Шифман Фаня Давидовна : другие произведения.

В лабиринтах струи подобающей гаммы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


??"?

   В лабиринтах струи подобающей гаммы
   (Отцы ели кислый виноград)
   ВВЕДЕНИЕ с ПОЯСНЕНИЯМИ К 2-ОЙ РЕДАКЦИИ
  
   Автор представляет читателю вторую, изменённую версию дилогии "Отцы ели кислый виноград", дав ей новое название "В лабиринтах струи подобающей гаммы". Также изменена фамилия одного из главных героев дилогии: Мезимотес первой версии превратился во второй версии в Зомембера. Также есть и некоторые другие изменения, в том числе в именах и названиях. Изменены, а то и сокращены некоторые отрывки, которые, по здравом размышлении, автор счёл излишними. В том же, что касается главной идеи произведения и сюжетной канвы, то внесённые изменения на них влияния, по мнению автора, не оказали. Впрочем, судите сами...
   Итак...
  
   Человек любит играть - в куклы, в поддавки, в домино, в шеш-беш, в преферанс... А вот теперь - в компьютерные игры, то есть - в те же куклы, поддавки, шеш-беш, преферанс и многое-многое другое, но уже в виртуале. Итак, позвольте представить вам современного человека, человека играющего! Ничего не поделать: таков человеческий характер, такова жизнь, таковы реалии двадцать первого века!
   Вот и получается, что создание, возникновение, появление новых игр - насущная потребность человечества в целом и каждого конкретного индивидуя в частности. Не потому ли уважаемый и известный общественный деятель предложил молодому талантливому автору концепции многовитковой сложно-закрученной ракушки играть в свою любимую игру с ненаглядной ракушкой, бесконечно творя из неё струю подобающей гаммы, весь ненормированный рабочий день, неделю, месяцы, годы за полновесную зарплату? И что за беда, если в неистовом раже строительства своей - конечно же, виртуальной! - карьеры таковая обернётся нутром многовитковой сложно-закрученной ракушки, откуда почти невозможно выбраться обратно. А там вдруг окажется, что дети (ради которых эта самая ракушка... э-э-э... простите! - карьера, казалось бы, и строилась) разбежались в разные стороны, оказавшись по разные берега... всё той же струи, плещущей внутри всё той же, никуда не исчезнувшей ракушки... Душно, тесно, на зубах оскомина, но... выхода не видать...
   О, наш известный и уважаемый всегда знал, что делает! А уж деловой фантазии ему не занимать!
   В конце концов, бесконечное путешествие по неиссякаемым лабиринтам виртуальной ракушки, сопровождаемое незабываемыми виртуально-акробатическими кульбитами - свободный выбор и сугубо личное дело азартно страждущего игрока. Да не иссякнут вовек витки лабиринтов и... сыплющиеся из них в руку берущую доходы!
   Словом, как и в достопамятные времена, кадры и техника решают всё! А если ещё под эту технику умело подвести научно-фанфармационную базу, сочетая её с новейшим музыкальным течением, именуемым струёй подобающей гаммы!.. Короче, только покажи потребителю прекрасных виртуальных далей на экране его персонального компьютера переливающееся всеми оттенками подобающей цветовой гаммы устье ракушки (с умело замаскированной перепутанностью лабиринтов и тупичков) - и он твой с потрохами, без отрыва от клавиатуры с мышкой! Да и так ли уж важно, когда, как, откуда и с кем свалилась на нас эта мода, захватившая прогрессивное человечество!.. Только бы не отстать, а ещё лучше бегом впереди паровоза под знаменем куда-то бесконечно прогрессирующего прогресса!
   А если, паче чаяния, найдутся кое-где ещё порой замшелые в своём отсталом и мракобесном упрямстве "антистримеры" (то бишь плывущие против течения, которое всё - струя подобающей гаммы!) - что ж!.. "Не можешь - научим, не хочешь - заставим!" Помните? Ну, конечно, помните! Не можете не помнить!
   Только если вам по какой-либо причине на том или ином извороте лабиринта померещатся намёки на какую-то конкретику, на неких похожих на кого-то персонажей, отбросьте, пожалуйста, эту мысль с порога. Это всего лишь горько-кислый плод моего, и только моего, богатого воображения. Поскребите его нежную шкурку, и непременно обнаружите чуть-чуть гротесков, слегка-слегка парадоксов, иногда забавных, порой удивительных, а иногда и мрачноватеньких. Герои моей буйной и бурной фантазии, как, впрочем, и нарисованные события - всего лишь образы, что мне привиделись в ближнем и дальнем окружении, которое я имею обыкновение созерцать через систему линз переменной кривизны. Не более, но и не менее.
   Ну, а что до имён и названий, некоторые из которых вам могут показаться... э-э-э... несколько, скажем так, экзотическими, то, поверьте, такими они мне послышались (опять же - не без помощи и не без посредства системы всё тех же линз переменной кривизны!). Такими именами я и назвала своих героев, такие названия и дала местам, событиям, деяниям. Впрочем, в этом я отнюдь не одинока, отнюдь не первооткрыватель, не первая и, конечно же, не последняя. Многие авторы в выборе имён и названий своих героев не стесняются и на всю катушку резвятся на многочисленных бескрайних лужайках и чащах Леса Имён и Названий (а может, авторского самомнения и самовыражения).
   Поэтому мой вам совет: не ищите там, где не прятали!.. Не мучайтесь - никаких ребусов, никаких загадок, никаких аналогий, никаких прототипов из жизни... ну, разве что самую малость, исключительно по недосмотру, за что приношу свои извинения!
   Просто читайте...
  
   Первый лабиринт
  
   УВЕРТЮРА. Позавчера
   1. Прелюдия на заре
   Рождение жемчужин Эрании - Парка и "Лулиании"
   Просторный вестибюль солидного здания ирии (муниципалитет, мэрия) в центре приморского города Эрания. По утрам, как, впрочем, и в течение почти всего рабочего дня это помещение оглашает традиционный звуковой коктейль, своеобразная общественно-канцелярская симфония, столь популярная в многолюдных присутственных местах, тем более такого города, как Эрания. Нежный шелест на фоне лёгкого гула, издаваемого затейливой смесью шагов и голосов деловито снующих людей, сменяется резкими грохочущими staccatto непрестанно хлопающих дверей и контрапунктом проникающих сквозь них утренних шумов оживлённой улицы: тут и звучное пение клаксонов, и шорох автомобильных шин, время от времени переходящий в протяжное завывание. Таков привычный музыкальный фон, таковы основные темы утренней общественно-канцелярской симфонии. И этот звуковой коктейль возносится к высоким потолкам, звонким, перекатывающимся эхом отражается от многочисленных плоскостей просторного помещения.
   Возле телефонов местной связи почти в самом конце длинной очереди стоит стройный, худощавый молодой человек среднего роста с тонкими чертами лица, осеняемого густой шапкой курчавых чёрных, как смоль, волос, под которыми сияют бархатистые чёрные глаза. Молодой человек держит подмышкой тонкую тёмную папку и с задумчивым робким интересом оглядывает вестибюль.
   Длительному ожиданию рано или поздно приходит конец, и вот уже молодой человек прижимает к уху чёрную трубочку казённого аппарата: "Шалом!.. Это приёмная адона Зомембера?" - вежливо проговорил в трубку молодой человек приятным, мягким тенором. Вестибюль оглашает резкий, пронзительный женский голос из трубки: "Алё-у-у!!! А кто его спрашивает?.. По какому вопросу?" - "Говорит Мордехай Блох. Адон Зомембер назначил мне встречу на этот час у себя в канцелярии..." - "Ничего не знаю!.. У меня не записано!!.. Я проверю!!!.. Перезвоните..." - снова прокричал пронзительный голос, и тут же на весь вестибюль раздались резкие короткие гудки.
   Молодой человек отходит от телефона и принимается мерить шагами вестибюль. На лице удивлённо-обескураженное выражение.
   Случайно бросив взгляд в сторону главной лестницы, он видит неторопливо спускающегося по ступенькам Минея Зомембера. Его окружает толпа роящихся вокруг него молодых людей и девиц с блокнотами и авторучками. Это пожилой мужчина среднего роста, его лицо освещает известная всей Арцене добродушная, с чуть заметной хитринкой, улыбка.
   В толпе окруживших Зомембера журналистов выделяется невысокая, гибкая, очень подвижная девица в ярком мини-платьице, необычная расцветка которого гармонично сочетается с круглыми глазами загадочного цвета болотной тины, насмешливо сверкающими задорно-бесовским блеском. Рассыпанные с нарочитой небрежностью по плечам волосы девицы кажутся многочисленными струйками, вихляющими меж кочек таинственной трясины. В руках девицы - блокнот и ручка почти того же оттенка таинственных зыбучих топей. Она почему-то напомнила Моти юркую ящеричку или маленькую змейку, каких он в детстве наблюдал во множестве в дюнах у моря. Девица очень эффектна, и её можно было бы назвать очень симпатичной, если бы лицо с умело наложенным макияжем не портила высокомерно очерченная недобрая линия губ. Юркая особа тоже обратила внимание на Моти, демонстрируя это нарочитым игнорированием его робких попыток протиснуться поближе к Зомемберу.
   Моти немного потоптался в растерянности, сделал несколько шагов и... с отчаянной решимостью вдвинул плечо в роящуюся толпу. Кто-то вытолкнул его вперёд, и он чуть не растянулся прямо перед партийным и профсоюзным боссом, к которому сегодня был записан на приём. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось ухватиться за чьё-то худенькое, тонкое плечо - это было плечо той самой юркой девицы в мини с бесовскими глазами. Она прошипела ему в ухо пронзительным голоском: "А ты-то откуда тут взялся, как ты сюда пролез? Из какой ты газеты? А может, ты с телевидения?" Моти отмахнулся от неё и пристально посмотрел в глаза эранийского партийного и профсоюзного босса Минея Зомембера.
   Осенённый благородной сединой, солидный (несмотря на не самую мощную и представительную комплекцию) Зомембер величественно и вопрошающе воззрился на Моти: "Простите?" - в его интонации слышится вежливое недоумение, смешанное с упрёком. Моти густо покраснел и быстро заговорил: "Шалом, адон Зомембер. Вы назначили мне на сегодня встречу в вашей канцелярии на этот час, но ваша секретарша мне сказала, что я не записан..."
   Миней улыбнулся ему с приветливой холодностью: "Простите, не припоминаю. Как вас зовут и по какому вопросу? Напомните, пожалуйста..." - "Меня зовут Мордехай Блох, - тихо произнёс Моти, покраснев ещё гуще, - я хотел рассказать вам подробнее о наших работах в области развивающих и обучающих компьютерных игр, которыми мы с друзьями занимаемся..." Миней вскинул подбородок и энергично закивал: "А-а-а! Точно, точно! Ну, что ж, адон... э-э-э... простите?" - "Мордехай Блох..." - едва слышно прошелестел Моти. Он успел заметить, что вся эта роящаяся вокруг них братия с блокнотиками в руках повытягивала шеи, внимательно ловя каждое слово партийного босса, а змейка вовсю строчила в своём блокнотике.
   Миней величественно кивнул, бросая летучий взор на журналистов, как бы проверяя, какое это на них производит впечатление: "Я действительно готов с вами встретиться по поводу развивающих и обучающих компьютерных игр. Я всегда готов поддержать нашу талантливую молодёжь, особенно в таком важном вопросе! Подождите немножко, сейчас у меня как раз час интервью с местной и центральной прессой. Информационный час, так сказать... После этого мы поднимемся в мой кабинет, и я с удовольствием выслушаю вас. Посидите тут в холле. Отдохните, выпейте чашечку кофе; у нас в буфете готовят отличный кофе!" - и, окинув холодновато-приветливым взором с трудом справляющегося со своим смущением молодого человека, он повернулся к возбуждённой толпе журналистов, и они проследовали в коридор, ведущий в конференц-зал. Девица обернулась и снова окинула Моти, усаживающегося в одно из уютных мягких кресел, расставленных в холле, заинтересованным взглядом опытной светской львицы.
   По прошествии полутора часов задремавшего в глубоком мягком кресле Моти разбудила юркая девица-змейка: "Что, красавчик, уснул? Так всё на свете проспишь! Иди, босс ждёт тебя! А скажи мне, Мотеле, не дашь ли ты мне интервью после разговора с Минеем?" Моти не совсем проснулся и ошеломлённо поглядел на девицу: "А-а-а... откуда ты знаешь, как меня зовут?" - "Ну, ты даёшь! Хороший журналист должен знать всё! Да ты же сам представился, когда беседовал с Зомембером. А меня зовут Офелия Тишкер. Для тебя - просто Фели. Вот мы и познакомились!"- "Имя у тебя не совсем обычное. Хотя... Почему бы и нет..."- "My parents - большие поклонники Шекспира". - "А-а-а... - рассеянно пробормотал Моти. - Понятно..." - "А... скажи-ка, может, дашь телефончик?" - "Некогда..." - буркнул через плечо Моти, резво вскакивая и почти бегом направляясь к лестнице. - "А интервью? Уж раз ты самого Зомембера заинтересовал, то я хотела бы дать о тебе в прессу сногсшибательный материал! Не пожалеешь!" - "О чём ты, какое интервью? Я простой программист, специалист по компьютерам, никакого отношения ко всем вашим играм не имею! Извини, меня ждут..." - не глядя на девицу с круглыми бойкими глазами, бормотал Моти, поднимаясь на первую ступеньку. - "Так что, Мотеле, телефончик не дашь?" - прокричала Офелия ему вслед. Моти уже не слышал.
   Большой кабинет Зомембера впечатлял. Моти с изумлённым восхищением застыл у двери, оглядывая стены, со вкусом обшитые панелями тёмного дерева, перемежающимися подобранными с отличным вкусом картинами, мягкие глубокие кресла, огромный стол и множество разноцветных телефонов на нём. Ласковое и приветливое лицо партийного босса осветила величественно-горделивая улыбка. Немного странное выражение придавала этой улыбке знаменитая, чуть заметная хитринка, спрятавшаяся в уголках небольших светлых глаз. Зомембер величественным жестом указал Моти на кресло, ближайшее к столу. Моти робко присел на краешек одного из кресел.
   "Располагайтесь, адон Блох, чувствуйте себя непринуждённо! - ласково ворковал Зомембер. - Сейчас я распоряжусь насчёт кофе и чего-нибудь к кофе". - "Спасибо, адони (мой господин, более вежливое обращение к вышестоящему лицу), не стоит хлопот..." Партийный босс, не слушая, нажал на кнопку, что-то пробормотал в селектор и обратил выражающее ласковую предупредительность и заинтересованность лицо к Моти, не совсем успешно пытающимся справиться со смущением.
   "Итак?" - "Началось всё с того, что мы, - Моти заговорил, сначала чуть скованно, постепенно увлекаясь, - несколько выпускников эранийского университета по специальности "Компьютеры", собирались раз в неделю по вечерам после работы у одного из нас. Этот наш товарищ ещё не обременён семьёй, и у него, единственного, есть домашний компьютер..." Моти рассказал, как на этих дружеских посиделках сначала они играли в самые новые компьютерные игры, которые к ним попадали теми или иными путями. Однажды одному из них (Моти не сказал, кому именно) пришла в голову идея начать вносить в игры как бы маленькие изменения и усовершенствования. А от этих невинных экспериментов было уже недалеко до разработки своих собственных игр, в которые они играли с особенным азартом. Вскоре ребята разработали собственную фирменную концепцию игр, строя их по принципу многовитковой морской ракушки. На этой концепции они строили все придуманные ими игры. С этими словами Моти, смущённо улыбаясь, вытащил из папки дискету: "Вот, например, детская игра "Пляшущие струи"".
   Поначалу Зомембер со снисходительным интересом поглядывал на молодого человека с выразительными, по-доброму насмешливыми чёрными глазами, лицо которого пылало жаром энтузиазма. С каждым словом молодого человека Минея всё больше захватывал его увлечённый рассказ. "Что за парень... - думал про себя Зомембер. - Редкий тип в наши дни! Однако, на одном энтузиазме далеко не уедешь - даже этот пылкий юноша понял такую простую истину. Потому-то он здесь, у меня". Дело не только и не столько в том, что молодые парни самопально разрабатывали, а теперь вот решили продавать. Как только Моти произнёс: "...концепция построения игры по принципу многовитковой морской ракушки", - Миней выпрямился в кресле, внимательно посмотрев на молодого человека.
   "Многовитковая ракушка! Это ж надо!!! В этом, право же, что-то есть!.. - подумал он, но не высказал эту мысль вслух. - Эти парни сейчас, судя по всему, хотят свой маленький бизнес как-то узаконить, чтобы не выглядеть компьютерными пиратами, а идею хотят застолбить за собой. Не для того ли парень пришёл ко мне, да ещё так настырно добивался этой встречи? Ну, что ж, почему бы не помочь талантливым молодым энтузиастам, особенно, когда это лично мне, Минею Зомемберу, может принести пользу! Между прочим, с очень дальним прицелом!.."
   Указав на дискету, которую Моти нервно сжимал в руке, Миней оживлённо спросил: "И эта игра - на той же концепции?" - "Ну, конечно!"- "Послушайте, Моти, давайте перейдём на неофициальный тон! - Моти густо покраснел и, потупившись, слегка качнул головой, Миней чуть заметно, понимающе улыбнулся: - Да вы... вернее, ты... не стесняйся. Я на этот тон перешёл с журналистами, с которыми у меня установились особенно тёплые и доверительные отношения..."
   Моти отвёл глаза, окончательно смутившись. Миней тонко улыбнулся: "Например, была в сегодняшней группе одна очень талантливая молодая журналистка. Небось, обратил внимание? Стройная, гибкая, с красивыми, яркими, зелёными глазами. Точнее, не зелёными, а такого загадочного, таинственного оттенка... - и Миней сделал лёгкое, изящное движение рукой. - О, этой палец в рот не клади! А как талантлива! Ну, не может быть, чтобы ты, молодой интересный человек, не заметил её!" - "В общем-то, заметил... Вернее, она меня почему-то заметила. Но я женат, у меня дети. Мне как-то и не положено обращать внимание..." - "Похвально, Моти! Семья - главная ценность, основная, так сказать, ячейка общества! Семья - прежде всего! Но... Мужчина - всегда мужчина, особенно перед лицом яркой интересной женщины... - игриво подмигнув, Миней тут же натянул на лицо деловое и серьёзное выражение: - Впрочем, я не это имею в виду. Поэтому советую тебе просто запомнить это имя: Офелия Тишкер, восходящая яркая звезда эранийской журналистики!" Моти поторопился увести разговор от скользкой темы: "А кого она представляет?" - "Это восходящая звезда не только местной эранийской журналистики, но и журналистики всей Арцены. Её публикациями заинтересовался сам наш рош-ирия (мэр города) адон Ашлай Рошкатанкер. Это тебе не шуточки! Он сам когда-то был преуспевающим юристом и журналистом, одно время руководил местной газетой в одном из южных городов. Мы обратили на него внимание и перетащили его сюда с Юга - и вот видишь, как сразу расцвёл наш город! Уж если такой человек, как Ашлай, на Офелию обратил внимание, то... Сам понимаешь!.. Когда-нибудь ты будешь гордиться знакомством с нею. Я не сомневаюсь, что её ждёт блестящее будущее! Однако... вернёмся к нашим баранам, то бишь - к концепции многовитковой ракушки! У меня предчувствие: в многовитковости заложен огромный потенциал и глубокий смысл! По сути своей - символ плюрализма! Короче, я хотел бы посмотреть эту игру. Здесь в кабинете у меня ещё нет компьютера - новый кабинет, не успели поставить... Зато множество их стоит в нашем компьютерном центре при ирие, на четвёртом этаже. Пойдём..." Седой партийный босс, ласково глянув на Моти, поднялся, приглашая следовать за собой.
   Прошло несколько лет. У Моти и его жены, маленькой, сероглазой толстушки Рути, уже было трое детей. Кроме пятилетних близнецов, толстеньких добродушных шалунов Галя и Гая, - ещё двухлетняя Ширли, черноглазая смуглянка, очень похожая на Моти, а ещё больше на его мать, бабушку Дину, и младшего брата Эреза.
   Семья недавно переехала в новенький уютный двухэтажный коттедж, расположенный в престижном микрорайоне Эрания-Далет, который по настоянию Зомембера с самого начала предназначался и строился специально для работников престижной фирмы компьютерных развивающих игр (которой Миней Зомембер лично придумал название "Лулиания"), превратившийся со временем в своеобразный символ эранийских элитариев.
   Блохи любили на weekend выбираться в знаменитый эранийский Парк, который расширялся и становился всё краше, на глазах превращаясь в нечто, напоминающее огромную красочную морскую ракушку. Моти не раз с гордостью говорил Рути, что таким живописным построением Парка эранийцы обязаны ему, но главное - организационному гению Минея Зомембера, чей приоритет он ни в коем случае не пытается оспаривать. Прогулки с семьёй по Парку зачастую пробуждали у Моти новые фантазии и идеи по поводу какой-нибудь новой игры. И тогда он просиживал всю ночь за компьютером, а наутро, придя на работу, тут же звонил Зомемберу и просил о встрече.
   Окинем взором панораму знаменитого эранийского Парка, с первых дней основания которого Моти и Рути любили проводить с детьми дни отдыха. С годами эранийский Парк становился всё краше и уютней, превратившись в истинную жемчужину побережья.
   При взгляде сверху он напоминает опалово-изумрудную ракушку с как бы ритмично раскручивающимися витками многочисленных аллей, проложенных среди кудряво пенящейся изумрудной зелени с россыпью разноцветных пятен всевозможных форм и размеров. Кажется, эта гигантская ракушка под звуки затейливого музыкального разнобоя, ни на минуту не смолкаемого в Парке, то медленно и умиротворённо пульсирует, то оживлённо покачивается на бирюзовых волнах моря. Но иногда маленьким нежным волнам надоедает нежно ласкать песчаный берег. И тогда они, под грозный рёв нарастая стремительными синкопами, накатывают свирепыми иссиня-чёрными валами, как будто грозящими захлестнуть разом потемневшую и съёжившуюся от страха ракушку эранийского Парка. Ну, как не любить этот рукотворный райский уголок, раскинувшийся вдоль побережья бирюзового моря!
   Прогуляемся по Парку, где растут самые густые, самые кудрявые, самые красивые деревья и кустарники знойных субтропиков. Прогуляемся по его тенистым аллеям, то затейливо вьющимся, то сбегающим и разбегающимся, то стремительно взбегающим на крутую горку, то сбегающим с горки и, наконец, вершащимся уютными лужайками. Из каждого уголка, с каждой полянки, с каждой лужайки несётся музыка - тут плавная и задумчиво-грустная, там весёлая и задорная, под которую так и хочется пуститься в пляс.
   Уютные лужайки самых причудливых форм и размеров, то крохотные, то просторные, обрамлённые густыми зарослями вьющихся растений, усыпанных яркими цветами - особая достопримечательность эранийского Парка. Творческая фантазия создателей Парка превратила эти Лужайки в настоящие концертные залы - летом под открытым небом, зимой при плохой погоде они превращались в крытые зимние сады.
   Особое внимание стоит уделить двум Лужайкам Парка.
   На плоской скале над морем, верша самый крутой завиток, в котором сошлись самые кудрявые и цветущие аллеи Парка, расположилась самая большая (уступающая разве что эранийскому стадиону), самая шикарная Лужайка. Её сцена была выполнена в виде большой и красивой ракушки, которую назвали Большой Акустической Ракушкой. Справа дорогой, шикарный и самый престижный в Эрании ресторан - соответственно с самой изысканной кухней. Слева - шикарная дорогая дискотека. Не забыты и любители морских купаний: прямо от ресторана затейливая витая лесенка нисходит на благоустроенный пляж с мелким мягким песочком, навесами, креслами-качалками и удобными лежаками. Вход на пляж, конечно же, за отдельную плату. Короче, целый комплекс отдыха и развлечений для тех, кто способен и готов хорошо заплатить. Этому комплексу его создатели дали название "Цедефошрия", что означает "Ракушка счастья". Художники и дизайнеры постарались на славу - невозможно не увидеть сходство с прекрасной сверкающей ракушкой далёких южных морей.
   Среди эранийских элитариев было не принято говорить: "Пойдём в Парк!" - но: "Пойдём, оттянемся в "Цедефошрии": там сегодня вечером выступает потрясающая группа!" или "Попляшем в "Цедефошрии"!", "А не поужинать ли нам в "Цедефошрии"?" В Большой Ракушке еженедельно проходили концерты какой-нибудь заезжей или местной знаменитости. В эти дни в ресторане подавались особенно изысканные и экзотические блюда, а танцы на дискотеке сопровождались не менее изысканной и потрясающей цветомузыкой, транслируемой напрямую с концерта.
   По аналогии с Большой акустической Ракушкой элитарной "Цедефошрии", (а может, для отличия) сцену Лужайки "Цлилей Рина" (звуки радости) назвали в народе Малой акустической Ракушкой, хотя эта Лужайка была создана на несколько лет раньше комплекса "Цедефошрия". Это была небольшая, скромно, но со вкусом и по всем правилам классической акустики выполненная в форме раскрытой ракушки сцена. Понятно, не на фирме "Лулиания" была спроектирована Малая Ракушка - тогда на "Лулиании" такими вещами ещё не занимались. Кроме того, к моменту создания "Цедефошрии" каждому было ясно: специалисты престижной фирмы обслуживают культурные запросы исключительно интеллектуалов и элитариев. На деле, акустические свойства Малой Ракушки, с точки зрения серьёзных ценителей и любителей (не входящих в число эранийских элитариев), были не хуже таковых в Большой Ракушке, предназначенной исключительно для выступлений элитарных ансамблей.
   На "Цлилей Рина" не было традиционных строгих рядов для зрителей: кресла, стилизованные под лесные пеньки, были искусно вырезаны из гладко отполированного дерева и свободно расположены на зрительском пространстве, при этом их размещение вызывало ассоциации с зажигательными ритмами исполняемых на этой Лужайке мелодий.
   В центре была образована довольно просторная площадка, где обычно танцевали мужчины, юноши, мальчики. Иногда цепь танцующих вилась вокруг сидящих, подпевающих и хлопающих в ладоши зрителей. От этой площадки живая изгородь из вьющейся, усыпанной цветами огненных тонов бугенвильи отделяла достаточно просторный участок, куда собирались покружиться в танце девушки и молодые женщины. Как только начинали звучать любимые, зажигательные мелодии, будь то в исполнении любимых и популярных артистов, или новичков сцены, все принимались ритмично хлопать в ладоши. Спустя какое-то время молодёжь пускалась в пляс, к ним постепенно присоединялась публика постарше и, конечно же, многочисленная детвора.
   Итак, Большая и Малая Ракушки, два музыкальных полюса, две непересекающиеся плоскости эранийских музыкальных миров...
   Со временем все в Эрании привыкли, что концерты мировых светил, происходящие в "Цедефошрии", назавтра же должны быть подробно освещены в эранийской утренней газете "Бокер-Эр" (Утро бодрое).
   Не зря Миней Зомембер предсказывал великое будущее молодой, бойкой особе с блестящими круглыми зелёными глазами. Ныне можно уже без преувеличения назвать Офелию Тишкер одной из самых ярких звёзд журналистики не только приморской Эрании, - это было бы для неё слишком мелко! - не только всей Арцены, но и всего приморского региона. И сегодня Миней Зомембер порой любит вспомянуть, как с помощью своего друга Ашлая Рошкатанкера, с не столь уж давних пор бессменного рош-ирия Эрании, открыл молодую, энергичную особу, гибкую, вертлявую, юркую, как ящерица, в своём неизменном, предельно коротком, обтягивающем мини цвета таинственных зыбучих топей... Как им обоим удалось незаметно выдвинуть её на ключевые роли в эранийской прессе и тем самым дать мощный толчок расцвету её таланта... Трудно сказать, что на деле стояло за горячим желанием Зомембера продвинуть эту напористую особу, в те далёкие годы с неизменными блокнотом в тускло-жёлтой обложке, с такого же цвета ручкой, а теперь с неизменным многофункциональным карманным диктофоном, того же оттенка болотных топей, в руках.
   С тех пор, как в ожерелье самых престижных жемчужин эранийского Парка появилась знаменитая "Цедефошрия", все свои репортажи в местной газете "Бокер-Эр" Офелия Тишкер, как правило, завершала подробными сообщениями о культурных событиях, которые происходили на этой самой большой и престижной сцене Парка и Эрании.
  
   Моти и Рути
   Босс процветающей эранийской фирмы "Лулиания" Миней Зомембер сидит в своём кабинете, напротив него - Моти Блох. Это уже не тот худенький, подвижный молодой человек, который когда-то с отчаянной и робкой настойчивостью добивался приёма у известного партийного и профсоюзного деятеля Эрании. В густой шапке чёрных волос появились серебряные нити, чёрные глаза начала окружать сеточка морщин, придававших лицу слегка усталый и рассеянный вид. Он подозревал, что рядом со своей коротенькой, располневшей за последние годы женой он выглядит немного ребячливым, худеньким и щуплым, чем хотелось бы. Должность ведущего специалиста престижной фирмы обязывала к определённой внешней солидности, и он старался убедить себя, что на работе, среди коллег он действительно выглядит соответственно занимаемой должности. Даже характерная рассеянность, свойственная слишком увлечённым людям, хотелось ему верить, не портит впечатления и не придаёт его облику ненужной комичности.
   Миней неторопливо повернулся на вертящемся кресле к стоящему слева от стола компьютеру, включил его и ласково улыбнулся: "Ну, Моти, давай сюда свою дискету. Посмотрим, что ты мне принёс..." Он сунул дискету в дисковод, удобно устроился в своём кресле и принялся ждать, пока на экране высветится нужная информация. Моти деловито спросил: "У вас включены акустические колонки?" - "А зачем?" - удивлённо, и вместе с тем несколько досадливо, обронил Миней. - "А потому что эту программу запускает и ею же управляет музыкальный файл..." - "К чему это?" - в голосе босса послышалась лёгкая, но совершенно отчётливая досада.
   Это смутило Моти: "Э-э-э... Это у меня "музыкальная ракушка", так я и назвал эту программу. Видите ли, мы с женой очень любим музыку, она же у меня учительница музыки - фортепиано и немножко органит. Собственно, на концерте мы с нею и познакомились. "Музыкальная ракушка" - это в честь нашего с нею знакомства..." Моти глянул на босса и осёкся: ему показалось, что приветливое лицо Зомембера каменеет на глазах. Миней пристально уставился в экран, словно бы не слыша несущейся из колонок задорной хасидской мелодии.
   "А почему тебе пришло в голову сделать именно эту мелодию запускающей программу?" Моти удивился, помолчал, затем, заикаясь, пояснил: "А... Собственно, неважно, какая мелодия. Важен принцип. Я использовал эту, попавшуюся под руку, для примера... - оправившись от смущения, он продолжил уже более уверенным тоном: - Она ритмичная, мелодичная, красивая... Нам с Рути напоминает дни нашей молодости..." - "М-м-м... Красивая?.. Хм-м... Это на чей вкус... Я привык к более изысканной музыке, интеллектуальной, созвучной современности... Тов (хорошо), оставь дискету, я потом посмотрю. Хотя не думаю, что эта игра будет иметь хоть какой-то успех, да и спросом может не пользоваться... или минимально... - увидев, что Моти порывается что-то возразить, заключил твёрдо и решительно: - А сейчас, извини. Я только что вспомнил - у меня назначена важная встреча..."
   Моти, недоумевая, направился к двери. Миней крикнул ему в спину: "Кстати, Моти, а если использовать какую-нибудь другую мелодию... или музыкальный отрывок?" Моти мгновенно обернулся: "А почему нет? Я же сказал: важен принцип! Любую... э-э-э... можно сделать запускающей и управляющей. Я просто использовал эту... в память о наших с Рути... э-э-э... встре..." - и он смущённо осёкся. Миней сухо пожал плечами, глядя словно бы сквозь Моти, и покачал головой: "Вот уж не думал, что ты имеешь пристрастие к такой музыке..." - "А что в ней плохого? - удивился Моти, поднимая брови и пожимая плечами. - Наши корни... Мой прадед Йехиэль Блох был кантором в синагоге в довольно крупном местечке в Западной Украине..." - "А-а-а..." - неопределённо протянул Миней. - "И моя жена на такой музыке выросла..." - "Жену, даже самую любимую, воспитывать не мешало бы... - и вдруг негромко обронил, как бы невзначай: - Вот Офелия - с нею бы ты другие песни пел и другую бы мелодию сделал запускающей..."
   Моти закрыл за собой дверь, продолжая недоумевать и пытаясь отделаться от свербящего чувства неловкости. Он остановился на площадке чёрной лестницы, где было место для курения, достал сигареты и закурил. Слова босса задели Моти, ему было непонятно, к чему Миней так некстати упомянул эту Офелию. Моти помнил, что она вызвала у него не самые приятные эмоции. Ну, не любил он женщин с такими недобрыми бесовскими глазами и змеиным очерком тонких губ, что тут поделать! Даже c такой прекрасной, гибкой фигурой, которую постоянно, как бы невзначай, демонстрировала Офелия... "Эти её змеиные вихляния стали как бы её второй натурой..." - подумал Моти.
   И вообще... Что это боссу в голову взбрело!.. Перед глазами Моти вспыхнул крутой завиток косы юной Рути, который он хранил в памяти о первых днях их знакомства. Рути давно избавилась от своей шикарной косы, незадолго до того, как они поженились. "А жаль..." - неожиданно подумал Моти.
   Моти задумчиво курил и вспоминал...
   Армейская служба подходила к концу, оставались считанные недели до демобилизации. Неразлучные приятели Моти и Бенци вместе пошли в увольнение. Приехав в Эранию, они пошли вечером на концерт популярного струнного квартета.
   Оба парня с самого начала службы в армии коротко сошлись на любви к музыке - это была и классика, и джаз, и рок, и современные песни, и клейзмерская, и хазанут (песнопения канторов в синагоге). Моти приобщил Бенци к классике, джазу и року, Бенци раскрыл перед другом всю самобытную красоту и очарование клейзмерской и хасидской музыки. Впрочем, хазанут был близок и Моти, прадед которого, Йехиэль Блох, был, как упоминалось выше, известным кантором в небольшом городке в Западной Украине.
   Перед самым началом концерта они познакомились с прогуливающимися в холле двумя религиозными девушками в длинных развевающихся юбках: бойкой, стройной, худощавой, роста чуть выше среднего, с тёмными живыми глазами, похожими на маслины, и маленькой, полненькой, сероглазой и застенчивой. Первым двух подружек увидел глазастый (даром, что в очках!) Бенци, и приятели, не спеша, приблизились к ним. Бенци, поглядывая на темноглазую высокую девушку, с усмешкой перевёл глаза на Моти и указал на неё подбородком: "Моти, это не твоя сестрёнка? Уж очень вы похожи... Признавайся!"
   С шутками и прибаутками он подвёл смущённо хихикающих подружек и Моти к огромному, во всю стену, зеркалу в холле и поставил прямо перед зеркалом Моти и темноглазую девушку.
   "Ну, что скажешь?" - обратился Бенци к приятелю, искоса поглядывая на девушку. Моти взглянул в зеркало, и с удивлением переводя глаза то на отражение смущённо смеющейся девушки, то на своё отражение, и изумлённо воскликнул: "И вправду - похожи!" Из зеркала на него смотрели стоящие рядом парень в военной форме и девушка в длинной юбке - оба худенькие, гибкие, стройные, почти одинакового роста, почти одинаковый разрез тёмно-карих, горячих глаз, овал лица. Правда, форма носа и губ разная, как и волосы: у Моти чёрная, блестящая, как антрацит, густая шапка мелких жёстких кудряшек, у девушки - прихваченные лентой пышные крупные локоны цвета палёных каштанов. Даже характер, как ему показалось, у них обоих должен быть одинаковым: оба энергичные, бойкие и весёлые. Девушки смущённо захихикали.
   Бенци обратился к Моти: "А теперь, Моти, скажи, как зовут твою сестрёнку?" - "Сестрёнка, как тебя зовут?" - спросил у девушки Моти в тон приятелю. - "Нехама Ханани! А вас?" Бенци улыбнулся девушке: "Разумеется, по-разному! Мой друг, - хлопнув его по плечу: - Моти Блох!" Моти тут же - ему в тон: "А мой друг - Бенци Дорон. Мы его ещё прозвали "чеширский лев" - потому что он похож на улыбающегося льва".
   Нехама с интересом глянула на Бенци и уже не сводила с него глаз. Это был круглолицый крепыш выше среднего роста. Из-под простенькой кипы выбивались волосы медно-рыжего цвета, а пухлые щёки с забавными ямочками не могла скрыть даже окаймляющая лицо аккуратная курчавая бородка, задорно вились заброшенные за уши медные завитки пейсов. Но главное - добродушно сиявшие, большие, как спелые виноградины, каре-зеленоватые выразительные глаза; они словно глядели ей в глубину души.
   Её подружка какое-то время оставалась как бы в тени, прильнув к подруге и застенчиво теребя пышную светло-русую косу, поглядывая на обоих весело улыбающихся парней, пока Нехама не подтолкнула её вперёд и не представила с весёлой улыбкой: "Моя близкая подруга - Рути Магидович. Мы с нею вместе учились в школе, сейчас делаем ширут-леуми (национальная служба религиозных девушек в Арцене) в городской больнице".
   На концерте приятели сели рядом с подругами. Моти украдкой поглядывал на Нехаму, восторженно внимавшую лившимся со сцены мелодиям. Маленькую, тихую, сероглазую Рути, робко льнувшую к подруге, он как будто и не заметил.
   После концерта парни вызвались проводить девушек. Оказалось, что девушки живут в Меирии, предместье Эрании. Бенци воскликнул: "Так ведь и моя семья там же!.. А где вы?.. А... жалко, это далековато от нас! Поэтому мы и не были знакомы раньше".
   Моти чуть заметно подмигнул приятелю: "А можно попросить твой телефончик, Нехамеле?" - "Так вот сразу?" - насмешливо спросила Нехама, маскируя смущение. - "Ну, ты понимаешь - у нас на базе только телефон-автомат. Не хотелось бы, чтобы наше знакомство так и оборвалось, не начавшись..." - "Тов, Бенци, так и быть..." - "А мне-е?" - умильно-жалобно протянул Моти. - "Я же диктую, можешь записать..." - удивлённо и суховато откликнулась Нехама.
   Очередь вокруг телефона-автомата на военной базе. В очереди несколько солдат, среди которых - Моти, а за ним, через два-три человека - Бенци.
   Моти, прижимая к уху трубку, тихо проговорил: "Можно Нехаму?.. Шалом, Нехама... У меня на этой неделе увольнение. Может, встретимся, сходим на концерт? Или ты бы хотела потанцевать?" - "О танцах и речи быть не может. Я религиозная девушка, мы с мужчинами вместе не танцуем..." Моти покраснел и смешался: "Ах, да... Прости, пожалуйста... не учёл... Но на концерт ты не откажешься пойти со мной?" - "Перезвони мне завтра, и я тебе скажу насчёт концерта..." - тут же раздались короткие гудки. Моти с недоуменным видом отходит от телефона-автомата. Лицо его пылает от неловкости.
   Бенци с самым безразличным видом, как бы случайно ухватывает обрывки нисколько неинтересного ему разговора, и улыбается...
   Бенци у телефона в той же позе, что и Моти, так же прижимает к уху трубку и, улыбаясь, негромко басит: "Нехамеле, шалом! Это я!" - "Узнаю, узнаю, чеширский лев! По рычащей усмешке узнаю!" - радостно засмеялась Нехама. - "Ну, что ты, когда с тобой разговариваю, я не рычу, а тихонько мурлыкаю! Так как насчёт встречи?" - "Ты знаешь, неудобно получилось..." - "Не понял... Что значит - неудобно?" - удивлённо и встревожено спросил Бенци. - "Не обращай внимания... Ты ни при чём... Вот что... давай пойдём на концерт клейзмерской музыки... Ты позови Моти, а я - Рути... Я тебе потом всё объясню, тов? Я надеюсь, они нам не помешают?" - "Как скажешь, Нехамеле, как скажешь!" - покраснев, отвечал Бенци. - "Только я тебя прошу, постарайся уделить какое-то внимание Рути и привлечь к ней внимание Моти... Беседер?" Бенци просиял: "Понял! Обязательно! Но я не могу ему ничего сказать напрямую..." - "А и не надо! Будем тоньше и деликатней... Кстати... Мои уже интересуются, что за обладатель могучего львиного баритона мне названивает чуть ли не каждый день. Я обещала пригласить тебя в гости и познакомить... Ты не против познакомиться с моими родителями, братишками и сестрёнкой?.." - "Ой, Нехама! Неужели правда? Конечно, не против!" - смущённо и радостно воскликнул Бенци и тут же опасливо оглянулся - не слушает ли кто...
   Со школьных лет стройный красавец с бархатистыми горячими глазами, избалованный вниманием многочисленных поклонниц, уверовал в свою неотразимость: он никогда не встречал отказа даже у самых признанных красавиц. Даже его средний рост не был помехой. Девчонки толпами бегали за ним, и он мог выбирать из них самую красивую. Он был слишком молод и не задумывался, почему после пары встреч ему становилось непереносимо скучно с очередной красавицей.
   А тут... Бегут дни за днями, недели за неделями, а он чувствует, что не может оставить эту неприступную гордячку и поискать себе что-то поближе и доступней. Неужели непохожесть этой религиозной девушки на красавиц, с кем ему приходилось иметь дело, так на него влияет?
   Моти с большим трудом удавалось на считанные минуты переключать внимание Нехамы с Бенци на себя. Естественно, пытаясь привлечь внимание Нехамы, он почти не замечал, как Рути, молча прильнув к подруге, снизу вверх смущённо, украдкой поглядывала на него. Только и остались в памяти о тех днях её серые выразительно-печальные глаза раненой лани, да маленькие пухленькие ручки, неожиданно длинными гибкими пальцами теребящие косу, тугой светлорусый завиток... Ох, уж этот завиток! Почему он так врезался ему в память о тех днях? Почему он, Моти, так и не смог его позабыть? Не потому ли, что Рути давно рассталась со своей красивой пышной косой?..
   Тихая сероглазая Рути выросла в строгой религиозной семье. В самый первый вечер она оказалась в тени своей подруги, что не помешало ей сразу и без памяти влюбиться в яркого красавца Моти. Но долгое время ей только и оставалось с мучительным интересом наблюдать, как два весёлых солдата устроили с Нехамой словесный пинг-понг. Можно представить, скольких бессонных ночей и пролитых слёз стоило ей каждый раз видеть попытки стройного красавца с необыкновенными сияющими глазами поухаживать за подругой. На её счастье, подруга неизменно подчёркивала своё внимание и интерес к добродушному крепышу с медной гривой и большими каре-зеленоватыми глазами, делающими его похожим на улыбающегося льва, со смешными пухлыми щёчками и очками в немодной оправе.
   Иногда то Бенци, то Нехама втягивали в общение застенчивую сероглазую девушку. Когда Моти, обиженный невниманием и вежливым равнодушием Нехамы, демонстративно поворачивался, чтобы уйти, Нехама и Бенци хором просили не обижаться и не покидать их. Ясно было - Нехама не хочет, чтобы он покидал их компанпию, что для Моти оставалось загадкой и вселяло какую-то безумную надежду.
   Значительно позже Моти узнал, что и Бенци звонил Нехаме каждый день, и их беседы продолжались слишком долго - пока стоящие за ним парни не напоминали в тактичной (или не очень) форме о том, что это общественный телефон. А ведь они с Моти стояли у того же телефона-автомата в одной очереди; Бенци неизменно за ним, через пару-другую человек. В те годы ещё никто и не представлял себе такого привычного атрибута дней нынешних, как мобильный, он же сотовый, телефон, который, с лёгкой руки эранийских "американцев", в Арцене назвали та-фоном.
   Приятели демобилизовались и вернулись домой. Бенци и Нехама начали встречаться гораздо чаще, чем Нехама соглашалась на встречи вчетвером. Тогда Моти не могло придти в голову, что на встречи вчетвером Нехама соглашалась только ради Рути: она хотела дать возможность подруге лишний раз увидеть Моти, заодно надеясь, что Моти обратит внимание на влюблённую в него застенчивую девушку и оставит безнадёжные попытки ухаживания за нею.
   Моти впоследствии не мог понять - что же это с ним, кумиром девушек, случилось... Чем околдовала его религиозная Нехама, в которой весёлая бойкость прекрасно сочеталась со скромным и гордым достоинством. А может, его околдовали обе девушки сразу, а он этого тогда не понял?.. (И снова перед глазами задумавшегося Моти вспыхнул тугой светлорусый завиток пышной косы Рути и её маленькие пухленькие ручки с неожиданно длинными и сильными пальцами пианистки, нервно теребящие этот колдовской завиток.)
   Моти снял квартирку-студию в шумном, центральном, торговом эранийском микрорайоне Эрания-Бет (в те годы снять в этом месте небольшую студию не составляло для демобилизованного солдата никакого труда), начал работать и готовился поступать в университет. Родители, которых бизнес отца побудил перебраться в Австралию, пока Моти служил в армии, звали его к себе, но он не захотел покинуть Арцену. Моти приятно удивила предложенная отцом помощь в оплате учёбы в университете.
   Бенци продолжал жить в доме своих родителей в Меирии, работая и вечерами посещая йешиву. Он не оставлял надежды поступить в какую-нибудь михлалу (колледж) и изучать экономику и компьютеры. Спустя несколько лет он действительно стал первым в своей семье обладателем академической степени.
   Мучающие неопределённостью встречи вчетвером после демобилизации двух приятелей продолжались недолго...
   Наконец-то, Нехама согласилась встретиться с Моти "без третьих лиц". Моти летел на свидание, как на крыльях, предвкушая: что она ему скажет, что он ей ответит, куда они пойдут (какой нынче концерт, остались ли билеты?)... А что он ей сегодня подарит!..
   Действительность оказалась гораздо печальней: Нехама решилась... Неловко глядя куда-то в сторону, она сразу сказала, что Моти, конечно, хороший и достойный парень, но они с Бенци любят друг друга, они постоянно встречаются и уже перезнакомились семьями, короче, их женитьба - дело решённое. Сбивчиво высказав всё это закаменевшему в одно мгновенье парню, смуглое лицо которого тут же пошло темно-бордовыми пятнами, Нехама замолчала и отвернулась - ей было неприятно видеть выражение неловкости, обиды и уязвлённого самолюбия на лице уверенного в себе красавчика.
   После неловкой паузы, всё так же глядя в сторону, Нехама как бы вскользь заметила: "Между прочим, это жестоко не обращать внимания на хорошую, симпатичную девушку, которая тобой восхищается, которая... э-э-э... Так ведь можно пропустить нечто настоящее..." - "А кто эта девушка? Я понятия не имею... Правда..." - сокрушённо промямлил Моти, сосредоточенно созерцая носки своих ботинок. - "Это Рути, моя подруга. Такая светленькая, маленькая... Могу дать телефон... Хочешь?" - наконец-то, подняла Нехама глаза, без улыбки, строго и пристально взглянула на Моти. Моти не смог ей отказать и послушно записал телефон Рути. Что же это случилось с энергичным, весёлым красавцем, кумиром девчонок своего круга?..
   Но он не позвонил Рути...
   Бенци и Нехама пригласили его на свадьбу. Не пойти Моти не мог... Там он увидел впервые родных Нехамы - серьёзного красивого раввина Давида Ханани и его жену Ривку; братьев и многочисленную её родню он и не старался запоминать. В памяти отложилось прекрасное пение рава Давида и двух его сыновей. Он ещё подумал: "А я даже не успел узнать, что она из такой одарённой музыкальной семьи!"
   С родителями Бенци и его четырьмя младшими братьями, такими же пухлощёкими, большеглазыми и медно-рыжими, он успел познакомиться, когда Бенци приглашал его к себе на увольнительные. У Доронов Моти всегда чувствовал себя легко и необычайно комфортно, пожалуй, даже лучше, чем дома, под взглядом строгого отца, целиком занятого бизнесом и мало обращавшего внимание на старшего сына.
   Отец семейства Натан Дорон был известный в Меирии изготовитель модной и удобной обуви. Его жена Шошана была столь же известной среди религиозных модниц Меирии портнихой, а также искусной вышивальщицей и вязальщицей. Со временем она организовала в Меирии курсы обучения девушек и молодых женщин своему искусству, и эти курсы превратились в успешный бизнес: к ней в те годы приходили учиться чуть ли не со всей Эрании.
   В отличие от утончённых и вечно занятых Блохов, Дороны были простыми, бесхитростными, весёлыми людьми, пение и музыка в их доме никогда не переводились: пели все, даже Шошана весело, хотя и робко, подпевала, когда муж и старшие мальчики затягивали любимые мелодии шабата своими приятными баритонами. Под впечатлением их ауры Моти часто думал: "Когда у меня будет семья, я тоже заведу эту моду - ни дня без музыки!"
   Дороны устроили своему первенцу свадьбу по самому высшему разряду. Конечно же, прекрасная музыка звучала всю ночь, наверное, на всю Меирию, где при центральной синагоге гуляли свадьбу своих детей рав Давид и Ривка Ханани и Натан с Шошаной Дорон.
   Вот тут-то Моти не без некоторого трепета увидел Рути и её родителей. Оба - и её мать, маленькая кругленькая Хана, и её суровый отец Гедалья, на протяжении всей свадьбы ревниво наблюдали, с каким робким обожанием дочка взирала украдкой из "девичьей половины", где собрались подруги невесты, на весёлого черноглазого друга жениха. Не ускользнуло от старого Гедальи и то, какими глазами смотрел на неё этот армейский друг жениха, человек явно не их круга...
   Назавтра Моти принялся лихорадочно листать записную книжку в поисках телефона, который ему во время последней встречи продиктовала Нехама. Вечером он позвонил Рути, несказанно её ошеломив и до слёз обрадовав. Этот звонок решительно ставил точку на его неразделённом чувстве к теперь уже жене своего армейского друга...
   Несколько недель длилось радостное узнавание друг друга, посещения концертов то классической музыки, то современной, то клейзмерской, беготня по маленьким кафе-кондитерским: маленькая, пышненькая Рути была такая сладкоежка!.. Именно тогда в Эрании и пригородах возникла и набирала силу сеть маленьких уютных кафушек "Шоко-Мамтоко".
   Моти поначалу испытывал к сероглазой застенчивой девушке нечто вроде благодарности за её молчаливое восхищение им, потом благодарность переросла в нежность, а там и в пылкую влюблённость. Да и как можно было не влюбиться в девушку, взгляд серых удивительных глаз которой выражал искреннее восхищение и оказался поистине целительным для раненого самолюбия гордого парня!.. Всё существо маленькой застенчивой девушки излучало горячую любовь и преданность, которая не требовала никаких слов и объяснений. Да на слова Рути и не была мастерицей; строгое домашнее воспитание не допускало никакой активности по отношению к парню.
   Когда они бродили вдвоём по шумным улицам Эрании (в Меирии, где жила Рути с родителями, братьями и сестрой, они предпочитали вдвоём не показываться), счастливая, сияющая Рути восхищённо внимала каждому его слову, а то вдруг принималась тараторить почти без умолку. Влюблёнными глазами она снизу вверх поглядывала на спутника, который внимательно, с доброй улыбкой выслушивал её, то и дело отпускал смешные реплики, потягивая сигарету, нежно, покровительственно приобнимал её за плечи. Это смущало и чуть-чуть пугало скромную и тихую девушку, но она даже и не пыталась отстраниться, не сводя с него робких, и в тоже время восторженных глаз лани... И перебирала, перебирала пухленькими маленькими ручками тугой завиток на кончике светло-русой косы...
   Моти был приятно удивлён, до чего робкая, полненькая девушка с выразительными серыми глазами столь мила и интересна в общении, пожалуй, не менее интересна, чем Нехама. Это верно: нет в ней бойкости и яркости Нехамы, но и нет свойственной Нехаме насмешливой резкости суждений на грани безапелляционности. Её любовь к музыке, тонкое понимание и классики, и еврейской народной музыки, и лёгкой современной музыки, и джаза, и рок-музыки завораживало. Концерты, на которые они часто ходили, необычайно сблизили их. Неожиданно он ощутил, что начал скучать без её серых, сияющих восторгом глаз, нежными и робкими взглядами которых она встречала и провожала его. А ощущение родства душ, когда они, держась за руки, вместе внимали любимым мелодиям!.. О, как он любил её пухленькие с длинными пальчиками ручки, застенчиво перекручивающие тугой завиток косы...
   Однажды Моти и Рути после концерта бродили по вечерней набережной Эрании, и в их ушах звучали чарующие мелодии. Неожиданно Моти предложил Рути зайти к нему, посмотреть, как он живёт: "Разве тебе неинтересно? У меня с балкона открывается потрясающий вид на море! Особенно сейчас, в эту тихую лунную ночь!" - озаряемый загадочным светом луны, он словно обволакивал влюблённую девушку сиянием своих горячих глаз, и она не нашла в себе силы отказаться.
   Она не помнила, как они добрались до маленькой квартирки Моти, только тесную грохочущую кабинку лифта и горячие глаза любимого, заглядывающие в её глаза смущённой, испуганной лани. Дома он включил магнитофон и поставил кассету с их любимыми мелодиями. Подвел Рути к балкону и показал панораму города и морского простора, по которому протянулась мерцающая лунная дорожка, а сам скрылся на кухне. Дверь, ведущая на крохотный балкончик, где и ногу-то поставить, казалось, некуда, распахнута, лёгкий ветерок приятно овевал разгорячённое лицо ошеломлённой необычностью всего происходящего Рути. Она восторженно разглядывала лежащую у неё под ногами панораму ночной, залитой луной Эрании. Ночные огни города напоминали гигантское украшение. Звучащая за её спиной тихая музыка создавала особое лирическое настроение.
   Неслышными шагами Моти подошёл к ней сзади и положил руки на плечи. Рути вздрогнула, обернулась и робко, испуганно подняла глаза на возлюбленного. Её напугало незнакомое, возбуждённое выражение его лица. Она даже не заметила, что он стоит перед нею в майке и домашних штанах до колен. Моти с силой развернул её к себе и принялся покрывать её лицо жаркими поцелуями, внезапно впившись ей в губы, что ещё больше напугало девушку. До сих пор он ласково и робко целовал её в щёчку, и никогда в губы. В этот тёплый вечер её бил озноб. Она с силой упёрлась обеими ручками в его грудь, пытаясь осторожно оттолкнуть его от себя. Моти взял одну её руку и принялся целовать каждый пальчик, бормоча какие-то смешные слова, приговаривая после каждого пальчика: "А я и не знал, какое ты чудо!" - потом то же самое проделал с другой рукой.
   Рути бессильно обмякла, когда он по-хозяйски и с чарующей улыбкой положил её руки себе на плечи. Он гладил её пылающее от страха и стыда лицо и целовал, целовал, без конца целовал, гладил её дрожащие плечи, незаметно принялся расстёгивать блузку, говорил нежные, успокаивающие слова, а сам дрожал от внезапно возникшего неодолимого желания...
   Он сидел на краешке широкой тахты и потрясённо, остановившимся взором глядел на свернувшуюся клубочком спящую девушку. Перед его мысленным взором стояло её лицо - наполненные слезами глаза раненой лани, пылающие пухлые щёчки, обильно орошаемые слезами. Она ни слова не произнесла, только безостановочно дрожала и судорожно всхлипывала. Он целовал её глаза и слизывал слёзы со щёк, а она всё всхлипывала и дрожала, не переставая. Постепенно она успокоилась и уснула, всхлипывая и вздрагивая во сне, а он сидел подле неё и машинально гладил её пухленькие плечики и спину.
   Ему казалось, будто с него кто-то с силой сдирает охватившее его сразу после концерта возбуждённое наваждение, обнажая непереносимый стыд, и почему-то оказывается - это очень больно. Ничего подобного он никогда не ощущал (впоследствии он не раз вспоминал это мучительное ощущение). А сейчас только повторял: "Что же я наделал!.. О, что же я наделал!.. Прости, родная, ну, прости..."
   В этот момент он окончательно понял, что никогда не сможет расстаться с нежной и ласковой, сероглазой Рути, что ему будет её очень недоставать, случись им расстаться хотя бы ненадолго. А Рути так и не смогла забыть ни его лица в тот вечер, ни его рук, ни его голоса. И облитое лунным светом плечо, смуглое плечо любимого...
   Это был для них обоих суматошный период учёбы - Моти в Эранийском университете, Рути - в музыкальной михлале, - и работы... И, конечно же, беготня по концертам и неизменный, ставший традиционным "Шоко-Мамтоко"... Вспоминая этот период спустя много лет, Моти не мог понять, как их тогда хватало на всё это. Ведь учились и работали они оба.
   Настал день, и Моти решительно заявил Рути: "Завтра мы идём с тобой в рабанут (раввинат)". Рути уставилась на него и... неожиданно разрыдалась. - "Ну, будет, будет! Что ты плачешь!.. Всё хорошо и мы же вместе, правда?.. Так зачем плакать? У тебя такие красивые глаза, Рути! Не порти их слезами". Рути ничего не ответила, только улыбнулась сквозь слёзы.
   Он только поставил ей условие: того строгого религиозного образа жизни, который Рути вела дома, у них не будет. Будет, конечно же, будет нечто традиционное, но без гнёта строгих традиций. Рути, после нелёгких и мучительных раздумий, согласилась...
   Моти подарил ей и заставил надеть узкие, обтягивающие брючки. Они совсем не подходили её полненькой и коротенькой фигурке. Но ведь это подарок её Мотеле! Впрочем, она никогда не появлялась дома перед родителями, братьями и сестрёнкой в узеньких, обтягивающих брючках, подаренных ей Моти. Все эти модные наряды она хранила у него и облачалась в них, приходя к нему. Так они шли гулять, а перед возвращением домой она переодевалась в привычную длинную юбку.
   Незадолго до свадьбы свою пышную косу она превратила в буйную светлую гриву, небрежно прихваченную лентой. Моти осталось только вспоминать тугой светлый завиток, который она теребила длинными пальчиками пианистки...
   Мама Рути, маленькая, мягкая Хана, очень переживала: им с Гедальей сначала не очень понравился самоуверенный красавчик, всецело подчинивший своему влиянию их мягкую, как они считали, слабовольную дочь.
   В эти дни Хана с болью вспоминала, как много лет назад, когда Рути было 5 лет, а Арье был полуторагодовалым крошкой, и только-только родился Амихай, из дома ушёл их 16-летний первенец Йоси. Он порвал с традициями своей семьи, отошёл от религии, уехал в Америку, где превратился в Джозефа, и женился на католичке, то ли ирландке, то ли итальянке... Позже они узнали: он и фамилию сменил на что-то чуждое и едва произносимое... Ни она, ни Гедалья не знали, есть ли у них внуки от Йоси, как у него сложилась жизнь с этой особой, они даже не знали, как она выглядит, как её зовут...
   Эта травма, да ещё случившаяся за несколько лет до рождения Рути трагедия, когда им пришлось похоронить чудесных мальчиков-близнецов... После этой трагедии Хана несколько лет страдала нервным расстройством, из-за чего Йоси и оказался предоставленным самому себе и, в конце концов взбунтовался против давления на него чрезмерно строгого отца. Рождение Рути немного утешило и Хану, и Гедалью.
   Смерть близнецов, а потом и уход из дома Йоси надолго выбил Гедалью из колеи. Может, потому он так и не получил звание раввина: то ли не смог выдержать требуемые испытания, то ли не считал себя вправе проходить их после того, что сотворил его первенец... На воспоминания об Йоси в семье было наложено табу...
   А теперь, похоже, и Рути отходит от них... Хорошо, хоть её Моти не католик... Но что тут можно сделать!..
   Младших детей, сыновей-подростков Арье и Амихая, и дочку, 11-летнюю Морию, а также Гедалью Хана попросила даже между собой не обсуждать замужество Рути, не желая об этом слышать ни одного осуждающего слова... Как так вышло? - при том что они дочку очень строго воспитывали, даже слишком строго... Не потому ли она такая мягкая и слабохарактерная выросла... Со временем обаятельный Моти родителям Рути почти что понравился. Только отец время от времени повторял: "Жаль, что он светский..."
   Словом, Магидовичам пришлось принять, не без некоторого внутреннего сопротивления, внезапное решение дочери, всегда такой послушной и мягкой, связать свою жизнь с самоуверенным ярким красавчиком, человеком иной среды и воспитания.
   Незадолго до своей свадьбы Моти заметил, что Нехама беременна. Теперь она не казалась Моти столь привлекательной - не то что в те дни, когда он безуспешно пытался за нею ухаживать.
  
   2. Полуденная баллада
   Тимми Пительман
   Моти, прицелившись, бросил окурок в урну, стоящую в дальнем углу. Подошёл к первой ступеньке и долго раздумывал, прежде чем поставить ногу на ступеньку. Затем медленно направился в рабочий кабинет.
   Вдруг что-то огромное заслонило свет, мягко струящийся из окна. Моти поднял глаза и опешил: перед ним оказался высокий, очень полный, напоминающий крупного медведя, мужчина. Сходство с медведем почему-то усугубляло непропорционально широкое, щекастое лицо, осеняемое основательной лысиной. Бледно-голубые, как бы выцветшие, глаза верзилы улыбались загадочной, мягкой улыбкой - и эта улыбка была Моти очень хорошо знакома. Верзила пристально смотрел в глаза Моти и выжидал.
   Моти громко, удивлённо воскликнул: "Ту-уми! Пительма-ан! Ты ли это!?" - "Узнал, наконец-то! - ответствовал тот тихо, с ласковой, странной усмешкой.- А что тебя удивляет? Не знал, что я перебрался в Эранию. А почему бы, собственно, и нет!"
   Моти с трудом справился с удивлением и только сбивчиво бормотал: "Действительно, почему бы и нет... А когда ты перебрался сюда?" Вместо ответа верзила со всей силы хлопнул Моти по плечу, что тот покачнулся и чуть не упал. - "Ну, ты и медведь! Зашибить же мог!" - и сам хлопнул старого приятеля по плечу. Тот, усмехаясь, схватил Моти в охапку и крепко прижал к себе.
   Моти сморщился от боли и попытался улыбнуться: "Ну, силён, силён! Твои дружеские объятья меня чуть не придавили!" - "Да, уж мы, медведи из клана Пительманов, если любим, так до смерти! Кстати, я теперь, да собственно, уже давно не Туми!" - "А... А как тебя теперь называть?" - с интересом спросил Моти. - "Теперь меня зовут Тим. Запомни - Тим. Для старых друзей можно Тимми". - "Но ведь... э-э-э... А почему не Томер?" - "Не задавай ненужных вопросов, - отмахнулся верзила и неожиданно предложил: - Послушай, пошли, посидим полчасика, кофе попьём... Нам есть, о чём друг другу рассказать!.." - "Не, хавер (приятель)... я ж на работе!" - "Да брось ты! Ты же со мной! Я скажу боссу, что мы с тобой хаверим товим (хорошие друзья)! Он будет доволен... - на лице промелькнуло сомнение, - уверен... Погоди... Момент..." - "Нет, я не могу... - мягко возразил Моти, покачав головой. - Давай после работы. На этом же месте!"
   Моти и Тимми уселись в слабо освещённом уголке кафе при "Лулиании". Они курили одну сигарету за другой, с добродушным интересом созерцали друг друга. Перед ними медленно остывали ополовиненные чашечки кофе, о которых они, похоже, успели подзабыть.
   Тим негромко ворковал мягким, высоким тенорком: "Ты же не знал, когда мы были в армии, что у тебя будет боссом Зомембер. А они с моим daddy с молодости хаверим товим. Этого ты и вовсе не мог знать..." - "Ты знаешь, мы с хевре (ребята) частенько тебя вспоминали, удивлялись - почему мы ни разу не пересеклись с тобой в милуиме. С Бенци постоянно там встречались, пока... тов... неважно... А ты? Где-то ведь ты делал милуим (резервистские сборы)?.." - "Рядом с нашим кибуцем... Ты что, не помнишь, что я после учебки прошёл офицерские курсы?" Моти ухмыльнулся: "Как не помнить!.. Хевре это очень впечатлило... Поначалу только мы с Бенци оценили твой потенциал. Помнишь, как тебя принял наш сержант? Это же с его лёгкой руки ты превратился из Томера в Туми. Мы с Бенци ещё удивлялись, почему ты не скажешь, что он неправильно твоё имя написал..." - "А зачем? Что это я буду опускаться до какого-то недалёкого маррокашки! Он-то, тембель (придурок - арм.сленг), решил, что наградил меня очень смешной кликухой! Daddy мне потом подсказал, на что поменять эту дурацкую кличку. Она мне сослужила свою службу - достаточно! А под именем Тим я прославлюсь на всю Арцену... Не сразу, разумеется, не сразу... Я не тороплюсь..."
   Моти неопределённо протянул: "Ну, если daddy сказал... он, должно быть, понимает... А кто он, твой daddy? Я уж и не помню, заходил ли у нас разговор о родителях, о семьях... Я о своих говорить стеснялся... после того, как они в Австралию слиняли: ты же знаешь, как в те годы к этому относились... Ты тоже не особо о своих распространялся. Только и знали мы, что ты из кибуца. Это Бенци любил о своей семье рассказывать, о родителях, о том, что у него ещё 4 младших брата и ни одной сестры - с какой же детской нежностью он об этом говорил!.." Тим отмахнулся: "Уж ты извини, но я с трудом понимал, что у тебя общего с этим... э-э-э... досом (презр. кличка религиозных)... Мне он казался... э-э-э... таким серым!.. как и они все... Я уж тебе не говорил..." - "Тимми, не надо! Бенци - отличный парень - да ты это и сам знаешь! Мы же вначале были вместе втроём! Ну, пока ты не... Лично мне нисколько не мешала и не мешает его религиозность. И никакой он не серый! Здорово разбирается в истории, в Торе... (Тим скривил рот в странной ухмылке) А уж в вопросах музыки!.. Разбирается в ней, чувствует её, как мало кто. Знаешь, как здорово было с ним вместе ходить на концерты!.. - Моти улыбнулся мечтательной и мягкой улыбкой, не замечая ироничной ухмылки, странно кривящей тонкие губы Пительмана. - Там-то мы, собственно, и нашли наших жён..."
   Тим обронил со странной интонацией: "Значит, вы до сих пор вместе? В смысле, с Рути..." - "Я тебя не понимаю! - Моти удивлённо и обиженно поднял брови: - Да, конечно же, вместе! Мы женились на всю жизнь! У нас трое детей - 5-летние мальчишки-близнецы и доченька, два с половиной годика. Приходи к нам в гости, посмотришь, как мы живём! - и помолчав: - А ты-то как? Женат?" Тимми осклабился: "Спасибо, Моти, обязательно приду... А что до меня, то я очень дорожу личной свободой! Миней тут познакомил меня с одной журналисточкой! Говорит, звезда... будущая!.. Правда, она почти замужем... то есть, в стадии развода... во второй раз. Оба её мужа теперь процветают, несмотря на то, что расстались с нею не без громкого скандала... Небось, читал в светской хронике?.." - "Не-а... я светскими сплетнями не интересуюсь... - небрежно бросил Моти. - Но кто эта особа, догадываюсь. Ну, тов, расскажи о себе!.. Значит, после учебки ты окончил офицерские курсы - помню, помню-у твоё неожиданное исчезновение с базы и столь же внезапное появление у нас, уже лейтенантом. А мы с Бенци до сержантов доросли... Впрочем, сейчас это уже неважно... А помнишь, как мы вместе друг друга поддерживали? Тогда ты не отзывался о Бенци так... э-э-э... пренебрежительно! Я думал, мы трое были хаверим товим..."
   Тим снисходительно улыбался, покачивая ногой. Моти, увидев эту странную ухмылку, замолк.
   Он вспомнил, как Бенци вытащил Туми (как его тогда звали в части) из смертельно опасной ситуации во время учений в пустыне. В памяти вспыхнула картина: они с Бенци вдвоём, выбиваясь из сил, тащат огромного и неповоротливого Туми в сторону расположения их части. Вспомнил, как сержант простодушно поведал оклемавшемуся Пительману, кто его спас. Моти неожиданно увидел потрескавшиеся темно-лиловые тонкие губы Туми, как он едва глянул на участливое и взволнованно склонённое над ним лицо, осенённое медно-рыжими короткими кудряшками, тут же отвернулся и протянул слабым голосом: "Ох, я ничего не вижу... спать... только спать... голова кружится..."... Тогда они не придали этому никакого значения: ну, плохо другу после всего случившегося, очень плохо. Только теперь он отчётливо вспомнил презрительную усмешку, на краткий миг искривившую губы Туми...
   Тим загадочно ухмылялся, тихо воркуя: "Спасибо вам с Бенци, конечно, но после учебки, пройдя те курсы, мне удалось встать на ноги - и так крепко встать, что вам... особенно ему... Тов, сам знаешь, что он такое, твой Бенци!.. - никогда бы не удалось!" - "Ну-ну... дальше... о себе..." - "А потом я перешёл в другую часть... Было много опасных операций, которыми я руководил... но об этом ещё не время распространяться. Сейчас я офицер запаса в этих войсках". - "В каких?" - по инерции спросил Моти, но Тим, как бы тоже по инерции, не ответил. Моти, стараясь не замечать самодовольной ухмылки на сияющем лице старого приятеля, задумчиво проговорил: "М-м-да-а... Молодец! Но... при чём тут... э-э-э... какое твой daddy имеет отношение к армии?" - "Daddy лично - никакого. Но у него такие хаверим, такие связи!.. Тот же Миней. А он - сам знаешь! - ко многому в Арцене имеет отношение. У него везде мощные связи. Да и мой daddy!.. Ты не думай: у нас на Юге Шайке Пительман - фигура, ничуть не менее значительная, чем Миней в Эрании. Вот так-то, Мотеле!"
   Тим помолчал, искоса глядя на Моти, проверяя, какое впечатление на него произвёл этот монолог. Его задела нулевая реакция Моти на то, что у старого армейского приятеля такие мощные тылы, такая поддержка - не было заметно даже лёгкого укола зависти, не говоря о восхищении!.. Тим сменил важную ухмылку на добродушную улыбку: "Но ты не бери в голову... мы-то с тобой, я надеюсь, по-прежнему хаверим товим? В память нашей старой армейской дружбы, а-а-а, Мотеле?" - "Ну, конечно... - неопределённо промолвил Моти и вдруг с интересом поглядел на пухлое лицо верзилы с застывшей загадочной улыбкой: - Ну, а что ты здесь у нас?.." - "Я же тебе сказал! - Миней побывал у нас в гостях, на том заводике, куда меня daddy пристроил, увидел мою работу... Поговорил с ним, тот согласился".
   Разумеется, он не сказал Моти Блоху, что на самом деле он окончил тогда офицерские спецкурсы, после которых ему присвоили звание офицера спецвойск в подразделении с кодовым названием "Дабур" (шмель); сотрудники этого подразделения между собой так и называли друг друга - "дабуры". Что на маленьком кибуцном заводике он возглавил спецгруппу, занимающуюся исследованиями в особых областях акустики - и не только... Несколько лет назад можно было в газетах найти краткие, очень невнятные сообщения об успешных операциях под руководством некоего "Тэтти". Но всего этого он Моти, разумеется, не сказал.
   "А почему ты тогда не остался в Эрании? Ведь мы все были после армии в какой-то степени свободны в выборе и места жительства, и будущего..." - "Я ж говорю - daddy хотел, чтобы я вернулся!.. И ещё кое-что очень важное..." - "А-а-а... Ну, а что теперь?"
   Тимми ещё шире улыбнулся и почему-то напомнил Моти огромного сытого котяру: "Миней пристроил меня тут в патентное бюро. Сейчас патентные исследования на подъёме, архиважная отрасль... Я там уже заместитель начальника. Вот сейчас я провожу по просьбе Минея патентный поиск. Не я сам, конечно, - какой же босс сам всю работу делает! - а мои сподвижники. У меня есть очень толковые специалисты. Вот, принёс боссу отчёт. Он мне подкинул тоже кое-что... в части направления патентного поиска. Но об этом... не будем..."
   Моти искоса поглядел на армейского приятеля, мысленно зафиксировав его самодовольную и многозначительную улыбку, подумал: "Красивым он никогда не был, но был ведь та-аким обаяшкой! Хевре над ним потешались, но ненависти, даже просто неприязни он в учебке к себе ни у кого не вызывал. По-доброму потешались, потому как был этаким увальнем-милягой... А теперь... Эта чрезмерная уверенность в себе лишила его солидной доли обаяния..."
   "ОК, Туми... э-э-э... прости... Тимми! Не стоит... Твои дела..." - "Ну, а ты чем тут занимаешься? Ты что-то окончил? Или ты - многодетный папаша, и тебе... - по лицу Тима блуждала странная ухмылка, неприятно задевшая Моти, - ...не до того?" - "О чём ты говоришь! У меня вторая степень по компьютерам. Отец согласился оплатить мне получение первой, а потом и второй степени, и за это я ему очень благодарен... Жена окончила музыкальную михлалу - она у меня учительница музыки... Ну, а я тут на фирме главный специалист по компьютерным и развивающим играм. Зомембер меня очень ценит. Ты не знаешь, как возникла наша фирма?.."
   Он рассказал старому приятелю о первой встрече с Зомембером, о его интересе к концепции многовитковой ракушки, как на базе этой концепции и образовалась фирма "Лулиания" и даже знаменитый эранийский Парк. Увлёкшись рассказом, он не обращал внимания на полупрезрительную гримаску, блуждающую по широкому лицу Пительмана, по его вислым щекам, на прищуренные глазки, время от времени испускающие пронзительную искру. Наконец, откинувшись на стуле, Моти глянул на приятеля, и ему стало немного не по себе. Он недоумённо воззрился на собеседника: "Что, Тимми?" Тим поджал губы: "Что-то трудно поверить... Неужели такому человеку, как Миней, так уж необходимы твои идеи? Ты что, думаешь, у него своих идей не хватает? Та-а-акой матёрый человечище! Не ожидал от тебя такого бахвальства, такой амбициозности..." Моти смешался: "Ты о чём, Тимми? Да ничего такого я не говорил!.. Просто рассказал историю создания "Лулиании"... И потом - это же правда - я на фирме в должности главного специалиста по компьютерным развивающим играм, построенным на этой концепции!" - "Хабиби (приятель - арабск.), скромнее надо быть! Ну да ладно... Босс с тобой! Тебе виднее! Миней о тебе упоминал... вскользь, правда... Я так понял - мы с тобой могли бы неплохо сотрудничать. У Минея есть кой-какие интересные идейки на мой счёт. ОК?"
   Тим встал, отодвинул чашку с остатками кофе и подмигнул Моти. Моти тоже встал, и они направились к выходу. За дверью Тим протянул огромную лапищу Моти, тот не без опаски подал ему руку, которую потом с трудом вытащил из толстых огромных лапищ Пительмана.
   Потирая руку и болезненно улыбаясь, Моти повторил: "Так ты заходи как-нибудь... Я живу в Эрании-Далет. Увидишь моих деток, познакомишься... Рути, я надеюсь, будет рада увидеть нашего старого приятеля. Я-то с Бенци... в общем... мы с ним долгое время не общались... Так получилось... Хотя его жена и Рути когда-то были близкими подругами..." - "Рути молодец! Отошла от этой замшелости - и с концами!" - "Да нет, не думаю!.. С Бенци мы встречались несколько раз в милуиме. Последний раз он то ли сам болел, то ли что-то с женой было..." Тим полупрезрительно махнул рукой: "Вечно у этих... э-э-э... какие-то тируцим (поводы), чтобы от службы отмотаться... ОК! Созвонимся... Bye!"
   Моти направился к машине, размышляя о встрече со старым армейским приятелем. Он не мог разобраться в вызванных этой встречей воспоминаниях об армейском прошлом, во впечатлении, произведённом на него процветающим и явно небесталанным Пительманом. Нет, однозначно - это не было завистью: Моти и сам достиг достаточно высокого для своего возраста положения. Но что-то в манерах нынешнего Тима не понравилось Моти и настораживало. Он не мог понять, но смутно ощущал - это не просто неприятие. Прежний армейский приятель по учебке, добродушный увалень Туми, превратившийся в Тима, излучал неведомую угрозу устоявшемуся мирку, в котором существовал Моти.
   В то же время Моти отчётливо понял: с Пительманом придётся поддерживать дружеские отношения. Ныне Тим Пительман ещё не обладает достаточно большим весом в обществе, но такой день (скорей всего, с помощью Минея) не за горами - с такими-то связями, полученными по наследству, с таким-то остаточным обаянием!..
   Что за унижения и насмешки пришлось вынести неловкому медведеподобному увальню в первые недели службы!.. И эта кличка - Туми, которой Томера Пительмана при всех наградил сержант, грубоватый "марроканец" Лулу... (Или он не "марроканец"? Да, скорей всего он из общины "курдов"... Впрочем, не играет роли!) Моти вспомнил: через месяц после исчезновения Пительмана (как оказалось, на офицерские курсы) Лулу за какую-то провинность, то ли действительную, то ли мнимую, разжаловали, а потом, после трёхмесячной отсидки в военной тюрьме, он тоже исчез с горизонта. Где он теперь, этот грубоватый шутник Лулу?..
   Моти, разумеется, не мог знать, что происходило в кабинете у босса за три часа до их встречи с Тимми за уютным маленьким столиком в углу кафе.
   Миней Зомембер встретил Тимми Пительмана, лучась радушием и теплотой - как и положено принимать сынка приятеля своей молодости Шайке. Он ласково усадил его в огромное, мягкое кресло, как видно, для таких габаритных посетителей и предназначенное; ясно было, что в кресле нормальных размеров, куда имел обыкновение садиться Моти при посещении босса, громоздкий Тим не смог бы разместить свой необъятный зад.
   Миней привычно нажал кнопку на столе и тихим голосом заказал напитки и лёгкие закуски.
   Тим замахал руками: "Помилуйте, Миней! Я только что от обильного стола! Давайте лучше сразу к делу. Сегодня у меня нет времени на приятные посиделки..." Миней ласково улыбнулся: "К делу, так к делу. Ты у нас деловой человек! Короче, главный специалист "Лулиании", который, кстати, стоял у истоков этой фирмы и первый выдал мне концепцию многовитковой ракушки... некий Блох..." - "Это Моти Блох, что ли?" - обронил нарочито безразлично Тим. - "Да-да, он самый... А ты, что - с ним знаком?" - "Ага... Когда-то вместе служили!.." - небрежно бросил Тим. - "Мир тесен... Значит, можете снова подружиться, - с нажимом произнёс Миней. - Это в наших с тобой интересах. Ты знаешь, он принёс мне свою новую игру... вроде только эскиз, но... не без потенциала!.. Жутко талантливый парень. Мне он нравится... Правда, жена у него из религиозной семьи..." - "Но он её, как я понял ещё до их свадьбы, собирался перевоспитать в современном духе..." По лицу Тима пробежало лёгкое облачко, на которое тут же обратил внимание смекалистый во всякого рода сердечных коллизиях Миней. Он проницательно глянул на Тима, но промолчал.
   Принесли кофе и закуски. Миней откашлялся: "Сама по себе игра, может, так себе, я, честно говоря, не вникал. Он там ввернул одну интересную идейку: команда запуска и управления - музыкальный файл... Идея сама по себе - мне думается, не Б-г весть какая новость в компьютерном мире. Пришлось остудить его непомерный энтузиазм. Но нам с тобой эта идейка может в будущем очень пригодиться. Ты же владеешь компьютером?" - "Для дабура вроде на хорошем уровне. Но не виртуоз этого дела... пока что..." - виновато потупился Тим. - "Недостаточно! Мне нужно, чтобы ты овладел компьютером на уровне Моти. Ты же у нас кто? - зам. начальника патентного бюро, не так ли? Словом, смотри..." - Миней засунул дискету, которую у него оставил Моти, в дисковод своего компьютера. Зазвучала весёлая хасидская мелодия, по экрану ритмично забегали, закружились, заплясали всевозможные значки, а потом и фигуры. Тим воздел руки кверху и закатил глаза: "Что это он! Что за примитив!!!"
   Об отсутствии у Тимми музыкального слуха в армии даже ходили анекдоты. Но это, разумеется, не мешало ему приблизительно улавливать жанр и характер звучащей мелодии. Он недовольно скривил свои тонкие губы: "Не мог другой отрывок взять, предлагая боссу свою игру?" - "Он об этом не подумал. Но, как я понял с его слов, это не столь важно. Можно сделать запускающим и управляющим файлом любую мелодию, любой набор звуков, даже - хе-хе! - скрип несмазанной двери. Вот что нам важно - универсальность!.. Короче, Тимми, бери это, храни, как зеницу ока. Ты должен взять самые лучшие курсы компьютеров, влезть в это дело основательно. Мы оплатим тебе учёбу, не надо папе тратиться. Я не сомневаюсь: настанет день - и это нам пригодится. Мне удалось внушить Моти, что эта ерунда применения не найдёт, - как бы мимоходом обронил Миней, - Парень амбициозный, на этом легко играть".
   Тим покраснел: "Так вы мне дарите идею, заныканную у Моти?" - "Ну, зачем же так грубо, dear!.. - с мягкой укоризной осадил сына своего друга Миней. - Ты у нас отменный специалист по акусто-электронике. Чем вы там ещё занимаетесь в вашем "Дабуре"... - Тим опасливо оглянулся и прижал палец к губам. Миней засмеялся. - Не бойся, baby... Мы тут одни. В общем, ты понял... Кстати, мне нужна будет копия!.. ОК?"
   Тим широко ухмыльнулся: "ОК! - затем, помолчав, добавил: - А что, пожалуй, я мог бы выпить с вами чашечку крепкого кофе с чем-нибудь вку-усненьким..." - "С удовольствием! Сейчас, закажу!.."
  
   Творцы "новейшей музыкальной струи"
   С некоторых пор в среде эранийских крутых фанатов новейшей волны, кучкующихся вокруг "Цедефошрии", поднялись и забурлили разговоры о сногсшибательной музыкальной новинке, совсем недавно завоевавшей Запад. Как ведётся, всё началось с туманных слухов об оригинальном музыкальном инструменте, получившем загадочное и звучное название - силонофон.
   Сначала никто ничего не знал о гениальном изобретателе необыкновенного инструмента - ни его настоящего имени, ни его происхождения... Более того! - любопытство на эту тему в элитарных кругах истинных поклонников "альтернативной музыки" считалось своего рода дурным тоном, даже верхом неприличия, недостойным элитария. Но всем было ясно, что таинственный гений не может долго оставаться безымянным. Вскоре он удивил весь мир, озвучив своё имя (скорее, творческий псевдоним) - Ад-Малек.
   Рассказывали, что первые модели диковинного инструмента были выполнены на основе мульти-плоскостной электронной пилы, хитро смонтированной с электронно-акустическими устройствами, снабжёнными затейливой хромато-вихревой корректировкой звучания. (Разумеется, обычный индивидуй выговаривал этот мудрёный термин с трудом и чуть ли не по складам, зато - с авторитетно-многозначительной миной и загадочно-умственной интонацией.) В усовершенствованных моделях уже использовали остроумное сочетание мульти-плоскостной электронной пилы с электронной же дрелью, что придавало звучанию ещё более мощный и уж вовсе неземной колорит. По утверждению известного музыковеда и музыкального критика Клима Мазикина, "силонофон с хромато-вихревой корректировкой звучания придаёт этой музыке космический характер. То есть - именно то, что сделало её необходимым звуковым фоном жизни современного человека в век цивилизации и прогресса".
   В один прекрасный день великий виртуоз вышел в первый раз на сцену одного из престижных концертных залов Дальнего Запада. Публика замерла в волнительном предвкушении, на огромный зал пала напряжённая тишина, необычная для такого огромного концертного помещения, рассчитанного на 50 тысяч человек.
   Перед взволнованной и предвкушающей неизведанные ощущения публикой внезапно, как из воздуха возник непомерно высокий и мрачно-таинственный субъект. Крупное, очень смуглое лицо (которое труженики пера, микрофона и клавиатуры в тот же вечер назовут одухотворённым) украшали фигурно подстриженная густая борода и тоненькие усишки густо-асфальтового оттенка. Фигурная стрижка бороды (как это кое-кому виделось с галёрки) непостижимым образом придавала лицу странное сходство с черепом, что подчёркивали огромные, в пол-лица, чёрные непроницаемые очки. Таинственности прибавлял и ниспадающий до самого пола крупными складками ловко охватывающий длинное тело плащ переливчатых оттенков, напоминающих затейливую игру нефтяных пятен на асфальте. Подчиняясь парадоксально-аритмическому закону, в этой игре цвета и света преобладала желто-зелено-коричневая гамма, навевая причудливые ассоциации с таинственными зыбучими топями в густых непроходимых лесах. Голову до густых бровей покрывал неописуемо затейливый головной убор. Это всё придавало незабываемый колорит облику восходящей на музыкальном небосклоне звезды.
   Уже назавтра после концерта (с лёгкой руки тружеников пера, микрофона и т.п.) затейливые переливы цвета и света на плаще нового кумира были объявлены модной гаммой сезона (на ближайшие несколько лет!). Художники вместе с технологами занялись поисками воплощения в тканях затейливой игры цветовой гаммы для модной одежды молодёжи.
   Диковинное сооружение, влекомое следом рабочими сцены, вообще не поддаётся описанию. Скорей всего, так и было задумано - дабы предотвратить похищение патентной тайны.
   Увидев неведомого кумира рядом с его творением (с великими трудами установленным на сцене), публика застыла в нервно-экстатическом ожидании, боясь даже невольным дыханием вспугнуть творческий порыв восходящей звезды. Почти половину присутствующих необычная, вязкая тишина сильно встревожила и вызвала неудержимое внутреннее содрогание. Зрителей всколыхнуло недоумение, на грани паники, когда кумир, храня величественное молчание, повернулся в сторону ведущего, известного щёголя в чёрном длинном пиджаке, ослепительно белой рубашке и с чёрной "бабочкой", - тот даже не успел раскрыть рот, чтобы объявить о выступлении новой звезды! - и небрежно-приказным жестом велел оставить сцену. Конферансье испуганно поглядел сначала на зрителей, потом на артиста и на цыпочках удалился. Сам же артист тут же исчез в недрах своего непостижимого сооружения и...
   Таинственный Ад-Малек не обманул ожиданий публики. Грянуло нечто!.. Жутковатые в своём космическом величии пассажи стремительно взбирались вверх, подобно завинчиванию бесконечно-длинного винта в бесконечно толстый металлический лист, или стремительному взлёту по винтовой лестнице, а затем, подобно водопаду крутого кипятка, низвергались вниз в сопровождении внезапно, синкопами, взвизгивающих трелей. Так творилась над-мелодическая и над-ритмическая картина, от которой веяло попеременно то космическим мраком и холодом, то непереносимо-душным жаром. Жутковатые пассажи били по ушам и нервам не оглушительной громкостью, напротив: это был бурлящий поток негромких вкрадчивых звуков, порою и вовсе спадающий до pianissimo. В самый неожиданный момент поток вкрадчивых звуков внезапно взрывался винтообразным fortissimo, тут же стремительно низвергающимся... до pianissimo.
   Сразу же после первого концерта новой звезды засуетились многочисленные интеллектуальные светила в области музыкальной акустики, музыковеды и прочие культурологи, бросившись исследовать новейшее явление на музыкальном небосклоне. Целые тома исследований посвящались необычному, богатейшему по своим звуковым возможностям феномену. Другие исследователи неутомимо изучали творческую манеру великого изобретателя и исполнителя Ад-Малека, кое-кто особое внимание уделял его неповторимой личности.
   Все претенденты на причастность к современному мировому интеллектуалитету понимали: такому явлению, как Ад-Малек и его силонофон, а также исполняемые на нём композиции, суждено прославиться на весь мир.
   Сенсацией, удивившей весь мир современного искусства, явилось желание великого виртуоза присоединиться к популярной в Арцене группе Ори Мусаки. К этому времени было известно, что Ори Мусаки-сан решил обосноваться не в какой-нибудь просвещённой европейской стране, известной своими славными культурными традициями и высокими стандартами, а в маленькой приморской Арцене, и конкретно - в Эрании, которая приобрела известность своим Парком, а более всего - "Цедефошрией" и Большой Ракушкой.
   Так и прославилась Эрания на весь мир, став родиной нового музыкального течения. Среди прогрессивной музыкальной общественности приверженцев новейшей волны прокатился (и долго колыхался) туманный слух, что родина гения - маленькая экзотическая деревушка Аувен-Мирмия, затерявшаяся среди голых песчаных холмов Арцены, в паре десятков километров от арценской столицы, древнего города Шалем. Сам саиб Ад-Малек (так загадочно его титуловали всегда-более-всех-осведомлённые) происходит из древнейшего и влиятельного клана Аль-Тарейфа - Набзи. Для обитателей Арцены не было секретом, что фамилия Аль-Тарейфа - одна из распространённых среди народа, арценские жители которого с недавних пор присвоили себе, как их лидеры поведали, древнее, загадочное и звучное имя - мирмеи.
   На телевизионных экранах и на страницах почти всех мало-мальски уважающих себя газет (а со временем - и на Интернет-сайтах) появились многочисленные сообщения, фото- и видеорепортажи, интервью с великим человеком, которые готовили журналисты международного рекламно-информационного концерна "Mushkhat-info", названного так по имени его основателя мультимиллионера синьора Мушхатти.
   Почти одновременно поднялась и долго не спадала волна интереса к истории, нравам, обычаям, культуре и искусству доселе никому неведомого маленького и гордого народа мирмеи. Никто не знал, когда и как этот народ возник, откуда шёл и куда идёт. Определённо знали только, что ныне этот неведомый доселе народ обитает в полупустынных районах маленькой приморской страны Арцены. Главными мирмееведами считались учёный-археолог мистер Кулло Здоннерс сотоварищи, видевшими свой моральный долг в создании этому народу его собственной героической истории.
   Обычная эранийская семья сидит вечером в салоне, мирно пьёт кофе и с интересом смотрит на экран. Диктор с экрана вещает:
   "Обзаведение огромными чёрными очками, закрывающими пол-лица, "как у Ад-Малека", глухо-зачехлённым плащом цвета струящейся по асфальту нефти (ах, нефть - ты золото!) или радужно-зыбучих топей, "как у Ад-Малека" стало для молодёжи вопросом престижа и чести!"
   По диагонали через весь экран вереницей несутся многочисленные огромные чёрные очки, к которым тянутся руки, мощные мускулистые и тонкие девичьи, из зыбкого тумана плавно возникают и кружатся под звуки самого последнего пассажа Ад-Малека юные улыбающиеся лица, украшенные модными очками. Под громкий всплеск они взрываются и... исчезают в стремительно крутящейся воронке мелких брызг всех оттенков таинственных зыбучих топей.
   Младший сын авторитетно пропищал: "Это и есть струя подобающей гаммы!" - "А откуда ты-то, цуцик, знаешь?" - ревниво спросила старшая сестра. Отец расплылся в гордой улыбке, указывая матери на сына, затем повернулся к старшей дочери и укоризненно покачал головой: "Наш мальчик очень умный и развитый! - потом неожиданно прибавил: - Хевре, хотите, мы с мамой вам по паре таких очков подарим?" Дети завизжали восторженно нестройным хором: "Хоти-и-и-м!!!"
   А на экране диктор уже вещал на другую тему, связанную с тем же кумиром прогрессивной общественности:
   "Модельеры и исследователи моды (именуемые модоведами) во всём цивилизованном мире устроили бурные дискуссии на тему: какую обувь предпочитает великий человек. Непросто было придти к однозначному решению: ведь полы плаща великого человека полностью закрывали его ноги, так что стопы просто не просматривались".
   На экране - большая комната, заполненная необычайно возбуждёнными людьми, громко и надрывно орущими друг на друга.
   Неожиданно один из спорщиков, человек средних лет, облачённый в вислый свитер непостижимого цвета и почему-то скрученный затейливой спиралью галстук ("Наверно, такие галстуки - это сейчас самый писк моды", - с едва уловимой завистью в голосе замечает отец), нагибается. Он с воплем стаскивает с себя сапог, поднимает его и потрясает перед носом оппонента, краснолицего старичка в бордовом пиджаке, выбившейся из брюк рубашке, но без галстука. "Наверно, галстук незаметно перекрутился на спину..." - замечает мать не без иронии.
   Вислый свитер истошно возопил: "Я докажу свою правоту! С этого дня я отказываюсь от обуви - и в дождь, и в снег буду ходить босиком! Понятно?! Я - истинный исследователь и последователь силономоды!" С этими словами он размахнулся и заехал снятым сапогом по уху старичку в бордовом пиджаке. Старичок взвизгнул: "Да никакой ты не исследователь и тем более не последователь современной силономоды! Ты просто заурядный хулиган! Серость ты, а не модовед!" - и тут же, не успев увернуться, получает в лицо вторым снятым сапогом оппонента. Во всю щёку расплывается сине-бурое пятно, старичок яростно вытирает с лица кровь и скупые стариковские слёзы, жалобно поскуливая. Дикторский голос за кадром невозмутимо вещает:
   "После одной из научных модоведческих дискуссий по вопросу обуви, которую носит великий Ад-Малек, более половины участников пришлось отправить в больницу с переломанными конечностями. Оставшиеся относительно невредимыми дискуссанты (украшенные огромными кровоточащими синяками лица и выдранные клочья волос некоторых модоведов, конечно же, не в счёт), пристроились меж разнесёнными в щепки столами и стульями, прямо на осколках стекла, усеявших зал заседаний известных модоведов. Так они приняли открытым голосованием решение: великий человек, предпочитая не мучить свои гениальные и нежные стопы жёсткой обувью, ходит босой! Круглый год!.."
   Примерно тогда же в музыкальных кругах заговорили ещё об одном диковинном музыкальном инструменте, который в сольном варианте, конечно, не сулил столь же необычных ощущений, как силонофон, зато органично вписывался в новую звуковую палитру, существенно её обогащая. О новом инструменте и его создателе первой оповестила мир ведущая эранийская журналистка Офелия Тишкер, обозревательница местной газеты "Бокер-Эр":
   "По силе воздействия, особенно в сочетании с силонофоном, ботлофон - а именно такое название дал создатель своему творению, - не уступает ни одному из традиционных, не совсем традиционных, старинных и современных ударных инструментов. Даже стиральной доске ихних бабушек! В отличие от сахиба Ад-Малека, создатель ботлофона уроженец Сицилии синьор Куку Бакбукини меньше всего заботился о том, чтобы сделать его конструкцию неописуемой и невоспроизводимой..."
   А вот цитата об этом источнике нового звучания из газеты "Daily Mushkhat", органа международного концерна "Mushkhat-info":
   "Ботлофон состоит из затейливо расположенных в различных плоскостях под разными углами стеклянных бутылок и пузырьков всевозможных форм и размеров, наполненных не только и не столько водой, сколько тяжёлыми вязкими жидкостями, сложный и загадочный состав коих ведом только самому синьору Куку Бакбукини - в этом-то и заключалась самая большая тайна ботлофона".
   Но дадим же слово геверет Офелии Тишкер:
   "Способ подключения этого сложного устройства к электронно-акустическим блокам - это интереснейшая разработка синьора Куку Бакбукини совместно с Ори Мусаки-сан и нашими видными эранийскими специалистами. Всё это придаёт композициям гениального виртуоза неповторимый, неземной колорит. Правда, техника исполнения на ботлофоне такова, что, как правило, к концу каждого выступления добрая половина хрупкой конструкции уникального инструмента выходит из строя. Поэтому от концерта до концерта великому виртуозу приходится заниматься серьёзнейшей и филиграннейшей работой по реставрации своего творения".
   Таким образом, и этот изобретатель-виртуоз оказал честь группе Ори Мусаки своим присоединением к ней.
   Вскоре дуэт двух великих виртуозов уже гремел на весь мир, по любви масс и популярности оставив далеко позади даже маэстро Ори Мусаки, который с такой радостью и радушием совсем недавно принял обоих в свои творческие объятья и столько сделал для улучшения звучания их творений.
   Геверет Офелия увлечённо вещала с экранов телевизора в своей новой телепрограмме:
   "В свободное от создания новых гениальных композиций время великому синьору Бакбукини приходится опорожнять содержимое всевозможных бутылей, бутылок, бутылищ, бутылочек и пузырьков, собирать их, отбирать и наполнять своими таинственными составами. Далее - монтирование и реставрация новых неповторимых модификаций ботлофона.
   Среди молодых элитариев разных стран мира делом чести, доблести, геройства считается собирательство для обожаемого кумира стеклянной тары всех размеров и форм. В интересах всех истинных любителей современных течений в музыке - чтобы их кумир не тратил своё драгоценное время на собирательство, а одаривал поклонническую массу новыми шедеврами. Юные поклонники великого Куку Бакбукини весело и азартно собирают бутылки для кумира - на добровольных началах. Лидеры организованных групп сборщиков устраивают соревнования между секциями сборщиков, и победный приз - бесплатные билеты на посещение культурного комплекса, где обычно выступают великие исполнители".
   Естественно, за кадром осталось то, что для юных поклонников виртуозов такое собирательство стало некоей разновидностью увлекательнейшего спорта, а для кого-то - весьма прибыльным бизнесом. Наиболее смышлёные успешно объединяли обе эти ипостаси.
   В одной из своих публикаций Офелия, в попытке угнаться за своими коллегами из концерна "Mushkhat-info", первыми описавшими великого виртуоза саиба Ад-Малека, дала понять, что не может позволить себе пройти мимо неповторимой личности великого ботлофониста и истории её становления:
   "Наиболее серьёзные исследователи музыкального стиля новейшей волны в общем и конкретно творчества знаменитого ботлофониста авторитетно утверждают, что Куку Бакбукини - уроженец Сицилии, чуть ли не из известной семьи гордых сицилийских мафиози. О сицилийском происхождении великого виртуоза-ботлофониста свидетельствует его жгуче-чёрная густая шевелюра. Правда, из-под неё серьёзно смотрят на мир бледно-голубые глаза, прикрытые огромными ослепительно бликующими очками. Но это, вкупе с огромным ростом и необычайной худобой виртуоза, что позволяет ему, складываясь пополам, тут же словно бы щелчком разгибаться и воздвигаться непоколебимым столбом над восторженно ревущими залами, только придаёт ему загадочный и чарующий колорит.
   Всё его творчество, как утверждают с полным основанием музыковеды, навеяно старинными мелодиями, рождёнными на прекрасной земле Сицилии, вулканом Этна, его грозными звуками, которые в детстве слышал будущий изобретатель и виртуоз-исполнитель.
   Вот где источник поистине необъятного океана исторгаемых ботлофоном звуков! И каких звуков!!!.. Богатейшая смесь громоподобного стеклянного боя со скрежетом и вкрадчивым, негромким посвистом, сверлит мозг и всё тело, заставляя его внутренне содрогаться от нервной дрожи, для кого-то неприятной, для большинства же продвинутых и осведомлённых в современной музыке слушателей - это сигнал к новым свершениям".
   Для истории покрыто мраком, с чего вдруг именно о личности ботлофониста тут же пошли гулять всевозможные дикие слухи и сплетни, проникшие непостижимыми путями на многочисленные жёлтые газетёнки и низкопробные хулиганские Интернет-сайты.
   "Этот Куку Бакбукини никакой не сицилиец, - иронически реагировали на публикации Офелии в "Бокер-Эр" богатенькие обитатели затерявшегося среди холмов Шалемской гряды поселения Неве-Меирия, принимая вечерами гостей в своих ухоженных палисадничках. - Имя его - не имя, а... так сказать, творческий псевдоним, а точнее - кликуха!.. Рассказывают, что он ослепительно лыс, а может, впечатление лысины создают редкие пшеничные волосики, покрывающие младенчески-розовый череп или окаймляющие затылок. Из-за этого он и зачехляет голову жгуче-чёрным париком, превращающим его вроде бы в итальянца. - Тоже мне потомок сицилийских мафиози! Он потомок пиратов, из поколения в поколение промышлявших в водах дальнего Севера, вперемешку со льдами, - вторили им ушлые обитатели эранийских юго-западных предместий. - Его родственнички занимают высокие посты в теневой системе экономики и безопасности маленькой северной страны. Самому ему пришлось покинуть родину в связи с какими-то ловкими мошенническими операциями, за которые премий нигде не дают. Стоит только хорошенько вглядеться в его физиономию..."
  
   Первый съезд музыковедов-терминологов
   Вихревые гармонии силонофона Ад-Малека, и (в чуть меньшей степени) громоподобные пассажи ботлофона Куку Бакбукини побудили ведущих мировых учёных музыковедов и музыкальных критиков заняться серьёзной систематизацией, разработкой и внедрением новой терминологии, призванной увеличить популярность в массах новейшего музыкального стиля. Такой терминологии, которая бы наиболее точно и кратко характеризовала течение новейшей волны и была бы принята в мире.
   После очередного концерта "Виртуозов Ори Мусаки" с гвоздём программы - триумфальным выступлением звёздного дуэта, в элитарном зале шикарного ресторана при концертно-культурном комплексе одного из городков дальнего Запада состоялся Первый съезд музыковедов-терминологов, собравший известнейших светил музыковедения и музыкальной критики. Обсуждение происходило вокруг плотно уставленного закусками и напитками стола.
   После первой же рюмки прекрасного коньяка светила сошлись во мнении, что новый стиль остро нуждается в новом же наименовании. Ничего не говорящие ни уму, ни сердцу бесцветные термины "альтернативная музыка" или "стиль новейшей волны" себя изжили и должны быть заменены. Все понимали необходимость избежать в названии применения словечек из ехидных высказываний злопыхателей (коих неожиданно оказалось непозволительно много).
   Старый седой музыковед, известный под звучным именем мистер Танин Немухан, спокойно покуривал свою знаменитую толстую трубку с янтарным мундштуком, отделанным тончайшими серебряными узорами. Обычно на таких собраниях он предпочитал помалкивать и выслушивать предложения других музыковедов - и только после этого сразить присутствующих какой-нибудь свежезамороженной сентенцией, являющейся сложным суммированием высказываний коллег. Но на сей раз он удивил всех: вынул изо рта трубку и музыкально дребезжащим голоском предложил называть этот стиль "простенько и со вкусом, зато в духе времени - виртуальной музыкой".
   Ему дал достойный ответ маститый критик, гигантского роста и неохватной широты - в сидячем положении он напоминал фантастическую гору плоти, а стоя чуть ли не упирался головой в потолок, во всяком случае, такую иллюзию создавали густые клубы табачного дыма, непрестанно запускаемые в пространство учёными-музыковедами. Имя этого маститого слишком известно, чтобы стоило понапрасну трепать его. Но нам позволено его назвать: мистер Клим Мазикин, (тем более мы уже вскользь его упоминали).
   На лунообразном одухотворённом лице мистера Клима мерцала эйфория, отражающая стремительные винтообразные пассажи силонофона. В данный момент сияние отражало впечатление от только что исполненного пассажа гениального дуэта.
   Воздвигнувшись во весь свой могучий рост над столом, уже утратившим привлекательность первоначальной высокохудожественной сервировки, мистер Клим Мазикин веско и значительно заговорил густым, как медленно застывающая смола, басом: "Я полагаю, любому моему коллеге ясно: от пошлого и бледного названия "альтернативная музыка", или там "новейшая волна", мы однозначно отказываемся! Во-первых, не "волна", а - "струя"! Именно это слово предпочитают наши образованные поклонники современного искусства и вообще всего современного. Не зря любимое выражение - "попасть в струю"! И ва-аще!.. Какая же это "альтернативная" музыка! Она же только за последний год завоевала почти все страны и континенты! Если что и есть в музыке альтернативного, так это навязшая в зубах, унылая так называемая "традиционная музыка", в которой не осталось ни силы, ни мощи. Ныне весь мир завоёвывает космический стиль! Не зря главный инструмент этого стиля - силонофон. Название стиля, как мы уже не раз отмечали за этим столом, должно быть кратким, ёмким, метким! Во: космо-виртуальная музыка струе-сфер!"
   По диагонали от него мигом вскочил суетливый, напоминающий вечный двигатель, известный исследователь творчества и личности саиба Ад-Малека, мистер Пиггуй Лоханди: "Ах, что вы, что вы, Климушко! Не кажется ли вам, что это слишком сложно, длинно и громоздко! Народ нас не поймёт... Я уж не говорю о том, что "виртуальный" и "космический" - эт-та... как его!.. - "масло маслёное"! А уж "космо-виртуальные сферы"... Какие ещё космы?! Где ваша прославленная краткость, меткость, ёмкость?! И уж если речь идёт о музыке, это должен быть краткий, звонкий, как аккорд, как обухом по голове, термин!". Клим ответствовал с присущим его темпераменту жаром: "Но ведь народ как раз любит названия, в которых ощущается мощное веяние нашего стремительного времени, наполненного чем-то космически-непознаваемым. А если назвать... э-э-э... виртуал-силонофонические гармонии?"
   Смачно посасывающий свою знаменитую трубку Танин Немухан поморщился. Пиггуй Лоханди возвёл глаза к потолку и сделал элегантный, но весьма красноречивый жест. Такая реакция коллег заставила Мазикина изящно развести руками, почти задев нежно-розовую лысину сидящего рядом с ним культуролога, настолько старого, что его имени уже никто не помнил.
   Клим задумчиво протянул: "Ну-у-у... Не знаю, что и сказать... Если вам это совсем уж не по нутру, то... тогда... простенько и со вкусом: виртуально-силонофоническая музыка! - пробормотал он возбуждённой скороговоркой: - Знайте: это я предложил великому Ад-Малеку, - и он со мной согласился, - назвать его творение силонофоном!.. Есть в этом этакое... реактивное, звонко струящееся по затейливой спиральной трассе... - и он произвёл рукой сложное круговое движение. - Но... э-э-э... вернёмся к нашим баранам! Вместо занудной, устаревшей симфонии - силонофония!.. Ну, и вот... к этому ещё прибавить нечто виртуальное, в чём, как нигде более, зарыт космический характер гениальных творений звёздных виртуозов Ори Мусаки. Тогда, может, силоно-культ? Так сказать, силонофоническая культура! Это-то подойдёт?"
   На это ответили шумным возмущением исследователи ботлофонного стиля. Кто-то уже взвился над столом во весь свой могучий рост, на всякий случай сжав кулаки. Ботловеды встали стеной, в руках у каждого оказалось по увесистой бутыли. "А где хотя бы намёком упомянут ботлофон? Не хотите ли вы сказать, что вклад нашего великого Куку Бакбукини ничтожен?" - нестройно и угрожающе орали ботловеды.
   Мистер Пиггуй, стремясь во что бы то ни стало предотвратить перерастание дискуссии в побоище, оглушительно взвизгнул, что побудило всех замолчать и сесть на места: "Вот что, уважаемые коллеги терминологи, силоноведы и ботлолюбы! Такой серьёзный вопрос с кондачка не решается, а тем более сгоряча, во всеоружии средств над-культурной дискуссии. Наше дело предложить варианты, обнародовать их. Чем больше вариантов, тем лучше. И пусть решает народ, массы любителей. Глас народа - он завсегда!.. Поэтому моё мнение: следует объявить конкурс на выработку названия музыкального стиля "новейшей волны... э-э-э... струи", она же альтернативная музыка".
   Клим солидно прогудел густым, вязким басом: "И не просто объявить, но и широко разрекла... мик... ик... ровать!" Танин Немухан, подумав, что нынче он непозволительно долго помалкивал, решил под конец вставить своё слово золотое, и ради этого даже прекратил сосать свою знаменитую трубку: "Победитель конкурса получит большую премию и пожизненный абонемент на все-все-все концерты музыкантов новейшей волны... э-э-э... струи". На том и порешили, в честь чего отложили мечи (то-бишь - бутыли), раскурили трубку мира, позаимствовав её у Немухана, распили последнюю бутылочку и разошлись по домам.
   Никто не учёл, а геверет Офелия "забыла" упомянуть, что маститый мистер Клим вхож не только в самую высшую весовую категорию музыковедов-терминологов, но и в ближайшее окружение синьора Мушхатти. Таким знакомством при самом горячем желании не могли похвастаться ни мистер Лоханди, ни тем более мистер Немухан, ни прочие участники терминологической дискуссии. Это обеспечило отличную и своевременную рекламу всем терминологическим идеям мистера Клима, обновляемым у него с искросыпительной скоростью.
   Широкое обсуждение музыкально-терминологических идей Клима, представленных в качестве коллективного итога упомянутой научной конференции, продолжалось довольно долго. Знатоков и любителей не покидало ощущение, что эта тема отодвинула с первых новостных полос все прочие мировые проблемы. За столиками кафе и ресторанов, за высокими стойками пабов, на стоянках машин, в крупных торговых центрах и маленьких лавочках, в учреждениях и учебных заведениях, казалось бы, не имеющих никакого отношения к вопросам музыкального терминотворчества, люди горячо обсуждали тот или иной изыск, предложенный, как они полагали, уважаемыми участниками съезда. А на самом деле - маститым мистером Мазикином, так сказать, соло.
   На фанатов новейшей струи сильней всего действовало сходство звучания самых популярных пассажей силонофона со звуком винта гигантской длины, плавно и вкрадчиво завинчивающегося в толстый металлический лист. Все знали: этот непередаваемый эффект, новое слово в звукописи, изобретение великого Ад-Малека, истинного лица которого никто не видел и настоящего имени которого никто не знал (а спрашивать, как уже упоминалось, считалось у элитариев верхом неприличия).
   Обещанную большую премию и пожизненный абонемент на все-все-все концерты музыкантов новейшей струи получил... как и следовало ожидать, сын мистера Клима Мазикина, Бриам (а проще - Брям), которого дома и в дружеском кругу нежно и ласково называли Типоня.
   В один прекрасный вечер под сильным впечатлением от концерта с участием новых гениальных творений "Виртуозов Ори Мусаки" и после солидных возлияний на алтарь суперсовременной культуры в кругу близких друзей Бриам-Типоня Мазикин, аритмично покачиваясь и то и дело кренясь вбок, провозгласил на весь зал известного паба свою новую и свежую идею: "Му-му-му-зыка наи-наи... ик... новейшей волны... э-э-э... стру-ик... - эт-та же... как мой daddy говорит... самый настоящий СИ-ЛО-НО-КУЛЛЬ кос-с-с-смический! Ур-р-ря-а-а-а!!!.. Ик..."
   Оказавшиеся, как всегда, случайно, но весьма кстати за соседним столиком репортёры "Mushkhat-info" тут же подхватили идею Типони - так, как они её уловили. Назавтра же в утренней газете появилось сообщение:
   "Объявлен победитель конкурса на самое точное, меткое, краткое и ёмкое название для завоевавшего страны и континенты культурного явления - "силонокулл". Автор этого термина - старший и единственный сын самого маститого и великого музыкального критика, мистер Бриам-Типоня Мазикин!"
   (Надо ли говорить, что под этим двойным именем - Бриам-Типоня, сын мистера Мазикина и вошёл в историю новейшей музыкальной культуры!)
   Как и следовало ожидать...
   Мужской туалет в престижном эранийском тихоне Галили. Несколько подростков 15-17 лет курят, рассевшись по подоконникам или облокотившись на влажноватые стены по углам. Из кабинки выходит высокий, тощий парень лет 17, которого все звали Рази.
   Он деловито поддёргивает молнию на брюках, небрежно глядя поверх голов присутствующих, затем с тем же деловитым видом вытаскивает из кармана длинную тонкую сигарету, зажигает её и со вкусом затягивается. Над помещением плывёт дурманящий сладковатый дымок. Все оборачиваются к нему. Рази ещё раз со вкусом затянулся и предложил: "Хевре, прочесть вам статью Офелии из последнего номера "Бокер-Эр"? Это что-то!.. О новом культурном течении! Класс!.." Парни уставились на Рази и нестройно загомонили: "Ты шутишь? Ну, давай, не тяни душу, Рази!" Парень снова затянулся и неторопливо достал из-за пазухи свёрнутую в трубку газету, медленно развернул её, шурша желтоватыми тонкими страницами и бормоча: "Вот... или нет? Ну, как же - вот она!"
   итом последнего сезона у молодых эранийских элитариев стали выступления любимца публики певца Виви Гуффи. Особую популярность далеко за пределами побережья он обрёл с тех пор, как стал выступать не только и не столько в традиционном стиле, но прежде всего - в стиле новейшей струи, получившей очень меткое и красноречивое название "силонокулл". Не так давно любимец и кумир эранийской молодёжи присоединился к всемирно-известному коллективу под управлением великого Ори Мусаки-сан "Звёздные силоноиды", известному своей жанровой разносторонностью. Всем известно, что прогрессивное культурное течение, охватившее весь мир, попало, как в яблочко, в струю подобающей цветовой гаммы. Так разве любимец молодёжи может позволить себе не быть в авангарде? Самую искреннюю народную любовь знаменитый Ори Мусаки-сан заслужил тем, что принёс в Эранию древние традиции мелодического, а главное - ритмического своеобразия дальневосточных и южных морей. Всемирно-известные знатоки утверждают, что ярчайшая звезда новейшей струи взошла в Стране Восходящего Солнца, а корни его творчества тянутся от таинственных островов далёких Южных морей. Ори Мусаки не без основания считается у нас чуть ли не первым создателем (на самом серьёзном и современном уровне) идеи шумовых оркестров, в которых традиционно использовалась всевозможная бытовая кухонная утварь, а также детские музыкальные игрушечные инструменты. Великий музыкант творчески обогатил эту традицию, с помощью современной электронно-акустической аппаратуры создав весьма необычный синтез шумового и электронного звучания. В создании электронно-акустической аппаратуры для "Звёздных силоноидов" Ори Мусаки принимали участие эранийские специалисты. Именно по этой причине многие считают Эранию родиной ансамбля Ори Мусаки".
   Неожиданно подал голос маленький невзрачный гимназистик по имени Шауль, или по-домашнему - Шули. Этот сынок обитателей Эрании-Бет, с немалыми трудами перебравшихся поближе к Эрании-Далет, ухитрился на весь тихон прославиться своими постоянными и сокрушительными провалами на всех контрольных и экзаменах. Никто не понимал, как такой тупица мог оказаться в престижном учебном заведении Эрании, как ему удалось добраться чуть не до последнего класса - ведь получить аттестат ему явно не светило. За это школьные остряки его прозвали Кошули.
   Просительно глядя на длинного Рази, Кошули робко прошелестел, время от времени поглядывая на товарищей круглыми глазами непонятного цвета: "А что такое "силонокулл"?" - "Ну, и тупой ты, Кошули! - грубо одёрнул его чрезмерно широкий и плотный одноклассник со странным именем (а может, кличкой) Шуми: - Ты что, не знаешь, что важней всего для элитария - попасть в струю?! А без хорошего взбалтывания в струю не попасть! Понимаешь?" - "Ну, ка...-жет...-ся... понимаю... - смешался, словно сделавшись ещё меньше, Кошули, - э-э-э... не совсем... Попасть в струю - это нам, элитариям, очень важно... Но при чём тут?.."
   Рази высокомерно взирал поверх головы Кошули, давая понять, что не намерен снисходить до всякой мелочи, путающейся под ногами: "И ещё - архиважно, чтобы всякие там непричастные и непосвящённые не догадались. Убедить этих, как-их-там, из Эрании-Бет (ах, excuse me, адон Кошули, sir!)... Но главная цель - переиграть досов, фанатиков из Меирии... Тихонисты Галили должны понимать: чем научнее звучит название, тем лучше!" Шуми хохотнул, поддакнув, и проговорил: "Эх, ты! Одно слово - Кошули!"
   И снова та же хавура - в школьном туалете. Дым стелется такими густыми клубами, что с трудом видны лица присутствующих.
   Шуми закашлялся и раздражённо обратился к Рази: "Слушай, что ты там куришь? Уж очень дух... крх-ха-кох-ха!!!.. обалденный от дыма! Дай затянуться, а-а-а!.." - "Да ты смотри, и так кашляешь! Тебе это не очень полезно, Шуми. Похудеешь ещё!" - "Ты что, я просто..." - "Это особый элитарный состав, - хвастливо заявил Рази. - Знаешь, кто мне рецепт дал?! Ого!.. не скажу! Ба-а-альшие люди - и влиятельные! Они же рассаду мне дали... Я уж сам начал на мирпесете (веранда или балкон) эту травку выращивать в горшке... пока dad не увидел... Пришлось перенести к хевре... то, что успел спасти... вместе с головой... У них предки не такие въедливые, дают им больше свободы самовыражения..." - "Да ладно тебе!.. Дай хоть одну затяжку... А я почитаю тут одну интересную статейку из "Бокер-Эр" - на ту же тему!.. Не думай, Рази, и мы что-то слышали, что-то читали!" - "Ну, давай, читай... - усмехнулся Рази. - Но затянуться всё равно не дам - это не для таких цуциков, как вы с Кошули... - немного подумав, выхватывает газету из рук Шуми, припечатав уверенным тоном: - Дай-ка сюда газету! Ты плохо читаешь, бубнишь чего-то, ничего не понять! Лучше я!.."
   "Известно, что "Звёздные силоноиды" многократно демонстрировали доселе неведомые над-мелодические и над-ритмические возможности и способы обогащения цвето-звуковой палитры. Это неведомые доселе сочетания звучаний старинных стиральных досок и игрушечных музыкальных инструментов с космическим электронным звуком".
   Рази прервал чтение, многозначительно подняв палец: "Космический звук! Вы понимаете, что это значит?" - "С космическим звуком ОК! - нетерпеливо обронил Шуми: - Разберёмся по ходу дела. Самый тахлес (смысл) - ключевая идея описываемого геверет Офелией синтезатора принадлежит маэстро Ори Мусаки-сан. А он, сколько мне известно, работает с нашими, эранийскими элитариями..." Неожиданно, взглянув на Рази, Шуми осёкся. Рази сверкнул глазами и показал Шуми кулак: "А ну, shut up!.. Не болтай лишнего!.. Нам с вами надо назубок выучить передовую терминологию: "новейший электронный синтезатор на основе последних достижений космо-электронной акустики"! Прежде всего чтобы утереть нос замшелым... э-э-э... досам из Меирии... с ихней пошлой "Цлилей Рина"!" Кошули робко, снизу вверх поглядывал на Рази и бормотал: "Ага! Немножко непонятно... эт-та... сначала... Зато как звучит, как ласкает ухо!"
   Прозвенел звонок, окончилась перемена. Учителя разошлись по классам. Но парни не обращали на звонок никакого внимания. Они курили, сгрудившись на подоконнике, и обсуждая новую захватывающую статью Офелии. Рази убедил младших товарищей, что без пропущенного урока они как-нибудь обойдутся, а вот без информации от Офелии Тишкер их авторитет в обществе юных элитариев из Эрании-Далет может весьма серьёзно пошатнуться.
   По понятным причинам, в статье для массового читателя, Офелия ни слова не сказала, что упомянутые эранийские специалисты, сотрудничающие с Ори Мусаки, работают в закрытых отделах фирмы Минея Зомембера "Лулиания". Не зря Рази так резко оборвал Шуми: он уже был в курсе того, о чём не стоило раньше времени распространяться. Не надо было, чтобы по всей Эрании пошли слухи: в силонокулле босс Миней Зомембер открыл для себя ещё одну золотую жилу.
   Близнецы, Галь и Гай Блох, в то время только начинали учёбу в 4 классе начальной школы, а отец подумывал, каким бы видом спорта их занять, чтобы они не росли неуклюжими толстячками...
   Появление в Парке элитарной "Цедефошрии" естественным образом совпало со стремительным взлётом силонокулла. Те, кто стоял за созданием элитарного культурного комплекса в Парке, сразу смекнули, какие возможности таятся в новом и необычном музыкальном течении.
   И уж конечно, неистовых сторонников либерального плюрализма менее всего смущало, что силонокулл зародился в деревушке Аувен-Мирмия, расположенной неподалёку от столицы Арцены, города Шалем. Конечно, это просто совпадение, что одновременно со взлётом силонокулла и выплеском его на мировую арену некогда сонная, никому неизвестная деревушка начала медленно, но верно разрастаться, а потом и распухать, превращаясь в городок средних размеров. Как грибы после дождя, тут и там, ненароком выплёскиваясь за пределы Аувен-Мирмии, вырастали 6-7-этажные дома.
   Разумеется, никто понятия не имел, что таинственная организация "Дабур" заинтересовалась раскруткой силонокулл-моды. Так Тим неожиданно оказался на гребне волны: отсутствие у него элементарного музыкального слуха (из-за чего он в своё время претерпел немало насмешек от армейских товарищей) объявили ценнейшей незамутнённостью восприятия и весьма важным качеством для пропагандиста и толкача силонокулла.
   Воодушевившись, Тим приобщил подрастающих сыновей Моти Блоха к новой силонокулл-моде элитариев. Семена пали на благодатную почву и спустя несколько лет дали такие всходы, о которых Тим не осмеливался мечтать. Галь по натуре был лидером, а его брат-близнец всегда был при нём на подхвате. Ещё учась в шестом классе начальной школы, Галь решил, что в тихон (старшие классы школы в Арцене) Галили, куда они с братом нацелились, надо приходить уже признанным лидером подростков. Тиму не составило труда объяснить мальчишке, что, не будучи фанатом силонокулла, лидером в Галили не станешь! Кроме того, силонокулл у подростков из Эрании-Далет и Эрании-Алеф-Цафон естественным образом сочетался с их любимым занятием - спортивной (и околоспортивной) борьбой. Через несколько лет юные элитарии из Эрании-Далет, в том числе и близнецы Блох, пойдут ещё дальше и дойдут до полного неприятия, и даже ненависти, к народной, особенно к хасидской музыке. Но это случится гораздо позже.
  
   ПЕРВЫЙ ВИТОК. Ночь накануне вчера
   1. Интродукция на закате
   Дорога на Концерт
   Тёплый летний вечер в Эрании.
   Ширли, черноглазая, миниатюрная 11- летняя девочка, сидит, скрестив ноги, в своём любимом кресле, на коленях альбом для рисования. В её руках стремительно меняются карандаши, и на листе возникают забавные весёлые облачата, отплясывающие задорный танец. Танцоры, музыканты, трубы, скрипки и прочие инструменты изображены в виде хохочущих пышных облачков и тучек. Из магнитофона несутся, сменяя одна другую, её любимые мелодии из репертуара Лужайки "Рикудей Ам" - под эти мелодии она обычно танцует вместе с такими же, как она, девчонками и мальчишками, в основном из Эрании-Бет. Впрочем, подростки-элитарии из Эрании-Далет и Эрании-Алеф-Цафон тоже туда любят наведываться.
   Снизу, с улицы, доносится приглушённый голос отца: "Хевре, вы готовы?" Из комнаты братьев слышатся нестройные выкрики, производимые ломкими голосами подростков, то высокими, то басовитыми: "Да-а-а!" - "Уроки?" - "Ну, па-ап! Сколько можно одно и то же! Сде-е-елали!" - в ответ раздаётся нетерпеливый стон Галя.
   Ширли выключает магнитофон, запихивает рисовальные принадлежности в ящик стола. Затем неторопливо подходит к шкафу, встроенному в стену, и распахивает дверцы. Медленно перебирая висящие в шкафу наряды, девочка слышит: отец вышел из машины и вернулся в салон.
   Моти стоит у входных дверей, уперев руки в бока и подняв в сторону лестницы красивую голову, увенчанную схваченной серебристыми нитями густой шапкой курчавых чёрных волос. Он окликает сыновей: "Эй, хевре, поторапливайтесь! Что вы там копаетесь! Не вы ли хотели пойти нынче в "Цедефошрию" на вашего кумира Виви Гуффи? Ради вас я бросил все свои дела..."
   Галь сбегает по лестинице, грохоча тяжёлыми ботинками. "Не только Виви, пап! - объясняет он отцу. - Будут "Звёздные силоноиды" Ори Мусаки! Понимаешь? - сами "Звёздные силоноиды"!" - "А это что такое? Это не им ли посвящаются все репортажи и обозрения Офелии?" - демонстрирует Моти сыну свой преувеличенный интерес. Следом за братом и Гай скатывается с грохотом по лестнице и кричит: "Нахон (верно)! Это самое-самое модное и современное сейчас!"
   Наконец, близнецы предстают перед отцом. Это сероглазые, похожие на мать, крепыши среднего роста, которым скоро исполняется 14 лет. Отличает их от матери по-мальчишески холодный стальной блеск глаз красивой, как у матери, формы, и спортивная фигура. Несколько лет назад отец решил, что не годится его сыновьям быть неуклюжими толстячками, и сам отвёл их в секцию дзюдо, откуда они перекочевали в секцию карате - по совету друга семьи Тима Пительмана. Ныне, забросив все прочие занятия, близнецы, по обычаю их хавуры (компании), посвящают своё свободное время тренировкам во всех видах восточных единоборств, о каких только становится известно в Эрании. С недавних пор это увлечение подростки Эрании-Далет и Эрании-Алеф-Цафон сочетают с увлечением новым музыкальным течением, о котором близнецы давно прожужжали родителям и сестре уши, по обыкновению захлёбываясь от восторга и перебивая друг друга.
   Вот и сейчас!.. Стоя перед отцом, они оба скандировали хором: "Си-ло-но-кулл-л-л! Си-ло-но-кулл-л-л! Ну, услышишь! А может, уже удалось послушать... по радио, ТВ, кассеты там, диски... А-а? Па-ап!.." - это уже более спокойным тоном, по дороге в машину. Моти пожал плечами: "Не... до сих пор как-то не пришлось... Вот сейчас и услышу!.. Ну, скорей, если не хотите, чтобы нам достались плохие места! Вы же сами говорили - хорошие места захватывают заранее, а желающих всегда больше, чем хороших мест! Вон, сколько у нас элитариев в Эрании-Далет, ещё Эрания-Алеф-Цафон разрослась и приобщилась..." Галь обернулся: "А где Бубале? Вечно она копается!" Бубале - так в семье издавна называли младшую дочку Ширли, с подачи Гая.
   Ширли вышла из комнаты. Слыша вопли братьев, она пожала плечами: её совершенно не интересует их дурацкий силонокулл, они с мамой пойдут на "Рикудей Ам", а потом в кондитерскую "Шоко-мамтоко". Мама часто ей рассказывала, как они с папой в молодости туда бегали. Она и сама убедилась: вку-у-у-сно!..
   И с чего это братьям в голову пришло, что они должны всей семьёй пойти в "Цедефошрию", чтобы приобщиться к их дурацкому силонокуллу? Хорошо, что на концерты в "Цедефошрии" не пускают детей младше 12-13 лет.
   Ширли не спеша, плавно спускается по лестнице. Отец с улыбкой смотрит на дочь, любуясь её неуклюжей грацией девочки-подростка, и ласково говорит: "Поскорее, доченька - мама уже в машине..." Близнецы из-за двери вопят на грани демонстративной истерики: "Скорее! Скорее! Опаздываем! Мест не будет! Мест не будет!!!" - "Ну, спокойней, хевре! Успеем!" - добродушно усмехнулся Моти.
   Рути с переднего сидения и с грустной улыбкой наблюдает за мужем и детьми. Почему-то вспомнилось...
   Когда Ширли пошёл шестой год, Рути начала обучать её игре на фортепиано. Девочка даже начала делать некоторые успехи, но тут увлеклась рисованием, да настолько, что ей было уже не до музыки. Рути поняла это и оставила девочку в покое. Впрочем, и рисуя, Ширли то распевала во всё горло, то включала любимые записи: под музыку ей лучше всего рисовалось.
   Мальчишки с самого начала отказались учиться музыке, презрительно называя это "девчоночьими глупостями". Рути не настаивала. Правда, Гай любил порой посидеть подле сестры, даже когда она играла гаммы и этюды, а не только песенки. Только когда в гости приходил их старший друг Тимми Пительман, мальчик тут же вскакивал, краснея, делал вид, что оказался возле сестры случайно, и убегал.
   С грустью Рути вспоминала их с Моти походы на концерты в "Цлилей Рина" вскоре после её открытия в одном из живописных уголков Парка с видом на море. О, это был настоящий праздник для обоих! Они даже детей брали с собой на концерт, как, впрочем, это водилось у постоянных посетителей "Цлилей Рина". Младшие, в то время неженатые, братья Рути, Арье и Амихай, с удовольствием играли с живыми и забавными близнецами, очаровавшими их своими солнечными кудряшками лимонного цвета и огромными любопытными серыми глазёнками, сажали их на плечи и танцевали с ними в кругу. А каким утешением внуки-близнецы были для её родителей, как они их любили!.. Смуглую, черноглазую, застенчивую Ширли любили соседи дедушки Гедальи и бабушки Ханы, по очереди держали крошку на руках, ласкали и норовили закормить сластями. А как любила, как нежно ласкала малышку младшая сестра Рути, Мория... Как давно это было!..
   Меньше года назад Моти всерьёз поссорился со своим тестем Гедальей Магидовичем, после чего Блохи прекратили всякое общение с родными Рути.
   Рути не могла забыть эту ссору во время празднования бар-мицвы (еврейское совершеннолетие, для мальчиков, наступающее в возрасте 13 лет) близнецов в маленьком и уютном кашерном ресторанчике недалеко от дома родителей в Меирии.
   Суровый, хмурый Гедалья, горячась и повышая голос, пытался убедить Моти в том, что мальчикам пора приступить к серьёзному изучению Торы. Хотя бы сейчас начать - по случаю бар-мицвы!
   Рути почти не слышала, о чём отец и муж спорили между собой, какие доводы приводили друг другу. Ей только запомнилось потемневшее от гнева лицо её сурового отца, испуганные глаза мамы, недоумение на лицах сестры и братьев, которые в самый разгар ссоры встали и тихонько, стараясь ступать как можно незаметнее, покинули ресторан со своими супругами и детьми. Мальчишки сидели тут же, Ширли испуганно переводила глаза с отца на деда.
   У Рути до сих пор перед глазами покрасневшее от гнева лицо Мотеле, всегда такого спокойного, смешливого и незлобивого. А в ушах звучит его ставший неожиданно тонким и ломким голос, который в конце какой-то, особенно резкой фразы, сорвался, и Моти закашлялся.
   Но особую боль причиняло Рути воспоминание, как отец, резко поднявшись, стукнул кулаком по столу и закричал на них обоих: "Вот-вот! Карьера! Элитарная, извините за выражение, культура! Вот чем вы живёте! А вечные человеческие и наши еврейские ценности - для вас ничто!!! Докатились!!! Детей калечите - ради престижа и преуспеяния! Элитарные выкрутасы для вас важнее вечного, важнее Торы! Да как вы своих детей воспитываете!!! Чему вы их учите?!! Чем вы их кормите?!! Что сами у себя дома едите?!! В какой школе они у вас учатся - и чему!!!.." Моти откликнулся раздражённо: "Да нет уже ничего вечного! Нет - и быть не может! Есть сегодня... и завтра, которое я строю, как я считаю нужным - для себя, для своей семьи, для наших детей! Как я это понимаю! Я, глава семьи, отец своих детей!" Когда Гедалья услышал это, лицо его внезапно побелело, и он зло прошипел: "Яс-с-с-но! С этого дня я не желаю никого из Блохов видеть в своём доме. Я так понял, что мы для вас - ничтожные досы, фанатики из Меирии, с нашими вечными ценностями... А вы, оч-чень куль-ль-турные, прогресс-с-сивные и с-с-с-современные э-ли-та-ри-и из Эрании-Далет, считаете ниже своего достоинства до нас опускаться! Не-ет! К вашему некошерному дому, к вашей Эрании мы больше и близко не подойдём! К вам же только элитарии вхожи! - повернувшись к жене, он повысил голос: - Ханеле, мы уходим!" Хана умоляюще уставилась на него, и глаза её наполнились слезами. Она беспомощно шевелила губами, еле слышно бормоча: "А внуки? Галь и Гай, близнецы, утешение наше... А Ширли? А чем Рути, доченька наша, виновата? Неужели и их мы потеряем?" - "Я сказал! Всё!!!" - прорычал Гедалья. Дрожа всем телом, он встал, не глядя на старшую дочь, свирепо прошив зятя презрительным взглядом, тяжёлыми шагами подошёл к двери и приказал: "Хана! Я сказал - мы уходим!" - и вышел, тяжело ступая. Хане ничего не оставалось, как, поникнув, медленно двинуться за мужем. Рути, с трудом сдерживая слёзы, смотрела им вслед...
   С того злополучного вечера не только отец с матерью, но и братья, и сестра с семьями у них в доме не появлялись, не звонили, не делая ни малейшей попытки общаться даже с сестрой и племянниками. Рути нередко с обидой думала: ну, тов, не хотят с ней иметь дела... Но братья очень любили близнецов, а Мория души не чаяла в Ширли - и вот, не появляются и не звонят, хотя бы любимым племянникам.
   У Блохов остался только один круг общения - эранийские элитарии. Так прекратилось это на самом деле нервирующее их семью раздвоение культур и привычек. Но покоя в душу Рути это, конечно же, не внесло, совсем наоборот...
   Мальчишки забрались в машину и по-хозяйски развалились на задних сидениях, рядом с ними с трудом втиснулась и притулилась сбоку худенькая Ширли. Серебристая "Хонда" весело понеслась по улицам Эрании.
   Блохи всей семьёй подошли к входу в Парк, пробрались через густую толпу спешащих в "Цедефошрию" элитариев. Коллеги отца приветствовали Моти, бросая беглый взгляд на робко прижавшуюся к матери маленькую, худенькую черноглазую девочку, очень похожую на отца.
   Ширли заглядывала матери в лицо и радостно тараторила: "Мам, как хорошо, что туда таких детей, как я, не пускают. Я так хотела потанцева-ать..." - "Ну, тов, тов, доченька... - рассеянно мямлила Рути, потом окликнула мужа: - Моти, мы пойдём уже к нашей Лужайке..." - "А потом вы, конечно, захотите пойти в "Шоко-Мамтоко"? Тебе, Рути, я бы не советовал в "Шоко-Мамтоко"... или... хотя бы не увлекайся там слишком... - он озорно подмигнул жене и усмехнулся: - А-а-а? - и, почему-то оглянувшись, прибавил, еле слышно присвистнув: - Ого! Тут все лулианичи... Не стоит им слышать, куда вы идёте... Впрочем, тов: нас сейчас видят всех вместе... Ты же знаешь, какое значение имеет у нас семья и... единство..." - "Ну, вот..." - огрызнулась девочка звонким шёпотом. Моти укоризненно качнул головой и нежно сжал плечо дочки. "Давай, договоримся, где мы встретимся после концерта..." - "Ну, конечно. Но у вас ведь закончится гораздо позже, чем у нас. Тов, подождём на лавочке возле "Шоко-Мамтоко"... Но и вы не задерживайтесь..." Моти, пожимая руку жене, погладил дочь по голове и тихо кивнул: "Договорились... Только постарайся, чтобы вас не увидели уходящими мои коллеги..."
   Выбравшись из возбуждённой толпы, что давилась у контроля, Галь и Гай ринулись искать столик поближе к сцене: "Папа! Мы займём места возле сцены!" Моти посмотрел вслед мальчикам и рассеянно кивнул. Им действительно удалось занять столик почти вплотную к сцене.
   За пару столиков от них в гордом одиночестве сидел типчик с непропорционально широким, красным и неуловимо асимметричным лицом. Он подозрительно постреливал в публику глазками, прикрытыми круглыми (а может, квадратными) очочками, отчего глазки казались безжизненно-белёсыми.
   Моти обратил внимание на крепко сидящую на короткой шее круглую голову, покрытую коротким ёжиком, того же, что и глаза за очками, белёсо-безжизненного оттенка. Эта удивительная голова показалась ему идеальным решением старинной задачи о квадратуре круга. Если бы не едва заметная, лёгкая асимметрия, как бы оживляющая лицо, Моти решил бы, что перед ним робот...
   Моти вспомнил, что иногда в коридорах "Лулиании" мелькало это непропорционально широкое, жутковатое лицо; кто-то в курилке назвал этого таинственного субъекта странным именем Кобелио (или как-то вроде?) Арпадофель. Увидев Моти с сыновьями, он скроил нечто, типа покровительственной улыбки, и величественно кивнул. Моти показалось, что левый глаз субъекта вспыхнул и испустил ослепительный луч невообразимого оттенка. Моти недоуменно кивнул в ответ: менее всего он предполагал, что этот тип его тоже заприметил в коридорах "Лулиании".
   Миней Зомембер и его семья, конечно же, сидели в роскошной, уютной ложе, увитой пышной зеленью; такие ложи-беседки были специально устроены для почётных гостей "Цедефошрии". Из глубины ложи он увидел Моти, бросил ласковый взгляд на близнецов и приветливо помахал рукой младшему коллеге.
   Откуда ни возьмись как из воздуха сгустился и внезапно возник перед Моти с близнецами Тимми, сияя широкой улыбкой. Первым делом он приобнял мальчишек за плечи, вертя головой и нежно воркуя: "Hi, baby! Как дела?" - "Лучше всех, Тимми! - радостно загомонили близнецы. - Видишь, нам удалось занять самые лучшие места! Сегодня мы впервые увидим "Звёздных силоноидов" на сцене! В натуре, а не в записях!!!" - "Йофи, мотеки (Прекрасно, сладкие мои)! - и повернулся к Моти: - А где твои девочки? Ведь не дома же ты их оставил! Мне показалось, я видел у входа в Парк Рути!.." - Тим завертелся волчком, явно высматривая что-то. - "Они пошли... э-э-э... в туалет..." - отозвался Моти. - "А-а-а... Тов! Вообще-то, я думаю, пигалицам рано на такие концерты... - рассеянно бубнил Тим и всё так же озирался по сторонам. - О! А вот и шеф тут как тут! - и он низко согнулся в сторону беседки Зомембера со сладчайшей улыбкой: - Шалом, Миней!"
   Моти прошептал на ухо Тиму, незаметно указывая в сторону типа с круглой головой, стреляющего косым белым глазом по сторонам: "Тимми, ты, я вижу, всех знаешь... Не скажешь, кто это?" Тим снисходительно поглядел на Моти, затем по сторонам и как бы невзначай громко и отчётливо произнёс, округлив глаза: "Как!!! Ты не знаешь этого человека?" - "Нет!.. - Моти смутился и покраснел. - Знаю только, что он у нас в "Лулиании" мелькал, кто-то назвал его... э-э-э... Ко... бе... лио Арпа-до-фель... А кто он и что он - понятия не имею..." Тим наставительно, веско произнёс, продолжая многозначительно стрелять глазами по сторонам: "Стыдно не знать таких людей!.. Ну, тов, тебе простительно, ты у нас в облаках витаешь, ничего, что ниже, не видишь... Того и гляди, шмякнешься!.. Он - друг Зомембера, понял? И имя его - Тим понизил голос: - совсем не Кобелио, это придумали враги! Зовут его Коба! А чем занимается, не скажу... Обо всём узнаешь в своё время. Рекомендую запомнить это имя - Коба Арпадофель! Большой человек! - качнулся и согнулся в его сторону: - Адон Коба, рад вас приветствовать!" - "Ого, ты его по имени!.." - Моти решил продемонстрировать удивлённое уважение. - "Тоже из тусовки daddy... - легко и небрежно обронил Тим и добавил громко, чтобы слышали близнецы: - Знаешь, сейчас у элитариев модно отца называть по-английски". - "Как-то ни к чему: мой отец далеко..." - холодно бросил Моти. Но Тим уже не слушал. К нему подкатила юркая, вертлявая особа лет 35-38 в мини цвета зыбучих топей, с бесовскими глазами того же таинственного оттенка. Моти подумал про себя: "Ба-а!.. Да это же его girl-friend Офелия, знаменитая звезда эранийской журналистики!.. Она же и меня при первой встрече пыталась заклеить. Ну, и хорошо, что Миней их в своё время свёл. Долго же они, однако..."
   Офелия высокомерно глянула на Моти, который сейчас показался ей почти одного с нею роста, а значит, слишком маленьким и плюгавеньким, приобняла Тима чуть пониже талии и увела в сторону. Моти смотрел им вслед долгим взглядом, на него снова нахлынули воспоминания.
   За неделю до свадьбы Моти пригласил своих друзей на вечеринку. Рути облачилась в подаренные им узкие, в обтяжку, брючки, распустила по пухленьким плечикам свои шикарные светло-пепельные волосы. Девушка, воспитанная в строгой религиозной семье, она в таком виде впервые появилась в компании жениха. Она бы никогда не посмела так одеться дома, при отце и матери, перед младшими братьями и сестрёнкой...
   Пришли Бенци и Нехама Дороны. Нехама с удивлением и лёгким неодобрением оглядела новый облик подруги, но ничего ей не сказала. Вскоре они ушли. Бенци отговорился, что они не могут у них ничего есть, разве что чайку попить, заедая пирожными, которые сами принесли.
   Когда Бенци и Нехама прощались с Моти и Рути, в маленькую квартирку Моти ввалился громадный увалень, на которого и Нехама, и Рути взирали чуть ли не со страхом. Он едва окинул взглядом Бенци, поджав свои тонкие губы, с демонстративным равнодушием, как предмет мебели, прошил взглядом Нехаму в длинной юбке и затейливо повязанной косынке.
   Неожиданно он уставился на Рути, слишком внимательно оглядел её короткую фигурку в короткой блузочке и обтягивающих брючках, задержал взгляд на пышных светло-русых волосах, с нарочитой небрежностью прихваченных сверкающей ленточкой, заглянул в глаза. Этим он изрядно смутил Рути, и без того с трудом привыкающую к своему новому облику.
   Прощаясь с Бенци и Нехамой, Моти не обратил внимания на чрезмерно пристальное внимание старого армейского приятеля Туми к его невесте. Но Бенци успел заметить эту странность в поведении ввалившегося в дом запоздалого гостя. Поэтому Бенци задержался у входной двери, подождал, пока гость исчез в комнате, и сказал другу загадочную фразу, которой Моти тогда не придал особого значения: "Слушай, Моти, я знаю, что за Рути ты можешь быть совершенно спокоен: она девушка из очень порядочной семьи, сама исключительно порядочная, а главное - безумно любит тебя. Но вот этого типуса ты напрасно впускаешь в свой дом!.. Будь с ним осторожен. Ты же не знаешь, куда он вхож и на что способен..." - "О чём ты, Бенци! Мы же с ним вместе служили... целых три месяца!" - и Моти похлопал друга по плечу. - "Вот именно - всего три месяца!" - с нажимом подчеркнул Бенци. Нехама нежно поцеловала подругу, и они ушли, а Моти вернулся к гостям...
   Моти уже много лет ни разу не вспоминал об этом разговоре - только сейчас почему-то вспомнил каждое слово, сказанное Бенци, а главное - выражение его лица. Это его не то, чтобы встревожило, но основательно вывело из равновесия. Вот ведь сейчас Тимми снова зачем-то подчеркнул, что видел Рути у входа в Парк...
   На свадьбу Туми явился с огромным букетом, который непонятно где раздобыл и как ухитрился донести до зала торжеств...
   Свадьба подходила к концу, большинство гостей уже начали разъезжаться. С Моти и Рути уже дружески прощались Бенци с Нехамой. Нехама, почти не глядя на крутившегося возле молодых пьяненького, медведеподобного увальня, нежно гладила пышные светлые волосы школьной подруги и что-то с улыбкой шептала ей на ухо. Бенци с силой хлопал Моти по плечу, что-то ему весело нашёптывая на ухо. Тут же Туми нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая, когда он сможет сказать свои напутствия молодой семье, сверля недобрым взором Бенци и его беременную жену.
   Как только Бенци и Нехама покинули зал, он вдруг привалился всей своей тяжестью к плечу Моти, так что тот чуть не упал, и заплакал: "Моти! Береги Рути, береги её! Это самая лучшая женщина в мире! Тебе досталась самая лучшая женщина в мире! Но за что-о... за какие заслуги!... Смотри же, береги её!.." Моти с недоумением уставился на увальня, рыдающего у него на плече.
   Рути долго вспоминала неловкое и неприятное чувство, сковавшее ей скулы, когда она глядела на эту сцену. Она беспомощно оглядывалась на своих родителей, которые с плохо скрываемой неприязнью наблюдали за рыдающим на плече их тщедушного зятя громадным парнем.
   Моти словно бы услышал тогдашний разговор родителей Рути за его спиной. Гедалья мрачно гудел, покачивая седой головой, покрытой чёрной кипой: "Ну, и хаверим у нашего зятька!" - "Ну, что ты, Гедалья! - старалась скрыть замешательство Хана. - Благодари Б-га, что не этот мешок у нас в зятьях... Считай, что нам всё-таки повезло! И потом... ты неправ: вот Бенци тоже друг Моти, прекрасный парень... Тоже вырос в Меирии". - "Да, Нехама всегда была умницей!.." - с неподдельной горечью вздохнул Гедалья.
   Тут к ним подошли сваты, они широко улыбались и протягивали руки для прощания. Улыбка у миниатюрной, изящной, смуглой, черноглазой миссис Дины Блох была более открытой и приветливой, чем у её мужа, сурового, малоразговорчивого бизнесмена Михаэля Блоха - так, во всяком случае, показалось Хане. Пришлось и родителям Рути принять весёлый и радушный вид. Они попрощались с австралийскими сватами - как оказалось, на годы.
   Попрощавшись со старшим сыном, который только что стал семейным человеком, тепло расцеловавшись со смущённой Рути, Блохи покинули ресторан.
   С горечью и недоумением Моти подумал: зачем, ну, зачем, когда Туми снова возник на его горизонте, - уже под именем Тим! - он, Моти, свёл с ним короткое знакомство, ввёл его в свой дом, в свою семью? Кто его тогда тянул за язык приглашать Пительмана к себе?..
   Однажды попав в дом к Блохам, Тим постарался не забывать туда дорожку. Рути предпочла вовсе никак не называть этого человека - ни старым, ни новым именем. Она старалась не обращаться к нему, а если уж было необходимо, то без имени и не глядя в глаза.
   Моти испытал странную неловкость на грани неприязни от экстатического умиления и неуёмных восторгов гостя, впервые увидевшего 5-летних толстеньких близнецов.
   Тим с умильной улыбкой кружил вокруг малышей, подхватывая на руки то одного, то другого, и восторженно вереща: "Хевре, вы даже не представляете, как вам повезло! Такие чудные близнецы! Это чудо!"
   Он хватал одного, целовал в обе щёки, потом то же самое проделывал с другим, потом поднимал обоих, чуть не подбрасывал к потолку... Моти ревниво и с завистью подумал:о ему таких фокусов с мальчишками уже ни за что не проделать - слишком тяжёлые стали!
   Подхватив на руки смуглую, черноглазую малышку Ширли, лицо которой красиво обрамляли крупные чёрные кудряшки, Моти пытался обратить внимание гостя на дочку: "Смотри, Тимми, у нас ещё и дочка есть! Наша Бубале! Тоже чудо-ребёнок!" - "А какая красотка! Не хуже братиков!" - вторила и Рути, гордо и любовно глядя на дочурку. Но Тим только искоса глянул на девчушку, тут же переводил глаза на близнецов и ухмылялся: "Ну, что ты, Рут! Я люблю полненьких, упитанных деток. И мальчиков больше, чем девочек! Ты не понимаешь!.. А как они на тебя похожи, мотеки-близнецы! Иметь в доме три таких светлых личика - это такое богатство!" - и он нарочито виновато глянул на Рути. Рути изумлённо подняла брови и, покраснев, отвернулась.
   Тимми появился у них в одну из суббот, возникнув этакой огромной горой на пороге и громко позвал: "Хевре! Сюда! Тимми к вам пришёл, да не с пустыми руками!" Вышли смущённые мальчишки и уставились на него блестящими серыми глазёнками, в которых светилось нетерпеливое ожидание. Тим из-за спины вытащил два огромных свёртка и кинул обоим по очереди.
   Моти вспомнил огромные чёрные глаза Ширли, которая смотрела на эту сцену и ждала, что сейчас и ей гость кинет какой-нибудь подарок. Но тот демонстративно повернулся к малышке спиной и увлёк мальчишек на веранду, ненароком оттолкнув её и словно не заметив этого. Личико малышки сморщилось, и она громко заплакала. Рути выскочила из кухни, подхватила малышку на руки и унесла из салона. В памяти Моти снова всплыло нежное щебетание Рути, успокаивающей плачущую Ширли. И - фоном - нарочито заразительный смех Тимми, играющего с близнецами...
   Рути потом рассказывала об очень неприятном ощущении от неестественной, чрезмерной весёлости гостя. Не глядя на громадного толстяка, Рути сквозь зубы проговорила: "Э-э-э... А тебе не кажется, что мог бы и не обижать девочку, если уж ты решил наших сыновей побаловать подарками?". Тим повернулся к ней, умильно и виновато ухмыляясь: "Ну, чем ты недовольна, Рути? Я искренне люблю твоих сыновей! Они такие хамудики! Вот я им подарки принёс, смотри, как они рады!" - "А зачем девочку демонстративно игнорировать? Ещё и толкнул и не извинился! Она что, не наша дочь?" Тим продолжал откровенно поедать её глазами: "Да не знаю я, как с такими маленькими и худенькими обращаться... А что толкнул, так я не заметил... Девчонки, они все плаксы и ябеды! А вот мальчишки-хамудики - это дело! Не понимаю, чем ты недовольна!.. Что они тебе, не сыновья? Ну, Рути, не уходи, посиди с нами, посмотри, как мы играем!" - "Некогда мне с вами сидеть!.. Пусть вас Моти развлекает!.." - сквозь зубы пробормотала Рути и, резко развернувшись, вышла вон. Моти стоял, опешив, не понимая, что происходит, ловил торжествующие взгляды своего старого армейского приятеля и... немел под этими взглядами. Потом приблизился к ним и постепенно присоединился к их играм, но робко, как бы на правах "третьего лишнего"... Уж Тим постарался всецело завладеть вниманием мальчишек, отвлечь их от отца. Моти тогда никак не мог понять, зачем Тим так демонстративно делал различие между его детьми. Понял, к сожалению, слишком поздно...
   Моти стоило огромного труда убедить мальчишек непременно воткнуть в уши презентованные всем сегодняшним посетителям "Цедефошрии" антишумовые фильтры. Близнецы наперебой верещали: "Ты что, пап! Запятнать себя страхом перед сногсшибательными композициями гениальных виртуозов? Да над нами смеяться будут!" - "Посмотрите! Все надевают эти фильтры!" - как можно спокойней, пытался уговорить их Моти. - "А мы уже слушали!.." - похвастался Галь. - "Как слушали? Когда?" - поинтересовался Моти. Гай махнул рукой: "Ну, у хевре диски... А композиции старого состава "Звёздных... э-э-э... виртуозов", что был до них у Ори Мусаки... Так называемых шумовиков, которые исполняли композиции на стиральных досках ихних бабушек... Знаешь?" Моти совсем смешался, опасаясь выглядеть перед сыновьями смешным и несовременным: "Нет, стиральные доски даже видеть не пришлось. Такой вот пробел в моём образовании! Тем более не знаю, как их используют в качестве музыкальных инструментов... - и с плохо скрытой иронией он спросил: - Кстати, каких именно? - струнных, клавишных, или... скорее всего, всё-таки ударных? Судя по названию и первоначальному предназначению..." Близнецы с сожалением посмотрели на своего отсталого отца, а Галь пояснил с выражением преувеличенной гордости на лице: "А вот этих - только диски у хевре. Поверь, это что-то сногсшибательное! Шутка ли - "Звёздные силоноиды"!" - сбивчиво бормоча невнятные, рубленные фразы, мальчишки нехотя натягивали на головы устройства. Моти нарочито недоуменно пожимал плечами: "Мне, старому вашему отцу, этих супермодерных названий и течений уже не постичь". Сыновья перемигнулись и засмеялись, ничего не ответив.
   В этот момент погас свет, и только установленные на каждом столе изящные маленькие фонарики, искусно выполненные в виде грозди винограда, апельсина, гуайявы, грозди банан или ещё какого-нибудь плода, струили мягкий, неяркий свет.
  
   Концерт Века в "Цедефошрии"
   Всю Лужайку пронизало бешеное мигание раздражающе-ярких огней под аритмично-диссонирующие синкопы. Наконец, на сцену вышел маэстро Ори Мусаки-сан, миниатюрный человечек, закутанный в бледно-голубое кимоно, чем-то неуловимо напоминающее и индийское женское одеяние, сари. На его лбу красовалась большая темно-красная клякса, что в Индии было символом принадлежности к высшей касте брахманов. Лик маэстро украшали дымчатые непроницаемые очки слегка раскосой формы.
   Зал взорвался экстатическим воплем молодых фанатов.
   Улыбаясь японской улыбкой и по-японски же раскланиваясь с публикой, занявшей места вблизи сцены-ракушки, посылая воздушные поцелуи тем, кто занял места в отдалении, он заговорил, и усилители разнесли его голос по всей "Цедефошрии": "Шалом! Шалом! Hi!!! "Звёздные силоноиды" сердечно приветствуют всех-всех-всех любителей и ценителей силонокулла Эрании и всей Арцены! Для начала я советую вам настроить ваши устройства на более-менее тихую, спокойную музыку! Выступает любимец нашей элитарной молодёжи и всех молодых душою и сердцем, популярный артист... -он сделал многозначительную паузу и выкрикнул: - Виви Гуффи!"
   Всматриваясь в руководителя популярного коллектива и рассеянно слушая его нежно трепещущий тенорок, Моти не уставал про себя удивляться: "Интересная помесь стилизаций - Япония и Индия. Наверняка, не смог остановиться на чём-то одном. А может, это то, чего он успел нахвататься из той и другой культуры... или просто для него всё едино... И так в звёздах числится!"
   На сцену стремительно вылетел, будто получив хорошего пинка под зад, маленький с курчавой шапкой волос парень, чем-то похожий на потешную мартышку. Его чрезмерно большой рот с тонкими ярко накрашенными губами был распахнут в традиционно широкой smile. Чёрные маслянистые глазки, словно подглядывавшие из-под огромного блестящего чуба, чем-то напоминали вход в таинственные пещеры.
   Сидящим почти у самой сцены было отлично видно густо накрашенное лицо парня, что наводило на невольную мысль о некоей своеобразной и модной ориентации в определённых кругах отвязанных элитариев. Моти внутренне ощутил, как его брезгливо передёрнуло. Чтобы успокоиться, он подумал, что это, скорее всего, сценический грим. Виви Гуффи был облачён в прозрачную тунику из бледно-голубого шифона, из-под неё проглядывало обнажённое тело, густо покрытое вызывающей смущение татуировкой. Моти тут же подумал, что его мальчикам, пожалуй, рановато созерцать рисунки, украшающие в меру упитанные телеса кумира современной молодёжи.
   Когда он этого артиста пару раз видел по телевизору, тот выглядел малость приличнее, во всяком случае, татуировки и росписи были скрыты под непрозрачным одеянием. То, что увидел сейчас Моти на теле Виви Гуффи, было слишком... даже для него, взрослого мужчины. Право же, не стоило им садиться так близко к сцене... Ему оставалось только порадоваться, что жена и дочь не видят всего этого, в то же время с немалым смущением и беспокойством подумал о сыновьях-подростках. Те уже пожирали кумира глазами, и говорить им что-то было уже поздно, да и бесполезно - слишком внезапно выскочил расписной кумир на сцену этаким упругим мячиком...
   Виви дал знак сидящему за полупрозрачной занавеской небесно-голубого оттенка голо-выбритому парню с глазками, похожими на пару стеклянных пуговиц, и тот по-детски старательно заиграл на детских же цимбалах, нежный тихий звук которых напоминал колокольчики, простенькую мелодию. Виви приблизил ко рту микрофон жестом, что можно было подумать, что это не микрофон, а соска-пустышка, и затянул высоким тенором:
   На острове необитаемом
   Лёд вековой, нетаянный...
   Тишь, только сердца стук,
   Единственный слышимый звук.
   Тучи над островом низко
   Ползут... Хоть в бутылке записку
   Послать на землю людей:
   "УСЛЫШЬТЕ! СПАСИТЕ СКОРЕЙ!"
   Но пальцы замёрзли, бедняги,
   И нету бутылки, бумаги,
   Карандаша огрызка...
   Какая уж тут записка!..
   Сердце, мой передатчик,
   "SOS" отстучи!.. Иначе
   Из белой блокады льда
   Не выйти мне никогда...
   Моти слушал и недоумевал: "Интересно же мастера силонокулла демонстрируют независимость певца от музыкального сопровождения, даже и такого примитивного: мелодия и ритм - сами по себе, а то, что он поёт (да и пение ли это?!) - само по себе... Разве что текст... более-менее... В остальном же... Наверно, нам, старым традиционалам, этого уже не понять..."
   Виви закончил исполнение, внезапно взвизгнув: "А У НАС ПОЛНО БУТЫЛОК!" Тут же на сцену выпрыгнуло похожее на щепку существо, согнутое, как будто его складывали пополам, да так и не успели сложить, отдалённо напоминавшее гибрид живого человека с роботом, собранным из старого детского конструктора. Сильные квадратные очки подчёркивали глаза цвета тонкого слоя льда. Если бы не густая курчавая шапка иссиня-чёрных волос, покрывающая голову, создававшая откровенно диссонирующий контраст с остальной внешностью, он производил бы впечатление чего-то абсолютно бесцветного. Но вот он резко выпрямился, с той же ничего не выражающей миной на лице, без единого звука подняв вверх обе руки в приветственном жесте, и все увидели, какой он худой и длинный.
   На сцене возник, как сгустился из воздуха, маэстро, одновременно низко кланяясь во все стороны и подняв торжествующе обе руки. Он пронзительно взвизгнул голосом, усиленным мощной аппаратурой: "Великий, всемирно-известный синьор Куку Бакбукини исполнит свои лучшие композиции на бот-ло-фо-не-е-е!!!"
   Зал взвыл от восторга: элитарии не понаслышке были знакомы со знаменитым виртуозом Куку Бакбукини. По "Цедефошрии" тут же покатился громкий шёпот: "О-о-о!!! Синьор Куку Бакбукини! Ботлофон!"
   Моти подумал: "А что такое ботлофон?" - но спросить постеснялся: до чего же не хочется обнаруживать перед эрудированной и продвинутой публикой свою серость...
   Близнецы горящими восторгом глазами уставились на сцену, а Гай поглядывал на отца загадочно и с гордостью, как бы желая сказать: "Смотри и слушай, приобщайся к прогрессу, к силонокуллу! Мы уже начали приобщаться! Теперь ваша, предки, очередь!.."
   Куку Бакбукини, то сгибаясь почти пополам, то тут же резко разгибаясь, вприпрыжку подбежал к заколебавшейся в одном из многочисленных углов сцены занавеске цвета его глаз, отбросил её, резко выпрямился и... "Цедефошрию" огласил грохот, вроде боя огромного количества стекла, который отличался ломаным, нервно скачущим, подобно насмерть перепуганной кобылке, ритмом. Сидящие возле сцены увидели открывшуюся из-за занавески объёмную конструкцию, типа шторы, из множества хаотически направленных в разные стороны бутылок, бутылей, бутылищ и бутылочек. Торжественная какофония бьющегося с оглушительным звоном стекла продолжалась очень долго... Презентованные администрацией заглушки мало помогали. Моти подумал: "Да уж... По нервам эта "музыка" бьёт, и ещё как!.. Не хотел бы я услышать такое ещё раз!.."
   Наконец, с торжествующей улыбкой знаменитый виртуоз выдал нарочито залихватским жестом заключительный аккорд, проведя огромной суковатой дубиной по всем многочисленным бутылкам, и занавеска с громким, влажным хлопком вернулась на место.
   Никто не успел заметить, куда исчез Куку, потому что на сцене вновь возник, как бы вывинтившись из мутного воздуха, Виви Гуффи и, извиваясь всем телом, тут же затянул:
   Ползком до ближайшей щёлочки,
   Винтом сквозь ушко иголочки...
   Свернуться и съёжиться,
   Скорчиться -
   Ведь стать незаметнее хочется!
   Втоптаться в толпу
   Не грех!!!
   Жаль, что сиё не для всех!!!
   Фоном концовки песни был оглушительный рёв и свист обезумевших от восторга фанатов. Виви Гуффи поднял обе руки в приветственном жесте и знаками попросил тишины. На помощь ему выскочил Ори Мусаки и завопил на всю "Цедефошрию": "Наш обожаемый солист просит тишины! Он понимает ваши восторги и с благодарностью принимает ваше безграничное выражение симпатии и любви, но - продолжим наш концерт!"
   Виви снова вышел на середину сцены и завёл:
   Я в дом зашёл, на все дома
   Послушной КАК-У-ВСЕХНОСТЬЮ похожий,
   И глупостей мешок повесил в воздухе,
   Как на крючок в прихожей.
   И вот причёсанные, завитые мантры-мысли...-
   Средь вас уютненько повисли...
   А вы сидели, впитывали, поглощали и вдыхали
   Кружочки, завитки, спирали -
   И привыкали, привыка-али, привыка-али-и-и-и...
   И наконец привыкли
   Вдохнувши, дружным хором выдыхать,
   Высвистывать и снова повторять
   Одни и те же мысли... Мысли-и!.. Мыс-сли-и-и!!!
   В ответ звуковой шквал: рёв, аплодисменты, свист. Виви Гуффи явно устал раскланиваться и ловить швыряемые в него букеты цветов, сласти, фрукты и даже... бутылки коньяка. И вдруг... Исчез, словно растворился в медленно густеющем туманном мареве, незаметно заполнившем сцену... "Цедефошрия" взорвалась оглушительным рёвом и свистом: "Ви-ви Гуф-фи! Ви-ви Гуф-фи!! Ви-ви Гуф-фи!!!"
   На сцене сгустился из мутного марева Ори Мусаки. Он безуспешно пытался перекричать беснующуюся публику, надрываясь с вымученной улыбкой на лице: "Уважаемая публика! Прошу спокойствия!!! Мы всего лишь меняем декорации! Вас ждёт новая песня в необычном исполнении! Минуточку терпения!!!"
   Не видя другого выхода, он дал незаметный знак погрузить "Цедефошрию" на несколько секунд во тьму. Под открытым небом абсолютной тьмы не получилось - на столах мерцали разноцветные фонарики. Но контраста с раздражающе-ярким светом прожекторов оказалось достаточно.
   Это ещё больше возбудило разгорячённых фанатов Виви Гуффи. В тот момент, когда Концерт Века вот-вот мог рухнуть в непредсказуемую пучину бунта обезумевших от адской смеси восторга с возмущением фанатов, вспыхнул яркий свет. Присутствующие заморгали от неожиданности и на мгновение успокоились - чего и добивалась администрация.
   Зрители оцепенели от изумления: в самом центре ярко освещённой сцены возвышалась перламутрово переливающаяся ванна нежно-младенческого цвета, наполненная густой пеной голубовато-розоватых тонов. В ванной возлежал обнажённый Виви Гуффи с микрофоном в руках. Нежным тенором, больше похожим на женское контральто, он с блаженной улыбкой затянул:
   В ароматной нежной пене
   Отдохну душой и телом...
   И прохладною водою...
   - и принялся поливать себя водой из неизвестно откуда взявшегося душа. Пена поднялась густой пышной голубовато-розовой шапкой над ванной, почти скрывая артиста. Из-под густой пенной шапки глуховато донеслось:
   Все свои проблемы смою!
   Утоплю их непременно
   Хоть на время в пышной пене!
   Оглушённый и потрясённый, Моти не успел отвлечь близнецов от экстравагантного зрелища.
   Не давая публике опомниться, Виви встал во весь рост и, вращая душ в руках, спиральной водяной струёй поливал своё коротенькое, отдалённо напоминающее румяный колобок, покрытое уже упомянутой татуировкой обнажённое тело. Он громко пел под пронзительные ярко диссонирующие колокольчики сопровождения:
   Из туманных спиралей, наощупь неощутимых,
   Почти из ничего -
   Изваяно НЕЧТО!!! НЕЧТО!!! НЕЧТО!!!
   Поющее во весь голос, сверкающее ослепительно!
   И в этом вечно зыбкая, ускользающая ИСТИНА!!!
   Последнее слово - "истина" - завершилось оглушительным звоном разбиваемого стекла, Виви Гуффи резво выскочил из ванной, подняв розово-голубоватый пенистый фонтан и забрызгав сидящих у самой сцены. Он встал на цыпочки, затем присел, как перед разбегом, подпрыгнул этаким упругим мячиком, ловко приземлился и высоко поднял руки в приветственном жесте. Публика снова зашлась в экстатических воплях.
   Моти с беспокойством поглядел на своих мальчишек: их, очевидно, тоже заразило это коллективное безумие. Подпрыгнув мячиком к самому краю сцены, мокрый и голый, покрытый ошмётками оседающей грязно-серой пены, Виви Гуффи завыл ещё более высоким тенором, который то и дело грозил сорваться на петушиный крик:
   Сидишь на облаке, под тёплым солнцем нежась...
   Зевнув, потянешься... И удочку небрежно
   Забросишь в море,
   Житейскою бурлящее волною...
   Мутна волна. То вверх, то вниз мелькает поплавок...
   Не знаю, что поймаю на крючок:
   Стекляшку, камушек иль рыбку...
   Но с лучезарною улыбкой -
   Всё в стишок!!!
   Снова погас свет... и тут же...
   Виви Гуффи, залитый светом мощного прожектора, появился на тёмной сцене, где на чёрном заднике пульсировали блики. На нём была обыкновенная ковбойка, неуклюжим узлом завязанная на пухленьком животике. Он степенно раскланялся с публикой и запел на залихватски скачущий мотивчик под звуки трещоток:
   Луна блином с горячей сковородки
   На небо темносинее упала
   И замигала,
   Барахтаясь меж туч,
   Запутавшись в ветвях больших и малых...
   Не успел угаснуть последний звук, когда Виви Гуффи, широко улыбаясь, ловко запустил над "Цедефошрией" нечто, похожее на детскую летающую тарелку (или огромный блин), и покинул сцену, сопровождаемый бурей бешеного восторга. Куда это нечто улетело, Моти так и не понял.
   Ему показалось, что где-то сзади опрокинули столик и на пике экстаза принялись бить посуду и ломать кусты. Он в глубине души порадовался, что его темпераментные мальчики подпрыгивают, вопят, свистят, хохочут, стучат по столу и дёргают друг друга за волосы рядом с ним, а не проделывают то же самое, а то и хуже, где-то там, за его спиной...
   Моти тихо прошептал: "Ну же, хевре, спокойней, спокойней!" Один из близнецов возмущённо проревел в ответ: "Ле-азазель (чёрт побери), dad! Не мешай!!!" Моти уж не стал разбираться, кто именно нагрубил ему, он был почти уверен, что это Галь. Ошеломлённый и оглушённый всем виденным и слышанным, он не знал, как реагировать на такую грубость, которой он никогда до сих пор не слышал от своих детей...
   Снова на сцену вышел Ори Мусаки и, умильно улыбаясь и раскланиваясь на все стороны, объявил антракт. Моти встал и нерешительно посмотрел на продолжающих сидеть вразвалку сыновей.
   Он обратился к мальчикам: "Может, пойдём? Поздно уже. Да и голова у меня от этой... э-э-э... музыки раскалывается. Вредно для здоровья слушать такое в чрезмерных количествах..." - "Да ты что, dad?.." - Галь округлил и тут же сузил глаза, которые стали похожи на льдинки. Моти сердито и удивлённо нахмурился: "Где ты этого нахватался? Почему ты называешь меня dad?" - "Ну... Так все элитарии говорят... - смутившись, потупился мальчишка. - Тимми же тебе сказал! Это по-английски, сейчас так модно... И наши австралийские кузены, наверняка, так зовут Эреза. А мы собираемся учиться в hi-school Галили. Там всё на самом современном и прогрессивном уровне... э-э-э... Нам рассказывали..." - "Так вот! - твёрдо отчеканил Моти. - Прошу так ко мне не обращаться! Мы не в Австралии и не в Америке! Я не dad, а - папа, отец! Понял, хамуд?" - это уже гораздо мягче. Галь сконфуженно буркнул: "Понял..." Гай смущённо смотрел то на отца, то на брата.
   Моти вздохнул: "ОК, давайте поужинаем тут - и домой. Я думаю, мама и Ширли уже ждут нас..." Галь жалобно захныкал: "Ну, па-ап! Ведь сейчас будет силонофон! Мы так хотели послушать его в натуре!" Гай подвывал и поскуливал в его поддержку...
   На сцене снова проявился Ори Мусаки: "Я хотел бы предложить уважаемой публике после антракта переключить фильтры на прослушивание космических запредельных композиций великих виртуозов Ад-Малека и Куку Бакбукини!"
   Публика взвыла: при этих словах маэстро упомянутые виртуозы вывинтились с обеих сторон из скрытой бледно-голубой полупрозрачной занавеской задней части сцены и начали раскланиваться во все стороны, вызвав нервное колыхание многочисленных драпировок.
   Ори Мусаки-сан продемонстрировал сладчайшую улыбку и нежно проворковал: "Кушайте, угощайтесь, дорогие гости "Цедефошрии"!"
   Моти с некоторой оторопью взглянул на того, кого Ори Мусаки назвал Ад-Малеком, и который степенно раскланивался рядом с Куку Бакбукини, обладателем рекордной худобы и неподражаемой способности складываться пополам. После минутного колебания он принял мужественное решение остаться: ведь надо же, наконец, понять, что собирается делать на эранийской сцене эта закутанная в необъятный плащ зловещая, таинственная фигура. Заодно и хотя бы прикоснуться к частичке мира своих мальчиков. Он кивнул сыновьям: "Тов, посидим ещё чуть-чуть... Кушайте... Это же ваше любимое!.."
   Кумиры эранийских элитариев тем временем испарились со сцены, которая тут же погрузилась во мрак.
   Итак, сегодня Моти на личном опыте предстояло приобщиться к моде крутых фанатов силонокулла: пассажи, исполняемые на непостижимом музыкальном инструменте, именуемом силонофон. После антракта снова вспыхнули слепящие прожекторы, и Моти с откровенной опаской поглядывал на сцену. Он настроил свой фильтр на максимум защиты, то же сделал и с фильтрами сыновей, невзирая на их громкие вопли протеста.
   На сцене снова проявился Ори Мусаки и выкрикнул торжественным тоном: "Великий, популярный, знаменитый творец инструмента, именуемого силонофон, саиб Ад-Малек!!!" Публика восторженно заревела и застучала.
   Моти ошеломлённо оглядел публику. Он успел ухватить: Зомембер важно восседает в кресле и величественно кивает головой, а тот, кого назвал Тим Кобой Арпадофелем, продолжает постреливать своими постоянно меняющими цвет и косящими во все стороны глазками-гвоздиками, похлопывая ладонями по столу, словно отбивая синкопы в ритме марша.
   Сбоку, почти вне сферы освещения крохотного синего фонарика на столе, маячило бледное, осенённое загадочной улыбкой, широкое лицо Тимми, спиной к Моти сидела, что-то шепча в свой маленький диктофон, Офелия...
   Перед взволнованной и предвкушающей неизведанные ощущения публикой, словно сгустившись из воздуха, снова возник великий виртуоз. Диковинное сооружение, которое за ним волокли рабочие сцены, поразило Моти до оцепенения.
   Увидев своего кумира и его творение, публика застыла в нервно-экстатическом ожидании. Возбуждённое состояние молодёжи передалось и Моти, он ощутил тревогу и внутренне содрогнулся.
   Таинственный Ад-Малек, как всегда, не обманул ожиданий публики...
   От ракушки во все стороны расходились нарастающие мощные звуковые волны. Моти успел отметить: звуки, настойчиво словно бы ввинчивающиеся ему в виски, заползающие куда-то в грудь, под ложечку, и тяжело падающие в живот, не отличаются слишком большой громкостью, зато - всепроникающей вкрадчивостью. Он поплотнее натянул наушники защитного прибора и изобразив сверкнувшими оловянным блеском глазами преувеличенный интерес, уставился на сцену.
   Он напряжённо следил за манипуляциями Ад-Малека, но так и не смог уловить - каким образом этот необычный кумир молодёжи извлекает жутковатые звуки из таинственного сооружения. В этом он оказался не одинок: зрителям это не должно быть доступно.
   На сцену выскочил, сгибаясь напополам и снова как бы щелчком разгибаясь, синьор Куку Бакбукини. Ад-Малек, как давеча Виви Гуффи, незаметно растворился. Смекнув, что экстатической публике понравился его трюк, Куку несколько раз повторил его.
   "Цедефошрию" снова затопили потоки ярчайшего, слепяще-белого, то меркнущего, то ослепительно вспыхивающего, света. И океан звука... - и какого!!!.. Гремучая смесь шумов - стеклянный бой с примесью скрежета и вкрадчивого негромкого свиста, - сверлила мозг и расползалась по всему телу, то и дело внутренне содрогающееся от импульсов нервной дрожи. Во всяком случае, так это ощущал Моти.
   Он прикладывал неимоверные усилия, только бы не увидели сыновья и сидящие за соседними столиками юнцы его слабость. Вкрадчивые силонокулл-диссонансы вызывали у него не просто неприятные, но болезненные ощущения. Он опасался, что каким-то образом эта тайна станет явной для его шефа и для Тимми с его ящеркой. Вон как азартно она что-то нашёптывает в диктофончик! У него заныли все зубы, но он мужественно сдержался и не схватился за щёку, только слегка прикусил губу. Ну, а непроизвольная дрожь... так тут все дрожат от возбуждения.
   Он снова порадовался, что Рути и Ширли не слышат этого. Он взглянул на близнецов: у ребят, впрочем, как и у большинства сидящих вокруг них ровесников, нервная дрожь, как видно, превратилась в неуёмное выражение экстаза. Это побуждало их то и дело подпрыгивать, размахивая руками, стучать кулаками по столу, пинать то ножки стола, то друг друга, хватать друг друга за уши, за взлохмаченные вихры. Оглянувшись, Моти убедился: так же, и даже ещё более буйно, вела себя вся молодёжь. Его сыновья на фоне остальных выглядели ещё более ли менее пристойно. На Зомембера он боялся смотреть.
   Улучив краткий момент паузы, он решительно встал и твёрдо, со злостью отчеканил: "Всё, хевре! Мы идём домой! На сегодня хватит!" - "Ну, па-ап!.. Ещё не конец, мы не хотим уходить!" - нестройно заныли близнецы, а Гай жалобно пробормотал: "А я не доел и не допил..." На это Моти твёрдо отчеканил: "Ничего, мама готовит гораздо вкуснее! Я-то думал: престижный ресторан, то-сё..." - "Но не такое! Таких деликатесов она не умеет!.." - вскинулся Галь. Моти сверкнул глазами и жёстко проговорил: "Между прочим, дома никакая мешанина звуков не портит аппетит. Если вы сейчас не пойдёте, домой будете добираться пешком. Или, не знаю, как. А с меня довольно..." - с этими словами он встал из-за стола и направился к выходу, не оглядываясь. Он не видел ни пронзительного ослепительно белого луча, источаемого косящим левым глазом Арпадофеля, ни неодобрительно-удивлённого взгляда, которым проводил его босс, ни иронической ухмылки старого приятеля Тимми, то и дело поглядывающего на Зомембера. Близнецы встали, понурясь и ворча и поплелись за отцом.
  
   Лужайка "Цлилей Рина"
   Случайно или нет, но с самого начала самые популярные концерты в "Цедефошрии" совпадали с наиболее посещаемыми и популярными концертами в "Цлилей Рина". Так случилось и на сей раз. В тот же день и час в "Цлилей Рина" состоялся концерт любимых артистов - дуэта "Хайханим".
   Несколько лет назад в Парке было несколько входов - для удобства всех эранийцев и жителей пригородов. Но совсем недавно в целях экономии вход, ближайший к Лужайке "Цлилей Рина" (которую посещали не только жители Меирии, но и гости из отдалённых пригородов и даже из столицы Шалема и из горного посёлка Неве-Меирии) решили закрыть. Поэтому желающим посетить концерты "Цлилей Рина" приходилось добираться до главного входа в Парк, а оттуда кружным путём - до любимой Лужайки.
   Основная масса посетителей "Цлилей Рина" прибывала в переполненных автобусах - ехали, как это было принято, целыми семьями. Только подростки из ближних пригородов иногда предпочитали приезжать на велосипедах. От входа в Парк шумная, весёлая разновозрастная толпа пешком направлялась в сторону любимой Лужайки.
   Вот из автобуса выбралось семейство Дорон. Первыми лихо соскочили 10-летние близнецы Шмулик и Рувик. Следом Бенци и его первенец Ноам, высокий черноглазый парнишка 14 с половиной лет. Далее старшая дочь, 12-летняя Ренана, завершала же семейную процессию Нехама, за руку которой цеплялась 6-летняя малышка Шилат. Спустя некоторое время они уже со всей шумной толпой подходили к "Цлилей Рина".
   Бенци усадил Нехаму и Ренану с Шилат на их обычные места немного справа от сцены, а сам с сыновьями присел рядышком, но поближе к центру.
   Публика меж тем устраивалась вокруг ракушки. Родители рассаживали и успокаивали своих неугомонных малышей. Ракушка ярко осветилась, мягкий свет залил пространство Лужайки.
   На сцену вышли два бородатых крепыша с гитарами. Это был популярный дуэт "Хайханим (улыбчивые)" двоюродных братьев Гилада и Ронена. Темно-каштановые гривы и светло-рыжеватые бороды обрамляли их улыбающиеся лица. По бокам полоскались на ветру цицит. Головы их увенчивали глубокие кипы красивого сине-фиолетового оттенка с более светлым орнаментом. Фиолетовая гамма ненавязчиво господствовала в одежде любимых артистов - и светлые жилетки в клетку затейливых сочетаний всех оттенков фиолетового и лилового поверх ослепительно-белых рубашек, и даже брюки, отливающие то лиловым, то синьковым, то бирюзой. Дочка Бенци Ренана обратила внимание на понравившуюся ей цветовую гамму, которую ненавязчиво рекламировали со сцены любимые артисты, о чём тихо шепнула маме.
   Сверху полилась нежная мелодия скрипок и флейт. Сквозь дымку полупрозрачной занавески, переливающейся лилово-бирюзовым (гамма радостного пробуждения, как это сочетание назвала Ренана), проглядывал квартет.
   Гилад и Ронен запели. Над "Цлилей Рина" поплыло задорное двухголосие. Исполнив несколько медленных, мелодичных композиций на слова стихов из ТАНАХа, оба артиста вдруг синхронно ударили по струнам гитар. Над Лужайкой понеслась, завихрилась зажигательная мелодия, подхваченная голосами артистов, которые в такт ритмично и упруго вышагивали вдоль сцены, весело поглядывали на зрителей, откровенно призывая их присоединиться к их веселью.
   лилей Рина" погрузилась в океан искрящегося веселья и неугомонной радости: присутствующие вторили голосам артистов, ритмично хлопая в ладоши. Публика на едином дыхании воспринимала каждый звук, льющийся сверху и возносящийся ввысь. Волны искрящейся радости расходились кругами всё шире и шире, выплёскиваясь за пределы Лужайки. Как только замолкали скрипки и флейты за полупрозрачной занавеской, вступали гитары певцов. Они пели и непрестанно двигались по маленькой сцене в затейливой рамке растений, усыпанных яркими цветами.
   Обняв друг друга за плечи, мальчики и юноши образовали кружок и пустились в пляс. К ним присоединились взрослые, бородатые мужчины, кое-кто со смеющимися, тихонько повизгивающими от восторга малышами на плечах.
   Спустя некоторое время несколько девушек, взявшись за руки, цепочкой направились и скрылись за живой изгородью, закружившись в весёлом, зажигательном танце. Ренана схватила за руку стоящую рядом круглолицую девочку с длинной чёрной косой и потащила в круг: "Даси, пошли-и!!!"
   Оставшиеся на местах зрители азартно хлопали в ладоши и подпевали, к ним присоединялись новые и новые голоса. Вскоре пели все, и над этим радостным хором гремели сильные, чистые, красивые голоса любимых артистов.
   Нехама нежно прижала к себе Шилат, ласково гладила её, и они обе радостно и ритмично хлопали в ладоши. Ренана выглянула из-за изгороди и махнула матери рукой: "Мамуль, пошли, потанцуем!" Нехама, улыбаясь, покачала головой: "Ты танцуй, доченька, а мы с Шилат посидим..." - но, наконец, всё же вняла уговорам старшей дочери и присоединилась к кругу танцующих молодых женщин и девушек, держа за руку малышку Шилат.
   Она вспомнила, как они с Бенци бегали по концертам клейзмерской и хасидской музыки, которые устраивались в те времена два раза в неделю то в одном, то в другом небольшом концертном зале Эрании, или в синагогах Меирии - до создания знаменитого эранийского Парка и их любимой Лужайки.
   Она тихо подпевала, с ласковой улыбкой поглядывая то на танцующих мужа и сыновей, то кидая взгляд на старшую дочку, самозабвенно отплясывающую в кругу своих ровесниц. Шилат выпростала руку, махнула маме и побежала в круг танцующих мужчин к отцу, который тут же подхватил её и усадил на плечи. Нехама с радостной улыбкой горящими глазами глядела на освещённое любовной гордостью лицо Бенци, танцующего с младшей дочерью на плечах, одновременно приобняв за плечи близнецов.
   До Нехамы вдруг дошло, что это звонкие детские голоса её близнецов Шмулика и Рувика так красиво вплетаются в голоса артистов. Это они, её талантливые мальчики, её любимые детки!.. Она с тёплой нежностью смотрела на них и думала: а ведь это её папа, рав Давид, увлёк их музыкой, порекомендовал хороших педагогов!
   Гилад и Ронен лихо перебирали струны гитар, Ронен ладонью задорно отбивал ритм. Неожиданно они оба, сверкнув глазами, затянули чарующую мелодию песни, которая в первый момент заставила застыть и замолчать в ошеломлённом восторге танцующих по обе стороны огненной бугенвильи. Тут же к поющим артистам начали присоединяться отдельные голоса, которых становилось всё больше и больше. Юноши и мальчики снова закружились в танце, успевая хлопать в ладоши.
   Дороны кружились во внутреннем малом кругу, и Бенци обнимал близнецов, чистые детские голоса которых весело звенели на всю Лужайку, красиво перекликаясь с голосами Гилада и Ронена. Гилад и Ронен тоже услышали, пристально глянули в направлении поющих близнецов и с улыбкой подмигнули им. Мальчишки покраснели от радостного смущения.
   Мелодии сменяли одна другую. Казалось, танцующие, струясь затейливой цепочкой взад-вперёд и по кругу, никогда не устают. Но вот, по заявкам публики, Гилад, отложив гитару в сторону, запел звучным баритоном: "Душа, словно птица, на свободу стремится".
   Эту песню публика знала и любила, поэтому её подхватила вся Лужайка, даже дети 5-6 лет робко подпевали, изо всех сил стараясь не сфальшивить. Как только затих последний звук песни, Ронен подошёл к краю сцены и объявил: "Антракт!"
   Мужчины встали на Арвит (вечернюю молитву). На сцене к ним присоединились и артисты. Многие женщины и старшие девочки, в том числе и Нехама с Ренаной, пошли за живую изгородь.
   Перерыв закончился. Артисты вышли на середину сцены, освещённые ярким светом прожекторов. Раскланиваясь на все стороны и улыбаясь, они проскандировали: "А теперь - сюрприз!.." - и, взявшись за руки, чуть-чуть отошли от края сцены. Гилад, улыбаясь, держал в руках флейту, а Ронен вытащил из-за пазухи и поднял вверх... длинный, витой шофар. Публика замерла. Кое-кто уже откуда-то знал, что Ронен намеревался именно сегодня продемонстрировать свой необычный шофар.
   Полились необычные звуки дуэта флейты и шофара. Шофар в умелых руках, возле умелых губ оказался способен на неслыханные чудеса. Он гремел грозными, призывными ткиа, которым вторила, журча и переливаясь, флейта Гилада. А то вдруг рассыпался удивительно мелодичными шварим, перекликаясь с неожиданно оказавшейся у губ Гилада свирелью. Сочетание звучаний шофара то с флейтой, то со свирелью, навевало ассоциации из глубины веков: картины живописных холмов, по которым весело идут древние пастухи в окружении своих стад под палящим солнцем древней и вечной земли Арцены. Люди завороженно слушали, погружаясь в магию древних и необычных звучаний. При этом артисты успевали озорно подмигивать близнецам Дорон, которые застыли, раскрыв рты, и с нескрываемым восторгом не сводили с них глаз.
   Одна за другой лились любимые мелодии, знакомые с детства не только слушателям, но и их дедам и прадедам. А вот артисты заиграли популярную среди эранийской молодёжи песню. Публика ритмично хлопала ладонями. Кое-кто, в том числе Бенци, принялись тихо подпевать. Гилад услышал это и весело улыбнулся, незаметно заменив флейту свирелью. В паузе Гилад певуче проговорил: "О-о-отлично-о-о-о! По-о-о-йте все, пойте вместе с нами!" Шмулик и Рувик, вопросительно глядя на отца, решились, и в необычное звучание дуэта шофара со свирелью вплелись их чистые детские голоса.
   Вскоре пела вся "Цлилей Рина". Вокруг Доронов образовался круг, большие и маленькие снова пустились в пляс. Бенци и Ноам плясали рядом с поющими близнецами. Затем артисты исполнили ещё несколько песен по заказу слушателей, которые, казалось, готовы были всю ночь не отпускать любимых певцов.
   Ронен, незаметно положив шофар за пазуху, взял в руки микрофон и заговорил: "Молодцы, хевре! Мы очень рады: вы отлично нас поддержали! А теперь, хаверим, мы хотим сделать важное сообщение, которое может кого-то заинтересовать. Вам известно, что в Неве-Меирии мы открыли музыкальную студию "Тацлилим (аккорды)". А сейчас мы хотим открыть студию и у вас в Меирии, а там и создать целую сеть студий по всей Арцене. Мы будем принимать мальчиков с 9 лет, проживающих в Эрании и пригородах. В студии у нас будет хор, а для желающих и способных детей - и сольное пение. Также с 10 лет обучение игре на музыкальных инструментах по выбору: скрипка, гитара, флейта... может, ещё группа ударных; для этого мы намерены привлечь опытных педагогов..."
   Гилад подхватил: "На базе студии организуется ансамбль мальчиков, которые вместе с нами будут выступать на сцене. В перспективе мы с братом мечтаем создать и ансамбль древних музыкальных инструментов, о которых упоминается в наших Книгах. Ещё есть идея - организовать в Неве-Меирии йешиват-тихон с музыкальным уклоном. Впрочем, я несколько увлёкся: это всё дело будущего... насколько далёкого - будет видно..."
   Снова заговорил Ронен: "Мы уже некоторое время сотрудничаем с Институтом древней музыкальной культуры в Шалеме. Там работают мастера, которые при содействии учёных историков и музыковедов, исследователей музыкальной культуры нашего народа изготавливают образцы древних музыкальных инструментов. Вот мы и будем в нашей студии вместе их осваивать! Интересно, правда?!" Гилад улыбнулся: "Я уверен - у нас в студии всем будет очень интересно".
   Оба артиста застенчиво улыбнулись, потом огляделись кругом, явно выискивая кого-то глазами в толпе завороженных мужчин, парней и мальчишек. Наконец, Гилад подался вперёд и громко сказал: "А теперь мы просим подойти к нам родителей близнецов, которые так красиво подпевали нам. Мы ждём вас перед сценой, напротив главного микрофона".
   Кто-то сзади подтолкнул Бенци, он покраснел от смущения, осторожно оглядываясь по сторонам. Ноам, покраснев, удивлённо посматривал то на отца, то на братьев.
   Прожектора, освещавшие Малую Ракушку, погасли, осталось обычное вечернее освещение Парка. Публика начала потихоньку расходиться. Бенци оглянулся, но не увидел на обычных местах, где он их оставил, ни жены, ни дочерей. Он растерянно глянул на сыновей: "Наверно, мама с девочками пошли в "Шоко-Мамтоко"". - "Да, они собирались... - кивнул Ноам. - Кажется, они ушли до того, как Ронен начал говорить. Шофар они точно послушали... Наверно, Шилат устала, а мама решила, что речь Ронена не столь интересна, как его исполнение. Если бы она знала!.." - "Па-ап! Пошли и мы туда! А-а!" - заныли близнецы. Но Бенци, махнув им рукой, направился к сцене: "Погодите! Стойте тут... я сейчас!"
   Улыбаясь, Гилад воскликнул, протягивая Бенци руку: "Невозможно ошибиться - вы отец близнецов? Адони... простите?" - "Дорон, Бенци Дорон..." - улыбнулся Бенци и ответил на рукопожатие. Заговорил Ронен: "Адон Дорон, мы сейчас слышали, как пели ваши мальчики. Они очень талантливы, грех не развивать их талант! - он застенчиво улыбался, но тон разговора был серьёзен: - У вас вообще-то в семье кто-нибудь поёт, или играет?" - "Мы начали в этом году учить их игре на гитаре, ведь им уже 10 с половиной. Шмулик, кроме того, хочет учиться на флейте. Хотя они, вроде, маловаты для этого..." Бенци назвал имя учителя, который начал обучать мальчиков. Ронен просиял: "Это известный педагог, мы его пригласили в студию! Обучение мальчиков в студии вам обойдётся гораздо дешевле..." - "Вообще-то, у жены отец - раввин и кантор... - заметил Бенци. - Вот у кого голос! Может, слышали? - рав Давид Ханани, они с женой, рабанит Ривкой, уже больше 6 лет живут в Неве-Меирии. Там же и их два сына с семьями..." Гилад и Ронен восхищённо воскликнули хором: "Конечно! Кто же не знает рава Ханани и его сыновей!" - "Собственно, он и увлёк внуков музыкой, чтобы меньше шалили вдвоём... Такие шалуны были - спасу не было от их проделок! - Бенци ласково улыбнулся, прибавив: - Как уж ему это удалось, Б-г ведает... У нас в семье все любят музыку... А вообще-то я программист, жена - дипломированная медсестра..." - "Внуки рава Давида! - Гилад не сводил глаз с Бенци, и его лицо осеняла восторженная улыбка. - Да мы сочли бы за честь учить внуков рава Давида! Надеюсь, вы согласитесь отдать их в нашу студию? У нас им будет не до шалостей!"
   Помолчав, Гилад заговорил на не менее важную тему: "Мы сейчас ищем спонсоров, которые согласятся субсидировать наш проект. Может, таковые найдутся в Америке, в Европе, или в Австралии".
   Бенци и артисты обменялись телефонами, он кликнул сыновей, и они направились в сторону кондитерской "Шоко-мамтоко". Ронен окликнул удаляющегося Бенци: "Только не злоупотребляйте мороженым и холодным питьём!" - "Берегите их голоса! - сказал и Гилад. - Вы себе представить не можете, какое это сокровище - их голоса!"
   Бенци медленно шагал по аллее, нежно приобняв за плечи близнецов. Вдруг он услышал за спиной знакомый мягко рокочущий басок, говоривший на иврите с английским акцентом: "Ну, как, Максим, доволен, что я тебя вытащил на этот концерт? А то всё барды да барды!" Ему отвечал высокий мягкий голос, на сей раз - с сильным русским акцентом: "Ну, моя любовь к бардам не исключает любви к другой хорошей музыке. Тем более к такой потрясающей! Спасибо тебе, Ирми, большое спасибо! Разве мог я когда-нибудь представить, что попаду на такой прекрасный концерт, в котором весь зал участвует?.."
   Бенци замедлил шаги: он, не оборачиваясь, угадал, кому принадлежит мягко и восторженно рокочущий знакомый басок: "А как тебе шофар? Сила, а? Я раньше не представлял, что на нём можно исполнять мелодии, пусть и простенькие, что его возможности это позволяют. А ведь сам, будучи мальчишкой, ещё в Лос-Анджелесе, трубил в шофар. Но играть?.." - "А мне показалось, что он просто вёл что-то вроде аккомпанемента..." - "Держу пари, он что-то туда встроил. Тогда это не совсем шофар... С одной стороны, акустика позволяет, но для извлечения мелодий, даже таких простеньких, нужно, наверно, нечто вроде мундштука. Или есть какие-то другие технические приёмы... Интересно этот шофар в руках подержать, со всех сторон его осмотреть..."
   "Так и есть - это Ирмиягу Неэман!" - подумал Бенци, прислушиваясь к разговору.
   "В любом случае интересно получилось! Артисты просто молодцы! А как тебе мальчишечки, которые подпевали? Мне даже стыдно было на их фоне свой голос подавать... Какие голоса! Талантливые, чертенята!" - "Да это же близнецы Дорон, я с их daddy Бенци вместе работаю в "Лулиании". Недавно, правда, всего месяц. Он же и помог мне туда устроиться после армии. А что до его близнецов, то... Если им голоса не испортить, могут вырасти отменными артистами!.." - "Вот только где их учить..." - "Ты что, не слышал? Если они и вправду откроют студию... А знаешь, я бы сам с удовольствием занялся исследованием древних инструментов! Вот только с какого краю начать!"
   Бенци медленно обернулся и, действительно увидел своего юного коллегу Ирмиягу Неэмана, парня 22 лет, недавно демобилизовавшегося из армии, которому он помог устроиться на работу в "Лулианию" и взял к себе в группу. Он знал, что Ирми семнадцатилетним парнишкой один приехал в Арцену, поселился в Меирии, окончил школу, потом отслужил в армии. Когда он вернулся из армии, Бенци с ним познакомился и взял шефство над одиноким парнем, родные которого вот уже несколько лет собирались перебраться сюда из Лос-Анджелеса, но что-то их удерживало в Штатах.
   С Ирмиягу рядом шёл, сияя восторженной улыбкой, как видно, ещё не погасшей после концерта, щуплый, невысокий, бледный блондин. У него было приятное застенчивое лицо, на голове - чёрная вязаная кипа. Рядом с мощным Ирми он казался просто маленьким и выглядел гораздо моложе. Высокий, спортивный, с лохматой светло-пепельной гривой, увенчанной чёрной вязаной кипой, с такой же, как грива, лохматой бородой и яркими синими глазами, Ирми улыбнулся Бенци, поздоровался и поведал: "А мы тут как раз концерт обсуждаем. Ваши близнецы, Бенци, здорово поют! О Гиладе и Ронене мы уже наговорились, а теперь вот - о ваших boys..." - "Спасибо, - засмеялся Бенци. - Я уж чего только не услышал о моих шалунах нынче вечером... Как бы нос не задрали!"
   Ирми спохватился и быстро заговорил: "Да, я забыл вас представить друг другу: это мой шеф Бенцион Дорон, а это - мой новый сосед по квартире и хавер, Максим Лев. Он - оле хадаш из России, из Петербурга. Ему 21 год, недавно он вернулся к вере отцов. Сейчас учится со мной в йешиве (знаете, мы её посещаем по утрам до работы) - там, собственно, мы и познакомились, - и в колледже по вечерам изучает компьютеры".
   Ирми помялся, потом спросил: "Кстати, Бенци, а что, если поговорить с нашими боссами, может, можно его устроить у нас на неполную ставку? Хотя бы лаборантом, а?" - "Я не обещаю, но... постараюсь. Как раз я слышал, что Зомембер намеревается расширять "Лулианию", наверняка, будут набирать людей... Посмотрим. Мне в принципе человек нужен, - с этими словами Бенци повернулся к Максиму, подал ему руку, которую тот робко пожал. - А что, у вас в России, в Петербурге не бывало таких концертов?" - спросил он Максима, на что тот, робко заикаясь, старательно подбирая слова, и отчаянно краснея, отвечал: "Ну, в последние годы чего только не было!.. Инструментальные и прочие ансамбли. Но вот чего у нас не было - так это шофаристов. Это для меня ново!.." - "Для нас тоже. Мы были готовы к тому, что хевре что-то интересное преподнесут, но не ожидали, что будет так здорово! Я не думаю, что Ронен чем-то снабдил шофар, ну, вроде специального мундштука... Есть различные технические приёмы игры на духовых". Максим понял, что новый знакомый слышал их с Ирми разговор, и робко улыбнулся.
   К Бенци тем временем ластились с обеих сторон оба близнеца: "Папа, нам очень понравилось! - заговорил Рувик: - Правда, здорово?" Бенци ласково сжимая плечи обоих, с восторженной улыбкой отвечал: "Здорово - не то слово! Кстати, познакомьтесь: это - мой коллега Ирмиягу, а это - Максим, его хавер. А это они, мои близнецы - Шмуэль и Реувен". Мальчики смущённо кивнули и пробормотали свои имена. Ирми хитро ухмыльнулся и, подмигнув сначала одному, потом другому, спросил: "М-да-а... А как их различать?" - "У-у-у!!! Есть особые приметы, но мы их ни-ко-му не сообщаем. Сами угадайте!" - и Бенци улыбнулся обоим, подмигнув Ирми.
   Подошёл Ноам. Бенци указал на него Ирми и Максиму: "А это мой первенец, Ноам. Он у нас, правда, не поёт и не играет, зато золотые ручки! Соберёт вам любой коркинет не хуже фабричного! Чинит скейтборды и велосипеды для всей улицы, даже пробует усовершенствовать их..." - "О, с таким рукастеньким парнишкой нам интересно и полезно сойтись покороче! Правда, Макси?" - неожиданно воодушевился Ирми. - "Он, конечно, не музыкант, но музыку любит и в ней толк понимает. А сейчас он ещё серьёзно осваивает компьютер. Ну, и... В общем, познакомьтесь поближе!" - похлопал Бенци по плечу старшего сына и слегка подтолкнул к двум приятелям.
   Вышли на живописную развилку, где в усыпанных крупными цветами зарослях скрывалась популярная у молодёжи кондитерская "Шоко-Мамтоко". "А вы куда сейчас, хевре? Мы - в "Шоко-Мамтоко". Как я понимаю, жена и дочки уже там. Пошли с нами", - предложил Бенци обоим парням. Они смущённо кивнули, и Ирми пробормотал: "ОК... Спасибо... Макс, пошли..."
   Максим и Ноам, оба почти одного роста (14-летний Ноам даже чуть повыше), несмотря на разницу в возрасте, сразу же проявили живой интерес друг к другу. В кондитерскую они вошли чуть впереди всей компании, живо беседуя о чём-то интересном обоим. Разница в 7 лет нисколько им не мешала. С этого вечера трое: Ирми Неэман из Лос-Анджелеса, Максим Лев из Петербурга и Ноам Дорон, родившийся в Арцене, - стали большими друзьями.
   Они сразу увидели сидящих за одним из крайних столиков Нехаму и Ренану, уплетающих по второй порции горячего шоколада с взбитыми сливками. Прильнув к Нехаме, дремала маленькая Шилат, положив светло-русую кудрявую головку маме на колени.
   Бенци подошёл к столу и предложил остальным присаживаться вокруг. Он шутливо вполголоса обратился к полненькой, круглолицей старшей дочери: "Ренана, я бы на твоём месте не злоупотреблял... А впрочем, смотри сама..." Ренана отвечала певуче, неожиданно низковатым девичьим голосом: "А мне Шилат отдала свою порцию, а сама уснула. Нехорошо же оставлять!" - "Нехорошо, - согласился отец, но добавил: - Смотри сама, полезно ли это тебе..."
   Ирми с улыбкой прислушивался к разговору между Бенци и его дочерью. Он перевёл глаза с улыбающегося лица Бенци на лицо девочки, обратив внимание на живую мимику девочки, удивительно похожей на отца и братьев-близнецов. Особенно ему понравились круглые щёчки с симпатичными ямочками и задорная улыбка, такая же, как у Бенци. А до чего красивы у девочки пышные медно-рыжие волосы, заплетённые в толстую косу, с небрежным кокетством перекинутую через плечо! Каре-зеленоватые, как две огромные виноградины, глаза так же ярко блестят, такие же выразительные и на людей действуют, наверно, так же, как глаза чеширского льва, его шефа. Ренана почти сразу обратила вннимание на огромного синеглазого "американца", подошедшего вместе с отцом к их столу. В течение всего вечера девочка то и дело незаметно кидала на него любопытные взоры, изредка смущённо поглядывая на родителей: видят ли, куда направлен взор их дочери?
   Бенци представил всех друг другу, и компания весело расселась вокруг стола, уплетая заказанные сласти и обсуждая концерт. Бенци рассказал Нехаме о намерении артистов открыть музыкальную студию и о предложении, сделанном ему лично артистами. Нехама радостно кивала и любовно поглядывала на близнецов: "Папа-то как обрадуется!"
   Вспомнив совет Гилада и Ронена, Бенци строго, но с затаённой улыбкой, обернулся к близнецам: "А вам я закажу, что хотите - кроме мороженого и холодного питья! Если, конечно, вы готовы ради пения и музыки пойти на такую жертву..." - "Готовы, пап, готовы!" - "А я вообще не хочу мороженого!" - заявил Рувик. - "Вот и молодец!" - улыбнулся Бенци, а Ренана за спинами родителей показала братишке язык.
   Ноам и Максим переговаривались друг с другом, перебрасываясь техническими терминами, Ирми то и дело вставлял свои замечания. Ренана украдкой поглядывала на Ирми, а он усиленно делал вид, что смотрит в другую сторону, но взгляд скользил как бы по касательной сферы, внутри которой перемещались взоры блестящих глаз девочки.
   Вдруг Нехама предложила: "Давай пригласим хевре - кивком указав на Ирми и Максима, - к нам на ближайший шабат! Если им у нас понравится, станут нашими постоянными гостями..." Бенци радостно поддержал: "Отличная идея, Нехамеле!" Ноам повернулся к Максиму и Ирми: "Так я... э-э-э... вас обоих... жду. Непременно приходите. ОК? Запиши, Макси, мой телефон, а мне свой дай. Созвонимся..." Ирми растроганно благодарил старших Доронов: "Спасибо, адони, спасибо гвирти (моя госпожа), спасибо, Ноам. Напитки мы с Макси принесём, только скажите, что у вас предпочитают..." Ренана просияла и благодарно посмотрела на отца, потом украдкой перевела глаза на Ирми.
   В кафе вошёл Зяма Ликуктус, сосед Доронов из дома напротив; он недавно поступил на работу во вновь созданный в "Лулиании"отдел электронной акустики.
   Зяма пришёл один. Бенци знал, что в его семье так принято: жена в основном сидит дома с дочерьми, а ему, "мужчине, тяжко зарабатывающему деньги и обеспечивающему семью", необходимо время от времени отдохнуть и развеяться в стороне от домашнего шума и суеты. Он подходил к стойке, собираясь сделать заказ, и, увидев Бенци, помахал ему рукой. Бенци окликнул его: "Сосед, шалом! Присоединяйся!"
   Зяма уселся между близнецами и Ноамом со своим кофе и пирожными: "А где вы были? На какой Лужайке?" Бенци удивлённо поднял брови: "Как - на какой? На нашей, конечно, на "Цлилей Рина"..." - "А я - в "Цедефошрии", - похвастался Зяма. - Моих, конечно, не взял: девчонкам вовсе ни к чему бы, а жена, как водится, - при них. Старшей, Керен, только исполнилось 14, средней Мерав - 12, маленькой и вовсе 7-и ещё нет..." Ренана буркнула про себя, скривив губки: "Знаю я эту Мерав!.. мы её прозвали Мерива (ссоры, раздоры)..." Бенци услышал, недовольно сверкнул глазами. Впрочем, Зяма ничего не заметил, он с аппетитом поглощал сдобную выпечку и разглагольствовал с набитым ртом: "Мне мой новый шеф Тим Пительман посоветовал". Бенци изумлённо уставился на Зяму: "Ты у Туми работаешь? Он же, кажется, не у нас..." - "У какого Туми? - удивлённо поднял Зяма брови. - Ты хотел сказать - у Тима Пительмана!" - "Ага... Я оговорился..." - "А что? Я давно у него работаю, ещё в патентном бюро начинал... - с важной небрежностью обронил Зяма и пояснил: - Очень приятный парень, мягкий, обходительный! А улыбка!.." - "Я думал, он работает в патентном бюро..." - "Бенци, у тебя устарелые сведения! - авторитетно заявил Зяма. - Тим раньше работал на какой-то акустической фирме у себя в кибуце, вот его опыт у нас и пригодился! Я даже не могу тебе рассказать, какими архиважными работами он руководит!" - "Ну-ну... Случайно я знаком и с... Тимми, и с его улыбкой. И сколько он тебе платит, улыбчивый ваш?"
   Зяма нахмурил невысокий лобик и наставительно произнёс: "Неприличные вопросы задаёшь, Дорон". - "ОК... Прости... Не отвечай, если не хочешь. Но зачем ты туда пошёл, в эту... э-э-э... "Цедефошрию"?" Зяма удивлённо глянул на Бенци, как бы соображая, как понятней объяснить: "Видишь ли... Шеф очень советовал, говорил - очень важно, чтобы там были и такие, как я... Ему важно, чтобы его сотрудники посещали "Цедефошрию". Это же наша группа Большую Ра... э-э-э... ОК... не будем от этом..." - "Ну, и как, много было таких, как ты? В кипе, в смысле?.." - невинным тоном осведомился Бенци. Зяма слегка замялся: "Если честно, то - нет... В нашей группе я один такой, и..." - "И как, понравилось?" - "Ой, не знаю... Бред какой-то, по-моему... Я поэтому раньше свалил. Но, может, я просто ничего не понимаю. Может, эта музыка..." - "Музыка???" - изумлённо спросил Бенци. - "Ну да - альтернативная музыка! Это устарелый термин, - махнул Зяма рукой и важно произнёс: - Сейчас это называется силонокулл! Это новое течение, оно как раз вписывается в струю подобающей гаммы! New require stream! Понимаешь, что это значит?" Бенци удивлённо поднял брови, Ирми с Максимом пожали плечами и с усмешкой переглянулись, но Зяма ничего этого не замечал, или не хотел замечать.
   Он с важностью продолжал, чуть не захлёбываясь от возбуждения: "Ты бы видел, как себя вели юные элитарии из Далета и Алеф-Цафона! Надо было видеть! На мой непросвещённый взгляд, слишком разнузданно... Они это называют - раскованно!.. Но... я полагаю, мы просто чего-то не допонимаем... Может, это новый раскованный стиль поведения второго-третьего поколения свободных от всяческих галутных комплексов людей!.. Надо бы постараться понять эту молодёжь, приблизиться бы к ним!.." - "А может, лучше постараться их приблизить к нам?" Зяма повысил голос и продолжал возбуждённо частить: "Но они же не хотят!.. Кто-то ведь должен бы положить начало шагам навстречу... Вот я и решил... И Тим - тут он резко понизил голос: - очень просил... Он как-то обмолвился, что ему было бы неприятно, если бы его сотрудники, игнорируя "Цедефошрию", ходили в "Цлилей Рина", которую ругает геверет Офелия! Он прав! Мы создали "Цедефошрию", значит, нам уж никак не подобало бы её игнорировать..."
   Бенци покачал головой, тихо поясняя Ирми и Максиму: ""Цедефошрия" - это Ракушка счастья, то есть по определению что-то ограниченное и... некошерное... - затем повернулся к Зяме: "Тов, Ликуктус! Лопай, давай!.. Тут вкусно готовят! Правда, Ренана?" - он обернулся к дочери и чуть заметно подмигнул друзьям.
   У входа в Парк на скамейке сидела Рути, а рядом с нею, положив ей голову на колени, сладко спала Ширли.
   Подошли Моти и близнецы. Рути вопросительно глянула на мужа, и он на её немой вопрос устало ответил: "Слава Б-гу! Эта вакханалия для нас, - подчеркнув эти слова: - закончилась! А там действо ещё продолжается... Уф-ф-ф!.. Еле увёл наших хевре оттуда..." - "А что там было?" Ответил Галь, как ей показалось, чересчур возбуждённым тоном: "Мам, раз уж daddy не понял..." Тут Моти резко оборвал мальчика: "Я тебя уже просил не называть меня так! Мы сейчас не в Австралии!" Смутно он догадывался: истинная причина его резкого недовольства в том, что это сыновья восприняли у Тима, - но не хотел признаваться в этом даже себе. Галь виновато потупился: "Ну, прости, не буду... - и снова возбуждённо заговорил: - Ты не представляешь, мам, что за сила! Ты понимаешь? Эта музыка выше мелодий, ритма и прочей тра-та-та! Полнейшая безграничность и бесконечность!" Рути изумлённо осведомилась: "То есть как? - музыка выше мелодий, ритма и прочей, как ты называешь, тра-та-та?" - "А вот так!!! Мелодия ограничивает восприятие, а ритм - это вообще оковы! Почитай, что пишет об этом Офелия! Вот силонокулл - совсем наоборот: безгранично расширяет восприятие! В нём всё: и космическая мощь, и бесконечность пространства, в котором всё едино, все имеет смысл - и одновременно не имеет его!" Тут уж Моти решил перебить сына: "Вот именно: не имеет никакого смысла это, как ты сказал, тра-та-та, что эти странные типы там выдают. Представь себе, Рути: один... по имени Куку... понимаешь?.. э-э-э... Бакбукини... всё время со страшной силой бьёт бутылки! Много-много бутылок!.. - рассказывая об этом, он устало плюхнулся на скамейку рядом со спящей Ширли, - ...а другой, которого нам представили - саиб Ад-Малек... играет на электронном гибриде электропилы с электродрелью - и звук соответствующий. Это они называют музыкой... А наша звёздно гениальная Офелия Тишкер этому гимны и оды слагает: у неё это оч-ч-чень складно выходит, куда как доступнее для peaple, нежели объекты её творений... Ну, естественно, Тим... э-э-э... за нею повторяет, а наши умные сыновья - за Тимом..." Рути вполголоса прошелестела: "Ад-Малек... странно-зловещее имя... Неудивительно, что Туми повторяет за Офелией Тишкер все её... Не знаю, как назвать поприличнее... Только бы наши дети не повторяли..." Моти с горечью покачал головой: "То-то и беда, что повторяют!.." Но мальчики не слышали беседы родителей, они наперебой упивались воспоминаниями о концерте.
   Моти, вставая со скамейки, чётко и резко проговорил: "В общем, хевре, как вы хотите, но я вам не советую посещать "Цедефошрию", особенно такие концерты. Вот подрастёте - и на здоровье... А пока... Моей же ноги на этих концертах не будет! Когда у меня есть время для музыки, я хочу получить удовольствие, но не удар по нервам!.. Между прочим, - он повернулся к жене: - этот жуткий силонофон, из которого непонятно, как звуки извлекают... в общем, он берёт вовсе не повышенной громкостью, а... не знаю даже, как сказать... Я попытался понять: громкость там совсем не запредельная, скорее... как бы это поточнее выразить... обволакивающе, вкрадчиво... даже не влезает в тебя, а - проскальзывает в самое нутро, как червем, или ужом..." - "Не сомневаюсь: если у него появятся подражатели, они постараются достичь нужного им эффекта именно громкостью..." - тихо и опасливо заметила Рути. - "Да, подражатели - это почти всегда карикатура на оригинал..."
   Рути погладила спящую Ширли и ласково прошелестела: "Доченька, папа с мальчиками пришли, мы домой едем!" Девочка, вздрогнув, подняла голову, сонно щурясь.
   "Ну, а у вас как было?" - наконец, спросил Моти. - "Как всегда, хорошо и приятно... Ширли потанцевала, а я посидела, поглазела на весёлых, радостных детей, послушала приятную музыку... Потом мы пошли в "Шоко-Мамтоко", как и собирались. Никаких неожиданностей... Ах, да... В кондитерской, когда мы уже доедали, и Ширли почти сонная ковыряла ложкой, к нам за столик подсели Нехама и две её дочки - одна постарше Ширли, крупная, полненькая такая... другая маленькая, 5 или 6 лет. Я почему-то думала, что у них первенец сын..." - "Ну да, он старше наших на полгода. Ну, и как там Нехама?.. А где Бенци с остальными?" - "Нехама сказала, что Бенци и мальчики ещё в "Цлилей Рина", а девочки затащили её сюда. Нехама всё такая же худенькая и стройная... Пятерых родила..." - и Рути, которая с молодости очень переживала из-за своей полноты, вздохнула. Помолчав, она снова заговорила: "Вот ей бы брюки очень подошли, а она... - и вдруг оживилась: - И знаешь, на них, на троих, и на малышке тоже, сарафаны-джинс с прекрасной вышивкой. Я только успела подумать, какие дорогие вещи они носят, и даже малышке покупают дорогое. Нехама, словно мои мысли угадала, тут же поведала: и сшила, и вышила эти сарафаны старшая девочка. Её свекровь, - известная в Меирии мастерица... Я и не знала, что знаменитая геверет Шошана - мама Бенци! Мне-то в молодости дорого было у неё одеваться, я её и не видела ни разу... до их свадьбы. Это она научила внучку всему, что умеет сама. Девочка и шьёт, и вышивает для себя, мамы и сестры, вяжет кипы отцу, братьям. А как она похожа на Бенци! Ты бы видел! Такие же огромные сверкающие глазищи, только без очков, и волосы почти такие же, только в пышную косу заплетённые, а не лохматой гривой. У меня, помнишь, была такая же коса, только светло-русая. Если бы не полненькая и не эта рыжая коса, то... настоящая юная ведьмочка. Слишком бойкая девчонка, не чета нашей нежной тихой Ширли. Нехама говорит: эта девчонка прирождённый командир, братьями, особенно близнецами, которые на полтора года младше неё, командует так, что родителям то и дело приходится её одёргивать. Даже были случаи, что била их, а те боялись её больше, чем отца. Я так поняла, что Нехама не очень этим довольна. Представляешь, наша Ширли не захотела с нею знакомиться!.. Наверно, застеснялась, или от усталости. А маленькая - ну, просто копия Нехамы, только что светленькая, как бабушка Ривка. Красивая девочка..."
   Моти ласково прикоснулся к руке жены: "Ну, пошли к машине..."
   Спустя несколько минут, когда машина, тихо шурша шинами по запылённому асфальту, неслась по проспекту, Моти услышал, как Галь пробормотал сонным голосом: "Па-ап, знаешь, Ад-Малек играл самую гигантскую и самую красивую ракушку... и бурю, которая выбросила её на берег... вот что он играл. Поэтому всем и понравилось..." Гай откликнулся таким же сонным голосом: "Ракушка - это самое красивое в мире!"
   Рассказ Рути о встрече с Нехамой вызвал новую волну воспоминаний. Вспомнилось, как 6 лет назад на полуденной, раскалённой от летнего зноя шумной улице Эрании он случайно встретился с Бенци.
   Моти захлопнул дверь своей новенькой "Субару", привычно проверил, хорошо ли закрыты остальные двери, и направился вдоль по шумной улице. Вдруг он увидел старого армейского приятеля Бенци, несущегося навстречу, поглощённого своими мыслями. Его прикрытая кипой медно-рыжая грива полыхала огненной короной под яркими солнечными лучами. На его добродушном лице, всё так же напоминающем лик улыбающегося льва, лежала печать усталости и забот.
   Моти воскликнул удивлённо и радостно: "Шалом, Бенци!" - ему и впрямь было приятно видеть старого друга, да ещё и после стольких лет, что они не общались. Тот остановился, вгляделся через очки, - что это за знакомый голос его окликнул по имени? - и они заулыбались друг другу, бросились навстречу, принялись с силой хлопать друг друга по спине, радостно смеясь... Разговорились.
   Оказалось, Бенци работает в какой-то крохотной фирме, создаёт какие-то маленькие программы, неинтересно, да и денег негусто... У них с Нехамой совсем недавно родился 5-й ребёнок, дочурка Шилат, и зарплаты явно не хватает, чтобы содержать семью с пятью детьми. Моти спросил заинтересованно: "Так кто у тебя? Я знаю только о первенце..." - "Ну, через 2 с половиной года после Ноама родилась Ренана, потом через год и несколько месяцев - близнецы Шмуэль и Реувен, а теперь вот - ещё доченька!.." Моти широко улыбнувшись, удивлённо поднял брови: "Как, и у тебя тоже близнецы?" - "То есть как это - тоже?" - "Ну, как же, у нас с Рути близнецы, первенцы. Есть ещё дочка!.." - "А, ну да, ну да... Я и забыл... Наши Шмулик и Рувик, они у нас третьи..." Бенци заулыбался, и его лицо осветилось добродушной и открытой улыбкой, как в те давние дни их тесной дружбы. У Моти потеплело на душе.
   Моти вгляделся в утомлённое лицо своего армейского приятеля и вдруг решился: "Смотри, я работаю в "Лулиании". Фирма активно развивается, у неё отличные перспективы. Недавно мне дали отдел, назначили главным специалистом. Ты бы не хотел ко мне перейти? Интересную работу и хорошую зарплату гарантирую! Кстати, с нами и Туми Пительман начал сотрудничать. Надеюсь, помнишь? Правда, сейчас он не Туми, а Тим..." - "Как же, как же! - иронически скривился Бенци. - Так тянулся к нам с тобой, когда вместе были в учебке, когда мы ему были нужны! Моя кипа тогда его нисколько не смущала. Зато наверх он пробился быстрее и ловчее нас. А как появился после офицерских курсов, так и оказалось: такой наш Туми борец с религиозным засильем! Мы с Нехамой для него вообще - люди второго сорта... Так он всё-таки поменял имя, которое ему шутник Лулу присвоил? Почему к исконному не вернулся? Почему не Томер, а Тим?" - "Я спросил, он дал понять, что мой вопрос не по делу..." - "В этом он весь!" Моти примирительно возразил: "Ну-ну-ну... Уверен, Бенци, ты преувеличиваешь!.. В принципе он парень неплохой, просто неудачник. А ведь по-своему очень талантлив!.." - "А чего это он неудачник? В личном плане? Ну, так это судьба!.. И потом... Я не думаю, что он совсем уж один... Зато карьеру он себе сделал лучше всех! В этом он действительно талант!.. Не мне чета, это уж точно!" - "Тов, я не о Тиме хотел. Хотя мы с ним сотрудничаем... Слушай - ведь ты специалист по финансовым программам, не так ли?" Бенци усмехнулся: "Смотри ты, помнишь! Ты знаешь, я должен подумать, с Нехамой посоветоваться... В принципе дело хорошее..."
   Моти деловито сказал: "Вот тебе мой телефон. Позвони, как решишь. Но не тяни, сейчас есть вакансия. "Лулиания" - фирма растущая, работа у нас интересная! А потом... поди знай... Ну, и деньги тебе нужны уже сейчас!" - "Спасибо, Моти, - благодарно заулыбался Бенци. - Созвонимся!.. Ну, я побежал. Рути привет!" - "Спасибо, привет Нехаме, если она ещё не забыла меня..." Бенци насмешливо заулыбался, хлопнул Моти по плечу и, махнув ему рукой, скрылся в толпе.
   Моти сразу же понял: в лице Бенци Дорона он приобрёл прекрасного, инициативного, трудолюбивого и скромного, аккуратного, наконец, просто очень способного коллегу. Все программы, разработанные Бенци, отличались оригинальностью, яркостью и особой изюминкой. А ведь, казалось бы, что такого особо оригинального можно выжать из финансового блока! А вот Бенци мог! Его программы неизменно сверкали самыми яркими гранями его незаурядной личности. Моти знал, что программы Бенци - его оригинальное творчество, а не вариации, пусть и очень талантливые, чьих-то программ.
   2. Ночной дивертисмент
   Маленький тихий экспромт
   Зомембер славился на всю Арцену своей неугомонностью, на грани гиперактивности.
   Казалось бы, нет у него ни малейших оснований для беспокойства. Фирма "Лулиания", его детище, процветает. Колоссальный доход даёт центральная Лужайка Парка, популярная в Эрании "Цедефошрия", включающая в себя и самую престижную сцену и самый престижный ресторан, и самую престижную дискотеку, и самый шикарный на побережье пляж.
   Но Зомемберу этого было мало, его натура постоянно жаждала деятельности...
   В ресторане "Цедефошрия" в этот предвечерний час было немного народу. За полупрозрачной занавеской еле слышно булькало нечто, смутно намекающее на принадлежность к модному музыкальному направлению.
   За небольшим столиком возле окна сидели трое. Из угла посверкивала загадочная улыбка Минея Зомембера, напротив сияли надёжно приклеенными восторженными улыбками Тим Пительман и Офелия Тишкер. Впрочем, Тим ощущал себя не слишком уютно, поскольку с трудом втиснул свой обширный зад в стандартное кресло. Офелия сидела почти вплотную к Тиму, казалось, ещё немного - и она окажется у него на коленях. Её диктофон сиротливо лежал перед нею на столе.
   Миней подозвал официанта и сделал заказ. Спустя несколько минут все трое уже с удовольствием поглощали закуски и напитки, ведя традиционную светскую беседу.
   Когда тарелки почти опустели, и Тим досасывал последний бокал пива, Миней вдруг прихлопнул ладонью столешницу и веско проговорил: "Итак, хаверим, вы знаете - всё у нас беседер гамур (в полном порядке), но... кое-что немного тревожит..." Тим пожал плечами, сладко ухмыльнулся: "А что может тревожить в Эрании наших дней? С таким-то рош-ирия Ашлаем, с таким-то Минеем при... - он важно поднял палец: - ...ирие!" Офелия нарочито небрежно обронила: "Со следующей недели я начинаю вести двухчасовое шоу на местном телевидении, - горделиво повела плечами и деловито продолжила: - Я уже продумала, как построю первый выпуск моего шоу! Приглашу... э-э-э... Да! Самого Ори Мусаки-сан! Пусть расскажет, как сформировал группу силонокулла... названную "Звёздные силоноиды"! Молодёжи понравится! И ещё... - она потянулась с кошачьей грацией, по-кошачьи сверкая круглыми глазищами. - А что, почему бы и нет!" - "Я слышал, Виви Гуффи новый диск выпустил!" - немного в нос обронил Тим. Офелия подтвердила: "Ага-а-а... Две-три композиции этого диска мы даём музыкальным фоном. Ведь моё шоу будет транслироваться в пятницу вечером, значит, досы её не будут смотреть. Скандал откладывается!" - "Есть в этом некоторый минус! Скандал мог бы резко повысить популярность и диска Виви, и твоей программы!" - "Это мысль... Но додумаю потом... на досуге..." - и она налила себе ещё стакан пива и принялась неторопливо смаковать его.
   Миней, снисходительно улыбаясь, слушал словесный пинг-понг своих молодых друзей, затем решил встрять в их швицер-конкурс (конкурс хвастунов), впрочем, не первый и не последний в его присутствии: "Хевре, всё, что вы сказали, очень хорошо, даже замечательно! Но... Я не для смотра ваших будущих достижений вас сюда пригласил. У нас имеются не всякому глазу заметные, но от этого не менее серьёзные проблемы и даже промахи..." - "А что такое, Миней?" - забеспокоился Тим. - "Мне не даёт покоя то, что непозволительно много концерт-Лужаек некоторым образом выпадает из новой концепции нашего Парка - многовитковой морской ракушки. В основном это относится к репертуару и, соответственно, к жанрам. Только "Цедефошрия" целиком вписывается в новую концепцию, в струю подобающей цветовой гаммы! Но, увы, она посещается не столь массово, как нам бы хотелось".
   Офелия с серьёзно-озабоченным видом покачала головой: "Я разделяю ваши опасения, адони. Но что мы можем ещё сделать! Все эти Лужайки всё ещё популярны у средних эранийцев. Не все же элитарии!" - "Ты имеешь в виду, Фели, тех, кто не считает и не хочет считать себя элитариями?" - подхватил Тим.
   Миней объяснил: "Вы знаете, я человек интеллигентный и либеральный, моё кредо - незыблемые ценности нашей демократии. Поэтому я с самого начала приветствовал создание концертно-театральных Лужаек на любой вкус! Было архиважно превратить наш Парк в своеобразный культурный заповедник Эрании... Ну, и... так сказать, переместить центр эранийской культуры в наш Парк. И мне это удалось! Для этого мы приглашали на его Лужайки известные на весь мир симфонические и камерные оркестры, оперные и драматические коллективы, джазовые и рок-ансамбли. Чтобы эранийская культура сфокусировалась в Парке, чтобы вся Эрания стремилась в Парк, и средний эраниец не мыслил себе жизни без увлекательного досуга именно в Парке. По большому счёту я даже ничего не имел бы против Лужайки "Цлилей Рина" с их любимой досами музыкой. В то время требовалось обеспечить культурный плюрализм в Парке - и мы этого добились. На определённом... - подчёркиваю: на определённом этапе! - это работало. Но теперь пришло время задать культурному плюрализму нужное нам направление. Вот где нам необходима творческая и неустанная работа с массами. Честно говоря, меня никогда не интересовала ни программа "Цлилей Рина", ни её постоянные посетители. В рамках культурного плюрализма они получили большую свободу. Как и все, впрочем... Но слишком большая свобода ударила им в головы! Бесконтрольность, знаете ли..." - "Да! Эти их дешёвые билеты... - свирепо воскликнула Офелия. - Специально, чтобы завлекать маргиналов-фанатиков, которых у них более, чем достаточно!" Тим, услышав слова Офелии, вдруг возбудился и заёрзал в тесном кресле: "А то, что в последнее время её начали посещать не только досы из Меирии и Эрании, ещё из дальних пригородов приезжают... это что - пустяк? Того и гляди, популярностью затмят "Цедефошрию"! И что они там нашли в этих воплях и дрыганьях, которые они, как мне рассказывали, называют танцами!?"
   Офелия подчёркнуто деловито откликнулась: "Я там не бывала, но мне доложили сведущие люди, что на их тусовки с участием наиболее популярных так называемых артистов набегают досы со всей Арцены и делают им хорошую кассу, и дешёвые билеты только привлекают!" - "Ну, не скажи, - спокойно заметил Миней, - те, кого ты именуешь "так называемыми", - признаны в мире. Знаешь, сколько они имеют со своих дисков - по всему миру? После этого они могут себе позволить и дешёвыми билетами своих фанатов подкупать!" Офелия отмахнулась: "Плохо, что концерты в "Цедефошрии" и в "Цлилей Рина" совпадают по времени!" Миней кивнул: "Вот-вот! Мы думали как лучше, а получилось... Думали - они стушуются, а они плевать на нас хотели!.. - с горечью воскликнул Зомембер. - Представляете, какой это наносит ущерб нашей "Цедефошрии", которая должна была стать самой популярной и доходной Лужайкой!.. а со временем, может быть... Стало быть - наносится ущерб всем нам... - и тихо добавил: - и мне лично!" Тим поддакнул: "Нахон! Какой престиж может быть в конечном итоге у нашего Парка, у нашей Эрании от чрезмерной популярности Лужайки досов, тогда как наша окажется в тени! Того и гляди, всех перетянут своими дешёвыми билетами и унылым мракобесием! А наш силонокулл! - драматически воскликнул Тим. - Что с ним-то будет? Столько сил, столько денег вбухали в его пропаганду - и всё пойдёт прахом!.. Во что превратится наша "Цедефошрия"?!" Офелия засмеялась: "Ну, ты, Тимми, пожалуй, загнул! В "Цедефошрии" слушатель особый, элитарный, его к досам на аркане не затянешь! Кроме того, я почти не пишу о шаманских завываниях фанатиков... Разве что в отрицательном ключе!.." Тим заулыбался: "Вот-вот! Отличное слово нашла, Фели: шаманские завывания! Развей эту мысль, прибавь сильных, убойных эпитетов! Надо досам та-акую музыку в прессе устроить, чтобы рта не посмели раскрыть, на наши законные права и доходы посягать! А куда идут деньги, которые они выручают со своих концертов! Какой-то процент за аренду Лужайки в нашем Парке они нам отстёгивают, ничего не скажу... А остальное? Ведь как ни дёшевы у них билеты, при популярности, какой они сейчас достигли..." - "Ничем не заслуженной, украденной у куда более достойных коллективов", - обронила как бы вскользь Офелия. - "...они гребут сумасшедшие бабки, а тратят их... на своих паразитов, которые не работают, а только молятся и детей рожают! Вот студию для своих ублюдков в Меирии открыли, учат их озвученному мракобесию, более сильному по воздействию..." - зло прошипел Пительман.
   Миней заявил: "С этим нужно что-то делать! В общем и целом ты прав, Тимми, касательно этой замшелой публики, этих, с позволения сказать - артистов и посетителей этого... гнилого места! Но выражать всё это открыто не стоит. Ни в коем случае! Мы же с вами за плюрализм, правда, хевре? И... не забывайте: у нас в "Лулиании" целая группа меиричей (так я предлагаю их называть - политкорректно!) работает. Да и у тебя, Тимми. И работники не самые худшие... от них есть польза фирме - и немалая!" - "Всё так, Миней... Всё так... У меня парочка таких работает... Надеюсь их приручить... Есть успехи, кое-кто подаёт большие надежды..." - туманно проворковал Тим.
   "А какое место, какую красивую Лужайку заняли! С видом на море!.. Надо ещё выяснить, кто и по какой протекции такую Лужайку предоставил досам..." - проговорила Офелия с нажимом. Тим слишком резко повернулся всем корпусом к подруге, чуть не свалившись с кресла: "Короче, Офелия, тебе надо потихоньку, незаметно, постепенно... начать... шумную кампанию в прессе против всего и всех, связанных с "Цлилей Рина". Ну, а самые прогрессивные и современные культурные веяния, покорившие весь мир, прежде всего - силонокулл, ты и так уже вовсю рекламируешь. Просто нужно как можно громче и убедительней противопоставить одно другому! Про-ти-во-по-ста-вить!!! - подчеркнул Тим. - И делать это непрерывно, чтобы эта идея завоевала умы и сознание простых эранийцев". Офелия усмехнулась не без ехидства: "Тимми, я, конечно, понимаю, что человек, лишённый от природы музыкального слуха, обладает в нашем деле особой ценностью в силу незамутнённости и неиспорченности восприятия нового и прогрессивного, особливо в музыке. Но давай не будем мне указывать, как и что я должна делать! Договорились?"
   Миней проговорил примирительно, проникновенно глядя то на одного, то на другую: "Хевре, только не ссорьтесь! Это наше общее дело! Ты, Тимми, сойдись поближе с Ад-Малеком и Куку Бакбукини, узнай их вкусы и интересы и постарайся всемерно удовлетворить. Они нам очень пригодятся для нашего дела! Понял? Нет-нет, Фели, тебя я попозже подключу. Пока что включи всю свою ударную силу против меиричей и их Лужайки, у тебя её достаточно! Наведайся к ним разок-другой..." - "Журналисту с моим опытом и талантом достаточно поспрашивать народ, что там вокруг ошивается, чтобы выдать в меру достоверный материал!.." - заметила не без гордости геверет Тишкер.
   Тим заглянул в глаза Офелии и тихо, опасливо предложил: "А кстати, почему бы тебе не сделать передачу о Климе Мазикине? Интервью с ним... на нужную нам тему по ходу дела!.." Офелия улыбнулась: "Да я уж думала об этом... И о нём, и об учёном-археологе Кулло Здоннерсе... Знаете? - тот самый, который открыл древнюю культуру народа мирмеев, разросшиеся остатки которого, оказывается, проживают у нас в Арцене... Как выяснилось, в Аувен-Мирмии, и не только там, живут современные... э-э-э... потомки этого очень самобытного народа... Ещё хочу посвятить передачу рассказу о Бизоне Хэрпансе... это уж оставлю на конец цикла о знаменитых деятелях современности. Всему своё время... Дай продумать универсальную убойную композицию подачи материала..." Миней засмеялся: "Да, Тимми, ты уж очень торопишься. Дай развернуться. В нашем деле постепенность - архиважная категория. И поменьше эмоций - они иногда могут сильно навредить делу. И, Офелия, мотек, о мирмеях старайся упоминать... э-э-э... очень ненавязчиво, как бы вскользь... Не надо раньше времени будоражить массы... всё же с ними... э-э-э... сама знаешь... э-э-э... не всегда всё ладно! Поняла, darling? Ну, пошли на воздух? Минуточку... Официант, счёт!"
   Вышли на улицу. Тим оглянулся по сторонам, предложил: "Миней, вас домой или?.."
   В машине Миней какое-то время поглядывал в окно, потом тронул Офелию, сидящую рядом с Тимом, за плечо: "Я, кажется, начинаю понимать, в чём главная проблема. Посмотрите - все усилия Офелии почти не действуют на основную массу эранийцев. Массы хотят посещать свои любимые Лужайки, слушать свою любимую музыку, к которой с детства привыкли - за приемлемую цену! - с нажимом добавил он. - Вот где корень проблемы!" Тим пробормотал, глядя на дорогу: "Ага... Цены на всех этих неэлитарных Лужайках много ниже, нежели в "Цедефошрии"!" - "Значит, надо незаметно прибрать к рукам все Лужайки, тогда можно было бы и цены контролировать, и... репертуар..." - мечтательно заметил Миней. - "Ну-ну... Вы готовы контролировать эту артистическую богему? - прищурилась Офелия. - Рок-музыкантов, особенно тех, что сейчас подвизаются в мюзиклах? Желаю успеха! О досах... э-э-э... меиричах, облюбовавших "Цлилей Рина", и не говорю!.."
   Миней, выходя из машины возле своего дома, положил руку на запястье Тима (до плеча ему было не достать): "Спасибо, хевре! Над тем, что ты сказала, Офелия, подумаю... И ты подумай о моих словах! Задача непростая, но... посмотрим! Кстати, нам пока что не стоит ссориться с любителями других музыкальных направлений, с классиками, с рок-музыкантами и прочими... Их лучше попридержать своими союзниками... Поняли, хаверим?"
   Не было в центре города паба или кафе, где бы на столике не лежало несколько экземпляров газеты "Бокер-Эр". Что за кайф! - удобно расположиться за столиком с запотевшей кружкой холодного пива (или дымящегося ароматного кофе со свежей булочкой) и прочитать свежую статью любимицы эранийской элиты журналистки Офелии Тишкер.
   Заглянем же через плечо вот этого, к примеру, завсегдатая популярного паба "У Одеда", расположенного как раз напротив городского базара, содержащегося известным всей Эрании Одедом Рагильским из квартала Бет. Полный лысоватый мужчина по имени Гади, завсегдатай паба "У Одеда", уселся за столик у окна. На его вислом необъятном животе выделялись вытянутые подтяжки, непонятно как поддерживающие штаны. Уцепившись правой рукой в запотевшую кружку, Гади левой рукой разгладил на столе газету, в поисках колонки Офелии шурша желтоватыми, тонкими листами, пестрящими всевозможной забавно оформленной рекламой и фотографиями, вторгающимися с детской непосредственностью в статьи c недетским содержанием, создавая для кое-кого ощущение неловкости и диссонанса. Но вот нужная статья найдена, и Гади углубляется в чтение. Ополовиненная кружка сиротливо стоит по правую руку, повлажневшая газета занимает весь столик, а глаза так и бегают - туда-сюда, туда-сюда... Гади бормочет себе под нос: "Ага! Ага! Где это самое? А-а-а... вот оно: "...низкий культурный уровень, царящий на прочих примитивных, маленьких, плохо оборудованных Лужайках, руководство которых неизменно потакает низменным вкусам толпы..." Блеск! Лучше нашей Офелии не скажешь! - Гади незаметно для себя повысил голос, что привлекло к нему внимание сидящих за соседними столиками. - И кому эти остальные Лужайки ва-ще нужны, почему их не закроют?"
   К нему за столик подсел старинный приятель Мици. В ответ на реплику приятеля он пожал плечами: "А чего их закрывать? Вот мои оболтусы любят ходить на "Рикудей Ам"! Или у нас не демократия? Пускай каждый развлекается, где хочет!" - "Я разве против? На то они и оболтусы! Кто им не даёт! - начал распаляться Гади. - Демократия - она для всех, кто в ней понимает. Да и, честно говоря, закрой они остальные Лужайки, в ихнюю "Цедефошрию" ходить было бы дороговато... Мы ж не элитарии - деньгами швыряться! Вот если бы... - мечтательно обронил он, - цены чуток снизили..."
   Подошёл Охад, подсел к Гади за столик. Он внимательно прислушивался к разговору, потом решил вставить своё слово: "Будто не знаешь, что эти Лужайки чуть ли не ровесники Парку, когда о "Цедефошрии" и слыхом не слыхали! У них тоже концерты - не халява. Но эти любимчики Офелии вообще с катушек съехали! А ихние кассеты и диски, сам знаешь, сколько стоят! Никакой зарплаты не хватит, даже если пристроился в тёплое местечко... Разве что элитариям из Далета по карману деток такой музыкой баловать..." - "Ты прав - согласился Гади, - если хотят, чтобы народ их принял, пусть дадут нам их слушать! Мы университетов не кончали... Нам столько и не заработать, чтобы билеты на их концерты покупать!.."
   Мици опрокинул в себя кружку пива и проскрипел: "Я хочу, чтобы моим детям была доступна элитарная культура! Уж если о ней Офелия пишет, значит что-то стоящее! Не знаю, не слышал, но Офелии верю!" - "Самое то, чтобы мозгами двинуться!" - откликнулся с соседнего столика Хези. Он откинулся на своём стуле и отодвинул кружку пива и тарелку с остро-солёными хатифим (популярные в Арцене лакомства, титпа лёгкой закуски). Гади резко повернулся в его сторону и принялся свирепо сверлить глазами: "Но-но-но! Ты говори, да не заговаривайся! Если не по карману передовая культура - так и скажи, а чушь молоть нечего!!!"
   Одед, услышав громкий спор, подошёл к столику, за которым бушевал Гади: "Работай (господа - во множ числе), не спорьте! Лучше ещё по пивку вдарьте! Я скидку сделаю! И закусочку фирменную подам в подарок! Что хотите: - дары моря, салатик, или и то, и другое?" Гади тут же размяк: "Давай! Я всегда ЗА! Салатик с дарами моря, и чтобы креветок побольше. Знаешь же, как я люблю! - и он принял из рук Одеда полную, с пышной шапкой пены кружку: Спасибо, Одед!.. Я так понимаю, что в основном Офелия нападает на рассадник мракобесия и фанатизма в Эрании, на "Цлилей Рина"!"
   Хези проговорил вполголоса, впрочем, достаточно внятно: "Как будто она там хоть раз побывала..." - "Да ты послушай, послушай, как она пишет! - Мици протягивает руку, берёт газету, которую кто-то только что отложил в сторону, и, шурша, ищет нужную страницу: - Вот! Нашёл! Слушайте: "От заполонивших один из красивейших уголков нашего Парка их кип, бород, пейсов и свисающих цицит, от париков на бритые головы их дам, а также длинных юбок, небрежно подметающих аллеи Парка, - в глазах темно! Из Неве-Меирии в эранийский Парк наезжают разнузданные фанаты хасидского рока и клейзмеров. Их грубые, шумные и слишком частые нашествия отнюдь не украшают наш прекрасный город. Кто же не знает, что за публика обитает в Меирии! Возникает вопрос: может ли позволить себе наш прекрасный город пускать в Парк на низкопробные действа, которые они самонадеянно назвали "концертами", происходящие на Лужайке "Цлилей Рина", чужаков со всей Арцены? Почему бы этот уголок не отдать любителям истинной культуры! Почему меньшинство свои вкусы диктует большинству?! Неужели кому-то ещё непонятно, к каким проявлениям насилия на фоне борьбы культур могут привести такие нашествия? И это происходит в таком красивом и живописном уголке нашего любимого Парка!" Ну, что, не так, скажешь? - грозно вопросил Мици, откладывая газету. - Так написать можно, только видя всё это своими глазами! Только душой болея за наш город, за наш Парк!" Охад с сомнением пробормотал: "А мне верные люди рассказывали, что она ни разу... вы слышали? - ни разу не была на той Лужайке. Она только видела, как туда народ стекается, всякие там любители... э-э-э... из досов. И тамошнюю музыку ни разу не слушала. Мне по секрету сказали, что ей об этом рассказывал её boy-friend... этот как-его-там... вроде... Тимби... или Питель..." - "Как будто талантливому журналисту необходимо всё видеть своими глазами! - отпарировал Гади. - Она и так может проникнуть в происходящее, мысленно, что ли... На то она и Офелия! Звезда! Понимать надо!"
   В разговор встрял человек, которого никто ранее не видел в этом пабе, по имени Ханан: "Вы что, не знаете? - этому вашему Тимби, вернее - Пительману, слон на ухо наступил! А я там бывал - и не раз! Великолепную музыку там играют, поверьте!" - "Ты там бывал? Что ты там делал, а? - изумлённо и с подозрением воззрился на новичка Мици. - Нормальные люди нашего круга к тому месту и близко не подойдут! А сам ты кто такой? Откуда взялся? Но раз ты туда ходишь, что ты делаешь в нашем пабе? Ведь тебе нельзя тут кушать - не знаешь, что ли?" Гади встал, угрожающе подтягивая штаны: "А ну-ка, вали с этого места, фанатик чёртов! К досам он, видите ли, ходит, ихние бренчалки слушает, а потом на нашу Офелию тянет! - замахивается и снова подхватывает сползающие штаны: - А ну!.." Ханана плотно окружает приходящая во всё большее возбуждение толпа, поднимается крик. Только упавшая со стола мокрая газета сиротливо валяется на полу, то и дело попадая под топочущие ноги и сминаясь.
   Одед несёт в одной руке поднос с закуской и пытается протолкнуться к столам. "Хаверим, успокойтесь! Я вот уже салаты несу! Садитесь же вы! Хватит! Довольно! Ну!"
  
   Человек-тайна Коба Арпадофель
   Решение пришло, как это нередко бывает, неожиданно: Миней вспомнил о Кобе Арпадофеле. Полгода назад на одном из важных приёмов в ирие он случайно познакомился с этим необычным человеком.
   Миней с тёплой иронией вспоминает первое пугающе-тягостное впечатление, произведённое на него человеком, сидевшим с краю огромного стола и прошивавшим присутствующих в зале тяжёлым, стреляющим взглядом сильно косящего левого глаза. Оба его глаза притягивали, магнетизировали, пугали странно-белёсым, с багровой искрой, оттенком. Но особенно выделялся явственно косящий левый глаз, время от времени испускающий короткие каскады пронзительных очередей как будто спонтанно меняющихся оттенков. Правый глаз в то же время как бы буравил насквозь собеседника, не мигая и не меняя направления, что вызвало у Минея ассоциацию с оловянной или стеклянной пуговицей.
   В первый момент метаморфозы на лице нового знакомого слегка огорошили Минея. Чтобы привыкнуть к этому, потребовалось время. Не сразу Миней смекнул, что от эмоционального настроя нового знакомого напрямую зависит цвет излучения левого глаза. Например, радостное возбуждение вызывало спонтанные, апериодические очереди ярко-зелёных лучевых пучков явственно ядовитых оттенков, переходящих в ослепительно-белые. При первых признаках неудовольствия глаз начинал испускать каскады жёлтых пучков - от тона светлого янтаря до почти густо-тёмного. На пике ярости левый глаз терял ориентацию, беспорядочно испуская во все стороны почти непрерывное багровое сияние... Широкое лицо, то ли круглой, то ли квадратной формы, скачкообразно расширяясь, наливалось розовым, переходящим в красный, затем в густо-багровый - и так до густого оттенка третьеднёвочного свекольника... И вот уже лицо превратилось в подобие пышущего жаром, подпрыгивающего на сковородке и брызжущего жиром блина. Со временем Миней понял: на деле Коба отлично умеет управлять и излучением своего левого глаза, и формой и цветом лица, тем самым весьма эффективно воздействуя на собеседника. Вспышки ярости и сопровождающие их игры оттенков, могут, конечно, кажущейся непредсказуемостью пугать порою даже знакомых, но они отнюдь не свидетельство неуравновешенности, но - весьма искусная её имитация.
   Непропорционально широкое и слегка асимметричное лицо Кобы сразу показалось Минею забавным, что ли... Особенно его позабавила форма головы, то ли идеально шарообразная, то ли идеально же квадратная, навевающая мысли о квадратуре круга или о роботе.
   Миней часто вспоминал изумление, на грани ужаса, от услышанного впервые на том же приёме голоса Арпадофеля. Необычные голосовые модуляции производили жутковато-потустороннее впечатление. Со временем Зомембер воспринял их главную особенность. Когда Коба бывал взволнован или говорил о чём-то, чрезвычайно для него важном, его фанфарисцирующие нервные тремоло многократно отражались от преград, как реальных, так и виртуальных, долго вибрировали в воздухе, взбираясь всё выше и выше, как по винтовой лесенке. Эти нервные тремоло и вибрации искусно маскировали своеобразный акцент таинственного Кобы, но сильней всего - общий смысл произносимых им слов. Миней так и не понял, каким образом сквозь удивительные фанфарисцирующие интонации прорвался и дошёл до него истинный смысл сказанного, непостижимым образом упакованного в давно известные и застывшие словосочетания.
   Из частых разговоров с новым знакомым Миней уяснил, что тот мечтает организовать исследовательскую группу по изучению, а в дальнейшем и использованию, малоизученных явлений фанфаризации ноосферы. В одной из непринуждённых бесед Арпадофель как бы случайно обмолвился, что эти исследования - предмет нарождающейся науки фанфарологии. Так Миней уяснил, с кем свела его судьба, как их может связать взаимный интерес, и какую они могут извлечь друг от друга пользу. Да, это именно тот человек, который ему нужен!..
   Арпадофель столько раз повторил Минею название - фанфарология, что до позднего вечера Миней независимо от своей воли непрестанно перекатывал в уме и во рту это слово. Только когда новое слово уложилось в его сознании, Миней окончательно понял: вот оно! То, что ему нужно!
   А если фанфарологию совместить с областью, которой занимается "Лулиания", с компьютерными развивающими играми! Ведь этак можно горы свернуть! Кстати, что это там Коба говорил об играх? Что-то очень и очень интересное! Неплохо бы вникнуть поглубже в его идеи, которые он без устали фанфарисцирует всем, кто готов слушать и способен постичь его своеобразную манеру изложения!
   оистину велико значение зарождающейся науки фанфарологии! - рассуждал сам с собой, сидя вечерами у себя в домашнем кабинете, Миней. - Пока что о ней почти никто не имеет ни малейшего понятия в Арцене. Даже Офелия Тишкер умело пользуется в своей работе фанфарологическими приёмами, её практическим разделом - фанфармацией, но подсознательно".
   Зомембер встретился с Арпадофелем ещё раз, и ещё несколько раз. Потом тот пригласил Минея на концерт звукозаписи композиций "Звёздных силоноидов". Там Арпадофель продемонстрировал Зомемберу мощное действие силонокулла, которое он называл фанфарисцирующим. Не сразу, но со временем интеллектуал и любитель изысканной классики Зомембер тоже стал истовым поклонником совсем недавно возникшего вроде бы молодёжного музыкального течения, а Арпадофель превратился в одного из его близких друзей.
   В ходе ставших частыми встреч Арпадофель каждый раз ненавязчиво, и от этого ещё более убедительно, демонстрировал Зомемберу, каким образом посредством своего фанфарического чутья он пришёл к выводу, что именно в такую струю необходимо попадание всех и каждого - без малейшей возможности когда-нибудь покинуть её.
   Пришло время, и Зомембер осознал: особенно велико значение фанфарологии в критические периоды, когда струя, подчиняясь недостаточно (всё ещё) изученному закону флуктуаций, неожиданно вплёскивается в замкнутый тупик и бесконечно бьётся в нём, словно бы бесцельно плещет и вихляет на самом краю пропасти! А то, что такой критический период может накатить совершенно внезапно, никогда не стоит исключать...
   Продумывая способ решения поставленной задачи по завоеванию душ эранийской массы, Миней пришёл к выводу: всё сошлось! Кобу Арпадофеля надо пригласить в "Лулианию". Но он не должен до поры, до времени светиться и обнаруживать перед лулианичами свою активность. Стало быть, придётся назначить Арпадофеля на какую-нибудь должность с неявными функциями, например, администратора по общим и конкретным вопросам. Общие и конкретные вопросы - самое то, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов, типа - чем в "Лулиании" занимается этот человек?
   Миней начал мысленно обкатывать идею создания на фирме закрытой (для начала) группы фанфарологических исследований под руководством Кобы Арпадофеля. Конечно, подобрать подходящее помещение... чтобы был доволен... похоже, он... э-э-э... немного капризен и вообще... э-э-э... характерец... э-э-э... И... э-э-э... держать его до поры, до времени подальше от ведущих специалистов... таких, как слишком яркий, слишком умный (чуть ли не гений!) Моти Блох, к примеру...
   А вот Тимми... О, Тимми!.. Они с Арпадофелем словно друг для друга созданы! Миней припомнил, что недавно от кого-то слышал: в молодости его дружок Шайке Пительман, отец в те дни маленького неповоротливого тугодума Томера, знавал этого загадочного Арпадофеля... "Ну, ОК... Завтра с утра продумаю, как и что..." - зевнув, решил Миней и, потягиваясь и шаркая шлёпанцами, отправился в спальню.
   После вышеупомянутой встречи в ресторане "Цедефошрии", в "Лулиании" появился новый сотрудник. Миней Зомембер пока что решил официально его не представлять лулианичам. Разве что некоторым любопытствующим вскользь пояснил: "Это мой новый администратор по общим и конкретным вопросам. Работы, сами понимаете, невпроворот, нужен помощник..."
   Коба Арпадофель поначалу старался, по просьбе Минея, как можно реже попадаться на глаза лулианичам. Те, кому довелось видеть мелькающего в коридоре возле кабинета босса странного типчика, полагали - просто посетитель, у них с боссом какие-то свои дела, к "Лулиании" никакого отношения не имеющие.
   Потом лулианичи всё чаще и чаще стали встречать в коридорах стреляющего косым глазом обладателя как бы квадратной головы. Кто-то случайно услышал в коридоре его разговор по та-фону. "Будто не говорил, а в странную дудку дудел, камни во рту перекатывал! Ни слова не понять!" - убеждал этот кто-то недоверчивых слушателей. Ещё видели странного субъекта вышагивающим по коридору и бормочущим что-то самому себе, испускающим из левого глаза во все стороны очереди лучей мрачноватых оттенков. Уже потом лулианичи увидели пугающие, и вместе с тем забавные метаморфозы и без того странной физиономии таинственного администратора, когда его посещали вспышки ярости. За глаза его прозвали Куби-Блинок.
   До Зомембера не могли не дойти обсуждения таинственной и зловещей личности Кобы Арпадофеля в коридорах, туалетах и курилках. Он решил ненавязчиво, но совершенно определённо положить этому конец. Не пришло ещё время раскрытия Кобы Арпадофеля перед лулианичами, некий флёр таинственности этому человеку был просто необходим - и чем дольше, тем лучше. Но болтовня коллег на эту тему - это уже слишком! Так ведь недалеко до хвоста и рогов с копытами! Поэтому Зомембер решил устроить встречу наиболее верных ему лулианичей с таинственным администратором по общим и конкретным вопросам.
   Собрались в большом зале заседаний. Минею удалось создать непринуждённую обстановку. Люди расселись в удобные кресла, закурили, с любопытством поглядывая на почти утонувшего в глубоком кресле слева от босса администратора по общим и конкретным вопросам. Вдруг у Куби-Блинка внутри словно бы рывком высвободилась невидимая пружинка - и он заговорил... И как заговорил! Сверкая своим буйно зазеленевшим косым левым глазом, он с места в карьер начал... - нет, не вещать, а фанфарисцировать!.. - нечто о струе, сформированной согласно математически выверенному закону.
   Что такое попасть в струю, каждый элитарий прекрасно знал с детства. Но вот что такое струя, сформированная согласно математически выверенному (кем и как?) закону, то бишь new requiere stream, опытные и грамотные специалисты, изучавшие в университетах высшую математику, никак не могли постичь из потока слов, неизвестно каким образом упакованных в застывшие блоки, извергавшиеся с доселе неведомыми фанфарическими интонациями. Лулианичей это просто оглушило. Миней не без удовольствия наблюдал, как их недоумение сменяется страхом, потом на месте страха появились мучительные попытки хоть что-то ухватить. Под конец на лицах застыла отрешённость, то ли блаженная, то ли растерянная на грани безысходности. Мало-мальского понимания фанфарических словоизвержений Арпадофеля не выразило ни одно лицо.
   Назавтра Миней поведал Кобе о своих впечатлениях. К его изумлению, Коба расхохотался жутковатым кудахтающим смехом, его косящий глаз уставился на Минея, выпустив каскад восторженных ярко-зелёных очередей: "Так это же отлично! Такова обычно самая первая реакция на мои интонации! Если бы ты увидел выражение скепсиса или, что ещё хуже, иронии на лицах, а то и... нуль реакции, было бы гораздо хуже! От таковских я бы первый посоветовал тебе избавиться: они нам не нужны в фанфарисцирующем пространстве, которое надлежит в конечном итоге тут создать!" - "Ну... - нерешительно, с трепетом душевным начал Миней, потом заговорил более уверенным тоном: - а если это классный специалист, который лучше, чем кто-то другой сможет разработать программу, о которой мы с тобой говорили?" - "Ну, конечно, поначалу нам потребуются, прямо-таки будут необходимы талантливые скептики... на каком-то этапе..." - веско профанфарисцировал Коба. - "ОК, я лично займусь сугубо техническими вопросами. А ты собирай свою команду, завтра приступишь к делу. Одного человечка я тебе завтра же прикомандирую. Уверен, ты, если и не знаешь его, то слышал о нём!" - "Интересно!" - выдал Арпадофель левым глазом целую очередь грозных желтоватых зарниц. - "Это Тим Пительман!" - "Если это сынок Шайке Пительмана, то, конечно же, присылай! - сверкнул Арпадофель на Минея глазом-пуговицей. - Правда, мне казалось, его как-то по-другому зовут..." - "Не бери в голову. Ныне он Тим Пительман, прошу любить и жаловать!"
   Набрав номер Пительмана, Миней ласково прожурчал: "Тимми, ты сейчас не очень занят? Да-да, это я, Миней. Я сейчас в летнем кабинете. Нужно поговорить. Но постарайся как можно скорее, и чтобы никто не видел, куда ты идёшь. О!.. Знаешь? - есть маленький мужской туалет на первом этаже. Им почти никто не пользуется, он слишком мал и не очень благоустроен. Главное - постарайся удостовериться, что там никто рядом не прогуливается. Главное, чтобы случайно не оказался Блох. Что? Блох задремал на рабочем месте? Ничего, сейчас вроде можно... Обед же! Как будешь идти сюда, постарайся убедиться, что Арпадофель прогуливается по коридору, мурлыча какой-нибудь свой фанфарический мотивчик. Улыбнись ему понежнее, но дай понять, что очень-очень спешишь в туалет. Оттуда вторая, маленькая, дверь ведёт прямо в наш внутренний сад. Понятно?" - и он закрыл та-фон.
   Тим тут же поспешил к шефу. Он осторожно вышел в вестибюль, миновал длинный коридор, вышел к маленькому холлу с тыльной стороны здания. Так и есть: именно тут важно фланировал взад-вперёд Арпадофель. Постреливая своим косящим глазом, он что-то гундосил себе под нос. Он уже хотел было остановить Тима. Но тот скроил такую страдальческую мину, кивая в сторону своевременно замеченной обшарпанной узенькой дверцы маленького туалета, на котором чем-то угольно-чёрным было начертано коряво от руки "G", что Арпадофель понимающе закивал и продолжил свой путь взад-вперёд по коридору. Тим спешно потрусил и скрылся за обшарпанной, узенькой дверью. Впрочем, Коба тут же позабыл о нём.
   Зомембер сидел за низеньким столиком, стилизованным под широченный лесной пень. Этот пень, несколько плетёных кресел и маленький холодильничек за спиной Зомембера едва помещались в изящной беседке, выполненной по индивидуальному заказу Минея. Точно такие же беседки для его семьи, а потом и для прочих высокопоставленных зрителей, были поставлены в "Цедефошрии".
   Раздвигая густые заросли, возник Тим Пительман, своим мощным телом едва вписавшись во вход.
   "О, Тимми! Садись, хабиби, располагайся!.. Да, я понимаю - моя беседка не очень рассчитана на твои габариты. Ничего! Вот дорастёшь до моего ранга - и такой же обзаведёшься, под свою солидность. Кофе, сок, коньяк, ликёр?" - "Чего изволите, шеф!" - с предупредительной улыбкой ответил Тим, с трудом втискивая свои необъятные телеса в изящное плетёное кресло, которое издало жалобный писк. На низком столике появились лёгкие закуски, широкий набор выпечки из лучших кондитерских Эрании. Оба, и босс, и его ближайший сподвижник, занялись закусками, обмениваясь лёгкими репликами, из репертуара лулианичей-элитариев. Тим то и дело вскидывал вопрошающий взор на Минея, не слишком умело скрывая нетерпение и любопытство.
   Миней приметил нетерпение гостя; он его отлично понимал и поэтому затаённо улыбался. Наконец, он веско произнёс: "Итак, Тимми, я принял решение, и всё необходимое готово. Ты, глава электронно-акустического направления, отныне переходишь в непосредственное подчинение к Кобе Арпадофелю. Но... ты понимаешь: на деле он, так сказать, мой тайный советник, официально же его должность... сам знаешь... это не столь важно. О ваших служебных отношениях никто, в том числе и твои коллеги, знать не должны. До поры, до времени..." - "Я догадывался, что дело идёт к этому. Тем более, я и раньше успел немного поработать с ним, тоже полуофициально... Я случайно знаком со сверхсекретным направлением его работ. Надо думать, в его теме акустический аспект - один из ключевых. Тем более, сейчас, когда..." - веско проговорил Тим. "Ну, вот, хабиби, ты всё понимаешь с полуслова! - радостно произнёс Миней. - Но я тебя собственно не для этого позвал. Дело в том, Тим, что я хочу поручить тебе одну задачку. В этом ты будешь тоже... э-э-э... до поры, до времени... замыкаться исключительно на меня. Учти: - ни одна живая душа не должна знать об этой задачке, даже Коба - до поры, до времени. А главное - твой армейский приятель Моти Блох..." - "Но вы же хотели, чтобы мы работали вместе!" - "Нет-нет, не по этой теме!.. Всему своё время - и место!.. Блох мне нужен для другого..." - быстро и решительно отрубил Миней. Тим удивлённо поднял брови, потом понимающе закивал и ухмыльнулся. Зомембер изысканным жестом поднёс кофейную чашечку ко рту, сделал маленький глоток и заговорил словно о другом: "Да, несомненно, Моти Блох - настоящий гений компьютерной техники, свои функции у нас исполняет исправно. Даже, я бы сказал, с блеском, ну... иногда с чрезмерным... э-э-э... огоньком... Понимаешь... э-э-э... у таких вот умников, при всей их лезущей наружу наивности и доверчивости, особый, слишком острый, слишком критический склад ума. Я же его давно знаю. Когда он, молодой и талантливый парень, принёс мне на продажу свою компьютерную игру, я сразу смекнул, что из этого может получиться. И вот смотри! - престижная в Арцене "Лулиания"! И наш Парк! Да, это правда - он её фактический создатель. Но без меня он - нуль при всём своём творческом складе ума. Короче, он мне был нужен вначале, он мне необходим сейчас. На этом этапе!.." - со значением произнёс Миней, Тим с удивлением воззрился на него и напрягся. Миней улыбнулся ему и подмигнул: "А ты, сынок Шайке Пительмана, нам необходим всегда. Запомни это!"
   У Тима отлегло от сердца: он, кажется, начал о чём-то догадываться. Он снова ухмыльнулся, а Миней продолжал, аристократически прихлёбывая кофе из изящной чашечки: "Над моей задачкой будешь думать сам, никого из лулианичей не привлекая... А, кстати, как поживает Офелия?" - "А в чём проблема? О чём вы хотите меня попросить?" - осведомился Тим, прихлёбывая кофе; от ответа на вопрос шефа об Офелии он постарался ускользнуть: как раз вчера они в очередной раз договорились немного отдохнуть друг от друга.
   "Нам нужен очень маленький приборчик, чтобы не вносил помехи, а просто гасил до полной немоты любую музыку, вообще, любые звуки. То есть, всё - кроме... силонокулла. - и Миней многозначительно поднял палец. - Это архиважно! В определённый момент нам понадобится гасить, полностью, или частично, ненужные нам звучания, регулировать гашение звуков, усиливая, ослабляя, или вовсе сводя их на нет. Надо к этому быть готовыми... Пространство, охватываемое излучением прибора, конфигурация, направление излучения, мощность - всё должно регулироваться... в зависимости от потребности. Для начала отработаешь принцип на малом пространстве. Ещё раз повторяю: это не обычный источник помех, а регулируемый гаситель, точнее - пожиратель звучаний, не имеющих отношения к силонокуллу, попавших в сферу действия прибора", - подчеркнул со значением Миней. - "Я понял, Миней! Попробую! Мало кто знает о специфической энергетической составляющей силонокулл-поля, отсутствующей у других звуковых полей. Тем оно и уникально. А что до устройства, то... - Тим склонил голову набок, прихлебнул из чашечки, засунул в рот последний кусочек пирожка, тщательно отряхнул крошки с колен, после чего снова заговорил: - Я думаю, такой приборчик конструктивно... э-э-э... лучше всего... Да, на базе обычного та-фона. Вы же знаете: ныне это, по сути - универсальный микрокомпьютер! В него постоянно встраивают всё новые и новые функции. Не мне вам рассказывать... Вот мы и встроим! Короче, основа - та-фон... - отчеканил Тим. - Кто что заподозрит? - fellow смотрит видеоклипы по та-фону... Но мне нужно время и особые условия!.."
   Миней ласково улыбнулся и поощрительно кивнул: "Время и условия обеспечу. Пусть твои сотрудники покопаются в архиве фирмы, просмотрят отчёты старых разработок, особенно... э-э-э... прерванных... Вернее, которые я не дал закончить!.. Не спрашивай, почему. Там есть немало интересных и перспективных идей, которые я в своё время отклонил под теми или иными предлогами, справедливо решив, что их время ещё не пришло. Мне уже тогда хотелось передать эти идеи в хорошие руки. Только ни в коем случае не сообщай своим людям главную цель... то есть скажи не больше, чем они должны знать, для квалифицированной помощи..."
   "Миней, изложите поточнее цель этого приборчика?" - "Ты, как никто, понимаешь, Тимми, что значит наш силонокулл. У нас в Эрании, и вообще в Арцене, становится всё больше его поклонников, особенно молодёжь. Очень перспективны в этом отношении тихонисты Галили, особенно boys из секций восточных единоборств. Но - этого нам недостаточно. Слишком много... больше, чем нам бы хотелось... предпочитающих, как они имеют наглость заявлять, нормальную, традиционную музыку!.." - "Но почему? - возразил Тим. - Офелия неплохо поработала! Сами же знаете!" - "Нельзя останавливаться на достигнутом!" - "А она и не останавливается..." - промямлил Тим еле слышно. Миней вскинул голову и пояснил: "Вот поэтому мы решили перейти к более активным методам внедрения прогрессивных и популярных в цивилизованном мире культурных течений. Технические методы внедрения нового бьют наверняка! На поверхности - всевозможные конкурсы, назовём их турнирами. Звучит... э-э-э... загадочно, романтично... - Миней элегантно повёл рукой, - элитарно!.. Мы дадим посоревноваться самым разным музыкальным ансамблям, группам, оркестрам, даже солистам. Даже клейзмерам и исполнителям хасидского рока. Самую лучшую сцену, нашу "Цедефошрию" мы предоставим для самого первого Турнира! Но победить должны самые лучшие, самые достойные!.. Те, кто того заслуживает!.. Это и вопрос финансов, если хочешь..."
   ашу мысль я понял! Серьёзно! Мне даже ясно, зачем проводить турнир именно в "Цедефошрии"! - воскликнул Тим, радостно улыбаясь и потирая руки. - В общем, я соображаю, что нам нужно. А назовём мы этот прибор... э-э-э... фелио! Вернее, фелиофон! Фелио - так я назову эффект, создаваемый прибором. Так будет звучать... э-э-э... научно. Словечко фон, оно... завсегда..." - "А почему фелио?" - прищурился с понимающей улыбочкой Миней. - "Это название мне только что явилось..." - "Только что - явилось?" - хитро улыбнулся старик. - "Некая мистика, наверно... - потупился Тим. - Вот так мне кажется, и всё... Объяснить не могу..." - "Ну, и не надо, Тимми! Я же понимаю, сам был молодым! Фелио - это звучит, это красиво! В перспективе твой... э-э-э... Тов, уговорил: назовём его фелио-эффект! Он будет задействован в одном из основных блоков программы угишотрия. Там он ещё как пригодится! Есть ещё идейки... Например, автоматизированный голосователь... первый в мире! Но об этом - потом, первое дело - фелио!" - прихлопнул ладонью по столу Миней и весело подмигнул Пительману.
   Тим искренне заинтересовался: "А что такое угишотрия? Уж очень название интересное и загадочное!" - "Оно тоже явилось мне... э-э-э... только что. Ты знаешь, Тимми: в Эрании есть целая группа людей, которых так просто к new requiere stream не приобщить. Ты знаешь, о ком я говорю. И я не уверен, что тривиальным путём убеждений удастся чего-то добиться. Уж очень много упорства не по делу! Поэтому придётся нам разработать... э-э-э... целый комплекс программ, так сказать, систему, которую не тут и не сейчас назвали кнут и пряник. Вот эту систему мы и будем автоматизировать. Теперь понятно, откуда такое загадочное название? Кстати, самое серьёзное внимание обрати на незатейливую идейку Моти, где в качестве запускающей и управляющей команды используется тот или иной мотивчик. Помнишь, я тебе дискетку давал?" "Ага... - замялся Тим. - М-м-да... Миней... Вы же знаете, что у меня с музыкальным слухом... э-э-э... того... про-блема..." - "Но ведь эта твоя, как ты называешь, проблема не мешает тебе успешно заниматься вопросами акустики. Даже Ори Мусаки-сан предпочёл тебя всем прочим претендентам, обладателям абсолютного музыкального слуха и безукоризненного вкуса..." - "В традиционном понимании, не забудьте!" - "Вот-вот! То есть в соответствии с отживающими традициями! - подчеркнул многозначительно Миней. - Это неспроста! Не сомневайся, именно такие, как ты, нам и нужны! У тебя слух и вкус не испорчен отживающими традициями, а значит, ты более других открыт всему новому и прогрессивному! Понял, хабиби?" - "Понял, Миней! - просиял Тим Пительман. - Я найду верных и преданных нам людей, у которых и с восприятием всего нового и прогрессивного - в духе силонокулла! - всё в порядке, и музыкальный слух... э-э-э... как полагается! А скажите, Миней, Моти эту свою идейку случайно не запатентовал?" - "Нет! Он мне тогда принёс очень сырую идейку... ну, когда мы об этом впервые говорили... Он сам в ней, я думаю, ещё не видел чего-то такого патентоспособного. Я же тогда постарался ему внушить, что она ничего не стоит. Вскользь, ненавязчиво... Он мог думать, что угодно, когда я изобразил своё огорчение именно использованием такой запускающей мелодии. Не помню, чтобы за эти годы он мне что-то на эту тему приносил, или где-то эту идейку использовал. А ведь согласно уставу "Лулиании", разработчик не обладает авторским правом на свою разработку - без особого разрешения руководства. Это касается патентования и лицензий. Ты что, забыл?"
   Тим, конечно, не забыл, хотя уже не раз и не два нарушал этот пункт устава. Зомембер подозревал это, но смотрел на нарушения сына Шайке Пительмана сквозь пальцы: сынок старого приятеля был ему дороже всех правил и уставов.
   "Йоффи (прекрасно)! - потирая руки, проговорил Тим. - Схвачено, шеф! А Арпадофелю тоже не полагается об этом знать? Вы же сказали, что я буду под его началом!.." - "Он об этом узнает, но - попозже. Сначала сделай хоть что-нибудь, чтобы показать товар лицом! Это будет для него маленький сюрприз... Понял, Тимми? - пристально глянул на него Зомембер. - Потом-то, конечно, всё-о ему скажем. Он же наш друг и соратник! Короче, иди, действуй!"
   Миней знал - теперь Пительмана за уши не оттащишь от задачи, пока не будет готов самый первый образец прибора, как его? - фелиофона. Уж он-то всех своих подчинённых бросит на перелопачивание архивов, источников необходимой информации, чтобы они нашли ему то, что ему нужно, что можно к делу толково пристегнуть. Спуску он им не даст, на всю катушку использует свою единственную и неповторимую нежность-удавку, из которой до сих пор никому не удавалось выскользнуть. Только бы он смог так хитро поставить дело, чтобы никто из них ни о чём не догадался!
   Тим попятился и бочком, бочком вывинтился из беседки. Отодвигая рукой ветви кустарника, раскланиваясь и продолжая сладчайше улыбаться боссу, он пятился, пока не врезался пухлой широкой спиной в ручку маленькой дверцы туалета, через который прошёл давеча по пути к беседке. На всякий случай, состроив страшно озабоченную мину, Тим скрылся за маленькой белой дверцей, ведущей в туалет. А уже в холле, выйдя бочком из туалета с другой стороны, он прошмыгнул мимо Моти, рассеянно бредущего по коридору в беседку к боссу, естественно, по направлению к обычной двери, ведущей в тот же сад.
  
