Шевцов Геннадий Васильевич : другие произведения.

Человек с улицы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    роман о том, как нелегко даже талантливому человеку реализоваться в жизни...
  ГЕННАДИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ШЕВЦОВ
  
  
  
  
  ЧЕЛОВЕК С УЛИЦЫ
  
  Роман
  
  "...У вас есть талант, моё дитя, и вы скоро узнаете, какую страшную, непрестанную борьбу ведёт посредственность с теми, кто её превосходит".
  
  Оноре де Бальзак
  
  
  
  
  
  
  
  
  М о с к в а "ГОМО САПИЕНС" 1995
  
  
   Шевцов Г.В.
  "Человек с улицы" ГОМО САПИЕНС, 1995 - 316 с.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Краткая аннотация
  Настоящий роман о поисках героем своего предназначения на Земле. Открыв в себе феноменальные способности, он убеждается, как нелегко реализоваться в жизни...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ? Г.В. Шевцов
   ? ГОМО САПИЕНС
  
  
  
  
  Содержание
  
  Часть I. МИРАЖ
  "Караджосо" ...................................... .......................................... 5
  Парварда ..................................................................................... 17
  Всемогущая Владлена ............................................................... 29
  Назовёшься братом ................................................................... 41
  "Каса маре" ................................................................ ............... 49
  Стакан кваса ................................................................ .............. 56
  Часть 2. ПЕРО ЖАР-ПТИЦЫ
  Огород в голове .......................................................................... 63
  Не зная слов ................................................................................ 76
  Такой как все ........................................................................... ..83
  Неуч с дипломом ..................................................................... ..95
  Москвич из Балашихи ........................................................... 105
  Приняли за своего ................................................................... 114
  Билет до Балаково ................................................................... 128
  Не мудрите лукаво .................................................................. 136
  Часть 3. САМОЗВАНЕЦ
  Уютное гнездышко................................................................... 145
  В Сандуновских банях ............................................................ 158
  Песцовые шкурки .................................................................... 166
  В "Жигулях" по Москве .......................................................... 180
  "Лесная быль" .......................................................................... 189
  "Летучая обезьяна" .................................................................. 202
  Прелюдия ................................................................................. 210
  Парапсихологи ........................................................................ 218
  Не прошёл по конкурсу .......................................................... 228
  Находчивая сваха .................................................................... 234
  Часть 4. ФЕНОМЕН
  Дождись своего попутного .................................................... 244
  Феномен .................................................................................. 256
  Наваждение ..............................................................................262
  Палата ? 1110 .........................................................................276
  Новости, мама! .........................................................................290
   Заключительная глава,
   или Лучше этого не понимать. ................................................297
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Геннадий Васильевич Шевцов -
   основоположник логики здравого смысла -
   науки самосохранения Человека
   как Человека разумного
   от негативных проявлений психики..
  
  
  
  
  
  Часть первая
  МИРАЖ
  
  
  
  Глава первая
  
   "КАРАДЖОСО"
  
  
  "... Кто весел, играет и пьёт,
  Тот выпьет и снова нальёт".
  
  
  I
  В воскресный день начала августа 1968 года в просторной диспетчерской Инфлота Дунайского пароходства выпускник факультета иностранных языков местного пединститута Гевашев Игорь Васильевич, принятый диспетчером с месячным испытательным сроком, предавался созерцанию японского глобуса. Созерцанию не только праздному. От бесконечных экзотических названий, смен красок разбегаются глаза, загорается сердце, забываются неудачи и обиды... Среди многих добротных импортных вещей в диспетчерской глобус - венец всего; на его голубое сияние устремляется взгляд каждого вошедшего. Но на самом деле диспетчерам нужнее карта бассейна Дуная, что хозяйкою расположилась справа, чтобы падал свет из окна: по её красным флажкам прослеживаются порты захода судов. Слева от диспетчерского стола - на тяжёлых навесных полках и за стеклом в шкафу выстроились, как оловянные солдатики, книги. Новый диспетчер не удосужился пока познакомиться с ними поближе, лишь пробежался взглядом по корешкам. Справочники, каталоги, инструкции, атласы... Глянцевый блеск их переплетов и подсиненные обрезы вызывают в нём холодное уважение и... скуку. А сколько интересного на глобусе! Немного воображения - и ты путешествуешь с морскими волками...
  Неожиданно, где-то далеко в бесконечном коридоре хлопнула дверь. Звук этот вернул Гевашева из грозных морских солёных стихий в его мягкое кожаное кресло и неприятно напомнил о "Караджосо". Оформление пришедшего вчера ночью итальянского парохода под сомалийским флагом оставалось незавершённым.
  Прокопчённый неустанным пыхтением громоздкой трубы, выбрасывающей в августовское небо густой смоляной дым, "Караджосо" неуклюжим чудовищем торчал на дунайском рейде, разжигая любопытство вездесущих мальчишек.
  "Итальянец" впервые за своё чуть ли не столетнее существование стойко завершил преодоление стремительного течения Дуная и теперь как будто дремал, набираясь сил, меж нависшими над водой плакучими ивами.
  Новоиспечённый диспетчер час назад вернулся с судна. Ему было и стыдно, и горько вспоминать. Разношерстная команда в кают-компании "Караджосо" с завидным любопытством разглядывала представителей таможни, Инфлота, карантина. Говорили разноязычно. Присматриваясь и прислушиваясь, Игорь Васильевич старался уловить смысл английских фраз, которыми перебрасывались матросы-арабы, и не успевал, не пони?мал. Он уже начинал пунцоветь, когда подвернулся прилично разговаривающий по-русски жгуче-кудрявый матрос пуэрториканец. И где только насобачился?! Спасибо, выручил...
  И надо же, шельмец, ухитрился таки в боковой карман опустить... При мысли о презенте стало не по себе. Он не возмутился. Не разоблачил шустрого взяткодателя. Да и эта оранжевая коробочка с непонятной надписью, которую он после уединения извлёк из кармана, испытывая волнение, содержала крохотные таблетки. С помощью толстенного словаря с лупой он догадался - что биостимуляторы служат для улучшения памяти и работоспособности. Он машинально отправил в рот пару таблеток, даже не запивая. И тотчас ощутил теплоту, прилив сил. Действительно, это то, что надо, подумал он. И жить, как он живёт - не стоит! Такая серая будничная жизнь не для него. Не для того он родился, чтобы им помыкали!
  Тяжело вздохнув, Игорь Васильевич ещё раз нажал блестящую кнопочку на подставке, и с места плавно сорвался загадочный шар. Торжествующе и маняще. Замелькали, проплывая мимо, притягательные названия морей и океанов, островов и материков. Сколько таинственного и неизведанного!
  Далеко-далеко перед ним расстилается морская гладь, голову освежает легкий бриз, а губы сами собой восторженно поют... Или нет, его запекшиеся от зноя губы с трудом шепчут: "Пить!" - перед ним бесконечные барханы и дюны. Он в пустыне! Или лучше в горах! Ослепительно сверкает снег...
  - Гевашев!
  Спокойный оклик старшего диспетчера показался мечтателю, по крайней мере, взорвавшимся в благостной тиши снарядом. Неприятно, что и говорить, возвращаться из сказочного полёта за голубым электронным чудом в воплощение земной скуки - диспетчерскую, но придётся повернуться и вперить в начальство отсутствующий взгляд.
  - Я отлучусь, - хмуро сообщил старший диспетчер, с первого же дня недовольный рассеянностью, а больше всего здоровым, молодым видом подчинённого, когда сам он скрипит и кряхтит на каждом шагу.
  Костюм из первоклассного ателье, тщательно подогнанный по дряхлой фигуре. Властный голос, манера обращения означали для всех - и для нового зеваки тоже, - что старший диспетчер Мокин довольно-таки солидная фигура в пароходстве, и именно от него зависит: быть или не быть на этом перспективном местечке вновь принятому. По всему видно - не быть. Новичок не только не ринулся на глас начальства, но даже не соизволил встать и поздороваться.
  - Что? - спросил он, наконец.
  Мокин возмутился про себя, но сдержался - наставник молодежи как-никак. Подойдя к тумбе письменного стола, опекун небрежно ткнул костлявым пальцем в телефонный список под плексигласом: приспичит, мол, вот телефон!
  Старательно избегая колючего взгляда Мокина, Игорь буркнул:
  - Хорошо!
  Наставнику молодёжи в этом "хорошо!" почудилась насмешка, он вскипел было, но мгновенно оседлал свою вспыльчивость, умерил пыл.
  - Вы во флоте! Как положено, так и отвечайте! - проскрипел он.
  - Хорошо!
  С досадой проворчав: "Бестолковый!" - начальство с шумом захлопнуло дверь. Всё самолюбие молодого человека тотчас всколыхнулось, забурлило, но буйная волна оскорблённого достоинства не ринулась захлестнуть обидчика. Игорь остыл быстро, душевное состояние его снова представляло собой ровную, незамутнённую гладь. Атмосфера диспетчерской усмиряла. Мягкие кресла, роскошный полированный стол, ворсистый ковер, панели под дуб...
  Однако пора приниматься за дело. Бросив последний взгляд на комнатный земной шар, Игорь разложил бумаги из жёлтого казённого портфеля, не подозревая, какую перемену в его судьбу принёс с собой замызганный бродяга под чужим флагом.
  Он уже минут пятнадцать выстукивал пальцем на пишущей машинке, когда вдруг тренькнул телефон.
  - Выпишите "разовый" в порт! На имя Лялиной! Я сейчас зайду!
  Кто такая? Пищит, как девчонка, а приказывает...
  - Необходимо иметь при себе основание для пропуска и паспорт, - стандартно, как приходилось отвечать по несколько раз за дежур-ство, сказал он.
  - Вот вредина! - без тени шутки сердито проговорили в трубке.
  Не успел он достучать и страницы, как в диспетчерскую влетела цветущая атлетка, разгневанная, словно леди Макбет.
  - Так и знала! - без приветствия выпалила она. - И спросить не с кого! Сан Саныч у себя? - Наткнувшись на стол диспетчера, она остановилась, прямо-таки излучая негодование на формалиста, посмевшего перечить ей.
  И без того расстроенный "формалист" отозвался на агрессию подобно камертону.
  - Не знаю! - выкрикнул он тоже раздраженно и вдруг широко зевнул, это была его защитная реакция, прикрыв рот ладонью. Он с новой силой почувствовал, как поднимается в нём необъяснимая тоска и зарождается смутное желание забросить всё к чертовой бабушке, уехать, улететь... Куда угодно, только бы отсюда...
  В глазах девицы выразилось такое испепеляющее презрение, что ещё немного - и от Игоря осталась бы щепотка золы. Но, к счастью, немая сцена продолжалась недолго. Кресло у двери натужно охнуло: атлетка плюхнулась в него дожидаться неизвестно какого Сан Саныча, предварительно пообещав "позаботиться" о новеньком. "Ради вашего же блага!" - В зловещей улыбке сверкнули перламутровые зубы.
  Гевашев продолжал ставшее и вовсе ненавистным оформление итальянского горемыки, невесело думая между делом: "Ну и кукла! Угрожает, топает... По какому праву?! И охота околачиваться по агент?ствам, морочить голову..."
  Пропуска он не выписал. Нахрапом, без "здравствуйте", без "пожалуйста"... Да и с какой стати?
  - Вот что, лапонька, придёт Сан Саныч - подпишет твоё заяв-ление. Заранее подготовь. И будь здоров! Что, не понятно? - минуты через три изрекла нетерпеливая посетительница.
  - А какой ещё Сан Саныч?
  Зевание на этот раз не помогло. Смутное желание всё бросить, уехать стало явным, поманило за собой в сияющий день за окном. Игорь встал. Взревели турбины, запели-загудели рельсы... Он шагнул... и споткнулся о ковёр. Тишина диспетчерской оглушила его. Панели под дуб, стол... А бесцветная трезвость уже пригнала тоск-ливую мысль: "Могут быть неприятности. Вот попросят с работы "за здорово живешь"". Он сел потерянно.
  Лялиной меж тем прискучило нетерпеливое цоканье кукольной ножкой на шпильке. Наградив диспетчера двумя-тремя нелестны?ми прозвищами, она встала и с видом человека, который вернётся взять реванш, удалилась.
  И действительно, инцидент этим не исчерпался. Через несколько минут Гевашеву пришлось по телефону объяснять своё бестактное обращение с дамой кому-то из начальства. Кому - этого он не уяснил от элементарного незнания специфики ещё не освоенной работы диспетчера.
  - Сошлитесь на шифр, - снисходительно сочувствовал ему начальственный бас.
  - Какой шифр? - заняв оборону, недоумевал Игорь.
  - Ах, новенький непонятливый объявился! - уже без сочувствия сказал бас. - Ваша фамилия?
  Это звучало уже почти грозно. Что делать? Надо же, какая-то родственница или пассия Сан Саныча! Кто этот царь и бог?
  Скрепя сердцем выписал разовый пропуск.
  Самолюбие ещё обиженно шипело, но Игорь уже остывал, когда услышал приближающееся ненавистное поцокивание. Он решил немного сбить спесь с победительницы - без паспорта не отдавать пропуска, и вдруг отметил, что каблучки в коридоре звучат не дробью жестокого барабана, а лёгким перекликом крохотных молоточков бог знает какого инструмента. Он старался избавиться от непрошеной симпатии к походке той грубиянки, ведь войдёт - так же груба, убеждал он себя.
  Но в дверь, прежде чем войти, постучали чуть слышно! От удив-ления он чуть язык не проглотил. Там, за дверью, должно быть по-считали молчание знаком согласия, и дверь приоткрылась. Совершенно другая девушка, тоже красивая и стройная, но со спокойным лицом, открыла дверь и вошла, плотно притворив её за собой.
  - Можно?
  Снова вооружившись его молчанием, решительно направилась к столу, улыбнулась очаровательно. Гевашев настороженно ждал, что же выкинет эта.
  - Будьте человеком, выпишите "разовый" на "Дебрецен". Целую вечность с подругой не виделись. - Подкупающе милая улыбка - и новенький паспорт на стол.
  Игорь прислушался. Никого. Вроде и нет основания, выписывать, но на этот раз он долго не раздумывал. Вот новости! Той можно, а этой, милой и вежливой, что, нельзя? Раскрыл паспорт, сличил фото с оригиналом, не смог не улыбнуться последнему и выписал "разовый" на имя Козлитиной Аллы Николаевны. По крайней мере, просит, а не требует, и документы предъявила. Игорь даже повеселел от того, что поступил, как сосчитал нужным.
  Эта самостоятельность подействовала на него, как глоток воз-духа. Да и очаровательное создание с разительно неподходящей фа-милией развеяло впечатление от агрессивной Лялиной. Давно просту?чали каблучки горячо благодарной девушки, а он всё сидел, размышляя о том, что девушкам прекрасной наружности совсем без надоб?ности фамилии: они должны носить лишь воздушные, как их платья, имена, сотканные из нежных, красивых звуков. "Бывают же казусы!" - усмехнулся он, принимаясь за дело.
  Но оформление далеко не продвинулось. Резкие, словно удары молотком, шаги заставили подпрыгнуть сердце. В кабинет победно вошла Лялина.
  - Говорила ведь! - только и сказала она, сияя глазами в тёмных подкружьях. Не сочтя нужным что-либо ещё добавить, с ходу протянула руку на край стола за пропуском. Игорь педантично спросил паспорт. Возмущённо фыркнув, шантажистка с любопытством поглядела на него.
  Гевашев смотрел, как она триумфально удалялась, как, верная себе, оставила незакрытой дверь, и снова с неприязнью подумал о своей работе.
  
  II
  Ещё месяц назад он, молодой и здоровый, начинал каждую неде-лю с безнадёжной пробежки в гороно.
  - Паспорт, - привычно открывая книгу регистрации посетителей, требовал заведующий, определенно пожилой, несмотря на многочисленные следы тщательного ухода за кожей, выхоленный и прямой - из бывших военных.
  "Ему хорошо - работы искать не надо, - думал Гевашев. - А мне что делать, когда вакансии нет, и не предвидится?"
  И это неумолимо подтверждалось завгороно. Происходил следующий диалог. "Что же делать?" - "По направлению ехать в село". - "У меня здесь семья". - "Ну и что же?" - заключал бывший военный, ясно давая понять, что "товарищ посетитель" не один, а "товарищ заведующий" не для выяснения отношений сюда посажен. Ну что ж, Игорь благодарен и за то, что записан. Есть всё же блесточка на?дежды в неизменном "заходите".
  В приёмной Игорь насмешливым взглядом отгораживался от товарищей по несчастью, с настороженным любопытством встречавших каждого покинувшего заветный кабинет. Знал, что и с каждым из них за звуконепроницаемой кожаной дверью обойдутся точно так же. И всё же Игорь не терял надежды на светлое завтра. Спрыгивал как мальчишка с последней ступеньки деревянной лестнички. Устремлялся быстрее на проспект Суворова, всегда по-праздничному нарядный; вид слоняющихся людей по нему успокаивает - не один без дела.
  Однажды Игорь обрадовано окликнул здоровенного парня в мичманке, степенно выходящего из художественного салона, что три месяца побаловав портовый городок сувенирами, зарекомендовал себя клубом местных коллекционеров.
  - Вадим!
  Узнать Вадима легко даже со спины. Высокий, как телебашня, и слегка сутулится. Года два знается с Игорем. В институт Игорь поступил уже семейным, близких товарищей не завел, друзья детства как-то растерялись - остался Вадим, ни друг, ни знакомый. Вот кому случалось изливать душу в нечастые встречи.
  - Давненько не виделись. Как дела?
  Игорь не был нюней, но поплакаться хотелось.
  - Хожу, хожу, да никого не трогает. А ведь так можно дисквалифицироваться...
  Они зашли к Игорю.
  - Чайку бы, - мечтательно протянул Вадим, справившись, нет ли кого дома. Впрочем, мог и не спрашивать, сразу определил, что никого. Войдя, он насторожился по своему обыкновению.
  А обоняние у него, надо сказать, отменное, и гончая позавидует. Как-то шли они вдвоем по проспекту Ленина, Вадим вдруг остановился, повёл носом и замер с блаженным выражением на лице.
  - Что? - Игорь последовал его примеру, но кроме привычного запаха цветущих лип, ничего не отметил. Вадим же облизнулся.
  - Рыбу жарят.
  Игорь усомнился.
  - А ну, пошли!
  Было чему изумиться. Верно взяв направление, Вадим твёрдо поднимался на второй этаж, вслух уточняя сорт рыбы.
  - Селёдку дунайскую, простите, жарите? - почтительно осведомился он, когда на еле слышное "дзинь" дверь отворилась.
  Удивлённая хозяйка бросилась потчевать случайных гостей, но Вадим вежливо отказался, попросив лишь завернуть крошечный кусочек, дабы не обидеть хозяйскую щедрость.
  - Ну и ну! Бичуешь в пароходстве! А тебе бы сыщиком в Интерполе работать. Ещё свежа была в памяти статья о международной полиции, потому и сказал так Игорь.
  - А зачем? Мне и здесь хорошо.
  Вот и сейчас Вадима не подвёл нюх. Действительно, подтвердил Игорь, никого, один он бездельник. Значит, можно расположиться, как душе угодно, можно угоститься жареной картошкой с луком и яйцами, раз Игорь предлагает. Потом смаковали растворимый кофе, которого не встретишь на городских прилавках. У Игоря в доме он появлялся благодаря энергичным усилиям Вениамина Ивановича, отчима, учителя начальных классов по диплому, в действительности же - завскладом на консервном заводе. Как обычно, рьяно повоевали в шахматы. И хотя Игорь хлопал в ладоши, как маленький, если Вадим снисходительно уступал ему пальму первенства, мысли его были заняты проблемой трудоустройства. Всё началось, считал он, с несправедливого распределения - в глухомань, в село Виноградное: жить оторванным от семьи.
  - А у сокурсников твоих как? - деловито поинтересовался Вадим.
  - У Додис свободный диплом, работает в школе. Бокалов...
  Игорь долго перечислял, и все те, кто учился с ним, к неска-занному его удивлению, хотя и имели направление совсем не в город-ские школы, всё же остались в городе и неплохо устроились. Узнавая то и дело мимоходом, Игорь долго не придавал особого значения этому факту. А бывшие сокурсники, одаривая невезучего товарища белозубыми улыбками, умалчивали о том, как им удалось устроиться.
  - Ты, я вижу, совсем раскис. Хочешь, в Инфлот зайдем?
  И вот он, благодаря Вадиму, здесь. Надо же! Разыскал когда-то плававшего с ним замполита с обширными связями и уговорил замолвить словечко за "надёжного товарища" в Инфлоте.
  
  III
  Наутро, когда распалялось, набирая силу, бессарабское солнце, Гевашев торопливо, словно боясь опоздать домой, сдал дежурство добродушному увальню Владиславу Петровичу. И надо было Кондрашову навязываться! "Уважь, - говорит, - всё равно мимо почты идёшь", - и деньги в бумажке с адресом тычет. Как отказаться? Сог-ласился, а что вышло? Прямо на почту, уважил? Дудки! Автобусом что-то расхотелось добираться, такси - другое дело.
  А дома папочка, как не без злого юмора называл Игорь отчима. Развалился в кресле у сверкающего на солнце полированного стола, две бутылки "Российской" перед собой водрузил, одна уже наполовину почата. Год уже, как от сыночка его, разбитного Венки, ни строчки, известно лишь, что он Сахалином грезил, вот и загрустил, запил старый. И сегодня, видно, запасся бюллетенем у врача-приятеля - тоску свою лечить. А тут под руку пасынок - живой, здоровый, как бельмо на глазу.
  - Сволочь ты!
  Игорь смолчал, отчим с кулаками полез, на лице искрятся пьяные слёзы. Хорошо ещё, Наташи нет, а то и у жены нашлись бы претензии. Что ж, на улицу... На улице солнце, и по пути на почту - ресторан популярный, "Голубой Дунай", а дальше парк привольно пролёг, а среди деревьев собор с курантами. Пройти бы, но бойкая официантка Жанна в белоснежном переднике на крыльце солнечные ванны принимает, улыбается, зовёт.
  В полупустом прохладном зале за уютным столиком он думал с обидой об отчиме. Вдруг серебристый девичий смех привлёк его внимание, заворожил. За угловым столиком сидела Козлитина. Как хороша! Сама Жизнь...
  И откуда у него жесты прожигателя жизни? Его ли это голос:
  - Шампанское и шоколад вон за тот столик! - Вроде его.
   Дьявольское изобретение - одно из тысяч психотропных средств -таблетки из "презента" сработало, лишило разума отца двоих сыновей, неприхотли?вого мужа.
  - Сказать, от кого? - это Жанна знаком вопроса склонилась над ним.
  - Не надо, - сообразил ведь, что девушка не одна.
  Весёлая и беспечная, ослепительным белым цветком украшала Козлитина мужскую компанию пароходских за угловым столиком. Та самая девушка, которой он вчера самостоятельно выписал пропуск в порт.
  "Жест" повторился, в награду - лоскуток салфетки, подсунутый Жанной. На нём еле видны многообещающие слова: "Не уходите. Дождитесь". Вместо подписи - яркий отпечаток губ.
  Что ж, не будем торопиться. А перевод Кондрашова подождёт. Тем более что завтра аванс...
  Вот и она. Проводила своих. Вернулась, учащённо дыша. Сама Жизнь...
  - Можно? - И сильным движением обнажённой округлой руки прид?винула вплотную к нему кресло, царственно опустилась в него, нежно взяла руку Игоря, в то время как он после основательной дозы конь?яка понимал одно - перед ним чудо. Всё: и его жена Наташа, и отчим, и перевод, - всё показалось ему потусторонним, незначительным, несуществующим.
  Минут через пятнадцать воплощённое очарование охладило пыл вознёсшегося в облака Игоря.
  - Жанна, посчитай, сколько с нас!
  Заворожённый необыкновенной девушкой, он не посмел обидеться на запрет.
  - Приплюсуй "пять звездочек" и о себе подумай! - распорядилась Сама Жизнь, отмахиваясь от нескольких сразу назойливых моряков, умолявших о "всего одном танце".
  - Со мной, лапушка, поедешь?
  Его голова, отупевшая от прикосновения очаровательной женщи-ны и коньяка, кивала, согласная на всё, только бы всё это длилось вечность.
  Сегодня можно... А ста пятидесяти вполне достаточно, чтобы хоть раз досыта насладиться жизнью.
  Уютная квартирка из трёх современно обставленных комнат, куда его завезли, прелестна, как сама хозяйка.
  - Мне нужен ты, - усаживаясь с ним на кожаном диване, проворковала она. - Очень нужен, лапуша, я совсем одна, - и ласкалась как-то торопливо. Совсем рядом, близко у его глаз - сияющие глаза обольстительницы, точёные руки обвивают шею. Но губы её, отстраняясь, разжались не для поцелуя: - Мне нужно в порт, лапуша, се?годня же! Знаю, ты ведь всё можешь...
  Как будто знал, что понадобится пропуск! Бланки пропусков при нём! Не выложил. Два заверенных.
  - Могём!
  Её губы на миг коснулись его губ, но плечи тотчас высвобо-дились, выскользнули.
  - Покупаемся для начала! Протрезвимся малость. - Погрозив розовым пальчиком, она залилась колокольчиком и выпорхнула в ванную. Гевашев, влекомый притягательной силой очарования, сор-вался с дивана.
  Приятны и ласкающие касания раздевающих рук, её распущенных волос, приятно и обволакивающее море шампуни. После баньки по рюмашке "бальзама" за успех предприятия. Всё равно какого!
  "Жигули". В порт. Сама Жизнь рядом. В пути нежна как ангел. И всё дозволено. Водитель, свой в доску, по словам обольститель-ницы, к их отношениям безразличен.
  В порт попасть - пара пустяков, если есть или заказан про?пуск. Проходи, пожалуйста.
  Шофер задумчиво курил, поглядывая на часы. Молчал и Игорь, протрезвляясь от коньяка, бальзама, но не от чар её. Вот, наконец, и Сама Жизнь - сияющая, ослепительная, и с нею - светлый праздник в тёмном уже вечере ставшего вдруг прекрасным города.
  - Всё на "отлично"! - с торжеством сообщила она. - Трогай, Савелий!
  Что на "отлично"? Ведь оформил своей рукой пропуск. Для чего? Кто она - эта божественная женщина?
  Говорят, знать бы, где падать, рогожку бы... Но тогда Игорю Гевашеву было всё равно, где и как, лишь бы не разлучаться с нею.
  Снова одни. Среди комфорта, аромата её духов. Опьянен её близостью, околдован лаской её рук, блеском глаз. Снова по рюмашке "за сотрудничество и взаимовыручку" - совсем не по ситуации про?возгласила неземная очаровательница. Затуманенное сознание Гевашева, как плохой фильтр, пропускало без внимания истинный смысл её поступков и слов. Но фильтр высыхает после использования, и только, Гевашеву же дорого обошлось опьянение этой женщиной.
  - Тебе хорошо со мной? - воркует сладострастная повелительни-ца. - На край света махнул бы за мной? Куда тебе хочется, радость моя?
  Стены дома всегда теснили мечтательную душу Игоря. Постоянно чего-то не хватало, а сам и не знал чего. Только всегда хотелось куда-то лететь, бежать, ехать. Вот и теперь, как будто всё есть для разумной жизни: приличная работа, семья, забот по горло с детьми, а чего-то не хватает душе. Что-то душит, тревожит, манит в неизведанное, далекое. И он пошёл на поводу того неразумного человека, который жил в нём с мальчишек, а сейчас, когда Игорь оказался в объятиях прелестницы, зашептал горячо, самозабвенно: "Помнишь "Звезды над Самаркандом"? Да, да, книгу с яркими иллюст?рациями, подарок матери, лежала на шаткой этажерке. Название её, такое звучное, врезалось в память. Самарканд зовёт тебя, ждёт, и обстоятельства самые подходящие..."
  Взволнованно, запинаясь, залепетал Гевашев:
  - В Самарканд, Самарканд...
  И с этим безрассудным, магическим для него "Самарканд" всё и пошло кувырком. Нанизанные на нить любви коварные приказания: "Выпишись, принеси паспорт, военный билет, диплом", - вполне понятно, не возмутили и не ужаснули Гевашева, жертву непредсказу-емых обстоятельств. Он лишь покорно мычал:
  - Милая, милая...
  И если бы из любопытства, просто по-человечески его спросить, что испытывает он в данной жизненной ситуации, он бы ничего вразумительного не смог бы ответить.
  Отныне (но не навсегда) властелином его стала Владлена, как повелела сейчас же называть себя Козлитина.
  - Тогда твоя - на всю жизнь! - звучало у него в ушах как сладо-страстная музыка.
  И вот перед самым началом учебного года в распахнутое на улицу окно, как условились, в десять вечера тайком подал он чемодан со словарями, учебными пособиями - думал ведь о работе учителем. Кому? Ей, о ком грезил непрестанно, лучезарной Владлене. Все мысли его теперь о ней, о счастливой совместной жизни.
  Теперь на вокзал. Навстречу наивным дерзаниям. Всё равно нет, и не будет счастья в прежнем мнимом благополучии. Бежать, бежать без оглядки, не зная куда, неведомо зачем, с неизвестной, но самой близкой, самой дорогой на свете. В город наивной мечты. Туда, где нежные розы на длинных стеблях на каждом шагу ещё в детстве нарисо?вало пылкое воображение, где дивные звёзды смотрят с улыбкой на людские судьбы денно и нощно, туда, как можно скорее, с любимой...
  И кому ведомо, там ли, в далёком Самарканде, или после, а быть может, ещё здесь, в Измаиле, с мимолетной обиды на себя (что учился, но так и не научился английскому языку) и начался для Игоря путь познания себя и своих возможностей.
  
  * * *
  
  Глава вторая
  
  ПАРВАРДА
  
  
  I
  Жизнь с Неземной оказалась полной теми же насущными заботами и хлопотами, что и дома. Не успел опомниться, как мытьё полов, базар, продовольственные магазины и ещё внушительная часть обязан?ностей по дому легли на его плечи. Очаровательная хозяйка лишь наводила окончательный блеск и лоск, порхая в уютных двух комнатах и кухоньке в снятой ими саманной пристройке на Бухарской улице в городе наивной мечты. Здесь свила себе гнёздышко перелетная парочка.
  Игорь уже в дороге осознал себя посторонним для Владлены. Немного понадобилось времени, чтобы понять: жизнь по принципу: "птич?ка зёрнышком сыта" - не по нраву его возлюбленной. Чем занималась спутница его новой, страстно желаемой жизни вне условного семейного гнёздышка, оставалось долгое время совершенно непонятным. В дела и замыслы свои Сама Жизнь не посвящала. Не раз пытался он выяснить, но непреклонная Владлена, будто нажатием где-то в своём организме кнопки мгновенно воздвигала вокруг себя и непонятных дел своих глухую стену. Стена эта была отчуждение. Разговорчивая, общительная, удивительно легко освоившаяся в чужом, новом для неё городе, Владлена в таких случаях замыкалась, сразу становилась невыносимо дикой. Когда фонтан вопросов, просьб и увещеваний Гевашева иссякал, он утомлённо махал рукой, застывал как истукан, склоняясь над кни?гой без всякого интереса, то только что каменным изваянием сидевшая Владлена стряхивала оцепенение и теплом любящих рук и глаз рас-тапливала начавшую застывать на сердце наивного лапоньки ледяную корочку отчаяния. Он стал воздерживаться от открытых выступлений и смирился с положением ни во что не вникающей домохозяйки.
  Игорь полагал, что она учит его уму-разуму, ласково и терпе-ливо, как маленького, советуя не вмешиваться ни во что: лучше-де человеку, не умеющему жить, принимать за чистую монету всё, что ему сочтут нужным открыть. На самом деле таков был её метод общения с недалёкими - для неё - людьми, чтобы они, по крайней мере, не мешали. Образование Игорька ничуть не смущало Владлену. Напротив, это она была недосягаема по развитию, её природный ум, многочис?ленные способы добычи: денег, комфорта, уюта...
  В одно воскресное утро середины ноября, после аппетитного пло?ва, в котором роль баранины отводилась курице, беглецы ободрились из пиал кофе с двумя-тремя каплями "датского короля" из квадратной бутыли, перекинулись несущественными репликами о подрывной деятельности ЦРУ, почерпнув сведения из утренних газет, выписан?ных предусмотрительной Владленой. Чтобы избежать лишних вопросов, изобретательная Владлена ввела в их совместную жизнь принцип: не судачить дома о житье-бытье: - быт-де и так заел, за что Игорь тотчас ухватился.
  После завтрака, чмокнув "милого" в щёчку, Владлена выпорхнула за дверь, на ходу делая последние наставления по дому. Она спеши?ла в город "по неотложному, важному делу".
  Осчастливленный Игорь слышал, как стукнула внушительным запо?ром калитка о металлическую подпорку дувала. В наступившей тишине гулко раздавались шаги редких прохожих. Он, завалясь на неубранную с утра железную кровать, невольно задумался над своей жизнью; читать ему в последнее время не хотелось, и он думал-думал обеспокоено... Что привело его к этой жизни? Четверть учебная прошла, а он не в школе. И куда убегает Владлена каждое утро? Благо, ещё ночует дома. Где достаёт ежедневно деньги? Ведь не работают оба.
  И вдруг ему захотелось развеяться: надоевшие мысли отогнать. Собраться было несложно. Он выскочил на пустынную улицу, разыгрывая из себя счастливца.
  Он увлёкся и, сытый, праздно настроенный, уже не притворялся. Да, наслаждение! Чего не увидишь здесь!
  Как здорово, что он теперь в Самарканде! Нет ничего очаро-вательнее Старого города! Какое наслаждение бродить по его закоулкам!
  Игорь не переставал восхищаться величественной мечетью, гроб-ницей Биби-ханум, а что стоит одно удивительнейшее сооружение древности - Регистан! Туда и направился он сейчас вверх по Бухарской улице, с потоком людей пересёк запруженную нескончае-мыми потоками машин магистраль, степенно (торопиться вроде бы некуда!) вышел на аллею. Свежесть утра давно коснулась его, но он только теперь, вдали от дома, задышал радостно и глубоко, спокойно собирая разрозненные мысли.
  Всё ранее угнетавшее его куда-то подевалось. И как-то незаметно, вместе с вдыхаемым им ароматом роз, вливались в него надежда и радость. На что и о чём - он не знал ещё, и надежда была не волнующей, а спо?койной, как этот Регистан. Всё, что ни делается, всё к лучшему... Избитая эта банальность не раз усмиряла беспокойные его мысли, сразу оправдывая прошлое, настоящее и будущее, уравнивая мудрость и глупость, добро и зло.
  У Регистана, возле огромного полотна, натянутого на раму, толпились дотошные зеваки. К ним присоединился и Игорь.
  Невзрачный, незаметной внешности, просто одетый человек, издали, застыв на месте, пристально всматривался в изображённых на фоне Регистана людей, выжидая чего-то. Внезапно он устремлялся к холсту, аккуратно наносил мазок, отскакивал в сторону под восхищённые возгласы собравшихся, снова застывал как изваяние, и цикл его действий, словно на репетиции, повторялся. Прямо на глазах с каждым мазком кисти на холсте оживали люди.
  Потрясающе! Завороженный чародеем-художником, праздничным Регистаном - наяву и на картине, - свежестью азиатского утра, Гевашев переходил с места на место, смотрел на художника, как на чудо.
  Между тем художник, время, от времени легко отрываясь от хол-ста, вступал в полемику с любопытными зрителями. Как и во всякой толпе, и здесь нашлись те, кто, сам не обладая даром художника, подсказывал, как сделать картину краше, убедительнее... Художник, каменея, поочередно выслушивал советчиков до конца, затем, приводя доводы величайших мастеров кисти, терпеливо разъяснял им их заблуждение. Впечатлительный Гевашев сразу заразился образованностью и прозорливым видением художника.
  - Вот хотел спросить, - почему-то робея, обратился он к живопис?цу.
  Художник повернул к нему голову, довольно крупную для его роста, с залысиной, пристально взглянул.
  - Слушаю Вас, - доброжелательно пригласил он к разговору очеред?ного любителя давать советы.
  - Я сам учитель и никакого отношения к живописи, сами понимае?те... - промямлил Игорь, розовея под любопытными взглядами.
  Художник снизошёл к неуклюжему лепету, поощрил:
  - Поконкретнее можете?
  Конкретнее не получалось. Чувствуя беспомощность в изложении мыслей, Игорь стушевался и, сконфуженный смешками окружающих, совсем замолк. Художник переключился, было на появившегося в поле зрения здоровяка-бородача. Тот начал издалека, для чего-то назвался, но имена, даже самые громкие, нисколько не интересовали мастера кисти, и он мгновенно выключался из разговора, не видел собеседни?ка, витая мыслями далеко где-то, наедине со своим искусством и особенным видением мира.
  В ожидании ответа уверенный в себе бородач хладнокровно перебирал пальцами, как чётками. Но вот художник, осознав себя на улице у холста, встрепенулся, рассеянно повёл глазами.
  - Так о чём вы? - вспоминая завязавшийся было разговор, заго-ворил он. - О "Золотой розе" Паустовского? Нет, заверяю вас, не читал. Да, вы правы, Паустовский - большой мастер живого слова, под?линный художник. Уважаю его.
  - А я обожаю.
  - Каждый волен... - начал, было, художник, но бородач перебил:
  - Обожаю за блестящую его прозу, пышущую поэзией и жизнью. Благоуханную прозу... Жаль, жаль, что не читали. - Бородач наслаж-дался возможностью поучить маститого художника. - А я здесь по туристической путевке из Мариуполя, может, бывали когда?
  - Всего не перечтёшь, - не смутился художник и отпарировал: -Кстати, насчет вашего города, помните парикмахера из "Английской бритвы"?
  Оказалось, знаток Паустовского даже и не подозревал о сущест-вовании такого творения обожаемого писателя.
  - Всего не перечтёшь, - неловко повторил он слова собеседника и оглянулся за поддержкой, но толпа одобрительными возгласами выражала симпатию художнику, и знаток Паустовского сжался, сник.
  А художник, польщённый одобрением очевидцев беседы-поединка, продолжал:
  - В вашем городе и приключилась эта история, во время оккупации. Немецкий офицер, любитель острых ощущений, как и все они, впрочем, насильно напоил маленьких детей водкой и наслаждался их агонией. На другой день, в кресле у брадобрея некстати похвалился изуверством. Парикмахер, наш, советский человек, жалея испачкать кровью мерзавца свою верную дорогую английскую бритву, саданул его по голове подвернувшимся под руку подсвечником. И убил... Прелюбопытная история, не так ли?
  Краснобай здоровяк ретировался. Игорю показалось поразитель-ным то обстоятельство, что во всех разгоравшихся диспутах верх оказывался на стороне художника. Обидчивый до слёз, Игорь сейчас обиды не чувствовал, заинтересованный этим обстоятельством.
  Художник, так и не найдя достойного собеседника, надолго погрузился в молчаливое созерцание своего творения. Восторженные возгласы и смысл реплик не доходили до его сознания - он жил вооб-ражаемым, более реальным для него, чем струившаяся вокруг жизнь.
  II
  Постояв ещё немного в примолкнувшей вслед за художником толпе, Игорь выбрался из неё и, находясь под впечатлением виденного и слы?шанного, не заметил, как вышел опять на оживлённую магистраль, соединявшую новый город со старым, повернул налево, к рынку. У самых ворот рынка он остановился. Носу Игоря было далеко до обонятельных способностей Вадима, но запах был настолько сильным, что любопыт?ство праздношатающегося тотчас приказало установить, откуда он. За-глянув в несколько небольших, прилепившихся к каменной стене мага?зинчиков, Игорь, наконец, определил: отсюда! - И соблазнился бросившимися в глаза восточными сладостями, вошёл в заполненное смуглыми людьми в тюбетейках и халатах низкое помещение. До витрины - дере?вянной стойки, где среди насыпанных в стеклянные банки круп и сахар?ного песка горками лежали аппетитные восточные лакомства, он до?брался с трудом. Изучая белые язычки этикеток, натолкнулся на ви?тиеватое название "Парварда". Он тщетно пытался определить, какая именно из этих кучек и есть эта таинственная парварда, спросить по?стеснялся, но слово клином засело в голове, и он встал в очередь за бабушкой с непокрытой белой головой. Старушка молча сжимала в руке туго завязанный узлом носовой платок, в котором, несомненно, были деньги.
  Очередь оказалась небольшой: всего человек семь выстроилось у выбеленной стены. Брали ароматный, дышащий теплом восточный хлеб - лепешки, зефир, иные незнакомые Гевашеву сладости. Постояв минут пять, он обнаружил, что и те, кто вне очереди, не случайные зеваки: сновали руки, шелестели свертки, блестели глаза...
  Вдруг к разноязычному говору магазинчика добавилось тарахтение мотоцикла. У двери оно смолкло, и в помещение хозяевами, мимо рас?ступившихся людей, прошли прямо за прилавок двое в добротных костюмах, при галстуках. Продавец, не отвлекаясь, гостеприимно кивнул головой на стоявший в стороне ящик. Те легко подхватили его, бережно понесли, бросив на ходу "рахмат". Сквозь прямоугольники чисто вымытых окон хорошо было видно, как, укладывая ящик в коляску, они завозились у мотоцикла, и минуты через две он сорвался с места.
  Скоро очередь приблизилась к старушке: нагрузив холщовую сумочку аппетитными пышками и кусковым сахаром, она дважды пересчи?тала сдачу, приблизив слабые глаза к монетам. Простодушное лицо её вдруг выразило гнев.
  - Безобразие! - повернувшись за поддержкой к очереди, плаксиво сказала она, заохала, запричитала: - Пятнадцать копеек недодал, ока-янная душа. И не впервой...
  - Вы что? - лишь слегка вздёрнув брови, невозмутимый продавец продолжал орудовать совком. Сунув в пакет полный совок с парвардой, он щегольски, выдернул его пустым, бросив взгляд на весы, наигранно поразился точности: - Как в аптеке!
  Все старались быть занятыми собой. И вдруг послышалось ещё одно робкое нарекание продавцу:
  - И мне вчера недодал десять копеек.
  Игорь обернулся и увидел в хвосте очереди ещё одну пожилую женщину со славянским лицом.
  - Не уйду, пока не додашь! - совсем осмелела бабушка.
   Решительности взывавшей к справедливости мог позавидовать генерал, не только покупатели, но все выжидательно молчали.
  Лицо продавца покрылось пятнами. Он разразился потоком слов на родном языке, над смыслом которых не пришлось бы ломать голову, сыпал бранные русские слова, размахивал руками - словом, твёрдо решил не признавать себя мошенником. Прогремев, он сказал по-русс?ки, тыча пальцем в отошедшего от прилавка Гевашева:
  - Гляди, такой же русский, а не шумит, потому, что понимает, что к чему! Постыдилась бы, гражданка, безобразничать, честных людей порочить!
  И снова - сама невозмутимость. "Артист!" - восхищённо восклик?нул Игорь, наблюдая, как тот ловко управляется и с веса?ми и совком, весело поблескивая золотыми фиксами.
  Игорь действительно отошёл молча, приняв сдачу в горсть, не пе-ресчитав, не поняв: обманули ли его? Как бы там ни было, поддержи-вать бабушкин бунт ему не хотелось. Владлена не зря учила его. Прос?то ему хотелось знать, чем все закончится.
  Старушка не унималась. От природы спокойный, продавец в этом щекотливом положении потерял самообладание. Он схватил счеты, про?ворные пальцы привычно забегали по косточкам.
  - Смотри сюда! - быстро заговорил он, кивнув на счёты, а потом в сторону умчавшегося мотоцикла. - Мне их волчий аппетит как покрыть? У меня ведь семья, детей пятеро. А вы тут...
  В очереди кто-то сердечно поддакнул: кто-то хихикнул, рядом зашмыгал носом вертлявый мальчишка, полный мужчина пьяно закатился, выпучив по-рачьи глаза. Все одновременно загалдели, нисколько не тя?готясь незнакомством.
  Искренне сочувствуя бабушке, Игорь тоже не в силах был сдержаться и засмеялся, не поняв, как это произошло.
  Старушка обиженно поджала губы и вышла, трясущейся рукой запахивая на груди кофту. Игорь выбежал следом. Но старушка пропала уже в одном из многочисленных проулков, изрезавших улицу. Он постоял, приложив ладони к горящим щекам, пока не вспомнил, что загулялся. К тому же было очень похоже, что на грешную землю собирается идти дождь. Эта новая забота затмила и старушку, и интерес к парварде, которая, кстати, оказалась сахарными подушечками.
  Игорь собрался на всех парах пуститься домой, как вдруг чей-то голос остановил его, и в невысоком, невзрачном человеке, цепко дер-жащем подрамник с холстом, он узнал того, кто так вдохновенно тво-рил сегодня при народе. Если бы не подрамник, Игорь не понял бы, кто окликнул его, но холст оживил голоса, людей, и, странное дело, торопливость Игоря испарилась. Вспомнилась толпа вокруг художника и по ассоциации - другая толпа, в магазине, смех её - и свой тоже. Только сейчас он понял, что потрясён увиденным. Захотелось поделить?ся с кем-нибудь этим. Что ж делается на свете, а? Узнать мнение че?ловека искусства, поднявшегося над обыденностью, тем более хотелось.
  Мимо художника торопились, словно подгоняемые набирающим силу ветром, вечно спешащие люди, никому нет дела до уставшего человека с огромной рамой. Гевашев быстро подошёл, молча взялся за неё обеи?ми руками.
  - Красоту не всем видеть дано, - сказал художник, как будто они были вечность знакомы или говорили об этом. - Может, и лучше, ведь за это видение расплачиваться надо.
  - Расплачиваться? - Гевашев почувствовал, что задал художнику не лучший вопрос, и порозовел.
  - Не все сразу понять можно, - охотно ответил художник. - Тренировка соответствующая нужна, специальные знания, условия, обстоятель?ства жизни. Вы, простите, кто?
  - Пединститут закончил, - потупился почему-то Игорь.
  - А у меня четыре класса, - просто сказал художник. Оба замолчали, преодолевая порывы ветра. Ветер зло дышал в лицо пылью, швырял песчинками.
  Наверху, в небесной канцелярии, прокатилось что-то огромное, тяжёлое, грохочущее, по пути с оглушительным грохотом раскалывая небо на светящиеся краями куски.
  Игорю не забывалась сцена в магазине, он почувствовал себя вдруг замаранным во что-то липкое, а тот дурацкий смех снова стоял в ушах. Не зная, как начать, он мрачно ляпнул:
  - Вот, познакомился с парвардой.
  Художник вопросительно посмотрел на него, и этого достаточно было, чтобы Игорь высказался. Художник бесстрастно спросил:
  - И чья же, правда, как думаешь?
  Гевашев на чём свет стоит понёс продавца и тех, кто укатил на мотоцикле, но Вахруддинов (фамилию его Игорь узнал ещё в толпе) резко осадил:
  - Стой, стой!
  Пристыженный, Игорь до самого дома художника молча помогал транспортировать его детище.
  Надо поторапливаться!
  Поменялись местами.
  - Успеем! - уверенно сказал Вахруддинов, по достоинству оценив грозно насупившееся небо.
  
  
  III
  Художник оказался провидцем. Только они ввалились под дощатый навес во дворе, как хлынул предсказанный дождь. Игорь поразился и обрадовался, что успели: очень не хотелось, чтобы модный импортный костюм - подарок Владлены за выбеленные потолки - вымок.
  - Давно такого не было!
  Ему, несомненно, везло: запросто к настоящему художнику, да ещё на чай, не каждый день такое случается. Он неожиданно трезво подумал о Владлене, решил, что домой успеется, благо, дождь выручил.
  На вид Вахруддинову все пятьдесят. Мешки под глазами свидетельствуют о бессонных ночах - бесценном даре творчеству. Своим холщовым одеянием Вахруддинов вписывался в незатейливое убранство двух комнат, чисто выбеленных, сухих, разместившихся во втором этаже вет?хого деревянного строения с резной террасой.
  - За беспорядок извини, - махнув рукой в сторону комнаты, хозяин сделал нетерпеливый жест, приглашающий гостя садиться, всучил ему журнал с резной этажерки. - Милости прошу, займись пока...
  Всё вокруг вызывало любопытство. Беспорядка особого не было, если не считать неубранную кровать да скинутые на неё с единственного венского стула личные вещи хозяина. Вахруддинов не особенно церемонился с атрибутами своего туалета: сгреб их в охапку, ловко поддел ногой дверцу старого двухстворчатого шкафа, швырнул всё в проём, захлопнул. Жалобно проскрипев, дверца слегка приоткрылась, нетерпеливая нога подтолкнула её вновь, и та затихла, укрощённая.
  Художник, сорвав со спинки кровати с деревянными набалдашника?ми льняное бежевое покрывало в ржавых пятнах, набросил его на непри?глядную постель. Пожелтевший электрический чайник был наполнен во?дой из оцинкованного ведра и через каких-нибудь десять минут обрадовано задышал. Вахруддинов окинул взглядом, полным презрения, замызганный дощатый пол, поднял валявшийся веник, но подметать раз?думал, поставил в угол. Выйдя на террасу, он засмотрелся на искрящийся дождь, наполнивший всё живительной прохладой. Вспомнив, что он не один, резко повернулся в комнату.
  - Сюда, - приветливым жестом пропустил Гевашева в дверь дру-гой комнаты. - Здесь и живём, чай пьём, лепешки жуём, я и мои питомцы. - И улыбнулся растерянности Игоря, которому представилась впечатляющая картина.
  Вдоль стен этой второй комнаты выстроились пейзажи, натюрморты, портреты разной величины, их-то и величал художник питомцами. Грубый табурет у тоже наскоро сколоченного стола из плохо оструган?ных досок, на полу у стен - баночки, скляночки.
  - А хозяйки у вас значит, нет? - некстати догадался Игорь.
  Художник как-то постарел вдруг.
  - Была хозяйка, - оказал неохотно. - Была... Пятнадцать лет под одной крышей... Ладили, уживались. И вот вообразила себе, что есть иная жизнь. И началось... Гарнитур захотелось. А куда мне тут гарнитур? Ладно, отговорил. За себя взялась. Тряпки импортные, краски. Изуродовала себя донельзя. Как вспомню этот её... парик, тьфу! Просил, не доводи меня до крайности, умолял, - как до стенки!
  Он помолчал, вздохнул тяжело.
  - И вот раз смотрю: "Витязя" нет! Это копия моя с шедевра, вам известного, очевидно. Я по-хорошему: "Твоя работа?" Деньги показывает, а куда картину продала - не говорит. С утра до вечера несколько дней как гончая мотался, пока в фойе одной организации не откопал.
  - А она?
  - А что она? - усмехнулся Вахруддинов. - "Уходи, - сказал ей, - подобру-поздорову, не буди во мне зверя. И на глаза больше не попадайся". В ответ слышу: "Ну, поживи как человек!" Это она мне... народному художнику! Не суждено понять, что радость и счастье человека не в приобретённых вещах, а в миссии его. Он ведь рождается для чего, человек? Эх! - художник махнул рукой и ушёл на веранду.
  "Для чего? - подумал и Игорь. - Он счастливый, знает... Да, счастливый, несмотря ни на что, и сильный духом, потому что родился с талантом и понял, что самое большое счастье - реализовать его. А я? Для чего родился я?.."
  Пошёл на веранду за художником.
  - Дело жизни у человека должно быть, - разъяснял художник под усилившийся перестук капель. - Профессия и специальность не станут человеку отрадой, пока не пробьётся заложенная природой тяга к деятельности, предназначенной именно этому человеку. Без дела жизни нет, и не может быть Человека. Без дела жизни человек не человек, а двуногое животное, существо, автомат, шестерёнка в государственном механизме, которая барахлит. С душой работать не может, на производстве мается. Ведь сила человека, по замыслу ве-ликих, не в материи, а в энергии.
  Никто никогда не говорил ему так просто и понятно о высоких материях, как художник. Всегда бы быть среди простоты, так не свойственной современным людям. Игорь и сам почувствовал, как пробуждается в нём великое понимание чего-то, что он пока не мог назвать.
  Они сидели с небольшими пиалами в руках, попивали зелёный чай с парвардой, так кстати купленной. Вахруддинов, скрестив ноги, как падишах на койке, опершись на подушку, Гевашев - на табуретке. За узорной решёткой окон изо всех сил хлестал дождь и ветер всё роптал и роптал на свою бесприютную участь. А в комнате тепло и уютно телу, хорошо разуму - от соприкосновения с этим своеобразным человеком.
  Тёмное небо быстро посветлело, ветер пропал так же неожи-данно, как и появился, ливень, выбиваясь из сил, замельтешил. Не-ожиданно с порозовевшего неба посыпался на удивление крупный град, настойчиво забарабанил по всему, что встречалось на пути к земле. Там же, внизу, такого эффекта не получалось: сплошь залитый водой булыжник принимал ледяные гранулы всё равно, что открытый хауз* (прямоугольный деревянный водоем в Азии), тут же, во дворе: лишь наплывающие друг на друга круги, вскипающие тут и там крохотные бурунчики да брызги во все стороны.
  Вахруддинов, как озорной мальчишка, сорвался с койки и босиком выскочил на террасу. Проворно спустился по лестнице, настежь распах?нул во двор фанерную дверь. Гевашев с террасы во все глаза глядел на преображающуюся природу.
  Иссиня-чёрная туча нехотя отодвинулась влево, из-за неё на появившуюся синеву будто робко выкатилось солнышко и как-то незаметно стало ярким, блистающим светилом. Сразу, как-то вдруг, заиграла разноцветьем радуга. "Такое только в Самарканде увидишь!" - вкрадчи?во напомнил Гевашеву человечек внутри него, как и тогда в Измаиле, месяца три назад. Ради красоты такой стоит к чёрту на кулички за?браться". Но у Гевашева быстро пропала охота до уникального явления природы. Защемило сердце от тоски по ребятам, по дому, захотелось повидать маму. Что он наделал? Во что превратился? Владлена, Владлена...
  Игорь схватился за голову, ясно увидев пред собою чумазые личики оставленных детей.
  Вернувшийся Вахруддинов уловил перемену в госте: лицо того как-то осунулось, покрылось пятнами.
  - Что случилось?
  - Так, - тяжело выдохнул Гевашев. - Вспомнилось неприятное.
  - А, оставь, - сказал художник. - Такое бывает раз в несколько лет, - кивнул он на небо. - Давай разбегаться, а? Некогда мне, по-нимаешь.
  Игорь не сумел скрыть огорчения.
  - Как хочешь, а я делом займусь, эскиз сделаю. - Достав из кар-мана блокнот, Вахруддинов с засветившимся лицом принялся лихорадоч?но что-то набрасывать. Под умелой рукой вскоре проступило что-то - не то, что на небе, что-то пронзительней. Потрёпанная фигура этого увлечённого человека будоражила, заставляла думать о смысле жизни.
  - Может, вам помириться? - шёпотом почему-то сказал Игорь, когда они поднялись в комнату и Вахруддинов, как трофеем, любовался своей работой.
  Удовольствие не сразу сплыло с воодушевлённого лица, не сразу потухли глава, и голос, сказавший : "Незачем", - был тверд. Рана, видно, зарубцевалась, и короста сошла, но что-то ещё свербило. Ху-дожник помолчал, но искушение, быть может, избавиться, высказавшись, от старой боли, взяло верх. И Гевашев, тоскуя по семье, маме, услы?шал в тот раз многое.
  Жена художника в молодости была увлечённой и восторженной в равной степени с мужем. Может, ему так казалось. Со временем окружающая бытовая жизнь поработила её. Престиж, слава вперемешку с коврами и холодильниками замаячили перед её голодными глазами. И чего только она не хотела! Да вот до распродажи картин и копий с шедевров, доставляющих ему такое удовольствие, дорваться не могла. Как только ни подкатывалась, как ни умасливала его разговорами о комфорте - разговоры так и остались разговорами. Вахруддинов и не думал уступать. Так и жили они целых пятнадцать лет: он дерзаниями своими, новаторскими приёмами в живописи, природой, людьми, картинами; она, жена его, завистью, нескрываемой в последнее время, к хозяйственным при-обретениям соседей, и тайной ненавистью к не оправдавшему её надеждам на жизнь мужу. Изводила себя тоскливыми рассуждени-ями: "Не нужна ведь ему, в кухарку и прачку превратилась, а ведь я человек не хуже других. Пожить-то что осталось? Годы так и летят... Пять десятков на носу. Задумаешься о никудышней жизни своей..." Будь что будет! Она решилась его ослушаться. И без его ведома в один прекрасный, как говорится, день, удачная копия знаменитой картины "Витязь в тигровой шкуре" стала собственностью частного коллекционера, который выгодно "сбагрил" её в одну солидную строительную организацию. Но картина там долго не задержалась. Солнце померкло для Вахруддинова. Как раненый зверь, поднял он на ноги всех, кого смог, и не только разыскал, но и вернул своё детище в родную обитель...
  Игорь не совсем согласился в душе (что же плохого, когда у человека всё есть?), но не знал, как сказать это вслух
  - Вы что это никуда не торопитесь, молодой человек? - спросил вдруг Вахруддинов, внезапно рассердясь на самого себя за откровен-ность перед незнакомцем.
  - Да вот... - замялся Игорь. Перед этим человеком не хотелось кривить душой.
  - Без дела, значит, жизнь проживаете, - сурово определил худож-ник. - Бесконечной она всем кажется, наверстать время думаете... Нет, разочарую я вас, оглянуться не успеете, а она-то уж прошла безвозвратно!
  Он загремел посудой, собирая её, отнёс куда-то во двор.
  - Вот что, - сказал, вернувшись, - до свидания, молодой человек. У меня со временем свои счёты, ночей не хватает, не то, что дней...
  Неловко было как-то отговариваться ещё раз после такой отпове-ди, хотя уходить не хотелось. Игорь попрощался. На том и расстались - сухо, без всякой надежды в будущем подружиться, сблизиться.
  
  * * *
  
  
  Глава третья
  
  ВСЕМОГУЩАЯ ВЛАДЛЕНА
  
  I
  Чувствуя себя изгнанным из обиталища художника, Игорь часа два потерянно бродил по закоулкам Старого города.
  Когда вернулся домой, его встретили площадной руганью. Он как-то равнодушно выслушал, а когда буря пронеслась, рассказал о Вахруддинове. Он все же не мог не согласиться с Владленой, что тот - чудак, каких свет не видывал. С Владленой они как будто помири-лись, жизнь потекла, как и прежде.
  Но лёд тронулся. В Игоре независимо от его воли совершалась большая внутренняя работа. Навязчивая мысль: где Владлена достаёт деньги - буравила его сознание. Припомнился "Караджосо", насквозь пропахший гарью, на борту которого при встрече с носителями английского языка, к своему стыду, Игорь и двух слов связать не сумел, как ни старался. Непонят?но, зачем на борт иностранца поднималась Владлена? В сознании всплыли брошенные ею слова: "Молодец, "Караджосо", поработал на нас!" Несмотря на царивший в голове хаос, чётко прояснилась тогдашняя его роль, да и сегодняшняя тоже. Успокоиться не удава?лось, странно щемило сердце, тоска по дому разжигала в нём стыд. Он, в общем-то, и раньше понимал, что круиз по жизни, начавшийся в ресторане "Голубой Дунай" под благословляющий бой курантов, мо?жет закончиться печально. Но вначале было всё равно, куда плыть, лишь бы плыть с очаровательным капитаном. Теперь коньячный угар спал, и праздничный глянец с их жизни слетел. Стала терзать, ду?шить, мучить бессмысленная жизнь с Владленой. Уехать, улететь, упасть на колени перед мамой, женой, детьми за предательство подлое, смыть позор, падение любой работой, нормальной, трезвой жизнью.
  Так думал Гевашев в участившиеся минуты исступлённого раска?яния; с закипавшей неприязнью поджидал он теперь возвращения Самой Жизни из её постоянных загадочных отлучек. Но стоило появиться ей - цветущей, неизменно счастливой, какой она умела быть - всё накипевшее на душе как будто ветром сдувало. И больше не хотелось заводить кажущийся теперь дурацким разговор начистоту - так силь?на была иллюзия благополучной жизни. Всё же он состоялся, этот разговор, и помог Игорю непредвиденный случай.
  Как-то в пятницу вечером после ужина заикнулся Игорь о сокро-венном желании попасть на ярмарку. Владлена призадумалась, что-то там взвесила в уме, а утром порадовала решением свезти его туда.
  Славится богатый, гостеприимный край Узбекистан шумными воскресными ярмарками. В любое время года шумят они. Ломятся от товаров дощатые прилавки, прогибаются перекладины. Чего только нет - товары и отечественные, и импортные, на любой возраст, размер и вкус! Всё отыщется на ярмарках, чтобы порадовать глаз и душу.
  Хмурое с утра небо не стало помехой предстоящей поездке. Мар-шрутное такси доставило их на ярмарку вдали от Самарканда. Игорь не заподозрил ни в чём свою прекрасную спутницу, хотя Владлене здесь оказались знакомы все ходы и выходы. Всезнающий экскурсо-вод подвела его к импортным костюмам, и пока он засматривался на них, ненадолго отлучилась. Он этому и значения особого не придал. Весё?лая и беспечная, как всегда, она появилась быстро, подхватив его под руку, потащила между торговыми рядами. Заинтригованный свер?кающими чёрно-белыми гранями транзисторного приемника тут же не?подалеку, он остановился. Владлена дернула, было нетерпеливо за руку, но и сама вдруг принялась рьяно осматривать вещь. "А не приобрести ли?" - спрашивала она, когда один из стоящих позади мужчин дотронулся слегка до покатого её плеча.
  - Можно вас?
  Она брезгливо поморщилась, молча отодвинулась. После повтор-ного прикосновения грубо спросила: "В чём дело?!" - и стала чем-то по?хожа на взъерошенную кошку перед лицом опасности.
  Игорь обернулся. Несколько мужчин с красными повязками на рукавах халатов и пиджаков и женщина в белой куртке продавца полукольцом окружили их. Владлену, казалось, не смутили повязки. Какая ерунда! Просто красивая женщина оскорблена приставанием мужчины. Дружинники не отступались. Собралась толпа.
  На помощь красным повязкам прибыла более действенная сила - красный околышек и рука под козырёк. Гевашев смотрел на милицио?нера без всяких мыслей и тревог. Тот представился, и "супружес?кой паре" пришлось отойти в сторонку.
  - Документы? Граждане, проходите, не толпитесь!
  Негодование Владлены не знало границ.
  - Спутали с кем-то! - уверенно заключила она в конце возму-щённой тирады.
  - Нет, не спутали! Вы и есть! - Пожилая узбечка-продавец со следами оспы на лице указывала на неё пальцем, чуть не кричала: - Русская эта взяла, больше некому!
  Надменной Владлене всё же пришлось открыть сумочку и показать содержимое. Там оказался скатанный в трубочку целлофановый пакет с нежно просвечивающейся розовой немецкой комбинацией.
  По дороге в отделение, оказавшееся неподалеку, Игорь думал: "Вот тебе и культпоход на ярмарку! Выяснят, что мы за птицы, что не прописаны, ошиваемся..."
  Но он зря сокрушался. Владлена вышла сухой из воды. Игорь только хлопал глазами, удивляясь её предусмотритель?ности. Документы, его документы - паспорт, военный билет, диплом, тщательно где-то скрываемые дома, сейчас оказались при ней. Ещё больше удивился он тому, что оба они оказались прописанными. Об этом вслух прочитал по его паспорту дежурный милиционер в уютном не по-казенному кабинете. Протокол, составленный в результате яр?марочной стычки, так и остался без дальнейшего рассмотрения.
  - Игорек, погулял бы ты в коридоре!
  Игорек что-то не совсем понимал, зачем его выпроваживают в мрачноватый коридор, он вообще очень мало, что понимал здесь. Сле?дователь (Игорь окрестил так по незнанию дежурного офицера), моложавый таджик, уловил в ангельском голоске задержанной красотки желание ула?дить недоразумение без свидетелей ведомым только одним женщинам путём. Ему польстило внимание блондинки с точёной фигурой, и он поддержал её просьбу.
  - Диплом возьмите, - сказал он. - Паспорт пока у меня побудет. Посидите в коридоре, а я ещё побеседую с вашей супругой. Вы, как я понял, не совсем в курсе. Служба такая, уж извините...
  Смиряясь, Гевашев вышел, беспокойно прошёлся по коридору раз, другой, подумал было вообще уйти, но у выхода начеку стоял молодец бравого вида. Такой ни за что не выпустит, решил Игорь, когда постовой, подозрительным взглядом смерив его с ног до головы, повер?нул от двери назад. Смущённый задержанием, Игорь уселся ждать раз?вязки. Что же получается? Владлена польстилась на комбинацию?! Зна?чит, она обыкновенная воровка? Вот откуда деньги! А он рассудок из-за неё потерял, пошёл на разрыв с семьёй, бросил работу. Из-за воровки! Что же теперь? Остригут и его за компанию, а пока околачивайся по отделениям...
  Всё это не укладывалось в голове, не воспринималось всерьёз сознанием. Душа Игоря заступалась за Владлену. Быть того не может, чтобы она польстилась на комбинацию! Это чудовищное заблуждение, не более.
  Игорь стал про себя возмущаться и до того возбудился, что встал, подошёл к обитой чёрным дерматином двери, решительно по?тянул никелированную ручку. Но дверь не поддалась. Решимость его сразу же испарилась, стучать он не посмел. Почему же она не отк?рывается? Потянул ещё раз, другой. Закрылись? Подслушивать непри?лично, но он ухом прижался к двери. Душа его рвалась знать правду, и он, дрожа от нетерпения, страха перед тем, что предстояло узнать, приник сразу вспотевшим телом к двери.
  Смех, такой знакомый, часто смолкая, донёсся до него. Игорь яростно дёрнул неподатливую дверь, потом прислонился лбом к прох?ладному дерматину, снова прислушался. Было тихо. А может, и не было смеха? Он слишком взвинчен, нервная система не совсем в по?рядке... Убедиться в правоте или заблуждении ему помешали. Когда рядом некстати распахнулась соседняя чёрная заглушка, как он со злостью обозвал эти дерматиновые двери, он отпрянул от своей две?ри. Воспитанность победила ярость. Упав на скамейку, беспокойно заёрзал, а когда снова уже совсем было, решился проникнуть сквозь эту ненавистную чёрную преграду, вдруг щёлкнул замок, и Владлена, сияющая так, словно на неё свалилась удача из удач, впустила его.
  - Зайди, да не сутулься, - нежно погладив Игоря по дрожащей спине, она подтолкнула его к столу, говорила весело и громко, щурясь на выглянувшее из-за шторки солнце. - Здесь людей не едят.
  С внезапной слабостью он подошёл к столу, тупо уставился в макушку следователя. Тот не поднимал кирпичного лица от бумаг.
  - Итак, Гевашев Игорь Васильевич? - спросил следователь, не сличая, однако, фото с оригиналом.
  Гевашеву ничего не оставалось, как кивнуть, да и говорить он не мог: потерялись куда-то слова.
  - Ваша жена Наталья Георгиевна Гевашева?
  Это Игорю было не в новость. Но до него сейчас только до?шло, что Владлена, пользуясь отметкой о браке в его паспорте, скры?вается за чужим именем.
  - Рад был познакомиться, замечательная женщина.
  Следователь упорно не смотрел на Игоря, лишь осторожненько скользнул взглядом по Владлене. Та обворожительно улыбалась, положив руку на плечо Игорьку. Следователь продолжал тем же пресным голосом, отодвинув к Игорю паспорт.
  - Проверил - документы в порядке. Вышло недоразумение, ничего существенного не произошло, право, не стоит огорчаться. Ваша жена деньги продавцу в толчее сунула, а та запамятовала. - Он по слогам произнёс непривычное русское слово, цедил дальше: - В торговле и не такое случается. Дела заводить не будем, про?токол аннулируем. Комбинация, раз понравилась, ваша. - Он дос?тал из сейфа шуршащий пакет. - Но по долгу службы предупреждаю: избегайте подобных недоразумений. Желаю всего хорошего.
  Гевашев во все глаза смотрел на следователя. Тот поднялся из-за стола, и Владлена, улыбаясь доверчиво и мило, как она и сама редко умела, подала руку. Он в знак уважения к даме под?нёс её руку к губам, Гевашеву подал смуглую влажную кисть, сострил:
  - В другой раз заходите без провожатых.
  Всю дорогу "супруги" играли в молчанку. Не выяснять ведь отношения при посторонних. Неудобно, да и бесполезно. Это ста-новилось ясным, стоило только посмотреть, как, торжествуя, усмехались глаза Владлены, в ответ на жалкий, недоумённый вопрос в глазах Игоря. Она восхищалась собой и любовалась так крас-норечиво, что не только Игорю, свидетелю сегодняшней её победы над должностным лицом, в котором она смогла усыпить долг, но и посторонним должно было быть ясно, что она - особенная, все-могущая, в жизни только такие перешагивают границы дозволен?ного и ничего рокового никогда не случается с ними.
  По мере того как удалялись от опасного места, Гевашева её победный вид настораживал. Перед его взором стояла та дер-матиновая дверь. И он, желая знать правду, время от времени, вопросительно загляды?вал в глаза неземной, такие ясные, лучистые. В них была искрящаяся, бьющая через край жизнь. Но всё же от горьких догадок, от рисовавшихся ему, бросавших его в дрожь эротических картин что-то прорезалось в его голове. Перед ним как будто разверзлась пропасть, он очень яс?но увидел её. Да, да, он служит ширмой для каких-то дел, грязных, конечно. Как ни старался следователь, польстившись на доступность красивой женщины, обелить перед ним его мнимую жену, Гевашев это понял. Ему захотелось уличить её, поймать за руку.
  Но очаровательное создание знало, что делало, было умнее и гибче, и не собиралось снимать ежовых рукавиц.
  Дома при первой же попытке выяснить, почему кабинет запирался, доморощённого детектива сразу же облачили в смирительную рубашку, сотканную из слёз, обид, оскорблений, увенчали поцелуями и ласками. Через полчаса, успокоенный нежностью и заверениями в верности, он, отрекшись от своих слов, обвинений и ревности, принялся за мытьё полов, а наивернейшая "супруга" за приготовление украинского борща, вполголоса напевая песню о первой любви.
  И на этот раз ей показалось, что мир и согласие вновь воцарились в их саманной пристройке. Но маленькие трещинки их прежних размолвок, соединившись вдруг, стали расщелиной, настолько глубо?кой и широкой, что никаких сил ни Игоря, ни его совратительницы уже не хватило бы её заделать. Игорь теперь ясно видел, куда падает вместе с Владленой, хоть и пытается одуматься, отрезветь, найти прав?ду об источниках их средств к существованию, словом, делает такие же тщетные усилия, как сорвавшийся с обрыва панически цепляется за случайную жалкую растительность беспощадно отвесной стены.
  
  II
  Как и всякую женщину, Владлену не могли не тяготить инертность и несостоятельность её временного сожителя. Несмотря на своё уди?вительное умение ладить, неземная частенько срывалась на упреки, придирки. Его слова, внешность, сделанное им что-то по дому - всё было тогда нехорошо.
  - Единственное, что можно у тебя позаимствовать, - сказала она, в очередной раз, ополчившись на Игоря, - это пристрастие к книгам. Во всём остальном - ты нуль для другого человека. А для женщины - и говорить нечего...
  Игорь не вскипятился, напротив, добродушно зевнув, стал за-щищаться, и увлёкся так, что его трудно стало остановить.
  - Разве одного этого мало? Книги - это ведь целый огромный мир. Загадочный мир. Вдумайся: мир книг. Звучит. Целый мир природы, вещей, страстей, трагедий оживает перед глазами того, кто читает, перед моими глазами, твоими...
  Так вот незаметно и забирался Гевашев в самые "дебри", как говорила Владлена, и с удовольствием, позабыв о собеседнике, в оди-ночестве бродил там. Владлен не раз с любопытством следила за вы-ражением его лица, игрой светло-голубых глаз. Они загорались искор?ками глубоких раздумий, из них струилась таящаяся где-то необыкно?венная сила, исходило обаяние. Тогда даже Владлена забывалась, чув?ствуя себя в природе песчинкой; но она умела вовремя стряхнуть все эти "нелепости" и оставалась верной своему жизненному опыту.
  - Зачем этот спектакль? - тотчас расправилась она с неподходя-щей философией. - Имущие книг не читают, а живут полнокровной жиз?нью. И диктуют, как жить следует. Книги уводят из реальной жизни в мир вымысла, будят фантазию, а жизнь, реальность - бьёт по голове при всяком удобном случае чем попало, и так, что не сразу очухаешь?ся. Что-нибудь в духе "Озорных рассказов" Бальзака или "Декамерон" от скуки почитать можно, и бежать, поскорее бежать от книг! А тебе книги... Библиотек уйма, а комнату книгами захламил!
  Доводы её звучали убедительно, как оплеуха. Игорь терялся. "Ведь она права. Верно, отдушина для не умеющего жить... С умом ли я пользуюсь книгами?"
  Прописная истина, что умные книги не так уж и легко достать, ошеломила его. Ведь он читал - лишь бы читать. А изыскивать надо такие книжки, чтобы выворачивали наизнанку, будоражили, затуманен?ные мозги протирали, заставляли думать, помогали научиться понимать жизнь, совершенствовали человека как личность. Отвлечённо всё это он понимал, но, покопавшись в памяти, не смог припомнить книг, которые обладали бы такой чудодейственной силой и властью над ним. Может, и были такие, но этого не понял, прочитав их глазами, не душой, не умом. Возможно, с этого дня для него и начался совершен?но новый этап в познавании мира через умные и редкие книги. Гоня?ясь за ними, он закономерно пришёл к "букинисту", часами торчал у прилавков, не жалея денег, если они у него были (то есть, если Владлен находила нужным наделять его ими).
  Вместе с новой страстью родилось и желание избавиться от Владлены. Как болезнь, эта мысль отнимала у него значительную долю ра?дости от чтения, лишала его покоя. Но жизнь рядом с Владленой и его научила кое-чему. Он примирил в себе стремление убежать от неё с желанием и даже необходимостью поработать в школе хотя бы одну четверть.
  Устроиться в школу в середине года и здесь было не так просто, как он себе представлял. Завгороно только сочувствующе разводил руками, а отведённая Игорю сначала забавлявшая его роль домохо-зяйки с каждым днем всё больше тяготила его.
  Неблагополучие внутри и вне него обернулось скандалом, как это всегда случается - неожиданно.
  Однажды Владлена не пришла ночевать вообще. Игорь всю ночь ворочался, так и не сумев заснуть. В голову навязчиво лезли грязные мысли. Под утро, не в силах бороться с ними, Игорь встал и, как заправский пьяница опустошил початую бутылку марочного коньяка.
  Показалось мало - откупорил другую. Когда достаточно разозлился, вспомнил про документы, вновь припрятанные Владленой. Прислушиваясь к чуть доносившимся ночным шумам пустынной улицы, полупьяный-полу?трезвый, он лихорадочно стал шарить по всем углам, высматривая паспорт и диплом. Заглянул в сарай. Медленно просачивалось утро. Пасмурное небо, подёрнутое дымкой серого рассвета, не предвещало ничего утешающего.
  Владлена не появлялась, только дорогие, гармонирующие с ней, со вкусом подобранные вещички её, на которые он постоянно натыкал?ся, напоминали о ней. Гевашев вновь и вновь принимался искать, прислушиваясь и размышляя, куда же всё-таки могла она их запрятать. Минут через сорок после начала поисков, обессилев от коньяка и отчаяния, он опустился на стул и зарыдал. Просидел так с полчаса, не видя выхода из расставленной ему западни. Вдруг, как будто под?нятый неведомой силой, встал, вышел в коридор, где не раз привле?кал его внимание свисавший с потолка полуоторванный кончик фанеры. И почему он ещё не заглянул туда? Дрожащими руками подставил стул, взобрался на него и, пальцами оттянув край фанеры, запустил руку в образовавшуюся щель. Пошарив, нащупал что-то упругое, потянул к себе. И не слишком удивился, вытащив вслед за новым, без пары, жен?ским туфлей, сверток с документами. Другому туфлю, тоже без пары, он удивился больше. Найдя, что искал, запихнул всё обнаруженное на место, живо спустился вниз. Почти сразу протрезвясь, поставил всё, как было. Прибрав, в изнеможении плюхнулся на кровать, маши?нально коснувшись транзистора, того самого - с ярмарки. Как чис?тая, свежая струя, ворвался в комнату голос Рашида Бейбутова...
  Когда послышался стук каблуков, Игорь притворился спящим.
  Он лежал, а Владлена так неслышно двигалась, что он и в самом деле заснул. Когда проснулся - её не было. Пришлось выясне?ние отложить до вечера. А вечером Игорю впервые удалось оживить каменную статую, в которую Владлена обратилась вследствие обычной её метаморфозы при первом же вопросе Игоря.
  - Подло так жить, - заявил он, отчаявшись разбить её молчание.
  - А есть-пить за мой счёт в три горла не подло? - сказала она.
  Неземная могла выражаться вполне поземному. Игорь осёкся. Права она. Надо искать выход из унизительной зависимости здорового мужика от женщины.
  
  III
  Игорь поражался, с какой легкостью устраивала Владлена свою жизнь. Он не знал истоков её недюжинного таланта общения, а жизнь её была непонятной для него. Но посвяти она кого в подроб?ности своего прошлого, думалось ему, спала бы c неё дымка неземной.
  "Жизнь, дочка, на шельмовстве построена, - вычитал он в одном детективе об отношении алкоголички матери к дочери подростку. Когда ей приходила охота учить чему-нибудь дочь. - Не обманешь - тебя, как пить дать, облапошат!"
  С этой материнской заповедью и жила героиня повествования. Брала, что плохо лежит, мать-то и накормить, не всегда была в силах. Жили весело, когда дочке минуло пятнадцать, мать куда-то подевалась. Но отыскалась родственница - седьмая вода на киселе - она-то и взлелеяла ростки способностей подростка. Мало того. Мать водила "гостей", но дочку берегла в каком бы состоянии она ни была. Родственница же особо ненасытным клиентам очень скоро стала подкладывать девочку.... Как знать, может и она, Аллочка, из той же оперы.
  Как бы там ни было, Игорь твёрдо решил расстаться с Владленой, но сначала немного поработать в этом сказочном городе учителем, для оправдания хотя бы.
  - Для тебя нигде ничего нет, - однажды взбеленилась Владлена, когда он пожаловался, что нет никаких вакансий. - Люди бегут от работы, а он мается без неё! Бедненький! Завтра же тебе будет работа! - Сейчас же надела эффектное кремовое платье, наложила перед зеркалом тени, румяна, блеск, уложила пышные, пахнущие ромашкой волосы.
  - Мне не откажут! - в самоуверенности её было самолюбование, но было и знание житейской психологии. Это знание - с какой стороны подойти к человеку - помогало ей преуспевать везде.
  Надо отдать должное Владлена: Игорь действительно оказался устроенным в школу по соседству. Каким образом, он не знал, не ведал, но уже не удивлялся блестящим способностям спутницы, напротив, в скором же времени снова прибёг к ним. Лёгкая рука Владлены в первый же день работы оградила начинающего учителя от грозящего разразить?ся скандала.
  Итак, в первый день своей работы Гевашев, взяв журнал 5-го "А" со звонком вошёл в класс. Но пройти к учительскому столу оказалось не так-то просто. Пришлось не только перешагнуть теннисную сетку, но и неуклюже увернуться от направленного прямо в него ракеткой пластмассового шарика. На всеобщее веселье класса никак не повли-яло появление учителя.
  - В зоопарке поспокойнее, - негромко, но так, чтобы все могли расслышать, зевнув, сказал Игорь, надеясь, что шум уляжется с этим вступлением и он в спокойной обстановке познакомится с будущими своими подопечными. Но не тут-то было.
  - На кого я похож? - вдруг подойдя к нему вплотную, спросил рябой мальчишка, такой тощий, что непонятно было, как он на ногах держится. Гевашев при всех тут же окрестил его миролюбиво шалуном. Неожиданно для всех - а может, только для него - шалун взялся двумя пальцами за крючковатый нос и оглушительно высморкал?ся на облезлый пол, делая это явно демонстративно: вот, мол, како?вы мы! - и уставился вызывающе, руки в боки, с искрящимися смехом глазами. Класс загоготал. На "камчатке" девчонка-таджичка, подпры?гивая на месте, даже завизжала от восторга. Двое патлатых мальчи?шек невинно, не обращая внимания на учителя и на шум в классе, про?должали играть в теннис. Трое с хохотом наперегонки бегали по пар?там, ловя друг друга.
  На глазах творилось такое, что в кино про трудный класс не увидишь. Скажи кому, что пятиклассники вытворяли в тот злосчаст-ный день, ни за что не поверит. Хихикающий проказник во второй раз позволил себе прежнюю шалость, но не так удачно: брызги попа-ли Гевашеву на штанину старательно отутюженного костюма. Незадач?ливый учитель, больше не сдерживаясь, поймал мальчишку за шиворот и, не думая ни о каких последствиях, отпустил мощный щелчок в лоб. Не за уши же таскать! Но от такого утихомиривания у парнишки потек?ли слёзы. На месте учительского благословения вскочила шишка, зато вместе с ней пропала охота оригинальничать.
  А пятиклассники прямо взбесились. Завизжали, завопили, негодуя на нехорошего учителя. Шалун с заплаканным лицом, с шишкой, кото?рую он поминутно щупал, тоже завопил нечто нечленораздельное, бро?сился вон из класса, зацепившись на ходу за сетку и сорвав её.
  В настежь распахнутой им двери возник, словно поджидавший своего часа, завуч - полный, выше среднего татарин с серьёзным смуглым лицом, прямо-таки излучающий благополучие. Интернациональный класс, - а в нём каких только национальностей не было, включая и босоногих цыганят, - мог довести до белого каления кого угодно, но только не этого непроницаемого сеятеля наук. Суровый завуч в расшитой зо?лотом тюбетейке зычно скомандовал: "Сели!" Гвалт прекратился. Видимо зная его нрав, ученики моментально успокоились, застыли там, где застиг их возглас, потом разошлись, чинно расселись по местам.
  - Ну и артисты! - не смог воздержаться от невольного возгласа Гевашев.
  - Это вы артист! - отрезал завуч и, не удостоив взглядом мо-лодого учителя, скомандовал: - После звонка ко мне! Дверь не закрывать!
  Все молча встали и стояли, пока он не вышел. Но Гевашев так и не провел урока. Шум возобновился, затем затарахтел долгожданный звонок. Соскочив с мест, все разбежались кто куда, любители тен-ниса как ни в чем не бывало вновь застучали ракетками.
  "Ну и школа! - с досадой подумал Игорь, как когда-то в диспетчерской думал: "Ну и работа!" - Попробуй поработать здесь".
  Он взял так и не раскрытый портфель с жёлтой пряжкой, решительно зашагал в кабинет завуча. Его опередили: завуч был занят бесе?дой с двумя, сразу же окрысившимися на подошедшего учителя девоч?ками с белыми бантами - как оказалось, сёстрами шалуна. Они угро?жающе зажестикулировали в сторону Гевашева; завуч мягко выпроводил их, что-то, говоря им на непонятном Гевашеву языке.
  Оглядев Игоря, завуч, молча недовольно сморщился, не торопясь, закрыл дверь на ключ, дернул её на себя, проверяя, так же молча повёл виновного к директору. Сделав знак остановиться у директор-ского кабинета, приоткрыл дверь, по-русски спросил разрешения вой?ти, подтолкнул Гевашева внутрь.
  - На ваше усмотрение...
  Директор, лет шестидесяти-семидесяти узбек, тоже в расшитой золотом тюбетейке, переглянувшись с завучем, одобрительно кивнул. Нетерпеливым жестом пригласил Гевашева сесть на малинового цвета плюшевый стул. Но слушать Гевашева не стал.
  - Сейчас по расписанию что?
  - Урок в шестом "Б".
  Директор опустил палец на едва заметную кнопку возле своего локтя - вошла девушка-секретарь.
  - Составьте сопроводительную записку и с ним, - ткнул пальцем в Гевашева, - отправьте в гороно, а я позвоню.
  Когда секретарь вышла, сухо добавил;
  - Всё, молодой человек, если что непонятно, в гороно объяснят.
  - Но ведь я...
  - Идите, идите, - только и сказал директор, поднимаясь, и Игорь заплетающимися ногами вышел за дверь.
  И это в первый день в школе! Поработал, порадовался! Обиженный Игорь раздумал идти в гороно.
  - Случилось что? Ты ж теперь должен быть на работе, - вскину-лась Владлена, едва увидев его.
  Выудив из него, что же произошло, она набросила на себя шоки-рующее всех декольтированное платье с вызывающей оранжевой полосой по диагонали, повертелась перед зеркалом и тигрицей рванулась в школу. Гевашев без всякой надежды слушал, как вниз по Бухарской мимо дувалов зацокали шпильки.
  - Вот что, - вернувшись через час, сказала она, очень довольная, - всё уладилось. Надеюсь, не ревнуешь? Славный старикашка. Ты бы видел, как он угощал меня! Понравилась я ему. Цени! Обещал опекать.
  Заметив растерянный, как после ярмарки, взгляд Игоря, усмехаясь, добавила:
  - Ничего, ничего, муженёк! Дело житейское. - Увидев, что Игорь поник ещё больше, рассмеялась: - Да не бери в голову! Облапошила я его своей родословной. Видел бы его шары! А ты сегодня и завтра не ходи, пусть там уляжется, а в четверг к нему на беседу. Воспитательную беседу, лапонька! И смотри у меня!
  В четверг, которого Гевашев еле дождался, отправился в школу с портфелем и книгами, дав зарок со всеми здороваться и быть вежливым, а главное - язык прикусить. И вообще быть настороже, чтобы не выдворили из-за пустяка.
  
