Электричества я боюсь с детства. Потому как током бьёт. Что, согласитесь, не очень то и приятно. Первый раз меня выбило ещё в школе, за рекой, куда мы приехали с духовым оркестром на выпускной вечер. Меня подвело тогда любопытство, которое со временем прогрессировало. В заречной школе я увидел огромный проём в стене. Внутри было темно. Я этим крайне заинтересовался. Начал исследовать. Слева от чёрного проёма я обнаружил провод. Провод был в белой оболочке, алюминиевый. Справа я обнаружил такой же провод и тоже алюминиевый. Расстояние между ними было - рукой подать. Что я и сделал. Сначала я левой рукой взялся за один оголённый конец, затем правой рукой за другой оголённый конец, и меня - как шарахнуло!..
В моём мозгу появился свет! Такого яркого света я не видел с момента своего последнего рождения. Это определило мою последующую судьбу. Я отлетел на три метра и упал в руки моих духовых товарищей. В чёрном проёме зажёгся на мгновение электрический свет. Там оказался гардероб...
Потом меня очень сильно трахнуло в Пушкино. В той самой деревне, про которую писал поэт, мол, там какой-то пригорок горбил Пушкино Акуловой горою. Никакой горы я там не заметил, впрочем, и пригорка тоже. А уточнить забыл, по той причине, что хотелось выпить водки, закусить шашлычком, послушать стихотворный бред и остаться наедине с девочками. В этой самой воспетой поэтом деревне Пушкино.
Там мы с друзьями гостили у Лёши Желтушникова. Деревню эту сносили. Половину уже снесли, а вторую не успели. Дом Лёши оказался на берегу обрыва. Обрыв этот усиленно копали экскаваторы, а землю увозили на самосвалах. На вырытой земле, освобождённой от садов и деревянных домишек, возводили каменные коробки. В одном из этих многоэтажных зданий и получила квартиру семья Желтушникова. А домик над обрывом ещё стоял и использовался как дача. Туда мы и приехали воскресным днём весёлой компанией отдохнуть. Девочки приготовили салаты. А мальчики собрали дрова для костра в близлежащей округе.
Вечером мы разожгли костерок прямо на дороге между домиком и обрывом. Экскаваторы уже не работали. Соловьи вовсю заливались. А мы жгли костёр, жарили мясо, читали глупые стихи и пили тёплую водку. Вскоре дрова для костра кончились, а шашлыки с водкой ещё оставались. И тогда мальчики снова пошли на поиски дров. А девочки стали делать новые салатики.
Я решил далеко не ходить, потому что уже решительно смеркалось и темнота расползалась по закоулочкам сносимой деревни. Рядом с Лёшиным домиком стоял соседский сарай. Соседей в эти выходные не было, а сарай стоял исключительно рядом. На этот сарайчик я и залез, благо было невысоко, метра три с половиной. Картина вокруг была идиллическая. Деревня блаженствовала. Было томительно тепло. В домиках светились окна. Лилась лёгкая музыка из магнитофонов. Кто-то уже пытался петь хором. Гудели комары. Запах жареной свинины смешивался с запахом овощей и прочих неопределённых растений. Внизу, на дороге, догорал наш костёр. Сверху свешивался какой-то провод.
Я отрывал доски с крыши сарая и сбрасывал их вниз. Отрывать доски было удобно, потому что крыша была прямая и несколько наклонная. Когда я отодрал всю крышу, мне почему-то не захотелось прыгать вниз за досками. А вдруг там гвоздик не загнут? И тут я вспомнил про свисающий провод. Я плюнул на пальцы и прикоснулся к свисающему металлу. Ничего не было, только щипало, так, чуть-чуть, совсем не ощутительно. Без напряжения, подумал я. И тогда я сжал провод левой рукой и подёргал. Всё было нормально. То есть ничего не было. Тогда я взялся двумя руками и повис на нём. Провод не оборвался. Надёжно закреплён, подумал я. И тогда, крепко ухватившись за свисающий провод, я разбежался и прыгнул, ну, совсем как на тарзанке. Я планировал приземлиться к костру...
Когда я летел, надо мной что-то щёлкнуло, раздался громкий хлопок, похожий на взрыв противотанковой мины. И сверху изошёл на всю округу яркий свет, такой же яркий, как у Тунгусского метеорита, или как свет в заречной школе, в первый раз моего просветления. Траектория полёта круто изменилась. И я полетел не в сторону костра, а резко вбок, и намного дальше, чем планировал. Меня отнесло метров на семь от сарая, прямо на край обрыва... Я мягко приземлился и затих, мечтательно растянувшись в кустах крапивы и густой поросли.