   Проект Века - угишотрия
   Обеденный перерыв близился к концу. Моти, сидя в неудобной позе, дремал подле включённого компьютера.
   На столе мелодично пропел телефон. Моти вздрогнул и схватил трубку, уронил, снова схватил и прижал к уху: "Блох слушает", - хрипло со сна пробормотал он. - "Адон Блох?" - услышал он голос Минея. - "Да, адони", - уже более ясным голосом. - "Через полчаса жду тебя в летнем кабинете..." - "ОК", - не совсем ещё придя в себя, пробормотал Моти.
   Моти подумал и решил на всякий случай захватить лэп-топ, где он работал над маленькими эскизами, используя их, как кубики, для построения крупных блоков. Он думал, что речь пойдёт о новой компьютерной игре, начинающей очередную серию; вчера шеф обмолвился об этом.
   Миновав длинный коридор и выйдя в маленький холл, Моти боковым зрением заметил нечто огромное, промелькнувшее мимо него и на большой скорости пронёсшееся через холл. Выйдя во двор и подходя к увитой виноградом беседке босса, он сообразил, что это был Тим Пительман. Моти поразило мимолётно схваченное взором странное выражение лица Тима - как будто его поймали на чём-то не совсем дозволенном. Но он решил, что это аберрация зрения, а может, странные игры подсознания - из-за того, что огромный Тим слишком стремительно пронёсся мимо него.
   Моти пожал плечами, мелькнула забавная мысль об инертности больших масс. Он вошёл в беседку, где тотчас забыл о странном видении в образе Тимми Пительмана, выхваченном боковым зрением. То, что он увидел - умело сервированный низенький столик, изысканные закуски и бутылки дорогого коньяка, - поразило его. Изумлению Моти не было границ: с чего бы такое в разгар обыкновенного рабочего дня?
   Шеф важно восседал против входа и улыбался знакомой загадочной улыбкой. "Присаживайся, хабиби! Кофе, чай, коньяк?" - ласково повторил он стандартную фразу. Моти присел в плетёное кресло и заботливо пристроил на коленях лэп-топ.
   Зомембер ласково и загадочно улыбался и тихо приговаривал: "Да ты бери, бери сласти - они из фирменной кондитерской!" - "Мои девочки любят "Шоко-мамтоко". Знаете? - в Парке, возле "Рикудей-Ам"... Такие сладкоежки!.. Но на Ширли это никак не влияет: худющая-а..." - с тёплой улыбкой произнёс Моти.
   Загадочная улыбка, в которой Моти неожиданно увидел затаившуюся насмешку, не сходила с лица Зомембера.
   В разгар не совсем служебного разговора между боссом и подчинённым в беседку вкатился таинственный администратор по общим и конкретным вопросам и уселся в уголке справа от босса, сняв очочки и аккуратно запихнув их во внутренний карман. От удивления Моти чуть не поперхнулся. "А этот-то тут зачем?" - подумал Моти. Случайно он наткнулся на белесовато-зеленоватый пронзительный луч, испускаемый левым косящим глазом неожиданного визитёра. По спине пробежал неприятный холодок. "Надо же, такое привиделось!" - подумал Моти. Ему не пришло в голову задаться вопросом, почему этот странный коллега снял свои очочки с туманными стёклами, без которых он никогда не появлялся в коридорах фирмы.
   Новый администратор недавно стал чуть ли не главным объектом обсуждений и анекдотов в коридорах, туалетах и курилках "Лулиании" - особенно после его лекции для ведущих сотрудников фирмы. Моти на эту лекцию не пригласили, но он слышал об этом много странного и непонятного от тех, кого специально попросили особо об этом не болтать. И вот перед Моти чуть ли не на расстоянии протянутой руки сдобный коротышка с косящим и постреливающим во все стороны левым глазом, испускающим желтовато-зелёное сияние, плавно переливающееся в белёсовато-багровое. Моти почти физически ощущал не просто излучение зловещих оттенков, а - некое поле, испускаемое этим таинственным типчиком. Поле, вызывающее у нечаянно попавшего в его сферу жутковато-давящее ощущение.
   Внезапно он вспомнил, что видел этого типчика на концерте в "Цедефошрии": тогда оказалось, что его знает Тимми, старый армейский приятель (которого за что-то очень любят его, Моти, сыновья). От неожиданно выстроившейся череды мыслей Моти ощутил смутную тревогу, но не мог уяснить её источник.
   Усевшись поглубже в плетёный стул, Моти прихлёбывал кофе и искоса наблюдал за загадочным типчиком, по-хозяйски развалившимся в кресле подле низенького столика. С затаённым интересом, смешанным с непонятным страхом, Моти поглядывал на него, стараясь понять, куда нацелен в каждый данный момент его косящий глаз. А ещё - что означают выстреливаемые им каскады лучей то одного, то другого оттенка, и почему второй его глаз, явно зрячий, пугающе неподвижен и наводит на мысль об алмазном сверле?..
   Босс и таинственный субъект меж тем углубились в поразительно невнятный разговор, не обращая на Моти ни малейшего внимания. Он прихлёбывал кофе, заедая необыкновенно вкусной выпечкой, и пытался прислушаться к разговору босса с его странным гостем, но неожиданно понял - не только слова, но даже издаваемые обоими звуки непостижимым образом обтекают его голову, сквозя мимо...
   Отставив в сторону пустую чашку, Моти недовольно подумал: "А чего я, собственно, тут сижу? Зачем вообще меня сюда пригласили?.. Времени жалко! Если шеф решил одарить меня обычной кофейной паузой, то я уже достаточно налился кофе, окончательно отошёл от нечаянной дрёмы и, наверно, могу вернуться к работе. У них, как я вижу свои дела и беседы... Я-то тут при чём!.."
   Будто прочитав его мысли, Зомембер с улыбкой посмотрел на него и торжественно проговорил: "Моти, извини... У Кобы ко мне срочное дельце... А теперь, хаверим, раз уж вы оба тут, позвольте представить вас друг другу. Это - мой хавер тов и новый сотрудник, исполняющий должность администратора по общим и конкретным вопросам. ("А то я не знаю!" - с досадой подумал Моти) Адон Коба Арпадофель, - и широким, плавным жестом он указал на развалившегося в кресле справа от него типчика, зловеще постреливающего по сторонам косым левым глазом. - А это, Коба, наш главный специалист по вопросам общей концепции, идеологии и программной технологии компьютерных игр адон Мордехай Блох", - и он указал на Моти, плавным жестом переведя в его сторону указующий перст.
   Таинственный Коба стрельнул в Моти гнойно-белёсым лучом из косящего левого глаза и тут же отвёл его в сторону, второй же глаз продолжал бесцеремонно сверлить Моти, которого зловещее поле Арпадофеля очень угнетало. Добродушный, весёлый и уверенный в себе, он ощущал, как администратор по общим и конкретным вопросам с разными глазами высасывает из него лучшие свойства, медленно, с наслаждением выжимая его душу, как губку.
   Зомембер, увидев лучи, испускаемые на Моти левым глазом Арпадофеля, озабоченно поглядел на одного, потом на другого.
   аль!.. - подумал Зомембер. - Первая встреча - и сразу ясно, что меж ними химии не получится. А может, оно и ни к чему... Может, и к лучшему, если он хотя бы поначалу будет работать независимо от руководящей группы. Моти, прекрасный специалист, сам справится с поставленной задачей, о ней я лучше скажу ему один на один. Пусть и группу он себе сам подбирает, как посчитает нужным. И он, и вся его группа не будут знать больше, чем им положено. Так даже лучше для дела!"
   Из кармана Арпадофеля раздался тонкий пронзительный посвист силонокулл-пассажа в визгливом регистре. Моти почувствовал, как ухнуло сердце.
   Коба ухмыльнулся и стрельнул в Моти розоватым лучиком из сильно закосившего левого глаза: "Это мой та-фон, ничего страшного, мои музыкальные советники..." - важно прогудел Арпадофель. - "А кто у тебя сейчас музыкальные советники?" - полюбопытствовал Миней. Арпадофель свёл брови, его лицо начало непроизвольно расширяться и краснеть. Он поднёс аппарат цвета разбавленного в воде молока к уху, его лицо сделалось необычайно сосредоточенным, в ответ невидимому собеседнику он только фанфарировал какие-то невнятные междометия, и щёки его надувались, как воздушный шарик.
   Миней тут же сделал успокаивающий жест: "Нет, хабиби, если не хочешь, не говори!" - "Я должен вас покинуть! - прогундосил Коба, закрыв та-фон и засунув его за пазуху. - Миней, ты уж сам разберись с этим работником, сам объясни ему нашу техническую политику. Введи его в курс дела. Но... сам понимаешь! - и еле слышно промычал: - ничего лишнего..." С этими словами Арпадофель покинул беседку и словно бы растворился среди кустарника. Моти моментально почувствовал облегчение и вздохнул, подумав про себя: "Тов, наконец-то ушёл..."
   "Тов, наконец-то ушёл! - словно прочёл его затаённые мысли Зомембер и, расслабившись, развалился в кресле. - Давай, ещё по чашечке крепкого кофе и займёмся делом. Как мы с тобой привыкли работать! Уж ты извини, у него было действительно важное дело ко мне, не могу же я ему сказать, чтобы зашёл позже..." Моти с удивлением воззрился на босса, который на секунду отвернулся, чтобы передать ему кофейник. Когда Миней повернулся, Моти натянул на лицо привычно деловое выражение, освещаемое добродушной улыбкой. "Вкусный у вас кофе, шеф! А можно чуть коньячка?" - неожиданно для самого себя осмелел Моти. - "Ну, конечно, не стесняйся!" - и Миней наполнил обе крохотные рюмочки изящной формы. Казалось, и его уход Арпадофеля взбодрил.
   Он согревал в руках содержимое рюмки, потом, пригубив, поставил её на просторный низенький столик, стилизованный под замшелый пень (правда, чересчур гладко для обычного пня отполированный), и проговорил: "Итак, во-первых, хочу тебя конкретно и официально поставить в известность, что, по согласованному решению руководителей трёх Министерств, на "Лулианию" возложена почётная задача. Мы приступаем к разработке важнейшей новой темы, с чем нас всех хочу поздравить. Это, скажу без преувеличения - ПРОЕКТ ВЕКА! Сразу предупреждаю тебя, дорогой Моти, что это не только весьма важный проект, но и... э-э-э... архисекретный. Степень секретности работ такова, что я даже не вправе на данном этапе всего рассказать..." - "Мы, в общем-то, привыкли к коммерческим секретам. Наверно, и здесь то же самое?" - спросил Моти. - "Да, - коротко ответствовал Зомембер, - несомненно, и это тоже". - "Какие же секреты, превыше коммерческих, могут быть в "Лулиании"?" - удивился Моти.
   Зомембер словно не расслышал: "Ты, Мотеле, назначаешься главным специалистом ПРОЕКТА, отныне ключевой задачи в "Лулиании". От успеха её решения для лулианичей, для Эрании, более того - для Арцены! - очень многое зависит. Впрочем, на другие задачи у тебя просто не останется ни сил, ни времени".
   Моти взволнованно и с интересом глянул на Зомембера, который, снова прихлебнув из рюмочки, пояснил: "Основных целей нашего проекта несколько. Это создание комплекса взаимозависимых саморазвивающихся программ, которые запускаются и действуют, при необходимости, самостоятельно..." - "Не проблема!.." - прошелестел еле слышно Моти, удивляясь столь общему и тривиальному началу обсуждения новой темы. Миней важно кивнул: "Один из главных моментов в этом комплексе - саморазвитие и саморазрастание. Это и есть твоя задача, которой ты будешь заниматься, не отвлекаясь ни на что другое. А в общем наш комплекс формируется на основе сочетания компьютерных игр различной степени популярности в основном, твоей, Моти, новейшей разработки".
   Моти с растущим интересом, смешанным с удивлением, слушал босса, вещавшего с важным видом: "Мы создаём гигантскую компьютерную супер-игру, построенную на принципе многовитковой сложно-закрученной ракушки с элементами цветомузыки. Это будет новый и необычный музыкальный аттракцион мирового уровня!.. Поэтому, кстати, на определённом этапе мы подключим к проекту и выдающихся музыкантов, к примеру, силоноидов Ори Мусаки-сан. Но это в своё время - ни мгновеньем раньше".
   Моти всё ещё не понимал, куда клонит Миней. "Главное - формирование из себя и в себе струи подобающей гаммы, require stream. Участнику игры надо точно попасть в упомянутую струю, которая тем временем формирует из себя то, что мы с самого начала называем Ракушкой счастья, она же "ЦЕДЕФОШРИЯ"". - "Но у нас же есть в Парке "Цедефошрия"! - воскликнул Моти. Он внимательно слушал, пытаясь схватить главную мысль и одновременно представить, как программными методами представить превращение струи в многовитковую ракушку и обратно. Он подумал: "Если получится, может выйти очень даже увлекательная игра!"
   А Миней уже говорил о другом: "Конечным и желательным результатом игры должно стать сознательное приятие игроком глобальных ценностей струи подобающей гаммы и психологическое в них проникновение. Каждая ступень нашего комплекса ненавязчиво формирует у игрока личное стремление к глобальным ценностям современного мира. Вот тебе вторая задача: программный блок ненавязчивого притяжения. Пойми, хабиби: МЫ НИКОМУ НИЧЕГО НЕ НАВЯЗЫВАЕМ - МЫ ПРИВЛЕКАЕМ! В этот блок надо заложить нечто, способное побудить, привлечь, заинтересовать сразу большие массы людей. Таким образом, они незаметно оказываются в НАШЕЙ СТРУЕ ПОДОБАЮЩЕЙ ГАММЫ, уже преобразованной в Ракушку счастья, в новую "Цедефошрию"".
   Моти усмехнулся и тихонько процитировал одно из любимых выражений Пительмана: "Масса, она завсегда..." Миней коротко кивнул и продолжал: "Нам надо привлечь широкие массы... включая и законченных индивидуалистов, а также нудников (зануд), не интересующихся никакими (а пуще всего - азартными!) играми, напрочь отрицающих подобные интеллектуальные развлечения". Моти с удивлением заметил: "Но ведь попадание в струю считается свойством, я бы сказал - привилегией! - только определённых слоёв общества, шеф! Наверно, для не элитариев и тех, что не хотят ими быть, точного попадания в нашу струю не требуется? У них своя струя, и называется она по-другому. И вообще... Какое это имеет отношение к развивающим компьютерным играм, которыми мы занимаемся, которые действительно предназначены для всех-всех-всех?" - "Мотеле, ты, конечно же, ошибаешься! - ласково склонился к нему Миней. - Наша цель - сделать счастливыми всех-всех-всех, а не только тех, кто впитал струю с молоком матери. Ведь наша новая струя потому так и называется - струя подобающей гаммы! Вспомни, как и откуда я поднял тебя, из чего создал нашу "Лулианию", откуда, когда и как ты попал в струю, а твоя семья пополнила дружные ряды эранийских элитариев! - ласково, и в то же время неожиданно холодно, улыбнулся Зомембер. - Каких тебе это стоило трудов, кому ты должен быть за то благодарен..."
   Моти, конечно, предпочёл бы, чтобы шеф не напоминал об этом. Потому что Моти с неприятным и виноватым чувством вспомнил - это была одна из причин его серьёзной ссоры с родными жены. Старый, хмурый Гедалья вовсе не собирался скрывать своего отношения к тем, кто называл себя элитариями, всеми силами стремясь удержать занимаемое ими высокое положение в Эрании и никому никогда его не уступать. Моти сумел убедить себя, что его мечта - с гордостью носить звание элитария, чтобы и его семья испытывала то же чувство. О том, что его отец был когда-то одним из преуспевающих бизнесменов Эрании, а впоследствии очень преуспел в Австралии, он почему-то не вспомнил.
   Он покраснел, исподлобья глянув на Зомембера, а тот, подмигнув ему, заметил: "А теперь мы хотим охватить современным мышлением самые широкие массы. Пришла пора привлечь всех-всех-всех в струю подобающей гаммы. Да, ты где-то как-то прав: не всем ещё порой дано осознать, не всем воспитание позволяет проникнуться нашей струёй, понять, что она даёт всему обществу и каждому его члену в отдельности. Такое осознание доступно сегодня только интеллектуалу-элитарию. Для тех же, кому не дано обычным путём испытать счастье попадания в струю, вдохнуть её животворное, прогрессивное влияние, нужна наша новая развивающая - я ещё раз подчёркиваю: развивающая и саморазвивающаяся! - игра, состоящая из комплекса взаимосвязанных и в то же время самостоятельных блоков. Ну, скажи, хабиби, разве это не имеет отношения к развивающим интеллектуальным играм? Наша новая игра ведётся по-крупному!" - "Для этого и закладывается в комплекс программ блок ненавязчивого притяжения?.." - спросил Моти. Миней ласково улыбнулся и, важно кивнув, заговорил: "Так сказать мозгом и сердцем этого важнейшего блока будет система, которой будут заниматься специалисты особой группы... Но это... оставим..." О том, что скрытое название проекта - угишотрия, Зомембер решил Моти до поры до времени не говорить.
   Он помолчал и снова заговорил: "Твоё дело, Мордехай Блох, - общая идеология комплекса на основе фирменной концепции многовитковой ракушки, подбор, компоновка и доводка нужных блоков из твоих разработок. И ещё... Ты тут всех знаешь, общаешься со всеми, поэтому сам сформируй свою рабочую группу по теме. У тебя есть прекрасные специалисты: подбери и порекомендуй. Учти: каждый из них должен знать только свой блок, - особо подчеркнул Зомембер, - никакого излишнего любопытства к работе соседа. На задании специально укажешь, что это... э-э-э... договорная работа для заказчика-хуль. Придёт время - и каждый лулианич (не только элитарий!) узнает все подробности. Но сейчас не время!"
   Моти молча кивнул боссу, немного ошалев от обилия информации, которая уже воспринималась, как информационный шум.
   Миней меж тем важно вещал: "Каждому блоку, каждой программе и подпрограмме будет нужна своя защита, помимо общей, которую обеспечат специалисты спецгруппы. По мере перехода от этапа к этапу нашей темы будет ясно, какие блоки потребуют простой, а какие - особой защиты. С тобой рядом с некоторых пор работает несравненный специалист по программам защиты?" - "Вы не Пительмана имеете в виду?" Миней снова важно кивнул. Моти вдруг вспомнил, что только что встретил его стыдливо вывинчивающегося бочком из какой-то маленькой боковой дверки в холле и просквозившего на большой скорости мимо него. Но промолчал, не решаясь задать шефу не совсем корректный вопрос...
   Зомембер снова кивнул: "Я вот думаю: а не сделать ли его заместителем главного специалиста. Всё-таки защита - архиважная вещь в нашей новой игре... - задумчиво, как бы сам себе, проговорил он, помолчал и закончил официальным тоном: - Вот, в самых общих чертах, чем мы в "Лулиании" будем заниматься в рамках нового проекта государственного значения!" Моти недоуменно пролепетал: "Это что, в рамках проекта государственного значения мы должны разрабатывать новую развивающую игру, архисекретную, с особо мощной защитой?" Босс не ответил: то ли не расслышал, задумавшись, то ли не захотел отвечать. Помолчав, он допил свой коньяк, поставил рюмку и снова заговорил: "А теперь к деталям. Наш комплекс, как я уже сказал, будет строиться по принципу сложно-закручивающейся во многих направлениях и плоскостях ракушки. Мало кто задумывается, что Парк построен на основе этого принципа".
   Моти пожал плечами, но промолчал, тоже допил свой коньяк и, видя, что босс снова замолчал, решил, что совещание закончено, и приготовился встать.
   Шеф пристально взглянул на него и сказал: "На определённом этапе разработки "Цедефошрия" расширится и займёт площадь всего Парка! Поэтому в рекламных проспектах мы так и будем называть наш мировой аттракцион - "Цедефошрия"! - отметил Миней Зомембер, горделиво улыбаясь. - Она будет формироваться в недрах струи подобающей гаммы, которая в нашем случае силонокулл, и обратно - из "Цедефошрии" наша струя и будет выплёскиваться. То есть, они друг друга формируют - и друг из друга формируются. Обновлённая "Цедефошрия" должна привлекать всех-всех-всех своим таинственным видом, манить - не только заглянуть в устье, но войти под прохладные своды, не только изваянные, но и омываемые струёй подобающей гаммы".
   Моти чуть было не ляпнул: "Вы об этом уже говорили, шеф!" - но вовремя прикусил язык. Обилие знакомых и малознакомых терминов в его голове уже начало закручиваться многовитковой ракушкой. Жалко было времени, на рабочем месте ждала интересная задачка, которую он начал рассматривать до обеда. До него ещё не дошло, что к этой задачке он уже не вернётся.
   Миней словно не замечал нетерпения сидевшего напротив него сотрудника и увлечённо вещал: "Основную программу запускает... мощный эмоциональный импульс! Молодёжи подавай побольше риска и острых ощущений - это стоит учесть в эстетической концепции... э-э-э... Именно молодёжь поможет внедрению струи в массы. Понял? Поначалу нам придётся доказать: всё, что привлекательно и полезно для их развития, несём им только мы, только в струе подобающей гаммы, и только в обновлённой "Цедефошрии"! Я уверен - все захотят приобщиться и приобщить неприобщённых!"
   Моти уже начало казаться, что все эти переполненные странными словесами речи шефа ему снятся. "Ну, вот, - подумал он, - стоило вздремнуть во время обеда - и пожалуйста: начали сниться кошмары!" Он помотал головой, то ли стряхивая наваждение, то ли принимая правила игры, в которую его втягивают против воли...
   С чувством невероятного облегчения он покинул беседку. "Ого! Столько времени потратил на это совещание непонятно о чём. Нудные речи о чём-то жутко заумном... - с досадой подумал Моти, глянув на часы. - Теперь придётся задержаться, может быть, даже допоздна..."
   До конца дня Зомембера не покидало неприятное чувство, вызванное первым контактом Арпадофеля и Блоха на его глазах. В честь первого знакомства Коба зачем-то решил нагнать страху на Моти - и отменно преуспел в этом. Эффекты Арпадофеля совершенно явно оказали на Моти действие, столь же сильное, сколь и отрицательное.
   "Жаль!.. - весь вечер мысли Зомембера крутились вокруг этой первой встречи Арпадофеля и Блоха лицом к лицу. - Жаль, что между этими двумя полноценное сотрудничество невозможно..." Наконец, он легонько стукнул ладонью о столешницу у себя на кухне и негромко пробормотал: "ОК! Примем реальность, как она есть - во всяком случае, пока в ней есть резон".
   Зомембер знал: Моти не просто крепкий и опытный профессионал, но светлая голова, творческий ум, непрестанно фонтанирующий сногсшибательные идеи. Он всецело погружён в работу, как и полагается, не лишён амбиций и карьерных устремлений. И, по правде говоря, ему, Минею, предан, и чувства благодарности не лишён. Такими людьми не швыряются - особенно, когда они нужны. А Моти - это Миней знал, - самый подходящий для угишотрии специалист. Миней им очень дорожил и не хотел бы его терять - во всяком случае, до завершения важнейших этапов.
   Зато ценность Арпадофеля, неоспоримая и безусловная сама по себе, более всего возрастает на завершающем, необратимом этапе угишотрии - на этапе победных фанфар. Коба Арпадофель - Главный Фанфаролог! А стало быть, никакая сила не выбьет из рук этого человека фанфары, торжественно озвучивающие любую наперёд заданную струю подобающей гаммы! Даже на краю самой бездонной пропасти, даже в глубине самого безвыходного тупика.
   Назавтра, ближе к обеду, к Минею заглянули Коба и Тим. "О, какие неожиданные и дорогие гости! - Миней встретил их широкой улыбкой. - Присаживайтесь! Тимми, специально для тебя мне нынче принесли кресло, оно тебе будет по размеру. А там, глядишь - и беседку специально для тебя расширим! Ты уж давай, иди в рост, своей беседкой обзаводись... только не за мой счёт..." - и Миней улыбнулся ещё шире, подмигнув сынку своего друга. - "Ну, что вы, шеф, как можно!" - ещё шире ухмыльнулся Тим.
   Первым заговорил Арпадофель: "А скажи-ка, пожалуйста, Миней, - прогундосил Коба, выдав каскады рулад, словно бы издаваемые тубой или, скорей, фаготом, - вот этот твой главный специалист... как-там-его?.. он тебе действительно необходим? Заменить некем?" - "А что? Какие у тебя возражения?" - "У меня ощущение, что он не совсем наш человек!" - "Пусть это тебя не волнует, Коба, - тихо и вкрадчиво заговорил Миней, подкладывая ему на тарелочку всевозможных лакомств, на сей раз от Одеда. - Раз говорю, значит, знаю: никто лучше Блоха не сумеет разработать угишотрию. Он не успеет толком понять, для чего его идеи используются, как мы его щедро отблагодарим - и отодвинем... в сторонку - своевременно, не волнуйся!.. А пока позволь мне строить кадровую политику, как я считаю нужным. Чем больше талантливых специалистов мы втянем в наш проект, тем лучше. Мы всегда сможем сказать: вот поистине народный проект!" - "А Тим? - голос Кобы зазвенел грозными фанфарами, левый глаз метнул пронзительный луч ядовито-зелёного оттенка с Тима на Минея. - Какая роль отведена Тимми, сыну нашего с тобой давнего хавера?" - "А Тимми ласково и нежно подхватит из рук Блоха знамя угишотрии - в нужный момент, который мы сочтём таковым... Ну, с кем не бывает! - Миней хитро подмигнул Пительману. - Заснул наш гаон (гений) на посту, знамя-то из ослабевших рук и выпало... Негоже знамени без присмотра валяться, тем более знамени угишотрии! Вернее, будем деликатны... "Цедефошрии" - таково открытое название нашей темы... А Тимми, как ведётся - электронно-акустические вопросы и... - Миней помедлил и выдал с нажимом: - За-щи-та, общая и поблочная!" - "Ну, ОК, - не сдавался Арпадофель: - а уяснил ли себе твой Блох важную эмоциональную нагрузку и роль музыкального сопровождения... ОК! - нашей новой "Цедефошрии"? Понимает, что музыка - это идеология, а не только и не столько эстетика? Это вам не просто лё-о-огонькое музыкальное сопровождение, как в прочих, эт-та самое, р-р-развивающих играх, которыми тут привыкли пробавляться, - асимметричное лицо Арпадофеля презрительно скривилось. - Мы должны обеспечить нечто гораздо большее, нежели то, что в духе отживающих традиций называлось музыкальным воспитанием масс! Это будет даже значимей, существенней и грандиозней, нежели... Это и будет струя подобающей гаммы, как таковая! В её современном силонокулл-выражении!" Зомембер осторожно спросил: "Что ты имеешь в виду?" Коба скроил презрительную гримасу, его правый глаз, уподобившись стеклянной пуговице, пугающе неподвижно уставился на кончик собственного носа. Потом он аккуратно перевёл его на Минея, скроил нечто, по его мнению, служащее подобающим заменителем ласковой улыбки, и выдал очередной пассаж, а у него в горле захрипел, забулькал старый фабричный фагот: "Тимми мне изложил свою идею музыкального отрывка в качестве запускающей и управляющей команды. Я полагаю, что нам стоит найти этому применение! Пусть твой... э-э-э... Моти поработает над этим! Пусть займётся подбором силонокулл-пассажей для запуска главного блока программы, управления ею, поддержки работы и защиты от сбоев. Тимми мне сказал, что от подбора подходящих пассажей зависит работа всего блока! Ой-ва-вой, если он напортачит с этим!.. Ты сможешь объяснить ему это доступно?" - "Тише, тише, Коба... - засуетился Миней. - Блох ни в коем случае не должен знать... э-э-э... об этой идее Тимми. Понимаешь... ну, в общем... э-э-э... Лучше я сам ему изложу задачу... Короче, не волнуйся, Кобушка!.. Всё будет тип-топ!"
   Тим ничего не сказал, только бросил странный взгляд на Зомембера. Тот почувствовал себя неловко и искоса глянул на Арпадофеля, невозмутимо фанфарирующего: "Нам важно знать отношение этого... твоего главного специалиста к силонокуллу", - и прожектор левого глаза Арпадофеля лихорадочно забегал грязно-желтовато-багровыми зарницами по лицам Минея и Тима.
   Миней помолчал, пожевал губами и пожал плечами: "Я как-то не догадался у него об этом спросить. Его сыновья часто посещают "Цедефошрию". А лично его отношение?.. Тимми, ты должен это знать лучше, ты же бываешь у них дома!" - "За хевре я спокоен: крепкие силонокулл-фанаты - моё воспитание! - гордо и любовно прибавил он. - А сам Моти?.. Не знаю... Он же столько времени торчит на фирме, что на "Цедефошрию" у него просто нет времени". - "А какую музыку они дома слушают?" - буравил обоих по очереди своим левым глазом Арпадофель. Тим потупился, потом вскинул голову и заговорил: "Когда я прихожу, мы с хевре сразу к ним в комнату поднимаемся; там, разумеется, силонокулл!.. Если там какой-нибудь праздничный приём, то... не знаю, что-то звучит... тихое, незаметное... Я не очень вслушиваюсь... Силонокулла я там, кажется, не слышал, зато разговоры о нём... много разговоров!.. Вы же знаете, каждый культурный элитарий жаждет сказать своё слово на модную тему!.. Особенно жёны наших элитариев! За их болтовнёй ничего иного и не услышишь..."
   Зомембер повернулся к Арпадофелю и произнёс: "Да-да, что до юных Блохов, то их я не раз встречал в "Цедефошрии". Очень продвинутые fellows! Оч-чень!" - "ОК, Миней, отложим этот вопрос, - снова прогундосил Коба. - Займёмся нашим заветным..." - "Да-да... Да вы угощайтесь, хаверим! Не стесняйтесь, наливайте сами, пейте! - заторопился Миней и, повернувшись к Тиму, тихо проворковал: Тимми, настало время раскрыть тебе главную суть... то, о чём я с Моти не говорил. Зато тебе - с нажимом сказал Миней, - я могу сказать: угишотрия - это не просто компьютерная игра с интеллектуально-культурно-идеологическим зарядом. Это, кроме всего прочего, ещё и компи-казино!" - "Чего-чего? А что это означает?" - "То самое и означает! Это... э-э-э... ну, считай, что это всего лишь кодовое название. Секретное, прошу учесть... Его никто не должен знать", - многозначительно глянул на него Миней. - "За меня не волнуйтесь! Я же дабур!.. - гордо выпятил грудь Пительман. - Определённый опыт имеется. Мне доверяют... сами знаете кто..." - "Знаем, знаем, - прогудел Коба. - потому я тебя взял к себе в группу. Дабуры мне во как нужны!" - "Вы лучше позаботьтесь, чтобы Блох как-нибудь... по наивности и неведению... раньше времени... так сказать..." - шныряя глазами по лицам Минея и Кобы, зачастил Тим. - "Не волнуйся, хабиби. Я тонко намекнул Блоху на очень выгодный договор с дружественной скандинавской фирмой. Их представитель, некий... э-э-э... конечно же, имени Шугге Тармитсена я не упоминал... сказал просто и загадочно, в то же время заманчиво - заказчик-хуль, хозяин крупного казино на берегу Ледовитого океана, среди фьордов... Ну, как у нас это всегда было принято: Север - Юг, прочий соответствующий антураж!.. Какое это имеет значение! Зачем рядовым исполнителям загружать мозги излишней информацией, незнакомыми именами! Короче, я ему сказал, что нас попросили разработать для заказчика-хуль блок финансовых программ, потому как "Лулиания" себя отлично зарекомендовала на мировом уровне. Польстил этому гениальному дурню, намекнул, что это его работы выдвинули фирму на такой уровень - он и растаял. Я несколько раз повторил, какой это выгодный договор, что разработчик, который сможет выполнить с блеском все требования заказчика... э-э-э... Ещё попросил найти самого опытного разработчика финансовых программ. Техзадание обещал выдать через пару дней... с подписью неразборчиво... хе-хе-хе!" - "Отлично! Миней, я тут подумал... лучше, чтобы ваши беседы велись без свидетелей! - раздумчиво пробулькал Коба. - Меня он не скоро начнёт воспринимать..."
   По ходу дела Миней растолковывал Кобе некоторые технические подробности превращения всего Парка не просто в обычную, пусть и супер-элитарную "Цедефошрию", а в грандиозное компи-казино. Со временем оно превратится в некое подобие виртуального насоса, аккуратно, не неотвратимо качающего суммы с частных счетов граждан... сначала Эрании, а потом и всей Арцены... на счета глав этого бизнеса. "Нет, хабиби, не волнуйся! Обеднеть и разориться мы им не дадим... Это не в наших интересах! Будем поддерживать сбалансированный ажиотаж, так сказать..." Тим с сомнением заметил: "Ну, а если?" - "А то ты, молодой, не знаешь, что делать, если!.. На наш-то век хватит! - со странной ухмылкой проворковал Миней. - В конце концов, шарик велик... С деньгами нигде не пропадёшь!"
   После ухода сладкой парочки Миней позвонил Моти и попросил заглянуть перед концом рабочего дня. Взглянув на часы, он понял, что Блох может появиться с минуты на минуту, и принялся уничтожать следы застольного совещания с Кобой и Туми. После чего спокойно уселся за стол, расставив многочисленные телефонные аппараты вокруг себя, положив перед собой солидный том и раскидав в живописном беспорядке листы бумаги и карандаши с разноцветными фломастерами. Он чутко прислушивался к каждому звуку, раздававшемуся за стенами беседки, чтобы не упустить звука шагов Моти. Уловив на фоне шелеста листвы приближающиеся шаги, он принял вид человека, углубившегося в серьёзное изучение лежавших перед ним бумаг, зажав в правой руке сразу несколько фломастеров разных цветов. Мелькнула мысль, что было бы неплохо сымитировать и телефонный разговор с каким-нибудь важным начальством.
   Не успел подумать, что это уже будет перебор, как, откинув полог беседки, перед ним предстал Блох с верным лэп-топом под мышкой.
   "Присаживайся, хабиби! - широко улыбнулся Зомембер. - Сейчас поспеет кофе, и мы с тобой обсудим кое-что. Надеюсь, на сей раз нам никто не помешает", - Миней подмигнул Моти, натянув на лицо хитровато-добродушное выражение.
   Первые десять минут прошли под знаком дружеской беседы и нежного позванивания ложечек. Миней никогда не предлагал Моти Блоху фирменные закуски "от Одеда", зная, что в семье Блохов соблюдается относительный кашрут (чего нельзя сказать о строгостях с употреблением посуды - уступка, на которую пришлось пойти Рути вскоре после свадьбы). Моти поначалу чувствовал себя несколько скованно, недоумевая, почему босс пригласил его назавтра после сообщения о начале работы над новой темой, даже не успев выдать оформленного по всем правилам техзадания. Но непринуждённая дружеская беседа, крепкий ароматный кофе и сласти - всё это подействовало слегка расслабляюще после напряжённого рабочего дня.
   Неожиданный вопрос шефа: "А скажи мне, Моти, как ты лично относишься к силонокуллу?" - застал его врасплох. Он изумлённо воззрился на Минея, и тот пояснил: "Вот твоих хевре видят довольно часто в "Цедефошрии" на концертах "Звёздных силоноидов" Ори Мусаки. А тебя там видели только один раз... и то ты почему-то ушёл до окончания концерта!" Моти растерялся.
   Он вспомнил, что давно не был в Парке. Пожалуй, точно - с того самого дня, когда хевре вытащили его на Концерт Века. Испытанный им тогда шок от вида на сцене обнажённого, в хлопьях оседающей пены и разукрашенного нескромными татуировками Виви Гуффи, а затем - от звуков силонокулла, не выветрился из памяти до сих пор. Он искал и находил любые предлоги, чтобы обходить "Цедефошрию" стороной. Зато близнецы, поступив в тихон Галили, старались не пропускать ни одного концерта в "Цедефошрии", терроризируя семью сотрясавшими их уютный коттедж записями любимых силонокулл-пассажей.
   Рути с Ширли влекли иные Лужайки, иная музыка. Они любили то, что он сам предпочитал в молодости. Тем более силонокулл, как Моти с некоторых пор начал подозревать, вызывал у Рути и особенно у Ширли неприятные ощущения, вроде тошноты и головных болей.
   Но что делать: настало время иных песен! Эранийские элитарии (их с Рути нынешний круг общения) были твёрдо убеждены: классика, джаз, народные песни, лёгкая современная музыка, и даже хасидский рок - хорошо, конечно, но... для публики определённого уровня, которая ещё не дозрела до силы и мощи над-мелодического, над-ритмического современного силонокулла. "Классика - это слишком серьёзно и тяжеловесно в наше стремительное и напряжённое время! Вот ведь наша известная журналистка, лауреат премии "Золотого пера" Офелия Тишкер пишет... - с умным видом повторяли друг за другом жёны эранийских элитариев. - Разве можно сравнить все эти мелодии, даже в современной обработке, с космической силой и мощью силонокулла Куку Бакбукини и Ад-Малека!.." "Ну, мелодиями это можно назвать с ба-альшой натяжкой!.." - думала про себя Рути, слушая эти речи. Моти тоже не дозрел до понимания современного, прогрессивного силонокулла. То и дело заползала в потаённые уголки души тоска по мелодиям их с Рути молодости, желание снова окунуться в мир нормальной мелодичной музыки.
   Такие мысли, раз забредя в голову, имеют обыкновение возвращаться снова и снова, смущать и сеять сомнения, а там и... неровен час - неприятие новых веяний. Но вслух выражать неприятие мощно громыхающих, изысканно скрежещущих, вкрадчиво закручивающих нервы шедевров силонокулла - это значит подвергнуть себя в лучшем случае насмешкам со стороны более продвинутых и современных коллег и соседей элитариев, без которых он уже не мыслил культурного и интеллектуального общения. А ведь ему необходимо остаться в их кругу своим человеком, таким же элитарием, как и они все. Значит, он обязан если и не принимать силонокулл, то хотя бы внешне выражать восторг, слушая вкрадчивые, порой еле слышные, но кажущиеся оглушительными до нервного содрогания, композиции таинственно-жутковатого Ад-Малека и пребывающего вечно в состоянии лёгкого (а порой сильного) подпития Куку Бакбукини... На большее он оказался неспособен.
   Поди знай: сегодня ещё позволительно высказывать осторожный скепсис в отношении Ад-Малека, Куку Бакбукини, Ори Мусаки и даже Виви Гуффи, а завтра... отношение к силонокуллу в какой-то момент может и на карьеру повлиять самым непредсказуемым и фатальным образом.
   Зато Галь с Гаем и их хавура живут внутри этой культуры, живут этой культурой ("А что - действительно культурой?" - неожиданно для себя подумал Моти) - и ничего другого знать не хотят. Их экстатическое, на грани агрессивного фанатизма, отношение к силонокуллу, и с противоположным знаком, - к классике, а тем более к народной музыке, которую они называли "средневековыми соплями, сеющими слабость и уныние", порой даже пугало.
   До сих пор Моти предпочитал не влезать в эти дебри. Он очень надеялся, что как-нибудь само рассосётся. И вот теперь это настигло его - и не где-нибудь, а на работе, которой он жил, в которую был погружён, порой до полного забвения всего окружающего.
   Эти мысли мгновенно пронеслись в его голове, пока он сидел, напряжённо выпрямившись в кресле, перед шефом. Миней не сводил с него своего ласкового и настороженно-выжидающего взгляда.
   Моти тихо и сбивчиво забормотал: "Ну, конечно, мы всей семьёй... э-э-э... Нет, на "Цедефошрию" у меня времени нет... но записи сыновей нас приобщают, у них богатая фонотека... наверно, все новинки... Ну, мы с женой не чураемся и традиционной музыки, классики, танцевальной... Я-то лично и на те Лужайки... тем более... не хожу: времени нет... В основном в записях, по телевизору... Разве нельзя?" - "Кто говорит, что нельзя! - ласково подбодрил его Миней. - Всё можно, если не слишком забивать этим голову. Но всё же главное для элитария - приобщаться к нашей струе, постепенно переключая на неё все свои мысли и чувства!" - "А уж мои близнецы, - Моти оживился, подумав, что рассказ о близнецах и есть тот спасительный якорёк, который сейчас оставит его на плаву и позволит принять самое деятельное участие в новом, уже увлёкшем его, проекте. - Они же в тихоне Галили учатся! Вы бы знали, какие они у меня фанаты силонокулла!.. С самого начала учёбы в тихоне они основали "Клуб юных силоноидов", а в своей хавуре они друг друга кличут... э-э-э... - и Моти смущённо улыбнулся: - силоноидами... Я полагаю, ситуация в нашей семье ясна?" - "Тов, Мотеле, с этим ясно. Я только хочу посоветовать тебе хотя бы раз в месяц посещать концерты в "Цедефошрии". Считай, это тоже входит в план твоих работ. Понял? Если хочешь, фирма может тебе и твоей семье выделить билеты с большой скидкой. Я же понимаю, что часто посещать престижную "Цедефошрию" всей семьёй, да ещё и за свой счёт, накладно даже для самого элитарного бюджета. И своих девочек своди, им это тоже будет полезно..." Моти ничего не оставалось, как смущённо кивнуть.
   Миней сделал паузу, достал бутылку изысканного коньяка и разлил по узеньким бокальчикам. Моти молча покачал головой, продолжая пить кофе.
   Пауза затягивалась. Наконец, Зомембер величественно изрёк, с ласковой многозначительностью глядя на Моти: "А кого ты предлагаешь для разработки блока финансовых программ?"
   Моти спокойно отвечал: "У меня есть такой специалист, настоящий талант по финансовым блокам. У него большой опыт, и всегда получается оригинально, надёжно, безотказно! Лучше него никто не сможет сделать, как нам нужно!.." - с воодушевлением заключил Моти. - "Ты же вникаешь в серьёзность вопроса! Нельзя назначать на исполнение тех или иных частей работ абы-кого. Придётся согласовать с Кобой!" - озабоченно пробормотал Миней, почему-то густо покраснев.
   Моти поднял глаза на шефа и от изумления чуть не проглотил язык. Придя в себя, он принялся торопливо объяснять, суетливо жестикулируя, что было ему совершенно несвойственно: "Мы с этим человеком давно знакомы, дружили когда-то в армии. Отличный парень, трудолюбивый, работоспособный, талантливый. Его все в "Лулиании" любят и уважают. Это Бенцион Дорон". - "Это что - рыжий дос, с лохматой гривой и густой бородой? Похожий на улыбающегося льва? И так неаккуратно ниточки по бокам болтаются?" - небрежным тоном осведомился Зомембер. - "Да, он самый! - улыбнулся Моти. - Его даже в армии прозвали чеширским львом. Ну, религиозный, ну, в кипе!.. А что такого? У нас же работает целая группа религиозных специалистов. Толковые и серьёзные, между прочим, хевре... Других не держим - сами знаете..." - "ОК, надеюсь, удастся уговорить Кобу... - медленно проговорил Миней, - Он отвечает за финансовый комплекс нашего проекта... э-э-э... ну, неважно... Только, пожалуйста, постарайся ничего об этом... ну, о Дороне... не говорить Тиму... Не знаю, в чём дело, но он его почему-то не переваривает... Я уж стараюсь, чтобы они не пересекались... Понимаешь?" - "А что тут понимать! Когда-то давно, когда мы втроём в учебке в армии были, Бенци его вытащил из очень опасной и неприятной ситуации. Этого он ему и не может простить... Странно, но это так... Я не ожидал от Тима такого... Мне он всегда казался очень добродушным и обаятельным..." - пожал Моти плечами.
   то-о? И эти работают у вас на серьёзных должностях? А я-то, когда видел тут шныряющих косяками досов, в кипах и с бородами, думал: так себе, лаборанты, низшее звено, пыль с компьютеров стирают, в перерывах молятся... Только понять не мог, к чему столько уборщиков в "Лулиании"!.. И им доверяют серьёзные работы, коммерческие тайны?" - вскипел Арпадофель, когда Миней сообщил ему рекомендацию Моти. Оба глаза его забегали с неимоверной скоростью, стреляя во все стороны чем-то ослепительно белым. Даже правый глаз, как видно, подзабыл о своей солидно-малоподвижной сущности. Лицо расплылось, багрово замерцав: ведь именно финансовая составляющая проекта, она же функция компи-казино была предметом его особой заботы. "А что? Между прочим, они - отличные специалисты, как, впрочем, и все в "Лулиании". Законопослушные граждане!.. Нет у нас никаких оснований их как-то дискриминировать! Кстати, хабиби, чтоб ты знал: мы решили их - из соображений политкорректности! - называть не досами, а меиричами... по месту, так сказать, проживания..." - старался говорить как можно спокойней Миней. - "Ага, ага... Оч-чень законопослушные! А ты знаешь, как эти твои... э-э-э... меиричи... выставляют напоказ своё неприятие здорового азарта, неуважение к аттракционам?! Это из-за них до сих пор официально не открывают в Арцене казино! В то время, как ростки струи подобающей гаммы начали активно прорастать в массы, эти... мало того, что казино они в принципе не признают, даже - страшно сказать! - силонокулл!!!" - взвизгнул Арпадофель на пронзительной высокой ноте.
   Миней удивлённо посмотрел на него и обронил: "Но против компьютерных игр они ничего не имеют. И в Интернете работают. Не понимаю, что ты против них имеешь..." - "И ещё молятся всё время и детей рожают, батланим (бездельники)!" - "Наши религиозные лулианичи - серьёзные, толковые, скромные, трудолюбивые. А много детей... Кто сказал, что это плохо?.. Работе не мешает..." Лицо Арпадофеля угрожающе мерцало и переливалось всеми тонами багрового, левый глаз испускал молочно-белые каскады лучей непрерывным потоком: "Я не уверен, что этому твоему... как-его-там?.. можно доверить участие в проекте государственного значения!.." - "Ну, ОК... Посмотрим..." - Миней понял, что надо немедленно успокоить перевозбудившегося соратника.
   А тот снова взвизгнул на ещё более высокой ноте: "У нас - та-а-кой проект. Его к компи-казино на пушечный выстрел нельзя подпускать! А потом ещё на премию будет претендовать!.." - "Ну, почему, Кобушка! Меиричи тоже могли бы нашему делу пользу принести! - ещё спокойней заговорил Зомембер. - Моти прав: такого человека, если он лучший специалист по нужной нам теме, надо ввести в наше дело. Но - осторожно, чтоб ни о чём не догадался раньше времени. Совсем необязательно раскрывать таким Доронам глубинную суть угишотрии. Мы же (до поры, до времени, естественно!) напустили туману, придумали байку про заказчика-хуль!.." - Миней изящно и плавно повёл рукой. - "Ага! - захихикал Арпадофель, столь же резко успокаиваясь, как совсем недавно впал в ярость: - Пока докумекает, что к чему, поезд ушёл!.. Всё уже будет запущено и поставлено на необратимые рельсы. Тогда-то и его участие должно стать для всех очевидным. И он уже наш! - снова хихикнул Коба, блеснув нестерпимой, ядовито-гнойной желтизной бегающего со стороны в сторону левого глаза, - Ни-и-икуда не денется!" - "Правильно, Кобушка! Ты очень верно ухватил мою мысль! Да это же просто замечательно: вклад меирича в наш проект! - воскликнул Зомембер. - Разработаем для него техзадание, что комар носа не подточит, и он до самого конца не поймёт, куда влечёт его струя". - "Вернее, засасывает..." - уточнил Арпадофель. Миней, солидно кивнул: "Уж мы придумаем что-нибудь такое, чтобы, делая нужное нам дело, он долго не врубался, куда завихряются витки нашей "Цедефошрии"!.. Представляешь?! - вклад человека из совершенно не нашего круга, в наш проект!"
   Коба снова захихикал. Зомембер протянул Арпадофелю дорогую сигару: "Покури, дорогой, обрати внимание на марку!.. Вот, то-то и оно!.. Короче... Мы с тобой и Тимми втроём разработаем техзадание на каждый блок угишотрии. Нам нужна бригада специалистов в самых разных областях, но никто из них не будет знать, что делает сосед. Кое-каких сотрудников бригады нам порекомендует главный специалист..."
   Он помолчал, спустя какое-то время заговорил снова: "То, что любая наша разработка по теме, втекает в струю, вытекает из струи и замыкается на струю, формируя "Цедефошрию", в конечном итоге станет ясно каждому лулианичу. Но только - в конечном итоге!"
   воё дело, Коба, - на одном из совещаний сказал Зомембер, - обеспечить секретность работ. Чрезвычайная секретность работ - это архиважно!.."
   Наступила пауза. Миней Зомембер, ловко и не без лихого изящества подхватив на маленькую вилочку закуску и наполнив свой изящный бокальчик, весомо вещал: "Я обязан подчеркнуть лишний раз: секретность, секретность и ещё раз секретность! Ну, а если случайно в рабочей группе объявится виновник преждевременной утечки секретнейшей и важнейшей информации..." - и тут же Арпадофель сурово прогудел, зловеще сверкнув молочно-белёсым глазом: - "...или окажется, что он тайно или явно гр-р-ребёт против струи подобающей гаммы..." - Миней закончил: - "...конечно, он будет уволен - с волчьим билетом! Правда, придётся действовать с сугубой осторожностью. Если кто-то ещё не попал в струю, это скорее его беда. Но если окажется, что член рабочей группы активно противодействует нашей струе, - это уже серьёзно! Тем более в "Лулиании", ярком собрании интеллигентов-элитариев! Конечно, придётся такого антистримера... (так мы назовём ярого противника струи...) изолировать. Но на начальном этапе это, увы, невозможно! У нас всё-таки демократия! Мы пока что не знаем, кто такие и где они скрываются, антистримеры!" - "Демократия, оно-то и конечно, оно-то и понятно... Зато вот что нам доступно: поместить... э-э-э... антистримера (а что! - мне нравится!), явного или тайного, в общественный вакуум... Организовать тому, кто для нас представляет проблему, настоящий бойкот! - нет ничего проще!" - со зловещей ухмылкой прогудел Коба.
   Организация глухого бойкота лицу неугодному и инакомыслящему (антистримеру, по меткому определению Минея!) - один из закрытых разделов фанфармации, отдельной ветви фанфарологии. О, этим разделом Коба Арпадофель овладел в совершенстве!.. Обличающих фанфар в струю ему было не занимать!
   Миней вздохнул, лицо его приняло чрезвычайно серьёзное выражение. Не глядя на Моти, он проговорил официальным тоном: "В общем, так! Курировать проект в части обеспечения особой секретности я поручил Кобе Арпадофелю. В этом нет ему равного в Арцене!.. Твой финансово-компьютерный Дорон останется под твоим началом, но его разработка через тебя будет замыкаться на Кобу. Ты же переходишь в непосредственное подчинение Кобы. Вы непременно подружитесь, я уверен!.. - всё так же глядя мимо Моти, успокаивающе бубнил Зомембер. - Два интеллигента-элитария, всецело преданных грандиозной идее силонокулла... э-э-э... подобающей гаммы, вы не можете не подружиться!"
   Сказать, что Моти испытал прилив радости оттого, что его работа будет находиться под жёстким контролем зловещей личности, непонятно откуда свалившейся в "Лулианию", было бы неуместным гротеском. Моти ощутил, как его внутренности сковал непонятно откуда поднявшийся ужас от мысли, что теперь ему будет не отвертеться от навязанного общения с Арпадофелем. На него накатило неодолимое отвращение, когда он представил стреляющий во все стороны косой глаз, широкую асимметричную физиономию, а главное - расплывшуюся фигуру этого коротышки с необъятно широким задом, нависающую над ним, сидящим за своим компьютером. Но Моти не видел выхода из создавшейся ситуации: если он хочет и дальше заниматься этим захватившим его проектом, значит, придётся с этим примириться. Арпадофель, застилающий ему горизонт - это, увы, всерьёз и надолго. Ну, почему его старый друг и покровитель Миней Зомембер вручил почти безграничную власть над ним жуткому Куби-блинку в самом начале работы над проектом?
   Моти вспомнил, как он и его университетские друзья, создавшие втроём серию компьютерных игр на концепции многовитковой ракушки, пришли в только что созданную "Лулианию", как отлично всё у них тут начиналось. Но вскоре, один за другим, хевре покинули фирму, а он остался. Потом сошло на нет и их общение с Моти. Авнер на прощание предупредил Моти: "Будь осторожен с Зомембером. Очень непростой тип... Не хочу верить, что тебе всё это по душе... что я в тебе ошибался..." Моти неожиданно обожгла мысль: "А ведь это на нашей концепции Миней себе карьеру делает... Не только моей, но нас всех, троих..." Доводить эту мысль до логического завершения ему тогда почему-то расхотелось... А вот сейчас вспомнилось...
   Но назвать Арпадофеля интеллигентом?.. Право же, Миней - большой шутник! Но почему от этой шутки уважаемого шефа и покровителя стало так не хватать воздуха в тенистой, прохладной беседке с кружевными стенами и потолком?..
   Зомембер, улыбнувшись коллегам, произнёс торжественно: "Когда рядом со мною такие светлые головы, я ещё сильнее верю в наше любимое детище!"
   Куби-блинок поднялся, потянулся и, неожиданно для Моти, негромко профанфарисцировал голосом, напоминающим самый низкий звук фагота: "Ну, ОК, я полагаю, что наше совещание закончено. Кто куда, а я пошёл в туалет..." - и, подтянув брючки, он потрусил из беседки.
   Моти от изумления застыл на месте и чуть не выронил лэп-топ.
  
   ВТОРОЙ ВИТОК. Вчера поутру
   1. Интермеццо на заре
   День Кайфа
   Сияющее, улыбчивое утро. Лулианичи весело стекаются со всех концов города к Лужайке пикников, раскинувшейся в одном из живописных уголков Парка как раз над пляжем. Лужайки пикников в Арцене по традиции являются излюбленным местом отдыха.
   Большинство лулианичей почти одновременно подъехали к Лужайке, и многочисленные машины всевозможных моделей и расцветок, нетерпеливо сигналя, теснились и мельтешили в прилегающих улочках, проулках, проездах. В свежем утреннем воздухе повисли и медленно садились на землю сизые облачка выхлопных газов, гармонируя с симфонией клаксонов и скрежетом колёс по асфальту.
   Из Меирии, пригорода Эрании, прибыл заказанный группой религиозных лулианичей вместительный автобус, припарковавшись поодаль от скопища беспорядочно роящихся машин. Первыми оттуда высыпали детишки от 5 лет и старше. За ними выходили улыбающиеся шумные подростки, у некоторых мальчиков за плечами болтались гитары. Сразу стало шумно, весело и пестро. Весёлые звонкие голоса влились в симфонию клаксонов многочисленных автомобилей, медленно вписывающихся в парковочную площадку.
   Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам раньше всех прибыл на Лужайку пикников в гордом одиночестве. Он тут же обратил пристальное внимание на пёструю толпу, с весёлым шумом направлявшуюся к правому склону Лужайки, на улыбающихся мужчин, молодых парней и маленьких мальчиков в кипах, на женщин, девушек, девочек-подростков и маленьких девочек в длинных юбках. На лице, отсвечивающем всеми оттенками недопечённого блинка, застыло странное выражение, левый глаз загадочно постреливал темно-зелёным.
   Он отвернулся от них и окинул взором группу парней, головы большинства из которых украшали причудливые причёски всех цветов радуги, а открытые части тела были покрыты причудливыми татуировками или, у тех, кто помладше, росписью. Это всё были дети лулианичей-элитариев, учащиеся и выпускники престижного эранийского тихона Галили.
   Обращала на себя внимание стайка живописно прикинутых молоденьких девушек, стоявших в подчёркнуто непринуждённых позах, глядя как бы сквозь парней или поверх их голов. Они беседовали, громко и заразительно смеясь, некоторые при этом непрестанно курили.
   Парни, не выпуская сигарет изо рта, начали деловито расставлять по краям Лужайки мощные акустические колонки, извлекали из багажников папиных машин и тащили в самый центр на тележках отдалённо напоминавшую роботов звуко-усилительную аппаратуру. Fellows постарше с деловито-начальственным видом отдавали распоряжения, указывая пальцем то в один, то в другой конец Лужайки.
   Арпадофель провёл ладонью по пыльно-белёсому ёжику своих коротко-стриженных волос и с покровительственной лаской улыбнулся деловито суетившимся парням. Левый глаз его косил уже не столь зловеще. К коротышке подошёл столь же широкий, но в полтора раза выше обаятельный верзила Тим Пительман. Он с медвежьей нежностью приобнимал за плечи известную всей Эрании звезду арценской журналистики Офелию Тишкер, на его фоне похожую на хрупкую зеленовато-коричневатую стрекозу. Тим что-то тихо пробормотал Арпадофелю, тот энергично закивал, потом сделал какой-то понятный только им обоим жест и - стушевался.
   Но вот все машины припаркованы, всё, что надо, выгружено. Подростки, тихо переговариваясь, с самым серьёзным и деловым видом продолжали перетаскивать колонки с одного места на другое. Детвора носилась между кустами и зарослями высоких трав. Родители занялись поиском мест для уютного отдыха на просторной Лужайке, стараясь захватить для своей семьи местечко в тени погуще, украдкой с любопытством поглядывая на начальство.
   Естественно, основной заряд любопытства был направлен на загадочного коротышку с необычной формой головы, таинственно косящего левым глазом. Его уже попривыкли видеть в коридорах "Лулиании", но большинство так до сих пор и не поняло, кто он и чем занимается. По обыкновению доброжелательного внимания удостоился босс Миней Зомембер, прибывший на День Кайфа, как и Арпадофель, один. На чисто, до синевы, выбритом его лице мерцала знакомая всей Арцене добродушная, с загадочной хитринкой, улыбка. Лулианичи не сомневались, что вот-вот он объявит об очередном сюрпризе, на что всегда был большой мастер.
   Наконец, негромким, но веским и звучным баритоном босс призвал всех ненадолго прервать свои приготовления к весёлому празднеству гурманства. Лулианичи и их супруги с интересом воззрились на шефа, тогда как дети продолжали свою весёлую и шумную возню. Зомембер чуть-чуть повысил голос. Он ласково, в то же время чуть сверкнув глазами, поглядел на детишек, снова призвал к тишине - и замолк в величественном ожидании.
   Матери не без труда успокоили своих юных шалунов. Все присутствующие, прервав приготовления, направили свои взоры на хитро и ласково улыбающегося шефа.
   В относительной тишине Зомембер внимательно оглядел лулианичей и членов их семей и заговорил. В первой же фразе, произнесённой чуть вибрирующим баритоном пожилого человека, он объявил, что руководство фирмы "Лулиания" решило ознаменовать слияние двух родственных и дружественных предприятий, "Лулиании" и Института Патентных исследований, в одну мощную струю традиционным Днём Кайфа, а главное - большим общим мангалом.
   "Таким образом, мы ещё больше укрепим единство всех-всех-всех лулианичей - и ветеранов, и, так сказать, новичков! Давайте же, в знак нашего нерушимого единства, скинем все привезённые сюда припасы в один общий котёл!" - Миней широко улыбнулся и поднял кверху в приветственном жесте обе руки, словно бы желая заключить в свои нежные объятья всех лулианичей, заполнивших Лужайку пикников.
   Поднялась волна удивлённо-недоумённых возгласов. Миней терпеливо молчал. Когда, наконец, стих возбуждённый шум, он продолжил свою речь. О, как убеждённо и красиво говорил он о важности единства всех работников обновлённой "Лулиании", истинного украшения любимого города Эрания! Ведь каким целям служит совместный День Кайфа, организованный для всех-всех-всех (для чего руководство выделило целый рабочий день, превратив его в выходной! - как бы вскользь, но многозначительно, намекнул подчинённым босс)? Естественно, чтобы все лулианичи на этом традиционном семейном отдыхе культурно отдохнули, получили удовольствие - в том числе и от общения друг с другом, и от узнавания и понимания вкусов и интересов друг друга, - чтобы познакомились и подружились семьями, прониклись общими интересами и взаимными симпатиями.
   Рядом с боссом незаметно возник Тим Пительман и, широко улыбаясь, произнёс: "Именно этой высокой и благородной цели, хаверим, и должен послужить наш большой общий мангал!" Из-за его широкой спины выглянул, а там и выкатился на середину полянки коротышка Арпадофель. Миней и Тим незаметно отошли в сторону и как бы стушевались.
   Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам впервые выступал перед собравшимися вместе фирмачами. Поэтому ему было особенно важно всецело завладеть вниманием аудитории, в чём он, несомненно, преуспел.
   В полной тишине зазвучал голос Арпадофеля. Тем, кто слышал его впервые, показалось странным сочетание этого голоса с короткой, сдобной, чересчур широкой фигурой Кобы. Голос то грохотал в хриповато-басовом, то неожиданно фанфарисцировал в пронзительно-высоком регистре, перекатываясь по Лужайке и выплёскиваясь за её пределы, из-за чего не только и не столько лулианичи, но члены их семей испытывали ощущение чего-то жутковато-потустороннего. Казалось, Арпадофель одним лишь усилием голосовых связок гоняет по Лужайке наталкивающиеся друг на друга и с гулким стуком разлетающиеся в разные стороны биллиардные шары словесных блоков.
   Он повторил главную мысль шефа почти теми же словами, только расположив их несколько в ином порядке. Словесные блоки были до того надёжно укутаны в интонации, что в них почти невозможно было вникнуть. В памяти взрослых слушателей необычного спича только и осели вырванные из текста клише: "Всеобщее коллективное внимание". ""Лулиания" и её интеллектуалитет". "Элитарии - украшение нашего любимого города". "Музыка сближает людей душевно и духовно". "Во всём цивилизованном мире... музыка новейшей струи...". "Поистине космическая сила и мощь звучания композиций силонокулла - это именно то, что...". "В современном мире, всё больше и больше растворяющемся в мировом космосе...". "Неотвратимо влечёт человека и человеку, душу к душе, дух к духу!". "Композиции великих виртуозов силонокулла, гениальнейших музыкантов современности...". "Это должно привести к сплочению нашего прекрасного коллектива...". "Наша прекрасная молодёжь, воспитанники... лучшего и престижного эранийского тихона Галили...". "Приобщиться к гениальным, бесподобным шедеврам столь любимого молодёжью силонокулла...". "Пора нести в массы наш самый прогрессивный...". "Самая большая точность попадания в струю подобающей гаммы...".
   Не успев вникнуть в обилие словно бы не связанных между собой, непонятных и странных словосочетаний, лулианичи с облегчением услышали фразу, прозвучавшую неожиданно отчётливо и внятно на фоне невразумительного спича: "За что от труженников "Лулиании" им огромное отеческое спасибо!" - которую справедливо сочли завершающей.
   Коба Арпадофель с важным видом выпятил нижнюю челюсть, вытянул насколько возможно короткую шею, что, очевидно, должно было означать вежливый поклон, и отошёл в сторону, словно бы растворившись в потоке пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. Но взбегающие вверх фанфарисцирующие тремоло ещё долго продолжали сотрясать воздух вибрирующим эхом.
   Фанфарисцирующий голос Арпадофеля в сочетании с его колоритным видом кого-то изрядно позабавил, но большинство привёл в недоумение и даже вызвал нервную дрожь. Матери вздрогнули и инстинктивно принялись тревожно оглядываться, искать глазами своих малышей.
   С той стороны, где стояла маленькая группка подростков, обитающих в Эрании-Бет и Эрании-Вав, послышался громкий иронически-недоуменный шёпот: "О какой такой струйне подобающей гаммы брямкает этот Блин?" - "Это он говорит о модном нынче силуфокулле (так молодёжь на тут же придуманном сленге издевательски искажает название новомодного музыкального течения "силонокулл", здесь означающее "крутая реактивная струя подобающей гаммы", переделав его в "силуфокуль", что означает "крутая фальшивка", от "силуф" - "фальшь"). "!" - "Ну, вот, как всегда, всё перепутали..." - "Тс-с-с!!! Это неприлично!" - одёрнули мальчишек родители. Они нервно скосили глаза в сторону Моти Блоха, сидевшего поблизости на низеньком стульчике с привычно-отрешённым видом. Перед ним на коленях лежал включённый лэп-топ, но смотрел он на боссов, удивлённо приоткрыв рот.
   Имея некоторый опыт общения с аудиторией, Арпадофель не сомневался: он предельно чётко и конкретно растолковал новым коллегам и подчинённым свои идеи не столько при помощи слов, сколько посредством фанфарисцирующих интонаций. То есть, по его твёрдому убеждению, не могло идти речи о вопросах и сомнениях. Коба отошёл в сторону и стушевался, предоставив все дальнейшие вопросы решать боссу и своему непосредственному заместителю и помощнику по связям с коллективом Тиму Пительману (впрочем, об этой тонкости взаимоотношений Тима с начальством лулианичам лучше было не знать - до поры, до времени...). В ответ на фанфарисцирующую речь аплодисментов не последовало, но это не удивило Тима. Он знал, что Кобе не требуются аплодисменты. Но они с Минеем сразу же почувствовали оцепенение публики, с трудом приходящей в себя от потока гремящих фанфарами словесных блоков.
   Лулианичей порадовало исчезновение зловещего коротышки, а особенно - что его непринуждённо сменил душка Тимми Пительман, за спиной которого маячила любимица элитариев Офелия Тишкер. Пительмана в "Лулиании", в общем-то, любили за мягкий голос и обаятельную улыбку, которая словно озаряла всё вокруг при его появлении, поначалу - в качестве посланца дружественного Института патентных исследований, а потом и одного из ведущих фирмачей.
   Тим стоял перед ними в привычной раскованной позе и застенчиво улыбался, стараясь осветить своей улыбкой всех лулианичей. Он хотел разъяснить коллегам и их близким суть речи Арпадофеля. Это было для него важно, но ещё важнее - продемонстрировать лишний раз свою преданность лично шефу, Арпадофелю и делу струи подобающей гаммы. Внимательно вглядываясь в лица коллег, он вдруг осознал: далеко не всех лулианичей впечатлили должным образом фанфарисцирующие интонации и взбирающиеся выше и выше, чуть ли не до ультразвуковых обертонов, нервные вибрации голоса Арпадофеля. Это его неприятно изумило.
   Не успел затихнуть последний отзвук речи Арпадофеля, не успели люди придти в себя, как из группы лулианичей, заранее облюбовавших правый склон Лужайки пикников, раздались голоса. Громче всех, как Тиму послышалось, звучал мягкий баритон Бенци Дорона. Уже открыв было рот, чтобы творчески развить то, что недостаточно чётко донесли до народа фанфары Арпадофеля, Тим с неприязнью подумал: "Опять этот пейсатый выскочка!" - но решил подождать развития событий. Он изобразил доброжелательное любопытство и глянул туда, откуда слышались взволнованные голоса.
   Из группы державшихся вместе лулианичей в кипах выделился плотный, но не полный круглолицый мужчина примерно сорока лет, выше среднего роста. Лицо живописно окаймляла пышная темно-рыжая грива, отливавшая медью на солнце. Гриву венчала красивая, в тон волосам, глубокая вязаная кипа. Бросалась в глаза пышная, ухоженная, завиток к завитку, борода, однако, не скрывающая пухлых щёк с ямочками. Солидности добродушному лицу улыбающегося льва придавали очки в толстой оправе в тон шевелюре, сквозь которые серьёзно и по-доброму глядели огромные, похожие на каре-зеленоватые виноградины, глаза.
   Пительман прикусил губу, с трудом удержавшись от брезгливого взгляда на бывшего армейского приятеля. Он знал, что в "Лулиании" Бенци многие уважали: чистый, добрый, отзывчивый человек, талантливый, трудолюбивый. Когда он заговорил, все с выражением живейшего внимания, смешанного с лёгкими опасениями ошеломлённых фанфарисцирующими речёвками Арпадофеля, подались к нему.
   Это сразу не понравилось Тиму. Он уже, не скрывая недоброго изумления, воззрился на гривастого выскочку в кипе, но всё же сдержался, решил сначала послушать, что тот скажет. Офелия деловито направила диктофон на Бенци. Губы её змеились в насмешливой улыбке, круглые зелёные глаза блестели в предвкушении занятного материала, так и просящегося в газетную колонку.
   Бенци Дорон заговорил, глядя в глаза Зомемберу: "Простите, адони, мы хотели бы уточнить: что вы имеете в виду, говоря про общий мангал? Вот вы сказали: всё в общий котёл. Так?" Зомембер вежливо кивнул, но ничего не сказал. Бенци подождал ответа, потом решил удовольствоваться молчаливым кивком босса и продолжил: "Простите, а вопросы кашрута (еврейские законы питания)? Надеюсь, вы как-то учли этот момент, прежде чем предложить нам объединение припасов, принесённых коллегами, как светскими, так и религиозными? Я уж не говорю о посуде, к которой законы кашрута предъявляют свои требования..." - "Простите, адони... э-э-э..." - "Дорон..." - покраснел Бенци. - "Адон Дорон, - ослепительно улыбнулся ему Зомембер, вежливо склонив голову. - Вы, конечно, совершенно правы: мы должны были об этом подумать заблаговременно. Уж простите нас, невежд, в голову как-то не пришло... Казалось бы, такая мелочь!.. Ведь это День Кайфа! Нам думалось, люди хотят расковаться, сбросить груз всех и всяческих условностей. И, конечно же, приготовить что-то не будничное. Что-то лакомое и любимое, чего далеко не всегда - и не все! - могут себе позволить. Например, какие-нибудь изысканные деликатесы... которые иногда могут и не соответствовать... э-э-э... Вы же знаете, что не для всех ваших коллег требования кашрута имеют, скажем так, столь важное значение... И таких коллег, знаете ли, большинство!" - последнее слова Зомембер произнёс с нажимом, оглядываясь, словно в поисках поддержки, в сторону светских коллег, потихоньку готовивших место для пикника. Его взгляд скользнул по маячившему рядышком Тимми, а затем перескочил на Офелию за его спиной.
   "Значит, мы не сможем участвовать в вашем общем, так сказать, котле: он у вас, скорей всего, просто некашерный!" - развёл руками Бенци. - "Ну, посудите сами: кто-то взял продукты изысканней, у кого-то попроще. Все сидят на одной Лужайке, а кушают каждый своё, соответственно своему уровню. Нехорошо получается, некрасиво! А кому-то и неловко, даже обидно!.." - ласково глядя на Бенци, снова пояснил Зомембер. Бенци удивлённо поднял брови: "Но разве нельзя было раньше всё это продумать, скинуться и приобрести припасы на всех, посуду, решётки? Вот и вышел бы общий мангал - но действительно для всех. Потому что тогда можно было бы учесть требования кашрута для религиозных коллег - ведь нас на фирме не так мало. Может, лучше расположить все мангалы рядышком, например, по кругу? Вот и получилось бы - и общий мангал, и у каждого свой!" - "На сей раз может не сложиться, как вам бы хотелось. Нам очень важно, чтобы - все вместе, в одном кругу, в одной струе на совместном отдыхе!"
   Бенци собрался ответить, но неожиданно ворвался Тим с возгласом: "Совершенно верно!" В его голосе гремели гневные, почти фанфарические интонации. Кто-то, оторопев, подумал: "А Тимми-то наш, когда он успел этого нахвататься?" Потемневшие глаза Тима, недобро засверкав, перебегали с Бенци на сплочённую кучку религиозных коллег, на изумлённых лулианичей, на Минея.
   Ища поддержки, Тим оглянулся на Арпадофеля, сверлившего Бенци своим правым глазом, лицо которого уже наливалось опасным багровым румянцем, синхронно раздаваясь вширь. Офелия откровенно веселилась и что-то тихо нашёптывала в свой диктофон. Заодно она успевала снимать фотокамерой та-фона то одного, то другого говорящего. В кадр попало и лицо Арпадофеля.
   Тим увидел озабоченное выражение на лице Минея и мигом успокоился. На его лице снова заиграла приветливая, даже слишком приветливая ухмылка, и он мягким, вкрадчивым голосом заговорил: "Адони! Если я вас и адона Арпадофеля правильно понял, имеется в виду, что в День Кайфа люди хотят развеяться, расковаться. А главное - почувствовать себя свободными от всех и всяческих условностей. Не так ли?" - Миней улыбнулся и кивнул, снова ничего не сказав. Почувствовав себя увереннее, Тим глянул на Бенци и громко отчеканил: "На отдыхе нормальные люди не хотят никаких ограничений! Ни-ка-ких!!!" К изумлению лулианичей, от непривычно зазвучавшего голоса Тима пошло гулять, колыхаться над Лужайкой вибрирующее эхо. "В конце концов, у нас демократия, дорогой коллега из Меирии! - он снова понизил голос и произнёс эти слова мягко и вкрадчиво. - А это означает, что решает большинство. А теперь взгляните и ответьте - кто тут у нас в "Лулиании" большинство?"
   Офелия поглядывала то на Тимми, то на лулианичей, и лицо её сияло торжеством. Отработанным движением она направляла диктофон на Тима, переводила на возбуждённо переговаривающиеся группки его коллег и обратно на Пительмана.
   Зомембер с беспокойством оглянулся, стараясь понять, как основная масса лулианичей на самом деле отнеслась к его идее: было не совсем ясно, чем вызвано замешательство. То ли люди ещё не пришли в себя от непривычных интонаций, которые обрушил на них Арпадофель, а только что то же самое попытался сотворить и любимец публики обаяшка Тимми, то ли им пришлась не по душе сама идея большого общего мангала.
   Бенци спокойно взглянул на Зомембера. Его мало впечатлили фанфарисцирующие интонации Арпадофеля, привыкшего покорять аудиторию без боя, а тем более речи Тимми - последние его разве что позабавили.
   М-да-а, с субъектами типа этого Бенци Кобе сталкиваться ещё не приходилось. Это было что-то новенькое в его практике общения с народом! Лицо Арпадофеля на глазах изумлённых лулианичей стремительно багровело, и вот уже оно запылало - то ли красный сигнал светофора, то ли пышущий жаром блин. Выпад Бенци привёл его в ярость - на радость Офелии, которая неустанно фотографировала лица Тима, Кобы, Минея и, напоследок, Бенци, одновременно успевая что-то нашёптывать в свой диктофон.
   "Эй, как-вас-там! Э-э-э!.. Д-Д-Д-рон!!!" - выкрикнул Арпадофель. Бенци удивлённо поднял брови: "Моя фамилия Дорон. Бенцион Дорон", - негромко проговорил он. Осторожно отодвинув Кобу в тень, перед Бенци возник Тим. Он подошёл вплотную к Бенци и тихо прошипел: "Я серьёзно советую тебе не раскалывать коллектив, не вносить смуту своими вздорными требованиями и подчиниться воле большинства, которое желает большого общего мангала и не желает никаких ограничений!!!"
   Не успел Тим договорить, как снова над Лужайкой взвились фанфарические модуляции голоса Арпадофеля, взобравшегося на самую верхнюю из мыслимых ступенек звукового спектра. Это снова нагнало дрожь на некоторых лулианичей, впрочем, слов и теперь было не разобрать. Кое-кто неловко потупился, отвернувшись.
   Бенци, игнорируя Тима, с любопытством уставился прямо в глядящие в разные стороны глаза Арпадофеля. Затем, повернувшись к Зомемберу, он спокойно заметил: "А разве это предложение для всех лулианичей не оказалось сюрпризом? Кто слышал мнение коллег? Как вы можете решением свыше обязать людей расслабиться, почувствовать себя свободными от всяческих условностей и ограничений путём участия в большом общем мангале, обязательном и одинаковом для всех-всех-всех..."
   Зомембер, не глядя на Тима, бросил на Арпадофеля быстрый взгляд, в котором любой, неплохо знающий босса человек, мог бы прочесть затаённую озабоченность и добродушный упрёк. Коба, не привыкший читать по выражениям лиц или жестам, на сей раз понял намёк и счёл за лучшее промолчать и стушеваться.
   По Лужайке прокатился смутный ропот, исходящий преимущественно из более многочисленной группы светских лулианичей. Экзотическая инициатива Зомембера ошеломила их, но пришлась по вкусу ещё меньше, чем их религиозным коллегам. Их вполне устраивало, что те традиционно располагались рядом, но как бы отдельно, и обычно организовывали для своей группы нечто вроде общего мангала. Остальные по традиции располагались сложившимися дружескими семейными компаниями. Это всех всегда устраивало.
   В глубине души лулианичи прекрасно понимали Бенци и его компанию. Но, услышав грозные, фанфарические интонации сдобного коротышки с лицом, похожим на пышущий жаром блин, а особенно разъяснения миляги Тимми Пительмана, самые проницательные лулианичи каким-то шестым чувством ощутили: Арпадофель - это нарождающаяся в "Лулиании" сила, неизвестно откуда свалившаяся на них. Пительман, фаворит босса, и Арпадофель - одна тёплая компашка, и это отнюдь не случайно. А тут ещё пассия Пительмана крутится, бесовские круглые глазищи сияют, мордаха такая хитрющая, радостная - явно готовит репортаж в завтрашний номер "Бокер-Эр". Самое лучшее - не связываться с боссами. Если невозможно согласиться, то хотя бы не выражать вслух протеста.
   "Ну, что, Дорон? Слышишь ропот коллективного возмущения твоей раскольнической акцией?" - радостно ухмыляясь, спросил Тим. "И вообще, ты кто такой?" - снова на очень высокой ноте угрожающе-фанфарически взвизгнул откуда-то сбоку Арпадофель. Люди снова вздрогнули и потупились, многие были растеряны и даже напуганы. Тим что-то зашептал Офелии, многозначительно кивая в сторону Бенци. Та что-то ему ответила.
   В этот критический момент Зомембер решил, что пришла пора ему вмешаться: "Хаверим, прошу спокойствия: мы на отдыхе! Разрешите совершенно официально представить вам новые важные функции адона Кобы Арпадофеля. С недавних пор наш администратор по общим и конкретным вопросам - ещё и куратор самых важных разработок "Лулиании", ответственный за их коммерческое внедрение. Прошу любить и жаловать".
   Среди религиозных лулианичей возникло некоторое смятение. Послышался слабый тенорок, промямливший: "Не годится бы демонстрировать свою особость и выделяться: они же наши боссы как-никак! Надо бы попробовать найти компромисс и прийти к согласию. Ну, зачем раздражать..." Бенци оглянулся на голос: конечно, это известный виртуоз компромиссов и соглашатель Зяма Ликуктус, сотрудник Пительмана, его сосед в Меирии.
   Миней заговорил веско и решительно, чтобы разрядить обстановку, так некстати подогретую Кобой и Тимом: "Тов, хаверим!.. Мы никому ничего не навязываем. Конечно, было бы неплохо вам и к нашей струе приобщиться. Но если вам дороги ваши традиции - не смеем навязывать... Право же, напрасно вы, адон Дорон, - лёгкий поклон в его сторону, - пытаетесь изобразить дело так, будто вам кто-то что-то предписывает. Такого у нас просто быть не может! Вы же знаете! Сколько лет вы у нас работаете!.. Демократия - высшая ценность была, есть и будет!!! Будьте спокойны на этот счёт... - и он улыбнулся, но при этом глаза его сверкнули льдинками. - Располагайтесь, где вам удобно и как вам удобно. Места тут предостаточно!"
   Слова Минея немного разрядили обстановку, и религиозные лулианичи шумной компанией потянулись к правому склону Лужайки пикников, несколько более круто спускавшемуся к морю, не столь тенистому, как занятая прочими коллегами рощица, изобилующая густыми зарослями, зато привычному и обжитому на предыдущих Днях Кайфа. Медно-рыжие подростки, братья-близнецы, вскинули гитары и начали наигрывать задорную мелодию, остальные мальчики окружили их в задорном танце, радостно подпевая. Так они и проследовали пару десятков метров до кустарника, протянувшегося вдоль прибрежных дюн, которые так любила меирийская детвора, и исчезли за ним. Светские лулианичи проводили их глазами: веселье религиозной молодёжи сразу же после столь неприятного инцидента многих удивило и немного развеселило, сняв напряжении. Зато юные питомцы тихона Галили в иронической усмешке кривили губы: неужели так веселятся их ровесники, обитающие рядом с ними, а - как будто на иной планете?!..
   Моти незаметно подтолкнул Рути и прошептал: "Посмотри на гитаристов-близнецов: это сыновья Бенци и Нехамы! Я видел их фото у него на рабочем столе. Наверно, тоже лидеры в своей компании... как и наши мальчики..." - "Точно: они просто копия Бенци! Но к чему эти демонстрации... особенно сейчас... Не понимаю... Хоть бы Нехама их одёрнула..." - "Беседер (обычно - порядок, хорошо; здесь: ладно), Рути, не наше дело... Давай готовить стол. Поможешь мне? А то хевре куда-то исчезли, жди от них помощи!" - "Ну, что ты, Мотеле, они ж ещё дети! Пусть поживут в своё удовольствие! - неуверенно пробормотала Рути и тут же обернулась к дочке: - Ширли, Бубале, поможешь мне приготовить салаты, накрыть на стол?"
   Наблюдая за весёлым шествием религиозной молодёжи и за активными приготовлениями лулианичей к празднику гурманства, Арпадофель вдруг вспомнил об архиважной задаче, ради которой, собственно говоря, День кайфа и затевали.
   Он прошил прожектором левого глаза располагающихся на правом склоне религиозных лулианичей и внезапно гулко профанфарисцировал им вслед: "Э-эй! Хаверим! Погодите!.. Дело есть!.. Ко всем лулианичам!.. Наша молодёжь собиралась на Дне Кайфа, порадовать лулианичей последними новинками силонокулла. Лулианичи же не откажутся в процессе отдыха на свежем воздухе постепенно и ненавязчиво приобщиться к струе подобающей гаммы - я об этом вам уже говорил..." - "Ну, если и вправду ненавязчиво... У нас всё-таки маленькие дети", - откликнулся кто-то из компании Бенци. - "Им тоже полезно с младых ногтей приобщаться к передовой культуре! Ведь не только в той... э-э-э... унылой, в которой вы их растите..." - тут же мягко и несколько приглушённо подал голос Тим (он как раз закончил помогать Офелии ценными советами в сборке мангала и усиленно искал в сумке спички). - "Ну конечно, мы не возражаем послушать то, что приготовили наши молодые друзья... А тем более, если в рамках культурного обмена в День Кайфа вы захотите послушать и нашу любимую музыку. Светская молодёжь даст немного записей силонокулла, а у нас - народная музыка, традиционные мелодии, на которых взросли поколения. Вот и произойдёт, так сказать, культурный обмен вкусами и интересами лулианичей. Всё для всех, и пусть каждый найдёт то, что ему ближе по духу!" - весело откликнулся Бенци на новое предложение боссов.
   Фанфарический глас Арпадофеля словно захлебнулся: никакие культурные обмены, тем более с досами (ах, простите - меиричами!), совершенно не входили в их с Минеем планы. Единственное, чего Коба в эту минуту жаждал - это испепелить хитрых упрямцев, выстреливая в них уничтожающими очередями своего мигом остекленевшего косого глаза.
   Неожиданно ему на помощь пришли тихонисты из Галили, та самая юная поросль силоноидов, на которую он совсем недавно взирал с покровительственной ухмылкой, на кого он ссылался в своём фанфарисцирующем спиче, не принимая, впрочем, их всерьёз.
   "Ну, и что это у вас принято слушать и исполнять? Неужто же лучше шедевров силонокулла, если вы о них слышали?" - иронически усмехаясь и высокомерно оглядывая подростков, выглядывающих из-за спины Бенци, спросил высокий, с фигурой культуриста парень, чисто выбритую голову которого посередине украшал искусно начёсанный вверх пёстрый гребешок из волос, оставленных нарочито небрежно не выбритыми, в искусно надорванных джинсах; рубашку у него, как видно, заменяла затейливая татуировка, густо покрывавшая мощные руки, спину и живот, переходя в покрывавшие широченную грудь курчавые светло-рыжие волосы. Он поставил на землю громоздкую акустическую колонку, которую в этот момент перетаскивал из одного угла Лужайки в другой, и небрежно опёрся на неё.
   "Лучше, хуже - это не вопрос для дискуссии. Слишком разные, несравнимые жанры и направления... Главное - профессионализм, талант и вкус исполнителей. Мы любим слушать традиционную, народную музыку, - пожал плечами Бенци, прямо глядя в красивые от природы, светло-карие глаза юнца, которые портило совершенно не подходящее им жёсткое презрительное выражение. - Например, современный хасидский рок... Вот, вы только что слышали - наши мальчики неплохо на гитарах играют. А если вы уважаете только профессионалов, то - пожалуйста: записи популярного дуэта "Хайханим". Есть и немного классики, в основном - современной. Мы полагали, что День Кайфа с мангалами, с запахами жареного мяса, под весёлый аккомпанемент жующих челюстей - не самый лучший фон для серьёзной классики. Поэтому мы привезли записи песен нашей молодости, армейских, ещё отрывки из мюзиклов, поп-музыку, лучшие образцы рока для любителей. Это, наверно, чуть ближе к вашему силонокуллу? А из новинок - целая кассета: Гилад и Ронен исполняют композиции на флейте и шофаре, или вместо флейты..."
   Ему не дали договорить. Юная поросль взорвалась хохотом. Бенци покраснел и замолчал. Огромные глаза его вспыхнули, но он сдержался.
   "Да кому это интересно! Прошлый век, более того - средневековье! И песенки ваши, и тем более инструменты!.. Какие-то пищалки, дудки дурацкие! Ни силы, ни космической мощи, сплошные сопли!" - загомонили юнцы. Две-три девицы громко захохотали. Элитарная молодёжь воспитывалась в понятии, что права их юных свободных личностей - священны и неоспоримы. То есть им априори дано неотъемлемое право любым способом, какой они сочтут нужным, выражать старшим своё мнение. Если же это кого-то задевает и оскорбляет - тем хуже для оппонентов!..
   Бенци пожал плечами: "Как хотите. Мы думали, вам будет интересно послушать и нашу любимую музыку. Сколько мне известно, ваши родители её любили в дни нашей молодости, когда нас, религиозных и светских, музыкальные пристрастия и интересы не разделяли. Мы были готовы постараться приобщиться к вашей новейшей струе... Несмотря на то, что тут у нас маленькие дети, которым ни к чему звуки... э-э-э... космической мощи и силы... над-мелодичность и над-ритмичность, избыток шумовых эффектов". Бенци печально и задумчиво гладил по голове худенькую светловолосую девочку, которая робко прильнула к нему, удивлённо и немного испуганно поглядывая по сторонам похожими на чёрные маслины глазами; это была его младшая дочь Шилат.
   В ответной реплике Пительмана смешались фанфарические и визгливые интонации: "Что-о?! Нам хотят навязать унылое, отжившее и замшелое?!" Левый глаз стоявшего сбоку и несколько сзади Арпадофеля пронзительным, недобрым странно-слепящим прожектором молочно-белёсого оттенка зашнырял по лицам расположившихся тесной группой религиозных лулианичей, как бы считывая их себе на память.
   "Вот уж не знал, что предложить и навязать - одно и то же!" - иронически заметил высокий седоватый мужчина средних лет в чёрной вязаной кипе, стоявший рядом с Бенци. Это был его близкий друг Гидон Левин.
   Религиозные лулианичи вплотную занялись устройством своих мест для мангалов, более не обращая внимания на Кобу и гневные выплески его ярости.
   Злобно сверкая глазами, Коба отошёл к Зомемберу, тревожно поглядывающему по сторонам: ему совершенно не был нужен скандал на Дне Кайфа. Казалось, будто к Минею подкатил колобок, только что спрыгнувший из пышущей жаром печи. Тим с интересом наблюдал за ними, с ироническим торжеством косясь в сторону правого склона Лужайки.
   Миней с озабоченной миной склонился к Кобе, и тот, вытянув шею, тихо шепнул ему в самое ухо: "Придётся взять на заметку тех, кто тут выступил против общего мангала, а значит - против струи. Обрати внимание: на них совершенно не действуют мои речи и интонации! Даже помощь Тимми не помогла!.. А глазищи у этого Дорона! Обратил внимание? Непросто с ним будет, ох, непросто! Похоже, он у них главарь... Ты понимаешь, Миней, насколько это серьёзно? Антистримерство в чистом виде!"
   Зомембер, слушая повизгивающий шепоток Арпадофеля, задумчиво качал головой, глубокомысленно потирая подбородок. Потом проговорил: "Я бы на вашем с Тимми месте, Кобушка, не начинал с давления на людей. И для ярлыков время ещё не пришло. Вот уж кто меня удивил, так это наш Тим: он же был всегда такой мягкий, нежный baby... Я так на него рассчитывал: если что, именно он смягчит ситуацию. Я хотел постепенно, нежно, деликатно. Так сказать, предложить - и всё. А если кто не хочет - ничего не поделаешь!.. Значит, в другой раз! Тебе оно надо - начинать знакомство с народом со скандала? Это может только навредить нашему делу. Я тоже был неправ. Надо и мне было... э-э-э... тоньше, деликатней, не задевая их чувств!.. Не время, ох, не время, Коба, для задуманного нами большого общего мангала..." - "Но я же был уверен, что мой голос сам по себе на вашу публику подействует - так было всегда!.. И посмотри: многие всё-таки испугались. Значит, не зря я применил мой опробованный метод!" - "Слушай, Коба. Угишотрия запущена, работа идёт полным ходом! Так зачем гнать волну!.. Техника сработает быстрее и эффективнее. Сейчас достаточно тонко и ненавязчиво попенять им на препятствия, что они ставят для объединения коллектива. Это действует! Тимми, ты, пожалуйста, поговори с Офелией... А сам - больше ни-ни! Понял?" - "Да... но... Меня этот Бенци просто выводит из себя..." - оправдывался Тим. - "У тебя другие задачи! Забыл, что ли?" - "ОК, больше не повторится, шеф..." - потупился Тим. - "Ну, что ж! Поработаем!" - зловеще усмехнулся Арпадофель. От ослепительного темно-жёлтого сверкания его круглого глаза даже ко всему привычный Зомембер поёжился.
   Религиозные лулианичи расположились на правом склоне Лужайки, спускающемся к морю. Мужчины, сложив привезенные сумки на землю возле женщин и детей, и тут же принялись собирать и складывать кирпичи для самодельных мангалов. Женщины и девочки занялись подготовкой мяса с салатами. Несколько женщин и девочек занялись выпечкой пит. К ним, как на весёлый аттракцион, сбежалась детвора. Включили магнитофон, и тут же понеслись зажигательные мелодии хасидского рока.
   Светские лулианичи облегчённо вздохнули: конфликт, затеянный (в этом ни у кого не было сомнений!) таинственно-жутковатым Куби-блинком с непонятной целью и поддержанный зачем-то обаяшкой Тимми, на какое-то время заглох. Они устроились с привычным комфортом на удобной и более приспособленной просторной левой стороне Лужайки. Каждая семья или две-три семьи вместе, занимали столики, раскладывали припасы, устанавливали и разжигали фирменные мангалы.
   Тихонисты-"силоноиды" занялись размещением акустических колонок, монтажом, подключением и настройкой аппаратуры. Пламенные фанаты силонокулла, они прилагали неимоверные усилия для получения нужной космической мощи звучания любимых шедевров - чтобы они впечатлили всех и приобщили неприобщённых к доселе неведомой красоте и мощи надмелодических и надритмических силонокулл-гармоний.
   Для начала, к величайшему счастью ушей и нервов кайфующих лулианичей и членов их семей, они решили ограничиться композициями Куку Бакбукини, пропустив его ботлофон через шумопонижающий блок. Чаще ботлофон перемежался записями импровизаций безвестного солиста из группы Ори Мусаки, радовавшего своих поклонников потешными композициями на старинной стиральной доске ихней бабушки - эти новомодные изыски особенно интересовали подростков 13-14 лет из Эрании-Далет. Им удалось достать несколько стиральных досок ихних бабушек и организовать группу "Шук Пишпишим (блошиный рынок)". Их ровесники из Эрании-Алеф и Эрании-Бет смотрели на них с завистью, пока и сами не обзавелись такими же стиральными досками, но конкурировать с ровесниками из Эрании-Далет они долго не решались...
  
   Мангал семейства Блох
   Лужайку пикников окружали густые заросли, создающие и приятную прохладу, и некоторую звуковую изоляцию.
   Пока Миней Зомембер претворял в жизнь идею на тему своего фирменного боссо-мангала, Арпадофель прогуливался по Лужайке. Он решил покрутиться возле молодёжи, узнав, что на боссо-мангал Зомембер хочет пригласить кое-кого из тихонистов, фанатов силонокулла. Тех самых, которые именно сейчас занялись подготовкой звуковой аппаратуры к демонстрации шедевров нового музыкального течения. Тим сказал, что у него как раз есть подходящие кандидатуры. Миней согласился, но Арпадофель решил и этот вопрос взять под свой неусыпный, хотя и ненавязчивый контроль.
   Мало кому положено было знать, что Миней Зомембер уже заразил рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера своей идеей важного для города мероприятия. Это, конечно же, музыкальный конкурс, который Миней предложил - в духе старинной рыцарской романтики - назвать Музыкальным Турниром. Он красочно расписал Ашлаю все преимущества проведения в городе такого Турнира, упирая на финансовые и престижные выгоды мероприятия для Эрании, которая в недалёком будущем может превратиться в культурную столицу Арцены, притягивая туристов со всех концов планеты. Деньги, убеждал Миней Ашлая, потекут рекой, благосостояние возрастет многократно, привлекательность города поднимется до небес!
   Самый первый Турнир требуется подготовить с особой тщательностью. Такое серьёзное дело нельзя пускать на самотёк: цели Зомембера сотоварищи - отнюдь не только повышение престижа и финансовые выгоды для Эрании. Главное - серьёзная подготовка масс к осознанию идеи культурных предпочтений коллективного индивида современности. Мало выяснить предпочтения большинства, куда важнее - контроль и направление их в нужное русло струи подобающей гаммы, безостановочной и неотвратимой.
   Для этого Зомемберу понадобился День Кайфа, где можно ненавязчиво отработать свои идеи - для начала на лулианичах. Он очень рассчитывал на молодых элитариев, главным образом - тихонистов Галили. Продвинутые "силоноиды" могли оказать в этом деле немалую помощь. Успешное словесное сражение, в котором они одержали победу над упёртым Дороном, продемонстрировало их бойцовские качества и незаурядный творческий потенциал.
   Он подозвал к себе Тима. Тот послал Офелию побродить с диктофоном по Лужайке пикников, подсказав, на кого стоит обратить особое внимание, после чего присел со старинным приятелем отца прямо на мягкую травку. О чём они беседовали, никто не знал. После этого Тим направился к молодёжи, роящейся вокруг аппаратуры. Увидев возле них Кобу, он решил переждать, не желая появляться возле мальчиков Блох вместе с Арпадофелем - каждому фрукту своё время.
   Подойдя к деловито суетившимся парням, Арпадофель какое-то время стоял, размышляя, кого бы пригласить. Время от времени он прошивал их туманным лучом, испускаемым из сильнее обычного закосившего левого глаза.
   Его внимание почти сразу привлекли близнецы 16-17 лет. Коба ещё не знал, что это сыновья главного специалиста "Лулиании" Моти Блоха, Галь и Гай - ведь они совершенно не похожи отца. Широкоплечие крепкие парни среднего роста, обладатели мощных, перекатывающихся под загорелой кожей бицепсов на руках и ногах, свойственных тем, кто много времени уделяет тренировкам в силовых видах спорта. Галь всегда был чуть крупнее и мощнее Гая, а сейчас и взгляд его серых красивых глаз стал жёстче и холоднее. Как это водится у близнецов, они были почти совершенно неразлучны, причём примат более активного Галя с самого раннего детства безоговорочно признавался вялым и слабохарактерным Гаем. Поступив в тихон, близнецы задались целью подчеркнуть яркую индивидуальность каждого. Из принципа они одевались и стриглись по-разному. Стиль определял, разумеется, Галь, а Гай безропотно принимал все его решения. Галь выбрил у себя левую половину головы, правую искусно превратив в лохматого пёстрого ёжика. Гаю, наоборот, он велел выбрить правую половину головы, с левой у него свисали до плеч покрытые жирным гелем, блестящие, похожие на радужные перья, голубоватые с розоватым отливом пряди волос.
   Домашние давно позабыли бы природный цвет волос братьев, если бы не детские фотографии, которые любили разглядывать родители и сестра. Там головы близнецов были похожи на пару ярких солнечных эшколитов (грейпфрутов), рядом - ярким контрастом - крупные, чёрные, как смоль, локоны младшей сестрёнки Ширли, сверкающей горячими чёрными глазёнками.
   Колечки и шарики, которыми близнецы Блох щедро разукрасили свои уши и лица, были разной формы и величины, да и располагались у каждого по-своему. Их телеса совсем недавно были покрыты модной росписью, у каждого - свой узор и раскраска. С начала учёбы в тихоне Галили индивидуальность каждого выплёскивалась со всей силой и энергией, подпитанной современным буйством молодёжной моды.
   Решительные, жёсткие, покрытые слабым светло-рыжеватым пушком подбородки и колючий, непреклонный взгляд насмешливых серых глаз обоих сигнализировал Арпадофелю: на этой парочке стоит остановить свой выбор. Он подкатил к ним и тихо прогундосил: "Хевре, как вас зовут?" Мальчики, сильно смущаясь и заикаясь, назвали и имена, и фамилию: их немного смутило, но главное - польстило, что этот показавшийся им скорее забавным, нежели зловещим, колобок, за которым уже угадывалась сила, нарождающаяся не только в "Лулиании", но во всей Эрании, обратился к ним. Арпадофеля это озадачило: неужели это потомки того самого Моти Блоха, которого он почему-то невзлюбил с первого взгляда, встретив у Минея?.. Он сверкнул ослепительно-жёлтым левым глазом, не решив, как реагировать на сыновей этого умника.
   Решив поразмышлять на эту тему во время обхода Лужайки, он отошёл от близнецов, то и дело оглядываясь и буравя левым глазом поочерёдно то одного, то другого. От него не укрылась лидирующая роль близнецов среди товарищей, налаживающих аппаратуру и подбирающих записи, которыми они хотели осчастливить лулианичей. Коба вспомнил, как Зомембер отзывался о сыновьях Блоха. Как знать, может, он относительно Моти ошибается, но, скорее всего, эти яблочки непостижимым путём очень далеко откатились от отцовской яблоньки.
   Коба решил посоветоваться с Минеем. И тут у него в голове сверкнуло: "Тимми Пительман!" Ну, конечно, Тимми! Во всех отношениях именно то, что нужно - и на этот ответственный день, и на дальнейшее. Решено: пригласить этих очаровашек-культуристов и Тимми. Познакомить их, а там!..
   Миней, услышав идею Арпадофеля, рассмеялся: "Йоффи, Коба! Лучше не придумаешь! И даже знакомить с Тимом мальчиков не придётся. Разве ты не знал, что Тим - как бы приятель Моти? С моей подачи, между прочим... Конечно же, он часто бывает у Блохов, сыновей его отлично знает. Я даже слышал, что они к нему привязаны куда больше, нежели к своему вечно зацикленному на работе отцу. Сдаётся мне, Тимми тоже именно их имеет в виду!" - "А, кстати, где ты поставил беседку? Надо бы в самых зарослях, чтобы никто ничего не заметил..." - подозрительно прогундосил Коба, его фанфарисцирующие интонации удивительным образом куда-то исчезли. - "Не волнуйся... Всё будет тип-топ!" - ухмыльнулся Миней.
   Юных элитариев весьма впечатлили фанфарические модуляции голоса загадочного колобка и стреляющий разноцветными очередями левый косящий глаз. Близнецам Блох и их приятелям Коба показался не жутковатым, а скорее - забавным. Они ещё не осознавали, но подсознательно чуяли, что его речь как бы распахнула перед ними широкую перспективу - с точки зрения идей, обуревавших их неугомонные и необузданные натуры. Правда, оставалось загадкой, как они могли что-то почерпнуть из речи, в которой интонации, а не слова, играли главную роль, но в образе мыслей и ощущений современных юных элитариев загадок хватает. А тут ещё он сам обратил на двух из них своё благосклонное внимание! Тот самый Арпадофель, - вы понимаете? - в котором не только они, сыновья главного специалиста "Лулиании", но и кое-кто из наиболее прозорливых лулианичей, ощутили нарождающуюся силу и мощь. Было от чего придти в возбуждение!..
   Естественно, братья Блох тут же стали предметом открытого преклонения и скрытой чёрной зависти. Но до поры, до времени Галь и Гай купались в лучах своей нежданно-негаданно свалившейся на них славы, не опасаясь проявлений глубоко запрятанной зависти. Сейчас близнецы вместе с приятелями из секции восточных единоборств были заняты полезным делом (не чета таким мелочам, как подготовка мангала для одной, отдельно взятой семьи, пусть и собственной) - поиском оптимального расположения аппаратуры на Лужайке. Им очень хотелось, чтобы силонокулл-композиции захлестнули Лужайку непрерывным потоком от края до края, до самого правого склона, нагло захваченного упёртыми раскольниками-досами. Правда, для этого тихонистам-силоноидам не хватало ни технических знаний, ни опыта. Но они не унывали, неутомимо и деловито продолжая поиск оптимального размещения огромных акустических колонок на Лужайке. В этом деле мощные мышцы близнецов были поистине незаменимы.
   Несмотря на горячее желание юных элитариев приобщить всех-всех-всех лулианичей к своему любимому силонокуллу, им никак не удавалось должным образом настроить аппаратуру и расположить акустику. Поэтому новейшая струя поначалу плескалась на крохотном участке Лужайки пикников вокруг аппаратуры.
   На Лужайке царил причудливый звуковой салат - отовсюду неслась музыка самых разных жанров. Особую ярость у разочарованных парней возбуждали мелодии, весело несущиеся с правого склона.
   Подростки 10-12 лет в ожидании любимых лакомств, не обращая внимания на усилия своих старших приятелей, вышли на беговые аллеи и устроили соревнование на скейтбордах и коркинетах, кто-то уже начал играть в новую модную игру ловких и отважных - флай-хоккей, которая совсем недавно появилась у элитариев. Да и какой толк от этой мелюзги; уже то хорошо, что под ногами не мешаются! Обескураженные парни уселись на тёплую землю. Они решительно не знали, что ещё придумать.
   Галь заметил, что к ним приближается своей небрежной походочкой их старший друг Тимми Пительман, а за ним следом - гибкая, как змейка, великолепная, как всегда, Офелия Тишкер. Прославленная звезда эранийской прессы присела позади одной из колонок и вытащила диктофон, незаметно направив его на загрустивших парней.
   На лице Пительмана новенькой денежкой сияла обаятельная улыбка. Он ласково и крепко обнял широкие плечи обоих близнецов: "Hi, мотеки! Ваша ма сказала, что вы тут. Технику, говорит, отлаживаете. Но со мною почему-то не захотела разговаривать... Говорит, надо за жарким следить, ни до чего ей больше нету делов... А ещё супруга моего армейского товарища! Где оно, неувядаемое армейское братство!.." - с горестным выражением на лице драматически произнёс Тим, воровато поглядывая на Офелию. Глянул на близнецов, помолчал, виновато потупился. "А daddy ваш, как всегда, весь в делах, в работе. Ему и вовсе ни до чего: ни до друзей, ни до семьи, даже ни до детей его родных... - как бы мимоходом, заметил с сочувственной улыбкой Тим: - Вот я и пришёл к вам. И мне кажется: вовремя!.." - "Да, Тимми! Помоги нам - никак не настроить аппаратуру: не звучит, ну, не звучит, как нам надо! Чтобы и до правого склона докатилось!.. Смекаешь?" - "Don't lorry! У нас с вами сейчас до самого входа в Парк докатится и самый тихохонький пассажик Куку!" - "За Лужайку не надо бы... Нельзя!" - с сомнением покачал головой Гай. - "Не боись, хабиби! Будет, как нам надо! Это покуда ещё нельзя - так мы и не будем!.. Ну, давайте... Посмотрим... А ну-ка, Гай, мотек, вот эту колоночку оттащи к этому кустику... Да не под кустик и не набок! Что ты её, как девушку, спать укладываешь, когда она стоять должна, как солдат на посту!.. Ну!.. Вот так, baby, хорошо!.. Галь, вот эту колоночку - во-он в тот уголочек... Ага!.. Хорошо! А теперь идите к семье. И хевре забирайте. Вот вам... - и с этими словами Тим вытащил из одного из своих бездонных карманов пару бутылок дорогого французского коньяка. - Это вам и хевре в подарок. Только дайте мне самому тут поработать. Офелия поможет". - "Тимми, wow! Но разве можно нас спаивать? Мы же несовершеннолетние!" - хитро подмигнул Галь. - "Да это же коньяк - просто очень хорошее вино! Ну, и... Кыш!.. Мы тут с Фели сами попробуем с техникой. Доверяете?" - "Ask!.. Как мы можем не доверить гениальному спецу, нашему Тимми!" Близнецы покопались в стопке дисков, Галь выбрал и протянул Тиму один из дисков: "Вот этот поставь первым, а следом вот эти - один за другим..." - и послушно отошли к семейному столику, где хлопотали мама и сестра.
   Рути с Ширли жарили мясо. Моти сидел рядом, рассеянно тянул одну сигарету за другой и не выпускал из рук лэп-топ, целиком погрузившись в мерцающую глубину экрана. Сейчас он отдыхал. Он выгрузил из машины складной столик и стулья, расставил всё это по местам, установил мангал, разжёг его. Рути хотела помочь, но он ласково и твёрдо отстранил её - "нечего, мол, лезть в сугубо мужское дело!" На сыновей-каратистов, с самого начала исчезнувших с глаз, он не рассчитывал: они давно в доступной форме растолковали родителям, что у сознательных элитариев принято ставить общественное выше личного.
   Наконец, ароматные стейки, шашлыки и цыплята, шипя и истекая жиром, живописной горкой взгромоздились на блюде. Ширли с рассыпавшимися по плечам чёрными крупными локонами, слегка прихваченными синей ленточкой, раскраснелась, пока суетилась с мамой возле мангала. Она красиво накрыла низенький раскладной столик, водрузив в самый его центр блюдо с салатом, от одного живописного вида которого слюнки текли - она была мастерица на такие кулинарно-декоративные изыски.
   Семья расположилась вокруг столика, предвкушая вкусную трапезу. Моти почти не изменил позы, он изредка отрывался от лэп-топа и рассеянно улыбался. Рути потянулась забрать у него аппарат, но он уморительно нахмурил брови и отвёл её руку. Однако, всё же пододвинулся поближе и, положив лэп-топ на колени, оглядел с улыбкой жену и детей: "Ну, приступим?" Рути принялась наполнять тарелки.
   Наполнив пивом лёгкие стаканчики, старшие братья начали с похвального слова приготовленному Ширли салату: "О-о-о, что за мастерица у нас сестрёнка!" - "Любимая сестрёнка!" - подчеркнул Гай. - "Отличная девчонка, право же, отличная!" - заходился от восторга Галь. - "И красавица! И салат ей под стать! Во всяком случае, внешний вид!" - наперебой расхваливали они салат, с мужественной грацией поводя вокруг него руками, вооружёнными пластиковыми вилочками. - "Право же, жаль разрушать такую красоту!" - "А вы попробуйте! А вдруг на вкус он не столь хорош, как на вид!" - хитро улыбнувшись, проговорила Рути. "Ну, что ты, мам! То, что делает Ширли - выше всяких похвал!" - с преувеличенной серьёзностью заявил Галь. - "Вот, Бубале, как мы тебя ценим! Даже не хотим разрушать созданную тобою красоту!" - "Ну, да-ай (довольно-о!)! Попробуйте!.. А то я подумаю, что вам заранее не нравится..." - покраснев, пробормотала девочка.
   "Жаль только, что в нашей new require stream - приходится со скорбью констатировать это! - ты абсолютно не разбираешься!" - вдруг преувеличенно громко, так что сидящие поблизости вздрогнули и оглянулись, объявил Галь, и на его лице появилось выражение неподдельной печали. - "Ты о чём, Галь? - снова покраснев, спросила Ширли. - какое имеет отношение к моему салату какая-то струя? Или думаешь, я овощи не помыла? Или что?" - "Самое прямое! Маленькая ты ещё у нас, и глупенькая! И остришь не по-умному! - ещё громче и весомей молвил Галь, сверкнув глазами. - Я даже начинаю опасаться, что и твой салат несёт в себе заряд непонимания простых и ясных вещей. Например - что такое наш силонокулл, какую силу и мощь придаёт его звучание современной музыке!" - "Можешь не есть мой салат, - обиженно буркнула девочка, - а то ещё отравишься ненароком. Заразишься отвращением к любимому силуфо-кулю... или как-его-там..." - иронически прибавила Ширли. - "Что-о?! Речь уже идёт об отвращении? Даже выговорить правильно не в состоянии? Вот до чего дело дошло?" - деланно возмутился Гай и начал приподниматься.
   Моти сидел за столом с отсутствующим, рассеянным взором, в одной руке держа вилку с кусочком стейка, то и дело поднося её ко рту и забывая откусить, другой рукой быстро перебирал клавиши лэп-топа. Он пристально глянул на детей и заметил: Ширли сидит, надув губы и обиженно поглядывая на братьев. Близнецы уселись напротив, одинаково уперев руки в колени (их коронный жест!), сурово глядя на неё, словно гипнотизируя. Он пробормотал: "Не ссорьтесь, хевре, не надо... - и, повернувшись с улыбкой к жене: - Рути, пожалуйста, положи-ка мне салатик, что дочурка приготовила!.." - и снова углубился в лэп-топ.
   Рути положила ему в тарелочку салат и сунула в руку полный стакан колы: "Моти, ну, я тебя прошу! Хоть сейчас отвлекись от своей работы! Поговори с нами о чём-нибудь отвлечённом!" - "Ага... Сейчас... Минуточку..." - пробормотал Моти, поднёс ко рту стакан и, не отпив из него, опрокинул на себя, даже не заметив и продолжая сжимать его в руке.
   Рути всплеснула руками, но не стала при детях выговаривать мужу за его оплошность, одну из многих подобных, с недавних пор ставших привычными. За последние месяцы она успела привыкнуть к тому, что её Моти погрузился глубоко в работу, прямо-таки заболев ею, превратившись в классического трудоголика. И поделать с этим ничего было нельзя.
   Близнецы захохотали: "Наш daddy, как всегда, весь в трудах..." - "И в коле! Хорошо ещё, что не в ширлином салате!" - "И не в цыплячьем жиру!" - "Красота-то была бы: с высокохудожественно оформленного блюда - daddy на штаны! Кайф!!!" - "Конечно, ему не до наших дискуссий. Он у нас высоко летает, а наши споры - фи! - как низменно!"
   Близнецы вовсю потешались, но отец уже их не слышал. Он снова погрузился в экран лэп-топа, рассеянно мурлыча под нос какую-то мелодию, не вслушиваясь в насмешливые речи близнецов, его мысли и чувства витали далеко. Рути, переводя взгляд с мужа на сыновей, недовольно морщилась. Но так и не решилась при всех одёрнуть ехидных мальчишек, на её взгляд, перегибающих палку.
   Галь напустил на себя озабоченный вид и принялся с важным видом вещать о необходимости воспитывать младшую сестру в духе понимания и безоговорочного принятия силонокулла. Преувеличенно громко он упрекал родителей, не занимающихся должным образом воспитанием своей неразвитой в культурном отношении дочери. Гай ему то и дело поддакивал. Оба они то и дело косились на ближайших соседей: слышат их умные речи или нет?.. Те изредка кидали в их сторону недоумённые, а потом и насмешливые взоры: они-то сразу смекнули, для кого представление разыгрывается. Рути снова неловко потупилась, затем снизу вверх бросила взгляд на своих близнецов: до чего же сейчас они похожи на её сурового отца, - и отвернулась, ни слова не говоря. Моти всё так же безмятежно улыбался, уткнувшись в лэп-топ и что-то мурлыча себе под нос.
   "Ширли, ты славная девочка и наша любимая сестра, - подчеркнул Гай ласково с покровительственной улыбкой, - И нам очень жаль, что ты неспособна понять и принять космическую мощь силонокулла! Мы твои старшие братья, и мы тебя любим! Поэтому мы на страже! Наша цель - научить тебя пониманию запредельной красоты и космической мощи современной над-мелодической и над-ритмической музыки! Вот поступишь ты в тихон Галили - что там будешь делать среди современных элитариев, если к этому времени не успеешь постигнуть величие и мощь современных направлений в культуре?" - "А почему вы решили, что я пойду в Галили?" - "А куда ты пойдёшь?" - "Ну, если там требуется сдать экзамен на понимание и принятие вашего... как-там-его... силуфо-куля... то... Обойдусь!.." - "Вот-вот! Daddy! Куда ты смотришь?" - воскликнул Галь, повернувшись всем корпусом в сторону отца, всё так же уткнувшегося в экран лэп-топа. Гай тут же подхватил: "В свой комп он смотрит!.. А упрямая девчонка тем временем отбивается от рук!"
   Ширли старалась не реагировать на то, как братья изощряются в красноречии, но вскоре почувствовала - кусок в горло не лезет. Она вскинула глаза на Галя, перевела взгляд на Гая и воскликнула: "Да что это такое! Я хочу отдохнуть на природе, вкусно покушать. А если у вас языки чешутся, и хочется поговорить... Вон там, смотрите - ваш хавер Тумбель! С ним и общайтесь! А меня оставьте в покое - меня ваш силуфокуль не интересует! Понятно? - и обернувшись к маме: - Мам, ты какие записи взяла? А наушники? Две пары, конечно?" - "Ой, метука, одну... - виновато проговорила Рути, разведя руками. - Ну, включим так и послушаем. Тут всё наше с тобой любимое!"
   Но снова взвился резкий фальцет Галя: "Во-первых, что это значит?! Как ты посмела обозвать нашего друга Тимми? Немедленно извинись! Ма, скажи ей! А во-вторых, мы не для того сейчас тяжёлую аппаратуру на своём горбу таскали, налаживали её, чтобы на Дне Кайфа царил такой разнобой! Вы что, не поняли, что босс нашего daddy сказал? Семейно-коллективный праздник силонокулла! Вот и будете слушать то, чего все желают!" Моти поднял голову и спросил: "А откуда ты-то знаешь, чего все хотят? Ты что, опрос проводил? Не знаешь, что не могут все хотеть одного и того же?! Да и не говорил Миней о семейно-коллективном празднике силонокулла!" - "А это не он сказал. Ты, наверно, не врубился в речи вашего нового босса, ну, у которого глаз белый и косой так забавно стреляет!.. И главное - метко!" - "А он у нас никакой не босс... Пока что... слава Б-гу... - чуть слышно прибавил Моти и продолжил нормальным голосом: - Он куратор важных проектов, но босс у нас всё-таки Зомембер. Так что успокойтесь! - отпарировал Моти и тут же обратился к дочери, изо всех сил пытаясь изобразить строгость: - А ты, Ширли, больше так не называй Тима. Он взрослый солидный человек, мой коллега. В общем, дай, хевре... Мы отдыхать сюда приехали - или спорить и ссориться?" - "Мы сюда приехали с благородной целью приобщить лулианичей к элитарной культуре, к силонокуллу! Все-все-все у нас в Эрании должны быть элитариями! А иначе... кому он нужен этот общий мангал, этот пошлый День Кайфа!.. Мы бы могли и гораздо интересней день провести!" - махнул рукой Галь и, налив себе ещё пива, принялся со смаком уплетать содержимое своей тарелки. Гай, который вначале кивал головой и поддакивал, глядя на брата снизу вверх и тут же переводя взгляд на родителей и сестру с претензией на многозначительность, тоже занялся пивом и мясом.
   Ширли задумчиво проговорила, не глядя на братьев: "Интересно!.. Говорят, что силуфо-куль - это космическая музыка, но не объясняют, кто и когда запустил в космос такое количество битого стекла и покорёженного металла, наполненных помоями бутылок и прочего хлама? А для кого? Для лунатиков?" Заметив, как изменились лица не только у братьев, но и у матери, девочка оборвала фразу на полуслове. "Грубиянка!!! Кто тебя воспитывал? Чтоб не смела больше такое говорить, даже думать! Яс-с-с-но?!" - рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки, на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание или проказы детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.
   Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала опасность, о которой сигнализировали лица братьев. "Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание - это теперь называется музыка?! Силуфо-куль ваш любимый? - промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: - Ну, другого и ожидать-то не приходится: вне мелодии и ритма, вне смысла и даже бессмыслицы!.." - "Полегче на поворотах!" - угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась. "Ну, тов... Пожалуйста, дайте мне поесть..." - сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.
   До Ширли доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: "...Босс daddy говорил!"... "Хочешь быть принятой у элитариев?"... "Время музыки, которой тебя ма учила, прошло - и не вернётся"... "Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!"... "Средневековые сопли, примитив!"... "Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!"... "Самые известные художники и не слушают эти сопли!"... "А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!"...
   Ширли не отвечала, только, опустив голову, думала: "Дадут они мне сегодня спокойно поесть? Зря я с ними завелась..." Рути поморщилась и подумала с горечью: "Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны..." Но она промолчала, не без содрогания вспомнив вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили вразвалочку фланирующего мимо столиков Кобу Арпадофеля. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза.
   Рути ничего не заметила. Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: "Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?" - "А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!.." - подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясённую маму, безуспешно пытающуюся спрятать дрожащие руки.
   Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали...
   Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы тут же оживились, с торжествующей улыбкой глядя на сестру. Они с радостным удивлением услышали: негромкие силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались, завинчивающиеся вверх звуки захлестнули Лужайку от края до края. Тим возле проигрывателя блаженно потянулся, напомнив им здоровенного котяру, только что отменно позавтракавшего.
   Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что, по непонятной причине, от звуков любимого близнецами силонофона Ширли страдает медленно ввинчивающейся в голову болью и дурнотой, порой доходящей до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, - в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, - это медленно сходит на нет. Близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которым надо бороться по принципу клин клином.
   Ширли подняла голову и воскликнула: "Ну, почему, почему людям не дают покоя?! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Люди привезли с собой свою любимую музыку, а вы всем хотите навязать свой бред силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!" - "Бубале, будь добра, без истерики! Ты хочешь получить удовольствие? - Вот ты его и получаешь! Кстати, оно же наше удовольствие!" Мальчишки даже не обратили внимания на маму, тоже морщившуюся, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран лэп-топа.
   Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре. Зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: "Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!" - и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. "Что-о? Кто позорит? Я - позорю!?" - вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь размахнулся и со всей силы ударил сестру по тонкой руке повыше запястья, которая тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: "Чего дерёшься, тембель?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!"
   Окружавшие их коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста "Лулиании". Галь, заметив их любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её. Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.
   Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: "Хевре, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!.." - "Ну, да... просто болтают! Он меня ударил! - смотри, какой синяк!" - обиженно кричала Ширли сквозь слёзы. - "А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Всегда такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг... Да ещё при всех!.." - "Ма! - воскликнул Гай. - Как ты не понимаешь! Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил? Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое dad положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!"
   Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она мало что поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, не зная, что им ответить. Оставалось только неуверенно выговорить: "Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!"
   Моти поднял голову от лэп-топа и недовольно проворчал: "Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей - нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!" - "Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа - отношение к силонокуллу?!" Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в лэп-топ.
   Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: "Что-то вы руки начали распускать в последнее время... Этому вас в тихоне учат?" Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно переводил глаза с матери на брата. Потом они отвернулись, углублённо занявшись содержимым своих тарелок и стаканов.
   Ширли села на место, продолжая всхлипывать. Кусок в горло не лез, даже такой аппетитный цыплёнок с любимым салатом. Чтобы успокоиться, она налила себе колы. Рути молчала, с грустью глядя на своих детей.
   Моти, случайно подняв голову и увидев, что Ширли мрачно уткнулась взглядом в тарелку, примирительно произнёс: "Не спорьте, хевре! Нет предмета для спора, честное слово! И драться не надо... Мы же отдыхать сюда пришли..." - и снова занялся лэп-топом, поднёс ко рту полный стакан, не отпив, поставил его обратно, взгляд его снова воспарил в недоступные окружающим сферы...
   Пассажи силонофона то слабели, утопая в вязкой тишине, то снова чудовищной спиралью вкрадчиво ввинчивались в уши и голову. Близнецы выпили ещё по жестянке пива и, раскрасневшиеся, возбуждённые, намеренно громко восклицали, переглядываясь друг с другом и переводя глаза на сестру: "Вот это музыка! Вот это сила! Только человеку достойного интеллектуального уровня дано это понять, прочувствовать всю её космическую мощь и силу! Какие синкопы, какие повороты, какая мощь!"
   Ширли молчала, молчала, но, услышав слова "мощь и сила", не выдержала: "Если какое желание и вызывает эта ваша "космическая мощь и сила", так только - вырвать прямо на ваш дурацкий силуфокуль!" Она резко выдохнула, встала, тихо пробормотала: "Ненавижу этот бред! На-до-е-ло! Тошнит! Когда они оставят меня в покое? - и, отбросив лёгкий раскладной стульчик, небрежно бросила матери: Пойду пройдусь... Отдохну от них и их силуфокуля..."
   Схватив валявшийся на траве коркинет, она вскочила на него и покатила между столиками.
   Родители решили, что дети помирятся сами, да и девочка успокоится, покатается на коркинете и вернётся. Рути подумала: "Так даже лучше, что она пошла пройтись. И мальчики остынут..."
   К столу Блохов приблизился Тим и ласково поманил мальчишек: "Пошли, хевре, дело есть! Не пожалеете!" Оба тут же вскочили, опрокинули в себя остатки пива из жестянок и рванули за Тимом в сторону густых, усыпанных цветами зарослей, где виднелась часть привезенной аппаратуры.
  
   Первое испытание фелиофона
   Лулианичи, довольные и более, чем сытые от обилия жареного мяса всевозможных сортов и видов, решили отдохнуть. Ссора между детьми не надолго испортила настроение папы и мамы Блохов. Рути расположилась в тени молодого масличного дерева в удобном надувном кресле, защитив уши от принудительного силонокулл-кайфа стереонаушниками, оборудованными заглушками и подключёнными к портативному магнитофону, и слушала любимые произведения. Погрузившись в океан любимых мелодий, через пять минут она уже позабыла о ссоре детей. Моти снова совершил сверхглубокое погружение в экран лэп-топа.
   Галь и Гай ринулись в центр Лужайки пикников, опустились рядом с Тимом на травку возле проигрывателя, наблюдая, какие композиции и в каком порядке запускают их товарищи, размягчённые обильным гурманством. Близнецы слишком увлеклись общением с ровесниками и уточнением программы, которую намеревались предложить участникам пикника, и успели позабыть о ссоре с сестрой. Попутно силоноиды жарко обсуждали фанфарическую речь Арпадофеля. "Здорово, точно, поэтично!! Силонофонич-ч-чно!!!" - кричали близнецы, подчёркивая искросыпительную новизну упомянутой речи - как в подборе словосочетаний, так и в замысловатых голосовых модуляциях. Их распирало от гордости: ведь это они первые с восторгом ощутили лёгкий аромат только-только пробивающейся из-под земли, ещё очень слабенькой струи подобающей гаммы, уяснив, куда дует ветер прогресса музыкальной культуры, ведь это им с самого начала было ясно, что такое - подобающая гамма. Естественно, сейчас близнецам было вовсе не до сестры. Тем более только что Тим им тонко намекнул, что оба они приглашены на боссо-мангал в беседку адона Зомембера. Такая честь! Их учёного daddy на боссо-мангал не пригласили, а их, далеко не самых успешных тихонистов - пригласили!..
   Славно поработав на музыкальной установке, Тим устроился вместе с Офелией прямо на земле чуть в сторонке от шумных силоноидов. Оба с аппетитом поглощали жаркое, которое наскоро сварганила Офелия из припасённых полуфабрикатов, с интересом прислушиваясь к жарким беседам гимназистов. Пока Тим основательно насыщался, следя за силоноидами, крутившимися у музыкальной установки, Офелия не теряла времени даром: она настроила висящий на груди диктофон на запись, желая собрать как можно больше самого разнообразного материала о Дне Кайфа на престижной фирме. Только после этого она побросала грязные тарелки и объедки в мешок и позволила себе присесть на минутку неподалеку от Тима и утомлённо прикрыть глаза.
   Тим, оглянувшись на вздремнувшую подругу, удовлетворённо еле слышно хрюкнул, с хитрой улыбкой резво вскочил, поманил близнецов. Они втроём отошли немного в сторону. Тим стал шарить по карманам, подмигивая то одному близнецу, то другому: "А что у меня сегодня е-е-сть!" Мальчишки засмеялись, вспомнив, как много лет назад с таким же точно выражением лица и с теми же словами он вручал свои подарки им, малышам. "Что, Тимми, опять не с пустыми руками пришёл к маленьким детишкам твоего коллеги... и армейского приятеля?.." - ласково подколол его Галь. - "А вот и нет! Вы уже большие! К вам теперь без бутылки хорошего коньяка и не подходи!" - "Уже подошёл... Но, Тим, мы же несовершеннолетние! А вдруг кто узнает, в полицию сообщит!" - в притворном ужасе округлил Гай глаза. - "Да кто обо мне в полицию будет сообщать! Смеётесь? Я же сейчас - не шути! - главный специалист "Лулиании"!" - "А daddy?" - недоумённо вопросил Галь. - "А daddy ваш, как и был, главный специалист "Лулиании". Знаешь, хабиби, для нашего проекта нужны два главных специалиста. А потом, когда и он, и я закончим каждый свою часть работы над уги... э-э-э... над проектом..." Тим осёкся, раскрыл рот и тут же закрыл его обеими руками. С наигранно виноватым выражением подмигнув близнецам, он продолжил, как ни в чём не бывало: "...выберут, кто у кого в подчинении будет!" - и снова хитро подмигнул сначала одному, потом другому.
   Близнецы в ожидании сюрприза во все глаза уставились на Тима, с хитрой улыбкой шарившего по своим необъятным карманам. Как видно, найдя то, что искал, он принялся медленно извлекать это таинственное нечто из своего глубокого кармана. Когда близнецы увидели в его огромных лапищах нечто, вроде ярко-расписного та-фона, в оттенках корпуса которого преобладали кроваво-багровые тона, они не смогли скрыть удивлённого разочарования: ведь они с детства были приучены к дорогим и оригинальным подаркам коллеги отца, Тима Пительмана. А тут... Ведь у них уже было по та-фону - daddy постарался приобрести для них самые последние модели с крутыми прибамбасами. В та-фонах близнецов это - возможность скачивать любимую музыку, просматривать видеоклипы и тут же редактировать на свой вкус.
   "Вот!" - торжествующе выдохнул Тим, притомлённый поисками по многочисленным необъятным карманам. - "Но что это, sir?" - спросил недоумевающий Галь, со скучающим интересом глядя на руки Тима, где покоился обыкновенный с виду та-фон, разве что чересчур кричащей расцветки. Тим хитро поглядывал на близнецов, загадочно улыбаясь. На экране кривлялось цветное изображение забавной мордашки с толстыми, как у Тима, щеками и длиннющим вертлявым носом. Это позабавило близнецов, но не более того. Гай вопросил: "Это что, Пиноккио? Зачем?" Тим молчал и загадочно ухмылялся. Тут они обратили внимание на неуловимо загадочный общий вид знакомого аппарата. Особенно интриговала антенна - на её верхушке как бы соткалось из туманных бледных молочно-зеленоватых струек дыма объёмное изображение всё того же Пиноккио. Голограмма, или?.. Тим гордо заявил: "Моё изобретение! Единственный в мире экземпляр!" - "Та-фо-о-он??? Да ты что, Тимми! У нас всех, даже у пигалицы, есть по та-фону! А ты нам вкручиваешь про единственный в мире экземпляр!" - воскликнул Галь. - "Да не та-фон это, хабиби! Конечно, это и та-фон, но это не главное! Это фе-ли-О-фон!" - "Чи-и-во-о?!" - аж подпрыгнул Галь, а Гай, эхом откликнувшись: "Ча-а-аво?!.." - присел от изумления. Тим от души наслаждался изумлением и потешной реакцией братьев. Наконец тихо произнёс: "Совершенно особый прибор..." - и прижал палец к губам, призывая мальчиков не столь шумно выражать своё изумление. Из-за плеча Галя на странный та-фон в руках Тима, раскрыв от удивления рот, робко поглядывал его брат Гай. Ему очень хотелось потрогать его, особенно мордочку Пиноккио, но он не решался попросить у Тима разрешения сделать это раньше Галя. Галь склонил голову на плечо и задумчиво пробормотал: "Интересно, Тимми, кто это тебе дизайн так сработал? Мы же знаем: насколько ты гений в технике, настолько бездарен в искусствах. Да и со вкусом у тебя... Увы... Sorry, конечно!" - и Галь, выдав свою тираду, с умильным ехидством поглядел на старшего друга. Тим продолжал добродушно улыбаться: "Тише, хевре. Это пока что - т-с-с! - большой секрет!" - "Та-фон - большой секрет? Или из-за его такого странного названия - фе-ли-О-фон?" - усмехнулся Галь. - "Ну, тише ты, хабиби!.. Да, как бы обычный та-фон. Но - повторяю: с расширенными и не совсем обычными функциями..." - снова загадочно обронил Тим. - "Ага, вот этот Пиноккио со своим носом-флюгером - расширенная функция..." - "Я вижу, мотек, ты в корень смотришь! В этом носике действительно кроется очень важная функция фелиофона. А иначе... если носик у Пиноккио оторвать, теряется смысл. Правда, я подумываю, что этот носик не стоит показывать каждому дураку, а - только на экранчике..." - "А что это за носик?" - "Вот в нём-то всё и дело... Он у нас и есть главный фелио!" - "???" Тим снова усмехнулся, поманил их к себе поближе: "Незачем другим раньше времени вникать: это всего лишь первая, опытная модель!" - "А чего ты принёс это сюда и сейчас?" - "Я всего-то пару дней назад его собрал на базе обыкновенного та-фона, дома опробовал. А теперь вот... хочу испытать. Потом будут ещё модели, ещё пробы, проверки... С окончательной моделью мы непременно выйдем победителями на Турнире, который шеф задумал! И тогда... конец всей старой, так сказать, традиционной, музыке! Останется только то, что мы позволим слушать - и ничего другого!.. Ох, и повеселимся же мы тогда! Представляете? - наш REQUIRE STREAM победит замшелое, отживающее искусство! Но... т-с-с-с... я вам ничего не говорил, вы ничего не слышали, даже в сладких снах... Поняли, fellows?" - "А разве нам победа не гарантирована? Ну, на этом Турнире... когда он ещё будет... - удивлённо произнёс Гай. - Ведь теперь только во всяких там ихних Меириях, в некоторых кварталах Шалема, у замшелых досов, да у толсторожих и толстокожих придурков из Эрании-Бет или Вав старая трядиционннныя-а-а музыка пользуется популярностью". - "Не надо так пренебрежительно об обитателях Эрании-Бет, мотек. Там тоже свой круг очень продвинутых... э-э-э... тоже... элитариев", - пояснил Тим. - "Знаем... Все прогрессивные элитарии слушают только звёздных виртуозов Ори Мусаки и силонокулл!" - "Вот ты и ошибаешься, - не глядя на мальчика, пыхтя и занимаясь настройкой вертлявого носика на экране та-фона, говорил Тим. - Ты что, не знаешь? - нашу "Цедефошрию" постоянно посещает только десять, от силы двадцать процентов эранийцев? А что ты думал, сколько в Эрании элитариев? Да взять хотя бы вавиков! - я имею в виду торговую элиту из Бет и Вав. А в Шалеме, - в столице, понимаешь!.. - и вовсе эти концерты не жалуют. "Звёздные силоноиды" жаловались, что туда ездить нет никакого смысла - и на треть залы не заполнены! Дают плохонькие, дешёвенькие зальчики. Билеты покупают только в задние ряды, подешевле... Никаких доходов почти, только бензин окупить... А в то же время в опере, на симфонических концертах что делается, на концертах мюзикла, камерных ансамблей!.. А в "Цлилей Рина"! Ты просто ничего за силонокуллом уже не видишь! Ты влюблён в него, и тебе кажется - и все, как ты! Ан, нет!" - "Так с этим же надо что-то делать!" - возмущённо воскликнул Галь. - "Вот мы и делаем. Но не нахрапом, а потихоньку... Миней учит: нельзя чересчур явно посягать на вкусы и интересы сограждан..." - "Но Арпадофель показал же, что можно и нахрапом! Только что показал! Нам понравилось! И ты был на высоте!" - "Ну, и что... Ничего хорошего из этого не вышло! Пока... - понизив голос, уточнил Пительман и пояснил: - Нужна известная гибкость, осторожность и постепенность. Так сказать, ГОП!.. Вот где может помочь наш хитрый приборчик... Любителей простой лёгкой музыки, песенок, даже серьёзной классики мы поначалу особо не будем трогать. Поначалу! Между прочим, там есть группы, создающие интересные композиции - в струю! - на основе именно традиционщины. Очень перспективная группа - военный квартет одной гребёнки, - я вас познакомлю. Пока запомните название "Петек лаван"". - "Странное название..." - пожал плечами Гай. - "Ну, что ты, мотек! Название и должно быть... э-э-э... немножко загадочным... - Тим легонько повёл ладонью. - Ну, и... белый цвет - самое чистое и универсальное, загадочное и таинственное... Символ плюрализма!" - "Может быть... Как-то не думал..." - пожал плечами парень. Тим пояснил: "Кстати, из той части, где эта группа возникла, выходит неслабый контингент, их мы приглашаем добровольцами в создающуюся гвардию. Кто-то способен нести новейшую струю в массы, а кто-то должен это поддерживать - уже на другом уровне. Но об этом - тс-с-с!.. Это... как-нибудь потом... Вам сколько лет до армии осталось?" - "Ну, ты же знаешь... нам сейчас 16 с половиной..." - пробормотал Галь. - "Стало быть, пора об этом серьёзно подумать. Мы с хевре, коллегами... но об этом... тс-с-с!... курируем создание особого батальона, назовём его, скажем... э-э-э... дубоны... или ещё как-то так, или иначе... опять же - тс-с-с!... Его командиром я наметил поставить одного fellow, которому почему-то фатально не везло на всех других поприщах. Может, слышали? - Кошель Шибушич..." - "Ну, кто в Далете, да вообще в Эрании не знает Шибушича! Это он держал на шуке магазинчик типа секс-шопа и с треском прогорел?" - "Во-во! Хабуб (то же, что хабиби, но фамильярнее, грубее) на всех и вся зол невероятно, особенно на досов... э-э-э... Кстати, теперь рекомендовано называть их меиричами..." - "На досов?" - с удивлением переспросил Гай. - "Ага, мотек! - и Тим слегка повёл лапищей в сторону правого склона Лужайки, слегка скривив губы. - Сейчас ведутся разговоры о присоединении Меирии к городу: чтобы немного её преобразить, осовременить, что ли. А ведь они ещё и Неве-Меирию построили там подальше, в предгорьях Шалема. Расплодились до такой степени, что это уже становится нетерпимым!.. Там всякие богатенькие америкакеры поселились... Офелии удалось выяснить - на месте одного из старинных селений мирмеев... Уж не знаю, то ли мирмеев они выгнали, то ли те сами давным-давно оттуда ушли... не в этом дело... Мирмеи утверждают, что Неве-Меирия стоит на их законно-исконном месте..." - досадливо махнул рукой Туми. - "А-а! Я понимаю! И главное - они там все... ну, досы!" - "Меиричи, мотек!" - осторожно поправил Тимми. - "...Живут по своим отсталым законам, пытаясь всем их навязать, для чего и канают под деловых и современных! - зачастил Галь. - Я читал недавно статейку... Не Офелии, а одного учёного, вроде Кулло Здоннерс... как-то так... Он начал с мирмеев, а потом перешёл на этих, из Неве-Меирии..." - "Точно, хабиби! - умилился Тим. - Вот я и говорю! Кошель ужасно на них зол - это же они, такие прушные! Он уверяет - это они довели его магазинчик до краха. Хотя они к его лавочке и близко-то не подходили! Да и с какой-такой радости они из своей Неве-Меирии поедут в эранийский полулегальный секс-шоп! Он с ними тоже не общается. На самом-то деле причина его прогара в другом: просто хабуб всегда и во всём терпел фиаско с детства, вот и тут... Ещё и росточком не вышел..." - явно увлёкся Тим. В этот момент он поглядел на своих невысоких, по современным меркам, юных друзей, вспомнил, что и их отец, не отличаясь видным ростом, пользовался в молодости у девчонок бешеным успехом, о котором верзила Туми и мечтать не смел. Ну, а сынки маленькой и кругленькой Рути с та-акими необыкновенными глазами... не зря он с самого начала в них души не чаял!..
   Близнецы глянули на него укоризненно, поигрывая плечами и бицепсами. Тим тут же поправился: "Вы правы: рост - далеко не всё. Ну, а что до Кошеля, то он не только и не столько ростом не вышел, это было бы полбеды. Он... вообще внешность, прочие данные... щуплый хиляк... сами знаете!.. Вот он и злится на весь мир. И тут появляюсь я, Тим Пительман, сын известного Шайке Пительмана, - в самый критический момент его бурной, но вечно провальной деятельности!.. Говорили, он уж готов был руки на себя наложить. И тут я предлагаю ему отличный job: после соответствующей подготовки возглавить в Эрании батальон... э-э-э... скажем так - дубонов. Да он мне пятки лизать должен, я его от та-акого спас, что... и не спрашивайте! Он мне, только мигну, всё сделает!.. Вы себе не представляете, что за отличный материал - такие вот Кошели!" - "Помнится, когда-то его звали Кошули", - робко заметил Гай. Тим отмахнулся: "Мало ли, кого как раньше звали!
   Меня вот папа с мамой назвали Томер, потом я был Туми - и под этим именем был единственный из всей части после учебки принят на спецкурс. Там-то я и превратился в Тима". - "А почему ты не стал снова Томером, или в крайнем случае Томом?" - осведомился Галь. - "Этот вариант рассматривался, но потом решили, что... Короче, так было надо! - и Тим, округлив бледные глаза, прижал палец к губам: - Но об этом... тс-с-с!.. Зато сейчас вся Эрания знает и ценит меня, обаятельного Тимми! И даже далеко за морями, за горами знают Тима Пительмана! Не в имени суть, хабиби! - и Тим с улыбкой продолжил: - Сейчас Кошель у меня посещает особую закрытую секцию по многоборью. Там как раз тренируют таких вот хиляков, конкретно же ему вырабатывают особую спортивную злость и ставят удар. Ну, не вам рассказывать. Ещё совершенно особая подготовка - как бы в рамках армейской службы, причём весьма престижной. Не какие-то там поиски идущих на дело террористов, не патрулирование в опасных местах. Чисто, безопасно и... престижно, хамудим! Сами знаете, до чего престижно в Эрании входить в клуб "Далетарий"! Когда вам придёт время служить, мои батальоны (название пока в стадии дискуссий) уже будут самыми престижными войсками. Но запомните - никому ни слова!" - "Могила, Тим!" - заверил его Галь, Гай привычно поддакнул.
   "Вернёмся к нашим баранам! - ухмыльнулся Тим. - Нам нужна победа на Турнире, когда бы он ни состоялся. Но готовиться необходимо уже сейчас. Вот для этого я и работаю над фелиофоном! Поняли, fellows?" - "Фелиофон... Странное название... А почему ты так назвал?" - поинтересовался Гай. - "Ну, хабиби! Так мне услышалось... На меня это имя снизошло... Не спрашивай! Имена и названия - штука мистическая!" - отшутился Тим, слегка покраснев. Близнецы поняли - больше он им ничего об этом не скажет. Они и не протестовали. Главное, чтобы изобретение Тима, как его ни назови, хоть бы и фелиофон, навсегда вывело из игры фанатиков-меиричей с ихним хасидским роком и прочими глупостями. Их - прежде всего! А с помощью таинственных технических средств или более привычных близнецам-каратистам силовых методов - разве это так уж важно? А там можно и до остальных классиков-нудников добраться!.. "Смекаете? - увлечённо вещал им Тим. - Моя задача - сделать так, чтобы то, что они называют музыкой, а мы - отсталым, замшелым набором унылых звучаний, исчезло из обихода!.. Просто исчезло - и всё!.. Зато! - и Тим важно поднял палец: - звучит силонокулл, который сам STREAM!" - "Вот это да!" - с умным видом закивали близнецы. "Только не спрашивайте, как... Скажу только два заветных слова - обертоны и звуковое зеркало, или звуковые линзы. Но и об этом - молчок!.. Мне надо испытать мой первый образец здесь и сейчас - чтобы понять, куда дальше двигаться. Сами понимаете, fellows! Моя личная фирма... Веников не вяжет!" - гордо выпятив грудь, заявил Тим. Близнецы с благоговейным восторгом смотрели на своего старшего друга, который не только всякие умные слова знает, но и хитрые штуки умеет делать. Тим сладко улыбнулся: "Давайте, попробуем... Поможете?" - "Конечно, Тимми! Ask!" - радостно подмигнули ему одновременно оба близнеца.
   Товарищи близнецов, которым надоело крутиться возле аппаратуры, разбежались по всей Лужайке, крикнув братьям, чтобы подменили их на посту, не забывая диски вовремя менять.
   Рути сидела в кресле, вытянув полные ноги, и наслаждалась любимым Моцартом. Моти всё так же сидел, уткнувшись в лэп-топ. Казалось, он даже не замечал гремевшего вокруг звукового коктейля, в который вторгалось всё больше вкрадчивых пассажей силонофона, а временами вдруг налетал грохочущим вихрем ботлофон.
   Совершенно неожиданно на Лужайку пала вязкая тишина, сквозь неё лишь сочились вкрадчивые звуки силонофона. Рути показалось, что на неё с магнитофоном уронили толстый матрас, из-под которого ни ей не выбраться, ни звукам не пробиться на волю. Ощущение внезапного как бы удушья было пугающим и незнакомым. Кроме того, она ощутила лёгкое головокружение и зубную боль. Но вроде всё и все были на месте - так же светило солнышко и над головой беззвучно качались густые ветви дерева. Несмотря на неприятные ощущения, Рути начала успокаиваться, решив, что это в магнитофоне что-то испортилось. Моти не сразу понял, что, собственно, происходит, хотя и на него нахлынули те же неприятные ощущения, но в гораздо более слабой форме. Он с изумлением увидел, что Рути побледнела, в недоумении и в сильной тревоге скинула наушники и попыталась посмотреть, что случилось с аппаратом. Она воскликнула: "Мотеле, посмотри, кажется, он испортился... Может, батареи скисли? Ты взял запасные?" Случайно глянув в центр Лужайки, Моти увидел своих сыновей, которые, в восторге вскинув руки, исполняли победный танец дикарей. Рядом с ними он заметил коллегу Тима Пительмана, что вызвало у него привычный лёгкий укол ревности. Он поднялся и направился к ним, издали окликнув Тима: "Что такое, Тимми?" - "Да ничего, Моти... Ничего. Иди себе, грызи кайф науки!" - и обнял подошедшую к нему Офелию, прижал её к себе и что-то зашептал ей на ушко, бросив летучий взгляд на Рути. Офелия кивнула головой, поглядывая то на мальчишек, то на Моти, двинула по тропинке, гордо покачивая великолепными бёдрами. Моти не обратил внимания на взгляды, какими звезду журналистики пожирали его сыновья-подростки. Он вернулся к Рути, склонился над её магнитофоном. Тим, увидев, что Моти на него не смотрит, тут же склонился над та-фоном, который держал в руках, пробежался толстыми пальцами по нескольким кнопочкам, глянул на экранчик. Тут же со всех сторон зазвучала причудливая музыкальная смесь всех стилей и направлений. Моти недоуменно уставился на магнитофон, который только что молчал, как будто его толстой подушкой накрыли, и вдруг - снова зазвучал. Рути по инерции продолжала держаться за щёку, с испугом и тем же недоумением смотрела то на Моти, то на магнитофон. Неприятные ощущения отпускали постепенно...
   Галь окликнул Моти: "Daddy, нас твои боссы пригласили с Тимми вместе на боссо-мангал. Так что мы не потерялись и не исчезли. Привет мамми!"
  
   2. Серенада
   Боссомангал
   Эранийцы были в курсе оригинальной страстишки седого благообразного Зомембера - всевозможные беседки или шалаши, которые он стремился устроить себе везде, где бы ни оказался на отдыхе, если, конечно, позволяли условия и приличия. И на Лужайке пикников он выбрал уголок, окружённый тремя развесистыми деревцами и густыми кустиками, натянул верёвки, сверху накидал веток - и получился уютный шалашик. Посредине - старый замшелый пень, на нём Миней укрепил лист пёстрого пластика, раскидав вокруг мягкие разноцветные подушки. Немного поодаль догорали угли его мангала, на импровизированном столике покоилось блюдо, где аппетитно дымилось покрытое корочкой и истекающее жиром мясо. Вокруг живописно расположились разнокалиберные бутылки с красочными этикетками. Пластиковая посуда аккуратной стопочкой примостилась в уголке.
   В шалаш Минея протиснулся сияющий Пительман, за ним робко жались близнецы Блох. За их спинами маячила Офелия, ухмыляясь и торжествующе стреляя глазами в Пительмана. Тим воздел руки и неуклюже закачался (насколько позволяло тесноватое пространство шалашика) - это должно было обозначать победный танец и восторженно воскликнул: "Шеф! Победа! Получилось даже лучше, чем я предполагал! Но это не предел! Ведь я не знаю, как оно сработало у этих... на правом склоне..." - уже серьёзно добавил он. - "А-а-а, так это ты, хабиби, вызвал такой переполох на Лужайке? - широко улыбнулся в ответ Миней. - А я-то думал: что случилось? У всех в одночасье вырубило кассеты и диски! Забавно было отсюда наблюдать эту смесь коллективной оторопи с паникой! А дикие юные отморозки с правого склона! Как они забегали, зашушукались, всех на ноги подняли! Знаешь, Офелия, я не удивлюсь, если потом окажется, что они за каменюки схватились, намереваясь пойти нашим хевре морды бить!.." - со значением обернулся Миней к Офелии. Внимательно прислушиваясь к разговору, она заметила: "Мы уж знаем, как намерения... э-э-э... меиричей... (Ох, уж этот political correct! Призывать легче, чем самой привыкнуть!) ...воплощаются в действие! И я знаю, как это описать!" - и подмигнула близнецам, внимавшим разговорам старших товарищей с робким восторгом и раскрыв рты.
   Миней снова обратился к Тиму: "Но как вам удалось? Что у Тимми всё получится, я не сомневался. Но что именно вы сделали?" - "Вот эти хевре мне помогли. Вы их знаете, шеф?" - кивнул расплывшийся в гордом довольстве Тим. - "Да это же сыновья нашего Моти Блоха! Ну, спасибо вам, хаверим! Но, смотрите, родителям - ни словечка! Мы вам доверяем!" - постарался изобразить широкую ласковую отеческую улыбку Миней, но льдинки, таящиеся в глубине глаз, буравили мальчишек насквозь. Тим продолжал: "Расставили мы колоночки, - это уж хевре под моим руководством... А потом надо было всех лишних от аппаратуры удалить. Я их (простите, Миней, несовершеннолетних) коньяком угостил. Может, не стоило?" - "Да ничего с ними не будет! Сколько им лет?" - "Да что-то вроде 16 или 17..." - "Ничего... Не страшно... Никто не узнал - ничего и не было!.. Присаживайтесь, располагайтесь с комфортом! Ох, и люблю я комфорт, и сам себе его создаю, и, конечно, тем, кто рядом! Понимание комфорта, чувство комфорта, стремление к комфорту - тоже один из признаков интеллигентного элитария. Гораздо важнее знания наизусть исторических дат и событий, да и - чего уж там! - всевозможных лишних наук, вроде истории и устаревших философий, и, конечно же, учений древних мудрецов. Запомните это, хевре! В тихоне вас этому не учат! Как вас зовут?" - с ласковой улыбкой обратился к близнецам Миней. Оба парня почувствовали, что их языки как будто приклеились к нёбу от смущения. Сдавленным шёпотом промямлили: "Галь... Гай..." Зомембер понимающе улыбнулся. Повисла пауза. Помолчав, Миней задумчиво произнёс: "Скоро Коба подойдёт... - и, повернувшись к Тиму, оживлённо добавил: - Уж этих-то наших good friends мы угостим дорогим коньяком, правда, Тимми?" - "Конечно, ведь мы нынче победители!" - "Не говори о победе до торжества в real time". - "Я придумал, как расширить функциональные возможности фелиофона, Миней..." Зомембер понимающе кивнул и спросил: "Кстати, Тим, а если наши уважаемые оппоненты захотят выступать без микрофона?" - "А фелиофон в принципе готов - он работает на акустической энергии!.. Но давайте без технических подробностей... Это только первый образец! И ещё - посмотрите на эту чёткую маскировку! Если кто чужой рядом окажется... - fellow как бы просто играет или клипы ловит... Конечно, нам понадобится фелиофон с охватом больших пространств... Это уже в следующей модели... Вот отработаю кое-какие варианты..."
   В этот момент под сень шалаша просочился Арпадофель. "Какая следующая модель? Какие варианты?" - громыхнули с порога фанфары Кобы, его левый глаз лихорадочно косил по сторонам, испуская желтовато-бежевые каскады света. - "Не кипятись, Кобушка! Тимми рассказывает о своей новой задумке - фелиофоне. Ты ведь обратил внимание на возникшую на Лужайке тишину, на вызванный ею переполох? Так вот: это фелио-эффект!" - "А что такое - фелио-эффект? Почему я не знаю? Всё от меня скрываете? Без меня запатентовать хотите?" Зомембер не без опаски увидел на лице Арпадофеля признаки надвигающейся грозы и тут же быстро добавил: "Пока рано говорить о патентовании. Тимми разрабатывает разные варианты. Когда закончит, и представим на патентование, конечно, закрытое... - понизил Миней голос. - Мы с Тимом тебе потом всё расскажем!" - засуетился босс. - "Между прочим, - заметил Тим со странной усмешкой, - проверить следующий вариант хочу в "Цлилей Рина"!.. Посмотрим, как они задёргаются!" - и Тим ослепительно улыбнулся Арпадофелю.
   Офелия поедала глазами Кобу, о котором столько слышала от Тима. Она и раньше видела его, даже, кажется, как-то сидела в одном ряду на концерте в "Цедефошрии", но тогда он был никому не известным в Эрании человеком (разве что паре-другой высокопоставленных "дабуров"). Она подумывала, не взять ли у него интервью, или дождаться более подходящего момента. Тим как-то обмолвился, что Коба Арпадофель лучше всего смотрится в мягком освещении полутеней. ОК, у неё уже и без того материала - на пару-тройку колонок в "Бокер-Эр".
   Близнецы восторженно кивали, не вникая, о чём беседуют между собой уважаемые коллеги их daddy. Лица мальчишек раскраснелись, они радостно поглядывали то на Зомембера, то на Арпадофеля, то на Тимми, потом переводили торжествующий взор в центр Лужайки, стараясь отыскать глазами родителей. Ох, и будет чем похвастать и приятелям, и предкам!.. А сестрица... пусть завидует!.. Тут Галь нечаянно поймал оценивающий и заинтересованный взгляд знаменитой журналистки, который она время от времени кидала на них с братом. Он вспыхнул, жар поднимался от низа живота, где что-то аритмично пульсировало, и покрыл его лицо до лимонно-белокурых корней радужно крашеных волос. Взглянув на брата, он понял, что тот испытывает те же ощущения, и ему они кажутся скорее возбуждающими, чем комфортными.
   Тим взглянул на близнецов, как будто вычислив их ощущения, и тут же в присутствии Зомембера и Арпадофеля напустил на себя строгий вид: "Запомните, хабубчики: о том, что вы тут услышали, никому ни единого слова! Поняли?" - "Поняли... Но не поняли, о чём вы говорили! Вся эта техника... ну её..." - заикаясь, пробормотал Гай. А Тим продолжал тем же строгим тоном: "Это оч-ч-чень важ-ж-ж-но! - и незаметно подмигнул Офелии, та в ответ понимающе усмехнулась. - Можете сколько угодно хвастать о приглашении на боссо-мангал. Но о наших задумках - ни-ко-му ни сло-ва. Даже слово фелиофон забудьте! От этого зависит наш успех!" Зомембер улыбнулся и спокойно проговорил, обращаясь к Тиму: "Не волнуйся! Хевре умнички, всё понимают. Они будут молчать! Правда, хевре?" Близнецы согласно и часто-часто закивали. Тим улыбнулся близнецам и подмигнул, а потом тихонько прошептал Минею: "Хватит об этом, шеф. Мы сюда наших молодых друзей не для нотаций пригласили!" Тот понимающе кивнул.
   Вскоре мальчики почувствовали, что пора покинуть шалаш, и, пошатываясь, вышли. За их спинами трое мужчин озабоченно переглядывались. Офелия, напротив, испытывала радостное возбуждение. Она поиграла кнопочками на своём репортёрском та-фоне, запихнула в ухо крохотный наушник и, жмурясь от удовольствия, прослушивала записанный материал, ритмично постукивая ногой по земле. Наконец, Тим решился нарушить молчание: "Простите, хаверим! Я уверен, что эти fellows, которых я помню ещё во-от такусенькими, - и он не без труда согнулся к земле, показывая обеими ладонями, какусенькими он помнит близнецов, - будут молчать. Грозный предупреждающий взор нашего уважаемого адона Кобы (низкий поклон в его сторону) в сочетании с ликёром, а до этого ещё и коньячок... Не беспокойтесь!" Арпадофель стрельнул в Тима ослепительным лучом белесовато-гнойного оттенка, исторгнутым из чуть не вылезшего из орбиты левого глаза. Зомембер сделал успокаивающий жест обеими руками: "Кобушка, всё в порядке! Тайна вкладов соблюдена! Хевре ничего не поняли, клянусь! А помощь нам оказать могут нешуточную! Правда, не в технических вопросах, в этом на них природа отлично отдохнула... после daddy-гения. Ну, и занятия восточными единоборствами даром не проходят... Зато в их преданности нашему делу не изволь сомневаться!.."
   Когда близнецы заплетающимися ногами добрели до места, откуда гремели вихрящиеся звуковые пассажи, к ним подошли их приятели: "Эй, где вы были?" - "На боссо-мангале... Отстаньте!.. Наверно, немножко лишнего хватанули... Говорил я тебе, Гай, чтобы ты не пил лишнего, а ты всё наливал и наливал!" - напустился на брата Галь, а тот только слабо и глуповато улыбался, вспоминая некстати Офелию: "Э-э-э, йоффи-и-и!!!" Товарищи недоуменно на них поглядывали, кое-кто с откровенной завистью: "И за что вам такая честь?"
   Братья дошли до места и плюхнулись прямо на землю возле неубранного стола. Сестры ещё не было, daddy куда-то названивал по та-фону. Мамми слушала свои кассеты, что-то напевая и ритмично взмахивая пухлой ручкой. Небо начало интенсивно лиловеть... Близнецы облокотились на ствол дерева, привалились друг к другу и задремали, с посвистом похрапывая. Их лица неестественно покраснели, на что Моти, закрыв та-фон, с удивлением обратил внимание. Он подошёл к Рути, легонько дотронулся до её плеча и указал на спящих мальчишек. Она кинула летучий взор на сыновей и снова погрузилась в звуки музыки, льющиеся прямо из наушников с совершенными заглушками. Моти понял, что он остался один на один со своим недоумением, и оставил жену в покое. Его гораздо больше беспокоило отсутствие дочери. "И даже не позвонит! Это на Ширли не похоже!" - с досадой думал Моти.
   Он посмотрел на храпящих сыновей, и в памяти всплыло...
   Это случилось до начала их с Бенци совместной работы над проектом, через пару месяцев после начала учёбы мальчиков в тихоне Галили.
   Незадолго до окончания рабочего дня у Моти на столе пронзительно заверещал телефон - звонили из полиции. Ему сообщили, что группа тихонистов, в том числе и его сыновья, оказались замешанными в драке, переросшей в побоище, возле меирийского йешиват-тихона hилель. Сейчас все они, вместе с избитыми учащимися йешивы, сидят в отделении полиции. Попросили найти Бенциона Дорона, работающего там же в "Лулиании", отца сильнее всех избитого йешиботника. Моти сказал, что они приедут вместе.
   Моти часто с неловким и неприятным чувством вспоминал, чего ему стоило подойти к Бенци, вызвать его в коридор, попросить не волноваться и, заикаясь, выдавить услышанную по телефону информацию... (Вот и сейчас, оглянувшись в сторону правого склона Лужайки, где кайфовали Бенци с друзьями, Моти покраснел...)
   Всю дорогу в полицию Бенци хмуро молчал, отвернувшись к окну.
   В полиции Моти впервые увидел первенца Бенци. Но, Б-же! - в каком он был виде! Ничего общего с красивым застенчивым парнишкой, фото которого Бенци ему показывал; Моти знал, как Бенци любит своего первенца и гордится им! А тут!.. Белая рубашка порвана и залита кровью, из повисшего жутковатой лепёшкой носа (неужели сломанного?!) - падают на брюки сгустки крови, лицо покрыто вздувшимися бурыми синяками, щёлочки обычно выразительных темно-карих глаз едва приоткрыты... Лица его близнецов, Галя и Гая, как и их приятелей, чуть-чуть поцарапаны... Впрочем, сейчас уже Моти решительно не помнит лиц других ребят, ни тихонистов, ни их ровесников-йешиботников, оказавшихся тогда в полиции, ни лиц их родителей, ни полицейских, крутившихся тут же - всё это осталось в памяти серым пятном. Да ещё почему-то всплывает перед глазами лицо раввина йешивы, его чёрная кипа, темно-каштановая борода и усы, да ещё пронзительные карие глаза под кустистыми бровями. Он даже не заметил, как Тим замаячил за спинами близнецов туманной улыбчивой глыбой. Отчётливо в памяти осталось непроницаемое лицо офицера, что-то с важным видом отстукивающего на клавиатуре стоящего перед ним компьютера и время от времени кидающего взоры то на Галя и Гая, то - как бы поверх головы избитого сына Бенци.
   Вспомнилось расстроенное и встревоженное лицо Бенци, его огромные глаза, уставившиеся на разбитое лицо еле сидящего на жёсткой скамейке, бессильно привалившись к стене, сына - и чуть в стороне Галя и Гая. Вид у сыновей вызывающе-виноватый, такого выражения лиц у своих мальчиков Моти никогда не видел. Они и вели себя вызывающе, петушились, всё время талдычили о каких-то камнях, "которыми их забрасывали досы"... Офицер на это вяло возражал, что самих камней на месте происшествия не нашли, свидетели, проживающие вокруг йешивы и сообщившие о драке в полицию, не подтверждают камнезакидательскую версию тихонистов. Достаточно сравнить лица тихонистов - и лица йешиботников: одно это говорило само за себя. "Ну, не забрасывали, так всё равно хотели забросать: у них же так принято!" - ломким голосом выкрикнул Галь, и его приятели согласно закивали и нестройно загомонили. Моти до сих пор слышатся их нестройные петушиные фальцеты, которыми они озвучивали в своё оправдание смехотворные доказательства - мол, йешиботники просто не успели в них кинуть камни, потому-то их и не нашли.
   Моти и Бенци не позволили подойти к сыновьям, как и другим пришедшим родителям. "Сначала заплатите штраф за хулиганство ваших сыновей! - важно и безапелляционно заявил офицер полиции. - До этого - никаких контактов с задержанными!.. Вы уж извините..." Моти смутно вспомнил: Тим незаметно подошёл к офицеру, как к своему старому знакомому, вальяжно склонился над ним и что-то долго шептал на ухо. Тихонисты загомонили, споря с офицером полиции. И тут вмешался Тим. Мягко улыбаясь, он обратился к офицеру, поглядывая на тихонистов: "Адони, позвольте мне. Эти хевре, - он указал на Галя и Гая, - сыновья моего друга и коллеги Моти Блоха, я знаю их с детства. Поверьте мне - добрые и кристально чистые мальчики. Раз они говорят, что им пришлось превентивно ответить на явную готовность йешиботников закидать их камнями, стало быть, так оно и было! Страшно подумать, до чего бы дошло, если бы эти овечки в кипах и с пейсами не только подняли бы свои камни, но и добросили! Это счастье, что хевре из Галили смогли предотвратить! - патетически воскликнул Тим. - Жители квартала могли и перепутать. Ведь та-акую пыль подняли!.. К тому же, руководство йешивы могло и подкупить их... А может, и подкупать их не надо - своих как-никак защищают, а врать ради этого... у жителей Меирии... э-э-э... как бы в крови... - задумчиво и проникновенно вещал Тим, обаятельно улыбаясь. - Такое уже не раз бывало!" - "Но, прости, Тим, йешиботники пострадали гораздо больше..." - чуть слышно возразил офицер. - "А из чего это следует? - тем же тихим и ласковым голосом прошелестел Тим. - Разве тихонисты не получили моральную травму, когда их оскорбляли, гнали оттуда?!.. Это отнюдь не пустяк! Они просто спокойно гуляли, развлекаясь на свой лад, слушая любимого артиста... Никто не может запретить! А что до того, что те больше пострадали так сказать физически, то... - голос Тима почти сошёл на нет. - Вот так и сказалось преимущество изучения восточных единоборств перед корпеньем над ихней Торой!" Тим продолжал мягко улыбаться обаятельной улыбкой, поглядывая то на полицейского, то на Моти, то на близнецов. На остальных присутствующих он старался не смотреть.
   Моти взглянул на сына Бенци: видно было, что мальчик еле сидит, сгустки крови всё ещё сочатся из носа, падая на рубашку. Бенци, едва глянув на Тима, повернулся к офицеру: "Беседер, какова сумма штрафа? Я на всё согласен, только допустите меня, наконец, к моему сыну - его нужно к врачу..." Ноам посмотрел на отца мутными глазами; он явно хотел что-то сказать, распухшие губы чуть приоткрылись, но он только слегка мотнул головой, протестуя. Один из его избитых, но не так сильно, товарищей запёкшимися, разбитыми губами промычал: "Адони, не унижайтесь! Не с вас они должны штраф брать! Эти первые начали... занятия нам сорвали!.. И бить Ноама тоже... первые... ногами по голове!.." - слова давались мальчику с усилием. Моти уже не помнит, кто и что там говорил, не помнит всех доводов Тима. В памяти вспыхнуло обычно спокойное, а сейчас слегка порозовевшее от гнева лицо раввина йешивы, пытавшегося защитить своих подопечных, по его словам, вступивших в драку только после того, как на их товарища Ноама Дорона без всякой причины напали тихонисты, близнецы, и зверски избили его ногами. При этих словах раввина Моти ошеломлённо посмотрел ему в глаза, искоса глянул на Бенци, потом на своих сыновей, покраснел и отвернулся, крепко закусив губу. (Сейчас, вспомнив этот момент, Моти снова покраснел и закусил губу.) Вот тогда, свидетельствовал раввин, и началась драка, в которой на равных участвовали обе стороны. Но не Ноам Дорон: его, оглушённого, зачем-то поставили на ноги, прислонив к забору йешивы, товарищи окружили его, поддерживали, не давая ему упасть и к нему никого не подпуская. Но камней, это уважаемый раввин утверждает со всей ответственностью, не было и в помине, это уже поздняя выдумка хулиганов, специально пришедших из Эрании-Далет в Меирию под окна йешивы, чтобы побезобразничать.
   В голове, как и тогда, слова Тима, сказанные проникновенно шелестящим тенорком, перекатывались булыжниками: "Да вы посмотрите, адони, на этого, что сидит тут, развалясь! У него же на лице отпетый хулиган написан! Прикажите ему сесть, как полагается, перед представителем власти! А ну! кому сказано!" - неожиданно рявкнул Тим. Офицер только добродушно усмехнулся: "Да пусть сидит, как хочет, Тим. Раненый же, сидит едва, а уж стоять вряд ли сможет! Дорон, вы, кажется, штраф заплатить хотели?" - "Адони... не надо..." - "Хевре, вы хотите, чтобы я его домой отпустил?.. Вон, отец хочет его к доктору отвезти... Ну, и помолчите. Потому что если штраф не будет уплачен, мне придётся вас всех отправить в тюремную камеру!" - "Но за что? Он же не дрался, но сильней всех пострадал! Ему к врачу нужно!" - "А нам некогда разбираться. Была драка, и вы её участники. Или родители платят штраф, или детки-хулиганы идут в тюрьму - до окончания следствия!" - "Но это же дети!!!"
   Моти пытался остановить Тима, изумлённо воскликнув: "Тимми! Ты что?! Ведь Бенци наш коллега! В армии мы разве не вместе служили? Его сын тут избитый еле сидит, а ты... Как ты можешь?!" - "Мотеле, если ты не можешь защитить своих сыновей от нападок этих... позволь мне этим заняться! - тихим голосом прошелестел Тим, подойдя к Моти вплотную, и, приобняв его за плечи, отвёл в сторону. - Ты что, типшон (дурачок), хочешь за них обоих большой штраф заплатить? Их подвиги на солидную сумму тянут, пойми! Денег тебе не жалко? Да ты что, забыл, кто твои дети, которых ты обязан защищать? Отец называется! - презрительно протянул Тим и тут же прошипел: - Молчи и ничего не говори... Я всё, что надо, сделаю, выполню уж, так и быть, твой отцовский долг... В конце концов, я тебе от имени нашего босса... э-э-э... приказываю..." Моти обмяк, оторопело молчал, не смея взглянуть на Бенци и на раввина йешивы. Он отвернулся и уставился в стену. В тесной казённой комнатке полицейского участка, Бенци ни разу не посмотрел на Моти, от стыда готового сквозь землю провалиться.
   Когда Моти привёз домой вызволенных (с помощью Тима - даже без штрафа!) из полиции сыновей, встревоженная Рути встретила их у калитки: "Мотеле, что случилось? Что с нашими детьми? Мне Туми звонил, сначала я не поняла... Он что-то говорил, что их хотели обвинить в чём-то ужасном... Что их чуть камнями не закидали... Он, говорит, не допустил обвинения наших мальчиков, потому что они априори пострадавшие... я не поняла, от чего они пострадали..." - "С нашими детками ничего!.. Другие пострадали - от их глупости, жестокости и хулиганства... - от гнева и стыда Моти едва мог процедить это сквозь зубы. Его лицо было неестественно серым, таким Рути его никогда не видела. - Учинили безобразие в Меирии, возле йешивы hилель с дискменами и с записями Виви Гуффи... Какого-то чёрта их туда понесло, в Эрании им негде развернуться! На всю улицу завели его хулиганские песенки... А потом - это побоище... Вот меня и вызывали в полицию!.. А как они избили - ногами! - сына Бенци! Приёмы каратэ на нём отрабатывали... Бедняга! Красивый мальчик... был... - и что они с ним сделали!!!.. А ну-ка поведайте, за что вы били ногами мальчика, который вам ничего не сделал? Вы же первые всё это начали, сами признались!" - "А чего он полез со своими поучениями? - взвился Галь. - Указывать нам посмел: дай, хевре, вы мешаете! - и он зло передразнил спокойный, примиряющий басок парнишки. - Мол, пожалуйста, идите куда-нибудь в Парк, слушайте, что хотите, сколько хотите, но не здесь!" - "Ну, и что? Это основание избивать человека ногами?" - "Потому что он хотел нам показать, какой он хороший, а мы перед ним - мразь! Мешаем ему, видите ли, мракобесие изучать!" - "Ничего подобного, вот этого-то я и не заметил! По твоему же рассказу..." - "И вообще! - взвизгнул Гай. - Слабак! Так ему и надо! Ещё чуть ли не брататься с нами хотел. Говорит: мол, не надо ссориться... можно и по-хорошему, как между нормальными людьми! Это они-то нормальные люди, досы пейсатые?!! Вот это нас больше всего и завело!" - "А когда мы ему врезали, пейсатому ничтожеству, он аж окровянился и упал кучей дерьма... его дружки тут же на нас и накинулись... нормальность свою нам показать! - Галь презрительно хмыкнул. - Мы же знали, об этом и в газетах пишут, что если бы мы чуть промедлили, они бы нас камнями закидали... Пришлось им попортить фотокарточки!" - удовлетворённо выкрикнул Гай. - "Но вы же его изуродовали! И не только его! А они вам ничего не сделали!" - "Ничего, этой пейсатой дряни только полезно! Больше не полезет брататься с нами! Пусть знает своё место, кривоносая сволочь! А он - сварливо взвизгнул Галь, указывая на отца, - ещё хотел сначала этих досов домой отвезти, а нас потом!.." - "Добрый он у нас очень!.. к кому не надо..." - подал голос Гай. - "Что-о-о?!" - гаркнул Моти и, себя не помня, подскочил к близнецам и влепил подвернувшемуся под горячую руку Галю звонкую пощёчину. Тот сразу же схватился за багрово вспыхнувшую щёку, сверкнув на отца глазами, в которых вспыхнули злые слёзы.
   Рути пронзительно закричала. Гай опасливо отошёл на пару шагов... А Моти уже больше ничего не видел, только расширенные чёрные глаза дочки Ширли, которая стояла на ступеньке лестницы и со страхом смотрела на происходящее...
   Весь вечер Рути рыдала в спальне, и он бегал, подавая ей воду, успокоительные капли... Улучив момент, позвонил Бенци и долго извинялся, предложил деньги на лечение мальчика, если потребуется, возместить затраты на штраф. Бенци, конечно же, гордо отказался. Несколько дней после этого Моти боялся посмотреть Бенци в глаза, да и тот избегал общения с ним.
   В тот вечер близнецы заперлись в своей комнате, не выходили оттуда до завтрашнего утра, пока Моти не ушёл на работу... Даже свою любимую музыку включить не посмели... Назавтра вечером он с удивлением увидел, что у Гая под обоими глазами переливаются синим и красным солидные фингалы, но спрашивать, откуда такое украшение, уже не решился.
   Только через несколько недель, когда он хотел за что-то наказать Галя, к нему подошёл Гай и, опасливо оглядываясь на своего близнеца, попросил лучше наказать его, а не брата. Моти всё понял и не стал никого наказывать.
   Через пару дней кто-то из коллег положил перед ним на стол сложенную вчетверо газету. Одна из маленьких заметок была обведена жирной чёрной линией. Моти прочёл:
   "УГОЛОВНАЯ ХРОНИКА
   На днях в эранийском Парке произошло очень неприятное событие. Группа гимназистов из гимназии Галили прогуливалась тёплым осенним вечером по зелёным аллеям нашего Парка и слушала записи любимого певца Виви Гуффи. В этот момент их окружила шумная толпа меирийских йешиботников, выкрикивающих грязные ругательства. Один из упомянутых йешиботников попытался вырвать у гимназистов звучащий дискмен, а другие в это время начали забрасывать гимназистов камнями. К счастью, гимназисты не растерялись. Им пришлось в ходе защиты от толпы озверевших хулиганов в кипах использовать особые силовые приёмы, которым они научились в секции восточного многоборья при клубе "Далетарий". Защита оказалась эффективной - никто из гимназистов не пострадал. В настоящее время все участники драки находятся под наблюдением отдела по работе с несовершеннолетними при эранийской полиции. Нашей общественности надо всерьёз задуматься, стоит ли пускать в эранийский Парк нарушителей порядка из известных одиозных пригородов Эрании".
   Моти снова и снова перечитывал коротенький текст, не в силах избавиться от чувства стыда за своих сыновей и за недобросовестного репортёра, до такой степени исказившего факты...
  
   Знакомство с Доронами
   Ширли медленно катила на коркинете по извилистым, чуть заметным тропинкам между столиками и дотлевающими мангалами лулианичей. Ноги сами несли её в ту сторону, откуда доносились звуки задорной, чарующей музыки, навевающей у неё смутные, но очень приятные воспоминания из раннего детства, и громкие детские голоса. Незаметно она оказалась на широкой асфальтированной аллее, огибавшей Лужайку пикников. По этой дороге в разные стороны катили на коркинетах, скейтбордах и роликовых коньках 7-9-летние дети коллег её отца. Немного сбоку несколько мальчишек 10-11 лет соорудили импровизированные ворота для игры в флай-хоккей. Эту игру завезли в Арцену дети выходцев из Америки и Австралии. Шайбу в этой игре заменяла летающая тарелка, а вместо коньков использовали скейтборды, на которых игрокам то и дело надо было перепрыгивать через специально установленные препятствия. Ширли остановилась посмотреть на игру мальчишек: у них в Далете флай-хоккей только-только входил в моду.
   Внимание Ширли привлекло не совсем обычное зрелище. Посреди широкой дорожки высоченный, широкоплечий бородатый взрослый парень несся на странной помеси коркинета с необычным скейтбордом, имеющим форму вогнутого овала. Парень широко, задорно улыбался, ярко-синие глаза по-мальчишески сияли. Если бы не борода, можно было бы вообразить: мальчишка, увеличенный до габаритов крупного взрослого мужчины, дорвался до любимого развлечения - и теперь демонстрирует виртуозное владение невиданным устройством. Он выделывал на нём почти балетные пируэты, недоступные ни обычному коркинету, ни обычному скейтборду. Кудрявую светло-русую гриву наездника венчала глубокая чёрная с фиолетовым отливом вязаная кипа, лохматая, светло-золотистая борода живописно дополняла картину.
   Ребят словно сдуло к обочине, чтобы освободить место удивительному ездоку; множество глаз уставились на него с восторженным изумлением. А тот, словно не замечая пристального внимания к собственной персоне, кружился волчком, носился крутыми зигзагами. И вдруг... подпрыгнул, пролетел метр или больше - и мягко приземлился. Мягко затормозил, оторвал руки от руля, торжествующе подняв их вверх. Тут же возле него, непонятно откуда, возникли два парня. Один - тщедушный бледный блондин, второй высокий, темноволосый, худенький, на лице которого выделялись огромные, похожие на чёрные маслины, глаза. Ширли как бы сфотографировала эти удивительные глаза и тут же забыла о них, поглощённая происходящим. Парни с силой хлопали гиганта по плечам (оставалось только удивляться, как маленький блондин доставал - очередной акробатический этюд?), и все трое радостно ухмылялись.
   Ширли уставилась на озорного гиганта на загадочном устройстве, раскрыв в изумлении рот. Его окружила и почти заслонила от неё толпа восторженно орущих ребят, но всё же она успела схватить взглядом кудрявых медноголовых близнецов-подростков с гитарами, приблизившихся к нему вплотную. Наездник улыбнулся им, как добрым знакомым, хлопнув одного за другим по плечам - они присели и тут же упруго выпрямились, радостно ухмыляясь. Но всю компанию уже окончательно заслонили от неё головы и плечи. Ширли вспомнила, что это те самые близнецы, на которых папа обратил мамино внимание утром; это были сыновья его коллеги, поспорившего с боссами. Это туманным облачком пронеслось в её голове и рассеялось - она жадно впитывала происходящее.
   Близнецы, тронув струны гитары, задорно заиграли незнакомую Ширли красивую мелодию и звонко запели мальчишескими красивыми голосами. Рядом с близнецами возникла поразительно похожая на них полненькая высокая девочка, ровесница, а может, чуть старше Ширли, за её юбку цеплялась худенькая малышка, как видно, её младшая сестрёнка. Обе девочки - в длинных джинсовых юбках с одинаковой вышивкой, на лицах - широкие, радостные улыбки, старшая девочка звонко хлопала в ладоши.
   Ребята, плотно окружив близнецов и наездника, подпевали солистам, весёлая толпа направилась в сторону пляжа, где дотлевали самодельные, сложенные из кирпичей мангалы.
   Ширли проводила их взглядом и медленно продолжила свой путь. Отсюда ей уходить не хотелось: вокруг неё звучала такая приятная, весёлая и зажигательная музыка. Из магнитофонов неслись самые разные мелодии, близкие тем, к которым она привыкла и которые любила. Вот это настоящая музыка, красивая и мелодичная! Ничего общего с громыханьем и вкрадчивым скрежетом силонокулла!.. Ширли меньше всего хотелось вспоминать о новомодных изысках струи, которыми решили угостить кайфующих лулианичей братья и их хавура. Она наслаждалась, купаясь в мелодиях, то весёлых и зажигательных, то грустных и напевных, неожиданно подействовавших на неё освежающим душем. Она ещё не знала, что идёт навстречу знакомству, что перевернёт весь её мир, всю её жизнь...
   Под развесистой старой маслиной, где трава плавно сменялась мягким песком пляжа, на сдвоенном пенёчке сидели упомянутые близнецы и наигрывали весёлую хасидскую песню. Один с лихим задором наигрывал на старенькой гитаре, отбивая ладонью ритм на её корпусе, второй время от времени отставлял гитару и прикладывал к губам флейту - и звуки флейты неслись над Лужайкой, красиво переплетаясь с задорными аккордами гитары и звонким голосом брата. Рядышком прямо на тёплом песке сидели обе их сестры, с восторженными улыбками уставившись на братьев и ритмично хлопая ладошками.
   Ширли остановилась неподалёку, внимательно разглядывая эту заинтересовавшую её живописную группу. У всех четверых - огромные глаза и густые кудрявые волосы. У мальчишек - смешливые каре-зеленоватые глаза-виноградины и забавные пухлые щёчки с ямочками, на головах - глубокие красивые вязаные кипы фиолетовых тонов с затейливым узором. У старшей девочки ("Неужели тройняшки?" - подумала Ширли), такое же круглое лицо, такие же пухлые щёчки с ямочками и такие же огромные каре-зеленоватые, выразительно блестящие глаза, опушённые густыми длинными ресницами. Красиво отливающие медью, темнорыжие пышные волосы заплетены в толстую длинную косу, переброшенную на грудь. Она нежно приобнимала за плечи младшую, худенькую девочку лет 7-8. Малышка отличалась от старших тонкими и нежными чертами овального, худенького лица, светло-русыми волосами, немного серьёзными для такой малышки, и в то же время живыми, тёмными, похожими на крупные маслины, глазами, опушёнными такими же, как у сестры, длинными густыми ресницами. Ширли смутно припомнила, что обеих девочек она уже видела несколько лет назад: они с мамой зашли в кондитерскую "Шоко-Мамтоко" в Парке между Лужайками "Рикудей Ам" и "Цлилей Рина" и подсели к ним за столик. Тогда она с удивлением обнаружила, что их мамы с детства отлично знакомы. В тот вечер Ширли почему-то заупрямилась, не захотела знакомиться с дочкой маминой знакомой, только робко, исподлобья поглядывала на неё.
   А сейчас эти ребята не просто заинтересовали - они притягивали Ширли. Честно говоря, их облик не был для неё неведомой экзотикой: таковы же родные её мамы, с которыми Блохи, по непонятным для девочки причинам, пару лет назад прекратили всякие контакты. Длинные, почти до пят, джинсовые юбки, украшенные интересной, со вкусом выполненной вышивкой, в том же стиле вышитые блузки с рукавами до локтей; вязаные кипы, цицит по бокам у мальчишек, а из-за ушей выглядывают толстые завитки пейсов, похожие на упругие медные пружинки. А до чего понравилась Ширли пышная, сверкающая медью коса, перекинутая через плечо и струящаяся по груди старшей девочки: в её кругу девочки-подростки кос не заплетали, предпочитая свободно несущуюся за плечами пышную, чуть прихваченную лентой, гриву, или хвост. Чуть поодаль от детей сидели те, кого Ширли безошибочно определила как родителей этих симпатичных ребят. Их отец - тот самый похожий на улыбающегося льва, Бенци Дорон, причина гнева папиных боссов, темноволосая, худощавая мама сидела в удобном раскладном кресле. Её глаза, как и у младшей девочки, напоминали крупные чёрные маслины, взгляд неожиданно напомнил девочке взгляд её папы. Отец семейства устроился рядом с нею на пенёчке, ласково поглядывая то на неё, то на детей. Женщина первая обратила внимание на Ширли и что-то прошептала мужу, он посмотрел на девочку, улыбнулся и кивнул.
   Но куда же исчез лихой наездник на чудном устройстве, вроде гибрида коркинета и скейтборда? Определённо - он хороший знакомый этих ребят! Ширли робко оглядывалась по сторонам. Близнецы, с лиц которых не сходила задорная улыбка, начали новую песню, мелодия которой ещё больше понравилась Ширли. Правда, слова песни показались ей архаичными - ничего общего с привычными ей текстами. Не бывавшая ни на одном концерте "Хайханим", Ширли понятия не имела, что это одна из любимых песен популярных артистов на слова псалмов.
   И снова над Лужайкой понеслась быстрая, зажигательная мелодия, и всё вокруг наполнилось голосами подпевающих и хлопающих в ладоши мальчиков-подростков. Несколько парней образовали цепочку и в танце задвигались по кругу, затем понеслись между потухающими мангалами, постепенно цепочка рассыпалась. Близнецы замолкли и положили гитары на колени...
   Музыка, вся атмосфера искрящегося дружелюбием тёплого веселья, царящая на правом склоне Лужайки пикников, заворожили Ширли. И музыка, и слова песен, как и облик присутствующих - всё отличалось от того, что считалось "IN" у эранийских элитариев. Девочка даже забыла, что пора возвращаться к родителям, которые могут беспокоиться (впрочем, пока что никто из них ей на та-фон не позвонил). Ширли охватила робость, но до чего же заразительно веселье этой хавуры!.. Особенно после неприятной ссоры с братьями...
   Она робко стояла чуть в стороне, робко, восторженно улыбаясь, не сводила глаз с музицирующих близнецов. Вдруг обладательница шикарной косы подняла глаза, заметила Ширли и с приветливой улыбкой обратилась к ней: "Иди сюда, девочка, не стесняйся - послушаем вместе музыку..." Ширли, покраснев от смущения, поблагодарила девочку и присела рядом с нею прямо на тёплый мягкий песок, положив рядышком коркинет. Близнецы глянули на неё с улыбкой и погладили свои старенькие гитары: "Нравится?" - "У-у!!! Конечно! Пожалуйста, поиграйте ещё! Я очень люблю хорошую музыку. Если это музыка, а не..." - оборвала сама себя Ширли.
   Компания незаметно переместилась к низенькому раскладному столику, ломившемуся от всевозможных лакомств. "А я знаю, кто ты. Ты дочка шефа нашего папы! А как тебя зовут?" - пригласившая её девочка протянула ей блюдо, доверху наполненное домашней выпечкой. - "Ширли Блох..." - "А ты разве не из тайманим?" - громко спросил один из близнецов, машинально перебирая струны старенькой гитары красивыми длинными пальцами. Ширли почему-то обратила внимание на эти пальцы гитариста, глянула на ладони старшей девочки, потом на свои тонкие смуглые руки и смутилась. Девочка сверкнула глазами на неугомонного нетактичного брата, смутив его. Его близнец тоже окинул брата укоризненным взором и смущённо спросил, как бы желая сгладить реплику первого: "Значит, ты дочка Моти Блоха? Сестра права?" - "Да, Моти Блох - мой папа! - гордо вскинув голову, отвечала Ширли. - Я на него похожа, все говорят, а он в самом деле похож на таймани, но его прадед из Западной Украины. Бабушка Дина, на которую я и папа похожи, не помнит своих родителей: её воспитала приёмная семья в кибуце". Родители переглянулись с улыбкой. Старшая девочка сказала: "А наш папа - Бенци Дорон. Мама у нас медсестра, её зовут Нехама, - и кивнула в сторону улыбающихся родителей. - Меня зовут Ренана, мне 14 с половиной, нашу младшую сестричку - и она обняла смущённую малышку, во все глаза глядевшую на незнакомую девочку в брючках, - зовут Шилат, ей скоро 8. А тебе сколько лет? По виду ты ровесница нашим близнецам, им почти 13". - "То есть они почти бар-мицва?" - "Ага! Через 3 недели празднуем!" - горделиво глянула Ренана на братьев. - "Нет, я старше: мне 14 исполняется меньше, чем через месяц", - застенчиво мотнула Ширли головой. Ренана продолжала, указывая уже на близнецов: "А наших артистов зовут Шмуэль и Реувен, или Шмулик и Рувик. Видишь? - в светло-лиловой кипе с темно-фиолетовым узором - Шмулик, он из двоих как бы старший - на целый час и 27 минут. Оба играют на гитаре, а Шмулик ещё учится на флейте. Он выбрал флейту, потому что на ней играл царь Давид, когда был пастушком. Нашего дедушку зовут Давид, рав Давид. Рувик играет только на гитаре, а раньше немного учился на скрипке. У него - наоборот: кипа темно-фиолетовая, а узор бледно-лиловый. Это я им так вяжу, чтобы по этим кипам их различать. Есть ещё приметы, но это... только для родных и близких. Они оба занимаются в музыкальной студии "Тацлилим" у нас в Меирии, поют в хоре мальчиков и, конечно, дуэтом. И ещё солисты..." Ширли кивнула и пробормотала, с трудом справляясь с робостью и смущённо улыбаясь чуть в сторону: "А я почему-то подумала - вы тройняшки!.. - помолчала, потом заявила: - У меня тоже братья-близнецы, старшие: им 16 с половиной... Они на два с половиной года старше меня". Она с интересом взглянула на близнецов Дорон, подумав, что никогда в жизни не смогла бы их отличить друг от друга, и даже разные расцветки кип не помогли бы, только б запутали. Ренана засмеялась: "Мы трое очень похожи на папу, видишь? А ты, наверно, в классе самая маленькая, да?" - "Ага! - снова смущённо улыбнулась Ширли. - У нас в семье вообще нет гигантов... Не... у папы младший брат высокий..." - и она смущённо замолкла.
   Нехама снова улыбнулась, ласково глядя на Ширли, но девочки были поглощены разговором друг с другом и на старших внимания не обращали. Поэтому они не услышали, как Нехама тихо пробормотала: "Хочется верить, что эта девочка у Рути удачнее сыновей... Не такая жестокая..." - "Конечно: у неё, смотри, какое личико мягкое и доброе", - на ушко ей прошептал Бенци.
   Ренана обернулась в сторону пляжа, где в отдалении суетились трое парней: "Во-он они! Видишь? - во-он наш друг Ирми, это он показывал высший пилотаж на... Нет, пожалуй, это и не коркинет, и не скейтборд... Они его только-только собрали, вот он и решил покрасоваться, Ирми... - певуче произнесла Ренана, почему-то покраснев. - Он очень озорной, хоть и взрослый. Он и Максим - друзья нашего старшего брата Ноама! Ноаму 17, он учится в йешиват-тихоне. Знаешь, наверно, йешиват-тихон hилель у нас в Меирии?" - "Не-а... Откуда мне знать!.. Мои братья учатся в тихоне Галили. - Ширли замолкла и нахмурилась, потом задумчиво проговорила: - Я не хочу туда идти, а они говорят, что я должна идти туда - там все элитарии учатся!" - пробормотала Ширли. - "А-а-а, ну да, вы же элитарии!" - насмешливо протянул близнец, которого Ренана назвала Рувиком, поглаживая старенькую гитару и со смущённым интересом искоса поглядывая на Ширли; ему почему-то очень хотелось говорить с незнакомой девочкой, всё равно, о чём. - "Ага... Элитарии - это... э-э-э... которые живут в Эрании-Алеф-Цафон, а главное - в Эрании-Далет. Но главное - должны... э-э-э... силуфо-куль... любить..." - нахмурилась Ширли. - "Ага-а-а!.. - кивнули смешливые близнецы и переглянулись. - А ты, стало быть, не любишь?.. Ну, коли так называешь!" - пояснил мальчик, переведя смущённый и немного испуганный взгляд на Ренану, вперившую в него грозно сверкающий взгляд. Ширли во все глаза смотрела то на Ренану, то на близнецов: она уже поняла, что её новая подруга держит младших братьев в ежовых рукавицах, стараясь спуску им не давать. И неугомонные мальчишки, как ни странно, слушаются её, а может, и побаиваются.
   Давно Ширли не чувствовала такой лёгкости и умиротворения, как в общении с этими ребятами. Даже неуёмная активность новой знакомой не подавляла её. Ширли с интересом глазела по сторонам. Чуть поодаль она приметила сложенный из кирпичей мангал, в котором тускло чернели погасшие угли. А дальше - ещё с десяток таких же печально и тускло черневших мангалов. Интересно они это придумали!.. Не то, что у Блохов, как, впрочем, у всех элитариев: дорогой красивый мангал из фирменного торгового центра...
   Маленькая Шилат молча не сводила глаз с Ширли, с её узеньких брючек и блузочки с короткими рукавами, пока мама что-то ей не прошептала на ухо. Девочки оживлённо беседовали, и Ренана усиленно подкладывала на тарелочку Ширли новые и новые угощения, невзирая на робкие и слабые протесты своей новой знакомой: "Кушай, кушай! Ты худенькая, тебе это не вредно! Это мама с Шилат испекли!" - гордо поведала она новой подруге, подливала ей в стакан то колу, то сок. "Эта малышка уже печёт?" - тихо и удивлённо спросила Ширли. Ренана горделиво кивнула, улыбнувшись сестрёнке: "С мамой вместе. Маме одной было бы трудно столько сразу приготовить, а Шилат это дело любит, мама её и научила!" - гордо сообщила она.
   Удивительно, как двух девочек-ровесниц, по-разному воспитанных, потянуло друг к другу, и они тут же принялись непринуждённо болтать на всевозможные темы... Тон задавала, конечно же, бойкая и активная Ренана, спрашивая Ширли, где та учится, чем увлекается, какую музыку любят в их семье. Выяснилось, что они обе страстно увлекаются рисованием и столь же страстно любят слушать музыку. Ширли рассказала, что любит рисовать серии картинок из жизни фантастических зверушек, нарисованных в виде весёлых кактусят, весёлых облачат, а то ещё весёлых огоньков... Она мечтала, когда вырастет, рисовать комиксы, а ещё лучше - создавать мультфильмы в этом своеобразном стиле. Ренана, напротив, хотела создавать декоративные орнаменты для вышивок и вязания, а ещё - модели красивой одежды. "Ну, и шить, конечно!" - прибавила Ренана, подбородком указав на свои и сестрины юбки и блузки, кивнув в сторону мамы, облачённой в джинсовый сарафан со столь же изысканной вышивкой и по подолу и вокруг треугольного выреза.
   Девочки договорились в ближайшее время встретиться и нарисовать что-нибудь вместе, может быть, попробовать приспособить ширлиных весёлых кактусят, или весёлых облачат для какого-нибудь орнамента Ренаны - под любимую музыку. "Ты любишь рисовать под музыку? - спросила Ренана. - Я ужасно люблю! Ты бы знала, какие у меня под "Хайханим" выходят рисунки!" Ширли глядела в блестящие глаза девочки, улыбающееся лицо, удивительно похожее на лик улыбающегося льва (вернее - львицы), как и лицо её папы Бенци. Наконец-то она обрела ту самую близкую подружку, которой можно поведать все свои секреты и переживания. Приятельниц у дочери Моти Блоха было много, а вот близких подруг - не было. По правде говоря, до сих пор она не испытывала особой потребности в такой близкой подруге; ей хватало мамы.
   Основная тема беседы, конечно же, музыка, которая в последнее время стала в Арцене главной темой бесед, дискуссий и даже ожесточённых споров. Наши девочки просто не могли не поддаться общей тенденции, тем более обе очень любили музыку, постоянно звучавшую в домах у той и у другой. Впрочем, с грустью подумала Ширли, вот уже долгие месяцы приходится главным образом слушать то, что, под видом музыки, грохочет из комнаты братьев, да ещё по телевизору. Разве что у себя в комнате она может слушать на наушники любимые записи.
   К низенькому столику приближались три сияющих парня. Темноволосый, высокий, худенький парень сиял большими тёмными глазами, обращаясь к Бенци: "Папа! Мы его усовершенствовали!.." Это был старший сын Бенци и Нехамы Дорон, Ноам. За ним следовали Максим и Ирми, осторожно ведя за руль диковинное устройство. Ширли не сразу сообразила, что это то самое, на котором совсем недавно ухмыляющийся гигант демонстрировал виртуозную езду на трассе, огибающей Лужайку. Ширли думала, что все трое примерно ровесники, разве что худенький, высокий, темноволосый чуть-чуть моложе. С трудом можно было представить, что самый юный из них - Ноам Дорон, обладатель серьёзного, несмотря на озорную улыбку, лица, ему до окончания тихона осталось больше года, а двое других, Ирми и Максим, лет на 6-7 старше Ноама, работают с Бенци и уже успели поучаствовать в нескольких серьёзных проектах.
   Ирми важно, с трудом пряча горделивую ухмылку, поставил диковинку перед Бенци. Выглядел упомянутый гибрид в виде слегка вогнутой овальной тарелки, её большая ось длиной приблизительно 70-80 сантиметров. По днищу тарелки симметрично, относительно осей и центра, установлены 4 шарика со сложным внутренним устройством, играющие роль колёс. Почти в центре - обычный руль коркинета. Позади руля на поверхности "тарелки" приклеены тоненькие нашлёпки из мягкой резины или пластика в виде голой стопы среднего размера. Максим объявил, указывая на забавные нашлёпки: "Это - ноги ставить. Лучше, конечно, отштамповать углубления в форме стопы, но вручную мы только такое и смогли приспособить". Ширли обратила внимание на тяжёлый акцент Максима, который её немного позабавил, но не подала виду.
   Бледный, невысокий блондин Максим, улыбаясь приятной и робкой улыбкой, освещавшей его сероватое худощавое лицо, рассказывал: "Ещё я установил под днищем одно патентованное устройство, я назвал его Ю-змейкой. Оно позволяет легко сохранять равновесие при поворотах практически во всех направлениях. Это не просто повороты, и не только повороты. Это... ну, увидите!.. Только надо договориться с самим творцом змейки, Юлием, чтобы он позволил применить его изобретение в нашем руллокате... В принципе он не против, но... Неофициально..." - "Как-как? Как ты его назвал?" - спросил Шмулик. А Рувик подхватил: "И вообще, что это такое?" - "Не видите, на что это похоже?" - сказал Ноам. - "На что?" - вопросил один из близнецов.
   Ширли с интересом разглядывала диковинную штуку, потом перевела глаза на лица ребят. Её взгляд сразу же остановился на старшем брате Ренаны. Это был высокий, стройный мальчик, явно выше ростом, но гораздо тоньше её мощных широкоплечих братьев. Со слов Ренаны она поняла, что Ноам старше её братьев, но выглядел он моложе. "Наверно, потому, что такой худенький..." - подумала она. Он не был похож на круглолицых Ренану и близнецов, и всё же было видно, что это их брат. Зато сразу же бросалось в глаза сходство между ним и малышкой, а также между ним и матерью, а также сочетание серьёзности и широкой доброй улыбки, озаряющей его юное лицо. Щёки покрывал слабый тёмный пушок, который выглядел симпатично и трогательно. Лицо мальчика слегка портил слишком длинный, асимметричный, чуть-чуть свёрнутый набок нос и розоватый рваный шрам, по диагонали рассекавший одну из густых чёрных бровей. Но всё искупали тёмные, как маслины, глаза - как у матери и младшей сестрёнки, - опушённые такими же густыми длинными ресницами. Довольно коротко постриженные кудри Ноама были, как у Нехамы, цвета палённого плода каштана. (Ширли позже узнала, что немного искривлённый нос и рассекающий бровь шрам - "подарок" её братьев.)
   Девочка с робким, смущённым интересом уставилась на Ноама, их взгляды встретились. Покраснев, Ширли отвела взгляд, но тут же снова глянула на мальчика. Такое с нею случилось впервые. Ей вдруг показалось, что между нею и высоким мальчиком с удивительными глазами как бы проскочила искра. Ноам улыбнулся ласково и смущённо. Ширли тут же опустила глаза. Она словно издалека услышала, как один из троих спросил: "А это не дочка нашего главного специалиста? Уж очень похожа..." - "Да, - подтвердили хором Ренана и близнецы: - Её зовут Ширли. И вы тоже, хевре, представьтесь!" Максим пробормотал: "Очень приятно. Максим..." Ирми улыбнулся и повторил: "Очень приятно. Ирми..." Ноам пробормотал сдавленным голосом что-то вроде: "Ном-м-м..."
   Ширли не понимала, что с нею происходит. Она никогда не смущалась, общаясь с мальчишками из Далета, с одноклассниками. А сейчас её смутил взгляд незнакомого религиозного мальчика. Да ещё и при всех...
   Ноам, не переставая смущаться, повернулся к отцу: "Папа, смотри: Ю-змейка - идея Макси!" Бенци подошёл вплотную, приподнял с земли странный агрегат и стал внимательно его осматривать, трогая все места соединений и креплений. "А как этот зверь называется?" - спросил он, наконец. Шмулик заявил: "Они придумали ему какое-то чудное название... Рулли-кет!.. Или как-то так..." Максим засмеялся: "Поскольку я подал первую сырую идею этой штуки, Ирми решил, что и название я должен придумать. Вот я и вспомнил, что коркинет по-русски называется самокат". - "Как-как? Самми-кат?" - переспросил Рувик, перебросив гитару за спину и пожирая глазами чудной агрегат. Максим повторил медленно, по складам: "Са-мо-кат - очень просто!.. Это значит по-русски - сам катит. А вторая составляющая - скейтборд. На самом деле, если там просто чуть выгнутая доска, то здесь я решил приспособить нечто вроде вот такой тарелки... эллиптической формы. Люблю эллипс!.. Правда, наша тарелка пока не летает! А, Ирми?" - "Угу... Хотя - кто знает... А вдруг возьмёт и полетит! Ведь fellows сейчас вовсю тренируются в прыжках на скейтбордах, флай-хоккей на этом основан. А у нас более совершенный прибор! По идее!.." Близнецы в восторге завопили хором: "Если это летающая тарелка, то - нам дашь полетать? А, Ноам?" - "Погодите, неугомонные! Оно же ещё не летает! - улыбнулся братьям Ноам. - Да и не я один решаю - мы с хевре! Но не волнуйтесь - обязательно дадим вам покататься... когда доработаем..."
   "У нас скейтборды появились впервые в Таллинне, - рассказывал Максим. - На эстонском назывались - рулла. Что значит, не знаю. Но название нам понравилось: вроде что-то катящееся, крутящееся, стремительное... хотя я не уверен, что на эстонском это так и есть... Тогда это стоило бешеных денег и было пределом мальчишеской мечты. Я тогда был очень маленьким, знаю историю со слов моего старшего брата, а он со слов двоюродного брата. Двоюродный брат скопил денег, поехали с друзьями на каникулы в Таллинн. Тогда Эстония была одной из республик Советского Союза; это потом они отделились. В общем, поехали хевре, погуляли... Но на руллу у него денег, конечно же, не хватило. Его родители были бедными советскими инженерами, зарабатывали мало..." - "Инженеры - и бедные?" - изумился Ноам. - "Да, так это было в Союзе... На мальчишеские шалости и прихоти денег не всегда и не у всех хватало. Вот я и решил эту детскую мечту Бориса воплотить хотя бы в названии. Ирми с Ноамом согласились, - он кивнул в сторону обоих друзей и озорно подмигнул им. - Так мы и назвали этот прибор - руллокат".
   Бенци улыбнулся: "Тов! Имя у вашего baby есть... Скрепили вы детали хорошо. Правда, я не понял, что там за деталька в основании руля, где он к днищу снизу крепится?.." Максим смущённо улыбнулся и пробормотал: "Ну, я же говорил!.. Вообще-то мы уже его опробовали... Сейчас просто кое-что довели". Ирми пристально на него глянул, пожал плечами и покачал головой.
   Пока Дороны с любопытством осматривали агрегат, а Ноам пояснял отцу интересующие его детали, Ирми подступил к Максиму и свистящим шёпотом спросил: "Когда это ты установил там Ю-змейку?" - "А... Я не хотел раньше времени говорить, ну, просто..." - "Ясно... Но ты должен непременно поговорить с Юлием: это же его патент. Я хочу нашу игрушку запустить в производство, я тебе говорил... чтобы застолбить наш приоритет. А то кто-нибудь скажет: мол, штуйот (глупости)... а потом... запатентует!.. Знаешь, как это бывает?" - "Я сегодня же позвоню Юлию..." - проговорил Максим. - "Обязательно, Макс!.." - "Могу даже вас с ним познакомить. Он с Юга..." - "Мы как-нибудь решим эту проблему! - улыбнулся, услышав их разговор, Бенци, - пригласим его к нам в гости, побеседуем..."
   Где-то рядом заиграла красивая мелодия в исполнении флейты и незнакомого Ширли духового инструмента: причудливый, ни на что не похожий по своему звучанию дуэт. Рувик пристально глянул на Ширли, и тут же перевёл глаза на Шмулика. Тот понял взгляд брата и заиграл на флейте, еле слышно вторя в унисон звучащей из магнитофона мелодии. Рувик легко тронул струны гитары и запел, задумчиво и нежно перебирая струны длинными гибкими пальцами. Не было сомнений - парнишка импровизировал на ходу. Ренана искоса глянула на Ирми, сдавленно пробубнила: "Это хевре вам посвящают, вашему рул-ло-ка-ту!" - и покраснела.
   Ширли с волнением внимала мелодии, которой подыгрывали и подпевали близнецы; она и хотела, и боялась поднять на Ноама глаза. Сначала смутно, а затем всё отчётливей девочка ощущала, что отныне в её восприятии эта задорно-напевная хасидская мелодия навсегда для неё связана с темноглазым красивым (несмотря на кривой длинный нос) мальчиком по имени Ноам. Эта музыка сама по себе очень ей понравилась, именно её она готова слушать круглые сутки... и смотреть, бесконечно смотреть (украдкой!) в глаза серьёзного, тихого Ноама, старшего брата своей новой подружки.
   Из магнитофона уже неслась другая мелодия, которую близнецы тут же подхватили. Шмулик перемежал пение игрой на флейте, а Рувик, сменив стиль, сопровождал флейту брата лихим перебором струн гитары. Ренана с удивлением поглядывала на Рувика, дивясь его радостному возбуждению.
  
   Празднование рождения руллоката
   Масса впечатлений, и зрительных, и звуковых - всё это было до того ново и необычно, что Ширли позабыла обо всём на свете. Она наслаждалась новыми мелодиями и гармониями, затейливыми звучаниями.
   У стола хлопотали Нехама и малышка Шилат. Нехама сверкнула глазами на старшую дочку, и та нехотя присоединилась к маме и сестре. Ширли тоже хотела помочь, но Нехама её остановила: "Ты у нас новая гостья, сиди, сиди!"
   И вдруг... Красочный разнобой, затейливый мелодический коктейль внезапно оборвался, словно бы увязнув в трясине даже не тишины, но немоты, мгновенно всосавшей почти без остатка все звуки. Гитара Рувика и флейта Шмулика какие-то секунды ещё плескались одинокой, слабой струйкой, потом иссякли и они. Взрослые, которые до этого занимались своими делами, одновременно внимая любимым записям, звучащим на небольшой громкости, недоумевали: "Что такое?! Сразу у всех?" - как по команде, занялись проверкой аппаратуры, залезали в батарейные отсеки, пытались заменить батарейки. На всех пало пугающее ощущение странной духоты, почти на грани лёгкого удушья - словно на Лужайку набросили рыхлое, толстое покрывало, отсекающее не только звуки, но и приток свежего воздуха.
   Как только резко оборвались звуки музыки, Ширли почувствовала дурноту и ввинчивающуюся в виски и затылок, пульсирующими рывками усиливающуюся боль, сильнее уже испытанной, когда над Лужайкой взвинтились первые звуки силонофона. Она опустилась на землю, зажала голову обеими руками, какое-то время ничего не видя и не слыша. Все вокруг были до того оглушены внезапно навалившейся непонятной, пугающей вязкой тишиной, что её реакции никто не заметил. Спустя считанные минуты мир словно очнулся, ожил, вернулись привычные звуки, и Ширли почти сразу полегчало. Она медленно поднялась и тяжело опёрлась о край столика. Никто не заметил, куда исчезли Бенци и Ирми, и как снова возникли рядом с ними.
   Молодёжь в возбуждённой растерянности обсуждала странное происшествие. Ренана обратила внимание, что на личике сестрёнки разлилась необычайная бледность, в глазах - страх. Она порывисто обняла малышку, погладила её по голове: "Не бойся, метука... Попей чего-нибудь кисленького... Ма-ам, как ты?" - "Ничего, дочка... Беседер..." - медленно, через силу, выговорила Нехама, с её лица медленно сходила бледность. Ширли поняла: и на маленькую Шилат, и на её маму странное явление подействовало почти так же, как на неё. Нехама оглядывалась по сторонам, ища глазами мужа. Тут же он как бы сгустился из воздуха рядом с нею, и она облегчённо вздохнула. Тут же шёпотом поведала ему о том, как на малышку подействовало произошедшее, о себе не промолвив ни словечка. Бенци озабоченно покачал головой, пристально поглядел на неё, нежно погладил по плечу и что-то ей шепнул, глянув на Ширли.
   "Хевре! - воскликнул Бенци. - Надо отметить рождение этого чудесного устройства! Макси, как ты его назвал?" - "Рул-ло-кат! Очень просто!" - засмеялся Максим.
   На столе тарелки с аппетитной домашней выпечкой и высокие бутылки с напитками образовали живописную картину. "Это Шилати постаралась вчера, напекла!" - объяснила Нехама. Бенци ласково улыбнулся ещё не отошедшей от испуга малышке и погладил её по голове, она слабо улыбнулась, качнув светлой кудрявой головкой. Парни выставили на столик ещё несколько бутылок с соками и колой. Ирми с Максимом отлучились куда-то и притащили ещё несколько бутылок. Нехама улыбнулась Ширли: "Беседер, хамуда, угощайся! Смотри, какая ты худенькая! Кушай... И Шилати будет довольна - ей кавод (уважение, честь) окажешь!" Поощряемая ласковым и весёлым дружелюбием семьи Дорон и их друзей, Ширли вместе со всеми с удовольствием уплетала изысканные кулинарные творения Шилат и Нехамы.
   Близнецы, перебивая друг друга, рассказывали маме о чудесной штуке, сотворённой Ноамом с друзьями. Нехама с гордостью глядела на своего первенца, смущённо улыбавшегося куда-то в сторону, и кивала: "У нашего Ноама золотые руки!"
   Бенци поманил за собой всех троих, чтобы подробно расспросить их о руллокате в спокойной обстановке. Они уселись прямо на песок чуть в стороне, прихватив с собой пару бутылок колы и тарелку с угийот (пирожки). Почти шёпотом они обсуждали руллокат и только что проведенные испытания. Между ними и девочками расположились близнецы. Рувик задумчиво перебирал струны гитары, Шмулик тихо наигрывал на флейте. Оба как бы невзначай прислушивались то к беседе старшей сестры с новой знакомой, то - к разговору отца с Ноамом и его друзьями.
   Ширли рассказывала Ренане, как мама, учительница музыки, учила её игре на фортепиано и органите, но наконец позволила заниматься её любимым делом, рисованием. Она не замечала интереса Нехамы, слушавшей рассказ Ширли о своей семье с напряжённым вниманием.
   В глазах Ренаны играли озорные добрые искорки. Она рассказывала о музыке в их семье, о дедушке Давиде Ханани, раввине и канторе центральной синагоги в Неве-Меирии ("Когда посёлок только построили и центральную синагогу возвели, дедулю пригласили туда - это большая честь!" - с гордостью заметила Ренана), о Лужайке "Цлилей Рина": "Ты слышала, что наши близнецы пели и играли? Это всё, и записи тоже - из репертуара "Хайханим"..."
   Тут к разговору подключились близнецы, горячо, с упоением рассказывая Ширли про Лужайку, про их студию, про Гилада и Ронена. Шмулик азартно воскликнул: "Тебе бы послушать в натуре, а не в записи дуэт Гилада и Ронена: Гилад то на флейте, то на свирели играет, а Ронен аккомпанирует на шофаре! Когда мы впервые услышали... - это машеhу (нечто)!!!" - "А разве шофар - музыкальный инструмент?" - удивилась Ширли. - "А почему нет? Ведь высота звуков у него может меняться! Ограниченно, но - может. Мы с братом сейчас думаем, как расширить возможности. Есть кое-какие идейки... - тихо проговорил Шмулик, подмигнув Рувику. - То, что на нём уже доступно, ты сейчас слышала?" - "Что?.. - на лице Ширли отразилось такое удивление, что все трое рассмеялись. - Когда это я слышала шофар?" - "Ну, вот только что! В записи!" - "А это разве?.." Ренана погладила Ширли по руке: "Ну, конечно! Дуэт флейты и шофара, свирели и шофара! А ты что думала?" - "Вот это да-а... Я ещё удивлялась... Необычно..." - "Это и есть шофар Ронена, - объяснил Шмулик. - Модернизированный, правда... самую малость! Основа осталась... Короче, секрет Ронена..." - "Интересно: чем-то голос этого... э-э-э... с "непропечённой" мордой... иногда как бы напоминает... э-э-э... нет, скорее, это антипод шофара..." - задумчиво проговорила Ширли, вспомнив фанфарисцирующие речёвки Арпадофеля, не только её, как оказалось, шокировавшие. - "А потому, что фанфары - тоже духовой инструмент. Грубому уху может казаться, что все духовые звучат почти одинаково. На самом деле это не так!" - объяснил Шмулик. "Гилад здорово играет и на гитаре, и на флейте, и на свирели. Собственно, и Ронен тоже! - Рувик вернул разговор в привычное русло. - А как они поют! На кассете была наша любимая песня, а мы со Шмуликом просто подыгрывали! И на ходу слова придумывали!" - объяснил Рувик, смущённо улыбаясь. - "Слушай, Ширли, приходи к нам в гости. Мы тебя сводим на концерт "Цлилей Рина"... И вообще... Тебе у нас обязательно понравится. Ведь тебе сейчас с нами хорошо?" - "О, ещё бы!!!" - с восторгом пролепетала Ширли. "Приходи к нам на шабат, послушаешь наши песни за столом". - "Спасибо... Если меня отпустят, то - с удовольствием!" - "Запиши телефон..." Девочки обменялись номерами телефонов, внеся их в память своих та-фонов.
   Вокруг всё так же звучала ритмичная и зажигательная хасидская музыка. Ширли снова подумала, как ей хорошо, тепло и уютно - словно она выросла вместе с Ренаной и близнецами... Ей показалось - вернулись дни раннего беззаботного детства.
   "Расскажите-ка, хевре, подробнее, - обратился Бенци к Ирми с Максимом, - что это вы там приспособили, что устройство с лёгкостью маневрирует во всех направлениях, ещё и подпрыгивает, как живое?" - "Это Максим где-то раздобыл почти запатентованную деталь, условно назвав её Ю-змейка! - вскинул подбородок Ирми, указывая на друга. - Давай, Макси! Ты же хотел познакомить нас с Юлием, придумавшим эту змейку..." - "Ага... Это на основе бионики... только это я и понял из его рассказа. Когда возникла идея руллоката, я о ней вспомнил. Мы сидели с Юлием в скверике и глазели на хевре, которые упражнялись в прыжках на скейтборде. Тогда-то мне и пришла в голову эта идея. Он, наверно, как-то не врубился... оно и понятно: он-то свою змейку задумал для серьёзных устройств. А тут... какой-то руллокат... Наверняка, решил - детские фантазии, несерьёзно..." - "Но если мы захотим руллокат изготавливать и продавать, надо будет его патент узаконить... Взять его в компанию, или купить у него лицензию... Мы же не Туми!.. - вскользь негромко обронил Бенци и тут же заговорил немного другим тоном: - Не знаю, потянет ли руллокат на патент, это смотря, как подать..." - "Ну, - протянул Ноам, - до этого ещё далеко. А кто это - Туми?" - полюбопытствовал он. - "Пительман. Я разве не говорил? - в армии его так прозвали. Пока мы были вместе на учебке, он был Туми, потом исчез... У Моти на свадьбе он ещё, кажется, был Туми... А в "Лулианию" пришёл уже, как Тим... Почему, как, зачем - не знаю, да и неинтересно!" - "Короче, Тума (нечто не чистое)! - пробормотал Ирми. - Особенно после сегодняшнего..."
   "Есть ещё кое-какие идейки, - воодушевился Максим. - В части эргономики, удобства. Например, сделать его складным, как коркинет". - "Ага... Есть, над чем работать!.." - туманно произнёс Ноам, обращаясь в основном к отцу. - "Мне кажется, это уже только в заводских условиях..." - твердил Ирми. - "Естественно! Нужна своя фирма. Врукопашную - это не то..." - подхватил Максим. - "Но не в "Лулиании" же этим заниматься! - воскликнул Бенци. - С нашими-то милыми боссами, с этим Туми-Тимми! Да и направление у нас немного не то, не совсем те игры. Беседер, поживём - увидим..."
   В двух шагах от них неожиданно возник Зяма Ликуктус, склонив голову немного вбок и улыбаясь хитровато-умильной улыбкой. Увидев, что его заметили, подошёл вплотную, приобнял сидящих прямо на земле Ирми и Максима за плечи и добродушно усмехнулся: "Ну, что, хевре, пригорюнились? Небось, жалеете о ссоре с новым боссом? Я всегда говорил: с боссами надо бы помягче, понежнее... Искать точек соприкосновения, стремиться к большей открытости, восприимчивости... Вы у нас новые люди, так уж я вам по-доброму советую..." Бенци с удивлением воззрился на Зяму: "Мы вообще-то не об этом говорили и не пригорюнились. На отдыхе мы никаких боссов, ни старых, ни новых, не вспоминаем! И с ним мы не ссорились! - подчеркнул Бенци. - Но раз уж ты снова завёл свою шарманку, то... Открытость, восприимчивость - к чему?" Ирми, иронически прищурившись, осторожно высвободил плечо из зяминой лапы. Тот, как бы не замечая неприязненного взгляда Ирми и недоумённого взгляда Ноама, продолжал: "Я вот тут случайно уловил кое-какие пассажики из центра и подумал: а почему бы не попробовать наши любимые мелодии исполнять на силонофоне в сопровождении ботлофона! Ведь действительно могло бы быть ново, свежо, необычно! Чего ранее не было!" - "Ты вообще-то музыкант?" - "Не, всего лишь слушатель-любитель". - "Ага... Ясненько!.." - "Конечно, я не из больших ценителей. Но слух у меня в порядке. А главное - нюх, что немаловажно!.. - веско и с важностью добавил Зяма: - Я уверен: боссам виднее, они знают, что народу надо бы". - "А то я хотел бы предложить именно тебе попробовать бы сыграть хасидскую мелодию на ихнем силуфо-фоне... или как-там-его!.. Если голова и зубы целы останутся, что ж - твоя правда!.. Только спроси у этого самого... зачехлённого... э-э-э... саиба Ад-малека, как к его шарманке подступиться... - обронил Ирми. - У некоторых, между прочим, от силуфо-куля давление подскакивает. Знаешь?" - "А вот это и вправду интересно!" - оживился Зяма. Его маленькие глазки так и забегали, и Ирми тут же пожалел о сказанном. Неожиданно Бенци спросил, равнодушно глядя в сторону: "А что, Зяма, проблему кашрута ты уже решил - в рамках той же открытости и восприимчивости... к коллективному мангалу, например?" Максим тихо промолвил, как бы ни к кому не обращаясь: "Наверно, переходом на вегетарианство? Или, как я однажды в нашем русском клубе слышал хохму о кашерной свининке! Вот бы понять, что они имели в виду!" - "А действительно!.. - тут же подхватил Бенци. - Наверно, уже изобрели и такое! В духе, так сказать, new require stream... Не попробуешь ли, Зяма Ликуктус?" - "Поисследуй, что это такое, - доброжелательно предложил Ирми, в глазах у него плескались иронические искорки, и он повторил: -в духе new require stream!"
   Зяма скривил тонкие губы и пристально посмотрел на Ирми с Максимом, его глаза сузились, сверкнули льдом. Несколько секунд он мерил их взглядом, на лице его застыло странное выражение, потом спросил: "Сколько лет вы в Арцене?" - "А что, это существенно?" - покраснев, вопросил Ирми, одарив Зяму ещё более холодным взглядом. Бенци иронически ухмыльнулся, но глаза его угрожающе засверкали и губы сжались в полоску. "Чтобы делать такие замечания, надо бы иметь опыт, коего у вас не имеется. А мы тут... много лет, много поколений!.. Так что сделайте мне одолжение!" - "Зя-ма!!!" - предостерегающе крикнул Бенци. Зяма глянул прямо в его грозно сверкнувшие глаза и, ни слова не говоря, надувшись, отошёл от них, видать, обиделся. Бенци проводил его пристальным взглядом, в котором читалась неловкость, смешанная с неприязнью. Он повернулся к приятелям, произнёс: "Извините, пожалуйста..." - "А ты-то, папа, при чём?!" - запротестовал Ноам, видно было, что и ему не по себе. - "Это Зяма-то тут "много поколений"! Хоть бы поумерил свои пылкие фантазии! Его семья приехала сюда из Австралии, когда он был подростком... Ему пришлось достаточно нахлебаться, чтобы стать своим среди своих. Даже вернулся к корням ради этого. Легче было интегрироваться в нашей среде. Уж и не говорю, как он акцент изживал!.. Приспособляемость просто фантастическая! Семья его жены и правда много поколений в Арцене". - "Интересная биография... - протянул Ирми. - Вот только... Наверно, есть способ изжить акцент, это мы с Макси, не знаем, как..." - "А мне ваш акцент не мешает! - улыбнулся Ноам, подмигнув Максиму. - Уж конечно, лучше этого гуттаперчивого Зямы!" Бенци сидел, задумавшись, потом медленно проговорил: "Нашего Зяму хоть по голове дубиной лупи! Он свято верит в то, что боссы изрекают. Или хотели бы изречь! - он очень похоже передразнил знаменитое зямино "бы", вложив в него весь свой сарказм. - Кто бы ни был этими боссами. Даже... жуткий психопат Арпадофель, или - ещё того не легче! - его прилипала Тим Пительман. Ясное дело, после подгромыхиваний Тима Арпадофелю и Зяме приходится подгромыхать и ему в тон!.." - "Это они лучше нас знают, что для нас хорошо?! - иронически процедил Ирми. - Но он в чём-то прав: открыто спорить бесполезно и небезопасно - уж поверьте моему чутью!.. И с Зямой тоже..." Максим подхватил с мрачно-иронической миной: "Как пел мой любимый бард, "жираф большой - ему видней"! А если факты говорят об обратном, тем хуже для фактов!". - "Если он из Австралии, то, наверно, из породы страусов эму!" - неожиданно зло процедил Ирми.
   Бенци посмотрел на часы и сказал: "Ноам, труби сбор на Минху (послеполуденную молитву), зови наших мальчиков. А после Минхи - домой. Вот что, хевре. О вашем руллокате мы ещё поговорим в ближайшее время. Если дойдёт до патентования, могут возникнуть проблемы, о которых вы и понятия не имеете. Но ждать тем более не имеет смысла. Самое главное - застолбить за собой идею, остальное приложится. Готовьте материал, но осторожно: чтобы не увидели чужаки, не украли. Сами понимаете... Как бы не получилось, что Зяма подслушал - он же работает на Пительмана, известного ворюги идей. Никто не понимает, как он это делает, придраться не к чему, работает чисто... Одна надежда, что Зяма не понял, о чём речь..." - "Бенци, наверно, в Неве-Меирии можно было бы открыть маленький заводик по изготовлению руллокатов, - вставая, сказал Ирми. - Мой daddy мог бы этим заняться, его мечта открыть в Арцене какой-нибудь свой бизнес. Но не в Эрании!" - "Верно: Неве-Меирия - растущий посёлок, найдётся место, вообще там легче это устроить... Желательно готовый бизнес привезти из Америки, здесь открыть как бы филиал". - "Потом обсудим. Ну, пошли..."
   Он подошёл к девочкам, более внимательно поглядел на Ширли и проговорил с улыбкой: "Ну, что, дочка Моти Блоха, нравится тебе у нас?" - "О-о-о!!!" - робко и восторженно выдохнула Ширли.
   Бенци обернулся к близнецам: "Хевре, Минха!.." - и вместе с сыновьями последовал за Ирми с Максимом. Они направились на пустынный пляж, куда уже стекались мужчины и мальчики-подростки со всего правого склона Лужайки.
   Девочки медленно катили на коркинетах по тропке, огибающей пляж, где собрались мужчины на молитву. Ширли восторженно тараторила: "Что за прелесть руллокат! Как бы я хотела такой ..." - а потом перешла к рассказу о своих братьях-близнецах: "Наши Галь и Гай, кроме своего каратэ, раньше любили ещё играть в теннис и в компьютерные игры; у нас их много. Но сейчас они и теннис, и тетрис забросили, потому что более всего полюбили "Звёздных силоноидов", этот... силуфо-куль. А вот каратэ не бросают, говорят, это им необходимо для жизни..." Увидев, как нахмурилась Ренана, Ширли, помолчала, затем продолжила: "А я терпеть не могу силуфо-куль! Они надо мною смеются, пытаются воспитывать, говорят, что я маленькая, глупенькая, ничего не понимаю в современной музыке!.." - на лицо Ширли набежало лёгкое облачко, голос зазвенел, и она отвернулась. Она всё ещё была привязана к братьям, несмотря на их активное стремление навязать ей свои вкусы и интересы, из-за чего не прекращались между ними споры и ссоры.
   Вернулись мужчины, окликнули девочек. Ренана, поманив Ширли, повернула в сторону погасшего мангала Доронов. Все вещи уже были собраны, и только звучала тихая мелодичная музыка из магнитофонов.
   Ширли взглянула на небо. Общаясь с новыми знакомыми, она не заметила стремительного преображения голубого неба - словно небесный художник лихими широкими мазками покрывал его фиолетовыми и темно-синими полосами и пятнами. "Как пролетело время! Я и не заметила!" - подумала Ширли и оглянулась. Старшие Дороны сидели тут же и с улыбкой глядели на детей. Малышка сидела рядом с мамой.
   Ренана ласково сжала руку Ширли и проговорила: "Так ты приходи к нам!.. В самое ближайшее время и приходи!" К девочкам подошла Нехама: "Я очень рада, что вы с Ренаной познакомились и подружились. Как я мечтала, чтобы наши с Рути дети дружили!.. Эх... что говорить..." - в голосе Нехамы послышалась лёгкая горечь. Ширли недоуменно глянула на неё, но Нехама уже справилась с собой и с улыбкой продолжила: "Мы всегда будем очень рады тебя видеть. Приходи! Уверена, родители тебя отпустят. Нам было приятно познакомиться с такой хорошей дочкой Моти и Рути Блох, внучкой геверет Ханы... - и она снова ласково улыбнулась смущённой девочке, потом позвала дочек: - Девочки, автобус ждёт". Ширли махнула рукой Ренане, проводила взглядом Ноама, коротким кивком попрощалась с Ирми, Максимом и близнецами и направилась к центру Лужайки. Ноам остановился, провожая её глазами и не замечая застывшего рядом младшего брата Рувика, который тоже уставился на Ширли. Так они стояли, пока обоих из задумчивости не вывели - одного голос Ирми, другого голос брата-близнеца.
   Ширли услышала возбуждённо-ломкие голоса: "Бубале! Что ты-то тут делаешь, как тебя сюда занесло? Мы беспокоимся, предки на ушах стоят!" Она подняла голову, увидела братьев. Только сейчас она обратила внимание на их странный прикид: оба в искусно надорванных прямо на самых выпуклых местах шортах, вместо рубашек голые тела густо покрыты рисунками, от которых ей стало не по себе. Когда они ехали сюда, Ширли казалось, что братья одеты, как полагается в приличном месте, да и за столом они сидели в рубашках. Их телороспись она вообще до сих пор не замечала. А сейчас они были необычно возбуждены и не совсем твёрдо держались на ногах. Она решила, что они перебрали пива, ничего другого ей в голову не могло придти. Тут же вспомнила о ссоре, и настроение испортилось.
   Близнецы Блох высокомерно глянули в сторону автобуса, мирно урчащего за оградой Лужайки, и грозно вопросили: "Ты что это - с досами общалась? С ума сошла, что ли?" - "Не ваше дело!" - вызывающе вскинула девочка голову, отъезжая на коркинете от братьев на безопасное расстояние. Они будто не слышали, глядя через дорогу на пригорок, где тихонько урчал автобус, и сверкали в лучах заходящего солнца вихрастые медно-рыжие, покрытые кипами головы близнецов Дорон: "Что-о!? И тут близнецы? Ну, ва-ще!" - "Ну, эти ещё цуцики (малышня)! О чём с ними толковать!.. Даже не врезать, как полагается!.. Не люблю борьбу не на равных..." - небрежно одинаковым жестом оба резко взмахнули руками, указывая на кипы Шмулика и Рувика, и едва не упали. Ухватились друг за друга, с некоторой опаской, смешанной с изрядной долей куража, посматривая на направлявшихся к автобусу Бенци и других мужчин, перетаскивающих вещи в автобус. Ширли переводила расширившиеся от удивления, смешанного со стыдом, глаза - с братьев на удалявшихся Ноама с Ирми и Максимом, на Шмулика и Рувика. Близнецы Дорон с насмешливым недоумением поглядывали на раскачивающихся в борцовской стойке и поигрывающих бицепсами близнецов Блох, встряхнули головами, как по команде, спокойно развернулись и пошли к родителям, приветливо подмигнув Ширли и махнув ей рукой. Ширли не заметила, как Рувик, поглаживая гитару, ещё несколько раз оглянулся на неё; она продолжала переводить взгляд с братьев на Ноама.
   На лицах её братьев сверкнули ярость и презрение, с которыми они вдруг обратили свои взоры на Ноама, которого словно только что заметили: "Ты что, не знаешь, кто это такой?" Ноам, услышав их голоса, в изумлении уставился на них. Он уже затащил вещи в автобус. Протиснувшись мимо Максима к окну, не сводил глаз с Ширли, понуро стоящей напротив парней, которые - он это хорошо помнил! - его однажды жестоко избили...
   Галь сделал угрожающее движение в сторону разворачивавшегося автобуса, увозящего Ноама, и снова повернулся к сестре: "Но что наша сестра тут делала?" Ширли вскинула голову и вызывающе посмотрела на братьев: "Отдыхала от дурацких речей и грохота! Наконец-то послушала прекрасную, настоящую музыку, душой отдохнула!" - "Да ты с ума сошла! Бред фанатиков ты называешь музыкой? Средневековые сопли - вот как это называют элитарии! Не будь ты такой упрямой, а открытой всему новому и прогрессивному, ты поняла бы, что хочет слушать народ!" - яростно воскликнули оба. - "Меня не интересует, от чего балдеет ваш силуфо-кульный народ!!! Меня интересует то, что нравится мне!" - отчеканила девочка. Она с затаённой грустью провожала глазами автобус, увозящий её новых друзей, Ноама, потом сердито, с вызовом, выкрикнула, повернувшись к братьям и сверкнув глазами: "Я вам не Бубале! Надоели!" Галь подошёл, взял Ширли за руку, сжал запястье и жёстко проговорил: "Ты немедленно идёшь с нами! И больше не смей устраивать нам сцен и уходить неизвестно куда, неизвестно к кому!" - "Я вам уже сказала: обойдусь без ваших поучений! Ясно?!.." - крикнула Ширли, вырывая руку. - "Мы - твои старшие братья, нам положено следить за тобой, чтобы ты не пошла по плохой дорожке... - тихо прошипел Гай, приблизив своё лицо к её лицу. - Ты хоть понимаешь, что это за семейка?" - "Нормальная семья - папиного коллеги Бенци Дорона. Тут все его коллеги!" - "Ага, "коллега"! Ну-ну!.. Ты, что, утром не поняла, что Дорон - фанатик и скандалист! Не слишком ли много говорят о финансовом гении этого доса? Только и слышишь - "Бенци рассчитал, Бенци обосновал"! А знаешь, почему этого "кол-л-л-ле-гу" никогда не приглашали к нам в дом? Его старший сынок настоящий бандит, чтобы ты знала! Фанатик чёртов! Яблочко от яблони... А ну пошла!" - рявкнул Галь.
   "Пойдём, Бубале", - внезапно изменив тон, почти ласково проговорил Гай. Ширли мрачно опустила голову. Настроение было снова испорчено. И как бы в унисон с испорченным настроением небо совсем потемнело. Ширли показалось, что редкие чуть светлеющие пятна насмешливо насмехаются над ней...
   Близнецы Блох привели Ширли к родителям. Они издали увидели, как приятели разбирают аппаратуру, затаскивая в чью-то длинную машину. Галь крикнул: "Хевре, погодите! Я же просил без нас не трогать!" - "Но у вас же нашлись дела поинтересней!" - "Да мы сестру должны были в семью вернуть... Забрела к каким-то..." - пытался объяснить Гай, но Галь сильно толкнул его в бок и прошипел: "Молчи, тембель! Зачем хевре знать, что у нас за сестрица..." И они оба, оставив, наконец-то, Ширли в покое, направились помогать приятелям.
   Тут же Тим мерил шагами Лужайку, сжимая в руке фелиофон. Офелия незаметно испарилась, перед тем чмокнув его в толстую щёку и прошептав: "Посижу в машине - там мне всегда славно работается. И ты не задерживайся, пупсик..." Забравшись, как и обещала, в машину Тима, она занялась обработкой записанного на диктофон материала. Тим изобразил лёгкую обиду и разочарование, по-детски надув губы, но ей в спину облегчённо вздохнул и принялся кружить вокруг семейства Блох, то и дело украдкой поглядывая на Рути, которая сидела в кресле с наушниками на ушах. На её лице было такое блаженное выражение, что сразу стало ясно: от музыки, которую она слушает, она ловит самый настоящий кайф. По тому, как она тихонько мурлыкала мелодии, как отстукивала ритм маленькой ручкой по пухлой коленке, было ясно - это явно не любимый её сыновьями силонокулл. Тима она не замечала.
   Жизнь семьи вернулась в нормальное русло. Нынешняя серьёзная ссора детей такого накала, да ещё у всех на глазах, произошла впервые, и можно было считать её случайной. Мало ли чего не бывает между детьми-подростками!
   Наконец, Рути поднялась, сняла наушники, попросила Моти собрать и отнести в машину вещи. Глядя как бы сквозь Тима, она холодно проговорила: "А что тут делают посторонние?.." Тим тихо проговорил: "Я к хевре, а не к вам с Моти... Имею право!.. Напрасно ты так, Рути!.. Потом поймёшь..." Резко развернувшись, он направился к своей машине, куда Офелия уже загрузила вещи. Тима устраивало, что подруга, основательно углубившись в обработку материала, не видела его кружений вокруг Рути, едва удостоившей его равнодушным взглядом.
   Рути взглянула на Ширли, личико которой светилось от некоего приятного переживания, которое, к сожалению, уже позади. Ширли медленно и мечтательно произнесла: "Мама, я познакомилась с очень хорошей, приятной семьёй. Помнишь, мы маму и девочек встретили в кондитерской? Это Дороны". У Рути перехватило дыхание: "Да?.. Ты... с ними... познакомилась?.. Зачем?.." - "Почему нет? Они такие хамудим! Они тебе понравятся!.. Тем более с Нехамой, я поняла, ты уже знакома! Её дочка - моя новая и самая лучшая подруга. Они знают бабулю и дедулю!.." - "У тебя что, не хватает подруг в классе? Из Эрании-Далет?" - "Ну-у, мамочка!.. Они такие добрые, весёлые!.. И родители Ренаны... Мам, ты же с нею дружила когда-то!" - "Как будто у меня мало подруг! Только Нехамы в парике, да из Меирии, мне не хватало!" - "Она вовсе не в парике! У неё очень красивая шляпка! Разве не помнишь?" - "Не помню!" - резко бросила Рути и тут же пожалела об этом, потому что дочь воззрилась на неё с недоумением и обидой, надув губки: "Ну, почему-у, мамуль?.." - "Потому! Впрочем... как хочешь... Я не могу запретить тебе с ними общаться! Но меня уволь!" Рути снова поймала недоумённо-обиженный взгляд дочери и немой упрёк в глазах мужа, который чуть заметно покачал головой. Она тут же поняла, что её необъяснимая вспышка раздражительности может быть не так истолкована и вызвать обратную реакцию дочери-подростка. Рути скованно улыбнулась дочери и проговорила: "Ты у меня разумная, хорошая девочка, плохому не научишься. Правда ведь? Дружи, с кем хочешь, но с ними... пожалуйста, вне дома. Ты же знаешь, кто к нам в дом вхож... И я не хотела бы, чтобы люди видели, что девчонка из Меирии тоже вхожа в наш дом, чтобы смеялись над нами..." - Рути густо, почти до слёз, покраснела. Как некстати она вспомнила, что к "этим из Меирии" относятся и её родители, и её братья, и сестра, и племянники.
   Несколько поодаль её мальчики с загадочной ухмылкой переглядывались и тепло прощались с Тимом, запихивающим себя в машину рядом с пышущей яростью Офелией. Не то, чтобы Офелия всерьёз ревновала своего законного любовника к его безнадёжной любви (а точнее - жене его соперника), этой толстой квашне, которая никогда не сможет избавиться от неэлитарных замашек, приобретённых в доме её родителей-досов, наверняка, грубых фанатиков. "Ишь ты! Классику ей подавай, музыкантше! А силонокулл, который любят её сынки, у неё зубную боль вызывает!" Правда, иногда поиграть в ревность - полезно. Да и Тимми неплохо мозги на место вправить!..
   Не слишком ли много отрицательных эмоций перемешалось с положительными на этом Дне кайфа?.. - мелькнула мысль у Рути, пока она наблюдала за мужем, тащившим и загружавшим в багажник машины мангал, столик и стулья.
   В тот же самый момент та же самая мысль пришла в голову Ноаму, сидящему в автобусе, подъезжающем к Меирии и развозящем группу религиозных лулианичей с семьями по домам. Провожая взглядом очень понравившуюся ему девочку, он увидел, как её остановили те самые парни, которые более полутора лет назад избили его и изуродовали ему лицо. Неожиданно его осенило, что это её родные братья. Ну, да, она же называла себя - Ширли Блох, а обидчики - братья Блох! И он вспомнил...
   ...Тогда это вылилось в настоящую драку. Его, спокойного и совсем не драчливого подростка, втянули в неё против воли. Тогда и нос ему изуродовали, и уродливый розовый шрам с тех пор украшает правую бровь...
   Сидя на уроке в йешиве, Ноам и его товарищи услышали с улицы усиленный электроникой голос кумира светской молодёжи неподраж-ж-жаемого Виви Гуффи, горланившего какую-то оскорбительную для йешиботников песню в сопровождении диких шумовых эффектов. Неестественно высокий тенор кумира юных элитариев назойливо лез в уши и мешал сосредоточиться. Мальчики пытались заткнуть уши, но это не помогало. Раввин поморщился и вышел из класса, сердито проворчав: "Сначала постараемся их усовестить... Если не поможет, позвоним в полицию..."
   Запел переливистый звонок на перерыв. Обнаружив, что громкость странной музыки увеличилась, мальчики сразу из нескольких классов выскочили на улицу. Там они увидели с полтора десятка их ровесников в футболках с эмблемами престижного эранийского тихона Галили и в искусно надорванных в разных местах джинсах. Вооружившись портативными плейерами, включёнными на полную громкость, парни как бы невзначай прогуливались под окнами меирийского йешиват-тихона hилель, вызывающе поглядывая на окна. Увидев высыпавшую из йешивы толпу сверстников в кипах, Галь и Гай, стоявшие ближе всех к забору, торжествующе подняв в правой руке плейеры, сразу же угрожающе выставили локоть левой руки. Вся компания вразнобой завопила: "Досы-ы-ы нас избить хотя-а-ат! - Хулиганы пейсатые! - Оборвать им пейсы!" Ноам увидел, как лица его товарищей вспыхнули от гневного возмущения. Кто-то сжал кулаки и сделал шаг навстречу хавуре с орущими плейерами в руках. Ноам сделал шаг из толпы однокашников и, стоя к ним вполоборота, негромко заговорил: "Хевре, только без драк!.. Ну, у них просто энергии избыток - вот и хочется покуражиться!.. Они наши братья - так не начинайте с ними, лучше убедите..." Йешиботники удивлённо застыли - Ноама уважали, хотя согласиться с ним не могли, да и врезать обидчикам казалось необходимым. А Ноам уже обернулся к тихонистам, попросил не мешать занятиям, идти со своей музыкой в другое место - есть ведь и пустыри, и пляжи в Парке, и тихие аллеи, и всё под боком... Неожиданно ему в уши ударил ломкий голос: "Этот пейсатый хиляк себя за нашего старшего брата держит? Это мы-то, элитарии - младшие братья досов?! Мерзкая скотина! Не слишком ли много о себе понимает?! Врезать ему!.. Поправить фотокарточку!.." - и тут же прямо перед ним возникло искажённое ненавистью лицо одного из близнецов, орущий рот. В следующий миг его оглушил сильный удар в лицо, и тут же - по коленям... Его захлестнула волна боли, и с окровавленным лицом он свалился на пыльную мостовую, пытаясь выползти из-под мелькающих над ним сапог. Удар ботинка вырубил его сознание; он очнулся, когда кто-то рывком поднял его с пыльной мостовой.
   Пошатываясь, он цеплялся за ржавые прутья забора и безучастно смотрел на кипящую вокруг жестокую драку. Несколько ребят окружили его плотной стеной, и казалось, через неё к нему не доходит ни капли свежего воздуха. Голова гудела и кружилась, сгустки крови опадали из носа на белую рубашку. В гудящей голове крутилась нелепая мысль о рубашке: "Я же утром так хорошо её отгладил..."
   Полиция, вызванная жителями окрестных домов (сначала им мешал шум от грохочущих на весь квартал сразу нескольких плейеров, а затем и шум драки), появилась на пике жестокой драки. Задержали всех её участников, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Задержали и близнецов Блох, и Ноама. Сильнее всех избитого Ноама (даром, что получил первые, самые сильные и умелые удары и в драке участия не мог принимать физически) полицейскому пришлось тащить до машины и усадить рядом с собой, всю дорогу придерживая за плечи.
   Тихонисты шумно настаивали, что со стороны йешиботников с самого начала полетели камни. Им ничего не стоило перекричать едва мычавших распухшими окровавленными губами ребят, пытавшихся изложить свою версию. Они продолжали крикливо твердить о камнях в руках хулиганствующих йешиботников, что их музыка вовсе не такая громкая - хотя вызвавшие полицию жители окрестных домов утверждали обратное. Вот только на вопрос, зачем они, эранийцы, пришли с гремящими плейерами из Эрании в Меирию под окна йешивы, да ещё во время занятий, ни один из юнцов вразумительно ответить не мог. Вместо прямого ответа на прямой вопрос, они вразнобой вопили о своём неотъемлемом праве (ох уж, это много раз и на все лады повторяемое неотъемлемое право!) ходить по любым улицам города и предместий в любое время. Зачинщики этой прогулки (коими "случайно" оказались близнецы Блох) с вызывающим видом заявили, что науки, которые в йешиве изучают, никому не нужны... и вообще - это не науки, а чёрт знает, что!.. Возможно, йешиботников, среди которых не один Ноам был жестоко избит элитариями-каратистами, и отпустили бы с миром, если бы, следом за отцами близнецов Блох и Ноама, не появился огромный похожий на помесь медведя с кабаном тип и не стал бы отстаивать правоту тихонистов, особенно рьяно - именно близнецов Блох. Их отец (потом оказалось, это был Моти Блох, шеф папы - но Ноам тогда этого не знал), черноглазый, очень смуглый, среднего роста, робко стоял невдалеке от своих сыновей и молчал, закусив губу; краска растерянности и стыда медленно заливала его благородное смуглое лицо. Ноам так и запомнил: слегка расплывающееся, покачивающееся, как на волнах, и медленно заливаемое странным красноватым туманом красивое лицо черноглазого невысокого мужчины... отца его мучителей...
   Вспомнив это растерянное красивое лицо, Ноам вдруг понял, почему лицо понравившейся ему девочки показалось ему очень знакомым, одновременно пробудив мучительные ассоциации - она ему напомнила смущённого растерянного взрослого мужчину, лицо которого отпечаталось в его сознании в тот жуткий день. Ноам вспомнил, что, несмотря на мучительную боль и прочие неприятные ощущения, он испытывал странное в его ситуации сочувствие именно к этому человеку...
   Медведе-кабан между тем, не жалея розовых красок, каратистов с плейерами в руках изобразил невинными овечками, а йешиботников - хулиганами, которые просто "не смогли свои камни до цели добросить". Несмотря на показания свидетелей и свидетельства их рава, поверили медведе-кабану: офицер полиции оказался его хорошим приятелем...
   Особенно неприятно Ноаму было вспоминать, что вся эта история больно ударила по бюджету семьи: папе пришлось уплатить штраф, сумма которого оказалась существенной. Да и лечение - отнюдь не даром. Он надеялся, что больше никогда не встретится с братьями Блох.
   И вот - знакомство с милой, чистой девочкой, которая - о парадокс! - оказалась сестрой братков-каратистов. С девочкой, которая ему сразу очень понравилась. Кроме того, он видел, что она понравилась его сестре Ренане и всем Доронам. О том, какое впечатление она произвела на одного из близнецов, он в этот первый день знакомства даже представить себе не мог. Ноам тряхнул головой и решил более не вспоминать ни о драке, ни об этих братках. Лучше думать об их милой сестре!
   Ноам впервые подумал: наверно, Ирми всё-таки прав, когда хочет организовать в Меирии секцию дзюдо или каратэ. Ясное дело, ему надо подзаработать на тренерской работе. Но теперь и миролюбивый Ноам понимал: после того, что с ними случилось возле йешивы, стоило бы научиться давать отпор хулиганью... Но... Ох, как не хочется такими вещами заниматься, как это ему не по душе!..
   Однако... Милая, нежная Ширли - и её братки-каратисты, элитарии... Как такое может сочетаться?
  
   ТРЕТИЙ ВИТОК. Вчера вечером
   1. Рондо вечерней зари
   Фелио-эффект в доме Блохов
   Через полгода после женитьбы Бенци и Нехама поселились в сравнительно новом, уютном квартале посёлка Меирия, в пригороде Эрании. У них сразу же появилось множество хороших друзей. Родились дети, у них тоже тут образовалась отличная компания.
   Семья Доронов, 7 человек, проживала в небольшой уютной квартире на первом этаже утопающего в зелени трёхэтажного домика. У них был собственный крохотный палисадничек на противоположной фасаду стороне дома, выходящей на параллельную улицу. За палисадничком очень ревностно ухаживал сам Бенци, никого к этому не подпуская.
   Похожими домами была застроена вся улица. Несколько лет назад жильцы этих домов покрасили стены домов в весёлые светлые тона разных оттенков. (Ширли позже узнала, что ремонт, а главное - эстетика меирийских квартир и домов, - совместный бизнес маминых братьев Арье и Амихая.) В последнее время, под влиянием своих кумиров, более половины домов на этой и прилегающей улицах стали окрашивать в светлые и яркие, радостные оттенки фиолетового, сиреневого, лилового. Мода распространилась по всему посёлку. Неширокие полосы вокруг окон квартиры Доронов, выходящие на улицу, уже сама Ренана - с помощью близнецов и папы! - разрисовала орнаментами, вроде тех, которые она вышивала на подолах джинсовых юбок и сарафанов для себя и сестры, или вывязывала на кипах папы и братьев. Случайно узнав, что любимый цвет Ирми оранжевый, Ренана тоже полюбила этот жаркий солнечный цвет и принялась составлять цветовые композиции для вышивок и вязания, где любимый в Меирии фиолетовый красиво сочетала с оранжевым. Ренана всегда любила экспериментировать в подборе наиболее эффектных и необычных сочетаний, а сейчас привлекла к этому и Ширли.
   Конечно, для семьи с 5 детьми квартира с салоном и 3-мя спальнями была тесновата, но Дороны любили свою уютную квартирку и прекрасно в ней устроились. Тем более что жили они в Меирии, по твёрдому мнению её обитателей, самом зелёном, уютном, приветливом и улыбчивом посёлке.
   Совсем недавно меиричи с недоумением узнали, что главы города Эрания замыслили присоединить к городу их полурелигиозный посёлок. В Меирию зачастил эранийский рош-ирия Ашлай Рошкатанкер с приближёнными. С видом триумфаторов они объезжали улицы посёлка, то и дело выходили из машины и что-то деловито обсуждали. Тут же их окружала толпа возмущённых жителей с написанными от руки плакатами - они требовали от властей Эрании оставить их в покое и не решать за них их судьбу. Но незваные гости ни словом, ни взглядом не реагировали на крики возбуждённой толпы - их это ни просто не интересовало.
   Когда к ним подходили главы местного совета Меирии, Ашлай Рошкатанкер, покровительственно ухмыльнувшись, говаривал: "Я не понимаю чрезмерного волнения жителей посёлка по собственно пустяковому вопросу. Я уж не говорю, что решать его будут высшие чины в Эрании. Правда, не сейчас, а несколько позже. Так что... э-э-э... пожалуйста, призовите ваших граждан к порядку и спокойствию..."
   Ширли никогда не забудет, как она в самый первый раз провела субботу у Доронов, совпавшую с празднованием бар-мицвы близнецов. Её до глубины души впечатлила особая праздничная атмосфера, которая в этот, не совсем обычный, субботний день царила в крохотной - по меркам обитательницы Эрании-Далет - квартирке. Особенно ей понравились песни, которые пели за субботним столом виновники торжества, сладкоголосые близнецы, их дед рав Давид и два его сына, братья Нехамы, им подпевали все сидящие за столом мужчины. Впрочем, Ноам почти не пел, смущённо поглядывая то на неё, то на отца с матерью.
   Для Ширли весь шабат превратился в нескончаемый концерт, наполненный прекрасными чарующими мелодиями, ласкающими слух, но более всего - душу. Конечно же, им вторили и Нехама с девочками, да и Ширли робко пыталась подпевать вслед за Ренаной, мучительно краснея под взглядами присутствующих... А ещё и необыкновенно вкусная еда, совместное творчество Нехамы с дочерьми и её мамы, рабанит Ривки. Рути тоже вкусно готовит, но до кулинарных традиций семьи Ханани ей, конечно, далековато!..
   Вернувшись на исходе шабата домой, Ширли с упоением рассказывала родителям, до чего было необычно, здорово и интересно у Доронов. Рути, глядя куда-то в сторону, грустно кивала, её глаза подозрительно блестели. Моти застывшим взором смотрел в пространство и словно бы не видел дочь и не слышал её рассказа. Он встрепенулся при первых словах дочери: "У близнецов была бар-мицва! Ужасно интересно!" - и уставился в пространство неподвижным взором. Девочка даже не заметила, что тёмное облачко пробежало по лицам родителей. "А как поёт рав Давид! Да и сам Бенци тоже - у него приятный мягкий баритон!" - это была следующая фраза восторженной девочки, которую Моти уловил. Рути пожала плечами: у них доме отец почти не пел за субботним столом, разве что подросшие братья немного скрашивали царившую в их семье атмосферу строгой безрадостности. То ли дело, внезапно вспомнила Рути, шабаты в семье у Нехамы Ханани! Тут же ей пришло в голову, что давненько она не слышала, как её Мотеле поёт; наверно, стесняется сыновей: ведь силонокулл ни для пенья, ни для танцев не предназначен! А жаль: у Мотеле и слух прекрасный, и голос, чудесный мягкий тенор, пусть и необработанный. Впрочем, ей нравится в Моти всё - и лицо, и улыбка, и голос...
   Ширли с упоением продолжала делиться впечатлениями от времяпровождения у друзей. Вдруг, случайно упомянув имя Ноама, она нерешительно замолчала и покраснела. Но родители вроде бы ничего не заметили. Ширли снова и снова твердила о чарующих голосах близнецов Шмулика и Рувика, о том, как трогательно все мальчики Дороны ухаживали за нею за столом, о совместных прогулках по улицам посёлка, где не было ни одной машины, и дети играли прямо на мостовой... И вдруг обронила: "А ведь где-то там, в Меирии, бабушка Хана и дедушка Гедалья! Мы же у них бывали, помните? Но у Доронов, - виновато потупилась она, - мне больше понравилось... У них ужасно весело! И тепло..." - добавила она чуть слышно. Моти ничего не ответил на это, только тихо обронил: "Беседер! Бубале, я рад, что ты получила удовольствие, что тебе там было... хорошо. А сейчас пора идти спать, завтра нам всем рано вставать", - и удалился в спальню. Рути ничего не сказала, только закусила губу. Ширли с удивлением смотрела на маму, на её внезапно покрасневшие глаза раненой лани и, подойдя, обняла, нежно приласкалась к ней, молча поцеловала и ушла к себе.
   Для старших Блохов оказалось полной неожиданностью, что их дочь Ширли вдруг увлеклась самой с некоторых пор неприемлемой у эранийских элитариев хасидской музыкой, которая уже столько лет не звучала в доме. Во всяком случае, с тех пор, как подросли сыновья, и родители, после разрыва с родными Рути, Магидовичами, решили воспитывать детей истинными элитариями, как было принято в кругу обитателей Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. Впрочем, с сыновьями это было просто: они давно уже подпали под полное влияние своего старшего друга Тимми Пительмана. Это - у Рути раньше, у Моти позже - вызвало противоречивые чувства, которые можно было приписать банальной ревности.
   Рути, учительнице музыки, из всех музыкальных предпочтений детства, ранней юности и молодости пришлось оставить себе классику, джаз и современные песни Арцены. Ещё она любила классические, а также самобытные мюзиклы Арцены, в которых сочетались все три её музыкальных предпочтения, порой самым парадоксальным образом.
   Моти разделял музыкальные вкусы жены и дочери, но вынужден был в последнее время это скрывать от коллег. Слишком часто, по делу и не по делу, ему приходилось громогласно расписываться в горячей любви к силонокуллу. Ему даже пришлось пару раз составить сыновьям компанию, сопровождая их в "Цедефошрию". Подавляя отвращение, он принуждал себя изображать почти такой же шумный восторг, какой демонстрировали не только экзальтированные юнцы, но и его солидные коллеги и ровесники, числившие себя в интеллектуалах-элитариях. Чего не сделаешь ради спокойствия и благополучия под пристальным свирепо косящим левым оком парящего где-то в недоступных высотах Арпадофеля, постреливающего то белесовато-багровыми, то густо-жёлтыми лучистыми очередями. А главное - перед мягко обволакивающим насмешливым взором под бровками домиком бывшего армейского приятеля Тима Пительмана. Ни на что большее Моти, правда, не хватило. Порой и Рути ему вторила, когда разговор об этом заходил на каком-нибудь светском рауте. Меньше всего Блохам хотелось оказаться белыми воронами в своём кругу. Правда, все эти восторги в отношении силонокулла и возмущённые, полные презрения высказывания в адрес поклонников хасидской музыки звучали до того фальшиво, особенно из уст Рути, что Ширли старалась не слушать, когда родители начинали что-то вещать на эти темы. Это доставляло девочке-подростку нешуточные душевные страдания. За этой фальшью девочка чувствовала, но до конца не могла постичь личную драму отца, занимающего высокий пост в "Лулиании". О маме и говорить не приходится... Но почему, почему отец публично воспроизводит, поспешно бубня на одной ноте, бред, который выдаёт о силонокулле похожая на болотную ящерицу Офелия, да ещё и теми же самыми словами, как будто долго зубрил их наизусть (словно к экзамену готовился)?!.. Девочка под любыми предлогами уклонялась от присутствия на этих сборищах. Совсем недавно родители перестали на этом настаивать: девочка выросла, у неё своя жизнь, своя компания.
   Разумеется, своё новое (на взгляд элитария, постыдное) музыкальное увлечение Ширли и не думала афишировать, а тем более навязывать кому бы то ни было, дома или среди школьных приятелей, выросших в Эрании-Далет. Поэтому никто в семье не обратил на это внимания. Братьям и вовсе было не до сестры. После ссоры детей на Дне Кайфа у близнецов произошёл серьёзный разговор с отцом, и им пришлось пообещать отцу больше не обижать младшую сестру. И действительно они оставили её в покое, не вели в её присутствии разговоров о современной музыке, и родители предпочли забыть досадный эпизод. Ширли молчала, когда из комнаты братьев на весь дом гремел силонокулл. Она только тихонько попросила отца оборудовать её комнату звуковым полупроницаемым экраном, чтобы максимально уменьшить взаимное неприятие музыкальных интересов. Отец обещал подумать, а пока девочка слушала любимую музыку на наушники, чтобы не вызывать презрительно-насмешливых взглядов братьев (что порою действовало на неё едва ли не хуже их язвительных реплик) и удивлённых взглядов мамы глазами раненой лани. Рути скрывала от всех, насколько болезненно она переносит мучительное раздвоение между тем, на чём была воспитана и истинно любила, и тем, что диктовала принадлежность Блохов к эранийским элитариям.
   Предвечерний час, когда повеявший лёгкий ветерок обещал некоторое смягчение дневного зноя. Приняв душ, Ширли в своей уютной комнатке с ногами забралась в любимое, уютное кресло, где любила заниматься, читать, рисовать, слушать музыку. Положив альбом на колени, девочка рисовала, одновременно слушая через наушники кассету с записями полюбившегося ей после памятного Дня кайфа дуэта "Хайханим". По стенам развешаны её рисунки, а также графика художников, не удостоившихся признания элитариев. Эти маленькие работы они с мамой несколько лет назад (до того, как закрутилась наша история) приобретали, с удовольствием шатаясь по выставкам-ярмаркам молодых независимых художников.
   Ширли с детства очень любила шататься с мамой по таким вот весёлым ярмаркам. Ещё совсем недавно время от времени они устраивались на одной из центральных широких аллей Парка между Лужайками Мюзиклов, Камерной музыки и "Рикудей Ам". Работы, которые там выставлялись прямо на земле, очень нравились и Ширли, и Рути: оригинальные, немножко наивные, яркие и свежие, они и вправду отличались от тех, что удостаивались восторженных, на грани истерики, похвал эранийских элитариев. Ни настроением, ни ритмикой линий, ни цветовой гаммой эти работы не отвечали критериям new require stream, совсем недавно официально провозглашённым известным художником Арцены скульптором Довом Бар-Зеэвувом, считавшимся гением. Впрочем, этим критериям не отвечали и мелодии, ненавязчиво тихо звучавшие на этих ярмарках, которым продолжала упорно отдавать тихое, но явное предпочтение женская половина семьи Блох.
   Ренана позвонила Ширли и пригласила её в "Цлилей Рина" на совместный концерт "Хайханим" и ансамбля студийцев "Тацлилим" с новой программой. При этом она туманно намекнула на сюрприз, о котором близнецы ей все уши прожужжали. Вот уже неделю, как только заходил разговор об этом концерте, близнецы начинали шептаться и хитро поглядывать на старших. Отец только мимоходом спросил: "Надеюсь, ничего опасного? Взрывов не будет?" - "Ну, что ты, папа! Мы же не террористы!" - "А кто вас знает!" - усмехнулся Бенци в бороду.
   Ширли уже знала со слов тех же близнецов Дорон, что их студия "Тацлилим" весьма популярна не только в Меирии, но и в Эрании - в основном в кварталах Бет и Вав. Многие родители старались устроить туда своих сыновей, в том числе малышей лет 5-6, для которых открыли специальные группы.
   На приглашение Ренаны Ширли, конечно же, ответила восторженным и радостным согласием. Она тут же побежала к папе. Время от времени Моти брал работу на дом и запирался у себя в кабинете. Ему, главному специалисту и члену руководящей группы на данном этапе это разрешалось. Правда, босс каждый раз напоминал о статусе секретности важного государственного проекта и просил отмечать в особом журнале, работу над какими блоками он выносит за пределы "Лулиании".
   Ширли выбрала момент, когда Моти вышел из кабинета, расположенного рядом с кухней. Задумавшись о чём-то, он не сразу заметил её, стоявшую у двери; ей пришлось его окликнуть. Смеясь и подпрыгивая на месте, Ширли попросила: "Папуль, ты не сможешь к 7-и вечера отвезти меня в Парк? Звонила Ренана и сказала, что Дороны приглашают меня на концерт в Лужайку "Цлилей Рина"! Сегодня там концерт "Хайханим" и учеников их студии! А, папуль? Ну, пожалуйста!"
   "Ренана? Дороны? - рассеянно повторил Моти. - Какое отношение эти... как-их... "Хайханим" имеют к студии?" - "Ты не знаешь, что это они несколько лет назад организовали студию? А сегодня у них... концерт! Там братья Ренаны, близнецы, тоже занимаются", - объяснила Ширли отцу. - "Хорошо, метука (сладкая моя, милочка - женск.род от "мотек")... Сегодня я могу... А обратно когда?" - "Я позвоню, когда концерт окончится... Только никому не говори, тов?" - "Ну, ты же не будешь маму обманывать?" - укоризненно покачал головой Моти. - "Конечно, нет... - нерешительно пробормотала девочка. - Но у неё всегда почему-то портится настроение, когда я говорю про Ренану, вообще про Доронов... Особенно после того шабата. А ведь мы ничего плохого не делаем... Ты ей скажи, хорошо? И ещё... я не хочу, чтобы Галь и Гай знали..." - опустила голову девочка. - "Тов, я сам ей скажу... Уроки ты, конечно, уже сделала?" - безуспешно пытаясь спрятать добрую улыбку, Моти строго свёл брови. - "Как всегда..."
   Ширли радостно захлопала в ладоши, чмокнула отца в щёку и снова убежала к себе в комнату, где просидела до вечера, ещё раз наскоро просмотрев задание на завтра, попутно слушая новые кассеты, приобретённые в магазине Меирии, и рисуя под музыку. Она слушала любимую песню, и на листе бумаги из-под её карандаша штрих за штрихом появлялось лицо серьёзного, темноволосого кудрявого юноши в кипе. Неожиданно вышло похоже. Ей так хотелось изобразить его огромные глаза-маслины, а нос - таким, каким он был до травмы (она вспомнила фотографии из альбома Ренаны) и-и-и... не таким длинным, как в жизни. Накладывая штрихи на рисунок в ритм с зажигательной мелодией, Ширли вспоминала День Кайфа, когда одновременно зародилось в её душе и чувство к темноволосому кудрявому юноше в кипе, и увлечение хасидской музыкой - для Ширли одно стало неотделимым от другого.
   Вдруг девочка услышала снизу из салона приглушенные голоса близнецов и только что вошедшего гостя, вызывающего у неё неодолимое отвращение - Тима Пительмана. Пару раз она слышала, как родители, оговорившись, называли его странным именем (или армейской кличкой?) Туми. И тогда она придумала ему кличку Тумбель (по созвучию с "тембелем") и теперь про себя иначе его не называет. Девочка плотнее приладила наушники, чтобы ненавистный голос, вызывающий ассоциации с нечистым, рыхлым матрасом, не смешивался с любимыми мелодиями.
   Оони поднимались наверх, о чём-то громко переговариваясь. Когда они проходили мимо её комнаты, до неё донеслись непонятные, странные обрывки фраз: "Фелиофон... - Вся сила в обертонах и в звуковых зеркалах... - Мощность обертонов... - А что с носиком Пиноккио?.. - Вот и отработаем на этих!.. - Но не сегодня... - А если сейчас попробовать?.." Дальше раздались скрежещущие смешки, и больше ни слова...
   Рисунок был почти закончен, Гилад с Роненом начинали новую песню. Внезапно уши заложила тусклая, рыхлая тишина. Непохоже было, что в доме вырубило электричество - вообще ни на что было непохоже. Жутковатое впечатление, что её комнату накрыло гигантским, очень толстым и грязным одеялом или матрасом, поглощавшим не только звуки, но как бы высасывающим воздух. Снова ощущение дурноты и ввинчивающейся в виски, затылок и зубы тупой, стреляющей боли. Она скинула наушники - ей казалось, что это они не дают ей дышать, - и испуганно, недоуменно поглядела вокруг. Уютная лампа над столом светила, как ни в чём не бывало - значит, дело не в вырубленном электричестве! Эта жуть наверняка связана с мерзким Тумбелем... Она вспомнила случившеся на Дне Кайфа... Преодолевая дурноту, Ширли вышла из комнаты. В салоне так же мягко светилась люстра. Из комнаты братьев сочились кошмарные, тошнотворно ввинчивающиеся пассажи силонофона и громыханье ботлофона. Что же всё-таки случилось с её плейером?..
   Ширли перегнулась через перила и позвала: "Папа! Что-то с моим плейером - вдруг перестал играть!" Моти, сидевший в салоне, уткнувшись в книгу, поднял голову, недоуменно посмотрел на дочку: "Что?.. А-а-а... Бубале, я позже разберусь. Ведь сейчас ты всё равно уходишь! Иди, скорее одевайся, я тебя отвезу..."
   Рути, с вязаньем в руках, одновременно уставившись в экран телевизора, пробормотала: "Странно, в телевизоре тоже вдруг звук прекратился на несколько секунд... Как раз была музыкальная заставка, клейзмерская мелодия моего детства. Я эту заставку всегда очень любила... это так напоминало о... И ещё что-то зубы схватило и затошнило... А потом неожиданно снова звук включился..."
   Моти озадаченно переводил взгляд с дочки на жену. Из комнаты сыновей раздался оглушительный слоновий топот и громовые раскаты хохота: "Слышал, братец? Тимми, ты гений!" - "Это всё обертоны в системе звуковых зеркал! А теперь, хевре, сюрприз: именно сегодня открывается возле "Цедефошрии" новый эксклюзивный ресторан. Его спонсирует... my friend from north country, Шугге... Вы с ним знакомы... э-э-э... виртуально..." - дальше уже пошло что-то совершенно неразборчивое тем же ненавистным тенорком вперемешку с ломкими фальцетами братьев: "Познакомь, Ти-и-мми!" - "А как назвали этот ресторан?" - "Wow!!!.." - "Вот выйдем - скажу..."
   Ширли, глядя прямо на маму, спросила чётко и громко - чтобы было слышно и у братьев в комнате: "Мама, что, опять у нас в доме Тумбель? Зачем вы его вообще принимаете?" - и кивнула в ту сторону, откуда неслись раздражающие звуки. Рути укоризненно покачала головой: "Бубале, зачем ты так говоришь? Это невежливо! Ты же большая девочка, должна понимать!.. Его пригласили мальчики: они имеют право приглашать в дом своих друзей..." - "А я не хочу тут в нашем доме видеть Тумбеля!" - крикнула Ширли и топнула ножкой, не обращая внимания, что и близнецы, и их гость вышли из комнаты и уставились на неё, приближаясь к лестнице. Моти, сделав строгое лицо, прикрикнул на дочку: "Иди сейчас же к себе!" Только скандала в доме ему сейчас не хватало!
   Ширли отступила в комнату, захлопнула дверь, надела наушники: всё работало. Она даже не заметила свирепых взглядов, которые братья кидали ей вслед, брезгливой неприязни во взгляде Тима Пительмана, еле слышно прошипевшего: "Вот ещё пигалица! Селёдка сушёная!..". Она выключила магнитофон, вытащила кассету, аккуратно сложила всё на полку. Подошла к шкафу, облачилась в самое своё любимое, тщательно, волосок к волоску, расчесала густые кудри, прихватив их лентой в тон одежде, вышла в салон: "Папа, я готова". - "Пошли!" - сердито сдвинув брови, буркнул Моти: он всё ещё сердился на дочь; но ещё больше - на себя. Он понимал, что Тим с некоторых пор стал нежеланным гостем у них в доме - и не только для дочки и жены, но и для него. Рути молчит, но весь её облик красноречиво говорит, что ей этот человек с некоторых пор не просто безразличен, а - неприятен. А дочка уже и сдерживаться не хочет.
   Но он-то - что может сделать! Босс усердно обхаживает Пительмана. Выставить его из своего дома?! Да вы с ума сошли: Моти не самоубийца! Как Моти может отказать от дома любимчику босса!.. Тем более его сыновья так и вовсе души в этом верзиле не чают. Небось, помнят дорогие подарки, которыми он их заваливал в детстве... Как они с Рути могут указывать взрослым сыновьям, кого им приглашать!..
   Близнецы шумно вывинтились из своей комнаты, а за ними вразвалочку - Тимми, на лице его мерцает помесь приторного высокомерия и скрытого торжества. Сыновья, по обыкновению, в любимых искусно надорванных джинсах, по мускулистой икре и щиколоткам чуть не от самого колена полощется лохматая бахрома, в которую они превратили низ брюк (наверняка, очень старались!..). У одного бахрома на левой ноге, у другого - на правой.
   Пёстрые рубахи модного у молодых элитариев оттенка зыбучих топей, неожиданно пронзаемого красной искрой, завязаны узлом на животах. Холодные глаза сверкают возбуждённо и торжествующе. У Моти иногда мелькали опасения, не подпитывают ли они время от времени своё возбуждение. Или это их силонокулл, которым они много месяцев терроризируют семью! А причёски! Ох уж, эти их причёски! От павлиньей боевой раскраски их волос в глазах рябит... Колечек, украшающих уши и ноздри, им показалось мало, и в один прекрасный день родители, оторопев, увидели на их губах и даже щеках по паре колечек.
   Что-либо говорить на эту тему Рути давно уже не пыталась, опасаясь снова нарваться на презрительно-свирепый взгляд её ненаглядных мальчиков. Моти же, как бы мимоходом, как-то раз спросил: "А это что, пирсинг как модификация малого силонокулла на лице?" Близнецы чуть не упали от хохота: "Ну, daddy, ты и шутник! А мы и не знали, что у тебя ещё и чувство юмора есть!"
   Близнецы, скатившись в салон, громко и надрывно затараторили: "Dad! Нам нужна твоя машина! Немедленно!" - "Но меня уже Ширли попросила отвезти её в Парк. Вы, хевре, припоздали!" - возразил Моти. Гай возмутился: "Вечно эта пигалица ухитряется нас опередить! Мы же договорились! Забыл?" - "Когда, о чём и с кем вы договорились?" - спокойно осведомился отец.
   Оба тут же хором заголосили ломкими фальцетами: "Как - когда? Как - с кем? Мы! тебе! давно! сказали: если! мы! говорим "немедленно!!!", значит! нам! это! просто! оч-ч-чень!!!! оч-ч-ч-чень!!!! необходимо!!!!!" - "Вот как?! Не знал! - насмешливо прищурился Моти. - На будущее постараюсь учесть. А сейчас припоздали... Извините!" - "Ну, da-a-addy! У нас оч-ч-чень! важные! дела! в Парке!!! Ну-у, daddy-y!!! - заныл Гай.
   Неожиданно Галь громко и пронзительно заголосил с таким надрывом, что Рути вскочила с места - у неё натурально заложило уши. Оба подошли к отцу почти вплотную, потрясая слишком уж натурально дрожащими руками перед его лицом. "Правда, daddy! Daddy-y-y-y!!! Нам необходимо срочно! Мы вне очереди-и-и-и! Ну, daddy-y-y-y!!! Ну, дай нам машину-у-у-у!!! Daddy-y-y-y!!!" - они вопили на весь дом с таким истерическим надрывом, их лица с выпученными глазами изображали такое драматическое отчаяние, они так судорожно трясли кистями рук, время от времени колотя себя в грудь, что Моти растерялся в изумлении. Лица обоих были свекольно-красными, и этот оттенок медленными скачками переходил в лиловый. От своих сильных и несгибаемых сыночков-каратистов он никак не мог ожидать такой реакции на обычный отказ в простой, по сути, вещи. Как будто они никогда не получали отказа на свои просьбы или требования!..
   Тим облокотился на перила лестницы, от души веселясь. На толстом его лице расплывалось и колыхалось такое наслаждение, что Рути, мельком случайно глянувшая на него, тут же отвернулась, боясь, что её вырвет. Ей сразу же стало ясно, что это представление было продумано до мелочей ещё в комнате у близнецов, не исключено, что Тим их на это и подбил. Расценив растерянность отца, как искорку слабины в его обороне, которую пробила их истерическая реакция на отказ, оба на удивление резко и сразу же прекратили истерику. "А пигалица подождёт! Нет у неё никаких дел, глупости одни..." - безапелляционно с металлом в голосе заявил Галь, не осталось ни малейшего следа истерики ни в выражении лиц, ни в жестах. Напротив - глаза сверкали стальными лезвиями, губы презрительно и упрямо сжаты. Моти опомнился и тут же твёрдо ответил: "Нет, хевре, так не пойдёт. Сейчас я обещал отвезти Ширли. Она попросила, я могу - я везу. А если бы я не смог, то поехала бы на автобусе. И, между прочим, без истерик. Она, девочка... младшая сестра... - обронил он как бы мимоходом. - А вы... Э-эх... Так что извините..." - "Ну, что за дела! Какая-то сопля со своими глупостями будет вставать нам поперёк дороги? У нас важное дело!.." - снова заныл Гай. - "Не какая-то сопля, а - ваша родная младшая сестра!" - осадил юнца Моти.
   Ширли, потрясённая только что увиденной сценой, испуганно и умоляюще глянула на отца, он украдкой сделал ей успокаивающий жест. Тим продолжал с любопытством наблюдать за дискуссией между близнецами и их отцом, кинув мимолётный презрительный взгляд на девочку. Заметив в лице Моти выражение, которое показалось ему готовым сломаться упорством, он примирительным тоном проговорил: "О чём спор! Я же не пешком к вам пришёл! У меня же "Мерс", он побольше и поновей новой "Хонды" вашего daddy. И цвета моя тачка самого модного, как раз в струю! - он обернулся к близнецам и подмигнул им. - Давайте, поехали, время дорого! Ну, быстрее!" - и они все трое выскочили из дома. От Тима такой прыти Моти не ожидал!
   Моти вздохнул с облегчением: "Вот и отлично!! Он пошёл к двери, бросив на ходу: "Дочка, пошли скорее".
   Подъехав к Парку, Моти притормозил и попросил дочку, придержав в ладонях её руку: "Ширли, сразу, как окончится концерт, позвони. А кого-нибудь из Доронов попроси тебя довести до входа в Парк. Всё-таки темно будет. Да и сейчас уже начинает темнеть..." - "Ну, па-ап, разве мне не приходилось возвращаться из Парка совсем поздно? Я же обычно не одна хожу в "Рикудей Ам", а с девочками, один раз с мамой ходила... Да и вообще!.. Смотри, как у нас в Эрании освещены улицы! А до входа мы все и так вместе пойдём, нас будет много!" - "Ну, хорошо, Бубале... Что-то сегодня мне не по себе... Или это меня мальчишки с Тимом расстроили?.. Машина у меня, видите ли, маленькая! Цвета, видите ли, не того..." - пробурчал он как бы про себя. - "Папа, ну, зачем ты его принимаешь? И ещё внимание обращаешь на то, что он мелет!.. На что он тебе нужен?" - "Бубале, пойми меня!.. Он любимчик моих боссов, я не могу с ним ссориться. Ты же видишь - он сам к нам приходит. И Галь с Гаем его любят..." - "А я терпеть не могу!.. Ну, bue, папуль! Не грусти!" - и чмокнув отца в щёку, Ширли выбралась из машины, помахала ему рукой и пошла, оглядываясь во все стороны в поисках юных Доронов.
   Тут она увидела братьев Дорон, весело несущихся по прилегающей улице на велосипедах ко входу в Парк. Близнецы Дорон увидели её и громко, весело завопили: "Шир-р-ли-и! Шалом! Мы ту-у-т!" Девочка увидела, как Ноам укоризненно, но и ласково одёрнул своих неугомонных братьев: "Ну, что вы, хевре! Разве можно так вопить на всю улицу? Всех собак распугаете!"
   Спустя считанные минуты из подкатившей машины Ирми вышел Бенци, подал руку Нехаме, которая осторожно выбралась из машины, а за ними выскочила малышка Шилат, следом вышел Максим. Последними вышли Ренана и сразу же за нею Ирми, на ходу проверяя двери. Оба они улыбались, не глядя друг на друга. Увидев Ширли, Ренана кинулась к ней, подруги обнялись и расцеловались. Тут же, оглянувшись на мальчиков Дорон, Ширли смущённо опустила глаза.
  