  * * *
  
  
  
  Глава четвертая
  
  НАЗОВЁШЬСЯ БРАТОМ
  
  I
  - Вот что, молодой человек, - с одышкой начал директор, когда Гевашев скованно вступил с разрешения в кабинет и довольно неудоб?но примостился на стуле, уткнувшись в малиновый, одного цвета со стульями, бархат стола. - Вам жить и жить...
  К удивлению Игоря, директор изменился, на этот раз он говорил спокойно, даже доброжелательно. Прогуливаясь по кабинету, раза два или три останавливался, чтобы платком вытереть капельки пота с лысины под бархатной тюбетейкой, показав при этом лысый череп с торчащими в стороны ушами, неровными выпуклостями, шрамом, идущим ото лба к затылку, ловко устра?ивая на голове свой головной убор, добродушно объяснил:
  - Многие думают: нехорошо, директор позволяет себе головной убор в помещении, а у меня ведь вот, - он покачал своей экспозицией на плечах, - неудобно ведь так, а?
  Игорь смущенно кивнул.
  - Вам сколько лет? - снова взялся он за Игоря.
  "При чем тут возраст? " - едва не вскинулся Игорь, но сдержался.
  - Двадцать семь?.. В ваши годы я... Что и говорить, сами долж?ны понимать. У меня сорок лет педагогики за спиной, а вы только-только начинаете. Наберитесь терпения, послушайте заповедь стари-ка... Если влезаете в пекло, подумайте заранее, как вылезти, на то и голова дана. Ума-то немного всего надо: во время урока на стра?ничке пометки делайте, кто как себя ведет, что говорит. Список на-рушителей - классному руководителю, не примет мер - мне. Понятно?
  Игорь снова кивнул и уставился на роскошную пальму, стоявшую рядом с холодильником.
  - Вот и договорились, - умиротворенно продолжал ди?ректор. - Рад за вас, Игорь Васильевич, что осознали проступок свой. Так что будем надеяться, в первый и последний раз это слу?чилось! А жена ваша молодец! - Глаза старика засветились. - Узнала в канцелярии, где я, и ко мне на урок истории. Я на своем веку и басмачей немало повидал, а так не пугался, когда лицо её увидел. "Что с вами?" - го-ворю. Самостоятельную работу питомцам дал и сюда, потчевать чаем с халвой, женщины сладкое любят, я знаю! По-стариковски, как мог, успокоил. Отошла, объяснила. Даже застыдился, из-за чего такая прекрасная женщина мучается. Завидую вам, молодым. Счастливый вы! Такая женщина!.. Молодой и такой счастливый... А я совершенно один, год назад схоронил жену. Тоскливо, особенно, знаете, по ночам... Завидую вам, молодым, - глаза директора повлажнели. - Всё у вас есть. И мир, и возможность учиться, честно работать. Осталась самая малость - разумно научиться жить, да не просто это. - Он щёлкнул языком. - Но на то мы и люди, чтобы сложности преодолевать. И, как говорят русские, не боги горшки обжигают. А теперь к завучу!
  Прозвенел звонок с урока. Старик упёрся животом в стол, подал руку прощённому:
  - Идите, молодой человек, у вас сейчас урок. И мой наказ - помните!
  Так, на том директорском монологе и расстались - просветитель со стажем и незадачливый, без году неделя, педагог.
  После урока в пятом "А", где в теннис больше не играли, шалун не сморкался, на последней парте не визжали, домой, где должна была дожидаться результатов своего заступничества Владлена, Игорь летел. Не терпелось скорее поделиться с ней радостью первого спокойного урока. Всё обошлось как нельзя лучше. Суматоха улеглась, директор - умница из умниц, и она... тоже умница. Ему не хотелось больше ни о чём думать. Но где она? Не встречает. Он расстроился. Конечно, у неё есть дела поважнее... Обида, что не встретила, снова вызвала к жизни столько тех страшных мыслей, что он испугался. Стараясь отмах?нуться от них, вспомнил, что собирался сбегать после обеда на базар, засуетился. На ходу перекусив, схватил сумку и деньги, оставленные утром под будильником в форме изящного ключа, стоявшим на поставке, ринулся на улицу.
  Минут через пять появилась Владлена. Видно, ей особенно нынче везло, она так и светилась. Войдя во двор, она удивлённо застыла, заметив памятник из чёрного мрамора, которого не увидел по рассеян?ности Игорь. Догадавшись, чей он, она понимающе улыбнулась. "Никак собрался умирать!" - воскликнула она. Крадучись, подошла, дотрону?лась до гладко отёсанной плиты мрамора. Заросший щетиной хозяин старик воз?ник тотчас из глиняной кибитки, увидев неверную, что дотрагивалась до священной плиты осквернёнными руками, прямо взбесился. Подскочив к памятнику, размахался руками, заорал так дико, что любопытная христианка решила за благо отойти подальше и с намеренно серьёзным лицом прошла в свою дверь. Бережно положив сумочку на стул, она ста?ла у окна и, скрытая тюлем, с насмешкой стала наблюдать за суматош?ным стариком. Она нисколько не испугалась, но, увидев входящего в калитку Игоря с авоськой картошки, она на секунду замерла, потом начала учащённо дышать, бросилась в кресло, так что, когда Игорь во?шёл, из кресла к нему протягивала обессилено руки смертельно напу?ганная женщина.
  - Что с тобой? - подскочил Игорь.
  - Этот... бесноватый напугал, - махнула она рукой в сторону окна, привычно ласково улыбнулась и ещё слабым голосом похвалила: - Уже принёс, молодчина!
  - Да, - спохватился Игорь, - такая крупная, просто загляденье, сказали рассыпчатая, - он то с гордостью показывал купленную на рынке красноватую картошку с редкими глазками, то бросался успокаивать Владлену. Вопрос об её отсутствии был снят с повестки, и она без малейшего отлагательства захлопотала у газовой плиты, а Игорь уселся у круглого стола чистить картошку. Казалось, семейная идиллия, и любовь снова воцарились в стенах саманной пристройки.
  
  
  II
  К вечеру загудевшая возле дома машина напомнила Игорю вновь о неведомом мире, о котором Владлен ни разу не обмолвилась, но который негласно существовал.
  - Вот что, - перестав напевать, деловито сказала его мучитель-ница. - Ко мне гости. Назовёшься братом.
  Мигом, накинув наилучшее декольтированное платье, она ринулась к калитке мимо стоявшего как в столбняке Игоря. Он всё ещё стоял так, когда в их пристройку ввалились двое здоровенных заросших му?жиков в халатах и тюбетейках.
  - Это кто? - указывая пальцем на Игоря, бесцеремонно спросил один из них, бородатый.
  - Брат, - не моргнув глазом, ответила заправская артистка.
  - Здоруво! - больно хлопнул Игоря по плечу другой, без бороды, но с щетиной, подходившей к глазам на щеках и скрывавшейся где-то за воротом халата на шее.
  Не успел растерявшийся "брательник" и ответить, как бородатый сунул ему в нагрудный карман красненькую на "пиво", и он был дружно выдворён за дверь.
  Потрясённый Игорь минуту-другую постоял во дворе, дёргая бес-смысленно дверь, уже накрепко запертую. В памяти услужливо всплыла та черная дверь в отделении. Что за люди?.. Знать не знает... Хозяйничают у него в доме. Он совершенно забыл, что дом этот не его, и сам он в нём не особенно-то хозяйничает, даже когда остаётся один. Он прошёл в сарай, имеющий с их пристройкой смежную стену, и прислушался, стремясь унять колотящееся сердце. По отрывистым голосам мужчин, по редким всплескам весёлого женского голоска среди грубого баса Игорь пытался определить, зачем пожаловали гости. Во всяком случае, Владлена довольна. Значит... значит, он - ширма, те?перь это точно, в жизни этой загадочной женщины.
  Игорь в бессилии зарыдал. "Назовёшься братом..." - шумело и яростно билось в его голове. Он долго стоял так, вздрагивая плечами, боязливо прислу?шиваясь. Затем, храбро решив, что вполне равнодушен и безразличен к тому, с кем она, он достал из потайного местечка тут же в сарае запрятанные телеграмму и письмо от мамы и сестры, улыбнулся сквозь слёзы. Раз налажена связь с домом, настоящим домом - не всё ли равно, что делает она за этими стенами, - твердил он себе, пере?читывая весточки ещё и ещё раз. Слёзы попадали на телеграмму, письмо и дрожащими руками он стряхивал их. Как ни приходили ему в голову разные подозрения, как ни решался он уже раньше уйти от Владлены - только сегодня это "назовёшься братом" перевернуло в нём всё. Ему хотелось разорвать на куски этих двоих, что за стеной, попирающих его достоинство и честь, хотелось их бить, кусать...
  Вместо всего этого он бессильно встал и тихо, стараясь очень осторожно ступать по дощатому настилу, стараясь не загреметь всяким наставленным здесь хозяином старым хламом, вышел из сарая. Бесшумно проскользнул по двору, тихо затворил за собой калитку, плюнул на ненавистный "ЗИМ", на котором прикатили "гости".
  Вспомнил, как он ей всё прощал. Забывал обиды, стоило ей только ласково что-то мурлыча погладить по голове, пропуская сквозь свои красивые мягкие пальцы, пахнущие дорогими духами, его волосы, или повиснув у него на шее, пощекотать прохладными пальчиками за воротом, он просто таял от этого. Ничего, больше не растает, не простит. Вот дотянуть бы до конца года, а там... Он прислушался к еле слышному гулу самолета в небе. Слёзы высохли. Он похрустел десяткой в кармане.
  "Развеяться, что ли? И повод самый подходящий: на глазах из-меняют, чем не горе?" - криво усмехнулся он.
  Ночевал в доме Вахруддинова. Всё же набрался смелости пойти к художнику вместе с подвернувшимся в чайхане архитектором, бывшим не у дел, который при виде красненькой составил компанию этому странному, то хохочущему, то плачущему, субъекту. Гевашев напился до того, что счёл себя вполне вправе по-свойски заглянуть с бутылкой к знамени?тому живописцу.
  Художник, хотя и не отказался от бодрящей жидкости и весь ве-чер между делом сочувствовал неизвестно какому горю чудака русского, но чуть свет, совершенно трезвый, свежий, выпроводил Игоря, довольно внятно разъяснив, что его дом не ресторан и не буфет. Пристыженный Игорь вернулся домой, твёрдо решив для себя обойтись без вопросов. Чего опасался больше всего, это ласкового приёма Владлены, который она, вероятно, устроит ему после бесцеремонного вчерашнего выдворения его за дверь. Но Владлена лежала ничком на застланной кровати, заку?тавшись в роскошное персидское покрывало. Волосы её были тщательно уложены, в комнате царил порядок, если не считать накрытого льняным полотенцем таза с немытой посудой на столе, да самой Владлены, живописным, но каким-то лишним пятном выделявшейся среди педантично наведённого порядка. Игорь молча собрался.
  - Я потопал в школу, - сказал он.
  Она не ответила. Весь день представлял себе лицо Владлены с тёмными кругами под глазами. Полузакрытые длинными ресницами тени казались особенно страшными на её лице, а само лицо в это утро - безобразным. Теперь он твёрдо решил, что всё кончено, скоро он с нею рас?простится.
  
  
  III
  Когда он вернулся, Владлена, уже вполне оправившаяся от кутежа, озадачилась его миролюбивым настроением. Он не дулся, не плакал, и она решила, что окончательно научила его уму-разуму и великому пониманию сути жизни.
  А он даже смеялся. Пусть нескладно сложилась у него жизнь, пусть, но ощущение детства осталось с ним, романтический ореол города мальчишеской мечты не потускнел из-за того, что любовь, ослепившая его среди опостылевшей повседнев?ности размеренно спокойной жизни, оказалась миражом. С ним остаётся радость познания. Чувство радости от познания сохранялось в нём трезвостью ума, береж?но и ревниво.
  "Да, я упал подло и низко в твоих глазах, мама, в глазах всех". "Но ты встанешь, Игорёк! Поднимешься и заслужишь прощения!" - по?слышался ему утешающий голос: ну, конечно же, мама. "Простите, близ?кие, за предательство. Хотел поймать в себе что-то, что мечется в груди, ищет выхода, зовёт... Но жизнь распыляет мечты..." - так ис-ступлённо твердил себе Гевашев. И скрипя зубами, шёл на компромиссы с Владленой, собой, ребятами в школе, только бы завершить четверть и не с пустыми руками возвращаться домой. Запись в трудовой книжке дорого стоила в его глазах, и он надеялся частично с её помощью оправдаться перед всеми.
  В школе держался чудом. Все его дни наполнились беспокойством и хлопотами теперь уже из-за учеников. Школа оказалась для Гевашева адом, и он, несмотря на твёрдое решение до-работать год сбежал бы оттуда, если бы не уговоры и дельные советы Владлены. Она властно вмешивалась в его дела и ослепительным появле?нием в школе улаживала с завучем возникающие недоразумения. В отно?шении неискоренимой игры в теннис она заявила: "Ну и что? На то и дети, скучно им, вот и играют. А ты им Шерлока Холмса принеси".
  Гевашев так и поступил, стоило только обзавестись знаменитыми "Записками". Он с изумлением заметил, что детей будто подменили. "Мои ласковые, хорошие, - говорил он дома про них, - и не шелохнутся".
  - И дом есть на Бейкер-стрит? - спрашивали они и хором кричали: - Вот здорово!
  - И тросточка, и цилиндр? - продолжали восторгаться каждый раз.
   А на вопрос, что такое цилиндр, или кэбмен, или ещё что, Игорь Васильевич пускался в пространные объяснения, сам удивляясь собственному знанию.
  Доведя до конца года пятые-восьмые классы, Игорь Васильевич втайне от Владлены положил на директорский плюш заявление об уходе.
  - Жаль! - в один голос сказали директор и завуч. - Какая жен-щина!
  "Да, больше не увидите!" - хотелось сказать Игорю, но он смол-чал, тем более что сама эта женщина не собиралась расставаться со школой.
  - Ох, и отдохну я за лето от твоей школы! - сказала Владлена совсем недавно. Игорь улыбался. - Он ещё смеется! Хуже маленького! Ума надо за лето поднабрать.
  Она и не предполагала, что через каких-то пять дней больше не суждено ей будет в Самарканде видеть Игоря. Он тщательно скрывал под напускной веселостью свои намерения. Но Владлена, уверенная, что события и впредь будут покорны её чуткому руководству, не подозревала ни?чего. Только один раз, когда она вновь позволила себе не прийти ночевать, утром её покоробило Игорево безразличие. Она не обиделась, но слегка забес?покоилась.
  "Совсем от рук отбился, - подумала она, как мать про самоволь-ничающего подростка. - Никакой ревности! Ничего, лапуша, вот уж я возьмусь за тебя, снова забегаешь, забеспокоишься". На всякий слу-чай, подставив стул в коридоре, убедилась, что документы целы и на месте, за фанерой на потолке. Это она отлично придумала! Хотя, мо-жет, перестраховалась: куда ему сбежать!
  Игорь, не дожидаясь конца экзаменов в школе, решил, что его час наступил. Доставая утром документы, как только Владлена выпорхнула за калитку, он слышал лишь гулкий стук сердца, в ушах звенело от решимости. Всё было в целости.
  Слезая со стула, он увидел свёрток за шифоньером. Достал его, развернул лощёную бумагу. В ней оказался туфель, тот, что был за фанерой на потолке, где Игорь натолкнулся на него в первый раз. Туфель тоже ждал своего часа и - пары. Вероятно, час туфля приблизился, раз его спустили сюда. Игорю захотелось не упустить увлекательного зрелища появления дру?гого туфля. Он бросился догонять Владлену, благо, она ещё недалеко ушла. Стараясь оставаться незамеченным, он шёл, волнуясь, но в та?кой тяжёлый для себя момент, как ни странно, думал о прославленном сыщике, частенько выручавшем не одних только клиентов, живших в девятнадцатом веке. Владлена шла быстро, красиво, несколько раз не?надолго исчезая в узких проёмчиках небольших магазинов, которых в Старом городе встречается с избытком. Наконец, в одном магазин?чике, войдя вслед за нею через несколько минут Игорь уви-дел, что она держит в руках туфель, разительно похожий на тот, что за шифоньером. Непостижимо быстро для постороннего, не приглядыва?ющегося к ней взгляда, она с ловкостью фокусника опустила в сумоч?ку нужный туфель и стала пересчитывать деньги как бы проверяя: хватит ли? Затем спокойно, уверенно и даже величаво вышла из отде?ла обуви, как человек, не решившийся на покупку, и с достоинством покинула магазин, провожаемая восхищёнными мужскими и за?вистливыми женскими взглядами. Игоря она не заметила. Через два квартала подошла к торгующему смешанными товарами киоску. Не слы?ша диалога, Гевашев догадался, о чём идет речь. Обе стороны, судя по всему, нашли общий язык, и каблучки Владлены торопливо застучали дальше. Видимо, план опасных мероприятий на сегодня не иссяк, но Игорь не стал разматывать дальше ленту приключений Владлены. И почему он не проследил за ней раньше?!
  И пока очаровательный капитан в одиночестве плыл по своим волнам дальше, взбунтовавшаяся команда рубила последние канаты своей зависимости от него.
  Игорь подготавливал отъезд, но до последнего дня дело оставалось за малым - не было денег на дорогу. Надеяться на помощь мамы или Наташи, он не посмел. Просить у Владлены такую сумму себе дороже. "Где доставать?" - думал он, нежно поглаживая забранную в гороно трудовую книжку с записью заведующего. Этот солидный козырь в его пользу подтолкнул Игоря к храброй попытке выписаться без ведома сожительницы. Тут на пути его вырос новый риф. Выписка отложилась из-за длительной болезни квартального, то есть листочки убытия остались не заверенными. Но ждать уже невмоготу, добрые письма ма?тери и жены, полученные "до востребования", подхлёстывали. И он взял, не считая воровством, транзисторный приемник, неприятно напоминавший Игорю ярмарку. Любительница комфорта любила мурлыканье этого создания цивилизации. Не прощаясь с хозяевами, чтобы не избежать вопросов, Игорь вышел через тяжко скрипнувшую калитку за ворота, содрогаясь при мысли о нечаян?ной встрече с Владленой.
  Решение найти себя к Игорю пока не пришло, но спасибо судьбе, что он не спился, не погряз в ловких махинациях Владлены. Ещё впереди мудрые и толковые книги, светлые люди и бесценные встречи и досадные ошибки, и горькие неудачи, и радостные, хоть нечастые победы над собой. До того, чтобы достичь совершенства в деле своей жизни, о котором он пока ничего не знал, было ещё далеко.
  В Самаркандском аэропорту билетов до Одессы через Ташкент не оказалось, до Кишинева берите, пожалуйста. Гевашев, всё ещё опа?саясь быстрой на ногу Владлены, торопливо приобрёл билет до Кишинева. Утешаясь, впрочем, мысленно, что из Молдавии легче попасть домой, чем из Азии.
  
  * * *
  
  
  
  Глава пятая
  
  "КАСА МАРЕ"
  
  
  I
  Как ни рвался Игорь истерзавшимся сердцем, истосковавшейся душой домой, к семье, детям, случаем, впервые оказавшись в воспетом Софией Ротару "белом городе", не упустил случая познакомиться с его впечатляющими красотами.
  С любопытством туриста, побродив по улицам, он к полудню оказался на одной из бурливших магистралей молдавской столицы. Люди сновали вокруг, не особенно беспокоясь из-за потемнев?шего вдруг неба. И действительно, мрачный занавес туч вновь выпустил на яркую сцену неба солнышко, при котором даже начавший крапать дождик казался разноцветным бисером. Неожиданно занавес сомкнувшихся туч опустился, и под грохочущий оркестр грома хлынул ливень.
  Этот-то ливень и загнал Гевашева в первую попавшуюся дверь, которая оказалась входом в художественный салон. Сразу вспомнился Вахруддинов, живописные его полотна, семейная траге-дия с измаявшейся женой. Зря не заскочил попрощаться, получить напутствие перед вылетом! Как жить дальше? В чём смысл человеческого бытия? Гевашеву как-то не пришло в голову, что эти вопросы каждый человек решает сам для себя.
  Некоторое время он стоял, спасаясь от потоков воды под козырьком салона, рядом с другими случайными пленниками непогоды. Видно было, что дождь намерен только попугать, и уймётся скоро, так что ни к чему мокнуть.
  Заботы и впечатления пройденного им замысловатого пути, вызывая лишь поверхностное любо?пытство и удивление, не особенно мешали работе его памяти. Ещё и ещё раз вспоминал он свой вояж. Предательство семьи, особенно позорное, сейчас, когда он запоздало, узнал, на что купился. Школа...
  ...Хотя и безумно жаль, что всё это случилось с ним, но поработать в такой школе, где ему довелось, равносильно подвигу, считал он. Теперь, попади он в школу, ему трава не расти, пообвык, пообтесался среди неугомонных представителей "племени младого, незнакомого". Нет, что ни говори, а возвращается он в родной город со щитом, как говорили древние греки.
  Рахмат директору. Игорь со стыдом припомнил, как похвалялся Владлене, что директор, рассмотрев в нём будущего столпа педаго-гики, угощал его чаем со сладостями, тающими во рту. Владлена насмешливо кивала головой, мудро не мешая ему тешить себя вымыслом.
  А ведь он ещё не начинал жить настоящей учительской жизнью, иной, чем та, от которой бежал... Игорь вдруг ясно ощутил, ося?заемо, больно: жизнь, нормальная, разумная, упорядоченная, про?катывается мимо. А жизнь, огромная, осмысленная, о какой грезил всегда, вообще недосягаема для него. Что же он наделал? Почему так бездарно он до сих пор тратил жизнь? Кто виноват? Почему он так наивен, легкомыслен? Тысяча "почему", и нет им толкового объяснения. Что ждёт его там, куда он сейчас рвётся, как год назад рвался оттуда? Привяжет ли его родной городок, или снова, увлечённый неизвестным ему сейчас маяком, который непременно за?светит где-то впереди, не завеется ли он бог весть куда?
  Стараясь отвлечься, Гевашев прошёл вглубь, заинтересовался выставкой-продажей картин местных художников. Но ненадолго. Не обладая художественным вкусом, он стал безучастно созерцать холсты, в рамках и без них, совершенно не воспринимая лиричес?кие пейзажи и портреты, углублённый в себя и свою жизнь.
  Для чего рождается человек? В чём смысл его жизни? Вот он сам. Поначалу из него сделали повара, а он пошёл учиться в педагоги?ческий. Не для того ведь, чтобы Шерлока Холмса на уроках читать. Пошёл, соблазнившись возможностью постичь таинства чужого языка, который привлекал, как заколдованное царство. И что из этого доброго намерения получилось? Сезам не открылся. Так же, как и раньше, не породнились с ним слова, влекущие своей непонятностью, страницы оригиналов английской прозы и поэзии не скинули чар, почти так же красиво недосягаемы для него. Язык Шекспира и Дик?кенса стал, конечно, менее таинственным, чем, скажем, язык птиц для венца природы - человека, но и родным, простым он не стал. Одно утешение - диплом. Но и он не спас Гевашева от горького осознания того, что он - всего лишь неуч с дипломом. Ведь он так и не смог провести ни одного урока по-английски, как ни стара?тельно готовился дома.
  Взгляд кающегося беглеца между тем рассеянно скользил с од-ной картины на другую, пока не наткнулся на какую-то странную невысказанность, угловатость. На картине было голое дерево с единственным трепетавшим на ветру жёлтым листочком. Присмотрел?ся - стало не по себе. Возникло такое состояние, будто внезапно проснулся. Уши его стали слышать, тело чувствовать невежливые толчки теснящихся вокруг, тут, около этой картины, людей, большей частью бородатых, которые оживлённо перебрасывались репликами по поводу этой странной на его вкус картины. Игорь Васильевич прислушался. Пожилой, с жидкой бородкой, интеллигент, взволнованно жестикулируя, говорил:
  - Эминеску поразился бы сходству. Это потрясающе! Вы только посмотрите на эту линию...
  Что за Эминеску? Гевашев не понимал. "Где он?" - не вытер?пев, спросил он, ни к кому особенно не обращаясь, и продолжал таращиться на картину, но кроме голого дерева, ничего не замечал.
  - Вы под уклоном смотрите, молодой человек, - посоветовал кто-то. - Видите старика? - И отойдя, советчик стал смотреть, склонив голову к плечу.
  - На сложенные руки голову опустил, крепко задумался мудрец и нипочём ему ветер и холод, - вдохновенно стали пояснять не-сведущему понимающие в живописи. Благодарный слушатель бесплат?ной лекции до тех пор всматривался в тонкие веточки-прутики об?нажённого дерева, пока не явился ему из картины заколдованный Эминеску. Благородный профиль старого человека чётко вырисовы?вался из паутины веток, и Гевашев не понимал уже, как это он раньше не увидел сам. А нельзя ли её купить? Гевашев решитель?но подошёл к дежурному служителю.
  - Купить?! Эта не продаётся.
  Гевашев обидчиво поджал губы и, бросив прощальный взгляд на профиль классика молдавской литературы, направился к выходу, где нетерпеливо ожидали окончания ливня с десяток прохожих.
  
  
  II
  Все попытки добраться до родного города из Кишинева через пограничный украинский Болград в этот день оказались тщетными. Автобусы по техническим причинам не ходили. Ничего не оставалось делать, как направить стопы свои на поиски ночлега. Захотелось по-человечески выспать?ся ночью, прийти в себя после удачного побега из Самарканда, и он предпочёл вокзалу - "ла гара" - центральную гостиницу. В гос?тинице "Кишинэу" свободное место подвернулось только в люксе. О том, что дороговато, он не подумал. С набитым портфелем много не находишь. Он по-прежнему дорожил словарями и учебниками и поэ?тому возвращал их на исконное место, где им и надлежало быть - на полку в шкафу своего дома.
  Его ещё очень мучила неопределённость предстоящих отношений с женой и он решил излечиться древним способом, к которому мудро прибегают люди в сходных ситуациях. Он с нетерпением дождался трёх часов и, разжигаемый желанием выпить, крутился среди про?чих почитателей Бахуса. Когда желанные двери открылись, одним из первых нырнул в магазин и возвращался бегом уже с другой важной мыслью: найти достойного собутыльника. Возможно, поэтому он несказанно обрадовался, кстати, появившемуся в номере в его отсутствие соседу. Сразу же направился к нему, как к самому близкому человеку.
  Сосед уже успел ополоснуться под душем и теперь с явным наслаждением растянулся во всю длину деревянной кровати, смежив веки. Он был бос, в белой шёлковой майке и коричневых шортах.
  Игорь после обоюдного "здравствуйте" не знал, как завязать разговор. Остановившись у кровати, он бессмыс?ленно рассматривал пышные, как у Будённого, усы, довольно странные на аскетическом лице худощавого жилистого деда, который добродушно спросил:
  - Надолго в Кишинев? - и сев в кровати, стал представляться: - Простите за стариковскую забывчивость, Феодосий Михайлович я.
  Из дальнейшей беседы выяснилось, что, он в Кишинев на пару деньков по личным делам завернул по пути в Ти?располь, где ждали его прямые обязанности ревизора.
  Игорь, пока старик говорил, поставил на стол без лишних слов бутылку портвейна, мигом нарезал сыр, колбасу, хлеб. Пригласил за стол. Но старик не желал понимать элементарного предложения составить компанию. Пришлось уговаривать.
  - Время теряем, Феодосий Михайлович! Драгоценное время.
  -У меня самого есть что выпить! - вспылил вдруг Феодосий Михайлович. - Пятый год с собой вожу. Выпить захочется, погляжу-погляжу на неё, красавицу мою... Я на неё, а она на меня из бутылочки таращится, шельма. Вроде насмехается. Чувствую, что тянет, ну спасу нет, как тянет пригубить, руки места себе не находят. А я креплюсь. Приподниму искусительницу за гор?лышко, да шнурком к люстре, чтобы повыше была. Чтоб без стула не достать. И стул к кровати мудрёным узлом привяжу. А сам туда-сюда по комнате. Волю тренирую. А успокоюсь, и снимать бутылку не надо. Тогда я насмехаюсь над ней: виси, виси, грешница, за тяжкие грехи перед загубленными душами. Помучаюсь, зато наутро голова не раскалывается, - закончил он совсем уж убедительно.
  - Да что вы себя так изводите? - осудил Игорь, не сумев иначе выразить своего удивления.
  Старик отвернулся и не отвечал. Пить в номере расхотелось. Да и чудик-ревизор что за компания? Бежать, да поскорее.
  - Всё это, Феодосий Михайлович, - неуверенно всё-таки продол-жал Игорь уговаривать, - разговоры в пользу бедных. Раз ведь живём, а как там поётся: "Кто весел, играет и пьёт, тот выпьет и снова нальёт!" Да и причина есть. Уж уважьте!
  Видимо, он перешёл все границы.
  Феодосий Михайлович вдруг упёрся руками о стол, встал, глаза дико округлились, странно встопорщились усы, доброжелательности, как ни бывало.
  - Слюнтяй, чтоб я уподобился тебе! - заорал он. - Сгинь, вражья сила!
  Сначала Игорь оцепенел от неожиданности. Потом в голове у него помутилось, и он тоже чуть было не полез драться со стариком. Потом до него дошло, что этот сумасшедший на убийство пойдёт, если насильно заставлять его выпить.
  А Феодосий Михайлович расшумелся так, что Игорь забеспокоился, как бы не выселили их вместе из гостиницы.
  - Ради бога, успокойтесь, зачем так, я ведь не со зла, - забормотал он, стоя дурак ду?раком у накрытого стола: ни сесть один не осмеливался (да и в одиночку, что за пир!), ни смотаться.
  Выбравшись, наконец, из номера, Игорь, у которого на душе было муторно от роя жалящих самолюбие слов старика, недолго размышлял, чем занять себя вечером в незнакомом городе. Отойдя от подъ?езда гостиницы, он натолкнулся на остановку городского транспорта и прыгнул наугад в первый подвернувшийся троллейбус. Выскочил он у ворот роскошного парка с пестреющими афишами летнего кинотеатра. Народ клубился здесь, празд?нично-беспечный, слепило глаза солнце, и Игорь вдруг до слёз почувствовал себя счастливым оттого, что избежал неминуемой тюрьмы, что освободился вчистую от пут блестящей Владлены, нет, не Владлены, ему захотелось назвать всё своими именами: Аллу - Аллой, при этом опять окунулся он на время в утраченные грёзы любви, зависимости от её лжи и нежности, своей ненависти, зыбкости и ненужности в этом мире. Всё, всё, всё, жизнь пойдёт по-другому!
  У кинотеатра было тесновато от жаждущих встретиться с бес-страшным Жаном Маре в "Парижских тайнах".
  Потолкавшись у кассы в бесплодных попытках взять билет, он решил отправиться дальше и с неспешным любопытством приезжего залюбовался архитектурой здания. Взгляд его неподалеку от кассы натолкнулся на вывеску-приглашение посетить молдавский ресторан "Каса маре", где в полумраке, при настоящих свечах, под звуки не-унывающей "молдаваняски" смакуют ароматные креплёные вина прямо из вековых бочек и где на самый что ни есть искушённый вкус найдётся вино любой давности и крепости. Он когда-то слышал о таком заведе?нии и, оказавшись теперь рядом, решил не упускать возможности по?бывать в нём. Это тоже было не так-то просто, но он проявил настой?чивость и терпение. Едва вошёл, как аромат пряностей запах защеко?тал ноздри. "Хозяин с хозяйкою" в расписных национальных костюмах радушно встречали гостей в холле и так же, расточая улыбки, через некоторое время выпроваживали захмелевших гостей, делая это вежливо и бесшумно - как в интересах гостей, так и в интересах процветающего заведения.
  Вкусное каберне прямо-таки разожгло Гевашева. Он и так никог-да не жаловался на аппетит, а сейчас, вслушиваясь в разудалую "молдаваняску" из динамика и опрокидывая рюмочку за рюмочкой, уплетая непривычную острую молдаванскую пищу так, что за ушами трещало. Осилив первый графин, Игорь принялся за второй. Хмельная голова ещё соображала, но ноги ослабели, и он спьяну рассердился на них. С ними, всегда послушными, вдруг стало твориться что-то непонят?ное. Когда он попробовал встать, какая-то неведомая сила вернула его на широкую доску, положенную на бочонки. Надо выждать, понял он, когда ноги освоятся с тяжестью тела. Но такого удовольствия ему не предоставили. Заметив неспособность гостя встать с места, та самая, очень зоркая молодая пара, что приветливо встречала его, словно самого дорогого гостя, подносила поднос с бокалами вина, под звуки разудалой музыки весело подхватила его под мышки и осторожно повела к выходу из зала в гостиную. У выхода "хозяин с хозяйкою", дорожа временем, сердечно и быстро раскланялись, и всё их внимание сосредоточилось на следующем, нетер?пеливо переминающемся посетителе.
  За порогом волшебного мира "Каса маре" Гевашев ещё неуверен-но, но, мужественно держась на ватных ногах, с трудом соображал, что же делать дальше, пока, наконец, не вспомнил, куда ему нужно ехать.
  Шустро проскочивший было мимо него, троллейбус затормозил вдруг и распахнул дверцы. Не обращая внимания на возмущение пассажиров, сыпавшихся из дверей, Игорь ринулся вперёд, крепко схватился за поручень. Вспрыгнув чу?десным образом в салон, он благополучно приземлился на крайнее сиденье и только тогда осмотрелся. То, что салон пуст, ничуть не смутило его.
  - Троллейбус идёт в парк! - зычно провозгласил молодой во-дитель.
  На всё согласный Гевашев махнул рукой, и троллейбус покатился вниз, к счастью, в нужном Игорю направлении. Справа громадой проплыла ярко освещённая гостиница. Немного проветрившись у открытого окна, Гевашев понял, где он, и неверными шагами добрался до водителя.
  Позднее Игорь стыдился рассказывать не только родным, но и кому бы то ни было, о странном и загадочном происшествии с ним в ту ночь в гостинице.
  А приключилось вот что. С горем, пополам добравшись до гос-тиницы, он малость очухался, но до того обессилел, что завалился на кровать, в чём был. Радовало, что в номере не оказалось чокнутого соседа. Заснул быстро. Сквозь тяжесть сна в любом состоянии чутко спавший Игорь почувствовал на себе колючий взгляд. Сосед? Он заставил себя разомкнуть глаза. В си?реневом мраке смутно различались расплывчатые контуры челове?ка. Ночной пришелец смотрел на спящего! Игорю стало не по себе. Машинально натянув на мгновенно продрогшее тело одеяло, он зажмурил глаза, выждал минуту-другую, разлепил веки: человек испарился. Вскочил на ноги, стряхнул сон, нажал на выключатель. Вспыхнувшая люстра до мельчайших подробностей осветила комнату. Никого. Со страхом огляделся несколько раз вокруг себя - никого! Ведь был! Куда подевался? Бросился к наружной двери - закрыта на торчащий изнутри ключ, сам запирал. Заглянул под кровать, под резной шкаф. Может, в шкафу? Снова огляделся. Настороженно перевёл дух, сел на кровать. Видение или человек? Войти через запертую дверь? В чужой номер, ночью... Не бесплотный же дух!
  Остаток ночи Игорь проворочался при свете, прислушиваясь к ночным шорохам гостиницы. А утром снова, не доверяя ночному осмотру, обшарил все закоулки гостиничного номера в поисках хотя бы следов таинственного пришельца.
  Потом, поразмыслив, развеселился. Ночное наваждение, не что иное, как отголосок виденной перед отъездом из Самарканда нашу-мевшей иранской картины, насыщенной сценами убийств и насилия. Он не хотел признаваться себе в том, что этому, не очень приятному приключению посодействовать могла гостеприимная и потому незабываемая "Каса маре".
  
  * * *
  
  
  
  Глава шестая
  
  СТАКАН КВАСА
  
  I
  Наутро знобило, было тоскливо и не по себе. Но опохмелиться Гевашев не решился. И найдя его в одиннадцать часов утра под одеялом, так не, кстати, появившийся Феодосий Михайлович счёл нужным по-отцовски пристыдить.
  - Вот до чего проклятая довела! Белый день стоит, а он вы-лёживается, прийти в себя не может. Да чтоб я уподобился тебе!
  Игорь вяло оправдывался, бормоча что-то насчёт "Каса маре", и неустроенной личной жизни. Феодосий Михайлович, страдая, видимо, от одиночества среди людей, предложил партию в шахматы.
  - Вот вы вешаете бутылку, взяли бы, да и мою вздёрнули, - невесело пошутил Игорь.
  - Так твоя - просто бутылка...
  - А ваша?
  - Долгая история...
  - Ну, интересно, наверное.
  - Если есть желание, наберись терпения, выслушай меня, старика-дурака.
  Дружил я с одним маляром. Мишкой-фокусником звали его. За что ни возьмётся - всё в его ручищах горит. Приготовить обед, отремонтировать квартиру от пола до потолка, починить обувку, афишу для клуба изобразить - на всё мастак. Стены штукатурит - загляденье. За карты возьмётся - тоже есть от чего в изумление прийти. Как начнёт их одну за другой изо рта вытаскивать - у всех глаза на лоб. Всем хорош, если б не изъян его. Он-то и сгубил Мишу.
  - Это?..
  - Да, заложить любил. Я свидетель тому, что головы, однако, он не терял. Пьян, а домой добирался. А там валится, в чём попало и где попало, проспится - и не помнит, как домой докуролесил.
  - Ну, я этого не люблю! До чего докатиться! - буркнул Гевашев, но тут же осёкся под свирепым взглядом Феодосия Михайловича и залился краской прямо мальчишеского стыда. Глупая улыбка, блуждавшая на лице во время рассказа соседа, тотчас пропала.
  - И он не любил! - старик привскочил. - Он мастерить любил, рисовать, лепить, фокусы всякие, до упаду веселиться любил, рыбалку обожал, раков. Ромку своего любил...
  Рассказчик помолчал и продолжал уже спокойнее:
  - Я как раз тогда сорвался с насиженного места, выписался сдуру. И покатил по вербовке на лесосплав. Так, с женой повздорил, а когда опамятовался, ходу назад не было. Из Коми уже черк?нул пару строк. Так, мол, и так, не обессудь, драгоценная, родная. Поцелуй за меня Иришку, дочурку, ждите года через два. Думал, подзаработаю и заявлюсь на "Волге". Жена дома в истерику ударилась, спасибо соседям - отходили. Ну, уехал я, через полгода вполне освоился, понравился край. Сосны не в обхват человеку, белки, как птицы какие летают с ветки на ветку. Непривычная красота-то, дикая, дивная, бы?вало, смотришь на тайгу, налюбоваться не можешь, только зябко иной раз становится. И так будто ничего бы, да неувязочка со мной вышла. Раз бревно с самого верху укладки сорвалось и на ногу мне. Побелел весь, затрясся, пальцы правой ноги хрустнули, так и прошиб?ло потом...
  Гевашев недоверчиво уставился на ноги - обнажённые, крепкие, целые с виду.
  - Да сейчас-то молодцом, - перехватил взгляд командированный, - зажила нога. Производственную травму, как говорится, мне компенсировала их контора. Через неделю после ушиба возвратился домой пристыженный. А думал ведь: прикачу орел орлом... Ну, на следующий денёк на?думал дружка навестить. Иду, а навстречу мать Мишина в платке чёр?ном. Я и не понял, что это она так. Про Мишу спрашиваю, здоров ли? Как затрясётся она, как запричитает! Успокаивал, как мог, хотя и растерялся сам, разобрал с трудом: "Нет Миши, нет! Умер Миша!" - "Как умер?" - захолодело всё у меня внутри. Спросил только, похоронили где, в тот же день наведался на могилку другана своего, ещё свежую...
  - Почему умер? - похолодел и Игорь.
  - О том и речь. До выпивки был больно охоч! - возвысил голос Феодосий Михайлович. Успокоившись, продолжил: - В отсутствие моё вошёл он в бригаду шабашников, - за любую работу брались ребята. Молодцы подобрались, ну все как один, разумелые да разудалые, неженатые все, кроме него. Пьющие - это само собой, этот народец иным не бывает; Мишка спелся с ними ради заработка. Месяца через два бригадиром его наз?начили, больно Мельник мой всем по душе пришёлся. А обычай у всех шабашников один: по завершении всех работ на объекте застолье устра?ивать. В тот трагический день как раз очередную шабашку завершили; на застолье он опоздал, причина была - домой ездил, жене и сынишке покупки отвозил. Застал пир в самом разгаре, ребята бригадиру само?гонки штрафной стакан. Он отмахнулся, его на пол - в шутку, конечно, и самогонку в рот. Только шутка боком вышла.
  На голодный желудок опьянел сразу. Веселились до полуночи. После кутежа все улеглись спать, кто где, а он домой засобирался. Хозяйка и ребята уговаривали его остаться, а он ни в какую. Дали ему на дорогу с собой раков варенных, кулёк насыпали. Мишка раков за первое лакомство считал; их в нашей речке в избытке, лови, коли хочешь. Мишка, бывало, дорвётся - никакими силами не оторвать, и блаженство на лице неописуемое. Ну, отправился он с раками на авто?станцию. Уж не знаю, шёл ли, полз, ребята говорят, больно хорош был. Утром его нашли под забором уже холодного. "Скорая" отвезла его в морг, больше уж некуда было. Сделали вскрытие, а в дыхательном горле - кусочек панциря рака. Вот так и потерял я друга Мишу, а чело?вечество в его лице - отличного облицовщика, маляра, каменщика, штукатура, плотника, художника, реставратора церквей и ловкого манипулятора.
  - Какого манипулятора?
  - Стыдно не знать, молодой человек, в наше время, что такое манипулятор. Фокусник, стало быть.
  Подобревшее лицо Феодосия Михайловича снова посуровело, пока Игорь глупо тянул: "А-а".
  - Вообрази себе - котелок топорной работы. Шея бычья. Сам среднего роста, с широкими плечами. Коротко подстриженные волосы какого-то серого цвета, руки грубые. Вообразил? Вот такой он был. Значит, встретился ты с другом моим Михаилом. Неприятен? Это поначалу. Такая уж наруж?ность у него была для тех, кто не знал его. А поговори с ним, так заинтригует волшебством древних, что всё позабудешь, потянешься к нему. Такая грубая внешность, а, сколько человеческого обаяния! На мир после встречи с ним иначе смотришь. И вот - нет его!
  Горестно, совсем по-стариковски, Феодосий Михайлович завздыхал, укоризненно покачал головой;
  - А ты... выпьем!
  "А что, по пятьдесят грамм за такого человека стоит выпить", - хотелось предложить Игорю. Но воскресло вчерашнее негодование Феодосия Михайловича, и он не посмел предложить.
  А старик, видимо, задался целью сделать из него трезвенника. Достал из-под кровати саквояж, сел и, понизив голос, заго?ворил:
  - Пожалуй, сразу и не поймёшь того, что скажу. Может, зря говорю. Много воды утечёт, пока дойдёт до тебя мой разговор. Не жильцы мы в одном доме и не попутчики, а так - не поймёшь что. Страшно понимать жизнь так, как я стал понимать на склоне лет, а ещё страшнее и труднее очищаться от нанесённого в душу хлама и грязи.
  Странно говорил старик и несколько высокопарно, но никогда ещё Гевашев не слышал такой правды.
  - В какой бане отмыться, отпариться, чтобы гордым именем Человек называться? Как избавиться от груза наделанных глупостей и бессмыслицы в жизни?
  Феодосий Михайлович замолчал, задумался, потом решительно встряхнул пышными усами:
  - Так уж и быть, покажу тебе свою соблазнительницу, получше твоей...
  Он порылся в кармане висящего на стуле пиджака, вынул блестя-щий ключик. Дрогнувшими пальцами вставил его в замок саквояжа, быстро повернул. При этом мягко, с необыкновенной нежностью сказал:
  - На память от Миши-фокусника осталась.
  Пошарив в распахнувшемся с громким щелчком саквояже, он выта?щил плотный картонный футляр со "Столичной".
  - Достал эту "медалистку" мне как-то раз Мельник, - продолжал он своё повествование. - Берёг я её так, на всякий случай, про запас, и жена - а у неё нюх заправский! - не знала, где храню. А услышал об этой трагической кончине, так и завязал с выпивкой. Бутылку с глаз долой. Сам видишь, гроб для неё смастерил. Не боюсь, что сопьюсь, попаду на лечение, нет, вкус к жизни совсем другим стал. Как подумаю: столько достоинств в человеке было - и такой бесславный конец!
  Вот ты вчера предлагал выпить. Для этого всегда повод найдётся. Я вот, как гляну на свою искусительницу, сразу вспоминаю, за что можно было бы выпить. Представь, всегда нахожу причину, но с собой борюсь, говорю ей: "Сильна ты, чертовка! Властью такой наделена, дура?ков и умных с ног валишь, а вот со мной ничего сделать не можешь. Не хозяйка ты больше надо мною! Ни искусить, ни заставить меня вы?пить не в силах, а берегу тебя в память о Мише, чтобы дьявол в обличии женском либо друга не соблазнил меня выпивкой, чтобы изъян мой, слабость мою душевную не могли использовать мои недруги. Вот ты какая, внешностью обманчивая, на вкус горькая, в жар и озноб, как лихорадка, бросаешь всех без разбора в бездну грубых отношений и невежества. Тебя не медалями награждать, к ордену приставить можно. Скольких ты извела, разлучила с любимыми, друзьями, родными, засадила в тюрьму, свела с ума. Не счесть. И цари, и холопы тобою уравниваются. Одни вершин, другие низов силой твоей страшенной достигают. Все едины в угаре застолья. Нет на тебя управы!" И много ещё гово?рю, ярость свою распаляю, и так разойдусь, что и силой мне водки в рот не вольёшь.
  - А как друзья ваши относятся? - спросил тем временем приводивший себя в порядок Игорь.
  - Бросил пить, - продолжал Феодосий Михайлович, - бессмыслен?ной показалась дружба со многими, не участвую в застольях - остался один. Мыслить стал иначе, чем жена - перестали понимать друг друга, развелись. Дети взрослые. Додумался до командировок, чтобы похлопотнее было, от тоски ведь многие пьют, от покоя тоже. Не хочу успокаиваться на белом свете, - и Феодосий Михайлович при этом как-то смущённо улыбнулся. - А "медалистку" берегу, для себя и от себя: борюсь с изъяном. Радость познания самого себя откры?лась мне.
  Он лёг на кровать и, отвернувшись к стенке, смежил веки. На робкое Игоря: "Ну, я пошёл!" - ответа не последовало.
  
  II
  А Игорю, так и не опохмелившемуся, хотелось пить! Невоз-можно отвязаться от желания пить! Все блага жизни за стакан га-зированной воды или кваса.
  Притихли в ожидании ветерка и как будто привяли растения; до спасительной прохлады вечера прикрылись шторами окна домов. Но лю?дям не дано мудрого терпения недвижимых предметов. Они суетны. Всесильная жажда отнимает у них разум, будоражит души, воспаляет головы... Забыв про нескончаемые дела, мчатся они за спасительным стаканом кваса или другой прохладительной жидкости. Разноязычная толпа на глазах выстраивается под изнурительным солнцем в нескон?чаемые, постоянно обновляющиеся цепочки очередей к палаткам кишиневского базара, торгующим напитками.
  Как и все обуреваемые жаждой, Гевашев пристроился к одному из людских потоков. Он машинально ощупывал в нагрудном кармане пас?порт со вложенным билетом на автобус. Хорошо, что предупредили, что билеты будут только в день отъезда. Он поторопился не зря: не успел он оплатить, как сзади выстроилась длинная шеренга желающих попасть на курсирующий только по чётным дням болградский автобус. Бережно сложенный вдвое билет гарантировал, что теперь-то он, пусть с пересадкой, но доберётся домой. Не доверяя своим часам в нетерпеливом ожидании отхода автобуса, Гевашев сверился со стоящей рядом загорелой миловидной девушкой, мысленно заклиная часы поторопить свой неустанный бег. Но часы, верно, показывали время.
  Снова остро почувствовал жажду. Хоть глоточек целительной влаги, пусть самой обычной тёплой воды! "Как жал?ки мы, - вдруг обожгло и без того разгорячённый мозг Игоря, - ведь предложи бесплатно стакан вина любому на базаре - разве кто откажется? А я? Пока не спился, но, есть у меня, к сожалению, этот жуткий изъян! Но где наб?раться мужества, чтобы противостоять ему, как Феодосий Михайлович? А что, если стать таким же, суметь покончить с выпивкой? Бутылочку возить с собой, конечно, смешно, можно стать ещё сильнее: взять вот и за?вязать! Да, хорошо сказать - завязал, а получится ли? - зашептало рассудительно малодушие, и Игорь поспешно согласился с ним: - Да и не хочется, и не тянешься, но всё равно ведь случай представится.
  Было над чем поломать голову, которая и так раскалывалась от невыветрившегося хмеля, полубессонной ночи, от мудрствований Феодосия Михайловича, от жары, не известно от чего ещё. Не оставляло его в покое и ночное ви?дение у себя в номере. Он может биться об заклад, что человек был! У него мурашки пробежали по телу, когда вспомнился его ночной ужас. Среди шумной толпы, при свете солнца ему снова стало жутко, как там, в темноте и одиночестве. Рассудок его сопротивлялся мистике. Зайти никто не мог, ключ торчал в запертой им, никем другим, двери, да и когда он открыл глаза во второй раз, никого не было. Все углы обшарил, ведь не было же! Так можно и до белой горячки докатиться... Нет, не годится так жить! Так опустился! Игорь весь затрепетал, по?думав, что мог бы жить как-то иначе, без изъянов, без бездумного времяпрепровождения... Силён мужик! Гевашев улыбнулся, вспоминая коман?дированного ревизора во время монолога с бутылкой. Придумал ведь: к люстре прицеплять! Говорил, что ревизор, а может, и не ревизор? Может куражится сам и другим голову морочит? А не он ли это бродил ночью? Да нет, ведь ключ торчал в замке. Окончательно запутавшись в мрачных размышлениях, Гевашев решил, что лучше всего отмахнуться от них, что он и сделал с радостью. Стал думать неотрывно о спасительном квасе. Солнце не собиралось скрываться за невесть откуда взявшейся тучкой, лохматым дымчатым пугалом нависшей над другой половиной Кишинева. Медленно продвигаясь к бочке кваса с блестящей трехкопеечной монетой в потной руке, Игорь всматривался в сосредоточенные лица людей, так же, как и он, тянувшихся безвольно к заключённой в бочке прохладе. Они шли так покорно, словно повязанные единой невидимой веревкой, которую кто-то, тоже невидимый, тянул впереди. Он вдруг наглядно представил себе эту верёвку, а потом даже не веревку, а цепь, которой связала их всесильная жажда, и звон бросаемых в медную чашку монет показался ему звоном этой цепи. Надо преодолеть кан?далами повисшее на нём желание пить. Он не желает идти на поводу у этой повелительницы. Довольно долго простояв и продолжая стоять ещё, Игорь наблюдал за людьми, разжигая себя страстным желанием пригубить кружку с квасом. Но когда подошла его очередь поклониться силе жажды, презрительная улыбка тронула его губы, и он, наслаждаясь в душе своей решимостью и удивлением этих обречённых, отошел от палатки, опустил монету в карман. Очередь, не особенно разбираясь, что там за заминка была впере?ди, разноязычно гомоня, продолжала тянуться к заветной бочке.
  Игорь миновал два квартала, когда неожиданно для себя вышел к очереди за спасительной (он усмехнулся) водой. Приготовил монету. Но пить не хотелось! Юлой повертевшись вокруг киоска, он, смеясь, отошел, не обращая внимания на недоумение толпящихся людей. Опыт превзошёл все ожидания: жажда, искусительница всего живого, владычица воли разум?ных существ, подвластна ему! Он почувствовал себя сильнее всех этих томящихся от жары людей. Он коснулся самого Счастья, он может на?слаждаться властью над самим собой!
  Удивительно легко. Тягостное с утра настроение растворилось без следа в радости единства души и тела. Оживший Гевашев улыбнулся набежавшему вдруг со всего разбега ветерку, в мгновение ока согнавшего с чистого неба беспомощную тучку. С загоревшего под среднеазиатским солнцем лица Гевашева так и не сошла тщеславная улыбка.
  Со стакана кваса и начался у Игоря Васильевича тернистый путь познания себя и своих возможностей.
  
  * * *
  
  
  
  Часть вторая
  
  ПЕРО ЖАР-ПТИЦЫ
  
  
  Глава седьмая.
  
  ОГОРОД В ГОЛОВЕ
  
  
  I.
  К доброму другу Шиманскому! С кем ещё отвести душу...
  - Ба, кого я вижу! - проворно явившись на зов колокольчика, воскликнул Лев Львович Шиманский, засияв выразительным лицом. Церемонно и дураш?ливо расшаркавшись перед беглецом, старик чуть привстал на цы?почки и приподнял свою щегольскую шляпу. Внезапно, пущенная не глядя хозяином, она спланировала на голову гипсового Аполлона в прихожей, а чудак хозяин пустился в перепляс, выделывая такие антраша, что ему поаплодировал бы и балетмейстер.
  - Заходи, заходи, друг ситцевый, наливочкой угощу! - весело говорил он, утирая вышитым платочком покрасневшее лицо и жилис-тую шею. Выставив вперед свободную руку, он щёлкнул пальцами в знак восторга, эта привычка Льва Львовича с Кавказа, где он вырос. Изо всех сил старался он расположить к сердечному разго?вору невесть, где пропадавшего молодого приятеля.
  - Не пью, Лев Львович! - как можно более безразличным голосом сообщил Игорь, переступая через порог в комнату, задрапированную бордовым плюшем.
  Шиманский чуть не споткнулся на ровном месте, но быстро нашёлся:
  - Молодчина! А я всё думал, куда это ты запропастился? Как тебя туда угораздило? Жена спровадила?
  - Куда "туда"?
  Игорь отозвался не вникая, обрадованный тем, что застал Льва Львовича в добром здравии и, как всегда, неугомонным, будоражащим. Он рассеянно осматривался в знакомой уютной комнате, обставленной скромно, но с претензией на художественный вкус. Искушённый глаз нашёл бы, что верно лишь первое. На художественный вкус, кроме довольно необычной в современной квартире плюшевой драпировки, претендовали гипсовые, керамические и деревянные поделки, собствен?норучно вылепленные и выпиленные бывшим инженером-конструктором Львом Львовичем, вынужденным подрабатывать к пенсии.
  Игорь поздоровался глазами с каждым из этих настенных, настоль?ных и напольных предметов, оказывается, бывших дорогими его сердцу. Отметил новинки: вот ещё один гипсовый Аполлон, деревянная стату?этка страшноватенького божка, масляный светильник под старину... А это что? Залюбовался новшеством плодовитого мастера: со стены смотрела великолепная керамическая негритянка с золотыми кольцами в ушах и ноздре, с алой лентой на зрелой груди. Подошёл к полкам с редкими книгами - предмету гордости и споров хозяина. Наверняка и тут есть что-то новенькое...
  Тут умопомрачительная догадка Шиманского дошла до сознания Игоря. "Уж не думает ли Лев Львович, что я лечился?"
  - Куда - "туда"? - с опаской переспросил он.
  - В ЛТП! Куда же ещё? - хихикнул старик.
  - Что вы, Лев Львович! - Игорь покраснел, сам не зная почему. - В Самарканд меня занесло, в Самарканд...
  Тактично не замечая повлажневших ресниц гостя, Лев Львович заговорил о странностях азиатов. Но он не мог не уступить любопытству, ибо он представлял собой его неистощимый источник. Льва Львовича волновало всё - от заметок "Это интересно" до буд-ничных житейских случаев.
  - Как это ты туда залетел? А семья?
   - Наташа простила... А дети обрадовались.
  Шиманский чуть привскочил с кресла с изогнутыми ножками, при?обретённого в комиссионке.
  - Ну и герой! Такой номер отмочить! Я бы не простил, моли не моли.
  Игорь счёл за благо промолчать.
  - Зря, зря она простила, - вдохновенно говорил Лев Львович. - Ведь сколько серого ни корми... Ну ладно, давай лучше выпьем за встречу!
  И он, будто подброшенный выпрямившейся пружиной, вмиг достал откуда-то играющую на солнце вишнёвую наливку в трехлитровой оп?летённой бутыли, потом юркнул за дверь с красивым витражом на стек?ле и, вернувшись, победно водрузил на стол хрустальные стаканчики.
  - Чем богаты, тем и довольствуемся, - на ходу перефразировал он поговорку, наливая в стаканчики искрящуюся кроваво-красную жидкость. - Что нам для жизни надо? - заносчиво спросил он, потирая руки. - Кусочек хлебца-черняшки, можно с маслицем, тарелку супа с сальцем, ну, ещё соску, - так он называл папиросы. - А без неё, - сердито кивнул на бутыль, - обойтись можно, но не сегодня. Иначе обижусь!
  Игорь не забыл победы над собой в Кишинёве, но сейчас отказаться от стаканчика не посмел, оправдываясь перед собой тем, что ему выпить совсем не хочется.
  Выпив, сразу повеселел. Бывшая поначалу скованность прошла. Угрызений совести перед Шиманским за то, что не написал ему из Азии, больше не чувствовал. Поймал себя на мысли, что вовремя зашёл к Шиманскому, поднять настроение.
  - Беда твоя в том, что дела жизни не нашёл, - поучительно сказал Лев Львович после того, как Игорь рассказал о своём путешествии и злоключениях. - А без дела, по моему разумению, не может быть мало-мальски стоящей личности. Так сказать, человека с заглавной буквы. - Шиманский любил, и говорить и писать витиевато. - Стать человекам дела не так-то легко...
  - Почему?
  - Да видишь ли, много камней на дороге лежит - и больших и малых. Попробуй их обойти-объехать. Да ты не перебивай меня, а слушай! Вот я тебе расскажу. - Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал: - Жил да был в нашем дворовом сарае велосипед. Когда-то на нём ездили, но то было давно. И до того запаршивел и проржавел он, что слов нет! В пыли, со спущенными шинами валялся среди всякого хлама. Что поделаешь, коль попал в услужение безалаберному хозяину, соседу моему. Дети его на велосипеде откатались, повыросли, вот и бросили. Прошлым летом - нет, вру! - бабьим летом соседушка мой укатил куда-то. Скуки ради заглянул я в сарай; замка он не имел, хлам, говорю же, всякий туда спроваживали. Увидел я этот велосипед, сердце поче?му-то заколотилось. Лежит бедняга помятый, на боку. Взял бедолагу, хоть и не мой, поставил, осмотрел, потом ещё за окулярами своими смотался, чтоб всё до пылинки разглядеть. И чувствую, дрожь меня колотит! Так всегда, когда пробуждается во мне изобретатель.
  Изрядно проголодавшийся гость закусывал, чем угостила подоспев?шая хозяйка, а хозяин, захмелев от наливки, вдохновенно продолжал:
  - Смотрю на него, сиротинушку, руки так и чешутся! Уволок я велосипед к себе, да под замок. Из головы он у меня не шёл. И на другой день снизошла на меня идея механизированного сбора ромашки. Здесь её море! Местность холмистая, правда, но есть резон покорпеть. Не?делю не отходил от агрегата, клепал да кузнечил, потом подмазал да подкрасил - в божеский вид своё изобретение привёл - и готово дело!
  Игорь молча улыбался, сравнивая практичного Шиманского с Вахруддиновым, который не хотел расставаться с картинами. Пошли в закуток, громко именуемый мастерской. Старое кресло-качалка и резной, тоже ветхий сервант уживались там со спартанскими верстаком и гончарным кругом.
  Шиманский, сильно волнуясь, с мальчишеской гордостью демонстрировал своё детище. Гевашев поразился простой и самобытной конструкции ромашкосборочного агрегата. У того были несложное управление и довольно симпатичный вид.
  Популярно объясняя устройство аппарата, Лев Львович похвастался, что собрал за сезон полтонны ромашки, и показал справку из аптеки, затёртую на концах и сгибах. Было ясно, что предъявлялась она не в первый раз.
  - А что хозяин велосипеда? Понравилась ему ваша... затея? - Гевашеву не хотелось каким-то иным неуклюжим словом обидеть старика.
  - Ясно как, - равнодушно сказал Шиманский. - В суд на меня, мазурик, подал!
  - И вы судились?!
  - Пришлось! - хмурясь, ответил Шиманский. - Вызвали меня! Судьи, заседатели - знакомые мои. Нагоняй дали мне, разъяснили недопусти?мость подобного поведения в социалистическом обществе. Я вспылил, когда соседушка не так, как я того заслуживаю, ко мне обратился. В целом же вёл я себя паинькой! После драки, сам понимаешь, чего пустомельные языки чесать? Ну, помахали кулаками перед моими нозд?рями, но я сызмальства приучен к разбитому носу! Видят, неприступен, как крепость, - да и отступились. Про наказание спрашиваешь? Штраф уплатил! Обяза?ли, как же... Посмеялся я втихаря и заплатил, что полагалось. Не прогорел ни на йоту! Второй год мой агрегат верой-правдой служит. Я нож-секач сменил на резак, наждаком обновил сетку.
  - Значит, жалость?.. - начал Игорь, но Лев Львович вспыхнул, как сухая солома.
  - Не жалость, а желание выручить обречённого. Согласись, невезу?чий велосипед - не повезло ему до меня с хозяином! А ведь могла его судьба сложиться иначе. Его собратья присмотрены, ухожены, в заботливых руках. Да и сам посуди, поступи я иначе, не было бы изобретения и полтонны ромашки.
  Игорь уважительно улыбался.
  - Улыбайся, улыбайся! Скептик ты по молодости. Все вы сейчас скептики. Эх, вернулась бы молодость, каких вершин я достиг бы!
  - Каких? - спросил Игорь.
  Шиманский сердито молчал.
  - А я смог бы? - полюбопытствовал Игорь.
  - Каждый человек может! Но он живёт в неведении о своих талантах и возможностях, довольствуется малым! И кажется ему, что нужным делом занимается, а на самом деле - не своим. Как познать себя?!
  - Вы знаете?
  - Никто не знает! Разговоры одни...
  Поразительное сходство мыслей художника Вахруддинова и Льва Львовича навело Игоря на другой каверзный вопрос.
  - Скажите, а если б ваша жена была не согласна с вашими затея-ми?
  - А зачем мне с врагом жить? - философски заметил Лев Львович.
  - Вам сейчас за семьдесят. А разошлись бы с Ниной Дмитриевной в таком возрасте, если б она мешала вам?
  - Семьдесят два мне, - уточнил Шиманский. - В октябре отмечать приглашу. Нет! Моя на пакости ни за что не способна.
  - А всё же? Как бы поступили?
  - Не стал бы с ней жить, - помрачнел Лев Львович.
  - Ушли бы?..
  - Здесь бы и жил, но для меня её - нет! - И Шиманский рукой выразительно отсёк что-то в воздухе. - Будто умерла. А сейчас одна у нас радость - совместная, горькая ли, солёная ли, сладкая... Иначе никак нельзя! Может, я потому такой, что она рядом.
  - Какой такой?
  - На творчество способный! - гордо заявил он. - Я ведь как начи-нал? Мастерил копилки: кошечек, собачек. Сам был доволен и люди тоже. Да, было время золотое - и прошло! Надоели мне эти слащавые поделки. Потянуло на сложное: фигуры запечатлевать, мимику, жесты. Словом, нашлось дело по душе. Взгляни! Аполлон, негритянка... Думаешь, легко? Месяца два форму отливал, краски очень сложно под?бирать. Другая на месте Нины Дмитриевны сказала бы: "Стоп, хватит дурью маяться!" А Нина Дмитриевна - нет! Помогала. Мы, прежде всего люди, и жить по-человечески хотим. По-обывательски, скажешь? Выгодное дело, мол, на конвейер поставили! Да, а что делать? Негритянка в копейки об?ходится, а навар в рублях. За это не ругай! Мещанству одолеть себя не даю. Сейчас новую вещь делаю. Показать? Нет, а то сглазишь ещё. Я к чему тебе говорю? Надо дело в руках иметь. Только оно должно быть кровным, твоим. Себя займёшь и семью поддержишь. Без денег в нашем государстве тяжело. Не кривись! Никакими догмами не остановить соб?лазнов цивилизации. За деньги можно всё продать, вот только всего не купить. Достигни такого уровня, чтобы тебя нельзя было купить. Бесценным стань! И это останется миру. Старость напоминает: всё ста?нет прахом, сгинет бесследно. И от мысли этой не по себе становится, хороший ты мой...
  Взглянув на часы, Лев Львович поднялся, несколько смущённо отво?рачивая голову. Игорь встал тоже.
  Во дворе, пожимая ему руку, Лев Львович сердито сказал:
  - С тобой иначе поговорить надо было!
  - Как?
  - Ты вот ездил, ездил, а толк из этого какой?
  - Какой нужен толк? - набычился Игорь, до того больно поддел его Шиманский.
  - Да что с тобой говорить! О высоких материях я молчу, а ты хоть вот эти, - потёр большим и указательным пальцами друг о дружку, - производить бы научился. О семье думаешь? - Игорь кивнул. - А что де?лать собираешься?
  - Если честно, ума не приложу! И в гороно был, и в школах. Ни-какой надежды! - тяжело, как будто выдавливая из себя, произнес Игорь. Глаза его заволокло слезами.
  - Ты это брось! Жить да радоваться надо, пока молод! Разве срав-нить тебя с орангутангом наподобие меня?
  
  
  II
  Едва волоча ноги, Игорь вернулся в непривычно гулкую, пустую квартиру. В бесплатной "справочной" - у соседки Лилии Карловны он ещё утром узнал, что Наташа с детьми находится в пансионате "Золотые пески" на самом берегу Чёрного моря близ Затоки. Шиманского Игорь обманул, чтобы избежать лишних вопросов, но в глу?бине души он был уверен, что Наташа простит, и жизнь наладится. Угрызениям совести, и он противопоставлял свой козырь - трудовую книжку с заветной записью о работе учителем - по специальности.
  У матери его ожидал сюрприз: после восьми лет ожидания мать и отчим вселились-таки в кооперативную квартиру! Теперь они жили отдельно, не стесняя сына с невесткой, в современных условиях, и всё у них было по-новому. Старыми остались их взаимные претензии. Вениамин Иванович стоял на том, что дети уже взрослые, нечего для них стелиться. Люд?мила Михайловна, мать Игоря, неизменно отвечала:
  - На то я и мать, чтобы помогать им!
  Вечером, повидав сына, мать строго-настрого наказала Игорю: наутро отправляться в пансионат, разыскать Наташу с детьми, - и дала денег на дорогу.
  Перед этой, совсем короткой дорогой по сравнению с теми, что были уже за плечами, Игорь долго ворочался, не мог уснуть. Когда уснул, беспокойство томило его и во сне. Чуть свет он стал собирать-ся, хотя тело болело, как избитое. Ныла душа. Выпитый наспех креп-кий кофе взбодрил. Он постоял немного под шелковицей у крыльца, погладил шероховатый ствол, будто набираясь духу на целый день. Че?рез базар, что по соседству, он медленно пошёл на автостанцию, всё убыстряя и убыстряя шаг. Возле станции Игорь почти бежал. Заметался, казня себя, что заранее не справился насчёт расписания. В дружной толпе безбилетников, взявших нужный автобус штурмом, Игорь успокоил?ся, только когда автобус покинул привокзальную площадь.
  За городом автобус зашустрил по гладкой одесской трассе. Часа через три храбро стал осиливать участившиеся неровности возле Белгород-Днестровска. Потом сбавил ход и прибыл в приморский посёлок к обеду. Нетерпеливые пассажиры, мгновенно высыпавшие из него, без всякого сожаления утратили чувство общности под его облезлой дре?безжащей крышей.
  Игорь побрёл по асфальтированной дорожке, руководствуясь объяснениями матери, без всякого любопытства, лишь по необходимости, озираясь по сторонам. В Затоке он был впервые. Внезапно увидел афишу, которая сообщала о новой программе залётного чародея из Ленинграда Иосифа Орлова с интригующим названием "Чудеса без чу?дес". Игорь подошёл с беспечностью зеваки и прочитал краткое опи?сание психологических опытов. Неизвестно почему он, сильно разволновал?ся. Его заворожил плакат - руки чародея над простёртым в воздухе человеком. Человек в полный рост под гигантскими руками гипнотизёра казался букашкой. Игорь и думать забыл о предстоящем объяснении с женой: блестящие глаза с афиши взяли в плен и толкнули к длиннющей очереди в билетную кассу. Упустить такую возможность? Ни за что! Билеты он взял для всей семьи.
  Семейство своё он нашёл в столовой за обедом. Неловко сутулясь, подошёл. Дети повскакали с мест, завидев его. Слегка оторопевшая жена не сдвинулась с места.
  - Папа! У нас есть папа! - кричал на всю столовую младший, Серё?жа, вызывая любопытные взгляды отдыхающих. А старший Юра молча повис на отцовской руке.
  К появлению беглого мужа Наташа отнеслась предельно сухо: ни крика, ни слёз. Гевашев, как о спасении, думал о пансионате. Если кругом люди - не до сцен!
  - Чуть от стыда не провалилась сквозь пол, - жаловалась Наташа на другой день своей матери. - Только за ложки взялись, а он как солнышко ясное!.. Наглаженный, озабоченный, между столами проби?рается. Обрадовалась, но виду не подала! Зазнается ещё, чего добро?го. И так дури в нём много. Хватит с него моего прощения.
  - А где он? - спросила мать.
  - Отсыпается. Оставался фокусника смотреть. Для него заезжий бродяга дороже семьи. Нас тоже звал, да я не пошла.
  - Ты помягче с ним, - наставляла мать, - может, наладится? Хорошо ведь было раньше... Вернулся, значит, не совсем ум потерял. - Её глаза наполнились слезами.
  Дочь сурово покачала головой:
  - Вряд ли! Приехал и сразу на сторону глядит. Избаловался! По-любила я - и ошиблась. В голове у Игоря ветер, книги и ещё что-то. Только не семья! Меня вроде и нет для него. Я из "Букиниста" старьё по ящикам рассовала, а он выставил. Хоть бы читал толком, а то ищет что-то - сам не знает что, вчерашний день, очевидно.
  - Ты жена, вот и допытайся.
  - Жена?! Прислуга я ему. Сердцем чувствую, не годимся мы для жизни вместе. Слишком разные! Развестись, что ли?.. Плотникова жи?вёт без Павлика припеваючи. Таксиста себе завела...
  - И тебе хочется?! - прикрикнула мать. - А ты спросила её, как ей? На улицу ведь слёз не понесут.
  Мать осторожничала.
  - Сколько можно, мама? Про обучение на дому говорит, а на рабо?ту не хочет идти. Я ведь хожу, и ты ходишь. Эх, если б не твой ого?род да не свекровь...
  - Сейчас лето! - стала мать оправдывать зятя. - В гороно гони, пусть становится на очередь.
  Желая одного и того же - счастья и покоя Наташе, видели достижения этого в разном; мать, мягкая по характеру, советовала действовать исподволь, ждать улучшения. Наташа по молодости готова была рубить с плеча. Ни до чего не договорились, разнервничались. Наташа уехала к себе.
  Игорь, радуясь возвращению, смотрел на жену с давно забытым волнением. При виде мальчиков вообще растаял. Но и мысли о представлении Иосифа Орлова волновали Игоря не меньше. Когда Наташа засобиралась домой, он заикнулся, было о приобретённых билетах, но жена грубо оборвала:
  - Цирка ещё не хватало! Ты сам из дома балаган устроил. Ходить никуда не надо. Раз вернулся, будь добр с семьёй считаться.
  Игорь обиделся на такое непонимание. Острый холодок прошёлся по сердцу. К кому он рвался из далёкого Самарканда? Теперь Ната?ша была другой - начисто лишённой той юной романтичности, что толкнула их друг к другу. Не созрев для семейной жизни, Гевашев не принял такой ноши, и жена понесла её в одиночку. Но разве мать и свекровь заменят мужа? Не чувствуя рядом с собой сильного плеча, Наташа утратила очарование слабого создания. Да она и не была им! На всё смотрела прямо, оценивала трезво. Работа в бригаде строителей изменила Наташу. Игорь видел перед собой чужую, грубую женщину. Снисходя время от времени к семейным заботам, он с болью видел: никакими силами не вырвать детей из-под влияния заземлённой матери. Вот и сейчас! Хотел, было оставить их с собой, показать гипнотизёра, а Наташа не позволила.
  - Ещё чего! Зачем им шарлатана смотреть?
  - Да это же чудо, - воззвал он к её любопытству.
  - Тебя я не держу! Ты бродяга, и другие бро?дяги тебе дороже семьи, - съязвила Наташа.
  В раздражении Наташи была неприкрытая горечь: не успел приехать из подозрительных скитаний неизвестно с кем и тут же меняет же?ну на какие-то забавы! Ему б на руках её носить, а он... Но Игорь не понял иной обиды.
  Вечером того же дня, забрав цепляющихся за отца детей, она выехала из пансионата. Примолкший Игорь проводил их. Лишние билеты ещё до того, как дошёл до летнего кинотеатра, оторвали чуть не с руками.
  Сеанс превзошёл все ожидания Игоря.
  То, что проделывал Иосиф Орлов с людьми, удивляло и подкупало. Любопытный Гевашев не спускал глаз с повелителя человеческих душ.
  Вызвав на сцену желающих, гипнотизер разобрался с ними в счи-танные минуты: внушаемых оставил, а остальных отправил на место. После трёх-четырех минут гула в зале выяснилось, что на сцене соб-ралось-таки изрядное число смельчаков, годных, на взгляд чародея, для демонстрации его могущества и мастерства.
  - Спать! - металлическим голосом приказал Орлов, и помощники его бросились укладывать усыплённых на пол вдоль стены.
  - Ишь ты, штабелями укладывают! - восхищённо обронил кто-то за спиной Игоря.
  Но это было лишь начало чудес. Усыплённые поднимались, ходили, разговаривали сами с собой, отвечали на вопросы и вообще были под?властны воле чудотворца в чёрном смокинге.
  - Забираю вашу речь! - вещал гипнотизёр, и бойко ворковавшая только что девица замирала, беспомощно хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но к невыразимому ужасу зрителей не могла. В пере?полненном зале стало так тихо, что Игорю было слышно сопение соседа - молодого толстяка, задыхающегося от волнения или астмы.
  - Говорите! - разрешил волшебник; испуганная девица пролепетала: "Мама!" и осеклась. - Говорите! - требовательно повторил маг. - Отвечайте: сколько вам лет? Говорите!
  Представление продолжалось. К концу трехчасового сеанса устав?ший от напряжённого внимания зал, всецело положась на всемогущего кудесника, уже не столь почтительно настороженно следил за опы?тами на сцене. Некоторые из зрителей даже подтрунивали над внушае?мыми смельчаками-добровольцами. Но аплодисменты уникальному талан?ту были до конца представления восторженными и неизменно долгими.
  Совершенно потрясённый властью Иосифа Орлова над людьми, Игорь в волнении бродил часа два по ночному посёлку, пока не сообразил, что рискует вообще не попасть домой сегодняшней ночью.
  Добирался ночным транзитным автобусом. Тревожные мысли о завтрашнем дне, о жене постепенно вытеснили в душе ощущение праздника, рождённое сеансом Орлова. Нежелание и даже страх встречи с женой нашептывали, что он зря не остался "у самого синего моря" хотя бы на пару дней. Побыть наедине с игривой барашковой волной, набрать?ся сил на предстоящие неприятности. Если работы снова не будет, чем тогда кормиться? О Владлене он так и не вспоминал.
  Лишь дома, увидев на подушке черноволосую голову Наташи, он не?ожиданно вспомнил другие - светлые - волосы и вздохнул, с облегче?нием и тайным сожалением, в котором не хотел себе признаваться.
  
  
  III
  Наташа напрасно обижалась на Игоря за то, что он предпочёл её обществу сеанс заезжего гипнотизёра. Демонстрация Орловым своего могущества оказала на Игоря неожиданное влияние. Восхищение магом и чародеем родило в его душе веру и в свои необыкновенные воз?можности. Игорь решил ковать железо, пока горячо. Он разыскал Вадима в Межрейсовом доме моряка и уговорил его "сотворить" рекламу, а потом допоздна вместе с корешом вывешивал на столбах объявления об уроках англий?ского языка на дому, по совершенно новой системе, навеянной "чу?десами без чудес". Он был уверен, что его уроки станут сенсацией в городке, чувствовал исполинскую силу и неистовое желание приступить к делу. Ему рисовались заманчивые картины: как он в боксёрском темпе направо и налево сыплет английскими словами и фразами, а ученики дружно вторят за ним.
  И вот, наконец, пришёл день, когда раздался звонок в дверь. На пороге возник мальчишка лет тринадцати, смело, заявив, что он "по объявлению".
  Игорь ждал этого часа и хорошо постарался. Тщательно вымытый с мылом пол блестит, как палуба крейсера. Поставлен?ный торцом к стене старинный трехстворчатый шкаф с зерка?лом отгораживает угол для занятий и одновременно служит школьной доской для занятий. В открытую форточку льётся поток прохлады из дворика, стараниями жильцов превращённого в уютный сад.
  Проведя мальчишку по общему коридору, в свою светлую комнату с высоким потолком, сияющий учитель приветливо кивнул на выпрошен?ное у соседки кресло:
   - Садись! - и, не теряя времени, представился.
   Мальчик тоже назвал себя.
  - Павлик, а мама твоя где? - намекая на денежную зависи?мость ученика от родителей, спросил Игорь Васильевич.
  - Из Килии я! Приехал к тетке, - охотно объяснил Павлик. - Иду по проспекту Суворова и возле "Детского мира" вижу плакат: "Система Брандта". Красное с чёрным. Здорово! Сами писали?
  Учитель промолчал. Смелый мальчишка продолжил:
  - Я узнать пришёл, что за система такая - Брандта?
  Игорь Васильевич решил брать быка за рога. Заниматься языком самостоятельно, чтобы совершенствовать свои знания, не хватало воли, а было настоятельно необходимо для человека, замыслившего покорить городок своими сногсшибательными уроками. Поэтому он не стал слу?шать вопросы Павлика и посвящать его в загадку системы Брандта, ко?торая, впрочем, не имела никакого отношения к его урокам. Он с ходу начал занятие, а вернее - сеанс английского языка.
  - Вот книга. Зачем драгоценное время терять? Раз пришёл - поза-нимаемся... Английский язык довольно прост, - объявил начинающий экспериментатор, зная отлично по себе, что это далеко не так.
  - Как это прост?! - тотчас возразил необычному заверению мальчишка. - Вам-то легко говорить, вы институт кончали... А я вот, сколько ни учу - всё без толку.
  "Мальчишка не из робких", - улыбнулся про себя Игорь Васильевич. И увлечённо продолжал:
  - Простой он, Павлик! Только жизнь так устроена, чтобы просто-ты этой люди не замечали.
  - А вы что - секрет, какой знаете?
  - Да! Иначе не обещал бы научить любого желающего за месяц.
  - По-английски я смогу книжки читать? - спросил Павлик. И тут же деловито поинтересовался: - А Шекспир у вас есть?
  - Сейчас на руках. Один пароходский у меня занимается, тот чи-тает Шекспира в подлиннике, да ещё как! Взахлёб! - обнадёжил Игорь Васильевич, не сморгнув глазом.
  - Вот бы и мне так! - мечтательно смежил веки Павлик.
  У него оказалась отличная память. Гевашев отметил про себя, что с таким учеником у него будет прогресс.
  Не заботясь о фонетике, он заставил своего студента читать вслух вместе с ним сложнейшие тексты, не всё понимая сам. Часа через два Павлик еле ворочал языком, как и сам учитель. Оба сильно уста?ли и вконец выдохлись.
  Оставив в покое мел и заднюю фанерную стенку платяного шкафа, Игорь Васильевич сказал:
  - Завтра с мамой или отцом ко мне часа в четыре.
  - Завтра не могу.
  - Это ещё почему?
  - На огород с тёткой еду.
  - Какой огород? - Учитель так возмутился, что, едва присев, вскочил и, как ужаленный, заметался по комнате.
  - Обыкновенный! Сказал ведь, завтра я не смогу! - "Студент" оказался с характером. - А сегодня пришёл только узнать.
  - Вот что, родной, хороший, - вкрадчиво сказал Игорь Василь-евич охрипшим голосом, - у тебя не память, а настоящий клад.
  - Память у всех, у меня разве только?
  У самозваного "англичанина" не укладывалось в голове, почему Павлик после, как ему показалось, ошеломляющего успеха не хочет пожертвовать огородом и заняться английским всерьёз.
  - Завтра с десяти до одиннадцати жду тебя! - не допускающим возражений тоном сказал он. - И запомни! У тебя единственный шанс научиться говорить на языке Шекспира. Если упустишь - пеняй на себя! Так и останется для тебя английский загадкой на всю жизнь, а сам ты ... кочерыжкой от кочана капусты.
  Под конец исступлённой речи Игорь Васильевич улыбнулся. Прост?ранно объяснил, что, обозвав Павлика кочерыжкой - пошутил. Тот, испуганный резкостью учителя, молчал.
  "С такой памятью и способностями к языку мог бы светилом стать. А у него огород в голове", - с неприязнью ко всякого рода огородам, делам, обязанностям осуждающе думал Гевашев. И не находил себе места в квартире ещё долго после того, как Павлик, так и не пообещав прийти и даже не попрощавшись, не сказав "спасибо", твердя лишь о последней в этот день "ракете" до Килии, ушёл.
  
  * * *
  
  
  
  Глава восьмая
  
  НЕ ЗНАЯ СЛОВ
  
  I
  - Орлов скоро будет, - перед тем как объявить мат королю, шё?потом заговорщика сказал Шиманский, покосившись на входную дверь.
  Зашёл он к Игорю по "зову сердца", как торжественно объявил с порога, подавая хозяину шляпу и трость. После рюмки "пшеничной" и удачной партии в вечную игру настроение его из серьёзно-торжест-венного стало радужно-весенним. Льву Львовичу совсем не хотелось омрачать себя присутствием недругов: с минуты на минуту должна была вернуться Наташа, её приход не сулил заступнику Игоря ничего доброго, это он хорошо усвоил по прошлым встречам.
  Рационализатор по натуре, Лев Львович счёл гражданским долгом вмешаться в судьбу оступившегося Игоря, искренне желая хоть на грамм улучшить его положение. Не только дельным советом, но и практической помощью. С присущей высокопарностью заверил в своей преданности. Хорошенько расспросив Игоря о сногсшибательных, по его словам, уроках по самобытной методике, обнадёжил покровительством. Суть "шефства" не осталась для Гевашева тайной. Лев Львович, не сходя с места, выложил свой козырь: заведующий бюро услуг только что откры?того Дома быта - знакомый Льва Львовича. Кавалер трёх орденов Славы, жизнь положит за дело образования горожан. И, безусловно, замолвит словечко в "белом доме" за новатора в области нетрадиционного изу?чения иностранных языков.
  - Мужик он без хитрости, - ручался Шиманский, - для начала оформит тебя репетитором.
  Что будет дальше, оба пока не загадывали. Главное начать! Дело стоящее, городу позарез нужное, и его надо пробивать.
  - По такому случаю и по рюмашке опрокинуть не грех, а?
  Игорь компании не составил, сославшись на предстоящее занятие английским языком. Шиманский ничуть не обиделся, одобрительно защёл?кал языком.
  - От всевышнего ни на шаг, пока своего не добьёшься, - дурашливо сказал он, хотя в бога не верил. - Всевышний всё видит и разумеет...
  На крыльце, прощаясь, старик уверенно заявил:
  - Художника возьми! Витьку поэта. Головастый. Кабинет оформит, плакаты. Тогда и закрутится, завертится колесо обучения! Профессо?ров завидки возьмут! Смотри, не возгордись, не подведи! - у калитки напомнил об Иосифе Орлове.
  Игорь ощутил, как гулко и часто бьётся у него сердце. Он уже не помнил, какой ценой достался ему психологический сеанс в Затоке. Все эти дни мысли его то и дело возвращались к мастеру психологических опы?тов и его чудесам. Иначе как назвать то, что проделывалось с людьми на сцене?
  Все недоразумения с Наташей, её укоры, ремонт квартиры, даже обе?щанное место репетитора были детским лепетом по сравнению с тем, что ему предстояло сделать. Игорю хотелось разгадать головоломку, экспери?ментировать не откладывая. Дерзкие, хотя и смутные желания! У Гевашева сладко кружилась голова.
  Резко прозвучал звонок. Игорь Васильевич вскочил на ноги. Не Ироч?ка ли это с мамой? Молодцы!.. Не подвели, пришли.
  Приглашая их в комнату, он думал об одном - скорее бы уходила Иринина мать. Наверняка дотошная особа! За полнеющей миловидной брюнеткой захлопнулась дверь, учитель облегчённо вздохнул и приступил к экспери?менту. И вслух произнёс, заметно волнуясь:
  
  - Пусть я не увижу глаз его сиянья,
  Не услышу голос ласковый, живой,
  Но слова без звука - чувства трепетанье -
  Я ловлю и слышу быстрою рукой.
  
  Не объясняя для чего всё это нужно, Игорь Васильевич протянул Ирине лист с отпечатанным на пишущей машинке этим четверостишием из стихотворения Ольги Скороходовой, слепоглухонемой..
  Он заставил студентку читать без передышки этот текст много раз. Не в силах бороться с охватившим всё её юное существо волнением, когда смысл этих благородных слов дошёл до её сознания, Ирина разрыдалась безудержным плачем. Гевашев не обращал внимания.
  Он, как дитя, радовался удачному опыту, Ирина не только понимает, но и осознаёт читаемое! И взрослым не часто дано так прочувствовать прочтённое. Он ещё не знал тогда, что осознание негативных проявлений психики - трагедийно для человека самого.
  То, что произошло с подопытным "кроликом" навело его на мысль о том, что успех обучения целиком зависит от подсознательных стрессовых состояний человека. Без страданий не бу?дет здравого восприятия жизни. Если дать ей прочесть в оригинале выстраданные шекспировские строчки, высеченные на каменном надгробии по?эта, заплачет ли Ирина, не ведая смысла, а лишь сердцем ощутив увеко?веченное страдание?
  О том, что так нельзя поступать с ребёнком, он как-то не подумал. Не может он ждать до следующего раза. Ведь это не праздное любопытство: надо удостовериться во власти могучих слов над ранимой душой не тронутого коварной жизнью человека.
  В возбуждённом состоянии Гевашев быстро наносил на бумагу магические слова с надгробия. Вспомнив, что Ира не сумеет прочесть по-английски, он перевернул лист и записал русскую транскрипцию тех слов.
  Девочка ещё не отошла от вызванного безжалостным эксперимен?том стресса. Будто в тумане видела она лист с написанными по-русски непонятными словами.
  Не терпящим возражений тоном Игорь Васильевич приказал ей читать.
  Ирочку словно завели! Певучим голосом включилась она в незнако?мый текст:
  - "Гуд френд, фоо джизас` сейк фообэа,
  Ту диг Зе даст, инклоуст хиа".
  Как будто успокоилась, позабыла о строчках Ольги Скороходовой. Учитель не спускал с неё глаз. Через несколько минут, когда девоч?ка начала непроизвольно вздрагивать, прекратил опыт и как ни в чём не бывало перешёл к нормальному уроку английского. Незнакомые слова ещё долго заставляли Ирочку вздрагивать и озираться по сто?ронам. В глазах её временами читался ужас.
  На другой день никакие уговоры не смогли заставить девочку пойти на урок. Напоминание об Игоре Васильевиче вселяло в Ирочку необъяснимый трепет. Губы её выдавливали лишь одно слово: "Не пойду!"
  Ничего не добившись от дочери, мать её зашла к Игорю Васильеви?чу извиниться за каприз Ирины, в душе ругая себя за оплошность, какую не допустила бы ни одна разумная мать.
  У Гевашева же будто отросли крылья: он активно штудировал анг?лийский. Терпеливо поджидая новых учеников, он приобрел польский курс английского языка повышенной трудности. И в тишине квартиры, поки?нутой обитателями на весь долгий рабочий день, по мнению Наташи, давил лодыря, бесконечное число раз прослушивая одни и те же пластинки, читая и перечитывая вслух и про себя "Занимательные диалоги на английском и русском языках с грамматическими комментариями". Однако, упорно занимаясь самообразованием, он ни на минуту не забывал о приглашении Шиманского и жаждал встретить?ся с загадочным Иосифом Орловым.
  
