на автомобилях, как один, развернули пулемёты в стороны захватчиков, окатив их горячим свинцом. Кто-то попадал мертвым, кто-то вовремя рухнул на землю до того, как стали летать пули. Выпустив пуль, сколько успели, грузовые машины вырулили с поросшей травой обочины обратно на грунтовку. Прибавив там газу, они умчались догонять генерала, выжимая всё, что можно.
   Шофёр Итагаки тем временем сбавил скорость. Логично рассудив, что танк не догонит, он более-менее спокойно двигался обратно во Владивосток, чтобы доставить генерала туда, где очень-очень много японских солдат и техники. Чуть не погибнув в одночасье, бедный водитель всё же вырвал себя и Сейсиро из лап смерти, и расслабился, что на территории военных действий карается незамедлительно. Проблема японца была в том, что он как раз находился на такой территории, ошибочно думая, что она осталась позади. Поэтому он не сразу обратил внимание на силуэты грузовых автомобилей, появившихся в зеркале заднего вида. А стоило бы.
   Бедняга слишком устал, чтобы быстро анализировать информацию. Измотанный долгой поездкой, а потом и кратковременным, но крайне сильным напряжением, он равнодушно поглядел на приближающиеся автомашины, и продолжил следить за дорогой. Кто знает, быть может, водитель решил, что это были грузовики конвоя, которым повезло удрать от бандитствующего танка. Но тут в дело вмешался Итагаки - он постоянно тревожно оглядывался назад, явно не считая опасности миновавшими, и был абсолютно прав.
   - Чёрт подери, - закричал Сейсиро. - Смотри!
   И, схватив шофера за шею, развернул его в сторону догонявших грузовиков. Тот, углядев пулемёты и черепа, тут же резко нажал на газ. Однако убегать было поздно - более быстрые пикапы "Датсун" уже набрали скорость, приближаясь к легковушке. Их прямые, напоминающие деревянный ящик кабины уже не смотрелись такими забавными, как обычно. Итагаки успел подумать: что угодно, ощетинившееся пулемётами, очень быстро перестаёт быть забавным, особенно если находится на дистанции уверенного огня на поражение. Правило не работает, разве что ты находишься в танке, но последнего на его стороне не предвиделось, так что обстановка становилась совсем грустной.
   Вокруг легковушки заплясали фонтанчики от пуль. Секунду спустя очередь огненным кнутом обожгла кузов. Ни генерала, ни водителя пока не задело, но так не могло продолжаться вечно. И последний, едва заметив старую колею, уходящую в лес, тут же крутанул руль вправо. Подпрыгнув на кочках, машина с оглушительным грохотом хряпнулась о землю, чуть не переломившись пополам. Но конструкция всё же выдержала, и автомобиль чудом миновал сложный участок, устремившись в чащу леса.
   Лёгкие пикапы среагировать на такой резкий маневр не успели - всё же их тормоза работали хуже, чем на генеральской машине, и погоня пропустила поворот. Пока их водители остервенело давили на тормоза и разворачивались, следовавшие за пикапами полуторатонные грузовики успели принять меры из-за своего отставания - вся картина разворачивалась у них на глазах, и в то же время достаточно далеко, чтобы успеть сбавить скорость. Однако первый Тип-94 сделал это не слишком аккуратно, и, влетев на большой скорости в глубокую яму, перевернулся набок. Стрелок счетверенной установки полетел с кузова, махая руками и ногами. Впрочем, это же стало его спасением, так как приземлился везунчик в стороне от грузовика и не был накрыт им, как железным саркофагом. Поразительная удачливость белогвардейца обязала летуна поставить свечку в первом же попавшемся храме, ведь в процессе падения он даже ничего не сломал.
   Остальные полуторки остановились в замешательстве. Их вовсе не прельщало лезть туда, где на их глазах перевернулся один из представителей их племени. Впрочем, в этом не было необходимости - тем временем успели развернуться пикапы "Датсун". Звуковыми сигналами разгоняя столпившиеся у поворота, словно стадо испуганных коров, грузовики, они бросились в погоню. Первая машина аккуратно въехала на лесную колею. Для этого надо было преодолеть большую и крутую яму, на которой и прокололась перевернувшаяся полуторка. Аккуратный, умеренный рык мотора, небольшой зацеп днищем, и препятствие преодолено. Водитель дал газ, нагоняя японского генерала, который просто не мог уйти далеко. Тут же его примеру последовали другие легкие автомобили, выстраиваясь узкой колонной для движения через лес.
   Шофер Итагаки тем временем гнал, что было мочи. Но здесь, на старой, забытой всеми колее, получалось плохо. Местами движения затрудняли горки или ямы, для преодоления которых приходилось понижать передачу и сбавлять скорость. По окнам неистово лупили ветки с листьями, а конца с переходом в нормальную дорогу видно не было. Пикапы же имели не в пример больший дорожный просвет, что позволяло им брать лёгкие пригорки, не напрягаясь, а на крутых лишь чуть сбрасывать скорость. Конечно, внутри жутко трясло, но кого это волновало, когда целью был настоящий генерал? Поэтому видимых перспектив, помимо совсем фатальной, у Сейсиро не было - преследователи медленно, но верно приближались. Один раз от точной очереди спасло внезапное изменение направления колеи. И второй - на счастье Итагаки, дорога, если её можно было так назвать, стала постоянно петлять, не давая белогвардейцам нормальной траектории огня. Они пытались поразить улепётывающую легковушку через стволы и ветки, но получалось плохо.
   Японцы вновь обрели надежду - кто знает, вдруг эти повороты продолжатся до того самого момента, как колея выйдет на нормальную дорогу, позволив удрать за счёт преимущества в скорости разгона? Или она вообще никуда не ведет? Узнать ответы оказалось так и не суждено. Как известно, разочарование приходит именно тогда, как впереди начинает маячить долгожданный выход. Так произошло и сейчас - за очередным поворотом поджидало толстое, ещё относительно крепкое бревно. Время от времени деревья в лесу падают - подточенные вредителями и мелкими зверьками, засохнув, или по иным причинам. Казалось, сама природа покарала генерала, уронив это дерево аккурат на его пути. Водитель не успел затормозить, да и смысл?
   "Тойота" со всего маху врезалась в ствол, достающий ей до решетки радиатора. Раздался звук бьющегося стекла вкупе со скрежетом гнущегося металла. С силой ударившись о руль, водитель мгновенно потерял сознание. Итагаки сильно тряхнуло, но ремни спасли от увлекательного полёта наружу. Он глянул направо - по лицу шофёра текла тоненькая струйка крови. Позади грозно ревели моторы погони, с каждой секундой звуча всё громче и громче. Генерал понял - пора выбираться, и чем быстрее, тем лучше. У него ещё есть шансы затеряться в зелени, тут сам чёрт ногу сломит. Кто знает, вдруг в итоге получится обмануть преследователей и выйти к своим.
   Сейсиро дёрнул ручку - заклинило! Да быть такого не может, чтобы от бревна на такой скорости... черт!
   Ещё рывок.
   Опять неудача.