   Сюрприз близнецов Дорон
   Весёлой, шумной компанией Дороны с друзьями подходили к "Цлилей Рина". Ноам шёл с друзьями несколько сбоку, украдкой поглядывая на Ширли. Она, идя рука об руку с Ренаной, тоже украдкой поглядывала на Ноама, но встретиться взглядами им не удавалось. Разумеется, Ширли не видела, что как её подруга поглядывала на Ирми, слишком увлечённого беседой с друзьями; он только разок полуобернулся и ласково подмигнул ей. Ренана расплылась в радостной улыбке, и заговорила с Ширли куда оживлённей.
   Прибыли на место. Бенци заботливо усадил Нехаму с Шилат на их обычные места, поближе к сцене, и подошёл к близнецам, стоявшим с друзьями возле самой ракушки. Ренана и Ширли пристроились рядом с Нехамой и Шилат, оживлённо беседуя. Шилат гладила маму и снизу вверх любовно заглядывала ей в глаза. Ширли робко спросила Ренану, кивнув в сторону мальчиков: "Что, они не будут садиться? Может, посторожить им места?" - "Близнецам не нужно: они участники концерта. А остальные... Как-нибудь устроимся..." - и она указала на креслица, забавно стилизованные под пенёчки, возле Нехамы и Шилат.
   Ракушка осветилась мягким светом, залившим и всю Лужайку. Шум начал стихать. Сверху полилась тихая нежная мелодия, исполняемая дуэтом скрипки и флейты. Люди еле слышно подпевали, вторя нежным переливам мелодий. Когда на сцену вышли два бородатых крепыша с гитарами, Ширли удивлённо улыбнулась: артисты неуловимо напоминали Бенци буйными гривами и улыбкой на круглых лицах. Правда, ростом они были явно пониже, не было дороновских пухлых щёчек с ямочками, да и темные гривы нисколько не похожи на "сверкающую медь", осеняющую головы Бенци и его троих средних детей. Артисты приходились друг другу двоюродными братьями, Ронен на 2 года младше Гилада. Их сходство друг с другом потрясало - не всегда родные братья так бывают похожи. "Вот такими, наверно, Шмулик и Рувик будут, когда вырастут!" - почему-то подумалось Ширли.
   Неожиданно Ширли обратила внимание на костюмы близнецов: поверх ослепительно белых рубашек красовались светлые жилетки интересного покроя в неравномерную, изысканную клетку нескольких переливающихся один в другой оттенков фиолетового, с глубокими разрезами по бокам. По уголкам жилеток свисали цицит. Точно такие же жилетки поверх сверкающих белизной рубашек были и у обоих артистов - и не только у них, а ещё у полутора десятков мальчиков и подростков.
   Это её заинтриговало, и она спросила у Ренаны: "Это что - и в вашей среде молодёжь копирует стиль одежды, задаваемый кумирами?" - "Это не совсем то, что ты думаешь, не так называемый модный стиль, и уж во всяком случае, никак не преклонение перед кумирами. Хотя... почему бы и нет?... Как последний писк моды - не самое, мягко говоря, плохое!" - "Красиво! И фасон интересный, и сочетание цветов красивое. Как вечернее небо перед закатом..." - она пристально посмотрела на головы Гилада и Ронена: их гривы увенчивали глубокие кипы красивого темно-фиолетового оттенка с затейливым более светлым и ярким орнаментом.
   Ренана усмехнулась: "Шмулик надоедает мне, чтобы я ему связала такую же кипу, а-ля Ронен. Как только у того появляется новая кипа, так у меня появляется работа. Ведь надо вязать для обоих, и Рувику - зеркально-отражённую. Но сейчас я никак не могу усечь рисунок орнамента, а Шмульке надо в точности а-ля Ронен. Хоть подходи и попроси кипу, чтобы рисунок снять! И никак не могу подобрать нитки нужного тона". Ширли засмеялась и предложила: "Пойдём, вместе поищем нитки, может, вместе легче будет найти! Я знаю один магазинчик в Эрании-Бет, у рынка - там чего только нет. А насчёт рисунка... Кажется, я поняла, в чём тут хитрость. Потом скажу..."
   На них зашикали, потому что в этот момент раздались первые звуки песни, которую запели Гилад и Ронен. И сразу же началось!..
   Давненько Ширли не приходилось видеть такого искреннего веселья и чистой радости - и в исполнении артистами своих песен, и в реакции присутствующих, с воодушевлением, на едином дыхании подхватывающих эти чарующие мелодии. Ширли с интересом смотрела, как подростки, обняв друг друга за плечи, образовали кружок и пустились в пляс. К ним присоединились их отцы и старшие братья, образовав круг пошире.
   Она выросла в Эрании-Далет и не помнила, как давным-давно, в детстве родители брали и их на концерты в "Цлилей Рина". И теперь удивлялась, глядя, как отцы и старшие братья сажали себе на плечи хохочущих и визжащих от восторга малышей и отплясывали с ними. Вот пляшет молоденький папа и нежно с ласковой, глуповато-любящей улыбкой на лице прижимает к себе крохотного ребёночка, таращащего светлые полу-бессмысленные глазёнки на яркие огни, освещающие Лужайку. Девушки, весело подхватив за руки младших девочек, побежали весёлой цепочкой за усыпанные огненными цветами заросли бугенвильи, начали весёлый, зажигательный круговой танец. Ренана схватила Ширли за руку и потащила в круг, по дороге прихватив ещё пару подруг, на ходу познакомив их с Ширли.
   И вот уже вся Лужайка пела, ритмично хлопает в ладоши, а над нею разносятся сильные, чистые, красивые голоса любимых артистов. Нехама обнимает малышку Шилат, обе ритмично хлопают в ладоши, тихо подпевая.
   Подростки-студийцы в жилетках образовали рядом со сценой свой круг, который постепенно, цепочкой, перекатился на сцену; и вот уже звонкие мальчишеские голоса задорно перекликаются с голосами Гилада и Ронена. Тон явно задают близнецы Дорон.
   И вот уже Шмулик и Рувик рядом с артистами. Вчетвером они ритмично раскачиваются, распевая одну песню за другой, а вот - разошлись по обе стороны сцены, снова сошлись, а вокруг них цепочкой ритмично снуёт хор студийцев. Четверо подростков с гитарами образовали полукруг и аккомпанируют поющим. Среди них неожиданно возникает Гилад с небольшой затейливой арфочкой в руках. Ренана прошептала: "Это - знаешь? - старинный гитит, его сделали Гиладу по особому заказу в Шалеме, в экспериментальных мастерских Института древней музыкальной традиции...".
   Сияющими глазами смотрели на сцену, время от времени поглядывая по сторонам, родные мальчиков-студийцев, поющих и танцующих на сцене. Один маленький светло-рыженький мальчик-студиец из тех, что цепочкой передвигались по сцене, показался Ширли очень знакомым. Но она никак не могла вспомнить, кто бы это мог быть.
   Ренана и близнецы много раз говорили Ширли, что завсегдатаи "Цлилей Рина" знают наизусть весь репертуар Гилада и Ронена. "До чего красиво поют!.. Как их тепло принимают! Здорово!" - восхищалась Ширли. Не успевали студийцы пропеть начало песни, как её тут же подхватывали сначала отдельные голоса, а потом и добрая половина Лужайки. Молодёжь, казалось, нисколько не утомляло весёлое бесконечное кружение в танце, сопровождаемое пением и ритмичными хлопками в ладоши.
   Кружась в толпе веселящихся девчонок в длинных юбках, Ширли и не вспоминала, что она-то, подобно белой вороне, отплясывает в своих любимых джинсах густо-синего цвета, тогда как у всех девочек, не говоря уж об их мамах, длинные, почти до земли, юбки. И никому это не мешало! Она чувствовала себя естественно во всей этой зажигательно-весёлой, звенящей кутерьме.
   Натанцевавшись, они с Ренаной вернулись и сели рядом с Нехамой, с интересом уставившись на сцену. Бенци уже несколько раз подходил к Нехаме и участливо спрашивал, как она, не утомляет ли её шум? Нехама с улыбкой качала головой и говорила: "Что ты, дорогой! Всё просто замечательно!" Ренана, немного смущаясь, объяснила подруге: "Мама ждёт маленького, вот папа и беспокоится..." Ширли слабо кивнула, а про себя попыталась сообразить, насколько же этот будущий братик (или сестрёнка) будет младше Ренаны (а главное - Ноама).
   Только сейчас Ширли заметила, что и оба артиста, и студийцы, хор мальчиков и квартет гитаристов исполняют не просто отдельные, следующие друг за другом номера программы. Эти номера композиционно связаны в единое целое, и это очень напоминает эранийские мюзиклы. Действительно - хасидский мюзикл, о котором как-то обмолвились близнецы Дорон? До чего здорово!..
   Ширли то и дело украдкой переводила взгляд со сцены на затейливые круги и цепочки танцующих и поющих мужчин, глазами отыскивая Ноама. Он топтался в малом кругу; с одной стороны, положив ему руку на плечо, топтался Максим, с другой бойко отплясывал Ирми. Вдруг она заметила, что и Ноам украдкой поглядывает на ряды зрителей. Их глаза встретились, парень смущённо, робко улыбнулся, - и лицо девочки озарила счастливая улыбка. Кружась с девочками в танце, она снова заметила, что Ноам достал её взглядом даже через густые заросли бугенвильи. Бенци тоже заметил направление взора старшего сына через бугенвилью и что-то ему прошептал, сверкнув глазами. Тот покраснел, потупился и больше уже старался не смотреть на бугенвилью.
   Ширли вышла из круга, вернулась на место, уселась рядом с Нехамой... Право же, не стоило Ноама ставить в неловкое положение, решила она, а его летучие взоры так созвучны чарующим мелодиям, всей тёплой, зажигательной атмосфере, нежно окутывающей "Цлилей Рина". За нею тут же появилась Ренана, удивлённо спрашивая: "Чего вдруг ты ушла?" - "Устала. Хочу посидеть немножко. Ведь это не последний танец!.." - "Ну, и я тоже посижу, отдохну... - и после маленькой паузы: - Ты ни за что не угадаешь, какой сюрприз нам приготовили наши домашние студийцы!" - "А ты, конечно, не скажешь?" - "Конечно, нет! Тем более, сама плохо представляю! Уж потерпи несколько минут, сама всё увидишь. Это тебя не просто удивит... Не то слово!.." - "ОК... Уже заинтриговала..." - улыбнулась Ширли, с рассеянным интересом озираясь по сторонам.
   Она уставилась на сцену, и ей сразу же бросились в глаза длинные пальцы Рувика, с нежностью и с огоньком перебирающие струны гитары. Но более всего её поразил его взгляд, обращённый на неё и так похожий на взгляд Ноама. Неужели этот милый пухлощёкий ребёнок что-то испытывает к ней, как она - к Ноаму (и как - хотелось бы верить! - сам Ноам к ней)?.. Сколько ему лет? Всего-то 13 с небольшим, давно ли бар-мицву праздновали!.. Он почти ровно на год младше неё. Ну и чудеса!.. Ширли тут же скрылась за бугенвильей, присоединившись к танцующим девушкам, Ренана последовала за нею. Покружившись с девочками в быстром, зажигательном танце, Ширли вернулась и плюхнулась на маленькую скамеечку рядом с Шилат. Чуть дыша, со сбивающимся дыханием, еле выговорила прямо на ухо усевшейся рядышком Ренане: "Ох! Давненько я так много и так быстро не танцевала! А уж такие танцы в кругу!.. Танцевать и петь одновременно!.. Ух!.."
   Концерт продолжался. Казалось, танцующие, струящиеся затейливой цепочкой взад-вперёд и по кругу, никогда не устают.
   Гилад и Ронен снова вышли к краю сцены. Публика замерла, как видно, прекрасно зная, что её ждёт. Раздались голоса: "Попурри! Попурри Карлибаха!" Ронен с улыбкой кивнул, поднимая шофар, Гилад нежно провёл по струнам гитары. За их спинами плавной дугой выстроились 8 мальчиков, среди них Шмулик. В руках у них - через одного - свирели и флейты. Мальчики подыгрывали солирующему на шофаре Ронену, и зрители дружно хлопали в ладоши.
   Вечерняя молитва, по традиции, прошла в перерыве между двумя отделениями концерта. Слова молитвы пелись на чарующие, возносящиеся в тёмное небо мелодии почти согласным хором присутствующих.
   После перерыва Гилад вышел к самому краю сцены и провозгласил: "Лаакат баним (хор мальчиков)! Солирует Шмуэль Дорон, также и на флейте, слова Реувена Дорона, музыка народная". Публика замерла, на многих лицах - волнение. Исполнение студийцев неизменно вызывало особый, трепетный интерес - ведь это были ненаглядные дети, внуки, племянники почти всех присутствующих.
   Близнецы Дорон вышли на середину сцены, их охватило полукольцо студийцев, обнявших друг друга за плечи. Ширли снова обратила внимание, какими глазами в неё стрельнул Рувик - и моментально отвёл глаза. И снова ей показалось, что маленький рыженький студиец, стоя позади и чуть сбоку от близнецов и сжимая маленькую флейту, тоже уставился на неё удивлённым взором. Что-то в его голубых, красивой формы глазах показалось до боли знакомым.
   Шмулик и Рувик сделали шаг вперёд и запели:
   Я считаю полоски у зебры
   Я раскачиваюсь на качелях
   Вверх и вниз!!!
   То низвергнусь в мглистую бездну
   То взлетаю к солнцу весеннему
   Это жизнь!!!
   - а откуда-то из-за чуть колышущихся занавесей в задней части сцены чуть слышно ему подыгрывали невидимые скрипки. Вскинув руку и поднеся к губам флейту, Шмулик заиграл ту же мелодию, украшая её затейливыми вариациями, Рувик тихо подпевал в унисон без слов. Вступил хор за их спинами. Ребята ритмично раскачивались, имитируя то ли морскую гладь с перекатывающимися волнами, то ли шелестящие деревья.
   Ширли замерла, вслушиваясь в игру Шмулика и радостно дивясь тому, как здорово этот совсем юный паренёк поёт и играет на флейте. Она была уверена, что те же чувства испытывают и все зрители в "Цлилей Рина". И снова она поймала горящий взор Рувика, ответила ему недоуменным взором, смущённо, и в то же время кокетливо, поведя плечами, и успела увидеть, как печально сник бедный парнишка. Ширли вздохнула, бросила взгляд на Шмулика и уставилась на маленького рыженького студийца.
   Шмулик и Рувик поклонились, как заправские артисты, и удалились со сцены, разойдясь в разные стороны. Публика хлопала, не переставая. Хитро улыбаясь, близнецы вернулись, поклонились. Руки Шмулика были спрятаны за спиной. Гилад и Ронен, которые уже было направились к середине сцены, застыли на месте, с удивлёнными улыбками взирая то на близнецов, то на публику.
   Вдруг близнецы синхронно вскинули правые руки. В "Цлилей Рина" воцарилась тишина. Ронен изумлённо поднял брови, Гилад покачал головой с улыбкой и что-то шепнул на ухо Ронену. Они уже поняли, что мальчишки собираются снова петь и играть.
   Шмулик громко воскликнул: "Обещанный сюрприз!" - и вытащил из-за спины нечто, похожее на огромную свирель. Это были искусно составленные вместе шофары уменьшающихся размеров, самый большой витой шофар красиво венчал все остальные. Горла всех шофаров, как и устья образовывали плавные кривые, вся конструкция веером расходилась от направляющей горловых отверстий.
   Гилад с Роненом из-за спин близнецов с интересом смотрели на затейливый инструмент в руке Шмулика, качали головами, переглядываясь между собой. Отходить в сторону они явно не собирались.
   Шмулик, наклонившись к микрофону, слегка порозовев, объяснял: "Это новый инструмент, которому мы дали древнее название - угав. Он, по нашему мнению, несколько расширяет возможности шофара. Мы с братом - указав подбородком на Рувика, - эту идею держали в секрете от всех, даже домашние не знали, чем мы с ним занимаемся, даже наш старший брат... э-э-э... не заглядывал через плечо, когда мы собирали первую опытную модель. Прошу отнестись к нам снисходительно, не судить нас строго: это наш первый опыт публичного выступления на новом инструменте. Итак..." - Шмулик помолчал, помедлил и приложил диковинный инструмент к губам. Рувик тронул струны гитары.
   Ренана успела шепнуть Ширли: "Так вот на какой сюрприз намекал Шмулон? Ну, хевре, ну, изобретатели! Мало я их била в детстве!" - эти слова Ренана произнесла хрипловатым от сдерживаемого смеха голосом с шутливым восторгом. - "Неужели? Молодцы! И вы никто ничего не знали?" - "Как я догадываюсь, идея Шмулона, ну, и Рувик кое-какие мысли подкинул. Но давай послушаем", - глухо проговорила девочка.
   В прохладной ночи зазвучали знакомые, и в то же время - необычные, звуки, которые парнишка старательно выводил на невиданном инструменте. Им вторил нежный и тихий, как эхо, перебор гитарных струн. Рувик склонился над гитарой, тихо подпевая без слов, украдкой кидая взгляды то на близнеца, то в зал, на потрясённых до глубины души родных. На Ширли он старался не смотреть, то хмурясь, то улыбаясь.
   Их сюрприз произвёл сильное впечатление. Публика слушала внимательно, поначалу с настороженным интересом, перешедшим в удивление, а потом и в восторг. Люди замерли, звуки необычного инструмента неслись в полной тишине, только и слышен был ветер, шелестящий в густой листве. Ширли подумала: "Интересный опыт. А как на самом деле выглядели, как звучали древние угавы?" Она не сводила глаз со сцены, с обоих близнецов, видя их как бы новыми глазами. Рувик, бросивший на неё взгляд украдкой, не упустил этого выражения неподдельного восторженного интереса на лице девочки - и радостно улыбнулся.
   Угас последний звук. Шмулик обернулся к Гиладу и Ронену, пытаясь угадать их реакцию. Увидев пристальный взгляд Ронена из-под строго сведённых бровей, Шмулик с чуть виноватым видом положил угав в его протянутую руку. Раздались сначала робкие и нерешительные, потом усиливающиеся аплодисменты. В основном, конечно, хлопала молодёжь, спустя некоторое время им уже вторили все. Ронен смущённо произнёс: "Солисты и мы с Гиладом благодарим вас! За всё благодарим: за внимание, за терпение, которое вы проявили к первому исполнению на... на... тов, пусть будет угав!.. Это и для нас - поверьте! - совершенный сюрприз. Как Шмулик и сказал - первый опыт, первый образец в мире. Хевре, конечно, молодцы, их инициатива достойна... э-э-э... похвалы. Но... На наших занятиях мы серьёзно разберём сегодняшний номер близнецов... во всех отношениях..." - и он строго уставился на густо покрасневших, виновато поникших посреди сцены близнецов. Гилад, напротив, подошёл к ним, приобнял за плечи, ласково улыбаясь, и озорно подмигнул публике.
   Ронен заметил смущение близнецов и жест Гилада, улыбнулся и продолжил: "Ясно, что конструкция угава требует серьёзной доработки, и только после этого... Ваши аплодисменты мы расцениваем как аванс на будущее!" Из толпы мужчин и мальчиков перед сценой раздался мальчишеский голос: "Какой аванс?! Это здорово, действительно здорово! Дерзайте! Нам всем понравилось! Честно, понравилось!" Это явилось сигналом, и по Лужайке прокатился шквал аплодисментов.
   Шмулик и Рувик, слушая строгую речь Ронена, украдкой поглядели на отца, сверлившего их глазами, сверкающими отнюдь не поощрительно, на Ноама, явно потрясённого. Но они увидели руки с поднятыми большими пальцами восторженно ухмыляющих Ирми и Максима. Такие же жесты, сияя физиономиями, им показали друзья-студийцы. Ещё и поддержка Гилада... Близнецы широко улыбнулись. Тогда и Ронен широко улыбнулся: "Спасибо... Правда, спасибо..." Снова на сцене появились студийцы в полном составе, окружили близнецов и своих руководителей, радостно приветствовали близнецов, с силой хлопали их по плечам, так что порой братья, улыбаясь, морщились от слишком уж азартных и дружеских выражений симпатии и одобрения. Ронен, приобняв Шмулика за плечи, пожимал руки своим ученикам, смущённо краснел и улыбался. А Гилад тем временем ловил летящие из зала букеты цветов, некоторые из них передавая близнецам.
   Бенци склонился к Нехаме и тихо шепнул: "Хевре, конечно, молодцы, но - самовольные... Надо будет им сделать внушение..." - "Согласись: инициатива очень интересная, - возразила Нехама. - Что бы об этом мой папа сказал?" - "Вот и расскажем ему об этом... Не забудь упомянуть, что твои любимцы влезли с этим номером без объявления его в программе. Самовольным сюрпризом, так сказать!.."
   Хор занял своё место, и Гилад взмахнул рукой. Мелодии снова сменяли одна другую, мальчики то громко пели хором, то тихо вторили солистам, среди которых выделялись, конечно же, близнецы Дорон и неожиданно тот самый светло-рыженький мальчик, которого Ронен назвал Цви-Хаим Магидович. Услышав это, Ширли тихо ахнула: "Он... он... он... это мой кузен... Не может быть!" - "Почему же не может? - раздался тихий голос Нехамы. - Это сын твоего дяди Арье. Советую познакомиться поближе, если вы успели позабыть друг друга!.. Обычно мы садимся рядом, сегодня не вышло... Не знаю, почему..." Ширли потупилась и покачала головой.
   И снова мужчины пустились в пляс. Ширли держала Ренану за руку, они обе сидели возле Нехамы и Шилат и глазели то на сцену, то на цепочку задорно отплясывающих и подпевающих мужчин. Ренана почти не сводила взгляда с Ирми, а Ширли украдкой поглядывала на Ноама.
   Ронен снова вскинул шофар, Шмулик - флейту, а Рувик и Гилад - гитары. Вчетвером они заиграли нечто ритмическое и зажигательное, потом, опустив инструменты, Гилад и Ронен запели на два голоса: "Душа, словно птица, на свободу стремится". Со второй строки им, подобно эху, вторили звонкими голосами Шмулик и Рувик, на следующих фразах к ним постепенно присоединялись остальные студийцы. Снова Шмулик приложил к губам флейту и принялся выводить одну за другой затейливые импровизации на тему только что пропетой мелодии. Откуда-то на спинах мальчиков-студийцев появились накидки странного оттенка, переливающего от серо-мышиного до безжизненно-песочного. Шмулик стоял в центре сцены, и его флейта звучала всё веселее и задорнее. Мальчишки закружились по сцене, образовав цепочку: сначала она напоминала сеть, но в какой-то момент прозвучал звонкий аккорд гитар - и Гилада, и троих мальчиков-гитаристов, среди которых был, конечно, и Рувик, к нему присоединился Шмулик. Тут же сеть разорвалась, с плеч студийцев упали наземь их накидки. Подпрыгнув, выскочили вперёд оба артиста, с восторженной и торжествующей улыбкой вскинув руки. Грянул хор мальчишек, вторящий артистам, и переливался, перекликался медленно угасающим эхом, когда оба, и Гилад, и Ронен, тихо отошли к обоим краям сцены. Над сценой загремели голоса всех присутствующих на сцене студийцев, исполняющих премьеру новой песни "Хайханим" на слова одного из псалмов.
   Публика имела самое смутное представление о том, что к концерту готовится новая песня. Но уже при исполнении на бис ансамблю восторженно, хотя и не всегда складно, вторила вся "Цлилей Рина".
   Приподнятая атмосфера обволакивала публику и после концерта. Кто-то распевал только что исполняемые мелодии, кто-то громко обсуждал новинки и сюрпризы концерта.
   Ирми положил ручищу Шмулику на плечо и проговорил: "Нужно поговорить, Шмулон". Мальчик, раскрасневшийся от неумеренных похвал, смущённо поднял на него чуть испуганные глаза. Ирми улыбался, но не было в его глазах обычных озорно-насмешливых искорок, напротив - в них светились уважение и интерес. "Расскажи мне всё про угав, который вы сегодня сюрпризом вытащили на публику. Нас с Макси он очень заинтересовал..." - "А чего рассказывать... - смущённо пробормотал мальчик. - Я изложил Рувику идею объединить несколько шофаров в одну связку - мне хотелось расширить возможности шофара. А уж Рувик, - даром, что поэт и в облаках витает... - мальчик улыбнулся своему близнецу, - уложил их аккуратненько, горло к горлу, строго по убывающей, нашёл, как скрепить вместе, чтобы звук не исказило... Мы с ним решили эту штуку до поры, до времени никому не показывать и ничего не говорить. Я с самого начала знал, что это сложнее шофара, понимал, что надо отработать технику игры. Занимались этим, чтобы никто нас не мог слышать и видеть. Ноама тоже решили не привлекать. Вообще никого!.. Стеснялись".
   "Всё так, - осторожно прервал Ирми, - Ронен прав: конструкцию придётся ещё дорабатывать. Жаль, что с самого начала вы к специалистам не обратились. Всё-таки слишком смело - выйти на публику с сырым макетом". - "Ну-у... Ты-то нас не ругай?" - "Нет-нет, ничего не говорю - играл ты неплохо... - насколько это возможно в первом-то опыте да ещё на таком... самопале!.. Я вообще о другом. Знаешь что! Мой daddy скоро приезжает. Ну, в течение года-полутора уж точно... Он хочет организовать в Неве-Меирии фирму руллокатов. Вернее, её филиал в Арцене". - "Ой, Ирми! Правда?" - воскликнули оба хором. - "Тише... Пока... только планы... Гилад и Ронен хотят организовать производство древних музыкальных инструментов. В Шалеме делают в мастерской малые уникальные серии, а мы бы могли взять на себя эти ваши, как вы назвали их, угавы. Я о них напишу daddy. Жаль, что они сейчас не тут... Сестрёнка должна закончить учёбу... Ваш угав - это ведь не то, что древний инструмент!.." - "Эй, Ирми, что ты пудришь мозги парню! Он же музыкант!.. - окликнул его Максим и увёл его от чуть прибалдевшего Шмулика. - Об этом не с ним надо говорить, а с Бенци, Ноамом, Гиладом и Роненом..."
   Шмулик пожал плечами и посмотрел на Рувика, который брёл рядом, поглядывая на идущих в обнимку девчонок, возбуждённо щебетавших и по очереди звонко выражавших восторги по поводу концерта. Ренана пыталась растолковать Ширли принцип угава, но у неё это плохо получалось. И она прервала себя, слишком громко заявив: "Жаль, что уже поздно, и не можем зайти, как обычно, в "Шоко-Мамтоко" отпраздновать рождение угава!" - стрельнув глазами в сторону Ирми. Но тот о чём-то жарко говорил Максиму и её слов не слышал.
   "Но, хевре... - вмешался Бенци, - Пока об угаве никому. Ронен только что меня специально об этом попросил. И я вас прошу!.. Понимаете?" - "Не понимаем, но - беседер, раз ты просишь..." - пожала плечами Ренана, снова стрельнув глазами в сторону Ирми, который, наконец-то, заметил и подмигнул. - "В основном я хотел бы Ширли попросить. Там у вас в Эрании никому, даже родителям. Беседер?" - "Тов..."
   Ширли тихо переговорила с папой по та-фону, сказав ему, где она находится. Она с улыбкой поглядывала на Ноама, который как раз поднял на руки уставшую и почти засыпавшую Шилат и, нежно прижимая её к себе, что-то говорил близнецам.
   Подошли к машине Ирми. Он весело возгласил: "Работай, занимайте места! Карета подана!" - и обернувшись, подмигнул Ренане. Ренана ответила ему радостной улыбкой, свой восторг перенеся на Ширли, удостоившейся бурных прощальных объятий и поцелуев подруги. Дороны и Максим с весёлой ухмылкой смотрели на прощание подруг. "Созвонимся!" - почти одновременно произнесли девчонки, и Ренана забралась на переднее сиденье машины Ирми.
   А тут показались и огни "Хонды" Моти Блоха. Ширли бросилась навстречу с возгласом: "Папа!" - потом обернулась, кинула взгляд на машину, в которой уже успели с трудом разместиться друзья, и улыбнулась. Ноам и близнецы, загрузившие в багажник машины свои гитары, помахали руками родным и припустили на велосипедах.
   Усаживаясь в машину рядом с отцом, Ширли, радостно блестя глазами, рассказывала ему о концерте. Он с грустной улыбкой смотрел на дорогу и вспоминал, как они с Рути в молодости бегали по концертам, и восторг дочери напомнил ему похожий наивный восторг Рути. И впервые подумал: "Облик у дочки мой, а натура Рути, разве что посильнее будет... А впрочем... Я бы и сам не прочь слушать именно такие концерты... Жаль, по рангу не положено. Что сказал бы об этом Пительман, да и босс Миней тоже!"
   Когда Ширли начала рассказывать ему о шофаре, он с сомнением покачал головой: "Странно... Никогда не слышал, что на шофаре можно играть мелодии - это же чисто культовый инструмент... для разговора с Б-гом..." - "А ещё они придумали... Ой, нет, меня просили никому об этом не говорить, это секрет... Прости, папуль, это секрет... Вот когда они... ну... как сказать... Короче, потом узнаешь. А пока..." - "Давши слово - держись! Я уж потерплю..." - улыбнулся дочке Моти.
  
   Элитарный эксклюзив
   В то время как Ширли с Доронами наслаждались концертом в "Цлилей Рина", братья Ширли времени даром не теряли.
   Им было немного не по себе после дурацкого представления с истерикой и требованием от отца срочно отвезти их в Парк. Истерику они внезапно прекратили, но своего не добились. В их хавуре считалось, что элитарий, к тому же член секции карате, должен быть воплощением твёрдости и хладнокровия в достижении своих желаний. Тим понимал состояние своих юных друзей и уверил их, что эта шоковая встряска их отцу была необходима: ещё пара таких спектаклей - и он просто сломается. Зато и причина может оказаться в тысячу раз существенней - тем важнее будет достижение!
   Забираясь в машину, Галь проворчал: "Скорей бы обзавестись правами... Тогда просто буду у daddy брать ключи от машины, и пусть только попробует не дать!" - "А вы что, ещё не сдали? Даже ты, Галь?! - изумился Тим. - Как же я не проследил?!.. А чего вы ко мне не обратились?.. Нехорошо! Давно пора было позаботиться об этом!" - "Да нам с братом экзамен никак не сдать: инструктор придирчивый попался", - объяснил Гай и тут же получил от брата чувствительный тычок в бок. Тим примирительно проворковал: "Не суетитесь, мотеки!.. С правами что-нибудь придумаем, найду вам инструктора, моего человека..."
   Истеричный восторг мальчишек вызвало обещание Тимми познакомить их с виртуозами Ад-Малеком и Куку Бакбукини - как раз в этот момент он с лихой небрежностью круто заворачивал с улицы на широкий проспект. Тут же были позабыты все огорчения, связанные с отказом отца исполнить их требование. "Ти-и-и-мми! Ты гений!" - истерически восклицал Галь, Гай ему привычно подвякивал. Тим с торжествующей улыбкой при каждом повороте повторял сладким, до приторности, голосом: "Сегодня Тимми исполнит вашу сокровенную мечту! Знайте Тимми, помните Тимми, не забывайте Тимми!" - "Wow!!!!" - снова и снова выли близнецы.
   Всю дорогу до Парка близнецы не давали покоя Тиму и просили его рассказать про новый ресторан, про его связь с "Цедефошрией", как таковой: "Увидите, fellows, увидите! Малость потерпите!" Тим не спешил, он старался не обгонять "Хонду" Моти, как ни торопили его сгорающие от нетерпения близнецы Блох. По его лицу блуждала загадочная ухмылка.
   К несказанному удивлению мальчишек, Тим небрежно обронил: "Недавно я просматривал в Интернете международные обзоры культурной жизни, музыкальный раздел и всё такое. Как я понял, пик популярности силонокулла на Западе пройден. Там так прямо и сказано: "...разве что у каких-то фанатеющих маргиналов". Не забывайте - многочисленные родичи Ад-Малека, и вообще, мирмеи, и не только обитатели Аувен-Мирмия, о силонокулле и слышать не хотят. Там так и говорят: это, мол, ихние, западные, извращения. Да, наш человек внедрил это у них, а эти идиоты приняли на ура - пусть им и остаётся!.. Одно то, что в родной Аувен-Мирмия Ад-Малек не дал ни одного концерта, а только платит определённый, и отнюдь не маленький, процент со своих доходов от концертов по всему свету, о чём-то говорит..." - "Ой, Тим, ты серьёзно? Так что же нам теперь делать? Ведь у нас с Гаем была идея завалиться к ним в Аувен-Мирмия и послушать эту музыку в самобытном исполнении... у костра, попивая с ними вместе овечье или козье молоко... закусывая шашлычком из барашка... и самодельные питы... Ох... И - главное!!! - кальянчик!.." - "Вы что, голубчики! Какие питы, какой барашек, какой кальянчик! Появляться там нашим людям не рекомендуется? Именно в Аувен-Мирмия! Особенно таким красивым fellows, как вы. Там вам та-акой кальянчик с шашлычком покажут..." - "Ну, почему-у?.." - капризно протянул Галь. - "Эх, ты! Взрослый парень, а не врубаешься... У мирмеев, чтоб ты знал, есть... э-э-э... необычные, скажем так, традиции... э-э-э... Ну, любят они именно мальчиков, именно в этом посёлке... Очень любят... хотя и не рекламируют. А о самобытном исполнении силонокулла... я только что сказал!.. Забудьте! Да и вообще... в мире силонокулл малость приелся..." - "Жа-аль... Так что же теперь делать?" - промямлил озадаченно Галь. - "А ничего! В наших условиях... жаркий климат и всё такое... это не может так быстро устареть..." - "Но в Аувен-Мирмия... и ва-ще... точно такой же жаркий климат..." - робко заметил Гай. Тим сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей: "Но если учесть, что нам силонокулл необходим... это уже вопрос... э-э-э... сугубо технический, так сказать... Вот и босс обмолвился, что ему намекнули: наш силонокулл в мире считается символом нашей самобытной культуры". - "Офелия пишет о том же!" - "А-га-а..." - неопределённо протянул Тим. - "А что? Ты что-то хотел сказать?" - "Да ничего особенного... Фелиофон лучше всего запускается именно от силонокулл-файла. Друг Куку Бакбукини (потом узнаете, darling, кто это) готов спонсировать развитие нашего проекта только при условии использования композиций "Звёздных силоноидов". Ну, ОК... В общем, долго объяснять. Сами смекайте!" - мягко прекратил им же самим начатый разговор Тим. Во-время! Машина уже въехала на стоянку на площади перед Парком, и главной задачей было не попасться на глаза ни отцу, ни сестре.
   На подходе к "Цедефошрии", как всегда, клубились прикинутые по самой последней моде юные элитарии. Верхняя половина мелькающих вокруг лиц была прикрыта огромными овальными очками на пол-лица, что делало их похожими на гигантских фантастических насекомых. Это уже были не чёрные очки, которые были на пике моды несколько лет назад, когда звезда Ад-Малека только начинала свой победный взлёт на элитарном небосклоне. Сейчас это были очки непроницаемо-молочного цвета, время от времени испускавшие откуда-то из таинственных оптических глубин искристое свечение всех цветов радуги, чаще всего - изумрудно-зелёное, или тёмно-багровое, почти кровавого оттенка. Почти невозможно было разглядеть за этим модным аксессуаром лицо его владельца. Близнецы Блох ещё не обзавелись этим хитом супермоды и отчаянно нуждались в дополнительных карманных деньгах для их приобретения. Друг Тимми почему-то в данном случае не торопился презентовать своим мотекам столь дорогие подарки, зато обещал найти вариант приятной необременительной подработки. В машине он тонко намекнул - "возможно, сегодня кое-что проклюнется". Развивать эту мысль он наотрез отказался, и мальчишкам пришлось набраться терпения.
   Потирая руки, Тим воскликнул: "Ну, хевре! Мы успели вовремя! В "Цедефошрии" вот-вот начнётся торжественная презентация нового эксклюзивного ресторана "Таамон-Сабаба", сопровождаемое эксклюзивным же исполнением новой программы виртуозов".
   Как Тиму удалось организовать встречу с Ад-Малеком и Куку Бакбукини и раздобыть для этого столик в самом тихом и скрытом от глаз окружающих уголке нового ресторана, - да ещё и нужным образом оборудованный! - для близнецов так и осталось тайной. Впрочем, почти захлёбывающихся в экстазе, вызванном восхитительным звуковым коктейлем из последних композиций, близнецов это не интересовало. Главное - сама встреча!.. О-о-о!!! Что за встреча!!!
   В ушах ещё грохотали новые силонокулл-композиции, на боках весомо отпечаталась память об усилиях, которые им пришлось приложить, чтобы просочиться через плотную толпу орущих фанатов поближе к кумирам, рядом с которыми уже маячил Тим Пительман во всеоружии своего знаменитого обаяния. Беседуя с виртуозами, он то и дело вертел головой. Не без труда узрев близнецов в плотной толпе беснующихся фанатов, просиял и звонко щёлкнул пальцами обеих рук. Братья изо всех сил заработали локтями - и прорвались-таки к заказанному Тимом столику, где, скрытые пышно и буйно разросшейся бугенвильей, усыпанной ярко-розовыми, но с признаками грязно-жёлтого увядания цветами, уже важно восседали оба великих человека, губами приникнув к странным извивающимся трубкам, тянущимся из-под стола. Пожирая глазами кумиров, впервые в их жизни оказавшихся так близко, мальчишки даже не заметили, что подошли к столику без своих новых шикарных накидок, да ещё и сильно потрёпанные и расцарапанные. Они робко присели на краешки стульев, с интересом наблюдая, как кумиры степенно потягивают через соломинку из своих бокалов какой-то густой напиток пронзительно-ядовитого оттенка. Время от времени то один, то другой виртуоз ловко перебрасывал соломинку, торчащую из бокала, заменяя её тоненькой гибкой трубочкой, которая заканчивалась где-то под столом. Галь вперил глаза в эту трубочку, даже не пытаясь скрыть интерес. Ад-Малек стрельнул в него ослепительно-белой искрой через непроницаемые очки, тонкие губы заплясали в ехидно-иронической ухмылке. Тим, улыбаясь кумирам сладчайшей улыбкой, старательно расправил заросли вокруг их столика, надёжно скрыв тёплую компанию от нескромных взоров толпы возбуждённых фанатов. То были охотники за автографами, бойко раздаваемыми многочисленными двойниками виртуозов. Таких толп можно было насчитать по всей территории ресторана не менее десятка.
   Длинный, сухой, вблизи ещё больше похожий на гигантскую щепку, Бакбукини первым делом попросил разрешения снять парик: "Вы бы знали, как устаёт мой нежный черепок от этого тяжкого груза на голове. И как это досовские дамы выносят такие муки по многу часов в день!.. Искусство требует жертв - но почему от меня, а не от моих поклонников!?" - капризно проговорил по-английски с лёгким акцентом великий человек. Тут-то мальчики и получили возможность убедиться в правдивости злых языков: кумир был ослепительно лыс, только сзади голову нежно окаймляла редкая поросль почти бесцветных волосиков. Ботлофонист, будто прочитав мысли близнецов, прищурился, сверкнул на них зыбко-мерцающими льдинками бесцветных глазок через огромные полупроницаемые очки и процедил сквозь зубы: "Я вам доверил свою самую страшную тайну. Вы понимаете?" - "Не извольте волноваться, синьор! Мы умеем хранить тайны, и страшные, и серьёзные! Ни один папарацци не проведает, клянёмся!" - воскликнул с чувством Галь, а Гай часто-часто закивал и поддакнул. Бакбукини пояснил: "Мне необходим имидж горячего итальянца из солнечной Сицилии! Не хочу, чтоб меня держали за холодного скандинава! Так надо - для дела... Of course, у меня на то есть серьёзные и веские причины!" Тим с понимающей улыбкой произнёс: "Это не имеет отношения ни к нашему преклонению перед вашим творчеством, ни к нашему общему делу, к которому мы тут же и перейдём. Итак!.. В престижной фирме "Лулиания" под моим, главного специалиста, руководством создают устройства по заказу маэстро Ори Мусаки-сан. Полагаю, вы в курсе нашего многолетнего плодотворного сотрудничества?" Ад-Малек важно кивнул. Тим с ослепительной улыбкой многозначительно подмигнул близнецам и продолжил: "Мы разрабатываем новую компьютерную игру, которая будет иметь всеобъемлющий статус, для всех-всех-всех. Не касаясь технических подробностей, в этой игре мы хотим использовать мою давнишнюю идею: запускающий и управляющий музыкальный файл. После ряда экспериментов мы выявили: наилучший результат дают силонокулл-композиции. Но использовать композиции без согласия авторов, самовольно... это... э-э-э.... Опять же, патентная защита проекта, ведь так?" - умильно улыбаясь, неожиданно завершил свой рассказ Тим.
   Близнецы с трудом понимали беседу, ведущуюся по-английски, но Тимми они очень хорошо поняли, изрядно изумившись его словам. Галь смутно припомнил рассказ отца по телефону, что это очень старая его идея - музыкальный отрывок в качестве запускающего и управляющего файла. Не напомнить ли тихонько Тиму, кто настоящий автор идеи? Но подумав о том, сколько Тим для них с братом сделал, решил промолчать. Момент неподходящий, и ва-ще - неприлично-с... Это же не какой-то там пейсатый Бенци Дорон родного daddy обирает, а дружок Тимми! Daddy сам виноват: надо уметь ладить с сильными "Лулиании" сей - пусть сам и разбирается! Гай легонько пихнул Галя под локоток и вопросительно посмотрел на него, но Галь решительно качнул головой, и брат отстал.
   Ад-Малек важно пробасил: "Мы вообще-то в курсе: нам предложили сотрудничать с группой Арпадофеля. Хаваджа Коба - друг троюродного брата моего соседа из клана Набзи". Тим покраснел и смущённо закивал: "Of course! Of course! Босс говорил об этом..." - "Нам уже предложили принять участие... э-э-э... конечно, речь идёт о первом этапе... Но об этом... т-с-с!.. - грозно сверкнул своими полупроницаемыми очками Ад-Малек. - Надеюсь, вы из тех, кому можно доверить эту тайну..." В голосе кумира зазвучали фанфарисцирующие интонации - в отличие от Кобы, Ад-Малек фанфарисцировал исключительно в нижнем регистре.
   "Of course, of course! - тут же зачастил Тим. - Я же главный специалист "Лулиании", приближен и к мистеру Зомемберу, и к мистеру Арпадофелю. А сейчас я хочу познакомить с вами моих... э-э-э... почти приёмных сыновей - Галя и Гая. У них есть отец, но... вы понимаете... он последнее время не может эффективно осуществлять воспитание своих детей в силу определённых причин... - Тим сокрушённо и многозначительно покачал головой, не глядя на близнецов. - Поэтому мне пришлось взять хевре под свою опеку..." Его слова снова повергли близнецов в недоумение. Тим продолжал: "Моя забота о них уже даёт плоды! Они, как и вся молодёжь Эрании, - восторженные поклонники вашего таланта. И не просто восторженные поклонники! Они в тихоне Галили основали "Клуб юных силоноидов"! Они давно мечтали познакомиться с великими виртуозами силонокулла. Кроме того, они мечтают освоить силонофон и ботлофон. И я полагаю, что именно на этом этапе пора... имеет смысл... стоит... подключить их к нашему делу..." - "Т-с-с!" - зашипел на него Ад-Малек. Тим осёкся, но тут же продолжил: "Как вы думаете, найдётся для них дело? Я их со всей ответственностью вам рекомендую!" - и он ласково приобнял близнецов и потрепал их по щекам, те смущённо зарделись. Они не совсем понимали, о чём говорит кумирам их друг, но заранее радовались. Тим сыпал техническими и деловыми терминами, а Галь и Гай с робким обожанием поглядывали на таинственного Ад-Малека, глаза которого были надёжно прикрыты непроницаемыми, как глубокий колодец, молочно-мерцающими очками. Намётанное на явные признаки обожания око кумира ухватило восхищённые взоры, коими пожирали его юные, красивые мальчики-близнецы, с каким вожделением поглядывали они на трубочку, тянувшуюся от его губ под стол. Внезапным резким, стремительным движением он выпростал руку из-под плаща, рывком бросил её через стол прямо к щеке Гая и с нежностью, но и пребольно, до синяка, ущипнул мальчика. Гай вскрикнул от неожиданности и вымученно улыбнулся. Великий человек скривил губы, что, как видно, означало ласковую улыбку, и столь же стремительно перебросил руку к щеке Галя, с тем же результатом. На глазах Галя выступили слёзы: как видно, его ущипнули с нежностью, более страстной. Куку, оторвавшись от трубочки, положил свою руку на лапищу Ад-Малека и погладил её успокаивающим жестом, предостерегающе кося глазом на Тима. Очевидно, поверил, что Тим и вправду заботливо, с отеческой заботой опекает обделённых жизнью близнецов.
   Неожиданно Ад-Малек встал, отбросил трубочку, источающую сизый дымок с дурманящим ароматом, с кошачьей грацией обошёл вокруг столика и прогундосил из-за спин мальчиков: "Я принимаю вашу рекомендацию, потому что за нею стоит хаваджа Арпадофель, основатель научной фанфарологии и Главный Фанфаролог. Кстати, Куку, ты помнишь? - Коба нам о нём что-то рассказывал... Не беспокойтесь, ваше имя - отличная рекомендация! Что до инструментария силонокулла, то это строжайшая тайна, поэтому мы и не торопимся создавать свою школу. Между прочим, это потребует... определённых жертв... э-э-э... Если эти милые, красивые baby согласны на всё, то - милости просим!" Оба близнеца были настолько изумлены, что могли только восторженно кивнуть и промямлить: "Тайну гарантируем!" Ясно было, что они действительно согласны на всё, даже не задумываясь, что под этим всё подразумевается! "Дело не только в тайне... - многозначительно прогудел Ад-Малек, ласково улыбнувшись и ухватив сразу обоих близнецов за щёки ласковым, более, чем родственным, жестом и пробасил: - Ну, что ж, полагаю, основные вопросы решены!" - "А как насчёт традиционного окончания переговоров?" - быстро спросил Куку. - "Конечно, конечно!" - воскликнул Тим, словно бы ничего не заметив, и полез в свои многочисленные бездонные карманы, откуда принялся извлекать одну за другой бутылки коньяка.
   Близнецы с глазами, полными слёз, потирали щёки. Они не уставали поражаться необычайному сходству голоса и интонаций Ад-Малека с голосом, а главное, с фанфарисцирующими интонациями Арпадофеля. Им только хотелось бы знать, заметил ли Тимми это сходство. Их лица экстатически сияли, они с робким обожанием снизу вверх смотрели на таинственного кумира, оказавшегося вдруг так близко к ним, что позволяло ощутить всю силу источаемых им удивительных ароматов, причудливо сочетающихся с его композициями, победно сверлившими их уши. О, как им хотелось освоить силонофон по-настоящему (впрочем, что это такое, они, как почти все элитарии, имели весьма смутное понятие), играть на нём с той же космической мощью и страстью - и вот, похоже, их желание сбудется, и очень скоро!.. Тогда в тихоне Галили, вообще в Эрании-Далет, не будет им равных!
   Пока Тим доставал и разливал коньяк по узким фигурным стопкам, Ад-Малек, дав понять, что не пьёт, ловко уселся между Галем и Гаем, ловким, почти неуловимым движением ухватил свою трубочку, которая уже начала своё падение на землю, и со смаком присосался к ней, хитро поглядывая на близнецов. Галь сделал робкое движение рукой в сторону трубочки. Потом так же робко убрал руку. Великий человек сделал вид, что ничего не заметил. Он только вытащил из кармана своего необъятного плаща две толстые коротенькие сигары и под столом протянул братьям. Украдкой поглядывая на Тима, они схватили их, там же, под столом, прикурили - и тут же закашлялись.
   Угощение кумира оказалось набито неведомыми им листьями или травой - от следующей затяжки оба ощутили что-то вроде состояния парения в невесомости. Это их воодушевило, и они продолжали потягивать дымок со странным вкусом и запахом. И вот им уже показалось, что в невесомость воспарили они все вместе со столиком, плывущим между затейливо переплетающихся и плещущихся в пространстве лент белого, зелёного и багрового оттенков, а между ними почему-то время от времени плещутся медузоподобные пятна чёрного цвета. Ад-Малек издал раскатистый, громовой хохот, который мальчишки приняли за новый затейливый пассаж силонокулла. Это мгновенно вывело близнецов из состояния невесомости, словно бы резко сбросив на землю. Галь тихо прошептал брату: "Ух ты-ы! У него и голос - силонокулл?!". Кумир незаметно обнял и вдруг сильно прижал к себе обоих мальчишек, но тут же отпустил и уставился сквозь непроницаемые очки на Тима.
   Пительман по-прежнему ничего не замечал, а может, попросту счёл происходящее совершенно нормальным и естественным. "Это здорово, - думал он, - что виртуозы уже обо всём договорились с боссами: они не только согласны участвовать в угишотрии, но и в будущей Великой Реконструкции!" 60-процентная доля Ад-Малека от доходов в процессе реализации проекта не казалась ни Тиму, ни, как видно, его боссам, чрезмерной.
   Бакбукини как бы между делом поведал о результатах переговоров с неким миллионером и спонсором культурных проектов в развивающихся странах, херре Шугге Тармитсеном. По словам Куку, херре Тармитсен сам изъявил желание - на особых (секретных) условиях - финансировать проект, правда, не без помощи Ори Мусаки-сан. Пительман счёл нормальным и естественным, что херре Тармитсен специально оговорил (и передал через синьора Бакбукини) специфическое и непременное условие своего участия. То есть, лично его спонсорские усилия в огромной мере направлены на экономическое и культурное развитие родины сахиба Ад-Малека - бурно растущего посёлка Аувен-Мирмия (который совсем недавно был маленькой сонной деревушкой, затерянной в жарких песках). А также - на модернизацию силонофона, буде таковая потребуется, - и это помимо законно причитающихся тому 60%, о которых уже было всё обговорено. Об этом и шла неспешная беседа под коньячок Тима с кумирами. В знак особой симпатии саиб Ад-Малек даже предложил Тиму затянуться из своей трубочки, но тот мягко отказался: "Сейчас не время!" - и еле заметно кивнул в сторону своих юных друзей.
   Ребята особо не вникали, о чём шла речь. Но специфическое условие херре Тармитсена, озвученное синьором Куку Бакбукини, даже их насторожило. Зато их мудрый друг Тимми даже ухом не повёл. Какое имеет значение то или иное условие спонсора! Ведь в нынешней непринуждённой встрече главным итогом было то, что с - ним, - полномочным представителем "Лулиании" и лично босса Зомембера! - согласились! - говорить! - великие! - виртуозы! Это - огромный успех дипломатической миссии Тима Пительмана! А ещё он исполнил сокровенное желание сыновей умника Моти Блоха - познакомил с солирующими виртуозами Ори Мусаки-сан. Тем самым Пительман ввёл их в святая святых, привлёк к грядущей (на сегодня тайной от всех и вся) Великой Реконструкции. Отсюда уже не будет им возврата, даже если они по каким-то своим причинам всё-таки захотят вернуться к маме-папе. Тем самым Тим ещё сильнее привязал мальчишек к себе.
   Он не хотел лишний раз задумываться, какое тайное желание саиба Ад-Малека он, не предполагая того, исполнил... Он погружался в свои сладкие мечты: глядишь, наконец-то, спустя много-много лет через мальчишечек откроется для него, Тима, душа их матери, на которую они оба так похожи... Как знать!.. Если честно, слишком активная и въедливая Офелия ему давно порядком надоела. Но как здорово бы было - отобрать Рути у чересчур удачливого красавчика! Если бы он мог распоряжаться собой без участия папашиного друга Минея Зомембера и без всяких привходящих обстоятельств, он бы давным-давно поменял Офелию на... Но тут Тим виновато глянул на сыновей любимой женщины, её сыновей от давнего приятеля и вечного соперника, и вздохнул.
   Наконец, Тим, довольный результатом контакта с творцами силонокулла, встал, пожал руку сначала синьору Куку Бакбукини, затем саибу Ад-Малеку и позвал близнецов, которые никак не могли оторвать восторженных взоров от огромных очков великого силонофониста. Что-то саиб Ад-Малек сказал мальчикам, что-то они, восторженно улыбаясь, ответили. На прощание он крепко обнял обоих мальчиков, и так задержал их, незаметно пощипывая, пока синьор Бакбукини не подошёл и не схватил его крепко за плечо, не оттащил от мальчишек. Близнецы, попрощавшись с кумиром с выражением детского восторга на лицах, направились с Тимом к машине, долго оглядываясь и задерживая свои взоры на длинных мрачных фигурах, на лицах в огромных очках, затуманивающихся по мере удаления от них.
   Перед тем, как забраться в машину, оба близнеца неожиданно для Тимми приподнялись на цыпочках и крепко поцеловали его в обе щеки. Тим с изумлением взглянул на близнецов и покраснел. Только теперь Тим догадался взглянуть на часы: они показывали 4 часа утра. "Ой, fellows! Мы ж тут целую ночь просидели! Поехали, скорей поехали!" - "Ой-ва-вой, Тимми, что daddy скажет?!" - "Ай, не переживай, мотек... Вы же со мной!.. Daddy вашему не до вас. Кроме того, вы уже достаточно взрослые люди. Так что можете быть спокойны!" - и он ласково улыбнулся близнецам, которые от обилия странных, хотя и приятных впечатлений несколько обалдели. Больше они не заговаривали о своих страхах перед реакцией родителей на их слишком поздние прогулки.
  
   2. Блюз последнего луча солнца
   Ханукальные каникулы
   Увидев на сцене своего двоюродного братишку Цвику, услышав его звонкий голосок, Ширли поняла, что её хочется снова общаться с ним, вообще с Магидовичами. Несколько раз она заводила с мамой разговор на эту тему: "Мам, ну, почему бы нам не помириться с ними! А-а!.." Рути находила тысячу причин, чтобы уйти от разговора, но девочка не отставала. Они обе старались, чтобы это не дошло до ушей отца, реакцию которого Ширли плохо себе представляла. А главное - как бы случайно не услышали братья: у них вызывала страх и ярость сама мысль об общении с родичами из Меирии, отсталыми и фанатичными по определению. Такое родство, узнай о нём их элитарная хавура, навеки покроет их позором в глазах тех, без кого они уже не мыслили своего существования. Наконец, Рути надоело нытьё дочери на эту тему, и она ей сказала: "Ширли, ты уже большая девочка, я не могу тебе запретить общаться, с кем ты хочешь. А уж тем более с моими родными, - и она вздохнула. - Раз уж ты с Доронами дружишь, логичнее - и приличнее! - было бы общаться в Меирии с родными, а не с чужими людьми. А мы с папой... - Рути замялась, потом, густо покраснев, пробормотала: - Не суди нас строго, но... не я это решаю... Что до хевре... сама понимаешь..." - и Рути отвернулась.
   Наступили ханукальные каникулы. Каждый вечер Рути Блох зажигала свечи в красивом подсвечнике-ханукие, подаренную ей Моти вскоре после свадьбы. Сейчас она была установлена на полочке в одном из тёмных уголков салона. Разумеется, ханукию не решились - как это полагается по традиции, - выставить на подоконник окна, выходящего на улицу: Блохам меньше всего нужно было (именно сейчас!), показывать обитателям Эрании-Далет яркое, весело мерцающее в ночи выражение их приверженности отсталым, замшелым традициям, о которых Офелия Тишкер уже доступно растолковала всё, что сочла нужным, ненасытным и неразборчивым пожирателям её опусов в "Бокер-Эр".
   По вечерам, когда в углу салона весело сверкали огоньками ханукальные свечи, близнецы демонстративно сидели у себя в комнате, без перерыва до поздней ночи оглашая дом качественными записями свеженьких пассажей силонокулла. Впрочем, до традиционных суфганьйот (пончики, пекутся на праздник Хануки), испечённых мамой и сестрой, они милостиво снисходили, не забывая в процессе вкушения едко иронизировать на эту тему и упоённо скандировать самые сочные цитаты от Офелии на темы Хануки.
   Однажды утром Ширли и Рути сидели в салоне перед телевизором и заканчивали завтрак. Ширли, задумавшись и поглядывая на экран, допивала кофе. Не глядя, она протянула руку за очередным пончиком. В это время за её спиной возник Галь и выхватил пончик прямо у неё из рук. "Ты чего? Опять твои шуточки? Не мог взять из блюда?" - "Нет, Бубале! Так вкуснее! Это я воспитываю в тебе чувство юмора. И-и-и... чтобы жадность не развилась до степени болезненной! А-а?" - и он, подмигнув ей, откусил сразу половину. Ширли пожала плечами и, прищурившись, кивнула: "Приятного аппетита и счастливой Хануки, дорогой братик! - и взяла из блюда другой пончик. - Мы не из голодного края, нам достаточно того, что на столе..." - "А мне ваша Ханука по барабану! - он выхватил у неё из рук ещё один пончик, бормоча: - Праздник злобных фанатиков и убийц - вот что это такое!.." - и он торжествующе посмотрел на мать, перевёл ехидный взгляд на сестру. Ширли вскочила: "Ты что, совсем спятил? Это что - элитарное чувство юмора?" - "Ага! Именно - элитарное, именно - чувство юмора! Зато пончики - это нас всегда интересует! Пончики - отдельно, отрицание фанатических празднеств - отдельно! А тебе это вредно! Ещё растолстеешь - и мальчики любить не будут..." - и с этими словами брат, запихнув в рот второй пончик, выхваченный из рук сестры, схватил всё блюдо с пончиками и понёс его наверх, в комнату близнецов, приговаривая: "Ты хотела, чтобы мы культурненько брали, из блюда? - вот мы и берём... с блюдом вместе!"
   Рути медленно выходила из оцепенения, в которое её ввергла разыгравшаяся сценка. Она внезапно вскочила и взвизгнула: "Галь, ты с ума сошёл? Оставь сестру в покое! Что ты у неё пончики из рук выхватываешь! И блюдо оставь на месте! Куда ты его потащил!" - "Ты против нашей свободы волеизъявления? Мы же всего лишь проверяем уровень фанатизма любимой сестрёнки, а также - жадности... Братьям пончики, видите ли, жалеет!" - не глядя на мать, он снова насмешливо подмигнул Ширли и, покачивая широченными плечами, направился наверх.
   "Беседер, мам, я пойду... - Ширли нервно опрокинула в себя остатки кофе, выливая горячие капли на грудь. - Погуляю... Зачем портить каникулы себе и... любимым братишкам..." - и девочка бегом направилась в свою комнату. - "Ширли, ты куда? Опять... туда же?" - Рути с горечью смотрела вслед дочери, и последние слова произнесла уже шёпотом.
   Через считанные минуты Ширли вышла в салон в длинном толстой рельефной вязки тёмно-фиолетовом свитере с неожиданной оранжевой искрой. Вокруг горла длинный, в тон, шарф с кистями. Почему-то Рути бросились в глаза именно эти пышные оранжево-фиолетовые кисти на концах длинного шарфа. "Bye, мамуль... позвоню..." - и девочка скрылась за дверью.
   Подходя к дому Доронов, Ширли замедлила шаг. Нерешительно нажала кнопку звонка, вдруг засомневавшись - прилично ли являться без звонка, да ещё утром. Может, лучше было бы отсидеться у себя в комнате до ухода братьев, а потом помочь маме испечь новую порцию пончиков, вкуснее и пышнее утренних... Но ведь ей так захотелось увидеться с Доронами, поболтать с Ренаной, послушать музыку. И (в чём она боялась самой себе признаться) - снова ловить брошенные украдкой взоры Ноама... А может быть, удастся, наконец, попросить Ренану с нею вместе сходить к дедушке и бабушке в гости...
   За дверью раздавались голоса и смех мальчишек Дорон, шлепающее-хлюпающие звуки, плеск воды. Она не сразу догадалась, что это близнецы: мало знакомо и до чего смешно звучали их ломающиеся голоса. Ширли поняла, что им придётся (если уже не пришлось) на какое-то время прекратить занятия пением. А как же тогда их студия? Ну, играть-то они, наверно, могут...
   Её размышления прервал чуть приглушенный возглас Ренаны, раздававшийся откуда-то из глубины квартиры: "Ну, откройте же кто-нибудь, оболтусы! У меня руки в муке! Рувик, иди и открой!" - "А почему всегда Рувик! - то дискантом, то, как сломался, баском. - У меня руки мокрые!" - "Иди, иди! У всех руки мокрые!.. Кто-то ведь должен!" Следом раздались шлёпающие по мокрому шаги, потом звук отпираемого замка. Дверь распахнулась, и перед нею предстал босиком в тренировочных штанах, закатанных до колен, и в старой, отвисшей футболке Рувик. Старенькая кипа по брови нахлобучена на буйные медно-рыжие вихры, запачканный кончик носа забавной картошкой вдруг показался ей чем-то вроде третьего глаза. Парнишка с удивлением уставился на неё, тут же густо покраснел, пробасил в нос: "Hi..." - и тут же резко развернулся и скрылся из глаз. Из глубины квартиры снова раздался голос Ренаны: "Кто это там? Рувик, ты куда? Ну же!"
   Тут же возник Ноам, тоже босиком и в таком же живописном прикиде. Он тоже густо покраснел, но не сбежал, пробормотал, старательно уставившись в пол: "Hi... Подожди, тряпку кину... Извини, мы тут с братьями... э-э-э... уборка..." Тут пришёл черёд Ширли покраснеть: "Это я должна извиниться - завалилась без звонка..." - "Надеюсь, всё беседер?" - "Да ничего, просто захотелось вас повидать..." - и Ширли покраснела ещё гуще. Она уже готова была развернуться и покинуть радушный дом друзей, в котором оказалась в такой неурочный час, поставив - в этом не было сомнения! - всех членов семьи в неловкое положение.
   Из кухни пришло спасение - в лице выскочившей оттуда Ренаны. На домашний халат накинут широченный рваный передник, рукава закатаны выше локтя, руки в муке. "О, Ширли, шало-ом!!! Как здорово, что ты пришла! Проходи! Хевре, ну, киньте ей тряпку, дайте пройти! Проходи, Шир, не стесняйся: сейчас будешь мне помогать! Мы с Шилат печём суфганьйот. А вечером - я тебе не говорила? - идём в "Цлилей Рина" на ханукальный концерт!.. Я хотела попозже тебе звонить, а ты - вот она! Так что сегодня ты у нас... Эй, где там Рувик? Куда он смылся, типшон (дурачок)?" - и она, поманив Ширли рукой, скрылась на кухне. Ширли, потупившись, всё топталась у двери и бормотала: "Но я же не одета для концерта..."
   Ноам кинул на пол перед дверью тряпку, повернулся к Ширли спиной, согнулся и принялся ожесточённо тереть пол. Ширли вспомнила мощные, перекатывающиеся по плечам и предплечьям мышцы братьев и сравнила с тонкой фигурой Ноама. Правда, она даже не могла представить себе братьев за таким плебейским занятием, как мытьё полов, но не могла не отметить, насколько резко отличались башнеподобные с горой мышц фигуры братишек-каратистов от гибких, спортивных фигур близнецов Дорон и уж вовсе тонкокостного и худенького Ноама. Глядя, как он тяжело дышит, когда с силой, залихватски трёт тряпкой пол, она впервые испытала нечто щемящее.
   Шмулик, разогнувшись, подмигнул Ширли и снова нагнулся над ведром. Из широких дверей крытой веранды, ведущих в палисадник, выглянул на шум Бенци: "А-а... Шалом, Ширли. Ханука самеах! Рады тебя видеть. Проходи, не смущайся!" - широко улыбнулся он девочке. На нём были такие же, как у сыновей, треники, вместо футболки - старенькая ковбойка с закатанными рукавами, на ногах - высокие, все в земле, сапоги. По пухлым щекам катился пот, струясь сквозь бороду, очки слегка запотели, руки в земле - он работал в палисаднике. Ширли знала, что уход за своим крохотным садиком Бенци никому не доверяет, пестуя молодые росточки, добываемые неведомо откуда.
   Проходя на кухню, Ширли увидела возвращающегося бочком красного, как рак Рувика; на плечи его была наспех накинута старенькая ковбойка. Скрывшись на кухне, она услышала, как Шмулик тихо выговаривает близнецу: "Тебе не кажется, что ты ведёшь себя нелепо? Подумаешь - домашняя одежда! Тоже мне, красна девица! Вон, Ноам ведь никуда не ушёл!" Рувик ничего не отвечал, только хмыкал...
   Девочки заполнили последний противень, Ренана сунула его в духовку. Братья закончили уборку и по очереди шли в душ. Шмулик уже сидел в салоне, закутавшись в длинный махровый полосатый халат всех оттенков фиолетового и развалившись в кресле с удовлетворённой ухмылкой: "Больше всего люблю такой момент - и уборка позади, и я уже вышел из душа - первым!.. Йо-о-ффи (красота) !". На влажной голове парнишки красовалась очередная кипа а-ля Ронен. Девочки присели на диван напротив. Ренана, в джинсовой юбке и вязаном, почти таком же, как у Ширли, длинном свитере, обратилась к нему: "Сыграй-ка нам что-нибудь на угаве, а-а-а, Шмулон! Вон, Ширли просит..." - и подмигнула подруге. - "Нет, девчата!.. - твёрдо отчеканил Шмулик. - Что хотите - флейта, даже не до конца освоенный кларнет. А угав - нет. Ронен нам говорил под большим секретом, что боссы в Эрании носятся с планами устроить какой-то большой музыкальный турнир. Поэтому они с Гиладом решили: до Турнира, когда бы он ни случился, мы с угавом не выступаем, не открываем его никому. Он и так нас ругал за наш сюрприз. Теперь угав только в студии - репетиции, отработка техники игры - чтобы, когда придётся, выступить на уровне. Тренируюсь и отрабатываю только я... и кое-кто ещё... пока не скажу... И вообще... Нам меньше всего нужны вопли Офелии ещё и на тему нашего угава: если уж она вопит, так на всю Арцену..." - "А петь вам сейчас нельзя, верно?" - спросила Ширли. - "Ага... - просто обронил Шмулик и вдруг уставился на неё удивлённо: - А ты-то откуда знаешь?" - "Ну, я же слышу ваши голоса! - вот и поняла..." - "Не волнуйся, нам с братом есть, что делать. У Рувика гитара, у меня - флейта. Для меня гитара так, по старой памяти... чтобы не забыть... Я хотел бы научить Рувика игре на шофаре, но он самый тяжёлый ученик... Он, видите ли, прирождённый струнник! А ещё мы репетируем малышей... ну, когда Гилад и Ронен заняты, а другие педагоги по какой-то причине не могут. Оказалось, мы нашли к малышам подход. Они нас любят и слушаются - так Ронен говорит. Ты знаешь, Ширли, кого я начал немного учить на флейте?" - и он хитро посмотрел на девочку. "Кого?" - затрепетала Ширли, она уже догадалась, какой ответ последует. - "Твоего кузена Цвику... Но у нас теперь не только Цвика учится, он и Нахуми привёл. Его будет Рувик учить: он склонен к гитаре, но не к духовым, где требуется хорошо поставленное дыхание. Ещё они вдвоём хотят начать осваивать... мы между собой называем арфонетта: ты же видела на концерте! Гилад предложил название гитит - как он в ТАНАХе упоминается". - "Да, если действительно получается гитит - и по виду, и по звучанию!.." - подхватил, подходя и усаживаясь в кресло, Ноам в таком же длинном халате, только почти без полос и тоном потемнее. Он слишком уж нарочито старался не смотреть на Ширли.
   Вскоре в салоне собралось всё семейство. Ширли, взглянув на Бенци, вопросительно посмотрела на Ренану. Та, поняв недоумение подруги, отвечала: "Папа два дня подряд работал допоздна, чуть ли не двое суток сидел безвылазно на работе, зато сегодня у него выходной. А может, у них сегодня такие работы, что..." - "Ренана, никто не знает, чем сегодня... или вчера... занимаются наши боссы... Поэтому не будем об этом... тем более в праздник", - мягко осадил дочку Бенци.
   На улице посветлело, выглянуло солнышко. Ренана предложила: "А что если нам пойти прогуляться по Меирии? Ты же толком и не видела!.." Ширли бросила взгляд в сторону братьев, отвернулась и кивнула: "Ну, пошли..." Ренана усмехнулась, встала, потянулась, выгнувшись по-кошачьи. Ширли показалось, что из глаз подруги посыпались во все стороны искорки. Ренана долго и старательно наматывала на шею свой длинный шарф, такой же, как у Ширли, так и этак перебрасывая свою пышную косу.
   Девочки вышли за калитку, прошли вдоль по улице до угла. Ренана указала на один из трёхэтажных домов и, словно бы между прочим, проговорила: "А в этом доме живут Магидовичи..." - и искоса взглянула на подругу. Ширли посмотрела на Ренану, замялась, глубоко вздохнула, словно нырять собралась, потом набралась смелости: "Кстати, Ренана, я вот о чём тебя хотела бы попросить... Э-э-э..." Увидев смущение подруги, Ренана улыбнулась: "Чем смогу - помогу!" - "Мне очень хочется пойти к дедушке и бабушке в гости... но..." - "Ясно! Одна стесняешься! Так?" - "Угу..." - "Ну, так пойдём сейчас. Готова?" - "М-м-м..."- "А чего медлить! Я всегда так: решила и сделала. Отец упрекает меня, что я слишком скорая на решения, - засмеялась Ренана, помолчала и добавила: - Ты и не знаешь, что моя бабуля Ривка дружит с твоей бабушкой Ханой... Сейчас, правда, они только перезваниваются - ведь наши живут в Неве-Меирии". - "А о каком Нахуми говорил Шмулик? Цвику я помню, а Нахуми..." - "Это старший сын Амихая", - коротко проговорила Ренана.
   И вот они перед дверью квартиры на первом этаже, и Ширли никак не может поднять дрожащую руку к кнопке звонка. Ренана решительно нажимает на кнопку. За дверью тишина, потом звук торопливо семенящих шагов, хрипловатый, похожий на мамин, слегка дрожащий голос: "Кто там?" Ширли неслышно шепчет сдавленным от волнения голосом: "Я, Ширли Блох..." Ренана с улыбкой громко откликнулась: "К вам пришла ваша внучка Ширли!" Дверь распахивается, на пороге - маленькая кругленькая бабушка Хана. Она застыла, отступила назад, всплеснула руками, и в глазах у неё заблестели слёзы. Она кричит в глубину квартиры: "Гедалья! Гедалья! Иди сюда! К нам гостья пришла! Дорогая гостья!" - "Какая такая гостья?" - гудит голос дедушки из другого конца коридора. А вскоре и он сам появляется из комнаты, которая служит ему кабинетом.
   Ширли смутно припомнила, что когда детьми они приходили в гости к бабушке и дедушке, он никогда не позволял им заходить в свой кабинет. Но с порога можно было видеть крохотную комнатушку, стены которой были заставлены стеллажами и полками, которые ломились от множества книг, тяжеленных фолиантов; им, судя по виду, не меньше ста лет, а может, гораздо больше. Дедушка Гедалья острым глазом оглядывает Ширли и, отвернувшись, ворчит: "Копия отец... Зато близнецы похожи на Рути, вернее, на меня..." - "Ты о чём, Гедалья! Внучка наша пришла к нам в гости... А ты - Ренана, подружка моей внучки, - обращается она к Ренане и широко улыбается: - и внучка моей подруги рабанит Ривки? Как она? Я ей несколько дней не звонила! Обязательно передай ей привет от меня!" - "Обязательно передам - она будет рада!" - "Ну, что же мы тут стоим! Проходите, проходите, садитесь! Гедалья, прерви на время свои занятия: такие гостьи к нам пришли! Наша внучка Ширли и внучка моей подруги Ривки! Смотри, как девочка выросла! А волосы... если бы не чёрные, как у Моти, ну, совсем, как у меня были!.. Помнишь, Гедалья, какие у меня были локоны, когда мы познакомились? У тебя, хамуда, цвет волос папин, а мягкие, нежные локоны, как были у меня и у твоей мамы. А у близнецов - почему-то наоборот... Цвет как у деда, но жёсткие, вьются пружинками..." - "Сейчас у них волосы совсем не такие..." - выдавила смущённо девочка, вспомнив, что братья выделывали со своими волосами последние годы.
   Бабушка Хана, сияя, подсела к внучке и погладила её по голове, потом осторожно и робко поцеловала в щёчку. Ширли смутилась и вдруг повернулась к старушке и в ответ пылко обняла и поцеловала её. Хана вдруг заплакала: "Ой, моя девочка, маленькая, худенькая, ласковая! Сколько раз ты мне снилась, как ты приходишь к нам в гости!.. Как я хотела видеть тебя! А братишки, почему?.." - старушка неожиданно оборвала себя и испуганно прикрыла рот рукой. Ширли покраснела, округлила глаза и беспомощно посмотрела на Ренану. Ренана тут же ловко перевела разговор на другую тему: "Ширли хочет поступить учиться в ульпену в Меирии, куда и я иду, и где наши мамы учились..." Тут уж и дед Гедалья заинтересовался, принялся расспрашивать девочку, почему она решила идти в ульпену, если её мама давно порвала с традицией, и у них дома нет ничего, на чём она выросла, и её муж...
   Хана решительно его оборвала: "Гедалья, мы не будем сейчас обсуждать это! Уважение к родителям - важнее всего!.." - "Значит, ты решила вернуться к корням?" - серьёзно и ласково глядя на девочку, спросил дед. - "Да!" - твёрдо произнесла девочка, и дедушка впервые с её появления у них в доме улыбнулся. И спросил: "А мальчики? Галь похож на меня, Гай тоже, но Галь больше. Гай, тот помягче будет... Они могли бы наследовать..." - "Нет, с этим не получится... - сокрушённо проговорила Ширли, качая головой, - у них другие интересы..."
   Старая Хана вышла на кухню и, выглянув оттуда, поманила Ширли: "Пошли, метука, помоги мне". Ширли встала, кивнув деду, и направилась на кухню. Ренана осталась в салоне побеседовать со старым Гедальей. Хана разогревала в микрогале, вытаскивала и выставляла на передвижной столик всевозможные ханукальные блюда. Она тихо прошептала внучке: "Ширли, мы не говорили дедушке, как Галь и Гай избили старшего сына Нехамы, внука Ривки. Мы не хотим, чтобы он знал: его это очень расстроит... мало того, что избили, и так зверски... Этим дурацким ка-ра-тэ занимаются, совсем не еврейское дело... все эти драки... Ещё и то, с чего всё началось... Эти песенки... как-его-там?.." - "Бабуль, а почему они с мамой не поговорят, Арье и Амихай?" - "Ой, не спрашивай, метука!.. Дед больше всего переживает за твоих братиков. Они нам были таким утешением... после всего..." - и по лицу старушки заструились слёзы. Она давилась слезами, стараясь не всхлипывать, чтобы муж не слышал. Ширли удивлённо и с состраданием взглянула на бабушку. У них дома никогда не вспоминали историю семьи Магидовичей, девочка об этом, во всяком случае, не знала. Она прижалась к старушке, стала покрывать её лицо поцелуями, успокаивая: "Что ты, бабуль!.. Я же к вам пришла!.. Не надо плакать, родная!" Понемногу старушка успокоилась.
   На столе стояли красивые чашки с блюдцами, глубокая тарелка с румяными латкес (картофельными оладьями), суфганьйот всевозможных форм и размеров на большом блюде, варенье, конфеты. Посреди стола важно пускал ароматный пар большой фарфоровый чайник.
   Распахнулась входная дверь, и вбежали двое мальчишек примерно 10-11 лет. Из-под одинаковых простеньких чёрных кип с фиолетовым отливом у одного выбивались лохматые светлорыжие кудряшки, на лице выделялись яркие голубые (как у бабушки Ханы!) глаза. Другой, чуть помладше, отличался от первого короткими тёмными волосами, отливающими тёмной медью и острыми, словно угольки, темно-карими глазами. При этом в глаза бросалось удивительное для двоюродных братьев сходство - и манеры, и жесты, и мимика, и даже немного черты лица, а главное - россыпь веснушек на носу и щеках, впрочем, на лице темноволосого она была явно гуще.
   Голубоглазого мальчишку Ширли сразу узнала - это был её кузен Цви-Хаим Магидович. Ширли уже слышала его пение и разговоры о том, что он один из самых многообещающих солистов студии. С ним-то и начал заниматься Шмулик на флейте и хочет учить игре на шофаре! А второй, как она поняла, Нахуми - о нём Шмулик тоже сегодня упоминал.
   С семьёй Амихая Блохи почти не общались даже в лучшие времена, поэтому Нахуми, его сестру и брата Ширли почти не помнила. Смутно припоминались поджатые губы матери и её осуждающие (кого?) слова, что дети Арье и Амихая не только двоюродные, но и молочные братья; что это такое, она не понимала.
   "О, мы вовремя пришли, Цвика! Смотри - снова гора суфганьйот!" - воскликнул обладатель тёмных глаз-угольков. Хана заулыбалась: "Посмотрите, хевре: у нас гостья! Вы помните? Это ваша двоюродная сестра Ширли, дочка Рути!" - "Которые в Далете живут?" - догадался темноглазый Нахуми, произнеся "в Далете" с нажимом. Эти слова, сопровождаемые въедливо-насмешливым взглядом глаз-угольков, смутили Ширли. Ренана подбадривающее погладила её по плечу. Цвика во все глаза смотрел не на Ширли, а на Ренану. Ширли улыбнулась, вспомнив всё, что она слышала об этом неугомонном шалуне, ещё когда он был крохой с голоском-колокольчиком. Ехидный Нахуми сварливо продолжал: "Они же не хотят жить по-нашему!" - "Нахуми, прекрати! Ширли - тоже моя внучка, такая же, как и вы оба! Она хочет учиться у нас в ульпене", - осадила мальчишку бабушка Хана, а дедушка Гедалья добавил: "Ширли решила вернуться к нам той же дорожкой, по которой Рути ушла. Хочу верить - и всех за собой приведёт! Только учись, девочка, как следует! Ренана, ты, внучка рава Давида, не оставишь её? Ей будет очень непросто без поддержки! Ширли, если ты серьёзно решила вернуться, то и мы поможем. Ты же наша родная кровь! Приходи в любое время! А если сможешь, и братьев приводи!" Ширли опустив голову, пролепетала: "Спасибо, дедушка... Конечно, я буду приходить к вам. А можно с Ренаной?" - "Ну, конечно! Внучку рава Давида, дочку Нехамеле, мы всегда рады видеть! Ведь её мы, знаешь, с каких годков знаем? Она всегда была умница, училась хорошо!" Гедалья помолчал, а потом обратился к Ширли: "Ширли, я серьёзно говорю. Если бы ты привела сюда братьев, ты меня очень порадовала бы... Как бы я хотел посидеть и потолковать с Галем, поучить с ним Тору, Гемару..." - мечтательно произнёс старик, не замечая смущённых взглядов, которыми обменялись между собой Ширли, Ренана и старая Хана. В глазах старика вдруг блеснуло нечто, похожее на слезу. Цвика подошёл к деду и прижался к нему: "Не надо, дедуль, не расстраивайся!.. Мы тебя любим!" Старик поднял голову, взгляд его был так же остёр и строг: "Беседер, хевре!"
   Ренана внимательно поглядела на Цвику и улыбнулась: "А мы вас сегодня вспоминали - Шмулик и Рувик рассказывали. Ну, а как ты пел на концерте в "Цлилей Рина", мы с Ширли слышали! Правда?" - "Мы с Нахуми теперь вместе в студии занимаемся: я его привёл, и Гилад принял, - он помолчал и тут же заявил Ренане: - А тебя мы узнали: ты сестра Шмулика и Рувика, ты ужасно на них похожа! Шмулик - наша гордость! Бабуля, дедуля, вы знаете: это он угав придумал, он ещё лучше всех на флейте играет. А Рувик - наш поэт, как и Гилад. Он уже начал Нахуми на гитаре учить, - восторженно пояснил мальчик бабушке и дедушке, потом похвастался: - А я сегодня буду петь на концерте!" - "Тогда тебе надо немного отдохнуть перед концертом", - вполголоса заметила бабушка.
   "Шмулик и Рувик очень хорошие, с ними так здорово, так весело! Мы их все очень любим! - возбуждённо тараторил мальчик. - Вы бы знали, как в нашей студии интересно!.. Я тоже хотел бы научиться играть на угаве Шмулика, но Ронен сказал, что мне ещё рано... Они там что-то проверяют, отрабатывают... только Ронен и Шмулик. А почему ты не привела их?" - вдруг спросил Ренану Цвика.
   Девочки ещё немного посидели и встали, собираясь уходить. Ренана сказала обоим мальчикам: "Приходите к нам, вы оба. Знаете ведь, где мы живём - тут рядом, через два квартала. Можете у нас заниматься. И слушать музыку - у нас всё время музыка!" Дедушка Гедалья сказал Ширли на прощание: "Хамуделе, я очень рад, что ты вернулась - во всех смыслах! Правда, очень рад. Если бы вся твоя семья вернулась, это было бы мне бальзамом на сердце! Приходи почаще. Знай - у тебя тут родные люди! Знай и помни! Мы тебя будем ждать!" - и улыбнулся девочке, которая ответила смущённой улыбкой. - "Приходите, приходите к нам, девочки! Ширли, хамуда, мы так рады тебя видеть!" - улыбаясь сквозь слёзы, твердила Хана.
   Вышли на широкую улицу с множеством магазинов. Неожиданно Ширли обратилась к подруге: "Слушай, Ренана, а не поможешь ли мне сшить пару юбок... А-а?" - "С удовольствием. А чего ты вдруг решила?.." - "Ну... понимаешь... Мне не совсем удобно гулять по Меирии в брюках. Можно, конечно, юбку-брюки, но просто брюки... Вообще-то я всегда ужасно любила брюки - удобно и мне идёт... Но... сама понимаешь... И бабуле, наверняка, было бы приятно, если бы я одевалась, как у вас принято..." - "Который час? Есть немного времени! У тебя есть деньги, или я одолжу?.." - "Есть, конечно!.. Но тогда как с концертом..." - "Не волнуйся - времени навалом! Магазин тут, за углом". - "А что?" - не поняла Ширли.- "Выберем и купим ткань, какую ты захочешь. И сейчас же начнём и кончим. Полчаса - не больше, до вечера успеем. И в новой юбке пойдёшь на концерт!" И девчонки побежали в магазин.
   Сидя рядом с подругой и любуясь, как она ловко орудует на старенькой швейной машинке, Ширли вдруг вспомнила, что обещала маме позвонить, но до сих пор этого не сделала. Она вытащила та-фон и набрала номер. "Что-то ты загуляла! И папа задерживается на работе, он звонил. И я одна... Хевре убежали... Что ты говоришь? Навестила моих? Ну, тов, молодец... А когда придёшь? Только вечером? Какой ещё концерт!.. В "Цлилей Рина"? Я же волноваться буду! Зачем тебе это!.. Беседер... После окончания позвони, отец тебя заберёт, если... освободится с работы..."
   Ширли закрыла та-фон с немного виноватым видом. Ренана, не поднимая головы, сосредоточенно вела очередной шов, только вдруг спросила: "Я так поняла, ты не в курсе истории вашей семьи?" - "Не-а... А что, там какая-то тайна? Почему бабуля плакала, и у деда были слёзы в глазах?"
   И Ренана рассказала ей всё, что сама слышала от старших, но о чём у Ширли дома не принято было говорить - и о смерти маленьких близнецов за несколько лет до рождения Рути, и историю Йоси, старшего сына Ханы и Гедальи. Об этом знали все в Меирии, очень сочувственно относились к Хане и Гедалье и старались ни словом не упоминать Йоси. Рассказала Ренана и о том, что Хана просила дочь дать только что родившимся близнецам имена Цви и Йонатан, но Моти настоял на именах Галь и Гай, а Рути ни в чём своему мужу не перечила. "Зато смотри: твоих кузенов так и назвали - одного Цви-Хаим, другого Нахум-Йонатан..."
   Ренана с удовлетворённой улыбкой привычно выслушивала скупую похвалу мамы по поводу новой длинной узкой юбки, которая красовалась на миниатюрной Ширли, делая её ещё стройнее и изящнее. Длинный свитер и шарф зрительно делали девочку в этой юбке как бы чуть выше ростом.
   Шмулик при виде Ширли в новой юбке восхищённо ахнул, Рувик густо покраснел, а Ноам только сдавленным голосом и, заикаясь, промямлил: "Йоффи, Шир-ли... Моя сестрёнка - отличная мастерица!.. Ну, поехали, что ли..." Ренана с Ширли и близнецы забрались в большую новую машину Ирми, где уже на переднем сиденье сидел Максим, за ними на заднее сиденье втиснулись родители с Ноамом и Шилат.
   Как только они оказались в "Цлилей Рина", близнецов тут же след простыл. Ренана понимающе кивнула: "Это студийцы собираются... Последние инструкции, то-сё... Наши-то, как ты понимаешь, сейчас не поют!.." - "Ага..." Ширли опасливо пролепетала на ухо Ренане: "Я вообще-то привыкла к брюкам. Не знаю, как удастся поплясать в узкой юбке". - "Да ты что - я же глубокую складку сделала сзади! Знаю же, как мы танцуем!" - засмеялась Ренана. - "Смотри, Ренана: студийцы уже в зимнем варианте своей студийной формы?" - "Ага! Правда, красиво?" - "Очень! Даже лучше, чем летняя", - улыбнулась Ширли, глянув на близнецов и тут же увидев Цвику, а с ним рядом Нахуми.
   Ренана указала подруге на двух светлорыжих мужчин рядом с Цвикой и Нахуми: "Это - смотри! - твои дядюшки, Арье и Амихай, а это Тили, жена Арье..." - "Да, я поняла. А где жена Амихая? Я её вообще не помню..." - "Дома, наверно... Она вообще не ходит на эти концерты, тем более, сейчас: ждёт четвёртого... - не глядя, буркнула Ренана. - Пошли, поздороваемся, заодно и снова познакомишься!"
   Позже, возобновив тесное общение с роднёй матери, Ширли, острым взглядом художника, подметила, до чего схожи между собой мамины младшие братья чертами лица, цветом глаз и волос (почти как близнецы!..), если бы не главное отличие: лицо Амихая было до того густо усыпано рыжими веснушками, что казалось смуглым, особенно рядом с тронутым трогательной россыпью светлых веснушек лицом Арье. Старший Арье чуть выше ростом, плотнее, и вообще выглядит солиднее худенького, подвижного Амихая, напоминающего Ширли мальчика-подростка.
   К Амихаю робко прижимался очень похожий на него маленький, лет 5-6-и, мальчик. Это был его младший сынишка Идо, с такими же грустными выразительными голубыми глазами, светло-рыжими волосами под тёмной кипой, его лицо так же, как у отца, густо усыпано рыжими веснушками. Дочь Амихая 8-летняя Лиора, на первый взгляд, похожая на Нахуми, черноглазая и темнокудрая, но на лице - ни единой веснушки. Она кинула на Ширли "по-девчоночьи" кокетливый взгляд и продолжила оживлённо болтать с младшими сыновьями Арье, 9-летним Эйтаном и 7-летним Иланом. Тили, с круглого миловидного лица которой, казалось, никогда не сходит ласковая улыбка, держала на руках полуторагодовалую малышку Сигалит, в отличие от черноголовых средних братишек, похожую на старшего брата рыженького Цвику.
   "Да, племянница, выросла ты, ничего не скажешь", - улыбнулся Арье. Амихай только смущённо кивнул и обвёл рукой стоящих вокруг детей: "Наши дети, твои кузены!" Цвика вмешался и представил Ширли своих младших братьев и сестрёнку. Нахуми кивком указал на своих младших сестру и брата, пробормотав их имена, и тут же потянул Цвику в толпу студийцев: "Пошли, нам пора..." Амихай снова кивнул Ширли и пробормотал: "Увидимся... Сидеть, наверно, будем рядом..." - и двинул за старшим сыном, следом за ними - Арье.
   Ренана указала Ширли на подошедшую сестру Рути, Морию, и её мужа, альбиноса Эльяшива. Они пришли всей семьёй - с трёхмесячной дочкой и двумя старшими девочками, на вид 2 и 3 лет, - и тут же устроились между Доронами и братьями Мории. Мория и Тили очень нежно, по-родственному расцеловались. Тили тут же обратила внимание Мории: "Ты помнишь свою любимицу? Вот она!" - "Неужели это Ширли? Как ты выросла! Ты меня, наверно, и не помнишь... Ну, так давай снова познакомимся и подружимся! Вот мои дочки - Эстер, Рохеле и Ривка, а это мой муж, Эльяшив Бен-Шило!"
   Поначалу муж тётки не понравился Ширли. Через сильные очки на неё глядели маленькие красные глаза, опушённые белыми ресницами, такие же брови и волосы; он показался Ширли чуть ли не уродом - рядом с очаровательной маленькой Морией, похожей на Рути и бабушку Хану на старых фотографиях. Зато малышки совершенно очаровали Ширли, и она ласково погладила и расцеловала всех по очереди. Ширли тихонько поведала о своём впечатлении Ренане, но та пожала плечами и ответила: "Ну и что, что альбинос! Он очень добрый, они очень любят друг друга. Зато у Амихая жена красавица... А что толку!" - "У Амихая??!" - "А что ты удивляешься! Мама говорит - ребёнком он был совершенно очаровательным, и веснушки нисколько не портили... А уж такой добрый и ласковый!.." - "Но что у него?.." - "Ты же видишь: Арье и Мория - семьями, Мория даже с крохой Ривкой, а Амихай - только с детьми... Как вдовец..." - "Ну, не говори так... Она же, наверно, не может..."
   Ширли глянула на Морию, за которую цеплялись Эстер и Рохеле. Потом рассеянно перевела взгляд на Лиору, дочку Амихая. Поморгала, перевела глаза с кучерявой светлорусой малышки Эстер на Лиору, обратно на Морию, светлые волосы которой почти полностью прикрывал темно-каштановый парик. Ошеломлённо прошептала подруге: "Смотри: чёрненькая Лиора и сероглазая светленькая Эстер, или её мама Мория, - словно одно лицо! Я и не знала, что такое возможно!" - "Да, вся Меирия говорит: Лиора только масть и взяла у мамаши, остальное всё - ваше! И характер тоже..."
   Прожектора осветили сцену-ракушку, задник которой украшала огромная ханукия, где сияли 6 больших свечей; одна, как и положено, чуть в стороне. Публика затихла, уставившись на сцену. Как всегда, любимые артисты были встречены криками радости и бурными аплодисментами.
   В общем-то, концерт почти не отличался от первого, на котором была Ширли. Исполнялись в основном те же самые песни, но публике не надоедало их слушать снова и снова, под них танцевать, хлопать и подпевать им. Тем более артисты каждый раз украшали исполнение новой аранжировкой. Так же восторженно публика встречала Шмулика с флейтой. Ширли слышала за своей спиной сожаления, что милые близнецы Дорон не могут сейчас петь, что вообще больше никогда не будут радовать людей детскими звонкими голосами. "Такова судьба мальчиков. Ничего не поделаешь", - глубокомысленно заметил Арье, на что Амихай откликнулся: "Наших сыновей тоже это ждёт, так пусть поют сейчас, пока поётся..." - "Вы неправы, хевре, - услышала Ширли густой бас и, вздрогнув, оглянулась - это был Эльяшив, муж Мории. - Откуда тогда берутся взрослые певцы с хорошими голосами?" - "Так это ж надо год, а кому и больше, выдержать как бы карантин!.. Не всем это дано выдержать, - протянул Арье и потянул брата за рукав: - Пошли, попляшем..." Эйтан с Иланом и Идо двинули следом. Малышка Сигалит сидела у Тили на руках, рядом с ними дочка Амихая Лиора с интересом глазела на танцующих, что-то шептала на ушко Тили...
   К братьям Магидович присоединился муж Мории, Эльяшив. Он усадил на плечи Рохеле, подхватил на руки и прижал к себе крохотную трёхмесячную Ривку и так танцевал рядом с братьями жены. Рядом с ним, ухватившись за край пиджака, топталась и весело смеялась Эстер. Ширли с нескрываемой тревогой глядела на неразумного, с её точки зрения, родственника. Арье усадил на плечи малышку Сигалит, Амихай своего Идо, и все трое образовали маленький семейный кружок, внутри которого с хохотом подпрыгивали средние мальчишки Арье. Впрочем, альбинос вскоре запыхался и ссадил с плеч среднюю дочурку Рохеле, ещё крепче прижав к себе малышку Ривку.
   Как в прошлый раз, Ширли то отплясывала с девушками и молодыми женщинами, то усаживалась между Морией и Нехамой, украдкой поглядывая на Ноама, который, как всегда, раскачивался и застенчиво топтался между мощным Ирми и тщедушным Максимом, так же украдкой поглядывая на Ширли. Бенци танцевал рядышком с Ирми.
   Гилад объявил антракт, после которого были обещаны композиции с шофаром. Пока мужчины молились, Мория кормила Ривку грудью, что немало поразило Ширли: зачем такую кроху таскать на концерт, и себе, и ей создавать проблемы. Но она ничего не сказала тётушке - зачем омрачать возобновлённое знакомство!
   Второе отделение концерта открылось композицией, которую Шмулик исполнял на флейте на пару с Цвикой - этот то звонко, чарующе пел, то прикладывал к губам флейту, и над "Цлилей Рина" неслось затейливое двухголосие. Как только отбушевал шквал аплодисментов, которым публика отметила восхождение на небосклоне хасидской песни новой золотисто-рыженькой звёздочки - Цви-Хаима Магидовича, Мория с семьёй покинули Лужайку. Арье и Амихай остались, а их младшие дети и Тили, жена Арье, отправились домой вместе с Морией и Эльяшивом. Ширли тепло и не без сожаления попрощалась с вновь обретёнными родными, подумав, что они нечасто посещают подобные мероприятия. Она поняла, что Мория потрудилась придти сюда с тремя малышками, только чтобы послушать племянника Цвику, о котором уже начали говорить на их улице.
   Снова полилась зажигательная мелодия, и все пустились в пляс.
   Ширли глянула на площадку, где плясали мужчины, пошарила глазами по кругу танцующих мужчин и мальчишек, отыскала веселящихся рядом Ноама, Ирми и Максима, даже успела перехватить смущённую улыбку Ноама. И вдруг увидела непосредственно за спинами всех троих, в неосвещённых зарослях расплывчатые, мощные фигуры своих братьев. Они как-то странно то ли покачивались, то ли дёргались не в такт звучащей музыке. Ширли подумала: "Чего это их ноги не держат?" Позади, нависая над ними, мотается мешкообразная фигура Тумбеля, в его правой руке - нечто маленькое и блестящее, типа та-фона. Он то и дело поглядывал на чуть поблескивающий приборчик, взор его скользил по фигурам танцующих мужчин, а потом останавливался на юных артистах в ракушке.
   Девочке стало очень не по себе. Блик прожектора на мгновение выхватил из мрака их лица, и она похолодела от ужаса: братья указывали друг другу пальцами то на танцующих, то на сцену-ракушку, то на выступающих - и при этом ехидно ухмылялись. При следующем падении блуждающего блика на то же место, она заметила, как Галь мотнул головой, ткнувшись носом прямо в ухо Тиму, тот кивнул, снова глянув на нечто та-фонообразное в его правой руке. Она незаметно толкнула подругу. Та посмотрела на неё с удивлением: "Что с тобой? Ты так побледнела! Устала?" Ширли одними глазами указала туда, где среди густых зарослей, почти недоступные свету фонарей, заливающих "Цлилей Рина", еле видные, покачивались, как будто ноги их едва держали, её братья и маячивший за их спинами Тумбель. "Смотрят? Ну, и пусть смотрят! - прошептала беззаботно Ренана. - Пусть видят, как мы веселимся! Пусть завидуют!" - "Боюсь, они не завидовать сюда пришли, и даже не посмеяться над нами..."
   На сцене плавной дугой выстроился студийный ансамбль духовых. В центр полукруга вышли Гилад и Шмулик - старший со свирелью, младший с флейтой. Публика затихла в предвкушении новых мелодий. И вдруг... При первых звуках напевной мелодии на Лужайку пала тишина - словно набросили толстый и рыхлый матрас, набитый нечистой ватой. О, Ширли было слишком хорошо знакомо это ощущение - голову вкрадчиво обволокло и сжало, как тисками, из глубины живота медленно поднималась дурнота. Она судорожно сглотнула, беспомощно оглянувшись по сторонам.
   Шмулик недоумённо застыл, продолжая держать флейту у самых губ, Гилад бессильно опустил руку со свирелью. Студийцы со страхом и недоумением взирали на своих руководителей. Гилад шевелил губами, как будто пытаясь то ли что-то сказать, то ли спеть - безраздельно царила глухая, непробиваемая тишина. Публика застыла в лёгком испуге, на лицах отражалось тревожное непонимание происходящего. Кто-то держался за виски, кто-то судорожно сглатывал. Ширли поняла, что неприятные ощущения поразили не только её, и мурашки побежали у неё по спине: это казалось полузабытым кошмарнымй сном.
   Точно: нечто похожее случилось у них дома как раз перед её первым посещением "Цлилей Рина". Пришли братья с Тумбелем - и через четверть часа у неё замолк проигрыватель. Она слушала новый диск Гилада и Ронена, и тогда ей показалось, будто на комнату накинули толстый слой чего-то рыхлого, нечистого. И мама рассказывала, что в тот же момент само собой неожиданно вырубило звук телевизора - а ведь и там в качестве музыкальной заставки звучала какая-то клейзмерская мелодия. Сейчас она не вспомнила про День Кайфа. Но сопоставила два странных явления - дома и вот тут. Только одно её порадовало: Мория с малышками этого не застала, успела уйти домой...
   Ширли наклонилась к Ренане и тревожно прошептала, судорожно сглатывая: "Это, я уверена, они... Их рук дело!.. Этот мерзкий Тумбель... Спрячь меня!.. Скажи вашим..." Оглянулась: Ренана шептала что-то на ухо напуганной Нехаме, побледневшей от нахлынувшей дурноты. Бледная Шилат вскочила, побежала к Бенци, застывшему в кругу считанные минуты назад весело и зажигательно танцевавших и подпевавших парней и мужчин; рука на плече Ноама. Он тут же почти бегом пересёк площадку, подошёл к Нехаме с Ренаной. Ренана что-то шепнула отцу, он кивнул и направился обратно, пошептался с друзьями.
   Ронен видел растерянные лица своих питомцев,словно бы в безмолвном отчаянии взывавших к ним с Гиладом: "Сделайте же что-нибудь!.." Вытащив из-за пазухи, приложил к губам шофар, в глазах - лихая отчаянная решимость. Громкие и грозные ткуа, затем - россыпь труа, неожиданно взорвали вязкую немоту. Четверо студийцев переглянулись, коротко кивнув друг другу, вскинули шофары, вторя Ронену. Почуяв, что в вязкой немоте пробита брешь, студийцы воодушевились. Надо было во что бы то ни стало разорвать в клочья кошмар рыхлой немоты - впятером им это удалось! Вслед за труа над "Цлилей Рина" покатилась грозная россыпь шварим. Ширли из-за спин высоких девушек глянула в темень, снова увидела своих братьев и меж ними Тумбеля, лихорадочно молотящего толстыми пальцами по кнопочкам та-фона, пёстро посверкивающего в темноте. Как ни темно было, как ни стремителен был полёт блика света, на мгновенье осветившего троицу, затаившуюся в густых зарослях, но Ширли показалось, что она успела увидеть досадливую растерянность и злобное недоумение, исказившее лица троицы. Тумбель шевелил скривившимися в брезгливой усмешке губами, резко закрыл та-фон и раздражённо сунул в карман. Все трое тут же растворились в тёмных зарослях. Спустя считанные секунды на этом месте появились высокие молодые парни с Ирми во главе - и никого не нашли; только поломанные ветви, будто стадо крупных животных ломилось сквозь кустарник.
   Ширли снова глянула на Нехаму, потом на Бенци. С облегчением она ощутила исчезновение жутких ощущений, как только над "Цлилей Рина" рассыпались громкие шварим. Ронен снова протрубил в шофар - раздалось ещё более протяжное, громкое, тревожное и грозное ткуа! Словно повеяло свежим ветерком, развеявшим душную затхлость, внесённую жутким, неведомым эффектом.
   Гилад весело вскинул руки и, выйдя на середину, улыбнулся публике: "Не пугайтесь: маленькая непредвиденная неполадка. Продолжаем наш концерт! Наши "Тацлилим" в полном составе исполняют попурри!" Но после неожиданного инцидента это уже было не то веселье, словно испарилась прежняя зажигательная радость. Будто вместе со звуками любимой музыки злоумышленники украли чистые искры радости, и это внесло в души людей смятение, необъяснимую тревогу и непонятные страхи.
   Притихшая толпа покидала "Цлилей Рина". Не было привычного весёлого обсуждения концерта с распеванием хором любимых мелодий. Магидовичи испарились и увели сыновей - Ширли даже не успела с ними попрощаться. Бенци о чём-то тихо беседовал с Гидоном. Ренана бережно поддерживала маму, Ширли крепко держала её другую руку и тихо бормотала: "Они украли у нас радость..." И тут же с однойи стороны услышала ломкий голос одного из близнецов (оглянувшись, поняла - это Рувик, пристально уставившийся на неё огромными невидящими глазами): "Нас запихнули в пространство украденных мелодий..." А с другой стороны - шёпот Ирми: "Хевре, я уверен: это то, о чём я говорил..." - "Но... каким образом? И кому это было нужно? Не по-ни-ма-ю!" - это уже мягкий басок Ноама. - "В кустах крутились... э-э-э... некоторые... патентоведы-лулианичи", - шептал Максим. - "Мы их так и не нашли. Смылись, как только мы пошли в обход... Теперь ничего не докажешь..." - это уже Ирми. - "...Нам нужен индикатор..." - серьёзно проговорил Бенци, а шедший с ним рядом Гидон кивнул: "Похоже, какая-то зацепка уже есть..." - "Это будет реальное дело и поле исследований! - не игры, не финансовые программы для заказчика-хуль, а нечто настоящее..." - "У меня вернулись знакомые симптомы... как на Дне Кайфа, когда идиоты-силоноиды врубили свою "музыку"... И сейчас на работе то же самое, когда из кабинетов несётся силонокулл-салат... Вроде и негромко, а действует жутко: будто в голову медленно-медленно что-то тяжёлое ввинчивают..." - "Неужели у вас силонокуллом балуются в рабочее время? - спросил удивлённо Ноам. - А я думал - компьютерные игры разрабатывают! Теперь-то понятно, какие у вас секреты!.." - "Ещё бы..." - обронил Ирми, Максим мрачно кивнул. Ширли с интересом взглянула на Ирми и медленно проговорила: "Мне тоже это знакомо, о чём адони... - она кивнула в сторону Гидона, - ...говорил. У нас дома было то же самое, когда Тумбель к братьям пришёл. Сейчас он тоже там был, у него в руках был та-фон, и он быстро-быстро играл кнопочками..." Ирми многозначительно переглянулся с Максимом и Гидоном, вскинул подбородок: "Та-фон? Интересно! Спасибо тебе, Ширли! Это важно - то, что ты сказала!.." - улыбнулся он ей и Ренане. Бенци с беспокойством обратился к Нехаме: "Ты-то как себя чувствуешь, хамуда?" - "Нормально... Сейчас нормально!.. Было нехорошо, какая-то сильная, необычная тошнота. Но ведь для меня это тоже нормально..." - "Когда было нехорошо?" - настойчиво спрашивал Бенци. - "Да вот тогда и схватило голову!.. И Шилат жаловалась, и её начало тошнить... А потом... прошло. Да, доченька?" - спросила Нехама у малышки, но та не отвечала. Она устало месила ногами придорожную пыль, и её глаза сами собой закрывались. Ноам поднял её на руки и понёс.
   Ширли позвонила отцу, попросив его подъехать ко входу в Парк. Закрыв та-фон и пихнув его в сумочку, она кинула взгляд на Ноама. Она украдкой наблюдала, как он ласково и бережно прижал к себе маленькую сестрёнку, и заулыбалась. Улыбнувшись смущённой улыбкой и густо покраснев, она попрощалась с Ноамом, с близнецами (и снова поймала пылающий взор Рувика, у которого за спиной уныло покачивалась старенькая гитара), расцеловалась с Ренаной, осторожно поцеловала Шилат, спящую на руках у Ноама, как будто нечаянно слегка коснувшись его пальцев. Потом сердечно попрощалась со старшими Доронами, махнула рукой Ирми и Максиму, а тут и увидела приближающуюся машину Моти.
   Ширли садилась в машину, когда из тени неожиданно вынырнули и подошли Галь и Гай. Они выглядели необычно возбуждёнными и довольными - как будто выиграли в лотерею, по меньшей мере, пару-другую миллионов. Было заметно, что Галю этого явно недостаточно: он-то хотел бы гораздо большего!.. Гай, тот с детства был приучен довольствоваться меньшим, чем его близнец!
   "Ну, как, dad, н-н-не откажешься подвезти своих без-без-без-лошадных, уставших от тр-р-рудов праведных с-с-с-сын-н-н-новей до... до... до... дому?" - "Как! И вы тут?! - изумился Моти. - "Да, а что? Р-р-р-разве не-не-не-льзя?" - заикаясь, спросил Галь. - "Кто сказал, что нельзя... А что вы тут делали, можно узнать? Какие у вас тут труды праведные?! Ведь сегодня в "Цедефошрии" выходной!" - "Ну, понимаешь... Парк - он для в-в-всех эранийцев и гостей на-на-нашего города П-п-парк! В конце концов, м-м-мы взрослые люди, у нас свои дела!.. Вот, новый ресторан "Таамон-Сабаба"! Какие обалденные штуки там подают! Мам так не умеет готовить. Мы любим иногда туда захаживать. Не всё же в пабе у Оде-де-де... да..." - запинаясь, принялся объяснять Гай. - "И ни-ни-к-к-кому н-не д-д-дано посягать н-н-на н-н-наши права свободной личности! - вдруг раздражённо и напыщенно воскликнул Галь, у которого ещё сильнее, чем у брата заплетался язык. - Ра-з-з-ве не так?" - "Так-так, хевре... - пробормотал Моти и вдруг, совершенно неожиданно и для себя, и для близнецов, добавил: - Особенно если вы не посягаете ни на чьи права таких же свободных личностей... э-э-э... членов семьи и соседей не слушать во время серьёзных занятий вашу музыку, да ещё грохочущую на всю улицу!.. Разве не так? Вам ведь в голову не приходит, что отец дома работает, и ему необходима тишина..." Галь сверкнул глазами, но ничего не сказал, только качнулся и ухватился за брата. Ширли хотела что-то сказать, но перехватила свирепый взгляд Галя, который украдкой показал ей кулак. И она решила поговорить с отцом позже.
   Моти спросил с самым безразличным видом, глядя как бы в сторону: "Как я понимаю, вы были в Парке с вашим приятелем Тимом? Так, или нет? И где же он? Где его шикарный "Мерс" модного цвета гнилого болота?" - "Ну, dad, ты ж понимаешь! Спас-с-сибо ему за-за-за т-т-то, что подбросил нас сюда!.. А с-с-счас... Ему необходимо беречь своё здоровье, он должен рано ложиться спать - и рано вставать..." - "Тогда что вы делали вместе в густых..." - начала Ширли, но Галь резко её прервал: "Нам плевать, что тебе у замшелых фанатиков, под пагубным влиянием досов примерещилось! И daddy, мы думаем, тоже! Поэтому если ты помолчишь, умно сделаешь! И здоровью полезнее! По-нят-НО?" - выкрикнул Галь последнее слово страшным голосом, глаза его сузились, превратившись в две острые ледышки. Он приблизил свирепое, покрасневшее от ярости лицо к личику сестры, на котором отразился испуг, смешанный с отвращением. Моти не мог не вмешаться, хотя ему так и осталась непонятна истинная причина внезапной вспышки ярости сына, который только что выглядел таким довольным и торжествующим: "Да что это ты? Снова за старое? А ну-ка, хевре, садитесь сзади. А ты, Ширли, правильно - вперёд... Едем скорее домой!" - "И как т-т-ты од-д-д-еваешься! С-с-совсем с-с-с ума сошла!" - "Не ваше дело!" - отрезала Ширли, поспешив сесть рядом с отцом. Но когда он выезжал на проспект, ведущий в Далет, он услышал, как Галь нагнулся вперёд и тихо, угрожающе прошипел прямо в ухо сестре: "И ва-а-ще мо-мо-мол-чи, о чём по-по-по-нятия не имеешь! А ля-ля-ляп-нешь к-к-кому - пеняй на себя..." Ширли ничего не ответила, только задрожала, как от озноба, и подумала: "А ведь как хорошо начинался вечер! Каким великолепным обещал быть этот концерт!.. Как отлично мы повеселились! Какие они чудесные! И что за люди в "Цлилей Рина"! Если бы не украденные мелодии..." Она только произнесла мрачным голосом загадочную фразу, которую Моти в тот момент не понял, а потом часто вспоминал: "Неужели же им удастся проглотить мир этой прекрасной музыки, неужели же ему когда-нибудь придётся исчезнуть?"
  
   Первая атака Офелии
   Рути внесла из кухни запотевший кувшин с компотом и блюдо с фруктами. Галь вытащил откуда-то и разложил на обеденном столе свежий номер "Бокер-Эр". Он глубокомысленно морщил лоб, шевелил губами, демонстрируя усилия по поиску нужной статьи, долго и важно шуршал желтоватыми упругими страницами, заняв газетой почти пол-стола, чуть не залезая в тарелку сестры. Гай, сидевший с другой стороны от него, подпрыгивал на месте и подталкивал брата: "Ну, скорее же! Нельзя же приняться за десерт без последней статьи нашей Офелии!" - "Да, брат, ты прав: нет ничего лучше, чем приправить десерт этой поучительной статьёй!" - важно отвечал Галь. Рути прикрикнула на мальчишек: "Что за газеты на обеденном столе? Уберите немедленно! И что это за "наша Офелия"? Кто она вам - тётя, бабушка?!" Слова матери мальчишки встретили громовым хохотом: "Ну, ма, ты даёшь! Молодая красивая женщина - и бабушка! - захлёбываясь от хохота и вытирая глаза, восклицал Галь. - Да она моложе тебя!.. Выглядит..." Рути растерялась, не зная, как реагировать, беспомощно посмотрела на мужа и пролепетала: "Моти, почему ты молчишь?"
   Моти в последнее время сильно изменился, много молчал, почти не улыбался, красивые чёрные глаза потухли. Порой при взгляде на сыновей в глазах появлялось выражение загнанного оленя. Рути пыталась выяснить, в чём дело, но он каждый раз бормотал что-то насчёт усталости: мол, много работы навалилось. Даже Ширли так и не решилась поведать ему о произошедшем на ханукальном концерте. Моти заметил, что Галь угрожал сестре; это его насторожило, даже напугало, но он не решился поговорить с дочкой, только догадывался: что-то сильно подействовало на впечатлительную девочку, отрицательные эмоции перевесили положительные. Но что так напугало её? Неужели это связано с тем, что в тот вечер в Парке крутились близнецы, а может, и Пительман с ними. Однако, он категорически не желал связываться с Пительманом: себе дороже! Поэтому на возглас жены он промолчал, беспомощно пожав плечами.
   Наконец, Галь воскликнул: "Вот оно! Слушайте: это очень важно знать каждому элитарию! - и он начал читать, делая акцент в нужных, с его точки зрения, местах, многозначительно и насмешливо поглядывая то на сестру, то на родителей.
   "Как известно, Лужайку "Цлилей Рина" посещают главным образом религиозные обитатели эранийского пригорода Меирии, а также наезжающие в наш город в дни концертов группы "Хайханим" жители горного посёлка Неве-Меирия и Шалема. Всем направлениям в музыке они предпочитают "хасидскую музыку", в частности - одно из странных её направлений, которому они присвоили название "хасидский рок". Видные психологи и музыковеды (в т.ч. самый известный Клим Мазикин) утверждают: "хасидский рок" - своего рода звуковой наркотик возбуждающего действия. Стоит только обратить внимание на поведение зрителей на этих концертах! Так называемые "музыкальные композиции" сопровождаются странными "танцами", во время которых мужчины и женщины разделены смехотворной перегородкой. Это отнюдь не мешает им кидать друг на друга нескромные (чтобы не сказать - похотливые) взгляды и ещё сильнее возбуждает животные инстинкты. Толпа посетителей "Цлилей Рина" не имеет никакого понятия о равенстве полов: женщинам для танцев отвели столь тесный закуток, что им только и остаётся нелепо топтаться, то и дело толкая друг дружку. Это вызывает доходящие до крикливых потасовок скандалы (и как они свою "музыку" слышат за этими криками?). А может, дело совсем в другом? Вот где стоило бы поискать нашим поборникам морали! Думаю, выяснилось бы много интересного... - Галь скроил гримасу, скромно потупившись и закусив губу, после чего продолжил: Хоть раз увидевшего эти "танцы" под хасидскую так называемую "музыку" не обмануть ханжескими призывами соблюдать скромность в одежде. Да и скромность ли это?! А, может, попытка таким извращённым способом привлечь внимание?.."
   Рути не выдержала: "О чём это она?!.. Да что она понимает в традициях!.." - "Ма, помолчи, дай дочитать. И не советую тебе оскорблять любимицу эранийских элитариев! А уж понимает она побольше твоей родни... э-э-э... Тов, всё-таки родня!.. - скроил гримасу сын, так похожий на её глубоко религиозного отца. - Офелия больше тебя понимает в жизни и в искусстве! Ты думаешь, что разбираешься в современной музыке лучше Офелии Тишкер? Или, может, лучше самого Клима Мазикина?! Ты эту свою музыку изучала, когда до современных течений общество ещё не доросло. На чём ты росла, лучше не вспоминать! Скажи, ты проходила требуемую переквалификацию в духе new stream?" - "А у Тишкер есть музыкальное или другое образование в сфере искусства?" - поинтересовалась Рути. - "Да! - запальчиво выкрикнул Гай. - Она очень-очень эрудированная во многих вопросах! Нам Тимми о ней рассказывал! И вообще!.. Со стороны виднее!" - "Она ссылается на самого Клима Мазикина! Ясно?! - прошипел Галь и, досадливо махнув рукой, продолжил чтение: "Недавно нам стало известно, что так называемые "артисты" Гилад и Ронен предложили своим слушателям и поклонникам новый страшный звуковой наркотик - шофар. Они приспособили наркотические свойства его шаманского звучания не только для лишённых нормального человеческого смысла ткуа и труа. Они попытались на шофаре воспроизвести и так называемые "мэ-мэ-лодии". Есть мнение, что с древнейших времён духовенство использует бараний рог, называемый шофар, для самых тёмных и фанатичных почти языческих служений и для запугивания своей невежественной паствы..."
   "Ну, конечно, зато завывание силуфо-куля, или похожее на падение ящика с бутылками с 15-го этажа грохотание ботлофона..." - вполголоса заметила Ширли. - "Ты помолчишь, или нет, идиотка недоделанная? - свирепо вращая глазами, поднося кулак к её лицу, взревел Галь. - Ещё хоть слово, пока я читаю!.. Предупреждаю! - и продолжил: "И вот теперь шофар, инструмент тёмной звуковой агрессии, проникновения в подсознание слушателей и воздействия на него, поселенцы из Неве-Меирии и хулиганы "от музыки" (как они её понимают!) решили применить на своих шаманских действах, словно бы в насмешку над здравым смыслом и культурой названных "концертами хасидской музыки". Они пытаются представить шофар как аккомпанирующий инструмент, но кого это может обмануть! Разве аккомпанемент не воздействует на человеческую психику?! Ещё не сказали своего веского слова члены общества защиты животных. А между тем имеются серьёзные подозрения, что рога для шофаров они обламывают у живых животных, причиняя им немыслимые страдания. Впрочем, этот аспект нуждается в дополнительном изучении, ибо изготовители шофаров продолжают настаивать, что это просто отпавшие рога... Вот мы и выясним истину!..
   Властям Эрании, и лично адону Рошкатанкеру, пора всерьёз заняться жуткими, почти языческими, таинствами, которые, по недосмотру городских властей, происходят на одной из красивейших Лужаек нашего любимого и популярного в Арцене Парка. Следует обратить внимание на участников этих шаманских действ под якобы невинным названием "Концерты хасидской музыки", а также на то, какие тёмные и фанатичные силы из Неве-Меирии задают там тон! Не пришла ли пора запретить "концерты" шаманов от "искусства" Гилада и Ронена под двусмысленным названием "Хайханим" (стоило бы разобраться, что зашифровано под этим названием: чему они ухмыляются, над чем смеются?)?! Или хотя бы запретить использовать на этих "концертах" шофар, наносящий явный, непоправимый вред психике, а может, и умственным способностям посетителей "Цлилей Рина"? Как бы то ни было, но посещение наших эранийских мест культурного досуга пришельцами из других, тем более - дальних населённых пунктов Арцены, - следует разумно ограничить!"
   Моти хмуро молчал, ни на кого не глядя, только подумал: "Зато умственным способностям Офелии уже ничто не поможет - они давно в ущербе..." - но ничего не сказал. По лицу Рути расплылись красные пятна, она порывалась что-то возразить, протягивая руку к сыну, но Галь свирепо оглядел сидящих за столом. Гай веско прихлопнул ладонью по обеденному столу (тарелки легонько подскочили), и с кривой ухмылочкой заявил, уставившись на Ширли: "Ишь чего захотели: звуковой наркотик под видом концерта!" Галь пристально поглядел на брата, и тот как язык проглотил. После чего Галь продолжил чтение, поглядывая то на родителей, то на сестру: "В последнее время были замечены явные признаки того, что, судя по всему, любимцы религиозной публики Гилад и Ронен начали терять якобы "артистическую" форму. По свидетельству эксклюзивного информатора, во время последних концертов они несколько раз внезапно замолкали, что вызывало шумное разочарование и бурную реакцию их фанатов. Потерю голосов оба штукаря восполняли трублением в шофар, он же, как было сказано, источник тёмной звуковой агрессии".
   Ширли не выдержала: "Это что, ваша звезда... э-э-э... крутой дезы... утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?" Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: "Если ты скажешь ещё хоть одно слово..." - "И скажу! Лучше ты скажи, чем вы занимались во время концерта рядом с "Цли..." - закричала Ширли звенящим от слёз голосом - и тут же получила новый, более сильный удар. Она выскочила из-за стола, сгибаясь от боли.
   Моти затравленно глянул на сыновей, уже готовых накинуться с кулаками на сестру, вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: "Что с тобой, девочка, тебе очень больно?" Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: "Посиди тут, метука, сюда я их не пущу... Вот, выпей сока... и возьми ещё, что хочешь... Вот, пончики, я спекла..." - "Ничего не хочу... - плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать о концерте: - ...У Тум-бе-ля был... в ру-ру-ру... ках какой-то... та-та-та-фон... О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял... То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые пошла с Доронами на концерт... У-у-у ме-ме-меня магни..." - но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, их лица перепугали Рути. За ними следом вбежал Моти: "Хевре, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!" Он встал между Ширли, прикрывшей руками побледневшее лицо, и сыновьями. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились со сжатыми кулаками. Моти ласково, настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, приобнял её и, загораживая от братьев, повёл в её комнату. Рути шла следом. Они успокоили девочку и тихо вышли из её комнаты.
   Ширли заперлась в комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. После минутного раздумья она позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала об инциденте за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, произведённое на неё статьёй Офелии Тишкер в прочтении Галя, его реакцию на её попытку, наконец-то, рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.
   "Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула - это в последнем номере "Бокер-Эр". Ты почитай!" - "Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там реклама ужасно нескромная..." - "Если бы я могла тебе только статью принести... Но братья не даду-у-ут... - и Ширли всхлипнула, потом, чуть справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: - Может, твой папа сделает исключение? Попроси его... достаньте последний номер газеты, только эту статью. Вам надо знать, что она пишет о шофаре!.."
   Близнецы, вернувшись в салон, принялись за десерт и громко (чтобы слышали все в доме) с выражением читали ту же статью. Моти вернулся в салон, сел напротив сыновей: "Я хочу поговорить с вами серьёзно, хевре..." - "О чём?! Разве не всё сказано? - Ты же слышал, что пишет Офелия? Ты должен запретить этой дуре ходить на шаманские действа, даже подходить близко к Меирии, к этим фанатикам. Или ты хочешь, чтобы её, а заодно и вас с мамми, обвинили в пособничестве?" - "А это уже не ваше дело, хевре! Ни - что я позволяю или запрещаю вашей сестре, ни - куда она ходит, с кем встречается, какую музыку слушает. Ей скоро 15, большая девочка, так что... - Моти, как во сне, произносил эти вызывающие дрожь непонятного возбуждения слова, дивясь собственной смелости, возбуждённую в нём угрозой избиения сыновьями младшей сестрёнки. - Не вы ли сами говорите о праве свободной личности?.. И вообще... Я что-то не понимаю, о каком пособничестве вы говорите?" - "Права, о которых мы говорим, относятся к истинно свободной личности, способной правильно, в нынешнем прогрессивном духе струи подобающей гаммы, использовать свои права - чтобы они не угрожали обществу истинно свободных и открытых прогрессу людей! А замшелые фанатики-меиричи... Ихняя дурацкая "Цлилей Рина", - скривил брезгливо губы Галь, - уже угрожает нашей культуре! Их шофар чего стоит!!!" - "Какой культуре они, и шофар, в частности, угрожают? Вы хоть раз слушали шофар, чтобы судить?" - спросил Моти, глядя куда-то вбок и небрежно поигрывая пальцами по столу.
   Гай слегка растерялся, но Галь закричал: "Нам не надо слушать, чтобы знать! Общепризнано: это агрессивное шаманство, запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть его жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Слышал, что об этом пишет Офелия?" - "А она откуда знает! Как мне известно, она не посещает никаких Лужаек, кроме "Цедефошрии", тем более "Цлилей Рина". Шофар она точно не слышала!" - "А может, ей рассказали!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина". - "Это, конечно, авторитетный источник! - иронически протянул Моти. - И метод прогрессивный: пишу статьи о музыке, о которой мне рассказали. Зачем слушать саму музыку, если можно послушать высказывания авторитетов! А может, он ей ещё и напел - для большей достоверности, так сказать?.." - "Dad, не мели ахинею!" - громыхнул Галь. Но Моти уже закусил удила: "Короче, она никогда не слушала ни клейзмерской, ни хасидской музыки, не видела танцев в "Цлилей Рина" - то есть того, о чём оч-ч-ень авторитетно пишет и говорит. Не слишком ли часто она пишет о том, о чём понятия не имеет? То есть, просто повторяет сплетни - это в лучшем случае! - если не сама их выдумывает. Где уж тут заботиться об истине, о смысле..." - "Ты не имеешь никакого права так говорить об Офелии Тишкер, самой яркой звезде нашей журналистики, которую любят все элитарии!.. Это просто подло! Тим сказал..." - "Ну, если сам Тим... Я молчу... Правда, моему культурному багажу "Цлилей Рина", её исполнители и поклонники не угрожают нисколько! Кстати, из комнаты Ширли (в отличие от вашей комнаты!) не слышно ни звука. Она тихо слушает то, что ей нравится, никому ничего не навязывая, ничьих прав свободной личности не нарушая..." - "Нашему современному и прогрессивному силонокуллу угрожают фанатики с шофаром! Почитай, что пишет Офелия, если со слуха плохо воспринимаешь!" - взвился Галь. - "Я слушал саму эту музыку. Поэтому мне ни к чему статьи Офелии..." - "Постой, постой... Когда это ты слушал шофар? - прищурился Галь. - А ну-ка, поведай!" - "Нам интересно и важно знать, чем дышит наш daddy. Чем дышит сестра, нам уже ясно. Так, может, вот он где, источник этой семейной гнильцы?" - скорчил такую же подозрительную гримасу и Гай. - "А не ты ли ей даёшь деньги на все эти вредные диски и кассеты? - привстал Галь, наклонившись к отцу с таким видом, будто он уже ведёт допрос. - А может, ты и в ихнюю "Цлилей Рина" ходил?"
   Моти смешался: "Что значит - когда? В молодости с мамой ходили слушать клейзмерскую музыку. Да и с вами, малышами, посещали "Цлилей Рина". Тогда "Цедефошрии" не было... И... силонокулла... - это слово Моти произнёс, едва заметно скривив губы, помолчал, затем продолжил с грустью: - Мамины братья, Арье и Амихай, сажали вас на плечи, танцевали с вами! Они вас очень любили... - Моти помолчал, уныло уставившись куда-то в сторону. - А сейчас... Вы же знаете, у меня нет времени ходить на концерты... если и ходил пару раз, то с вами в "Цедефошрию"... И вообще!.. Что это за полицейские замашки? Я бы попросил так со мной не разговаривать! - неожиданно даже для себя самого хлопнул ладонью по столу Моти и покраснел, как видно, испугавшись собственной смелости. - Я ещё не забыл устроенный вами балаган у йешивы hилель! Как пришлось вас из полиции вызволять. А Бенци, бедняга, мало того, что должен был заплатить штраф за то, что его же сына избили и лицо ему изуродовали, так ещё и на лечение сына потратил... немалую сумму!" - "Ничего! - цинично усмехнулся Галь. - У них община деньги по всему миру клянчит, на пожертвования эти паразиты и живут, ещё и государство доят!.. Личико этого красавчика, мы видели, если и пострадало, то... чуть-чуть. Подумаешь, нос кривой, да крохотный шрамчик на правой брови! Ещё мало получил - по его нынешнему поведению судя! И ва-аще... что этот дос, отец хулигана, у вас, в "Лулиании" делает? Тимми нам рассказывал: батланим (бездельники) они все, в обед свою Тору учат!" - "Не ваше дело, хевре! ОК?.. - но тут Моти замолк, махнув рукой. - Но главное... Э-э-э... Как вам не стыдно - два здоровенных парня бьют младшую сестру, маленькую, хрупкую, худенькую?" - "А чтоб не вякала!.. Мы её даже не успели побить, как она заслужила - вы не дали!.." - ломким голосом заверещал Гай. - "И не дадим! Да что она такого сделала? Она просто хотела спросить, что вы с Тимом там делали, возле "Цлилей Рина"?" - "А это уже не её и не твоё дело! Это нарушение наших прав свободной личности! Поэтому мы и решили её маленько проучить!" - "Двое на одну?" - "А ты что думал! И в полиции тоже так - к особо опасным преступникам!" - "Это что - ваша сестра особо опасная преступница?" - спросил потрясённо Моти. Галь многозначительно и веско заметил: "Ещё нет, но если не принять мер, может ею стать... В таком-то окружении... фанатиков-антистримеров! - рубанул рукой Галь: - Короче, дай! Если ты, так сказать, dad, не способен заняться правильным воспитанием дочери - в духе нашего времени, - то это придётся сделать нам!.."
   Переглянувшись с братом, Галь неожиданно заявил: "И вообще, непонятно, зачем вам с матерью тогда, много лет назад, понадобился третий ребёнок, когда у вас уже были мы двое! Ведь такая удача - сразу двое, одним махом норма элитариев выполнена!" - "Ты что, сын!!! Какая норма элитариев? Тогда и понятия-то такого не было!.. Откуда ты набрался этого?!" Моти затравленно, с изумлением посмотрел на сыновей, и Гай счёл нужным пояснить: "У нас на потоке и, наверно, во всём тихоне, нет никого, у кого в семье больше двух детей. А всё больше по одному. Ну, ещё есть сестрички-близнецы Смадар и Далья... - на лице сына появилось задумчивое выражение. - Ещё пара-тройка, где есть старший брат или сестра, и ни у кого - понимаешь? - ни у кого!!! - младших!" - "А у нас... Стыдно говорить - младшая сестра, упёртая дура!.. Как будто мы фанатики-меиричи..." Галь встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. За ним встал Гай, и они, демонстративно повернувшись к отцу спиной, направились к лестнице, ведущей в их комнату.
   Тут же оттуда загремели пассажи силонофона Ад-Малека.
   Моти продолжал сидеть за столом, тупо глядя в одну точку. Ну, откуда у его сыновей появилась эта идея, что не надо было родителям третьего ребёнка заводить?.. Младшая сестра им мешает? Вот так, тихо сидит себе, живёт своей жизнью в своём новом кругу - и мешает. А не исходит ли эта бредовая идея от Тима Пительмана, бывшего армейского приятеля Моти Блоха?..
   Моти Блох постарался, целиком уйдя в работу, забыть об инциденте за обедом. Первым делом он попросил дочку поменьше контактировать с братьями, и предложил жене даже кормить их порознь. Рути согласилась, хотя её не могло не огорчить прекращение семейных обедов, которые обычно сплачивали семью. Их некогда дружная и любящая семья начинала разваливаться, и Рути ничего не могла с этим поделать.
   Ренана вышла в салон и увидела близнецов, как всегда, сидящих на маленьком диванчике у двери мирпесета. Рувик тихо перебирал струны гитары, Шмулик углубился в толстый том, шевеля губами и пытаясь привлечь к тексту внимание своего близнеца.
   Ренана подошла к Рувику и прошептала: "Рувик, очень нужно... Сбегай за последним номером "Бокер-Эр"! Вот тебе деньги..." Рувик с удивлением посмотрел на сестру, но без слов отложил гитару и вышел. И тут за спиной раздался голос отца: "Куда это ты послала Рувика? Почему сама не пошла?" Ренана обернулась и встретилась с сердитым, сверлящим взглядом Бенци: "Мне, девочке, неловко в Меирии покупать "Бокер-Эр", вот я и попросила брата..." - "А почему мне не сказала? Зачем тебе эта газета, можешь объяснить?" Она покраснела, виновато пробормотав: "Па-ап, там гадюка Офелия что-то написала про шофар, Ширли говорит, очень мерзкое... о нашем ханукальном концерте..." - "А почему ты - повторяю! - сначала мне не сказала, а сразу же командовать начала? До каких пор ты будешь командовать близнецами, Рувиком помыкать? У меня нет слов!" - гаркнул, сердито глядя на дочь, Бенци.
   Отец не на шутку рассердился. Шмулик изумлённо поглядывал поверх книги, как покраснела всегда такая бойкая, уверенная в себе старшая сестра.
   Вошёл Рувик с газетой в руках, смущённо потупившись. "А ну-ка дай сюда газету, я сам посмотрю, найду нужную статью, - резко проговорил Бенци, сердито сверкнув глазами в сторону Ренаны. Девочка опустила голову, её лицо пылало. - Хоть бы Ноама попросила!.." - буркнул отец. Нехама неторопливо вышла в салон и попросила мужа, изредка кидая сердитые взгляды на Ренану: "Идите читать в палисадник - в приличном доме этому не место, особенно писанине Офелии Тишкер... - и снова бросила сердитый взгляд на Ренану. - Вообще вырежите статью, остальное выкиньте..." - "Так и сделаем, Нехамеле. Не волнуйся!.." Он ласково погладил её по руке и усадил в кресло, продолжая сердито поглядывать на сконфуженную до слёз Ренану, усевшуюся, отвернувшись, у окна.
   Ноам вызвал Ирми и Максима, Бенци позвонил Гидону. Вся хавура собралась в маленьком палисадничке Доронов. Ренана, красная, сидела у окна, ни на кого не глядя, даже не замечая удивлённого взгляда пересекавшего мирпесет Ирми, но навострила уши, как только начали читать. Бенци закончил читать, и Максим яростно воскликнул: "Как этой Офелии удаётся делать наши концерты постоянным объектом своей критики?" - "Сказать точнее - своего помойного ушата!.." - с мрачной иронией уточнил Ирми. - "Ясно. Больше никакой информации не выудишь из её больных фантазий. И даже протест на клевету не заявишь, в суд на неё не подашь! Свобода прессы, видите ли, свобода высказываний и убеждений!" - промолвил Бенци. - "Ага-ага! - усмехнулся Максим. - Я всерьёз опасаюсь, как бы они и вправду шофар не запретили! Ясное дело, они уже смекнули, что шофар - это серьёзный конкурент, угроза их намерениям... Отсюда и этот... пасквиль!" - "Ну, ты уж скажешь, Макси! Это же тебе не Россия! Какие ещё намерения? Чему и кому может мешать наша музыка, в частности - шофар?.." - слабо улыбнулся Ноам, ласково ткнув друга в плечо. - "Я хочу начать собирать её статьи по теме, так сказать, досье - пригодится..." - заявил Максим, сунув вырезку в карман. Кинув беглый взгляд на Ренану и тут же переведя глаза на остальных, Ирми сказал: "Стоит подробно расспросить Ширли, что она видела на этом концерте, что там делали её братишки в зарослях возле "Цлилей Рина"". - "А главное - что там делал Пительман? Информацию даме сердца выдал, конечно же, он! А она уж из неё сделала свою ядовитую конфетку!" - подхватил Максим.
   "Ренана, ты-то этих троих видела?" - Ирми пристально глянул на девушку. Она вздрогнула, подняла на него покрасневшие глаза, тут же отвернулась. "Мельком... Ширли мне их показала, - откликнулась Ренана сдавленным голосом. - Тумбель как раз на что-то блестящее вниз смотрел... Ширли сказала, это у него в руках вроде та-фон..." Ирми снова переглянулся с Максимом: "Снова та-фон!" - "Ага, - встряли Рувик и Шмулик, - ещё она потом - помните? - жаловалась, что у неё голова заболела и стало подташнивать..." - "Ну, точно как у меня... Да и у многих. И у Нехамы, и у Шилат, правда, Бенци?" - подтвердил Гидон. Бенци молча кивнул. - "И ещё, она рассказывала, то же самое было у них дома - через 10-15 минут после того, как Тумбель пришёл к её братьям..." - снова буркнула Ренана, ни на кого стараясь не смотреть, словно не видя, как Ирми пытается слегка подбодрить её улыбкой.
   "Ясно... - заключил Бенци и обратился к сыновьям. - Мальчики, займитесь своими делами... Позанимайтесь вместе с Ноамом. А мы тут, Гидон и вы..." - повернувшись к Ирми и Максиму, слабо улыбнулся Бенци. Не закончив фразы, он направился в дом, решительно скомкав газету и бросив её в мусорную корзину. "Ренана, вынеси это... из дома!.. - поморщившись, проговорил Бенци, не глядя на дочь. - Именно ты, сама, близнецов не проси! Хватит!" Ренана затравленно посмотрела на отца и понесла пакет с мусором на улицу.
   Шмулик потащил Рувика на другой угол мирпесета: "Я понял из этой статьи: про угав они ещё не знают!.. Иначе..." - "Обсудим это с Роненом..." - "Вот завтра и поговорим!" - "Думаю, про статью они уже знают, или тоже читали..." - "Короче, надо скорей готовить угав - тогда Тумбель нам не страшен, хоть и с тысячей та-фонов!" - тихонько воскликнул Шмулик. - "Только бы они сразу не смекнули, что это шофары - пока не услышат, разумеется!" - подчеркнул Рувик. - "Поговорим с Ирми и Максимом..."
   Ноам стоял, опешив, потом окликнул: "Шмулон, Рувик! Папа велел позаниматься! Пошли к нам..." - "Беседер. А потом вы нам поможете - ты и Ирми с Макси?" - "Помогу, помогу!" - усмехнулся добродушно Ноам и, приобняв обоих братишек за плечи, потащил их в комнату, которую они втроём делили между собой.
  
   3. Звёздный рок-н-ролл
   Начало "Окривевшего Кольца "
   Моти сидел за компьютером и, почти не моргая, напряжённо вглядывался в загадочно мерцающую глубину экрана. Не глядя на его руки и тем более на экран, можно подумать, что он спит с открытыми глазами, или пребывает в состоянии транса. Гибкие пальцы левой руки стремительно носились по клавишам, отдалённо напоминая руки пианиста-виртуоза, кисть правой руки словно бы расслабленно охватывала мышку.
   На экране разворачивались фантастические картины. На зеленоватом, бархатисто мерцающем, переливающемся поле экрана появилась слепяще белая звёздочка, из бархатистых глубин раздался тихий мелодичный звук. Звёздочка росла, постепенно раскручиваясь в радужную спираль, и по мере раскручивания спирали становился мощнее и громче электронный звук то ли колокола, то ли органа. Как только звук достиг нестерпимой силы, его мощь тут же резко пошла на убыль.
   Откуда-то издали зазвучала песня Виви Гуффи "Сидишь на облаке", в сопровождении нежных колокольчиков, в которых явно ощущался электронный призвук (вот когда Моти всем своим существом ощутил, что такое космо-электронное звучание!). Спираль из радужной пыли или брызг раскрутилась в огромную, на весь экран, сверкающую ракушку, распахнувшую манящее устье, на пороге которого сверкала, пульсировала, дышала надпись Enter, время от времени плавно перетекающая в надпись Welcome - и обратно. Моти резко нажал клавишу мышки и стремительно перебросил руку на клавиши со стрелками.
   Начался стремительный полёт по манящим, запутанно-ветвящимся лабиринтам виртуальной "Цедефошрии", под мелодию, пробуждающую светлую тревожащую грусть. То была ещё одна песня Виви Гуффи, исполняемая на неведомых инструментах, звучание которых напоминало то ли скрипки, то ли колокольчики, или верхний регистр органа, но скорее - ни то, ни другое, ни третье. По стенкам ракушки в такт мелодии мелькали радужные блики, наверху резвились облачка, похожие на весёлых зверушек, героев забавного мультика. Моти рассеянно водил мышкой и автоматически перебирал клавиши, с улыбкой глядя на резвящиеся облачка. Вплотную приступив к разработке сценария для Проекта Века, он вдруг подумал о детских рисунках дочки Ширли - и вот они, на экране.
   До чего же они были красивы, забавные серии дочкиных рисунков! Она рисовала небо во всех видах, и на нём облака - в виде смешных пушистых зверушек. Бубале так любит небо, море, природу!.. И сейчас, мечтательная девушка-подросток, она часами рисует свои смешные комиксы на придуманные ею всевозможные сюжеты. Её серии становятся всё интереснее и совершеннее, но детская непосредственность и свежесть никуда не исчезают. Однажды Моти пришло в голову: а не использовать ли в своём проекте весёлых облачат Ширли? - так он убьёт сразу двух зайцев. Да, это, пожалуй, идея: - предложить интересное дизайнерское решение на основе комиксов дочки. Да и Бубале привлечь к любимой работе, заинтересовать...
   Моти каждый раз испытывал радость и гордость, глядя на забавные комиксы Ширли (соответственно приспособленные анонимным компьютерным дизайнером "Лулиании", приятелем Моти), нашедшие вторую жизнь в его программе. А ведь действительно отлично вышло! На самом деле он просто попросил у дочки рисунки, не сказав, для чего. Он решил сделать дочке (а заодно и мальчишкам) сюрприз: пусть Бубале увидит своих весёлых облачат уже на виртуальном небе готовой "Цедефошрии". Что-то тогда близнецы скажут?! Это уж точно: больше "маленькой дурочкой" не посмеют её называть!..
   Общий фон становился всё темнее, радужные блики и весёлые облачата, имеющие вид смешных зверушек, постепенно сгустились в мрачные тучи, а затем и вовсе исчезли, поглощённые чёрным беззвёздным небом, вселенской пустотой. Внезапно загрохотали то ли литавры, то ли фанфары Арпадофеля, незаметно вполз прямо в нервы круто скользящий вниз вкрадчивый, нестерпимо-скрежещущий звук, как будто легонько провели железным бруском по зубьям пилы. "Так и есть! "Самый потрясающий силонокулл-пассаж гениального Ад-Малека" - как говорят мои мальчишки!" - подумал Моти, содрогаясь и морщась, как от острой зубной боли - и тут же испугавшись своей подсознательной реакции.
   Одновременно вспыхнула ярко-зелёная, переходящая в молочно-белую, слепящая молния, напомнившая Моти левый косой глаз Куби-блинка. Из-за поворота (словно бы резко перевоплотившись из облачат-зверушек) вывалились оскаленные, кривляющиеся морды неведомых чудовищ. "Ну, это уже сработал дизайнер Пительмана, - подумал Моти, и его радость от вида смешных и задорных весёлых облачат Ширли померкла. - У этого парня эстетический принцип - в духе струи". В сердце впервые закралось сомнение - правильно ли он сделал, что подкинул дизайнерам Пительмана и Арпадофеля идею дочкиных рисунков?
   В нижней части экрана, на внутренней поверхности ракушки, возник знакомый кубик с точками на каждой грани - от одной до шести; он на глазах превращался в нагловато вихляющий многогранник с множеством разноцветных пульсирующих граней, в основном тёмных оттенков. Число точек стремительно росло, многогранник закрутило в силонокулл-тарантелле - этакое быстро растущее нечто, того и гляди! - всосёт в себя весь экран. Послышалось "Из туманных спиралей", и аккомпанементом - уже не хор нежных колокольчиков, а рассыпающий трели бутылочного боя ботлофон, творение бутыле-вдохновлённого Куку Бакбукини. С каждой синкопой число граней этого таинственного нечто с пронзительным сверканием резко возрастало - и в такт, под гром ботлофона: "Изваяно нечто!.. нечто!!.. нечто!!!.." И вдруг!.. Под визжаще-царапающий (как железом по стеклу) стремительный пассаж силонофона нечто превратилось в оскаленную, усеянную бесчисленными зубами морду с огромным количеством глазок, мерцающих всеми оттенками зелёного... Их цвет то плавно, то скачком переливался в темнеющий жёлтый, а под конец - в жутковатый молочно-белый. Непонятно было, где глаза, где зубы - одни словно бы перетекают в другие.
   Моти снова представил на месте этой морды широкий блиноподобный лик куратора в стадии зловещего покраснения. В голову забрела шальная мысль: классно было бы изобразить таинственное нечто в образе Арпадофеля собственной персоной. А вдруг ему бы понравилось! Или совсем наоборот?.. От этой крамольной мысли учащённо забилось сердце, сбилось дыхание. Да только... кто на такое осмелится, какой дизайнер "Лулиании"?!.. Моти тряхнул головой, отгоняя крамольную мысль, удовлетворённо качнул головой: страшноватенько, зато - как должно привлекать юных элитариев!.. То, что боссы прописали!
   Резким нажатием клавиши мышки он подбросил чудовищное нечто, и тут же пальцы принялись стремительно перебирать клавиши со стрелками. Нечто подскакивало - и падало, снова подскакивало - и падало, казалось, одной и той же гранью вверх. Моти не успел понять, как это получилось, но вдруг, на десятое-двенадцатое падение, эта грань начала разрастаться, и во весь экран высветилась, мерцая, многозначная цифра (на фоне которой подсознание нарисовало сладко ухмыляющийся лик... Тима Пительмана! - с чего бы это?).
   Моти послал грань с цифрой в пасть одному из чудовищ, туманно снующих по периметру экрана под вкрадчивый скрежет силонофона и громыхающие синкопы ботлофона. Покуда одно из чудовищ, извиваясь, ловило нечто, широко раззявив пасть, прочие оскаленные морды расплывались и исчезали, а в центре экрана распахивался новый поворот лабиринта. Ботлофон нервически погромыхивал что-то вроде аккомпанемента мелодии "Сидишь на облаке". Если высвеченная на экране цифра была слишком мала, или не удавалось с трёх попыток закинуть нечто в какую-нибудь пасть, врезался силонокулл-пассаж - завинчивание железного бесконечно-длинного болта в стеклянную или металлическую бесконечно-толстую стенку, - сопровождаемый дьявольским хохотом. (У Моти мелькнуло мимолётное воспоминание об этом: мальчишки дома какой-то диск прослушивали.) Ну, конечно: не так давно Миней намёком подал идейку подчинить этот колоритный хохот соответствующе организованному над-ритму и над-мелодической картине. "Хо-хо-пассаж" - так назвал это Зомембер. Да уж! "Хо-хо-пассаж"! - это ново, свежо, необычно! Арпадофелю с его фанфарическим вкусом непременно должно понравиться!.. И вот - результат!..
   Хищная гримаса чудовища более всего впечатляла косящим, шныряющим туда-сюда левым глазом, испускающим белесовато-зеленовато-багровое зарево. "О! Вот вам и Куби-блинок, собственной персоной! Слегка подработать образ - и... полнейшее сходство!" - подумал Моти с бесшабашной язвительностью. Чудовище смачно выплёвывало нечто, и экран подёргивался лёгкой рябью, сопровождаемой звучанием стиральных досок ихних бабушек. Пройденный завиток лабиринта разворачивался в попятном движении. Снова замелькали, заплясали, закружились в весёлом танце радужные блики и облачата-зверушки. Сработал-таки Закон Окривевшего Кольца!.. Начинался как насмешка, а воплотился в такой страшненькой виртуальной форме!.. Значит, надо снова выбираться из этого завитка и по-новой проходить весь путь. На пройденном, казалось бы, пути появляются новые крутые, резкие повороты, для преодоления которых необходима почти нечеловеческая скорость пальцев на клавишах со стрелками. Моти, не замедляя движения пальцев, ухитрился немного помассировать уставшую руку. Подобная ситуация повторялась несколько раз, снова и снова отбрасывая Моти назад, всё ближе и ближе к устью "Цедефошрии", от которого он, по его расчётам, уже должен был отойти на порядочное расстояние...
   Ох уж, этот Закон Окривевшего Кольца! Это насмешливое название пришло Моти в голову во время одной из кофейно-деловых посиделок в кабинете-беседке Зомембера, где присутствовал Арпадофель. По выражениям лиц боссов Моти сразу смекнул, что это, придуманное им ради смеха окривевшее кольцо отлично вписалось в громоздкую, запутаную терминоманию, охватившую верхушку "Лулиании" с появлением загадочного Арпадофеля.
   И то правда! - чем окривевшее кольцо хуже той же струи подобающей гаммы, о которой в последнее время, особенно после Дня Кайфа, взахлёб вещают все источники информации Арцены?! Боссы, с радостью подхватившие его окривевшее кольцо, широко используют его в научных докладах. Правда, выплёскивать этот термин в массы они не торопятся.
   Преодолев половину намеченного маршрута, Моти увидел на экране огромный спиральный завиток лабиринта и услышал навевающий мысли о безнадёжности мотивчик, исполняемый дуэтом ботлофона и силонофона: словно вой голодных волков - из дальних глубин непроходимой чащи леса (а может, это увязала в засасывающей, жуткой трясине собака Баскервилей?). На абсолютно чёрном экране ничего не просматривается - только уныло мерцающий мутный завиток светло-грязного оттенка. В следующий миг ещё одно многогранное нечто вывинтилось из недр завитка, стремительно разрастаясь во весь экран. Вокруг в бешеном хороводе - ухмыляющиеся, причудливо искривлённые рожи гибридов змей, крокодилов, вурдалаков. Моти глядел на них и думал: "Надо же! Какая фантазия создала образы и манеры поведения этих чудовищ? Однако, богатое воображение у приятеля Тимми!.."
   Тряхнув головой, Моти резко нажал клавишу мышки, и порядком уставшие пальцы снова лихо забегали по клавишам со стрелками. Моти отбросил многогранник в морду ближайшего... э-э-э... вурди-змея (так Моти про себя обозвал эту помесь змеи с вурдалаком), но тот с брезгливой гримасой отфутболил его обратно. На многограннике высветилась цифра, она разрасталась, вращаясь сверкающим волчком под бешеную силонокулл-тарантеллу, изображающую вкрадчивый скрежет гигантской пилы, перепиливающей куски железа под аккомпанемент взрывных аккордов...
   Всё вернулось к исходной точке. На экране, там, где в начале игры пульсировала надпись Enter, зазмеилась выполненная буквами знакомых начертаний коричневато-зеленоватая надпись на незнакомом языке (саиб Ад-Малек, наверняка, знает, что она значит). Кто подсунул это ему в сюжет?.. Неужели Арпадофель постарался?.. Или Тим, верней, его люди? Но как они влезли в его программу?.. Таким образом, игра описала полное окривевшее кольцо. Надо всё начинать сначала. Уф-ф-ф!!!..
   Не надо вникать в суть работы финансового блока, чтобы понять: многократные повторы и возвращения к началу игры обойдутся клиенту-игроку в кругленькую сумму, а тот в пылу азарта даже этого и не заметит. Зато потом, увидев распечатку из банка, что за незабываемо-острые ощущения он переживёт!.. - куда там азарту игры! Однако, назад пути нет: техзадание для Бенци и его группы разрабатывали Миней и Арпадофель, а Моти всего лишь передал его Бенци, сказав, что это договорные работы для таинственного заказчика-хуль (из-за границы).
   Моти устало откинулся на спинку кресла. К нему неслышно подошёл Тим Пительман. Задумчиво глядя на него снизу вверх, Моти подумал: "А ведь в молодости обаятельный был увалень..." С круглого лица молодого Туми не сходила мягкая, тёплая, временами казавшаяся слегка дурашливой, улыбка, притягивающая к нему людей. Правда, и тогда портила впечатление его нескладная фигура, отдалённо напоминавшая бесформенный мешок. "Красавцем он никогда не был, но!.. Что за выкрутасы времени! Или новое имя - новое лицо?.." - вздохнул Моти, разглядывая нависшее над ним крупное расплывшееся лицо Пительмана. В самом деле: Туми, превратившись в Тима, сильно раздался вширь, а за последние пару лет ещё и почти полностью облысел. Мягкая обаятельная улыбка сменилась загадочной значительностью во взоре, то угодливом, то высокомерном - в зависимости от направления. Это свойство, приобретённое в ходе упрятанной глубоко в тень деятельности, вызывало не только у незнакомых, но и у давних знакомых внутренний трепет - Тим стал считаться весьма влиятельной личностью.
   Тим улыбнулся старому приятелю, и на лице следы былой угодливости причудливо смешались с едва мелькнувшей искоркой превосходства. Без лишних слов он пододвинул стул и уселся рядом, с важным видом уставившись на экран компьютера Моти. "Ну, Моти, покажи старому другу, что тут у тебя?" - "Да ничего особенного... текучка", - буркнул Моти, поспешно закрывая файл. - "А-а-а! - протянул Тим, и лицо его неожиданно засияло нестерпимой приторностью. Моти озадаченно нахмурился: не успел ли увидеть Тим, чего ему видеть не положено? Босс с самого начала предупредил его: ни один из членов рабочей группы не должен совать свой нос в то, чем занимается коллега в рамках темы. А ведь Пительман даже не член группы! Он, как видно, смекнул, что озаботило Моти: "Не переживай, - Тим похлопал его по плечу. - Мы с тобой друзья, делаем общее дело! А твои boys, Галь и Гай, мне доверя-а-ают! Как родно-о-ому!" - "При чём тут..." - махнул Моти рукой, не желая вдумываться в смысл слов Пительмана, откровенно развлекающегося, видя реакцию Моти.
   Моти поднял голову, сделав усилие, ответил широкой улыбкой на улыбку когдатошнего приятеля и проговорил: "Ну, а ты-то как?.." - "Как всегда! Нормалёк! Меня Миней послал: приглашает на традиционные кофейно-деловые посиделки..." - "Ты что, у него уже телефоном работаешь?" - невинно осведомился Моти. Тим коротко хохотнул, но бледно-голубые глаза на мгновенье сделались колючими. "Я, знаешь ли, сам напросился: давно с тобой по душам не беседовал. Не по телефону же! Заодно хочется узнать, как дела движутся, не нужна ли помощь..." - как бы невзначай, обронил Пительман. - "Не понял!" - насторожился Моти, стараясь сохранить насколько возможно безразличный тон. - "А чего тут понимать! Ты, само собой, главный специалист, у тебя своя группа. А меня назначили замом главного куратора, - похвастался Тим. - Главный куратор, сам понимаешь, не светится перед подчинёнными, он человек высокого полёта. На людях... того-этого... речь профанфарисцировать, продемонстрировать в натуре новый цвето-музыкальный эффект, который потом вы, спецы, сможете в игру завинтить. А для связи с людьми и координации работы в части человеческого фактора - Миней меня назначил. И, разумеется, полностью ввёл в курс дела. Кроме того, у меня своя особая миссия, связанная с ядром... э-э-э... ОК... неважно... - Моти вскинул на него удивлённый взгляд, но промолчал. - Систему защиты моя группа будет разрабатывать".
   "Да..." - только и смог промямлить ошеломлённый Моти. Ему показалось: если бы его огрели по голове диванным валиком, это его до такой степени не ошеломило бы. "Беседер... Присаживайся рядышком. Вон тот стул возьми - он покрепче... Я так понял - ты о защите хотел потолковать?" - "Угу!" - нежно промурлыкал Тим. - "Ну, смотри... Первым делом защита основного блока, музыкального..." - "Да, Миней говорил, что мы разрабатываем программу новой музыкальной игры... - Тим уточнил: - Уж если основной блок музыкальный..." - "Ты же говоришь - всё знаешь! ОК, не суть... Короче!.. Программе нужна такая защита, которую самый гениальный хакер не сможет взломать". - "А то я без тебя не знаю!" - саркастически протянул Тим.
   Поработав с Пительманом, Моти понял: по натуре Тим - классический тип босса, вникающего в тему ровно настолько, чтобы показать себя крупным спецом. Зато у него нельзя отнять потрясающей способности находить и на всю катушку использовать серьёзных, грамотных специалистов, работающих под его началом. Впрочем, и на нужную ему информацию у него был потрясающий нюх. Не это ли - основа его устойчивого имиджа талантливого специалиста по электронике и акустике, а теперь, в "Лулиании", по программам защиты?
   Моти, будто не слыша, продолжал: "Главный принцип защиты ядра программы - герметичный колпак". - "А принцип действия? Разработчику защиты необходимо знать, что именно он защищает!" - с наигранной обидой заметил Тим. Моти, не слушая его, продолжал: "Вообще-то это давно отработано. Но желателен нетрадиционный принцип. Между прочим, вот тебе игривая, но стоящая идейка колпака: команды вежливости в приятном, расслабляющем оформлении. Подбери приятное оформление в нашей фонотеке. Рассчитываю на твой музыкальный вкус, - хитро улыбнулся Моти: он знал, что у Тима проблема с музыкальным вкусом, а главное с музыкальным слухом. - Чтобы несанкционированное вторжение в программу наталкивалось на приветствие "hi!" - вот в такой форме: - и Моти промурлыкал какой-то весёлый мотивчик. - Дизайн сам продумай, никого не привлекай. Возьми из уже имеющегося. Если же наглец-хакер не угомонится, следующая команда - "bye!"... - промурлыкал Моти мотивчик с налётом лёгкой печали. - А далее - сменяющие друг друга "hi! - bye!" с возрастающей скоростью. Это на поверхности. Остальное додумаешь сам. Главное - герметичный колпак! - чётко и раздельно повторил Моти. - Ты в этом деле дока, иди, трудись. - Моти не мог сдержать лёгкой усмешки. - А как только сделаешь, сразу же приноси, вместе состыкуем с соответствующим блоком". - "ОК, в первом приближении ясно... Стало быть, герметичный колпак! Так сказать, принцип колпакования... Полумаем... в самом глобальном смысле... - с туманной многозначительностью проговорил Тим, - М-м-да-а... Однако... Колпакование! Отличный термин! Thanks! Красивая идея, думаю, и воплотить смогу неслабо... Но у меня, в общем-то, к тебе важное дельце..." - "Так что ты мне голову морочишь? С него бы и начинал!" - "Но-но-но, адон Блох, не забывайтесь! - в голосе Тима неожиданно зазвенел металл. - Я - зам куратора, а это значит, что ты некоторым образом... конечно, не напрямую... - Тим плавно повёл своей огромной ручищей, - мне подчиняешься". - "Что-о? Я - тебе???" - "Ты - мне!!! - с улыбочкой мягко проворковал Тим. - Но, учитывая, что мы с тобой давние приятели, а главное - твои boys are my friends, очень близкие и хорошие friends... В общем, не бери в голову!" - "Ага... Наплевал в душу - и к шутке всё сводишь", - мрачно буркнул Моти.
   Он встал и вытащил из стола пачку сигарет: "Я - покурить", - и направился к двери, не глядя на Пительмана. Тим тоже встал, с трудом выбираясь из стула, подтянул брюки, ласково прищурился и тихо отвечал: "Тов, не будем об этом. Я, по правде, о другом, - тихо приговаривал он, следуя за Моти в курилку. - Не ты ли предложил для работы над финансовым блоком своего старого дружбана Бенци? Так сказать, друг приводит друга? Я об этом только сегодня узнал! Миней согласился - от широты натуры, а я вот не знаю, можно ли этому человеку доверить работу по теме..." - "Поздно спохватился, - холодно отвечал Моти, не глядя на Тима, который небрежно облокотился о стену, с ласковой ухмылочкой искоса поглядывая на Моти. - Он уже целиком в деле. Меня попросили выбрать лучшего - я и выбрал. Лучше Бенци эту работу никто не сделает! - он посмотрел Тиму прямо в глаза и добавил: - Он уже большую часть спроектировал - за какую-то неделю. Талантливый и трудолюбивый парень!" - "И как он всё успевает: и работать, и молиться, и детей пачками рожать? - всплеснул руками Тим. - Правда, воспитать их всё равно не смог: его старший - бандит, если помнишь... - обронил он вскользь. - Что-то плохо верится, что его и вправду на всё хватает?.. ОК, смотри - под твою ответственность!" - "Успокойся! Я ему не говорил, что это за тема..." - "А что ты ему сказал, какую легенду придумал?" - "Я ему просто сказал: для заказчика-хуль, очень важный и ответственный заказ. Техзадание - бланк от Минея, на английском..." - "А он справится-то с английским? Дос этот! Может, чего-то не понял, а нам потом придётся время тратить на доведение его работы до ума..."
   "Слушай, Тимми, угомонись, наконец!.. - жёстко проговорил Моти. - Оставь Дорона в покое, понятно? Он с английским отлично справился! И не касайся его работы, вообще его не касайся!" - "Жаль, что ты так вопрос ставишь... А я как раз хотел с тобой о нём поговорить... Жаль, опоздал... Тов, раз уж ты ввёл его в курс, ничего не поделать, но..." - "Да не вводил я его в курс!" - в отчаянии Моти повысил голос. Но Тим, словно не слыша, задумчиво изложил свою мысль: "Я вот думаю, если бы можно было внедрить твоему Бенци - и его хевре, участвующим в проекте - в мозг съёмный мыслеблок, вставляемый, когда он садится за компьютер, и вынимаемый перед уходом с работы... Тогда бы своей темой он занимался только на фирме, начисто забывая о ней вне фирмы. Другими словами, чистый принцип колпакования... - Тим многозначительно понизил голос и вдруг почти шёпотом спросил: - А тебе не показалось, что он намеревался домой работу брать?" - в глазах Тима сверкнул незнакомый огонёк. - "Нет, точно - нет! Зачем ему?.. - отрицательно покачал головой Моти, глубоко затянувшись. - Дома ему точно не до работы - он же у нас многодетный папаша!" Моти благоразумно промолчал, что Бенци ещё ходит заниматься в меирийский колель, йешиву для семейных мужчин, с ужасом представив себе реакцию Пительмана, скажи он ему об этом. "Ну, и что?!!" - Тим вскинул домиком свои короткие, густые, рыженькие бровки; Моти раньше как-то не обращал внимания, как забавно выглядят у него бровки. Он повторил: "Дома ему не до работы, понимаешь? И без того дел выше головы... Короче, он не будет дома этим заниматься!" - "Да ты что! - никаких дома! Ты что, устав "Лулиании" забыл?" - замахал руками Пительман и уставился на Моти, грозно сверкнув глазами, впрочем, тут же постарался смягчить впечатление самой сладчайшей своей улыбкой.
   У Моти мелькнула мысль: "Как будто сам строго следуешь уставу... когда приторговываешь нашими разработками направо, а чаще налево..." - но нервно произнёс: "Я тебе 3 раза повторил: он этим дома не занимается!". Моти уже начинал терять терпение, но Тим снова обнял его за плечи, ласково и с силой прижимая к себе. "Пусти, что ты делаешь! Раздавить хочешь?" - "Да ну что ты! Почти самого ценного специалиста? Как я могу тебе, а стало быть - делу, вред нанести!" - ещё мягче ухмыльнулся Тим и зажмурился по-кошачьи.
   "Надо осторожно намекнуть ему: мы готовы оплачивать ему ночные часы работы... - продолжил Тим с самым серьёзным и озабоченным выражением лица, - Только бы он ни мыслишки отсюда не вынес, даже между извилинами своих гениальных мозгов!" - "Он мне с самого начала прямо сказал, что дома рабочими делами не может и не будет заниматься, у него дома другие дела", - стараясь не сорваться, снова повторил Моти. - "И ты ему поверил? Тов! Я, на правах заместителя куратора, предлагаю дать ему отдельный кабинет со всеми удобствами и со специальным замком, который открывать и закрывать буду я, или босс, в крайнем случае - Коба". - "Ну, а если вы все отсутствуете одновременно, как это нередко бывает?" - "Тогда он побудет там до возвращения кого-нибудь из нас в "Лулианию"! Поработает... В кабинете будет всё оборудовано на аварийный случай: полный холодильник, вода, туалет, душ... Всё будет... кроме телефона: чтобы не передавал секретных данных ни одной живой душе!" - "Да ты что! Хочешь его в арестанта превратить? За что! Что он тебе сделал, что ты так... к одному из лучших работников фирмы и прекрасному человеку?" - "Ну, если он действительно сознательный работник, он поймёт, что это не против него лично, а для пользы нашего общего дела! Проявит ответственность!.." - важно, с ханжеской ноткой заявил Тим. Моти с трудом скрыл отвращение.
   Моти пришлось сделать усилие, чтобы ответ прозвучал спокойно и твёрдо: "Нет, Тимми, так не пойдёт! У него большая семья, маленький ребёнок!" - "А у нас важная тема!" - "С моими людьми я привык обращаться по-человечески! Они к этому привыкли - и отвечают мне хорошей работой. И я не собираюсь менять эту стратегию. Тем более по отношению к таким, как Бенци", - вступился за старого приятеля Моти. - "ОК, ты тоже будешь владельцем ключа", - согласился Тим. - "Зачем такие сложности! Ключ вообще не нужен: можно вполне обойтись магнитной карточкой!" - "Это что, вроде банковских?" - важно вопросил Тим. - "Ну да! Самое простое решение!" - "О том, какой пакет данных содержит его карточка, ему знать необязательно, так ведь? А если бы ещё тот съёмный мыслеблок... Э-эх... Между прочим, отличная идея: личная карточка индивидуя, про пакет данных которой он не имеет понятия! Возьму на вооружение... Но вообще-то... Мне очень нравится идея съёмного мыслеблока! Жаль, что пока нереализуема..." - "Ну, Тимми! Из тебя прямо так и хлещут идеи определённого свойства! Где только ты их поднабрался?.. Слава Б-гу! - это, как ты сказал, на данном этапе нереализуемо! Да и кто тебе позволит манипулировать живой человеческой памятью! Но я тебя не понимаю! По легенде, это обычная договорная работа для заказчика-хуль, которую надо выполнить как можно скорее и лучше! Так зачем ещё какие-то дурацкие меры предосторожности? Чтобы возникли лишние мысли и вопросы?" - "Опять же ты прав! - прищёлкнул Тим языком. - Даже обидно!.. ОК, я пошёл в туалет, посижу, подумаю над колпакованием... С Минеем надо обсудить... Ах, да, чуть не забыл: он же нас приглашает на совещание!" Моти коротко кивнул.
   Тим, игриво, как бы виновато, стрельнул льдинками глазок в сторону Моти: "Значит, опоясывающие команды "hi! - bye!" для маскировки? Чтобы самого хладнокровного хакера вывести из себя и из строя? Забавная идея - колпакование... и остроумная!" Тим, посмеиваясь, понес свои мощные телеса по коридору.
   Моти, естественно, не знал, что для программ защиты Тим собирается использовать некоторые элементы фелио-эффекта, при разработке которого специалисты его группы успешно применили кое-какие незапатентованные идеи самого Моти. Кроме того, творчески использовали хитрую систему виртуальных звуковых зеркал и линз, которую несколько лет назад предложил специалист фирмы Гидон Левин, друг Бенци. Эту идею Миней в своё время тоже постарался схоронить в закрытых архивах "Лулиании", куда Тим получил свободный доступ, приступая к работе над фелио-эффектом.
   "Чёрт побери, припёрся, когда я решил чуток расслабиться", - подумал Моти, вернувшись на место. Махнув на всё рукой, он устало прикрыл глаза. В комнате никого не было, стояла сонная послеобеденная тишина.
   ...Распахнув глаза, он помотал головой и оглянулся. Неужели кто-то видел его задремавшим на работе?.. Нехорошо... Встал, вытащил из ящика стола сигареты, вышел в коридор и закурил. Глянул на часы и вспомнил - пора идти на деловые посиделки к Минею, заскочил и прихватил со стола лэп-топ, снова жадно закурил... Мимо деловито сновали коллеги.
   Кто-то сзади положил ему руку на плечо. Моти вздрогнул и обернулся - это был Миней Зомембер. "Ну, как дела, Моти? Движутся?" - "Всё нормально!" - с облегчением проговорил Моти. - "А где Тимми?" - "Когда я его видел с полчаса назад, он в туалет пошёл. У него, видите ли, идея прорезалась! А где же ещё наш Тим может родить очередную сногсшибательную идею? Только в туалете!.." Миней рассмеялся: "Да, это у них в отделе... э-э-э... как бы фирменный знак!" Моти поднял брови, ничего не сказав. Миней загадочно ухмыльнулся. Подкатил таинственный Арпадофель, сияя блиноподобным ликом: "Миней, как дела, дружище?" - "Как всегда, ОК! - улыбнулся босс. - Смотри, Коба, мы тут с Моти и Тимми решили посидеть у меня полчасика, кофе попить. Заодно Моти, в порядке отдыха, расскажет нам о своих новых идеях по теме. Присоединяйся!" - "Дело хорошее! Давно мы не пили вместе кофе!" - "Наши Моти и Тимми - хаверим товим ещё с молодости. Я уверен, Моти не против поработать плечом к плечу с армейским другом! Правда, Мотеле? И твои boys, я думаю, рады вашему сотрудничеству в работе над важным проектом!" Моти давно не удивлялся чрезмерной осведомлённости шефа. Ему ничего не оставалось, как уныло кивнуть.
   Зомембер приложил к уху маленький изящный аппаратик та-фона, а ладонь ко рту. Моти отвернулся, чтобы не выглядело, что он подслушивает беседы босса по та-фону.
   Спрятав та-фон в карман и приобняв Моти за плечи, Зомембер проворковал: "Мы с вами пойдём, а Тим тотчас к нам присоединится..." - и ласково повёл его в в свою беседку в саду. Он ласково нашёптывал ему в ухо, а Моти только молча кивал. На лице его застыло недоуменное выражение.
   Входя в беседку, Моти вздохнул и медленно проговорил: "Кофейно-деловые посиделки - может, и неплохо. Но мои дела на этапе черновика. Я думаю, для отчёта не время: всё ещё сырое, несобранное! Если честно, я ещё не готов..." - "А мы не спрашиваем отчёта. У нас просто традиционные кофейные посиделки, на которые мы с Кобой решили пригласить и вас с Тимми!"
   В беседке Миней ласково усадил Моти рядом с собой, молча указав подбородком Арпадофелю, где сесть. Вошёл сияющий Тимми, и ему тоже молча указали, куда садиться. Моти вдруг обратил внимание, что беседка Зомембера стала как будто гораздо просторней: вот и медведь Тим в неё не протискивается, как бывало, а свободно входит и садится в огромное кресло, специально под мощный зад Тима заказанное. Оказывается, босс перестроил свою беседку под Тима и его необъятные габариты!.. Моти не хотелось развивать эту мысль, поняв, как далеко его может завести неожиданно вспыхнувшая догадка.
   Миней сам накрыл низенький, хорошо известный присутствующим столик (или его расширенное под Тима подобие?), выставил бутылку дорогого коньяка, поставил маленькие чашечки, знакомые узенькие изящные бокальчики, разложил по пластиковым блюдечкам закуску и сел на место, ласково улыбаясь и сложив вертикально поставленные ладони вместе. "Я предлагаю сначала насладиться кофе и не говорить о делах..." - подмигнув Кобе и Тиму, сказал босс. "О, шеф, я вижу: в ваших погребах поистине отличный коньяк!" - захлёбывался от восторга Тим, демонстрируя осведомлённость и эрудицию. Он поудобнее устроился в своём широком и глубоком кресле и осторожно пригубил прозрачный тёмно-янтарный напиток.
   Вдруг Зомембер спросил: "Тимми, тебя Моти, конечно, уже ввёл в курс дела? Показал, что он уже сделал?" - "Да вы знаете, не совсем, говорит - рано", - виновато улыбаясь, прожурчал Тим. Зомембер поднял брови и пристально глянул на Моти: "Моти, я попрошу тебя рассказать нам о том, что ты уже сделал, а мы послушаем. И Тим тоже - он у нас ответственный заместитель куратора проекта. Его знания и опыт в электронике и акустике... (Моти отвернулся, иронически скривившись.) В общем, йалла (арабск. междометие, вроде "ну, давай, вперёд")!" Моти ничего не оставалось, он начал рассказывать и показывать сыроватые итоги своих наработок, хранящиеся у него в лэп-топе: "Это просто варианты на основе фирменного принципа многовитковой ракушки..." - "Выкладывай, наконец! Не тяни резину!" - взревел Арпадофель густыми и грозными фанфарами, более похожими на хриплые звуки старого фагота. Тим хитро ухмыльнулся и тут же принял серьёзный вид, но Миней сделал в сторону Арпадофеля успокаивающий жест.
   Моти поднял голову и медленно и тихо заговорил: "Я полагаю, наша игра не должна завершаться победой игрока. Для этого я ввожу сюда Закон Окривевшего Кольца, он же психологический стимул играть до условной бесконечности. Сам по себе принцип сложно-закрученной ракушки отлично сочетается с упомянутым Законом. Масса тупиков и тупичков, ходы, которые как бы ведут в нужном направлении, но... по замкнутой фигуре любой кривой формы, лучше переменной. Чем причудливей, тем лучше... Любое направление кажется правильным, но в результате оборачивается неявным тупиком... Видите? - тут Моти указал на некую точку на экране и описал рукой плавную кривую, вроде скривлённого эллипса, Тим глубокомысленно кивнул головой и сдвинул брови. - Для остроты ощущений остановка на краешке пропасти. Так сказать, мнимый разрыв кольца как один из реализуемых вариантов сценария. Как хочешь - можешь падать, а можешь и стоять на этом краешке до посинения! НО! - ставки делать обязан! Понимаете?" Миней слушал, внимательно поглядывал на экран, то и дело кивая, задавая уточняющие вопросы, и приговаривал вполголоса: "Слушай, Тимми, входи в курс! Запомни термин - Закон Окривевшего Кольца!.. Он нам пригодится..." - "Действительно!.. Кстати, у меня идея! Моти, а почему бы тебе не подготовить на очередные наши посиделки доклад на тему "Закон Окривевшего Кольца "?" - ласково проворковал Тим, шныряя взглядом с Минея на Коби - и неожиданно уставившись на Моти. Зомембер глянул на Тима, помолчал, обратился к Моти: "Оно, конечно, неплохо... Правда, не скрою, нам всем бы хотелось видеть явные, однозначные результаты. А то их слишком много, и все неявные, противоречивые!.." Моти что-то пробормотал, махнул рукой, отвернувшись. Тим переводил взгляд с одного на другого и улыбался. Он держал руку в кармане, нежно сжимая и поглаживая фелиофон: вот что его вывезет наверх, что бы ни случилось! Это - и кое-что ещё...
   Вдруг Зомембер, заговорщицки сверкнув глазами в сторону Арпадофеля, заговорил, словно бы продолжая разговор: "В нашей "Цедефошрии", внутри всех этих колец-завитков (о них Моти хорошо сказал) надо будет создать и постоянно поддерживать живую, не без элементов смелой фантазии, иллюзию неба и пейзажа. Прекрасный мир, населённый фантастическими существами - на земле, на воде и на небе..." - "Насчёт неба у меня уже, вы знаете, есть кое-какие идеи..." - заметил Моти. - "Знаю... Виртуальный мир - кем хотим, тем заселяем!" Моти чуть слышно пробормотал: "Виртуальный мир, виртуальная природа, виртуальная жизнь, виртуальная победа в этой игре - и всё под силонокулл виртуальных виртуозов..." - "Зато доходы от реализации наших грандиозных планов будут отнюдь не виртуальными. Даже твоему Бенци и его хавуре сможем выделить - детишкам на молочишко. Эх, заживём!" - радостно улыбнулся Зомембер, мечтательно прижмурив глаза.
   Арпадофель подмигнул боссу сразу обоими глазками, встал, с хрустом потянулся: "Дорогой Миней, как всегда, твои мысли - в струю!" Его лицо начало расползаться вширь, напомнив непропеченный блин, его обыкновенно косящий и хищно сверкающий левый глаз на миг превратился в узенькую щёлочку. Это означало вершину довольства и умиротворённости, когда можно не опасаться приступов беспричинной ярости. Неожиданно на пике довольства он, громко рыгнув, провозгласил: "Извините, я - в туалет!" Крякнув и снова смачно рыгнув (как видно, отрыгивая избыток наслаждения), Арпадофель направился к выходу. Миней сделал знак: кофейная пауза окончена, можно возвращаться к работе, - и вышел. Моти и Тим, не глядя друг на друга, направились следом. Моти мрачно наблюдал, как Тим, склонившись к самому уху Минея, что-то его спросил, тот с улыбкой коротко ответил.
   Трусивший слегка впереди Коба услышал их тихие голоса, оглянулся. Неожиданно остановился с приподнятой в процессе ходьбы ногой и, мечтательно глядя куда-то вдаль, принялся фанфарически вещать. Увлёкшись, он даже позабыл поставить ногу на землю. В воздухе густо и гулко гремели, перекатываясь из стороны в сторону, фанфары: "Мне сейчас, по пути к унитазу, прекрасная мысль в голову пришла. А что если нашу новую "Цедефошрию" оборудовать Золотыми Гальюнами? Нет, хаверим, вы представляете? ФАНФАРИЧЕСКИЙ ЗОЛОТОЙ ГАЛЬЮН! Он великолепно впишется в нашу струю! Как я люблю со вкусом и комфортом посидеть на стульчаке из нежнейшей и мягчайшей кожи красивого цвета... э-э-э... типа... бронзы с янтарём. Я давно уже мечтаю о настоящем золотом унитазе! Какую великолепную победную песнь на фаготе мы с ним исполним дуэтом! Золотой унитаз! Да это же чистейший символ нашей новейшей эстетики!.. Ах, кто оценит красоту струи, звенящей золотыми колокольчиками в золотой же писсуар. Облицуем гальюн мраморными плитами, изобразив рисунок клавиатуры аккордеона. Типа, белые клавиши из мрамора тёплого золотистого цвета. Ну, а те, которые, типа, чёрные, они будут из какого-нибудь мрамора густо-коричневого тона..."
   Моти остолбенел. Он переводил глаза с Минея на Арпадофеля, пытаясь уловить реакцию босса, пытающегося скрыть изумление, правда, у него это плохо получалось. Зато Тим, как и следовало ожидать, восторженно поглядывал на Арпадофеля, а затем торжествующе - на Моти. Коба продолжал заливаться соловьём: "Наш Фанфарический золотой гальюн - любимое место отдыха интеллектуалов-элитариев моего уровня, должен пробуждать только приятные чувства и ощущения! Не думайте, что это я от избытка собственных фантазий!.. Хотя мне их и не занимать... Вот ведь в Древнем Риме у патрициев было принято проводить время в банях и бассейнах, называемых термиты... или как-то так... А в России среди самой высокопоставленной элиты было принято тоже проводить время в банях, с вениками из какого-то там душистого дерева... Не помню, как называли - то ли Сандун, то ли Саун... Ну, а у нас для интеллектуалов-элитариев - о-о-о! - Фанфарический золотой гальюн. Подумайте, хевре, над исполнением в нашем сценарии предложенного мною дизайна этой... э-э-э... скажем так: сугубо интимной обители интеллектуалитета струи. Подумай, Моти, наша светлая головка! И ты, Тимми, хабиби, подключайся! Его дело - ФАНФАРИЧЕСКИЙ! Твоё дело - ЗОЛОТОЙ, как ты сам, наше сокровище!.. А я пошёл в туалет. Посижу, помечтаю..." Моти на миг показалось, что при этих словах из превратившихся в узенькие щёлочки обоих глаз Арпадофеля брызнули две длиннющие струи интенсивного темновато-жёлтого цвета, то есть, именно той подобающей гаммы, о которой он только что страстно фанфарисцировал. Моти еле сдержался, чтобы не посторониться от виртуальных струй, и опустил голову чуть в сторону, дабы никто не увидел, что он еле сдерживает нервный смех. При этом ему почему-то вспомнилось словечко, придуманное грубоватыми подростками из эранийских кварталов торговой элиты Бэт и Вав - струйня. Грубо, но до чего же в тему, до чего же созвучно манерам и поведению Куби-блинка! Арпадофель скрылся за дверьми главного корпуса, и Моти, изо всех сил подавляя нервный смех и стараясь ни на кого не смотреть, вздохнул с облегчением.
   Зомембер, не ощутив настроения Моти, обратился к нему: "А ты знаешь, Моти, здравая мысль! А ты согласен, Тимми?" - "Ну, ещё бы!" - важно кивнул Пительман, уставившись на Моти, во взгляде его сквозила какая-то мысль, тень насмешки, смешанной с подозрением. "Согласись, Моти, что Коба почти гений в своей специфической области! Он всегда был способен с лёгкостью фанфарисцировать очень яркие идеи! Надо бы каждый завиток нашей новой "Цедефошрии" оснастить такими вот фанфарическими золотыми гальюнами! Это добавит завиткам яркости и крутизны!" Моти кивнул, хитро ухмыльнувшись: "Да уж! Крутизны точно добавит! Впрочем, всё впереди!.. Я подумаю, куда этот... фанфарический золотой гальюн имени Кобы Арпадофеля воткнуть в программе. Тут намедни мои хевре, как всегда, прослушивали новые композиции Ад-Малека. И вот... Мне пришла в голову идейка: силонофон настроить на нижний регистр, близкий по звучанию к фаготу. Или ввести настоящий фагот, а то электронный, классический..." - "Мы вместе подумаем! Я - как главный специалист по вопросам электроники и акустики, могу разработать соответствующее устройство! Прошу вас, Миней, доверьте это мне!" - тут же выскочил Тим. Моти, не обращая на него внимания, заключил свою мысль: "Так и так музыкальную тему надо подбирать, на чём бы она ни звучала. А что, он вам и раньше излагал эту искросыпительную идею?" - "Нет! - поднял брови и плечи Миней, у него этот синхронный жест выглядел на редкость элегантно. - Сегодня впервые услышал. Надо будет потом обсудить с Кобой вопрос распределения между вами обязанностей по разработке этого блока..." - "А-а-а..." - протянул Моти. Присутствие Пительмана вызывало неприятное ощущение, что Зомембер не говорит ему всей правды.
   Зомембер похлопал Моти по плечу, сказал, что можно возвращаться к работе, и с достоинством удалился. Тим со странной улыбкой воззрился на Моти и, ступая с грацией только что проснувшегося и выползающего из своей берлоги медведя, направился на место.
   Моти стрельнул окурок в урну и вернулся к своему компьютеру.
  
   Кресло Кобы Арпадофеля
   Коба Арпадофель обладал феноменальной памятью на людей и события, идущие вразрез с его видением предпочтительного хода вещей. Таким событием оказалось для него в некоторой степени начало Дня Кайфа, а человеком, спровоцировавшим, по мнению Кобы, бунт против мудрых предложений босса, был Бенци Дорон. Арпадофель ни на минуту не усомнился, что это по его наущению религиозные лулианичи воспротивились шикарной идее Минея на тему общего мангала. У них, видите ли, свои особые законы кашрута! Они, видите ли, не могут есть нормальную еду! Все едят и похваливают, всем можно, а им - видите ли, нельзя!..
   Правда, сейчас этот мерзкий дос с лицом ухмыляющегося льва выполняет, сам того не ведая, одну из важнейших работ для угишотрии. Говорят, он чуть ли не главный специалист на фирме по финансовым программам. Вот пусть, наконец-то, поработает на благо страны! Только бы не узнал раньше времени, в чём это самое благо по Арпадофелю выражается, на кого на самом деле он работает!..
   После Дня Кайфа Арпадофель близко сошёлся с Пительманом, углядев в нём своего самого верного приспешника. Вот это действительно нужный ему человек - и не просто нужен, пока нужен, а всерьёз и надолго! Придёт время, и его специфические таланты оценят по заслугам не только в "Лулиании", не только в Эрании, не только в Арцене! Тим Пительман - поистине человек будущего, человек фанфарологической эры! Коба и Тим по-всякому взвешивали, прикидывали и продумывали одну интересную мыслишку, пришедшую одновременно им обоим в голову. Но в какой форме преподнести эту идею боссу Минею? Уж слишком сильно уверовал босс в демократию и свободу самовыражения - и почему-то для всех-всех-всех! Разумеется, оба прекрасно понимали: эти идеи необходимы массам, как воздух - а иначе как бы его приспешники смогли вытащить на свет идею new stream!.. И не только вытащить, но и в короткое время завоевать им громкую популярность, уже проникшую в среду элитариев, надёжно завоевав души и умы молодого поколения!
   Где были бы ныне творцы силонокулла, если бы не маленькая, сплочённая группа фанфарологов Арпадофеля?! Да их бы ни на одной улице, ни на одной площади, ни на одном дворе, ни на одном базаре и слушать бы не стали! Гнилыми помидорами да тухлыми яйцами бы закидали, а то и в каталажку бы препроводили - за мелкое хулиганство!
   Особое спасибо Офелии Тишкер! Вот кто нутром ощущает, своим длинненьким, вертлявым носиком мгновенно чует, куда ветры современной культуры дуют... или - должны подуть... Уж если утончённый и уважаемый интеллектуал Зомембер проникся идеями струи, породившими силонокулл, то, значит, дело фанфарологии, до поры до времени сокрытой от глаз и ушей многоликой массы, обязательно восторжествует! Тим Пительман тоже считал: свобода самовыражения, за которую ратует демократ-либерал Зомембер, - дело хорошее, но только при умелом управлении и направлении - туда, куда надо. С этим Миней, по самой глубинной сути, был всецело согласен. Не потому ли этот поборник демократии первый предложил взять на вооружение новейшие технологии, сочтя их подходящим средством фанфаризации ноосферы в Арцене (то есть внедрения фанфарологии в массы)? Не он ли породил идею "Цедефошрии" для всех-всех-всех? Минею удалось даже умника Моти Блоха, автора концепции сложной многовитковой ракушки, заразить новой "Цедефошрией"!!! Ему ничего не стоило сыграть на амбициях Моти, на его увлечённости своим детищем.
   Но теперь пришло время подготовить широкие массы к новой как-у-всехной "Цедефошрии", формирующей струю подобающей гаммы и формирующейся из той же струи... Интенсивная подготовка к этому призвана, помимо прочего, убедить лулианичей: администратор по общим и конкретным вопросам Коба Арпадофель не просто так штаны в "Лулиании" протирает. Впрочем, Тим в одной из доверительных бесед тонко намекнул Арпадофелю, что дабуры рекомендуют Кобе по-прежнему сохранять низкий профиль: время для повышения профиля ещё не пришло. Коба согласился: да, надо до поры до времени пребывать перед лулианичами в ореоле многозначительной таинственности, зато Тим будет при нём заместителем по вопросам связи с коллегами.
   Фанфаризационный Автоматизированный Центр силонокулл-просвета (он же фанфароторий), созданный для фанфарической трансляции его лекций во время прайм-тайма на всю Эранию, а далее - на всю Арцену, был идеей Кобы. Вместе с Тимом они придумали, как обеспечить постоянное воздействие на слушателей источника фанфаризации. Для этого не подходили ни радио, ни телевидение с их аппаратами индивидуального, домашнего пользования, которые задействовались по капризу слушателя. Любой скрытый антистример мог самовольно и никем не контролируемо отключить передачу как раз перед трансляцией из фанфаротория. Так родилась лежащая на поверхности и давным-давно известная идея централизованного охвата масс фанфаризацией - Центропульт с подключёнными к нему терминалами, расположенными по всей территории фанфароохвата.
   Первым полигоном для воплощения идеи фанфаротория стала "Лулиания". В дальнейшем планировалось расширить эксперимент на всю Эранию.
   Началась усиленная подготовка к лекциям, многочасовые упражнения по постановке голоса, отработке специфических фанфарисцирующих интонаций, тщательном подборе сопровождающего цветозвукового материала для достижения требуемого эффекта в каждой конкретной аудитории. Конечно же, не без учёта интеллектуального уровня, психологии и традиций потенциальной аудитории. Аудиторию в "Лулиании" примитивной никак нельзя было назвать (как бы иногда ни хотелось!). Религиозные лулианичи - это вам не толстокожие фалафельщики (содержатели кафе, изготовители и продавцы восточного блюда из бобовых, именуемого фалафель), не торгаши, скажем, из Эрании-Бет. "Лулиания" со дня своего основания традиционно притягивала людей высокого интеллектуального уровня.
   Наконец, сектор фанфармации Пительмана успешно завершил разработку технической поддержки 1-го цикла лекций, нацеленного на постепенное и неотвратимое затягивание аудитории в струю подобающей гаммы по спиральной центростремительной траектории с переменным ускорением согласно Закону Окривевшего Кольца. Выяснилось, что прямое попадание в указанную струю обеспечивается не столько фанфарисцирующими интонациями лектора, сколько мощностью и концентрацией излучения силонокулл-поля. Эффект излучения, как было выяснено, многократно возрастает при использовании огромного выпукло-вогнутого с переменной кривизной экрана при демонстрации на нём ярких фрагментов невинной детской компьютерной игры "Пляшущие струи". "Да, - с восхищением, смешанным с лёгким уколом досадливой зависти, подумал Тим, - Моти, приходится признать, разработал отличную игру! У этого гения ума не хватает понять, какую ценность его гениальный ум представляет для фанфаризации ноосферы - и отлично! Не хватало ещё, чтобы этот выскочка возгордился и возомнил о себе нечто, более значительное, нежели мы с Главным Фанфарологом!"
   Не зря они с Арпадофелем (которого умники-программисты ни во что не ставят и считают никчемным работником, ничего не смыслящим в их деле) поручили тем, кому нужно, изучить и представить им все разработки прежних лет. Тим сразу же заострил внимание на этой игре для детей младшего школьного возраста. Он лично выкопал из архивов незаконченных разработок идею выпукло-вогнутого с переменной кривизной экрана ("Интересно, а кто истинный автор этой идеи?") Вот что значит - поручить то, что нужно, тому, кому нужно! Разумеется, над цветовым и звуковым сопровождением каждой конкретной лекции трудится тщательно подобранный (и основательно проверенный в верхах "Дабура") коллектив фанфаризаторов, обладающий сложной иерархической структурой - не самому же Главному Фанфарологу и его заместителю вникать в каждую мелочь! Дело Арпадофеля - глобальное руководство общими вопросами, отработка и постановка уникального фанфарисцирующего голоса, разработка лекционного материала.
   По жизни фанфаризаторы были самыми обычными психологами, врачами, художниками студии Дова Бар-Зеэвува, программистами, журналистами, учителями, бизнесменами. Фанфарология, фанфаризация - это для них хобби, любимое детище, которое они считали делом не столь далёкого будущего, вымечтанной и выстраданной ими эры Ракушки счастья, что ждёт всех-всех-всех в стране "Цедефошрия"!..
   Тим поделился с Минеем прекрасными заманчивыми видениями проникновения в массы прогрессивных идей new require stream. Эти идеи до такой степени должны захватить массы, чтобы первые звуки силонокулла сопровождались радостными воплями массового экстаза. А от этого рукой подать до коллективного желания стройными рядами войти под сверкающие своды всех-всех-всехной "Цедефошрии", в её манящие лабиринты и тупики.
   В "Лулиании" работало полтора-два десятка религиозных сотрудников, живущих в Меирии. Позже пришёл Бенци Дорон, а несколько лет назад к ним присоединилось ещё несколько молодых людей, в том числе и наши знакомцы Ирмиягу Неэман и Максим Лев. Со временем вокруг Бенци спонтанно возникла группа в 15-20 человек, люди разных возрастов, семейного положения, характеров, привычек. Они вместе собирались на обеденный перерыв в маленьком проходном холле на первом этаже, где им никто не мешал. Тут был и круглый низенький столик, и лёгкие кресла, а со временем появился маленький холодильник, электрочайник и даже микрогаль (микроволновка) - разумеется, с письменного разрешения руководства фирмы.
   Недавно Бенци с другом Гидоном Левиным решили совместить их групповые обеды с импровизированными беседами-уроками Торы. Идея прижилась, и совместные обеды приобрели для компании особую привлекательность: эти беседы проводили по очереди, а направлял их со свойственным ему огоньком сам Бенци! После обеда они тут же молились Минху (послеполуденную молитву) и расходились по рабочим местам. Иногда к ним присоединялся и Зяма Ликуктус. Его на фирме не очень любили, но не гнали. В компании Бенци это было не принято: всё-таки он был таким же, как они, религиозным лулианичем. Но он ни с кем не контактировал, сидел молча сбоку и слушал, почти не участвуя в их жарких обсуждениях.
   Однажды во время обеда, - мужчины особенно горячо обсуждали один из отрывков Гемары, - в маленький холл зашёл Тим Пительман. Сначала на маячащего в дверном проёме верзилу не обратили внимания, и он с любопытством слушал, о чём так жарко спорили между собой эти мало приятные ему лулианичи из Меирии. Наконец, один из сидящих за столом рассеянно повёл глазами в сторону и с изумлением воззрился на возвышающуюся уже на фоне окна глыбу, которой оказался Пительман, шеф Ликуктуса. Зяма, как нарочно, в этот день обедал с группой Бенци. Он густо покраснел, вскочил, сел, снова вскочил, засуетился. Тим ему покровительственно улыбнулся и тихо, нежно проворковал: "Ничего, Зяма, ничего... До конца обеда у тебя ещё несколько минут". - "А если точнее - пятнадцать!" - обернулся Бенци на перебивший его голос. - "Ну, вам виднее, на сколько минут вы соизволили нарушить общий распорядок фирмы..." - "Извините, адон Пительман?.." - вежливо возразил Гидон. - "ОК, вам виднее. Я, собственно, не об этом..." - ещё нежнее проворковал Тим.
   "Присаживайтесь к нашему столу. Угостить вас, правда, особо нечем... Вы пришли слишком поздно - всё съедено". - "И присесть не на чём... - изобразив шутливую досаду, буркнул Тим. - Всё такое хлипкое, ненадёжное! Придётся тут всю мебель заменить..." - "О, не беспокойтесь: нас вполне устраивает!" - улыбнулся Бенци, но глаза его непроизвольно сверкнули: он был недоволен, что его прервали на полуслове. Он понимал, что претензии следует предъявлять Зяме, который, увидев своего шефа, шумно и испуганно засуетился, совершенно не по делу. Тим между тем взгромоздился на свободный уголок стола и, уставившись на Бенци странным взором своих бледных глаз, вопросил: "Сколько времени у вашей святой команды продолжается обеденный перерыв?" Его глаза упёрлись в медную с серебристым налётом, густую бороду Бенци. Сидящие вокруг стола недоуменно и вопросительно переглянулись между собой.
   Религиозные лулианичи успели привыкнуть, что после Дня Кайфа Тим Пительман имел обыкновение демонстративно не замечать их, кроме, разве что, своего сотрудника Зямы Ликуктуса. Он вёл себя с ними так, словно все они относились к низшему обслуживающему персоналу "Лулиании". И вдруг... - почтил своим вниманием! С чего бы это? И что это за странный вопрос, ни к истинному положению вещей, ни к делу, которым каждый из них на фирме занимался, никакого отношения не имеющий.
   На губах Тима мерцала довольная, странноватая улыбка, из бледных глазок словно бы выпорхнула желтовато-зеленоватая искра.
   "Как у всех - три четверти часа... - недоуменно пожал Бенци плечами, изумлённо глядя прямо в глаза Пительмана. - Ну, и Минха - минут 20. Итого - чуть больше часа. Зато мы все вечером позже кончаем работу". - "М-да-а... - нежно пропел Тим. - Вообще-то кончать работу лулианичам и без того полагается позже! Особенно с учётом важности выполняемых в данный ответственный период задач. Но я, собственно, не о том. Я хотел бы вас поставить в известность, что именно здесь, - и он повёл рукой, как бы очерчивая пространство, - руководство выделило место новому исследовательскому сектору. Оборудование будет готово со дня на день. Здесь же оборудуют кабинет шефа нашего нового сектора, адона Арпадофеля".
   На всех лицах отразилось такое изумление, что Тим, постреливая глазками во все стороны, удовлетворённо хрюкнул: не только глаза, но вислые многослойные щёки выражали ехидную радость столь высокого накала, какой лулианичам давно не приходилось видеть.
   "В дальнейшем, на базе серьёзных исследований, которыми займутся в новом секторе, мы откроем в "Лулиании" Центральный фанфароторий!" - довольно ухмыляясь, вдруг заявил Пительман. "Что конкретно вы хотите открыть? Какой фан-фа-ро-то-рий? - изумлённо переспросил Бенци, повторив незнакомое слово по складам. - Поясните, пожалуйста, адон Пительман... Термин уж больно непонятный!.." Остальные кивнули, Максим и Ирми переглянулись. Тим недовольно поморщился и веско произнёс: "С терминами разберёмся потом. Главное: вам надлежит освободить помещение и поискать себе другое место для ваших посиделок, которые у вас носят характер не совсем дозволенный!.. - и он свирепо стрельнул взором в сторону Максима и Ирми. - Руководство не готово принимать ваши групповые трапезы на работе! Что за ежедневные торжества по поводу и без повода? Дни рождения своих многочисленных потомков в рабочее время отмечаете?" - "Нет, - пожал плечами Бенци, удивлённый этим ничем, казалось бы, не оправданным яростным наскоком: - Обычный обеденный перерыв". Тим вкрадчиво проговорил: "Я бы не советовал тебе, Дорон, спорить с руководством..." - "А разве я спорил? Руководства-то я тут и не заметил. Твоего сотрудника Зяму Ликуктуса мы силой не держим, хотя и не гоним. Он может, если хочет, возвращаться на рабочее место. Что же до этого холла, то нам его выделил лично босс Зомембер, есть его письменное разрешение, он же нам его и присоветовал. Вот к нему и обращайся. ОК?" - "Нет, Дорон, не ОК! Я назначен заместителем главного куратора особо важных работ по связям с сотрудниками, то есть, для вас я - представитель руководства..." - "Нам об этом никто не сказал..." - сказал Гидон, хмуро глядя на Тима. - "Это внутренний приказ... Достаточно, что я вам об этом сказал!" - "ОК, Пительман, мы спросим наших шефов!.. Так что... сам понимаешь! И, пожалуйста, не мешай нам помолиться Минху..." - раздражённо бросил Бенци. Тим ядовито ухмыльнулся "Спорить со мной? Ну-ну... Не знаешь, чем это пахнет?" - "Не знаю - и знать не хочу!.. О твоей боссо-функции нам, как видно, забыли сообщить. Стало быть... Я тебе ясно сказал: у нас сейчас обед, наше личное время, а ты помешал. И теперь мешаешь закончить обед. Обращайся к нашим шефам!" - и Бенци отвернулся от верзилы, лицо которого пылало, словно ему влепили пощёчину. Тим сидел на столе, не двигаясь, набычившись, наблюдал за молитвой Бенци и его друзей. Зяма к молитве не присоединился, очевидно, постеснявшись при шефе.
   Когда они закончили и направились к выходу, Тим снова заговорил: "Вы можете мои слова принять во внимание, а можете проигнорировать... Это помещение необходимо для работ над новым важным проектом государственного значения. Поэтому руководство требует в течение недели освободить его от вашего хлама. Поищите себе другое место, но не на территории фирмы! Пора кончать с вашей групповщиной и посиделками в рабочее время! Меня лично просили довести это до вашего сведения. Понятно?" - "А можно, мы об этом переговорим напрямую с боссом? - через плечо бросил Бенци. - Ты явился в наше личное обеденное время, чтобы заявить, что ты хочешь выгнать нас из этого холла без малейших на то оснований? В фирме вдруг возник дефицит помещений?" Остальные хмуро молчали, собираясь двинуться по рабочим местам. "Хм-м... Не я лично хочу, а руководство требует. Обстоятельства изменились!.. ОК, я вас предупредил!" - после тяжёлой паузы тихо проговорил Тим в спину Бенци, кидая на него злобные взгляды. Но Бенци этого уже не видел.
   Поднимаясь по лестнице, он хмурился, машинально поглаживая бороду. Он тихо и медленно сказал шедшему рядом с ним Гидону: "Ну вот... Сорвал нам урок... Что будем делать?" - "Иди к боссу!.. Или хотя бы с шефом поговори. Они вроде как... э-э-э... дружат..." - "Насчёт дружбы не знаю... Поговорю с Моти, ты прав..."
   Бенци уже пересадили в личный кабинет (о чём совсем недавно говорили Моти и Тим), куда он заходил, проводя по чуть заметной выемке на двери новенькой магнитной карточкой. В коридоре у кабинета он встретил Моти Блоха, шефа и давнего приятеля, неспешно шедшего по коридору с отсутствующим выражением на лице, губы, как всегда, шевелились. Бенци негромко окликнул его: "Адон шеф!" - "А? Что? А-а, это ты, Бенци! С каких пор так официально?.. - улыбнулся он старому приятелю. - Как дела?" - "Беседер. К концу недели принесу тебе... Знаешь ли, в личном кабинете, с одной стороны, спокойно работается, с другой стороны что-то давит..." - "Ничего, это всего-то до окончания темы!.. С меня тоже требуют, торопят... - Моти вздохнул, потом оживился: - А как Нехама, дети?" - "Да как всегда - беседер. Ты знаешь: мы снова ждём малыша. Правда, тяжело у неё это проходит: возраст, сам понимаешь, да и слабенькая она у меня стала после рождения близнецов - до сих пор никак в норму не придёт... Старшие много занимаются, близнецы к тому же музицируют. Для нас это их увлечение оказалось просто спасением! До этого были такие шалуны, никакого спасу от их фокусов. Теперь, вот уже несколько лет, вся их неугомонность в музыку ушла! Стали гораздо серьёзней во всех отношениях. Ну, и по дому помогают!.." - "Мои близнецы - тоже... э-э-э... музицируют... Вот только на них музыка как-то совсем по-другому действует. Раньше учились хорошо, а сейчас вообще об учёбе думать не хотят! Говорят, им эти науки не нужны: они и так на вершине популярности у своих... э-э-э... силоноидов..." - с горестным недоумением пробормотал Моти, на что Бенци вполголоса обронил: "Очевидно, всё дело в том, какая музыка... Жаль, что в вашей семье всё повернулось немножко не туда..."
   Моти помолчал, затем, после короткой паузы, проговорил со смущённой улыбкой: "А моя Ширли и твоя дочка, как я понял, очень подружились..." - "Да, у тебя отличная дочка - нам всем она очень нравится... Ренана, что называется, взяла её под своё крылышко: она же у тебя такая маленькая, худенькая, робкая, а моя только и ищет, кого бы опекать. Командирша! Львица!" - "Ширли - моя любимица! Да и мальчишки у меня, право же, ничего, - не глядя на Бенци, пробормотал Моти. - На Рути похожи, а характером... явно не в меня - гораздо жёстче. Наверно, в тестя..." - "Не может быть! Тогда это круто и многое объясняет! Он суровый человек!.. - слабо улыбнулся Бенци, мотнул головой и заговорил, осторожно подбирая слова: - Но я, собственно, хотел о другом... Слушай, Моти, сегодня мы обедали, и к нам подкатил этот... твой приятель... э-э-э... Пительман..." - "Да-да?.. А чего ему от вас понадобилось? Минху, что ли, хотел с вами помолиться?" - "Ну, ты уж скажешь!.." - "Кстати, я совсем забыл тебе сказать. Ты уж извини... Твоим хевре передай: боссы назначили Пительмана замом куратора по теме. Я не имею права много об этом распространяться. Просто запомни: Тим высоко взлетел, пролез... бочком-бочком... в руководство. Так что ты прав: моя шутка была не по делу, извини... Но и твоя... э-э-э... что он мой приятель..." - "Взаимно - извини... Он очень нагло выступал... На тему, что мы должны холл, где мы обедаем, освободить. Никак в толк не возьму, чего вдруг на нашем холле свет клином сошёлся? Маленький, проходной, если для чего и удобен, так только для наших обедов... Не зря же босс его нам выделил. И мы привыкли уже, там очень уютно, никому не мешаем, нам тоже никто не мешает... Не понимаю!.."
   Моти помялся, потом серьёзно посмотрел на Бенци и медленно произнёс: "Я не советую тебе связываться с Пительманом". - "Он чего-то молол, что мы слишком долго обедаем..." - "Да? А сколько вы обедаете? - Моти растерянно глянул на часы: - Я что-то не заметил чего-то из ряда вон..." - "Потому что мы обедаем те же 45 минут, потом Минха - мы же все уходим позже, как и было оговорено с начальством! Мне кажется, это просто придирка. Ты же знаешь, как он меня "любит"!.." Моти слегка улыбнулся уголком рта и покачал головой, медленно проговорив: "Да-а... Трудно любить того, кто тебе сделал добро, а ты ему гадость...".
   Бенци удивлённо поднял брови, помолчал, потом продолжил: "Он заявил, что это связано с открытием работ по новой теме, вроде... какой-то фан... фа... ро?.. ра?.. ру?.. то... рий... Ты не знаешь, что это такое?" - "Не бери в голову... Но холл вам, если я что-то понимаю в планах не то, чтобы Тима, а его негласного босса Арпадофеля (об этом - тс-с-с!), придётся уступить... Ну, ходите обедать в ближайшее кафе за углом. Что вам стоит!.." - "Ещё он говорил, что нашу групповщину надо прекратить! Это уже и вовсе ни в какие ворота!.. Неужели от нас потребуют ходить строем по струнке? С каких пор так повелось в "Лулиании"?!" - "Не бери в голову, Бенци. Просто с Тимом старайся не ссориться. Иди и работай спокойно..."
   Вдруг откуда-то снизу раздался воющий звук - ввинчиваясь в голову, он не то, чтобы усиливался, но расширялся и разрастался; этаким звуковым газом, просачивался в каждый уголок свободного пространства, во все коридоры, закутки и тупички здания. Бенци поморщился: "Что это за игры? Силонокулл в рабочее время?" - "Послушай, Бенци, я не собираюсь никому навязывать свои вкусы..." - "А ведь когда-то нас именно вкусы сблизили, любовь к хорошей музыке... неважно, каких жанров... Помнишь? Я не верю, что ты любишь или хотя бы понимаешь этот... э-э-э... силонокулл..." - с грустным удивлением протянул Бенци. Моти, потупившись, только сокрушённо пожал плечами: "Слишком много кругов по воде пустило время. И нас с тобой разнесло по разным кругам... Но когда-то ведь мы были с тобой близкими друзьями. Я к тебе и твоей семье отношусь очень тепло и не хочу вам неприятностей..."
   Винтоподобный звук растекался по зданию. Моти почувствовал, как у него заныли зубы, но не хотел показывать виду. Он сделал вид, что ищет сигареты, потом спички, чтобы не глядеть Бенци в глаза. Прикусив губу, он тихо, сквозь зубы бурчал: "Мой тебе добрый совет: старайся не связываться ни с Пительманом, ни тем более с Арпадофелем. Я тебе серьёзно, как старому другу и своему коллеге, говорю! Ты даже представить себе не можешь, насколько это серьёзно! Они задумали внедрить струю подобающей гаммы - и не только в "Лулиании", не только в Эрании. Это не просто бредовый каприз, это гораздо серьёзней. Раз уж они решили, то их не остановишь. Арпадофель, тот вообще прёт, как танк!.. А идёт эта мода от компашки Офелии Тишкер, а точнее - от их заморского покровителя, главы концерна "Mushkhat-info"... как-его-там... э-э-э... Мушхатуля... Мушхателло... Нет! - Мушхатти... Короче, от самих властителей дум и культурных вкусов, вроде так называемого музыковеда Клима Мазикина, так сказать, учёного-археолога Кулло Здоннерса и-и-и... бери выше!.. Сам Бизон Хэрпанс..." - "А какое это к "Лулиании", вообще к Арцене имеет отношение?" - "Ой, не спрашивай! Нас изо всех сил затягивают в глобальную, прогрессивную сеть... нет! - струю КАК-У-ВСЕХНОСТИ... С этим наши боссы сейчас носятся. Вот - как ты сказал, фанфароторий хотят открыть... Лекции будут нам всем читать!.." - "А начать хотят с нашей группы?" - "Не знаю... Полтора часа в день этой... э-э-э... музыки! - Моти скривил губы, зажигая сигарету. - Big deal!.." - "Полтора часа?!! Музыки?" - поднял брови Бенци, глянув на старого приятеля, но тот продолжал, как ни в чём не бывало: "Ну, не привязывайся к словам!.. Я просто цитирую. Если даже это... не-знаю-как-назвать... и не понравится большинству, ну и что!.. Геверет Офелия всем доступно растолкует, что они никакое не большинство... что им должно нравиться, если хотят попасть в струю..." - "Моти, я вообще-то не о том. Я о нашем обеде..." - "А я тебе уже сказал. Вопрос не настолько принципиальный, чтобы за него копья ломать... Да и погоди, ещё ничего не решено. Старайся не связываться. Держи низкий профиль, помни, что я сказал". - "Хорошо..." - "А впрочем, попробуй пойти к боссу. Миней заинтересован, чтобы лулианичи работали в комфортных условиях, чтобы ничто не мешало их продуктивной работе. Он очень душевный и тёплый человек, я его давно знаю. Попробуй..."
   Зомембер принял их весьма любезно, но как только услышал, о чём речь, улыбка мгновенно схлынула с его лица. Всегда выдержанный, приветливый, с ласковой улыбкой на лице, на сей раз он чрезвычайно вежливо, но твёрдо и холодно отчеканил: "Я вижу, вы ещё не поняли, что в "Лулиании" начинается новая жизнь. Да, в своё время я подписал разрешение на этот холл для ваших коллективных обедов. Но времена меняются. Оказалось, этот холл - самое подходящее место для работ, которыми предстоит заниматься новому сектору "Лулиании". Там легче всего создать специфическую звуковую атмосферу... Вам она просто может не подойти, во всяком случае, первое время, пока вы не привыкнете... Но об этом у нас ещё будет с вами разговор". - "А кто конкретно с нами будет об этом говорить?" - "Адон Пительман. Он у нас уполномочен доводить решения руководства до коллектива, как зам. куратора по связям с коллективом... Руководство занято новыми проектами и планами и не может себе позволить тратить время на длительные беседы с каждым сотрудником. Для этого у нас назначен адон Пительман. Он и будет с вами на связи - прошу любить и жаловать!" - и на лице Зомембера загадочной белой лампочкой замерцала вежливая улыбка. - "Всё это хорошо, - спокойно заметил Бенци, - но, адони, нам непонятно, почему нам в такой странной форме сообщили, что нас выставляют из этого холла. Беспочвенные обвинения в нарушении рабочего распорядка..." - "А это уже серьёзно! Нарушений мы не готовы терпеть!" - "Но мы ничего не нарушали!" - вмешался Гидон. Зомембер даже не взглянул на него, взор, которым он буравил Бенци, затвердел: "Наверно, у Тимми были на то какие-то основания! Вот скажите мне, пожалуйста, сколько времени у вас продолжаются ваши групповые трапезы?" - "Как у всех - 45 минут!.. Ещё 15-20 минут на Минху, потом мы это отрабатываем". - "А почему вы не можете ходить парами-тройками, как все в "Лулиании", в соседнее кафе? Чем оно вас не устраивает?" - "А зачем куда-то ходить, если вы по нашей давней просьбе выделили нам это удобное место?.. Мы привыкли обедать вместе. Нам, наверно, не успели сообщить, что с некоторых пор дружить и обедать вместе не рекомендуется... как и многое другое не довели... э-э-э... своевременно... Извините..." - "А чем вы ещё там, кроме обеда, занимаетесь?" - "За обедом мы беседуем о Торе. А разве нельзя?" - "Если это мешает работе, то - нет!" - "Это не может мешать работе - во время обеденного перерыва!.." - "ОК, я поговорю с Тимми и Кобой, мы что-нибудь придумаем... Но не советую вам мешать планам руководства! Понятно, адон... э-э-э?.." - "Дорон... Бенцион Дорон! - чуть раздражённо подсказал Бенци и более спокойно ответил: - Я вас понял, адони... Спасибо за разъяснение. Шалом!" Он молча повернулся и вышел, его друзья - за ним следом.
   "Что-то тут не то, - проговорил Максим, добавив: - Что-то знакомое и... опасное". Ирми мрачно откликнулся, не глядя на Бенци: "А ведь Зомембер отнюдь не дурак!" - "Стало быть, нас всех держит за дураков - вот что опасно!.." - мрачно заключил Максим. - "Ну, что вы, хевре! Вам всё какие-то кошмары мерещатся! Он же пообещал поговорить с ними! Может, ещё передумают. Значит, ещё ничего не решено. Может, ложная тревога..." - примиряюще проговорил Бенци. - "Мне не нравится сам тон разговора..." - угрюмо выговорил через силу Гидон. - "Мне тоже не нравится. Но он босс, имеет право. Тов, пока всё остаётся, как прежде. Пошли по домам..."
   Назавтра Бенци с друзьями убедились: боссы слов на ветер не бросают. Не успели они расположиться на обед, как Тим снова появился в холле. За ним двигались два высоченных шкафообразных коротко постриженных типа в круглых чёрных очках и наглухо застёгнутых темно-серых блузах с множеством карманов и карманчиков на кнопках и заклёпках. Они волокли на тележке компьютер непомерно большого размера и что-то ещё, укутанное плотной тканью, пронзительно звякавшее при каждом резком движении тележки. Ирми узнал их: это были неизменные спутники Арпадофеля, его шомроши (сокращённо от шомрей рош - телохранители), в окружении которых он часто появлялся в коридорах фирмы. Если они не фланировали в непосредственной близости от своего босса, стараясь по возможности не бросаться в глаза, то неизменно околачивались где-нибудь поблизости. Впрочем, их мощная шкафоподобная комплекция исключала незаметность. Ирми указал на них Максиму, усмехнувшись, пробормотал: "Как это они своего подопечного оставили?.." Максим ухмыльнулся и кивнул.
   Пительман прошелестел что-то неразборчивое, и шомроши поставили ширму, отделяющую стол, где обедала компания Бенци, от противоположного угла маленького холла. За ширмой что-то шумело, стучало, посвистывало. Шомроши несколько раз появлялись в холле с гружеными тележками, там же взад-вперёд деловито сновал Тим, давая шомрошам указания, для стороннего уха невразумительные. На Бенци и его хавуру деловитые непрошенные визитёры подчёркнуто не обращали никакого внимания.
   В тот же день шомроши начали оборудовать новый кабинет куратора Кобы Арпадофеля, монтируя там современную цвето-звуковую аппаратуру, разработанную фанфаризаторами Тима Пительмана.
   Прошла ещё неделя.
   Лулианичи за это время успели усечь: обычно до обеда кабинет Арпадофеля закрыт. Никто не знал (и не должен был знать!), где пребывает его владелец. Телефоны трезвонили, почти не переставая, их трели причудливым диссонансом вплетались в негромкие, вкрадчивые силонокулл-пассажи. Казалось, силонокулл автоматически включён в режиме шарманки. Иногда к нему присоединялся ещё один модный инструмент, известный как стиральная доска ихней бабушки - другого названия почему-то ему так и не придумали. Время от времени, как бы давая отдых ушам и нервам случившихся рядом лулианичей, из-под двери неслись необычные, навевающие щемящую ностальгию звуки. Вроде бы, музыканты играли весёлые детские песенки; но необычная аранжировка придавала этим мелодиям скорей сходство с колыбельными, плавно переходящими в похоронные марши. Массам ещё не пришло время узнать, что их исполняет армейский квартет одной гребёнки, получивший название "Петек Лаван".
   И вот тут-то грянуло знаменательное событие, о коем потом долго говорили не только в "Лулиании", но и по всей Эрании.
   Ровно в час пополудни, незадолго до конца обеда хавуры Бенци, двери кабинета с победным треском распахнулись, и народу предстало зрелище, производящее поистине искросыпительное впечатление. Половину кабинета занимал стол, на нём - огромный дисплей компьютера. По обе стороны стола зловещими башнями цвета залитого бензином асфальта возвышались многополосные акустические системы. В их верхних углах, похожие на подозрительно зыркающие по сторонам глаза, помещались рупора с устьями в форме искривлённого эллипса. Подле огромного стола босса, в самом центре кабинета возвышалось огромное кресло в форме... унитаза, обшитое сверкающей позолотой кожей. Утопая в сверкающем золотистой кожей чудесном кресле, гордо восседал сдобненький Куби-блинок, хаотично посверкивая во все стороны молочно-золотистым левым глазом, с самым довольным выражением на неестественно расплывшемся ярко-розовом румяном лице.
   Когда Бенци с друзьями увидели за распахнутыми дверьми унитазо-кресло с гордо восседающим в нём Арпадофелем, за столом разом воцарилась мёртвая тишина. Остолбенев, они уставились на мощное сооружение и Куби-блинка, не решаясь как-то прореагировать на сверкающую золотом туалетную форму, расположенную в непривычной близости от их обеденного стола. Наконец, Гидон, склонив голову сначала на один бок, а затем на другой, робко спросил: "Разрешите узнать, адони, - что это?" - "То есть как это - что!!! Это моё персональное кресло! Изготовлено по моей идее и по чертежам моих сподвижников!" - гордо заявил Арпадофель, на широкое его лицо чуть уловимой рябью уже набегали угрожающие оттенки третьеднёвочного свекольника. Из-за ширмы выдвинулись шомроши, молча наблюдая за беседой, в холл с неуклюжей важностью вдвигался Пительман собственной персоной, поигрывая светлыми бровками домиком и зыркая бледными глазками по ошеломлённым лицам религиозных лулианичей.
   "Вот такой... м-м-м... оригинальной формы?" - продолжал ошеломлённый Гидон. - "Да, вот такой - м-м-м-мым! - оригинальной формы! - отчеканил Арпадофель, угрожающе и важно выдвинув далеко вперёд нижнюю челюсть, в то время как лицо его уже дозрело до угрожающего темно-бордового цвета: - Сегодня непривычно, необычно, может, неприлично, а завтра - норма! Разве вам неизвестно, что я, Коба Арпадофель, обладаю высоким интеллектуальным потенциалом, и могу себе позволить постепенно вводить в "Лулиании" новейшую эстетику, являясь, так сказать, законодателем моды в нашей славной Эрании?! Меня осенила идея унитазификации эстетики! Ведь вы отлично знаете - вы имеете честь работать в "Лулиании", вместе с цветом эранийских элитариев. Это значит, что всё самое новое и прогрессивное начинает свой путь от нас, далее - по всей Эрании, по всей Арцене, да чего уж там - до всей планеты! - дойдёт, завоюет весь мир!!!" - фанфарически громыхал на весь холл голос Арпадофеля.
   Ирми с Максимом переглянулись и с преувеличенным восхищением воздели брови; им стоило огромного труда не прыснуть со смеху. Высокий, седоватый Гидон Левин с серьёзным, и в то же время благоговейно-восторженным выражением лица возвестил: "Итак, нам выпала великая честь стоять у истоков эстетического прогресса, выраженного в унитазификации эстетики, коей предстоит завоевать весь мир! Не так ли?"
   Арпадофель пристально и жёстко вгляделся в Гидона правым, словно бы стеклянно-оловянным, глазом, одновременно переводя бледно-молочный прожектор левого глаза на Бенци, прошнырял им по всем лицам, окружающим его в этот момент, остановился на кипах и бородах и... внезапно вскинулся: "Кончаем разговорчики! Быстренько пообедать - и чтоб без болтовни мне! Если не хотите неприятностей, всё это - убрать отсюда сегодня же!" - неожиданно гавкнул Арпадофель; его горловые фанфары уже трубили грозу. Бенци и его друзья, закончив обед и быстренько помолившись Минху, молча покинули помещение.
   Поглазеть на кресло приходили лулианичи со всех помещений фирмы. Одни застенчиво глазели от дверей, опасаясь стоящих сбоку, как бы невзначай поигрывающих мышцами шомрошей, те, кто посмелей, подходили вплотную, обходили кругом, благоговейно и осторожно касаясь кончиками пальцев нежно-золотистой кожи. Кобы при этом обычно не было, а Тим не возражал, впрочем, потребовав, чтобы за пределами "Лулиании" об этом кресле не велось никаких разговоров. Естественно, это требование было тут же нарушено, поэтому вскоре по всей Эрании заговорили о первом образчике унитазификации эстетики Арпадофеля.
   Со временем, однако, зрелище золотисто-мерцающего унитазо-кресла, как и разговоры о нём приелись и потеряли значительную долю блеска и новизны. А кресло осталось, украшая кабинет и придавая солидности администратору по общим и конкретным вопросам и куратору головного проекта фирмы. Никто не обратил внимания на подвешенные к потолку под различными углами друг к другу и жёстко соединённые между собой странные пластины из прозрачного стекла всевозможных форм и тонов преимущественно жёлто-зелёной гаммы. Как видно, сочли их одним из символов новейшей эстетики, или, что впоследствии оказалось вернее, одним из экспериментальных приборов нового исследовательского сектора.
   Первый экспериментальный фанфароторий
   Пришлось Бенци и его друзьям искать для обедов другое место. Самым отвратным в этой ситуации была лоснящаяся от торжества физиономия Пительмана, когда он встречал в коридоре кого-то из хавуры Бенци. Он словно говорил: "Ну, что, хабубчики? Накрылась ваша святая команда? Погодите, то ли ещё будет!" Разминувшись с фланирующим по коридору Тимом, Гидон прошептал Бенци, чуть качнув головой: "Надо пробовать пассивное сопротивление. Больше с боссами не о чём говорить. Эту парочку, - он незаметно мотнул головой в сторону Пительмана, - э-э-э... молча игнорируем. Пусть фанфарисцируют дуэтом себе на здоровье! Нас это не касается..." - "Пожалуй, ты прав, Гидон. А что его шомроши?" - "В конце концов, мы ничего незаконного не делаем. Работаем, вовремя ходим на обед, вовремя возвращаемся на место - как полагается... О каких претензиях речь?.. Вот только... Непонятно, чего вдруг босс отказался нам дать новое место для наших обедов?.. Какая ещё групповщина!.. Чушь какая-то..."
   Пительман вошёл в маленькое кафе напротив "Лулиании": недавно ему по секрету доложили, что хавура Бенци Дорона теперь там обедает. Бледные глазки Тима забегали по полупустому в этот час залу кафе. Ему не составило труда увидеть сдвинутые столики возле окна и увенчанные кипами головы вокруг. Ухмыльнувшись, Пительман двинулся к столику, стараясь ступать мягко и неслышно. Неожиданно громко скрипнула под ногой плитка, и сидящий сбоку человек поднял голову, изумлённо застыв. Он толкнул локтем соседа, тихо зашелестели голоса, и все дружно повернулись к подходящему верзиле. Более осторожничать не имело смысла, и Тим стремительно рванул к сидящему у самого окна Бенци и навис над ним, сверля глазами и неприятно улыбаясь. Бенци поднял на Тима удивлённый взгляд, стараясь сохранять спокойствие и как бы вопрошая: "Что от нас понадобилось особе, приближённой к руководству? Да ещё во время обеда..."
   Тим сразу же приступил к делу: "Вас уже проинформировали, что я заместитель администратора по общим и конкретным вопросам и куратора главного проекта фирмы. То есть я, наряду с прочим, осуществляю связь адона Арпадофеля с сотрудниками". - "Тов. А что привело вас сюда во время нашего обеда? Нельзя ли отложить вопросы связи с адоном куратором на рабочее время?" - "Нет! - с безапелляционной мягкостью, как только он это и умел, заявил Тим. - Я хочу говорить с вами именно сейчас, и именно тут!" - "ОК, говорите..." - бросил Бенци, демонстративно отвернувшись к окну. Его товарищи тоже старались не смотреть на Пительмана, некоторые с лёгким испугом и в то же время с надеждой поглядывали на Бенци. До них уже дошли туманные слухи о планах боссов, и вот сейчас эти слухи, похоже, подтверждаются. От Тима не укрылось выражение плохо скрываемой неприязни на лицах и в жестах людей, к которым он пришёл. Решив не замечать этого, он важно надулся и заговорил: "Как представитель куратора проекта государственного значения, я именно вас... - вытянул он указующий перст в сторону Бенци, - назначаю ответственным за участие вашей группы в новом архиважном мероприятии. Вам надлежит выбрать время, полтора часа в день, для цикла лекций Арпадофеля на тему "Исследование математических законов формирования струи подобающей гаммы". Изучение этого архиважного вопроса необходимо каждому интеллигентному и культурному человеку. Поэтому лекции по теме будут читаться каждый день за счёт вашего личного времени. Так принято даже в небольших компаниях Арцены - повышение квалификации сотрудников в их личное время!" - "Простите, адони, какое отношение имеет эта, так сказать, обязательная, тема к нашей фирме, занимающейся разработкой развивающих компьютерных игр?" - поинтересовался Гидон. Тим пронзил его стремительным высокомерным взглядом: "Я попрошу только адона Дорона обращаться с вопросами к руководству, которое я в настоящий момент представляю!" - он по-прежнему сверлил Бенци взором, явно стараясь подражать Арпадофелю; правда, это у него ещё неважно получалось.
   Бенци вздохнул: Пительман его давно раздражал, да и Бенци не мог себя заставить признать его начальством. А тот напыщенно вещал: "Эти лекции традиционно сопровождаются современной цветомузыкой: силонокулл в сопровождении игры разноцветных струй... Короче... Из этих струй вы со временем научитесь выделять require stream! Такова одна из целей цикла лекций".
   С разных сторон раздались недоуменные возгласы: "Но какое это имеет отношение к тематике фирмы? - Если фирма меняет тематику, почему об этом нас извещает Пительман, которого нам никто не представил, а не сам босс? - Пусть с нашими шефами говорит, а они нам скажут! - Нарушение субординации! - Непорядок!" Кто-то с края стола протянул тоскливым жалобным тенором: "А это обязательно - э-э-э... силонокул и цветовые... э-э-э... струи?" Тим грозно стрельнул глазами в сторону жалобного голоса, и жёстко продолжал: "Руководство убеждено: это необходимо вам для общего развития". Бенци иронически глянул на Пительмана и кивнул: "О, да!.."
   "А почему выделяют нашу группу?" - осведомились несколько человек. "Неужели неясно? Вы сами себя выделили. На Дне Кайфа отказались вместе со всеми составить общий мангал, и вот сейчас!.. Групповщинка, так сказать! Сектантство! Своей замкнутой сектой ходите на обед..." - "Но ведь тогда никто не хотел участвовать в общем мангале. Никто в "Лулиании" никогда не ходил, да и сейчас не ходит строем. Всегда были и есть дружеские группы, что никогда не мешало хорошим, дружеским отношениям в коллективе. Мы объяснили, почему мы не можем поддержать идею общего мангала: наши законы питания..." - "А с чего это у вас какие-то особые законы питания? Ни у кого нет особых законов питания, а вам подавай особые!" - мягко осведомился Тим, однако тон фразы ощутимо взлетел.
   Бенци с друзьями обменялись удивлёнными взглядами: в Арцене никогда никому в голову не могло придти возмущаться, что религиозные евреи живут и питаются по законам кашрута. Максим не мог удержаться, за спинами остальных покрутив пальцем у виска. На его счастье, Тим этого не заметил, он сверлил глазами Бенци: "Что значит?! Вам необходимо как-то себя выделить? Всему миру показать свою избранность?! Лучше других себя считаете?!! Вам и нормальная наша пища не подходит, и наш силонокулл вы не хотите слушать! Вот мы вас и выделили в отдельную группу. Шефу пришлось специально для вашей специфической аудитории - подчеркнул он, брезгливо кривя губы, - разработать особый цикл лекций по тем темам, которые уже давным-давно изучаются во всех университетах мира!" - "Где, к примеру?" - склонив седоватую голову набок, полюбопытствовал Гидон. Бенци и его товарищи смотрели то на Гидона, то на Тима во все глаза, кто с нескрываемым ироническим весельем, кто с боязливой тревогой. "Примеров более, чем достаточно..." - отмахнулся Пительман. Бенци спокойно и твёрдо ответил: "У нас сейчас обеденный перерыв, наше личное время. Извините. Ваше интереснейшее предложение мы обсудим между собой и с нашими непосредственными шефами. Сами понимаете: не годится нарушать субординацию".
   Отойдя от Бенци с друзьями, Тим протопал к длинной стойке, на которую в ожидании клиентов лениво облокотился буфетчик, и тихо прошелестел: "Чашечку кофе и круассан, please..." Ожидая, пока буфетчик приготовит ему кофе, он как бы невзначай спросил его: "Разве у вас позволено рассиживать тут клиентам, приносящим еду с собой?" - "Конечно же, нет! Клиент должен тут что-то обязательно купить, иначе мы его просим освободить столик". - "Но я вижу тут за столом целую хавуру - они выпили свой кофе. Остальное - мне точно известно! - они принесли с собой. Я думаю, это непорядок. И вообще... такое непрезентабельное сборище... какое будет лицо у вашего заведения, если тут собираются такие... э-э-э..." - Пительман изобразил на лице сочувственное сомнение. - "Да нет, мы их давно знаем. У нас кошерное заведение, а они - тихие хевре". - "Но еду приносят с собой. То есть особого дохода от них вы не имеете... Нехорошо!" - с ласковым безразличием повторил Тим, чтобы не показаться назойливым. Буфетчик удивлённо пожал плечами: "Да какая там еда! Пара сандвичей..." - "Я бы посоветовал хозяину кафе, находящегося на одной из улиц центра Эрании быть построже с некоторыми клиентами. А то... можно и более уважаемых растерять... - как бы невзначай бросил Тим. - Спасибо, хабиби, кофе у тебя отменный!.. А кстати, хозяин сейчас на месте?"
   Перед окончанием рабочего дня Бенци, прихватив Гидона, пошёл к боссу, чтобы выяснить, что, собственно, происходит, и (если получится), от имени всех 15 человек, попросить проводить лекции не ежедневно, а еженедельно.
   Зомембер принял их не очень любезно: лицо, привычно освещавшая заготовленная любезно-казёная улыбка, мгновенно схлынула при виде вошедших к нему в кабинет. На миг мелькнуло досадливое выражение, которое он стёр усилием воли, стылые остатки улыбки превратились в плавающие в глазах льдинки.
   Бенци, тщательно выбирая слова, попытался тактично изложить боссу просьбу их группы, но Миней не дал ему договорить. Ласково, но резко он оборвал его, как только из уст Бенци вырвалось "Арпадофель": "Прошу прощения, но я категорически не желаю слушать клевету на уважаемого сотрудника "Лулиании", имеющего не только перед фирмой, но и перед Эранией, колоссальное количество неоценимых заслуг", - ледяным голосом и с такой же ледяной улыбкой произнёс Зомембер. Гидон спросил: "Каких, например? А то работаем, и даже не знаем, что за выдающаяся личность рядом с нами трудится!" Босс сверкнул глазами, льда и металла в голосе прибавилось: "Заслуги адона Арпадофеля столь велики, что я не считаю нужным перед вами об этом распространяться! Я не думаю, что вам будет полезно близко с ними знакомиться. И, между прочим, не советую! Удостоитесь в своё время - и не ранее того!"
   Ещё холодней и твёрже он процедил: "Похоже, вы всё ещё не поняли, что "Лулиания" - уже не та безалаберная и безыдейная фирма, к которой вы привыкли! Новая жизнь вступила в свои права, а вы - из прошлого века не выбрались. Ничего не случится, если по полтора часа в день вы будете приобщаться к культуре интеллигентного человека в духе современных стандартов!" - "А полтора часа в неделю недостаточно для приобщения к современной культуре интеллигентного человека?" - поинтересовался Бенци. - "Нет, недостаточно!" - отрезал Зомембер, на лице которого отразились нетерпение и скука. - "А это не нарушение прав личности?" - "Каких прав личности?" - с тем же выражением нетерпения и скуки на лице нарочито монотонно, сквозь зубы цедил босс. - "Самому выбирать предпочтения в рамках культуры, в которой человек вырос, к чему имеет склонность, привычку, тяготение. Почему сейчас нас насильно тянут в иную культуру, да ещё связывают это с работой?.." - "Никто никого насильно никуда не тянет! Запомните это, адон Дорон! В Эрании достаточно фирм и рабочих мест, если не по специальности, то в какой-нибудь другой, более-менее смежной области. А если не в Эрании, то в окрестностях, или ещё где-нибудь. У вас в Меирии, или, если хотите, в Шалеме... Никто никого не заставляет работать в престижной "Лулиании", с её прекрасными условиями и высокими заработками. Если вы не хотите приобщаться к нашим новым традициям силонокулла, если вас не устраивает струя подобающей гаммы, вас никто не заставляет и насильно не держит!" - "Что, вопрос ставится уже таким образом?" - ошеломлённо произнёс Бенци, глаза его расширились, а Гидон побледнел. - "Ага! Именно таким! - с ласковой улыбкой, в которой проглядывало торжество, проворковал Зомембер, легонько ударяя ладонью по столу, как бы припечатывая сказанное. - Силонокулл естественно и органично вплёлся в живую ткань здорового организма "Лулиании". Наша престижная фирма - живой, растущий, развивающийся организм. Невозможно без ущерба для нормального функционирования, позволять себе в процессе обновления оставлять в организме омертвевшие куски чуждой культурной ткани!.." - "То есть как?! Традиционная музыка более не вплетена в живую ткань здорового организма "Лулиании"? Её заменил силонокулл?" - "Извините, адон... э-э-э... Дорон. Покорнейше извините нас, - преувеличенно вежливо проговорил Зомембер, в его словах, а главное - в тоне, звучала чуть ли не издевка, - но это так! Надеюсь, вы это запомните и не станете качать потерявшие всякий смысл права личности, застывшей в старом и отжившем!" - ласковым голосом и изобразив одними губами улыбку, заключил Зомембер, и глаза его стали похожи на осколки колючих льдинок.
   Бенци смутился и неловко пробормотал: "Итак, силонокулл... нынче определяет здоровье или нездоровье живой ткани организма "Лулиании", адони?" - "Именно так, адони!" - "Очень интересно... Неужели отношение к силонокуллу стало определяющим до такой степени, что может угрожать специалисту, автору важных разработок, увольнением! С каких пор культурные предпочтения перестали быть личным делом человека?" - раздумчиво произнёс Бенци. Зомембер словно не услышал и заключил: "Я полагаю, что дискуссию о современной культуре мы перенесём на другой раз, когда после нескольких лекций уважаемого адона Арпадофеля вы будете лучше подготовлены. Надеюсь, вы оценили моё хорошее отношение: я дал вам возможность отвлечь меня от действительно важных дел, выслушал вашу болтовню, не имеющую отношения к тематике "Лулиании", да ещё и... - Миней многозначительно поглядел на часы, висящие над столом, и добавил со значением: - в рабочее время. Идите, работайте. И, хочу надеяться, вы не позволите себе манкировать лекциями, которые уважаемый адон Арпадофель любезно согласился вам прочесть. Запомните на будущее: неприятие струи подобающей гаммы - слишком явное проявление дурного и отсталого вкуса, что не может быть терпимо в интеллектуальном оплоте нашего славного города, каковым с самого своего основания является "Лулиания". Сегодня интеллектуальный символ - силонокулл, что вам популярно растолкует адон Арпадофель. Моральная обязанность каждого лулианича - всемерно крепить славный имидж нашей фирмы. Или это уже не лулианич!.." Бенци молча повернулся и вышел от босса, Гидон, сникнув, шёл следом.
   "Я одного опасаюсь... - сказал Бенци друзьям, рассказав о визите к боссу. - Мы все знаем, как силонокулл влияет на некоторых вполне здоровых, но особо восприимчивых к нему, людей, его звуки в лучшем случае раздражают... Как бы кому-то из нас во время лекций плохо не стало... А тут ещё каждый день..." - заключил красный от неловкости и разочарования Бенци.
   Назавтра, когда они пришли на обед в кафе, их встретил у двери хозяин и, не глядя на них, пробурчал: "У нас в кафе порядок: свою еду приносить запрещено!.. Хотите сидеть в кафе - закажите наш товар. С принесённой едой не пускаем!.." Бенци с изумлением посмотрел на товарищей, густо покраснел и спросил: "А просто кофе попить мы можем? С пирожком, булочкой..." - "Если при вас нет никакой еды. А раз уж вы берёте так мало, то и долго рассиживать тут я вам не позволю. И шуметь, всякие сходки, сборища устраивать - тоже: у меня уважаемое в Эрании заведение, солидное!"
   Бенци оглянулся на товарищей, как бы спрашивая: что делать будем? Гидон взял его за локоть, пробормотал: "Пошли. В скверике перекусим, завтра термосы принесём. Сегодня придётся чай пить на рабочем месте, каждому по отдельности, или парами-тройками..." - "Если и это не запретят..." - буркнул Ирми.
   Лекции для Бенци и хавуры сопровождались поначалу безобидными, но неприятными силонокулл-пасссажами. Их вкрадчивая агрессивность от лекции к лекции усиливалась, сопровождаемая бешеным мельканием разноцветных лент и фигур различных цветов и форм, демонстрируемых на огромном выпукло-вогнутом экране, установленном в знакомом холле.
   Негромкие, вкрадчивые звуки и бешеная пляска пёстрых фигур как бы пронизывали всё пространство маленького холла, и от этого казалось, что воздуха не хватает. Взрослые мужчины, отцы семейств, не очень успешно пытались скрыть страх перед каждой очередной лекцией, которые стали ассоциироваться с чем-то вроде операций без наркоза. Фанфарисцирующие речёвки Арпадофеля были напрочь лишены смысла, этакий бессвязный набор слов, фраз, слоганов - если бы они произносились нормальным голосом и интонацией в академической строгой тишине.
   Фанфаразмы Кобы (по выражению Ирми и Максима, о чём почти сразу узнала вся "Лулиания") скрежетали на фоне силонокулл-пассажей, непрерывно вгрызающихся в мозг сверлящими завываниями, а на них накладывались грохочущие синкопы ботлофона - это всё резонировало в подвешенных к потолку стеклянных пластинах. Слушатели принудительных лекций заметили: чем тише звучат пассажи, тем кошмарней их действие - вкупе с извивающимися во всех направлениях в синкопическом ритме пёстрыми лентами, словно грозящими опутать присутствующих. Бенци поймал себя на нетерпеливом ожидании гремящего соло ботлофона, восприниемого, как отдых от дьявольски скрежещущего, вкрадчивого взвывания силонофона.
   Утопая в позолоченном унитазо-кресле, Арпадофель постреливал туда-сюда косым левым глазом и посверкивал неподвижным, похожим на стеклянно-оловянную пуговицу правым, и с переменной громкостью погромыхивал фанфаразмами: "Струя подобающей гаммы... Струится вдоль и поперёк, вверх и вниз, во всех направлениях, по течению и против течения... Математический закон - изогнутый во всех направлениях эллипс, он же... - и повышая голос до крика: - окривевшее кольцо!.. путём сложных преобразований полученное из крутого завитка. Подобающая гамма изменяется по закону возведённого в степень тройного квадратичного акробатического сальто..." Неожиданно он завывал скрипящим, фальшивым баритоном на судорожно-подскакивающий мотивчик (так он изображал пение), повторяя на все лады: "ЦЕДЕФОШРИЯ"... изваяна из струи подобающей гаммы!" На последнем слове Куби-блинок пронзительно взвизгнул, и подневольные слушатели вздрогнули.
   Они старались не глядеть на широкое самодовольное лицо, а главное - на то желтеющий, то зеленеющий, то вспыхивающий чем-то ослепительно-белым левый глаз. "Каждый, вооружённый новым знанием, может и должен видеть как "Цедефошрия"... - и снова тот же воющий пассаж, - ...раскрывает во всю ширь и мощь своё манящее многокрасочное устье под мелодию фанфар: "Все ко мне, все в меня! Я "ЦЕДЕФОШРИЯ-ОШРИЯ-ОШРИЯ"!!!" Изваяна из струи подобающей гаммы (пронзительный визг)... В "Цедефошрии" бесконечное множество крутых завитков, обратным преобразованием порождающих... в бесконечном множестве направлений струится струя подобающей гаммы..."
   Весь этот поток слов, произнесённых с экстатически фанфарисцирующими интонациями, пугающе сочетался с хроматической гаммой, сверлящей и взрёвывающей, как древняя бор-машина, то по восходящей, то по нисходящей. Бенци подумал: "Хроматическая гамма, бесконечно воспроизводимая силонофоном, наверно, и есть звуковой символ дурацкой подобающей гаммы..." - а голова уже гудела от всей этой цвето-звуковой вакханалии.
   Полтора часа первой лекции в сопровождении силонокулла они вынесли с трудом. Произошло то, чего Бенци более всего опасался: почти все, даже молодёжь, испытывали нарастающую, обволакивающую дурноту и сильную головную боль. Гидона попросту вырвало к концу первой лекции, а на второй у него сильно подскочило давление, и пришлось вызвать амбуланс (скорую помощь), отвезти беднягу в больницу. Конечно же, Пительман зорко следил за реакцией аудитории.
   Фанфарисцирующий голос привычно запустил стандартный набор словесных блоков (порядок которых постоянно менялся), несущих минимум информации, привычно сопровождаемых вкрадчивыми режущими слух звуками силонофона. Ирми каким-то образом удалось отвлечься, погрузившись в воспоминания о беседах со своей сестрой-психологом. Фанфарический скрежет начал угасать, в голове зазвучала любимая мелодия из репертуара "Хайханим", которую он принялся мысленно напевать. Скоро он с удивлением заметил: отступает дурнота и головная боль, силонофон словно бы заглох в отдалении. Он занялся поисками мелодий из репертуара "Хайханим", которые даже при мысленном напевании лучше всего заглушат головную боль и дурноту. Это занятие само по себе отлично отвлекало от бессмысленной лекции.
   В тот же вечер он поделился своим случайным открытием с Максимом. Назавтра до обеда друзья поймали Бенци в коридоре: "У нас есть важные новости. Я вас подброшу домой на машине и по дороге расскажу..." - "Спасибо, Ирми..."
   Садясь в машину, Ирми внимательно её осмотрел, чтобы удостовериться, что нигде не установили скрытых прослушек. Отключил радио, вставив в магнитофон кассету со своими любимыми спиричуэлз, шёпотом пробурчал: "Уже не знаю, что по этому радио теперь передают: вдруг и тут фанфаразмы... В магнитофон они, я надеюсь, ещё не забрались... Спиричуэлз - не хазанут, не хасидский рок, никто не придерётся..." - криво усмехнулся Ирми. Максим необычайно серьёзно посмотрел на Бенци и кивнул. "Ты что, Ирми! Что вы, хевре! Ну, у Максима русский опыт... Но ты-то, "американец"!" - "Мы все скоро обзаведёмся русским опытом..." - пробормотал Ирми, глянув на Максима. - "Я понимаю... Куби-блинок с Тумбелем нас достали, но не до такой же степени!" - пожав плечами, мрачно ухмыльнулся Бенци. - "До такой, Бенци, именно до такой. Помяните моё слово..." - Ирми передёрнуло.
   Машина тронулась с места. Ирми, оглянувшись по сторонам, заговорил: "Вы знаете, Бенци, кажется, я нашёл способ снизить влияние фанфаротория. Даже не знаю, как я до этого дошёл. Просто со страхом ждал очередного приступа дурноты и головной боли и тут... про себя напел мелодию из репертуара "Хайханим". Попробовал одну, другую мелодию. И мне здорово полегчало! Надо бы предложить всем хевре одновременно напевать про себя одну и ту же мелодию, или вспоминать её!.." - "Предложим хотя бы тем, кто поверит в это", - прибавил Максим. - "Хуже точно не будет". - "Ага... Но надо, чтобы этот тип ничего не заметил", - снова шёпотом вставил Максим. - "Может помочь даже, если каждый про себя напоёт свою любимую мелодию из "Хайханим"", - предложил Бенци. - "Да, может быть", - заключил Ирми.
   Машина остановилась у дома Доронов. Выйдя из машины, Бенци впервые улыбнулся после сегодняшней лекции и сказал: "Молодцы, хевре. Надо исследовать это явление, мне уже интересно! Такую возможность эти мерзавцы нам всегда дадут. Давайте так... Сегодня же переговорю с Гиди, остальным просто предложим эту идею - напевать мелодии из "Хайханим", но пока ни слова о наших планах. Надо подумать, с какого конца начать. Но - больше никому! Дело очень серьёзное...".
   Бенци вышел из машины, сердечно пожав руку Ирми, не заметив, что у калитки стояла Ренана, во все глаза уставившись на Ирми.
   Прощаясь с ребятами, Бенци тихо сказал Максиму: "Кстати, а может, Ноама привлечём? У него светлая голова и золотые руки!" - "А он у нас всегда в деле! - улыбнулся Максим, помахав рукой сияющим близнецам, маячившим за спиной сестры, и добавил: - О! Вот кого надо вовлечь в наше дело! Пусть поработают над музыкальным ожерельем "Хайханим"! Им это понравится!" - "Но чтобы учёбе это не помешало..." - деланно нахмурившись и пряча улыбку в бороду, промолвил Бенци.
   Ирми тихо отъехал от дома Доронов, ласково улыбнувшись Ренане, смущённо поглядывавшей на него от калитки, незаметно помахав ей рукой.
   Бенци стоял и задумчиво смотрел ему вслед. В ушах звучал тихий басок Ирми: "А тебе не кажется, что силонофоны - генераторы энергетического поля звуковой агрессии, которые действуют на сознание?.." Бенци не мог с ним не согласиться: "Давно показалось, просто сейчас для такого предположения всё больше оснований".
  