  
  II
  Лев Львович радушно встречал на пороге каждого своего гостя. Отеческим взглядом, окидывая собравшихся, Лев Львович в душе ли-ковал. Такое торжество! Будет сам Иосиф Орлов, удостоивший своим вниманием тихий городок. Магистр черной и белой магии!
  Шиманский до тонкостей продумал, кого и куда усадить в зависи?мости от положения в обществе и значимости в глазах хозяина.
  Фотокорреспонденту Борису, добродушному великану из газеты "Советский Измаил", ни на минуту не расстававшемуся со своим внушительным ап?паратом, вместе с его подружкой Зоей, журналисткой из той же газеты, Лев Львович отвёл место на плюшевом диване. Шиманский считал себя знатоком греческой мифологии и с удовольствием бесе?довал с Зоей о литературе древних. Зоенька в своём ли?ловом декольте была сегодня неотразима. Чувствуя себя на диване весьма уютно, Борис и Зоя считали себя у Шиманского вне досягаемос?ти ревнивой супруги, полагавшей, что Борис срочно откомандирован делать фоторепортаж на целлюлозном гиганте за городом.
  Пожилого смуглого матроса из Дунайского пароходства, по странной случайности избранного членом Английской Королевской Академии, хозяин усадил на мягкий стул у стены под негритянкой, создав эффектный контраст с его белым джинсовым костюмом.
  Приятного молодого человека с бородой, ревностно следившего за своей внеш?ностью и мечтавшего стать признанным поэтом, а пока благодаря Борису и Зое печатавшего свои вирши на литературной странице "Дунайца", - на венский стул, рядом с моряком. Соседство по воле хозяина не было случайным: родственные души с восторгом восприняли друг друга, хотя виделись они впервые.
  Санитара из неотложки, дородного мужчину в золотых очках, своего давнего друга по Кавказу, Лев Львович усадил рядом с пароч-кой на диване.
  Пробивая для Игоря репетиторство при доме быта, Лев Львович полагал, что знакомство начинающего экспериментатора с признанным авторитетом придаст Гевашеву силы и укрепит веру в себя. Но Игорь как всегда проявил своеволие, пригласив художника из Межрейсового, чьи плакаты-объявления красовались на столбах. Тот, извиняясь за вторжение, признался Льву Львовичу, что Игорь Гевашев соблазнил его посмотреть на ленинградского чародея в узком кругу и пригласил с собою.
  Шиманский заметался, прикидывая, куда девать незапланированного гостя. Взял да и усадил его в наказание Игорю на диване. Молчаливый от природы, художник умел ядовитыми репликами и смешком обязатель?но скомпрометировать любого человека, чего и опасался хозяин, тяготевший к изысканному обществу. Едва заявился опоздавший Игорь, как Шиманский сердито отчитал его и бросился на кухню за табуреткой, думая: перебьёшься, мол, и так, хотя и друг. В следую?щий раз будешь согласовывать, кого приводить.
  При вошедшем Иосифе Орлове разношерстная компания, стихийно распавшаяся на оживлённо беседующие сообщества по интересам, поч?тительно замолчала.
  Импозантно одетый сравнительно молодой человек с идеальным пробором в очень светлых волосах, со стальными пронзительными глазами, стремительно подошёл к круглому столу, по хозяйски сел в кресло. Это не понравилось Льву Львовичу. Ни при каких обстоя-тельствах он не уступал своего места никому! Не хотел делать исключения и для чародея - не позволяли гордость и врождённое тщеславие. Рассыпаясь в любезностях, Шиманский ласково предложил "магу" пересесть в другое кресло. Гипнотизёр так же стремительно, как и вошёл, овладел вниманием общества и легко игнорировал пред?ложение хозяина. Для знаменитости, казалось, было всё равно, блистать ли перед малочисленной аудиторией или огромным залом дворца культуры.
  На бедного Шиманского стоило посмотреть! Поступившись местом, он сник, и, казалось, не радовался ни любовно, как цветок к цветку в букете, собранному обществу, ни присутствию мага.
  Иосиф Орлов, подав?ляя каждого силой ледяного взгляда, предложил всем закрыть глаза.
  Игорь Васильевич почувствовал эту силу, но и в себе не меньшую. Повиновался приказу, тотчас позабыв о неудобстве жёсткой табуретки. Слушал, надеясь, что Иосиф Орлов, ничего не утаивая, расскажет, как удалось ему стать гипнотизёром. Но у Орлова была другая программа, а Игоря Васильевича в воображении были другие события... И он живо представил себе как по узеньким улочкам мчится экипаж, застав?ляя редких прохожих нырять в тёмные подворотни. Четверка гривастых лошадей замедляет свой бег и, свернув в переулок, останавливается у резных дверей кабаре весельчака Анри. Из экипажа выходит изящно одетый молодой человек в смокинге, с тросточкой в руках. Подбежав?ший швейцар ловит на руки манто. Человек проходит в зал, садится за столик красного дерева у венецианского окна, живо пробегает глазами одну из предложенных мальчишкой свежих газет... Все га?зеты Парижа писали тогда об иллюзионисте Гарри Гудини, короле кандалов, цепей и смирительной рубашки... И Гевашеву представилось в руках чародея верёвка, а затем Гудини с помощью ассистентки продемонстрировал мгновенное освобождение связанных рук за спиной. Очевидно сказалось сопереживание от увиденного в Кишиневе кинофильма "Парижские тайны" со знаменитым Жаном Маре.
  И когда Игорь Васильевич открыл глаза, он не увидел перед собой ни Гарри Гудини, ни Парижа, здесь у Шиманского было нечто другое, более загадочное, магическое.
  Воспользовавшись тем, что Иосиф Орлов встал с кресла, Лев Львович с невинным видом быстро пересел в него. Гости, заинтригованные артистом, не обратили на это внимания. Что там кресло!.. Но гипнотизер не стал размениваться на такую мелочь, как ловкость рук. Ему доставляло удовольствие потрясать людей, держать их в напряжении.
   Поэту Виктору предложили стать спиной у окна. Когда тот, расте?рянно пожимая плечами, неловко исполнил просьбу, Иосиф Орлов, про?тянув к нему руки с широко расставленными пальцами, сверкая глаза?ми, в чём мог бы поклясться каждый присутствующий, властно прика?зал: "Спать!" - и одного этого слова вполне оказалось достаточно, чтобы стать властелином души поэта. Как ни силился потом Виктор вспомнить, что проделывал с ним гипнотизёр - так и не смог. Гевашев вместе со всеми хохотал до коликов над тем, как поэт, сбросив от воображаемой жары рубаху, плавал по комнате, представляя себя в Чёрном море. Собирал полевые цветочки, плёл из них венок для любимой. Вдоволь повеселив публику, чародей превратил поэта в истукана. Прямой, негнущийся, как натянутая струна в сильных руках Иосифа Орлова, он оказался простёртым в воздухе между двумя стульями, имея лишь две точки опоры: голову и ступни.
  - Ну и силища! - восхищённо прошептал потрясённый Игорь.
  - Ваше тело выдержит любую нагрузку! - стальным голосом говорил Иосиф Орлов безгласному поэту: - Оно в моей власти, прийти в себя можете только по приказу моего голоса! Сталь! Тело стальное! - и, убедив?шись в том, что слова достигли цели, Иосиф Орлов жестом согнал с табуретки Игоря, мгновенно встал обе?ими ногами на висящее на двух опорах туловище.
  - Тело стальное! Сталь! - Иосиф Орлов поднял руки кверху, словно гипнотизируя всех сидящих сразу. Все оцепенели. Через минуту одетый Виктор сидел на своём месте, потерянно улыбаясь. Чародей уже сидел с царственным видом в хозяйском кресле, насмешив некоторых мимолётным трюком: подав усевшемуся в своё кресло Льву Львовичу ука?зательный палец, он велел глядеть себе в глаза, отчего Шиманский вскочил с криком: "Током бьёт!" - и затряс рукой, как будто обжёг себе пальцы.
  Через минуту хозяин уверял всех собравшихся, что лучшего места, чем у него нет ни у кого из собравшихся.
  Словно во сне слышал и видел Игорь дальнейшее, не желая покидать мир фантазии гипноза, Орлов ещё раз убедил: должно быть кровное дело жизни. Ещё раз подтвердил, что упорство в достижении успехов - прямой путь к совершенствованию.
  
  * * *
  
  
  
  
  Глава девятая.
  
  ТАКОЙ, КАК ВСЕ
  
  I
  Стоял ноябрь, сухой, морозный, со всеми признаками поздней бессарабской осени. Палая листва на земле, поблекшая, посеревшая, ещё не совсем голые деревья, крыши домов по утрам покрыты инеем; морозный воздух аж звенит. Но зима медлит. Природа, быть может, ещё не подготовилась к её приходу, но людям в это время года грустно глядеть на её наготу, жаль утраченного, так долго радовавшего глаз буй?ства зелени, а ещё больше "багрец и золото", лежащие сейчас под но?гами пожухлой, мокрой массой. И хочется поторопить хмурое небо поскорее отпустить на землю, спрятанную там красоту: чистый белый снежок, чтобы снова сделать мир прекрасным. Чтобы к истосковавшей?ся душе вернулась радость жизни.
  Да, всё в природе было сейчас созвучно настроению Гевашева, заново переживавшего в душе грустную историю своего недолгого репе?титорства в бюро услуг при доме быта города Измаила.
  Шиманский сдержал слово. Заведующий бюро услуг Лерман, действительно кавалер двух орденов Славы, воспламенился идеей нетрадиционного обучения иностранному языку и пошёл повсюду, куда можно и нужно было пойти. К парторгу быткомбината, в горисполком, ещё куда-то, не унимался до тех пор, пока не добился своего. Репетиторство при бюро услуг под его неусыпным оком разрешили.
  К объявлению о наборе желающих научиться английскому языку за месяц приложил свой талант, польщенный предложением сотрудничать Вадим. И потянулись в Дом быта жаждущие говорить и читать по-английски, но не имеющие возможности или желания заниматься на городских трехгодич?ных курсах. Дело двигалось, хотя и не совсем так, как хотелось бы организаторам.
  Гевашев и теперь не мог бы сказать, что ускорило крах: не-терпение учеников или старательная разрушительная работа извне.
  ...- Опоздали, молодой человек! Комплектование ещё в конце сентября завершилось, - объяснял дюжему моряку завбюро услуг, не-терпеливо посматривая в окно. - Занятия уже третью неделю... В следующий поток, милости просим. Пройдите собеседование с препо?давателем. Идите, он сейчас на месте. Налево по коридору, вторая дверь. Может, что придумает для вас в виде исключения?
  Охотников научиться языку за месяц тьма, а уникальный преподаватель Гевашев один. Но расстроенный моряк по фамилии Панин вникать в этот факт не стал. Торопливо проскочил по гулкому ко?ридору и без стука толкнул указанную дверь.
  Игорь с благодарностью и уважением относился к завбюро, но манера опекуна подбрасывать ему после укомплектования всё новых учеников с записками раздражала его. Намек Панина на "ощутимую" благодарность и вовсе вывел из себя.
  - Я не репетитор!
  - А кто? - последовал каверзный вопрос.
  - Экспериментатор! В следующий поток, пожалуйста. А индивиду?ально, извините.... Нет времени, не могу!
  - А мне надо индивидуально!.. Разве вам помешает? - рука Панина нырнула в боковой карман костюма.
  - Об этом можете только помечтать, - устало отмахнулся Гевашев.
  Он поднялся, показывая, что дальнейший разговор беспредметен, уговаривать бесполезно. Его не купить! Не продать!
  - Надумаете в следующий поток, милости просим, - машинально по?вторил он слова заведующего, думая про себя: "Нет уж, ко мне ни за какие коврижки!"
  Моряк, не прощаясь, хлопнул дверью. Игорь стал собираться. Но тотчас же вошёл другой моряк, тоже с запиской. Этот повёл себя по-другому.
  - Извините за столь позднее вторжение. Я, вернее, мы узнали о вас только что и сразу сюда. А тут вот... - он протянул Игорю осточертевшие тому записки - от завбюро или ещё кого-то, Игорь не разобрал. Опережая реакцию учителя, кандидат в ученики настойчиво стал объяснять, что он, старпом из Спецморпроводки и его капитан - студенты Водного института и высшей мореходки. И просто задыхаются без такого талантливого учителя, как Игорь Васильевич. Что им английский нужен, ну прямо позарез - последний курс.- Понимаете, а так и не удосужились заспикать за пять лет. Так что к вам... За умом-разумом, - и замолчал как бы в смущении, уверенный в душе, что ключики к тщеславному, конечно же, экспериментатору подобрать успел. И он не ошибся.
  К концу недели льстец представил и капитана. Как ни был тот симпатичен Гевашеву, позаниматься не удалось. В дверь громко постучали и, прервав Игоря Васильевича на полуслове, в кабинет, как триумфатор, вошёл Панин - тот самый моряк, что в раздражении не так давно хлопнул этой дверью. Ничего, не говоря, он истуканчиком застыл у стены. И пока присутствующие взирали на него с удивлением, в классе появилась Колмогорцева - бывшая преподавательница Игоря Ва?сильевича в пединституте, обладательница учёной степени.
  "С чего бы это?" - подумалось ему.
  - Вот где вы обосновались, - сказала Колмогорцева певучим голосом, которым природа милостиво одарила её не в ущерб уму и обаянию. Лицо её с гладкой розовой кожей, без всякой косметики, казалось, излуча?ло восторг от созерцания Игоря Васильевича, а ещё больше тех двоих, незнакомых, но вполне респектабельных на вид мужчин.
  Игорь же не только восторга - элементарной приветливости не выразил. Вмешательство человека, компетентного в английском языке и строящего на нём здание научной карьеры, не предвещало ничего для него хорошего. Напротив, оно могло положить конец его самонаде?янным опытам. "Экспериментировать изволите? Да у вас выше тройки никогда не поднималось! Где ваша методика? Ах, вы по наитию!" Эти слова, ещё не произнесенные, уже звучали в ушах Игоря. Оттягивая предстоящий разговор, он лихорадочно готовился защищать своё нео?перившееся детище.
  - Я вас слушаю, - пробормотал он, твёрдо решив стоически проти?востоять науке. Дилетантство в нём упрямо щетинилось.
  - Это я вас хочу послушать, товарищ преподаватель! И хотелось бы, знаете, увидеть результаты ваших уроков.
  Слово "ваших" гостья подчёркнуто выделила, и Гевашеву стало ещё тревожнее. Вся его досада не очень везучего человека приготовилась прорваться наружу; он стиснул зубы и зашагал по кабинету взад и вперед с единственным желанием не наговорить лишнего. Все молчали, словно затаились.
  - Я вас слушаю, - нарушая тягостную тишину, повторил он.
  Колмогорцева не торопилась. Как снисходительный экзаменатор на зачёте! Наконец время, отпущенное Гевашеву, истекло, и ему пришлось выслушать приговор науки.
  - Ладно, мешать вам не стану, товарищ открыватель! Но запомните, что я вам скажу. Трудом и только кропотливым трудом, а не воображе?нием приобретаются знания. И вам лично, чтобы стать специалистом, потребуется много, очень много лет, кропотливых и каторжных!..
  Она вышла не прощаясь. Сияющий Панин следом. Задержавшись в дверях, крикнул: "Привет!"
  Невольные свидетели этого унижения молчали. Наконец Игорь, через силу подняв на них глаза, пробормотал:
  - Вот что, приходите как-нибудь в другой раз.
  - Другого раза не представится. Игорь Васильевич, - корректно произнёс старпом, и оба моряка встали. У выхода они немного замеш?кались. Игорь досадливо дёрнул плечом, но капитан вдруг участливо сказал:
  - Запишите мой московский телефон. Зимую в Москве. Коли приеде?те, остановиться будет где.
  Телефон как будто ни к чему. Хватит, наездился. Больше ни о чём подобно Игорь не помышлял. Капитан по-своему рассудил его нерешительность, и на тумбу стола лёг листочек из записной книжечки, в блестящей кожаной обложке.
  - На всякий пожарный, - покровительственно пробасил капитан.
  Игорю вдруг очень захотелось, чтобы они не исчезали навсегда - капитан из Спецморпроводки Рауль Ананьевич и его старпом Нико-лай Павлович. Они как будто почувствовали это. Через два дня зашли снова и присутствовали на занятии группы. Видимо, им не хотелось ставить крест на своих надеждах, связанных с Игорем Васильевичем. По выражению их удивлённых лиц можно было понять, что впечатление урок Игоря на них произвёл большое. Но, когда ученики один за другим покинули помещение и моряки остались одни, Николай Павлович неожиданно грубоватыми словами сказал то, чего Игорь совсем не ожидал.
  - Эх, жаль тебя, старик! - И на удивлённый взгляд Игоря пояс?нил, кивнув в пустоту класса: - Здесь тебе заработать не дадут, а вот здоровье такими методами подорвать ничего не стоит... - Помолчав, совсем уж неожиданно сказал: - Просись к нам, а там, если хорошенько подумать, можно и тормознуться года на два на Ямале... в экспедиции. Там без фантазий можно деньжат поднакопить, от нужды отмахнуться. Тогда уж и разворачивай свои прожекты с язы-ком. Что скажешь, капитан?
  - Я за! Трезвей жить надо, - поддакнул тот.
  - Где вас можно искать, если что? - спросил Игорь вдруг осипшим голосом.
  Капитан потянулся за записной книжкой.
  - Вот, да не тяните весной, - тихо сказал он, а старпом продол?жал погромыхивать наставлениями:
  - В случае чего - надо обойтись без скандала. А то мы ведь не боги, а в кадрах народ капризный...
  Рауль Ананьевич подкупающе сверкнул белоснежными зубами.
  - Побываем ещё на Харасавэе! - Его рукопожатие было обнадёжи?вающе крепким.
  Рой благодарных мыслей кружился в голове Игоря, когда со слезами на глазах он провожал взглядом благожелателей. Он и не подозревал, как они будут правы.
  
  
  II
  Пророчество Николая Павловича сбылось на удивление скоро. Данный на становление месяц катастрофически убывал. Группа замет?но таяла c каждым занятием. Ни у кого не возникало сомнения в том, что курсы развалились. Гевашев болезненно воспринимал это обстоятельство, а тут ещё эта Таня!
  Мимоходом отметив в этой девушке любознательность и горячее желание постичь необычное и интуитивно поняв, как велика её вера в эксперимент, Гевашев рекомендовал Таню в старосты группы. То, что большая часть учащихся ходила без опозданий и пропусков, было её заслугой.
  Одолеваемый мрачными мыслями о неожиданном провале своего начинания, Гевашев хмуро заканчивал запись о проведении занятия в самодельный журнал. Подошла Таня.
  - Вы проводите меня?
  - Я?! - удивился Игорь и глупо спросил: - Зачем?
  - Ну, нам по пути, - не сдавалась Таня. - И мне надо что-то вам сказать.
  - Говорите здесь, - Игорю было не до вежливости.
  - Пожалуйста, не здесь.
  Игорь молчал. Осложнений со стороны Тани он ожидал мень-ше всего.
  - Я вас очень-очень прошу. Жду у музея, ладно? - Она чуть по-краснела и отвернулась, потом погрозила по-детски: - Если не придёте, меня здесь больше не будет!
  "Что-то серьёзное, - подумал Игорь. - Проводить что ли?" Он решился, хотя сразу же всплыла опасливая мысль о жене: ведь если идти провожать, предстояло пересечь улицу Осипенко, на которой он жил в угловом доме. Довольно хорошо освещённая вечером улица про?сматривалась от начала до конца из ворот их дома. Маловероятно, ко?нечно, успокоил он себя, что Наташа будет глазеть в окно, тем более в ворота, в этот час вечерних кухонных забот. А вдруг, чего добро?го, ей вздумается пойти его встречать вместе с детьми?
  Выйдя из дома быта, Гевашев сразу увидел одинокую фигурку у музея Суворова и поспешил к ней - не без внутреннего трепета. Таня молча подалась ему навстречу. Так же молча, быстрым шагом дошли они до улицы Осипенко и пересекли её. Ничего не случилось. Напря-жение немного спало. Только бы ещё не нарваться на знакомых. Игорь начинал сосредотачиваться на молча идущей рядом с ним девушке. Какие сюрпризы преподнесёт она? Так горячо просила, а теперь мол?чит. Его взяла досада на себя за согласие на эту двусмысленную прогулочку; недавний страх перед встречей с женой оставил чувство уни?жения и усиливал досаду.
  Они уже шли по скверу, но Игорь Васильевич продолжал хмуро нес?тись вперед, не сбавляя шага. Таня всё ещё не могла преодолеть ро?бость и в душе ругала себя за этот глупый вызов.
  По тёмному небу покатилась звезда. Любопытная до всего необычного Таня остановилась, так и не успев загадать желание.
  - Игорь Васильевич!.. Смотрите, смотрите! Новая звездочка засве?тилась!
  На месте упавшей по-праздничному засверкала другая, более яркая. На душе у девушки, вдруг стало светло и празднично. А к Игорю Васильевичу под её щебет вернулись мысли о доме.
  - Игорь Васильевич! Лавочка!..
  Таня произнесла "лавочка" так, словно видела впервые в жизни ска?мейку, хотя за двадцать минут они миновали много лавочек. Все они бы?ли заняты парами или компаниями молодых людей. Бесхитростная Таня имела в виду, что лавочка совершенно никем не занята, им ничего не стоит осчастливить её своим присутствием.
  Они торопливо, не потому, что могут занять другие, а из-за охватившей вдруг обоих неловкости, подошли и сели.
  "Он как ребенок", - подумала Таня. Она немного побаивалась оставаться наедине с мужчиной. Фонари тусклыми светлячками запутались где-то в кронах страшно лохматых в ночи деревьев. Таня уже не молчала, щебетала не смолкая. И хотя говорили о несущественных вещах, Таня дышала, словно после подъёма на крутую гору. Но вот она повернула к Игорю Васильевичу свет?лое в темноте лицо. Спросила то, что тревожило её:
  - Игорь Васильевич, неужели мы заговорим по-английски?
  - Сомневаетесь?
  - Я?.. Нет, но остальные...
  - А вы, Танечка, никого не слушайте!
  У Тани сладко дрогнуло сердце. Неужели её назвал он Танечкой? Конеч?но, это его голос.
  - Танечка! Вера в занятия нужна. И не просто вера, а особенная, осо?бенная, - повторил он громко, и голос его зазвенел.
  Близость наивной девушки в столь поздний час волновала. И не хотелось, но как-то само собою сравнилось: Наташа и эта девушка, спо?собная поверить в необычное, в мечту; поверить и морально поддержать. Поддержать своей верой!
  - Я это понимаю, понимаю. Нужна особенная вера, как верили в револю?цию, да? - взволнованно проговорила Таня. - А знаете, завтра воскресенье. Приходите к нам, Игорь Васильевич... Мама приглашает. А я пирог испеку.
  Игорь Васильевич замер от удивления.
  - Как-то неудобно. Учитель и на пирог...
  - Да что вы! Мама моя простая, я ей о вас рассказывала. Ей очень лестно будет.
  - Таня! - вдруг неожиданно для неё и для себя рассердился Игорь Василь?евич. - Вам домой надо идти. Мама ведь волнуется!
  - Нет!
  - Так уж и нет!?
  - Она знает, что я с вами. И спокойна. Ведь с вами со мной ничего дур?ного не случится.
  - Хм! А вы всегда назначаете свидания с ведома мамы?
  - Она у меня как подруга! Никаких секретов от неё. Вы завтра будете?
  - Не знаю, зачем только.
  - С мамой познакомлю! Ну, пожалуйста, - принялась она уговаривать.
  - Бы?ло досадно, что он, женатый человек, связался с наивной девчонкой, со?вершенно не знающей, чего хочет и добивается. Да ещё предлагает ненужное знакомство с матерью! Вновь промелькнувшая мысль о волнующей?ся дома Наташе, о детях недолго потерзала душу и рассеялась в очарова?нии вечера и близко сидящей молоденькой девочки. А эта девочка отчего-то заволновалась. Гевашев почувствовал это и воспринял по-своему. С не?го как будто в один миг свалилось тяжёлое оцепенение чувств, в кото?ром он находился после бегства от Владлены. Оцепенение, которого не могла снять очень неприветливая после его "путешествия" Наташа. И вот сейчас рядом с этой девочкой Игорь Васильевич вспомнил, что он моло?дой и женщины не только сидят у него за партами или ходят по улицам. Ведь, чёрт возьми, перед ним каждый день смазливые личики! А он кор?чит из себя скучного педанта. С былой пылкостью захотелось ему поце?ловать эту чудесную Таню. Он опомнился и неуклюже обнял её за плечи. Девуш?ка испуганно отодвинулась.
  - Не надо!..
  Её "не надо" потонуло в весёлом шуме проходившей мимо залихватской компании юношей и девушек. Поскольку Таня отодвинулась, ничего не последовало. Даже больше: хмель молодости, ударивший в голову, улетучился. Игорь Васильевич молча обдумывал, как бы уйти, не провожая её дальше. Таня, не ожидавшая такого оборота, встала. Всё же она была смелая девочка!
  - Так не надо... Нехорошо получается. Я в вас поверила, так поверила! У вас есть семья!
  - Есть! И что из этого? - сказал, как думал, Игорь Васильевич и встал, протянул к ней руки: - Что из этого, Танечка?
  Листва ласково зашелестела ему в тон. Но ребёнок на высоких каблуч?ках вдруг спросил простодушно:
  - Игорь Васильевич, а вы жену свою любите?
  Плохо соображая, в какой-то навалившейся на сознание тупости, Игорь Васильевич повернулся и побрёл прочь. Таня вскинулась, как серна, встала на его пути. Слабое удивление пробилось сквозь бесконечную усталость Гевашева, когда он увидел, что Таня плачет.
  - Может, дома что?.. - додумался спросить. Притянул её к себе за вырывающиеся плечи: - Говори, что?
  - И вы!.. И вы такой!.. - Рыдания поглотили остаток обидной фразы. Не поняв ничего, Игорь Васильевич машинально дотронулся до её мок?рой щеки губами. В мгновение Таня оказалась на довольно большом рас?стоянии от него.
  - Какой такой? - машинально переспросил он её.
  - Как и все!.. - Крикнула она оттуда.
  Не двигаясь, продолжая всхлипывать, Таня провожала глазами разрушившего веру в себя кумира, уходящего прочь. А он, чертыхаясь, придумывал оправдание своему позднему возвращению.
  После этого злополучного свидания Таня, потеряв веру в оригиналь?ность Гевашева, заявила во всеуслышание: "Мне надоело быть нянькой! Не желаю больше быть старостой". Теперь все, даже бывшие энтузиасты только отбывали тягостно тянувшиеся часы - одни из пассивного любопытства, другие из либо "оправдания" понесённых затрат.
  Так и не смог Игорь Васильевич вернуть огонька прежних занятий с группой. Недоброжелатели, а их развелось немало, в том числе и двое нанятых для лабораторных работ преподавателей, которым Игорь Васильевич платил из своего кармана, злословили насчёт возомнив?шего бог весть что "посредственного учителя, не нюхавшего школы".
  Словом, не удалось довести группу до ума и убедиться в реальности своего замысла. "Интенсивный метод" оказался на деле мыльным пузы?рём. Разговоры за его спиной о неграмотности учителя и бессмысленности подобного обучения вконец охладили и оставшихся трёх человек.
  Под конец Таня без видимой причины снова упорно занялась англий?ским, вовсю старалась сплотить оставшихся. Но и её былая окрылённость не смогла выправить драматического положения. Преподаватели потребовали немедленного расчёта, не вникая в причины неудачи. Курсы нетрадиционного обучения приказали долго жить.
  
  
  III
  Прошли две недели, как распались курсы. Гевашев, слоняясь по городу; старательно обходил дом быта стороной, пока уборщица Катя из бюро услуг не принесла ему домой записку от бывшего покровителя и опе?куна с требованием "немедленно зайти с ключом от кабинета".
  Игорю не хотелось бередить чуть-чуть затихшую рану, но он мужественно пошёл.
  Осунувшийся после передряг с нелепыми курсами Лерман встретил его подозрительно. "Прямо подменили человека" - подумал Игорь Васильевич. Он не хотел понять, что из его неудачи и другим придётся черпать неприятности полной ложкой.
  Лерману, видимо, пришлось, и: он был взбешен. Получить взбучку от первого секретаря горкома! Лерман охотно бы вправил мозги проходимцу, и заодно его покровителю, который вскружил ему голову, но Шиманский, прослышав о провалившихся курсах, не показывался на глаза, но Лерман боялся второго инфаркта и старался сдерживаться.
  - Зачем ключ забрал? - без приветствия накинулся он на бывшего оригинала. И пошёл, пошёл... Он ругался столько, сколько мож?но было ругаться без особого волнения. Наконец, обобщив невежество с шарлатанством, потребовал письменного объяснения длительному невы?ходу на работу и обвинил в краже ключа. Уж чего-чего, а вором оказаться Игорь Васильевич никак не ожидал и дал отпор.
  - Тише, раскудахтались! - осадила баба Катя, никогда и ни с кем не выбирающая выражений. Приводя в надлежащий вид запущенный ка?бинет, она остановилась у письменного стола, дёрнула на себя скрипу?чую дверцу.
  - Почему заперто? - так быстро, что нельзя было не заметить, что разыгрывается отрепетированная сцена, потребовал отчёта Лерман. - Я вас спрашиваю! Зачем закрыли?
  - Там пособия, - соврал Гевашев, хотя давно перенёс их домой.
  - А ещё что?
  - Я же сказал: пособия!
  "Боже мой, так опростоволоситься!" - шаря по карманам в поисках ключа, подумал Игорь Васильевич, мгновенно вспомнив о массивной бу?тылке портвейна, которую занесли Николай Павлович с капитаном и уже открывали.
  - Я поверил в вас! - хрипло закричал Лерман при виде бутылки с яркой наклейкой, которую торжественно вытаскивала на свет божий довольная баба Катя.
  - В чём дело? - рассвирепел Гевашев. - Подумаешь, портвейн! Если и пригубил, то не в учебное время! Подумаешь...
  - Вы учитель! - обрезал Лерман и поправил колодки на груди, ста?раясь унять расходившееся сердце. - Хотя сейчас я в вас сильно сомневаюсь!
  - А я в вас! - огрызнулся Игорь Васильевич. И больше не сдерживаясь, тоже сорвал свою обиду за неудачу на заведующем бюро услуг: - Хвалили, поддерживали....
  Лерман, схватясь за голову, помчался к себе за пилюлями. Игорь Васильевич поплёлся следом. Баба Катя подхватила бутылку в подол и прыт?ко понеслась к себе в подсобку.
  Когда Гевашев вернулся уже разжалованный, старуха с довольным ви?дом заканчивала уборку и, не обратив внимания на то, что он пришёл, громко рассуждала о преподавателе - выпивохе и облапошенных учениках.
  "Что ж, послушаем!" - подумалось ему, знавшему из житейского опыта, что лучше с болтливой бабкой не связываться.
  - Доверились ягнятки лиходею...
  - "Ну, какой из меня лиходей?.." - И он стоически продолжал ждать в коридоре, пока она выметется из кабинета.
  Потом сел в кресло, чинно стоявшее в пустой чистой комнате, совсем не?давно бывшей кабинетом английского языка, сокрушённо положил подбородок на подставленные локти и задумался. Выходит, он не справился? Соз?нание стало услужливо подсказывать: "Никто не поддержал, и Шиманский на полпути к поставленной цели отмахнулся. Художник тоже хорош! Оформил, называется! Ру?гать, все горазды, а вот сами попробуйте!.." Несмотря ни на что Игорь Васильевич во всеуслышание называл подвигом свой эксперимент.
  Аккуратный стук в дверь показался ему странным: в эту дверь больше некому стучаться. "Разве кто заблудился по коридорам?" - подумалось, и он как можно бодрее отозвался.
  В приоткрытую дверь просунулась подстриженная под мальчишку аккуратная головка ещё молодой женщины. Что двигало им в эту минуту? Толь?ко он встал поспешно. Женщина вошла, огляделась сначала, и от её цеп?ких глаз не ускользнула потерянность в глазах преподавателя. Видно было, что он не просто отдыхает в свежеубранном кабинете. Игорь Ва?сильевич перевёл дух, заученно сказал:
  - Я вас слушаю.
  - Вы преподаватель, я не ошиблась? Понимаете, это, конечно, сногсшибательно! За такой короткий срок? Простите, насколько надёжно та?кое обучение? Не выветрится ли язык через время? - хорошо постав?ленным голосом диктора или педагога начала сыпать вопросами посетительница.
  Затем извинилась, будто спохватившись.
  - Я Полякова... балетмейстер. Галина Михайловна, - стала представляться. И всё с паузами, прове?ряя, очевидно, впечатление.
  Гевашев вспомнил афишу: танцевальный ансамбль "Горняк", лауреат многих конкурсов и так далее. Он встрепенулся и так же представился.
  Игорь Васильевич понял, что балетмейстер ничего не знает о постиг?шей его "сногсшибательный метод" катастрофе. Машинально отвечая на вопросы женщины, он настороженно прислушивался к шумам дома быта, опасаясь появления отставника-заведующего, которого оставил в разъя?рённом состоянии.
  И только когда увидел в окно удаляющуюся прямую фигуру за?ва, вновь залился соловьём, как пьяный пропагандист своего метода. С присущим ему с некоторых пор апломбом Игорь Васильевич попытался заинтриговать Галину Михайловну описанием сеансов английского языка.
  Неожиданно Полякова, блестя глазами, призналась:
  - А знаете что, вы мне нравитесь!
  Вновь вознесшийся в своих глазах Игорь Васильевич нисколько не удивился.
  - Чем же?
  - В Вас есть что-то!.. Наполеоновское... я бы сказала.. В аспирантуру вам надо.... И... А где ваши ученики?
  Польщённый вдвойне оценкой такой важной особы, он картинно махнул рукой.
  - Пробовал.
  - Бесполезно! - как можно правдоподобнее солгал Гевашев, так и не ответив на вопрос об учениках, но заметно помрачнев: - По теории не прохожу.
  - Ещё попробуйте, - мягко посоветовала Полякова.
  Перед уходом она зачем-то оставила свой адрес.
  Пора было уходить и ему.
  Когда Игорь Васильевич, спустя два дня, мрачно расписавшись в кадрах быткомбината в получении трудовой книжки, вышел, за дверью все облегчённо вздох?нули.
  Созвонившись с Раулем Ананьевичем, Гевашев получил обнадёживающий ответ: его возьмут матросом весной, с навигацией. Он стал ждать. Балетмей?стеру же он отправил длиннющее письмо с описанием успешных занятий на курсах.
  
  * * *
  
  
  
  Глава десятая
  
  НЕУЧ С ДИПЛОМОМ
  
  I
  Никакого сочувствия и дома!
  - Вот что, муженёк милый, - всё чаще заявляла Наташа, не зная куда деваться от стыда перед любопытными соседями: - одними разговорами занимаешься! Провалился в доме быта, шуруй на любую работу! О семье подумай. Всё я да я! У детей одежды порядочной нет! И прекрати мне углы отгораживать! Чтобы ни одного здесь недоучки я не видела! И за?руби себе на носу: одно моё словечко - и тобой займутся, где сле?дует. Там оценят по достоинству твою гениальность, воздадут по зас?лугам!
  Ну и жизнь! Приспосабливайся, приноравливайся.
  Попробовал Игорь пока что перебиться кое-какими случайными заработками: то мешки-ящики погрузит-разгрузит, то уговорит случайного моряка час-два позаниматься языком Шекспира и Диккенса и по половине дня языком молотит. Но жить, как "люди живут", видимо, не собирался.
  - Со второго полугодия в седьмой школе место освобождается, - с надеждой, что сын загорится желанием побежать в школу, сообщила мама перед Новым годом: - "Англичанка" в декрет уходит! Зашёл бы к дирек?тору. Слышно, покладистый мужик.
  Гевашев зашёл, больше для очистки совести, общего языка с покладистым мужиком не нашёл и словно отфутболенный мячик, закатился в гороно, по опыту не надеясь на какие-либо просветы.
  В гороно с ним даже не поздоровались. Ничего конкретного в отноше?нии седьмой школы не ответили.
  - Паспорт! - потребовал всё тот же завгороно, хотя Гевашева знал в лицо и не раз листал его паспорт, удостоверяясь в прописке. Только после соблюдения заведённой формальности театрально развёл руками, проявив способность слышать, понимать, реагировать: - Вакансия в седьмой школе? Что вы, я бы знал! - И спокойно взялся за ручку с вечным пером, словно делал превели?кое одолжение. - Ну что же, запишем вас! Если потребуетесь, пришлём открытку. Но навряд ли что предвидится. Всё укомплектовано.
  Напоследок завгороно патетически напутствовал молодого учителя отправляться в сельскую школу.
  Уступая место другим жаждущим "отметиться". Игорь Васильевич ругал себя за убитые на очередь два часа.
  По пути домой он послонялся по центру, вяло, читая крупные и мелкие, причудливые и строгие произведения рекламного творчества в витринах и над ними, потом объявления у "Детского мира", пока не угодил в "шашлычку" с подвернувшимся весёлым моряком, который, приглашая без всяких фокусов выпить за его приход, уверял, что всё оплатит золотыми.
  Моряк повёл себя хозяином, заказав для начала бутылку мадеры и па?ру шашлыков. Игорь, уставившись на ловко распечатанную бутылку, горько думал: "До чего докатился: без работы, семьёй не интересуюсь, сам по себе брожу по городу, да ещё тепленький под вечер. И уже не в первый раз без гроша в кармане пью с денежным кутилой. Дома уже и дети не льнут. Я не знаю, что и как у них, хотя живу под одной крышей. И слушал краем уха болтовню моряка.
  - Дьявол треклятый в меня вселился с десяток лет назад, когда са-лагой мореходку тянул! Всю жизнь баламутит, без сна и покоя. Усла?дить его надо, - весело изливался сотрапезник, разливая вино в тонкие стаканы.
  Игорь с каждым его словом проникался стыдом и горечью бесцельного существования, - точно такого же, какое являл собою разудалый моряк.
  - Извини, - тихо сказал Игорь, но кореш, провозглашавший тост в честь своей персоны, едва ли слышал его. Когда Гевашев двинул к двери, моряк опешил.
  - Ты что? - заворчал он добродушно. - Угощаю тебя на кровные свои, обидеться могу. Вместе пришли, вместе и уйдем! Куда же ты, эй, друг ситцевый!?
  Целое собрание искусных насмешников и желчных эпиграммистов не смогло бы придумать слова обиднее и хлестче, чем то, которое бездумно ляпнул выпивший гуляка-моряк. Игорю будто пятки скипидаром подмаза?ли, так понёсся он, не замечая ступенек, из подвальной "шашлычки". И носился по городу, не сбавляя скорости, допоздна; останавливался у питейных заведений и шарахался от весёлых гуляк. "И что за люди? Работа - гулянка, гулянка - работа, и всё, всё!" - словно урок твердил Игорь пересохшими губами.
  В ту ночь ещё ниспавшая, когда он вернулся, Наташа поразилась. Совершенно трезвый!.. Странно было видеть его понурым, молчаливым, но трезвым. И не только в тот вечер, и в последующие дни и ночи Игорь был "как стеклышко". Выпивающих знакомых сторонился, "составить компанию" отказывался. Он вскипал, когда ему предлагали выпить, в душе поражаясь самому себе.
  "Ишь, нос воротит!" - заразительно смеялся Шиманский, но за такую перемену хвалил.
  А дома всё оставалось по-прежнему. Наташа хмурилась и дичилась его, вздрагивала, едва он касался её, отворачивалась. Она не могла забыть его отступничества в недавнем прошлом, в настоящем же её настраивало против мужа его положение безработного. Наташа устала в одиночку нести бремя кормилицы семьи, а возвращение в дом "главы семейства" по-настоящему пока не состоялось. И потому Наташу не радовали ни светлые тона обновлённых Игорем комнат, ни его героическая трез?вость. Когда мать начинала хвалить зятя, Наташа резко бросала:
  - Ну и что? Ну не пьёт, а что толку!
  - Да ты посмотри-то, какие вокруг! - урезонивала мать. - Пьют да дерутся! Ты помягче с ним будь! Жури легонько, не кипи. Ведь вернулся же...
  - Ах, осчастливил! - тут же вскипала Наташа. - Я по-прежнему как каторжная за двоих ишачу... Не пьёт он! Пусть бы пил, да о семье думал! Пьяный проспится, на работу бежит, а он слоняется без дела. Что толку что трезвый!
  - Так ведь не виноват он. Нет работы, - слабо защищала Игоря тёща.
  - В село поехал бы учительствовать! - отрезала Наташа. - Лучше было бы! Детей поразбаловал, книжный хлам снова начал в дом таскать. Уезжал бы, не заплачу...
  Но разговоры эти неизменно заканчивались всхлипываниями обеих женщин, и мать старалась поскорей сменить тему.
  А Игорь не уезжал и не собирался. Зато каждое утро, наведя по-сильный блеск в доме, подготовив к занятиям импровизированную доску, бежал к мореходке за учениками. Дохода это приносило ровно настолько, чтобы сбегать в "букинист", куда тянуло магнитом, и вечером побрен?чать перед женой "заработком". Поначалу Наташа пренебрежительно, но молча бросала его мелочь в ящик стола. Затем, чем дальше, тем больше мужнин грошовый заработок начал выводить её из себя. Она всё меньше сдержи?валась, бросала ему обидное "бездельник и тунеядец", а однажды даже швырнула ему в лицо его жалкие деньги. Дети старалось не попадаться матери под горячую руку и смирненько, как мышки, возились в своём углу. Игорь в сердцах хлопал дверью, уходил бродить. По вечерам в доме висело тягостное напряжение. Спали супруги, отвернувшись в разные стороны, а утром Наташа, не прощаясь, уходила, не позволяя ему отвести детей в сад, тащила их сама, не жалея, будила спозаранку.
  Соседи подливали масла в огонь. Подкалывали её: "Ну что, мать-одиночка? Троих теперь иждивенцев тянешь? Всё нянькаешься с муженьком?" Жалели: "Бедняжка, чуть свет на стройку, на ветру и морозе камни да штукатурку ворочать, а этому тунеядцу детей отвести лень! Нежит?ся в постели, а на столе, небось, завтрак дожидается?" Лилия Карловна не только отказала Игорю в прокате кресла, но и раззвонила (и как только не отсох её поганый язык, сокрушался Игорь), что он тунеядец, на производство не идёт, жрёт, пьёт в три горла и всё за счёт несчастной Наташи. Она то и надоумила Наташу, куда обратиться для наведения порядка в семье, считая, что так-то будет лучше. И пос?таралась, чтобы нежелательные для Игоря люди заинтересовались его доморощёнными "экспериментами". А, заинтересовавшись, положили конец его предпринимательской деятельности.
  - И кого вырастили? - уколола невестка мать, зашедшую проведать: - Бездельник и тунеядец он!
  И соседи туда же:
  - Она, бедняжка, чуть свет на стройку топает, на ветру и холоде кра?соту из камней возводит, а ему благодать: кофе на столе дымится, сырнички дожидаются...
  Подобное мнение сложилось у соседей о семье Гевашевых. Вдохновля?емая шипящими со всех сторон сударками, Наташа в один из мрачных дождливых дней, когда на стройке делать было нечего, подалась в отделение милиции с написанным под диктовку Лилии Карловны заявлением, втайне радуясь выходу из положения: - вот вызовут, проберут, так живо подумает о семье!
  И вот в самый разгар эксперимента с чтением в оригинале "Мартина Идена", когда Игоря необычайно взволновало понимание без словаря творения Джека Лондона, тихо вошёл в откры?тую Наташей дверь сотрудник милиции. Молодой, из демобилизованных. Минут десять простоял он в коридоре, завороженный нечленораздельны?ми звуками из комнаты. Опомнившись, толкнул дверь.
  Когда он делился с сослуживцами впечатлением от посещения по вызову, те так и полегли от хохота:
  - Уму непостижимо! Кто сидит на ковре, кто на подоконнике, двое при?мостились позади этого мошенника, не знаю уж на чём, глазеют на него. А он так чтением поглощён, что на меня и не среагировал! Подошёл я не сразу, сначала из коридора в щелку понаблюдал. Слышу, тара?торит взахлёб какую-то книгу, все наперебой - за ним. Шум и гвалт такой, что уши глохнут, глаза из орбит вон! - Сотрудник изобразил ужас на лице.
  - Не я отец хотя бы одного ребёнка из тех несчастных! Ей богу, врезал бы за такое головотяпство! - он сжал кулачищи. - Да и тогда лишь форма удержала. Диплом, видно, у него купленный. Сам ни бум-бум, шарлатанит на гла?зах у всех. Жена чуть не помешалась...
  - И как ему детей не жаль?
  - Своих не жалеет, будет он чужих...
  Словом, все согласились, что Гевашев просто шарлатан.
  Но так думали не все, знавшие его.
  Рауль Ананьевич, хоть и оказался нестойким и непоследовательным в своём увлечении английским языком, всё же не махнул рукой на Гевашева, помнил о нём, как о неудачливом, но интересном человеке. С началом нави?гации, сдержав слово, капитан взял Игоря к себе на "Волгодон" матросом. Вместе с Николаем Павловичем они составили дружную троицу, которая со?биралась в каюте капитана. И тогда Гевашев чувствовал себя хозяином по-ложения, задавая жару посредственным ученикам, до умопомрачения дово?дя себя и их скорочтением. Капитан со старпомом возносили Игоря, как вы?дающегося изобретателя нового метода обучения, прочили ему великое будущее и после каждого сеанса английского поднимали тост за Москву. Пили из уважения к Игорю только минеральную воду, и разговоры велись только о белокаменной красавице, в которой они намерены были капитально обосноваться, чтобы "наслаждаться цивилизацией".
  Вне каюты капитана Игорю было не уютно. Ему приходилось защищаться от нападок команды. Он стыдился своих неумелых рук, не справлялся с обязанностями. Так незаметно пробежали полтора месяца. Гевашев, не успев обжиться на судне, своим беспокойным сердцем желал плавания по Северному Ледовитому океану. А оно, к сожалению, завершалось. В Салехарде, на Полярном круге, вспом-нились ему слова Николая Павловича о Харасавэе - крае земли. Игорю страстно захотелось остаться на Севере. Расхотелось возвращаться домой, в скучную обыденность. Вкусить бы здесь сполна непривычной жизни, да и подправить материальную сторону!.. Рауль Ананьевич снова помог, порекомендовав его своему знакомому по былым экспедициям из Главтюменьгеологии.
  
  II
  В один из ненастных дней, которыми так изобилует Харасавэй, морская баржа наперекор бушевавшей весь день стихии, чудом добралась до места назначения. Море вздыбилось наростами льдин. Серая громада туч тяже?ло нависла над ними. Вот-вот сорвётся и упадёт! Несколько крошечных ледокольчиков, лавируя меж торосами, пробивали дорогу, старательно таща за собой несамоходные баржи.
  Спасибо Раулю Ананьевичу! Всё устроилось наилучшим образом. В карма?не у Гевашева лежало направление на один из таких небольших судов-ледоколов матросом. Кули?нарные способности свои он пока утаивал: совсем не хотелось коптиться на тесном, игрушечном камбузе, борясь с качкой, пока что стойко пере?носимой. Под рокот рассерженного Карского мо?ря он засыпал на подвесной койке, пробуждался, с нетерпением ожидая пока закуют его в оковы силы природы.
  Но стоило увидеть море в действительности застывшим, он захандрил. Вдруг пришли совсем другие мысли: выдюжит ли он здесь, на этом кро?хотном островке жизни, среди мёртвой ледяной пустыни? Уживётся ли с командой? Не придётся ли отсюда драпать?
  "Не так страшен чёрт, как его малюют", - храбро заключил он и пре?доставил ответ на вопросы эти времени. Отвечать на них пришлось очень скоро.
  Однажды пришлось помогать Петровичу, стармеху, кингстоны чистить. И чистил Игорь, да ещё как! Повнимательнее присмотревшись к провор?ным рукам механика, он сделал странное для себя умозаключение: лишь тот чело?век представляет ценность, который силён в практике - умеет быстро и хорошо делать всё что угодно. Без такого не обойтись! А вот без него, Игоря, здесь обошлись бы. Одним таким горе матросом больше, одним меньше - без разницы для дела. Руки Петровича умело обращались с загадочными для непосвященного прокладками, гайками, медными частями - безымянными для Игоря, но имевшими свое особенное назначение в организме корабля.
  "У каждой вещи свое название и место", - неожиданно эта мысль так потрясла Игоря, словно он сделал мировое открытие. "А в чем моя миссия на земле? - пошёл он дальше. - Меня зовут Игорем. Это моё название как всякой вещи. Учитель я посредственный, но имею диплом. Место моё в шко?ле или в другом учебном заведении, где учат языку. А я где?.. Что де?лаю? Чищу кингстоны и сам я подсобный механизм для Петровича. Моё ли это кровное дело? Может, мне это очень по душе? Нет! Так почему же я здесь?" В нём появилось чувство неприязни к самому себе, как тогда в Инфлоте - перед бегством в Самарканд.
  Он попытался отмахнуться от этих вопросов, но серыми тенями замаячили дру?гие, и пытливая натура Игоря с присущим ей упрямством требо?вала ответов. Как ни старался он подсунуть себе какой-либо устраивающий любого ответ, упрямец в нём находил лазейку в тесном мире стро?гих доводов, коварно спрашивая: "А почему ты здесь?"
  Действительно, почему? Почему здесь - на ненасытном, поглощающем людей и грузы Харасавэе? Впрочем, такие "почему" можно было обращать не только к самому себе, стоило лишь оглянуться вокруг. То, что не удивляло других, привыкших к Харасавэю, ошарашивало Игоря.
  Скатился под воду шифер с накренившейся баржи из-за неправильностей транспортировки, мгновенно составили акт и списали! Заигрались в кар?ты и не заметили, как плавкран сорвало ветром и унесло в море. Зазе?вался капитан - судно застряло. Виновных - по северным условиям - нет. Опять же, кого спросить: "почему?"
  Всему есть мера. Любопытство Гевашева осточертело капитану и матросам. Даже хладнокровный Петрович пожаловался: новенький "почемучка" вздохнуть не дает, каверзными вопросами замучил! Поохладить бы его, а, капитан?..
  И капитан официально вызвал чересчур любознательного.
  - Вот что, южанин, - грубовато начал он без приветствия, - ребята смеются над твоими "почему"! Любознательными полезно быть детям: они мир познают. А мы, слава богу, познали. С нас предостаточно и того, что знаем. В остальное нос не суём. За работой некогда. Ясно? Так что не смеши ребят!
  Хлебнув неприятностей, Гевашев не спорил, как бывало. Однако быть пассивным наблюдателем не умел. С каждым днём всё труднее быть испол?нителем чужой воли. После взбучки капитана Игорь призадумался.
  Вскоре он попал на котлопункт, где отоваривался хлебом для коман?ды, там разговорился с молодым бородачом, и тот сообщил, что им тре?буется повар. Игорь узнал поподробнее - и впервые представился "клас?сным поваром", хотя это было далеко не так. Однако выбирать не при?ходилось.
  Окрылённый беседой с симпатягой-монтажником, он теперь молча созер?цал в кают-компании карточную игру в "храп", начало которой положили лётчики: чтобы не спать ночами. "На этом судёнышке ни до чего лучшего, чем карточная игра в свободное время, додуматься не могут, - мрачно заключал Игорь. - А люди с образованием и далеко не тупицы!.. Вместо того чтобы ночами спать, они балагурят до утра. И что меня зас?тавило затесаться на этот ЛК!"
  - Нисколько не жалею, что побывал на Карпатах, - лениво хвастался один из играющих с внешностью Иисуса.
  Долговязый матрос травил допотопный анекдот:
  - Чудак один жил в доме напротив тюрьмы, а потом всё рез?ко изменилось: стал жить напротив родного дома.
  Хохот "братвы" был слышен за милю. Вошёл озабоченный капитан - малень?кий, взъерошенный, с козлиной бородкой. Услышав историю вора, неуклю?же ввернул в разговор неловкую остроту. Гевашев так и не понял, в чём была её соль. Не мог он ни развеселиться, ни найти смысл в подобном "досуге". Веселиться было не с чего: ЛК застрял во льдах.
  Наутро, туманно объяснив причину ухода, Гевашев распростился с въедливым капитаном, с Петровичем, с подтрунивающей над беглецом командой. После обеда он уже приступил к обязанностям повара у монтаж?ников, заверив их начальника Бычкова, что всё будет делать точно так, как "начальство прикажет".
  
  III
  Котлопункт представлял собой отрадное место, где в нос ударял пряный запах бродившей браги. Набирая градусы, она играла в огромном баке под потолком в вагоне-кухне и, как уверяли умелые организаторы "производства", если и случались заковырки с её запре?том, то ненадолго. Брага была лишь детской забавой для мужчин-северян, познавших вкус спирта. Ссылаясь на Бычкова, запретившего варить бра?гу, Игорь отказался выделывать её, чем вызвал, конечно, недовольство отдельных молодцев, весело пообещавших при случае "порадовать" его соответствующим подарком. Избегая осложнений, он не хотел связываться с бородачами.
  Всё же после обеда за него взялся Бычков:
  - Ребята обижаются на тебя! Говорят - соль экономишь.
  - Я ведь не...
  - Да! Ты не повар, это видно. Известно и то, что заюлил с юга.
  - А юг при чем?
  - При том! - взвился Бычков, который не мог терпеть возражений. - Притом, что с юга к нам обязательно попадают случайные люди.
  - На юге такие же люди, как и на севере! - вспылил Гевашев. - Чем я хуже вас?
  - Ах, вот даже как!? - хмуро сказал Бычков. - Вот куда клонишь? Ладно, свободен!
  Гевашев ждал неприятностей, но ничего не последовало. Работать при?ходилось так много, что с непривычки ломило поясницу. Бычков вёл себя по-прежнему: грубо говорил лишь по поводу поварских обязанностей Иго?ря. Кстати сказать, они были неисчислимыми.
  Через неделю после стычки с Бычковым Игорь поставил хлеб в духо?вые шкафы и утомлённый, присел на стул. И надо же случиться: уснул! К счастью, в нём что-то сработало. Учуяв едкий дым, он вскочил, закаш?лялся, распахнул дверь и окна и долго ещё выгонял дым, заполнивший котлопункт. "Хлеб только подгорел, - оптимистично думал он. - Ничего, горелые места пообрежу, и всё будет ладненько".
  Он успокоился, захлопотал и вдруг почему-то стал подсчитывать, сколь?ко уже дней он ишачит на Харасавэе. Выходило больше трех месяцев. "Стран?но, как это я не думал раньше о доме, маме, детях!" В Наташе Игорь совсем разуверился и почти не думал о жене. Однако дом манил его с боль?шой силой. "Потеряй, человек, и начнёшь ценить!.." Затосковав по югу и солнцу, Игорь одумался и пожалел обо всём, что привело его сюда. Но как вернуться? Как вырваться отсюда? 0бессиленный подобными мыслями, подступившими к сердцу так, что оно непонятно как не лопалось от тоски, измученный и помятый, Гевашев наутро заявился к Бычкову.
  - С мамой что-то стряслось, сон привиделся нехороший. У меня всегда сны сбываются! Отгулы бы, а? - И застыл безмолвно в надежде на человечность всемогущего начальника.
  - Гляньте-ка на него! Мне б такой телевизор! К маменьке захотелось?! Ты поближе глянь, ясновидец, что делается вокруг. Нам без повара, что прикажешь делать?
  Игорь молча стоял перед Бычковым. Тот вдруг успокоился.
  - У меня мать тоже хворая, - понизил он голос. - А кто работать будет, если каждому к маме захочется? Не ерунди-ка, а давай на совесть, как обещался. Без трепотни и без фокусов! На тебе висит на десять тысяч ценностей материальных. Вот пришлют квалифицированного повара, тогда... тогда в отгул будет можно.
  "Да, здесь не школа, где не задерживают, - выходя ни с чем, горь-ко иронизировал Гевашев. - Ничего! Пусть вырваться отсюда нелегко, но на что голова дана? И отсюда вырвусь!"
  После раздачи обеда, оставшись один, он закатал штанину, внимательно осмотрел голень правой ноги. Покрасневшая от недавнего ушиба о крюк, на какие Игорь неизменно повсюду натыкался в своей угарной беготне по кухне, она слегка побаливала.
  - Ну, вот что, милая, вызволяй меня из чёртова котлопункта! - обратился он к ней как к одушевленному существу. - Выручай, родненькая! - на глаза у него навернулись слезы. - Избавляй, бога ради, от Бычкова, его бородачей и от котлопункта. Какой из меня повар?!
  Ещё раз, осмотрев место ушиба, Игорь решил рискнуть. Вынес он ещё два дня, а под утро третьего слегка натёр голень перцем. Нога вос?палилась и часа через два распухла.
  Испугавшись того, что наделал, Гевашев переволновался так, что, ког?да после завтрака демонстрировал бородачам свою распухшую ногу, ему не пришлось притворяться: слёзы буквально лились из запавших глаз. Но тщетно пытался он пробудить сочувствие монтажников, повидавших и не такое. Здоровенный детина Семён, юморист и хохмач, не удосужившись да?же взглянуть на голень, рассердился:
  - Знаем ваших!.. Домой захотелось? Не ново, умник! А нам что прикажешь без повара делать? Ты, бедолага, не скули, а засучивай рукава и живо обед варгань!
  Не найдя сочувствия, Игорь подался к Бычкову. Не вытирая потоков слёз на лице, задрал штанину.
  - Знаю вас! - насупившись, сказал и Бычков, не сводя с него прищуренных глаз. - Все вы, южане, одинаковые, от работы отлыниваете. А за зарплатой - самые первые.
  - Ну, зачем ... так? Есть везде хорошие люди! - морщась, заметил Игорь.
  - Может и есть, но южан что-то не припомню! Не встречал среди них тружеников! Вот ты, южанин, к примеру. Не успел заявиться на Харасавэй, холода по-настоящему не нюхал, а уж норовишь к маменьке под крылышко. А работаешь как?..
  - Как и все! - обозлился Игорь.
  -Я смотрел! От такой работы спать хочется. - И Бычков зевнул для наглядности.
  - Да нога...
  - Заладил! Нога, нога! Ты кого провести хочешь? Меня? Да я здесь на Ямале двадцать лет. Насквозь таких пройдох, как ты, вижу. Ты зачем на Север пожаловал, раз здоровьем обижен? Сидел бы дома, там маменька, тетенька, жёнушка. Там тепло, а здесь работяги нужны! На Севере ни без?дельники, ни воры не котируются. Заруби на носу! А коли здесь ты, изволь, как все, заниматься делом. Мученика из себя не корчи! Трудом заслужи уважение товарищей.
  - Да вот, - начал Игорь, но Бычков, не дав ему высказаться, отрубил: - Свободен!..
  
  * * *
  
  Глава одиннадцатая
  
  МОСКВИЧ ИЗ БАЛАШИХИ
  
  I.
  Как обычно, в час послеобеденной жары во дворе не было ни души. Оттого и не услышал никто скрипа калитки, не заметил появления долговязого молодого мужчины в облегающем трико. От этого вся фигура его казалась тоньше обыкновенного. Буквально пролетев несколько метров, отделяющих широкое, в три ступеньки, крыльцо от ворот, мужчина степенно, а может устало, поднялся по каменным ступенькам. Замерев на мгновение на площадке перед дверью в общий коридор, он живо осмотрелся, замечая все мелочи дворового быта. Прибитая ногами пыльная трава, разрушенная кладка сухих кирпичей, скамеечка под гладким тутовым деревом, велосипед "Орлёнок", в глубине двора брошенный наспех под ствол яблони хозяином, каким-нибудь поцарапанным Васькой или Сашкой... Не ускользнула от внимательных, чистых, как объектив фотоаппарата, глаз любимица всех малышей и старушек пушистая кошка, разомлевшая на солнце и видная отсюда, с крыльца, как рыжая чурочка.
  Сверяясь с записной книжкой, мужчина прошёл в коридор и осторожно дотронулся до кнопочки на той двери из трёх, что вела прямо. В открывшемся проёме дверной рамы показался Гевашев.
  ...Устроиться ему в городе после Харасавэя оказалось делом нешуточным. Спесь и дурь (по выражению матери) выветрились, стоило лишь встретиться с безжалостным завгороно.
  - Ничего для вас!..
  Холёная рука красивым убористым почерком вписывала в талмуд - с обязательным предъявлением паспорта - фамилию, специальность, домашний адрес. Напрасно высиживал он трёхчасовую очередь, надеясь на что-то.
  "Мученика" Севера в нём не признавали.
  - Мне надо работать! У меня семья, дети.
  - У всех семья, - равнодушно откликался завгороно.
  - Третий год я стою на очереди! Помогите, пожалуйста. Надоело скитаться. Запишите, что был.
  - Ваш паспорт!
  - Да я у вас две недели назад был.
  - Паспорт!
  Гевашева, как огнём, на второй раз, опалило всего:
  - Перед вами человек! Он просит, ходит, добивается не день и не два.
  - Хоть десять лет! Я вас не знаю. Кто вы, что вы?.. Посмотрю документы, тогда и разговаривать буду.
  Гевашев обозвал завгороно бюрократом, а под конец сказал даже то, чего не было:
  - Мой отец до Берлина дошёл и погиб! Во имя чего, спрашивается? А сын на работу из-за таких вот благополучных перестраховщиков устроиться не может.
  Завгороно, распахивая дверь, громко воззвал:
  - Следующий!..
  По пути домой Гевашев, как только не ругал его! Но и себя казнил. Ведь не виноват никто, что он без работы. Ни в одной школе из трёх - пусть сельских - Игорь не прижился и места не согрел из-за строптивого характера. Сам виноват, и не сам.
  - Учились все одинаково, и меня зачислили, и их, - жаловался он Вадиму, уминавшему жареную печёнку со сковородки. - Дипломы и мне выдали, и им.
  - Так-то оно так, - басил Вадим, - но они работают, а ты вот скитаешься. А детям отец нужен дома. Вот и не работается спокойно на новом месте. Иди на приём к депутату, заявление напиши. Хочешь, вместе составим?
  И вот, окрылённый поддержкой и сочувствием, Игорь толкался в коридоре, предварительно записавшись за неделю. Всё было бесполезным, но де?путат произвел должное впечатление: выдержанный, деликатный человек. Прочитав Игорево сочинение, записал его в книгу. К вечеру, до прихода Наташи, зашёл Вадим.
  - Ну и как? - спросил он, не сумев сдержать улыбки.
  - Как, как? - ожесточился Игорь. - Нет вакансий! Придётся снова напевать: "Карету мне, карету!"
  - А ты не торопись!
  И вот сейчас, догадываясь, кто перед ним, Гевашев радостно пригласил войти.
  "Ко мне из самой Москвы пожаловали... Из Москвы!" - сладко звучало у него в ушах. Предстоящее общение с учёным мужем крылом подняло Игоря с бренной земли, заставило забыть все заботы. Через секунду, мысленно витая в поднебесье, он затащил приезжего в комнату, усадил на стул.
  - Игорь Васильевич? - приятный баритон гостя приятно щекотал самолюбие.
  - Как видите, он самый, - сияя, будто ему оказали невесть какой комплимент, отвечал Гевашев.
  - Первый этаж - это хорошо: природа рядом, - скороговоркой говорил гость, усаживаясь поосновательнее: - А мы вот на девятом, как в скворечнике. Зато - солнце и воздуха много.
  Игорь всё ликовал.
  - Нравится? - спросил он, указывая на белый бюст Пушкина. Дожидаясь ответа, весело объяснил: - Под Киевом-градом, в Умани, достал, из мраморной крошки. Хорошо в тех краях! Есть на что посмотреть. Софиевский парк один чего стоит! В голове не укладывается, что водопады и гроты сотворены вручную, на зависть матери-природе. Люди всё могут, коль захотят.
  - Я писал вам, - спокойно прерывая Гевашева, перешёл гость к делу. - А вы так и не ответили на мои вопросы. Они остаются прежними: меня интересуют и английский, и раджи-йога.
  Действительно, благодаря Николаю Павловичу, Игорь получил несколько писем от желающего заниматься по его системе, но не ответил на них. Просто дал телеграмму, что согласен принять на обучение.
  - Я понимаю, - продолжал москвич, - что, возможно, в отношении метода обучения меня ввели в заблуждение в лаборатории биоинформации, и раджи-йога здесь ни при чём. Всё равно выучить язык за месяц - это для меня приманка!
  Гевашев не мог взять в толк непонятную ему раджи-йогу, но не стал демонстрировать своё невежество.
  - Ваш метод импонирует! Я убеждён, что интерес - это воля и мера способностей. Быстро усилить интерес трудно. Вероятно, творческий метод ваш способен создать прилив энергии, и пробудить любознательность. Можно ли эту энергию направить на очищение организма? Я имею в виду отдельные ткани тела... Я взял отпуск ровно на месяц. Своими письмами надеялся объяснить, почему я так лихорадочно спешу согласовать ваши возможности с моими. И просил меня извинить за настойчивость и суетливость. Сейчас я уверен, что вы меня поймёте, и мы не потеряем даром ни одного дня моего отпуска. Кроме двух-трёх первых.... Я ведь гость. Да вы меня совершенно не слушаете!..
  Игорь никак не мог уловить смысл всей этой тирады. Ему хотелось без всяких предисловий, сразу приступить к языку. Из практики он знал свои пробелы и боялся расхолодить денежного ученика.
  - Я помню ваши вопросы в письмах! Если есть ещё какие, вы не стесняйтесь, говорите, - крепился Игорь Васильевич. Праздничный настрой в душе сменялся тихой тоской перед учёным занудой.
  А тот не стеснялся и гнал вовсю:
  - Я напомню вам о первых. Можете вы обучить ребёнка одиннадцати лет? Речь идёт о моей дочери. Сейчас я нахожусь в состоянии длительного голодания и хочу убить двух зайцев сразу. Пусть это не доставит вам беспокойства. Ни я, ни моя дочь не будем ныть, и привлекать к себе внимание. Мы проводим голодание не впервые! Я стараюсь использовать отпуск для проведения очистительных и оздоровительных голоданий, а также в целях повышения культурно-образовательного уровня. Я инженер, вы это знаете. Работаю младшим научным сотрудником в НИИ. Об английском языке знаю не больше, чем о намерениях английской ко-ролевы. Всю жизнь учил, и видимо ещё долго буду учить немецкий: меня подмывает научиться говорить на языке с такой богатой литературой. В отношении дочки планы у меня более определённые. Очень надеюсь, Игорь Васильевич, на вашу помощь.
  "Ну, как тут не воспрять духом?" - подумал Гевашев.
  - Смело доверяйтесь! Все успевают. Только верить, верить мне! Без веры в учителя нельзя, люди так устроены, что психика у них превыше всего, - сказал Игорь Васильевич после очередной порции информации этого поразительно целеустремленного ученика.
  - Верно! Мы люди и должны быть на уровне, - согласился абитуриент.
  - Ну, так вот что! Комнату отведём вам. А после дороги банька положена. Отсыпайтесь, отдыхайте спокойно, а завтра на голодный желудок с восьми утра и начнём.
  - Зачем горячку пороть? - вдруг пошёл на попятную гость. - Мне город осмотреть надо, достопримечательности... Диораму, скажем. Город русской славы Измаил. Ну, а потом и начнём! И вы к нам, в Москву, как тоже надумаете, - милости просим.
  Научный сотрудник подкупающе улыбнулся, блеснув серебром зубов. У Гевашева почему-то шевельнулось смутное чувство неприязни к гостю. Однако желание подзаработать оказалось сильнее. Игорь Васильевич через силу улыбнулся и щёлкнул себя по горлу:
  - Употребляете?
  - Что вы?! Сухой закон!.. Йогой занимаюсь. Ни под каким видом!
  - А что за голодание затеяли?
  - Мать моя гипертоник и вылечилась голоданием под моим руководством. А ваша как?
  Он осёкся, увидев помрачневшее лицо Гевашева.
  - У неё сахарный диабет.
  - Эта болезнь не шутит. Извините!.. Кстати, что вы закончили?
  Чрезмерное любопытство ученика вывело Игоря из себя.
  - Вам бы следователем быть, - как думал, так и брякнул Игорь Васильевич. Он выскочил из комнаты, оставляя гостя одного, и направился неизвестно зачем на кухню.
  - Москвич? - краем глаза следя за мужем, поинтересовалась Наташа.
  - Москвич!.. Впервые такого встречаю. Не ученик, а следователь. Вопросами засыпал меня.
  - Может, откажешься? Пока не поздно.
  - Человек я честный, бояться нечего, - возразил Игорь. - И тебе пора уяснить это! К тому же учить людей - мое кровное дело.
  - Сомневаюсь, что ты его научишь! Не смей брать деньги заранее! - На глаза жены навернулись слёзы, голос оборвался на тонкой ноте.
  Не как мечталось, складывались отношения между учителем и учеником. Но Игорь Васильевич верил, что наделённый недюжинными способностями и отличной памятью, кандидат наук, когда зачитает в оригинале Шекспира, оценит его титанический труд, как честного выдающегося учителя. И вознесёт до небес, пустив слух о нём по всей красавице Москве.
  - А пока нашим лозунгом и девизом, - весело сказал Игорь Васильевич через два дня, протянувшихся в безделье, - будет крылатая фраза: "Учиться, учиться и учиться!"
  Ученик торжественно закивал.
  Ураган, шквал английских фраз обрушился на голову недрогнувшего ученика. Комната заполнилась вдруг чужеземцами, норовящими прорваться наружу, за оконную раму. Учитель и ученик лихорадочно ловят их, и вот они нервной белой цепочкой ложатся на фанерную спинку шифоньера, бисерной фиолетовой вязью повторяются на бумаге кандидатом наук. Не легко приноровиться писать и повторять, ловить слова с губ "чародея" английского языка.
  Просторно и светло в комнате. Радует и вид за окном.
  В открытую форточку вливается свежий полный первозданных запахов природы воздух, влажный после дождя. Он оросил цветы и плоды в саду, деревья, прибил пыль на земле. "Маэстро" словно парит, он в своем амплуа. Игорь Васильевич бросил мел, опустил перепачканные руки, а сам говорит складно и связно на неподдающемся ученику языке. Всецело во власти языковой стихии, Игорь Васильевич не видит и не слышит двух проигрывателей, магнитофона и едва поспевающего за ним усердного москвича. Он возбуждён: зрачки расширяются и сужаются. Кандидат наук поражён! То, что происходит, назвать уроком нельзя: это психологический сеанс редкого мастера. И не только сеанс языка. Экзамен на выносливость, усидчивость, усвояемость. Но что с головой?
  У Гевашева рождалась речь - спонтанная, вне его воли, как он и предполагал. Слова возникали из неведомого хранилища, они накапливались, теснились в гудящей голове истосковавшегося по настоящему делу Игоря Васильевича. Он воспроизводил их стихийно. Не думал о том, что говорил, а находился, словно в плену волшебной стихии, завороженный звучанием, совсем не вникая в смысл. Русские же фразы, как враждебная масса, стояли поодаль, готовые сокрушить неокрепших новобранцев-чужаков монолитной силой привычки по сигналу неусыпного дозорного - мозга. Однако сигнал к лобовой атаке последовал не оттуда.
  - Стоп! - вдруг по-русски сказал москвич.
  Игорь Васильевич, не слыша, продолжал металлическим, доведённым до хрипоты голосом умопомрачительный сеанс. Удивился на миг вынырнувшим откуда-то русским словам. Их не звали! Почему они здесь?
  - Перерыв бы нужно, - сказал ученик, - никто так не выдержит. Четыре с половиной часа занимаемся! Простите, но так и чокнутым недолго стать.
  Волшебство пропало. Исчезла неуёмная радость познания. Распалось единство человека с языком. Упоённый радостью, Гевашев забыл о существовании ученика. И вдруг всё это рухнуло и обнажился реальный мир! "Что за человек здесь?! - удивлённо смотрел на него Игорь Васильевич. - Как он попал сюда? - Наконец вспомнил. Как посмел он заговорить по-русски? Как посмел разрушить созидаемое с таким трудом?! Разрушить единое целое "человек - язык" - средство общения на другом языке? Разрушить хрупкую радость познания! Вмешаться в рождение спонтанной речи! Что здесь делает этот мерзавец?" Игорь Васильевич, как в первый раз, осмотрел чужеродный элемент в своей кузнице языка. Не найдя ничего стоящего, изумился. "Посредственность под личиной старательного ученика позволяет себе наглость оспаривать реальность обучения?! - бушевал мысленно Игорь Васильевич. - Смеет сомневаться? Подсчитывает свои жалкие возможности?".
  Кандидат наук действительно вычерчивал на листке заковыристые столбцы цифр, колонки, ряды.
  - Игорь Васильевич! Вот анализ показывает: обучить человека вашим методом спонтанной речи практически невозможно. Нереально! Посмотрите мои расчёты.
  Перекосилась комната в цветных разводах, всё стало ненужным. С пылающим лицом Игорь Васильевич молча вскочил, выбежал на кухню. Напившись воды, вымыл руки, внутренне негодуя, с трудом овладел собой.
  - Не первый и не последний ученик, - протяжно зевнув, заключил он.
  С минуту он постоял перед закрытой дверью, оплакивая поруганный эксперимент. В комнату Игорь Васильевич входил медленно, с гордо поднятой головой. Москвич не оценил зрелища, склонившись над испещренным цифрами листком. Учителю пришлось убедиться в том, что не так-то приятно встретить человека подобного Шерлоку Холмсу. Тяжело дыша, кандидат наук через цифры исследовал "эксперимент" Гевашева. Закончив расследование, москвич обличил "неуча" с дипломом в мошенничестве и стремлении выбить деньги.
  - Надуманно всё! На шарлатанство смахивает. Методики никакой! А как без неё? Ошиблись мы в вас, Игорь Васильевич! Не думал я, что к дилетанту еду. Диплома, кстати, вашего не видел. Если он и есть, то наверняка липа.
  Этот неприкрытый скептицизм вывел Игоря Васильевича из себя. Он побагровел и выдохнул в лицо обличителю свистящим шёпотом:
  - Вон отсюда! Вон! А ещё москвич!.. - И первым выскочил сам. На кухне ему вспомнилось, как выяснил, переспросив всех бывавших в Москве знакомых про Балашиху, откуда прикатил этот тип. Нервно, дико сотрясаясь от хохота, Гевашев распахнул все входные двери.
  - Москвич! Москвич из Балашихи!.. - рычал он в гневе.
  
  
  II
  Убедившись, что частным образом семью не прокормишь, Игорь в первый же понедельник после инцидента кинулся на поиски работы. "Не преувеличиваю ли я свои возможности?" - подумалось ему.
  В первой же инстанции, а именно в облоно, куда он теперь, минуя всех, обратился, выяснилось, что учителя английского языка требуются.
  Куда же теперь? Всё равно куда. Школ столько понастроили, най?дётся и для него местечко, где поймут, оценят.
  Так думал незадачливый учитель, пока не споткнулся почти в начале так удачно начатого разбега. Директор двадцатой школы, тщательно просмотрев документы, поднялся с огорчённым видом. Гевашев, услышав, что всё давно укомплектовано, побагровел от неприятной неожиданности. Его так горячо заверял инспектор по кадрам, придирчивый и, по слухам, превредный Бельмасов, предварительно тоже изучивший паспорт, трудовую и зеленую книжку лейтенанта запаса.
  - Работу? Есть! Хорошо, что зашли. Не к лицу офицеру без работы. С дисциплиной у вас как? Мужчину подыскиваем, - словом, отнёсся очень доброжелательно, тут же написал куда и к кому обратиться. - Поезжайте немедленно! Учителя мужчину ждут, с нетерпением ждут.
  Недоверчиво посмотрев на инспектора, Гевашев горячо поблагодарил его и поехал, не смея надеяться на удачу. И предчувствия его оправдались! Он постарался не вспылить и терпеливо повторял:
  - Но у вас вакансия! Вам нужен мужчина.
  Директор выпрямился в кожаном кресле с высокой спинкой и дал волю гневу:
  - Мужчина? Да! Но не всякий попавшийся! У вас перерывы по полгода! Кстати, почему вы мне даёте дубликат трудовой? И вообще - это, по-вашему, трудовая?! Что вы мне суёте? Прямо географический указатель!
  Гевашев забормотал что-то про сложности работы в экспедиции, про Крайний Север, холод и ещё невесть что.
  - В роно обратитесь! - прервал директор. - А я вам в устройстве вашей жизни не помощник, извините. Своих проблем невпроворот. И... я не на прогулке, занят, очень занят.
  Видя, что посетитель не уходит, а назойливо взывает - к сочувствию, к совести ли, - директор озабоченно схватился за трубку телефона. Набирая номер, негромко, но так, чтобы слышал горе-учитель, проговорил:
  - Обжигался на таких!.. А теперь не желаю. - Сердито бросив трубку и нервно копаясь в бумагах, нажал на кнопку вызова. - Ева Станиславовна! Зайдите, пожалуйста, - совсем другим тоном пригласил он, и когда в двери показалась хорошенькая дамочка, пробурчал: - Познакомьтесь! К нам пополнение от товарища Бельмасова. Может, побеседуете с товарищем? - А сам уткнулся в бумаги.
  Завуч бодро подошла, села в другое кресло. Улыбаясь ярко накрашенным ртом, сказала в пустоту:
  - Верно, я намекала Бельмасову, что нужен мужчина. Сами знаете, во что превратился седьмой "А". Ну-с, посмотрим, кого к нам прислали...
  Директор, не отрываясь от бумаг, кивнул.
  Экзекуция началась по второму разу. Что ж, раз сам напросился.
  - Характеристика есть? - Дамочка была строга и непреклонна. От улыбки не осталось и следа.
  Гевашев подал документы.
  - Это? - Она небрежно взяла сложенный вчетверо лист, развернула. -Характеристика выдана... Где-где? Спецморпроводка? С какой стати?
  Гевашев снова стал сбивчиво объяснять. Слушая, она просматривала листок.
  - Вы и рисовать можете? - Губы скривились отдалённым подобием улыбки. - Немецкий преподавали? Редактировали стенгазету? Простите, такой разносторонний... Что же вы к нам, в деревню? - невинно так спросила, уставилась в упор.
  - Видите ли, - не нашелся Гевашев.
  - Я вот не вижу, где вы были с мая по октябрь?
  - Как где?
  - Да, где? Это я вас спрашиваю!
  - Работу подыскивал.
  - Ну и как?
  - Да вот...
  - Ну, хорошо, а здесь, почему не та печать?
  - Здесь?!
  - Да, здесь, здесь.
  - Ну, я не знаю! Не я печати ставлю, поймите, - очень невнятно сказал Игорь Васильевич. Завуч резко оборвала этот удивительно насыщенный диалог:
  - Не понимаю, и понимать не хочу! Не документы, а сплошные дубликаты. Не можем мы таких учителей к детям допускать.
  - Каких таких?! - возмутился Игорь Васильевич. - Что, я пьяный пришёл?
  - Этого ещё не хватало! - включился на полную мощь директор. - А милиция на что?
  Гевашев пытался как-то отстаивать своё человеческое достоинство, но завуч отделалась от него, как и директор, занятостью. Когда он выходил, она подытожила:
  - Может, кто и нуждается в ваших способностях, только не мы!
  
  * * *
  
  Глава двенадцатая
  
  ПРИНЯЛИ ЗА СВОЕГО
  
  
  I.
  Вслед за письмом-исповедью, опущенным Игорем в четверг в синий почтовый ящик, началась осада отделения "до востребования". Оказавшись без учеников, Игорь Васильевич с трепетом ждал положительного ответа от балетмейстера Поляковой, незамедлительно ответившей ему на первое письмо-зацепку. И когда спустя четыре дня в знакомом окошке знакомая уже девушка вручила ему срочную телеграмму под роспись, Игорь читал желанное послание с замиранием сердца.
  "Приезжай, жду", - то и дело повторял он, окрылённый её пониманием и желанием помочь. Целый день с трепетом думал о Галине Михайловне. И вновь, чувствовал себя опьянённым чувством благодарности, как когда-то неземной Владлене. Кстати, к которой он так и не смог позабыть горечь от вкушения её земного бытия. Но на этот раз охваченный чувством нежности к понявшей его Поляковой, Гевашев помчался на вокзал.
  Тайно он уже не убегал; уезжал, открыто, поставив в известность мать и жену: "Меня ждёт переводческая работа на новостройке XX века - Оскольском металлургическом комбинате". Стоило ему забраться в вагон, как он сразу забыл о провожавшей его Наташе (детей они отвели к бабушке, чтобы не мешались, не растравляли душу). Наташа сухо пожелала ему успеха. Его сдержанный поцелуй в щеку был просто обид?ным при расставании. Уносимый поездом, Игорь старался не думать об оставляемой семье, не думал и о том, что снова испытывает судьбу. Легкомысленно жил предстоящей встречей, загадывая на будущее даже совместную творческую жизнь с Галиной Михайловной. Почему одинокой, он как-то не задумывался. Ведь ехал не просто к человеку, а к жрице искусства, страстно влюблённой в свой танцевальный ансамбль. Человеку, столь тонко понявшему его! Под этот мысленный монолог о прекрасном и неторопливый стук колес наш мечтатель и заснул.
  Возбуждённая, сияющая Галина Михайловна привезла гостя в двухкомнатную квартирку на третьем этаже красного углового дома. Из окна были видны люди, гуляющие по аллее напротив, а с балкона - снующие взад-вперёд покупатели из "гастронома". Коротая время, Игорь наблюдал жизнь незнакомого городка в видных ему пределах. Этого было мало. Он рвался наружу, хотя в квартирке, со вкусом обставленной, и уютно и чисто. "И как её на квартиру хва?тает? - думал он, слоняясь из угла в угол. Сама Галина Михайловна тотчас убежала в дом культуры, строго наказав ему подойти туда к трём часам.
  Без четверти три Игорь выбрался из гнёздышка и сразу налетел на дом с огромнейшими буквами по фасаду "Горняк". То, что он увидел на репетиции, заставило его устыдиться: Игорь немногого ожидал от провинциального танцевального коллектива. Ансамблю как нельзя лучше подходило название театрализованного представления "Время вперед". С радостью и лихим задором плясали юные танцоры. У Галины Михайловны с победным видом сидевшей рядом с ним, было утомлённое, но довольное лицо. Мгновенно забывая о Гевашеве, она властно вмешивалась в ритм танца, если замечала неполадки на сцене. Репликами или движением рук поправляла она непластичные движения того или иного подопечного. А то вдруг красиво срывалась с места, бежала по проходу - стремительная, одухотворённая, необыкновенная.
  - Правда, красиво? - то и дело спрашивала Галина счастливым голосом, когда они под руку шли сквозь строй любопытных глаз.
  - Красиво! - согласился Игорь. - Наверное, нелегко работать с молодежным коллективом? - К машинально поставленному вопросу Галина отнеслась серьёзно:
  - Я об этом никогда не думала! Однако сил, здоровья и, если хотите, ума немало ушло на всё это. Спасибо Виктору Игнатьевичу: поддержал, выручил меня вовремя.
  - Кто это?
  - Директор ГОКа.
  Игорь не стал интересоваться, что это за ГОК. Ведь не на день приехал он сюда? Но так как Галина ничем не обнаружила, какими будут их отношения у неё дома, ему пока не о чём было говорить, кроме как об известном ему ансамбле.
  В тот же вечер Игорь услышал историю формирования Галины Михайловны как балетмейстера:
  - Пришла я на горно-обогатительный комбинат совсем пацанкой, а у них самодеятельность что надо! Я с детства плясать, здорова - кормить не надо! Записалась в танцевальный. Здорово всё получалось, завидовали все девчонки. Вот я и подумала об учебе. Иду к директору с челобитной! "Пошлите меня в культпросвет. Учиться хочу", - заявила ему. Знаете, что он мне ответил?
  Гевашев растерянно улыбнулся, не пытаясь угадать.
  - Вот приведёшь вместо себя человека, тогда я ещё подумаю! - Полякова, грозно насупив брови, изобразила директора. - А пока речей таких не заводи! А то, чего доброго, все разбежитесь". Я в слёзы. "Учиться хочу! - говорю ему. - Не уйду, пока не подпишите". Что со мной сталось, сама не пойму! Наговорила с три короба: и что сирота, и всякое другое. А он подошёл сзади, обнял, как отец: "Вот что, доченька, не реви. Отпущу, но при условии". - "Каком?" - спрашиваю. "Поступай, но возвращайся на комбинат, и не просто так, а непременно с красным дипломом!"
  Поехала я поступать, а конкурс там такой, что лучше и не рыпаться. Когда со списком ознакомилась, страшно стало! Но, оказывается, по направлению я была вне конкурса. Через два года вернулась, и директор оформил меня балетмейстером. Тогда и заразилась я идеей создания ансамбля. Не ахти как много умею, но взялась. И в прошлом году звание народного присвоили, медалью наградили...
  Она достала из нарядной коробочки медаль "За трудовую доблесть".
  - Хорошо, что приехали, Игорь Васильевич! Места в квартире хватит, - просто и сердечно звучал её голос. Красивые руки бережно, с достоинством, укладывали медаль на атласное ложе. Так же плавно и красиво, словно на сцене в медленном танце, Галина отнесла коробочку в инкрустированную шкатулку на цветном телевизоре.
  - У меня идея! Не позвонить ли брату? - она подняла на Игоря безмятежные глаза.
  Он не возражал. Через считанные минуты, подхватив Игоря под руку, Галина Михайловна повела его по незнакомым улицам, ничего не объясняя. Они беспечно беседовали о городке, его жизни, природе, климате, обо всём, что обыкновенно говорится, когда стараются познакомить с городом приезжих либо когда не хотят говорить о себе.
  Пришли они быстро. Игорь не успел ничего спросить, как на них из двери обрушился шквал хохочущих и визжащих голосов: пятеро или шестеро детей повисли на Галине Михайловне, моментально превратившейся в "тетю Галочку", осыпавшую их маленькими подарками. Карандашики, книжечки, шоколадки были рассованы по ручонкам. Игорь восхитился, что никто из ребят не был обижен.
  - Это кто?.. - строго вопросила вышедшая их встречать мать двоюродного брата.
  - Муж мой! Нравится?..
  Такой титул вполне устраивал Игоря, и как свой он весело поздоровался со всеми, назвался.
  От домашней снеди ломился стол. В графине под хрусталь мутнел первач. Возненавидевший алкоголь Игорь упирался изо всех сил, но эти силы души быстро убывали под натиском ласковой опекунши, и Гевашев осилил стопку, потом другую... Язык развязался, скованность улетучилась. Стало весело и хорошо здесь за этим обильным столом, рядом уже с Галочкой. Да и все успели породниться с ним. Галочка, ухаживая за ним, вовсю шутила. После ужина детей отправили спать. Бабушка занялась мытьём посуды вместе с неразговорчивой невесткой.
  О деле заговорили после того, как остались втроём. Галочка вновь упомянула о необыкновенных способностях Игоря, о методике ускорен?ного обучения языку Байрона. "О, Байрон!" - оживился опьяневший брательник и, к удивлению Игоря, начал цитировать "Дон-Жуана". Разговор окончился обещанием Виктора помочь с курсами при доме быта, директор которого, если "подмазать", обязательно поймёт и оценит божий дар Гевашева.
  - Галочка!.. - лепетал брат. - Разобьюсь, а помогу! Нельзя, чтобы талантище пропадал задарма. Не допущу этого! Я сейчас, сейчас...- Он пошёл к вешалке. Не успела вскочившая с завораживающим смехом Галочка остановить его, как знаток Байрона, присев на обувной шкафчик, закрыл глаза и свесил набок голову.
  Уже за полночь Игоря и Галину позвали в приготовленную для них комнату. Небольшая, со вкусом обставленная, она преобразилась из гостиной в спальню.
  - Ты раздевайся! Ложись! - приказала Галочка и чмокнула его в щёку. Захмелевший Игорь потянулся, было к ней, она мягко отвела руки: - Не всё, сладенький, сразу!
  И пожелала спокойной ночи.
  Вытянув с наслаждением ноги на свежей постели, Игорь не рассуждая смежил веки. Минут через пять он открыл глаза. "Свой, свой, свой", - отстукивали ходики у изголовья. "Приняли за своего", - радовался он, хотя мысли путались, и тяжело наваливался сон. Сквозь штору светил месяц, Игорь смотрел на этот зыбкий свет, ощущая блаженство после утомительной дороги с пересадками и тревогами.
  Он не услышал, когда кто-то тихо вошёл, на цыпочках приблизился. Его чуть слышно окликнули. Игорь не ответил. Тихо засмеявшись, тёмная фигура стала разоблачаться.
  - А вот и Галочка твоя, сладенький мой, - раздался взволнованный шёпот во тьме: - Я тебе не Наташа! От меня никуда не денешься.
  Подошла к окну, отдёрнула штору. Любопытный месяц заглянул в комнату. Лишь один он видел, как лицо Галины Михайловны из милого и бесхитростного превратилось в лик прожжённой женщины, познавшей не только радость труда, но и "прелести" жизни одинокой женщины, с оглядкой позволяющей себе вольности без ущерба для репутации. Глаза Поляковой жадно загорелись, когда она в костюме Евы стояла над Игорем, глядя на спящего, как будто чего-то ждала. Пропитавшись чувством, что она, а не какая-то Наташа - настоящая жена, вновь перевоплотилась в шаловливую Галочку, и с чистой совестью нырнула в постель.
  