   Выругавшись, генерал извернулся, и саданул по двери ногой. Та со скрипом распахнулась. Итагаки рванул наружу, но ничего не вышло - в спешке он забыл отстегнуть спасший жизнь ремень. Но и это было невозможно - опять клин! Ругая на чём свет отечественную технику, он полез в бардачок, там водитель хранил инструменты. Тот поддался на удивление быстро, и уже через секунду Сейсиро орудовал ножом, разрезая ремни безопасности. Наконец он на свободе! Теперь осталось только свалить отсюда.
   Раздался скрип тормозов. Остановившийся прямо напротив пикап застал генерала, когда тот даже не успел вытащить вторую ногу из разбитой машины. Итагаки замер, уставившись на череп с костями на листе железа, приваренном к решётке радиатора. Он стоял, как кролик перед удавом. Всё было кончено.
   Пулемётчик радостно осклабился. Передернув для верности затвор, он тщательно прицелился и нажал на спуск. Стук работающего "Льюиса" стал финальной симфонией в жизни японского генерала Сейсиро Итагаки.
  
   5 июля 1936, мыс Лазарев. 00:30 по местному времени.
   Ночь была идеальной. Лишь стрекотания вездесущих сверчков разбавляли идеальную тишину и непроницаемый для человеческого глаза мрак. Последний представлял собой отличную защиту от любопытных глаз - в том, что таковые в изобилии имелись на противоположном берегу, никто не сомневался.
   Расстояние между мысом Лазарев и Сахалином - чуть больше семи километров. Логично предположить, что именно эту точку и должны прикрывать наиболее сильные посты, но разведка показывала иное, а именно абсолютно наплевательское отношение японцев к обороне острова. Что было тому виной, никто не знал, да и знать, если честно, не особо хотел. Бесспорный факт заключался в том, что численность противника не превышала батальона, что соответствовало материалам стратегической разведки, полученной из агентурного источника. Мало того, основная часть располагалась на юге острова, где вовсю шло строительство аэродромов. Почему на юге? Кто знает, может, японцы хотели снизить расстояние на перегон авиации из метрополии. Или боялись внезапного налёта советских самолётов из Хабаровска, давая возможность расположить побольше наблюдательных постов между аэродромами и краем острова. В любом случае, небольшие группы разведчиков уже не раз проникали незамеченными на Сахалин, возвращаясь с ценными данными. Повода для сомнений не оставалось даже у отъявленных скептиков.
   И теперь начиналась первая советская наступательная операция этой войны. Задачей десантных отрядов, насчитывающих в себе три полка, было как можно быстрее и тише высадиться на берег Сахалина, и, тихо устранив часовых, наступать на юг, захватывая почти готовые аэродромы. Утром должна прилететь авиация, оказывая посильную поддержку и готовая в кратчайшие сроки развернуть базу на захваченном острове. Конечно, это займет какое-то время, ведь надо организовать запасы авиабоеприпасов советского типа, горючего, и достроить аэродромы. Но, если на то пошло, взлетать можно и с более-менее ровных площадок, а разозлённый японский флот не может прийти к берегам острова в одночасье. Так что всё было тщательно рассчитано и подогнано чуть ли не под минуты, включая темпы продвижения десанта, задач каждой роты, время вылета авиации, комплектование транспортников со снабжением и так далее.
   Десант представлял из себя группу небольших лодочек, в каждой из которых помещалось от пяти до десяти человек. Вели их опытные лоцманы, неоднократно плававшие в этих местах. Естественно, на всех их не хватило, поэтому лодки группировались по пятеро, где ведомые следовали за главной лодкой, которую вел тот самый опытный. Посудинки эти помещались в баржи и более-менее крупные рыболовные катера. Флот никогда не был сильной стороной Советского Союза, приходилось импровизировать.
   Баржи с катерами шли к вражескому берегу, пока до того не оставалось менее километра. Тогда с них начали аккуратно спускать лодки. Главной задачей большинства рулевых было не потерять ведущего - в ночи это сложнее, чем кажется. Но все обошлось - были, конечно, и отбившиеся, куда без них, но основная масса первой волны двигалась по плану. Гребцы очень аккуратно поднимали вёсла из воды, боясь напугать плеском птиц или животных, слух которых развит гораздо лучше человеческого. Если кто-то и мог переполошить редкие посты японцев, так это внезапно взлетевшая стая диких птиц.
   Первая волна насчитывала лишь батальон пехоты, очень сильно разбавленный автоматчиками. Генералам очень понравился исход сражений за фортификационные линии, в которых автоматическое оружие решило всё, и они решили провести эксперимент, проверив, как шквал неточного, но плотного огня окажет влияние на бой в относительно просторных условиях. Возглавляемые командирами разведгрупп, проводившими здесь рекогносцировку, десантники первой волны тихо ступили на берег. Собравшись в одном месте, они определились со своим местоположением, занимаясь организацией плацдарма. В процессе было уничтожено несколько японских постов - практически без потерь со стороны десанта. Через полчаса к берегу уже подходили баржи, доставившие грузовики и даже несколько танков. Погрузившись в машины, один из полков поехал на юг, чтобы как можно быстрей достигнуть оконечности острова, и заветных аэродромов. Тем временем, остальные разворачивали штаб, оборудовали устойчивую связь с большой землей и занимались поиском японцев. Всё шло, как по часам. У оставшегося в меньшинстве раздробленного противника не было шансов противостоять русским войскам, свалившимся, как снег на голову. Полный захват острова стал вопросом времени - блестяще проведенная, эта операция имела все шансы войти в учебники.
  
   20 августа 1936. Южный Сахалин, аэродром им. красвоенлета Сапожникова. 19:30 по местному времени.
   Валерий сидел на крыше большого самолётного ангара, задумчиво глядя на закат. Небо уже сильно потемнело, окрасившись в красивый багровый цвет. Но у лётчика были другие ассоциации - этот тон здорово напоминал кровь. Символ пролитой в родном городе крови. Или, быть может, той, что прольётся завтра? Последней ни он, ни кто-нибудь другой на этой базе жалеть не будет. Война всё расставила по местам, теперь люди остервенело ненавидят японцев. Такое настроение передавалось всем новоприезжим на аэродром - большинство местных имело хороший зуб на агрессоров, а новички следовали линии старослужащих, со временем абсолютно искренне становясь её агитаторами и воплотителями. Валерий тут, на новой передовой, был не так давно, но заставлять этого человека ненавидеть японцев было явно излишне.
   Инженерам удалось проделать громадную работу в удивительно короткие сроки - рядом с этим потуги корейских рабочих, пытавшихся устроить тут подобие аэродрома, смотрелись хило и несусветно. Вместе с советской армией в дело вступили трактора и бульдозеры. Они оказались эффективней мотыг и лопат, коими пользовался противник, и уже через месяц тут располагался огромный комплекс из взлетных дорожек, жилья для личного состава и прочей инфраструктуры, необходимой для обеспечения шести сотен тяжелых бомбардировщиков. Кроме того, тут несли службу штурмовики, служившие для защиты от морского десанта. Гидросамолёты проводили регулярный патруль на случай появления кораблей противника - чуть стоило тем приблизиться, как на них накинулся бы злой пчелиный рой.