   ЧЕТВЁРТЫЙ ВИТОК. В ночь на сегодня
   1. Предрассветный контрапункт
   Неожиданный прорыв
   До полудня, когда солнце особенно назойливо било в окна, прорываясь сквозь неплотные занавески, к погруженному в работу Моти подошли Арпадофель с Пительманом. За их спинами маячил некто в огромных, закрывающих пол-лица тёмных непроницаемых очках, закутанный в необъятный плащ того же странного оттенка. Моти внезапно охватил жгучий озноб: ему почему-то показалось, что у него за спиной зловещий Ад-Малек. Он даже не заметил, что этот "некто" гораздо ниже Ад-Малека. Усилием воли Моти отогнал от себя наваждение: "Кажется, я заработался..."
   Троица несколько раз обошла вокруг компьютера, занялась дотошным изучением громкоговорителей, долго и озабоченно качая головами. Бесцеремонно вертясь за спиной Моти, загадочные визитёры не произносили ни слова; казалось, они общаются между собой посредством им одним ведомой системы знаков. Было ясно: главный разработчик их в данный момент совершенно не интересует. Моти это вполне устраивало: ему меньше всего хотелось, чтобы на пике напряга его отрывали от работы. Да и с Тимом не было никакой охоты лишний раз общаться. Тов! - пусть себе молча крутятся за спиной, только бы побыстрей закруглились со своими изысканиями и убрались подальше! Он не заметил, как троица отошла от него и покинула помещение. Подняв голову, он обнаружил, что за спиной никто не стоит, не дышит ему в уши, не сверлит взором затылок.
   В конце рабочего дня к нему пришли шомроши, которых Моти не раз видел в обществе Арпадофеля, шествовавшего коридорами "Лулиании", постреливая во все стороны левым глазом. Они приволокли, установили и подключили к компьютеру Моти новенькие мощные многополосные акустические системы.
   Прошло несколько дней. Моти снова сидел за компьютером, напряжённо вглядываясь в постоянно меняющуюся картинку на экране, резким движением мышки и стремительным бегом пальцев по клавиатуре меняя музыкальные отрывки. Из новых громкоговорителей неслись одни и те же пассажи, звучавшие в одном и том же порядке, но с разной громкостью; резкое движение его левой руки также меняло регистр пассажа. Звучало необычно, но Моти остался доволен неожиданно полученным результатом.
   В самый разгар работы к нему подошёл Зомембер, присел рядышком, осторожно положил руку на плечо и тихо сказал: "А не устроить ли нам с тобой маленькие кофейные посиделки?" - "Кофейные деловые посиделки - снова с колой или с коньячком под острые бурекасы?" - рассеянно усмехнулся Моти, вглядываясь в экран. - Вдвоём?" - "Нет, Коба тоже будет..." - "И Пительман?" - напряжённо спросил Моти. - "Нет, Тимми не сможет - он сейчас очень занят своими специфическими сложными акустико-электронными вопросами, я не осмеливаюсь его тревожить, - многозначительно покачал головой босс и добавил: - Через полчаса жду вас с Кобой в нашей беседке. Коба в курсе". Моти передёрнуло от отвращения...
   Собрались в знакомой беседке, низенький столик уставлен традиционным лёгким угощением. Наливая себе колу, Моти рассказывал о сделанном, о некоторых недовоплощённых идеях. Арпадофель, лениво постреливая левым глазом поверх его головы, неожиданно протянул ему пустой стакан. С важным видом он вставлял в его рассказ замечания и указания, в которых Моти не уловил никакого смысла, сплошной поток звонких и заумных, фанфарисцирующих словесных блоков. Он замолк, устало откинулся на стуле, прикрыв глаза. Заговорил Зомембер. Моти слушал вполуха - каждый раз на их посиделках босс повторял одно и то же. Привычно фанфарическим шёпотом сипел над ухом Арпадофель, рассыпая во все стороны густо-жёлтые искры. Невольно улавливая только фанфарисцирующие интонации Кобы, Моти ощущал странный холод в спине, как будто невидимые мурашки уже не просто шныряют туда-сюда под майкой, а оставляют на теле ледяные следы крохотных коготков. Стараясь не смотреть на зловеще косящего коротышку, он вытащил лэп-топ, продемонстрировал расширенный и изменённый вариант программы в действии.
   Миней, развалившись в кресле, важно кивал. Он оживился, когда Моти воскликнул: "Я тут применил одну старую идейку. Рано говорить, что там происходит, но что-то варится, это точно!.. Как раз перед приходом сюда я этим занимался. Я же говорил вам, шеф, что вот-вот ухвачу!.." - "Ухватишь, обязательно ухватишь! Ты у нас талант! Но таланту не мешает немножко развеяться! Ты пей, пей кофе, оно взбадривает, сил прибавляет!" - ласково улыбнулся Зомембер, подмигнув сначала Моти, а потом Арпадофелю. "А что тут за картинки мелькают в виртуальном небе? - строго спросил Коба, сверля правым неподвижным, словно стеклянным, глазом главного специалиста, - Что за детскиех мультики?!" - "Мультики и есть! Это я использовал рисунки моей дочери, комиксы, - жгуче покраснел Моти. - Почему нет?" - "Действительно - почему нет! Пусть на первых порах у народа в новой "Цедефошрии" будет побольше положительных эмоций! Ещё - концептуальный "Петек Лаван", квартет одной гребёнки; для озвучивания устья. Эта группа отлично вписывается в струю... Как и эти картинки. А значит - то, что нам нужно!" - поддержал Зомембер.
   Моти слабо улыбнулся: поддержка босса означала, что его дизайнерскую идею оформления виртуальных небес "Цедефошрии" ширлиными облачатами не зарубят. Он только спросил, как бы между прочим: "А что это за "Петек Лаван"?" - "А... не бери в голову... Военный ансамбль, квартет одной гребёнки, свежо и оригинально... Молодые хевре, очень многообещающие... - небрежно обронил Миней и с многозначительной ухмылкой прибавил: - Одна гребёнка - это всегда в струю!"
   Арпадофель недобро сощурил левый глаз, и тонкие губы его криво зазмеились: "Ага-а! У тебя ещё и дочка гениальная! Ну да, почему бы не использовать свои полномочия и свободный доступ к нашему проекту, не пропихнуть своих деток... А не превращаем ли мы нашу "Цедефошрию" в семейный балаган?" - "Ну, что ты, Кобушка! Немножко, как ты называешь, балаганчика не помешает! Положительные эмоции при требуемой нам массовости охвата ой как необходимы! Особенно поначалу, пока народ привыкнет... Ведь нигде не сказано, чьё художественное оформление используется для того или иного витка. Не можем же мы публиковать полный список дизайнеров, музыкантов, композиторов! Из музыкантов мы огласим только Ад-Малека и Куку Бакбукини: с ними у нас контракт, к тому же их все знают... Как и Виви Гуффи! Их имена только прибавят популярности как-у-всехной "Цедефошрии"! Более никого мы, естественно, не рекламируем, даже авторы текстов у нас в тени. Виви Гуффи - он, и только он (в нашем представлении!) автор и музыки, и текстов! У нас никто не сможет прославиться больше, чем... э-э-э... по нашей оценке... он заслуживает. На всех желающих присосаться к Проекту никаких премий не хватит! - добродушно усмехнулся Миней, при этом хитро, заговорщицки сверкнув глазами в сторону Арпадофеля. - Мотеле, ты не волнуйся: дадим тебе знатную премию, сможешь дочурке купить конфет, красивых туфелек..." И он густо захохотал. Моти от изумления чуть язык не проглотил: ну, и шутки пошли у босса...
   Больше о деле не говорили. Миней выставлял на стол всё новые и новые сорта коньяка, но Моти сидел, задумавшись, в основном помалкивал и почти не пил, только пару раз пригубил. Миней удивился, но ничего не сказал. Его немного беспокоил усталый, измочаленный вид этого известного в "Лулиании" красавца, весельчака и умницы. Арпадофель поигрывал бокальчиком, вращая его на столе, как волчок, и исподлобья обстреливал Моти тяжёлым взором левого глаза, похожего на загадочную, как бы подёрнутую белёсым инеем, трясину.
   Вдруг Моти встал из-за стола и, ни слова не говоря, направился к выходу. "Ты куда, Моти?" - озабоченно спросил Миней. Но тот, рассеянно глядя куда-то внутрь себя, не ответил и скрылся. "Наверно, в туалет приспичило!.." - неприятно усмехнулся Арпадофель, поразив этой репликой своего босса, который укоризненно покачал головой: "Ну что ты, Коба, всё о своём, о заветном?" - "А ты что, против? Это же наша новая эстетика в духе японской, или ещё чёрт знает, какой культуры! Понимать надо!" - объяснил ему, как непонятливому, Арпадофель.
   Направляясь в беседку, Моти забыл выключить компьютер. Вернувшись, он услышал тихое подвывание силонофона, словно бы налившееся зловещей мощью. Изображение на экране компьютера плавно покачивалось, как на волнах, сам экран ощутимо вырос, стал объёмней. Почему-то и мышка ни за что не хотела помещаться в его отнюдь не маленькой ладони. Пришлось приноровиться. А ведь до ухода на посиделки ничего подобного не было!.. "Не иначе - заработался..." - подумал Моти и снова уставился в мерцающую глубину экрана, которая как бы поглощала и засасывала его... "Словно зловещие глазки Арпадофеля..." - мелькнула и тут же испарилась шальная мысль. Он не заметил, как сидя в напряжённой, неудобной позе, уснул, провалившись в тяжёлое забытьё прямо у компьютера. Вынырнул из забытья, когда в комнате были погашены все лампы, остался только свет маленькой лампочки при входе, да экран загадочно мерцал, и из новеньких громкоговорителей раздавался всё тот же силонокулл-пассаж, скачущий из регистра в регистр... Голова гудела, чуть-чуть подташнивало. Наверно, от голода, подумал Моти. Он даже не знал, сколько времени просидел у компьютера в сонном забытьи и неудобной позе. Он не вспомнил, что сегодня его "обедом" были острые бурекасы да кола, да кофе и чуточку коньяка, которыми их потчевал Зомембер на очередных посиделках.
   В здании никого не было, только шомрош ходил по тихим коридорам, позванивая ключами. Моти вскочил, не соображая, где он и что с ним, лихорадочно запихнул бумаги в сумку и выскочил из комнаты, забыв выключить компьютер и свет, и даже закрыть дверь.
   Прошло несколько суматошных дней, наполненных непрерывными и утомительными бдениями над неуловимо раздувающимся компьютером под несмолкаемые завывания в различных регистрах одного и того же пассажа, плода недоброй фантазии зловещего Ад-Малека. Но Моти непостижимым образом не замечал никаких изменений в своём компьютере, уставившись в который сидел целыми днями.
   "Шеф! У нас Че-Пе!" - к вошедшему утром в просторный вестибюль "Лулиании" Моти бросилось несколько коллег из его сектора, явно растерянных и напуганных. - "Ну, что у вас? Программы позависали? Компьютеры поотказывали?" - "Да нет! Хуже!.." - "Или... чёрт знает что..." - наперебой взволнованно, на грани паники и истерики, заговорили его коллеги: - "Ваш комп вырос до гигантских размеров. И завывает силонофоном... Вы вчера оставили его включённым, а сегодня мы пришли, дверь распахнута..." - "Мы уж прикрыли - зачем народ пугать-то!.." - "А дисплей... уже во всю стену величиной, и изображение объёмное!.." - "Клавиатура как бы срослась с мышкой, похожа на какое-то гигантское чудище: наросла уйма клавиш - гораздо больше, чем было!" - "А вместо мышки - гигантский крысиный хвост, весь светится и переливается чем-то тёмным..." - "Как будто Ад-Малек с силонофоном в нём засел! Один и тот же ужасный... э-э-э... восхитительный... пассаж с последнего концерта - по очереди во всех регистрах!.." Моти застыл, слушая то, что ему взволнованными голосами наперебой говорили коллеги, потом, забыв про лифт, рванул по лестнице на второй этаж, бормоча по пути: "Клавиатура, совмещённая с мышкой? Как в лэп-топе? Или... Ну, поглядим..." Он нёсся по коридору и слышал винтообразные завывания из комнаты... наверно, на всё здание пассаж силонофона - тот самый, который так любят его мальчики, а дочка не может слышать без чувства дурноты и головной боли. Он на секунду застыл перед дверью, потом, сделав глубокий вдох, рывком распахнул её, сделал шаг чуть дрожащими ногами - и сразу увидел пугающую картину разгрома.
   В глаза тут же бросилась гигантская клавиатура, вызвавшая слишком явные ассоциации с крысиной пастью. Вот он, гигантский крысиный хвост, о котором с нотками истерики поведали ему коллеги, в синкопированном а-ритме звучащего пассажа мотается по комнате, описывая придуманное им когда-то, смеха ради, кольцо бесконечной кривизны. Он с каждым размахом увеличивал амплитуду и громил всё, находящееся в комнате, к компьютеру не имевшее отношения.
   Изображение на дисплее его компьютера действительно могло ужаснуть. Как будто из глубины экрана Арпадофель лениво постреливает в него очередями тёмно-багровых искр из косого глаза, ещё и вытянув хлыстом грозно указующий перст...
   Моти тут же выставил из комнаты последовавших за ним, дрожащих за его спиной на грани истерики коллег, предложив им заняться своими задачами ("или... чем хотите...") и позвонил Минею Зомемберу: "Шеф, приходите! Кажется, свершилось... Гораздо скорее, чем я мог мечтать в самых смелых и безумных снах. И в форме, о которой мы и не подозревали... Даже меня слегка напугало!" - "Мы с Кобой уже идём!" - "А этот-то зачем?" - вырвалось у Моти. - "Моти, ты меня удивляешь! Я же тебе с самого начала сказал: он главный куратор темы. Тимми Пительман будет главным ответственным за реализацию Проекта. И... знаешь что... э-э-э... постарайся быть с Кобой... ну, понежнее что ли... Договорились? Ты себе не представляешь, насколько этот человек нам необходим! Ты ведь и понятия не имеешь, кто такой Коба Арпадофель!" - "Кто? - нервно повторил Моти: - Администратор по неким загадочным общим и конкретным вопросам, куратор..." - "Темы угишотрия!" - торжественно закончил Миней. Моти на какое-то время замолк, потом заикаясь спросил: "Как вы сказали, шеф?" - "Я сказал - УГИШОТРИЯ! Привыкай, адон нехбад-нехмад (уважаемый милейший господин) ! Это название нашей темы, правда, до сих пор не афишируемое, кодовое, но теперь можно: ты, не ведая того, дал нам такое разрешение!" - "Значит, - слабым голосом пробормотал Моти: - Арпадофель куратор у... ги... шот... как-там-её?.. А что ещё?" - "Бери выше! Коба Арпадофель - Главный Фанфаролог!!!" - "Б-г мой! А это что ещё такое?" - "Ты что, испугался? Не пугайся!.. Что такое Главный Фанфаролог, и вообще, что такое наука фанфарология - узнаешь со временем. Скоро эту недавно зародившуюся в недрах научных лабораторий Арпадофеля и стремительно восходящую науку будут изучать все-все-все! В современном мире без фанфарологии шагу не ступишь..." - и с этими словами Миней, посмеиваясь, повесил трубку.
   Рассеянно слушая короткие гудки, Моти брезгливо поморщился и насторожился. Уж если для дела понадобился этот зловещий Куби-блинок, непонятно, как и зачем в "Лулиании" появившийся и что тут делающий, значит, дело явно нечисто. В этой безрадостной мысли его укреплял жутковатый вид компьютера, который неожиданно вышедшая из починения и зажившая своей жизнью программа превратила в гигантского крысыча. Одно дело - разрабатывать игры на основе крутых ужастиков, действие которых происходит в виртуальном мире обычного компьютерного экрана. Но совсем другое - оказаться внутри этого чудовищно распухшего виртуального мира... в этом он только что убедился. Даже если это ослепительно красивая и манящая "Цедефошрия" для всех-всех-всех, о которой столько вещал шеф, фанфарисцировал Арпадофель и поддакивал Пительман. А что такое фанфарология, чёрт возьми?!.. Моти с отвращением и страхом вспомнил фанфары, испускаемые горлом Арпадофеля, наиболее пронзительные на пике приступов фанфарического словоизвержения. Он вспомнил: молодые сотрудники Бенци Дорона обозвали речёвки Кобы - фанфаразмы. "Точнее не придумаешь!"
   По просьбе Минея, они с Тимом накануне договорились наконец-то вместе заняться Фанфарическим золотым гальюном. Тим идею Арпадофеля дурацкой не считал, а Моти помалкивал о том, что он думает об очередном фанфаразме Арпадофеля. Про себя выругавшись, Моти согласился, а потом половину ночи после тяжёлого рабочего дня не мог уснуть, осторожно ворочался, думая почти с отвращением о совместной работе с навязанным ему "хавером". Он только старался не разбудить спящую рядом Рути.
   Н-да... На этом за одну ночь жутко разросшемся компьютере ещё надо приноровиться работать! Особенно на клавиатуре, больше похожей на зубастую пасть взбесившегося чудовища. Ничего не поделаешь, придётся разрабатывать этот... э-э-э... Фанфарический золотой гальюн на рабочем месте Тима. А может... пусть сам выкручивается? Но у Моти как раз появились на эту тему кое-какие забавные идейки, и руки чесались их воплотить. А если ещё они смогут выплеснуться из виртуалий экрана компьютера в материальный мир! - о, это было бы забавно, хор-р-р-роший был бы ответ Арпадофелю! Главное - чтобы никто не подкопался! Будем надеяться, что Тим с его чересчур трезвым складом ума не просечёт подтекст. Ведь эстетическая составляющая - не его конёк, а ведь именно в неё Моти намерен укутать подтекст. Однако, где же Пительман, этот всех-всех-всехный хавер?
   Моти, сев на покосившийся после буйства огигантевшего компьютера стул, сиротливо стоящий посреди комнаты, положил на колени лэп-топ и углубился в работу. Он позабыл о времени, пропустил обед, не слышал испуганных разговоров вокруг; не видел, как лулианичи, заглядывая в разгромленную комнату, испуганно захлопывали дверь. Он даже не задался вопросом, почему Тим до сих пор не появился у него. Не до того ему было!.. Давно уже он не получал такого удовольствия от работы! Ему хотелось ввести в программу как можно больше комических элементов - и, похоже, ему это удавалось.
   Улыбаясь и мурлыча под нос какую-то песенку, популярную в дни их с Рути молодости, он конструировал на маленьком экране блок за блоком сверкающего золотом помещения. Посреди он водрузил огромный золотой унитаз, точное подобие кресла Арпадофеля, а вдоль сверкающих золотом с отливом в оттенок зыбучих топей стен расположил открытые кабинки, в которых стояли унитазы поменьше, с неуловимой чёткостью выделяющиеся на фоне стен чуть иного оттенка.
   Конечно же, Фанфарический золотой гальюн запускается и управляется музыкальным файлом: так сказать, музыкальная тема берёт начало в нижнем регистре в исполнении унитаз-фагота, а через каждые несколько тактов повторяется в верхнем регистре, где вступают струйные колокольчики. А потом - в зеркальном порядке. И так несколько раз... Моти от души веселился, представляя, как прореагируют лулианичи на унитазификацию эстетики имени Кобы Арпадофеля, воплощённую в музыкальной теме Фанфарического золотого гальюна, как над этим будут потешаться эранийцы!..
   Он с грустью вспоминал, с каких невинных, хотя и заумных разговоров начиналось то, что превратилось в пугающе раздувшийся, завывающий силонокуллом его рабочий компьютер, вспоминал, как они в "Лулиании" жили до этого... "Хорошее было время! До появления Арпадофеля и Пительмана... Неужели когда-то мы жили, не тужили, спорили, дружили и спокойно работали без этого Куби-блинка с косым глазом, стреляющим чёрт знает чем, чёрт знает куда и в кого!.."
   Зомембер и Арпадофель явились только к концу рабочего дня, хотя утром Миней заверил Моти, что они уже бегут, спеша поглядеть на реальное воплощение своих идей в самой смелой форме, о которой можно было только мечтать. На то, о чём Моти поведал по телефону, о чём шептались в коридорах и курилках по всем этажам "Лулиании" напуганные и возбуждённые лулианичи. А боссы всё ещё бежали... не минуя ни одного из многочисленных витков своего окривевшего кольца!..
   В те минуты, когда основная масса лулианичей уже выключала компьютеры и прочую аппаратуру, складывала бумаги и запирала столы и шкафы, Зомембер с Арпадофелем важной поступью вошли в рабочую комнату Моти и застыли в дверях. За их спинами маячила громоздкая фигура Тима и его несмываемая улыбка. Тим удивлённо воззрился на Моти, который медленно покачивался на покосившемся стуле, склонившись над лэп-топом. Пальцы Моти увлечённо и стремительно носились по клавишам, рассеянная усмешка блуждала по маленькому экрану. "Ты что, Моти, весь день тут сидишь, рядом с этим... э-э-э... красавчиком?" - заботливо спросил Тимми. Моти, не поднимая головы, беззаботно ответил: "Ага... Он мне не мешает... Я занят!" - но тут же вскочил, пихнув лэп-топ в ящик своего стола. Он едва успел "за-save-ить" и скрыть от взоров вошедших, чем он занимался. После этого он уже мог реагировать на окружающее.
   По лицу Арпадофеля блуждала жутковатая смесь восхищения, изумления и торжества. Левый глаз испускал нестерпимые искры цвета потемневшего янтаря, придавая лицу хищное выражение. Моти изрядно насторожила багровая искорка злобной зависти, которая как бы невзначай выстреливала из его ещё сильнее закосившего глаза. Миней Зомембер торжествующе, гордо и величественно улыбался знаменитой на весь мир улыбкой, в которой открытость забавно сочеталась с хитринкой. Он подошёл к гигантской клавиатуре и нежно прикоснулся к ней, пробежав по клавишам всеми пальцами. За ним следом осторожно ступал Тим Пительман, со странной смесью восторга и испуга оглядывая непомерно распухший прибор. А тут ещё... руки Зомембера на клави-крысыче (как про себя назвал это устройство Моти), перебирающие многочисленные клавиши с видом заправского пианиста. "Ну, право, адони! А я и не знал, что вы владеете мастерством виртуоза-пианиста... Постановка руки..." - попытался неуклюжей шуткой разрядить обстановку Моти, а более всего - успокоить самого себя. Он почувствовал, что его охватывает предательская дрожь, и попытался спрятать руки за спину. Он злился на самого себя: с ним такого не бывало, чтобы визит боссов вызывал у него нервное напряжение, доходящее до дрожи. Что это с ним стало, чёрт возьми!
   "Это больше, чем фортепиано!" - торжественно провозгласил Миней и с улыбкой оглядел присутствующих. Он ловко поймал крысиный хвост, который всё ещё продолжал раскачиваться, но уже не столь стремительно-агрессивно, описываемые им кольца постепенно сжимались в размерах.
   Коба Арпадофель торжественно провозгласил: "Итак, первый этап угишотрии доведён до логического завершения. Я предлагаю наградить главных разработчиков и исполнителей премией. Миней, я думаю, мы в состоянии выбить большую сумму для распределения её между всем коллективом согласно вкладу". Моти тут же спросил: "А Бенци Дорону? Его вклад трудно переоценить. К тому же с ним мы вместе служили и были близкими друзьями!" - "Да неужели и этот тоже служил? Не может быть!" - удивлённо поднял левую бровь Арпадофель. - И каких только чудес не привидится о делах давно минувших дней!.." Он явно старался увести разговор подальше от упоминания Бенци в связи с армией, а главное - с премией.
   Тим, стоявший спиной к Моти, лицом к Кобе, саркастически ухмыльнулся, как бы говоря: "Ну, мы же с вами понимаем, хаверим!.." Его мозг лихорадочно заработал в привычном для него направлении.
   Да, умник Моти, его бывший армейский приятель, главный разработчик компьютерных игр, сделал большое дело, надо отметить! Превзошедший самые смелые ожидания результат скалится перед ними всеми своими многочисленными зубами-клавишами и сверкает гигантским экраном, пугая малодушных лулианичей!.. Но неужели именно его вечный соперник прославится, как один из авторов эпохального проекта? Не-е-ет! Ни за что! Значит, если сами ещё не смекнули, надо намекнуть боссам: неплохо бы отправить Блоха подальше от угишотрии, от "Лулиании", желательно - и от Эрании, хотя бы на время, пока всё оформится и образуется! А тем временем Зомембер перенесёт уникальный компьютер в нужное место, где фанфаризаторы Тима займутся монтажом самого мирового аттракциона - да так, чтобы ни одна живая душа не видела, каким образом целый Парк превращается во всех-всех-всехную "Цедефошрию". Значит, вокруг Парка надо соорудить высокий забор... это, пожалуй, выход... Потом поймут... Так все будут знать: это Тим Пительман, и только он - творец "Цедефошрии"!.. Ну, ясное дело, под мудрым руководством Минея Зомембера и Кобы Арпадофеля!..
   Мысли Арпадофеля текли почти параллельно в том же направлении: после такого успеха более нет смысла тушеваться. Пришла пора вывести великую науку фанфарологию на первый план! Вот только никуда не деться от сугубо практических вопросов. Например: как всё это оформить так, чтобы гениальный выскочка Блох ни на что не смог претендовать? Кому они нужны, лишние соавторы? Тем более из тех, кто нужен, ТОЛЬКО пока нужен...
  
   Первым делом - угишотрия
   Моти отошёл с Минеем к окну, показывая ему наброски Фанфарического золотого гальюна с необходимыми пояснениями. Миней с улыбкой поглядывал на маленький экран. Вдруг подозвал к себе Тима, скромно и несколько опасливо маячившего сбоку от разросшегося дисплея: "Тимми! Иди-ка сюда, хабиби, посмотри... Вникни и дай свои замечания - ты доведёшь эту программу до ума". Моти покраснел: "Простите, адони! Фактически программа готова, во всяком случае, её основные позиции. Конечно, Тим способен сделать доводку и шлифовку. Но прошу не забывать: это - моя разработка!" - "Конечно, конечно, my friend! Если ты ещё не забыл устав "Лулиании", у нас нет частных авторов разработок, есть коллективный разработчик - фирма! И для нас ты - автор Фанфарического золотого гальюна! - успокаивающе проворковал Миней. - Но у тебя более важная задача: подготовка документации по суперпрограмме саморазрастания... Не мне тебе говорить!.. Поэтому некоторые мелкие вопросы можешь смело с себя сбросить..." Моти, неожиданно для себя, резко и решительно прервал Минея: "Извините, адони! До документации ещё далеко! Необходимо провести испытания программы саморазрастания, поглубже вникнуть, если надо, доработать. Там ещё остались лакуны, их нужно заполнить. Я ведь не для того вам показал и рассказал, чтобы тут же запустить. Я вам как ответственный разработчик говорю: это только начало!.." - "Тем более ты не можешь распыляться на мелочи, вроде Фанфарического золотого гальюна!.." - "Тов... он уже почти готов... Что же до программы саморазрастания, то... кто может ручаться, что не вкрался элемент случайности?.. Надо исключить малейшую вероятность проколов. Не ваши ли слова - надо медленно спешить?"
   Арпадофель сверкнул глазом, на лице проступили признаки надвигающейся бури, переливающейся всеми оттенками третьеднёвочного свекольника. Миней тут же сказал: "Коба, спокойно! У нас есть время. Лучше тщательно отработать, чем профанфарировать преждевременно, а потом - фиаско. Мы права на это не имеем!.. Никакой ненужной спешки!.. Иди, займись своим проектом. Загрузи кое-кого своими лекциями как можно плотнее", - и многозначительно дёрнул головой в неопределённом направлении. Арпадофель стрельнул в Моти гнойно-ядовитым лучом из левого глаза и выкатился из комнаты.
   Моти не очень понравилась реакция боссов на происходящее. Не понадобилось шестого чувства, чтобы понять: ситуация медленно, но верно меняется - и не в его пользу. А главное - изменилось отношение всегда такого дружелюбного, понимающего Минея Зомембера. Сердце Моти упало, на лицо набежала туча.
   Миней, Моти и Тим поднимались по лестнице. Зомембер нежно приобнимал Моти за плечи, ласково журча: "Хабиби, ты совершил невозможное: создал программу саморазвития и саморазрастания!.. Твоя догадка использовать именно силонокулл - поистине открытие! Поздравляю! За это тебе полагается крупная премия, и ты её получишь! Заодно мы должны отметить и вклад твоих прекрасных детей в наше общее дело! Спасибо тебе за воспитание отличных детей, нашего светлого будущего! А как только ты закончишь то, о чём мы говорили, мы с Кобой, помимо прочего, хотим наградить тебя длительным отпуском. После такой напряжённой работы тебе просто необходим хороший отдых. Мы не можем допустить, чтобы Моти Блох сгорел на работе! Впереди нас ждут новые перспективные темы, но об этом пока рано говорить. Прежде всего, ты должен отдохнуть - вместе со своею прекрасной, дружной, любящей семьёй!" Ухо назойливо сверлила фальшь в каждом слове уважаемого шефа, в глазах искрился зловещий зелёный проблеск, прошивший непривычно застывшее лицо знаменитого на весь мир, уважаемого Минея Зомембера. Моти отвернулся, грустно усмехнувшись.
   Тим и Моти стояли на лестничной площадке. Моти мрачно курил, почти не глядя на Тима. Раскалывалась голова, да и боссы, чёрт их дери, испортили настроение. Наверно, прав Бенци: нельзя было часами сидеть у огигантевшего компьютера, завывающего силонокуллом?
   Тим, склонив голову набок, с подчёркнуто сочувственным любопытством уставился на него и молчал. Моти держал перед собой лэп-топ, сосредоточенно просматривая блоки программ по теме, и тоже молчал. Наконец, Тим мягко проговорил: "Моти, дай мне сигарету, а-а!" - "Ты же бросил курить!" - "Грядёт нервный период... Большая ответственность, понимаешь ли... Вот сейчас надо доводить до товарного вида твой... э-э-э... Фанфарический золотой гальюн..." - "Don't lorry! Он уже по сути завершён. Мне не жалко, бери... Надеюсь, твои фанфароны его не запорют... - еле слышно пробурчал Моти и неожиданно пристально уставился на Тима: - Кстати... я слышал, что ты где-то уже использовал мою идею музыкального запуска и управления, которая сейчас так здорово сработала в программе саморазрастания. Ты, я понял, выдаёшь её за свою". - "Кто тебе сказал? И ты поверил?" - "Я не знаю, где ты это используешь. А раз не знаю, спрашиваю напрямую. Потому что это факт: ты присвоил мою старую идею! Арпадофель по всем коридорам раззвонил, что это, якобы, твоя идея. Ты же ведаешь вопросами акустики и электроники по нашей теме. Возможностей применить эту программу - мильён!" - "Ну, что ты, хабиби! Разве я могу обидеть, да просто обобрать моего армейского друга! Ты подумай! Тем более отца мотеков Галя и Гая!" - полное лицо Тима расплылось в широкой улыбке. Моти не ответил на его улыбку, закрыв лэп-топ, сунул его под мышку и продолжал курить, глядя куда-то вдаль. Пительман пожал плечами.
   Моти поднял голову, наткнулся на взор Тима, увидел в его глазах нестерпимое выражение превосходства и сжал кулаки, глаза его недобро сузились. Тим заметил его непроизвольный жест. Отступив на пару шагов к двери своей комнаты и схватившись за ручку, неожиданно спокойно, насмешливо обронил: "Ты знаешь, я никогда не мог понять - зачем вам с Рути понадобился третий ребёнок? Вам же крупно повезло: сразу одним махом родились близнецы. Да ещё такие красивые, удачные! В нормальной современной семье - достаточно. Зачем вам ещё и это... э-э-э... худосочное создание понадобилось? Рути только фигуру себе испортила!.."
   Моти вздрогнул: то же самое ему как-то высказали близнецы - правда, другими словами. Тогда это вызвало у него шок, и он несколько дней не мог в себя придти. Но ничего не сказал ни самим мальчишкам, ни тем более Рути. Теперь-то ясно, откуда ветер дует! М-да-а... "Хор-р-роший наставник" оказался у его мальчиков, пока он был по макушку погружен в работу и строил карьеру. А Рути... Ну что взять с его мягкой и слабохарактерной жены, тем более, когда у мальчишек, особенно у Галя, в самой резкой и чёткой форме прорезался характер её отца, которого она всегда боялась... А теперь по инерции робеет перед своими детьми-подростками... Моти в сердцах плюнул и побежал вниз через две ступеньки в совершенно расстроенных чувствах. Никогда Тим не позволял себе так его задевать, как сейчас!..
   Тим глядел ему вслед, ухмыляясь и широко расставив ноги. Неожиданно из заднего кармашка его брюк донёсся характерный взвыв силонофона, сигнал его та-фона. Пительман вытащил пёстренький аппарат, раскрыл, прижал к уху. Размолвка с Моти была тут же позабыта - из аппарата нёсся ласковый голос Минея: "Тимми, ты не мог бы сей же момент бросить всё и заскочить ко мне в зимний кабинет?" - "Jast a moment, шеф! Я свободен, тем более для вас".
   Миней указал ему на огромное кресло в углу, вдали от окон и от двери. Впрочем, стол босса тоже был задвинут в глубину кабинета, ближе к стене, полностью закрытой необычайно пушистым ковром с вытканными на нём серо-зеленовато-желтоватыми спиралями, переплетающимися с эллипсами, пронизанными тонкими ослепительно-белыми молниями. Густой длинный ворс ковра создавал впечатление непрерывного вращения спиралей и эллипсов в бешеном танце. От этого слегка позванивало в голове. Тим старался не глядеть на ковёр, но босс заметил это и как бы вскользь проговорил: "Я вижу - оптический эффект и на тебя действует!.." - "Конечно!.. Жаль, что у нас нет специалистов-оптиков". - "Нам сейчас важен не только оптический эффект... - тонко улыбнувшись, произнёс Миней. - Но я хотел бы с тобой о другом - о дельце, имеющем отношение к другим эффектам. Только не удивляйся, хабиби!.. Я слышал в ирие о некоем клубе, где собираются выходцы из России. Старенькое, обшарпанное здание почти на окраине Эрании. При этом клубе есть самодеятельный ульпан-гиюр. Я намекнул Ашлаю, что это следует взять под наш контроль, обеспечить нашими субсидиями... Ремонт, то, сё... новая вывеска... Представляешь? - шикарные помещения, секции по интересам!.. Немного на отлёте - главный оффис продуктовой сети "У Петра и Павла"... скажем так, либерального толка. Нет, не подумай плохого: так действительно зовут хевре, владельцев бизнеса. Не их вина, что получилось немного... э-э-э... символически..."
   "Что-то я не врубаюсь, шеф. Какое этот клуб с ульпан-гиюром имеют отношение к "Лулиании", к угишотрии? К фанфарологии, наконец?" - недоуменно поднял брови Пительман. - "Сейчас поймёшь... Нынче там просто собираются самые разные люди - поообщаться на родном языке, попеть вместе любимые песни... А мы создадим особый, экспериментальный ульпан-гиюр, куда наберём специальную группу... отнюдь не случайных людей! - многозначительно понизил голос Миней. - Никакой стихии и анархии, сам знаешь, куда это может завести... Наши люди уже связались в странах бывшего СССР с... э-э-э... группой "Штиль"... Интересное название, правда?.." - "Очень!.. Но я что-то никак не могу догнать до смысла..." - "Сейчас догонишь, хабуб! Мы хотим привезти и создать тут группу наших людей. Условно назовём их, скажем, штили... э-э-э... по названию их головной фирмы. Эти наши штили (ростки) со временем, после соответствующей подготовки... э-э-э... органично вольются... в среду их бывше-нынешних... меиричей... Понимаешь, что это значит? Как бы их, но на самом деле наши люди в упёртой фиолетовой среде! И силонокулл - само собой, нам в помощь!.. Не тебе объяснять, хавер Дабур!.." - "Я, кажется, начинаю смекать". - "Ну, ещё бы! Дабурова школа! Твоё дело - навести мосты с первой группой штилей. Ты же у нас обаятельный!.. Вместе разработаем спец-программу их обучения. Когда они появятся, я дам тебе знать. Ты возьмёшь этих хевре под свою ненавязчиво-нежную опеку, как только ты и умеешь. В общем, хавер, думай! Можешь подключить Офелию..." - "Цели ясны, задачи определены! Как я понимаю, это тоже работает на угишотрию!" - важно поднял палец Пительман. - "Ещё бы! Но не запускай и основной проект. И не ссорься с Моти! Мне очень важно ваше сотрудничество!.." - "Боюсь, он мне перестаёт доверять..." - "Но в дом к ним ты же вхож?" - "Ох... Да... Но как это всё сложно..." - вздохнул Тим. Миней ласково похлопал его по плечу и предложил: "Давай поужинаем..."
   Рывком открыв дверцу машины, Моти плюхнулся на сиденье - отдышаться и придти в себя. Вытащил та-фон, нервно тыкая в кнопки, набрал номер Рути. Пока звучали длинные гудки, он весь извёлся. Наконец, зазвучало родное, приятное чуть с хрипотцой контральто жены.
   Сидя в салоне в своём любимом кресле, с вязанием на коленях, Рути, прижав к уху маленький аппаратик, улыбаясь, говорила нараспев: "Мотеле? А-а... У меня всё беседер. Ширли у себя, мальчики... не знаю, где... Говорили, у них вечером с этим... э-э-э... Тимом встреча... Сдался он им!.. А что я могу сделать... Ну-у, Мотеле... Это ты должен его послать... Я не могу... А почему ты не можешь? Как - только что с ним расстался? - лицо Рути медленно мрачнело. - Не может быть! Ну, не расстраивайся... Дома расскажешь... Приезжай скорей!.. Я тебе приготовила что-то вкусненькое... Не скажу... Попробуешь..." Моти выводил машину на квиш (шоссе) и, автоматически следя за дорогой, подумал: "А всё-таки хорошо, когда есть тихая пристань, и всегда рядом такая тёплая, любящая Рути. Тиму гораздо хуже, вот и приходится ему руки греть у чужого огонька. Или ещё его ящерица... И никакие самые высокие должности не помогут!.."
   После неприятной беседы с Тимом, Моти не захотел привлекать его к заключительному монтажу угишотрии. А тот к тому же был занят приятными во всех отношениях, сугубо деловыми и архисекретными беседами с Арпадофелем и Зомембером, и его не интересовали контакты с Моти по работе. Судя по всему, операция "Штиль" чрезвычайно увлекла боссов и Тима, но Моти это уже не касалось.
   Закончив монтаж основных блоков программы, Моти связался с Бенци. Давно они не работали вместе так дружно и слаженно, понимая друг друга с полуслова, как это бывало у них в армейской молодости, дуэтом, - один баритоном, другой мягким тенором, - помурлыкивая любимые песни армейской молодости. Вместе они вмонтировали финансовый блок в соответствующее место программы. Моти с грустью понимал - они с Бенци последний раз так работают, получая истинное удовольствие от дружеского и делового общения.
   Закончили работу, тщательно проверили каждый блок и каждую подпрограмму... Убедились, что всё в полном порядке... Моти пригласил Бенци в "Шоко-Мамтоко" в центре Эрании. Сидя за маленьким столиком в тени густого, усыпанного яркими крупными цветами дерева, Моти в ходе лёгкого разговора за чашечкой кофе понял: Бенци так и не вник в истинную цель гигантской компьютерной игры, искренне уверовав, что это - для таинственного заказчика-хуль из маленькой, богатой северной страны. Моти решился и под большим секретом открыл Бенци, для чего именно тот разработал сложный финансовый блок, где - и как! - эта программа будет использована. Но даже сейчас он не стал вникать в тонкие подробности, о назначении которых и сам-то имел смутное представление. Потрясённый Бенци побледнел, широко раскрыл глаза, уставился на Моти, и с неожиданным стуком поставил чашечку на стол: "Мо-о-ти, как же так? Я был убеждён, что это работа для заказчика-хуль!.. Ведь ты именно так мне и сказал, когда поручал эту работу!" - с обидой протянул Бенци. - "Не обижайся, Бенци. Я не имел права поступить иначе, да и сам всего толком не знал. Самому только что открылись подробности, когда у меня неожиданно выскочил та-а-кой результат. А сейчас... э-э-э... нам просто повезло, что нам дали свободно вдвоём поработать, что никто нам не мешает..." - "Даже так?" - недоверчиво пробормотал Бенци.
   И он вспомнил!..
   Они шли на обед в ближайшее кафе вместе всей дружной хавурой. В стороне вразвалочку брёл Зяма Ликуктус, прислушиваясь к тихим беседам Бенци с друзьями. Он уже понял, что его стараются не посвящать в эти разговоры. Подойдя вплотную к Бенци, он, ухмыльнувшись неприятно заискивающей улыбочкой, неожиданно громко заявил: "Бенци, ведь ты во всём этом принимал непосредственное участие!" - "Объяснись, пожалуйста! В чём - "в этом"?" - резко спросил Бенци. - "Ну, как же! Ведь ты разрабатывал блок для угишотрии!" - "Ка-какой та-такой угишотрии?" - заикаясь и краснея, недоуменно спросил Бенци. Ирми и Максим с интересом уставились на него. - "Как же! Не ты ли разработал финансовый блок?" - торжествующе заявил Ликуктус. - "Ну, да! Этим занимается моя группа - финансовыми блоками, финансовыми обоснованиями, - подтвердил Бенци. - Мне было устно сказано и в техзадании значилось, что он должен соответствовать международным стандартам, потому что для заказчика-хуль!" - "Угу! Для компи-казино ты делал работу! То есть, для одного из важнейших блоков той же угишотрии! А это не так себе тема, а архиважный госпроект: использование компьютерной игровой техники для внедрения струи подобающей гаммы во все слои народных масс. Потому так и называется - угишотрия! Не меняет дела - знал ты, или не знал, для чего и на кого работаешь, и, уж конечно, не исключает твоего участия! Стыд и позор! - ты теперь пытаешься отрицать своё участие в работах по внедрению в широкие массы силонокулла, require stream!" - "Какое ещё, ле-Азазель (к чёрту), компи-казино! Что ещё за require stream!" - взорвался Бенци. - "Только не говори мне, пожалуйста, что ничего не знал! Что, твой шеф Моти Блох тебе не рассказал? А мне Тимми всё-всё-всё рассказал! Ему босс велел!.. Поэтому не отвертишься: всё равно ты в этом замешан! А значит, не имеешь права критиковать require stream и силонокулл!" - "Иди гуляй, Зяма, не мути воду! Это я разрабатывал для заказчика-хуль, это работа, за которую я получаю зарплату. И не более того..." - "Ну-ну! Славная иллюзия! Только учти: тут он, под боком, твой заказчик-хуль!" - неопределённо усмехнулся Зяма, плавным жестом указательного пальца указал куда-то в сторону и отошёл. Бенци застыл, весь красный, под взорами своих друзей. Он тяжёлым взором разъярённого льва буравил спину удаляющегося вразвалочку Зямы.
   Бенци помотал головой, как бы стряхивая с себя неприятные воспоминания. Моти меж тем говорил: "Сейчас нам светит большая премия, и я постараюсь выбить для тебя куш посолиднее. Тебе же деньги необходимы?" - "Вообще-то, конечно. Нехама вот-вот должна родить шестого. Не знаю, сможет ли она после этого работать, и когда, если сможет. Уж слишком тяжело ей даётся это дитя, а ведь ещё и роды. Она после рождения близнецов очень сдала. Это уже давно не та бойкая активная Нехама, которую мы с тобой знали в молодости. Ведь после близнецов мы думали - больше не будет у нас детей. А тут неожиданно родилась Шилат... как подарок... И вот сейчас... и к тому же возраст... Но получить грязные деньги?.." - "Не переживай. Я знаю, что виноват перед тобой, но, поверь, я и сам был в это втянут так, что многого не знал. Я даже сейчас не совсем понимаю, как это у меня такой монстр вышел... Зато было жу-у-утко интересно!.." - "Да уж! Да ещё, наверное, немного отравился силонокуллом. Одного не понимаю, Моти, ты уж прости меня. У тебя прекрасная дочка, тонкая, нежная, воспитанная, с прекрасным вкусом, с твёрдыми принципами. А сыновья... М-м-да... Не хочу тебя обижать..." - "Да я понимаю, - помрачнел Моти, отвернувшись. - После того, как мои твоего мальчика избили. Как он сейчас, кстати?" - "Нормально. Всё прошло. Только нос немножко... э-э-э... набок... да маленький шрам на брови остался. Ну, иногда ещё головокружения, но это ерунда. Учится прекрасно, очень много занимается. Он у меня всегда был слишком тихим и серьёзным. И совсем не драчун!.. наоборот: всегда и при любых обстоятельствах пытался всё решать миром - со всеми!.. Не то, что я в детстве, - улыбнулся Бенци своей характерной добродушной улыбкой, напомнив Моти молодого Бенци, чеширского льва их армейской молодости. - У нас такая же бойкая Ренана, девчонка наша старшая. Но она и молодец: уже понемножку берёт заказы, шьёт, вяжет. Тоже, кстати, заработок! И как это девчонку на всё хватает?.." - "Подружка нашей Ширли?" - "Да-а, - расплылся в улыбке Бенци. - Подруги не-разлей-водой!"
   Так, за разговорами о детях, прихлёбывая кофе, Бенци немного позабыл, о чём Моти только что ему поведал. Только, отодвигая чашечку, обронил: "А кстати, правду ли говорил Ликуктус, что эта программа называется... э-э-э... как-там-её? - угишотрия?" Моти остолбенел: "А он-то откуда знает? Я был уверен, что это название знают только 4 человека в "Лулиании"!.. И мне-то его только недавно сказали!" - "Не знаю, откуда... Он хвастал, что ему Пительман всё рассказал..." Бенци помолчал и сменил тему: "Между прочим, твоя Ширли плохо воспринимает силонокулл. Ты знаешь?" - "Да, что-то вроде заметил. Вот ещё забота! - чтобы хевре не заострили на этом своё внимание". - "Да, береги её, дочку свою! Так вот... Интересно - угишотрия... Э-эххх! - грустно вздохнул Бенци. - Ничего не поделаешь, дело сделано - не вернёшь... - и добавил: - А всё-таки жаль, Моти, что так у нас с тобой сложилось, и даже наши девочки не смогли вернуть нам былую дружбу... э-э-э... семьями... Насколько было бы всё проще и яснее!.." - "Ты же сам понимаешь, что это почти невозможно для меня... Особенно сейчас..." - отвёл Моти взгляд.
   Официальные генеральные испытания угишотрии были успешно завершены.
   Члены Приёмочной Комиссии разошлись, а главное - удалились донельзя довольные Пительман и Арпадофель. Зомембер нежно взял Моти под руку и повёл к себе в кабинет. Там, заботливо усадив его в кресло, официальным тоном выразил ему благодарность за работу, вручил конверт с чеком на небывало кругленькую сумму и спросил: "Как бы ты хотел распределить премию?.. Нет, не эту сумму, это твоё. Мы же с Арпадофелем тебе дали внеочередной отпуск на... на... Полгода-год можешь спокойно отдыхать! Очень желательно сменить обстановку. Ты понял? Только держи с нами связь по электронной почте..." - "Да, конечно..." - ошеломлённо чуть слышно пробормотал Моти. - "А теперь другой важный вопрос: кого ты рекомендуешь представить к премии?" Моти назвал несколько имён, неожиданно твёрдо добавив: "В первую очередь непременно - Бенци Дорон и его группа!" - "А более достойных у тебя в бригаде не нашлось?" - "Шеф, мы с вами с самого начала договорились, что все разработчики основных блоков получают большую премию в случае удачного завершения темы. А у нас оно не просто удачное, но - весьма успешное!" - "Беседер! Всех разработчиков блоков награждаем, и твоего протеже - не обидим! Не волнуйся!" - "Я хотел бы проследить за этим! Чтобы никакой хавер Тимми не помешал торжеству справедливости..." - "Беседер, беседер..."
   Так Бенци получил довольно солидную премию, которая подгадала к рождению шестого ребёнка, а также был отправлен во внеочередной отпуск. Из религиозных сотрудников один Зяма Ликуктус остался в "Лулиании" на долгих 3 с лишним месяца...
   Блохи решили поехать в отпуск в Австралию, где жили родители Моти и семьи его младших брата Эреза и сестры Яэль.
   В ночь перед отъездом Рути, прижимаясь к мужу и робко заглядывая ему в глаза, спросила: "Мотеле, мы же не насовсем уезжаем?" - "Сейчас ничего не знаю... - обнимая жену и нежно поглаживая её пухленькое плечико, ответил Моти. - Но на какое-то время, поверь мне, хамуда, нам неплохо уехать подальше от Арцены. Надеюсь, найду там работу. Ты-то найдёшь, не сомневайся!" - "А дети?" - "Именно детям лучше бы совсем туда перебраться! Особенно хевре. Я давно мечтал хоть на время увезти их от всего этого балагана, от Пительмана!.." Моти уставился в потолок, и лоб прорезала горестная морщинка; он вздохнул: "Может, хоть за ум возьмутся, учёбу подгонят, вместо всех этих... э-э-э... силонокулл-хулиганств". - "Да, ты прав..." - "И Ширли неплохо оторваться от её религиозных друзей... прости, пожалуйста... Я ничего не имею против Бенци, он отличный парень, всегда был мне хавер тов, у него прекрасная семья, но... Э-э-э... Сейчас это общение может стать опасным... А Ширли тихая, но упрямая... - Рути привычно молча кивала. - Я надеюсь, там мы её отдадим в какую-нибудь хорошую художественную школу, перспективы появятся... Здесь... ты же знаешь, какую художественную студию открыл модный штукарь Дов Бар-Зеэвув в Эрании-Алеф-Цафон... Я бы не хотел отдавать Ширли туда, в ту хавуру... А в Австралии... И... Может, она забудет Доронов..." - "И в этом ты прав!.. - привычно закивала Рути в знак согласия, но тут же добавила: - Но я не хочу там оставаться..." - "Об этом пока речи не идёт..."
   Близнецы приняли с восторгом отъезд в Австралию: цивилизованная страна современной западной культуры! Вот там уж они покажут своей сестрице, чем живёт в культурном отношении прогрессивное человечество! Отцу даже пришлось в самолёте усадить Рути с дочкой как можно дальше от мальчишек, чтобы во время полёта они не насмехались над девочкой, не доводили её до слёз.
  
   Австралийские интермедии
   Семейство Блох отдыхало в Австралии. Моти с Рути и верили, и не верили - через полгода или чуть позже вернутся домой. Близнецы то страдали от ностальгии и рвались домой, в привычную обстановку, к друзьям и подругам силоноидам-далетариям, к старшему другу Тимми Пительману, то, попривыкнув, выражали желание остаться в этой прогрессивной, и современной, а главное - красивой стране. Под конец, они решили, что их главная задача - сделать Эранию полным подобием Австралии.
   Зато у Ширли не было сомнений: как ни хороша Австралия, её дом - Арцена. В Эрании у моря... а может, в Меирии - там, где её друзья Дороны, там, где Ноам. В Австралии нет такого Парка с Лужайкой "Цлилей Рина", где исполняются такие прекрасные мелодии. Она ещё не знала, что больше никогда не бывать ей на полюбившейся Лужайке в любимом с детства Парке. А потом и Эрания, где она выросла, станет внушать ей ужас и отвращение.
   В Австралии Блохи погрузились в массу впечатлений, что даже Моти удалось ненадолго выкинуть из головы опутавший его и всю семью каскад фантасмагорий, связанных с угишотрией. Только порой острой болью отзывались воспоминания о том, с какой элегантной ловкостью Зомембер оттеснил его от фактического руководства почти доведенной до логического конца темой, заткнув солидной премией и отпуском, именно сейчас совершенно не нужным ни ему, ни Рути. Рути до шабатона (каждый седьмой год работы работникам просвещения, и не только, предоставляется годичный отпуск) оставалось 2 года, и ей стоило огромных трудов перенести его. Детей пришлось забрать из школы до завершения учебного года. А может, оно и к лучшему для детей, думал про себя Моти.
   Общение с родными оказалось для Моти бальзамом на душу. Приторный верзила Пительман и стреляющий косой глаз Арпадофеля понемногу оттеснялись на задворки памяти. Моти ничего не рассказывал родителям, справедливо полагая, что они, превратившись в настоящих австралийцев, уже не способны понять его проблемы. Слишком давно Блохи уехали из Эрании, отойдя от непростых проблем Арцены, где за это время многое изменилось... Ведь даже эранийцы, никогда не покидавшие Арцену, не всегда могли понять до конца эти изменения.
   Близнецы с самого начала погрузились в быт и нравы австралийской богемы, увидев в её представителях властителей дум, местное подобие эранийских элитариев. Крутая астралийская богема до сих пор фанатела от силонокулла. Напротив, австралийские интеллигенты относились к этой уходящей моде, мягко говоря, гораздо спокойней, предпочитая традиционные течения и стили. Очень жаль, но прав был Тимми, поведав братьям, что выверты силонокулла в передовых странах Запада приелись. Откуда приезжим провинциалам было знать, что тех, кого они приняли за крутую австралийскую богему, большинство австралийцев, в том числе и их австралийская родня, держали за местных придурков, этакое безобидное отклонение от нормы.
   Дабы не очень шокировать своих австралийских родных, и боясь, что им не разрешат общаться с двоюродными братьями, сыновьями папиного младшего брата Эреза, близнецы почти прекратили восторженно и нудно талдычить про "Цедефошрию" в эранийском Парке, про силонокулл, про организованный ими в тихоне "Клуб юных силоноидов". Также они боялись проговориться и выдать тайну фелиофона Тимми Пительмана.
   Когда они похвастались основанным ими движением силоноидов, они натолкнулись на насмешливую, до ехидства обидную реакцию Эреза. Эрез был почти копией своего старшего брата Моти, только выше ростом, смоляно-чёрные волосы обрамляли мягкими, как у Ширли, кудрями его улыбчивое лицо. Обладатель второй степени по экономике и бизнесу, он постепенно и тактично брал в свои руки управление фирмой отца, стараясь не задевать достоинство старого бизнесмена.
   Услышав слово "силоноиды", Эрез разразился хохотом. Он хохотал, утирал слёзы, снова и снова умоляя близнецов повторить: "Как вы сказали? Синусоиды? Это как? Вот так?" - и Эрез, подмигнув отцу, двумя руками рисовал в воздухе идущие друг другу навстречу кривые, в конце концов, чуть не свалившись со стула. Миниатюрная, худенькая бабушка Дина, увидев багровые лица разъярённых внуков, не знающих, как реагировать на дядины насмешки, прикрикнула и на сына, и на мужа: "Что такое! Вы ведёте себя неприлично, мальчиков обижаете!" Но дядя с дедом продолжали тихо хихикать, утирая глаза. Эрез ещё пару раз спросил близнецов: "Как-как? Вы - лидеры движения синусоидов? Я правильно говорю? А какая амплитуда, какая частота этого движения? Вы, наверно, по физике отличники?" Мальчишки, давно исключившие школьные предметы из сферы своих интересов, страшно обиделись. Впрочем, долго сдерживаться они не могли.
   Изучая нравы "крутой австралийской богемы", близнецы сразу же взяли на заметку модные веяния у парней - девичьи завивки и даже косы, а кое у кого и девичий макияж. (Впрочем, последний момент мальчишки поняли совершенно правильно - с этим они уже успели познакомиться дома, даже в родном тихоне.)
   Галь решил кардинально изменить причёску, чтобы стать своими среди австралийских крутых. Он подстригся наголо, а брату разрешил подстричься только тогда, когда у него самого голова начала покрываться ярко-лимонными , как в детстве, весёлыми и задорными кудряшками. Чтобы не очень шокировать австралийских бабушку с дедушкой, близнецы убрали колечки с лица, оставив только пару-другую маленьких звенящих колечек - Галь на левом, Гай на правом ухе. Между собой они решили: вернувшись домой, они вернут себе и сногсшибательный, современный прикид; так они в очередной раз переживали приступ ностальгии по Эрании и друзьям.
   Спустя пару-другую месяцев Галь щеголял пышной белокурой косой, с демонстративным кокетством перекидывая её с плеча на плечо, как в виденном им по телевизору ночном сборище крутых представителей сиднейской артистической богемы. Теперь и он внёс свой вклад в австралийский прогресс. У Гая по плечам рассыпались шикарные белокурые локоны, которые он время от времени собирал в затейливый пышный хвост, или заплетал в две девчоночьи косички, что делало бы его похожим на озорную девчонку, если бы не мощная юношеская фигура борца-силовика. Как-то бабушка Дина, глядя на вертящихся перед зеркалом старших внуков из Арцены, мимоходом обронила: "А не подарить ли вам, внучеки, пару моих старых юбок? Авось втиснетесь?"
   Дедушка Мики (или, по-местному - Майк) ничего не говорил, только сердито хмурился, силясь понять, кто же из них, Моти или Рути, оказался никуда не годным воспитателем сыновей, кто больше их разбаловал. В Арцене они с женой слыли либералами. Но бьющее через край своеобразие либерализма нынешней Арцены, густо замешанное на безудержном стремлении к доведённой до карикатурности как-у-всехности, как это проявилось у старших внуков, они оказались не в состоянии понять и принять.
   Блохи приехали в Австралию к началу тамошнего учебного года. Надо было решать, что делать с учёбой детей. Сестра Моти Яэль, с которой Ширли особенно сдружилась, посоветовала Моти отдать дочку в частную еврейскую религиозную high-school, которую она прочила для своих дочерей, когда те подрастут. Кроме того, почти сразу Ширли начала по вечерам посещать художественную студию, которую ей посоветовала та же Яэль. Муж Яэль Йоэль (или, как его тут звали, Джоэль) советовал и близнецов отдать в подобную high-school для мальчиков, но те резко воспротивились: "Это что, мы, эранийские элитарии и силоноиды..." - "Кто-кто?.." - недоуменно воскликнул Йоэль; он уже начал слегка обалдевать от безудержной терминомании племянников. - "Ну, элитарии! Так у нас называют самых интеллигентных эранийцев. В отличие от досов... э-э-э... прости... - изобразил Галь смущение, глянув на кипу Йоэля, - меиричей... Мы их так и зовём между собой. А мы - силоноиды, потому как приверженцы силонокулла", - хвастливо заявил Галь, а Гай восторженно поддакнул. - "ОК, с вами, племяннички, всё ясно... Вам действительно не нужна религиозная школа. Это для вас недостаточно... э-э-э... элитарно и синусоидно... Как-Ещё-У-Вас-Там? Идите в обычную... э-э-э... конечно же, синусоидную!.. Может, Эрез сможет что-то посоветовать... Он поближе к вашему элитарному миру... не то, что мы, серые и отсталые..." - "А если со спортивным уклоном? Мы же увлекаемся восточными единоборствами! Завоёвывали медали! Чёрный пояс по каратэ - у нас обоих!.." - "Ясно-ясно..." - с вежливыми улыбками покивали им Яэль и Йоэль, поспешив закруглить разговор.
   В результате близнецы с головой ушли во всяческие спортивные развлечения, лихо демонстрируя австралийским сверстникам свои достижения в дзюдо и каратэ. Двоюродные братья, 6-8-летние сыновья Эреза, смотрели на них, восхищённо раскрыв рты. Однако, на традиционные концерты по воскресным вечерам они предпочитали ходить со своей ласковой, черноглазой, как их бабушка, арценской кузиной, носящей красивое, звенящее колокольчиком имя Ширли.
   Узнав, что Ширли в художественной студии будет изучать компьютерную графику и анимации, Моти сказал Рути: "Теперь-то я знаю, что подарить девочке на день рождения!" И Ширли получила в подарок один из самых современных и удобных лэп-топов, особенно подходящих для её целей. Теперь ни в одну поездку она не отправлялась без него, делая зарисовки интересных, пробуждающих воображение пейзажей.
   Естественно, братья тоже потребовали себе подарки, им не хотелось чувствовать себя обделёнными. Бабушка с дедушкой, пошептавшись с Эрезом и Моти, преподнесли им по та-фону самого модного дизайна: он был внешне похож на миниатюрный компьютер (будучи одним из первых прототипов более поздних смартфонов). Совмещая функции телефона, фото- и видеокамеры, и даже ловя телепередачи, он мог служить и компьютером, правда, на том этапе с ограниченными возможностями. А главное - Интернет. Это помогло им наладить чёткую связь с эранийскими хевре и Тимми.
   Переписка Ширли и Ренаны:
   "Дорогая Ренана! Дорогие мои друзья!
   ... ... ...
   Вот уже около двух месяцев, как мы покинули Арцену. Мы живём в Кэмпбеллтауне (думаю, название этого городка тебе ничего не скажет), это недалеко от Сиднея, где живут наши бабушка Дина и дедушка Михаэль (тут он Майк) Блохи, тётя Яэль, её муж Йоэль (in English - Джоэль) с детьми, дядя Эрез с тётей Мири (in English - Мэри) и их сыновья. Тут я здорово улучшила свой английский. Особенно я сдружилась с Яэль и её семьёй - они такие добрые и милые! Яэль посоветовала отдать меня в религиозную частную high-school (вроде нашей ульпены-тихона - религиозная гимназия для девочек). Она говорит, когда её дочки подрастут, они тоже пойдут в эту школу. Йоэль предложил отдать и близнецов в религиозную high-school для мальчиков; здесь, как и у нас, девочки и мальчики в религиозных школах учатся раздельно. Но они закатили такую истерику протеста, что эту идею пришлось оставить. Дядя Эрез нашёл для них какой-то жутко элитарный спортивный колледж, и они туда ходят... через пень-колоду, в основном на тренировки.
   В школе мне нравится: прохожу много нового и интересного по еврейской традиции. Ты-то, наверняка, всё это знаешь с детства, а мне приходится много заниматься: родившись и выросши в Арцене, я не имею права ударить в грязь лицом перед девочками в классе. Они понятия не имеют, верно, что наши элитарии на таком уровне в школе это не изучают, им просто что-то рассказывают, как бы для общего развития... Папа говорит, что в его время в светских школах всё-таки больше уделяли внимания еврейской традиции, Торе, истории.
   Галь и тут выступает: мол, в современном мире никому не нужны ни история, ни отжившие традиции, ни унылая старая музыка; Тимми им это отлично растолковал. Гай хотел по привычке поддакнуть, но не успел. Папа очень рассердился и накричал на Галя - на него имя Тима действует, как на быка красное. Если бы не Эрез, который как бы взял шефство над близнецами, наверно, был бы крупный скандал.
   ... ... ...
   По вечерам я посещаю художественную студию, занимаюсь графикой... начала изучать компьютерную графику, потом займусь анимациями, если успею (то есть если до этого мы не уедем домой). Тут в студии есть и отделение дизайна одежды, но это мне не так интересно. Представляю, как бы ты тут преуспевала со своими моделями и вышивками! Наверно, была бы в городке, где Яэль живёт, модной портнихой!
   Ренана, хочу тебя порадовать. И братьям передай, пусть знают! Традиционную музыку, джаз, классику и т.п., в Австралии очень любят. Во всяком случае, в кругу бабушки и дедушки, а тем более - у друзей Яэль и Йоэля. Интеллигентная элита ходит на концерты хорошей музыки в отличные концертные залы, на выставки модных и традиционных художников и новаторов.
   Эрез тоже любит хорошую музыку. Но он как-то сказал, что силонокулл тоже нужен - для экологии.Что бы это значило? Наверно, как всегда шутит. А, может, просто пожалел моих братиков. На них все накинулись, когда они петушились и хвастали своим знакомством с популярным у элитариев дуэтом "Звёздные силоноиды". Я заметила: Эрез повернулся к папе и хитро ему подмигнул! Это он первый, кстати, их высмеял, назвал "синусоидами".
   С Яэль и её семьёй мы всё время слушаем нашу любимую музыку, ходим на концерты. Иногда к нам присоединяются Мэри с сыновьями. Яэль мне немножко завидует, что я могу слушать "Хайханим", особенно композиции с шофаром, не только в записи, но и на концертах. В Австралии - в кругу Яэль и Йоэля, конечно! - они уже хорошо известны, и диски с записями их композиций очень популярны. Старший сын Яэль и Йоэля собирает все их диски. Им бы стоило приехать в Австралию - их бы тут приняли на ура...
   ...Силонокулл тут не очень жалуют, только у так называемой крутой богемы (типа наших элитариев). Силонокулл-фанаты тут почти незаметны, о них без многозначительных смешков не упоминают, мол, что взять с психов... "Стиральные доски ихних бабушек" тут неизвестны, но... того и гляди, додумаются играть на утюгах... Крутая богема, как правило, кучкуется в ночных клубах. Короче, ты понимаешь...
   .........
   Мы все вместе с Яэль и Эрезом и их семьями поездили по заповедникам, природным паркам. Ужасно интересно!.. У меня появилась масса интересных мотивов, они подойдут и для твоих вышивок и вязаний. А уж вместе сообразим, как их увязать с нашими мотивами.
   Шабат мы обычно проводим в семье Яэль - это самый настоящий шабат. Даже папа развеселился, давно я его таким не видела! Оказывается, он умеет и кидуш прочесть, и шабатние песни вместе с Йоэлем и их мальчишками пел. И кипа, что подарил Йоэль, очень ему идёт.
   .........
   Я сказала папе с мамой, что хочу пожить у Яэли. Папа на меня очень грустно посмотрел, но ничего не сказал.
   .........
   На этом заканчиваю. Мой электронный адрес тот же. Ответь мне сразу, как получишь моё письмо! Привет маме с папой, Шилат, близнецам, Ноаму. Целую. Твоя Ширли"
   Письмо Ренаны:
   "Дорогая Ширли! Во-первых, сообщаю нашу главную новость: у нас три недели назад родился братик Барух. Здоровенный бутуз, весом больше 4-х килограмм, очень красивый (это не только мы так считаем!) - уже сейчас с красивыми темно-рыженькими кудряшками пружинками и пухленькими, как у близнецов, щёчками, ну, и наши "дороновские" большие глаза. Маме он достался очень тяжело, папа говорит - тяжелее, чем близнецы и Шилат... Сейчас мама, конечно, уже дома, но почти всё время лежит, ей ещё трудно ходить. Правда, малышечку кормит, от этого она ни за что не хочет отказываться. Шилат назвала его Бухи, и теперь мы все так его и зовём.
   Шилат сразу сказала, что она будет за братиком ухаживать. Мол, хватит нам считать её маленькой, она ещё покажет, на что способна! Она и вправду здорово ухаживает за маленьким, у неё это отлично получается. Я даже не ожидала от неё такого умения - всё-таки 9 лет. Нас она старается до него не допускать, сама маме его относит на кормление и обратно забирает, только папе или бабушке разрешает помочь ей искупать малыша. Зато почти перестала учиться, даже в школу ходит через пень-колоду. Ни школа её не интересует, ни с подружками не играет - всё Бухи да Бухи!..
   ...Оказалось, дедушка Давид ещё до рождения Бухи предложил папе вообще перебраться в Неве-Меирию - чтобы мама с маленьким была к ним поближе, а бабушка Ривка и за нею, и за малышом бы отлично присмотрела. И климат у них здоровее, и вообще очень красивое место... Папа сказал, что этот вариант он обдумает, тем более близнецы и Ноам учиться будут именно там (близнецы уже сдали туда экзамены - лучше всех!). Вопрос - что делать со мной. Потому что я уже учусь в ульпене искусства, младшие классы которой находятся у нас в Меирии, а в Неве-Меирии - старшие классы, и там девочки живут в отличном общежитии. У нас в Меирии, ты знаешь, очень хорошая ульпена, там и наши мамы учились. А что до английского, то я тебе немножко завидую. Ирми начал со мною и близнецами английским заниматься, но сейчас он почему-то почти у нас не бывает...
   .........
   У близнецов своя студийно-музыкальная жизнь, им ни до чего больше нет дела. Спасибо - домашние дела во многом взяли на себя, во всяком случае, уборки целиком на них. Они ещё при тебе начали помогать Гиладу и Ронену с маленькими учениками, это тоже даёт какой-то доход, в смысле - их освободили от платы за обучение в студии. Правда, им ещё надо много самим учиться. Шмулон здорово освоил уже поперечную флейту, начал немного заниматься кларнетом, ещё хочет освоить свирель. Ну, а освоить шофар на высоком уровне - это его главная мечта. Не иначе, хочет стать духовиком-универсалом. Как его на всё хватит, не представляю...
   ...Что с угавом - не знаю, темнят. Рувик - как всегда, с гитарой не расстаётся. Много музицируют вместе, а то что-то придумывают, но втихаря, чтоб никто не знал. Но я-то их изучила, по глазам вижу - что-то затевают...
   Ноам тоже уже поступил в йешиват-эсдер в Неве-Меирии - там учёба сочетается со службой в армии. После каникул он уезжает туда, жить будет в общежитии, а домой - только раз в две-три недели. Правда, ему осталось кое-что тут досдать по общим предметам, но это по ходу дела.
   И ещё новость: в Парке начинается какой-то странный ремонт. Это нам Максим принёс весть. Правда, нам всё равно не до Парка: дом-то целиком на нас, старших, ещё и занятия. А мне надо много шить: и Бухи, и нам с сестрёнкой, а ещё заказы...
   Хорошо, что до Меирии пока не добралась "Комиссия защиты прав ребёнка на счастливое детство". Зато у вас в Далете дамы из этой "Комиссии" (Макси и его хевре их прозвали "комиссарами") просто свирепствуют. А детки-элитарии и рады: мама отказала в новом супермодном наряде - заявление в "Комиссию", папа дал пощёчину - в полицию! Представляешь? С ума посходили! (Кого только они растят!..) Кредо Комиссии: родители обязаны обеспечивать своим детям все их потребности до совершеннолетия, а дети, с первого дня появления на свет свободные личности, вправе требовать от родителей обеспечения этих самых потребностей! Хорошие родители детям ни в чём не отказывают! А плохими родителями "комиссары" не только имеют право, но и обязаны всерьёз заняться. Даже не верится, что это не скверный анекдот.
   Часто приходит Максим. А Ирми почему-то почти совсем перестал появляться, что очень жаль: без него гораздо скучнее... Только помог маму с Бухи привезти из больницы... Максим нам рассказал, что в Парке ремонт, и вокруг Парка строят какой-то высоченный забор из непонятного материала - стекло - не стекло, камень - не камень... Особый пластик или... Через него ничего не видно, сам как бы зеркальный, но не отражает. Ещё Максим рассказал: в "Бокер-Эр" интервью Офелии с Довом Бар-Зеэвувом (ещё не забыла этого типа?). Он многословно и туманно (как это принято в их кругу) поведал о своих творческих планах и новом шедевре: Фонтане Как-у-Всехного Согласия(!!!), из которого будут бить до самых небес струи подобающей гаммы (new require streams).
   Ещё Максим рассказал: вернувшись из отпуска, они увидели в "Лулиании" много новых и странных типов - только и знают шляться по коридорам, а то сидят в конференц-зале и дымят кальянами. Ещё поговаривают - у газеты будет другое название, но не говорят, какое. Только мы слышали, что в самой газете была дискуссия, и многие написали: мол, нельзя, чтобы у газеты такого города как Эрания было такое нелепое название... Интересно всё-таки, что они придумают?
   .........
   Часто приходит Гидон, папин друг, он тоже приносит новости: отец Ирми уже открыл в Калифорнии бизнес по производству руллокатов - помнишь, наверно: хевре придумали и собрали. А теперь ищут место в Арцене, хотят открыть вроде филиала. Вот Гидон и помогает им в поисках, предлагая промзону в Неве-Меирии. Он хочет работать на фирме отца Ирми и папу уговаривает. Мне кажется, Ирми тоже переберётся в Неве-Меирию...
   .........
   Ширли, тебе все наши передают привет, особенно Рувик и Ноам. Шмулик просил поскорее возвращаться. Мы все тебя ждём с нетерпением. Наш маленький Бухи передаёт тебе привет. Мама и папа передают привет тебе и твоим папе с мамой. Целую. Твоя Ренана".
   Поздравительная открытка Ширли: на фоне синего-синего неба летит облачко, стилизованное под ярко-сиреневого кенгуру с крылышками и улыбкой на мордочке. Вокруг, такие же пушистые облачка, танцуют забавные медведь-панда, страус-эму и собака-динго, все с широкими улыбками на мордочках. В лапках - стилизованные под облака флейты и скрипки. В сумке кенгуру - глазастый кенгурёнок, удивительно похожий на близнецов Дорон. На самой сумке написано поздравление, как бы сотканное из шерстинок.
   Из письма Ширли:
   "Дорогая Ренана! Дорогие Нехама и Бенци! Дорогие Шилат, Ноам и близнецы Шмулик и Рувик! Всех-всех-всех сердечно поздравляю с рождением маленького Дорончика, дорогого и любимого Бухи! (Подарок за мной! А пока поцелуй его от меня крепко-крепко!)
   .........
   До чего в школе интересно! ...Когда вернусь в Арцену, то поступлю учиться в ульпену. Хорошо бы получить программу, чтобы подготовиться и - сразу в твой класс...
   Мама недовольна, но я надеюсь её уговорить, ведь она сама окончила эту ульпену! Яэль меня поддерживает, она почти убедила папу, что лучше всего мне пойти именно туда. Потому что в тихоне Галили что-то не то происходит, если судить по близнецам. Да и зачем мне реальный тихон, если меня влечёт к художеству - это слова Йоэля.Что такое студия Дова Бар-Зеэвува в Алеф-Цафон, родители знают и не хотят, чтобы я туда шла - в этом мы с ними сошлись. Правда, жаль, что в ульпене нет компьютерной графики и анимаций, значит, придётся самой изучать, а потом уже в михлале (колледж)...
   Папа получил мейл со своей фирмы, очень расстроился. Я слышала, как он говорил маме: идно, придётся нам здесь устраиваться, искать работу, покупать домик". Сейчас они сняли небольшую квартиру недалеко от бабушки и дедушки, папа приобрёл старенькую машину, где-то устроился временно консультантом. Мама взяла несколько учеников, ей нравится с ними заниматься.
   Я живу у Яэль. Она мне сказала: если мы тут останемся, она хочет, чтобы я у них жила до окончания hi-school. А потом... как сама захочу. Но я очень соскучилась и уже хочу домой. Мне тут неплохо, но дома всё равно лучше!
   Близнецы слышать не хотят, чтобы остаться тут. У них вообще на неделе семь пятниц. То они кричат, какая чудная страна Австралия, какая тут крутая богема и элитарии. А то - вдруг: "у нас есть Ад-Малек, Куку Бакбукини, лучший друг Тимми. Тут мы поняли, в чём наша задача - нести прогресс в эранийское общество, погрязшее в серости и отживших традициях. Особенно теперь, когда мы постигли культуру австралийской богемы!"
   Неделю назад они получили послание от Тумбеля. Он их порадовал: мол, дома их обоих ждёт по новенькой "стиральной доске ихней бабушки". Это Галь, конечно же, похвастался..."
   На это письмо Ренана долго не отвечала, потом ответила странным отчаянным письмом, которое повергло Ширли в недоумение и тревогу.
   "Милая Ширли, прости, что долго не писала, прости, что сейчас многого не могу рассказать. Руки дрожат, вообще ничего делать не могу...
   Нет, ты ничего плохого не думай: дома всё беседер, и мама с папой, и братишки, и Бухи растёт, уже много чего умеет, и такой сладкий!.. И бабушки-дедушки беседер... Не волнуйся. Папа отвёз маму с малышами в Неве-Меирию, там маме будет легче во всех отношениях. Оказывается, дедушка давно начал ремонт дома, перестраивает его на две семьи - их двое и мы все...
   А вот мне сейчас очень плохо. Недавно я случайно узнала, что происходит с Ирми, причём уже несколько месяцев, почему он у нас почти не появляется... Максим устроился сам и его устроил подрабатывать в какой-то "русский" клуб в Эрании, называется "Са-мо-вар", или как-то так. Максим и раньше рассказывал, что там собирались парни и девушки, учили историю, традицию, язык... А потом обмолвился, что после ремонта это совсем не тот клуб, что был раньше: какая-то странная группа ульпан-гиюра, а там какая-то девица, в которую, как я подслушала, Ирми влюбился. Он из-за этого стесняется лишний раз у нас появиться, а когда пару раз заглянул, на меня даже не смотрел, всё глаза отводил... Если бы ты знала, как мне больно... И ничего не поделать - он же ничего мне не обещал... Только никому не говори. Прости, что больше ни о чём не пишу - не могу, слёзы душат... Ренана".
   Последнее письмо Ширли:
   "Дорогая Ренана! Твоих личных дел не касаюсь, поговорим при встрече.Очень надеюсь, что за это время всё как-то образовалось, или образуется к лучшему. Я очень желаю тебе этого.
   Мы всё-таки возвращаемся. Папа получил какой-то мейл, братья тоже что-то получили... Из-за этого дома был скандал, даже дедушка вмешался. Братья кричали, что они едут домой, их зовёт к себе Тим (который Тумбель). А потом сказали, что если папа не вернётся домой, когда его боссы зовут, то всё равно его тут достанут и силой вернут. А я, мол, могу тут оставаться, даже лучше будет - чем семью позорить на всю Арцену. Галь пригрозил: мол, если ты тоже возвращаешься, учти - больше твоих фокусов мы в доме не потерпим! Будешь делать, как мы скажем.
   Вот тут-то и дедушка им всё высказал, и Яэль с Йоэлем тоже. Эрез пытался взять с них слово, что они не будут обижать младшую сестру. О чём-то и Яэль, и Эрез говорили с папой и мамой. Я только слышала много раз повторенные наши имена и странную фразу, что меня надо беречь. От чего?
   В общем, завтра вылетаем...Как приеду - созвонимся, постараюсь сразу прибежать.
   Ты бы знала, как классно мне было в Австралии! Жалко расставаться с Яэль и моими сестрёнками, с девочками из школы, с художественной студией, ну, конечно, и с пейзажами. Но всё равно дома лучше! И по вас всех соскучилась...
   Если бы только братья вели себя иначе... Жаль, что даже Австралия их не излечила от их дурацкого силуфо-куля...от дружбы с этим ужасным Тумбелем...
   .........
   А что у вас? Как мама и маленький Бухи? Ведь он уже ба-альшой кроха? Ужасно хочу вас всех наконец-то увидеть. Поэтому пока что передай всем мой большой привет. Целую. Ширли".
  
   2. Городской романс
   ОФЕЛЬ-ШОУ и далетарный рэпп
   А теперь вернёмся в Эранию, узнаем, как там наши остальные герои.
   Привычно трепыхаясь в паутине жизненной суеты, эранийцы словно бы не замечали необычного всплеска суеты вокруг их любимого Парка. И уж, конечно, понятия не имели, что эпицентр этого всплеска суеты - престижная эранийская фирма "Лулиания". По вечерам, как всегда, живописные аллеи, пляжи, спортивные площадки, кафе, рестораны и концертные Лужайки привлекали посетителей Парка, как эранийцев, так и гостей города. Офелия Тишкер вела репортажи из любимой эранийскими элитариями "Цедефошрии", не забывая привычно поругивать остальные Лужайки и их посетителей, с особой страстью обрушивая тучи критических стрел на "Цлилей Рина" и на исполняемую там музыку.
   Эранийцы поначалу почти не реагировали на лёгкую зыбь туманных намёков в двух-трёх коротеньких сообщениях прессы о грядущем в обозримом будущем в Эрании Большом музыкальном Турнире, то есть конкурсе музыкальных ансамблей и коллективов, представляющих популярные в Арцене стили, течения и направления. Не сразу и не все поняли, зачем и кому потребовалось это отнюдь не дешёвое мероприятие, в чём его истинный смысл. Как всегда, на все высказанные и невысказанные вопросы давала слишком многословные ответы Офелия Тишкер:
   "Настало время определиться с культурными предпочтениями нашего общества. В глазах представителей мировой культуры не самым лучшим образом выглядит постоянная ожесточённая борьба культурных пристрастий, сотрясающих общество, претендующее на полноправное представительство в мировой культуре. С таким, с позволения сказать, "культурным плюрализмом", ничего общего не имеющим с истинным плюрализмом и свободой самовыражения, нам никогда не занять подобающего места в семье цивилизованных народов. Выбор нашей культурной столицы, Эрании, по праву считающейся жемчужиной Арцены, обусловлен наличием в городе самого лучшего в Арцене Парка и самой лучшей Большой акустической Ракушки во всемирно известной и любимой эранийскими элитариями и интеллектуалами "Цедефошрии"!"
   Как бы между прочим почти в каждой своей статье Офелия прохаживалась по адресу руководителей многочисленных непомерно раздутых театров и ансамблей:
   "Непозволительно медленно растёт мастерство этих коллективов, их программы отличаются однообразием и скудостью материала, который отвечал бы культурным запросам современного элитария-интеллектуала. А порой приходится наблюдать даже попятное движение - к культурному регрессу. Приходится не без огорчения отметить, что руководители и спонсоры так называемых "традиционных направлений культуры и искусства" продолжают плодить целые серии бесцветных музыкальных ансамбликов, группочек, а также всевозможных театральных труппочек. Есть основание полагать, что непомерное раздувание их числа продиктовано не чем иным, как желанием, так сказать, "пристроить к культуре" потерпевших фиаско на прочих поприщах "родных и близких человечков". Все эти бесцветные, безвкусные ансамблики, группочки и труппочки непонятно каким образом обосновались на живописных Лужайках и сценах-ракушках нашего любимого Парка. Но этого им показалось мало, и они начали приставать к администрации "Цедефошрии" с необоснованными и назойливыми требованиями аренды престижной Большой Ракушки, обладающей прекрасными концертными качествами, - для своих скучных и унылых выступлений, которые почти перестали привлекать интеллигентного зрителя. Ведь ясно: это из-за резкого падения былого (не исключено - изначально сильно раздутого!) престижа, эти коллективчики деятелей (точнее - делателей!) "от искусства" стали абсолютно нерентабельны. Желанием любой ценой вернуть себе утраченный престиж, а с ним и ухнувшие в ту же бездонную бочку утраченного престижа доходы вызваны их притязания на престижную и лучшую сценическую площадку Эрании! Им кажется, что сама по себе престижная сцена вернёт им утраченную любовь народа! Не выйдет, хаверим! Серость - она и в Большой Ракушке серость!"
   Эранийцам было не привыкать к нападкам Офелии на "Цлилей Рина" и всё, с нею так или иначе связанное. Но её последняя статейка, где она с той же страстной яростью набросилась на другие традиционные культурные течения, немало удивила и даже возмутила эранийцев, привязанных к своим Лужайкам и выступающим там ансамблям, но практически не посещающих престижную "Цедефошрию". Люди шумно и бурно обсуждали статью Офелии. Может быть, волна возмущения привычно поднялась, поплескалась, да и схлынула бы, если бы...
   Если бы в уже упомянутом пабе "У Одеда" не произошёл скандальный инцидент. Началось с того, что владелец паба Одед Рагильский затеял спор с одним завсегдатаем. В пылу спора, почти охрипнув от возмущения, он внезапно распалился и... вскочил на стол, где особновался его оппонент, выхватив у него из рук последний номер "Бокер-Эр" со статьёй Офелии. Потрясая газетой и возбуждённо притоптывая ногой, Одед громко скандировал самые острые фразы, на которые так щедра Офелия. Никто не мог понять, какая муха его укусила... Распаляясь всё больше и больше, он неожиданно принялся рвать на мелкие кусочки газету и расшвыривать клочки по сторонам. Один из клочков бумаги угодил в кружку пива его оппонента. Рассвирепев, тот плеснул полную кружку в широкое, покрасневшее лицо разбушевавшегося Одеда, яростно пританцовывающего на столе и самозабвенно кромсающего газету. Никто не заметил, как началась всеобщая свалка, выплеснувшаяся из паба на улицу.
   К постоянным посетителям паба Одеда и завсегдатаям прочих пабов, к любителям простых, любимых всеми песен и танцев незаметно присоединились и прочие эранийцы. Только кип, пейсов и цицит, характерных примет обитателей эранийского предместья Меирии не было видно в бурлящей толпе. Как видно, до их Домов Учения волна возмущения ещё не докатилась, тем более паб "У Одеда" - совсем не то место, в которое имела обыкновение заворачивать меирийская молодёжь. Зато почти сразу набежала толпа из тихона Галили, против возмутителей спокойствия выступили силоноиды-далетарии. При подходе к пабу к ним присоединились их друзья-приятели, все сплошь члены многочисленных спортивных секций восточных единоборств при клубе "Далетарий", живущие в Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. С кличем: "Не дадим в обиду нашу Офелию! Защитим духовные и интеллектуальные ценности элитариев! За наш Силонокулл - далетарии, вперёд!" - они бросились в самую гущу свалки возле паба при городском рынке. Уж не стоит говорить, скольких бойцов с обеих сторон, воюющих за гармоничное сочетание чистоты и плюрализма в эранийской культуре, пришлось вытаскивать из свалки, а затем и встречать из травм-пунктов. Восточные единоборства в деле защиты свободы самовыражения на культурном фронте - дело серьёзное!
   О встречных и поперечных волнах этого инцидента впоследствии много писалось в "Бокер-Эр". Никто не задавался вопросом, где была во время этой потасовки сама её косвенная виновница Офелия Тишкер. Никто не видел мелькающего в гуще событий её знаменитого мини-платьица цвета зыбучих трясин, как и новенького диктофона того же модного оттенка. Это не помешало именно ей выдать в "Бокер-Эр" переполненный красочными подробностями репортаж о скандале. Она уже была готова обвинить Одеда Рагильского в пособничестве тёмным силам, окопавшимся на Лужайке "Цлилей Рина" и в Меирии. Но ей вовремя тонко намекнули, что Одед Рагильский - свой в доску, простой парень из гущи народной, представитель торговой элиты квартала Бет. Но самое главное: паб "У Одеда" - одно из любимых мест времяпровождения правильной молодёжи Эрании. Далетарии частенько заглядывают к нему на огонёк в пятницу вечером попить свежего, прямо со льда, пива и закусить свежим салатом с креветками, или самыми свежими и вкусными в Эрании и окрестностях копчёнными и маринованными омарами. То бишь, в антистримерстве Одеда Рагильского ну ни с какой стороны не заподозришь!..
   По следам событий вокруг бара хлынули потоки писем далетариев, где, усеяв строки немалым количеством грамматических ошибок, питомцы престижной эранийской гимназии выражали свой восторг и всемерную поддержку смелых идей любимой журналистки, отлитых в не менее смелые и чеканные слова и обороты. Как всегда, нашлись желающие объяснить этот скандал провокационными происками злобных меиричей, а может, и затесавшихся меж ними откровенных антистримеров из Неве-Меирии, которых не так давно прозвали фиолетовыми - за модный в их среде цвет воинствующего антистримерства. Это прозвище властители элитарных дум сочли в меру политкорректным, и оно в конечном итоге заменило не только традиционно неполиткорректное досы, но и узкоместное меиричи. Имя Одеда, разумеется, благоразумно не упоминалось ни в письмах, ни, естественно, в репортаже Офелии: а то ещё, неровён час, перестанет угощать своими непревзойдёнными салатами с креветками и копчёными омарами, или перестанет открывать свой паб в пятничные вечера, а там и - о, ужас! - докатится до удостоверения о кашруте!
   Некоторое время письма далетариев и примкнувших к ним разношёрстных компаний младших подростков публиковались в каждом номере "Бокер-Эр". Желающих посмаковать своеобразный стиль, символизирующий горячее возмущение юных авторов, оказалось на удивление много. Тираж газеты в одночасье взлетел недосягаемо. Но очень скоро вернулся к прежней цифре - даже такое изысканное развлечение средним эранийцам быстро приелось. Пришлось издателям искать новую, не менее громкую приманку для непритязательного читателя. И таковая нашлась.
   Очень кстати на улицах Эрании-Далет появились тинэйджеры, распевающие, вернее - скандирующие искусно положенные на шумовое сопровождение самые смелые строки из статей Офелии Тишкер. Кто стоял у колыбели этой волны далетарного рэппа, объявленного выражением молодёжного протеста "против наглого и хулиганского поведения окопавшейся в Эрании фиолетовой черни, вознамерившейся завладеть нашим любимым Парком, нашим любимым городом", выяснить не удалось.
   Подозревали даже Виви Гуффи, но он от этой инициативы отмежевался в интервью, которое поторопилась взять у популярного певца Офелия: "Ну что ты, Офелия! Это не я! Это и стиль-то совсем не мой! Это наша юная поросль, из тех, кто назвали себя далетариями! Да, не скрою: это мои славные поклонники и наследники. Конечно, они ещё не доросли до элитариев, основателей "Клуба юных силоноидов", но мощная перспектива ощущается! Не исключено, это они (помнишь?) пару лет назад объединились в подростковую группу "Шук Пишпишим"". - "Ты уверен, что это те самые хевре, Виви?" - "Почти уверен. Нынешняя мода позволяет молодёжи скрывать лица за густым обилием средств самовыражения. Но, кажется, я уловил некоторые характерные признаки... Впрочем, не исключено и некое ветвление музыкальных стилей... А соответственно и группа может по-другому называться..."
   В качестве звукового сопровождения далетарии, вслед за удачным опытом одного из участников звёздного коллектива Ори Мусаки, использовали стиральные доски ихних бабушек... Этот, ставший в одночасье весьма популярным музыкально-бытовой инструмент, разыскивали по всем кладовкам, подвалам и чердакам Эрании, да и всей Арцены. Вскоре на чёрном рынке стиральную доску ихней бабушки можно было приобрести только за бешеные деньги. Впрочем, родители-элитарии на удовлетворение самых невероятных желаний своих талантливых отпрысков денег не жалели. Таково было главное требование недавно созданной Комиссии по защите прав ребёнка на счастливое детство. На то они и элитарии, чтобы этому требованию неукоснительно следовать! Кто-то в спешном порядке уже поставил на поток производство этого популярного у тинэйджеров музыкального инструмента. Цены этот поток, сходящий с полуподпольного конвейера, однако, не сбивал. Поговаривали, что налоговое управление смотрит весьма снисходительно и с пониманием на растущие доходы хозяев этого конвейера, за которыми незримо стояли никому неведомые сподвижники нашего старого приятеля Тимми.
   Настал день, и далетарии во всеоружии стиральных досок ихних бабушек вышли на центральные аллеи Парка. Широкой шеренгой, с элегантной решимостью расталкивая встречных и поперечных, они чеканили шаг в такт с синкопами, отбиваемыми на стиральных досках ихних бабушек и во всю мощь юных глоток распевали:
   "Мы не дадим Офелию в обиду:
   Силонокулла свет она для нас!
   Кто с нами, тем дано его увидеть!
   А кто не с нами - значит, против нас!..
   Всё глубже, и дальше, и выше
   Винтится могучий пассаж!
   А если поехала крыша,
   Тем лучше для нас и для вас!!!"
   Вскоре бойко и громко рэппующие тинэйджеры-далетарии прямо на аллеях Парка сколотили стремительно набирающую популярность группу "Шавшевет" (флюгер), отпочковавшуюся от группы "Шук Пишпишим" (блошиный рынок). Эту группу сразу же заметила сама Офелия и пригласила её на телевидение. Новомодный шлягер "Мы не дадим Офелию в обиду!" под аккомпанемент стиральных досок ихних бабушек, исполняемый лужёными глотками шавшеветов в лучших традициях силонокулла, стал музыкальным джинглем, открывающим телешоу, которое Офелия Тишкер вела на центральном телевидении по вечерам в пятницу.
   Гвоздём телешоу были интервью, которые неутомимая Офелия организовывала с самыми различными представителями почти всех слоёв эранийского общества, искусно перемежая их пассажами "Звёздных силоноидов" Ори Мусаки и других близких к ним групп. Кто-то из эранийских острословов назвал программу Офелии - ОФЕЛЬ-ШОУ. Название прижилось, а сама программа вошла яркой вехой в историю эпохи силонокулла.
   Однажды пятничным вечером лулианичи изумились, увидев на экранах в программе ОФЕЛЬ-ШОУ своего ничем не примечательного коллегу Зяму Ликуктуса, верного приспешника Пительмана. "Неужели этот - восходящая звезда рекламной кампании require stream?" - дивились лулианичи, удобно устраиваясь в креслах перед экранами. - "Надо же, какого яркого и своеобычного типуса раскопала неугомонная Офелия!" - думали прочие эранийцы, с интересом поглядывая на блёклого мужчину средних лет с жиденькой бородёнкой, робко пристроившегося на кончике студийного кресла. Его розоватое, костистое лицо формы удлинённой, как бы слегка искривлённой груши, покрывала густая сеточка морщин, блёклость подчёркивали невыразительные серые глазки и тусклые, реденькие, в тон глазкам, серые волосики. Голову покрывала кипа такого же блёклого оттенка. Заискивающая улыбка робкого просителя, пожалуй, была единственной яркой приметой этого, на первый взгляд, ничем не примечательного человечка. Тихим, под стать своему облику, а главное - улыбочке, голосом он рассказывал, как однажды решил - из стремления к открытости и дружбе со своими светскими коллегами! - пойти в "Цедефошрию" на Концерт Века, и какое сильное впечатление это на него произвело. Естественно, Зяма не рассказал, как героически боролся с чувством непонятно как и почему подступившей к нему дурноты, когда на него навалился ввинтившийся в мозг проникновенно-вкрадчивый пассаж силонокулл-дуэта.
   "Не надо бы нам закрываться от мира в маленькой ракушке Лужайки "Цлилей Рина"! Надо, надо бы приобщаться к мировой культуре, которую в нынешнее динамичное время символизирует require stream! Я, обычный обитатель Меирии, простой Зяма в кипе, первым приобщился к струе. Но - уверен! - я буду не последним! Нет, не последним! За мною потянутся другие! Уж если известные кумиры посетителей "Цлилей Рина" сочли возможным исполнять в сопровождении шофара современные песни Арцены, то почему бы на силонофоне не исполнить какую-нибудь хасидскую песенку! Почему бы нет, я вас спрашиваю? Ведь это и есть открытость и взаимопроникновение культур различных течений!" Ядовитая улыбка зазмеилась по тёмно-зелёным, по моде, губам Офелии, глаза таинственного оттенка зыбучих трясин вспыхнули хищным блеском. Она вяло похлопала одной ладошкой о другую и поощрительно проговорила: "Ну, что ж, адон Ликуктус! В вашем лице мы справедливо усматриваем первые капли струи подобающей гаммы, с трудом пробивающейся, чтобы оросить вашу сухую, безжизненную почву. Вы в наших глазах вестник нового и прогрессивного, добровольный посланник в мир прошлого, отжившего и застывшего, упорно цепляющегося за жизнь. Только вот... Вам, адон Ликуктус, как никому другому, должно быть известно вредное влияние звуков шофара на человеческий организм, и в первую очередь - на высшую нервную деятельность. Жаль, что, упомянув шофар опасного халтурщика и фанатика Ронена, вы ни слова не сказали об этом. Ну, ОК... Со временем вы сможете и это оценить по достоинству. Потенциал у вас имеется... - Офелия ласково и покровительственно ухмыльнулась левым уголком своих ярких и подвижных губ: - Поэтому оставим это, поговорим о том, как вам стать полноценным посланником и вестником прогресса в мире застывшего прошлого. Я бы посоветовала начать с внешнего вида: убрать с головы и лица все лишние волосы. Эти пейсы, эта кустистая борода, усы..." Офелия знала - её слова о "кустистой бороде" Зямы вызовут смех зрителей; на такую реакцию она и рассчитывала. "Но у меня нет пейсов... Это вовсе не пейсы", - недоуменно, испуганно забормотал Зяма. Офелия проигнорировала жалкое бормотание Зямы и продолжала: "Я не призываю вас, человека средних лет... вы же человек средних лет, не так ли? - Зяма осторожно кивнул. - ...точно следовать новой молодёжной моде, отнюдь! Все эти забавные пёстрые ёжики и павлиньи перья оставим вашему сыну... У вас же есть сын? А-ах, у вас три дочери? Ну, и для них найдётся нечто в духе времени. Вот, взгляните на меня! - и Офелия кокетливо повела своими великолепными плечами. - А то - посмотрите..." Перед Ликуктусом тут же веером раскинулись на низеньком столике цветные фотографии с последнего показа мод в Париже. С нескрываемым торжеством Офелия демонстрировала Зяме модели купальников, нежно воркуя и наслаждаясь его смущением: "А вот эти дремучие излишества надо убрать, - популярная журналистка бесцеремонно подёргала его за жидкую бородёнку. - Только тогда, глядя в ваше свободное от хмурых излишеств лицо, мы поговорим об открытости всему новому и прогрессивному, поверим в ваше стремление к прогрессу! Начните с борьбы за новую моду в вашей среде. Вы ещё увидите, как за вами устремятся фиолетовые. И в том числе погрязшие и упёртые в фанатичной замшелости поселенцы Неве-Меирии! Мы смеем надеяться, как это всегда было, есть и будет: именно молодёжь - и меирийская не исключение! - окажется в первых рядах необоримого стремления ко всему новому, прогрессивному, современному, открытому, свободному, скинувшему тесные оковы ненужных и отживших, скучных и унылых условностей!"
   После этой передачи ОФЕЛЬ-ШОУ никто в "Лулиании" почему-то не хотел разговаривать с Ликуктусом. Все бурно и громко обсуждали эту передачу, рассказывали религиозным коллегам, не видевшим ОФЕЛЬ-ШОУ, как это было забавно видет на экране известного всей "Лулиании" соглашателя и гения компромиссов. Да ещё и в сопровождении лёгкого фона, коим послужил уже упомянутый джингль для далетарного рэпа и стиральной доски, исполненный "шавшеветами"!.. Кому-то Зяма казался весьма удачной, не лишённой экстравагантной комичности, находкой Офелии Тишкер, других раздражал странный выбор Офелией столь сомнительного героя телешоу. Но все без исключения зрители передачи сошлись на том, что это была самая забавная передача за последние несколько недель. Любви и популярности Зяме это, однако, не прибавило ни на миллиграмм. Бедный Зяма, так надеявшийся, что теперь-то, после телешоу Офелии Тишкер, на него обратят внимание, одиноко тосковал в курилке, размышляя про себя: "А чего я такого сказал, чего не должен бы сказать?.."
   "У Самовара"
   После окончания рабочего дня выйдя с фирмы, Максим и Ирми направились на окраину Эрании, где проходило скоростное шоссе, разделявшее Эранию и пригороды. Накануне Ирми сдал машину в гараж на ежегодный техосмотр, и друзья решили в кои-то веки прогуляться пешком - уж очень не хотелось трястись и толкаться в автобусе. Тем более погода благоприятствовала прогулке. Максим сказал: "Слушай, Ирми, а не подойти ли нам к тому самому клубу, где (помнишь, я рассказывал?) я уборкой подрабатывал... ну, до его закрытия на ремонт... Давай сейчас?" - "А ты уверен, что ремонт закончился?" - "Говорили, эта эпопея на месяц. Прошло уже 2 месяца, а они не звонят. Может, и открылись уже, а меня забыли". - "Ну, пошли... Не знаю, как они меня примут - ты-то там свой человек, а я... По-русски не понимаю, в армии усвоил вроде бы с десяток колоритных ругательств, наверно, забыл уже... Мне интересно, что такое твоя любимая бардовская песня. Твои кассеты, уж ты прости, меня не впечатлили!.. По-моему, спиричуэлз и традиционный классический рок куда мелодичней. Уж о хасидском роке и не говорю!" Максим молча улыбнулся, глянул на друга: "Не сравнивай разные вещи!.. Это принципиально другой жанр. Так сказать, современная русская городская музыкальная культура, в моём понимании. Главное там, на мой взгляд - тексты. Причём на прекрасном образном русском языке с примесью сленга - я имею в виду классику бардовской песни. К сожалению, порой... у, скажем так - не самых талантливых бардов... музыка не на самом важном месте, хотя есть и очень мелодичные песни. Но это... ну, совсем особое, для тех, кому это с детства, с юности близко... Музыка - вкупе с мелодикой и ритмикой речи... Не знаю, как объяснить..."
   Так, за разговорами, друзья дошли до окружного шоссе, где на углу, как помнил Максим, стояло обшарпаное трёхэтажное здание, боковая дверь которого вела в обычную четырёхкомнатную квартиру - там и размещался клуб молодых выходцев из России. Окна глядели на оживлённое шоссе, по его другую сторону за просторным пустырём начинались кварталы Меирии - там Ирми и Максим снимали вместе крохотную квартирку-студию. Чуть дальше находилась йешива, которую они оба посещали по утрам до работы, где, собственно, познакомились и подружились.
   До того, как Ирми устроил его на работу в "Лулианию", Максим в поисках работы случайно вышел на этот клуб и пристроился там на никайон (уборку). Закончив работу, он подсаживался к весёлой компании молодёжи, для которых русский был родным языком. Вместе они слушали любимые с юности песни под гитару, Максим тихо и робко подпевал, критически оценивая свои музыкальные и особенно голосовые данные. Ему понравилось слушать любительские импровизации на темы этих песен в исполнении заводных и талантливых парней и девчат. Сладкую ностальгию будил остроумный студенческий трёп, бесконечные анекдоты на темы советской и новой, постсоветской жизни. И всё это вокруг традиционного арценского стола, ломящегося от блюд с острыми бурекасами и сладкой выпечкой, орешками, сухофруктами и прочими лакомствами. И многочисленные разноцветные бутылки с лёгкими напитками, соками, колой и тому подобным - всё это ребята организовывали вскладчину, к чему Максим охотно присоединился. Так они приняли его в свой круг. Но и, поступив на работу в "Лулианию", он частенько по вечерам захаживал сюда. Со временем он потихоньку начал рассказывать ребятам о том, что изучает в йешиве. Ему удалось этими рассказами заинтересовать компанию, тусующуюся в тесноватом, но уютном помещении полуофициального клуба. Рассказал он им и про Лужайку "Цлилей Рина", и про своих друзей Доронов, но это почему-то вызвало у любителей бардовской песни всего лишь вежливый интерес, а рассказ о шофаре Ронена - даже плохо скрытый скепсис. Никто почему-то не выразил желания хоть разок послушать "Хайханим". Только много времени спустя он встретился кое с кем из этой компании - нет, не на "Цлилей Рина", её тогда уже не существовало, - а в другом месте, где собирались любители хасидской музыки, поклонники "Хайханим" и юношеского ансамбля "Тацлилим".
   При клубе почти стихийно возникли и какое-то время просуществовали крошечные группы ульпан-гиюра, вроде филиалов больших, существовавших при культурном отделе ирии (экзамен сдавали на общих основаниях в городском раввинатском суде). Максим и ученикам этих групп рассказывал об истории и традиции, делясь знаниями, полученными в йешиве, а они ему рассказывали то, что услышали от преподавателей-добровольцев на занятиях в своих маленьких группках. Это были, конечно же, не лекции, а непринуждённые беседы за чашечкой кофе. С молодыми парнями он иногда собирал миньян и организовывал Арвит (вечернюю молитву), за что удостоился похвалы раввина, занимавшегося с этими ребятами. Обо всём этом Максим рассказал Ирми, собираясь привести его в клуб и познакомить с этой компанией. Неожиданно клуб закрыли на ремонт.
   Максим высматривал знакомое здание - и не мог найти: "Ничего не понимаю... То ли я заблудился, и это 2-3-мя кварталами дальше, или... Ну, не могли они так всё перестроить!" - в недоумении бормотал он. Ирми вопросительно и с интересом оглядывался по сторонам: пешком он по этим кварталам давно не ходил, с тех пор, как приобрёл машину, и за это время всё сильно изменилось.
   Перед друзьями выросло облицованное сверкающей плиткой из неведомого материала трёхэтажное здание с неоновой вывеской, на которой на русском языке славянской вязью было написано: "У САМОВАРА". Тут же красный, потешно подбоченившийся самовар пускал голубоватые колечки неонового "пара", под ним та же надпись на иврите, зачем-то исполненная с неудачной попыткой стилизации под славянскую вязь. Максим посмотрел на номер дома и удивлённо проговорил, не глядя на Ирми: "Нет, я не ошибся, всё точно: номер дома тот же. Значит, это и есть новый клуб! Вот это да-а-а!!!"
   Они вошли вовнутрь, и Максим оторопел. Ирми изумлённо поднял брови - по рассказам Максима он представлял себе "русский" клуб немного иначе. У входной двери сидел знакомый Максиму охранник соседнего супермаркета, по имени Виктор - с ним Максим тоже когда-то познакомился в клубе. Рядом на столике хрипло верещал старенький транзистор. Виктор широко улыбнулся, увидев Максима, и сразу же поведал, что старый клуб более не существует. Куда разбрелись его члены, никто не знает, но ему, Максиму, в обновлённом клубе должно даже больше понравиться. Ему тут всегда будут рады, и первым он, Виктор, которому удалось устроиться сюда работать на очень приличную зарплату.
   "Вот, Максюша, тут у нас нынче собирается много новых и интересных людей. Ты с ними обязательно подружишься: молодые, заводные, весёлые! Ну, малость постарше тебя! Наш клуб, чтоб ты знал, находится под покровительством ирии Эрании и лично адона Ашлая Рошкатанкера! Нам крупно повезло, что ирия обратила внимание на этот клуб - уж очень жалким он был, ты же помнишь! Вот и решили модернизировать его, отвалили кучу денег, сделали ремонт... Смотри, какой получился клуб-игрушка! И даже название отличное придумали ребятки - "У самовара"! А в гостиной увидишь и сам самовар!" - и Виктор, ухмыльнувшись, указал пальцем с длинным ногтем на распахнутую дверь гостиной.
   И действительно! Куда девался старенький уютный клуб?.. Глазам друзей предстал вестибюль, в углу - даже нечто типа гардероба, что будило у Максима щемящее-ностальгические ассоциации с одним из небольших питерских народных театров при доме культуры. Просторные классы для занятий, в основном - для вновь организованных групп ульпан-гиюра. Виктор глянул на Ирми и перешёл на иврит. Понизив голос, он рассказал, что на втором этаже оборудовали помещения для различных кружков и секций по интересам. Это заинтересовало Ирми, и он тут же робко предположил - не примут ли его вести тут секцию борьбы? Виктор одобрительно кивнул, оглядев парня с ног до головы, и уверенно заявил, что Ирми очень даже подходит. Максим посоветовал другу сначала присмотреться. Виктор обмолвился, что на третьем этаже оборудовали благоустроенное общежитие для слушателей группы ульпан-гиюра: уютные квартирки со всеми удобствами на двоих-троих. "Но туда, - тут же почти с испугом и оглядываясь по сторонам, зачастил Виктор шёпотом, - посторонних не пускают, даже охранник у них свой, и убирают коридор, холл и лестницу сами. Поэтому... т-с-с!.. Вы, ребятки, можете довольствоваться уборкой первого этажа, в основном вестибюля и гостиной, - добродушно посмеивался Виктор, - тоже неплохой заработок! Тут вообще очень неплохо платят!"
   Короткий коридор, куда выходили двери классов, вёл из вестибюля в просторную гостиную, на треть занятую громадным столом. Здесь можно было провести время, заодно и перекусить. Ребята оторопели, увидев, чем можно перекусить в гостиной обновлённого клуба. Стол, накрытый кружевной и вышитой в русском народном стиле скатертью, ломился от небывалого обилия закусок. Посреди стола пускал пар огромный русский самовар (не с него ли срисовали "неоновый" на вывеске?). Между двумя широкими окнами с белоснежными портьерами, навевавшими воспоминания об окнах в Большом Академическом театре, стояла тумба, на ней телевизор с огромным экраном. Рядышком маленький журнальный столик с живописно разбросанными на нём брошюрками, в большинстве своём рекламной дребеденью, которую имеют обыкновение рассовывать по почтовым ящикам в Арцене разные компании, мелкие коммерческие предприятия и начинающие бизнесмены, а также газетами и журналами на русском языке. Друзья не сразу заметили, что заваленная всей этой дребеденью, на столике с ненавязчивой аккуратностью сложена стопка последних номеров "Бокер-Эр". Не сразу обратили они внимание и на то, какие закуски живописно громоздятся вокруг важно попыхивающего самовара. Собственно, именно самовар привлёк их, особенно Ирми, пристальное внимание. Он был самым колоритным и ярким предметом, по сути - доминантой интерьера гостиной обновлённого клуба. Максим помнил, что в старом клубе небольшой стол был заставлен привычными лакомствами из обычного эранийского супермаркета, их кашерность не вызывала сомнений. В уголке привычно попыхивал обыкновенный титан с кипятком, - вспомнил Максим, глядя на самовар. Почему бы сейчас могло быть на столе что-то иное? Позже Максим узнал, что стол с самоваром в гостиной нового клуба получал деликатесы напрямую от Петра и Павла, не так давно возникшей и процветающей русской продуктовой сети. Вскоре они обнаружили магазин-поставщик от этой сети в том же здании за углом.
   Назавтра Максим с Ирми пришли в клуб после работы и занялись уборкой вестибюля, постепенно перейдя в гостиную. Ловко орудуя влажной тряпкой, Максим с нетерпением поглядывал то на одну, то на другую дверь, ведущую в гостиную, ожидая появления старых приятелей, с которыми он хотел познакомить Ирми. В том, что они тоже должны были вернуться в обновлённый клуб, Максим почему-то не сомневался.
   Молодые люди 25-30 лет и старше заполнили гостиную, когда Максим и Ирми, приведя себя в порядок, вышли туда. Заполнившая гостиную публика ничем не напоминала предыдущую компанию. Ирми с вежливым удивлением глазел на них - не очень-то их облик вязался со сложившимся у него представлением о выходцах из России, почёрпнутым им из тесного общения с Максимом. Максим тоже недоумевал, поглядывая на шумную, развязную компанию. Он тихой скороговоркой пересказывал Ирми сказанное накануне Виктором об учащихся недавно сформированной группы ульпан-гиюра. Сейчас они привычно, по-хозяйски занимали места вокруг стола.
   Гораздо позже выяснилось, под каким особым покровительством ирии и лично адона Рошкатанкера находилась эта хавура. Были тут и другие группы, но они не бросались в глаза, держась особняком. Друзья видели их пару раз, этакими тенями шмыгающими по коридору, но ни разу не встретили в гостиной "Самовара"; очевидно, у них был другой стол, другие закуски.
   В шумной компании, ежевечернее тусовавшейся в гостиной, сразу бросалась в глаза крупногабаритная особа. На вид ей можно было дать то около 25, то больше 30; но она слишком нарочито работала на имидж озорной девчонки, явно задавая тон в женской половине компании. Мужчины ласково обращались к ней: Даша, Дашенька, Дарьюшка.
   На тщедушного, невысокого с бледно-сероватым лицом Максима почти не обратили внимания. Зато возвышающийся рядом с ним атлетически сложенный, мускулистый и спортивный парень с пышной светло-русой курчавой шевелюрой, прикрытой тёмно-фиолетовой вязаной кипой, густой бородой и золотистыми пейсами, озорно выглядывающими из-за ушей, привлёк пристальное внимание, особенно женской половины группы. Дарья тут же смекнула, что с этим парнем, застенчиво застывшим у стола, ярко-синими глазами поглядывающим на бесцеремонно глазеющее на него множество лиц, по-русски говорить бессмысленно.
   Максим решил проявить инициативу и обратился к шумной компании: "Привет, ребята, hi!.. Я - Максим, подрабатываю тут у вас на уборке. А это мой друг Ирмиягу, он из Америки, сейчас мне помогает. А ещё мы с ним работаем в "Лулиании" младшими инженерами и вместе снимаем квартиру тут недалеко, в Меирии". - "О! У тебя друг из Америки? Это интересно! Я угадала, что он не из наших, сразу секу импортный товар! - поигрывая глазами, произнесла Дарья нараспев и потешно окая. - Только чего это он в Меирии поселился? Это ж не престижно!" - "А ты-то сам откуда такой гусь?" - спросил его тощий небритый замызганный мужичонка в вытянутом свитере непонятного оттенка, который на Руси называют серо-буро-малиновым. - "Ну, вообще-то я из Питера... Я подрабатывал тут в старом клубе, и у меня были отличные отношения с той компашкой. Вот и пришёл по старой памяти, ну, и подработать заодно... Я вообще-то думал - снова их увижу. А Ирми пришёл со мной - посмотреть, ну, и мне немножко помочь". - "Ну-ну! Всякий труд почётен! Стало быть, будем знакомы. Ты увидишь, что наша компания ничуть не хуже той, бывшей, а то и лучше!.. И, мне сдаётся, тебе больше подойдёт. Тебя, стало быть, Максимом кличут, ну, а меня - Вован! Стало быть, Вован Зейфер. Я тут навроде как староста группы. А нашу подругу, - и он, широко ухмыляясь, повёл широким жестом в сторону Дарьи: - звать Дарья Зимина. Она у нас из Москвы, из универа, а тут и нынче - за хозяйку "Самовара" и прилагаемого к нему пойла. Садитесь, ребятки, будьте как дома!"
   Максим тихой скороговоркой перевёл Ирми главное, и друзья присели к столу с краешка. Ирми молчал, с добродушным любопытством оглядывая сидящих за столом. Максим незаметно втянулся в непринуждённый обмен лёгкими репликами, в ходе которого успевал растолковывать Ирми, о чём речь. Между делом он обмолвился: "А у нас в Питере на Петроградской стороне...". Дарья тут же, вскинув голову, с насмешливым интересом уставилась на Максима: "Ты хочешь сказать, что в Питере живут такие прикольные мальчики? - последнее слово она произнесла с придыханием. - У нас в Москве тоже прикольная публика, лимита всякая по улицам шатается! Нас, столичных, ничем не удивишь!" - "Дашка, чего заливаешь! Ма-асквичка нашлась!.. Ты ж с Урала, даже не с Тюмени, а глубже!" - раздался весёлый женский голос откуда-то сбоку. - "Вы о чём, девчата! Разве столь уж важно, кто откуда?" - пожал плечами Максим и улыбнулся. - "Точно! Важно, что мы сейчас здесь, все вместе, в этом славном, гостеприимном и тёплом городе у самого синего моря!" - "Давайте споём по этому случаю! - хрипловато промурлыкал Вован, доставая из кармана мятую пачку сигарет; залихватским жестом выщелкнув сигарету, подхватил её ртом. - Дашка, хошь закурить?" - "Ты куришь?" - бросил Максим, хотя это его мало интересовало - курит, или нет эта слишком бойкая девица. - "А мы тут все курим - трубку мира! Как же в Арцене без трубки мира! То бишь, хороших американских сигарет! - небрежно обронила Дарья, - Хошь, небось?" - "Не-а, я завязал, - небрежно откликнулся Максим. - Но, честно говоря, мне не совсем ясно, как это вы собираетесь петь и курить одновременно?" - "А мы ва-аще мастера высшего пилотажа!"
   "Выпей с нами за знакомство! Пить-то не бросил, питерский? За компанию, за дружбу, за наш тёплый и гостеприимный дом "У самовара", за тех, кто нам его от всей души подарил! Выпей и закуси! Закуси у нас на всю Эранию и окрестности хватит! И к другу твоему это тоже относится", - ласково предложила Дарья, сделав лёгкий поклон в сторону смущённого Ирми. - "А что у вас нынче есть выпить и закусить? - осведомился Максим. - Мы с Ирми не врубились, что тут у вас на столе, можем ли мы это есть". - "Чи-и-во-о?" - "Да, мы, как видите, религиозные, а значит, не можем взять в рот ничего сомнительного!" - "Ну, ва-аще... - охнула Дарья и выпустила вверх несколько дымных колечек, а несколько девиц захихикали. - Я-то думала, этой тюбетейкой ты раннюю лысину прикрыл! А ты, оказывается, и курить бросил, и диета у тебя, болезного, особая!.. Но твой друг больным не выглядит: вон, какой здоровый и красивый!"
   Максим усмехнулся и промолчал. Он заметил яркие фирменные упаковки деликатесов от Петра и Павла - этого друзья пробовать не могли, да и не хотели. Максим растерялся, не зная, как это объяснить новичкам, наверняка, только начинавшим приобщаться к еврейству и ещё не узнавшим о правилах кашрута. Наверно, стоило бы отговориться каким-то придуманным поводом и вежливо откланяться. Но Максим почему-то не мог на это решиться. А как объяснить Ирми причину внезапного ухода? Ясно, что Ирми уходить ещё не хотелось, но Максим не понял, почему. Дарья надула губки, впрочем, скорее игриво, чем обиженно, не сводя серых глазищ с "американца".
   Максим спросил: "Вы, наверно, только начали заниматься и не учили этого?" - "Чего - этого?" - "Законов кашрута". - "Чи-и-во-сь? Какой ещё каш-рупь???" - хрипло пробасил сбоку Вован. Дарья весело обронила: "Что-то говорили, но мы думали - это так... древняя история, старые традиции, так сказать, фольклор, этого уже никто не придерживается!" Парни нестройно загалдели, девчонки хихикнули. Максим, словно не заметив их реакции, ответил: "Значит, вам ещё не объяснили, что это не фольклор, а действующие законы? Например, как у индусов - не есть говядину. Ведь вы готовитесь принимать гиюр, а уж правила кашрута..." - "Пойми, мальчик, тут у нас курс ускоренный, но подход щадящий, чтобы ребятам хотелось обгиериться. Стало быть, всякие строгости, которые свежему человеку, воспитанному на современной либеральной культуре, чуждой непонятных запретов и ограничений, трудно вот так с налёту воспринять. Нельзя, чтобы они оттолкнули... У нас же этот самый... э-э-э... экспериментальный курс! Ещё нас приобщат к модной нынче... как-её... Кабале... Потому как сама Мадонна!.. Знаешь, небось!" - снисходительно мурлыкал Вован.
   "Но ведь Тора - это основа! Каббала - только когда усвоите всю Тору, когда станете соблюдать... - забормотал растерянно Максим. - Это уже высший пилотаж, такой высокий уровень, что нельзя... э-э-э... профанировать... На высокий уровень выходят постепенно... Мы с другом, например, ещё не вышли". - "Ладно, не бери в голову. Мы твои пожелания об уровнях, пилотажах и протчем... как-там-его... учтём... со временем... И закабалимся по всем правилам! - примирительно подмигнул ему Вован. - Но не сразу!"
   "А это правда, что диетическими законами евреи хотели выделиться ради своей избранности? Я тоже думаю, что в век либерализма и прогресса - это уже прошлое", - сказал сидящий в углу чернявый парень с горячими тёмными глазами. - "Не совсем так... У каждого народа свои традиции - и не только гастрономические. Например, индусы говядину, не едят". - "При чём тут индусы! Я о другом... Меня, знаешь ли, смущает это высокомерие, разговоры о какой-то избранности. Раньше я вообще об этом не задумывался... А тут... узнал всякое, и... Мы же знаем, что такое - избранный: всё лучшее, уважение, авторитет - избранному!" - "Вот тут ты неправ! - возразил Максим. - Мы, евреи, избраны не на льготы и привилегии, а на очень трудную роль - служить народам мира примером святости. Это не привилегия, скорее - очень трудная, ко многому обязывающая задача! На самом деле, каждый избран для какой-то своей роли, правда, не каждому удаётся её исполнить, как полагается". - "Во-во! - агрессивно воскликнул Вован. - Хотите свою святость, избранность и исключительность всем навязать! А если народам мира пофиг, не хотят они вашей святости? Тогда что?"
   Максим пропустил мимо ушей агрессивное вованово "хотите!", хотя такая оговорка побуждала задуматься о том, кто он, этот странный Вован, что он вообще тут делает. Но ему было куда важнее изложить свою точку зрения черноглазому парнишке, с самого начала вызвавшему у него симпатию. Этот парень явно запутался в понимании многих важных моментов. Максим обратился к черноглазому: "О навязать речи в принципе не идёт, наоборот! Просто - быть примером. И всё! Понимаешь? А если не хотят следовать нашему примеру, значит, мы не выполняем свою задачу, не дотягиваем до нашего предназначения и потенциала. В этом наша вина, за что и получаем наказание - по полной, между прочим, программе. Значит, должны сами в себе что-то изменить, чтобы народам захотелось..." - "Во-во!.. Когда хотят навязать мировое господство, обыкновенно так и говорят, скрывая истинные цели..." - усмехнулся Вован, выпустив вверх серию дымных колечек. - "Да что ты, Вованчик, к мальчику пристал! Он-то не виноват, что его не наши преподы учили да всяким хитрым пропагандистским вытребенькам выучили!.. Приходится фасон держать!" - вступилась за него Дарья. - "А кстати о каш-рупи... Нам ещё дома сказали, что в Арцене даже свинина кашерная... Потому как нежирная!" - авторитетно заявила молодая пышненькая девица с жидкими волосёнками непонятного оттенка. Максим от души расхохотался: "Эту хохмочку мы уже слышали! Не иначе, тебе об этом "У Петра и Павла" рассказали!" - "Да! - воинственно выкрикнула девица, свирепо глянув на Максима. - Они уж всяко лучше тебя разбираются: профессионалы!"
   Максим на это не стал отвечать. Он тихо спросил у чернявого парня: "Послушай, как ты-то здесь оказался? Разве тебе тоже нужен гиюр? Или просто ульпан - познакомиться с еврейством? Кстати, как тебя зовут?" - "Веня, тут Биньямин, или Бени... Ну, как сказать... Не знаю - у меня папа... И дедушка, в смысле - мамин папа, то есть - половина, не та, что нужно..." - "А-а-а... Ну, давай... Если чувствуешь, что это тебе необходимо..." - "Посмотрю... Я ещё хочу разобраться, что это за ульпан-гиюр... куда я попал..."
   Во время эмоционального разговора на повышенных тонах, Ирми, не понимавший ни слова, вежливо помалкивал, с интересом поглядывая по сторонам, стараясь не переходить грани бесцеремонности. Зато у женской половины компании таких проблем не возникло - они с него глаз не сводили. Дарья, к кому бы ни обращалась, многозначительно стреляла круглыми серыми глазищами в сторону Ирми. Это, в конце концов, стало ему мешать, и он опустил глаза.
   "ОК, познакомились... А сейчас нам пора двигать... - успокаивающе проговорил Максим, подав Ирми знак. - Шалом". - "Bye!" - крикнула ему в спину Дарья, подмигнув Ирми, который в ответ робко улыбнулся. За их спиной кто-то сказал: "ОК, давайте послушаем Мадонну, а то давно не слушали! Ведь она теперь наше знамя!" - и тут же загремела одна из старых песен Мадонны. Ирми начал тихо, машинально подпевать и промурлыкал мелодию всю дорогу до пустыря, потом встряхнул головой, как отгоняя муху: "Надо же, давно не слушал, а теперь как привязалась..." - "Да уж, есть в ней что-то..." отозвался Максим.
   В тот вечер друзья провозились с уборкой дольше обычного. Выйдя в гостиную и направляясь к выходу, увидели за столом знакомую компанию. Стол уже был завален не столько закусками, сколько грязными тарелками и объедками, и уставлен бутылками водки и вина - всё от Петра и Павла, около половины бутылок уже валялись пустыми. Как видно, компания отмечала какое-то торжество. Девчонки тянули какую-то песню полупьяными голосами, парни фальшиво подпевали. Вован невпопад завёл громко и фальшиво: "У самовара я и моя Даша, а за окном столбы, столбы, столбы!" Дарья, лениво перебиравшая струны гитары, неожиданно взяла визгливый аккорд и замахнулась гитарой на Вована. Все захохотали. Чернявый Бени сидел несколько на отшибе, ему было явно не по себе. Увидев Максима, он грустно ему улыбнулся, тот ободряюще подмигнул парню. Бросалось в глаза, до чего парень не вписывался в эту подгулявшую компашку. Особенно выделялись глаза с отражённой в них, не воспроизводимой никакими словами печатью многовековой еврейской печали.
   Увидев за спиной Максима высокого Ирми с лучащимися любопытством глазами, все замолкли, потом девушки хором ахнули. Дарья встрепенулась, не выпуская гитару из рук, вскочила и по-хозяйски, плавным, величественным жестом пригласила подошедших друзей к столу, неестественно громко провозгласив: "Добро пожаловать, гости дорогие! Максим, лапуль, это че вы так долго не появлялись? Мы, чай, уж соскучились... Скажите, girls!" Никто не заметил, как она оказалась рядом с Ирми. Максим, увидев их рядом, в оторопи подумал: "В нашей хавуре Ирми чуть ли не гигант, даже рядом с Бенци. А тут рядом с широкоформатной Дарьей... просто высокий..." И правда: рядом с Ирми Дарья почему-то выглядела слишком мощной.
   Она обратилась к Ирми со словами приветствия на вполне сносном английском. Ирми только смущённо улыбался и молчал, потом пробормотал: "Thanks!". Вдруг Дарья лихо врезала по струнам гитары и запела не совсем приличную частушку. Нестройный хор голосов ей подпевал. Ирми ни слова не понимал, но приветливо улыбался всем подряд, невпопад твердя своё: "Thanks!". Дарья взяв резкий аккорд, отбросила гитару и воскликнула: "Вот так мы встречаем дорогих гостей, даже если они обижают нас слишком долгим отсутствием!" - снова игриво надула губки, не обращая внимания на злые искорки, вспыхнувшие в узких монгольских глазках Вована. Максим подмигнул другу, незаметно пожав его руку, и заметил: "Мой друг по-русски не понимает: я не успел его обучить. Мы с ним общаемся на английском и иврите". - "Ну, конечно, он же из Америки! Без балды-ы! - вдруг заголосила Дарья: - Максим, ты вырос в моих глазах: у тебя такой друг! Эх, жаль, некому перевести мою частушку на английский!" - и она игриво улыбнулась симпатичному "американцу". Откровенно демонстрируя свой интерес к Ирми, она громогласно потребовала от своей компашки: в присутствии гостя дорогого говорить только по-английски. Максим обронил, что можно и на иврите, поскольку они всё-таки в Арцене живут. Да и им всем нелишне попрактиковаться в языке, тем более впереди экзамен. Вован отмахнулся: "Хотя бы в этот день нашего веселья и отдохновения дай нам пожить жизнью передовых стран и народов!" - "А кстати, Даша, где это ты так прекрасно освоила английский? Ведь даже акцента у тебя почти не слышно!" - "А вот так нас учат в столичных универах!" - "Ты универ кончала? На Воробьёвых горах?" - "Да! А что? А ты что кончал? Небось, какой-нибудь задрипаный колледж в вашей северной... ах!.. столице..." - насмешливо пропела Дарья. Максим не ответил, не желая поддерживать перепалку, но и с друга глаз не спускал.
   Ощутив внимание к своей особе, Ирми постепенно оживился и сначала робко, а потом, осмелев, втянулся в беседу с компанией, настроенной к нему насмешливо, но добродушным любопытством. Выслушав пение Дарьи, он вежливо попросил у неё гитару и пропел низким баритоном одну за другой несколько любимых спиричуэлз, подыгрывая себе на гитаре и отлично обходясь парой-тройкой аккордов. Максим, глядя на улыбающегося друга, тоже слегка оттаял. Поэтому он пропустил мимо ушей довольно громкий разговор за своей спиной, ведущийся явно пьяными голосами: "А это случайно не хасидская музыка, которую, нам сказали, называют воем фанатиков?" - "Да не, вроде чой-то американское, или негритянское... Хотя от энтих пейсатых всего можно ждать. Возьмут и под видом американской дадут... как-его... звуковой наркотик..." - "Ага... Что с того, что американец! Вишь, как прикинут - совсем как те фанатики! Дашка напрасно от него балдеет и сюда его завлекает... Мало ей этого придурка-шмакодявки!.. Я бы обоих гнал отседова в три шеи!.."
   Ирми вернул Дарье гитару, и тогда Максим прошептал ему на ухо, что пора двигать к дому. Ирми нехотя кивнул, и они распрощались с весёлой компанией.
   По пути домой Максим допытывался, почему до сих пор он не знал, что Ирми немного играет на гитаре. Тот, наконец, сознался, что это Рувик Дорон ему показал пару-тройку эффектных аккордов. "Я на фоно в детстве немного учился, а вот теперь - спасибо Рувику! - и я могу быть душой любой компании!" - гордо ухмыльнулся возбуждённый Ирми. На Дарью он, кажется, произвёл впечатление, но тут же выяснилось, что пьяненькая Дарья произвела на Ирми не менее сильное впечатление. Высокая, идеально сложенная (почти Рубенсовский стандарт!), пышные волосы цвета топлёного молока, с искусной небрежностью рассыпанные по шикарным плечам, большие выразительные серо-стальные глаза, которыми она пожирала смущённого парня. Её непритязательное пение потрясло его и смутило, он готов был слушать её снова и снова. Парадоксальным образом её голос напомнил ему низковатый голос юной Ренаны Дорон. Это почему-то вызывало чувство жгучей и щемящей грусти напополам с неловкостью и виной.
   Когда Ирми появлялся в гостиной, закончив уборку, Дарья сразу же переходила на английский, хватала гитару, заводя частушку, которой встретила его в прошлый раз. Как Максим ни уверял друга, что эта частушка на русском звучит неприлично, Ирми ни за что не хотел верить - ведь частушка строилась на практически непереводимых выражениях. Выучив понравившееся ему слово, он, под громкий хохот компании, просил Дарью спеть ему chestooshkou.
   Дарья поняла, что смущает симпатягу-"американца" в кипе и с забавными пейсами, завёрнутыми за уши, почему он застенчиво, но упорно отказывается присоединяться к их пиршествам. Поэтому она продемонстрировала ему этикетки на упаковках стоящих на столе закусок. Ирми уже готов был поверить, но Максим его потихоньку предупредил, что этикетки могут и подменить - он изучил уловки кое-кого из своих бывше-нынешних соотечественников и уже отлично понял, какой продуктовой сети отдаёт предпочтение компашка Дарьи и Вована. Ирми смущённо отказывался от предлагаемого Дарьей угощения; они с Максимом продолжали отдавать дань только известным по арценским супермаркетам уверенно нейтральным продуктам. Тогда она просила его выпить за дружбу, и, в конце концов, он пил предложенный один стакан вина, уверенный, что уж в этом-то случае этикетка соответствует содержимому. Больше он не пил, говоря, что за рулём, и от него обычно отставали.
  
   Лихорадка
   Как мы знаем из письма Ренаны, у Доронов произошло знаменательное событие: Нехама родила сына, 4-килограммового бутуза, Баруха, которого, с лёгкой руки Шилат, в семье называли Бухи.
   Спустя полтора месяца Бенци, с помощью Ирми и Максима, отвёз Нехаму с маленьким Бухи и Шилат в Неве-Меирию, где рав Давид закончил перестройку первого этажа своего дома, приступив к постройке второго этажа; таким образом, в доме могли жить две семьи - чета стариков Ханани и семья Дорон. Так прошло ещё около месяца.
   Ирми сразила своеобразная лихорадка: он не на шутку запал на Дарью. Изучив расписание Дарьиной группы, он приходил убирать клуб по вечерам именно в те дни, когда они занимались во вторую смену, после чего собирались в гостиной. Теперь он приходил один, отлично справляясь с уборкой, чему был даже рад: не надо ощущать на себе тревожное внимание Максима, явно не одобрявшего его интереса к чересчур активной, разбитной Дарье.
   Пощёлкав переключателем программ непрерывно бубнящего телевизора, специально для Ирми девушки находили какой-нибудь американский фильм, или музыкальную передачу. Но Ирми почти не смотрел на экран, и телевизор оставался бубнящим фоном. А уж если Дарье хотелось снова сыграть на гитаре и пропеть очередную частушку, а остальным подтянуть ей, а потом попеть хором песни ностальгического репертуара, звук убирали совсем, оставляя безмолвную картинку.
   Ирми просил Максима никому, а тем более - Доронам, не говорить о своём увлечении. Максиму ничего не оставалось, как молча кивнуть. Он тоже не сразу разобрался в этой компании, в истинной сути не только красотки Дарьи, но и увивающегося за нею Вована. Самого главного об этой компании он, конечно, знать не мог. Однако, происходящее с другом, не могло не настораживать. Поэтому он очень надеялся на скорый приезд родных Ирми, что должно было излечить парня от любовного наваждения.
   Кроме того, Максим ждал приезда сестры Ирми, Речел, или по-домашнему - Челл (в Арцене она будет, конечно же, Рахелью, сокращённо Хели). Ирми познакомил сестру со своим другом во время одного из визитов девушки в Арцену, и между молодыми людьми почти сразу возникла симпатия, а со временем это переросло в спокойное, крепкое чувство.
   Ирми разрывался между лихорадочным наваждением по имени Дарья и давней горячей влюблённостью в Ренану, старшую дочку своего шефа и старшего друга Бенци Дорона.
   Его мучило чувство вины при вспоминании о том, как он впервые увидел старшую дочь Бенци Дорона, Ренану, которой тогда было 12 лет, о том впечатлении, какое с самой первой минуты на него произвела девочка с большими красивыми глазами и пышной медно-рыжей косой... О словах, сказанных им, как бы в шутку, Бенци: "Жаль, что ваша старшая дочка такая юная! Будь ей 17, я бы к ней посватался..." Бенци, помнится, усмехнулся тогда в бороду и в тон ему проговорил: "Имей в виду - она у нас драчунья и забияка!"
   Ренана росла и хорошела на глазах. К 15-и годам она вдруг расцвела: в ней словно бы соединились лучшие свойства и отца, и матери, даже полнота не портила картины, наоборот - придавала ей особый шарм. А главное, конечно же, бьющее через край жизнелюбие и свежесть юности. Недавно он понял: она неявно отвечает на его чувства, разве что, может, выражается это очень робко и по-детски.
   Максим и Ноам каждый раз понимающе переглядывались, замечая взгляды и улыбки, которыми Ирми то и дело одаривал Ренану. Ноаму казалось, что 10 лет разницы - это очень много, да и у Ренаны никак не может ещё возникнуть серьёзное чувство. Но он, конечно же, ни с кем этого не обсуждал - неподобающее занятие для серьёзного парня, которому, к тому же, хватает собственных личных, мучительно и радостно будоражащих проблем.
   Вечером, сидя на продавленном диване у окна и случайно подняв глаза от книги, Максим глянул на Ирми, увидел его рассеянный взгляд, отрешённое выражение измученно-счастливого лица, блуждающую по лицу улыбку. Максим мрачно вздохнул, припомнив разговоры в "Самоваре" пару дней назад.
   Обычные шуточки, песни, приколы... Кто-то окликнул: "Дарюшка, передай мне, пожалуйста, во-он то блюдо..." Друзья сидели с краю стола и, как всегда, не ели. Ирми тут же откликнулся: "Как вы сказали - Дарьюш? Класс! Дарья, ты не возражаешь, если я буду тебя называть Дарьюш?" - "Ну, конечно, миленький (это слово -по-русски)! - подсев к нему, защебетала девица, заглядывая ему в глаза и как бы невзначай положив руку ему на колено. - Ну, повтори ещё раз!" - "Дарьюш! Дарьюш!" - повторял Ирми, мучительно краснея, со счастливой дурашливой улыбкой, которая вызвала у Максима чуть не оскомину. Он закусил губу, отвернулся. Ирми глядел на Дарью счастливыми глазами, не обращая внимания на насмешливые перемигивания и шепоточки за столом: "А "америкашка"-то спёкся! Молодец Дашка!" - которых он и не понимал. - "Well! А я тебя буду звать... нет, только не Ирми - это похоже на скрип двери, мне совсем не нравится... По-русски твоё имя знаешь, как будет? - Еремей, то есть Ерёмушка! Нравится? Дарьюшка и Ерёмушка - звёздная пара!" - последние слова Дарья произнесла по-русски, игриво подмигнув Вовану, злобно зыркавшему на всех подряд.
   Максим исподлобья глянул на смущённого друга. Перевёл глаза на ухмыляющуюся Дарью, пробежал глазами по насмешливым красным лицам вокруг стола, глянув на брызжущего яростью Вована. Дарья тараторила, с непостижимой комичностью мешая русский и английский, возбуждая громкий смех компании и гневные взгляды Вована.
   Максим решил перевести разговор в более безопасное, как ему казалось, русло: "Ребята, а кстати!.. Раз уж зашла речь об именах, то вам, наверно, сказали, что после принятия гиюра вам желательно взять себе новые имена. Вы уже думали на эту тему?" - "Да нет ещё... Разве что... наш Вован - он хочет стать Вулием, как звали со... э-э-э... брата дедушки". - "Ты хочешь сказать - Вульф?" - спросил Максим. - "Не-а! Именно Вулий! И не спорь, о чём без понятия!" - запетушился Вован, хрястнул кулаком по столу и тут же принялся оглядываться по сторонам, встречая смешливо-поощрительные взоры. - "А может, лучше подойдёт... э-э-э... - Максим принял вид глубоко задумавшегося человека и после паузы, скроив самое серьёзное выражение лица и подняв указательный палец, выпалил: - О! Почти похоже - Вельзевулий!" - "Ого! Кто-то у нас тут с претензией на остроумие?.. - не глядя на Максима, тихо процедила Дарья, оставила Ирми и, перегнувшись через стол, погладила Вована по впалой щеке: - Не слушай шмакодявку... Мы тебя, Вованчик, в обиду не дадим! - после чего, откинувшись на стуле, задумчиво продолжила: - А для себя я ещё не решила, время есть... Я тут слышала такое имя - Далья, очень похоже на Дарья". - "Но оно не каноническое!.. - раздумчиво произнёс Максим и быстро добавил: - А вот: как раз из ТАНАХа - Двора, например, или - не хочешь? - Хадас..." - "Чегой-та?! Не-не-не! Это нам и вовсе без надобности! Если уж менять, то - на прогрессивное и современное по звучанию. Или экзотическое!.. О, вспомнила! - Далила! А что? Лучше, чем Далья: и каноническое, и экзотическое, всем известное и понятное... Да! Решено: Далила! Как ты думаешь, Ерёмушка? Ты меня хочешь звать Дарьюш! А так будет... э-э-э... Дальюш! Не от Дальи, чтоб вы знали, а от Далилы! Правда? Всего-то одна буковка! No problem!.." - затараторила Дарья, постреливая глазами в Ирми и не обращая внимания на Вована, который откинулся на стуле, прикрыв глаза, и захрапел.
   Максим нагнулся к другу и тихонько проговорил на иврите: "Ирми, ты не забыл? Завтра нам очень рано вставать - йешива до работы. Поехали!" - "Ой, ну ещё чуть-чуть..." - нерешительно промямлил Ирми, не сводя глаз с Дарьи.
   Входная дверь распахнулась, проём заполнила громадная медвежья фигура Пительмана. Только не хватало, чтобы он их заметил! Ничего не оставалось, как встать и бочком, бочком, по стеночке, друг за дружкой выйти в коридор, сделав вид, что направляются в туалет. Максим очень надеялся, что они вовремя смылись, и Пительман их не видел. Через пару дней он понял, что ошибался.
   Возле дома, рассеянно перебирая ключи и зачем-то сунув руку в карман, Ирми обнаружил там клочок бумажки с телефоном Дарьи. Он хмыкнул, нежно произнёс: "Дарьюш... А это что такое - Зи-мейн... Или как?" - "Зимин - это её фамилия", - хмыкнул Максим. - "Удивительная фамилия..." - удивлённо бормотал Ирми. - "Ага... Обычная российская, сибирская фамилия... - пожал Максим плечами и тут же спросил: - А как тебе фамилия Вована?" - "А как его фамилия?" - "Зейфер". - "Как ты сказал - Зейфер? Не может быть..." - удивился Ирми. - "И я о том же... Особенно, если учесть, что там он был Зейфуллин..." - со значением проговорил Максим.
   "Ирми, извини, пожалуйста, за вторжение, но я хочу понять, что у тебя с Дарьей?" - спросил за завтраком Максим. - "Ну, как сказать... Я и сам ещё не знаю... Меня к ней тянет, понимаешь?.." - густо покраснел Ирми и поперхнулся горячим кофе. - "Надеюсь, у вас с нею... э-э-э... ничего..." - не глядя на друга и тоже покраснев, проговорил Максим. - "Нет... ну, что ты... - пробормотал, тоже покраснев, Ирми. - Хотя она явно этого хотела бы, даже дала понять. А меня и тянет, и... э-э-э... отталкивает..." - "Она таки может дать понять... - про себя пробурчал Максим и предупредил друга: - Смотри, Ирми, не превратись в Зимри!" Друзья помолчали, потом Ирми, запинаясь, проговорил: "В принципе... что бы мне мешало?.. Тогда хотя бы всё встало на свои места. Но почему-то не могу... Не знаю, как объяснить... Сейчас для меня главное: она хочет пройти гиюр. Ну, так подожду этого момента!.. У неё же наши корни: дедушка еврей, она мне показывала документы. Я уверен: Дарьюш настроена серьёзно. Вообще-то их целая хавура... Они даже Каббалой интересуются, пусть пока на популяризированном уровне Мадонны". - "Ох... Ну, сколько можно! "Документы"!.. "Уровень Мадонны"!.. - передразнил Максим с досадой. - У всех тут прекрасные "дедушкины документы", почему-то именно "дедушкины"! Ты можешь поручиться за их подлинность? Ты, конечно, не слышал, что в России, в Украине это процветающий бизнес - производство и продажа "дедушкиных" документов?" - "Я ей верю... К Дарьюш это точно не относится. И все хевре у них, мне показалось, серьёзные..." - "И Зейфер тоже?" - с невинным видом спросил Максим. - "При чём тут этот хиппи!.." - раздражённо буркнул Ирми. Он помолчал, потом задумчиво говорил: "А весёлые... Ты же знаешь - только те, кто умеет по-настоящему веселиться, способны на серьёзные дела... А не какие-нибудь мрачные нудники... Они к гиюру всерьёз готовятся, курс у них, я думаю, тоже очень серьёзный! Значит, и намерения серьёзные!" Максим скептически усмехнулся и снова передразнил: ""Показалось... думаю..." А ты не задумывался, сколько в этой хавуре на самом деле бабушкиных-дедушкиных "Зейферов"? Тот же Вован говорил... Ах, да, ты же не понимаешь по-русски... Так вот: он не раз подчёркивал, что у них экспериментальный и щадящий курс. Хорошо, что мне удалось уговорить бросить этот сомнительный эксперимент Бени и ещё двух хевре... Помнишь, чернявый мальчик там был, вроде самый молодой из них? Хороший парень, немного, правда, закомплексован - и это, между прочим, работа твоих серьёзных хевре-зейферят!.. Пришлось с ним не раз и не два побеседовать. Бени вообще из Эрании уехал, на Юг подался - там вроде брат у него... А ведь не хотел отсюда уезжать, Эрания ему очень нравилась!.. он даже хотел наоборот брата сюда перетащить... Всей этой хавуре, как я понял, пообещали хорошую работу по окончании курса... Половина из них поэтому держится за этот курс, ну, и весело им вместе... Бени вовремя понял - лично ему ничего путного с ними не светит, он не из их "муравейника", - и смылся. Или там что-то нашёл, или испугался. Честно говоря, очень подозрительно это явление Тумбеля в "Самовар"".
   Максим помолчал, потом с досадой бросил: "Я вообще не понимаю, зачем им ещё и гиюр. Достаточно же дедушкиных документов, чтобы жить в Арцене припеваючи, привычной российской жизнью с арценским колоритом и изобилием! Все структуры для самодостаточности уже имеются! В том же "Самоваре" у них уж очень тёплая хавура подобралась..." - задумчиво протянул Максим. - "А я думаю, что дело не столько в хавуре, сколько в курсе, который они тут проходят. Я... э-э-э... почти уверен, что намерения у них самые серьёзные!" - упрямо твердил Ирми. - "Не понимаю, откуда у тебя такая уверенность! Хотя, может, ты и прав: намерения у них серьёзные... хотя, неизвестно, в каком смысле". - "Ну, я думаю, в правильном. Дарьюш мне о себе рассказывала, как она вообще на всё это вышла, как проснулся интерес. Ты бы видел, какое у неё при этом было лицо! И не только у неё так! Дедушкина кровь заговорила..." - "Что называется, "говорите тоже!"! Потомки Торквемады, так сказать... или Пуришкевича..." - чуть слышно по-русски пробормотал Максим, потом громко сказал по-английски: - Вот только одного вопроса ты ей не догадался задать: зачем им тогда нужны - до сих пор! - деликатесы от Петра и Павла?.. Поддержать бизнес бывше-нынешних соотечественников? Так он и так процветает! Если это действительно серьёзный интерес и намерения..." - "Ну, наверно, трудно сразу отказаться от любимой еды! Приходится действовать осторожно и тактично. Я надеюсь, что смогу её убедить". Максим махнул рукой: он убедился в бесполезности спора с влюблённым и ослеплённым Ирми.
   Прошло несколько дней. Утром друзья шли по коридору в рабочую комнату и столкнулись с двигавшим навстречу Пительманом. Он улыбнулся им одними губами и, ни слова не говоря, жестом пригласил к себе в кабинет. Усевшись в массивное кресло за столь же массивным столом, мягко вопросил: "Итак?" - привычно забыв предложить им сесть. Парни удивлённо пожали плечами: "Простите?" - "Я не ошибся?" - "Простите, не понял?.." - спросил Максим; Ирми молчал, словно язык проглотил. - "Скажите, пожалуйста, я мог видеть вас обоих в русском клубе "У самовара"?" - "Ну, допустим... А что, это запрещено?" - "Видите ли, какое дело... Это не совсем то место, которое... Какие там у вас... э-э-э... дела?.. Да ещё я слышал, вы там подрабатываете!" - "Да, два раза в неделю". - "Значит, для налогового управления нам следует пересчитать ваши общие доходы". - "Они укладываются в сетку". - "Вот это нам и надо проверить. Ваших слов недостаточно! К тому же... э-э-э... Разве вам неизвестно, что лулианич, желая подработать на второй работе, должен получить письменное разрешение от руководства "Лулиании"?" - "Нет, неизвестно", - подняв голову и глядя прямо Тиму в глаза, твёрдо сказал Максим. "Это можно было бы очень просто решить, если бы вы оба работали у меня. Подумайте хорошенько. Я бы вас определил в сектор Зямы Ликуктуса. Прекрасный человек, мягкий... умеет отлично ладить с людьми... И тоже из ваших... э-э-э... Отличный специалист, очень ценный работник! Вы бы нам помогли довести до ума финансовую программу, которую запорол Дорон... он-то сейчас в отпуске..." - "А его шеф, адон Блох, как раз очень хвалил..." - Максим пытался сказать это с вызовом, но, увидев слащавую ухмылку на лице Тима, сник, проглотив конец фразы. - "ОК, подумайте над моим предложением. Я не буду торопить. А вы, мистер Неэман, скажу вам честно, пришлись там ко двору! Я слышал, вы хотели бы вести там секцию борьбы? Это можно было бы устроить. Потому что... ну, зачем вам-то уборки! И денег было бы больше! Если хотите, и вам действительно нужны лишние деньги, можете раз в неделю вести в "Самоваре" секцию, может, не только там. И мне такие специалисты, как вы, очень нужны! Подумайте!" - его ухмылка стала ещё приторней.
   Друзья переглянулись, Ирми густо покраснел. Тим какое-то время наслаждался их смущением, потом легонько стукнул ладонью по столу, издавший гулкий звук. "Можете идти..." - ласково обронил Тим.
   Сидя за компьютером, Максим не мог сосредоточиться. Из головы не шёл, казалось бы, незначительный инцидент недельной давности в "Самоваре".
   Пошептавшись с Ирми, он предложил мужчинам вместе помолиться Арвит: "Это тоже вам надо знать и уметь! Посмотрите, попытайтесь сами - и научитесь!" Зейфер уставился на друзей, сощурив свои маленькие глазки, криво усмехнулся и прогудел: "Извиняюсь, но нас ещё этому не учили. У нас экспериментальная программа щадящего ги...ера (это слово он впервые при Максиме и Ирми произнёс именно так: гиер; потом только так и говорил - как его ни поправляли). Стало быть, мы не будем этого делать ни с кем, кроме наших наставников, а они нас не торопят. Эт-та может нас окончательно сбить с толку, а кого-то и отвратить от стройной системы нашего приобщения. И ва-аще, у нас со следующей недели начинается курс современной прогрессивной Кабалы по Мадонне! Нас будут за-кабалять по науке!" - и он с гордостью расправил свои щуплые плечи, шныряя глазками по сторонам, как бы ища поддержки у друзей.
   Ирми ничего не понял из произнесённой, разумеется, по-русски, тирады, Максим ему вкратце пересказал, спотыкаясь на сленге. Ирми несколько раз переспросил, силясь понять, что они с Максимом делают не так: ведь эти хевре хотят перейти в еврейство. Но тут к нему подкатила Дарьюш и ласково защебетала, осторожно взяла за локоток и отвела в сторону, чтобы никто их не слышал. После этого уже Ирми сказал Максиму, что сегодня им лучше убраться отсюда: "Помолимся у себя", - и друзья ушли. Максим так и не узнал, что Дарья сказала Ирми, только всю дорогу искоса глядел на печальное лицо друга, молчаливо ведущего машину. Это было так не похоже на озорника и остроумного говоруна Ирми...
   После разговора с Тимми Максим решил не появляться в "Самоваре" и возобновил частое общение с Ноамом. Чем-то они там занимались допоздна, но Ирми почему-то стеснялся спрашивать Максима о том, как поживают Дороны, и тот тоже помалкивал, только загадочно улыбался.
   Но однажды он пришёл от Доронов очень возбуждённым и принялся рассказывать Ирми о том, что близнецы к составляемому и постоянно дополняемому "Музыкальному ожерелью" придумали музыкальные коды, которые хотят приспособить ко всем композициям, которые будут закладываться в та-фоны и прочие МР-устройства. О чём и поведали старшему брату под большим секретом. Найдя их выдумку не только интересной, но и перспективной, Ноам рассказал о ней Максиму. Теперь они вдвоём на основе этих кодов разрабатывают программу. Это, считает Максим, куда интересней и полезней, нежели потеря времени в "Самоваре". Даже побочный заработок перестал его интересовать, хотя "лишние" деньги никогда не бывают лишними.
   Максим надеялся, что мистеру Неэману удастся, с помощью Гидона, быстро развернуться с открытием филиала своей фирмы в Неве-Меирии. Тогда бы они оба пошли туда работать, покинув "Лулианию". После памятного Дня Кайфа, особенно после принудительного фанфаротория Арпадофеля и последовавшего увольнения Гидона, религиозным лулианичам стало на фирме неуютно. Втайне Максим мечтал на новом месте заняться альтернативными источниками питания для та-фонов, а параллельно и новой идеей близнецов Дорон. И Максим, и Ноам понимали, что надо привлечь к этому Гидона: он бы живо раскрутил интересную идею. Но близнецы не хотели, чтобы об этом раньше времени узнал отец - и Максим никому, кроме Ирми, ничего не сказал. Он хотел привлечь друга к этому делу, а заодно и оторвать от "Самовара". Каждый раз, вернувшись от Доронов поздно ночью, Максим увлечённо рассказывал Ирми о ходе работ, сетуя, что дело идёт медленней, чем хотелось бы, мимоходом бросая фразу-другую, как им не хватает его, Ирми, творческого участия. Ирми неизменно краснел и бормотал что-то вроде того, что как-нибудь заскочит, а сейчас ему некогда - надо подзаработать к приезду родителей...
   Как-то, вернувшись от Доронов особенно поздно и будучи уверенным, что друг уже лёг спать, Максим застал Ирми сидящим на кухне: опущенную голову подпирает рука, глаза спрятаны. Максим не стал спрашивать, что случилось, а просто сказал: "Ты ужинал? Давай хотя бы чаю попьём..." Ирми поднял лицо и молча кивнул. Максима поразили его совершенно больные глаза, но он сделал вид, что ничего не заметил. Он не стал рассказывать о ходе их с Ноамом дел, и, уж конечно, не стал сетовать, как им его, Ирми, не хватает.
   Назавтра по дороге на работу Максим заговорил с Ирми на ту же тему, но с другой стороны: "Тебе не кажется странным сам курс ускоренно-щадящего гиюра, обстановка вокруг него? А "Самовар"?.. Я даже не знаю, есть ли ещё в Арцене такая система блиц-гиюра на потоке, как этот... под эгидой Рошкатанкера! И кто ещё стоит за этим, мы не знаем... Ускоренный, но - по щадящей программе! И... вдруг - курс Каббалы! Тоже популярно-щадящий... э-э-э... современно-прогрессивный? Не потому ли, что это стало модно, как все восточные философии... Ты веришь в духовный поиск у них, особенно у Зейфера?.. - сердито спросил Максим и, не дождавшись ответа, резко выкрикнул: - Да мода это - и ничего больше! Неужели сам этот ускоренный гиюр... и ещё Каббала от Мадонны тебя не настораживает? Ведь традиция требует очень тщательно и осторожно относиться к таким вещам. У нас же запрещено миссионерство!" - "Ай, брось ты! Сам же знаешь, что наши пророки говорили: в конце дней, перед приходом Машиаха очень многие гоим захотят придти к нам. Вот, наверно, он и пришёл, конец дней! Машиах на пороге, и Дарьюш с друзьями - яркий тому символ!" - слабо улыбнувшись, пробормотал Ирми, слегка качнув головой, продолжая следить за дорогой. Он, как видно, пребывал под впечатлением встречи с Дарьей в "Самоваре". Или уже не только в "Самоваре"?.. Максим только махнул рукой, потом заговорил: "У нас с тобой есть дела важнее, чем подработки в "Самоваре". А про секцию при этом клубе и думать забудь. Интересно, откуда об этом твоём желании Тумбель узнал?.. - Максим не обратил внимания, что Ирми виновато и удивлённо поднял брови, и проговорил: - С ним вообще нельзя иметь дело ни по каким вопросам. В Меирии, в Неве-Меирии особенно, такая секция куда нужней! Вот если бы удалось открыть её тут - в обход Тумбеля, конечно..." - "А что, ты думаешь, могут не позволить? Да брось ты! В Эрании-Далет же есть, и не одна такая секция! Почему вдруг нам не позволят? - недоумевал Ирми, паркуя машину, и тут же заинтересованно осведомился: - А что за дела важнее, ты сказал?" - "Я ж тебе говорил, чем мы с Ноамом занимаемся! Тебя нам очень не хватает..." - "А как же твоя любимая бардовская песня? - Ирми удивлённо глянул на друга. - Общение с бывшими соотечественниками?" - "Неужели для тебя одно и то же - что Дарьина chestooshkou, что бардовская песня?! Я же тебе не раз ставил кассеты с настоящими вещами... Жаль, что я так и не сводил тебя в старый клуб, не познакомил с хевре... У них действительно настоящая бардовская песня - уже на арценском материале... где только они сейчас?.. А общаться с этими... как ты говоришь, соотечественниками - уволь!.. После того, как я увидел у них Тумбеля, я всерьёз опасаюсь... Кто на самом деле за этой хавурой стоит... Мне Виктор ещё тогда, помнишь? - болтанул, что весь этот проект, и ремонт клуба в том числе, субсидировал Рошкатанкер. А рядом с известным конформистом Рошкатанкером ищи кукловода за ширмой! Сам-то он только и способен на смирна! - и во фрунт по команде!"
   Максим помолчал, потом снова спросил: "Так когда мы с тобой идём к Доронам? Я же тебе говорил про идейку близнецов. Надеюсь, никому не болтанул? - сквозь зубы пробормотал Максим и продолжил уже другим тоном: - И Ноам о тебе всё время спрашивает". - "Ты что!.. А к Доронам... да... надо бы... - пряча глаза, бормотал Ирми, - Бенци в отпуске, да им сейчас, наверно, и не до гостей. И у меня... э-э-э... Понимаешь... нет времени..." - "Ты же сам помогал Бенци отвозить Нехаму с младшими в Неве-Меирию, к её родителям! Не хуже меня знаешь, что мы там никому не помешаем! Давай, завтра заскочим. Завтра же ты не идёшь в этот... э-э-э... "Самовар"!" - предложил Максим. - "Тов... Конечно, надо навестить... да и придумка близнецов меня заинтриговала..."
   Ренана, устроившись в уголке мирпесета, аккуратно вывязывала очередную кипу для близнецов. В дверях салона появился Максим, за ним возвышался с непривычно смущённым лицом Ирми. Она не видела его, казалось, целую вечность - пожалуй, с того дня, как он помог отцу отвезти маму с малышами в Неве-Меирию.
   Девушка просияла. Она не сводила глаз с Ирми, но очень скоро поняла, что Ирми почему-то не только не отыскал её взором, чтобы, как всегда, весело подмигнуть ей, но явно отводил глаза. Её радость медленно угасла. Впрочем, близнецов он поприветствовал очень тепло: обнял обоих за плечи, спросил, что они ещё сногсшибательного изобрели... правда, и им в глаза почему-то избегал смотреть. Зато с Ноамом он обменялся крепким рукопожатием, оба долго хлопали друг друга по спине. Ноам тут же пригласил его на шабат. Это немного подняло упавшее настроение девочки. Она с надеждой поглядывала на стоявших посреди салона, а потом тесно сгрудившихся в углу у компьютера мужчин, но ей ни разу не удалось поймать озорной взор и ухмылку Ирми; по непонятной ей причине, он явно избегал смотреть на неё, был необычно серьёзен, словно бы чем-то сильно озабочен.
   Близнецы устроились в дверях мирпесета, поглядывая на сидящего у компьютера брата, тихонько наигрывая на гитарах и подпевая своими ещё неустановившимися голосами. Отец несколько раз делал им замечание. Замолкая ненадолго, они снова не выдерживали и начинали подпевать. Шмулик сидел поближе к двери, Рувик рядом, на диванном валике. Ноам, сидящий у компьютера, жестом пригласил друзей присоединиться.
   В салон быстрым шагом вошёл Гидон. Он с порога, едва поздоровавшись, возбуждённо спросил: "Хевре, слышали новость?" - "А что ты имеешь в виду?" - ""Лулианию" коренным образом преобразовывают, меняя профиль. Об этом давно шли разговоры, а сейчас подписали приказ. Даже название меняют. Странно, что Зомембер на это согласился: ведь это его идея, его личный изыск - "Лулиания"!"
   Девушка почти не слушала, о чём тихо говорили мужчины у компьютера. Продолжая вязать, она искоса поглядывала на Ирми. Заговорил Ирми, и её руки задвигались медленней; она навострила уши, не очень вникая в его слова: "...Выпукло-вогнутый экран... Сложный оптико-психологический эффект... Я думал - могу и ошибиться. Потом понял: эффекты усиливают поле-ловушку... Клипы, что они на Заборе гоняют чуть не круглые сутки... Сам Забор - бесконечный выпукло-вогнутый экран - я пригляделся... Странный подбор музыки: "Петек Лаван" с гигантской одной гребёнкой и похоронно-колыбельными аранжировками детских песенок, группы подростков-силоноидов... как они теперь себя называют - далетарии!" - "Как-как?" - спросил Ноам, выпрямившись и уронив руки с клавиатуры. - "Не слышал? Далетарии - это они себе придумали как бы взамен силоноидов. Они говорят: мол, взрослые, солидные дяди и тёти - это элитарии, а молодёжь... должны же чем-то от их поколения отличаться! Раз уж живут в Далете, самом элитарном месте Эрании, значит - далетарии!.. Они давно играют на стиральных досках ихних бабушек. "Шук Пишпишим" - их первая группа, разве ты не слышал? А сейчас возникли всякие самодеятельные группы типа "Шавшевет" и "Шампанья", как бы от "Пишпишим" отпочковались и расцвели! ... Те же бабушкины доски. Короче, на Заборе всю дорогу гоняют клипы, а меж ними геометрические фигурки в броуновском движении и соответствующем... э-э-э... а-ритме... мелькают. Нам-то это знакомо: поначалу вроде красиво, но... действует жутковато. Словно бы тебе в мозг всё это ввинчивают, внедряют какой-то нужный им, зашифрованный посыл в подсознание... Я почти не сомневаюсь в этом..." - "А мы топчемся на месте, или - черепашьим шагом. Ведь нам уже продемонстрировали звукопожиратели..." - Гидон скривился, вспомнив неприятные ощущения на Дне Кайфа и на ханукальном концерте. - "Да что в этом такого уж страшного! Лекций-то больше нет! Поиграют на этом компе, теперь уже в Парке! - и выкинут его на помойку. А далетарии?.. каждый сходит с ума по-своему... В "Цедефошрию" их не пускают!" - ухмыльнулся Ноам, не отводя глаз от экрана, его пальцы быстро носились по клавишам. Бенци, не обращая внимания на занятие старшего сына, внимательно слушал рассказ Ирми, потом, не глядя на сына, заговорил:
   "Ещё в фанфаротории нам дали понять - это работы на стыке силонокулла и компьютерных игр.И не просто так себе работы, а исследование энергетических полей и их взаимодействия. Ну, конечно, прочие характеристики. Не зря же нас с нашего места согнали! Им ни к чему лишние глаза и уши, тем более - оппонентов... Зяма теперь важный, надутый ходит - как будто уже назначен советником при рош-ирия Эрании, не меньше! Сначала я думал, это какой-то бред: ну, какие у Зямы могут быть секреты? Мы же думали, не могут в солидной фирме такими делами заниматься на полном серьёзе! Но выражения лиц... а главное - какой-то странный сленг... - задумчиво поглаживал бороду Бенци. - Кто же мог думать, что это не трёп! Вдруг оказалось: действительно разрабатывалась программа, которая так неожиданно завершилась..."
   Ноам поднял голову и весело проговорил: "У нас с Максимом, кажется, получилось! Наверно, ваши разговоры помогли... Вроде бы информационный шум, а вот ведь!.. - и подмигнул близнецам, покрасневшим и переглянувшимся друг с другом; Рувик даже гитару опустил на колени, обратившись в слух. - Мы с Максом давно этим занимаемся, и вот только сейчас мне удалось ухватить... вроде уже что-то вышло! Послушайте!" - он пробежался пальцами по клавиатуре, и из громкоговорителей понеслась тихая мелодия, исполняемая на флейте на фоне шофара и ещё какого-то инструмента, что создавало эффект необычной, сложной и красивой гармонии. Близнецы снова переглянулись, Шмулик загадочно заулыбался, наклонился к близнецу и что-то прошептал.
   "Интересно! Это что - запись, или... братишки помогли? - заинтересованно произнёс Бенци, кинув беглый взор в сторону близнецов. Ноам, зардевшись, неопределённо мотнул головой в сторону принтера: оттуда медленно выползал лист бумаги, на котором мелькали ряды каких-то знаков. Бенци выхватил лист и вперился в него: "Что это?" - "А это... не знаю, как тебе объяснить... Со стороны как бы хевре балуются: придумали какой-то музыкальный код, коротко музыкод. Мы с Максом попробовали его в комп ввести - и вот что получилось!" Гидон подскочил к компьютеру, вперился в экран, послушал, уставился на выползающий из принтера лист бумаги. На худом его лице отразилось ошеломление, помолчав, он медленно произнёс: "Да, ничего не скажешь!.. Называется - хевре балуются. Надо этим, так сказать, баловством заняться всерьёз, может выйти кое-что стоящее и непредсказуемое! Это же преобразователь энергии! Я даже не могу себе представить всех его возможностей!" - "Вот мы с Максом и..." - пробормотал Ноам, покраснев. Бенци тоже покраснел, сурово сдвинув брови, сверкнул на близнецов глазами, в которых отчётливо мерцала горделивая смешинка, а губы против воли расползались в улыбке. Близнецы густо покраснели и заулыбались, их сходство с отцом стало просто потрясающим.
   "Адон Бенци..." - начал Ирми, но Бенци его перебил: "Я же просил: в моём доме никаких официальных обращений! Давно не был - вот и забыл!" - "Беседер, больше не буду... Я хотел сказать, что... э-э-э... сейчас у меня со временем... э-э-э... Но я как-нибудь заскочу специально - с мальчиками потолковать на тему музыкодов. Макс и Ноам правы: это преобразователи энергии, угав - мощный источник положительной энергии..." - "Ну, тов, Ирми, не надо перехваливать! Лучше помоги хевре. Кстати... когда твои приезжают?" - "Да уже скоро. У сестрёнки последние экзамены: хочет приехать в Арцену с дипломом врача-психолога!.." - "Поскорей бы! Много денег на международные переговоры уходит..." - пробормотал Максим еле слышно. Ренана уже не сводила глаз с Ирми, к тому же ей было очень интересно - что придумали братишки, что Ирми так загорелся их идеей. Она только бросила на них благодарный взгляд, улыбнулась и снова уставилась на Ирми.
   По клавиатуре уже бегали пальцы Ирми: флейта словно бы медленно удалялась, а шофар (а может, угав) зазвучал мощней, призывней, но и тревожней. "Так, мне кажется, будет эффектней, - тихо проговорил он. - Хевре учли только часть параметров, но, в общем и целом - отличная идея..." - "А если попробовать ввести вот такой файл..." - теперь уже пальцы Гидона, склонившегося к Ирми, быстро забегали по клавишам - зазвучала нежная свирель на фоне мажорных, мощных гармоний угава. На непривычно серьёзном лице Ирми мелькнула знакомая озорная искорка. Он поднял брови, с уважением посмотрел на близнецов, лица которых пылали то ли от смущения, то ли от гордости. Вдруг он виновато отвёл от них свой взгляд и словно ушёл в себя, пробурчав как бы сам себе: "У угава самого по себе... мощная энергетика... а если ещё усилить... Гиди, ты понял? - он обернулся к Гидону, пошептался с ним и пробормотал: - Нужна доработка... Только бы наши... э-э-э... оппоненты... не пронюхали..." Гидон с Бенци и Ноам с Максимом окружили Ирми, который ещё какое-то время молча продолжал манипулировать с клавиатурой и мышкой, сосредоточенно уставившись в экран, ни на кого не глядя. Пальцы летали по клавиатуре, из динамиков неслись мелодии, исполняемые преимущественно на духовых инструментах, плавно менялась громкость, менялись регистры. Всех позабавило ни на что не похожее звучание флейты в басах.
   Напрасно Ренана кидала взгляды на Ирми, не получая даже намека на отклик.
   "А теперь, простите, работай, - Ирми неожиданно взглянул на часы, сделал несколько суетливых движений, встал и смущённо заявил: - мне придётся покинуть вас. Я, похоже, увлёкся и теперь опаздываю..." Максим пристально посмотрел на приятеля и одними губами прошептал: "Что, опять Дарьюш? Значит, мои слова тебя не убедили?" - в его тихом голосе звучал плохо скрытый упрёк, очередная попытка отговорить друга. И тот, видимо, это понял: "Ага... то есть, нет... - Ирми густо покраснел, наконец-то, метнул стремительный взгляд в сторону Ренаны, увидел смешанный с отчаянием скрытый укор в её подозрительно заблестевших глазах, тут же виновато отвёл взгляд, опустил голову и устало, еле слышно прошелестел, словно продолжая старый спор: - Ну, Макс, сколько можно! Кончай... А-а-а!.. Я взрослый человек... знаю, что делаю..." - "ОК... тебе виднее..." - угрюмо пробурчал Максим, покачав головой, с плохо скрываемым упрёком, смешанным с сожалением, посматривая на друга. Ирми снова смущённо оглядел всех присутствующих, бросил немного виноватый взгляд на Ренану, чуть помедлил и вдруг резко развернувшись, почти бегом бросился к двери, чуть слышно бросив слова прощания. - "Ирми, не забудь: в шабат ты у нас!" - окликнул его Ноам. - "Конечно, созвонимся... Bye..." - через плечо бросил Ирми. Максим покачал головой: "Опять ушёл... Э-э-хх..." - "А что? Что происходит с парнем?" - осведомился Бенци. - "Да ничего... Дело житейское. Не для печати..." - Максим коротко мотнул головой в сторону близнецов и Ренаны. - "ОК... потом..." - согласился Ноам.
   Никто не заметил, как пошло пятнами лицо Ренаны, с горестным недоумением провожающей взглядом широкую спину уходящего Ирми. Только Максим заметил слёзы, закипавшие в глазах девочки. Он почувствовал неловкость, отвернулся и уселся к компьютеру. Вскоре остальные отошли, и он мог без помех уйти целиком в работу и на время забыть об Ирми, о Дарье, о Ренане... Он попросил близнецов не мешать ему, и они послушно направились к себе в комнату.
  
   Кризис
   Здоровяк и спортсмен Ирми свалился с тяжёлым гриппом. Лёжа в жару, он слабым голосом попросил Максима подменить его на это время в "Самоваре". Так Максим снова появился там, где, казалось бы, зарёкся появляться. Радостно встреченный тёплой компашкой, Максим убирал салон клуба вместо заболевшего друга. На отсутствие Ирми Дарья и женская часть группы отреагировали шумно, но к нему не приставали с вопросами. Удовольствуясь краткой информацией о болезни Ирми, обсуждали её за спиной Максима. Его вполне устраивало, что к нему не пристают, он молча делал своё дело и тут же покидал "Самовар". Ему повезло: за эти дни он ни разу не столкнулся там с Пительманом.
   Он, разумеется, не знал, что неделю назад в этой группе так или иначе сменили всех преподавателей. Одного из лучших уволили, когда он пожаловался дирекции на нетактичные, с душком, шуточки Вована и двух его приятелей. Трое его коллег сами ушли в знак протеста, скорее всего понимая, что если сами не уйдут, их выставят в столь же унизительной форме и с волчьим билетом. Примерно тогда же в группе начали курс газетного иврита: учащиеся весьма тщательно изучали газету "Бокер-Эр", осваивая язык через статьи и репортажи Офелии Тишкер. Вот когда пригодились стопки исправно появлявшихся на столике свежих номеров местной газеты!
   Конец нелёгкой недели ознаменовался для Максима странным разговором, который завёл с ним Вован Зейфер. Максим уже давно смекнул, что Вован, обделённый харизмой, привлекательностью и яркостью в любой жизненной сфере, всё-таки ухитрился стать неформальным лидером компашки.
   Неожиданно хриплым голосом Вован окликнул Максима, когда он направлялся к выходу. Это удивило и насторожило Максима: после его шутки на тему имени "Вулий - Вельзевулий" Вован его демонстративно не замечал. Недоуменно уставившись на Зейфера, Максим кивнул и присел подле него. Его недоумение возросло, когда тот неожиданно придвинулся к нему вплотную и предложил вместе выпить и закусить. "Вованчик, - покачал головой Максим. - Ты же знаешь, что я от Петра и Павла ничего не ем! - и добавил с нажимом: - И не пью!" - "А вот Дарья Ерёмку, считай, приучила! Ты-то у нас давно не был и многого не знаешь!.. А он её слу-у-ушает, поди, больше вашинских равов!" - подмигнув крутившейся рядом Дарье, заявил Вован. - "Что? Кого? А-а-а... Ерём-ку?.." - протянул ошеломлённо Максим, не сразу врубившись, что речь идёт о его друге. Вован усмехнулся: "Точно! Я о твоём корешке-"америкашке" говорю! Ещё бы приучить его одеваться в стиле... м-м-м... как её?.. струи... э-э-э... какой-то там гаммы - было бы оч-ч-ень классно! Но мы не теряем надежды". Максим почувствовал, как что-то внутри под сердцем, дрогнув, ухнуло вниз, лицо обдало жаром. Он пристально глянул на Дарью, медленно перевёл взор на Вована, по их насмешливым физиономиям и перемигиваниям поняв - блефуют! Немного успокоившись, он склонил голову набок, изображая вежливый интерес, пожал плечами.
   Вован, как видно, решил сменить тему. Придвинувшись ещё ближе к Максиму и слегка обдав его перегаром, он после небольшой паузы заговорил: "Да ладно... брось ты это! Я ж не о том... Приколы и меня сейчас мало колышут. Но если всерьёз, то я вот к чему... Мы с тобой умные люди, прекрасно понимаем, что тут чего стоит! И все эти занятия, тем более по ускоренной, но щадящей программе... Смех на палке!" Вован неожиданно откинулся на спинку стула, покачался на двух задних ножках, рискуя свалиться, и густо захохотал. "А кстати, когда вы заканчиваете курс?" - "Гиера?.. - весело уточнил Вован. - Это ты меня спрашиваешь?.. Тебе лучше знать! Разве не тот же гиер сам прошёл? Или у вас был другой курс?" - "Ты что?! Я чистокровный еврей! Мне только надо было сделать тшуву - и всё! Это тоже непросто: до сих пор я не считаю, что прошёл весь путь до конца! Столько ещё надо всего узнать, а главное - в себе самом поменять!" - "Ну, ладно... одна цена - и моему гиеру, и твоей... - как-её-там? - шу-бе! Могу себе представить! Когда ты приехал, ты действительно должен был держать фасон, вписаться во всю эту... э-э-э... картинку. Вон - даже шубу надел - по такой-то жаре!" Максим молча поглядывал на Вована и думал, что ещё тот ему выдаст. Вован вещал, важно глядя прямо перед собой: "У тебя же, голуба, просто не было выхода! Отсюда и прикид, и курить пришлось бросить, и этот... как-его-там!.. - каш-рупь... А нам ни к чему, время другое - прогресс семимильными шагами... панимашь... - прогудел Вован и вдруг заглянул Максиму в глаза, недоверчиво проговорив нараспев: - А мы-то все были уверены: блондинчик, гляделки маленькие, светлые - значить, один из нас, только чуть раньше нас... И тутась появился неспроста... А кто мы сейчас? - вдруг спросил он Максима, резко перескочив на другую тему. - Ну, конкретно... когда готовимся проходить этот самый... гиер?" - "Гиюр, ты хочешь сказать? - не выдержав, осторожно поправил Максим. - На иврите - гиёрим. А потом... будете, как и мы - евреями!" - "Значить, сейчас мы... э-э-э... гойе-рим? То бишь - гойеры?" - "Да нет же! Вы гиёрим!" - терпеливо поправил Максим. Зейфер оглянулся по сторонам и, рыгнув, повторил громко, на всю гостиную: "Я-то правильно говорю, а вот ты, голуба, ошибаешься! Мы тут все гойеры - это по-нашенски! Так и запомни! Нам так больше... ндравиться!!!.. Гойеры есть, гойерами и останемся! ГОЙЕР - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!.." Дарья крутилась тут же, прислушиваясь к разговору. Засмеявшись, подмигнула Вовану и отошла к другому концу стола, усевшись среди девушек.
   Максим пожал плечами. Вован снова приблизил к нему своё лицо, набычив голову: "Ну, давай выпьем за нашу дружбу! Я так понимаю, ты свой в доску! Не зазря же эту... как-её... шубу надевал!" - "Какую шубу? - сделал Максим вид, что не врубается в зейферовский новояз: - Здесь в Арцене тепло, никто в шубах не ходит. Я и в Питере почти никогда зимнего пальто не носил!" - "Ну, ты же сам говорил... эт-та... шуба... или... как-её? шува..." - продолжал гнуть своё Вован. - "А-а, ты хочешь сказать - тшува!" - Максим сделал вид, будто только что сообразил, о чём Вован толкует, слегка от него отстраняясь. - "Ну да! Так было надо! Ну, значить, тоже... задание получил! Ну, ты же тоже здеся по программе "Штиль"?" - "Задание?.. "Штиль"... Ну... допустим..." - ошалело, почти про себя, пробормотал Максим. - "Оно у тебя отлично выходит, но ты это брось! Мне ты можешь сказать: кто твой куратор? Может, куратор у нас с тобой один и тот же... или знакомые они промеж собой! Так ведь?"
   Максим утратил дар речи, не сразу смекнув, о чём толкует Вован. Он подумал: "Вот оно... Зейфуллин - Зейфер... С чего это он решил, что для Арцены Зейфер - подходящая трансформация! Или... маска..." А тот увлечённо вещал, не глядя на него: "Своего-то кадра я всегда готов поддержать. Я, значитца, тебя порекомендую, так сказать, устрою. В рост пойдёшь, будешь возглавлять посредническую фирму по поставке в Россию... этих самых... ну, летающих тарелок! Это тебе не какая-то там "Люль-я-не-я", Ай-люли!.. Деньги будешь лопатой грести!" - "О чём это ты? О каких тарелках? Я ж не по посуде, не по фарфору, фаянсу или там пластику... Я программист, нынешняя специализация - финансовые программы. Ещё немного по психологии, типа хобби..." - забормотал Максим, Вован непрерывно мотал головой, понимающе ухмыляясь: "Вот и я о том же: нам как раз нужен опытный финансист с психи... как-его?.. ...ческим уклоном и опытом работы в Арцене".
   Максима внезапно осенило: летающими тарелками Вован назвал руллокаты. Он на секунду остолбенел. "Это, стало быть, Дашке Ерёмка сказывал, что скоро евонный батя приезжает, фирму откроет, филиал евонной калифорнийской по выпуску летающих тарелок. Это ж вы с ним такие прикольные штуки собрали, теперь их, может, будут и тута делать. Правда, вы им зачем-то дали какое-то дурацкое название". - "Не понимаю, о чём ты... Мало ли, чем мы с ним баловались, давно уже забросили это дело! И не знаю, откуда ты взял про отца Ирми, что он приезжает, лично мне ничего про это неизвестно! А мне бы он сказал: мы с ним близкие друзья. Ты что-то напутал..."
   Максим ошеломлённо глядел на Зейфера. Он не мог поверить, что Ирми о руллокатах кому-то мог рассказать - сам же просил никому раньше времени не болтать. И кому! - малознакомой особе, которая непонятно зачем осела в Эрании со всей этой "хавурой". Максим видел, что Ирми от неё совсем потерял голову, но чтобы настолько?!..
   Дарья, услышав, о чём идёт разговор, села напротив Максима, изящно подперла голову рукой и с улыбочкой сказала: "Нам сказали, что работники престижной фирмы не имеют права свои разработки патентовать без разрешения начальника патентного отдела!" - "Запрет, чтобы ты знала, касается только тематики фирмы. А если я, к примеру, изобрету... ну, скажем... э-э-э... вечный двигатель в пивной бочке, или пятое - квадратное! - колесо к телеге, то это боссов не касается, потому что - не тематика фирмы. Но к нам конкретно это не имеет отношения. Дарья, ты просто что-то прифантазировала из того, что тебе Ирми рассказывал. Я даже начинаю подозревать, что путаница вышла из-за языкового и ментального барьера". - "Ну, почему, Максюша... - нудил своё Вован. - Давай-ка выпьем за летающие тарелки, стаканы, кружки, стопки, протчую посуду! Мне как раз нужен такой вот кадр, как ты. А то, если и есть тут у нас кто стоящий, то - бабы... А с них какой толк! Преподы - все волки! Чужие они, совсем чужие! Вот, слава вашему Б-гу, погнали этих досов и недоумков, что затесались..." - "Погнали... Ну, погнали... тебе-то что!" - Максим говорил как в тумане, только думал, как бы осторожно свернуть беседу, уйти домой. На языке вертелось: "Если это всё тебе такое уж чужое, Зейфер, то - что ты тут делаешь? Почему не вернёшься домой?" Но он понимал: молчание - золото. Пьяные намёки Вована, слова про изгнанных преподавателей повергли его в шок. Он собрал всего себя в кулак, ничем своих чувств не выдал. Самоваричи уже узнали про руллокаты и отца Ирми, который хочет открыть здесь фирму по их изготовлению - это повергло Максима в уныние. На помощь пришла Дарья: наклонившись над ними и игриво поведя плечами, она пропела: "Ладно, мальчики... Проехали..."
   Неожиданно Максим увидел: не только Вован, но и Дарья пьяна - не придуривается, не разыгрывает его, по обыкновению, пьяна по-настоящему! "Вот откуда их откровенность!.. Тоже мне, Штирлицы грёбанные!" - подумал Максим. Он встал: "Извините, я в туалет", - а оттуда прошмыгнул к запасному выходу.
   Идя к дому через пустырь, он ожесточённо прокручивал в голове эту беседу и одну и ту же мысль: "Интересно, кому понадобился этот щадящий блиц-гиюр, - чёрт их побери! - и, главное, эти "штили"!.." Как бы в ответ, перед глазами в который раз вспыхнуло: Пительман с приторной ухмылкой маячит на фоне пыхающего самовара. В ушах - пронзительным колокольчиком смех Дарьи. Смутно мелькнула мысль, что такая женщина может и вправду притянуть к себе как магнитом, он где-то по-мужски понимал Ирми, сочувствовал ему. Он впервые подумал о том, что это был за универ, где она английский так классно освоила - наверняка, серьёзнейший спецкурс.
   На кухне в пижаме сидел, пригорюнившись, Ирми, перед ним ополовиненная бутылка водки и полупустой стакан. Лицо красное, воспалённое.
   "Ты что, friend? Решил попробовать на себе российские традиции? Ты же болен! Какая у тебя температура?" - "Надо, надо, надо приходить в норму... Дарьюш говорила - так у вас в России лечатся..." - бормотал он, и лицо его краснело с каждым глотком. Максим силой отобрал у него бутылку и стакан и сердито приказал немедленно лечь в постель: "Я же чувствую: у тебя сильный жар! При температуре этого ни в коем случае нельзя, дурья ты башка!" - последние слова Максим в сердцах выкрикнул по-русски. Ирми, набычившись, только мотал головой, потом поднял голову и отчётливо, с хрипотцой, выговорил: "Дурья ты башька! Дурья - это Дарья? Да? А Башька - это кто?"
   С большим трудом Максим вывел его из кухни и уложил в кровать, укутал одеялом и включил отопление. Увидев, что тот почти засыпает, он медленно и тихо произнёс: "Ирми, нам больше к "Самовару" даже приближаться нельзя! Поправляйся, тогда поговорим... Э-эх! Наломал же ты дров..." - снова по-русски пробормотал он в сердцах.
   Ирми опаздывал на свидание, отчего испытывал неловкость: он терпеть не мог неточность и необязательность. Арценская безалаберность так и не стала его привычкой, и он не хотел показаться Дарьюш человеком необязательным. Поэтому он на предельно дозволенной скорости рванул в сторону широкой скоростной магистрали, отделяющей Меирию от Эрании. Через пять минут машина лихо подкатила к "Самовару". Дарья уже лениво прогуливалась вдоль здания, поглядывая на часы.
   Усаживаясь в машину рядом с Ирми, Дарья пристально, с лаской, смешанной с упрёком, взглянула на парня и, помолчав, задумчиво протянула: "А у меня, между прочим, крутая идея! Мы с fellows в "Бокер-Эр" сегодня прочитали интересную вещь - и что важно, все-всё поняли! Представляешь, какой успех?" - Дарья искоса лукаво и с торжеством глянула на Ирми, который как раз внимательно смотрел на дорогу и рассеянно улыбался. "Теперь мы знаем, - продолжала Дарья: - Парк закрыт на ремонт, но самые крутые уголки работают. "Цедефошрию" ты, конечно же, знаешь: это лицо эранийского Парка. И (большой секрет!) его будущее! Но вот один новый уголок ты точно ещё не знаешь - вот туда мы с тобой нынче и направимся. Нам о нём Офелия рассказала!.. Знаешь, в "Самовар" сейчас приглашают разных важных и интересных персон. Вот и Офелию!.. Так вот, она нам тонко намекнула, что там будет после Великой Реконструкции... Ой, Ерёмушка, только никому не говори, что я тебе сказала! Так вот... там будет одно очень элитарное место, куда не все, а только особо посвящённые и приобщённые смогут попасть. А сейчас это... простенько и со вкусом - "Романтические гроты"!"
   Ирми чуть не врезался в притормозившую перед ним на красный свет машину, но вовремя нажал на тормоз, буркнув: "Чуть аварию не сделал..." Дарья незаметно прижалась к нему, но он осторожно отстранился: "Я же просил не создавать аварийную ситуацию..." - "А я хотела тебе рассказать о том, что за люди посещают нас! Разве тебе неинтересно?" - "Мне интересно не сделать аварию. Я хотел пригласить тебя в "Шоко-Мамтоко" в центре Эрании, недалеко от ирии и Центрального Кеньона (торговый центр)". - "А я хочу в "Романтические гроты"! К Забору мы уже ходили, помнишь? - там давали "Шук Пишпишим" "Шавшевет". Забавные клипы! класс!!! Лучше, чем в телевизоре! Сегодня, говорят, там снова дают "Петек Лаван" - кстати, овечий цирк. Оттуда ближе всего в "Гроты"..." - "Да не хочу я в эти "Гроты"..." - нерешительно пробурчал Ирми; ему уже довелось читать о них в "Бокер-Эр", и он понял, что к этому месту приличному человеку даже приближаться не стоит. - "Но я очень хочу тебя туда сводить!" - решительно заявила Дарья, глянув на Ирми загадочно-маняще, чтобы разом отмести все возражения.
   Ирми, вздохнув, свернул в сторону Парковой площади, через считанные минуты припаковал машину. Они вышли на площадь. Ирми подумал, что если бы не Дарья, когда ещё он бы увидел Бесконечно-великий Забор, эту огибающую площадь зловеще мерцающую стену, уходящую ввысь в бесконечность... "Хотя бы за это - огромное спасибо Дарьюш... Интересно, что за оптический эффект они используют?.." - подумал Ирми, разглядывая Забор и почти не слушая щебечущей ему прямо в ухо Дарьи: "А ещё... нынче в "Цедефошрии" крутое ночное представление... Это после "Гротов"..." - стрельнув в него блеснувшими стальным клинком глазами. - "Дарьюш, мы в "Цедефошрию" принципиально не ходим! Я тебе это уже говорил!" - решительно мотнул головой Ирми, даже не дослушав. - "Что я слышу, Ерёмушка!? Ты не любишь силонокулл!? - воскликнула Дарья. - Это же самое крутое в Арцене! Его так поэтично называют stream! Не-ет, так нельзя! Место современного человека - в струе! Офелия знаешь, как расхваливает силонокулл! Самое модное и прогрессивное музыкальное течение в мире! А Клим Мазикин... Знаешь, кто это такой? Между прочим, тоже из России... в смысле - корни. Его тоже к нам в "Самовар" пригласят! Адон Пительман сказал нам, что скоро он пожалует в Арцену - и тогда... - она искоса глянула на закаменевшее лицо Ирми. - Нет, ты просто обязан сводить меня в "Цедефошрию", в ресторан "Таамон-Сабаба". Ты ж "американец": на "Цедефошрию" и на "Таамон-Сабаба" с девушкой тебе должно хватить денег!"
   Они огибали Забор, мимо них сновали толпы эранийцев. Дарья старалась потеснее прижаться к Ирми, обвив его талию рукой, заглядывая ему в глаза. "Нет, Дарьюш, - неожиданно твёрдо произнёс Ирми и отстранился от неё, стараясь не встречаться с нею глазами. - Не уговаривай! В "Цедефошрию" я не пойду, в "Таамон-Сабаба" - тем более! Даже не проси! И не в деньгах дело!" Они остановились, застыв друг против друга. Ирми проговорил ещё твёрже, в его синих глазах сверкнули молнии: "Я не люблю над-мелодическую и над-ритмическую музыку и рестораны типа "Сабабы" не посещаю, и ты это отлично знаешь! Я мог бы сводить тебя в "Цлилей Рина", если бы не закрыли на ремонт. Вот туда - с удовольствием, и никаких бы денег не пожалел! Ты же хочешь к традициям приобщиться..." Глаза Дарьи засверкали всеми оттенками стального клинка, голос взлетел почти до визга: "Да ты что, к фанатикам? Не-ет! Ни за что!"
   Ирми резко остановился и выпростал руку из-под прильнувшей к нему Дарьи. Спохватившись, она сменила тон на проникновенный: "Пойми, Ерёмушка, нам Офелия про них всё рассказала: у них опасный звуковой наркотик... как-то он так называется... шо-фёр, кажется, или... как-то так... С живых барашков - представляешь? - рога обламывают и делают эту жуткую штуку, одурманивающую людей! Такие садистские приколы не для гойеров!" - "Как-как ты сказала? Что это - гойеры?" - изумлённо поднял брови Ирми, пропустив мимо ушей бредовые слова Дарьи о "бедных барашках". Дарья хохотнула, игриво толкнув его в бок: "Так мы недавно решили себя сами называть. Ведь у нас гиюр особый, экспериментальный, и учителей нам поменяли, и программу. Вот Вованчик и придумал такое название - гойеры! Наш лозунг: ГОЙЕР - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!" - "Интересно... - ошеломлённо протянул Ирми и замолчал, потом вдруг покачал головой: - Жаль, Дарьюш, что я с самого начала не предложил тебе рвануть в Меирию. Теперь "Хайханим" там в "Шоко-Мамтоко" выступают: уж раз закрыли "Цлилей-Рина", то где-то людям надо любимую музыку слушать..." - Ирми уже собирался повернуть обратно к машине. Дарья качнула головой и затараторила: "Нет! Ни за что! Я же сказала, что не хочу этих приколов! И сама не пойду и тебя не пущу! Офелия нам глаза раскрыла на фанатиков "Хайханим"! Погоди! С ними ещё разберутся, с чего это они зубы скалят и над кем смеются!"
   У Ирми вертелось на языке: "А я-то верил, что ты и правда хочешь приобщиться к еврейству..." Но он только слабо и жалко улыбнулся, спросил: "А на каком языке вы с Офелией общались? У неё же очень высокий иврит". - "А мы её поняли! Современные интеллигенты всегда найдут общий язык! И знаешь что? - главное чуть не забыла! Офелия мне предложила неплохой deal: вести телепередачу, пока что часовую... по истории мировых религий в свете музыкальной культуры... Уже сейчас! Представляешь? Говорит, что ей редко приходилось видеть такую фотогеничность... Ты рад за меня?" Ирми искоса посмотрел на Дарью: шутит, или всерьёз? - и снова промолчал; он что-то не помнил, чтобы Дарья говорила ему об изучении журналистики в Москве. Он не заметил, как Дарья увела его от Забора с его цвето-звуковыми изысками, наводящими на Ирми тоску. Они уже углубились в извилистую аллею. Дарья тараторила: "Ты не читал последний номер "Бокер-Эр"? Там статья Офелии про хасидскую музыку и про... этого... шофёра..." - "Про шофар... - автоматически поправил Ирми. - Что ж, почитаю: интересно же, что она ещё нафантазировала!"
   Неожиданно Ирми впервые за всё время их знакомства почувствовал - эта, по сути, совершенно чужая ему женщина его начинает раздражать. Но Дарья, не ощутив внезапно дунувшего меж ними холодка, увлечённо болтала: "Офелия очень интересно пишет про изобретателя силонофона. Мощный мужик, там есть его фотка! Как его зовут... Как-то интересно - Ад-Малек... Оказывается, он и его семья происходят из влиятельного и уважаемого клана в посёлке Аувен-Мирмия. Знаешь, почему так назвали их посёлок?" - "За фантазиями твоей Офелии мне не угнаться, но название действительно интересное!" - "Так ты ничего не знаешь? Даже не знаешь, что был у них город Ладенийа, очень красивый и большой город... столица государства древнего народа мирмеев?.." - "Мы вообще-то думали, что мирмеи - это арабы, большинство которых хлынуло в Арцену в последнее столетие... Отдельные хамулы (араб. - кланы) жили в течение последних пятьсот - тысячи лет... уходили... снова возвращались..." - заметил Ирми. Но Дарья не слушала и увлечённо тараторила: "Точно! Это и было около то ли 500, то ли 1500 лет назад, когда этот город, разрушили... то ли крестоносцы, то ли ещё какие-то варвары... и убили их вождя Ладена, который этот город построил - вот потому-то город так и назвали... Короче, не знаю я подробностей, сам прочти в источниках. Главное: Ладена зверски убили захватчики. А на месте древней Ладенийи теперь построили эту вашу Неве-Меирию - это совсем недавно учёные открыли! Про это ещё в газетах писали!" - "Да неужели? - воскликнул Ирми, осторожно отстраняясь от Дарьи. - Это что-то новенькое! Я не помню никаких раскопок на этом месте, тем более - недавних! - сбивчиво заговорил Ирми, изумлённо глянув на свою спутницу. - Сколько нам известно, там была всегда холмистая пустыня, ни деревца, ни травинки... 20 лет назад на совершенно голых холмах молодёжь основала маленький посёлок - и вот разросся, настоящий зелёный оазис, промзона и прочие прибамбасы... А археологического парка - не было! Иначе бы там посёлок не построили..." - "Уж наверно, Офелия лучше тебя знает! Она такая эрудированная - и в истории, и в литературе, и в архитектуре... А уж в музыке как разбирается! Ещё она сказала, что Шалем тоже был мирмейский город... Об этом и архитектура его свидетельствует..." - "Какая архитектура - новая, или старая?" - "Неважно, какая - Офелия не уточняла... Мы сейчас хотим, чтобы нам организовали экскурсию по всем местам, где когда-то жил древний народ мирмеев... Шалем, Аувен-Мирмия, где родился и вырос саиб Ад-Малек... Мы, Офелия и её друг..." - "ОК, Дарьюш, на темы сказок "1000 и одной ночи" мы не будем с тобой спорить. Одно Офелия не придумала: мирмеи - действительно очень древняя... вот только не нация, а профессия", - последнюю фразу Ирми пробурчал в сторону.
   "ОК, проехали... А сейчас давай свернём вот в эту аллейку! Смотри, как тут красиво и заманчиво!" - "А что там?" - спросил Ирми, остановившись и опасливо вглядываясь во мглу, куда тянула его Дарья. - "Пошли, пошли! Увидишь, как тут классно!" - и она повлекла его в одну из самых тёмных аллей. - "Я не хочу..." - "Боишься?.." - усмехнулась Дарья. И Ирми, махнув на всё рукой, пошёл за нею.
   Мрачная аллея напоминала гигантскую спираль, туго скрученную и затейливо сплетённую из густых ветвей. Тут и там мерцали огоньки - то ослепительно ярко, то чуть заметно, струясь в причудливом, неровном ритме то змейкой, то спиральной цепочкой. Ирми, парень неробкого десятка, с опасливым интересом поглядывал по сторонам и осторожно поддерживал девицу, то отстраняющуюся от него, то внезапно громко взвизгивающую, крепко к нему прижимаясь. От неожиданности Ирми оступился и чуть не упал, ухватившись за Дарью. Она прыснула и пробормотала: "Надеюсь, ты не уронишь девушку?" - "Как можно, как можно!" - засмеялся и Ирми, почувствовав неловкость. - "Да ты не бойся! Тут волков не водится!" - "А я и не боюсь..."
   Аллея круто петляла, при каждом крутом повороте от неё в разные стороны отходили крохотные живописные тропки, ведущие в замшелый таинственный грот в форме крутого завитка ракушки. Мелькающие в апериодическом ритме яркие вспышки света выхватывали то один кусочек живой изгороди, то другой. Словно бы в такт с причудливым узором вьющихся пёстрых растений были едва слышны шелестящее-скребущие звуки струящейся воды и неожиданно - контрапунктом! - звонкие шлепки капель о поверхность невидимого водоёма. И... никаких иных звуков. На Ирми накатывало нарастающее уныние. Шаги и собственный голос словно бы поглощал толстый слой рыхлого, переливающегося немыслимыми оттенками мха, покрывшего землю и камни, как бы выполненных в виде низких удобных креслиц и диванчиков. "Ты что, испугался, darling?" - заботливо прошелестела Дарья, уловив в яркой вспышке света тревогу на лице Ирми. - "Конечно, нет! В Лос-Анджелесе примерно так устроены Пещеры страха, так что я к приколам привык", - отозвался Ирми.
   "Остановись, присядем тут: тихо, спокойно, никто не помешает..." - неожиданно отчётливо и звонко заявила Дарья, погрузившись прямо в мягкий мох, устилающий маленькую полянку в одном из гротов; юбка её высоко задралась. Ирми покраснел, украдкой глянув на открывшиеся выше колен ноги. Дарья поймала его взгляд, но явно не торопилась одёргивать юбку. Ирми не заметил, как опустился на мягкий мох рядом с нею. При очередной вспышке слепящее-молочного света он вдруг увидел в сверкнувших льдом и сталью глазах Дарьи торжествующе-хищное выражение. С усилием встал на ноги, стряхнул с брюк веточки и решительно произнёс: "Всё, Дарьюш! С интересным и таинственным местом ты меня познакомила. Представление я получил, впечатлений надолго хватит. Двигаем обратно. Хочешь - поехали в "Шоко-Мамтоко" в Эрании-Бет. Не хочешь - я тебя подброшу домой..." - "Я хочу ещё тут с тобой побыть! Тут твоих fellows нет, Максим не следит, никто ничего тебе не скажет!" - "Но я не хочу..." - "А в "Цедефошрию"?" - "И не мечтай! Я тебе уже сказал - силонокулл не для людей с хорошим музыкальным вкусом..." - "Ах-ах! Какой у нас музыкальный вкус... А вот эти твои ниточки тебе не мешают с женщиной..." - и она легонько схватилась за цицит. - "Перестань!.."
   Неожиданно она выпрямилась, потянула его вниз. Он не удержался на ногах, плюхнулся в мягкий мох. Дарья прижалась к нему всем телом, подняла лицо очень близко к его лицу и крепко поцеловала его в губы. "Ну, Дарьюш! Ты что!.." - пролепетал ошеломлённый Ирми, чувствуя, как его захлёстывает огромная волна нарастающего скачками возбуждения, которое он уже не способен контролировать. "Да брось ты... Никто ведь нас не видит! Полный интим!"
   Её рука оказалась у него на колене, потом на бедре, медленно продвигаясь всё выше и выше. Внезапно навалившаяся тишина набилась в уши, затуманивая сознание. В безмолвном ускорении мелькали вспышки белого света вперемешку с непроглядным мраком. От бешеных мельканий, вязкой тишины, поцелуев и прикосновений Дарьи, пьянящего запаха её крупного тела у Ирми закружилась голова. Дарья покрывала его лицо влажными поцелуями, и ему уже не хотелось уклоняться...
   Ирми выскочил на аллею, ускорил шаг, потом почти побежал. Он не помнил, как выбрался из "Гротов", как нашёл тропку посветлее, без навевающих жуть звуковых и световых эффектов, как эта тропка вывела его прямо на площадь, где раньше находился главный вход в Парк, а теперь нависал Бесконечно-Великий Забор... Он выскочил на площадь, оглядываясь по сторонам. Звуки, несущиеся от Забора, освещавшие окрестности раздражающе-мельтешащие картинки мешали сосредоточиться и найти стоянку, где он оставил машину. Наконец, он увидел её и рванул туда.
   Он сидел в машине и долго не мог придти в себя. Лицо мучительно горело, он не знал, как отряхнуться от никогда ранее не испытанного им унижения... В горле застрял комок, болезненно перекатывающийся и поднимающийся к глазам, пылающим сухим жаром. Руки дрожали, и он никак не мог вставить ключ зажигания. Он опустил голову на руль, и так сидел некоторое время, пытаясь успокоиться и придти в себя. Постепенно он осознал, что "Гроты" - последняя капля, как бы знак: пора покончить с Дарьей и со всей самоварной историей...
   Когда он поднял голову, собираясь завести машину, непонятно откуда возникла Дарья, по-хозяйски раскрыла дверцу и, как ни в чём не бывало, уселась рядом с ним, спокойно и буднично спросив: "Ну, куда теперь, трусишка?" - "Не знаю..." - не глядя, буркнул Ирми. Ему показалось, что она привычно высасывает из него волю, и это его разозлило. Он постарался вложить в голос всю решимость и злость и отрезал: "Времени на развлечения у меня сегодня больше нет - желания тем более..." Дарья будто не слышала, она деловито рылась в сумке, попутно пытаясь прижаться к нему, словно не замечая, что он старается отстраниться от неё, демонстративно отводя глаза в сторону. Она как бы сама себе бормотала: "Бывают же такие скромники среди "american boys"... Не ожидала!.. А впрочем, мужик ты... э-э-э... ничего... стоящий... не из самых пропащих... э-э-э... есть потенциал... Наверно, тебе помешали твои ниточки, поэтому ты и... э-э-э..." - "Сделай милость, помолчи хоть сейчас..." - буркнул Ирми.
   Когда он, после очередной её попытки прижаться, резко отстранился, Дарья выпрямилась, глаза её метали молнии, она прошипела: "Я думала - я для тебя важнее твоих замшелых friends... А ты... До чего же ты погряз!.. И ещё смеешь обвинять Офелию во лжи! Ты посмотри на своего Максима - вот уж совершенная серость, и внешне, и внутренне!.. А как вы с ним выглядите: эти неопрятные висящие вдоль портков нитки, эта... э-э-э... тюбетейка... А причёска!.. Мракобесие аж из ушей кисточками прёт!.. Да сколько тебе лет, что всё играешь в эти глупые игры?!" - "Мне-то 25, - буркнул Ирми, не глядя на неё и затормозив на перекрёстке, перед тем, как свернуть на главный проспект Эрании. - А вот сколько тебе?" - "Вообще-то, у дам этого не спрашивают, но тебе так уж и быть - скажу: за 30! Я взрослая женщина, много чего в жизни повидала и многому тебя могу научить!" - "Спасибо, Дарьюш, уже не надо: научила..." - сухо, срывающимся голосом произнёс Ирми. - "Да? Ты так полагаешь?" - "Да! Твои университеты я окончил!" - "Ну, я надеюсь, у меня будет ещё возможность преподать тебе не один урок..." - "ОК, со своими возможностями разбирайся сама... без меня и моих... как ты их зовёшь, ниточек! Будто до сих пор не знаешь, как эти ниточки и эта тюбетейка называются!.. Это многое проясняет..." - не глядя на неё, отрезал Ирми. - "ОК!.. Как бы не пожалел! - ледяным голосом отчеканила она: - А сейчас... хотя бы отвези меня домой, как это водится у приличных boy-friends! Если уж на "Таамон-Сабаба" денег пожалел... И я ещё хотела с этим типом... в таком-то прикиде... появиться в приличном месте типа "Цедефошрии"!" Ирми не отвечал и не глядел на Дарью, стараясь даже не слушать, что она говорит.
   Спустя считанные минуты он притормаживал у дверей "Самовара". Дарья демонстративно смотрела в окно, но пару раз всё-таки кинула на него украдкой любопытный, привычно жаркий взгляд. Но он уже не смотрел на неё. Дарья медленно выбиралась из машины, долго придерживая дверь, как бы ожидая чего-то, но он и не взглянул на неё, только нетерпеливо дёрнул плечом, что-то буркнув. Ей ничего не оставалось, как покинуть машину. Тут же, не глядя, он дал газ и развернулся в сторону Меирии.
   Он не видел, что к Дарье уже спешил некто, тихо прошипев: "Почему не задержала? Почему вас не оказалось на месте, куда ты должна была его привести? Почему хотя бы камеру не включила? А теперь, как я понимаю, и поссорились... Упустила "америкашку с летающей тарелкой"! - на что Дарья, залившись румянцем, виновато кивнула. - Теперь свищи ветра в поле... Как мы его теперь?.. Тоже мне ещё, Далила грёбанная..."
   Возле дома, запирая машину, Ирми сунул руку в карман и наткнулся на клочок бумаги с написанным её почерком номером телефона, скатал его в трубочку и с ожесточением кинул в лужу на тротуаре.
   Сердце тихо ныло, сухие глаза мучительно горели, как и всё лицо, а перед мысленным взором почему-то мелькнуло отчаянное лицо Ренаны, ни намёка на укор, только горечь и отчаяние... Потом лица её братьев-близнецов и Ноама...
   Максим сидел у окна, уткнувшись в книгу. Увидев лихорадочные,, словно бы полные слёз, но сухие синие глаза на горящем лице Ирми, он всё понял и не стал ни о чём спрашивать, решив, что друг ему потом сам расскажет о пережитом - если захочет. Не глядя на Максима, Ирми тут же, не переодеваясь в домашнюю одежду, прошёл в душ и включил воду...
   Выйдя из душа сорок пять минут спустя, он, не глядя на друга, запинаясь, проговорил: "Через три дня мои прилетают, и мы с тобой переезжаем в Неве-Меирию. Прости, что я тебе об этом вовремя не сказал, нам придётся очень быстро собрать пожитки..." - "Да ничего, Ирми! Главное, что твои приезжают, что мы перебираемся подальше от... Беседер... молчу-молчу... - и, почти без паузы: - А я, между прочим, кое-что тут ухватил. Мы же с Ноамом бились над обратным преобразованием!"
   Максим молча заваривал чай и накрывал на стол. Когда они уселись за маленький столик на кухне, он медленно и тихо заговорил: "Не хотел тебе раньше говорить... Но эта "гойерская кнуфия"..." - "А ты-то откуда это словечко знаешь?" - "Мне Зейфер сказал, пьяный был в стельку (это Максим выговорил по-русски), как у нас говорят... Он мне фактически признался, что они сюда подосланы и подсажены. Штили называются... Понимаешь? Потому-то они - в таких тепличных условиях, а их гиюр назвали экспериментальным. Их не к гиюру готовят, как я понял, а... к борьбе с антистримерами, как Тумбель соприхлебатели нас называют... Как видишь, я правильно угадал - неспроста Зейфуллин превратился в Зейфера!.. Вот только зачем ты... их человеку... э-э-э... про руллокат рассказал? Ведь они уже планы строят, как его в Россию поставлять и большие бабки на этом срубать... Надо подумать, как защитить твоего отца от Тумбеля... Опасный тип..." - "Ох, Макси, не надо сейчас об этом, мне и так... противно всё это... Сам себе противен..." - "Выпей стакан крепкого горячего чаю и иди спать... Но с мёдом, обязательно с мёдом!"
   Через неделю Ирми сказал Бенци, что только что прибыли его родители с сестрой и хотят нанести визит Доронам, познакомиться с семьёй друзей их сына Ирми. Бенци предупредил: "Ты знаешь - мы перевезли Нехаму и малышей в Неве-Меирию к родителям Нехамы, где всё ещё полным ходом идёт ремонт. Гостей-то принять сможем, только не обессудьте на балаган..." - "О чём вы говорите, Бенци!" - махнул рукою Ирми. Ему всё ещё было трудно избавиться от неловкости при беседе с Доронами, даже с Ноамом он чувствовал себя скованно.
   Итак в почти готовом салоне дома Ханани в Неве-Меирии появились высокий, представительный мистер Неэман и невысокая, с приятным улыбчивым лицом и такими же ярко-синими, как у Ирми, глазами, миссис Неэман. С ними - симпатичная девушка, очень похожая на брата, только черты лица тоньше и мягче, выражение не такое озорное, но и более решительное. Следом застенчиво ступали Ирми и Максим.
   Ирми быстренько представил родных Доронам и зашедшему к ним Гидону Левину. После этого он на негнущихся ногах направился к нахохлившейся в уголке Ренане. На лице виноватое выражение, густо покраснев, он смущённо пролепетал: "Ренана, шалом! Я очень по тебе соскучился!.." Ренана хотела вскочить, убежать, пылающее лицо и огромные глаза, полные слёз, были красноречивее слов. Она пыталась что-то сказать, но не смогла и крепко закусила губу, чтобы не разреветься. Ирми сделал ещё шаг к ней и проговорил сдавленным голосом: "Прости, прости меня... Считай, что я был болен, а теперь выздоравливаю... Прости... Вот и мои приехали, а твои переезжают, и ты тоже... Со временем... мы будем... рядом... вместе..." - быстро забормотал он, робко коснувшись её руки. Подошёл Максим, и Ирми уже смелее сказал: "Пошли, я хочу познакомить тебя с моими..." - "Не нужно... Я же маленькая девочка... зачем меня с кем-то знакомить..." - "Ренана, неужели ты никогда меня не простишь? Ну, пожалуйста..." - "Пошли, Ренана, - проговорил Максим ласково, едва касаясь её плеча. - Я хочу тебя познакомить с Челл... э-э-э... с Хели, это сестрёнка Ирми, очень хорошая девушка, врач-психотерапевт!" - и он покраснел. Ренана упрямо качала головой, стараясь не смотреть на Ирми.
   Бенци через весь салон наблюдал эту сцену и что-то прошептал сыновьям. Близнецы подошли к Ренане и повели её к отцу. Тот тихо беседовал с мистером Неэманом, искоса наблюдая за приближающейся группой. Позади шёл смущённый Ирми, Максим что-то тихо ему шептал, успевая поглядывать на Хели, сидевшую на диванчике и беседующую с Нехамой, которая кормила грудью малыша. Ирми, красный от смущения, представил родителям и сестре Ренану. Девушка тут же убежала на кухню, куда вскоре пришли все трое братьев: "Ренана, мы приготовим к чаю - папа просил нас распорядиться о чае... А тебя он хочет видеть в салоне..."
   3. Блюз первого луча
   Снова дома!
   До чего же здорово вернуться домой после долгого-долгого отсутствия! Чуть не до слёз тронули Ширли и Рути распахнувшиеся под крылом самолёта стремительно приближающиеся пейзажи Арцены, встретившие их радостной улыбкой.
   Однако, вместе с тем возвращение в Эранию-Далет для семьи оказалось не лишённым и горькой пилюли. Вернулась и душным туманом повисла в их благоустроенной вилле не лишённая нервной агрессии атмосфера ожесточённых споров на темы силонокулла и его грядущего торжества в Арцене. И это при том, что Моти ещё в самолёте просил близнецов не затевать и не подогревать споров, задевающих не только Ширли. Окунувшись в знакомую, хотя и очень изменившуюся за время их отсутствия, атмосферу, братья не могли отказаться от удовольствия позлить сеструеё, а заодно и показать родителям, за кем в семье будущее, у кого сила.
   Сразу по приезде Ширли свалилась с ангиной и высокой температурой. Ещё в самолёте она почувствовала начинающийся озноб и сильную боль при разговоре. Дома её тут же уложили в постель, и она уснула, даже не успев позвонить Ренане и сообщить о своём возвращении.
   Несколько недель Ширли почти не покидала своей комнаты, к врачу отец отвозил её на машине. Почти неделю она говорила с трудом и не звонила подруге. Конечно, и речи не могло идти о том, чтобы навестить Доронов в их новом доме, познакомиться с маленьким Бухи, а тем более - провести у них настоящий шабат, к каким она привыкла в Австралии у тёти Яэль... Увидеть Ноама... И лично поговорить с Ренаной... может, ей всё ещё нужна её, Ширли, моральная поддержка...
   Прошла неделя, и она позвонила Ренане, выслушала её восторженные рассказы о маленьком братике. Щадя горло, полушёпотом поведала Ширли, как классно было у тёти Яэль в Австралии.
   Ренана пообещала подробно рассказать при встрече о своих делах, только, радостно смеясь, коротко сказала, что Ирми снова частый гость в их доме, такой же озорной и весёлый. Разве что иногда одаривает её виноватым взглядом, но тут же весело подмигнёт и рассмеётся в ответ на её улыбку. Перед самым возвращением Блохов, поведала Ренана, приехали родители Ирми, и теперь они с Максимом перебирается в Неве-Меирию, где его родители уже купили себе дом, а они вдвоём снимут караванчик. "Да, самое главное: мы тоже почти перебрались в Неве-Меирию. Мама с малышами там уже давно, я тебе писала. А мы, старшие - вот только сейчас. Дедуля почти закончил второй этаж, на первом всё перестроил. Теперь это дом на две семьи: они с бабушкой и мы, Дороны. Все мы будем жить там с удобствами. Совсем недавно я узнала, что папа давно этим занимался, а я ничего не замечала... из-за Ирми". Ренана снова весело рассмеялась и добавила: "Хевре будут жить в общежитиях при своих йешивах, а я тут в Меирии - тоже в общежитии ульпены. Наш дом в Меирии папа сдаст Гиладу и Ронену для их студии. Что-то у них не сложилось с домом, где до сих пор была их студия..." - "А почему?.." - начала свой вопрос Ширли, на что Ренана тут же ответила: "Младшие классы нашей ульпены - в Меирии. А когда я перейду в следующий класс, дом дедушки будет совсем готов, и я буду жить там. Мне не хочется жить в общежитии... но, наверно, придётся... Но если ты действительно поступишь к нам, поселимся вместе... Тогда-то хорошо!" - "Ой, как сложно всё это... Мне надо уже сейчас готовиться к поступлению в ульпену..." - "Йоффи! Я тебе помогу!" - обрадовалась Ренана.
   Ширли успокоилась за подругу, но тут же подумала: "А что будет у нас с Ноамом? А вдруг он меня забыл за это время... А сможем ли мы видеться?.. Ведь раньше мы виделись у них дома в Меирии... а теперь как это будет?.. А если меня ещё и в ульпену не примут?..". Она поплотнее закутала горло, грустно опустив голову.
   Появившись на работе после долгого отсутствия, Моти сразу же заметил слоняющихся по "Лулиании" чудных незнакомцев, к фирме, казалось бы, никакого отношения не имеющих. Его уже не удивил обязательный цикл лекций Арпадофеля, получивший замысловатое название "Введение в математические основы фанфарологии". Для этого специально оборудовали просторный зал на втором этаже, соответственно названный Центральным фанфароторием. Правда, неясно было, официальное ли это название, или очередная идея местных остряков, ещё не переведшихся в "Лулиании", но снизивших профиль. Моти только подумал: "Стоило ли изгонять Бенци с хавурой из холла, где они обедали, если в конечном итоге под фанфароторий отвели другой зал, просторней? Ведь и лабораторию Куби-блинка могли с самого начала оборудовать там же, а не таскать с места на место. Выходит, Бенци не ошибся: главная цель Тима и приспешников - прекратить совместные обеды Бенци и его хавуры. Похоже, и с самой хавурой в "Лулиании" расправились - что-то никого из них не видать..."
   Моти переступил порог комнаты, выделенной ему до отпуска, и тут же раздалась пронзительная трель телефона - Зомембер уже вызывал его. На пороге кабинета босса Моти по выражению его лица понял: правила игры изменились. Почти официальным тоном адону Блоху было сказано: его кабинет не там, где он думает, а на третьем этаже. Там уже установлен выделенный ему новый компьютер; а старый компьютер, на котором он сделал своё открытие, отныне - народное достояние. Тему, которой он будет заниматься, как и то, в чьё подчинение он переходит, сообщат несколько позже. От него автоматически выводится группа проектирования финансовых блоков программ и все сотрудники этой группы. Тут же, как бы мимоходом, ему настоятельно рекомендовали, во всяком случае, в рабочее время, не вступать - ни по каким вопросам! - в контакты с Бенци Дороном и его хавурой. Моти мельком подумал: "А где они, Бенци и его друзья? Я ни одного не встретил..."
   "А пока, Моти, чтобы не скучно было, приводи в порядок свой архив, он нам ещё понадобится. Вот, пожалуйста, твой новенький лэп-топ - мы загрузили сюда твои эскизные наработки. Кроме, конечно же, угишотрии - это засекречено", - ласково, как в былые времена, улыбнулся ему Миней. За почти год отсутствия Моти в Эрании босс почти не изменился, словно кто-то его законсервировал. Моти поёжился и подумал: "А ведь в отпуске я успел отвыкнуть от названия этой темы..."
   Весь рабочий день Моти сидел безвылазно в новом кабинете на третьем этаже, практически ни с кем не общаясь. Бенци он со дня возвращения из отпуска не видел, с дочкой об этом не говорил. Он так и не понял, работает ли хавура Бенци на фирме, или уже нет. Тонкий намёк Минея означал - Бенци ещё где-то здесь. Краем уха Моти слышал, что уже после их отъезда в Австралию, был без объяснения причин уволен друг Бенци Дорона Гидон Левин. Говорили, это как-то связано с фарфароторием.
   Моти знал его в лицо, так сказать, знакомство на шапочном уровне: "Шалом - Шалом...". Он знал, что Гидон - один из самых ярких специалистов "Лулиании", автор нескольких оригинальных идей. Впрочем, Миней ухитрился схоронить их в своём архиве, откупившись от Гидона солидной премией, сделав всё, чтобы об этом в "Лулиании" никто не знал. В дальнейшем Тим использовал идеи Гидона в угишотрии. Естественно, сумма премии Гидона была на порядок ниже того, что тройка фанфаризаторов получила от реализации его идей.
   Сразу бросилось в глаза - лулианичей-ветеранов, с кем Моти начинал работу на фирме, осталось немного, а оставшиеся не вызывали желания пообщаться накоротке. С новыми лулианичами и вовсе сходиться не хотелось. Выходил он только во время обеденного перерыва в маленькое кафе на первом этаже да в туалет, даже курить приспособился возле компьютера.
   Однажды за традиционным утренним кофе эранийцы услышали объявление, что в самом ближайшем будущем в рамках идущей полным ходом Великой Реконструкции их любимого Парка, начинается серьёзная подготовка к Большому Музыкальному турниру. Это слегка напоминало бум анонса Концерта Века, состоявшегося в "Цедефошрии" несколько лет назад. Но такой оглушительной рекламной кампании, перемешавшей в искусном сумбуре Великую Реконструкцию Парка с предстоящим Турниром, не знала доселе Арцена. Из многословных публикаций Офелии трудно было уловить связь между Реконструкцией и Турниром, и - "что с этого будет иметь простой средний эраниец". Она старательно внушала эранийцам: ничего более важного и интересного в Арцене и в мире нет, не было и не будет - только Великая Реконструкция и грядущий Турнир (или в обратном порядке).
   Ещё не объявили дату Турнира, а со всех страниц и экранов видные силоноведы с ботлолюбами и выдающиеся представители интеллектуалитета Арцены уже обменивались прогнозами результатов Большого музыкального Турнира. Надо ли сомневаться? - все они заранее предсказывали блестящую и сокрушительную победу "Звёздным силоноидам", которые к этому времени, отделившись от Ори Мусаки, образовали независимый дуэт. В группу Ори Мусаки по-прежнему входил Виви Гуффи и исполнители на нетрадиционных инструментах попроще, вроде стиральных досок ихних бабушек.
   Эранийская пресса вовсю рекламировала фотовидео-студию, обслуживающую ведущих кандидатов на Турнир и их поклонников. Там можно было запечатлеться как рядом с величественным (несмотря на свой небольшой рост), задрапированным в сверкающее белоснежное кимоно-сари, маэстро-создателем звёздного ансамбля Ори Мусаки-сан, или с Виви Гуффи, или на фоне одной из групп исполнителей на стиральных досках ихних бабушек, так и с самими независимыми "Звёздными силоноидами", саибом Ад-Малеком и синьором Куку Бакбукини (конечно же, речь шла о престижных и дорогостоящих съёмках на фоне их голографических портретов).
   Почти каждый день на телеэкранах красовался любимец молодёжи Виви Гуффи. Его шлягер "В ароматной пышной пене" с утра до вечера распевали юные обитатели Эрании-Далет, пытаясь при этом изобразить его трюк - как он выпрямляется в ванной во весь свой невысокий рост, поливает себя из душа, а потом выскакивает из ванной.
   Даже "Шук Пишпишим" и "Шавшевет" с "Шампаньей" пытались было исполнять вариации на самые популярные песни Виви Гуффи в стиле рэпп под аккомпанемент бабушкиных досок. Но кумир далетариев пригрозил им судом за попытку плагиата, и юные претенденты в молодёжные кумиры, размазывая сопли и слёзы, согласились на компромисс. Так было достигнуто соглашение: каждая группа на Турнир выходит со своей оригинальной программой. Виви, со своей стороны, постарался успокоить своих перепуганных младших друзей и коллег, пообещав им в будущем творческое сотрудничество и всемерное содействие. Покровительница юных талантов геверет Офелия пообещала всем трём молодёжным группам свою поддержку, в которую они должны верить и на которую у них есть все основания рассчитывать. "Тем более у всех у нас один опасный конкурент, на борьбу с которым мы и должны бросить все силы, а не растрачивать их на ненужную, вызывающую насмешки внутреннюю, междусобойную конкуренцию", - популярно растолковала Офелия и Виви Гуффи, и предводителям всех трёх групп. О всесилии Офелии была наслышана вся Арцена, поэтому юные дарования могли спать спокойно в обнимку со стиральными досками ихних бабушек.
   Если о чём и сожалели юные далетарии, так это о том, что бешено популярные пассажи Ад-Малека, а тем более Куку Бакбукини, невозможно воспроизвести голосом. Было в их звучании нечто невоспроизводимое, космическое и нечеловеческое, над-мелодическое и над-ритмическое - ну, совсем в прогрессивном и современном духе...
   Не было в силонокулле "надоевшего занудства так называемых "традиционных" мелодий, от которых скулы современного, цивилизованного человека должна, просто обязана, сводить зевота!" - страстно вещала Офелия со страниц своих читаемых и почитаемых колонок, а также в своей высоко-рейтинговой пятничной программе. Она ни разу не упустила возможности обрушить залпы уничтожающей критики "на опасных халтурщиков "Хайханим" с их агрессивным шофаром". В преддверии Турнира Офелия считала своим священным долгом в каждом номере посвящать хотя бы абзац-другой, а то и целую страницу антишофарной тематике. Ни дня без очередной душераздирающей подробности о вредной сущности шофара, инструмента звуковой агрессии и назойливого проникновения в подсознание даже современного и прогрессивного слушателя, не говоря уж о замшелых меиричах-фанатиках, которых недавно, в духе политкорректа, стали называть фиолетовыми.
   "Их упорная невосприимчивость прогресса - результат влияния на психику с раннего детства инструмента звуковой агрессии", - непрестанно повторяла Офелия эту мысль в той или иной форме, впечатывая её в подсознание простого эранийца.
   Откуда ни возьмись, пошли потоки писем читателей, факсов и звонков на радио и телевидение с требованием "ни под каким видом не допускать, а лучше - вообще запретить использование шофара на Большом музыкальном Турнире". Об этой взволнованной реакции эранийской общественности на её предостережения Офелия аккуратно сообщала читателям в каждой своей корреспонденции, не забывая процитировать самые острые фразы и указать количество полученных гневных посланий.
   Ренана не придумала: местный эранийский "Бокер-Эр" и вправду поменял название на "Silonocool-News". Само издание пребывало под патронажем руководимого Офелией информационного агентства "OFEL-INFO". (Общественности не полагалось знать, что само это агенство, в свою очередь, находится под патронажем всё того же таинственного Дабура).
   Со всех экранов и страниц гремело:
   "Музыкальный турнир!" "Спешите! Спешите! Спешите!" "Скажите своё слово!" "Что угаснет, а что засияет?! За силу и мощь голосуя, решаешь!" "Пусть победит на турнире тот, кто нам космоса силу и мощь несёт!" "Новое пробьёт себе дорогу - старое угаснет без следа!" "Силу и мощь выбираешь - на вкус всех-всех-всех влияешь!" "Сыграем на кнопках войтеромата пассажи новейшей струи!" "Ещё немного - и весь мир увидит, как наша струя подобающей гаммы вливается во всемирную струю!" - и прочее тому подобное.
   Эранийцы сначала не понимали, что за зверь такой - войтеромат, о котором первым сообщила газета "Silonocool-News". Следом присоединились и центральные СМИ Арцены. Ясное дело, откликаясь на потоки вопросов любознательных читателей, этому загадочному слову нашла достойное - и пусть слишком туманное, зато влекущее, как ребус! - толкование геверет Офелия в очередной своей статье. Искусно наведя ретушь на подробности, она рассказала, что в "Лулиании" - специально к Большому музыкальному Турниру! - группа талантливых специалистов разработала индивидуальный автоматизированный голосователь, то есть систему для получения самых точных и беспристрастных результатов голосования на Турнире.
   "Панель современного дизайна, на которой живописно расположены кнопки, число которых соответствует числу коллективов, принимающих участие в Турнире. Это устройство получило название войтеромат, он же индивидуальный автоматизированный голосователь, - объяснила эранийцам геверет Офелия. - Мощная, умная система, именуемая войтероматом, позволяет получить точные результаты голосования и напрочь блокирует возможность фальсификации данных, которой могут попробовать заняться отдельные субъекты, погрязшие в своих отсталых вкусах и пристрастиях. Более того, результаты голосования, полученные посредством войтеромата, будут столь убедительны и красноречивы, что это исключит даже мысль о том, что, к примеру, "так называемая мелодическая музыка всё ещё пользуется любовью большинства". Не может такого быть, чтобы большинство эранийцев до сих пор не прониклись идеями силонокулла и новейшей струи подобающей цветовой гаммы! Этого просто не может быть, потому что более этого не может быть никогда! И это нам с вами скоро докажет войтеромат!"
   Нет нужды расписывать восторги близнецов Блох, скандировавших опусы Офелии во время возобновившихся после Австралии, но ставших гораздо более редкими семейных обедов. С особым смаком они по делу, а чаще не по делу, повторяли странное словечко ктивтимон. Впрочем, Моти живо смекнул, что это сленговое название войтеромата, о котором эранийцам все уши прожужжала Офелия.
   На этот раз оба вышли к столу, прижимая к ушам новенькие, невиданной формы и расцветки та-фоны и ведя умственную беседу. Ширли молча косилась на их странные приборы - её заинтересовал дизайн. Оба прибора оказались несколько крупнее та-фонов, подаренных им в Австралии бабушкой Диной и дедушкой Мики, похожая изящно изогнутая форма (может, поэтому они не выглядели громоздкими) и похожее конструктивное решение. Главное отличие от австралийских приборов: в процессе разговора экранчик испускал непрестанно меняющееся сияние - от нежно-болотного до пыльно-молочного и обратно.
   Близнецы, приближаясь к столу и усаживаясь рядом, одновременно закончили беседу, из чего Моти сделал вывод, что это была виртуальная беседа за круглым столом (их новые аппараты обладали такой функцией). Он только спросил себя, кто же это сделал его сыновьям такие дорогие подарки: ведь ему этот наворот после Австралии не совсем по карману. Как по команде, они одинаковым движением аккуратно вдвинули экранчик в специальный паз в блоке клавиатуры, запихнули их во внутренний карман, окинув родителей и сестру победно-ироническим беглым взором. Ширли старалась не показывать, что и она бы не отказалась от подобной крутой новинки. Моти заметил её плохо скрываемый интерес и подмигнул ободряюще. Рути хотела задать мальчишкам вопрос, но, взглянув на их лица, сигнализирующие о предостережении от неуместного интереса, и, пробормотав какие-то слова на тему обеда, поспешила скрыться на кухне.
   После первого блюда Гай попытался начать разговор: "Daddy, а ты знаешь, почему эту систему иногда называют войтеромат, а иногда ктивтимон? А-а? Не знаешь? А мы с Галем - знаем!" Но тут Галь весьма чувствительно сунул ему кулаком в бок, и Гай, скривившись от боли, поперхнулся. Моти, не глядя на сыновей, обронил: "Не иначе, ваш любимый Туми... э-э-э... sorry! - Тимми... к этому отношение имеет. Хотелось бы знать, у кого он идею спёр?" - "Ты, dad, осторожнее про Тимми! - свирепо посмотрел на него Галь. - Ведь так можно и за клевету схлопотать! Кстати, ты знаешь, что он нам обоим уже подарил по стиральной доске ихних бабушек?" - "Ну, знаю... А что?.." - "А ничего!.. Правда, нам бы хотелось по силонофону..." Рути выскочила на кухню, оттуда раздался её голос: "Моти, отнеси им на стол второе и десерт, а я уж тут доем... Бубале, иди ко мне!" Ширли встала, бросив отцу: "Пап, сиди, я принесу", - удалилась на кухню, быстренько подала второе и десерт, после чего ушла за матерью следом на кухню, кутаясь в огромную шаль - она всё ещё не пришла в норму. Так окончился последний семейный обед в семействе Моти и Рути Блох.
   Назавтра после работы Моти пришёл в комнату дочери, с улыбкой достал из-за спины и вручил ей новенький та-фон темно-синего оттенка. По дизайну он был похож на те, что они вчера видели у близнецов, но при разговоре не было никакой игры оттенков, как и многих функций, которые были в та-фонах братьев. "Прости, доченька, я не знаю, где они достали такие навороченные и, наверняка дорогущие. Пока что пусть у тебя будет такой!" - "Ну, что ты, папуль! Спасибо! Он же выполняет массу новых функций! Вот и отлично! Спасибо, пап! Как ты угадал моё желание!" - и девочка нежно поцеловала отца в щёку. - "Ну, я же видел, как ты на их приборы смотрела! - и Моти грустно улыбнулся дочке, выходя из комнаты. - Только выздоравливай скорее..."
  
   ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами Блох
   В эти недели, полные возбуждённого ожидания, ни одно ОФЕЛЬ-ШОУ не обходилось без интервью, так или иначе связанного с турнирной тематикой. Да, неутомимая Офелия Тишкер - мастер своего дела!
   Встрепенулся и Зяма Ликуктус, и желая, и боясь, что его снова, по случаю такой серьёзной подготовки к Турниру, вытащат на ОФЕЛЬ-ШОУ - на допрос с пристрастием, а то и публично высекут за то, что так и не удосужился привести свой волосяной покров в соответствие с нарождающимися и набирающими силу require-stream-традициями. Ему казалось, что он смог бы не хуже, а может, гораздо лучше, чем в первый раз, растолковать зрителям позицию прогрессивных кипоносителей, пусть пока их в Меирии меньше, чем хотелось бы. Но его чаяния, смешанные с опасениями, были напрасны. Где-то там наверху решили его не трогать: скорее всего, его позицию не сочли хоть сколько-нибудь представляющей общественный интерес.
   В этот раз Офелия (по рекомендации друга Тимми) приготовила зрителям конфетку - интервью с юными близнецами, каратистами, культуристами, к тому же страстными пропагандистами силонокулла и струи подобающей гаммы.
   Пятничный вечер. Эранийцы в нетерпеливом предвкушении, без отрыва от стакана и дивана, уселись перед любимыми ящиками, дабы насладиться очередной творческой находкой Офелии - анонсированным интервью с близнецами Галем и Гаем Блох. Поскольку ОФЕЛЬ-ШОУ, как всегда, выпало на пятничный вечер, его не видели Дороны, как, впрочем, и всё их окружение. Впрочем, ОФЕЛЬ-ШОУ для них не предназначено по определению. Музыкальное оформление передачи, по обыкновению, подбирали со вкусом и со смыслом: речи близнецов искусно перемежались густо наперченными антиклерикальными куплетами кумира далетариев Виви Гуффи в сопровождении тишайших пассажей силонофона - их изысканный диссонанс был последним криком моды.
   Конечно же, Блохи-старшие в урочный час расположились перед экраном телевизора. Моти словно чувствовал, что этой передачей ему будет нанесён сильный удар, поэтому ему хотелось, чтобы рядом была любимая дочка. Ширли предлагала ему сделать запись, решив, что в будний день её просмотр не будет таким уж страшным грехом. Но Моти так жалобно глянул на неё...
   Рути кликнула Ширли, на что девочка отозвалась из своей комнаты: "Ну, мам, суббота началась! Я и свечи зажгла..." - "Неужели, ради того, чтобы на братьев посмотреть, не можешь немножко нарушить? Когда ещё такое увидишь! Давно ли ты начала так уж строго соблюдать? Ну, мы с папой тебя просим!" - "У меня горло болит и голова тяжёлая..." - "А ты перевяжи горлышко, метука, тут на диване приляжешь! Я тебе тёпленького приготовлю... Да не забудь принять лекарство... Мы тебе плохого не желаем. Ну, ради нас!.. Нам так тоскливо без тебя... Ведь не ты, мы включили, так что нестрашно". - "Ну-у, ма-ам, почему ты меня заставляешь нарушать?.." - и девочка, опустив голову, спустилась в салон, села в уголок дивана, исподлобья глянула в экран и тут же отвернулась. Рути посмотрела на дочь, пододвинулась к ней, погладила её и пробормотала: "Ничего страшного не случится, если ты только сегодня посмотришь. Последний раз, я тебе обещаю. Больше ни разу не попрошу..." Ширли глянула на отца, увидела умоляющий взгляд его потухших чёрных глаз. С обвязанным горлом и закутавшись в тёплую шаль, она уселась рядом с мамой, злясь на себя - и не в силах отказать родителям, да и, честно говоря, превозмочь любопытство.
   А посмотреть было на что! Сначала под звуки уже упоминавшегося шлягера группы "Шавшевет" и под аккомпанемент модернизированных стиральных досок ихних бабушек из глубины экрана, заполненного колышущимся то желтовато-молочным, то зеленовато-ядовитым туманом, медленно выплыла великолепная затейливо закрученная морская ракушка. Затем под те же звуки закрутилась-завертелась пёстрая, до ряби в глазах, реклама та-фонов новой конструкции с широчайшими возможностями. Наконец, сквозь желтовато-молочный туман выплыла маленькая, уютная студия Офелии, обставленная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современному интимно-деловому интерьеру.
   Моти и Рути затаили дыхание. И вот он, торжественный момент: за круглым столом напротив Офелии Тишкер в глубоких плетёных креслах в нарочито расслабленных, до неестественной напряжённости, позах сидят их мощные и уверенные в себе мальчики. Близнецы-каратисты предстали в самом сногсшибательном прикиде, какой только могли придумать, дабы подчеркнуть яркую индивидуальность каждого. По совету Тима, выставлены напоказ косы и локоны, - он предрёк, что после ОФЕЛЬ-ШОУ с их подачи австралийский изыск завоюет и Арцену. Офелия ярко и умело накрашена, её волосы переливаются под ослепительно мигающими софитами зыбучей гаммой зелено-желтоватых тонов, подвижное тело плотно обтянуто мини-платьицем супермодного цвета зыбучей трясины, насмешливо блестят ядовито-изумрудные ледышки глаз.
   Сначала от волнения родители не особо вникали в диалог мальчиков с Офелией. Они просто жадно и взволнованно пожирали глазами сыновей. Со смешанными чувствами, в которых преобладала всё-таки гордость, Моти и Рути думали о том, что сейчас на их мальчиков, красивых и мужественно обаятельных, со сверкающими сталью красивыми глазами (несмотря на чудачества в одежде и причёске), смотрит вся Арцена. Были забыты грубости, которые они себе позволяли в последние годы. Рути немного смущала пышная, перекинутая через плечо коса Галя цвета спелого банана и нарочито небрежно рассыпанные по широким плечам Гая лохматые, кудрявые, блестящие пряди того же красивого, почти натурального, оттенка. Снова на лица вернулись многочисленные колечки и шарики (которые они сняли в Австралии), нежно позванивая при малейшем движении голов. В самый разгар передачи близнецам показалось, что это классно выглядит, и они принялись мотать головой по делу и не по делу. Каждый раз, видя этот их жест, Рути не находила себе места. Моти всех этих нюансов словно бы не замечал. Он только про себя отметил, что, как издавна повелось, больше говорит Галь, а Гай только поддакивает, привычно пребывая в психологической тени своего более активного и мощного близнеца.
   Естественно, Моти и Рути не заметили, что на заднем плане, между многочисленными, искусно имитирующими плавающие среди вьющихся струй болотной водицы ракушки, аритмично, подобно дыханию астматика, колышущимися полупрозрачными белесовато-болотного цвета занавесками, маячил серым расплывчатым пятном Тим Пительман. Только Ширли удивлённо бросила: "А что там делает Тумбель?" - "Кто, метука?" - машинально спросила Рути, напряжённо вглядываясь в экран. - "Я же говорю - Тумбель! Придурок..." - раздражённо ответила дочь, прищурившись, вглядываясь в экран, ёжась, рассеянно поглаживая завязанное горло и плотнее закутываясь в бездонную шаль. Моти поперхнулся горячим чаем и гулко закашлялся. Лицо его покраснело, он отставил чашку, сердито глянул на дочь и сквозь кашель закричал: "Тебе померещилось!.. Нету там никакого Пительмана! Нет и быть не может! И что это за слова - придурок! Ты бы на братьев лучше смотрела! Когда такое увидишь!" - "Ну, нету, нету там Тима, дорогой! Успокойся! А ты, Ширли, не смей грубить! Лучше дай нам послушать, что наши мальчики говорят! Ты что, не понимаешь? - их Офелия на такое интервью пригласила! Это для отца такая честь!"
   При этих словах своей наивной жены Моти с горечью глянул на неё, а потом на дочь: они всё ещё полагают, что Моти Блох - главный специалист "Лулиании", а он, после возвращения из отпуска, даже сам не знает, кто он теперь есть... "Хорошо, хорошо, не буду... Пап, прости... - затараторила девочка. Но, глянув на экран, снова за спиной Тишкер увидела, уже более явственно, крупное лицо ненавистного с детства увальня и чуть слышно пробормотала: - А всё-таки она вертится..."
   Моти снова глянул на экран и вдруг заговорил, медленно, как бы через силу: ""Могли хотя бы родителей известить!.. Но Пительман?! Ты что! Этого просто не может быть!" - и, неожиданно для Ширли и Рути, стукнул кулаком по столу. Ширли вздрогнула, закусила губу и покраснела: "Пап, прости, я не хотела тебя обидеть... Я не знала... Я ничего не знала и не знаю..." - "Ну, не знаешь, так помолчи... Да и... Шла бы ты лучше к себе..." - проворчал уже тоном ниже Моти, отвернувшись. Ему не хотелось больше об этом говорить. Он не мог отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.
   Пронзительно звенел с экрана известный всей Эрании ехидный голосок Офелии (Моти даже почудилось, что и к её голосу примешались фанфары Арпадофеля): "Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет... - парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, - что до сих пор среди определённых слоёв общества незаслуженной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, а также джаз, рок и тому подобное. К примеру, мюзиклы! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем "Тацлилим"... или... как-их-там, что буйствовала на "Цлилей Рина", тщилась облечь в форму мюзиклов свои шаманские действа, что выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!" Рути вполголоса обронила: "Не может не укусить!"
   Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: "А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их... э-э-э... не побоюсь этого слова! - агрессивное фанатичное мракобесие известно всей Арцене. Итак?" - и Офелия с преувеличенным интересом окинула Галя неожиданно жарким взором. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. И заговорил странным петушиным голосом: "Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными - и, скажем прямо, недостойными! - способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то... Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев... э-э-э... уже слабо и пресно! Наше сегодня - это силонокулл, сила и мощь, надмелодичность и надритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!" Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: "Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни..." Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки: "Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!"
   И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: "А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! - и, прежде всего, мерзкое агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, - шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара - не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были приведены исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов... - Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, - ...об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм. Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран. Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!" При этих словах мальчишки, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, "что говорит невинное дитя". А "невинное дитя" декламировало: "Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас есть пара-тройка коллективов приближенных к традиционным направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах Эрании-Далет молодёжных ансамблях "Шук Пишпишим", "Шавшевет" и "Шампанья", исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!" Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на парня, затем с экрана на зрителей.
   Инициативу привычно захватил Галь: "Голосуя - вы влияете! Вам в помощь система, в которую входит индивидуальный автоматизированный голосователь войтеромат. Эта система впервые будет опробована на Турнире". Гай подхватил (Моти показалось, что Офелия подала ему еле уловимый знак): "Это гениальное изобретение нашего доброго друга Тимми Пительмана, который столько сделал для нашего с братом культурного, интеллекту... (на этом слове он запнулся) э-э-э... и физического развития! Поистине, он с самого раннего детства был нам, как второй отец!" - и Гай, преданно заглянув в глаза Офелии, неопределённо повёл рукой, указывая куда-то за спину. Моти застыл на месте, его лицо пошло уже огненными пятнами гнева, смешанного со стыдом и горечью. Рути показалось, что в уголках глаз у мужа закипают крохотные слезинки. Она деликатно отвернулась и постаралась отвлечь Ширли. Моти резко вскочил и вышел из салона. Это избавило его от ещё одного шокирующего зрелища.
   Как видно, сидя в душной студии, близнецы вспотели. И тут Рути с ужасом увидела, что на рубашках, которые обычно выглядели расписанными сплетёнными в японские или китайские иероглифы травинками, проступили такие рисунки, что Рути охнула и медленно осела на пол. Ширли покраснела, крепко зажмурила глаза и только услышала, как мать потрясённо бормочет: "Откуда у них эти рубашки?.."
   Гай не успел договорить, как пространство студии начало погружаться в постепенно густеющий туман всех оттенков болотно-жёлтого. В нём расплывались и дробились, мерцая, торжествующе ухмыляющиеся лица близнецов и Офелии. И снова Ширли увидела, как в драпировках мелькнула и тут же растаяла мешкообразная фигура и осенённая сверкающей лысиной щекастая рожа Пительмана. Впрочем, после слов и жеста Гая уже не было сомнений: Пительман в студии так же реален, как она в салоне своего дома перед телевизором.
   По всему экрану на фоне густеющего молочного тумана заплясали, скручиваясь и раскручиваясь, спиральки того же супермодного оттенка, завыли, завинчиваясь то вверх, то вниз, силонокулл-пассажи. Ширли заткнула уши, вскочила со своего места и быстрыми шагами, чуть не бегом, направилась наверх, к себе в комнату.
   Моти с мрачным лицом вернулся в салон. От ОФЕЛЬ-ШОУ, где перед всей Арценой выступали его мальчики, осталось гадостное и постыдное ощущение. К тому же внезапно заболело сердце, а он не знал, что с этим делать. Чего стоят эти байки о якобы музыкальных предпочтениях в Австралии! Но на всю Арцену назвать Тима Пительмана своим вторым отцом! - этого Моти и Рути перенести никак не могли.
   После "ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами" герои передачи на какое-то время притихли. Родители несколько раз пытались спросить у них, что за ненаучно-фантастическую историю поведали они на всю Арцену из студии про культурную жизнь Австралии, и - сколько, они считают, у них отцов? Но Галь решительно и резко пресекал все эти разговоры, в чём ему активно содействовал брат-близнец, и родителям, в конце концов, ничего не оставалось, как с горечью ретироваться.
   На какое-то время в доме наступила относительная тишина, даже диски и кассеты силонокулла стали звучать значительно реже. А впрочем, близнецы редко бывали дома. Это и беспокоило, и в то же время радовало Моти: меньше скандалов и споров... И они с Рути не знали, чего больше в их сердцах - беспокойства за сыновей, или радости, что в доме стало потише и поспокойней.
  
   Великая Реконструкция и Скульптура Века
   Великая Реконструкция медленно, но верно выбиралась из тени на яркий свет, под ослепительные прожектора арценских СМИ. Впрочем, эранийцы в каждодневной суете почти не реагировали на едва заметные изменения, исподволь, подобно лёгкому подземному гулу, предваряющему извержение вулкана, накатывающиеся на Парк и на город, откуда расползались по всей Арцене.
   Выражение "закон окривевшегокольца", небрежно брошенное Моти, пришлось по вкусу боссам, и они приняли его на вооружение как второй по значению термин. Офелия без труда внушила читателям, что "этот важнейший закон открыт Тимми Пительманом и таинственным Главным фанфарологом" бнародовать имя которого ещё не пришла пора, зато сам титул и терминологические изыски решили сделать народным достоянием). Народу ненавязчиво предписывалось запомнить название закона, коему отныне должна будет подчиняться жизнь в Арцене, но саму суть этого хитрого закона средним эранийцам никто не думал растолковывать. Впрочем, народ это не интересовало.
   Бесконечно-Великий Забор производил впечатление грандиозно-таинственное. Казалось, он целиком отлит из мерцающего, словно экран телевизора или компьютера, матового материала, верхняя его кромка стремилась куда-то ввысь. Подходить к Забору ближе, чем на 2 метра, категорически не рекомендовалось. На всякий случай были приняты надёжные меры, чтобы ни у кого даже соблазна такого не возникало. И действительно - не возникало!
   Натурально, через Забор невозможно было увидеть нутро зоны, охваченной окривевшим кольцом. Зато оттуда непрерывно сочились звуки, чаще напоминающие над-мелодическое громыхание ботлофона, реже - вкрадчивые пассажи силонофона. Если бы кому-нибудь пришло в голову прогуляться возле Забора тёмной безлунной ночью, можно было бы уловить внутри зоны время от времени ослепительные ярчайшие вспышки, прорезающие глухую кромешную тьму. Померцав в нервно-синкопическом ритме какое-то время, они сонно, заторможенно помаргивали и угасали...
   Дни складывались в недели, а недели - в месяцы...
   Пришло лето. Неожиданно оказалось - в охваченную Забором зону попали не только многочисленные любимые эранийцами Лужайки, но и длинная полоса пляжей, радость эранийских купальщиков. Лишь популярная у элитариев "Цедефошрия" с её дорогими дискотеками, ресторанами и пляжами, а главное - ракушкой, продолжала функционировать в привычном режиме, а то и гораздо интенсивней.
   Молодёжь Эрании-Бет и Эрании-Вав неожиданно обнаружила, что успевшие полюбиться им "Романтические гроты", приютившиеся под боком у "Цедефошрии", кто-то плотно охватил двойным окривевшим кольцом из тупо мерцающего материала глухого асфальтового оттенка. Случайно забредшего туда охватывало тягостное ощущение, словно перед ним распахнулась абсолютно чёрная дыра. Бедолага тут же спешил покинуть это совсем недавно магнетическое местечко, а ему вслед неслись жутковатые хлюпающе-всасывающие звуки...
   В итоге от всего большого и красивого Парка осталась в доступе только элитарная "Цедефошрия", а для масс-культуры, конечно же, Забор. Но потребность в культурном досуге, тем более для молодёжи, никуда не делась. Поэтому средние эранийцы, завсегдатаи паба "У Одеда", с немалыми трудами скопив требуемую сумму, раз в кои-то веки решались побаловать семью посещением "Цедефошрии". Не оставлять же возлюбленных чад совсем без развлечений и утех... А то ещё - неровен час! - прямиком от Забора их занесёт от скуки в "Романтические гроты" (пользующиеся у эранийцев определённой репутацией)! Как ведётся, любящим родителям было невдомёк, что дорожку туда их детки успели изучить вдоль и поперёк, да только нынче она оказалась почему-то запечатана.
   Все знали: комиссары, защищающие права ребёнка на счастливое детство, не дремлют и могут, неровён час, придраться. Лишать своего ребёнка культурных развлечений??? Жалеть на это денег??! Нет, вы плохо знаете чадолюбие среднего эранийца и воспитательные приёмы комиссаров...
   Казалось бы, в ходе Великой Реконструкции Парк должен был утратить свою привлекательность, как это обычно происходит во время ремонтных работ, тем более такого грандиозного масштаба. Но этого не случилось. Более не влекли, не манили поглощённые Забором любимые Лужайки, канули в чёрную дыру бешено популярные у элитарной молодёжи "Романтические гроты" - зато им на смену пришёл мощный магнит Забора, своеобразное окно в мир современной масс-культуры.
   Было на что посмотреть!.. Тут и непрекращающаяся виртуальная ярмарка, и виртуальные же цирковые и прочие представления.
   Однажды утром эранийцам за завтраком был преподнесён очередной анонс: вечером на центральной Парковой площади состоится презентация Скульптуры Века, изваянной великим эранийским художником адоном Довом Бар-Зеэвувом. Анонс по традиции сопровождался изысканно диссонирующей перекличкой силонофона и ботлофона. Время от времени с электронным блеяньем плавно вклинивалась гигантская гребёнка группы "Петек Лаван", исполняя новую бодрячески-похоронную аранжировку какой-нибудь задорной детской песенки. О том, что это за скульптура, в анонсе не было ни словечка, ни намёка, что только подогревало ажиотаж.
   В объявленный час к Забору начали стекаться эранийские массы. На нарочито грубо сколоченном подиуме возвышалось нечто, заботливо укутанное множеством старых одеял и спортивных матов. Верхняя половина Забора светилась, подобно экрану телевизора, зачем-то включённому задолго до начала передачи. Наконец, очевидно, кто-то наверху сообразил: публике не вредно некоторое напряжение - но и меру надо же знать!.. Замелькали клипы, которые, по мнению культ-советников рош-ирия Эрании, должны были эранийским массам прийтись по вкусу. Для затравки - искросыпительная новинка: акробатические трюки бешено популярного овечьего цирка, дрессированные овцы под аккомпанемент одной гребёнки "Петек Лаван". Число участников группы неожиданно оказалось гораздо больше традиционных четырёх, причём это число с каждой новой композицией увеличивалось в геометрической прогрессии, неизменно оставаясь кратным четырём. Головы и морды исполнителей трогательно соответствовали бараньим мотивам, поданным как аритмичное электронное блеяние. Это должно было, по замыслу продюсеров, отменно развлечь томящуюся в ожидании публику.
   Эффект этого клипа непредсказуемо превзошёл все ожидания: в моду у далетариев вошли причёски под барашка, дополнив и пёстрые петушиные гребни, и пёстрых же ёжиков, и даже толстые косы у парней. Эти причёски под барашка так и назвали "Петек Лаван". Даже колечки, несколько лет украшавшие уши, ноздри и щёки далетариев, незаметно сменили маленькие колокольчики.
   Громко разрекламированное мероприятие всё не начиналось, хотя публике успели надоесть детские песенки в похоронной аранжировке и мельтешащие стада размножившихся "Петеков", позванивающие колокольцами под синкопы электронного блеяния.
   И вот торжественно прогремели зазывные фанфары!.. Поглотив все прочие изображения, по Забору замерцали таинственно манящие глубины, то ли морские, то ли небесные, то ли лабиринты загадочных пещер, где запрятаны древние-древние клады. Ненавязчиво бормотал далетарный рэпп в исполнении объявленных всенародно-любимыми молодёжных групп. Из виртуальных лабиринтов таинственных пещер выпрыгивали виртуальные же изображения гибких и юрких юнцов, головы которых тоже уподобились то ли козьим, то ли бараньим, а лица ещё гуще, чем у "Петеков", были увешаны колокольчиками, тихо, но пронзительно позванивающими при каждом встряхивании головы. Пока все взоры были направлены на заборное шоу, вокруг укрытой от взоров публики скульптуры расставили полукругом кресла Арпадофеля, переливающиеся молочно-золотистыми тонами. В центре водрузили самое большое кресло Арпадофеля, переливающееся то молочно-золотистым оттенком, то переменчивой гаммой зыбучих трясин.
   В центральном кресле восседал герой презентации, скульптор Дов Бар-Зеэвув, горделиво ухмыляясь и вращая круглой головой во все стороны. На подиуме в величественной и скромной позе возник Миней Зомембер. Публика мгновенно затихла и уставилась на глухо зачехлённую скульптуру за его спиной. За считанные секунды по поверхности Забора был растиражирован виртуальный Зомембер, чтобы его могли видеть и слышать все почтившие мероприятие.
   Знакомым элегантным жестом Зомембер сбил воображаемую пылинку с рукава и заговорил. Его речь ничем не отличачлась от всех его предыдущих речей. Он ни слова не сказал о скульптуре, на презентацию которой стёкся народ, зато, к удивлению публики, долго цитировал целые абзацы из статей Офелии, по нескольку раз повторяя одни и те же цитаты. Главным образом, это были разглагольствования о вреде для психического здоровья звукового наркотика шофара и о вредительской сущности злостных фанатиков с шофарами. Вывалился и замаячил рядом с Минеем Тим Пительман, ни к селу, ни к городу вставив: "Но это, как показали исследования мистера Клима Мазикина, не относится к фаготу! Особенно к электронному фаготу!" Зомембер ласково кивнул и наконец-то резко перешёл к скульптуре и её творцу: "Наш великий художник эпохи Силонокулла адон Дов Бар-Зеэвув создал гениальное творение, достойное нашей великой эпохи. Это - Фонтан Как-У-Всехного Согласия! - наконец-то, было вслух оглашено название туманно анонсируемого творения. - Как вы знаете, скоро в Эрании состоится Большой музыкальный Турнир, где народ Арцены скажет своё слово и выберет самые прогрессивные течения нашей музыкальной культуры! На этом Турнире мы впервые в мире применим автоматизированный голосователь, называемый войтеромат, который продемонстрирует наше единодушие, вкупе со свободой самовыражения и плюрализмом. Грядущему Турниру и посвящено новое творение известного художника Дова Бар-Зеэвува. Но не буду более держать вас в нетерпеливом ожидании!.. Итак..." - усиленным до громовых раскатов голосом воскликнул Миней.
   Над площадью у Забора пронёсся вихрь, сопровождаемый негромким, проникновенным пассажем силонофона. Одеяла и спортивные маты, издав впечатляющую трель каскада шлепков, обрушились вниз, и взору изумлённой общественности предстало нечто!.. Это действительно был фонтан, изваянный в образе, ярко символизирующем нерушимую связь живого и неживого в природе. Перед зрителями предстала затейливая многовитковая ракушка. При более пристальном рассмотрении эта ракушка хитрым манером переливалась в гигантское ослиное копыто, установленное наклонно, как если бы его обладатель нёсся лихой рысью. Это позволило сопрячь его с упомянутой ракушкой, в свою очередь, вписанной в окривевшее кольцо. Все, до мельчайших, завитки этой сложной формы были заполнены свежим навозом, ритмично увлажняемые вздымающимися и ниспадающими струями фонтана.
   Тинэйджеры из Эрании-Бет тут же начали демонстративно крутить носами: "Ну, и амбрэ!" - "Ну, не скажите! Струи этого фонтана - понимаете? - струи! - отнюдь не вода... Это нечто вроде одеколона, или туалетной воды..." - "Вот именно - туалетной! Хорошо ещё, если из бачка!"
   Поднялся великий Дов Бар-Зеэвув. Его вдохновенный, как циркулем вычерченный, лик с глубокомысленно сведёнными бровями тут же был растиражирован на сверкающем экране (то есть на верхней половине Забора). Надеясь, что никто не заметит, он с нарочитой небрежностью повторил знакомый всем жест Зомембера и начал свою речь: "Мои любимые родители, светлой памяти, учили меня быть скромным, не высовываться, не выставлять напоказ своих достоинств и умений. И это им, скажу прямо, удалось, несмотря на то, что скромность не очень согласуется с ментальностью эранийца-элитария эпохи силонокулла. Поэтому я попросил моего друга Минея представить гражданам нашего славного города, оказавшим мне честь своим посещением, мою новую работу, о коей я, с присущей мне скромностью, уже рассказал нашей дорогой и уважаемой геверет Офелии. Вы все, поклонники моего таланта, наверняка читали это интервью, опубликованное несколько месяцев назад. Но сейчас, услышав некоторые реплики, исходящие, как мне представляется, из уст то ли незрелой молодёжи, то ли юнцов, испорченных натурализмом так называемого традиционного изобразительства, я решил всё-таки выступить. Хотя это и не в моих правилах - выступать на собственных презентациях. Моё дело на мероприятиях такого рода - принимать поздравления и подарки, в которых никогда не было недостатка, скажу без ложной скромности. Итак..." К удивлению эранийцев, в его речи явственно звучали фанфарические интонации, которые он старался слегка приглушить.
   Гордость художественного интеллектуалитета Эрании грозно, но с озорными искорками в глазах, окинул взором густую толпу на площади. В наступившей тут же тишине Бар-Зееэув продолжал: "Как я понял, кому-то не по нутру букет ароматов моей новой работы. Что я могу на это сказать? Во-первых, мой Фонтан Как-У-Всехного Согласия был высоко оценен известными искусствоведами мирового уровня. Я мог бы зачитать вам поздравления, полученные мною от президента Международного Силонокулл-Совета мистера Бизона Хэрпанса, от известного учёного-археолога, изучающего древнюю мирмейскую культуру на территории Арцены, мистера Кулло Здоннерса, но, полагаю, это излишне. Не всем дано понять высокий стиль английского языка мистера Бизона Хэрпанса. Мы переведём это послание и адаптируем его в выражениях, доступных пониманию среднего эранийца, после чего оно будет опубликовано в газете "Silonocool-News"".
   "А что до не совсем привычной гаммы ароматов, - после эффектной паузы продолжал великий человек, - так и моё произведение исполнено в необычном жанре! Кое-кто из вас, к сожалению, не готов к восприятию тончайших движений души, вдохновлённой require stream, - голос великого художника взвился до недосягаемых высот, - нашедших выражение в моём новом шедевре. Хочу только заметить (для тех, кто ещё не дорос до высот изобразительного искусства силонокулла!), что представленные здесь как формы, так и гамма запахов полностью согласуются с современными представлениями об унитазификации эстетики. Только удостоенные восприятия всего культурного комплекса силонокулла, только посвящённые в таинства силонокулл-гармоний, способны ощутить истинный букет ароматов изящно вздымающихся и ниспадающих струй - гляньте на мой Фонтан! Это не французские духи, и уж, конечно, не туалетная вода. Мне представляется, что всякие критические замечания по вопросу букета ароматов, источаемых моим оригинальным творением, неуместны. Не стоит... - оратор грозно сверкнул глазами, - ...лишний раз демонстрировать своё, скажем деликатно, недопонимание современного изобразительного искусства, обсуждая лишь малую часть идеи Фонтана Как-У-Всехного Согласия. Само название фонтана - символ грядущей сокрушительной победы new require stream, - голос Бар-Зеэвува зазвенел на пределе диапазона, - над всеми уходящими в прошлое течениями. Народ ещё скажет своё слово - и мы знаем заранее, каким будет это слово! Вот об этом однозначно и недвусмысленно звенят вздымающиеся и ниспадающие струи моего фонтана!.."
   Не стоит приводить до конца речь маститого законодателя художественной моды - это был набор многократно повторенных одних и тех же фраз, каждый раз по-иному выстраиваемых и чуть-чуть приукрашиваемых словесными виньетками. Сама речь заняла около двух часов, и за это время толпа заметно поредела. Одни вспомнили о более важных и неотложных делах, кто-то устал, другим хватило для полноты впечатлений уже увиденного, услышанного, унюханного.
   Близнецы Блох сотоварищи выдержали до самого конца презентации. Букет ароматов нисколько не смущал далетариев: дым их толстых и коротких сигар забивал все ароматы и даже вкусы. К тому же, в их бездонных карманах, как всегда, было несколько бутылок крепкого пива, и каждую сентенцию, высказываемую маститым законодателем художественной моды, они сопровождали хорошим глотком прямо из горлышка бутылки. Широко разрекламированное действо завершилось для них под утро.
   К этому времени друг Тимми устроил близнецов в группу кандидатов в гвардию дубонов, недавно созданную им под крылышком Дабура. Гендиректором, осуществляющим общее руководство гвардией, Тим назначил своего приятеля, известного адвоката Дани Кастахича. Командование ударным батальоном дубонов он поручил не менее известному всей Эрании Кошелю Шибушичу.
   Ни для кого в Эрании не было секретом, что в своё время Тим Пительман вытащил Кошеля Шибушича из пропасти отчаяния, пригрел, отмыл и зубы вставил. И какие зубы! Самые лучшие для командира ударного батальона гвардии дубонов, призванной охранять нетленнные ценности силонокулла и струи подобающей гаммы. У всех на глазах Кошель Шибушич воспрянул на новом поприще и пошёл в гору - такими семимильными шагами, что у него самого от успехов голова как начала, да так и не переставала кружиться круглые сутки. Он словно не замечал, как все его действия умелой и невидимой рукой направляет его добрый гений и покровитель Тимми Пительман. Вот в ударный батальон верного Шибушича и пристроил Тим кандидатами своих юных друзей, Галя и Гая Блохов.
   То, что близнецам ещё предстояло наверстать пропущенное за время длительного пребывания в Австралии, наконец-то, сдать экзамены на аттестат зрелости, им казалось несущественной мелочью. Они ощущали себя на гребне успеха: ведь во время Великой Реконструкции подразделение под непосредственным командованием Кошеля Шибушича было занято непосредственно охраной Забора. А это включало в себя охрану культурных мероприятий, призванных отвлечь эранийские массы от неуместных размышлений и вопросов. Одним из таких культурных мероприятий и была презентация Фонтана Как-У-Всехного Согласия.
   После презентации Фонтана по всей матово мерцающей поверхности забора почти круглые сутки мелькали всевозможные компьютерные игры, любимые эранийскими элитариями. Старые любимые игры под добрую старую музыку демонстрировались только в самом начале открытого периода Великой Реконструкции. Затем перешли на те же мелодии в одногребёночных аранжировках. Это, по мысли организаторов и режиссёров околозаборных мероприятий, не могло вызвать никаких непредвиденных эмоциональных реакций у фланирующей вдоль Забора любопытствующей толпы. Звуки гигантской гребёнки, к которой одновременно присосались умелые губы симпатичных бараноликих "Петеков", пламенеющие под воротничками бордовые галстуки - всё это будило у слушателей сладкую ностальгию по временам их бурной и задорной молодости.
   Даже Моти, по настоянию сыновей, на редкие мгновения сменявших гнев на милость, сходил разок к Забору послушать "Петеков". Рути не пошла, отговорившись занятостью и предпочитая всецело доверить живому описанию образчиков забористой музыки из уст своего Мотеле.
   Но недолго сладкая ностальгия витала вокруг Забора под жизнеутверждающие и бодро-усыпляющие звуки гребёнки. "Петек Лаван" вскоре полностью перешёл от колыбельного стиля на бодрячески-похоронный. А там на смену гребёнке ненавязчиво пришли стиральные доски ихних бабушек под лихо рэппующие голоса далетариев одной из трёх любимых молодёжных групп (никто уж не вдавался в подробности - которой именно). Так и проклёвывались современные веяния прогрессивной струи подобающей гаммы.
   Неведомые архитекторы Великой Реконструкции решили: пришло время порадовать фланирующую вокруг Забора публику исключительно одной "старо-новой" игрой, которой, как сообщали анонсы в "Silonocool-News", недавно, по случаю модернизации, было присвоено загадочное и звучное название Кобуй-тетрис.
   Ирми с Максимом обратили внимание, что хаотические пляски многообразных фигур на бесконечно-широком, выпукло-вогнутом экране, охватывающем всю поверхность Забора, очень похожи на знакомые им по добровольно-принудительному фанфароторию Арпадофеля. Подчиняясь специфическому нарочито над-ритмическому порядку, они, судя по всему, несут в себе некую хитроумно закодированную информацию. Друзья скачали несколько достаточно длинных отрывков в память своих новых та-фонов и вместе с Гидоном занялись их расшифровкой. Ирми привлёк сестру-психолога, а та привела с собой двух достойных доверия коллег.
   Эранийцы и гости города из тех, что могли себе позволить часами торчать возле Забора, беспрепятственно наслаждались Кобуй-тетрисом - и было от чего прибалдеть! Мелькающие в головокружительном хаосе геометрические тела причудливых форм, размеров и цветов, по замыслу разработчика, должны были сложиться в нерушимую стену с помощью пляшущих и извивающихся меж ними тонких червеобразных спиралек под проникновенно- вкрадчивые звуки силонофона. Бегущая по нижней кромке забора рекламная строка извещала: любой желающий может за умеренную плату посоревноваться с компьютером, в согласии с логикой игры возводящим бесконечно-нерушимую стену, - и попытаться её разрушить. Но это, предупреждала та же бегущая строка, означает состязание с гениальным умом Главного фанфаролога, под руководством которого в "Лулиании" модернизирован старый добрый тетрис. Правда, позабыли сказать, к кому следует обратиться, где играть и каким образом. И даже неясно было, кому можно задать все эти вопросы. Не к рекламной же бегущей строке, стремительно мелькающей по нижней кромке Забора, обращаться - она заведомо ни на какие на вопросы отвечать не станет...
   Рядовым эранийцам рановато было знать, что такое новейшая наука фанфарология, и кто такой таинственный Главный фанфаролог - пока их только приучали к новой терминологии. По правде говоря, их меньше всего интересовало, кому они обязаны всеми этими замысловатостями. Впрочем, скоро все привыкли к многократно повторяемым застывшим словесным блокам, воспринимая их как бы между прочим. "Струя подобающей гаммы", "силонокулл", "Великая Реконструкция", "Бесконечно-великий Забор", "закон окривевшего кольца ", "долой фиолетовых антистримеров!", "наука фанфарология", "Главный фанфаролог"... С раннего утра и до позднего вечера в том или ином сочетании и контексте по радио, телевидению, в прессе и даже в лаконичных сообщениях официальных Интернет-сайтов - никуда было не деться от этих слов...
   На самом деле, Моти и Миней Зомембер а также кое-кто из лулианичей, прекрасно знали: то, что было подано массам под названием Кобуй-тетрис, было, шутки ради, давным-давно разработано Моти Блохом. Конечно, под совершенно другое музыкальное сопровождение: ведь в те, седой древностью поросшие, времена никто и понятия не имел о силонокулле, о струе подобающей гаммы!
   У Моти давно уже пропало всякое желание качать права. Поезд ушёл - не догонишь, были бы силы понять, что ему сулит будущее... И... как случилось, почему внезапно на излёте рухнула такими трудами и жертвами выстроенная карьера?..
   Отцы города, и прежде всего рош-ирия Эрании адон Ашлай Рошкатанкер, торжественно обещали эранийцам: после Великой Реконструкции их любимый Парк станет ещё краше и привлекательней, и все-все-все их любимые Лужайки (это рош-ирия подчёркивал особо) снова начнут собирать своих постоянных посетителей. Но из публикаций геверет Офелии в "Silonocool-News" и интервью, взятых ею у Зомембера, выяснялось другое: в новом Парке после Реконструкции будут функционировать Лужайки, на которых будут выступать те, - и только те! - коллективы, коих народ предпочтёт и изберёт на Турнире. Остальным Лужайкам суждено исчезнуть. Но в смутный период Великой Реконструкции среднему эранийцу как-то недосуг было задуматься над этим несоответствием.
   Впрочем, были и отдельные дотошные умники и нудники, они не только задумывались, но и вслух задавали странные и неудобные вопросы, но их некому было слушать. Шутка ли! - круглые сутки на Бесконечно-великом Заборе, охватывающем зону Великой Реконструкции окривевшим кольцом, под звуки силонокулла, показывают такую сногсшибательную игру! До бурчания ли тут всяких жёлчных пессимистов?!.. Рядового эранийца это мало занимает: "Отвалят зрелищ - хорошо, не отвалят - ограничимся хлебом с маслом, и на сытый желудок сами себе зрелища сотворим! А степень их виртуальности - дело творцов Бесконечно-великого Забора, а не простого среднего потребителя зрелищ..."
   Офелия Тишкер, во всеоружии своего остро-отточенного язычка и новенького репортёрского та-фона, представляющего собой сложный комплекс, состоящий из телефона, диктофона, видеокамеры и микрокомпьютера с факс-модемом (и системы цакцакон, настроенной конкретно на пронзительный голос своей владелицы), как всегда, первой оказалась на пике ключевых событий, происходящих в Эрании, которые, как мы уже видели, вращались исключительно вокруг Забора и игр на его поверхности.
   Именно тогда Офелия Тишкер начала усиленно рекламировать группу "Шавшевет", как бы случайно перестав упоминать две другие группы. Интерес к этой группе в массах подпитывался с определённой периодичностью. Захлёбываясь от восторга, она красочно описывала не только творческие поиски групп далетарного рэппа не только оригинальные аранжировки группы "Петек Лаван", их одинаковые лица, жесты и (непонятно почему) их бордовые галстуки. Она уделяла особое внимание развёрнутому во всю ширь Забора Кобуй-тетрису, почти не касаясь правил его постижения и построения, заостряясь на глобальной роли силонокулла в процессе формирования фигур и их подобающей гаммы... Рядовому эранийцу хватало цвето-звуковых элементов Кобуй-тетриса, и он уже не вникал в словесные пассажи народной любимицы Офелии, которыми она обильно уснащала свои статьи, посвящённые Великой Реконструкции.
   Скептики понимали, что словесные пассажи Офелии несут не больше информации, чем вкрадчиво-винтообразные силонокулл-пассажи. Но об этом предпочитали говорить исключительно в своём узком кругу, по выражению Максима - на своих кухнях. Ведь народу в доступной форме растолковали: "проявление дремучего недопонимания недостойно современного цивилизованного человека. А порой граничит с клеветой и подстрекательством..."
  