  
  II
  Недели через две Гевашев завораживал своим красноречием директора дома быта Вятчина и заведующую бюро услуг Лидию Владимировну.
  - В прошлом году, - рьяно фантазировал он, - парень один у меня стажировался. По десять часов - и хоть бы что! Уходил свежий, румяный, отдохнувший. А почему? Накладки русского языка нет. Поэтому мозг не устаёт при такой работе. За пять дней парень так наловчился, что остановиться не мог, когда начинал. Только рот раскроет, а слова из него так и сыплются. Раскраснеется весь! Вот вы улыбаетесь, а ему учёба в радость. "Интересно как! - говорит, - в голове само появляется - и всё по-английски! Переводить не надо. Смысл мгновенно улавливаю! И понимаю всё!.."
  - Как же это он понимает? - наморщив лоб, спросил осторожный Вятчин и перевёл взгляд на завбюро.
  - Сначала человек живёт подсознанием, это по Фрейду. И Павлов Иван Петрович, как известно, говорит: "Подсознательное становится сознательным!" Вот тут диву и даёшься!
  - А произношение? - робко засомневалась Лидия Владимировна.
  - С ним ещё проще! Пробуждённая энергия слов, хочет ученик того или не хочет, всё равно заставит его уважать слова и произносить звуки правильно. Наступает понимание текста! Значки слов, ранее недоступные и таинственные, становятся близкими, ученик роднится с ними. На?лицо единство телесного и духовного. Неожиданно появляется потребность говорить на незнакомом языке.
  - Ну, а если не получится? - спросил Вятчин.
  - Ничего не теряете! - поспешил заверить Игорь Васильевич.
  - Хорошо! Прописывайтесь и заходите. Я подумаю над вашим предложением.
  Выписаться из Измаила не составляло особого труда. А как прописаться? Тут Галочка проявила себя не хуже всемогущей Владлены: выяснилось, что дочь начальника паспортного стола является членом её танцеваль?ного ансамбля. Галина Михайловна закрутила диски нужных телефонов, вошла в нужные двери. Строгую, деловую, игнорирующую очереди балерину тотчас принимали, содействовали, даже поощряли. Через неделю фиолетовый штампик украсил паспорт Игоря. Однако он не решился на развод с Наташей и потому оказался прописанным "ненастоящим мужем". А там, где он был "настоящим" - ничего о его "художествах" не знали. Благоразумная Галина не настаивала. Успеется, если захочу - никуда не денется! Выбьется с моей помощью в люди, а там..." - думала она, с большим рвением помогая в орга?низации пока что малопонятных ей курсов.
  В свободное от беготни по инстанциям время Гевашев писал плакаты, советовался со "жрицей искусства", и ему казалось: не только он один испытывает волнение от приближения решающего дня. И день такой наступил. С утра свежий, даже холодноватый, он обещал быть тёп?лым и ясным. Само солнце, казалось Игорю, поддерживало его смелое на?чинание, приветствовало разум его, талант и энергию. Стоит ли сомневаться в Вятчине? Конечно же, он даст своё "добро!". Нашлись добрые люди и замолвили за Гевашева словечко. А успех? Успех гарантирован! Иначе быть и не может. И снова закрутится-завертится с помощью сил небесных и земных колесо жиз?ни. Впереди грезилось счастье с Галочкой, а также - огромная творческая жизнь, которая была немыслима с Наташей.
  На этот раз Вятчин ни на минуту не задержал Гевашева. Без лишних слов продиктовал ему текст заявления о принятии переводчиком технической литературы временно. Сроком на месяц! "Как ангажемент в театре" - с грустью подумал Игорь, следя за подписывающей рукой. Вятчин тоже почему-то грустно улыбнулся: "Да, пока на месяц".
  А через две недели слушатели курсов уже возмущались обучением преподавателя Гевашева.
  - Я... - с горестным вздохом сказала строитель Анечка, - думала, Шекспира буду в оригинале читать! А что получилось? Заворожил, взбаламутил и надул... Как вам это нравится?!
  А завораживал Игорь Васильевич умело. Когда он старался кого-нибудь увлечь, повести за собой, остановить его было невозможно.
  - Брандт?.. Человек такой был в Ватикане при папе римском. На сто одном языке общался. С литовцами по-литовски, с испанцами по-испан?ски, с англичанами, понятно, как. И никто не знает, откуда он родом, кто его мать, отец, где языкам учился. Ничто не могло утаиться, в католическом мире от этих двух людей - папы римского и Брандта-полиглота. Всегда и во всем они в курсе... - вещал Игорь самозабвенно, не давая рта открыть случайным слушателям его академии. И все говорил, говорил! Наконец, предвосхищая вопрос, заявил:
  - Работаю ли я по системе Брандта, хотите спросить? Нет, не рабо?таю! По ней пусть сам Брандт работает. У меня другая, нашенская система.
  Слушатели изъявляли желание знать, какая.
  - Лабиринт.
  Заметив на их лицах удивление, автор сногсшибательной системы неожи?данно для самого себя рассказал легенду, придуманную им самим. Увлёк всех, повёл. И вот, нате вам!..
  - И мы с братишкой надеялись научиться, - поднялся с места начальник станции юных техников, симпатичный юноша. - Я так верил! - Он долго сокрушался и недоумевал: - Как могла администрация горбыткомбината, не зная человека, пове?рить ему на слово и открыть курсы? На что надеялись?
  Вятчин хладнокровно молчал, понурив голову. А заведующая бюро услуг прямо танцевала на месте от радости: встреча была организована ею! "Ведь я говорила, с первого дня говорила: ломаного гроша эта затея не стоит! Бюро услуг - не исследовательское заведение для разных дилетантов!"
  На этом месте её речи гневный Игорь Васильевич молча подскочил к слесарю-наладчику Василию, изучавшему ранее французский язык, и стал, орудуя указкой, по-русски спрашивать слова и словосочетания, начертанные на плакатах. Василий, очень способный парень, замолотил без запинок.
  - Вот!.. - негодующе сказал Гевашев.- Назубок две тысячи слов за две недели!
  Даже заведующая оторопела. Две тысячи слов! Но факт был налицо.
  Разрумянившийся Василий блестяще демонстрировал свои познания в английском языке. Что бы ни спрашивал Игорь Васильевич, сам не ожидал от такого успеха, Василий знал. Сдерживаемый каким-то тормозом, не мог, правда, самостоятельно заговорить.
  Вятчин, хоть и заметил блеснувшие капельки слёз в глазах чуда-ка- экспериментатора, думал всё же о том, что горбыткомбинат действительно не исследовательский институт, и что за такие курсы взгреют. "Хоро?шо, если обойдётся выговором," - поёжился он мысленно.
  Представитель горисполкома хмыкнул что-то и натянуто улыбнулся. Член комиссии, заслуженная учительница РСФСР с нагрудными знаками на строгом пиджаке, дорабатывающая последний год в школе, тоже смол?чала. Она насупилась, сетуя, видно, что ввязалась в непонятное дело. Комиссия была создана по требованию заведующей бюро услуг, испуган?ной невиданными занятиями среди шума и гама от аппаратуры, взятой напрокат в доме быта.
  Вятчин взглянул на часы и, неуклюже сгорбившись, двинулся к выходу. Игорь Васильевич отчего-то сравнил себя с ним - собственный голос показался ему шёпотом. Вслед за Вятчиным заторопились члены комиссии, и этим подвели невозмутимую черту под обсуждением: дескать, и без слов все понятно. "Почему никто не заступился за меня?" - подумал Гевашев, наблюдая через окно, как члены комиссии чинно рассаживались в чёрную "Волгу".
  Объявив о роспуске незавершённых курсов, он без сил привалился к стеклу, улыбаясь: "Ах да, Василий! Разве это не доказательство, что я на правильном пути?"
  Бывшая "академия" - кто, негодуя, кто, жалея выброшенные на ветер деньги, а кто и сочувствуя Игорю Васильевичу втайне - разошлась. Он стал, под?ставляя стулья, снимать со стен ненужные плакаты. Он не проронил ни слова, когда вернувшийся зачем-то Василий молча стал помогать ему. Василий же и проводил Гевашева домой, помог нести оттягивающий руку магнитофон и, умело, ориентируясь в районе новостроек, укоротил дорогу. Возле угловой пятиэтажки Василий поставил на асфальт магнитофон и, пожимая руку Игоря Васильевича, неожиданно выс?казался:
  - Это правильно, что деньги вернут!..
  Вот так и резюме! Но ни на следующий день, ни после он так и не зашёл в кассу дома быта. Все остальные, кто, стыдясь, а кто, злословя, подходили к окошку кассы с заверенными секретаршей Вятчина заявле?ниями о возврате денег.
  Бухгалтерия не обошла и Гевашева. По составленной калькуляции ему начислили сорок процентов из невостребованных Василием денег. Раст?роганный Игорь Васильевич хотел, было зайти домой к сочувствующему ученику и поблагодарить за всё, но, поразмыслив, понял: это ни к чему..
  Дома, узнав о провале Игоря, Галочка замкнулась, предоста?вив одному переживать неприятности. Неудачи здесь и там, в Измаиле, о которых признался Игорь ей необдуманно, оказались для не знающей поражений Галины достаточно веской причиной, чтобы пожалеть о растраченных впустую силах. Подсчитывая в уме, она удивлялась:
  "Ради чего я развила такую деятельность? Для того чтобы он остался здесь, со мной? Да разве можно на него положиться? Одни слова!.."
  Игорь чувствовал себя так, будто его вычеркнули из жизни. Ещё вчера он был в горниле дел, а сегодня ему всё опостылело. Нет ничего, всё мыльный пузырь, непонимание, пустота... Хотелось уехать отсюда поскорее, как можно поскорее. Но как? И, значит, зря затевал дело? Конечно, можно следуя этой методике, существующей пока что в его голове, заговорить, зачитать по-английски. И вот всё потерять. А начиналось ведь на подъеме, с радостью, и верой! "Что ж, всё когда-то кончается", - уныло думал он, два дня слоняясь по квартире без хозяйки. То же сказала ему на третье утро и Галина, распахивая створки окна.
  - Ты о чём? - рассеянно отозвался он под жужжание "Эры". Гевашев что-то неважно себя чувствовал после очередного потрясения, и, бреясь, мысленно плескался в ванне с экстрактом хвои. Эта процедура всегда улучша?ла его самочувствие.
  - О девочках своих!..
  - А я обрадовался, думал, мне сочувствуешь.
  - Посочувствовала, хватит!
  - А что с девочками? - не стал заводиться он.
  - В Институт культуры надумали.
  - Молодцы, - безучастно сказал Игорь, машинально водя механическим "шмелем" по чистому подбородку. Не ответив, Галочка ушла на кухню. Игорю было тягостно с самим собой наедине. Он безвольно побрёл за ней.
  - И меня зовут с собой, - тихо сообщила Галина Михайловна.
  - Как няньку? - сам не зная зачем, впустил он шпильку злости.
  - Подумай!.. - пока что мирно сказала Галина Михайловна.
  - Учиться?! - осенило его. - Насколько я понимаю, тебе захотелось учиться?
  Как не радоваться стечению обстоятельств? Гулко колотилось сердце, пока он соображал: пуститься в рассуждения о пользе наук, чтобы она загорелась и уехала? Или... чтобы не вызвать подозрений, лучше не одобрять, а говорить о трудностях, тем и раззадорить?
  - Там ведь экзамены, - неопределённо сказал он.
  - Ну и что? - вскинулась Галина Михайловна. - Что такое для меня экзамены?
  - Их сдавать надо, - продолжал лицемерить Игорь.
  - А я не одна! Как-нибудь сдадим вчетвером.
  -Учатся в одиночку, Галочка, - цедил он. - К экзаменам основательно готовиться надо... Самому пришлось в аспирантуру, - он скромно замолчал.
  - А не забыл ли ты, лапонька... - ангельским голоском начала Галина, но, не выдержав, сорвалась: - что до экзаменов ты так и не добрался? Тебе ведь хорошей характеристики не дали!?
  - Я хотел сказать...
  - Я ведь другое дело! - перестала церемониться Галина. - У меня и характеристики что надо, и медаль, и горком за меня.
  "Что с ней спорить?" - подумал Игорь. За месяц совместной жизни он усвоил, что заводиться не стоит. Тем более, что всё идет прекрасно. Она клюнула! Богатым опытом по части побегов Игорь мог поделиться со всяким желающим. Наметив план действий, он, радуясь возможности безболез?ненно выписаться, промолчал. За завтраком продолжал уговаривать её "не рыпаться никуда", - и добился того, что Галина заупрямилась, накричала на него.
  - Ладно, поступай как знаешь! - махнул он картинно рукой. Хотел уйти в комнату, но Галина не отстала:
  - Да, и поступлю! Только ты-то что? Чем займёшься теперь? С курсами завалил. Хотя я ненадолго еду, а всё же - чем?..
  - Может, кружок английского или клуб организовать, - неудачно сочинил он на ходу.
  - Не смеши людей! - фыркнула Галина. - Хоть шум пусть уляжется! Подложил мне свинью, спасибо! - Она зло посмотрела ему в лицо.
  В тот же день она мимоходом бросила Игорю:
  - Перед твоим приездом я говорила с директрисой третьей школы. Мы вместе в интернате воспитывались. Ещё напомню! Может, она возьмёт тебя. И ты сиднем не сиди! Хватит прохлаждаться.
  Ей невдомёк было, что Игорь настроился уезжать. Возможно, Галина са?ма лукавила, в душе желая именно этого. Она не догадывалась, что бег?лый отец действительно соскучился по детям, дому, Измаилу, южному солнцу и маме. И без восхищения уже смотрел на балерину. Не было и желания быть рядом. Он улыбнулся, услышав, как Галина, споткнувшись обо что-то, зло прошипела: "Боже, ну и нашла!"
  
  
  III.
  Ещё раз приготовясь "к старту", Игорь убедился, всё ли на месте в громадном портфеле, напоминающем спортивную сумку. Подойдя к окну, выглянул. Прежде радовавший пейзаж наводил уныние и грусть, хотя внешне за окном ничего не изменилось. Стараясь не терять самообладания, он присел "на дорогу", прислушиваясь к шумам из-за обитой бордо?вой кожей наружной дверью. Только что он проводил художника, и смутное беспокойство оттого, что в любую минуту может нагрянуть Галина Ми?хайловна и застанет его с собранными вещами, усилилось. Потом он взглянул на стену.
  - Ну и молодчина! - с восторгом повторял он, любуясь двадцатиминутным творением местного живописца. Конечно, не совсем так хотелось ему уве?ковечить своё пребывание в Старом Осколе.
  Художник сначала назвал желание Гевашева капризом. Не понимая, зачем понадобилось портить стену жар-птицей на фоне фотообоев "берёзовый лес", он назвал аховую сумму. Корчивший из себя миллионера, Гевашев помрачнел и, насупившись, осведомился о времени, которое понадобится для исполнения "заказа". Это его и спасло.
  - Часов пять-шесть! - прикинул обстоятельный художник. - Ладно, пусть потомки радуются. Гевашев сразу увидел лазейку:
  - У меня только час в запасе! Может, чего и сообразите попроще?..
  - Раз пришёл, могу перо изобразить. Задаром! - Художник, приложившийся к стопке, поднесённой Игорем, развеселился.
  - А что!? Мысль!..
  - Хозяйка ругаться не станет? Обои-то импортные. И где только достали...
  - Это моя забота! - отрезал Игорь.
  - Так-то оно так...
  - Если вам жаль дорогих обоев, то не надо браться, - запетушился новоявленный хозяин.
  - Ну, будь что будет! Смелость города берёт! - И весельчак принялся за работу, Гевашев, взволнованно пыхтя, молил бога, чтобы его не застукала Галина.
  На вокзале в ожидании поезда, забившись в дальний угол и не вы?совываясь на перрон, он устало подумал о несостоявшейся совместной жизни. "И чего захотел! Творческой жизни! - ругал он себя. - Видимо, желание творить обрекает на одиночество. Как и Галина Михайловна, я буду одинок!"
  Добираясь на вокзал, он ещё - ничего не обобщал, не подытоживал. Даже не вспомнил о пере жар-птицы, тупо глядя на беззвучную сутолоку за окном экспресса.
  Он делал вид, будто у него всё нормально, уезжать никуда не собирается, просто едет по делам. И только войдя в вокзал, осознал, что подводит черту ещё одному этапу своей мыторной жизни. Вокзал - особое место, его, как-то не замечаешь, когда приезжаешь и сразу бросаешься к автобусам, такси. За суетой и хлопотами, он ничего не значит! Но когда уезжаешь, особенно надолго, быть может, навсегда, - видишь вокзал по-иному. Ты уже не в городе. Вокзал - это вполне зримый остров в его черте. Сидя на нём безликим существом, ты чувствуешь себя отрезанным от всего того, от чего уехал.
  Каждый, раз спасаясь бегством, Игорь имел время подумать обо всём этом и принимал каждый свой "вокзал", как очередную стартовую или финишную площадку судьбу. Он чувствовал себя в тридевятом царстве сейчас. До квартиры Галины Михайловны, откуда сбежал, добираться теперь - не доберешься!.. И он вспомнил, что запасной ключ всё ещё у него. Вокзал сразу перестал быть далёким островом: отсюда легко доплыть до материка. И положить ключ! А что? Он успевает. Положить ключ и насладиться заново, полюбоваться пером жар-птицы. Потом навсегда захлопнуть за собой дверь жилища, которое, увы, так и не стало родным домом.
  Какое-то предчувствие остановило Игоря, заставило нырнуть в теле?фонную будку возле самого дома. "А что, если она вернулась?" ...Едва набрал номер, как трубку сняли. Кроме неё - некому. Он вспомнил теперь о забытых двух книгах. Теперь их уже не взять! Особенно пожалел Игорь о книге с интригующим названием "Последние тайны старой Африки". Он оторопело взирал на трубку, не зная, что делать. Игорь совершенно за?был, что в пятницу договаривался ещё с одним художником, ибо не особенно рассчитывал на "весельчака". Тот, другой, парнишка-самоучка, воодушевлённый сунутой ему в карман десяткой, принялся сразу за эскизы. "Наверняка он придёт", - подумал Гевашев, не решаясь заходить в дом, - ладно, придёт и уйдёт!"
  Через две минуты новенький экспресс, не в пример тому, на котором ехал в первый раз, мчал его обратно на вокзал.
  Когда парнишка-художник пришёл, дверь на его короткий звонок открыла Галина Михайловна с красным лицом и сверкающими глазами. "Смылся! - бушевала она. - Крохобор, даже бюст Пушкина, что привёз, забрал".
  - А хозяин где? - смущённо затоптался живописец, не спросивший име?ни заказчика, толком не знающий, кого спрашивать.
  - Кто? - насторожилась хозяйка. - Игорь?
  - Вот-вот, наверное, Игорь! Где он? Понимаете, просил зайти. Задаток дал... Срочный заказ.
  - Какой заказ?!
  - Нарисуй, говорит, на стене квартире жар-птицу. Думал я, что на?пился он до чёртиков. А потом пригляделся - тверёзый. Вот и пришёл с эскизами и красками.
  - Раз пришли, заходите! - Галина Михайловна живо посторонилась. Когда он прошёл и сел в комнате, она зловеще сказала:
  - Сидите до тех пор, пока я не выясню, куда он подевался. Схватила трубку зазвонившего телефона и тут же бросила назад. Ей пришло в голову, что это Игорь, но что он находился внизу у дома - этого не знала.
  - Сейчас позвоню в милицию, - грозно сказала она. Парнишка заробел по-настоящему:
  - Ну, я пойду!..
  Хозяйка, цыкнув на него, загнала его обратно в кресло.
  - Я то при чём? Меня попросили, я и пришёл.
  - Для протокола понадобишься! Вот это кто намалевал? Парнишка повернул голову и в смежной комнате через открытую дверь увидел нарисованное гуашью во всю стену перо жар-птицы. Каждая пушинка на нём отчётливо выделялась. Парень улыбнулся, и разочарованно про?тянул :
  - Это только перо!.. - И невесело сострил: - А жар-птица, видать, уле?тела... - Сам того, не ведая, он был близок к истине.
  "Стоп! Стоп! Не себя ли имел в виду, это чудило? - Галина Михайловна даже привстала от поразившего её неприятного открытия. - Устами мла?денцев глаголет истина... Ну и подумаешь, гусь!" - фыркнула она. Сердце больно закололо.
  Немного погодя несчастный живописец с тревогой прислушивался к телефонному разговору.
  - Даже не знаю, как назвать!.. Прощелыга один. Его прописали, устрои?ли, живи - не хочу. А он ни благодарности, ни извинений! Подвёл всюду. По существу?.. Стену изуродовал, а у меня квартира после ремонта. Кто мне ущерб возместит? Что? Нет, не один. Какой-то здесь сидит. С полич?ным застукала: краски и кисти при нём. Хорошо, жду!
  Побелев, парнишка встал.
   - Куда? - загородила проход Полякова.
  - Как куда? - слабо улыбнулся он. - Домой! Гулять некогда.
  - Что, мазнёй занят? Стену изуродовал, мало показалось?
  - Да не я это!..
  - А кто?!
  Через десять минут доставленный в отделение милиции самоучка изложил то немногое, что знал о "заказчике". К протоколу прикрепили эскизы к великому неудовольствию парнишки. Хотя он понимал, что это улика против Гевашева.
  В городе было одно обиталище художников - подвальная мастерская. И милиции уже было с кого спрашивать за причинённый ущерб.
  В пятницу Игорь забрёл туда. Он бродил потерянно среди экспозиций, не оживляющих длинный мрачный коридор, тут и встретился ему хохмач, который расписывал перо жар-птицы.
  - А вам что угодно? - вырвал Игоря из размышлений его весёлый голос.
  - А? Кому?.. Мне?
  Художник шутливо заглянул ему за спину:
  - Вроде никого больше!
  - Вы художник?
  - Да вот господь одарил этим прозвищем, - развёл он руками. Не привыкший к односложным репликам, Игорь тотчас горячо заговорил о жар-птице, о том, что душа его жаждет умелой руки, способной на-нести красками мифическую птицу на солнечной стене комнаты. Живописец осторожно покачал головой:
  - Сегодня не могу!
  - А в понедельник? - умоляюще сложил руки Игорь.
  - Поглядим, - неопределённо сказал тот, когда Игорь вместе с адресом сунул ему красненькую.
  Не очень-то поверив, Гевашев стал соображать, где же ещё искать художника. Вспомнилась доска объявлений: не может быть, чтобы кто-ни?будь не предлагал своих услуг. Подобного сообщения на доске не ока?залось! Зато он разговорился с болтавшимся там же бородатым молодым с человеком, почему-то решив, что раз бородатый, так и художник. Тот, хоть сам и не художник, знал одного юношу, способного нарисовать желанную птицу во всём великолепии. Такова была предыстория вопроса...
  На вокзале Игорь с грустью думал о том, что все же здорово было у Поляковой. Соприкоснулся с настоящим искусством, вкусил сладость иной жизни. Дома ждёт вовсе не то! Игорь ещё не понимал, почему не очень то жалеет о не получившейся жизни с Галиной Михайловной.
  - Ничего! - твердо сказал он себе, ступив на подножку вагона. - Найдём местечко, где не только курсы, но и жизнь получится.
  Выдворенный из старооскольского Дома быта, как в своё время и в Измаиле, он всё же утешался тем, что в его самый главный обличительный документ каким-то образом прокралась запись о том, что "принят переводчиком технической литературы".
  С неисчислимыми пересадками Игорь добрался, наконец, в Измаил, пощупал трудовую, как бы убеждаясь, что жива бедолага. "Ну, какой, госпо?ди, из меня переводчик? Да ещё технарь! Но ничего не попишешь, раз творческая мысль Вятчина не смогла иначе узаконить пребывание в Доме быта заезжего уникума.
  
  * * *
  
  
   Глава тринадцатая
  
  БИЛЕТ ДО БАЛАКОВО
  
  I
  И, вновь вернувшись домой, Игорь не дождался утешения. Та же натянутость и отчуждённость Наташи. Не без её влияния сторонились отца-беглеца и дети. Огорчали нарекания матери.
  Близко не подпускавшая к себе жена в покаяние не верила, выговаривала:
  - По детям видно, какой ты отец! Всё ищешь чего-то. Не вчерашнего ли дня? Так он прошёл. Кидаешься туда-сюда как умалишённый - и всё без толку.
  На неё не действовали никакие доводы, приводимые Игорем. К невзгодам неудачника она не только оставалась глухой и безучастной: Игорь заметил в ней даже агрессивность.
  - Глупа я была! Не рассмотрела вовремя тунеядца и болтуна. Поспешила я. Поспешила! - Она сделала ударение на последнем слове, голос задрожал:
  - Ошиблась в тебе, ошиблась!
  О детях, которые слушали её причитания, она как будто забыла. Игорь тоже вспылил:
  - Подумаешь! А я не ошибся? Ну, какой я тунеядец? - понизил он голос под настороженным взглядом старшего сына. - Напротив, ты должна гордиться; был я переводчиком. - Он показал ей трудовую книжку, не разъясняя, однако, необходимости такой записи. Но и в свежей записи "Принят временно переводчиком" Наташа заподозрила что-то нехорошее:
  - Поехал, ну и что? Даже месяца не держали. Там тоже не нужен. Запомни: таких, как ты, нигде держать не будут.
  Выплеснув остатки желчи, Наташа обидчиво поджала губы и надолго ушла в себя, совсем не осознавая того, что вновь обрекает выбитого из колеи мужа, одинокого в жизненных замыслах, на скитания.
  Вечерами, забрав детей из сада, Игорь отправлялся к матери и возвращался к десяти, когда их надо было укладывать спать. Было уже поздно для пререканий с Наташей.
  - Какие дети! Совсем отца позабыли. Нельзя так! - причитала мать. Она кормила, мыла детей, успокаивала и занимала их. - Пойди посмотри, какая вода после них в ванне! За ними глаз да глаз нужен, а Наташе не?когда, всё время на работе. А ты, как рысак, какой, всё бегаешь. И когда только угомонишься? Терпение сына истощилось на исходе второй недели.
  - Разве я виноват? - заступился он за себя.
  - А кто, если не ты?
  - Я ведь хочу как лучше!
  - Много ты хотел!
  - Хочу как лучше! - упрямо повторил Игорь. - А мне не дают! Ни ты, ни она. Разве так можно?
  - А жить за счёт матери-пенсионерки - это можно?! - выходя из себя, кричала мать. Помня о плохом её состоянии, сын всполошился:
  - Что ты? Успокойся! Я ведь так, к слову. Не со зла. Ну, что делать? Как сложилась жизнь, так и живу. Чужого не беру, чужих семей не разбиваю. Не получается у меня жизнь! Не одно, так другое обязательно вмешается и помешает. Послушать, что Наташа мелет, так и жить не захочешь.
  - Детей жалко! При живом отце растут беспризорниками. Ведь всё видят это, всё понимают.
  У Игоря от тоски зашлось сердце. На море бы! Отдохнуть бы от всех, силёнок поднабраться, поразмыслить. И решить, как жить дальше. В гороно ответ один: вакансий нет, и не предвидится. Где искать себе применение? Надо снова в область ехать, дома не высидеть.
  В одно прекрасное утро, надумав ехать, он сорвался с дивана, на котором спал, и помчался к матери. Уж ей не надо объяснять, зачем пожаловал. Раннее появление Игоря лишь подтвердило догадку матери. Он постеснялся и на этот раз просить у неё денег, а просто взглянул не неё просительно, когда мать откры?ла дверь на робкий звонок. Зачем он пришёл? Ну, разве не может сын прийти к матери, и разве она не рада?
  - Зачем тебе деньги? - спросила она без обиняков.
  Сын стал переминаться с ноги на ногу в прихожей, проходить не стал - и вправду незачем!
  - Может, случилось что? - обеспокоилась мать: - Опять с Наташей повздорили?
  - Мы с ней не соримся больше, - усмехнулся он.
  - Да уж вижу! Что-то скрываешь? Давай выкладывай как на духу.
  - Я отдам, мама...
  - А я что тебе, палочка-выручалочка? - встала на дыбы всегда покладистая мать: - Сколько раз ты у меня одалживал?
  - В последний раз, вот увидишь, в последний раз, - взмолился Игорь. - Должен ведь я на ноги встать?
  Немного погодя после двух чашек чёрного кофе с оладушками, повеселевший сын то и дело касаясь заднего кармана брюк, покачивался в автобусе, резво бегущим под Одессу в Лебедёвку и тешил себя мыслью, что не мешает перед работой покупаться.
  Думал на день-другой, а остался на неделю.
  
  
  II
  Хорошо проводить время вольготно, когда никто над душой не стоит, не теребит! На море особенно. Приятно пользоваться благами природы, ни о чём серьёзно не думать, ни от кого не зависеть, в этой пустынной солнечной благодати. Беззаботно всматриваться в даль, в лазурь, как там, в песне поётся "самое синее в мире, Чёрное море мое"; исследовать валяющиеся в изобилии ракушки, обрывистый берег, забывая про быстротечное время.
  Наплыв таких мыслей настроил Гевашева пожить в Лебедёвке подольше.
  В первый же день, изучая одну из стен обрыва, на которой ракушками выложил когда-то имя любимой. Любимой тогда! Семь лет прошло, а время пощадило имя! Такое маленькое оно на большой скале, а ещё можно разобрать. Когда-то упиваясь им, не ходил по земле - парил он, одухотворённый черноокой девушкой. Тогда всё здесь: и море, и солнце, и даже ветер казались Игорю чудом. Солнце, и тогда жгучее, не пекло, а ласкало бронзовое сильное тело, ветер овеевал прохладой хмельную голову, море наскакивало на берег задорно, а он убегал от него. Теперь - всё другое! Ветер задувает песчинки в лицо: море, устало, рокоча, омывает тёплой волной и без того отшлифованную прибрежную гальку. И в помине нет ничего от той, кем жило некогда пылкое юношеское сердце
  Где она теперь - та нежная и доверчивая? Теперь всё не то! Безликим осталось имя. Можно дотянуться, дотронуться, погладить. И хотя такого желания не возникало, его удивило, что не ощущает он неприязни к светлому имени, нет той недоброжелательности, которую питал к самой Наташе до приезда в Лебедёвку. Может, на расстоянии всегда так? Чудовищная иллюзия жизни!.. Слишком поздно обнаружилось, что совершенно непригодны оба для совместной жизни. Детей завели, а жизнь расстроилась! И что казнить Наташу за то, что могла, но не пожелала понять его. Пробуждалось в Игоре великое понимание. Обречён! Он должен положить этому конец! До каких пор он будет цепляться за Наташу? Единственно здравой показалась ему мысль, что надо уезжать. Не так, как раньше, а по-настоящему. Куда - он ещё не решил. "Подальше!" - и оттого, что решился, полегчало Игорю. Он засмеялся, как будто решение это разрешило всю дальнейшую жизнь. Он не стал вдаваться в причину радости, только отметил, что начавшийся к двум часам дня бисерный дождик забавляет его. С раннего утра небо, несмотря на немилосердную жару, то и дело заволакивалось тучками. Сейчас они почти рассеялись, а дождик сыпался неизвестно откуда. Солнце взирало на землю сквозь дождевую вуаль так уверенно, будто само позаботилось о ней.
  Сложены вещи в полиэтиленовый мешочек. Теперь вперёд по песчаному берегу в таинственную, загадочную даль! Не то чтобы Игорь не знал этих мест, просто хотелось их получше познать, потому синь влекла и манила. Душа наполнилась гармонией. Успокоенный, он находил в неподвижной и одновременно полной деятельной жизнью природе, огромное утешение. Всё уживалось в ней! Мелькали пятящиеся крабы, мальки в воде, червячки, букашки в песке. Игорь останавливался и с любопытством азартного учёного всматривался в них. Он ощущал себя лёгким, вольным, никто и ничто не властно над ним! Неутомимый в дерзновенных мечтах, он летел чайкой над зеленовато - синим, лениво потягивающимся морем.
  Вдруг его взгляд прицепился к дальнему выступу темнеющей впереди скалы. Что-то ещё более тёмное, чем сама скала, приковало его внимание. Когда же он поспешил вперёд с азартом первооткрывателя, привлекавшее его чёрное пятно скрылось за выступами других скал, изрезавших обрыв.
  Тёмное пятно оказалось высеченной в скале человеческой фигурой. Подробнее рассмотреть её было не просто. Прямо под скалой злобствовал прибой. Препятствие ничуть не расхолодило Гевашева. "Исследовать так, исследовать", - решил он.
  И заскользил по мшистым камням. Когда сорвался в четвёртый раз в воду, заметил торчащую из скалы проволоку, с трудом за неё ухватился. Удачно поставив ногу на еле заметный выступ в скале, свободной рукой швырнул изловчившись, мешочек с одеждой на куст, чудом не вымытый из глины прибоем. Туфли он надел ещё при виде камней. Сейчас вода промочила их, но он, твердя, шёл к цели, пока не добрался на площадку под скалой. Там и оставил сушиться обувь. Наконец он рассмотрел то, к чему карабкался сюда.
  Профан в искусстве, он мог оценить высеченную фигуру, только полагаясь на собственный вкус. Рослая, с покатыми плечами античная женщина с каменными глазами, кажущимися строгими, очаровала его. Она показалась вечной, хранительницей чего-то такого... высшего, незыблемого. По спине Игоря пробежал холодок. Игорю почудилось, что хранительница тайн вопрошает его: "А что ты такое для вечности? Ты заслужил того, что ты хочешь?".
  - Я заслужу! - вскричал Игорь, упиваясь соприкосновением с чем-то таинственным, вечным, было разлитым повсюду, особенно в пустынных уголках земли. Он встряхнулся и отошёл. Жажда деятельности осталась с ним, вытеснив страх и трепет перед вечностью. Вот он, его путь! Теперь он знает свою дорогу. Уедет навсегда из этих мест, чтобы начать жизнь совсем новую. Сломать старый стереотип, жить по-новому, забыть, что существует на земле праздное времяпрепровождение - красивый пирог, начинённый пустотой. Да и чего ждать? Он знает, что делать. "Поеду в Москву, в Министерство просвещения, за направлением или на Дальний Восток, - решил Игорь. - Где-нибудь, не всё ли равно. Жизнь сама подскажет".
  Ему захотелось, не откладывая, сейчас же сделать что-нибудь. Хотя бы для сохранения этой скульптуры. На одном плече, отшлифованном ветрами, зияла дыра. Он жадно принялся заделывать её, не переставая удивляться искусству безымянного скульптора.
  Место, оказывается, было не таким пустынным. Немного погодя, он натолкнулся на молодцов из погранотряда, гонявших мяч на высоком берегу. Бронзовые, без гимнастерок, они находили забаву в том, что поочерёдно прикладывались к обрыву, не прерывая, однако ж, игры, и заглядыва?ли вниз. А внизу появлялись часто в этом укромном местечке женщины, все сверху одинаково красавицы. Полагая, что совершенно одни, они могли забыться и ослабить убаюканную морем и солнцем женскую бдительность.
  Когда достойная кисти Рубенса картина представлялась одному из любопытных, юноша, сдерживая восторженный крик, нетерпеливым жестом застав?лял товарищей оставить мяч и бежать к обрыву.
  Игорю послужить в армии не довелось. Повреждённый в детстве хрусталик левого глаза, о котором Игорь и не вспоминал - во время призыва ока?зался непреодолимой помехой. Тогда-то Игорь вспомнил, как летел пятилетним мальчишкой вниз с высоченной горки, лёжа ничком на ящике из-под мин. Наткнулся прямо на дужку оставленных каким-то растеряхой санок... Солдатам он как-то не завидовал, просто любовался их загорелыми стройными фи?гурами.
   В другое время он тоже поглазел бы на объект восторгов. Сейчас он не понимал восхищения пограничников. То, что было достойно восхищения, он нёс в своём воображении. И не хотел терять времени.
  Достать билет обратно на автобус раньше, чем "через несколько дней", Игорю не удалось. Все дни вынужденного безделья в Лебедёвке, он, несмотря на капри?зы погоды, много раз ходил на поклонение скульптуре.
  Ровно через десять дней Игорь вышел из Министерства просвещения РСФСР, окрылённый неплохой перспективой. Как он и предполагал, во многих областях Российской федерации был дефицит на учителей. Игорь сориентировался на Волгу-матушку, намереваясь пожить и всерьёз поработать где-нибудь на её берегах.
  На другой день скорый поезд лихо примчал его в Саратов. Заведующий Саратовским облоно, грузный мужчина лет пятидесяти глядел хмуро, без конца вытирал платочком пот с лысой макушки.
  - Почему дубликаты? - заворчал он.
  Игорь тупо смотрел на заваленный бумагами стол, стакан с недо-питым чаем в медном подстаканнике. Придавленный будничностью каби?нета, в который он так стремился, он тихо ответил:
  - Жизнь так сложилась.
  Заведующий неодобрительно смотрел на него. Покопавшись ещё немного в документах, кряхтя встал, подошёл к карте, ткнул толстым пальцем в кружок у самой синей змейки.
  - Балаково! Наверное, слышали? Город химиков и новостроек. Учи?теля математики, иностранных языков, физики очень там нужны. Поез?жайте туда! Школы везде новые, добротные. Приживётесь, на квартирный учёт поставим.
  Начав как будто за упокой, заведующий кончил за здравие. Он начал уговаривать ехать в Балаково, как будто учитель с дубликатами вместо документов отбрыкивался руками и ногами. Вернув, к удив-лению Игоря, без дальнейших вопросов документы, завоблоно начал прощаться:
  - Поезжайте! В час добрый! Что касается жизни, каждый сам её складывает.
  Игорь чуть не прослезился от нежданной чуткости чиновника.
  До Балаково добраться оказалось не так-то просто. Но Игорь это-го не подозревал. Он решил сначала познакомиться с легендарной Волгой, насладиться прохладой её воды, тем более что день был жар-кий. Пляжным трамвайчиком добрался он до чудесного островка посреди реки, позагорал там, выкупался у его берега и вплавь вернулся обратно. Когда же он, наконец, решил, что пора и заняться билетом, это было уже очень непростой проблемой. Игорь метался по вместительному вокзалу, забитому людьми с корзинами, чемоданами, узлами, вставал в одну, другую очередь к кассам, к дежурному по вокзалу, справочную, но всё было безрезультатно - билетов не было.
  Неожиданно помог помятого вида мужчина, с недельной щетиной на смуглом лице.
  - Что пригорюнился? - пристал он к Игорю. Игорь счёл за лучшее промолчать.
  - Разве нам с тобой не в Балаково? - мужчина дотронулся до плеча.
  - В Балаково, - нехотя сказал Гевашев.
  - И нам нужны билеты? - не отставал мужчина.
  Игорь кивнул и повернулся спиной к назойливому мужчине, неизвестно почему прилипшему именно к нему. Мужчина нисколько не обиделся, напротив, наклонившись к уху Гевашева, доверительно и совсем не нагло сказал:
  - Давай деньги!
  - Чего-чего? - лениво оживился Игорь. - Может, тебе дать ключ от квартиры, где красненькие лежат?
  Незнакомец по-свойски толкнул его в плечо, пояснил:
  - Слышь, у меня знакомая в буфете, Тосей зовут. Возьмём два билета, на твои, потому как денег у меня... - Глупо оскалившись, он без смущения вывернул карманы, с убийственной простотой пояснил: - Не держатся они у меня. Да ты стой! - Вцепился в рукав норовившего отойти Игоря. - Не бойся, я никакой не беглый. Балаковский я, да добраться до дому не могу, на мели. Ты меня выручишь, я тебя, а что?
  - Посмотрим, что могёшь, - полушутливо сказал Игорь, внезапно решив рискнуть.
  Повеселевший мужик назвался Николой и повел разыскивать зна?комую Тосю.
  - На Балаковский? - без энтузиазма переспросила Тося, как оказалось, уборщица в буфете. - На Балаковский билет доставать дело не шуточное, - занудила она. - Мудрёное дело-то.
  - Что же здесь мудрёного-то? Если ты на хорошем счету и кассирша из родственников? - пристыдил её Никола.
  - Никакая она мне не родственница! - огрызнулась Тося, полоща в ведре тряпку. - А ты больно ушлый, пойди и сам возьми! Нечего за-нятых людей от дела отрывать. Нехорошо, Никола Батькович.
  - Пока ей на лапу рубля два не дадим, ничего не выгорит, - шепнул Никола. - Смотри сам. У кого деньги, тот и пан!
  - А возьмёт? - засомневался Игорь.
  - Спасибочки скажет!
  У Игоря всех денег было, чтобы два раза в захудалом кафе поужинать. Но он не умел жалеть о напрасно выброшенных деньгах, тем более что билет, кажется, наклёвывался.
  - Вот, возьми, - выделил он две пятерки. - Билет за тобой, Никола, и пивка попей на здоровье.
  Никола и бровью не повёл в ответ на такое доверие.
  - Здесь стой! Отседова ни на сантиметр! - строго пригрозил он. - А то потом ругаться будешь, что я прикарманил деньги.
  Игорь, битый час переминался с ноги на ногу в переполненном зале и стал уже сожалеть, что доверился случайному человеку. Но Никола всё-таки объявился! Он тяжело протолкнулся к нему из гущи столпив?шихся людей с вещами, с размаху плюхнулся на чей-то чемодан. Не вста?вая, протянул Игорю сложенный вдвое билет. Было видно, что он не зря пропадал так долго. Но, еле держась на ногах, он продолжал руководить:
  - Пошли, пошли! А то не поспеем. - Игорю пришлось вести своего спасителя под ручку, иначе тот не дошёл бы.
  - За что же ты пил? Не едешь, что ли? - терялся в догадках Игорь.
  - А я зайчиком, зайчиком, - ухмылялся Никола. - Меня здесь знают, простят. Да ты не бойсь, осечки не будет.
  - Мне-то что, - дёрнул плечами Игорь.
  
  * * *
  
  
  Глава четырнадцатая
  
  НЕ МУДРИТЕ ЛУКАВО
  
  
  I
  На следующий день Гевашев с верой, что в нём нуждаются, с обыч-ным пылом заверял совсем молодого Балаковского завгороно в искренности выбора именно города Балаково и просил не принимать во вни?мание пухлую свою трудовую. В тот же день он, призвав себе в помощь ум, сообразительность, упорство, прошёл медкомиссию.
  Потом знакомился с городом и новостройками в поисках жилья. Тот Никола был из местных. И всю дорогу нагонял страху на Иго?ря, рассказывая о всяческих геройствах местной и заезжей братии. Осо-бенно ужаснула история о том, как в канун нового года дюжие подрост?ки невинной забавой лишили жизни пожилого человека за то, что он был похож на заклятого врага бедовых мальчишек, орудующих ночами по садам. Забава была поистине садисткой: от удара печатки на лбу у по?гибшего кровавым оттиском запечатлелся грядущий Новый год.
  По совету молоденькой секретарши Игорь Васильевич, наконец, снял угол у Зои Дмитриевны, бывшей учительницы, ныне пенсионерки. Горест?но качала она кудрявой, коротко остриженной головой - в ответ на его расспросы о жутком убийстве.
  - Давненько было это! Лет двадцать тому. А всё помнят! Легко ли по?нять - откуда это: ни за что ни про что убить человека? Подумать и то страшно, ведь специально свинчатку с цифрами готовили!
  Игорь Васильевич недолго сокрушался и недоумевал, занявшись ра?достными хлопотами по устройству на новом месте. Ничто не могло омра?чить его душу - даже туча дождевая, когда с приказом на руках, сдер?живая волнение, готовый прослезиться, он переступил порог досрочно сданной школы. "Если ты твердолобый, что бы и где бы ни случилось, прояви настойчивость и упорство - и ты снова обретёшь себя в новом месте", - твердил себе Игорь Васильевич.
  Теперь он жил в добротном доме с газовым отоплением в комнатке с видом на ухоженный яблоневый сад.
  Вечерами в гостиной под малиновым абажуром они неторопливо беседо?вали про школу. Степенно, с чувством говорила ему Зоя Дмитриевна о своей молодости. Ей нравился вдумчивый, часто несдержанный молодой человек. Настораживал лишь немаловажный, по её понятиям, факт: женат, а с семьей не живёт. "Разве можно так?" - она по-старушечьи охала, по-детски всплескивала сухими ручками, и вновь возвращалась к делам школы. Делилась наблюдениями с неопытным педагогом, так как была в курсе всех школьных событий. У окна или калитки с нетерпе?нием ждала Игоря Васильевича из школы, накрывала на стол, суетилась, поучала: "Люби школу! Не распускай ребят". Её мучило назойливое желание узнать о причине его переезда. И вот однажды она полюбопытство?вала. Гевашев хотел, было поделиться наболевшим, но сдержался, житей?ский опыт подсказал: "А вдруг в жилье откажет? Где пристанища искать?" Отвечать что-то надо было. Он выпрямился и поправил серый галстук. Потом пригладил непослушные волосы, чуть не поперхнулся от смеха и на?чал безбожно сочинять.
  - Всё началось с жалобы! Да, да, с жалобы. Представьте себе двух этаких дам-десятиклассниц. С положением и связями! В пуховых плат?ках и пальто на уроках английского восседают. Раз и другой я смол?чал, а на третий не выдержал и сделал им замечание. Сижу после урока в учительской, занимаюсь составлением поурочных планов. Вдруг распа?хивается дверь. Все поднимают головы: входит Анатолий Романович, ди?ректор, и прямо ко мне:
  - На вас жалоба!..
  Меня так и обдало жаром.
  - Какая жалоба? - бормочу, испытывая стыд перед совсем незнакомыми коллегами.
  - Да вот учащиеся жалуются, - неопределённо сказал директор.
  Пробую шутить.
  - А на что - не сказали?..
  - Сказали! Об этом и напишите объяснительную.
  Пока я с мыслями собирался, он с порога объяснил:
  - Вам что за дело, кто, в чём сидит?
  Вот оно что! Нажаловались девоньки! Сбивчиво объясняю ситуацию насторожен?ным учителям.
  - Нехорошо получилось, - говорит завуч. - Раз дымком потянуло, значит разобраться надо, притушить!..
  - Но ведь я прав! - не сдаюсь. - Куда это годится, жаловаться на справедливое замечание!
  - Милостивый государь, - вкрадчиво начал один из старых учителей. - Кому, собственно, нужна ваша правота? Надобна тишина.
  Я что-то лепетал, а все молчали. Шишман, так звали завуча, что-то стёр резинкой в расписании, потом вписал другое. И после этой "ра?боты" прочитал мне лекцию "0 поведении учителя в очно-заочной школе". "Не ученики, - существуют для учителей, а наоборот, - вещал он. - Уче?ники нынешние - народ ненадёжный! И на том спасибо, что раз два в ме?сяц покажутся в школе. А как - с учебниками или без них, в пальто или платке - это не тема для разговора".
  "Ну и дубина стоеросовая! - мысленно выругал я себя. - Вечно впросак попадаешь!"
  Понурил я головушку безмозглую и пошёл каяться к директору. Там и написал заявление об уходе. Забирал трудовую книжку, прислушался: в школе царила первобытная тишина.
  Хотя в жизни Игоря реально существовали и Шишман и Анатолий Романович, он сам удивился, как правдоподобно выглядит его импровиза?ция с жалобой и демонстративным уходом из школы.
  Зоя Дмитриевна тихо посмеивалась, а Гевашев захохотал, не совсем поняв, над чем она смеётся - над школой или над ним? Не всё ли равно! Жизнь почти наладилась: его не только оформили, но и произвели в классные руководители.
  Всласть насмеявшись, Зоя Дмитриевна сказала:
  - Правильно сделали, что ушли! Правда, я не слышала о таких школах, вернее о таких порядках. Однако всё может быть.
  Сожалея о случившемся в очно-заочной школе, и сурово осуждая закос?невших учителей, Зоя Дмитриевна почему-то с большой симпатией и до?верием стала относиться к постояльцу.
  Как ни хорошо ему было, но Игорь помрачнел. Назойливо стучал в голове вопрос: "А уживёшься ли здесь?"
  За окном шелестел холодный сентябрь, а у Зои Дмитриевны благодать: уютно, спокойно и тепло. Гевашев не испытывал одиночества рядом с пенсионеркой. Пожелав ей спокойной ночи, он хотел спуститься по деревянному крыльцу во двор, как вдруг из глубин сознания выплыло изречение: "Не мудрствуй лукаво", ранее слышанное из её уст. Он не заметил, что произнёс это вслух и что Зоя Дмитриевна удивлённо спрашивает: "Кому вы говорите? Иначе Гевашев ответил бы. Кому? - Всему, мешающему жить и трудиться в волнующей радости. И продолжал думать о смысле своей жизни, о том, что должен внести посильный вклад в сокровищницу человечества. Вды?хая запахи георгин, мяты и других цветов сада, он долго торчал на крыльце, глядя на мерцающие звёзды, словно впервые увидел этих веч?ных спутниц неба.
  
  
  II
  Через распахнутую форточку в душноватую комнату вливался аромат созревшей антоновки и белого налива. Зое Дмитриевне не спалось: растревожил её память Игорь.
  Её молодость была насыщена радостной сутолокой. Бывало, когда учила в начальных классах, бегом в школу бегала. Сухие губы Зои Дмитриевны шептали: "Вся радость моя там, где детям знания дают! Не сосчитать, сколько я двоечек поправила". Невольно припомнились ей родительница Дёмина и её сынишка Павел. Как-то раз зашла Дёмина в учительскую: "Пожалуйста! Возьмите моего Пашу к себе, а то мимо школы ходит". И тетрадь показывает, где на всю страницу - единичка. Она возмутилась: "Разве можно так?" У мальчика глаза блестят, очень любознательные. Взяла его, привела в класс, спросила детей: "Кто хочет сидеть рядом c Пашей?" Все хотят. Учение - труд. Глазкам, ушкам не терпится, хочется всё увидеть, всё услышать, пошалить. А вокруг товарищи сидят, занимаются. Головка светлая. Незаметно пробежало время, и вот наладился голубоглазенький Паша.
  Откуда, как не из школы, черпала я силу? - размышляла вслух Зоя Дмитриевна. - Отметками хорошими не баловала никого. Поначалу родители ворчали: "Одни тройки у ребят! "А как иначе? Пойдёт если на экзамен, так и себя, и учительницу сконфузит. Ах, как хочется поглядеть на тетрадочки с каракулями, пройтись по классам первоклашек, посидеть на уроке до звоночка, потом в учительскую зайти.
  Снова и снова, уже в постели, воскрешала она в памяти эпизоды учительской жизни. И почему-то в памяти часто возникала молодость. Видно, виной тому мой постоялец".
  Однажды прибыл в школу начальник какой-то со свитой. Учителя-старожилы почесали затылки: "У Зои Дмитриевны уроки что надо, к ней и направить комиссию".
  Только расселись начальник и его свита, как дежурная "порадовала" их сообщением: "Мы к уроку не готовы! К осеннему вечеру весь день готовились". Что прикажите делать? Большой начальник сам и выручил:
  - Проведите урок по этой теме! - И материал протягивает. Времена года? Чем не материал. Дети с интересом читали и озаглавливали. Поднялся лес рук. К звонку все уложились. Собрались все в учительской, начальник держит в руках чей-то план и вовсю критикует. А потом и к ней обращается: "Зоя Дмитриевна, а как вы свой урок находите?" Она растерялась, а он похвалил:
  - На высоком идейном уровне урок провели! Любовь к природе прививаете детям. Цель эта достойная!"
  Расхвалив урок, попросил он Зою Дмитриевну тетрадки показать. А те аккуратненькие, чистенькие: и диктант, и изложение, и письмо по памяти.
  И снова её мысли перебрасываются на Игоря Васильевича. Не случится ли с ним казус и здесь? Как поведёт он себя в этой школе. С мыслью: выдюжит ли он? - Зоя Дмитриевна и уснула.
  
  
  III
  И опять, как не раз случалось, поверил Гевашев в свою безнаказан?ность и непогрешимость, когда поступил по-своему.
  - По плану на воспитательном часе, что у вас? - спросил завуч.
  - Паустовский! "Рассказы о художниках".
  - А зачем?..
  - Как зачем? Интересно, да и все хотят.
  - Мало ли что хотят ученики! Они на головах стоять хотят. Вы позволяете им?
  - Но я составил план! - загорячился Игорь.
  - Такой план я не утверждаю. Надо его заменить.
  "Настаивать? Это бесполезно", - думал Гевашев. - Будь, что будет! На плаху не поведут".
  И провёл с большим подъёмом воспитательный час по "Золотой розе" Паустовского, торжественно настраиваясь молча снести нравоучения детины завуча.
  То ли тот запамятовал, то ли более важное дело заняло его, но вызова к завучу ни на следующий, ни в другие дни не последовало. С Валерием Павловичем он сталкивался в коридоре, но завуч по воспитательной части , казалось, нисколько им не интересуется. Всё шло пока гладко, не считая стычек с учителями из-за ключа, либо несвоевременной уборки кабинета классом Гевашева.
  Однажды, в начале октября, Игорь Васильевич обратил внимание на висевшую в учительской доску объявлений. Возможно потому, что мельком увидел на ней свою фамилию. Нет, выговора там не было. Просто висел список дежурных учителей на вечере, посвящённым осени.
  В назначенный день поднимался Гевашев по ступенькам школы, посматри?вая на ребят с красными повязками. Они стояли вокруг паренька с косящейся на всех овчаркой на поводке. Школьники сдержанно поздоровались, уступили дорогу. Он ещё не прижился в школе и чувствовал себя вне уро?ков стеснительно.
  В вестибюле его резко окликнули. По голосу - Татьяна Александровна, распорядитель вечера. Может, опоздал? Нет, просто она напомнила ему об обязанностях дежурного. Игорь Васильевич смолчал на её недружелюбный тон, но настроение ухудшилось.
  Приступая к обязанностям дежурного, Игорь Васильевич столкнулся с необъяснимым явлением: старшеклассники в красных повязках разошлись, как только зазвучала музыка. Как быть? Как удержать их?.. Без конца появляются незнакомые подростки и смело заявляют: "Мы из этой школы", - и рвутся, не взирая на запрет, внутрь. А ему не под силу определить, правду ли они говорят. И он впускал всех подряд. Памятью на лица Гевашев особенно не отличался, число веселых молодых людей росло. Шныряя туда-сюда, входя и выходя, сбиваясь в группки, беспричинно смеясь, они обложили Игоря Васильевича со всех сторон. Совершенно не стесняясь, подростки соображали на "троих" и на "четверых", а девушки позволяли себе вольности.
  Когда стрелка часов над дверью подошла к десяти, звуки бала усилились: это группа подростков распахнула дверь.
  - А, Игорь Васильевич! - подойдя к учителю, приветливо сказал один из группы. Гевашев признал в нём неунывающего Мохначёва из 10 класса. - Пошли с нами!
  Все загалдели, столпившись вокруг Игоря Васильевича, убеждая идти вместе с ними.
  - Тёмно, города не знаете!..
  - А здесь кто будет? - колебался Игорь Васильевич.
  - Баба Аня и милиция!.. Есть кому, вы не беспокойтесь. Смотрите!.. И действительно: из подъехавшей машины вышли сотрудники в форме.
  - Ладно, уговорили! - сказал Игорь Васильевич. - Нечего здесь делать, коль сама милиция на страже. "Завтра первый урок, подготовиться и выспаться надо", - подумалось ему. И он окончательно сдался.
  С шутками и прибаутками вся честная компания высыпала на улицу, увлекая за собой Игоря Васильевича, довольного тем, что не надо тащить?ся малознакомыми улицами в одиночку.
  Не думалось ни о каких опасностях, хорошо и весело было под огромным тёмным куполом неба с одиноко плывущей луной, слушать аккомпанемент ребячьих голосов и шорох ночного ветра по осенним кронам садов.
  На следующее утро радужное настроение Игоря Васильевича сменило все радужные тона на чёрные: его вызвали к завучу. Валерий Павлович не замедлил приплюсовать самовольный уход с дежурства к чтению на воспитательном часе рассказов Паустовского, и вся эта разборка закончилось отстранением Гевашева от уроков. Тогда Гевашев бросился к директору школы. Его не было на месте. Стал ждать, кипя и чертыхаясь, но всё ещё надеясь на справедливость.
  Когда директор, выслушав его, приказал писать объяснительную, Игорь Васильевич рассвирепел:
  - Ни за что!
  - В пятницу соберётся педсовет и решит, что с вами делать, -и директор указал на дверь.
  Вымечтанное на пляже Лебедевки благополучие вновь рассыпалось как карточный домик.
  ...На педсовете первой выступила всегда приветливая с ним учительница географии.
  - "Не ходите, дети, в школу, пейте, дети, кока-колу! Африка! Африка!" Это так сегодня Строгов из класса Игоря Васильевича завы-вал, оседлав, между прочим, парту. Чуть не весь урок!.. А классный руководитель...
  - А я при чём? - не смог сдержаться Игорь. - Не я учил его этому!
  Но все учителя дружно ополчились против него.
  - А притом, что вам, как мужчине, класс доверили. А вы что с ним сделали? Во что превратили?
  - Он и до меня хорош был, - огрызнулся Игорь.
  - Лучше был, покладистей, - подал голос математик. - Как бы вспоминая что-то, потёр лоб. - Вот во что ваши подопечные играют на уро?ках? Что это за словечко такое "Замри!"?
  - Шутливая команда, - хмуро объяснил Игорь. - Вам говорят: "Замри!" вы и застываете на месте.
  - Да-а! - протянул директор. - До вашего прихода в школе её не было.
  - Сама слышала, как Игорь Васильевич пользуется этим "замри!" на уроках, - вставил ещё чей-то тихий голос.
  - Лучше в эту игру играть, чем парты ломать на переменах, - от-парировал Игорь.
  - На уроках дети должны заниматься, а не в игры играть, - сказал директор. - Мы, я чувствую, не понимаем друг друга. Лучше расстаться! Напишите заявление "по собственному...", и мы вас тихо мирно отпустим.
  - Как же так? Я всего полтора месяца как в школе, - растерянно встал с места Игорь.
  - А уже показали себя! Да и по всему видно - вам не привыкать! - раздались язвительные реплики.
  - Лучше прежнего учителя возьмём, - объявил Валерий Петрович: - Её мы хорошо знаем, а вас нет. Тем более ваши выходки...
  - Какие выходки?
  - Опять за своё! - возмутился директор: - И на педсовете ведите себя прилично.
  Гевашев повёл себя вызывающе, но в глубине души ему хотелось плакать. Вслух комментируя уход "по собственному желанию", он написал требуемое заявление. За воротами школы с трудовой книжкой он даже прослезился. То, замедляя, то, ускоряя шаг, он помчался туда, где его понимали. Хотелось поплакаться в жилетку Зое Дмитриевне. Но перед самим домом ему пришли на ум её слова: "Не хмурьтесь, пожалуйста, на мои наставления. Взрослый, а непоседлив, как ребёнок. Пора одуматься и зажить, как все порядочные люди, в семье. К чему эти скитания? Оттого и неприятности у вас". И откуда у него невосприятие этих обра?щений: "Вас бы на моё место, не то бы запели".
  Взбудораженный вид квартиранта не на шутку встревожил хозяйку, поджидавшую его на крылечке.
  - Уезжаю, Зоя Дмитриевна! Уезжаю! - как можно веселее сказал он, пряча глаза.
  Зоя Дмитриевна засуетилась, собираясь в школу.
  - Батюшки-светы! Да что ж там случилось?
  - Вы не волнуйтесь! Поздно уже. Вот она, моя великомученица, - Гевашев выхватил из кармана разлохмаченную трудовую книжку.
  - А теперь куда же? - помолчав, с сочувствием спросила она.
  - Туда, где нужен!
  - А где это?
  - В Пермь! На Урал поеду, - брякнул Игорь Васильевич первое, что пришло в голову.
  - Ой, батюшки! В Перми у меня сын живёт, - всплеснула ручками Зоя Дмитриевна: - Я адрес вам дам! Всё же не на пустое место приедете.
  Говорить Зое Дмитриевне, что в Пермь он не едет, Игорь не стал, чтобы не обижать отказом, но адрес записал. "Оправданная ложь лучше правды" - утешал он себя. Не зная, куда податься, решил, что выпишется по запросу, как из Самарканда.
  Зоя Дмитриевна, в волнении бродившая по дому, заглянула, наконец, к нему. При виде собранных вещей её губы разжались.
  - В добрый час! - невесело произнесла она и присела, приглашая постояльца следовать доброму обычаю.
  На следующий день, не зная всей правды, Зоя Дмитриевна пошла в школу - и от знакомых учителей узнала истинную причину увольне?ния Игоря. Все осуждали "демонстративный" уход с поста дежурного на школьном вечере. Зоя Дмитриевна болезненно пережила этот скандал. И ей стало понятно, что спровоцированный репликой директора: "Современной школе нужны здоровые кадры!", Игорь Васильевич вспылил и пошло-поехало. Пока на бордовый плюш директорского стола заявление не легло. И скорее в дорогу, неугомонный!
  Блуждая по опустевшему дому, она сокрушалась: "Всякое бывает, а тут гордость ненужную проявил. Больно горячий! Нет, настоять на своём, а он пасует перед трудностями. Этак, нигде места себе не согреешь! Авто?ритет прилежанием и кропотливым трудом приобретается. На деле, не на словах! Ученики школой пришли, и все, как один: "А где Игорь Васильевич?" - Любят ведь!"
  Она и не ведала, как тепло мечущемуся по необъятной стране в поисках своего места в жизни Гевашеву от симпатии её и сочувствия. Да тоскливо ей будет, успела ведь привыкнуть, и, пожалуй, целый месяц будет себя казнить, что не уберегла его от опрометчивых поступков.
  И хотя сама не одобряла малодушного поведения Гевашева на педсовете методов его ведения класса, всё равно сочувствовала ему, желала попутного ветра. Вот и адрес живущего в Перми сына-инженера дала. Да и считала, что получится, обязательно получится жизнь у Игоря Васильевича. Только лучше ехал бы домой, к семье.
  
  * * *
  
  
  
  
  Часть третья
  
  САМОЗВАНЕЦ
  
  
  Глава пятнадцатая.
  
  УЮТНОЕ ГНЁЗДЫШКО
  
  
  I.
  Так и не узнав, что сталось с виконтом де Ламар и графиней, когда обезумевший "рогатый" супруг ринулся на их поиски, Рауль Ананьевич с досадой вылез из-под пухового одеяла и на цыпочках подошёл к двери. Отложить Мопассана его понудило игривое посвистывание электрического "соловья" в прихожей. Торопливо натягивая брюки, он недоумевал: "Кто бы это мог быть в столь ранний час?"
  Теперь он жил в кооперативной трёхкомнатной квартире такой простор?ной, что мог бы, не выходя за дверь, играть в футбол, как шутила над его увлечением несносная тёща. Комнаты, заставленные донельзя, давили на него привычной теснотой, раздражали множеством больших и малых, как правило, ненужных вещей.
  Томясь в ожидании телефонного звонка супруги из подмосковного санатория, он скуки ради взялся опять за Мопассана.
  При тусклом свете лампочки в "глазок" ничего определённого разглядеть не удалось. Человек отнюдь не робкого десятка, капитан машинально расправил плечи, щёлкнул замком и нажал на ручку. Увидев на пороге сияющую физиономию бывшего матроса и внештатного "экспериментатора", от изумления потерял дар речи и мужественный вид. Невероятное появление Игоря так не укладывалось в голове, что Рауль Ананьевич не сразу сообразил, откуда Гевашев знает его новый московский адрес. Придя в себя, неопределённым жестом пригласил войти.
  - Надолго? - вместо приветствия спросил Рауль.
  За те несколько лет, что они не виделись, капитан сильно изменился. Время посеребрило паутиной его чёрные густые волосы, вырезало морщи?ны на лице. В солидном баритоне звенело раздражение, когда он "по-дружески, без церемоний" выговаривал незваному гостю: что "Разумнее было созвониться, прежде чем приезжать. Ведь это Москва, иные масштабы!" Игорь оторопел от такого приёма, но смолчал.
  Нынешняя зима в Москве выдалась на редкость холодной и безжалостной ко всем людям, не говоря уж о таких непрактичных как Гевашев.
  - Надолго? - машинально переспросил Игорь. Озябшие ноги в прохудившихся полутёплых ботинках ещё не успели отойти от вдоволь нахозяйничавшегося в них мороза. Тепло охватило сладкой истомой его намерзшееся тело, и он знал одно: как бы там ни было, а он не может уйти сейчас отсюда, - спрашиваешь, надолго? - повторил и расхохотался так, как смеялся в доброе время плавания по Северному морскому пути на "Волго-Доне". - На всю оставшуюся жизнь!.. Рауль Ананьевич застыл в позе гоголевского персонажа финальной сцены "Ревизора", глядя, как Игорь без приглашения снимает потёртое, совсем не по сезону, пальто, похожее больше на плащ и чёрную кроличью шапку. Капитан мысленно вздохнул: "Внешний вид гостя оставляет желать лучшего. Явно пожаловал в поисках ночлега и денег".
  Собравшись с мыслями, Рауль Ананьевич баском предложил идти на кухню и опрокинуть там по рюмке за встречу. А закусить чем придётся! "Хозяйка в санатории, так что - всухомятку"...- добавил он. Окольным путём попытался выведать дальнейшие планы Игоря:
  - Как семья, дети? - спрашивал он, хотя, конечно, не интересовался этим. Наташу и детей он видел в Измаиле раза два - три. Имена позабыл, однако улыбнулся, услышав ответ: "Ребята повзрослели!" Посочувствовал, узнав, что Игорь подал на развод и пожурил за то, что детей ожидает безотцовщина.
  Капитан, будто скованный, сидел в собственной кухне, прислушиваясь к звукам. Звонка до восьми не последовало и Рауль Ананьевич расценил молчание жены как уловку продержать его напрасно у телефона, чтобы "не шлялся, где не следует". Ну, а сегодня, выходит, он волен быть, где вздумается. И капитан предложил Игорю поездку к Николаю Павловичу: он давно не виделся с ним и не прочь был повидаться. Нетерпе?ливо посматривая на часы, он выждал - не последует ли звонок супруги? Потом позвонил к Николаю Павловичу и сообщил Игорю, что Николай Пав-лович ждёт их. Намекнул - при этом: "Желательно захватить по пути бе?зобидный пузырёк".
  Гевашеву не особенно улыбалось тащиться опять на мороз. Продолжая баловаться кофейком, он подумывал о ванне и мягкой постели. Рауль Ананьевич собрался и молча ждал, когда нежеланный гость досмакует четвёртую чашку, и нетерпеливо хмурился. Потеряв терпение, он зычно, как на капитанском мостике, скомандовал: "Выходим!" Ловко закрыл двери на два замка, подмигнул Игорю и побежал со второго этажа вниз. Игорь брёл, не спеша следом, мрачный и съёжившийся.
  Минут за сорок они добрались до метро "Сокол", болтая о пустяках. Скрытый Рауль Ананьевич пока ни словом не обмолвился о втором браке с коренной москвичкой и о должности начальника отдела по протекции руководства "Спецморпроводки". И смолчал лишь насчёт новой хорошенькой пассии.
  Квартира Николая Павловича находилась в уютном особняке с палисадником и мраморной лестницей.
  - Забыли!.. - останавливаясь у подъезда, с притворной досадой в голосе сказал вдруг Рауль Ананьевич.
  - Что?.. - не понял Игорь.
  - Обещался я коньяку принести! Чтоб настроение поднять. - Он как бы призадумался на минутку. - Вот что, Игорёк, по старой памяти смотай?ся! Это совсем рядом. Я денег забыл прихватить. У тебя-то хватит?
  - Так ведь ещё...- показал на часы Гевашев.
  - Скажи, от Рауля, - поучал наивного простака капитан. - Ну, рублёвку приплюсуй и привет от меня Любаше передай!
  Игорь машинально полез в задний карман брюк, где хранились послед?ние пятьдесят рублей, - из тех, что дала на дорогу мать. Нащупав бумаж?ки, он кивнул головой. Ещё раз уточнил про магазин и двинулся в обратном направлении от манившего к себе теплом подъезда.
  Встречу тебя на этом же месте! - крикнул Рауль Ананьевич и доволь?ной походкой стал подниматься на второй этаж.
  В магазине Рауля Ананъевича действительно знали. Краснощёкая мо?лодица, сверкнув золотыми зубами, ловко завернула в половинку листа прошлогодней "Правды" бутылку коньяка. Игорь отдал ей "семнадцать рэ" плюс рублёвку на чаевые.
  Когда Гевашев, подпрыгивая на ходу и кляня на чём свет стоит бу?тылку, не позволявшую спрятать красные от мороза руки без перчаток в карманы, а также дурацкий обычай "обрызгивать" встречи, подскочил к подъезду особняка. Рауль Ананьевич встретил его в дублёнке нараспашку, без шапки, взял из рук булькающий свёрток.
  - Молодец, Игорёк! Не подвёл корешей! - похвалил он Игоря, увлекая за собой наверх в тепло подъезда. - Николай Павлович сейчас тоже один. Его Альбертина с моей женой в санатории. Вот он бедолага, и сидит, скучает! Будь правдив с ним. Изложи свои мечты - чаяния, ибо Николай Павлович нынче человек влиятельный. Если что, даже развесели стишком:
  
  "Жили-были два кота. Чернота и Темнота,
  И работали коты с темноты до черноты".
  
  Он расхохотался. Игорь нехотя тоже рассмеялся.
  На лестничной площадке Николай Павлович шумно поздравил Игоря с прибытием в "град столичный".
  Минут через десять захмелевший Игорь уже изливал душу корешам, как бы заинтересовавшихся его судьбой.
  - Одного не пойму, зачем так?
  - Как так?..
  - Да не по-человечески жить, - ответил Николай Павлович. Заслонив рот ладонью, он откашлялся и промочил горло глотком сухого вина. Держа в руках хрустальный фужер, полюбовался его гранями. После паузы, продолжил свою мысль:
  - Давай сначала! Ведь в семье ладно ты жил, работёнку имел - без копоти и жара доменных печей, как, скажем я в молодости на заводе "Азовсталь". И вдруг бросил на произвол судьбы семью, сбежал с улич?ной девкой. Куда, зачем? И вот опять в бегах! Кто же за тебя поручится? Одни разглагольствования: всё могу!" А что, спрашивается, ты можешь? Что сделал уже?.. Ничего! Там, в провинции, может, что и представлял ты собой, а здесь, друг мой, Москва! Таких, как ты, тысячи. Если каждому помочь - ступить в Москве негде будет. Мой дружеский совет: избавь нас от своих проблем.
  Николай Павлович выразительно посмотрел на Рауля Ананьевича, тот закивал головой.
  - Из своих глупостей выкручивайся сам! Учись обходиться без няньки. Наломаешься - тогда из тебя толк выйдет.
  Про себя же Николай Павлович решил: "Всё это ерунда! Если этот великовозрастный шалопай не желает молотить, как все, и корчит из себя гения - и пусть на здоровье!"
  Заговорщически подмигнув Раулю Ананьевичу, он вызвал его в спаль?ню, чтобы согласовать оборону.
  От сговора стало Гевашеву не по себе. Обидные слова подняли его на ноги. Он хотел уйти, но, услышав шум отодвигаемого стула, Рауль Ананьевич вернулся из спальни и удержал его. Потом снова ушёл. Общего языка Игорь не нашёл ни с тем, ни с другим. Положение его было аховым, для Москвы - просто критическим. Балаковская прописка, ни жилья, ни работы, денег почти нет... За душой, кроме фантазий - ничего! Дерзания - ни на чём не основанные, никем не одобренные. Добьёшься ли чего в Москве? "Да что и собственно ищу я здесь, у Николая Павловича? Разве не от меня всё зависит?" - укорял себя Игорь, размыш?ляя как подступиться к настоящему, научно обоснованному эксперименту по обучению языку, как перерасти дилетантство?
  Плотно прикрыв за Раулем дверь, возбуждённый Николай Павлович стуча себя по лбу, прошептал:
  - У этого шалопая в голове воздушные замки! Ты зачем его привёл? Стоит ли связывать себя? Сам знаешь, столбовых дорог не бывает в жизни. Средств нет у него, и навряд ли когда будут. Так что же зря дурью маяться? С учительским-то дипломом умные люди вербуют втихаря учеников, - и живут припеваючи! А ему лавровых венков подавай! Славы захотелось!
  У Рауля Ананьевича отлегло от сердца; мыслишки, блуждавшие где-то на дне сознания, уже не совестили его. И зачем обуза такая? Нечего волыниться. Интересный человек? Их в Москве тысячи! И всем дай! Я сам добивался Москвы! Пусть этот Игорь не усложняет жизнь ни себе, ни нам. А коль задался целью - иди по лимиту, - и будет тебе Москва! А то, вишь, цаца.
  Николай Павлович, вернувшись за стол, в кожаное кресло, закинул ногу за ногу и, выпуская дым колечками, пустился в философские рассуждения, наблюдая с удовольствием, как дергается от запаха дыма и эмоций Игорь.
  - Видно, не уяснил ещё, кто ты такой и за что можно браться? Я вот только год, как с Севера! Тяжело себя преодолевать, и не всем такое счастье выпало: не один год на Севере в ладах с самим собой прожил. Вот и ты там был! И что? Скажешь, любит Север над людьми потешиться? Любит!.. Чуть что не так - обувь ли худая, одежда не по градусам, душонка вместо души - худо придётся! Не успел деньжат сколотить, как тоска по растительности да стужа до смерти сообща изведут. И слабый оттуда - тю-тю! Вот ты с Харасавэя сбежал?.. Сбежал! И из Москвы сбежишь. Побарахтаешься - и сбежишь.
  Гевашев попытался вставить что-либо, но Рауль Ананьевич опередил его, стал тормошить всех: "Уходить пора! Спешим мы, Николай Павлович! А что было - то было."
  - Север не для всех, - резюмировал Николай Павлович, когда дверь за гостями захлопнулась. - Москву ему подавай без пота и нервов!.. А может, ключик преподнести золотой?
  И тут мысли его переключились на другое:
  "Встретить бы того мерзавца сейчас!.. - Николай Павлович с наслаждением потянулся на софе и со злостью нанёс лёжа удар в воздух. Да такой мощный, что ему позавидовал бы Мухаммед Али. Дело в том, что он вспомнил покатый, ненавистный лоб того бандита. Он потянулся за пачкой "Филипса", и софа жалобно заскрипела под ним. Раздавшийся телефонный звонок застал его руку шарящей по круглому резному столику в поисках зажигалки. Незажжённая сигарета, кувыркнувшись, полетела на пол.
  - Наконец-то объявилась!..
  В метро Рауль Ананьевич протянул Игорю руку и, глядя куда-то в сторону, пробасил:
  - Телефон запиши! Так, на всякий пожарный. Недели через две звякни. Записывая телефон, Гевашев едва не плакал. А до этого, куда же деваться?
  - У вас мечтал побыть денёк...
  Рауль Ананьевич заюлил:
  - С радостью, да нельзя! Как раз сегодня жена возвращается. С сыном! Скандал учинит. - Чувствуя, что переборщил с невезучим учителем, стал копаться в записной книжке: - Вот что! У меня есть знакомая в гостинице для моряков.
  Однако на следующий день выяснилось, что он не моряк, и заступивший на дежурство администратор с военной выправкой прямо заявил: "Никакого Рамишвили не знаю, и знать не хочу. Прошу сию же минуту освободить номер".
  Выкинутый на улицу Игорь не унывал, полагаясь опять на бывшего капитана. Ещё живы были в памяти тёплые письма от Рауля Ананьевича, с приглашением приехать в Москву. Вспомнив о телефоне капитана, он вскочил в будку автомата. Откликнулся бодрый женский голос. Телефон оказался рабочий. "Заведующий отделом информации Рауль Ананьевич в министерстве по неотложным делам", - проворковал женский голосок.
  - Девушка, а где вы обитаете? - вздумав подъехать прямо на работу, Гевашев набрал номер во второй раз. Извинился за беспокойство и объяснил, что "Рауль Ананьевич будет безмерно рад повидаться с товарищем по арктическим экспедициям".
  Сотрудница вежливо посоветовала перезвонить через час, но после его настойчивых просьб объяснила, как найти учреждение.
  Минут через сорок Игорь убедился в том, что бывший капитан у себя. Не подавая голоса, он положил трубку. Надо накрыть на месте, то есть ехать в агентство.
  Путь в агентство Рауля Ананьевича напоминал бег с препятствиями: сначала Игорь ехал в автобусе, набитом сверх всякой меры, после мчался под землёй тоже в толкотне, снова катил наземным транспортом вдоль берега Москвы-реки до видного издалека Агентства, где и обитал бывший капитан.
  
  
  II
   Настороженный звонками, Рауль Ананьевич холодно встретил Гевашева, даже не подал руки. Неловко чувствуя себя в уютном кабинете, Игорь надеялся, что простое и приветливое обращение хозяина развеет эту неловкость. Зря таил он надежду. А Рауль Ананьевич досадовал. Достаточно ведь поговорили вчера! Из вчерашней исповеди Гевашева понял, что тот путаник. Пробивается куда-то вслепую, по наитию, а в результате барахтается на месте. И при всем том - фанатическая вера в себя! "Моё предназначение - заниматься тем, к чему стремиться сердце!.." Это же смешно! Уж лучше бы плыл по течению. Для этого, кстати, не только силы и упрямство, но и умение плавать нужно. Ну, всё! Заведующему отделом, какое дело до таких глупцов!?
  И всё-таки Раулю Ананьевичу не хватало смелости отрезать одним махом.
  - Где-нибудь был? - он поднял голову от будто бы просматриваемого листка. - Может, по лимиту?
  - Не берут!- Гевашев едва сдержался, чтобы, не расплакаться, трудно в такие минуты быть мужчиной. Хотя он не может пока вразумить бывшего капитана, но ведь он нужен, очень нужен в Москве. Почему именно в Москве? Игорь не старался себе объяснить, но вера его была искренна.
  - А в чём дело? - цедил Рауль Ананьевич.
  - С детьми не берут! Посоветуй, что делать. Ведь я нужен тысячам людей!
  - Ишь ты!.. - усмехнулся Рауль Ананьевич.
  - Вы ведь сами говорили, писали, что моё место в Москве.
  - Когда это было? А на Чернышевского, может, и правы, не дело, когда тебе под сорок, детей на произвол судьбы бросать. Может, ещё двоих заведёшь?
  Гевашев молчал, тяжело дыша:
  - Сейчас, таких, как ты, машины заменяют! Неделя - другая, и готово - ходи, спикай, сколько влезет. Только вот зачем, объясни, пожалуйста, такими сложностями жизнь себе исковеркал? И развод твой - глупость! Наташа для семьи создана, мне бы такую в своё время, - горя б не знал! Ты хотел совета, так слушай. Поезжай домой и добейся в школе места! И расставится всё по местам, как по манове?нию волшебной палочки.
  Рауль Ананьевич, одолжите, - решился Гевашев, видя, что тот пове?селел. - Хотя несколько десяток...
  - Деньги, братец, всем нужны! Вот, смотри, - Рауль Ананъевич извлёк из кармана облезлый бумажник, вытряс на ладонь блестящий рубль и мелочь. - Видишь, с чем хожу? Бизнесом не занимаюсь, живу честно, на голую зарплату, деньги жене отдаю. Завтрак - дома, обед - в столовой, ужин - где придётся. Так что...
  - Рауль Ананьевич, выручайте! - взмолился Игорь ещё раз, но компанейская душа на этот раз затворила свои двери и крик о помощи не расслышала.
  Он был уже не тем, что в Измаиле.
  Но как бы не осложнились отношения с москвичами, а уезжать из Бе?локаменной красавицы Игорь и не помышлял. Вещей, которые можно заложить в лом?бард, у него не было. Вся его одежда была основательно потрепана. Просить денег у мамы, не смел. И вот на тебе! Сидит перед ним в мягком кресле так называемый друг и не желает помочь. Не желает слышать о неустроенной чьей-то судьбе.
  - Время тебя изуродовало, - перейдя на ты произнёс Игорь, более не сдерживаясь. Встал и огляделся:
  - Уютное гнёздышко, ничего не скажешь! Благодать!.. Да, ты всего достиг.
  Глаза у Рауля Ананьевича сузились:
  - Я это "гнёздышко", да будет известно вашей сиятельной особе, пятнадцать лет выпестовал. Ты вот попробуй заслужить доверие, а когда тебя заметят - и требуй благ! А пока что в Москве не нужен. Прекрати звонками теребить!
  - Ты ведь можешь...
  - Мог, - гневно перебил Рауль Ананьевич. - Мог, а сейчас не могу! Ты думаешь Рауль плохой, да? А ты потяни, сколько я вытянул, тогда скажешь! На готовое всегда приятно смотреть! Думаешь, Москва ни во что мне не вылилась? На Север столько лет ты за меня ходил?
  Игорь молчал. Рауль Ананьевич сорвался, словно цепной пёс с привязи:
  - А потреблять на дурняк и хаять все мастера.
  - Я не хаю. Только ведь я для людей...
  - Для людей? Вот у станка и на полях - те для людей! А ты для себя. В Москву зачем прикатил? Молчишь? Ну, всё! - махнул рукой Рауль Ананьевич, видя, что Игорь пытается снова возразить. - Некогда мне, на партбюро тороплюсь. Да, кстати, парторгом у нас Медовар, вот у кого поучится жить! Как и ты, он с юга, а теперь в Москве. И не кто-нибудь, а парторг агентства, и квартира кооперативная, "Жигули" - и всё это, заметь, в тридцать лет. А ты голь-моль, в Москву едешь. Кто ж тебя на свои кровные содержать будет? Всё! Понимаешь, у всех неотложные дела. У меня тоже дел по горло! Не изводи больше. Ну, всё! Звони через недельку-другую, я скажу Медовару. Может, что и придумает для тебя.
  В этот вечер Гевашев в первый раз отправился на вокзал. Со стороны казалось, что человек спешит на электричку, на самом деле он торопился занять свободное местечко на жёсткой лавке.
  Примерно через неделю он позвонил Раулю Ананьевичу.
  - Всё думаю, как подкатиться к Медовару, - доброжелательно отозвался тот. - Он тоже из моряков, служил на Дальнем Востоке. Человек отзывчивый, хотя и скрытный.
  "Как и ты", - отметил про себя Игорь.
  - Я тебя с ним сведу, он за бугор собирается года на два. Язык ему нужен, может тобой он и заинтересуется.
  - Смилостивится, - усмехнулся Игорь.
  - А коньячок теперь возьму я, - вроде и не расслышал реплики Рауль Ананьевич.
  - Не пью я.
  - Вот как! - Рауль Ананьевич перестал дымить и удивлённо посмотрел на трубку, будто по её виду хотел узнать, что же стряслось с Игорем. - Вроде ты выпивал.
  - Завязал.
  - Вот как!.. И давно?
  - Понимаешь, - ответил Игорь. - Мыслить иначе стал! Трезво решил жить.
  - С каких это пор? Давно ли скрепляли союз трёх? Ну, ладно, мы ведь тоже не выпивохи...
  Игорь почувствовал насмешку, но не смог устоять перед соблазном говорить, когда его слушают. Рауль Ананьевич слушал молча, прикрыв глаз.
  Вначале Игорь его раздражал, потом стал забавлять.
  - Так, так, - снисходительно приговаривал бывший капитан, но вот в трубке послышалось шумное дыхание, похожее на всхлипывание.
  - Вот что! - встревожено, сказал он, - чтобы через час был у меня". Как где?.. Дома.
  Дверь на негромкий стук открыл сам Рауль Ананьевич. На его лице не было и следов пренебрежительности. Игорь видел перед собой прежнего капитана.
  - Чаю хочешь? - Не дожидаясь ответа, Рауль Ананьевич налил стакан ароматного чая, положил в него ложечку фруктового сахара, рекомендуя как натуральный продукт, и подвинул чашечку с блюдцем к бывшему матросу.
  Вскоре Игорь освоился и снова стал для него Рауль Ананьевич близким и родным.
  - Будь краток, думай, когда говоришь, - инструктировал его Рауль Ананьевич. - Мне с Медоваром ещё работать и работать! Если что отчебучишь у него, меня осудит он. А мне ещё расти надо! Это вольная птица ты, а я сюда корнями врос, начнут выкорчёвывать - больно будет, - добавил он, видя, что Игорь насмешливо улыбается.
  - Может, не ходить? - честно не поручился за себя Игорь.
  - Иди, ладно! Может случиться так, что достаточно одного звонка Медовара, чтобы твою жизнь наладить. Он тобою заинтересовался! Ты больше ему про английский язык разжёвывай, и говори по-английски. Это у тебя получается, насколько помню...
  - На пятёрку!.. - договорил взбодрившийся Игорь.
  