   Только вчера один из пилотов такого штурмовика хвастался, как они отбили нападение японского флота в один из первых дней советского господства на Сахалине. Тогда японцы решили взяться за дело крепко, и вместе с десантными транспортами помимо стандартного авианосца для прикрытия с воздуха прислали целый линкор, не считая многочисленных кораблей поддержки. По тревоге была срочно поднята авиация из Хабаровска, которая вместе с базировавшимися тут штурмовиками устроила массовый налёт на японцев, находившихся в открытом море. Все закончилось предсказуемо - линкор и авианосец отправились на дно, а уцелевшие транспорты с эсминцами удрали на полном ходу обратно в Японию.
   Так обрела подтверждение истина, которую отстаивали пионеры военной авиации - при достаточной концентрации последней любой флот будет неминуемо уничтожен. Единственным лекарством были авианосцы, но и тут они проигрывали - концентрировать самолёты на берегу намного проще, да и не будут их характеристики ограничены спецификой взлёта с палубы. Это отучило японцев соваться к Сахалину, заставив крепко призадуматься о ходе войны.
   По совести, надо было хорошо выспаться перед дальним вылетом, но Валерий никак не мог уснуть. Он пытался себя заставить, но в голове носились мысли о завтрашнем дне, не дававшие сомкнуть глаз. В итоге он вылез сюда, на крышу ангара.
   - Товарищ командир, - раздался голос сзади. - Не возражаете, если сяду рядом?
   Валерий обернулся. Впрочем, мог бы узнать и по голосу. Да, это был тот самый Ванька, с которым они вместе записывались на перевод в бомбардировщики. Прошло полтора месяца, но паренек так и не изменился, ну, разве что, научившись водить бомбовоз.
   - Садись, - кивнул он. - Что, не терпится?
   - Есть такое, - суетливыми движениями достав зажигалку, паренек закурил сигарету.
   Не требовалось быть хорошим сыщиком, чтобы определить степень неугомонности Ваньки. Вот и теперь, он считал предстоящий полёт в Японию забавным приключением, о котором будет интересно рассказывать внукам. Мысль о том, что до таковых можно запросто и не дожить, юнцу в голову не приходила, а если и приходила, то лишь добавляя предстоящему приключению пущей остроты.
   Ваньку определили вторым пилотом в его экипаж. Как командир, Валерий мог хотя бы держать неуемность паренька под контролем, так что, в итоге, это был не худший вариант. Выбор распределяющих был понятен - никто в здравом уме не стал бы доверять этому бешеному, нетерпеливому юнцу бомбардировщик - рано или поздно угробит вместе с экипажем. А вот научить водить Тб-3, да отправить набираться опыта под командованием рассудительного, спокойного человека - почему бы и нет? Стране нужны кадры, а в сфере дальней бомбардировочной авиации они нужны острее всего.
   Стоит ли говорить, что таким опытным и рассудительным стал Валерий. Вообще, ему относительно повезло - не тронуться умом после всего, что произошло, было большой удачей. Может, дело в том, что он просто не видел смерти родных своими глазами. Или же укрепляющим нервную систему фактором было страстное желание отомстить, нашедшее, тем не менее, способ прагматично реализоваться? Он не знал, и, если честно, не особо хотел разбираться. Единственное, в чем первый пилот был уверен, так это в том, что с начала войны прошло почти три месяца, и теперь есть реальный шанс отплатить японским семьям той же монетой. Валерия мало волновала этичность подобного подхода - он просто ждал дня вылета не меньше Ваньки, не подавая виду, но так же переживая.
   Всё решится завтра. Так или иначе.
  
   21 августа 1936, пролив Лаперуза. Северная оконечность Хоккайдо. 04:00 по местному времени.
   Море было гладким и спокойным - весьма приятный контраст для этого сурового региона, знаменитого своей нестабильностью. Но сейчас с берега Хоккайдо открывалась чистая идиллия - сиди себе и сиди часами, наслаждаясь безмятежной картиной. Если бы не постоянные цунами и шторма, свойственные этим местам, можно было смело проводить тут безмятежную старость. Впрочем, сегодняшний денек позволял расслабиться, забыв о капризах непогоды. Но, как обычно бывает, в случае отсутствия неприятностей с одной стороны, таковые в изобилии приходят с другой.
   Японский сторожевик знавал еще времена Мировой войны - как судно старой постройки, он не имел военной ценности, и, скорее, служил объектом, выражающим присутствие японского флота. Этим корабликом можно было ловить браконьеров, вести разведку, но точно не сражаться с кем-либо. В японском Флоте это отлично понимали, не требуя от сторожевика и экипажа большего. Суденышко просто ходило вокруг Хоккайдо, время от времени приставая к берегу для отдыха и пополнения запасов. Служить на нем было тихо и спокойно по сравнению с остальным флотом, и это вносило специфику в состав команды.
   Костяк состоял из старых, успокоившихся офицеров преклонного возраста, вырабатывающих срок службы до заслуженной пенсии. Этим людям было свойственно редкое для японского офицерства отсутствие амбиций и порывов к великим свершениям. Единственными их желаниями были дом, пенсия, старушка-жена и внуки.
   Другая же часть команды являла полную противоположность - матросы и офицеры, только что закончившие училища, и набиравшие опыт. Штаб Флота решил проверить в действии систему, когда состав набирается опыта на старых, проверенных кораблях - вместе с не менее опытными наставниками, которые способны немалому научить. Система эта работала двояко.
   С одной стороны, кое-что новичкам в голову все же вбухивали, причем не в чистых, теплых кабинетах академий, а тут, в открытом море, когда надо, в шторм, бурю, а когда и в такой солнечный день. В общем, реальная польза была, куда без нее. С другой же, амбициозные молодые люди проявляли презрение (скрытое, конечно, по-иному не посмели бы) и раздражение относительно своих наставников. Они видели в них - и небезосновательно - тех, кого японские боевые традиции высмеивали более всего - спокойных, миролюбивых людей, не думающих ни о каких великих победах и боевых подвигах.
   Как бы то ни было, эти люди несли службу вместе, вдали от боевых действий - кому в радость, а кому в тягость - и одни подчинялись другим. Посему суденышко функционировало нормально, выполняя поставленные задачи. Но сегодня сторожевику было суждено первым узреть нечто, чего еще не видел ни один солдат в самой напряженной точке фронта.
   - Точки на горизонте!
   Вахтенный звал командира, чуть ли не как маму, ибо испугаться было чего. Потому, что точек было не много. Их было просто ужасно, невыразительно, катастрофически много. Любая попытка сосчитать этот рой была заранее обречена на провал.
   На третий месяц войны Страна Советов, поднатужившись, изрыгнула на них всё, что была способна. Воздух заполнился гулом авиационных моторов.
  
   - Ха-ха! - злорадно засмеялся Ванька, указывая вниз, на водную гладь, где маленький кораблик спешно разворачивался, затем рванув, что было сил, к Хоккайдо, где можно слиться с береговой линией. - Драпает, сука! Боится, значит, уважает.
