Это покаяние. Как заноза, сидит это внутри не только меня, а всего моего поколения. Без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни. - Леонид Рабичев
Победу отнимут у народа те, кто за вашими спинами скрывался. - Виктор Астафьев
Леонид Николаевич Рабичев - художник, прозаик, поэт, во время Второй мировой войны служил офицером-связистом в составе 31-й армии. Родился в посёлке Красково Московской области в 1923 году. В 1939 году окончил школу и поступил в Московский юридический институт. В ноябре 1941 года вместе с родителями был эвакуирован в Уфу. Учёба в юридическом институте давала право на бронь, но он подал заявление в военкомат. 3 ноября 1941 года его зачислили в Ленинградское училище связи. Через год в звании лейтенанта попал в действующую армию. Награждён тремя боевыми орденами и 11 медалями. В 1951 году окончил художественное отделение Московского полиграфического института. С 1960 года член Союза художников СССР. С 1993 года член Союза писателей Москвы. Автор шестнадцати книг стихов, шести прозаических публикаций. Умер в 2007 году в возрасте 94 лет.
Учебный год для студентов начался 16 сентября 1941 года с собрания, на котором директор юридического института представил слушателям заместителя министра иностранных дел Молотова - Вышинского. "Сто рук взлетело в воздух. - Что происходит на фронтах? Почему наши так стремительно отступают? Что будет? - Неужели вы, в самом деле, оказались в плену вражеской пропаганды? - усмехаясь, говорил заместитель наркома. - Неужели вам не понятно, что наши маршалы заманивают армии рейха в ловушку? Да, действительно, мы подпустили их к Минску, но не пройдёт и двух дней, как они побегут, и остановки уже не будет. Считайте, что мы уже одержали победу!" Как же это похоже на обещание: "Возьмём Киев за три дня! Цветов не хватит для освободителей!" И вот уже третий год "вторая армия мира" топчется на месте, и начались аресты и увольнения высшего генералитета.
"А через неделю: - Неужели вы в самом деле... Но речь уже шла о Смоленске, и уже всем было ясно, что Великий прокурор врёт. Последнее занятие происходило 15 октября". На следующий день было объявлено, что институт эвакуируют в Алма-Ату. Леонид с родителями уехал в Уфу, по месту новой работы отца. В декабре он в числе сорока призывников отправился в Башкирию, в город Бирск, и первую ночь они проводят в неотапливаемом кирпичном доме. Не раздеваясь, легли на пол и уснули. "Проснулся я ночью. Все тело чесалось. Глаз щемило, по лицу текли слезы, шапки не было, её украли. Половина будущих курсантов проснулась вместе со мной. Такого количества блох я ещё никогда не видел. Они были на полу, на одежде, в воздухе. До утра мы чесались".
После медицинской комиссии новобранцев определили в военное училище связи. "Очень высокая полутёмная комната, к стене примыкают двухъярусные нары. Никаких перегородок. Матрац к матрацу. Постельного белья нет. На каждом матраце лежат: подушка без наволочки, сапёрная лопата, по два патронташа, противогаз. - Спать будете в шинелях, - приказывает старшина, - с ремня не снимать ни саперной лопаты, ни патронташей, наполненных вместо патронов кирпичами, ремни перед сном можно ослабить, лямка противогаза на плече, только сапоги с обмотками можно снять и поставить на пол перед нарами".
"В семь утра - подъём, построение. Вскакиваем, как спали, в шинелях, застегиваем гимнастёрки, затягиваем ремни. Слева на плече противогаз, на ремне - набитые обломками кирпичей патронташи, на ногах у всех сапоги, а у меня - валенки с оторванными подошвами. Снег, грязь - всё попадает туда. Справа, на ремне в чехле, сапёрная лопата, десять минут на приведение в порядок: бритьё, умывание, туалет. Парового отопления, водопровода, уборных в наших кирпичных казармах нет. Отапливается помещение дровами. Воду утром приносят в вёдрах из расположенной метрах в пятидесяти от казармы неогороженной скважины и заливают в умывальники проштрафившиеся курсанты.