  III.
  До английского языка они с Медоваром не добрались. В кабинете Рауль Ананьевич, обменявшись рукопожатием с Медоваром, представил Игоря:
  - Это я о нём рассказывал. Преинтересный человек! Талантливый преподаватель. Только вот с людьми не ладит.
  Гевашеву от такой характеристики стало не по себе, а тут ещё Рауль Ананьевич ушёл, и он остался под пронзительным взглядом Медовара. Покровительственно улыбнувшись, тот решил помочь ему шуткой:
  - Так-таки не уживаетесь? Какую же пользу сумеете принести обществу будучи, так сказать, перелётной птицей?
  Игорь покатил-поехал:
  - Вы умный человек! Будьте гибче, посмотрите на это с другой стороны. Возьмем, к примеру, какого-нибудь всеми уважаемого ветерана труда. Представим, сорок лет на одном месте. И вот этот человек, допустим, трудится на обувной фабрике, которая выпускает ботинки, не имеющие спроса. Заработок труженика приличный, квартира с комфортом, он и сыт, и одет, и обут. Гордится собой! Везде его как передовика производства в пример ставят, да он и наставник молодёжи. Где же польза обществу от него? Разве жизнь его не бессмысленна? Он выпускает халтуру, но этого он понять не может. Не может, - произнёс по слогам, - и не бунтует! Разве это не парадокс бытия?
  - Причём тут обувщик? Человек честно трудится, как положено.
  - А польза нам с вами от этого труда? А я вот не хочу и не буду жить, как этот мерзавец живёт!
  - То есть? - вопросительно поднял брови Медовар.
  - Хочу учить так, чтобы научить!
  - Кто же вам мешает? "Дающий да даёт", - сказано в Библии. Так что дерзать никому не заказано, - цедил Медовар, насмешливо щуря глаза.
  - Вы не смейтесь! Вот вам повезло, а мне нет.
  - Я что же, по-вашему, природой порождён на это место? - чуть усмехнулся Медовар. - На жизненном пути у меня бетонированные стенки были! Кретинов и подлецов до сих пор хватает! Но я на себя полагался, ни у кого помощи не просил и не попрошу, как бы тяжко не стало.
  Медовар заметно терял невозмутимость.
  - Да вы успокойтесь!
  - Я не волнуюсь. Где живёшь и работаешь - блага жизни делай сам, не дожидаясь, пока преподнесут на голубом блюдечке с золотой каёмочкой. Ты пока ничего не создал, даже методики написанной нет. Рауль мне говорил, и, судя по предыдущему, навряд ли уже создашь, а топорщишься. А возраст о-го-го, какой! Раз у мамы с папой не было связей и средств, сам должен всего добиваться. Жизнь так устроена! А то: повезло вам! Гляжу на тебя, аппетит у тебя волчий, - рассмеялся он вдруг. - Знаешь, кто ты?
  Нахрапистый Медовар вывел Игоря из себя.
  - Кто? - вне себя закричал он.
  - Самозванец!
  Гевашев ещё много бы услышал нелестных эпитетов в свой адрес, но в этот момент у Медовара со страшной силой задёргал зуб. Он по инерции всё ещё испепелял Игоря взглядом, мысленно проклиная и зуб, и платную поликлинику, в которой неделю назад ему вырвали здоровый зуб взамен этого, больного.
  - Извините, пожалуйста, всяко в жизни бывает! - зазвучал в памяти оптимистический голос охломона-врача. - Могу и ошибиться раз за двадцать семь лет безупречной работы. Вы ведь тоже на своём поприще ошибаетесь. А зуб ваш залечим.
   - Ошибайся на здоровье, но зачем же на мне? - недовольно бурчал Медовар, спускаясь в гардероб. Удивительное дело: беспокоящий зуб перестал ныть. Зато на следующий день разнылся... В лечебницу пришлось опять обращаться, с жалобой и походить, хоть и бесплатно уже, хоть и вручили ему, как компенсацию, копеечную копию шедевра "Утро в сосновом бору" Шишкина. Приятно, конечно, такое внимание, оказанное администрацией к ЧП. И вот на тебе... Снова!
  Словно вынырнув из небытия, он услышал голос Гевашева:
  - Если это сложно!..
  - Всё сложно, понял!? - отрезал Медовар, собираясь выгнать самолюбивого просителя. Тут вошёл Рауль Ананьевич, и Медовар закончил иначе эту философскую мысль:
  - Всё в нашей суетной жизни сложно! И хватит об этом.
  - Я хочу заниматься тем, к чему склонно сердце! - ответил Гевашев.
  - Да что вы говорите? - рассмеялся Медовар. Ему не хотелось в присутствии Рауля Ананьевича заканчивать аудиенцию скандалом. - Вы ведь умный человек и посмотрите на ваше скромное желание с другой стороны. Капельку воображения! Мы с вами - в поезде, едем по тайге, среди зверья. Каждый делает, что хочет, не так ли? Ну-с!.. Машинисту взбрело в голову бросить нас. Ещё кому-то нас пограбить! Ни на кого управы нет. И получается, что все обречены на погибель? Поэтому существует относительный порядок во всём. И люди уживаются друг с другом. А сейчас пора и честь знать! - Медовар поднялся, встали разочарованный Игорь и пристыженный Рауль Ананьевич.
  Рауль Ананьевич изменился в лице: почувствовал опасность со стороны Игоря. "Подняться до начальника отдела, затратить столько сил, а такой вот друг так удружит, что все друзья московские отвернутся. Сейчас не до объяснений с Медоваром". - Потому Рауль Ананьевич просто раскланялся, извинился за Гевашева.
  Он молча вёл Игоря, и тот почувствовал: опять навредил! Однако не считал себя виноватым. "Снова на пути познания мира сознательно встали приспособленные люди. Снова я обречён на мытарства и стра?дания.
  Гевашев привык так думать про себя, и его ничуть не коробила собственная высокопарность.
  У себя в кабинете Рауль обрушил на него такой шквал неудовольствия, какого Игорь и не предполагал. Попытался разъяснить Раулю Ананьевичу, что не дерзил, не грубил, но Медовар и слушать не желал.
  Минут через двадцать они были у метро.
  - Звякни в среду утром. А сейчас разбежимся. Дела!
  Игорь отрешённо смотрел на пьяного, пристающего к прохожим с просьбой прикурить.
  - Живут же проходимцы всякие! Вблизи курантов и в ус не дуют! А порядочный человек ногти обдерёт, пока выцарапает себе право жить здесь.
  - Хотел помочь, а ты сам разрушаешь всё! Ладно, ещё раз с Николаем Павловичем созвонюсь! У него дача пустует, может смилостивится? Ты чего? - поднял Рауль Ананьевич потухшие глаза.
  Бывший капитан - растерянный и удручённый - вызвал жалость у Игоря. Отвернувшись, от протянутой руки, он юркнул в метро. По дороге на Ярославский вокзал попытался вспомнить последнюю опору свою - маму, худенькую, родную. Почему-то не получалось. Горечь оттого, что она не понимает скитальца, заслонила в памяти её образ. "Но всё же, как хорошо, что есть мама!" - думал он. Несладко складывается моя жизнь! Надо искать себе подобных! Я знаю, зачем пожаловал в Москву. Я порождён творцом вселенной для созидательной жизни, невозможной в крошечном Измаиле, но осуществимой в гигантском муравейнике людей, что бытует и уживается в Москве".
  
  * * *
  
  
  
  Глава шестнадцатая.
  
  В САНДУНОВСКИХ БАНЯХ
  
  
  I
  После муторной ночи на Ярославском вокзале, запруженном навьюченным людом, его клонило ко сну. Гевашев не подался на розыски квартиры, а устремился прямо на загадочный для него Арбат, повинуясь неодолимой тяге. Просто шёл, и надо сказать, - уже не в первый раз. В первый раз он открыл для себя "Букинист", где на полках стояли недоступные для него на этот раз из-за цены издания всех времён. Разные по темам, внешнему виду, давности. Ещё в Самарканде Игорь додумался, если не покупать, то хотя бы подержать в руках понравившиеся книги и в это время читать их. Он уже вдоволь насладился изящным убранством станции "Арбатская". Теперь часы отстукивали: "Скорее, скорее, наверх!" Вот и она, белокаменная красавица! Он жадно впитывал в себя палитру праздничных улиц Москвы. Узнавая здания, виденные когда-то на открытках, он радовался, как ребёнок. То, что совершенно один, его ничуть не расстраивало. Он шагал бодрой поступью до тех пор, пока голод позволял шагать так. Из попадавшихся по пути кафе и закусочных неслись соблазнительные запахи. Игорь удовольствовался вареными сосисками с тушёной капустой и половинкой маринованного огурца в "стоячем" кафе. Утихомирив голод, подумал: "Как мало надо человеку!".
  А теперь в "Букинист", туда, за массивные двери, где можно при?общиться к бессмертным творениям великих и ощутить горечь своей ма?териальной несостоятельности. На этот раз он открыл для себя "Путь морозных солнц" Джек Лондона, крохотную книжку, на обратной стороне обложки которой была обозначена новая цена. Всего лишь пять рублей в кассу, и она твоя! Но когда весь капитал - пятьдесят две копейки, и эта цена недосягаема. Как, если бы вы захотели обставить квартиру мебелью всего за сто рублей. Немыслимо казалось ему, поумнеть, не пообщавшись с Джеком Лондоном. В этом гигантском муравейнике массивных зданий, мчащегося транспорта и бегущих людей - ни единого знакомого! Не говоря уж о друзьях и близких, затерявшихся в далёком провинциальном городке на Дунае. Руки Игоря машинально шарили по карманам: денег не хватало всегда, но он не скупился на хорошие книги.
  Его внимание привлёк англо-русский технический словарь. Несостоявшийся "переводчик" технической литературы попросил у молоденькой продавщицы посмотреть на словарь, припоминая дни, когда мучился над техническим переводом незнанием терминологии.
  - Что в нём хорошего?..
  Гевашев обернулся: рядом стоял молодой человек импозантной внешности.
  - Как же, ценная вещь! - заволновался Игорь.
  - Можно?.. - молодой человек быстро, но бережно взял объёмистый словарь, со знанием дела глянул на тираж, дату выпуска, издательство. Его цепкие глаза, видно было, ничего не упустили.
  - Нам надо общий словарь, - возвращая Игорю технический, сказал он. И, обращаясь к продавщице, добавил:
  - Спасибо, Аннушка, за "Финансиста"! Силён Драйзер, силён.
  Совсем ещё девочка, продавщица просияла и, наклонив через стойку кудрявую головку, защебетала ему на ухо. Игорю послышалось, что она назвала его Виктором. "Хорошие знакомые", - безразлично подумал он, листая ценный для него словарь. Что-то побудило его оторвать глаза от книги. То было сияние очков. Сквозь стёкла с интересом смотрели на него серьёзные глаза Виктора. Взгляд был ни холоден, ни приветлив, На вопрос: "Знаете язык или просто интересуетесь им? - ответил:
  - И знаю, и интересуюсь!
  Виктор напрягся, словно готовясь к лобовой атаке, и ещё раз сверкнул оправой:
  - Что думаете о методе погружения? Или всё это фигня?
  В первый раз, слыша о таком методе, Игорь неопределённо ответил:
  - И да, и нет! Кое-что, правда, - и подумал про себя: "Чем не уче-ник? Языком интересуется". Попробовал, было закинуть удочку, извле?кая из своей памяти самое интригующее словцо:
  - А вот система Брандта... - И сделал выжидательную паузу.
  - Брандта?! А с чем его едят? - Виктор негромко рассмеялся.
  - Брандт - академик при папе римском, - Гевашев нисколько не смущал?ся несуразной постановкой вопроса: - В голове у него сто один язык. Пока что ни в одной стране нет такого полиглота-уникума. Про академика Марра, слышали? Так он соображал на пятидесяти языках!
  - А вы сами что можете? - озадачил его Виктор.
  - Я не прохожу по знанию языков! Я мастер по передаче и превращению информации в знание. - Гевашев, как всегда, сумбурно объяснил свою новую квалификацию, пытаясь завлечь слушателя в хитроумно расставленные сети.
  - Вот как!.. - присвистнул Виктор и, не зная, очевидно, как продол?жить беседу, указал на технический словарь: - Хорош, да нужен общий. Нигде не попадался?
  Гевашев припомнил, что вчера в каком-то "Букинисте" натолкнулся на двухтомник большого англо-русского словаря. Пытаясь объяснить где, он проявил такое незнание московских улиц, что Виктор понимающе окинув его взглядом с ног до головы, предложил совместные поиски этого магазина, небрежно заметив, что он с машиной.
  Сети расставлял не один Игорь. Увлекая его к машине, Виктор ско?роговоркой говорил о том, что давно хотел бы заняться языком, что знакомство с уникальным преподавателем - счастливая случайность для него.
  Игорь прикинул: терять нечего, а прокатиться в "Жигулях" с ве-терком - не мешает для тонуса. Упускать "шанс" знакомства с одним из тех, для кого каждый день праздник - нелепо. Он согласился. В самом деле, можно проявить себя как можно полнее, а может, и материально поддержать себя, утрясти пробел с пропиской.
  Действительно, встреча эта была, как цепь счастливых случайнос?тей, которыми насыщена столичная жизнь. Молодые люди понравились друг другу. Самолюбию Игоря льстило, что с первой минуты встречи он оказался центром внимания и заботы.
  Но вот загвоздка! Игорь не мог уехать от книги, на которой значилась баснословная, разумеется, для безденежного мечтателя цена. Знания, заключённые в ней, могли остаться закрытыми для него, пройти мимо его жизни, как это случалось, не один раз. "Нет, нельзя упускать такое сте?чение обстоятельств".
  - Виктор! - дипломатическим тоном сказал он. - Ответьте мне на вопрос. Тот остановился у "Жигулей", разжав напряжённую на ручке дверцы ла?донь.
  - Вы всё можете? Или мне так показалось?
  - Всё! - не выказывая удивления, серьёзно подтвердил Виктор и открыл дверцу.
  - Тогда, - попробовал прикинуться весёлым Игорь, - я не тронусь с места, пока не нащупаю в своём кармане шедевр Джека Лондона. - Он похлопал себя по груди.
  - Сколько? - достав кожаный портмоне, быстро спросил Виктор. Зелёные купюры бросились Игорю в глаза.
  - Да я цены толком не рассмотрел, но взять не могу, понимаешь, пока не получил...- Гевашев одновременно и наглел, и не мог назвать цены. В машине, наблюдая, как Гевашев бережно гладит шершавую поверхность книжонки, Виктор сказал:
  - С ними всегда просто! - Гевашев понял, что имел тот в виду. Виктор и водитель рассмеялись. "Куда теперь? Не всё ли равно", - подумал он. - Раз хорошо и легко с ними, не всё ли равно?"
  Сорвавшись с места, "Жигули" стартовали. Из окна машины Гевашеву по-новому открылась прекрасная столица. Ему стало ясно, что никогда он не уедет отсюда. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
  - Местонахождение "Букиниста"? Где же я видел тот словарь? - Игорь принялся рассуждать вслух. - Там парикмахерская, вывеска какая-то, вроде что-то лесное...
  - Лесное? - попробовал помочь Виктор. - Лесная улица?
  - Вмешался водитель:
  - Если магазинчик, то знаем. "Лесная быль", - подсказал он. - Есть такое местечко на Сретенке. Когда перебои с мёдом, всегда туда гоняем.
  - Похоже на быль, - подтвердил Игорь.
  - Вот и разобрались! Дуй туда, - приказал Виктор. - "Букинист" угловой. Молодец, Саня! За мной не заржавеет, уговор помню.
  Замолчав надолго, водитель осторожно повёл машину, смакуя сигарету. По их появлявшемуся отражению в зеркальце невозможно было определить, доволен ли шофёр обещанной Виктором "благодарностью"?
  - Где остановился?..
  Гевашеву было о чём попечалиться Виктору. О том, например, что дежур?ные, которым в невдомёк, что приезжему негде преклонить голову, кроме как на вокзале, совершенно не сочувствуют порядочному человеку: бес?покоят среди ночи, что неприлично, видите ли, ботинки снимать и распо?лагаться на лавке. И приходится из нагретого пространства перемещаться в другое менее комфортное. И вообще, что за жизнь без средств к существованию, без крыши над головой?
  - Всё так, - спокойно резюмировал Виктор. - У них инструкция!.. И не стоит обижаться, такая у них работа. А бояться их нечего, свои ребята. В жизни всегда так, если не это, - он постучал по голове указательным пальцем, - то это наверняка, - Виктор вытащил из кармана брюк пачку денег. И рассмеялся вместе с Саней.
  - В Сандунах был?..
  Узнав, что Гевашев даже и не слышал, что это такое, искренне огорчился.
  В это время "Жигули" остановились у магазина "Оптика". Здесь подсел ещё один "дух", по выражению Виктора.
  - А это кто? - ткнул "дух" в Игоря.
  - Друг наш, - Виктор отечески обнял Гевашева.- Знаешь, Саня, дуй в Сандуны! На что жизнь дадена? В ней много хлама и грязи, так что едем отмываться, грешные человеки! Словарь от нас никуда не уйдет.
  Гевашеву очень не хотелось оставаться немытым ещё на неопределённое время, и он бы пошёл с Виктором не только в расхваленные Сандуны, но и в самый последний душ.
  - Да, никуда не денется, - сказал он.
  
  
  II
  Словно в чудесном сне побывал Игорь, посетив Сандуновские бани. Отдельная кабина, где к ним примкнул какой-то Аркадий, и они тянули коньячок за успех "всегда и везде". Несведущему Гевашеву всё равно было, и потому не станем вдаваться в подробности. Отметим только, что произносимые тосты воскресили в памяти незабвенную Владлену.
  Игорь долго ещё вспоминал, как наслаждались пивом с креветками, бла?женствуя, бросались разгорячёнными телами в мраморную прохладу бассейна. Вот это жизнь! Не то, что у него, когда поесть не на что. Вот это жизнь! Игорю нравилось быть окружённым заботой.
  - Мне приходилось подрабатывать, будучи студентом, на консервном комбинате, - отдыхая в кабине, начал, по обыкновению своему, просвещать новых знакомых Гевашев, - Как догадываетесь, грузчиком! Со мной работал мужчина лет под пятьдесят. Разгово-рились мы раз, отрекомендовался он отменным вором. Отсидел свои семь лет, вернулся. Консервный под боком. А там старое забывать не захотел! По новой "методике" освоил он вынос говяжьей тушёнки. Считал это закон?ным делом. И прелюбопытная вышла с ним история! Однажды не взял он тушёнку, не смог взять: то ли авария, то ли ещё что. Только не отова?рился он. Прошёл через проходную "пустой". Стояла ночь. И охватило его при виде звёзд и луны радостное чувство честно отработавшего и ниче?го не присвоившего гражданина. Пришёл домой одухотворённый, трезвый, и что же? Жена нахмурилась при виде пустой сумки. Отвернулась! Еле дождался утра, взял да и "заправился" с досады. На другое день то ли запамятовал своё открытие, то ли, напротив, запомнил "встречу" же-ны. И снова принялся за своё. А мыслил как! - продолжал Игорь, воодушевлённый вниманием. - "Гении в каждом деле есть, говорил, Пушкин в литературе, а вот мой кореш - по части побегов из тюрем. Последний раз из подземного лагеря упор?хнул. Чистый Калиостро! Чем не гений? Гении есть признанные, и есть не признанные. В мире грешном и суетном несправедливость испокон веков была, есть и будет! Вот я, к примеру, отмотыжил семь лет по несправедливости. Мне, может, больше требуется, чем я честно заработать могу! Уродился такой - и хоть режьте, не могу иначе".
  - Ну, а если бы справедливость бы была, тогда как? - спрашивал я.
  - Справедливость?! Ну, ты загнул. Откуда ей взяться? При справедливости вору не только брать, но и думать грешно о том, чтобы прикарманить чужое. Да и совестно!
  - Верно! - выслушав "историю", поддакнул один из "духов", Аркадий. - У джентльменов удачи своя идеология, у честных - своя! Только в наше прос?вещённое время как сохранить себя от нашествия цивилизации? Цивилизация сильна, она властвует над человеком. Срыв неизбежен!
  Аркадии вошёл в раж. Закутанный в простыню, с кружкой в руке, он вдох?новенно рисовал картину деградации честного человека. Игорь, немного оглядевшийся в компании, не удивился, что всех затронула тема.
  - Минуточку внимания! - театрально вещал Аркадий. - Идёт человек по ули?це, а улица эта - многоголосая, противоречивая жизнь. Идёт и видит: на?встречу - красавица. Всё при ней, чего душа желает. Честный скромный малый останавливается в растерянности, думает: "Зачем я не на такой женился?" Подумал - и чувство неудовлетворённости прыг-скок, запечат?лелось в чёрненьком уголке души.
  А дальше, ещё проще! Будоражат рекламы, слепят светом неоновым, вопят словами и предметами за стеклом витрин: "Купите!" Но у честного человека нет средств, мало возможностей и на будущее купить дорогую вещь. И снова неудовлетворенность - прыг-скок!
  Наступил, скажем, день, когда голосом друга вещает судьба:
  - Про день рождения забыл?
  "В кабак? В кабак!" - возжелала душа. Вот сидят в ресторане с дру?гом. Поздновато уже. Друг домой, к семье намылился, а ему, нашему герою, ещё не край. И потому честный человек не торопится. Спрашивается, почему бы и ему не поторопиться? Дома ждёт его жена, детки по отцовским ласкам соскучились. Но вот он рассчи-тался, встал на ноги. Не пошатнулся, ибо, кажется ему, трезвый. Массив?ная дверь выпускает его на улицу. И что он видит на улице? Прямо на, него летит, слепя фарами, роскошный лимузин - его давнишняя мечта. Чест?ный человек, не думая о последствиях, срывается навстречу, рискуя жизнью. Скрежет затормозивших колес! Из кабины выброшен водитель. Минута-другая, и, повинуясь никогда не бравшимся за рулевое управление рукам, сверкающее чудо техники мчится прямо по трассе на неоновые огни вит?рины универсама. Толстенные стекла вдребезги! А дальше, ещё смешнее. Выполнившая свою роль, машина брошена. Зато в руках у честного чело?века желанный японский телевизор, что дарит все цвета и оттенки ра?дуги. Теперь быстрее домой, мечте навстречу! Скорее, скорее включить электронное чудо. Но кто это? Впереди она - юная, вечная желанная. Пронзает мысль: или сейчас - или никогда! За ненадобностью брошен пока телевизор! Губы раскрылись в томящем зове. Душераздирающий крик!.. Рука появившегося блюстителя порядка по форме - под козырёк.
  Когда наступает пробуждение, честный человек удивляется. Он за решёткою? Голова соображает плохо, гудит. Где он, что с ним?
  Голос прокурора в день возмездия безжалостен и суров:
  "Подсудимый обвиняется в избиении шофера, угоне автомобиля, краже телевизора, попытке изнасилования..." И нет рядом с нами честного человека, есть закоренелый уголовный элемент!
  Все рассмеялись, как показалось Игорю, немного деланно и нервно. Дальше развивать тему никто не захотел. И вообще с Аркадием никто не спорил. У Игоря кое-что тоже прорезалось: раскусить их он пока не мог, но что они связаны какими-то делами, было ему очевидно.
  - Вот покажешь нам человечка, - снова принялся за него Виктор, лас?ково обнимая за плечи, - тогда мы тебе поможем с пропиской... Гевашев уверенно, без смущения, ответил:
  - Их столько по стране бегает!..
  Под "человечком" подразумевался тот, кого Гевашев обучил по сво?ему методу английскому языку в короткий срок.
  - Таланты заложены в каждом, - сел Игорь на своего конька, - но люди довольствуются малым до конца лет, остаются букашками, не зама?хиваясь на большее.
  - Верно, - поддержал Виктор. - Всегда и во всем есть верх, и есть низ. В природе у дерева верхушка и корни. Верхушка к солнцу, свету, корни поглубже - туда, где потемнее! И у человека, в буквальном и переносном смысле, есть верх и низ. Голова думает, а ножкам, изви-ните, бегать надо. Так же и в обществе есть голова, и есть руки, - гнул он свою линию. - Рукам - пожалуйста, везде двери открыты, а вот голо?вой захочется стать человеку, так всё наглухо заперто! Лишь где чуть приоткроется, сунешься туда, а башку оторвут, - закончил он вдруг зло.
  Помолчав, добавил:
  - Поосвободимся малость от дел насущных, тогда нами и займёшься, а сейчас дела торопят. Носочки нравятся? - спросил вдруг, берясь за отутюженный костюм в "ёлочку". - Носочков всем по паре!..
  Придирчиво осмотрев несколько обновлённый химчисткой при бане поношенный костюм Игоря, он покровительственно подытожил:
  - Через недельку - другую заменим! А пока походи в нём, глубоко?уважаемый Игорь Васильевич! - И расхохотался.
  Игорь удивился. Ведь он, кажется, ещё не представлялся. "Ах, паспорт! " - запоздало сообразил он. А тут ещё и Аркадий поиграл в ясновидца:
  - Знаете, я давно мечтаю по Бессарабии побродить, на Белгород-Днестровскую крепость поглядеть, над голубым Дунаем помечтать. Как там у Штрауса? Ля-ля-ля, - и он со смехом пропел что-то, мало-знакомое Игорю.
  Компания шумно спустилась по мраморным ступеням, и "Жигули" по?катили, быстро и уверенно. Проскочив несколько улиц, припарковались на минутку у обочины. Аркадий молча пожал всем руки и скрылся в толпе.
  
  * * *
  
   Глава семнадцатая
  
  ПЕСЦОВЫЕ ШКУРКИ
  
  I
  Обида жила в нём.
  Разве справедливо обошлась с ним жизнь? - думалось ему не раз. - С та?кой головой тузом быть в жизни!.. Постоянно что-то, да мешало. Если б не то, если б не другое... Срывы, невинные шалости повернули на дорожку зыбкую. Теперь, пожалуй, и не своротить. Зато, каким стал - осторожным, неуловимым! Честь и хвала, да что хвала, - слава Николаю Угоднику! Лет пять сравнительно спокойной жизни. Зрелость? 3аступничество покровителя не от мира сего? Так или иначе, не всё раскрывается даже опытными "легавыми".
  Одна мысль неотступно владела рассудком человека в кожаном пальто: "Деньги!" Денно и нощно чудились они ему в разноцветных купюрах. Краснень?кие и зелёненькие, радужно сияя, являлись к нему в сновидениях и наяву. После каждой "рабочей смены" их становилось всё больше и больше. Теперь приходилось ломать голову, придумывать места для тайников. Один из них под окном старого дома в Столешниковом переулке. Кому придёт мысль в голову, что в центре, в наше время замурована стеклянная трёхлитровая банка, доверху наложенная скупленными бог весть, где золотыми червонцами? Не единым днём жив человек. На всякий пожарный, на чёрный день... Мало ли что может случиться. Золотишко во все времена почитали. Если и загремлю, не навечно же? Вернувшись, найду, с чем начинать новую жизнь.
  Не причисляя себя к суеверным, Аркадий всё же машинально замедлил шаг, хотя и торопился на электричку, когда увидел тётку с пустым ведром.
  Давненько не блаженствовал он в Сандунах! После вчерашней баньки чувст?вовал себя на высоте! Приятная неожиданность этот чудной Игорёк с юга. Одарил его бог, да не тем! Лучше грош в кармане. Чудик, всё ещё надеется на небо!..
  Из Подмосковья Аркадий ехал в Москву, на простор - поработать с раз?махом. Где-то в глубине души считал себя профессором, если не академиком древнейшей науки. Опытом не делился ни с кем. Обходился без сообщников! Лучше надеяться на самого себя, и будешь почивать спокойненько.
  Скромный служащий в Подольске, с репутацией порядочного человека, Аркадий вместе с другими торопился в столовую, ел молочное, носил серый в полоску галстук. Вся его внешность говорила: "Именно таким и должен быть современный человек развитого социалистического общества, стоящий на пути гармонического развития! Отдающий целиком свои помыслы, силы и дерзания на процветание Родины". Как-никак, а на него - ответственного редактора стенной печати, - молились! Из-под его пера легко вы?ходили статьи под знаменитым девизом "Претворим в жизнь решения... съезда!" Собственным девизом Аркадия был, самый что ни на есть первобытный и живучий: "Было вашим - стало нашим!"
  В гигантском муравейнике людей на вокзалах и аэропортах он чувствовал себя акулой среди рыбёшек. Безобидный "транзитный пассажир", удивительно коммуникабельный, свойский с мужчинами, обходительный с дамами, влюблённый в "белокаменную красавицу - Москву", в пёструю толчею и яркие витрины, музеи, и картинные галереи, - он говорил больше о занимательных пустяках, но так говорил, чтобы никому, даже недоверчивым не приходило в голову здравое сомнение: "А так ли это на самом деле?" 0н действовал, искренне веря в безвредность своих деяний. Ущерба государству, ни какого! Тугой кошелёк из одного кармана перекочёвывает в другой - просто в порядке любезности! А ещё, оставаясь на свободе так долго - благодаря исключи?тельной своей ловкости - он, как фанатик, поверил в безнаказанность и свою гениальность. Теперь ничто не могло бы остановить этого жадного до наживы, расчётливого деятеля "науки" под маской отзывчивого, добро?желательного человека.
  Скорей, скорей в переулок Столешников, на третий этаж, сбросить с себя это тряпьё, стать самим собой - человеком в кожаном пальто. Пропус?тить рюмашку "пшеничной" водочки из бара, сделать парочку звонков, - проворно спуститься с сияющей физиономией отпускника в запруженный людьми пере?улок и раствориться в толпе. Взять свободную "тачку" и на работу: надо быть свежим, и потому долой переполненное метро! Там, в Свиблово, его будет дожидаться такси рядом с другими машинами. Поднимется он на сем?надцать ступенек вверх - не поленился посчитать, в церквушку рядом с бьющим из-под земли целебным родником. Помянув господа-бога добрым сло?вом, что без нужды делать грешно, потупить глаза, поставить рублёвую свечу Николаю - угоднику, своему покровителю, - и вернуться к машине со скорбным лицом. Заученно дрогнувшим голосом сообщить таксисту о кончине дорогой матери, подкатить к заранее облюбованному месту работы и расплатиться по-королевски.
  Совсем другое дело, когда на работе, настоящей работе без компромиссной игры пять раз в неделю в "начальники" и "подчинённые". Здесь ника?ких авторитетов. Никто и ничто не властно над ним! Ум и внимание. Слажен?ны в едином ритме органы тела, как цельный механизм гудит-поёт в нём. Что значит быть богом в своём деле! Гордость и тщеславие охватывают Аркадия. Всё: и ум, и сердце, и изворотливость, и звериная сила, - всё направлено на одно - поиск "денежного мешка"! Поэтому, даже основательно выпив, он оставался трезвым, почти трезвым. Предусмотреть, мгновенно среагировать, ловко избежать - всего, что могло бы помешать ему - эта мысль не давала ему опьянеть.
  И что за малодушие беспокоить по пустякам органы? Спасибо надо сказать, что пришёл в себя, дышишь, косточки целёхоньки. Само собой, ты стал немного полегче, но не к лицу, понимаешь, члену нашего соци?алистического общества заниматься накопительством, подрывать веру в грядущее светлое будущее.
  Документы своих "клиентов" он не трогал, возвращал, после скру?пулёзной выписки из них самых важных данных. Время от времени, на до?суге, просматривал обширную картотеку из этих выписок, находил в су?хих канцелярских строчках какую-то особенную поэзию.
  Нужно воздать должное доброте человека в кожаном пальто. Безошибочно отключить мозг человека, исключительно занятого накоплением, на нужный период времени, - и всё это с гарантией, что всё обойдётся без травм и увечий. На "мокрое" Аркадий не шёл. Совестился грех на душу брать! А так, вроде мальчишеской забавы, наслаждался своим недюжинным умом и силой: точным движением вырубить рубильник, питающий энергией разума "чёрный ящик". Гордый божьим даром, он всегда трезво думал над каждым своим шагом.
  Полковников, вызванный из памяти разглагольствованиями южанина о Харасавэе, не выходил из головы, воскрешал один из эпизодов прошлого.
  Аркадий прикрыл глаза.
  Полковников Николай Павлович... Милок, какой ты у меня по счёту? Семьдесят шестой!.. Мне бы лекции читать в академиях о столь занима?тельном предмете, как моё ремесло и эта коллекция. Чего стоит одна лишь сказка о медвежьей шубе!
  
  
  II
  В тот раз выбранным "местом работы" стал Киевский вокзал. Аркадию здесь, как нигде, особенно везло.
  Каждый закоулок, что родной дом, особенно депо: одно время подрабаты?вал там слесарем и на будущее изучил усеянную щебнем территорию, все ходы и выходы, тупичок, где стоят ремонтируемые купейные вагоны, - в них-то, очнувшись, кляли себя за опрометчивость его жертвы. После ремонта вокзал радовал глаз свежестью красок. Обновлённый, оживший купол, казалось, радостно перемигивался с ласкающим его солнцем. Особенно хорош вокзал из окна подъезжающей машины. Аркадий невольно любовался вок-залом, отвлекаясь от насущных дел.
  Со стороны как будто безмятежно-радостное удивление от созерцания прекрасного здания, не спешащего пассажира. На самом деле быстрым пристрелянным взглядом мгновенно осматривал всё, что надо. Ясненько! У стены, рядом с табло, тяготится бездействием сотрудник МУРа в штатском. В ресторане шабаш, "тепленьких" не видать. Но если что - до гробовой доски "свой" швейцар распахнёт двери, и доступно станет то, что в таких случаях совершенно недосягаемо для простых смертных. Но Аркадий сейчас отступил от своих "правил" последовательного обхода вокзала. От табло с неизменным сотрудником МУРа, он прошёл мимо ресторана, по залам, откуда он всегда выходил к кассам, где толпится то, что нужно. Какое-то чувство побудило Аркадия направиться к кассам сразу. Чувство окрепло и перешло в уверенность: "Нахожусь рядом "с денежным мешком!" Неподалеку увидел крупного мужчину в свитере. Просто в свитере, хотя и толстом! Вокруг мельтешил народ в пальто, дублёнках, шубах. Аркадий точно рассчитал, разыгрывая "случайное" столкновение.
  - Извините, пожалуйста!.. А что так? - намёк на внешний вид жертвы.
  На лице мужчины прямо "плакатным шрифтом" так и написаны благополучие и денежность.
  - Да вот зачем, думаю, медвежья шуба на юге? - вроде обрадовался Полков?ников собеседнику. - Чертовка! Ведь она взбудоражит, позовёт обратно на Харасавэй. Вот и избавился от неё! Таксисту предложил, - совсем разоткровенничался. - Тот и взял! Тити-мити наличными и даже домой не заезжал. А нам что-нибудь полегче, вроде этого, - полярник взглядом обласкал ко?жаное пальто Аркадия.
  А тот уже успел всё нужное оценить: и физические данные, и материальную состоятельность, и трезвость суждений ничего не подозревающего Николая Павловича. "Такой средств зря не транжирит! Угощать за свои придётся", - решил Аркадий. - Орешек, хоть и крепкий, да по нашим зубам".
  Чтобы не спугнуть, он заговорил о пустяках: надо подобрать ключик-отмычку из своего "багажа". А вот и отмычка: общие впечатления о юге! Аркадий проявил исключительную осведомлённость в описании красок родного края полярника, и тот радовался ему, будто близкому, родному человеку. Как-то не думалось жертве о бдительности в разговоре с доброжелательным Аркадием. Как видно, бывшим моряком.
  - Килия, Рени, всё исхожено, изъезжено, - охотно вспомнил свою жизнь на юге человек в кожаном пальто. - А в Измаиле на проспекте Суворова приходилось гудеть в "Голубом Дунае"? Там ещё Жанна, знаешь, худющая такая. Обслужит шик-модерн, не успеешь, и пожелать, а уже и сыт и пьян. Ну, ты её знаешь, коль оттуда? - панибратски подмигнул Аркадий, как-то незаметно перейдя на "ты".
  Действительно, Николаю Павловичу случалось бывать в "Голубом Дунае", - всякий раз с иной представительницей прекрасного пола. И Жанну он довольно хорошо запомнил: дочерна смуглая, как жердь, сухая; типичное двужильное существо, мёртвой хваткой уцепившиеся за работу с чаевыми и за сигарету... Николая Павловича потрепали по плечу, как старого знакомого. Со стороны можно было подумать, что встретились закадычные друзья. "А помнишь?" - Один из "друзей" как будто спохватился, выхватил из бокового карманчика "красненькую", сделал движение рукой, словно выбросить хотел. Ещё движение - во, даёт! - десятка исчезла, чтобы в тот же миг снова "закраснеть".
  - Дежурная! - то ли в шутку, то ли всерьёз проговорил Аркадий. - Для своих ничего не жалею! Составь компанию.
  И прежде чем польщённый неожиданным приглашением в привокзальный ресторан скуповатый Николай Павлович успел отказаться, его втолкнули с шутками и прибаутками в тёмный вестибюль ресторана.
  Приятно провести время "на дурняк" в обществе человека, знающего Север, как и Юг, вплоть до глухих мест, где промышлял Николай Павлович. Уж наговорились за обильно накрытом столиком вдосталь!
  Не забыв прихватить ещё для чего-то бутылку пшеничной в лакированный чемоданчик, Аркадий вывел захмелевшего Николая Павловича на крытый перрон, где не столь многолюдно.
  - До поезда время есть!.. Держи! - Аркадий ободряюще улыбнулся, передавая "другу" бутылку. Николай Павлович понимающе улыбнулся, кивнул и поискал глазами местечко, где можно было бы приземлиться.
  - Я за тарой! - прокричал ему в ухо Аркадий, и минуты на две полярник остался совершенно один, озабоченно оглядываясь по сторонам. Вернувшийся Аркадий обнаружил его сидящим у стены на пустом ящике.
  - Вот молодчина, оперативно! - похвалил его опьяневший Николай Павлович, безуспешно силясь открыть бутылку. Без оторванного язычка она не распечатывалась. В руках Аркадия бутылка на мгновение тускло блеснула, тихо звякнула - и бесцветная влага полилась в раздобытый, вроде в буфете, гранёный стакан. Резким движением правой руки Аркадий властно остано?вил её бег и первым взял стакан. Произнёс шутливо: - Норок! - И единым глотком осушил стакан, - Норок!.. Поехали!.. - скомандовал удивлённому молдавским тостом за здравие Николаю Павловичу. Вновь наполнил стакан. Полярник, зная отлично, что ему достаточно, не смог уступить лавры первенства лихому корешу. И уверенно взялся обеими руками за стакан. Тут он вспомнил, что они ещё не знакомы.
  - За знакомство!.. - провозгласил он и представился: - Николай Павлович! - оторвав одну руку от стакана, он протянул её человеку в кожаном пальто.
  - Аркадий, - отозвался тот, оглядываясь. "А на кладбище всё спокойненько", - про себя отметил он. Уходя мыслями в купе спального вагона, поторопил собутыльника: - Ну, поехали, Коля, поехали!
  - Поехали! - добродушно сказал полярник и запрокинул голову. Не думалось тогда Николаю Павловичу, во что выльется этот "тост". От хорошо рассчитанного удара по голове, нанесённого ребром свинцовой руки, он потерял способность что-либо соображать. Предусмотрительно, чтобы не было "звону", взятый из его рук стакан и бутылка, заткнутая пробкой, защёлкнулась в "дипломате". А самого Николая Павловича на под?гибающихся конечностях повели в сторону депо.
  
  
  III
  Удар он помнил, а вот что дальше - никак не удавалось вспомнить. Да и когда был удар? Когда пил или наклонялся? А зачем он наклонялся? Когда это было?.. Аркадий вроде "заинтересовался" финскими полуботинками Николая Павловича, попросил дать примерить. Наклоняясь, он потянул за шнурок. Тут и оглушил меня этот мерзавец? - вспомнил Николай Павлович. - Но чем? В руках у мерзавца ничего не было... Ладно, а после? В купе спального вагона Николай Павлович ощупывал плохо соображающую голову. Мысли громоздились одна на другую: "Где я?.. Как попал сюда? Что случи-лось?" Ужаснулся, заслышав приближающиеся голоса. Кто?.. Застанут в та?ком виде? Быстрее, быстрее! Украдкой надо уйти, избежать расспросов.
  Выйдя за пределы депо, Николай Павлович удивился. Далековато от вокзала! Наверное, Аркадий тащил его по путям. А может, и не один? Негодяй, застраховал себя от недоразумений: ведь безопаснее там, в укромном мес?течке, довести до ума "дело". Ни риска, ни спешки! И что интересно: взяв деньги, часы, он не тронул документы. Просмотрел только видать и на столике по порядку разложил. Опытный грабитель! Не впервой грабит - с комфортом, щедрость проявил: пять копеек на метро оставил! "Но как я мог клюнуть? Уму непостижимо! И сказать никому нельзя - засмеют".
  - Найти бы гада!.. - мечтательно смежил веки Николай Павлович сейчас - столько лет спустя. Не открывая глаз, опрокинул добрый фужер сухого.
  Из забытья его вывел резкий звонок.
  - И кому это я понадобился?
  Мельком взглянул на "электронику": пять сорок пять. Ну, конечно, Рауль это, больше некому. И, правда: Рауль сиплым голосом, - видимо, на?веселе, - проинформировал о своём прибытии из Тикси.
  - Тачку и ко мне!.. Один? - Николай не любил вмешиваться в личную жизнь друзей, сам не доверялся им и никогда не жаждал "распространять?ся". Но когда речь идёт о застолье - нужна ясность! "Погудеть это хоро?шо", - ответил он, почёсывая пальцем по кончику носа.
  - Молодец, сочувствуешь! - одобрительно пробасил Рауль. - Обзвонил всех самых близких. "Заели, говорят, дела-проблемы. Посидим, погудим! Как колокол голова: гудит, трещит, звенит. Разрядиться надо! Веришь, сам не могу ни на водку, ни на коньяк смотреть равнодушно. Кто ещё? Нинель обещалась... с Региной. Ну, с той, что ты обхаживал, помнишь? - Вслед за смешком пошли гудки в трубке.
  Николай помнил Регину прекрасно. Да и как не помнить: получил за детскую шалость - невинный поцелуй - пощёчину от неё. Разве забудешь? А, когда это было? Время-то лучший лекарь. Пообтесалась от гордости, не?бось, дурёха.
  Припоминая Регину, он увидел себя в автобусе.
  - Билетик! Будьте добры, молодой человек, - то и дело обращались к нему попутчики. И каждый раз эти голоса вырывали его из мучительного "послезапойного" сос?тояния. Распоясался совсем! Николай опускал монетки, отрывал противные билетики, внутренне чертыхаясь, что оказался у кассы.
  В забитом людьми автобусе нельзя было переменить места. Вдруг он по?чувствовал, что за ним наблюдают. Но глаз не поднимал. Неловко было ему с недельной щетиной. На душе муторно, украшавший руку перстень исчез. Было над, чем подумать, прежде чем возвращаться домой. Словом, было не до взглядов! Вдруг в отражении в стекле разглядел, что досадный наблю?датель - приятная молодая особа. Плевать на неловкость! На одной из оста?новок автобус шумно опустел, и девушка приблизилась.
  - Борис Романович, не узнали?
  "Вот так - приняли за другого! Надо воспользоваться. Есть и повод пошутить", - подумал Николай.
  - Как же, как же, узнаю! Просто мне, как ёжику какому, хочется в клу?бочек свернуться. Вы меня за помятый вид извините, прямо из гостей.
  Девушка понимающе улыбнулась и вдруг шепнула:
  - Мне софу "Юбилейную", не забыли?..
  Николай Павлович не растерялся. Даже приосанился, чуть-чуть отодвинулся, чтобы не слишком дышать перегаром. Изобразив "толкача-посредника", он солидно сказал:
  - Надумали? Это хорошо. Недельку - другую повременим... Телефончик ваш, извините за забывчивость, того...
  Девушка расплылась от удовольствия. А Николаю Павловичу стало лестно, что в нём видят человека, который "что-то может".
  Любезно распрощавшись с девицей, Николай Павлович спустился в метро "Бабушкинская". В нагрудном кармашке напрашивающегося на щётку костюма ждал своего часа записанный на блокнотном листке "номерок".
  - Во всяком деле без прелюдии не обойтись! Сделаем паузу, а там по обстоятельствам. На ловца и зверь... - вспомнил он избитую истину.
  Как и предполагал, через пару дней Николай Павлович встретил Регину на Калининском проспекте. Пошли в "Арбат". Там было весело и раздольно. Как давнее прошлое, всплывал в памяти Харасавэй, хрустящие пачки денег. Неуклюжая надпись на полярной станции: "Много грязи на дороге, много пыли на пути, вытирайте чаще ноги, перед тем как в дом войти". Да что Харасавэй! И в "Арбате" много чего насмотришься. Через два столика ка?кой-то разгулявшийся кутила сорил деньгами. Любил транжирить и Николай Павлович в молодости, да потом ума поднабрался. Но такое как здесь, и в книгах не вычитаешь, и в кино не увидишь.
  "Сотню бутылок за раз... За кулисы, танцорам!" - с тоской думал он, невольно подсчитывая стоимость роскошества. Но то, что увидел после, никак не укладывалось в голове: по мановению руки гуляки с чисто кав?казским лицом заиграли вальс. Не слышно замелькали пары, женщины в шо?кирующих платьях. Одна обворожительней другой! "Юбиляр", скользнув с полуобнажённой юной дамой в середину круга, достал пачку купюр, резко взмахнул рукой. Подхваченные звуками вальса деньги взметнулись, мгновенно повисли над танцующими и плавно спланировали: кому на плечи, кому на голову, просто под ноги, либо в счастливые руки. Ещё звучал вальс, а ошарашенные танцоры перестали кружиться. Тупо улыбаясь, смотрели на валившиеся на них деньги. Лишь метрдотеля не обескуражила эта "манна небесная". По его указанию, официанты бросились очищать пол. Собрав, что могли, вручили расточителю: "У нас так не заведено"!
  - Живут же люди, деньгами разбрасываются! Ни в какую экспедицию такого кутилу не дозовёшься! Если головой не кумекать, таких денег ни?когда не видать.
  ...За окошками метался великолепный песец. Вот он завертелся юлой, гоняясь за собственным хвостом, потом замер, почуяв человека. Сливаясь с непрекращающейся многодневной пургой, песец вновь принимался беспечно резвиться. Вдруг застыл, насторожился, заслышав звук, так милый сердцу человека: скрип приближающейся оленьей упряжки. И бесследно исчез, словно провалился в глубь тундры. Как мираж, песец всегда появляется не-ожиданно, мгновенно исчезает, едва почуяв враждебный запах.
  Уставившись на гранёный стакан, ненец дрожит. Глаза его как будто и не видят ничего, кроме капель целительного бальзама. Ненца гложет труд?но сдерживаемый соблазн выхватить стакан! Минута искушения! О, дьявол, не устоять! Драгоценная влага, капля за каплей, стекая в гранёную оболочку, уже в пальцах нетерпеливого ненца. Нет, он вроде и не торопится теперь. За ничтожную треть стакана достать из под малицы шкурку го?лубого песца?! До чего же интеллигент ненасытен.
  Николай Павлович хорошо усвоил силу и власть "огненной воды". Глоток её в этот момент не просто глоток. Огненная влага сильнее людей.
  Он не торопил ненца. Всему свой черед! И ждал своего часа. Николай Павлович хорошо знал, что будет дальше. Не в первый раз!.. Лучше вот так, не спеша, без лишних свидетелей. И как можно спокойнее - таков его метод. За два года, что он обхаживал ненца, своего тёзку тоже Николая, познал он примитивную психологию тёзки. Ему главное - дорваться до мутного содержания стакана. Николай не собирался так просто отпускать зверолова - за одну-то шкурку! Зачем зверолову деньги? Жизнь в тундре не променяет ведь Николай-ненец ни за что! Ему не нужна Москва. А Полковникову нужна только столица белокаменная. Ничего с такими анкетны?ми данными и личными качествами ошиваться по экспедициям!
  "Разберёмся, тёзка, - мысленно говорил Николай Павлович. - Наше дело наливай, а твоё - пей!.. Договоримся! Не для того на Севере торчу, чтобы после прозябать в суетной жизни... Э, ты всё равно не поймёшь русака, лучше дёрни.... Ну, пей!"
  Николай Павлович провожал Регину по улице Горького, плёл что-то несусветное, иронизируя о власти денег и пользе денег. Что с ними делать - когда их у человека много?! В его разгорячённой после "Арбата" голове маячили отличные, на его взгляд, планы. И тогда будут доступны и классные вещицы, и прелестные девицы.
  Хотя путь его к обогащению был иным, Николай Павлович мысленно не раз благодарил Аркадия за "науку".
  Пять лет уже, а живёт в памяти, вроде вчера было! Понравился тогда Николаю Павловичу вежливый моряк со звучным именем "Аркадий".
  Очень легко оторвался Полковников от беседы с брюнеткой, присевшей на чемодан... Ну, хватит на сегодня! Не стоит омрачать жизнь воспоминаниями. Ясно, как день: Аркадий - имя вымышленное! Орудует себе по вокзалам. Хорош гусь, ничего не скажешь. Растравить душу, другом прикинуться, в удобное местечко заволочь и - не извольте обижаться - по "котелку" тебя стукнуть. "И как не распознал я бандита? С виду интеллигентный! Свите?ра не снял, о ногах моих позаботился. Финские полуботинки не унёс. Сердечный, чертяка!.. Вот только как в носке четвертак у меня оказался? Зна?чит, когда-то осенило засунуть в носок деньги. Николай Павлович прослезился, даже поцеловал "бумажку" от радости.
  - Ума не приложу, когда? - вслух произнёс Николай Павлович и спохватился. Словно кто-то посторонний мог подслушать его. В открытую форточку вливался размеренный уличный гул. Рядом струилась жизнь со всеми проявлениями добра и зла. Николай Павлович переключился на день сегодняшний. Точнее, на своё новое увлечение Эллу. Ей было двадцать девять. "Девица хороша, но кошечка с коготками. Повозиться придётся".
  - Хороша! - восхищённо повторил он. - Обещалась позвонить до пятницы. Время ещё есть.
  Он стал прикидывать, сколько средств и времени надо, чтобы приручить Эллу. Перебирал в уме имеющиеся приёмы и способы, в которых первая немаловажная роль отводилась, конечно, деньгам.
  "Мог скот и насмерть грохнуть, не моргнув глазом", - его мороз пробрал при этой жуткой мысли. Николай Павлович не сомневался, что под личиной интеллигента скрывается особо опасный рецидивист. А ведь смотри, даже Жанну, официантку "Голубого Дуная", и то знает. Погрозил кулаком: - Нарвёшься на кого-то, и тебе рога обломают! Не все же такие, как я, которые не заявляют. Шут с ними, с деньгами! Семьсот пятьдесят рубликов улыбнулись. Раззявил рот - вот и сиди! Переживу и это, ничего! Николай Павлович даже зарделся от удовольствия. Подойдя к трюмо, загляделся на себя. Глаза с хитринкой, правильные черты лица. Природа не обделила его! Из общей массы есть чем выделиться. Фамилия самая подходящая - Полковников! Сам бог, видать, велел так величать: Николай Павлович к религии не тяготел, но бога чтил. Вот бы покопаться в архиве, он бы там такое про сородичей откопал. По Москве он шагал как завоеватель вселенной, обмозговывая варианты лёгкой нажи?вы. Его лукавое сознание изыскивало безболезненные способы улучшения материальной стороны жизни. Ребус переставал озадачивать: в сознании его сформировался "за?кон накопления", представились все ступеньки обеспеченной жизни, доступ?ной избранным.
  Деньги! Вот чего жаждут все. Они и "огненная вода" развязывают языки и распахивают двери перед счастливыми обладателями "бабок". У Николая Павловича был припасён адресок, где его примут и убаюкают под звуки "Филипса"... "Додумаюсь, обязательно додумаюсь, как удвоить, утроить количество монет. И как преуспеть в жизни без тоскливого Севера: обосноваться в Москве, зажить соответственно фамилии.
  Перед вылетом в Тюмень довелось ему наблюдать в Москве любопытное зрелище: какой-то калека копошился в груде белья; прямо выходец с того света, до того жалким казался в своём немыслимом тряпье. И живёт ведь такой в Москве, в жэковской квартире, дышит тем же воздухом, что и он, Николай Павлович. Что это за жизнь с "пробелами"! Николай Павлович всегда хотел быть самим собой. Он сочувственно бросил калеке пару медяков.
  
  
  IV
  Поджидая Дину, Аркадий устало потянулся, осторожно выглянул в окно. Какое блаженство погрузиться в пенистую шампунь и забыть, кто ты есть на самом деле! Хорошо побыть обыкновенным человеком, каких миллионы. А ещё лучше отпускником отдохнуть месяц-полтора от регулярных "де?журств" на вокзале. Достать что-нибудь дефицитное, - максуна, икорку, затариться спиртным, навести марафет в гнёздышке, сменить бельё, упла?тить в срок квартплату. Да мало ли ещё забот, оглупляющих жизнь. Хорошо, что на всё это есть Дина, проворная, молчаливая, не лезущая в его дела, Динуля - одинокая соседка, с площадки, её дверь напротив. Дине лет шестидесят с гаком. Она и за экономку, и за домработницу, и за личного повара! Обоюдное соглашение у них. Когда надо - появится бесшумно, и так же исчезнет. Если надо - глаз не спустит с телефона. Не заменимый в его второй жизни человек!
  Каждый раз после "дежурства" отмывался вот так Аркадий: проглотив изрядную дозу спиртного, если не помогала ванная. Потом часа два-три спал, затем спешил к добряку Паше в парикмахерскую на "Колхозной". Брился и делал массаж лица. Как всегда, будто невзначай пытался влезть в его душу. Интересовал Аркадия великан Паша. На протя?жении двух лет, несмотря на все старания Аркадия, между ними сохраня?лась прежняя "дистанция". Не по зубам ему оказался Паша! Аркадий был уверен, что даже умному человеку есть чему поучиться у "маэстро" парикмахерского искусства. Уважая чаевые, тот не льстил и ковром не стелился. Колдуя над лицом и волосами, он тучей стоял над заворожён?ным его искусством клиентом; отражением своего пышного лица в зерка?ле Паша острил с коллегами, был предупредительно вежлив со всеми.
  "Такой задарма хлеб не ест, а зарабатывает его этими ручищами, - думал Аркадий. - Странно. Что у такого художника-виртуоза такие огромные руки".
  Да, лапы будь здоров! Парикмахер?.. Тебе, родной, вышибалой надо быть в кабаке, на отщепенцев страх нагонять. А ты здесь. Видя монолог, чело?век в кожаном пальто знал: сцепись они - нет ничего легче, чем усмирить здоровяка Пашу своим прикосновением, не менее ласковым, чем сейчас Пашино.
  Не зря Аркадий интересовался Пашей! У парикмахера тщеславия хоть отбавляй. Он гордился своими талантами, имел безошибочное чутьё на клиентов. Этот, из постоянных его клиентов, предварительно созванивался, сок?рушался, если не заставал своего мастера, скупердяем не был, обладал известным тактом и юмором, царил в жизни.
  Гордясь собачьим нюхом, Паша, считал себя художником-физиономистом, способным воссоздать первозданную красоту человека. И всё же со своим тонким знанием психологии он не мог разгадать, что за "субчик" сидит у него в кресле.
  Однажды они перебросились несколькими репликами о положении в Польше, "весьма напряжённом". И вдруг Аркадий спросил то, что не следовало спра?шивать:
  - Не знаешь, случаем, кто я?
  На вопрос ребром Паша схитрил:
  - Конечно же, член-корреспондент одной из академий наук.
  Парикмахер даже и не подозревал, как точно попал в цель: Аркадий и не скрывал своего восхищения.
  - А как вы догадались?
  - Видите ли, - снисходительно ответил Паша, - до того, как попасть сюда, я три года учился на психологическом отделении МГУ.
  Напрасно выжидал Аркадий продолжения рассказа. Мастер замолчал, не зная, с кем имеет дело, и занялся причёской. Разговор так и остался без продолжения. Но положенные чаевые остались в нагрудном карманчике накрах?маленного халата Паши.
  "Верно, угадал, дружище! Я член академии. Только каких наук? Ты не знаешь, - Аркадий с уважением посмотрел на свои руки. - Мог бы я стать и Щепкиным, и Михаилом Роммом, лишь пожелай, сейчас. Могу, способен перевоплотиться в кого угодно и создавать какие угодно ситуации! На такое способен лишь великий артист! Но сложилась моя жизнь иначе. Я простой грабитель-интеллигент. Перекачиваю в свой карман и бабки и драгоценности, брезгуя вещами пусть даже новыми".
  Кто-то позвонил у дверей. Надо подниматься и открывать.
  - Вам кого? - спросил Аркадий.
  - Вас, - ответил незнакомый женский голос.
  - Прошу, - жестом пригласил он войти скромно стоящую у двери гостью. "Женщина в моём вкусе, - подумал Аркадий. - Если б у неё оказался Динин язык, была бы как раз то, что требуется". Аркадий представил себя и её в ванне. Что ж, это вполне реально, превращение в малыша, окружённого материнской лаской. Но для начала пообщаемся кое с кем. Что за кадр, там внизу. Как сюда попал? Почему мне знакомо его лицо?
  - Раздевайтесь, дождитесь меня. Журнальчики посмотрите. А я отлучусь на десять-пятнадцать минут. Тогда и познакомимся. Согласны, надеюсь?
  Не дожидаясь ответа, Аркадий затворил за собой двери. Секретный замок, сделанный на особый заказ, бесшумно сработал. Открыть его мог только хозяин и, пожалуй, ещё Создатель. "От меня ты никуда не денешься, пока не выясню, что ты за штучка, милочка", - сказал он мысленно. Выйдя через минуту из подъезда во двор, он, случайно будто, столкнулся у самой арки с заинтересовавшим его субъектом.
  - Смотрю, знакомое лицо! Подойти надо думаю, пообщаться. Память девичья, как ни напрягаю - не вспомнить. Где мы с вами встречались? Николай Павлович вытаращил от изумления глаза.
  - И, правда, встречались! Но где? Может, на Харасавэе?
  И тут Аркадий вспомнил: "Ба-а, да это же моряк с Харасавэя!"
  Вспомнил его и Николай Павлович: "Вот так встреча! И где? Подумать только, в Столешниковым переулке?"
  Вовремя вышедшая из подъезда женщина прервала их обоюдное молчание радостными восклицаниями особы, привычной к связям с шикарно одетыми мужчинами:
  - Николай? Вот нежданная встреча. Познакомь! - она повернулась к Арка?дию.
  - Регина, - одеревенело, сказал Николай Павлович, - знакомься, это мой кореш с Харасавэя.
  - Владимир! Владимир Фёдорович, - с улыбкой подал руку Аркадий.
  Николай Павлович будто проснулся и недоумённо обронил:
  - Насколько помнится, ты был Аркадием.
  - Путаешь, милок! - вкрадчиво сказал Аркадий, бережно опуская холёную ручку, к которой прикладывался с поцелуем. - Владимир я, накрепко за?помни. Больше ни с каким Аркадием не путай, - шутливо погрозил он пальцем.
  - По мне, назови хоть горшком, только в печь не сажай! - защебетала Регина, польщённая вниманием галантного незнакомца.
  Настороженно оглядев друг друга, не ощутив взаимной враждебности, Аркадий и Николай Павлович легко поддались подхватившей их под руки Регине. У подъезда Аркадий, извинившись, простился с ними. В полной растерянности Николай Павлович смотрел вслед обаятельному грабителю, так и не высказав ему самых едких слов. Сколько раз ненавидяще молотил он воздух, воображая перед собой этого "фрукта". А он вот рядом, жив-живёхонек!.. К милиции не побежишь. Начнут копать: "Что? Когда? Откуда? И тут он вспомнил пробуждение в купейном вагоне, и поёжился. Однако, усевшись с Региной на диван с мягкими подлокотниками в её уютнейшей квартирке на втором этаже, Николай Павлович понял, что ни неприязни, ни боязни, ни вражды к Аркадию у него нет.
  
  * * *
  
  
  
  Глава восемнадцатая
  
  В "ЖИГУЛЯХ" ПО МОСКВЕ
  
  
  I
  Когда есть на что посмотреть, можно и не торопиться. Левин невольно придержал шаг, направляясь по подземному переходу к Главпочтамту. Причиной тому были светлые локоны на песцовом манто. Несмотря на пятнадцатиградусный мороз, манто было распахнуто. Под лиловым, приталенным, слегка декольтированным платьем виделось Левину упругое девичье тело. Стройные ноги дополнили влюблённому в жизнь прозаику и учёному заманчивый образ незнакомки. Минуту-другую он тщательно зарисовывал ничего не подозревавшую блондинку в специальный интимный блокнот. По прерывистому дыханию Александра Акимовича можно было понять, что он взволнован. Внезапно объект его внимания повернулся, чувствуя восхищённый взгляд. Блондинка кокетливо улыбнулась, и Левин был поражён в сердце: отбеленное кремами лицо с лошадиной челюстью и нитками вместо бровей не вязалось с формами тела незнакомки.
  Ничуть не смутившись переменою в его настроении, обладательница античной фигурой гордо прошла мимо, скользнув рассеянным взглядом по лицу оторопевшего Левина.
  Александр Акимович всегда находил разумное толкование своим поступкам, руководствуясь своей натурой прирождённого художника, на первом плане у которого всегда воображение.
  - Есть на что... вот и засмотрелся, - воскликнул он, очнувшись.
  Сочтя встречу за дурное предзнаменование, Александр Акимович передумал ехать в Академию наук, где о существовании "гениального" исследователя творчества классиков прошлого, создателя таблицы гениев пока ещё не подозревали. "И до академии доберёмся!" - он верил в силу своей интуиции, потому и остановился, так как заметил странного субъекта, чья понурая спина внезапно выдавала с головою новичка в столице. Тут владелец спины повернулся, и Левин смог рассмотреть его получше.
  - Провинциал!.. У меня есть написанный рассказ под таким названием. И что зря транжирить время? - усмехнулся Левин.
  Но всё-таки из-за любопытства к неординарной внешности незнакомца остановился.
  Игорь, а это был он, в свою очередь стал разглядывать Александра Акимовича с таким интересом, что другой на его месте смутился бы. Левин не знал, что субъекта изумили его жёлтая куртка и ярко-красные носки на деревянной колодке. Игорь впервые видел такое, да ещё зимой.
  - Нравятся?.. - заметив его восхищённый взгляд, спросил Левин. - Могу вырубить!
  - Да нет, что вы! - застеснялся Игорь. - А сколько?
  - Полтинник!..
  Барыг из них не получилось. Левин от души расхохотался, уверенный, что простачок явно не понял терминологии торгующих "из-под полы". И ему стало необыкновенно легко. Гевашев тоже рассмеялся. И так хорош был их смех, словно этой встрече предшествовала целая вечность.
  - Узнаю провинциала! - отдышавшись, сказал Левин. - Стоп, не говори ничего! Буду угадывать, из какой ты провинции. На северянина не похож, - он пригляделся к одежде Игоря. - И Саратовская губерния таких не производит.
  - Как раз из неё и пожаловал я, - улыбнулся провинциал.
  - Вот как! - озадачился Левин. - А туда ты откуда попал? Рассказывай. - Не скрывая удивления, Левин выслушал пригодную на все случаи жизни исповедь изгоя. - В институт методов обучения обращался? Туда надо тебе! Без меня не обойтись.
  Левину не хотелось отпускать этого оригинала. По пути к институту он не переставал восхищаться Игорем:
  - Неужели так и скитаешься по свету?
  Гевашев только вздохнул.
  В институте ничего путного узнать им не удалось. Часа полтора они просидели в комфорте и тепле второго этажа, куда их завела узорчатая дорожка, беседуя на разные темы.
  Вторая направо от лестницы дверь с табличкой "учёный секретарь" после того, как они побывали за ней, не завораживала больше. Учёный секретарь очень любезно осведомилась о цели их посещения. Получив ответ, вежливо направила в отдел кадров, где двум чудакам разъяснили: "В лаборатории методов обучения иностранным языкам трудятся только учёные. Здесь должности выборные".
  Но сколько не сиди, а подниматься и уходить надо, тем более что уже постукивали двери, выпуская торопящихся с работы учёных мужей.
  - Вот что! - сказал Левин. - Пошли ко мне. Чаем напою! Друг на друга посмотрим, какой-то ты ершистый. Провинциал, и всё тут. Изредка перебрасываясь фразами, оба миновали Тургеневскую площадь и через узкий проход между стенами домов, вошли в арку. По железным ступенькам спустились к обитой листовым железом двери, на которой висел амбарный замок на огромных петлях.
  "Квартирка" скорее напоминала келью отшельника. Клетушка за нею смахивала на мастерскую, для непонятных занятий. Чего только не было там, на полу и на стенах: какие-то замысловатые резцы, напильники, щипцы, прочие инструменты: вырезанные из липы колодки, напоминающие те, что были на ногах Левина. На стенах висели броские картины и портреты. При поверхностном осмотре можно было подумать, что здесь царит беспорядок. Однако всё находилось на своём месте, всегда под рукой у хозяина.
  - Полюбуйся!.. - протянул Левин, взятый со стола лист бумаги, исписанный бисерным почерком. - Рецензия на мой рассказ.
  - Так вы писатель?
  - Лучше сам почитаю. - Левин выхватил листок из рук Игоря.- Вначале исследуем конверт. Смотри, что нацарапал грамотей.
  Наискось, по задней стороне гигантского конверта тем же каллиграфическим почерком была выведена надпись: "Скука неодолимая".
  - Надеюсь, это не обескуражило вас? - догадался спросить гость.
  - Ха! - последовало в ответ. - Да этих Токаревых в наше время столько развелось, хоть пруд пруди. Не такое пережил! Что ж, усядемся поудобнее, очки нацепим и почитаем галиматью современных громоотводов. Возражения? Воздержавшиеся? Нет! - невесело и вместе с тем насмешливо шутил он. Гевашев, пораженный услышанным, отбросил свою позу и воскликнул:
  - Вот как!
  Подземельный крот, как он окрестил Александра Акимовича, читал высокопарно, но сосредоточенно, чувствовалось, что живёт написанным.
  "Закона моря тут нет, и вряд ли будет. У автора вместо сюжетного зерна или фокуса - размазня! Вместо языка - обыкновенные ернические замашки с желанием почесать левой пяткой правое ухо.
  Если над этим отрывком, а не рассказом, была длительная авторская тягомотина, - нужно бросить его. Он не читается и не вызывает необхо?димости править его.
  Для "Закона моря" нужно сосредоточиться либо на встрече и спасении португальцев, либо на схватке автора с боцманом. А здесь - ни того, ни другого. Дикая и безграмотная фантасмагория! Словно рассказчика боц?ман так "вызвездил", что тот не слышит и русского слова".
  - Только кретин мог такое отмочить, - Гевашеву так хотелось поддержать нового знакомого, успевшего его по дороге домой просветить со своим творчеством и открытием - созданием таблицы гениев. - А что показала ваша таблица?
  - Набор фраз и ни одной здравой мысли! Вот, процентное соотношение с Чеховым...
  Из папки, стоящей на полочке, Левин вытащил таблицу гениев, снова высчитал на счётно-вычислительной машине соотношение.
  - Вот, гляди! - протянул Игорю листок.
  Из пространных объяснений Гевашев ничего не извлёк полезного. Вооб?ще перестал понимать! Александр Акимович заметил, что его гость безу?частно смотрит в пол, торопливо засобирался на улицу, чтобы избавить?ся от засидевшегося Игоря, приговаривая, что не в его правилах под?водить: - Я обещался в одно место, должен быть как штык во время!
  
  
  II
  На следующий день, высматривая на стендах "Требуются" зацепочку за Москву и не найдя ничего, Игорь исколесил центр и как-то незаметно для себя подкатывался к своей Мекке - Главпочтамту. Он совершал туда паломничество ежедневно - в надежде, что не обойдут его заботой близкие. На пути ему подвернулась "Блинная". Игорь нырнул в неё с усталости. Когда отогрелся и подкрепился, уже расхотелось бродить по нарядному городу.
  Ноги гудели от бессмысленной ходьбы. И он старался не замечать, что ботинки прохудились, нога об ногу постукивает, что пальто, лёгкое и изящное раньше, трещит от мороза, и за какой-то месяц стало обшарпанным и неуклюжим, висит на похудевшей фигуре мешком. А голубой, грубой вязки, свитер трёт шею.
   "Переживём! - утешал себя Игорь. - Будут ученики, тогда куплю". Однако помятый, несвежий вид сковывал.
  Он всё же добрался до почтамта, где с полчаса погрелся. Ничего не было: ни письма, ни перевода. "Так, всё понятно! - горестно думал он. - Они не верят в меня и молчат".
  Гудящие ноги вынесли его в Уланский переулок.
  Возле тёмной, безмолвной арки он замедлил шаг и оглянулся. Улица бы?ла пустынна. Он вошёл под арку крадучись, озираясь и прислушиваясь. Впереди, он знал, обитает живая душа. Под скрипевшим уличным фонарём тускло чернел заледеневший после дождя снег. Заброшенные дом и двор были темнее антрацита. Лишь возле подвала брезжил свет. Игорь услышал стрекот машинки, и смело пошёл вперёд. Невольно подумалось: "Как счастлив, наверное, странный обитатель подвала! Каким одержимым надо быть, чтобы в гордом одиночестве осиливать то, на что способен далеко не каждый образованный человек. Игорь не знал ещё, что на счету у Алек?сандра Акимовича пока нет ни одной публикации. А если б и знал, это, ничто не умалило бы в его глазах отшельника. Стараясь не греметь куска?ми щебня, хлама, он крадучись спустился ещё ниже, чем был подвал. Там светила тусклая лампочка. Её отражение в затхлых лужах навевало мрачное, нехорошее настроение.
  "Усталость - не тётка", - сказал себе Игорь и прикорнул в дальнем углу неприятного места с затхлым воздухом. Там было сухо, и он заснул. Изредка беспокойно пробуждался, если слышал подозрительный всплеск или постукивание в трубах. А где-то рядом, в келье с заплесневелыми стенами, работала пишущая машинка. Просветлённая свежим человеком голова Левина выдавала новый вариант "Закона моря", где, как и в предыдущем, не пах?ло морем. Творец не замечал этого. Увлечённый Атлантикой, айсбергами, он так и не вспомнил о Гевашеве, в ушах Левина рокотало знакомое лишь по кинолентам море.
  Часы показывали без семнадцати минут восемь, Гевашев давно проснулся, но ещё медлил. Не хотелось тащиться на холод и снег. Загвоздка была и в том, чтобы уйти незаметно. Не хотелось попадать в милицию или откры?вать Левину своё "убежище".
  Осторожно ступая по проваливающимся доскам, держась за ржавые трубы и скользкие стены, он добрался до выхода и теперь, стоя, будто на иголках, прислушивался к шумам и шорохам. И думал только о том, как быстрее выйти отсюда и бежать на почтамт. Игорь ещё надеялся получить пере?вод от матери. Во дворе натолкнулся на пятерых рабочих, но они прошли мимо без внимания. И ему радостно стало оттого, что наконец-то нашлось местечко, где можно приклонить голову. Даже то, что "до востребования" ни?чего не оказалось, не омрачило его радости. И он утешился мыслью:
  "Ничего, завтра будет".
  Родственная душа, словно магнит, притягивала Игоря. Он и не заметил, как вновь оказался во дворе, откуда вышел полчаса назад. Из-за железной двери, в мастерской Левина, раздавалось бойкое постукивание. На этот раз не машинки, а чего-то ещё.
  - Входи! - сказал недовольно Левин. Он не любил, когда отрывали от дела. Игнорируя появление провинциала, хозяин продолжал мастерить сабо. И до того хорошо у него получалось, что Игорь засмотрелся, как Левин на блондинку. На руках Левина были видны вены, набухшие до того, что казалось, вот-вот лопнут.
  - Зачем пожаловал? - проворчал он.
  - Прохожу мимо, как не зайти к Александру Акимовичу, - шуткой отделался Гевашев, отрывая взгляд от вен. Помолчал, собираясь с мыслями. - Я хотел бы посоветоваться.
  - Некогда мне!
  Гевашев потупился и бессознательно перешёл на "ты":
  - Саша, я пойду.
  - Иди!..
  Уйти Игорь просто не мог.
  - Я пришёл посоветоваться с тобой.
  - Нечего лясы точить, нечего! Дело делать надо. Кровное, сокровен?ное. И на совесть! А этому вначале научиться следует. Литературный труд тяжелее физического. Видишь, сабо делаю? А в голове финал сце?нария просматривается! Может, киностудия клюнет? Вот и кумекай, почему к тебе такое отношение. В самый ответственный момент ты зашёл.
  - Да я только посоветоваться...
  Левину было всё равно, слушают его или нет, он ораторствовал больше для себя:
  - На твоём месте я бы билетами читательскими обзавёлся в Ленинскую библиотеку и в библиотеку иностранных языков! Мало ли что. Остано?вят, оправдание готово. Так, мол, и так. Что я в Москве делаю? В биб?лиотеках премудрость жизни постигаю! Сразу видно - серьёзный человек. А так что? Больно подозрителен. Советую не терять ни минуты. Фотогра?фия рядом, три на четыре, зайди, сфотографируйся. И билетами обзаве?дись. Не живи без дела!
  - Если б знал я, чего хочу, - обмолвился Игорь.
  - Как? Ты не знаешь?! - Поразился мастак на все руки наивности Гевашева, - Методика должна быть, как в педагогике заведено. Ведь ты учитель... Где она?
  Гевашев поднялся:
  - Вы спрашиваете? Не так ли?
  - Именно так.
  - Вот она! - в исступлении заорал Гевашев, постучав себя указательным пальцем по голове:
  - Здесь она!.. Здесь! - поостыв, он перевёл дух и продолжал: - Поймите, Саша, ведь кто я такой? Клубок, запутанный клубок! Живу и правильно и неправильно. Как распутаться? Как? Нет указателей на дорогах моих. И друзей растерял! Так и живу: не женат, и не холост на вокзалах. Совершенно один! А ты не хочешь помочь мне.
  - Помочь в чём? - усмехнулся Левин.
  - Учениками...
  - А где прикажешь их взять?
  - Они сами отыщутся.
  - А почему ты без них? Не доверяют?
  - Куда мне с ними? Негде заниматься... Вот я и подумал.
  - На дому, - опередил Левин. - На дому у них и занимайся. Так многие поступают. Игорь мысленно ругнулся и молча вышел.
  
  
  III
  - Молодчина! Дождался. Мы в тебя поверили, - весело говорил Володя, сопровождая Игоря до красных "Жигулей". - Вчера целый час тебя высматривали, число перепутал, думали.
  - Заблудился! - соврал Гевашев.
  - Ах, пропажа! - обрадовался Игорю Виктор, усаживая с собой. - А мы тут беспокоились, вроде родственник ты наш. Теперь от себя ни на шаг! Накормим сейчас, и погружай нас, как душе заблагорассудится, в систему Брандта.
  И развернувшись, красные "Жигули" покатили в "Шашлычку", уютное заведение с зашторенными окнами на Кузнецком мосту. За накрытым сто?ликом весёлую компанию поджидала тоненькая смуглая девушка. Сразу же их "четвёрка" стала обрастать ценителями изысканной кухни и почитателями. Пришлось сдвинуть несколько столиков. Виктор отечески пред?ставил новоприбывшим Игоря по имени и отчеству, неизменно добавляя "наш яуги", что сразу выделило "йога" Игоря как нужного человека из среды простых смертных. Смуглянка Тая пообещала примкнуть к его группе английского языка и всеми силами поддержать Игоря Васильевича в его великих начинаниях.
  - И ново, и оригинально! - восклицала она, возбудившись то ли от мистической системы Брандта, то ли от выпитого коньяка.
  Особо настаивать на том, чтобы "яуги" пригубил коньяку, ни Виктор, ни кто другой не стали. Кстати рюмки Виктора с Володей тоже остались недопитыми после первого же тоста. Шофер вообще не дотронулся до за?вораживающей влаги, зато по-свойски расправился с цыпленком-табака. Платил за всё Виктор. Подмигнув Гевашеву, он достал пачку денег, отослал несколько "зелёных", положил на стол под переполненную пепель?ницу. Поднялся из-за стола, сурово оглядел компанию. Все тотчас же встали. Знакомые улетучились так же быстро, как и появились.
  На улице Виктор с Володей не сразу сели в машину и топтались на тротуаре, "отходя" от терпкого дыма шашлычной, для того чтобы, как объяснил Виктор, проветрить мозги. А в машине он отечески обнял "яуги":
  - Ну, а теперь за работу. Как считаете, Игорь Васильевич?
  - Я за! - ответил сытый Гевашев, с удовольствием поглядывал на заснежен?ные улицы, переключился на урок английского.
  В "Жигулях" прозвучали английские слова, и хотя смысл фраз не всег?да доходил до сознания ценителей редкого дара, - учение спорилось! Необыкновенный яуги, проявив настойчивость, заставил всех не только повторять за собой, но и говорить вместе с ним.
  Тая, мечтательно полуприкрыв глаза, бойко тарабанила вслед за Гевашевым предложения из самой разнообразной литературы и блаженно улыбалась.
  Следуя наставлениям яуги - правильно, неправильно, всё равно как произносить непонятные слова, Володя и Виктор, казалось, без всякого напряжения вторили в голос. И вообще вели себя так, будто изучать язык в машине на полном ходу для них самое обычное дело.
  Игорю Васильевичу льстило внимание, которым его окружили. "Наконец то поняли, оценили!" - ликовал он. И действительно, здесь его никто не донимал, и он совсем не заботился о том, понимают ли они. Жил, как всегда обучая, своей жизнью и его не оставляло ощущение, что в любой момент он может дотронуться до каждого слова, даже взвесить его на ладони, пожонглировать словами. Мир этот, пока что совершенно неведом его покровителям. И они тоже жили своей жизнью, неведомой ему. И хотя монотонно и самозабвенно, казалось, повторяли слова, кото?рыми так упивался учитель.
  Вдруг машина застыла, и сеанс прервался.
  - Дела!.. - коротко бросил Виктор, выскакивая вместе с Володей из "Жигулей".
  Растерянно замолчав на полуслове, Игорь Васильевич с досадой рас?кусил, что английский язык нисколько их не интересует. Он стал догадываться о роде их деятельности, но не рвался в подробности и в ту чуждую ему жизнь. Стараясь побороть назойливое побуждение послать и их ко всем прабабушкам и уйти, он вовремя вспомнил, что его накормили, что ему сочувствуют, вызволяют из бедственного положения, серьёзно предлагают поддержку и материальную помощь. Поэтому Игорь Васильевич смилостивился над нерадивыми "учениками" и остался в машине. Ничего не оставалось, кроме как ждать! Не проронив ни слова, ни по-русски, ни по-английски, Гевашев насупился. Воинственный пыл рассеялся, как только вернувшиеся "ребята" с самым серьёзным видом попросили продолжать занятие. Учитель вновь расправил крылья.
  Однако "перерыв" повторился, за ним последовали другие. И каждый раз Игорь Васильевич чувствовал, что "ребята" повторяя за ним, думают о чем-то своём. Поняв это, он остывал, умерял свое рвение. Работа на износ при такой "аудитории" вконец утомила его.
  - Надо поужинать, подумаем, где? - вставил слово в одну из участив?шихся пауз Володя.
  Гевашев охотно вслушивался в звучание названий перечисляемых ресто?ранов. Отужинала компания в "Советском", где снова за сдвинутыми сто?ликами невесть откуда взявшиеся восемь "ребят" смаковали под эгидой Виктора крепкие напитки. Пили за здоровье всех и за "яуги" особенно. Вышколенный усатый официант едва успевал подавать, удовлетворяя возрастающие потребности разгорячённых членов "сообщества". Как понял Игорь Васильевич, они все были охвачены единой деятельностью, какой именно, он так и не выявил в этот вечер, настолько ему было с ними просто и хорошо.
  
