Я и Женька маленький сидим за столом и пьем чай с мясными пирожками. Так вкусно, что я вытаскиваю еще один, пятый...и думаю, что вот чай в чашке кончится, и я еще себе налью...чтоб шестой пирожок съесть... Вот ведь жадность обуяла. С другой стороны, за стол за весь день я сажусь только второй раз. Так как ничего в горло не лезет-суп и каша надоели, на лапшу глаза не смотрят, вареное мясо в зубах вязнет. Мяса нам хватит по май месяц. Я его экономлю, но в этот раз сварила большой кусок-просто так пощипать. Так как и Юлька и Женя большой что-то хандрят. Видимо, весна скоро, яблок хочется, бананов, апельсинки, да денег на них нет.
И тут замечаю уголком глаза какое-то шевеление на полу в Машиной чашке. В метре от своей миски сидит сама Маша и внимательно наблюдает за ней. Я присмотрелась, а в ее миске копается землеройка. У нее длинное рыльце и она худенькая и маленькая, в отличие от мышек. Зверушка так поглощена выскребанием остатков, что ни на что внимания не обращает. А Маша сделала несколько шажков и приблизилась к миске вплотную. Голову свесила и смотрит. Поза у нее расслабленная, хвост лежит спокойно, морда безмятежная... По фиг ей землеройка. Она просто кино смотрит.
Женька маленький не выдержал и Маше говорит:
-Маша, ты древняя молью побитая кошка. Жрать не хочешь, так хоть придуши грызуна то...
Маша поворачивает к нему голову, мгновение изучает его слова, а потом поднимается и, костыляя на трех лапах, уходит на печку. Вроде как, восемнадцатилетней кошачьей старушке влом ловить землероек.
Молью побитая древняя кошка поворачивается к нам спиной и заваливается спать на верхотуре печи в жаре и неге. А мы...остались при своих интересах.