Рядом с колодцем в сарае-уборной около сорока загаженных овальных дыр. Из-за спешки никто в дыру не попадает. Чтобы расстегнуть ремень и пуговицы на брюках, приходится расстегивать ремень на шинели, противогаз и лопата мешают поднять полы шинели. Приподнимаю противогаз, и в это время лопата соскакивает с ремня и, падая в дыру, зарывается в содержимое ямы. Отпускаю противогаз. Достаю покрытую испражнениями лопату, тру о снег, пытаюсь отчистить, а время идёт, я опаздываю на построение и получаю три дополнительных наряда".
Год муштры, хамского отношения к курсантам, особенно к городскому юноше, да ещё и москвичу, бывшему студенту. Ненависть к умным людям, к интеллигенции у шариковых в крови. Леонид показывал прекрасные знания в теории, а на плацу у него ничего не получалась. Он откровенно об этом пишет, никого не обвиняя, не изображая из себя ни мачо, ни обиженного. Получал постоянно по пять-десять нарядов, уставал и засыпал на ходу. "Подъём в шесть утра, за час до общего подъёма, мытьё полов, уборка туалетов, заготовка дров. Мытьё полов после отбоя".
"Я засыпаю почти на всех уроках и сплю на самоподготовке... Через два дня на построении командир взвода обнаруживает, что у меня нет на шинели хлястика. Именно такой, без хлястика, получил я её на складе, но он в подробности входить не собирается - пять нарядов вне очереди. На двенадцатый день на утреннем построении я заснул в строю и с примкнутым штыком упал... не умею ни ходить в ногу в строю, ни бегать. У меня не проходит насморк и кашель. Опаздываю на построения и получаю наряд за нарядом. Мою полы, ношу из проруби вёдра с водой, колю дрова, чищу туалеты и тому подобное".
На приём пищи давали пять минут, голодные курсанты глотали еду, как удавы. И какая в этом была нужда, кроме садистского желания издеваться над новобранцами? Сама еда была скудной. "23 февраля в день Красной армии получил увольнение, рыскал по всем столовым города и, в конце концов, здорово наелся. Вечером в часы (два часа) самоподготовки я навёрстывал по учебникам то, что просыпал в классах: электро- и радиотехнику, телефонию, уставы - и на занятиях получал пятёрки".
Через год муштры лейтенантов направили на фронт. "В моё и Олега распоряжение передавалось около ста пятидесяти резервистов: пехотинцев, связистов, артиллеристов, бывших лагерников. Половина поступивших из госпиталей после ранения, половина добровольцев и бывших штрафников из резерва фронта. В течение месяца мы должны были обучить их всему, чему сами научились в своём Бирском военном училище". Леонид, как человек начитанный, пытался и своих подопечных приобщить к азам литературы. Оказавшись однажды в пустой избе, увидел ничейную Библию. И он "читал своим солдатикам про Каина и Авеля, и "Соловьиный сад", и "Песню песней".
Однажды в их взвод прибыл капитан Павлов, они беседовали на разные темы и прониклись взаимной симпатией. После чего капитан "вынул из кармана своё красное удостоверение и сказал, что посетил меня не случайно, а по заданию руководства Смерша, что из вчерашнего разговора он понял, что я советский человек, комсомолец, но что я совершил ошибку, читал своим бойцам Евангелие, и по секрету рекомендовал мне опасаться моего сержанта Чистякова, который написал в Смерш, что я в своём взводе веду религиозную пропаганду". В результате книга и донос были сожжены в печи. Офицер СМЕРШа оказался приличным человеком, в отличие от сержанта - стукача. Впереди молодого лейтенанта ожидало ещё много неожиданных открытий и горьких разочарований в людях.
Однажды зимой он с напарником оказался в сожжённой деревне, из трубы одной из землянок шёл дым. Решили зайти отогреться. "Женщина, девушка и девочка радостно потеснились. Оказалась она москвичкой. Работала до войны на телефонной станции. Говорю ей, что я армейский связист, а я, говорит она, окончила техникум связи и все телефонные аппараты знаю, и на коммутаторе работала, возьмите меня с собой, говорит, я воевать хочу с фрицами..."
