Известно, что у нас человек живёт тем лучше, чем дальше он находится от настоящей работы, от настоящего дела, и чем ближе - к делу мнимому или мало нужному. - С. Липкин, писатель
Писатель Адалло Алиев был не одинок в разоблачении деяний Р. Гамзатова. Многие люди высокого ума и достоинства относились крайне негативно к его ложной поэзии и аморальному образу жизни. Он упоминает в своём письме к Гамзатову книгу Семёна Липкина "Декада". "Она была опубликована в двух номерах журнала "Дружба народов" (ЉЉ 5 и 6 за 1989 год) и издана отдельной книгой 50-тысячным тиражом. В ней речь идёт именно о Союзе писателей и властях Дагестана. У нас ни книгу эту, ни номера журнала "ДН", где она была опубликована, не найдёшь. Поступившие в республику экземпляры (5 тысяч) были, говорят, уничтожены".
Но в интернете книга есть, я прочитала эту захватывающую повесть, не отрываясь за два дня. Для Гамзатова и его клана она, конечно, была шоком, потрясением. Не удивлюсь, если и сегодня в Дагестане её скрывают от читателей. Постараюсь возможно кратко изложить суть книги. С. Липкин поясняет: "Всё, о чём здесь рассказывается, было на самом деле, ничего не придумано, и пусть вымышлены названия двух народов, - их судьбы не вымышлены, пусть персонажам даны другие имена, - персонажи существовали и существуют".
Описываемые события происходят на Кавказе в Гушано-Тавларской АССР. Это обобщённое название национальных республик, из которых были депортированы народы в восточные районы страны: Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской, Карачаево-Черкесской, Калмыцкой и других. То, что происходило в этой автономии, характерно для всех северо-кавказских народов, которых Сталин огульно обвинил в предательстве и выслал. Целая армия карателей НКВД обеспечивала эту преступную операцию. Тавларов постигла горькая участь, а гушаны спаслись благодаря хорошему отзыву о них, когда-то сказанному Сталиным.
Вернувшийся с войны Герой Советского Союза Мурад тоже был отправлен в Киргизию и там узнал горькие вести: "погиб кузнец Исмаил, отец Мурада упал в пропасть, когда людей погнали из Куруша, скончалась в дороге Айша, мать Мурада. В подробности Амирханов не вдавался: не мог же он сказать, что Айша находилась в скотском вагоне, что поезд шёл в Казахстан более трёх месяцев, что людей не кормили, что начались повальные болезни, а сам он, и Темир, и их семьи совершали свой изгнаннический путь в купейном вагоне, а Мусаиб и Акбашев даже в мягком, и голода они не знали". Даже репрессированные народы делились на партийную "знать", которая ехала в мягких, купейных и плацкартных вагонах, и "быдло" в скотских загонах.
Автор книги значительную часть повести посвятил народному писателю Дагестана Гамзату Цадаса под именем Хаким Азадаев и его отпрыску Расулу - Мансуру Азадаеву. Вот как он описывает первую встречу с ними писателя Бодорского: "Станислав Юрьевич вспомнил его. В свой первый приезд в Гушано-Тавларскую АССР он посетил маститого Хакима Азадаева. Старик (ему тогда было меньше пятидесяти) долго и поучительно рассказывал о своей жизни, между прочим, сообщил, что у него три сына, старший - агроном, работает наверху, в горах, средний преподаёт математику здесь, в городе, а младший, школьник ещё, живёт при нём, видно пойдёт по стопам отца, сочинительствует. Вскоре в комнату вошёл некрасивый, приземистый мальчик лет двенадцати и остановился, как велит обычай, у дверей. Две струйки сбегали из его непомерного носа на нижнюю губу".