  * * *
  
  
  
  Глава девятнадцатая
  
  "ЛЕСНАЯ БЫЛЬ"
  
  I
  Судьба свела Игоря с человеком, схожим по образу мышления. "Надо заглянуть, даже если будут гнать", - подумал он.
  На этот раз его не прогнали.
  - Проклятье на мою голову! Вот выдумал: поселиться здесь! - сокрушался Левин, стоя среди клубов пара, когда Гевашев, придя в подвал, стал очевидцем "стихийного бедствия": отвалился кусок проржавевшей бата?реи.
  - Не шуми, подумать надо! - сказал Игорь.
  Трубы износились давно. Вода капля за каплей просачивалась, точила пол. Это мало трогало вечно занятого Левина. А теперь был "потоп в миниатюре".
  Голова работала как никогда! Игорь мигом принёс увиденные во дворе доски и верёвку. Неуклюже соорудил поручень. Из-за пара становилось невмоготу дышать! Он помог Александру Акимовичу вытаскивать папки с рукописями, картины, инструменты, экзотическую дребедень. Всё это годами копилось у любителя "необычных вещиц".
  Происшествие необыкновенным образом наполнило Игоря радостью сближения с Левиным. Но "Яуге" пришлось попотеть.
  - Совсем выпустил из виду! - неожиданно заорал Левин, как будто Игорь был глухой:
  - В доме напротив Олег есть, сантехник знакомый! Иду к нему! А ты здесь поосторожнее. Ничего не крути!
  Они оторвали край выцветшего линолиума от плинтуса. Горячая вода, надрывно ворча, скатывалась по стене в щель на полу. Левин хоть и был озабочен, но лицо его сияло: благодаря этой случайности рукописям не угрожала опасность намокнуть. Лейся вода хоть целый день!
  - Придётся разориться, - бормотал он. - Ничего не попишешь. Без "пузырька" Олег и не дотронется, хоть пусть зальёт здесь всё. А нам без его рук не обойтись! Убирать ничего не надо. Он хоть и алкаш, на чужое не польстится. Однажды ему довелось напариться здесь лет пять назад! Радиатор - его работа. И трубы, и установка. Надо думать, время их вышло.
  Он сбегал и вернулся с неуклюжим мужчиной с бугристым лицом. Принюхиваясь почему-то, сантехник начал с того подвала, в котором Гевашев дважды находил себе приют. И порядок умелыми действиями Олега был водворён.
  - Ты того!.. Не крути! - после того, как Олег с початой бутылкой удалился, - сказал Левин. - Давай выкладывай, зачем приходил?
  Как будто никакого потопа и не было! Левин вновь натянул маску строгости и сосредоточенности, стал прежним Александром Акимовичем.
  - Да вот соскучился, понимаешь! Дай, думаю, загляну. - Сбитый с толку "метаморфозой" хозяина, проговорил Игорь. Потом как бы очнулся:
  - Видать по всему - не вовремя явился. Вот помогать тебе пришлось, перепачкался весь, а то гулял бы себе чистенький, свежий... - И сорвавшись со стула, он побрёл к вешалке.
  Левин не смутился. Подумав, он внёс ясность:
  - Ты вот что! Без дела не ходи. Больно занят я. Коли есть оно, тогда и приходи.
  - Видишь ли! Голова кругом идёт, - начал охотно Игорь. - Меня целый день по Москве в "Жигулях" возили, кормили-поили. А теперь я на улице.
  - Где был? - навострился Левин. - А что за люди?
  - Ребята одни... - промямлил Игорь.
  - Что ещё за ребята? Ты, что, маленький? Вот влип!
  - Почему влип? Милые ребята, отнеслись хорошо.
  - Зря кормить, не станут! Ты не красна девка. Чем они занимаются?
  - Не вникал ещё.
  - Предлагают что? - нетерпеливо поморщился Левин.
  - Поработай на нас, говорят, а мы тебя прописку и квартиру сварганим.
  - Ну, я же говорил!? Не связывайся, плёвое дело пропасть. Со всей честной компанией за милую душу загремишь на "химию".
  - Что же делать? Выбор у меня, что ли есть? На работу не берут, денег нет, жилья - тоже!..
  - Втянут в какую-нибудь историю, тогда забудешь про выбор. Ну, что с тобой делать?.. Сфотографировался?
  - Нет.
  - Так и знал! У тебя рубля нет? Сейчас же отправляйся вниз, дворами беги на Сретенку. Хотя подожди, и мне туда надо. За табаком. Я сейчас облачусь, погоди. - Он стал одеваться, ворча:
  - Обо мне, надеюсь, не говорил?
  Гевашев заверил, что нет, конечно. А сам думал: "Что может со мной приключиться? Чтоб ни делали, ширмой я для них быть не могу. Сам бро?дяга! Но что верно, то верно - не компания они мне.
  - Прежде чем кататься в "Жигулях", зашёл бы ко мне! Дорогу ведь знаешь?
  - Да вы же меня выпроводили!
  Действительно, в последний раз визит Гевашева к Левину был не слиш?ком благополучным. Завязался тогда спор о литературе.
  - Литературу надо знать и любить! - строго внушал Левин. - Знать, за что любить. Вот Джека Лондона - за сюжетность! Паустовского за...
  - Понимаю, Александр Акимович. Но без иностранных языков, живописи, музыки нельзя соткать изумительной прозы. Возьмём Льва Толстого и современного автора...
  - И что?
  - Как что?! У Толстого простоты больше, но в ней глубина, изящество, увлекательность. В простоте зарыта собака.
  - Простота, верно. Но причина не в этом. К тому же сложно всё это - языки, музыка. Упущено время.
  - Да языки просты, Сашенька, - покровительственно засмеялся Игорь.
  - Почему же столько лет люди, и заметь, не поголовно дураки, зубрят, зубрят, а вот без словаря обойтись не могут.
  - Ключей в школе не дают!
  - Чего?
  - Ключей, Сашенька.
  - Что-то я твою философию с ключами не понимаю! Вообще, заманчиво языки знать. Начинать в моём возрасте, когда столько надо успеть.
  - Это, в каком же? В вашем? Когда и шестидесяти нет? - Игорь усмехнулся. - Люди ещё детей заводят. Это ещё середина жизни! Не поздно и бальными танцами заняться. Раз, два, три, четыре...
  Левин замахал руками и вытолкал гостя за дверь.
  Они вышли на Сретенку. Ну и вид у Левина! Попыхивая неразлучной трубкой, постукивая сабо, он, насупив для пущей важности густые бро?ви, шёл и не шёл. Он шествовал! Облик его от коричневой замшевой курки до сердито пыхтящей трубки красноречиво говорил, что Левин - весьма занятый делом человек, презирающий демагогию и ничегонеделание. В настоящее время, если и оторвался от важного дела, то лишь потому, что случаются пробелы в жизни приличных, но бестолковых людей, как этот провинциал, которого он, Левин, выручает. Но если Игорь посмеет над ним насмехаться за отшельнический образ жизни, то пусть пеняет на себя, барахтается, если ему того хочется, за бортом жизни.
  "За бортом жизни", - внезапно восклицает Левин. - Кажется, из трёх?сот написанных вещей такой новеллки у меня нет! Не забыть бы...- Он поспешно извлекает из визитки блокнот, на ходу заносит в него название будущего "шедевра".
  Они подошли к двери с гофрированной железной вывеской "Металлоремонт". Заказав ключ, вышли.
  - Может, в "букинист" заглянём? - предложил Игорь.
  - Молодец, что раскопал этот магазин, - поощрил Левин.
  Игорь усмехнулся: - Ещё бы! Походи по улицам столько, и не то ещё узнаешь.
  Потом Левин развеселился, вовсю отпускал шуточки, разглядывая встречных, особенно женщин. И как будто забыл о более важных делах.
  Игорь отметил про себя, что его знакомый был самим собой и жил, подобно Вахруддинову, не подражая никому. Счастливец!
  Счастливым почувствовал себя и он, когда на ладони заиграл лучиками новенький, торжественно врученный Левиным ключ.
  - Вот и мой второй шаг милосердия! - воскликнул Александр Акимович, задерживая Игоря перед надписью по стеклу "Фотография". Пытливо всматриваясь в ершистого "провинциала", Левин старался вникнуть в ход рассуждений Игоря. "Да-а, не человек, а клубок проти?воречий. То за одно ратует, то отстаивает другое - противоположное первому. Никакой логики"!
  - Невнятно говоришь, - рассердился он.
  - Что же непонятного сказал? - стоял на своём Игорь. - В челове?ке добро и зло уживаются, потворствуют друг другу.
  - Что каждое начало из добра и зла состоит, я и сам знаю! Но при чём твоя дребедень?!
  "Лучше уйти, чтобы избежать размолвки", - подумал Игорь.
  - Что подскочил, как ошпаренный? Торопишься?.. - осадил его Левин.
  - Да как не торопиться? Масштабы Москвы, вон какие! В один конец только полтора часа.
  - А ты знай себе почитывай в пути!
  Гевашев старался, когда над методикой размышлял. В этой толчее наземной и подземной сосредоточиться невозможно. Разве путное в голову придёт? Стра?ницу прочитаешь, и та испаряется, как вода сквозь сито.
  - Пора, идти! И до чего мелким бывает человек! - загадочно обронил он напоследок.
  - Неправда! - взвился Левин, не желая принимать укор в свой адрес. - Любой человек велик! За делами своими суетными недолго и близоруким стать. Забываем про величие.
  - А в чём ваше, Александр Акимович?..
  - Моё?! Вот что я тебе скажу! Оно в том, что к обывателям я с сочувствием отношусь, хотя от них зависим.
  - Александр Акимович!..
  Левин не дал ему высказаться: - Вот ещё кладезь вопросов отыскался! Я тебе не автоответчик. Иди, Иди!
  На том и расстались. Хотя Левин и выпроводил Игоря, но ключа не отобрал. Впервые за месяц жизни в Москве отоспался Игорь на продырявленном диване.
  Однако при первом же удобном случае, - а случай представился скоро, Игорь снова начал с вопроса:
  - А что вы скажите насчёт людей, которые потребляют сверх головы, а ни духовного, ни материального не производят?
  - Все что-то да производят, - возразил Левин. - Взять хоть коллек?ционеров.
  - Никогда не думал, что коллекционер производитель, - выпалил Гевашев.
  - Как же! Любая коллекция - сокровище, всенародное достояние, - Левин схватил со стола перчатку, потряс ею перед носом скептика:
  - Ну что это?
  - Перчатка!
  - А в ней заключён труд сотен, а то и тысяч людей! А я лишь потреби?тель. Изношу её и выброшу! Коллекционер же сохранит для будущего мно?жество подобных вещей... В мире всё взаимосвязано и ничего лишнего. - Левин стал отвлекаться. - Раз существует государство, существуют и проблемы. Всегда были и будут изготовители, распределители, потребите?ли. Усложняется общество, и число распределителей удесятеряется. Это закономерно!
  - А нельзя ли распределителей хотя бы частично превратить в изготови?телей?
  - Как ты не поймёшь! Что-то производит каждый. Один огород вскапывает, другой ремонт квартиры делает. Каждый трудом занят! Каждый от другого зависит. Распределители ой как нужны! На этом мир стоит и не разваливается.
  Игорь искренне верил, что в целом общество, где уживаются массы, люди по отдельности - ограничены. Далеки от совершенства! Он верил в это и тяготился одиночеством. Воспринимал мир по своему. Он высказывал мысли и чаяния, которые не воспринимались людьми так, как хотелось ему. Люди не шли навстречу, не загорались желанием, не меняли круто жизни, когда Игорь был уверен в своей правоте и, казалось ему, знал, что надо делать. Даже Левин изводил его, и когда так получалось, Игорь уходил раздражённый, чтобы придти на другой день и молча посидеть, стараясь не мешать Левину, и тот смягчался. Сам по себе возникал разговор.
  - Ты вот всё твердишь, что на пути познания. Это хорошо, - насмеш?ливо заметил однажды Левин. - А как мыслишь его? - И совершенно серьёзно стал растолковывать: - Вот гора! Ты карабкаешься на её вершину. Руки в ссадинах, царапинах, весь в синяках, устал смертельно. Наконец завершилось восхождение. Весь разбитый и искорёженный, стоишь на самом верху. А там что? Что наверху? Мрак и ветер! Собачий холод! Ничего больше.
  - Но ведь ты сам туда идёшь! - возразил Игорь.
  - Да! Пишу, пишу, а проку нет.
  - Зачем же так тогда изводить себя?
  - Зачем? А на это никто не ответит. Да, я пишу, и не только пишу, а печатаю, сабо мастерю, грязной работой не гнушаюсь: когда надо, спе?цовку надеваю - и к строителям. И нахожу в том смысл жизни.
  - И счастлив?..
  - Да! - задетый за живое рассвирепел Левин. - Слышишь, да! - Поостыв, он добавил мрачно:
  - Кому счастье моё надо? Может, ты знаешь? И чего ты, собственно добиваешься?
  - До истины докапываюсь!
  - До истины?! Будет тебе известно, ни один гений ещё не докопался.
  - Выходит, всё, чем ты занимаешься - самообман, мираж и трата времени, - резюмировал Игорь. - И утешаешь себя ненужными творениями. В заблуж?дение вводишь других, зная о бесполезности своей работы. Для чего, спрашивается, всё это затеял?..
  - Ты зачем сюда поднялся? Крыша у тебя есть, а дальше сам, как знаешь.
  - Я повидаться, Саша, - сразу отступил Игорь.
  - Повидался?..
  - И чаю попил, Саша! Ты на меня не сердись.
  - Без дела больше не ходи! Я занят, - отрезал Левин. - С "Бригадным комиссаром" развязаться надо? - Он имел в виду свою повесть. Гевашев упорно поднимался к нему наверх. С Левиным можно было философствовать на глобальные темы; например, о том, что скоро настанет великое просветление в общечеловеческом сознании. Левин обычно хмыкал, слушая выспоренные речи, но не мешал мечтать.
  - В будущем вор не захочет воровать, - пророчествовал Игорь. - Сантех?ник не станет вымогать бутылку. Каждый захочет быть благородным! Вновь как в романах Вальтера Скотта, вернутся на землю рыцарство, и доблесть. Словом восторжествует разум над косностью и невежеством.
  На этом месте Левин оторвался от машинки, крутанулся на вертящемся стуле, впился глазами в наивного философа:
  - Безумец! В классических романах вымышленная жизнь. Вальтер Скотт не историк. Для него история - просто гвоздь! Он вешает на нём, по его же собственному признанию, свой очередной шедевр. Реальность во сто крат умней вымысла. При случае она бьёт дрыном и заметь, ста?рается по голове непонятливых олухов. Правда не щадит никого! - и Ле?вин зловеще захохотал.
  Остановленный растерянным взглядом наивного постояльца, он потом спросил: - Ты мне службу сослужишь?
  Лев никогда ни о чем не просил его, и вдруг... Гевашев выразил го?товность. - Если осилит поручение.
  - Я кончаю "Товарищ бригадный комиссар", - сказал Левин. - Нужен опытный редактор, чтобы отшлифовать.
  - И?.. - не понял Игорь.
  - Ты читаешь "доски объявлений". Так черкни телефон редактора и созво?нись!.. Хотя сейчас и машинистку надо: набело отпечатать. Сам я маши?нистка плохая! Напортачит могу. Лучше чужому отдать, хотя это и дорого, не так сердце хватать будет.
  Гевашеву и самому хотелось быть полезным Левину в благодарность за место, где можно было отоспаться. Утром на свежую голову цепляться за Москву. Он машинально нащупывал в кармане полученные, наконец, от мамы деньги. Сто пятьдесят рублей! И заверил "подземельного крота", что будет и белка, будет и свисток.
  - Где-то видел телефон редактора, ещё думал записать.
  - Безобразие! С кем связался?! Записной книжки нет! Чтобы сегодня обзавелся, - и Левин, по обыкновению своему, вытолкал Гевашева за дверь.
  Игорь и не подозревал, за какое нешуточное дело взялся. Пришлось поработать языком и ногами, прежде чем он нашёл машинистку. Та согла?силась отпечатать пьесу в сто пятьдесят страниц за две недели. Как Гевашев не уговаривал её, она не сбавила ни дня. "И зачем я взялся не за своё дело?" - сожалел он.
  Левин буквально терроризировал его одним нетерпеливым вопросом "когда?".
  Машинистка, отдавая рукопись, морщилась. Эта брезгливая полуулыбка не ускользнула от глаз Игоря.
  - Не нравится?
  Птичье личико негодующе затряслось:
  - Не понимаю, зачем тратить время? - Она помолчала, глядя в сторону. Зябко поёжилась в пуховой шали, которую держала прозрачными пальчи?ками в синих прожилках. Отчего, Гевашев так и не понял, то ли от ни?кудышней прозы Левина, то ли кровь плохо циркулировала в её тщедуш?ном теле и не согревала её. - Вас как друга пожалела. Вы ведь за "приют" хлопочете, как я поняла? Вещь, прямо скажу, - зевать хочется!
  Чем-то машинистка напоминала ему харасавэевского Бычкова.
  - Какая есть! - обиделся Гевашев за Левина. Перепечатка обошлась в кругленькую сумму.
  Левин, пробегая глазами по стопке отпечатанных листов, удовлетворён?но сосал трубку и хвалил опытную руку машинистки.
  - Что значит - опытная, - в назидание говорил он. - Много лет, видно училась: то, что у себя и при тщательном анализе не заметил бы я, сверяясь с таблицей гениев, исправила. - Потирая руки, важно добавил:
  - Нашёл одного театрала, берётся определить эту пьесу. Теперь де?ло за редактором! Найди мне человека принципиального, который хочет людям делать добро.
  - Машинистку нашли, и редактора откопаем, - ответил Игорь не слишком бодро. К обеду следующего дня, почти разрешив проблему "редактор", обрадованный головокружительным везением, он примчался к Левину.
  - Созвонился, Саша! Хочешь, вместе махнём на Малахитовую улицу?
   - А там кто? - навострился тот.
   - Анфиса Владимировна.
   - Что за птица? - продолжая барабанить на машинке, допрашивал Левин.
   - Редактор она что надо! Отец её работал с железным Феликсом, Она работник крупного издательства.
   - Какого? - не унимался Левин.
   - Ответить Игорь на каверзный вопрос так и не смог, но ему казалось достаточно и того, что он знал, чтобы сломя голову броситься с рукописью к Анфисе Владимировне. Но почему Левин не радуется его порывам? Обмозговывает, как быть с дамой? Раз так, мешать не будем.
  В то время как Игорь безуспешно набирал номер телефона дочери со?ратника Дзержинского, Левин, с виду уйдя с головой в изучение архив?ных материалов о Куликовом поле, размышлял ещё, а не догнать ли Гевашева? Потом сообразил, что не готов ни духовно, ни материально. И решил, что поступил правильно, отправив Гевашева одного в разведку.
  Устав набирать заветный номер, Игорь заскочил на Главпочтамт. В окошке "до востребования" ничего для него не было.
  - Пишут! - лукаво сказала девушка за окошком, перебирая музыкальными пальчиками почту.
  Снова он побежал к телефону. На этот раз повезло.
  - А, это вы звонили утром, - певуче сказала трубка. - Сколько вам лет? На Гевашева обрушился целый ряд несовместимых вопросов. Анфису Владимировну интересовало буквально всё: семейное положение, должность, адрес. На "десерт" она строго осведомилась:
  - Где вы прочитали моё объявление?
  - Возле метро "Щербаковская".
  - Никогда не езжу туда, - в голосе Анфисы были раздражение и досада. В Гевашеве тоже взыграла злоба:
  - Какая вам разница, где? Я не помню точно. У меня давно ваш телефон.
   Мысль, что желательная встреча может не состояться, встревожила его и он приложил немало сил, чтобы сменить неожиданный гнев Анфи?сы Владимировны на милость.
  Анфиса Владимировна, видимо поняв, что звонит один из тех лите?раторов, которым как воздух необходимы её опыт и знания, смилости?вилась:
  - Хорошо, поняла. А как фамилия заказчика?
  - Левин Александр Акимович, - ответил Гевашев.
  - А в котором часу соизволите приехать? - ещё более дружелюбно спросила Анфиса Владимировна.
  - Я уже на пути к вам!
  Гевашев оторопел, когда услышал в ответ?
  - Надеюсь, вас не затруднит. Заскочите за мёдом на Сретенку! В "Лесной были" есть. Прикупите также, если не затруднит, грамм трис?та сыру "российского". Это рядом, на Кирова.
  Спроси, отчего он сразу не повесил трубку, повинуясь первому желанию, а выслушал до конца перечень продуктов редактора с гурманскими наклонностями - он не смог бы ответить. Но ему так хотелось сдержать сло?во, данное Левину. И упавшим голосом он выразил боевую готовность мчаться сейчас же за покупками, настолько огорошенный, что даже возмутиться не смог. В считанные минуты он облетел все рекомендо?ванные магазины.
  Ему ли, основательно побродившему здесь, рядом с заветной кельей "подземельного крота", не знать торговых рядов Сретенки и в особен?ности достопамятную "Лесную быль", где, глазея на покупателей, выст?роились строго в ряд нарядные баночки, и не только с мёдом.
  Всего-то и делов: один рубль сорок копеек, - и пузатый бочонок пахучего мёда покачивается янтарным камешком в полиэтиленовом мешочке. С сыром дело обстояло хуже. "Российского" не оказалось ни на улице Кирова, ни поблизости. Всего набралось на десятку! Для Игоря это была немалая сумма, ибо материнский перевод катастрофически уменьшался, но раз открыл шампанское, надо пить, советуют французы, и он с покупками отправился на Малахитовую улицу.
  Встречала его Анфиса Владимировна, театрально - стихами. Вдобавок ко всему она оказалась ещё и декламатором. Певучим грудным голосом Анфиса Владимировна усладила слух Игоря стихами Туманяна. Лишь после этого любезно подала холёную руку. Не забыла она и про заказ! Горестно всплеснула полными обнажёнными руками, узнав о дефиците желанного сыра. Покачивая головой, рассказала о свежести и аромате "Российского", за что она его обожает. Затем она перешла к более возвышенным предметам. Любознательный Гевашев сначала внимал с интересом. Наконец её пустословие приелось.
  - Анфиса Владимировна, - перебил Игорь. - Со мной рукопись пьесы.
  Видно, он поторопился.
  Анфиса Владимировна как бы очнулась ото сна.
  - Пьеса? Интересно, о чём?
  - О бригадном комиссаре.
  - Ваша?..
  - Моего друга, хорошего литератора. - А я к вам от его имени, как к редактору.
  - А где же он сам? - не дотронувшись до рукописи, спросила хозяйка. - Люблю интересных людей. Мой папа...
  Про то, что её папа был соратником Дзержинского, Гевашев слышал уже два раза. Он встал и потянулся за шапкой на вешалке.
  Анфиса Владимировна не задерживала и не выгоняла Игоря. Но заяви?ла, что просматривать пьесу будет только вместе с её автором.
  - Александр Левин!.. Звучит!.. В имени что-то есть, - пела Анфиса Владимировна.
  После такой поездки Игорю не хотелось встречаться с Левиным, он не стал себя утомлять с подъёмом по крутой лестнице, проскользнул вниз - и застал там Левина.
  - Сижу, дожидаюсь! - недовольно оказал Левин. - Как чувствует себя Анфиса Владимировна? Взялась?.. - В его голосе Игорь уловил грусть по отданной в чужие руки пьесе, а также нескрываемый явный интерес.
  Не чуявший ног от беготни Гевашев не стал распространяться о за?машках Анфисы Владимировны, да и прослыть жмотом не хотелось. Левин так ничего и не узнал о жертвенном расточительстве Гевашева так и не воз?мещённом ему изысканной гурманкой. Зато Игорь отдал должное внеш?ности поэтессы-редактора, её литературному дарованию, насколько мог судить по первому впечатлению. Левин, заинтригованный, как кролик удавом, одобрил все действия Игоря. И уже грезил наяву, вслух о том, что видный редактор кровно заинтересована в нём и что из этого вый?дет. И ему рисовались их отношения, скреплённые узами дружбы, пло-дотворного сотрудничества. Глаза его заблестели. Кто знает, может, ему грезились и иные картины...
  Ласково пожурив Игоря за то, что тот выдал себя за него, тотчас восхитился тонким психологом и знатоком людей Анфисой Владимиров?ной, сразу определившей, что пожаловал не тот, кого она так терпеливо ждала. И нельзя терять ни минуты. Левин Александр Акимович - не какое-нибудь подставное лицо - сам войдет в её дом и - обстоятель?ства располагают к тому - в избранный круг её друзей! При его-то опыте, тонком понимании женской натуры, а искушенной - тем более!
  - Пусть сам приедет, сказала?! Надеюсь, охарактеризовал меня как светского мужчину? Сказал, что летом и зимой я хожу в сабо? Ну и что она? Взглянула на рукопись? - спрашивал он без конца.
  - Мельком только! Пусть, говорит, - ответил Гевашев. - Сам лично ко мне пожалует. У меня к нему интерес. Так что завтра в семнадцать ноль, ноль явись к ней без опозданий, - Игорь выкручивался, как мог. Левин вслух обозвал себя кретином, сокрушаясь, что сам не поехал. С утра назавтра начались обстоятельные приготовления. Избавляясь от щетины, умываясь, и прыскаясь "Красной Москвой", Левин вслух размышлял, какую из картин, написанных им, лучше всего преподнести Анфисе Владимировне. Наконец остановился на акварели неболь?шого размера с весенним пейзажем, ибо женщина - всегда весна. Акварелью Левин особенно гордился. Заботливо пеленая картину в прозрачную шелестящую бумагу, как и цветы он всё спрашивал и спрашивал о проявившей к нему интерес особе.
  - До колен снег на улице, о каких сабо может идти речь? - изумился Игорь.
  Левин нетерпеливо потёр руки:
  - Без них к даме - никак! Не виноваты мы с тобой, что ростом не вышли. Изъян природы исправлять надо. Было два часа дня, когда Левин с важным видом объявил: - Не к лицу опаздывать!
  Подхватил картину, исчез за дверью. Вернулся он за полночь - с шумом и зубовным скрежетом. Из раскрытой настежь двери дохнуло холодом. Спросонья Игорь ничего не понимал.
  - Вот что, - пьяно хрипел Левин. - Давай уматывай от меня! - И черты?хаясь, стал швырять на порог книги, портфель, одежду своего постояльца.
  - В чём дело?
  - Молчать!.. Меня!.. Старого человека... знакомить с этой... мерзавкой!
  - Вы сами того хотели, - растерянно оказал Игорь, ещё не зная, что стряслось. В глубине души он предчувствовал: из знакомства с Анфи?сой Владимировной ничего путного и не могло выйти.
  - И ты из их банды? Почему мне в глаза не смотришь? Ты где вычи?тал объявление? ...На столбе!..
  Игорь обиделся: - Зачем на столбе? Под стеклом. Официально, как положено. Облокотясь на подушку, стал успокаивать Левина. - Зря шумишь! Иди, проспись.
  Унять Левина было невозможно.
  - Нечего успокаиваться!.. Уматывай, тебе сказано! Никогда чтоб здесь и не пахло тобой! Может, и ты с ними заодно. Одна шайка-лейка.
  Напрасно взывал Игорь к разуму и сердцу Левина. Нехорошо мол, да?же жестоко выгонять на тридцатиградусный мороз человека.
   А как со мной обошлись?! - орал Левин. - Ничего, свежий воздух будет тебе полезен, для профилактики мозгов! Чтобы думал с кем свя?зываешься.
  Из рассуждений Левина следовало зарубить себе на носу, что он, Левин Александр Акимович, гигант русской литературы и изоб-ретатель альфастрата. мог пропасть для человечества ни на понюх та-баку. Не надо было связываться с этой мерзавкой!
  Потом Левин остыл и лёг спать. Ему и в голову не пришло, что Игорь затаился в сухом углу подвала, что утром, крадучись, он тихо выскользнет. Не найдя на Главпочтамте ничего для себя, ненадолго исчез?нет с глаз и заставит его сердце терзаться раскаянием.
  Покинув приют Левина, Игорь решил найти Виктора. Виктор поймёт и выручит. Что стоит ему купающемуся в деньгах, одолжить каких-нибудь полсотни? Не с концами ведь, чтобы снять квартиру, и перебиться до получения следующего перевода. Размышляя об этом. Игорь не заметил, как рядом остановились красные "Жигули". Это походило на сон или волшебство. Коснувшийся его плеча Виктор казался Гевашеву материализовавшимся духом, возникшим из пустоты.
  - Месяца полтора не виделись! - Обрадовано сказал Виктор уже в маши?не. - Ты же позвонить собрался?! А мы о тебе вспоминали. Хотели ви?деть, а ты исчез. Я верил, что объявишься! Ну, ничего, на то и жизнь, что всё в ней и складно и нескладно.
  Как будто сбывались надежды. Гевашев, радуясь, что не один, так и светился от радости.
  Разбежавшись, "Жигули" тотчас остановились, чтобы выпустить Воло?дю у телефонной будки. Он втиснулся в неё. И в течение двух минут через стекло видно было его сосредоточенное лицо, но выс-кочил он с торжествующим видом. На вопрос Виктора: "Как?" - негромко засмеялся:
  - Насилу уговорил!..
  - Где?
  - Как обычно.
   - В "Шашлычку"! - скомандовал Виктор.
  То, что Виктор и заботлив и предусмотрителен, радовало Игоря, основательно к тому времени проголодавшегося.
  
  * * *
  
  
  
  
  Глава двадцатая
  
  ЛЕТУЧАЯ ОБЕЗЬЯНА
  
  I
  Добрых сорок минут "мотор" петлял по необжитым дорогам нового рай?она, заезжая на обочины при частых поворотах. Как осы, впивались две пассажирки в очертания девятиэтажных новостроек Медведкова.
  - Кажется, здесь.
  - Здесь или, кажется? - раздражённо спросил белокурый таксист.
  - В чём дело, Савелий?! - взвилась высокая. - Тебе платят вдвойне, будь добр, крути молча!
  - Езди тут с вами...
  - Твоё дело возить, куда прикажут, понял? - сгрубила другая пасса?жирка.
  Немного погодя высокая попыталась загладить обоюдную невежливость:
  - Понимаешь, Савелий, мы заблудились. Хоть убей - ни улицы, ни но?мера не помним. После тягостного молчания невысокая сказала:
  - Разворачивай, Савелий! Вспомнила. От универсама и начнём поиск!
  - Начинали уж, хватит! - отрезал таксист. - Еду до универсама и всё! - глазами пробежал внушительную сумму на счётчике и, лихо, развер?нувшись перед универсамом, машина остановилась.
  - Тебе сказано: на месте рассчитаемся!
  - В отделение захотелось?
  Переглянувшись, подруги насмешливо рассмеялись. Настолько забавной показалась им угроза этого совсем ещё мальчика. Чувствуя, что отде?лением не проймёшь, таксист вздохнул и, сжав баранку, тронул машину. Исподлобья глянул на высокую:
  - Хоть бы ориентир подсказали. Школу или церквушку, какую... Вправо, влево?
  - Гони прямо! - Отмахнулась высокая. - Валя, я слепая или ненормаль?ная? - пожаловалась она.
  В то время как машина набирала скорость, она воскликнула:
  - Вспомнила! Горелый сарай перед домом... Длиннющий такой! За сараем - обрыв. Как это мы, а?
  Восприявший духом таксист сбавил ход, сориентировался, припоминая местонахождение сарая, на который раньше натыкался он в этих краях.
  Считая вправе нарушить обещание, данное Виктору: не отлучаться из квартиры, - девчонки соблазнились удобным случаем. Их денежный "патрон" четвёртый день не удостаивал их вниманием, - и они примчались на такси к Главпочтамту, оставив неразговорчивую Иру совсем одну. Адреса своего они не знали, посмотреть на вывеску, что за улица, не удосужились, надеясь на зрительную память. Сейчас Валя ещё находилась под впечатлением письма от мамы, - и в душе раскаивалась за опрометчивую связь с Виктором.
  Дело было так: в прошлом году захотелось ей в Московский энергети?ческий. Другим и не туда хочется. И Валя прикатила. Махина-город пленил её невообразимыми возможностями. В институтском общежитии Ва?ля и познакомилась с Эллой. Сойдясь взглядами на жизнь, абитуриентки быстро нашли общий язык. Обе радовались, что выскочили из-под опеки родителей.
  - Мама моя такое учинила!.. - строя глазки и хватаясь за голову, говорила Элла. - Едва заподозрит, что в отношениях с Бобом - мы с ним дружили с пятого класса, - так и норовит за уши отрепать. Попробуй часов в одиннадцать на порог ступить - такую шумиху закатит! И всё ей надо! К губам и щекам присматривается. А твоя как?..
  - Мать есть мать, - сердито отозвалась Валя. - Мало ли что выдумает! Я себя лучше знаю. Пошумит, пошумит и перестанет. А я снова на тан?цы. По воскресеньям иду в кафе.
  Когда абитуриентки уговаривали опрыснуть сочинение, Валя ещё держа?лась. Когда же во второй раз Элла расписала подробнее посещение бара, та соблазнилась и примкнула к компании. Сдав второй экзамен, Валенти?на пополнила ряды экскурсантов. Волнуясь перед чем-то, девушки долго наглаживались - накрашивались, предвкушая наслаждение от изысканного общества, аппетитных блюд, интерьера "модерн". Голодные, они стояли в очереди перед баром, куда попасть оказалось не так-то просто. В тот момент, когда всякая надежда, казалось, рухнула, появился "Он" с напарником. Обернувшись, на красные "Жигули", "Он" блеснул золо?том оправы очков и ангельским голосом поинтересовался: "Почему у таких прелестных девушек растерянный вид?" Узнав в чём дело, ска?зал обнадёживающе:
  - Пустяки! Я всё улажу.
  Перед всемогущим "рыцарем" опали железные решётки двери. Отлич?но знавший его швейцар любезно раскланялся и привычно осадил натиск толпы, пропуская "избранных".
  Уж тогда подпрыгнуло и учащённо забилось её сердечко. Не думая о причине, возбуждённая и покорённая, Валентина переступила завет?ный порог. Ей и подруге казалось, что всесильный "Он" потребует от них нечто большее, чем простая благодарность. Но опасения не подтвердились! Виктор пока что взамен ничего не требовал. Легко с ним! Он не из таких! Напротив! Он искренне сочувствовал девушкам впервые попавшим в Москву. Припомнил, как сложно было ему самому четыре года назад "выдюжить" экзамены в МАИ. И даже потанцевать не пригласил, ссылаясь якобы на усталость и дела. Скоро вышел из-за стола, размашисто черкнул им в записной книжке семизначный телефон. Вырвал листок и оставил на столе:
  - Будут трудности в чём-либо - дайте знать. Всё уладим! Девушкам оставалось только радоваться: всё оплачено. Бумажка с телефоном попала к Элле, а Валя на обратном пути втихомолку зубрила номер, ловя себя на мысли, что неравнодушна к обольстительному Дон Жуану.
  До сентября она была дома и скучала без Эллы. Связь не теряла, то и дело писала на Московский Главпочтамт. Ежедневно справлялась в окошке "до востребования". Воодушевлённая Эллой, которая, как и она, провалилась на вступительных, но благодаря Виктору "зацепилась" за Москву и прижилась где-то на квартире. Валя собралась ехать к Элле. В последний день дома взяла да и разругалась с матерью из-за Эллы. Ещё не знала, как обольстили подругу. Сама тоже не устояла, да и как тут устоишь, когда достают воочию из кармана толстенную пачку денег, и за всё, не считаясь, платят. Криво улыбнулась, представи?ла маму. Та, сжав ледяные руки и устремив гневный взор, что-то вы?говаривала ей, как в тот раз, когда Валя посмела в первый раз не прийти ночевать домой, а у неё был выпускной вечер. Знала бы мать сейчас правду! Хорошо ей писать: "Береги себя!" А как уберечься от двадцатого века? Как преодолеть соблазн? "Сама не маленькая, - как-нибудь разберусь. На ошибках учатся!" - решила она, кидаясь в омут. Утешаясь надеждой, что с помощью Виктора приоденется за два-три месяца и деньжат поднакопит. Прошло четыре месяца, как она с ним. И пока - лишь одни обещания. Пора предъявить ультиматум! Пусть он объяснит, в чём дело. Почему не держит слова? И поставить вопрос: "или - или"?
  Так думала Валя в такси.
  Когда вновь очутилась в квартире, где ждали ванна и сытная еда, трезвые мысли улетучились. Больше ей не хотелось иной, порядочной жизни. Дорвавшись до светской жизни, Валентина упива?лась ею. Снова нравилась ей Элла. Такая же, как она, "дура". Обла?пошил их Виктор! Вон сидит он с каким-то мужчиной. Поджидают бегля?нок.
  - Девочки, чем занимаемся? - на шутливо-игривый тон Виктора они заученно защебетали:
  - Борьбу проводим! С утра боремся со сном, после обеда - с голодом.
  
  III
  - Сделал он красивый бантик на коробочке из-под вина, - так и закатывалась от смеха Элла, даже слёзы вытирала, рассказывая о проделках "Гаврилы", которого иначе как "ловкачом" никто и не называл: - Купи, - деревенской бабе говорит, - летучую обезьяну". А сам её за рукав держит. - Купи за трёшник! - И тычет ей нарядную коробку. "Деревня" видит бантик, всё чин чинарём и думает: "Этот лоб дело предлагает, не зря в "Детском мире" околачивается". В кошелёк лезет! Открывает коробку, а там ничего! Ну, понятно, "шары" на лоб. "А где, - лепечет, - обезьяна?" Гаврила рукой за живот от смеха дер?жится, другой на потолок показывает: "Вон туда улетела обезьянка! Предупреждал я ведь она летучая!" До "деревни" дошло, что облапо?шили её при всём честном народе. Как быть? И трёшника жаль, и с милицией связываться неохота. Спекулянтка махровая... Спекулянтка! За сумки свои - и ходу!..
  - Один раз номер такой прошёл, а в другой Гаврилу задержат, - выр?валось у Гевашева. Все отчуждённо посмотрели на него, удивляясь столь бурной реакции на презабавную историю с "обезьянкой".
  Всю компанию заразил безудержный смех Эллы. Слушатели хохотали не столько над Гаврилой и "деревней", позволившей себя надуть, сколь?ко просто так. Почему бы не поржать сытым беззаботным людям?! Один лишь Виктор сидел с серьёзным лицом. Когда все перевели дух, он просветил Игоря: - С "товаром" заявлять? Да в конторе начнут с Гаврилы, а кончат сумками!
  Иронически оглядев Гевашева, Виктор в сотый, наверное, раз отме?тил детскую наивность Игоря и незнание законов "делового мира". Рас- толковал ему, что глаз у Гаврилы намётан, опыта по горло. Он делает деньги наверняка, без оплошностей. А к ребячьим шалостям, вроде "летучей обезьяны", прибегает крайне редко.
  Игорь оставался при своём мнении и стоял на том, что в один прек?расный день Гавриле не сдобровать. На что Виктор мрачно отреагиро?вал: "Всему бывает конец", - и дальше этого не пошёл.
  В комнату наплывали аппетитные запахи жареного мяса с луком и картошкой. Гевашев, подзабывший, что это такое, сразу повеселел и ему захотелось шутить. Здесь ему не мешали, не обрывали, а когда он познакомил их со своими скитаниями, постарались понять и как могли морально поддержали.
  - Так говоришь, в подвале мастерит сабо? - хохотнул Виктор. - Ну-с, а на что живёт твой чудак?
  - Вам рисуются корки хлеба? Нет, у моего затворника и на вешалке и в холодильнике есть всё необходимое. А там кто его знает!..
  Выудить что-либо ещё Виктору не удалось. Игорь не желал давать коор?динаты "подземельного крота". "Ничего, успеется, - подумал Виктор. - Ни?куда вы, голубчики, не денетесь!" И быстро прикинул: в перспективе - это подпольный цех, производящий сабо. "Отшельник" будет начальником.
  - Поговори с ним, может, мы ему пригодимся. По лицу Виктора пробежа?ла усмешка.
  Потом все слушали шофера Саню.
  - Без бульдога никуда! - рассказывал он о бывшем директоре, которого довелось ему возить: - Едет и псину с собой. А та ходит за ним, как за ребёнком! Бульдог - он умница! "Тапочки!" - и пёс бежит, и в клычищах тащит. "Газетку я забыл", - и пёс за газетой. "Апельсинчик ему!" Это в виде поощрения. Несут, чистят, подают.
  - А на обед псине мясцо самое лучшее, отборное! - неожиданно зло вставил Володя.
  - Таких бульдогов по стране десятки тысяч и всем подавай, - сказал Виктор. - Мяса, где столько набраться?
  Игорь удивился: откуда у них, респектабельных с виду, такие заботы о людях?! В нём ожил харасавэевский "почемучка".
  Виктор уклончиво ответил на первый вопрос.
  - Ну а всё-таки? - не отставал Игорь.
  - Возьмём природу. Там сильный и слабый. Возьмём людей. Богатый и бедный. Так было и так будет! И в сказках, и в жизни. Сумей только выбрать.
  - И ты?..
  - Я выбрал! Путь сильных и состоятельных. Деньги всё могут.
  - Это что - девиз?
  - Понимай, как знаешь! Только с ними да с камушками человеком себя почувствуешь.
  Виктор знал, что говорил. Он не шагал проторенными путями гениаль?ного Остапа Бендера с величайшими премудростями добывшего миллион. Виктор жил по детально разработанной ещё в местах, где Макар телят не пас, системе. И не просто жил, а пользовался жизнью, не надеясь на розовое будущее. В своём кругу он считался королем оптики, и мудро не ограничивался лишь этим. Виктор вёл завуалированную жизнь: где-то женат, где-то прописан, о прошлом не распространялся. Любил говорить о своём голубом коротком детстве. Рос Виктор в роскоши. В доме постоянно менялись мужчины, звучали смех и музыка. Однако мать рано умерла. И теперь он поучал Игоря: - Руками денег на сытую жизнь не заработаешь, лишь головой можно! Как бы ты не надрывался на производстве, больше десятки не дадут за смену. Вдумайся: духовное - пожалуйста, в библиотеки иди, даром питай?ся знаниями! А к материальному запросто не пускают. Хитроумно мир устроен!
  - А Гаврила тоже головой зарабатывает?
  - Гаврила и по части рук - гений! Такой на миллион дураков один. Виртуоз, как говорится.
  - Да?.. - удивился Игорь.
  Когда заявился "ловкач", Виктор, отечески похлопав его по плечу, мягко пожурил за "обезьяну" и просил больше так не смешить публику.
  Но кроме трюков вроде "купите летучую обезьянку", Гаврила, чувство?вал душой Игорь, был способен на что-то посерьёзнее. Иначе не попал бы на два года "в места не столь отдаленные". С виду и не скажешь ничего: приветливая улыбка, лёгок на руку! Чем не мастеровой? Но по рассуждениям он мелковат. "Именно своей мелкостью и опасен Гаврила", - подумалось Игорю. - Опасен угодливостью, готовностью за "мзду" сделать нечистое дело.".
  Выявить Гаврилины недюжинные способности помог случай.
  
  III
   - Поди-ка сюда!
  Услышав зов дражайшей супруги, Роман Николаевич очнулся от мимолетного сна под звучащий в голове напев: "Как говорится в оперетте, не говори мне только нет".
  - Опять нашкодил, голубок? - укоризненно качала головой жена. - И не совести, ни стыда!
  Они стояли перед открытым холодильником. Вызверившись на мужа, она презрительно кривила губы, а Роман, не чувствуя себя виноватым, не понимал её вспышки.
  - Опять это мурло кормишь? - намекая на Василия, рабочего склада, спросила жена.
  - Так его давно у меня нет! Он рассчитался и пропал. Уверяю тебя!.. А в чём дело?
  - А ты глаза-то разуй!..
  В морозильнике вместо тушки индюка зияла дыра.
  - А может, мы его незаметно съели, а? - растерянно спросил Роман Николаевич.
  - Проглотили!.. - нервно засмеялась жена. И как Холмс следовательским тоном пустилась в логические умозаключения: - Когда я собиралась к сестре, индюк ещё был. Тебя не было! Значит, дома ни души? Рыжик ута?щить не мог. - Она на всякий случай рявкнула на сидевшего на табурете рыжего с белыми разводами кота довольно внушительных размеров. Тот обидчиво выгнул спину, проворчал что-то, спрыгнул с табуретки и выка?тился в коридор. - Тебе я звонила полдвенадцатого. Так или не так?
  - Да, примерно так, - сказал Роман Николаевич. - После я в ванне плескался. Затем в постельку. Сегодня чуть свет ты причиндалила.
  - Никого не приводил? - угрожающе поднялись её брови.
  - Никого!.. - Глаза мужа были родниковой чистоты.
  "Кажется, не врёт".
  - Может, сестре снесла да запамятовала? - Предположил он не менее угрожающим тоном.
  - Вот я тебе покажу сестру! Да, я не в своём уме? Такую тушу - и сестре?.. Ты ужинал? - мягче спросила жена.
  - А как же. Сразу же сковородку печёнки с картошкой умял. Тогда всё было цело!
  Но тут и его взяли сомнения. Ужинал он наспех, когда у телефона дежурил. Морозилку не проверял, дома не ночевал. Где был - это его личное дело.
  Роман Николаевич молча потоптался у холодильного агрегата и пошел досыпать в спальню. Жена не могла отойти от зияющей дыры в морозильнике, забыв, что это очень вредит агрегату.
  Так и обошёлся бы этот незначительный переполох в связи с зага?дочной пропажей индюка, если бы Роман Николаевич не усомнился вдруг в искрен?ности жены. Проснулась запоздалая ревность.
  - Дома она не ночует. А где? К сестре не дозвонишься, ибо нет у той телефона! Ничего, ничего, милая, - мысленно сказал он себе, лёжа с открытыми глазами. - Проявим тебя, сладенькая, проявим! Из черно-белой цветной сделаем под микроскопом.
  Сон пропал. Он, побуждаемый туманным чувством подозрительности, встал, чтобы обследовать её вещички. Руки у него дрожали, голову не?одолимо тянуло вниз: сказывалось вчерашнее утомление. Ведь зарекался "не перебирать"! Чуть не проспал, хорошо, что будильник выручил. А эта смешная приемщица Лора, - Роман тепло улыбнулся, - спросонья за меня уцепилась: "Не пущу!.. Куда в такую рань? Разденут ведь!" Ничего, он не из жидких. Такси на повороте подвернулось.
  Вещи жены были опрятные, не могла она его под монастырь подвести.
  Дверь!.. И как он забыл о ней? Роман бросился в коридор, начал ощу?пывать дверь, словно видел её впервые.
  Запоры больше не казались ему надежными. Кто-то ночью?.. Сам не свой, он заметался по комнатам, заглядывая в шкафы, антресоли. Все углы и закоулки обшарил. К запахам квартиры прибавились чужие, подозрительные. Стало душно. Он распахнул окно.
  - Ты что, спятил? Закрой сейчас же! Не лето, - подскочила жена в наспех наброшенном халате. Порывистый ветер взлохматил её седеющие волосы. Она решительно закрыла окно, воздвигнув перед холодным ветром непроницаемый щит.
  - Кто-то был ночью, - сказал Роман Николаевич.
  - Вот видишь! Дома не ночуешь, а здесь шарят... - жена собралась оскорблёно заплакать.
  - Молчи, я знаю кто!..
  - Кто?
  - Кто? Кто? Гаврила! Вот кто. Ну и молодец парень! Действительно, вором, как выяснили по горячим следам, был нигде не работающий, но не прочь всласть поесть-попить Гаврила. Тот отрицать своей кражи не стал. По-свойски сказал:
  - Рыбак рыбака... Ну, а дальше вы и сами знаете.
  Роман Николаевич не оскорбился. Напротив! Он нашёл признание даль?новидным. Уловил тонкий намек на будущую "дружбу".
  Гавриле было предложено перейти от несладкой жизни "летуна" и пьяницы к постоянной, разумной, с отгулами, как надо, сытой жизни подсобного рабочего на складе.
  Там Гаврила не только освоился, но и сильно преуспел.
  День его начинался с промывки мозговых шлаков после вчерашнего перепоя и прогулки на велосипеде до места работы. Несведущему "работа" его показалась бы элементарной. На самом деле была она тонкой. Посудите сами. Ведь надо приоткрыть запечатанный тончайшей проволокой ящичек с конфетами, не потревожить упаковку, отобрать "энное" количество грамм, вновь запечатать так, чтобы экспертиза ничего не обнаружила.
  "Обработанные" Гаврилой ящики, как ни в чём не бывало, отбывали на транспорте в магазины, рестораны. А там уж не его, Гаврилы ума дело.
  
  * * *
  
  
  Глава двадцать первая
  
  ПРЕЛЮДИЯ
  
  
  I
  - Девочки, откройте ротики и жмурьте глазки! - рассказывала приехавшая к подруге Элла о вторичном посещении "кабака".
  - Это ещё зачем? - бездумно захохотала подруга.
  - Ананасовый сок прямо из графина лить в ротик. И обе завизжали от восторга.
  Несло палёным, горела куча бумажных денег, вспыхнувшая от поднесённой Виктором японской зажигалки.
  - Вот это жизнь!.. - твердила про себя Валя, теперь - Виктория. От своего провинциального имени она отказалась в пользу аристократического "Вика".
  - Сколько?..
  "О чём это?" - не понимала Элла вопроса долговязого волосатика. А тот домогался о цене чего-то. Она наморщила лобик, пытаясь понять. А когда поняла, ей стало страшно и гадко. Такое изысканное общество! И это её роль здесь? Не будь Виктора, она повернулась бы и сразу ушла. Но Виктор как следует, одёрнул наглеца. Отозвав его в сторонку, обстоятельно, по-мужски, поговорил. Затем по-отечески, но со смыслом спросил Эллу:
  - Прописка нужна?.. Утвердительный кивок головой.
  - Сделаем! Кооперативная квартира?.. Сделаем. А машина? При слове "машина" она вспыхнула, всё в ней затрепетало.
  - Что я должна делать? - понимая, что ничего даром не бывает, она хотела знать цену подобных благ.
  - Ничего ужасного! Будь только умницей. Почитай старшего, и я открою тебе мир для избранных". Не всем доступный! Кушай что хочешь, с кем хохочешь, сколько хочешь и где хочешь. И жить будешь, где пожелаешь! А сейчас ко мне в квартирку с голубой ванной. Есть машина, понуждения никакого. Согласна?
  Он выжидательно посмотрел на неё. От свалившегося неожиданного счастья, Элла закивала кудряшками.
  "Славная девочка! - отметил про себя Виктор. - Пусть обживётся, привыкает".
  Подойдя к ней близко-близко, добавил: - Одна в квартире не побоишься ночевать? - Заметив мелькнувшую на свежем личике растерянность, успокаивающе перечислил: - Там телевизор есть, бельё чистое, два замка, цепочка. Закроешься - никому, даже мне! - Он обворожительно улыбнулся, давая понять, что всё зависит только от неё. - Саня! - подзывая шофера, он кивнул в его сторону: - Отвезёт, он знает куда. Смотри сама, чем заняться. На столике лежит "Декамерон". Почитать на сон грядущий! Смотри, только до утра не зачитайся! - Виктор улыбнулся снова. - Завтра позвоню. Деньги в тумбочке у зеркала, магазин внизу, в том же доме. Впрочем, всё необходимое у меня есть. Не заблудись, смотри! - погрозил шутливо пальцем. - Квартиру и этаж запомни. Словом, будь умницей и хозяйкой.
  Когда подошёл водитель, совсем ещё парнишка, протягивая ключ смутив?шейся Элле, Виктор строго сказал ему:
  - Доставь по адресу!"
  Уже на следующий день Элла перестала дрожать, как в первую, наполнен?ную шорохами ночь. Приняв ванну и решившись взять деньги, она успела заглянуть в "универсам". Мир напомнил о себе звонком телефона. Элла подняла трубку и воспользовалась советом Виктора: затаила дыхание, не отвечая. Его голос она узнала бы из тысячи голосов! На другом конце про?вода, несколько нараспев, позвал её Виктор. И девичье сердце заволнова?лось.
  - Не рано позвонил? - осведомился он, хотя на часах был двенадцатый час дня. - Как спалось на новом месте?
  Давая волю чувствам, она по-детски поделилась ночными переживаниями.
  Виктор совершенно не тяготил Эллу, и подумалось ей, что он непременно заедет. А она в чужом атласном халатике, совершенно не заправила постель, на голове не поймёшь что. Пересиливая себя, кротко спросила:
  - А сюда кто-нибудь приедет? - и сразу успокоилась, услышав "нет". Виктор пришёл на следующий день, в девятом часу вечера.
  - Чтобы страх прошёл, рецепт один, - наливая в фужеры, подмигнул он. - Только заводиться не надо! - Добавил, когда Элла отодвинулась от спирт?ного, и совсем невинно, по-отечески, обнял её за плечи.
  Ей вдруг почудилось, что стоит лишь пригубить шампанского, как Виктор словно зверь, набросится на неё. Неприятное ощущение не успело сковать её движения и речь, а Виктор уже почувствовал неприязнь и повёл себя совершенно иначе. Наскоро отправив в рот кусочек буженины, он поднялся, сославшись на занятость. Строго приказал никому на звонки не отвечать. В случае постоянных звонков телефон отключить, закрыться на цепочку и почивать. Едва дотронувшись суховатыми губами до её лба, он торопли?во вышел. Элле так понравилось, как он произносит: "Элла" и "почивать", что она несколько минут не двигалась. Потом закрыла все запоры, осторож?но заглянула в антресоли, в платяной шкаф, в холодильник и под кровать диван. "Снова одна! И так хорошо: завтра не надо в школу никакую". Впе?чатление чего-то хищного и нехорошего в Викторе рассеялось.
  Раздеться - плёвое дело, когда ты в халатике. Она комфортабельно устроилась в ослепительной белизне накрахмаленной прохлады. Ничего не стоит протянуть руку и для полноты счастья взять "Декамерон", отдаться душой и телом эротическим описаниям, как она делала эти два дня.
  Тут ей в голову пришла шальная мысль. Почему-то захотелось выпить. Ведь бывает такое от избытка сил и здоровья. А может быть, сама обста?новка побуждала? На экране не выключенного телевизора выламывалась известная певица, на столе сверкали неубранные рюмки.
  Сладкое слово "свобода"! Дело за малым - подцепить шлёпанцы, босыми ногами. Элла окинула взглядом отразившуюся в зеркалах стройную, ничем не отягощенную, точёную фигурку. Полная невысказанной радости, плюхнулась в кресло, ещё хранившее теплоту его тела. Покрутив в задумчивости рюмку, провозгласила тост за Виктора, чокнулась с пустой рюмкой "твое здоровье, ангел-хранитель!" - и выпила.
  Встала ногами в кресле, покачалась на мягких пружинках, легко спрыг?нула и стала ходить по щекочущему ступни ворсу красивого ковра, почему-то стараясь не наступать на узор. Улыбаясь, обнажая один к одно?му зубки, она размахивала руками, вся переполненная счастьем и добротой. Весь мир казался ей прекрасным, многоцветным, как вот этот необыкновенный ковер. "Ах, мама! - сладко вытянулась она, села возле кровати, под?жав ноги. - Всё хорошо! И зачем ты беспокоилась?" Можно лицо в вооб?ражении расплывалось в улыбке. Ах, как хорошо прижаться к тёплой маминой груди. Распахнув глаза, с участившимся биением сердца и дрожью в теле, Элла рассмеялась и протянула руки к белевшей простыне. Представляя себе белую кофточку мамы, уронила свинцовую голову.
  Прежде чуткие уши её теперь не услышали, как в замочной скважине повернулся ключ, бесшумно открылась дверь. В образовавшуюся щель сверху вниз скользнула стальная проволочка, с крючком на конце. Привычно зацепив цепочку, поползла вверх. Секунда, две, и придерживаемая опытной рукой, цепочка, выскочив из паза, не была уже помехой ждавшему своего часа Дон Жуана.
  
  
  II
  - Надо относиться к людям с состраданием! - Удивительно проникновенно говорил Виктор. - Грубостью ни одного человека не взять, не склонить на свою сторону. Великим умом наделён человек, который, подобно Карнеги, строптивого за две недели ручным делает. Не шуточное дело - управлять поведением человека! Недюжинным умом обладать надо, чтобы до мозга кос?тей он был пронизан повиновением. Как робот! И беспрекословно делал то, что тебе надобно. Не роптал на уготованную судьбу! Быть таким - удел гениев! - Виктор, безусловно, подразумевал себя. - Как тебе наши девочки? Славные, верно? А Ирэн, ну так просто... (Ирэн в этой компании называли неразговорчивую Иру) - Видно, он хотел сказать "прелесть".
  - Девочки, да не те, - возразил Гевашев.
  - Не по вкусу?!
  - Дело в другом!.. А что красивые, славные, конечно, пока у них этого не отнять.
  - Тогда скажи, чем они тебя не устраивают?
  - Однажды иду я по Самарканду, - воодушевляясь, горячо заговорил Гевашев, когда Виктор притих. - Иду, смотрю, глазам не верю! Солнце ясное, и в его свете девочка лет четырнадцати. На Бухарской улице это было, есть такая вблизи Регистана. Стоит она с подружками. Улочка узенькая, кибитки окнами во двор, хаузы с водой по пути, прибитая пыль везде. - И она, здесь, среди подружек своих, в шароварах атласных. Торопясь в шко?лу, я проскочил, было, потом остановился. Медленно прошёлся назад. И не мог глаз отвести; волосы, как у галки, чёрно-пепельные. Глаза - синь самого синего моря в июльский полдень. Лицо словно кремом чудодей-ственным отбелено. Носик словно выточен из слоновой кости, губки - просто сказочный цветочек! И вся она хрупкая, будто прозрачная. И что обиднее всего - никакого внимания на меня! Постоял, постоял я, притворяясь, что нужный дом разыскиваю. Вспомнил о школе, а ноги так и норовят назад, к девочке. Прямо диво! На целых двенадцать минут опоздал. Пробрал меня завуч, а я ему о чуде рассказал. Он понял меня. "Я бы, - говорит, - ради такой на кандалы согласился бы".
  - Кому-то достанется, когда подрастёт, - сказал Виктор, завороженный описанием девочки, выдуманной Игорем. - Нам бы такую!.. Давно это было?
  - Лет десять тому! Виктор присвистнул.
  - Теперь её днем с огнем не сыскать. А что!? - воскликнул он вдруг. - Спасибо за мысль. Эй, Ирэн!
  Та впорхнула и как большой ребенок доверчиво подала ему обе руки. Осторожно взяв за талию изящную фигурку, Виктор повертел её во все стороны, изучая волосы, глаза, лицо. Брови Ирэн вопросительно вскинулись.
  - Вот волосы!..
  - Что?.. - обеспокоено, спросила она, взяв прядку волос в руку.
  - Волосы в чёрный цвет! Глаза и так сойдут. А над лицом придётся косме?тологам поработать. Вот что... - шлёпнув девушку по месту ниже спины, он продолжил: - Завтра завезём тебя в "Чародейку" на Калининский проспект и преобразим. Над остальным сама думай.
  И когда она, сияя, вышла из комнаты, он тихонько прикрыл дверь, при?ложив к ней ухо: не ушла ли? Уставившись в окно на обгорелый сарай, ска?зал Игорю: - Завидую тебе и твоему пониманию, как жить надо по замыслу нетленных. Но ты нос не задирай! Твёрдолобый ты, но в твоём деле помощников тебе нет. И в ближайшее время не будет. Вот и претворяй, как сможешь, свои замыслы в жизнь. Но только без нас! Мы - материалисты и пока не убедимся в результатах занятий, воздержимся от капиталовложений.
  Тут обоих позвали к столу.
  Провозглашая тост за Гаврилу - ловкача, Виктор не забыл вознести до небес Игоря - за уникальность. А также напомнил всем о необходимости изучения английского языка, мол "нужен он интеллигентным людям для общения с коммерсантами Запада и Европы", как кислород.
  - Время не думает топтаться на месте! Грубостью человека не проймешь, в душу без хорошо подвешенного языка не влезешь. Многое надо знать и уметь, чтобы избежать серой жизни. Представилась возможность научиться английскому - так воспользуйтесь? Сколько времени надо, чтобы мы зачирикали?
  - Одиннадцать дней, - сказал Игорь невозмутимо.
  - Всего лишь!? Ну что ж, с завтрашнего дня приступайте. Как, девчонки? Все четверо расширенными глазами смотрели на приставшего к их "шалашу" безработного "профессора", а то и академика английского языка. Виктор не поскупился на похвалы. Игорь был польщён, в который уж раз благодетель проявлял о нём заботу! Внимание чутких и нежных созданий сладко тешило его самолюбие. Он молил бога склонить девочек на такое обучение. Первой заго?ворила Элла, пошептавшись со всеми: - Мы согласны! Только что-то не верится, чтобы за одиннадцать дней и английский в кармане.
  - Вот и проверим: так ли это? - сказал Виктор. - Но для успеха обучения нужна вера в свои силы. И чтобы исправно варил котелок. - Он постучал себя по голове пальцем, - всё остальное приложится. Это "остальное" он показал трущимися друг о друга тонкими пальцами: большим и указатель?ным. Компания знала, что это означает: деньги - и только деньги!
  - Если поднатужиться, можно познать, - подал голос Володя. И, показывая на покрасневшую Ирэн, добавил: - насчёт Иры у "отца нашего" стоящая мысль! Правильная! Вот только как бы назвать Ирэн?
  - Я бы назвал статуэткой, - предложил Игорь Васильевич. И впрямь, очень уж походила Ирэн на изящную статуэтку. Так грандиозно упруго и прекрасно было её тело.
  - Такую кликуху мог сварганить только стоящий котелок! - воскликнул Виктор. Он не раз искренне повторял, что потому и водится с Игорем Васильевичем, что он умный человек.
  Гевашев внимательно слушал, замечая, что не в пример многим Виктор многое пытался разъяснить, видно, познал он искусство внушать разъясне?нием, а не убеждением, находя в том удовольствие.
  - Гений ты непризнанный! Лучше оставайся с нами. - С улыбкой продол?жал Виктор. - В этой жизни пропасть без нас можно. - Игорь кивнул головой. - Ты не серчай на жизнь! Не всё в ней гладко, как описывают. Настоящая жизнь с шероховатостями, и всё же намного лучше, чем книга. Только вот умеючи надо жить. Припеваючи по возможности. И по возможнос?ти трезвее! Чтобы не застопорили, - и Виктор ритмично в такт затарабанил по полировке сильными и музыкальными пальцами. По всей видимости, ему захотелось выс-казаться, тем более что они были одни: после трапезы и девочек и ска?терть как рукой смело. - Говорю, говорю своим подопечным, и всё бестолку. Професси?оналы, а не могут, хоть и силятся, понять... Вот ты другое дело, - он заговорщически наклонился. - С нами поживи, пока бездомный! Система наша выверена самой жизнью. Лотерея беспроигрышная! Поработай на нас, - и всё окупится. Я вот к тебе пригляделся: ты - умница, а живёшь неслад?ко. А почему? Сказать?
  - Скажи! - Гевашева разбирало любопытство: что же скажет этот мудрый представитель преступного мира.
  - Книжек начитался! Фантазия и разыгралась. А в реальной жизни всё иначе.
  Начитанный "бизнесмен" невысоко ставил современную литературу.
  - Деньги делать надо! Улыбайся, а дело своё делай. Разделяй и властвуй - не нами сказано, но сказано здорово! Ирэн, к примеру, может только себя предложить, да и то лишь через меня. Гаврила - тоже, да и все остальные. Головы у них ни на что не годные.
  - А я додумался до "летучей обезьяны", обиделся, заглянувший не, кстати, в комнату Гаврила.
  - Ну и что?.. - осадил его тотчас Виктор.
  - Когда-нибудь ваша подпольная деятельность раскроется, - заметил Игорь.
  - Исключено! Так продумано, что завала быть не может. Звено выпадет - и всё! - высокомерно отпарировал Виктор.
  - До конца не застрахуешься! Остановись, и сделай хоть одно доброе дело.
  - О, я по этой части дока, - засмеялся Виктор.
  - Я серьёзно! Помоги мне, а я тебе помогу обрести себя. Талант твой применять надо. Помоги! - загорелся надеждой Гевашев. Но Виктор отчуждённо взглянул на него:
  - На химеру не подпишусь! И некогда мне уповать на тебя. Хватит об этом! - Он встал и беспокойно заходил по комнате вдоль стены с окном. - Вот покажешь себя, мы и накормим, и спать уложим, и копейку выделим. Мы сейчас это можем! Сейчас! - И он снова вскипел: - А твоего рая долго ждать!.. Ладно, не серчай, если что не так сказал. Я совет тебе дал: "с нами живи". А что касается применения языка - выкручивайся сам.
  "Так ошибиться!" - чуть не закричал Гевашев, стоило Виктору выскочить на зов девочек.
  - Тебя что, убудет? - донёсся из кухни голос Виктора. - Иди к нему! Пусть развеется. "Яуги" для нас человек нужный. Завтра всем за парты!
  И двух минут не прошло, как Ирэн действительно присела на краешек дивана к Игорю.
  - Я тебе нравлюсь? - игриво задала она провокационный вопрос.
  Игорь Васильевич смолчал.
  - Вот бы такую жену, как я! Молодую и красивую, - продолжала Ирэн с блуждающей улыбкой на своём белом, словно бескровном лице. Казалось, она обещала ему все радости земные. Но "мужлан", как в сердцах обозвала его Ирэн, не растаял.
  - Для жены возьмут другую! - хмуро сказал Игорь Васильевич.
  - А что так? - вздрогнула она. Улыбка Ирэн померкла - не столько от смысла, сколько от тона, как ей показалось, издевательского.
  - Красивая женщина, - повторил Игорь, - как блестящая безделушка. По?ставь и любуйся! Больше ни на что не пригодна.
  - Так уж и ни на что? - коварно улыбнулась Ирэн. - Зачем же нас добивают?ся?
  - Вас устраивает быть постельной принадлежностью? - в упор спросил Игорь.
  - Зачем так? Можем и обидеться! - Вступилась Ирэн за всех красивых женщин. Надула губки, но не выдержала позы и сорвалась: - Без красоты никто не обходится! Все к ней липните, а как что - в кусты. Знаем мы вас! Вот возьму и поцелую, посмотрю на практике, нужна я тебе или нет?
  Она решительно придвинулась, но Игорь Васильевич поморщился. Ирэн фыркнула, встала и ушла.
  На кухне царила тишина. Потом послышались какие-то звуки тихие, звуки, вроде плача. Игорь прислушался, уловил мелодию. Когда-то он слышал эту заунывную песню, исходящую из глубин души: "Прости меня, но я не винова?та, что ты ушел, и стала я другая. А за окном бушует непогода, сердитый ветер стонет и рыдает..."
  В девичьих голосах была грусть. Игорь Васильевич не мог поверить, что только что наигранно смеявшаяся девушка так безыскусственно грустит и даже скорбит за стеной.
  На дворе, знал он, хорошо, спокойно, безветренно. И захотелось ему выбраться отсюда, из этого вертепа, подальше от грустной песни. Прощаться вроде не к чему, всполошатся ещё, невесть что подумают, а уходить надо. Игорь Васильевич со всеми предосторожностями оделся и вышел, опасаясь щелчка, лишь притворив дверь.
  
  * * *
  
  
  
  Глава двадцать вторая
  
  ПАРАПСИХОЛОГИ
  
  I
  С восьми утра девочки и примкнувший к ним ловкач Гаврила взялись за изучение языка. Столкнувшись с известными трудностями, непониманием слов, лавиной обрушившихся на их головы, уже на второй день заметно охладели. Прежней прыти как не бывало и у беглого учителя, которого изловили на Главпочтамте и, посулив по-царски вознаградить, завезли на ту же кварти?ру. Игорь Васильевич не только охладел, но и стал чуждаться учеников. Разве о таких студентах мечтал он? Такое отношение, когда и учитель, и питомцы руководствуются единым принципом "лишь бы" - не ускользнуло от всевидящих глаз Виктора.
  - Может, пока повременим? Люди устали, да и ты тоже! Надо вам отойти. Такими темпами недолго и того... Вижу, дело выигрышное, вот только как его на язык бабок перевести? Может, группу из фарцовщиков сколотить? Или иммигрантов. Займусь этим на досуге! А пока что есть у меня знакомый, нужный для нас человек. Парапсихолог со связями! Ему для поездки за кордон нужен английский.
  - Звякни! - равнодушно сказал Гевашев, чтобы не выдать себя. Игорь уже подумывал рвануть от чересчур ушлых "друзей". Он не видел никакого воз?награждения за каторжную работу. Виктор сам навёл его на эту мысль.
  Виктор позвонил парапсихологу, и Гевашев вздохнул свобод-нее.
  - Собирайся, поезжай с Сашей! Ничего лишнего... Ясно?
  Всё время, пока Игорь поднимался на лифте на четвёртый этаж старин?ного массивного дома и робко нажимал на малиновую кнопочку возле двери, он почему-то испытывал волнение. Глазок засветился, дверь открылась, - и сердце Гевашева свалилось вниз. Вместо предполагаемого парапсихолога он увидел молодую женщину. Узнав, к кому он, женщина ткнула пальцем на первую по коридору дверь слева и с достоинством удалилась.
  Гевашева ждал свежевыбритый человечек в малиновом мягком кресле за небольшим резным столом с двумя телефонами. Возраст его колебался между тридцатью пятью и пятидесятью. Настолько он казался то молодым, то по?жилым. Сидел пожилой человек, а поднял глаза, заговорил - как будто бы стал молодым. Молча кивнул на другое кресло, привстал: ни дать, ни взять ответственное лицо у себя в кабинете. Потом представился, делая ударение на последний слог, как иностранец: "Ласкин". Однако руки не подал. Гевашева и подобный приём устраивал. Он тоже представился сидя.
  - О вашем феномене наслышан! С час как звонил кто-то из давних знакомых. Кажется, Виктор. - Как бы сверяя память с часами, Ласкин посмотрел на часы и покрутил завод. - За вас он ходатайствовал. С ним я близко не знаком, но раз просит...
  Ласкин говорил низким грудным голосом, не спуская с Гевашева глубо?ко посаженных глазок, как бы раскусывая: "Что это за система человечес?кая такая сидит? - Игорь тоже присматривался к парапсихологу, не вполне понимая цели и области этой науки.
  - У вас, должно быть, оригинальная методика? - Приступил Ласкин к делу: - В чём конкретно её сущность?
  Гевашеву льстили, и он догадывался почему. Разве это честно: пригла?шать для того, чтобы выудить из него методику, почерпнуть новенькое? Конфликты сделали Игоря гибким человеком, выработали способность замы?каться, голову людям морочить, ходить вокруг да около. В данной ситуации он увидел возможность познакомиться с полезным человеком, почему не воспользоваться ею? Но, как только он увидел прили?занного молодящегося Ласкина, похожего на хорька, он сразу оценил обста?новку. Надеяться на помощь Ласкина, кажется, не стоит. Но возможность поморочить голову загадочному представителю парапсихологии упускать не стоит.
  - Из меня никудышный теоретик, - начал он бодро. - Да и сами вы понимаете, что методика проста. Всё гениальное - просто!
  Зелёные молодые глаза Ласкина, почти без ресниц, удивлённо таращились на него.
  - Спряжений нет в моей методике. И склонений нет, - продолжал Гевашев. - Принцип такой - не изучаем, а пользуемся языком. Как поступают в Великобритании сами англичане.
  Гевашев не заметил, как увлёкся. Таких терпеливых слушателей без вопросов, без иронии и серьёзных, он ещё не встречал. Парапсихологу удалось влезть к нему в душу настолько, что Игорь Васильевич согласился поэкспериментировать тут же, не сходя с места.
  Через полчаса Ласкин поднялся, подошёл к зеркалу и вывалил язык. Тща?тельно обследовав его, снял налёт перочинным ножичком. "При такой нагрузке, - объяснил он, - организм очищается от ядов. Извлекается двойная польза. Но дело делом!.."
  Они снова перешли к методике. Насчет неё Ласкин, выдавая себя за компетентное лицо, металлическим голосом заявил:
  - Надо ещё поработать над методом! Он несовершенен, - Тут же поспешно заверил: - Ничего, ничего, поможем! Считай, тебе повезло, что ко мне попал. Избранные достойны всяческого уважения и почёта со стороны общества... - Остановил жестом готовое сорваться с губ Игоря Васильевича, слово протеста и ласково улыбнулся. Затем описал лучезарное будущее Игоря, если он на живом примере бескорыстно, в научных целях, обучит группу парапсихологов изумительному языку Шекспира.
  Ласкин знал, чем покорить Гевашева! И ему удалось выведать кое-что о жизни одарённого учителя. Игорь поддался порыву души и, ничего не утаивая, поделился своими проблемами. У слушателя сразу нашёлся дельный совет: - Познакомься с какой-нибудь женщиной! Лучше всего в кино. Координаты запиши и телефон. Или на "до востребования" с Новым годом поздравь, да не забудь указать обратный адрес. Если она отзовётся, там и в гости пригласит. Только сам не навязывайся! Жди своего часа, как в песенке той "Надейся и жди". - Он хитро подмигнул Игорю Васильевичу и на целую минуту впился в его лицо глазками, как оса. Игорю Васильевичу стало и физически больно, и нехорошо с этим человеком. Увидев простецкую растерянность в лице Гевашева, парапсихолог кое-что выдал из своего багажа конкретных знаний: - Москвичку тебе, пожалуй, не под силу заарканить! Москвички они ушлые. Великие мастера жить приживалками. А дойдёт дело до загса - с места не сдвинешь! Без средств они никуда. А у тебя, как я понял, нет денег. Гиблое дело затеял! Вижу, что не завтракал сегодня? Потому что не на что. Может, сообразить? Ты не церемонься.
  - Ну что вы? - сказал Гевашев. - Я по Москве голодным не хожу. Видите, надул провалившиеся щеки, выпятил живот: - Я толстенный! На убой кормят! - Он разразился оглушительным хохотом. Но Ласкин не смеялся! Он вышел в другую комнату, вернулся обратно с конвертом.
  - На первый случай!.. - сказал Ласкин.
  - Ну что вы!? - У Гевашева навернулись слезы. - Ведь я не скоро смогу отдать.
  "Когда сможете, тогда и отдадите! Вот мой телефон и адрес. Ласкин написал на визитной карточке семизначное число:
  - Впрочем, мы будем видеться! Нас пятеро, все мы возьмём отпуск, - И оттого как он снова нехорошо сузил глазки, Гевашеву стало не по себе.
  - Одно тревожит: научимся ли? Язык сложный, - добавил Ласкин.
  Возможность проявить себя ускользала. Игорь Васильевич возмутился: - Что же сложного? Спряжений нет, склонений нет.
  - А произношение?..
  Он и не заметил, как опытный Ласкин выудил слабое место из его методики.
  - Неправильных звуков, произнесённых человеческой гортанью, нет. Сначала не понимаете, не понимаете, а побыли в языковой среде - всё стало ясным и понятным. Произношение, понимание текста приходит вне воли, подсознательно. Понимаете?
  - Всё так... - заикнулся, было Ласкин, но Гевашев решительно поднялся и положил конверт на стол.
  - Ну, вот что, я не собираюсь вас уговаривать, - сказал он. Но Ласкин не торопился провожать его. Наоборот, устроился поудобнее, и мягко, как ребенку, сказал: - Это меняет положение дел!.. Что ж, попробуем.
  Через полчаса он полистал перекидной календарь, что-то поразмыслил про себя и разрешающе выдохнул:
  - Что ж, готовьтесь! И через неделю начнём.
  
  
  II
  Игорь Васильевич радовался возможности экспериментировать, общаться с учёными, но было одно "но": Игоря Васильевича лишало радости скрупулезное обсуждение каждого часа занятий. Уже на второй день он пал духом, стал нервничать, переживать.
  - Без перерывов надо, - урезонивал он своих исследователей!.. - Рвутся временные связи, вмешивается русский язык. А надо делать точно! Как я рекомендую.
  - Ничего, ничего! - мурлыкал Ласкин. - Построже будь с нами. Мы люди понятливые, душой и сердцем с тобой. Как подопытные кролики, мы удостоверимся на себе, поможем с методикой, обоснуем некоторые положения научно. Соберём данные. В столичных и зарубежных журналах опубликуем.
  - Что чувствуете при обучении? - последовал вопрос кого-то из обучающихся.
  Подобных вопросов Игорь Васильевич не переносил и всякий раз возмущался. Обучение начинало тяготить его! Он понимал, что натренированные люди вы?сасывали из него по капельке всё, что только можно было. Стоило Игорю Васильевичу расслабиться, как "свора" набрасывалась на него и опустошала. То, к чему он рвался душой и сердцем, теперь удручало, утомляло. Игорь Васильевич смертельно устал от общения с учёными. Напрягая мозг, энергич?но искал выхода из коварной западни.
  - Ведь я просил! Никаких вопросов. Сам я расслабился, да и вам надо.
  Наконец вырвавшись, Игорь Васильевич вновь оказался один, как перст. Пора думать об оставленном тепле, уюте, но ради чего?
  Какая всё же благодать: насладившись хвойной ванной, нырнуть под одеяло, вытянуть гудящие ноги и всё тело. В полусидящем положении с головой погрузиться во что-нибудь далекое от обыденной жизни. Пока ничто не меша?ло мечтать ему. Незаметно для самого себя Игорь Васильевич оказался на Чайковского. Ну и удружил Олег! Звонил, звонил ему в дверь и по телефону, а просвета никакого! Торчи здесь по его милости перед запертой дверью! Должно быть, нализался и нескоро очухается.
  С сантехником Олегом сошлись во взглядах на жизнь. Игорь Васильевич провёл у него несколько блаженных вечеров и ночей - пока не вмешалась бывшая жена Олега. Призрачный комфорт с хвойными ваннами отошёл в небы?тие.
  Куда же двинуть? Поздновато! Звонить и посещать в такой час неудобно. Если к Левину - наверняка выгонит. Так оправдывался Игорь Васильевич перед собой. Когда очутился перед дверью бабушки Паши, настороженно прислушался. Решительно тронул кнопку звонка - и тут же услышал быстрые шаги. На настороженный вопрос "Кто?" - Он откликнулся. С облегчением отметил, что его признали. После минутного замешательства щёлкнул замок. Потарахтев цепочкой, дверь приоткрылась. В просвете показалась хозяйка в длинной ночной сорочке, поверх головы шерстяной платок.
  - Что вам? - заслоняя рукой глаза от света лестничной лампочки и испуганно косясь на соседнюю дверь, шёпотом спросила она. Тут же попеняла:
  - Так поздно!..
  - Прасковья Ивановна! Не гневайтесь, бога ради. Товарищ ключа не оставил, подвёл. Мы с художником не поладили, а на дворе колотун, - шёпотом, но довольно громким, что Прасковья Ивановна, замахала на него рукой, он пустился в объяснения.
  - Подождите, я сейчас. Только оденусь! - Дверь прихлопнулась. Послышалась возня, нескончаемая и шумная, вероятно, вызванная приборкой застигнутой врасплох хозяйки.
  Успокоенный и согревшийся в теплоте подъезда, Игорь Васильевич чуть не заснул, подпирая стенку, но дверь, наконец, открылась и продолжавшая ворчать Прасковья Ивановна в полосатом халате, нетерпеливо прошипела:
  - Входите же!..
  Едва усадив гостя на скрипучую табуретку в кухне, она принялась жаловаться на свою долю и поносить какую-то приятельницу, атакующую её денежными переводами и слезливыми просьбами высылать чуть ли не на край света продовольственные посылки.
  Умаялась, по магазинам день-деньской шататься с полными сумка?ми, а тут ещё и по ночам спать не дают!
  Игорь, вначале поддакивавший, стал опасаться, что такое на?чало разговора добра не сулит, И действительно! Облегчив душу желобами на приятельницу, Прасковья Ивановна немедленно принялась за него. Высказав без обиняков, что она думает по поводу вторжения среди ночи малознакомого человека, она вызвала улыбку у Игоря не?ожиданным опасением: а что подумают соседи о ней, если к ней среди ночи приходят мужчины? Игорь постарался спрятать улыбку и серьёзно заверил её, что его никто не видал и что он не думал смущать её покой предосудительными предложениями. "Я переночую где-нибудь на кухне, - умоляюще глядя в лицо старушке, сказал он. - А с рассветом сразу же уйду. Просто невмоготу стало на улице, мороз..."
  Прасковья Ивановна сердобольно покачала головой: "Ах вы, без-домный мой!" - и отбросив личину старой ханжи, засуетилась с ужином на скорую руку. Проявив удивительную прыть, она мигом нашла всё необходимое для ночлега нежданному гостю. Тут же, в комнате, а не на кухне, соорудила для Игоря поистине королевское ложе на диване из старенькой перинки, пухлой подушки и старенького, но в новом пододеяльнике одеяла.
  Через полчаса, сытно закусив горячей гречневой кашей с молоком и приняв душ, Гевашев спал сном праведника. Прасковья Ивановна, поглядывая на, чуть освещённого ночником спящего мужчину, редкого гостя её одинокой жизни, всплакнула малость. Сокрушалась и по нём, бездомном, и по нескладной своей судьбе. Вспомнила недолгое замужество, обрубленное войной, которая отняла у неё не только её мужа, но и счастье, и ребёночка, родившегося мёртвым после тяжёлого изнурительного рытья окопов, когда не жалела себя, под Москвой; вспомнила горе своё безутешное, и поплакала несколько минут тихонечко, и долго не могла потом уснуть.
  Утром она топталась по дому, привычно ворча, будто сердясь, но, присмотревшись к ней, Игорь понял, что женщина эта страдает от одиночества и хлопоты ей приятны, а ворчание напускное, так, по привычке. Возможно, он всколыхнул в ней что-то, что дорого. А впрочем, русские женщины славятся сердобольностью.
  Игорь прекрасно отдохнул, не чувствовал голода и холода. Ему не хотелось покидать этот дом. Он придумывал, как бы уговорить хозяйку поблаговолитъ к нему ещё. Вдруг он вспомнил: букварь!
  - Как ваш букварь? - спросил он как бы невзначай, и лицо престарелой хозяйки просияло на минутку.
  - Стараюсь, - покраснев до корней седых волос, сказала она смущённо, всплеснув руками: - А с чего вы взяли, что у меня букварь? Господи, ведь всегда запираюсь, и на цепочку и на ключ, когда читаю.
  Гевашев рассмеялся. О букваре он слышал от неё же самой, ус-покоил старушку серьёзным отношением к её занятиям. Она же быст-ренько постаралась перевести разговор на его горемычную судьбу, в конце концов, поинтересовалась:
  - А вы крещённый?
  - Нет, - помотал он головой. - А что?
  - Человек не крещёный в жизни мается! Всё у него, не как у людей. Всё его мучит что-то, покою душе не даёт. В купель надо! Даже и взрослому. А что? Нечистая сила тогда из жизни сгинет, хранить его Господь станет, и удача ему будет. В купель, в купель, дорогой мой, надобно бы...
  Игорь лишь усмехнулся на эту страстную проповедь: "Была у меня купель..."
  Поразмыслив, он решился.
  - Прасковья Ивановна, послушайте!
  Бабушка уставилась на него, немного испуганно.
  - Хороший вы человек! Приняли меня, будто мать родная. Разре-шите, поживу у вас недели две на квартире. Платить буду! Читать научу, а если захотите, по-английски у меня говорить будете!
  Он собрался по привычке до заоблачных высот поднять роль английского языка в жизни, но Прасковья Ивановна, покачивая головой, перебила его: - В магазин бы сходил, и то хорошо! Мне-то не всегда вмоготу. - И помолчав, добавила: - Все вы так поначалу заливаете, а как до дела дойдет, никого не сыщешь. - Хотя кто эти "все", Прасковья Ивановна не могла бы сказать, так вырвалось.
  - Я ведь учитель! - не сдавался Гевашев. - Могу диплом пока?зать. Я призван учить... больших и маленьких. Так что научу. А в магазин что ж, можно сходить. Я не отказываюсь.
  Прасковью Ивановну давно донимал своими настырными просьбами "трешки до завтра" сосед-пьяница. Если принять на квартиру, конеч?но, временно... Всё же, в случае чего - мужчина в доме! Как-никак защита. А то затормошила участкового. Скажу: "племянник", решила она и согласилась после трёхминутного раздумья.
  Игорь готов был петь и плясать. Разрешилась проблема жилья! И даже питания. Пусть на несколько дней пока, но всё же отошли на задний план и Левин, и Олег. Можно идти дальше! Душа его ликовала, и он решил ковать железо, пока горячо.
  Он достал из кармана книжечку и стал быстро читать вслух, на-слаждаясь звучанием английской речи. И не ошибся! Восторг бабушки не знал предела. Позабыв о старческой солидности, Прасковья Ивановна охала, ахала и даже рукоплескала Гевашеву, поддерживая в нём востор?женное состояние духа. Оставшись неграмотной, бабушка хорошей завистью завидовала грамотным, а уж такое ей довелось слышать впервые. Что?бы человек так запросто читал не по-нашенски! Сколько ж ему пришлось для этого учиться!.. Завороженная, она тут же согласилась начать штурм английского языка. Непременно без помощи русского языка, по новейшей системе. Он говорил, а она повторяла, повторяла и повто?ряла непослушными губами чудные названия знакомых предметов, и память у неё оказалась цепкая, и возраст ей был не помехой. Престарелая ученица, сильно походила на балаковскую Зою Дмитри-евну какой-то доброй наивностью, когда она вот так, самозабвенно, не боясь показаться смешной, пыталась научиться новому, неведомо зачем, абсолютно ненужному в её простой жизни.
  Несколько дней Игорь прожил, как у Христа за пазухой. За это время он выяснил, что у Прасковьи Ивановны есть сестры в Москве и области, брат, бывший военный и многочисленные племяннички. Навещали её редко, но телефон - радость бабушки Паши - исправно нёс службу связного многочисленной родни. Игорь попросил хозяйку не хвастаться перед ними занятиями английским, да и вообще - из осторожности - не распространяться о нём. Тревожное опасение: а не предъявят ли родственнички пре?тензий к "преобразователю мировоззрения", как он квалифициро?вал себя, - мешало ему наслаждаться покоем последних дней. Тогда он наверняка лишится своего тихого пристанища. Но Прасковью Ива-новну ничего не смущало.
  - Не бойся, - одобряла она. - Не узнают. Да и я здесь хо?зяйка!
  Оказалось, что тревожился Игорь не зря. Хозяйка его стара-тельная уже делала успехи, знала, как называются предметы в её квартире по-английски, гордилась этим и, видимо, проговорилась. Родственники не на шутку всполошились,
  Внучатый племянник, навестивший бабусю, вдоволь насмеял?ся, расписывая дома свой визит.
  "Не умру, говорит, пока не зачитаю". Вот тебе бабуся! На ка-чалке сидит в сарафане, букварь на коленях держит, читает по слогам, нараспев, так важно, так смешно, умора! А вы послушали бы, как шпарит она по-английски! Сколько ей, ма?
  - Забыл? Открытку в мае подписывали. Семьдесят два! - Чудит Прасковья Ивановна, зачем ей это? - насмешливо обро?нила зашедшая за солью соседка.
  - Гнать его надо, гнать! - убеждённо заговорил муж племянницы Владимир Петрович, пригубив положенную к ужину рюмку. - В шею гнать! Над старым человеком глумиться. Не позволим! В её годы за букварь браться?! Голову английским забивать?! - угрожающе по-высил голос, допив настойку. - Безграмотной была, безграмотной и уйдёт из грешного мира. Если позволите, сам поговорю и с ней, и с ним. Кстати, кто надоумил его, кто связал его с бабушкой? Ты его видела? - спросил жену.
  - Видела! Зашла как-то, слышу, разглагольствует о своих ус?пехах в обучении языку. Ну, я в шутку предложила, ему не теряя вре?мени заняться со склеротической бабулькой. Отрекомендовала ещё, бестолковая, по всем правилам: вот, мол, ветеран труда и войны Нечипуренко Прасковья Ивановна, нуждается в обучении для укрепления памяти и всестороннего развития. А он улыбается: мы времени зря не теряем. Поверил, что я всерьёз.
  - Да... А не поселился ли он у нее?
  - Шут его знает!.. Умалчивают. Да видно, что не москвич.
  - Тогда вот что. Подключим участкового. Пусть вправит ему моз-ги для профилактики. Нечего людей дурманить и шарлатанить, прожи?вая без прописки.
  На том и порешили.
  
  III
  Разговорами родственнички Прасковьи Ивановны не ограничились. Крёстный поход против Игоря начался. Сначала довольно мирно. Участковый посетил квартиру бабушки в его отсутствие и, не обнаружив следов аморального поведения жильца, разрешил мнимому родственнику "погостить" до завтра. Видя, что хозяйка отвечает растерянно и невпопад, понял, что родственники били тревогу не напрасно, и строгим голосом предупредил, чтобы квартирант определялся как можно скорее, и даже местечко, где открыт "лимит", подсказал.
  Гевашева бабушкин сбивчивый доклад о визите стража порядка не застал врасплох. Он успокоил бабулю, показав солидный читательский билет всесоюзной Иностранки, которым обзавёлся в последние дни по совету Левина, ибо это хоть немного легализовало его пребывание в Москве.
  Прасковья Ивановна уже неплохо читала по букварю, багаж английской лексики её тоже неуклонно рос, к её бурному восторгу; в магазин Гевашев тоже исправно ходил, так что эти два обещания свои перед поселением на квартиру он держал, но вот третье... Пла-тить за квартиру! Чем? И питание... И он решился.
  - Вот ученичков бы мне, - выразительно заговорил он как-то раз, когда бабуля начинала по обыкновению своему жаловаться на скудость средств.
  И Прасковья Ивановна, в отличие от принципиального Левина, сумела понять его и пойти навстречу! То ли из практичности, свой-ственной почти всем женщинам, поняла, что и ей не будет худо от частных уроков постояльца, то ли просто пожалела, что пропадает человек без дела, неизвестно почему, но она даже согласилась дать объяв?ление на свой телефон.
  Левин неожиданно тоже посочувствовал: напечатал для него пачку объявлений и одолжил кисточку, чтоб написать плакаты. И ученики нашлись! Гевашев не сразу смог поверить в эту маленькую удачу.
  Прасковья Ивановна поначалу дежурила у дверей комнаты, пока там шли занятия, стараясь не шмыгать носом и завидуя хваткости, с которой "спикали" уже на втором занятии молодые, как правило, ученики и ученицы. При виде денег, потекших тоненьким ручейком в её руки, она похвалила себя за правильное решение терпеть в своей маленькой тихонькой квартирке хороводы юнцов, визиты которых она, хозяйка, должна была пережидать на кухне.
  Участковый больше не появлялся, родственники звонками не докучали, и Прасковья Ивановна успокоилась. Она не находила уже ничего странного в том, что и сама занимается с постояльцем-учителем, и гордилась успехами, как первоклассница. Ей не терпе-лось продемонстрировать свои знания недоверчивым сёстрам, и она решилась для начала поехать к самой доброжелательной из сестёр, Насте, в Мытищи. Давно не виделись, квартира теперь под присмотром, так что можно было бы дня на два...
  Уехав на два дня, Прасковья Ивановна что-то расхворалась печенью и пробыла в гостях неделю, не забывая звонить Игорю утром и вечером. Беспокоилась о состоянии квартиры, соседях, не наведывался ли участковый. Игорь замучился уверять её в иде?альном порядке на квартире, с соседями и прочими делами. Он со?чувствовал старушке, но через несколько дней эксперименты настолько захватили его, что он перестал отвечать на звонки, вытащив шнур из розетки.
  
  * * *
  
  Глава двадцать третья
  
  НЕ ПРОШЁЛ ПО КОНКУРСУ
  
  
  I
  Гевашев взволнованно метался по комнате, сам не понимая, почему болезненно отнёсся к самой постановке вопроса.
  - У кого огород в голове, - он вмел в виду подростка из Килии. - Та?кой одаренный, а ему, видите ли, огород копать надо. В самый ответ?ственный момент не готов, оказывается, человек.
  Накопившееся негодование на нерадивых учеников Игорь Васильевич выместил на кандидате биологических наук, который бесконечно, как показалось учителю, объявил, что очень занят. "Вот и все они так, - рассуждал новатор. - Тогда не могу, тогда занят. А процесс занятий такой, что надо быть на месте в определённое время и в форме".
  - Вот что, дорогой! Как тебя звать - величать не знаю. Это для поз?нания не имеет значения, - Гевашев устало и решительно махнул рукой. - Чтобы научить, надо до тонкостей знать нервную систему и физиологию мозга, а на всякие там имена просто времени не хватает.
  С этим кандидат поспешно согласился, подозревая, что за бесконеч?ными назидательными монологами последует отказ в обучении.
  - Вот что, думай!.. Через недельку звони, можно в пятницу. Лучше вечером.
  И хотя назначил время, сам думал иначе: он уже твёрдо знал, что кандидат в ученики не прошёл по конкурсу. Не то чтобы желающих было много, напротив, их катастрофически не хватало. Кандидат не отвечал главному требованию: не был готов заниматься ежеминутно. А это выше всего ценило "жюри" в лице Игоря Васильевича.
  Но где взять такого, чтобы доверился, поверил в обучение и самого себя? Ничего, и до такого доберёмся.
  И такой случай представился. У Гевашева появился тихий и смирный человек. Назвался он Алексеем.
  - Вот так нужен английский! - заявил он, проводя пальцем по горлу, наглядно поясняя необходимость занятий, чем лишил Игоря Васильевича возможности проявить незаурядные ораторские способности.
  Гевашев ожил, и дело пошло.
  - Читайте! - и раньше частенько говорил он. - Читайте! - сказал он и сейчас. - Понимание придёт само потом, помимо вашей воли. При?дёт обязательно, неожиданно для вас! - Игорь Васильевич вооружился вычитанным афоризмом. Хотя знал, что афоризм нуждается в поправке.
  - Когда?.. - в один из вечеров спросил слушатель курса. Когда оно придёт само?
  Было от чего опешить! Такой терпеливый и настойчивый ученик, исполняющий все предписания и вдруг - такое недоверие, да ещё по-рус?ски.
  - Что когда? - спросил учитель сдержанно, хотя прекрасно понял, что "тихий ученик" в нём засомневался.
  - Когда я начну понимать то, что читаю? - снова по-русски спросил Алексей, нисколько не стесняясь тем, что пренебрёг условием и снял наложенное на русский язык "табу". Его добродушное и ясное лицо вдруг стало сосредоточенно-взыскательным.
  Когда? Этого и сам Игорь Васильевич не знал. Да и знать-то как? Ему самому понадобилось пятнадцать лет! И всё равно нечем хвалиться! Ещё далековато до совершенства! Задетый за живое он разошёлся так, что будь в комнате вместо воздуха вода, она не только покрылась бы рябью, но и забурлила. Всё было напрасно: "рыбак" Алексей крепко держал в руках вырывающееся "удилище". Когда "рыбка" утихомирилась. Алексей подвёл черту своим сомнениям:
  - На мираж похоже!
  Про мираж Игорь Васильевич уже слышал и взбеленился:
  - Я честный человек! - заорал он.
  - Нисколько не сомневаюсь, - так же хладнокровно возразил терпеливый ученик.
  - Нет, сомневаетесь! - совсем глупо закричал Гевашев. - А вопросы зачем? Да ещё по-русски!
  Голос у него сорвался, Игорь Васильевич начинал хрипеть.
  - Да я не стал бы заниматься у вас, если бы...
  - Если бы сомневались? - подхватил Гевашев. Он уже взял себя в руки, но чувствовал усталость,
  - Именно так! Дайте сказать, - повысил голос Алексей.
  - Нечего говорить! Если надумаете, звоните недели через две. Что?бы научить и вам научиться - вера нужна! Ваша вера в меня, моя в вас. Иначе - мартышкин труд.
  