Леонид согласился и привёз девушку в штаб армии. "Вечером увидел её в блиндаже одного из старших офицеров, спустившего штаны подполковника. Утром увидел девушку в блиндаже начальника политотдела. Больше девушки я не видел. Ночевал я в гостевом блиндаже. Интендант Щербаков издевался надо мной. Смешна ему была моя наивность. - Может, она и попадёт на фронт, - говорил он, - если духу у неё хватит переспать с капитанами и полковниками из Смерша. Была год на оккупированной территории. Без проверки в Смерше в армию не попадёт, а проверка только началась. А мне страшна была моя наивность. Чувство стыда сжигало меня и спустя шестьдесят лет сжигает".
Женщины на фронте - особая, весьма деликатная тема. Одно дело, когда мобилизовывали военнообязанных врачей и медсестёр, без которых армия никак не могла обойтись. Иное, потребительское отношение со стороны офицеров было к обслуживающему персоналу, тем более к тем, кто были добровольцами. Их использовали в первую очередь для сексуальных утех начальства. Об этом же пишет Н. Никулин в книге "Воспоминания о войне". То же самое происходило в партизанских отрядах, о чём рассказывает С. Алексиевич - девушку использовали все командиры, а когда забеременела, её просто застрелили.
Леонид был красивым парнем, образованным офицером, не удивительно, что пользовался успехом у женщин. "Телефонисточки одна за другой влюбляются в меня, а я, дурак, считаю, что не имею права вступать с подчинёнными в неформальные отношения. Никто не знает, что я ещё и робею, ведь у меня никогда ещё не было женщины. Меня вызывает Рожицкий, спрашивает, почему я не обращаю внимания на девочек? У него их целый гарем. Он использует своё служебное положение, и девочки пугаются и становятся его любовницами. - Хочешь, я пришлю к тебе сегодня Машу Захарову? - спрашивает он. - А Надю Петрову? Мне стыдно признаться, что у меня никогда никого не было, и я опять вру, придумываю какую-то московскую невесту.
Каждую ночь мне, с требованием прислать Веру, Машу, Иру, Лену, звонят незнакомые мне генералы из насквозь развращённого штаба армии. Я наотрез отказываю им, отказываю начальнику штаба армии, командующему артиллерией и командирам корпусов и дивизий. Меня обкладывают матом, грозят разжалованием, штрафбатом. Моё поведение вызывает удивление у моих непосредственных начальников, в конце концов, переходящее в уважение. Меня и моих телефонисток оставляют в покое".
Война обнажила все людские пороки - то ли, близость смерти заставляла вступать в сексуальные отношения всех со всеми, но шокирует не только поведение офицеров, но и женщин, как в армии, так и на гражданке. В одном случае красивая телефонистка предлагает Леониду уединиться, он не спешит ответить на призыв, но шустрый ефрейтор предлагает свои услуги, и она уходит с ним. "Почему у всех так просто, а у меня трагедия?" Никаких моральных устоев - война всё спишет.
Прошагав двадцать километров в сторону Смоленска, взвод заночевал в пустом деревенском доме. "Затопили печь, сняли с себя мокрую одежду и кто на печи, кто на столах и скамейках, кто на полу заснули. А потом внезапно открывается дверь и входит молодая красивая женщина, а за ней девочка и старуха. ... Женщина шепчет - Лейтенантик! Никого мне не надо, а с тобой пойду, - и ставит лестницу, и приглашает меня на чердак. ...и опять я придумываю какое-то неотложное военное якобы распоряжение о вызове меня куда-то и выбегаю из дома, и мой ординарец Гришечкин уводит моё счастье на сеновал. ...А судьба спускается с сеновала и бросается мне на шею и шепчет: - Лейтенантик мой, почему не пошёл со мной, позови же меня! Но она же мне только что изменила! Что это такое?"
Но однажды встретилась Леониду барышня, которая всех прочих отвергла и предпочла его. Лейтенант не устоял: "Прошло с тех пор семьдесят пять лет, но ничего приблизительно сопоставимого по степени потрясения уже никогда не было. Может быть, с ума сошли?" ...И вдруг меня осенило, и придумывать я уже ничего не хотел, а предложил ей стать моей женой. На неё напал смех. - Лейтенант, - сказала она, - ведь я ещё утром это поняла, ведь у тебя до меня никого не было... Если ты, правда, хочешь, чтобы я тебя запомнила, подари мне туфли, лакированные лодочки на шпильках, я такие до войны в кино видела". Такая вот фронтовая "любовь"...