Через десять лет судьба свела их в Москве, когда Расул-Мансур был студентом: "В ту, первую послевоенную московскую зиму, Мансур навестил Бодорского, чтобы передать ему привет от отца. Потом он стал приходить каждый месяц, а позднее, когда Бодорского оформили в Литературном институте консультантом Мансура, - каждую неделю. Он шагал, взволнованный, по крохотной комнатке, излагая своему руководителю содержание поэмы о Сталине. По-русски говорил он плохо, да и вообще у него была каша во рту. ...общий смысл понять было трудно, только и слышалось: "Он сказал", "он пошёл", "он сделал". Голова начинала трещать, Станислав Юрьевич не выдержал, спрашивал: "Кто - он? - Он - это ми" - спокойно объяснял Мансур.
"Мансур Азадаев обладал природным нюхом, а годы, проведённые в Москве в Литературном институте, этот нюх обострили. Он понимал, чего надо русским советским читателям. Семидесятилетие со дня рождения Сталина он воспел устами старика-горца, мудрого и простодушного, много испытавшего, любящего Сталина без ненужных сложностей, о врагах Сталина говорящего с неподдельным, глубоко народным гневом, о счастливой колхозной жизни - с неподдельным, глубоко народным весельем, понимая, однако, что шутливости должна быть хорошо рассчитанная мера".
Итак, студент Расул, а точнее его консультант-переводчик, написал поэму о Сталине и получил за неё Сталинскую премию. Размер премий - 100 тысяч рублей (первая премия), 50 тысяч (вторая) и 25 тысяч (третья) - существенно превышал средний уровень зарплат в стране (средний годовой доход библиотекаря в 1939 году - 1800 рублей). Биографы не указывают, сколько именно получил Расул, но даже по минимуму это 14 годовых зарплат библиотекаря! Прошло примерно десять лет, и культ личности Сталина был разоблачён.
"В один из приездов Мансур показал Станиславу Юрьевичу свою новую поэму о Сталине в переводе Матвея Капланова. Если первая, доставившая ему имя, была довольно искусным панегириком, то вторая - анафемой. Противоречие между двумя своими поэмами о Сталине Мансур не утаивал: "Мы были слепыми". Однако прозревший Расул от премии не отрёкся и деньги не вернул. "Толчком к написанию второй поэмы послужило событие, которое омрачило счастливые дни Мансура".
"Тавлары и чеченцы дали ему знать, что за подлую строку о Шамиле - тавларском волке и чеченской змее - клеветнику объявляется кровная месть. Его убьют. Убийство решено было совершить в Москве... Тавлары и чеченцы понимали, что законы государства не совпадают с древними, правильными законами кровной мести, что мстителей будут рассматривать, как заурядных убийц, что им грозит долгий срок заключения или даже расстрел, но были непреклонны, пока Алиму не удалось их уговорить даровать Мансуру прощение, при условии, что он исполнит обряд покаяния.
Они ждали отказа, но Мансур неожиданно быстро согласился: он боялся смерти больше, чем позора. Обряд покаяния решили исполнить в гостинице "Москва", где жили Мансур и несколько мстителей. Роскошный депутатский номер Мансура находился в конце длинного коридора, и оказалось удобным, чтобы кровники ожидали кающегося в его номере. Исполнение обряда назначили после полуночи, когда на этаже меньше людей. Дежурной по этажу дали две сотни.
Три мстителя, закатав до колен брюки, опустили ноги в ванну, ждали. Их потом должны были сменить трое других мстителей. Один из троих следил за тем, как депутат Верховного Совета СССР ползёт по бесконечному коридору. Из некоторых номеров выходили постояльцы, не понимали, что происходит, кричали на шагающего и ползающего, безобразие, мол, бросались к дежурной по этажу, но её на месте не оказалось. Мансур полз медленно.