  II
  - Ну, как? - обступили Алексея домочадцы. - Научился?
  В глубокой задумчивости бывший слушатель курсов английского языка разделся. Ни о чем, не повествуя, прошёл к себе в комнату, скинул пиджак, снял галстук и расстегнул рубашку. В дверь заглянул с вымазанной чем-то лиловым рожицей двоюродный братишка.
  - С чем поздравить? - с лицемерной невинностью спросил он, оста?ваясь на почтительном от Алексея расстоянии: чего доброго, схлопо?чешь по лбу.
  - Дуй отсюда! - буркнул несостоявшийся знаток английского.
  Стасик с визгом исчез.
  На шум из гостиной пришёл отец с "Вечеркой" в руках.
  - Снова за свое!? - строго одёрнул он сына. - Говорю, говорю, как до стенки. Вот что, мать, - обратился он к выглянувшей из кухни располневшей жене, старательно молодящейся, но уже с морщинками на лице и шее.
  - Что? - обеспокоилась она.
  - Опять за своё взялся! Убьёт Стасика, чуть что - по лбу! А кула-чищи-то "во!". Поговори с ним.
  Стасик рос у них, и на правах сироты пользовался всеобщим пок-ровительством, так что влетало ему не зря, но сердобольные тётя с дядей во всем винили, конечно, своего "старшего".
  - А ты на что? Всё мать да мать! Сам и поговори! Ты-то для чего?
  - Я знаю, для чего я. А ты мать, предупреди, что если я за него возьмусь - плохо будет.
  - Да уж куда лучше! Пораспустил их. Вот и доводи до ума. Педагог!
  Отец Алексея проработал в школе двадцать два года преподавателем математики, был на хорошем счету, имел все основания ходить с высоко поднятой головой. И считал, что математика - вещь. В принципе английский тоже неплохо. Но к занятиям сына "галопом по Европам" отец относился скептически. Методика школьная формировалась десятилетиями. Это не тяп-ляп! Так рассуждал и любил рассуждать он. Да и сын однажды некстати поделился впечатлением о странном учителе, и отец иначе, чем чудаком, того не называл. Назовёшь, когда такое услышишь!
  - Произношение, говорит, - делился сын, - само определится. Звуки, дополняя друг друга, магически воздействуют на человека, такой энергией они обладают.
  - Ну, а как твой чудак? - спросил отец и на этот раз.
  - Можешь радоваться, - начал Алексей, но вертевшийся под рукой Стасик вроде нечаянно толкнул его локтём.
  На этот раз Алексею удалось изловить завизжавшего задиру. Зажав голову за затылок одной рукой, другой он милостиво отпустил Ста?сику один щелчок.
  - Вот что, негодник! - снова прибежала мать. - Никакого тебе английского. Отец, чтобы больше денег ему не давал!
  - Сам лезет! - неблагородно закричал Алексей. Некоторое время, стоя у двери, он слушал оправдывающийся голос Стасика и увещевания матери.
  - Иди и извинись!
  Едва-едва успев отскочить, Алексей принял обиженный вид.
  - Больше не буду! - исподлобья взглянув на брата, покаянно сказал маленький шалун.
  - Смотри! - прощающе произнёс Алексей. - Живи, как человек, не корчи из себя клоуна!
  - А задачу решить поможешь? - тут же позабыв о неприятностях, ожи?вился тот. - Вот слушай! У меня и у тебя яблоки. Если ты мне одолжишь одно - у меня станет вдвое яблок больше, чем у тебя. Если я тебе - у нас окажется яблок поровну. Сколько у кого?
  - Так!.. - с расстановкой протянул заинтересованный Алексей. Он, как и отец, любил математику. - У меня и у тебя... Просто, но инте?ресно всё же... - Он пустился, было в математические рассуждения, но, обессилев, вспомнил, что в доме живёт великий математик, и звонко воззвал о помощи. Отец, вооружаясь карандашом и бумагой, тотчас решил и, порядком поиздевавшись, объяснил несложное - на сообразительность - решение. Затем отправил меньшего спать. Покачал головой:
  - Ведь тебе двадцать пять, своих надо растить, а ты, как конь, за маленьким гоняешься.
  Алексей отвернулся.
  - Да что с тобой?..
  - Можешь поздравить: забракован! Не прошёл по конкурсу, так сказать...
  - Так и знал. Ты поверил, а тебя обжулили. Надо пойти и забрать деньги.
  - Он вперёд не брал! Отзанимаемся и плати. А забрать их нельзя - работал всё же.
  - А что случилось сегодня?
  - Уговор был: вопросов не задавать. Я задал, да ещё по-русски, он меня и вытурил.
  - Псих какой-то! Ты лучше официально, если хочешь, на курсы походи. Там объясняют ясно и понятно.
  
  111
  - Только ничего не говорите, - предупредил Гевашев сухопарого молодого человека, как только тот, поздоровавшись, вошёл.
  Молодой человек не удивился, потому что по телефону договаривались не говорить по-русски,
  Гевашев тихо затворил дверь, придержал до щелчка. Бегло осмотрел второго кандидата в ученики и остался доволен розовым цветом лица.
  - Раздевайтесь! Вот тапочки. Если куда надо - вот дверь...
  Вошедший, согласный на всё, молча кивал головой. Позвонил Николай Никанорович около восьми вечера в пятницу. При?торным голосом, покоробившим слух Игоря Васильевича, сообщил, что за-интересован объявлением: "Оно необычно и оригинально".
  - В чём видите необычность и оригинальность? - Игорь Васильевич решил не обращать внимания на голос. Всё же "свежий" человек!
  - Необычайность в сроках, если они реальны, конечно. Ну, а оригинальность в том нахожу, что без зубрежки. Это прогресс, и без картинок. Свежо и ново!
  Гевашев слушал серьёзно и не принял всё это за лесть. Дальше Ни?колай Никанорович изъявил готовность следовать инструкциям Игоря Васильевича. Обещал выбить у себя в институте свободное время. И вообще, не колеблясь, заявил о желании приступить к делу без отла?гательств.
  Гевашева покорила такая готовность. Он поставил лишь одно условие: на занятиях воздерживаться от вопросов.
  Николай Никанорович был педантичен. Он пришёл вовремя, молчал, воспользовался предложением учителя побыть в уединённом месте перед занятием. Привёл себя в порядок и чинно стоял у двери в комнату, не решаясь войти без разрешения. Его поведение можно было назвать стеснительным, если бы "ученик" не был таким чопорным.
  К занятиям они так и не приступили. Игоря Васильевича потянуло на нравоучения. Кандидат в ученики, верный слову, молчал. Присмотрев?шись, Гевашев разглядел высокомерие на его лице. Почему-то воскрес в памяти москвич из Балашихи. "Где они, ваши благодарные ученики?" - спросил тот тогда. И потребовал вернуть деньги. Умудрённый опытом Игорь Васильевич счёл за благо отложить занятия на неделю. Ученик не возражал.
  Игорь Васильевич ждал звонка неделю, другую. "Отступился", - обрадовано подумалось ему. Звонок вдруг последовал: это был провалившийся на конкурсе ученик.
  - Игорь Васильевич? Это Алексей. Не забыли?..
  Гевашев и думать забыл о нарушившем "написанный закон" ученике.
  - Слушаю вас!
  - Я делаю всё, как рекомендуете.
  - Ну и что?..
  - Кое-что прорезается.
  - Вот видите, надумали обратно?
  - А я и не раздумывал.
  - Когда пожалуете?
  - Всё от вас зависит. Как скажите.
  - Раз надумали, сегодня к семи и приезжайте! Дорогу не забыли?
  - Что вы! - обрадовано, сказал голос на другом конце провода.
  "Верит", - подумал Гевашев и как будто что-то тяжёлое сбросил с плеч.
  Занятия с Алексеем возобновились. Однако прежней лёгкости общения не было. Оставалась натянутость. Прежней дерзкой уверенности не было в том, что раскроют свои души незнакомые слова перед Алексеем, зас?тавят уважать себя, правильно произносить и понимать.
  Принятый снова на обучение Алексей тоже стеснённо чувствовал себя: томился в ожидании урока, нетерпеливо ёрзал, пытаясь высказаться. Когда Гевашев расходился, остановить его было невозможно. "Учитель будущего" не только говорил, не давая другому рта открыть. Он присматривался к человеку. На этот раз, хотя Игорь Васильевич и соскучился по обучению и общению, он тянул время сознательно, ожидая намечавшейся вспышки гнева. Так оно и случилось! Алексей снова взбунтовался, на сей раз всерьёз. Игорю Васильевичу пришлось долго уговаривать ученика продолжить занятия. У Алексея произошёл стресс. Игорь отступил.
  - Не знаю, что происходит со мной! Но я в вас верю, - сказал так и несостоявшийся студент, прощаясь.
  
  * * *
  
  
  
  Глава двадцать четвертая
  
  НАХОДЧИВАЯ СВАХА
  
  I
  В пятницу пришёл участковый. Потоптался у двери, позвонил, прислушался, хотя не мог не заметить, как приоткрылся глазок.
  - Открывайте!..
  Дверь долго не открывалась. Во второй и третий раз он подольше подержал палец на кнопке. Тихо! Не собираясь уходить, Максим Викторович нетерпеливо постучал кулаком в обивку двери, затем ногой - погромче. Гевашеву ничего не оставалось, как открыть.
  - Почему не открывали?..
  Гевашев додумался сказать, что купался.
  Участковый не стал подвергать сомнению его ложь, и в ответ на традиционные вопросы осведомленного участкового на клеенку кухон?ного стола легли паспорт и рядышком два читательских билета.
  - А это зачем? - участковый ногтем отодвинул билеты, не удосужившись, ознакомится с ними.
  - В библиотеках занимаюсь!
  Тщательным образом, исследовав паспорт, Максим Викторович поднял глаза на Гевашева, пропустив ответ про библиотеки мимо ушей.
  - В Москве что делаете? Нигде не работаете, прописаны в Балаково. На что живёте?
  Каждой раз, когда Игорь Васильевич срывался, спровоцированный подобными расспросами, он жалел потом, что вёл себя несдержанно. Одна?ко и сейчас не мог вынести упрек самодовольного, как показалось, благополучного человека. Игорь Васильевич сбивчиво заговорил, возвы?сив голос:
  - Вот вы живете в Москве! А я чем хуже? Почему не могу жить здесь? Ничем плохим я не занимаюсь. Не ворую и не спекулирую.
  - Кричать не надо! - осадил участковый. - Я крикливых и выскочек не люблю. Если завтра застану, отведу в отделение. А сейчас озна?комьтесь с постановлением и распишитесь в протоколе. А эту квитанцию о штрафе лично занесёте сегодня же. Тогда и получите паспорт.
  Часа через два после этого визита участкового, очевидно по доносу, вернулась Прасковья Ивановна. Кинув сумки на пол у порога, не здороваясь, ринулась на кухню.
  - Прасковья Ивановна, с приездом! - невинно поздоровался квартирант. - Как добрались?
  - Вы ещё здесь? - Прасковья Ивановна, тяжело дыша, плюхнулась на стул, отвела глаза, не зная как приступить к делу. - Вы меня пра-вильно поймите, уж не обессудьте, - бормотала она.
  - А что такое? - серьёзно забеспокоился Игорь, притворяясь непонимающим.
  Она набралась, наконец, смелости.
  - Я заикнулась о вас сёстрам, а они меня в оборот взяли! У меня, знаете, давление... Вы бы уж скрылись куда-нибудь на время, не сегод?ня - завтра нагрянут сестрицы.
  Поняв, что своевольничать бесполезно, Игорь стал собираться. Ку?да ж теперь? Александра Акимовича неделю уж не видно. Должно быть, укатил в Воскресенск к жене, у которой был прописан.
  Утирая слёзы, Прасковья Ивановна всё же не прекращала его сборов.
  - Дня через два-три навестите. Может, что и придумаем, - утешила она, тщательнее, чем бывало, прогромыхав цепочкой.
  Гевашев потащился по старой памяти к Левину. Дома того, как и предполагал, не оказалось. В подвале горел свет, слышался всплеск капавшей в зловонные лужи горячей воды. Знакомая обстановка! Дос?тойна того, чтобы стать ночлегом бродяге. Игорь Васильевич располо?жился в самом дальнем углу, соорудив себе ложе из досок. Вытянув ноги, прикрыл глаза и успел даже вздремнуть, как вдруг услышал шаги и скрип замка отпираемой двери. Гевашев вскочил, не спуская глаз с чёрного проёма в подвал. "Саша! - радостно вспыхнуло в сознании. - Пойти?" Поколебавшись немного, Игорь Васильевич решил ничем не высказывать своего присутствия. Долго не засыпая, он тепло вспоминал Прасковью Ивановну и Левина. Нет, лучше не напрашиваться сейчас на ночлег, а то в дальнейшем осложнишь отношения, рассказав как было с Прасковьей Ивановной и участковым.
  
  
  II
  Утром он бесшумно прошмыгнул мимо двери Левина, судя по стрекоту машинки, давно занимающегося своими делами. Почему-то тянул к себе Калининский проспект. Как только гостеприимно распахнулись стеклянные двери магазинов, туда устремились за "удачными" покупками сотни людей.
  Гевашева, соскучившегося по толкотне, интересовало всё. От ненужных безделушек до сосредоточенных лиц любопытных до всего покупателей. Ничего, что у него нет денег! Счастливый оттого, что он в Москве, Игорь Васильевич обходил магазины, делая на каждом шагу ошеломляющие открытия.
  Стоило заметить толпу в магазине "подарки", он понёсся туда, словно боясь пропустить очередь за дефицитом. В образовавшейся давке увидел, как особенно усердствовал молодой человек высокого роста и атлетического сложения. Незаметно появились сотрудники милиции. Один из них, крупный мужчина с красным лицом, спокойно подойдя сзади, схва?тил парня за талию, рывком потащил назад.
  - Отстань!.. - незлобно бросил парень, не оглядываясь.
   Его дёрнули ещё раз и потащили назад. Парень обернулся и в ответ на вежливое приглашение отойти в сторонку рявкнул на весь магазин, не разглядев милицейской формы.
  - Ещё чего!? С пяти здесь торчу! - И опять полез в толпу.
  Тогда сотрудник позвал на помощь товарища. Осознав, с кем имеет дело, парень бросился бежать. Люди в форме за ним! Оглядываясь, парень выскочил на Калининский проспект и побежал вниз. Стараясь не пропустить, чем всё это закончится, Гевашев тоже выскочил за ними, но было поздно - убежали! Он посмеялся, и настроение поднялось. Голод пока не напоминал о себе. Не чуя ног, он полетел на Арбат, в полюбившийся "Букинист", стараясь по пути обозреть архитектуру старой Москвы.
  В магазине он спросил что-нибудь из Джека Лондона и огорчился, когда ничего не оказалось. Хотя окажись книга замечательного американца - сожалеть пришлось бы ещё больше, ибо не было денег купить. Он пошёл на Главпочтамт, но и там огорчили. Смазливая девушка, просматривая корреспонденцию, громко, будто он глухой, ответила: "Для вас ничего нет!" Стало неловко перед людьми у окошка, будто он провинился в том, что его совсем забыли родные. Быстрее отсюда! Он совсем не заметил, как в потоке людей ноги вынесли его в Уланский переулок, где и обитал Левин.
  Не успел он подумать куда идти; ему и встретился сам Левин.
  - Александр Акимович, далеко?.. - Игорь Васильевич решился на таран, чтобы Левин не прошмыгнул мимо. "Подземельный крот" вместо ответа, не поздоровавшись, стал вдруг охорашиваться: лихо поправил берет, пёст?рый галстук, приосанился, расправляя на себе щеголеватую оран?жевую куртку. И только после этого, иронически осмотрев Игоря со всех сторон, заявил:
  - Одет ты неважнецки! Взять с собой не могу. Что дамы обо мне подумают?..
  И без дальнейших разъяснений зашагал в метро, декламируя себе что-то под нос. Озадаченный Игорь, нагнав его, пошёл рядом.
  - Зачем шёл? - после некоторого молчания спросил Левин.
  С подобными вопросами Гевашев сталкивался со дня их знакомства и в последнее время стал подумывать: "А не оставить ли Левина в по?кое?" Другой, возможно, так и поступил бы, но где Игорю Васильевичу взять на это мужества? Терзаясь сомнениями то в пользу, то против решения "оставить", он и раньше бродил по улицам, порываясь забежать в подвал. Едва оказались возле Тургеневской, он нашёлся:
  - Хотел посоветоваться!
  - Сейчас некогда. Я занят, спешу. Забегай во вторник с утра! В издательство съездим, чего зря по улицам околачиваться.
  Взывать к нему именно сейчас, чтобы помог с жильем и методикой, Гевашев, имея опыт, счёл гиблым делом и уныло согласился.
  - До вторника!..
  Во вторник Левина по каким-то "техническим" причинам дома не оказалось. Не очень скоро и у Игоря Васильевича появился основательный повод увидеться. Когда наступил такой "час", он с сияющим лицом постучался к Левину.
  - Саша!.. - без всякого приветствия сказал он, едва открылась дверь на настойчивый стук и взывания. - Дело есть!
  Левин молча, пропустил к себе бывшего постояльца, не догадываясь о его соседстве в подвале, как временном убежище от мороза и неплатежеспособности. Гость сразу отметил про себя, что вид у хозя?ина неважнецкий. Вместо глаз впадины, лицо отдает желтизной - след?ствие бессонных ночей и курения трубки. Впрочем, это не бросалось в глаза, потому как воодушевлённое вечным поиском чего-то и стремле?нием сделать необыкновенное, оно не казалось таким. Сейчас, же его лицо отливало желтизной. Прорезались крупные морщины на лбу и возле губ, трагично замкнутых.
  - Может, что стряслось? - робко спросил Гевашев. - Видно я не вовремя? Отложить на следующий раз?
  - Нет, нет, вовремя! - голос Левина казался безжизненным и бесцвет?ным. - Вот ты и нужен мне. Раздевайся, посиди.
  Сам он прошёл за штору из клеенки, выключил клокотавший чайник.
  - Вот приходишь, советуешься со мной по поводу и без повода.
  - Да к кому же идти?
  - Во-во! Теперь ты мне посоветуй. Совет дай!
  - Александр Акимович!..
  - Не перебивай, а то выгоню!.. Я связался с одной дамой... Татьяной зовут. Дева видная! Как гуляем, а бродим допоздна, все оглядываются, шеи того и гляди свернут. А как она заговорит - обрат-ное явление наблюдается! Во всяком случае - у меня. Заинтересовалась Татьяна мной года два назад. И мы сблизились! Стал приобщать её к Толстому, Гоголю, к речи людской. Где похохочем, а где пофилософствуем. Стала расти Татьяна моя, всё чаще высказывала здоровые мысли. Как что не так, ко мне бежит. Вроде тебя! От книг не оторвать. Ра?довался я, глядя на неё. Целых два года так прожили. Ни единого слу?чая не помню, чтобы друг друга подвели. А в последнее время что-то не то! Не узнаю моей Татьяны. Не заходит, а если зайдёт, - как что и сразу в позу. А я мужчина деликатный, люблю ласку, нежное обращение. Грубость люто ненавижу!..
  Ровный голос Левина заметно потерял монотонность, он то снижался до шёпота, то повышался до крика. Гевашев, чтобы не смеяться, не глядел на него. Слушал терпеливо, не перебивая.
  - Такая женщина миллион стоила! Герцогиней за два года я её сделал! Петушиный фальцет Левина сорвался на хриплый: - А её купили! За кусок колбасы и бутылку коньяка! Такую женщину! - И снова взвился петлей: - Такую женщину!? - Он умолк, держась обе-ими руками за голову и раскачиваясь стоя, будто в кресле-качалке. - И кто?! - обиженно воскликнул "подземельный крот": - Вор!!
  - Вор?! - Изумился терпеливый слушатель. Хотя Игорь понимал, кто такая Татьяна, ему было неловко слушать излияния отвергнутого любовника. - Почему вор?
  - А кто же, как не вор? Пригласил в компанию, допоздна засиделись. На улице колотун, на такси денег не наскрести, метро не работает. Вот и остались!
  - Откуда знаешь?
  - Я-то и не знаю?
  - Но почему вор?
  - Своей нет, у чужих ворует. Вор и есть! - с убийственной логикой заключил "подземельный крот".
  Игорь улыбнулся втайне, но продолжал сочувственно спрашивать:
  - А вы его видали?
  - Да, показала! Деваться-то ей некуда. В глазах гостя засветилось любопытство.
  - Издали рассмотрел его, - откровенничал Левин. - Посмотреть есть на что! Стропила будь здоров! Выхолен, так и блестит. Машина у него есть, вот Татьяна и польстилась.
  - Ну и крест на ней ставьте!
  - Меня на это не хватает! - развёл руками Левин. - Песню вот на- писал!..
  Покопавшись в одной из папок. Левин достал два напечатанных листа. В песне, которую он стал декламировать, слышалось громкое биение сердца, охваченного горем, одиночеством. Оно сотрясало тщедушное тело. Левин то напрягался, будто готовился к прыжку, то обмякал в бессилии.
  - Да не убивайся ты так! Будь мужествен. Ставь крест, заведи другую, - сказал Игорь.
  - Да, да, да! Следует, следует, - минут пять повторял Левин, исступленно бродя по комнате. Вдруг, остановившись, сказал совсем другим тоном: - Оступилась. С кем не бывает! А я что? Святой - думаешь? И рассказал, как нынешним летом по пути в родные места, в Саратов, уговорил ехавшую с ним девушку сойти с ним. Вспоминая, он повеселел, приободрился и причесал массажной щеткой разлохматившиеся волосы. Потом снова поник!
  - А с Татьяны я клятву взял. Поклянись, говорю, здоровьем матери, что верна будешь. Поклялась! - Левин вздохнул. - А когда мать её совсем плоха, стала, навестили её с Татьяной. После этого я снял клятву. Мать-то ни при чём!
  - И что?..
  - Баба есть баба! - поучительно и грубовато сказал Левин. - Всё равно не умней мужика. Надо быть великодушным, уметь прощать.
  - Даже если изменила?..
  - Идеальных людей в природе нет, - после долгой паузы заявил Левин.
  Игорь схватился за эту фразу "крота".
  - Быть великодушным и уметь прощать, - машинально повторил он. - А меня за Анфису Владимировну простил?..
  - Простить то простил, - ответил Левин. - И сегодня можешь у меня перебиться. Но ключа не доверю!
  - И на том спасибо, - покраснел Игорь.
  Утром лицо Левина обрело обычную печать одухотворенности, которая оживляла его истощённое лицо почти всегда. Поэтому Игорь решил обратить внимание Левина на своё бедственное положение.
  - Вы хотели что-то посоветовать мне? - схитрил он.
  Левин понял.
  - На Банный иди!
  - И что там?..
  - Там, - Левин загадочно усмехнулся, - а там по квартирам расселяют. - И жестоко руша надежду, появившуюся в глазах Игоря, скупо объяснил: - Кто обманом, а кто обменом там промышляет. - Жалея Игоря, добавил: - Может, и тебе обломится?
  - Александр Акимович, давайте съездим! - заклянчил было Игорь.
  - Сегодня некогда, а завтра... Вот справочник "Улицы Москвы". Сам посмотри, разберись и поезжай!
  Спустя час Игорь уже толкался в толпе у "Журналиста", на проспекте Мира.
  
  
  III
  Анна Семеновна слыла в подъезде насмешницей и хохотуньей. Оставшись без подруг, она не утратила привязанности к людям. Особенную симпатию она питала к соседке Ольге Владимировне. Уже так повелось, что не забывала она забегать к ней по поводу и без повода. Переступив порог однокомнатной квартирки, сочувственно качала головой:
  - И чего скучаешь? Дома сидишь одна! Пошла бы, работать, что ли. У меня хоть пенсия приличная, а тебе подмоги ждать неоткуда.
  На что вдова мастера-краснодеревщика отвечала:
  - Правду говоришь! Тоскливо мне! Жить-то можно, да боязно одной, да я поговорить не с кем. Хоть волком вой! А что поделаешь?
  - Замуж не собираешься? - спрашивала гостья, хитровато морщась в улыбке.
  - А на кой мне? - отмахиваясь обеими руками, воскликнула вдова. - Бабы засмеют! И выдумала же.
  - Зато дома - красота! - смеялась Анна Семеновна. Наслушавшись тоскливых рассуждений Ольги, она спускалась к себе на этаж ниже, мечтая заняться "вопросом". Уж она-то мастерица! Сейчас и посватать-то никого не удаётся. Все сами! А вот попроси только Ольга!.. Но та тушевалась и ни о чём не просила.
  Вот и надумала Анна Семеновна в воскресенье отправиться на прос?пект Мира к тому "бойкому" месту, куда и посоветовал Игорю идти Левин. Туда, как в дом родной, слетаются предприимчивые люди. Там и сосвататься можно, а не только комнату или квартиру снять! Долго стояла Анна Семеновна на "бойком" месте, размышляя о людских судьбах. Многих привела сюда нажива, или житейская неустроенность. И вдруг она вспомнила, зачем она сюда сама пожаловала. Стала внимательно присматриваться. Её внимание привлёк Игорь. Он переходил от одной кучки к другой, молча слушал. Вопросов не задавал. Когда к нему обращались, отвечал односложно: "Нет. Сам ищу!".
  "Одет неважнецки! - отметила Анна Семеновна про себя. - Но человека сразу видать. Такой на чужое не польстится. Он жизненными невзгодами потрёпан. И как пить дать - без жилья! Вот такой и нужен Ольге".
  - Вас на минутку можно? - подошла к нему "сваха".
  - Да, - рассеянно ответил Игорь Васильевич и отошёл с ней в сторон?ку.
  Вокруг них сгрудились люди.
  - И поговорить не дадут!..
  С утра Гевашева уже околачивался здесь, и ему не хотелось упускать возможности определиться. К нему то и дело подходили с вопросом:
  "Что сдаёте?" - и он привычно отвечал: "Сам ищу".
  И искал каждый день после того памятного разговора с Левиным о том, куда надо идти. Поиски ничего утешительного пока не давали, и он решительно отбросил, было сумасбродную идею найти в Москве или пригороде комнату, будучи не прописанным. И некоторое время перестал появляться у "Журналиста".
  И вот он здесь снова, то ли солнышко повлияло, то ли ещё что, но ноги вынесли его в эту толкучку. Всё это время перебивался он то у Левина, то в подвале, И сейчас ему что-то хотят предложить.
  - Что собрались? - громко сказала Анна Семеновна. - Поговорить со знакомым не дадут! - и подмигнула Игорю Васильевичу обоими глазами. Они, не сговариваясь, отошли и лишь на почтительном расстоянии от муравейника Анна Семеновна, вздыхая, застенчиво сказала: - Теперь никто не помешает! Погода, какая замечательная. Я в Измайловский парк настроилась, жду, когда потеплеет. В прошлом году познакомилась там с одним безногим дядькой, к себе пригласила. Привёз он бутылку красного, полкилограмма колбасы. Пока сам не выпил и не съел, не находил себе места. А потом разомлел: "Останусь у тебя?" Дудки!.. Еле выпроводила! Так он недели две меня терроризировал. Наз?ванивал, подкарауливал, пока не припугнула участковым. Познакомилась с другим...
  Не понимая, на что она намекает, Игорь Васильевич растерянно слушал. Затем чуть было не прервал чрезмерную болтливость собеседницы. Однако грустное повествование о несладкой женской доле растрогало его, заставило сдержаться. И это позволило ему как бы взглянуть на себя со стороны: неужели и он бывает таким болтливым, ищущим к себе сочувствия, цепляется, как репейник, не слышит других.
  - И что?.. - сочувствуя её злоключениям, спросил он.
  - Так другой, - продолжала взволнованно Анна Семеновна, - заладил одно: "Лампадка есть - захожу, лампадки нет - и меня нет".
  "Что за лампадка?" - подумал Гевашев.
  - На лицо он симпатяга, а трезвым ни разу не видала. Тогда я распрощалась и с ним. Познакомилась...
  "И сколько же их у вас перебывало?" - хотелось спросить, но Игорь Васильевич не спросил.
  Она тараторила целых полчаса, пока Гевашеву это не надоело. И он стал прояснять их взаимоотношения.
  - А для чего вам я? - резанул он, не церемонясь напрямик.
  Анна Семеновна сделала вид, будто не расслышала.
  - Да всех и не упомнишь, - бесхитростно призналась она, лукаво зажмурила глазки: - Но Никиту я люблю.
  - Это, какого?!
  - Лампадка есть? - она выразительно подняла вверх большой палец. - Захожу...
  Не удержавшись, Игорь Васильевич расхохотался над этим Никитой, поняв, наконец, что лампадка - это бутылка водки.
  Анна Семеновна, неправильно поняв его смех, нахмурилась:
  - Пенсию я получаю, тридцать пять лет на одной фабрике текстильщи?цей работала! Заслужила свои кровные, и живу, как хочу! Не какая-нибудь тунеядка! - Лицо её светилось гордостью, тут же спохватилась и озабоченно продолжала: - Мне знаете, соседку жаль, Ольгу. Одна, мужа схоронила, скучает. В Измайловский парк не дозовёшься: то ли стесняется, то ли тяжела на подъём.
  Наконец догадка осенила порядком продрогшего Гевашева:
  - И вы решили подыскать для неё подходящего жениха здесь?!
  "Сваха" обрадовано закивала.
  Молодцевато выпятив грудь и напыжившись, Игорь Васильевич набрал в рот воздуха, шумно выпустил его и деловито спросил, подмигивая, удивляясь собственной наглости:
  - Ну, как? Сойду за жениха?..
  - Орёл! Да что орёл - сокол! За сокола сойдёте, - Анна Семеновна захихикала: - А документы ваши как, в порядке?
  Игорь Васильевич недовольно пробурчал:
  - Такого недоверия я не ожидал. Повозмущался для приличия. Потом всё же покопался в карманах и подал ей паспорт.
  - Так, - сличая на расстоянии его личность с фотокарточкой, серьёз?но произнесла Анна Семеновна: - Сходство есть! Прописка в Балаково... - Исследуя паспорт дальше, она продолжала комментировать многочис?ленные штампы: - Женат... Двое детей... А заливал-то - холост! Врать мастак.
  - Я развёлся. - Покраснел Гевашев. - И дома уже два года не живу.
  - А развод где? Где живёте?..
  - Где придётся! Прошлую ночь - на Ярославском вокзале.
  - Ну и как там?
  - Плохо! Милиция беспокоит. Всё документы спрашивают, за беглого принимают.
  - Да ты и есть беглый! В Балаково прописан, а но Москве огинаешься. Небось, и без денег? Семья-то где?
  - В Измаиле! А насчёт денег - порядок. - Для убедительности Игорь Васильевич похло?пал себя по карману.
  - Вот видишь! Сам здесь, а семья на куличках. Нехорошо!..
  - Нехорошо, а что сделаешь? Захотел жить в Москве. Жена ни в ка?кую, слушать не желает. Ну, я оставил ей двухкомнатную квартиру, библиотеку солидную. А сам теперь на вокзалах, чердаках и подвалах, но зато в Москве, обитаю.
  Перед ним была доброжелательная слушательница, потому Гевашев говорил долго о себе, о своих наполеоновских планах, и всё это разгорячёно и не замечая холода. Анна Семеновна пританцовывала, согре?ваясь, терпеливо слушала. Уже смеркалось, хотя и не было ещё и пя?ти часов. Время зимнее - темнеет рано.
  Зажмурив хитрющие глаза и приставив указательные пальцы, друг к другу, Анна Семеновна покрутила один вокруг другого, и широко расста?вив руки, попыталась вновь сомкнуть пальцы. Мимо! Попыталась другой, третий раз, а когда получилось, обрадовано подняла большой палец правой руки и провозгласила:
  - Вообще ты - "во"!.. Наскреби на такси. Едем Ольгу
  штурмовать.
  
  * * *
  
  
  
  
  Часть четвёртая
  
  ФЕНОМЕН
  
  
  Глава двадцать пятая
  
  ДОЖДИСЬ СВОЕГО ПОПУТНОГО
  
  
  I
  Он совсем позабыл про обязанности контролёра, любуясь на последнем этаже небоскрёба Минлегпрома панорамой Москвы. Жадно впитывая в себя палитру солнечного майского дня, суету прос?пекта далеко внизу, изящного уголка самобытной красавицы Гаваны и чувствовал себя Гулливером. На Калининском проспекте копошился человеческий муравейник, сновали взад-вперед карликовые машины, зияли зелёные проёмы меж квадратами и прямоугольниками домов. Каскадами ниспадали этажи высотного здания со звездой на шпиле, сбегая во все стороны волнами ступенек. Чуть справа серебрился яйцевидный купол планетария.
  Слева, как будто в беспорядке, скучились незнакомые архитектурные строения различных стилей и эпох. Желтела церквушка, по соседству с СЭВом, уживаясь с вызывающим восторг зданием Совета министров РСФСР с гордо рдеющим ало-синим стягом. Уплывала вдаль от моста несравненная Москва-река. И над всем этим творением рук человека нависало без конца и края бездонное, голубое небо.
  Гевашев зажмурил глаза. "Солнце!" - подумалось ему. И тотчас почувствовал, как они наполняются слезами, до того он был взволнован увиденным. А также выстраданным правом жить и работать в Москве. В голове блуждали разрозненные мысли. Он не мог не думать о школе.
  - Учителя нужны!.. - сказали ему в Управлении народного образования. - Тем более английского языка. В Ленинский район обратитесь! Это близко, найдёте. А если там всё занято, то зайдите в интернат. Это рядом с районо. Уж там наверняка нужны хотя бы воспитатели... С дипломом везде возьмут!
  Документов у него почему-то не спрашивали. Ободряющие эти слова импозантной женщины - инспектора облоно, сверяющейся с картой района, подняли его настроение. "Я согласен и воспитателем, - мысленно сказал Игорь Васильевич. - А там, смотришь, и часы английского подвернутся. Нужно запастись терпением".
  В указанном районе Москвы Гевашев оказался сразу же после обеда того же дня.
  - Воспитателем определиться легче, чем найти вакансию учителя иностранного в середине года, - тоже не спросив документов, сказал директор одной из школ. - Обратитесь в интернат!
  Спустя четверть часа Гевашев уже спрашивал, придя на место:
  - Вам нужен воспитатель?
  - Может, и нужен! - буркнул неуклюжий мужчина, на которого Игорь Васильевич натолкнулся у двери. - Вы это... К директору. Не я здесь хозяйствую. - И настороженно покосился на незнакомого человека. Потом со всеми подробностями объяснил, где найти директора Давида Львовича.
  Того на месте не оказалось. Игоря приняла заместитель по воспитательной части Устьянцева.
  - Я из облоно прямо к вам, - схитрил Гевашев. - Мне сказали, что нужен воспитатель.
  - Нужен, очень нужен! - Устьянцева засверкала от радости вместе с оправой своих очков. Привскочила с кресла, весело замахала рукой, указывая на стул.
  - Присаживайтесь, пожалуйста, - снова мягко опустилась в кресло. Сияющая и бодрая, Устьянцева как-то очень гармонировала со странной схемой, висящей за её спиной на стене. Свежая и яркая, она не могла не понравиться посетителям. Понравилась и Гевашеву.
  - Да вот я...
  - Сначала о нас послушайте. Как вас?
  - Игорь Васильевич. Я вот...
  - Нет, погодите!.. О нас сначала послушайте, - повторила завуч настойчиво. - А потом о себе расскажите.
  Игорь Васильевич виновато улыбнулся.
  - Сложно у нас! У нас - самоуправление. Система такая. Пос-мотрите, - она повернулась к схеме управления. - Принцип такой: дети у нас сами всё делают. В подробности вдаваться не буду, на месте ознакомитесь. Мешать вам не стану.
  Загадочная схема вызывала интерес и восхищение. Как ни странно, она напомнила Игорю Васильевичу японский глобус в диспетчерской Инфлота, которым он так недолго любовался. Не разобравшись в системе самоуправления, без пяти минут воспитатель обрадовался: "Вот здорово, вот повезло! И завуч умница! Оказывается, не перевелись ещё почита?тели Макаренко. Самоуправление!.. А может, и Бетховен и Бах на уро?ках?"
  Пребывая в радостном возбуждении и слушая завуча, он представлял себе, что уже работает в интернате и что не сидящая перед ним миловидная в седом парике Устьянцева, а он сам демонстрирует свою оригинальную систему обучения английскому языку.
  - Теперь о себе расскажите, - услышал он голос певучий завуча: - Кто вы? Откуда? Каким образом узнали о нас?
  - Вот! - Гевашев без всяких предисловий подал документы. Тамара Петровна просмотрела их.
  - Без формальностей не обойдёшься! - так же весело, сказала она. - Анкету, автобиографию, копию диплома. Но это завтра!.. А сейчас вас ждут: сами понимаете, дети второй месяц без воспитателя.
  Как не обрадоваться предложению? И, главное, никакого допроса и дотошного любопытства!
  Он шёл знакомиться с беспризорным отрядом, будто в Кремле награду получать.
  В интернате Игорю Васильевичу всё нравилось: парадно оформленные классные комнаты и коридоры; вежливые учителя, а главное - дети! Но, если здраво взглянуть, ну какой из него воспитатель? Английский язык - это да, это вещь! Гевашев горел желанием научить детей английскому. "Язык - не только нужное, но и стоящее дело! - рассуждал он вслух. - И им надо заниматься всерьёз. Много и упорно!" А тут как нарочно третий месяц болеет преподаватель английского. Гевашев везде и всюду чувствуя себя просветителем, по собственной инициативе прис?тупил к неурочным занятиям.
  Заворожив в первый раз любопытные головки, он во второй раз устроил вавилонское столпотворение: стеснительные прежде ребята настолько осмелели, что даже и не подбадриваемые им так заигрались в английские слова, что никто не обратил внимания на дверь.
  У Гевашева, окрылённого творческой работой с детьми сладко холодело на сердце от заветной мысли о создании Клуба английского языка. Он даже название высек в своём сознании: "В волшебном мире английских слов".
  Дверь приоткрылась немного, затем распахнулась настежь, пропуская ворчливого завхоза - того неуклюжего мужчину, который встретился Гевашеву в интернате.
  - К директору! - ничего не объясняя, хрипло распорядился он. Не?стройный хор голосов смолк.
  - Тихонько, ребята! Я на минутку...
  Не чувствуя никакой вины, Игорь Васильевич спустился на первый этаж. Вот уже целых две недели, как Устьянцева замещала больного директора интерната. И на этот раз Тамара Петровна улыбалась так же приветливо, как в день приёма Игоря Васильевича на работу, когда вдохновляла молодого воспитателя на ратные подвиги своим рассказом о счастливой жизни интерната. Так же радушно она махнула на стул. Собираясь с мыслями, позволила себе несколько минут молча созерцать Игоря Васильевича.
  - Ответьте, пожалуйста, - заговорила уже без улыбки, - уважаемый Игорь Васильевич. Кто разрешил вам заниматься английским? Я что-то не помню, чтобы разрешала вам. А без моего ведома здесь, понимаете, ничего!.. - Голос её стал неестественным для нежного лица и розовых губ: низкий, даже хрипловатый.
  - Да я хотел, как лучше! Занимаемся ведь в свободное время, - Гевашев покраснел от негодования. - Я ведь сам хотел с вами посоветовать?ся!.. Завтра хотел зайти. По поводу создания английского клуба. Вер?нее, клуба языка...
  Он говорил сбивчиво, ещё не отойдя от успешного занятия, вспо?миная радостно сияющие глаза детей. Устьянцева восприняла это по-своему.
  - Давайте по порядку! Кто разрешал? - Четко, как метроном, отпус?кала она фразы. - Я тоже люблю физику! Умею красиво говорить о ней. А о клубах не мечтаю! Я занимаюсь тем, чем положено.
  Игорь молчал.
  - Нам придётся расстаться! - услышал он приговор.
  Снова улыбаясь, Устьянцева подала ему пакет с документами. Обес?кураженный Игорь Васильевич пытался что-то сказать.
  - Берите, берите! - нетерпеливо сказала Устьянцева. - Мне некогда. Дела, заботы! Я ведь тоже новенькая, так что хлопот - сами понимае?те...
  И на "десерт" одарила Гевашева обворожительной улыбкой. Не прощаясь, он вышел. Развернул пакет. Так и есть: приказом не провидён, никакой резолюции директора на заявлении не было! "Гиблое дело выяснять, почему я не подхожу", - подумал Игорь Васильевич с досадой.
  Подростки так ничего и не понявшие из туманного объяснения полюбившегося воспитателя, пропускали его, стыдливо отворачиваясь, ибо видели капельки слёз на его лице.
  Игорь Васильевич мыслями был уже в дороге. "Скорее! Скорее! убе?жать от детских сердец, пока не расслабился! В недрах его сознания опять проснулся тот "человечек", который сманил его в Самарканд! Но теперь бежать некуда и не с кем. Владлена далеко и забыта! А пока надо было идти туда, где его приветили и прописали.
  "Да, прописали", - вздохнул Игорь Васильевич. И сразу вспомнил встречу с Николаем Павловичем возле комбината питания, где теперь дежурил.
  - Ты?! - удивился Николай Павлович - тот самый из Спецморпроводки.
  - Я.
  - А как сюда попал?
  - Как и все! Через отдел кадров.
  - Как удалось прописку получить?
  - Что вы обо мне да, обо мне! Лучше о себе расскажите. Как поживаете? Что нового? - засыпал его вопросами Игорь Васильевич. - Какими судьбами в "Арбат"?
  - Навестил давнюю знакомую. А сам неделю как из круиза.
  - Любопытно! - проговорил Гевашев. - Да вы присаживайтесь! Впечат?лений, не бойсь... - он не договорил.
  Николай Павлович не заставил себя ждать и самодовольно заговорил, покачиваясь на каблуках:
  - В семи странах был!..
  - А как попали?
  - Вопрос уместен! Туда подряд всех не пускают. Надо членом партии быть, без единого пятнышка на трудовой биографии... - Николай Пав?лович сделал выразительно паузу. - Так что впечатлений масса! Сам понимаешь, на лайнере "Федор Шаляпин" прокатиться туда-сюда не шут?ка! Полторы тысячи баксов, - опять пауза, - всего за месяц.
  Тут появилась молодая особа, капризно поджала губы и подхватила Николая Павловича под руку.
  - Я тебя везде обыскалась!
  - Звони Раулю, я рад! Значит, ты не пропал?
  - К семье ездил? - доброжелательно спросил Рауль Ананьевич, когда они, созвонившись по инициативе Игоря Васильевича, встретились на Главпочтамте и пошли вниз по улице Кирова.
  - На эту махину, - вроде и, не слыша вопроса, Игорь Васильевич кив?нул в сторону неповторимых московских зданий, - десяти жизней не хватит! Сколько ещё всего предстоит открыть и познать. - Он оста?новился, восхищённо рассматривая ажурный фасад магазина "Чай - кофе". - А на Тургеневской что за чудо строят!
  Рауль Ананьевич усмехнулся:
  - Рад за тебя! Сейчас ты определённо на ногах.
  - На ногах, говоришь? Да не так, как хотелось бы! - Всё ещё взывая к сочувствию, Игорь Васильевич знал, что обречён на непонимание. - Того нет, о чём мечтал и мечтаю! Если спуститься на землю, как мама советует, квартира, где живу, тоже не моя.
  - Да, - неопределённо хмыкнул Рауль Ананьевич. - Ишь чего захо?тел! С такой трудовой биографией - и работу, чтоб по душе, и квартиру. У тебя и так всё чудесно! Отдежурил своё - домой дуй! Чем плохо?
  Затянувшись сигаретой, он стал пускать дым, забавляясь кольцами, которые наслаивались друг на друга. - А меня не забывай! Спецморпроводку помянём при случае добрым словом. Она для нас, что мать родная.
  - Может, и мать, но не для меня, - буркнул Гевашев.
  - Ну, тебе виднее! А что мог бы и меня навестить. Не ценишь друзей!
  - Зачем так! - рассмеялся Игорь. - Я о вас высокого мнения!
  Игорь Васильевич уже давно вычеркнул из записной книжки обременяющие его телефоны лжедрузей. Хотя знал телефон бывшего капитана наизусть, и этот его звонок был последним.
  Что Раулю Ананьевичу до его судьбы? Столкнувшись с безразличием, Игорь Васильевич осознал, что никто ему не поможет, и выход придётся искать самому. Самому додуматься, как осуществить мечту, ради которой он связывает жизнь с Москвой. То есть, как применить своё дарование. И почему должен он, жаждавший плодоносить на своём поприще, унижаться и искать покровительство? Ведь он сам - целый институт-лаборатория с тыся-чей сотрудников! И вообще, что такое дружба с бывшим капитаном, чтобы дорожить ею? Рауль Ананьевич теперь завотделом информационного агентства. Ну и что? И что такое Николай Павлович? Работник министерства. И только! Он, Игорь Васильевич, мог бы при желании, тогда, работая диспетчером, лет через пять кататься по заграницам. Если бы не Владлена! Нет, он не чувствовал к ней неприязни. Питал даже благодарность за науку. Охладел Игорь Васильевич и к приятелю Вадиму, осуждая его за одиночество и мещанство. Тот как-то вспомнил о нём, письмо накатал. Но Игорь Васильевич не спешит его читать. Ожившие воспоминания навели его на мысль об английском. В голове всплыла выстраданная до мелочей методика. Надо зафиксировать её на бумаге! Захотелось сейчас же сделать это. И он вдруг сказал Раулю Ананьевичу:
  - Пора разбегаться!
  - Вот как? - удивился тот. - А я думал отметиться по старой памяти где-нибудь. Столько не виделись! Да и поговорить не мешает.
  - О чём? - перебил Игорь Васильевич.
  - Найдём! Не виделись долго, говорю.
  - Занят я, - словами Левина заговорил Игорь Васильевич.
  Не обращая внимания на недоумение бывшего капитана и любопытство прохожих, он тут же, на улице, вытащил лист бумаги из визитки и прямо на стенке, пачкающей рукава, начал быстро писать, нанося на бумагу, бегущие друг за другом буквы. Он создавал набросок оригиналь?ной "методики", как всегда, непоследовательно и хаотично. Но это была первая победа над всё ещё господствующим в мозгу дилетантством. Ещё полгода назад, кроме разговоров и заносчивого "я могу", ничего стоящего не было. Игорь Васильевич совсем забыл о Рауле Ананьевиче, который нетерпеливо топтался рядом.
  Неожиданно Гевашев остановился. Левин! Вот кто ему нужен, и не?медленно. Только он может хаотическим наброскам методики придать лоск. К отшельнику и полетел Игорь Васильевич, совершенно позабыв о Рауле Ананьевиче.
  Он ускорил шаг, затем побежал. Идя по подземному переходу, заме?тил Левина, идущего навстречу с забавным старикашкой. "Видно, про?вожает", - Игорь Васильевич присоединился к ним.
  - Занятный старик, - посмеиваясь, сказал Левин после того, как они проводили Федора Игнатьевича до метро. Таким резюме Левин как бы отрезал от себя этого старика. Потом неожиданно остановился, оторо?пело глянул на Игоря Васильевича, как бы припоминая: где он мог видеть это лицо?
  - Ты что хотел?..
  - Как что?! - поразился метаморфозе Игорь Васильевич. - Шёл пообщать?ся с тобой.
  - Вот завтра с утра и заскочи, - сурово сказал Левин. Помолчал, озабоченно потягивая неразлучную трубку, и важно добавил: - А сейчас мне некогда! В академии ждут.
  Левин давно причислял себя к сану академиков. Гевашев смирился. Он пришёл к нему с наброском методики на следующий день. Левин поде?лился с ним новой находкой - рассказал о занятном старикашке. Воз?можно, ему, бывшему лет пятнадцать учителем физики, это казалось по?нятным, но Игорь Васильевич не особенно вникал в суть. Зато удивился преображению Левина.
  - Вот это старикан! - громко восхищался Левин, попивая чаёк из пиалы. - Такое отмочить при всем честном народе!? - Он закатился громовым сме?хом, так что содрогнулись стены, позеленевшие от сырости.
  Игорь Васильевич привык к чудачествам Левина и терпеливо ждал, пока раскаты смеха не затихли. Потом попросил рассказать, что же выдающего?ся сделал старик при всем честном народе.
  - Подвиг совершил! Встал из-за стола, вышел на середину комнаты и раз! - Левин захлебнулся смехом. - Через голову!.. - прохрипел он. - Через голову кувырок! Все рты так и поразевали. А он распластался на полу, лежит и сопит. Стали его подымать - куда там! Ни в какую. "Я, - говорит, - на покое от физзарядки, не троньте, черти окаянные. Полчаса отходить буду".
  - Ну и как?
  - Отошёл! Родственники вмешались, подняли его, за стол с почестями усадили. Так он за своё здоровье стаканчик водки опрокинул и заг?ремел сиплым голосом: "Вдоль по Питерской"... Вот кого откопал я! Ещё раз обещался зайти ко мне. Могу познакомить. Кстати, какой сегодня день? - спохватился деловой хозяин, полез за календариком. - Так... Совсем выпустил из виду - звонить надо. Выходим!
  Игорь Васильевич молча протянул паспорт.
  - Моя работа! - хвастливо заявил Левин. - Мысль подкинул здравую. Как тебе удалось?
  На самом деле всё было сложнее. Бывает, наступает в жизни полоса везения после чёрных дней мук и страданий. Трезвая жизнь Гевашева незаметно сделала своё дело. Глаза романтика открылись на реальные вещи.
  - Жаль, занят я, времени в обрез, - поднялся Левин. После телефонного звонка в подземном переходе на Тургеневской, он хлопнул Гевашева по плечу и рассмеялся: - Встреча на пятницу, одиннадцать ноль-ноль! А сейчас - рад тебя видеть, соскучился, прямо признаюсь. Что? Методику написал - хвалю! Хотел бы взглянуть, да некогда. С телевидением связался.
  И Александр Акимович, не прощаясь, очень гордый, пошёл к выходу на Уланский переулок лёгким, пружинистым шагом. Внезапно остановился, подозвал стоявшего на месте Игоря, больно опустил ему на плечо набрякшую мужицкую руку:
  - Ни одно дерзание не обходится без попутного ветра! Мне потому не?когда, что хотя и пронизывает до озноба, но ветер попутный. И если ты истинный талант, дождись своего попутного...
  II
  Разумеется, Виктор воспринимал жизнь иначе, чем Аркадий. Поэтому на воле их пути разошлись. Виктор знал, как можно, при желании и по необходимости, найти человека в кожаном пальто. Аркадий, правда, не питал особых чувств к бывшему дружку, однако на пожарный случай не вы?пускал из виду часто меняющиеся координаты Виктора. Ими преследова?лись одни цели, только пути и способы осуществления разнились.
  Теперь у Виктора появилась необходимость посчитаться с фарцов?щиком Сеней за устроенный им побег "Статуэтки", удачно приземлившейся в апартаментах одного туза с большим портфелем. Виктор ничего не ос?тавлял просто так, а особенно доходную Ирэн не мог простить он, и набрасывал планы мщения.
  - Где бы мог Аркаша быть? - размышлял Виктор вслух. - Может, на Киевском? Само сердце подсказало. Дуй на Киевский!
  Юркому человечку за рулем всё равно куда "дуть", лишь бы плати?ли исправно и вовремя. Прежде всего - ежедневно наличные, а остальное - философия! Он - прежде всего человек дела, ему не особенно светило разочаровываться в Викторе, да и тот не подводил. Киевский - так Киевский!
  Развернувшись, красные "Жигули" покатили в направлении Киевского вокзала.
  Сытые девочки, кокетничая, хихикали с Виктором. А что? Хо-рошо! Не надо ни на завод, ни на стройку. И сыты, и одеты, и на голову не капает! Правда, наличных "как кот наплакал" - это дело нажив?ное. Они будут, только не надо подводить Виктора, отца-кормильца и благодетеля. Нравится им "гость" или нет - всё должно происходить "на высшем уров?не". Что делать? - Работа! И когда об этом не думаешь, легче жить. Ведь жизнь быстротечна! Того и гляди - промелькнёт без счастья и радости. А молодости, ни за какие блага не вернёшь. Надо успеть и пожить, и состояние сколотить. Виктор это обещал: он в них за?интересован. Они, конечно, всё понимают, все сложности и преврат?ности судьбы. Но верят и надеются на честное отношение к ним. А Ирэн? Ведь вот повезло ж ей, молодчине! Но и они не дурнее: пока звёзд не хватают, но прописку московскую и квартиру коопера?тивную со временем выбьют из Виктора. Правда, не нашлось пока того, кто бы предложил бы руку и сердце, но Виктор - он всё может! Вот бы такого муженька, да на всю жизнь.
  У вокзала "Жигули" застопорили. Виктор, недолго поизучав глазами толпу, облегчённо рассмеялся. Взору его предстал Аркадий собственной персоной на лестнице в кассы. Горячо что-то толкую-щий мужчине в дублёнке.
  Виктор не стал отрывать Аркадий от дела, зная, что сейчас че-ловек в кожаном пальто в своём амплуа. Он знал, что ожидает Аркашиного собеседника через каких-нибудь полчаса-час, если всё сой?дёт гладко. Человек в кожаном пальто не менял стиля работы и ра?ботал в гордом одиночестве довольно успешно, так уже многие года был всё ещё на свободе. Проследив глазами, как двое на ступеньках стали спускаться и растворились в потоке людей, он сказал водителю:
  - Дуй домой!..
  Информировать, почему именно такой крутой "вираж", Виктор считал излишним. Не их ума дело! Теперь месяца два - полтора Аркадия не найти. "Ничего, - со злорадством подумал он о Сене. - Ничего, дистрофик не?счастный! За мной не заржавеет. Аркаша тебя приласкает". - И всласть натешившись этой мыслью, Виктор решил отвезти девочек на квартиру, где их ждала кухня и связанные с вечером хлопоты. А самому хотелось вернуться в центр, чтобы решать вечные проблемы. Разрешаемые и не разрешаемые! Он, как и человек в кожаном пальто, тоже не мог оста?новиться в своём безумном беге. Да и не хотелось жить без показухи и тщеславия, без хрустящих бумажек, дающих право повеливать. Кто знает, сколько продлится ещё "бег" и разрешит ли он его личные проблемы. При его-то запросах! Пока что детально разработанный план обогащения исправно приносил желаемое.
  Инициативного Виктора осенила идея разыскать по описаниям "яуги" "подземельного крота", называющего себя не иначе как академиком. На?верняка тому известно местопребывания "яуги", да и интересно взгля?нуть: надо прикинуть насчёт фабрики сабо.
  Ориентируясь на Главпочтамт, они с Володей, словно гончие, взяв?шие след, быстро разобрались с переходами и строениями.
  - Где-то здесь! - ободряюще произнёс Виктор. - Надо же, сам бежит от жизни, зарывается в подземелье. И верно - крот!
  - Ты ведь восторгался им?
  Действительно, совсем недавно, Виктор говорил за столом в "Волдае" о Гевашеве и "кроте", как о счастливых людях.
  Сотрапезники ограничились тем, что переглянулись, пожали плечами. Молча потягивали пиво из кружек, наслаждались креветками. Пиршество было в разгаре, когда Виктор ни с того ни с сего затеял разговор о "подземельном кроте" и Гевашеве. Сотрапезники припомнили нищего и голодного "самородка" с юга, так и не влившегося в их компанию и решили, что Виктор просто нализался.
  Виктор знал, что говорил и с кем. Особенно хорошо он знал - с кем? Почему не попробовать? И он предложил всем вложить средства в Игоря Васильевича, чтобы дать возможность ему проявить талант на деле. Пусть туманном! Может, новые перспективы наметятся? Ведь мы де?ловые люди, ребята?.. А с его приятелем "кротом", - и того проще! Это дело верное.
  И вот теперь Виктор с Володей шныряли где-то поблизости от норы "крота". Память сработала: они узнали упомянутую Игорем арку. Через неё и вошли в небольшой двор. Справа серело зарешёченное окно со што?рой на уровне земли. Тускло пробивался свет, и ухо вдруг расслышало шум пишущей машинки. Виктор с Володей обрадовано переглянулись.
  - Из-под земли откопаем, - пошутил Виктор.
  В кромешной тьме они на ощупь сошли в подвал по металлическим ступеням. Виктор первым обнаружил железную дверь. Толкнул - заперта. Слева по стене булькала вода из проржавевших труб. Из подземелья несло зловонием. Откуда-то наплывал непонятный скрежет. Настораживал и непрерывный гул в трубах.
  Хотя Виктор довольно громко дал знать о себе, стрекот машинки за дверью не прекратился. Тогда он забухал кулаком по двери. Она тотчас распахнулась. Они увидели перед собой невысокого коренастого человека с горящими глазами и морщинистым лицом с многодневной щетиной. В ком?нате было светло.
  - Чем обязан?.. - без удивления спросил он.
  - Да вот друга своего потеряли, - тоже без приветствия ответил Воло?дя. Виктор испытывающе смотрел на Левина. - Извините, что побеспокоили. Гевашева ищем.
  - Натворил чего? Он такой! Напроказничает, а ты в ответе, - блеснул улыбкой "подземельный крот" и разразился таким здоровым для его измождённого лица смехом, что пришельцы тоже засмеялись. Даже схватились, было за животы, не теряя, однако, бдительности.
  - Входите! - рявкнул крот по-свойски.
  Когда они осмотрелись и сели на потёртый диван, Левин сразу потерял доверие и весь стал внимание, чем лишил гостей удовольствия задавать вопросы. Даже бывалый Виктор растерялся и не сразу приступил к делу.
  - Потребности по возможностям, - наконец, выдержав паузу, как можно солиднее сказал он. - Возможности у нас большие. Потребности тоже! Разыщите нашего друга, поговорите с ним. Предоставляем квартиру, аппаратуру, литературу. В общем, всё необходимое! В той числе гарантируем неприкосновенность. Разыщите его! Пойдет дело - прописку сделаем.
  - Зря печётесь! Поздно спохватились. Он умолял - вы свои условия ставили. А теперь у него на первый случай всё есть - и крыша над головой и ...
  - И прописка?!
  - И прописка! Не вашего он поля ягода. Отступитесь! На что он вам? По нужде ведь обратился. А так - ни по возрасту, ни по чему не пара он вам. Двое детей у него.
  - Помочь хотели, - несколько обескуражено ответили незваные гости.
  
  * * *
  
  
  
  
  Глава двадцать шестая
  
  ФЕНОМЕН
  
  
  I
  Едва коснулся густо заросшей мяты, как подкосились ватные ноги, и рухнул блудный сын на родную землю, орошая её слезами.
  - Милая, родная!.. - покаянно лепетал он, тщетно силясь подняться. Лишь только сейчас осознал, как дороги и эта жёлтая акация, и тополя, и берест. Здесь повзрослел он, обзавёлся семьёй, выучился! А потом подло сбежал, чтобы остаться самим собой. Насколько удалось - судить не ему. Поймёт ли мама, ради чего так поступил? Простит ли? Успеет ли он повидаться с ней? Что это за перезвон колоколов? Успеть бы!.. И он пополз. Понимающе останавливались прохожие, снимали головные уборы. И вдруг под непрекращающийся звон он видит маму. Но почему с венками у головы и ног? Он не успевает подумать, так он охвачен трепетом!
  - Нет! Нет! Только не это!.. - истошно завопил Игорь, просыпаясь в поту. И не мог остановиться, взбудораженный видением. - Только не это!
  Неведомая сила подняла из кресла его тело, всё ещё скованное сном. Игорь сделал шага два, огляделся, на лице выразилось удивление. Некоторое время он не мог сообразить, где находится. А это кто? Как оказался он здесь - в просторной комнате с убогой обстановкой?
  Немолодой мужчина с брюшком и грубоватым лицом из-за крупного носа и несимметрично посаженных глаз в спортивной рубашке и пижамных брюках, добродушно поглаживая лысину, что-то говорит ему. С участием и улыбкой.
  - Переборщили с Марком-то малость, - сказал незнакомый мужчина, намекая на ресторан в пяти минутах от дома.
  Марк? Нет, этот не Марк! Марк мыслит глубже, масштабнее. И вдруг он увидел экономиста Марка, отозвавшегося на объявление у себя на Коломенской.
  - Вам нет смысла меня учить, - слышит Игорь, воскресший в нём баритон.
  - Почему?!
  - Вы потратите время и энергию, а я, выйдя от вас, попаду под ма?шину. И энергия ваша - тю-тю!..
  - Обучая вас, я самоутверждаюсь!
  Марк чуточку подумал.
  - Эти уроки для вас - средство материально поддержать себя. Это я понимаю.
  - Верно! Но - будь только так - это тяготило бы меня. Обучая, я убеждаюсь, что могу. Занимаясь с вами, я накапливаю опыт, и наблю-дения...
  - Для учебника?
  - Вы просто молодец, Марк! - улыбнулся экспериментатор, у которого пока что и мысли такой не было.
  - И можно взглянуть?
  - Нет смысла вытаскивать на свет то, что не доведено до ума и блеска,
  - Тогда вы не узнаете его ценности! И с ним может получиться то же, что и с вами. О вашем феномене мир ничего не узнает. Вы "можете", а об этом никто, кроме вас, не знает. В помощь вам должна прийти наука. Вы, как я понимаю, практик?
  - Да! Умеющий, но не знающий, - рассмеялся экспериментатор.
  - У вас открытие. И открытие надо обосновать теоретически, с выкладками.
  И вдруг исчез Марк. Игорь обеспокоился.
  - Марк!.. - позвал он, приходя в себя.
  И увидел. Тот спал, свернувшись калачиком, на диване. Гевашев как-то не воспринял хлопотавшего вокруг него мужчину в пижаме. Вспомнил свершившееся чудо и обессилено упал в кресло.
  В старинном жилом доме, притулившемся четырьмя этажами к Калининскому проспекту, и проводились необычные занятия. С правой стороны здания прилепились ещё два этажа, создавая неповторимый облик постройки, соперничающей с новейшими достижениями архитектуры в шестнадцать-двадцать этажей.
  Появляясь из лифта точно в половине восьмого, экспериментатор старался не подавать вида, что волнуется. Не меньше волновались, сомневаясь, веря и не веря, подопытные волонтёры. Слишком велик соблазн постичь за девяносто часов то, на что уйдут лучшие годы!
  Шёл шестой день занятий маленькой группы энтузиастов. У Игоря Васильевича несколько раз мелькала ужасная мысль: "А что, если они не заговорят?" Он гнал эту мысль, да и некогда было раздумывать. Участники эксперимента снова и снова штудировали учебные пособия, все вместе, вслух. Он требовал не вникать в содержание, говорить и говорить, вырабатывая навыки автоматизма речи. Летело время в общем хоре. Уже десятый час занятий без перекура. Одержимые радостью познания люди не замечали времени. Чередуясь, хрипло вторили людским голосам проигрыватели, горемычные питомцы проката получили снисхождение от жестокого экспериментатора, включались по очереди; люди же не знали поблажек. Даже на стенах не мог бы отдохнуть усталый взгляд. Все они, от потёртого паркета до лепного потолка, были навешаны плакатами с английскими фразами и словами, затейливо на них выписанными. Что не зря вложен этот титанический труд, должны были доказать вот эти мужественные люди, кого он учил, не щадя ни себя, ни их.
  Вдруг случилось то, чего Игорь Васильевич опасался втайне.
  Неожиданно один из пятерых - худенький паренёк, захлопнул книгу и, сопя, стал поспешно собирать пособия в спортивную сумку. На немой вопрос в глазах учителя он ответил по-русски, что пресекалось с первого занятия.
  - Не верю! Ничего не могу с собой поделать - не верю и всё!
  Было от чего встревожиться! Теперь, когда с минуты на минуту должна была пробудиться способность общения на английском языке, это было просто кощунством.
  Все будто очнулись. Бросились смотреть на запрятанные часы. Без четверти двенадцать. Положенное время полчаса как миновало.
  У Игоря Васильевича застучало в висках. Сейчас поднимутся и уйдут, не закончив эксперимент!
  - Я вас прошу, я вас очень прошу, занимайтесь, - сказал он чуть не плача, но по-английски. - Пожалуйста!
  Организатор занятий Марк двинулся к парнишке, зажестикулировал, страдальчески замычал что-то, не смея нарушить запрет на русский язык. Оказалось, что наваждение ещё не покинуло остальных. Под нажимом фанатически настроенных товарищей парень сдался.
  Минута, другая, и вновь внимание всех поглощено автоматизмом чтения!
  - Тайм! (пора!) - посмотрев на часы, Игорь Васильевич выключил аппаратуру. - Спиик, спиик!
  Одна-две робкие реплики повисли в воздухе. Общение не получалось. Игорь Васильевич не сдавался. Ничего! Не надо тушеваться! Вновь забормотали проигрыватели, подключился магнитофон. Игорь Васильевич пред?ложил надеть на головы колпаки из газеты - так, чтобы не видеть друг друга и не стесняться. Минут через пять уже можно было разобрать отдельные смелые голоса, а потом честную компанию будто прорвало: все стали без зазрения совести перебивать друг друга, выкрикивая, что в голову придёт. Во втором часу ночи колпаки были сдёрнуты. До умопомрачения возбуждённые люди вступили в общение! Каждый говорил то, что взбредёт на ум. Отрешённо, не ожидая вопроса, отвечал. Спрашивал пространство, не ожидая ответа. Рассказывал, сам не ведая что. Первоначально должно доминировать безразличие к содер?жанию и смыслу. Понимание собеседника пробьётся из подсознания в разгорячённое сознание, когда главное будет сделано: развязана речь. Нет скованности!
  Свершилось! Вдруг единственная среди энтузиастов девушка закричала, покрывая всеобщий шум и гам: "Андастэнд! Андастэнд!" (Понимаю) - и расплакалась от волнения. У всех вырвался вопль ликования, и дело пошло дальше в радостном возбуждении ожидающих своего часа участни?ков. И он наступил для каждого! Долгожданное понимание пришло к каждому. Ещё не совсем пришедшие в себя люди, ликуя, обнимались и жали руки. С радостью говорили и говорили, с ловкостью жонглёров перебрасываясь английскими фразами, стараясь, перещеголять друг друга познаниями.
  К трём часам утра вконец утомлённые, один за другим студенты пова?лились на своих местах, отключаясь, с вздохами и хрипами и, наконец, все утихомирились.
  Один учитель сидел, взволнованный в слезах, от нахлынувших чувств, счастливый, но совершенно не нужный никому. Сидел в гордом одиночест?ве. И это было больно осознавать. Всего себя отдал он ставшим на путь познания людям. Всего, без остатка! И больше нечего им дать. Нет, не миражом оказалось его обучение.
  Странно! Игорю Васильевичу ужасно захотелось убежать из этого неуютного дома до того, как проснутся и придут в себя опустошившие его безжалостные люди. Поймут ли они, сколько энергии, здоровья, ума вложено им в сеансы воображения? Он встал, и пошёл. Он шатался, но не падал.
  Что ему, ставшему феноменом, до будущей судьбы его питомцев? Может, в дальнейшем кто-то свяжет жизнь с английским. Но разве не безразличен им он? Разве могут помочь в трудоустройстве ему, решившему за неделю языковую проблему, на которую затрачиваются долгие годы настойчивого труда? Неимоверным усилием отогнал Игорь Васильевич невесёлые мысли, и сосредоточился на одном: как скорее отрешиться от всего.
  Он не чувствовал и не слышал Марка! Тот осоловелыми глазами, ви?димо, так до конца и, не проснувшись, проводил учителя до двери и, махнув рукой, опустился снова на стул и закрыл глаза.
  Вспомнив всё это, Игорь Васильевич с удивлением обнаружил себя у запертых дверей в метро "Баррикадная".
  
  
  II
  А матери каково, когда мается на белом свете еёсын? Страдает и она: еда ей не еда, и сон ей не сон. Все мысли о нём! Хотя бы почаще писал!
  Писал сын редко, до обидного мало! В скупых строчках милых писем угадывало материнское сердце явную неустроенность в новой жизни, а порой и тоску, и отчаяние. "У меня всё хорошо", - неизменно писал Игорь. А что хорошего? Оставил двоих детишек и тайно сбежал! В Москве - ни родных, ни знакомых. Потому и верилось и не верилось в его "хорошо". А если не работает, - то на что живёт? И что делать с таки?ми непокорными, как её сын?
  Давно мать примирилась с мыслью, что какой ни есть Игорь, всё же кровный сын. Как его образумить? С выпивохой проще: нализался - дурит, как заяц во хмелю; а наутро - здравый человек! А этот постоян?но чудит, всё ищет чего-то, добивается, а чего?.. Спроси, навряд ли знает. За что муки несёт она за свою плоть?
  Дождётся ли сына домой, увидит ли уважаемым учителем? А того, что он ищет - не надо! Или закроются её глаза преждевременно от дум тягост?ных уносящих здоровье; от сомнений, терзающих усталую душу? И при всём - гордости у него ненужной хоть отбавляй! Денег не просит, а ведь нужны! Выслал бы фотографию, сынок. Постарел, осунулся, наверное? Извёл себя ненужными скитаниями? Поехать бы надо! Хотелось верить ей в искренность его последнего письма о том, что положительно разрешились и прописка и трудоустройство. Работает, правда, не по специаль?ности.
  А ведь он не один! Есть ещё дочь. Та не мыкается. У неё тоже не всё, как хотелось бы. И снова болит сердце матери! Зять Славик со стройки подался в пароходство, не протрезвляется, когда на берегу. Тридцать семь на носу, а серьёзности никакой! Всё друзья-советчики баламутят! Со?бутыльничает с ними. Ума не приложу, как доченька терпит такого? А куда денешься-то? Соловьём заливался до загса, в душу влез, а после проявил себя. С дочерью проще: при деле, в семье всё же. Смотришь, наладится у неё: перебесится Славка, образумится. Пройдёт дурь-то со временем! Ведь дочь растёт. Воспитанием заниматься надо, а им всё некогда. Вот только бабушка! То их мирит, то с внучкой возится. А растёт она капризная, балованная. Отдыха никакого! Хорошо, что отдель?но живут, а то бы заели, короеды. Их у неё, внуков, трое. Всем дай, а где же наберётся средств и здоровья на всех? Самой пожить что осталось? Седьмой год на пенсии.
  Смежив набрякшие веки, мать горестно вздыхала стараясь больше не думать о сыне и уснуть. Только не шёл желанный сон. Назойливые мысли толкались в голове, наслаивались одна на другую. Казалось, не будет этому столпотворению конца и края.
  Незаметно подкрались годы, посеребрили волосы. Теперь их, долгих лет, власть! Надвинулись годы, неотвратимые, как стихия. Стала не в ра?дость сама жизнь! Уязвимым, как открытая рана, стало тело; подло повылезали все болячки несладкой жизни. Ноги - основа движения - не очень-то повинуются ей. Старость!.. Ничто не властно над безжалостным временем. Ничто - кроме смерти. "Ведь какая быстрая я раньше бы?ла, юлой вертелась, себя не жалела. Ну и поделом тебе, коль не умела пожить для себя! Терпи теперь! Жизнь прожила нелёгкую, под старость только и вздохнуть бы легко. А покоя ей не отпустил всевышний. Никак не встанет на ноги Игорёк. Не предвидится конца его переживаниям. Нель?зя всю жизнь ловить синюю птицу! Нужда одолеет. Не понимает ещё жизни Игорёк. Не хочет отступить".
  Мать, думая об этом, не замечала слёз, катившихся из-под тяжёлых, ставших свинцовыми век.
  
  * * *
  
  Глава двадцать седьмая
  
  НАВАЖДЕНИЕ
  
  
  I
  И чудились матери утонувший в снегу царственный бор сосновый, не?лепые в сказочной красоте леса, заиндевевшие костлявые бурёнки, сытно накормленные только по случаю важной дороги: волокли они прытко тя?жёлые сани. Мать содрогнулась снова, заслышав звонкий хруст снега и надрывный, леденящий кровь волчий вой. Ошалев, коровы шарахнулись в сторону; бессознательно сдержанные умелой рукой, они снова вступили на не езженую дорогу. Опрометью понеслись к чернеющей впереди околице Щучинска. Серые призраки с полыхавшими на снегу языками песней голода подгоняли насмерть перепуганную добычу.
  Возница, едва не вывалившийся из саней мальчишка казах, придя в себя, левой рукой бессознательно придвинул взятый на всякий случай топор, по-мужичьи басом выругался по-русски: "У-у-у! Треклятые!" Подражая заправским возчикам, заорал от души, охаживая кнутом прыгающие перед глазами спины; крыл на чём свет стоит ломаным русским языком очумело скакавших животных. Казах орал с перепугу, потом осёкся, вспомнив, что в санях он не один. Застыдился прорвавшихся бранных слов по-русски. Искоса оглянулся на груду одеял и тулуп, на горевшие огнём глаза волков, - снова гикнул, нещадно захлестал по несчастным скотинушкам.
  Выбившиеся из-под шерстяного платка волосы будущей матери за два часа нелёгкого пути успели заиндеветь. Её лоб, несмотря на сорока?градусный мороз, покрывался горячими капельками пота. Она мучительно пере?носила дорогу. Быстрая езда усиливала боль схваток. Она стонала, гром?ко или тихо - морозный скрип снега поглощал почти все звуки. Звериный вой смёл всё сразу: и скрип, и стоны. Он полоснул по сердцу и привёл будущую мать в чувство. Угроза гибели притупила боль, лишила чувстви?тельности. Она высунулась из-под тулупа. Не бредит ли она? Но нет. Ли?цо её, побуревшее на морозе, исказилось. Ахнув, утонуло под одеялами.
  Волки лавиной скатывались с перелесков. Зловещее эхо сорок первого года докатилось и сюда, заметно согнало лоск с поджарых красавцев. В рыхлых казахстанских сугробах, отощавшие хищники проваливались по грудь и не могли нагнать сани. Снежные заносы для ослабевших волков оказалась непреодолимой преградой. Ускользающий завтрак рождал в их утробах жалобное урчание.
  Затаившись под ватными одеялами и тулупом, перепуганная женщина молила всевышнего об одном: "Господи, пронеси!" Отчаяние и вернувшаяся боль заставили её заплакать в голос. Хрипели, и закусившие удила взмыленные бурёнки. Оравший на них мальчонка внезапно повернулся, крикнул торжествующе:
  - Не дрейфь, тётка! Отстали!..
  И действительно, бурёнки, все в пару, не чуя больше смертельной опасности, ощутимо поубавили прыть.
  Женщина, преодолевая страх и боль, выглянула. У неё сразу отлегло от сердца. Облегчённо смахнула она стоящие слёзы: волки виделись теперь чёрными точками в белом пространстве. Еле слышно доносился их заупокойный вой. Он был какой-то безнадежный и нестрашный.
  Почти на околице городка выбившиеся из сил бурёнки остановились, роняя с тощих боков мутные капли и закутываясь клубами пара.
  Казах лихо закрутил самокрутку. Затянулся с победным видом: "Вот какой я!"
  - Пронесло, тётка! Отвязались волки! Если б не я... - Обеспокоенный молчанием женщины, он прервал хвастовство, резко повернувшись, заглянул под тулуп. - Ты жива, тётка? Не околела?..
  Увидев судорожно подёргивающееся лицо с чёрными впадинами глаз, он заорал, чуть не взвизгивая: - Ах, щенки! Из-за них все сани заслюнявила! По мордасам бы их! Пусть носы покажут, я им!..
  Его лицо, краснощёкое при лютом морозе, ещё больше покраснело от мысли, что волки могли помешать ему, выполнить долг перед воспитательницей эвакуированного детского дома. Он выхватил из-под ног топор, словно погоня была рядом: - Враз покромсаю! - его глаза пылали решимостью. Меховой варежкой он любовно погладил сталь топора, рубанул им с плеча воздух - для острастки. Лицо, очень детское от румянца, стало лукавым:
  - Вот родишь!.. - Он умолк, подбирая русское слово, потом махнул рукой, - Родишь батыра, тётка!
  - Чего ты буровишь? - прошептала женщина, закусывая губу от пронзившей боли.
  Мальчонка, чувствуя себя легендарным батыром, закатился детским смехом, довольный всем на свете. Бесчувственные к красоте заснеженных исполинов сосен, бурёнки едва брели на подкашивающихся ногах. И мальцу пришлось не раз закричать и взмахнуть кнутом. Наконец "лошадки" стряхнули оцепенение и припустились рысцой.
  Женщина под ворохом одеял уже не думала про волков. То, неведомое, чем должно было закончиться её тревожно-радостное состояние последних дней, подступило близко-близко. И теперь она боялась, что это может случиться здесь, среди белых полей, на морозе!.. Зубы её стучали от страха, руки и ноги тряслись. Казах был не в счёт. Роды - это тебе не волки, он вмиг растеряется.
  Низ тела у неё распирала невозможная боль! Женщина старалась сжаться и остановить её. Не выдержала, рывком откинула одеяла и села. Как будто что-то лопнуло в ней. В тот же миг ей показалось, как в тумане, что казах бешено, рвёт колокольчик у двери белой юрты с пыш?ным одеялом наверху. Женщина мгновенно поняла, где она и легко вздохнула. Хотела сама выйти, - и опять скрутилась вся, заскрежетала зубами и раскрылась. Удивлённый необычными звуками, казах подбежал, но остановился. Бешеный взгляд "тётки" погнал его обратно. Он снова забухал в дверь ногами. Женщина услышала, как кто-то ахнул: "Воды" и "Что же ты смотришь, она замерзла вся!"
  Когда её укрыли с лицом, она закричала. И когда пришла в себя, ей сказали, уже в комнате с уплывающим куда-то потолком, что у неё родился сын. И она подумала о своих двух сыновьях. Как они там?
  Снова и снова она вспоминала страх перед волками, мальчонку - спасителя, своего мужа - старшину, воюющего на фронте... Потом её захлестнула радость: "У меня появился ещё сын! А мог и не появиться, если б не милый казах!"
  Подумав так, мать застыдилась.
   Заснуть, забыться неглубоким старческим сном матери Игоря Васильевича не дали. Кто-то настойчиво звонил в дверь.
  "Вена? Так у него ключ! Всегда своим открывает. Может, телеграмма? От Игоря!" - материнское сердце заныло, сжалось. Спросонья она засуетилась, накинула халат, сшитый дочерью ко дню рождения, сунула ноги в шлёпанцы и подошла к двери.
  - Кто? - пытаясь разглядеть человека, настороженно спросила мать.
  - Мама-а!
  - Ты, Игорь?! - нащупывая замок, вскрикнула она.
  Обладай способностью видеть сквозь преграду, она увидела бы, как сын заплакал слезами от прилива запоздалой любви, нежности и раскаяния. Такого состояния он не испытывал никогда! Как ждал он встречи, живо пред?ставляя себе в Москве, как приедет мама и убедится в том, что сын её жив-здоров. Не приехала! И вот он приехал сам! "Мама!.. - слышит он собственный голос: "Появись же! Посмотри на меня! Не осуждай за то, что я пожелал быть самим собой, мама! Не пугайся, что сейчас я только вахтёр! Не всё сразу!.."
  - Игорь, ты?! - и сомневаясь, и радуясь при звуках единственного в мире голоса, крикнула мать. Не только сухонькими руками своими, но всем существом ощутила холод английского замка. Теперь перед ними легко устранимое препятствие, не те тысячи километров, что пролетала она мысленно по ночам, стремясь к сыну, не в силах преодолеть их в яви, обессиленная сахарным диабетом. В считанные минуты, не давая себе опомниться, и не успев убедиться, что человек за дверью - действительно Игорь, мать распахнула дверь и тихо заплакала.
  Игорь смотрел на неё во все глаза. Вот она, наяву! Старенькая, худенькая, совсем не та, какой представляло воображение блудного сына. И он понял, глядя на мать, что такой она стала из-за него. Да и как не стать! Ведь бросил семью, работу, лишился квартиры и, никого, даже мать, не поставив в известность, уехал непонятно куда и зачем.
  - Мама-а! - В этом слове выразилось всё, что хотел он сказать своей матери в первые минуты встречи.
  Она встрепенулась, отстранилась от него, овладевая собой, и засуетилась:
  - Я знала, что вернёшься в семью! Что мы стоим на пороге?
  Игорь неторопливо разделся, побродил по знакомой квартире, счастливо улыбался. Снова подошёл к матери, ткнулся подбородком в плечо.
  - Мамочка!..
  Не оборачиваясь, она глянула на его отражение в зеркале, и поспешно вышла из ванной, где наводила тёплую воду, прикрыв глаза рукой.
  Стряпая на кухне, она думала о нём. Словно не доверяя себе, выходила в коридор, - убедиться, что Игорь здесь. "Верно. Это его вещи, а сам он плещется в ванной. Игорь здесь"! - вспыхивала в её мозгу радостная мысль. Потом сомнение снова окатывало её холодом, и мать выходила в коридор, чтобы развеять его.
  Сын мылся долго. Потом долго бродил по комнатам. Она вошла в ванную, когда его уже не было. Машинально повернула кран - из душа хлынула вода. И сейчас поверила, что Игорь приехал действительно: это его привычка не закрывать за собой ручку душа! Вода замочила ей рукав, брызгала в лицо, а мать счастливо улыбалась.
  "Ах, Игорь, Игорь! - думала она. - Жил себе беззаботно, книгами зачитывался. Грезил о дальних странах и континентах, не стремился реальную жизнь познавать. А попробовал жить сам - и пошло-поехало, лишь успевай увёртываться от подзатыльников".
  - Не пойму, в кого ты удался такой, бывало, укоряла его мать. Игорь отмахивался: "Все укоры нипочем, если от мамы, - шутил он.
  А вот принуждения не любил. Даже от неё! Самому сходить в магазин, или за сестрёнкой в садик - пожалуйста! Но если заставляют - дудки! Идите сами! Никого не любил он слушать. Короче, вёл себя как ребёнок.
  У матери как-то не укладывалось в голове, что этот мужчина, с румянцем на впалых щеках, с горящими глазами - её сын! В разлуке он был для неё "ребёнком". А тут мужчина! Она узнавала и не узнавала Игорька. Внешне он постарел и осунулся. "Годы берут своё, от них не сбежишь, не запрячешься", - вздыхала мать. - Как всегда, говорит о книгах, о себе - вскользь. Слушала его не перебивая, ухаживая за ним, как за дорогим гостем. Ревностно следила за тем, как он ел то, что она на скорую руку приготовила ему. На третье поставила перед ним чашку бодрящего чёрного кофе. Стоя у плиты, нацелилась налить ещё одну. А самой не до еды. Не избавиться от щемящего чувства грусти! Не вполне понимает она сына. Пыталась, но как?.. По-прежнему Игорь раздражал её философским разгово-ром "шиворот-навыворот". Разве так с матерью говорят? А тот всё говорил и говорил, пока её раздражение не перешло в искренний гнев.
  - Ты когда-нибудь научишься говорить? Ох, горе учитель! - осадила она сына.
  Тот запнулся, секунду смотрел непонимающе, однако не обиделся и попросил прощения, отнеся её раздражение к неважному самочувствию.
  Мать смущённо отвела глаза:
  - Что мы здесь сидим? В комнате поговорим! Иди, иди, я укол себе сделаю.
  - А где папочка? - спросил Игорь из комнаты.
  - Какой он тебе папочка?! - возмутилась мать. - Не вздумай так в глаза называть! Ещё наглядишься. Скоро придёт этот боров. Ты позвонил, я ду?мала - он. Дядя Вена он тебе! Сколько раз говорить? Сам он по себе че?ловек неплохой. Да и привыкла я к нему за тридцать лет. Уживаемся. Комнаты-то у нас две, - лукаво улыбнулась мать.
  - Хороша жизнь! - нахмурился Игорь. Хотел, было сказать ещё
  что-то, но сдержался.
  
  
  II
  - Людмила! - нетерпеливо кричит отчим матери, не отрываясь от газеты. - Убери его!..
  "Его". Как будто Игорь вещь или щенок! Только так обращался отчим к нему. Вернее, отзывался о нём, так, если тот как-нибудь обращал на себя внимание. Вообще, он игнорировал пасынка.
  Вениамин Иванович в молодости был худющий и длинный. Это сейчас его за глаза зовут Витамином Ивановичем, это сейчас он сам себе бог и царь. А тогда он был учителем русского языка и литературы, жил на квартире. Видимо ему надоело жить на одну зарплату и на чужой площади. Он начал действовать. Переметнулся кладовщиком на "холодильник". Мать Игоря увидел случайно на улице. Увидел и опешил! Никаких париков, никакой косметики - всё природное, своё. Увязался за ней. Стоило ей толь?ко скрыться за дверью служебного входа в ресторан, как он дознался: официанткой работает! Зачастил в ресторан. Выпив побольше, однажды осмелел:
  - Как вас зовут? - хотя прекрасно знал уже.
  Мать одёрнула его. Снова за своё! Она перестала его обслуживать.
  - Девочки, займитесь этим гражданином!
  Намекнула, чтоб сказали ему про её детей, без мужа росших. Стал он появляться реже. А потом как-то на улице взял да и ляпнул:
  - Выходите за меня!..
  Мать не растерялась: "Паспорт, гражданин!"
  Он вздохнул: - Не тот аргумент! Люблю вас - вот аргумент!
  - А я вас нет! - отбрила мать.
  - Но я хоть нравлюсь?
  - Ничего, - мать засмеялась. - Сойдете! Только жена вот кормит плохо.
  - Я к вам приду, хорошо?
  - Попробуйте, - засмеялась мать.
  Он не понял.
  А на улице Народной, где жила тогда мать с ними, двумя детьми, чужих встречали с сюрпризами. Шпана послевоенная роем кружила. В доме, где жила, Женька-безотцовщина с братом и матерью обитал. Один всех стоил.
  День Женьки начинался с обливанья холодной водой в разгороженном дворе и с гирь. Мимо двора торопились люди, знакомые и незнакомые, чаще нездешние - на базар, что бурлил через квартал.
  - Дядь, а дядь! - приставал крепко сшитый подросток к тому, кто поздоровее: - Гирьку подыми.
  И начиналось театрализованное представление с солистом Женькой - первое "творчество" Женьки на лихой дорожке в лагеря. Прохожие доверчиво "клевали", желающие засучивали рукава. Раз, другой получалось, а дальше... Гирька-то двухпудовая! Неудобно становится мужику. "Мало каши ел", - шу?тит. А Женьке гиря - что игрушка. Потешится на глазах у пристыженного, потом как рявкнет - стёкла на веранде задребезжат: - Ты что же спортом, сучий сын, не занимаешься? "Советский спорт" не читаешь? - И газету в лицо тычет. Мужик, понятно, в драку. Женьке того и надо. Вмочит раз, другой - мужик, словно подрубленный, валится, да не на травушку-муравушку, а на камни. Женька довольно ухмыляется: поразмялся, ду?шу от грызни с матерью отвёл. А мужик с первой попытки и подняться не может! Тянет его, потом в сквер посидеть на лавочке, отдышаться. И счастье его, если нет поблизости дружков уркагана, а то скверик - место их излюбленное. И бревно сухое, но устрашающего вида, у них всегда наготове. Ну, если там они!.. Впрочем, эти были милостивее; ободрав, как липку, беднягу отпускали.
  Вот мама и расхохоталась, улицу свою вспомнив. А ухажёр с умом подо?шёл к делу. Присмотрелся - и пропал! Долго его что-то не видно было, год или полтора. Только раз Игорю в школу идти, а он сидит на пороге озябший, осень на дворе - не рай. Ждет, когда мать выйдет. Вышла. Паспорт тычет: штамп о разводе, штамп о выписке. По всему видно - беспризорный теперь. А Женьку он бутылочкой вина марочного умаслил.
  Вечером мать спросила:
  - А что, если дядя Вена у нас жить будет?
  - Нам что! - отвернулся десятилетний Игорь. - Как решишь - так и будет. И Вениамин Иванович остался с ними. Прописали его, а потом и сына его, одногодка с Игорем, к себе взяли.
  При родном отце семья жила наверху, на втором этаже. Там помнится, было много солнца. Но расхворалась бабушка, сердобольный отец уступил ей верх. А внизу чего хорошего? Сыростью отдавало от полутораметровых стен. Из-за буйно разросшейся растительности солнышко теперь уже редко заглядывало в жилище. И вот, прописавшись, Вениамин Иванович не совето?ваться, ни спрашивать не стал: решительно проложил топором дорогу днев?ному светилу в их каземат. Зайчики солнечные так и запрыгали! Отчим на этом не остановился. Осмотревшись, стал обживаться по-настоящему: окру?жать себя дорогими вещами, особым к себе отношением матери и детей. Де?тей он старался не замечать. Всем он ещё долго представлялся учителем, но мать знала, что источником доходов было предприятие, слывущее прибыльным.
  - Сознание определяется бытием, Люся, - говорил он. Мать сердито качала головой, вспоминая мужа-трудягу.
  - Осуждаешь?..
  - Да нет! Разве мы виноваты? Жизнь всё! Разве гадала, к примеру, что останусь одна с детьми, официанткой пойду? Учиться ведь задумка была. Мне бы только детей на ноги поставить, росли чтобы, не нуждаясь. Да опять в детдом или детсад. Воспитательницей.
  "Не получилось! До пенсии в плавлавке продавцом проработала", - вспоминал Игорь - А меня отчим уговаривал отдать в повара. В институт я сам пошёл, сам осилил. Да что хорошего-то?" - вдруг трезво подумал он, возвращаясь в действительность.
  - А одной-то лучше? Какой ни есть, а вроде свой, - успокаивала мать.
  - Ма! Ты не знаешь, как Вадим?
  - На днях видела. О тебе справлялся. Написал тебе?
  Игорь отвернулся.
  - А ребята как?
  - Эх, ты! Я то думала, когда вспомнишь? Юра на практике в Одессе, Се?рёжа здесь. Разумным мальчиком растёт, только стеснительный. Растут без отца. Сейчас я им за тебя. Придут - вымою, вычищу, гостинцев, денег дам.
  - Спасибо тебе!
  - Я знала, что ты вернёшься.
  - Нет, мама, нет! Не затем я приехал.
  