Что мы знаем о войне из советских и российских учебников? Перечисление фронтов, армий, военных операций, командующих, стрелки на картах, указывающие, как гнали на запад фашистские орды, победные реляции. Что было на самом деле, знают только ветераны Второй мировой. Но не генералы, не политруки, за которых писали мемуары журналисты. Не вертухаи, не палачи из заградительных отрядов, убившие миллион советских солдат. Не борзые редакторы и журналисты прифронтовых газет, и офицеры СМЕРШ. Не писари, радисты, повара и прачки, интенданты, шофера и механики, портные и ординарцы, посыльные и парикмахеры. Именно они, имевшие косвенное отношение к боям, выжили и маячили на всех парадах.
Миллионы окопных солдат полегли на полях сражений. От их имени имеют право писать о войне настоящие фронтовики, такие как В. Некрасов, В. Гроссман, В. Астафьев, Н. Никулин, Л. Рабичев, чудом оставшиеся в живых, израненные, искалеченные физически и морально. Меня всякий раз коробит от невежественных комментаторов, родившихся после войны, не знающих историю, не прочитавших ни одной книги, но безапелляционно заявляющих, что "такого не может быть, потому что такого не может быть никогда". Лживые учебники и фильмы, коммунистическая пропаганда, исповедующая культ смерти, совершенно исказили историю Второй мировой войны.
Вот что видел лейтенант Л. Рабичев зимой 1942 года. "Лес кончился, и передо мною открылась жуткая картина. Огромное пространство до горизонта было заполнено нашими и немецкими танками, а между танками тысячи стоящих, сидящих, ползущих, заживо замёрзших наших и немецких солдат. Одни, прислонившись друг к другу, другие - обнявши друг друга, опирающиеся на винтовки, с автоматами в руках. У многих были отрезаны ноги. Это наши пехотинцы, не в силах снять с ледяных ног фрицев новые сапоги, отрубали ноги, чтобы потом в блиндажах разогреть их и вытащить и вместо своих ботинок с обмотками надеть новые трофейные сапоги.
Гришечкин залез в карманы замороженных фрицев и добыл две зажигалки и несколько пачек сигарет, девушка равнодушно смотрела на то, что уже видела десятки раз, а на меня напал ужас. Танки налезали друг на друга, столкнувшись друг с другом, поднимались на дыбы, а люди, вероятно и наши и вражеские, все погибли, а раненые замёрзли. И почему-то никто их не хоронил, никто к ним не подходил. Видимо, фронт ушёл вперед и про них - сидящих, стоящих до горизонта и за горизонтом - забыли".
Весной и летом все эти трупы людей и животных разлагались, и смрадный запах сохранялся несколько лет. Кости же пропавших без вести миллионов солдат до сих пор лежат в лесах и болотах. Никто не забыт и ничто не забыто? Так написано в наших учебниках? "Армия утонула в грязи и глине весны 1943 года. На каждом шагу около просевших до колес пушечек, застрявших на обочинах грузовых машин, буксующих самоходок копошились завшивленные и голодные артиллеристы и связисты. Второй эшелон со складами еды и боеприпасов отстал километров на сто. На третий день голодного существования все обратили внимание на трупы людей и лошадей, которые погибли осенью и зимой 1942 года. Пока они лежали засыпанные снегом, были, как бы законсервированы, но под горячими лучами солнца начали стремительно разлагаться.
С трупов людей снимали сапоги, искали в карманах зажигалки и табак, кто-то пытался варить в котелках куски сапожной кожи. Лошадей же съедали почти целиком. Правда, сначала обрезали покрытый червями верхний слой мяса, потом перестали обращать внимание и на это. Соли не было. Варили конину очень долго, мясо это было жёстким, тухловатым и сладковатым, видимо, омерзительным, но тогда оно казалось прекрасным, невыразимо вкусным, в животе сытно урчало. Но скоро лошадей не осталось. ...И стояли вдоль обочин дорог бойцы и офицеры, протягивали кто часы, кто портсигар, кто трофейный нож или пистолет, готовые отдать их за два, три или четыре сухаря".