   Валерий довольно улыбнулся - он долго, мучительно долго ждал этого момента, и теперь наслаждался мощью армады, неотвратимо двигавшейся к сердцу Японской империи. Вокруг стоял спокойный, равномерно подвывающий рев моторов. Шестьсот двадцать Тб-3 - всё, что страна могла дать на этот момент за счет неимоверного напряжения заводов и некоторого оголения бомбардировочной авиации на западе. Но, черт возьми, оно того трижды стоило.
   Пожалуй, это была величайшая воздушная армада, собиравшаяся на поле боя. Валерий не мог поручаться за последнюю империалистическую войну, но, учитывая, что боевая масса самолетов возросла во много раз, то по ударной силе им не было равных. Должно быть, с земли это производит титанические впечатления. Не хотел бы он сейчас оказаться там, внизу - особенно в Токио, где всё и началось.
   Парень всё бы отдал за то, чтобы каждый день так летать бомбить Японию - имелся довольно нехилый должок, который ему и большинству пилотов никак не терпелось впечатать в японскую почву вместе с бомбами. А возвращать долги в таком количестве и будучи вооруженным до зубов приятно, как никогда.
   - Глянь, какая хренотень! - перекрикивая рёв моторов, орал Ванька. - Вон, на два часа.
   Повернув голову, Валерий разинул рот. До него доходили обрывки слухов с аэродрома, но сам лётчик не успел увидеть чудо авиации своими глазами - справа вдалеке проходило звено Тб-3, но, в отличие от обычных бомбовозов, они были обвешаны истребителями. Пилот насчитал по пять самолетов на каждом - три моноплана и пара бипланов, старые добрые И-16 и И-5. Но этого совершенно не могло быть! Каких же мухоморов объелись авторы этой идеи? Каких бы ни было, Валерий был готов скинуться на новую партию этого волшебного снадобья, дабы его доставили авторам проекта немедленно. Если эти истребители спасут ему жизнь, то неважно, каким невероятным способом они сюда попадут - хоть у аиста в клюве.
   - Интере-есно, - протянул Ванька, не в силах оторвать взгляд от удивительного инженерного сооружения, - как они будут с него взлетать?
   Валерий усмехнулся.
   - Намного интересней, как они сядут обратно. Или дотянут ли до аэродромов.
   - Ну, - пожал плечами второй пилот. - Не будут же их просто так отпускать. Должно быть, что-нибудь придумали.
   Валерий кивнул - у страны ещё было не так много лётчиков и самолетов, чтобы разбрасываться ими в первые же налеты. Известен им или нет процесс возврата истребителей, но он есть.
   - Ты же был истребителем с боевым опытом, - громко, через звук двигателей спросил Ванька. - Я думал, тебя в такое дело должны были приписать в первую очередь.
   - Может, и должны, - крикнул в ответ Валерий. - Теперь какая разница? Мы летим бомбить Токио, что может быть прекрасней?
   Валерий не сильно морочил голову по этому поводу, ведь реальных причин могла быть масса. Возможно, этим проектом занималось другое ведомство, или оно пытало счастья в другой эскадрилье. Или же списки пилотов, участвующих в проекте, составлялись ещё тогда, когда он прятался от японцев, выбираясь к своим. Да мало ли могло быть причин. Конечно, стартовать с воздушного авианосца интересно, ново и необычно. Однако после всего, что парень успел повидать лично, после потери самого ценного - семьи - он получал гораздо больше удовлетворения от падающих на главный город Империи Восходящего Солнца бомб, чем от одного-двух подожженных в прицеле пилотов противника. Чем больше масштабы мести, тем спокойнее он будет спать. Так что уязвленным командир воздушного судна себя совсем не чувствовал.
   Японская земля!
   Засмотревшись на чудо авиации, он так и не заметил, как армада накрыла собой территорию Хоккайдо - шли они на хорошей высоте, но не забираясь за облака. Прятаться никто не хотел, стрелки жаждали крови не меньше бомбардиров, а у истребителей на "Авиаматках" чесались руки отправить кого-нибудь в штопор. Да и не спрячешь такую армаду, не спрячешь, как не старайся.
   Интересно, они там внизу бегают, обрывают телефонные линии? Должно быть, паникуют страшно. Будет забавно, если не поверят. Шестьсот тяжелых машин - да кто ж такое может представить? Или все же может? Вышлют истребители. Попытаются перехватить. Ну и пускай пытаются, пускать высылают. Все равно нас не остановить. Теперь настало выложить козырь и для страны Советов, и этот козырь с наскока не побить.
   Двести километров в час - невелика скорость, в общем-то. Чтобы долететь до Токио, требовалось ещё много времени. И на втором часу произошло то, что неизбежно должно было произойти.
   - Внимание, крыло, - сухо треснуло радио. - Истребители противника! Одиннадцать часов!
   Валерий бросил взгляд направо - "Авиаматки" отдалились за время перелета, но ещё было отчетливо видно, как от них отделялись точки - и спешили сюда, превращаясь в хищные, злые истребители.
   Второй шанс расквитаться с япошками.
   Понеслась.
   - Стрелкам не спать! - рявкнул Валерий назад, вывернув голову. Вряд ли там что-то услышали, поэтому он помахал руками.
   Ребятам не стоило напоминать дважды - стоило японцу попасть в зону досягаемости пулеметчиков, как те тут же начинали работать - от души, и в то же время не выстреливая боезапас в копеечку. Расчетливо, но зло.
   Воздух заполнился стуком пулеметов и трассирующими пулями. К степенному рёву бомбардировщиков добавились надсадные звуки истребителей, работающих на форсаже. Выписывая кульбиты и поливая друг друга огнем, носились как и прилетевшие на "Авиаматках" сталинские сокола, так и самураи, превосходившие их числом. Но к истребителям русских прибавлялась еще и величайшая бомбардировочная армада, вполне способная за себя постоять.
   Чуть повыше над строем пролетел японский истребитель - но недостаточно быстро, недостаточно вертко. Стрелки не прозевали столь замечательный шанс, и всадили в несчастного всё, что успели. Японец тут же обрел множество пробоин - и, зачадив густым черным дымом, вспыхнул. Начинавший было разгоняться, его самолет неуклюже клюнул носом. И, войдя в штопор, полетел вниз, превращаясь в чадящий факел. Валерий с удовлетворением обнаружил, что парашюта не появилось.
   Остальные японцы, к сожалению стрелков, пролетали далеко от самолета, атакуя другие бомбардировщики. Оставалось только наблюдать. Впрочем, у остальных тоже неплохо получалось - вооруженные легкими пулеметами японцы внезапно обнаружили, что с уничтожением тяжелых, четырехмоторных Тб-3 возникали большие проблемы. Доходило до того, что чуть ли не по десятку самолетов поочередно заходили в атаку на "летающий линкор", и, отстреляв по нему все, что успели, с выпадающими челюстями обнаруживали, что проклятый иван продолжает лететь. Конструкция оказалась хороша, с честью выдерживая испытание войной.
   Конечно, Валерий не мог видеть всю армаду. Но из того, что он мог окинуть взглядом, можно было судить о полном провале японских истребителей - только два самолета были сбиты. Много в ком зияли дыры, и немало, но русские бомбардировщики продолжали упорно лететь, больно огрызаясь из пулеметов. Еще несколько тяжелых самолетов развернулись обратно, вывалив бомбы на первый попавшийся крупный объект - видать, несколько удачливых пуль перебили какие-то важные шланги, повредив узлы самолета, и экипажи сочли лучшим возвращаться, хоть было и очень жаль.