Он тяжело дышал. Расстегнулись брюки из дорогого английского сукна, купленные в Сингапуре. Дорожки не было, - видно, на ночь её убрали, пол был паркетный, в нос било мастикой, потекли сопли, смешанные с кровью. Мансур дополз до своего люкса, добрался до ванны, встал на колени, пустил воду, смешал горячую с холодной, омыл кровникам ноги, пригубил воду. На столе, заранее припасённые Мансуром, стояли бутылки водки и шампанского, закуска. Шестеро кровников, три тавлара и три чеченца, молча и важно уселись вокруг стола. Мансур стоял на коленях, плакал".
Однако Расул быстро утешился, найдя новый объект поклонения. Раб не перестал быть рабом, но сменил хозяина. Он жил по принципу: "Не смотри, кому я служил, смотри, как я служил". В их автономную республику приехал Н. Хрущёв. Руководство решило "пригласить на приём по одному писателю от каждого народа, одного старого - Хакима Азадаева, одного молодого - Алима Сафарова. Но что это? Здесь и разноглазое лицо этого выскочки, шута Мансура. Как он попал в список? ...Мало того, что позвали, ещё и слово дали. Мансур волновался и не скрывал этого, не хотел скрывать. Хрущёв посмотрел на него с любопытством.
- Слышите, как птицы поют в саду? - Не знаю, как их называют по-русски, но знаю, что каждая птица поёт по-своему, каждая нужна, потому что каждая поёт о родине. Иначе, - для чего петь? - Прекрасно! Есть задатки! - похвалил Хрущёв. Мансур покраснел. Он продолжал: - Сколько здесь разных птиц? Может быть, сто. Но сто маленьких птичек не заменят одного орла. Пусть это запомнят все птицы. Мы их любим, мы их с удовольствием слушаем, но орёл у нас один - Никита Сергеевич Хрущёв. Но своём ломаном русском языке, но от прямого горского сердца я провозглашаю здравицу в честь нашего ширококрылого, зоркого орла - Никиты Сергеевича Хрущёва!
Вот как повернул! Здорово! Слёзы выступили на глазах у Хрущёва. Он поднялся из-за стола и, кособрюхий, направился к Мансуру. Он обнял этого чудесного парня, поцеловал его. Нерусский, а родной. Спросил: - Что ты пишешь? - Стыхи. Хрущёв повернул голову к Жаматову: - Представить к государственной премии". Вот так зарабатывал премии и награды Расул - не умом и талантом, а пресмыкательством, низкопоклонством, угодничеством, подхалимажем перед каждым рабовладельцем из Московии.
Как всякий раб, он был подобострастным, вместе с тем хитрым и жестоким. Известно, что раб мечтает не о свободе, а о собственных рабах, над которыми будет так же глумиться, как глумились над ним. С. Липкин много раз подчёркивает его разноглазость: "Широко раскрыв жестокий глаз на ассиметричном лице, Мансур внимательно посмотрел на Бодорского", "сказал, прикрыв жестокий глаз и щуря жуликоватый". "Мансур широко раскрыл оба глаза - жуликоватый и жестокий, черты асимметричного лица вдруг стали соразмерными..." "Его жестокий глаз был закрыт, зато жуликоватый сверкал". "Обо всём говорил в доме Станислава Юрьевича длинно, пьяно, не всегда вразумительно, то щуря левый глаз, то правый". Неприятная, отталкивающая внешность раба-лакея соответствовала его внутренней двуличной сущности.
Хитрый и расчётливый Расул сделал свои физические и умственные недостатки достоинствами, говоря о них с юмором, чем вызывал смех и даже аплодисменты публики. Он понимал, что, прикидываясь шутом, клоуном, скорее завоюет симпатии зрителей, слушателей. Таким он предстаёт и в глазах невзыскательных читателей: "Свой парень". Для любителей "Кривого зеркала" и "Аншлага" недалёкий паяц стал эталоном "мудрости". Одну такую сцену, типичную для косноязычного Расула, приводит автор "Декады":
"Этот зал, - так он начал, выгодно используя свою ломаную русскую речь, закрыв жестокий глаз и щуря жуликоватый, отчего его лицо стало ещё более асимметричным, - этот зал слушал Максима Горького и Маяковского, слушает Александра Фадеева, почему же сюда допустили меня, дикого горца? Я думал: из-за моего большого таланта, но потом понял, что для этого есть другие причины. Во-первых, наша национальная политика. (Оживление в президиуме и в зале, аплодисменты.) Во-вторых, потому что руководство нашей республики решило показать москвичам очень красивого гушана. (Хохот. Радостные аплодисменты.) В-третьих, потому что я очень хорошо говорю по-русски. (Хохот и аплодисменты переходят в восторг.) Всё же я свои стихи, несколько строчек, прочту на родном языке, а потом по-русски отрывок из моей поэмы прочтёт мой друг и хороший переводчик Матвей Капланов".