Если бы эти и подобные книги мы все читали в школе, никому в голову не пришла безумная мысль: "Можем повторить!" И не было бы вакханалий победобесия, а в ответ на призыв выжившего из ума злобного фюрера убивать своих соседей, православных славян, вся страна, как один человек, поднялась на защиту христиан и чести миллионов наших общих предков. Мы могли быть людьми, но стали безродными, беспамятными манкуртами. Увы, не можем, не имеем права повторить слова Владимира Высоцкого: "Значит, нужные книги ты в детстве читал!"
Потому весной 2024 года в Украине солдаты "второй армии мира" ели просрочку восьмилетней давности! Хорошо ещё, что не червивые трупы. Миллион комплектов обмундирования исчез, чудесным образом материализовавшись в генеральские дворцы в странах НАТО! Медички советовали новобранцам затыкать раны женскими тампонами. Наколенники солдаты мастерили из пластиковых бутылок! Картонные бронежилеты и шлемы пули пробивали насквозь! А зачем солдатам еда, одежда, аптечки, средства защиты, если через три дня в Киеве благодарные украинцы завалят их цветами, пирогами и горилкой с салом? Орали: "Своих не бросаем!", а тысячи трупов валялись в полях, лесах, а некоторые через год превратились в обглоданные воронами, волками и червями скелеты. Вот так реализовался на практике их любимый девиз: "Можем повторить!"
"А вокруг, на всём нашем пути, на фоне чёрных журавлей колодцев маячили белые трубы сожжённых сёл и городов. И каждый вечер связисты мои обсуждали, как они будут после победы мстить фрицам. И я воспринимал это как должное. Суд, расстрел, виселица - всё, что угодно, кроме того, что на самом деле произошло в Восточной Пруссии спустя полтора года. Ни в сознании, ни в подсознании тех людей, с которыми я воевал, которых любил в 1943 году, того, что будет в 1945 году, не присутствовало. Так почему и откуда оно возникло?"
"Мы шли по Минскому шоссе на запад, а по обочинам шли на восток, домой освобождённые наши люди, и моё сердце трепетало от радости, от новой мысли - в какой красивой стране я живу, и мой оптимистический, книжный, лозунговый патриотизм органически всё более и более становился главным веществом моей жизни. К несчастью, я не понимал тогда, что войн без зверств не бывает, забыл о пытках невинных людей в застенках Лубянки и ГУЛАГа". В ходе Белорусской операции с кодовым названием "Багратион", в которой принимала участие и 31-я армия, была освобождена БССР, войска вступили в Польшу, Литву, Восточную Пруссию.
"В нескольких километрах от границы, а стало быть, от нас расположен был богатый восточнопрусский город Гольдап. Накануне наши дивизии окружили его, но ни жителей, ни немецких солдат в городе не было, а когда полки и дивизии вошли в город, генералы и офицеры полностью потеряли над ними контроль. Пехотинцы и танкисты разбежались по квартирам и магазинам. Через разбитые витрины всё содержимое магазинов вываливали на тротуары улиц. Тысячи пар обуви, посуда, радиоприемники, столовые сервизы, всевозможные хозяйственные и аптечные товары и продукты - всё вперемешку. А из окон квартир выбрасывали одежду, бельё, подушки, перины, одеяла, картины, граммофоны и музыкальные инструменты. На улицах образовывались баррикады.
Все двери квартир открыты, а на кроватях - настоящие, в наволочках подушки, в пододеяльниках одеяла, а на кухне, в разноцветных трубочках, ароматические приправы. В кладовках - банки с домашнего изготовления консервами, супы и разнообразные вторые блюда, и то, о чём во сне не мечталось, - в закупоренных полулитровых банках (что за технология без нагревания?) свежайшее сливочное масло. Собственного изготовления вина, и наливки, и настойки, и итальянские вермуты, и коньяки. А в гардеробах на вешалках новые, разных размеров, гражданские костюмы, тройки. Мы, полуголодные и замученные, побеждаем, а немцы проиграли войну, но ни в чём не нуждаются, сытые". В то время как наши солдаты ели червивую конину, у немцев были всякие деликатесы, что их ещё более озлобляло.