   Валерий представил себя на их месте - те не хотели ничего более, чем отомстить японцам. Но и губить людей в экипаже тоже не желали. Паршивые муки, конечно. Но ладно - он-то долетит до Токио, и вывалит смертоносный груз, куда надо.
   - Товарищ командир, смотрите! - раздался голос Ваньки.
   А посмотреть было на что. Когда опасность прошла, и японцы либо горели на земле, либо удирали, расстреляв боезапас, "Авиаматки" стали принимать своих детенышей обратно.
   Замерев в воздухе и продолжая лететь как можно медленнее и ровнее, Тб-3 из состава летающих авианосцев ждал возвращения истребителя. Тот, биплан по конструкции, медленно завис над своим посадочным местом на крыле гиганта. По трубам в крыле исполина побежал сжатый воздух, и бомбардировщик выпустил посадочную ферму. Пилот истребителя аккуратно приближался, прицеливаясь посадочным крюком к поперечной перекладине. Небольшое прибавление газа, толчок, и И-5 зацеплен, как надо. Ферма медленно поехала обратно вниз. Биплан пристыковался к "мамочке".
   - Аба-алдеть, - только и вымолвил Ванька. - Не, ты смотри, второй заходит!
   Но Валерию было не до того - самый цирк был впереди, и происходил он с другой "Авиаматкой", летевшей чуть сзади.
   - Да гляди же, - отмахнулся парень, указав Ваньке туда.
   Иначе, как цирком это назвать было нельзя. Сноровке пилота И-16 позавидовал бы любой акробат - ведь он ловил топливный шланг, спущенный ему с летящей впереди "Авиаматки". Одной! Рукой!
   - Но, к-как? - Валерий был готов биться головой о стенку. Ведь он летал на И-16, и понять, как пилот моноплана совмещает пилотажную ручку и рычаг управления двигателем, одновременно мастерски ухватывая топливный шланг, мог один черт. Или инженеры из ЦАГИ, которые этот горячечный бред мало что придумали, так ещё и осуществили, поставив на поток.
   - Он заправляется в полете, - заворожено пробормотал Ванька.
   - Что? - шум моторов не донес до Валерия ровно ничего, но он заметил шевеление губ второго пилота, когда переводил на него взгляд, чтобы выразить степень своего потрясения с помощью нецензурных слов.
   - В воздухе! Заправляется! Ну, надо же! - заорал возбужденный летчик.
   Похоже, это было правдой. В душе у Валерия смешалось странное ощущение крайнего удивления и теплой радости. Он и раньше знал, а сейчас почему-то окончательно потерял сомнения в том, что эта страна все же победит кого угодно.
   Армада тяжелых бомбардировщиков продолжала медленный, но неотвратимый путь к Токийскому заливу.
  
   Лейтенант Хонда изумленно взирал вперед. Мотор его моноплана "Митсубиси" ревел на всю катушку, но он никак не успевал к строю летающих гигантов русских, чтобы как-то помочь товарищам, которых сбивали одного за другим. Он взлетел с небольшим опозданием из-за заминки на аэродроме, и теперь был вынужден догонять. Известие о появлении такого количества русских тяжелых бомбардировщиков грянуло, как гром в ясном небе, и японские истребители рвали вперед изо всех сил, не собираясь никого ждать.
   Вообще, появление военных самолетов иностранной державы над землей Микадо воспринималось японским народом, как оскорбление, поэтому все пилоты истребителей стремились смыть его кровью, что у них получалось, правда, не очень.
   Хонда видел, как множество истребителей пытались сбить хоть один бомбардировщик, но ничего не выходило. В то время, как сами они частенько попадали под огонь многочисленных огневых точек воздушных исполинов, вспыхивая, как бумажные журавлики. Или в них вгрызались русские истребители, не пойми откуда взявшиеся здесь.
   От всего этого голова могла пойти кругом, но обстановка не давала времени задумываться о ненужных вещах - ну, есть они и есть, Хонду интересовало только как сбить их.
   Хоть в СССР японцев и именовали "самураями", стоило признать, что не каждый из японских вооруженных сил мог соответствовать этому гордому имени. Самурай в идеале больше думал о смерти, чем о жизни, а большинство японских солдат все же были либо призывниками, либо амбициозными профессионалами, нежели идеологическими фанатиками. Что же до летчиков, то они как раз были теми, кто на самураев походил более всего. Ведь во время обучения кадеты подвергались таким испытаниям, которые пехотинцам или морякам даже близко не снились. И это ни в коем разе не являлось красивой байкой для бравирования - все происходило на самом деле. Они были элитой императорских войск.
   Хонда полноправно принадлежал к такой элите. И, видя, как японские самолеты падают один за другим, будучи неспособными нанести советской армаде серьезного урона, он сжимал ручку управления сильнее и сильнее. Каждый из горящих факелов, безудержно приближающихся к земле, являлся плодом долгой и тяжелой работы, километрами потраченных нервов и результатом самой совершенной выдержки и самообладания. И теперь, они падали один за другим. Страдали не только жизни горячих юнцов, но и результаты всех этих титанических усилий по воспитанию самураев двадцатого века.
   Умом Хонда понимал, что бороться с гигантскими Тб-3 бесполезно. Также он понимал и то, что будет неминуемо сбит и, скорее всего, погибнет - разозленные русские стрелки дырявили самолеты до состояния хорошего сыра, благо огневая мощь строя тяжелых бомбардировщиков позволяла им это с запасом. Но, воспитанный по-самурайски, он не смог бы сделать ничего иного. Развернись он сейчас на базу, японский пилот не сможет смотреть даже в зеркало. Так что выхода у него не было.
   Закусив губу, он мучительно думал, что можно сделать. И додумался.
   Рука уверенно потянула штурвал - чтобы осуществить последний план, надо набрать высоту. Потом он обрушится на строй советских бомбовозов, и, помянув всю свою жизнь на прощание, протаранит один из вражеских самолетов. Он настоящий самурай, и другого выхода нет.
   Вот и строй тяжелых бомбардировщиков. Они будут жечь японские дома. Этого допустить нельзя.
   На секунду закралась мысль о бесполезности траты такого ценного военного материала, как он, но Хонда решительно отправил её борт. К черту всё! Прицелившись в один из русских бомбовозов, он ввел самолет в последнее пике. Надсадно заревел мотор.
   Сегодня он убьет много врагов одним ударом. Еще несколько секунд, и к земле отправятся два пылающих факела. Его жизнь будет продана за достойную цену. Он - воин Империи Восходящего Солнца. Он - настоящий самурай.
   Бусидо велело между жизнью и смертью, не раздумывая, выбирать смерть. Смерть - это путь самурая. Так оно и случилось. Вокруг засверкали трассеры - казалось, они заполонили всё. Пули прошили кабину "Митсубиси", и японец безжизненно ткнулся лицом в приборную панель.