Проплаченные биографы Расула любят цитировать его перлы. Один из них приводит и С. Липкин. "Мансур как- то сказал: "У гушанов нет рифмы, как нет пуговиц на бурке. Но переводить гушанские стихи без рифмы - всё равно, что шить шинель без пуговиц". Фраза броская, но бессмысленная. Шинель, кстати, порою шьётся без пуговиц, на крючках, а кроме того, переводим же мы Илиаду или Одиссею, Горация или Вергилия без рифм, почему же поступать иначе с литературами Востока? Потому что Мансур прав правотой раба: древние греки и римляне не нуждались в одобрении Москвы, а теперь гушанским писателям необходимо, чтобы их поняла и одобрила Москва, а тогда одобрит и своё, республиканское правительство, а, значит, и им, гушанским писателям, будет хорошо".
Автор "Декады" сравнивает благородство А. Пушкина и М. Лермонтова, воспевавших стремление горцев к свободе, с рабскими стихами Расула. "Эти русские писали о Кавказе так, как не сумел написать ни один кавказец, жизнь из слов создавал не только их гений, создавало и их знание кавказской земли, кавказской души, уклада, характера каждого племени, сложных взаимоотношений между членами семьи и рода.
Почему эти русские дворяне, из которых двое были офицерами, покорявшими Кавказ, так полюбили горцев, с такой страстью, с такой отвагой первооткрывателей предприняли путешествие вглубь человека, открыли в горце человека, а нынешние русские дети рабочих и крестьян презирают горского крестьянина, называют его чучмеком, чернозадым, а калмыков и казахов - узкоплёночными? Почему граф, камер-юнкер императорского двора, поручик - внук богатой помещицы - поняли трагедию Хаджи-Мурата и Тазита, дикую прелесть Дины и Бэлы, а дети русского трудового народа их за людей не считают?
Выходит, что старая Россия, дворянская Россия, была благородней и добрее нынешней, выходит, что в той, а не в этой жило человеколюбие, светилось тепло равенства и братства, не та, а эта вычеркнула несколько народов из списка человечества. А кавказцы, случайно не вычеркнутые из этого списка, заразились от своих тёмных господ их звериной темнотой, и вот уже сынок гушана Хакима Азадаева, входящий в славу Мансур, называет в стихах, опубликованных по-русски в Москве, бесстрашного Шамиля "тавларским волком, чеченской змеей". ...В чём же дело? А в том, что Мансур - раб, раб рабов, каждой жилочкой раб, этот продажный кавказец, торговец пафосом и изготовитель напыщенных слов.
Вся суть в том, что Лермонтов не был рабом, у него была богоданная свобода, он писал: "Как я люблю твои бури, Кавказ!.. Одинокое дерево, ветром нагнутое, иль виноградник, шумевший в ущелье... Выстрел нежданный и страх после выстрела: враг ли коварный иль просто охотник... всё, всё в этом крае прекрасно. Воздух так чист, как молитва ребёнка; люди, как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия".