Эта картина, один к одному, повторилась в Украине. Точно так жители глубинной России, как русские, так и башкиры, тувинцы, удмурты и прочие обитатели бараков, не видевшие ни бытовой техники, электроники, ни унитазов, грабили дома и гребли всё подряд. Почтой отправляли в Россию холодильники, телевизоры, унитазы (не имея канализации), электрические чайники без базы, велосипеды, инструменты, детские игрушки и так далее. За 80 лет совковый менталитет не изменился ни на йоту. Но те солдаты знали, что в 1941 году Гитлер пришёл на их территорию. Нынешние рабы фашистского режима сами стали оккупантами, вероломно ворвавшись 24 февраля 1922 года на танках при поддержке бомбардировщиков в соседнюю суверенную страну. Но злобы и ненависти у нынешних убийц и насильников было не меньше, чем у их дедов, гнивших в окопах три года.
Жуткая картина предстала глазам лейтенанта, когда они вошли в один из брошенных немцами домов. "Три большие комнаты, две мёртвые женщины и три мёртвые девочки. Юбки у всех задраны, а между ног донышками наружу торчат пустые винные бутылки. Я иду вдоль стены дома, вторая дверь, коридор, дверь и ещё две смежные комнаты. На каждой из кроватей, а их три, лежат мёртвые женщины с раздвинутыми ногами и бутылками. Ну, предположим, всех изнасиловали и застрелили. Подушки залиты кровью. Но откуда это садистское желание - воткнуть бутылки?
Наша пехота, наши танкисты, деревенские и городские ребята, у всех на родине семьи, матери, сёстры. Я понимаю - убил в бою. Если ты не убьёшь, тебя убьют. После первого убийства шок, у одного озноб, у другого рвота. Но здесь какая-то ужасная садистская игра, что-то вроде соревнования: кто больше бутылок воткнёт, и ведь это в каждом доме. Нет, не мы, не армейские связисты. Это пехотинцы, танкисты, минометчики. Они первые входили в дома".
Гражданское население панически бежало от наступавшей с востока армии. "Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек. Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали. Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс. Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы".
"...Мне и моему взводу управления достаётся фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков, изнасилованных и застреленных женщин". Две немецкие девочки в поисках родителей заходят во двор, Леонид говорит им немедленно уходить, но поздно - их заметили и схватили насильники. На ступеньках дома стоит майор А., ...напротив - вся штабармейская обслуга - шофера, ординарцы, писари, посыльные.
"- Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов... - командует майор А. - Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай! А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две "спасённые" мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты - они уже не пытаются вырываться из рук четырёх сержантов, а пятый срывает и рвёт на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки.
Выбежали из дома мои телефонистки - смех и мат. А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца. Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается. Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты. Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки. Мне страшно, отвратительно. Внезапно к горлу подкатывает тошнота, и меня выворачивает наизнанку".
"Насилуют в костёле танкисты. Стоны умирающих женщин. И вот уже по лестнице (зачем? почему?) тащат наверх, на площадку окровавленных, полуобнажённых, потерявших сознание и через выбитые окна сбрасывают на каменные плиты мостовой". Читать такое трудно, но знать надо, что такое война. Нельзя войну идеализировать, романтизировать, это всегда повторял фронтовик В. Астафьев. Коммунистическая пропаганда 80 лет вбивала в головы совков образ солдата-героя с девочкой на руках - освободителя Европы и молчала про два миллиона изнасилованных немок, многие из которых погибли.
Никого СССР не освободил, а установил в оккупированных странах тоталитарный режим ничуть не лучше гитлеровского, а Восточный Берлин превратил в концлагерь за бетонной стеной и колючей проволокой, из которого бежали 5075 берлинцев, при попытке бегства погибли, как минимум, 192 человека, 200 ранены, свыше 3000 человек были арестованы. Освобождение Восточной Европы произошло только в 1989 году. В 1991 году получили свободу 14 бывших союзных республик. Никто из всех этих стран не рвётся в бывший концлагерь. И никто в мире не вправе указывать, как им жить, а тем более вмешиваться во внутренние дела независимых стран. Каждый народ должен заниматься устройством собственной жизни и не совать свой нос в чужие дела.
"Зачем пишу? Какова будет реакция у наших генералов, а у наших немецких друзей из ФРГ? А у наших врагов из ФРГ? Принесут ли мои воспоминания кому-то вред или пользу? Что это за двусмысленная вещь - мемуары! Искренно - да, а как насчёт нравственности, а как насчёт престижа государства, новейшая история которого вдруг войдёт в конфликт с моими текстами? Что я делаю, какую опасную игру затеял?