   ПЯТЫЙ ВИТОК.Сегодня поутру
   1. Сюита на заре
   Снова с друзьями
   Ширли не терпелось встретиться с друзьями. Конечно, лично пообщаться с подругой, но не только. В основном её не отпускала тоска по Ноаму, по его ласковым взорам, которые он ей когда-то дарил украдкой. Ну, и, конечно, Ширли хотелось познакомиться с новым братиком подруги. Пока она болела, об этом нечего было и думать. Зато выздоровев, она назавтра же собралась и отправилась к Доронам в Неве-Меирию.
   Ей было уже известно, что Ренана учится в меирийской ульпене и живёт в общежитии, а поступившие в йешивы в Неве-Меирии братья живут там же в общежитиях. Зато по случаю осенних праздников вся семья собралась в новом доме в Неве-Меирии. Туда-то и направилась Ширли.
   Нагрузив дорожную сумку многочисленными подарками и сувенирами из Австралии для всего семейства Дорон, девочка удобно устроилась в автобусе. За время её отсутствия в автобусном движении Эрании произошли кое-какие перемены. Чтобы добраться на автобусе из Эрании в Неве-Меирию и даже в Шалем, приходилось теперь колесить и петлять чуть ли не через весь город; наверно, быстрее и проще было бы дойти пешком до последней в Эрании остановки автобуса дальнего следования, если бы не тяжёлая сумка. Отца ей не хотелось беспокоить.
   До сих пор Ширли не приходилось бывать в тех краях, зато она много слышала о красоте тамошних пейзажей: горный посёлок, живописно раскинувшийся на склонах двух-трёх холмов, много зелени в самом посёлке, а вокруг высокие холмы в тоне сепия, которые, Ренана рассказывала, близнецы сравнивают с кольцом марсианских пейзажей.
   Забравшись в автобус, Ширли позвонила Ренане. После безмолвных восторгов от созерцания через окно автобуса красот горной Арцены, она въехала в Неве-Меирию. Автобус остановился на центральной площади посёлка. Наконец-то, после долгих месяцев разлуки, Ширли увидела подругу, ожидавшую её на остановке. За время разлуки Ренана очень изменилась, и Ширли с трудом её узнала. Выбираясь из автобуса, Ширли не сразу заметила маячивших в стороне близнецов, с одинаковыми загадочными улыбками наблюдавших за нею, спускающейся по ступенькам автобуса. Только когда они приблизились к ней, чтобы помочь вытащить из автобуса сумку, она сначала было испугалась, потом от изумления застыла, уставившись на сильно вытянувшихся и ещё больше, чем подруга, изменившихся парней. Раньше близнецы были почти на полголовы ниже старшей сестры, с такими же круглыми мордашками, огромными глазами-виноградинами и пухлыми круглыми щёчками с ямочками. Теперь это были стройные, довольно высокие юноши, кудрявые ухоженные гривы цвета начищенной меди были покрыты глубокими кипами всех оттенков фиолетового, щёки утратили детскую пухлость. В первый момент они показались Ширли удвоенной, разве что худощавой, копией их отца, с похожими характерными улыбками чеширских львов. Сходство дополняли очки у обоих, которых не было до отъезда Ширли в Австралию, с такой же, как у Бенци, толстой оправой. Впрочем, нет: о точной копии отца говорить не приходилось - скорее это было колоритное сочетание импозантной внешности Бенци с красотой молодой Нехамы, что делало их неуловимо похожими на старшего брата. Ширли с невольным смущением ощутила во взгляде одного из них (не сразу она поняла, что это был, конечно же, Рувик) волнующее сияние, какое излучал взор Ноама при взгляде на неё. Рувик сдавленно ахнул при виде повзрослевшей и похорошевшей Ширли, да так и остался с полуоткрытым ртом, пока брат не толкнул его в бок.
   Девчонки пылко обнялись и расцеловались. Ренана отступила на шаг, оглядела Ширли с ног до головы. После чего они обменялись мнениями о произошедших в обеих переменах. Одна подросла и чуть-чуть поправилась, превратившись в красивую миниатюрную девушку, другая стала ещё крупнее и, скажем так, массивнее, что прибавило женственности и очарования. "Ничего не поделаешь - придётся любить себя такой, какая есть..." - усмехнулась Ренана. - "Ты - беседер гамур (в полном порядке)! Это тебе здорово идёт..." Пока девчонки обменивались репликами, не обращая внимания на мальчишек, Рувик осторожно высвободил у Ширли из рук тяжёлую сумку, густо, до корней волос, краснея и чуть слышно бормоча приветствия. Шмулик весело поприветствовал Ширли в тон брату, подхватил сумку за другую ручку, и они потащили её по направлению к дому.
   Ширли с интересом и восторгом озиралась по сторонам: эвкалипты и немного сосен между ними, местами пальмы на фоне окружающих посёлок холмов и ещё какие-то деревья, усыпанные яркими цветами (Ширли никогда не была сильна в ботанике). И много масличных деревьев... Сбегающие вниз и взбирающиеся вверх извилистые улочки, кудрявые живые изгороди вокруг каждого дома - до чего живописно! Эрания располагалась на прибрежной равнине, в Меирии холмы маячили в дымке вдали, это было захватывающее зрелище. Но тут от яркого пейзажа на фоне причудливо-сурового абриса холмов просто захватывало дух. А что за пьянящий воздух!..
   "Ух, и тяжёлая же у тебя сумка! Ты что, кирпичи там тащищь?" Неожиданно услышав мелодичный, низкий голос, Ширли изумлённо оглянулась по сторонам: "Что, и ваш папа тут? Зачем? Неудобно..." Все трое громко и заливисто расхохотались. "Да ты что! Это же близнецы! - смеялась Ренана. - Слышишь, какие у них голоса? Как у папы, но ещё лучше! Снова поют - баритоном, очень красиво!" Рувик оглянулся на сестру и смущённо покраснел.
   Девочки, взявшись за руки, не спеша, шли за близнецами следом и оживлённо тараторили, стараясь поскорее поведать друг другу все новости, которых накопилось немало. О пережитом в связи с Ирми Ренана не торопилась рассказать подруге (тем более в присутствии братьев), та тактично не спрашивала, понимая, что для этого нужны и другие условия, и другой настрой. Ренана первым делом спросила: "Ну, как твоё горло? Это, наверно, от перемены климата?.. А мы по тебе страшно соскучились!" - "Ну, я же звонила, а из Австралии присылала E-mails..." - "Ну-у-у! Это не совсем то! Вот живая Ширли - совсем другое дело! Ты извини, но к тебе приехать, навестить я никак не могла... Не потому что далеко, а..." - "Ну, что ты, Ренана! Разве я не понимаю?.. Так у нас с тобой сложилось..."
   Ренана напомнила бабушке Ривке и дедушке Давиду, что они уже видели Ширли на бар-мицве близнецов. Ширли приветливо кивнула, про себя снова отметив, что Ноам - почти точная копия дедушки Давида - глаза у пожилого раввина такие же большие и по-молодому горящие, такой же длинный нос (только без следов травмы). Бабушка Ривка снова показалась похожей на маленькую Шилат, только у старушки более улыбчивый и озорной взгляд - наверно, потому, что у неё были, в отличие от внучки, светло-карие и не такие большие глаза, окружённые лучистыми морщинками.
   Ренана и близнецы провели Ширли по садику, местами напоминавший крохотный палисадничек Доронов в Меирии. Этот садик, конечно же, был больше, такой же ухоженный, а главное - в очень похожем уголке у ограды росло развесистое масличное дерево. Оба дерева - и в Меирии у Доронов, и в Неве-Меирии у Ханани, - Бенци посадил в честь рождения Шилат. В обоих садиках под маслинами были созданы одинаковые уголки отдыха. Бывало, Ренана с Ширли очень любили работать вместе под музыку под меирийской маслиной.
   После осмотра сада девочки вернулись в просторный, уютный салон, - в его оформлении явственно чувствовались вкус и умелые руки Ренаны. Она усадила подругу в удобное кресло, а сама принялась хлопотать, накрывая стол к чаю, тут же суетились близнецы. Ширли несколько раз порывалась вскочить и начать помогать, но Ренана и близнецы хором останавливали её: "Трёх пар рук достаточно... А ты гостья - сиди, отдыхай с дороги!"
   Распахнулись широкие двери просторного мирпесета, и появились Бенци и Ноам. Бенци заметно осунулся, выглядел утомлённым, и даже его обычно пухлые, румяные щёки как бы несколько опали и побледнели. В темно-рыжей меди лохматой шевелюры заметно прибавилось серебра. Он широко и радостно улыбнулся гостье. Что бы ни случилось, как бы он ни устал, это всё тот же улыбающийся лев. Ренана радостно улыбнулась: "Папуля! Ноам! Привет! Видите, кто у нас сегодня в гостях! Давайте, чай будем пить!"
   Ноам застыл рядом с отцом и с робкой улыбкой восхищения глянул на Ширли, еле выдавив слова приветствия. Ширли пробормотала в ответ своё приветствие и густо покраснела. Оба они в безмолвной застенчивости поглядывали друг на друга, дивясь изменениям друг в друге за время разлуки. "Как она похорошела!" - подумал Ноам. Ширли понравилась тёмная, цвета сильно палённого каштана, курчавая бородка, отливающая фамильной медью и живописно окаймляющая лицо юноши. Эта бородка очень ему шла, и самое интересное - она непостижимым образом как бы скрадывала кривизну травмированного длинного носа и розовый шрам, рассекающий правую бровь. Парень словно угадал мысли Ширли и смущённо потупился, покраснев до корней волос.
   Бенци обернулся в сторону рава Давида и Ривки, с ласковой улыбкой поглядывающих на молодёжь, и, указывая на Ширли, проговорил: "Смотрите - это дочка Рут Магидович, ныне Блох. Когда-то Нехама с нею была очень дружна!" - "Ну, как же - внучка Ханы... - воскликнула Ривка и заметила: - Она на Магидовичей нисколько не похожа! Подумать, как время бежит! Это у маленькой Рути такая взрослая дочка! И наша Ренана с нею дружит!" Рав Давид ничего не говорил, только иногда изучающе поглядывал на гостью, вгоняя её в смущение. Спустя некоторое время старики встали и вышли из салона: "Не будем вам мешать..." Присоединиться к чаепитию молодёжи они вежливо отказались.
   Ширли поведала о своих планах Ренане: "Я решила поступать в вашу ульпену. Мои не очень это поддерживают, но, вроде, смирились. Мама говорит - там в её время были отличные педагоги. Да и вообще - куда ещё идти с моими гуманитарными наклонностями! Не в студию же Бар-Зеэвува! Но с другой стороны - как это "дочь элитариев из Эрании-Далет пойдёт учиться к фиолетовым, в Меирию"... Да ещё и в общежитии жить, а это им совсем не нравится..." - "Так и говорит? Она же сама из Меирии!" - удивлённо нахмурившись, пробормотала Ренана. Ширли покраснела: "Она всё время сокрушается: "Соседи засмеют, проходу не дадут!" Хорошо, хоть больше о тихоне Галили речи нет. В Австралии они согласились отдать меня в частную религиозную школу, которую Яэль присоветовала. Там, правда, для меня другого варианта и не было. Ну, так теперь другого пути у меня тоже нет. Думаю, они это понимают". - "Так отлично же!" - воскликнула Ренана.
   Рувик пару раз вздохнул, слушая взволнованную скороговорку Ширли. Смущённо потупившись, улыбнулся ей: "Давненько мы тебя не видели! Ты действительно очень изменилась!" - "Конечно! Все изменились... и Эрания тоже. А сколько новостей за это время!.. Моих братьев, - слышали? - по ТВ показывали..." - "Да уж, наслышаны... Говорят, они там смотрелись куда естественней, чем Зяма Ликуктус", - откликнулся Рувик и покраснел ещё гуще. - "Если к ОФЕЛЬ-ШОУ вообще применимо понятие нормально или естественно!" - чуть слышно откликнулся Ноам. Шмулик кивнул и продолжал: "Твои братишки в своём супермодном прикиде отлично вписываются в ОФЕЛЬ-ШОУ. У нас в старших классах йешивы говорили про их рубашонки..." - и осёкся, потому что Бенци грозно сверкнул на него глазами: "Шмуэль, немедленно прекрати!"
   "Уж куда естественней, чем Зяма в кипе и с козлиной бородёнкой, - махнул рукой Рувик. - А, ну да, мы слышали, что Зяма сбрил свою бороду и вроде как намылился перебраться в Эранию-Бет, или Вав? А его дочки с приспешниками сколотили в Меирии хавуру сторонников открытости и терпимости. Вовсю пропагандируют... э-э-э... так сказать - малый силонокулл, то есть - "Петек Лаван" и эти... как-их... "Шук Пишпишим" и тому подобных штукарей!" - "А-а-а! Это их постоянно гоняют по радио и ТВ? Я уж слышала... Чушь какая-то!" - Ширли, усмехаясь, пожала плечами. - "ОК, ну их. Ты, Ширли, лучше расскажи нам про Австралию. Это правда, что там наша любимая музыка, вообще нормальная музыка, под запретом? Ведь твои братишки на ОФЕЛЬ-ШОУ об этом на всю Арцену кричали!" - "Всё врут! Австралия - нормальная страна, там никому в голову не придёт музыку запретить: каждый слушает, что хочет! Зато им наши австралийские родные сразу дали понять: силонокулл считается бредом больного воображения богемных маргиналов. Там много концертных залов, где исполняют классику, джаз, рок, а то и хасидскую музыку. Крутая богема тусуется в основном в ночных клубах. Когда братья рассказывали, что они в тихоне создали "Клуб силоноидов", дядя Эрез их на смех поднял, дразнил их - синусоиды. Ну, я же писала тебе, Ренана!" - "А сейчас их дружки себя назвали далетарии! По названию их клуба, где они занимаются борьбой..." - вставил Рувик, искоса глядя на Ширли; она скользнула по нему глазами и продолжила свой рассказ: "Пришлось братцам заткнуться со своей надмелодической и надритмической музыкой. В основном они говорили малым кузенам про свои спортивные успехи, обучали их приёмам каратэ. А мы ходили на концерты - и классики, и рок-мюзиклов, и клейзмерской, и современной хасидской музыки. Меня приятно удивило, что в окружении Яэль и Йоэля знают и любят наших Гилада и Ронена. Там знают и про вашу студию, и про "Тацлилим"... Ну, конечно, в кругу Яэль и её семьи..." - "Ага, ты писала!" - откликнулась Ренана. Ширли кивнула: "Галь с Гаем всё это высосали из пальца. Мне кажется, это их Офелия подучила так говорить, или придурок Тумбель. Мне плевать, что он сам себя зовёт Тим, для меня он был, есть и будет Тумбель! Они же его при всех назвали вторым отцом!" - "Да уж папа нам рассказывал, что об этом в "Лулиании" говорят. Но не вслух. Там все сейчас очень боятся Арпадофеля, а ещё больше... э-э-э... Пительмана... - заметил Ноам, смущаясь и исподлобья поглядывая на Ширли. - Он же, знаешь, сейчас большой босс на фирме. Такой террор там развёл..."
   Ширли краем уха слышала об этом из разговоров родителей, а сейчас о том же говорил Ноам. Впрочем, ей было неважно, что он говорит, важно было просто слушать его голос, видеть его лицо. И Ширли, глядя на него искоса, принялась рассказывать про Австралию: "До чего там было классно! Вот разберусь с ворохом дисков с фото и видео - и принесу, посмотрите..."
   "В конце я фактически жила в семье Яэль. Отличная у меня тётя!.. И бабушка Дина очень хорошая, ласковая и с юмором. Дедушка Мики тоже славный, но уж очень солидный... Бизнесмен!.. - Ширли скроила уморительную гримаску, выпятив нижнюю губу. - Поэтому с Диной легче: она теплее... Но лучше всех Яэль и её семья. Даже жаль было расставаться..."
   Ширли улыбнулась Ренане и оживлённо спросила: "Ты помнишь блузку, которую ты мне вышила?" - "Ну, а как же! Сколько мы с тобой спорили из-за этого узора!" - засмеялась Ренана, - "Я её носила как нарядную в Австралии. До Австралии она была мне великовата. Яэль она очень понравилась: она сказала - очень изысканная вышивка. Я, конечно, не удержалась, похвасталась, как мы с тобой рисунок разрабатывали. Она говорит, что мы могли бы с тобой сделать маленький бизнес на рисунках вышивок. Надо бы подумать, а?" - "Подумаем, обязательно подумаем. Но это после... Тебе же надо поступать в ульпену, и так много пропустила..." - озабоченно покачала головой Ренана. "Я же училась в Австралии, и хорошо училась! Думаю, это мне поможет выдержать вступительные испытания. Ты мне поможешь?" - "Что за вопрос! Конечно, помогу! Подруге - и не помочь?.."
   "А ещё Яэль сказала, что мне очень идёт фиолетовый цвет блузки, только вот если бы поярче... Да-а! - вдруг Ширли вскинула голову и живо оглядела всех присутствующих: - Хевре, я что-то не понимаю: что случилось? Раньше я могла надеть одежду любого цвета, да мне и идёт любой! А теперь... В Эрании говорят: фиолетовая гамма - неприлично, так элитарии не одеваются, мол, это любимый цвет у досов, поэтому вас так и назвали - фиолетовые!.." - "Ага! Как только у нас вошёл в моду фиолетовый цвет, так элитарии и объявили его неприличным!.. Они всей фиолетовой гамме приписали зловредные свойства хасидского рока и шофара", - объяснил Ноам, сидя чуть сбоку от Ширли, как бы невзначай поправив кипу, конечно же, фиолетового цвета. "Они заявили, что у шофара ядовито-фиолетовое звучание! И придумали нас называть фиолетовыми!" - тут же вставил Рувик, поглядывая на Ширли. - "Между прочим, твои дядя Арье и тётя Тили назвали свою младшую девочку Сигалит в честь нашего цвета..." - вставил Шмулик. - "Неужели? Никогда бы не подумала..." - "Вернее, это была идея Цвики..."
   Ширли обратила внимание, что от оттенка кипы выразительные глаза Ноама приобрели мягкий темнофиолетовый оттенок, придающий лицу немного печальное выражение. Ренана, в свою очередь, обратив внимание на юбку-брюки Ширли, сказала, что этой моделью она хочет заняться вплотную, у неё уже возникли кое-какие идейки...
   В салон вошла Шилат с маленьким Бухи на руках, он ни минуты не сидел спокойно, пытался вырваться и соскользнуть на пол, повизгивал и махал ручонками. Следом неторопливо шла Нехама, она приветливо кивнула Ширли, что-то еле слышно пробормотав, и уселась на краешек дивана, глядя в сторону. Ширли радостно улыбнулась, вскочила, всплеснув руками, и рванула к девочке, с трудом удерживающей на руках крупного подвижного бутуза с такими же, как у Ренаны и близнецов, медно-рыжими кудряшками. Глаза тёмные и огромные, как у Ноама и Шилат. Будучи наслышанной о том, как ревнива Шилат ко всему, что связано с младшим братиком, Ширли нерешительно помялась и робко сделала шаг к малышу, чтобы его погладить. Но Бухи выставил вперёд обе ладошки, и девочка в смущении остановилась.
   Ширли принялась извлекать из сумки подарки, приготовленные для всех Доронов. Для малыша она заготовила отдельный пакет подарков. Она опорожнила на свободное кресло его содержимое, а под конец - пушистую ярко-фиолетовую улыбающуюся, с симпатичной мордочкой, кенгурушку, которую можно было надувать до размеров, чуть ли не больше самого малыша, что и было тут же сделано всеми по очереди старшими братьями. Бухи оглушительно заверещал, требуя тут же подать ему яркое чудо.
   Бенци растроганно благодарил девочку за подарки, Нехама прослезилась и, привстав, наклонилась к смущённой Ширли, обняла её и поцеловала. Ренана, увидев кенгурушу, сразу объявила, что у кенгуруши отчётливо заметны фамильные черты Доронов, во всяком случае, она копия близнецов. "А стало быть, и твоя? - засмеялась Ширли. - Я специально подбирала Бухи что-нибудь фамильное! Ты же писала, что он похож на тебя и близнецов. Ну, а цвет - это уже случайно так получилось. В Австралии я просто не могла себе представить, что фиолетовая гамма превратится в такой странный символ! Что делать, если эта гамма мне тоже нравится!.. Эта кенгуруша была там самая красивая, а главное - самая доронистая".
   Рувик, потянувшись за пирожным в центре блюда, которое Ренана установила посередине стола, заявил: "Значит, Кенгуруша - член нашей семьи Дорон!" Все засмеялись. Рувик, розовый от смущения, протянул пирожное Ширли: "Фирменное пирожное от бабушки Ривки и от Шилат - нашей гостье из Австралии! Добро пожаловать!" Ширли смущённо улыбнулась, принимая пирожное из рук Рувика. Ноам отвернулся и сник, а Ренана сердито посмотрела на Рувика. Родители удивлённо переглянулись, переводя глаза с одного сына на другого.
   Мягонькая, пушистая Кенгуруша стала любимой игрушкой Бухи, и лучше всего он засыпал, когда её клали к нему в кроватку.
   Однажды Шилат попросила Ренану немного посидеть со спящим братиком. Ренана, радостно кивнув, направилась в палисадник. Не так уж часто сестрёнка доверяла ей малыша, это была поистине большая удача!
   Подойдя к застеклённой двери мирпесета, ведущей в палисадник, Ренана с удивлением увидела, что туда проскользнул Ноам. Он задумчиво стоял возле коляски спящего под деревом Бухи, чему-то ласково и мечтательно улыбаясь. Ренана подумала, что никогда не видела у старшего брата такого лица. Но вот Ноам осторожно прикоснулся к лежащей рядом с малышом кенгуруше, робко и нежно погладил пушистую игрушку, что-то шепча про себя. Потом он осторожно, чтобы не разбудить братика, поднял игрушку и зарылся лицом в пушистый фиолетовый ворс. Опасливо оглянулся (Ренана еле успела отскочить от двери и за шкафом укрыться) и тут же положил кенгурушу на место. Малыш продолжал безмятежно спать.
   Рувик неожиданно повадился как бы невзначай подходить к девочкам, неловко делая вид, будто ему именно сейчас надо что-то спросить у сестры, или что-то взять-положить, что начало смущать Ширли.
   Девочки вдвоём часами сидели под деревом в палисаднике, занимаясь под записи любимых артистов. Ренана помогала Ширли готовиться к поступлению в ульпену. В виде отдыха они сочиняли узоры и орнаменты для вышивок. Ширли привезла из Австралии массу новых впечатлений и идей, воплощённых ею в сериях комиксов. А сейчас она предложила их Ренане для оригинальных узоров и орнаментов. Конечно, предпочтение отдавалось нежно-фиолетовым оттенкам и их сочетаниям. Так девочки по совету Яэль начали потихоньку разрабатывать альбом вышивок и образчиков узоров для вязания. Тем самым они думали начать маленький совместный бизнес. Ренана начала подыскивать, кому предложить их разработки в Меирии или в Неве-Меирии. Конечно, было бы неплохо издать альбом вышивок, но увы... - где взять двум девчонкам начальный капитал!..
   Близнецы переписали для Ширли новые композиции в сопровождении шофара. После прослушивания одного из них Ширли грустно вздохнула: "Мне приходится все записи прятать от близнецов, комнату от них запирать, чтобы в моё отсутствие не забрались в комнату и не уничтожили записи - они уже грозились". - "Да что это такое, в конце концов!! Неужели родители не могут им по ушам надавать? - вдруг возмутилась Ренана. - Наш бы папа... Ух-х! Он бы им показал такой силуфо-культ! - сидели бы тише воды, ниже травы!" - и девочка свирепо сверкнула глазами, словно бы превратившись в разгневанную львицу. Ширли улыбнулась ещё печальней: "Мои так не могут. Мама... - сама знаешь... И то... именно она иногда им замечания делает, даже прикрикивает на них. Но папа стал на себя не похож. Да ещё этот идиот Тумбель!.." - "Беседер, хватит о грустном! Послушай нашу новую запись!.. Нет, это не совсем Гилад и Ронен! Между прочим, свирель в сопровождении шофара! На свирели, знаешь, кто играет? Нет, не Шмулик... Шмулик - вот он сейчас на флейте вступит..."
   Когда растаял последний звук, Ширли выдохнула восторженно: "Здорово он стал играть!" - "Ага... Это он уже на поперечной флейте - он её здорово освоил! Я думаю, ему надо играть только на поперечной флейте, продольная - для маленьких детей!" - "Ему бы освоить несколько духовых инструментов на таком же уровне: духовик-универсал! А что с кларнетом?" - "Ничего. Нет времени. И вообще, у него больше ни на что нет времени, он, похоже, действительно решил остановиться на флейте... и, конечно, шофар. Вообще они оба чем-то занимаются, наверно, отрабатывают технику игры на угаве, возятся с конструкцией. Правда, не знаю, зачем это им..." - ответила Ренана. Девочки снова замолкли, наслаждаясь любимыми мелодиями.
   Ширли прикрыла глаза, тихо подпевая. Открыв глаза, она с изумлением увидела, что со стороны мирпесета на неё уставились из одного угла Рувик, из противоположного - Ноам. Друг на друга братья стараются не смотреть. А Шмулик нетерпеливо дёргает брата-близнеца за рукав, пытаясь вывести его из оцепенения. Когда они успели тут появиться?
   Близнецы часами занимались, запершись в мальчишеской комнате, откуда то и дело неслись чарующие мелодии и необычные гармонии - звуки флейты перемежались со звуками свирели, потом вступал шофар и, как Ренана однажды догадалась, угав, который они всё время дорабатывали.
   На праздник к близнецам приехали друзья-студийцы из Меирии, в их числе - и двоюродные братья Ширли, Цвика и Нахуми. Ширли, конечно же, порасспрашивала их про бабушку с дедушкой, про родителей, братьев и сестёр, про Морию с семьёй. Нахуми только сообщил, что у него новый братик Мойшеле, но больше угрюмо отмалчивался. А Цвика рассказал, что недавно в Неве-Меирию перебралась семья Мории. Её муж Эльяшив Бен-Шило получил смиху (диплом раввина), и был приглашён преподавать в меирийском музыкальном йешиват-тихоне, где сейчас учатся близнецы Дорон.
   Цвика сказал: "Я уговариваю родителей: мол, надо всем Магидовичам перебираться в Неве-Меирию. Ведь мы всё равно будем в йешиве у Эльяшива учиться и жить там. Но бабушка и дедушка ни за что не хотят на старости лет покидать свой дом, к которому они привыкли!" - "Ещё бы! Вся жизнь в нём прожита!.." - заметила Ренана. - "А папа с Амихаем в Меирии ведут успешный бизнес. Как будто тут не могут..." - буркнул Цвика. Нахуми, отвернувшись, молчал, потом буркнул: "Чего зря говорить... Это всё она... наотрез... ещё может запретить мне посещать студию, учиться на гитаре..." - "Но ведь папа согласен! И дедуля оплачивает!" - "Если запретит, я из дома убегу!" - "А перебирайся к нам жить, будем с тобой в одной комнате... Мои будут только рады..." Ширли удивлённо смотрела на них, ничего не понимая. Цвика участливо похлопал Нахуми по плечу, подмигнул кузине, а ему шепнул: "Не бери в голову! Пошли!" Гости удалились в комнату к близнецам. Вскоре оттуда понеслись знакомые мелодии, прерываемые невнятным бубнением.
   Как только дверь за ними закрылась, Ренана поведала Ширли ещё одну и, может быть, основную причину и мрачного вида Нахуми, и того, что Магидовичи так и не перебрались, вслед за Морией с семьёй, в Неве-Меирию.
   В семье Амихая сложилась ситуация, причинявшая ему немалую головную боль. Во-первых, его жена Адина в принципе отказывается перебираться "в антистримерское логово", - как она, следом за фанфарологами, называет Неве-Меирию! - и вообще иметь дело с антистримерами.
   "Но главное, - пояснила Ренана: - ты же отлично помнишь... ещё до вашего отъезда в Австралию!.. атаки Офелии на ансамбль "Хайханим"... то есть она и раньше постоянно долбала их, но тут - особо грубые атаки на шофар. С её подачи - целая волна антишофарных публикаций, ещё более гнусных и грязных... До сих пор не спадает..." - "Но мы решили - это не наше дело... Вот будет Турнир..." - "Это ещё не всё!.. Ты не поверишь! - в Шалеме нашлась маленькая группка раввинов, издавших галахическое постановление о запрете использовать шофар в качестве музыкального инструмента... Или их заставили, или они сами - вперёд паровоза... доказать свою холуйскую верность фанфарологам..." - "Ты серьёзно? А им-то это к чему? Но какое к этому имеет отношение жена Амихая?"
   "А эту кампанию возглавляет её отец и кто-то из двоюродных братьев... или они просто при этой хавуре... Ну, а она и раньше не любила "Хайханим" - мол, музыка плебса. Может, в пику Амихаю - отношения-то у них очень странные... Словом, следом за своей роднёй начала нести о вреде шофара на концертной эстраде, называя тех, кто этим занимается, злостными отступниками. Амихай сначала пытался спорить, убедить их. С её агрессивно фанатичными кузенами разговаривать не о чём! Ну, Адина живо заткнула его - пара крупных скандальчиков, и Амихай скис. Он хочет сохранить хотя бы то шаткое семейное равновесие, которое ещё осталось... Хотя что там хранить!.. Единственное утешение - все трое детей с ним заодно. А Нахуми так и вовсе в нашей хавуре".
   "Так вот почему он такой грустный и боится, что она ему запретит?.." - "Угу..." - "А ты-то откуда всё это знаешь?" - "Ну, Хана моей бабуле жаловалась... А про ту хавуру раввинов вся Неве-Меирия говорит, возмущается..."
   Помолчав, Ренана едко заметила: "Насчёт детей Адине лучше бы помолчать! Неспроста все трое, особенно малыш Идо, жену Арье называют мама Тили, они же почти всё время у них дома, со своими кузенами".
   "Ну, Ширли, поздравляю! Я и не знала, что ты так отлично подкована! Молодец! Неужели австралийская школа?" - "Ну, да! - на лице Ширли сияла счастливая улыбка. - И Яэль с Йоэлем: они со мной много занимались. Я же в основном жила у них: там было очень уютно и спокойно, хотя у них пятеро детей... Гораздо спокойней, чем дома, особенно когда близнецы всем давали прикурить. От их постоянных каратэ, у-шу, и не знаю, чего ещё, даже кузены устали. Из-за этого папа с мамой не возражали, что я неделями жила в семье Яэль. Зато, как вернулись домой, так... Мам стесняется соседей, особенно после того ОФЕЛЬ-ШОУ. Наверно, поэтому она согласна, что я иду в ульпену и поселюсь в общежитии. Только просила хоть раз в месяц шабаты проводить дома. - Ширли покраснела и вдруг, решительно тряхнув чёрными кудрями, сказала: - Что это мы сегодня о грустном! У меня же такой радостный день! Меня приняли - и даже через класс! - в ульпену!" - "Пошли в "Шоко-Мамтоко"!" - "Пошли! Я угощаю!"
   Они взялись за руки и резво побежали в "Шоко-Мамтоко". Когда они приблизились к дверям, Ренана задумчиво проговорила: "А мы и не знаем, работает ли ещё "Шоко-Мамтоко" в Парке, где мы с тобой впервые увидели друг друга. Ты тогда почему-то меня испугалась..." - "Маленькая была и глупенькая!" - засмеялась Ширли. - "А потом, когда вы ушли, пришли папа с хевре, а с ними - Ирми и Максим. Тогда я впервые увидела Ирми, - мечтательно и грустно протянула Ренана. - Тоже ещё маленькая была..."
   Они расположились за столиком в эркере. Ренана сказала: "Твои бабушка с дедушкой будут очень рады, что ты поступила в нашу ульпену. Только бы не сошла с этого нелёгкого пути!" - "Ну, почему вы все говорите, что я могу не выдержать?" - "Поговори с Максимом. Он вернулся к корням и может рассказать, каково это... Я тоже знаю, что нынче непросто устоять. Вон, Ликуктус ведь не смог удержаться!.. За карьеру готов всё продать, да что там! - даром отдать! Между прочим, его средняя дочь Мерав в нашем классе учится. Она, конечно, отлично рисует, но в остальном... дочь Ликуктуса! Они там все закомплексованные, вся семейка. Папа говорит, у них амбиции перемешались с комплексами, получилась адская смесь!.. В классе мы про себя зовём её не Мерав, а Мерива..."
   Девочки помолчали, прихлёбывая горячий шоколад. Вдруг Ренана смущённо проговорила: "Ирми и Максим перебрались в Неве-Меирию. У daddy Ирми там бизнес - маленькая фирма, лаборатория и заводик, название "Неэмания". Смешно, правда? Хевре уже там работают. Ещё Ирми взял в михлале (колледж) курс бизнеса... - она помолчала, потом весело проговорила: - Он чуть не каждый день мне звонит!.. А то в шабаты видимся, когда он приходит..." Ширли с интересом глянула на подругу. Увидев её зардевшееся и смущённо-счастливое лицо, вспомнила, о чём ей Ренана рассказывала по телефону и деликатно опустила глаза, сосредоточенно уставившись в свой бокал, где медленно остывал шоколад и опадала пышная шапка взбитых сливок.
   Ренана продолжала: "Ирми намекнул про какой-то сюрприз, который нас должен очень обрадовать. Наверно, мне и близнецам подарят руллокаты из первой партии. Ноам-то получит авторский". Она помолчала и заговорила снова: "Ноам говорил, что хочет в "Неэмании" поработать, и Ирми хотел бы пригласить его туда, но я не уверена, что ему в йешиве разрешат. Это было бы неплохо - он у нас талантливый технарь, да ещё рукастенький!.. Но такой уж у наших мальчиков путь, и йешива в Неве-Меирии - для него самое то". Ширли при этих словах Ренаны вздрогнула и залилась краской. Она подумала, что после приезда из Австралии только пару раз и видела Ноама. Ведь он раз в две-три недели приходит домой, а она бывает у Доронов и того реже. В праздники, в каникулы сидел с отцом, учился...
   Уставившись в бокал с остатками шоколада на донышке, и машинально помешивая ложечкой, она еле слышно спросила: "А что у него с армией? Ведь возраст вроде..." - "Я же говорю: неве-меирийская йешиват-эсдер - самый подходящий вариант для него со всех точек зрения! - и вдруг, почти без перехода, заявила звонким голосом: - А ты знаешь, Ширли, что ты оч-ч-чень нравишься Рувику?" - "Да ты что?!" - Ширли от неожиданности даже ложечку уронила на пол: её давно удивляло поведение Рувика, но она не задумывалась, что это кто-то ещё, кроме неё, замечает. В смущении она промямлила: "Ведь он ещё маленький!" - "Не такой уж маленький! Ты же обратила внимание, как они за этот год вымахали! Помнишь, были ниже меня ростом, а теперь... О голосе и не говорю! Смешно вспомнить, как ты их голоса услышала".
   Ширли смущённо уставилась в опустевший бокал. Ренана, видя смущение подруги, ударилась в воспоминания:
   огда мы были маленькими, я ими командовала и даже била..." - "Но за что?" - удивлённо уставилась на неё Ширли. "Я думала, они надо мною смеются и назло мне уж-ж-жасно похожи друг на друга... Глупая была, ещё и ревновала. Они очень тяжело маме достались, папа и бабушка рассказывали..." - она смотрела куда-то в пространство, и глаза её затуманились.
   "Конечно, после их рождения маме не до меня было, а я, наверно, была ужасная эгоистка! Меня бабуля Шошана очень любит: ведь у неё только сыновья, девочек там нет. А тут вдруг - девочка, и на их сына похожа. Когда близнецы родились, мама была слабая, бабуль меня к себе взяла. С Ноамом никаких хлопот не было, говорят, золотой ребёнок был. С ним дедушка Давид и бабушка Ривка занимались, ну, и папа, конечно... - Ренана помолчала. - Братики подросли, начали ползать, потом ходить... они мне вообще-то очень нравились, такие куколки! Щёчки кругленькие, пухленькие, румяные, как яблочки! И улыбки, и глазки, рыженькие кудряшки такими красивыми пружинками!.. Ну, как у Бухи сейчас... Мне ужасно хотелось их тормошить, хватать за кудряшки, за ушки, особенно за щёчки. Ох, бедные щёчки! Ты себе не представляешь, что они от меня вынесли!.. Я даже как-то укусила Рувика за щёчку..."
   Ширли подняла на подругу изумлённые глаза. Ренана вскинула голову: "Да-да! Укусила Рувика за щёчку!" - "Не поэтому ли у него на правой щеке такое беловатое пятнышко? Это след твоего зуба?" - "Ага... Об этом у нас семейное предание есть..." - и Ренана поведала Ширли эту историю. Девочки рассмеялись. Ширли поведала о братьях, о детских обидах: "Маленькими мы играли вместе, они меня в школу отводили. Гай меня очень любил, опекал, старался помочь, любил слушать, как я играла свои песенки на пианино... Галь - нет!.. Всё изменилось, когда Тумбель появился... Их уводил в комнату, подальше от меня, с ними играл, а уж что говорил, не знаю. Потом я поняла, что они не хотят со мной играть, только смеются надо мной, обидно так смеются!.."
   Ренана слушала рассеянно, грустно улыбаясь чему-то своему. Ширли поняла, что Ренану сильно потянуло на воспоминания, ей очень хочется выговориться. Это её не удивило, и она замолкла, чтобы не мешать подруге, тем более та, как бы невзначай, завела разговор о старшем брате, каким он был тихим и серьёзным, не любил драки и шумную возню, но как-то ей врезал, как она потом поняла - за дело:
   разозлилась на близнецов и сорвала с обоих кипы. Ноам увидел, подскочил, глаза искры мечут! Никогда, ни до, ни после я не видела у него таких глаз... Как схватил меня, как принялся лупить: "Отдай кипы! Немедленно! И больше не смей! Ещё раз увижу!.." Я только тихо плакала, но не ответила: поняла, наверно, что за дело. Молча отдала ему кипы и ушла в уголок плакать. Папа увидел это и - к нему: "Ноам, что с тобой? Как ты смеешь бить девочку! Что она тебе сделала?" А он бурчит, голову опустил: за дело... она знает, за что... Так и не сказал, только сердито зыркал на меня, пока шёл к себе в комнату, отсиживать наказание".
   Ширли чуть слышно откликнулась: "Вот он какой! А ты тоже хороша... Почему не созналась?" - "Ну, потому что маленькая была, боялась... Глупая и слишком вспыльчивая... Ведь мне было всего 6 или 7 лет..." - "А-а-а..." - неопределённо протянула Ширли и улыбнулась.
   Ренана выпрямилась на стуле: "Ну, беседер! А своим ты позвонила, похвасталась, что поступила?.." - "Да, я уже звонила..." - откликнулась Ширли нехотя. - "Только ты не говори Рувику, что я тебе сказала, тов?" - "Ну, конечно! А вообще-то я..." - "А что ты - мы все знаем... И не только ты..." - произнесла с загадочным видом Ренана. Ширли смущённо глянула на неё и отвела глаза. Она расплатилась, и девочки вышли на вечернюю улицу, освещённую мягким светом желтоватых фонарей.
  
   Будни и праздники новой жизни
   После праздников начались занятия. Мальчики разбежались по своим йешивам. Ноам -в йешиват-эсдер, три раза в два месяца проводя шабаты дома и иногда заскакивая домой на неделе. Близнецы приступили к занятиям в музыкальном йешиват-тихоне, пару лет назад организованном Гиладом и Роненом в Неве-Меирии на базе их студии. Они наведывались чаще, в середине недели. Помогали по дому и тут же уединялись в уголке мирпесета, просиживая там до позднего вечера, а ранним утром неслись через весь посёлок в йешиву.
   Ширли редко удавалось пересечься с Ноамом: слишком много времени он проводил в йешиве, а она не могла часто ездить в Неве-Меирию. Но уж в те редкие weekend-ы встреч Ширли с радостным удивлением замечала - Ноам обращает на неё гораздо больше внимания, чаще поглядывая на неё. Чем реже им доводилось видеться, тем чаще и тем дольше он задерживал на ней взгляд со смущённой и ласковой улыбкой.
   Время от времени в Неве-Меирии у Доронов организовывались молодёжные шабаты. На них постоянным гостем был Ирми, и почти каждый раз с Максимом приходила сестра Ирми Хели. Неизменно на эти молодёжные шабаты приезжала Ширли. После напряжённой недели близнецы Дорон и Ирми с Максимом превращали эти шабаты в сгусток искрящегося веселья. К молодёжи частенько присоединялся Бенци. Нет нужды говорить, как Ширли любила молодёжные шабаты. Когда собиралась молодёжь, стариков Ханани обычно приглашал то один сын, то другой, куда они брали с собой Нехаму с младшими детьми.
   Близнецы повадились раз в две-три недели тайком ездить в Меирию. Там в их старом доме, который отец сдал Гиладу и Ронену под студию, они встречались с небольшой компанией своих старых друзей-студийцев, в числе которых были Цвика и Нахуми Магидовичи. Шмулик начал учить Цвику играть на поперечной флейте, потихоньку занимаясь с ним и шофаром. Всё шло к тому, чтобы начать учить его особым приёмам игры на угаве. Рувик учил обоих Магидовичей играть на гитаре. Практически близнецы готовили Цвику и Нахуми к поступлению в неве-меирийский йешиват-тихон.
   Цвика, а за ним следом и Нахуми (разумеется, тайком от Адины), вошли в созданную близнецами группу, которая, как потом стало ясно, тайно занималась угавом и музыкодами. Даже Ноам не сразу узнал, а тем более Бенци, что в части музыкодов им большую помощь оказали Максим и Ирми, заодно собрав в "Неэмании" маленькую группу молодёжи для серьёзных исследований музыкодов.
   Ренана с Ширли учились в одном классе, живя вместе в общежитии в караванном городке напротив классов ульпены. Это была крохотная квартирка-студия в пол-каравана. Девочки вместе вели своё несложное девичье хозяйство, были совершенно неразлучны, занимались вместе и с удовольствием посещали дополнительные занятия по рисунку, живописи и композиции. Ренана хотела немного приобщить подругу к моделированию одежды, но Ширли мечтала иллюстрировать книжки, или рисовать комиксы, а в дальнейшем - даже делать мультифильмы, для чего ещё в Австралии начала пробовать себя в анимациях.
   Конечно, Ширли и до Австралии знала о Торе, праздниках, шабате. Маленькой она видела, как мама зажигает субботние свечи. А каких-то 6-8 лет назад, в их семье отмечали и основные еврейские праздники, но чаще они на праздники ездили в Меирию к бабушке и дедушке: там всё было по-настоящему, хотя, конечно же, не так весело, как у Доронов. Ширли с грустью вспоминала, что в детстве видела не только папу, но и братьев с кипами на головах, вот только не припомнит, по какому поводу. В память врезались картины Йом Кипур, много лет назад, когда они ещё были маленькими. Она стоит у распахнутой калитки и смотрит на близнецов, как они разъезжают на новеньких ярких велосипедах по мостовой в Эрании-Далет, свободной от машин, зато переполненной детворой. У одного брата на голове немного косо сидит красная с жёлтыми корабликами кипа, у другого - кипа жёлтая с зелёными домиками. Как давно это было!.. А бар-мицва близнецов, что-то смутное, пышное и похожее на спектакль. Вот только на трапезе в честь этого события папа серьёзно поссорился с дедушкой. Хорошо, что сейчас она помирилась с ними, обретя заново близких и родных людей.
   Ширли очень любила брюки. Но в ульпену полагалось ходить в длинной юбке. Для австралийской школы она приобрела юбку-брюки, но здесь это ещё не было принято. На карманные деньги девочка купила себе несколько отрезов ткани, и Ренана сшила ей несколько юбок. Так Ширли и подруге дала подзаработать, хотя Ренана ни за что не хотела принимать от Ширли деньги. Ещё и бабушка Хана сделала ей хороший подарок - шикарный костюм для шабатов и праздников.
   Каждое утро Ширли просыпалась, переполненная надеждами и приятными ожиданиями, в ней бурлила и выплёскивалась наружу беспричинная радость. Позавтракав, девочки вместе шли на занятия, не спеша, обходили оживлённую площадь и подходили к расположенным в два ряда симпатичным домикам, где помещались классы их ульпены.
   В ульпене было принято раз в месяц оставаться на шабат. Когда же их отпускали по домам, Ширли частенько раздумывала, отправиться ли в Неве-Меирию к Доронам, к Арье, где обычно собирались Магидовичи, или поехать домой. Разумеется, вопроса не возникало, если заранее было известно, что в Неве-Меирии будет молодёжный шабат, на который пожалует Ноам. Но при этом каждый раз она испытывала чувство неловкости, когда, запинаясь, пыталась как-то объяснить отцу, почему на weekend она не дома. Перед глазами неизменно маячил молящий взгляд отца, каким он провожал обычно после шабата дочку, возвращавшуюся к себе в ульпену.
   Когда у девочек выпадала свободная от занятий минутка, они тут же садились за серии рисунков для альбома вышивок. Сделают альбом - а там видно будет...
   Тексты псалмов вызвали у Ширли новый прилив вдохновения. Она рисовала серии листов пастелей, ассоциирующиеся с псалмами, впрочем, ничуть не хуже у неё получались акварели. На компьютере так не получалось. Она показала бабушке Хане свои работы. Бабушка охала и ахала, восторгаясь талантливой внучкой, но Ширли попросила её никому об этом не говорить. Копии работ на темы псалмов Ширли послала Яэли в Австралию, а та предложила их на ежегодную выставку работ юных художников со всего мира. Ренана как-то предложила кое-какие мотивы воплотить в вышивках или аппликациях. Впрочем, к этой идее Ширли отнеслась поначалу прохладно.
   Дедушка Гедалья сетовал, что к ним не приходят старшие внуки, близнецы Галь и Гай. Ширли густо краснела, бормотала, что редко бывает дома и почти не видит братьев: "Они много занимаются". "Как же! - иронически думала она. - Каратэ и боксом они занимаются! И ещё силуфокультом!.." Правду о происходящем в семье сказать старикам она не могла - не могла и соврать. Только Морие и Арье с Амихаем она сказала правду.
   У Магидовичей она активно участвовала в приготовлении к шабату, научившись у Мории и Теилы готовить массу вкусных блюд. Конечно, с Нехамой и её мамой Ривкой им было не сравниться. Зато её фирменный салат стал у Магидовичей традиционным блюдом.
   Поступив в ульпену, Ширли твёрдо заявила родителям: их дом должен стать настоящим еврейским домом с соблюдением кашрута и настоящим шабатом. Таков необходимый минимум, чтобы она могла хотя бы раз в месяц проводить дома шабат. Чаще, как правило, не получалось, но родители и этому были рады. Рути ничего не стоило завести дома кашерную кухню, а уж Моти готов был на всё, только бы привлечь дочку домой. Он, в принципе, ничего не имел против её дружбы с Доронами, но в глубине души побаивался, как бы не повредило это его карьере. "Хотя куда уж больше!.."
   Близнецы, узнав, что в их элитарном семействе Блох начали соблюдать кашрут и шабат, то есть - не каждый шабат можно будет в салоне смотреть телевизор и устраивать шумный балаган, подняли возмущённый крик: "Вы что, совсем с ума сошли? Чтобы над нами вся улица смеялась, вся Эрания потешалась? Чтобы донесли Зомемберу, а там и Арпадофелю, что Моти Блох офанател мракобесно, что семью захватили антистримеры?" - "Галь, не мели ерунды! - отвечал Моти. - Кто может запретить мне, а тем более моей дочери, в четырёх стенах нашего дома делать, что нам хочется, если никто не нарушает порядок, не хулиганит! Это выбор Ширли. У вас своя жизнь, у неё - своя, и никто никому не мешает. Не каждый же шабат она дома... - с горечью пробормотал он. - Как, кстати, и вы..." - "Это нам мешает!" - "Каким образом, интересно знать?" - "Нам нужна свобода самовыражения, которую ещё никто не отменял!" - выпятив грудь, заявил Галь, а Гай уточнил: "Мы хотим слушать силонокулл, вкушая трёхэтажный сэндвич с омарами, осетриной и свининой - от Одеда! В любой день недели и месяца, кстати!" Моти чуть слышно пробурчал: "Хорошо, что бабушка и дедушка не слышат про твои новые гастрономические пристрастия... Мои родители - либералы, но и для них это уже слишком. Про Яэль не говорю..." Галь с выражением жалости взглянул на отца: "Но ведь у нас этого никогда строго не соблюдали! Что мамми за дело, до какой степени не соблюдать! А, мам?!" - и он глянул на Рути, которая бессильно упала в кресло, сжав виски. Её глаза снова напомнили Моти о раненой лани. Парни удовлетворённо ухмыльнулись: "А уж тем более что за дело Магидовичам, с которыми ты же сам и порвал... Почему, хотелось бы знать?" "Ох, до чего же он на Гедалью похож - только внешне и характером..." - пробормотал про себя Моти, отвернувшись.
   Галь вдруг повысил голос: "Но я о другом! Никто, слышите? - никто!!! - не смеет посягать на моё право самовыражения! Да, диски Виви Гуффи я желаю слушать именно в ихний шабат! И чтобы пигалица слушала - и прониклась!" - "Ихний шабат?! - с горечью повторил слова сына отец, а мать резко вскочила и ретировалась на кухню. - А как насчёт уважения к свободе самовыражения другого человека, сестры, например?" - "Она сначала должна научиться правильно пользоваться свободой самовыражения, а для этого, - и он свирепо взглянул на отца, - должна слушаться тех, кто в этом больше понимает!" - "То есть, вас, любимых?" - бесцветным голосом осведомился Моти. - "Да! Начать хотя бы со старших братьев. А впрочем, друг Тимми мог бы ей отлично вправить мозги!" - взвизгнул Галь, повернувшись в сторону брата, требуя поддержки. - "А-а-а!.. Друг Тимми, или, как вы на всю страну объявили, второй отец..." - едко обронил Моти. - "Вот именно, daddy! Вот что значит - заниматься чем и кем угодно, только не сыновьями! Что тебе дала твоя работа?! А вот Тимми и на работе преуспел, и нас не бросал!" - издевательски-вежливо улыбаясь, сообщил ему Галь. - "Да, Тимми - человек творческий и многосторонний... - пробормотал Моти. - Только в армии я не знал, что основные его таланты - в похищении и присвоении чужих идей... и чужих детей. Своих-то не завёл!.." Что кричали в ответ его сыновья на это, Моти уже не вникал.
   В разгар дискуссии в дом вошла Ширли и застыла у двери с тяжёлой сумкой в руках. Она резко, почти бегом, пересекла салон, даже не поцеловав родителей, и поднялась в свою комнату. Моти опомнился: "Ширли, хамуда! Остановись, поздороваемся!" - вскочил и бросился следом за дочкой.
   "В общем, всё! - обернувшись от лестницы, неестественным, почти истерическим фальцетом крикнул Моти, и мальчишки в изумлении попятились: - Я - ваш отец, и вот вам моё последнее слово: у вас своя жизнь, у Ширли - своя. И прошу, нет! - требую - не навязывать ей ваш диктат! И без того девчонка почти дома не бывает, так вы ещё ей отравляете эти редкие часы в доме!" - отчеканил Моти. Слова сыновей "друг Тимми" довели его чуть ли не до бешенства, чего, собственно, Галь и добивался: глаза сверкали, руки дрожали так, что он вынужден был их крепко стиснуть, опасаясь, как бы не замахнуться на сыновей.
   В сузившихся глазах близнецов совершенно одинаково сверкнула сталь. Галь медленно и зловеще произнёс: "Ну, это мы ещё посмотрим!" - "Что-о?!.." Галь, как бы не слыша отцовского возгласа, объяснил: "Если раньше я мог тебе простить пощёчину, - помнишь? - то теперь я могу и в полицию заявить. Учти это! С моими-то нынешними связями - мало не покажется... Времена переменились, так и запомни! Короче, dad, я тебя предупредил: попробуй поднять на меня руку! Что до пигалицы, то... сколько ещё времени просуществует её дурацкая школа... и вообще... фиолетовое царство в Неве-Меирии... Меирию, - ты, наверно, слышал? - так и так вскоре присоединят к Эрании. Проведём там реконструкцию - и тю-тю все их мракобесные учреждения! Тогда она, как миленькая, приползёт домой - и будет делать всё, что полагается элитарию". - "Что ты этим хочешь сказать? Ну, про Неве-Меирию..." - "А то! Всем известно, что этот посёлок существует незаконно!.." - "То есть, как?" - в оторопи пробормотал Моти. - "А вот так! На территории, где его построили, в своё время жил небольшой, самобытный и древний народ... э-э-э... мирмеи. Именно на тех холмах стояла их столица Ладенийа... или... как-то так..." - "Кишкуш!.." - "Не кишкуш! Это выяснили учёные! Не читал интервью Офелии с известным археологом?.. э-э-э... Кулло Здоннерс его зовут! Я это интервью наизусть выучил!" - прищурившись, важно изрёк Галь. - "А сама-то ваша Офелия не из тех же мирмеев?" - спросил Моти. Но тот снова с явной жалостью посмотрел на своего отсталого отца, развернулся и, поманив стоящего с раскрытым ртом брата, потопал к себе в комнату.
   Когда Ширли на шабат приходила домой, Рути немного оттаивала, , и она за это была почти благодарна дочери. То ей казалось, что вернулись дни юности, что снова у них с дочкой взаимопонимание и тёплая дружба, как встарь. Узнав, какие блюда научилась её маленькая Ширли готовить у Доронов и у её сестры и у невестки, она и вовсе расцвела.
   Мать и дочь зажигали субботние свечи, и это доставляло Рути большую радость. В пятницу вечером они втроём сидели в салоне за праздничной трапезой, которую мать и дочь готовили вместе, Моти делал кидуш на вино.
   Сыновья, как правило, исчезали из дома перед самым началом шабата, появляясь только под утро в воскресенье. Поэтому раз в месяц на весь шабат Рути забывала тягостный страх, который ей с некоторых пор внушали любимые сыновья, её кровинушки. На Моти шабаты влияли ещё благотворней: он расправлял поникшие плечи, куда-то уходила вялая депрессия, всё сильнее охватывающая его после возвращения из Австралии, на лице сияла радостная, нежная улыбка, адресованная дочери и жене. Он весело шутил и пел за нарядно накрытым субботним столом. В его глазах Рути снова превращалась в молодую, симпатичную, восторженную девушку с блестящими серыми глазами ...
   Наступила зима. Тогда-то Галь и Гай решили положить конец редким, не чаще раза в месяц, субботним трапезам у них в доме. Они уже не исчезали на весь weekend, а там и взяли за правило каждый раз с наступлением шабата включать у себя в комнате на полную громкость какой-нибудь новый силонокулл-диск, и их сеансы свободы самовыражения длились до поздней ночи. Всё это они вытворяли независимо от того, была ли сестра дома, или родители справляли шабат вдвоём.
   Но вот настал день, и маленький кусочек радости, поселившийся у них в доме, был насильно, как здоровый зуб ржавыми клещами, вырван из их жизни. Фактически был сорван последний шабат, который Ширли с мамой тщательно и любовно приготовили. Втроём сели они за нарядно накрытый стол, спели песни, Моти произнёс кидуш, потом, после омовения рук - благословение над халами...
   В этот момент близнецы с шумом и грохотом скатились по лестнице и, растянувшись возле самого стола, резво вскочили и хором объявили: "Сворачивайте свои игры и освобождайте для нас стол! Через несколько минут тут будет Тимми Пительман, с ним ещё кое-кто из интеллектуалитета элитариев!" Галь добавил с ехидной ухмылкой: "А вот всё это - нам подойдёт! Надо же наших гостей принять, как полагается!" - и широким жестом указал на блюдо с пышными халами и бутылки с лёгкими напитками. Гай подошёл к плате, чтобы снять с неё блюдо с курицей, приготовленной Ширли по рецепту от Нехамы и Шилат: "Ну, бульончик мы вам оставим, нам эти диетические глупости ни к чему. А вот птичку - отдайте!" Ширли воскликнула: "Это - на нашу субботнюю трапезу. Если хотите, присоединяйтесь! За столом места всем хватит". - "Вот ещё чего! Выдумала, дура!" - захохотал Галь. - "Тогда... Лапы прочь!"
   Моти выпрямился и, сверкая глазами, пристально посмотрел на близнецов. Галь оценил ситуацию и нервно проговорил: "Dad, спокойно! - и веско проговорил: - Сейчас Тимми появится, а ты... в таком виде!.. Ты посмотри на себя! Чем ты свою лысину прикрываешь! Словно фанатик!" О лысине, конечно, он ляпнул из вредности: у Моти по-прежнему голова была покрыта, может, менее густой, чем в молодости, но всё же достаточно пышной шевелюрой, правда, смоляную черноту прошивали уже седые - не нити, а пряди, и их становилось всё больше.
   Рути закрыла рот обеими руками, глаза её наполнились слезами. "Хевре! Ну, зачем вам это? Холодильник полон, микрогаль работает! Оставьте нас в покое! У вас же отличная, просторная комната! Зачем вы нам мешаете?" - едва сдерживаясь, растерянно залепетала она. Моти напрягся, услышав второй имя Тимми. Этого только не хватало! Он пристально посмотрел на Галя: тот презрительно усмехался, Гай привычно похохатывал, подобострастно глядя на брата.
   Галь перевёл сверлящий взор с отца на мать, а потом на сестру, и этот взор испугал Моти. Он зачем-то потянулся рукой, чтобы снять кипу. Но Ширли смотрела на него, и её лицо выражало такое потрясение, что Моти опомнился, взмахнул рукой, указывая в сторону лестницы, ведущей наверх, к спальням, и крикнул сыновьям: "Вон отсюда! То же я и вашим дружкам скажу!" - "Неужели и Тимми скажешь? И не побоишься? Он же тебя уволит! Как ты будешь свою фиолетовую доченьку кормить?" - ехидно спросил Галь. Но тут Гай махнул рукой: "ОК, пошутили мы! Никто сегодня к нам не приходит. Мы пригласили их на следующий weekend..." Галь тут же вмешался: "На будущее - если хотите играть в любимые игры антистримеров, то не в салоне, который для всех!!! Впредь вы не должны допускать, чтобы эта фиолетовая... так сказать - наша сестрица... мешала нашему пребыванию в салоне, когда ей взбредёт в голову свои шабаты справлять! Тоже ещё, пигалица! А вы ещё и поддерживаете посягательство на наши права! У вашей доченьки есть отличная маленькая комнатка, а больше ей и не требуется. И вообще она тут больше не живёт, так что ей и той комнаты слишком много! Но уж тов, для ваших трапез мы её вам оставим... на первое время. Но лучше бы вы вовсе прекратили это позорное антистримерство! Сестрица пусть возвращается к своим дружкам... стыд сказать! - в Неве-Меирию... или пока ещё в Меирию? Где они там сейчас обитают? - вот туда пусть и убирается! Но в нашем элитарном доме в Эрании-Далет - такое безобразие?!" С этими словами, близнецы поднялись к себе, распахнули дверь комнаты и включили на полную громкость то, что теперь называлось музыкой.
   Ширли перестала приезжать на шабаты домой, проводя их, если не в ульпене, то у Доронов или Магидовичей. Она заскакивала к родителям в середине недели, почти не оставаясь ночевать. На всякий случай Моти врезал в дверь её комнаты новый замок. Никто не знал, что будет, когда у Ширли начнутся большие каникулы. Моти привычно надеялся, что к этому времени всё как-то само собой образуется.
   Так из семьи, теперь уже окончательно, утекли последние капли ненадолго вернувшейся радости, тепла и понимания хотя бы между родителями и дочерью. Моти не мог не помочь девочке, хотя бы в благодарность за подаренные считанные дни и часы радости. Кроме того, он давно уже мучился угрызениями совести, что тайком воспользовался её милыми, весёлыми рисунками.
   Моти и Рути всё ещё понятия не имели, какой мощный магнит притянул и удерживает Ширли в Меирии. Зато знали, какой репутацией пользуется этот посёлок в среде элитариев. Ах, что скажут соседи и коллеги Моти, если узнают, что их дочь живёт и учится в Меирии среди фанатиков и... антистримеров!.. А там и до Неве-Меирии недалеко: на будущий год их класс переходит в неве-меирийский филиал.
  
   2. Agitato в стиле диско
   Новейшая струя в "Шоко-Мамтоко"
   Закончился обычный шабат в ульпене. После авдалы (ритуал окончания шабата) Ренана и Ширли, справившись с посудой и со своей частью уборки в общей столовой, устроились на отдых на мирпесете своей крохотной квартирки. Закурлыкал та-фон Ренаны - это был Ирми. Ширли, увидев расплывшееся в улыбке и зардевшееся лицо подруги, с интересом наблюдала за разговором. Ренана, закрыв аппарат и всё так же возбуждённо и смущённо улыбаясь, быстро сказала: "Давай, собирайся! Я тебя чуть-чуть подкрашу, причешись... Одежда... ОК!.. Пошли! Нас с тобой в проходной ждут..." - "А кто?" - "Увидишь! Сюрприз!" Девочки побежали между караванами к проходной общежития. Ширли ахнула: в крохотной комнатушке навстречу подругам поднялись улыбающиеся Ирми и Ноам. Ноам смущённо подтолкнул Ирми: "Давай, ты скажи!" Ирми засмеялся и шепнул: "Ты скажешь сестрёнке, а я - её подруге, хорошо?" - "Начинай..." - "Отлично! - радостно воскликнул Ирми, глянув на Ренану: - Мы с Ноамом приглашаем вас, девушки, в "Шоко-мамтоко". Ноам приглашает Ширли..." - и легонько толкнул Ноама в бок, думая, что сделал это незаметно. Тот густо покраснел, улыбнулся и, кивнув Ширли, пробормотал, обращаясь к сестре: "Кхм... А Ирми приглашает тебя, Ренана... Согласны?" - "Не устали? ОК! Максим и Хели уже там - мы их послали занять столик. Народу в этот вечер обычно много собирается!" - вскользь обронил Ирми. Первой опомнилась Ренана: "Ой, спасибо, хевре. Конечно, согласны! Конечно, не устали! Это же просто замечательно! Правда, Ширли?" Ширли, покраснев, молчала.
   Хозяина меирийской кондитерской "Шоко-Мамтоко" пугали чересчур агрессивные нападки в прессе на любимую посетителями музыку, которую обычно целыми вечерами гонял музыкальный автомат. Недавно он заприметил то и дело наведывающихся в кафе странных посетителей, резко отличающихся от жителей посёлка. Они обычно занимали отдельный столик с широким обзором помещения, каждый заказывал чашку кофе и сдобную булочку. Они сидели до закрытия, о чём-то перешёптываясь, и то и дело прошивали зал сверлящими взорами. Кто они - то ли новые жители посёлка, незнакомые с его традициями, то ли гости - разобрать было трудно.
   Главной в этой компании, судя по всему, была эффектная, броская, крупная особа, обладательница шикарной пышной гривы цвета топлёного молока и круглых глаз цвета стального клинка, говорящая с сильным русским акцентом. Однажды она представилась репортёром телестудии агенства "OFEL-INFO" и назвалась экзотическим именем - Далила. Она больше других приставала к хозяину кафе со странными вопросами: "Почему такое скучное, однообразное меню? Почему тут играют музыку, вредно действующую, главным образом, на нервную систему, особенно юного человека, неокрепшего и не до конца сформировавшегося? А где в кафе можно найти и почитать последние номера "Silonocool-News"?"
   Чтобы избежать настойчивых и неудобных вопросов, каскадом обрушиваемых на него настырной Далилой, хозяин решил на всякий случай подкорректировать музыкальный фон. Первым делом он убрал с глаз долой почти все диски групп "Хайханим" и "Тацлилим". Роскошная и дотошная Далила с пугающей чёткостью разъяснила ему: игрища подростков группы "Тацлилим" гораздо сильнее наркотизируют слушателей, нежели "Хайханим". Ведь подростки - по природе своей необузданны и несдержанны, склонны к ярко выраженному темпераментному экстремизму, а стало быть, их продукция вреднее.
   На маленьком столике при входе, поверх привычных детских журналов, рекламы и информационных листков посёлка, регулярно появлялись последние номера "Silonocool-News", как бы случайно раскрытые на злободневной статье Офелии Тишкер. Стало уже привычным, что во всех своих опусах последних месяцев Офелия в проникновенных и эмоциональных выражениях обрушивалась с резкими нападками "на хулиганов и фанатиков от хасидской музыки и на их инструмент звуковой агрессии - шофар".
   Кое-кто из посетителей кафе, любопытствуя, брал в руки газету, быстренько просматривал статью Офелии и недоуменно пожимал плечами: "Опять старушка-Офелия со своими антишофарными приколами! Поновей бы чего придумала!.. Или кишка тонка?"
   Впрочем, на предложение неизменного спутника Далилы (ею же и озвученное, поскольку он явно не владел в достаточной мере ни ивритом, ни английским), хипповато-бомжевато прикинутого типчика непонятного возраста, не допускать в кафе подозрительных на антистримерство личностей хозяин меирийского филиала любимого молодёжью кафе ответил категорическим отказом. Однако, он уже не был уверен, что если то же самое и в более категоричной форме ему предложат более влиятельные личности, он устоит.
   Вот и сейчас: в кафе пришли два парня и две девушки. Двое из четырёх пришедших - старшие дети известной и уважаемой в Меирии семьи Дорон. Все знают, что их братья-близнецы - солисты группы "Тацлилим". Разве он может не пустить их в своё кафе? С какой стати? Этот хиппи явно зарвался! Впрочем, может, сегодня повезёт, и эта хавура не придёт...
   Наши друзья, зайдя в любимую кафушку, с некоторым удивлением услышали попурри старых песен в исполнении забытых артистов. Ширли шепнула Ренане: "Под эту музыку, но в современной аранжировке, я когда-то любила танцевать на Лужайке "Рикудей-Ам" в Парке". "А где наши диски?" - поинтересовался Ирми. - "А ты спроси!" - предложил Ноам. - "И спрошу! Но сначала надо Макса с Хели отыскать. Похоже, все столики заняты, а нам нужно 4 места!.."
   В "Шоко-мамтоко" уже собралось много народу, и пришлось долго высматривать, где обосновались и заняли места на всю компанию Максим и Хели. Ирми первый заметил Максима, машущего ему от столика у окна, и обрадованно воскликнул: "О! Наш любимый столик! Хели и Макс молодцы!" Девушки уселись рядышком напротив парней - Ренана напротив Ирми, Ширли напротив Ноама.
   На музыкальном автомате сменился диск. Ренана сморщила нос: "А что это там так жутко воет? Кого пытают?" - "А-а!.. Это новый диск популярной нынче группы "Петек Лаван"... Неужели не слышала?" - небрежно отозвался Ирми и, переглянувшись с Максимом, ухмыльнулся. Ренана удивлённо вскинула брови: "Кого-кого? Это как понимать? - диск этих баранов вместо "Хайханим"? Жаль, близнецов с нами нет! Они бы отлично поработали за музыкальный автомат - всем бы понравилось!" - "Точно!" - усмехнулся Ноам. "Если бы им ещё позволили..." - пробормотал Максим.
   "Мы давно сюда не заходили, с тех пор тут много чего поменялось. Раньше - вот и девочки подтвердят! - было лучше", - объяснил Ирми своей сестре, переглянувшись с Максимом и Ноамом. Хели застенчиво улыбалась. Ей было непросто вникнуть в странные зигзаги происходящего в Арцене вообще и в меирийском кафе, в частности. Она ощущала возбуждённое напряжение и понимала: что-то неладное творится в кафе. Трудно было не ощутить: странный музыкальный фон раздражает большинство посетителей, вызывая в лучшем случае горько-ироническую усмешку. Ей было странно: все тихо ворчат, но терпят дикие композиции "Петеков" - и ни слова протеста!.. Нет сомнения, посетители любого, самого захудалого кафе в Лос-Анджелесе взбунтовались бы, посмей хозяин крутить диски, которые не по душе клиентам. Он бы навсегда потерял свою лучшую клиентуру и разорился бы! Впрочем, может, так оно, в конечном итоге, и будет? - на бессловесных баранов, фаталистов-пофигистов эта молодёжь уж никак не похожа.
   Ребята тихо возмущались: "Какому нормальному человеку может такое нравиться!.. Освоили, видишь ли, одну гребёнку..." - "А правда: как они на ней играют все вместе?" - спросила Ширли, с любопытством прислушиваясь к несущимся из динамика странно-заунывным звукам. - "Ну, - попытался объяснить ей Ирми, - знаешь, сначала у них были гребёнки раз в четыре-пять больше нормальных расчёсок, обёрнутые в тонкую бумагу, или нечто подобное - и они в унисон что-то мычали, вроде мелодию..." - "Мы в детстве такими баловались, но, конечно, нормальных размеров. Взрослых это иногда ужасно раздражало, - заметил Максим. - Но тут явно что-то другое, по звуку на губные гармошки похоже..." - "Конечно, можно и на таком инструменте играть и своеобразно, и интересно, - откликнулся Ирми. - Если не аранжировать весёлые детские песенки... под колыбельные. Но они же вычудили: смонтировали на всю хавуру одну гигантскую гребёнку. Это бы полбеды - но они же теперь детские песенки аранжируют... под похоронные марши!.." - "С дуба рухнули!.." - "Ты бы видела, Ренана, сколько зевак крутится целыми днями возле Забора, чтобы их послушать..." - "Ну, если они такое учудили, то конечно... Их же ещё и показывают! Надо же! - одна гребёнка!" - "И почти одинаковые бараньи морды у всех четырёх!" - "Ты это серьёзно, Ирми? Но кому нужны такие приколы?" - удивлённо переспросил Ноам. - "На полном серьёзе! Конечно, у Забора гоняют не только "Петеков"... Наверно, ещё услышим..." - воскликнул Ирми, но тут же прижал палец к губам, потому что на них уже оглядывался весь зал.
   После очередного выверта "Петеков", напоминающего уныло-назойливое жужжание пары мух, застрявших меж двух стёкол, Ноам, воспользовавшись короткой паузой, обратился к хозяину кафе: "А послушать "Хайханим" нельзя? Мы хотели послушать новый диск - дуэт флейты и шофара, свирели и шофара. Знаете?"
   Хозяин кафушки, испуганно кося глазом в разные стороны и заикаясь, пояснил: "Я не хотел бы включать музыку, которую не рекомендуется слушать... э-э-э... которая... Понимаете, юноша, это как бы вышло из моды. Говорят: не в струе... как бы... Out..." - "Как бы не в струе?! Out? А что у нас нынче IN, в струе? Можно узнать?" - невинным тоном осведомился Ирми, склонив голову и глядя хозяину кафушки прямо в глаза. - "Вот почитайте, что об этом пишет геверет Офелия! И о шофаре - тоже! Я же не зря тут выкладываю свежие номера "Silonocool-News"! - хозяин скосил глаза на газету, потом посмотрел поверх голов Ноама и Ирми и резко каркнул в сторону кухни: - Меню!.. - и понизив голос, кося глазом в сторону: - или... вы сами знаете, что хотите заказать?" - "Пожалуйста, лучше меню... - согласился Ноам, тихо пояснив друзьям: - А то вдруг и в меню внесли что-то новенькое". - "Теперь уж я опасаюсь, с них станет", - пробурчал Ирми. - "Да нет... - тем же тихим голосом отвечал ему Максим. - Мы с Хели проверили: беседер".
   Та-фон Ширли исполнил красивую мелодию. Девушка вытащила его из сумочки, раскрыла и начала тихий разговор с отцом. Она не обратила внимания на интерес к её аппарату Ирми с Максимом. Окончив разговор, она уже собиралась закрыть аппарат и запихнуть его в сумочку. По всему видно было, что она чем-то озадачена и смущена. Ирми, не сводя глаз с прибора в руках Ширли, спросил: "Всё беседер, Шир?" - "Ничего, ничего... беседер..."
   Ирми решительно протянул руку и попросил: "Шир, покажи нам твой та-фон, пожалуйста. Нам только взгляд кинуть. Это же больше не производственная тайна изготовителей, раз уж вышло на рынок!" - "Пожалуйста! Никаких секретов: весь Далет с такими разгуливает! Братьям бабушка с дедушкой в Австралии подарили красивые и оригинальные, но не такие навороченные", - и она показала все кнопки, рассказала о новых функциях. Ирми склонился над аппаратом и бормотал, внимательно рассматривая, так и сяк поворачивая аппарат: "Я слышал об аппаратах новой конструкции, но первый раз в руках держу..." - "А чего ты себе такой не купил?" - наконец, спросил его Ноам, упорно не глядя на Ширли. - "А зачем? Мой отлично работает! Не в том возрасте, чтобы такими игрушками увлекаться. Но сейчас, увидев, понял - не совсем прав был", - и он передал аппарат Ноаму, а тот кивнул Максиму. Они склонились над та-фоном Ширли. Максим сфотографировал аппарат, почти целиком уместившийся на ладони Ноама. Ирми повертел аппарат и вернул его девочке, сказав: "Ну, спасибо. Идея мне нравится! Не дураки над нею поработали, ох, не дураки!" - "У братьев ещё круче: зачем-то цветомодуляции во время разговора включаются..." - тихо обронила Ширли.
   Друзья лакомились, перебрасываясь быстрыми репликами, как мячиками пинг-понга, стараясь не замечать звукового фона, создаваемого уныло-бодряческими пассажами "Петеков".
   Через столик сидела шумная компашка парней и девушек; девушки в слишком смелом прикиде по меркам Меирии. Бросались в глаза преобладающие цветовые сочетания - яркая и чересчур пёстрая, однако, не лишённая экстравагантного изыска, смесь всех оттенков болотного с младенчески-розовым, переливающим в бордо. На головах двух парней каким-то чудом держались крохотные кипы, цвет которых сливался с цветом волос - надо было сильно приглядеться, чтобы их увидеть. Остальные парни были и вовсе без кип.
   Высокая, тощая, костлявая девица с тусклыми прямыми, похожими на сероватую солому, волосами, резко выпрямилась и демонстративно уставилась на Ренану с Ширли. Следом за нею на них уставились уже несколько пар любопытных глаз её спутников. Девицы с выражением нарочитого изумления уставились на Ширли, многозначительно стреляя глазами в Ноама. Время от времени они окидывали взором Ренану и тут же переводили взоры на Ирми.
   Ренана и Ширли отлично знали эту девицу - это была их соученица Мерав Ликуктус, известная в ульпене сплетница. В глаза бросалась слишком мощная для девочки челюсть и резкие, угловатые движения, но более всего - мимика широкого костлявого лица выдавала поразительную смесь угодливости с ехидством. На лице выделялись маленькие юркие глазки непонятного цвета. При этом в облике девицы был какой-то непостижимый шарм, что притягивало к ней взоры парней. Рядом с Мерав сидела похожая на неё девушка постарше и отличающаяся от Мерав отсутствием угловатой худобы, более правильными чертами лица, да и взгляд маленьких круглых глаз осмысленней и выразительней. Это была старшая сестра Мерав, Керен, которая училась вместе с близнецами Блох в тихоне Галили (до их поездки в Австралию) и кое-что слышала от них о младшей сестре. Она сидела, прижавшись к эффектному светловолосому парню, склонив голову ему на плечо. С этой позиции она с неподдельным интересом разглядывала упёртую антистримершу, сестру старых знакомых. Подумать только, в какой компании крутится девица Блох! - среди отпрысков известного антистримера и фанатика Дорона (как раздражённо называл его отец)! Она первая просекла, какими взглядами и улыбками обмениваются между собой Ширли и Ноам, о чём тут же нашептала своим спутникам. О, теперь-то будет о чём порассказать братишкам Блох при встрече, будет, чем их удивить!
   По Меирии давно уже ходили слухи, что отец сестёр, Зяма Ликуктус, ныне чуть ли не правая рука одного из боссов "Лулиании", Пительмана. Это явно воодушевило обеих сестёр, возомнивших себя чуть ли не принцессами-элитарочками. Впрочем, Керен уже давно мнила себя элитарочкой - право на это давала ей сама учёба в престижном тихоне Галили.
   Ренана старалась не замечать компашку сестриц Ликуктус, но их до неприличия назойливо-любопытные взоры раздражали. Из рассказов близнецов и их друзей-студийцев они знали: в Меирии вокруг девиц Ликуктус и их парней скучковалась молодёжь определённого толка, среди которых сёстры Ликуктус внедряли открытость новым культурным веяниям, прежде всего - к require stream. Сначала они ограничивались своим узким кругом, но потом стали действовать всё активней, чтобы охватить своим влиянием всю меирийскую молодёжь. Среди насаждаемых ими музыкально-эстетических предпочтений были группы "Петек лаван", "Шук Пишпишим", "Шавшевет", и даже таинственная (но слишком быстро куда-то испарившаяся) группа "Шампаньи". Взрослое население Меирии с этим ничего поделать не могло (а кое-кто, может, и не хотел) - в головы людей слишком прочно были вбиты непреходящие ценности демократии и свободы самовыражения, особенно когда дело касалось молодёжи. Позже у этой компании появились и другие, и не только музыкальные, пристрастия, но об этом предпочитали до поры, до времени помалкивать. Эту компашку острословы из "Тацлилим" сначала назвали зямики - по имени отца сестёр Ликуктус, но почти сразу переименовали в зомбиков. Ренана почти не сомневалась, что эволюция клички была идеей её братьев-близнецов.
   Зомбиков было в Меирии немного, что не мешало им задавать тон в любимых местах отдыха молодёжи, живущей в этом пригороде Эрании, о предполагаемом слиянии которого с Эранией давно шли разговоры, в последнее время отнюдь не безуспешные. Ясное дело, зомбики были самыми горячими сторонниками "слияния города и деревни". Теперь Ренане пришлось убедиться, что зомбики не только стали постоянными посетителями любимой молодёжной кафушки "Шоко-Мамтоко" на единственной большой площади Меирии, но и начали незаметно вытеснять оттуда всех, не желающих принимать их эстетическое кредо.
   Вдруг Мерав возникла у их столика, остановилась напротив Ренаны и облокотиласьна спинку стула Ирми. "Ой, девушки, какая неожиданная встреча! Мы и не знали, что вас можно тут встретить - ещё и не одних! А разве родители и раввин разрешают вам посещать по вечерам кафе, да ещё и с мальчиками?" - "Hi, Мерав, - прохладно откликнулась Ренана. - No problem! Мы с Ширли здесь с моим братом и его друзьями. Видишь? - нас тут целая хавура. Ты же знаешь - наше общежитие тут рядом..." - "Нас с сестрой сюда пригласили наши boy-friends - мы тут тоже большой хавурой! - похвасталась Мерав. - Кстати, познакомьтесь: Керен, моя сестра! - и Мерав указала широким жестом на сестру и её boy-friend; тот, сдвинув брови, оценивающе разглядывал Ренану, перевёл на мгновенье взгляд на Ширли и снова вперился в Ренану. - Нас с сестрёнкой её хавер потом отвезёт домой! Вот он, Антон зовут его!" Небрежно кивнув в его сторону, она пояснила с гордостью: "Он недавно окончил курс в "Самоваре" - и вот..." - "А какой курс?" - вдруг заинтересовался Максим, припомнив лицо этого парня, и эти воспоминания были не самыми приятными. - "Вы, меиричи, можете и не знать!.. - с ноткой пренебрежения бросила Мерав. Максим, скрыв лёгкую усмешку, пожал плечами, но ничего не сказал. - Эрания - город большой! Там есть клуб "Самовар", где организованы и уже больше года успешно действуют экспериментальные курсы... короче, неважно!.. Сам Ашлай им покровительствует. Вот Антон их и окончил. Но об этом - тс-с-с!- и она игриво приложила палец к губам, расширив глаза, - мы не треплем..." Ирми густо покраснел и отвернулся: он вдруг понял, чем вызван пристальный интерес Антона к Ренане, и ему это не понравилось.
   Ренана спросила: "А что вас привело в это кафе?" - "Ну... как сказать... Антону интересно, чем живёт, как отдыхает молодёжь Меирии: он и его друзья много слышали и читали о Меирии в "Silonocool-News", а вот тут никогда не бывали. Ну, и... Тут всегда собирается на weekend молодёжь. Я им тоже сейчас рассказала, как тут забавно... в смысле - раньше было!.. Шабат мы провели дома в Эрании... - она помолчала и сделала вид, будто что-то вспомнила: - А, ну, да! Ты же не знаешь: мы уже оставили эту убогую Меирию. Гнилое место! Тут неприлично жить людям нашего круга. И в синагоге на daddy косо смотрят... не стараниями ли вашего папули?" - она недобро прищурилась. Ренана пропустила выпад Меривы мимо ушей и промолчала. Ноам напрягся, но ничего не сказал.
   "Вот daddy и купил квартиру в Эрании-Алеф - так нам его шеф адон Тимми посоветовал, и даже помог со ссудой, - похвастала Мерав. - Ну, это, конечно, не Алеф-Цафон, даже не совсем Эрания-Алеф... немного на границе с Эранией-Бет... - смутилась Мерав, помолчала, потом продолжила: - А с другой стороны, я всё ещё тут в Меирии учусь: не так просто поступить в престижную студию Дова Бар-Зеэвува... Особенно из этой... хм... ульпены! С такой-то подготовкой, какую она даёт!.. Ничего не дают... э-э-э... из современного искусства... э-э-э... мирового уровня!.." - и Мерав полупрезрительно скривила тонкие губы. Услышав такие откровения, Ширли удивлённо подняла брови, но ничего не сказала. Она только подумала: "Мне приплати - я туда и близко не подойду!" У неё чесался язык спросить: "А чего ты вообще в ульпену пошла? Шла бы сразу в престижно-элитарную Галили, как сестрица, а по вечерам - к Бар-Зеэвуву..." - но она благоразумно промолчала. Она вообще за время учёбы в одном классе с Мерав двух слов не сказала, не имея никакого желания с нею общаться. Та между тем продолжала откровенничать с важным видом: "Во-вторых, Антон хотел бы присмотреть этот посёлок: может, ему бы удалось тут зацепиться. Тут намечается для него кое-какое поле деятельности... Кое-кто из первого выпуска их курса тут уже пристроился... Между прочим, есть очень интересные личности... Шеф в своё время им посоветовал, сказал, что тут для них найдётся очень интересное дело! А сейчас daddy и Антону подсказал". Но тут сестра шикнула на неё: "Мерав, что-то ты разболталась!" - и Мерав вернулась на место в сильном смущении.
   Она случайно кинула взгляд в сторону входной двери и громко и радостно воскликнула: "О, кто к нам сюда идёт! Fellows, это Далила!.. - и перегнувшись через стол, снова обратилась к Ренане с Ширли, не выразившими ни малейшего желания продолжать с нею беседу и даже не обернувшимися на её возбуждённый возглас: - Неужели не знаете?"
   Мерав, не обращая на подруг внимания, продолжала, всё больше возбуждаясь и повышая голос: "Да, её на самом деле зовут Далила, она с Офелией работает. Начала сравнительно недавно - и уже преуспевает! Это на 16 канале ТВ от "OFEL-INFO", знаете? "Русский" канал... - как бы мимоходом бросила она. - А раз Далила тут, значит, и Вулий с нею! Жутко забавный тип: хиппи - не хиппи, но что-то типа того!.." Словно бы забыв про Ренану с Ширли, Мерав обернулась к сестре: "Кери, давай пригласим их к нашему столу! Fellows, - громко и деловито скомандовала она, - а ну-ка, организуйте место!" Было видно, что ей не терпится продемонстрировать одноклассницам, каким влиянием она пользуется у зомбиков.
   Услышав возглас Мерав, Ирми напрягся, густо покраснел и чуть слышно пробормотал, наклонившись к Максиму: "Надо же! - такая фашла (прокол)!.. И именно сегодня, когда мы пригласили девочек... Сначала эта дурацкая музыка, и вот теперь..." Он уселся поглубже, спрятавшись за спину сестры и через плечо сестры, мрачно процедил, обратившись к Максиму: "Смотри: сюда пожаловала сама Дарьюш, она же Далила, и, кажется, её Вулий-Вован. Мало нам было одного самоварича, Антона..." - "Действительно - фашла!.. Мы-то с Хели пришли и заняли этот столик раньше, чем зомбики завалились. Кто же мог думать!.. А пересесть от них подальше... никак?" - спросил обескураженный Максим. Ирми не успел ответить, оглядывая зал в безуспешных поисках свободных мест подальше от стола, к которому на призывный клич Мерав уже приближались эффектная, как всегда, Дарьюш. И с нею - Вован, так и не пожелавший изменить свой бомжевато-хипповатый прикид.
   Ирми лихорадочно раздумывал, как бы быстрее расплатиться и покинуть "Шоко-Мамтоко", пока его не увидели. Он шарил по карманам, стараясь не встречаться глазами с Ренаной. Но она уже почуяла неладное, встревоженно глядя то на Ирми, то на ничего не понимающего, но насторожившегося брата. Ноам сначала удивлённо поглядывал на занервничавших Ирми с Максимом, а потом и сам принялся украдкой оглядываться по сторонам, затем с тревогой поглядывать на Ширли. А та всё ещё не понимала, что происходит, приятно взбудораженная первым приглашением Ноама. Она продолжала слабо и вопросительно улыбаться, переводя взгляд с Ренаны на Ирми, потом на Ноама, ни слова при этом не говоря.
   Ирми сгорбился за столом, словно желая стать меньше ростом, и тихо прошептал девочкам каким-то странным, не своим голосом: "А не пойти ли нам отсюда, девчата? Э-э-э... поздно уже... Жаль, "Шоко-Мамтоко" успели захватить зомбики, и музыка тут какая-то... неинтересная..." - "Ну, что ты, Ирми! Всё отлично, за всё спасибо! Что нам за дело до зомбиков!" - выдавила из себя улыбку Ренана: странное выражение неловкости на лице Ирми и появившаяся хрипотца в голосе её неприятно поразили. Максим что-то бурчал, мрачно оглядываясь по сторонам. Ноам смущённо улыбнулся Ширли и, чтобы сгладить тревогу, робко спросил: "Тебе понравилось? Ведь всё было вкусно, правда?" - "Ну, конечно, Ноам, спасибо тебе... Э-э-э... Вам обоим с Ирми..." Ирми вздохнул и решительно проговорил: "Хевре, я думаю, мы получили от этой кафушки весь кайф, что она нынче способна нам дать. Пора и по домам. Макс, ты не расплатишься за нас всех? На улице разочтёмся..." - "Конечно!" - тихо откликнулся Максим, вставая и направляясь к официанту. Девочки поспешно допили свой шоколад и отодвинули бокалы, вставая вслед за Максимом. Компания двинулась на выход - девушки впереди, за ними Ноам и Ирми. На пути был стол, занимаемый зомбиками...
  
   Потасовка
   Дарья (вернее - Далила, как её теперь полагается звать) уселась рядом с сестрицами Ликуктус и принялась лениво зыркать по переполненному залу кафушки. Её взор задержался на юной парочке - черноволосой, оливково-смуглой, худенькой девчонке и парне с кривым носом напротив неё. У обоих одинаково выделяются на лице огромные сияющие тёмные глаза. И какими же нежными, смущёнными взорами обменивается эта юная парочка - даже завидно...
   Вдруг она видит: от столика, где сидит эта нежная, стеснительная парочка, отошёл Максим. Значит, тут может быть и Ерёмушка, с которым она давно рассталась!.. Повела глазами: точно! - рядом с кривоносым съёжился, желая стать незаметным... да-да! - её Ерёмушка! А что это за шикарная синеглазая блондинка, похожая на Ерёмушку, сидит рядом со стулом, с которого только что поднялся шмакодявка? Не иначе, сестрица Ерёмушки! Значит, его daddy уже в Арцене, и они развернули производство тех самых летающих тарелок, о которых когда-то он ей рассказал! Надо поскорей рассказать Офелии, пусть разузнают! Интересно, где они открыли свою фирму? А может... Она вспомнила, как boy-friend Офелии разозлился, когда она упустила Ерёмушку, в котором он, оказывается, был заинтересован... Может, хоть сейчас удастся исправить былую ошибку и поправить имидж Далилы? - не зря же такое имя она себе взяла?
   Её взор остановился на на пышненькой молоденькой девчонке с толстой медно-рыжей косой через плечо и огромными каре-зелёными глазами, которых юная нахалка не сводила с Ерёмушки. Так вот какую красотку подхватил себе "америкашка"! Постойте, постойте!.. Да она же малолетка! Что с того, что выглядит на все 20! - личико-то детское, наивное!.. "А воображает-то из себя, глазками-то как играет!.. Думает, никто не понимает, что происходит между ними!.. И из-за этой марроканской соплюхи он меня бросил?! Ну, этого я ему так просто не спущу! Да и положение обязывает!.." Далила не могла сама себе толком объяснить, почему она решила, что молодая девушка напротив Ирми - марроканка. Но она так для себя решила, что ненавистная соперница может принадлежать только к ненавистному ей и её компашке сектору арценского общества, и от этого уже не хотела отступать.
   Она наклонилась к Мерав и прошептала, глазами указав на Ренану: "Ты случайно вон ту рыжую девицу с наглыми глазами не знаешь?" - "Конечно, знаю! Мы тут всех знаем, кого близко, кого не очень. А эта со мной в школе учится!" - "То есть, она, как и ты, школьница, малолетка?" - "Ага! Я думаю, месяца на 2-3 младше меня, или наоборот. Но ей точно 16 лет! Вторая ещё младше..." - "Значит, я не ошиблась!" - "А что?" - "Неважно... А ты не можешь мне помочь?" - "Что надо сделать?" - с готовностью откликнулась Мерав. - "Втяни их обеих в небольшой скандальчик, или хотя бы заблокируй... В долгу не останусь..." - и Далила ласково подтолкнула Мерав, которая тут же склонилась к уху сестры, и они энергично зашептались. Далила услышала хихиканье, ухватив несколько раз повторенное: "Антистримеры".
   Она выждала минутку-другую, потом встала и, покачивая шикарными плечами, шагнула в сторону Ирми. Компания уже двигалась к выходу и как раз проходила мимо стола зомбиков. Стальные глаза Далилы встретились с синими глазами Ирми, мгновенно потемневшими. На лице Ирми отчётливо читалась смесь вызова, презрения и страха; Далиле показалось, что где-то в самой глубине этого взгляда затаилось ещё что-то, от чего (ей хотелось думать) никаких лекарств не существует.
   Максим расплатился и увидел, что друзья почему-то застряли у стола зомбиков. Он поспешил к ним - и тут же понял причину задержки. С неприязненным удивлением он глянул на Далилу, как бы спрашивая: "Что тебе от нас нужно?" Ирми в упор смотрел на неожиданно загородившую ему дорогу Далилу, его синие глаза сузились, он холодно спросил: "Вы что-то хотели спросить? Если нет, позвольте пройти!" - "No... - тихо и вкрадчиво ответила Далила. - Мне просто интересно знать, что в такой компании делает мой Ерёмушка?" - "Твой? Давно уже не твой и не Еромушкоу... А на тему твоего вопроса - ну, что можно делать в кафе на исходе шабата! Проводили время с друзьями, и вот... уходим... - смешался Ирми, и тут же из него вырвался встречный вопрос: - А ты-то что в наших краях делаешь?" - "Ну, что можно делать в кафе-кондитерской, как ты справедливо заметил!.. Я готовлю репортаж об отдыхе религиозной молодёжи Меирии в weekend. Вот, изучаю. Вас-то я тут раньше не видала".
   Ренана резко обернулась и увидела, как непомерно крупная особа преградила Ирми дорогу, заслонила его от неё, удерживая его у стола зомбиков. Максим что-то обронил по-русски и смерил эту особу взглядом недобро сузившихся глаз, а та сверкнула на него таким же уничтожающим взглядом, но не ответила.
   "Ерёмушка, а чего ж ты не спросишь, как мои дела, закончила ли я курс, прошла ли этот ваш... э-э-э... гиер? - спросила Далила, вклинившись между ним и Ноамом, небрежно бросив ошеломлённому парню: - А ну-ка, подвинься, шкет!.. Не видишь, что мешаешь?" Ноам недоуменно пожал плечами и чуть-чуть отстранился. "Да ты присаживайся, Ерёмушка, не стой! Нам некуда спешить!" Ирми в панике, сбитый с толку, плюхнулся на подвернувшийся свободный стул за столом зомбиков и еле слышно выдавил: "Неужели всё-таки прошла? Впрочем, - опомнившись и делая попытку встать: - это не моё дело!.." - "Нам всем выдали документик - честь по чести! Теперь я - Далила, но для тебя, в честь старой доброй памяти, - Дальюш, не так ли? - похвасталась Далила, игриво стрельнув глазами, вскинув голову и поводя плечами. - Теперь дедушки и воспоминания о них нам без надобности! Лучших из нас обеспечили хорошей работой. Вот, Вован... э-э-э... Вулий!.. Ну, про него я молчу: он у нас человек суперсекретный!" - проникновенно произнесла Далила, понизив голос. Ирми старался на неё не смотреть, только буркнул: "Рад за тебя... и за суперсекретного Вулия..." - пытаясь отстраниться от надвигающейся на него Далилы.
   Девушки остановились и обернулись, недоуменно уставившись на огромную особу, которая неожиданно влезла в их хавуру и удерживает Ирми, не пускает его. Максим что-то тихо сказал Хели, и та, приобняв Ренану и Ширли, пыталась вывести их из кафе. Ноам тихо шепнул: "Девчата, давайте на выход..." - но Ренана не двинулась с места, с беспокойством глядя на Ирми и на особу, до неприличия откровенно заигрывавшую с ним. Она сразу почувствовала, что Ирми явно не по себе. Не понимая, что происходит, она только ощущала угрозу, исходящую от крупной особы, приставшей к Ирми, и не заметила, как зомбики взяли их с Ширли в полукольцо, отделив от остальных. Мерав втиснулась между Ренаной и Ширли, приобняв обеих за плечи, Керен влезла между ними и Хели с Ноамом - девочки даже не поняли, как сестрицам это удалось. Через их плечи Ренана видела, как Далила двигает стул следом за стулом Ирми и что-то говорит, близко склонившись к нему, а он, краснея всё больше, отстраняется, пытаясь отодвинуться. Что она говорила, Ренана не слышала, тем более Мерав принялась с ласковой ехидцей нашёптывать им с Ширли гадости, в которые поначалу Ренана не очень вслушивалась - её больше интересовало, что за дела у её Ирмуша с этой гренадёршей.
   Далила, склонившись к Ирми, проникновенно спросила: "Чего ж ты, Ерёмушка, не интересуешься, с кем я теперь?.." - "Дарья... э-э-э... sorry, Далила... меня это совершенно не волнует..." - отвечал Ирми, продолжая безуспешные попытки встать. Далила придвинула свой стул ещё ближе, и встать он уже не мог, разве что... плюхнуться ей на колени. "Неужели?! Ты же когда-то прямо сох по мне и готов был на всё, если бы ниточки твои тебе не мешали! И вдруг тебя не интересует, с кем я теперь?!" - "Послушай, Дарья... э-э-э... sorry, Далила... или как-там-тебя? - я тебе уже сказал: меня ни твои дела не волнуют, ни новое твоё имя. У меня своя жизнь, у тебя своя. Пусть она у тебя будет самая интересная и счастливая...Только подальше от меня и моих друзей!.. А теперь прости: ты не вовремя. Мы уходим... - и он, покраснев, отстранился от неё, снова порываясь встать. - Короче... good night and forewell!" - "Я вижу, что обхождению с дамами тебя так и не научили... - не отставала Далила, повысив голос и шныряя серыми глазищами по сторонам, чтобы привлечь внимание публики. - Думаешь, я забыла, как ты трусливо сбежал от меня - дай Б-г памяти... - несколько месяцев назад? - прошипела она почти на ухо Ирми, потом откинулась и громко, так, чтобы слышали все в зале, вопросила: - А кто у тебя теперь? Вижу - малолетку охмуряешь!" - и она ткнула пальцем в сторону Ренаны; они с Ширли не чаяли вырваться из плотного кольца зомбиков, откуда и Ноам с Хели безуспешно пытались их вызволить.
   "Но вас же кореша пригласили к своему столу, да и ты тут не просто так - по работе! Зачем же отвлекаться?.. - неожиданно раздался голос Максима, которого Антон ловко оттирал от друга, - вот и займись делом, а нас оставь в покое!" - "А я при деле! И матерьяльчик отличный наклёвывается! Религиозные мальчики, все в характерном прикиде, и с ними в кафе - ночью! - малолетки! - она ткнула пальцем в сторону Ренаны, сверля её глазами. - Ишь ты, Ерёмушка, какую девочку отхватил! Молодец! Пышненькая!" - "А ты, конечно, стройна, как кипарис, Далила! И кликуху ты себе подходящую нашла! Просто зашибись! Молодец!" - ехидно заметил Максим, оттесняемый Антоном. Далила отмахнулась: "Заткнись, шмакодявка!.. - заглянула Ирми в глаза и придвинулась к нему вплотную: - Что, Ерёмушка, докатился до совращения малолетних?" - эта фраза, произнесённая на иврите с сильным акцентом, прогремела на весь зал. Ренане показалось, что резкий голос этой громадины со странным именем Далила перекатывается по залу фанфарами Арпадофеля. Она беспомощно глянула на потрясённого брата, на опрокинутое лицо Ширли. И снова - на сверкающие бешеной яростью, вперемешку со стыдом, глаза Ирми и на густо покрасневшее лицо Максима, порывавшегося что-то сказать из-за плеча Антона. А тем временем Антон и каким-то парнем окончательно отделили его от Ирми и остальных.
   Прямо перед Ренаной маячили ехидно ухмыляющиеся глазки Мерав, в уши лезло её звенящее шипенье: "Кто бы мог подумать! Известная в Меирии скромница, а такого парня отбила у русской журналистки!.. И как тебе удалось? Поделись опытом! А твоя подруга, тихоня из Далета! Полюбуйтесь: с антистримером гуляет! Как ты думаешь, что скажет директор ульпены, когда узнает, что его ученицы по ночам с парнями в кафе развлекаются! Сколько ему потребуется времени, чтобы вас исключить? А-а-а?" - "А ты? Не гуляешь?" - только и бросила в ответ Ренана, мотнув головой, словно бы отгоняя надоедливую муху, через плечо Мерав уставившись на Ирми и не отпускающую его Далилу. "А ведь он обязательно узнает! Смотри, сколько тут свидетелей вашего позора!" - припечатала тем же звенящим шёпотом Мерав, явно не собираясь отставать. Ренана почувствовала себя в ловушке, из которой не видела выхода. Глянув на лицо Ширли, она поняла - та ощущает почти то же самое. Звенящий шепоток Мерав под хохот её сестры и остальных зомбиков, казалось, заполнил весь зал кафе, перекатываясь между стенами. Все слышат, что дочь Ликуктуса говорит дочери Бенци Дорона!
   А рядом, в двух шагах Далила разбиралась с Ирми. Пытаясь отвязаться от неё, он переживал, что не может защитить свою девушку от оскорблений Далилы - и всё это на глазах множества людей! И верный Максим куда-то испарился ...
   Дальнейшее Ренана воспринимала, как в тумане. Она переводила растерянный взгляд от красного лица Ирми на широкую физиономию кошмарной особы, ледяной взгляд серых глазищ которой вонзался в неё острым клинком. "Наверно, такая же Далила соблазнила Шимшона", - подумала Ренана, а перед нею назойливо мельтешили источающие торжествующее ехидство и безудержное злорадное веселье глазки Меривы. Чуть не слюни пускает первая сплетница ульпены! До сих пор Ренана ни разу не попалась на её острый, длинный язычок! "Погоди, вот когда вас обеих с позором из ульпены выкинут, а твоего дружка засадят за совращение - тогда посмотрим, что ты запоёшь, что твой daddy скажет! Вспомнит, как из миньяна моего daddy выгнал - после того, как его повысили... Мой-то daddy на коне, а твой... погоди! За всё заплатите - вся ваша семейка! И ваших "Хайханим" прикроют! Вот увидите!" - свистящий шепоток Мерав так и свербил ухо ...
   Ренана загнанно оглянулась по сторонам: их окружало море любопытных глаз. Ей мерещилось: она тонет в этом море любопытного и недоброжелательного ехидства, и на первом плане - маленькие ехидные глазки-гвоздики Мерав! Боковым зрением она отметила: невзрачный мужичок, спутник жуткой Далилы, сидел за столом, с важным видом опрокидывал в себя стакан вина, тут же занюхивая его рукавом вытянутого свитера непонятного цвета. При этом поедал глазами свою ненаглядную Дарью (он упорно звал её исконным именем, не желая признавать её нового, пусть и самого экзотического), мучительно пытаясь понять, что это она так быстро и с благородной яростью выкрикивает.
   Далила, проникновенно глядя на Ирми, продолжала вещать, повышая голос. По лицу Ирми, по любопытным взглядам присутствующих, по тому, что ей нашёптывала Мерива, до Ренаны дошло: их обоих на глазах всего кафе унижают и оскорбляют.
   Ирми, наконец, удалось вскочить, отбросив в сторону стул: "А ну, пропусти!" - "Зачем пропускать? Мы с тобой ещё не всё выяснили! Я ничего не забыла, Ерёмушка! И сейчас я тебе это напомню..." - с торжеством заявила Далила, прихлопнув ладонью по столу, и вскочила вслед за Ирми. Длинную тираду, кроме слова "миленький", произнесённого по-русски, она выдала на английском прямо в лицо Ирми и на весь зал.
   Ноаму, как видно, удалось уловить больше из слов жуткой особы с ледяным взором - ему зомбики не мешали, разве что целенаправленно оттесняли их с Хели от девочек. Он густо покраснел, медленно переводя потрясённый взор с сестры на Ирми, с Ирми на наводящую жуть особу и снова на сестру. Ренана увидела его глаза, потом совсем рядом - испуганные огромные чёрные глаза Ширли, а с другой стороны - ехидные, несказанно счастливые маленькие глазки-гвоздики Мерав. При взгляде на Ирми её больно царапнуло выражение его лица - непереносимая смесь стыда и беспомощности...
   Далила, наконец, замолчала и, обернувшись к сестрицам Ликуктус, едва заметно повела бровью. Сестрицы поняли: Мерав резко повернулась и, словно бы случайно с силой толкнула плечом Ренану, её сестра наступила на ногу Ширли, небрежно двинув её в другую сторону. Тут уж Ренана не выдержала. Не помня себя, она влепила обидчице звонкую пощёчину. Мерав завизжала. Задыхаясь, Ренана выкрикивала резкие и грубые слова, каких никогда в жизни не произносила и потом даже не могла вспомнить. В следующий миг под показавшиеся ей нескончаемыми трелями чьи-то оглушительные визги и вопли она отлетела и упала между стульями, ударившись головой. Она не сразу поняла, что это Далила ввязалась в драку. Ренана вскочила и, не помня себя, обеими руками вцепилась в чью-то, показавшуюся ей огромной, рожу, щипая и ожесточённо царапая щёки и подбородок, не вполне понимая, с кем сцепилась. Перед глазами Ренаны словно плескалась пелена тумана, она почти не слышала оглушительные вопли сестёр Ликуктус, норовивших ей ножку подставить, почему-то безуспешно, и крики Далилы: "Посмотрите на эту малолетнюю хулиганку! Это она, она начала, убить меня грозилась! Все свидетели!" Толчок в грудь оказался неожиданным и от этого ещё более сильным. Ренана пошатнулась и налетела спиной на угол стола, одновременно ощутив острую боль в вывернутой руке и на лице от пощёчины. По лицу текли слёзы боли и унижения, но она уже ничего не замечала. В возбуждении она не слышала ни поднявшейся волны криков, ни испуганных всхлипов Ширли откуда-то снизу, ни гневных голосов Ирми и Ноама, неожиданно вклинившихся между нею и зомбиками... Она ничего не видела, кроме спин вокруг. Как из тумана до неё донёсся голос брата, но она разобрала только: "Миштара... Смываемся..." Больше ничего она не помнила...
   Через толстые стены камеры, куда поместили Ирми и Ноама, невнятным гулом доносились с улицы выкрики подростков-студийцев, приведённых к участку близнецами Дорон. Выкрики перемежались звуками гитары и дерзким речитативом экспромтов Рувика. Чуть поодаль - взволнованная стайка одноклассниц Ренаны. В какой-то момент невнятный гул усилился до громкого возмущённого рёва, поднятого подростками, стоявшими стеной у входа. Но Ноам, похоже, ничего не слышал; он сидел на каменном полу и беззвучно шевелил губами, углубившись в книжечку псалмов. Ирми не сразу осознал, что куда-то исчез Максим. Сидя на тонком топчане, брошенном на пол камеры, он впервые задался вопросом - где Максим? Слыша крики подростков-студийцев, он почему-то решил: наверняка, их привёл сюда именно Максим, - и это его немного успокоило.
   Он не мог знать, что Максима держат в одиночке, задавая ему "наводящие" вопросы, вроде: "Расскажи, кто тебе посоветовал поселиться в Меирии? Может, кто-то тебя туда направил? Кто именно из антистримерских лидеров тебя послал в "Самовар", с какой целью? Сколько человек ты отвратил от программы "Самовара"? Нападение на полицейского доказано, и от этого тебе не отвертеться - придётся отвечать. Но для полноты картины ты должен чистосердечно признать свою вину, раскаяться и рассказать всё о своей подрывной деятельности по разложению меирийской общины и группы, прибывшей в Арцену по специальной программе прохождения гиюра". Максим упорно молчал, за что его наградили несколькими увесистыми тумаками и оставили в покое... если "покоем" можно назвать сидение в крохотной, грязной камере с тёмными, зеркальными стенами, словно бы непрестанно издающими звуки силонокулл-пассажей. Так прошло три дня, после чего его привели в комендатуру. Сидящий за столом солидный полицейский чин, не глядя на него, процедил, что у него неожиданно нашлись доброхоты, согласившиеся заплатить залог для его освобождения из-под ареста. Но пусть он не думает, что он волен продолжать свою антистримерскую деятельность - отныне он будет находиться под постоянным наблюдением органов власти и ему придётся еженедельно являться в полицию.
   Собравшиеся у входных дверей участка подруги Ренаны увидели, как Далила в окружении своих друзей выходила из двери в торце здания, о чём они тут же передали студийцам. Это вызвало возмущённую реакцию друзей Доронов, отголоски которой докатились до Бенци, сидевшего в приёмной. В комнату вошёл полицейский и поманил Бенци: "Забирайте ваших хулиганов. И... угомоните тех, что безобразничают на улице: они мешают нам работать! Сил никаких нет!"
   Близнецы, которые под утро привели к участку своих друзей, не знали и не могли знать, что до наступления полуночи из полиции тихо и без лишнего шума отпустили и сдали Зяме на руки его дочерей, несмотря на то, что большинство свидетелей показали: именно сестрицы Ликуктус - главные зачинщицы драки в "Шоко-Мамтоко".
   Свидетелям (то есть почти всем, кто в тот вечер находился в кафе) в доступной форме при посредстве достижений фанфармационной техники растолковали: драку в популярном кафе в центре Меирии устроили фанатичные фиолетовые девицы, подстрекаемые "русским" антистримером, затесавшимся в их хавуру. Этот тип под своей щуплой комплекцией скрывает мощный разрушительный антистримерский потенциал - достаточно внимательно заглянуть в его маленькие, хитро прищуренные глазки. Скрытые манипуляции этого типа (не исключено, с помощью скрытого излучателя обертонов вредных звучаний) оказали на посетителей кафе слишком сильное воздействие - вплоть до галлюцинаций.
   Пристроившийся за столиком сбоку бесцветный субъект в штатском словно бы мимоходом бесцветным голосом задал вопрос: не слышали ли они перед началом драки в кафе звуков шофара? Это вызвало среди свидетелей замешательство, выраженное в нестройном галдеже: "Нет... Вроде, ничего подобного не было... И в автомате таких композиций не было..." - "Вот-вот! Вроде бы! Значит, это были не воспринимаемые ухом обертоны..." - коротко бросил бесцветный субъект, а сидевший за столом офицер пояснил ласковым, проникновенным тоном: "Из-за этого вам привиделось, что две хрупкие девушки из хорошей семьи затеяли драку. На самом деле они - невинно пострадавшие, защитившие оказавшуюся в кафе "русскую" журналистку, воспитанницу "Самовара". Драка, как таковая, началась с оскорбления, нанесённого журналистке, находящейся при исполнении, двумя фанатичными фиолетовыми девицами. Жаль, что им, - непонятно, каким образом! - удалось скрыться от законного возмездия".
   Свидетелей, основательно сбитых с толку и уже не понимающих, что они видели на самом деле, а что им могло привидеться, отпустили. После чего начали допрос Ирми и Ноама. Они безуспешно пытались рассказать о произошедшем в кафе на самом деле. Но их просто не слушали, их слова натыкались на ледяное молчание, только под конец обоим пригрозили: "Смотрите, как бы не пришлось отвечать за злостную клевету и за попытки таким образом уйти от ответа за собственные преступления - а это серьёзное обвинение!"
   Сбитым с толку парням ничего не оставалось, как прекратить попытки что-то доказать, и они замолчали. И тут начался странный и показавшийся им бессмысленным допрос: "Куда вы спрятали шофар? Кому вы его отдали? Тому "русскому"?" Парни никак не могли понять, какое отношение имеет шофар к драке в кафе, в конце концов, этот, многократно повторенный, вопрос их окончательно запутал. Зато поняли, что Максим арестован, но где он и что с ним, они не знали. Их продержали в камере больше двух суток, после чего неожиданно выпустили под залог. Перед оформлением необходимых документов им в самой суровой и грозной форме было сказано: "Мы вам настоятельно советуем (если не хотите себе крупных неприятностей!) прекратить распускать клеветнические слухи о якобы участии в драке двух скромных девушек из хорошей семьи. Вам всё ясно? Мы знаем, кто начал драку, кто напал на полицейского... Скажите спасибо, что вас на сей раз прощают!" На несколько раз повторенное: "Вам ясно?!" - они так ничего и не ответили.
   Значительно позже Бенци Дорон им рассказал: из-за активного участия в драке сестриц Ликуктус было решено "считать это дело не представляющим общественного интереса". Посему сочли за лучшее замять дело и только раскрутить часть этой истории в прессе, придав ей романтическую окраску, и этим ограничиться. Что и было проделано Офелией и тружениками агентства "OFEL-INFO" в лучшем виде.
   Через неделю неожиданно опомнился Тимми. Он ворвался с криком в полицию: "Кто отдал распоряжение отпустить антистримеров?!!" - "Так ведь было указание, адони, считать это дело "не представляющим общественного интереса"! За них и приличный залог внесли..." - "Дело "не представляет общественного - общественного, тембели! - интереса"! Но сами эти фиолетовые для нас представляют совершенно определённый интерес! Неужели неясно, пидоры несчастные?!" - "Успокойся, Тимми! Ты же сам знаешь, что сейчас, в свете наших планов, не время возбуждать страсти в среде меиричей. И так тинэйджеры-хулиганы тут устроили настоящую демонстрацию! Нам оно нужно? Никуда они от нас не уйдут - все под колпаком. Повод их непременно найдёт - в другой раз... Считай, что они поставлены на счётчик", - подошёл к нему сзади и обнял за плечи его приятель полковник полиции. Тимми с трудом успокоился, и полковник увёл его к себе в кабинет.
   После событий в "Шоко Мамтоко" пара-тройка суток остались в памяти Ренаны фантасмагорическими обрывками - словно давящий сон, из которого никак не выплыть.
   Вдруг оказалось, что она лежит на спине, только неясно, где: вроде какая-то комнатка с низким потолком и ощущение пасмурного дня за окном. Подле неё ссутулилась хмурая Хели, что-то говорит... Но Ренана воспринимает только её сильный акцент и, жмурясь, повторяет: "Не надо... Не хочу... Боюсь..." - "Чего ты боишься? Нечего уже бояться..."
   Провал... И снова, как из густого тумана, приглушённый голос Хели: "Когда ты дала по морде той жуткой девице, похожей на помесь рыбы с крокодилом... а может, немножко раньше... В общем, Ширли кто-то толкнул, она упала. Сама не знаю, как мне удалось вытащить тебя из свалки, из толпы. Ноам увидел Ширли на полу, а вокруг - ноги, рванул в самую толпу, схватил её за руку... вроде поднял... Кто-то их растаскивал... Сама же знаешь, как твой брат "умеет" драться! Он только и успел поднять Ширли, как его схватили polismen. В участок привезли всех вместе... Ширли ушибли при падении, или кто-то её в этой свалке ногой по голове задел. Как я поняла, её из рук Ноама подхватили и спасли от polise... Её точно не арестовали ... - Хели неожиданно хрипло проговорила: - Максима арестовали раньше всех: Антон сдал его. И обвиняют его - не поверишь! - attack polisman..." - "Максима?!" - Ренана резко села, ощутив лёгкое головокружение. - "Да, нашего Максима!.. - Хели помолчала. - Ты, я вижу, почти оклемалась, длительный сон на пользу пошёл". - "Ты его очень любишь? Максима?" - "Да... У меня были boyfriends красивее и эффектней, и ментально, и духовно, казалось бы, ближе... А вот... Он мне очень-очень дорог... - прошептала чуть слышно Хели и отвернулась. Помолчала и проговорила: - Мне удалось по cellphone связаться с daddy. Он нажал на все педали, связался с адвокатом... Словом, всех удалось вызволить... Надеюсь, и Максима тоже..."
   Бенци и Ноам сидели на лавочке, молча ожидая Хели и Ренану. Наконец, девушки появились, держась за руки. Бенци потрясённо смотрел на лицо дочери, осунувшееся и опухшее. Он подошёл к ней, поглядел на неё и тихо спросил: "Ну, дочка, зачем ты?.. Я не ругаю тебя, просто хочу понять - почему ты не сдержалась и влезла в эту глупую драку, да ещё с... Мы же учили тебя сдерживаться..." - "Папа... Ты же не знаешь, как они меня оскорбляли... Окружили и такие гадости нашёптывали, угрожали, запугивали... Невозможно выдержать! На нас уже оглядывались, смеялись над нами..." - "Тише, метука... Только не называй ничьих имён, ничего не спрашивай, просто не называй: нас предупредили..." Ренана удивилась, но продолжила: "Тов... Всё равно они первые начали, она... ну, младшая... э-э-э... меня сильно толкнула. Я и не сдержалась!.." - "Да, хевре рассказали. А в газетах пишут, что ты вроде как оскорбила происхождение... э-э-э... ну, этой журналистки, которая... Далила... - Бенци слегка покраснел. - Неужели это правда?" Помолчав, проговорил: "Ну, пошли, что ли... По дороге расскажешь... - понизил голос: - И говорить будет легче..."
   Они медленно вышли за ворота. Хели с Ноамом шли немного позади. Хели, расспрашивая его, пыталась незаметно выведать, не знает ли он, что с Максимом. Ноам сокрушённо покачал головой, пробурчав, что знает только, что Максима обвиняют в нападении на полицейского. Это Хели и сама знала.
   Ренана между тем тихо рассказывала: "Я, честно говоря, даже не слышала, что они там вопили - после того, что мне Ме..." - "Тише, дочь, не называй никаких имён..." - опасливо прошептал Бенци. Ренана осеклась, помолчала и продолжила: "А это мне никогда даже в голову бы не пришло, честно, папуля! Вот мы же отлично дружим с Максимом, он близкий друг Ноама! Разве тебе хевре не рассказали? Ну, а я... это правда! - врезала... За всё!" - упрямо твердила Ренана, глядя под ноги. Бенци с тревожной лаской и болью смотрел на дочь, укоризненно качал головой и прошелестел одними губами: "Он же мой коллега, мы с ним чуть не каждый день сталкиваемся в коридоре..." - потом ласково погладил её ладошку. Ренана меж тем шептала: "Они мне говорили, что потребуют суда... и... э-э-э... добьются... ну, чтобы меня врач осмотрел..." - "То есть как?" - поднял отец брови. - "Она мне прямо в ухо шипела, что после этого осмотра мы ничего не сможем доказать... и Ирми обязательно засудят за совращение... а меня из ульпены исключат с волчьим билетом... Они, мол, знают, как такие дела делаются... Я боюсь, пап..."
   Бенци ничего не сказал, лишь грудь ему захлестнул холодок, голову сжало клещами страха, а щёки опалило жаром. Он остановился, чтобы перевести дух, остановилась и Ренана, умоляюще и вопросительно глядя на отца. "Ну, что ты, хамуда! - сглотнув, еле выговорил он, стараясь выглядеть спокойным: - Никто не заинтересован поднимать шум по этому поводу. Не беспокойся: они совсем не всесильны! Хевре случайно слышали, как в миштаре (полиция) говорили: им ни к чему сейчас волнения ни в религиозном секторе, ни на "русской улице". Полуофициальная версия - вся эта история с романтической окраской на данном этапе не представляет общественного интереса. Разве что Офелия, как всегда, постарается в прессе эту историю раскрутить, сделав главный упор, конечно же, на романтической стороне! Но, кроме этого, ничего не будет".
   Бенци слабо улыбнулся и снова покачал головой: "Ты у меня вообще известная драчунья! - и грустно прибавил: - Ох, метука... Помнишь? - Ноама побили, нос ему сломали, а штраф я платил. А теперь... вас оскорбили при всех - и опять... мы виноваты... Ноам ни за что попал в тюрьму... Хевре вас, девчат, прикрывали... Ты это понимаешь?" Ренана опустила голову. "А мама... - продолжал отец, не глядя на неё, - Мы уж ей говорить боимся... Бабуля, дедуля осторожно... да и то не всё..." - "И не надо ей знать лишнего... Она меня всё равно не поймёт..." - буркнула Ренана, опустив голову. - "Ну, зря ты так... Она очень за тебя переживает!" - укоризненно покачал Бенци головой.
   "А как там наш Бухи?" - Ренана перескочила на другую тему. - "Ну, Бухи... он, как всегда, хулиганит, хамудон (лапочка)!.. - ласково улыбнулся Бенци и тут же возбуждённо заговорил: - Близнецы у участка устроили демонстрацию с гитарами и с шофаром... Твои подруги из ульпены тоже там были... Я не верю, что Максим напал на полицейского... В толпе ходили слухи, что его сдал один из "своих"... который был вместе с зомбиками". - "Мы знаем, кто..."
   Ренана не решилась задать отцу самый важный для неё вопрос, но тот её прекрасно понял и опередил: "Нас Ирми отвезёт домой, вон, его машина ждёт..." Сердце Ренаны тревожно забилось.
   Они подошли к стоянке. Навстречу Ренане бросился бледный от беспокойства Ирми. Девушка уставилась на него, и вдруг её огромные, припухшие глаза наполнились слезами. Она опустила голову и тихо забормотала: "Ирми, прости меня... Я не должна была... Не могла сдержаться... Прости... Всё из-за меня..." Ирми взял Ренану за руку. Он долго молчал и смотрел на неё, слегка поглаживая её руку, потом заговорил, тихо повторяя одно и то же: "Это ты прости меня, darling... Прости... Это всё моя вина... старые грехи... И я не смог тебя защитить от провокаторши!.. Прости меня..." Ренана смотрела на него, не отводя огромных глаз, а по лицу текли и текли слёзы. Она не заметила, как её подвели к машине Ирми и усадили на переднее сидение, а Ирми уже заводил машину. Сзади уселись отец и Ноам.
   Хели и близнецы направились к участку, решив подождать освобождения Максима. Там уже не было никого из студийцев. Только поздно вечером вышел Максим с распухшим лицом, покрытым ссадинами. Хели вскрикнула, но Максим криво ухмыльнулся и проговорил: "Это след моего нападения на полицейского и антистримерского манипулирования излучателем вредных обертонов! Не балуйтесь, хевре, с обертонами!" - "А что это значит?" - "То и значит... Спасибо твоему daddy, Хели, darling?" - постаравшись вложить всю нежность в улыбку, в которую он сложил разбитые губы, проговорил Максим. Хели смахнула слезу и, улыбнувшись, откликнулась: "Главное, что ты снова с нами!"
   Никто в семье так никогда и не узнал, что Бенци, сильный муж и отец, олицетворение спокойного и весёлого достоинства, надолго запомнил беседу со старшей дочерью, её немного припухшее лицо, покрасневшие глаза. С мучительным страхом, смешанным со стыдом, он вспоминал, что Далила грозила Ирми судом, а Мерав грозила его дочери медицинским освидетельствованием. Он знал, что это чушь, что ни у кого нет и быть не может никаких оснований требовать такого. Но вот ведь - пущенные сестрицами Ликуктус слухи уже гуляют по Меирии. Друзьям Доронов будет очень непросто погасить волну грязных слушков.
   Когда Ренана появилась дома в Неве-Меирии, Нехама только искоса взглянула на дочь и ничего ей не сказала, даже не ответила на робкое приветствие. Сидя в кресле, она кормила Бухи и молчала, поджав губы, и это было красноречивее слов. Только вдруг, как бы ни к кому не обращаясь и глядя в пространство, проговорила: "Если бы близнецы пошли с ними, ничего такого бы не было... Папа рассказал". Шилат сидела рядом с матерью и гневно поглядывала на вошедшую сестру. Поздороваться с нею она тоже отказалась. Когда Ренана захотела подойти, поцеловать Бухи, Нехама, не глядя на дочь и ни слова не говоря, отстранила ребёнка от её рук и лица. Ренана обескуражено вышла из салона, кусая губы. Бенци, наблюдая эту сцену, только беспомощно и чуть осуждающе покачал головой. Значительно позже близнецы рассказали сестре, что у родителей был после этого очень серьёзный разговор, а потом с равом Давидом и рабанит Ривкой, но о чём, они так и не узнали.
  
   Серьёзные разговоры
   Далила вышла с торца полицейского участка и попала прямо в объятья Офелии. "Ну, как ты? Выглядишь ОК!" - "Кормили неважно", - оглядываясь по сторонам, проговорила Далила. - "Поехали ко мне, я тебя накормлю а ты всё мне расскажешь... Нам с тобой надо хорошенько поработать над материалом, чтобы снова не фашлануться (от фашла, араб. - прокол, просчёт, провал)... Ты ж понимаешь, как твой правильно построенный рассказ может повлиять на твою судьбу! - деловито и озабоченно проговорила Офелия, сделав ударение на словах "правильно построенный". - Заодно решим, что дальше с тобой делать... Дело-то обернулось не так просто, как нам бы хотелось. Твой русский акцент сыграл свою роль, ты уж извини... Нам необходимо было отмазать сестричек... Только не спрашивай, почему! Вообще их участие в этом деле решили замять... Зря ты к ним обратилась..." - "Но они же знали эту девицу..." - "Ну, и что!.. Ты, baby, не всё знаешь... Осторожней надо быть!"
   Приветливо помахивая рукой пришедшим её встречать "самоваричам", Далила с гордым видом уселась в машину толстого лысого верзилы Тима (сразу видно - крупный босс!), который отвёз её в уютную квартиру Офелии, а сам ушёл по своим делам, о чём-то пошептавшись с подругой.
   Спустя полтора часа в салоне напротив Офелии появилась ярко, умело накрашеная Далила, устроилась в глубоком мягком кресле и принялась с изысканной жадностью поглощать поданный ей завтрак. Офелия сочувственно поглядела на Далилу и заговорила: "Dear Далила, ты ещё мало знакома моим зрителям. А мне хотелось бы представить тебя. Расскажи немного о себе"? - и она положила на низенький столик свой универсальный репортёрский цакцакон.
   очти два года назад по программе... - а впрочем, не столь уж важно, по какой... - мы прибыли в Арцену, поселились в Эрании на берегу тёплого моря... Ведь в России мало кто из нашей группы жил рядом с тёплым морем. Я приехала из российской столицы Москвы, где окончила Московский университет. Словом, нас, группу молодых людей, отобрали для участия в программе, которую условно назовём... э-э-э... "Самовар"... Так, кстати, называется открытый как раз к прибытию нашей группы прекрасный клуб, где мы и жили, и учились, и проводили свободное время. А когда пришло время, получили документ о прохождении гиюра - и вот... Ты, dear Офелия, наверно, помнишь, как помогла мне найти работу на 16-м канале, где я веду музыкальную программу, за что I and my friends тебе очень благодарны! Я не только веду упомянутую программу, но встречаюсь с народом, беру интервью, изучая различные стороны жизни Арцены. Это желание поближе узнать, чем живёт религиозный сектор Арцены, привело к печальному эпизоду..."
   Офелия понимающе кивнула: "Расскажи мне, darling, об этом печальном эпизоде. Не хотелось бы бередить нанесённые тебе моральные раны, но ты же сильная, справишься - во имя истины! С чего всё началось?" - ласково спросила Офелия. Она приготовила себе и Далиле кофе, настроила цакцакон и приготовилась внимательно слушать. Далила, получив столь благодарную слушательницу, вскинула голову, горделиво и кокетливо повела плечами и принялась рассказывать:
   а в общем-то ни с чего... я даже толком не поняла, чего они от меня хотят! Мы с моим другом Вулием Зейфером вечером в субботу зашли в кафе "Шоко-Мамтоко", необычайно популярное в молодёжной среде Меирии. Надо сказать, что когда мы там поселились, в это кафе невозможно было зайти. Постоянный жуткий грохот, по голове непрерывно били звуки наркотического шофара".
   Офелия пожала плечами, на лице её мелькнула странная ухмылка: "Похоже, она понятия не имеет, что такое шофар. Поэтому "для убедительности и образности" сморозила эту чушь... Ну, да ничего! Пипл схавает..." Далила продолжала:
   вуковую атмосферу этого заведения когда-то насквозь пронизывали пронзительные звуки так называемой хасидской музыки. Но в последнее время там стало гораздо приятней. Оказалось, в этом посёлке полросла и очень достойная молодёжь. Эти fellows не без успеха стараются взять дело музыкальной культуры в свои руки, настойчиво приобщая ровесников если не к силонокуллу, то к продвинутым ансамблям и группам исполнителей. Таким, как "Петек Лаван", "Шук Пишпишим", "Шавшевет"... Это именно они потребовали от хозяина меирийского филиала "Шоко-Мамтоко" прекратить отравлять посетителей агрессивными звуками шофара. Благодаря их настойчивости хозяин кафе сменил репертуар, проигрываемый на его музыкальном центре, приблизив его, насколько возможно, к современным стандартам. Это привлекло в кафе более продвинутую и современную молодёжь, к их компании мы в тот вечер и подсели за столик. Должна отметить: очень приятные fellows, вежливые, открытые, доброжелательные, культурные, не отягощённые замшелыми принципами!"
   "О! Отлично сказано! Рассказ о них мы с тобой дадим в одной из наших совместных передач!" - воскликнула Офелия, едва успев нажать на паузу.
   еожиданно я услышала глумливый, грубый женский смех. Я повернула голову и увидела двух типов - они какое-то время работали уборщиками у нас в "Самоваре", пока их оттуда не изгнали за попытки harassment по отношению к нашим girls. Один из них, к сожалению и стыду, мой бывший соотечественник, работая у нас, подстрекал наших fellows против курса, который мы изучали в "Самоваре", за что и был изгнан с позором". - "Это, я понимаю, религиозные fellows?" - "Конечно! Религиозные, ещё какие! Со всеми известными атрибутами их показной религиозности: глубокие кипы фиолетового цвета, неопрятные нитки так называемых цицит по бокам..." - "А вы, в смысле - ваши мужчины... так не одеваются, конечно? Ну, после гиюра, я хочу сказать..." - "Конечно, нет! Нам нет надобности в этом маскараде напоказ. Мы живём с Б-гом в душе, а не в одежде!" - гордо заявила Далила.
   "Хорошо... - помолчав, обронила Офелия, поощрительно кивая Далиле. Та, чуть поигрывая бровями, поджала губы и продолжила: "Короче... Эти оба бывших уборщика сидели за соседним столиком в обществе двух малолеток наглого вида. Ярко выраженная, я бы сказала - кричащая! - религиозность их одеяний не могла скрыть, скорее - подчёркивала характер их отношений с упомянутыми типами. Там сидел типчик, чей уродливо искривлённый нос говорил красноречивее всего о характере его занятий. Потом мне сказали, что он старший сын семейки известных фанатиков-антистримеров. А одна из малолеток - его сестрица. Наши глаза случайно встретились, и девицы заржали ещё глумливей, перекидываясь между собой репликами и жестами, которые любой бы счёл оскорбительными. Я потребовала от них извиниться за неподобающее поведение, на что сидящие за этим столиком (девицы чуть ли не на коленях у парней) ответили мне громовым хохотом. Когда я повторила своё требование и, встав, подошла к их столу, упомянутая особа (по арценскому закону я не имею права упоминать её имя, она же малолетка!) неожиданно подскочила и наотмашь ударила меня по лицу. Она совершенно озверела от ярости! Я никогда не видела на лицах такой чёрной злобы!" - "Вот так вот ни за что, ни про что?" - подняла Офелия брови. - "Ага! А её приятельница, похожая на дикую кошку, чёрные глаза которой излучали не менее дикую злобу, тут же вскочила с колен своего уродливого boyfriend, замахала руками и пронзительно заверещала: Бей эту мерзавку! Пусти ей кровь! Пусть катится отсюда подальше! Как мне потом сказали, её зовут... э-э-э... по той же причине не имею права упоминать... Тоже, наверно, известная в Меирии семейка фанатиков... Йемениты, судя по её дикому виду... - небрежно обронила Далила чуть слышно и добавила с надрывом, повысив голос: - Мне до сих пор неясно, почему приехавшая полиция этих хулиганок-подстрекательниц не задержала... Наверно, кривоносый тип с мордой уголовника помог им скрыться... Или эти два уборщика... Это они подстрекали!.. Их всех задержали, ведь один из них ещё и ударил полицейского! Его имя, по понятным причинам, я не называю. Я надеялась, что этих типчиков привлекут к суду за совращение малолеток, но мне сказали, что это к делу не относится. Наверно, поэтому не могут арестовать мою обидчицу, правда, я не поняла, в чём проблема..."
   "Dear Далила, это действительно к делу не относится - девственность хулиганки! Мы не можем голословно обвинять... даже если между ними что-то было! Да и зачем нам неприятности с семьёй, с общиной... Особенно сейчас... Не тот момент, так сказать... Она учится в религиозном учебном заведении... Есть, знаешь ли, некоторые тонкости в этом деле... Возмущение в общине... шум, демонстрации, кидание камней, то-сё... зачем нам это... именно сейчас!.. Не время... И типов этих придётся выпустить - под залог... Ну, того, кто напал на полицейского, немного подержат..." - загадочно подчеркнула Офелия. - "Вот и мне сказали, что история на данном этапе не представляет общественного интереса... Как будто это может оправдать физическое насилие и подстрекательство! Я этого не понимаю..."
   Офелия то выключала цакцакон, поправляя сказанное Далилой, то внова включала его. Вдвоём они пришли к договорённости, что лучше вообще всё свести к ничем не оправданным оскорблениям со стороны двух разнузданных, диких фиолетовых девиц в адрес репатриантки, но - ни слова о драке!
   "Дело антистримера, напавшего на полицейского, пойдёт отдельно, постараемся его особо не афишировать: нам только не хватало сейчас проблем с вашей общиной! Ты ж понимаешь, darling... Далила... У тебя красивое имя... Словом, тебе крупно повезло, что девица, с которой сейчас имеет дело твой бывший возлюбленный, фиолетовая, да и вся компашка антистримеры... Будь они элитарии, я бы тебе не позавидовала: ничего бы ты не доказала, и ещё за драку ответила бы по полной программе... Я даже не знаю, удалось ли бы нам с Тимми вызволить тебя... Между прочим, она не из марроканцев - семья её матери из иракских или вроде того, а отец - и вовсе из аргентинцев... чёрт-их-знает, чего там у них намешано... Ну, корни, я имею в виду... Что, впрочем, совершенно неважно, когда речь идёт об антистримерах... А та, кого ты назвала дикой йемениткой - вообще из элитарного семейства Эрании-Далет. Просто предала свою семью, сбежала к антистримерам..." - "У неё там тоже любовь... - проинформировала Офелию Далила. - Уж поверь моему острому глазу!" - "Ага! Мы эту информацию прибережём и раскрутим в нужный момент! - многозначительно кивнула Офелия, но тут же продолжила с озабоченной миной на лице: - Нехорошо, что ты так засветилась! Тимми говорит: романтика не должна мешать нашему делу!" - "Так я же хотела, как лучше! Я думала, мы его поприжмём, хорошенько припугнём - и он наш со всеми потрохами и... с летающими тарелками!" - "А вот за это не волнуйся! Тимми лично займётся темой летающих тарелок! Он не зря как раз сейчас начинает потихоньку раскручивать их новое название! Только не спрашивай, какое... Всю эту кнуфию (банду) прижмут в нужный момент и определённым способом. Положись на Тима и не лезь в это дело!.. Но может, ты на этого "америкашку" запала? Тогда чего не удержала?" - "Да нет, знаешь ли, не очень... За кого ты меня принимаешь! - картинно возмутилась Далила, потом задумчиво протянула: - Поначалу - да: красивый "америкашка", перед девицами пофорсить - это же так престижно! А он сам мне не нужен... Что я, не могу найти себе любовника получше, и без этого дурацкого прикида?" - "Конечно, можешь! Ты же у нас красавица! Но вас с Вулием придётся на время разлучить... Тем более в Меирии мы вас оставить не можем: вы крупно засветились со всей этой историей, что недопустимо. Поэтому сиди тихо. Вулия мы отправим на Юг или на Север. А тебя на какое-то время мы поселим в Эрании. Работать будешь, как и прежде, в эранийской студии при агентстве "OFEL-INFO", вести свою программу - я тебе буду давать вводную. Её время мы тоже изменим... - Офелия подмигнула Далиле. - События грядут нешуточные. Вплоть до окончания Турнира придётся вам затаиться... Зато уж потом!.."
   Ни в верность, ни в преданность Тимми Пительман давно не верил - ещё с той поры, когда его звали не Тим, даже не Туми, а Томер. Сын Шайке Пительмана на том был воспитан, на том стоял - и знал, что всё имеет свою весомо выраженную цену. Сейчас необходимо исправно платить эту цену нужному Тимми Зяме (пока он ему нужен). У них с Офелией тонкая и сложная игра, поэтому Пительман весьма заинтересован уберечь малышек Ликуктус от любых скандалов. Поэтому по просьбе Зямы, глубоко уязвлённого тем, что девчонке Дорона удалось улизнуть от наказания, участие его дочерей в драке было тихо и умело спущено на тормозах, их имена в связи с этой историей нигде не упоминались. Дело в конечном итоге представили таким образом, что именно дочь Дорона по непонятной (скорей всего - романтической) причине затеяла с пришедшей в кафе журналисткой ссору, перешедшую в драку. Публику, разумеется, гораздо больше устраивала версия драки фиолетовой девицы с русской репатрианткой на почве ревности. Впрочем, по понятной одному Тиму причине, имя объекта ревности тоже не называлось.
   Громкий крик сотрясал стены салона новой квартиры Ликуктусов. Отец кричал на старших дочерей, которых после полуночи, - спасибо шефу Пительману! - он забрал из полиции. Его костистое, грушеподобное лицо, пылая пятнами праведного гнева, было искажено яростью. В углу робко притаились, опустив глаза, жена и младшая дочь, которых глава семейства заставил присутствовать при сцене скандала с провинившимися старшими дочерьми.
   "Я вам сколько раз говорил! - можете делать что угодно, но отца позорить на всю Эранию - не сметь!!! Вы что, ещё не поняли, кто такой ваш отец, какую должность занимает? Я что, должен каждый раз унижаться перед шефом, перед его хавером в миштаре, чтобы замять ваши скандалы с теми, с кем мои дочери и сидеть-то на одном поле не должны?! С антистримерами у них дела, с Доронами! И это дочери Зямы Ликуктуса, заместителя начсектора фанфармации адона Пительмана! Да кто этот Бенци - и кто я?!" - "Да не было у нас с ними никаких дел! - кричала, всхлипывая, Мерав. - Она сама к нам пристала, нашу подругу оскорбила, из-за какого-то джабера (амбала, жлоба) её оскорбила!" - "И вообще, какого чёрта вас понесло в эту поганую Меирию, в убогое меирийское кафе! Съехали мы оттуда! Съехали, понимаете? Чтобы быть в обществе элитариев, а не фанатиков, антистримеров!" - "Нас туда наши boyfriend пригласили, хотели посмотреть, как и чем фиолетовые дышат, как развлекаются! И Далила с ТВ туда пришла - у них, она говорит, важное задание!.. А мы им, типа, помогали!" Жена тихо подала голос: "Это что, моих дочек?.. В Меирии, где я выросла, где всем известны мои отец и дед... Вас видели с мальчиками в кафе?.." - "А ты помолчи, когда я говорю! - грубо оборвал жену Зяма и снова повернулся к дочерям, но не успел ничего сказать - зазвонил телефон. Зяма взял трубку, и тут же голос его понизился, стал нежным до приторности: "Да, адони, вы совершенно правы, адони... Я им сейчас делаю внушение!.. Что?.. - он некоторое время молча прислушивался, с лица не сходила просительная улыбка. - Ну, это, конечно, меняет дело... Конечно, молодцы, что за подругу вступились, отбили антистримерскую агрессию!.. Да, вы правы, бандитское нападение... Ну, что вы хотите от внучки сапожника и фанатичного рава... Нет, адони... Я же не знал, что так дело было... Девочки просто не успели мне рассказать... Да, конечно, я им скажу, чтобы молчали... Зачем нам лишние разговоры... Спасибо вам, адони! - лицо Зямы светилось новенькой монеткой. Керен и Мерав удивлённо переглядывались между собой, стараясь не смотреть на мать и сестру. - Моя благодарность вам не имеет границ! Конечно, не извольте сомневаться!"
   Положив трубку, Зяма, лицо которого немного смягчилось, более спокойным голосом проговорил, глядя поверх голов дочерей: "Я вам настоятельно советую... э-э-э... нигде и никому ни слова... э-э-э... никаких разговоров об этом деле! Вы поняли?" Девочки молча кивнули. "Не слышу! - загремел снова Зяма, - Поняли, или нет?" - "По... поня-ли..." - хором пролепетали сёстры. - "Идите к себе... И неделю - никаких boyfriend-ов, никаких встреч с вашей хавурой! Тебя, Мерав, я устрою в другой тихон... Нечего тебе учиться с фиолетовыми антистримерами!" Мерав, а за нею Керен молча направились в свою комнату, а Зяма уселся за компьютер и открыл сайт австралийской биржи. Игры на бирже его обычно успокаивали.
   Моти сидел на диване, рассеянно поглядывая в телевизор. Накануне ночью ему позвонил некто, представившийся мужем преподавательницы ульпены, где учится Ширли, и поведал: Ширли попала в больницу, пострадав в драке, произошедшей вечером в меирийском кафе "Шоко-Мамтоко"; они с женой её отвезли в больницу. Но он полагает, что лучше забрать её домой. Моти поблагодарил незнакомца и последовал его совету. Сейчас Ширли дремала у себя в комнате, а они с матерью старались не беспокоить её. Все разговоры и вопросы они отложили на потом, когда девочка придёт в себя и немного успокоится.
   Рути крутилась на кухне. По телевизору передавали новости, перемежая их, по последней моде, силонокуллом. Диктор рассказывал о потасовке в меирийском "Шоко-Мамтоко" на исходе субботы. Моти вздрогнул, кликнул жену. Рути прибежала из кухни, на ходу вытирая руки. В этот момент диктор громко и веско, как бы вскользь, упомянул - со слов анонимной пострадавшей! - худую и чёрную, с горящими злобой глазами, подругу хулиганки, почему-то назвав её Шир Балхи. Моти и Рути в страхе переглянулись, и Рути уже не сводила глаз с телевизора, нервно вытирая руки бумажной салфеткой. Моти пробормотал: "Что-то я не помню, чтобы так вот называли имена несовершеннолетних, совершивших какие-то нарушения, даже с искажениями... По закону запрещено".
   Они настолько сосредоточились на передаче, что не заметили, как в салон протопали их сыновья, позади которых, по обыкновению, маячил Тим Пительман, его лицо расплылось в сладчайшей улыбке. "Моти, дай-ка мне твой та-фон", - ласково проворковал Тим. Он глянул на экран, на та-фон в руке Моти, улыбнулся ещё нежнее (если такое было возможно) и пояснил: "У моего села батарея, а мне надо срочно позвонить". - "Позвони по телефону, вот он стоит - и, между прочим, работает!" - "Ты что, армейскому другу жалеешь?" - "Не понимаю, чего тебе сдался именно мой та-фон, когда тебе предлагают равноценный вариант..." - "Да-а... Моти... Не уважаешь ты начальство... Не уважаешь..." - тихо и нежно проворковал Тимми. Моти не мог понять, зачем Тимми понадобился именно его аппарат - не хотел ли он между делом выяснить содержание записной книжки? Это именно то, чего Моти не собирался доводить ни до чьего сведения.
   "Давно ли ты моим начальством стал?" - "Тебе ещё не сообщили? Ну, скажут на днях, не волнуйся! В "Лулиании" полным ходом идёт большая реорганизация и перепрофилирование фирмы!" - "Да уж знаю: как-никак на работу хожу ежедневно", - холодно заметил Моти. Тим, как будто не слыша, важно продолжал: "Всё это по случаю скорого завершения Великой Реконструкции. Бесконечно-великий Забор сливается с кое-чем... э-э-э... Между прочим, с помощью твоего старого компьютера и нашей с тобой запускающей программы!.." - "Нашей с тобой?! - с яростной горечью промолвил Моти. - Как и Кобуй-тетрис, не так ли?" - "Так-так! - часто и радостно закивал Тим. - Ну, и... Зомембер, в соответствии с новыми планами, уже не глава фирмы: он добровольно передаёт свои полномочия Кобе Арпадофелю, а сам займёт должность внештатного советника Главного Фанфаролога, то есть того же Арпадофеля... Главный Фанфаролог - так отныне будет именоваться должность главы нашей фирмы! Есть предложение назвать фирму Научно-исследовательским Фанфарологическим Центром, или SATUM... так сказать... Решение будет принято буквально на днях..." - "Ну и?.." - чуть слышно протянул Моти, глядя в сторону.
   В конце прошлой недели Миней сделал ему странное предложение - вести курсы усовершенствования, а точнее компьютерной грамоты для новых сотрудников "Лулиании", набранных из жителей посёлка Аувен-Мирмия. При этом он словно бы вскользь обронил: "Сейчас у нас курс на компенсирующую дискриминацию... э-э-э... сам понимаешь... А эти новые сотрудники... они нам нужны, в том числе и в рамках этого... э-э-э... курса... Это ближайшие родичи Ад-Малека, но... не все школу смогли окончить... Но нельзя же из-за этого их дискриминировать..."
   Искоса глянув на Пительмана и увидев его торжествующую ухмылку, Моти вспомнил о странном предложении Минея. НЕТ! Он не станет учить компьютерной грамоте членов мирмейских кланов Аль Тарейфа или Набзи. Фирма, созданная в своё время Минеем с его подачи, - это не курсы компьютерного ликбеза. В "Лулиании" работали специалисты с университетским дипломом, в крайнем случае выпускники колледжей с первой академической степенью, как вот Бенци Дорон. Он, Моти Блох, в этой вспомогательной школе, которую хотят пристегнуть к престижной эранийской фирме, учителем не будет, ни ради какой бы то ни было "компенсирующей дискриминации" ("тоже мне, придумали красивый повод!"). Тем более Миней (если можно верить Пительману) больше не ген-босс "Лулиании", медленно, но верно превращающейся в какой-то там SATUM ("Как ударение ни ставь, от этого слово не станет загадочным латинским термином!" - на самом деле означает "затуманенный", или проще - "тупица"). Но он-то, Моти Блох, тут при чём?..
   Тим продолжал заливаться соловьём: "А меня назначают первым заместителем Арпадофеля, а по совместительству - главным специалистом SATUM. То, что ты больше не главный специалист перепрофилированной фирмы, ты должен быть понять уже после отпуска". - "Беседер, Пительман, мы сейчас не на работе. Я, знаешь ли, вечером отдыхаю. И ты не ко мне в гости пришёл, вот и иди себе к хевре. Им я не могу запретить принимать даже таких, как ты..."
   Галь сердито шикнул, обведя бешеным взглядом находящихся в салоне: "Тихо вы! Дайте послушать! Там про последнюю драчку в Меирии сообщают! А потом и мы с братом ещё кое-чем интересным дополним!" Моти уставился в экран, кожей ощущая нервное напряжение, излучаемое женой, продолжающей стоять в неудобной позе за его креслом, не знающей, куда девать влажные руки, по её лицу разливался румянец гнева и страха. Наверняка, Рути, как и Моти, больше всего боялась, как бы сыновьям не взгрустнулось подняться к сестре в комнату.
   Моти понял - у Офелии, ведущей репортаж на эту тему, хватило ума не акцентировать внимание на похожей на дикую кошку подстрекательнице, носящей странную йеменитскую фамилию. Но как только передача завершилась головокружительным вращением пёстрых спиралей по всему экрану и негромкими вкрадчивыми звуками силонофона, которые вызвали у Рути лёгкий приступ тошноты, близнецы подступили к родителям. Тим стоял чуть в стороне со странной усмешкой, поигрывающей на его лице. Моти встал. Сыновья застыли напротив, загородив экран телевизора. Галь был одного роста с отцом, но рядом с широкоплечим, необычайно мускулистым сыном худощавый Моти казался маленьким и щуплым.
   "Ну, что скажете? - загремел Галь. - Доигрались? Вот куда вы послали вашу дочь учиться! Вот с кем она якшается!? Учтите, вся Эрания слышала! Весь Далет знает, что означает йеменитская фамилия - Офелия (со слов Далилы) очень красочно описала эту тощую дикую кошку... При всех!.. в переполненном кафе!.. наша сестра!.. НА КО-ЛЕ-НЯ-А-А-Х у мезкого урода и хулигана! Да ещё и подстрекала к избиению журналистки! Репатриантки, между прочим!!! Позор нашему семейству! Теперь-то вы видите, какую шлюху вырастили?" Моти ошеломлённо смотрел на сына, сверлящего глазами то его, то мать с откровенной ненавистью и презрением. Моти вскинул правую руку и, скрипнув зубами, тонко выкрикнул: "Не смей так разговаривать со мной! И не смей оскорблять сестру! Ни одного имени не назвали!" Галь сверкнул глазами: "Учти, daddy, один раз я тебе простил пощёчину, которой ты меня наградил за то, что я защищал честь нашего тихона от фанатиков-йешиботников из hилеля. За то, что мы с Гаем разукрасили мерзавца Ноама Дорона, в которого твоя доченька влюблена, как кошка, и поэтому всё время у них пасётся... По ресторанам шляется, на коленях у бандита сидит - на глазах у всех!.. Семью позорит!.." - "Что ты мелешь! Что ты повторяешь ерунду вслед за... Не знаю, кто там эти слухи распускает!.. Наша Ширли - тихая, скромная девочка!.. Там у неё подруга Ренана..." - ошеломлённо опустил руку Моти, вдруг подумав, в каких словах и выражениях с экрана только что говорилось об этой самой подруге Ренане (впрочем, не упоминая имени). - "Вот-вот! Хулиганка Ренана! Мы уж тебе растолкуем и дополним, чего они не могли сказать - по причине политкорректности. Нам, дубонам, все имена назвали!" - тут же подхватил Гай, а Галь со злостью зашипел: "Только что вся Арцена слышала про девицу из антистримерской фиолетовой семейки, про то, какой дебош она в кафе учинила! То, что её не задержали, ни о чём не говорит! А про твою Бубале, про её амурные дела все в Эрании теперь знают, весь Далет об этом говорит! А уж как тихон Галили, где учится добрая половина её бывшего класса, взволнован! Нам Керен... помните? - из нашего потока девочка... Её boyfriend Антон, мы его немного знаем - он в подразделении... э-э-э... штилей... как бы особый отряд при батальоне дубонов... ну, это неважно! - осёкся он, увидев, как напрягся Тим. - Он тоже видел!.. Всё, о чём Офелия сейчас рассказывала, они видели своими глазами! Эти фиолетовые только кричат о своей скромности и невинности, а на самом деле - фиолетовая начала драку из-за мужика!.. Это все знают, все видели!" - "Вот они, эти фиолетовые!.." - поддакнул Гай, но Галь свирепо посмотрел на него, и тот заткнулся.
   Галь процедил сквозь зубы, и глаза его сверкали свирепыми льдинками: "А ты ничего слышать не хочешь... Для тебя пигалица и её прихоти превыше всего! Нет, чтобы, как полагается, мозги ей вправить!.. Ты обязан вернуть её домой, забрать из бандитской ульпены, где её уже обработали в их духе..." - "Это её личное дело, где учиться, с кем дружить!.. Она уже большая, почти 16 лет. И я не желаю больше ничего слышать об этой истории, пока не услышу от Ширли! Имён-то никаких не называли..." - "Ну, конечно! Офелия, по-твоему, врёт, диктор врёт, зато фанатичная пигалица и её фиолетовые дружки-антистримеры правду скажут?! Не так ли? А сёстры Ликуктус - они тоже, по-твоему, врут? Вот, кстати: девочки из религиозной семейки, а отошли... И нашли себе хаверим в приличном окружении, нормальных хаверим, с которыми не стыдно в обществе показаться! А ваша дура при всех уселась на колени хулигана и урода в фиолетовой кипе и с пейсами... а потом вскочила - и принялась незнакомую женщину оскорблять! А эта... её бандитская подруга из семейки антистримеров!.. Ведьма рыжая! Не понимаю, почему их не задержали..." - с яростью цедил Галь, а Гай привычно поддакивал, рубя ладонью воздух.
   Рути подошла к мужу и погладила его по плечу, пытаясь оттянуть в сторону: "Не связывайся, Мотеле! Поговорим с Ширли, выслушаем другую сторону..." Галь не удостоил мать взглядом. Он только свысока поглядывал на отца и поигрывал бицепсами. Моти сжал кулаки. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Тим не подскочил, встав между ними: "Тише, fellows! Не надо ссориться. Мамми обижать нельзя! Галь, хабиби, пошли наверх. Я вам кое-что принёс... Ты что, забыл? А тебе, Моти, я по-дружески советую: поговори с девчонкой, чтобы прекратила всякие контакты с фиолетовым рассадником антистримерства в мракобесной ульпене... Если, конечно, ей дороги мир и спокойствие в семье! И собственное благополучие!" - подчеркнул Тим, поджав губы. - "Тимми, дай, я скажу! Я - брат! - Галь чуть заметно толкнул локтем Тима, и тот замолчал, однако, не отошёл, продолжая стоять между отцом и сыном. - О моральном облике нашей сестры! Она целыми днями проводит время в обществе злостных антистримеров, и ва-а-ще... втюрилась в фиолетового бандита из семейки Дорон... Вся Эрания кипит! Знаешь, что это такое - якшаться с такой хавурой?!" - прошипел Галь. Моти ничего не сказал, только отвернулся и бессильно опустился на диван. Галь нехотя отошёл от экрана и только, поднимаясь по лестнице, обернулся и спросил из-под руки Тима, сверкая сталью глаз: "А, кстати, где она сейчас? Шляется допоздна? В своей мракобесной ульпене, притоне антистримерства и фанатизма? А может, с хулиганкой Дорон или с её кривоносым братишкой? Смотри, чтобы мы ею не занялись!" Моти снова промолчал, резко встал и пошёл на кухню, где Рути готовила ужин. Галь угрожающе процедил сквозь зубы отцу в спину: "Учти - её фиолетовому хахалю мы нос на другую сторону выправим, если он не оставит её в покое!.. Вообще всю эту гнусную семейку в тюрягу упрячем, там им в доступной форме растолкуют, что значит - антистримерское подстрекательство! У нас на это сил хватит, так и знай!"
   Утром Моти поднялся к дочери, тихонько постучал к ней в комнату и еле слышно проронил: "Открой, Бубале, это я, не бойся: хевре ушли поздно ночью... Спустись в кухню, мы с мамой хотим с тобой поговорить..." Девочка открыла дверь, и Моти вошёл. Она уже встала, оделась, в комнате было прибрано.
   "Ширли, ты вчера слышала наш разговор с хевре?" - спросил Моти, прикрывая дверь. - "Отчасти..." - "Ну, пошли, позавтракаешь. Что-то ты плохо выглядишь..." - "Просто перенервничала..." - не глядя на отца, пролепетала девочка. Они вдвоём спустились на кухню, и Моти на всякий случай плотно закрыл за нею дверь и тщательно задёрнул занавески на маленьком окошечке на двери: мало ли что...
   Рути смотрела на остановившуюся возле кухонного стола дочь, словно не узнавая. Растерянно глядя на Ширли, Рути вдруг поняла, что не знает, как с нею разговаривать, с чего начать этот неприятный, но важный разговор. Она принялась вытаскивать из холодильника всякую снедь, делая сандвичи, которые, как она знала, любила дочка, и нарезая овощи для салата. Моти щёлкнул кнопкой чайника.
   Некоторое время Рути молча наблюдала за дочерью. Она поразилась тому, насколько изменился её облик, даже выражение лица. Как же она была непохожа на маленькую, застенчивую девочку с открытым, доверчивым личиком! Это было гордое, с ноткой упорства, при этом не лишённое природной мягкости и нежности, лицо взрослой девушки, почти женщины. Правда, сейчас худенькое личико осунулось и выглядело сероватым, как после болезни. Рути вскользь отметила про себя, что на дочери почти такая же длинная юбка, какие носила она в дни молодости, пока в её жизнь не вошёл Мотеле. "А покрой-то у юбки какой изысканный! Наверно, и вправду дочка Нехамы отличная мастерица... А может, всё дело в стройной фигурке нашей Ширли? Да-а, выросла доченька наша, а мы и не заметили..." - подумала Рути, искоса поглядывая на дочь. О, это была истинная внучка старого Гедальи, такой отец хотел и её, Рути, видеть.
   Рути поставила на стол блюдо с салатом, сандвичи, омлет, села и жестом указала девочке место напротив. Моти, поглядывая на дочку, заваривал чай и выкладывал на блюдечко сласти. "Надо поговорить", - мягко произнесла Рути, но её глаза настороженно и неожиданно строго взирали на девочку. Моти сел напротив дочери, выжидающе и серьёзно переводя взгляд с одного родного лица на другое. "Пожалуйста, мам..." - вопросительно посмотрела ей в глаза Ширли, принимаясь за еду. Рути снова поразилась открытому и смелому взгляду дочери, который у неё самой сменил потупленный взор куда-то вниз и вбок, как бы мимо собеседника.
   "Э-э-э... Вчера по телевизору передавали подробности драки в кафе, которую учудила дочка Нехамы, об этом говорит вся Эрания... Э-э-э... Ты слышала?" Ширли молча кивнула. "Говорят, конечно, больше всего в связи с этой дракой о том, что твоя подруга устроила русской журналистке сцену ревности... Какие-то расистские выкрики... Это, как ты понимаешь, совершенно недостойно религиозной девушки из приличной семьи... э-э-э... Я всё-таки считаю семью Нехамы и Бенци приличной семьёй! Хотя их дети постоянно влезают в какие-то дурацкие истории. И ещё... эта драка на почве ревности... Нехорошо, очень нехорошо!" - "Мама, о чём ты говоришь! Всё было совсем не так! Наоборот: эта особа полезла к нам, когда мы уже собирались уходить, тут же встряли Мерива с сестрицей! Вот ей Ренана и дала пощёчину - за то, что Мерива её оскорбила. А эта... потом уже встряла в драку, расцарапала лицо Ренане. До этого она ни с того, ни с сего оскорбляла и Ренану, и Ирми... Кричала на всё кафе... почти то же, что Мерива нашёптывала Ренане. Это они оскорбляли и угрожали!.. Да, когда-то Ирми ею увлёкся, был у них роман. Но это не повод, чтобы к нему приставать, его и нас всех оскорблять! Мы-то её не трогали! И не мы к ней - она к нам пристала!" - "Но вы задели её происхождение! А она гиюр прошла... так в статье написано и по телевизору сказали..." - промямлил Моти. - "Неправда! - выкрикнула Ширли. - Ни слова никто из нас не сказал на эту тему. Хотя по её виду и поведению нисколько непохоже, что это был настоящий гиюр, да она и сама смеялась над этим: мол, документы они себе сделали, а больше им ничего не надо! Это она первая начала лить грязь и на Ирми, и на Ренану! Я вообще молчала, сначала даже не поняла, не вникала. Тем более у них немного сложный английский, не сразу и поймёшь. И ни в какую драку я не ввязывалась - в отличие от Меривы!" - "Кстати, что это за Ирми? Это не тот, что у нас в "Лулиании" работал?" - осведомился Моти. - "Да, папа. Ирмиягу Неэман и Максим Лев работали у Бенци, ты должен их знать". - "Ну, в общем-то, да. Ничего плохого о них сказать не могу, - пожал Моти плечами, обращаясь к жене, которая опасливо поглядывала то на дочь, то на мужа. - Насмешники, правда, но работали хорошо. Мне не сказали, почему они вдруг ушли, да я и не интересовался особо. Это проблема Бенци, не моя - он же их обоих привёл. Но они же очень взрослые... я имею в виду - для вас с Ренаной..." - "Максим - это который полицейского избил?" - тихо спросила Рути. - "Что? Да я вообще не знаю, что с ним! Но я не верю, что Макс может кого-то избить... Там все здоровые мужики, а он..." - "Но ведь врать-то миштара не будет! - покачала Рути головой и тут же снова строго взглянула на дочь: - А у кого ты сидела на коленях?" - "Ма-ам, неужели ты-то этому веришь? - с обидой выговорила Ширли сдавленным голосом. - Разве хотя бы это не убедило вас, что ложь всё - от начала и до конца? Да, нас хевре пригласили в кафе на исходе шабата, и мы сидели друг против друга, только Макси и Хели сидели рядом... ну, так они уже взрослые и вообще собираются пожениться... - и Ширли принялась на столе сжатыми кулачками показывать, как они все сидели в кафе: - Мы сидели за столом на 6 человек, я рядом с Ренаной, а напротив нас... Но... - Ширли смутилась и покраснела. - Э-э-э... брат Ренаны, а рядом - Ирми, они хаверим. Мы сидели, как я сказала, не рядом, а друг против друга - девочки по одну сторону стола, а парни напротив. Когда мы двинули на выход, эта... встряла между Ирми и... братом Ренаны, оттолкнула его..." - "Но это не повод драться... тем более - вам!" - Рути нахмурилась. - "Ну, конечно! Я же говорю: вмешалась Мерав, говорила всякие гадости... Это она грубо нас с Ренаной растолкала, я из-за этого упала... Спасибо, мне... э-э-э... помогли, вытащили оттуда..." - "Ну, тов... Может, нечаянно..." - "Ничего не нечаянно!" - залившись краской, возмутилась Ширли. - "Но это же не главное? - спросил Моти. - Я так понял..." - "Да, папуль! Главное - что эта особа говорила, как она Ирми оскорбила и угрожала ему! И то же самое Мерива нашёптывала Ренане. Вот Ренана и дала ей пощёчину - но только после того, как Мерива её толкнула, и меня тоже... Там вообще такая неразбериха началась, меня чуть не затоптали... А вы слушаете близнецов, которые сами там не были, а повторяют враньё Офелии! И меня обвиняете!" - голос Ширли задрожал.
   "Мы тебя не обвиняем, - постарался успокоить дочку Моти, - просто нам нужно выслушать обе стороны. Я полагаю, что с этим вопросом всё ясно, правда, Рути?" - "Да, я тоже надеюсь, что наша дочь говорит правду". - "А что до творчества Офелии и её агентства, то мы с ним уже неплохо знакомы..." - пробормотал Моти. - "Ты, Ширли, упомянула брата Ренаны. Вот и об этом мы бы хотели с тобой поговорить... - осторожно начала Рути. Ширли напряглась, и на её лице появилось смущённо-упрямое выражение. - Насчёт того, что ты сидела у него на коленях... - это, я так понимаю, фантазии..." - "Ты-то, мам, должна знать, что в кафе и закусочных Меирии никто ни у кого на коленях не сидит! Просто не принято! Я же вам всё показала: кто, где и как сидел за этим столом! Чего вам ещё нужно?!" - взвилась Ширли. - "Тихо, тихо, Ширли! Это же со слов одной вашей соученицы (имя не назвали), которая там случайно оказалась и всё видела..." - "Ну, конечно! - "случайно там оказалась и всё видела"! Она же первая драку и затеяла!.." - возмущённо пробормотала Ширли, но родители не обратили на это внимания. - "Это они с сестрой всей Эрании рассказали, что ты влюбилась в старшего сына Доронов. Между прочим, мальчика из совершенно другого круга, никакого отношения к элитариям не имеющего". - "Ага... Если учесть, мамуль, что вы с Нехамой когда-то в одном классе учились и очень дружили... И что... - тихо добавила она, - в этот "другой круг" входят твои родные..." Рути вспыхнула, голос у неё затвердел: "Но мы не об этом, не так ли? В кафе все обратили внимание, какими глазами ты смотрела на мальчика - наверно, поэтому людям и показалось, что ты у него на коленях сидишь..." - "Мы так и знали, что эти две сороки понесут сплетню на хвостах... А с кем сестрица Мерав была, они не упомянули? И как она там себя вела?" - возмущённо воскликнула Ширли. - "Это её дело! О ней в газетах ничего не написали, и она не мой ребёнок! Меня интересует, как ведёт себя моя дочь... - не глядя на неё, процедила Рути. - Я так думаю, что именно поэтому ты всё время крутишься у них дома. Не уверена, что это выглядит прилично... в глазах его же родителей..." - "Прости, мам, я не поняла, что я делаю плохого, если провожу время у своих друзей? В тёплом доме, где мне приятно, где меня понимают, где у меня хорошие, верные друзья! А что до моих чувств, то это моё - и только моё, личное дело. Я не верю, что вся-вся-вся Эрания действительно это обсуждает. Не много ли чести для одной из многих пар в Эрании? Мы даже парой не успели стать..." - с плохо скрываемой горечью произнесла Ширли.
   Рути с изумлением увидела нечто новое, непреклонное и гордое во взгляде дочери. "Даже того мальчика, о котором в связи со мной говорят, - между прочим, правду говорят! - упрямо вскинула Ширли голову: - это пока не касается. Почти у всех моих бывших одноклассников уже есть boy-friends или girl-friends, с которыми они постоянно проводят время. О характере их отношений я уж не говорю, взрослые отношения, если хотите. Есть и... э-э-э... скажем так, нестандартные пары: мальчик с мальчиком или... девочка с девочкой, и никто ничего не скрывает, даже гордятся своей современностью и отвязанностью! - мучительно краснея и заикаясь, проговорила Ширли. - Далеко не у всех партнёры - элитарии из Далета или Алеф-Цафон. Так чего плохого делаю я, ваша дочь?" - "Понимаешь, Ширли, мы ничего не имеем против Бенци и Нехамы, в молодости мы дружили. Потом наши пути разошлись..." - медленно и осторожно начал Моти, внимательно изучая свои руки. - "И очень жаль!" - отчеканила Ширли. - "И потом... у твоих бывших одноклассников нет... фиолетовых партнёров... А он ещё и учится в Неве-Меирии..." - тихо вставила Рути. - "Мам, ты что!? Разве фиолетовые друзья - это стыдно, хуже, чем те пары, о которых я только что говорила? Или, может, хуже употребления наркотиков? А ты-то сама откуда вышла в элитарии? Кто на самом деле твои родители, братья и сестра?" - "Это ничего не значит... Это... было раньше... это моё... прошлое... только моё... никого не касается..." - "Но ты же сама говорила!.." - воскликнула девочка. - "Э-э-э... Бубале... понимаешь? Дороны - хорошие люди, но они, как бы это сказать... то есть - не в струе... Более того! Их считают антистримерами... - чуть слышно пробормотала Рути. - Ты же знаешь, какая у них репутация! А ты с ними в такой тесной дружбе!" - "Да, они мои близкие друзья! И меня не интересует, что о них говорят, как и нет дела до какой-то там струи! Ясно?!" - выкрикнула девочка. - "Но твои братья уже предупредили, что..." - "А я плевать хотела, что они говорят! Во всяком случае, ни про меня, ни про кого из Доронов никто не скажет, что мы торгуем наркотиками в туалете тихона... или паба "У Одеда"! Или в "Романтических гротах"... или у Забора... Пусть на себя посмотрят! Вот о них таки-да говорят, и это похуже того, что говорят обо мне! Разве что в "Silonocool-News" не пишут..." - "Но они друзья Тима... Он устроил их в батальон дубонов... очень престижно... Ширли, ты не понимаешь, что это значит..." - понизив голос, произнёс Моти. - "А почему вы позволяете приходить этому в наш дом?.. Я друзей не могу пригласить, а эти постоянно..." - "Тише, тише, хамуделе... Мы просто хотели узнать, как у тебя обстоят дела. Неужели нам, родителям, это нельзя знать? - прошептала Рути, протягивая к дочке руки. - Я тоже надеюсь, что ничего плохого ты не делаешь, но... будь осторожна - об этом мы тебя и просим..." - "Я понимаю, но и вы поймите... Мне вас жаль, но я так больше не могу. Дом для меня с некоторых пор перестал быть домом. У других людей я себя чувствую гораздо уютнее, там меня понимают и принимают. Тут у меня своя комната и всё, чего душа желает, но нет самого главного. Не могу провести дома шабат! А там - теснее, но зато весело, уютно и - тепло. Этот наш разговор лишний раз это показал... Хорошо, что у меня появился уголок в общежитии..."
   Моти глядел на дочь с обидой: он старался, создавая тёплый уютный дом, для детей старался!.. А дочка говорит, что дом перестал быть домом, что ей лучше в шуме и тесноте семьи его старого армейского приятеля. А сыновьям лучше с его другим армейским приятелем, пусть и бывшим... Как это у него сложилось в семье?.. Неожиданно Рути, поджав губы, чуть слышно пробормотала: "И к Доронам ближе, правда?" Моти бросил укоризненный взгляд на жену. Ширли покраснела, но, пропустив мимо ушей ревнивое замечание матери, продолжила: "Через год мы будем учиться в Неве-Меирии в старших классах ульпены, там отличное общежитие, гораздо просторней и благоустроенней. А вас я буду навещать... когда их дома не будет. А может, и вы будете меня навещать... Пока они так себя ведут и всех запугали... и не только в семье... - вот, кстати, о чём гораздо больше, чем обо мне, говорит вся Эрания!.." - "Ширли, хамуда, но это же твои родные братья! Они по-своему понимают, что лучше для тебя, стараются тебе это привить..." - "Вот когда перестанут стараться..." - и девочка неожиданно всхлипнула. Затем встала и поднялась к себе. Моти с горьким выражением лица уставился в пол. Он оглядел просторный салон двухэтажного коттеджа, в который вложил в своё время столько сил и средств, и внезапно с горечью подумал, что им с женой в этих хоромах предстоит стареть без детей.
   Рути выслушала дочь, поджав губы, и больше ничего не сказала. Она беспомощно поглядела на Моти, но тот уже вперился невидящим взглядом в какой-то журнал, всем своим видом давая понять, что больше обсуждать этот вопрос не намерен.
   Назавтра утром Ширли села в машину рядом с отцом, и они молча доехали до ульпены. Она ласково коснулась губами щеки отца и выбралась из машины. Моти помахал ей рукой и низко наклонился, поворачивая ключ зажигания, чтобы дочь не видела его лица. А она долго следила грустными глазами за удаляющейся машиной, и виноватая улыбка долго не сходила с её лица. Ни слова не было сказано на прощанье...
   Мерав появилась в ульпене через два дня после драки в "Шоко-Мамтоко", накануне возвращения Ренаны и Ширли. Она целый день рассказывала свою версию происшедшего, не делая упор на драке, как таковой. Она рассказывала, что "у тихони из Эрании-Далет, сестры братьев Блох, появился boyfriend, с ним она ходит по вечерам по ресторанам и прочим злачным местам... - и тут же прибавляла: - А Ренана-то, ваша скромница! Она устроила своей сопернице в "Шоко-Мамтоко" настоящую сцену ревности... между прочим, из-за оч-ч-ень эффектного "американца"!" Спасибо Даси, она сразу же её при всех осадила: оказалось, там присутствовали "двоюродные родичи" Даси и кое-что видели и слышали. В конце дня Мерав вызвали к директору, откуда она вышла тише воды, ниже травы. Назавтра она покинула ульпену, и только близким подругам поведала, что папа устроил её в студию Дова Бар-Зеэвува и в тихон Галили.
   А назавтра после ухода Мерав, и Ренана вернулась в ульпену на занятия. Неожиданно на большой перемене в классе появилась Ширли. Она была очень бледна, её лицо выглядело тоньше, чем обычно. Ренана случайно обернулась - и, увидев подругу, почти потеряла дар речи, только и смогла еле слышно выговорить: "Ты?.. Откуда?! Что с тобой?! Да на тебе лица нет!" - "Я... Меня папа привёз... Иначе я бы сбежала из дому... через окно... - еле слышно пролепетала девочка. - Потом расскажу..."
   На большой перемене обеих девочек пригласили к директору. В коридоре их с волнением ожидали подруги не только из их художественного класса, но и из музыкального отделения. Первой появилась Ренана, со слабой, немного виноватой улыбкой на необычно красном, смущённом лице. На немой вопрос подруг с деланной весёлостью махнула рукой: "Ничего страшного... Выговор и отработка... Ведь он обещал шефу полиции, что мы будем строго наказаны, вот и наказал. А Шир и вовсе ничего... Она же никого не побила - наоборот..."
   Вечером за ужином у себя дома подруги обсуждали произошедшее. А потом уселись на крохотной лоджии и, по привычке, под музыку рисовали орнаменты. Вдруг Ренана спросила: "А что у тебя было? Ты мне так и не рассказала..." Ширли рассказала подруге о разговоре с родителями и о том, что ей лично сказал директор.
   Та-фон Ренаны мелодично запел. Она вздрогнула, приглушила магнитофон и прижала та-фон к уху: "Алё-у!.. Ирмуш? Ты звонишь - и та-фон у меня играет очень красивую мелодию! Я беседер... Синяки почти сошли - передай спасибо сестрёнке! Шир тоже тут, она беседер и передаёт тебе привет! А Макс тоже с вами? Йоффи! Вы молодцы - мы тоже так считаем... Ну, что ты, Ирмуш, я не сержусь на тебя, я уже давно "отсердилась"... Нет, ты ни в чём не виноват... Ну, тов, до встречи в шабат!" - и она закрыла та-фон. На лице -лёгкая с грустинкой улыбка. Ширли вопросительно глянула на подругу, продолжавшую рассеянно улыбаться. Та проговорила медленно и раздумчиво: "Ирми сказал, они с друзьями решили объявить этой кафушке и её хозяину бойкот - за всё хорошее, что там сейчас творится! За "Петек Лаван", за отказ ставить музыку, которую мы хотим слушать, за атмосферу, за Максима, за то, что он лжесвидетельствовал против нас всех, в пользу зомбиков и этой мерзкой Далилы... как-там-её? Неважно!.. Пусть ему теперь залётные зомбики делают парнасу!" - "Правильно, молодцы хевре! Но жалко: уж очень я любила там горячий шоколад со сливками и ещё кое-что из фирменных блюд..." - "Уж если ужасно хочется отведать фирменные лакомства, которыми "Шоко-Мамтоко" всегда славился, то и мы с тобой смогли бы приготовить кое-что не хуже! Не так, как наша Шилати, конечно. Она у нас вообще мастерица, ещё лучше умеет!" - "Вырастет - свою кафушку откроет..." - "Нет, она хочет, когда подрастёт, открыть домашний садик, мишпахтон, для малышей - только для мальчишек! Поэтому считает, что учиться ей необязательно!" - "А может, в чём-то она и права... Кто знает... Не мальчик ведь!"
   В этот вечер перед сном, выйдя из душа и разглаживая на себе перед зеркалом новую ночную рубашку, Ширли с грустью обронила: "Среди фиолетовых тоже появились открыватели открытости. А в Далете наверняка нет и не будет больше таких, как я. Я там белая ворона. Мне братья уже не раз это говорили..." Ренана удивлённо глянула на подругу и отозвалась: "Во-первых, ты знаешь только наших ровесников, узкий круг. А что у людей постарше, ты не знаешь. Наверняка, есть немало таких, как ты. Просто они не бросаются в глаза. Ну, вот возьми свою тётю Яэль..." - "Но она же не в Арцене, а в Австралии... Там это проще..." - "Да, - грустно согласилась с нею Ренана и тут же попросила: - Только, пожалуйста, не называй этих так называемых открытых - фиолетовыми. Это мы фиолетовые, а они со своей открытостью - зомбики!" - "Да, зомбики - в самую точку!" - улыбнулась Ширли. - "А ты знала раньше, что сестрица Мерав, Керен, училась в Галили с твоими братишками? Она же ровесница нашего Ноама, как и они". - "Я не знаю, кто там у них учился. Знаю только про их подруг, тоже близнецов, Смадар и Далью. Только не знаю, кто из них чья девушка - то ли Смадар девушка Галя, то ли Далья, а может, наоборот... Говорят, они из Эрании-Бет..." - "Об этой драчке в кафе, Ирми рассказывал, Офелия та-акого расписала!" - "Ага... И по телевизору передавали... всё переврали!.." - помрачнела Ширли. - Ведь знаешь, элитарии думают, лучше в наркотики удариться, чем завести фиолетового парня. Даже если ничего такого и нет... А тут ещё и драка, которую мы с тобой, якобы, начали!.. Вернее, по версии ТВ и "Silonocool-News"..." Ренана, взглянув на растерянное лицо Ширли, рассмеялась: "Я после всего почему-то боялась встречи с мамой! Ты же знаешь, у нас с ней всё непросто. Но она мне ничего не сказала... Только сестрёнка дулась на меня, но тоже ничего не сказала. Зато бабуля!.. Ты бы видела, сколько к моему приходу напекла пирожков и булочек, чтобы меня после всего этого подкормить - как будто мне вредно денёк поголодать! Смешная она, бабушка Шоши! Как будто мы не постимся несколько раз в году!"
  
   3. Экспромт
   Первые руллокаты и новые идеи
   Ширли вполуха слушала быструю, сбивчивую болтовню Ренаны, пока они шли к автобусу. Неизменной темой разговоров подруги был Ирми: Ирми сказал, Ирми позвонил, Ирми обещал... короче, Ирми, Ирми, Ирми... Неудивительно: после того, что случилось в кафе, Ирми стал ключевой темой у Ренаны. Ширли её понимала, как никто...
   Ренана в радостном возбуждении предвкушала предстоящий шабат. На вечернюю трапезу приглашена семья Гидона Левина и, конечно же, неизменные Ирми и Максим с Хели. "Эти двое, похоже, друг без друга уже никуда не ходят, как иголочка с ниточкой", - добродушно посплетничала Ренана. - "Наверно, скоро свадьба", - заметила Ширли.
   Девочки заняли в автобусе задние сиденья, и Ренана достала вязанье, попутно продолжая тараторить на ту же ключевую тему. Ширли только слушала, затаённо вздыхая: она привычно опасалась, что у Ноама что-то сорвётся, и он не придёт на шабат. Спросить Ренану об этом она постеснялась. Неужели ей только и останется довольствоваться горящими взорами Рувика? Он, конечно, очень милый, симпатичный мальчишка, но со старшим братом его не сравнить. Близнецы очень похорошели, похудели, выросли, ещё чуть-чуть - и догонят, а то и перегонят старшего брата. А Ноам... ничего не поделаешь: длинный искривлённый нос его отнюдь не красил. Но Ноам - это Ноам, и этим всё сказано. Впрочем, обсуждать с Ренаной эту тему после неприятного разговора с родителями Ширли не хотелось; она вообще гораздо меньше подруги занималась разговорами на личные темы.
   Девочки повернули на тенистую, всю в ярких цветах улочку, где жили Дороны. Ренана оборвала себя на полуслове и напряглась, увидев бледнолиловую "мазду" - это была новая машина Ирми. Она только выдохнула: "Ой... Ирму-у-уш... Уже..."
   Девочки вошли в просторный, светлый салон. Нехама сидела в кресле и листала журнал, поглядывая на Бухи, предоставленного её заботам и поэтому очень занятого: он деловито и планомерно опрокидывал один за другим стулья, стоявшие в салоне, громко радуясь грохоту, который они издавали при падении. Шилат на кухне гремела посудой и о чём-то переговаривалась с бабушкой Ривкой. Ренана подхватила братишку на руки, принялась тискать и целовать, ласково грозя ему пальцем: "Смотри, не балуйся, а то в люль (манеж) посажу... Мама не может за тобой бегать!" Ширли подошла и погладила ребёнка, за что тут же получила маленькой ладошкой по носу. Бухи заливисто засмеялся. Ширли исхитрилась и поцеловала шалуна в лохматую медно-рыжую головку.
   Нехама слабо улыбнулась девочкам, пробормотав приветствие, и попросила Ренану: "Дай мне его, пора кормить и спать укладывать... А то во время трапезы он устроит балаган!.." Ренана умело пристроила малыша рядом с мамой. Нехама дала ему грудь и проговорила: "Родители приглашены на вечер к Эйялю, моему старшему брату, - пояснила она Ширли. - Так что будет не так тесно и шумно. Дом у нас отличный - просто игрушка! А какой удобный и уютный! Родители постарались, ну, и Бенци, конечно!" - "Отличный дом! И у папы садик просторней, чем был в Меирии! Просто раздолье!" - весело произнесла Ренана. "Да-а... - протянула Нехама. - А мне жаль, что уехали из Меирии: вся молодость с нею связана!.. Лучшие годы - в Меирии, в Эрании... Мы же в Эрании познакомились, в старой, доброй Эрании.!. Вам, молодым, этого не понять". - "Ну что ты, мамуль, ты у нас совсем не старая!" - со смешком запротестовала Ренана, но Нехама только махнула рукой и продолжала, обращаясь к Ширли: "Это верно: тут климат гораздо лучше и здоровее. Мне тут легче дышится, как будто каждый вдох в меня новые силы вливает. Бухи стал гораздо спокойней. И Шилат стала нормально учиться: дедушка за этим строго следит. Собираемся Бухи отдать в мишпахтон (маленький частный садик) - тут есть такой через пару кварталов. В Меирии с этим гораздо сложнее..." - "Так значит, правильно решили!" - воскликнула Ренана, вставая. - "Да, в общем-то, правильно. Только ты - без руля, без ветрил, вот и попала в историю!.. Спасибо Хели, что вытащила тебя... Зато Ноам пострадал... Такой парень хороший, и так ему не везёт..." - "Ну, мам, - сверкнула Ренана глазами, и голос её возбуждённо и обиженно зазвенел: - Сколько можно! Как будто это не меня оскорбили... Я что же, смолчать должна была?" Нехама только махнула рукой и, поджав губы, проговорила: "Тов, только не заводись! А, кстати... помочь сестрёнке не хочешь? Шилати у нас молодец!.. - это уже к Ширли: - Даже в школу сегодня не пошла, чтобы помочь шабат приготовить... Конечно, самое трудоёмкое мы с мамой сделали, не всё же на ребёнка взваливать!.. Шошана принесла угот (пироги) и чолнт (горячее мясное блюдо на шабат). Завтра они с Натаном у нас на утренней трапезе".
   Девочки, забросив вещи в комнату, вдвоём отправились на кухню. Ренана прошептала Ширли: "Хорошо, что завтра бабуля Шоши придёт..."
   С мирпесета доносились мужские голоса. Бенци тихо переговаривался с Гидоном, а Ирми и Максим прилипли к компьютеру, обмениваясь короткими репликами. Ни Ноама, ни близнецов там не было - как девочки поняли, они в саду, занимаются под руководством Ноама. На фоне невнятного бормотания неожиданно громко прозвучал голос Максима: "Спасибо близнецам, Бенци: их музыкоды нам очень в тему пришлись!" И тут же -басок Ирми: "Как я с самого начала предполагал, последний вариант угава (неразборчиво)... Его ни в коем случае нельзя никому показывать... до поры, до времени..." Бенци сдвинул брови и прервал: "Т-с-с!"
   Через окно подали голос близнецы: "Ноам нам только что сказал - вы готовите нам сюрприз..." - и все трое появились на веранде. "Точно... - улыбнулся, подходя к друзьям, Ноам. - Па-ап... Мы очень неплохо позанимались, хевре молодцы! Так, может, отложим дела до исхода шабата?" - "Ты прав, да мы уже и прекратили... - улыбнулся первенцу Бенци и повернулся к Ирми и Максиму. - Хевре, о чём это они толкуют? Вроде, Ноам сказал, что заслужили..."
   "Они правы! Момент!" - вскочил Ирми, сделал знак Максиму, и они исчезли с мирпесета, куда уже входили девушки, за ними следом - Нехама и Шилат. Ноам подскочил к матери, нежно поцеловал её и усадил в удобное кресло, при этом, казалось, он старательно не смотрел в сторону Ширли. У той сердце сжалось. Но в следующий миг он стрельнул в её сторону смущённой улыбкой и тут же повернулся к сестре: "Девчата, пока есть время, давайте перехватим чего-нибудь... Чаю там, пирогов, фруктов..." - "Так помоги!" - "Конечно, конечно, я бы с радостью, но мы с хевре совсем недавно уборку закончили. Не заметила?" - "Тов, отдыхай свои пять минут..." - великодушно разрешила Ренана, кинув на него многозначительный взгляд, потом глянув на Ширли, которая стояла в неловкой позе, вся красная.
   Хели молча поманила их на кухню. Девочки сноровисто накрыли маленький столик, расставили чашки и принесли полный чайник. Ноам и близнецы уселись у столика, девочки - напротив, обмениваясь шутливыми репликами и приглашая отца с Гидоном присоединиться к ним. В разгар маленькой чайной паузы на веранду через сад вошли Ирми и Максим, волоча огромную коробку. Они протащили её через широкую раздвижную перегородку веранды, затем вытащили на середину и призвали: "А сейчас... Общее внимание! Все смотрят!"
   С этими словами Ирми и Максим синхронным жестом заправских фокусников откинули крышку коробки. Близнецы привстали и заглянули внутрь коробки: там были аккуратно уложены... четыре руллоката. Но какие руллокаты! Не самопальная кустарщина, собранная, ничего не скажешь, умелыми руками их брата Ноама. Это было сверкающее фирменное великолепие: изящный овал, и почти посередине задорно сверкающий руль с удобными рукоятками, способный, судя по всему, с лёгкостью поворачиваться на 360 градусов. Для ног не кустарные нашлёпки из резины, а углубления с встроенными маленькими педальками (сзади для пяток и спереди для носков). Максим, загадочно ухмыляясь, сказал:"В днище имеется приспособление, связанное с педальками... Догадайтесь сами, как ими пользоваться".
   Девочки так и застыли с полными стаканами чая в руках. Хели хитро улыбалась.
   Ирми вытащил новенький сияющий руллокат, Максим извлёк ещё один. Оба руллоката лилово посверкивали, отличаясь лишь оттенком. Ноам подошёл к друзьям и, взяв оба руллоката из их рук, осторожно поставил на пол. Ирми и Максим, широко улыбаясь, вскинули руки: "Итак, первая партия руллокатов - братьям одного из авторов. Шмулик, Рувик, подойдите!"
   Максим, хитро глянув на близнецов, с чуть слышным щелчком извлёк из появившегося из-за спины небольшого чемодана... угав. До чего же фирменно он выглядел! Несколько серебристо переливающихся рогов плавно убывающих размеров аккуратно и красиво прилегают друг к другу, входные отверстия образуют одну плавную линию. Надо очень хорошо приглядеться, чтобы увидеть: угав - не что иное, как искусно составленный набор шофаров. Непосвящённых мог сбить с толку серебристый оттенок инструмента. Во всяком случае, до первых звуков об этом практически не догадаться. Увидев два таких чуда сразу, Шмулик ошеломлённо застыл на месте. Бенци внимательно наблюдал за сыном, который то протягивал дрожащие от волнения руки к одному из руллокатов, то пытался дотронуться до угава и тут же отдёргивал руки, а в уголках глаз вспыхнуло нечто вроде слезинок.
   Ирми пояснил: "Мы привлекли Гилада с Роненом к созданию угава, хевре. Немного улучшили конструкцию, стараясь сделать её более компактной... э-э-э... Ронен у нас главный консультант по угаву, привлёк мастеров из Шалема, они и предложили... э-э-э... составляющие самых маленьких размеров..." - "Но как же..." - ошеломлённо пробормотал Шмулик. Он застыл на месте, не решаясь подойти ближе, дотронуться до угава. "Это - индивидуальный заказ!" - улыбнулся Максим и с лёгким щелчком распахнул чемодан с другой стороны: оказалось, там у него новая гитара. Рувик зачарованно смотрел на оба руллоката, переводя глаза на гитару, потом снова на руллокаты - щёки горят, в глазах влага. Наконец, они оба одновременно приблизились и восхищённо взялись за руль одного из них: "С-с-па-си-бо..." - заикаясь, хором пробормотали они. - "Это вам оба, вы же близнецы!" - улыбнулся Максим, а Ноам удовлетворённо кивнул, ласково и озорно подмигнув братишкам.
   Ирми вытащил ещё один руллокат цвета тёмной меди с оранжевыми переливами, пристально глянул на Ренану, широко улыбнулся м произнёс: "А это нашей Ренане, доброму духу семейства Дорон!" - и подойдя к девочке, лицо которой вспыхнуло, огромные глаза повлажнели, лично вручил ей новенький руллокат, как бы невзначай коснулся её руки и незаметно ласково погладил.
   Ноам нерешительно постоял, глядя то в коробку, где остался один руллокат тёмно-фиолетового оттенка, то по сторонам, как бы ни на кого. Потом наклонился, поднял его и... протянул Ширли, глядя не столько на неё, сколько чуть в сторону, забормотав смущённо: "А это... тебе... Мой подарок... Смотри, цвет... э-э-э... тоже твой любимый... Наш любимый..." Бенци ошеломлённо молчал, искоса уставившись на старшего сына. Тот поймал взгляд отца и тут же опустил глаза. Никто не обратил внимания, как Нехама сверлила глазами то Ноама, то Ширли, переводя тяжёлый взор на Ренану. Наконец, Бенци всё-таки оправился от удивления, вызванного неожиданным поступком своего робкого первенца, и тогда только обратил внимание, что эта сцена подействовала на жену не лучшим образом. Он незаметно оказался рядом с нею, ласково погладил руку, коснулся щеки и прошептал: "Беседер, Нехамеле. Мы тоже когда-то были молодыми..."
   Ширли покраснела чуть не до слёз: "Спасибо, но... Такой дорогой подарок... Я не могу... И... Я не умею..." - "Вот и научишься!" - вмешался Рувик. - "А если братья узнают!.. Вот когда поступят в наши эранийские магазины, я бы и купила..." - "Да это же авторская партия! Нам с хевре, как авторам, ну, и нашим близким..." - глядя куда-то в окно, пытался, неловко заикаясь, объяснить Ноам. "Тов... Это твоё... От подарков, сама знаешь, не отказываются. Бери и учись. Вместе будем осваивать! Хевре! - Ренана повернулась к близнецам: - Вы возьмётесь нас учить?" - "Мы готовы учить всех в Неве-Меирии!" - радостно загалдели оба, перебивая друг друга. Рувик смотрел на Ширли со странной, слегка потерянной улыбкой.
   Бенци обратился к ребятам, и его голос зазвучал строго и твёрдо: "А теперь, хевре, послушайте меня. Раз уж вам подарили... беседер... не зря же! Нам удалось защитить авторские права создателей руллокатов и создателя хитрого устройства по имени Ю-змейка, использованного в руллокате. Окончательное оформление - вопрос считанных недель, но до того будьте очень осторожны!.. Мы не знаем, на что способны Тумбель соприспешники. Учтите - они ещё не продаются нигде в Арцене, и тем более в Эрании. Что до угава, то я настоятельно прошу соблюдать особую осторожность. О нём и его свойствах знают несколько человек, поэтому..."
   Нехама подала голос, который, несмотря на улыбку, слегка оживившую её лицо, позванивал металлом: "Между прочим, до зажигания свечей осталось мало времени. Кто ещё не принял душ, милости просим. Но побыстрее!.. А вот это - указывая на руллокаты, - отнесите себе в комнату. Мальчики, к себе, девочки... э-э-э... Я так поняла, что Ширли домой не возьмёт..." - "Ой, я не знаю... Буду держать в своей комнате в общежитии..." - прошелестела чуть слышно Ширли, отчаянно краснея и умоляюще глядя на Ренану. "Беседер... Девочки, помогите сестре с посудой... Хели, к тебе это не относится, ты отдыхай... Бенци, ты подготовил для всех свечи?" - "Всё давно готово, хамуда!" - с улыбкой отрапортовал Бенци.
   Вечер на исходе субботы. После авдалы девочки закончили уборку и расположились отдохнуть на веранде. Шилат искупала и уложила Бухи, уселась подле мамы неподалеку от старшей сестры и её подруги. Неожиданно Нехама спросила Ренану: "А для таких детей, как Шилат, ещё не делают руллокаты?" - "Ой, мам, не знаю!.. У нас Ноам по этим делам. Поговори с ним - может, какой-нибудь индивидуальный заказ сделают. Хотя я не знаю, с какого возраста можно на них ездить..." - "Вы завтра утром вернётесь? Сегодня уже поздновато... Только учтите: не советую вам ходить в "Шоко-Мамтоко"!" - и Нехама сверкнула глазами на дочь, та тут же покраснела и, едва сдерживая раздражение, возбуждённо отвечала: "Тебе разве хевре не сказали, что мы меирийскому "Шоко-Мамтоко" бойкот объявили? Туда ходят только придурки зомбики, а у нас в ульпене их раз-два - и обчёлся... Хозяин на этом деле здорово погорел: ему сейчас только зомбики делают парнасу (доход)... Ты ж понимаешь! - презрительно обронила Ренана. - К тому же нам на этой неделе не до кафе..." - "Тов... - вздохнула Нехама. - Шилати, доченька, пошли спать..."
   Бенци и Гидон неспешно беседовали, попивая кофе за низеньким столиком и внимательно поглядывая на экран компьютера, который плотно оккупировали Ирми с Максимом.
   На экране мелькали странные картинки. Бенци вперился в экран, поманил Гидона, и они вместе со столиком перебрались поближе к Ирми и Максиму. Ирми, обернувшись к ним, сказал: "Хаверим Максима удалось скачать с Забора почти полностью несколько серий Кобуй-тетриса. Как, не спрашивайте!.. Теперь это непросто: там постоянные вахты дабуров в штатском. Вроде, не миштара, хавура из "Самовара". Поэтому Макси не может там мелькать - меньше всего ему нужно с ними пересекаться. Хорошо хоть, ту парочку... э-э-э..." - "Можешь не продолжать, и так ясно!" - буркнул Максим, Ирми, густо покраснев, закончил: "Я о другом... Мы поняли, что эранийцы не врубились, с чего это Кобуй-тетрис как бы просто так гоняют по всей площади Забора, но только "на погляд" - поиграть не дают!.. Нет, не запрещают - просто не дают, и всё: никто не знает, как к нему подобраться. И всё равно - люди, как мухи на мёд, толпами набегают, порой и не пробиться. Хевре пришлось даже на дерево забраться, чтобы скачать..." - "Они, наверно, в Центре между собой играют, а тем, что у Забора шатаются, просто показывают?" - "Не совсем! Всё идёт под жутко популярный силонокулл!.." - веско заметил Максим. - "Между прочим, мы не видели нигде на всём пространстве никаких источников звука или света-цвета, даже тех самых жутковатых пластин... ну, помните? - в первом фанфаротории. Или вместо пластин у них виртуальные зеркала и линзы... Твои, Гидон?!.." - немного удивлённо уточнил Ирми.
   Максим тут же вскинул голову: "А как они добрались до твоей идеи, Гидон? Ведь не ты им её подарил?" - "Конечно, нет", - возмущённо откликнулся Гидон. - "Всё очень просто! - объяснил Бенци. - Вы же знаете устав "Лулиании"! У нас очень приличные зарплаты, зато и наши разработки после передачи руководству принадлежат уже не нам, а фирме. Такое обязательство (чаще всего, не имея об этом понятия) мы подписываем при приёме на работу: оно идёт внизу мелким шрифтом, не всем охота вчитываться. То есть нас покупают со всеми нашими идеями. Правда, это не мешает Тумбелю приторговывать разработками фирмы, но ему можно... Когда Гиди приносил Минею свои идеи, тот говорил: "Оставь, сейчас не время..." - и запихивал все материалы в архив. Правда, платил солидные премии. А как-то он прибрал у Моти какую-то идейку, ничего не заплатив - просто сказал, что она не представляет ценности. Потом раскрыл архив перед тем же Тумбелем... Вот и всё!" - "Ну, папа, что-то трудно в такое поверить..." - "Совсем недавно мне просто в голову не приходило задуматься об этом... А-а... Что говорить... - махнул рукой Бенци. - Мейле (ладно)... Расскажите, хевре, подробно, что там у Забора?"
   Ирми задумчиво проговорил: "Людей заманивают увлекательной игрой..." - "Ну, и что! Просто анонс, реклама". - "Может быть. Но я подозреваю, что эта, так сказать, "игра" - по сути, внедрение в подсознание закодированной фанфармации. Интересно, этим потоком... э-э-э... фанфармации управляют из Центра, или - на автомате?.." - "Я думаю, до автомата дело не дошло, скорей всего, управляют извне. Хевре приметили типчика - в руках, типа, та-фон", - заметил Максим.
   Все замолчали, и заговорила Хели: "Я сейчас прохожу стажировку в муниципальной больнице, в группе крепких клинических психологов. Они уже пару лет назад обратили внимание на силонокулл-синдром: то есть, так или иначе, в той или иной форме, слабее или сильнее, силонокулл влияет на всех. Ещё заметили одну вещь, о которой вообще почти не говорят: у молодых женщин-элитариев, длительное время подвергавших себя воздействию силонокулла, увеличился процент выкидышей и рождения детей с теми или иными аномалиями. Дородовые обследования никакой генетической патологии не выявили. Мы потихоньку сами исследуем силонокулл-синдром. Ведь это сугубо закрытая информация, поэтому требуется известная осторожность, иначе могут и выгнать, и дипломов лишить..." - "Фанфаризаторы уже давно этим занимаются, им известно про силонокулл-поле..." - угрюмо заметил Гидон. - "Ещё бы! - воскликнула Хели. - Шестое закрытое отделение в больнице - вот где этим занимаются, где не дай Б-г оказаться..." - "Это можно было предполагать: для своих целей у них статистические исследования, опросы - чтобы выявить процент неподдающихся их... э-э-э... как, с лёгкой руки хавуры Макса, мы называем... силуфокульту", - сакрастически заметил Ирми.
   Тут Шмулик заметил, как Ширли вытащила из кармана мелодично запевший та-фон: "Глядите, какой навороченный та-фон у Ширли! Мы видели - в Меирии зомбики с такими же ходят!" - завопил он. Ирми спокойно пояснил: "А Ширли уже показывала..."
   "ОК, хевре, присоединяйтесь - посидим, потолкуем, - сказал Бенци. - Ренана, у нас скучные технические разговоры, вы с Ширли можете идти спать..." Ренана тряхнула плечом, мотнула головой, глянула на Ирми и, приобняв Ширли за плечи, повлекла её в свою комнату. Ширли оглянулась на Ноама - он рассеянно оглядывал веранду и украдкой ухмыльнулся ей, едва заметно кивнув головой.
   Гидона отличная идея: виртуальные непересекающиеся плоскости, которой мы сейчас занимаемся. Музыкоды могут дать этому совершенно неожиданный толчок!" - неожиданно заявил Максим. - "Ага, - саркастически заметил Ирми, - если их силонокулл-поле... тоже работает в плоскостях, а не в объёмах, в чём я очень сомневаюсь!" - "Ты не прав! - отозвался Максим: - Это не реальные, а - виртуальные плоскости и объёмы! У них энергетические характеристики особые, непересекаемость - их недавно выявленное свойство, над чем мы и работаем. Эта идея Гидон - уже после его ухода из "Лулиании"". Бенци взглянул на них и задумался: что-то в словах Ирми пробудило в нём новую мысль, которую он не успел додумать, но произнёс одно слово: "Инфраструктура..."
   Максим помолчал и заговорил снова: "На поверхности: мистер Неэман запускает фирменную модель та-фонов со своим дизайном. Сейчас мы видели у Ширли "их" та-фоны в форме миниатюрного компьютера: крохотная клавиатура и экран. Но дизайн - не главное. Нашим та-фонам нужно универсальное питание, от любого, самого экзотического, источника энергии", - мечтательно закончил он. - "А конкретней?" - "Мы уже начали этим заниматься, есть кое-какие идейки... Долго рассказывать, да и сырое всё... Короче, универсальные генераторы, на их базе зарядные устройства. Это пока всё... Когда будет, чего сказать..." Ирми усмехнулся, с добродушной иронией поглядывая на друга.
   Вдруг раздался голос Рувика, который очень внимательно прислушивался к разговору, даже свою неизменную гитару отложил в сторону: "Я тут думал о новом дизайне... А что если взять типа клавиатуры фоно? На полторы-две октавы, больше не надо, особенно если настроить на музыкоды... Микрофон вставить в основание как бы невинной дудки, складывающейся телескопом... Надо ещё подумать, куда наушник, или что-то вроде того..." - "Отличная дизайнерская идея: клавиатура фоно! Можно и гармошки, для разнообразия... - просиял Ирми и заявил: - Мне нравится! Рувик, иди к нам работать конструктором-прожектёром!" - "Отличная мысль! Я бы при каждой серьёзной фирме держал совершенно официально такого вот прожектёра. Две-три стоящих идеи уже оправдают зарплату, на которую его возьмут", - лицо Ноама осветила тихая и в то же время озорная улыбка.
   "А кстати, хевре, вы играете на фоно?" - Ирми обернулся к близнецам. - "Немножко учились, всего год... - пожал плечами Шмулик. - Мне интересней на поперечной флейте, а вот теперь - шофар и угав". - "А мне по душе всё-таки гитара! Это, я чувствую, моё", - мечтательно заметил Руви. - "Знаете, я бы вам советовал немножко потренироваться на фоно. Можно на органите, лишь бы на клавиатуре руку набить, технику, так сказать, отработать..." - сказал им негромко Ирми. - "Э-э-э!.. Всё... Хевре, вам завтра рано вставать. Рувик, если твоя идея пройдёт, включим тебя в дизайнерскую заявку. Только держите ухо востро, хевре: Тумбель, вы знаете, держит под своим контролем все разработки и идеи, выходящие из фирм Арцены - большой босс Управления по изобретениям!" - "В общем-то, функция не лишняя. Если бы не личность босса... По натуре - типичный пахан!.." - "Вот именно!.. Ему ничего не стоит спереть и себе присвоить, чем он давно занимается. Ворюга идей, каких свет не видал!.." - "И к ответственности менуваля (мерзавца) не привлечёшь", - мрачно заметил Гидон, вставая.
   Бенци долго стоял у калитки, наблюдая за удаляющимися огоньками машины Ирми и обдумывая разговор с друзьями...
   Как только вышла первая официальная партия руллокатов, их стремительно раскупили подростки Неве-Меирии. Так же стремительно была распродана следующая партия руллокатов уже в Меирии.
   Мистер Неэман послушал совета Бенци и не стал торопиться продавать руллокаты по всей Арцене: сначала необходимо было закончить оформление авторства на устройство. Только после этого можно было начать широкую продажу новинки в Эрании и других городах Арцены.
   Во дворах и на открытых площадках Меирии и Неве-Меирии мальчишки оборудовали беговые дорожки для соревнований на руллокатах. Шмулик первый предложил играть во флай-хоккей на руллокатах. Подростки тут же оценили все преимущества нового удачного гибрида коркинета со скейтбордом при игре во флай-хоккей.
   Гидон, живущий с семьёй в другом конце Неве-Меирии, часто рассказывал, что в их квартале прямо на мостовых снуёт множество лавирующих между легковушками мальчишек и девчонок на руллокатах. Они наслаждаются их необычной маневренностью и реакцией, достигаемой с помощью небезызвестной Ю-змейки. Можно представить, сколько тревожных минут они доставляют водителям, заставляя их нервничать и переживать не только за себя и своих пассажиров, но и за беспечных и рисковых юных лихачей.
  
   Новые приключения руллокатов
   Вскоре в Эрании начали ходить легенды о руллокатах. Элитарная молодёжь возмущалась, что эту необычную новинку первыми приобрели их религиозные сверстники. Но съездить за руллокатами в Меирию, а тем более в Неве-Меирию? Нет, они слишком гордились своей элитарностью, чтобы опуститься до поездки в обитель фиолетовых мракобесов и антистримеров.
   Близнецы Блох, конечно же, одними из первых услышали про этот хит сезона. Они, правда, заявляли, что руллокаты ни к чему уважающим себя дубонам, что это игрушка для цуциков, ещё не потерявших надежду освоить школьную премудрость. Но они хотели достать пару руллокатов для Тимми Пительмана, считая себя обязанными ему. Они знали: Тимми будет очень рад заполучить в руки такую сногсшибательную новинку. Тем более он уже на это тонко намекнул, напомнив про свои дорогие подарки. Ведь новое - значит престижное!
   Конечно, можно было бы подлизаться к сестре, попросить достать им по руллокату. Но она почти не появляется дома, кроме того, отношения с нею безнадёжно испорчены, и о какой бы то ни было просьбе и речи быть не может.
   В кругу близнецов Блох всерьёз обсуждалась возможность конфисковать хотя бы один руллокат у кого-нибудь из ненавистных фиолетовых мальчишек - при первом появлении кого-либо в пределах элитарной досягаемости. Можно, конечно, командировать своего посланца в меирийский магазин. Но куда заманчивей (а главное - дешевле!) конфисковать... Галь и Гай понимали, что им, лицам, приближенным к Тиму Пительману, дубонам Кошеля Шибушича, несолидно самим идти на дело. Поэтому они приказали своим младшим сподвижникам из секции восточных единоборств непременно достать руллокат, а лучше два. Но случай всё не представлялся.
   "Клуб юных силоноидов" (некогда основанный близнецами в тихоне) был распущен. Главная, хоть и не называемая, причина - кумиры Ад-Малек и Куку Бакбукини сменили свой имидж концертирующих виртуозов на нечто вроде полувиртуального существования. (В "Лулиании", считалось, никто, кроме узкого круга руководства, не должен догадываться об их новом реальном воплощении в качестве Аль-Тарейфы и Шугге Тармитсена.) Зато успешно функционировали секция восточных единоборств, и три конкурирующие группы далетарного рэппа при клубе "Далетарий". Для выпускников тихона отличной нишей оказался батальон дубонов, куда все стремились, но не все попадали.
   Лучшими "руллокаттерами" в Неве-Меирии по праву считались близнецы Дорон, освоившие руллокат буквально за пару дней с момента приобретения.
   Шмулик никогда не забудет, как, впервые встав на "тарелку", он с нежностью поглаживал руль и растерянно бормотал про себя: "А с чего начать? Толчком ноги, как на коркинете, или?.." Тут Рувик машинально нажал носком правой ноги на какую-то педальку в углублении для ног, и... руллокат двинулся.
   Целый вечер до темноты, когда улицу расцветили жёлтые, зеленоватые и бледно-оранжевые пятна фонарей, братья лихо носились по улице, выбирая участки с рельефом посложнее. Оказалось, патентованная Ю-змейка даёт возможность вращать тарелку таким образом, что лицо оказывается всё время направленным в сторону движения. Спустя пару дней руллокат полностью подчинился им.
   Вскоре они оба осмелели настолько, что решили съездить на руллокатах в Меирию, где у них была назначена встреча "по угавным делам" с Цвикой и Нахуми Магидовичами и ещё парой студийцев. Они, видать, совершенно забыли, что отец им категорически не советовал высовываться на руллокатах за пределы Неве-Меирии. Закинув за плечи рюкзаки, в одном из которых лежал новенький угав Шмулика, а в другом новая же гитара Рувика, братья, вытащив руллокаты из дома, вскочили на них и покатили. Выехали с тихой окраины на шоссе, спускающееся к морю. Редкие прохожие и водители проносящихся мимо машин с улыбкой провожали высоких стройных близнецов, ловко лавирующих на сверкающих металлическим фиалковым оттенком необычных устройствах. Выехав на главную магистраль, связывающую Шалем с Эранией, они пристроились к обочине и понеслись, распевая любимые песни.
   Их совершенно не интересовало, кто проносится им навстречу на легковушках - и напрасно! Потому что одна из встречных машин была до отказа набита хавурой эомбиков, и вёл машину boy-friend Керен Ликуктус, Антон. Он, чуть повернув голову, негромко процедил в сторону сестёр: "Готов поспорить, эти двое катят в Меирию! Керри, а что если позвонить близнецам Блох! Они давно мечтали обзавестись этими штуками... как-их?.. - руллокатами. Дурацкое название! Флайерплейты - куда приличней... и к сути ближе... Вот же они - сами в руки плывут! Может, удастся поймать их на дороге и... Звони!"
   Мальчики были уверены, что, двигаясь по обочине шоссе, они не привлекают внимания, движению транспорта не мешают, стало быть, никто не придерётся. О том, что в Эранию уже полетел сигнал об их приближении, они, естественно, знать не могли.
   Близнецы Дорон приближались к Меирии, двигаясь по обочине пустынного в этот послеполуденный час шоссе. Ещё немного - и они въедут в окраинный квартал Меирии, где вырос папа. А вот в том доме, вспоминали с теплотой мальчишки, Гилад и Ронен проводили занятия студии "Тацлилим", с которой у них связано столько воспоминаний. Они затянули любимую песню, с которой они вышли на сцену "Цлилей Рина" в самый первый раз.
   Неожиданно они увидали шеренгу здоровенных парней, их ровесников, внезапно выскочивших из-за кустов на обочине и сомкнутой цепью перегородивших шоссе. Это были юные дружки близнецов Блох по секции. Их не смущало приближение к ним близнецов на большой скорости, они верили в свою силу и в быстроту реакции. Подумать только: прямо им в руки несутся целых 2 флайерплейта! А как братаны Блох будут довольны! С ними ещё можно будет поторговаться относительно платы за услугу!..
   Шмулик первый оценил ситуацию и крикнул брату: "Ускорение-10!" - и оба одновременно нажали носками на педали, и одновременно - на малые рулевые рукоятки. Скорость руллокатов резко возросла. Конечно же, далетарии не были готовы к реакции фиолетовых хиляков и не имели понятия о хитрых возможностях вожделенного устройства. Они стояли, набычившись и всем своим видом показывая, что пропускать ребят не намерены. К тому же они просто не успели среагировать на близнецов, с лихим гиканьем: "Па-а-ста-а-а-ра-нись! Со-о-о-бью!" - несущихся прямо на них. Близнецы ещё раз нажали на рулевые рукоятки и сильнее надавили на педали. Руллокаты на полной скорости врезались в перегородивших шоссе парней. Цепь тут же рассыпалась, раскидав в разные стороны далетариев, не удержавшихся на ногах. В панике юнцы начали подниматься. Суетливо толкаясь, они беспорядочно ретировались. Шмулик и Рувик неслись дальше, стремительно и лихо огибая препятствия. Только отъехав на солидное расстояние, обернулись и насмешливо помахали рукой обозлённым, напуганным далетариям, в оторопи потиравшим ушибы и изрыгавшим грязные ругательства. К счастью, никаких особо серьёзных травм незадачливые похитители не получили - так, лёгкие ушибы и царапины.
   После встречи с друзьями Шмулик и Рувик пришли в пустую (как им думалось) их старую квартиру в Меирии. Рано утром надо было возвращаться в йешиву. Достав из рюкзаков по сандвичу и термосы с горячим чаем, оба они уселись на любимый с детства старый, слегка облезлый диван, который родители оставили в старом доме. Они горячо, в самых восторженных тонах обсуждали между собой происшествие на шоссе, хвастаясь друг перед другом своими подвигами и расписывая только что обнаруженные новые возможности руллокатов.
   Совершенно неожиданно в салон вошёл отец. Близнецы не знали, что на этот вечер у отца была назначена деловая встреча в Меирии, после которой он решил переночевать в старом доме, куда собиралась подскочить на полчаса и Ренана. По дороге в Меирию Бенци слышал новости по радио и оживлённое обсуждение их пассажирами автобуса. Он сразу же заподозрил, что герои описанного события - его близнецы. И теперь, услышав беседу сыновей, он понял, что не ошибся в своих опасениях.
   Он подождал, пока мальчишки наговорятся друг с другом, присев на стул у двери и изредка кидая сверлящие взгляды на сыновей, увлёкшихся и не сразу его заметивших. Рувик первым увидел отца и чуть не свалился с дивана. Он дёрнул Шмулика за рукав. Тот увидел сверкающий взор отца, тут же поперхнулся и виновато посмотрел на Бенци. "Ну? - поджав губы и сверкнув глазами, спросил отец. - Снова отличились? И мою просьбу проигнорировали..." - "А что?.. А-а-а... Ну, да... мы с Рувиком ехали по шоссе, пели... Тут поперёк дороги... их было с полтора десятка!" - и близнецы, перебивая друг друга, всё рассказали отцу.
   В салон вошла Ренана. Она села рядом с отцом, сверля глазами братьев совсем по-дороновски. Тем стало и вовсе неуютно - они только сейчас осознали свою вину: не послушались отца, поехав на руллокатах на такое большое расстояние. "А вот в сообщении прессы даётся другая версия!" - громовым голосом гаркнул отец. - Прежде всего, я хочу понять, откуда такие огромные расхождения между вашей и официальной версиями?" - "А что там говорили... э-э-э... конкретно?" - "Что вы неслись по шоссе, - проговорил Бенци, хмуря лоб и припоминая услышанное по радио, - вихляя из стороны в сторону, распугивая редкие машины. Увидев группу идущих по шоссе подростков-элитариев, решили их напугать, заодно и пофорсить, похвастать своим устройством, которое есть у вас, и нет у них! Когда они шарахнулись к обочине, вы их прижали и, разогнавшись, врезались в их группу... Говорят, есть пострадавшие. Вот так!" - "Вот это верно: есть пострадавшие!.. - поднял голову Рувик и упрямо сжал губы, потом выкрикнул: - Очень пострадавшие! Хотели у нас отнять руллокаты и нас избить, но не вышло: мы увернулись на скорости! А что, нынче запрещено защищаться, если на тебя нападают бандиты в полной каратистской готовности? Посмотрел бы ты на этих мирных каратистиков!" - "Или надо дождаться, пока тебя изобьют, как Ноама когда-то? Сам же помнишь, что тогда это обернулось штрафом для нас, а не для тех... элитариев! И Ноама пришлось лечить. Ренана не смолчала - и была права!" - яростно выкрикнул Шмулик. - "Да, у нас оказалась лучше реакция, чего они никак не ожидали. К тому же эти цуцики совершенно не в курсе возможностей руллокатов. Вот и всё!" - нервно заключил Рувик. Бенци молчал, нахмурившись, не глядя на сыновей, он принялся протирать очки.
   "Ну, пап, - встряла Ренана, - неужели неясно? Шмулон и Рувик не врут, за это я ручаюсь! Ты знаешь, что у нас в семье не врут! Если в чём они виноваты, так это - что взяли руллокаты, хотя ты просил не выносить их за пределы посёлка!" - "Ты права, Ренана, - вздохнул Бенци, надевая очки и снова строго поглядев на близнецов: - Короче, хевре. Вы провинились, нарушив мой запрет, и поэтому ваши руллокаты я вынужден буду конфисковать и запереть в кладовке нашей комнаты. Завтра рано утром приедет Ирми, отвезёт руллокаты домой - а вас на занятия. Получите их только тогда, когда я сочту нужным. Я уже сыт по горло вашими историями!.. - Бенци сурово посмотрел на сыновей, потом на дочь, потупился и отвернулся. - Неужели неясно? - нам надо быть осторожными! Мы не знаем, каково будет решение властей. Может, теперь все руллокаты придётся спрятать... - и он снова вздохнул. - Тов, Ренана, пошли, я тебя провожу немного, поговорим по дороге. А вы оба - спать немедленно!" - сверкнул он глазами.
   Назавтра в "Silonocool-News" появилась пространная корреспонденция Офелии Тишкер на эту тему. Краткий анонс статьи Офелии в радиообзоре они прослушали ранним утром в машине Ирми, который вёз близнецов и Бенци в Неве-Меирию. Бенци укоризненно посмотрел на близнецов: "Что я говорил!" Близнецы виновато потупились.
   Казалось бы, что можно выжать из неудачной попытки подростков-далетариев завладеть гибридами скейтбордов и коркинетов, отобрав их у религиозных ровесников?! Что можно выудить из, казалось бы, тривиальной разборки между подростками?! Тем более, на счастье и тех, и других, не было ни одного серьёзно пострадавшего, да и никто из посторонних при этом не присутствовал. В данном случае главной осью, вокруг которой вращался сюжет Офелии, были руллокаты.
   Разумеется, Офелия не была бы местной звездой ПИАРа, если бы она из этого, в сущности, банального инцидента не сделала конфетку в своих лучших традициях! По телевизору выступал полковник (в первых главах нашей истории он был лейтенантом) эранийской полиции. Он самым серьёзным образом предупредил: "появление на улицах Эрании подростков младше 16 лет на движущихся приспособлениях непонятного происхождения, не исключено, кустарного производства, не узаконенного установленным порядком, влечёт за собой конфискацию этих устройств и большой штраф за их применение". Высшие полицейские чины в Эрании, конечно, могли и не знать, что Неэманы официальным порядком зарегистрировали "Неэманию", и производство руллокатов - вполне легальный бизнес. Мистер Неэман успел запатентовать устройство и в Америке, и в Австралии, а теперь оформлял патент в Японии. Выполнение нового приказа, как ведётся, было возложено на низшие чины. А уж те решали, руководствуясь "уравнением левой пятки" и в меру собственной осведомлённости и эрудиции, какое изделие кустарное, а какое фабричное, а также степень легальности и законности его производства и продажи. Для выполнения приказа "уравнение левой пятки" обеспечивало поистине безграничный простор! Зачастую достаточно было визуальной оценки... нет, не изделия, а его владельца.
   После ядовитых корреспонденций Офелии и выступления по телевидению высокого полицейского чина, стало ясно: кататься на руллокатах отныне можно будет только на специальных площадках рядом со своим домом в Меирии или Неве-Меирии. Да и то только до той поры, пока до них не доберутся дубоны...
   Как бы в ответ на статью Офелии, в редакцию "Silonocool-News" посыпался поток жалоб граждан на юных фиолетовых руллокаттеров. Было совершенно непонятно, каким образом они проникли на проезжую часть улиц Эрании и угрожают дорожной безопасности. В то время как молодёжь на коркинетах, велосипедах и скейтбордах, по-прежнему заполнявшае тротуары и скверы Эрании, никому и ничему не мешала.
   О руллокатах Тим узнал от Офелии, а та - от Дарьи-Далилы до приезда старшего Неэмана в Арцену. Он сразу же понял, на какой прибыльный бизнес они неожиданно вышли, и начал искать подходы к теме. Вернее - как мягко и без нажима подобраться к известному ему носителю информации, чтобы излишней спешкой не навредить делу. И вдруг оказалось, что он - это он-то! - опоздал: руллокаты уже производятся в Арцене, а он ещё их и не видел живьём! Только и успели его приспешники придумать им другое, благозвучное название - флайерплейты. Да только кто об этом знает, кого это интересует!..
   Давно надо было изучить принцип действия этого оригинального устройства и во что бы то ни стало самому запатентовать его, как он имел обыкновение поступать с идеями ближнего и дальнего окружения. Как получилось, что и регистрация фирмы, и её продукция прошли мимо его внимания? Где он упустил? И куда исчезли два зубоскала из окружения Дорона, главное - Ирмиягу Неэман, который и поведал их человечку начальную информацию? Почему их обоих не оставили в тюрьме по поводу драчки в "Шоко-Мамтоко"? Почему этого "русского" шмакодявку не замели покрепче, не засудили всерьёз и надолго (был бы человек, а статья найдётся!) Почему не развели дружков в разные стороны? "Америкашку" надо было как следует прижучить, запугать, лаской или сказкой, кнутом или пряником - шёлковым бы стал, всё бы на блюдечке с голубой каёмочкой выложил!.. А может, и согласился бы со мной работать! А теперь связывайся со старым бизнесменом, с его американским гражданством... Проблем не оберёшься... Вот что бывает, когда правая рука по обыкновению не знает, что делает левая!
   То, что не удалось юным далетариям, дружкам братьев Блох, с лёгкостью удалось на законном основании и с помощью уравнения левой пятки, которым, как известно, виртуозно владела эранийская полиция. Было ясно, что без сообщников Тима Пительмана в полиции не обошлось. Тим собрал своих фанфаризаторов и поведал им: "Они назвали свой прибор руллокат? Йоффи! Наша задача - доказать, что они украли у меня идею, как таковую, на стадии окончания разработки, но до генеральных испытаний, дурацким названием прикрыв факт грабежа!.. А мы назвали наш прибор логично и современно - флайерплейт! Мы ещё на них в суд подадим! Вот посмотрите: со временем они узнают, что значит не делиться с Тимом Пительманом! Сейчас наша главная задача - приобретение самого прибора и его документации! За дело, хаверим!"
   Близнецы Блох, слушали Тима и радостно кивали: они ему верили. Их давно уже не смущало, что он много раз безнаказанно накладывал руку на отцовские идеи, а тут - идеи презренных фиолетовых! - грех не присвоить!..
   Тим неожиданно уставился на Галя и, сузив глаза, процедил: "Ваша пигалица не может не знать о флайерплейтах, как бы они у них ни назывались - ведь это её хавура!.. Не удивлюсь, если у неё есть флайерплейт..." - "Дома его нет, это точно..." - пробормотал Гай. - "А откуда ты знаешь? Ты что, в её комнате бывал?" - "Она её на ключ запирает! Daddy ей приделал какой-то хитрый замок..." - "Для дубона - это не проблема!.. Заодно и проверите, чем она дышит, но родителям знать об этом необязательно... Ночью там, или спровадив их из дома... Пигалица, как я понял, дома почти не появляется, в общаге живёт..." - "А если дома этого... как-его... флайерплейта... не окажется?" - спросил Галь, которого возбудило и озадачило, но одновременно и напугало предложение Тима. - "И ва-ще... нарушение privacy..." - промямлил Гай, за что получил от брата ощутимый тычок в бок: "Не неси ахинею! Антистримерам не положено никакого privacy: не заслужили!" - прошипел брат. Тим одобрительно посмотрел на Галя, потом бросил сочувственный взгляд на Гая, сказав ему: "Будь твёрже, Гай! С брата бери пример! Вот ты и продумай операцию выяснения наличия флайерплейта у сестры - и отъёма такового". Гай испуганно завертел головой - то в сторону брата, то в сторону Тима, а тот, сладко улыбаясь, прибавил: "Это тебе задание, как дубону! И вот тебе... инструмент... с ним ты быстрее справишься".
   Гай отпросился в отпуск у комбата, а Галь объяснил, что брат должен провернуть одну важную и секретную операцию по заданию самого Тима Пительмана. Командир позвонил Тиму, и тот подтвердил, попросив вдогонку послать и Галя.
   Моти с самого раннего утра вызвали на фирму неожиданным звонком секретаря. Рути собиралась посвятить день стирке; учеников у неё в этот день не ожидалось. В последнее время число желающих учиться игре на фортепиано и органоле резко сократилось. Детки элитариев как правило больше не хотели учиться играть на старых, несовременных инструментах, да ещё и требующих для своего освоения больших трудов, предпочитая проводить всё свободное время возле Забора и слушать продвинутые модные группы "Петек Лаван", а ещё лучше - "Шук Пишпишим" и "Шавшевет".
   Не успела она запустить стиральную машину, как в кухню ввалились, оглушительно топая, близнецы. Рути оторопела: сыновья в такой час давно дома не появлялись, накануне она понятия не имела, когда они явились домой. У сыновей была своя, непонятная им с Моти, жизнь, в которую они предпочитали не вмешиваться. Вразвалочку подошли к ней - оба на полторы головы выше её ростом, широкоплечие, мускулистые, (подумалось ей: пугающе мускулистые). Поигрывают бицепсами, улыбаются... вроде бы и нежно, по-сыновнему, но почему от их улыбки её пробирает дрожь?.. И Моти нет дома!.. Она подняла на них затравленный взгляд. Галь улыбнулся ещё нежнее и проговорил приятным, даже слишком приятным, тенором: "Мамми, ты нынче вроде собиралась походить по магазинам? Мы с братом очень советуем! Заодно, наконец-то, и к Забору подошла бы. Вон, dad уже внял нашим советам и побывал там, а ты... всё некогда тебе... Надо же, наконец, становиться современным человеком эпохи силонокулла!.. Ну, мамми, неужели не понимаешь - всех дел не переделаешь?" - "Но я как раз сегодня собиралась... у меня же гора стирки!" - "Ты знаешь, у нас с братом выходной, и мы могли бы тебе помочь. Только покажи, что куда, мы живо постираем, развесим в лучшем виде..." - "Развешивать не надо, есть сушильная машина", - слабо обронила мать. - "Ну, вот, ещё и лучше! Правда, Гай?" - "Конечно, мам! Надо же помочь! А то... мы были такие скоты, никогда даже не задумывались, откуда у нас что берётся!.. Надо когда-то начинать!.. А ты походи по магазинам, посиди в кафе, в кино сходи... к Забору! Ты себе не представляешь, как там классно! Какие люди к Забору ходят - и не оторвать их!.. По телеку не скоро такое покажут... только у Забора это можно увидеть и услышать!" - "А сегодня, я слышал, там дают твои любимые мюзиклы, - подхватил Галь, воодушевившись. - А рядом с Забором та-акое кафе отгрохали, там та-акие лакомства дают - почти даром! Вот увидишь - не кафе, а домик-пряник!" - заливался он соловьём.
   Рути нерешительно переводила глаза с одного на другого. Давно они к ней так ласково не обращались. Она пожала плечами, помотала головой, удалилась к себе в комнату... Через несколько минут она вышла, одетая, причёсанная, слегка подкрасившись. Оба сына восхищённо ахнули: "Ну, мамми, ты у нас оказывается, ещё очень даже ничего! Даже можно сказать, очень симпатичная! И твоя полнота тебя очень красит!" - "Ну, бросьте глупости-то болтать!" - недовольно буркнула Рути, зардевшись. - "Да-да! Мам, ты же, наверно, не знаешь, что ты даже нашему Тимми... ах, да! - ты же его знаешь, как Туми! - так он давно уже Тим Пительман! В общем, ты ему очень нравишься, а он в этих делах очень даже понимает!" - воскликнул Галь, а Гай смущённо отвернулся. Рути покраснела, на сей раз от ярости: "А вот мнение этого... меня нисколько не интересует! Достаточно того, что я и папа вынуждены терпеть его визиты. Но слушать о нём?.. Увольте! А то сейчас передумаю - и никуда не пойду!" - "Тов, мамми, проехали... Ну, покажи нам, где тут чего!" - вскочил Галь из-за стола, прихватил мать за локоток и повёл её в рабочий уголок, где деловито гудела и булькала стиральная машина.
   Как только Рути завернула за угол, близнецы, воздев руки, заплясали по кухне. Галь, запихнув бутерброд целиком в рот, заторопил брата: "Пошли, времени нет! Где инструмент?" Гай рванул в их комнату, выскочил, подбрасывая на ладони вручённую ему другом Тимми сумочку с набором отмычек, негромко приговаривая: "А если не найдём нужной? Если не получится?" - "Ничего не поделаешь - тогда придётся вышибать дверь!" - безапелляционно заявил Галь. - "Шутишь? Мы ж мамми обещали всё постирать!.. А если что, нам придётся смываться по-быстрому..." - "Ну, конечно, стирать мы тут будем! Мы что с тобой, прислуга, что ли? Нам надо было её убрать отсюда, вот мы и наобещали ей..." - и Галь, взяв у Гая из рук сумочку, раскрыл её, потрогал каждый из затейливых инструментов, уверенно вытащил один из них и засунул в замок комнаты сестры. Замок щёлкнул, и братья одновременно толкнули дверь могучими плечами...
   Они перевернули в комнате сестры всё вверх дном, но руллоката, как и следовало ожидать, не нашли. Тогда от ярости они сбросили на пол все висящие на стенах яркие акварели и пастели, принялись их топтать ногами, приговаривая: "Долой антистримерскую мазню из нашего дома!" Потом забрались к ней на полки, где у неё хранились её рисовальные принадлежности, принялись рассматривать папки с рисунками. Бросили на пол и затоптали её дискмен и исцарапали диски с записями. Они делали это с особым наслаждением, приговаривая: "В нашем доме не должно быть антистримерского мракобесия!". Собирались уже приняться за органолу сестры, но Галь остановил брата: "Хватит! Увлеклись!.. Давай, сложим всё аккуратненько, как будто так и было... Пусть гадает, кто это ей сделал..."
   С помощью той же отмычки им удалось запереть дверь в комнату, не оставив снаружи ни единого следа своего вторжения. Да и в самой комнате только оголившиеся стены, с которых они сорвали любимые картины сестры, напоминали о том, что тут кто-то недобрый побывал.
   у, хабубчики, эту операцию вы, считайте, провалили!" - ласково пропел Тим, когда близнецы в красках и лицах поведали ему, как они проникли в комнату сестры, как всё обыскали, всё, что можно пощипали, но флайерплейта не нашли. - "Но вы же говорили, что вам точно известно - он у неё имеется!" - "Ну... - Галь уже сам не помнил, с чего - и кто! - это взял, кто первым такое предположил. - И потом... беседер, ну, не нашли мы у неё флайерплейт. Зато основательно почистили наш элитарный дом от всех... или почти всех антистримерских безобразий! Вот!" - "А вот это уже ваше чисто семейное дело... Меня это по большому счёту нисколько не колышет!" - тем же сладким голоском вещал их друг, но в бледно-голубых глазках мальчишки увидели какой-то новый, недобрый огонёк, и это Гая насторожило. "А что ещё мы можем сделать!" - пробурчал он, обиженно поглядывая на Тима. Галь с грозным изумлением глянул на него и исподтишка показал кулачище. - "А я вам скажу, - улыбка не сходила с губ Пительмана, но холодные глаза так и резали, как ножом. - Вы, надеюсь, слышали, что в двух магазинах Меирии (про Неве-Меирию я не говорю, этот рассадник антистримерства оставим на потом!) продают, причём совершенно официально, эти самые руллокаты, которые мы вроде как официально запретили. Мы тут потолковали между собой в миштаре и в командовании дубонов. С Дани Кастахичем, разумеется, обсудили, - он же у нас не зря адвокат высшей категории! - и поняли: пора проводить операцию. Так сказать, изъятия незаконного товара и оборудования..." - "Но это же законный магазин, право на бизнес, лицензия и всё такое! Они не первый день этим занимаются!.." - нерешительно промямлил Галь. - "Ты слышал, что по телевизору говорил полковник?" - "Ну, слышал! Но какое это имеет отношение?.." - "А самое прямое! Думать надо! Вопросы законности или незаконности тут не обсуждаются. Не ваше дело их обсуждать, когда старший по званию - и по возрасту! - говорит!" Галь немного обиженно и удивлённо уставился на Тимми: что это с ним нынче? Он никогда со своими любимыми мотеками так не разговаривал!
   А Тим, надувшись, продолжал: "Ближе к делу. Известно, что флайерплейты продаются в магазине Иммануэля, стоящем слегка на отшибе, хотя у них в Меирии это считается центром. Такой тембель, вечно на морде дурацкая ухмылка! Самый доступный объект: все документы хранятся у него в сейфе, который стоит... ну, что вы хотите!.. - крохотное помещеньице, товар едва размещает! Несолидно... Одним словом, нам нужны документы Иммануэля. Он у нас будет первым, этот шлимазл... Уверен - о копиях он не позаботился! Компьютера у них тоже замечено не было". - "Ой, Тимми, так ты хочешь, чтобы..." - "Да, хабиби! Именно этого я и хочу. Когда эти документы - разрешения, лицензии, накладные, прочее и прочее... - будут у нас в руках, (или их не будет нигде!) можно будет доказать, что хозяин магазина пробавляется незаконным бизнесом и... И продаёт противозаконные устройства неизвестного происхождения!!!!!!" - громовым голосом вещал Тим, делая ударение на каждом слове и вращая глазами.
   Гай испуганно отступил в сторону. Но Тим уже прекратил представление, уселся в кресло (разговор происходил у него дома) и улыбнулся: "А теперь ближе к делу, хабуб. Сейф - это вам не обычный замок, но и заниматься поисками шифра у вас не будет времени". - "Так ты хочешь, чтобы мы обчистили сейф?" - испуганно заикаясь, пробормотал Галь. - "Да, а что? Уверяю тебя: дело - комар носа не подточи! Вы будете в темно-серой форме дубонов, под покровом ночи почти незаметно... Может, придётся целиком выкрасить вас в темно-серый цвет. Запах краски отобьёт все прочие запахи, на руки наденете перчатки, которые потом надо будет сжечь - в унитазе! Для сейфа я вам дам магнитную отмычку, покажу, как ею пользоваться - и вперёд! Но денег из сейфа брать не советую, потому как это уже чистой воды уголовщина. Мы не уголовники, а дубоны! Cтражи законности и правопорядка! - Тимми помолчал, пристально и многозначительно уставившись на Галя, а потом бросив быстрый взгляд на Гая. - На выполнение задания даю вам... тов... вместе с тренировками - неделю. Лучше всего наведаться туда в субботнюю ночь. Ясно, хабуб?" - "А если там сторож, охрана, собаки?" - дрожа, спросил Гай. - "Вот их-то и надо будет обойти. Подумайте, как. Полный простор инициативе!.. Охранная сигнализация - та же магнитная карточка, что и для сейфа! Патентованное средство от Шугге... э-э-э... Не ваше дело!" - раздражённо рявкнул Тим, хотя мальчишки его за язык не тянули.
   Прошло около десяти дней. Ранним субботним утром в квартире Тима раздался звонок в дверь. "Ну, кто тут занятому человеку спать в его законный выходной не даёт? Офелия, иди, открой!" - промычал недовольным голосом Тим, повернулся на другой бок и демонстративно захрапел. Офелия выскочила из постели и пошлёпала к интеркому: "У нас все спят, просьба не беспокоить!" - "Ой, Офелия, darling, очень нужно, очень срочно!" - звенящим шёпотом заныли близнецы, нетерпеливо притоптывая у парадной. - "Но мы ещё спим! Приходите попозже..." - "Нет, нет! Нам некуда... Нас могут поймать... Офелия! Ну, никак не можем ждать!" - уже чуть не плакали здоровенные парни. - "Ну, заходите, захлопните двери и подождите на лестнице..." - смягчилась звезда ПИАРа и впустила их. Мальчишки проскользнули вовнутрь и поднялись на ступеньки. Они постарались сесть спиной к стеклянной входной двери, от страха не врубившись, что через матово-рифлёную поверхность их не так-то просто увидеть. Вскоре лестницу огласил двойной богатырский храп...
   Прошло несколько часов, пока Тимми соизволил выйти к ним на лестницу, растолкал их и препроводил к себе в кабинет. "Офелия, кофе! - зычно крикнул он и повернулся к братьям: - Ну?" Галь дрожащими руками протянул ему пакет: "Вот... Они лежали на верхней полке. Я проверил, думаю - это то, что надо..." Тим схватил пакет, отошёл к столу и, повернувшись спиной к близнецам, принялся изучать содержимое пакета: "Йоффи!.. Действительно то, что надо... Теперь они у нас попляшут!.. А где это?.. А-а-а... вот оно... - и вдруг резко повернулся к Галю: - А вы хотя бы закрыли сейф?" - "Ну... прикрыли... Ведь эта карта только открывает, а закрыть..." - "Ну, вот!.. Вы что, не понимаете, что теперь они заподозрят, что у них увели документы? Ну, а где перчатки?" - "Вот они... и мои, и Гая..." - сконфуженно протянул ему две пары потных перчаток Галь. - "Ты бы ещё там свой палец отпечатал! - рявкнул Тим, злобно глядя на парня. - Ты что, совсем без понятия, тембель? Там остались следы запаха вашего пота! Лучше бы сам пошёл... Ничего никому поручить нельзя!" - "Тимми!.. Ты что? Ты же нам не показал, как эта карточка закрывает сейф!.. А мы... не подумали!" - "А вы что, ещё и думать умеете? ОК... Отдыхайте... Нет, кофе после отдыха... Я вас у себя закрою, вечером пойдёте домой, а завтра снова встретимся, поговорим о следующем задании для вас... Нет, на сей раз вы будете не одни, а с хевре, я поговорю с Кошелем..."
   так, хабубоны, Кошель решил: руководить операцией будешь ты, Галь Блох. Гаю мы поручим разведку - он должен выявить, когда и какая публика, в каком количестве и качестве появляется в этом магазине. Налёт будет... э-э-э... образцово-показательным! Составим примерный график покупательских потоков в этом магазине по дням и часам недели, тогда и обсудим наилучшую дату проведения операции - и с точки зрения надёжности, и с точки зрения показательно-воспитательной!" - "А если в магазин неожиданно набьётся слишком много фиолетовых парней?" - "А вы не будете одни! Во-первых, они ещё плохо знают, кто такие дубоны, во-вторых, перед формой они завсегда испытывают особый пиетет..." - "Чего-чего? Какой пи-пи-тет?" - "Неважно... Ну, почтение у них к форме! А содержание... Вот мы и покажем им: в такой уважаемой форме кроется очень мощное содержание! Покажь-ка мышцы, мотек! - обратился Тим к Галю. Тот недоуменно пожал плечами и, закатав рукав, напряг бицепсы. - Wow! Ежели что, для начала ты им покажешь зелёную карточку дубона... но так, мельком, чтобы данных никто и прочитать не успел... А впрочем, нет - на дело все вы идёте без карточек. В форме, но без карточек... О тагах я особо позабочусь! ОК, хабиби, отдыхать... Вечером соберёмся и всё обговорим... И ва-а-ще!.. Что я зря посылаю Гая выявить покупательские потоки, их интенсивность в те или иные часы?.. Эх, сколько времени зря теряем! Могли бы уже давно прикрыть лавочку, а мы..." - с этими словами Тим откупорил бутылку пива и разлил по стаканам.
   Галь лениво протянул руку и врубил последний диск Ад-Малека, который скачал два дня назад. Глаза всех троих начали блаженно стекленеть. Вдруг Гай спросил немного запинаясь: "А что там было в тех бумагах, что мы тебе принесли?" - "А вот это не твоего ума дело! Нету больше никаких бумаг - и, считай, не было! Как и ваших перчаток..." - ласково проворковал Тимми. Паузы становились всё длиннее, только Тим вдруг буркнул: "А если попробовать этот новенький силонокулл-пассаж? Вдруг именно он и поможет?" - "А что, это мысль! - воскликнул Галь. - На подходе к магазину поставить парочку дубонов с дискменами, врубив их почти на полную громкость - и именно этот пассаж!" - "Я вообще-то не о том, но и это тоже подойдёт... - Тим громко храпнул, потом неожиданно сильно посветлевшими, почти белыми глазами оглядел братьев с ног до головы и всхлипнул: - Ну, почему, почему вы никогда не догадаетесь привести ко мне вашу мамми?" Галь расширенными от изумления глазами, не отрываясь, глядел на Тима: "Ты о чём?" - "ОК! Проехали... вернее - не доехали..."
   Прошло ещё две недели. Ирми пришёл к отцу прямо в его кабинет на фирме и положил перед ним на стол свежий номер "Silonocool-News". Лицо его было багровым от ярости. "Вот, daddy, читай!" - "Ну, Ирми, ты же знаешь - я ещё не достиг вашего уровня. Прочти и переведи ты мне. О чём тут?" - "Прости, daddy... Тут сообщение о том, что в Меирии на магазин, где продавали наши руллокаты, был совершён налёт... э-э-э... Правда, это назвали рейдом стражей законности и порядка. В магазине и было-то всего ничего, с десяток руллокатов, так грабанули весь товар! Подчистую - и руллокаты, и велосипеды, и коркинеты, и запчасти... Знаешь магазин Иммануэля?" - "Постой, постой! Это что - уголовная хроника, или?.." - ошеломлённо воскликнул мистер Неэман. - "Ну, да! Пишет всё та же Офелия, о которой мы тебе говорили. Сообщение действительно идёт по разряду уголовной хроники, зато сам налёт назвали рейдом сил охраны законности и порядка. Это у нас теперь отряды дубонов. Всё - среди бела дня! Выбрали время, когда там были в основном младшие подростки с родителями, старших хевре там в эти часы не бывает..." - "Я что-то не понимаю! Сколько мне известно, мы поставляем наши устройства в магазины, которые надёжно защищены лицензиями, наша продукция тоже оформлена с соблюдением всех стандартов. В Меирии мы нашли пару таких магазинов, владельцы которых обладают безупречной репутацией и надёжными документами. Так о каких рейдах может идти речь!" - "В том-то и дело, что никаких документов не нашли! Э-э-э... дубоны, как вошли в магазин, так сразу - какую-то грязно-зеленоватую картонку издали показали и тут же спрятали. И тут же рванули к сейфу, где все документы обычно хранятся. Откуда только им известно?.. А сейф... мало того, что открыт, но и пуст... Ну, в смысле - отделение, где были документы... Ни лицензий, ни разрешений, ни квитанций об уплате налогов - ни-че-го!!!" - "А что, у адона Иммануэля не было дома копий? В ирие, в налоговом управлении должны быть копии!" - "А дубоны ни о чём слушать не стали! Они тут же сказали: мол, у них имеются сведения, что в этом месте окопался мошенник, владеющий незаконным бизнесом, снимающий помещение, как обычную квартиру - и соответственно оплачивающий съём..." - "Чушь какая-то! А кто были эти... - как ты их назвал? - ду-бо-ны? Он хотя бы попросил их показать значки, чтобы данные записать?" - "Да не было никаких значков! Какие-то грязно-зелёные картонки... Они все назвались одним именем - Кошель Шибушич... - это их главарь, вся Эрания знает это ничтожество!.. Раньше держал на рынке полулегальный секс-шоп..." - "А теперь командует бригадой охраны законности и порядка?" - саркастически вопросил мистер Неэман. - "Во-во! - кивнул Ирми. - Его Тумбель... то есть... короче, Пительман пригрел... Мы же тебе говорили: это самый опасный тип в Арцене... Бенци давно говорил нам, что этого человека надо более всего опасаться: известный ворюга идей, умеющий ловко их присваивать..." - "Неужели такое возможно? Ведь всегда можно доказать..." - "А на него работает целый штат опытнейших, дипломированных крючкотворов: ввернут какую-нибудь совершенно лишнюю, зато новую деталь - и пожалуйста!.." - "Но ведь руллокаты запатентованы уже в нескольких странах!" - "Но не в Арцене - потому что запатентовать в Арцене можно только через его Управление!"
   "ОК, так что конкретно случилось в магазине Иммануэля?" - спросил у Ирми отец, серьёзно глядя на сына. - "Позавчера днём отряд дубонов пришёл в магазин, где было полно мальчишек с отцами. Никто не заметил, как улицу запрудили полицейские машины. Многих удивило, что и полицейские, и ворвавшиеся в магазин дубоны в касках. Ещё неприятно подействовали блузы почти чёрного цвета на дубонах, вместо значков зелёные бирки, на которых крупно написано "батальон дубонов N...". Старшой подошёл к прилавку, где толпились мальчишки и шла бойкая торговля. Не только руллокаты, а коркинеты, и скейтборды, и ролики - там же разные товары продаются! Иммануэль пытался что-то сказать, а они ему: "Предъявите документы о законности вашего бизнеса. У нас есть сведения, что вы пустили в продажу незаконные, кустарные и опасные приборы, так называемые руллокаты!" Тот им: "Кто сказал, что кустарные? Их выпускают в Арцене на фирме в Неве-Меирии..." - "Ага-а! Вот оно! А вам известно, что Неве-Меирия - незаконное поселение?" - "Да что за глупости!" - "Осторожней на поворотах! А то будете привлечены к ответственности за оскорбление при исполнении!" - заявил ему какой-то парень-культурист из этой группы. Короче, принялись шастать по магазину, а старшой - у него бирка по размеру больше, чем у остальных! - сразу же повёл Иммануэля, этак за локоток, прямо к сейфу в его закутке, там как бы кабинет у него! Наверняка, сразу, как вошёл, увидел, что сейф приоткрыт! Он торжественно распахнул дверцу сейфа перед всеми и показал ошеломлённому хозяину пустое отделение сейфа, приговаривая: "Если эта пустота и есть ваши документы, подтверждающие "законность" бизнеса и продаваемой опасной кустарщины, то..." Словом, очень жёстко, на глазах всей публики взял Иммануэля за локоть и повёл к машине, уже стоявшей при входе. Его дубоны тем временем выносили товар из магазина. Двое из них выносили руллокаты и грузили их на другую машину. Какой-то мальчишка с плачем уцепился за купленный только что руллокат, а его растерянный отец бормотал: "Но мы же оплатили покупку! Вы не имеете права!" - у них вырвали из рук руллокат, парнишке дали по рукам, да так, что руки тут же посинели, а отцу сказали со смехом: "Обращайтесь к хозяину магазина... когда он вернётся из заключения... Мы у вас денег не брали!" Говорят, теперь Иммануэля будут судить!" - "Но за что?" - "За незаконный бизнес и продажу опасной кустарщины!.." - "Но где-то должны же быть копии! Я сам пойду свидетелем в его защиту! Узнай мне, куда обратиться!" - "Мы с Бенци и Максимом постараемся узнать - и скажем тебе. Не исключено, что они решат ограничиться уже нанесённым Иммануэлю ущебром - он же совершенно разорён - и отпустят его, чтобы не поднимать шума. А руллокаты Пительман - уж за это будь спокоен! - приберёт к рукам..." - "Ну, они ко мне так и так обратятся... Спасибо, что предупредили о готовящейся мерзости - я тоже постараюсь подготовиться!" - "Учти, daddy, у них в адвокатах очень хитрая сволочь, некий Дани Кастахич... Он способен из грязи делать миллионы для своих хозяев и доказать происхождение... э-э-э... зайца от шакала..." - "Ну-ну... Посмотрим! Ты что же, Ирми, думаешь, у твоего старого daddy нет адвокатов? Мы тоже не лыком шиты!.." - "Но ты не знаешь всех арценских бюрократических лабиринтов... И Пительмана не знаешь!.. Поговори с Бенци..." - "ОК, волков бояться - в лес не ходить!"
   Через три месяца мистера Неэмана вынудили свернуть производство руллокатов в неве-меирийском филиале фирмы "Неэмания", и его американские адвокаты не помогли. Заодно ему тонко намекнули, что особое подозрение внушает странное название прибора - руллокат, который является грубым, кустарным подобием проходящего последние испытания, оформление документов патентной защиты и готовящегося к запуску в производство флайерплейта. Никакие доводы о том, что руллокаты уже несколько лет выпускаются на калифорнийской фирме, во внимание не принимались.
   Пообщавшись в таком ключе с приторным тандемом "Тим Пительман - Дани Кастахич", мистер Неэман понял: ещё немного - и получится, что его фирма работает исключительно на юридическую тяжбу с ними. Пришлось целиком переключиться на та-фоны оригинального дизайна... пока и это производство не накрыли...
   Непостижимым образом мимо внимания не только работников магазина, но и самого Иммануэля прошёл факт таинственного исчезновения из сейфа всех документов - и договора на съём помещения, и квитанций об оплате, и лицензии на занятие бизнесом, и накладных на поставку не только руллокатов, но и прочих товаров, продававшихся в магазине. На следствии потрясённый и измученный Иммануэль мямлил что-то нечленораздельное, но ни слова не сказал, что его кабинетный сейф простоял открытым неизвестно, сколько времени, и кто его открыл, неизвестно.
  
   Появление воронок в Меирии
   Ширли поддалась уговорам отца и появилась-таки дома, но неделей позже, чем её ждали. Она посидела с родителями на кухне, вежливо кивая и почти не реагируя на их советы и уговоры. А поздно вечером поднялась к себе в комнату и, не зажигая свет, сразу легла спать, собираясь рано утром возвращаться в ульпену. Поэтому она не заметила, какой разгром учинили братья в её комнате. Утром она проснулась очень рано и никак не могла понять, что же в её комнате не так, как всегда. Недолго она дивилась этому обстоятельству и забралась под душ.
   Только обнаружив разбитый дискмен и исцарапанные диски, она поняла, что кто-то в её комнате основательно похозяйничал. Но времени разбираться с этим не было, и она закрыла полку, где неопрятным ворохом валялись покалеченные диски.
   Она ни слова не сказала родителям, молча едва поклевала завтрак, поблагодарила кивком, уселась в машину отца в угрюмом молчании. Только попросила отца высадить её у автобусной остановки. Моти видел, что с дочерью происходит что-то неладное, пытался расспросить её, но она отмалчивалась, не глядя на отца, только твердила: "Пожалуйста, высади меня здесь, дальше я сама..." - и вышла из машины, едва кивнув отцу на прощание. Моти с горестным выражением лица проводил её взглядом...
   Ширли тяжело переживала разгром, учинённый неведомыми злоумышленниками в её комнате, а главное - разбитый дискмен и искалеченные любимые диски. Ведь советовали ей друзья скачать все любимые записи в музыкальный памятный блок та-фона и слушать на наушник, а она... прособиралась... Теперь неясно, как всё восстановить. Она так ничего и не сказала об этом родителям, но после этого не только не показывалась дома, но даже сама не звонила ни матери, ни отцу, только односложно отвечала на их тревожные звонки.
   Рути зашла в комнату дочери - и остолбенела. Тут-то ей стала ясна причина молчаливой угрюмости дочери. Но неужели она могла хоть на секунду подумать, что такое сделали родители? - с обидой подумала Рути. Вечером, когда пришёл домой Моти, она без слов повела его в комнату дочери и показала, что там творится. Моти остолбенел: "Но кто?.." Рути вспомнила, как несколько недель назад сыновья повели себя с ней необычайно ласково, чего давно с ними не случалось, настойчиво выпроводив её из дому. Они предлагали походить по магазинам, посидеть в кафе, наконец-то, посетить аттракцию у Забора; пообещали закончить стирку, которой она уже было начала заниматься. Когда же она, усталая и оглушённая после короткой прогулки вдоль грохочущего Забора, с ощущением лёгкой дурноты, которую она всегда испытывала от соприкосновения с силонокуллом, вернулась домой, стирка пребывала в том же состоянии, в котором она её оставила, разве что первая, достиранная, порция белья благополучно кисла в запертой машине. А сыновей и след простыл... Рути вздохнула, вспомнив, как со вздохом разочарования она принялась за работу... И вот теперь Рути тихонько вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. "Что такое, Рут?" - осведомился Моти. - "Они... были дома... одни..." - с побелевшим лицом медленно проговорила Рути. Не надо было уточнять, кто такие они - Моти её прекрасно понял.
   "Но комната-то была заперта?.." - "А кто-то туда тем не менее проник..." - тихо переговаривались между собой родители, глядя на разбитый дискмен, на исцарапанные записи, на скомканные, изорванные акварели и пастели, которые совсем недавно были аккуратно и со вкусом развешаны по стенам дочкиной комнаты, на такое же состояние её работ в искорёженных папках.
   Моти тут же связался с дочерью. Он коротко рассказал ей о том, что они с мамой обнаружили, посетовав, что она им не рассказала об этом и заставила мучиться от непонятной сухости и нежелания общаться даже с ними. С болью и неловкостью Моти услышал ответ дочери, произнесённый звенящим от накипающих слёз голосом: "Ну, теперь вы видите, что этот дом - уже не моя крепость, что там, где братья чувствуют себя хозяевами, мне места нет!.. Поэтому я и не хочу лишний раз дома появляться..."
   Ренана по этому поводу сказала: "Рисунки, конечно, очень жаль. Хорошо, что последние твои работы ты хранишь в памяти компьютера, и они тут у нас в общежитии..." - "Я их и Яэль посылаю..." - чуть слышно прошелестела Ширли, глядя куда-то вбок. - "Ну, вот... Что до твоих записей, то не волнуйся - у нас всё это есть. Хевре живо всё восстановят в лучшем виде! Загрузим в твой та-фон музыкальный блок - и порядок!.." - "Меня убивает и бесит вандализм братиков-дубонов! Что им в моей комнате понадобилось! Я ж понимаю - это они, больше некому! Не родители же такое учинили!" - "Конечно! - согласилась с нею Ренана, присаживаясь рядом и поглаживая её по плечу. - Чего действительно жалко, так это твоей коллекции рисунков молодых художников, это и вправду утрата... И твои альбомы тоже..."
   Ренане не составило труда уговорить Ширли недельку пожить в их старой квартире в Меирии - обе понимали, что Ширли полезно немного сменить обстановку.
   Как Ренана недавно догадалась, её братья-близнецы время от времени посещают пустующую квартиру, занимаясь тут со своими друзьями какими-то таинственными музыкальными делами. Первая встреча девочек и близнецов в пустующей квартире вызвала смущение с обеих сторон; впрочем, Рувик тут же дал понять, что очень рад сюрпризу. Ренана остудила его восторженный энтузиазм, строго, даже чрезмерно сурово спросив, когда они успевают учиться, если то и дело гоняют в Меирию, но оба, сильно смутившись, промолчали. Потом Шмулик попросил сестру ничего не говорить отцу, вскользь пробубнив, что они готовят себя к карьере музыкантов, а не раввинов. Он мужественно выдержал свирепый взгляд сестры, которая в ответ прошипела: "Отец тоже не раввин, а программист, но Тору учит каждый день. И Ноам навряд ли готовит себя в раввины, а... Вам бы стоило взять пример с его усердия!" На это близнецы ничего не ответили.
   Девочки сидели в тихом уголке салона, погрузившись в занятия. Из комнаты мальчиков доносились сильно приглушенные звуки флейты, вскоре сменившиеся тихим перезвоном гитары, затем послышался шофар, но более мощный и обладающий более широкими возможностями. Девочки поняли: это звучит таинственный угав. Похоже, Шмулик совершенствует свою технику игры. Спустя час с лишним музыка смолкла, её сменили тихие голоса и шаги уходящих друзей. Снова тихо зазвенели задумчивые аккорды гитары, и мягкий юношеский баритон (Ширли поняла, что это был Рувик) тихо затянул:
   Свернулась радуга спиралью
   И, устремляя свой полёт
   За горизонт,
   Исчезла за белёсой далью...
   А мне оставила осколки
   И путь бесцельный,
   Очень долгий,
   По бесконечности туннеля...
   Там, отражаясь в зеркалах,
   В тумане огоньки чуть тлели...
   И кроме отражений этих,
   Как будто не было на свете
   Надежды, радостей, печали...
   Свернулась радуга спиралью...
   Близнецы перебрались на мирпесет. Ширли глянула через стекло и улыбнулась: "А он у вас очень тонкий лирик, оказывается..." - "Не надо над ним смеяться! Разве он виноват?.. Ты бы знала, как ему тяжело..." - "Да не смеюсь я над ним! Но он же ещё маленький, всего-то 14 с половиной, или сколько там..." - "Будто не знаешь, что у вас всего год разницы!.. Скоро 15!.. Не шути... - мрачно проговорила Ренана, не глядя на подругу. - Тов, давай-ка закончим с этим..."
   Она вскочила, вышла на мирпесет, подошла к расположившимся там братьям и что-то им тихо сказала. Рувик нехотя отложил гитару, и вот уже они со Шмуликом сидят, склонившись над толстым томом и оживлённо жестикулируя. Вернулась Ренана: "Ну, усадила мальчишек за занятия. Давай и мы с тобой!.." Но закончить начатое им в этот день так и не пришлось.
   Шмулик отложил толстый том и застыл у широкого окна, глядя на улицу. Даже его поза выражала немалое потрясение. Он воскликнул: "Ой, девча-ата! Посмотрите, что у нас на улице делается! Что это они такое странное ставят? Рувик, глянь!" Девочки тут же бросились на мирпесет и уставились туда, куда напряжённо, с мрачным любопытством глядели мальчики. На улице прямо напротив дома подъёмный кран поднимал и устанавливал столб в вырытую заранее яму. Чуть поодаль работяги, сидящие в люльке, подвешенной к подъёмнику грузовика, вешали на верхушку столба огромные уродливые грозди тускло и недобро посверкивающих металлом воронок, выбивающихся из бесформенной коробочки, закрепляемой на столбе. К коробочке тянулся целый ворох небрежно скрученных проводов. Рувик мрачно обронил: "Не очень-то надёжно они закрепляют. Ветер посильнее может и уронить всё это сооружение на землю". - "А то и кому на голову!" - возмутилась Ренана.
   Шмулик задумчиво произнёс: "Интересно, что это может быть... Да-а... Хорошо, что мама и цуцики уже не тут..." Рувик всё смотрел и смотрел на то, что творится на улице, потом медленно протянул: "Я что-то не врубаюсь, зачем они это делают. Теперь по вечерам даже на малые расстояния станет опасно передвигаться: ведь именно к вечеру поднимается сильный ветер, а они их тут крепят на соплях... Да ещё и в темноте!.."
   Как бы в ответ на его слова подул сильный ветер. Ребята вернулись в салон. За окном быстро темнело, слышен был скрип раскачивающихся от ветра на столбах гроздей воронок. "Ну, вот, уже начинается..."
   Дни катились неспешной чередой. И снова вечером девочки сидели в салоне. Ширли рисовала очередной комикс, а Ренана занималась какой-то выкройкой. Они не заметили, как в дом вошли близнецы. Ренана подняла голову и спросила: "А в йешиве вы когда-нибудь бываете? Я что-то слишком часто вижу вас в Меирии!.. Ведь одна дорога занимает уйму времени, которое могли бы и на Тору потратить". - "Ты что думаешь! - мы так и делаем... в автобусе! А сейчас мы заняты очень важным делом: собираем группу, хотим назвать её... э-э-э... "Типуль Нимрац" (реанимация)!" - смущённо потупился Шмулик. "Смотрите, вам за это название по мозгам дадут, потом долго извилины собирать придётся!" - погрозила пальцем Ренана. Но Ширли задумчиво протянула: "А мне нравится: название точно в тему! Это вам не дегенеративные "Петек Лаван", или "Шук Пишпишим". Или ещё многозначительней - "Шавшевет"! Что, последнее лучше?" - "Нет, я не говорю, что они придумали нехорошо! Ты права - название изящное и в тему!.. Но нам стоило бы быть осторожнее". - "Ага! И не драться с неутомимыми тружениками "Silonocool-News"!" - язвительно заметил Шмулик. "Беседер, братик, я же просто за вас волнуюсь!" - покраснев, пробормотала Ренана.
   Рувик молча заглянул через плечо Ширли, которая с лёгкой улыбкой на лице трудилась над очередной картинкой нового комикса. Парнишка ни слова не сказал, только загадочно ухмыльнулся. Затем, стараясь не глядеть на Ширли, вдруг резко вскочил, ушёл в свою комнату, откуда раздались аккорды его гитары и приятный голос, мурлычущий что-то неразборчивое. Ясно: парень погрузился в творческий процесс.
   Ренана вздохнула, потянулась и встала: "Пора ужином вас кормить..." - и удалилась на кухню. Спустя полчаса, или чуть больше в салоне появился Рувик с гитарой: "Я тут новую песню написал. Хотите послушать?" - "Ну, давай... пока разогревается... Медленно что-то сегодня... - посетовала Ренана и пояснила: - Мы с Шир из общаги на время сюда плитку притащили".
   Рувик склонился над гитарой, взял несколько аккордов и, глядя куда-то в пространство, затянул на какой-то полузабытый мотив:
   Ты слышишь? - Звенят Колокольчики радости,
   Рассыпав по небу искорки радужные!
   Флейты и скрипки смеются, свирели
   Им отзываются звонкими трелями
   Мелодия струилась спокойным игривым ручейком. Вдруг Рувик, дойдя до этих слов, бросил на девочек многозначительно-суровый взор и энергично ударил по струнам. Аккорды грозно загремели, голос, напротив, приобрёл таинственные, вкрадчивые интонации, а левая ладонь принялась отбивать рваный ритм по корпусу гитары:
   "Ну, вот, распищались, - бормочет ФАГОТ, -
   Вот я вам устрою НАОБОРОТ!"
   Смотрите - ввинтилась в небо ВОРОНКА
   Фаготьего хохота грубого громкого,
   Тотчас затянуло в ВОРОНКУ эту
   Радугу звонкого яркого света!!!..
   ВОРОНКА - в полнеба, грохот, шипенье...
   Кайфует ФАГОТ - верх наслажденья...
   Горько рыдают в устье ВОРОНКИ
   Флейты, свирели, колокольчики звонкие...
   НО!!! Во власти ФАГОТА - сегодня полнеба!
   А завтра - посмотрим!.. Что бы там ни было,
   Зловредный ФАГОТ завинтится в ВОРОНКУ...
   А нам - наше небо, яркое, звонкое!!!
   Закончил он песню звонким мажорным аккордом.
   Ширли застыла, переводя взгляд с Рувика и его гитары на свои рисунки. Парень чуть заметно кивнул и подмигнул ей, после чего снова склонился над гитарой, нежно перебирая струны. Шмулик захлопал в ладоши: "Молодец, брат! Я предлагаю ввести сюда мою партию! Можно сначала флейту, а потом, в финале... да! Угав! Лучше всего угав! - он должен быть солирующим! Я уже себе представляю, как это должно звучать... После ужина займёмся! Поедем в йешиву завтра рано утром..."
   "А что? - с интересом спросила Ширли, стараясь не глядеть на Рувика; голос её слегка дрожал: - Ты уже освоил угав на уровне, как я понимаю?" - "Ведь Ронен просил его пока не использовать!" - вмешалась Ренана. - "Это вовсе не значит - не тренироваться и не осваивать! Гидон просил не выступать на людях, а тренироваться - это совсем другое дело! Мы тренируемся всё время, потому что... - он помолчал, потом заговорил, понизив голос: - хотим выйти с ним на Турнир... Поговаривают, что хотят запретить шофары. Ты же знаешь, какая мерзкая антишофарная пропаганда идёт в "Silonocool-News"! А насчёт угавов - ни слова!" - "Вот именно - пока что, Шмулон! - веско проговорила Ренана. - Ведь о них не знают! А если узнают... Ух!" - "Вот и будет наш сюрприз народу - прямо на Турнире!.." - "Разумеется! Как на том концерте! Вот уж был сюрприз, так сюрприз! - засмеялась Ренана, но тут же посерьёзнела и тихо произнесла: - Но я вам советую это дело засекретить..." - "Ты права, сестрёнка... Мы бы без тебя и не догадались", - иронически закивал Шмулик.
   "А вы знаете, какие теруцим (поводы) они нашли, чтобы закрыть нашу студию "Тацлилим"? У-у-у, очень интересные! Мол, мы не соответствуем современному культурному уровню... отсутствие космического и всепланетного видения... ни масштаба, ни полёта". - "Это означает: мало силуфокульта..." - угрюмо заметил Рувик, глядя в сторону. - "Действительно: мало! - усмехнулся Шмулик. - Вот мы с хевре и решили выйти на сцену Турнира. Поэтому работаем всё время, готовим наш... "Типуль нимрац"! Если, конечно, удастся..." - "Нет, какая всё-таки глупость! - сердито воскликнула Ренана. - Какое им дело, сколько у вас силуфокульта! Как могли закрыть частную студию? А кто оказался инициатором?" - "Ты не поверишь, Ренана! Зомбики!.. Мы им мешали! Они начали строчить жалобы, доносы, против нас настроили журналюг из "Silonocool-News"... Что ещё надо... - откликнулся Шмулик. - Я уж говорил брату, чтобы поменьше реагировал на ошизевших на всю голову зомбиков... Они та-акого от этого "Петека Лавана"... - и парень неразборчиво пробормотал слово, стараясь, чтобы девочки не услышали, - набираются... Эта гребёнка уже их причесала, прочесала, вычесала... Да ещё... в депрессию вгоняет такие вот чересчур тонкие и нежные натуры..." - и он слегка хлопнул брата по плечу, но тот сердито стряхнул его руку. Его немного обидела реакция Ширли на песню-импровизацию на тему комикса, который она рисовала весь вечер, а сейчас старательно доводила до ума, не поднимая на него глаз. "Я не думаю, что эти тембели такие влиятельные. Наверняка, кто-то сильный стоит за ними, просто мы не знаем", - протянула Ренана и, наконец, догадалась заглянуть в альбом Ширли. Она ахнула: "Рувик, да ведь твоя песня - её комикс!"
   Ширли густо покраснела и прикрыла лист руками. "На эту тему можно сделать отличный мультик: рисунки Ширли, слова и музыка Рувика! - тут же вдохновилась Ренана, склонившись к Ширли, нежно отнимая руки Ширли от листа и с интересом изучая каждую картинку. - Да, конечно! Шмулон, надо его озвучить, тем более у тебя появились идеи по аранжировке. Только надо и вам, и Ширли всё это довести до завершённости!" - "Ты так говоришь, будто уже подписан договор о создании мультика..." - мрачно ухмыльнулся Рувик.
   Ренана направилась на кухню, оттуда нёсся её восторженный голос, пока она раскладывала еду по тарелкам и несла в салон, где в несколько неловком молчании сидели, почти не глядя друг на друга, Ширли - по одну сторону стола, братья - по другую. Наконец, Ширли подняла глаза и улыбнулась, стараясь адресовать улыбку обоим близнецам. Шмулик глянул на брата, потом проговорил: "Давай эту песню подготовим к первому появлению перед народом нашей "Типуль Нимрац". Думаю, хевре понравится - и песня, и идея! - и он подмигнул сначала немного приунывшему брату, потом девочкам. - Жаль, не получится выдать вместе с рисунками... Это уж подумаем, как и... где... и когда..."
   Меиричи за несколько недель почти привыкли к установленным на каждом углу вкривь да вкось грубым столбам с висящими на них нелепыми, грубыми до безобразия гроздьями воронок. Эти воронки раскачивались под порывами ветра, особенно усиливающегося к вечеру, когда на город опускались сумерки - вот к этому они привыкнуть не могли и не хотели: мало приятного жить под постоянно нависающей угрозой падения на голову тяжёлой, уродливой грозди воронок. Небрежно поставленные столбы тоже могут не выдержать и упасть под тяжестью уродливых гроздьев. Вся эта конструкция словно угрожала: "Упаду-у-у! Упаду-у-у! Берегите головы-ы-ы!"
   Власти Эрании многозначительно помалкивали, не отвечая на многочисленные письменные обращения жителей пригородного посёлка, о статусе которого с некоторых пор гуляли противоречивые слухи. Было похоже, что в этой неопределённости статуса посёлка, который власти Эрании вознамерились присоединить к городу и сделать одним из его районов, они сами были заинтересованы на данном этапе. В дальнейшем оказалось, что инициатива монтирования столбов с воронками на улицах Меирии исходила откуда-то из недр ирии Эрании, но никто не потрудился разъяснить жителям посёлка, кто и ради чего подал такую идею.
   Правда, месяц - слишком маленький срок для решения мелких, частных вопросов. А гроздья воронок между тем продолжали висеть на столбах, раскачиваясь на ветру в зловеще-рваном ритме. Никто из Эрании не приходил - ни для того чтобы изучить вопрос, ни тем более - чтобы убрать с улиц посёлка уродливые столбы с гроздьями воронок, или хотя бы лучше укрепить эти гроздья на столбах.
   Потеряв терпение, рассерженные обитатели Меирии послали в эранийскую ирию своих представителей. Делегация, составленная из уважаемых жителей Меирии, появилась в просторном вестибюле солидной канцелярии. Вежливый чиновник, сидящий в кабинке за запылённым стеклом в вестибюле, выдал им направление к своему шефу в кабинет на 1 этаже. После этого их стали посылать с этажа на этаж, из кабинета в кабинет. На их письменном обращении вскоре уже места не осталось из-за обилия перенаправлений и визирующих подписей многочисленного малого и большого начальства, хозяев больших и малых кабинетов, этажей, лестниц и тупичков. Надо заметить, что нигде им не говорили "нет", каждый раз им с предельной вежливостью давали понять: "...вопрос, конечно же, весьма важен, но, увы, это выходит за рамки моей непосредственной компетенции. Обратитесь, пожалуйста, э-э-э... к адону Таковски-Сяковскому". Так они поднимались всё выше и выше, то пешком по лестнице, то на лифте... Последний кабинет, куда они были направлены вежливым, симпатичным, молодым, гладко выбритым чиновником (не исключено, вышеупомянутым адоном Таковским-Сяковским), находился на самом последнем этаже. Туда уже вёл не лифт и не обычная лестница, а винтовая, которая при приближении к ней почтенных представителей религиозного посёлка Меирия начала раскачиваться в ритме тустепа. На глазах изумлённой делегации эти неторопливые колебания начали плавно переходить в старинный фокстрот, а там и в стремительное буги-вуги, а затем в столь же ностальгически-щемящий старый чарльстон. Естественно, на эту лестницу, ведущую к обшарпаной двери из грубых некрашенных деревяных досок, на которой висел огромный амбарный замок, пожилые люди не стали взбираться и, в конце концов, постояв, покачивая головами, ушли ни с чем. Члены делегации дружно повернулись и пошли в сторону лифта. В тот же момент деревянная дверь отворилась, замок отъехал в сторону, а им вслед с насмешкой уставились в 4 глаза два совсем юных чиновника, облачённых в какие-то странные одеяния густо-болотных оттенков; их причёски напоминали золотое руно породистых барашков, и впечатление дополнял густо наложенный на лица грим. В этих двоих без труда узнавали... близнецов Блох, чем-то напоминающих уважаемого старого Гедалью. Но почтенная делегация их не видела: лифт очень своевременно гостеприимно распахнул им свои двери, и они, не оглядываясь, скрылись в кабинке, которая неспешно потрусила вниз с дребезжаньем и скрежетом.
   Так и остались гроздья воронок висеть на каждом углу улиц посёлка, и кое-кто из молодёжи уже подумывал, а не выйти ли тёмной ночью, не взобраться ли на столбы, не снять ли эти жуткие и опасные украшения. Близнецы Дорон даже собирались подговорить своих друзей-студийцев осуществить эту идею, но, поразмыслив, поняли, что мальчишкам этого не осилить в принципе, да к тому же им ночи не хватит на все гроздья, на все столбы, во множестве разбросанные по всему посёлку согласно чьему-то неведомому приказу свыше.
   Старшая сестра самым строгим тоном приказала им "выкинуть эту опасную идею из дурных голов, иначе..." - её глаза угрожающе засверкали, что делало её лицо похожим на лик разъярённой львицы. Близнецы решили поговорить на эту тему с Ирми и Максимом, которые понимали их гораздо лучше, чем старшие брат и сестра. Оба друга обещали подумать, а Максим прибавил, что у него есть кое-какие мыслишки, правда, не до конца сформировавшиеся.
   А между тем жизнь текла по привычному руслу. Эраничи, как и все жители Арцены, с нетерпением ждали Большого Музыкального Турнира, умело и красочно разрекламированного агентством "OFEL-INFO". Кто-то деловито подсчитывал предполагаемые доходы, стараясь свести к минимуму вероятность неминуемых расходов. Но почти никто не догадывался, а ещё меньше было тех, кто знал, что все эти события уже активно затягивали Арцену в виртуальное пространство нового лабиринта, но на пороге его устья этого ещё почти никто не замечал... Кроме разве что особо отмеченных и посвящённых ...
  