Даже страх после выстрела полюбил Лермонтов на Кавказе, потому что там была воля, а война была стихией. А Мансуру не нужна воля, огонь страха не только сжигает его изнутри, но и светит ему на скользком пути к удаче. А пророк учит не бояться: "Если тебе посоветуют: "Не выступай в зной", - скажи: "Огонь геенны более зноен". Мансур, наверно, не верит ни в пророка, ни в геенну. А Лермонтов верил: "Быть может, небеса Востока меня с ученьем их пророка невольно сблизили".
Теперь, я думаю, понятно, почему Р. Гамзатов уничтожил книги С. Липкина "Декада". Но были и другие принципиальные люди, бросавшие ему вызов в средствах массовой информации. Приведу в качестве примера открытое письмо доктора филологических наук К. Касумзаде из Азербайджана Р. Гамзатову. Я только разбила его на абзацы для удобства чтения:
"Ваше открытое письмо Наби Хазри в "Литературной газете" за 30 ноября 1988 года, несомненно, представляет собой "нравоучение" или "нотацию", адресованную фактически не только ему, но и всему азербайджанскому народу. Именно тогда я написал Вам это открытое письмо, но в то время не нашлось соответствующего печатного органа... Хотелось бы знать, что даёт Вам моральное право поучать народ, подаривший миру титанов поэзии, народ, внёсший в мировую культуру свой самобытный вклад?
Вам ли призывать к гуманизму народ с многовековыми гуманистическими и человеколюбивыми традициями! Не много ли Вы берёте на себя? Может быть, делая такой смелый шаг, Вы опираетесь на Кавказ - символ мужества, на своё кавказское происхождение? Наверное, так и есть. Иначе бы Вы не писали: "Я немало прожил, немало дорог прошёл и проехал, но папаху и честь свою не уронил, друзей не предавал и горам не изменял".
Да, это было бы прекрасно, если бы на самом деле, было бы так. Вы, вероятно, думаете, что мы забыли, как Вы подпевали упомянутому в Вашем письме Мир Джафару Багирову, заклятому врагу советского народа. Не Вы ли, угрожая ему, оскверняли память шейха Шамиля и в его лице лицемерно "воспеваемые" Вами кавказские горы. А ведь азербайджанский академик-философ Гейдар Гусейнов заплатил своей жизнью, высоко оценивая освободительное движение Шамиля, отстаивая честь и достоинство великого горца, Вашего земляка.
Вы ещё смеете заводить речь о папахе, о чести, о своей мифической верности друзьям и горам? Есть добрая пословица: "Береги честь смолоду!". Вы же с молодых лет проявили себя как приверженец подстройки под конъюнктуру. Уцепившись за атрибуты чести, достоинства и мужества - орла, папаху, горы, бурку, - и декларируя свою независимость и неподкупность, на самом деле всю жизнь, начиная со сталинской эпохи и до хрущёвско-брежневских времен, заботились лишь об одном: об укреплении своих позиций "в верхах" и выслуживании перед ними. (Газета "Азербайджан", 09. 12. 1989).
А вот какую характеристику дали Р. Гамзатову земляки, Рамазан Цахаев - доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор, заслуженный деятель науки РД и Ахмедхан Абу-Бакар - даргинский писатель, публицист, сценарист, драматург: "Вы с одинаковым усердием воспевали Хрущёва и Даниялова (бывший Первый секретарь Даг. Обкома КПСС), Брежнева и Черненко. Помнится, как Вы в многочисленных выступлениях восхваляли Шарафа Рашидова. Вы ездили с ним в зарубежные поездки. Вы называли его своим другом, давали его бездарным произведениям высочайшие оценки и, не скупясь на эпитеты, восхваляли ум, отсутствующий у него.
В Дагестане всего два членкора АН СССР и АПН. Один - родной брат Гамзатова, за сыном другого членкора замужем дочь Гамзатова. Вклад обоих академиков в науку ничтожен. Зато за спиной стоит сам всемогущий Гамзатов - глава клана. Любыми средствами Вы стремитесь сохранить своё положение, завоёванное Вами сомнительным путём. Почему Вы, т. Гамзатов, не протестуете против бывших местных приспешников Сталина, которые уничтожали тысячи честных людей в 30-40-е годы в Дагестане? Большего, чем Вы, авторитета в республике нет, а вы молчите.