   Тем временем десятки огненных струй слились на одной точке - самолете Хонды. Пулеметы прошивали его, как бумажный лист. По пути они дырявили важные компоненты конструкции, перебивали управление рулями, застревали в мертвом теле пилота. И передавали ему кинетическую энергию. Измочалив в клочья ремни, советские пули заставили труп рухнуть на ручку управления. Кое-какие рули ещё слушались, и загоревшийся самолет, сбившись с курса, пролетел вниз, никого не задев.
   Армада в очередной раз отстояла себя, а это значило, что теперь на священную землю Микадо упадет на две тысячи килограммов бомб больше.
   Тем временем грозная туча Тб-3, ревя моторами на десятки километров вокруг, летела дальше. Набирая ускорение и оставляя за собой дымный след, к земле нёсся настоящий самурай.
  
   - Продолжаем лететь, - раздался голос командира крыла через трескотню эфира, - истребителей противника больше не видно.
   Всё шло, как и раньше - они летели толпой в шестьсот самолетов, держа курс на Токио. Валерий нетерпеливо посматривал то на часы, то на датчик горючего, стараясь определить, сколько же осталось до цели. Он жаждал момента, когда его бомбы, покинут самолет, направляясь туда, вниз, к земле, которая породила армию, творившую зверства в его родном городе. Сегодня кто-то заплатит.
   Очень нравилась конкретная цель его крыла - замок Эдо, резиденция императора, находившаяся в Токио. Замок представлял из себя гигантское сооружение площадью в 16 километров, где находились лучшие в Японии сады, множество роскошных помещений и сам Император. Идеологическое значение такой бомбардировки трудно переоценить - газета "Правда" заимеет шикарнейший материал, когда они закончат. И рупор СССР растрезвонит по всему миру новость, что, не прошло и полгода войны, как самолеты страны Советов разнесли в щепки самый священный объект Японии. Да, в данном случае привычка японцев молиться на своего владыку сыграет с ними злую шутку.
   На самом деле, не так уж и важно, погибнет ли император Хирохито - если погибнет, так будет вообще замечательно, ведь они умертвят божество в глазах японцев. Трудно недооценить важность подобного свершения, ведь боевой дух самураев рухнет, как корзина с тухлыми помидорами. Но, даже если этого засранца вовремя предупредят посты слежения, смысл бомбить замок Эдо все равно сохранится, материал для пропаганды все равно будет немалый.
   Но это понимали не все.
   - Скажите, товарищ командир, - Ванька почесал голову, слегка просунув пальцы под лётный шлем. - Почему мы летим бомбить этот дурацкий замок? Мы могли бы бросать бомбы на заводы, корабли... ну и так далее! Мы бы могли разнести вдребезги много полезных вещей, которые работают против нас, но, тем не менее, мы летим ровнять с землей этот чертов замок!
   - Это элементарно, - усмехнулся Валерий. - Уничтожив резиденцию их императора, мы покажем всему миру беззащитность японцев. Уже если они своего главнюка защитить не могут, куда им...
   Ванька бросил взгляд вниз. Там медленно проплывал какой-то мелкий городок, окруженный холмами. Через легкую облачную дымку он смотрелся милым, безмятежным деревенским прибежищем из множества уютных японских домиков и раскинутых рядом сочных, зеленых лугов. Ничего, рано или поздно настанет и его очередь
   - Ну, покажем мы миру, - не мог взять в толк Ванька. - Ну, мир обрадуется, или там расстроится, не знаю. А дальше что - у япошек меньше кораблей станет? Или армия перестанет наступать? Для нашей победы что изменится?
   Валерий задумался. В чем-то Ванька был прав. Неспособный к долгим, вдумчивым мыслям, этот юнец выдал с наскока то, что, в принципе, могло быть правдой ничуть не меньше, чем мнение штабов. И, что характерно, можно было поспорить, что тем, кто разрабатывал эту операцию, подобная идея в головы тоже не приходила. А что, если подобное действие не окажет никакого влияния на боевой дух японцев? Что, если они только сильнее озлобятся? Насколько злоба и потери стимулирует желание драться, он знал на себе.
   Хотя, что теперь, разворачиваться и лететь обратно?
   - Вот что, Иван, - подумав, ответил Валерий. - Мы с тобой люди военные, и исполняем приказ, как и положено таковым. Что бы там не произошло, мы должны делать, что говорят, или все развалится. А если хочешь мое мнение, то я потерял всё, что имел. И, кстати, не только я. И теперь буду очень рад расплатиться по долгам лично с тем, кто всё и начал. Вопросы есть?
   - Никак нет, товарищ командир.
   Теперь он вновь отсчитывал минуты и часы, оставшиеся до точки сброса бомб. Иногда парень ловил себя на мысли, что надеется обрести близких, сбросив бомбы на резиденцию императора. Валерий отдавал отчет в том, что этого не произойдет, но подозревал, что подсознание решило все само. Ведь чем меньше оставалось до Токио, тем большее воодушевление испытывал летчик - прямо, как перед Новым Годом. Что же он тогда будет делать, когда всё закончится?
   Все же это было довольно очевидно - разумеется, будет ждать следующей бомбежки. Как нельзя лучший настрой для тяжелого военного времени. А потом следующей после следующей, и так далее.
   - Токийский залив прямо по курсу, - трескнула рация. - Бомбардировочным бригадам приготовиться! Всем атаковать свои цели! За Ро-одину!
   Последняя фраза потонула в треске помех, но всё и так было кристально ясно.
   В каждой бригаде было по сорок девять машин. Четыре эскадрильи. Воздушная армада насчитывала шестьсот с небольшим самолетов - весьма неплохо для начала.
   Командование хотело использовать пропаганду на полную мощь, поэтому на атаку замка Эдо выделило целую бригаду - в её составе числился и самолёт Валерия. В каждом десятом самолете находился фотограф или кинооператор, готовый запечатлеть всю бомбежку - от подлета к цели до оценки результатов. Несколько "Авиаматок" должны были кружить чуть поодаль на случай появления авиации противника, и тоже готовились снимать.
   - Японские истребители! - Ванька показал пальцем на точки в небе.
   Валерий повернул голову. Точек едва набиралось больше десятка, и это вряд ли являлось серьезной угрозой. "Авиаматки" даже не стали отцеплять бипланы - уже несколько раз дозаправленные И-16, всё это время держащиеся в воздухе, могли справиться и сами. Заревев форсажом, они рванули вперед, пресекая угрозу в зародыше, ведь сама мысль о том, что произойдет, если японцы доберутся до "Авиаматок" с топливом, была мощным испытанием для нервов пилотов истребителей, неспособных самостоятельно вернуться домой.
   Пока всё это происходило, на земле стали оформляться черты замка Эдо.
  
   Императорский дворец в замке Эдо представлял из себя скорее один большой сад, чем, собственно, замок. Имея, как образчик старины, все нужные элементы конструкции, он, тем не менее, разительно отличался от средневековых замков Европы. Если те выглядели, как здоровый, монолитный кусок скалы, готовый к любым неприятностям, то японский замок гармонично растворялся в насаждениях японского же сада. Тут, определенно, было, на что посмотреть - прочная каменная кладка обрамляла зеленую гладкую поверхность, по которой паутиной стремились прогулочные дорожки. Здания в японском национальном стиле таяли в тени местных деревьев, а комплекс дворца смотрелся, как влитой. В водной глади прудов и каналов отражались мосты и мостики с вычурными украшениями. Над замком стояла приятная утренняя свежесть, и девушка на мосту наслаждалась происходящим, наблюдая за чистой японской природой.