   Второй лабиринт
  
   ШЕСТОЙ ВИТОК. Сегодня в полдень
   1. Знойная ламбада
   Турнир на пороге
   Внутри Забора, охватившего зону таинственных действий окривевшим кольцом, процесс плавно переходил в завершающую стадию. Время заборных аттракций, привлекавших массы народа, постепенно сокращалось, пока не сошло окончательно на нет.
   В один прекрасный день по всему окривевшему кольцу, охватывающему Забор, заклубился густой серебристый туман. Казалось, его можно было не только видеть, но и пощупать. Тогда же из "Silonocool-News" и прочих СМИ заклубился мощный словесный туман, щедро напускамый репортажами Офелии, пестревшими затейливыми терминами (плодами неустанного творчества лучших умов терминологической группы SATUM). Любимица эранийских элитариев, и особенно молодёжи, вдруг совершенно перестала упоминать о Заборе. Зато она ни разу не забыла напомнить простым эранийцам про "агрессивный звуковой наркотик шофар, вредному звучанию которого необходимо в решительной и категорической форме положить конец"... Для закрепления в памяти эранийцев этой основополагающей идеи применили последние достижения подачи изображений. Из густого тумана внезапно выпрыгивали калейдоскопически вращающиеся, сумбурно мельтешащие карикатуры на главарей антистримеров: чаще всего это были Гилад и Ронен. Их изображали со злобно надутыми щеками, в момент неуклюжей попытки выдуть звуки из шофаров, словно бы растущих прямо из неправдоподобно толстогубых ртов. Зловещие паузы то и дело внезапно прерывались каркающими звуками, ничего общего со звучанием реального шофара не имеющими. Далее проносились карикатурные изображения Бенци Дорона и его сыновей-близнецов, за ними бледные извивающиеся тени, условно изображающие студийцев "Тацлилим". И так бесконечное количество раз. Тем самым публику отвлекали от происходящего внутри густого серебристого тумана, за одну ночь неизвестно откуда налетевшего и плотно окутавшего Забор и примыкающее пространство.
   Лишь фанфарматорам Пительмана и отборным дубонам Кошеля Шибушича, стоявшим на круглосуточной вахте вокруг Забора, было доступно потрясающее ночное зрелище. Дежурный фанфарматор в присутствии Пительмана запустил ранее упомянутую программу Моти Блоха с помощью нового пассажа силонофона на фоне рассыпчатого тремоло ботлофона. Забор откликнулся лёгкой дрожью. Фанфарматор повторил запуск несколько раз, пока данные замеров не показали, что амплитуда флуктуаций Забора начала ступенчато возрастать. В первую ночь это явление продолжалось до самого рассвета. Поэтому наутро зеваки, по привычке устремившиеся к Забору, его уже не увидели, из туманного пространства уже не выплывали карикатуры.
   В следующую ночь (на пост заступил другой дежурный фанфарматор) окутанная густым туманом и дрожащая нервными синкопами поверхность Забора по всему периметру вдруг причудливо изогнулась, одновременно расщепляясь на множество поверхностей, которые тут же начали сворачиваться в жгуты. И эта ступень успешно завершилась на рассвете. Третья, последняя, ночь завершала первый этап Великой Реконструкции. На пост заступили оба фанфарматора, к ним с вечера присоединились боссы, Пительман и Арпадофель. К этому времени поверхность Забора благополучно расщепилась, и многочисленные образовавшиеся поверхности свернулись в тугие жгуты, которые медленно, в анти-ритме силонокулл-пассажа, скручивались спиралями с переменной крутизной в различных плоскостях, то пересекаясь и пронизывая друг друга, то следуя параллельно друг другу...
   На рассвете вместо Забора, в форме окривевшего кольца охватывавшего большую часть Парка, сверкала всеми цветами радуги гигантская ракушка, устье которой одновременно являло собой гигантский экран компьютера, плавно переходящий из прямоугольника в чуть скособоченный эллипс (в первом приближении - то же окривевшее кольцо). Перед устьем, как бы ступенькой ниже, находилось гигантское нечто, отдалённо напоминающее свирепо-ухмыляющуюся жирную крысу с раскрытой пастью, усеянной бессчётным количеством сверкающих зубов - этакий гибрид пасти с клавиатурой компьютера (только зубов-клавиш гораздо больше, чем зубов в пасти и клавиш на обычном компьютере).
   Получившаяся грандиозная конструкция органично сочеталась с Фонтаном Как-У-Всехного Согласия, струя которого обладала резким ароматом странного букета и била из Фонтана то с возрастающей, то с убывающей силой. Слегка увлажнив кромку экрана (он же - устье гигантской ракушки) жидкость начинала сочиться оттуда, как из губки, с аритмично-пульсирующим мерцанием. Было видно, как струя, бьющая из Фонтана, ваяет ракушку "Цедефошрии". В свою очередь ракушка питает бьющую из Фонтана струю, которая широкой бурной рекой вливается в экран, скрываясь где-то в извивах сверкающих витков. И так до условной бесконечности. Открытие этого зрелища для всеобщего созерцания ознаменовало зарю струи подобающей гаммы. Но эранийцы об этом не задумывались, они только зачарованно глазели...
   Отдел фанфаризации Пительмана, он же творческое ядро SATUM, в первые же дни существования Забора переехал из "Лулиании" (доживающей последние денёчки) в Зону Экспериментального Колпакования (ЗЭК) и теперь вплотную приступил к следующему этапу. Собственно, подготовка к этому этапу началась с установки на улицах Меирии упомянутых воронок - с их помощью намеревались завлечь упёртых фиолетовых в новую "Цедефошрию". Привлечь эту публику к Забору не получилось, стало быть, пришло время завлечь их в устье "Цедефошрии". Оставалось только задействовать систему воронок на полную (не экспериментальную) мощность. Жители Меирии всегда считались более сговорчивыми и законопослушными, нежели злостные и упёртые фанатики, поселившиеся в посёлке Неве-Меирия (откуда, судя по всему, и начала своё вредоносное шествие фиолетовая зараза). Именно поэтому с Меирии и решено было начать экспериментальный охват её обитателей струёй... (и т. д.), он же - колпакование (как вскоре официально назовут этот процесс).
   Вдруг неизвестно откуда выскочила непредвиденная проблема: в звуковое пространство Меирии проникли непонятные звуковые флуктуации, источник которых никак не удавалось засечь. Даже своими спорадическими всплесками они вносили серьёзные помехи в экспериментальную работу воронок, призванных создать в звуковом пространстве посёлка постоянное силонокулл-поле. Судя по всему, где-то в Меирии скрывался зловредный шофар, а может, и не один. Главная проблема заключалась в том, что шофар резко осуждался всеми ветвями агентства "OFEL-INFO", но до сих пор не был запрещён. Тиму очень хотелось найти на шофар то, что он назвал фелио-эффектной управой, а пойти на прямой запрет вредного инструмента - для него значило расписаться в провале самой идеи фелио!..
   Но именно сейчас фанфаризаторы не имели ни времени, ни возможности искать по всей Меирии источник вредоносных флуктуаций - главные усилия были брошены на подготовку к Большому музыкальному Турниру, который должен был пройти без сучка, без задоринки!.. Поэтому оставили окончательное приручение фиолетовых обитателей Меирии (а позже и Неве-Меирии) на послетурнирный период. Собственно, присоединение Меирии к Эрании могло считаться началом такого добровольно-принудительного охвата её обитателей струёй подобающей гаммы.
   Подготавливаемый в постоянно нагнетаемом возбуждении Большой музыкальный Турнир надвинулся совершенно внезапно.
   За несколько недель до этого лулианичи заметили резко возросшую, несвойственную нормальному деловому ритму суету. Даже почти не покидавший рабочий кабинет Моти обратил внимание на чрезмерное возбуждение а-ритмов, сотрясающих "Лулианию".
   Тимми большую часть рабочего дня снова проводил в главном корпусе старой "Лулиании". С прытью необычайной он сновал из кабинета Зомембера в кабинет Арпадофеля - и обратно. А то слонялся по коридору, сжимая фелиофон с напоминавшей флюгер антенной, поглядывал на пёстрый экранчик, возбуждённо поигрывал кнопочками, настороженно озираясь. Остатки ветеранского корпуса, немногочисленные рядовые лулианичи по привычке наивно верили, что Пительман в рабочее время "гуляет" по всевозможным игровым и игривым сайтам Интернета. К этому относились с пониманием. К нему то и дело подходили странные экстравагантные личности, прикид которых более подходил фанатеющим от силонокулл-пассажей подросткам перед поступлением в тихон Галили, членам спортивных секций восточных единоборств из клуба "Далетарий", нежели людям солидного возраста и положения, или, как их обычно представлял Тим, столичным или закордонным вершителям дум.
   По коридору деловито сновали шомроши (сокр.телохранители) Арпадофеля, с грохотом толкая тележки, груженные аппаратурой вроде той, которой в своё время был оборудован в небольшом проходном холле его кабинет, а затем и Центральный фанфароторий. Рядовых лулианичей-ветеранов изрядно позабавила помпа, с коей был вынесен из здания "Лулиании" символ унитазификации эстетики - золотое кресло Арпадофеля. Об этой громкой эпопее долго гуляли по Эрании байки, обрастая всё новыми и новыми анекдотическими подробностями. Глядя на эту свистопляску, Моти счёл за лучшее как можно реже покидать кабинет с новеньким компьютером на третьем этаже.
   Перед самым концом рабочего дня ему передали, что адон Арпадофель вызывает его к себе. Моти был неприятно поражён. Ведь Куби-блинок (появление которого в "Лулиании" знаменовало жутковатые перемены) словно бы не замечал вернувшегося из отпуска Моти Блоха, реагируя на него, как на тумбочку, из которой давным-давно вынули последние денежки... И вдруг этот неожиданный вызов, переданный ему одним из ветеранов среднего звена. Моти, не оглядываясь, поблагодарил заглянувшего к нему в комнату и передавшего приглашение обладателя смутно знакомого голоса, неспешно выключил компьютер, встал с места и, уже выходя за дверь, вдруг подумал: "А кто был тот, что мне сказал? Был - или не был, или мне почудилось?" Всю дорогу до кабинета Главного фанфаролога он мучительно размышлял: было приглашение - или ему приснилось? Но шёл туда, как в тумане, словно сквозь туман был протянут крепкий канат, тянувший его туда неотвратимо.
   Стараясь держаться по мере возможности с вежливым достоинством, Моти вошёл в кабинет Арпадофеля. Он был сражён полным отсутствием в кабинете привычной шикарной обстановки: только стол, старое, облезлое кожаное кресло да чёрный обшарпаный шкаф в углу - и более ничего. В уголке стола стопка бумаг, на ней авторучка, а между этой стопкой и сидящим за столом - чёрный телефон старой модели, не с кнопочками, а с вращающимся диском (точно такой же аппарат Моти помнит у них дома, когда был мальчишкой). За столом... Тим Пительман, бывший армейский приятель, а теперь - друг сыновей, а ему и Рути совсем не друг. Моти снова неприятно поразило выражение лица Пительмана: он улыбался сладчайшей из своих улыбочек ему, Моти Блоху, которого он так ловко третировал, с помощью боссов выжав, как лимон. Боссы фактически отстранили его от работ над угишотрией - после того, как Моти выложил на стол свой важный козырь: работающую программу саморазвития и саморазрастания компьютера. Где он теперь, его старый друг компьютер, на котором он создал эту фантасмагорию?..
   Пительман деловито заговорил голосом, напоминавшим интонации диктора телевидения - сухая официальность в сочетании с душевностью: "Итак, адон Мордехай, мы с вами прекрасно поработали вместе, достигнув небывалого успеха. Невозможно переоценить работу, которую вы проделали для "Лулиании"! За это руководство наградило вас большой премией и годичным внеочередным отпуском. А ныне принято решение наградить вас и вашу семью бесплатными билетами на первый Большой музыкальный Турнир. Это мероприятие, совмещённое с открытием новой "Цедефошрии", организовано ириёй Эрании и спонсируется Международным Силонокулл-Советом".
   "Как ты, наверняка, знаешь, - неожиданно перешёл Тим на неофициальный тон, - президентом МСС является мистер Бизон Хэрпанс. На Турнире его представлять будет полномочный представитель мистер Кулло Здонерс. Ты, конечно же, в курсе, что Кулло - знаменитый учёный-археолог, изучающий культуру народа древних мирмеев, аборигенов этой земли с незапамятных времён. С ним вместе прибывает и известный музыковед мистер Клим Мазикин. Освещать наш Турнир будет концерн Mushkhat-info, не исключено, прибудет сам синьор Мушхатти. Ну, и конечно, им в помощь наша гордость, Офелия Тишкер! Ощущаешь уровень представительности? Какая это честь для Арцены, для Эрании! Надеюсь, понимаешь?.. Вот, держи билет на всю семью..." - с этими словами Тимми своей пухлой ручищей протянул Моти, потерявшему от изумления дар речи, пёструю, блестящую картонку размером с половинку стандартного листа.
   Моти повертел картонку в руках, развернул её. Первое, что он увидел на развороте - затейливый рисунок чрезвычайно пёстрой ракушки, распахивающей манящее устье, оттуда выползали, вились по спирали строки, на которых были написаны имена и его, и Рути, и трёх его детей. Наконец, он рассеянно, как бы сам себе, пробормотал: "А что, в новую "Цедефошрию" пускают всех - и детей младше 14 лет?.." - "Мотеле, это семейный билет. К тому же... э-э-э... разве у вас есть ребёнок младше 14?" - "Да нет, моей младшей скоро 16... Просто я по привычке считаю её маленькой. Она и вправду отнюдь не гигантского роста, но это не беда!" - чуть слышно пробормотал Моти. - "Мы выдаём лулианичам бесплатные семейные билеты и настоятельно просим (во избежание в дальнейшем неприятностей!) придти в "Цедефошрию" на Турнир всей семьёй, в соответствии с указанным в билете . Тебе, Моти, я, как родному, хочу сказать: руководству очень непросто обеспечить бесплатными билетами всех-всех-всех сотрудников и членов их семей".
   Услышав "как родному", Моти изумлённо вскинул брови, но тут же спохватился и с трудом натянул на лицо серьёзно-заинтересованное выражение. Тим продолжал с теми же ласковыми интонациями: "Стало быть, любой, гордящийся своей принадлежностью к престижной фирме, не может подвести её, нанести даже малейший ущерб её чести, проигнорировав Турнир, или позволив подобное членам семьи. Дело чести, ты понимаешь, Моти?" Моти слушал Тимми и вдруг с оторопью осознал то, от чего долго не мог придти в себя: "голос, голос Зомембера, облик, облик - Пительмана"! Ну, и на том спасибо, что обошлось без зловеще сверкающих очередей левого глаза Арпадофеля, переливающего от гнойно-жёлтого до зеленоватого, в сочетании с неподвижным стеклянным сверлом правого глаза.
   Моти стоял и глядел то на билет, то на Пительмана и не мог произнести ни слова. Он думал, что сыновья-дубоны будут стоять на вахте возле сцены, а Ширли, конечно же, захочет сидеть с Доронами, или с подругами из ульпены. И он понимал своих детей.
   Как бы услышав его мысли, Тим с улыбочкой мягко проговорил: "Да, твои хевре - на важном посту. Не волнуйся, они будут к вам с Рути подходить. А вот твоя дочь... Я надеюсь, ты меня понимаешь. Позаботься, чтобы нам не пришлось позаботиться об этом. Воспитанием детей надо было, конечно, заниматься раньше. Она же у тебя несовершеннолетняя, и ты за неё отвечаешь. Ты меня понял?" Тим ещё что-то ласково журчал, но Моти уже не слушал, его охватил знобящий страх. От всего облика Пительмана, от мягкого тенорка, ласковой, сладенькой улыбочки веяло пронизывающей жутью. Чтобы не смотреть на Тима, важно развалившегося в стареньком кресле, Моти сосредоточенно разглядывал билет.
   Подняв голову, он... с изумлением увидел: перед ним не Пительман, а босс и учитель Миней Зомембер. Неужели он всё это время пребывал в каком-то полусонном состоянии?.. Сидящий перед ним человек (Моти так и не понял, кто же это был на самом деле) нежно журчал: "В день Большого музыкального Турнира SATUM всем своим сотрудникам предоставляет выходной - чтобы они, отдохнув и морально подготовив себя и членов семьи, все, как один, явились на Турнир и своим голосом всемерно поддержали славный имидж престижной фирмы, интеллектуально-элитарного лица нашей славной Эрании. Надеюсь, Моти, ты знаешь, какие кнопки надо нажимать на голосователе, который разработчики на фанфармационном сленге прозвали ктивтимон. Но для внешнего мира он называется войтеромат! Ты, конечно, понимаешь..." Моти изумлённо поднял брови, но промолчал, только слабо кивнул.
   "Сленговое название, ктивтимон присвоили прибору фанфаризаторы, сподвижники Тимми. Но наш скромняга Тимми наотрез отказался, поэтому официально мы его назвали простенько и со вкусом - войтеромат. Но не в этом суть... Никто не должен знать, кроме нас, приобщённых: ктивтимон по глубинной сути своей - составная часть нашей угишотрии! Нам удалось доработать её, приспособив для определения результатов турнира. Вот какую хитрую программу ты создал! Молодец! Я в тебя всегда верил!" - "Как-как? Угишотрия? - очнулся Моти. - Это же название нашей темы. Но... какое это имеет отношение к..." - "Угишотрия - коллективный воспитатель масс в духе струи. Такова же цель и нашего Турнира. Больше я тебе ничего не скажу, сам грамотный! Вспомни беседы на наших традиционных кофейных посиделках..." - Миней легонько прихлопнул ладонью по столу, давая понять, что беседа окончена. "Всё-таки кто же это?" - мучительно думал Моти, пытаясь вглядеться в человека, сидящего против него, казавшегося несколько размытым из-за непонятно откуда заполнившей кабинет туманной дымки.
   Моти, пошатываясь, вышел из кабинета непонятно, какого - скорей всего, виртуального босса. Не иначе, как его пригласили на беседу с интерактивными голографическими изображениями Тимми и Минея, которые менялись по ходу дела. Ему навстречу то ли попался, то ли не попался расплывчатый и дробящийся в туманных струйках Тим Пительман со своей хронической улыбкой, в которой почти не осталось ни капли обаяния, зато больше, чем обычно, было высокомерного торжества, когда он взглянул на Моти Блоха. И только ракушачья пестрота семейного билета на Большой музыкальный Турнир лежала в руке весомой и зримой реальностью, доказывающей, что беседа с боссами не была сном.
  
   Тихая презентация ринафона
   Мелодично просигналил та-фон, лежавший перед Ширли на маленьком столике. Она, вздрогнула, подняла голову от книги и, раскрыв аппарат, прижала его к уху.
   Ренана, почти не изменив позы, подняла глаза, проницательно глянув на подругу. Лицо Ширли постепенно мрачнело, покрываясь темно-красными пятнами, пока она в напряжённом молчании слушала. Она тихо и отрывисто бросала: "Нет, не хочу! Это меня не касается... Я взрослый человек, решаю сама: сидеть буду с друзьями. В конце концов, я учусь в ульпене, моё право пойти с классом. Да, это я так решила, никто за меня не решал! Я уже сказала!" Голос её взлетел и раздражённо зазвенел; девушка резко закрыла аппарат. Ренана ушам своим не верила: что творится с покладистой Ширли? "Что случилось?" - участливо спросила она подругу, слишком низко склонившуюся над книгой, пряча заблестевшие от сердитых слёз глаза. Лицо её пылало. Она слегка дёрнула плечом и ничего не ответила. Ренана решила оставить вопросы на потом, когда Ширли немного успокоится.
   Вдруг Ренана проговорила, глядя в пространство с мечтательной улыбкой: "Сегодня вечером в нашу старую квартиру папа придёт, и Ирми с Ноамом тоже. Хевре обещали привезти новенькие та-фоны! И тебе... в смысле - тебе в та-фон, скорее всего, просто что-то встроят... Ноам говорил, что тебе лучше пользоваться твоим старым аппаратом..." - "Ноам?.. Сегодня приедет?" - Ширли тут же подняла голову; на покрывшееся после разговора красными пятнами лицо медленно возвращался обычный цвет, слабая, смущённая улыбка осветила лицо. - "Ага... Мы встретимся в нашей старой квартире. Я жду звонка!" - обронила Ренана. Как бы в подтверждение её слов, тут же мелодично запел та-фон. Она с улыбкой приложила аппарат к уху, её лицо медленно залил румянец. Ширли, выпрямившись, наблюдала за подругой. Та закрыла аппарат и проговорила: "Собираемся: через десять минут они будут у проходной..."
   Подкрашиваясь, Ренана оживлённо частила: "Ты знаешь, они в "Неэмании" хотят дать та-фонам какое-то фирменное название, только не спрашивай, какое, не знаю... С фирменным дизайном... Руллокаты запретили, и пришлось целиком переключиться на та-фоны. Ну, ты же знаешь историю с магазином Иммануэля..." - "Ещё бы... - чуть слышно прошелестела Ширли. - Боюсь, без моих братиков не обошлось..." Ренана пропустила слова подруги мимо ушей, продолжая тараторить: "Зато на та-фоны все силы бросили! А-а-а! Ты же не знаешь: это Рувик предложил дизайн! Хевре его идея очень понравилась. В Неве-Меирии теперь это - самый писк моды..." - "А почему мне не привезут новенький, как у вас? Я готова заплатить!" - обиженно спросила Ширли, сменив подругу перед зеркалом. - "Потому что тебе лучше сейчас пользоваться аппаратом вашего элитарного дизайна. А то ещё приспешники-дубоны братишек увидят!.. Тебе это надо? Наверно, можно было бы сделать тебе второй аппарат, но... потом... Пока поживи с подарком daddy..." - "Пожалуй, ты права... Папа подарил... - грустно повторила девочка. - Мы ещё не знаем, что они искали у меня в комнате! Мать тщилась убедить меня, что, наверно, какие-то хулиганы в дом забрались. Она никак не может понять, что я не маленькая девочка, которая верит детским сказкам - и за это тоже я на неё немного обижена..." - "Хорошо, что твой руллокат мы оставили у нас в Неве-Меирии... - рассудительно заметила Ренана и тотчас же перескочила на другую тему: Ты, наверно, знаешь, что Меирию уже присоединяют к Эрании, и это будет Эрания-Юд-Гимель, или просто Юд-Гимель. Далетарии нас прозвали фиолетовыми, соответственно, квартал - Эрания-Саголь, фиолетовый. В "Silonocool-News" писали про какой-то опрос общественного мнения среди жителей Меирии: якобы, большинство опрошенных высказалось за присоединение. Не знаю уж, где они откопали эту представительную выборку - ведь такие дела решаются общим голосованием, на референдуме, а не каким-то частным опросом, который и подделать ничего не стоит! Ещё напечатали речь Рошкатанкера на ту же тему. Что за баблат (пустой трёп)! Хевре над каждой фразой ржали!.." - "Но ведь он, сколько я знаю, до последнего времени был против присоединения, всё время говорил, что хочет сохранить культурную ауру Эрании неприкосновенной - и вдруг... такой поворот темы! Что вдруг в его мнении изменилось?" - "Макси говорит - Рошкатанкер следует ласковой, но строгой команде Зомембера. Сразу же: во фрунт и "чего изволите?"! Такой уж это человек!.. Любая "его тема" вертится указаниями Минея - как собачий хвостик... Ведь это Зомембер его откуда-то с Юга привёз..."
   "Значит, без Тумбеля тоже не обошлось, тоже кадр с Юга... Я думаю, кому-то очень понадобилось свести на нет именно культурную - и духовную! - ауру Меирии... И это только начало..." - мрачно заметила Ширли. Ренана кивнула: "Ирми тоже так думает. Макси говорит, что власти Эрании давно готовили это решение, оттого - и воронки на улицах. Наши главы посёлка ходили в ирию Эрании, просили убрать, но ничего не вышло. Ирми сказал, что они их уже пару раз испытывали... Интересно знать, когда, и в чём это выразилось. Напомни мне - непременно спрошу..."
   Ренана закинула сумку через плечо и мечтательно проговорила: "Ирми мне всё-всё рассказал про новенькие та-фоны. Это не просто модная новинка с фирменным дизайном. Они там ввели... как бы защиту от силонокулла ... Мне Ирми объяснял, но... - Ренана покраснела и смущённо улыбнулась: - Я в этом не разбираюсь..."
   Снова в та-фоне Ренаны прозвучал сигнал вызова. Ренана послушала считанные секунды, что-то односложно ответила и закрыла аппарат с озадаченным выражением лица: "Папа просит нас не торопиться, они уже на месте, но что-то им нужно решить с близнецами: оказывается, они со своей хавурой снова там... Ирми приедет прямо сюда и нас отвезёт, но чуть позже..." И девочки снова сели заниматься.
   Когда Амихай узнал, чем занимаются в хавуре близнецов Дорон, он очень испугался. Сыграло роль, конечно, мощное давление прознавших об этом ещё раньше Адины и её отца... Тут же, в присутствии Адины, он необычно резко накричал на Нахуми: "Я запрещаю тебе иметь дело с этими типусами!.. Ясно?!" Мальчик ничего не сказал, только удивлённо глянул на покрасневшее лицо отца, развернулся и ушёл в спальню, резко хлопнув дверью. Его поразила вспышка обычно мягкого отца, но ещё меньше ему хотелось слышать визгливые вопли Адины и её ругань с отцом.
   Когда Амихай рассказал об этом инциденте брату, тот задумчиво промолвил: "Цвика уже бар-мицва, а стало быть, я не стану на него давить. И тебе не советую. Пусть наши мальчики учатся принимать решения самостоятельно!" Амихай понимал: брат, конечно, переживает за сына, мучаясь сомнениями, правильно ли сделал, что хотя бы не предостерёг сына от участия в рискованных затеях близнецов. Но его Тили - ничего общего с его Адиной!..
   В результате под влиянием восторженных рассказов Цвики об этих встречах и планах близнецов Дорон Нахуми попросту начал сбегать вместе с Цвикой на встречи с близнецами. Амихай оказался между двух огней. С одной стороны - истеричные требования Адины чуть ли не запереть старшего сына дома. С другой стороны - горячее влечение сына к друзьям и их делам. В глубине души Амихай его прекрасно понимал. Поэтому он внял советам Арье и Тили: махнув на свои не совсем искренние запреты рукой и рискуя семейным спокойствием, прикинулся слепо-глухо-немым.
   Он ещё не забыл своё детство и отрочество, крутой характер отца, постоянные запреты, отравлявшие ему жизнь. Отравить жизнь своих детей, опутав их цепью ограничений и запретов, он был не готов. Невозможно до бесконечности потакать требованиям Адины, и без того хватает проблем в их отношениях.
   Нахуми перебрался жить к Арье и Тили, понимавшим еголи и очень тепло к нему относившимся. Дома он почти не появлялся, стараясь не сталкиваться с матерью, которой, впрочем, ни до него, ни до остальных детей, кроме младщего Мойшеле, не было дела. На какое-то время напряжение было снято.
   В комнате мальчиков старой меирийской квартиры Доронов прямо на полу сидели в кружок близнецы и несколько их близких приятелей, среди них Цвика и Нахуми Магидовичи. Конечно, мальчишек несколько озадачило, что бывшие комнаты родителей и сестёр заперты на замок с секретом, но ни времени, ни охоты разбираться с этим у них сейчас не было.
   Войдя в пустой, как им казалось, дом, Бенци с Ноамом и Ирми с удивлением услышали из бывшей комнаты мальчишек знакомые звуки музыки. Бенци приложил палец к губам, и трое замерли, прислушиваясь. Они услышали красивую мелодию, исполняемую по нескольку раз на каждом инструменте: сначала на флейте соло, потом под аккомпанемент гитары, затем на чём-то вроде шофара с расширенным диапазоном. "Угав", - тихо пробормотал Бенци. Мелодия отзвучала, затем повторилось то же самое - красивая мелодия, аранжированная посложнее - и затем тишина. После короткой паузы - тихие голоса близнецов, в ответ - голоса их друзей, среди них выделялись мальчишеские голоса Цвики и Нахуми. И снова по нескольку раз отдельные пассажи - сначала отдельно на каждом инструменте, затем ансамблем. Удивила очень красивая аранжировка песни "Ты слышишь? Звенят колокольчики радости!". Ирми попытался тихо подпевать, но Бенци тут же предостерегающе шикнул, и тот послушно прикусил язык.
   Спустя час с лишним из комнаты потянулись близнецы и их друзья, усталые, но довольные. Донёсся голос одного из них: "Хотя бы по нескольку минут каждый час надо играть какой-нибудь отрывок, особенно тот самый... ну, вы знаете! Мы-то не можем тут всё время сидеть - у нас йешива. И так запустили!.. На вас вся надежда... И найдите ещё несколько надёжных хевре, порепетируйте с ними..." Бенци уселся в глубокое кресло, пригнул голову, Ирми и Ноам на цыпочках прошли на кухню. Хавура прошествовала гуськом через салон, вышла за дверь. Близнецы проводили друзей по заросшей травою дорожке до калитки, не заметив отца. Когда же они вернулись в салон, их встретили стоящие у дивана отец, Ноам и Ирми. Близнецы ухмылялись одинаково загадочными улыбками, но увидели всех троих - и их улыбки сменились виноватым изумлением на лицах. Ирми тихо прошептал Бенци: "Я съезжу и привезу девчат, а вы тут без меня..." - "ОК... А то поздно... Можем ничего не успеть..."
   Ирми сиял из окна машины, легко подмигнул Ренане, тепло приветствовал Ширли и весело возгласил: "Привет из Неве-Меирии от всех ваших! Все беседер, чего и вам желают!" - "А где папа?" - спросила Ренана. - "Они с Ноамом на месте, вправляют мозги твоим братишкам - разболтались, понимаешь ли... Я не хотел мешать воспитательному процессу, да и вас надо на место доставить..."
   ............
   Усевшись на диван, Ирми привлёк к себе надутых близнецов, с лиц которых ещё не сошёл яркий румянец смущения, и заговорил: "Макс очень вовремя ввёл своих хевре в тему, показал объект, то есть Забор, в действии. Нам-то, после сами знаете чего, пришлось отойти, чтобы не светиться - ведь мы теперь не только у Тумбеля на крючке! Нас сменили хевре - и очень успешно! Результаты наблюдений мы вместе обсуждали и обрабатывали. Они часами ходили этакой тенью за Тумбелем с Офелией, которую он просвещал. Так мы узнали об одном интересном приборчике, называемом... - он сделал эффектную паузу и внятно, раздельно произнёс: - фе-ли-о-фон". - "Как-как ты сказал? Фашлафон?" - переспросил Рувик, кидая украдкой взгляд на девочек, краснея и ухмыляясь. - "Ага, он самый. Это ты классно оговорился, твой поэтический образ мне нравится!" - "Расскажи подробней", - попросил Ноам. - "Так fellows поняли: прибор с давней историей. Они воспользовались украденными идеями Гиди о виртуальных звуковых зеркалах и линзах с обертонами; правда, это уже их идея - использовать унтертона. Конструктивно - как бы обычный та-фон модного дизайна".
   "Короче, один из блоков фанфаризации, - вступил Бенци. - Не слышали этого слова?" - "Кажется, что-то в "Silonocool-News" у Офелии было... Разве за их терминоманией угонишься!.." - обронил Ноам. - "И не говори! - кивнул Бенци. - Главные идеологи и авторы - Арпадофель и Зомембер, последний - известный генератор не столько идей, сколько их словесного выражения, скажем так - талантливый терминолог. Так они друг друга и нашли, Миней и Арпадофель. Кошмарный тандем, позже присоединился Пительман, и получилась Тройка. Тима, сколько я его знаю, ничего не интересовало, кроме коммерции и спекуляций. Зато нужные ему идеи он всегда здорово умел выискивать, просто талант в этом деле!.. Утаскивал, ещё и приторговывал ими. Куби-блинок нашёл себе незаменимого помощника! Под их чутким руководством Тумбель превратился в типичного волкодава! С ним не шутите!"
   Рувик тут же подобрался и из-под очков сверкнул глазами на Ирми: "Погоди! Ты нам не о Тумбеле и прочих волкодавах, а про фашлафон расскажи! Это он тогда хулиганил на концерте в "Цлилей Рина"?.. Только шофар нам и помог..." - "Нахон (точно), - буркнул Ирми, нахмурившись. - Это действительно игрушка ещё с тех дней..." - "Значит, надо на самом деле из ихнего фелиофона сделать фашлафон!" - решительно рубанул он рукой воздух, а Шмулик энергично закивал головой, порываясь вскочить. - "Нахон! Вам, братишки, в этом деле отводится одна из главных ролей. Но об этом - после..." - ухмыльнулся Ирми и щёлкнул уже теперь Рувика по лбу. - "Но ради этого совсем необязательно прогуливать занятия в йешиве", - буркнул Ноам, безуспешно пытаясь придать своему лицу грозный вид. Близнецы потупились, но между собой переглянулись с хитрой усмешкой.
   Ирми продолжал: "Фелиофон - терминал главного компьютера, может работать и автономно. Ад-Малек придумывает новые пассажи, усилители силонокулл-поля, один кошмарнее другого... - хмуро проговорил Ирми: - Значит, защиту надо усиливать с опережением... с вашей помощью, хевре!" - и он весело посмотрел на близнецов. Бенци переглянулся с Ноамом и потихоньку погрозил им пальцем, оба снова потупились, на сей раз уже без ухмылок.
   "Воронки, - продолжал Ирми, - тоже терминалы угишотрии, но, так сказать, "пассивные", автономно не работают ... Макс и Хели говорили, их уже несколько раз опытно запускали..." Ренана воскликнула: "Я как раз хотела спросить: не потому ли плитка так плохо нагревалась? И свет вдруг меркнул!.." - "Ещё бы!.. Воронки потребляют массу энергии. А может, причина ещё хлеще..." - серьёзно проговорил Ирми. - "То есть?" - спросила Ренана. - "Намеренное сокращение подающейся в Юд-Гимель энергии". - "А может, не стоит сразу так плохо думать о властях Эрании", - нерешительно и медленно проговорил Ноам, угрюмо уставившись в пустой экран компьютера.
   Ирми выпрямился на диване и продолжил, искоса наблюдая за Ноамом: "Мы с Гиди работаем, так сказать, над антиподом фелиофона. Мы сделали первую опытную модель на базе "неэмановского" та-фона, назвали... э-э-э... ринафон. Предстоят испытания и усиленная доработка, чем мы и займёмся. Считайте нашу встречу первой тихой презентацией ринафона! - усмехнулся Ирми, подмигнув Ренане, потом близнецам, нетерпеливо ёрзавшим, ожидая, когда им покажут сам прибор и растолкуют, в чём заключается их роль. - Это как бы обычный фирменный та-фон от "Неэмании". У элитариев своя мода (вот, посмотрите - та-фон Ширли!), у фелиофонов тот же модный дизайн. Ну, и мы в наш дополнительно загрузили кой-какие функции. Дизайн имени Рувика отлично подошёл! - Ирми ухмыльнулся и снова заговорил: - Идея Рувика всем нравится, мы лишь слегка... в смысле - причесали. В Неве-Меирии и Шалеме наши та-фоны предпочитают элитарным. Скоро будем их за рубежом продавать. Имиджмейкеры уже запускают в Калифорнии анонсы!" - "Ирми, не увлекайся!" - усмехнувшись в бороду, оборвал его Бенци. - "Извините. В ринафоне, кроме обычных программ, заложена силонокулл-защита - специально встроенная антенна такринатор, включается музыкодом, у каждого прибора свой... Умному достаточно намёка... Программа постоянно совершенствуется, поэтому продумана доступная система пере- и дозагрузки. Сегодня мы ещё не знаем, как сработает блок защиты в случае жёсткого силонокулл-поля - ведь до сих пор, слава Б-гу, мы не попадали в жёсткие силонокулл-поля... и от тех, что есть, вреда хватает! Фактически мы в самом начале пути... Забора больше не существует..."
   "Что значит - Забора больше не существует? Куда он делся?" - спросила Ренана, глядя на Ирми с изумлением. - "А из него выкрутили какое-то сооружение, типа гигантской ракушки. Через дисплей она сопряжена со старым, огигантевшим компьютером Блоха... - он глянул на Ширли, не сводившей с него испуганных глаз, - и с Фонтаном Бар-Зеэвува. Это и есть новая "Цедефошрия". Короче, скоро всех пригласят на Турнир. Так политкорректно называется предписание всем эранийцам присутствовать на Турнире!" - "Отец уже получил именной билет на всю семью, на фирме... бесплатный. Он мне сегодня звонил, говорил, что мы всей семьёй должны пойти на Турнир и сесть все вместе. Вроде там будут оборудованы столики на каждую семью, ячейку, как они обозвали. То есть сидеть придётся всей ячейкой за отмеченным столиком, - еле слышно произнесла Ширли, и в её голосе послышались слёзы. - Я сказала, если у нас в школе будут давать билеты, то я пойду с классом, а не с ними. Ведь братья будут в охране, а не с семьёй. Я учусь, и моё право идти со своим классом. Если ульпену не пригласят, то и мне незачем идти". - "Мы все должны там быть: ведь там наши выступают! Надо поддержать! - мягко заговорил Бенци. Ширли удивлённо распахнула глаза: "Ой!.. Тогда я обязательно пойду! Но я хочу с вами... Или с Магидовичами - тоже моя родня..." - "Не планируй раньше времени. Я обещаю тебе: всё разузнаю, вместе подумаем, как тебе лучше поступить. Может, ничего страшного не случится, если ты посидишь со своими... Родители тебе зла не желают", - ещё мягче проговорил Бенци, ласково улыбнувшись Ширли. - "Главное - знать, какую кнопку на голосователе нажимать", - заметил Ирми. - "А что, есть специальный голосователь?" - осведомился Ноам. - "Неужели не знаешь? По радио, ТВ и в "Silonocool-News" сообщали! Хевре слышали его два названия. Одно на сленге фанфаризаторов - ктивтимон, как вы понимаете, в честь их шефа..." - "Что-о??! Неужели сам Тумбель разработал?" - "Его холуи, разумеется - не он же сам... - усмехнулся Ирми. - А официальное название, так сказать, для внешнего мира - войтеромат. С названием ктивтимон стыдно выйти к прогрессивному человечеству: ещё расшифруют и обнажат истинное мурло нашей демократии..." - иронически усмехнулся Ирми. - "Я бы его назвал, - раздался голос Рувика, - комбиномат. Не сомневаюсь - там не обошлось без запрограммированных манипуляций..." - "Ну, Рувик, опять твои шуточки! Ты бы послушал, как грубо это слово звучит, тогда бы не шутил так... - недовольно заметил Ноам. - Мы же ещё не знаем, что это такое. Так зачем сразу думать плохо и называть нехорошими словами! В принципе идея отличная - автоматизировать процесс голосования. Там глядишь, и вообще голосовать можно будет, не выходя из дома - на личном компьютере или на та-фоне..." Рувик пытался возразить, но тут Бенци сверкнул глазами и прикрикнул на него: "Реувен, прекрати! Я уж не говорю, что это слово звучит... э-э-э... не совсем прилично! Маму бы это очень огорчило..." Он искоса глянул на девочек, но тут же сердито уставился на Рувика.
   Ренана отвернулась, еле сдерживая смех, и прошептала: "Ну, папа и выдал!" Рувик густо покраснел и попытался вскочить с дивана, но Ирми силой удержал его на месте и зашептал ему в ухо: "Сиди и не рыпайся. Никто ничего плохого тебе не сказал..."
   Ирми подытожил: "Видите - и тут фанфаризаторы обгоняют..." - "Фанфароны?.." - еле слышно откликнулась Ренана. Ирми глянул на неё, усмехнулся, чуть заметно подмигнул, после чего продолжил: "...а мы в хвосте... О войтероматах знаем не больше, чем любой читатель "Silonocool-News". Турнир прояснит ситуацию! Гиди с хевре собрали первые ринафоны, мы проверим их на местности. И близнецам дело найдётся! Поэтому, Бенци, нам повезло, что они тут оказались! - он снова со значением посмотрел на близнецов, переведя глаза на Бенци, на Ноама, помолчал и веско заключил: - Все понимают, что это секрет?"
   Он встал, потянулся и спросил: "А что у нас с ужином, девочки? Папа кое-что принёс, только разогреть..."
   Ирми с Ноамом и Бенци удалились на мирпесет, перекатили туда столик с компьютером. Шмулик достал завёрнутый в большой шарф угав, подарок Ирми и Максима, пробормотав: "Это будет вернее!" Бенци наглухо задраил занавески на окнах и опустил трисы. Рувик остался один в салоне, грустно перебирая струны гитары и поглядывая то в сторону кухни, то в сторону мирпесета (веранда): он чувствовал себя не у дел.
   Зазвучали уже знакомые девочкам тревожные пассажи угава Шмулика. Вдруг Рувик заметил, что свет начал гореть ярче. Бенци выглянул и окликнул Ренану: "Дочка, проверь, как там микрогаль (микроволновка), плитка и холодильник?" Ренана крикнула с кухни с удивлённым восторгом: "Папуль! Йоффи (прекрасно)!"
   За ужином Ирми сказал: "Девчата, нужны чехлы для инструментов. Потолкуйте с близнецами. Основная идея: чехол должен подходить и к гитаре, и к угаву, хорошо маскируя их. Нечто универсальное..." - "Мы подумаем..." - зардевшись, пообещала Ренана. Ширли исподлобья поглядывала на Ноама, задумчиво уставившегося в пространство. "Все вопросы - к музыкальной бригаде..." - ухмыльнулся Ирми, подмигнул близнецам и наклонился к Ноаму, что-то зашептал ему в ухо, тот то кивал, то качал головой. Потом поднял голову и застенчиво улыбнулся.
   ирли, дай-ка мне твой та-фон, - в конце ужина попросил Ноам, взглянул на девушку и тут же отвёл глаза. - Я хочу загрузить туда элементы ринафона, но внешне он останется таким же. Так... э-э-э... будет лучше... и тебе, и нам всем..." Ноам протянул руку, и девушка положила в неё свой аппарат, оба обменялись смущёнными улыбками. Ноам, как бы нечаянно, коснулся её запястья, и оба покраснели, мгновенно отвернувшись друг от друга. "Ты поняла, что сказал Ирми? - Ширли молча кивнула, нервно сглотнув, Ноам пояснил: - Такринатор... хочу подумать, как его тебе встроить... Это очень важно... твой та-фон превратить в ринафон..." Он тут же отошёл от Ширли, разглядывая аппарат, задумчиво вертя его в руках и что-то бормоча про себя.
   Рувик, не глядя на старшего брата, украдкой поглядывал на девочку, его огромные глаза подозрительно блестели. Шмулик, заметив его настроение, подсел к нему и начал что-то ему нашёптывать, тот сначала упрямо дёргал плечом, поникнув, потом заулыбался.
   Бенци хитро улыбнулся, достал из сумки и, веером разложив на столе, показал Ренане и близнецам три та-фона, очень похожих на детские клавишные музыкальные инструменты. Корпуса двух аппаратов были густо-фиолетового оттенка, почти неотличимых друг от друга, корпус третьего напоминал шкуру фантастического фиолетового леопарда с тёмно-оранжевыми пятнами. Бенци улыбнулся и объявил: "Это - ваши ринафоны! Мы думали их вам дать сейчас же, но по ходу дела возникли новые идеи. Шмулик нам поможет, а вы их получите утром". Ренана глянула на Ирми, улыбнулась и зарделась. Ирми озорно подмигнул ей: "А сейчас мы покажем, как работать с такринатором - это просто!" - Ирми снова ласково улыбнулся Ренане.
   "Мы в Неве-Меирии уже начали загружать всем желающим в компьютеры программы силонокулл-защиты. Конечно, тем, кто об этом просит, кого нам удалось убедить... Правда, пока таких немного, но... - объяснил Бенци. - Вчера туда завезли оборудование для установки воронок. Валяются по улицам прямо на тротуарах столбы и эти уродливые гроздья... Воронок в гроздьях явно больше, чем в Меирии, и выглядят мощнее. Не понимаю, почему рав Давид и вообще старики в посёлке ни за что не хотят верить в силонокулл, тем более - в то, что его пытаются у них внедрить силой, а то и пиратски. Им сказали, что просто собираются установить новую аппаратуру оповещения - они и поверили: мол, это же власти сказали! Правда, рав Давид согласился каждый вечер проводить занятия хора мальчиков, но считает, что это к делу не относится!.. Он так и заявил, что это никак не связано с нашими, как он говорит, бредовыми идеями и паникой". - "А что с твоей секцией борьбы, Ирми? Ты её, наконец-то, зарегистрировал?" - вдруг спросил Ноам. - "Ага! Of cource! - неожиданно яростно выдохнул Ирми. - У кого, скажи на милость, я её мог зарегистрировать? Ты не знаешь, кто этой регистрацией ведает? Мы с Максом давно поняли: Тумбель нам никогда не позволит открыть такую секцию, тем более - в Неве-Меирии! Фанфаризаторы считают, что силовая борьба - только для элитариев, а фиолетовым агрессивным фанатикам не положено!" - "Может, он где-то и прав... Драки вообще ничего не решают, тем более - между своими! А уж учиться этому в полулегальной секции... - по меньшей мере, некрасиво!" - "Это что, эти самые... Ширли, прости, пожалуйста... которые тебя избили тогда, а теперь тебя же и клеймят бандитом, - свои?! Бандитом, более злостным, чем твоя сестра, которая всё-таки врезала... ОК... не надо об этом..." - "Вот именно, хевре! Мы же решили ту историю больше не вспоминать..." - сверкнул Бенци глазами, и все замолкли.
   После продолжительной паузы Ноам вскинул голову и упрямо закончил: "Я всё-таки верю, что "Цлилей Рина" ещё восстановят... Когда их дурацкий силонокулл себя исчерпает... Ведь мы никого не трогаем, никому не угрожаем и не навязываем... Должны же понимать!.." - "Негде её там уже восстанавливать - после Великой Реконструкции!.. Такой Парк загубили!.. Такие аллеи и Лужайки - во что превратили!.. - пробурчал Ирми, сердито глядя в сторону. - Там уже... э-э-э... Они нашу Лужайку с самого начала поместили вовнутрь Зоны, и что там теперь - ещё увидим... или уже не увидим... А насчёт исчерпания, то... черпать устанешь..."
   "Тов... - не глядя на старшего сына, проговорил Бенци, и в его голосе послышалась лёгкая горечь. - Хевре, завтра получите новые аппараты, а сейчас, девчата, возвращайтесь к себе, Ирми вас подбросит..." - "А как мы получим?.." - растерянно прошептала Ширли. - "Утром подвезём прямо в ульпену", - заверил их Бенци, делая Ирми знак. Тот встал и направился к выходу, девочки за ним. Ширли беспомощно оглянулась в сторону Ноама, он, очевидно, почувствовал её взгляд, поднял голову и ободряюще улыбнулся. Ирми и девочки вышли.
   "А вы, хевре, - Бенци пристально посмотрел на близнецов: - поможете нам. Шмулик, твоя помощь особенно понадобится!"
  
   2. Хамсин-сюита в стиле брейк-данс
   Длинная дорога на Турнир
   Ширли, не без влияния Доронов и Ирми, согласилась пойти на Турнир и сесть вместе с родителями в секторе Далет.
   И вот она дома. Понежившись в ванне, она, наконец, вышла на кухню, где мама хлопотала с ужином. Ширли спросила: "Мамуль, чем тебе помочь?" - "Сиди, отдыхай, Бубале: ты же у нас дорогая гостья... Всё уже почти готово..." - "А где хевре?" - "Придут, как обычно, под утро... Они ж у нас дубоны, важные персоны!"
   Потянувшись, Ширли с блаженным видом произнесла: "Наконец-то, нормально ванну приняла!" - "А что? В Юд-Гимеле с этим проблемы?" - "Ага... С тех пор, как Меирия стала Юд-Гимелем, пошли перебои с водой, с электричеством. Никогда не знаешь, когда что отключат". - "У них там, наверно, сети старые, вот и выходят из строя... Менять-то было недосуг. Деньги на другое тратили..." - пробормотала Рути, старательно отводя глаза. - "Угу! - иронически обронила Ширли, - у них там, где ты родилась и выросла, между прочим... до недавнего времени, все сети работали, как часы. А как установили эти дурацкие воронки, как подключили, так все сети сразу - мгновенно! - состарились и одряхлели. И ведь не говорят, когда им придёт в голову их врубить! Ни порядка, ни системы..." - "Бубале, - сказал недовольно Моти, входя на кухню, - не повторяй чужие слова. Откуда вы знаете, что это связано с присоединением посёлка к Эрании,с подключением системы воронок?" - "Хевре знают..." - "Да откуда они-то знают! Версии на пустом месте - и больше ничего! Адон Рошкатанкер заботится обо всём городе, и о Юд-Гимеле, недавно ставшем частью Эрании, заботится так же, как обо всей Эрании! Значит, руки не дошли! Видишь, сколько забот с этим Турниром! А какие гости к нам приедут!" - "Мы тоже догадываемся, что это связано с Турниром, вернее - с тем, что они замыслили после Турнира..." - тихо пробормотала Ширли. - "Только не надо повторять глупости о наших избранниках! Мало ли, что говорят... э-э-э... антистримеры!.." - не глядя на дочь, проговорил Моти, густо покраснев. - "Беседер, - мрачно промолвила девушка, опустив голову: - Я вообще лучше буду молчать в этом доме!.. Если уж нельзя ничего сказать, даже в отсутствие наших семейных дубонов..." Рути с Моти переглянулись. Весь ужин дочка молчала, не глядя на родителей, поев, встала, буркнула спасибо и ушла к себе.
   Моти с утра нервничал, что стало в семье неприятной рутиной после возвращения из Австралии. Все уже успели позабыть о Моти спокойном, бесшабашно-весёлом, безмятежно мурлычущем какую-нибудь песенку, даже о Моти рассеянном. К тому же на него подействовала размолвка с дочерью накануне за ужином. Рути старалась ни в чём ему не перечить, предупреждать каждое его желание. Днём она шёпотом предложила ему отдохнуть перед концертом.
   Ввалившиеся под утро, как и сказала Рути, близнецы проспали до часу дня, а потом, как всегда, врубили на полную громкость любимый силонокулл. Рути только обмолвилась: "А нельзя ли дать нам отдых перед Турниром? Ещё успеем наслушаться!.. Отец, между прочим, отдыхает..." - "Ничего с ним не станет! Мы хотим приучить ваши уши к современным звучаниям и гармониям - чтобы заранее знали, чем вас порадуют передовые группы!" - заявили братья, но всё-таки убавили громкость.
   Ширли заперлась у себя и до выхода из дому так там и просидела, стараясь ничем себя не обнаруживать. Чтобы успокоиться перед Турниром и запастись нервной энергией, долго лежала в пенистой ванне, с тоской вспоминая утраченные записи, которые она теперь могла слушать только через та-фон - спасибо Ноаму и Ирми с Рувиком. (Но для лежания в ванне это не подходило: уж что-нибудь одно - или ванна, или наушник с музыкой.) До Ренаны дозвониться не удалось, хотя она пыталась несколько раз. Рисовать ей сегодня почему-то совершенно не хотелось. Точно так же, охваченная неясным тревожным предчувствием, она не могла заставить себя раскрыть книгу, почитать что-нибудь лёгкое и развлекательное.
   Девушка долго стояла перед раскрытым шкафом, задумчиво перебирая одёжки из тех, что ещё не перетащила в общежитие. Наконец, упрямо закусив губу и встряхнув головой, она решительно закрыла шкаф. Она наденет то, в чём приехала из Меирии: любимую вышитую Ренаной кофточку переливающихся сине-фиолетовых тонов и новенькую юбку-брюки глубокого сине-фиолетового тона. На ушах позванивали серебряные серёжки в виде крохотных свирелек, подарок Яэль и Йоэля.
   Около шести вечера она медленно спустилась в салон и присела рядом с Рути, которая нервно двигала спицами и делала вид, что с интересом смотрит в экран телевизора, где калейдоскопом крутились лица, вернее - какие-то причудливые, оскаленные в торжествующих ухмылках морды. Рути взглянула на дочь и робко обронила: "Ширли, у тебя нет чего-нибудь... другого... ну, не такого вызывающе фиолетового?" - "А что?.. Тебе не нравится моя одежда, вышивка?.. Немодно? Неэлитарно?" - тут же вскинулась девушка. - "Ну, не знаю... Неприлично так выделяться. Все в жёлто-зелёной гамме, модных, красивых тонов, или в красно-бордово-розовом, а ты... Ведь сидеть будем в секторе Далет! Все элитарии Арцены будут на тебя смотреть и осуждать". Моти сидел напротив, прикрыв глаза. Перед ним на маленьком столике стоял стакан остывшего кофе, рядом валялись два надкусанных печенья. Как оделась дочь, идя на Турнир, он, казалось, не заметил.
   Сверху с грохотом скатились близнецы в таком же прикиде, в котором выступали в ОФЕЛЬ-ШОУ. Разве что на свежих, из-под утюга, рубашках ещё не проявился рисунок, шокировавший Рути в конце передачи (после того, как Гай на всю Арцену заявил, что они оба считают Тимми Пительмана своим вторым отцом "за всё хорошее, что он для них сделал"). Моти вздрогнул, открыв глаза, глянул на сыновей и спросил: "Что, уже пора?" - "Ополосни лицо и допей свой кофе, он и холодный тебя освежит", - ласково проворковала Рути. Она уже была одета в длинную блузу свободного покроя и непонятного цвета и темнозелёные брюки. Седеющие, но всё ещё пышные волосы были собраны в низкий хвост, стелясь по покатым пухлым плечам. Моти медленно встал и поплёлся к себе переодеться. Близнецы завопили: "Йа-лла! Йа-лла! (арабское междометие: скорее, вперёд!) Опоздаем!! Не успеем!!!" Рути и Ширли молча направились к выходу, за ними, толкаясь, рванули близнецы.
   Вышел Моти, и семья стала усаживаться в машину. Моти пристально глянул на близнецов и знаком указал дочери, чтобы села с ним рядом. На этот раз сыновья не возражали. Рути старалась занять меньше места, чтобы не стеснять капризных мальчишек. Заводя машину, Моти тихонько, чтобы не слышали сыновья, спросил: "Ширли, ты случайно, или намеренно так нарядилась? Не знаешь разве, что этот цвет в глазах наших элитариев символизирует... э-э-э... антистримерство?" - "Пап, ты забыл, что я учусь в ульпене и живу в Меирии?.. Но если уж тебя это так интересует, то я просто ношу, что мне идёт и нравится. Мне и Яэль сказала, что мне очень идут цвета этой гаммы. И вообще... неужели противостояние между разными музыкальными направлениями вышло на уровень цветовой гаммы?" - "Э-э-э... Ты же должна понимать: не зря называют струёй подобающей гаммы!.. Подобающей! Понимаешь?" - "Папуль, разве вам мало, что я буду сидеть с вами? Вон, хевре - те ни минуты с вами сидеть не будут!.. Кстати, почему они-то не в своей дубоньей форме?" - "У них спроси, если тебе интересно... Тов, закрыли тему. Не хочу тебя принуждать..." Тихое упрямство дочери в который раз поразило Моти. Он подумал: "Подростки... до чего с ними непросто..."
   К обширной, залитой светом площадью (которая когда-то была площадью перед Парком, потом главным прогулочным променадом вдоль Забора), где стоял Фонтан Как-у-всехного Согласия Дова Бар-Зеэвува, задолго до начала Турнира начала стекаться масса возбуждённых эранийцев и многочисленных гостей города. Респектабельные посетители старой "Цедефошрии" с плохо скрываемой неприязнью взирали на шумный поток странных чужаков, никогда ранее не приближавшихся к элитарной "Цедефошрии". Это были жители только что присоединённой к Эрании Меирии и их гости, в том числе из Неве-Меирии и Шалема.
   Далетарии окружили Фонтан живописными кучками, сверкающими и переливающимися всеми оттенками таинственных зыбучих топей. Они не сводили глаз с заполняющих площадь перед Фонтаном необычных гостей и хихикали, как бы своим шуткам, ключевым словом коих было - фиолетовые. И верно: молодёжь щеголяла в кипах всех оттенков фиолетово-лилового, либо бледно-серебристого или глубокого лазурного оттенка с неизменным фиолетовым орнаментом. Девушки накинули ажурные или полупрозрачные накидки ярких густо-фиолетовых оттенков.
   Площадь окружали огромные видеоэкраны, тупо темневшие в вышине. Спереди, за волнующимся людским морем, таинственно зияло тусклым мраком угольно-чёрное пространство. Пёстрая толпа постепенно разделялась на различно окрашенные потоки и ручейки, которые стремились куда-то в мерцающую слабыми точками глубину, к своим секторам согласно купленным билетам. Особо выделялись два шумных людских потока: один причудливо и изысканно переливался всеми оттенками классического болота с отчётливыми вкраплениями красно-бордового, тогда как другой походил на закатное небо, окрашенное всеми оттенками фиолетового. Оба потока сошлись перед погружённым в полумрак пространством и начали разбегаться в стороны.
   На хрупкую, черноглазую девушку, облачённую в бледно-синюю блузку с густо-фиолетовой изысканной вышивкой, словно случайно затесавшуюся в поток, бурлящий всеми оттенками зыбучих топей, почти никто в возбуждённой толпе не обращал внимания (на счастье Рути).
   Блохи осторожно лавировали в плотной толпе. Галь сказал: "Мы должны сначала подойти на пост. Но к вам обязательно будем наведываться. Вот и за сестрой проследить не мешало бы! А то... уже начались вольности... начиная с одежды..." - "Кстати, насчёт одежды... На посту вам полагается быть в форме? Или как?" - робко спросил Моти. - "Dad, не задавай лишних вопросов. Экипировка появится в нужный момент - и ни секундой ранее! А сейчас... постойте!.. Мы хотим разобраться, какая трасса ведёт к нашему сектору", - и, прищёлкнув каблуками по-военному, нырнули в толпу. Ширли мягко высвободила локоть из маминой ладони и вдруг заявила: "Я подойду в фиолетовый сектор, к Доронам. Уж там-то цвет моей одежды ни вопросов, ни неприятных ассоциаций не вызовет. Я же чувствую, мам - это тебя напрягает. Ты уж прости меня, но я не люблю модный цвет классического болота, да и бордово-красная и розовая гамма меня не вдохновляет. Короче, эта ваша require stream..." Братья, не успев удалиться, почти сразу вернулись. Словно в ответ на сказанное шёпотом лично матери, Ширли тут же услышала яростный фальцет одного из братьев: "Что-о?! Daddy! Ты слышал, что она сказала?! Посмей только! - подошёл Галь вплотную к сестре: - Ты будешь сидеть с нами и голосовать, как вся семья, весь далетарный сектор! Мы тебе укажем, какие кнопки на войтеромате полагается нажимать далетариям!" - "А при чём тут я - и далетарии?" - дёрнула плечом Ширли. Рути быстро и удивлённо спросила, явно отводя огонь сыновнего гнева на себя: "А что, мы все должны как-то одинаково голосовать? Разве разным людям нельзя иметь разные вкусы, пристрастия, интересы?" - "А ты что думала, мам! Мы же одна семья! Daddy работает в фирме SATUM (бывшей "Лулиании"), наша ячейка - в секторе Далет новой "Цедефошрии"! Элитарии все, как один, - за нашу require stream! Да как это элитарий, тем более - далетарий посмеет не принять культуру самого прогрессивного, самого-самого-самого!.." - захлёбываясь от возбуждения, нестройно прокричали близнецы. Рути возразила: "А если я хочу отдать голос моему любимому камерному оркестру?.. Мы в молодости любили ходить на его концерты, помнишь, Мотеле?" Моти мечтательно улыбнулся жене - и тут же беспомощно оглянулся на сыновей, поймав их насмешливые улыбки. А Рути продолжала: "Или джазу, или вокальному дуэту... Хуже они с тех пор не стали!" - "Ну, мамми, это же сентиментальщина... позапрошлый век!" - "Или... э-э-э... рок-мюзиклу! Скорей всего, именно мюзиклу! В нём есть всё, что я люблю и ценю в музыке, и в современности ему не откажешь. И исполнители там просто великолепные!" - "Насчёт современности... это ты, пожалуй, хватанула через край. Но речь не о том!.. Разве вы не собираетесь отдать голос за "Звёздных силоноидов"?" - "Конечно, нет! Я не понимаю их... э-э-э... музыки. Что поделать! Это я-то, профессиональный музыкант, не понимаю!" - "Ну, если ты не принимаешь, если тебе, великой profy, кажется слишком сложной надмелодическая, надритмическая, космическая музыка, так есть ведь ещё группа "Шавшевет" - далетарный рэпп под стиральные доски ихних бабушек. Очень звучный инструмент! Или, на худой конец "Петек Лаван"!" - "Это что, намёк на цвет их кнопки?" - рассеянно спросил Моти. Галь озадаченно взглянул на него: не издевается ли отец? - и ответил: "Я ещё не разобрался, какого цвета кнопка у них... Гай, а ну-ка, сгоняй за программкой, там всё расписано", - послал он брата, тут же нырнувшего в толпу.
   Рути спросила: "А чего это ты им раскомандовался?" - "Мам, ты что! Он у меня всегда на подхвате. А теперь и наш командир Кошель Шибушич распорядился. Ты что, не знаешь субординации?" - "Беседер, сами разберётесь. Ты лучше расскажи про другие группы. Просто интересно... Ведь не только же..." - смешалась мать. - "Ещё есть Виви Гуффи. Но он уж точно - только для продвинутой в культурном отношении молодёжи. Ему аккомпанируют всё те же... Не буду предварять, сами услышите!" - прервал сам себя Галь. Из толпы вынырнул немного встрёпанный Гай и развернул перед отцом программку: "Вот смотри: "Шавшевет" - кнопка желто-зелёная... "Шук Пишпишим" почему-то отсутствует... И "Шампаньев"... тоже почему-то нет в списке... Постой... Галь, это почему?" - "Ты что, не знаешь, что они уже объединились в одну группу?!.. Про "Шампаньев" вслух упоминать категорически не рекомендуется! - грозно сверкнул на брата глазами и понизил голос Галь. - Совсем забылся?! Недоработочка с твоей стороны! Вот только не знаю, кто у них теперь солист. И что интересно! - они решили это в процессе состязания по классическому боксу! Кто кого в нокаут отправил - тот стал солистом в группе! Ясно, это солист "Шавшевет" - он и повыше, и помощнее будет. И прыгучесть у него - даже я завидую!" - "Что? - Моти от изумления раскрыл рот. - Какая прыгучесть?! Что значит - помощнее?! Теперь такие критерии выбора солиста? А я-то думал - на музыкальном конкурсе... с участием специалистов!.." - "Daddy, ты отстал! У далетариев давно уже все вопросы решаются на ковре или на ринге. Кто сильней и ловчей - тот и солист!" - снисходительно посмотрел Галь на отца. Тому только и осталось недоуменно плечами пожать и переглянуться с женой, побледневшей от изумления, смешанного со слабым испугом.
   Галь, глядя в программку и энергично кого-то отводя плечом, важно вещал: "Словом, победил солист "Шавшевет", поэтому такое название у объединённой группы. Вам, учитывая ваш... э-э-э... уровень, я рекомендую "Шавшевет". Их кнопка, как я уже сказал, жёлто-зелёная, но цвет ярче и веселее, чем у "Звёздных силоноидов". А "Петек Лаван" - у них густо-розовая кнопка с отливом в молочный цвет. Ну, как бы стакан молока, в который попали капли крови. Это мы вас информируем - для точности и... э-э-э... образности. А всякие там джазы, камерники, мюзиклы... У них... а чёрт-их-знает, какие у них цвета. Посмотрите сами в программке... мне неохота... Какие-нибудь оранжевые, синие, персиковые, витаминные..." - "Да-да, мы почитаем... Идите, вас, наверно, там ждут", - пробормотал Моти, беря из рук сына программку и продолжая шагать по указанному направлению. - "Учтите, все элитарии - за силонокулл или Виви Гуффи, "Шавшевет" или "Петек Лаван". Иначе как-то некрасиво получится... Несовременно! Посмешищем себя сделаете, не впишетесь в статистический колокол, построенный аналитиками "OFEL-INFO" на основе представительной выборки!" - "А если у нас другие вкусы?" - "Пожалуйста! Только не знаю, как вам удастся проголосовать на войтеромате - и не вписаться в элитарную статистическую кривую..." - со странной, загадочной улыбкой, в которой туманно мерцала угроза, проговорил Галь, Гай привычно согласно закивал.
   "А как будут голосовать ваши дубоны? Как командир прикажет, или дана команда вольно?" Галь пристально глянул на отца, но решил не обострять дискуссию и ответил: "О, у нас богатый выбор!" - и он поднял вверх пальцы знаком "V", Гай поддакнул, подняв целую пятерню. Моти важно кивнул: "Да-а! Поистине богатейший!.. У далетариев, из которых, как нам известно, вышли знаменитые офелелюбивые "Шавшеветы" - выбор ещё богаче!" - "Послушай, dad! - угрожающе прошипел Галь, но, оглянувшись по сторонам, замолк и изобразил напряжённую улыбку. - Я понимаю, мы с братом недоработали с вами. Но для этого и проводится наш Турнир. Он вам наглядно покажет культурные предпочтения масс!"
   Ширли энергично проталкивалась к образовавшемуся в некотором отдалении от Фонтана скопищу голов, покрытых кипами и шляпками всех оттенков от густо-фиолетового до чёрного. Ей не терпелось встретиться с друзьями.
   Первыми увидели лавирующую в густой толпе Ширли близнецы и испустили призывный клич. Рувик зарделся. Ренана хотела было привычно одёрнуть близнецов, но тут и сама увидела подругу и протолкалась к ней. Девочки пылко расцеловались. Запыхавшаяся Ширли только и успела выдохнуть: "Я тебе пыталась дозвониться весь день..." Ширли обратила внимание на красивую ажурную шаль ярко-фиолетового оттенка, с изысканной небрежностью накинутую на плечи Ренаны. А Ренана обратила внимание на фиолетово переливающуюся блузку Ширли: "О, знакомая блузка - в ней надо сидеть с нами!" - "И так еле удалось сбежать! Пока братишки растолковывают родителям цвета кнопок на войтеромате, на меня ноль внимания..." - вздохнула Ширли. - "Пошли с нами, Ширли! Цвет у тебя, что надо! В самый раз для нашего сектора!" - предложил ей Рувик, ещё больше покраснев. Шмулик ей весело подмигнул: "Don't lorry, be happy!" - "Фиолет - что за ласковый цвет! Самый ласковый, самый красивый! Фиолет, он любимый мой цвет!" - тихонько пропел Рувик, поглаживая свою темнофиолетовую кипу с ярколиловым орнаментом, зеркально отражавшую рисунок кипы Шмулика. У обоих близнецов за спиной ритмично покачивались большие и пухлые футляры. Только теперь Ширли увидела, что футляр Шмулика слегка изменил форму. Ренана это заметила и ласково прошептала: "Никто на это не обратит внимания! Я ему скажу, помогу поправить..."
   Рувик пристроился сбоку и протянул Ширли маленький блокнотик: "Посмотри, что мы с хевре подготовили... Это мелодии на слова псалмов... Немного наших аранжировок Гилада и Ронена, что-то наши импровизации...Тут и текст, и ноты, и наши символы, чтобы вспомнить мелодию. Ты же когда-то училась играть... Как ввинтится силуфокульт, открой, найди, что любишь больше всего... почитай... а лучше напой... конечно, мысленно, про себя... мелодию... Поможет, ручаюсь! Сумеешь? " Ширли кивнула, прошептала: "Разберусь... мне достаточно текстов... мелодии я и так помню..." - и благодарно улыбнулась парнишке, зажав в ладони блокнотик. Затем оглянулась, ища глазами Ноама, который, ей хотелось верить, ничего не заметил. Она грустно улыбнулась Ренане, та ласково погладила её по руке: "Don't lorry, be happy!"
   К Доронам сквозь толпу пробились встревоженные Моти и Рути Блох. Они искали свою внезапно исчезнувшую в густой толпе дочь и очень обрадовались, увидев её. Ширли вспыхнула и тут же, сгорая от смущения, зачастила: "О-ой! Папа, мама, познакомьтесь: мои хаверим Дороны!" Моти улыбнулся шагавшему позади детей Бенци и оба одновременно произнесли: "А мы знакомы!" - "О-о, Рути! А тебя я давно не видел! Ты ничуть не изменилась! - улыбнулся Бенци и повёл рукой, указывая на своих детей: - Знакомься: моя хавура! Старшая дочка Ренана, надеюсь, вы о ней слышали от Ширли?" - "О, да!.. Ещё бы... - натужно улыбаясь и глядя куда-то вбок, выдавила Рути, искоса глядя на девушку, которая, в свою очередь, прямо, но без вызова, посмотрела на скошенные куда-то вбок глаза матери своей подруги и школьной подруги своей матери. - И не только от Ширли", - еле слышно выдохнула Рути. Бенци, словно ничего не заметил, продолжил: "А это мои близнецы Шмуэль и Реувен, учатся в музыкальном йешиват-тихоне в Неве-Меирии. Они у нас музыканты, а Рувик - и он приобнял сына за плечи, - ещё и поэт!" Моти и Рути с интересом посмотрели на близнецов и с вежливыми улыбками кивнули покрасневшим от смущения мальчикам. Моти обронил: "Очень приятно!" - "А вот - мой первенец Ноам", - и Бенци, просияв гордой улыбкой, кивнул на подошедшего старшего сына. Рути уставилась на парня странным, немного ревнивым взглядом, поджав губы и едва кивнув ему. Ноам смутился, решив, что матери любимой девушки он не очень понравился.
   Рути придирчиво оглядывала всех по очереди детей Нехамы и Бенци, спросила: "А что Нехамеле?" - "Ну, мы же перебрались в Неве-Меирию. Она сейчас там с младшими детьми... Ей-то ни к чему этот Турнир, малышам тем более, особенно Бухи... - объяснил Бенци и тут же спросил, старательно скрывая иронию, но слегка поджав губы: - А ваши орлы где?" - "О, они у нас в охране Турнира! - с иронической гордостью заявил Моти. - А твой... э-э-э... Ноам? Он разве не служит?" - "Он в йешиват-эсдер, у них на курсе только через год по программе начинается служба..." - "А-а-а!.." -протянул Моти, вслед за женой придирчиво глянув на окончательно смутившегося парня.
   Рути разглядывала детей своей школьной подруги и думала: "И что моя Ширли нашла в этом, прямо скажем, некрасивом парне?... до чего же его этот нос уродует!.. Но она у меня упрямая!.. - и тут же сама себя одёрнула: - Как будто я в молодости не была такой же... Сама же всё решила!"
   В этот момент толпа начала относить их с Моти в сторону тропки, ведущей к их сектору. Они наскоро раскланялись с Бенци, не заметив любопытно-насмешливых взглядов, которыми их наградили шедшие рядом с Ноамом Ирми и Максим с Хели.
   Моти ласково взял её за локоть и прошептал: "У Бенци хорошие дети, вот только в какие-то истории влипают последнее время..." - "А что ты хочешь!.. Мать болеет... Кому их воспитывать, кому за ними следить?.." - "Как будто за нашими мы смогли уследить!.. У меня времени не хватило, у тебя характера... Если бы их хотя бы не растолкало в разные, полярные стороны!.." - в голосе Моти прозвучала такая горечь, что у Рути защемило сердце. Они снова одновременно оглянулись, пошарив глазами в поисках Ширли, но она уже затерялась в фиолетовой толпе, нырнув туда вместе с друзьями.
   В этот момент перед ними, как и перед всей возбуждённой толпой, распахнулось зрелище, слегка пугающее своей необычностью.
   Прямо по фронту, словно на расстоянии протянутой руки, и в то же время где-то далеко впереди, заслоняя горизонт, нависал гигантский дисплей компьютера, по форме напоминающий то ли слегка скукоженный эллипс, то ли сгорбленный четырёхугольник. Перед дисплеем - огромная клавиатура, пугающе-парадоксально ассоциирующаяся с развёрстой свирепой крысьей пастью. Сбоку слегка вибрировало нечто, напоминающее и крысиный хвост, и змеиное жало. "Ну и ну! Дизайнеры Арпадофеля и Зомембера постарались на славу", - прошептал Моти на ухо Рути, больше него потрясённой жутковатым зрелищем. Увидев клави-крысыча, они забыли, что снова куда-то пропала их девочка. Моти на миг показалось, что где-то глубоко в глотке этой оскаленной пасти бешено вращается огромное колесо, очень похожее на колесо банальной рулетки. Он зажмурился, замотал головой, как бы стряхивая с себя жутковатое наваждение. На память пришло недавно услышанное от кого-то из боссов словечко компи-казино. В голове у него прозвенел собственный потрясённый вопль: "Неужели?!"... И только спустя несколько секунд они одновременно подняли глаза на дисплей. На весь экран сверкала радужными щёчками огромная ракушка, одновременно похожая на ухмыляющуюся и подмигивающую непропорционально широкую физиономию. Моти не удержался и неожиданно громко произнёс: "Узнаю старого друга! Это же мой компьютер! С тех пор, как мы расстались, он знатно распух! Я его покинул, когда он был примерно в 10 раз меньше... Впрочем, что-то они сделали с виртуальной перспективой, поэтому я не могу оценить на глаз ни расстояния до него, ни его размеров".
   На них стали оглядываться, и Рути испуганно прикрыла своей маленькой пухленькой ладошкой рот Моти. Толпа несла их дальше, туда, где служащие новой "Цедефошрии" должны были принять от него персональный билет и зарегистрировать их, направив в сторону их сектора Далет.
  
   Турнир объятья распахнул
   Они шли тесной (чтобы не потеряться) группой - Бенци Дорон, близнецы, следом Ширли, прильнувшая к Ренане, за ними Ирми с Ноамом, старшие Неэманы и Максим с Хели. Свернули вправо вместе с весело гомонящей фиолетовой толпой - куда вело мерцающее изображение строго-указующего перста, на котором подрагивала и хмурилась надпись "Сектор Юд-Гимель". Слегка смущал диссонанс праздничного, пышно разрекламированного события с неказистой густо усеянной ухабами тропинкой, ведущей к их сектору. Впрочем, чему удивляться! - эта тропинка не предназначалась для элитарной публики, а тем более - для членов Жюри.
   Шмулик, оскальзываясь через каждые три-четыре шага, пробормотал: "Мда-а-а... Отличное упражнение для ног... Чем это они выстелили нашу тропу?.. Напоминает внутреннюю поверхность ракушки, увеличенную в миллионы раз..." - "Фантазии же у тебя, братик!" - улыбнулась Ренана и... тут же слегка поскользнулась, уцепившись за плечо Ширли. - "А ты глянь под ноги! - буркнул Рувик. - Брат совершенно прав!" - "Советую всем внимательно смотреть под ноги!" - оглянувшись по сторонам, громко сказал Ирми, поравнявшись с девочками. На него недоуменно и с некоторой опаской поглядело множество глаз из толпы, и люди начали осторожно продвигаться за ними следом. "Да уж! Они, верно, решили с порога сопроводить Турнир острыми ощущениями..." - ворчал кто-то сзади. Бенци оглядел своих детей. Вдруг его взгляд остановился на Ширли, и он удивлённо спросил: "Ширли! И ты тут? Всё-таки решила сесть с нами? Не побоялась? Смотри, дорога тут нехорошая..." - "Так уж получилось... не успела... Но это ваша дорога, значит - и моя..." - еле слышно промямлила девушка, ещё крепче прижавшись к Ренане и стараясь не глядеть на мальчиков Дорон. - "Смотри, как бы не было неприятностей..." - "Я уже своим сказала, что моё право сидеть с теми, с кем учусь!.. И вообще... Кто мне может запретить сесть возле вас хотя бы и на полу?" - "Ну, смотри сама..." - озабоченно покачал Бенци головой и тут же чуть не поскользнулся, старательно сбалансировал и уцепился за Ноама. Тот подхватил отца под руку и уже не отпускал. "Ты только псалмы не забывай про себя напевать... Именно напевать... Мелодии знаешь... - между тем шепнул Рувик Ширли и слегка подмигнул ей. - Сама сориентируешься, когда..."
   Скользя, спотыкаясь и чуть не падая, они подошли к контролю при входе в сектор. И застыли при виде жутковатой картины, ранее ошеломившей Блохов. Молодёжь с любопытством, публика постарше потрясённо и с удивлением разглядывали открывшуюся перед ними словно бы вблизи и в то же время как бы на огромном расстоянии панораму огигантевшего компьютера. Это зрелище до того захватило общее внимание, что никто не заметил бешено вращающегося колеса рулетки, на мгновение мелькнувшего в недрах похожей на оскаленную зубастую пасть клавиатуры. "Наверно, этот дисплей и есть сцена, на которой будет разыгрываться драма Турнира", - негромко пробормотал Ирми, обращаясь к Ноаму и Максиму. Хели молча фотографировала всё это на ринафон.
   Дороны подошли к контролю, где сидел мускулистый парень в форме дубона цвета мокрого асфальта, отливающего зеленью. Его руки расслабленно лежали на непривычно широкой и обильной кнопками клавиатуре стоящего перед ним компьютера. Надутая от важности физиономия не вязалась с расслабленной позой и вяло брошенными на клавиатуру руками прочем, в тот же день, но гораздо позже, кое-кому из друзей и близких Доронов довелось изведать силу этих рук).
   Бенци изумлённо уставился в экран - и не удержался от громкого возгласа: "Это моя финансовая программа!" - "Что-что? - подозрительно обернулся к нему дубон и уткнул взор поверх его бровей. - Первым делом... э-э-э... билет!.. Ого!.. - полупрезрительно поджав губы, процедил дубон. - Это что - фиолетовым дают бесплатные билеты на Турнир? За какие такие заслуги?" - "Это мой билет на всю семью... - Бенци повёл рукой в сторону окружавшей его молодёжи, - он не бесплатный, а с небольшой скидкой. Я до недавнего времени работал в "Лулиании", уволился считанные дни назад. Но билет успел получить!" - "Не угодно ли назвать причину, по которой вы покинули такое престижное место?" - "Это вообще-то не имеет отношения к делу!" - "Это ваше мнение, а мы думаем иначе... Важно, что думаем мы, а не вы..." - "Но это личное дело работника..." - сверкнув глазами, пояснил Бенци. - "ОК... у нас свои способы выяснить это... - туманно и с угрожающей ноткой процедил дубон. - Тогда скажите мне, пожалуйста... Э-э-э... Ага! За что вам дали семейный билет на льготных условиях?" - "Я... э-э-э... Всем сотрудникам фирмы давали билеты или бесплатные, или со скидкой. Кроме того, я..." - Бенци хотел пояснить, что это он разработал финансовую программу, заглавный лист которой красовался на экране компьютера, но вовремя прикусил язык.
   Этот диалог, который контролёр в черно-зелёной форме вёл нарочито медленно, делая длинные многозначительные паузы, остановил напиравшую толпу, которая спустя короткое время начала проявлять признаки нетерпеливого, тревожного волнения. Заволновались не только Дороны, но и Неэманы. Но дубон словно не замечал этого, вперив в Бенци ледяной взгляд серо-голубых глаз, потом уставившись на билет. Он повторил это ленивое движение несколько раз. Стоя за спиной Бенци и прислушиваясь к его разговору с дубоном, Ирми с Максимом неожиданно узнали в дубоне того самого Антона, приятеля Керен Ликуктус, который в тот злосчастный вечер в "Шоко-Мамтоко" сдал Максима полиции.
   Дубон-контролёр с показной скрупулёзностью изучал билет, который протянул ему Бенци, не глядя на него. "Не понимаю и понимать не хочу, о чём вы тут толкуете, - цедил дубон, прищурившись на глубокую темно-фиолетовую кипу Бенци. - Я доложу о вас моим боссам".
   Бенци покраснел от гнева, но мистер Неэман слегка прикоснулся к его плечу, и Бенци промолчал. А народ сзади уже взволнованно гудел.
   "Я занесу в компьютер ваши данные..." - дубон залихватским кликом мышки открыл на экране анкетную форму и провёл по желобку сбоку от клавиатуры магнитной карточкой. Дороны наблюдали за заполнением анкеты. Бенци снова пытался что-то сказать, но дубон демонстративно не замечал его. Приняв выскочившую откуда-то снизу карточку, он пересчитал по головам всех, кто был с Бенци, протянул ему карточку и буркнул сквозь зубы, скривив тонкие губы: "Вот ваша карта регистрации в "Цедефошрии". Запомните её номер - и вы, и ваши многочисленные дети..." Тут его взгляд упал на Ширли: "А это кто? Тоже ваша? Почему не рыжая, как все?" - "А у нас в семье не только рыжие, но и чёрненькие", - запнулся Бенци. Дубон подозрительно и оценивающе поглядел на неё, потом снова уставился в компьютер, где всё ещё мерцала анкета Дорона, и сделал там какую-то пометку, снова обратившись к Бенци: "Так-так-так... Какое у вас место?" - он снова внимательно и оценивающе посмотрел на него. Бенци пробурчал номер столика и поспешил пройти вперёд, увлекая за собой свою компанию. Случайно оглянувшись напоследок на дубона и на экран компьютера, он на краткое мгновение увидел, как на экране мелькнула и тут же исчезла картинка бешено крутанувшего колеса рулетки. Только поздно ночью, почти под утро, обстоятельства заставили его вспомнить это унижение на контроле и задуматься о причинах такого пристального интереса незнакомого ему дубона к своей персоне.
   Неэманы на удивление быстро и без проблем преодолели строгий контроль. Только Максима, шедшего рука об руку с Хели, контролёр задержал, отделил от Хели и потребовал предъявить удостоверение личности. Он долго и нудно допрашивал его по каждому пункту анкеты, несколько раз с глумливой вежливостью и нарочито громко переспрашивал, действительно ли он, щуплый коротышка, жених этой высокой синеглазой девушки, да ещё и "американки"? Он явно хотел задержать Максима на контроле. Хели с мольбой оглянулась. И тогда в происходящее вмешался мистер Неэман: на английском решительным тоном он подтвердил всё сказанное Максимом, попросив не тормозить прохождение контроля и перестать унижать людей бессмысленными допросами.
   Гидон с двумя старшими сыновьями-подростками, Цуриэлем и Ореном, нагнал Доронов и Неэманов за контролем. Бенци тихим голосом сообщил Гидону поразившую его новость: в новой "Цедефошрии" задействовали его финансовую программу, разработанную, якобы, для заказчика-хуль. "Да, знаю, - кивнул Гиди, - её разработчиком уже числится приспешник Пительмана, Зяма Ликуктус. О тебе же распустили слух, что ты запорол разработку, из-за чего её и передали другому, "грамотному специалисту"... Не имеет смысла, да и не стоит ничего доказывать".
   "Я оставляю в каждой разработке, так сказать, свою метку, ты знаешь. Это такие маленькие бледные буковки, бет и далет, в уголке титульного листа, запускающего программу. Они действительно бледнее, чем были при сдаче программы шефу, чуть-чуть другого оттенка - это значит, что есть изменения по сравнению с разработанным вариантом. Если бы они были значительными, эти буковки бы полностью исчезли". - "Я тебя понимаю: это обидно. Но плюнь ты на это, Бенци! Главное-то не в этом! Наверно, ты знаешь: закрытое название проекта компи-казино. Тебе при выдаче задания, конечно, сказали, что этот проект исключительно на экспорт: ведь в Арцене азартные игры как бы официально запрещены!"
   "Принцип этой программы: в память вводятся все данные клиента... - горячо заговорил Бенци, невольно повысив голос: - В результате клиент попадает в финансовый капкан компании, продавшей ему абонемент. Уже без меня они и разовое посещение превратили в абонементный капкан. Вот это действительно "нововведение" Тумбеля с прихлебателями!" - "Не стоило спорить с дубоном, с мальчишкой". - "Да не спорил я с ним! - воскликнул Бенци. - Ну, пошли на место! Ты только своих старших взял? ... Где вы тут сидите? А... отлично - мы рядом..."
   Сектор, где сидели Дороны и их друзья, на Центропульте был обозначен кодом "Юд-Гимель". Как и во всей "Цедефошрии", тут был подвешен большой экран - выше, чем в других секторах, и небрежно, криво-косо. То и дело он то подрагивал, то слегка поворачивался. Обитатели сектора вскоре по достоинству оценили эту "маленькую небрежность". Но до начала Турнира никто на это внимания не обратил: висит и висит себе (лишь бы не упал от собственной тяжести!). Точно так же никто до поры до времени не заметил избытка прожекторов, словно половину их общего количества собрали в этом относительно небольшом секторе. До того, как зазвучал дробно-фанфарический пассаж силонофона, знаменующий открытие Турнира, все прожектора сияли ровным и мягким светом. Точно так же не придали значения и развешанным по всей "Цедефошрии" на уровне верхушек самых высоких ветвей деревьев гроздьям воронок из стекловидного материала, переливающегося всеми оттенками зыбучей трясины.
   Близнецы Блох стояли в позе "вольно" посреди главного прохода, рассекающего "Цедефошрию" на две неравные части. Лениво отслеживая происходящее, они потягивали источающие сладковатый аромат сигареты, и, как мячиками пинг-понга, перебрасывались короткими замечаниями по адресу шумно и возбуждённо гомонящей толпы, занимающей места. Самые острые и ехидные реплики они отпускали по адресу фиолетовых, занимающих места в секторе Юд-Гимель, а главное - по адресу цепочки фиолетовых подростков, которые, держась за руки, пели одну из любимых мелодий на слова псалмов, совсем недавно ставшую у них популярной.
   Галь ухмыльнулся, злобно и презрительно проследил за ними глазами: "Пойте, пойте, фиолетовые, пока позволяем... После Турнира мы все ваши песни с подстрекательскими текстами запретим ..." - "Но это вроде на слова псалмов!" - "Вот и запретим их, как не соответствующие новой культуре, за которую - вот увидишь! - проголосует подавляющее число сидящих здесь зрителей! Ты знаком с колоколом статистических предпочтений?" Гай небрежно бросил: "Надеюсь, орлы Тимми уже настроили ктивтимоны соответственно. Лично я просто бы отключил фиолетовую кнопку, и - no problem! Мороки меньше, чем с ихними непонятными ста-тис-ти-ти-ти-скими колоколами..." Кто-то с удивлением посмотрел на него и, озадаченно нахмурившись, покачал головой: это был один из секретов фанфармационной кухни.
   Сзади подошёл Тим и, обняв парня за плечи, прожурчал чуть ли не в ухо ласковым голосом, в котором, впрочем, отчётливо звучал металл: "Гай, baby, ну, что ты раньше времени народ будоражишь? Разве не понимаешь? - на каждом столе смонтирован стандартный... э-э-э... а стало быть - со всеми кнопками! Э-э-э... только, пожалуйста, не называйте его ктивтимон, - понизил голос Тим до еле слышного шёпота: - у него есть официальное и общепринятое, цивильное название - войтеромат! Дизайн самый современный и принятый во всём мире... его нельзя выполнить иначе!" - "А почему?" - полюбопытствовал Галь. - "А потому что именно в дизайне главной панели прибора заложен принцип прав личности на свободу выбора, он же демократический принцип нашего Турнира. А что внутри... э-э-э... Понял?" - "А-а-а..." - неопределённо протянул Гай, покраснев. Тим погладил его по плечу и улыбнулся: "Не беспокойся и народ не будоражь! Каждый - ты понял? - каждый! - волен выбирать то, что соответствует его вкусу, культурным пристрастиям и уровню!" - "Вот именно - уровню!" - подчеркнул Галь, с важной многозначительностью поглядывая по сторонам. - "Это первый в нашей истории Большой музыкальный Турнир! Сегодня каждому станет ясно, что народ предпочитает! Пусть победит сильнейший! Видите?.. там наверху над прожекторами - Счётная комиссия Жюри. Её возглавляет триада - Миней Зомембер, Дов Бар-Зеэвув и, конечно же, Офелия. На Центропульт поступят сигналы от войтероматов от каждой ячейки. Как поступят все сигналы - в течение промежутка времени, заданного Центропультом (он же - главный компьютер), - угишотрия начнёт обработку поступивших сигналов и результат выдаст на экран Высшего Жюри. Окончательные итоги подведёт Международный Силонокулл-Совет, или МСС".
   "Вот, Тимми, как много ты знаешь!" - с восторгом воскликнул Галь, а Гай радостно закивал. После удачной операции в магазине Иммануэля и в период подготовки в Турниру Тим снова стал нежен и ласков со своими мотеками. Это грело и бодрило. Он приобнял близнецов, повёл их вдоль прохода, поглядывая то на одного, то на другого, кидая беглый взор на кого-нибудь из зрителей и важно вещая: "Сегодня возглавляет Жюри вице-президент МСС, посланник мистера Бизона Хэрпанса, светило археологии мистер Кулло Здоннерс. С ним всемирно известный музыковед-силоновед мистер Клим Мазикин. Ощущаете уровень? Офелия меня уже познакомила с ним - матёрый человечище! Так, как он, никто не разбирается в силонокулле, ну, разве что... его создатели! С ним сначала немного робеешь, а потом так просто и естественно себя чувствуешь! Он лично, своим авторитетом, подтвердил мне, что так называемое отсутствие традиционного музыкального слуха свидетельствует об истинной восприимчивости к силонокуллу".
   Тим подвёл близнецов к столику Блохов, продолжая вещать, демонстративно не замечая растерянных взглядов Рути и Моти: "Ну, а наш Миней, - наша мировая знаменитость! - будет официально представлять Турнир!" - "А где Кулло Здоннерс? Покажи нам его!" - подпрыгивали всё больше возбуждаясь близнецы. - "Он в глубине ложи, вон тот, видите?" - и он указал на возвышающуюся над сидящими в ложе идеально-круглую, как чугунный шар, голову, покрытую чем-то, типа чёрного ёжика, из-под которого зловеще посверкивали глаза. Но более всего бросались в глаза толстые, чуть не в пол-лица, губы. Тим заметил: "Обратите особое внимание на его губы, они у него весьма красноречивы! Он не из тех, кто выставляет себя на передний план, весьма и весьма скромен - не по высокому своему рангу светила на археологическом небосклоне". Тим помолчал и веско заключил: "Вот такое у нас Жюри, в его объективности никто не сомневается!.. А тут иностранная пресса: концерн "Mushkhat-info", сам синьор Мушхатти пожаловал! Вот какое значение придают в мире нашему Турниру!"
   Моти не выдержал и спросил сквозь зубы, глядя словно бы сквозь Тима: "А какое дело этому самому эм-ыс-ыс-у, или как-там-его, до нашего частного, очень местного и провинциального, по их просвещённому мнению, эранийского музыкального конкурса, или как-там-его?" - "Да ты что, Моти! Это очень важное, всемирного значения, мероприятие. От того, как, в общем и целом, настроены массы Арцены, какого культурного течения придерживаются, зависит очень многое в окружающем нас мире! И потом, заметь: мы уже далеко не глухая провинция, особенно наша Эрания. Шалем... ну, где-то как-то... если судить по доминанте его населения. Но если судить по месту, занимаемому им в мировых приоритетах и притязаниях... Но не будем сейчас об этом... Эх, если бы ты смог взрастить в себе большую открытость... и поговорить с Ад-Малеком... Ад-Малек - это тебе не просто так! Он гений! А как его ценят во всём цивилизованном мире! Ты бы знал, в какие сферы он вхож!" - и Тим вскинул подбородок, высоко подняв палец. Тут Моти неожиданно задал вопрос, который мог бы показаться странным и неуместным: "А кто у вас нынче будет работать Ад-Малеком? Неужели он вынырнул из виртуала и вернулся к артистической деятельности, или всё-таки свой знаменитый плащ и чёрные очки на пол-морды передаст кому-то из родного клана?.." - "Я бы на твоём месте, Моти, воздержался! Я ничего не говорю, но и тебе лишнего говорить тоже не стоило бы..." - тихо и слишком ласково предостерёг его Тим. Моти, переглянувшись с испуганной Рути, отвернулся от Тима. Они уселись с Рути за столик и, сдвинув плечи, принялись изучать программу Турнира.
   "Но вернёмся к нашим баранам. Этот Турнир призван продемонстрировать всему миру, что элитарии Арцены идут в ногу с цивилизованным человечеством по отношению к современной культуре и искусству, к её всеобъемлющей космической и гуманистической направленности! Вот уж не думал я, что ты, Моти Блох, признанный интеллектуал, гений и умница, таких простых вещей не способен воспринять! Не ожидал, право же, не ожидал..." - сокрушённо качал головой Тим. Но сквозь слишком явное огорчение мерцали в его глазах высокомерные и насмешливые искорки. "Нет... не могу поверить!.. Наверно, ты просто меня разыгрываешь!.. Как друг, тебе советую: не шути так больше. Я-то способен понять твои шутки, а кто другой услышит! А если ещё кое-что тут у вас увидит... Ой-ва-вой! Поверь мне - время таких шуток уходит навсегда! Неужели не знаешь? - неполиткоррект!" - и Тим многозначительно поднял палец. Рути подняла голову от программки, которую они с Моти читали, и осведомилась безразличным тоном, не глядя на Тима и обращаясь главным образом к мужу: "А что - нынче у нас Дов Бар-Зеэвув - великий художник? Тот самый, который изваял гениальный Фонтан, прыскающий на забитое навозом ослиное копыто?" - "Ты, Рути, всего лишь музыкант старой, до-струйной формации, тебе не стоило бы с таким апломбом судить об изобразительном искусстве вообще. Тем более - о прогрессивной, новейшей эстетике! Ваша дочь вообще, как мне доложили, непотребным, антистримерским дальтонизмом страдает. А кстати, где она?" - "Ширли?.. - не сразу нашёлся Моти, слегка побледнел, принялся нервно оглядываться, но справился с собой и объяснил: - А... Она в туалет пошла, причесаться..." - "А-а-а... - неопределённо протянул Тим, тоже начав оглядываться по сторонам, - это мы проверим... Может, её не пустили в элитарный сектор из-за одежды? Далетарии нынче настроены по-боевому ко всему, что не вписывается в подобающую гамму..." - "Неужели? Новое достижение компенсирующей демократии - запрет на определённые оттенки?" - поднял брови Моти. - "Ну, хабиби, ты уж скажешь!.. Никто никому ничего не запрещает! Поэтому не советую ехидничать..." - ласково проговорил Тим, склонившись к Рути, которая тут же отстранилась. Раздался голос Галя: "Предки, не заговаривайтесь! Мы говорим всем: малюйся любыми красками, какими хочешь! Хоть всего себя радугой распиши! Мы ж разве против?! Только к нам с чуждыми неподобающими оттенками нечего соваться! Нечего навязывать народу унылый мракобесный фиолет!"
   Тим обернулся к начавшему впадать в ярость парню и, приобняв его за плечи, проговорил мягчайшим голоском, в котором за нежностью отчётливо звучали жёсткие металлические нотки: "Не кипятись, baby... Идите лучше к своим, я думаю, вам пора... Я скоро тоже подойду... - и повернулся снова к Рути, продолжая начатый разговор: - ...А символы наши тебе не стоило бы задевать! Ты, как всегда, очень мила... И вот ведь - выбрала правильные оттенки своей одежды... Но даже моя симпатия к тебе лично не даёт тебе ни малейшего права на такие речи!" - веско и значительно произнёс он, всем своим тучным телом чуть не нависая над Рути и уставившись на неё многозначительно затуманенным взором. Рути ничего не ответила, упорно игнорируя пительмановский ласковый упрёк с намёком, тогда как Моти растерянно озирался по сторонам. Тим, постояв немного, счёл за лучшее ретироваться.
  
   3. Брейк-контрапункт
   Запрет на концертный шофар
   В ночном полумраке, одному ему известными тропками чуть в стороне от весёлого буйства огней "Цедефошрии", Тим подобрался к Центропульту, расположенному за ложей Жюри. Он с трудом забрался вовнутрь маленького укрытого в густых зарослях шалаша, издали напоминавшего плотно и затейливо перевитый кокон, словно бы подвешенный между четырёх толстых столбов, похожих на ноги слона. При его грузной фигуре это могло считаться почти подвигом.
   Посреди крохотной комнатушки - маленький журнальный столик. На нём лежит нечто, отдалённо напоминающее декоративное блюдо, расписанное выпуклыми пятнами разных цветов, форм и размеров. Мало кто знал, что это декоративное блюдо - мозг Центропульта управления режимами Турнира. После основательных раскопок в груде старых патентов Тимми предложил для угишотрии использовать хитро навороченную систему беспроводной связи. За основу была взята, после соответствующей обработки, уже упоминаемая незапатентованная идея Гидона Левина - система, хитроумно сочетающая виртуальные зеркала и линзы. Всем, кто готов был слушать, Тим туманно и многословно описывал систему акустической связи, основанную, разумеется, на новейших принципах силонокулла. Непонятно, зато умственно и красиво!..
   Когда Коба Арпадофель попросил его растолковать ему суть оригинальной системы, Тим, придав голосу солидности, туманно и многозначительно произнёс коронную фразу: "Вся сила в обертонах! А в особо сложных случаях - в унтертонах!.. - поднял палец и выкатил глаза. - Не волнуйтесь, шеф, вы уже вписаны на первое место в авторской заявке. Вы и Миней..." - "А его-то зачем? Мало ему изобретений Блоха, где он вписан на первом месте? И ва-аще... он теперь всего лишь советник... ОК: нынче председатель счётной комиссии - и пусть будет доволен! А эти патенты... Мы с тобой, и только мы! Понял-л-л?!" - "Тише-тише, адон Коба! Не фанфарируйте, ради Б-га!.. Я чего хотел сказать?.. Э-э-э... Мои фелио-эффекты, как и ваши фанфарисцирующие интонации, на обертонах держатся. У вас это природное, а в фелио я воспроизвёл эффект вашего несравненного горлышка. Но есть одно важное отличие: ваше горлышко фанфарисцирует обертоны и унтертоны естественно, то есть - естественный процесс многократного усиления, он же - квази-арифметическое сложение и возведение в степень. В фелио предусмотрена и обратная задача - гашение. Для этого я использую алгебраическое суммирование и логарифмирование, чтобы пригасить то, что нужно. И, конечно, закон окривевшего кольца. Принцип фелио, как я уже говорил, основан на хитрой системе виртуальных звуковых зеркал и линз - оригинальное творчество моего сектора!.. Но об этом - т-с-с!.." - "Вот сейчас и посмотрим... - прогудел Коба; он даже не пытался делать вид, что разбирается в технических терминах, которыми привычно сыпал Тим, с трудом дожидаясь конца его заумной речи. - Сегодня для тебя решающий день! Если, конечно, с твоим фелио не напортачил... Вот наш Турнир это и покажет. Давай, действуй... Но сначала я хочу посмотреть..."
   Внутри кокона кипела бурная деятельность. Фанфаризаторы переговаривались тихим свистящим шёпотом, и Арпадофель, глядя на них, приглушил свои фанфарические интонации.
   Снаружи вальяжно прогуливались не допущенные в Центропульт, святая святых угишотрии, близнецы Блох. Они с наслаждением тянули необычно толстые и длинные сигары, источающие вьющийся тонкими спиральками вокруг их голов сладковатый, дурманящий дымок с причудливой гаммой запахов.
   Они подошли к точке, откуда распахивалась панорама "Цедефошрии". Галь заметил: новая "Цедефошрия" выполнена, как гигантские пчелиные соты. Каждая ячейка похожа на ракушку моллюска. Гай, удивлённо глядя на эту затейливую конструкцию, спросил слабым голосом: "А что, ячейки, или... как-их-там... ракушки... это что - зрительские сектора?" - "Угу... - кивнул Галь. - Между собой они не должны сообщаться. Зрители одного сектора могут в принципе смутно видеть происходящее в соседнем секторе, но не более того... А слышать они могут только то, что подаётся на громкоговорители их сектора!" - "А как это?.." - изумился Гай. - "Ну, посуди сам, брат! Люди пришли на Турнир, чтобы послушать и оценить представляемые различными коллективами концертные номера. Так зачем отвлекаться на посторонние шумы!.. А то и мнения... - прибавил он. - И ва-аще... приятно на празднике новой жизни быть среди своих: действует положительно, никаких ненужных трений, волнений. Поэтому переход из одного сектора в другой сделали... э-э-э... не то, чтобы совершенно невозможным, но - затруднили. Ты бы знал, как долго приходится плутать в переплетениях извилистых аллей, и не всегда успешно, чтобы добраться до нужного сектора..." - "Ох, не завидую я нашей сестрице! До своих хевре-антистримеров ей уже не добраться!" - "Ты так думаешь? Она уже сидит с ними... Предки этот момент прошляпили, да и мы с тобой тоже..." - "Так что же теперь?" - "А ничего! Дадим ей немного посидеть с ними, а потом... Я уже предвижу отличную потеху!.. То, что я тебе сейчас рассказал, ещё не предел изобретательности фанфаризаторов Тимми. Участникам Турнира (но не всем! - ха-ха-ха!) заранее сказали - сразу идти в артистическую и там ждать своего часа. Никаких репетиций, дышаний перед смертью! Труднее, чем из сектора в сектор, попасть из любого сектора на сцену!" - и Галь громко расхохотался.
   "Но для фанфарматоров Центропульта таких проблем не существует, как и для дубонов! - важно прибавил Галь, смачно затянувшись и сплюнув. - И ещё!.. Если простые зрители не могут слышать ничего, кроме того, что происходит на сцене (вернее, того, что до них доносит фанфарматор) мы, дубоны, снабжены специальными приборами... э-э-э... не помню, как называются... Вроде смесь фелиофона и цакцакона, настроено на голос владельца... В наблюдательной каморке Центропульта сидит фанфарматор, его функция называется... э-э-э... кешев - он контролирует происходящее в каждом секторе и нам даёт знать, если что. В экстренном случае он включает специальный маячок, и на прибор Кошеля поступает сигнал, а он уж нам даёт команду. А мы должны действовать согласно команде по сигналу. Понял?" - "Понял... не маленький..." - "В антракте мы с тобой сестрицу водворим в лоно семьи..."
   Тимми склонился к Арпадофелю и достал фелиофон: "Вот оно..." - "А-а-а... А я как раз хотел тебе сказать, чтобы сделал его в виде та-фона!" - "Мы с вами синхронно мыслим и действуем, шеф! - сладко улыбнулся Тим. - Предыдущую модель я испытал в "Цлилей Рина"; тогда-то и выяснилось: шофар - серьёзная угроза фелио-эффекту. Но к сожалению, мне ещё не удалось создать фелио-эффект, подавляющий звуки шофара". - "Постой, постой! - взвился Куби-блинок, лицо которого начало наливаться яркорозовым, переходящим в густо-багровый. - Значит, надо было заранее, до Турнира, запретить шофар!.." - "В принципе Фели подготовила общественность к тому, что шофар - вредный для здоровья источник звуковой агрессии и проникновения в подсознание слушателей. Из всего, о чём она говорила во всех статьях и передачах, можно сделать правильный вывод: шофар необходимо запретить. Офелия запросто сошлётся на целые потоки писем от встревоженных граждан, требующих запретить шофар". - "А такие письма и в самом деле шли потоками?" - осведомился Коби бесцветным голосом, словно его это мало интересовало, но левый его глаз почему-то сверкнул зелёным, после чего тут же изобразил стремительное мигание огней светофора. - "Ну, такое нетрудно доказать!.." - Тим многозначительно выпятил подбородок. - "Понимаю твою мысль!" - с удовлетворением тихонько прогудел Арпадофель.
   Тимми снова заговорил: "Мы не зевали: дубоны готовы... охрана порядка, так сказать... Кошель Шибушич, их командир, предан мне, как пёс! А Дани... вам ли не знать, какую железобетонную базу под любое моё действие умеет подвести Кастахич!" - "Как не знать!" - "Ну! - горделиво задрал подбородок Пительман. - Дубоны! Всё свои, надёжные люди... Умеют создать нужную атмосферу. И наша гибора (героиня) Офелия всегда на посту! Но на прямой запрет шофара, - Тим тяжело вздохнул, - Зомембер почему-то не согласился, говорит: сейчас не время, чтобы не вызвать в народе ненужного резонанса и брожения. Это же Турнир на весь мир! Уж потом, после нашей победы, можно будет объявить шофар звуковым наркотиком и приравнять его использование к уголовному преступлению. Миней опасается, что кое-кто может перепутать и принять за наши фанфары ихний шофар... или ещё какие-то дудки. Я-то в этом не секу, мне без разницы: у меня ж незамутнённое восприятие!.. А Миней эти нюансы чётко сечёт. И Офелия с ним согласна: нам не нужно, чтобы в ушах и в головах людей вместо наших фанфар звучал ихний фиолетовый шофар. Поэтому (ради исключения возможной путаницы) шофар необходимо вывести за грань закона! А заодно и те духовые, которые кто-то по наивности может спутать с нашими фанфарами... И ещё... Войтеромат - это не просто так приборчик! Войтеромат и угишотрия - близнецы-братья! Короче, увидите, услышите..." - "А вдруг твой фелио не сработает на этих упёртых?" - "Я же говорю: кое-что ещё мы предусмотрели... Пока секрет..." - загадочно ухмыльнулся Пительман. - "Секрет? От меня?!" - лицо Арпадофеля снова начало подозрительно наливаться свекольным румянцем. Тим сделал успокоительный жест: "Пусть это будет для вас приятным сюрпризом!" - "ОК, Тимми, я в тебя верю!" - криво ухмыльнулся Арпадофель одними губами, недобро сверкнув левым глазом, налившимся гнойно-жёлтым сиянием. - "Мне пора на место: оно у меня между ложей Жюри и сценой. Пойдёмте. Я на всякий случай настроил фелиофон на режим дистанционного управления, ещё и светомаскировка!.. Не извольте волноваться..." - Тим сделал обеими руками успокоительный жест, и они осторожно выбрались во тьму. Арпадофель незаметно испарился, а Тим потрусил к ложе Жюри, где его ждала Офелия, за нею величественно-ласковым абрисом маячил Миней Зомембер.
   В Ложе Жюри Тим облегчённо вздохнул. Столы, составленные буквой П, ломились от всевозможных яств. Офелия, увидев Тимми, приветственно помахала рукой, показывая, что заняла ему место за столом. Тим представил себе, как он будет до неё добираться, демонстрируя членам высокого Жюри потешные кульбиты, развёл беспомощно руками и присел с краешка.
   Зомембер внимательно выслушал вопрос репортёра от "Mushkhat-info": "Что означают все эти мудрёные названия: система угишотрия, голосователь войтеромат?" Увидев Пительмана, Зомембер громко возгласил: "А вот и наш главный изобретатель, мистер Тим Пительман! Ах, да! Я ещё не сказал - мы только что переименовали нашу фирму: она более не "Лулиания", с этим игривым названием солидной фирмы покончено. Нынче мы Центр Фанфарологических исследований. Его кодовое название... э-э-э... не время обнародовать... Правда, об этом мы ещё не успели оповестить не только эранийцев, но даже не все фирмачи в курсе. Считайте, что вы первые!" Репортёры, как по команде, уставились на изобретателя, с трудом пытавшегося вылезти со своего места. Кое-у-кого гораздо больший интерес вызвала, появившись рядом с Тимом и сияя крупными изумрудами бесовских глаз, бесподобная Офелия. Тим, густо покраснев, принялся неуклюже раскланиваться во все стороны, не успевая пожимать протянутые к нему со всех концов заставленного бутылками и закусками стола руки неутомимых и энергичных тружеников "Mushkhat-info". Среди них покровительственно и ласково улыбался ему сам синьор Мушхатти, что особо грело душу Тимми.
   Зомембер важно вещал: "Итак... ВОЙТЕРОМАТ! Сначала хотели его в честь нашего Тимми назвать. Но он у нас такой скромный и застенчивый. И вот... Прошу любить и жаловать: войтеромат и его создатель мистер Тим Пительман! С помощью этого хитроумного прибора мы ненавязчиво доводим... особенно до самых упорных и неподдающихся, - сквозь зубы и скороговоркой пробормотал Миней, после чего веско и громко произнёс: - основы свободного волеизъявления и самовыражения. Ну, вы сами увидите! Только наберитесь терпения..." - и он хитро подмигнул уставившимся на него с неподдельным интересом репортёрам. Послышались восторженные возгласы: "Мы всегда знали - эранийские фанфаризаторы способные-е-е! - Хи-и-итрые-е-е! - А хорошо бы внедрить войтеромат во всём мире - и пошире! Скольких проблем можно было бы избежать!" - "Мистер Зомембер, вы собираетесь запатентовать эту систему?" - "За это не волнуйтесь! Мы своё дело знаем!" - хитро улыбнулся Миней.
   В центре стола сидел чугунноликий Кулло Здоннерс, рядом горой плоти возвышался знаменитый музыковед-силоновед Клим Мазикин. Они с важным видом потягивали из высоких бокалов то один, то другой благородный напиток, изящными движениями накалывая на серебрянные вилочки то одну, то другую изысканную закуску. Время от времени Клим нырял под стол со своим бокалом, возился там, потом поднимал голову, вытаскивал бокал, опрокидывал в себя и... к удивлению сидящих за столом, зачем-то нюхал мохнатый рукав своего пиджака. Труженики "Mushkhat-info" пошушукались и передали в различные агентства согласованную точку зрения, что это своеобразный и очень красивый обычай в заоблачных кругах музыкальной богемы, к которой был причислен мистер Клим Мазикин.
   Напротив Здоннерса и Мазикина аристократически прикладывался к своему бокалу Ори Мусаки. Сбоку от него возвышались всемирно-известные звёздные виртуозы Ад-Малек и Куку Букбукини. Они снова, как в незабываемые дни стремительного взлёта их звёздной карьеры, зачехлились в бездонные плащи, половину лиц прикрывали знаменитые очки. Обладатель непроницаемо чёрных очков потягивал нечто из затейливо вьющейся из-под стола тоненькой трубочки, и из заросших ноздрей вились струйки дымка. Другой тянул через соломинку какое-то питьё из стоящей перед ним огромной бутыли, и его глаза цвета ледяной сосульки за очень сильными очками с каждым глотком, казалось, всё больше светлели. Ори Мусаки-сан, объяснив сидящим за столом, что он назначен ведущим нынешнее эпохальное событие, покинул стол Жюри, направившись за кулисы. "Надо в последний раз проверить, всё ли на должном уровне?" - озабоченно и мягко проговорил он, широко улыбаясь нежной японской улыбкой. Виртуозы силонокулла продолжали наслаждаться богатейшей гаммой вкуса, представленной на суд высокого Жюри искусными кулинарами Эрании, их не менее искусными собратьями из Аувен-Мирмии, родного селения Ад-Малека, и анонимными кулинарами, приглашёнными Куку Бакбукини.
   Вокруг стола пёстрыми бабочками порхали официанты. Казалось, сидящие за столом высокие гости общаются с ними исключительно с помощью жестов. Получив заказ, выраженный этим загадочным языком, то один, то другой официант со скоростью ветра упархивал в неизвестном направлении, затем возвращался и изящным жестом ставил на стол заказ.
   Кулло Здоннерс оглядывал ложу Жюри, важно улыбаясь уголками кривоватого рта с красноречиво толстыми губами; глаза его при этом сохраняли серьёзно-мрачноватое выражение. Тим, выпив бокал вина и проглотив какую-то закуску, раскланялся со всеми сидящими, сердечно улыбнулся Зомемберу: "Я тут рядышком..." - и, поманив Офелию, растворился во мраке в направлении кокона. В кармане у Тимми нежно позванивал (наверно, от нетерпения) фелиофон, который он ласково поглаживал и бормотал: "Ты же не подведёшь меня, мой верный фелио, правда?"
   По всей поверхности мерцающего экрана, где с лёгкой нервозной нежностью пульсировала гигантская пёстрая ракушка, а затем и по всей "Цедефошрии" заплясали озорно подмигивающие разноцветные блики. Бешено скачущий ритм пляски ускорялся, синхронно возрастала яркость, и вот уже всю "Цедефошрию" от края до края захлестнула ярчайшая вакханалия света и цвета. Тут-то и оценили обитатели фиолетового сектора обилие прожекторов, бьющих в глаза синкопированным мерцанием. Неистовые пляски света и цвета сопровождались почти полной тишиной. Обычный звуковой фон, создаваемый публикой и наполняющий зрительское пространство, как будто бесследно исчезал в омуте немоты. Это напоминало жутковатые ощущения нескольких мгновений ханукального концерта в "Цлилей Рина". Беззвучная бешеная пляска пёстрых огней у многих, не только в Юд-Гимеле, вызвала головокружение. Вдруг рывком всё прекратилось. Сцену равномерно залил яркий желто-зеленоватый свет прожекторов. По всему зрительному пространству пронёсся явный облегчённый вздох.
   На сцену важно вплыл Ори Мусаки-сан. Он приветственным жестом поднял руки, улыбаясь традиционной японской улыбкой, и воскликнул: "Приветствую и поздравляю наших гостей со всех концов нашей солнечной Арцены. В нашей обновлённой "Цедефошрии" начинается самый грандиозный концерт, какой когда-либо знала самая большая и знаменитая сцена-ракушка Арцены - Большой музыкальный Турнир! Перед вами выступят известные коллективы Арцены, от простеньких, но как бы со вкусом исполнителей клейзмерской и хасидской музыки до камерных инструментальных и симфонических оркестров, от рок-ансамблей и джазовых коллективов до горячо любимых вами виртуозов силонокулла!!!" - последние слова Ори Мусаки-сан произнёс громовым голосом (это фанфарматоры Центропульта ввели до максимума регулятор громкости). Далее он продолжал нормальным голосом, чуть подбавив сладости: "Вам же, высокочтимая публика, простым нажатием своей заветной кнопочки войтеромата предстоит определить, какое из направлений, стилей, течений современной, классической, традиционной или модерной музыки вы предпочитаете. Ваши голоса, поданные посредством лёгкого, но глубоко выстраданного каждым, нажатия кнопочки заветного цвета, поступят на Центропульт - для обработки в системе угишотрия. Это сложный процесс, - он украдкой посмотрел в бумажку, которую сжимал в кулачке, - включающий алгоритмо-фанфаризационное суммирование по закону окривевшего кольца. Уж вы простите мне, человеку возвышенных искусств, вопиющую техническую малограмотность!" По элитарным секторам "Цедефошрии" прокатился одобрительный смех. Тим напряжённо вслушивался в слова Ори Мусаки, произносимые тем без понятия, и вопросительно поглядывал на Зомембера. Но тот дал понять, что ничего страшного в механическом обнародовании фанфарических терминов он не видит. Он знал: высокочтимая публика почти не вникает в поток непонятных и мудрёных слов, ожидая начала Турнира, как такового.
   "Результаты сложного... э-э-э... суммирования попадут на стол нашего Жюри, и его решение надолго определит генеральное музыкальное направление, require stream, которому вы отдадите предпочтение. Это значит, что избранному вами приоритетному направлению, будут выделяться из бюджета средства для дальнейшего развития и пропаганды в массах! Теперь вам должно быть ясно, насколько важен для развития нашей культуры голос каждого из вас! Голосуя, вы влияете!" - усиленным до громовых раскатов голосом завопил Ори Мусаки-сан.
   В Ложе Жюри поднялся со своего места адон Зомембер, бывший гендиректор фирмы "Лулиания", ныне первый советник Коби Арпадофеля, Главного Фанфаролога фирмы SATUM. Описав плавный полукруг, прожекторы отчётливо высветили внушительную при невысоком росте фигуру Зомембера. На экранах, установленных в каждом секторе, появилось чёткое изображение Зомембера, величественно нисходящего на сцену; лицо его излучало радостную и ласковую улыбку, которой он щедро одаривал зрителей. Камера следовала за Минеем, возникшим на краю сцены (которой, как мы помним, служил дисплей огигантевшего компьютера). Изображение огромной ракушки начало распухать, и все увидели Минея, стоящего в центре радужного и манящего устья ракушки, медленно вращающегося за его спиной. Постепенно вращение успокоилось, и Зомембер снова широко улыбнулся. Лёгким и элегантным щелчком он сбил с рукава воображаемую пылинку и с царственным достоинством поклонился публике, заполнившей сектора "Цедефошрии", озаряемые ниспадающим каскадами бликов светом прожекторов. Раздался глубокий мягкий, чуть вибрирующий баритон, отчётливо слышимый в каждой точке: "У меня для уважаемой публики несколько важных сообщений. Во-первых, я хочу ещё раз напомнить уважаемой публике правила сегодняшнего голосования. Вам первым выпала честь голосовать с помощью автоматического индивидуального голосователя, называемого войтеромат. Этот прибор знаменует новый этап в автоматизации процесса голосования, демонстрируя высокий уровень демократии и свободного волеизъявления. Войтеромат, детище специалистов фирмы, ныне называемой SATUM - наша гордость и слава, призванный быть ярким символом свободы волеизъявления и самовыражения. Эранийцам есть, чем гордиться! Запомните этот великий день, символизирующий начало новой, более демократичной и достойной эры в Арцене! О том, как правильно пользоваться войтероматом, вам расскажут наши специалисты".
   По всей "Цедефошрии", из сектора в сектор, прокатилась волна возгласов то ли бурного восторга, то ли несмелого выражения иронии и скепсиса, которую умелый фанфарматор Центропульта донёс до членов Высокого Жюри. Зомембер счёл эту поднявшуюся волну шумовых флуктуаций выражением восторга и гордости. Поэтому он изобразил ласковую и одобрительную улыбку, выдержал паузу, наклеил на лицо серьёзное выражение и продолжил: "Во-вторых, в целях заботы о физическом и моральном здоровье граждан Эрании и Арцены, я считаю долгом чести и совести общественного деятеля, председателя Высокого Жюри и просто честного гражданина Арцены, сделать ещё одно заявление. В наше Высокое Жюри входят представители эранийской общественности, а также посланцы Международного Силонокулл-Совета, стало быть, все наши решения - это решение эранийской общественности, как таковой. В своём решении, которое я собираюсь огласить, мы опираемся на многочисленные письма эранийских граждан, они же глас народа! Словом, Жюри приняло решение совершенно исключить на нашем Турнире композиции, исполняемые на шофаре, которые хотели бы представить в своих турнирных программах некоторые коллективы, заявленные на Турнир. Руководителям этих групп мы, от имени арценской общественности, заявляем: шофар на нашем Турнире звучать не будет ни под каким видом!"
   Зомембер сделал паузу, наслаждаясь повисшей в "Цедефошрии" недоуменной тишиной (которую фанфарматор Центропульта постарался донести до каждого присутсвующего). От Минея не ускользнуло ни тихое ликование молодёжи из секторов Далет и Алеф, ни тихий поначалу протест из фиолетового сектора. Понемногу справа начал нарастать возмущённый гул, согревший душу Минея. Но ему нужно было закончить своё выступление, поэтому он жестом попросил тишины. Возмущённый гул, исходящий из Юд-Гимеля понемногу начал спадать: скорей всего, там решили выслушать до конца доводы председателя жюри, каковы бы они ни были. Зомембер тем же важным и спокойным тоном зачитал присутствующим вчерашнюю, предтурнирную, статью Офелии Тишкер в "Silonocool-News": "Новейшие исследования известных деятелей современной медицины и психологии неоспоримо доказали: шофар, особенно его кустарно-модернизированный вариант группы "Хайханим", - это мощный звуковой наркотик и источник звуковой агрессии, влияющий на подсознание слушателей. Особо вредное влияние он оказывает на нервную систему духовно и психологически слабой молодёжи и подростков, но также и на нервную систему взрослого человека. Это вызывает психологические деформации личности, ведёт к потере контроля над собой, немотивированной агрессии и тому подобное. На данном этапе у нас накопилось достаточно результатов серьёзных и глубоких исследований, проведённых научно-исследовательской группой мистера Клима Мазикина".
   Миней важно откашлялся, сбил очередную воображаемую пылинку с рукава и продолжал, поводя рукой в сторону, где возвышался маститый силоновед: "Вы, конечно, знакомы с мистером Климом Мазикином, известным учёным, серьёзным и эрудированным музыковедом! (на экранах - крупным планом гора сытой плоти, увенчанная широким, щекастым улыбчивым ликом) Сначала мы думали существенно ограничить уровень громкости звучания шофара. Но потом пришли к выводу, что надёжней полностью исключить и запретить этот опасный звуковой наркотик".
   Окончание речи Зомембера вызвало бешеный всплеск восторга далетариев. Из элитарных секторов поднялась волна восторженного воя и крика, искусно усиленная фанфарматором Центропульта и подкреплённая торжествующими синкопами пляски разноцветных слепящих огней многочисленных прожекторов. Зомембер стоял на сцене, торжествующе и ласково улыбался, поворачиваясь в сторону восторженно вопящих и стихийно рэппующих далетариев, а затем кидая быстрые, зловеще-пронзительные взгляды в сторону Юд-Гимеля, переливающегося всеми оттенками фиолетового.
   Бессильно-возмущённая реакция фиолетовых вызвала победно-мстительное удовлетворение не столько у Зомембера, сколько у Тима с Офелией. Ехидно ухмыляясь, Офелия настроила цакцакон на волну кешева, настроившегося на фиолетовый сектор. Так она увидела первую волну возмущения подростков и молодых людей постарше и в реальном времени зафиксировала их реакцию. Молодёжь фиолетового сектора гневно возмущалась: "Что за кишкуш (трёп,болтовня)!!! Они что, нас за дураков держат? - Не шофар, а силонофон - источник звуковой агрессии, это он влезает в подсознание! - Это силонокулл - причина всяких жутких явлений!.. - Покажите этих учёных музыковедов и зоологов! - Покажите нам вашего КЛИМА!"
   Ирми яростно прищурился в сторону экрана, где крупным планом сиял ухмыляющийся лик Зомембера: "Собственно, чего-то подобного мы опасались: не зря он в своей речи упомянул шофар. Заранее запрещать его они, конечно, не стали, зато перед самым началом Турнира, когда и протест не заявишь... Гоэль нефеш (мерзость)!.." - "Ага, - угрюмо поддержал его Максим. - Хитро сработали, подонки! Мы такого как-то не учли, обрадовались, что наших утвердили на Турнир - и успокоились..." - и он махнул рукой. Хели наклонилась к нему, погладила его по руке и что-то прошептала. "Но почему? Ведь любому нормальному человеку ясно: писанина Офелии - непроходимая чушь!" - недоумевал Ноам. - "Ты что, ещё не врубился в их систему? Сколько они талдычили этот кишкуш? - тысячу раз изо дня в день! На охлус (простой народ) это действует сильнее доводов логики, чем нелепей, тем сильнее! Да что с тобой, Ноам?!" - вскипел Ирми. - "Тов, тов... Но чем им шофар мешает?" - "Вспомни ханукальный концерт!.." - "Ну..." - "Вот-вот! Им нужна победа силонокулла любой ценой. Фелиофон не справился с шофаром, значит, надо шофар нейтрализовать! Что они и сделали - и именно сейчас!.." - "Я не думаю, что они его совсем запретили... - сбивчиво залепетал сбитый с толку Ноам. - Наверно, он имел в виду, что просто ограничат..." Ирми вспыхнул и хотел сказать что-то резкое, но мистер Неэман положил ему руку на плечо и что-то прошептал, Ирми махнул рукой и отвернулся. Ренана и Ширли молча и в растерянности смотрели на обоих друзей. Близнецы загадочно улыбнулись, переглянулись и... ничего не сказали.
   К возмущённой фиолетовой молодёжи присоединились группы подростков из нескольких других секторов. Они топали ногами и свистели: "ОК! Сегодня шофар, а что запретят завтра? Саксофон? Кларнет? Гитару? Банджо?"
   Зомембер спокойно стоял под светом прожекторов; он знал, что его спокойная уверенная улыбка уже растиражирована по всем секторальным экранам и должна оказать своё действие. Он старался не выпускать из виду экранов (скрытых там, где в обычных театрах находится суфлёрская будка), демонстрирующих реакцию зрителей на его выступление, ожидая, пока публика успокоится.
   Тим, проследив за экранами напротив Ложи Жюри, связался с Кошелем Шибушичем. Он тихо посоветовал ему не реагировать на возмущение юных фиолетовых: "Кошик, дай им выпустить пары... Я дам команду, когда и на кого направить остриё закона..." - "Есть!" - коротко рявкнул Кошель и махнул рукой уже начавшим подниматься со своих мест и принимающим бойцовскую стойку дубонам. Галь и Гай снова принялись за свои фирменные коктейли, щедро угощая сподвижников.
   Экраны "Цедефошрии" крупным планом показали артистов группы "Хайханим" Гилада и Ронена. Окинув весёлым взором своё окружение, Ронен спокойно и веско заявил: "Мы не будем нарушать правила. Жаль, что тема шофара всплыла так неожиданно. Есть тут, правда, некоторые проблемы с демократией, но это... не наши проблемы! Наша программа держится не на одном шофаре, не так ли? - и он улыбнулся. Близнецы поняли, что эти слова обращены и к ним тоже. - Принцип свободы самовыражения никто ещё не отменял..." В ответ на слова Ронена из Далета раздался оглушительный свист и крики: "Фиолетовый шаман про демократию заговорил, про свободу самовыражения?! Да что этот фанатик понимает в этом! - Пусть сначала научится в современной музыке разбираться! - Играть не умеет, только шаманствует! - Торговец звуковыми наркотиками! - Почему их вообще не запретили?!" Экзотически одетые и причёсанные девицы-далетарочки истерически визжали: "Не хотим, чтобы нас гипнотизировали ихние шофары! Не хоти-и-и-им!!! Гони-и-и-ите их в шею!!! В ше-е-е-ю-ю-у-у!!!" Фанфарматор умело выводил на экраны то лицо Ронена крупным планом, стараясь особо выпятить его пейсы, заложенные за уши, и глубокую фиолетовую кипу, то гневные и испуганные юные лица девиц-далетарочек и развёрстые в благородном возмущении рты их приятелей-далетариев, взвившиеся сжатые кулаки, выделяя из реплик наиболее выразительные и выигрышные. С особым смаком фанфарматор ставил на многократный повтор выкрикнутые гневным юношеским тенорком слова: "Нет - звуковой агрессии!" - "Нет - звуковому наркотику!" Офелия торжествующе и насмешливо улыбалась, поглядывая на истерический протест далетариев, возбуждённый, казалось бы, невинными словами бородатого артиста в глубокой вязаной фиолетовой кипе. Она мысленно продумывала, какими словами обыграет в репортаже эту выигрышную сцену.
   Когда шум начал стихать, снова зазвучал усиленный до громовых раскатов голос Зомембера, который продолжил свой спич важным и деловитым тоном: "Итак, с шофаром мы разобрались. Теперь о главном. Момент начала голосования мы провозгласим сразу же по окончании Турнира торжественными звуками фанфар. Не волнуйтесь: наши фанфары вы ни с чем не спутаете! На каждом столике, закреплённом за соответствующей ячейкой общества, установлены войтероматы, они же индивидуальные, для каждой ячейки, автоматизированные голосователи. Подробнее о том, как ими пользоваться, расскажет создатель этой системы и этого прибора адон Тим Пительман". - Миней Зомембер сделал элегантный жест рукой, приглашая Тима к микрофону.
   Моти и Рути застыли в изумлении, услышав неожиданное и странное заявление Зомембера о шофаре. Моти понял: непонятная возня вокруг шофара затеяна неспроста. Он вспомнил опусы Офелии Тишкер на эту тему и подумал: "Скорей всего, шофар (хорошо ещё, если только шофар!) после Турнира объявят вне закона". А уж что за этим последует, додумывать не хотелось. Тем более на сцене возникла знакомая медвежья фигура того, кто столько лет пасётся в его доме. Скрывающий за фальшивой застенчивостью переполняющее его самодовольство, он со сладкой улыбкой пояснял всей Арцене, как надо пользоваться странным прибором с затейливым названием.
   Стараясь не высовываться из области полутени на яркие блики, Тимми поднёс поближе к тонким губам микрофон и начал вещать, слегка заикаясь: "Войтеромат - это очень просто! Вы видите на панели прибора ряд разноцветных кнопочек. Каждая из них обозначает один из заявленных на Турнир коллективов или ансамблей, обозначенных своим цветом. Каждому желательно до начала Турнира выяснить, какого цвета кнопочка обозначает предпочитаемый вами ансамбль. Для тех, кто не знает, или забыл, эта информация даётся в программе Турнира. Надеюсь, вы все приобрели программки. Посредством нажатия на выбранную цветную кнопочку ваш индивидуальный выбор передаётся на Центропульт, где происходит обработка данных. При нажатии кнопочки вы слышите лёгкий щелчок, кнопочка ярко освещается изнутри мигающим светом. Три мигающих вспышки кнопочки означают: сигнал поступил в систему. После того, как система получит сигналы от всех зарегистрированных ячеек в строгом соответствии с числом членов ячейки, - согласно приобретённым билетам! - будут произведены сложные математические операции подсчёта. Поступившая информация будет проанализирована по закону окривевшего кольца. Очень прошу вас не жать на кнопочку с чрезмерной силой: наш деликатный войтеромат тщательно отработан, многократно проверен и сбоев давать не должен! - эти слова Тима были усилены фанфарматором. - Хочу особо отметить: каждый нажимает на свою кнопочку только один раз! - и снова регулятор на пульте выведен на максимум. - Поняли? - только один раз!!! На само голосование, которое начнётся строго по сигналу, вам даётся полчаса. Поняли? - полчаса! Кто опоздал, тот вне игры. Система автоматически настроена на этот временной интервал!" Тим важно поднял палец, взором описав плавную кривую, как бы оказывая внимание каждому по отдельности и всем вместе.
   "И ещё один важный момент: в секторе статистической фанфармации с достаточно большой точностью спрогнозированы предпочтения на основе анализа опросов, проведённых агентством "OFEL-INFO". В результате построен статистический колокол предпочтений. Поэтому при обработке полученных данных неспецифическое выпадение малого, как правило, числа сигналов из упомянутого колокола предпочтений, не учитывается в итоговом суммировании..." - Тим тяжело наклонил голову, затем оглянулся на босса. Тот взял у него из рук микрофон, и Тим скрылся.
   Над "Цедефошрией" снова поплыл звучный голос Минея Зомембера: "Для предотвращения потери своего голоса по причине выпадения из статистического колокола фанфарологических предпочтений советую занять места согласно купленных билетов, в своём секторе, - многозначительно и веско подчеркнул он. - Хочу ещё раз напомнить: никакие претензии на работу кнопок, - якобы, кнопка, западает, не нажимается, не фиксируется, не мигает нужным образом и своим цветом... и так далее, - приниматься не будут. Это может означать, что вы испортили ваш индивидуальный войтеромат. Вам останется всего лишь довольствоваться нажатием какой-нибудь другой кнопки, если вы не хотите, чтобы ваш голос пропал. Хочу напомнить: каждый общественно-сознательный гражданин знает, что такое - порча общественного имущества, тем более такого сложного и уникального, как войтеромат. Надеюсь, с этим вопросом всё ясно?.."
   Свою речь Зомембер завершил ласковой просьбой: "Мы знаем, что иные слишком темпераментные слушатели привыкли подпевать своим кумирам и даже сопровождать это различными телодвижениями. Поэтому я прошу воздержаться от такого несовременного выражения симпатий. Для этого у вас войтеромат! Не надо создавать помехи чистоте исполнительского мастерства - это сегодня в приличном обществе считается дурным тоном!"
   Тим не успел закончить свои разъяснения, а Рувик уже обернулся к старшему брату и сказал ему так, что это услышали все сидящие вокруг: "Ну, вот, Ноам, как я и говорил - комбиномат с фанфарическим колоколом! Не могу себе представить, что твой оптимизм от этого не увял!" Шмулик ухмыльнулся и прошептал: "У них ко... беседер, папе не нравится, пусть будет... как-его-там, а у нас "Типуль нимрац"! Ничего особенного! Квартет - два... э-э-э... скажем так - свирели в сопровождении гитар и немножко флейты!" - с улыбкой пояснил он Неэманам-старшим. Рувик слабо улыбнулся, встряхнул головой: "Братишка, ты прав! Не дадим... э-э-э... фанфаразматикам... - он с опаской оглянулся на отца, - выбить нас из колеи!" Ирми притянул к себе близнецов: "Дайте-ка ваши ринафоны... Мы с Максом и Гиди их проверим. На вашу четвёрку нужно как минимум два. Когда пойдёте туда, поплотнее скучкуйтесь. Макс вас проводит, усилит маячок на Гилада и Ронена. Да вы почувствуете!.."
   На их счастье, кешев, внимательно следящий за фиолетовым сектором, эту сценку не заметил. Или решил, что название, данное войтеромату фанатично-нахальными юнцами в фиолетовых кипах и с вызывающими пружинками темно-рыжих пейсов, не стоит тиражировать на всю "Цедефошрию" - ещё превратится у несознательной молодёжи в хит!..
  
   Первые сюрпризы Турнира
   Внезапно погас свет, "Цедефошрия" погрузилась во мрак. Те, кого впервые занесло в это элитарное место, не поняли, что происходит, и испугались. Раздались отчаянные женские вскрики. Но тут же всё пространство затопили потоки слепящее яркого света.
   Ирми, скрывая за торжественным тоном едкую иронию, громко произнёс, наклонившись к Максиму: "Вот и свет голосует - значит, влияет!.." - и его слова, произнесённые с лёгким характерным акцентом, раскатились по "Цедефошрии", отдаваясь гулким эхом по всем углам. Родители Ирми незаметно дёрнули его за рукав, отец прижал палец к губам, а Хели чуть слышно прошептала: "Интересно, что дальше будет..." - настраивая ринафон на продолжительную видеозапись.
   На ярко освещённой сцене появились длинные, худые Ад-Малек и Куку Бакбукини. На обоих одинаковые одеяния строгого покроя, без малейшего намёка на экзотическую таинственность - длинные пиджаки ритмически переливающейся гаммы всех болотных тонов, временами отливающих глубоким угольно-чёрным цветом. Куда только подевались бездонные плащи, в которые они кутались, сидя в ложе Жюри!.. На лицах - одинаковые большие круглые очки в толстой оправе, скрывающие глаза: падающие на них по касательной (чтобы не ослепить) каскады яркого света отражают только блики, усиливая ощущение торжественно сияющей улыбки. Позади нервной рябью колышутся и вибрируют каскады драпировок всех оттенков и интенсивности цвета таинственной трясины - от безжизненно-бледного до ядовито-густого. Безудержная игра света и цвета, блики и искры отвлекли внимание зрителей от происходящего на сцене, где почти невидимые за каскадом нервно-мигающих бликов рабочие сцены устанавливали меж драпировок неописуемо сложные сооружения, источник вдохновения виртуозов.
   Наступил торжественный момент: звёздные виртуозы уселись меж вибрирующих драпировок за едва видимые инструменты. Погас и тут же вспыхнул свет, бешено заплясали слепящие огни. На сцену со всех сторон вползли клубы разноцветного дыма ядовитых оттенков, постепенно скрыв от глаз зрителей обоих виртуозов. Вкрадчивое нечто медленно обволакивало слушателя снаружи, незаметно заползая вовнутрь. К концу первой композиции более половины зрителей ощутили духоту, чуть не нехватку воздуха. Время от времени во вкрадчиво-тихие винтовые пассажи вторгался громыхающий раскатистый звук ботлофона, словно на шумной улице опрокинулся огромный грузовик с прицепом, доверху груженный пустой стеклянной тарой. И снова - шепотки вкрадчиво ввинчивающихся в мозг звуков, то взбирающихся высоко-высоко вверх, то ниспадающих клокочущим водопадом до самого дна глубокой пропасти. Силонокулл царит безраздельно, и кажется - это навсегда. Виртуозы увлечённо соревновались, кто из них обрушит на публику самый мощный поток искусно диссонирующих пассажей. Как такое вообразить? - тихие звуки последней модели силонофона оглушают похлеще громыхающих во всю мощь пассажей ботлофона...
   Первый номер программы закончился, и "Цедефошрию" залил спокойный, ровный свет. Многие облегчённо откидываются на стульях, спеша насладиться ласковым спокойным светом и блаженной тишиной. Но не тут-то было!.. Спустя считанные секунды грянул ботлофон, затем в его грохот вкрадчиво ввинтилась восходящая спираль силонофона. Синхронно с винтообразным завыванием зловеще завихрились багровые блики, а между ними в ускоряющемся темпе - тончайшие серо-зелёные дымные спиральки. Ширли едва успела раскрыть книжечку псалмов, которую ей давеча сунул в руки Рувик. Но вот винтящиеся пассажи силонофона стихают.
   Свет приветливо замигал, и на сцену выпрыгнул маэстро, воздел руки и провозгласил с нежнейшей улыбкой: "Кумир далетариев - Виви Гуффи!"
   Над "Цедефошрией" ураганом пронёсся восторженный вой: так принято у верных поклонников встречать своего кумира. Когда вой молодёжного восторга достиг пика, в самый центр устья ракушки упругим мячиком выпрыгнул Виви Гуффи. На нём была традиционная полупрозрачная распашонка и пляжные шортики. На этом турнирные сюрпризы Виви Гуффи закончились.
   Его выступление никаких интересных новинок, коих так ждали экзальтированные поклонники, не содержало. Даже трюк с ванной под полюбившийся далетариям хит "В ароматной пышной пене..." он "смазал": выскочил из ванной весь с ног до головы облепленный густыми хлопьями пены, струи воды направив куда-то вверх и назад, чем разочаровал юных поклонников: ведь они с нетерпением ждали именно этого номера, надеясь на что-то новенькое и сногсшгибательное!..
   Зато умело срежиссированный фанфарматорами шквал аплодисментов, которыми его наградили далетарии, в сопровождении бешеного, аритмичного мигания прожекторов "Цедефошрии", можно смело считать отдельным номером программы.
   На сцене-ракушке перед драпировками установили стулья и пюпитры для камерного оркестра. Эти приготовления фанфарматор не стал выводить на секторальные экраны; их созерцали только отдельные члены Жюри, бригада технического обеспечения Турнира, включая таинственных кешевов, и дубоны.
   Грохот и завывание, как бы несущиеся издалека, но от этого не менее пронзительные на самых высоких тонах, резко оборвались, сошёл на нет и вихрь световых пятен и тончайших дымных спиралек. Вышли музыканты в традиционных, одинакового покроя сверкающе-чёрных фраках, расселись по местам.
   Но как только скрипачи приложили инструменты к подбородкам, свет в секторах "Цедефошрии" постепенно начал меркнуть, и у части публики это вызвало почти мистический страх. Почти одновременно что-то странное произошло и со звуком. Словно в воздухе, в такт драпировкам, колышется, растекается знакомая, чуть более прозрачная, тишина, подобно губке, впитывая пространство. Она, конечно, не смогла полностью стереть исполняемые музыкантами прекрасные мелодии, творение композиторов Золотого века, но звуки весьма ощутимо померкли. В большинстве секторов едва можно было разобрать, что и как играет известный на всю Арцену, любимый и почитаемый серьёзными меломанами оркестр.
   Вдруг кто-то спроектировал искажённую звуковую картину в реальное пространство сцены-ракушки, где играл оркестр. На экранах отразилось: музыканты, до этого момента игравшие с огоньком, занервничали, сбиваясь с ритма и мелодии. Фон небывалой помехи постепенно сошёл на нет, и программу камерный оркестр доиграл в привычной звуковой атмосфере. Но это уже вряд ли могло спасти положение. Тим, пристроившийся за спиной дежурного фанфарматора, удовлетворённо сунул в карман фелиофон и осторожно выбрался из кокона.
   Доиграв, музыканты встали, сунули свои инструменты подмышки и, понурившись, ушли со сцены. Судя по по реакции недоумевающих зрителей, мало кому захочется нажать ярко-бирюзовую кнопку, цветовой символ прославленного оркестра. Руководитель оркестра хотел подняться в ложу Жюри, чтобы выяснить, где источник странной помехи. Но путь ему преградили два широкоплечих дубона: "Нам не велено пускать посторонних!.. Все претензии будут приниматься только после окончательного подведения итогов". Оркестранты так и застыли позади своего руководителя с тупо открытыми ртами...
   Во время выступления рок-мюзикла, который очень любила Рути Блох, помехи проявились по-иному: освещение сцены не переставая мигало в нервически-бешеном ритме. Эти световые эффекты произвели тягостное впечатление на зрителей, но более всего - на артистов. Они начали сбиваться и вскоре постарались незаметно и плавно свернуть выступление, по одному скрывшись за складками ехидно колыхавшихся драпировок, сложившихся в криво ухмыляющуюся рожу. Прожектора не прекращали своё нервическое миганье (вызвав у кое-кого из зрителей ассоциации с мимикой и жестами припадочного). На "Цедефошрию" обрушилось оглушительное громыхание ботлофона. Как вскоре выяснилось, это Куку Бакбукини одним взмахом увесистой дубины, с недавних пор заменившей ему его обычный стек, расколотил половину своего старательно смонтированного в честь Турнира инструмента. С минуту он сидел, не понимая, что произошло, потрясённым взором созерцая покрывшие пол плотным слоем осколки столь тщательно собранных и установленных в нужных местах бутылок от вин и коньяков дорогих сортов. Как всегда, по случаю сильного недоумения, вытащил из кармана только что початую бутылку крепкого ликёра и присосался к ней с важным видом.
   Со стороны Ложи Жюри раздались возбуждённые голоса. Оказалось, туда непонятно, как, прорвался руководитель популярной в Арцене рок-группы, подскочил почему-то к Кулло Здоннерсу и выкрикнул на отличном английском: "Что у вас творится? Что случилось во время выступлений рок-мюзикла и камерного оркестра? Может, аппаратуру настраивали непрофессионалы? - если вообще можно говорить о настройке! Такого от лучшей сцены Эрании, да ещё и на Турнире, мы не ожидали. Мы требуем немедленно остановить Турнир и проверить техническое обеспечение! В противном случае наша группа отказывается от участия в Турнире! Наши артисты - люди тонкой душевной организации, выступать в такой обстановке мы отказываемся!"
   Мистер Кулло Здоннерс тут же резко встал, и все экраны показали его искажённое плохо скрываемым презрением лицо. Хищно шевеля губами, он гневно прорычал: "Рок-группе, её исполнителям и руководителям, за беспрецедентно наглое поведение и демонстративно-пренебрежительное отношение к Большому музыкальному Турниру, за демонстративный отказ от участия в мероприятии я рекомендую засчитать поражение. Со своей стороны я приложу все силы, чтобы отныне эта группа навсегда была лишена права выступать на престижных мировых сценах". Его мощно усиленный голос фанфарически громыхал на всю "Цедефошрию". Зомембер, появившись на экранах на фоне Кулло Здоннерса, пояснил недоумевающей публике: "Надо думать, и в Арцене этой группе больше не будут предоставляться сценические площадки! Мы не можем поощрять безобразно наглое и демонстративное игнорирование серьёзного и общественно-значимого мероприятия, каковым является Большой музыкальный Турнир!" С тыла сцены-ракушки, где на травке расположились дубоны, раздался многоголосый вопль, раскатившийся по "Цедефошрии": "Правильно! Гнать их!" Громче всех, казалось Моти и Рути, звучали голоса их сыновей. Рути сжала руки, опустив голову, её лицо покрывали красные пятна. После таких суровых мер по отношению к популярной и любимой меломанами Арцены рок-группе, никакого отношения не имевшей к клейзмерской и хасидской музыке, никому не хотелось выражать свой протест, даже публичное удивление по поводу загадочных явлений на Турнире.
   По очереди выступали джаз, парочка менее популярных рок-ансамблей, вокальный дуэт. Странные помехи продолжали возникать в самые непредсказуемые моменты, впрочем, в более мягкой, не столь пугающей форме.
   Большинство зрителей, в основном впервые пришедшие в "Цедефошрию", не понимали, почему выступления традиционных ансамблей (и без того непонятным образом смазанные якобы неумелой режиссурой) в обязательном порядке перемежались вкрадчивыми, заползающими в уши силонокулл-паузами, когда никаких сбоев не было. Но об этом предпочитали говорить шёпотом.
   Маэстро Ори Мусаки-сан объявил: "Антракт!" Погасли экраны, прожектора умерили своё яростное свечение, и зрители набросились на предлагаемые в "Цедефошрии" закуски. К радости фиолетовой молодёжи, в меню их секторального буфета оказались лёгкие напитки и сладости. Молодые Дороны и Неэманы налегли на коктейли от эранийского "Шоко-Мамтоко".
   Из сумочки Хели раздался певучий сигнал ринафона. Она послушала, и с её лица схлынуло безмятежное выражение, она только отрывисто отвечала по-английски: "Yes, yes... I see... Как можно больше людей должно узнать... Well... Нет... Что делать, вы знаете!.. Bye!" - и Хели закрыла аппарат. Ирми и Максим подняли головы, напряжённо наблюдая за меняющимся выражением её лица - от безмятежного, слегка ироничного интереса к хмурой озабоченности. Максим спросил, ласково положив ладонь на её руку: "Что случилось, Хели?" Хели нахмурилась, помолчала, потом, понизив голос, рассказала о том, что ей только что сообщили.
   В ложе городских властей во время исполнения первого номера турнирной программы у некоего высокопоставленного чиновника случился приступ: резко подскочило давление и началась рвота. Сопровождающие его шомроши (телохранители) пытались вызвать амбуланс. Но оказалось, что силонокулл глушит обычные та-фоны. Во время очередной паузы всё же удалось пробиться, в службе Скорой помощи даже не дослушав, категорически ответили: поступил приказ от самого адона Рошкатанкера во время Турнира в "Цедефошрию" машины не посылать - дабы не сбивать праздничного настроя у публики; только после окончания Турнира. Кто-то из дежурных на станции Скорой помощи пробился к аппарату и тихой скороговоркой посоветовал "не торопиться в больницу по этому поводу..." Шомроши не отставали, пытаясь уверить диспетчера, что речь идёт об очень высокопоставленном лице. Их не слушали, ответив: есть приказ рош-ирия Эрании, - и отсоединились.
   "А почему этому лицу плохо стало?" - настойчиво допытывался Бенци. - "Приступ случился во время исполнения предпоследней, самой новой, композиции силонокулла! Ведь силонокулл-синдромам подвержены не только фиолетовые фанатики, но и элитарии - и ничуть не меньше... - мрачно пояснила Хели. - Я уже говорила, что исследованию реакции на силонокулл медики-фанфаризаторы придают огромное значение, боюсь, гораздо более серьёзное, чем лечению обычных болезней. Соответственно, и финансирование... - с горечью прибавила она. - Словом, на другом конце связи дали понять, что есть негласный приказ класть таких в особое отделение и тщательно обследовать..." - "Ты шутишь?" - ошеломлённо спросил Гидон. - "Мне не до шуток", - угрюмо пробормотала девушка. - "Видишь, Гиди, наши хитрости хоть немножко, но помогают. Как я понял, несколько ринафонов сработали почти на весь сектор, - с горечью усмехнулся Ирми. - Хотя Хели и ругает меня, что занимаюсь, чёрт знает, каким знахарством. А дело-то серьёзное. Правда, сестрёнка?" - та хмуро, нехотя кивнула. - "Вы серьёзно? Амбуланс на самом деле отказался приехать сюда из-за Турнира, или это розыгрыш?" - поражённо твердил Ноам. "Если бы!.." - с горечью произнёс Ирми. Рассказ Хели тут же пошёл гулять по сектору.
   Бенци с опаской оглянулся. Потом обратился к стоящим вокруг него сыновьям и друзьям, его голос неожиданно раскатился по всему зрительскому пространству "Цедефошрии": "Арвит!"
   Все мужчины сектора Юд-Гимель встали и повернулись в сторону Шалема. Первые фразы "ШМА", стараниями фанфарматоров Центропульта, прогремели на всю "Цедефошрию". Древние, вечные слова, произносимые громким хором нескольких сотен религиозных мужчин, беспрепятственно неслись под ночным небом Эрании. Это вызвало реакцию, которой никто не мог предвидеть, а фанфарматоры, конечно же, не желали.
   Погружённые в молитву, фиолетовые не замечали, как фанфарматоры их изобразили на экране. И, конечно же, не могли видеть, что в момент демонстрации молитвы на экранах "Цедефошрии", к ним попытались присоединиться несколько десятков мужчин из других секторов. Одёрнутые перепуганными жёнами и сконфуженными детьми-подростками, они послушно сели на место, но принялись украдкой шептать про себя. Но в какой-то момент и они встали и, не покидая своих мест, обернулись в сторону Шалема, только время от времени кидали робкие взгляды в сторону сектора Юд-Гимель, словно бы в поисках поддержки.
   Гости из-за рубежа с интересом переглянулись, уставившись на молящихся. Клим Мазикин что-то прошептал Кулло Здоннерсу. Тим по-своему понял улыбки важных гостей. Он густо покраснел и с некоторым трепетом взглянул на незаметно устроившегося сбоку Кобу Арпадофеля: лицо того наливалось жарким румянцем. Тим воспринял это, как сигнал к действию, и сделал рукой лёгкий знак Офелии. Та встала, сжав в руках свой репортёрский цакцакон, готовая ринуться в бой против наглой демонстрации фиолетового безобразия. Да ещё и на глазах у зарубежных представителей прессы и МСС!.. Какой позор для интеллектуалитета Арцены! Как они смеют позорить прогрессивную общественность Эрании! Но Миней Зомембер величественно огляделся и, подмигнув, сделал успокоительный жест обеими руками. После этого он подозвал к себе Тима с Офелией, за ними следом, мягко, по-кошачьи ступая, подошёл Арпадофель, лицо которого всё ещё переливалось всеми оттенками перепревшей свёклы.
   Миней Зомембер тихо и веско произнёс: "Никаких демонстраций протеста. Завершим наш Турнир, как задумано. Мы к нему отлично подготовлены, сами видите: всё идёт по плану. Поэтому пусть себе молятся. Видите, сейчас у них молчаливая часть их молитвы. А ты, Тимми, - понизил он голос до едва слышного шёпота: - проверь ещё раз фелио - и на Центропульте, и у себя в кармане: сейчас это нам особенно пригодится. В первом отделении, надо сказать, ты малость перестарался с классиками и джазистами. Ну, тов! Лучше перебдеть, чем недобдеть..."
   За молитвой фиолетовых внимательно наблюдали дубоны. Галь на ухо брату прошептал: "Пора!"
   Молитва подходила к концу. Четверо Доронов расположились неподалёку от их столика, почти в поле зрения Ширли. Она читала псалмы, украдкой поглядывая на Ноама, на его отрешённое, углублённое в себя лицо, опускала глаза, углубившись в псалмы, про себя напевая любимые мелодии, переводила взгляд на близнецов. Ей казалось, что все три брата очень похожи друг на друга и, неуловимо, на деда, рава Давида. Она снова склонилась над книжечкой псалмов, нараспев прочла несколько страничек и подняла голову.
   И тут-то у крайних столиков возникли её братья. Холодным взглядом стальных глаз они окинули сектор и повернули туда, где мужчины завершали молитву, бесцеремонно отталкивая молящихся, оказавшихся на их пути, со свирепым и решительным выражением лица рыская глазами во все стороны. Она поняла: братья ищут её, - побледнела, беспомощно глянула на Ренану, перевела глаза на близнецов Дорон, на Ноама, на Неэманов. Ноам, окончив молитву, поднял голову - и сразу увидел пробирающихся напролом через заканчивающих молитву мужчин близнецов Блох. Это его обеспокоило. Он было бросился к Ширли, но Бенци его опередил, подошёл к ней и шепнул: "Ширли, не спорь... Если они хотят тебя отвести к родителям, иди с ними и не сопротивляйся. Нам ни к чему тут скандалы, поверь мне. А завтра вернёшься в ульпену... Беседер?.." - "А как голосовать - ты знаешь. Только при голосовании про себя напевай псалмы - и всё будет беседер!" - услышала она шёпот Рувика, оглянулась в сторону Ноама, он грустно улыбнулся ей, как бы говоря: "Послушай нашего папу... До завтра, хамуда!" Ей показалось, что она слышит его голос, говорящий именно эти слова...
   Братья увидели её, широко шагая, направились к ней, оттолкнув попавшегося на пути мистера Неэмана. Раздался оглушительный пассаж электронных фанфар, лишний раз напоминая всем, где они находятся, и какое эпохальное событие происходит. Те, кто ещё не окончил молиться, застыли, продолжая шептать молитву. Растерянность расползалась по фиолетовому сектору.
   К Ширли вплотную приблизился Гай и крепко взял её за плечо. Ей показалось - из неё силой вытащили вскипающую капельку радости, оставив в душе зияющую пустоту. Она оглянулась на Доронов, кивнула и молча пошла через толпу, словно бы состоящую из множества любопытных глаз, влекомая крепкой рукой брата, сжавшей её плечо. Ей показалось, что среди этих глаз она видит две пары торжествующе-ехидных, принадлежащих сестрицам Ликуктус. Так её провели до самого сектора Далет и усадили между родителями, которым было настоятельно присоветовано "эту упрямую дуру от себя не отпускать".
   Близнецы Дорон поглядели на отца и брата. Бенци поймал их взгляд и ласково кивнул, Ноам незаметно пожал обоим по очереди руки и прошептал: "Будьте осторожны, хевре... Бе-ацлаха (успеха вам)!" Шмулик и Рувик оглядели сестру, брата, друзей, задержали взоры на лице отца, подошли к нему, смущённо коснулись его руки. "Ну, хевре, беседер..." - Бенци положил им обоим руки на плечи и внезапно, поддавшись резкому порыву, прижал мальчишек к себе.
   У Рувика перед глазами стоял молящий, беззащитный взгляд уводимой Ширли. Но он тут же слегка тряхнул головой: "Не об этом надо сейчас думать! Нельзя расслабляться!" - и снова уставился на отца: "Па-ап..." - только и смог выдохнуть он. - "Идите, бе-ацлаха..." - ласково подтолкнул их Бенци. Мальчишки улыбнулись, помахали рукой и, попеременно оглядываясь на отца, брата и сестру, направились на выход из сектора. По пути к ним присоединились Цвика и Нахуми Магидовичи, в таких же бледно-фиолетовых жилетках в клеточку с цицит по краям. Всех четверо сжимали подмышками пухлые футляры затейливой формы, которые им по ночам шили Ренана и Ширли. За ними последовал Максим, нахлобучив по самые брови свой знаменитый темно-оранжевый картуз. Хели вдогонку прошептала: "Будь осторожен, darling... Бе-ацлаха!" Мистер Неэман тем временем завёл с Бенци и Гидоном разговор на технические темы.
   Они не помнили, как добрались до крохотной лужайки за сценой, где прямо на земле сидели уже выступившие в первом отделении артисты. "Звёздных виртуозов" и Виви Гуффи среди них не было. В памяти осталось бесконечное множество крутых поворотов и резких подъёмов-спусков на узеньких козьих тропках, густо усеянных камнями, ямами и кочками, в почти кромешной тьме, которую с трудом прорезал крохотный лучик ринафона, предусмотрительно направленный идущим чуть сбоку Максимом им под ноги. Когда ребята почти подошли к месту, Максим незаметно сунул близнецам в руки по прибору и прошептал: "Мы с Гиди их настроили. Если что, сориентируетесь! Только не забудьте, включите такринатор. Больше ничего не потребуется... я надеюсь... Ну, а вообще-то... я верю в вас и ваш угав..." Максим молча указал на стоящих снизу у крутой лесенки Гилада и Ронена, улыбнулся и... как испарился.
   Антракт закончился, зрители расселись по местам. На сцену, чеканя шаг, строем вышла четвёрка одинаково высоких, плотных фигур в одинаковых же форменных курточках. Их пухлые шеи были охвачены, как забором, высокими стоячими воротничками. Ярким бордово-розовым пятном на груди сияли одинаковые галстуки, аккуратно завязанные широким узлом. Лица всей четвёрки были до такой степени невыразительны, что это придавало им некое своеобразие. Бросалось в глаза отчётливое сходство всех четырёх физиономий с покорными бараньими мордами. Но ещё интересней был их коллективный инструмент, который они несли под мышками: это была знаменитая гигантская гребёнка - одна на всех!
   Маэстро громко объявил: "Квартет одной гребёнки "Петек Лаван"!" Прожекторы чуть-чуть пригасили свой ослепительный свет и искусно направили плавно расширяющиеся световые конусы по касательной к сцене. Рувик только успел прошептать Шмулику: "Смотри! - и вправду квартет одной гребёнки! А мы-то думали - кишкуш!"
   Моти и Рути подались вперёд, с любопытством уставившись на сцену. Моти пробормотал: "Название уж больно интересное: квартет одной гребёнки! Зачем ещё "Петек Лаван"? Какие забавные галстучки!" - "Ага, чем-то на ошейники смахивают!.. Или удавки... Бараньи морды, пожалуй, не менее эффектны, чем одна гребёнка!.." - с мрачной иронией пробормотала Ширли, сделав ударение на последних словах.
   Эранийцы вспомнили выступление загадочного квартета одной гребёнки в околозаборных видеоклипах, о чём и прошептали своим гостям. Это возбудило у гостей интерес к оригинальному коллективу, а главное - к блестящей творческой идее. Любопытно, как бараноликие справятся с исполнением композиций на таком своеобразном инструменте, куда интересней, чем - что они собой представляют в музыкальном отношении.
   Конечно же, никаких странных эффектов во время выступлений этого своеобразного квартета не было - наверно, квартет одной гребёнки в них не нуждался. Сцену освещали ровные, немного приглушенные, светло-серые с редкими розоватыми зарницами, конусы света. Все четверо чётко, по-военному, на одном дыхании, исправно и добротно, почти без фальшивых нот, дудели - каждый на своём месте, - в виртуальные просветы меж зубьями гигантской гребёнки, извлекая звуки, свойственные губной гармонике. Эти звуки складывались в мелодии, отдалённо напоминающие старые, хорошо известные детские песенки. Строжайший унисон, которому неукоснительно следовали участники квартета, не позволяя себе никаких, даже на четверть тона, отклонений, демонстрировал важную характерную особенность новейшей струи подобающей гаммы. Это требовало от исполнителей виртуозного владения техникой игры, а главное - исполнительской дисциплины. Ну, да квартет "Петек Лаван" издавна славился дисциплиной!
   Может быть, такое добротное, бесцветное исполнение наскучило бы с самых первых нот, если бы загадочный инструмент не был сконструирован в форме одной гребёнки - вместо банальных четырёх. Эранийцы за время существования Забора успели привыкнуть, что в аранжировке квартета "Петек Лаван" самые весёлые и любимые детворой мелодии поначалу напоминают колыбельную, затем - редкостную помесь колыбельной с похоронным маршем, а под конец - исключительно похоронный марш. Люди надеялись, что квартет выдаст нечто оригинальное, более, по их мнению, достойное Большого Турнира. Мало кто полагал, что и на Турнире квартет выдаст свои старые фокусы.
   Четвёрка "Типуль Нимрац" с интересом наблюдала за "Петеками". Шмулик прошептал близнецу: "А ведь на обычных гребёнках (не на этом монстре, разумеется!) и вправду можно было бы отлично сыграть! Дали бы нам с тобой, мы бы им показали!.. И всем этим далетариям!" - "Это никакая не гребёнка! Они обычные губные гармоники запрятали внутри этой конструкции, сработанной под якобы одну гребёнку. Помнишь, Макс как-то рассказывал, как они в детстве резвились? А тут явно не то!" - качнул головой Рувик. - "Ну, ещё бы! Я думаю, все это поняли. Может, они и начинали с обычных гребёнок, но потом почему-то решили, что надёжнее губные гармоники. Но меня они нисколько не вдохновляют... - вздохнул Шмулик. - У нас есть наши инструменты, нам достаточно!"
   Угас последний звук, извлечённый в унисон на границе нижнего регистра. Все четверо, как по команде, с одинаково отсутствующими лицами, одинаковыми чёткими, синхронными движениями лихо перекинули руки через гребёнку, запихнув её под мышки. Затем дружно щёлкнули каблуками, набычились, снова щёлкнули каблуками, дружно повернулись и, по-военному чеканя шаг, вышли со сцены. Из секторов элитариев раздались неожиданно громкие аплодисменты. И снова невозможно было отделаться от мысли, что эти громкие, по-военному чёткие и размеренные аплодисменты, словно ими кто-то управляет - отдельный номер программы Турнира. Сообщённое им с Центропульта усиление вызвало ассоциацию с вздымающейся высоко под небеса грозной белёсой пеной на гребне волны.
   Ирми громко прошептал: "Интересно, кто у "Петеков" главный? Они все до такой степени одинаково баранолики, что не разберёшь, кто там главный баран?" Ноам промолчал, зато ответил Бенци, иронически усмехнувшись: "Зато ясно, кто заказывает и оплачивает эту музыку, кто их за ниточки дёргает, тоже достаточно прозрачно. Так ли уж важно, кто у них Главный бараноликий? Ты прав, Ирми: то, что они называют одной гребёнкой, просто хитро смонтированные губные гармоники. Вот только зачем?" - "Это-то ясно - легче играть, тем более в унисон, на губной гармонике..." - заметил Ирми. - "А как вам оратория, исполненная на ладошках элитариев? Этих не гасили, вы заметили?.. Никаких аварийных эффектов..."
   Сцену снова затопил океан слепящего света. Колыхнулись многочисленные драпировки, и это, вкупе с ниспадающими откуда-то сверху странными звуками, вызывало ассоциации с бульканьем и хлюпаньем болотной водицы. Рути чуть слышно, одними губами, прошелестела, наклонившись к уху Моти: "Как трюк, эти "Петеки", наверно, могут представлять интерес... в цирке... или, скажем, в ОФЕЛЬ-ШОУ. Но как МУЗЫКА??!.. Не по-ни-ма-ю..." - "И я не понимаю... Мне уже ясно: к музыке это шоу, почему-то названное Большим музыкальным Турниром, отношения не имеет. Но тогда... к чему?"
   На них зашикали с соседних столиков, потому что в этот момент на сцену выбежали, весело толкаясь, лохматые, раскрашенные юнцы со стиральными досками ихних бабушек в руках. Задиристое мелькание прожекторов не давало возможности понять - то ли на них плотно облегающие разрисованные трико цвета смуглого тела, то ли они до пояса голые, зато тела густо покрыты татуировкой. Естественно, далетарии прекрасно знали и любили эту вышедшую из их недр группу, помнили, что это "Шук Пишпишим"... Или "Шавшевет"? А может, всё-таки таинственные "Шампаньи", о которых по какой-то невнятной причине не рекомендуется лишний раз упоминать? По рядам тут же заколыхалось, что лидеры этих групп провели между собой силовое многоборье, чтобы определить лидера объединённого коллектива. Неоспоримым победителем борцовского многоборья оказался лидер группы "Шавшевет", объединивший группы в одну, называемую отныне, естественно, "Шавшевет". По "Цедефошрии" прокатились громкие возгласы восторга: "Вот кого надо слушать, вот кто наc выражает!"
   Ори Мусаки-сан выпрыгнул на сцену упругим мячиком (как Виви Гуффи), выпрямился перед беспорядочно снующими по сцене юнцами и выкрикнул электронно-громовым голосом: "Наша новая, но уже снискавшая популярность и любовь группа "Шавшевет" в сопровождении стиральных досок ихних бабушек, исполняющая в стиле далетарного рэппа песни протеста и защиты новейших культурных ценностей! Почти премьера!"
   Один из "шавшеветов", судя по всему, лидер, длинный, худой, жилистый и мускулистый, юнец с лицом и причёской барашка, удивительно напоминал механическую конструкцию из набора туго надутых резиновых шлангов, соединённых шарнирами. Интересно, каким образом именно он, с такой комплекцией и физическими данными, смог победить лидеров двух других групп в силовой борьбе? Неужели те оказались слабее? Но элитарная молодёжь безоговорочно приняла его победу в спортивно-силовом состязании, ни о чём не задумываясь.
   Лидер группы "Шавшевет" выскочил вперёд и, потрясая своей стиральной доской, возопил высоким блеющим тенором, почти дискантом: "Наше выступление на Большом музыкальном Турнире мы посвящаем нашей любимой, талантливой и популярной звезде эранийской прессы, дорогой Офелии Тишкер! Прошу обратить внимание, что тексты наших песен протеста, исполняемых в стиле далетарного рэппа, целиком составлены из самых острых фраз её зажигательных статей в "Silonocool-News"! От имени всей нашей группы "Шавшевет" считаю своим долгом оповестить общественность Арцены и уважаемых гостей "Цедефошрии", что именно нашей дорогой Офелии мы обязаны своим рождением! Именно Офелия своим искросыпительным публицистическим творчеством вдохновила нас на наши композиции. И именно Офелии надлежит разделить с нами нашу славу, которая нас, вне всякого сомнения, ждёт в ближайшем и светлом будущем!" Экраны показали ложу Счётной комиссии, а потом крупным планом румяную от смущения и гордости геверет Тишкер.
   По сцене туда-сюда носились, забавно подпрыгивая в броуновском движении, "шавшеветы". Это были бы очень симпатичные подростки, не будь они такими прыщавыми, с нарочито взлохмаченными мелкими кудряшками, не вызывай их тела причудливую ассоциацию с набором резиновых шлангов.
   Как уже упоминалось, экраны, развешанные перед каждым сектором зрительского пространства, охотно и подробно показывали крупным планом участников самых престижных ансамблей, выступающих на Турнире. Разумеется, не были обойдены вниманием фанфарматоров Центропульта и "шавшеветы". Оставалось удивляться - когда их пытливо сияющие глаза симпатичных мальчишек успели оловянно остекленеть до барано-ослиного выражения? Их броуновские перемещения постепенно становились всё быстрее и беспорядочней. Моти тихо прошептал прямо на ухо Рути: "А я бы назвал этот ансамбль по-другому..." - "Например, "Хамороны"..." - откликнулась чуть слышно Рути. Юнцы застыли в самых причудливых позах, как бы превратившись в застывшие абстрактные фигуры, и... заскандировали знаменитый шлягер "Мы не дадим Офелию в обиду...". Не выходя из застышего состояния, они чётко отрэпповали одну из не самых скандальных (как оказалось) статей Офелии. По сцене лениво блуждали разноцветные блики, создавая затейливый разнобой с ритмом. Техника и в этот раз не подвела: не наблюдалось никаких помех, сопровождавших выступления коллективов традиционной музыки.
   Шмулик тихо прошептал Рувику: "Если они наши ровесники, то ничего удивительного, что они поют в стиле рэпп: наверно, голоса-то ломаются, вот они их и берегут!" - "А мне кажется, что голосов у них изначально не было... Ведь сейчас входит в моду отсутствие слуха и голоса, как символ музыкальной незамутнённости!" - прошептал, обняв обоих за плечи, Ронен; они вместе с Гиладом незаметно подошли к ребятам. - "А что это - музыкальная незамутнённость?" - спросил Рувик, придав своему лицу невинное выражение. - "Не пытайтесь понять этот кишкуш, лучше подготовьтесь морально к вашему номеру, - отвечал Гилад. - Молодцы, что пришли пораньше. А нам пора на сцену..."
   Доскандировав свой шлягер, юнцы разморозились и весело поматывая лихими кудряшками, подпрыгивая и подталкивая друг дружку, покинули сцену. Их не раз, и не два вызывали, и они, толкаясь, резвыми мячиками выскакивали на сцену, запросто переплюнув в ловкости и прыгучести самого Виви Гуффи - сказывалось преимущество молодости. Так они откликались на зов друзей, которых, благодаря суперсовременным техническим средствам, оказалось больше, чем мест во всей "Цедефошрии".
   И снова "Цедефошрию" залил равномерный мертвенно-белый свет множества прожекторов. На экранах снова возникла ложа Счётной комиссии: красная, как свёкла, Офелия встала. Она вращалась, как флюгер, во все стороны, с грацией ящерки кланяясь и принимая букеты цветов и поздравления. Над Офелией возвышался Тимми Пительман и со своей обаятельной улыбкой принимал из её рук цветы и запихивал их в большую корзину. Его лапища нежно и сладострастно поглаживала её спину и почти незаметно направляла её поклоны. И это тоже отразили бесстрастные телеэкраны, установленные перед каждым сектором.
   ...Ввинтилась силонокулл-пауза...
   На сцену вышли улыбающиеся Гилад и Ронен с гитарами в руках. Ширли, сидя между родителями, с затаённой радостью наблюдала, как просто, не ломаясь, держатся оба артиста. Если бы и ребята смогли так же! - как было бы замечательно!
   Раздались радостные и приветственные возгласы с разных концов "Цедефошрии": оказалось, дуэт "Хайханим" знают и любят не только фиолетовые, но многие в Арцене. В ответ - оглушительный свист и презрительные вопли со стороны далетариев. Разумеется, в насмешливых репликах далетарии не обошли своим вниманием и форму одежды обоих артистов. Тиму пришлось сделать знак устроившимся неподалёку от сцены дубонам, чтобы они снизили накал несвоевременного возмущения.
   Гилад объявил: "Дуэт "Хайханим"!" - и улыбнулся. Улыбнулся и Ронен.
   Вдруг погасли прожектора, фонари и даже маленькие лампочки на столиках. Только кнопочки войтероматов перемигивались на столиках тусклым разноцветьем. Шмулик и Рувик вытащили ринафоны из кармана и включили их, как фонарики, направив слабые лучики на сцену. Но по сцене уже метались и вертелись пронзительные лучи прожекторов, норовя засветить в глаза артистам. Гилад и Ронен вскинули гитары и запели. Не успели они пропеть первые такты, как их голоса неожиданно зазвучали глухо и тускло, а под конец и вовсе - как из бочки. Аккорды гитар словно бы канули, как в мутную речку топором... Шмулик тихо и упрямо, так, что его слышали только друзья, собравшиеся неподалёку от сцены, проговорил: "Наши всё равно нажмут фиолетовую кнопку! Мы и так их знаем, нам ни к чему этот дурацкий Турнир..." Рувик кивнул, потом шёпотом спросил брата: "Ведь мы не знали, что шофар запретят, правда?" Шмулик блеснул глазами: "Ты о чём? Где ты видел у нас шофар? - и подмигнул Цвике. - Ты же слышал, что сказал Ронен: мы подчиняемся правилам, даже непредвиденно объявленным жюри перед самым выступлением!"
   Несмотря ни на что Гилад и Ронен довели свою программу до конца, когда, к радости поклонников известного дуэта, их голоса и аккорды гитары вновь зазвучали красиво и мощно. Артисты улыбнулись зрителям, опустили свои гитары и поклонились, медленно направляясь за кулисы.
   Шмулик и Рувик поманили Цвику с Нахуми за собой, и все четверо потянулись к лестнице.
  
   Непредсказуемый триумф
   На их пути выросла шеренга высоких, широкоплечих дубонов, принявшихся молча теснить ребят от сцены. Они пытались объяснить дубонам, что они - заявленный на Турнир квартет мальчиков, который вот сейчас должен выйти на сцену. Дубоны не стали их слушать, просто грубо оттолкнули от лестницы, ведущей на сцену. Рувик и Цвика упали, Шмулику и Нахуми с трудом удалось удержаться на ногах. Рувик вскочил и помог подняться Цвике. К счастью, инструменты не пострадали, каким-то чудом даже не привлекли внимания дубонов (впрочем, на первый взгляд, угав похож на очень большую свирель). По агрессивному настрою дубонов, вставших у мальчишек на пути, было ясно, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно. Ребята в растерянности остановились. Они не знали об особых инструкциях, полученных дубонами относительно их группы. Гилад и Ронен, вышедшие со сцены, не сразу почуяли неладное. Чисто случайно Ронен увидел: плотная цепочка дубонов - локти вперёд, кулаки сжаты, на лицах свирепая решимость, оловянные глаза - против четырёх мальчишек с растерянными и отчаянными лицами.
   Шмулик понял: вот он, момент, о котором сказал Максим. Он чуть заметно тронул брата за локоть, и они почти одновременно запустили такринаторы ринафонов, не вынимая их из карманов. По другую сторону сцены раздался тихий, медленно нарастающий напевный звук: сигнал принят. Дубоны рванули туда, оставив вход на сцену без присмотра. На лицах четверых сверкнули озорные улыбки.
   Ронен собрался ринуться на помощь своим питомцам, когда неожиданно услышал тихий, щемяще-заунывный звук, позвавший дубонов к противоположному выходу со сцены. Гилад с Роненом улыбнулись друг другу. Мальчишки гуськом поднимались на сцену - впереди Шмулик, замыкающий Рувик, между ними Цвика и Нахуми.
   Гилад подошёл к самому краю сцены и, стараясь перекрыть очередную силонокулл-паузу, громко заговорил: "Сейчас, согласно утверждённой конкурсной программе, выступает ансамбль подростков "Типуль Нимрац"!" Но тут голос Гилада как бы увяз в рыхлой вате - это Тим с некоторым опозданием запустил на фелиофоне уже опробованную в первом отделении программу, которой он только что придумал название - zalal-kol (звукопожиратель). Сигнал проследовал к фанфарматору, тот словно очнулся - и сработал, как от него требовалось. Но через секунду-две откуда-то из глубины "Цедефошрии" прозвучало еле слышное, коротенькое ткуа - и Ронен закончил: "Перед вами наши юные артисты... Прошу внимания!" - и оба артиста скрылись в нервно колышущихся драпировках.
   В Ложе Жюри пронзительно зазвенел взволнованный, исполненный благородного возмущения голосок Офелии Тишкер, усиленный цакцаконом: "Вот, хаверим, образчик - не побоюсь этого слова! - фиолетового хулиганства на нашем Турнире! Мало того, что безголосые и бесталанные с позволения сказать артисты (а по-нашему - шаманствующие халтурщики!) лезут к нам со своими претензиями представлять на Турнире низкопробное трюкачество. Они ещё вносят смуту и беспорядок, нагло качая права и подослав на нашу сцену одурманенных шофарами малолетних хулиганов, известных своими безобразиями на всю Эранию! Неужели мы допустим такое на нашем Турнире?!" Со стороны Далета раздались усиленные фанфарматором крики далетариев: "Во-о-о-он! Гнать прочь! Задержать! Куда смотрят блюстители порядка и законности?!!" Галь вскочил - и попал в конус, освещаемый прожекторами. Взмахнув рукой, он громко завопил сорванным тенором: "Дубоны, за мной!!! Силонокулл и законность в опасности!" Вскочило ещё несколько дубонов, потрясая кулаками. Казалось, потасовки не избежать... Тим тут же связался с Кошелем, коротко бросив: "Не время, хавер..." Парни послушно уселись обратно на свои места.
   Поднялся Зомембер и, сделав успокаивающий жест, проникновенно произнёс: "Хасидский дуэт "Хайханим" был своевременно заявлен на наш Турнир, и поэтому он может продолжать своё выступление... если, конечно, им ещё не очевиден их безусловный провал. На мой взгляд, было бы честнее признать своё поражение и навсегда избавить нашу престижную сцену от своих... э-э-э... Но... Их право, раз уж их допустили до Турнира, додержаться до логического и отнюдь не победного конца. Что же до подозрительной подростковой группировки с ёрническим названием "Типуль Нимрац", то на них я не припоминаю никакой заявки. ОК! Раз уж они на сцене... Мы потом выясним, как им удалось это противозаконное проникновение. Сейчас мы не будем срывать Турнир. Позволим им сыграть несколько коротеньких песенок - мы же либералы и демократы! Пусть лишний раз продемонстрируют свой позор!"
   Четвёрка, получив милостивое соизволение исполнить несколько коротеньких песенок, выстроилась дугой посреди сцены. Рувик и Нахуми вскинули гитары, Шмулик приложил к губам серебристый угав... И полилась мелодия: Цвика пел, Рувик подпевал на квинту ниже, подыгрывая на гитаре, спустя некоторое время к нему присоединился Нахуми. Цвика почти без паузы перешёл на флейту, которая красиво перекликалась с угавом Шмулика. Впервые над "Цедефошрией" звучали необычные звуковые сочетания: в мелодию флейты вплетались то аккорды гитар, то россыпь staccatto, издаваемая неведомым инструментом, внешне похожим на огромную свирель...
   Фанфарматор Центропульта смекнул: ситуация явно вышла из-под контроля, - но никак не мог сообразить, что он должен делать в непредвиденной ситуации. И... никакой команды ниоткуда. Первая композиция группы почти завершилась, над "Цедефошрией" плыли, угасая, последние звуки угава и флейты. И только тут он подумал - вроде надо реагировать... Прежде всего выключить секторальные экраны. До него вдруг дошло, что необычный, похожий на свирель, инструмент у губ медно-рыжего кудрявого мальчика с выразительными красивыми глазами издаёт наркотические вредоносные звуки того самого шофара, о котором не далее, как сегодня, было заявлено официально.
   А тут такая же свирель в руках рыженького маленького солиста, и они уже вместе исполняют двухголосную вариацию на тему той же мелодии. Фанфарматор растерялся, окончательно позабыв про свои функции на Турнире. Только назавтра он с удивлением вспомнил, что в тот критический момент и шеф Тимми почему-то мышей не ловил (не реагируя на его, дежурного фанфарматора, странное бездействие), даже не послал никакой команды на Центропульт. Явный сбой секретной программы Турнира, казалось бы, отлично продуманной и отработанной...
   Композиции следовали одна за другой - исполнители увлеклись! Они начали исполнять песни на тексты псалмов (которые, как Галь популярно объяснил брату, в эпоху силонокулла неприемлемы с точки зрения духовного здоровья современного, прогрессивного общества). Это уже были не несколько коротеньких невинных песенок, которые либерально дозволил адон Зомембер!
   Услышав звуки ужасного инструмента, Тим остолбенел. Прошло несколько долгих минут, пока его пальцы припустили в лихорадочный бег по кнопочкам фелиофона. Наглые юнцы на сцене уже закончили первую композицию, перешли ко второй, потом к третьей. Пока они исполняли вторую, а за нею и третью композицию, он перепробовал все файл-комбинации усовершенствованного zalal-kol-я, но... Жуткие свирели продолжали выводить свои рулады под аккомпанемент двух гитар, светло-рыжий шкет переходил со свирели на флейту - и обратно, два гитариста, мальчик и юноша, пели, пели, пели... Но почему молчит, онемев, ослепнув и оглохнув, совершенная компьютерная система эстетического воспитания масс, метко названная угишотрией? Почему дубоны сидят, как замороженные?
   Пительман погряз в фелиофоне в поисках выхода. Он не замечал пристроившихся за его спиной трёх парней в картузах, надвинутых по самые брови. Двое из них по очереди манипулировали кнопочками ринафонов, один внимательно смотрел по сторонам. За ними почти невидимкой маячил бледный Максим Лев.
   Тумбель не мог знать, что в антракте Гидон показал Максиму свою новую программу: запускаемая коротким звуком шофара, она должна максимально усилить защиту от фелиоэффекта. Он загрузил её в ринафон Максима, а тот - в ринафоны друзей, растолковав им, что к чему. Максим загорелся идеей испытать программу, жалея, что получил её слишком поздно - после того, как Тумбель фелиоэффектом фактически сорвал в первом отделении выступления прекрасных музыкальных коллективов. Они с друзьями запустили программу первыми же звуками угава Шмулика, а теперь по очереди посылали короткие ритмические каскады, складывающиеся в мелодический файл. Возникло мощное защитное поле непересекающейся виртуальной плоскости, надёжно заблокировавшее фелиоэффект, по сути выбив у Тумбеля из рук его верное оружие, на которое он возлагал большие надежды, уверовав в его безграничные возможности подавления любых неугодных звучаний.
   Бенци, Ноам и Ренана не сводили глаз с экрана. Бенци тихо пробормотал на ухо Ноаму: "Только бы не увлеклись хевре!.." - "Да... Что-то они, кажется, слишком смелые тексты выдают..." - откликнулся еле слышно Ноам. Но Ренана, подавшись вперёд и нервно сжимая руки, услышала и язвительно бросила: "Это что, у нас уже страна Тумбелия, где псалмы под запретом?" Ноам смутился и ничего не ответил.
   Последний звук очередной композиции... И по нескольким секторам "Цедефошрии" одновременно прокатился шквал аплодисментов. Не только в Юд-Гимеле, но и в других секторах люди вскакивали со своих мест, хлопали в ладоши и кричали: "Вот оно! Самый лучший номер! Молодцы! Мо-лод-цы-и! Так дер-жать!" Со сцены это было отлично видно. Бенци, Гидон и старшие Неэманы, услышав продолжительный невнятный, но довольно громкий шум, встревожились: "Что бы это могло значить?"
   Когда нахлынула волна восторгов, в секторе неожиданно появился Максим в сопровождении трёх ухмыляющихся парней в картузах. Подарив радостную, озорную улыбку Хели, а потом и друзьям, он стянул картуз, под которым притаилась тёмная кипа, покрывающая мокрые от пота волосы. "Знакомьтесь: хаверай (мои друзья) Зеэв, Бени, Эльяшив". Все трое застенчиво кивнули. Ирми задержал руку Бени в своей: "Мы не могли с тобой встречаться?" - "Могли! Я некоторое время крутился в "Самоваре", но спасибо Максу - он меня оттуда вовремя вытащил. Сам не знаю, как попал в тот закрытый клуб, и не совсем понимаю, как удалось оттуда сбежать..." - "Да, считай, тебе повезло..." - отводя взгляд, проговорил Ирми. - "А это мой братишка, Ильюшка... - он указал на такого же чернявого парня, немного полнее и моложе него. - Он приехал в Арцену раньше меня, и это оказалось для меня просто спасением!" - "Постой, Макс сказал - Эльяшив!" - удивлённо пробормотал Ноам. - "Ну, да! Это он в Арцене сменил имя, а в России он был Ильёй, - пояснил Максим, прибавив: - Не берите в голову. Зеэва я тоже иногда зову по старинке - Влад. Но он всё равно Зеэв!" - "Очень приятное знакомство!" - улыбнулся Бенци. - "Мы с хевре сейчас практически воплощаем идеи Гиди - как видите, успешно... - и Максим подмигнул Гидону, с некоторой настороженностью поглядывавшему на друзей Максима. - Гидон, после Турнира я хотел бы свести вас поближе!" - "Очень приятно! Надеюсь, хевре верные?" - "Других бы я сюда не привёл! - нахмурился Максим и тут же обратился к Доронам, вопросительно и с тревогой уставившимся на него, и весьма заинтригованным Неэманам-старшим: Ну, вы слышите, что делается? А-а-а... ну да... На этот экран, кроме сцены, они ничего не выводят... А мы... - и он кивнул в сторону друзей, - ...пробрались в такое место, где все сектора, как на ладони. Считайте - на плечах у кешева! Мы видели: многим понравилось! Правда, Влад? Ну, о далетариях речи нет... Дубоны, естественно, в ярости, ждут команды... Что с них взять - роботы! Но команды пока нет!" - "Вот именно: пока..." - мрачно обронил Ноам. Максим, не обратив внимания на реплику, произнесённую тихим встревоженным голосом друга, продолжал, одаряя Бени восторженной улыбкой: "Особенно после того, как Тумбелю удались все его мерзопакости с другими коллективами. Он же подавил почти все номера, кроме намеченных ими к победе! Жаль, мы раньше не встряли... Правда, без шофара программа работает гораздо слабее, мы мало чего смогли бы..." - "Я был бы спокоен, если бы хевре с миром вернулись сюда... Мне уже и победа не нужна, и весь этот шум... только бы после всего этого не пострадали..." - с беспокойством проговорил Бенци. Максим снова натянул свой картуз почти на самые глаза и, нежно погладив Хели по руке, сказал: "Нам пора на пост - отслеживать... Неизвестно, что им ещё в голову придёт, особенно после..." - и все трое исчезли, словно растворившись в воздухе.
   При первых звуках угава Шмулика члены Жюри застыли в шоке. Клим Мазикин не мог не отметить, что все четверо и впрямь великолепно владеют своими инструментами. Особенно исполнитель на огромной странной свирели, явный вожак группировки. О самом же инструменте, издающем агрессивные звуки шофара, которому они дали странное название угав, Клим ранее не слышал. Он не мог себе представить, что такое может существовать. Логичней бы эту жуткую свирель назвать мультишофар! Впрочем, надо признать, что играют эти хулиганы замечательно, выше всяких похвал - того и гляди большинству захочется нажать фиолетовую кнопку! Особенно если вспомнить, как Пительман с его незамутнённым музыкальным восприятием перестарался в первом отделении, исказив и подавив, насколько возможно, исполнение традиционных, стрим-нейтральных (на данном этапе!) ансамблей. А вот в самый нужный момент, во время выступления группы фиолетовых фанатиков, его хвалённое фелио не сработало!.. Клим оглянулся на арценских членов Жюри. Глаза Офелии словно бы превратились в круглые лужицы, брызжущие бурлящей кисло-зеленоватой жижей. Право же, забавно выглядел её свирепый оскал, когда она пожирала глазами Тимми, готовая разорвать его на части.
   Такой провал! Кто мог ожидать?!
   Подбираясь поближе к сцене, Тим с тревогой представлял реакцию боссов, сидящих в ложе Жюри. После короткой паузы зазвучали обе гитары и оба угава, один из которых в какой-то момент замолкал, и вместо него - мальчишеский звонкий голос, а потом - флейта. Тим встрепенулся, вытянул руку с зажатым в ней фелиофоном, направив его на фиолетовых наглецов на сцене. Он поводил видным только ему дымчатым изображением носика Пиноккио, пока не нацелил его прямо на Шмулика, казалось, ни на секунду не отрывавшего угав от губ. "И когда дышать успевает, гадёныш!" - злобно прищурился Тимми. Он прижал фелиофон к груди, стараясь не сбить найденный ориентир, и его толстые пальцы нервно зашныряли по кнопочкам. На этот раз он решил запустить программу barrel (бочка), которая замышлялась как самая убойная и эффективная из всех программ фелиофона. Неожиданно для него она сработала - слабо, не так, как предполагалось, но сработала!.. Вместо мелодии флейты в сопровождении гитар все вдруг услышали нечто, напоминающее рёв самолёта, идущего на посадку... в ту же бочку. Слева, из сектора элитариев, раздался громкий торжествующий рёв, только что не заглушающий те звуки, в которые технические ухищрения фелиофона превратили исполняемые мелодии. Сначала угасли звуки гитары Рувика, затем флейта Цвики зазвучала тускло и глухо, как будто звук с трудом пробивался через толстый слой рыхлой ваты... а потом и вовсе погряз в чём-то, особенно рыхлом и непробиваемом. На пике торжества Тима (после жуткого разочарования!) слой рыхлой ваты неожиданно был прорван чистым звуком угава Шмулика (оказалось, у партии угава кончилась длинная, на несколько тактов, пауза), и снова зазвучали гитары и флейта. Нахуми запел соло, легко касаясь пальцами струн гитары. Вся "Цедефошрия" услышала чудесный голос самого маленького участника Турнира. Шмулик вздёрнул удивлённо брови, - он что-то не помнил, что они с Нахуми репетировали его партию голоса! - но уже не отрывал угав от губ и играл без перерыва, стараясь, впрочем, не заглушить пение мальчишки. И плыла, плыла над "Цедефошрией" чарующая мелодия.
   Рути не сводила глаз со сцены, откуда нёсся звонкий мальчишеский голос, и глядя во все глаза на маленького рыжего мальчика, удивительно похожего на брата Арье в детстве. В глазах у неё заблестели слёзы, и она чуть слышно пробормотала: "Да это же Цвика, мой племянничек, сынок Арье!.. А вон, смотри - Нахуми... Подумать только! - он тоже поёт! Смотри, Моти: самый маленький с гитарой - тоже мой племяшек, сынок Амихая... Я и не знала, что у него такой чудный голос!" - "Стыдиться надо такой родни!" - прорычал Галь, неожиданно оказавшись с братом за спиной матери. Гай не мог не поддакнуть, возмущённо добавив: "Уши паршивцам оборвать! Погоди: мы их поймаем и займёмся воспитанием! Не посмотрим, что маленькие!" - "Правильно! Учить надо смолоду, чтобы бандитами-антистримерами не выросли!" - зло прорычал Галь.
   Ширли не выдержала: "Кто это вам позволит бить малышей? Родителям не позволяют, а вы..." - "Нам - позволено! Мы - дубоны, стражи законности и порядка в Эрании, и не только! Узнаешь, увидишь!" - и они вразвалочку направились в обход сектора, внимательно и с подозрением оглядывая каждый столик и его обитателей.
   Рути, проводив сыновей влажными испуганными глазами, обернулась к Моти и умоляюще прошептала: "Ну, почему мы не могли бы снова с ними общаться? У меня хорошие братья, у них талантливые дети! А сестричка... О-о-о... Ну, почему, почему не помириться? Что нам мешает?" Моти указал ей глазами на фланирующих между столиками близнецов и робко пожал плечами. Он нежно приобнял жену и прошептал ей прямо в ухо: "Мы с тобой это потом обсудим, тов?"
   Рувик тронул струны и тихо взял первые аккорды, а Цвика сделал шаг вперёд, смущённо улыбнулся и запел: "Я считаю полоски у зебры..." - а потом почти без паузы: "Душа словно птица, на свободу стремится", Рувик подхватил. Завершили программу вчетвером совместным исполнением композиции "Колокольчики радости"...
   Ширли зачарованно смотрела, как потрясающе держатся ребята на сцене, как изобретательно и зажигательно они обыграли свои номера. Когда зазвучали "Колокольчики радости", у неё на глазах выступили слёзы, и она забыла о том, что надо бы от родителей, а тем более от братьев, скрыть свои чувства. Впрочем, тем было совершенно не до неё...
   Тим сверлил Шмулика с угавом бледными глазами, в которых вскипала злоба. Его ярость была усилена животным страхом перед гневом Арпадофеля, которого он уверял в безотказности и безграничных возможностях фелио. И надо же - такой провал!
   Со сцены "Цедефошрии" лились чистые красивые звуки флейты в сопровождении двух гитар, мальчишеские звонкие голоса и сильный юношеский баритон. В них вплетались звуки заклеймённого Офелией источника звуковой агрессии и звукового наркотика, одурманивающего слушателей, но гораздо богаче и мощней. Для Пительмана это, однако, не имело никакого значения. Его главной задачей было сделать всё, чтобы пригасить, исказив до безобразия звучание всех неугодных Жюри ансамблей, и, прежде всего, самых неугодных из них - "Хайханим" и вот этого... как-его-там? - "Типуль Нимрац"! "Ну, и название придумали менувалим своей бандитской группировке! Этими зубоскалами пора всерьёз заняться - узнать, на что намекают!" Ну, почему ему так не повезло именно с фиолетовыми! Ведь всех - надо, не надо, - ему удалось пригасить и даже, говорят, исказить!
   А тут... ни звуки флейты, ни этого чудовищного мультишофара "в бочку не падали" и даже "в зыбучей трясине не увязали", наоборот - прокладывали путь голосам певцов и гитаре! Проклятый мальчишка, - конечно же, хулиган и антистример! - продолжал злодействовать на чудовищной дудке! И не заглушить, не растоптать, не уничтожить!.. А серая толпа невежд (кроме, пожалуй, самых верных элитариев!) застыла в восторге, а кое-кто начал бесноваться и - аплодировать!.. Происходило нечто ужасное, чего ни организаторы Турнира, ни Жюри, ни верные фанфаризаторы с дубонами не могли предвидеть - а сейчас и не прекратить!.. Ни капли намёка на поглощение, или хотя бы искажение звучания проклятой дудки!.. Ещё и фанфарматор, как видно, прозевал, не отключил секторальные экраны, не поиграл должным образом с освещением? Уснул на посту, менуваль, бездарь!.. (О том, что сам он не сразу начал действовать, как будто что-то его вогнало в паралич, Тим, конечно же, думать не хотел, "и вообще - это никого не касается...")
   Как только отзвенели "Колокольчики радости", близнецы поняли: пора поскорее, как можно незаметнее исчезнуть со сцены, быстрее вернуться к своим. Раскланиваясь во все стороны и пряча угав, Шмулик приобнял брата и Цвику, крепко ухватившего за руку Нахуми, и прошелестел одними губами: "Смываемся... Ныряем в драпировки... Цвика, дай сюда угав... Вот так... Будьте готовы смыться со сцены... чтобы к дубонам не угодить. Поняли?.." Воспользовавшись шквалом аплодисментов, поднявшимся после общего оцепенения, а затем и суматохой, охватившей "Цедефошрию" и выразившейся в начавшейся беспорядочной пляске мигающих огней, все четверо незаметно исчезли со сцены.
   На Центропульте царила растерянность, отчего фанфарматоры не сразу сообразили, что лихорадочно мигающие огни только увеличивают суматоху и помогают злоумышленникам смешаться с толпой и скрыться.
   Цвика и Нахуми тут же смешались с небольшой толпой мельтешивших возле лестницы подростков в будничной одежде тусклых нейтральных оттенков, потянувших их за собой. Путь обратно возбуждённым и разгорячённым мальчишкам показался гораздо короче. Они на ходу натягивали блузы нейтральных тонов из плотной ткани поверх концертных жилеток, перевернув наизнанку фиолетовые кипы, оказавшиеся густо-чёрными. Им навстречу попался Ронен и повёл их кратчайшей дорогой к сектору, надеясь уже на месте убедить их родных, что им необходимо как можно скорее покинуть "Цедефошрию". Он понимал желание ребят увидеться с родными, услышать слова поощрения или утешения. Никто не заметил, что близнецы Дорон по дороге куда-то исчезли. Но об этом младшим участникам группы думать было некогда - они были и без того слишком возбуждены, а тут ещё столько всего происходило вокруг...
  
   4. Coda-Swing
   Дубоны на страже закона
   Неожиданно по "Цедефошрии" раскатился фанфарический глас невидимого Арпадофеля: "Концертная часть Турнира окончена! Начинаем подготовку к голосованию!.." Затем, обернувшись, Коба тихо прогундосил: "Пительман! Команду дубонам! Нарушителей запрета задержать! Вывести из участия в голосовании как можно больше фиолетовых! Потом со всеми разберёмся!"
   Кобе было необходимо, чтобы публике показалось и запомнилось, будто это его природные фанфары справились с зловредным мультишофаром, чему помогла общая суматоха, взбудоражившая Центропульт. Градус ярости и злобы Куби-блинка уже зашкаливал, что плотно окружившие его шомроши безошибочно определили по цвету арпадофелевского лица, по стремительно скачущим оттенкам прожектора левого глаза, по остекленевшему правому глазу, уставившемуся одновременно на всех и ни на кого конкретно. Такого лица Кобы никому, даже ближайшим его приспешникам, доселе видеть не приходилось. Он несколько раз порывался выскочить на сцену, дабы явить себя всем зрителям Турнира (чего ранее делать не собирался, намереваясь как можно дольше оставаться таинственным Главным Фанфарологом). Его вовремя удержали верные шомроши...
   Перекатываясь по "Цедефошрии", эхо фанфар Арпадофеля уже начало угасать, когда из разных концов Юд-Гимеля на всю "Цедефошрию" почти в унисон протрубили шофары. Тут же взвилась мелодия "Колокольчиков радости", исполняемая кем-то из студийцев на флейте. То грозные, то озорные ткуа и труа перекликались со звуками флейты, раздаваясь то из одного, то из другого уголка фиолетового сектора.
   Стремительная волна ткуа и труа прокатилась из конца в конец "Цедефошрии", колыхнулась и угасла. Тим, шныряя глазами во все стороны, задёргался: после грозных фанфар Арпадофеля услышать шофар - это уже явный перебор! Его толстые пальцы снова лихорадочно засновали по кнопочкам, а в уши, сводя с ума, лезла наглая россыпь труа!.. Получалось, что фелиофон в борьбе с угавом позорно провалился. Тима и раньше грызли опасения - не повлиял бы шофар на фелио по принципу бумеранга. А тем более - мультишофар!.. Теперь Пительман не видел никаких иных способов борьбы с фиолетовой заразой, кроме категорического запрета на шофар, а теперь, на всякий случай - на флейты и свирели любых видов и конструкций. Он виновато глянул на разъярёную Офелию, на Зомембера, а под конец, дрожа от страха, на Арпадофеля.
   Фиолетовые, взбодрённые летучей атакой шофаров, расслабились и с интересом ждали результатов голосования. Но тут случилось непредвиденное.
   Из сумочки Хели тревожно пропел ринафон. Послушала, побледнела и только отрывисто бросала: "Не может быть!.. Когда это случилось? Точно до?.. - она молча слушала длинный ответ на вопрос, после чего нервно воскликнула: - Но это же они не хотели!.. Он сам запретил... А вы где сейчас?.. Макс с вами?.. Бени, дай ему аппарат... Нет, я хочу слышать его голос сейчас! Как отошёл!? Разыщите его немедленно, пусть свяжется со мной... Он нам нужен тут... Ну, всё..." - и она мрачно сунула ринафон в сумочку. Подняв голову, медленно произнесла: "Только что мои коллеги узнали: сразу же после "Петеков" врубили очередную силонокулл-паузу, в конце которой скончался после короткого и сильного приступа рош-ирия Эрании Рошкатанкер. Но в Жюри почему-то сообщили только сейчас. И тут же заявили: это, мол, случилось во время выступления мальчишек с мультишофаром, а значит, его смерть - результат их вредительских действий. Они хотят свалить на "Типуль нимрац"! Сейчас решают, когда сообщить народу - до голосования, или после".
   Ирми тут же вскочил: "Хевре, немедленно уходим! Прежде всего - Дороны... Вы, - обращаясь к родителям: - сидите. Кто-то должен проголосовать за оба наших столика!" - "Да ты что, Ирми! Мы просто обязаны участвовать в голосовании! Особенно после того, как наши так удачно выступили! Кто же ещё, если не мы..." - запротестовал Бенци, его поддержали Ноам и Ренана: "Мы никуда не уйдём, будем голосовать за "Типуль нимрац"!" Ирми настаивал: "Найдутся у них сторонники - и не только в нашем секторе! Макс же рассказал... Я серьёзно советую вам уходить... Мы теперь все - "Типуль Нимрац"... Хели, дождись Макса, и с ним уходите... Куда это он запропастился?" - нервно бормотал он, с тревогой глядя на Ренану. Хели нервно тыкала пальцы в кнопочки ринафона, пытаясь связаться с Максимом, но безуспешно.
   Ноам недоуменно и гневно воскликнул: "Но ведь это же чушь! Как могут шофары вызвать..." - "А никак... Шофары тут ни при чём, ясное дело! Просто о смерти Рошкатанкера в Жюри сообщили не сразу, чтобы свалить её на шофары - чем не основание их окончательно запретить!" - "Помните? - в начале антракта сообщили, что у кого-то из высших чинов ирии был сильный приступ, но амбуланс отказались послать. Оказалось, это был сам Рошкатанкер! Мы не знаем, пытались ли ему оказать на месте помощь", - объяснила Хели. - "А ещё шофары на всю "Цедефошрию"!.. Непростительное мальчишество, но кто же мог думать!.. Когда объявят народу, ждите самого худшего. Они хотят схватить как можно больше фиолетовых... Ага, этим-то они сейчас - видите? - уже занимаются! - неожиданно воскликнул Ирми, оглядываясь по сторонам. - Как я понимаю, идёт охота на студийцев..." - "И Максима нет... - горестно произнесла Хели. - Он-то знает подробности: там его friends..."
   Ирми пристально глянул на Бенци: "Бенци, я вас очень прошу - немедленно уходите отсюда..." - "Я хочу проголосовать! Ради этого я и пришёл сюда!" - возмутился Бенци. - "Вы ещё не поняли, что происходит?!.. - яростным шёпотом закричал Ирми. - Вам троим уходить надо - и немедленно! Мы с Хели пока тут, и мои родители нажмут за вас кнопки... Ещё Гиди со своими..."
   Кошель Шибушич по обыкновению верил, что его мудрый покровитель Тим Пительман во всеоружии фелиофона полностью владеет ситуацией! Когда шофары даже Кошелю дали понять, что Тим провалился, дубоны, как по команде, приняли (как это у них называлось) "дабур-стойку". Они были готовы в любой момент, по первому сигналу ринуться, куда укажут, раздавая направо и налево удары, хватать, волочить, дубасить. Но команда почему-то задерживалась. Кошель по-прежнему тупо ожидал руководящих указаний от Пительмана, а дубоны - его команды. Наконец, с некоторым опозданием, был получен приказ: произвести в секторе Юд-Гимель операцию отлова наглых студийцев, сорвавших планы фанфаризаторов. Команда гласила: хватать всех заподозренных в наличии вредных музыкальных инструментов. "Вывести из игры как можно больше фиолетовых!" - такой негласный приказ получил и передал дубонам Шибушич.
   Закулисье сцены быстро заполнялось облачёнными в переливчатую форму зловещего оттенка зыбучих топей и цвета мокрого асфальта дубонами Шибушича. Из-за пазухи у них торчали концы дубинок, так, чтобы их можно было в любой момент выхватить. Они озабоченно рыскали по сцене и возле подходов к ней, в ярости срывая драпировки.
   Сцена погрузилась во мрак, из него на передний план медленно выплыла картинка бешено вращающегося огромного колеса банальной рулетки. Но заступивший на пост дежурный фанфарматор решил: эта картинка неуместна, может вызвать нежелательные ассоциации. Поэтому изображение рулетки начало медленно угасать, на экраны плавно вплыла Ракушка счастья - радостно и глуповато ухмыляясь, сверкая всеми цветами радуги, она манила войти под её таинственные своды. Зазвучал ранний "Петек Лаван", его сменил далетарный рэпп ранних "Шавшеветов" (а точнее - группы "Шук Пишпишим"). Всё это искусно перемежалось относительно спокойными пассажами раннего силонокулла. Правда, эта музыка не соответствовала бурным событиям захватившим в этот момент "Цедефошрию", в основном - Юд-Гимель. Но это не беспокоило фанфарматора. Напротив! Операция дубонов в фиолетовом секторе требовала отвлечения непричастных к бунту масс.
   Дубоны хозяйничали в Юд-Гимеле с удесятерённой яростью и рвением. Особенно отличилась группа штилей, возглавляемых нашим старым знакомым Антоном; их форма отличалась от формы дубонов более густой, асфальтовой чернотой, слегка отливающей зелёным. Тумаки так и сыпались на плечи и головы не слишком проворных фиолетовых, множа суматоху. Правда, студийцев с шофарами след простыл, они затерялись в суматошно мельтешащей толпе старающихся уклониться от дубоньих тумаков бородатых мужчин. Фиолетовая толпа неожиданно оказалась слишком плотной, и дубонам никак не удавалось через неё просочиться. Они раздавали тумаки направо и налево, пытаясь прорваться туда, где (как они почему-то решили) собрались студийцы. Тщетно...
   Мощный дубон грубо схватил и потащил маленькую старушку, чуть не сорвав с седой головы бабушки нарядную лиловую, в мелкую фиалочку, косынку. Её супруг, степенный седой старичок в чёрной кипе, вовремя опомнившись, приковылял поближе, испуганно ухватил за руку подругу жизни, принявшись суетливо и многословно втолковывать окружившим бабушку дубонам, что она никак не может состоять в квартете подростков. "У неё и инструмента-то никакого нет и быть не может, да и сил у неё нет выдувать какие-то звуки!.." Дубоны отпустили бабушку, буркнули что-то нечленораздельное вместо извинения и отвалили.
   Каким-то чудом студийцам удалось просочиться и выскользнуть из мельтешащей толпы, почти без ущерба - пара-другая синяков не в счёт. Они сидели за столиками рядом с родными. Кипы аккуратно вывернуты наизнанку, жилетки упрятаны под рубашки из плотной ткани нейтральных тонов, а сами они с аппетитом уплетали стоящие перед ними заранее заказанные отцами любимые лакомства.
   За считанные минуты до начала операции дубонов Ронен привёл к столику Магидовичей возбуждённых мальчиков. Арье ласково усадил рядом с собой и поглаживал по плечу Цвику, который ёжился после полученного удара дубинкой по спине, Амихай успокаивал Нахуми, который был и напуган, и возбуждён, и одновременно очень рад, что выступил - "И, кажется, совсем неплохо! Нахон, пап?" Инструменты перекочевали к отцам и припрятаны. Ронен нервной скороговоркой уговаривал Арье и Амихая отпустить мальчиков с ним: "Неужели вы не понимаете? Их все видели на сцене... и дубоны тоже! Зачем им тут светиться! Как бы не случилось беды!.. Мы осторожно доставим их к нам в студию... а потом..." - "Тов, - кивнули братья, - только пусть соку попьют..."
   Узнав, что близнецы уже покинули "Цедефошрию", Ренана успокоилась и шепнула об этом Ноаму. Тот слабо улыбнулся и только пробормотал: "Теперь им надо бы за учёбу засесть... столько с этим Турниром запустили!"
   Несмотря на настойчивый совет Ирми, Бенци не двинулся с места. Он старался сохранить спокойствие, только изредка поглядывал по сторонам. К их столику уже приближались с одной стороны с десяток дубонов, с другой стороны трое штилей. И у тех, и у других - непроницаемые лица, только цвет форменных блуз и отличал одних от других. Они яростно постреливали во все стороны оловянными глазками-пуговками, сверкающими, как лезвие опасной бритвы.
   Немного помедлив, словно бы выбирая первую цель, они окружили столик Магидовичей. Неожиданно один из штилей полез под стол и за ухо вытащил оттуда Цвику: "Хлопцы! Один есть!" - и со всей силы огрел его дубинкой по плечу; он целился в голову, но промахнулся. При этом он яростно выкручивал мальчику ухо. Цвика охнул, громко застонал и пошатнулся. Другой набросился на Нахуми, который, получив удар дубинкой по локтю, громко вскрикнул. Арье и Амихай вскочили одновременно, загородили сыновей. Дубоны такого отпора от фиолетовых не ожидали и на мгновенье оставили мальчиков, нацелившись на Арье и Амихая, занеся дубинки над их головами.
   Столик Магидовичей уже окружили несколько мужчин в кипах. Ирми перемахнул через стол и оказался возле Арье, заслонившего сына от штиля. Амихай, защищая Нахуми, получил дубинкой по руке. Спешившего к ним Ноама опередил подскочивший с гневным криком Бенци: "Не смейте бить детей!" Он пристально уставился в оловянные глаза дубона, махавшего дубинкой над скорчившимися вместе, прикрывая сыновей, Арье с Амихаем. Ирми опередил Бенци: резкое движение рукой - и дубинка стража порядка, описав кривую, упала под стол. Ослеплённый яростью, тот хотел огромным кулаком врезать ему в подбородок. Ирми ловко уклонился, и дубоний кулак описал холостую дугу в воздухе. Антон крикнул: "Сопротивление властям!" Ирми шепнул Арье и Амихаю: "Вызволяйте мальчишек и смывайтесь - мы прикроем..."
   Началась свалка. Ноам бросился на помощь Ирми. Худощавый, неспортивный парень, делающий суетливые движения, явно проигрывал рядом с мускулистым тренированным другом. Он показался дубонам лёгкой добычей, что раззадорило их, и они тут же накинулись на Ноама. Получив несколько ударов дубинкой по спине и по голове, Ноам пошатнулся, споткнулся, чуть не упал. Ирми с трудом вытащил его из свалки, с трудом превозмогающего боль, с побелевшим лицом, силой усадил за столик к родителям, немного в стороне. Откуда-то выскочил Гилад; чудом ему удалось вытащить Цвику с Нахуми, пока Ирми отвлекал дубонов на себя. Неизвестно откуда свалившиеся Максим с друзьями беспорядочно мельтешили перед дубонами, нарываясь на их дубинки и прибавляя неразберихи.
   Никто не заметил, как штили из группы Антона бросились к Бенци, плотно окружили его. Антон крикнул: "Робяты! Сюда! Оставьте мелюзгу! Тут рыба покрупнее: главарь антистримерской мафии!" Штили навалились на Бенци сзади, заломив ему руки: "Это ты, рыжий и щекастый, на запрещённой дудке играл и оказал сопротивление властям?! Попался!" - Бенци пытался вырваться, ни слова не говоря.Антон гаркнул: "Ты арестован: нападение на стражей порядка, сопротивление и так далее!.. Где наручники? Этот - добыча похлеще пацанов с дудками!" - крикнул он кому-то. В мгновение ока дубоны, оставив остальных, окружили Бенци плотным кольцом, вытащили из толпы, защёлкнув наручники на вывернутых назад руках, потащили сквозь беспорядочно мельтешащую толпу. Ошеломлённый Ирми и ещё несколько мужчин, среди них Арье и Амихай, пытались вклиниться в цепь дубонов, чтобы вызволить Бенци, но их раскидали в разные стороны.
   Амихай не удержался на ногах и упал. Егочуть не затоптали, ели бы не мистер Неэман и Эльяшив, вовремя подхватившие его, поднявшие и усадившие рядом с Ноамом. Амихай морщился, кусал губы и нянчил руку, пострадавшую от сильного удара дубинкой громадного толстомордого штиля, и бормотал: "Только бы не перелом... Мне же руки необходимы..."
   Ирми и Максим с друзьями пытались ещё раз вклиниться в толпу окруживших Бенци дубонов, но безуспешно, только дубинкой по спине схлопотали. В пылу свалки у столика Магидовичей никто не заметил, как дубоны схватили Гидона, скрутили и утащили за пределы сектора. Остальные прихватили полтора-два десятка мужчин, бросившихся в защиту мальчиков. Неподалёку другой группе дубонов удалось задержать и несколько десятков подростков.
   Ренана с побелевшим лицом, как в кошмарном сне, наблюдала сцены избиений, не в силах ни пошевелиться, ни слова вымолвить. Она не решалась лезть в мужскую свалку. Но, увидев, что дубоны куда-то потащили отца, словно очнулась, вскочила и истошно завопила: "Папа! Папочка!!! Отпустите его! Куда вы его тащите!? Спаси-ите! Па-а-а-па!!!.." Она вертелась во все стороны, но, кроме чужих лиц и спин, ничего не видела. Только мельком заметила, как отца уже куда-то тащат, и его лицо, горящие отчаянием глаза заслоняют широкие, мощные чёрные спины. По её щекам обильно струились слёзы. Хели насильно усадила её на место.
   С того момента, как стражи порядка увели отца, который из-за плеча белобрысого штиля кинул на своих старших детей взгляд, полный отчаяния, Ноама неотвязно мучило предчувствие, что он видит отца в последний раз. Он никому об этом так и не сказал и даже сам не понимал, откуда у него возникла такая мысль, но отбросить её ему никак не удавалось.
   Мысли Ноама и Ренаны крутились только вокруг судьбы отца. Кроме того, им не давала покоя мысль - что будет с мамой. О предстоящем голосовании, ради которого они с отцом отказались покинуть "Цедефошрию", они больше не думали.
   Откуда-то выскочил растрепаный Ирми, прошептал, что им необходимо поскорее исчезнуть, передал их одному из друзей Максима. Брат с сестрой, не до конца осознавая, что делают, послушно пошли следом за плотным, чернявым парнем в картузе. Добродушный парень (это был Эльяшив) привёл их в какой-то тупичок, указал на маленькую, под цвет его картуза, похожую на лягушонка машину и прошептал: "Садитесь, ждите меня или Зеэва... Сидите тихо и постарайтесь, чтобы вас никто не видел. А я на минутку обратно... Скоро кто-нибудь из нас двоих придёт, и вас отвезут, куда скажете..." - "Меня в общежитие..." - слабо пробормотала Ренана. Ноам только с удивлением глянул на сестру и снова опустил голову на руки. Эльяшив занавесил окна машины, закрыл двери и тихо удалился.
   Покидая сцену, Шмулик пихнул угав в руки попавшегося ему на пути Ронена. В суматохе близнецы не понимали, что происходит, почему они остались одни. Тут к ним вплотную подошёл Гилад и, приобняв за плечи, указал на тёмную тропку, повлёк туда. "Вы куда нас тащите, Гилад?" - недоуменно и нервно повторял Рувик. - "Пошли, пошли... Меньше всего нам надо, чтобы вас схватили: тут уже хозяйничают дубоны... а в секторе орудует шайка штилей небезызвестного Антона. Пошли..." - "А Цвика и Нахуми? Мы не можем их оставить: это не по-товарищески! Они младше нас, для них это страшнее! Где они?" - "Я тебе говорю: уходить придётся россыпью. Вам необходимо скрыться... Максим с друзьями вытащат Магидовичей... и других студийцев... Но вас - в первую очередь!" - "А наши?" - "Э-э-э... за них не волнуйся..." На протяжении всего извилистого пути по усеянной ухабами тропке, Гилад крепко придерживал близнецов за плечи, не давая свернуть. Подгоняя, он уводил их за пределы "Цедефошрии", уговаривая не беспокоиться, убеждая, что и друзей вытащат, и родным ничто не грозит.
   Гилад шептал: "Угавы надо спасать от чужих глаз и рук... Мы сейчас с вами рванём прямо в студию..." - и он под всё стихающие за их спинами шум, суматоху и лихорадочные мерцания юпитеров уводил близнецов подальше от "Цедефошрии".
   Они сидели в обшарпанной машине Ронена, куда их усадил Гилад, приказав никуда не отлучаться и заверив, что вернётся через несколько минут. Устало уставились в лобовое стекло на ночной однообразный пейзаж за окном (боковые стёкла были плотно занавешены) и вскоре задремали.
   Они не знали ни о побоище возле столика Магидовичей, ни об аресте отца и Гидона - обо всём этом они узнали только назавтра. Спустя некоторое время Гилад действительно привёл Цвику и Нахуми, испуганных и от потрясения даже не способных связать двух слов.
   Назавтра ни один из них не помнил, как им удалось выбраться.
   Гилад привёз их в старую квартиру Доронов, но Шмулик и Рувик этого в темноте и из-за усталости, смешанной с перевозбуждением, не поняли. Все четверо улеглись прямо на полу, устланном матрасами, и, обессиленные, сразу же уснули...
   Дубоны и штили покинули Юд-Гимель с чувством исполненного долга, прихватив с собой несколько десятков арестованных, а более сотни избитых и ещё больше морально травмированных увели друзья. Шум утих, и публика в сильно поредевшем секторе немного успокоилась. Фанфарматоры поняли - больше нет надобности следить за происходящим у фиолетовых, где осталась едва половина присутствующих изначально. Бросалось в глаза почти полное отсутствие в секторе молодёжи.
  
   Дуэт войтеромата и фанфар
   Постепенно члены Жюри выходили из ошеломления, в которое их вверг подлый трюк дерзкого фиолетового хулиганья. И как только им удалось протащить на сцену Турнира (под видом никому не ведомого угава!) настоящий мультишофар, с которым фелиофон Пительмана не смог совладать?!..
   На пике бурного обсуждения произошедшего казуса в ложе Жюри откуда ни возьмись возникла бледная Офелия. Судорожно и нервно сжимая в руках цакцакон, она рванула к Кулло Здоннерсу и Климу Мазикину. Тихо поскуливая и слегка заикаясь, заговорила: "Хаверим! Только что мне сообщили ужасную весть: наш уважаемый рош-ирия Эрании адон Ашлай Рошкатанкер полчаса назад скончался, не приходя в сознание. Это правда - он страдал гипертонией, и ему стало плохо ещё в первом отделении. Но он сам распорядился... э-э-э... по настоянию Минея, - сквозь зубы и скороговоркой промолвила Офелия, - во время Турнира не пропускать сюда амбулансы. Короче... умер... Есть все основания полагать... - её голос зазвенел, и она уверенно припечатала: - То есть я уверена: на него повлиял агрессивный мультишофар, как бы фиолетовые менувалим его ни называли!.." - "Что же это творится в вашей Арцене!" - картинно ужаснулся Кулло, губы которого изогнулись в скорбно-ироническую кривую.
   "Фели, надо подготовить соответствующее сообщение, - сокрушённо покачивая головой, проговорил Тим, виновато потупившись и приобняв за плечи подругу. - Только преподнеси нашу скорбь и уверенность так, чтобы её разделили и зрители. Не мне тебе говорить, как это может повлиять на их выбор..." - "Да ты-то хотя бы заткнись! - досадливо взвизгнула Офелия, стряхивая его руку с плеча. - В борьбе с главным врагом, с шофаром, твой хвалёный фелио провалился в яму, полную дерьма! Shut up!.. ОК, какие-то элементы фелио ты мне встроил в цакцакон... И на том спасибо, и спасибо за совет... А пока отвали! Глаза бы мои тебя, лузера, не видели!"
   Сзади маячил Зомембер. С ласковой улыбкой он обратился к Офелии: "Не будем строго судить нашего Тимми! С кем не бывает! Мы с ним в общем-то не зря опасались такого оборота, поэтому я поспешил запретить участие шофара в нашем Турнире - в нужный момент. Кто же мог думать, что жалкие цуцики нас так обставят! А тут ещё наш дорогой Ашлай... Такая трагедия! - Миней завёл глаза и скорбно покачал головой. - Мне его искренне жаль... Но сейчас - тс-с-с! - мы об этом народу сообщать не будем: это было бы крупной тактической, а может, и стратегической ошибкой. Надо срочно провести голосование. Здесь нам и карты в руки..." - "Точно, Миней, - слегка воодушевился Пительман. - Мне только что Кошель сообщил: у фиолетовых дубоны отлично поработали (и дубинками тоже!). Задержали что-то более полусотни антистримеров, а разогнали и того более: добрая половина сектора сбежала!.. А ведь, не отгони мы их от войтероматов, они могли бы нам здорово исказить спрогнозированные кривые статистического колокола! Но самое главное - среди арестованных две очень крупные рыбы: Дорон-старший и Гидон Левин. На Дорона мы будем ловить его щенков!"
   Офелия тем временем задиктовывала в память цакцакона сообщение, которое собиралась передавать сразу же после объявления результатов голосования (или назавтра поутру; руководство ещё не приняло решения): "...как только зазвучал мультишофар, у адона Ашлая начался сильный приступ гипертонии. Вызванный амбуланс не пропустили толпы беснующихся, подстрекаемых звуками агрессивного мультишофара, фиолетовых фанатиков, помешав врачам добраться до ложи ирии, где находился наш страдающий Ашлай... Установлено: в смерти нашего уважаемого рош-ирия адона Ашлая Рошкатанкера виновны прорвавшиеся на сцену хулиганы. Не зря они дали своей злодейской группировке символически подстрекательское название "Типуль Нимрац"!.. Вы только вдумайтесь в это название!!! Это та же фиолетовая банда так называемых студийцев, группирующихся вокруг своих преступных главарей из "Хайханим", Гилада и Ронена! Вся "Цедефошрия" слышала этих бездарных штукарей, голоса которых больше всего напоминают завывания из глубокой, зловонной бочки из-под перепревшей капусты... Нам только остаётся выразить своё гневное возмущение действиям преступных фанатиков! Прогрессивная общественность Арцены давно предлагала нам пойти по пути цивилизованных стран и запретить в Арцене шофар. Ныне очевидно, что это решение надо было принять ещё вчера, но не поздно и сейчас - и спасти то, что можно и нужно спасти. Руководство города осиротело, но осталось сильным и единым. Поэтому оно уже начало разрабатывать комплекс профилактических мер по борьбе с преступной звуковой агрессией и мракобесием! Об этом наш местный печатный орган "Silonocool-News" будет регулярно информировать общественность".
   "Тов, Миней, некогда скорбеть. Пора подготовить публику к голосованию, - прогудел откуда-то сбоку Коба Арпадофель, свирепо кося глазом в сторону Офелии и неожиданно стрельнув глазом в Тима: - А ты... брысь в Центропульт, сейчас там твоё место!" Тим виновато глянул на Офелию, на Зомембера, с трепетом - на Кобу, потом на Кулло и Клима, и тяжело потопал к кокону.
   Громкие звуки фанфар пронизали "Цедефошрию", и на секторальных экранах снова появился Миней Зомембер. Сделав величественный и успокаивающий жест, он заговорил: "Мы всегда были гуманистами. Посему и на этот раз сделаем скидку на то, что проникшие обманным путём на нашу сцену... э-э-э... так называемые исполнители (а на самом деле злостные и бездарные фанатики!), - подчеркнул Миней, - ещё не поняли, в какой эпохе они находятся и... в какой стране живут! Организаторы Турнира приносят глубочайшие извинения общественности за причинённые неудобства и вызванные беспорядками неприятные ощущения. Не нам был нужен скандал и беспорядки на Турнире, это была провокация фиолетового хулиганья, окопавшегося в любезно предоставленном им администрацией "Цедефошрии" уютном и отлично оборудованном секторе Юд-Гимель. Нам пришлось ввести туда отряды охраны правопорядка и законности, которые только что успешно закончили операцию по отлову преступников. Будет проведено расследование, а затем, по его итогам - показательный суд, скорый, правый и неотвратимый!.."
   Миней немного помолчал, на его лицо набежало облачко смутной печали, затем продолжил свою речь, и голос его зазвенел металлом: "Турнир прояснил для всех нас то обстоятельство, что почти любой духовой инструмент - в недобрых руках, ПОДЧЁРКИВАЮ! - может стать источником звуковой агрессии. И уж конечно, при определённом его использовании, - ПОВТОРЯЮ!!! - как мы сейчас смогли убедиться, может оказаться в той или иной мере звуковым наркотиком. Этим-то объясняются несознательные выкрики, неуёмные восторги и аплодисменты в адрес хулиганской группировки "Типуль Нимрац", чьи преступные действия были выданы за выступление на сцене. Люди, позволившие себе эти выкрики, делали это неосознанно, под наркотическим влиянием вредительского мультишофара, усугубленного флейтой, - Миней повернулся в сторону Клима Мазикина, слегка поклонился ему и пояснил: - Это было выявлено присутствующим на нашем Турнире известным музыковедом мистером Климом Мазикиным". Он помолчал, важно оглядел зрительное пространство, напоминающее соты неправильной конструкции, сокрушённо покачал головой и снова заговорил: "Нам теперь ничего не остаётся, как наложить строжайший запрет на исполнение музыки на флейтах и свирелях любых конструкций на арценских сценах, вплоть до всестроннего изучения этого явления - применительно к другим музыкальным духовым инструментам. В дальнейшем нам придётся также уничтожить имеющиеся в частных коллекциях записи этих, с позволения сказать, произведений. Больше, сами понимаете, играть на ваших - он повернулся в сторону фиолетового сектора, и голос его грозно зазвенел металлом: - так называемых флейтах и свирелях мы не позволим никому!!!"
   Миней снова помолчал, потом заговорил более спокойно: "Несомненно, наша общественность поймёт и одобрит решение, что так называемая "концертная программа" хулиганской группировки "Типуль Нимрац", в силу доказанности её вредного, почти наркотического, воздействия на слушателей, из рассмотрения на нашем конкурсе исключается. Мы прекрасно понимаем, под какое одурманивающее воздействие попали те, кто аплодировал фиолетовым хулиганам... - и Миней Зомембер изобразил гримасу благородного презрения, смешанного и негодованием. - Смотрите, во что они превратили наше культурное мероприятие всемирного значения! Конечно, фиолетовую кнопку на всех войтероматах нам уже не успеть заблокировать физически; придётся перекрыть канал поступления от неё сигнала. Если же после моего предупреждения кту-то захочет её нажать, рекомендую учесть: наши приборы это зафиксируют, нажавший запретную кнопку будет моментально выявлен, и ему придётся очень пожалеть о последствиях такого (может быть, неосознанно подстрекательского!) поступка..." - на этой недвусмысленной угрозе закончил Зомембер свою речь. Его глаза холодно сверкали, губы кривились в неласковой, усмешке, он очень правдоподобно изобразил, каких усилий стоит ему сохранить невозмутимость.
   С разных сторон раздались крики: "О каком обмане он говорит?! Ведь даже их хвалёная техника не глушила и не искажала "Типуль Нимрац"!" Но эти голоса потонули в фанфарическом пронзительном, на всю "Цедефошрию" взвизге Офелии, многократно усиленном цакцаконом: "Эта банда проникла на сцену незаконным путём! Председатель Жюри ясно выразился: банда обманщиков будет строго наказана! Бандитизм и вредительство не пройдёт!!!.."
   Миней Зомембер величественно, как ни в чём не бывало, продолжал свою речь, не обращая внимания на шумное возбуждение, охватившее "Цедефошрию": "Уважаемая публика! Поверьте: хулиганствующие провокаторы под личиной подростков вас гипнотизировали шофарами! - выдержав паузу, он драматически воскликнул: - Это наркотические звучания обманули вас! Большинство из вас, как оказалось, не обладает моральным иммунитетом, который даёт только точное попадание в струю подобающей гаммы. А вы, хаверим, к нашему ужасу, вместо этого попали в ловушку, поставленную на вашем пути фиолетовыми фанатиками. Только этим мы и можем объяснить ваши несознательные выкрики. Но не извольте беспокоиться: фанатики-шофаристы и их сообщники, одурманившие вас, будут наказаны самым строжайшим образом. К эмоциональному выражению Офелией нашего коллективного возмущения прошу отнестись с пониманием!" Упомянутая в речи Зомембера Офелия деловито записывала его речь, дабы потом вставить в репортаж.
   Зомембер помолчал, пожевал губами, сбил привычным движением воображаемую пылинку с рукава. В глазах сверкнул лёд, в голосе, возвысившемся до решительных и гневных интонаций, снова появился металл: "Участникам подпольной группировки "Типуль Нимрац" предписывается немедленно явиться в Жюри и сдать туда свой прибор (которому в целях обмана Жюри и слушателей они присвоили название угав) для немедленного изъятия и всестороннего изучения! Добровольная явка смягчит вашу участь..." - последние слова Зомембер произнёс тихим голосом, который ассоциировался с медленно струящимся расплавленным металлом и потому звучал особенно зловеще. При этом выражение его лица поразило даже хорошо знавших Минея эранийцев. Чтобы он был хорошо виден, а главное - слышен в каждой точке "Цедефошрии", усиление ввели до предела (и не только усиление, но и повтор отдельных, наиболее существенных, фраз). Громовой голос основателя и отставного босса несуществующей ныне "Лулиании", повторяющий на все лады ключевые фразы его речи, перекатывался по всем секторам огромной площади.
   Возле кокона Кошель Шибушич докладывал Пительману о задержании фиолетовых. Правда, ни у кого из них не оказалось при себе музыкальных инструментов (разве что у самых юных - детские свистульки), никто не был похож на выступавших на сцене подростков. Самих злоумышленников "Хайханим" и "Типуль Нимрац" среди задержанных не оказалось. Увидев толпу испуганных детей в наручниках, Тимми, и без того почти на грани нервного срыва, рассвирепел: "Эй, Кошель! Что это такое?! Ты позволил главарям банды антистримеров и шофаристам ускользнуть из наших рук? А кого ты мне тут привёл?! Я ведь приказал разыскать и задержать именно тех! Ихний э-э-э... мультишофар, звуковой наркотик... - где он тут у этой мелюзги?" Кошель угрюмо лепетал, что ни мультишофара, ни его владельцев им ещё не удалось обнаружить и арестовать: они вроде как испарились.
   "А где "америкашка"? Неужели непонятно? - он нам тоже очень нужен!" - Тим свирепо сверлил глазами Кошеля. Тот недоуменно хлопал глазами: "Это который? Там их много было с акцентом... Был там один, громила с кулаками, до него моим дубонам было не добраться: кулаки пудовые, а у них головы не казёные... - забормотал Кошель. - И ва-ще... Разве была команда о конкретных антистримерах, кроме этих?.." - и он указал через плечо.
   Проследив за указующим перстом Кошеля, Тимми увидел Бенци, руки которого были завёрнуты назад и крепко связаны, сам же он был едва виден в плотном кольце мощных штилей. Из-за их плеч Бенци пристально смотрел на Пительмана, глаза его метали молнии. Тим ухмыльнулся Кошелю и с нескрываемым торжеством сказал: "А вот это крупная рыба! Это твои кадры неслабо сработали! За этого антистримера - спасибо! - и скосив глаза немного в сторону: - Ага-а!.. И этот тоже!.. тише, тише, этого не называй... Я-то знаю - его можно обвинить в... Да! - воровство идей фирмы и использование их на стороне в целях наживы... На антистримерской стороне, что усугубляет... - тихо произнёс он, старательно заслоняя от Бенци окружённого дубонами Гидона, руки которого были толстым проводом примотаны к туловищу, на его голову два штиля натягивали мешок. - Тех, кто этого задержал - к награде! Его самого немедленно в... в музыкальную шкатулку. Об его аресте - молчок! Чтоб ни одна собака не пронюхала!" Пительман давал указания касательно Гидона шёпотом, не сводя с Дорона взгляда и ожидая увидеть хоть крохотный след унизительного страха, но тщетно. Под конец он веско добавил: "Поработайте с ним! И с тем тоже... Но порознь, чтобы они друг о друге ничего не узнали... И вообще... никто..." - сквозь зубы бубнил Тим почти на ухо Кошелю. Потом глянул снова на Бенци, глаза которого сузились и метали молнии, и неожиданно громко отчеканил: "А мы с Офелией постараемся организовать явку с повинной его детей... ну, тех самых... банды "Типуль Нимрац"!.." - "А что с остальными?" - "Обычным порядком... Сам знаешь, не маленький... Посоветуйся с Кастахичем... До окончания голосования никуда не выпускать, даже в туалет!" Сзади раздались перебивающие друг друга ломкие фальцеты близнецов Блох: "А где его старший сын, совратитель нашей сестры? Кто брал эту преступную группу? Нас там не было..." - "Успокойтесь, fellows... За нами не заржавеет! - обернулся Тим к братьям. - Идите лучше к семье: через несколько минут начнётся голосование!"
   Дубоны плотным кольцом окружили Бенци и остальных арестованных и увели их в неизвестном направлении. Гидона увели ещё раньше, и никто не знал, куда...
   Густой бас Мазикина грозным набатом перекатывался по "Цедефошрии": "Фиолетовых хулиганов надо было сразу же, с осквернённой ими сцены... не ожидая окончания Турнира! - отправить в длительную отсидку - за злостный обман, фальсификацию, хулиганское поведение, пренебрежение к демократическому волеизъявлению масс и попытку срыва Турнира! Что об этом говорят законы Арцены? А-а-а??!!" - "Не беспокойтесь, мистер Мазикин: мы с ними разберёмся! Как мне сообщили, уже разбираются: виновные будут примерно наказаны!.." - успокаивающе произнёс Зомембер, с натянутой улыбкой повернувшись в сторону Жюри. Разумеется, из этой беседы членов Жюри между собой до публики дошли только возмущённые слова Клима Мазикина и часть ответа Зомембера.
   "Цедефошрию" залил мягкий свет. На сцену вышел Зомембер: "Прошу спокойствия и внимания! Концертная часть закончена, - загремел, заглушая все прочие звуки, его усиленный до громовых раскатов голос: - Начинается голосование!"
   В Ложе Жюри появился Тим с виноватым и обескураженным лицом. Зомембер поманил его к себе, Офелия вытолкнула его вперёд, незаметно ободряюще похлопав по плечу и что-то шепнув на ухо. Тим расцвёл и более уверенной походкой протопал к Минею. Тот громко и веско произнёс в микрофон: "Создатель войтероматов адон Пительман напомнит, как пользоваться прибором. Прошу исполнить строго в согласии с его инструкциями", - и, величественно кивнув, передал микрофон Тиму, ласково подтолкнул его и отошёл в сторону. Тим, красный, как свёкла, взял микрофон в руки и заговорил: "Итак, хаверим, внимание! Синхронно с моим последним словом, прозвучит популярный фанфарический пассаж. Его последний звук автоматически подключит войтероматы".
   Мягкий, слегка виноватый тенорок Пительмана колыхался над "Цедефошрией". Галь, гордо оглаживая на себе отливающую мокрым асфальтом зелёную форму дубона и поглядывая по сторонам, произнёс: "Автор войтероматов Тим Пительман - наш друг!" Моти при этих словах сына спросил, ни к кому не обращаясь, но так, чтобы слышали его только Рути и дети: "Разве они уже не всё нам объяснили в процессе Турнира? Особенно во время последнего балагана..." - "Dad, помолчал бы ты лучше!" - отмахнулся Гай. "Не слишком ли много шутишь?.." - Галь оглянулся на отца и зловеще прищурился.
   Тим частил тусклым невыразительным голосом, повторяя почти слово в слово сказанное в самом начале, добавил только: "На голосование, учитывая наличие за каждым семейным столом одного войтеромата и нескольких членов семьи, даётся полчаса, по истечении которых войтероматы автоматически отключаются - тоже по звуку фанфар! Про выведенную за рамки закона фиолетовую кнопку вам всё сказал председатель Жюри..." - покраснев ещё гуще и виновато моргнув, он отошёл в сторону и скрылся из глаз.
   Не успел отзвучать виноватый тенорок Тимми, как над "Цедефошрией" взвыла восходящая хроматическая гамма. Это были фанфары, вызывавшие кое у кого тревожное и неприятное, до ломоты в зубах, чувство - своим жутким подобием полицейской или пожарной сирены. Внезапно вой оборвался.
   Моти склонился над войтероматом, выбирая между пестроцветьем кнопок, обозначающих любимые с молодости ансамбли. О, как они с Рути до рождения близнецов любили ходить на их концерты! - одновременно вспомнилось им обоим. Несмотря на то, что любимым коллективам на этом концерте не удалось (из-за непонятного сбоя) продемонстрировать своё умение (а может, именно поэтому!), Моти решил одному из них отдать свой голос. Он категорически не желал нажимать кнопку цвета зыбучих трясин, обозначающую силонокулл Ад-Малека и Куку Бакбукини. От одной этой мысли подкатывала тошнота; он, как и многие лулианичи, знал, кем на самом деле были эти две таинственные личности.
   Моти ни разу не видел упоминавшегося Тимом таинственного статистического колокола культурных предпочтений, плода творческих усилий фанфарматоров "OFEL-INFO". Обстановка на Турнире и речи его организаторов тонко намекали: шумно разрекламированный таинственный Колокол ненавязчиво диктует элитариям направление волеизъявления. Кнопку цвета неба, отражённого в таинственных трясинах, символ смелого и оригинального творчества Виви Гуффи, Колокол рекомендует юным элитариям. К счастью, этого, скорей всего, не требовалось от солидных отцов семейств. Из триумфальных выступлений "Шавшеветов" и "Петеков", было ясно: они тоже вписываются в разрешённую область Колокола "OFEL-INFO". "Шавшевет" славит Офелию и всё то, что она и её покровители символизируют - абсолютная раскованность, она же свобода самовыражения!.. А "Петеки", которым удалось с помощью одной гигантской гребёнки весёлые детские песенки превратить в похоронные марши!.. Конечно, и они завоевали свой пик на горном хребте статистических предпочтений! Да, сложная задачка стояла перед бывшим главным специалистом бывшей же "Лулиании" Моти Блохом! Ни с чем подобным он на работе никогда не сталкивался.
   Пребывая в мучительных раздумьях относительно кнопки, которую ему следует нажать, Моти неожиданно задумался о некоторых особенностях войтеромата, символа компьютеризированной демократии!.. Если на Центропульт через угишотрию подаётся сигнал с каждого прибора, значит, до счётной комиссии доходит информация о голосующих. Ничего себе "тайное голосование" по последнему слову компьютеризированной демократии!.. Эту стремительно мелькнувшую и столь же стремительно испарившуюся мысль Моти додумал, возвращаясь с Турнира и угрюмо ведя свою машину по ночным улицам Эрании. А сейчас он не заметил, что свет по всей "Цедефошрии" замигал, погас, и спустя несколько секунд вспыхнул снова. Откуда ему было знать, что таким образом угишотрия отреагировала на почти одновременное прикосновение к фиолетовым кнопкам войтероматов тех, кто остался в секторе Юд-Гимель...
   Моти обернулся к жене: "Давай, Рут, ты первая..." Рути, немного поколебавшись и оглянувшись по сторонам, нажала на кнопку прославленного и давно любимого ею рок-мюзикла, одним из первых на этом Турнире испытавшего на себе таинственное действие фелиофона Пительмана. Кнопка с трудом поддалась. Не было никакого обещанного Тимом щелчка, никакого мигания - кнопка осталась безразлично тёмной. "И это называется - проверили все войтероматы? Ширли, давай теперь ты!" - "Ага, ага! Посмотрим, за кого наша сестрёнка, умница и красавица, проголосует!" - кривлялись близнецы; Галь зловеще нависал за её спиной. Ширли решительно села за стол перед войтероматом и нажала на фиолетовую кнопку, но... кнопка и вовсе не нажалась. Ни щелчка, ни тем более фиолетового сияния изнутри кнопки... Братья захохотали: "Нашей маленькой Бубале нравится музыка из бочки! Все слышали, что они играют на бочке и на самолётных моторах! Пусть даже и выглядит это мракобесными свиристелками! - Никуда не деться твоим любимым фанатикам: придётся идти в ногу со временем! - Она, наверно, не слышала, что их дурацкие свиристелки, прежде всего шофары, запретили! - Шофарами они до того задурили ей голову и отравили психику, что до неё не дошло: у нас появились прогрессивные инструменты!!" Вдруг Гай торжествующе выкрикнул: "А ты знаешь, что daddy твоих хевре-антистримеров замели?" - "Как так?! - побелела Ширли, и её руки упали с войтеромата. - "А вот так! Его цуцики хотели всех отравить и одурманить наркотическим мультишофаром. Не вышло - и не выйдет, а daddy в кутузку отправился! Сам Тимми им займётся! - Галь подошёл вплотную к сестре: - А ты больше в свою мракобесную школу не вернёшься! Мы не позволим! Хватит! Новая эра: без фиолетовых, без шофаров, мультишофаров, дурацких дудок! Сейчас едешь домой под домашний арест!" - и он схватил её за руку. - "Наш Турнир обойдётся без твоего голоса. Я предвидел, что ты можешь нажать эту кнопку, поэтому мы её отключили заранее, так что никакого сигнала на Центропульт не поступит, и имидж нашей элитарной семьи не пострадает. Мы спасли честь нашей семьи! Сядь тут и сиди!" - и он толкнул сестру на стул. Ширли была до того потрясена вестью об аресте Бенци, что не могла выговорить ни слова, только неподвижно сидела там, куда толкнул её Галь, не реагируя на происходящее вокруг неё. Перед глазами маячило и расплывалось лицо Бенци, которое вдруг оказалось лицом его дочери Ренаны. Она вспомнила, как Бенци уговаривал её вернуться к родителям, в ушах прозвучал его голос: "Завтра вернёшься в ульпену..." - и почувствовала, что горло сжимает комок.
   Гай продолжал распинаться, торжествующе поглядывая на родителей: "Наконец-то шофары запретили - и правильно сделали! Давно пора было запретить их! Теперь ещё и сажать за них будут! Почему только адон Зомембер не сделал этого до Турнира!"
   Бокал с уже остывшим шоколадом стоял перед Ширли, и она, не понимая, что делает, принялась меланхолично размешивать ложечкой и прихлёбывать остывшее лакомство. Оба её брата торжествующе нажали - один желто-зелёную, другой кнопку цвета ярко-голубого неба, отражённого в трясине. Оба раза раздались громкие щелчки, обе кнопки, и та, и другая, осветились и ехидно, раздражающе замигали. Моти показалось, что его сверлит пронзительный глаз Арпадофеля. Близнецы торжествующе глядели на мать, сестру и отца: "Вот какие кнопки надо нажимать, чтоб сработало! Вот что - на центральном пике Колокола! Яс-с-сно?!" - и отошли от стола. Рути им вслед в сердцах воскликнула: "Опять устроили нам ОФЕЛЬ-ШОУ!" - и тут же с опаской оглянулась: не услышал бы кто за соседними столиками. Ширли проговорила тихим невыразительным голосом: "Соло на войтеромате..."
   Теперь-то и Моти, с выражением яростного бессилия глядя в спины удаляющимся близнецам, решился нажать ту кнопку, какую он, наконец-то, выбрал. Но и она не нажималась, как он ни старался. Забыв, что каждый человек должен один раз нажать одну избранную кнопку, он решил попробовать и нажать кнопку другого любимого ансамбля - и снова мимо! За соседними столиками уже начали обращать внимание, что Блохи слишком активно нажимают разные кнопки своего войтеромата, и удивлённо переглядывались.
   К столику Блохов подвалил Тим: "Ну, как, хаверим, проголосовали?" - "Э-э-э... Скажи-ка, Тим, почему не все кнопки нажимаются на нашем войтеромате? Ты же его создатель, не так ли?" - "Как это - не все? Ты какую нажимал?" - "Это имеет значение? - поднял Моти брови. - У нас ведь тайное голосование, или нет?! Но я не о том! Если войтеромат исправен, испытан и неоднократно проверен, то любая - ты сам сказал! - любая кнопка на всех без исключения приборах должна с лёгкостью нажиматься. После нажатия слышится щелчок, а нажатая кнопка освещается и мигает 3-4 раза! Как ты нам всем и растолковал дважды..." - с подозрением уставился на него Моти. - "Не скажи! Это очень важно - какую кнопку ты нажимал! В секторах элитариев ради экономии мы некоторые кнопки отключили. Об отключении фиолетовой кнопки я не говорю: об этом откровенно сообщил Миней... - сквозь зубы пробурчал Тим. - Вообще-то мы точно не знаем, как нажатие такой официально отключённой кнопки влияет на наш тонкий и сложный прибор. По идее, не должно сказываться, но... ты же знаешь некоторую непредсказуемость программы... Сама себе разрастается, сама себе переключается, и что ещё сама себе... страшно сказать..." Моти удивлённо нахмурился: "Так зачем было отключать те или иные кнопки, если не знаешь, как сработает случайное нажатие на отключённую кнопку?" Тим как будто не расслышал вопроса и важно продолжал, поглядывая на соседей: "Мы изучили результаты опросов, проведённых фанфарматорами "OFEL-INFO", построили Колокол предпочтений - по каждому сектору. Мы решили: среди элитариев нет дураков, которые выберут отжившие, а тем более - вредные направления музыкальной культуры". Он важно помолчал, изображая особую причастность к важным решениям. Рути старалась не смотреть на него, как он ни старался привлечь её внимание, рисуясь и откровенно хвастая осведомлённостью о тайнах сильных мира сего.
   Ширли, прищурившись, смотрела прямо в ненавистное лицо. А Тим, как бы не замечая, слабо хихикнул: "Что до фиолетовых кнопок, то они на всех войтероматах были с самого начала декоративными - по особому распоряжению боссов. Они изначально так и были задуманы. Только теперь я оценил собственную предусмотрительность... - горделиво и самодовольно вещал громким голосом Тим, - ...после хулиганской провокации фиолетовых вредителей с этим... как-там-его... мультишофаром вкупе с этой... э-э-э... флейтой. И это - несмотря на запрет! Думают, если назвали заковыристо, так никто и не понял, что это - мультишофар?! И вот результат: сколько оказалось несознательных, кричавших, что им понравилось. Они же могли нам всю статистику поломать! - драматически воскликнул Пительман, снова, как бы невзначай, окинув Рути наполовину виноватым, наполовину жарким взглядом. - Не исключено, конечно, что этих подростков самих подстрекали. Это же юнцы незрелые! Оч-ч-чень разумно мы сделали! Оч-ч-чень!" - "А зачем тогда вы вообще их поставили? Зачем ставить кнопки, которые не должны нажиматься?" - изобразил непонимание Моти, склонив голову набок и прищурившись. Рути обратила внимание, до чего в этот момент выражение лица и презрительный прищур горящих чёрных глаз отца и дочери похожи...
   Тим подозрительно посмотрел на Моти, но не удержался от важного менторского тона: "Ну, как ты не понимаешь, my friend! Мы были обязаны - понимаешь? - обязаны поставить все кнопки, чтобы всему миру продемонстрировать весь спектр общественных интересов и запросов и нашу терпимость к любым, даже самым отсталым и фанатичным направлениям. Есть ещё одна функция, но о ней я даже вам, хаверим товим, не скажу! Словом, и у фиолетовых мы оставили задействованными только 5 кнопок, согласно Колоколу для элитариев - это цвета струи подобающей гаммы, цвета ярко-голубого неба, отражённого в той же струе, конечно, бордово-розовую... ну, и цвета цыпочки!" - "То есть во всей "Цедефошрии" все кнопки войтеромата, кроме пяти-шести, декоративные?" - пробормотал Моти, но Тим даже не прореагировал и продолжал: "И знаешь, на нескольких фиолетовых столах таки нажали нужные кнопочки. Ну, конечно, больше всего нажимали кнопочки бордово-розового цвета. А кто-то даже нажал кнопку нежно-болотного цвета - как глаза Офелии... Но это был только один такой продвинутый, и я догадываюсь, кто это! Остальные фиолетовые, которые ещё там остались... тупо и упрямо тыкали в свою любимую фиолетовую, или... чёрт-их-знает, куда ещё! На угишотрию, разумеется, поступили сигналы, и теперь мы знаем, кто нажимал фиолетовую, несмотря на строгий совет-указание Минея. И как же! - почти одновременно!.. Знаем, сколько там осталось упёртых антистримеров, и кто они... Это очень важно! - снова торжествующе, и в то же время нервно захихикал Пительман. - Теперь можно обвинить их в сговоре, в злостном намерении повредить автоматическую систему войтероматов! Ясное дело, из ненависти к прогрессу! Значит, за это преступление на Турнире их следует изолировать от общества. Впрочем, это нам пришлось сделать заранее, до того, как преступление (я имею в виду порчу казённого имущества) было совершено. Правда, до сих пор не поймали хулиганов "Хайханим". Их мы обвиним в развращении юношества, их фиолетовые одеяния - ярчайшее тому свидетельство! Неприкрытое антистримерство! Вопрос времени..." Моти спросил: "Вот ты сказал - у фиолетовых только считанные единицы смогли нажать свои кнопки, но систему разладили. Так или нет? И ещё! Что говорит Колокол о данном секторе? Или для них его не строили?" - "Ну, неужели ты не понимаешь! Колокол... э-э-э... Короче, мы ввели сложные математические переменные по закону твоего окривевшего кольца... Хоть ты и первый этот закон определил, но... сложно тебе будет объяснить его новые, открытые фанфаризаторами, составляющие..." - важно и высокомерно заявил Тим. - "ОК, Туми... э-э-э... Тим, ступай к своим фанфари... за-то-рам. А мы уж тут сами как-нибудь... И вообще, я не понимаю, к чему это ты нам раскрыл вашу... э-э-э... кухню..." - проговорила Рути, с опаской поглядывая на Ширли, которую, похоже, разглагольствования Пительмана несколько вывели из ступора: она подалась немного вперёд, напрягшись, как струна, упрямо закусив губу, и сверля Тима злыми глазами. А тот, странно усмехнувшись, понимающе вскинул голову и пробормотал: "Надо же вам знать, как дела делаются! Всё равно вы никому об этом не скажете! А если хоть слово брякнете, вас обвинят в клевете! И в подстрекательстве!.." - взвизгнул неожиданно Тим, отошёл от них, неуклюже лавируя меж столиками, и направился к ложе Жюри. Близнецы Блох уже ждали его там.
   и одна кнопка не нажалась! Это не Турнир, а жульничество! - раздались вдруг громкие выкрики со стороны фиолетового сектора, и их почему-то не глушили. - Идём в Жюри разбираться!" На поредевшую, но всё так же бурно реагирующую фиолетовую толпу с любопытством поглядывали из других секторов. Далетарии откровенно и злорадно веселились.
   Ирми поглядел на сидящего рядом с Хели Максима, на его глубоко надвинутый по самые брови темно-оранжевый картуз, глянул на родителей, опустил глаза, затем с мрачным спокойствием проговорил: "Хевре, не надо шуметь. Всё было предсказуемо. Ни к чему было даже участвовать в этом шоу! Жаль, что мы этого раньше не поняли. Пошли, Макс, поговорим с пострадавшими участниками Турнира. И извинимся перед ними, что вступили в игру слишком поздно и не смогли им помочь..." - и он вздохнул, внимательно оглядев поникших зрителей, оставшихся после операции дубонов в их секторе. Ирми с Максимом направились в сторону Ложи Жюри. Навстречу Максиму попался Бени, который тихо рассказал: "Хевре хотели обратиться в арбитраж, но им сказали, что по предварительным итогам голосования безусловную победу одержал дуэт силоноидов, на втором месте расписной хулиган из пенистой ванны - как-его-там!.. "Народ сказал своё слово!" Все претензии опоздали, не имеют смысла. Сначала было рано - а теперь поздно... В Жюри грозят: мол, ещё будут разбираться, "что мы устроили, чтобы сорвать Турнир". Распускают слухи: мол, "фиолетовые испортили войтероматы". Вот так!" - "А кто будет разбираться с их играми с освещением и звуком? На каком основании запретили шофары и вообще духовые инструменты? Они постоянно навязывали нам силонокулл, во все паузы его ввинчивали! Пусть бы это растолковали!" - огрызнулся Максим. "С этим никто разбираться не будет: нет полномочий! "У нас, говорят они, отлично отлаженная техника. Все разговорчики - клевета и подстрекательство!"..." - проговорил седой, маленький, полненький руководитель камерного оркестра, прижимая к себе скрипку. - "В общем, кончен бал, погасли свечи... - мрачно пробасил Ирми. - Судя по их варварской Реконструкции, вопрос о закрытии "неэлитарных Лужаек" они решили заранее. А теперь и финансирования не будет - оно пойдёт на иные цели!" - "Ничего не поделаешь... Давайте разбегаться по домам..." - уныло проговорил Бени. - "Погоди - сейчас официально объявят результаты... Как минимум интересно..." - пробормотали в один голос Ирми и Максим. И вдруг Ирми тихо воскликнул: "Эй!.. Хевре! Кто-нибудь видел Гидона после той драки?" - "Нет... - недоуменно пробормотал Максим. - А ведь правда..."
  
   Решение Высокого Жюри Турнира
   Ирми не ошибся: объявление результатов Турнира действительно впечатляло.
   На сцену выплыло Высокое Жюри в полном составе, расселось в расставленные по левую сторону сцены полукругом кресла модного цвета зловеще сверкающих зыбучих трясин. "Wow, хевре! Торжество стиля унитазификации эстетики имени Кобы Арпадофеля!" - громко прошептал Максиму Ирми. Да, это были кресла, первый образчик которых в своё время был притчей во языцех не только в "Лулиании", но и в Эрании. А сейчас они украсили сцену "Цедефошрии" на Турнире, и никто в этом не видит ничего особенного? Народ привык...
   Посреди сцены - длинный стол, за которым в точно таких же креслах, но более яркого и сверкающего оттенка зыбучей трясины, расположилась Счётная комиссия Жюри. В центре под ярким светом софитов стоит геверет Офелия Тишкер. Ярко сияет насмешливо-торжествующая улыбка на её лице, чтобы ни у кого не оставить никаких сомнений в результатах Турнира. Чуть сбоку в унитазо-кресле восседает, сверкая густыми соломенными бровями и усами и пронзительными глазками, известная всей Эрании колоритная личность. Надо лбом колоритной личности в затейливой рамке буйно спутанных соломенных косм под блуждающим светом прожекторов ослепительно блестит кругленькая, как циркулем прочерченная, плешь. На столе перед колоритной личностью покоятся покрытые светло-рыжим пушком огромные ручищи. Да, это он, знаменитый скульптор Дов Бар-Зеэвув. А вот это его голова и его руки, создавшие нетленку арценской культуры эпохи силонокулла. Это он на протяжении всего концерта время от времени глубоким носовым голосом посылал реплики из своего затенённого уголка.
   Офелия оглядела сидящих на сцене, потом её мерцающие бесовским блеском, с насмешливым прищуром глаза словно бы описали плавную кривую, охватывая пространство "Цедефошрии", где со всех секторов на неё взирало множество взволнованных лиц. "Итак, хаверим! - звучным глубоким голосом произнесла эранийская звезда ПИАРа. - Первое место, 46% всех поданных голосов, завоевал дуэт "Звёздные силоноиды" - Ад-Малек и Куку Бакбукини! Поприветствуем победителей!!!" - и она обернулась вглубь сцены, широким жестом приглашая победителей на сцену. Когда они вышли, сверкая огромными, на пол-лица, молочно-белыми очками, и важно раскланиваясь направо и налево, сектора Далет и Алеф взорвались аплодисментами, остальные зрители сидели, словно оглушённые. Впрочем, фанфарматоры отлично владели методами многоступенчатого клонирования, самыми простыми из которых были умножение и возведение в любую степень выражения элитарного восторга.
   Вдруг с разных сторон начала подниматься волна возбуждённого гула, из которого прорывались недоуменные возгласы: "Что значит! Как такое могло случиться? На войтероматах не все кнопки нажимались! - Войтероматы не работали! - Без дурацких войтероматов большинство признало лучшей последнюю группу! А не этих!.. - Рыженький парнишка великолепно играл, и никто не смог ему помешать! И пели они все бесподобно! - Со всех сторон кричали, почти со всех секторов!.. Больше половины в нашем секторе за них, а не за силуфокульт!.." - гремело по всей "Цедефошрии". Неожиданно поднявшийся гул рывком прекратился, камнем погружаясь на дно невидимой звукопожирающей трясины.
   Тишкер, как ни в чём не бывало, продолжала вещать, сияя улыбкой кинодивы: "Второе место - 27% голосов - певец Виви Гуффи!" Ещё один лауреат Турнира упругим мячиком вылетел на сцену. После выступления он не удосужился привести себя в порядок: прозрачная нежно-голубого цвета распашонка была застёгнута наискосок ("Уж лучше бы завязал узлом на пузе!" - послышались иронические возгласы, по ошибке усиленные мощными приборами), пляжные шортики то и дело сползали с кругленького животика, и приходилось их то и дело поддёргивать. Но это не смутило председателя Счётной комиссии: "Третье место - 13% голосов - рок-группа далетарного рэппа "Шавшевет"!" На сцену выбежали необычайно подвижные, словно собранные из набора гибких шлангов, юнцы, застыли живописной кучкой, поклонились почтенной публике и скромненько встали в стороне. "Четвёртое место - 9% голосов - квартет одной гребёнки "Петек Лаван"!" Влача подмышками гигантскую гребёнку, в затылочек друг другу, чеканя шаг, вышла уже знакомая нам четвёрка. На их бараньих ликах сияли одинаковые степенные улыбки, и на груди полыхали переливающиеся бордовым и розовым галстуки. Как по команде, синхронно нагнув головы, все четверо встали позади участников юношеской группы "Шавшевет".
   Когда победители выстроились на сцене, Офелия Тишкер, изобразив на лице глубокое сожаление, смешанное с лёгким презрением, заключила: "Остальные расплодившиеся у нас во множестве коллективы, когда-то традиционной, а ныне скатившейся до непозволительно примитивного уровня, как бы музыки поделили оставшиеся 5% и выбыли из соревнования - и, соответственно, из нашего рассмотрения. Таким образом, народ сказал своё слово! Посредством войтероматов, а не путём неорганизованных воплей, между прочим! - подчеркнула она язвительно, светски ухмыльнувшись. - Примем же волю народа, как свою собственную!" И сияющая Офелия уселась на своё место.
   Снова послышался шум с разных сторон: "Как же - "народ сказал своё слово"! Держи карман шире! - Покажите нам того, кто войтероматы настраивал и кнопки заклинил!" Возмущённые возгласы перекрыл поток вопросов: "Можно узнать число реальных участников голосования? А скольких дубоны удалили из "Цедефошрии" во время налёта! Знает ли Жюри о неисправности войтероматов, что кнопки не нажимались? Ведь к ним никто до того не прикасался?" - "Да-да! Хотим знать число реально проголосовавших относительно общего числа зрителей!" - вразнобой зашумела публика. Фанфарматор растерялся: вместо того, чтобы гасить нежелательные сигналы, зачем-то врубил до отказа усиление.
   Вскочил с места Дов Бар-Зеэвув и оглушительно и грозно прогнусавил: "Тиха! Я протестую против несознательных, неорганизованных выкриков во время торжественной церемонии! Вы вторгаетесь в святая святых, в информацию, категорически запрещённую к разглашению? Вы что?! Это сверхсекретные данные! Поэтому... Прекратить инсинуации! Много народу участвовало, и большинство выбрало силонокулл! Устраивает вас? Это вам не конкурс на лучшую аптеку, не выбор самого точного калькулятора, способного только на примитивные действия арифметики! Это - тончайшие вопросы культуры и искусства, нежная духовная ткань! Они оцениваются тончайшими и сложнейшими методами, где таинственные движения человеческой души и психики подчиняются иным критериям, а не примитивным, доступным толпе, всё ещё далёкой от возвышенного восприятия!"
   Ропот не стихал, но становился всё более невнятным. Диссонансом в него вклинился уныло-умоляющий и неожиданно усиленный на всю "Цедефошрию" тенорок: "А может, не стоило бы спорить? Руководство лучше нас знает, кто победитель. Вам же доступно растолковали, что это результат сложнейших математических операций!!! Чего вы ещё хотите? Неужели мы, современные люди, хотим вернуться к старым, отсталым системам подсчёта голосов с поднятием рук и объявлением результатов? Наше дело: не раздражать бы руководство, а принять бы со смирением и достоинством своё поражение. Проигрывать тоже надо бы уметь! Вместо базарных споров, вносящих разлады в наше общество, лучше бы постараться широко раскрыть свои души всему новому и прогрессивному! Вот я уже сделал это усилие! Оно мне нелегко далось! Но я понял, что даже ваши любимые, так сказать, мелодии гораздо лучше зазвучали бы на силонофоне при поддержке ботлофона. Надо бы нам всем принять прогрессивную струю подобающей гаммы, она же силонокулл!" Говорящим был небезызвестный Зяма Ликуктус. Конечно, он тут же возник на всех экранах "Цедефошрии", вызвав насмешливые реплики со всех сторон. Зяму не любили...
   Только сейчас Ирми и Максим обратили внимание, что лицо Зямы гладко выбрито, выглядит непривычно, вызывая не совсем приличные ассоциации с другой частью тела. Максим прошептал на ухо Хели: "Этот уже поменял район обитания, перебрался подальше от Меирии..." - "И куда, если не секрет..." - "В Эранию-Бет, это почти рядом с Алеф-Цафон, чем очень гордится. Тумбель ему помог купить там квартиру. А его дочечки с приятелями основали группировку зомбиков... которые..." - "Знаю, помню... - тихо проговорила Хели. - Давай, раз уж мы тут, послушаем, что ещё скажут..."
   Поднялся залитый мягким светом прожекторов Зомембер: "Таким образом, хаверим, по результатам первого эранийского Большого музыкального Турнира, нашим Высоким Жюри вместе с МСС..." Но его голос почти потонул в поднявшемся со всех сторон шуме, который фанфарматоры почему-то снова усилили: "А какое дело МСС до наших внутренних дел? Какое нам дело до диктата Силуфокульт-Жюри?" - "Долой силуфокульт!" Со своего кресла поднялся Арпадофель. Его блиноподобный лик источал нестерпимо яркое свекольно-багровое зарево. Казалось, ещё немного - и всё вокруг вспыхнет. Свирепо стреляя во все стороны длинным очередями ядовито-зелёных искр из обоих глаз, он визгливо профанфарировал: "Я серьёзно советую отдельным подстрекателям прекратить разлагающие наше единство клеветнические и подстрекательские выкрики! Высокое Жюри приняло решение, и ваше дело - принять его к исполнению! То есть - подчиниться волеизъявлению масс!!! Таковы законы демократии в духе require stream! Поэтому мой вам совет - тиха!!!"
   Наконец-то, фанфарматоры вспомнили о своих прямых обязанностях, и волна ропота была поглощена перекатывающимся эхом фанфарисцирующего гласа Арпадофеля.
   Зомембер невозмутимо продолжал: "...определён новый порядок народных предпочтений для финансирования исполнительских коллективов, которым были в своё время отданы Концертные Лужайки нашего всенародно любимого Парка. Наш Парк пережил серьёзную реконструкцию. Мы заранее учли - на основе уже упоминавшегося нами Колокола, а также закона окривевшего кольца! - предпочтения, которые народ в массе своей оказывает тем или иным направлениям культуры. Отцам Эрании, мне и всему коллективу бывшей "Лулиании" (ныне SATUM) весьма отрадно, что наши прогнозы оправдались и получили весомое подтверждение. Народ в целом проявил эстетическую и интеллектуальную зрелость, показав всему миру, что в нашей маленькой Арцене умеют ценить новейшие достижения культуры! Наша публика доказала со всей несомненностью, что она в подавляющем большинстве своём заслуженно вливается в струю подобающей гаммы, в силонокулл. Конечно же, дальнейшее мощное развитие получит прогрессивный и самобытный силонокулл Эрании и всей Арцены, а также группы и исполнители, удостоенные дипломов победителей нашего Турнира!"
   Миней помолчал, с его лица медленно схлынула сияющая улыбка, и он дёрнул щёчкой: "Что же до остальных коллективов, которые с недопустимым самомнением дерзнули принять участие в нашем Турнире, то им в дальнейшем придётся рассчитывать исключительно на себя и на своих немногочисленных поклонников, - он снова сделал небольшую паузу, после чего его голос зазвенел льдом и металлом: - За исключением фиолетовой группировки "Хайханим", не говоря уж о банде подростков, назвавшей себя - в насмешку над публикой! - "Типуль Нимрац". С этой фиолетовой подстрекательской группировкой придётся разбираться в рамках закона. А впрочем, не будем о грустном и постыдном. Такова правда жизни и искусства! Такова неодолимая сила струи подобающей гаммы, она же силонокулл!.. Такова сила свободного волеизъявления и автоматизированной демократии в рамках силонокулла!"
   Поднялся и густым басом загудел Клим Мазикин: "Мне, представителю современной мировой музыкальной культуры, особенно приятно отметить, что в маленькой солнечной Арцене пробились к свету ростки прогресса, а именно - культура require stream. Результаты настоящего Турнира показали..."
   Максим махнул рукой: "Ну, всё, этого демагога можно не слушать. Интересно, кто ему речь писал? Небось Офелия?" - "Да нет, - покачал головой Ирми. - Он и сам по части баблата парень не промах..." - "Мы-то впервые его речи слушаем..." - неожиданно прозвучал хриплый голос Арье; оказалось, они с Амихаем не побоялись вернуться к своему столику. Ирми удивлённо воззрился на них обоих и отозвался: "Не ожидал вас тут снова увидеть... Вы, право, как мальчишки!" - "Ну, не могли мы не проголосовать за наших! Да и о наших детях хотелось узнать..." - буркнул Арье. - "Смотрите... Вы взрослые люди! А что до говорильни, то ты, Арье, прав: этого стоит послушать. Именно от него исходило предложение о запрете шофара..." - "Но откуда? Что он знает о шофаре?" - "Я имею в виду - он первый озвучил эту идею на весь мир... после того, как появилась первая статья Офелии..." - "Вот-вот! - воскликнул Амихай и тут же опасливо оглянувшись, понизил голос: - Мы с братом не сомневались, что эта мерзость исходит от наших силуфолюбов, а Клим всего лишь подходящий транслятор, как и..." - и он сконфуженно смолк. - "Потише, пожалуйста... Снова Зомембер речь толкать собрался..." - обернулся к ним Максим, подавшись вперёд в сторону экрана.
   До друзей донеслась неторопливая и уверенная речь Зомембера: "...впредь до окончания более серьёзных исследований мы единогласно решили - запретить в Эрании так называемый концертный шофар Ронена в силу его вредного наркотического воздействия. В этом, кстати, нас поддерживают весьма влиятельные и уважаемые раввины из Шалема".
   Услышав эти слова, Амихай раздражённо саданул раненой рукой по углу стола, сморщившись и крякнув от боли. Арье погладил его по плечу: "Тише, братишка, спокойней... Береги руку... Оно того не стоит..." - "Но он же по самому больному..." - "И она того не стоит!" - "Рука?" - удивлённо спросил Ирми, но братья ему не ответили.
   Миней меж тем продолжал: "Мы очень сожалеем и раскаиваемся, что проявили излишний либерализм и слишком поздно объявили о запрете применения этого опасного звукового наркотика. И вот результат: на психику публики, на сложные процессы восприятия было оказано массированное воздействие. Были использованы даже не шофары, как таковые, но гораздо более опасное устройство, обманом протащенное на Турнир, - так называемый угав, суть которого - мультишофар. Кроме того, мистеру Мазикину удалось опытным путём выяснить: вредное воздействие на организм, особенно молодой и неокрепший, хотя и не такое сильное, оказывают и инструменты типа флейты и свирели, обладающие слишком большим количеством вредных обертонов. Сочетание упомянутых инструментов с шофаром в несколько раз усиливает вредоносный эффект шофара, а тем более мультишофара. Нет никакого сомнения, что в дальнейшем даже наличие у кого-то во владении одного или нескольких упомянутых источников звуковой агрессии будет пресекаться всеми возможными и доступными средствами - в рамках закона! В дальнейшем мы примем решение и касательно классического шофара, используемого в синагогах - после исследований, проводимых сейчас учёными зоологами... На данном этапе подписан приказ о запрете не только использования шофара, мультишофара и флейты (а также свирелей всех видов) для извлечения звуков, но и хранения этих вредных акустических приборов. Для сведения: указ вступает в силу с завтрашнего утра..."
   Ирми обернулся к Арье и Амихаю и веско заметил: "Вот так! Не духовые музыкальные инструменты, а вредные акустические приборы, источники звуковой агрессии и... как-там-ещё?.." - "Звуковые наркотики!" - подхватил Амихай. Ирми сакрастически продолжал: "Зато фанфары и фагот - этого они никогда не запретят! Или в сочетании с шофаром тоже влияет на... э-э-э..." Сидящие по соседству мужчины выразили мрачное изумление - они не поняли, почему Максим в ответ нервно расхохотался. Хели взглянула на него с мрачным удивлением: "А, по-моему, нисколько не смешно, особенно если иметь в виду нормальный классический фагот. Его-то зачем так..." - "Прошу прощения! Это у меня чисто нервное..." - неловко оправдывался Максим, виновато поглядывая на неё и с опаской - на мистера и миссии Неэман.
   Зомембер солидным и хорошо поставленным голосом завершал свой победный спич, но более половины зрителей уже начали покидать "Цедефошрию". "М-да-а! Офелия не зря ест свой отнюдь не чёрствый хлеб!" - раздавшиеся из фиолетового сектора слова прокатились гулким эхом по "Цедефошрии". "Таланты Тимми победили всех и вся. Его гениальное изобретение войтеромат и журналистские таланты Офелии Тишкер доказали силу и мощь даже перед лицом озверелых фанатиков с шофарами! Никакая агрессивная магия жульнического мультишофара им не помогла!" - эти непонятно откуда исходившие радостные возгласы, пропущенные через мощные усилители угишотрии, словно бы множились неугасающим эхом.
   Ошеломлённая публика расходилась. Ирми обратился к сестре и Максиму: "А про Ашлая они ни слова... Вам это не кажется странным? Хели, ты уверена, что хевре правильно поняли?.." - он не успел договорить, осёкшись на полуслове.
   Как бы отвечая на его вопрос, всех остановил громовой голос Зомембера: "Остановитесь, хаверим! Замрите на месте! После радости победы я принёс вам скорбную весть, которую до нас только что донесли!" Недоумевающая публика замерла на месте, все головы обернулись к экранам, на которых возник сам Зомембер. За его спиной - окаймлённый толстой витой чёрной рамкой портрет Ашлая Рошкатанкера. На глазах покидающей "Цедефошрию" публики Зомембер аристократическим жестом утирал слезу в уголке глаза, пожевал губами, приложил платок к щеке и медленно заговорил: "От нас ушёл наш друг... Он ушёл в расцвете сил и энергии!.. Убили его злобные фанатики, ненавидящие прогресс и передовую музыкальную культуру. Убил его агрессивный звуковой наркотик шофар..."
   Миней ещё долго распространялся о заслугах покойного перед жителями Эрании, слишком часто перемежая свой панегирик одними и теми же гневными словесами в адрес злобного фиолетового хулиганья, фанатиков и мракобесов, а также нарушителей порядка и законности в нашей славной Эрании. Над "Цедефошрией" повисла гнетущая тишина. Вдруг она прорвалась истерическими криками: "Это всё мерзкие фанатики насвистали! - Это не угав - это мультишофар! - Нашего Ашлая убили фиолетовые!!! - Они ему мстили за то, что ихнюю мракобесную Меирию присоединили к нашей Эрании! - Хаверим! Нас накачали дозой звукового наркотика!!! Ашлая убили - и до нас добираются! - Снять с них все покровы! - Злостные обманщики! Они хотели сорвать культурное мероприятие мирового значения! - Они нас загипнотизировали мультишофаром или... чёрт-их-знает, чем!.. - Конечно!!! "Типуль Нимрац"... Фиолетовые примешали к старой доброй флейте наркотический шофар! Они должны ответить за обман! - А главное за убийство! Судить мерзавцев показательным судом! - Где они?!!"
   Множество глаз уставилось в сторону Юд-Гимеля. Снова загремел голос Зомембера: "Мне понятен ваш праведный гнев, хаверим! Но не будем устраивать самосуд - на это у нас есть наши органы защиты правопорядка и законности. И не извольте беспокоиться: дело поставлено под неусыпный контроль законной власти. Самые злостные антистримеры арестованы. Сегодня мы ещё не можем сообщить вам их имена. Но мы будем регулярно сообщать вам о ходе расследования этого ужасного преступления. А пока предлагаю всем разойтись по домам. О времени похорон нашего дорогого Ашлая мы вам сообщим дополнительно..."
   По пути к машине Моти и Рути слышали со всех сторон реплики зрителей, выходящих из секторов Бет и Вав: "А что было делать! Голос терять? Раз моя кнопка не нажимается, я нажимаю ту, которая нажимается - а это - "Петек Лаван" или эти... ещё того хлеще - придурки "Шавшевет"... Что? А чёрт-их-знает, откуда они взялись, просто детки выпендриваются! Эти в Жюри, за что-то их любят... Им виднее..." - "Ну, кто же у нас не любит детей! Чем больше выпендриваются, тем больше их любят!.."
   Ловя обрывки этих разговоров, Рути шепнула Моти: "Интересно - про Ашлая они и не вспоминают! Только про Турнир да про то, кто какую кнопку нажал... Человек же умер - не муху прихлопнули!.." - "Их это мало волнует: не друг и не родня... Его в Эрании никто особенно и не любил-то... Пришлый человек, бесцветный "Чего-изволите"... - так же тихо откликнулся Моти и, помолчав, добавил уже совсем еле слышно: - Я уж не говорю, что суета вокруг ложи для высокопоставленных чинов из ирии началась ещё в антракте, задолго до выступления этих... Я обратил на это внимание, но значения не придал. Я почти уверен, что его приступ к шофарам и фиолетовым никакого отношения не имеет и иметь не может. Но только... тс-с... об этом..."
   Ширли молчала, ни на кого не глядя и упрямо закусив губу. Услышав слова отца, она тут же вспомнила про сообщение, полученное Хели в антракте, и - как это их всех напугало, но промолчала: сзади тяжело топали братья. Она-то знала, как действует силонокулл. Об угрозе Галя насчёт домашнего ареста она успела забыть. Впрочем, и Галь с Гаем тоже: они собирались всю ночь праздновать со сподвижниками сокрушительную победу прогресса на Турнире. Ширли тихим срывающимся голосом попросила отца снова позволить ей сесть рядом с ним. Моти молча кивнул, и Рути села на заднее сидение, где по-хозяйски расселись довольные и торжествующие близнецы. Увидев, что с ними рядом опять садится не сестра, над которой они уже готовились на радостях всласть покуражиться, а их толстушка-мать, они хором возмутились: "Ну, почему, dad? Мы же не раз говорили: нет тут места для толстой мамми! Прикажи пигалице сесть на своё место!" - "Я сказал - нет!!! Она сидит рядом со мной!" - вдруг яростно выкрикнул Моти. Его глаза сверкнули при этом так яростно, что Рути, Ширли и близнецы в страхе отшатнулись. Все безропотно уселись на свои места. Но мальчишки продолжали всю дорогу ворчать и громко шептаться. Ширли откинулась на сиденье и закрыла глаза... Машина понеслась в сторону Эрании-Далет. Моти молчал, с мрачной яростью глядя на дорогу. Он уже смекнул - результаты Турнира приведут к решительным изменениям всей их жизни. Только не знал, к каким и насколько...
   что-то не могу понять, - медленно заговорил Арье. - Если он умер более часа назад, а сам приступ у него начался в первом отделении, почему об этом сказали только сейчас?.. Ведь мы об этом узнали почти сразу..." - "По своим неофициальным каналам..." - уточнил Амихай. Ирми глухо пробормотал: "Теперь вы понимаете, почему ваших хевре пришлось срочно забрать отсюда, почему им придётся какое-то время пожить вне дома? Не волнуйтесь, им будет обеспечено всё, что нужно, даже почти такой же, как дома, строгий контроль за занятиями - с ними будут их руководители. А вам... Эх, если бы и вы могли куда-то из Меирии на время исчезнуть..." Амихай мрачно молчал - он понимал, что это в основном из-за него семья вовремя не перебралась в Неве-Меирию, куда их усиленно звали сестрёнка Мория и её муж рав Эльяшив Бен-Шило. Кроме того, он не знал, но заранее опасался реакции Адины на его возвращение без Нахуми.
   Ошеломлённые немногочисленные оставшиеся в секторе после налёта дубонов фиолетовые постарались поскорее и как можно незаметнее покинуть "Цедефошрию", серьёзно опасаясь вспышки умело направляемого далетариями гнева толпы. Никому не хотелось в "Цедефошрии" обсуждать ни сам Турнир с его итогами, ни загадочную смерть Рошкатанкера.
   Сзади рядом с Максимом пристроился Ронен, попросив подбросить его к старому дому Доронов, который они сняли у Бенци, недавно оборудовав там маленькую студию. Он сказал, что Гилад уже отвёз туда на его машине четвёрку "Типуль Нимрац". Когда Ронен покинул машину, Ирми свернул к главному шоссе, ведущему в Неве-Меирию. Молчавший всю дорогу Максим неожиданно спросил: "Кстати, Ирми, что у вас с руллокатами? Тумбель действительно закрыл их производство?" - "Сразу же после налёта на магазин Иммануэля... Когда daddy стало ясно, что продавать их в Арцене мы не можем, пропал смысл их тут производить. Бедняга Иммануэль, он-то за что пострадал? И как он не заметил, что кто-то в сейф забрался и спёр документы!.. Что-то мне не верится, что кто-то из его служащих продался! Я уверен, без прихлебателей Тумбеля не обошлось..."
   Ирми помолчал и снова заговорил, мрачно поглядывая на дорогу: "Ведь мы ему продали магнитный замок для сейфа, и карточка была только у него... никакие сбои электросети этому замку были нестрашны... Сам знаешь..." - "Наверно, кто-то узнал принцип действия нашего магнитного замка - и сотворил отмычку". - "Я был уверен, что это невозможно... Жаль, что у Иммануэля не спросить, кому он ещё доверил эту карточку..." - "Да, а проверить вокруг сейфа... никак?" - "Да, неизвестно, когда документы были похищены! Он сам от потрясения двух слов на допросе связать не мог. Весь посёлок знает, что его магазин существует много лет, что всё чисто, зарегистрировано, но не осталось никаких подтверждений... Накрылся магазин Иммануэля, а с ним - и всё дело... Опытные и матёрые адвокаты daddy оказались младенцами рядом с Кастахичем... Зато в Калифорнии дело идёт отлично. Пришлось всё производство возвращать обратно. Столько вложили в организацию производства в Неве-Меирии - и вот..." - "Зато у нас остались та-фоны оригинального дизайна..." - "Поэтому я и взял курс бизнеса и управления. Заменю отца..." - и Ирми замолк.
   Максим вспомнил разговор с пьяненьким Вованом в "Самоваре": тот предложил ему работу в фирме по продаже летающих тарелок. Он пробурчал: "Дело прошлое, но зачем ты болтанул о руллокатах..." - "Ну вот!.. Ты снова о том же... Я хочу забыть, мне очень неприятно всё это вспоминать, а ты..." - "Прости... Просто обидно - может, это погубило отличный бизнес..." - "Это не самое худшее во всей этой истории..." - хрипло пробормотал Ирми. Максим снова замолк и мрачно уставился на ночное шоссе, потом тихо проговорил: "Хели советует продолжать тренировки по борьбе, особенно после того, что сегодня случилось... Ведь у тебя так хорошо пошло, Ирми... Только надо Ноама обучить приёмам самообороны..." - "Ага... Надо бы... Но он же ни за что не хочет... примиренец он наш!.." - буркнул Ирми сердито.
  