  
  III
  Он попытался склонить мать на свою сторону:
  - Мама! То, что я прописан и на работе - это уже победа! А иначе не мог я жить. Как слепой котёнок, много лет тыкался туда-сюда. Чего хотел - не знал.
  - А сейчас знаешь?
  Он знал, что именно так она спросит.
  - Знаю, наизусть знаю!
  - Всю жизнь, отведённую господом богом, знаешь? - с отчаянием и дрожью в голосе спросила мать.
  Игорь понял, что переборщил, смутился, замялся, ощутил скованность перед матерью, не желая обидеть её непозволительной грубостью.
  - Зачем всю?.. - как можно мягче ответил он. - Вторую ступеньку знаю, а там додумаюсь и до третьей.
  - Так и пройдёт вся твоя жизнь в миражах, - глухо выдохнула мать.
  "И мама, как все, про миражи", - горько подумалось Игорю, но он не стал спорить. Попробовал дальше развить свою мысль:
  - Зачем так? Просто хочу...
  - Мало ли чего хочу я? Мало ли чего хотим мы?! - вдруг обозлившись на непонятливого сына с внезапной обидой на свою искорёженную жизнь из-за него, выкрикнула мать. Выкрикнула так пронзительно, что он содрогнулся, перепугался за неё. И стал говорить тихим голосом, как можно спокойнее:
  - Но я хочу элементарного человеческого счастья: быть самим собой, ни?кому не подражать. Быть тем, кто я есть! Жить трезво и во всём видеть ростки разумного. А мы часто видим наносное обществом, надуманное - и, к сожалению, неразумное. Я хочу заниматься только своим делом. Разве это плохо? В этом, мамочка, - улыбаясь, закончил он философствование, - и счастье мое, и горе. Это радость моя, крик и песня души моей.
  - Совсем заврался! - Не выдержала мать. - Каждый крест свой несёт, как может. Хватит, устала я.
  - А это плохо, что как может!? Надо душе, пробуждённой от спячки, разумной любовью к человеку, природе, творчеству создать такой крест, чтоб по плечам, чтоб не надрывался несущий его.
  - А ты сам-то, что на себя взвалил?
  - Мама! Если человек развит, ему всё по его плечам. Его не давит груз пустяков, он идёт к цели, и по идее, заметь, он не должен падать у подножия цели. А, достигая её, возрождаться, обновляться - для следу?ющей. Человек пробуждённый - это уже путь к развитому человеку! И общество будет совершенно новое. В нём не останется ничего невозможно?го для развитого человека.
  Игорь увлёкся, впервые договорившись до таких отвлеченностей, мно?гое из того, что он сказал, было ново и для него самого.
  Однако мать не взлетела в заоблачную высь сыновних рассуждений. Груз лет, болезней и забот крепко удерживал её на земле.
  - Теперь я понимаю, почему тебя не держали ни на одной работе. И стал ты, сын мой, перекати-полем.
  Брови Игоря вопросительно приподнялись, в глазах промелькнул интерес,
  - Ну-ну, - ободряюще сказал он, но мать не шутила.
  - Ты не в свою эпоху живёшь! Ты человек другого времени. Игорь засмеялся, а мать, как ребенок, ухватилась за надежду: - Но ты же здесь, Игорь, в нашем времени! Послушайся, вернись. Игорь вздохнул, отвернулся. А мать взволнованно продолжала:
  - Работу тебе подыскала в школе. Славкиного друга помнишь, что на свадьбе у них на гармошке играл? У него тесть в завучах там, обещался помочь. Наскребут часов десять-двенадцать, а там и ставку дадут до сле?дующего года.
  - Не для того, мама, искал я себя эти годы, чтобы вернуться. Нужен, очень нужен я! Должна ты это понять! Нужен для голов светлых, здраво?мыслящих, не желающих напрасно время терять. Их тысячи, людей таких! Им предстоит меня открыть, а мне их найти. Понимаешь, это святое взаи?модействие обучающего с обучаемым! Ты веришь, что научишь, искренно веришь, и в тебя верят. В этом радость учения! Без такого контакта всякое обучение бессмысленно и даже вредно.
  Пытливо всматривалась мать в возбуждённое лицо сына. Она не совсем что-то понимала. Что-то другое задел в её душе Игорь. Встрепенулась подавляемая обида о своей беспокойной, исковерканной жизни, выплесну?лась потоками слов: - Ты думаешь, что несчастье людей в том, что мирятся со своей участью и судьбой, так ли? - вскользь спросила она.
  - Я рад за тебя, что начинаешь понимать! Во многих отношениях он не развит человек, и, как правило, всю жизнь занимается совершенно не своим делом. А по замыслу великих мыслителей - каждому дело своё, кровное. Не чужое, на которое обрекает жизнь.
  "Опять за своё", - подумала мать, лёжа с полузакрытыми глазами на постели с неподвижным выражением сморщенного лица. Думала: "Почему сын такой непохожий на других, серьёзных людей?"
  Игорь, воодушевлённый её вниманием, сидел в кресле немного поодаль, со стороны её ног. Он пытался излить сокровенное, свою философию жизни. Он ещё не терял надежды убедить мать в правильности своего жизненного пути.
  Постаревшее и осунувшееся в "битве за Москву" лицо Игоря расплыва?лось в уставших глазах матери. Голос его то ускользал, то выныривал из-под ватной тишины, в которую вдруг проваливалась она дремлющим созна?нием.
  Виделся он ей мальчиком, каким рос; непокорным, бесхитростным, неумелым. Не было у него никакой сноровки! За что ни возьмётся. Забить ли гвоздь, помочь ли что по дому - дело не обходилось без царапин и отбитых пальцев. Досадуй и разводи руками - в кого такой? А он как на грех: возьмётся, сделать сделает, да только переделывать приходится. Но Игорь старался не ссориться, жить в согласии со всеми, хотя не всегда получа?лось. И часто, и в детстве, и когда уже вырос, он мучился вслух, удив?ляясь человеческой злобе. Говорил о такте, а сам как скажет, так скажет - неловко становится! "Почемучкой" рос, и после не переболел этой бо?лезнью детства. Вопросы его воспринимались глупыми, и часто приходи?лось тушить вспыхивающее негодование. Люди живут как легче: осудил - и из сердца вон! Не ломать же, в самом деле, голову над вечными вопроса?ми, как предлагал Игорёк.
  - Безвозвратно потеряны часы и дни, заполненные просто жизнью, - прорвались к матери слова Игоря. - Ты скажешь: всё у тебя было, и ухожен и присмотрен? А я мучился, страдал!.. Из-за мещан, отягощённых квартирами и вещами! И я должен был воспользоваться выходом, если я человек. Ибо выход был! Это развод с Наташей, это бегство из заколдованного круга. Именно это помогло мне наладить жизнь. Я долго не решался, мама! Наде?ялся, что жизнь сама разрешит нашу судьбу. Нельзя жить как жил я с якорем на ногах! И я в сотый, тысячный раз убеждаюсь в своей правоте, чистоте мыслей, совершенно недоступных! - Повысил он голос. - Недоступных боль-шинству из известных мне людей! Я не ангел, но борюсь со своими недостатками, искореняю их. И неужели нет в этом суровом мире души, способ?ной понять и полюбить меня за любовь к разумной жизни, за желание воп?лотить в реальность мечтания?
  Игорь улыбался, заканчивая монолог. Человек нашёлся сам, но Игорь умалчивал пока, изливая перед матерью душу. Причина была обыденнейшая из обыденных: мать могла не дать денег, зная правду. Но лишь в Москве, лишь с Оленькой был и смысл, и счастье его жизни.
  "Выбит из струи человек, и мается! Никакая революция, оторви его на время от в целом здорового общества, не в силах вернуть в жизнь полно?ценную. Вот и ходит человек по жизни, испытывая беду за бедой! И этого выбитого из колеи, оступившегося человека и надо выправить. А для этого нужны сочувствие родных и близких, особые знания. И ещё труднее ему открыть смысл и радость в жизни! Река жизни течёт, а человек, в какой из притоков попадёт, тем и жив. Там и счастье и горе его. А река рвётся вперёд, стекаются притоки в неё, сливаются струи. Только человек никак не может попасть в эту реку. А попадёт если - то по течению плывёт! Но иные, упрямые, норовят плыть против, хотят найти свой брод, свой берег. Выплывет кто сильнее, кто не обречён. В этом высшая радость жизни! И самое горчайшее горе, если отбросит его стихия на скалы. Вот если почувствуешь, что можешь плыть против, что противостоишь мощной волне - это уже счастье, выше которого ничего нет. Как, испытав это, мечтать о спокойной жизни, превратиться в обывателя? И что интересно: когда исчезнет истовое стремление плыть вверх по реке - исчезнет истовое искусства, жизнь утратит смысл. Всякая сутолока безвкусна и бесцветна..."
  Игорь не знал, говорил он это вслух или про себя. Наверное, всё-таки вслух, потому что мать приоткрыла глаза:
  - Заносит же тебя!..
  "Неужели не воспринимает?" - подумал огорчённо Игорь. Верил он в свою судьбу со всей страстью мыслящей натуры. Должна и мама понять его. Воз?можно, поэтому он снова принялся убеждать:
  - Зачем мне другая жизнь? Лучше верёвку на шею, чем не своим делом заниматься, на чужом месте сиднем отсиживаться. Головы людям морочить - не мой это удел!
  - Выходит, я не так жила и живу? - недовольно пробурчала мать, про?кашлявшись. - Ну, спасибо, родной! Отблагодарил за всё мое хорошее. Вот какой я благодарности за детей своих дождалась!.. - Мать зашлась в кашле, разволновалась.
  Игорь безжалостно продолжал:
  - Ты, как всякая мама - женщина. Тебя понять можно. Ради детей и вну?ков живёшь и жила, так что не кипятись, а выслушай до конца.
  Обиженная мать только махнула рукой: - Ладно, обо мне! Я обречена диабетом, сейчас о тебе речь. Наташа за?муж не вышла, надеется - вернёшься ты, она простит, ведь простила Самарканд...
  С год назад ему часто приходило в голову: не вернуться ли? Обессиленный, беспрестанным бегом по кругу, без просвета, без надежды на будущее, не мог он не думать. И всё же твердил себе: "Нет! Настанет час, и всё встанет на свои места. Не сразу, конечно! Постепенно, медленно. Но раз убеждён в себе, вырвется к истинной жизни! И она заструится, засверкает всеми красками. Настанет полноценная человеческая жизнь - праздник пробуждённой души.
  И головоломки разрешались! Без поддержки, повёл он борьбу за себя, выступив против огромного мира равнодушных людей, не желающих помочь барахтающемуся в жизни человеку. И как видно, не по нему это благоустроенное болото! Он оступился раз, другой... Никто не поддержал его!.. Понадобилось время, чтобы осознать и определить, кто есть кто. "Теперь я смело ставлю кресты на тех, кто мешает прогрессу. И если раньше сомневался, а не растеряю ли я друзей из-за бессердечной принци?пиальности, утешал себя наивно: ну что ж, если и останусь в одиночестве, зато сам себе бог и властелин собственной судьбы. Теперь я спокоен!" Игорь Васильевич уже не мучился. Истинны ли его убеждения или надуманы? Он на ложном пути? Убеждения выстраданы, и поэтому он прав! Да и встречал он на жизненном пути тех, кто соглашался с ним, хотя и не во всём. Так что за беда - каждый вынашивает свои убеждения по-своему. И люди эти из тех, у кого за плечами дело жизни. Живут они, словно дышат им. Но душевной ниточки между ними не протянулось: пос?ле стольких мытарств никак не преодолевался барьер между собой и дру?гим человеком. Потому и оставалась жизнь в одиночестве.
  
  О, одиночество, как твой характер крут.
  Поблескивая циркулем железным,
  Как холодно ты замыкаешь круг,
  Не внемля увереньям бесполезным...
  
  Оставался в одиночестве? Так было. А сейчас... Игорь мысленно поблагодарил Оленьку за то, что она есть.
  А ведь как свежо в памяти! Проклятая нужда душила! В мокром поту просыпался по ночам, грезил о чистоте наслаждений - душевных и те?лесных. Душой и сердцем верил: настанет день - и на его пути блеснет не отшлифованный драгоценный камушек. И день такой настал!
  А что ответить маме?..
  - Понимаешь, мама! Только чистый в мыслях и поступках человек спо?собен выделять неиссякаемую энергию. Наташа, конечно, хороша для обыденной жизни. А мне нужна иная, понимаешь, мыслящая девочка. С ду?шой, так сказать, не забитой обыденными заботами. Способная помочь воспрять духом и окрылить оступившегося. А Наташа попирает меня!
  Знаешь, я где-то вычитал: один итальянский художник, не помню имени, когда ему угрожал брак с женщиной, бежал из дома. Нёсся он ночью по флорентийским улицам и восклицал: "Нет, нет! Душевная грязь никогда не станет между мною и материалом!" Улыбаешься? Патетически, конечно, сказано. Но в чём-то верно! Нет, я не такой женоненавистник, но мне нужна спутница-единомышленник, а не камень на шее. Должен я, наконец, стать головой. Каждый миг, каждая минута дороги для проснувшегося че-ловека.
  - И ты проснулся? - язвительно спросила мать. Отчаянно жестикулируя, Игорь подтвердил эту мысль совершенно серьёзно.
  - А дети? Они ведь растут без отца, Игорь! - заплакала мать.
  - А что делать? Так сложилась жизнь! Ну, некогда мне ждать, когда Наташа проснётся.
  - А ты разбуди!..
  - Чтобы проснуться, мне понадобилось пятнадцать лет. Так-то! Чело?век формируется до шести-семи лет, потом ему всё легко. Время упущено.
   И вон, сколько лет осознавать пришлось, кто я и для чего живу.
  - Человек формируется всю жизнь! - сурово отрезала мать. - Ты ведь педагог. Не вздумай ляпнуть на людях такое. Засмеют! И где только ереси нахватался?
  - Формируется всю жизнь как член общества, а не как гений.
  - Ишь, чего захотел! Гениями рождаются.
  - Каждый человек, нормально порождённый природой, есть в зародыше великое, загадочное таинство.
  Продолжая убеждать, сын добродушно улыбался. Вспомнил, как поначалу не верила ему и Оленька. Пыталась, неубедительно и робко, спорить с ним.
  - Ну ладно, мамочка! Что нам ссориться? Теперь что, - сын облегчён?но, словно сбрасывая лишний груз, вздохнул: - До колеи жизни осталось несколько шагов! Всё, понимаешь, станет на своё место, как и должно, быть. Ежедневно по капле заполняется зияющая пропасть между нынешним моим положением вахтёра и тем соци-альным положением, на которое я претендую. И благодарю судьбу, за то, что так сложилась жизнь у меня так! Ты, породившая меня, должна быть едина со мной в мыслях, раздумьях, в делах. Ты и я должны стать неразрывным единым целым. В этом будет моя сила, моя победа над косностью жизни, над обывателями. И твоя это будет победа и твоя сила.
  Обескураженная мать изумлённо смотрела на сына. Вроде такой же, ка?ким и знала его! Ершистый, непокорный судьбе, с блестящими глазами. И опять горбится! Она устало прикрикнула на отвернувшегося Игоря. Как и раньше, до его отъезда, и как ещё раньше на мальчишку, напоминая об этом:
  - А ну, выпрями спину!
  ...Перед тем как заснуть у блудного сына перед глазами, полными слёз, вертушка, и поток людей, устремившихся через неё в холл минис?терства. Раскрываются в руках, огромном количестве рук, один за другим пропуска, серые и красные, большие и скромные, изящные и топорной работы. А он, вахтёр поневоле, пропускает и пропускает мимо себя нескончаемую вереницу людей...
  
  * * *
  
  
  
  
  
  Глава двадцать восьмая
  
  ПАЛАТА ? 1110
  
  
  I
  Володино лицо, лоснящееся от сытой жизни, так и расплылось в довольной улыбке, до того он обрадовался, когда встретился с Гевашевым на Главпочтамте.
  Подойдя, он дружески обнял друга - "яуги", совсем так, как де?лал это Виктор.
  - Надо же, встретились!? Года два не виделись. Я вот письмо от Юрки получил. Тебе привет!
  Давно не видевший никого из опасной компании Игорь тоже обра?довался.
  - За привет спасибо, только не по адресу, - возразил он. - Не знаю я никакого Юрки.
  - Отца-кормильца нашего не знаешь? - увидев недоумение на осунувшемся лице Игоря, погрустнел Володя. - Виктора помнишь? Так это Юрка и есть. Заступился он за Гаврилу, ну и влип: стали копать и открыли "оптику". Ей, "Петровке", только на глаза попадись! Семь лет строгача дали!
  - А ты как уцелел?
  - Я-то? Сам как-то сказал ты: всё гениальное в простоте. Не все люди "мелочью" этой владеют. Справкой, что у меня кровоизлияние в мозг своевременно запасся, отвалив полтора куска. Поддержали меня месяца полтора и постановили - в один голос, заметь - что не гожусь я ни к станку, ни к коровам. А что мы стоим? До пяти я свободен, отменно покушаем. Есть о чём поговорить. Девочку свою отпущу.
  Только сейчас Игорь заметил на ступеньках метро "Кировская" модно одетую коротковолосую девицу. Она метала в них свирепые взгля?ды. Невольно закралась мысль: "Не уйти ли?" Упоминание о Гавриле, из-за которого влип "гениальный" Виктор, его остановило. Захотелось поподробнее узнать. Ведь предсказывал такой исход - они не верили!
  Потому и стоял, дожидаясь Володю. Не теряя самообладания, тот, глядя в сторону, уговаривал свою подругу. И уговорил: резко повер?нувшись, кокетка юркнула в метро.
  - Чем недовольна?..
  - Ну, её! - отмахнулся, поморщившись, Володя:
  - Их у меня, что собак нерезаных, и всем мясо дай. Все и так и липнут. А когда жизнь покажешь, да на себя джинсы натянут, - сразу за мораль берутся! Им, видите ли, кажется, что и они что-то могут. И начинают требовать: я, мол, работала, в полную силу... - Володя па-костно захихикал: - В их представлении работа - это вкусно поесть и ублажить подвернувшегося ублюдка. Я вот посмотрю недельку-другую! Если Лилька эти фокусы не оставит - коленом её!..
  - А как поживает "Статуэтка"?
  - До сих пор Ирэн помнишь?! Она с дипломатом спуталась. У него оби?тала. А сейчас где - не знаю. Едем!.. - Увлекая за собой Игоря, Володя взмахом руки привычно остановил такси.
  Минут через двадцать такси неожиданно остановилось у многолюдной церквушки в Свиблово, - той самой, в которой время от времени появлялся человек в кожаном пальто. Володя вышел первым и, стоя у раскрытой дверцы маши?ны, пропустил Игоря с показным почтением.
  Легко преодолев ступеньки, он оглянулся на машину. Она стояла, ничем не выделяясь среди других такси. Шофер спиной к церквушке во?зился с двигателем. На Володином лице отразилась грусть. Молча, по?дойдя к прилавку, он купил свечку.
  - Тебе, Николай-угодник! - тонкие губы, дрогнув, зашептали: - За Семёныча.... За скорое возвращение от "хозяина" Юнышева Юрия просит его верный това?рищ и собрат.
  Лицо Володи изменилось. Игорю было не совсем понятно, волнуется он или боится, что и его постигнет участь Виктора. После некоторого раздумья об этом Игорь решил, что тот и любит Виктора, и боится за себя.
  Лихо, подкатив к "Софии", о болгарской кухне ресторана Володя говорил со сладострастием, они посидел в уютном зале, заполненном разжигающими аппетит запахами и одновременно какой-то торжественной в утренний час свежестью. Грусть Володе была чужда, и он повеселел и ни разу не вспомнил о церквушке.
  - Мне каково? Взвалил Юрка на меня все дела. Приходится и за него и за себя отдуваться. Побыстрей бы возвращался.
  По всему было видно, что Володя надеялся ещё поблистать с другом.
  - А за Гаврилу кто?..
  - Никто! Этот уникум незаменим.
  - А что случилось? Что он отчебучил? "Летучая обезьяна" не сработа?ла?
  - Да она тут ни при чём! У него поизобретательнее штучки были. Под?вело вот что: водилась у него привычка дурная. Как делать нечего, так вразвалку к кому-нибудь топает и хлобысь по плечу или спине. "Здорово!" - говорит и ржёт радостно. Мужики, понятно, в позу обиженных, а Гаврила дальше: "Извините, пожалуйста, - жалобно так лопочет, даже слёзы стеснения на глазах, - ошибся я! За Ваську-соученика принял. Больно вы похожи". И ходу!.. Мы за недостаток это не считали. Юрка лишь иногда втык сделает, а Гавриле всё смех и шуточки. И в тот раз! Взял его Юрка с собой,
  тормознулись у "Шашлычки" с товаром, намечалась встреча с "духом". Гавриле торчать в стороне надоело. Он подошёл и хлобысь одного армянина по спине. А ручку его помнишь? Моих пять! Не знаю, как беднягу того не уложил на месте. А сам чебурек дожевывает, хихикает: "Извини, дружок, ошибся, за дружка своего при?нял, за Ваську-соученика", - и отошёл, посвистывая. Армянин разозлился, схватил его за рукав и не отпускает. Ловкач в извинениях рассыпался, да тот в никакую. У Юрки дело на мази, он за Гаврилу с ходу и всту?пился: ехать уже надо было. "Разве не видишь, ошибся человек? С кем не бывает?"
  На шум-гам двое в штатском вмешались, книжечки чуть не в морду Гавриле тычут. Юрку свидетелем приглашают: садитесь, мол, в машину. А они с Юркой сами на машине прибыли, водителя только не знали, "частника" остановили да сели. Тот растерялся, что клиентов в другую машину сажают, выскочил, кричит: "Сумку забыли!" А в сумке товар! Как ни усмирял его взглядом Виктор, - всё напрасно! С перепугу тот не поймёт ничего. "Забыли, забыли!" - тычется с сумкой. Так и накрыли с полич?ным.
  - Виктору семь, а Гавриле?..
  - "Химии" три года!
  - Куда напрашивались, туда и попали, - вырвалось у Гевашева. - И тебя вычислят.
  Володя взглянул пристальнее, но не обиделся.
  - Так ведь это случайность, - легко вздохнув, сказал он. - Без Юрки худо! У него голова варит, не засидится. Амнистия-то на что?
  - А с пропиской у тебя как?
  - Плевое дело! Стоит только захотеть.
  Гевашев покачал головой: - Зря так думаешь! Тысячи приезжают в Москву, да так ни с чем и уез?жают. - Вспомнив, что говорил парапсихолог Ласкин на этот счёт, повторил его слова: - Москвички пошиковать, поблудить мастера, но в загс на аркане не затащить.
  - Ого! Да ты уж попробовал, что ли?! - хохотнул Володя. Потом серьёзно сказал: - А я в Москву и не рвусь! Получу сейчас белый билет и тормознусь в Подмосковье. Кандидатура в жёны есть, стоит только пальчиком пошевелить. - Он продемонстрировал, как он пошевелит. - И штамп о прописке будет! Рановато сейчас, чуть что - снялся и улетел. Куда? Что? С кем? Никто никогда не узнает. А с хомутом посложнее! А ты как? Что, семьёй обзавёлся?
  - У тебя своё, у меня своё, - уклончиво ответил Гевашев. - Люди мы совершенно разные.
  - Ну не скажи! Ни ты, ни я производства не любим, не перевариваем. Грохота, скрежета, пыли, промасленных спецовок и так далее. За свобо?ду ратуем. А ты говоришь - разные. Да я тебя насквозь вижу.
  - Может, и видишь. Да разные всё же! - возбуждённо заговорил Гева?шев. - Я вот, веришь, ни одной вещи за свою жизнь не продал. - И что из этого?
  - Как что? Я стараюсь честно заработать, больше того - совершенствую жизнь.
  - А купцы, думаешь, не совершенствуют? Доставкой товаров и сбытом разувают глаза мещан. Вот она, всемогущая цивилизация! Сметая преграды на континентах, по нашей земле шествует триумфально. Любая дочка, не?взирая на личности, положения, желает фирменные джинсы. А мы тут как тут: выбирай на вкус и цвет. Каждый очкарик хочет мировых стандартов оправу, а попробуй достань, даже с переплатой! Нет нигде, а у нас есть. Мы не неволим, по-доброму, хорошему, взаимному выгодному соглашению выручаем друг друга. Всё хотел спросить: вот как ты к деньгам относишься?
  - Да, как и все! Жаль, конечно, что их у меня часто совсем нет.
  - А почему? Не подумал?
  - Задумывался, - огорчённо признался Гевашев. - Есть многое, о чём призадуматься не грех.
  Он рассказал Володе случай. Однажды, когда он жил в Балаково, наблюдал такую вот картину. Привлекли его столпившиеся у ограды частного дома люди. В считанные минуты оказался он сам в толпе, заглянул во двор. У входа в приземистую конюшню стоял, растопырив кривые ноги, старикашка-цыган. В живописных лохмотьях, с вилами в руках, он казался странным рядом с милиционером и человеком в штатском, тихо и настойчиво наседавшими на него.
  - Не пущу! - угрожая вилами, дико вопил цыган. - Лошадей не отдам!
  - Поймите, вот постановление, - вразумлял его человек в штатском, с папкой в руках. - Не положено держать в городе лошадей.
  - Отдай по-хорошему, - миролюбиво говорил милиционер. - Закон нарушаешь. О детях, внуках подумай.
  - Не отдам! - упрямился цыган.
  - Он ещё кричал о том, что в конях вся его жизнь, что надо его убить, чтобы забрать их; все симпатии Гевашева и невольных свидетелей были на стороне старика. Представителям власти пришлось ретироваться...
  - Да брось ты! - отмахнулся Володя. - Было бы, о чём думать. Их дело запреты выдумывать, наше - обходить их.
  А у Гевашева та история вызвала другие мысли. "Почему так выходит? - мрачно думал он. - Вырос с лошадьми и вдруг: "Отдай по-хорошему!" Хо?чешь методику свою применить, делу помочь - ан нет! "Принято, говорят, по утверждённой программе работать".
  Он не ответил Володе, не поддержал его смех. "Запреты-то запретам рознь, Володя", - хотелось сказать ему. Но Игорь лишь усмехнулся. Как-то невольно сравнил свою одежду с Володиным велюровым костюмом мягкого голубоватого оттенка... За окном проказничал сердитый ветер, срывая верхний слой снега. Белесая пыльца проносилась перед зеркальными окнами. Было как будто всё видно, но бледно, расплывчато. "Так и в жизни, - подумалось ему. - Как будто видно, а что ... неясно".
  - Интересно устроена жизнь, - задумчиво сказал Игорь. - Не так, как хотелось бы.
  - Ишь, чего захотел! - разозлился Володя.
  - Вот поднакопишь денег, а дальше что? На будущее тебя не останется, распалился и Игорь.
  - На будущее? - переспросил Володя и понизил голос. - На будущее у меня планы самые прозаические. Вот от армии избавлюсь, посвободнее будет, вольготнее. Будем себе скромненько жить, - он хитро улыбнулся.
  - До двадцати семи стригут в армию!
  - Знаю! Вот деньжат поднаберу, надо на лапу дать, в институт устроиться. Если что - снова на койку.
  - Враз выявят, что здоров! Только попадись снова. Так и залетишь.
  - Думаешь?!
  - И думать не надо! В век-то, какой живем? Техника совершенствуется. Приборы-то зачем? Нормальное состояние мозга себя выдаст.
  - Оно у меня ненормальное, - засмеялся Володя. - Работать не хочу, жить, как все, не хочу. Где ж нормальное? А если свой человек у меня там?
  - Да всё равно! Случайности всегда людей подводили. И так, золотой мой, запрячут, что и не возрадуешься. За счастье великое будешь считать, что на солнышко выглянешь. Пока не поздно, одумайся.
  - Я только жить начинаю. Ты что мне каркаешь? Ни ты, ни я никому не нужны. В общей бесхозяйственности никто ничего не заподозрит. Надо ведь годы как-то покрыть.
  - Сколько болтаешься?
  Володя, вздохнув, мягко взглянул на Игоря:
  - Больно хорошо мне с тобой. Седьмой год не работаю.
  - Сколько ж тебе?
  - Двадцати семи нет.
  - Всё равно много! Без дела, без семьи жизнь прокатывается мимо.
  - Я же только начинаю жить. Вот взялся бы за меня, языку научил. Может, в деньгах нуждаешься? Вот и заработаешь на мне столько, сколько за полгода специалисту-работяге на заводе не заколотить.
  - Да что ты! - усмехнулся Игорь.
  Но Володя не смутился, стал учить уму-разуму, опытом делиться.
  - Каждый поступает, как ему удобнее, тщательно маскируя обман... Рюмашку за завтраком для бодрости поизносившегося тела, как поступал мой "хозяин"! Придти на работу, заправить арапа кулаком, поставить галочку о проделанной работе, вознести заискивающих, похулить разбол?тавшихся. Думая при этом, как вынести, вывезти то, что плохо лежит, отовариться во время рабочего дня. Пройти с поднятой головой мимо своего портрета на доске почета... Лучше обманывать, чем самому быть обманутым.
  - Неужели ты веришь в то, что говоришь?
  - Я убеждён!
  - Поголовно все такие?
  - За всех не скажу, но большинство пронизано духом стяжательства. Знаешь, классы отменили, но они-то ведь есть! Знаешь, к какому ты классу относишься? - развеселился он вдруг.
  - К какому?
  - К кулакам!.. - Заметив недоумение Игоря, пояснил: - Ну, к тем, ко?торые руками живут, а что заработают - в кулаке помещается.
  - Интересно. А ты?
  - Сейчас к середнякам! Охота, знаешь, к классу имущих принадлежать. Додумался вот, из кулаков в "середнячки" вышел. О дальнейшем теперь забочусь! И тебе советую.
  Володя разъяснил краеугольные камни своей философии. Гевашеву нра?вился собеседник, который не спорил, во внутренностях не копался, не провоцировал на откровенность, а просто проповедовал умение жить, на?слаждаться жизнью и из всего черпать радость, а главное - выгоду. Он называл себя счастливым. Счастье так и лучилось из его глаз, и был он велик и всемогущ в собственных глазах и суждениях. Он твёрдо знал, чего хочет. Знал то, что Гевашеву пока не удалось осознать.
  - Кулаком расхотелось быть, понимаешь? За "бабки" место под солнцем купить можно. А ты для начала ко мне иди в учители. Затем подумаем!..
  - Ты причисляешь себя к развитым людям?
  - Думаю, что довольно развит для своих лет, - перебил Володя.
  - Тогда объясни, зачем развитому человеку учитель? - поддел Гевашев.
  - Как зачем? - Володя даже перестал жевать. - Что ты хочешь сказать?
  - Человек ты умный, обходительный, знаешь, где что сказать, как себя повести. И это ты называешь развитием? - Гевашев сел на своего конька. - В стране миллионы начитанных, образованных, хорошо одетых людей. А вот людей на своём месте не так уж много!
  - Это уж верно. Поэтому и не работаю на производстве, - Володя соско?чил с "крючка" и обрадовано ухватился за другую тему. - А у тебя как с работой?
  - Плохо! - чистосердечно признался Игорь. - Плохо, - с болью в голосе произнёс он. - Всё из-за трудовой; места на ней живого нет, вся в автографах. Потому в школу не попал.
  - И не возьмут, пока на лапу не дашь. Слушай, может, тебе помочь? Куда ты ходил?..
  - Я много куда ходил. Не берут.
  - А ты ещё сходи!.. Погоди, - Володя стал что-то прикидывать в уме.
  - Володя, ладно, - тронул его за рукав Игорь. - Для начала пусть я буду твой учитель. Так что, пожалуй, аванс, - с противной самому себе улыбкой сказал он.
  - Сколько? - без особого энтузиазма спросил Володя, не высказывая, однако, неудовольствия.
  - С полсотни. Я верну, если что...
  - Возьми! - Володя под столом отсчитал нужную сумму от пачки. - Бери чего там! Если что - поделишься, когда у тебя, их будет много. Наста?нет же и у тебя такое время, а? - засмеялся он.
  И сразу стал намаявшемуся без денег Игорю как-то ближе.
  - По поводу английского, - сказал Игорь и сам не веря в то, что го?ворит, - как только освободишься, приступим. А я пока ногой займусь. Он задрал штанину и показал ногу. Володя ужаснулся.
  - Ведь без ноги останешься! Ты об этом думал? Показывал кому-нибудь?
  - Здесь, в Москве, ещё нет. На севере, на Харасавэе, в ямальской экспедиции, застудил. Да вот в своё время побоялся операции.
  - Есть у меня знакомый, - Володя достал записную книжку и стал тщательно её просматривать. Гевашев с замиранием сердца следил за ним.
  - Вот он, кто нужен! Сидоркин, ассистент у профессора. Мой должник, его и подключим.
  - А его как... благодарить, сразу надо?
  - Здесь главное намекнуть, что всего сполна будет. Там и прооперируют вовремя и как надо. Потом разберёшься. - Володя взглянул на часы. Сейчас он, видимо, у себя. Поедем! Расскажешь поподробнее, что с ногой приключилось. Сколько лет назад? Когда воспалялась? Как лечил?
  
  II
  - Евгений Иванович! Боитесь?
  - Ну что вы? - с напускным безразличием тотчас отпарировал доцент военной академии, выпучив рачьи глаза. Когда же до него дошло, что его заподозрили в трусости, всё в нём затрепетало от негодования. - Я фашистским стервятникам в глаза смотрел!
  - Так ведь столько лет тому! - спокойно возразил Гевашев, удачно прооперированный ещё вчера.
  - Только не волнуйтесь, - кряхтя, приподнялся на больничной высокой койке Иванович, столяр. Перевёл дух от боли, принимая прежнее поло?жение, добавил с расстановкой: - Евгений Иванович! Лежите спокойно и ждите, когда за вами "детский сад" придёт.
  Детским садом называли молоденьких медсестер.
  - Кто сказал, что я волнуюсь? - доцент пропустил иронию мимо ушей и вновь засуетился, стал дрожащими руками снимать пододеяльник с байкового одеяла. - Вот только бельё поменять! А её, как её там? - Нет.
  - Евгений Иванович! - Гевашев старался развеять у соседа тревожное состояние духа. - Как вы к деньгам относитесь? - Это получилось глу?по, но что делать!
  - К деньгам? Странный вопрос. Я лучше вам вот что расскажу, - бывший военный летчик обрадовано ухватился за возможность отвлечься от мрачных дум. - В одно учреждение пришёл конверт, а на нём написано "Самому главному дураку". Крупно, разборчиво! Лежит конверт день, лежит два, неделю, месяц. Никто не хочет дураком прослыть. Наконец один бесшабашный осмелился, была, не была - вскрыл конверт. А там чек на десять тысяч долларов и записка, "А вы не такой уж и дурак!"
  Евгений Иванович негромко рассмеялся. Ни один из лежавших четырех человек не поддержал его: слишком вялым голосом, не глядя ни на кого, рассказывал доцент анекдот. Видно было, что не ушли от него угнетающие мысли о предстоящем испытании. В его-то возрасте!.. И вновь засуетился доцент, опустил ноги на пол, видимо, собираясь идти за сестрой-хозяйкой.
  - Она знает и сама придёт, - остановил его Гевашев. - Лучше ещё что-нибудь расскажите нам оптимистическое. А бояться не надо!
  - А сам? - подковырнул его доцент.
  - Что сам?..
  - Позавчерашний день вспомни!
  Словно что-то оборвалось внутри. Страх, будто холодным комком, снова стал опускаться куда-то вниз живота, сметая все чувства, только что владевшие Гевашевым. Его передёрнуло! Настолько отчётливо вспомнилось.
  - Вот что, Игорь Васильевич, - сказал ему лечащий врач, подойдя к кровати. - Завтра в первую очередь вас. Подготовьтесь, сделайте, что следует сделать. Медсестра поможет вам. Скажет, что неясно. И ещё, помолчав, добавил он, кивая на ногу. - Слишком запущена! Поздновато вы к нам. Сделаем, разумеется, всё, что в наших силах, но сами понимаете, не боги мы... И не так уж всесильны.
  Казалось, все когда-либо бывшие и заглушенные в нём страхи нор?мального здорового человека все отпущенные ему на будущую жизнь опасения разом ожили в нём. Он диким, не своим голосом закричал:
  - Нет! Слышите, нет! Мне тридцать девять лет...
  Жуткий крик не то хриплое рыдание разнеслось по палате, проникло в коридор, достигло профессора Кротовского. Машинально развернувшись, профессор вместо ординаторской поспешил на вопли. В палате ? 1110 он увидел бьющегося в руках врача и медсестры молодого человека.
  - Мои вещи! Мои вещи! Где мои вещи? - вопил больной. - Ремесленники чёртовы!
  - Что с ним? - наклоняясь, шёпотом спросил Кротовский. Коллега по?жал плечами, сбивчиво объяснил, что намекнул о возможной ампутации.
  - Операцию на завтра! - решительно сказал профессор. - Сам буду оперировать. Придёт в себя, так и скажите: профессор Кротовский опе?рирует.
  У Гевашева, как и позавчера, хлынули слёзы, он отвернулся, сказал, как бы извиняясь: - Со временем пройдёт! Психика сдала, - Справившись с собой, уже уверенно улыбнулся доценту. - Вот видите, напрасными были страхи. Так что не волнуйтесь.
  - Когда вас привезли назад, по щекам у вас тоже текли слёзы, -грустно сказал доцент. Потом взбодрился, тряхнул головой. - А вот что меня позабавило, так это ваша записка!
  - Да?.. Чем?..
  - Прочитайте, если не помните.
  Не вставая, Гевашев занялся скопившимися записками. Они были са?мого разного рода: "Афонину Якову Афанасьевичу. Гевашев просил передать коллективу, что вчера ему сделали операцию ноги. Температура 37,5. Настроение бодрое. Просит за него не беспокоится. Всем персонально привет".
  "Ольге Владимировне. Операция прошла удачно, два с половиной часа. Очнувшись, с волчьим аппетитом съел курицу и бульон. Спасибо большу?щее! Они и соки сделали чудо. Чувствует себя героем".
  Среди бумаг оказалась срочная телеграмма: "Желаем скорейшего выз?доровления". Это от мамы и сестры.
  Телеграмма от мамы и письмо Оленьки с убедительной просьбой поскорее выздоравливать окрыляли, вселяли уверенность в завтрашний день. И невольно вспомнились слова Левина: "Дождись своего попутного!"
  Подойдя к умывальнику, Евгений Иванович ополоснул лицо, открыл холодильник, потянулся, было к "сервелату", который достала по его деликатной просьбе Ольга Владимировна. Вспомнив запрет врача, тотчас захлопнул дверцу.
  - В какое время живём! Счастливое, светлое, и вдруг без ноги остаться? - как будто самому себе сказал он.
  - Счастливое, светлое!? - Отозвался Игорь. - Это как посмотреть. Когда-нибудь будет время другое.
  - А как вы представляете себе другое время? Будущее? - с явно пре?увеличенным интересом спросил доцент.
  - Ну, например, я верю, что настанет время, когда правители в жизни народов станут музейными экспонатами! Вроде английской королевы, - выпалил Игорь.
  - Как это экспонатами? - задал вопрос доцент, а остальные вытянули шеи.
  - Люди, управляемые сейчас, станут когда-нибудь свободными. Каждый трезво мыслящий человек захочет перестать быть только чьими-то рука?ми, а станет "головой". Лучше быть, как гласит индийская пословица, головой мухи, чем задницей слона. Посудите сами! Зачем умнице быть под контро?лем заурядных лиц? Спонтанно возникнут новые, невиданные в истории развитого человечества отношения.
  - Вы где работаете? - сурово остановил философа молчавший на своей кровати у окна одноногий Федоркин, учитель труда из Орла.
  - А какое это имеет значение?
  - Значит, не работаете! Такой сумбур в голове. Послушать, так мы все чьи-то руки, а голова... Мы все единый организм? И голова и руки. Каждый на своём месте. А кто не работает, конечно, не "руки"!.. Он, он!.. - зашёлся Федоркин от злости, не найдя подходящего опреде?ления Гевашеву.
  - Что я такого сказал? - вдруг вскипел Игорь. - Работаю я! Но для меня работа сейчас - это, в первую очередь, отношение к государству, гарантия неприкосновенности личности. Исполняю я свою работу вполне добросовестно, будьте спокойны!
  - Небось, не зарплата бы - не работал, а? - ухмыльнулся четвертый больной по профессии - столяр.
  - Да что вы! - желчно ответил Федоркин. - Какая там зарплата! Отно?шение к обществу, гарантия - это да! Вот что ему нужно. А зарплату он сам себе соорудит. Они, "свободные", зарплаты ждать не будут. Они ж - голова!..
  - Да! Зарплата меня не очень интересует. Продаваться за большую зар?плату я никогда не буду - твёрдо сказал Игорь.
  - Вы обеспеченный человек?.. - не дал закончить ему Евгений Иванович, массируя ноги. - Наследство от дяди Сэма?..
  - Зачем же? У меня есть будущее.
  - Будущее? Интересно, интересно! - Евгений Иванович перестал потирать ноги, чтобы лучше рассмотреть зарвавшегося соседа. - Будущее есть у всех живущих! У каждого, по крайней мере, самый короткий отрезок жизни.
  - Я не об этом! Вот смотрите: эта картинка на стене и, например, "Мадонна" Боттичелли. Сравнили? То есть хочу, сказать, есть ширпотреб и есть уникальные вещи. Есть просто человек, и есть мастер с большой буквы, уникальный, единственный на планете! А люди живут, работают, высот не достигают. И раз - канули в Лету! Не каждый похвалиться может, что...
  - Ну-ну, похвалитесь, - оскалился столяр.
  Внезапно Игорь ясно увидел между собой и собеседником ничем не про?биваемую стену. Напряжённый разговор стал бессмысленным, Гевашев рас?слабился и уступил: - Может, что я не так сказал, не взыщите! Измучился я с ногой. А насчёт вопросов этих - забудьте. Жизни не хватит во всем разобраться. - И отвернулся.
  - Как по мне, - решил по-своему закончить эту тему столяр, доставая из-под подушки пачку "Беломора". - Работать обязан каждый, мастер или нет, нравится или не нравится. А если товарищ не работает, то всё ясно; у него в голове много мусора.
  Но Гевашев не слышал. Он продолжал про себя убеждать кого-то: "Без участия людей науки и научных центров каждый станет институтом человекообщения, кулинарии, медицины, языков. Без знания всего этого нельзя стать человеком, называться гордо "Гомо сапиенс".
  Раззадоренные соседи не желали оставлять его в покое.
  - Послушайте!.. - начал Евгений Иванович. - А как же люди придут к этому... вашему обществу? Какие ступеньки развития должны они переступить. Чтобы так, качественно измениться? Ведь вот нам, представителям на?шего общества, сейчас кажется диким бредом эта неуправляемость.
  - Кстати! - подхватил желчный Федоркин. - А как по отношению к нам стоят эти ваши неуправляемые? Как мы к неандертальцам? Или ближе? Быть может, мы и феодальное средневековье? - Он засмеялся.
  Игорь молчал.
  - А вы не смейтесь, Пётр Иванович! - сказал доцент тоном взрослого в присутствии вспыльчивого ребёнка. - Всё может быть. Ну, а как же? Ведь у нас телевизоры, радио. Книги мы читаем. Образовываемся и развиваемся с каждым днем. Быть может, и скакнем когда-нибудь к этакому невероятному сейчас! А, Игорь Васильевич, я прав? Ведь чтение развивает нас, как, по-вашему?
  - Не всех! - буркнул Игорь.
  - Не понимаю! - радостно выкрикнул доцент.
  Игорь повернул ко всем хмурое лицо:
  - Теряем время!
  - Его-то как раз у нас предостаточно, - добродушно вмешался столяр. - Вы объясняйте, объясняйте! Истина рождается в споре.
  - Ерунда! - совсем разозлился Игорь. - Невозможно переспорить другого. Силой, положением можно заставить другого человека согласиться. Но каждый всё равно останется при своём мнении.
  - Посмотрим, посмотрим, - бодро приподнялся на кровати Евгений Ива?нович. - Значит, вы утверждаете, что чтение не развивает? Но, извините, на этом у нас построено образование. Образованный человек - это круго?зор, раскованность мозга, свобода ориентации, способность анализа.
  - Что образованный человек не значит развитый, так же ясно, как то, что образованный - не значит интеллигентный. Не станете же вы против этого спорить?
  - Так что же развитый?..
  - Развитый человек - творец! Развитому человеку не нужен учитель.
  - Можно пример?
  - Сию минуту!.. Эдисон.
  - Эдисон?!
  - Да, величайший изобретатель Эдисон. Тысяча и одно изобретение за одну человеческую жизнь. Граммофон, лампочки - это его творения. А чем занимался? Хотя б один день где-то работал, как большинство людей? Ни одного дня! Читал, день и ночь читал - и изобретал. Ему не нужен был учитель. А других взять? Например, Гудиер, вулканизация резины.
  - Значит, их чтение развивало?
  - Развивает не одно чтение! Потрясения, например. Скитания. Кстати, Гудиер был безграмотным!
  - Не понимаю.
  - Я ж объяснил. А вы спорите, - без всякого энтузиазма сказал Игорь и замолчал, чтобы прекратить прения.
  Евгений Иванович не унимался, вспомнив кое-что из разглагольствований Гевашева, очевидно, претендующего на звание развитого:
  - А вы как развиваетесь? Тоже странствуете? - Он не знал, что затронул в душе странного собеседника наболевший вопрос. И никто не понял, почему с такой гордостью, не заметив насмешки, Игорь вполне серьёзно ответил дрогнувшим голосом:
  - Да, я не москвич!
  - Вот видите, я угадал, - обрадовался доцент. - То-то сразу заметил по разговорам вашим, какой-то вы непостоянный. Прямо перелётная птица. А сюда как залетели? И откуда?
  - Всё это гораздо сложнее, чем вы думаете, - ответил не москвич. И возвысив голос, с торжеством, удивительным для всех, он продолжил. - А теперь я здесь. И прописан! Работаю, на самом красивом проспекте столицы.
  - И кем же вы работаете?
  Гевашеву было всё равно, кем и для чего задан подобный вопрос.
  - Контролёром, - просто ответил он.
  - И что же вы контролируете?
  Неизвестно, как объяснил бы Гевашев свою должность, если б в открытую дверь не въехало на роликах кресло и через минуту, подталкиваемое мягкими руками санитара, не исчезло бы за бесшумно закрывшимися дверьми, увозя на исцеление прикрытого белоснежной простыней обнажённого Евгения Ивановича. У него было каменное лицо, отбившее у оставшихся всякую охоту дискутировать.
  
  
  * * *
  
  
  Глава двадцать девятая
  
  НОВОСТИ, МАМА!
  
  
  I
  Как ни дорожил Гевашев работой вахтёра, надеясь на хорошую характеристику, нужную ему для школы, в сегодняшнюю смену в нём бушевали страсти, и было не до беспрекословного несения службы. Затрепетало, за?пело в нём всё, и поводом к этому смятению души послужил телефонный звонок, когда незнакомый, но приятный женский голос, волнуясь, поздра?вил.
  Сын? На миг остановилось сердце, глаза впервые за этот день заволок?ло пеленой. Он сидел, улыбаясь мокрыми от горячих слез щеками; вдруг почувствовал, что душит его форма! И дышать совсем нечем. Он чертых?нулся, принялся лихорадочно сбрасывать с себя её атрибуты. Опом?нился. Стыдясь за малодушие, торопливо стал поднимать. Стряхивать разбросанные по полу китель, рубашку, галстук, подтянул брюки. Хорошо, что не видел никто? Снова надел всё это на себя и облегчённо вздохнул.
  Ничего, мытарства позади! Скоро, совсем скоро новая жизнь. Новая, без этой, - он всё же с признательностью осмотрел свою форму. Сослу?жила службу и хватит! Чудовищной тратой времени показалось ему время?препровождение на посту вахтёра. Он нащупал конверты, несколько дней назад взятые в почтовом ящике, и счастливо улыбнулся.
  Содержание одного коротенького листочка несло пока что неизвестное. Его приглашали на собеседование в школу. В другом сообщалось, что его экспериментами заинтересовались. Ну, а как же иначе! Информация на английском - без зубрёжки становится знанием?! Фантастика! Уму непости?жимо. Но это так. Обученный его "методом" не страшится спонтанно разговаривать, автоматически писать, беззаботно, легко читать; словно родился он со знанием языка! Он будет понимать в оригинале книги без словарей! За сто, сто двадцать хаотических часов постичь стихию языка объять необъятное! Это даёт его программа. С ним, преподавателем, или без него. Не раз чудилась ему картина будущего обучения. Без него по-сложнее, но реально: за него будут трудиться, как пчёлки, магнитофоны трудолюбиво, дерзко, неутомимо. И пробудится радость понимания, а с ним - и радость познания. Вне воли человека! Радость окрепнет, созреет и породит ожидаемый трепет - томительное предвкушение спонтанной речи. В волнении рождается речь!.. И это всё он, Игорь, не только наблюдал, но и пережил, испытал на себе.
  Какая благодать шагать утром по вымытому майским тёплым дождем Ка?лининскому проспекту! Воздух предельно чист; прозрачны в его голубова?тых просветах архитектурные ансамбли небоскребов - близнецов далекой Гаваны. Освещённые восходящим солнцем, вздыбились монолитными опорами корпуса министерств в двадцать шесть этажей. Созданные из стекла и бе?тона, они казались невесомыми, неземными, хрупкими.
  Гевашев шёл со смены, полной грудью вбирая в себя свежесть утра. И жизнь его наполнялась особым смыслом. Насколько это удавалось, настолько воплощались в жизнь "наполеоновские" планы. И потому он гордился собой! Капля по капле, изо дня в день осуществлялось давно задуманное стано?вление Игоря как личности.
  Почему не понимают окружающие, что неустроенность жизни расшатывает, рушит человека? В тёмные минуты отчаяния он спрашивал себя: для чего он создан? Почему страдает? Но есть в нём сила, и снова горит свет. Да он встал на путь познания с задворков, но выходит уже к фасаду. Не?даром за стеклом в шкафу хранит он серую небольшую фигурку коленно-преклонного слона - символа его жизнестойкости, так и не поставленного на колени.
  Примерно так думал про себя Гевашев, обращаясь к матери. Теперь, надо думать, она не осуждает его за оставленных детей, за вымученный развод. А ведь он молчит об Оленьке. А если "скажет - станет ли одалживать деньгами?" Нет, он не мог рисковать! Узнает со временем, всему свой черёд. Целых два года он в Москве, а ведь начинал с вокзалов.
  На ходу он вытащил из кармана письма, пробежал глазами по конвертам. Одно из них - ответ на его предложение в Академию педагогических наук.
  На центральном телеграфе ждать не пришлось; вызов сделали быстро. Мать оказалась дома.
  - Завёл кого? - сразу огорошила она.
  - Мама!?
  - Ты душой не криви! Выкладывай, как есть. Сердцем чувствую: не?правду сказал ты мне!
  - Мама!..
  - Я уже сорок лет мама! Раз звонишь, что-то случилось. Я так пони?маю. Говори же? - По голосу было понятно, что мать обеспокоилась. - Ты мне душу не трепи! Из-за твоих фокусов глаз не смыкаю, когда только образумишься?!
  - Зря так говоришь! - закричал Игорь. - При чём я, если жизнь так сложилась.
  - Опять за свою песню!.. Ты что - выходной?
  - Да! С работы иду, вот зашёл на телеграф.
  - Значит, - внушительно подвела итог мать, - что-то стряслось? Выкладывай! Не то брошу трубку.
  - Да всё хорошо!
  - Вечно у тебя всё хорошо! Я Наташу видела. Говорю: "О своей жизни подумай". Она мальчонку дёрнула за руку и пошла.
  - А нельзя ли Серёжу забрать ко мне?
  - Ещё чего выдумал! Здесь его мать, здесь я. Мальчонка присмотрен! Ты сам в Москве на птичьих правах. И думать не смей! Да и встречаться не надо: только растравишь ребят. Встанешь на ноги, тогда поможешь детям. Хочешь поговорить с Юрой?..
  Сын застеснялся, но по мере того, как говорил с сыном, чувствовал себя свободнее.
  - Понимаешь! Человек не должен пропасть, - начал свою проповедь беглый отец, чтобы как-то оправдаться перед детьми.
  - Не понимаю, как может пропасть человек? - Недоверчиво сказал Юра.
  - Он должен состояться! - Отец даже рукой взмахнул. - Вначале он открывает себя, сохраняя своё предназначение в тайне от общества...
  - Почему в тайне? - хмыкнул в трубку сын.
  -Этих "почему" бесконечное множество! Но ты мой сын, и тебе по плечу разобраться.
  - Нет, не понимаю!..
  - А тут и понимать нечего, - сказал отец. - Всё яснее ясного!
  - Загадками говоришь, папа.
  - Может, и загадками, но вполне решаемыми! Вначале человек откры?вает себя: "Для чего я родился, крестился?"
  - А если некрещёный? - возразил Юра не без иронии.
  Отец задумался.
  - Тяжко тогда! Человеку нужна вера.
  - Ты что, в бога веруешь?..
  - Всё от всевышнего, - уклончиво ответил отец.
  - Заливаешь, папа! Всё поднебесье люди обшарили. Никого там не наш?ли.
  - А это смотря как понимать! В моём понимании бог - это то, во что верит человек.
  - Не понимаю? - рассердился Юра. - Вот я стал токарем. Как, по-тво?ему, я состоялся?
  - То, что токарь, это ни о чём пока не говорит. Как бы тебе объяс-нить? - И отец, жестикулируя, и не заботясь о культуре речи, стал извергать потоки сумбурных фраз - об открытии самого себя, о развитии способностей, о пользе самообразования.
  Сын слушал, слушал и не выдержал.
  - Ты святой, папа! Не пьёшь, не куришь.
  - Это нормальное состояние человека!
  - Не воруешь, не спекулируешь. Святой! Теперь я понимаю... Бабуш?ка хочет с тобой говорить.
  - Ну что у тебя, рассказывай? - вновь приступила мать.
  - Новости, мама!..
  - Какие ещё новости?
  - У тебя внук...
  - У меня есть уже внуки. Какой ещё внук?
  - Родился он... Три двести, - запинаясь, ответил Игорь.
  - Так и думала! Без своей квартиры, ещё не встал на ноги, а новой семьёй обзавёлся! И все эти трюкачества на мою бедную голову. - Нем?ного погодя, мать миролюбиво сказала: - А она кто?
  - Зовут её Олей! Двадцать лет.
  - Ты что? - ахнула мать. - Намаешься с молодой-то! Погоди, она загу?ляет ещё!
  Игорь помедлил с ответом: - Снова... с нуля начну. - И сам испугался своих слов.
  Мать тяжко вздохнула.
  - Сама приеду, и посмотрю! Дядя Вена вернётся не сегодня-завтра, тогда и буду собираться.
  - Мама!..
  - Я сорок лет "мама"! - Она сухо попрощалась и повесила трубку.
  Придя, домой, Игорь набрал домашний номер профессора.
  - Думаю, не позвонить ли? - вкрадчиво сказал он, убедившись, что про?фессор у телефона. - Не пора ли нам поговорить. Полгода уже прошло, как мой набросок у вас, а ваш буклет - у меня.
  Говоря о наброске, он имел в виду проект "методики".
  - Откуда у вас такие познания? - спросил тогда профессор.
  - Вы хотите за пять минут понять то, на что я потратил тринадцать лет? - шутливо и вместе с тем заносчиво сказал экспериментатор с удив?лением и потайной радостью, следивший за дрогнувшими руками учёного, принимавшего из рук в руки его методику.
  Алексей Алексеевич помолчал.
  - Телефон мой знаете, разумеется, домашний. Через пару недель звони?те, - как можно небрежнее сказал он.
  - Здесь! - указывая на свою методику, добавил Игорь на прощание, - нет ключа. А без ключа дверцу не открыть, - засмеялся он и постучал себя по голове пальцем. - Здесь ключик от ларца золотой!
  И вот сейчас он услышал:
  - Я поговорю ещё раз с коллегами. Позвоните недельки через полторы. Всего хорошего! - и профессор положил трубку.
  - Так! - протянул Гевашев разочарованно. - Мельчают даже учёные. Кто мог подумать, что сын всемирно известного учёного будет морочить мне голову? Не видать методики, как ушей своих. И он пальцем не пошевелит в отношении меня! С ним всё ясно. Ничего, найдём другого. Есть ведь такие, которые хотят добро творить.
  В следующую минуту, охваченный волнением, он засобирался к Оленьке.
  Вдруг раздался звонок.
  - Игорь Васильевич! Это один из учеников ваших... Вспомнили?
   Голоса он не узнавал.
  - Не совсем, напомните.
  - Василий!.. Ну, такой, каштановый.
  - Всё равно не узнавал Игорь Васильевич. Но когда Василий назвался Василием из Старого Оскола, он вспомнил. Да как не вспомнить того, кто в самый критический момент поддержал его перед авторитетной комиссией.
  - Вспомнил, вспомнил! - Радостно сказал Игорь Васильевич. И всё же звонок этот озадачил: нет ли к нему претензий? Столько прошло времени? Года четыре, не меньше!..
  - Как нашёл меня? - опросил Игорь Васильевич.
  - Элементарно! По объявлению "Беспереводной курс английского". Ког?да прочитал, сразу понял - это вы! Кроме вас некому давать такое объявление.
  - Молодцом, что позвонили! Ну, а меня уж простите... Чертовски тогда я устал, возненавидел себя и вас. А как вы? Это время языком занимались?
  - Если откровенно - не в полную силу.
  - А остальные? - Только двое остались верны английскому: я и директор станции юных техников. С тех пор наперегонки - к финишу!
  - И вы решили... - Игорь Васильевич не знал, что сказать.
  - Да, да! Можно у вас позаниматься? Надумал я поступать...
  - Но я, Василий, не репетитор, - тон Игоря Васильевича заметно изме?нился.
  - Знаю, знаю, - поспешно согласился с ним Василий.
  - Вот что! Надумаете всерьёз оживить в памяти язык, наберите вот этот номер и звоните до посинения; так как я редко бываю здесь. Луч?ше начинайте с утра, - и он положил трубку. Телефон зазвонил вновь.
  - Извините, это снова я, Игорь Васильевич. Вы меня просто не поняли?
  - Я слушаю. - Голос Игоря Васильевича подобрел. - Вы хотите приехать?
  - На следующей неделе во вторник или среду, можно?
  - Лучше в среду! Адрес запишите. Метро "Коломенская"...
  В среду Гевашев почему-то с трепетом ожидавший Василия, услышал музыкальный звонок за час до назначенного срока. Удивившись такому рвению, он сорвался с места и распахнул дверь. Перед ним, наклонясь в сторону тяжёлой сумки, стояла мама.
  - Ты!.. - укоризненно засуетился Игорь, когда стал в состоянии что-либо делать и говорить. Выхватил сумку, впустил её. - Совершенно сама, без телеграммы!.. Я бы встретил. Так ждал.
  - Что катать деньги зря? - нахохлившись, сказала мать.
  - Почему зря? - возразил он. - Молодец, что приехала! Сама убедись, что ничего дурного со мной не приключилось.
  - Да и путного мало!..
  - Что хочешь сказать?
  - А то!.. - сквозь слёзы вспылила мать. - Не совестно тебе моей ровеснице голову морочить?
  - Кто такую ересь сказал? - смущаясь, выдавил он.
  - И что, все так поступают?
  - Насчёт всех не знаю, а для меня Ольга Владимировна вроде приёмной матери: приготовит и обстирает, раз в недельку в кино сходим, а то и в цирк. Одной ей скучно, тоскливо. Под шестьдесят ведь! Боится одна ночевать в квартире. А сейчас смысл жизни во мне нашла. Да-да, не смейся! Детей у неё нет, и никогда не было. Муж, столяр-краснодеревщик, лет десять как умер. Рассказывала, с ногой мучился, до гангрены дело дошло, ампутация не спасла.
  - А у тебя с ногой как дела?
  - Ты разве писем не получала? Я ведь из больницы писал.
  - Да ты толком разве напишешь? Видно, ты ещё больше мальчишка, чем был. А где она?
  - Кто?..
  - Хватит дурачиться и морочить голову матери! Выкладывай всё на чистоту. Где Оля?
  - Ехать надо к ней. Может, сначала поздороваешься с Ольгой Владимировной? Она скоро из магазина придёт.
  - Не затем приехала!
  - Зря ты так! Всё же великое дело для меня она сделала. А ехать нам недалеко. С Ярославского вокзала электричкой минут сорок, сорок пять.
  - И что там?..
  - Пушкино. Город так называется. В Подмосковье.
  - И что она там делает?
  - Такие наивные вопросы задаёшь!
  - Я мать и хочу знать: где и с кем живёт она?
  - Растит внука твоего... - Он запнулся. - Живут в общежитии.
  - Где?.. - Матери показалось, что она, ослышалась. Потом дошло до неё, она схватилась за голову. - Ты что, москвичку не нашёл?
  - Я жизнь строю.
  - Все её строят! Что с этого?
  - То, что жизнь с самого начала строить надо! С нуля!
  - А жить когда?..
  - Где жить, с кем жить, где работать, - серьёзно ответил сын, повторяя избитые истины, - вечные вопросы жизни. Могу добавить, что людей, которые делом ответили на них, я не встречал. Может, ты знаешь?
  - Ты не умничай! К ним вези, а этой бабы знать не желаю.
  - Мама, - покачал Игорь головой укоризненно, но обрадовался. - Хорошо! Едем!
  На чистом листке бумаги Игорь написал Василию, что занятия по непредвиденным обстоятельствам отменяются. Насчёт следующего раза лучше позвонить несколько позже.
  
  * * *
  
  Глава тридцатая.
  Заключительная.
  
  ЛУЧШЕ ЭТОГО НЕ ПОНИМАТЬ
  
  
  I
  - Ну, как?.. - победно воскликнул Игорь Васильевич при появлении на кухне соседки Екатерины Алексеевны, престарелой вдовы без вести пропавшего офицера во время войны.
  - Ничего!..
  - И вечно вы так, - недовольно сказал Игорь Васильевич. - Празднично стало, наряднее кухня, а вы, - "ничего".
  И правда, нелепый прямоугольник кухни с одним окном в угол, где сиротливо размещалась мойка, преобразился и радовал глаз.
  Гевашев мысленно похвалил себя: "Неужели и я могу, не надеясь ни на кого, делать нужное и приятное своими руками? Могу! Вот доказательство! И как смеет она сомневаться в этом? И он заорал во всю глотку:
  - Разве не видите, что на пятёрку?! На пятёрку!..
  Пенсионерка не умела креститься, иначе перекрестилась бы: до того перепугалась! Она быстро прошмыгнула в коридор, скользнула к себе и поспешно захлопнула дверь.
  А Игорь Васильевич, уже в своей комнате, разошёлся:
  - Как можно так жить? Просто так! Ничему не учиться, ничего не до?стигать, ничему не удивляться?! И как не может понять она, что лучше верёвку на шею, чем на такую жизнь подписаться?
  Поостыв малость, он осознал, что вёл себя плохо. Стало неловко и стыдно за ту борьбу, что проводил он с бабушкой.
  - А как по мне, - сказал ей через полчаса, усердно протиравшей засаленной тряпкой плиту, - я бы всех, кто вашего возраста, поселил бы по-человечески, чтоб и горячая водичка, и душевая попариться...
  - А я сроду не парилась и не люблю. - Бабушка умела, отвечать невпопад.
  - Вы же русский человек.
  - Русская.
  - Да ведь испокон веков заведено у нас: банька с веничком берёзовым и стаканчиком после, капустка квашеная и солёные огурчики, - Игорь Васильевич захохотал.
  - А мне по состоянию здоровья противопоказаны и квашеная капуста и стаканчик.
  - Ну, другое дело, - устало сдался Игорь Васильевич. - На вид вы совершенно здоровы, никогда не жалуетесь.
  - А кому? Сёстры старые, у самих ноги отказывают.
  - А нам? Мне?
  - У вас своих дел невпроворот.
  - Вы молодец, Екатерина Алексеевна, сознаёте, что трудновато нам с двумя детьми.
  - Конечно, я понимаю, помогаю, чем могу.
  - Вот за это спасибо!
  В комнате, проснувшись, захныкал Рома. Игорь Васильевич, казалось, не слышал: был удивлён пришедшими мыслями.
  - Жизнь и заключается в том, чтобы помогать друг другу. Вы живёте и ждёте обещанного ремонта, а могли бы...
  - Обещали после Нового года сделать!
  - Лучше поезжайте на Войковскую, в обойный магазин. Выберите там, что по душе. Я помогу вам наклеить.
  - Сначала потолок надо отделать!
  - Так и жизнь пройдёт в обещаниях.
  -Уже прошла, - грустно заметила Екатерина Алексеевна.
  - Нет! Раз на ногах стоите и мыслите, жизнь продолжается. Что стоит вам иначе взглянуть на себя? Ведь у вас есть призвание - дети!
  - Детей я люблю!
  - Вот видите? А всю жизнь не своим делом занимались. Думали, небось, что своим.
  - Я пожила! И в Крыму, и в Прибалтике отдыхала.
  - И отдыхать надо было, и жизнь делать! Трезво и разумно!
  - Вы меня алкоголичкой считаете?!
  - Да нет, не понимаете вы меня!
  - Нет, поняла! Только вы один и живёте правильно.
  - Обиделись?.. Зря! Сколько энергии, здоровья потратить надо, чтобы вас убедить в том, что есть другая, более разумная жизнь, нежели забота о кошках.
  - Лучше этого не понимать.
  Спустясь с облаков на землю, Игорь Васильевич, наконец, услышал надрывной плач своего младшего сына и почувствовал себя так, как после анализа своей деятельности "москвичом" из Балашихи. Рванул дверь, в два прыжка достиг кроватки, выхватил оттуда Романа. Тот замолчал, приткнувшись тёплым тельцем ему в плечо.
  - А вот и мама? - сказал через минуту растроганный папа, услышав короткий звонок в дверь. Екатерина Алексеевна, опередив его, впустила Оленьку и тут же ушла к себе, демонстративно щёлкнув замком.
  - Что с ней? - спросила Оленька, улыбаясь ребёнку. Она имела в виду Екатерину Алексеевну. - Поссорились?
  - А чему в её возрасте радоваться? На кухне, правда, красиво?
  - Ой!.. Так высохнет, и зелёная краска проступит!
  - Я стараюсь, а ты и не вознаградишь, - обиделся Игорь, подставляя щеку для поцелуя.
  - И не буду, пока не помиришься с Екатериной Алексеевной.
  - Мы не сорились! Просто я пофилософствовал о смысле жизни.
  - Дома философствуй себе на здоровье, а старого человека не дразни! - Оленька сказала и прикусила язык, потому что высказывания Игоря выводили из себя не только престарелую соседку.
  - Чтобы жить, надо выработать у себя понимание значимости того, что делаешь!
  - Понимание есть у всех, - сказала Оленька.
  - Просто понимание есть у всех, а осознания того, что делаешь, нет ни у неё, ни у сестер твоих.
  - Что имеешь в виду?
  - А то, что сёстры тебе не сочувствуют, хотя у тебя двое детей. И ещё ты учишься в институте! Как человеки ни брат твой, ни сёстры твои не сформировались.
  - А ты сформировался в сторожа! Молчал бы лучше. Надоели твои нра?воучения! - разобиделась Оленька. Готовилась заплакать, но тут услы?шала звонок и ринулась в коридор. - Странно! Вроде никто не обещался прийти. - Посмотрев в глазок, она шепнула: - Мужик какой-то!
  "Это пожаловал отчим!" - понял Игорь. Через пять минут, после обоюдного приветствия, Игорь говорил ему: - Что-то вы не угощаетесь!..
  - Я сыт, - отчим поводил красноватыми, навыкате глазами по комнате, чувствуя себя довольно скованно. - Сколько здесь?.. Так, - произнёс он, узнав общий метраж. - А в той? - Удовлетворённо крякнул. - Ну, на первых порах хватит! Как бабушка? - Отчим сразу понял, что Игорь живёт с подселением. - Тяжко ей одной?
  - Она не одна! С кошками, - ухмыльнулся Игорь.
  - Вот видишь, что ждёт человека на старости лет, если он о ней не думает? А ведь могла квартиру отдельную иметь и средства. С такими доводами и ты согласишься, надеюсь. По нашим временам не жизнь - без горячей воды; в старом, с тяжёлыми запахами доме; со зловонием в подъездах, которое разводит расплодившиеся кошки; обнаглевшие типы, несмотря на все усилия сотрудников милиции, залетают во двор, мало похожий на двор обитаемого дома из-за бастионов ящиков, складируемых тут, на задворках, магазинами.
  Игорь слушал монолог Вениамина Ивановича и думал: "И как это он удостоил его визитом? Одумался с возрастом, сочувствует? А ведь, сколько огорчений принёс он всем. И хорошо, что разошлись наши пути-дорожки".
  Отчим по-прежнему жил с матерью. В дела друг друга они не вмешивались. По-прежнему носила отчима по стране нечистая сила. И всё мало! Всё копит и копит. Для кого, спрашивается? С полгода как отыскался сын его на Сахалине, где дорос до старшего капитана в портнадзоре, материально обеспечен. Здоровья хватит на девятерых! После мореход?ки всех невест перебрал и довыбирался. "Ведьма, - рассказывал отчим, навестив их, пять лет назад. - И внук в мать: огрел деда каталкой". Игорь знал о сыновьях отчима от матери. Второй, о котором Игорь никог?да не слышал в детстве, лет на пятнадцать моложе его. Тот жил в Москве, у тёщи, "похлеще той жёнушки", по словам отчима.
  Мама просила принять отчима, если нагрянет. Человек он тяжёлый, живёт для себя, а что поделаешь?
  И вот сидит этот "тяжёлый человек, живущий для себя" за полированным столом - единственной современной вещью, что нажил Игорь. Всё остальное в квартире, куда он перебрался со своей молодой семьёй по обмену, от прежних жильцов осталось всё допотопное, бросовое по нашим временам: кухонная и комнатная мебель. "Главное есть крыша", - отшучивались Гевашевы на недоумение приходящих гостей.
  На столе стоит чайник. Всё некогда за пеленками-распашонками и книгами почистить его как следует. Выщербленная чашка на блюдце с бледными цветочками перед отчимом. В ней давно остыл так и не пригубленный грузинский чай. Игорь, спохватывается, бежит на кухню подогревать.
  - Почему всё так сложно? - говорит он смущённо, возвращаясь. - Почему, как считаете?
  - Кто не думает правильно, тот сполна и расплачивается.
  - Но почему? Законы у нас хорошие, справедливые. Радио, телевидение, газеты о правильном образе жизни твердят, вскрывают недостатки. От человека зависит, как жить, какой путь выбрать. Пройдохи или честного гражданина.
  - Не пройдохи! Не пройдохи, а умного человека! Думать надо, а не ушами хлопать. У нас ещё не коммунизм! Вот он, итог честных людей: ты да твоя Екатерина Алексеевна. Это ж каменный век!
  Отчим серьёзно хотел помочь Игорю прозреть. Игорь вдруг попробовал рискнуть: - А вы одолжите, помогите мне! Всегда были меценаты...
  - Ах, вот какой ты честный! Деньги не пахнут, да? У меня деньги нечестные! Вот и не дам я их тебе. Ты только сверху честный, покопать поглубже... Не умеешь, и всё!
  Игорь оглянулся на портрет мамы. Боже, что сталось с ней! Иссохла вся.
  - Как мама? - спросил отчима.
  - Я ж говорил! Собирается в Харьков, в эндокринологическую клинику. А так ничего.
  - Я вот достал лекарства, что просила.
  - Это ты с ней разбирайся! Мне ещё кое-куда заехать надо, - замахал руками отчим.
  - Вот видите, какой вы!? А ещё утверждаете, что правильно живёте... - Игорь почувствовал, что заводится, и умолк.
  - Я-то понял!..
  - Да, но всю жизнь не своим делом занимались. - Игорю никак не хоте?лось признавать себя побеждённым. - Вы ведь литератор. Могли и книги свои иметь, и в издательстве работать. Вы талантливый человек, без карандаша за книгу никогда не садились.
  - Верно, - поддакнул Вениамин Иванович.
  - А всю жизнь на накопление перевели.... Не жалеете?
  - Никогда не задумывался об этом! Просто жил, как умел, и всегда хотел жить ещё лучше. Ну, написал бы я книгу, другую, что миру от этого? Как стоял он, так и будет стоять. И мне пользы мало.
  - А для чего вы родились, знаете?
  - Этого лучше не знать.
  - Да как же вы можете? Ведь жизнь кончается, итог, так сказать, под?водите, а вы? Жизни смысл в накопительстве видеть? Все мысли рублям посвятить?..
  - Вот ты окончил институт, а толку? Работаешь не по специальности, концы с концами еле сводишь. Ни о семье, ни о будущем не думаешь. Размениваешься на пустяки! А жизнь есть жизнь, и ею пользоваться надо. Семью на нищету обрекаешь? Живёшь в Москве, а воспользоваться мировыми достижениями не можешь из-за постоянной нужды?
  - Ну, так выручите меня! Человек вы материально обеспеченный, и пенсия ещё, - сказал Игорь.
  - Да, сто двадцать!
  - Одеты, обуты! Денег поналожили и на книжки, и в кубышку. Сыну помощь не нужна!..
  - Да! Венка по шесть тысяч за рейс привозил! А сейчас пятьсот рублей в месяц имеет.
  - Валерке с разменом помогли?
  - Да! Пять тысяч на дороге не валяются, а я ему подарил. С какой стати я должен тебе дарить? К тому ведь клонишь? У тебя мать есть. Скажу ей, пусть выручит.
  - И на том спасибо! - вздохнул Игорь.
  - А вообще, самому надо думать. На чужие деньги легко жить! Мне никто не помогал. Всё сам!
  На это понадобилась вся ваша жизнь! Единственная, драгоценная.
  - А ты как хотел? Как?
  - Своим делом заниматься когда?
  - Жизнь надо было строить иначе. А теперь дети, изволь о них думать.
  - Я думаю! - оборонялся Игорь. - Вот Оленька вам скажет, что могу, то всё им. Мне бы теперь обмен разрешить, избавиться от подселения.
  - Пенсия у твоей матери семьдесят рублей. Где же она на вас наберётся? И Свете дай, и тебе дай. Знаешь, что Светлана у неё выпросила?
  Игорь знал, что отчим имеет в виду мебельный гарнитур с необыкновенными резными дверцами и ножками под красное дерево.
  "Кто ни зайдёт, все удивляются", - рассказывала мама. - "Ну и что?" - спросил он тогда. - "Вот тебе и что! А что хорошего у тебя? Сидишь без денег, со старыми вещами. Ни ковра, ни даже костюма. Обтрепался, обносился". - "У меня есть мечта". - "Ну и кормись своей мечтой!"
  - Я думал, ты поумнел за это время в Москве, а ты всё тот же, - усмехнулся отчим.
  - Может быть, и не тот!.. А с чего быть мне другим? Я знаю, что хочу. А такие, как вы, капитализм возрождают. Социально опасные личности. Сами рассказывали только что.
  Отчим рассказывал о начальнике охраны. Был скандальный случай.
  - Так его рабочие подвели!
  - Вот видите? Их уровень выше стал! Людям всего мало, им и дачи, и "Жигули" подавай, на гарнитурах помешались... Но это кончится, уверяю вас! Насытятся и захотят новой жизни. Таким как вы, проходу не дадут.
  - А я что? - беспомощно заморгал отчим. - Я всё! Тяжеловат стал.
  Ничего, кроме продуктов, не везу.
  Ложечка с вареньем не замерла у рта Игоря, как отчим не старался увидеть, Игорь ему не поверил.
  Через полчаса отчим ушёл. Игорь вздохнул облегчённо и завозился с бумагами.
  Оленька на кухне склонилась над детской ванночкой, пеленки стирала.
  Екатерина Алексеевна, поставив на плиту тщательно вытертый сверкающий белый чайник, отплатила:
  - Больно умный ваш Игорь Васильевич, а работает вахтёром!
  Оленька закусила губу, склоняясь над стиркой. В комнате, куда они примчались с Игорем на детский плач, она отвернулась к стене, вздрагивая плечами:
  - Неужели ты так и останешься вахтёром?!
   Игорь не успел и рта открыть, как в коридоре послышались гордые слова:
  - А я всю жизнь проработала ответственным работником в Министерстве финансов! - и Екатерина Алексеевна вновь, с шумом и треском, захлопнула свою дверь.
  
  
  II
  Когда Игорь заскочил в подвал к Левину, он застал его взволнованным до такой степени, что слёзы сверкали на глазах. Да, Левин ликовал.
  "Вот оно, счастье всеобъемлющее", - патетически подумал Игорь.
  Он всегда недоумевал: столько лет мучается на литературном поприще Александр Акимович, и ни одного опубликованного произведения.
  Игорь много раз пел знакомую для Левина песню: - Для человека правильный путь - нужнее всего! Ты не обижайся на меня, - предостерегающе поднимал он руку. - А то человек бьётся как рыба об лёд, а толку нет.
  Левин, покопавшись в груде газет, извлёк нужный номер, и ловко орудуя линейкой, что-то обвёл, что-то размашисто написал вечным пером. Подал Игорю. На газетном листе наискось, перед обведённой статьей, было написано: "Игорю Гевашеву! Давнему приятелю, человеку и изобретателю беспереводного курса английского языка, на память". И подпись - гордая, витиеватая.
  Осторожно поднимаясь по крутым ступенькам, Игорь с благодарностью думал: "Какое же влияние оказал на меня этот Левин? Какое участие принял в его судьбе? Не такой уж он "подземельный крот", каким представлялся дельцу Виктору! Влияние оказал благотворное, не помогая деньгами. На личном примере, демонстрируя волю, проявив ярчайшее трудолюбие, помноженное на азарт - вот чем помогал! И вот венец его упорства: пусть теперь миллионы читают и перечитывают созданное воображением Александра Акимовича. Пусть пока статья в газете! Пусть это символизирует начало восхождения на гору, имя которой - литература. Понят механизм творчества! Впереди сценарий о Куликовом поле, повесть для юношества, даже роман".
  
  
  III
  - Так получилось, что Новый год встречаю по-новому. С женой развёлся, - нарочито весело рассказывал гость.
  - Человеку постоянно что-то мешает!
  - Да, верно.
  Удивительно было Игорю, что ни разу Викентий не поспорил с ним. Говорил убедительно, "его" языком. Вроде был самим собою. С тех пор, как познакомились в Сокольниках у газетного стенда, прошло почти полгода, и ни разу не общались. Всё некогда за суетой! Ищущий выхода из неустроенной жизни Викентий искренне обрадовался звонку.
  - Обзваниваю всех, - сказал Гевашев.
  - Здорово, что вспомнил! - откликнулся Викентий. - А то я совсем закопался в бумагах. Собираюсь в консерваторию. Орган послушать! Билета, правда, нет, но достать можно. Свободен вечером?..
  - В принципе, да.
  - Жена отпустит?
  - Оленька умница и понимает, что музыка живительно необходима.
  - Тогда давай встретимся?
  - Лучше ты приезжай. Адрес, надеюсь, записан?
  - Записан где-то.
  И вот в половине седьмого - звонок. Всё вроде как надо! Кровать заправлена. Ромашка накормлен мамочкой. Стол!.. Пора открывать.
  - Входи, рад видеть. Молодец, что пришёл!
  И опять разговоры! Гевашев подумал о том, сколько раз казнил себя за беспочвенную трату времени, но воли, той силы воли, которой хватило испанцу Альфредо Торосу, атлету "шапито", чтобы, представляя шею неповоротливого хозяина, сломать зло - золотой доллар (из потрясшей его новеллы) - как раз ему не хватало.
  Уж и Оленька с сыном пришли. Он выскочил на звонок.
  - Пришёл?
  Сияющий Гевашев закивал головой.
  - У меня ещё комнатка, - сказал он гостю.
  Усадив его в единственное кресло, да и то раскладное, стоящее у стены рядом с железным шкафчиком, играющим роль сейфа, Игорь продол?жал:
  - Ты вроде изобретательством занимаешься?..
  - Я рассказывал тебе, что отец мой, пусть пухом будет ему земля, изобретатель, персональный пенсионер, много сделал для государства. И меня, как мог, приобщил к науке. Всё шло хорошо, пока он был. Первый брак мой держался на честном слове...
  - А дети?
  - Девочка пятнадцати лет, да только не совсем моя.
  - Как?
  - Жена моя, Лариса, к отцу в душу влезла, когда познакомил их. Отец извёл: женись! И хозяйка, и хороша, а девочка не помеха. Она действи?тельно не помеха, если бы всё путём. Ну, стал я так "папой". Стараюсь, есть готовлю, стираю. Но Лариса всё нос воротит. Пробую выяснить. "А я тебя никогда не любила и не люблю! На что мне твои бредовые идеи, когда ты гол как сокол?" Это уже после смерти папы. Призналась, что встречается с бывшим мужем.
  Игорь невольно подумал: "Разные судьбы, а беда одна. Разница ма?лая! Совсем Наташино брюзжание и нападки".
  - А чем муж занимается?
  - Тренер по пятиборью.
  - Бицепсы, значит, накачивает, в то время как люди материальное и духовные блага создают.
  - Каждому своё! Вижу, засидимся и не попадём никуда.
  - Пройтись всё же надо. Обсудим машину будущего.
  Викентий оживился, выпрямился.
  - Машину будущего? Интересно и даже заманчиво. Мне этого никто не предлагал. И что же она должна производить?
  - Это будет целый агрегат, комбайн, а трудиться он будет над совер?шенствованием человека.
  - И всё же, конкретно? Тема?
  - Называется машина "Полиглот".
  - Уже яснее! И как же ты мыслишь её?
  - Схема элементарная...
  И Гевашев с присущей ему уверенностью пустился в пространные рассуждения о пользе такой машины для человечества и о простоте её устройства.
  - Вот до простоты сложнее всего додуматься! - протирая платком стёк?ла очков, воскликнул Викентий. - Я рад, что ты додумался. Хотя в этом направлении ещё думать и думать... Запатентовать труд - и будешь в лаврах ходить! - засмеялся он. - А какие языки запрограммируешь?
  - Основные.
  - Объясни, как ты собираешься обучать. Вот я твой ученик, к примеру.
  - Для такого обучения настрой нужен. Желание и самое главное - вера. Вера в учителя, а у учителя - вера в ученика. В таком только единстве возможно обучение.
  - Где же таких набраться, чтобы сразу поверили? Сейчас люди сначала пощупают, принюхаются, приценятся, подумают - и только тогда решатся.
  - Верно? Худо с учениками.
  - Бог с ними. Всё равно это интересно. Знаешь, есть четыре категории людей. Первая - знающие и умеющие. Вторая - не знающие, но умеющие. Третья - знающие, но не умеющие. Четвертая - не знающие и не умеющие. Ты толком ничего объяснить не умеешь! Видно, относишься ко вторым - умеющим, но не знающим. Надо, чтобы к тебе консультанта приставили, защитить твоё детище помогли.
  - А так можно?
  - Можно! Надо только, чтобы в тебя поверили компетентные люди. А вот как это сделать - один бог знает.
  И опять разговоры, разговоры...
  Гевашев провожал дорогого гостя, когда на часах маленькая стрелка перешла уже за одиннадцать. Спустились в метро.
  - Ну, приезжай, хоть второго начнём.
  - Лучше созвонимся, вдруг занят буду.
  Только, Викентий, - напоследок сказал Гевашев, - ставлю одно условие: шевельнётся у тебя сомнение по поводу меня и обучения, ты борись с ним. У меня шевельнётся - я буду бороться. Стойко бороться!
  Викентий рассмеялся:
  - Шутник ты! С Новым годом тебя, семью. Чтобы счастливы были и здоровы.
  Когда Игорь вернулся, Оленька искоса на него поглядывала:
  -Ты опять в своем репертуаре? Закрылся, как паук. Да ладно! А на что мы завтра купим "Детолакт" для Ромочки?
  - А на что светлая голова? - обнял её Игорь. - Подумаем и додумаемся.
  - Домработница объявилась! - напустилась сонная Оленька, обнаружив Игоря наутро ни свет, ни заря на кухне за мытьём посуды. - Ты же хотел над учебником поработать, на свежую голову.
  И действительно, ещё и шести не было, когда неведомая сила вырвала Игоря из сладкого сна, заставила подняться.
  - Да я быстро, - смущённо пробормотал он. - Вот чайку налью и займусь.
  А сам ликовал. Понимает, понимает, что не имеет он права терять ни одной минуты, когда снисходит озарение и пульсирует кровь, призывая к восхождению. Устроившись в кресле, попивал он чай с вишнёвым вареньем и готовился творить. Но ни одной мысли в голове! "Он хотел! - сердито сказал он сам себе. - Хотел записать вчера интересные мысли, и на тебе - ни одной! Ладно, у меня есть воля. Мысли всплывут из лабиринта сознания, лягут на бумагу, превратятся в слова!" Однако интересные мысли, обуревавшие его мозг вчера, не всплывали. Он просидел, пожалуй, полчаса, тупо глядя на чистый лист белоснежной бумаги.
  Каша! Ведь он собирался варить кашу! Оленька ушла досыпать, и никто не помешает ему проявлять кулинарные способности. В сторону бумагу и ручку! Гевашев на кухне занят промыванием риса. Мысли его - о ремонте коляски: ремешок оборвался, надо подшить.
  Пока варится каша, в руках Игоря вместо благородных орудий умственного труда - цыганская игла и суровая нитка. И вдруг, как озарение, мелькнули вчерашние мысли, и ещё новые, свежие! Скорее, скорее записать. Ещё минута, и газ выключен... Вот оно, вдохновение! "Самоучитель. Беспереводной курс английского", - вывела его чуть дрожащая рука.
  
  1983 г.
  Конец первой книги.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"