   Японцы очень любили гармонию, и при постройке чего-то крупного и представительского всегда лезли из кожи, чтобы её воплотить. Надо сказать, в данном случае получилось неплохо.
   Девушку, гулявшую в саду, звали Фудзико. Будучи служанкой в императорском дворце, она часто выкраивала свободную минутку, чтобы погулять по утреннему саду. На самом деле, очарование можно было найти в любом времени дня, но эта утренняя дымка, прохладный воздух, и абсолютное отсутствие кого-либо ещё на мили вокруг подкупали юную особу таинственностью и бесконечной красотой.
   Её мало интересовала война, политика - она просто следила за чистотой во дворце вместе с остальными служанками, подавала еду с кухни, и прислуживала гейшам высокого ранга. Императора она видела всего пару раз, и то случайно, краем глаза. И, да, ей нравилась такая жизнь. Работа не сильно напрягает, вокруг всё время такая красота, покой и умиротворение. Что еще может желать скромная японская женщина?
   Фудзико прислушалась - в воздухе показались первые признаки какого-то необычного шума. И, чем дольше она вслушивалась, тем ближе и объёмней он становился. Это походило на рёв самолетных двигателей, но кому может понадобиться гонять над императорским дворцом столько железных птиц? Может, это парад? Но не в семь же утра. Или кто-то посмел тревожить императорский покой?
   Кто вообще достаточно смел, чтобы сотворить такое?
   В небе начали проявляться очертания самолетов. Даже Фудзико, абсолютно не разбирающаяся в авиации, могла с уверенностью заявить, что размер их был просто гигантский. Принявшись было считать, она сбилась уже на пятом десятке - а они всё прибывали и прибывали, распространяя вокруг гул и жуткое, неуютное ощущение.
   Самолеты летели не очень высоко - напрягшись, Фудзико рассмотрела красные звезды на крыльях. Но как это возможно? Разве существует в мире самолет, который может долететь до Японии? Получается, пропаганда государства, уверявшего, что эти русские варвары ни в коем случае не дотянутся до метрополии, была грандиозным пшиком? И что делать ей и её родственникам, живущим в Токио?
   Фудзико попыталась успокоиться, но получалось плохо. Конечно, они не станут бомбить сад и замок. Как можно делать это с таким прекрасным местом? Нет, успокаивала она себя, русским нужно что-то другое. Самолеты пролетят мимо, пролетят мимо...
   Она поймала себя на том, что последние слова еле-еле щебетались вслух, подобно молитве. Настолько был грозен и неотвратим строй советских самолетов.
   Похоже, её молитвы оправдались - самолеты направлялись к верфям, складам и заводам Токио. При это она не заметила в воздухе ни единого японского самолета, ни единого разрыва зенитного снаряда. Похоже, пропагандисты настолько хорошо выполняли свою работу, что сами поверили в то, что никто и никогда не посягнет на территорию метрополии.
   Но что это? Фудзико ойкнула, а глаза широко распахнулись. Группа самолетов русских шла прямо на замок, двигаясь явно ниже остальных. Неужели это значит то, что она подумала? Рёв становился все ближе и ближе, в конце концов просто оглушая.
   Девушка окончательно осознала реальность происходящего, только когда вокруг стали рваться бомбы.
  
   - Значит, ровняем с землей сад, - проговорил Валерий, выравнивая самолет точно по центру обширной площади замка. И, сдавив тангенту, крикнул: - Бомбардиру приготовиться!
   Тб-3 снизился до трех сотен метров - безопасная высота, чтобы не пострадать от ударной волны собственных бомб, и для зажигательного боеприпаса в самый раз. Самолет завибрировал от крена - он дернул ручку слишком сильно. Плавно сбалансировав бомбовоз, Валерий убавил шаг винта. Теперь исполин летел максимально медленно и прямо, идеально для бомбежки.
   Ему выпала честь открыть представление.
   - Сброс, - со спокойной торжественностью проговорил он.
   Припавший к прицелу бомбардир защелкал тумблерами.
   Шедший медленно, но величаво, Тб-3 с открытым бомболюком стал бросать "зажигалки" - тратя немного времени на загорание, они очень быстро затягивали окружающую местность в пламя - горела трава, деревья, деревянные беседки и прочие мелкие постройки.
   Это была ювелирная работа, поскольку линия огня должна была получиться максимально прямой и не прерывистой. И, обернув голову назад, Валерий улыбнулся - он мог гордиться собой.
   Внизу беспорядочно носилась маленькая, явно женская фигурка. Казалось, она воздевает руки к небу, прося то ли прощения, то ли помощи. Но и оно сегодня было на стороне СССР, так как с него падали советские, а не японские бомбы. Другой самолет заходил перпендикулярно оставленной Валерием горящей полосе, уже открыв бомболюки. Фигура на земле исчезла в одном из клубов дыма, а тем временем второй Тб-3 оставил за собой точно такую же полосу.
   Валерий стал набирать высоту - свою задачу он выполнил, и теперь хотел посмотреть все сверху, редкой обзорности зрительское место было обеспечено. Внизу красовался огромный полыхающий крест. И на этот крест заходила вся бомбардировочная бригада. Медленно, но неотвратимо открылись бомболюки, и вниз, полетел смертельный груз, сопровождаемый аккомпанементом ревущих моторов.
   Они бросали фугасы пополам с зажигательными - самых разных калибров. Фотографы и кинооператоры на "Авиаматках" работали вовсю, стараясь не упустить ни одного момента. На какое-то время японский сад вместе с замковыми строениями полыхнул, как кусок газеты. Впрочем, полыхание было чем перебить - множественные разрывы вздыбали в воздух груды земли пополам с камнями, в которые вгрызались бомбы. Когда дым стал потихоньку рассеиваться - а для этого потребовалось покружить минут десять - Валерий и другие обнаружили приятнейшую для себя картину. Все, что могло гореть, яростно горело, все, что гореть не могло, было разрушено фугасами, являя собой полный успех тяжелой бомбардировочной бригады.
   Валерий бросил взгляд на промышленную и деловые части Токио, с высоты в пять километров они были прекрасно видны. Другие самолеты тоже поработали на славу - шестьсот тяжелых машин являлись страшной силой, способной стирать с лица земли целые города. Конечно, до этого ещё не дошло, но ведь они вернутся, да не один раз. А пока Токио покрывался многочисленными заревами пожаров - густой, черный дым взвивался ввысь, вовсе не собираясь сходить на нет. Парень представил себе десятки тысяч японцев, которые, подобно муравьям, бегают туда-сюда по заваленным улицам и пытаются все это потушить. Конечно, у них не получится - слишком много пожаров, и слишком велика их сила. Пока они не так часты, как хотелось бы, но он был готов поручиться, что ещё месяц-два, и они уничтожат город.