Озарение приходит внезапно. Это не игра и не самоутверждение, это совсем из других измерений, это покаяние. Как заноза, сидит это внутри не только меня, а всего моего поколения. Вероятно, и всего человечества. Это частный случай, фрагмент преступного века, и с этим, как с раскулачиванием 30-х годов, как с ГУЛАГом, как с безвинной гибелью десятков миллионов безвинных людей, как с оккупацией в 1939 году Польши, нельзя достойно жить, без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни.
Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и, по существу, совершали преступления против человечества. Полковник-регулировщик? Достаточно было одной команды? Но ведь по этому же шоссе проезжал на своем "Виллисе" и командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Черняховский. Видел, видел он всё это, заходил в дома, где на постелях лежали женщины с бутылками между ногами? Достаточно было одной команды?
В марте 1945 года моя 31-я армия была переброшена на 1-й Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. На второй день по приказу маршала Конева перед строем было расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. Почему этого же не сделал маршал Черняховский в Восточной Пруссии?"
Вот и ответ неверующим фомам - по приказу маршала Конева показательно, перед строем, для устрашения всех мародёров и убийц гражданского населения были расстреляны 40 насильников. Только сорок из условного миллиона, но убийства и изнасилования моментально прекратились. Маршал Конев своим приказом прекратил разложение советской армии, в отличие от Черняховского. Кроме того, на эту тему написано много книг, ещё больше статей, как в России, так и за рубежом. Как известно, за мародёрство даже маршал Жуков был лишён своей должности и сослан в Одессу, а потом на Урал, а генерал Телегин получил 25 лет заключения в лагерях. Так что никаких умозаключений по этой теме от "экспертов" с неоконченным начальным образованием быть не может.
"В 1943 году под Дорогобужем я, безусловно, сочувствовал своим связистам и во имя высшего - победы над фашистской Германией - закрывал глаза на повседневное растаптывание самой сущности этических представлений. В 1943 году помыслы мои были чисты и дорога в будущее светла. Не думал я ни о ГУЛАГе, ни о том, что пил краденую самогонку и воровал лошадей. В 2005 году я на прошлую свою наивность и на будущее смотрю с испугом, и сердце моё обливается кровью. Может, головы были не тем заняты, рискуя жизнью, выполняли боевые задания, и все средства были хороши для их достижения, и уж конечно это - "мы за ценой не постоим".
Даже он, фронтовик не знал до 1974 года, что в Белоруссии, где он воевал, а также в России и в Украине, то есть на оккупированных территориях, не все жители защищали сталинский режим. На встрече ветеранов в Борисове Иоселиани поведал, как его с пятьюстами автоматчиками ночью сбросили в окрестностях Борисова для поддержки и организации партизанского движения в Белоруссии. Однако никакого движения, никаких партизан они не нашли, а население встретило их враждебно.
Десантники прятались в лесу, но были почти полностью уничтожены. Сам он был ранен, но врачи тайно от всех лечили его и товарищей. Леонид Рабичев был потрясён. То же самое рассказывает и белорусская писательница С. Алексиевич со слов сельчан: "У нас только при немцах появилось мясо в супе, коммунисты всё подчистую реквизировали. Партизаны были хуже немцев, всё отбирали". А ведь была ещё и Локотская республика, и РОА генерала Власова. О многом умалчивают историки по вызову.
В 1945 году Леонид вернулся в Москву и поспешил к довоенным друзьям. Он был счастлив, что остался жив, вернулся домой в отличие от большинства сверстников. "Виталий, худой, с заострёнными чертами лица, лежал на постели, частично парализованный. Я волновался. Довоенная дружба с ним оставалась одним из самых светлых периодов моей жизни. Однако он совсем не обрадовался моему приходу. Держал себя корректно, но безразлично.
Я выжил и полон был оптимизма и веры в стремительный подъём страны, в то, что Сталин исправит ошибки прошлых лет, после победы устранит все несправедливости. Невинные люди вернутся из лагерей. Страна познакомилась с высоким уровнем жизни в Европе и неминуемо пойдёт по их пути, а союз и нерушимая дружба с Америкой уже навсегда. Я говорил, Лена Зонина улыбалась, а лицо Виталия ничего не выражало. Думаю, что внутренне ничего, кроме презрения ко мне, он не испытывал, и, сколько я потом ни звонил ему, он, ссылаясь на занятость, отказывался от встреч со мной...