   СЕДЬМОЙ ВИТОК. Сегодня на закате
   1. Рок-глиссандо в сумерки
   Сны и явь
   Ширли очень не хотелось возвращаться в Эранию-Далет, в дом, который она перестала ощущать своим домом. Она хотела попросить отца отвезти её в Меирию, в общежитие, но в присутствии домашних дубонов даже не осмелилась заикнуться об этом. Задремав, она не заметила, как братья попросили отца остановить машину, не доезжая до Эрании-Далет, и, окинув грозным взглядом всю семью, растворились в ночи. Моти проворчал им вслед: "И чего надо было шум поднимать, что мать садится рядом с ними - из-за пяти минут езды...". Спящую Ширли Моти привёз домой.
   В полудрёме, плохо понимая, где она, и что с нею, Ширли выбралась из машины, вошла в дом и сразу же, ни слова не говоря, поднялась к себе, скинула одежду прямо на пол и нырнула в постель, даже не заходя в душ. Долго ворочалась, ныряя в сон, снова выныривая. Перед мысленным взором мельтешил портрет Ашлая Рошкатанкера в широкой угольно-чёрной витой рамке. Лицо Ашлая, но более всего - зловещая чёрная рамка, вызывали у неё необъяснимый ужас, в уши назойливо лезли голоса то братьев, то Зомембера, то Офелии, то Тумбеля. И, что ужасней всего, звуки силонофона, которые, казалось, опутывали её голову, сбивая дыхание. Она стонала во сне, то сбрасывая с себя тоненькое одеяло, то снова натягивая. Под утро девушка провалилась, как в яму, в глубокий, душный сон.
   Ей снился кошмар: охота за братьями Дорон... Арпадофель стремительным колобком перекатывается по утонувшим во мгле улицам Меирии... На тусклое желтовато-сероватое небо выплёскиваются полчища... якобы её, Ширли, весёлых облачат... нисколько не похожих на действительно её весёлых облачат, скорее всего на ехидно ухмыляющиеся тучи!.. Тумбель вонючим матрасом возвышался над крышей своей машины модного цвета болотной трясины, сияя приторно торжествующей мерзкой ухмылочкой, от которой его широкая рожа выглядела ещё шире... Его молчание - вязкая, засасывающая тишина.
   Ширли явственно слышит рокочущий басок Ирми, несколько раз повторивший: фелио-эффект... По обе стороны от Тумбеля - братья в новенькой с иголочки форме дубонов... Они ловко запускают длинных спиральных серых, жёлтых, а под конец совсем уж омерзительных молочно-белёсых змей, завивающихся кошмарным винтом, фанфарисцирующим завыванием прорывая вязкую тишину. С мерзким визгом они то сворачиваются в тугой клубок, то стремительно, резким броском, разворачиваются. Близнецы Дорон пытаются спастись на руллокатах, ловко лавируя от тротуара к тротуару. Они оборачиваются, на лицах ухмылки, но в глазах Рувика отчаяние, и его не может скрыть озорная ухмылка... Шмулик издаёт громкий пассаж на новеньком серебристом угаве - и фанфарисцирующие силонокулл-змеи отстают...
   Ширли пытается отыскать Ноама, но его нигде нет... В отчаянии она хочет бежать куда-то, искать его, но не может ни шевельнуться, ни закричать. Она понимает, что кричать нельзя, чтобы не выдать себя, а главное - Ноама. Неожиданно он возникает где-то сбоку, словно бы паря над трассой погони, в больших чёрных глазах его застыл ужас. Ширли видит: Галь поднял глаза, в них вспыхивает торжество, смешанное со злобной яростью. Он ловко запускает в парящего Ноама очередную винтообразную змею, испускающую зловещее свечение вместе с пронизывающим пассажем силонофона. Под оглушительный грохот ботлофона змея обвивает юношу, он отчаянно пытается сбросить её с себя... Ширли делает движение, чтобы кинуться на брата, вырвать у него из рук лассо-змею, беззвучно кричит...
   ...- и выныривает из ночного кошмара, опустошённая, дрожа от ужаса и отчаяния. По лицу текут слёзы, она давится рыданиями...
   Повернувшись на другой бок, она проваливается в очередной кошмар.
   ...Погоня за близнецами Дорон продолжается. И снова гигантские спирали, взвывающие силонофоном... а меж ними - ухмыляющиеся... силонокулл-тучи, издевательская стилизация под её весёлых облачат: она такого никогда не рисовала!.. На улицу, по которой несутся близнецы, с очередным залпом ухмыляющихся туч падает жёлтый полусумрак, наполненный едким туманом, в нём извиваются, подпрыгивая и кривляясь, маленькие спиральки; они туго скручиваются, вспыхивают и превращаются в кнопки войтеромата. Туман поглощает несущихся Шмулика и Рувика... И Ноама... И их отца... И Ренану... и... и... и... в голову ввинчиваются спирали, опутывают её, привязав к силонокулл-туче... И не сбросить, не разорвать...
   Ширли планировала: если не выйдет уговорить отца сразу после Турнира отвезти её в Меирию, то назавтра она встанет пораньше, быстренько позавтракает и тихо попросит папу подвезти её к ульпене. Но, не успев выплыть из трясины ночного кошмара, она вдруг почувствовала, что не в силах не то что поднять голову, но даже открыть глаза - как будто на веках тяжёлые каменные плиты, тело то горит, то знобит. Она всхлипнула и громко застонала.
   Только ближе к вечеру Ширли окончательно проснулась, встала, приняла душ, оделась, собрала вещи и спустилась в кухню. Там сидели родители, о чём-то взволнованно переговариваясь полушёпотом. При её появлении они замолкли. Девочка не стала ни о чём спрашивать.
   Она молчала и тогда, когда мама подавала ей ужин, равнодушно жевала и глотала, не ощущая вкуса. Родители тоже неловко молчали, изредка переглядываясь между собой. Потом несмело начали разговор. Ширли почти не вслушивалась в их слова, которыми они пытались её в чём-то убедить. Разве что, уловив слово "Австралия", резко качнула головой. Встав из-за стола, Ширли попросила отца отвезти её в общежитие. Это был сказано тихо, но с такой твёрдостью, что Моти понял: если он не выполнит просьбу дочери, она доберётся до Юд-Гимеля самостоятельно, - и это на ночь глядя, ещё и после вчерашнего потрясения!.. Тогда окончательный разрыв с семьёй станет неминуемым. После того, что у него вышло с сыновьями, он больше всего боялся потерять дочь. Поэтому он помог ей загрузить вещи в машину, и они поехали.
   Ширли искоса глянула на отца и тихонько прошептала: "Па-ап..." Моти встрепенулся, уставился на дочку и тут же снова на дорогу: "Что, Бубале?" - "Папуля, я очень люблю тебя", - девочка тронула отца за руку и потянулась к нему, как в детстве, чтобы поцеловать - как раз в этот момент машина остановилась на перекрёстке, и Моти наклонился к дочери, нежно поцеловал. Девочка снова повторила: "Папуля, я очень люблю тебя... и мамми тоже... Но у меня своя жизнь, и я не могу... э-э-э... так больше... У меня своя дорога - в Меирии, с друзьями... Это решено..." - "Но, Ширли, Бубале... Почему ты не хочешь с мамой об этом?.." - "Я не могу с нею... после того, как... Она такое говорила о моих друзьях. Пусть даже она говорит не то, что думает, но это ещё хуже. Ну, почему, почему она повторяет за... элитариями, их злобные глупости?.. Значит, я не могу с нею всерьёз... Познакомившись заново с её семьёй, полюбив их... я не могу принять это... - голос девочки прервался и зазвенел: - предательство... Поэтому я и говорю с тобой... так мне проще..." Зажёгся зелёный свет, но Моти словно не замечал этого. Сзади разразилась какофония пронзительных сигналов, и он тронул машину с места.
   Молча, он проехал перекрёсток, притормозил у тротуара и медленно заговорил: "Ты неправа, Ширли... Мама тебя любит..." - "Я её тоже... Но не могу простить фальшь... предательство... Ты хотя бы не предавал... Ты в этом вырос... Но и тебе... нельзя сидеть на двух стульях..." Она замолчала, а отец тихо прошептал: "Прости меня, родная моя..." Ширли снова заговорила: "Ты хотя бы понимаешь, что у меня другой путь. И, пожалуйста, не останавливайте меня, я уже всё решила для себя..." - "Но я же тебе говорил, что это опасно... особенно сейчас, после Турнира... Да, мы заметили: ты нас не слушала... Вот и у меня неприятности на работе, мне намекнули: из-за того, что я тебя плохо воспитал... Нет, хамуда, только не подумай, что я тебя упрекаю!" - поспешил добавить Моти, ласково, но с горечью поглядев на дочь. - Я тебя очень люблю и... даже в общем-то... горжусь: ты, такая маленькая и хрупкая - и такая сильная у нас выросла... Но пойми: нам очень тревожно за тебя... А мамми не суди строго... Во многом я виноват... Ведь она всегда старается мне угодить, она меня очень любит... Я должен был раньше это понять и с самого начала не настаивать на многих вещах... Это же её родные... Как я мог! - Моти опустил голову, охватив её руками. - Они ведь тебя так хорошо приняли!.. Несмотря на то, что ты на меня похожа..." - "Ладно, пап... прошлого не воротишь... Но ты знай - я пока что поживу в общежитии... А домой - нет, папа, ни за что... Прости меня, но - не могу..." - и её глаза подозрительно заблестели. "Тов, хамуда, не расстраивайся... Мы что-нибудь придумаем... А может?.." - с безумной надеждой спросил Моти. - "Нет! И вот ещё что, пап! Вы обсуждаете опцию Австралии - так вот: НЕТ И НЕТ! Вы как хотите, но для меня это немыслимо!" - "Но там у тебя была бы возможность получить хорошее художественное образование, анимациями бы занялась всерьёз! А Тору можно учить и там - в той школе, где ты училась. И Яэль рядом - я же видел, как вы с нею сдружились!" - "Нет, папуль! Я ни в какую Австралию не поеду, тут у меня всё самое дорогое... Вот и ты не захотел там оставаться, хотя все родные твои там..." - "Беседер, мы ещё об этом поговорим... Подумай, что у тебя будет с учёбой, если вашу ульпену и вправду закроют, как братья говорили..." - и Моти решительно тронул машину, замолчав и оставив за собой последнее слово.
   Моти довёз дочку до перекрёстка, где начинался присоединённый к Эрании микрорайон Юд-Гимель - она попросила остановиться здесь, дальше не ехать. Он хотел помочь дочери донести её вещи, но она осторожно, но твёрдо отклонила его предложение. Она только в полном молчании поцеловала его в щёку, помахала рукой и потащила тяжёлую сумку по поднимающейся вверх и почему-то сильно сузившейся улице... Слабым кивком и улыбкой ответила на робкую просьбу отца звонить каждый день, только молча пожав плечами... Моти с горечью смотрел ей вслед... Но почему такой болью сжало сердце?..
   Ширли появилась в общежитии поздно вечером. Ренана молча, без улыбки, уставилась на неё, потом, не глядя, пробурчала: "А я уж думала, ты больше не появишься, тебя дома запрут..." Она поразила Ширли несвойственным ей угрюмым видом, покрасневшими глазами, но всё же молча помогла ей втащить и поставить под кровать тяжёлую сумку. Вопреки обыкновению, девушки даже не расцеловались при встрече. Ширли отказалась от ужина, сказав, что поела дома перед отъездом, уселась в уголок дивана и молча поглядывала на подругу, лениво ковырявшую ложкой в тарелке. Наконец, Ширли спросила: "А ты чего не ешь?" - "Не могу... пока не узнаю, где папа..." - "А-а-а... Прости..." - не глядя на подругу, протянула Ширли.
   Ренану как прорвало: "Это ты прости... Слишком много на меня навалилось со вчерашнего вечера... И всё в себе... Не хотелось никому говорить..." - "А что?" - смущённо спросила Ширли. И Ренана рассказала о случившемся в их секторе. Никто до сих пор не знает, где отец, что с ним. Ширли, потрясённо слушая, подумала, что её вчерашний сон парадоксально отразил реальный кошмар ареста Бенци: в её кошмарах Бенци как бы удалялся в вихрящуюся бесконечность, в глазах застыло выражение не свойственного ему отчаяния и безнадёжности. К горлу подступил комок, стало жутко, сердце затрепыхалось в груди, и, казалось, воздуха не хватает. Но об этом она не сказала подруге, которая была почти на грани истерики.
   Ширли знала, что Ренана очень любит отца и робко преклоняется перед ним. Подруга рассказывала об отце, и затуманенный взор её был направлен куда-то вдаль, она словно бы говорила сама с собой, не замечая присутствия Ширли.
   Бенци - старший сын в простой семье сапожника и портнихи. Это теперь их называют дизайнер модельной обуви и дизайнер модной женской одежды - то, чего они достигли своим талантом и трудом. Неутомимые, весёлые труженики, в руках которых весело горело любое дело. К этому они приучили и своих пятерых сыновей, тоже отличавшихся завидным трудолюбием. В семье радостно и естественно, как дыхание, соблюдались еврейские заповеди, хотя знатоком Торы Натан никогда не был. Только старший сын Доронов, Бенци, получил академическую первую степень, но и остальные братья были крепкими профессионалами в своей области. Близкое знакомство с семьёй Нехамы, с её отцом равом Давидом Ханани побудило Бенци начать серьёзное изучение Торы. Уже будучи отцом 4 детей, он пошёл учиться в меирийский колель, йешиву для семейных мужчин, а за ним и двое его братьев. Двое самых младших братьев пошли по стопам отца, не унаследовав, однако, его золотых рук, да и к изучению Торы они не проявляли склонности. Шошана смогла привить сыновьям любовь к домашнему труду (кроме разве что, кулинарных изысков, к чему у самой Шошаны не было особой склонности и желания). Все пятеро славились в Меирии как отличные мужья и отцы. Семья Бенци Дорона пользовалась в Меирии, а теперь и в Неве-Меирии, большим уважением. И вдруг... унизительный арест отца на глазах соседей и друзей...
   Когда Ренана упоминала бабушку Шошану, на её лице играла грустная улыбка. Но при упоминании про арест отца на её лицо словно тёмная туча набежала. Потом она заговорила о матери, в голосе звучала тревога и нежность, а глаза наполнились слезами: "Я боюсь там появляться... потому что не смогу её поддержать... только хуже сделаю... самой бы выдержать... - она судорожно всхлипнула, отвернулась, шмыгая носом, потом спросила: - А ты-то как?"
   Забравшись с ногами в сложенное кресло-кровать, Ширли, глядя в пространство остановившимися глазами, поведала Ренане о том, как провела этот день дома: "Проспала чуть не целый день... За ужином они мне много чего говорили... Всё уговаривали... пытались меня убедить свести к минимуму контакты с фиолетовыми, мол, это сейчас нежелательно. Пытались убедить уйти из ульпены: мол, неизвестно, что с нами будет; им сказали, что собираются закрыть все религиозные школы, или просто лишат финансирования... и так вот удушат... Главное - вовремя смыться в нормальный тихон с гуманитарным уклоном. Мол, "неужели тебя Турнир не убедил? У daddy неприятности, ещё и близнецы проблемы делают. А смерть Ашлая? - спросили. - Думаешь, это спустят на тормозах?" Словно не понимают, что шофар тут ни при чём!.."
   "Разве не при тебе Хели получила в антракте звонок, что кому-то в гостевой ложе плохо стало, но не могли вызвать амбуланс - Ашлай запретил амбулансам во время Турнира приезжать в "Цедефошрию"?" - с упрёком, как показалось Ширли, спросила Ренана, и голос её снова зазвенел. - "Я смутно припоминаю её слова, но всё кажется, это - тоже ночной кошмар..." - пожала Ширли плечами и жалобно глянула Ренане в глаза. Та нахмурилась и отвернулась.
   Обе помолчали, потом Ширли справилась с неловкостью и тихо спросила: "Это правда, что Дороны под колпаком?" - "Да, правда!.." - подтвердила Ренана звенящим от сдерживаемых слёз голосом. - "Не знаю, поверил ли папа братьям, что... э-э-э... Бенци арестовали, мне, во всяком случае, об этом не говорил. Я вот только сейчас убедилась, что..." - Ширли глянула на лицо подруги и осеклась. Помолчав, продолжила: "Сейчас в машине я daddy твёрдо сказала, что приняла решение - и менять его не собираюсь. Друзей не предам... Они про Австралию говорят. Но это же и вовсе смешно! Папа очень не хочет, чтобы я совсем ушла из дома. Поэтому сказал: тов, тебе виднее, но будь осторожна... Хорошо, что братьев сегодня не было дома, иначе не знаю, что было бы..."
   Она робко спросила у Ренаны про её братьев, на что Ренана ответила, что только и знает: близнецов почти сразу после выступления увезли в защищённое место. Их с Ноамом тоже увезли - до голосования, почти в конце налёта. Её - сразу в общагу, а вот Ноам, вроде бы, почему-то не смог добраться до Неве-Меирии, Ирми с Максимом тоже... Ренана снова всхлипнула, запинаясь, пробормотала, что арестовали более полсотни фиолетовых... и никто не знает, куда их увезли... Арье и Амихая, как и Цвику с Нахуми, избили, но не арестовали...
   Ренана не сказала Ширли, что пыталась ей звонить, но подошла Рути и резко ответила, что Ширли больна, разговаривать не может. И вообще: "...нечего беспокоить мою дочь!" - и резко отключилась.
   Небо над Юд-Гимелем с утра поражало тусклым, безжизненным оттенком, слишком зловещим даже для хамсина. Над всегда весёлой, безмятежной Меирией (ныне Эранией-Юд-Гимель) висела густая серо-желтоватая дымка гнойного оттенка, время от времени пульсирующая и слегка вихрящаяся. Какие уж тут солнечные лучи! Голос позвонившего брата в ринафоне Ренаны, казалось, с трудом пробивался через эту дымку. Но всё же Ренана поняла, что с дедушкой Давидом им удалось связаться и всё ему рассказать. Она грустно поговорила с Рувиком, пожелав им всем благополучно отсидеться и передав привет от Ширли, на что Рувик прокричал что-то восторженное. Она хотела спросить об Ирми и Ноаме, но Рувик уже отключился.
   Девочки медленно брели через площадь, хотя идти становилось с каждым шагом всё тяжелее, свет, сочащийся на улицу из неведомого источника, постепенно тускнел, превращаясь в полумглу. Мутное, еле слышное завывание то и дело ввинчивалось в уши раздражающим червячком. До ворот ульпены оставалось рукой подать, когда игнорировать эти жутковатые явления стало уже невозможно.
   Меирийская ульпена представляла собой расположенные в два ряда маленькие, уютные домики в виде пёстрых, разрисованных самими ученицами кубиков, между которыми располагалось окаймлённое деревьями и цветущими кустами пространство двора, где в хорошую погоду ученицы отдыхали во время перемен и происходили общие молитвы и собрания. Территорию ульпены окружала невысокая живая изгородь, увитая усыпанными яркими цветами кудрявыми растениями. Сейчас двор школы словно бы укутало густое - рукой можно пощупать! - свечение оттенка зыбучих топей, модного у элитариев, слегка отливающее чем-то зловеще-гнойным. То и дело чередой мерцали яркие вспышки, почти синхронно с вызывающими то нервные спазмы, то ноющую зубную боль завываниями - их издавали две огромные грозди воронок, установленные на наспех сколоченном из грубого пластика подиуме. Между воронками - огромный экран, который с лёгким наклоном поворачивался то в одну, то в другую сторону; он тускло светился, что худо-бедно позволяло видеть происходящее.
   Неподалеку от подиума стояли преподаватели, на их растерянных лицах читалось недоумение, смешанное с лёгким отчаянием. По всей территории двора тут и там кучками собирались растерянные девушки. Кто-то держался за щёки, кто-то за голову. Девушки явно сторонились подиума и покачивающихся на нём воронок.
   Особняком у ворот стояла группа девиц, окруживших Мерав Ликуктус. Создавалось странное ощущение, что на эту компанию общая непривычно мрачная атмосфера действовала неожиданно бодряще. Увидев Ренану и Ширли, они начали демонстративно хихикать, переглядываться и перешёптываться. Мерав не сводила с Ширли тяжёлого, ядовитого взгляда.
   Огромный экран, установленный между воронками, развернулся лицом к массам, кланяясь то одной группе учениц, то другой. Посветлело. Двор заливал ядовито-зелёный свет, время от времени отливающий гнойно-молочным. Ширли с Ренаной с изумлением увидели отплясывающих по всему полю экрана... пародийных облачат. Может, кому-то они могли напомнить тех, которых (это знали все в ульпене!) рисовала Ширли. На самом деле - ничего похожего! Ширли схватила Ренану за руку и ошеломлённо пробормотала: "Что же это такое?!" С экрана им злобно ухмылялись хаотически кружащиеся в бешеном рваном ритме создания, в основном белёсо-жёлтых и зеленовато-молочных оттенков... Их косящие в разные стороны глазки были изображены в виде то скручивающихся, то раскручивающихся спиралей - и всё это в такт с синкопическими взвываниями и диссонирующими переливами силонофона. Ширли вспомнила свой сон, тихо вскрикнула и пробормотала: "Нет! Не может быть... Это силонокулл-тучи - из сна..." Они носились по всей поверхности экрана, и сквозь них падали, падали, падали - под аритмичный звон и грохот ботлофона, - всевозможные геометрические тела и фигуры тех же оттенков подобающей гаммы, больше всего там было бешено скручивающихся и раскручивающихся спиралей. Экран услужливо кланялся то в одну сторону, то в другую, как бы давая понять: пусть и фиолетовой молодёжи будет доступен кобуй-тетрис, дабы и они насладились модернизированными облачатами, творением их соученицы, стремительно бегущими вдогонку за прогрессивной силонокулл-модой - в стремлении не только догнать её, но и перегнать.
   Ширли медленно, словно бы в забытьи, проговорила: "Теперь я понимаю, о какой заработанной мною огромной сумме обмолвился отец в Австралии. Как-то давно он попросил у меня мои рисунки... как раз эту серию - весёлые облачата... Я не знала, зачем они ему, да и не стала спрашивать... мало ли, зачем ему это понадобилось! А вот оно что оказалось..." - эти слова прозвучали с невыразимой горечью. Ренана с удивлением уставилась на неё: "О чём ты, Шир?" Но Ширли как будто не слышала - она и хотела бы, да не могла отвести глаз от шокирующей картины издевательства над любимыми рисунками.
   Раздался нервный, на грани истерики, смех из угла, где собрались Мерав и её подружки: "А мы и не знали, что в ульпене учится верная поклонница силонокулла! Теперь все могут убедиться: она продала в SATUM свои работы!" - "Уметь надо, девочки! Интересно, сколько она на этом огребла?" - "Ну, что вы хотите: сестра братьев Блох, друзей Тимми Пительмана, отличников охранной службы дубонов Кошеля Шибушича!" - "Наша ульпена должна гордиться такой ученицей!" - "Спасибо тебе, хавера Блох!" - глядя прямо Ширли в лицо, выкрикнула, подойдя чуть не вплотную к ней, Мерав. Ширли устало посмотрела на неё: "Ты всё ещё тут? Ведь ты, помнится, ушла от нас в студию Дова Бар-Зеэвува!" - "Да, я там учусь, - горделиво повела плечами Мерав, и её глаза ехидно сверкнули. - Я просто пришла к подругам в гости. И вижу - не зря!" - "Ты о чём?" - "О том самом! Как это тебе удаётся? С одной стороны дружишь со злостными антистримерами, а с другой - крутая фанатка силонокулла! Где же ты - настоящая?" Мерива с подружками окружили их с Ренаной, с ироническим презрением переглядываясь между собой и оглядываясь на окружающих учениц, чтобы привлечь их внимание.
   "Проснись и пой! И не забудь принять антишизин - по утрам столовую ложку натощак!" - вмешалась Ренана. Мерав с некоторой долей испуга бросила на неё мимолётный взгляд и снова ехидно уставилась на Ширли. Та помолчала, разглядывая Мерав и её приспешниц, потом отозвалась: "Ты что, с катушек сошла? Мои весёлые облачата в моих альбомах, все их видели. А это... ничего общего с моими работами!" - "Ну, конечно! Кто тебе поверит! Ты ещё скажи, что случайно выбрали для важного проекта работы не ученика нормальной гимназии, не талантливого студийца Дова Бар-Зеэвува, а ученицы фиолетовой меирийской ульпены?! Знаешь, какие у нас в студии таланты пробиться не могут?! Ты что, нас за идиотов держишь, бездарь, примазавшаяся к фиолетовым?" - уже чуть не со злыми слезами в голосе выкрикнула Мерав. - "Кто ж виноват, что твои серии карикатур их не вдохновили: даже по мерке дубонов слишком злобными оказались! Хотя - не спорю! - в таланте тебе не откажешь!" И снова встряла Ренана: "Талант со злобностью - тоже талант... к сожалению! Весьма своеобразный, но... - никуда не денешься! - талант!.." - "Shut up!" - лицо Мерав исказилось. Ширли даже стало жаль её. Она отстранилась от Мерав, костлявое лицо которой слишком приблизилось к её лицу, и бросила: "Чего ты сюда припёрлась? Общайся со своими подругами-зомбиками, а нас оставь в покое!"
   "Шир, что ты зомбиков слушаешь! - воскликнула Ренана, бросившись подруге на помощь. - Это же не мы с тобой на Турнире голосовали за "Петеков" или "Шавшеветов"! Только всё равно никто их в далетарочки не примет, как бы они им ни вылизывали!" - голос Ренаны звенел от ярости, едва не заглушая еле слышные вкрадчивые взвывания силонофона. - "Крутая ты наша! - прошипела Мерав в лицо Ренане: - Давно никого не избивала?.. А кстати, твоего boy-friend-а ещё не посадили?" Ренана сжала кулаки и пристально уставилась на Мерав, та тут же сделала шаг назад: "Я ничего... Просто нам с девочками интересно, сколько этой тихоне заплатили за бездарную мазню, которую она так ловко пристроила! Разве нельзя?" - Мерав резко вытянула палец в сторону Ширли. Стоящая немного позади Мерав невысокая девица обронила: "Не иначе, на подруг доносы пишет... А иначе как пролезешь... Рисуночки-то - непроходимая серость..." - "Ну, насчёт доносов и сплетен, так это Мерива с сестрицей - крутые специалистки. Лучше расскажи, как вашим boy-friend-ам в дубонах служится? Скольких детей они зверски избили на Турнире, сколько наших ни за что, ни про что в тюрьмы покидали? Вот о чём давай потолкуем!" - "А-а-а! Тебе завидно, что мой daddy - большой человек в SATUM! А где твой daddy? А-а-а! Не знаешь! Ну, ничего, узнаешь, узнаешь - как бы это спесь тебе не сбило!" - "Оставим наших daddy в покое!" - рассвирепела Ренана, голос её зазвенел, и глаза сверкнули, на сей раз от закипавших слёз: Мерав ударила по самому больному. - "Нет, зачем же! Твой daddy - это все знают! - скрытый антистример, хотел себе присвоить работу моего daddy! А её daddy - разработку Тимми Пительмана! Вот нам и интересно, как этой дочери бездарного отца, возомнившего себя гением, удаётся продавать свою дурацкую мазню! - провозгласила Мерав громким и скрипучим голосом - впору посоревноваться не только с гребёнкой "Петек Лаван", но и с ботлофоном!. - А ведь в студии Дова просто масса талантливых проектов, каждый можно представить для оформления "Цедефошрии"!" - голос Мерав сошёл на звенящий визг.
   На их свару уже смотрела вся ульпена, не только ученицы, но и не скрывающие изумления и досады преподаватели. Классная руководительница направилась к ссорящимся девочкам...
   Директор ульпены призвал учениц на общую утреннюю молитву. Мерав тихо покинула двор ульпены - ей действительно больше тут делать было нечего.
  
   Большой угав
   Близнецы Дорон проснулись около полудня назавтра после Турнира. Они обнаружили, что лежат полностью одетые на матрасах, раскиданных по полу очень знакомой комнаты. Спросонья они удивлённо оглядывались по сторонам, глядели друг на друга, не понимая, где они находятся и как сюда попали. Неподалёку, раскинувшись, спали Цвика и Нахуми.
   Шмулик смутно припоминал: когда вечером (или уже ночью?) Гилад их ввёл в тёмный салон, какие-то смутные запахи и звуки ему показались очень знакомыми, но он не придал этому значения, решив, что это сон. Войдя в комнату, он тут же рухнул на матрас у окна...
   Открылась дверь, вошёл Гилад, на круглом лице добродушная улыбка: "Ну, хевре, выспались? Конечно, не номер де-люкс, но всё-таки... А сейчас... в ванну, мыться, чистить зубы... по очереди марш!.. В ванной в шкафчике полотенца, мыло, шампуни... всё, что надо... Потом будем завтракать..." - "Но что случилось! Как мы сюда попали? Это же наш старый дом... в Меирии..." - бормотал Рувик, с изумлением оглядываясь по сторонам. Действительно: это была комната родителей... когда-то... В памяти услужливо всплыло: мама с новорожденным братиком Бухи - во-он в том углу...
   "Что с Турниром? Чем закончился? Где наши?" - настойчиво спрашивал Шмулик. - "Всё расскажу... - пообещал Гилад, глядя в сторону, - после завтрака. Идите, мойтесь... Вам всем нужно привести себя в порядок..." Гилад наотрез отказался что-то говорить, пока все четверо, умытые, не уселись вокруг знакомого стола на кухне. Когда они принялись за скворчащий омлет, который на огромной сковороде приготовил им Гилад, он серьёзно посмотрел сначала на близнецов, потом на Цвику с Нахуми, протянул куда-то руку и положил перед Шмуликом угав: "Вот... Уж не спрашивай, как удалось спасти... А вот вашего папу... - и он помолчал, отвернувшись, после чего заговорил: - дубоны арестовали... Я думаю, лучше вам знать правду. Вы же взрослые хевре... мужчины..." - "Как так... За что!" - воскликнули оба неожиданно хриплыми голосами. - "Дубоны окружили стол Магидовичей, напали на Цвику и Нахуми, вытащили их из-под стола, где они прятались... - Гилад взглянул на побелевших мальчиков Магидовичей, прилагавших немалые усилия, чтобы не разреветься. - Наши мужчины бросились вызволять их из дубоньих лап". - "Они нас защищали..." - звонким шёпотом прошелестел Цвика. - "Бенци, ваш отец... тоже... А вы ещё так на него похожи... Командир дубонов, или штилей, блондинчик, что на контроле сидел... помните? Так вот - он что-то кричал, что он - важная антистримерская рыба... Хевре потом уж обнаружили, что под шумок и Гидон исчез... Вообще никто не заметил, когда и как... Я боюсь, их главари пронюхали: эти оба - главные специалисты в "Неэмании"... Учтите, хевре, они они изображают, якобы их держат в заложниках, чтобы вы пришли к ним с повинной с угавом в руках. Это ложь: и его не выпустят, и вас заметут!.. Ни в коем случае этого не делайте!" - "Но почему? Разве не достойно хороших сыновей вызволить отца из заключения? Отец нужен и семье... и для дела... сами же сказали..." - "Они вовсе не собираются отпускать эту "важную антистримерскую рыбу"! Они хотят и его, и вас упечь в тюрьму. Вас - в назидание другим, как главарей банды "Типуль Нимрац". А если они уже прознали, что вы - изобретатели угава, то... Не могу себе представить, что они могут с вами сделать... А вы... мы вас слишком любим и ценим... И вообще - вы что, не знаете, что ни в коем случае нельзя кем-то откупаться для освобождения пленников? Разве что... деньгами, но тут это не сработает! Нет, ни в коем случае!!!.. Если и вас арестуют, мама этого просто не переживёт..." Гилад подошёл к мальчикам и ласково приобнял их за плечи: "Вы должны быть сильными! Ешьте, а после завтрака... или это уже обед... мы с Роненом вам кое-что покажем, - это будет вам интересно, - потом позанимаемся. К вечеру приедет Ирми, может, и Максим... В общем, пока поживёте тут..." - "А что с нашими?.." - хором закричали Цвика и Нахуми. Гилад успокоил мальчиков, сказав, что всё образуется, только чтоб сидели тихо.
   После завтрака он дал кузенам Магидовичам свой та-фон позвонить отцам: "Только ни в коем случае не говорите, где вы: они в общем-то знают. Впрочем, по та-фонам близнецов можно намекнуть - они работают в так называемых непересекающихся виртуальных плоскостях... так сказать, ринафоны... - помолчал и нерешительно добавил: - но на всякий случай... не стоит: это должно работать только на этом конце... Что на том... - мы не знаем..."
   После завтрака Гилад привёл ребят в студию Ронена, которую разместили в самой маленькой комнате девочек Дорон. Им объяснили: комната в глубине квартиры лучше защищена от внешних влияний.
   Зайдя туда, близнецы ахнули: посреди комнаты на клеёнке, расстеленной по полу, лежали четыре аккуратных связки шофаров, очень похожие на несколько расширенные угавы. Связки напомнили близнецам самую первую модель угава, собранную ими в своё время; тут было чуть не полтора раза больше шофаров, чем в угаве, который Ирми подарил Шмулику. Незачехлённые, они были лишены красивого, с серебристым отливом, корпуса, надёжно скрывшего конструкцию и суть инструмента. Рядом - клавиатура пианино, а у стены, где когда-то стоял столик со швейной машинкой Ренаны, пустотелая деревянная коробка. Рувик с любопытством разглядывал детали, лежащие на клеёнке, потом слегка подтолкнул брата и прошептал: "Мне кажется, они задумали какой-то гигантский угав совершенно новой и необычной конструкции. Типа органа..."
   Подошёл Ронен, спросил у Гилада: "Ты ввёл хевре в курс дела?" - "Нет ещё... Введи ты - твоя же идея!.." Следом появился Ирми: "Шалом, хевре! Как вы?" - он притянул к себе всех четверых. - "Беседер..." - снизу вверх на него смотрели, радостно сияя, но с явной грустинкой в глазах, близнецы. - "Сейчас Макс подойдёт... с Ноамом, и все будут в сборе... Кроме Гиди..." - Ирми вздохнул и нахмурился, отпустив ребят. Гилад тихо спросил: "Не узнали, где они, что с ними?" - "Нет, ничего..." - и осёкся, бросив короткий взгляд на близнецов. Но те с интересом разглядывали разбросанные по полу детали и, как видно, не услышали.
   Ирми рассказал о финале Турнира. Его лицо мрачнело с каждым словом, под конец заметив: "Не было ни малейшего шанса: они разогнали больше половины наших ещё до голосования, для верности заклинив фиолетовую кнопку... Кого арестовали, а другие сами разбежались!.. Осталось меньше половины... Нам пришлось Ноама и Ренану оттуда эвакуировать. Ренана попросилась в общежитие, а Ноам почему-то не смог добраться до дома..." Ирми замолчал, отвернувшись, потом, оживившись, поднял голову и произнёс: "Максим, как всегда, фонтанирует идеи. Подойдёт - сам расскажет. Ноам тоже с ним. Если бы они с daddy поехали, им бы удалось добраться до дома. Да ещё в общагу Ренана попросила её забросить... У меня тоже не получилось добраться: я только глянул на эти распухающие пробки на дорогах - и понял: до Неве-Меирии нам нынче не добраться. Daddy, наверно, просто заблудился, оказался на параллельном маленьком шоссе - и это его выручило... как ни странно! Шоссе не только в Неве-Меирию, но и в Шалем оказалось почти недоступным: все полосы движения почему-то вели только в Эранию. Словно бы намекали: всех привлекает "Цедефошрия", а пуще всего - Турнир. Ведь не все попали на это выдающееся событие в культурной жизни Арцены!.. Так хотя бы потом..." - "А, может, всех затянуло туда какой-то силой, заложенной в угишотрии? Или они специально закрыли эту полосу..." - предположил один из близнецов. Ирми пожал плечами и снова заговорил: "Хевре, вам придётся пожить тут - хотя бы пока мы не найдём надёжный способ переправить вас в Неве-Меирию. С йешивой Гилад договорился, пока вы спали... Дедушка, рав Давид, тоже согласился, что лучше его непутёвые внуки несколько дней, самое большее - недель, пропустят занятия, чем сядут в тюрьму. Сейчас Ноам придёт, он позанимается с вами. Но вы и сами тут можете организоваться - вы грамотные, почти взрослые, а книги тут есть... Вы, Шмулон и Рувик, займитесь с Цвикой и Нахуми - вам только на пользу".
   "А где всё-таки папа?" - вдруг спросил Рувик. - "Я надеюсь, скоро он будет с нами", - уклончиво проговорил Ирми. - "А мама? Что с нею?" - не отставал теперь уже Шмулик. - "С нею бабушка с дедушкой... и с младшими. Мне удалось с daddy связаться по ринафону! - снова уклонился Ирми от прямого ответа, и чтобы увести ребят от сложных вопросов, с преувеличенной энергией быстро заговорил: - Я слышал, Рувик, твоё предложение: ты правильно догадался. Это именно угав-орган. Хотя на самом деле, угав иногда так и переводят - орган. Мне, по правде говоря, трудно сказать, каков был древний угав. Поэтому, чтобы не получилось "масло масляное", авторы решили назвать это большой угав. Ну, а ваш, на котором вы так славно выступили, получается - малый угав... Народу в самом деле понравилось, из-за этого они и заблокировали фиолетовую кнопку... Короче... мы заканчиваем сборку макета, хотим опробовать в действии... Если учесть кошмарные воронки, то надо спешить..." Ребята смотрели на него во все глаза. Ирми прибавил: "Вам тоже дело найдётся - вместе доведём конструкцию до ума. И Максим с друзьями, и Ноам..." Четверо мальчишек уселись прямо на полу в углу комнаты и с интересом поглядывали, как Ронен вместе с Гиладом и Ирми принялись, переговариваясь вполголоса, собирать большой угав.
   Послышались шаги и голоса - возбуждённый тенор Максима и мрачноватый, немного в нос, басок Ноама.. Раскрылась входная дверь, и вот уже оба входят в комнату. Близнецы вскочили, бросились к брату, тот крепко прижал их к себе, бормоча: "Братишки... братишки..."
   Ноам присоединился к друзьям, собирающим затейливую конструкцию. Обронил: "Нет с нами Гидона - он бы сразу догадался..." - но в следующий момент сам же и придумал, что надо делать. Рувик жадно наблюдал за братом и неожиданно выдал свою мысль, с благодарностью принятую. Ноам печально улыбнулся ему (близнецам даже показалось, что в его глазах мелькнуло нечто, похожее на слёзы) и продолжил свою работу.
   Ронен сел подле собранного на живую нитку неуклюжего инструмента и положил руки на клавиши. Братья Дорон приблизились почти вплотную, но Ронен сказал: "А вот этого не советую: мы ещё не поставили молоточки-глушители. Все - к окну. Ирми, задрай окна..."
   Раздались знакомые звуки шофара, перемежаемые грозными, тревожными тремоло и знакомыми напевными звучаниями любимых духовых инструментов. Но главное - необычайная энергетическая мощь, не связанная с громкостью звучания. Поначалу слегка закладывало уши, но вместе с тем все ощутили прилив энергии: словно бы испарилась усталость и все тревоги и кошмары вчерашнего дня. Шмулику показалось, что теперь он смог бы всю ночь просидеть над книгами. Лицо его чуть порозовело, он глянул на братьев и увидел, каким воодушевлением сияют их глаза. Угрюмая печаль на лице Ноама уступила место выражению озабоченности.
   Ронен опустил руки, наступила тишина. Все какое-то время молчали, ошеломлённые. Потом Гилад, как бы очнувшись, покачал головой: "Йа-лла, хевре!.. Но... не слишком ли сильно получилось? Я даже побаиваюсь, что, доведи мы этот большой угав до ума и до публики, нас обвинят в создании убойно-вредоносного звукового наркотика..." Ирми выглядел необычно возбуждённым, оживлённо заговорив с горькой усмешкой: "Нахон (верно), Гилад! Обязательно обвинят в самых страшных преступлениях! Если и не за что, то - просто по привычке! Ведь уже обвинили в смерти Ашлая... Офелия с Тумбелем - главные прокуроры!" Близнецы уставились на Ирми, перевели взгляды на Гилада с Роненом, переглянулись между собой, а Цвика и Нахуми уставились на них огромными от страха глазами. Ноам с мрачной усмешкой покачивал головой. Ирми, как бы не замечая недоуменных взглядов подростков, перешёл на серьёзный тон: "Да какая разница, в чём нас ещё обвинят - после Ашлая-то!.." - "Расскажи им, что там с Ашлаем, - встрял Гилад. - Они же этого не знают: я забыл рассказать..." Ирми коротко рассказал то, что нам уже известно. Реакция ребят оказалась предсказуемой: они не на шутку перепугались. Пришлось на некоторое время прервать демонстрацию большого угава, которая возобновилась только после всестороннего обсуждения личности покойного и обстоятельств его смерти. Близнецы наотрез не соглашались, что из-за этого обвинения им придётся длительное время скрываться вдали от родных и друзей. Они хотели тут же бежать, доказывать - ни шофар, ни угав никому не могут принести никакого вреда. Наконец, Ирми потерял терпение и прикрикнул на них: "Вы будете сидеть тут столько, сколько понадобится... или... я у вас угав и гитару отберу... Вы что, хотите daddy навредить?! Нечего сказать - хороши сыновья!" Близнецы притихли. Только Рувик резонно заметил: "А сюда дубоны не придут?" Ирми смущённо переглянулся с Гиладом и Роненом: этого они действительно не знали. Помолчав, Ирми обратился к Гиладу и Ронену: "На самом деле, мы не собираемся выставлять большой угав на публику, тем более - на Турнир... да и не будет у нас больше никаких Турниров!"
   Максим уточнил: "Этот Турнир задумывался как тихий "культурный" переворот. Смерть Ашлая, они, конечно, не планировали. Этот "Чего-Изволите" им не очень мешал - что взять с Рошкатанкера!.. Зато его смерть во время Турнира пришлась очень кстати: есть, что на фиолетовых свалить. Приём, из истории известный! Вот увидите - прикрывшись "светлой памятью убиённого", они посадят на его место своего человечка. Мне просто интересно, кто теперь будет рош-кнуфия (главарь банды), рахан! Ах, sorry... Я хочу сказать - рош-ирия... - он глянул на Ноама, который недовольно поморщился. - Рахан по определению лучше всех знает, как и перед кем пригнуться, изобразив это для масс на высшем уровне правдоподобия - чтобы их вернее согнуть. Между прочим, в русском есть похожее по звучанию слово - Пахан, а власть Пахана и приспешников - Паханут... Придумка Бени с Эльяшивом... Правда, красиво?.. - смутившись, усмехнулся Максим и серьёзно заключил: - Словом, итогом Турнира и неожиданной смерти Ашлая может оказаться фактическое превращение решут-ирия в респектабельный Раханут. Увидите - на пост Рахана взберётся один из главарей фанфаризаторов".
   "Макс, кончай пугать детей русскими ассоциациями - им это вовсе ни к чему! - хмуро перебил его Ирми. - Лучше вернёмся к нашим баранам, то бишь - к большому угаву. Ты правильно заметил: Турнир фанфаризаторы задумали для тихого, как бы законного захвата власти - комбиномат им в помощь! Больше Турниры им ни к чему. Стало быть, большой угав у нас имеет другое назначение - защита от мощных силлонокулл-полей!" - "По сути это задел на самый неблагоприятный поворот ситуации, который нельзя исключать... После вчерашнего от них всего можно ждать..." Максим многозначительно глянул на Ноама и близнецов, потом на кузенов Магидовичей. Ноам хмуро качал головой, подростки явно испугались...
   Шмулик робко обратился к Ронену: "Объясните нам, пожалуйста, что и почему так сильно действует?" - "Изволь! - с готовностью откликнулся тот. - Вы помните, как сами начинали?" - "Ещё бы!" - закивал Шмулик и, улыбаясь, зажмурился, словно заново переживая тогдашние ощущения. "Когда вы на концерте вытащили свой кустарный, на живую нитку собранный угав... - смотреть на него было страшноватенько... - я, не скрою, ужасно рассердился... Скажите спасибо Гиладу... иначе бы... ух-х!" - и он, потешно нахмурившись, погрозил пальцем, но тут же широко улыбнулся близнецам. В разговор вступил Ирми: "Короче, мы этим вплотную занялись, когда друг Макса, Эльяшив, узнал подробности о фелиофоне Тумбеля, который Рувик метко назвал фашлафоном - во что вы, собственно, вчера его и превратили. Гиди (Ирми тяжело вздохнул и опустил голову) с хавурой создали ринафон - антипод фелиофона, а заодно в компьютеры загрузили программы защиты". - "Но этого недостаточно, нужно нечто помощнее для перекрытия больших площадей! - заговорил Максим. - Судя по вчерашнему Турниру, силонофоны и ботлофоны взаимно усиливают друг друга - значит, этому тандему требуется столь же мощная альтернатива!"
   "Вы помните нападки (якобы ни с того, ни с сего!) на шофар в "Silonocool-News"!" - помолчав, заговорил Максим: - Они ж не идиоты! Ещё во время первого своего опыта на концерте, который чуть было нам не сорвали, смекнули: шофар угрожает их планам. Силонофоны в тандеме с идиотскими ботлофонами излучают акустическую минус-энергию большой мощности..." - "Ботлофоны - не такая уж дурь, Макс... Как оказалось..." - "Поняв, что силонокулл неспроста загрузили в фелиофон, - заговорил Гилад, - мы решили: идея отличная, стоит позаимствовать!. Не всё же им у нас воровать! Ну, а тут подоспела ваша идея, казалось бы, игра, шалость... Оказалось - совсем не шалость, а очень полезная штука. Как и ваши музыкоды!.. Словом, подошлло для защиты от... беседер, Макс, так и назовём (строго между нами!)... от раханута ... Но это только начало..." - и он повёл широким жестом в сторону неуклюжей конструкции, подле которой сидел улыбающийся Ронен, подхвативший: "Как я понял, свой угав вы в общих чертах освоили, технику игры отработали?" - "Я - да, Рувик пока что не очень... Что с него возьмёшь! - гитарист, поэт! - ухмыльнулся Шмулик, но тут же похлопал брата по плечу и добавил: - Правда, с конструкцией очень мне помог! Но я очень вовремя приобщил к этому делу ещё и Цвику МагидовичаРуРувиР", - и он махнул рукой в сторону зардевшихся парнишек.
   "А почему вы дали своей группе такое... э-э-э... неоднозначное название? - осведомился Гилад, нахмурившись: - "Типуль Нимрац"..." - "По нынешним временам - самое то..." - Ирми переглянулся с Максимом и Ноамом. Но Ронен покачал головой: "А не боялись по мозгам получить?.. Что обвинят в антистримерском подстрекательстве? Это же в рахануте нынче самое модное обвинение!" - "Дороны - известные антистримеры, терять нечего!" - уныло отшутились близнецы, стараясь не смотреть на брата. "Но к делу, хевре. Я бы хотел вместе с вами большой угав осваивать. Это не будут настоящие уроки - типа дружеской студии... Технику игры будем вместе отрабатывать параллельно с отработкой конструкции", - заговорил Ронен, поглядывая на Ирми и Максима.
   Ирми ухмыльнулся: "Беседер, хевре. Уже поздно, нам с Максом надо уходить: у нас есть местечко в Эрании, надо до него добраться, чтобы нас не замели. До вечера завтра, - подошёл к близнецам Ирми, приобнял их и вдруг, повинуясь внезапному порыву, прижал к себе и забормотал: - Не раскисайте, держитесь... Нам всем сейчас нужно держаться, не раскисать. На вас возложено важное дело, вы и представить себе не можете, насколько..." Ирми с Максимом накинули темносерые плащи, на головы оба натянули картузы. Потом оба по очереди сжали руку Ноама, похлопали его по плечу, и Ирми тихо вышел вслед за Максимом.
   После ухода Ирми и Максима они не отходили от Ронена, тихо наигрывавшего простенькие мелодии на клавиатуре макета. Рувик попробовал сыграть одну из своих песен, но вскоре уселся в стороне с верной гитарой, на которой тихо подыгрывал Ронену, Шмулику и Магидовичам, по очереди усаживающимся за клавиатуру.
   Поздно вечером все четверо, усталые и возбуждённые, отправились спать, чтобы назавтра встать пораньше и снова заняться большим угавом, а Ноам уселся в углу возле окна. На коленях лежал толстый том Мишны, но он даже не раскрыл его. Он глядел невидящими глазами в тёмный квадрат окна, и перед его мысленным взором маячило лицо отца, отчаянный взгляд его огромных глаз, который Бенци бросил на них с сестрой из-за плеча скрутившего его дубона. Потом перед мысленным взором возникло искажённое ужасом, залитое слезами лицо сестры и явственно услышал её отчаянный вопль. Он низко склонил голову к коленям, чувствуя подкатывающий к горлу комок...
   В доме Ханани-Доронов в Неве-Меирии царило уныние. Ни рав Давид, ни его жена Ривка не могли понять, почему никто не вернулся из Эрании, несмотря на очень поздний час. Всю ночь они не ложились спать. Шилат уложила Бухи, потом они с мамой сидели в обнимку на широкой родительской кровати, ждали, ждали...
   Их тоже настораживало отсутствие вестей и звонков. Только утром из сообщений по радио узнали о событиях на Турнире. Позвонили Неэманы-старшие, поведали подробности. Мистер Неэман рассказал раву Давиду об аресте Бенци прямо на Турнире после выступления близнецов, но перед самым голосованием. Это ошеломило стариков, они только спросили, где внуки...
   Но они ничего не сказали Нехаме, только успокаивали её, уверяя, что Бенци сразу после Турнира на пару дней поехал в столицу по каким-то служебным надобностям. Нехама, словно чувствуя беду, ни за что не хотела им верить.
   После полудня к ним пришла Ницана, жена Гидона, и прямо с порога начала рыдать и причитать. Она долго сетовала на плохую погоду, из-за которой и без того несовершенная связь по та-фону новой конструкции, может быть, нарушена. А потом заговорила об исчезновении мужа в разгар Турнира: "...и никто не знает, где он сейчас". Цуриэль и Орен вернулись утром одни, кто-то их до дому довёз, но и они не знают, где отец, думали, он уже дома... И вообще, слова вразумительного от них не добиться. Потом, почти без паузы, захлёбываясь слезами, Ницана начала рассказывать о произошедшем в фиолетовом секторе: об избиении дубонами подростков, о том, что несколько мужчин, в их числе - её муж и, кажется, Бенци... Ривка ласково и настойчиво обняла её за плечи и увела в глубину сада, подальше от Нехамы...
   Мистер Неэман рассказал раву Давиду про подавленное состояние Ноама после ареста отца. На это рав Давид задумчиво ответил: "Кто же теперь ему скажет: нельзя отчаиваться! Он старший сын в семье, должен поддерживать и внушать надежду младшим. С Бенци, я уверен, всё разрешится, и очень скоро! А что Ренана, кстати? Где она?" - "Как мы поняли, она попросила отвезти её сразу в ульпену, даже не стала объяснять, почему... Мальчики не хотят разлучаться. Нам удалось связаться с Хели, ей Максим сказал". - "Я уверен - Бенци скоро отпустят: он же ничего такого не делал, просто ребёнка защитил..."
   Так в мучительном неведении прошло около полутора суток. Нехама сидела на кровати в своей спальне, прижимала к себе маленького Бухи, и слёзы текли по её лицу. Интуитивно чувствуя, что Бенци в беде, из которой неизвестно, как выкарабкаться, она твердила сквозь слёзы: "Если он по делам уехал в Шалем, зачем-то после концерта, на ночь глядя, даже не заехав домой... почему не позвонил с дороги или уже оттуда? Почему нам до него не дозвониться? На Бенци это непохоже! Он ведь такой внимательный, такой заботливый! С ним что-то случилось!" Бухи сладко посапывал у её груди. Испуганная Шилат в ночной рубашке сидела рядом, дрожала то ли от холода, то ли от страха, поглаживая то маму, то братика...
   Каждый день Гилад повторял приказ - всем четверым сидеть тихо и носа из дома не казать, пока им с Роненом не удастся прощупать и прояснить ситуацию. "Вам тут есть, чем заняться! Будете учиться, книг хватает. Ноам, ты им будешь за рава!" Ноам слабо улыбнулся, кивнул, поманил к себе всех четверых, доставая книги и раскладывая их на столе: "Учтите, хевре - сейчас это тоже одно из необходимых дел, даже, может, важнее всего, даже вашей музыки..." Гилад кивнул и закончил: "А вечером придут Ирми и Максим, они привезут для упражнений органолу на смешанном питании: Макс там что-то придумал..."
   Они сидели в квартире под строгим надзором Гилада, который запретил им даже на крытую веранду выходить. По вечерам заскакивали Арье с Амихаем. Они приносили большие пакеты с едой, любовно приготовленные Тили, и приветы от бабушки-дедушки и братьев с сёстрами. Амихай не говорил мальчикам, что Адина, разгневанная исчезновением Нахуми, назавтра после Турнира уехала в Шалем к родителям, взяв с собой младшего, 3-летнего Мойшеле, дома остались Лиора и Идо. Близнецы с лёгкой завистью смотрели на кузенов Магидовичей, навещаемых отцами, пытаясь, не всегда безуспешно, преодолеть тревогу и тоску по отцу.
   Почти ежевечерне, ближе к ночи, приходил Ирми. Рувик решил - он-то и есть навещающий их родственник: "Он же жених нашей Ренаны!" Тем более он каждый раз старался побаловать ребят, привозя им что-нибудь вкусненькое.
   Так прошла неделя. Ребята безвылазно сидели в старой квартире Доронов. Артисты старались обеспечить ребят всем необходимым (при мощном содействии Арье с Амихаем и Ирми), загрузив напряжёнными занятиями не только по школьной программе, но и по интересам. Иначе длительное пребывание активных подростков в условиях замкнутого пространства могло привести к непредсказуемому взрыву. К счастью, им удалось увлечь большим угавом не только четверых мальчишек, но и Ноама. Порой студийцы чуть не дрались за возможность лишний час провести у кустарно собранного инструмента. Пришлось составить строгое расписание. Все они, даже самый младший, Нахуми, соревновались в предложении новых, интересных идей. Естественно, несколько часов в день - интенсивные занятия Торой. За эти дни, как не преминул отметить Гилад в разговоре с Арье и Амихаем, Цвика и Нахуми стали спокойней.
   Как-то, глядя в спину Ронена, задумчиво наигрывающего на клавиатуре большого угава одну из любимых мелодий, Рувик вдруг подал голос: "Ронен, мне кажется, это слишком громоздкая конструкция? Для угав-центра, это подойдёт, но..." Ронен прервал игру, повернулся всем корпусом и пристально поглядел на Рувика. Он долго молчал, явно раздумывая о чём-то, после чего заговорил: "Конструкцию мы ещё будем доводить, сам же принцип - отработаем на этом варианте, пока другого нет. Но что-то в твоей идее есть! Давай, поговорим завтра с Ирми. Жаль, что нас так мало... Было бы больше народу, дело бы живей пошло - и эффективней!"
   Спустя два дня Гилад и Ронен рано утром покинули квартиру, держа путь в Неве-Меирию. Они пообещали через пару дней вернуться и оставили указания Ноаму и Ирми на время своего отсутствия. Ноам с тоской повторял: "Как они до Неве-Меирии доберутся? Или нашли какие-то ходы? Хоть бы нас тогда вывезли..." - "Вдвоём они надеются пробраться, а наверно, и разведать. Вами пока не хотят рисковать... - предположил Ирми. - Наверняка, хотят обсудить возникшие вопросы в "Неэмании", собрать большой угав в Неве-Меирии, может, отработать варианты в заводских условиях".
   Они сидели впятером, углубившись в занятия. Вдруг раздался условный сигнал, и почти тут же в дверях показался Ирми. Он подсел к ним сбоку, слушая Ноама и с тоской вспоминая обеды их компании и уроки, которые давал им Бенци. Голос и интонации Ноама напоминали голос и интонации Бенци. Ирми вдруг показалось, что это не Ноам увлечённо и с огоньком ведёт урок, а - Бенци... Как в те счастливые, никакими фанфаразмами не замутнённые времена. Спустя некоторое время Ирми заметил, что кое-кто из ребят начинает зевать и отвлекаться. Он сделал Ноаму знак, что пора устроить перерыв, встал из-за стола и негромко, но чётко и решительно сказал: "Хевре, я считаю, - и Ронен меня в этом поддержал, - что нам необходимо возобновить занятия моей секции. Я пришёл для того, чтобы научить вас приёмам защиты, без вреда для необходимых вам рук. То есть... ножное карате..." Это уже было что-то новое! Подростки бросились шумно и с энтузиазмом готовить тонкие матрасы, которые Ирми порекомендовал расстелить в спальне. Ноам недовольно поморщился и хотел возразить, но Ирми ожесточённо крикнул: "Да, здесь и сейчас!!! Я сколько раз тебе предлагал!.. Ты что, не понимаешь, что может настать момент, когда только это и сможет спасти? Уметь драться - никогда не лишнее, даже если твоя натура не приемлет силы! Слово не всегда ко времени и эффективно! Понимаешь?" - "Это не для меня, не создан я для этого, понимаешь? И принципиально верю в эффективность именно слова! Лучше больше времени уделить Торе и молитве..." - отчаянно выкрикнул Ноам, густо покраснев и уставившись на свои тонкие руки. - "О! Первый шаг есть! Ты уже не так резко реагируешь на то, с чем не согласен! Присоединяйся! Это только приёмы необходимой обороны с элементами активного нападения. Главное усвоить: противника жалеть - своих не беречь! Вспомни: милосердие к жестоким - это жестокость к милосердным..."
   После часа возни, которую устроили Ирми с подростками на полу салона, Ноам предложил ребятам немного остыть, чтобы вернуться к занятиям Торой. Они молча удалились на кухню, Ирми пошёл за ними следом, добродушно приговаривая: "Вот так! Обменяемся каждый своими умениями! И пониманием, что нам необходимо и то, и другое!" Под конец он обронил, как бы невзначай: "Между прочим, не забудь - теперь мы должны быть достойной заменой золотой головы Гиди..." - "ОК, потом поговорим... Без Макса мне не очень хочется что-то начинать..." - "А мы и не начинаем, а продолжаем - Гиди успел много сделать... Нам только вникнуть, разгадать его замысел и продолжить... - проговорил Ирми глухо. - Макс говорил, что их хавура вместе с Гидоном занимались связью в виртуальных полях и непересекающихся плоскостях; с помощью музыкодов близнецов им удалось найти интересный, нетривиальный метод..." - "Дождёмся Максима... Я думаю, он уже разобрался, или близок к цели... Если бы и его друзья подошли..." - "Они не могут... пока..."
   В конце обеда у Ноама в кармане нервно-тревожной трелью залился ринафон. Он услышал голос сестры: "Ноам, братик, привет! Ты где сейчас?" - "Рядом... ты же знаешь! А что?" - "Где Ирми?" - нервно спросила Ренана. "Тут твой Ирми, никуда не делся!" - "Вы что, хевре, вокруг не смотрите?" - "А что случилось? Привет, Ренана!" - Ирми взял у Ноама аппарат. - "Ирмуш! Как ты? Как братики? Все беседер?" - "Of course! А как вы?" - "Мы?.. ОК... Э-э-э... Лучше посмотрите на улицу!.. У вас бетах (конечно же) то же самое! Это по... по всему Юд-Гимелю! А главное - послушайте!.." - последние слова Ренана выговорила почти на грани истерики. Ноам и Ирми подскочили к окну, слегка отогнули плотную занавеску и ахнули. Между ними втиснулись, застыв в безмолвной оторопи, подростки. Ирми медленным взглядом окинул салон и медленно проговорил: "Как же мы не заметили! - и тут потемнело..." Все тут же уставились на потолок - там, у самого потолка, вместо привычной люстры-тарелки, по вечерам заливавшей ярким светом салон, торчала лампочка, похожая на гигантский гнойный прыщ, из неё едва сквозь туман пробивался тусклый серовато-жёлтый свет. Шмулик выскочил на кухню, Нахуми побежал в ванную комнату, Ноам подошёл к приёмнику, попытался включить его, тот молчал. Близнецы одновременно уставились на знакомые с детства, красивые настенные часы: они превратились в безобразный, слепой, белый круг - без изящных стрелок, без цифр затейливой изысканной графики, вообще без единого пятнышка: "Ой, хевре! Гляньте на часы!" - "Так... Обратите внимание: ни часы, ни радио у нас не работают", - подвёл итог Ирми.
   Снова позвонила, теперь уже Шмулику, Ренана: "Братишка! У нас в общаге свет едва-едва горит. Не знаем, как будем утром еду разогревать! Холодильник едва холодит, наверно, испортился..."
   "Слушайте! - нервно вскричал Рувик. - Чёртовы воронки завывают на всю катушку!" Ирми яростно выкрикнул: "Вот на что они всю энергию бросили, менувалим!" - "Ага-а!" - "Никто не заметил, сколько дней они раскачиваются, как ненормальные?.." - спросил у близнецов Ирми, обернувшись. - "Откуда! Мы же дома сидим!"
   Ноам включил стоявший в углу старенький компьютер, который отец оставил тут - он, как ни странно, включился. Ноам подождал некоторое время, пока тот загрузится, и это взяло времени гораздо больше, чем обычно, потом просмотрел все меню и опции и повернулся к Ирми: "Компьютер вроде работает... Но... медленно, с трудом, только одна программа, об Интернете - забудьте!" - "Ну, так на всё энергии всё равно не хватит... Зависли мы, хевре... Затащили нас в "Цедефошрию" силой, как мы ни сопротивлялись..." - "Точнее сказать - её к нам притащили... на воронках и... силуфокульте..." - мрачно обронил Рувик.
   Под утро не только Ирми с Ноамом, но и подросткам стало ясно: подаваемой в дом энергии катастрофически не хватает даже для нормального освещения, не говоря о прочих бытовых нуждах. Ноам высказал предположение, что источник энергии - пресловутые воронки. "Не источник, а терминал... И не энергии, а минус-энергии... Источник у них в зоне, на Центропульте, где-то внутри ракушки... - поправил его Ирми. - Наконец-то, ты начал что-то понимать в их намерениях", - обронил он, не глядя на друга. - "На уровне головы, но не сердца... Я по-прежнему считаю их нашими заблудшими братьями..." - "Которые тебе нос свернули, да?" - "Не надо об этом..."
   Гроздь воронок, раскачиваясь над калиткой, прогундосила: электричество в Юд-Гимеле на бытовые потребности (электроплитки, тостеры, микрогали, бойлеры и т.п.) будет выдаваться ровно на полтора часа три раза в день. Холодильники будут обеспечиваться энергией круглосуточно (и на том спасибо!..) Ирми тихо обратился к Ноаму: "Интересно, кто там у них в зоне распределяет энергию, ведает коммутацией?" - "Может, автомат?" - откликнулся Ноам. - "Или в роли главного рубильника - какой-нибудь фанфаразматик, младший взводный дубонов, как всегда, нанюхавшийся или наколовшийся?.. Поди знай, что может взбрести в голову двуногому главному рубильнику!.. Хорошо, что, как видно, до безграничного полёта фантазии дело у них ещё не дошло..." Мальчишки, впрочем, не задумывались, кто, как и откуда теперь снабжает Меирию скудным энергетическим пайком. Они хотели знать, что теперь делать и сколько времени придётся куковать в этой квартире. Может, лучше, как только что предложил Ирми, постараться перебраться в Неве-Меирию. Решили подождать Гилада и Ронена, которые на пару дней отправились в Неве-Меирию по каким-то своим делам... если и их не замели где-нибудь по дороге.
   Квартиру заливал тусклый, раздражающе мигающий желтоватый свет - такой же, как они узнали, нынче освещает все дома и квартиры Эрании-Юд-Гимель. Временами казалось, что маленькая жёлтая лампочка под потолком, похожая на созревающий гнойник, то и дело увязает в периодически густеющем то желтоватом, то зеленовато-серебристом тумане, а потом снова тускло вспыхивает. Не иначе где-то там, наверху, было решено постоянно напоминать фиолетовым результаты Турнира с помощью световых эффектов, на которые так щедра угишотрия.
   Ирми и Ноам на кухне занялись ринафонами, подключив их к старенькому компьютеру. В середине ночи Ноам разбудил Шмулика, попросив его подойти поближе и сыграть на флейте и на угаве какую-нибудь любимую мелодию.
   Шмулик с трудом проснулся, не сразу понял, чего от него хотят старший брат и его друг. Когда же, наконец, сообразил, с удовольствием исполнил просьбу. Рувик сквозь сон услышал басок старшего брата, сонный ответ своего близнеца и тоже поднялся, пошёл на кухню, сел рядом и тихо, чуть слышно подпевал брату. Ирми и Ноам затаённо улыбались и кивали...
   Так продолжалось около недели...
  
   Центры колпакования
   Девочки довольно быстро приспособились жить в нервно мерцающей полумгле, которая воцарилась в Меирии спустя две недели после Турнира. В условиях общежития было непросто приспособиться к жизни на скудном энергетическом пайке, но всё искупала молодость. Они даже не задумывались о приближении зимы, когда обогрев жилища выходит на первый план. А пока... По утрам им приходилось умываться холодной водой, быстро поглощать чуть тёплый завтрак, запивая водой. Их гораздо больше волновало, как в такой ситуации удастся организовать в ульпене для учениц шабат. Девочки надеялись на изобретательность руководства.
   Ширли робко предложила пойти на шабат к Магидовичам, но на этом беседа заглохла: Ренана отвернулась и закрыла лицо. О судьбе отца она всё ещё ничего не знала, в Неве-Меирию к родным было не добраться и не дозвониться, что усиливало ощущение безысходности. Какую-то отдушину давала возможность переговариваться по ринафону с братьями, засевшими в квартире-студии. Но ежедневное посещение занятий в ульпене не позволяло перебраться к братьям.
   После завтрака, проходившего почти в молчании, девочки шли на занятия. К виду обшарпанного подиума, на котором стоял кланяющийся им по утрам гигантский экран в окружении столбов, увенчанных раскачивающимися гроздьями воронок, они тоже привыкли, Вернее, перестали обращать на это внимание, как и на абстрактные картины силонокулл-туч, мельтешащие на экране. Так прошло ещё несколько недель.
   Но вот в середине недели...
   Девочки вошли во двор ульпены, когда из воронок, развешанных на каждом углу Меирии, загремело: "ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! СЛУШАЮТ ВСЕ! Срочное и важное сообщение пресс-службы SATUM!" Ученицы замерли на месте, и над школьной территорией загремели необычно чёткие для фанфарисцирующих интонаций фразы: "Указ временно исполняющего обязанности рош-ирия Эрании адона Тима Пительмана".
   Ширли ошеломлённо уставилась на воронку, из которой громыхнуло ненавистное имя, и её сердце сжалось: от этого человека ничего хорошего ждать не приходится. Из воронки оглушительно неслось: "Несколько недель назад в Эрании произошло трагическое событие: безвременно скончался рош-ирия Эрании наш дорогой адон Ашлай Рошкатанкер! Смерть наступила во время Турнира, как установили учёные силоноведы и фанфарологи, от агрессивного воздействия звуковых наркотиков - шофара и мультишофара, использованных вопреки постановлению Высокого Жюри учащимися религиозных учебных заведений, расположенных в недавно присоединёном к Эрании посёлке Меирия, ныне Эрания-Юд-Гимель. В связи с этим был сформирован Чрезвычайный Фанфармационный Комитет (далее - ЧеФаК) Эрании, главой которого единогласно избран временно исполняющий обязанности рош-ирия Эрании адон Тим Пительман.
   Сегодня утром ЧеФаК под руководством адона Пительмана принял решение форсировать проведение опытной эксплуатации системы угишотрия в нескольких жилых районах Эрании. Для этой цели решено выделить специальные участки, которые будут преобразованы в Центры Колпакования (далее - ЦК). Единогласно принято решение:
  -- Для формирования ЦК использовать территории религиозных учебных заведений в указанном районе Эрания-Юд-Гимель, так как их территории по площади и конфигурации наиболее подходящие для данной цели.
  -- Указанные религиозные учебные заведения Эрании-Юд-Гимель закрываются, их учащиеся распускаются по домам вплоть до особого распоряжения, согласно которому им будет приказано явиться на новое место учёбы в указанный день и час.
  -- Работы по созданию ЦК требуют особой чистоты звуковой и моральной атмосферы в Эрании в целях предотвращения нежелательных помех и их обертонов. Это требование вынуждает ЧеФаК наложить строжайший запрет на использование в любом виде таких инструментов, как флейты, свирели, кларнеты и им подобные.
  -- Для чистоты эксперимента по формированию ЦК, в районах концентрации упомянутых зон, вводится порядок строжайшей экономии электроэнергии, а также контроль над их обитателями - для предотвращения использования ими (в силу злостной несознательности) перечисленных недозволенных грязных источников звука и несанкционированного использования источников электроэнергии.
  -- Предписывается объявить упомянутые территории закрытыми опытными полигонами Центров Колпакования (ЗОП ЦК). Всем посторонним, находящимся в данную минуту на территориях опытных полигонов, не имеющим к проводимым экспериментам отношения, надлежит в течение трёх дней покинуть их! Невыполнение этого указа будет караться в рамках существующих законов".
   Наступила оглушительная тишина, тем более пугающая, что перед этим всё пребывало словно бы в недрах несмолкаемого шумового океана.
   "Интересно! Почему бы нашим властям не продолжить отработку ихней угишотрии в Центре Колпакования, в который они превратили наш Парк? Зачем понадобилось отбирать у детей Меирии школы? И при чём тут смерть рош-ирия Эрании? Кто доказал, что приступ у него случился именно во время звучания шофара! - раздались нестройные взволнованные голоса. - Многие знают: это случилось задолго до шофаров и угавов, как и его смерть!" - "Тов, - раздался громкий голос директора ульпены: - Они себе заколпаковались, а у нас время молитвы и учёбы. Жизнь продолжается!" Девушки вздохнули с облегчением и встали на молитву, как это было всегда до начала занятий. "А теперь расходитесь по классам. После занятий, девушки, я советую вам всем сразу же вернуться в общежитие. А я постараюсь до завтра всё уладить!" - твёрдо проговорил директор, стараясь ничем не выдать нарастающей тревоги.
   Девчонки-зомбики, привычно увильнувшие от общей молитвы, зашевелились, собрались в тесный кружок и зашептались. Одна из них достала из сумочки та-фон и прижала его к уху.
   Девочки, не спеша, потянулись в классы.
   После уроков девочки двинули в общежитие. За воротами ульпены Ренану и Ширли нагнала подружка Ренаны, Хадас, учившаяся на музыкальном отделении по классу флейты. Это была невысокая полненькая девушка с яркими правильными чертами круглого красивого лица, светящимися добротой темно-карими глазами и пышной иссиня-чёрной косой. Она растерянно пролепетала: "Ренана, что же теперь с нами будет? Нашу ульпену закрывают, и вместо неё - какие-то Центры Колпакования? И я не смогу вообще играть на флейте?" - "Не волнуйся, что-нибудь придумаем... Не будем это тут обсуждать... - Ренана скосила глаза на медленно следующую за ними компанию девчонок-зомбиков. - Пошли, девочки..."
   Девочки огибали небольшую площадь, за которой раскинулись караваны общежития. Им почему-то показалось, что маленькая площадь словно бы раздалась и вспухла, и до общежития ещё шагать и шагать...
   "Они говорят, что это всё из-за неё... - Хадас указала на Ширли, смущённо потупившись. - И все наши... не все, конечно... верят, что её, - она снова кивнула в сторону Ширли, - весёлые облачата нам навредили. Ещё они говорили про какие-то о...бер-тоны, - Хадас с запинкой выговорила полузнакомое слово: - мол, в них... это... вся сила... Что эти вот картинки Ширли и есть... э-э-э... зримые о-бер-то-ны... Это вроде фанфарматорский термин... И ещё они говорили, что ей дубоны дали прибор, которым она нас всех... э-э-э... о-бер-то-нит... ну, как бы в ловушку загоняет..." Ренана от изумления раскрыла рот, потом захлопнула, потом, стараясь сдержать смех, заговорила: "Даси, хамуда, ты о чём? Эти куку слышали звон, да не знают, где он! Обертоны - это технический и музыкальный термин, ни с какими художествами не связанный. К Ширлиным облачатам это слово вообще никакого отношения не имеет, как и показанные нам картинки! Ну, посмотри на них внимательно и подумай: что общего с Ширлиными рисунками!" - "Вообще-то да... но... Там... облака... и тут тоже... ну, не облака, а тучи, цвет другой и форма... у Ширли совсем другое дело..." - "Вот я нарисую на тебя карикатуру - что она будет иметь с тобой общего? А что до обертонов, то... Они всегда существовали в природе, задолго-задолго до силуфокульта и фанфаразмов... и будут существовать после того, как это схлынет. Мне казалось, что в этом ты, музыкант, должна лучше нас, художниц, разбираться. Просто кому-то взгрустнулось из этого специального термина сделать страшилку и подкинуть тем, кто не знает и думать не хочет... Фанфаразматики мастера на такие дела!.." - "А весёлые облачата Ширли..." - "Ты же сама видишь, что они ничего общего с оригинальными работами Ширли не имеют! Только что сама сказала! Поверь мне, Ширли никому их не продавала. Каким образом они попали к ним, мы не знаем!" - "А нам говорили, она вернулась к далетариям после Турнира, испугалась. Но они ей велели немедленно вернуться сюда..." - "Это Мерива говорила?.. Ты же её знаешь! Тем более она больше не учится у нас". - "А мы вообще-то перебираемся в Шалем, папа об этом сказал сразу после Турнира... Даже не знаю, буду ли в будущем году учиться в этой ульпене, или найдём что-то в столице..." - и Хадас, косо взглянув на Ширли, отошла.
   Стайка девушек, в их числе Ренана с Ширли, подходила к караванному городку общежития. Учителя стояли тесной кучкой у ворот и поглядывали на переходящих площадь учениц, переводили взгляд, полный горестного недоумения, на уродливый подиум, потом с тревогой смотрели на небольшие стайки девочек, задержавшихся во дворе.
   Вдруг бешено завертелись установленные на подиуме гроздья воронок, начал раскачиваться огромный экран, по которому хаотично носились силонокулл-тучи, корча зловещие гримасы. Гнойно-белёсую полумглу озаряли вспыхивающие синкопами лучи ослепительной белизны, падающие откуда-то сверху. Внутри мельтешащих силонокулл-туч нервно пульсировали точки. Они начали набухать и вдруг... выплюнули в сторону стайки задержавшихся во дворе учениц густую тучу спиралек, видом и назойливым жужжанием напоминающих мух или ос. Казалось, они намерены атаковать замешкавшихся девушек, а те пытаются отмахнуться от них и одновременно защитить уши от ввинчивающегося жужжания.
   С глухим скрипом распахнулись ворота, и во двор хлынула густо-чёрная с зеленоватым отливом колонна дубонов. Надвигающаяся плотная стена одинаковых, будто штампованных, лишённых выражения лиц с оловянными глазами-пуговицами могли напугать кого угодно, особенно девочек-подростков. Пройдя ворота, они резко ускорили шаг и, разделившись на потоки, ринулись к нескольким кучкам ничего не подозревающих и отбивающихся от виртуальных картинок учениц. Они раздавали пощёчины направо и налево, грубо хватали не успевших покинуть двор девушек, тесня их к воротам и нагло щупая. Над двором неслись крики и вопли, почти заглушив несущееся из воронок воющее жужжание.
   Преподаватели в первые секунды остолбенели, потом бросились наперерез колоннам дубонов, чтобы преградить им дорогу: "Не смейте! Что вы делаете! Вы не имеете права дотрагиваться до девушек!" - "Прочь! Вы тут никто и звать вас никак! У нас приказ всех удалить с территории - и немедленно! Как вы посмели не выполнить приказ?" - "Что-что? Какой приказ!? Речь шла о трёхдневном сроке!" - "Не вашего ума дело! Приказ есть приказ! Как вы смели нарушить его?" - "Приказа, как такового, не было, было переданное в странной форме объявление! По закону нам должны были выслать приказ, а мы - расписаться в получении. И даже в таком случае - у нас есть три дня на ответ..." - "А у нас предписание!" - рявкнул дубон, судя по всему, главарь.
   Подходя к калитке общежития, девочки услышали за спиной вопли. Ренана оглянулась и остолбенела: прямо на них через площадь нёсся... Антон, на груди которого болтался безымянный жетон, судя по размеру, вожака звена штилей. За ним лёгкой рысью неслись трое-четверо огромных широкоплечих парней, на бегу извлекающих дубинки. Ренана оглянулась по сторонам, подняла с земли огромную картонную коробку и швырнула её под ноги Антону. У калитки началась свалка, в неё попали ещё несколько девушек, не успевших добраться до своих домиков. Антон почти ухватил за косу Ренану, его пальцы скребанули по её плечу. Девушка, не успев задуматься, резко развернулась и обеими руками оттолкнула и тут же, не соображая, что делает, размахнулась правой ногой и со всей силы пнула его. Антон громко взвыл от неожиданности и боли и отпустил девушку.
   Ширли поскользнулась, упала, на неё посыпались удары дубинок. Высокая девушка, налетев на Ширли, чудом устояла, рывком подняла упавшую Ширли, невзирая на дубинки, и потащила за собой. Потом Ширли рассказывала, что сама не понимала, откуда у неё взялись силы передвигаться в темпе, задаваемом спасительницей. Два штиля бросились за петляющими между тропинками девчонками, продолжая осыпать их ударами. Особенно усердствовал один непомерно широкорожий тип с удивительно тупым выражением лица, форменный громила. Как видно, он решил, что перед ним тряпичные куклы, которых его лишили в тяжёлом, полном унижений детстве. Ренана, с трудом отведя потрясённый взгляд от корчившегося на земле Антона, увидела, что происходит с подругой и её спасительницей, оглушительно взвизгнула, бросилась к ним с громким улюлюканием. Штиль-громила оглянулся на звуки и бросился на неё - ему было всё равно, кого бить. Громко всхлипывая, она чудом выскользнула из его рук, которые он уже нацелился запустить ей в кофточку, и со всего размаха ударила его по лицу, одновременно лягнув и уворачиваясь от подступающих к ней двух штилей. Неожиданно она пнула широкорожего штиля, как пять минут назад Антона - это случилось, когда он рванул на ней кофточку. Штиль взвыл, отпустил её и покатился с воем по земле. Другие девушки только закрывали лицо, голову, грудь, но отбиваться не решались. По всему двору разносились громкие и отчаянные девичьи вопли.
   Неизвестно, чем бы закончилось это неравное сражение, если бы, к счастью девушек, главарь дубонов, орудовавших во дворе ульпены, не заметил отсутствия звена штилей и зачем-то понадобившегося ему Антона. Услышав крики и вопли, он заинтересовался происходящим по ту сторону площади, понял, что штили проявили чрезмерную инициативу, зачем-то погнавшись за девушками, уже покинувшими территорию ульпены, и теперь хозяйничают во дворе общежития, хотя такого приказа не было. Он тут же высвистал звено Антона, велел им вернуться и заняться на месте продолжением операции, обещав позже разобраться с нарушителями дубоньей дисциплины.
   Антон еле добрёл до ворот и пожаловался главарю, что какая-то хулиганка его зверски избила, оскорбила мужское достоинство и временно вывела из строя. На это главарь отвечал, что все вопросы будут поставлены на обсуждение только по окончании операции выдворения нарушителей из закрытой зоны ЦК.
   Ренане с Ширли и ещё нескольким девочкам чудом удалось ворваться в один из караванов и запереть двери. Лишь попав вовнутрь, девочки смогли перевести дух. Одна из них, растрёпанная и в порванной кофточке, тяжело дыша, с отчаянным выражением лица зашептала на ухо ничуть не лучше выглядевшей Ренане: "Надо поскорее уходить, нас будут разыскивать: нападение на власти - страшное преступление..." - "Не "нас", а меня! Уверена: на вас они даже внимания не обратили, а я - совсем другое дело... Похожа на близнецов! Правда, я не нападала, а защищалась, эти бандиты получили по заслугам, жаль, что мало!.. Тоже мне - власть!.. Дубоны!.. - охрипшим голосом зло огрызнулась Ренана и вдруг тихо вскрикнула: - А что с Ширли?!" Кто-то указал на Ширли: она еле стояла, уцепившись за стену, и её лицо почти сливалось с цветом стены. Ренана, шатаясь, подошла и спросила: "Что с тобой, Шир?" - "Ничего страшного... Он меня ударил по голове, теперь звенит..." - еле слышно прошелестела девушка. - "Ты идти можешь? Нам надо смываться... Или спрятать тебя в туалете?" - "Нет, Ренана! - тихонько вскрикнула одна из девушек. - Эти звери могут придти сюда, с них станет в туалеты ворваться... Ты что, не видела, сколько дубонов нагнали? Надо уходить, и я знаю, как... За нашим караваном, он с краю... между кустарником, за мусорным контейнером..." - "Если Шир и другие избитые смогут идти..." - "Выхода нет... Я беседер, - слабо проговорила Ширли, - Дойду как-нибудь... Отсидимся за мусорным контейнером, он большой..." - "Да нет, это не дело... Вот только куда?.. А-а-а! - воскликнула Ренана. - Я знаю: тут недалеко Магидовичи... Может, кто-то там будет дома, может, и мы все там отсидимся..."
   Они не помнили, как выбрались из каравана, как добрались до мусорного контейнера, пролезли через заросли кустарника на соседнюю тихую улочку, куда доносились слабые отголоски балагана в ульпене. Стайкой пробирались вдоль тихой улочки, то и дело оглядываясь. Вдруг возле них остановилась маленькая странного вида машина, из окна которой высунулась веснушчатая физиономия в обрамлении светло-рыжей бороды и пейсов, в глубокой темно-фиолетовой кипе на такой же, как борода, кудрявой светло-рыжей голове. Увидев мужское лицо, девочки остановились и испуганно вскрикнули, принявшись судорожно приводить себя в порядок. Ренана, застёгивая оставшиеся на кофточке пуговицы, пристально глянула и через силу улыбнулась: "Ой... Да это же дядя Ширли, Арье Магидович! Откуда ты взялся?" - "Просто еду домой... с работы на обед, с отцом надо посидеть, дать Тили и маме отдохнуть".
   Ширли безучастно глядела на своего дядю, даже не задумываясь, что там с дедом. Арье пряснил: "Всё равно заказов не стало... Вот Амихай и остался за меня, а мне одолжил своё авто. Тут Ирми с Максом приспособили Ю-змейку. Скоро без этого хитрого приспособления по Меирии ездить будет почти невозможно... - со слабой улыбкой произнёс Арье и вдруг взглянул на племянницу: - А что с Ширли?" - "Ой, не спрашивай! Нас дубоны побили во дворе общежития, и ей досталось!" - "Да брось ты, Ренана! Ничего особенного! Мне, как и всем..." - слабо протестовала Ширли. Арье изумлённо поднял брови и с недоверием спросил: "Кто это вас посмел избить? - потом, пытаясь усмехнуться, добавил: - Ведь не между собой вы подрались, девчата!" - "Конечно, нет! - сердито выкрикнула Ренана: - Ты что, не понимаешь, что я говорю? Или вообще ничего не знаешь? Постановления новой власти в Эрании не слышал?" - "Да... фанфароботы что-то там невнятно вякали..." - Что-что? Как ты их назвал?" - "Ну, воронки - это же фанфароботы! Но мы на работе заняты делом, некогда нам их кишкуш (трёп) слушать... что они ещё придумают!" - "Вот поэтому ты ничего и не знаешь! К нам в ульпену нагнали дубонов, они за нами аж до общежития гнались! Мы едва спаслись, но некоторым сильно досталось - и Ширли больше всех!" - "Давайте все к нам, отдохните у нас, подумаем, что делать!.." - "Нет, спасибо, Арье, ты их забирай, это важнее, а мне места в твоём лягушонке нет... Я сейчас постараюсь с Ирми связаться..." - "Забирайся сюда, отсюда и свяжешься... - пробормотал Арье, делая девочкам знак, чтобы потеснились. - Сейчас тут не видать миштары (полиция)..." - "Тогда погоди..." Ренана набрала номер Ирми. Подруги, понятия не имевшие о ринафоне, несказанно удивились, что ей удалось с кем-то связаться на улице нынешней Меирии. Голос Ирми доносился до неё, словно сквозь несколько слоёв шуршащей бумаги. Но он тут же понял, что она ему говорила, попросил передать аппарат Арье, тот ему пояснил, где они находятся, и отключился. "Арье, ну, зачем... Я пойду ему навстречу, мы не разминёмся... А ты давай, поскорей отвези девчат!" - "Сиди уж!.. Да вот он уже идёт!"
   Ирми появился перед машиной внезапно, приветливо улыбнулся Арье, перебросился с ним парой слов. Ренана выскочила ему навстречу, и они, помахав рукой и Арье, и девочкам, скрылись за поворотом.
   Они не знали, что творилось во дворе ульпены, пока отбивались от Антона и штилей.
   Дубоны бесчинствовали на всей территории, сея ужас и суматоху. Спасаясь от них, никто, ни ученицы, ни учителя, не заметили, как группа дюжих дубонов узрела лёгкую добычу. Ею оказалась высокая, стройная девушка с уложенной вокруг головы, слегка растрепавшейся длинной чёрной косой. Она замешкалась, не успев добежать со всеми до ворот, и оказалась одна у подиума, мечась между стремительно окружавшими её плотоядно ухмыляющимися здоровенными мужиками. Один из них, прижав её вплотную к подиуму, схватил за руку, резко завернул за спину, и запустил огромную лапищу под кофточку. Девушка закричала от ужаса, стыда и боли. Но во дворе, особенно у подиума, повисло плотное жужжание воронок, и её никто не услышал. Три дубона, воспользовавшись возникшей на дворе свалкой и завыванием воронок, потащили девушку в соседний двор; за ними двинулось ещё несколько человек. Они оглушительно гоготали, и никто не услышал криков девушки о помощи.
   На ульпену пало странное затишье, ничуть не похожее на вязкую тишину фелио-эффекта. Никто не заметил, как словно бы чуточку посветлело. Экран на подиуме начал интенсивно выцветать, а движение силонокулл-туч становилось всё более вялым, и из них уже не вылетали тучи спиралек. Гроздья воронок едва вращались, всё тише завывал силонофон.
   Ренана и Ирми осторожно пробирались по улице, ставшей как бы чужой, незнакомой, опасливо оглядываясь по сторонам, чтобы вовремя заметить опасность. Ирми знал: дубоны охотятся за Доронами, - и всерьёз опасался за Ренану. Он осторожно накинул ей что-то на плечи и попросил закрыть волосы и лицо. Ренана пожала плечами, расправила накидку, надвинув её низко на лоб и укутав растепавшуюся косу. Только сейчас она обратила внимание: и Ирми закутан в тёмный плащ, ещё и накинул на голову капюшон. Ирми попросил Ренану идти как можно ближе к серым заборам или стенам домов. Девушка не вполне понимала, куда он её ведёт.
   Вдруг она увидела на неизвестно откуда возникшем между домами крохотном пустыре знакомую девушку в явно невменяемом состоянии. Блузка разодрана в клочья, из-под них просвечивает голое тело, одна нога без туфли, подол её сильно измятой юбки и ноги густо измазаны чем-то тёмным. Спотыкаясь, она словно через силу, медленно плелась им навстречу очень странной походкой, широко расставив заплетающиеся ноги, всхлипывая, дико озираясь вокруг. Лицо покрыто синяками, страшно распухло, волосы стояли дыбом, коса расплелась. Ренана с трудом узнала её и слабо вскрикнула: это была одна из первых красавиц ульпены, славившаяся особой аккуратностью, всегда элегантно и со вкусом одетая и причёсанная, сиявшая чистотой и ухоженностью. И вот она предстала перед Ренаной в пугающем обличье, не похожая на себя.
   Ренана остановилась, как вкопаная, указала на неё Ирми, тихо вскрикнула: "Сареле! Это ты?.. Что с тобой, метука?" - "Эти... Ой... что они со мной сделали... О-о-о... Жизнь кончена!" - "Что?" - заикаясь от страшной догадки и сильно побледнев, спросила Ренана. Но девушка не отвечала, только, едва шевеля посиневшими, распухшими и обкусанными губами, твердила одно и то же: "Жизнь кончена! О-о-о..." - и поводила во все стороны безумными глазами. Ренана подошла к истерзанной девушке вплотную, но та отшатнулась от неё, прижавшись к решётке забора: "Не... Я нечистая! Не трогай меня!" - твердила девушка, как в забытье. Ренана обняла её за плечи и осторожно повела в сторону ближайшего подобия скверика, где усадила на каменную скамью, каких в Меирии Ренана не припомнит. Ирми шёл за ними следом, потом присел немного поодаль, чтобы не смущать девушек. Он сразу всё понял, поэтому тут же вытащил ринафон, отвернувшись и прикрывшись ладонями, связался с Максимом и Хели.
   Ренана склонилась над девушкой и начала осторожно расспрашивать: "Что случилось?" Но Сареле только твердила, как автомат: "Жизнь кончена... Жизнь кончена... Менахем... Зачем нас познакомили... Зачем... О-о-о..." - и сразу же начала жарко бормотать, прильнув искусанными губами к уху Ренаны. Та с трудом улавливала из бессвязного бормотания Сареле жуткий рассказ о случившемся. Не сразу, но с нарастающим ужасом Ренана начала понимать сбивчивую речь Сареле.
   Сареле, как, впрочем, все меиричи, ничего не знала о планируемой на этот день приспешниками Пительмана и Арпадофеля операции колпакования. Она была на класс старше Ренаны и Ширли и училась в Неве-Меирийском филиале на отделении дизайна модной одежды. Её старшая сестра когда-то занималась на частных курсах у бабушки Шошаны Дорон, а сейчас жила в Шалеме с мужем и 4-мя или 5-ю детьми. Сегодня Сареле приехала из Неве-Меирии, чтобы встретиться со своей учительницей и обсудить курсовую работу.
   Почти прикоснувшись посиневшими, искусанными губами к уху Ренаны, Сареле горячо и бессвязно продолжала шептать: "...изнасиловали... О-о-о-о!.." - "КАК!? И никто не видел, не слышал?" - "Я... не знаю, не знаю... как... Я кричала... их было много... они... окружили... тащили... били... я плакала... они смеялись... потом... зажали рот... я ничего не могла... они держали... четверо держат, один... Они сильные... их много... а вокруг воет и воет... никто не слышал... вытащили за ворота и... какой-то грязный двор... вдруг темно..." - глядя в пространство, твердила Сареле, то всхлипывая, то громко постанывая и дико озираясь.
   Ренана знала, что у Сареле есть жених по имени Менахем, блестящий студент одной из лучших столичных йешив. Полгода назад Сареле исполнилось 17 лет, и в конце ближайшего лета у них должна была состояться помолвка. И вот - такая трагедия, такая катастрофа, сломавшая несчастной Сареле жизнь...
   Вдруг Сареле приподнялась, пристально глянула на Ренану, как будто только что её увидела, и отшатнулась, истерически взвизгнув: "Ты что!.. Не прикасайся ко мне!.. Я нечистая... И этот... пусть не смотрит!" - указав на сидящего к ним спиной Ирми. Ирми всё ещё по-английски говорил по ринафону, но о чём, девушки не слышали.
   "Ну, что ты, Сареле!.." - испуганно воскликнула Ренана. - "Нет-нет!.. - твердила девушка почти в забытье. - Жизнь кончена... Менахем меня бросит... Зачем я ему... нечистая... Нечистая, нечистая... Ой, Менахем, Менахем... Прощай, родной мой..." Ренана, глотая слёзы, крепко обняла девушку, взяла руку несчастной в обе свои руки и слегка поглаживала ей ладонь. Сареле, похоже, впала в полузабытьё, только мерно раскачивалась и стонала, привалившись к Ренане, потрясённой пережитым кошмаром, а главное - рассказом Сареле.
   Прошло несколько минут, показавшихся нескончаемыми, и неподалёку от них остановился какой-то маленький, похожий на лягушонка драндулет с маленьким оранжевым маген-давидом на лобовом стекле. Ренана ошеломлённо уставилась на него. Оттуда выскочили Максим и Эльяшив с Бени. За ними вышла Хели. Она тут же подсела к девушке и начала что-то ей говорить ласковым голосом, взяла в свои руки её обе руки и принялась поглаживать. Та сначала в страхе отшатнулась, потом, на глазах потрясённой Ренаны, впала в полусонное состояние, позволила отвести себя в машину. Хели обернулась к брату и Ренане: "Мы отвезём её к нам, успокоим, постараемся привести в порядок. Вот только не знаю, когда мы сможем её расспросить, чтобы узнать, кто это сделал..." - "Как я поняла, дубоны... их было... то ли пять, то ли больше..." - пробормотала Ренана. Хели побледнела, лицо её закаменело. Побледнели и Ирми, и парни, приехавшие с Максимом.
   Ренана расширенными от ужаса глазами смотрела в спины медбратьев, укладывающих Сареле в машину, стараясь не коснуться её, и молчала, не в силах сказать ни слова. Максим обернулся к Ирми и Ренане: "Я бы не советовал вам тут рассиживать! Садитесь к нам, мы вас подбросим... Потом на полной скорости нам придётся выбираться отсюда. У нас нечто вроде подпольной клиники в самом центре Эрании. Ну, давайте, скорее..." Поколесив по перепутавшимся улицам Меирии и наконец, найдя знакомый дом, Максим высадил Ренану и Ирми. После чего странная машина поспешила покинуть странное и мрачное место, в которое постепенно превращался некогда весёлый и светлый посёлок в предместье Эрании.
   Отряд дубонов, брошенный "на колпакование", неожиданно получил приказ прекратить осаду ульпены, вступить в переговоры и постараться мирно вывести всех учениц и преподавателей с территории. Помня приказ действовать на этом этапе с чувствительностью и решительностью, они рассеялись по всей территории ульпены, заходили во все домики-классы, заглядывали во все углы, даже в женские туалеты, правда, уже больше никого руками не трогали. Впрочем, и девушек осталось немного, основная масса успела покинуть ульпену.
   Главари вновь прибывших групп отделили преподавателей от учениц и аккуратно выпроводили первых за ворота. После этого гораздо проще оказалось расправиться с парой десятков испуганных, плачущих девушек. Чтобы избежать побоев и прикосновений, девушки согласились сами покинуть территорию.
   Только назавтра по Эрании-Юд-Гимель пошла гулять ужасающая весть: внезапный уход дубонов был связан с преступлением звена, набранного из уголовников эранийской тюрьмы. Рассказывали, что под прикрытием шума и большого числа посланных в ульпену дубонов, они похитили ученицу, затащили на соседний двор и изнасиловали. Имени девушки никто, естественно, не называл...
   Основной причиной внезапного прекращения погрома в ульпене послужила не только и не столько история с похищением и изнасилованием одной из учениц, сколько то, что как раз в этот момент фанфаризаторы Пительмана закончили испытания новой программы, предназначенной для ускоренного ораковения не только отдельных домов, но целых улиц. Это была программа, создающая силонокулл-поле повышенной мощности - угишотрию запускал новый чрезвычайно агрессивный силонокулл-пассаж. Тим так и сказал автору этого пассажа Аль-Тарейфа (кто не забыл: творческий псевдоним - Ад-Малек): "Твой взбрыньк - наше секретное оружие против антистримерства, до полной победы силонокулла мы его не обнародуем! Вот только... э-э-э... когда ещё удастся испытать его на фелиофоне - против мультишофара... Я надеюсь, что твой взбрыньк сотрёт его в порошок! Где бы мультишофар раздобыть... и тех, кто с ним играется... Тогда бы можно было поэкспериментировать! А вообще-то... Ты гений, Ад-Малек!"
   Его восторги основательно притушил звонок Минея, поведавшего об изнасиловании группой дубонов ученицы ульпены. "Ты понимаешь, насколько это серьёзно, Тимми? По Юд-Гимелю уже всякие слухи гуляют..." - "Я... э-э-э... думаю... Just a moment... Придётся свернуть операцию... Тем более у нас появилась... - да, только что!.. - отличная программа!" - "Я рад за вас, я всегда говорил, что надо такие вопросы решать с применением техники, а не грубой силы... Надо бы подключить Офелию к решению неожиданной... э-э-э... проблемы с той девицей: она знает, как такие вещи делаются. И... нет, лучше я сам поговорю с Кастахичем - он постарается посодействовать на своём хлебном, так сказать, профессиональном, уровне..." - "А почему вы мне не доверяете обговорить это с Дани? Он же мой дружбан!" - "Вот поэтому и не... нет, не в доверии дело. Вопрос в том, как нам это прикрыть как можно аккуратней... А кстати, где эта особа?" - "Н-не знаю... Это же вы мне об этом сообщили!" - "Непременно разыщи! Она не могла уйти далеко, я вообще не уверен, что она куда-то с того места сдвинулась! Надо найти её, сделать всё, чтоб молчала! На крайний случай - 6-е отделение... Ты меня понял? Сворачивай операцию! Это приказ!" - "Но, Миней, ведь это я исполняю обязанности рош-ирия Эрании! Так о каких приказах вы мне говорите?" - зло буркнул в аппарат Тим. - "Послушай, хабуб, ты хочешь выиграть или нет? Я лучше тебя чувствую ситуацию! Поэтому слушай более опытного товарища и друга твоего daddy. Считай, что это он и приказал... э-э-э... даже такому большому начальнику, каким ты являешься на данный момент. Я же не при всех тебе говорю!" - "Да, адони, вы правы - я всё ещё от вас завишу... Тов, постараюсь выполнить ваш... э-э-э... Мне было бы приятнее, если бы это был не приказ, а совет..." - "ОK, хабиби, считай, что я тебе посоветовал. Ведь нынче в SATUMе я и вправду на должности советника". Тим словно увидел добродушную ухмылку Зомембера. Он тут же покинул Центропульт, позвонил Шибушичу, дал команду осторожно свернуть осаду ульпены и прочих учебных заведений Юд-Гимеля, вывести дубонов с территории и осторожно замять дело. Шибушич недовольно бурчал: "Фиолетовые хулиганки зверски избили целый взвод штилей... Не знаю, смогут ли они теперь... э-э-э... быть мужиками..." - "Хулиганок разыскать и арестовать! Но ещё важней найти девицу, с которой зачем-то поразвлеклись твои новые кадры! Понял? Сейчас самое главное - без пыли и шума прекратить силовое колпакование. У нас появились гораздо лучшие колпакователи, действуют безотказно и... э-э-э... без-эксцессно... Короче, иди, выполняй. Потом доложишь!"
  
   2. Вечерний звон
   Тяжёлый день в семействе Блох
   Рути только что проводила последнюю в этот день ученицу и удобно устроилась в кресле, поглядывая в телевизор и попивая кофе со сдобными булочками. Она ждала прихода мужа с работы и надеялась на звонок дочки, с которой ей так и не удалось толком поговорить и даже попрощаться перед её возвращением в Меирию. Вчера девочка почему-то не позвонила, хотя они с Моти ждали до позднего вечера. О том, что произошло накануне в меирийской ульпене, в новостях до сих пор не сообщали. То ли эранийские власти и боссы Офелии ещё не придумали, в каком виде донести это до народа, то ли решили для себя, что эти события не должны (до поры, до времени!) представлять общественного интереса. Поэтому Рути и Моти уже более суток не имели понятия, что с дочкой и где она. Рути привычно себя убеждала, что с нею всё в порядке.
   Неожиданно Рути услышала, как хлопнула входная дверь. Она взглянула на часы и подумала: "Что-то рано Мотеле нынче..." - но тут же вздрогнула, услышав грузный топот, совсем не похожий на стремительную походку Моти. В следующее же мгновение боковым зрением она увидела дурашливую, неприятно поразившую её ухмылку Тимми. Она демонстративно уставилась в экран, и, поднося чашку ко рту, сквозь зубы пробормотала: "Моти ещё не пришёл, близнецов тоже нет дома. В своих казармах, по-видимому... Извини... Я занята..." - и машинально надкусила булочку, уставившись в экран, где мелькала привычная, мало интересная ей, дребедень.
   "А я не к ним, а как раз к тебе! Во-первых, hi, darling! - Тим, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло, пододвинул его поближе к Рути и заглянул ей в глаза. Рути изобразила сухой кивок, что-то пробормотав в ответ с каменным выражением лица. - Как я понимаю, ты жена главного специалиста "Лулиании", не так ли?" - "Да... А что? - недоуменно скосила на него глаза Рути. - Чего вдруг ты это спрашиваешь? Как будто не знаешь, что Моти - мой муж..." - "Ты не так поняла! Я имею в виду конкретно, что ты - жена главного специалиста "Лулиании"... э-э-э... SATUMа. Так вот... я предлагаю тебе таковой остаться, что бы ни случилось..." - "А я не собираюсь разводиться с Моти - что бы ни случилось!" - пожала плечами Рути, подчеркнув последние слова, и наконец-то бросила прямой ледяной взгляд на незваного гостя. - "Опять ты не поняла, хамуда!" - Тим попытался огромной ручищей накрыть маленькую пухленькую ручку Рути. Она резко выдернула свою руку из-под его лапищи. Но Тим то ли и впрямь оказался недостаточно сообразительным, то ли прикидывался - не обращая внимания на её протестующий жест, он заявил: "Я хочу предложить тебе оставаться женой главного специалиста, кто бы им ни оказался! "Лулиании" больше не существует, есть - SATUM!" - "Что-о?!" - так и подскочила Рути. - "Видишь ли, darling, твой Мотеле сильно проштрафился. Я его даже понимаю: он хотел зачем-то помочь старому армейскому приятелю. Многодетному... хе-хе... По-человечески это очень даже можно понять. Но в духе нашей струи, которая, как ты знаешь, безоговорочно завоевала массы, это недопустимо. Тем более приятель этот - злостный антистример!" - "Не понимаю, о чём ты говоришь..." - уставившись в экран, пробормотала Рути, хотя внутри у неё всё похолодело. - "Ну, как же! Ты что, не слышала, что Дорона арестовали на Турнире за... Много за что, но в основном - за сопротивление властям и органам законности и правопорядка. Ну, и дети его!.. Знаешь же, что они у него отпетые бандиты, открыто нарушающие закон!" - "Дети?" - тут уж Рути недоуменно, даже с некоторым страхом, уставилась на Тима. - "Да-да! Его старший сын, сама знаешь... А кстати, где ваша дочь? Ведь на-днях вышел и вступил в силу специальный указ ЧеФаКа, подписанный исполняющим обязанности рош-ирия Эрании, о закрытии всех учебных заведений в Эрании-Юд-Гимель. Их решено превратить в Центры Колпакования, коротко - ЦК..." - "Не понимаю, о чём ты толкуешь! И, честно говоря, мне некогда всё это слушать... да и незачем..." - резче, чем ей это было свойственно, проговорила Рути. - "А ты послушай! Во-первых, через пару минут начнутся новости, там всё скажут. А я пока тебя проинформирую вкратце: ульпену, то есть знакомое тебе учебное заведение в Юд-Гимеле, тоже закрыли. Но при этом там произошли очень неприятные события! Э-э-э... Я всерьёз опасаюсь, что дочь Мордехая и Рут Блох тоже замешана в беспорядках, организованных антистримерски настроенными ученицами... Её непонятное общение с семейкой антистримеров... Ещё неизвестно, какие у неё отношения с кривоносым бандитом... Но вот... Давай вместе посмотрим!" - и он уставился на экран, жестом приглашая Рути последовать его примеру.
   На фоне ставших привычными нервно-подрагивающих драпировок оттенка зыбучих топей, украшающих телестудию, выступал бесцветный диктор, популярный ведущий новостных передач. Зловеще-вкрадчивым голосом, рублеными фразами он излагал официальную версию происшедшего накануне в Юд-Гимеле. Рути с ужасом и отропью уставилась на возникшего на экране блондина, красивое, недоброе лицо которого отражало причудливую смесь неловкости с наглостью. Он говорил тихо, с тяжёлым акцентом, каждое его слово и интонации свидетельствовали о том, что он свой рассказ неплохо отрепетировал. Да, звено штилей под его командованием участвовало в операции по наведению порядка и выдворению не желавших подчиниться указу рош-ирия Эрании девиц ("Учениц ульпены..." - заботливо поправил его диктор, но штиль досадливо отмахнулся) с территории, где они - на тот момент! - находились незаконно. За это он был зверски избит тремя рослыми девицами, к которым даже не прикоснулся. "Вы же знаете: нам запрещено касаться девиц! Я к ним очень вежливо обратился, - жалобно заскулил парень, - а одна из них, известная антистримерша, кстати, - пробубнил он в нос, - сразу же врезала мне каблуком между ног... Врач говорит, что травма, нанесённая этой бандиткой, может повлечь за собой очень серьёзные последствия... Придётся долго лечиться, если я хочу стать нормальным мужем и отцом..." - красавец всхлипнул, отвернулся и с неброской элегантностью потёр мизинцем щёку.
   "Они тут не сообщают, кто была эта бандитка - она ещё несовершеннолетняя, поэтому как бы не положено называть имя... Но тебе я скажу: это дочь того самого Дорона, которому твой... э-э-э... муж, по неведению, я надеюсь, покровительствовал... Были с нею ещё две девицы, и, не исключено, а я так почти уверен! - среди них твоя дочь, ведь она её подруга!.." - тихо и вкрадчиво произнёс Тимми. - "Да что ты мелешь! Он говорит о рослых девицах, а моя дочь миниатюрная и хрупкая, да ей и в голову такое придти не могло! И вообще - почему для разборок с девушками послали мужчин, дубонов... как-их?.. штилей? Ты не знаешь, что так не делается?" - "Это несущественно! Да я не об этом... Вот ты даже не знаешь, где она сейчас обитает... А знать должна - ты же мать! Мало того, что она фактически разрушает семью и вас всех может довести до большой беды..."
   Заверещал телефон. Рути приложила трубку к уху, одним глазом следя за экраном - вдруг и о Ширли что-нибудь скажут, с некоторой опаской думала она. Выслушав прозвучавшие в трубке первые несколько слов, она поняла, что этот звонок сказал ей о дочери больше, чем мог бы сказать телевизор, и её лицо побелело. Она уже не слушала, что продолжал говорить незваный визитёр под бубнёж телевизора. Брат Арье, позвонивший через годы молчания, скороговоркой торопился сообщить ей, что вчера он привёз Ширли к себе, и просил не беспокоиться: "Нет-нет, она беседер, ну, несколько синяков, но это стам (ерунда)..." - эти слова Арье повторил несколько раз. Они с Тили, сказал он, позаботились о ней и сейчас думают, как её переправить туда, где она будет в безопасности. Но сообщить сестре ситуацию он считает своим долгом - а вдруг девочке не удастся с ними связаться. Вот и ему только сейчас обстановка в эфире позволила позвонить... Он и вчера весь вечер пытался, но удалось вот только сейчас... Рути, побелев лицом, молча выслушала брата и тихо отвечала, приблизив трубку как можно ближе к губам: "Ага... Я поняла... Извини, сейчас я даже говорить с тобой не могу... Я перезвоню, сразу, как освобожусь... Ага... Ага... Йалла... bye..." - и она поспешила закрыть аппарат.
   Как сквозь туман она вдруг услышала приторный тенорок: "А кто это тебе звонил, Рути?" - "А что, тебя и это касается?" - "Конечно! Тем более такие события в моём городе!.. Я ведь тебе не абы кто... Я исполняющий обязанности рош-ирия Эрании, кроме того, глава Чрезвычайного Фанфармационного Комитета, ЧеФаК, при муниципальных службах, и ещё - главный специалист созданной на базе "Лулиании" фирмы SATUM!" - "Ну, и исполняй свои многочисленные обязанности, я-то тут при чём! - вяло откликнулась Рути, продолжая лихорадочно думать о дочери. - Что ты вообще тут делаешь? Тут тебе не ирия и не твой SATUM..." - и она уставилась в телевизор, хотя, как ей показалось, там несли какой-то бред: то ли кто-то изнасиловал какую-то девицу, то ли она сама напросилась... Унылый диктор долго и нудно вещал о показной и фальшивой скромности фиолетовых. Этого ей слушать уж и вовсе не хотелось - и без криминальных тем голова пухнет!
   Тим переключился на другую тему. Сознание снова ухватило слова: "Каждому воздаётся по делам его, не так ли? Ты же с детства знакома со словами наших мудрецов: проявляя милосердие к жестоким, становишься жестоким к милосердным. ("Ишь ты! Этот боров, оказывается, эрудит!" - устало подумала Рути.) Вот поэтому как раз в эти минуты наши боссы доводят до сведения и сознания Мордехая Блоха, что за допущенные провинности - в том числе и за порочное воспитание дочери, ставшей антистримершей! - его понижают в должности и переводят под моё непосредственное начало. Теперь я - единственный главный специалист уже не безыдейной "Лулиании", а бери повыше - SATUM! Об этом, конечно, в "Silonocool-News" тебе не сообщат... Не того уровня информация... хе-хе!.." - "Меня этот жёлтый листок не интересует!" - процедила, не глядя на него, Рути. - "ОК... Так о чём это я?.. О том, что должность твоего мужа по праву переходит ко мне. Поэтому я полагаю, что раз должность переходит от него ко мне, то и его жена Рути, - тут Тим нежно склонился к Рути и изобразил самую сладкую свою улыбку, - которую я много лет люблю нежной любовью, должна перейти ко мне и стать моей женой. Согласись: это было бы только справедливо! А если учесть, что твои сыновья Галь и Гай меня нежно любят... Ведь я в последние годы им был вместо отца - и это знает вся Арцена! Они так и говорят! А кто их приобщил к силовым видам спорта, к карате, дзюдо, у-шу? Ведь не этот нежный красавчик, в последнее время демонстративно подчёркивавший свою отцовскую любовь единственно и исключительно к младшей дочери, которая дошла до молчаливого (не спорю!), но откровенного отрицания силонокулла и фанфарологии! Демонстрируя свою отцовскую любовь к недостойной дочери, Моти Блох столь же откровенно пренебрегал интересами своих прекрасных сыновей. Хевре остались без мужской поддержки в такой ответственный момент!" - драматично воскликнул Тим.
   Рути остолбенела, пытаясь вникнуть в чудовищный набор слов, произнесённый приторным тенорком Пительмана. "А ты не подумал, что неплохо хотя бы меня спросить? Например, чего я хочу!.. - отстраняясь от него, ледяным тоном с едва скрываемой яростью, наконец, спросила Рути. Куда девалась её мягкость и робость!.. - А, кстати, что у тебя с Офелией? Ведь вы же известная в Эрании пара! Да чего уж там - в Арцене, гремите на весь просвещённый мир!" - "А что Офелия! Она нам не помешает, если для тебя это так существенно. Она помогла не одному мужчине сделать великолепную карьеру... Между прочим, Миней мне как-то рассказывал, что он её и твоему Моти предлагал: это, ничуть не мешая вашей семейной жизни, помогло бы ему взлететь на недосягаемые карьерные высоты. Ты себе не представляешь, как бы вы тогда жили! В каких кругах бы тогда вращались!.. У-у-у!!! А он, тембель (придурок), отказался... Где-то я его понимаю - у него та-а-акая женщина, как ты, Рути, my love..." - "Заткнись, тембель!" - яростно прошипела Рути. - "Ну, вот, ругаться на влюблённого Тимми... Давно влюблённого! - подчеркнул он со значением, старательно не обращая внимания на выражение гадливости на лице Рути. - Но я не обижаюсь. Я понимаю, что ты просто немного... того... не в себе... офонарела, так сказать... Получить та-а-акое предложение от человека, почти достигшего вершины... Моти тоже мог бы достичь таких же высот, если бы не был таким... э-э-э... скажем так - зарвавшимся идеалистом... Да-а-а... Зато мне повезло! Офелия... - мечтательно, как кот, зажмурился Тим и промурлыкал: - Она нам - повторяю! - не будет мешать. Кроме того... ты ведь и не знаешь - на неё запал твой Галь... Вот и..." - "Что-о?!! Что ты болтаешь! Галь - юный мальчик! А эта... ящерица... ему в матери годится! Если я что-то узнаю..." - "Ну, и что будет? В полицию заявишь? Да кто тебя будет слушать! Ведь нынче полиция - фактически одна из ветвей гвардии дубонов, а я - их куратор! - хвастливо заявил Тим, продолжая заглядывать Рути в глаза. - Со мной не шути!" - "А я с тобой ни шутить, ни просто общаться не собираюсь! - холодно отрезала Рути. - И оставь наших хевре в покое! Хватит их развращать!" - "Понимаешь, darling, они не хотят, чтобы я их оставил в покое, они не хотят со мною расставаться. Они не раз высказывались в том духе, что, мол, как было бы хорошо, если бы я был их daddy, как бы отлично мы зажили все вместе..."
   Рути молча, с выражением крайнего отвращения на лице, уставилась в экран, только бы не видеть этого крупного наглого лица. По телевизору показывали пустой двор ульпены, где училась её дочь, и Рути отвернулась, не зная, что ещё можно сделать, чтобы и не смотреть на экран, и не видеть ненавистного широкого лица. Тимми продолжал заливаться соловьём: "Ну, Рути, метука, я не сомневаюсь в твоём благоразумии: рано или поздно ты поймёшь, не можешь не понять... Всё очень просто: пусть Моти с дочуркой убираются отсюда куда хотят! Например, к своим фиолетовым дружкам! На жизнь им SATUM даст какое-то пособие: в конце концов, уж на почётную пенсию бывший главный разработчик Проекта заработал! А мы с тобой и с хевре поселимся тут, а то купим для нас гораздо лучший особняк! Прекрасную виллу, достойную и нас с тобой, и наших прекрасных, талантливых мальчиков!" Тим неожиданно попытался обнять Рути.
   Куда девались робость и мягкость!.. Рути с силой оттолкнула огромного увальня и угрожающе подняла руку для пощёчины: "Убирайся немедленно из нашего с Моти дома! И чтобы мы тебя тут больше не видели! А если ты ещё раз попробуешь ко мне пристать, я обращусь в полицию! Вон отсюда! Ну!!!" Тим, неприятно ухмыляясь, с причудливой смесью угодливости и наглости, попятился, сделав успокаивающий жест обеими руками: "Ухожу, ухожу, ухожу... Ну, и принцесса же ты, как я погляжу!.. Но к хевре я ведь всё равно буду приходить: ты не можешь запретить им принимать друзей! А насчёт полиции, я надеюсь, ты всё прекрасно поняла... Пугать меня полицией? Ха-ха-ха! Рути, darling! Ты сама не понимаешь своего счастья!"
   Рути отвернулась, демонстративно не глядя на Тимми, который, обескураженный нелюбезным приёмом, тихо, на цыпочках вышел из дома. Он успел почти вовремя. Машина Моти заворачивала на улицу. Моти был очень расстроен и даже взбешен после разговора с Арпадофелем и тем, что ему сказал присутствовавший при этом Зомембер, а поэтому не обратил внимания на знакомую мешкообразную фигуру, спешно трусившую через дорогу к своему "Мерсу".
   Когда Моти вошёл в салон, он не сразу увидел застывшую в кресле Рути, руки которой были бессильно опущены вдоль тела, лицо пылало от смеси ярости и стыда. Увидев вошедшего мужа, она встрепенулась и заголосила: "Беда, Мотеле, беда!" - "Я и сам знаю, что беда... Похоже, меня увольняют - и говорят открытым текстом, что это из-за Ширли... Что-то там у них в ульпене произошло, то ли Ширли кого-то избила, то ли..." - "Ширли избили! Наше счастье, что Арье встретил её с другими девочками, привёз их к себе... Говорит, чуть не у мусорного бака их нашёл, они там прятались... Он уж немного в порядок её привёл... Она же у нас такая слабенькая, впечатлительная!.." - "Ты что, не поняла, что я сказал? Меня увольняют... вернее, предложили самую низкую должность под началом Пительмана, даже не его, а его главного холуя Ликуктуса! Отвратный тип, я тебе скажу! Бенци тоже хорош!.. Даже не предупредил об этом..." - "Это ты не слушаешь, что я тебе говорю!" - "А что ты говоришь?" - опешил Моти. - "Зря мы отпустили нашу девочку снова туда! Там та-акое было, тут по телевизору говорили... Короче, закрыли ульпену и все религиозные школы Меирии... других-то там всё равно не было! Надо её обратно домой привезти и отдать в нормальный тихон... Может, увезти из Эрании - на Юг, или на Север, неважно, найти что-нибудь там..." - "Тогда уж лучше, сразу в Австралию - это уж наверняка Юг!.. И у меня будет достойная работа, и дочка - подальше от Доронов и антистримерства... И школа хорошая, и студия высокого уровня! Займётся анимациями, ей же очень нравится это дело - и забудет Доронов и фиолетовые дела..." - "Ой, в Австралию я бы не хотела... А что с мальчиками?" - "Не знаю..." - "ОК, поехали к Арье: она там... Я перед нею на колени встану..." - лепетала в отчаянии Рути, но Моти покачал головой: "Не поможет: ты плохо свою дочь знаешь!.." И они оба выскочили из дома.
   Не успели они отъехать от дома, как с другой стороны улицы появились их сыновья в полной боевой выкладке дубонов, следом за ними к калитке подошли две смазливенькие девчонки-близнецы, это были их подружки Смадар и Далья. Моти и Рути их уже не заметили.
   Накануне Арье привёз племянницу к себе домой. Он отвёл её в комнату, которую обычно занимал первенец Цвика. Ширли заверила дядю, что ей надо только отдохнуть после пережитого и переночевать тут, после чего она отсюда уйдёт, не будет их стеснять. Арье, конечно же, резко ответил: "Не говори глупостей! Мы же родные люди! Сначала тебе надо как следует в себя придти, окрепнуть, до этого я тебя просто никуда не отпущу!" Ширли не предупредила Арье и Тили, что она не хочет, вернее - боится встречи с родителями после того, что случилось в ульпене. Арье не успел толком поговорить с нею, а Тили только немного успокоила, и она уснула в комнате Цвики, которую тот до Турнира делил с Нахуми.
   Назавтра во время обеда Ширли услышала, как Арье кому-то по телефону описывает её приключения. "Арье, - тут же вскинулась Ширли, - ты кому это обо мне рассказываешь?" - "Ты знаешь... э-э-э... - замялся дядя. - Я просто обязан был это сделать... Ну..." - он густо покраснел. - "Ты сейчас звонил моим?" - звенящим голосом спросила Ширли. - "Э-э-э... В общем - да..." - "Я тебя просила об этом?! Просила? Да?! Ведь вы давно не общаетесь..." - "Я думал, ты сама хотела им позвонить, но не смогла дозвониться..." - "Я бы тебе сказала! Я не хочу идти домой! ПОНЯТНО?" - "Но почему, метука? - ласково спросила Тили, - мы с Арье думали, что как раз сейчас ты захочешь быть с ними - это же так естественно..." - "Нет!!! И не спрашивайте ничего!.." - "Но они сейчас приедут..." - "Значит, отсюда уйду я! - крикнула девочка, отодвигая тарелку и вскакивая из-за стола. - Я не могу и не хочу домой! Понимаете? Там братья могут появиться!" - "Ширли, метука, успокойся... - заговорила Тили. - Ничего плохого не случится... Ну... Мы скажем им, что ты поживёшь у нас, пока ситуация успокоится..." - "Да они же меня в Австралию хотят увезти! А теперь снова начнут настаивать и давить! Нет, ни за что! Я ухожу!.. Вам спасибо за всё, но... И вообще, мне надо быть с моими друзьями... Мне Ренана, кажется, говорила, где они сейчас..." - бормотала девочка, бросившись в комнату, где она ночевала, и захлопывая дверь. Она принялась лихорадочно переодеваться и собирать сумку. "Ширли, успокойся, может, они ещё не скоро... Хотя бы доешь..." - взывал к ней Арье через неплотно закрытую дверь. Ширли не отвечала.
   Арье в растерянности стоял у двери в комнату, которую он предоставил племяннице. Он только что позвонил Рути - через много лет отсутствия контакта с семьёй сестры! - и сказал, что их дочь у них в доме. Блохи в любую минуту заявятся, а девочка хочет уходить... И ведь уйдёт же! - упрямая!!! Что теперь делать!.. Что они с Тили скажут Блохам?..
   После слишком резкого разговора с дядей и тётей Ширли быстро собралась, но вдруг остановилась в нерешительности, села на кровать. Она снова явственно увидела сцены налёта дубонов на ульпену: их кошмарные, словно оловянные, лица, лицо Ренаны в момент, когда она, не помня себя, ударила дубона, напавшего на неё, пытавшегося... Ширли ощутила острое желание увидеть хоть одним глазком Ноама, и где-то на задворках сознания, как в тумане почему-то мелькнуло лицо Рувика, склонённое над гитарой... а потом всё заслонило растерянное лицо отца. Ширли тяжко вздохнула, не в силах разобраться в себе, кого она сильнее хочет видеть - отца или Ноама. По щеке скатилась слезинка. Она снова вздохнула, всхлипнула... Из-за двери слышались голоса Арье и Тили, упрашивавших её доесть. Ширли вежливо отказалась, поблагодарила их за всё - и больше не сказала ни слова...
   Было около 3-х пополудни, из окна в комнату сочился странный, тусклый свет. Впрочем, к этому они в Меирии уже привыкли. Ширли вспомнила последний разговор с отцом по пути в Меирию. Вдруг, как острой иглой, её пронзило: "Теперь, увидев, во что превратилась Меирия, они точно захотят отвезти меня в Австралию, захотят меня оградить от друзей, от Ноама!" Подумав о Ноаме и связав это с настойчивыми разговорами отца об Австралии, приняла решение. Все мысли и сомнения заслонила одна мысль: она должна немедленно, до их появления у Арье, бежать и спрятаться там, где родители достать её не смогут, и, конечно же, не смогут увезти ни в какую Австралию. Рассудок замолчал - и надолго. Ею двигало стремление увидеть Ноама и страх перед попыткой родителей увезти её в Австралию. И если для этого надо будет пойти пешком в Неве-Меирию, значит, она пойдёт туда пешком! На мгновенье мелькнула немножко фальшивая мысль: не стоит слишком злоупотреблять гостеприимством семьи Арье, они же должны ухаживать за больным дедушкой.
   С родителями ей вообще не хотелось объясняться, особенно после налёта в ульпене. Мысль об отце вызвала лёгкий укол совести, но она дала себе слово, что обязательно с ними свяжется, когда, наконец-то, встретится с Доронами и будет точно знать, что они, главное - Ноам, беседер.
   Ширли решительно поднялась, схватила брошенную в угол сумку, распахнула створки окна. Перегнувшись через окно, она посмотрела по сторонам и увидела, что на улице ни души, родители, скорей всего, ещё не добрались до Меирии. Со смесью изумления и ужаса она глядела с высоты второго этажа, во что превратилась улица и дома за какие-то сутки. Перед её глазами оказался тесный тупичок, подобие жутковатого завитка, погруженного в полумглу. Ширли созерцала зловещий пейзаж и вдруг заметила - картина медленно, но ощутимо меняется. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: изменения идут в такт с меняющимися звуковыми отрывками. Каждый новый пассаж как бы накладывает новый жуткий штрих на пейзаж. Ей даже удалось зрительно зафиксировать момент начала звучания очередного пассажа. Как бы качнулись в разные стороны дома, уныло сдвигаясь в непривычном беспорядке вдоль резко сузившейся и словно бы вздыбившейся тропки (совсем недавно широкой улицы, с густыми деревьями вдоль тротуаров по обе стороны), начали вспыхивать краткие ослепительно-белые вспышки, пронизывая окружающий пейзаж - они ничего не освещали, только слепили глаза, вызывая раздражающее слезотечение.
   Рядом с окном, по левую руку она увидела развесистое, почти без листьев, дерево и ухватилась за толстую ветку, очень кстати протянутую прямо к подоконнику. Она потом так и не могла объяснить даже себе, как ей удалось перебраться вместе с сумкой по этой ветке к развилке дерева, а потом спуститься с него, основательно исколовшись и исцарапавшись. Долго ещё всё происходящее с нею ей казалось каким-то диковинным сном. Как бы то ни было, она оказалась на сухой земле... вернее, на чём-то бугристом, только отдалённо напоминавшем сухую землю, по непонятной причине лишённую знакомого тёплого, терпкого запаха. Ширли недосуг было вглядываться, внюхиваться, а тем более - задумываться, она поднялась на ноги и огляделась вокруг. Где-то на краешке сознания продолжала биться мысль о Доронах, о Ренане, но главное - о Ноаме.
  
   Вечеринка в доме Блохов
   Едва успели Моти и Рути выйти из дома и сесть в машину, как с другой стороны к дому подошли сыновья со своими подругами, Смадар и Дальей.
   Родители не знали о затее сыновей устроить дома светский приём, на который пригласили, естественно, Тимми Пительмана, главаря дубонов Кошеля Шибушича сотоварищи, конечно же, кое-кого из бывших школьных приятелей. Были приглашены и Миней Зомембер с Кобой Арпадофелем, а - гвоздём программы! - Ад-Малек с Куку Бакбукини. Хотели пригласить хаверим штилей, прогремевших на всю Арцену своими подвигами во дворе меирийской ульпены и в её общежитии. Но те (и прежде всего Антон) приходили в себя после неожиданного отпора, полученного от фиолетовых девчонок. Квуцу (группу), причастную к нашумевшему подвигу с Сареле, боссы-кураторы "Дабура" решили укрыть от общественности в одном из закрытых и привилегированных домов отдыха.
   Они зашли в пустой дом и первым делом все четверо выкурили по паре духовитых сигарет, после чего занялись наведением порядка - в их понимании. Первым делом, борясь с привычным головокружением, они поволокли в густые заросли у ограды пианино, на котором когда-то мама учила младшую сестру играть и до последнего времени занималась с учениками. По дороге они ухитрились уронить пианино, и дека раскололась. Смадар и Далья принялись дёргать за струны, по-детски радуясь жалобному звучанию, потом поиграли с молоточками, ударяя ими по струнам. Парни присоединились к играм девиц - они обрывали струны, выдёргивали молоточки, а там и добрались до клавиш. Таким образом дорогой инструмент вскоре был раскурочен и превратился в груду обломков. Только тогда сыновья Рути Блох, считавшейся в своё время одной из способных учениц музыкального колледжа, удивлённо и не без страха тупо уставились на дело рук своих. Постояв несколько минут над раскуроченным маминым пианино, они качнули головами, на лица их неожиданно набежал слабый румянец то ли стыда, то ли смутного страха за содеянное. Наконец, они вдвоём затолкали обломки пианино поглубже в заросли, пробурчав: "Всё равно оно больше никому не понадобится... в эпоху силонокулла..." - и пошли в дом. Какое-то время их ещё мучила неловкость, но бурные ласки подруг заставили их забыть обо всём.
   Пора было организовать на лужайке долгоиграющий мангал, и Галь смекнул, что деревянные части пианино могут оказаться очень даже кстати. Он послал брата за высококачественным углем, сам же устроился в удобном кресле напротив телевизора, бросив девушек на уборку первого этажа дома, прежде всего - салона и мирпесета. Он отрывался от захватывающего сериала только для того, чтобы лишний раз прикрикнуть на подруг, если ему казалось, что они не проявляют должного рвения в наведении лоска и блеска.
   Гай явился в сопровождении Тимми, который помог ему достать высокосортного угля для мангала, и принялся перетаскивать его в контейнер. Потом близнецы с помощью всё того же Тимми занялись усилительной техникой. Подруги кружили по салону, расставляя низенькие столики, а на них множество бутылок и бутылочек всевозможных форм и размеров, вазочки и тарелочки с фруктами, сандвичами и прочими традиционными лёгкими закусками. "Йалла, девушки, марш в сад, займитесь жарким! - рявкнул Галь: - Оно у нас нынче готовится на натуральных углях. Идея заимствована у фиолетовых, право же, не слабая идея. По бедности и исконному убожеству своему, но - не слабо!"
   "Нет, так жить невозможно! - всё время ворчал Гай. - Нам нужно снять или купить себе большой особняк, чтобы устраивать торжественные приёмы в истинно элитарном духе. В таком крохотном коттедже уважающему себя элитарию негде развернуться..." - "Daddy это убожество - смешно сказать! - виллой называет! - подхватил Галь со смешком. - Конечно, для них, - учитывая их тяжёлое детство и юность, - это чуть ли не дворец. Да и нашу придурковатую сестрицу это устроит. Но мы-то с тобой нынче слишком важные персоны в гвардии дубонов, чтобы довольствоваться этой халупой..." - "Ты прав, брат!" - "Как всегда! Погоди, дай только развернуться! Это только один из этапов угишотрии, надеюсь, не последний! Дай "Цедефошрии" добраться до Шалема - тогда у нас с тобой всё будет!.." - пообещал Галь.
   Наконец, всё готово к приёму гостей. На самом почётном месте (где ещё утром стояло пианино) в углу салона стоит новенький блестящий силонофон, вернее его часть, доступная созерцанию непосвящённых, а за бледно-голубой занавеской, - согласно традиции - ботлофон.
   Неожиданно у Тима в кармане зазвонил та-фон. Закончив тихий разговор, он сказал близнецам: "Sorry, fellows, срочный вызов... Вы уж тут без меня. Если что, call, и я тут же подскочу... Но, надеюсь, неожиданностей быть не должно"? - и он тихо вышел из дома.
   Молодёжь осталась одна. По салону, гремя одеждами, которые они незаметно успели на себя натянуть, порхали Смадар и Далья. На одеяниях сестриц стоит остановиться особо. Это были хламиды неведомого покроя, точнее, конструкции - затейливая помесь широченного шарфа, японского кимоно и рыцарской кольчуги. Из-за обилия всевозможных позвякивающих колокольчиков, согласно новой моде, тут и там раскиданных по их от природы симпатичным мордашкам, и густо наложенного грима трудно было увидеть их лица.
   Девушки достали длинные сигареты и, присев на подлокотники кресел, закурили. По салону поплыл сладкий до приторности дымок. Девушки имели видок, будто их долго и нудно томили в большой жаркой печи: личики под немного пузырящимся и слегка "поплывшим" гримом раскраснелись и излучали ярко-красное сияние. "Уф-ф, жарко!" - сказала Смадар и, скинув своё одеяние, живописно обволакивающее её гибкое тело, осталась в чём-то, напоминающем купальник-бикини. Далья тут же последовала её примеру...
   Вот-вот должны были подойти гости... Близнецы сидели в напряжённом ожидании. На коленях Галя уютно устроилась Смадар, на коленях Гая - Далья. Девицы ни за что не желали проникнуться важностью момента и заботами своих кавалеров, до того им было хорошо и уютно с ними.
   Внезапно раздались тревожно-вкрадчивые позывные та-фона Галя: это был Кошель Шибушич. В своей традиционной неуклюжей манере он извинился, что не может придти на приём, после чего неожиданно сменил тон и приказал: "Вы тоже... э-э-э... отменяете ваш приём и... выходите на задание. Немедленно собрать оба отряда и идти с обыском в семьи братьев Магидович..." - "Ой..." - только и смог охнуть Галь. - "А что? Есть проблемы?" - "Да нет... - сначала нерешительно, потом громко рявкнул: - Никак нет, командир! Я... Мы с братом готовы!" - он резко встал, стряхнув подругу с колен, и поманил брата, который последовал за ним. Не оглядываясь на девчонок, оторопевших от такой неожиданной перемены в программе, настроении и поведении кавалеров. Не говоря ни слова, не тратя времени на объяснения, братья, быстро, по-военному, приведя себя в порядок, вышли из дому.
   Оставшиеся одни в доме, девушки растерялись на считанные минуты, после чего пожали плечами, схватили с одного из низеньких столиков по сандвичу, запихнули в рот, налили себе по стакану вина: "У нас приём - вот мы и принимаем..." После чего затеяли в густых зарослях тенистого садика вокруг коттеджа весёлые игры, откуда на весь квартал разносились их радостные вопли и визг.
   В дверях возникли Ад-Малек с Куку Бакбукини. Их несказанно изумило отсутствие подобающей встречи. Их, всемирно известных и популярных, великих и наизвёзднейших виртуозов не только не встречают толпы восторженных поклонников - их вообще никто не встречает! Поначалу они впали в ярость и хотели было покинуть негостеприимную обитель невежд, возомнивших себя элитариями и непонятно по какой причине превозносимых обитателями престижных кварталов Эрании. Но потом сменили гнев на милость, решив припомнить братишкам Блох этот эпизод, когда предоставится удобный случай. А пока лучше всего на этой так называемой вилле чувствовать себя, как дома. "Что?! Вот эту жалкую халупу сопляки именуют виллой? - гулко расхохотался Ад-Малек. - В Аувен-Мирмии у каждого игрока в шеш-беш такие виллы!"
   Куку уселся за занавеской, у ботлофона, украсившего салон семейства Блох вместо материнского пианино, и почти весь вечер просидел там. Он окружил себя большим количеством бутылок всевозможных сортов пива, живописно раскидав их вокруг своего кресла. Опорожнив одну и небрежно отбросив её в сторону, он прикладывался к другой. Скоро всё окружающее приобрело в его глазах расплывчатые очертания, а выбиваемые им пронзительные импровизации взбудоражили весь квартал и почему-то вызывали у невольных слушателей мысли о конце света. Парик его съехал набок. Свет, струившийся с яркой красивой люстры, при каждом встряхивании головы игривыми бликами отражался от его потной лысины. А если бы и вправду состоялся торжественный приём!.. В затуманенном мозгу Куку лениво заплескалась мыслишка, что неплохо хотя бы изредка крепить парик к голому черепу липучками...
   Ад-Малек задумчиво обходил двухэтажный коттедж семейства Блох, заглядывая во все уголки. Он не уделил никакого внимания маленькому саду вокруг особняка и даже не заметил, что из зарослей на него с восторженным любопытством взирали 2 пары светло-карих блестящих глаз затаившихся там девиц, прекративших свою задорную возню. Он деловито обошёл салон, внимательно пригляделся к накрытым низким столикам, после чего залез в холодильник и начал придирчиво изучать лежащие там закуски, которые полагалось подавать на стол холодными. Кое-что он продегустировал тут же, у открытого холодильника, не ожидая общего сбора. Брезгливо рыгнув, он достал из таинственных карманов своего необъятного плаща переносной кальян, заправил его, разлёгся на широкой тахте в салоне и закурил. Сладковатый дымок поплыл по салону. Затем пододвинул силонофон поближе к тахте.
   Воистину, Ад-Малек был великим исполнителем: возлежа на тахте и наслаждаясь кальяном, он одновременно извлекал из своего детища потрясающие, космической мощи, звуки. Чем более густые клубы дыма заволакивали салон, тем проникновенней звучали исполняемые им пассажи...
   Услышав вкрадчивые, заползающие в самое нутро, звуки силонофона, которые перемежались окончательно растерявшим остатки ритмического рисунка громом ботлофона, девушки выбрались из зарослей и бочком пробрались в комнату братьев, где приняли более приличный вид, облачившись в свои нежно погромыхивающие одежды. А тут начали подтягиваться и приятели близнецов Блох.
   Прибыли самые уважаемые гости Коба Арпадофель и Миней Зомембер. Они принесли стенам дома - по случаю отсутствия хозяев! - извинение за опоздание, отговорившись важными делами, связанными с некими проблемами, возникшими на Центропульте. Что это за проблемы, им некому было растолковывать, да и незачем. Стало ясно: по той же причине не пришли и прочие высокопоставленные приглашённые.
   Девушки, сочтя себя за хозяек, усадили дорогих гостей в самые мягкие и удобные кресла, предложили самый лучший коньяк и закуски. После получаса светской беседы под гром силонокулла, Арпадофель и Зомембер перебрались на мирпесет, чтобы побеседовать в спокойной обстановке и предоставить молодёжи полную свободу действий и самовыражения под эгидой великих виртуозов. Главной же причиной были проблемы, с которыми они успели столкнуться с момента запуска "Цедефошрии", и о которых молодёжи, а также великим виртуозам раньше времени знать было необязательно.
   Зомембер и Арпадофель устроились с комфортом. Они попивали коньяк из бара Моти, закусывая изысками, и неспешно беседовали. "Я всё-таки настаиваю: непременно послать людей в Юд-Гимель и всю эту антистримерскую мафию непременно разыскать! И девчонку!" - Арпадофель явно не впервые возвращался к этому разговору. Зомембер пригубил коньяк и, отставив руку с рюмкой, заметил: "Нам известно, что она пропала сразу же после событий в ульпене - и это всё..." - "Она - носительница силонокулл-синдрома, и это у неё проявилось очень давно". - "Да, я знаю - близнецы рассказывали..." - "Мы должны выявить всех носителей силонокулл-синдрома в Арцене. Синдром прогрессирует, усугубляясь с течением времени. Хуже всего, что это проявляется и у потомственных элитариев!.." - "Ну, Блохи отнюдь не из таковых. Ты бы знал, откуда я поднял гениального Блоха! Его жена и вовсе из фиолетовых!.. Её родные, с которыми Моти несколько лет назад порвал всякие отношения, проживают в Юд-Гимеле, а племянники - те самые..." - заметил Миней. Арпадофель, казалось, не обратил внимания на слова Минея и продолжал: "Параллельно надо заняться фиолетовыми, с рождения отравленными шофаром и ихней мракобесной музыкой!" - "Так для этого мы и начали процесс ораковения. Попутная (если не главная!) цель ораковения - выдавить фиолетовых из Меирии. В ходе покидания ими своих домов... считай - они у нас в руках, опустошённые и деморализованные! Мы с фанфаризаторами Тимми всё это основательно обсудили! - рассказывал Кобе Миней и, не дав вставить слова, мечтательно закончил: - Окончательно очистив Меирию от фиолетовых, мы сможем начать обратный процесс. Это будет поистине мирмейская жемчужина, которую не стыдно будет вернуть в руки благородных кланов Набзи и Аль-Тарейфа! - с этими словами Зомембер разлил коньяк по стопкам: - Выпьем за чистую от мракобесия Арцену!"
   После непродолжительной паузы Миней заговорил: "Но в ходе ораковения мы заметили, что где-то в Меирии есть такая, скажем... "чёрная дыра", почему-то ораковению не поддающаяся. Что там происходит, нам никак не удаётся узнать - нет доступа!" - "Может, сбой программы, или баг? А может, некий вирус, который вокруг некоторых... э-э-э... узлов запутывает, перекручивает витки?.." - грозно вопросил Арпадофель. - "Ну, что ты! Тимми разработал отличный антивирусный блок "Hi-Buy"!" - "А "чёрная дыра" всё-таки образовалась! И меня ввести в курс дела не сочли нужным! Кто я вам? Главный Фанфаролог и гендиректор фирмы SATUM - или какой-то администратор по общим и конкретным вопросам дурацкой "Лулиании"?" - лицо Арпадофеля раздулось вширь и на щеках вспыхнуло характерное багровое пламя, левый глаз завращался, выстреливая каскадами желтовато-гнойных лучей. Миней вспыхнул, его взгляд остекленел на мгновенье, голос обрёл былую жёсткость, когда он чётко произнёс: "Адони Главный Фанфаролог, я нисколько не умаляю ваших достоинств, но вы не хуже меня знаете: мы с вами, как нитка с иголкой. Врозь ничего не сварганим! Только вместе! Поэтому позвольте мне, вашему первому советнику, имеющему большой опыт в руководстве, делать то и с теми людьми, что и с которыми я посчитаю нужным! От распределения фондов и прочего, причитающегося всему фанфарологическому корпусу, вас никто не отстраняет. Но технику... оставьте тем, кто в ней более компетентен!"
   Арпадофель ещё несколько секунд пострелял левым глазом и, откинувшись в кресле, успокоился. Миней с удовлетворением кивнул пару раз, ухмыльнулся и продолжил: "Фанфаризаторы занимаются этим вопросом, не покладая рук. Я, по правде говоря, опасаюсь, что в результате их чрезмерного энтузиазма витки в ходе ораковения по всей Меирии, а не только в отдельных узлах, так перепутаются, что будет не распутать в нужный момент. Не увлеклись бы принудительным колпакованием, на котором вы с Тимми настаивали, сразу же схватились бы, обнаружили бы эти, как ты назвал, антистримерские узлы. Распутать такой клубок под силу только специалистам уровня Блоха. Но мы же его отстранили, решили - больше он не нужен!.. А теперь он и вовсе вышел из игры и из-под контроля..." - "В конце концов, всё не так плохо! Юд-Гимель, как я понял из твоего рассказа, уже начал превращаться в запутанный клубок витков "Цедефошрии" - и тем запутанней, чем больше они сопротивляются. Действие равно противодействию!" - Коба снова скроил гримасу, условно обозначающую улыбку. Миней воскликнул раздражённо: "Что хорошего! Нам не нужна путаница, с которой мы не в состоянии справиться и даже не можем контролировать! Вот если бы нам удалось подключить к этому того же Блоха или... Дорона, пожалуй, можно бы... Дорон у нас в руках, но категорически не желает сотрудничать, и ничем его не проймёшь. А ведь где-то в Меирии затерялись его дети... и девчонка Блоха... - Миней снова помолчал и вернулся к больному для себя вопросу: - Жаль!.. Моти мог бы быть нашим сторонником, он всех фанфаризаторов Тимми, вместе взятых, за пояс заткнёт! А мы его отстранили..." - "Потому что на этом настаивал Тимми!" - "У сына моего дружка молодости свой личный интерес, и он взял с меня слово, что, как только отпадёт в умном Моти надобность, надо будет его закоротить. А тут ещё ты со своей неприязнью к парню... Кто же предвидел новые сложности, что он ещё может понадобиться!.. Тим - наш человек, но по своим способностям... э-э-э... Он способен откапывать нужные ему идеи, иногда в совершенно сыром виде, и нужных, преданных людей, с которыми умеет работать! Но на Турнире он... фашланулся (от фашла - промах, провал)! Так сказать - перебдел! Зачем ему понадобилось запускать программу zalal-kol в первом отделении? Публика могла что-то заподозрить!.." - "Ну и что! - свирепо прошипел Арпадофель. - Дело-то сделано! Где теперь эти ансамбли, которые ему удалось так грубо, по твоему мнению, вывести из игры? А-а-а?!! Исчезли, растворились... И очень хорошо! На поверхности - только та культура, которая нам нужна. Народ с восторгом принял нашу струю - спасибо многовитковой ракушке!" Миней в замешательстве замолк, только подумал про себя: "Ну, вот, хлебом не корми - дай профанфарировать какой-нибудь спич! Идея-то Моти... Но где-то он прав: пипл и вправду всё схавал..." Помолчав, по-стариковски пожевав губами, он упрямо проговорил, уставившись в пол: "Жаль, что Тимми не удалось справиться с шофаром, пришлось прибегнуть к прямому запрету..." - "Так это ж и хорошо! Власть только тогда настоящая власть, когда она обладает явной силой, лучше всего проявляемая через запрет!" Миней, словно не слыша Арпадофеля, продолжал: "Вот только сейчас что-то эффективное наклёвывается - спасибо Ад-Малеку... - и Миней подбородком указал на огромную квадратную спину силонофониста, почти заслонившую резвящуюся вокруг молодёжь. - Тим рассказывал, какой мощнейший пассаж он изобрёл!.. Я верю - он поможет против шофара..." - "Да, про взбрыньк я наслышан!" - "Но его можно будет применить, только когда очистим место от фиолетовых. Это очень опасный... скажем корректней - проблематичный пассаж! Зачем нам человеческие жертвы, а главное - разговоры о них..." - "Наше дело предупредить. Знаешь же: кто не спрятался, мы не виноваты!" - и Коба густо захохотал. - "Может быть, но... Этот пассаж излучает целый каскад обертонов и может вызвать сильнейшие завихрения. Это я упрощённо излагаю, без излишней зауми. Его задача - вычистить из зоны колпакования всё лишнее. Меирия у нас... так сказать, полигон - такова глобальная идея Тимми!" - гордо произнёс Миней. - "Да, Тимми у нас молодец! Таких верных и преданных делу - где ещё найдёшь?" - "Да, этого у него не отнять... - Миней помолчал и вернулся к тому, с чего начал: - Но мне не даёт покоя возникшая проблема... Может, в самом начале ораковения не очень аккуратно свернули несколько витков, вот и вкралась ошибка... Кстати, Левин, которому я в своё время зарубил идею виртуальных звуковых зеркал и линз, тоже способен распутать этот клубок... Его держат где-то в Шестом отделении, исследуют синдром. Как бы не переусердствовали! Надо поговорить с Тимом: Левин нам может пригодиться", - вздохнул Миней. "А я настаиваю: нам необходимо выявить и выловить всех носителей силонокулл-синдрома и - в Шестое отделение. Если мы их не изолируем, как мы внедрим азы фанфарологии?.. Как мы сделаем всех-всех-всех счастливыми?!" - не слушая доводов Зомембера, гудел своё Арпадофель, стараясь, чтобы его не слышала резвящаяся молодёжь.
   Миней сквозь очки поглядывал на молодёжь и тихо бормотал: "Ну, эти уже донельзя счастливы! Расковались до предела!" - "Но ты мне не ответил на моё предложение..." - упрямо гудел Коба. - "Расширить Шестое отделение, увеличив число специальных палат - это я четырьмя руками "ЗА": феномен нужно исследовать. Действуй, Главный Фанфаролог! Если нужна моя помощь, я всегда к твоим услугам!"
   Они начали следующую бутылку коньяка. Миней заговорил о Моти: "Мы не знаем, что случилось с Блохом..." - "Теперь ты видишь, что я оказался прав - он недостоин нашего доверия! Зато сыновей вырастил! - Коба, качнув головой, патетически воскликнул: - Что ж, мы люди порядочные! Ту премию, что ему причиталась бы, если бы... э-э-э... выплатим... его сыновьям. Как если бы с daddy-изобретателем что-то, не дай ихний Б-г, случилось. Это только справедливо!" - "Точно! А сейчас, Коба, оставим дела! Давай лучше выпьем! У Блоха в погребах хороший коньяк. Понимает в этом толк, тембель! Налегай!" Некоторое время они налегали на коньяк, по-хозяйски извлечённый ими из бара, упрятанного в стену салона, обмениваясь негромкими замечаниями по поводу того или иного сорта коньяка и передавая друг другу закуски. Зомембер заглядывал в салон, потом немного смущённо на Арпадофеля. Тот по-своему понял его смущение, заметив: "Молодость на то и даётся, чтобы познать себя до конца. А это невозможно без полного и безусловного освобождения от всех и всяческих пут и ограничений. Я за безграничную раскованность! Эх, был бы я помоложе! Что, думаешь, мне бы в этой весёлой хавуре места не нашлось?" Миней прищурился и незаметно окинул взглядом сдобненького Арпадофеля, искоса глянул на его пронзительные направленные в разные стороны глаза: один сверкал молочно-белым прожектором, блуждая туда-сюда, другой, похожий на оловянную пуговицу, вперился в самого Минея. Он ничего не сказал, но про себя подумал: "Как знать, может, Арпадофель на самом деле чувствует лучше нас всех веяния молодёжной моды, её вектор и то, как этот вектор развернуть в сторону нашей струи. Этим fellows унитазификация современной эстетики, если правильно подобрать темп её внедрения в массы, не может не нравиться. А гениальная идея Фанфарирующего Золотого Гальюна! Эти тенденции у современной раскованной молодёжи Коба и прочувствовал..."
  
   Дубоны у Магидовичей
   Моти и Рути доехали до перекрёстка, за которым начиналась Меирия. Их сразу же неприятно поразил зловеще-унылый гнойный полусумрак, повисший над новым микрорайоном Эрании. Рути проворчала: "Это в таком унылом закопчённом месте хочет жить наша девочка? Я её не понимаю..." - "Но откуда здесь такой смог? - недоумевал Моти, увлекая Рути в сторону неожиданно вздыбившейся улицы, которая по идее должна была вести к дому Магидовичей. - Я не узнаю мест, не узнаю улиц... Это очень нездоровое место... Что они сделали! Конечно, мы должны забрать нашу дочь отсюда... А если она не хочет жить дома, значит, нет выхода - надо отправить её к Яэль в Австралию... Я постараюсь её уговорить... Да и мне тут больше нечего делать..." - с горечью прибавил он, не глядя на жену.
   Арье пригласил Блохов в салон, усадил на диван, угостил, пообещав, что "позже будет горячий ужин - когда дадут "вечерний электрический паёк"", - чем поверг Блохов чуть не в шок. Но про Ширли почему-то не сказал ни слова, только мямлил, не глядя сестре в глаза. Моти и Рути молча, с неотчётливым страхом ждали, когда он приведёт дочку или хотя бы заговорит о ней. Но, пробормотав извинения, он вышел из салона. Рути тоже молчала, но про себя упрекала брата, что он не вызвал её в тот же день, а позвонил только назавтра. Хотя он ей сказал, что не было связи, она успела об этом забыть.
   Моти робко сгорбился на краешке стула. В его позе ощущались смесь неловкости, вызванной вынужденным пребыванием в доме одного из Магидовичей, с которыми он много лет назад поссорился, с напряжением, чрезмерным даже для этих беспокойных, сумасшедших дней. Он вполголоса бормотал: "Что с дочкой?.. Где она?.. Её что, били?.. Но за что?.." - "Ты же знаешь, что это случилось в их распрекрасной школе, куда ты же её и отвёз..." - резко прошипела Рути. - "Но как такое могло произойти в школе!?" - "В моё время ничего подобного не было!.. Не отпустили бы мы её из дома, ничего бы не было... Почему я не настояла..." - всхлипнула Рути. - "Что мы могли сделать - это её выбор! Забыла, как она настаивала? Она почему-то считает, что там ей гораздо лучше, спокойней и безопасней... с друзьями, а не с папой и мамой..." - "Главное - не с братьями-дубонами... - пробормотала Рути с горечью. - Особенно после Турнира..." - "Да, всё совпало: и у меня на работе всё рушится, ещё и не знаем, что с нашей девочкой... Поэтому мне и пришла в голову Австралия... якорёк спасения для нас всех... - и внезапно после небольшой паузы: - Бенци ещё не нашли?" - "Похоже, что нет, - мрачно ответила жена. - Сейчас меня волнуют мои дети, а не чужой папа..."
   Рути рассеянно оглядывала салон в доме брата, и почему-то ей вспомнилось...
   Когда Ширли случайно познакомилась с семьёй Дорон и подружилась с детьми Нехамы, Рути часто вспоминала подругу детства, втайне сожалея о прерванном общении. А недавно Рути неожиданно узнала о влюблённости дочки в её старшего сына. Она не раз пыталась сравнить влияние детей её подруги детства на Ширли, с влиянием, которое на Галя и Гая оказывал постоянно крутившийся у них в доме приторно-жирный Пительман. Мало того, что он ей покоя не давал, а Моти никак не решался показать ему, где у них в доме выход, но - и это страшнее всего! - он ещё и совершенно испортил мальчиков. Только подумать! - он свёл их с этим жутким мирмеем Ад-Малеком!.. Мотеле говорил, что он теперь Аль-Тарейфа (ну, и имечко!), от него и наркотики, и чёрт знает, что ещё...
   Рути с трудом, но всё же пришлось смириться с тем, что у её сыновей с 15 лет, если не раньше, сложились слишком вольные, конечно же, взрослые, отношения со школьными подругами-элитарочками. Впрочем, мальчишки не стеснялись им с отцом очень прозрачно на это намекать - и какие у них при этом были лица! Моти, вспоминая свою бурную юность, реагировал на это гораздо спокойней, хотя ничего не говорил жене.
   Но уж о торговле наркотиками в туалете тихона им с Моти директор доложил совершенно официально - ведь тогда даже встал вопрос об их исключении. Да, никуда не денешься: Тим им очень помог. Как, впрочем, и в случае скандальной драки с ровесниками возле меирийской йешиват-тихон несколько лет назад.
   Конечно, это всё началось ещё до отъезда в Австралию. Но по возвращении в семье началась совсем другая жизнь, как, впрочем,и в Эрании. Подруги сыновей появлялись у них в доме без предупреждения, оставались на ночь. Это нарушало их личный покой, но они с Моти ничего поделать не могли: какое они имеют право запрещать почти взрослым сыновьям общение с друзьями и подругами. Ведь так принято в элитарных семьях, от которых Блохи не хотели отставать.
   Чаще прочих появлялись девочки-двойняшки Смадар и Далья, дочери одной не самой элитарной семейки из Эрании-Бет. Их они с Моти несколько раз видели по утрам сидящими в салоне в лёгких халатиках-мини, наброшенных прямо на голое тело. Эти смазливенькие девицы (если бы не толстый слой косметики на личиках, не мертвенно-зелёная губная помада и такой же лак на ногтях, не волосы, напоминавшие павлиньи хвосты) совершенно не стеснялись ни её, ни Моти. К этому Рути не могла привыкнуть, не могла спокойно об этом думать.
   Она густо покраснела, украдкой глянув на Моти, словно бы застеснявшись, что он прочитал её мысли.
   Ширли... О, их подросшая девочка - это совсем другое дело, пожалуй, принципиально другой полюс. Но настали времена, когда столь тесное общение девушки из семьи элитариев с семьёй Дорон уже считается куда как более предосудительным, чем наркотики и нестандартные отношения полов. А она ещё и учится в ульпене, которую (как только что передавали по телевизору) власти Эрании сочли нужным закрыть - да ещё с таким громким скандалом. Как оказалось, именно поэтому девочка скрывается в доме её брата. Ну, может, это и к лучшему, что закрыли: тогда ей ничего не останется, как вернуться домой, и Мотеле не придётся переживать за дочку... А может, и правда - в Австралию? Тогда хотя бы этот вонючий мешок не будет им докучать. Ведь, если смотреть правде в глаза, для дочки не самое безопасное - жить дома, куда братья-дубоны вваливаются без предупреждения в любое время суток ... да и Тумбель тоже... Однако, красноречивое имя придумала этому типу дочка!..
   Рути решила не думать об этом. После стольких лет разлуки увидевшись с братом, она вдруг почувствовала, как все эти годы скучала и тосковала по родным и близким ей людям... Она виновато оглядывала салон в доме брата, многочисленные полочки, уставленные оригинальной и затейливой керамикой, которую любовно собирала его жена Тили. Рути бросила на мужа быстрый виноватый взгляд - и опустила глаза...
   Вошёл Арье и сказал: вот-вот будет подан ужин. Но о Ширли - снова ни слова. Вошёл Амихай, поздоровался, почти не глядя на Моти, но и он о Ширли - ни слова. Рути с Моти переглянулись. Амихай, глянув на Моти с опаской, спросил: "Рути, а к папе ты не хочешь зайти?" - "С Ширли всё в порядке... не волнуйтесь..." - добавил Арье, отводя глаза. "Мы ещё не говорили тебе - папа очень болен, - проговорил Амихай. - Он и тебя вспоминал, и... не только тебя..." - "А... кого ещё?" - холодея, спросила Рути слабым голосом. - "Он вдруг вспомнил своих умерших близнецов, почему-то говорил о них, как о... живых... - голос Амихая прервался. - Мама очень плакала..." - "Хорошо, что моя Тили была рядом, маму отправила отдохнуть, и мама не слышала, что он ещё сказал. А он... - Арье напряжённо сглотнул и с трудом продолжал: - говорил, что не надо было... им менять имена на... Галь и Гай..." Арье, покраснев до корней рыжих волос, отвернулся, издав сдавленный звук.
   Рути с ужасом посмотрела на Арье, перевела взор на Амихая и вскрикнула: "Отведите меня к нему! Моти, посиди тут, подожди - может, Ширли войдёт... Я попрошу у папы прощения за всё... Какие же мы с тобой... негодяи!" - и она, всхлипывая, стремительно бросилась из комнаты. Моти остался сидеть, невидяще глядя в пространство. Он вдруг вспомнил выступление на Турнире племянников Рути и подумал, что за то время, что они тут сидят, ни самих мальчиков не видно, ни голосов их не слышно. Арье и Амихай тоже ни словом не упомянули о них. Когда Рути спросила о Цвике, Арье прикинулся, что не слышит вопроса. Впрочем, и о Ширли он толком ничего не говорит, хотя они специально приехали за нею. Моти никак не мог отделаться от недобрых мыслей и предчувствий. Вошла Тили и пригласила его ужинать. Бросив на неё нерешительный взгляд, он вышел из салона.
   Два средних сына и 4-летняя дочка Арье сидели посреди салона и сосредоточенно строили из лего, не обращая внимания на настойчивые призывы отца. Тили, как всегда в последние недели по вечерам, была внизу и ухаживала за больным свёкром.
   Рути только что вернулась от отца, отказалась от предложенного ей ужина. Моти рассказал ей о разговоре с Арье и Амихаем. Он и так мог догадаться, что девчонка сбежала из дома Магидовичей, упрямо стремясь к своим друзьям, а может, уже и встретилась с ними. Моти понимал, что теперь с этим ничего не поделать: разве не почти так же Рути, девушка из строгой религиозной семьи, оставила свою семью и связала жизнь с ним, светским парнем? И это мягкая, слабохарактерная Рути! Что тогда говорить о Ширли! - она-то посильнее оказалась! Значит, до встречи с дочерью об Австралии придётся забыть... Оба молча сидели в комнате, где, как им казалось, ещё витал дух их непокорной дочери, и не знали, что делать. Домой возвращаться тоже не хотелось... Вдруг они услышали: что-то необычное, пугающее происходит в салоне.
   Входная дверь с резким стуком распахнулась, и между детьми прямо по их кубикам через салон протопало несколько здоровенных, накачанных парней в форме цвета мокрого, смешанного с нефтью, асфальта. Арье не сразу смекнул, что к ним в гости нежданно пожаловали памятные ещё по Турниру дубоны. Хрупкая постройка, над которой дети старательно трудились весь вечер, разлетелась по всему салону, а какие-то детали и вовсе были раздавлены, что вызвало громкий рёв малышки.
   Услышав шум, Моти выскочил из комнаты и тут же налетел на Арье, в оторопи застывшего в дверях комнаты. По веснушчатому, медленно бледнеющему лицу Арье, по полуоткрытому рту, по беспомощно опущенным рукам вдоль полуобернувшейся в сторону салона фигуры сразу было видно - он ещё не понял, что на самом деле надвигается на него. Больше всего Арье опасался, как бы не услышал снизу больной отец топота дубонов на лестнице, в квартире, а главное - плача малышки Сигалит. Он-то ожидал прихода Тили: ей всегда удавалось быстро и без проблем уложить детей. Но вместо Тили в дом неожиданно ворвались жуткие незванные гости - это кого хочешь ошеломит!..
   Было ясно - это напрямую связано с выступлением группы "Типуль Нимрац" на Турнире, с участием в этом их с Амихаем первенцев, Цвики и Нахуми. А Цвика ещё и солировал на угаве!.. Потом... дубоны у их столика, дубинки, попытка схватить мальчишек, то, как отцы бросились на защиту сыновей - явное сопротивление властям! Арест друзей, Бенци Дорона. Конечно, Цвика с Нахуми и их друзья теперь вынуждены скрываться! Но вот... за мальчиками пришли - естественно, без предупреждения... Собственно, этого следовало ожидать...
   Арье с ужасом и стыдом увидел, что ворвавшимися дубонами командует его племянник Галь, и со слабой радостью подумал: Ширли очень вовремя покинула его дом - и правильно сделала! О взаимоотношениях близнецов и Ширли он уже был наслышан. О сестре с мужем в его доме он не успел подумать...
   Дубоны разбрелись по салону, по-хозяйски шаря по всем углам, по многочисленным полочкам, распахивая дверцы шкафчиков, сбрасывая детские книжки и игрушки с полок и небрежно топча их. Они совершенно не обращали внимания на плач девочки и робкое замечание хозяина дома: "А поаккуратней нельзя? Это всё-таки дети!" Арье не сразу догадался возмутиться этим неожиданным вторжением.
   В то же самое время за стенкой у брата Амихая творилось почти то же самое, но сейчас за отчаянным плачем Сигалит Арье не слышал шума в доме брата, да и не до того ему было.
   Высунувшись в салон, Моти переводил ошеломлённый взгляд с одного дубона на другого. Вдруг он с ужасом увидел то, что сразу заметил Арье: ворвавшимися дубонами командует не кто иной, как его сын Галь, отличающийся от брата-близнеца более мощной фигурой и более жёстким, неумолимым взглядом стальных глаз такой красивой, материнской, формы. Рядом с Моти появилась Рути и с ужасом взирала на сына, полуоткрыв рот...
   Уперев руки в боки, Галь встал напротив Арье и чётко заговорил ломким, как тонкий лёд, тенором: "Мы пришли сюда, чтобы допросить и доставить в эранийский пункт Охраны правопорядка вашего сына Цви-Хаима Магидовича. Отвечай, где он находится?" - "В талмуд-торе, на занятиях..." - еле слышно отвечал племяннику Арье. - "В такой поздний час?! Ложь!!! - рявкнул тот в ответ, изо всех сил стараясь не показать своим сподвижникам, что они пришли с обыском к его родному дяде. - Все йешивы и эти... как-их-там... талмуд-торы и прочие так называемые школы досов в Эрании были вчера закрыты - по указу исполняющего обязанности рош-ирия Эрании!" - "А он учится не в Меирии... он..." - "Яс-с-но! Это означает, что отец понятия не имеет, где шляется его несовершеннолетний сын, чем занимается и в какой компании! Нам известно, что после Турнира он на уроках не появлялся, но где он, нам пока неизвестно. И ты, выходит, тоже не знаешь?!" - "Ну, если не на занятиях, тогда... у одноклассника..." - покачал головой Арье. - "Так-так-так... Отметим это обстоятельство!" Арье сел и уставился на сбившихся в кучку испуганных детей, стараясь не глядеть на племянника.
   "Имей в виду: вашей семьёй займётся "Комиссия по охране прав ребёнка". Не исключено, что отберут остальных детей, поскольку вы оказались не способны воспитать старшего сына. Он обвиняется в злостном антистримерстве, в участии в подрывной и хулиганской деятельности по срыву Большого музыкального Турнира... - начал зачитывать по бумажке Галь, не глядя ни на дядю, ни на маленьких двоюродных братьев и сестру, ни на внезапно появившихся из соседней комнаты родителей, - ...а также... - и он возвысил голос до крика: - в доведении до смерти рош-ирия Эрании адона Ашлая Рошкатанкера!" - "Я не понял - на каком основании вы ворвались в мой дом, рыщете по нему, устраиваете погром, пугаете моих детей, разбрасываете и ломаете их игрушки... вообще наши личные вещи? Да ещё и учиняете мне допрос с дикими, нелепыми обвинениями! Вы когда-нибудь слышали о неприкосновенности жилища? О праве личности?" - наконец-то, нашёлся Арье, пристально уставившись на племянника. Галь ничего не ответил, но начал опасаться, что его дубоны обнаружат совсем нежелательную для элитария, да ещё и командира звена дубонов, явственно написанную на лице родственную связь с мракобесной фиолетовой семейкой. Поэтому он отвернулся от дяди, окликнул своих подчинённых голосом, в котором звенел металл, и отдал приказ тщательно обыскать всю квартиру, сквозь зубы пробормотав: "Не удивлюсь, если они прячут парня... - и добавив: - Обыскать весь дом! Если обнаружатся какие-либо запрещённые устройства, типа летающих тарелок, как бы они их ни называли, тем более запрещенные так называемые музыкальные инструменты - конфисковать! Тогда мы с ними по-другому будем разговаривать!.." Арье побледнел, но изо всех сил старался не показать, в основном детям, своего страха.
   Дубоны разошлись по квартире, а Галь развалился в кресле салона своего дяди, сверля того мечущими молнии глазами, напоминавшими Арье грозный взгляд отца в те дни, когда он сам был мальчишкой... Лениво оглядывая салон, Галь неожиданно увидел совершенно оторопевшего отца: "А ты-то тут что делаешь, dad? В этом логове отпетых антистримеров? А ты, мамми? Тебе бы лучше домой вернуться... Не думаешь ли ты, что у тебя бессрочная протекция?" - "О чём ты, сын! О какой протекции! - воскликнула Рути, и лицо её залила краска гнева: она прекрасно понимала, на что намекал сын. - Ты что, не знаешь или позабыл, что это мой брат и твой дядя Арье? Тот, который тебя когда-то на руках носил..." - "Стыдись, ма! Они мне никто и звать никак! - покраснев, сквозь зубы забормотал Галь. - Daddy, я тебе по-доброму советую вернуться на работу - и не появляться в тех местах, которые позорят тебя как элитария и как сотрудника SATUMа... - и снова повернулся лицом к Арье, глядя поверх его головы: - Где твой старший сын?" - "Я уже сказал - в талмуд-торе..." - "А я отвечаю: нам известно, что это ложь! Всякие талмуд-торы, йешивы и прочие фиолетовые так называемые школы Эрании-Юд-Гимель расформированы, их воспитанники оттуда удалены. Территории этих так называемых школ преобразованы в Центры Колпакования!" - раздельно по складам проговорил Галь. - "А я говорю, что он на занятиях... у них экскурсия... - чуть слышно пробормотал Арье, но племянник как будто не слышал и повторил: "Где твой старший сын Цви-Хаим?" - "Я... - глядя куда-то вбок, пробормотал Арье. - Я отказываюсь отвечать на вопросы, пока мне не будет предъявлен ордер на ваше право учинять в моём доме погром, называемый вами обыском, и допрос. То, что вы вытворяете - незаконно!" - "О законах заговорил, ишь ты!"
   Пристально глянув на развалившегося в кресле Галя, Арье, неожиданно даже для себя, громко и раздельно произнёс: "Я ясно излагаю, дорогой племянничек? Кстати, а где опознавательные жетоны у твоей хавуры, ворвавшейся в мой дом? На самом видном месте, чтобы в случае чего можно было жалобу подать... Или у вас это не принято?" - "А тебе формы дубонов недостаточно? На Турнире ещё не понял, кто мы такие?" - "Понял, понял! Вот только не понял, как среди этих... э-э-э... оказались мои..." - "ОК, хватит разговорчиков, иначе..." - задохнулся от гнева и неосознаваемых им смешанных чувств Галь.
   Рути отвернулась от сына, допрашивавшего её брата. Она разглядывала дубонов, рыщущих по салону, вытряхивающих книги с полок, сбрасывающих хрупкие вещи на пол. И вот уже пол густо усеян осколками керамических изделий, коллекцию которых много лет любовно собирала Тили. Сигалит на несколько мгновений притихла, потом снова заплакала, ей вторил Илан. Эйтан, сдерживая слёзы, пытался их успокоить, с испугом глядя на отца. Галь поморщился: "Уйми своих щенков, если не хочешь, чтобы мы их тут же отвезли в детприёмник!" Арье поманил к себе детей, приласкав их и тихо уговаривая пойти к бабуле, тихо поиграться там, но - ни слова не говорить больному дедуле. Дети направились к выходу, Эйтан взял Сигалит на руки, что-то ласково шепча ей и брату, успокаивая обоих. "Нет-нет, пусть остаются. Они нам ещё понадобятся... - вскочил Галь, рванул к входной двери и отогнал от неё испуганных детей. - Но чтоб тихо было! Мы обыск проводим!" - прикрикнул Галь, и испуганные дети прильнули к отцу. Галь снова уселся в кресло и своим любимым жестом опёрся руками о стол.
   Рути неподвижно застыла, загораживая своей широкой фигурой дверь в комнату. Это не могло не насторожить дубонов, а тут дошло и до сына. Он подошёл к ней и преувеличенно ласково заговорил: "Мамми, мне вообще непонятно, что ты делаешь в антистримерском логове среди фиолетовых фанатиков и мракобесов... - он попытался погладить мать по плечу, но она испуганно шарахнулась. Сын сверкнул мгновенно сузившимися глазами, голос его зазвенел от ярости: - Пожалуйста, не мешай моим людям установленным порядком провести в этом доме обыск. Нам нужно непременно найти мальчишку, понимаешь? Может, ты хочешь сказать, что он прячется в этой комнате? Я не могу себе представить, что моя мать готова покрывать преступника, соучастника мерзкого убийства!" - и голос Галя сорвался истерическим фальцетом. Рути молча, с побелевшим лицом взирала на сына. Ей на помощь пришёл Моти: "Ты о чём, сын? - словно бы непонимающе мотнул он головой. - О каком убийстве ты толкуешь?" - "О преступном воздействии на организм нашего Ашлая агрессивных звуковых наркотиков - шофара и мультишофара, на которых играл этот мальчишка!" - выкрикнул Галь заученные слова, на что отец тут же откликнулся, быстро заговорив, чтобы никому не удалось его прервать: "Все отлично знают: приступ у Ашлая случился во время антракта; ему становилось всё хуже с каждой силонокулл-паузой... звонили в Скорую, но оттуда даже не выслали амбуланс - якобы по его личному приказу! Я только не понимаю, как он сам мог отдать такой дикий приказ?! А умер он вообще до того, как угав и шофар издали первые звуки..." - "И ты веришь антистримерской брехне?! Тимми нам всё рассказал, мы ему верим, а не всяким там... фиолетовым! - зло выкрикнул Галь. - И не смей распускать вредные слухи, которые они сочиняют! Иначе... сам знаешь, что бывает за клевету и подстрекательство! Хоть ты и мой отец..." - уже отворачиваясь от отца, пробубнил сын. Моти хотел задать сыну вопрос, который уже задал ему Арье, но не решился.
   Дубоны методично переворачивали дом, предоставив командиру разбираться с родителями - они что-то явно скрывали... во всяком случае, их пребывание в этом доме оч-ч-чень подозрительно! Один из дубонов решительно подошёл к Рути и аккуратно отодвинул её от двери. Дубоны ворвались в комнату и первым делом перевернули разобранную постель. Затем принялись с грохотом и звоном переворачивать все находящиеся в комнате вещи. Один из дубонов подошёл к окну, потрогал створки, тупо глядя на них. Его товарищ тем временем со стуком выдвигал полки стола Цвики, опрокидывая их содержимое на пол - и в одной из полок обнаружил старенькую флейту и целый склад маленьких пластмассовых шофарчиков, какие обычно дарят детям 5-7 лет. Издав торжествующий вопль, дубон сгрёб всё содержимое полки в охапку и понёс в салон показать командиру. Другой вытащил из шкафа подаренный родителями на бар-мицву руллокат Цвики. Дубоны торжественно вынесли в салон две охапки маленьких шофаров и выкатили сверкающий руллокат.
   Рути порывалась что-то сказать, но Моти осторожно прикрыл ей рот ладонью и увёл на кухню. "Тише... Не видишь, что тут происходит?!" - только успел прошипеть Моти, как на кухню вошёл его сын, за которым дубоны ввели Арье, силой усадив его на стул посреди кухни. Галь по-хозяйски расселся перед стоявшими в растерянности родителями: "Ну, что скажешь? Кого-то ты там прятал, не так ли? Кого же? Мы никого не нашли, но это не имеет значения. Имей в виду: мы всё равно найдём мальчишку - его и всю их кнуфию (банду). Преступники должны сидеть в тюрьме! И они будут там сидеть, что бы для этого нам ни пришлось проделать! И никакие шофары и мульти-шофары им не помогут!" Помолчав, он перевёл взгляд на Арье: "А с тобой у нас особый разговор. У вас в доме обнаружен целый склад запрещённых звуковых наркотиков..." - "Что, и эти маленькие, детские, тоже под запретом? - удивлённо поднял кустистые светло-рыжие брови Арье. - Но это же чушь!" - "А это уж не тебе решать, не твоего фиолетового ума дело! - громыхнул Галь, переведя взгляд на дубона с руллокатом в руке: - А это ещё что?! Смотрите все! Магидовичи не сдали установленным порядком кустарный флайерплейт, опасность которого для пешеходов была неоднократно доказана сотрудниками полиции!" Он вскочил и, ни на кого не глядя, быстро заговорил, деловито шаря по карманам: "Я вызываю ленд-дабур... Нет, два ленд-дабура!.. Один для этого антистримера - в тюрьму, другой для его щенков - в интернат. Мы не можем оставлять детей в семье явных антистримеров, где хранят запрещённые к употреблению предметы! Это явная провокация и подстрекательство!!!" - взвизгнул Галь, сверля взором Арье и шныряя глазами по лицам родителей. После чего, мгновенно успокоившись и приняв деловой вид, вполголоса и сквозь зубы он отдал распоряжение сопровождающим его дубонам проследить, чтобы дети никуда не сбежали до прибытия ленд-дабуров и - "это архиважно!" - чтобы не привлечь ненужного внимания соседей. Арье, побледнев ещё больше, попросил, начав сильно заикаться: "Но моя жена тут внизу, у моего папы... - он уже понял - намекать племяннику на их родственные связи не стоит. - Я не хочу, чтобы папа узнал... он болен... Надо вызвать Тили, может, вы позволите сестре?.." - "Никто из квартиры не выйдет! Вот мы покинем квартиру - вместе с вами, разумеется, - тогда пожалуйста..." - "Так пусть дети... с мамой... попрощаться..." - чуть слышно, сдавленным голосом выговорил Арье. - "Ты не понял, что я сказал?" - снова громыхнул Галь, но подозвал к себе одного из дубонов и чуть слышно, всё так же сквозь зубы, проговорил: "Иди в квартиру под этой и вызови... как-её... Теилу Магидович... Может, мы и с нею побеседуем, узнаем много нового и интересного..." Он перевёл взгляд сначала на лицо матери, на внезапно сильно побледневшее лицо отца, потом снова на белое, так что, кажется, и веснушки побледнели, лицо дяди Арье, который шептал: "Ты что, племянничек, не помнишь, как мы тебя с братом на руках подбрасывали, как с тобой и твоим братишкой играли и в "Цлилей Рина" танцевали на концертах?" - "Разговорчики! - снова зло прорычал Галь и, опершись ладонями о колени, важно заговорил: - Твоего мальчишку-антистримера, дя-дю-ш-ш-ш-ка, мы поймаем - это вопрос времени. И чтоб ты знал: ваш квартал предназначен для ораковения! Фактически этот процесс уже идёт полным ходом... со вчерашнего вечера! Жить вы тут не сможете, это я вам твёрдо обещаю! Я вообще не понимаю, как вы ещё не сбежали отсюда..." - "С чего вам сдалась Меирия? Разве мало вам мучить нас своими воронками, туманом и мглой?.. Школы вон позакрывали... Папа, твой дед, больной лежит, не встаёт... Что вам от нас надо?!" - вскричал Арье таким голосом, что дети, прислушивающиеся к разговору, снова заревели хором. Галь поморщился: "Да уйми ты своих щенков! Воют и воют! Не дают взрослым людям серьёзно поговорить! У рош-ирия Эрании Пительмана было совещание... Да, ЧеФаК назначил его исполнять обязанности! А что?.. Короче!.. Наши изыскания позволили установить, что территория, на которой построены дома посёлка Меирия... э-э-э... сколько-то там лет назад... неважно..." - "Ага, сынок, - тихо промолвила Рути, - задолго до твоего рождения, даже до моего рождения, даже до свадьбы моих папы с мамой..."
   "Я же сказал, мамми: это неважно и никого не интересует! - нетерпеливо отмахнулся Галь. - Нам представили неоспоримые документы, доказывающие давнюю принадлежность этой территории... э-э-э... мирмейскому клану Набзи... Их потомки сейчас проживают в Аувен-Мирмия". - "А откуда вам известно, что документы подлинные?" - спросил слабым голосом Моти. - "Это не нашего ума дело. Нашим адвокатам известно всё!.. Это семейство самое уважаемое в Аувен-Мирмия, у нас нет оснований им не верить! А мне об этом сказал адон Пительман!" - "А-а-а... Ещё один верный друг мирмеев..." - тихим голосом протянул отец. - "Короче... Они требуют или вернуть им их собственность, или выплатить... о-о-очень большую компенсацию! У города таких денег нет. Значит, надо возвратить уважаемому семейству их землю! Присваивать чужое - не есть хорошо! Вы согласны? Так-то!"
   Моти покачнулся и начал медленно оседать вбок. Арье едва успел его подхватить. Рути пронзительно закричала. Они не услышали, что за стенкой в квартире Амихая стало непривычно тихо, а дети Арье продолжали подвывать, с отчаянием глядя на отца, тётю и почему-то повисшего на папиных руках дядю.
   Галь осторожно выпроводил своих дубонов из разгромленной ими квартиры, велев кликнуть звено брата, орудовавшее в квартире Амихая, и достал из кармана переливающийся всеми тонами радуги та-фон. Окончив разговор, который он вёл вполголоса и словно бы сквозь зубы, он встал, решительно отодвинул мать и Арье от стонущего отца, поднял его на руки и понёс на улицу. Рути бежала за сыном: "Куда-а! Куда ты его тащищь?" - "В больницу... Отойди, ма! Это мой daddy, значит, он будет устроен по высшему разряду, обещаю! Тебя известят... когда сочтут нужным. Мы с братом... и Тимми... с тобой свяжемся..."
   Он уложил Моти на заднее сидение ленд-дабура, и странно приплюснутый автомобиль как бы поплыл вдоль по тому, что ещё вчера было обычной улицей. Сейчас Рути казалось, что эти фантасмагорические картины ей просто снятся в кошмарном сне, как и странная вереница фантастических автомобилей, увозящих её мужа, спустя некоторое время - Арье, а потом племянников, которых запихнули вовнутрь не без некоторых усилий и криков...
   Рути тупо сидела посреди разгромленной комнаты, когда вошла Тили. Увидев учинённый разгром, она оторопела, потом заголосила: "Что такое?.. Грабители?.. Где Арье?.. Где дети?!.." Рути только молча качала головой, ни слова не говоря, глядя перед собой остановившимся взором.
   Тили схватила её за плечи, умоляюще заглядывая в глаза: "Что тут?! Скажи мне! Пусть самое худшее, но чтобы я знала!" Рути еле слышно проговорила: "Это дубоны, искали вашего Цвику... Это не грабители, это обыск... всё покидали, поразбивали... сама видишь... Забрали какие-то маленькие шофарчики... и зачем их Цвика хранил... ещё какой-то странный коркинет... наверно, тот самый, из-за которого - помнишь? - шум был... Увезли Арье и детей... его арестовали, а детей в интернат... И Моти... в больницу... Приступ..." Тили медленно осела на стул, стоящий посреди груды черепков керамики, и закрыла лицо руками.
   Медленно вошёл Амихай. На посеревшем лице - растерянность и отрешённость, подрагивающие губы. Рути и Тили сквозь слёзы, всхлипывая, то и дело перебивая друг дружку, начали рассказывать ему, что случилось. Амихай медленно проговорил: "Моих Лиору с Идо тоже забрали... Хорошо, что твоя девочка, Рути, успела сбежать... А где Моти?" Рути еле слышно прошелестела: "Сердечный приступ... Галь увёз и его... говорит, в больницу..." Тили взвизгнула: "Но куда, куда они увезли наших детей, куда увезли Арье? Что с нами со всеми будет?!" Рути продолжала шептать: "Где Мотеле? Куда они его?.." - "Пойдём к маме... Я обещал... - промолвил Амихай. - Бедные... Они ещё не в курсе..." Тили разрыдалась, потом пробормотала: "Ну, как мы, такие зарёванные, к ним пойдём..." "Советовали же Мория с Эльяшивом перебираться в Неве-Меирию. По моей вине не переехали... из-за неё..." - горько произнёс Амихай, выйдя из квартиры и спускаясь к больному отцу. Рути, недоумевая, двинулась следом за братом. Вдруг она поняла, что у него очередной разлад с женой, и на сей раз это серьёзно.
   Рути никогда не была душевно близка с Амихаем, привычно видя в младшем братишке всего лишь маленького непоседливого шалуна и шкоду со столь же мелкими интересами и переживаниями. Куда ближе ей был Арье, да и с его женой, Тили, у неё сложились прекрасные отношения - до памятной ссоры Моти с Гедальей.
   Увидев впервые на свадьбе Амихая его невесту, красавицу Адину, она ощутила к ней необъяснимую неприязнь - она показалась ей пустоватой, слишком высокомерной и надутой, занятой исключительно собой, эгоистичной красоткой. Впрочем, и Адина с самого начала платила ей той же монетой, как и всем женщинам семьи молодого мужа. Рути чувствовала: брат совершает ошибку, красавица Адина сломает ему жизнь. Но говорить уже было не о чем.
   Даже до ссоры Моти с тестем Блохи почти не общались с семьёй Амихая - в отличие от Арье и Тили, на глазах которых разворачивалась драма его семейной жизни, и которые старались чем можно поддержать его. Трое старших детей Амихая фактически росли в семье Арье и Тили. Рути не знала, что за то время, что она не общалась с родными, у Адины родился четвёртый ребёнок, Мойшеле. Сейчас малышу было 3 года, а несколько недель назад Адина увезла его к родителям в Шалем.
   Прояви сейчас Рути капельку чуткости к младшему брату (если бы не дикая, свалившаяся на неё ситуация), она бы поняла, чем вызвана его растерянность, нервозность.
   Гедалья дремал, не замечая сидящей подле него старшей дочери, которую не видел столько лет. Рути долго глядела на сильно изменившееся лицо отца - ведь она его помнила строгим и грозным, заставлявшим детей трепетать от одного его взгляда. Она никогда не замечала, что папа был очень небольшого роста, меньше её Мотеле, а теперь, лежащий в постели под серым одеялом, казался совсем маленьким и ничуть не грозным.
   Тили подсела к свекру, поправила подушку и знаками дала Хане понять, что она намерена ночью ухаживать за Гедальей. Ей было необходимо заняться любой тяжёлой работой, чтобы унять боль. Хана позвала Рути и Амихая на кухню.
   На кухне Хана тихо промолвила: "Мне удалось найти адрес Йоси..." - "Какого Йоси?" - недоуменно спросила Рути, совсем забыв о старшемо брате, с которым семья давным-давно оборвала всякую связь. Никто не знал, что Хана уже несколько лет прилагала массу усилий, чтобы разыскать первенца в далёкой Америке.
   Если бы Магидовичи общались со старшими Неэманами, они бы давно знали, что мистер Джозеф Мегед (ибо именно так стал называться в Америке Йоси Магидович) - один из старших чиновников финансового отдела фирмы мистера Неэмана, давно развёлся с женой-католичкой, перебрался с Восточного побережья в Калифорнию, женился вторично, на сей раз на ассимилированной еврейке из очень современной и преуспевающей американской семьи. Благодаря отцу новой жены он и смог устроиться на фирму мистера Неэмана.
   Хана завела этот разговор с тем, чтобы попросить кого-нибудь из детей написать старшему сыну: отец очень плох, и ему бы стоило приехать в Арцену - хотя бы попрощаться с отцом, а заодно познакомиться с братьями, сёстрами, племянниками... Едва выговорив слово "племянники", Хана заплакала: "Это же мои внуки... дети Йоселе... Даже те, католики..." Амихай желчно пробормотал: "И Галь с Гаем, элитарии и дубоны, тоже твои внуки и наши племянники..." Услышав сказанное братом о сыновьях, Рути порывисто вскочила и, не глядя на брата, порывисто бросила: "Мне надо к Моти, поеду, разыщу его... И вообще... У вас жизнь дикая, нецивилизованная: душ невозможно принять..." - "Конечно! - вспыхнул Амихай: - До того, как нас добровольно-принудительно присоединили к Эрании, у нас было всё беседер, всё работало, как часы. А как фанфаризаторы развесили у нас... э-э-э... фанфароботы, так и начались перебои с электричеством, с водой... Вам бы такие воронки! - вы бы тоже хлебнули нецивилизованной жизни!" - "Девочек в школе избивают..." - сердито пробормотала Рути. - "А кто избивает? Ваши же дубоны! Преступники! Не видела сейчас, что они творят?!" - "С чего это - наши?.." - потерянно шепнула Рути, но брат только сверкнул на неё глазами и продолжил: "Обыски без ордера, по сути погромы, ничем не спровоцированные аресты... Детей забрали, якобы, в интернат..." - "Я должна Мотеле найти... Как он там..." Амихай только махнул рукой: "Делай, как знаешь..." - и отвернулся.
   Хана с упрёком смотрела на своих детей. Она плохо понимала, о чём говорил Амихай - ведь об аресте Арье и о том, что детей Арье и Амихая забрали в интернат, ей не сказали. О драме в семье Амихая она тоже знала далеко не всё; ей сказали, что Адина с Мойшеле просто поехала навестить родителей, которые соскучились по маленькому внуку. То, что дочь должна сейчас разрываться между тяжело больным отцом и внезапно заболевшим мужем, вызывало её острое сочувствие. Она прекрасно понимала и оправдывала вновь обретённую дочь, заранее принимая любое её решение. Она только попросила её хотя бы переночевать у неё в доме. Рути согласилась.
  
   3. Swing-рондо
   Экспресс "Хипазон"
   Вечеринка продолжалась и после того, как дом покинули Зомембер с Арпадофелем, чему ничуть не мешало отсутствие хозяев.
   Смадар и Далья, удостоверившись, что смущавшие молодёжь важные гости Арпадофель и Зомембер ушли, тут же подбежали к школьным дружкам. Гармонично вплетаясь в их весёлый визг и смех, на весь квартал гремели, скрежетали, рычали, завывали пассажи силонофона в исполнении Ад-Малека, важно и с грозно-таинственным видом устроившегося перед своим неописуемым детищем. Разгорячившиеся девицы снова разделись до бикини, уселись возле огромных голых ступней Ад-Малека, чуть-чуть прикрытых полами его длинного плаща. Девушки заглядывали ему в лицо, игриво повизгивая: великий виртуоз, продолжая резво манипулировать руками и ногами, успевал их весьма чувствительно пощипывать. Куку Бакбукини в этих играх никакого участия не принимал, он китайским болванчиком сидел перед ботлофоном и меланхолично наяривал на нём - только осколки веером разлетались по салону, - да время от времени прикладывался к очередной бутылке пива.
   Близнецы Блох, усталые и злые, как черти, ввалились только под утро. Они тут же оценили обстановку, увидев своих подруг у ног великого виртуоза. Тот - о, гигант! - успевал в одно и то же время наяривать на своём инструменте какие-то заунывные импровизации, потягивать из своего неподражаемого кальяна и нежно пощипывать обеих девушек, пронзительный визг которых придавал звучанию силонокулла непередаваемый колорит. Близнецам ничего не оставалось, как в грозной беспомощности сверкать глазами, безуспешно пытаясь призвать девиц к порядку и... к себе поближе. Галь первым смекнул, что подруги для них скорей всего потеряны. Смадар, увидев вошедших близнецов, всплеснула руками и воскликнула: "О, хевре! В этой форме вы неподражаемы! Мы с сестрой обожаем красивую форму дубонов - и не только на вас!" - и в следующее мгновенье, подброшеная мускулистой ногой кумира, взлетела и растянулась на полу. Она не успела опомниться, а рядом с нею уже растянулась её сестра. Обе они копошились на полу, пытаясь встать... Никто из парней, присутствовавших на этом приёме, не бросился помочь девушкам подняться. Зато кумир встал во весь свой огромный рост, грозно оглядел салон, после чего, чеканя шаг, подошёл, пнул ногой сначала одну, потом другую, затем нагнулся и отхлестал их по щекам. Девушки уползли в угол и сидели там, подвывая и размазывая по лицам слёзы и остатки косметики.
   После этого он повернулся к близнецам и светски улыбнувшись, проговорил: "Hello, dear friends! Сначала мы с Куку испытали маленькое разочарование, что нас - НАС!!! - никто не встретил. Но мы нашли, что в вашей очаровательной лачуге можно отлично провести время - и не ошиблись. Ваши друзья этому поспособствовали. А что до ваших подруг, то... Мне подойдут обе! Спасибо! Правда, придётся уделить время их воспитанию. А теперь разрешите откланяться. Женщины! За мной!" На глазах ошеломлённых близнецов и школьных приятелей Ад-Малек лёгким движением правой руки поднял Куку от ботлофона, потом ленивым движением пальца поманил Смадар и Далью.
   Куку отёр пот с лысины, натянул парик, неожиданно проворно собрал пустые, оставшиеся целыми, бутылки, живописно раскиданные по всей площади салона среди прочих отходов буйного веселья, и потащил их в багажник машины. Заметив недоуменные взоры молодёжи, он пояснил: "Мне по долгу службы положено все бутылки, которые я вижу, прибирать..." Галь понимающе кивнул и незаметно мигнул брату, тот бросился на помощь виртуозу собирать бутылки и загружать их в просторный багажник машины Ад-Малека. Вместе с подругами близнецов кумиры покинули дом семейства Блох. Девушки только робко и жалобно глянули на братьев мутными глазами, но тут же с испугом поникли и тихо забрались в машину, куда им указал их новый покровитель. За ними к выходу гуськом направились и школьные приятели.
   Близнецы остались одни в салоне, превратившемся в свалку. Они налили себе по большому стакану виски и лихо опрокинули, после чего свалились тут же рядышком на диван и гулко захрапели.
   Они проспали до позднего вечера. Галь проснулся раньше брата, не совсем понимая, где он, и что было накануне. Он разбудил брата словами: "Вставай! У нас с тобой важное дело! Нет-нет, в больницу мы поедем позже. А до того нам с тобой надо сестрицу разыскать!" - "И всю её кнуфию! - жалобно протянул Гай, потягиваясь и зевая. - Как бы не пропала в нашем огромном городе. Кругом столько нехороших людей!.." - "Особенно там, среди этих, как-их-там?.. фиолетовых, которые ей голову заморочили..." - "Фиолетовые ан-ти-стри-меры, фанат-т-т-тики пр-р-роклятые!.." - бессвязно бормотал заплетающимся языком Гай, ощупывая себя, и потопал в ванну.
   Спустя полчаса братья вышли в сад и глянули через ограду. Галь первый увидел возле дома тускловато-серебристую старенькую отцовскую "Хонду". "Отлично! Похоже, daddy к маминым родичам на ней не поехал... или кто-то пригнал её сюда..." - "А ключи?" - заныл Гай. - "За это не боись! Я заранее побеспокоился..." - бормотал Галь, шаря в ящике стола. Вытащив связку ключей, он победно помахал ими перед носом оторопевшего брата, у которого от изумления отвисла челюсть: "Ты что?.. Выкрал?" - "Тю, дурной! Я вре-мен-но позаимствовал и сделал копию! Мы ж с тобой дубоны! Понимать надо!"
   Они забрались в отцовскую машину, на которую Моти им разрешения не давал, и поехали на поиски сестры. Они колесили по городу и кружили вокруг ораковевающего Юд-Гимеля, но внутрь не стали заезжать. С тех пор, как они покинули это место на ленд-дабуре, способном двигаться практически по любым трассам, некогда просторные и оживлённые улицы Меирии успели превратиться в узкие, крутые и мрачные витки. А пешком, в состоянии закручивающихся штопором мозгов, в котором они пребывали после пережитого под утро шока, когда любимый кумир Ад-Малек увёл их девушек, они пойти не решились.
   До глубокой ночи Галь и Гай кружили на машине вокруг ораковевшего до почти полного подобия гигантскому муравейнику Юд-Гимеля, но он словно обезлюдел. Неожиданно Гай робко предложил поехать в больницу к отцу. Галь молча кивнул и развернул машину, погнал её по окружному шоссе, после чего они углубились в центральные торговые кварталы Эрании. Нет нужды рассказывать, сколько времени они добирались до больницы, как носились по широким проспектам престижных кварталов родного города, вытворяя пируэты из серии "зависть каскадёра" (во всяком случае, им так казалось). Рука Галя сжимала клаксон, он не переставая давил на него, поднимая с постелей спящих обитателей домов и вилл, проносящихся мимо в нервном синкопическом ритме. Ему казалось, что звук клаксона слишком слаб, и он то и дело высовывался из окна и оглашал окрестности диким воплем. На каком-то перекрёстке за ними погналась полицейская машина, что необычайно разозлило и без того разгорячённых парней. Галь тут же развернулся и на полной скорости пошёл на сближение с полицейской машиной, грозя протаранить её. Гай засунул в дискмен диск с крутым силонокуллом и врубил на полную громкость. Полицейский за рулём едва успел резко свернуть в маленькую боковую улочку - подальше от этих сумасшедших!.. Представители закона смекнули, что сумасшедшей машиной правят фанаты силонокулла (не исключено, сильно обкуренные!), а то и дубоны. А с последними, все знали, лучше не связываться: они пользуются особым покровительством самого и.о. рош-ирия Тима Пительмана. Карьера дороже ночного покоя и даже жизни эранийцев, если найдутся такие, что сами, себе на беду, полезут под колёса сумасшедшего тускло-серебристого автомобиля.
   Под утро братишки, не понимая, как это получилось, обнаружили себя возле больницы, куда более суток назад Галь привёз отца. К этому времени они основательно прибалдели и устали. Поэтому, когда рано утром Тим был выведен под белые руки из больницы, он с изумлением увидел серебристую, основательно помятую и поцарапанную машину Моти Блоха, и в ней, обнявшись и самым причудливым образом положив головы друг другу на плечи, храпели его ненаглядные юные друзья, близнецы Галь и Гай. Тиму было жалко их будить, но он понимал, что лучше бы мальчишек и машину их отца, которую они, конечно же, взяли без спросу, увезти подальше от окон больницы. Тем более машина стояла явно не на месте - аккурат поперёк основной трассы, которой обычно пользовались работники и посетители больницы. Поэтому Тим подошёл к дежурному полицейскому и ласково, но с ледяной твёрдостью, попросил его отбуксировать машину подальше от входа в больницу и от окон палаты отца, что и было сделано. Когда же братишки, наконец, очухались и подняли головы, они не сразу поняли, куда их занесло. Задний дворик больницы не блистал изысками, скорее, напоминал весьма неароматную свалку. Братья не сразу поняли, что выехать из этого тесного дворика будет непросто, поэтому начали делать неуклюжие попытки проехать немного вперёд. Но... упёрлись в огромную кучу чего-то темно-серого, где и застряли. Гай принялся звонить домой, но, понятное дело, ответа не получил. Тогда Галь набрал номер отцовского та-фона, который, оказалось, отключен, что изрядно разозлило близнецов. Яростно нажимая на кнопки, они попытались дозвониться до мамы - тот же результат. Наконец, Галь догадался позвонить Тимми, и, к их большой радости, тот тут же откликнулся. Тиму не надо было даже объяснять, где они находятся - он появился перед лобовым стеклом машины через считанные минуты. Тем же путём, каким он ранним утром запихнул братьев в этот тесный дворик, он их вывез оттуда, уже самолично, и так же на буксире, доставил к дому.
   Наконец-то, братишки додумались использовать для поисков беглянки-сестры обслуживающую "Цедефошрию" новинку, экспресс "Хипазон". Тим одобрил их план.
   На экспрессе "Хипазон" следует остановиться особо. Ведь этот яркий (пусть и не всем известный) плод фанфарологической мысли по сути своей является передвижной фанфармационной лабораторией. В "Хипазоне" прямо на местности в порядке творческого эксперимента отрабатываются постоянно создаваемые силонокулл-пассажи. Одновременно ведётся патрулирование "Цедефошрии", поиск, обнаружение и обезвреживание носителей всё ещё встречающихся порой явлений антистримерства. Для этого "Хипазон" пересекает территорию по неожиданным и постоянно меняющимся трассам. Они проложены по специальному покрытию, над которым расстилается упругий мягкий слой тёплого газа сложного состава, типа газообразной подушки. В днище вагонов вмонтирована (позаимствованная у руллокатов) Ю-змейка, обеспечивающая плавное, практически без толчков движение экспресса. Со временем "Хипазон" должен превратиться в туристический поезд, регулярно обслуживающий обитателей "Цедефошрии".
   Разумеется, на данный момент далеко не все удостоены путешествовать в "Хипазоне", сидя в мягких креслах удобных вагонов. Пассажирами "Хипазона", по определению, могут быть только удостоенные и посвящённые. То есть те, кто, едва прикоснувшись к азам фанфарологии, готовы безоговорочно и с восторгом принять струю подобающей гаммы. Только их в самом сердце "Цедефошрии" ждёт приятный и полный незабываемых ощущений отдых в Фанфарирующем Золотом Гальюне.
   Большинству простых эранийцев ещё только предстояло дорасти до правильного постижения причудливых аллегорий струи подобающей гаммы, скрываемых в затейливых живых картинах. Для этого полагалось пройти длинный путь по извилистым тропам достижений фанфармации и фанфаризации, пролегающих через витки "Цедефошрии". Это автоматически побуждало принять участие во многих (почти во всех) мероприятиях, порождённых неиссякаемой фантазией главного консультанта SATUMа Минея Зомембера и воплощаемых верными фанфаризаторами Тима Пительмана. По мере приобщения новых членов и целых слоёв арценского общества к струе подобающей гаммы, планировалось сделать движение экспресса регулярным и всеохватным. Подразумевалось, что в конечном итоге духовно созревшие народные массы и отдельные члены общества не будут испытывать нужду в утомительных пеших переходах по просторам "Цедефошрии", как и в прочих хитроумных методах фанфаризации - все станут удостоенными и посвящёнными.
   В описываемый нами период к удостоенным и посвящённым можно было отнести прежде всего дубонов из батальона Кошеля Шибушича. Сидя в удобных мягких креслах, они с интересом изучали красочные и своеобразные рекламы, живо изображающие небывалые ощущения, сулимые струёй подобающей гаммы, постоянно переливающиеся одна в другую на толстых оконных стёклах пассажирских вагонов экспресса. Таким образом, удостоенные и посвящённые дубоны ещё глубже постигали современные идеи фанфарологии.
   Самый главный вагон экстра-класса экспресса был отведён достигшим высшей степени удостоенности и посвящённости. Это, конечно же, творцы силонокулла Ад-Малек (он же Аль-Тарейфа) и Куку Бакбукини (он же таинственный спонсор Проекта Века Шугге Тармитсен). Оба великих человека без отрыва от силонокулл-творчества уютно возлежали на мягчайших подушках, разбросанных по ковру, уставленному бутылками и закусками. Немного поодаль на корточках устроились их шомроши, которых им лично выделил главдубон Кошель Шибушич.
   Чаще всего на этот почётный пост назначали наших старых знакомцев, братьев Блох. В углу, за спинами великих звёзд силонокулла, робко скорчившись и печально поникнув, сидели навсегда потерянные близнецами подруги Смадар и Далья. Галь отрешённо помаргивал и время от времени поглядывал в широкое окно вагона на проносящийся мимо и преобразованный толстым стеклом пейзаж "Цедефошрии". Рядом робко пристроился Гай, о и дело потирающий уши, почему-то сильно распухшие и напоминавшие пару сине-зелено-лиловых вислых листьев диковинного растения. Девушки, прижавшись друг к другу, с жалостью и грустью украдкой поглядывали на братьев, тут же переводя испуганные и загнанные взоры на Ад-Малека.
   У всех четверых мысли текли примерно в одинаковом направлении. Они вспоминали, как весело начиналось их первое путешествие.
   В самый первый раз, ещё до памятного приёма, "Хипазон" домчал их до Фанфарирующего Золотого Гальюна, где у входа их ждал друг Тимми. С каким изумлением и восторгом взирали все четверо на интерьер и убранство помещений!.. В просторном вестибюле Тимми молча указал девушкам в сторону женского отделения и с ласковой улыбкой повёл мальчиков в мужское отделение. Стены огромного зала были расписаны затейливо-закрученными обрывками клавиатур пианино, при этом гамма переливающихся оттенков клавиш и их форма красноречиво намекали на арпадофелевский принцип унитазификации эстетики. Мальчишек особенно впечатлили распахнутые настежь кабинки, внутри которых ослепительно сверкали тёмным золотом унитазы. Примостившиеся рядышком писсуары то и дело издавали смешные звенящие звуки колокольчиков, в которые время от времени врывался рвущийся из унитаза мощный рёв электронного фагота, плавно переходящий в фанфары, давно уже ставшие неотъемлемой составляющей звуковой картины эпохи силонокулла ("Которую мерзкие фиолетовые зубоскалы обозвали эпохой силуфокульта!.." - зло скрипнув зубами, вспомнил Галь). Друг Тимми провёл их по всем уголкам и закоулкам казавшегося (благодаря зеркалам) безграничным мужского отделения. Он показал, как запустить шарманку затейливо-перекрученной клавиатуры (её поначалу близнецы приняли за обыкновенную абстрактную, хоть и шикарную, стенную роспись), дал послушать парочку пассажиков. У сыновей учительницы музыки, и самих-то обладающих абсолютным музыкальным слухом, сразу же возникло странное ощущение, что изображённые на стене скрученные винтом клавиши играют перекрученный мотивчик, жутковато сочетающийся с переливом цветовых сочетаний и оттенков. Позже, когда они встретились и с удобствами ловили кайф в Общей кальянной, подружки Смадар и Далья рассказали им про женское отделение, оформленное в более нежных и ярких тонах. Там, как вскоре стало известно всей Эрании, посетителям предлагали всевозможные составы и сорта для курения. За особую плату можно было получить и персональный кальян, в котором обычно воскуривали смеси трав, приправленных неведомыми веществами, вызывающими порхающее-парящее состояние души. Согласно эксклюзивной рекламе, пары этой причудливой смеси, сопровождаемые звучанием самых любимых пассажей "Звёздных силоноидов", способны вознести потребителя до недосягаемых высот божественного наслаждения радостями жизни.
   Только при втором посещении Золотого Гальюна и Общей кальянной все четверо удостоились прильнуть к персональному кальяну. После двух затяжек они поняли: персональный кальян - единственное, чего недостаёт для полноты счастья. Значительно позже они поняли причину того, что персональный кальян можно было встретить только в таких эксклюзивных местах, закрытых для основной массы и предназначенных исключительно для особо удостоенных и посвящённых. Возлежа рядышком на подушках и прикрыв глаза, они вчетвером ловили неземной кайф и не могли оторваться от тоненькой трубочки, заканчивающейся прозрачной маской в форме уплощённой ракушки, откуда поступают пары божественного коктейля.
   В самый неподходящий момент Тим подошёл к их живописно расположившейся на цветастых мягких подушках группе. Своей огромной ручищей он сграбастал Галя, с силой встряхнул его, затем то же самое проделал с Гаем. Оба парня с обидой и недоумением посмотрели на него. Но их друг, ни слова не говоря, знаками велел им столь же решительно оторвать подруг от персональных кальянов и спешно покинуть Общую кальянную. Близнецы никогда не видели своего ласкового друга таким разъярённым, но так не поняли причину его необузданной ярости. Подгоняемые Тимом Пительманом, не стряхнув с себя неземных ощущений, все четверо, понурившись, заплетающимися ногами гуськом направились к выходу из сверкающего тёмным золотом помещения. Больше им так никогда и не пришлось прильнуть к персональному кальяну и вкусить неземное наслаждение от божественных испарений...
   На выходе из кальянной Галь увидел полулежавшую на подушке изысканной расцветки Офелию. Не отрывая губ от своего персонального кальяна, она нежно кивнула ему, и её затуманенный взор сверкающих бесовским изумрудом глаз явно на что-то ему намекал. Всё ещё пребывая в ауре сказочных ощущений от вдыхания эксклюзивных паров, он никак не мог смекнуть, чего от него хочет популярная любимица элитариев и труженица цеха фанфармации. Галь потянул носом и учуял, что в данный момент Офелия вдыхала один из обычных составов трав, предлагаемых посетителям Золотого Гальюна.
   С особой горечью Галь вспоминал предыдущую поездку в экспрессе в качестве особ, приближёных не столько к Пительману, сколько к Ад-Малеку и Бакбукини. Вспомнил с болью и недоумением: в Золотой Гальюн их не пустили, постоянный абонемент на посещение престижного места аннулировали без объяснения причины. Это у них-то, заслуженных дубонов!
   Экспресс всё так же плавно нёсся вдоль одного из витков "Цедефошрии", вся компания восседала на мягчайших подушках. Галь и Гай сидели рядышком. В какой-то момент, изрядно закосев от обилия и разнообразия поглощённых им всевозможных напитков, Галь неуклюже заворочался, пытаясь выпрямиться. Наконец, ему это удалось, хотя его мотало и качало во все стороны. Он даже не заметил, что Тим куда-то испарился. Чтобы не упасть, он упёр привычным и любимым жестом обе руки в колени и принялся вещать заплетающимся языком: "Наши предки и сестрица - идиоты! Что бы им сейчас не жилось в "Цедефошрии"! Изысканной еды и напитков - от пуза и до балды! Даже абонементной карточки не требуется таким, как мы, высшим из высших, удостоенным из удостоенных, посвящённым из посвящённых! А нашей сестрице - только её молитвы и псалмы! Ими они, дурацкие антистримеры, сыты будут? Дура упёртая! Она согласна быть избитой, но только не приползти к нам с благодарностью, что уму-разуму её научили!" Неожиданно Ад-Малек грохнул кулаком по ковру, по тому месту, вокруг которого живописно выстроились початые бутылки коньяка и пива. От его увесистого кулака всё это хозяйство с жалобным звоном попадало и ломаным веером расположилось на ковре.
   Хищно сверкнув глазами из-под чёрных бровей, изогнутой косматой линией прорезающих низкий лоб, Ад-Малек (он же Аль-Тарейфа) свирепо прорычал: "Слушай, хабуб, что это ты за разговоры тут ведёшь? Что это ты всё о своей сестрице? Я тебе уже сказал: или ты можешь её поймать и привести сюда - или нет! Именно о том, как её поймать, и следует думать и говорить! Говорил я тебе, или не говорил?" Галь испуганно и удивлённо взглянул на приблизившееся к нему огромное свирепое лицо великого виртуоза снизу вверх и затравленно пробормотал: "Да... кажется... что-то такое... говорили, саиб Аль-Тарейфа..." - "Ну, так вот! Объявляю тебе: отныне вы с братцем лишаетесь всех привилегий удостоенных и посвящённых. И, конечно же, никаких выпивок! Ставитесь в режим упёртых антистримеров! И, разумеется, никаких посещений Золотого Гальюна! Во-об-ще!!! Это для верных и успешных, а вы, как мне стало ясно, отнюдь не таковы! Понял, хабуб?! И так до тех пор, пока не поймаете девицу! Я что, тебе ещё не растолковал, что я её хочу? Лично я!!! И вот ещё что... Ваши домашние кружки, которыми вы нелегально занимаетесь в "Цедефошрии", сделали вас незаслуженно популярными и вскружили вам головы. А между тем силонофон ты так и не освоил, как требуется! ОК, ОК, Куку... Гай играет на ботлофоне, и у тебя, по доброте душевной и неоправданной мягкости натуры, к нему нет претензий. А у меня к Галю - есть! Прекратить трёп! Никаких кружков, пока не добьёшься требуемого мною уровня! Если не способен к силонокуллу, так и скажи! Но тогда... сам знаешь, в каком витке ты окажешься, как после этого будешь выглядеть... И от моих женщин подальше! Они больше не ваши!" - он со свирепым наслаждением созерцал посеревшее, затравленное лицо парня, с которого весь хмель моментально слетел. Ему от страха даже в голову не пришло, что в родной деревне Аль-Тарейфы силонокулл считается вредным язычеством и находится под строжайшим запретом. Хотя доходы Ад-Малека от занятий "этим язычеством" всячески поощряются и принимаются...
   Рассвирепев, Аль-Тарейфа несколько раз сильно встряхнул Галя, голова которого бессильно моталась из стороны в сторону. Увидев, что его взгляд стал более осмысленным, Ад-Малек отпустил его и деловито предложил: "Давай-ка лучше делом займёмся! Тебе явно не даётся мой новый пассаж ВЗБРЫН-Н-Н-НЬК! А это один из важнейших звуковых пассажей, наимощнейший из мощнейших по своей космической силе! По воздействию нет ему равных. Любой хлюпик-антистример, как услышит наш взбрыньк, сразу с копыт откинется. И никакие псалмы ему не помогут! Главное - начинать с piano-pianissimo, которое будет продолжаться довольно долго, потом на стремительно ускоряющемся crescendo достигнуть forte-fortissimo - оно должно быть внезапным ударом по нервам и ушам. Такой вот шокирующий аккорд-взбрыньк. Понял, хабуб? - взбрыньк!!! Потому что в тот момент, как мой взбрыньк как бы начинает угасать, вступает мой друг и кормилец... э-э-э... прошу прощения!.. синьор Куку... Врубает ботлофон на полную мощь... у него имеется собственный ботло-взбрыньк, от которого осколки во все стороны. Только и знай, береги глаза! На нашего Куку вправду бутылок не напасёшься! Глядишь, всё своё состояние, нажитое тяжкими трудами, на бутылки спустит... Как же ты, хабуб, тогда меня содержать-то будешь?" - хитро подмигнул приятелю Ад-Малек. Тот зажмурил свои бледные глазки и с хрустом потянулся. На лицо Ад-Малека вернулось серьёзное выражение, он гаркнул: "Ну-ка, давайте попробуем? Я покажу! Но смотрите, если не сможете повторить, вы знаете, что вас ждёт! Ещё и за то, что позволили себе дурацкие ностальгические воспоминания, что посмели к моим женщинам приблизиться на недозволенное расстояние!" - и он свирепо глянул на Смадар и Далью, которые затряслись от страха, опустив потухшие глаза. Близнецы задрожали, в страхе поглядывая на своих высокопоставленных друзей, переводя испуганные взоры с одного на другого. Они, как никто, знали крутой нрав кумиров, которые стали совершенно нетерпимыми и жёсткими после того, как девушки Смадар и Далья перешли к Ад-Малеку.
   Взбрыньк - новый пассаж Аль-Тарейфы и новая тайная идея Пительмана, которую он собирался применить в целях окончательного обуздания антистримеров. Но близнецам Блох об этом ничего не говорили.
   "Ну, разве угонишься за всеми идеями Аль-Тарейфы? - туго проворачивалась невесёлая мысль в затуманенном мозгу Галя. - Ведь у самого не всегда получается его же собственный взбрыньк! А от меня требует самым жёстким (чтобы не сказать - жестоким!) образом..."
   Девушки вспоминали своё, не менее печальное... Оставив братьев в покое, кумир прильнул к кальяну. Сладко жмурясь, он со свистом потягивал из своей затейливо извивающейся по всему вагону трубочки кальяна, источающего сладковатый и едкий дымок, от которого у непривычного человека раскалывалась голова и слезились глаза. Внезапно он оторвался от своего кальяна и принялся деловито подключать силонофон. "Ну, baby, готовы? Галь, Гай! Поближе! А вы, женщины, раскройте пошире окна и сядьте у моих ног... А... А... А почему вы ещё не вымыли мои ноги?" - вдруг взъярился великий исполнитель, сверкая свирепо вращающимися глазищами на обеих дрожащих девиц. Схватив их обеих за уши, он со всей силы ткнул их носами в свои босые ступни: "Ну!" - свирепо прошипел он.
   Низко опустив головы и незаметно утирая моментально засочившиеся кровью носы и наполнившиеся слезами глаза, девицы выхватили откуда-то по мягчайшей губке, вытащили из-под низкого, стоящего в уголке дивана тазик с пышной пеной и принялись нежно омывать серые от грязи, задубелые пятки своего повелителя. Того самого, перед кем они в экстазе преклонялись всего лишь два-три года назад, на чьих концертах вместе со всей компашкой визжали от восторга до потери голоса... С кем и не чаяли сидеть запросто в одном вагоне элитарного экспресса "Хипазон". Тогда о самом экспрессе "Хипазон", как и о новой "Цедефошрии" никто и понятия не имел... Но разве о таком сидении запросто в одном вагоне мечтали девчонки, воспитанные в одной из полуэлитарных семей Эрании-Бет? Разве о таком унизительном прислуживании некогда загадочному и таинственному кумиру, вблизи оказавшемуся грязным, капризным тираном (и, этак на сладенькое - садистом), они мечтали? В роли ли бессловесных его наложниц, не вылезающих из боли и унижений, они себя видели, когда в экстазе рвались к сцене старой элитарной "Цедефошрии", куда их чуть не на руках несла толпа восторженных поклонников?.. А Галь и Гай, их милые, нежные любовники... Неужели они их просто продали своим могучим покровителям? И за что! - за место в "Хипазоне", за годовой абонемент в Золотой Гальюн... А вместо этого... сами должны ублажать тех же покровителей, и никакой Золотой Гальюн им не светит...
   Близнецам Блох было твёрдо обещано: если в течение месяца они не накроют гнездо отпетых антистримеров семейки Дорон, не приведут к Ад-Малеку свою упрямую сестрицу, они могут распрощаться со своим высоким положением. "Чем выше взобрались, тем ниже и больнее будет падать, учтите, красавчики! Возом-м-мнил-л-ли!!! Ух, как я с вами посчитаюсь! Ух-х, я даже представить себе не могу!" - со свирепой мстительностью глядя на них, с наслаждением повторял на разные лады Аль-Тарейфа. О, какое у него при этом было лицо!..
   Галь облизал потрескавшиеся губы. Неплохо бы промочить горло... хотя бы простым глотком крепкого чаю или кофе... Но нет... Только три раза в день теперь им четверым дозволено вкусить от того, чем побрезговали кумиры, и попить воды из-под крана...
   Он всё ещё надеялся, что вот сейчас раскроется дверь вагона, и к ним, сияя обаятельной улыбкой, распахивая объятия, войдёт их любимый Тимми. Тот самый Тимми, который их, малышей, так любил, обоих на руках носил, к потолку подбрасывал, всегда покрывал и защищал, какую бы злостную шалость они ни сотворили. Но Тим давно уже не появляется... после одного памятного разговора.
   Однажды напуганные близнецы решили поведать про зловещие посулы Аль-Тарейфы Тимми Пительману, на всю Арцену объявленного ими своим вторым отцом, бывшему другу и покровителю их родного отца Минею Зомемберу, и, может, даже самому Кобе Арпадофелю.
   Первым, с кем они побеседовали, был Миней. Ласково улыбаясь, он отговорился ничего не значащими утешениями, уверяя испуганных мальчишек, что это была только шутка. Конечно же, Ад-Малек и не помышляет ни о чём плохом в отношении таких верных и преданных мальчиков, милых и обаятельных. Поэтому все его слова надо воспринимать как весёлую, остроумную шутку. "Ну, что вы, в самом-то деле! Юмора не понимаете? Ну, тряхнул мужичков маненько! На то вы и мужики! Он же вас воспитывает! Не берите в голову! Продолжайте демонстрировать искреннюю верность и преданность нашему делу - и всё будет ОК!"
   Тимми не придумал ничего лучше дежурных советов: "Послушайте, baby! Надо проявить терпение и понимание души великих виртуозов и гениев вообще, и душу Ад-Малека при всей его жёсткости, в частности. Семейные и клановые традиции вкупе с воспитанием никогда не позволяли ему излишней слабости и милосердия в отношении тех, кого он воспринимает чем-то типа своих слуг..." - "Слуг?" - ошеломлённо прошептал Гай, выпучив глаза на Тимми. А тот невозмутимо кивнул: "Да-да, baby! Именно слуг, от которых он ждёт неукоснительного повиновения, но которые не проявили должной преданности в этом качестве". Галь попытался ему возразить: "Тим, что ты говоришь! Когда ты нас с ними знакомил, мы как-то не рассчитывали, что нас ждёт такая будущность! Ведь фактически ты продал нас в рабство, пусть даже и великим виртуозам, кумирам эранийских далетариев".
   Какая же поднялась в нём горечь, какое охватило изумление, когда Тим, решительно завершая разговор, просто и ясно заявил: "Ничего не поделаешь, хабуб! Мы все зависим и от Тармитсена с его миллионами, вложенными в наш проект угишотрия, и от его друга Ад-Малека Аль-Тарейфы. Шугге искренне и нежно его любит, покровительствует ему - его он и будет поддерживать, что бы ни случилось, чего бы тот ни сотворил, в чём бы его ни обвинили. То же относится ко всему его клану. Тармитсен всегда найдёт им оправдание. Так что держи ухо востро, baby! Ну, неужели ты бы предпочёл, чтобы я, твой друг Тимми, который столько для тебя сделал, или Зомембер, фактически сделавший карьеру вашему daddy, пострадали из-за ваших капризов, непонимания ранимой души Ад-Малека? И серьёзно пострадали? Скажи прямо - да или нет?" - "Н-н-нет... Но я не хочу, чтобы он так обращался с нами и с девочками, чтобы нас мучил! Разве же ты этого хочешь? Мы не заслужили! Мы им так преданы... и вам всем!" - "А где обещанная Ад-Малеку твоя сестрица? Он ждёт от тебя именно такого выражения преданности! Где её дружки Дороны?" - неожиданно прищурился Тим. Галь с Гаем переглянулись и виновато потупились, бормоча: "Ну, на всё нужно время...". Они боялись заикнуться, что ничего никогда не обещали. Ад-Малек однажды в шутку обмолвился, что хотел бы познакомиться поближе с их сестрой, они на эту шутку ответили смущёнными ухмылками - и это было сочтено обещанием? Да, Тим несколько раз при Ад-Малеке намекал, что самый лучший способ оторвать Ширли от Доронов - это познакомить её с такими гигантами, каковыми давно зарекомендовали себя мужчины клана Аль-Тарейфа. Способы обнаружения и поимки сестры и её соблазнителей и растлителей они обсуждали постоянно. Но всё это был, как им казалось, ни к чему не обязывающий бульшит...
   Тим вздёрнул подбородок, важно заявил: "Во-от! То-то и оно! Хватит нажираться пивом - оно затуманивает взор, резко снижает реакцию! Так ты сестрицу-антистримершу не поймаешь!.. У меня, между прочим, свои к тебе претензии. Мне нужна твоя мамми, очень нужна! Понял, baby?" - "Так поговори с нею! Раз она тебе так нужна!" - вспыхнул Галь. - "Вот ещё! Я не собираюсь перед нею унижаться..." - "Тогда зачем она тебе?" - "А это уж потом поймёшь... - скрипнул Тим зубами, и близнецы изумлённо на него уставились. - Э-э-э... короче... Запомни это. И пока твоя мамми сама ко мне не придёт и не скажет, что согласна, больше ко мне со своими жалобами не подходи! Зачем я вами так много занимался с самых нежных лет, зачем в секции водил, на дорогие подарки чуть не целое состояние выбросил? Чтобы вы, взрослые здоровые мужики, ко мне со слёзными жалобами приходили? Извольте терпеть боль от Ад-Малека! Боль от друга лучше ласк антистримеров! Тем более - заслуженная боль! Пока твоя сестрица не будет поймана, а вся антистримерская семейка Дорон не будет изолирована от общества. Ясно?" Близнецам ничего не оставалось, как ответить своему старому другу: "Яс-с-сно..."
   После неудачи с Тимми Галь решил, что ничего не остаётся, как искать защиты у Кобы Арпадофеля. Арпадофель подозрительно глянул на тех, которых ещё совсем недавно приблизил к себе и держал при себе на самых важных церемониях. Он ещё раз смерил их сверлящим взглядом левого глаза, белого прожектора, как бы считывая их лица себе на память, и вдруг фанфарически взвизгнул: "Что, яблочки, яблоньку вспомнили? А может, гены мамашиной фиолетовой семейки взыграли у наших знаменитых близнецов Блох? Против Аль-Тарейфы выступать?! Клеветой заниматься?! Не паз-з-з-волю-у-у!!!" - и по лицу Арпадофеля начало разливаться ярко-свекольное зарево, а уж признаком чего были эти краски на лике Главного Фарфаролога, знала вся Арцена. И близнецам не оставалось ничего другого, как ретироваться в ближайшие кустики... Правда, добежать не успели...
   Близнецы надеялись, что постоянное прочёсывание "Цедефошрии" меж витками и вдоль витков позволит обнаружить Ширли и её фиолетовых дружков. Поездки в "Хипазоне" сопровождались обильными трапезами виртуозов. В вагоне висел густой и едкий дым кальяна. Непременный звуковой фон этих поездок - агрессивные силонокулл-пассажи с ботлофоном, вступающим в самый неожиданный момент, рассыпающим трели словно бы оглушительно грохочущих по булыжнику и падающих непрерывным потоком с опрокинутого грузовика бутылок... И зачем-то ежедневные "уроки" игры на силонофоне. Ад-Малек не спускал малейших ошибок (или того, что он считал таковыми): "Опять не получилось, Галь? Что ты себе думаешь! А если Коба с Тимми организуют ещё один Турнир? Ты хочешь победы антистримерам?" - "Разве у них есть хоть малейший шанс?" - жалким испуганным голосом лепетал Галь. Гай молча глядел на брата, и внутри у него всё трепетало. Галь лепетал, заикаясь: "В нашей Большой Акустической Ракушке, где вся аппаратура настроена на силонофоны и ботлофоны! Тимми уже доработал фелиофон, и теперь чёртов шофар, даже мультишофар - нам не страшны! Не беспокойтесь, саиб!" - "А я беспокоюсь! Это ж ваш Тимми - не наш!" - многозначительно пробасил Аль-Тарейфа, как бы ненароком, отработанным, умелым движением прихватывая своими крепкими пальцами ухо Гая. - "Наш - значит и ваш!" - заскулил Галь. - "Я так не думаю, пока не удостоверюсь! Вот и ты не можешь сыграть даже простенький винтовой пассажик. У тебя виртуальный слой металла не сплошной, а какой-то пористый и тонковат на слух! Откуда я знаю, может, это такой саботаж! Что же это будет, когда начнём не классический, а сложный взбрыньк отрабатывать?! А?!!.. Вредительство?!!.. Вот что, хабуб! Сегодня и до завтрашнего утра ты мой шомрош - лично и безраздельно. Поэтому я приказываю тебе отрабатывать пассаж до тех пор, пока меня не удовлетворишь... И никаких кушать-пить не будет, пока я не сочту нужным!"
   Галь испуганно посмотрел на своего свирепого кумира. Брат Гай сидел рядышком на полу, и на его лице было написано непередаваемое страдание, в серых глазах стояли слёзы, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Аль-Тарейфа в машинальной задумчивости крутил его ухо, сильно распухшее и превратившееся в нечто бесформенное, темно-бордовое от нежностей кумира.
   Галь вспоминал, как они с Тимми впервые сидели за столиком с великими виртуозами, и Ад-Малек в приступе своей фирменной нежности больно, до синяков щипал щёки одного, а затем другого... "А наш ласковый Тимми, наш второй отец, ничего не заметил! И даже не подумал нас защитить!" - вдруг с обидой подумал юнец о Тиме, стараясь незаметно погладить брата. Потом непостижимым образом вспомнил про отца, о котором ничего не знал с тех пор, как они покинули палату больницы, куда устроили отца после обыска у своих родных дядьёв в Меирии. И тут же ему на память пришло, как после Турнира они с братом, вместо того, чтобы сопроводить сестру до дома и запереть её, вышли из машины отца и направились пить с хевре-дубонами в паб "У Одеда".
   С тех пор они сестру больше не видели и даже не имеют понятия, где её искать. Кто-то рассказывал, что её возле ульпены избили штили Антона. И это всё... "Наше упущение! - мрачно подумал Галь, - вот поэтому нас теперь и мучают! А сейчас... Куда она и её хевре подевались? Где их искать?" Он в ярости скрипнул зубами, глаза его налились злобой.
   ...И снова перед глазами - серое лицо отца, его чёрные глаза, сверкающие яростью, смешанной с болью... Галь потянулся за та-фоном: "Вы позволите мне, саиб, позвонить в больницу, узнать, как там наш daddy?" - "В общем-то, позволять бы не стоило, пока пассаж не получится, - зловеще ухмыльнулся кумир, при этом снова пребольно ущипнув его одновременно за щёку и ухо. - ОК... если, конечно, линия работает... Сам понимаешь, мой силонофон может... э-э-э... совершенно нечаянно создавать помехи... до полного обрыва на линии. И для получаемой информации тоже..." - многозначительно добавил Ад-Малек, и губы его как бы исполнили стремительный короткий танец, завершив его презрительно-искривившейся линией...
   Конечно же, та-фон молчал, потому что как раз в этот самый момент великому виртуозу взгрустнулось завинтить тот свой знаменитый пассаж, который в программе отца запустил саморазрастание его компьютера...
   "ОК, хабуб, побаловались - и будя! - встал и потянулся Куку, пристально уставившись на Гая. - Принимайся за дело! Вечером будем с тобой отрабатывать сложный ботло-взбрыньк. Учти это! Я не могу так наказывать за нерадивость, как мой друг Аль-Тарейфа, я другого воспитания. Но не волнуйтесь, fellows: если будет необходимость, у меня свои методы! И найду, за что..." - Бакбукини улыбался холодной улыбкой, от которой по спинам Галя и Гая, а также испуганных Смадар и Дальи пробежал знобящий ветерок, все четверо задрожали. Гай сидел на полу уже у ног Ад-Малека и всё так же потирал ухо, морщась от боли. Кроме собственного уха, ничто больше его не интересовало, а Галь обеспокоенно поглядывал на брата, попеременно кося глазом на всех, кто находился с ними в одном плавно несущемся по винтовой траектории помещении.
   Ад-Малек встал и потянулся: "У меня идея!" Галь с опаской, смешанной с надеждой, исподлобья глянул на кумира. Тот ответил ему зазмеившейся по губам ухмылкой и жёстко прогудел: "У вас есть возможность немного облегчить свою участь... Вы должны немедленно отправиться в больницу, где сейчас нежится ваш daddy. Остальное сообразите на месте. Посоветуйтесь с Тимом - он вас проинструктирует".
   Близнецы Блох тихонько выскользнули из купе, только успев бросить жалобный взгляд на скорчившихся в углу с потухшими лицами Смадар и Далью.
  
   Больничная рутина
   Больничная палата. У постели Моти сидит Рути, то и дело вытирая лицо бумажными салфетками. Моти, притихший и опустошённый, лежит на спине. В коридоре, напротив дверей палаты подчёркнуто сиротливо пристроился на маленьком жёстком стуле, одном из непременных атрибутов присутственных мест, Тим Пительман. Он почти не глядит на своего коллегу: кому интересен этот отработанный материал, вчерашний везунчик! Ведь нынче не Блох, а Пительман на взлёте, в соответствии с планом друга daddy Минея Зомембера. Да, этот плюгавый красавчик разработал основной принцип угишотрии! Но после этого главным стала личная преданность Арпадофелю, его фанфарическим идеям. А в этом равных Тиму нет, не было и не будет! Где уж красавчику тягаться с Тимми!
   Внезапная смерть рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера, и вот уже Тим Пительман - и.о. рош-ирия. И, - заметьте! - ни одна собака тявкнуть не посмела! Результаты Турнира - то, что доктор прописал. Пресловутая Меирия стала одним из микрорайонов Эрании, Эранией-Юд-Гимель. А теперь в этом унылом гнезде фиолетового мракобесия, в самом сердце Арцены, полным ходом идёт процесс ораковения, разработанный его, Пительмана, преданными фанфаризаторами. Да, слегка фашланулись с колпакованием, да ведь с кем не бывает! Пительман сотоварищи думали, что достаточно будет сети воронок-фанфароботов, подкреплённой жёстко-показательной операцией колпакования в одном-двух учебных заведениях - и фиолетовые сами сбегут из Меирии, которая для них превратится чёрт знает во что. Не учли, так сказать, человеческого фактора... точнее - степени упёртости фиолетовых фанатиков. А тут ещё этот нелепый инцидент с дурной девицей в ульпене - и всё из-за десятка не в меру темпераментных дубонов, перевозбуждённых видом такого количества смазливеньких молодых девчонок в очень соблазнительных длиннющих юбках... Ведь думалось: кадры, набранные в местной тюрьме в отряд дубонов специально для данной операции - самый подходящий человеческий материал! Ну, не импотентов же набирать, в самом-то деле! Да и как на это дело проверишь...
   После этого случая Тим понял: вот для чего фиолетовые девицы носят такую, якобы, скромную одежду, зачехляются с ног до головы! Правильно Офелия их разоблачила: под этими длинными юбками и прочим... э-э-э... они всё равно голые!
   Но каким образом об этом стало известно в городе? Ведь не только по Меирии (ах, простите! - по Эрании-Юд-Гимель) слухи поползли в тот же день, но и выплеснулись в Шалем! Кто-то говорил, что в Шалеме у этой девицы жених... Big deal!
   До сих пор у Пительмана всё складывалось тип-топ! Всё - кроме одного. Ну, не удаётся ему добиться благосклонности этой соблазнительной толстушки Рути, не получается мерзкому гению-красавчику рога наставить!
   А теперь, желая быть ближе к вожделенной женщине давнего соперника, он сидел на этом жёстком, неудобном, колченогом стуле, с трудом втиснув в него свой необъятный зад. Сидел и поедал её взглядом, в котором причудливо перемешались вожделение с надеждой...
   Даже торжественный приём, который он же сам и посоветовал устроить сыновьям вожделенной женщины, обошёлся без него. Ничего нельзя было поделать... Обойдутся без него Миней с Кобой! Пусть хоть раз, хоть что-то попробуют решить в его отсутствие, а уж он потом продемонстрирует им свою хватку! Никто к нему не предъявит никаких претензий. Разве что Офелия... Но ей-то он всегда может сказать, что был на выполнении дабур-операции особой важности, которую не пришло время освещать в прессе... "Ну, как же, помнишь? - налёт на магазин спорттоваров Иммануэля в Меирии и конфискация руллокатов... Сначала мы там сами подготовили плацдарм, а потом и вашу бригаду пригласили!" - "А-а-а! Ну-ну! Кадима, хавер (вперёд, товарищ)!"
   Тим поёрзал на неудобном стуле, пытаясь устроиться поудобнее - и вспомнил, как он тут, в этом мрачноватом больничном коридоре, оказался, и даже зажмурился от удовольствия.
   От близнецов Блох Тим узнал, чем у Магидовичей завершилась операция дубонов, которой они командовали. Галь доверительно поведал, что встретил у своего дяди Арье родителей. При этом - совершенно случайно, конечно же! - он не просто оказался свидетелем неожиданного сильного приступа у отца, но и, как подобает преданному сыну, организовал срочную его доставку в городскую больницу на специально оборудованном ленд-дабуре. Тим смекнул: скорее всего, Рути захочет быть рядом с мужем, ухаживать за ним. Правда, ситуация осложнялась тяжёлой болезнью старика-отца, состояние которого оценивалось как почти безнадёжное. Но Тим знал: для Рути, позволившей себе столько лет не общаться с родителями и братьями, муж, тем более внезапно заболевший - главный приоритет. Да и что ей делать в фиолетовом логове после стольких лет элитарной жизни!
   Он не просчитался! Рути действительно уже назавтра покинула дом родителей, туманно пообещав маме, что, как только найдёт Мотеле, как только узнает, что ему никакая опасность не угрожает, тут же прибежит к ним, поможет им ухаживать за папой. И вообще, придётся ей побегать от больного мужа к больному папе. Она искренне надеялась, что это ей удастся. Но не учла загадочных и зловещих обстоятельств, которые нахлынули и на неё, и на её родных.
   Тим с утра курсировал от дома Блохов в Эрании-Далет до корпусов городской больницы на своём новеньком "мерсе", переливающем всеми оттенками тускло-болотного. Он даже почти не появлялся ни в SATUM е, ни в ирие, руководя дистанционно по та-фону (как это водится у очень больших начальников). Ему почти сразу повезло: после полудня он увидел знакомую пышную короткую фигурку, выбирающуюся из автобуса, волоча две огромные кошёлки. Ему бросилось в глаза выражение глухого отчаяния на её лице. Он уже не помнил, как ему удалось совершить на машине ловкий манёвр, чуть ли не у самых колёс автобуса выбраться наружу и броситься навстречу Рути.
   Оторопь, смешанная с омерзением, наплывшая тёмной тучей на полное отчаяния лицо Рути, его не обескуражила. Она приходила в себя от его внезапного появления, как ей показалось, чуть ли не из-под заднего колеса автобуса, а он быстро тараторил: "Рути, я всё знаю! Главное - где твой Мотеле: отделение, палату! Давай, не медли, я тебя туда подброшу!" - "А?.. Что?.. Откуда ты знаешь?.." - "По долгу службы я должен знать всё! Забыла, с кем дело имеешь?" - не мог не повыпендриваться Тим. - "Мне надо домой заскочить..." - пробормотала Рути, стараясь не глядеть на Тима. Она обошла его, направилась в сторону перекрёстка и повернула на свою улицу. "Ты что?.. Не хочешь поскорее к Мотеле?" - "Очень хочу!.. Но... У меня дома дела... Вот душ принять... Кошёлки положить... И вообще... Я сама!" - "ОК, я подожду, а потом быстро тебя туда подброшу. Помогу с пропуском. Ты же знаешь: я всё могу..." - "Знаю..." - не оборачиваясь, бросила Рути, завернув за угол. Тиму ничего не оставалось, как на машине медленно последовать за нею до самой калитки. В дом она его не пустила, словно бы рассеянно захлопнув дверь перед самым его носом. Целый час, пока Рути собиралась, он терпеливо сидел в машине и ждал, не отрываясь, глядя на калитку.
   Рути вошла в салон и только подивилась тому, во что его превратили за одну ночь. Сыновей, тихо похрапывавших тут же на диване, она не заметила, как и исчезновения пианино, бросила в кухне кошёлки и быстро поднялась в спальню.
   ...Наконец, калитка заскрипела. Тим резво, насколько позволяли габариты, выбрался из машины и бросился ей навстречу: "Рути, поехали!" - "Ты всё ещё тут?" - "Да-да! Поехали же! К Мотеле хочешь? - я мигом домчу! Мне - зелёная улица!" Рути обречённо махнула рукой и забралась в его машину, но села на заднее сидение, не глядя буркнув: "Спасибо!" Всю дорогу Тим пытался одновременно следить за дорогой и ловить её взгляд, но она упорно смотрела на пробегающие мимо машины.
   Но вот и больница. Тим очень ловко представил дело таким образом, будто только благодаря ему Рути получила особый постоянный пропуск в палату к тяжело больному мужу.
   Тим уже несколько часов сидел в больничном коридоре, время от времени отлучаясь в туалет. Из кабинки больничного туалета он дистанционно руководил задачами, выполняемыми его отделом - колпакованием и ораковением в рамках модернизированной угишотрии! Эранийские городские проблемы могут подождать... во всяком случае, пока не завершатся успешно эти два важнейших мероприятия. На то, чем это чревато для близких людей вожделенной женщины, ему было глубоко наплевать. Грандиозные мысли копошились под его почти полностью лысым черепом, пока он сонными глазами поедал Рути...
   Рути не сводила глаз с бледного лица Моти. Вдруг он приподнялся на локте. Рути ласково произнесла: "Моти, не делай резких движений! Врач сказал: тебе нельзя!" - "Да ну, перестань!.. Мне уже легче, отошло... Не надо было горячку пороть, само бы и прошло... Взяли бы такси, дома бы отлежался, на родном диване мне было бы гораздо легче. Сын отчего-то в панику ударился! Неужели пришло и моё время... держать дома ящики лекарств?.." - "Ты много работал, - ласково журчала Рути, - перенапрягся... Нельзя так! Тем более работа вредная: компьютер, силонокулл... Дети не той дорожкой пошли, да ещё в разные стороны... Даже не знаю, кто из них больше виноват..." - "Я виноват... Живи мы в простом скромном окружении, привычном с молодости... А мне захотелось престижного квартала, престижной работы в престижной фирме... Правда, я же и приложил руку к её созданию! Зомемберу верил безгранично... Предупреждали же хевре, с которыми мы начинали!.. И вообще... Я тебе изменил - за то и наказан..." - "Что ты, Моти! Ты не мог! И вообще - я ничего об этом знать не хочу!" - воскликнула Рути ошеломлённо, закрывая уши ладонями и побледнев. Сердце ухнуло вниз, голову сжало как обручем. Моти упрямо продолжал, в уголках глаз сверкнула слеза: "Да-да, не спорь! Я тебе изменял - с карьерой, с работой, с компьютером... Самая что ни на есть измена! Вот и расплата!.. А если бы я выбрал другой порядок предпочтений..."
   У Рути отлегло от сердца: так вот о какой измене говорит её Мотеле?.. Краска медленно возвращалась на лицо. Она бессильно откинулась на стуле, потом наклонилась к мужу и погладила его по щеке: "Не говори глупостей, мой хороший! Ты всё делал правильно, просто слишком буквально понимал обязанность мужчины обеспечивать семью, забыв, что прежде всего ты нам нужен здоровый и весёлый! Хотел, как лучше, как у всех... Слишком увлёкся работой, для тебя она стала самым важным на свете!" - "Вот я и говорю..." - "Ну-у! - Рути нежно закрыла ему рот ладошкой. - Ты же не мог знать всех планов боссов. Тебя это захватило - и вот ты..." - "А тот концерт... - продолжал, как бы сам с собой, бормотать Моти: - Ведь я уже тогда должен был понять, что это такое! И не остановил мальчиков... Я и виноват! Должен был сразу понять, чего хочет Зомембер, что за чудовище этот Ад-Малек... да и Куку Бакбукини... Оба мафиози, откровенные враги!.. А я... с их так сказать, "музыкой"... связался, работой увлёкся... Работа, видишь ли, ничего, кроме работы..." - "Да, уж этот твой лучший друг Миней основательно высосал тебя, твои знания, твой талант, да и душу... А этот..." - и Рути опасливо понизила голос до шёпота, скосив глаза в сторону двери, за которой в коридоре сидел Тим. - "Я так верил Минею... Ведь он мне очень помог!.." - и по смугло-серой щеке Моти скатилась слеза. Он отвернулся.
   Рути вспомнила их первую близость, вспомнила, как Моти целовал её глаза и слизывал слёзы с её щёк. В горле у неё защипало. Она снова погладила Моти по щеке, стараясь мизинцем осторожно стереть слезу со щеки. Вдруг Моти раскрыл глаза и, запинаясь, пробормотал: "Рути, мне кажется, ты всю жизнь меня ревновала к Нехаме Дорон, жене Бенци. Или я ошибаюсь?" - "Честно? Да, поначалу меня это мучило. Ведь когда мы познакомились, ты на неё запал, а на меня - ноль внимания!" - "Рути, ты у меня смешная девочка! Мало ли кто на кого по молодости запал! Что, будешь ко всем меня ревновать, с кем я хоть когда-либо что-либо?.. Да ты о чём!? Зачем-то отношения с ними прервали... А ведь они такие хорошие, порядочные, преданные друзья... Сейчас я это вижу!.." - "Мотеле, но они же не вписывались в наш круг! Мы не могли их к себе приглашать: у нас у самих было всё меньше кашрута. Даже мои родные из-за этого не хотели у нас часто бывать... Папа... бедный мой папа..." - на глаза Рути навернулись слёзы. - "Ох, Рути... И ты об этом... А впрочем, что это я тебя упрекаю! Сам же так захотел! Все концы в один запутанный узел... И не развязать, не распутать!.. Но ты напрасно так себя изводила ревностью к Нехаме! А мне, если честно, обидно..." - и Моти слабо улыбнулся, положив руку на пухленькую ручку жены. Рути отвернулась... После непродолжительной паузы Рути ласково спросила мужа: "Тебе чего-нибудь хочется, дорогой? Водички, или сок принести?" - "Нет, ничего, спасибо..." - лицо Моти было повёрнуто к окну. Он был всё так же бледен, но Рути показалось, что естественные краски медленно возвращаются на его лицо. Помолчав, Моти прошептал: "Если бы ты знала, как мне хочется увидеть Ширли!" - "Успокойся. Главное, чтобы ты был у нас здоров! Ты же знаешь, как ты нужен детям... - и тихонько добавила: - И мне... Я уверена, мальчики ещё опомнятся. Они же у нас были такие славные, ласковые, нежные!.. И учились в общем-то... неплохо... Это у них сейчас какое-то наваждение!" - "Да... Настоящее наваждение! Только почему-то не у всех... Но почему мои сыновья в эти кошмарные игрушки играли, вместо того, чтобы учиться! Как я в своё время учился, чтобы в университет поступить после армии... У моих родителей своя жизнь, папа солидный бизнесмен, вся жизнь в работе... Мне много чего приходилось самому... А у этих... чего им не хватало? Силонокулл в голову ударил, захотелось в дубоны. ...Ад-малек! - это же откровенный враг!.." - "Успокойся, родной, не думай об этом... Не наше это дело..." - пробормотала Рути, но Моти не обращал на её слова внимания: "Они уже пробовали закрыть их школы силой..." Рути еле слышно прошелестела: "Так закрыли же, я слышала..." - "...но при этом очень нехорошее дело там произошло... по радио говорили... ещё когда я был на работе... А сейчас - ораковение! Что это такое, в подробности не вник, но боюсь, что именно это имел в виду Миней... - и Моти понизил голос до чуть слышного шёпота: - Новейшую технологию, которая гораздо эффективней полиции и армии. А тут подвернулась моя программа..." - "Тише, милый, успокойся... Тут этот... Что он тут делает, не знаю... Привёз меня сюда, спасибо ему... Но чего он ещё хочет! - залепетала Рути, наклоняясь к мужу и нежно промокая ему лицо влажной салфеткой. - Ещё услышит... Если честно, я не верю, что религиозная девушка, ученица ульпены, начала заигрывать с грубыми дубонами... что из-за этого они её... изнасиловали..." - "Я тоже не верю... - прошептал Моти. - А наши мальчики с ними дружбу водят!.. И ведь гордятся же этим! Ну, почему? Почему именно мои сыновья?!" - "Не думай об этом, прошу тебя... Сейчас ты должен думать только о себе!.. Дай, я тебе подушку поправлю" .
   "Рути... этот ещё здесь? - вдруг свистящим шёпотом спросил Моти. Рути оглянулась: "Ты имеешь в виду Тумбеля? Да, сидит, глазеет на меня, даже моргать забыл..." Моти дал ей знак, чтобы она наклонилась поближе: "Как я жалею, что не указал ему на дверь, когда мальчики были маленькими..." - "О, ты и не представляешь, какой это гнусный мерзавец..." - прошептала, покраснев, жена и погладила его по руке. Моти продолжал тем же свистящим шёпотом: "Попроси доктора как-нибудь выпроводить его... - и помолчав, зашептал чуть слышно: - Я тебя заклинаю: береги Ширли, девочку нашу, спаси её от этого безумия!.." - "Конечно! Успокойся! Тебе сейчас прежде всего нужен покой..." Рути ещё что-то лепетала, а в голове бились бессвязные мысли - об Австралии и о том, что девочку сначала нужно найти, тогда и можно будет её спасти... А где она, неизвестно... Но об этом говорить Моти она, конечно, не станет.
   Тим сидел, скорчившись на неудобном стуле, и глядел, не мигая, как Рути и Моти ласково шептались друг с другом, как Рути ласково прикасалась к мужу, и в нём поднималась тёмной волной неодолимая злость. Он начал представлять себе Моти, лежащего в той же кровати, но совершенно в другой больнице, в другой, мрачной палате, освещаемой маленькой лампочкой густо-гнойного цвета под потолком. В мозгу его тут же вспыхнула идея переустройства и переоснащения палат таинственного Шестого отделения. Он вскочил и бросился в туалет, из кабинки позвонил Зяме и тихим, нежным голоском изложил свою идею. Зяма восторженно ответил (Тим гадливо скривился, представив себе выражение зяминого лица): "О, шеф! Как вы одним словом умеете запустить мой генератор идей!" - "Ну-ну!.. - оборвал его Тим. - Так что ты хочешь сказать?" - "Как всегда: нет проблем! Обтекаемая форма помещения с уходящими как бы бесконечно вверх стенами вам подойдёт?" - "Конечно! Давай, трудись!" - "Тоже с помощью программы ораковения?" - "Послушай, Зямчик, я не буду делать твою работу! Моё дело - руководить! - раздражённо повысил голос Тим и тут же опасливо оглянулся, дёрнув за ручку спуска воды. - Короче, мне нужно, чтобы не позже, чем через три дня я уже мог эту систему задействовать. На испытания и отработки времени у нас не будет. Понял, хабубеле?" - ласково, но с угрожающей ноткой, проворковал Тим и, не дожидаясь ответа, закрыл та-фон, снова спустил воду в унитазе и покинул кабинку.
   Он снова едва втиснул свой зад в показавшийся ему ещё меньше неудобный казенный стульчик. "А не заменили ли мне его?" - мелькнула сварливая мысль. Он даже не обратил внимания, что дверь в палату кто-то неплотно прикрыл.
   Тим грезил: вот его бывший коллега, униженный, раздавленный, с мольбой и болью смотрит на Тима, торжествующего, счастливого, радостного, обнимающего и целующего Рути, подхватывая её на руки. Она не только не сопротивляется, а счастливо и радостно улыбается ему в ответ... А вокруг улыбаются Миней Зомембер, Коба Арпадофель, Офелия, и ближе всех - мальчики, Галь и Гай... В их серых глазах, так похожих на глаза Рути, непередаваемый восторг и торжество. Они радостно в унисон кричат: "Мамми! Наконец-то ты подарила нам любимого отца! Наконец-то, мы все вместе! Наконец-то, мы все Пительманы! А этих Блохов - полы мыть в нашем дворце, где все гальюны - Фанфарирующие и Золотые!"
   Погрузившись в сладкие грёзы, Тим даже не заметил, как Рути встала, сделала несколько шагов, плотно закрыла дверь...
   Врач осторожно уложил Моти в постель, попросил доставить капельницу и проворчал: "Ну, зачем делать резкие движения! Тихо и спокойно послать всех подальше, в том числе и плохие мысли, думать только о себе, и только о хорошем. Гвирти (моя госпожа - вежливая форма обращения), сядьте в удобное кресло, отдохните. Мы сделаем всё, что нужно. Ваш муж ведь никогда не болел, в общем-то, здоровый и крепкий мужчина. Знаете ли, худенькие обычно крепче толстяков. Не волнуйтесь: мы его поставим на ноги! Вы же знаете силу нашей медицины! Вы ещё с ним танцевать будете, вот увидите! Вы же молодая и красивая пара, а вы такая преданная жена!" Рути смущённо улыбнулась сквозь слёзы, не глядя на врача. Потом прошептала, доверительно наклонившись к врачу: "Вон там, напротив палаты сидит один. Как-нибудь уберите его отсюда, да так, чтобы он больше сюда не возвращался - его присутствие волнует мужа..." Доктор молча кивнул.
   Только под утро Моти стало легче, и он забылся беспокойным сном. Но вскоре он вдруг открыл глаза и позвал: "Рути, Рути!" - "Что, родной мой?" - встрепенулась она. - "Позвони Ширли на та-фон, лучше из кабинки туалета, и воду спускай, чтобы не слышно было. Если она там, где они думают, скажи, чтобы немедленно бежала оттуда..." - "Да-да, дорогой. Я уже позвонила... - не раздумывая, соврала Рути, - Всё будет в порядке. Только ты не нервничай, ни о чём не думай..." - "Но не говори о том, что я заболел, а то... чтобы ей не пришло в голову сюда примчаться, это опасно..." - "Да-да, дорогой! Не волнуйся ..."
   Моти становилось то лучше, то хуже - в зависимости от настроения. Иногда доктору удавалось уговорить Рути прилечь и отдохнуть тут же, на маленьком диванчике. Но чаще она засыпала тут же рядом, прикорнув на кресле, которым заменили для неё неудобный жёсткий стул, то и дело вздрагивая и в ужасе просыпаясь: ей снилось, что её Мотеле захрипел, что ему снова стало плохо, что ему не хватает воздуха, что он, не дай Б-г, умирает... А то ей снилось, что её Мотеле выкрали и увезли в другую палату, на третий этаж, в то самое ужасное Шестое отделение, о котором она читала в последних статьях Офелии.
   Офелия сообщала публике последние новости фанфармации: "В муниципальной больнице недавно было открыто специализированное отделение для больных с явными признаками странной патологии. Эта патология заключается в болезненном, на уровне психических отклонений, отторжении силонокулл-гармоний, на которых строится современная наука фанфарология и музыкальная культура. Как выяснили учёные фанфарологи, наличие в обществе людей, имеющих упомянутые странные особенности восприятия, существенно затрудняет дальнейшее внедрение в массы "Цедефошрии", а главное - струи подобающей гаммы. Это и определило целый ряд новых постановлений эранийских властей".
   "Согласно последнему постановлению, все те, у кого хотя бы раз было отмечено проявление тревожных болезненных симптомов при звучании силонокулла, должны быть выявлены и доставлены в специализированное отделение муниципальной больницы. Необходимо тщательно исследовать эту опасную патологию. Только так можно определить эффективные пути лечения симптомов непроизвольного антистримерства, дабы оно не переросло в антистримерство сознательное".
   "На основании упомянутых ранее исследований стало известно, что наиболее часто и ярко эта антистримерская патология проявляется у обитателей нового квартала Эрании - Юд-Гимель. В основном это люди, которые в течение многих лет подвергались вредному воздействию наркотического звучания шофара, а также массированному воздействию так называемой "хасидской музыки". Наши учёные медики в настоящее время выясняют возможность нейтрализации вредных воздействий хасидских гармоний, и особенно шофара, на организм человека. Они ищут способы очищения мозга и слуховых рецепторов от вредной слуховой памяти и вредных клише. Появилась надежда, что именно с появлением новых очищающих пассажей силонокулла нам, наконец-то, удастся надёжно нейтрализовать вредные звучания, которые до недавнего времени были источником разрушительного антистримерства".
   И так далее, и тому подобное... Методам очищения сознания, отравленного звуками шофара, Офелия посвятила огромную, умело затуманенную, статью в последнем номере "Silonocool-NEWS".
   Однажды утром кто-то услужливо положил на тумбочку свежий номер "Silonocool-NEWS", рядом с задремавшей в кресле Рути, и неслышно вышел за дверь. Рути тут же, вздрогнув, проснулась, увидела, что Моти тихо и спокойно посапывает во сне, причмокивая, как ребёнок. Она с нежностью смотрела на спящего мужа. И только потом обнаружила раскрытые на статье Офелии желтоватые листы газеты. Она с опасливым любопытством осторожно, как будто это ядовитое, хищное насекомое, взяла газету, стараясь не разбудить мужа, и, чуть дыша, углубилась в чтение. Читать писания Офелии и раньше-то было противно, а сейчас стало ещё и страшно. Особого страху на неё нагнали длинные и цветистые описания новой категории пассажей силонокулла, она торопилась дочитать до конца, пока Моти не проснулся. Потом просто села на газету, чтобы статья не попала ему на глаза, не вызвала у него болезненного желания прочесть её, чтобы не возникло у него никаких мыслей и вопросов по этому поводу: его-то к чему волновать!
   Не было дня, чтобы Моти не вспоминал детей, жалобно сетуя, что никто из них не приходит к нему: "Если бы они только пришли ко мне... я готов их простить! Я уверен, что они уже всё поняли и одумались... А где моя Бубале?.. Я ведь с нею так и не и повидался у Арье..." - "Не думай об этом, - нежно журчала Рути, поглаживая мужа по щеке. - Я уверена - она беседер..."
   Но она отнюдь не была в этом уверена. Со дня побега Ширли из дома Арье ей так и не удалось связаться с дочкой. Это наводило на мысль, что она по-прежнему где-то в Юд-Гимеле, где происходило что-то странное и пугающее. Ведь Рути не может дозвониться и до матери, чтобы узнать об отце. Полнейшая неизвестность и невозможность её прорвать... А что с братом Арье, с детьми его и Амихая?.. А она ещё зачем-то повздорила с Амихаем, с непереносимой горечью подумала Рути и вздохнула: ведь она боится и Моти оставить, особенно после того, что написала Офелия в своих статейках.
   "Ты же знаешь, что происходит у них в Юд-Гимеле... эти жуткие воронки... э-э-э... фанфароботы... агрессивный вой и грохот... этого Шир не переносит!.. Каково ей, когда всё это вокруг!.." - "Тише, тише, родной мой... Не надо об этом... - жарко зашептала Рути, опасливо оглядываясь на кем-то услужливо прикрытую дверь. Она ещё не забыла втиснутого в неудобный стул толстого, лысого Тима напротив двери, неизвестно чего ожидавшего. Впрочем, она отлично понимала, чего он ждал, и это переполняло её страхом и яростью. Она так и не рассказала мужу о неожиданном визите Пительмана, о диком сделанном ей, замужней даме, предложении. Тем более нельзя было говорить об этом сейчас, когда её любимый муж, такой беспомощный и жалкий, лежал тут. Сильно осунувшийся, он казался ей таким маленьким, постаревшим, с совершенно седыми, но по-прежнему густыми кудряшками, смуглое лицо густо покрыто морщинами, чёрные глаза полны неизбывной тоски. С нежностью и жалостью глядя на мужа, она старалась не вспоминать о тошнотворном увальне. Но как забудешь! - в каждом номере "Silonocool-NEWS" сообщалось обо всех передвижениях и.о. рош-ирия Эрании адона Тимми Пительмана по просторам "Цедефошрии" (даже когда он громоздким кулем сидел напротив больничной палаты). Самое шокирующее впечатление произвёл на Рути репортаж Офелии из Фанфарирующего Золотого Гальюна, где приводилось очень красочное и многословное - в духе Офелии! - описание звуковой атмосферы странного заведения. Несколько хвалебных абзацев Офелия посвятила творцу этого чуда Тимми Пительману. А после этого перешла... к посещению их сыновьями Общей кальянной. Когда Рути прочитала, какими словами Офелия Тишкер говорила про Галя, какие игривые эпитеты применяла, какие прозрачные намёки отпускала в адрес молодого парня, которому годилась в матери, краска бросилась ей в лицо, и она потрясённо вспомнила вскользь обронённые Тимом слова о Гале и Офелии. Разумеется, эти репортажи Рути спрятала от Моти, чтобы не возбуждать его, не будоражить и не расстраивать. Но её состояние после прочтения этих репортажей не могло укрыться от его взора, и он тревожно допытывался: "Рути, скажи мне, что случилось, почему ты так нервничаешь, просто не в себе? Никогда ты такой не была..." - а она, скосив глаза в сторону и отчаянно краснея, отвечала: "Ничего, дорогой, просто волнуюсь, как там дома..."
   Один за другим проходили дни-клоны... Рути казалось, что уже целую вечность они с Моти в этой палате, а на самом деле минула всего неделя с небольшим.
   После обеда Рути ласково прикоснулась чуть влажной губкой к лицу Моти, потом осторожно промокнула его осунувшееся лицо салфеткой. Умиротворённый Моти полулежал на высоких подушках и вдруг медленно проговорил: "Хорошо, что ты есть у меня! Надеюсь, скоро меня отпустят домой, с детками увижусь... Доктор уже намекнул, что результаты исследований обнадёживают. Он сказал, что надо только дождаться официального обхода главного врача ирии..." - "Да ты что, Мотеле! Это-то зачем?" - переполошилась Рути. - "Формальность..." - отмахнулся Моти. - "О, если бы так..." - чуть слышно пробормотала Рути дрожащим голосом и отвернулась. Ей тут же вспомнилась статья Офелии о зловещем Шестом отделении на 3 этаже...
   Моти не заметил паники в глазах Рути. Он помолчал, глядя с улыбкой на жену, и снова проговорил: "Я сейчас часто вспоминаю... как мы с тобой по концертам бегали, потом в твою любимую кондитерскую... Помнишь?.."
   Рути наклонилась над ним и погладила его по щеке, потом, помолчав, неожиданно проговорила: "Наверно, надо было нам в Австралии оставаться. Работал бы там, и дети бы не пошли в разные стороны..." - "Рути, их дорожки ещё до Австралии капитально разошлись. Ширли всё равно оттуда рвалась обратно... Тогда я не знал, что её так тянет домой... Кроме того... Ты же знаешь: меня вызвали, велели немедленно приехать... Почему, так и не знаю... Никакой серьёзной работы больше мне не поручали..." - "А может, мальчики сообщили Тиму, что ты хочешь остаться, вот он и намекнул шефу, чтобы тебя вызвали?" - "Может быть... Чёрт его знает, что Тумбелю нужно было на самом деле!.. До сих пор понять не могу... Ведь от серьёзных проектов меня отстранили..." - Моти отвернулся к окну.
   Рути сидела, съёжившись, и потерянно глядела на его согнутые плечи, на его покрытый курчавыми седыми прядями затылок. Она вспоминала его густую, курчавую, чёрную, как смоль, шевелюру, его обаятельную улыбку, смешливые блестящие чёрные глаза, их встречи, прогулки по центральным бульварам Эрании их молодости, концерты, на которых они сидели, взявшись за руки и восторженно внимая прекрасным мелодиям...
   Слишком поздно она поняла, что Тиму было нужно от их семьи... Слишком поздно...
   Дверь палаты тихонько раскрылась, в дверях показалась незнакомая высокая молодая женщина в медицинском халате. Рути вздрогнула и испуганно обернулась, Моти поднял на незнакомку вопросительный взгляд. Её приятное лицо, а главное - пышная золотистая грива, прикрытая шапочкой в цвет халата, и яркие синие глаза, показались ему по-доброму знакомыми, но он никак не мог вспомнить, кого напоминает её лицо.
   Незнакомка прошла прямо к кровати Моти, предварительно плотно прикрыв дверь, и негромко проговорила с английским акцентом: "Вы Мордехай Блох?" - "Д-д-да, я..." - тут же резко приподнялся Моти, испуганно поглядев на женщину. Рути тут же встрепенулась: "Что случилось? Очередная проверка?" - "Нет, нет, гвирти... - и она вопросительно взглянула на Рути, которая ответила: "Рут..." - "Гвирти Рут. Я врач из соседнего отделения, Рахель Неэман. Не бойтесь, не с 3-го этажа... - ласково тихим голосом проговорила Хели. - Вам привет от... - она понизила голос до шёпота и приблизила лицо к Рути: - от вашей дочки Ширли. Нет, нет, не надо никаких резких движений, никаких шумных эмоций, адони. Ничего не случилось - я просто пришла вас проведать... Моего брата Ирми Неэмана вы должны бы знать..."
   Тут-то Моти с трудом вспомнил, откуда ему знакомы эти ярко-синие глаза с причудливой смесью строгости и озорства, эта светло-золотистая пышная грива. Такие же глаза, но более озорные, были у одного из программистов в группе Бенци, у высокого мощного "американца", Ирмиягу Неэмана. Он вздохнул, откинулся на подушки, закрыл глаза, снова открыл: "Но... но... где она сейчас? С кем?" - одновременно спросили Моти и Рути. - "Она со своими друзьями, в Меирии. Это длинная история, и я бы не хотела... Мы хотим переправить их всех в Неве-Меирию, надеемся, что получится... Вопрос времени..." - "Как! - чуть слышно воскликнула Рути - И Цвика с Нахуми там же? А их семьи, мои родители?" - "Этим мы тоже занимаемся. Дело в том, что Юд-Гимель уже несколько дней, так сказать, зашивают в ракушатник. Трудно в таких условиях найти дорогу..." - "Ох! Что же это делается!" - запричитала Рути. - "Тихо, тихо, гвирти... Хорошо, что они все вместе, заботятся друг о друге". - "А что с учёбой?" - "Какая учёба, гвирти?! Все учебные заведения в Эрании, не только в Юд-Гимеле, закрыли на каникулы. На самом деле - на пересмотр учебных программ. Их заменяют домашние кружки по изучению... - девушка криво усмехнулась, - основ фанфарологии..." - "Но это же религиозные частные школы!.. Мы платили, за год выйдет немалая сумма!" - "Ага! Все платили, все внесли! Но Арпадофель заявил на всю Арцену, что это слишком дорого - субсидировать обучение в школах, где обучают мракобесным наукам, несовместимым с современностью и фанфарологией". - "Да какое там, к чёрту, субсидирование!" - закипел Моти. - "Тихо, тихо, больной, а то укол сделаю... успокоительный! - мягко, с притворной строгостью, прошептала Хели. - Это известно, но люди предпочитают верить тому, что Офелия пишет. Это же проще всего - верить тому, что написано, и ни о чём не думать! Короче, с учебными заведениями в Юд-Гимеле ясно, что произошло... после того, как там... случилось... сами знаете... Эту несчастную придётся очень долго лечить, но... травма на всю жизнь. Юные Дороны после ареста отца - не спрашивайте, как! - застряли в Меирии. Хорошо, что они все вместе! Не буду говорить, как им удаётся скрываться под самым носом у дубонов".
   Моти покраснел и отвернулся, Рути тоже вздрогнула. "Как?!.. - вскинулся Моти. - Моей девочке угрожает опасность?" - "Сейчас - нет. Есть защита, и пока она работает. Кстати, девочка ничего не знает о вашей болезни... Так, наверно, лучше - для её же безопасности... А теперь - самое главное: до вечера вам необходимо продержаться без приступов... - и Хели полушутливо погрозила Моти пальцем, ласково улыбнувшись. - Мы попытаемся вас потихоньку перевести отсюда: не стоит вам сейчас лежать в этой городской больнице. Со дня на день может выйти приказ по больнице: все сложные случаи перевести на 3 этаж. Понимаете? Учтите, гвирти: если придут, прикажут везти его на обследование, как угодно... но не отпускайте. Не думаю, что они смогут это сделать без вашего согласия, даже если бы больного держали за... э-э-э... недееспособного... Лучше спать, или прикинуться спящим - тогда, может, не тронут. Что хотите, делайте, но не давайте его увезти! Это очень важно!" Рути подняла глаза на Хели и, изо всех сил сдерживая волнение, пробормотала: "О, как мы вам благодарны! Моему мужу так важно было узнать, что наша девочка... беседер..." - "Да, они там друг о друге заботятся. Словом, дождитесь вечера... Мы придём с моим женихом и его хаверим", - Хели улыбнулась и, помахав супругам рукой, вышла и осторожно прикрыла дверь.
   Рути посмотрела на мужа, прошептала: "Ну, вот, видишь..." - и вдруг осеклась: она увидела, что глаза Моти наполнились слезами, он тут же отвернулся, зарылся лицом в подушку. Рути испугалась: "Что ты, Мотеле! Нельзя так! Тебе нужен воздух! Не зарывайся! Открой лицо. Никого же нет!" Моти послушно лёг на спину, закрыл глаза. По щекам текли слёзы, а Рути вытирала ему щёки и глаза и приговаривала: "Ничего, дорогой, ничего... Всё будет хорошо... Ты болен, но ты поправишься... Вечером эта милая докторша поможет нам... может, наконец-то, сможем домой вернуться..."
   "Она ничего не сказала нам о наших мальчиках..." - "Ну, я с нею поговорю... Наверно, не знает..." - "Как же так... они-то знают, что я болен, знают, где я..." - "Они же на службе, командиры... дубонов, может, их не отпускают в увольнение". - "Позор: мои сыновья - дубоны!.. За что нам такое?.." - "Успокойся, дорогой, успокойся..." - Рути взяла руку мужа в свою и гладила её, пока он не успокоился и не уснул.
  