Осуждаете ли Вы, т. Гамзатов, их за это? Нет, Вы и ваши родственники даже перещеголяли их! Напротив величественного дома обкома вы построили свой собственный дом - сказочный дворец! Какая в этом была необходимость? Ведь Вы имели прекрасный собственный дом на улице Горького в г. Махачкала и дворец на берегу. У Вас ведь только трое детей. Причём, все три Ваши дочери живут в Москве. Ваша старшая дочь имеет трёхкомнатную квартиру на улице Горького. Ваша средняя дочь имеет трёхкомнатную квартиру тоже на одной из центральных улиц Москвы. Ваша младшая дочь имеет четырёхкомнатную квартиру на улице Горького. В десяти комнатах Ваших трёх квартир жильцов намного меньше, чем положено. Как всё это Вам удается, т. Гамзатов?
Вы при Сталине получили сталинскую премию. Вы при Хрущёве "заработали" Ленинскую премию. Вы при Брежневе "заслужили" звезду Героя Социалистического Труда. Все эти эпохи Вы одинаково воспевали. Ответьте своим согражданам, может ли, должен ли народный поэт превращаться в подобие придворного поэта? Как всё это Вам удаётся, т. Гамзатов, сколько у Вас лиц? Как же после этого Вам позволяет совесть причислять себя к поколению "украденных жизней"! кто вас обокрал сегодня (или наоборот), т. Гамзатов? Высокомерие и вседозволенность, уважаемый народный поэт, два крыла, что подняли Вас над нами, может быть, пора опуститься на землю к людям, о которых Вы будто бы печётесь в своих литературных произведениях".
Послушаем ещё одно авторитетное мнение кумыкского поэта и прозаика, журналиста из Дагестана Багаутдина Узунаева: "Каков Расул Гамзатов поэт - я не знаю, для этого его надо прочитать на языке оригинала, но его демонстративная и тесная дружба с властью сослужила дагестанской литературе плохую службу. И вот почему: успех поэта, писателя, логическим завершением которого становится введение его во власть, тем более такую, какой была Советская, противоречит самой природе творчества.
Наши земляки оказались сбиты с толку, они считают, что литература, поэзия - это тоже трамплин во власть, но только очень своеобразный, что так же, как все пути ведут в Рим, все наши дела лишь тогда ценны, когда приводят нас в руководящее кресло. Этим объясняется и тот курьёзный факт, что у нас в Дагестане каждый второй - поэт. Вероятно, если бы не пример Расула Гамзатова, то желающих стать поэтами было бы куда как меньше".
Жадность и мелочность лжепоэта не знала границ. Под стать ему была и жена Патимат Саидовна, директриса музея изобразительных искусств в Махачкале. С. Липкин по этому поводу пишет в "Декаде": "Халида, жена Мансура, - директор этнографического музея, ей приходится объезжать аулы, приобретать для музея старинные изделия златоковачей, так Жаматов обвиняет её в том, что часть золотых изделий она по дешёвой, государственной цене скупает для себя".
То же самое подтверждает в своей книге и Адалло Алиев: "Музеем в Дагестане ведает его жена, и под видом для музея мешками собрали старинное серебро дагестанских мастеров. Был в Кубачах, в ауле златокузнецов небольшой народный музей, где хранились бесценные реликвии, так эта семья забрала их и десять лет не возвращала. Сказали кубачинцам: "Подарили Брежневу, возьмите у него!"
Слухами земля полнится, в маленькой республике нет тайн, все всё про всех знают, но рука руку моет и обе чистые. Когда в Москве на Старой площади главному коммунисту Дагестана "указали на то, что его поэт пьёт, развратничает, болтает лишнее, он заступился за Мансура, сказал, что эпикурейский образ жизни Мансура не должен сказываться на оценке его литературной и общественной деятельности".