   А ведь Советский Союз теперь перешел на военные рельсы, и самолетов с каждым днем будет становиться всё больше и больше. Конечно, японцы после сегодняшнего улучшат противовоздушную оборону города, натыкают везде установок ПВО, наберут истребителей. А мы построим еще "Авиаматок"! А мы взлетим повыше - теперь бомбить будем не сады, а целые города, так что точность важности играть не будет. И в итоге выиграем эту чертову войну, чтобы повесить тех, кто виноват в её развязывании.
   Ото всех этих мыслей у Валерия стало легко и приятно на сердце. Да, он потерял близких. Их не вернешь, ровно, как не вернешь тех, с кем он сражался бок о бок. Мир уже никогда не будет прежним, по крайней мере, для него. Но если они будут бомбить японские города хотя бы раз в неделю, то уже через год вся страна Восходящего Солнца будет лежать в руинах. А там и зима подкрадется, заставляя мерзнуть миллионы японских семей, которым будет негде укрыться от непогоды. А это значит, что больше никогда не повторится то, что произошло во Владивостоке. Больше не будут страдать советские люди, не будут происходить беспорядочные убийства и насилие.
   Предстояло еще многое совершить. Впереди маячила титаническая работа, но Валерию все равно было хорошо - в результате он уже не сомневался ни капли. Японская Империя вырыла себе могилу, думая, что это фундамент для её величия. Теперь все решал только вопрос времени.
   Взяв курс на Сахалин, Тб-3 пристроился к возвращающимся на аэродромы бомбардировщикам - его ждал заслуженный отдых и надежда на будущее.
   Гудя моторами, армада бомбовозов летела домой.
  
   25 августа 1936. Северная Монголия. 07:00 по местному времени.
   Командующий Квантунской армией Кендзи Доихара пребывал в положении растерянности. Несколько дней назад он узнал о бомбардировке Токио. Для японца, вне зависимости от того, где он находился, это был страшный позор. Священная земля Микадо подверглась осквернению со стороны иноземцев, причем не в период самоизоляции, не в старые времена, когда ураган, посланный, как считалось, благоволящими Японии богами остановил вторжение монгольских орд, нет! Все это произошло в эпоху железных линкоров и артиллерии, в эпоху танков и миллионных армий. А самое поганое заключалось в том, что страна Восходящего солнца долго и тщательно готовилась к этой войне, стараясь предотвратить все случайности. И вот теперь - налёт!
   Это могло свидетельствовать только об одном. Люди, которые разрабатывали план вторжения, были некомпетентны и допустили страшнейшую ошибку. В том числе и сам Доихара, участвовавший в этом не меньше других. От сэпукку генерала удерживало только предстоящее наступление, ради которого сюда стянули всё, что смогли стянуть. Вокруг не было свободного места от скопления палаток с солдатами, техники, стоящей борт к борту и артиллерийских позиций, готовых для стрельбы. Пока все это худо-бедно скрывали маскировочные сети, но тянуть дальше было нельзя - все это представляло отличную мишень для артиллерии и бомбардировщиков.
   Именно поэтому Доихара ещё рассчитывал отыграться на Советах за возмутительную выходку. Самое оскорбительное было, конечно, в разрушении замка Эдо, священной резиденции императора. Символ благополучия и могущества Японской империи, предвестник её завоеваний внутри с живым богом внутри был стёрт с лица земли одним-единственным налётом тяжелых машин. Даже прагматичным генералам становилось не по себе при такой мысли. Кендзи ещё не знал, выжил ли император, но очень надеялся на это, ведь последствий для социальной системы Японии в случае убийства смертными гайдзинами общепризнанного божества предсказать не мог никто. В результате могло случиться абсолютно что угодно.
   За этими невеселыми мыслями Доихара совсем не заметил выстрелов снаружи палатки. А когда осознал, что происходит, было поздно. Выбежав на улицу, он застал лишь оглушительную пальбу зениток. Рёв моторов тех, по кому они стреляли, становился все ближе и ближе, пока практически не заглушил пальбу. Зенитный огонь редко бывает эффективным - а в случае со штурмовиками и подавно. Несколько самолетов попали в разрывы, и, задымив, развернулись обратно на базу. Кто-то взорвался в воздухе. Но остальные перешли в пикирование, резко уходя с угла атаки наземных расчётов. Огромная стая Р-Z обрушилась на японские позиции, перемалывая в труху беспорядочно бегающую кругами пехоту и разнося клочья безжизненную технику.
   Налет не успел толком закончиться, как в небе завыли снаряды советских тяжелых гаубиц. Разрываясь на японских позициях, они вносили ещё большую сумятицу. Артиллерия била не слишком прицельно, но это компенсировалось количеством сосредоточенных стволов. Всё лето транссиб работал на износ, и теперь Советам удалось сконцентрировать по пятьсот орудий на километр фронта. Всё это давало поразительный результат.
   Доихара метался между разрывами, попутно получив несколько легких контузий. Только чудом он не попадал в радиус разлета осколков, который у гаубичных снарядов был очень велик. В сложившемся хаосе генерал уже не контролировал ситуацию - всё творилось само собой. Он клял себя последними словами, уже примирившись с собственным концом, но тут рядом истерично завизжали тормоза.
   - Господин генерал! - заорал его личный шофер. - Прыгайте!
   Не думая ни о кодексе чести, ни о собственных амбициях, Кендзи, не раздумывая, прыгнул в легковушку - в конце концов, вспороть себе живот никогда не поздно. Дав газ, "Тойота" прыгнула вперед, изо всех сил стараясь убраться прочь из этого кошмара.
   Правда состояла в том, что японский штаб сильно ошибся с выбором страны для агрессии. Советский Союз отличался от Российской империи образца 1905 года, как небо от земли. Индустриализация, стоящая множества жизней и материального благополучия, все же дала плоды в виде способности в кратчайшие сроки выпускать массу нужной техники, и обучать людей. Задача УРов в Монголии была выполнена на все сто - задержать наступающего противника, воспользовавшись этим, задействовать ресурсы, и, образовав мощную армейскую группировку, пустить её в наступление. Замена командующего оказалась очень удачной - Жуков не стал отсиживаться за стенами крепостей, прикрываясь организационными проблемами и нехваткой ресурсов. Этот волевой и решительный человек сделал свою работу хорошо, и теперь мог заслуженно почивать на лаврах. Но голову генерала занимали только новые наступательные операции, в масштабах которых он не скупился.
   На японских позициях тем временем наступила передышка. Если на передовой всё было измочалено в клочья, то дивизии второй линии и глубже ещё сохраняли боеспособность. Выжившие после налетов вылезали из щелей, контуженные трясли головами, стараясь прогнать надоедливый шум в ушах, а командиры пытались собрать подчинённых вокруг себя.
   - Ну и досталось же нам, - вынужден был признать какой-то пехотный лейтенант. - Хотя, если подумать, могло получиться хуже.
   И осёкся.
   Со стороны советских укреплений раздался множественный лязг танковых гусениц.
  
   Шерзад Т.Х, сентябрь-ноябрь 2011.
Оценка: 4.13*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"