Аннотация: Дневниковые записи, найденные старой служанкой в сундуке рядом с жемчугом и двумя отвратительными деревянными фигурками.
Глава 1. Пиамэ
"Отдайте мне эти письма, умоляю вас! Заклинаю чертом и дьяволом, ангелом и богом, не держите их у себя!" - писал Сорел. Он требовал послать неотправленные письма, которых много настрочила ему бедная Пиамэ. Как её младшая сестра, я посчитала своим долгом сохранить эти письма у себя, ибо Сорел был плохим человеком и, если бы я не вмешалась, погубил бы её. Я знаю, что родители собираются искать ей жениха, и этот человек будет только помехой.
Пиамэ уже месяц не вспоминает о нём, смирившись с тем, что он не отвечал и до сих пор не отвечает. Она настолько робкий и кроткий человек, что после дюжины отправленных, но перехваченных мною писем, о чём она, конечно, не подозревает, более никак не пытается связаться с любимым ей человеком. Однако, никак иначе у неё и не получится. Поначалу она плакала. Я это поняла по конвертам, которые были слегка сырые. Потом Пиамэ ходила мрачнее тучи, но ничем более не выказывала своей смертельной тоски. Мне искренне жаль её, но ведь тем лучше для неё.
Спустя неделю после того, как я завладела первым её письмом, Сорел начал писать Пиамэ. Само собой, его письмо не дошло до моей сестры. Но мне показалось, будто она почувствовала, что он прислал ей весточку, она ни на минуту не могла присесть, но всё время ходила, ломала руки, если ей не находилось работы.
Вскоре она успокоилась и даже села за шитьё, как пришло новое письмо от Сорела. И вновь она не находила себе места, а я старательно прятала конверты, одновременно с этим пытаясь отвлечь Пиамэ от мыслей о нём. Да, я чувствовала муки совести, но успокаивала себя тем, что это всё на благо сестре.
Я до сих пор не могу понять, что она нашла в этом мужлане, ко всему прочему он контрабандист. Они столкнулись на рынке, когда она выбирала абрикосы. По её словам, Сорел выбрал лучшие фрукты у своей торговки и отдал их Пиамэ даром. Мне думается, просил у неё поцелуй, но, судя по дальнейшим событиям, не получил его так сразу. Слово за слово, и, как это обычно бывает у одиноких, ищущих любви людей, он запал ей в душу. Потом они гуляли, он одаривал Пиамэ роскошными подарками, которые, впрочем, ничего ему не стоили, а ей и подавно. Пиамэ не была падка на дорогие украшения и наряды, но ей было приятно его внимание и, как она думала, его желание угодить ей. Спустя пару недель прогулок он уехал. Не знаю, что Сорел ей обещал, только она усерднее обычного принялась за шитьё и, вероятно, ждала писем. Сейчас же, не получив от него ни одного письма, Пиамэ, кажется, свыклась с мыслью, что он не вернётся к ней. Оно и правильно, Сорел ей не чета.
Он понял, что его письма не доходят до Пиамэ, и тогда написал мне, на что я открыто высказала всё, что думаю о нём и об их отношениях. Сорел очень разозлился и в следующем письме грозил приехать и устроить мне неприятности, но не приехал. Я так и думала. Ничего не отвечая, я ждала, и уже в следующем письме, прилагаемом к увесистой посылке, он умолял меня не вмешиваться.
Среди вещей, что были в посылке, а это были, главным образом, различные женские украшения из кораллов, жемчуга, золота, янтаря, - выделялась небольшая фигурка. Она была грубо вырезана из какого-то дерева и изображала русалку, но не ту прекрасную деву из детских сказок, которая мило улыбается, расчёсывая волосы коралловым гребнем. Нет. Это было настоящее исчадие ада, порождение больного воображения, плод сумасшествия, исполненный с таким искусством, что казалось, эта мерзость вот-вот зашевелится у тебя в руках. Торс и руки, одна из которых лежала вдоль туловища, а другая была вытянута вперёд, словно в каком-то жесте, были исполнены с напускной грубостью, но вот лицо, точнее, морда этого отвратительного существа была исполнена со всем старанием и искусством, на которое только был способен безумный мастер. Огромные глаза, вылезающие из своих деревянных орбит, раскрытая зубастая пасть, как у акулы - на это существо невозможно было смотреть без содрогания. Хвост у чудовища был короткий, гораздо короче, чем у классической русалки, а плавник мал и убог, так что невольно задумываешься о том, что это не пародия на русалку.
Я всё ещё не отвечала Сорелу. Наконец, он отчаялся и просил лишь выслать ему последние письма Пиамэ, клялся, что не нарушит более покой нашего дома. Я уже было сжалилась над ним, как тут произошло нечто непредвиденное.