Попытался он ввести меня в круг своих коллег, молодых композиторов, и вдруг оказалось, что я никак не вписываюсь в их среду. Первый же мой рассказ о моей войне и мои романтические прогнозы относительно будущего СССР приводят к полному отчуждению". Впоследствии Леонид напишет о друге в одном из своих стихов: "Он свято ненавидел строй, в котором я души не чаял". В свои 22 года он ещё не прозрел, наивно верил в светлое будущее страны, за которую 42 миллиона человек отдали свои жизни. Он отстал в своём миропонимании от московской интеллигенции.
Он не мог не знать оценку Ф. Энгельсом войны 1812 года: "И русский мужик, взявшись за топор, с отчаянным остервенением защищал своё рабство". То же самое происходило и в годы Второй мировой войны, но мало кто это понимал. Крестьяне напрасно надеялись, что коммунисты распустят колхозы. В 1946 - 1947 годах случился очередной голодомор. Фронтовики надеялись на демократизацию жизни, как в Европе, а вместо этого появилась статья "за пропаганду буржуазного образа жизни". Пленные из гитлеровских лагерей поехали в сталинские, ибо "у нас нет пленных, есть предатели". Получив колоссальную помощь от США по ленд лизу, благодаря чему только и стала возможной выстраданная победа, коммунисты в очередной раз ответили чёрной неблагодарностью. С 1946 года началась холодная война, противостояние двух систем, в котором Запад одержит победу, а искусственно созданный большевиками монстр уйдёт в небытие.
В 1992 году Виктор Астафьев опубликовал свои воспоминания о войне "Прокляты и убиты". Он предупреждал: "Победу отнимут у народа те, кто за вашими спинами скрывался". Несомненно, что эта книга подвигла и Леонида Рабичева написать о своей войне - не ради славы, а чтобы сбросить камень с души, покаяться перед Богом и людьми за свои грехи, в том числе за грех умолчания, ибо предупреждён - значит вооружён. Молодёжь должна знать правду о войне и ценить жизнь, дарованную Создателем. Разрушители - это антиподы Господа, сатанисты. Сказал Христос: "берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: "я Христос", и многих прельстят".
Задумайтесь, люди, кто вас прельщает не бояться смерти и ядерной войны, отдавать без сожаления свои молодые жизни, но при этом ни один из них не подал личный пример и не отправил собственных детей в адское пламя? Ни президент, ни министр обороны, ни его генералы, ни пропагандисты, ни депутаты, никто из чиновников, преподавателей вузов, учителей, попов не погиб в Украине, потому что эти старцы цепляются за жизнь до последней минуты. Но вас эти демоны прельщают именем Христа идти на самоубийство в чужую страну. Можно себе представить, чтобы Иисус окроплял ракету "Сатана"? Никогда в жизни не допустил бы он такого кощунства! Это делают слуги Сатаны. Они же предали Христовы заповеди: "Возлюби ближнего, как самого себя" и "Не убий!"
Если бы молодые люди читали книги фронтовиков В. Астафьева, Л. Рабичева, Н. Никулина, знали правду о войне, не повторили бы горький опыт дедов в 1945 году. Но случилось то, что случилось. Телеграм-канал "Можем объяснить" сообщает, что наблюдается всплеск сексуального насилия над детьми на фоне возвращения уголовников, освобождённых за участие в войне против Украины. Те самые, которых кремлёвский вампир назвал "новой элитой России" - какая власть, такая и элита. Злодейства над украинцами, насилия над детьми и женщинами они перенесли в Россию - ну, не могут каннибалы жить без людской крови!
Статистика судебного департамента Верховного суда РФ свидетельствует о росте числа преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних. Он начался в 2022 году - после полномасштабного вторжения России в Украину. Количество "насильственных действий сексуального характера" по сравнению с довоенным 2021 годом выросло на 483 процента (почти в шесть раз), а количество "развратных действий" в отношении детей - на 62 процента. Это всё, что человеконенавистническая система смогла "повторить". Как всем известно, закон бумеранга никто не отменял, а посеявший ветер пожнёт бурю.