Со временем хитрый, обнаглевший пройдоха оброс связями в Москве, и его уже побаивалось руководство республики, смотрело сквозь пальцы на все его безобразия. "Буквально по всем вопросам: будь то принятие в члены СП СССР, выделение квартир, машин, путёвок или присвоение званий, издание книг, проведение юбилеев, вечеров и других мероприятий - слово Р. Гамзатова было решающим и окончательным" - пишет Адолло Алиев.
Когда он пригласил друзей, писателей на свой творческий вечер в прямом эфире телевидения, пришли не все, а потом по секрету признались, что им запретил барин: "Если вы пойдёте на вечер Адалло, то потом близко к Союзу писателей не появитесь", - сказал нам Р. Гамзатов, специально пригласив в свой кабинет. Если бы на этом его интрига закончилась бы, то ничего. Но прямо по его заданию запись передачи была стёрта, чтобы повторно, как было запланировано, ещё два раза не передавалась в эфир".
Такой мстительный, завистливый, подлый интриган был бессменным председателем правления СП Дагестана в течение 53 лет. Приведу ещё один сюжет из книги "Декада". Гамзатов в сопровождении переводчика, какой-то заезжей журналистки и водителя отправились в Грозный на съезд писателей восстановленной Чечено-Ингушетии. По пути увидели шалаш, остановились. "Шофёр достал из багажника коврик, коньяк, минеральную воду, баранину, сыр, хлеб, плитки шоколада. Подзаправились. Откупорили вторую бутылку". Расул дал знак мужчинам удалиться из шалаша.
"Шофёр возился с мотором. Станислав Юрьевич прилёг на сухую, шуршащую под ветерком траву. Он казался самому себе ничтожным, грязным. ...лежит, ждёт, уподобившись некоему Расплюеву, пока молодой барин обрабатывает европейскую шлюху, и каждая минута ожидания - это минута бесчестья, рабьего бесчестья. Появились любовники. Мансур со счастливой наглостью застегивал на ходу брюки. Его ассиметричное лицо являло маску блаженства. Власта улыбалась, обнажая неправдоподобно ровные жемчуга. Когда они садились в машину, Станислав Юрьевич увидел, что её силоновая кофточка испачкана в навозе. Он зло ей об этом сказал. Власта искренно ужаснулась".
Такая моральная распущенность, сексуальная нечистоплотность характерна для Гамзатова на протяжении всей жизни. Таскаясь по всем притонам, не пропуская ни одной женщины лёгкого поведения, он не только не скрывал свои похождения, но и писал об "успехах" на любовном фронте, гордился скотским блудом, выдавая всеядность и неразборчивость за мужское достоинство. Где пьянка, там и женщины, а пил он по-чёрному, до потери пульса, до полной невменяемости. В общем, придворный стихоплёт, раб, достойный той власти, которую он воспевал.
Липкин показал и поведение Хрущёва во время визита в автономию. Он не просто ел и пил без меры, он жрал, как кабан, а потом его стошнило за столом, к неловкости хозяев и гостей. Это партийная, советская традиция. Общеизвестны регулярные застолья у Сталина, когда он умышленно спаивал собутыльников. Брежнев пил, курил без меры и любил женщин. Ельцин пил и терял контроль над собой в общественных местах. Медведев-Мендель допивается до положения риз, когда офицеры ФСО путём "омовения" в туалете и рукоприкладства приводят его в чувство и везут на службу.
Советские писатели-пропагандисты почти все были горькими пьяницами и развратниками. На эту тему есть целая книга В. Антипиной "Повседневная жизнь советских писателей. 1930-1950-е годы". В 1936 году был создан союз жён советских писателей. Он был призван бороться за моральный облик литераторов. Супруги совписов жаловались на плохое обращение с ними, вплоть до побоев. Так что блудливый прелюбодей Гамзатов был там не единственным пропойцей. Все они жили на широкую ногу и постоянно проводили время в ресторанах в поисках вдохновения и прелестных муз.