В то время я была так озадачена странной фигуркой, что забыла о мерах предосторожности. Я даже не заметила того, что за Пиамэ стал ухаживать некий господин, которому благоволили наши родители. Это было неожиданной для меня новостью, поскольку наше семейство уже неделю назад определилось с судьбой Пиамэ - было решено, что она выйдет замуж за сына одного знатного, но небогатого графа, и этот союз поднимет статус обеих семей. Когда этот господин явился к нам на ужин, он произвёл на меня отталкивающее впечатление, с которым не сравнится даже впечатление, оставленное Сорелом. Манеры этого господина были так изысканны, голос бархатист и мягок, интонации свидетельствовали о таком его внимании и интересе ко всем членам нашей семьи, что мать и отец были сражены и не заметили некой искусственности и стеснённости в его жестах. Все его телодвижения будто давались ему с трудом, он был не уверен до конца в возможностях своего тела, не знал наверняка, как нужно держать вилку, и порой сжимал её слишком сильно, и сомневался в каждом движении.
Но всех этих странностей Пиамэ и родители будто не замечали. Они непринуждённо вели приятную им беседу, наслаждались едой и винами.
Вечером того же дня родители, проводив гостя, изъявили желание поговорить со мной наедине. Говоря коротко, они предложили мне тот брак, который расстроил этот странный господин, представившийся как мистер Дред. Не понимая моё замешательство и возмущение, они оставили меня под домашним арестом на несколько дней.
Всё бы шло своим чередом, если бы не мистер Дред. Казалось, он их всех загипнотизировал, вменил им свою волю, а Пиамэ и вовсе смотрела на него тем преданным взглядом, каким смотрят собаки на своих хозяев.
Наша семья не была настолько знатной, чтобы я или Пиамэ могли сами выбирать мужа, но у нас было достаточно денег, чтобы заключить нечто выгодное, что откроет хотя бы одной из нас дорогу в жизнь. И если бы Пиамэ вышла за графского сына, то с поднявшимся статусом семьи я бы смогла выбрать ту жизнь, которой хотела. На то она и старшая сестра, чтобы позаботиться обо мне, но пока что я больше забочусь о ней, оберегая её от опрометчивых и опасных партий.
Глава 2. Миссис Хастлер
Ужасная фигурка лжерусалки не давала мне покоя, как и фигура мистера Дреда. Казалось, они чем-то связаны, по крайней мере, тем, что вызывали у меня одинаковую неприязнь, даже отвращение. Я чувствовала, что обязана выяснить хоть что-то о них.
Пока я об этом думала, посылка и письма Сорела попались Пиамэ на глаза. Это непредвиденное событие случилось как нельзя вовремя, оно пробудило Пиамэ от беспамятного обожания этого странного господина.
Произошло это в один из непогожих вечеров, когда прогулки были невозможны, и сестра зашла навестить меня в моей комнате. Коробка с бумагами, украшениями и конвертами стояла на столе, и взгляд Пиамэ почти сразу наткнулся на неё. Руки её задрожали и невольно потянулись к заветным конвертам, и не успела я встать и воспрепятствовать, как она со слезами на глазах пробегала по строкам, которые ей писал Сорел.
Потом она посмотрела на меня. В её взгляде было такое смешение чувств, что невозможно описать его словами. Однако я попытаюсь. Она смотрела на меня с гневом, поняв, что я - причина её долгой разлуки с Сорелом, в то же время она была счастлива увидеть хоть весточку от давно ушедшего счастья, словно это был росток надежды на его возвращение. Пиамэ была в изумлении: как она могла забыть его? Как могла поддаться чарам мистера Дреда?
Мне пришлось показать ей все письма Сорела, кроме тех, что он адресовал мне. Разумеется, я спрятала деревянную статуэтку и сделала вид, что украшения из посылки предназначались ей. Нам обеим стало ясно, что пора действовать.
Она написала письмо Сорелу, прося его скорее приехать, и вслед за этим письмом я тайно отправила своё с объяснениями того, что из этой интриги стало известно Пиамэ, и разбавив его несколькими вопросами о лжерусалке.
Что могло отрезвить родителей после влияния мистера Дреда, мы не знали.
На следующий день этот господин пришёл не с пустыми руками: он подарил Пиамэ деревянную фигурку в виде Тристана и пообещал когда-нибудь отправиться с ней на побережье океана, чтобы, как он выразился, показать океану настоящую жемчужину. На всё это Пиамэ ответила довольно сдержанно, даже холодно, и родители не преминули своим долгом сделать ей тут же замечание. Господин, однако, уловил перемену отношения к нему Пиамэ и метнул короткий, но неоднозначный взгляд в мою сторону. В остальном вечер прошёл как обычно.