В деревне Пушкино, про которую писал поэт, меж тем произошли необратимые последствия. Во всех домах погасло электричество. Смолкли звуки магнитофонов и хорового пения. Назойливые комары и прочий гнус припал к земле и испуганно замер. Люди, недоев мяса и недопив водки, раскрыли рты и вглядывались в темень. Тишина вокруг стояла неописуемая. Первым, кажется, очнулся Лёша Желтушников. Он сгрёб остатки костра, шашлыков и салата и скинул их в обрыв. Туда же полетели и собранные нами дровишки. На месте нашего пиршества в мгновение ока ничего не осталось. Далее он сгреб в охапку девочек и затащил их в дом. Туда же он загнал и мальчиков, одних таща за ворот, а других подгоняя пинками. Лёша всех заставил улечься на пол и смолкнуть. Сам же захлопнул ставни у окон, закрыл дверь на засов и, схватившись руками за голову, словно ожидая налёта вражеской авиации, грохнулся рядом. Лёша знал, что делает.
Вскоре в деревне Пушкино, которую воспел поэт, началась тихая паника. Паника эта стала расти и приобретать организованные очертания. Появился гул, мимо дома пронеслась толпа пушкинских граждан, оторванных от досуга. Толпа неслась с рёвом, словно стадо мамонтов, лишённое водопоя. Они размахивали топорами, дрекольями и нехорошо ругались. Больше всего они ругали того человека, сделавшего им в законный выходной такую бяку. Из него, из этого, как они кричали, такого так и рас так разнехорошего человека, они собирались сделать отбивную, рагу, тефтели, антрекот, котлету по-киевски, и прочий мясной ассортимент. Мне стало нехорошо. И от избытка чувств я выпил залпом всю оставшуюся от пиршества водку, чем привёл в неописуемое негодование своих товарищей по несчастью. Но выразилось всё это очень тихо и пристойно, потому как мои сотоварищи не хотели становиться полуфабрикатом для разгневанных граждан деревни Пушкино...
В очередной раз меня дёрнуло на улице Карла Маркса, в Москве, у моста над железнодорожной веткой. С соседом Гошей мы возвращались ранним утром с пасхальной службы в Елоховском соборе. На патриаршую службу мы пробрались по поддельным пригласительным билетам сквозь несколько цепей охранения. Помимо нас с Гошей, туда пригласили ещё и Ельцина с Лужковым, и прочую государственную челядь. Стоять рядом с ответственными гражданами, терпеливо ожидавших халявных патриарших подарков, было невмоготу. В садике у собора мы с Гошей распили оставшуюся водку и по пустынной столице двинулись к себе на Тургеневскую.
И вот, проходя по улице Карла Маркса, я заметил свисающие сверху на дорогу два оголённых провода. Непорядок, подумал я. И, будучи к тому времени профессиональным электриком, решил их соединить. Что и незамедлительно сделал, несмотря на усиленное сопротивление своего соседа Гоши, отпрыгнувшего предварительно в сторону...
Раздался треск и яркое свечение озарило улицу Карла Маркса. В глазах немного потемнело. Замкнуло, профессионально подумал я. Значит, один провод был с фазой, а другой с нулём. Учтём для следующего раза, сделал я вывод из непредвиденного свечения.
Подошвы у меня были резиновые, алкоголя во мне было достаточно, электрический ток поэтому в меня и не пошёл. Наверное, рассудительно подумал я, почувствовал сопротивление организма. В домах, конечно же, тотчас потухли лампы, отключились телевизоры. В проёмах окон появились люди в исподней одежде и стали изъясняться не пасхальными выражениями. Эх, с горечью подумал я, наверное, праздник людям испортил. Но тут раздались пистолетные выстрелы. На балконе третьего этажа в доме напротив стоял человек в подштанниках и прицельно палил по нам. Мы рванули на Тургеневскую со скоростью курьерского поезда. Пули нас не догнали. Газовое оружие, подумал я, отдышавшись в родном подъезде...
Как-то меня долбануло в подвале родного учреждения, где я менял лампы дневного света. Я стоял на стремянке и тыкал отвёрткой во все попадавшиеся отверстия, пока что-то там не замкнуло. От электрической дуги в глазах у меня появился космический мрак, отвёртка оплавилась, я же затормозил на последней ступеньке лестницы.
Вечером, пролистывая утренние газеты, я узнал, что Скорпиону в текущий день следует опасаться электричества. Неправильная организация трудового процесса, подумал я и сделал выводы.
С тех пор, перед выходом на работу, я внимательно изучаю все доступные гороскопы, надеваю резиновые калоши и выпиваю для храбрости различного алкоголя. Пользуюсь я только мощной отвёрткой, не поднимаюсь выше собственного роста, да и вообще, старюсь не прикасаться к электрическим приборам, дабы чего не случилось.
Только и до сих пор эта загадочная электрика для меня, что лес густой для африканского страуса. В чём там разница между током и напряжением, до сих пор разобраться не могу. И чем там отличается переменный ток от постоянного, тоже не понимаю. Да вот и вольты эти с ваттами частенько путаю.
Так что электричества я боюсь и по сей день. Потому как током бьёт. А это, согласитесь, не очень то и приятно...