Читая "Декаду" обратила внимание на фразу: "по деловым качествам он не мог взобраться наверх, - в нём было мало подлости, боевитой зависти". По ассоциации вспомнила нашу надежду на перемены, когда на смену старым маразматикам пришёл М. Горбачёв. И разговор с соседом по площадке, парторгом крупного предприятия: "Не обольщайтесь, в этой вертикали власти по определению нет, и не может быть честных и порядочных людей. Там столько фильтров, что наверх честный человек никогда не попадёт". Жизнь убедила меня, что он был прав. И Липкин подтверждает, что дальше секретаря райкома партии человек не поднимется, ибо в нём мало подлости.
По партийной, советской, профсоюзной, писательской линии честному, принципиальному человеку дорога наверх была закрыта. В бандитском государстве все должны быть повязаны преступлениями, кровью - круговая порука и на каждого досье, компромат на случай "измены" - (вспомним медовую ловушку для генерального прокурора). Незапятнанного, независимого человека банда не примет, отторгнет однозначно. Поэтому надо играть по её правилам, если хочешь сделать карьеру.
Расул, ведомый отцом, хитрым царедворцем, всё это усвоил в раннем детстве. Он сделал карьеру исключительно благодаря Гамзату Цадаса и его связям в партийных, советских, гебистских и писательских кругах Дагестана и Москвы. Разве он был единственным поэтом в республике? Нет, были умнее и талантливее его, но только для него были созданы тепличные условия. Всё это прикрывалось "национальной политикой", но на самом деле Московия подкупила национальные верхушки, растлила их, создала советские династии новой "элиты". Произошло размежевание между "партийной аристократией" и забитым, запуганным плебсом. Всё это началось в октябре 1917 года и продолжается до сих пор.
Хитростью, холуйством, интригами, подлостями делал свою карьеру Расул и нанёс непоправимый вред дагестанской литературе и культуре в целом. Клан Гамзатовых - это такое же средневековое мракобесие, как клан Кадыровых в сегодняшней Чечне. Расул и Рамзан даже внешне похожи, два косноязычных существа, два Бинго, обвешанных немыслимым количеством побрякушек - усладой дикарей, папуасов. Московия специально выставляет их на посмешище, как, якобы, типичные "лица кавказской национальности". Если это лучшие писатели и политики, то какие же там худшие? Отсюда берёт начало пренебрежение к кавказцам и шовинизм. Это антиреклама Кавказа - мол, такие неполноценные особи, террористы, коррупционеры, дикари не могут жить самостоятельно, без метрополии.
Переводчик Бодорский, в котором угадывается писатель-переводчик С. Липкин, спрашивает водителя Гамзатова: "Может быть, вы к нему пристрастны? Неужели Мансур так низко пал? - Султан, не оборачиваясь, старательно управляя рулём, поддержал Рахметова: своими восемью детьми клянусь: низко пал Мансур!" Даже местные обыватели понимали, что нельзя себя вести таким неподобающим образом депутату ВС СССР и писателю.
После разговора с Расулом, который жаловался на соперницу-поэтессу, он про себя думает: "Имеется ли у Мухаббат Хизриевой подлинник поэмы, нет ли его, - литературе от этого ни тепло, ни холодно, и Мансур, и Мухаббат - вне литературы. Не читая, можно заранее сказать, что в переводе поэма - дерьмо, и в подлиннике, если он существует, - дерьмо". Этим всё сказано - Расул Гамзатов ВНЕ ЛИТЕРАТУРЫ. Он не поэт и не прозаик, а придворный шут, марионетка, управляемая кукловодами. Шарлатан, пахан, вознесённый на литературный Олимп стечением обстоятельств, возможных только в деспотии, возглавляемой бандитами.