Пока сестра ходила во двор за почтой, я рассматривала фигурку Тристана. Случайно выпустив её из рук, я подняла статуэтку в положении вниз головой и чуть не выронила снова: теперь на меня смотрело какое-то подводное чудовище, смотрело с бесконечной злобой, ненавистью. Оно было уродливым, безобразным, явно не земным созданием, в его форме ясно просматривались огромная жуткая морда и щупальцеобразные конечности, навевавшие мысли о морских монстрах.
Я не заметила, как вошла сестра. От разглядывания фигурки меня оторвал её голос, сообщивший нечто неожиданное.
- Я должна сказать тебе, - тихо начала она, - хотя я не сказала об этом родителям. Если нужно выдать меня замуж, то лучше сделать это скорее.
- Что ты имеешь в виду? За кого замуж? - недоумённо спрашивала я, хотя знала, кто у неё на уме.
- Сорел. Я ношу его ребёнка. Только прошу, не говори ничего родителям, - горячо шептала она. - Теперь у меня снова появилась надежда, он приедет, я знаю, он приедет.
Я понимала, что должна была сказать ей что-то тёплое, поддержать, но тогда меня не волновали эти дела, мысли мои нервно крутились вокруг деревянных статуэток и мистера Дреда, о котором не было известно ровным счётом ничего.
Дождавшись времени, когда закончился срок моего домашнего ареста, я под предлогом визита в графский особняк отправилась к своей знакомой. Она работала в борделе и имела довольно широкий круг знакомств, так что я надеялась навести справки на этого господина. Войдя через чёрный ход, я спросила Эллу у первой же попавшейся мне женщины, и та сказала следовать за ней. Пройдя за яркой жёлтой юбкой несколько слабо освещённых тесных коридоров, я оказалась у двери с позолоченной табличкой, которая высокомерно гласила: "Элла Хастлер, управляющая".
- Миссис Хастлер сейчас нет, подождите её в кабинете, - сказала женщина, после того как заглянула за дверь.
Я вошла. В окне, располагавшемся напротив двери, уже сгущались сумерки. Не знаю отчего, но какой-то страх вдруг будто сжал мои лёгкие. Я прикрыла дверь и, чтобы отвлечься, оглядела кабинет. Он совсем не изменился. Тёмный паркет с ярким заморским ковром на полкомнаты, большие и мягкие кожаные кресла, бордовые стены, позолоченный карниз над окном и бархатные шторы в тон стенам. Я включила на столе лампу, разлился тёплый свет. На столешнице лежали в беспорядке бумаги, письменные принадлежности, книги, газеты и, конечно, неизменный во времени, стоял в старой деревянной рамке портрет её покойного мужа. Когда-то он был очень богат и вёл роскошную жизнь, но, с тех пор как женился на Элле, ударился в карточные игры и, как это частенько бывает, через год-другой разорился и, не вынеся позора, умер. Хотя, злые языки поговаривают, что это Элла довела его до ручки и чуть ли не сама толкнула в воду.
В коридоре послышались шаги, и секунду спустя в кабинет вошла хозяйка. Элле было за тридцать, она всё ещё имела чёрные густые волосы и осиную талию. Её цепкий взгляд сразу выдавал в ней предпринимателя, деловитого человека со смелым характером. Когда мы с ней познакомились, она была рядовой проституткой, работающей, чтобы покрыть долги покойного мужа. В наше время женщинам осталось не так много занятий, ведь им уже почти не приходится добывать деньги. А поституция по-прежнему одно из самых прибыльных дел. И ты либо устраиваешь свою замужнюю жизнь, либо туда.
- Сколько лет, сколько зим! Пришла устраиваться?
Такими были слова, которыми меня встретила эта женщина.
- Предупреждаю, оплата сдельная, не больше пятидесяти в час, - добавила она, садясь за стол. - Располагайся, Эмма. Я уже вижу нашу новую вывеску через пару лет: "Элла и Эмма"! Звучит, правда?
Он уговорила всё это, пока я садилась в глубокое кресло напротив и торопливо расправлялся юбки, дожидаясь, пока она закончит нести чепуху.
- Элла, дорогая, я к тебе по делу. Нет, мне пока не нужны деньги, - поспешно оговорилась я, видя, как начали сдвигаться её чёрные густые брови. Я рада твоему предложению, но не могу его принять, ты же знаешь.
- Тогда выкладывай, - без церемоний приказала она.
- Мне нужна вся информация о человеке по имени мистер Дред.