   Визит сыновей
   За окном смеркалось. Рути устало прикрыла глаза, Моти лежал, глядя по сторонам, потом лёг на бок, глядя на слепящие золотисто-лиловатыми бликами заходящего солнца окна здания напротив.
   За дверью внезапно раздались громкие голоса. Рути вздрогнула и проснулась: "Что это! Мотеле! Ты беседер?" - "Да, я беседер. Но что там за шум? Может, эта милая доктор?.." - но не успел ничего добавить. Рути едва успела шепнуть: "Закрой глаза... Ты спишь..."
   Дверь со стуком распахнулась, и на пороге появились... близнецы. Но в каком виде! - грязные, рваные рубашки непонятного, какого-то бурого оттенка стоят колом, чем-то непонятным заляпаны джинсы, дорогие, шикарные кроссовки порваны. Волосы висят нечесаными тусклыми прядями непонятного цвета, словно бы свалялись, как грязная шерсть. Огромные серые глаза не сверкают льдом и сталью, а бегают по сторонам. Ни колечка, ни колокольчика на лице и на ушах, на щеках у Галя свежие царапины, уши Гая распухшие, бесформенные, темно-лилового цвета...
   Они бросились к кровати, где отец привстал на локоть в изумлении и испуге, толкаясь, попытались схватить его за руку: "Папа! Прости, папа! Мы пришли!.." - "Ну-ну-ну... Я простил... Всё хорошо... Я очень рад... Здорово, что пришли..." - слабо улыбнулся Моти, по щеке скатилась слеза. Он не отрываясь глядел на усевшихся прямо на пол возле его кровати сыновей, неловко поглаживая их плечи и жёсткие, нечистые волосы. Рути отстранилась немного и вдруг спросила: "Что с вами такое? Что за вид? Что с вами случилось? Почему вы такие растрёпанные, грязные? Гай, что у тебя с ушами?" - "Ой, мамми, любимая, ты не представляешь, что нам пришлось пережить! - со слезами в голосе заговорил Галь. - В общем-то, наша служба оказалась гораздо тяжелее, чем мы предполагали, чем Тимми нам расписывал, когда устраивал нас туда. Он же нам расписал море удовольствия, почёт, уважение. Шутка ли? Дубоны! Привилегированный отряд, охрана Зоны и шомроши у шефов фанфаризаторов! А если важный визит... ну, вроде Клима Мазикина, или - представляешь? - Бизона Хэрпанса! Мы ожидали прибытия Кулло Здоннерса на церемонию открытия уже полностью сформированной "Цедефошрии"... Какие были репетиции? Какие построения и марши отрабатывали! Кайф!!! - воскликнул Галь. - Мы же - особые части дубонов-шомрошей для охраны "Цедефошрии"! Сначала была охрана Забора! Ну, вы же помните! А специальная ночная охрана, когда начали формировать ракушку!.. Это что-то особенное! Зрелище - супер! Ты бы видела, до чего здорово!" Гай немного оживился, перестал теребить уши и подхватил восторженным фальцетом: "Совершенно потрясающе! - и всё под космические пассажи Ад-Малека!" Галь строго глянул на брата и продолжал: "А наутро и нас чествовали как победителей! Ну, вы должны помнить..." Моти вздохнул, отпустив плечи сыновей, откинулся на подушку.
   Близнецы не замечали реакции отца и захлёбываясь продолжали наперебой (в основном, как всегда, говорил Галь): "В общем, сначала всё было тип-топ. Наверно, слышали? Мы с братом, под руководством Тимми, конечно, организовали сеть домашних кружков. И не только в Далете, были кружки и в Бете, и в Алефе, до Зайна дошли! Только в Юд-Гимеле не было, но им и не надо, не доросли! Мы и к этому причастны, к приобщению их к прогрессу!" - "Да уж, видели..." - "Да ну, мам... Не надо о грустном... Проехали". Галь с воодушевлением продолжал: "Нам помогали все члены нашего клуба. Смадар и Далья очень помогли. О, какие у нас девочки! Вы же с daddy видели!" - "Видели... Правда, они нам не очень понравились. Наверно, мы устарели, не способны понять, как это - так себя вести при... хозяевах дома... Но мы тактично молчали..." - "Ещё бы! Вы же современные, воспитанные... - усмехнулся Галь, неловко погладив отца по руке. - А нам наши подруги очень нравятся! А какие ласковые, послушные!.." Неожиданно Галь шмыгнул носом, глаза его покраснели и повлажнели. Рути удивлённо уставилась на сына, он отвернулся и глухо заговорил: "Но мы не об этом хотели говорить?" - "Да, вы, кажется, действительно несколько увлеклись... у постели больного отца..." - обронила холодновато Рути, но Галь, не обратив внимания, продолжил своё сбивчивое повествование: "А потом... Что-то вызвало... э-э-э... какое-то неудовольствие у наших шефов!.. - Галь понурился и жалобно посмотрел сначала на отца, потом на мать: - Нам кажется, это всё из-за нашей сестры! Она связалась с преступниками, которые..." - "Нет, сыночка, наша Ширли не может связаться с преступниками!" - воскликнула Рути. - "Но они, эти её хаверим-антистримеры, даже сейчас пытаются мультишофарами разрушить нашу "Цедефошрию"! Преступники и есть! Сами же видели на Турнире! Мы такой грандиозный комплекс соорудили! А они... В наши космические гармонии влезают их шаманские шофары, мультишофары... Они же могут спутать так красиво закрученные и уложенные витки "Цедефошрии"... Чего они баламутят нашу струю подобающей гаммы! Вот нам и поручили их поймать! Нам с братом - нашу сестрицу! Или мы её поймаем, или нас убьют!" - "Да вы что! Этого не может быть!.." - потрясённо повторила Рути. Моти молча с испугом и изумлением взирал на сыновей, потом тихо пробормотал: "Но... мы сами не знаем, где она. Сами вот... беспокоимся..." - "Но нам велено её найти!.. Иначе нас убью-у-ут!!! Не может быть, чтобы вы не знали, чтобы она вам не звонила! Это же ваша Бубале!.. Только скажите нам, где её искать! - наперебой зачастили парни, протягивая руки то к матери, то к отцу. - Нам необходимо найти её и привести к боссам! Неужели вы хотите смерти вашим сыновьям? Видите, что они с ушами Гая сделали? А нас обоих лишили наших колечек! Наших девушек забрал к себе саиб Ад-Малек!.. Он и их убьё-о-от, если мы не поймаем преступников... если не приведём к нему Ширли!" - "Вас угрожают убить? - спросил Моти. - То есть, или вы поймаете и отдадите им свою родную сестру - или вас убьют. Я правильно понял? Так или нет?" - "Да-да-да! Это из-за неё, из-за нашей упрямой сестрицы! Папочка, дорогой!" - "Получается, что те, которые грозят вас убить... если вы не поймаете и не приведёте к ним свою сестру... не преступники?" - "Папа, как ты можешь?! Они хотят установить порядок! Require stream! Знаешь ведь, что это такое! Поэтому наш долг - вычищать из общества антистримеров! Они бродят где-то по "Цедефошрии", мультишофарами разрушают созданную с таким трудом струю подобающей гаммы! Разве не преступление?! Оно может стоить нам всем жизни! С нашей сестрой, если мы её поймаем и приведём к нашим боссам, ничего не случится. Клянёмся!.. Её просто поместят в хорошее место, оторвут от антистримерской заразы! Там она будет постепенно усваивать и воспринимать нашу струю. У нас появились специальные программы для качественного усвоения азов фанфарологии. Мы их уже в Далете опробовали - супер, daddy! У неё появятся новые друзья - не фанатики, не антистримеры и не преступники с мультишофарами!.. А там и... Найдём ей подходящего жениха... из далетариев... Вот... даже гениальный Ад-Малек хочет с нею познакомиться..." - "Вы с ума сошли! Об этом не может быть и речи!" - воскликнула потрясённо Рути.
   Моти вдруг начал краснеть и без сил откинулся на подушки: "Рути, дай мне лекарство, пожалуйста..." Рути подала ему со столика лекарство, дала запить. Потом тихо обернулась к сыновьям: "Тов, мальчики, посидим тихо... Папе нужно 5 минут покою..." - "А может, лучше выйдем, а через 5 минут войдём..." - предложил Галь. Моти прошептал: "Только не уходите, дорогие мои... Я хочу ещё с вами пообщаться. Я так по вас скучал... Рути, далеко не отходи... Скоро вечерние процедуры... Ужин... Правда, есть я не хочу..." - "Беседер, родной, отдохни..." - и Рути вышла, прикрыв дверь комнаты: "Посидим тут, возле палаты!" - и пригласила сыновей присесть на стулья, стоящие вдоль стены.
   наешь, мам, мы хотели бы посекретничать с тобой... Daddy не очень хорошо себя чувствует, ему бы лучше не слышать наш разговор... Давай отойдём!.." - шептал Гай, нервно теребя свои уши. Рути обратила внимание на новую некрасивую привычку, которой обзавёлся её Гай, и она с состраданием посмотрела на его уши, которые и вправду выглядели жутковато. Кроме того, Рути была изумлена: уже много лет её мальчики не называли их ласково - мамуля, папуля. Галь, прокашлявшись, начал, смущённо глядя в сторону: "Мам, понимаешь... У нас был разговор с Тимми..." Тут Гай легонько толкнул Галя в бок, тот еле заметно кивнул головой и вдруг спросил: "Ма-ам, можно, мы с братом покурим?" - "Вообще-то тут запрещено... Больница всё-таки!.." - покачала она головой. - "Но мы очень хотим... Ну, приспичило, понимаешь? Давай отойдём на лестничную площадку, там можно". - "Я бы не хотела отходить далеко от палаты, папу оставлять..." - "Да что с ним может случиться за несколько минут, а, ма-ам!" - "Ну, тов... Но я хочу видеть дверь..." - уступила Рути, и они отошли к лестничной площадке. Галь достал две сигареты, размял их, одну пихнул Гаю в руку. Братья жадно затянулись, над ними поплыл приторный дымок. Рути закашлялась: "Какую гадость вы курите?" - "Особый состав!.. листья прямиком с грядки Ад-Малека... просушены в особом режиме!" - похвастался Галь и, потоптавшись на месте, незаметно сделал несколько плавных шагов по кругу, брат за ним, и Рути тоже пришлось повернуться, чтобы видеть лица обоих. Так она оказалась спиной к двери комнаты, где лежал Моти, близнецы же смотрели прямо на дверь.
   "Понимаешь, мам, нам теперь очень достаётся от боссов, от Ад-Малека. Видишь, что он сделал с ушами брата!" - "А что такое, Гай, зайчик? Ты провинился? Но разве он имеет право?" - встревожилась Рути, потрясённо разглядывая уши сына. Гай отвернулся, а Галь объяснил: "Он очень строгий учитель..." - "Не представляю, как можно чему-то учить на этом... м-м-м... не знаю, как назвать..." - "И мы не представляли! Стиральные доски ихних бабушек - примитив по сравнению с силонофоном! Силонофон - это грандиозно! Надо быть гигантом, чтобы его освоить... Саиб Аль-Тарейфа нас всё время заставляет отрабатывать свои новые пассажи, которые придумывает пачками. Great man!.. Если ему кажется, что я делаю ошибку, он сразу же хватает Гая за уши и крутит... Меня он почти не трогает... Он говорит, что мы не можем нормально играть, потому что нас перехвалили. Ещё он говорит, что его новый пассаж... взбрыньк называется - самое важное сейчас. Ещё и наших подруг мучает... на наших глазах... всё на наших глазах... - говоря это, Галь постепенно повышал голос, приходя во всё большее возбуждение, в глазах начали закипать слёзы: - Наверно, он прав... Гений! Гению позволены любые причуды. Опять же - ментальность... Тим рассказывал, у него было тяжёлое детство. У них в семье, в их деревне вообще... нравы... традиции, что ли... Мы просили Тимми, чтобы он нас защитил, чтобы поговорил с саибом Аль-Тарейфа, а он сказал..."
   Галь запнулся, не в силах повторить, что от него потребовал Тим взамен на ходатайство перед Ад-Малеком. Он мялся, краснел и бледнел, и Рути с изумлением глядела на сына, на его нервно подрагивающие огромные ручищи, на серые бегающие глаза, полные слёз. Тут Гай пришёл на помощь брату и проговорил ровным и бесцветным голосом, глядя поверх головы матери и теребя уши: "Он сказал: мы обязаны привести к Ад-Малеку нашу сестру, а ты должна сама к нему, Тиму, значит, придти - и согласиться принять какое-то его предложение..." - "Что-о? Он так сказал? Ме-ну-валь!.." - задохнулась Рути от возмущения. Неожиданно Галь деловитым тоном, не вязавшимся с его жалким, потрёпанным видом, заявил: "Да, он нам поставил такое условие. Иначе Гаю и вовсе уши оторвут... Понимаешь?" - "Ты бы знала, как мне больно, мамми! - заскулил Гай жалобно, теребя уши и глядя через голову матери на дверь палаты отца. - Неужели тебе не жалко своего сына?" - "А ты представляешь, что они способны сделать с твоей сестрой? Вы же говорили, этот ваш кумир с жутким именем мучает ваших подруг! Вы хотите того же своей сестре?" - "Нам наших девушек гораздо жальче! Смадар и Далья никогда - слышишь? - НИКОГДА! - не поддерживали антистримеров! Они всегда были далетарочками! Ходили в "Цедефошрию", восторгались силонокуллом!" - воскликнул Галь, но Рути тут же испуганно оглянулась по сторонам: "Тихо ты! Надо к папе возвращаться. И я не хочу больше даже слышать о Тумбеле!" - "Подожди, мамми! Ну, подожди-и... Daddy всё равно отдыхает... Понимаешь... Э-э-э... Тимми, как мы поняли, хочет, чтобы ты... э-э-э... оставила нашего daddy... и была с ним... - прошептал Галь, удерживая мать за руку и проникновенно глядя ей в глаза: - Всё равно от daddy уже никакого толку... Так ты спасёшь нас, первенцев, вашу гордость и надежду. Может, и не надо будет искать нашу сестрицу. И нам будет легче, и твоей дочке, может, удастся избежать... э-э-э... Всего-то дать Тимми согласие! Он же тебя давно любит! А dad... его место в Шестом отделении! Ты его больше никогда и не увидишь... Твоя совесть будет чиста! Ма, соглашайся! И нас выручишь!" - "НЕТ! НЕТ! НИКОГДА!!!" - истерически закричала Рути. - "Ма, во-первых, тихо! Во-вторых, не делай ошибку... Учти, с Тимми ты будешь, как за каменной стеной - он человек будущего! Фанфарический человечище! А какой мужчина-а-а!!! Но придти со своим согласием к нему должна ты сама. Даже не просто с согласием, а сама должна придти и предложить ему..." - "Что-о? - Рути резко скинула руку сына с плеча, гневно переводя взор с одного на другого. - Вы уже родителями торгуете? Я-то думала, вы пришли больного отца навестить, прощения попросить..."
   Близнецы неожиданно резко выпрямились, в глазах леденящим холодом сверкнула сталь: "Мам, мы тебе всё сказали. Новые обстоятельства заставят тебя принять правильное решение. Тут-то и проверится твоя любовь к сыновьям. И ещё... постарайся узнать, где твоя дочь. Её ты не спасёшь, поймать её - всего лишь вопрос времени. А нас можешь спасти, заодно и своего мужа. Если ты согласишься, ты и ему сохранишь жизнь... и очень неплохую по нашим временам... для таких бесполезных отступников: он хотя бы не докатился до откровенного антистримерства! А сейчас прости - нам надо возвращаться. Наше время истекло... Служба! Нас и отпустили-то ненадолго. Понимаешь? Типа деловая командировка, заодно увольнительная..." Они пристально посмотрели ей в глаза, попытались снова взять её за руки. Но Рути спрятала руки за спину, и они, как по команде, развернулись и пошли по коридору. Рути какое-то время ошеломлённо смотрела им вслед, потом опомнилась, рванула с лестничной площадки, открыла дверь в палату, где оставила своего мужа.
   Кровать была пуста. Рути некоторое время оторопело смотрела на смятые простыни, на валяющееся на полу одеяло. Потом с надеждой подумала: "Куда он мог исчезнуть! Наверно, просто вышел в туалет..." - и окликнула: "Мотеле, ты тут? В туалете? Отзовись!" В ответ - молчание. Она подошла, нерешительно потопталась, потом рывком распахнула дверь в туалет, но там было пусто. У Рути сильно забилось сердце, голову сжало, как обручем, откуда-то, из глубины живота поднимался страх, обволакивая тело липким потом: "Мотеле, Мо-те-ле! МО-ТЕ-ЛЕ-Е-Е!!!"
   Дверь распахнулась, появился лечащий врач: "Что случилось? Ему снова плохо?" - с тревогой в голосе спросил он, глядя на белое лицо Рути, которая стояла посреди комнаты, нелепо расставив руки. Она медленно повернула голову и еле слышно произнесла: "Он куда-то исчез... Только что был тут... Выходила на 5 минут, всего на 5 минут... Сыновья пришли... позвали поговорить... А-а-а!!!" - вдруг взвыла она нечеловеческим голосом. "Успокойтесь, гвирти... Сейчас я позвоню в... э-э-э... отделение..." - и доктор склонился над та-фоном, набирая номер.
   Вокруг начал собираться народ. Доктор с кем-то о чём-то тихо говорил. Рути усадили в кресло, подали воды. Зубы дробно стучали о стакан. Откуда-то сбоку, как издалека, она услышала: "Наверно, его перевели в Шестое отделение экспериментальных исследований. Они собирались сделать это сегодня вечером..." Рути подпрыгнула, повернувшись на голос: "Но его-то зачем? У него же обычный сердечный приступ!" - "А кто его знает! Главврачу виднее..." Лечащий врач закрыл та-фон и подошёл к Рути, ласково усадил её удобней в кресло, придвинул стул и присел напротив: "Гвирти, вашего мужа действительно перевели в Шестое отделение. Просто проверят - и отпустят. Там вам не надо будет всё время сидеть рядом с ним... да вас туда и не пропустят... Поэтому поезжайте домой, а утром позвоните вот по этому номеру. Не волнуйтесь: всё будет в порядке..." Тот же голос сбоку авторитетно пояснил: "Приходили его боссы с работы, настоятельно просили исследовать их очень ценного коллегу, как следует, с применением всех новейших методов медицины. Они сказали, что ваш муж - интеллектуальная ценность новой фирмы SATUM, ценность высшего порядка в обновлённой Арцене. Гордитесь: вашего мужа так ценят на работе, что за него ходатайствуют боссы, трогательно заботятся о его здоровье! Они даже согласились оплатить все затраты по дорогостоящим исследованиям! Вы понимаете, что это значит?"
   Но Рути уже не слушала. Она пристально смотрела на стремительно идущую по коридору высокую блондинку, на лице которой горели тревожным блеском ярко-синие глаза. Увидев Рути, бессильно сидящую в кресле возле распахнутой двери палаты, странно белое пятно её лица, доктора, поддерживающего её за локоть, она обратилась к нему: "Что-то случилось у вас на отделении? Что с мужем этой женщины?" - "Да ничего, доктор Рахель... Это наше внутреннее дело... Сейчас мы организуем доставку этой геверет домой..." - "НЕ НАДО! Я останусь тут. Никуда из больницы не уйду, пока мой муж... где-то тут! Пока не узнаю..." - "Это невозможно... Да и где? На 3 этаж вас никто не пустит, а у нас... ваш муж уже не наш пациент!" - озадаченно и нерешительно качал доктор головой. - "Как это случилось? Кто позволил забрать его отсюда?" - настойчиво продолжала добиваться доктор Рахель. - "Пришли сыновья... Мы с мужем так обрадовались, что видим их... И вот... - сбивчиво бормотала Рути, глядя снизу вверх на встревоженное лицо Хели, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. - Муж принял лекарство, потом вздремнул... Мальчики попросили меня выйти с ними, им захотелось покурить... Я не разрешила возле палаты... Мы на 5 минут отошли к лестнице... Мальчики ушли, я вернулась... и вот... его нет..." Рути не выдержала и истерически зарыдала. Хели подошла к ней, стала её успокаивать: "Успокойтесь, гвирти, успокойтесь! Я надеюсь, это не конец света, мы постараемся разузнать... Я вас устрою у себя на отделении, не волнуйтесь..." - "Что вы говорите, доктор Рахель? Надо вызвать сыновей этой женщины! - раздался тот же голос сбоку. - Они помогли врачам выполнить приказ руководства и перевести отца в другое отделение! Понимаете? - поступил приказ, и мальчики отлично справились!" Рути вертела головой, но так и не смогла определить, кто произнёс эти жестокие слова. "Хорошо иметь таких преданных взрослых сыновей! Вы счастливые родители! - с улыбкой произнёс доктор. - Теперь вашему мужу осталось выздороветь. Ему, несомненно, поможет пребывание в отделении, оборудованном по последнему слову медтехники! Там он скорее сможет восстановиться и вернуться домой, чего я вам от души желаю!" - и он удалился.
   Хели глянула в обе стороны коридора и позвала: "Максим, иди сюда! Помоги нам!" Любопытствующие тем временем постепенно рассеялись по коридору, расходились по палатам, в столовую или на вечерние процедуры. Коридор опустел. Посреди коридора остались только закаменевшая Рути и рядом с нею поддерживающая её Хели. К ним приближался Максим Лев, на голове которого красовался странный картуз светло-серого цвета, а в руке - нечто, похожее на та-фон, но с необычной короткой толстой антенной. Он почти вплотную подошёл к Хели и что-то очень быстро проговорил по-английски, Хели ответила ему так же быстро и невнятно. "Ясно..." - сказал он, судя по интонации и выражению лица, негромко выругался на непонятном присутствующим русском языке. Вдруг он оглянулся по сторонам и поднял брови: "А это что?.. - и он уставился в дальний конец длинного коридора, где из-за поворота появились близнецы Блох. - Похоже, нас почтили своим посещением местные знаменитости!" На лице его появилась ослепительная улыбка, он поспешно запихнул за пазуху свой необычный та-фон. Хели проворно подтолкнула кресло с бессильно распластавшейся в нём и ни на что не реагирующей Рути в открытую дверь пустой комнаты и, скрывшись за дверью, заперла её изнутри.
   Близнецы приближались, ухмыляясь и весело переговариваясь: "Отлично сработано! Теперь daddy отдохнёт в Шестом отделении, а это всерьёз и надолго!" - "Полдела сделано! Теперь надо позаботиться о мамми. Сами отведём её к Тимми. Знаешь, как он будет рад!" На присутствие в больничном коридоре невзрачного щупленького санитара в нелепом картузе они не обратили никакого внимания. Зато санитар обратил на них самое пристальное внимание: он с широкой улыбкой раскрыл объятия и приблизился к ним. Изобразив на лице восторг, он, может, чересчур громко, воскликнул: "О! Кого мы видим! Кто это почтил нас своим вниманием! Сами знаменитые братья Блох! Какая честь! Какое счастье!" Коридор постепенно наполнялся народом. Из палат, столовой, процедурной, сестринской подходили любопытные, с неподдельным интересом разглядывая близнецов. Их вид уже не был жалким и потрёпанным, как пару часов назад, когда они пришли навестить больного отца. Лица их сияли, прямо-таки лоснились от удовольствия. Жирно блестящие кудрявые волосы грязно-лимонного цвета были всклокочены. Все присутствующие знали: это они, новые любимцы эранийской публики, от лощёных элитариев до грубовато-простецких обитателей не столь престижных кварталов Бет, Вав и Зайн.
   Больничный коридор заполняли люди в пижамах и халатах, почтительно останавливались в некотором отдалении от братишек, робко и восторженно поглядывая на них. Гай с недоумением и даже некоторой тревогой оглядывался по сторонам: "Галь, что это? Что им всем нужно?" - "Ну, что ты, хабиби! Это выражение любви и уважения к нам! После всех неприятностей... это, знаешь почему? Потому что мы с блеском выполнили задание наших боссов!" - лоснясь от удовольствия и гордости, заявил Галь, успокаивая явно перетрусившего брата-близнеца. Он неодобрительно оглядел его распухшие тёмно-бордовые уши и постарался незаметно прикрыть их скудными по бокам лимонными кудряшками и прошипел: "Уши не трогай - некрасиво... Нас окружают наши поклонники!"
   Максим "заливался соловьём": "Это ж надо! Та-а-а-акие гос-с-сти! Та-а-а-акая честь! Я надеюсь, любимцы эранийской публики не откажутся дать пару-тройку автографов?" Галь ухмыльнулся, покачал головой: "Право же, friends! Мы тронуты! Но мы сейчас не располагаем временем. Только что мы узнали, что наш отец, который лечился тут в больнице, по приказу главврача ирии переведён в Шестое отделение, где ему будет обеспечен самый современный медицинский уход. Это же наш отец! Там, правда, ему придётся побыть в одиночестве, зато он будет препоручен квалифицированной заботе врачей-фанфаризаторов. До того с ним неотлучно пребывала наша мамми. Она, конечно, встревожена и расстроена разлукой с отцом... временно, конечно же, временно... Мы сейчас собираемся отвезти её домой и окружить самой нежной заботой. Вот почему мы не можем в данный момент уделить внимание преданным друзьям и поклонникам! Просим простить нас!" - и Галь махнул рукой, сделав Гаю знак. Они уж было хотели развернуться, чтобы пробраться сквозь толпу. Но Максим с ласковой настойчивостью вился вокруг них, держа в руках последний номер "Silonocool-News": "Ну, пожалуйста, хаверим, я давно хотел... э-э-э... пообщаться с вами, получить ваш автограф! А, может быть, можно получить билетик на какой-нибудь ваш домашний кружок в сопровождении силонофона? Или хотя бы стиральной доски вашей бабушки? А-а-а?" - проникновенно заглядывал он в глаза то одному, то другому брату. Галь никак не мог понять, что это за тип в нелепом картузе. Он ни разу не видел этого худого шуплого блондинчика на концертах в "Цедефошрии". Может, новичок, недавно в Эрании, а, судя по акценту, и в Арцене. "Прости, сколько времени ты в Арцене?" - "Да полгода всего... - нудно канючил Максим. - Я новенький, совсем новенький... вот тут работаю санитаром... Такое счастье! Такое счастье! А о вас я много слышал. Я же для практики каждый день покупаю "Silonocool-News" и старательно прочитываю от корки до корки! Вот откуда я знаю о вас, что вы из известнейших в Эрании людей. И такие же мальчики, как и я... ну, чуть помоложе..." - "Ну, беседер, - мягко произнёс Галь, - приятно, что даже вновь прибывшие интересуются нашей современной культурой. Очень приятно! Давай твою газету, - и он размашисто расписался прямо поперёк статьи Офелии на тему нового пассажа Ад-Малека. - и вот тебе... - он достал записную книжку, вырвал оттуда лист и черканул ещё пару слов: - Это тебе вместо контрамарки. Подойди к устью "Цедефошрии", покажи сидящему там дежурному штилю. Он тебе даст билет со скидкой..." Галь покровительственно улыбнулся Максиму и потянул брата за рукав, намереваясь выскользнуть из толпы восторженно взирающих на них людей.
   К ним пробилась молоденькая медсестра и уставилась на обоих братьев, переводя глаза с одного на другого. Вдруг она всплеснула руками и пропищала тоненько: "О-ой! Да это же Гай! Га-ай! Ты меня помнишь?" - "Н-н-нет... Кто ты такая?" - озадаченно спросил Гай, глядя то на брата, то на окружающую толпу. Он снова схватился за уши, потом глянул на брата, покраснел и снова уставился на девушку. А девушка затараторила: "Да мы же с тобой в школе учились... Да, с Галем тоже, но с тобой... Я же Брурия, помнишь? Меня ещё девчонки за худобу прозвали Барби! А помнишь, как мы с тобой удрали с математики и целовались весь урок возле раковин для мытья рук... была контрольная, и нас сразу же после урока застукала математичка..." - широко улыбнувшись, напомнила Гаю девушка. - "Ну... да... Брурия... Это было круто... Но мы же были совсем детьми... Какой это был класс, пятый, шестой?" - "Какое это имеет значение! Я хочу, чтобы ты сейчас меня тоже поцеловал! Тогда ты говорил, что я здорово целуюсь... Помнишь, мотек?" Гай растерялся. Ему вовсе ни к чему был этот вечер воспоминаний на глазах любопытной толпы, но он не представлял, как ему отвязаться от настырной Брурии-Барби. А что ему скажет брат, когда они, наконец-то, останутся одни? Неожиданно Брурия-Барби буквально присосалась к нему. Оторвавшись от парня и, восторженно глядя на него, оттолкнула обеими руками и, сияя своими огромными глазищами, пробормотала: "А ты всё так же хоро-о-ш! Ласковый и сильный! Теперь-то ты вспомнил маленькую Брурию, которая теперь Барби? Не забудешь?" - и, помахав обоим близнецам рукой, исчезла, оставив Гая в неловком недоумении.
   Неожиданная встреча и жадный интерес присутствующих отвлекли братьев. Максим незаметно выбрался из толпы и испарился.
   Близнецы слегка обалдели от столь бурного и неуёмного выражения симпатии к ним со стороны незнакомых людей, да ещё и из того круга эранийцев, с кем они почти не имели дела. А тут ещё эта бойкая, настырная Брурия-Барби!..
   После рейдов к упёртым антистримерам, после начавшихся весёло и захватывающе, но превратившихся в нечто безрадостное, поездок по запутанным просторам "Цедефошрии" в компании озверевших виртуозов, они успели забыть, что они были из первых организаторов популярных домашних кружков по азам фанфарологии, кружков, ставших у далетариев за короткое время весьма престижными. А тут - такое яркое напоминание! От этого одного немудрено было забыть всё на свете, в том числе - ради чего они оказались в этом коридоре.
   Пока близнецы Блох купались в лучах нежданной славы, испускаемой восторженно-шумными обитателями 2 этажа больницы, Хели удалось без проблем провести тихую, безучастную Рути мимо возбуждённой толпы, по коридору, к лифтам...
   Галь и Гай, наконец-то, выбрались из постепенно рассасывающейся толпы всё ещё оглядывающихся на них обитателей и персонала больницы. Галь строго посмотрел на брата, жёстко схватив его за руку: "Что за Барби? Что-то я не помню, что она с нами вместе училась... И почему она на тебя внимание обратила, а не на меня?" - "Я... я... я... не знаю-ю-ю... брат... - заикаясь, заскулил Гай, пытаясь высвободить руку из клещевого братнина захвата. - Наверно, она помнит нас обоих, но почему-то решила обратиться ко мне. Может, это как раз был ты, что вместе с нею прогулял математику и целовался по закоулкам школы... Или я тоже прогулял, а целовались мы с нею по очереди. Спроси у неё, почему она меня помнит..." - "И что это за имя такое странное - Барби?" - "Она ж сказала, что её звали Брурия, а Барби - это вроде ник... или потом поменяла... на американский лад..." - продолжал мямлить Гай. - "ОК, пошли. Надо мам поскорее забрать и доставить к Тимми прямиком. Иначе опять окажется, что недовыполнили..." - решительно рубанул Галь, и они зашагали по коридору, заглядывая во все комнаты. Зашли в ординаторскую, в сестринскую, в процедурную... Но матери нигде не было. Лечащий врач уже ушёл домой, дежурные врачи просто не знали, о чём их спрашивают два потрёпанных дубона, и недоуменно пожимали плечами. Близнецы продолжали поиски...
   Они вышли на полутёмную лестничную площадку покурить. Когда, задрав в наслаждении головы кверху, они ловили свой особый кайф, кто-то неслышно подошёл к ним сзади. Они были схвачены за локти, крепко прижаты друг к другу. Откуда-то сзади и сверху протянулись руки, и сначала у одного, потом у другого выхватили изо рта сигареты. Одновременно без звука завязали рты и глаза. Это произошло так стремительно, что они, в состоянии полу-возбуждённой нирваны, не успели среагировать. Они не знали, куда их ведут, только ощущали, что невольно наступают на ноги и толкают друг друга. Потом их куда-то везли в лифте, и эта поездка показалась им очень длинной, как будто лифт нёс их то ли в облака, то ли к центру земли.
   Лифт остановился, и их так же молча, с завязанными ртами и глазами выпихнули из лифта, почти сразу выведя, судя по резкому ветру, наружу. Какие-то хриплые мужские голоса с сильным не то английским, не то каким-то ещё акцентом прогнусавили: "А теперь вы пойдёте прямо домой. И чтобы больше в этот район Эрании ни ногой, даже адрес постарайтесь забыть! Если вам, конечно, дорога ваша жизнь. И мать вы оставите в покое с вашими гнусными предложениями от вашего гнуснейшего босса! И если хоть кому хоть одно слово... Из-под земли достанем! Понятно? Ну... Шагом марш! Прямо и не сворачивая!"
   Глаза и рты им развязали. Было очень темно, и они не поняли, где оказались. Только поняли, что стоят в каком-то скверике. Они были по-прежнему связаны вместе, но привязь немножко ослаблена. Близнецы чувствовали себя будто очнувшимися после хорошей пьянки или слишком сильного косяка, из тех, что им добывают аувен-мирмейские приятели из клана Набзи. Они ничего не соображали. Поэтому им ничего не оставалось, как идти вперёд, туда, где, судя по огням и ночному уличному шуму большого города, пролегает одна из центральных улиц Эрании...
   Пока Максим искусно отвлекал внимание её сыновей, Рути покорно плелась, ласково ведомая Хели, к лесничной площадке и лифтам. Хели усадила обессиленную и равнодушную Рути в небольшое кресло рядом с лифтом. Потухшими глазами шарила Рути по сторонам и, казалось, ничего не видела.
   Подошёл вызванный Хели лифт, она ласково и осторожно ввела Рути в кабину, загораживая дверь. Рути даже не заметила, что Хели пару раз прокатила кабину вверх и вниз, пока они не вышли из кабины прямо в густые заросли. Это оказался небольшой садик у подножья пригорка, расположенного в тылу городской больницы. Об этом садике в тихом квартале города знали, если ещё помнили, только старожилы Эрании. Его-то и обнаружил один из коллег Хели, и молодые люди согласились, что такой тихий и зелёный, и в то же время полузаброшенный уголок города - самое подходящее место для их исследовательской деятельности, тем более больница под боком.
   Хели привела Рути в караванчик, провела через небольшой салон, уставленный неизвестной Рути аппаратурой. "Наверняка, Мотеле заинтересовался бы всем этим..." - устало подумала Рути, и глаза её снова заволокло слезами. Хели привела её в маленькую комнатку, показала на удобную кровать, показала крохотную душевую, ласково и тихо предложила: "Располагайтесь, гвирти, чувствуйте себя, как дома. Пока вы будете устраиваться, душ примете, то-сё... а я приготовлю вам чаю, попьёте - и уснёте спокойно. Вам просто необходимо выспаться: я знаю, как вы провели последнюю неделю. А мы постараемся узнать всё, что сможем. Обещать ничего не могу, но постараемся сделать всё, что в наших силах. Мы пытаемся наладить видеосвязь с моим братом Ирмиягу, друзья зовут его кратко Ирми. Ваша дочь с ними, и, когда мы с ними свяжемся, я расспрошу подробнее, как она там. Ещё мы ищем ваших родных, и есть серьёзная надежда, что скоро найдём..." - и Хели коснулась руки Рути, потом помогла ей устроиться и вышла, напоследок проговорив: "Не волнуйтесь, вас никто тут не потревожит: тут наше... э-э-э... убежище..."
   Рути промолчала. Кроме судьбы исчезнувшего Мотеле, её ничто не интересовало. Даже о детях, даже о дочери, с которой ей так и не удалось связаться, она сейчас не думала. Все её мысли были только о Мотеле...
   Хели чуть ли не силой убедила Рути принять душ, долго извиняясь, что не могла обеспечить ей тёплую ванну, помогла улечься в постель. Ей стоило немалого труда заставить Рути выпить большую кружку горячего душистого чая. Рути откинулась на подушки и безразлично закрыла глаза. Она только лепетала слабым голосом: "Спасибо, гвирти, о, спасибо... Не стоит беспокоиться... Мне главное... Моти... Где мой Моти... Моти... Моти... Моти..." - и с этим словом она задремала.
   Она спала до полудня завтрашнего дня. Так долго ей никогда спать не доводилось...
  
   ВОСЬМОЙ ВИТОК. Нынешний вечер
   1. Tarantella-металл
   Встреча отцов в Шестом отделении
   Моти проснулся, словно от резкого толчка, и это его напугало. Он приоткрыл глаза и тут же широко раскрыл. Лёжа на спине, оторопело оглядывался, с трудом соображая, что его внезапно разбудило - не иначе, неприятный, пронзительно-сверлящий звук, заполнивший гулкое пространство, накатив на нег,. В больнице он успел отвыкнуть от этой модной какофонии. Попытался повернуться на бок - и со страхом обнаружил, что не может этого сделать. Не сразу он понял, что утопает в слишком мягкой перине, положенной на круглую тахту: она мешает, сковывает движения. Сверху тяжело навалилось пухлое, душное одеяло, как бы вдавливая его в перину. Неожиданно он обнаружил себя в округлом помещении, совершенно лишённом углов. Стены буро-болотного оттенка ("require stream?" - мелькнула мысль) завинчивались вокруг него то медленной, то убыстряющейся спиралью. Окон нет и в помине! - с изумлением, смешанным со страхом, обнаружил Моти. Непонятно, откуда исходит ровный, уныло-тусклый, желтовато-серый свет.
   Моти попытался приподняться. С трудом ему удалось выпростать руку из-под одеяла, издающего при каждом движении противные скребущие звуки. Но подняться и сесть оказалось непросто - он неизменно проваливался в перину. Защемило сердце. Моти оставил попытки сесть, бессильно распластавшись под одеялом, которое ему тоже никак не удавалось сбросить с себя. Подождав пару-другую минут, он жалобно позвал: "Рути... Ру-ти!!!" Ответа не последовало. Он повысил голос: "Ру-ути, где ты? Что со мной? Где я, где мы? Я хочу встать и почему-то не могу даже приподняться... Что со мной?!.." Но снова ответом было пугающе глухое молчание, и он начал сердиться: "Что это за перина, что за одеяло мне дали? Позови сестру!" Снова ни звука. "Ру-у-ути-и! Ты куда ушла? Где ты-ы-ы?" - уже испуганно заскулил Моти. Неожиданно он с ужасом осознал, что все эти слова он слышит только внутри себя: в странном помещении если что и слышно, то только посвист и скрежет, и - ни единого осмысленного звука. Просьбы и призывы словно бы тонут в жуткой перине. Снаружи не проникает ни звука. Он почувствовал, как спрут сжал, скрутил жгутом сердце. Рядом - ни единой живой души...
   Чувствуя, что начинает задыхаться, он снова попытался сесть, извивался, пытаясь сбросить с себя удушающее одеяло, боролся, как если бы от этого зависела его жизнь. В конце концов, ему это удалось ценой неимоверных усилий. Каким-то образом локтем ощутил краешек такты, неожиданно оказавшийся жёстким и холодным, опёрся на него ладонью. Это показалось ему якорем спасенья. Он содрогнулся от внезапно охватившего его озноба, но ноющая боль помаленьку отпускала...
   Внезапно с ясностью безысходности он осознал: он один в круглом помещении без окон, и нет с ним его Рути. Стены в непрестанном спиральном движении словно бы уносятся ввысь, в мутную зеленовато-желтоватую бесконечность. Тусклый молочный свет, казалось, струится со всех сторон - и одновременно ниоткуда... Жуть навевало отсутствие потолка - только завихряющаяся в вечном движении высоко-высоко над головой бесконечная стена из неведомого материала. Округлая тахта, в которой потрясённый Моти утопал, стоит приблизительно посреди помещения такой же обтекаемой формы - язык не поворачивается назвать это комнатой, скорее уж камерой...
   Моти снова воззвал: "Рути! Рути! Где я? Куда меня притащили? Рути! Мне плохо-о-о! Помоги!!!" Но тут же с ужасом обнаружил, что повышает всё тот же свой внутренний голос - как в кошмарном сне, который может привидеться только в горячечном бреду. Рядом не оказалось даже тумбочки с лекарствами, вообще ничего не было, необходимого больному. Моти снова лёг, погрузившись в ту же перину, но при этом догадался скинуть одеяло. Прикрыл глаза и решил покорно ждать, пока этот кошмар сам собой рассосётся... Вдруг он услышал почти знакомый, взрёвывающий по восходящей пассаж силонофона. Следом раздался грохот - словно бы где-то неподалёку опрокинулся громадный грузовик, с которого посыпались многочисленные бутылки, банки, бутыли, маленькие бутылочки и крошечные пузырьки, и всё это с ужасающим звоном билось об острые булыжники мостовой. "Ну, вот... что-то, вроде, прояснилось: я в здании, которое стоит на очень людной улице. Мостовая старая, мощённая булыжником..." - деловито отметил про себя Моти, сам удивившись парадоксальности вывода. Сердце больно сжало. Он крепко прижал ладони к ушам, но это не помогло. С трудом нашёл краешек тахты, ухватился за него и повернулся на бок, закрыл глаза, прикинувшись спящим. Так он решил продемонстрировать (сам не зная, кому), якобы смирение с нынешним положением. А что оставалось делать!.. Негромкие звуки, вроде визга электродрели, работающей на сверхскорости, мешали сосредоточиться на какой-нибудь здравой мысли. Они прекратились так же внезапно, как и начались. Навалилась глухая вязкая тишина, и Моти погрузился в странное безразличие. Казалось, ему уже всё равно, что с ним будет. Он словно впадал в забытьё. Перед глазами проносились картины из давнего и недавнего прошлого.
   ...Вот он, молодой, весёлый, бесшабашный парень, с Рути в обнимку идёт по вечернему проспекту Эрании, и юная Рути, восхищённо улыбаясь, снизу вверх смотрит на него глазами робкой лани. Он что-то ей говорит, и, кажется, слышит свой голос, а она время от времени хихикает в ладошку...
   ..................
   ...Они с Рути стоят у кроватки, в которой лежат месячные близнецы, один сладко посапывает во сне, другой широко раскрыл серые ясные глазёнки и шарит ими туда-сюда. Моти крепко и нежно прижимает к себе Рути и целует её, сияющая Рути отвечает ему столь же нежным поцелуем...
   ..................
   ...Они с Рути и Ширли на шабате у Яэль и Йоэля, он поёт вместе с Йоэлем, Ширли с восхищением взирает на него, и её чёрные глаза горят восторгом... А по обе стороны его Бубале сидят дочки Яэль и восхищённо смотрят на старшую кузину, ласково держа её за руки...
   ..................
   ...Малышка Ширли, робко поглядывая на него своими большими чёрными глазёнками, пытается сделать свои первые самостоятельные шаги... Шатается, чуть не падает, он подхватывает её на руки, ласково целует... Снова ставит на ноги, и она снова пытается идти. Рядом близнецы внимательно наблюдают за сестрёнкой, Гай протягивает ей руку...
   .....................
   ...Они с Рути и детьми гуляют по Парку. Заливисто хохочущий Галь убегает от них, то и дело оглядываясь и хитро поблескивая большими серыми глазёнками. Он бежит через дорогу к кустам на обочине. Моти несётся за ним, ловит его, передаёт жене. Рути пытается усадить орущего толстячка с лимонно-золотистыми кудряшками-пружинками (почему-то особенно ярко увиделись сейчас именно эти пружинки, усыпавшие головку сынишки) в огромную коляску, где спит Ширли. Гай с пальцем во рту держится за коляску, сонно поглядывая на сучащего ногами и орущего изо всех сил Галя, которого уже оба, он и Рути, пытаются водворить в коляску. Ширли просыпается и начинает плакать, и он уже не знает, куда кидаться - то ли непокорного сына усмирять, то ли успокаивать плачущую малышку...
   ..................
   ...Близнецы возле его кровати, растрёпанные, грязные, жалкие... Гай отрешённо теребит уши. Но, Б-же, какой у его ушей вид! - распухшие, тёмно-бордового цвета, как будто два бесформенных синяка, очень похожие на уныло повисшие лопухи у дороги... Галь снизу вверх смотрит на него, и выражение лица его виноватое и умоляющее, какого он так давно не видел у своего сына... Оба бормочут что-то слёзное и жалобное, поглядывая то на него, то на Рути... В серых глазах здоровенных парней неподдельные слёзы...
   ..................
   И тут вразнобой - голоса: "Ма, ты должна это сделать... Только так ты сохранишь daddy жизнь. Соглашайся, ма, соглашайся!.." - последняя фраза почти в унисон двумя одинаковыми голосами, ломкими тенорками его мальчиков...
   Моти устало подумал: "О чём это они? С чем моя Рути должна согласиться? И почему это моей жизни угрожает опасность? Меня же лечат, я почти здоров... Врач сказал..."
   ...............
   ...И снова голос Галя (или Гая? Нет, скорее, это Галь - у него голос потвёрже): "Ма, ты должна принять правильное решение. Тимми просил тебе это передать. И для нас это очень важно, понимаешь? Dad - это вчерашний день, а за Тимми - будущее. Я уж не говорю, что он давно любит тебя!" В ответ - ни единого словечка его жены...
   Моти потрясённо открыл глаза: "Что за чушь... С чего вдруг - такой бредовый сон?.." И снова - сражение с периной. Ему казалось: если ему удастся сесть, он вынырнет из кошмара. На этот раз ему это удалось - ведь на него уже не давило душное тяжёлое одеяло, да и точку опоры в виде холодного и жёсткого краешка тахты он нашёл почти сразу. Сев, тут же обнаружил, что на нём какая-то чужая нечистая пижама, явно не по размеру, не ему принадлежащая, но и не являющаяся собственностью больницы. Он почувствовал настоятельную необходимость выйти в туалет и стал оглядываться в поисках хоть чего-то соответствующего, но ничего, кроме дырки в полу на смыке с тем, что в этом помещении без углов можно было условно назвать стеной, не обнаружил. Пришлось воспользоваться этим карцерным вариантом... "Ну, что ж... - подумал Моти. - Это, конечно, не Фанфарирующий Золотой Гальюн из Цедефошрии для удостоенных и посвящённых. Стало быть, пр-рава не имею на лучшее..."
   Забыв о боли, тупо сжимающей грудь, Моти принялся обследовать стены, ни секунды не пребывающие в покое. Он даже не мог до них дотронуться, они казались чем-то фантомным, виртуальным, и со всех сторон на него обрушивались глуховато взвывающие, как будто ввинчивающиеся в голову звуки, то взбирающиеся до визга, то падающие до винтообразного рёва... Время от времени повисала вязкая тишина. И снова - не в кошмарном сне! - раздавались голоса его сыновей. Они теми или иными словами уговаривали мать согласиться и признать: Тимми - это будущее их семьи, daddy - отработанный материал, и в её силах сохранить ему его жалкую жизнь с помощью правильно принятого решения.
   Моти не понимал - что с ним, где он оказался, где Рути? И почему не вернулись мальчики, пришедшие его проведать после долгого отсутствия, почему посидели считанные минуты, вышли с матерью в коридор на пять минут, да так и не вернулись?.. А что было с ним, после того, как они вышли, что - за минуту до этого?
   Моти снова присел на краешек тахты. Он твёрдо решил больше не ложиться на перину, от которой все кости ломит, которая вроде бездонного омута, того и гляди! - затянет... Во всяком случае, пока не прояснится ситуация, или когда станет совсем уж невмоготу сидеть или стоять. "Итак, пора подвести итоги. Где я и как здесь оказался? Почему мне не дают положенных лекарств, почему никто не подходит? Или они решили, что я уже здоров? Тогда почему меня не домой отпустили, а поместили в это непонятное место? Сколько часов назад я видел Рути и мальчиков? Вчера это было или всё ещё сегодня? Где моя Рути, куда подевалась? Она не могла меня оставить, столько дней не отходила от меня, даже спала тут в кресле..." Подвести итоги не получалось, на него беспорядочно накатывались один за другим вопросы, вопросы, вопросы... Мучительные своей безответностью...
   Почувствовав сильную жажду, Моти решительно встал. Он понимал: надо что-то делать. Ничего не делающим ничто не поможет. Смириться с непонятной, непредсказуемой неизбежностью - вот где поистине безвыходность! Не так часто на Моти в последние месяцы накатывала такая решимость. Но сейчас её подстёгивало отчаяние и страх - за себя, за Рути. И за мальчиков - сколько всего они ему наговорили жалкими голосами, в которых звенели неподдельные слёзы... О страхе за дочку и говорить не приходилось, он не оставлял его с того момента, как они с Рути поехали к её брату Арье, который неожиданно, после стольких лет молчания, позвонил и сообщил о событиях в ульпене, о том, что Ширли у него. Но увидеть Ширли им и там не довелось: она сбежала оттуда до того, как они с Рути добрались до Меирии. Почему? Что её побудило сбежать? Он снова и снова вспоминал, как они с дочкой расстались почти на въезде в Меирию, куда он привёз её, повинуясь её истеричному требованию. Он так не хотел отпускать свою Бубале... Но она настаивала - и вот... Он вспомнил Турнир, ознаменовавший открытие новой "Цедефошрии" - на базе спроектированной им угишотрии. Сколько творческих сил и таланта вложил он в создание этого монстра!.. И всё украдено, присвоено тем, кто... Моти резко вскинул голову. Только сейчас ему пришла в голову чудовищная мысль: слышанные им в полусне слова сыновей означают - теперь этот тип захотел присвоить и его жену... Но как такое может быть?! Рути человек, не вещь, не мысль, не идея!.. Рути всю жизнь любила только его, Моти!.. На что же Тумбель (как его дочурка зовёт) надеется, на что рассчитывает?.. А может, это просто очередной кошмар в округлой, без единого угла, без потолка и с бесконечно высокими стенами, камере. Да ещё на этой округлой тахте с жаркой чрезмерно мягкой периной и душным пухлым одеялом! И воздух словно застыл и давит, давит, давит всей массой бесконечно-высокого столба непонятного состава, цвета и запаха... Моти ощутил, что его тело покрывается холодным потом от этих мыслей. Он даже перестал замечать, что с унылым постоянством на пространство накатывают то душно-вязкие волны глухой тишины, то - на средней громкости и на октаву-две выше - популярные взрёвывающе-взвизгивающие пассажи силонокулла. С причудливой периодичностью их сменяют голоса сыновей, уговаривающих мать самой придти и ответить согласием на предложение Тимми, за которым будущее... До чего же зловеще теперь звучат мягкие тенора его близнецов о том, что только так (как?) Рути сможет сохранить ему, Моти, жизнь...
   Моти решительно встал и подошёл к условной стене. Он попытался дотронуться до неё и... пальцы словно вошли в удивительно-мягкую субстанцию, даже не возмутив поверхности, ни на миг не останавливающей вращательное движение. Ощущение было странным, как бы нейтральным, но от этого прикосновения заныли виски. Моти медленно отошёл от стены, снова подошёл, обошёл кругом, время от времени пальцем пробуя чудную на вид и на ощупь поверхность, восходяще-вращательное движение которой действовало на нервы. Зато к звуковому фону он вроде начал привыкать. Как только он подумал об этом, звуковой фон изменился. Со всех сторон зазвучали истерические всхлипывания, переходящие в девичьи рыдания. И - снова вязкая глухая тишина. И так - несколько раз. Моти смекнул, что его касания стены каким-то образом меняют звуковую картину. Подумав об этом, он решил проверить это явление. "Если и не выясню, что к чему, хотя бы при деле буду..." - подумалось ему с не подходящей к ситуации беспечностью. Он твёрдо решил не обращать внимания на звуковой фон, а просто фиксировать для себя, как на него влияет то или иное его прикосновение к стене. А что это за стена? - тоже интересно... Он даже забыл про голод и жажду, как это с ним нередко бывало в "Лулиании", когда он погружался в работу. И, что уже было вовсе непростительным легкомыслием, - забыл и о том, чтобы не пропустить время приёма лекарств. Впрочем, напоминать о лекарствах тут было некому, как не было нигде ни намёка на сами лекарства.
   Ему пришла в голову странная на первый взгляд мысль: в этом диковинном помещении действует закон окривевшего кольца, - и это его слегка развеселило. Он даже позабыл, что оказался не только как бы вне времени, но и как бы вне пространства, короче, позабыл обо всём на свете.
   Моти Блох попал в свою стихию. Перед ним была новая игра, новая задачка, которую надо было решить. Не так уж трудно вообразить, что экран компьютера принял форму объёмного окривевшего кольца, а сотворённые из неведомого материала, струящиеся в состоянии непрестанного движения в нескольких переменных направлениях одновременно, стены - клавиатура компьютера. Сейчас необходимо выяснить, как задействовать эту странную и жутко интересную клавиатуру... э-э-э... компьютера-угишотрии! - да, только так это и можно назвать! Интересно разгадать принцип этой игры - и сыграть, и непременно выиграть. Моти вспомнил, как сам предложил заложить в игру принцип тупиковости, дабы участник игры не мог ни прервать игру, ни выиграть. Вспомнил, как это понравилось жутковатому Арпадофелю. "Коль скоро я предложил этот принцип, значит, смогу выяснить, как его преодолеть. Значит, у меня есть по крайней мере один выход из этого принципа, а если повезёт, то и все два... а может, и больше..." - подумал Моти, и эта мысль подняла его настроение. Он задумчиво прохаживался по периметру окривевшего кольца, окривелость которого увеличивалась на глазах, мурлыкал незатейливую мелодию, осторожно и нежно прощупывая волнующуюся поверхность условной стены. По большей части его прикосновения ничего не давали. Но время от времени непроизвольное касание вызывало к жизни тот или иной пассаж силонофона. Моти пытался снова воспроизвести свой жест, но у него ничего не получалось: слишком много факторов должно было сойтись, да ещё и по закону случайного изменения кривизны окривевшего кольца... "Да, за один день все факторы учесть невозможно... А, кстати, сколько времени я уже нахожусь тут?.. Сутки, больше?.. А может, всего пару-другую часов? Пора отдохнуть..." - подумал Моти и машинально провёл кончиками пальцев вдоль нервно струящейся и закручивающейся рваной неравномерной спиралью зеленовато-жёлтой полоски. Неожиданно прогремел оглушающе резкий пассаж силонофона (Моти не знал, что это было новое изобретение Ад-Малека - первый взбрыньк, названный классическим). Полоска, которой Моти коснулся, взвилась вверх - и перед ним открылся проход в узкий длинный коридор. Моти долго не раздумывал, не оглядывался, он просто шагнул в открывшуюся узенькую щель - как видно, он настолько похудел за время болезни, что прошёл без малейшего труда.
   Его не заботило, что он направляется, может быть, вон из помещения в совершенно неподходящем для прогулок виде. Он меньше всего думал, что облачён не в свою любимую домашнюю пижаму, даже не в казённое больничное одеяние, в котором он провёл последние дни в больнице в обществе преданной жены, врачей и медсестёр, что на нём, как на вешалке, висело нечто несвежее, неопределённого цвета и формы. Но это его уже не смущало. Он увидел выход из окривевшего кольца, может, даже из придуманных им тупиков - и не мог им не воспользоваться. Главное - подальше от округлой тахты с душными перинами и удушающими, тяжёлыми одеялами!..
   Он медленно шёл по нескончаемому коридору, смутно напоминавшему бесконечную трубу с множеством поворотов. Он не ощущал знобкой сырости, не замечал, что по стенкам, выполненным из неведомого материала, струится вода - не вода, пар - не пар, а может, просто мерцает и переливается иней грязного, гнойно-бурого оттенка. Он напряжённо всматривался вперёд, время от времени оглядываясь по сторонам. Было странное ощущение, что он знает, куда идёт, но не видит, куда ведёт этот бесконечно-петляющий коридор. Моти подумал: "Неужели и тут Ракушка? Но совсем не похожая на сверкающе-манящую "Цедефошрию"... Или всё-таки она, но для неудостоенных и непосвящённых?" Он начал уставать, да и боли в левом боку снова дали о себе знать. Но остановиться он уже не мог. Что-то ему подсказывало, что, начав этот путь, он не сможет остановиться без веской на то причины.
   И такая причина неожиданно возникла за ближайшим поворотом. Да ещё такая причина, коей он никак не мог ожидать в этом непостижимом месте. Повернув за угол, он поднял глаза и... увидел, что от лениво струящейся то ли водой, то ли паром, то ли инеем стены отделилась туманно-бесцветная знакомая фигура: кустистая борода, лохматая грива, увенчанная глубокой кипой, уныло висящие ниточки цицит. И неожиданно яркие каре-зеленоватые, как огромные виноградины, глаза на сильно осунувшемся лице... Моти удивлённо прошептал: "Б... Бен... ци? Т-т-ты?" - "Да... Тебя это удивляет?" - услышал он знакомый мягкий певучий баритон. - "Но... откуда?" - "А ты-то тут откуда? Я-то - ясно..." - подошёл к нему и отчётливо высветился перед ним его старый армейский друг и бывший коллега Бенци Дорон, изрядно осунувшийся и похудевший, даже обычно круглые щёки с забавными ямочками уныло обвисли. Моти нерешительно протянул руку и дотронулся до него: "Д-да... Пожалуй, не фантом..." - "И ты... тоже не фантом!.. Но откуда?" - "Не имею представления, откуда я взялся. Сам хочу понять, где я нахожусь... Лежал в больнице, со мною Рути была... не отходила от меня... - недоуменно промямлил Моти, и вдруг возбуждённо заговорил: - Пришли сыновья... Бедняжки!.. Что им пришлось пережить!.. Что-то они просили... Что-то... про Ширли... От этого мне стало нехорошо, Рути дала таблетку с тумбочки... - ему казалось, что эта тумбочка очень важна в его рассказе: - Дала запить из графина. Тут же... ужасно захотелось спать... Как провалился... А когда очнулся, как из грязной лужи вынырнул... оказался в странной круглой камере. Круглая душная тахта, сверху и снизу - мягкая-мягкая душная перина... Вместо туалета - какая-то дыра возле... э-э-э... как бы стены... Ну, конечно, не Фанфарирующий Золотой Гальюн! Я чётко помню: врач обещал меня наутро домой отпустить... А я зачем-то тут - и ни доктора, ни Рути, ни лекарств, ничего!.. Какая-то круглая камера без потолка... Представляешь? - совсем без потолка!.. Стены закручиваются, словно ввинчиваются куда-то вверх... И силонокулл... нервным пунктиром... Мне показалось - это новая игра..."
   Бенци уставился на Моти с озабоченностью и тревогой. За последние месяцы на фирме он успел привыкнуть к тому, что его некогда весёлый, активный, уверенный в себе приятель за время работы над угишотрией резко изменился: стал нервным и пугливым, растерял весёлость и уверенность в себе. Но таким? Нет, таким он своего давнишнего приятеля и недавнего шефа Моти Блоха никогда не видел. Он старался, чтобы при таком скудном освещении тот не заметил выражения неподдельной жалости на его сильно похудевшем лице. Отвернувшись, он заметил: "Ясно: тебя просто усыпили... Скорей всего, и Рути постарались увести от тебя, чтобы она ничего не видела. Ты находишься в Шестом отделении на 3 этаже. То есть - в Лабиринте клинических исследований "Цедефошрии". Это клиника, где изучают силонокулл-синдром. Ты, наверняка, не хуже меня знаешь, что он есть и у твоей дочки. Мы тоже этим занимались. И нам... - Бенци сильно понизил голос, подчеркнув это слово, - ...тоже известно, что синдром явного отторжения силонокулла - по сути спасение, то есть в той или иной степени это свойство нормального здорового организма. У одного это выражается в явной форме, это естественная реакция здорового организма на ненормальное явление, у другого - происходит, так сказать, накопление... выражается в неадекватном поведении. А потом... Лучше не говорить! А впрочем, ты сам должен знать результат..." Моти с безразличным видом слушал Бенци и вдруг спросил: "А ты-то тут что делаешь?" - "А-а-а... Я под следствием. Небось, слышал - меня арестовали во время Турнира: я детей от дубонов защищал, между прочим, племянников Рути. Они требуют от меня публичного признания, что я вывел из строя дурацкие войтероматы..." - "Но ведь ты же их не трогал!" - "Конечно, нет! Мы о них узнали из прессы и только на Турнире увидели живьём!.. Главное обвинение - активное антистримерство! Знаешь, что это такое? - Моти энергично закивал. - Так у нас нынче называется неприятие силонокулла и струи подобающей гаммы. Ещё меня обвиняют в плохом воспитании детей, хулиганов и антистримеров. Моих близнецов обвиняют в смерти рош-ирия Эрании! Знаешь же, что они откололи на Турнире!? - Бенци улыбнулся знакомой, доброй улыбкой, потом снова посерьёзнел и продолжил, качнув головой: - Как видишь, у меня сложный состав преступления. Судя по всему, им от меня что-то нужно..." - "Наверно... Что до смерти Рошкатанкера, то... Приступ у него случился в первом отделении, то есть до выступления твоих мальчиков..." - "И племянников твоей Рути... - повторил Бенци. - Значит, и ты в курсе, что там было в антракте?" - "В общем-то, да! Я заметил: дубоны очень подозрительно засуетились. Но как ты тут оказался? Ведь суда или следствия пока не было? Иначе бы..." - "Конечно, нет!" - "При чём тут Шестое отделение? Ты же не болен!" - "Нет, конечно! Это для них идеальный вариант: всё в одном месте! Послушай, - Бенци понизил голос до шёпота: - я боюсь, не следят ли за нами, не проверяют ли каждое сказанное слово, не затем ли нас вместе свели..." Моти побледнел, но постарался спросить как можно спокойней: "Но как же отсюда выбраться?" Бенци заговорил очень тихим голосом, почти не разжимая губ, и Моти едва его слышал: "Во-первых, раз уж мы встретились, не будем разлучаться, может, вместе удастся... Как - я и сам ещё не знаю... Да, вот ещё... Ты, наверно, заметил: время от времени включаются какие-то разговоры. Которые тебя настораживают, раздражают, пугают..." - "Ага-а... Как будто мои сыновья уговаривают Рути на какое-то предложение Пительмана согласиться, чтобы спасти мне жизнь..." - "М-м-да-а!.. Далеко же они зашли!.. Моти, не реагируй... что бы ни услышал! - и снова, сильно понизив голос: - Главное - отсюда вырваться... во что бы то ни стало!.. Я постараюсь помочь нам обоим... Для тебя это вопрос жизни и смерти..."
   В полумраке коридора Бенци не мог видеть, как посерело лицо Моти, но почувствовал, как у того задрожали руки. Дальше они пошли вместе, плечом к плечу, по петляющему коридору, сквозь полумрак, освещаемый невидимым источником унылого очень слабого света. Высокий Бенци приобнял Моти за плечи. Они шли и беседовали, не замечая сменяющих друг друга волн душной жары и знобкого, сырого холода. "А как тебе тут, Бенци? Вижу - не очень хорошо..." - "Да я уже вроде привык... Правда, с питанием... э-э-э... не совсем... Сижу на хлебе и воде... Иногда немного овощей..." - "А почему? Неужели голодом морят?.." - "Голодом как бы и не морят... Просто мне же нужно кашерное... А сейчас даже не Арпадофель этим ведает, а сам Пительман. А этого хлебом не корми - дай над нами, фиолетовыми, поиздеваться. Он думает, что так он меня скорее сломает. Было несколько бесед с Зомембером. Ты же знаешь нашего обаяшку: нежен, как самый сладкий шоколад со сливками..." - "Давно знаю..." - иронически скривился Моти. - "Короче, он пытался меня убедить с ними сотрудничать. Что-то они там напортачили, но что - не говорят!.. Да и я не очень понял, могу только догадываться. Напрямую ничего не сказано, что-то о работах..." - "Для заказчика-хуль?" - "Во-во! Типа того! Но мне повезло ухватить некоторые обрывки разговоров: вроде бы, им почти удалось ораковить - кажется, они это так назвали - Юд-Гимель. В результате жители его покидают... На него претендует клан Аль-Тарейфы". - "А-а-а! Это и я слышал... Не зря Ад-Малек у нас превратился в Аль-Тарейфа!.." Бенци горько усмехнулся: "Короче, им надо начать обратный процесс, иначе там жить невозможно... Но - силонокулл и угишотрия не работают!.." - "Конечно! И не будут работать: у программы одностороннее действие! Запускающий силонокулл - чистая деструкция!" - слабо улыбнулся Моти. - "Мне кажется, они тебя к этому захотят привлечь. Я не вправе тебе что-то советовать... тем более, если за это пообещают домой тебя отпустить..." - "Домой? Вырваться из этого кошмара?" - с надеждой выдохнул Моти и недоверчиво посмотрел на Бенци. Но тот покачал головой: "Пообещать-то они готовы что хочешь - только бы купить твою голову... Но... Моти, неужели ты не понимаешь?.." Глаза Моти расширились и повлажнели, Бенци даже испугался, как на него это может подействовать. Он не мог себя заставить произнести роковые слова, Моти и сам не горел желанием их услышать, поэтому он буркнул, опустив голову: "Этими разговорами они меня с самого пробуждения мучают... - без выражения выговорил Моти и неожиданно проговорил: - Но где же моя Ширли?" - "А где мои хевре? Как там Нехамеле? Как малыши?.. Я же никогда надолго с семьёй не разлучался... всегда мы были на связи!.. А сейчас... Столько времени ничего не знать друг о друге!" - взволнованно проговорил Бенци, в его голосе Моти неожиданно послышались слёзы.
   Моти деликатно отвернулся; он не хотел продолжать эту деликатную тему, поэтому быстро спросил: "Послушай, Бенци, я что-то слышал... может, и ты об этом знаешь?.. Что моя Ширли и твой старший... э-э-э..." - "Да, это правда. У нас об этом все знают. Не волнуйся: они только обмениваются взглядами и улыбками, иногда ещё словами перебрасываются. Ноам очень скромный и тихий. Вообще, всю жизнь был таким: сидел в уголке, читал, никогда не дрался... Вот сейчас компьютером увлёкся. Как мы все, хорошую музыку любит... Но никакого сравнения с близнецами. Он у нас очень похож на дедушку Давида, такие же глаза, говорят, и волосы... вообще черты лица, в чём-то характер... Но талантом в деда близнецы пошли. А уж Ренана... говорят, Нехама была в детстве такая же бойкая и активная. Впрочем, нет - рав Давид говорит, что Ренана - вообще чертёнок в юбке..." - "Да, Рути почему-то её приревновала... Ведь Ширли как-то сказала, что у вас ей гораздо лучше, чем дома", - слабо улыбнулся Моти. Бенци помолчал, потом спросил: "А почему вы ей такое имя дали?" - "Это моя мама! Они же с папой к её рождению приехали из Австралии. Вот мама и придумала - чтобы имя звучало и на иврите, и для говорящих по-английски!" - "Придумано отлично! - улыбнулся Бенци и вернулся к вопросу Моти: - В конце концов, ничего удивительного!.. Молодые! Или они оба переболеют, или... нам с тобой суждено породниться... - он усмехнулся в бороду. - Надеюсь, ты не против?" Моти промолчал, смущённо глянув на Бенци.
   Моти мрачно уставился под ноги и задумался. Слишком много информации сразу выплеснул на него Бенци. Снова защемило под левой лопаткой. Прилечь бы сейчас... Но где? Он ощутил, что не хватает воздуха, обернулся к Бенци, тот тут же встрепенулся: "Что с тобой, Моти?" - "Да, знаешь, что-то нехорошо... Где бы присесть?" - "Что же делать! Тут негде... Наверно, не надо было тебе выходить оттуда..." - "Ну, что значит - не нуж-но... - прерывисто, как бы через силу, заговорил Моти. - Там... бы... ло... е... щё... ху... ху... ху... же... Э... та... круг... лая..." - "Мотеле, погоди... Я сейчас поищу... Обопрись на меня, дружище... Давай, я тебя... э-эх! - по-не-су-у..." - и Бенци попытался взвалить Моти себе на спину. Пройдя так несколько шагов, он начал задыхаться, остановился, снова попытался сделать несколько шагов. Моти слабо прошептал: "Оставь меня... Похоже, моя песенка спета... Бедная Рути... Только бы..." - "Не говори глупостей! Вон, смотри - там что-то мерцает... Может, комната, где есть койка... Давай... - пропыхтел Бенци и перекинул руку Моти через плечо. - Ну, пошли..." - и он поволок тихонько постанывающего Моти к чему-то мерцающему в конце коридора...
   у, что, хаверим товим, поговорили, пообщались? А теперь послушаем вместе ваши разговоры и растолкуйте, что это значит?.."
   Мерцающий свет в конце коридора привёл их в светлую комнату. Четверть её занимал стол - за ним в высоком кресле сидел Зомембер. Напротив - несколько простых стульев с прямыми жёсткими спинками. Бенци заботливо усадил Моти, и тот бессильно откинулся, закрыв глаза. Зомембер без улыбки смотрел на явно тяжело больного ещё нестарого человека, который когда-то гордился нежным покровительством известного на всю Эранию общественного деятеля, видя в нём своего старшего друга...
   Бенци выпрямился, потёр спину и пристально посмотрел на бывшего босса. Его яростно сверкнувший взор вызвал гнев Минея, но он сдержался, продолжая молча смотреть на обоих. После чего и прозвучала вышеприведенная фраза, насторожившая Бенци. Быстро совладав с собой, Бенци пожал плечами: "А что может означать беседа двух старых приятелей, давно не видевших друг друга..."
   Зомембер нажал кнопку прибора у себя на столе, и в комнате гулко зазвучали их голоса. Время от времени Миней останавливал запись и, уставившись на Бенци, спрашивал его: "А это вы о чём? А-а-а?" - "О своём, о заветном... Ничего интересного..." - неизменно отвечал Бенци. Миней снова прокручивал запись и снова задавал тот же вопрос, Бенци радовал его тем же ответом. На Моти, в полузабытьи скорчившегося на неудобном жёстком стуле, рассчитывать не приходилось. Зомембер мог говорить с Дороном свободно, не гнушаясь откровенными оскорблениями и запугиваниями: "Что ж, очень жаль! Придётся устроить тебе свидание с Офелией - перед всей Арценой! Надеюсь, ты меня понимаешь? Она-то уж знает, как разговаривать в студийной обстановке с такими, как ты. Все мы люди... А если это не поможет, то... его сыновья... - и Миней указал на скорчившегося на стуле Моти, - ...поймают твоего старшего сыночка и... ты, надеюсь, догадываешься, что они с ним сделают!.. А уж если в наши руки попадут твои близнецы, я даже представить себе не могу, чем это для них кончится! Ну, а потом всех троих... можешь не сомневаться! - передадут на перевоспитание к членам клана Набзи... Особенно твоего старшего! Если он вынесет их методы перевоспитания антистримеров, соблазняющих девушек из элитарных семейств Эрании... Знаешь, что это такое?" Зомембер снова прокрутил запись от начала до конца, то и дело останавливая её и повторяя по нескольку раз некоторые отрывки, которые ему казались многозначительными. Бенци с внутренним трепетом выслушивал его слова, стоя и тяжело опираясь на стул, на котором скорчился Моти. "Не понимаю, о чём вы говорите. Вы бы лучше уделили внимание больному человеку..." - стараясь не показать охватившего его нешуточного смятения, проговорил Бенци. - "ОК, потом поймёшь!.. - Миней ясно дал понять Бенци, что состояние Моти его не интересует. - Мы не собираемся выпускать вас отсюда. Обоих! Вообще! С твоим приятелем, как ты понимаешь, всё ясно... Впрочем, есть выход... Если вы нам поможете, это может здорово облегчить участь ваших детей, влюблённых голубков... А если нет... Увидишь! Даже отсюда - в реальном времени... Надеюсь, ты меня понял". Зловеще ухмыльнувшись, элегантный и вежливый Зомембер покинул помещение.
   Бенци пододвинул один из грубо сколоченных стульев поближе к Моти и присел рядом. Он взял друга за руку, начал поглаживать ладонь, глядя на его неплотно прикрытые глаза. Сколько он так сидел, он не знал. Моти не выходил из полузабытья, и Бенци это встревожило всерьёз: столько времени больной человек не получает необходимой ему помощи. А он сам ничем не может ему ничем помочь!..
   Судя по всему, в этом месте нет дефицита квалифицированных медицинских работников. Почему же они не идут к больному? Как их вызвать? Однако... только что из комнаты вышел Зомембер. Почему он столько драгоценного времени потратил на дурацкие разговоры и угрозы? Это не на шутку тревожило Бенци, он даже не задумывался об угрозах бывшего босса в адрес сыновей, не говоря уж об угрозах в свой собственный адрес - ведь он никогда не считал злодеем Зомембера, в отличие от Арпадофеля и Пительмана... Что происходит?!
   Всю ночь Бенци просидел почти без сна подле Моти. Утром явились два дубона, ни слова не говоря, поманили его пальцем. Он указал на Моти, которого ещё вечером постарался уложить на составленные рядом три стула, пытаясь что-то сказать. Дубоны его слушать не стали, подошли, крепко взяли за локти и вывели из помещения. Бенци понял: с роботами, даже живыми, говорить не о чём и бессмысленно! Тревожно оглядываясь на Моти, он вышел из комнаты.
   ...Через три дня его привели в маленькую комнатку без окон, где он обнаружил на тахте спящего друга. После пережитого за эти три дня у него только и хватило сил порадоваться, что видит Моти живым и спокойно спящим... Как видно, какую-то помощь ему всё-таки догадались оказать! - и на том спасибо!
  
   В мучительном неведении
   Ирми привёл Ренану в спальню их дома в Меирии, усадил на диван.
   Тем временем за стеной четверо мальчиков музицировали на большом угаве, Ноам деловито вводил в память ринафона все наигрываемые ими мелодии: даже черновой " двух-трёх-тактовый огрызочек " может пригодиться. Прихода Ирми с Ренаной они не заметили.
   Ирми сбегал на кухню, принёс стакан воды, присел перед Ренаной на пол, осторожно придерживал стакан у её губ, ласково шептал: "Попей и расскажи мне, хамуделе, что с вами было..." Ренана дробно стучала зубами о стекло стакана, потом начала лихорадочно и жадно пить, не переставая всхлипывать. Ирми робко погладил её ладонь, словно бы нечаянно, дотронулся до щеки. Ренана отпрянула, удивлённо глядя на него расширенными, полными слёз глазами: "Нет, не надо... Прошу тебя... Мы не должны..." Ирми опешил, густо покраснел, немного отстранился и спросил: "Что-то не так? Тебе неприятно?" - "Ну что ты!.. Не в этом дело... Ты же знаешь, нельзя... после того, что с Сареле случилось..." - "Понимаю... Прости..." - сконфуженно и печально произнёс Ирми, отвернулся от неё, опустив голову, уши его пылали. Немного успокоившись, он робко поднял голову, искоса глянул на покрасневшие глаза девушки и снова попытался взять её руку, которую она осторожно высвободила. "Я думаю, сейчас тебе надо поспать..." - тихо произнёс он, не глядя на неё.
   Ренана устало и бесцветным тоном произнесла: "Хели с Максом звонили?" - "Я им звонил, Макс сказал пару слов о состоянии Сареле. Хели хочет связаться с прессой - у кого-то из её коллег там, оказывается, свой человек. Твой рассказ о погроме в ульпене может быть очень важным свидетельством..." - "Тогда расскажу, что могу, сейчас! Пока фанфаразматики не замылили людям мозги!"
   Глядя в пространство, Ренана говорила, прерывая рассказ судорожными всхлипываниями. "Какое-то колпакование у них..." - на что Ирми удивлённо откликнулся: "Так они назвали? Интересно! А школы при чём? Они ведь уже превратили Парк в Ракушку! Чем не колпакование!..". Ренана всхлипнула и звенящим голосом прошептала: "Странно, что вы тут ничего не знаете..." - и продолжила рассказ, который то и дело прерывался всхлипываниями, переходящими в рыдания.
   "Теперь нас обвинят в нападении на власть, особенно меня... Я же Дорон..." - "Ренана, девочка моя, а почему ты с самого начала не включила та-фон в режим ринафона? Я ж тебе показывал!.." - осторожно спросил Ирми. - "Думаешь, мы могли там соображать? Ты бы видел этот ужас!" - "Понимаю... - сочувственно кивнул Ирми, - жаль... Было бы документальное свидетельство бесчинства дубонов в женской школе... Я только надеюсь, в туалеты не ворвались..." - "Не знаю, что там было, когда мы ушли в общагу... Ведь нам и оттуда пришлось смываться..."
   Он помолчал, потом осторожно спросил: "А что с той несчастной девушкой? Ты можешь говорить об этом?" - "Я... - неожиданно Ренана расплакалась. - Я должна выговориться!" - с силой сквозь слёзы произнесла она и рассказала то, что услышала от Сары. "Тов, хватит, не надо больше... Только не плачь, родная моя..." - Ирми нежно и осторожно погладил по голове рыдающую девушку; она не обратила на это внимания: "У неё летом - помолвка..." - она больше не могла говорить, у неё началась истерика. Ирми снова метнулся к крану, налил воды, прижал ей стакан к губам: "Попей, родная моя... - потом ласково уложил её на диван: - Тебе надо поспать... успокоиться после всего, что ты пережила..." - "Надо разыскать её Менахема... в Шалеме... - твердила Ренана и вдруг выкрикнула: - Сделай же что-нибудь!!!" - "Мы постараемся..."
   Ренана постепенно затихла и уснула. Её сон был долгим, тяжёлым и неспокойным, она ворочалась, то и дело всхлипывала. Ирми вышел из комнаты, прикрыв дверь, и неслышно выскочил за калитку.
   Выбравшись из квартиры Арье Магидовича, Ширли брела, спотыкаясь, не зная, куда. В голове билась одна мысль: непременно найти, найти, найти Доронов. Дороги назад всё равно нет... Подгоняемая этой мыслью она брела, не обращая внимания на зловеще бликующие, воющие воронки (фанфароботы, как их назвал Арье), то и дело мельтешащие над головой... Она даже не чувствовала дурноты, обычно накатывающей на неё при звуках силонофона. Она миновала один перекрёсток за другим, не задумываясь, какой переполох поднимется, когда обнаружат исчезновение племянницы. А ведь к Арье вот-вот должны придти её родители (если уже не пришли), и что он им скажет?..
   Ни Ширли, ни Магидовичи, ни, конечно же, её родители, ни обитатели Меирии - даже после событий в ульпене, - в страшном сне не могли вообразить, что совсем недавно весёлый и безмятежный посёлок с благоустроенными, уютными домами, красивыми улицами и площадями обречён. Ещё немного, от силы несколько дней - и под звуки жёсткого силонокулла Меирия превратится в уродливое подобие гигантского "муравейника", нечто типа захудалой гостиницы - для тех, кто не захотел понять ясный намёк новых властей Эрании и покинуть свои жилища. Конечно, Ширли не могла знать - это детище её папы творит всю эту жуть, названную ораковением. Бывшая папина программа, переделанная прихлебателями Тумбеля, только начинает свою работу. Идёт её опытная отработка на нескольких, "случайно" выбранных улицах, в первую очередь - вокруг их ульпены с одной стороны и йешиват-тихона hилель для мальчиков, с другой.
   Она не сразу заметила, как под ногами забугрился переливчатый ракушатник, а низко над головой - тёмный тугой жгут, и между назойливо жужжащими, хаотически мечущимися спиральками ехидно ухмыляются "силонокулл-тучи"... Вкрадчивым силонофоном (разве что чуть тусклее) завывали воронки, аритмичными синкопами колыхался душный жёлто-коричневый туман. Да уж, братья не зря столько времени "тренировали" всю семью на силонокулл-гармонии - как ни тошно было их слушать, но Ширли с её тонким музыкальным чутьём вскоре научилась чётко различать оттенки их различных модуляций, в том числе в сочетании с другими источниками шума.
   Она подняла голову, озираясь по сторонам, и её охватил ужас: ей показалось, что из Меирии она перенеслась в грязный, облезлый, чужой город. Грязные, словно ощипанные, палисадники, голые деревья и кусты, а за ними в глубине пустые дома, судя по всему, покинутые своими обитателями - слепые окна, половина стёкол выбита. Улицы сужаются прямо на глазах, тяжело взбираясь в гору, потом чуть-чуть расширяются, уступами несутся вниз. И - повороты, многочисленные крутые повороты то вправо, то влево, как бы закручиваясь винтом, а потом раскручиваясь. Вместо привычного асфальта под ногами переливается тусклой радугой "ракушатник". Девушка смутно припомнила, что похожей тропинкой они пробирались к сектору Юд-Гимель перед Турниром, но тогда они были все вместе, держались друг за дружку и могли видеть в этом не более, чем дурацкие выверты организаторов Турнира, которым очень хотелось, (но не вышло!) их напугать.
   Здесь и сейчас потрясали не столько пустые, слепые окна, но навалившийся сверху тускло-мерцающий полог, закручивающийся в мутной гнойно-желтоватой дымке - там, где полагалось быть небу, - и кажется, не только света, но и воздуха не хватает. На столбах в угрожающе-синкопированном ритме раскачиваются фанфароботы, опускаясь и тут же возносясь вверх. Но сильней всего действует свившееся немыслимым жгутом над головой "небо-не-небо", по которому корча болезненно-ехидные гримасы, туда-обратно носятся "силонокулл-тучи". Ей стало до слёз жаль своих детских рисунков, превращённых в символ разрушения этого уютного посёлка, ульпены, всего уклада их жизни. Она снова оглянулась, утирая глаза кончиком мизинца, и оторопела: на неё угрожающе надвигаются пустые дома со слепо уставившимися на неё окнами, прямо над головой отплясывают бешеный танец кривляющиеся рожи...
   Ширли испуганно вжалась в стену. Мимо неё пронеслась странная машина, нечто вроде помеси скорпиона с головастиком. Провожая её глазами, она с изумлением поняла - это причудливый гибрид автомобиля и руллоката. Она тут же вспомнила День Кайфа, знакомство с Доронами и их друзьями.
   Перед мысленным взором возник Ирми, выделывающий на руллокате затейливые фигуры на залитой солнцем тропинке, огибающей Лужайку Пикников. Нить воспоминаний увела её от развернувшейся вокруг неё гнетущей реальности ораковения к знакомству с Доронами. Ноам - каким она его увидела впервые... Девочка радостно улыбнулась. Замелькали лица Доронов, в голове зазвучали поющие голоса Шмулика и Рувика. Музыка, с которой связано столько светлых, ярких воспоминаний! Дни и часы, проведённые в семье друзей. И потускнел жуткий фон фантасмагорической реальности. Она остановилась - ей жгуче захотелось увидеть их... хотя бы одним глазком... хотя бы узнать, что с ними ничего не случилось! Она не имела ни малейшего понятия о том, сколько времени она кружит по ораковевающей на глазах Меирии.
   Наступила ночь...
   Счастливая случайность привела её в единственный уголок Меирии, которого ораковение почти не коснулось - это был маленький кусочек улицы возле старого дома Доронов, который она после всего пережитого в опустившейся на посёлок тусклой мгле не узнала. Обессиленная девочка уселась прямо на землю, опершись о бывшую рекламную тумбу, с которой свешивались жалкие обрывки выцветших объявлений и афиш, и забылась тяжёлым сном. Она ещё не знала, что первой счастливой случайностью было то, что она покинула дом родных за несколько часов до прихода туда отряда дубонов под командованием её брата Галя.
   Она очнулась от странного забытья и медленно приходила в себя, выбираясь из оцепенения и шока после долгого блуждания по вздыбившейся Меирии, словно бы отчаянно сопротивлявшейся ораковению. Неожиданно она с изумлением увидела в мерцающей полумгле возникшего перед нею Ирми, закутанного в какие-то тёмные лоскуты. Он словно бы сгустился из воздуха и потрясённо уставился на неё, потом с трудом выговорил: "Это ты? Мы думали, ты у Арье..." - "Нет, я... я... э-э-э... сбежала..." - слабо пролепетала девушка, виновато щурясь на Ирми. - "Но ведь ночь! Как ты не боишься?.. Одна... Хорошо, я тут случайно оказался!" Но долго изумляться было некогда. Он указал ей на дом, в котором она с трудом признала старый дом Доронов - поведя глазами и увидев знакомую калитку.
   Ирми привёл её в салон. Услышав где-то совсем близко, за стеной, голос Ноама, она слабым голосом пролепетала: "Меня ноги не держат, никуда я не пойду..." - забралась с ногами в кресло, свернулась калачиком и тут же провалилась в глубокий сон.
   Ирми хотел связаться с Арье, сказать о появлении Ширли у них, но та-фон Арье молчал. После нескольких попыток Ирми в отчаянии закрыл ринафон. В этот момент услышал голоса на кухне, рядом с комнатой, где спала Ренана. Он тут же вышел к друзьям и грозно цыкнул, приложив палец к губам. Ноам поднял на него глаза и сердито прошелестел: "Ирми, ты можешь сказать, что, собственно, происходит? Что с Ренаной? Что с Ширли? Откуда она тут? Ты же говорил, она у Магидовичей!.." Рувик, услышав имя Ширли, поднял голову: "Что? Что случилось? Почему мне ничего не говорят?"
   Ирми медленно, нерешительно заговорил, глядя в пол: "Вчера был налёт дубонов на ульпену, in their newspeak, так сказать, операция колпакования, а на самом деле - погром! Власти Эрании решили превратить наши школы в Центры Колпакования... Били девочек, по-всякому издевались... Наши девочки пострадали. На пике всего этого... было совершено тяжкое преступление... Нет-нет... наши девочки беседер... э-э-э... - успокоил он сразу вскинувшихся и побледневших Доронов. - Об этом, как я понял, не сможет промолчать пресса, даже "Silonocool-NEWS"... В общем, во время этого налёта одну ученицу ульпены бандиты вытащили с территории... и... изнасиловали..."
   "Ты что! Кто? - побледнел Ноам. - Им же запрещено касаться женщин и девушек..." - "Как я понял, они наняли шоблу уголовников, а те под шумок... Им внушили, что с фиолетовыми девчонками - всё дозволено, полнейшая безнаказанность!.. В общем, мы с Ренаной случайно нашли на улице эту несчастную, чем смогли, помогли... Это на Ренану произвело тяжёлое впечатление, она в шоке... Поэтому... не расспрашивайте её ни о чём... Пока..." Ноам удивлённо и укоризненно поглядел на Ирми и что-то пробурчал.
   Ирми помолчал, потом заговорил: "Мы уже сейчас требуем расследовать это дело. И вообще, по какому праву почти сразу после объявления указа "сам-себя-назначенного" исполняющего обязанности рош-ирия Эрании, до того, как они успели подать протест, к ним послали дубонов, устроивших там этот погром... А сейчас, хевре, вернитесь в студию... Я не понимаю, почему вы не спите в такой поздний час? Из дома... даже не прошу, а требую! - ни под каким видом не отлучаться! Я подскочу к Магидовичам... не могу с ними связаться... чтобы сказать: Ширли у нас... От вас с Нахуми я привет передам, не волнуйся..." Но тут у него из кармана раздался сигнал ринафона: звонила Хели, попросив его немедленно подойти к ним по поводу несчастной девушки, и Ирми, успев только сказать Ноаму, что его поход к Магидовичам откладывается, стремительно выскочил из дома, на ходу переводя ринафон в режим защиты.
   Девушки проснулись почти одновременно и направились в ванну, столкнувшись у самых дверей. Обе не могли скрыть изумления. Умываясь и причёсываясь, перебивая друг дружку, они рассказали друг дружке о своих приключениях. Только про Сареле Ренана рассказала не сразу.
   Ренана распахнула шкафчик туалетного столика в ванной комнате и воскликнула: "Есть идея! Знаешь, чем мы с тобой сейчас займёмся?" - "Не-а..." - растерянно лепетала Ширли. - "Вот смотри: тут у нас целый склад париков, которые мы с мамой и бабушкой Шоши когда-то делали на Пурим. Бабуля и маму научила!.. Ты бы знала, какие костюмы мы втроём мастерили! Мама наловчилась делать отличные парики, а мы с бабулей - костюмы. Их они, наверно, увезли в Неве-Меирию, или просто роздали желающим, а парики почему-то остались!" Едва соображая, Ширли кивнула головой.
   Ренана привела Ширли в комнату, когда-то занимаемую мальчишками - сюда перенесли кое-что из девичьей комнаты. Ширли тут же забралась с ногами в старое драное кресло. Ренана вытаскивала из свёртка один парик за другим, расправляла, надевая на кулак или на растопыренные пальцы руки. У каждого парика была интересная история, что она и поведала подруге.
   Ширли с лёгкой завистью думала: до чего же весёлая жизнь была у Доронов! У Блохов тоже было весело, но теперь радости своей семьи ей казались какими-то тусклыми в сравнении с жизнью Доронов. Разве что поездки за границу и походы на пляж всей семьёй, купанье в море вместе с братьями, когда-то милыми добродушными толстячками. Она с грустью описала Ренане большую фотографию, что висела у них в салоне: трое хохочущих детишек держатся за разноцветный резиновый круг и бьют по воде ногами - кто сильнее? Папе тогда удалось поймать отличный ракурс! Теперь эта фотография осталась на стене памятью об их детском восторге, а радость тех дней исчезла - и больше не вернётся...
   "Нет, мы ходили купаться по отдельности - я с мамой, а папа с мальчиками. Папа научил мальчиков плавать, а мама сама не очень умеет. Ну, должна же я чего-то не уметь! - воскликнула Ренана и тут же оборвала себя: - Но давай займёмся париками! Подберём из того, что есть, несколько штук..." - "А зачем?" - спросила Ширли, покорно позволяя подруге напялить себе на голову забавный ярко-рыжий, почти красный, весь в кудряшках, парик, тогда как сама Ренана надела парик с прямыми, длинными серебристыми волосами. Ширли глянула на неё и прыснула: "Ну, и видок! Но объясни, зачем это нам нужно? К Пуриму, что ли?... Так ещё не скоро..." - "Чтобы... мало ли что... менять облик. Это нам может пригодиться..." - "А зачем?" - "Понимаешь... мне серьёзно грозит арест - я же избила двух... э-э-э... штилей... впрочем, неважно... - скороговоркой пробормотала она. - Нападение на власть! Хотя это я от них защищалась, но... кому это интересно!.. - и девушка неожиданно помрачнела. - После того, как они забрали папу... И вообще... ты самого ужасного не знаешь... Даже не знаю, стоит ли тебе рассказывать..." - "А почему нет? Что я, маленькая девочка?.." - "Ты права, конечно, но... Дело не в тебе... Я сама ещё не очень могу об этом... ОК..."
   Ренана, помрачнев и запинаясь, рассказала Ширли про Сареле. Голос её звенел невыплаканными слезами. Ширли побледнела, но Ренана ничего не заметила; произнеся имя Ирми, она вдруг встрепенулась и воскликнула: "А кстати!.. Где он? Он же меня сюда привёл! Потом я уснула..." - "Он и меня нашёл тут рядом и привёл сюда. Наверно, ушёл по тем же делам..." - чуть слышно пролепетала Ширли. - "Пошли, посмотрим, что там, в салоне делается. Хевре наверняка знают..." - и она, вскочив, потянула Ширли за собой. Девочки даже не заметили, что выскочили из комнаты в париках.
   В салоне вокруг стола сидели братья Дорон и Магидовичи. Шмулик поднял голову от толстого тома, воскликнул: Хевре, посмотрите на наших девочек! Блеск!" - и радостно засмеялся. Рувик уставился на Ширли, но смотрел он не на парик, а на потерянное, опрокинутое её лицо, так не вязавшееся с задорными огненно-рыжими обрамлявшими его кудряшками. Он тут же спросил: "Девочки, что случилось?" - "Во-первых, у вас всё беседер?" - заботливо осведомился Ноам. - "Ну, в общем-то... да... - бесцветно отвечала Ренана. - Просто я сейчас рассказала Ширли про Сареле, вот она и... И ещё... э-э-э... Где Ирми?" - "А он пошёл к Хели и Макси - узнать, как там Сареле... Думаю, скоро вернётся..." - "А он не звонил?" - "Н-н-нет..." - промямлил Ноам и внезапно подумал, что должен был сам связаться с Ирми и Максимом. Он смущённо глянул на Ширли и попросил: "Мы сейчас закончим раздел - и... Если он, конечно, до того сам не объявится..." - и они снова углубились в лежащий перед ними толстый фолиант. Только Шмулик обронил: "Отличная идея, девчата! Придумайте что-то и для нас!" - "Подумаем, поищем. Может, придётся вручную смастерить..." - проворчала Ренана.
   Ноам захлопнул толстый фолиант, ребята с явным облегчением последовали его примеру. От стола все четверо рванули в студию, собираясь продолжить работу с необычной конструкцией. Ноам, вздохнув, поплёлся за ними, на ходу включая ринафон, установив режим защиты и связи. С клавиатуры полился тихий красивый мотив - музыкод соединения с Ирми. Долгих полминуты звучал этот мотив, повторяясь снова и снова, но безответно. Ноам закрыл прибор, потом снова попытался повторить вызов, но с тем же результатом. Он попробовал связаться с Максимом, потом с Хели, но... То ли связи не было, то ли... но об этом парню думать не хотелось. Он пробурчал: "Наверно, "чёрная дыра"... бывает... Мы ещё не научились их пробивать".
   Близнецы побуждали самих себя и младших друзей активней подбирать мелодии в различных регистрах и вариантах, но сейчас это у них плохо получалось. Всех мучило беспокойство за отсутствующего Ирми, за Бенци, о котором так до сих пор - ни слуху, ни духу, за Гилада и Ронена, которые, по их расчётам, должны были бы уже и появиться. Цвика и Нахуми сегодня никак не могли связаться с отцами, и это их удручало.
   Глядя на кузенов, Ширли тоже ощутила острое беспокойство за отца, перемешанное с угрызениями совести - ведь она сбежала из дома Арье, узнав, что вот-вот должны придти родители. Кидая взгляд на Ноама, она не могла избавиться от раздирающих её мучительных чувств, навеянных мыслями об отце ...
   Вечером после ужина близнецы уселись в салоне на продавленном старом диване, грустно музицируя. У их ног пристроились братья Магидовичи. Шмулик наигрывал грустную мелодию на флейте, а Рувик подыгрывал на гитаре и грустно напевал без слов.
   В салон неожиданно вошла Ренана, а за её спиной замаячила Ширли. Рувик тут же перестроился, взял аккорд в другой тональности (чем привёл Шмулика в сильнейшее недоумение, отнявшего флейту от губ) и затянул, глядя в пространство:
   Ты мне грезилась грустной мелодией
   На границе меж явью и сном
   Расходящейся трелью арпеджио
   Расплывалось дробилось лицо
   Взор лучился тоскою неясною
   Эхом гулким бродя в узких улиц щелях
   Погрязая в туманах дождях
   Септаккорды тритоны и септимы
   Разрешений искали Увы
   Неизвестной минорной тональностью
   Ты явилась меж явью и сном
   Неспокойны тревожны созвучия
   Не несут ни покоя ни ясности
   Непонятной печалью звучит твой напев
   Этих зыбких созвучий не спеть...
   Шмулик не сводил с брата удивлённого взгляда.
   Девочки застыли, Ширли залилась жгучим тёмным румянцем. Ренана дослушала песню до конца, просверлив грозным взглядом братьев: "А я бы на вашем месте пошла спать!" - "Чего вдруг?" - "Так уж..." - туманно произнесла девушка, обняла Ширли, и так в обнимку они прошли через салон и скрылись в комнате. Ренана тихонько ворчала: "Вот ведь лабухи-лопухи! Ничего не соображают..."
   Только после полуночи появился измученный Ирми, таща за собой пухлый мешок с каким-то тряпьём. Он бросил устало: "Это для маск-костюмов, попрошу девчат что-нибудь сообразить..." Кинув мешок в угол салона, он позвал всех троих Доронов на кухню и усадил рядышком с собой. Сначала он жадно накинулся на холодные остатки ужина - в этот час в квартал Юд-Гимель электричество подавалось в таких мизерных количествах, что его едва хватало на слабое освещение комнат, а ринафоны без него никто не догадался подзарядить. Поев, Ирми мрачно произнёс: "Я не хочу раньше времени сообщать мальцам... и девчатам тоже, особенно Ширли. У Магидовичей был налёт дубонов, буквально через пару часов после исчезновения Ширли... У Арье орудовала шайка, которой руководил Галь Блох, а у Амихая - Гай с приспешниками. Галь арестовал своего дядю, Гай - не тронул. Но оба они, то ли сами решили, то ли по команде сверху, увезли детей, заявив, что родители показали - на дурном примере старших сыновей, антистримеров и хулиганов, - что детей воспитывать не могут. Короче, детей раскидали по интернатам Эрании, чтобы труднее было найти... Лиору отвезли в Шалем, к мамаше... Откуда-то им известна ситуация у Амихая... Нахуми тоже не в курсе..." Рувик вскочил и сжал кулаки, Ноам тихо воскликнул: "Какое счастье, что Ширли успела сбежать! Что бы её ждало, если бы и её там захватили?!" - "Да, девочке крупно повезло... или интуиция... Она не знает, что в это время у Арье, были её родители. Отцу стало плохо, а любящий сынок позаботился отвезти его в больницу, а что это такое нынче, мы знаем..." - "Да что ему-то может грозить! - он же не антистример, а как бы свой! Участвовал в разработке этой ихней... как-её-там... угишотрии..." - пробурчал Шмулик, Ноам бросил на него сердитый взгляд.
   "Мы многого не знаем в их сложной игре... Сейчас Максим с хевре выясняют, где дети Магидовичей, куда их увезли... Дело осложняется тяжёлой болезнью деда Гедальи - если бы они и хотели покинуть Меирию и переехать, скажем, к младшей Морие, не могут..." - "Бедненькая Ширли, столько на неё сразу навалилось..." - сокрушённо пробурчал Ноам, а Рувик подхватил: "И она ни о чём не знает..." - "И не надо... - пристально поглядев сначала на младшего, потом на старшего, отчеканил Ирми и задумчиво сказал: - Беседер, хевре, идите спать, утром подумаем, что делать... Я посижу, подумаю, есть кое-какие идейки... Ноам, поможешь?" - "Конечно!"
   Неожиданно Рувик вскочил, подошёл к Ноаму, обнял его и порывисто произнёс: "Прости меня, брат! Прости меня, прости..." - и парнишка разрыдался у Ноама на плече. - "Ну, что ты, дорогой! Что ты, братик... Никто ни в чём тебя не винит! Я же тебя хорошо понимаю... - он неловко и нежно поглаживал его, потом отстранился от него, пристально поглядел ему в глаза и твёрдо сказал: - Ну-ну, будь мужчиной!"
   "А сейчас, хевре, спать, спать, спать..." - твёрдо сказал Ирми. Близнецы послушно отправились в бывшую комнату родителей, где уже спали братья Магидовичи. Ирми с Ноамом засели тут же в студии, в уголке возле компьютера.
   Под утро Ноаму пришла в голову интересная мысль, и он бросился будить Шмулика. Это оказалось нелёгким делом - мальчик со сна решил, что его окружают дубоны, чтобы отнять у него угав и флейту, а заодно и арестовать. Он и во сне не мог отделаться от тревоги за себя, за братьев, за отца, о котором до сих пор не было вестей. Рассказ Ирми об обыске и арестах у Магидовичей произвёл на него тяжёлое впечатление! Было, ох, было чего опасаться подростку, были основания для кошмарных снов! Поэтому он, не открывая глаз, что-то нечленораздельное мычал и, отбиваясь, заехал брату по уху. Ноам схватил братишку за запястья обеих рук и продолжал тихо и ласково приговаривать: "Проснись, хамуд, это не дубоны, это я, Ноам". - "М-м-м... Это ты-ы?.. Ну, что ты от меня хочешь?" - "Очень надо, правда! По ходу дела объясню..."
   Шмулик медленно поднялся, весь всклокоченный, пошёл, натыкаясь на мебель и дрожа со сна, на кухню. Ноам догнал его, сунул ему влажную губку протереть лицо, завернул в сторону компьютера, и мальчик немного пришёл в себя. Он взял лежащий у компьютера шофар, приложил к губам. Раздалось громкое и грозное "ткуа", потом он начал медленно, как бы наощупь, строить простенькие мелодии. Ирми покачал головой. Ноам, склонившись за спиной Ирми, поднял голову, снова подошёл к брату и попросил: "Шмулик, возьми угав, это вернее и сильнее. И флейту держи на подхвате, тут же..." - "Чего уж теперь... - проворчал всё ещё сонный, дрожащий парнишка. - Не всё ли равно, на чём со сна играть..." Ирми снова поднял голову, пристально поглядел на Шмулика, протянул ему влажную губку. Шмулик принялся с ожесточением тереть лицо, потом поднял осмысленный взгляд и твёрдо произнёс: "Я готов!"
   Шмулик наигрывал одну за другой любимые мелодии, с изумлением глядя на старшего брата: он давно не видел его лицо таким отчаянно-бесшабашным, пожалуй, с самого отъезда мамы и младших в Неве-Меирию. Если бы сейчас Ноама увидел Моти, он бы подивился, до чего парень в этот момент стал похожим на молодого Бенци, каким он его знал в армии.
   Ирми радостно произнёс: "Всё! Есть! Макс и Хели получили моё сообщение, а у нас появился надёжный способ установки и поддержания связи! И ещё кое-что... Потом расскажу..." Он на несколько минут замолк, уставившись в экран, потом заговорил: "Макс только что мне сообщил, что они нашли более верный способ передачи данных без помех, обещал к утру прислать команды. А я рассказал, как пришлось разбудить ребёнка, чтобы он нам сыграл..." - "Какого ребёнка!!! - сердито осведомился Шмулик. - Как в важных исследованиях и экспериментах участвовать, так я взрослый, даже средь ночи меня можно поднять! А как что - ребёнок?" - "Да ты не кипятись, братишка! Ты даже не представляешь, как ты нам помог! Ты - полноправный участник нашего эксперимента, и только благодаря тебе..." - "Бе-се-де-ер... Я спать пошёл", - пробурчал Шмулик, побрёл в спальню и тут же свалился рядом с Рувиком. Поработав ещё с час, Ирми и Ноам выключили свои приборы и тоже решили чуточку отдохнуть. Они проспали всего пару часов, сидя на стульях рядышком возле компьютера.
   За окном темно-жёлтый туман чуть посеребрился. Ирми проснулся, разбудил Ноама. Встали и близнецы. Ренана уже возилась на кухне и ворчала: "Чуть не проспала час электричества. Вода в душе почти ледяная. Приходится закаляться..." Ирми с улыбкой посматривал на неё: кажется, приходит в себя, снова это та же активная Ренана, не давешний комок нервов с опухшим от постоянного плача лицом и красными глазами. А рядом с нею Ширли... Боевая девчонка, однако! И он вдруг подумал: "А ведь она ничего не знает, что случилось у Арье после того, как она сбежала... что с отцом..."
   Неспешно прихлёбывая кофе, Ирми мурлыкал одну из мелодий, которые ночью наигрывал Шмулик, и параллельно загружал новую программу в ринафоны девочек и братьев Дорон.
   "Здорово было бы, если бы большой угав прогремел на всю Меирию. И куда только Гилад и Ронен исчезли?" - мрачно проговорил Рувик, Шмулик невесело качнул головой. - "Наверно, монтируют большой угав в Неве-Меирии, решили упредить там события..." - бурчал недовольно Ирми.
   "Но мы не можем никуда двинуться! Нельзя оставить Меирию фанфаразматикам на растерзание! Видите же, что происходит! Это что, просто стихия?" - взвился Рувик. - "Да нет, какая там стихия!.. - медленно пробормотал Ирми. - Они назвали "это" ораковением Меирии..." - "А мы им, стало быть, мешаем!.." - подал голос Цвика. - "Всё ещё хуже, хевре. Они откуда-то откопали, вернее, сами нарисовали документы, что вся Меирия, или её большая часть... принадлежит клану то ли Аль-Тарейфа, то ли Набзи... Ну, этим наркоманам и бандитам из Аувен-Мирмия", - тихо проговорил Ирми. - "Чушь какая-то!" - резко отозвался Ноам. - "Чушь - не чушь, а они за это ухватились... Вот, почитай, астронавт! Максим за всеми этими вещами не забывает следить, а мы... - бросил Ирми в руки Ноаму газету. - Прошляпили колпакование!"
   После завтрака Ирми показал девочкам содержимое принесённого мешка со старой одеждой: "Это нужно привести в порядок: нам всем понадобится маскировка. В фиолетовом прикиде мы не можем выходить на улицу. У тебя, Ренана, была отличная идея - серая подкладка к кипам "Типуль Нимрац". То же сделайте и нам с Ноамом. Максим вообще рекомендует картузы или кепи попроще, двусторонние, блёклых тонов. Ну, а тут... Видите? - тут как бы бесформенное и серо-буро-малиновое тряпьё. В общем, сообразите. Не мне вам подсказывать. Машинку я тебе в следующий раз достану, если смогу..." - "Ага! Мне просто необходимо, чтобы ты на это тратил время и собой рисковал! - огрызнулась Ренана, тут же подняв на Ирми смущённый и чуть виноватый взор. - ОК, спасибо за идею и за то, что дал нам с Ширли занятие..." - "Да, а вам лучше парички какие-нибудь, типа мальчишеских. И вам тоже нужны брюки, я слышал, у религиозных девочек входят в моду брюки под юбку... Придумай что-нибудь..." - "Не волнуйся, за этим дело не станет!"
   Девчонки радостно принялись за дело, а Ирми тем временем несколько раз перечитывал статью безвестного репортёра в "Silonocool-NEWS", пока Ноам с ребятами занимался Торой. Ирми до такой степени был потрясён прочитанным, что некоторое время сидел, уставившись в пространство, пока Ноам не предложил: "Шмулон, давай-ка продолжим с тобою ночные эксперименты. Хочешь? И ты, Рувик, присоединяйся!"
   Ирми тут же подсел к братьям и попросил Шмулика: "Поиграй-ка на флейте и угаве, по очереди, как ты это умеешь... И направь звук сначала прямо на антенну моего ринафона. Свой тут положи, но немного под углом... Потом поменяем угол..." Всех четверых воодушевило участие в новом эксперименте, предложенном Ноамом и Ирми, и они с жаром принялись предлагать варианты. Так они провозились до ночи. Прошёл ещё один день, и наступил вечер...
  
   2. Водевиль под покровом мрака
   ОФЕЛЬ-ШОУ с Бенци и Зямой
   После ужина Ренана с Ширли засели в уголке салона за "маск-костюмы". Ренана так и сяк вертела лоскуты мешковины, то и дело прикладывая к ним обычную линейку - за неимением портновского метра. Ширли ей помогала, предлагала идеи, набрасывала эскизы. Она вздыхала, вслух выражая тревогу, что никак не может связаться с родителями, сетовала: "И Цвике с Нахуми не связаться со своими... Угишотрия, колпакование, ораковение! Словечек напридумывали!" - "Ага! Как же фанфаразматики обойдутся без громких слов! Смотри, как они назвали свою дурацкую ракушку! - "Цедефошрией"! Да уж, вся Арцена просто светится от счастья..." - " Если бы только словечек - так и делов натворили..."
   Вдруг прямо напротив них осветился экран давно бездействовавшего старенького телевизора. Им в голову не могло придти - телевизор, который, как, впрочем, и во всех домах Юд-Гимеля, уже больше недели не работал, сам собой включился.
   Ренана пробурчала: "Ну, вот, только вспомнила этот... силуфокульт - и он тут как тут! Нам-то зачем! Ведь снова будут передавать свои..." - и вдруг, опешив, уставилась в экран, где сверкала заставка ОФЕЛЬ-ШОУ, хотя день был будний. Этой передачей, обычно идущей по пятницам вечером, руководство арценского телевидения фиолетовых фанатиков с самого начала "не баловало".
   В бешено крутящемся калейдоскопе лиц, между отливающим зеленовато-жёлтым личиком очаровательной Офелии и столь же неестественно-ярким Зямой она увидела папино лицо, того же болезненного оттенка.
   Ренана громко вскрикнула, уставившись на экран, и почти на грани истерики заголосила: "Па-па!.. Ирми, хевре! Папу показывают!!!" Ирми тут же прибежал, с тревогой глядя на Ренану, нервно указывающую пальцем на светящийся экран, перевёл на него взгляд, сел перед нею на пол и проговорил: "Ну, не надо так... Успокойся, родная моя..." - он попытался погладить её волосы, но девушка резко отшатнулась, и Ирми виновато уставился в экран. В дверях уже толкались остальные обитатели убежища.
   ОФЕЛЬ-ШОУ началось под традиционную заставку: бешеный калейдоскоп лиц участников шоу под оглушительный грохот десятка стиральных досок ихних бабушек, по которым изо всех сил лупили показанные крупным планом длиннопалые лапы экзальтированных "Шавшеветов".
   Грохот постепенно стих. Сквозь него прорезалось чёткое скандирование самых хлёстких цитат из статей Офелии, клеймивших главаря банды антистримеров, который - "ну, что бы вы думали!!!" - эту фразу они прокричали трижды, меняя интонацию и застыв в беге на месте, - совершил целую серию преступлений, угрожавших срывом Большого! Музыкального! Турнира! "Он чуть не испортил наши войтероматы!!! Нашу уги-шот-ри-и-и-и-ю-у-у-у!!! Наш АШЛАЙ! Наш любимый АШЛАЙ, мы тебя не забудем!!! Не забудем!!!" Наплыв его портрета в широченной чёрной рамке, снова мелькание длинных рук и ног "Шавшеветов"... И так - несколько раз... Когда уже казалось, что эта "живая шарманка" заведена всерьёз и надолго, они вдруг оборвали гневный вопль на высоком и громком звуке. И... растворились в быстро темнеющем и густеющем жёлтом тумане, за которым ненавязчиво проглядывало чуть грустное лицо покойного рош-ирия Эрании. "Шавшеветы" унеслись куда-то в желтоватом вихре, грохот сошёл на нет, и на экране высветилась студия Офелии с обилием колышущихся драпировок всех оттенков болотной радуги.
   Офелия Тишкер восседала в центре на унитазо-кресле ярчайшего оттенка зыбучих трясин, отливающих старым золотом. Над её головой - портрет Ашлая Рошкатанкера, только чёрная рамка чуть уже и не столь вычурна.
   Звезда эранийских СМИ изменила причёску: длинные прямые волосы неопределённого цвета искусно взлохмачены и рассыпаны по плечам, как это нынче принято у молоденьких, раскованных далетарочек. К её традиционному мини цвета зыбучих трясин публика давно привыкла, классическая фигура популярной ведущей тоже не вызывала былого ажиотажа (сыграл свою роль слишком зрелый возраст обладательницы почти идеальных форм), круглые коленки, как всегда, на переднем плане.
   Камера лениво панорамировала по студии. И вот слева - в обычном студийном кресле Зяма Ликуктус украдкой озирается по сторонам, слегка кося глазами. Он очень хочет, чтобы все знали: он - первый помощник самого Тима Пительмана.
   Камера передвинулась вправо, и прямо напротив Зямы на низеньком стульчике... исчезнувший во время Турнира за широкими спинами дубонов и штилей Бенци Дорон. Он очень осунулся, похудел, некогда круглые щёки с ямочками обвисли унылыми складками, но борода, как прежде, аккуратно причёсана, из-под глубокой кипы темно-фиолетового оттенка по бокам и немного спереди выплёскивается поредевшая и сильно тронутая серебром медно-рыжая шевелюра.
   Разыгрывавшуюся на экране сцену впору было бы назвать фантасмагорической комедией, если бы её участником не сделали уважаемого человека, известного почти всей Эрании, арестованного во время Турнира на глазах не только его детей и ближайших друзей, но и всего сектора. И вот теперь, судя по всему, его вытащили на публичный ТВ-суд.
   Офелия завела с Зямой нудный диалог, который "для оживляжа" перемежался музыкальными номерами: то шумным и ярким выступлением любимой группы "Шавшевет", то жутковато-чинными аранжировками в исполнении "квартета одной гребёнки", он же "Петек Лаван". Казалось, это Зяму "давали" в паузах. Монотонным голосом, как по заученному, он вещал о том, как пришёл к выводу: в наше динамичное, стремительно меняющееся время самое важное - "открытость всему новому и прогрессивному, космической динамике и мощи". При этом он с улыбкой просителя шнырял глазами от Офелии до объектива и обратно.
   "Если власти и руководители сочли, что самое новое и прогрессивное в искусстве и культуре ныне - космическая мощь силонокулла, то почему бы не раскрыть прогрессу свои сердца и умы, несколько как бы заплесневевшие в устарелых и скучных традициях!" - "Ну, и?.." - обворожительно улыбнулась Офелия.
   "Лично я начал с того, что сбрил неопрятную бороду, которая меня отнюдь не украшала, которую трудно поддерживать в порядке, дабы вид соответствовал бы нормам современной эстетики и гигиены. Короче, привёл своё лицо к новым, современным стандартам. Ранее, по совету адона Пительмана, я стал посещать концерты элитарных музыкальных коллективов в "Цедефошрии" - я имею в виду существовавший до Великой реконструкции концертный комплекс".
   "Мы вас поняли..." - небрежно обронила Офелия, подперев щёку кулачком и взглядом поощрив Зяму продолжать. "Так я приучал себя слушать современные ансамбли и группы. Не сразу удалось к этому привыкнуть, потому что эта музыка, её восприятие требуют как бы определённых усилий и навыков слушания. Но я не жалел усилий, я знал: то, что принимает с восторгом руководство, то было бы хорошо для нас всех! Я много раз говорил соседям в Меирии (прошу прощения: ныне это Эрания-Юд-Гимель) о пользе приобщения к современной прогрессивной культуре, убеждал их: прекратили бы вы посещать "Цлилей Рина". Ведь там всё ещё звучала унылая, старомодная, - не побоюсь этого слова! - низкопробная... как бы музыка. То, что новейшими исследованиями признано вредным шаманством. Мне крупно повезло: статьи геверет Офелии, - и он с умильным восторгом улыбнулся, глядя снизу вверх в иронически сверкающие глаза восседавшей перед ним в слишком вольной позе ведущей, круглые коленки которой были открыты взорам всех телезрителей, - раскрыли мне глаза! Чем больше статей геверет Тишкер я читал, тем как бы шире открывались мои глаза, расширялись горизонты в постижении прогрессивной и современной струи подобающей гаммы! И за это я как бы очень благодарен геверет Офелии!"
   Он старался не глядеть на сверкающие коленки Офелии, но не мог без трепета смотреть в её иронически-зазывно сверкающие глазищи, то ярко-зелёные, то меняющие цвет на таинственно-болотный. Его правая рука осторожно и воровато потянулась к затылку, что не осталось незамеченным. Близнецы перемигнулись. Объектив камеры, как бы случайно, застрял на макушке Зямы: во весь экран сверкнула его крохотная кипа в тон оформлению студии, окружённая лысиной, где местами кустились реденькие прядки волос неопределённого цвета.
   Зяма не знал, что все экраны изобразили крупным планом во всех деталях его руку, медленно, воровато тянущуюся к кипе. Крохотные тупые коготки слегка почёсывают макушку, затем стыдливым движением рывком крохотная кипа стягивается с головы, незаметно пропускается меж пальцев, рука медленно опускается вниз, и кипа исчезает в кармане.
   По насмешливому взору Офелии, вместе с оператором камеры, пристально следившей за его рукой, он понял - скрыть движение руки ему не удалось. Закралось опасение: это видели телезрители, и даже его домашние. О, Б-же, что скажет жена, а главное - тесть! У него же нет в мыслях совсем снимать кипу, только на время передачи... Только бы наглый Дорон перестал издевательски ухмыляться. Ну, ничего, сейчас ему улыбочку его чеширскую сотрут! Зяма плохо понимал, почему друзья называли Бенци чеширским львом, а его улыбку чеширской, но исправно повторял за всеми это давнее, со времён службы в армии, прозвище Дорона.
   Но вот камера добралась до Бенци, втиснутого в маленький неудобный стульчик, расположенный несколько справа, как бы у ног ведущей. ТВ-фанфарматор специально выбрал такой ракурс, чтобы ненавязчиво показать зрителям величие популярной элитарной журналистки, пламенно пропагандирующей струю подобающей гаммы и нарождающуюся науку фанфарологию. А на её фоне - ничтожество тех, кто изначально не принадлежал, да так и не захотел принадлежать к миру элитариев, ради которых она, не щадя своих сил, трудится на ниве просвещения и приобщения отсталой массы к светлому, прогрессивному и передовому.
   Конечно, было бы преувеличением сказать, что Бенци Дорон действительно сидел у самых ног ведущей, но с определённой периодичностью камера показывала ракурс, создавший соответствующее впечатление. Интерьер студии тоже чем-то смахивал на интерьер зала суда. Геверет ведущая в центре композиции играла роль и судьи, и прокурора, Зяма исполнял роль свидетеля, а Бенци, по замыслу режиссёров шоу, - обвиняемого. Вот только для полноты картины забыли предусмотреть обвиняемому адвоката - надо же, какое упущение! Но преступником Бенци Дорон почему-то не выглядел. Напротив: он сидел на неудобном стульчике прямо, его поза и выражение лица демонстрировали спокойствие и достоинство. Чего никак нельзя было сказать о Зяме.
   Камера медленно приблизила лицо Бенци, чтобы показать его крупным планом. За кадром монотонно бубнил Ликуктус: "Дорон был моим соседом, когда мы жили в Меирии. Я не раз слышал его странные беседы со своими детьми и с друзьями. Между прочим, уже тогда Эранию начал завоёвывать силонокулл, первой к пониманию и принятию этого течения пришла элитарная молодёжь Эрании. Тогда я понял, что разговоры Дорона с детьми могли реакционно настроить их против современной музыки, а потом и против всего течения струи подобающей гаммы. А как он на работе, во время наших совместных обедов, высмеивал нарождающуюся науку фанфарологию!" - "Расскажите про ваши совместные обеды. Это интересно! Кто в них участвовал? О чём говорили на этих обедах? Сколько времени продолжались эти обеды? Видите ли, я кое-что слышала о нарушении правил внутреннего распорядка фирмы именно этой отдельно от всех обедающей группировкой. Хотелось бы узнать, так сказать, из первых рук, от самого участника таких обедов..." - "Э-э-э... Даже не знаю, что сказать. Руководство "Лулиании" выделило нам маленький проходной холл для обедов. Нас обычно собиралось на обед более 10 человек, так сказать, миньян..." - "О! Это интересно! Что такое "миньян"? Это что-то вроде тайной организации, подполья?"
   Зяма удивлённо дёрнул плечиком: он-то думал, у Офелии хватает эрудиции, что она не может не знать, что такое миньян. Офелия во-время поняла, что, пожалуй, несвоевременно хватила через край. Она мгновенно перебросила нить беседы в другую плоскость, быстро проговорила: "ОК, не будем об этом, это не столь интересно. Лучше скажите вот о чём: по вашему мнению, все эти беседы за обедом вроде бы о музыке - их можно расценить как подстрекательство к насилию против активных и пламенных проводников культуры струи подобающей гаммы? Не выражались ли там, пусть и намёками, так сказать, побуждения нанести ущерб инструментарию силонокулла, например, автоматизированному голосователю, известному под названием войтеромат?"
   "М-м-м... Он был моим соседом и сотрудником в "Лулиании"... Я не желал бы зла ни ему, ни его семье, - замялся Зяма, отводя взгляд. - Но моя совесть хорошего гражданина - голос Зямы зазвенел праведным набатом: - не позволяет мне пройти мимо его высказываний и деятельности, нынче заклеймённой как антистримерская. Ясно, что до Турнира о войтероматах мы просто не знали... э-э-э... Но я скажу о другом! Он отдал детей в рассадник откровенного антистримерства, так называемую "музыкальную" студию "Тацлилим"... чёрт их знает, как они её назвали! Ведь её организовали известные фиолетовые фанатики из Неве-Меирии, Гилад и Ронен! Дорон поощрял шумные исполнения и массовые прослушивания шаманской как бы музыки, и игры своих детей с тем, что учёные определили, как вредные излучатели, вроде флейт, свирелей и подобных им дудок. А потом появился у них и жуткий звуковой наркотик, так называемый шофар. Ронен активно приобщал юные неокрепшие души к шофару, который всеми известными музыковедами, и первым среди них Климом Мазикином, признан источником звуковой агрессии и проникновения в сознание. Но этого мало: близнецы Дорон придумали "угав", на самом деле мультишофар, многократно усиливший вредное воздействие шофара. Теперь мы все получили веское и несомненное доказательство вредных свойств шаманских дудок... - Зяма сделал паузу, после чего надрывно выкрикнул: - Светлая память нашему дорогому Ашлаю!" Он вскочил, вытянулся в струнку, опустил голову, достал из кармана носовой платок и осторожно промокнул глаза.
   Камера показала скорбное лицо Офелии, потом на экранах появился портрет покойного Рошкатанкера в широкой угольно-чёрной рамке. Офелия медленно поднялась на ноги и тихим голосом обратилась к зрителям: "Почтим же память покойного..." Заколыхались портьеры, и зазвучали тишайшие композиции "Петек Лаван", исполнявшего попурри детских песенок, аранжированных под похоронные марши.
   После краткого тематического перерыва камера показала Зяму, который очень медленно поднял голову, присел на кончик стула и тихо заговорил: "У меня есть все основания полагать: Дороны к деятельности фиолетовых шаманов от, так сказать, музыки имеют самое непосредственное отношение. Мы не раз задавали и Дорону и его приспешникам вопрос: что эти оба, с позволения сказать, "артиста", жители Неве-Меирии, делают у нас в Эрании, в нашем Парке?.. Ответа, как вы понимаете, не последовало... Вернее, был ответ, весьма невразумительный... скорей насмешка, а не ответ по существу! Ничего удивительного, что неоперившиеся и неустойчивые подростки Дорон не только обучались этому вредительскому извлечению звука из источника звуковой агрессии, но и - после закрытия вредительской студии! - других юных и неустойчивых к этому приобщали. Дошло до того, что они создали подпольную группировку, подстрекательски назвав её "Типуль Нимрац". Не говорит ли само это название об их намерении доводить слушателей до такого состояния, когда их психику может спасти только медицинская служба "Типуль Нимрац"?! И такой вот, с позволения сказать, отец, в этом их поощрял! Вы понимаете? Вместо того, чтобы строго и категорически запретить сыновьям даже слушать эту духовную отраву!.."
   Зяму несло. Он словно не замечал: не перед женой на кухне изливает жёлчь на бывшего соседа и коллегу, а перед многочисленными жителями Арцены, усевшимися перед экранами своих телевизоров. Не замечал Зяма и насмешливого презрительного взгляда Офелии, которым она прошивала его время от времени. Зато бессильную ярость и презрение Бенци он отлично видел и ощущал всей своей шкурой, каждой клеточкой и жилочкой!..
   Как заведённый, он продолжал бубнить: "Я полагаю, это он лично не только поощрил, но и направил своих сыновей и их дружков на сцену трубить в запрещённые Высоким Жюри шофары и играть на протащенных обманным путём так называемых "угавах". И это - когда наложен был запрет на использование шофаров на Турнире!.. Заметьте: папочка не встал на пути злостного замысла сынков. Хотя не только мог, но был обязан! Скажете, он не знал?! Не верю! Хороший отец должен знать, чем живут его дети! Явное, неприкрытое хулиганство! Долг хорошего отца всеми силами предотвратить нарушение детьми установленных правил! Лично мне беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: это он, Бенцион Дорон, лично организовал помехи дубонам в наведении порядка и задержании хулиганов-шофаристов. Тех конкретно, что довели до смерти нашего дорогого Ашлая!" - и Зяма снова промокнул платком глаза.
   После непродолжительной паузы он повысил голос и уже почти кричал: "Но этого мало! Это он с приспешниками, скучковавшимися вокруг него в "Лулиании", спровоцировали драку с силами поддержания законности и порядка в фиолетовом секторе!" - "Ясно! Выходит, то, что они прикрыли якобы невинным словом "миньян", по сути всё-таки оказалось подпольной организацией..." - небрежно обронила Офелия.
   Тут уж Бенци не мог смолчать, он подал голос, саркастически улыбнувшись: "Да, Зяма, очень во-время перед своей обличительной речью ты снял кипу! Привёл свой облик в соответствие с натурой и деянием, молодец!" Зяма злобно глянул на Бенци. Офелия меж тем откровенно наслаждалась ситуацией. В ответ на Зямину речь, как бы мимоходом, веско заметила: "Ну, что же, адон Ликуктус, вы действительно проявили себя хорошим, я бы сказала - образцовым гражданином новой Эрании, новой Арцены! Так держать, Зяма!" Зяма расцвёл, не заметив откровенной насмешки, мимолётно зазмеившей губы ведущей.
   Наконец, Офелия решила, что зритель достаточно насладился Зямой Ликуктусом, колоритным, захватывающим зрелищем его стараний незаметно избавиться от кипы на голове. Аттракция получилась - то, что надо массам!
   Ренана неотрывно смотрела на экран через плечо усевшегося перед нею на полу Ирми, впитывая похудевшее, осунувшееся лицо отца, слушая его голос, глотала слёзы, всхлипывала и твердила: "Папа... Папочка... За что... За что..." Ширли держала её руку и осторожно поглаживала, у неё в горле тоже стоял комок, смуглое лицо покрывали темно-красные пятна.
   Близнецы, устроились на полу, сидя не шелохнувшись и слушая "свидетельские показания хорошего гражданина Зямы Ликуктуса". Шмулик зло бросил: "Его счастье, что у него только дочери! Был бы сын, я бы с ним разобрался!" - "А сын-то был бы при чём?" - воскликнул Рувик. Ренана тут же выкрикнула: "Его доченьки ничуть не лучше! Вспомнить только драку в "Шоко-Мамтоко"! - и в голосе её снова зазвенели слёзы. - Фанфаразматики украли ширлины рисунки и использовали их, сделав из них злую карикатуру! А дрянь Мерива над нею издевалась, говорила, что она продалась фанфаразматикам вместе с рисунками... Некоторые девочки даже начали ей верить... Зомбики распускали слухи, что антистримеры дали Ширли специальный прибор, что она с помощью обертонов девочек в ульпене одурманивает, а потом на них доносит..."
   Тут уж близнецы и Цвика с Нахуми не выдержали и нервно захохотали: "Они хотя бы понимают, что такое - обертоны?" - "А зачем понимать! Сказали заумное слово - и достаточно!.. Это они на нас штилей натравили!" - "Ренана, хватит об этом... - остановил её Ирми. - И плакать я тебе больше не разрешаю, портить свои красивые глазки..." - и он снова приблизился к ней и как бы нечаянно погладил по руке. Ноам тут же отвёл глаза, близнецы сделали вид, что пристально смотрят в экран. Только Магидовичи переглянулись и тихо прыснули.
   В течение всей передачи Ренана то и дело повторяла: "Что с мамой будет, если она увидит... Ох, что с мамой будет..." - "Я надеюсь, ей не покажут... - с сомнением бормотал Ноам, исподлобья поглядывая то в экран, то на братьев, то на Ширли. - Бабушка с дедушкой очень её берегут..."
  
   Гвоздь программы
   Антракт отгрохотал фанфарической рекламой. Настало время "гвоздя программы" (ради чего, собственно, она транслировалась в прямом эфире).
   Офелия мгновенно натянула на лицо маску торжественной серьёзности и заговорила чрезвычайно проникновенным, драматическим голосом: "Дорогие зрители! У нас ещё свеж в памяти Большой музыкальный Турнир, не так давно состоявшийся в обновлённой "Цедефошрии". Все мы помним его потрясающие результаты, закономерность убедительной победы прогрессивного течения, покорившего эранийскую общественность! Это струя подобающей гаммы, она же силонокулл, и несколько столь же современных и прогрессивных ансамблей, творчески использующих традицию! Мы должны выразить нашу самую горячую благодарность эранийским далетариям, самому передовому их отряду - учащимся и выпускникам тихона Галили, проживающим преимущественно в Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. Это в их среде выросло несколько творческих коллективов, которые в конечно итоге объединились в одну рэп-группу "Шавшевет". Но вернёмся в день нынешний! Успех музыкальных коллективов новейшей струи подобающей гаммы на Турнире был безусловным и ошеломляющим, и это наш с вами успех! Он мог быть куда более радостным и жизнеутверждающим, если бы... - и тут она сделала многозначительную паузу, лихо поигрывая кнопочками цакцакона, после чего продолжила драматически надломленным голосом, внезапно загремевшим фанфарическими интонациями: - если бы не трагическая смерть нашего дорогого рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера... Если бы не попытка тёмных сил сорвать голосование!"
   Драматическая пауза, после которой Офелия зачастила нарочито небрежным тоном: "Впрочем, о драке, спровоцированной фиолетовыми в их же секторе, где серьёзно пострадали бойцы гвардии дубонов, поддерживающие порядок на Турнире, мы поговорим чуть позже..." Офелия замолкла, театрально прижав руки к груди. Снова заколыхались занавеси на заднем плане в такт с завыванием силонофона.
   Наступила тишина, и Офелия твёрдым голосом заявила: "О смерти нашего дорогого адона Рошкатанкера было немало сказано. И вот сейчас я предлагаю снова почтить светлую память этого человека. Причина его смерти, её реальные виновники известны!" - в голосе звезды эранийского ПИАРа зазвучал пронзительный металл, словно на каменный пол уронили груду ножей и вилок. Очередная эффектная пауза, тут же заполненная коротеньким, раздражающе-пронзительным пассажем силонофона.
   Как только затих последний звук пассажа, загремел исполненный благородного гнева глас Офелии: "А теперь поговорим о том, что удалось выяснить нашим специалистам о злонамеренной попытке разрушить систему автоматического голосования! Вы ведь помните, как во время голосования мигал свет в "Цедефошрии"!" (Офелия знала: публике запомнились и мигания света, и его бешеные пляски. Где уж тут вспомнить, что было раньше, что позже!)
   то означало, что злоумышленники пытались внести сбой в автоматизированную систему голосования. Они не учли, что совершенная и надёжная система угишотрия с этой попыткой без труда справилась, её функционирование было восстановлено в считанные секунды. Мало того: нам удалось зафиксировать, откуда исходила злонамеренная попытка и каким образом она реализовывалась. Банда злоумышленников, направляемая ядром, окопавшимся в фиолетовом секторе, одновременно нажала фиолетовые кнопки на заранее выведенных ими из строя, возможно, даже тайно перемонтированных войтероматах. Тон там задавали самые фанатичные фиолетовые. Не будем углубляться в технические подробности раскрытия злодейского замысла, который мог иметь очень серьёзные последствия - вплоть до превращения войтероматов в источник вредоносных излучений. Наши специалисты склоняются к тому, что были использованы так называемые "угавы", или, по меткому определению известного силоноведа Клима Мазикина, мультишофары! Те самые, которые убили нашего Ашлая!!!" - при этих словах Офелия драматически взвизгнула и приложила платочек к глазам.
   Справа прозвучал голос Бенци: "Наукообразный баблат..." Офелия, не сводя глаз с объектива камеры, как бы машинально поигрывала кнопочками цакцакона. Голос Бенци резко оборвался на полуслове. С экрана уже звучал бодрячески унылый похоронный марш, по экрану мельтешили одинаковые бараньи лики "Петеков", плавно перелившиеся в прыгающих меж колышущимися драпировками "шавшеветов", громыхающих стиральными досками ихних бабушек и во весь голос орущих "Мы не дадим Офелию в обиду!". Впрочем, никто не вникал, от кого экзальтированные юнцы защищают свою покровительницу. Среди драпировок смутно маячила расплывшаяся громадная фигура отнюдь не виртуального Тумбеля, его широкая ухмылка как бы колыхалась вместе с драпировками.
   Закончился очередной "музыкальный антракт", отзвучали и испарились с экрана и "Петек Лаван", и "Шавшевет".
   Снова тот же интерьер с нервно колышущимися драпировками, и Офелия, гордо восседающая в унитазо-кресле. Слева робко притулился Зяма Ликуктус, но камера, последний раз мельком показав его, окончательно переключилась на Офелию, на её грозно указующий перст, нацеленный на Бенци. Камера совершила плавный полёт от перста Офелии к Бенци, спокойно сидевшего на том же низеньком стульчике. Можно было только догадываться, каких душевных сил это ему стоило. Глаза близнецов подозрительно блестели, Ноам исподлобья вперился в экран, крепко закусив губу.
   "Итак, адон Дорон, телезрители желали бы как можно больше узнать о вас, вашем прошлом, настоящем, о семье, об окружении!" - "Что ж! Извольте..." - спокойно произнёс Бенци, на его лице мелькнула улыбка (как видно, адресованная близким и друзьям, которые, может быть, сейчас смотрели эту передачу). Глядя прямо в объектив камеры, он с задумчиво-мечтательным выражением лица рассказывал о своём детстве, о жене и детях, о любви к народной и хасидской музыке. На лице Офелии блуждало скучающе-полупрезрительное выражение. Под конец Бенци сказал: "Любовь к этой музыке естественно восприняли и мои дети..." - "К вопросу о ваших детях, к тому, как и на чём вы их воспитываете, мы ещё вернёмся... - безмятежно, но со скрытой угрозой в голосе, произнесла Офелия. - А кто вы по профессии, где вы работаете?" - "Моя профессия - бухгалтерия, финансы, программирование, первая степень. Основная специализация - разработка финансовых блоков программ. До недавнего времени работал на фирме "Лулиания". Теперь её преобразовали в SATUM, но я там уже не работаю..." - "И что же вам там не подошло?" - "Я разве сказал, что мне там что-то не подошло?" - удивлённо поднял брови Бенци. - "Но вы же постоянно критиковали прогрессивные нововведения последних месяцев на известной далеко за пределами Арцены престижной фирме..." - "Да, нас с друзьями удивляло, что на фирме, занимающейся разработкой компьютерных развивающих игр, вдруг стали чрезмерное значение придавать культурным интересам сотрудников, их личным музыкальным пристрастиям. По непонятным причинам группу религиозных сотрудников лишили привычного места, где мы проводили обеденный перерыв..." - "Группой?" - с нажимом переспросила Офелия. - "Да, а что? Кто и когда сказал, что нельзя проводить свободное, в том числе и обеденное, время с близкими по духу, по интересам людьми?" - "Ну, почему! Всё можно! Если это... э-э-э... нейтральное общение. А вы, как известно, вели подстрекательские разговоры, вносящие разлад в работу престижной фирмы!" - "Простите, что вы имеет в виду - "подстрекательские разговоры", "разлад"?" - спросил Бенци. - "Это знает каждый ребёнок в Эрании! Вы подстрекали ваших сотрапезников, или, точнее выражаясь, - "со-миньянников", - к бунту против новых порядков на "Лулиании"!" - "Не понял?" - осторожно удивился Бенци. - "Ну, как же! Не вы ли сорвали общий мангал на Дне кайфа? Помните? - вам официально представили нового заместителя босса фирмы Кобу Арпадофеля. На моих глазах!" - "А! Ну да! Это был день коллективного отдыха! Я помню: мы с одним коллегой... (Бенци не стал называть его имени) немного подискутировали на темы различных традиций питания и музыкальных пристрастий. Собственно, это было до официального представления нового заместителя". - "То есть, руководство фирмы предложило вам коллективный отдых! - подчеркнула ведущая последние слова, - а вы начали бунт в совершенно недопустимой форме? Так или не так?" - "Дело было на отдыхе, а не во время работы, и форма, как вы выразились, "бунта", а по-нашему - выражения мнения, была самой обычной. Отдых - не марш по команде, предложение - не предписание. Поэтому я не понимаю, о какой "недопустимой форме бунта" вы говорите? В "Лулиании" тогда никто ещё строем по струнке не ходил, во фрунт не вытягивался, как-то не принято было! Если наших боссов интересовали наши музыкальные и прочие культурные пристрастия, то почему не подискутировать? Это к работе не имеет отношения! Боссов, как правило, интересует, наша работа, сроки выполнения и результат, за это нам платят зарплату. А в остальном..." - слегка повысил голос Бенци. - "ОК!.. С вашими настроениями всё ясно! Коль скоро вы сами начали, поговорим о вашей работе. Чем лично вы занимались? Назовите хотя бы одну разработку, которая подписана вашим именем?" - "На фирме было не принято, чтобы непосредственный разработчик подписывал свою работу, особенно элементы больших программ, каковыми и являлись разрабатываемые мною блоки. А их было много за годы моей работы в "Лулиании", всего и не упомнишь... Последняя разработка, порученная мне шефом - финансовый блок, как мне сказали, для заказчика-хуль. Это была очень сложная тема. Я разработал этот блок и сдал его в срок. Мне сказали, что тема закончена, поблагодарили и дали премию. Порой меня подключали к различным небольшим разработкам, не связанным с финансовыми блоками. Я и их выполнял, как говорили мои руководители, достаточно успешно".
   "Финансовый блок, якобы, для заказчика-хуль, вы никогда не разрабатывали! - неожиданно жёстко отчеканила Офелия, сверкнув глазами. - Такой темы в "Лулиании" не было. Вы просто присвоили себе чужую разработку. Да, вы действительно выдали несколько ничего не стоящих идей по этому блоку для очень важного проекта - причём ошибочных. У руководства даже закралось сомнение, не купили ли вы свой диплом у какого-нибудь деляги в вашей Меирии. Пришлось срочно передать работу группе, которая успешно справилась с заданием!" - "Вот как? А как же благодарность, премия, которой меня наградили по окончании темы?.." - "Это ваши фантазии! - отрезала Офелия и гневно пояснила: - Вас с позором изгнали из "Лулиании" за то, что вместо работы вы молились и читали псалмы в рабочее время!" - "Клевета!" - резко выкрикнул Бенци. Но Офелия не обратила внимания на его реплику, голос её зазвенел металлом: "Вы подстрекали нестойких сотрудников из вашего так называемого "миньяна" к бунту против плана преобразования фирмы в Центр фанфарологических исследований! Не вы ли протестовали против лекций, организованных руководством для вашего просвещения в духе струи подобающей гаммы?!" - "Да, протестовали! Нас силой заставляли слушать эти... Не знаю, как их назвать! - воскликнул Бенци, - беседер, пусть будут... лекции! - в рабочее время, хотя они никакого отношения к тогдашней тематике "Лулиании" не имели. Мы действительно были не согласны, потому что пассажи силонокулла в сочетании с абстрактными картинками на волнистом экране..." - "Прекратите ваши лживые увёртки!" - фанфарически прокричала Офелия.
   После коротенького "музыкального антракта" сквозь нервно подрагивающие драпировки на экране постепенно проступила студия Офелии. Зяма Ликуктус немного помаячил на втором плане меж струящихся драпировок, а там и вовсе растворился в них и больше не появлялся.
   В центре композиции - Офелия, справа от неё, противовесом, Бенци. Было видно, что унизительная перепалка с Офелией на глазах всей Арцены, где ему не удалось ничего ей доказать, его изрядно утомила. А тут ещё бесовски-насмешливый взгляд Офелии, очень смелое для её возраста мини, чересчур раскованная поза - и от этого Бенци никуда не деться...
   "Что ж! Продолжим нашу беседу! - вернулась к приторной благожелательности Офелия. - Расскажите, как вам пришло в голову послать неоперившихся сыновей-подростков на сцену с целью срыва этого важного мероприятия? А идея сорвать свободное голосование на Турнире? - что вы для этого сделали?" - "Никакой идеи у нас не было - и быть не могло. Мы понятия не имели, что будет на этом Турнире. Мы были уверены, что на Турнире все исполнители окажутся на равных..." Бенци какое-то время ещё беззвучно шевелил губами - он и сам не слышал своего голоса, - потом беспомощно развёл руками и замолк.
   "Итак, повторяю вопрос в более ясной форме: зачем вы испортили уникальные войтероматы? Откуда у вас, человека образованного, как вы утверждаете, такая ненависть к прогрессу? Или, как я и говорила..." - "В каких конкретно вредительских действиях вы меня обвиняете?" - внезапно спросил Бенци. Но Офелия, словно не слыша, громко и раздельно повторила вопрос. Бенци воскликнул: "Я повторяю: о войтероматах и угишотрии до Турнира мы только из прессы узнали, а живьём увидели только на Турнире. Как можно испортить то, о чём понятия не имеешь?!" - "Опять вы виляете! Нас не интересуют ваши понятия, нас интересует, как вам удалось более половины войтероматов - и не только в вашем секторе! - вывести из строя? Публика жаловалась!.. Вас очень вовремя оттуда удалили за хулиганство и организованное избиение блюстителей порядка. Об этом мы тоже ещё поговорим... А сейчас нас интересует, когда вы успели?.. Не потому ли вы и затеяли ваши бесчинства? Отвечайте!" - "Если учесть, что меня там в тот момент не было..." - "Вы опять уходите от ответа. Учтите: ваши виляния видит вся Арцена!" - "Да, вся Арцена видит этот фарс..." - и снова на секунду повисла вязкая тишина, и тут же - вопрос Офелии: "А почему вы подстрекали нажимать именно фиолетовые кнопки?" - "Что значит - "подстрекал"? Разве нельзя?.." - "Здесь вопросы задаю я! Я спрашиваю: почему в вашем так называемом "миньяне" демонстративно предпочли то, от чего отказались во всём цивилизованном мире? Вы слышали, что Жюри велело заблокировать эту кнопку? Кто именно был инициатором одновременного массового нажатия заблокированной фиолетовой кнопки?" - "Не понимаю вопроса. Разве на войтеромате изначально существовали запрещённые кнопки?" - удивлённо поднял брови Бенци. "Так-таки не понимаете? Ну, ничего, поймёте со временем! А нам уже сейчас всё ясно. Перейдём к другому, более серьёзному событию Турнира, - Офелия сделала многозначительную паузу, натянула на лицо скорбящую маску, приняв позу задумчивой скромности, потом медленно заговорила: - Смерть рош-ирия Эрании адона Ашлая Рошкатанкера..."
   Бенци подался чуть-чуть вперёд и быстро заговорил, чтобы успеть высказаться до того, как ему помешают: "Которая наступила до того, как зазвучали угавы! Во всяком случае, о приступе стало известно в антракте! Как и то, что к нему не пускали амбулансы!!!" - громко выкрикнул он. Поняв, что эти его слова пошли в эфир, Бенци вздохнул и перевёл дух. Ему было очень важно успеть сказать об этом и быть услышанным - и это ему удалось: его не успели вырубить! Теперь ему на всё плевать...
   Словно сквозь густую пелену он слышал, как Офелия взвизгнула: "Ложь! Ашлая погубили мультишофары ваших хулиганов-сыновей! Это все знают! Мы ещё узнаем, где ваши дружки-антистримеры их прячут - после погрома, который ваша бандитская семейка устроила в фиолетовом секторе! Десять дубонов лежат в больнице после того, как их избили ваши "со-миньянники"!" Бенци улыбнулся и громко произнёс: "Уже десять? Все видели, как выглядели "раненые дубоны" и наши избитые ими дети - и не только дети! Да, этого мы старались не допустить! Больше я не желаю участвовать в этом фарсе. Продолжайте свои монологи, на диалог со мной не рассчитывайте..." - и Бенци, махнув рукой, резко отвернулся.
   Камера показала Офелию, фанфарически выкрикивавшую: "Ничего у вас и ваших сообщников из антистримерского "миньяна", как вы могли убедиться, не вышло и не выйдет! Вы всё время виляете - но тут-то вашу ложь, попытку переложить вину за убийство нашего Ашлая на организаторов Турнира и раскусили! Вы ни на один мой прямо поставленный вопрос не дали прямого ответа, только недостойные увёртки и ухмылки!.. Всем и каждому ясно: вы - самый опасный в Арцене антистример из бывшей Меирии! Вы и ваши дети-хулиганы подстрекали к бунту против струи подобающей гаммы и перед всей Арценой устраивали драки и прочие хулиганские выходки в общественных местах Эрании и бывшей Меирии! Ваш старший сын несколько лет назад организовал избиение учащихся тихона, ваша дочь издевалась и нанесла побои журналистке при исполнении. Скажите спасибо нашим гуманным законам, что её тогда же не отправили в тюрьму! Не потому ли они с подружками учинили на-днях очередное хулиганство?!.. Они сопротивлялись силам поддержания законности и правопорядка - во время операции выдворения тех, кто не пожелал подчиниться приказу, с территории бывшей меирийской ульпены, объявленной Центром колпакования! Это был приказ исполняющего обязанности рош-ирия Эрании о создании в Эрании-Юд-Гимель на месте так называемых школ религиозного воспитания экспериментальных зон в рамках SATUMа. Она и ещё две хулиганки зверски избивали дубонов. Мы ещё установим место их пребывания и привлечём к уголовной ответственности за бандитизм!"
   Бенци воззрился на Офелию, и на побелевшем лице его отразилось ошеломление. Офелия удовлетворённо хмыкнула и, глядя прямо в камеру, нежно заворковала: "Нам стало известно, что об этой операции по Эрании ходят самые невероятные слухи. Говорят даже, что якобы дубоны изнасиловали ученицу. Умоляю вас, друзья, не верьте этим злонамеренным слухам, распускаемым порочными до мозга костей фиолетовыми! Мы беседовали с видевшими самое начало этого инцидента девушками. Они свидетельствовали: эта, якобы изнасилованная, особа (Офелия изобразила понимающую ухмылку: мол, мы-то с вами знакомы с таковскими особами) сама спровоцировала молодых и здоровых парней... Очевидно, специально - чтобы отвлечь их от выполнения задачи государственной важности! Именно это дало возможность уже упоминаемым хулиганкам, возглавляемым дочерью антистримера Дорона, беспрепятственно зверски избить и искалечить их товарищей".
   Ренана в ярости подскочила: "Как она смеет! Сареле жизнь искалечили, а она!.. Мерзость!" - "Успокойся... - Ирми с Ноамом усадили её на место: - Ты что, от Офелии ждала чего-то другого?" - "Но она же на всю Арцену оклеветала бедную Сареле!" - "Все знают цену её цветистой брехне... Я уверен - коллеги Хели отслеживают передачу, Максим наверняка записывает... Они постараются, чтобы никто не смог эти гнусные инсинуации назвать образчиком свободы слова или аналитической передачей. Но...Ты разве не поняла, что ты в розыске? Теперь нам всем придётся покинуть этот дом и скрываться... А жаль - это место было для нас очень удобным... Хевре ещё не закончили работу, совсем немного осталось". Ренана бессильно плюхнулась на диван и, сжавшись в комок, забилась в угол.
   Ноам мрачно глянул на сестру и на братьев и с трудом выговорил: "Получается, только я ещё не в розыске..." - "Погоди, досмотрим передачу до самого конца. Не забудь - братки Ширли спят и видят добраться до твоего горла..."
   ОФЕЛЬ-ШОУ катилось дальше. Офелия заговорила более спокойно: "Вернёмся к Турниру. Как известно, сыновья-близнецы антистримера Дорона обвиняются в использовании запрещённых источников звуковой агрессии и проникновения в сознание, послуживших причиной смерти рош-ирия Эрании!.." Офелия сделала эффектную паузу, не забыв приложить к глазам салфетку. Затем снова надрывно профанфарировала, направив гневно указующий перст на Бенци: "Доказано: пользуясь доступом к техническим решениям "Лулиании", вы попытались организовать, - не побоюсь этого слова! - диверсию на Турнире. Список преступлений семьи Дорон столь велик, что тянет на серьёзное тюремное заключение её главы. Об юридических аспектах этого дела мы хотим побеседовать с известным адвокатом адоном Дани Кастахичем".
   Камера показала крупным планом генерального директора батальона дубонов и известного адвоката, седоватого и лысоватого мужчину средних лет, весьма респектабельной внешности. Он характерным жестом сбил щелчком воображаемую пылинку с рукава и заговорил. Его речь была до того пересыпана юридическими и прочими специальными терминами, что мы её в нашем изложении опускаем. Те немногие, кто смог до конца дослушать это речь, с огромным трудом поняли главную мысль, высказанную Кастахичем в самом конце: "Преступлением является не только преступление, как таковое, но и вероятная мотивация его совершения (в чём в данном случае нет, как мы убедились, никаких сомнений), которая может с большой долей вероятности указывать на намерение совершить деяние, которое можно квалифицировать как преступление, а также на возможность такого намерения. Исходя из такого определения преступления, оно, вне всякого сомнения, имело место быть!"
   Дослушав до конца запутанную фразу, Офелия с улыбкой поблагодарила известного адвоката и гендиректора гвардии дубонов и заключила: "Итак, дорогие зрители, после слов известного адвоката вам должно быть ясно, какого матёрого преступника мы вам сейчас продемонстрировали. Но я хочу вас заверить: граждане Эрании могут спать спокойно! Придёт время - и вся опасная семейка окажется в изоляции! Дурное семя будет удалено из земли Арцены! А ведь я ещё не коснулась того, как сыновья Дорона совратили юную наивную девушку из уважаемой элитарной семьи Эрании. Воспользовавшись её наивностью, порочные юнцы Дорон вскружили ей голову и вовлекли её в своё мракобесное окружение. Тем самым они злостно способствовали расколу в упомянутом уважаемом семействе, принеся много горя её близким. Этические соображения не позволяют мне назвать эту семью. Более подробно об этом мы поговорим в следующих моих передачах. Итак, дорогие господа телезрители, наше шоу подошло к концу. С вами была ваша Офелия! Мой горячий и настойчивый призыв ко всем, кому дорога наша демократия и современная, прогрессивная культура: БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! Не подпускайте фанатиков-антистримеров на пушечный выстрел к учреждениям, несущим нам свет прогресса и дух струи подобающей гаммы, символом которой в настоящее время стала открывшаяся на месте эранийского Парка "Цедефошрия"!"
   На экране началось убыстряющееся колыхание драпировок, которое плавно перешло в хаотические пляски заполнивших всё пространство студии спиралей и перекрученных эллипсов под громкое скандирование всего состава группы "Шавшевет": "Позор главарю антистримеров Бенциону Дорону! Изолировать преступную семейку от общества! Позор! Позор! Позор! Долой фиолетовых подстрекателей! Да здравствует наша родная струя подобающей гаммы! Да здравствует "Цедефошрия"! Все-все-все - в "ЦЕ-ДЕ-ФО-Ш-Ш-ШРИ-Ю-Ю-Ю! УЮ-УЮ-УЮ-УЮ!!!"
   Когда под это улюлюканье на экран выпрыгнула заставка окончания ОФЕЛЬ-ШОУ, Ноам не сразу вышел из оцепенения. Он долго и внимательно смотрел на сестру, потом на братьев и медленно произнёс: "Что ж, мы теперь знаем... приблизительно, конечно... где наш папа... И... что они задумали. Что будем делать?" - "Прежде всего, надо отсюда смываться", - твёрдо сказал Ирми. Шмулик и Рувик в один голос заявили: "Теперь мы знаем: папа где-то в Эрании. Осталось его разыскать... Мы должны... Иначе мы себе никогда не простим..." На их лицах была написана такая решимость, что Ирми понял: их непросто будет остановить. Он помолчал, потом каким-то не своим голосом произнёс: "ОК... В любом случае надо выбираться, здесь мы ничего не высидим..." - "Выбираться из Меирии..." - уточнил Ноам. - "Точно! У девочек почти всё готово... Или?.." Ренана мрачно кивнула: "Пару швов осталось... И парички..." - "Давайте, заканчивайте, а потом... мы все должны идти спать... Завтра нам придётся очень рано вставать. Уходим на рассвете..."
   Девочки заперлись у себя, спешно заканчивая костюмы и парики. Отправив мальчиков спать, Ирми и Ноам заперлись в студии с большим угавом.
   Ирми почему-то надеялся, что Гилад и Ронен появятся этой ночью, но они не появились. Связаться с ними не удавалось уже несколько дней, а за это время произошло столько серьёзных событий. Ирми серьёзно беспокоился за них, зная, что дубоны шастают по Меирии, прочёсывая дома замеченных "в антистримерской деятельности". Одним из первых был арестован Арье, чей первенец числился в розыске как "соучастник бандитской группировки "Типуль Нимрац"". А уж Гилад и Ронен с самого начала противодействовали силонокуллу в самой яркой форме, занимаясь откровенной "антистримерской враждебной пропагандой".
   Друзья проверяли все имеющиеся в наличии ринафоны. Ирми медленно проговорил: "Большой угав в принципе должен защищать от колпакований и ораковений." - "Но работа ещё не закончена... считай - прервана", - напомнил Ноам. - "Да... Сейчас мы "зачехлили" (создав "свободный от силонокулла пузырь") только небольшое пространство - вокруг нашего дома и на несколько метров вокруг. Как знать, может, ещё немножко - и удалось бы всю Меирию расчистить. Но нам не оставили выбора..." Ноам мрачно кивнул: "Близнецы рвутся в бой, хотят искать папу!.. Надо немедленно их выводить отсюда... Иначе нас всех накроют и заметут!" - "И это говоришь ты, оптимист наш неисправимый? - усмехнулся Ирми. - По правде говоря, и я опасаюсь того же. С одной стороны, работы идут в таком темпе и начали давать такие результаты, что и мне показалось - нет у нас лучшего убежища, чем этот дом! Но то, что их щупальца дотянулись досюда с помощью телепередачи, настораживает!" - "Конечно! Кроме того... Как будто что-то мешает фанфаризаторам вспомнить, что когда-то тут жили злостные антистримеры!" - "В том-то и дело..." - "Это же наша Меирия, мы здесь родились, жили..." - с грустью тихо произнёс Ноам.
   Ирми с сочувствием смотрел на его длинный искривлённый нос, голова опущена низко, красивых выразительных глаз не видно. Неожиданно Ирми подумал о тщательно скрываемой душевной проблеме Ноама. С тех пор, как в жизнь Доронов вошла Ширли, парень начал стесняться своей внешности, переживал, считал себя уродом. Он опасался, что не может нравиться Ширли, в которую влюбился с первого взгляда. Его поведение не могло не породить ответных мучительных сомнений у робкой девушки.
   Ирми тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли, и отвернулся. Потом медленно проговорил: "Надо связаться с Максимом и Хели. Я больше не могу рисковать и появляться у них в убежище. Они скрываются в Эрании, под самым носом у фанфаразматиков. Придётся связываться по ринафону, Макс что-нибудь придумает!" Ноам печально повторил: "Жаль уходить отсюда... Но сейчас... Сам понимаешь: папа..." - "За себя бы я меньше опасался! Но страшно за вас, Доронов - знаешь же, в чём каждого из вас обвиняют!" - "Угу..." - "Скажу Максиму с хевре - пусть поищут в Эрании... Бенци, Гиди, Арье, детей Магидовичей, может, Гилада с Роненом... Они везде крутятся, их не знают, они вне подозрений... Ты же видел их! Двое из них гиюр прошли... Настоящий, не "самоварный"!" - выговорив это хриплым голосом, Ирми густо покраснел. Ноам с любопытством на него глянул, но ничего не сказал.
   "Я не очень уверен, что будет просто выбраться через лабиринты и тупики, сплетённые на месте нашей Меирии! Надо ещё суметь не заблудиться и проскочить!" - "У нас ринафоны, у Шмулона и Цвики угавы... - неуверенно ответил Ноам, - думаю, они могут быть и защитой, и компасом..." - "Меня, Ноам, очень насторожила эта передача... - сердито заговорил Ирми. - Значит, где-то наша защита оказалась пробитой..." - "Нет худа без добра: зато мы узнали о судьбе папы и о том, что нам всем грозит!" - откликнулся Ноам. - "Короче, решено: поутру выходим... - припечатал Ирми ладонью стол. - Я буду держать постоянную связь с хевре, канал уже наметился..."
  
   Сквозь лабиринты...
   Едва мерцающий жёлтый туман, заливавший квартал по ночам, начал сменяться чуть более светлым молочно-сероватым. Открыв глаза, Ренана сразу поняла - близится рассвет. Она разбудила Ширли, потащила её в ванну и заставила принять душ, который оказался на удивление тепловатым. За это надо было сказать спасибо Ирми и Ноаму: проверяя ринафоны, они впервые попробовали использовать большой угав как генератор.
   После душа девочки облачились в сшитые Ренаной брюки из неизвестного плотного материала непонятного оттенка, натянули тёплые свитера и пошли на кухню. "Давай поскорей сварганим лёгкий перекусон на всех, пока хевре спят".
   Официально электричество так рано в Юд-Гимель обычно ещё не подавали. Но они не знали, что отныне подачи энергии в Меирию не будет. Ораковение, объявленное фанфаризаторами высшим государственным приоритетом, пожрало намного больше энергии, чем планировалось: процесс шёл всю ночь по нарастающей.
   Вскоре проснулись мальчики, увидели сшитые девочками одёжки и начали примерять, посмеиваясь друг над другом.
   Завтрак прошёл в молчании. Даже заводной "четвёрке" не хотелось балагурить в это раннее серое утро. Никаких шуток и вопросов по поводу паричков, красовавшихся на головах девочек, только Рувик украдкой глянул на Ширли и что-то шепнул своему близнецу, тот слабо кивнул. Магидовичи снова пристали к Ирми, пытаясь выяснить, почему им не дозвониться до родных, но тот, не придумав никакой приемлемой версии событий, уходил от разговора, впрочем, не очень искусно. С трудом ему удалось отговориться бессонной ночью...
   Когда было прочитано благословение на еду, Ноам спросил у девушек: "Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать вещи и быть готовыми к выходу?" Ренана ответила: "А мы с Ширли почти всё собрали. Мы встали рано, приготовили и завтрак, и немного съестных припасов... хотя бы на первое время..." - "Будем надеяться, что их хватит, пока выберемся отсюда, а может, и до Неве-Меирии доберёмся..." Ирми посетовал, что при таком освещении невозможно воспользоваться для маскировки тёмными очками, а другими, типа модных бликующих, обзавестись не успели. Мальчики перед выходом нехотя натянули на кипы кепки, напялили куртки с капюшоном, постаравшись упрятать под них музыкальные инструменты. Вышли через веранду в палисадник.
   Палисадники ораковевшей Меирии напомнили Ширли заплаканное лицо грустного клоуна. Листья деревьев и кустов грустно обвисли, свернулись в узенькие вялые трубочки. Потрясённые ребята заметили, что некогда сверкавшие чистотой стены дома, в котором они выросли, прямо на глазах обрастают слоями бугристого "ракушатника", почти сливаясь с туманом, лениво струящимся и обволакивающим дом желтовато-зеленовато-серебристыми спиралями. Каждый виток спирали словно оставлял на стене новый слой ракушатника. Ничто не напоминало весело сверкающую солнечными красками улицу, где проживали Магидовичи.
   Ирми замыкал шествие, пытаясь связаться с Хели и Максимом. Поначалу у него ничего не получалось. Он чуть слышно выругался по-английски и тут же смутился, поймав недоумённый взгляд Ширли. Ноам мрачно покачивал головой, ни слова не говоря, и только вдруг указал кивком немного вперёд и влево; его глаза округлились, взор застыл.
   Проследив за его взглядом, ребята потрясённо застыли. Слепо вылупившиеся окаменевшие окна подтверждали: дома спешно покинуты их обитателями, и улицы "за ненадобностью" переплетаются между собою десятками витков. Какие драмы скрывались за судьбами людей, которых насильно вырвали из их привычного уклада, заставили покинуть обжитые, уютные, аккуратные и красивые дома?..
   Цвика и Нахуми отвернулись, сдерживая слёзы. Только что они хотели попросить разрешения подскочить домой, попрощаться с семьёй. И вот сейчас на них обрушилось жуткое зрелище, а с ним и понимание: подскакивать им некуда - не только дома, но и улицы более не существует, вместо неё - что-то чуждое, зловещее...
   За какую-то пару суток Меирия неузнаваемо изменилась: теперь это была гигантская паутина спутанных трубчатых, расширяющихся и сужающихся словно бы синкопами коридоров. Такринатором ринафона Ирми нащупал наименее опасное направление, кивнул Ноаму, и ребята гуськом свернули в один из таких коридоров, держась друг за дружку. У Ширли возникла странная ассоциация: если бы этот коридор снимала стремительно перемещающаяся видеокамера, то при просмотре он выглядел бы, как судорожно вдыхающая и выдыхающая последние крохи кислорода издыхающая змея. Ещё совсем недавно она пробиралась по этим улицам с облупленными, нежилыми домами, и худо-бедно ей повезло добраться до старого дома Доронов, где обосновались друзья. Ныне улицы Меирии превратились даже не в захудалый постоялый двор, а в гигантский окаменелый муравейник.
   Ребята на краткий миг с ужасом ощутили себя муравьями, не совсем понимая, где они находятся и куда держат путь. Этот "муравейник" ветвился множеством трубчатых коридоров, по одному из которых их вёл Ирми: неожиданно коридор ниспадал крутой воронкообразной лесенкой, которая уж и вовсе непонятно куда вела. Условные стены, пол, потолок небрежно покрыты бугристым тускло-мерцающим ракушатником, тоскливо и лениво переливающимся тусклой радугой. Клубящийся и свивающийся спиралями зеленоватый, желтовато-гнойный или зеленовато-серебристый сумрак низвергался на ребят зловещим унынием. Обросший ракушатником коридор незаметно переливался в дряхлую перекошенную лестницу с кривыми ступенями разной ширины и высоты. То она тяжело вела вверх и резко поворачивала вбок, то вдруг как бы обрывалась резким спуском с крутым поворотом, перескакивая на следующий трубчатый виток туго закрученной спирали.
   Знакомый с детства посёлок превратился в незнакомое, враждебное, душное безлюдное пространство... Изломанный путь приходилось одолевать с трудом, и до чего же он напоминал изломанные судьбы их друзей и соседей, которых они тут так и не встретили. Но ребятам было не до того - они искали выход из многочисленных петляющих извивов и тупичков.
   Глазастый Шмулик неожиданно увидел просвет, и они поспешили к то расширяющемуся, то сужающемуся пульсирующему просвету. Вдали, за непрерывно оседающими спиралями тумана, тускло мерцало нечто, оказавшееся гигантским дисплеем. Сразу бросилось в глаза, до чего он распух после Турнира. К гигантскому экрану вела круто спускавшаяся извилистая тропка-лесенка, и вот он уже нависает над ними, зловеще мерцая. Неожиданно они вышли на перекрёсток - от него веером разбегались дороги, по которым стремительно неслись вдаль вереницы автобусов, забитых людьми. Со всех сторон слышны то ли горестные стоны, то ли надрывные рыдания.
   Ноам, застыв на месте и глядя остановившимся взором в огромный, нависший над ними дисплей, медленно проговорил: "Это сейчас они вывозят жителей Меирии... тех, кто не захотел уехать до начала ораковения..." На него тут же уставились близнецы, а за ними и девочки. Цвика и Нахуми сдавленно ахнули, переглянувшись: "А как же наши?" - "Ты уверен, что это не старый фильм-ужастик?" - быстро спросил Ирми, - "Обрати внимание: это не на экране! Экран немного сзади..." "А может, проекция с экрана?" - неуверенно пробормотал Ирми. - "Нет! Я уверен, я чувствую - это так и есть, это происходит сейчас, на наших глазах. Ведь на всём пути мы никого не встретили!.. Вот сейчас их и увозят, а потом завершат ораковение... Не пройти, не проехать... Это вам не просто страшилки в лицах..." - "А может, ты ошибаешься, может, как Ирмуш сказал, это проекция с экрана, типа старого фильма", - засомневалась Ренана. - "Нет, это именно то, что я говорю..." - буркнул Ноам, отводя глаза.
   Гигантский экран остался позади. И снова переплетения трубчатых коридоров, переходов и лесенок... Ребята старались держаться сплочённой кучкой, потрясённо оглядываясь по сторонам, опасаясь любой неожиданности, которая подстерегала их за каждым углом, готовая нависнуть над ними, сгустившись из сворачивающихся и оседающих на бугристую поверхность спиралей тумана. Слегка пошатываясь, они осторожно шагали вверх по лестнице с неравномерными ступеньками. Девочки крепко взялись за руки, мальчики окружили их со всех сторон. Ирми постарался идти как можно ближе к Ренане, а рядом с Ширли оказался Рувик, то и дело косившийся на Ноама. Никто не заметил, как в его руках оказалась гитара, струны которой он задумчиво перебирал, что-то тихонько напевая. Девочки прислушались - оказалось, он поёт "Ты мне грезилась грустной мелодией". Ширли потупилась.
   Ирми усмехнулся, услышав, что поёт Рувик, потом деланно нахмурился и резко проговорил: "Ты лучше внимательно смотри под ноги и по сторонам. Сейчас не время витать в облаках. Так закрутит, что с облака свалишься прямо в болото!.."
   Ноам, не глядя на Рувика, вдруг сказал: "Хевре, давайте на ходу повторять слова Торы. Разобьёмся на пары - я с Ирми, а вы между собой - Шмулик с Цвикой, а Рувик с Нахуми. Потом поменяем пары... А ваше дело, девочки - псалмы! Найдите то, что больше всего вам по душе - и вперёд!" - "Но надо и держаться друг за друга, чтобы не потеряться!" - пробормотал Рувик. - "Конечно!"
   Скоро ребята почти перестали замечать унылое замкнутое пространство вокруг них. Ноам затеял горячую дискуссию с Ирми по поводу какого-то отрывка. Шмулик и Цвика тихо наигрывали на флейтах, Рувик снова достал из-за спины гитару, но не успел взять ни одного аккорда - Ноам оглянулся на своих спутников и смущённо улыбнулся. Через несколько десятков метров они обнаружили, что заметно посветлело: растаял зеленовато-серебристый туман, сопровождавший их в путешествии по виткам превращённой в жуткую ракушку-муравейник Меирии.
   Ребята остановились, переводя дух и с изумлением оглядываясь по сторонам: "муравейник" остался позади, устье воронки широко распахнуто. Где-то высоко-высоко в виртуальном гнойно-желтоватом небе, выше танцующих "силонокулл-туч" и нервно скручивающихся и раскручивающихся между ними спиралек (которые студенту-медику, наверно, напомнили бы иллюстрации из учебника по микробиологии), они увидели бугристые складки бледно-голубого, бледно-зелёного и розоватого ракушатника, что напоминало внутреннюю поверхность гигантской ракушки.
   Пейзаж повеселел. Силонокулл-тучи превратились в пляшущие разноцветные блики и спирали, исполняющие неистовый танец в нарастающем темпе. От обилия красок и нарастающего темпа рябило в глазах. Ирми пробормотал: "Очень похоже на вступление к "кобуй-тетрису"..."
   Откуда-то сверху тихо и нежно зазвенели колокольчики, исполняющие весёленький, приятный мотивчик, из тех, что во множестве звучали на радио и с экранов телевизоров в "досилонокулл"-эпоху и которые редко-редко, но всё же можно услышать сейчас - даже в традиционной аранжировке. Ирми вспомнил: "Этот мотивчик в исполнении точно таких же колокольчиков мы слышали в первые недели "заборных" концертов - тогда там преобладали пасторальные пейзажи. Правда, колокольчики в сопровождении "Петеков"! Позже появились "шавшеветы"! А уже потом околозаборных зевак начали "потчевать" силонокуллом..." Шмулик откликнулся: "Неужели тогда ещё играли колокольчики?" - "Ага... Я думаю, это Зомембер посоветовал Арпадофелю с Тумбелем, сначала скормить народу весёленькие, нейтральные колокольчики. А потом уже плавно перейти к силонокуллу". - "Точно! В конце концов, время от времени стоит поощрять у толпы настроение бездумного и безудержного веселья - а то ведь на фанфарологию может и сил не хватить!"
   Ноам вдруг мрачно буркнул: "Гидон говорил: никто не знает, какие обертоны на ультра-частотах у этих нежных колокольчиков. Зря они ничего не делают!" - "И ты, помнится, ещё спорил с ним, сомневался: тебе очень хотелось верить в лучшее!" - угрюмо усмехнулся Ирми. - "Ну, умнеть-то когда-то надо! Особенно после телепередачи..." - покраснел Ноам и украдкой глянул на девочек.
   Где теперь умница Гидон?.. Бенци хотя бы им показали, а про Гиди по-прежнему - ни слуху, ни духу. Даже друзьям Макса и Хели до сих пор ничего не удалось узнать. Ирми тяжко вздохнул. Ренана подняла на него встревожено-удивлённый взгляд, он заставил себя улыбнуться и озорно подмигнуть ей.
   По обе стороны выросли нарядные коттеджи - вроде тех, что стояли в Эрании-Далет, где выросла Ширли. Здесь ребят поразила не только и не столько необычайная тишина, сколько явно декоративный вид коттеджей и вилл вдоль бугристой улицы-воронки. Но тут бугристый ракушатник был не уныло-мрачного цвета (как в жутковатом "муравейнике", из которого они едва выбрались), а восторженно-цыплячего. Тишина, какая бывает ранним субботним утром, навевала ощущение безмятежного покоя, умиротворённости, легковесной бездумности.
   Но и тут - вокруг ни души... Мелькнула шальная мысль: все обитатели-элитарии дружно покинули свои виллы, уехали отдыхать то ли в горы, то ли к морю, или пошли на очередной сногсшибательный концерт в старую, добрую "Цедефошрию". Эта мысль испарилась без следа, как только близнецы обратили внимание на декоративность, ненатуральность пасторального пейзажа, лишь отдалённо напоминающего престижный квартал Эрании.
   Незаметно декорации городского пейзажа сменились сельским. Они шли по тропинке, петляющей среди кустарника, изредка попадавшихся низеньких деревцев и огромных сверкающих камней, местами поросших мхом. Поражало всё то же пустынное безлюдье. Вдруг Цвика молча указал на ручеёк - он неведомо как, неведомо как и откуда выскочил сбоку, с чересчур громким поскрипывающим звоном и бульканьем перекатываясь вдоль просторно распахнутого завитка ракушки. Похоже, их кидает от одного до другого витка "Цедефошрии"!.. В самом центре ручейка, весело посвистывая и слегка диссонируя, вихляла во все стороны струя интенсивно меняющегося цвета - не тёплой, не холодной, а скорее нейтральной желтовато-зеленовато-коричневой гаммы, - разбиваясь о усеявшие дно ручейка холодные серо-зелёные камни и поднимая вверх звонко хохочущие, расплёскивающиеся веером фонтаны брызг. Ренана и Ширли первыми явственно ощутили источаемый ручейком и как бы висящий в воздухе неприятный, стойкий запах.
   Ширли первую осенило: "Хевре! Это же она, струя подобающей гаммы, про которую нам все уши прожужжали, к которой так мечтали нас приобщить..." - "Думаешь, им это удалось?" - подхватил Рувик, почему-то оглядываясь на Ноама с вызывающе-виноватым видом. - "А вот и радуга-приманка ихнего силуфокульта!" - загалдели кузены Магидовичи. - "Странная у них какая-то радуга! Если это приманка, то..." - усмехнулся Ирми. - "А цвет?" - заметил Рувик. - "Подобающая гамма, классическое зыбучее болото!.." - иронически откликнулся Ирми. - "А запахи-то, запахи - самые убойные! Ух-х! Противогазы, жаль, не захватили!" - насмешливо откликнулись близнецы, морща носы. - "Не знаю, как у вас, а у меня эта струя с её ароматами ассоциируется с золотым унитазо-креслом Арпадофеля," - проговорил Ирми.
   Ширли робко спросила, словно бы обращаясь ко всем, но отчаянно желая, чтобы ответил Ноам: "А самого Арпадофеля эта струя не напоминает?" Ноам ей и ответил: "Напоминает, только не Арпадофеля, а... э-э-э... Тумбеля..." После чего замялся и, густо покраснев, искоса глянул на Ширли: не мог же он ей сказать, да ещё при всех, что самые неприятные ассоциации у него связаны с её братьями. Как знать, если бы она не была сестрой тех, кто ему изуродовал лицо, может, он бы не робел перед нею, был бы более уверен в себе. Хотя бы как младший брат, не стесняющийся при каждом удобном случае так или иначе выказать Ширли свою симпатию.
   "Ты, наверно, вспомнил День кайфа! - сильно смущаясь, тихо проговорила Ширли. - Помнишь, как они с вашим папой сцепились?.." - "Ты знаешь, очень смутно... Как ты к нам пришла, как Ренана нас с тобой знакомила, когда, помнишь, мы показывали наши первые, самопальные, руллокаты..." - "Ещё бы! Всё-всё-всё помню!.. Главное - песни, которые тогда впервые услышала..." - исподлобья глянула на Ноама, покраснев до слёз, и отвернулась. Ренана свирепо посмотрела на близнецов, обняв Ширли. Но Ширли уже совладала с собой, и голос её звучал почти нормально: "А мне сейчас кажется, что со дна этой струи того и гляди, вылезет... гибрид Куби-блинка с Тумбелем, поганая рожа поперёк себя шире и глазки... один прожектор туда-сюда, другой - дохлая пуговица... Мне, наверно, ещё долго будут сниться эти две морды..." - вздрогнув, прошептала девочка. Ренана обняла её, и так в обнимку подруги шагали в окружении мальчиков по бугристой, неровной дороге.
   Рувик тихо спросил: "Ноам, а что вы с Ирми сейчас делали?" - "Вы знаете - фанфаразматики выпустили из бутылки джинна минус-энергии по имени фелио. Эта программа запускается и управляется силонокуллом, который подаётся под видом внедрения в массы "прогрессивной музыкальной культуры". А на деле нацелен на постепенное стирание наших древних и вечных ценностей. Нам повезло - энергетические характеристики фелио оказались не в состоянии воздействовать на шофар, тем более на угав. Значит, наша задача - нейтрализовать и полностью очистить атмосферу от фелио-излучения. На этом вы строили, сами того не осознавая, концертную программу "Типуль Нимрац"".
   Ирми откликнулся: "Гиди успел разработать программу "бумеранг" - внедрение в фелио подпрограммы "хец". Макс и хевре опробовали её на Турнире. А потом фанфаразматики запустили в Меирии "колпакование"; что это такое, мы на своей шкуре испытали. В ответ Макс вводит в программу энергетический усилитель, превратив "хец" в "бумеранг" с вариациями. Адекватный ответ на "колпакование"..." "То есть?.." - поинтересовался Шмулик. - "Идея - нейтрализация энергетических потоков колпакователя. Только не спрашивайте, как!.. Мы загружаем в ринафон новые мелодии, передаём Максу, он с ними работает. Да-да, и сейчас тоже! - вы играли и пели, а мы загружали".
   "Идея - зашибись!" - слабо улыбнулся Рувик, снова глянул сначала на Ширли, потом, виновато, на Ноама. Но тот подчёркнуто не замечал этого. Ирми, напротив, весело и ободряюще ответил на улыбку Рувика. "Вопросы возникают постоянно, их приходится решать практически на ходу, каждый раз модернизируя защиту... Ведь если нас засекут... - Ноам взглянул с тревогой на Ширли и вдруг с отчаянием проговорил: - Я очень волнуюсь за девчат: если их поймают... Мне даже подумать об этом страшно!.." Ирми ответил: "В данный момент мы "зачехлены"... В данный момент! - подчеркнул он. - А опасаться надо за всех нас, ну, разве что, кроме меня... и то не уверен..." - и он горько усмехнулся.
   Так за разговорами они словно бы забыли о струе, меняющей оттенки, то мутной, то прозрачной, однако, не выпадающей из "подобающей силонокуллу гаммы".
   Шмулик вдруг проговорил тихим голосом: "Угишотрия, как она есть: отдельно "уги", отдельно "шот"... Сравните муравейник Меирии с декорациями кукольного Далета!.. В Меирии воронки воют, а тут развесёлые мелодии... э-э-э... "досилонокулла"..." - "Ага, - тихо с задумчивой грустью произнесла Ширли, - я так любила под них танцевать... Меня мама водила на Лужайку "Рикудей-Ам", мы танцевали под эту самую музыку... До всего этого..."
   "А не найти ли нам тут где-нибудь в сторонке местечко для маленького привала?" - предложила Ренана. - "Правильно, надо только место подходящее найти. Уже поздно, да и устали все", - поддержал её старший брат.
   Стараясь держаться тропки, петляющей среди бескрайнего поля, они словно бы крутились вокруг невидимой оси. За каждым поворотом прямо перед ними снова и снова возникало Распутье ста дорог устрашающего вида, перетекающее в увязающее в зыбко колышущемся тумане беспредельное пространство. Вдали, закрывая горизонт, нависал гигантский экран, и на нём - бликующе раскручивающаяся ракушка.
   Рувик ударил по струнам гитары, Цвика приложил к губам угав, Шмулик с Нахуми запели. Оказалось, под музыку легче шагается, и куда-то уходит страх. Даже бугристая, мокрая от брызг, неприятно скользящая дорога причиняет меньше неудобств, поскользнуться и упасть под звуки задорной песни вроде не так страшно. Девочки старались держаться поближе к поющим мальчикам, тихонько подпевая им. Ноам приблизился к девочкам и начал что-то объяснять им. Ширли молча кивала, почти не вникая: ей было достаточно слушать его голос. Ноам, очевидно, понял это, радостно, ободряюще улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой, осветившей её лицо в густеющих сумерках.
   "Я вижу неплохое местечко для ночёвки..." - вдруг сказал Ирми. - "Давайте присядем за этим вот пригорком. Девочки приготовят нам поесть, а мы с хевре проведём маленький урок Торы..." - твёрдо заявил Ноам.
   Прошло полчаса, или больше, и он встал: "Тов, хевре... А теперь время молитвы! Девочки, вы тоже... Ситуация сложная..." - "Нам нельзя разделяться... Мы должны оставаться единой цельной группой. Что будем делать?" - заметил Ирми. - "В экстренных случаях действуют законы пикуах-нефеш. Просто постараемся друг на друга не смотреть. Рувик, это и к тебе относится!" - строго обратился Ноам к брату. - "А что я? Понимаю, не хуже тебя!" - рассердился Рувик.
   После молитвы сели в кружок. Ренана пошарила в сумке и проговорила озабоченно: "Запасов еды - всего на пару дней, больше нам было не унести, да и не было..." Ширли, отвернувшись, пробурчала: "Вы кушайте, а мне что-то не хочется. Правда, не хочется!.. Лучше посплю..." - "Ты устала, или плохо себя чувствуешь?" - с тревогой в голосе спросил Ноам. - "Не обращайте внимания. Наверно, устала. Вот отдохну немножко..." - "А может, ты просто стесняешься?" - "Да нет, честно, мне правда не хочется..." Девочка прислонилась к торчащему корню дерева и задремала. Остальные быстренько перекусили, и Ренана расстелила над головами свою огромную шаль, зацепив её по углам за ветки кустов, очень удачно расположенных, чтобы дать ребятам укрытие. Близнецы затянули: "Раскинь над нами покрывало мира и спокойствия!" Ноам улыбнулся и переглянулся с Ирми.
   Ренана села рядом с Ширли, крепко обняла её, и вскоре обе девочки крепко спали, привалившись к жёсткому корню дерева. Ноам с Ирми решили не спать и караулить. Ноам уселся, опершись спиной о толстый ствол старого дуба, и внимательно оглядывался по сторонам. Но и его сморила усталость, и он сидя, задремал, вздрагивая и просыпаясь от каждого шороха, или незнакомого, внезапного звука, снова ныряя в зыбкую дремоту. На их счастье, за те несколько часов, которые потребовались ребятам для отдыха, ничего не произошло.
   Первым проснулся Шмулик. Тут же открыл глаза Рувик и первым делом уставился на спящую Ширли. В глазах парня светилась нежность, смешанная с горечью. Следом проснулась Ренана и долго сидела, глядя на всхлипывающую во сне Ширли. Шмулик посмотрел на Ренану, и когда она, почувствовав его пристальный взгляд, подняла глаза, он выразительно посмотрел на неё, а потом обвёл глазами остальных. "Да, пора всех будить, надо думать, что делать дальше..." - решительно произнесла девочка. Она встала и подошла к Ноаму, который спал сидя, прислонившись спиной к дубу, ласково дотронулась до его плеча: "Братик, пора вставать!" - потом поискала глазами Ирми. Он сидел, глядя невидящими глазами в пространство, как будто спал с открытыми глазами. Рядом валялся ринафон с потухшим экраном. Ренана подбежала к нему, принялась тормошить: "Ирми, что с тобой! Ир-р-ми-и!" Тот продолжал сидеть всё так же неподвижно, но постепенно глаза его становились более осмысленными. Ребята обступили его, Цвика с Нахуми испуганно переводили взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Ирми долго тряс головой, потом вздрогнул и потянулся к ринафону: "Ой, что это с ним?" - и принялся лихорадочно нажимать на кнопки. Наконец, приборчик ожил, такринатор начал нервно подрагивать. Ирми проделал какие-то сложные манипуляции, облегчённо вздохнул: "Уф-ф-ф... Я уж думал... а это просто сработала резервная защита. В процессе сеанса связи с Максом я потерял нить... голова закружилась... А он сам себя защитил и... сейчас посмотрим!.. Нет, моя информация на месте... Мне вдруг показалось: фанфаразматики заколпаковали всю зону... Но я не смог сохранить полученную ночью новую информацию... Плохо помню, что там было, только помню, что-то очень важное..." Ноам твёрдо, тоном, не допускающим возражений, произнёс: "Всё! Теперь мы с тобой по ночам будем дежурить по очереди. И близнецов подключаем к дежурству. Иначе наши ринафоны выйдут из строя, мы и понять не успеем, а нас по очереди перещёлкают... Нам это нужно?" - "ОК, хавер, наверно, ты прав..."
   Через час выступили в путь. Теперь появилась задача достать в "Цедефошрии" какой-нибудь еды - конечно, кошерной.
   Они шли гуськом по узкой тропке, стараясь не подходить близко к вихляющему постепенно расширяющемуся ручейку, так что тропка, по которой они пробирались, становилась всё уже и уже. Скоро им пришлось перепрыгивать с кочки на кочку, чтобы не вляпаться в болотно-радужную жижу - вихляющая струя на глазах превращалась в топкое болото. "Нет, хевре, надо что-то делать!" - решительно проговорили близнецы, поманив к себе Магидовичей. Шмулик вытащил угав, Цвика - флейту, Рувик взял в руки гитару, кивнув Нахуми. Ноам выставил свой ринафон, на всю длину выдвинув такринатор. Рувик и Нахуми тронули струны и запели, Цвика подыгрывал на флейте. Шмулик протрубил в угав, вместе с заключительным аккордом гитар.
   Ноам, удивлённо и радостно улыбаясь, посмотрел на поющих: "Откуда эта песня?" - "А что?" - покраснев, спросил Рувик. - "Ну... Не знаю... Слова вроде знакомые, а мелодия..." - "Не слышал раньше?" - "Не-а..." - "Ну, неважно. Ты только скажи: подходит, или нет?" - "Подходит, конечно!" Ирми улыбнулся: "Главное, что в тему и помогло..." Ширли искоса глянула на мальчишек и с широкой улыбкой проговорила: "Точно помогло! Если бы вы смогли петь всё время!.. Но я не смею просить: это очень утомительно - для поющих..." - "А ты посмей! - засмеялся Рувик. - Я буду только рад петь для тебя, и мне это совсем не в тягость!" - но тут же глянул на старшего брата и прикусил язык, увидев его уныло поникшее лицо.
   Все оглянулись по сторонам, их удивлённой радости не было предела: болото, по которому они пробирались, перепрыгивая с кочки на кочку, незаметно осталось позади, превратившись в тропку, которая становилась всё шире, и почва под ногами становилась всё твёрже.
   Так прошёл ещё день непрестанных перемещений то по узким тропкам, то по мшистым кочкам, то вокруг болота, то по каменистой дороге. Прямо по курсу вдали неизменно маячил гигантский дисплей, на нём с нудным постоянством раскручивалась огромная ракушка на фоне Распутья ста дорог. Выхода из этого непонятного пространства ребята не видели, им казалось, что они описывают круги на одном и том же месте, и только радиус этих кругов меняется, то расширяясь, то сжимаясь...
   3. Рондо-брейк
   Радужные Дюны
   Ребята пробирались по обочине тропки. Гигантский дисплей то и дело выплывал откуда-то издалека и тучей низко нависал над унылым пейзажем, мерцаньем напоминая зловещее свечение предгрозовой тучи. Они не теряли надежды выбраться на дорогу, которая выведет из "окривевшего кольца", а там - может, даже к шоссе в сторону Неве-Меирии. Но маячивший вдали гигантский экран неожиданно вырос прямо перед ними, полностью закрыв горизонт. Казалось, только протяни руку - и она упрётся в мерцающее холодом стекло, прикрывающее неведомое пространство, внутри которого они непостижимо как оказались, даже не поняв, как и когда это случилось.
   Над головами повис дорожный столб-указатель, на нём на разной высоте торчали в разные стороны стрелки с надписями, как бы указывающими направление. Ирми прочёл, пробормотал по-английски какое-то ругательство и сказал: "Всё! Приехали... Выбор без выбора: все направления одинаково дикие и ведут в одно и то же никуда". - "А что это значит? - спросил Ноам. - Смотри, сколько стрелок, сколько направлений!.." "Ну, так уж... понимать надо... - неопределённо пробормотал Ирми, махнув рукой. - Назад дороги нет..." Ренана спросила, исподлобья поглядывая на Ирми: "Куда теперь?" - "Что значит - куда?! Искать выход отсюда. Моя задача - вывести вас всех отсюда без потерь, потом найти Хели с Максом. У нас с ними тут ещё хватает дел. Как я понимаю эти указания на стрелках, чтобы выйти из "Цедефошрии", надо пройти через неё. Другого выхода нам всё равно не оставили... Заодно и проверим кое-что..." Он улыбнулся и подмигнул Ренане, словно говоря: "Не унывай, всё будет тип-топ!" Но с её лица не сходило тревожное, несчастное выражение. Ирми погладил девушку по плечу, она подняла голову и снизу вверх умоляюще посмотрела на него: "Ирми, я с тобой... с вами... куда бы вы не..." - "Ну, сейчас-то мы так и так вместе..." Шмулик пристально глядел на экран и неожиданно задумчиво произнёс: "Мне кажется, эта развилка с указателями разных направлений - приманка-обманка. На самом деле, дорога одна и та же..." - "Нахон, братишка: мне тоже так показалось!" - кивнул озабоченно Ноам. "Это просто реклама, пакет аттракций, предлагаемый "Цедефошрией", и в любом случае с клиента возьмут деньги целиком за весь пакет..." - мрачно процедил Ирми. - "То есть - как?" - "А вот так! - огрызнулся Ирми и пояснил: - "Цедефошрия" - это гигантская аттракция как бы мирового уровня. Помните, на входе на Турнир, на контроле, главе семьи вручалась магнитная карточка? Это ловушка..." - "А-а-а... - тихонько вскликнул Ноам. - Кажется, я понял. Карточка осталась у папы. Если они нас ещё не вычислили..." - "Похоже, что нет, если речь идёт о семействе Дорон. Кроме того, мы ещё нигде никаких карточек не отмечали и даже не видели, где это можно сделать..."
   Рувик, украдкой глянув на Ширли, заметил: "А может, весь вопрос в том, какое направление мы выберем первым, чтобы выбраться отсюда... Что-то душа у меня не лежит к Радужным Дюнам! Мало нам голову морочили всякими радугами? Радужным устьем манит дураков "Цедефошрия"!.. А эта дурацкая струя похожа на бензин, разлитый по асфальту! Вроде бы посветлее, но воняет крепче... Наверно, издали она иначе выглядит, но мы-то её видим вблизи!.. А кто такой Задумчивый страус? Наверно, научит голову в песок прятать, чтобы ничего не видеть и не слышать". Ренана кивнула: "Нахон!.. Дюны, да ещё и Радужные... они затянут, сами не заметим, как..." Ирми тихо и медленно проговорил: "Короче, хевре, все пути - в одно и то же "никуда". Значит, просто бросим жребий - и пойдём... Ринафоны у всех заряжены? По дороге подзарядим. "Типуль-нимрац", музыку!"
   Ребята осторожно ступали по еле приметной бугристой тропке, стараясь не оступиться и не влезть в позванивающий и ощутимо пованивающий ручей, по самой серединке которого во всей своей болотно-радужной красе бесстыдно вихляла струя подобающей гаммы. Ирми держал в руках ринафон, поглядывая на маленький экранчик. Ноам, рассеянно поглядывая по сторонам, вдруг почуял лёгкое нежное позванивание прибора в руках и тут же, вглянувшись, насторожился: было что-то необычное в лихорадочной пульсации такринатора. Он вытянул его до отказа, по маленькому экрану побежали строки. Он тут же прошипел близнецам: "Пойте! Немедленно! Все в сторону... Да не туда - там струя! - в другую!" - и легонько подтолкнул Цвику с Нахуми. Ренана с силой потянула Ширли за собой, толкнула её в заросли колючек. Они даже не заметили, как колючки царапают кожу, перекатились и плюхнулись на крохотный участочек мягкой земли среди колючек. Рувик запел, вступил Нахуми, подыгрывая Рувику и подпевая, Цвика вторил на флейте, Шмулик на угаве. Вокруг разлилась красивая мелодия, явно диссонирующая с окружающим пейзажем. Ширли не смогла удержаться и начала подпевать вполголоса.
   Ноам пристально смотрел на экран, читал мелькающие строки, едва шевеля губами и тут же пробегая пальцами по клавишам. Такринатор продолжал мелко подрагивать.
   Ирми шёл немного впереди. Поначалу ничего не заметив, он прошёл ещё несколько шагов, услышал тревожный мотив, остановился и оглянулся. Поражённый отчаянием на лице Ренаны, тут же прыгнул в центр группы. Ренана во-время успела накрыть всех огромной шалью и сама дрожа забралась под неё. Пока Ноам вчитывался в надпись, выскочившую на маленьком экранчике, ребята, открыв рот от неожиданности, взирали на пролетавший мимо, словно бы парящий над землёй, экспресс "Хипазон". По идее, трасса экспресса не должна пересекаться с пешеходными тропками для любителей пеших прогулок ("неудостоенных" чести путешествовать на экспрессе). Неужели экспресс сбился с пути? Ведь в мире виртуального счастья, в "Цедефошрии", таких непредвиденных ситуаций быть не должно по определению! Действительно странно!..
   Ноам вгляделся в экспресс, грохочущим вихрем проносящийся мимо. В огромных окнах вагонов сверкали разноцветные блики, оттуда неслись раздражающие пронзительные звуки, вызывающие знакомую по силонокуллу ассоциацию со спуском по крутой резьбе вкручивающегося в металл винта. Он поднял голову, по его лицу разливалась бледность, и шёпотом закричал: "Хевре! Пойте, играйте, не останавливайтесь! Шмулон, где угав? Чёрт возьми, без пауз! Девчата, читайте "Шма"... - он слабо улыбнулся Ширли, тут же обернувшись к мальчикам: - Закройте девчат, ну же, закройте!"
   Шмулик издал каскад тревожных труа, потом рассыпался грозной трелью шварим. Экспресс пронёсся мимо, а с ним и сверлящие пассажи силонофона. Ширли отняла руки от головы и отёрла пот со лба: "Хорошо, что хевре пели и играли! Спасибо! Спойте ещё что-нибудь, пожалуйста... Это... э-э-э... вроде как... мелотерапия... Ренана, можно пару глотков воды?"
   Шмулик заиграл, Рувик с Цвикой и Нахуми затянули без слов свою любимую мелодию. Ренана поднесла к губам Ширли, на щёки которой медленно возвращался румянец, бутылку с водой. Ширли благодарно взглянула на неё, перевела взгляд на четвёрку музыкантов, потом немного смущённо глянула на Ноама и глотнула из бутылки: "Всё, всё, всё!.. Спасибо! Оставь остальным..." Ноам улыбнулся ей ободряюще и сочувственно и сказал: "Ну, будем надеяться, он не скоро вернётся сюда..." - "А мы уже будем далеко отсюда! Похоже, путь свободен", - кивнул Ирми, не сводя глаз с экранчика ринафона.
   Маленький отряд снова двинулся по бугристой тропке, то и дело ныряющей в мелкую топь. Ширли улыбнулась близнецам и проговорила: "Берегите силы и голоса для серьёзных дел. Сейчас опасность миновала..." Мальчики кивнули и принялись запихивать инструменты в чехлы.
   Расслабившись, они не заметили, что их снова куда-то занесло. Вокруг - мрачные лабиринты, клубится туман цвета свежего гноя на застарелой ране, наваливаясь на них гнетущей, тусклой, вязкой тишиной, всасывающей звуки, закладывающей уши, навевающей ощущение пустоты, одиночества и отчаянной безысходности. Точно так же поглощаются и голоса, так что вскоре они могут понимать друг друга разве что по движению губ.
   Они не знали, что в этот самый момент на Центропульте фанфаризаторы запустили испытание экспериментальной программы "обратного ораковения" (о которой Зомембер поведал Арпадофелю). Пительману доложили: Меирия полностью очищена от жителей, стало быть, эксперимент не несёт угрозы ничьим жизням ("а если кто затерялся в гигантском муравейнике - мы не виноваты!"). Фанфаризаторы стремились как можно скорее вернуть посёлок в нормальное состояние и торжественно преподнести его мирмейским друзьям, объявившим себя "законными владельцами этих земель".
   Программа запускалась взбрыньком Ад-Малека на инфразвуке. Совершенно неожиданно, когда усталые ребята пытались стряхнуть с себя оцепенение, которым вязкая тишина сковывала их по рукам и ногам, на них налетел пронизывающий до костей беззвучный вихрь. Сначала слабенький, он вдруг резко усилился, закружил сразу по нескольким спиралям и набросился на них, едва не сбивая с ног каскадом резких порывов, словно бы закручиваясь вокруг тела. Не издавая ни единого звука, он бил наотмашь по лицу, толкал то в спину, то в грудь, атакуя одновременно со всех сторон. Ребята поначалу не поняли, как им удаётся перемещаться, не представляя, куда их несёт кошмарная стихия. (Гораздо позже выяснилось, что у Ренаны с Ширли и у близнецов одновременно возникла одна и та же ассоциация беззвучно атакующего их вихря с глухонемым злодеем из кошмарного сна, бесчинствующим в полнейшем безмолвии.) Ребята упрямо пытались двигаться вперёд, но раз за разом в жутком рваном ритме всё ожесточённей повторялись неутомимые атаки на каждого по отдельности. Казалось, это не один - целый легион вихрей, без единого звука слаженно атакующих каждого из разных направлений, намереваясь растащить, раскидать, оторвать их друг от друга, расправиться с каждым по одиночке. Четверо музыкантов не на шутку опасались, что вихри вырвут у них из рук инструменты, и поспешили прижать их к себе покрепче.
   Цвика отчаянно сражался со "своим" вихрем, получая от него сильные шлепки по лицу и по голове, почти ничего не видя от потоков слёз, застилавших и разъедавших глаза. После нескольких неудачных попыток мальчик ухитрился достать угав, вцепился в него мёртвой хваткой и, крепко сжимая окоченевшими пальцами, поднёс к губам. Тут же ввысь вспорхнула нервная мелодия, наспех составленная из россыпи шварим (любимые импровизации Цвики на угаве). Резкие, тревожные, гневные звуки цвикиного угава прорвали тишину на краткие мгновенья, их оказалось достаточно, чтобы следом за ним и Шмулику удалось достать угав, его переливистые пассажи окончательно разорвали вязкую тишину, резко сбили силу вихрей, атакующих со всех сторон.
   Шмулик благодарно взглянул на Цвику: "Молодец, не растерялся! Всех нас, считай, спас!" Рувик вытащил гитару, приспособил её ремень под курткой, приговаривая: "Теперь я уж гитару из рук не выпущу! Нахуми, и ты тоже!" - он обернулся, ища глазами самого младшего в их четвёрке, но тот исчез. На считанные мгновенья показалось, что откуда-то издалёка звучит его звонкий голос, жалобно поющий печальную мелодию без слов. "Нахуми-и-и!!!" - испуганно вскричал Цвика. Шмулик ещё ничего не замечал, устало улыбаясь. Увидев выражение паники на лицах Цвики и Рувика, он завертелся по сторонам в поисках старшего брата, но ни того, ни девочек, ни Ирми нигде не увидел.
   Он возопил: "Хе-е-евре-е!!! Они все потерялись, и Нахуми тоже!.." - "Как мы их теперь найдём?" - "А где Ренана с Ширли?" - пробормотал Рувик, краснея и отворачиваясь. - "Пошли их искать..." - решительно заявил Шмулик, приложил угав к губам и начал наигрывать любимые мелодии девочек...
   Они не заметили, как оказались в самом центре плоской равнины, усеянной песчаными дюнами тускло переливающихся оттенков. "Хевре, да это же Радужные дюны ..." - прошептал потрясённый Шмулик. Вдруг его взгляд упал на Цвику, застывшего в оцепенении, монотонно твердившего: "Всё из-за меня... мой брат пропал... Что я скажу его папе..." - "Пошли, пошли, хевре! Не в песке же увязать!" - решительно сказал Шмулик, приобнял брата и Цвику за плечи, потянул их вперёд.
   Дорожка причудливо петляла меж дюн, покрытых колючим кустарником, становившимся всё ниже, превращаясь в стелющееся, вьющееся, колючее растение унылого пыльно-зелёного цвета. Приходилось остерегаться, чтобы острые колючки, словно бы на глазах удлиняющиеся, не впились в тело: никто не знал, не ядовиты ли они. Становилось всё жарче. "И это в конце декабря такая раскалённая сковородка?!.. Куда нас занесло?.." - подумали все трое одновременно.
   Цвика вдруг воскликнул: "Смотрите: и вправду Радужные Дюны!" - "Радуга, правда, какая-то бледненькая, как с недосыпу... - воскликнул Шмулик. - А где обещанный Задумчивый Страус?" Рувик недоверчиво спросил: "А ты уверен, что это Радужные Дюны? Уж очень тут серо и уныло..." - "Ну, не скажи! Смотри - пыль сверкает, радугой переливается!" Шмулик оглянулся по сторонам и тихо, с тревогой в голосе, сказал: "Чёрт знает, что!.." - "Ага... Виток "Цедефошрии", - кивнул Рувик. - Очень смахивает на пустыню..." - "Назвать-то можно как угодно!.. - мрачно откликнулся Шмулик. - В "Цедефошрии", куда ни кинь, всюду радуга... Пыльно-серая - всё равно радуга..." - "Мне тут не нравится", - заявил Рувик. Ребята огляделись по сторонам и уныло кивнули.
   Тропка неотвратимо сужалась, пока окончательно не растворилась в бездорожье, буграх, ухабах и комьях. Как и полагалось бездорожью, вело оно в никуда. Под сыпучим и мелким песком, превратившимся в мельчайшую пыль, исчезли свирепые, угрожающе стелющиеся растения, усеянные колючками. Идти становилось всё труднее, ноги увязали в пыли, от каждого движения вздымавшейся лёгким облачком и хрустевшей на зубах. То и дело приходилось сплёвывать.
   Жара между тем усиливалась. Мальчиков начала мучить жажда, но теперь они всё реже позволяли себе по крохотному глотку. Все трое, устав, мечтали о кратком передыхе, но - где?.. Ни мало-мальски удобного клочка земли, тем более ни намёка на тень. Приземляться же на одну из куч мелкой, всепроникающей пыли они не решались, опасаясь, что эта пыль может засосать их в свои зыбучие недра. Мелкая, вязкая пыль под ногами и знойная сушь в воздухе высасывали из них все силы, всю энергию...
  
   "Пёстрики-пустики" с Задумчивым Страусом
   Рувик тревожно оглянулся. Их окружали, между ними зависали, обволакивая со всех сторон в странном колыхании, сонмы молчунов - не стремительно налетающие с непредсказуемой стороны вихри, а нечто зловеще застывшее в раскалённом воздухе. Вокруг них медленно вылепились тусклые гримасы многочисленных прозрачно-бледных спиралек, они чуть-чуть подрагивали и ехидно ухмылялись, совершая еле заметные хаотичные колебания во всевозможных направлениях. Словно бы каждое их движение всасывало новые порции знойного воздуха, от чего дышалось всё труднее. Неподвижность Радужных дюн как бы нарастала от едва заметного вздрагивания блёклых воздушных струек, болезненных гримас многочисленных тусклых спиралек.
   Цвика медленно брёл, озираясь по сторонам: "Струя воняла, зато звенела... хоть какая-то влага... А тут - великая сушь... и тишь..." Его голос звучал непривычно тускло и глухо, а последние слова и вовсе заглохли.
   Сколько времени они уже внутри этого душного кошмара? Оцепеневшие от беспомощности ребята не знали этого. Даже неунывающий Шмулик сник, забыв об угаве у него за пазухой, только еле слышно бормотал что-то про себя. Вдруг, мучительно преодолевая бессилие и апатию, словно очнувшись, он отчаянно возопил: "Хевре-е-е! Немедленно... петь, играть! Что угодно! Цвика! Я на угаве, ты - на флейте! Сейчас же!" Его отчаянный вопль показался беспомощным хрипом, и это всколыхнуло остальных. Они почти не слышали слов, но, ощутив его тревогу и отчаяние, поняли, что надо делать.
   Рувик еле гнущимися, распухшими, как сосиски, пальцами вытянул из кармана ринафон, вытянул на всю длину такринатор. Шмулик улыбнулся и приложил угав к потрескавшимся губам.
   Издав первые звуки, Шмулик в панике обнаружил, что едва их слышит. Необходимо, понял он, смочить горло. Мальчики жадно приникли к флягам, сделали по паре глотков. Им стало легче, огромные глаза-виноградины близнецов возбуждённо заблестели... Шмулик распухшими, плохо гнущимися пальцами снова поднёс к губам угав и осторожно издал ткуа, поначалу почти неслышное. Мальчик облизал губы и снова дунул в "басовый" шофар угава, потом перешёл к следующему, проиграв ткуа на всех шофарах, составляющих угав. На самой высокой ноте угав зазвучал громче, потом ещё громче, и, наконец - запел чисто и звонко! Он снова облизал губы, выдал целый каскад шварим. Ободрённый прорезавшимся чистым звуком, мальчик улыбнулся, рассыпал над блёкло-радужными холмами ещё одну звонкую трель шварим, и уже совершенно уверенно вывел на угаве мелодию, которую близнецы чаще всего пели и дома, и сейчас на пути по виткам "Цедефошрии". Цвика весело вторил на флейте. Рувик распухшими от жары пальцами осторожно коснулся струн гитары и, улыбнувшись запёкшимися губами, сначала чуть с хрипотцой, потом чистым баритоном, похожим на голос отца, затянул: "Душа, словно птица, на свободу стремится". Цвика воодушевлённо подхватил. Рувик закончил песню незаметно и ловко вплетёнными в неё словами: "Не кажется ль вам, что стало чуть легче дышать?.. И вроде не так уж и жарко..." - улыбнулся, подмигнул и продолжал воодушевлённо петь всё более крепнущим голосом. А ведь, измученные жуткой атакой душного зноя, они уже не надеялись издать хоть какие-то звуки, - о мелодии и говорить нечего!
   Шмулик улыбнулся и откликнулся: "Хевре! Давайте по очереди... Рувик, не убирай ринафон: пусть зарядится, а там, может, и выведет нас отсюда..." - "Ага! Такринатор реагирует... Ты прав: нужна подзарядка..."
   Они вышли на тропку, вьющуюся по твёрдой земле, где ноги не увязали в тускло мерцающей пыли. По обе стороны тропки перекатывались, переливаясь всеми цветами пыльной радуги всё те же Радужные Дюны. Между холмами вихлял "кошмарненький пескоструй", по определению Рувика. Насколько хватало глаз - ни намёка на влагу, на растительность. Даже низкий колючий кустарник остался далеко позади...
   Вдали, между высокими холмиками, они увидели неподвижно возвышающееся забавное нечто о трёх ногах - именно туда и вела их извилистая тропка. Вблизи это нечто оказалось живым и дышащим. Чуть подрагивали две ослепительно-серебристые пышные кучки сверху и по бокам, похожие на пышные кудельки. Такой же ослепительно-серебристый, ритмично подрагивающий куделёк, но гораздо пышнее и втрое-вчетверо большего размера, располагался в верхней точке этого удивительного создания. Когда ребята подошли ближе, оно начало медленно извлекать мелко вибрирующую "третью ногу" из тускло переливающейся пыльной горки. Лениво медлительные, плавные движения исполнены глубокой задумчивости. Раскрыв рты и глаза, ребята уставились на медленно вылезающую из тускло посвёркивающего песка темно-сероватую с блёклыми переливами шею, затем несоразмерно маленькую головку, увенчанную игривым хохолком. Появились томно прикрытые глаза, затем - большой, переливающийся едва уловимой радугой сероватый клюв. Существо выпрямилось во весь свой огромный рост, и стало ясно, что серебристые кудельки - это не что иное, как крылышки и хвост удивительного создания, сверкающие под чуть проглядывающем сквозь серо-желтоватые тучи безликом, равнодушном диске белёсого солнца.
   Это и был Задумчивый Страус, о котором сообщала стрелка указателя - то ли фантом, то ли галлюцинация. Он был очень занят: погружал маленькую головку в мягкий сыпучий песок, удерживал её там какое-то время, извлекая голову из песка только для вдыхания новой порции воздуха, горячего и вязкого, скудного живительной влагой и тут же снова запихивая её, как правило, в соседнюю кучку песка. Не иначе, так он добывал себе пищу. Но чем тут может поживиться это существо?..
   Неожиданное появление в Радужных Дюнах незваных гостей вроде немного отвлекло Страуса от высокоинтеллектуального занятия. Он грациозно и медленно выпрямился, в том же темпе и ритме с благородной ленцой, распахивая большие, тёмные, ласковые глаза. С милой, неуклюже-детской грацией он повёл крохотными пушистыми крылышками и встрепенулся, стряхивая с себя песчинки - словно выбрался не из песка, а из воды и отряхивается от жемчужных капель. Во все стороны блёклыми блёстками разлетелись тучи мельчайшего песка и пыли.
   Ребятам казалось, что их атакует блёкло сверкающий вихрь излучаемого этим причудливым созданием равнодушного любопытства с оттенком затаённой угрозы. Они ошеломлённо отступили: такого они от громадной, с виду совершенно безобидной птицы не ожидали, - и принялись отряхиваться. Страус со скучающим любопытством разглядывал их, переводя взор своих круглых глаз от одного к другому потешными скачками.
   Захотелось потрогать пушистую птичку, но добраться до пушистых, мягоньких крылышек почему-то не удавалось. Страус был недосягаем, хотя, казалось, - вот он, рядом, на расстоянии протянутой руки. Каково же было неприятное удивление: руки пронизали пустоту...
   Они не сразу заметили разбросанных в живописном беспорядке по всему, насколько хватало глаз, пространству, таких же Страусов, клонов первого, синхронно совершающих ленивые плавные движения.
   Пока они изумлённо оглядывались по сторонам, ближний Страус снова окунул голову глубоко в горячую кучу мелкого песка, каким-то непостижимым образом ухитряясь при этом косить то на одного, то на другого выглядывающим из песчаной кучи огромным тёмным глазом.
   Со всех сторон, переполняя жутковато мерцающее блёкло-радужное пространство, зазвучал глуховатый, и в то же время довольно громкий голос, который опешившим ребятам напомнил фанфарисцирующие интонации Главного Фанфаролога. Казалось, он исходит от ближайшего к ним Страуса - больше неоткуда. Шмулик удивлённо покачал головой: "Не может быть!"
   Голос фанфарисцировал: "Остановитесь и слушайте! Всякий, даже незванно пришедший сюда, считается дорогим гостем Радужных Дюн и Задумчивого Страуса! По нашей доброй традиции Задумчивый Страус приглашает своих гостей сыграть с ним в любимую игру - "пёстрики-пустики". Вы не можете обойти добрую традицию Радужных Дюн. Но знайте: Задумчивый Страус - непревзойдённый мастер "пёстриков-пустиков". Выиграть у него - всё равно, что выиграть пари у (неразборчивое бубнение)... чего ещё никому не удавалось. У нашей игры есть маленькое, но необходимое условие: проиграв Задумчивому Страусу, вы закрываете себе выход из Радужных Дюн и пополняете наш дружный коллектив Задумчивых Страусов - всерьёз и надолго!"
   Стало ясно: это фантом... или, ещё хуже, блок угишотрии, а глаза всех этих клонов - совершенные видеокамеры. Они знали, что находятся в розыске "за антистримерскую деятельность на Турнире и за прямое участие в убийстве рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера". Цвика искоса глянул на близнецов и впервые порадовался, что Нахуми нет с ними.
   После коротенькой паузы голос профанфарисцировал: "Готовы? Будете играть по очереди, или выберете Игрока? Правила позволяют!" Шмулик выступил вперёд, сложил ладони рупором и прокричал: "Мы выбираем Игрока!" - "ОК! Вас всего трое... хе-хе!.." - ласково, но угрожающе зачем-то уточнил тусклый голос.
   Ребята сгрудились в тесный кружок на пригорке. Цвика чуть слышно прошелестел: "Интересно, что это за игра?" - "Я думаю - та самая, которую..." - начал Рувик. - "Тс-с..." - опасливо прошипел Шмулик. - "Ноам говорил - это вроде "крестиков-нуликов"!" - тихо воскликнул Рувик. - "А-а-а! Тогда беседер! Я помню..." - ухмыльнулся мальчик, выразительно глянув на Шмулика, который понимающе кивал, незаметно извлекая угав. Цвика как бы говорил: "Давайте я сыграю! Я не подведу!"
   Рувик прошептал чуть слышно: "Этот чудик сканирует..." Но об этом уже некогда было думать: пора было вступать в игру с её непонятными навязанными им правилами. Шмулик улыбнулся и задумчиво прошептал: "Осталось выбрать песню..." Рувик откликнулся: "А чего тут выбирать! У нас в запасе наш репертуар!"
   Шмулик сунул Цвике свой ринафон: "Твой игровой пульт! - и тихой скороговоркой пояснил: - Тут всё понятно, Цвика. Я только вытащу такринатор. На игру он уже настроен! Смотри на экран и следуй указаниям. Мы рядом!.." - "Я справлюсь, - сказал Цвика, заметно волнуясь. - Следите за полем..."
   Цвика вышел вперёд. В пространстве постепенно проявились неравномерные клетки игровой сетки, тут же возникнув на маленьком экранчике. Словно бы невидимая нетвёрдая рука небрежно рисует вкривь и вкось линии в пространстве. Страус крохотным, пушистым крылышком изобразил неуклюже-изящный жест, указывая Цвике его место. Обволакивающе тусклый фанфарисцирующий голос прогнусавил: "У нас традиция - ты, шкет, играешь пёстриками, а Страус пустиками. Правила игры: пёстрики должны первыми заполнить целиком одну линию поля, неважно какую - горизонталь, вертикаль, или диагональ. Задача пустиков - этого не допустить..." - "Простите, а какова длина линии?" - спросил Цвика. - "Определится в процессе игры!.." - будто из-под толстого ватного матраса, раздался насморочный голос. - "Но как же тогда..." - начал Цвика, но его прервал нетерпеливый, с нотками раздражения, глуховатый возглас: "Так ты играешь, или сразу сдаёшься?" Цвика пожал плечами и отважно сказал: "Ваш ход, адон Задумчивый!" - и с удивлением увидел: расчерченное вкривь и вкось поле выгнулось в нескольких местах, хотя размеры ещё позволяли видеть его целиком. На поле появилось сразу несколько пустиков цвета разбавленного молока: безглазые мордочки с бессмысленно полуоткрытыми ртами, что придавало им на удивление дебильный вид. Их число стремительно росло, хотя он ещё не сделал своего хода, и это сильно мешало протянуть линию пёстриков, будь то горизонталь, вертикаль, или диагональ. Следующий, столь же щедрый, ход-бросок хитроумного игрока мог исключить эту возможность напрочь.
   Мальчик взглянул на экран, где возникла предупреждающая надпись. "Мы так не договаривались! Каждый ход - одна фигура!" - "Интересно, - раздался сварливый, обволакивающе-глухой, тусклый голос: - кто устанавливает правила: ты или Страус?" - "Но правила же, а не их отсутствие! Значит, и я могу выкинуть сколько угодно пёстриков!" - воскликнул Цвика. - "А вот это против правил! Не выкручивайся!" - "Но как же тогда!.. Условия-то неравны!" - "Если сдаёшься, так и скажи, и не морочь голову! Мою - драгоценную - голову!!! - просипел с разных сторон хор противных голосов, как бы пылью проскрипевших у ребят на зубах (они с отвращением сплюнули). - Страусам давно уже пора окунуться в тёплый манящий радужный песочек! А ты вынуждаешь играть!" Цвика пробормотал, скорее себе, чем странному собеседнику: "Кто кого ещё заставляет!?"
   Мальчик оглянулся на близнецов и тут же почувствовал в левой руке что-то маленькое, мягонькое и колючее. Раздался противно-скрежещущий голос: "Сюда ставить!" - и на окривевшем поле вспыхнула и тут же погасла крохотная точка. Цвика, решительно нажав клавишу ринафона, сделал первый ход: маленькое, мягонькое нечто подпрыгнуло в его левой руке и стремительно вылетело на поле. Сетка поля состроила гримасу, и в самой кривой и маленькой его клеточке появился пёстрик - смешная мордочка с круглыми ярко-фиолетовыми глазками, пухлыми ярко-оранжевыми щёчками и выпуклым лобиком. Глазки мордочки весело подмигивали, излучая сияние, большегубый рот улыбался от уха до уха. Этот Пёстрик был единственным ярким пятном на фоне безжизненно-тусклой радуги, царившей в Радужных Дюнах. Близнецы пели, Рувик подыгрывал, весело и энергично перебирая струны гитары.
   По всему полю, подобно волдырям, вздулись несколько десятков призрачно-белёсых пустиков. Цвика возмутился: "Не-ет, так не пойдёт! Вы, адон Хитродумчивый, играете в кости - или в "Пёстрики-пустики"? Значит, и мне можно!.." Ближний Страус ласково зажмурился, подмигнул и кивнул головой - как бы пренебрежительно-согласно махнул крылышком и... сунул голову в ближайший песчаный холмик. Цвика изумлённо раскрыл рот, но ринафон тут же послал ему нервно-вибрирующий сигнал. Цвика бросил стремительный взгляд на экранчик, призывающий к неусыпному вниманию.
   И вовремя! Над полем неожиданно зависло Виртуальное Многогранное нечто и в ритме дешёвенького канкана (о котором мальчишки, естественно, не имели ни малейшего понятия) заплясало под непонятно откуда несущиеся звуки песни: "Изваяно нечто! Нечто!! Нечто!!!" Простенькая мелодия популярной некогда у далетариев песенки Виви Гуффи звучала всё громче и агрессивнее.
   Шмулик приложил к губам угав, искусно вплетая в звуки дешёвенького канкана альтернативную музыкальную тему, сразу же зазвучавшую мощно и призывно и почти заглушив песенку "об изваянном нечто". Иное нечто прыгнуло в руку Цвики. Мальчик, удерживая его левой рукой, правой быстро пробежал по клавишам ринафона. Его нечто взлетело вверх, и на многоугольной грани, которая оказалась сверху, ярко и чётко высветилась набранная мальчиком цифра, обозначившая число пёстриков, которые Цвика решил запустить на поле. Рассыпавшиеся в живописном беспорядке на неровных клетках поля пустики побледнели, они выглядели слегка пристукнутыми, ёжась и вздрагивая. Цвике показалось, им очень хочется сбежать, вывинтиться, выскользнуть из своих клеток. Такринатор в его ладони ритмично подрагивал. Мальчик начал тихонько подпевать песне, исполняемой близнецами за его спиной.
   В ответ на горсть пустиков он ожесточённо выбросил обозначенную сверкающей цифрой горсть пёстриков, да так ловко, что они тут же заняли диагональную линию, упираясь в только что возникший неведомо откуда, похожий на белую дыру пустик, ухмыльнувшийся нагло-дебильной улыбочкой. Раздался странно неуверенный глухой и тусклый голос, словно бы равнодушно констатирующий происходящее на поле: "Кажется, партнёр нарушил правила игры..." - "Да ну?" - иронически заметил мальчишка, наблюдая, как пустик, в который упёрлась стройная линия его пёстриков, задрожал мелкой дрожью, бледнея и на глазах превращаясь в извивающийся вибрион. Сплошные линии его абриса превращались в пунктирные.
   Неожиданно пространство Радужных Дюн пронизали нервно перекатывающиеся, грохочущие звуки. И тут же на поле, словно из грохочущего источника, посыпалась целая пригоршня новых пустиков, с ещё более дебильными мордами, ярче и чётче первых. Они пытались не дать пёстрикам выстроиться в одну линию, линии и клетки поля постоянно меняли свою кривизну: казалось, на таком поле выстроиться в чёткую прямую линию пёстрики попросту не смогут.
   ................................ ... ... ...
   Экспресс "Хипазон" стремительно огибал Радужные дюны. Округу оглашали резко взвывающие пассажи силонофона, к ним время от времени присоединялись грохочущие синкопы ботлофона Куку Бакбукини. Ад-Малек, со свирепым торжеством поглядывая на сидящих у его ног близнецов Блох, изобразил классический, а затем и сложный взбрыньк.
   Новые пассажи Аль-Тарейфы будили у близнецов Блох не самые весёлые воспоминания. Они помогли тайной спец-группе "дабуров" (так теперь назвали дубонов), посланной Пительманом, похитить отца, но при этом так и не добились согласия матери явиться к Тимми. Тот выразил им своё неудовольствие в такой форме, что они этого не скоро забудут. Уж лучше бы он накричал на них. Его мягкий, ласковый голос, когда он оценил их способности и интеллектуальный уровень, предвещая им отнюдь не блестящее будущее, что перемежалось привычными "хамуд" и "мотек", до сих пор стоит у Галя в ушах. Всё это причиняло самолюбивому по натуре парню нешуточные душевные муки, отчего он и вовсе пал духом. При этом Тим как бы вскользь намекнул, что им бы очень стоило сменить фамилию: "Чем плохо - Галь Хадаш? Подумай, baby, если тебе дорого моё расположение..."
   Тим Пительман сидел в соседнем вагоне, используя фелиофон как мобильный дубль Центропульта. Ловко отсекая и просеивая мешающие звуки и шумы, он напрямую принимал и обрабатывал силонокулл-пассажи, наяриваемые виртуозами. Виртуальный носик на кончике антенны бешено вращался то в одну, то в другую сторону, вызывая у непривычного человека лёгкое, до тошноты, головокружение. Оно казалось хаотичным, но в этой мнимой хаотичности таился неуловимый порядок.
   Пассажиры экспресса смутно ощутили, как на Радужные Дюны выплеснулась волна обжигающего воздуха, но это не причинило им каких-либо неприятных ощущений. Ад-Малек поймал победный посыл Тима, пальцы которого весело танцевали на кнопочках фелиофона.
   Злобно ухмыляясь, Ад-Малек выдавал каскады взбрыньков с удвоенной энергией. Его сложным взбрынькам вторили брям-взбрыньки ботлофона, и пол вокруг Куку был густо усеян осколками бутылок. Ад-Малек слегка повёл бровью, и Смадар с Дальей, опустив глаза, бочком, бочком двинулись прибирать вагон, подбирать с пола материальные плоды усердия великого ботлофониста, который, бросая на них косой взгляд, продолжал орудовать своей изящной дубинкой, азартно лупя по затейливо размещённым в пространстве маленьким бутылочкам. Он знал, что большие бутылки ему ещё понадобятся, а запасы пополнить негде.
   Нестерпимо влажный тропический жар затопил Радужные Дюны. Вдруг вагоны резко встряхнуло, и экспресс остановился, приземлившись в колючий кустарник...
   "Что такое? В "Цедефошрии" диверсия?" - впал в паническую ярость Аль-Тарейфа. Куку пристально посмотрел на братьев Блох: "Эй вы, командиры звена дабуров! Вам известна причина внезапной остановки? Да - или нет??!" - сверля глазами, грозно вопросил он, нависнув над Галем. Тот задрожал: "Н-н-нет... Откуда..." - "Не антистримеры ли окопались?" - "Н-н-не знаю... Навряд ли..." - залепетал Галь. Гай тупо молчал, отрешённо потирая уши. Девицы ниже пригнулись к полу, почти касаясь носами серых ступней хозяина. А тот яростно шаркал ногами по полу, наяривая самый крутой сложный взбрыньк. Даже у молодёжи, отлично натренированной на силонокулл, мурашки по спине побежали, а у девушек к горлу подкатила тошнота. Но в тот момент, когда Далья испугалась, что сейчас её вырвет прямо на голые ноги хозяина, крутейший сложный взбрыньк - к ярости и недоуменной досаде виртуоза, - внезапно и очень резко оборвался.
   Ад-Малек попробовал повторить эффект, но - не вышло. Вместо этого пассажиры "Хипазона" услышали издаваемые (о, ужас!) мультишофаром грозные звуки ткуа и шварим и тут же голос. И где? - в самом сердце "Цедефошрии"!
   "Диверсия-а-а-а!.. Сабота-а-а-аж!.." - истерически неслось из всех вагонов экспресса. Виртуозы вскочили с подушек, заорав: "Сидеть и не сметь покидать вагон до нашей команды! Всё равно толку от вас никакого!" - выскочили из купе.
   Тим сидел в напряженной позе и лихорадочно давил на кнопки. Нос виртуальной мордочки на антенне лихорадочно метался в разные стороны, превратившись в нечто бесформенное. Увидев виртуозов, Тим завопил: "Обратно!!! К инструментам!!! Продолжа-а-а-айте!!! Прямо на фанфароботы!!! А ко мне Блохов - немедленно!.. Э-э-э... Хадашей!.. Антистримеры тут! Чую нутром! Сами себя выдали! Во-он они-и-и!.." - истерически вопил он. Он истерически лупил по кнопкам невпопад (вместо плюса - минус), но его манипуляции уже не работали против грозных мелодий, издаваемых угавом.
   Галь воспрянул духом, но Гай по-прежнему сидел, пригорюнившись на своём месте, и нянчил свои уши. Он был погружен в депрессию, его ничто не интересовало. А может, просто решил уклониться от встречи с Тимом, чего Галь себе позволить не мог. Он махнул на близнеца рукой, успев попросить подруг последить за братишкой, и рванул в соседний вагон к Тимми. По дороге он по та-фону вызвал дабуров своего звена.
   Длинная змея "Хипазона" начала изгибаться, пытаясь охватить сплошным окривевшим кольцом источник мерзкого шаманства. Но Тиму никак не удавалось замкнуть кольцо: экспресс медленно сворачивался в спираль, закручивающуюся всё туже, так, что мерзкий источник антистримерства неизменно оказывался где-то снаружи. Тим в кошмарном сне представить себе не мог, что один угав и флейта способны так скрутить длинную змею "Хипазона".
   Галь топтался рядом с верными дабурами в ожидании команды. Тим, не глядя на них, вдруг раздражённо пробормотал: "Иди, baby, не мешайся под ногами... Я вас вызову... если понадобитесь..." Дабуры разбежались по вагонам. Галь снова с горечью подумал: "Неужели он никогда нас не простит?"
   Ад-Малек в ярости наяривал старые пассажи... Неожиданно это помогло: ранний силонокулл запустил программу, которая раскрутила экспресс и вывела его на касательную к опасному витку.
   ............................ ... ... ...
   Зудящий пассаж электродрели ввинтился в ботлофонный гром падающих металлических болванок, стремительные вихри вздымали клубы тускло-радужной пыли. Пыльные смерчи затмили унылый пейзаж, оживлённый сеткой грубо расчерченного поля, усеянного пёстриками и пустиками. Пыль немного осела, и можно было заметить, как поле прямо на глазах местами вспухает, местами наоборот оседает. В воздухе зависла мутная духота.
   Рувик, приоткрыв рот, с тревогой озирался по сторонам в поисках источника жутких звуков. Радужные Дюны целиком захлестнули вздыбившиеся волны силонокулла. Длинная змея "Хипазона" стремительно обогнула Радужные Дюны, превратив их в подобие глубокой кривой миски, на дне которой бессильно копошатся они втроём. Подступило удушье, виски сжало, как обручами. Шмулик резким движением вскинул вверх угав. Состязаясь с громовой мощью накатившего на них взбрынька, он пронизал пространство громовым, тревожным ткуа, резко сменив его грозной россыпью труа. Рувик подхватил мелодию, запев во весь голос. Вытянувшись в струнку перед ехидно гримасничающим полем, Цвика крепче сжал ринафон и подхватил слова псалма своим звонким чистым мальчишеским голосом. Шмулик незаметно передал свой ринафон Рувику, тот поднял его высоко над головой, выдвинув до отказа такринатор. Цвика сделал то же самое. Оба такринатора, слегка подрагивая от напряжения, рассыпали вокруг себя невидимые флюиды, незаметно начавшие очищать воздух от клубящейся блёкло-радужными струями пыли и от сложного взбрынька. Повеяло свежестью и прохладой, растворилась, как не было, змея "Хипазона". Игровое поле медленно расправлялось - это снова была тусклая плоская равнина, покрытая волнистыми дюнами. Блёклая радужная муть таяла, однако, всё ещё мягко окутывая Страусов. А те, словно не заметив прокатившегося катаклизма, вызванного явлением "Хипазона", томно прикрыли глаза и плавно, не спеша, запихнули головы в ближайшие к ним кучки радужного сыпучего песка.
   Воздух окончательно очистился, и Страусы, не спеша, высунули головы из пыльных кучек. Ближайший к Цвике Страус выдернул голову из песка неожиданно судорожным, резким движением. Он ласково, и в то же время напряжённо, разглядывал Цвику, размышляющим над очередным ходом. Прозвучал бесцветный, гулкий словно бы дробящийся и рассыпающийся, голос: "Как тебя звать-то, baby?" - "Цви..." - "Не понимаю я тебя, baby! Всю вашу хавуру не понимаю. Вам выпала блестящая возможность - бесплатно попасть в благословенный виртуал. Другие мечтают о таком, а вы... Ну, ОК, решили поиграть - это нормуль... Но зачем так упорно рваться к выигрышу? Ведь в игре что главное? Неужели не знаешь? Так знай: не победа, но участие! Тогда и ты, и твои friends навсегда останетесь у нас тут, в нашем чудном виртуале, а со временем даже присоединитесь к славной когорте Задумчивых Страусов! Почему вы этого не хотите, стремясь к никому не нужному, а главное - совершенно нереальному! - выигрышу?"
   Сквозь мерцающую дымку Цвика с изумлением увидел - это вещает ближайший к нему Страус: "Посмотри на этот мягкий, мелкий песок, как он блестит, сверкает и переливается! Это же здорово - виртуальные песочные ванны! В нашем виртуале даже игра такая есть: кто глубже сунет голову в виртуальный песок, тот и выиграет... А виртуализованное душевное здоровье!.. У-у-у!.. Тут вся хитрость - дюнка поглыбже, песочек помягше!" - "Душевное здоровье - виртуальное?.." - "Ты не понимаешь! Виртуальные песочные ванны очень полезны для нервной системы, а пуще всего - для мозговой деятельности! Знал бы ты, как прочищает мозги стояние вниз головой!.. Весь из себя виртуально сдвинутый-опрокинутый, голова по самый... кхе-кхе... тухес... в виртуально-целебном песке! Мягкий, красивый виртуал, так и светится весь, так и переливается всеми красками, мягкими, никого не раздражающими... Что ещё нужно для счастья? Не думать, не соображать, не сомневаться! Для школьников кайф: ни уроков, ни задачек, ни родительского занудства. А силонокулл!.. Нам он где-то тоже... э-э-э... Я тебе ничего не говорил!.. Я сам себе... в виртуале!.. - тут же оборвал сам себя Страус и, кося глазом во все стороны, забормотал: - Фильтры нашего компа пропускают только самые приятные, нежные и ласкающие обертоны. В общем, лучше виртуала Радужных Дюн и наших песочных ванн нет и не может быть ничего на свете..." - "А жара? Тоже виртуальная?" - "Жара - не мороз: наш жар греет, не обжигая... Никаких климатических неожиданностей. И жратвы - до балды..." - "Неужто и жратва - виртуальная?" - чуть слышно шепнул Цвика. Но Страус, похоже, его не слышал, он вещал: "И всё в песке! И всего - как песка!" - "А как у вас с кашрутом?" - "Наш виртуал - только для тех, кто правильно мыслит, правильно излагает... Об этом, как-его-там? - каш-ш-руте, - в виртуале не стоит заикаться! Это у нас - как посягательство на наши основы виртуально-безграничной свободы самовыражения. Где ещё такое найдёшь? Только в виртуале!" - "А если ваши чудо-Дюны нечаянно сплюснут в самом что ни на есть реале? Да так, что дышать станет нечем? Ведь силонокулл сжимает и растягивает витки именно в реале! - когда и как фанфаризаторской левой пятке зачешется..." - "Нет-нет! Я уверен, что адон Коба никогда не позволит сжимать наши Радужные Дюны! Дайте всякой живности жить! - вот принцип элитария! Мы ж тебе не какой-то... Юд-Гимель!.. Да и сам саиб Ад-Малек... Не понимаю, как ты можешь плохо о нём даже думать, тем более говорить! - вдруг прокричал, вытянувшись во фрунт, Страус: - Он великий человек: гениальный силонокулл миру подарил! И вообще - о какой фанфаризаторской пятке ты смеешь говорить! Это неполиткорректно!"
   Цвика отмахнулся, занявшись поиском следующего хода. Страус мечтательно закатил глаза: "Ну, если случится по нечаянности такая фашла, то голова-то уже в виртуале, уже в песке, желательно и шея... ах, по самый... э-э-э... тухес! Если уж всё равно копыта отбрасывать, так в виртуале - самое милое дело: что снаружи, не знаешь, не видишь, не слышишь. А главное - ни о чём не думаешь!.. Отбросить копыта счастливым в сладких мечтах о нашей радуге о-о-очень пастельных тонов! Если глубоко задуматься: жаль не успеть... Но если ещё глубже задуматься, может, и к лучшему, что пожалеть не успею! В виртуале не принято думать плохо... Как говорят ваши мудрецы: думай хорошо, и будет хорошо! Чем не рецепт для счастья!.. Чего и вам всем желаю!" - "Счастье вниз головой и по самый... тухес... в виртуале?" - "Да!!! - и махнув пушистым крылышком, Страус прибавил: - Ничего не понял... Темнота-а-а!!!"
   Цвика вполуха слушал тускло-расцвеченные словеса Задумчивого, машинально, как в полусне, кивая головой. Но на грани полудрёмы, услышал из ринафона, зажатого в левой руке, тихий дуэт близнецов. Он встрепенулся, моргнул, глянул на экранчик и незаметно пробежался правой рукой по клавиатуре. Словно свежим ветром выдуло из головы слова Страуса, тем временем занырнувшего с головой глубоко в песчаную кучку. Правая рука Цвики сама собой выбросила пригоршню ярких, улыбчивых пёстриков, которые принялись теснить словно бы опрокинутых безглазых пустиков. Считанные мгновения - и Шмулик воскликнул: "Ура: пёстрики встали в чёткую линию - от кромки до кромки! Мы победили!" - "Не может быть!.. Не-ет, так не пойдё-о-от - это правилами не предусмотрено!.." - забормотал удивлённо глухой голос.
   Голова Страуса снова вылезла из песка: "Смотри, где кромка, и где твои пёстрики!" - ухмыльнулся Страус, почесал крохотным крылышком хохолок на низеньком лобике и, вытянув голенастую крепкую ногу из вязкого песка, мозолистым пальцем указал на поле. Стройная прямая диагональ из пёстриков сиротливо повисла почти в самом центре снова распухшего и скривившегося поля. Такринатор печально поник.
   Рувик нахмурился: клетки поля кривлялись, надуваясь и распухая. На поле безо всякой системы потоком обрушились пустики, наливаясь гноем и наглой важностью.. Может, мощности маленького ринафона оказалось мало или... сильные обертоны в ультразвуковой области?.. Шмулик воскликнул: "Нет, хевре, так не пойдёт! Рувик! Нашу боевую!" - и поднёс к губам угав.
   Снова завизжал бьющий по нервам винтовой силонокулл-пассаж, ребят словно захлестнул смерч из раскалённой пыли, вызвав приступ сильной головной боли. Шмулик несколько раз судорожно глотнул, вскинул голову и отчаянно воззвал мощным ткуа. Рувик ударил по струнам гитары и затянул громким, ломким от отчаяния голосом "Колокольчики радости". Жаль, нет с ними старшего брата и его друга!.. Значит, придётся справляться самим. Только бы малец не свалился! И Цвика не подкачал: он пел во весь голос, вторя близнецам, и отчаянными резкими движениями кидал и кидал на поле новые и новые горсти пёстриков.
   Пёстрики Цвики выстроились в стройную диагональ от края и до края поля, которое - теперь уже было понятно, - заканчивалось в обозримой бесконечности. Раздражающая кривизна и изломы линий куда-то исчезли. Ровный строй пёстриков тянулся куда-то за горизонт, словно бы указывая направление, которое выведет ребят из этого жутковатого места. Безглазые пустики беспорядочно рассеялись по полю и бессмысленно хлюпали кнопками почти провалившихся носов, на глазах превращаясь в юрких вибрионов и выскальзывая из клеток. Страусы, как видно, потеряли интерес к игре и дружно засунули голову в песок - теперь уже глубоко и надолго. Цвика насмешливо прокричал, надеясь, что его услышат: "Важна не победа, но участие!" - и победно поднял над головой ринафон. На всём пространстве Радужных Дюн звучали громкие шварим. Ребята повернулись и двинулись в путь вдоль по линии, начертанной пёстриками. Близнецы по дороге пели и играли, и Цвика вторил им. Их никто не останавливал.
   ........................ ... ... ...
   Рувика разбудил угав, а потом и голос брата: "Вы что, хевре?! Сколько дрыхнуть можно? Да что это с вами!" - "А что? Где?.. Как?.. - прохрипел Рувик. - Где Цвика? А где Страус? Мы же выиграли!" - "Выиграли, выиграли! Тут, пока вы дрыхли, "Хипазон" крутился, еле его отсюда отогнал... А вы ничего не слышали?" - буркнул Шмулик. Рувик сел, поморгал, покачал головой и снова спросил: "Где мы?" - "В общем, давайте двигать отсюда..." Шмулик пихнул угав за пазуху, протянул сначала с трудом сбрасывающему с себя сонное наваждение Цвике флягу с водой, потом брату. Затем протянул им обоим руку, помог встать.
   "Эй, Шмулон, что с тобой? У тебя же горло болит, ты же его об угав обжёг!" - неожиданно ахнул Цвика. "Свои сны ты мне потом расскажешь, сейчас надо спешить..." - строго оборвал его Шмулик.
   Они отходили всё дальше от жутковатого места, и с них спадала пелена наваждения. А где-то далеко-далеко грохотал "Хипазон", и его грохот окончательно разбудил всех троих, стряхнув путы только что привидевшегося кошмара. Перед ними снова расстилалась бескрайняя равнина, тут и там покрытая скудной растительностью. "Пошли искать наших!" - хрипло проговорил Шмулик.
  
   В неожиданном убежище
   Как только вихри стихли и оставили попытку раскидать в разные стороны Ренану с Ширли и Ноама с Ирми, те начали оторопело оглядываться по сторонам. Не сразу стало ясно, что близнецы и Цвика исчезли. Сначала показалось, что исчезли все четверо, но тут Ренана увидела на бугристой тропинке лежащего ничком и тихо постанывающего Нахуми. Он крепко сжимал расцарапанной рукой гриф разбитой гитары, не замечая, что от неё осталось меньше половины. Девочки бросились к нему, а он только бессвязно повторял: "Цвика... Где Цвика?.."
   Девочки и Ноам успокаивали мальчика, чуть не насильно поили его из фляжки. Ирми проверил ринафон - прибор вроде работал, но связи не было. Он махнул рукой и хрипло проговорил: "Надо отсюда поскорее выбираться...". Он велел оставшимся друзьям плотно окружить его и увёл их за обочину тропки.
   Ноам на ходу не отрывал глаз от экранчика прибора, нажимая ту или иную клавишу. Оставалось загадкой, как он ещё успевал смотреть себе под ноги. Вдруг он тихо воскликнул: "Не могу поверить... Неужели они приборы не включили?" - "А может, их в такое место закинуло, где нет приёма... Вообще!" - "Рувик больше всего опасался Радужных Дюн... А вдруг именно туда..." - "Ну, а ты чего больше всего боишься?" - робко поглядывая на брата, спросила Ренана. Ширли крепко держала за руку Нахуми и что-то ему шептала на ухо, но он месил землю ногами и упрямо качал головой.
   Ноам угрюмо глянул на сестру и проговорил: "За них троих боюсь... Ирми, ты можешь что-то сделать?" - "Пытаюсь... Нет, твоя сестричка мне не мешает, не беспокойся!" - и, подмигнув Ренане, слабо улыбнулся Ноаму. Ширли оглядывалась по сторонам, её губы слегка дрожали. Окружающий пейзаж не вселял надежды на скорый выход из лабиринта.
   Ренана первая разглядела - среди редких зарослей в нескольких десятках метров от них облезлое, заброшенное строение. Она указала на него, и маленькая компания направилась туда. Ребята не задумывались, что это и откуда здесь оказалось, просто открыли неожиданно крепкую дверь и вошли внутрь. Довольно просторное помещение холла отдалённо напоминало дешёвую закусочную. При ближайшем рассмотрении домик оказался чем-то вроде крохотной придорожной гостиницы: кроме холла, разделённого почти наполовину длинным прилавком или стойкой, и скрытых занавеской туалетов, при которых была ещё крохотная душевая, сзади оказался коридор, ведущий в три или четыре комнаты. Мебели там никакой не было, но в каждой комнате на полу валялись матрасы и какие-то тряпки, вроде сильно вытертых тонких одеял.
   Ребята уселись прямо на пол под прикрытием стойки. Неожиданно в углу обнаружился холодильник: он мало того, что работал, но и ещё был наполнен запечатанными упаковками полуфабрикатов с печатями удостоверений о кашруте. Откуда тут взялось такое богатство, ребята предпочитали не задумываться. У окна на полке стоял микрогаль (микроволновая печь).
   Ренана и Ширли готовили немудреный ужин из оставшихся припасов. Ирми, наконец-то, удалось связаться с Максимом. Он вкратце поведал Максиму о приключениях их маленького отряда, потом долго и внимательно слушал друга, хмуря брови. Под конец он проговорил: "Беседер. Придётся тут переночевать. Если ты пришлёшь мне... (что-то неразборчивое), мы сможем "зачехлить" территорию - получится отличное убежище на несколько дней. Эти дни мы с Ноамом используем для работы, может, удастся запустить маячок. Были бы хевре, дело пошло бы быстрее... - затем Ирми внимательно выслушал Максима, потом произнёс: - Вы уж постарайтесь, беседер? Мы тоже подумаем, у меня возникли кое-какие идеи, нужно время для отладки и проверки", - и он закрыл ринафон.
   Ренана подняла голову: "Что сказал Макс?" - "Да ничего особенного... Про испытания на Центропульте сложного взбрынька. Я о нём, кажется, упоминал. Судя по всему, мы с вами как раз и угодили в эпицентр испытаний - вот нас и раскидало. Мальчиков, наверно, забросило в Радужные дюны... Жутковатый, надо сказать, виток: гипнотическое воздействие, Задумчивый Страус... да ещё на трассе "Хипазона"..." - "А что такое - Задумчивый Страус?" - спросила Ренана. - "Фантом, один из блоков угишотрии..."
   Нахуми тяжело вздохнул. Ширли села с ним рядом, ласково погладила по голове и тихо проговорила: "Ничего, братик, всё будет хорошо. Мы обязательно их найдём! А сейчас поедим - и ложись спать! Нам всем надо отдохнуть, мы все с ног валимся". Нахуми удивлённо оглянулся на двоюродную сестру, которую только недавно узнал поближе, улыбнулся, но и поёжился.
   Ширли успокаивала младшего братишку, а у самой на душе кошки скребли: мало того, что половину группы потеряли, ещё и неизвестно, что с родителями, где их искать. Туманные разговоры между Ирми, Ренаной и Ноамом, прекращавшиеся при её приближении, только усиливали тревогу. Ирми туманно намекнул, что она очень во-время сбежала из дома дяди. Он всё время твердил: надо только добраться до безопасного места, откуда, может, удастся связаться с мамой и папой. Но когда это ещё будет! Длинное путешествие по лабиринту подавляло её. Она и на этот раз почти ничего не ела, только пила. Внезапно, почувствовав сильную сонливость, она почти свалилась тут же на полу. Ренана обняла её и с трудом отвела сонную в ближайшую к салону комнату, которую решила сделать их с Ширли спальней. Ширли только лепетала сквозь сон: "Позаботьтесь о Нахуми..." Ренана поцеловала подругу и заботливо укрыла её какими-то тряпками, что должны были заменить одеяла.
   Ноам хмуро буркнул: "А ты чего? Иди тоже спать..." Ренана поймала его хмурый взгляд, напомнивший ей маму, надув губы, скорчила уморительную гримасу. Ирми улыбнулся ей и обратился к Ноаму: "У меня идея: этот пятачок сделать станцией связи и убежищем..." - "А может, сначала чуток отдохнём? После всего-то..." - "Как знаешь... - сухо отозвался Ирми. - Только помоги мне с мальцом..."
   Они оба отнесли Нахуми в комнату, уложили. Мальчик уже спал, то и дело вздрагивая и тихонько поскуливая. Ноам сел рядом, вдруг широко зевнул и заплетающимся языком пробормотал: "Ирми... пару минут..." - свалился рядом с Нахуми и захрапел.
   Ирми постоял, недоуменно уставившись на неожиданно провалившегося в сон друга, пожал плечами, пробормотал: "Что это они все?.. Что, на него тоже это подействовало, как снотворное". Постояв немного, он вздохнул и направился к входной двери с включённым ринафоном и до отказа выдвинутым такринатором. У двери он обернулся и тихонько окликнул: "Ренана, я вижу, мы с тобой крепче всех! Или и ты тоже?" - "Нет, я беседер!" - тут же вскочила Ренана, сна ни в одном глазу, хотя только что была готова последовать за Ширли. - "Ну, пошли, поможешь?.. - обрадовался Ирми. - Только ринафон возьми. Заодно я тебя кое-чему научу, а потом ты - Ширли..."
   ...Вернувшись в дом, Ирми подпёр дверь увесистой дубиной. В домике воцарилась тишина.
   Среди ночи Ширли внезапно проснулась. Было темно, и она не сразу поняла, что в комнате одна. Ей показалось, что её разбудил тихий разговор за стеной: возбуждённый шёпот Ренаны со странными, несвойственными ей, звенящими интонациями, в ответ - еле слышный, мягко рокочущий басок Ирми. Слов, разумеется, было не разобрать. Потом тихий, мягко рокочущий басок Ирми сменился пыхтеньем. Ширли решила, что это ей снится. Натянув на голову краешек тощего матраса и свернувшись в клубочек, Ширли снова крепко уснула.
   Ноам проснулся от невнятного шёпота, доносящегося то ли из коридора, то ли из комнаты напротив. Ему показалось, он слышит голос сестры. Приподнявшись на локте, он в полумраке увидел похрапывающего Нахуми, поискал глазами Ирми, но не нашёл, повернулся на другой бок и попытался уснуть. Спустя некоторое время вышел в туалет, возвращаясь, увидел, что дверь комнаты напротив чуть-чуть приоткрыта. Он удивился, заглянул туда. То, что он увидел, повергло его в шок: на тонком матрасе лежали, обнявшись, его сестра и Ирми; Ренана слегка всхлипывала во сне, Ирми, продолжая похрапывать, как ему показалось, нежно поглаживал её по спине. Ругнувшись про себя, Ноам вернулся и улёгся на место. Но уснуть он уже не мог... Он думал об арестованном отце, о том, что до сих пор неизвестно, где он, и о сестре, которая... которая... Как она могла, когда папа в такой беде?!.. А их дедушка Давид, что он скажет о своей внучке, если узнает?.. А мама... бедная мама... Неожиданно ему привиделась Ширли, и егоокатил жар. Он крепко, до боли, закусил губу и зажмурился, словно пытаясь прогнать наваждение.
   Утром Ширли, проснувшись, сразу увидела, что Ренаны в комнате нет - и, судя по всему, не было. Она изумилась - Ренана тут не ночевала? А где? Куда она делась? Ширли привела себя в порядок после сна и выскочила в холл.
   Ноам в одиночестве мерял просторный зал нервными широкими шагами, что-то про себя бормоча и сжимая кулаки. Это выглядело уж и вовсе странно и на него непохоже. На его лице явно не выспавшегося человека Ширли заметила странное выражение - смесь неловкости с гневом. Она подумала, что никогда не видела его таким сердитым, и этот новый, необычный Ноам не столько удивил, сколько напугал её.
   Но всё же она преодолела робость и проговорила: "Шалом, Ноам..." Она смущённо глянула на него, в горле застрял комок: "А где все? Где Ренана, Ирми? А Нахуми что - спит ещё? Надо разбудить, пора бы..." - "Хороший вопрос... - не глядя на Ширли, буркнул он. - Ирми ночью с нами не было, а где он, я не знаю. И, честно говоря, знать не хочу!.. - вырвалось у него, но он тут же смешался и начал мямлить: - Э-э-э... Вернее, они оба... Ай, тов... не бери в голову..." - "Что с ними?" - "Да... э-э-э... беседер... - покраснев и сильно запинаясь, сердито буркнул он. - Они сделали хорошую защиту, я всю ночь спал, как убитый, ничего не слышал... Разбуди братишку, идите умойтесь, вроде, даже душ тёплый имеется - спасибо... э-э-э... Ирми... - и Ноам снова сердито прикусил губу. - Беседер... Скоро будем завтракать, я очень надеюсь..."
   Слова Ноама не успокоили Ширли, скорее наоборот. Но больше Ноам ничего не сказал, а она постеснялась у него спрашивать. Она только заметила, что парень то и дело на неё смотрит исподлобья каким-то новым, незнакомым, смущающим взглядом, при этом не может скрыть неловкости. А, может, он за что-то очень сердит на неё, или вдруг начал испытывать к ней неприязнь? Сердечко её ухнуло, внутри что-то сильно затрепыхалось, она почувствовала, что в горле растёт и больно набухает комок; ещё немного - и он взорвётся рыданиями.
   Внезапно Ноам, не глядя на неё, что-то пробурчал, похожее на извинения, или просьбу не мешать, отошёл к стене, накинул талит, наложил тфилин и начал молиться. Ширли забилась в уголок, то и дело исподлобья косясь на молящегося Ноама. По правде говоря, ей давно нравилось украдкой подглядывать за тем, как он молится. Зная, что мешать ему нельзя, она всегда старалась, чтобы он её не заметил. Но сегодня он, казалось, вообще ничего не замечал, угрюмо отрешённый от всего окружающего.
   Ноам закончил молиться и принялся медленно и аккуратно, даже слишком медленно и аккуратно, сворачивать талит и тфилин, укладывая их в специальную сумочку. Тут из глубины коридора появилась Ренана, а следом, почти на полторы головы выше неё - Ирми. Ширли никогда не замечала, что Ирми такой высокий...
   Ренана вышагивала, держась неестественно прямо и вскинув голову, Ирми, напротив, сутулился, нежно приобнимая её за плечи. У обоих непривычно смущённые лица. У Ренаны красные глаза и припухшие щёки - сразу видно, что плакала. Но лицо её, по которому блуждала счастливая, и в то же время смущённая улыбка, светилось. Ширли никогда не видела у подруги такого лица. Было ясно, что между этими двумя произошло что-то очень серьёзное. Но Ширли, верная своему принципу не задавать лишних вопросов, пока не захотят с нею поделиться, старалась не глядеть на них, молча ожидая развития событий. Ноам бросил на сестру сердитый взгляд и, сильно прикусив губу, чуть заметно качнул головой, кулаки его снова непроизвольно сжались.
   Ирми довёл Ренану до стойки, что-то ласково шепнул ей и смущённо улыбнулся, затем деревянными шагами приблизился к Ноаму с таким же смущённым лицом и, стараясь не встречаться с ним глазами, протянул ему руку для приветствия. Тот, не глядя ему в лицо, помедлил, внимательно и как-то очень сосредоточенно изучая протянутую руку, потом очень медленно перевёл глаза на лицо Ирми и, наконец, очень пристально уставился на него неожиданно засверкавшими глазами. Потом развернулся и отошёл к окну, так и не подав другу руки. Ирми остался стоять с протянутой в пустоту рукой посреди комнаты, по лицу разливался жгучий румянец. Ренана вспыхнула, закусив губу, резко развернулась и бросилась в ближайшую комнату.
   Ширли, изумлённая этой сценой, переводила глаза с Ноама на Ирми, синие глаза которого метали молнии - то ли от гнева, то ли от стыда и неловкости. Она попыталась сделать шаг вслед за подругой, но он гневно глянул на неё и сделал резкий знак рукой, чтобы она оставалась на месте. Ширли в недоумении остановилась и смотрела уже только на Ноама, который отвернулся и упрямо уставился в пыльное окно. Ирми, постояв немного, вдруг резко рванул вслед за Ренаной. Из комнаты, где скрылись Ренана и следом за нею Ирми, раздались сдавленные рыдания.
   Ширли так и осталась стоять, не зная, что ей делать и как помочь подруге, которая явно пребывала в сильно расстроенных чувствах. На Ноама смотреть она боялась.
   Спустя несколько минут Ирми вышел и вывел Ренану, нежно придерживая её за плечи и что-то тихо шепча ей на ушко, пытаясь улыбаться вымученной улыбкой. У обоих красные глаза. Закусив губу, Ирми сделал решительный шаг к Ноаму и, стараясь глядеть прямо в глаза, горячо, быстро заговорил сдавленным шёпотом. Ноам односложно отвечал, не глядя на него, упрямо качал головой, потом резко бросил: "Вы взрослые люди, но надо поговорить! Но не здесь, не при всех... Пошли!" - процедил резким повелительным тоном. Ирми молча повиновался. Оба удалились в комнату, откуда только что Ирми вывел Ренану.
   Ноам остановился посреди комнаты, не глядя на Ирми, застывшего в неловкой позе у двери. "Закрой дверь!.." - повелительно бросил Ноам, по-прежнему не глядя на Ирми, который от неловкости не знал, куда девать чуть подрагивающие руки. Ноам долго молчал, словно бы раздумывая, и наконец, заговорил тихо и медленно, взвешивая каждое слово, не глядя на друга: "Я всегда желал вам - тебе, которого считал, - он подчеркнул это слово: - другом, а тем более моей сестрёнке, - только счастья..." - "Ты же знал: мы с Ренаной давно любим друг друга, - срывающимся голосом начал Ирми. - Ты хоть понимаешь, сколько лет я её ждал?" - "Ну, понимаю... ну и что! Но ты понимаешь, что вы наделали? Я с неё вины не снимаю, хотя уверен - ты был инициатором..." - "Конечно... Я сам не знаю, как это произошло... какое-то наваждение... Ну, такая ситуация создалась, необычная..." - почти жалобно пролепетал Ирми, понурившись. - "И ты решил... э-э-э... утешить девушку?! Таким вот образом?! Воспользовался?" - "Да ты что, Ноам!.. Как ты можешь... такое... обо мне, а главное - о сестре?" - потрясённо прошептал Ирми, глядя на него огромными глазами, лицо его, в который уж раз за это утро, залил тёмный румянец то ли гнева, то ли стыда. "У нас, сам знаешь, какая семья! Дедушка раввин! Папа - достойнейший и уважаемый человек! То, что ему устроили это судилище!.. Сам ведь знаешь!.. - с горечью и ожесточением заговорил Ноам, повысив голос, но тут же с опаской оглянувшись на дверь и переведя полный горечи взгляд на Ирми. - А что скажут папа с мамой, если узнают... Что будет с мамой!.. Как это на неё подействует! Мало она им..." - "Ты никак её обвиняешь в том, что произошло тогда в "Шоко-Мамтоко"? Ты же был тогда с нами, сам всё видел!" - со сдавленной яростью выговорил Ирми, отвернувшись. Ноам смешался: "Н-н-нет... Её - нет... Но... Это меня очень беспокоит. Вообще родителей давно беспокоил её импульсивный, взрывной характер. Ей самой трудно держать себя... в рамках... тем более - сейчас..." - "Неужели не можешь понять! Это было... как наваждение... Мы собираемся пожениться... сразу же, как доберёмся до Неве-Меирии. Мы давно это решили... не сейчас, а... гораздо раньше... Видишь же: мы все в ненормальной ситуации..." Ноам ничего не сказал, только хмуро посмотрел на Ирми и кивнул в сторону двери: мол, пошли... Он неожиданно подумал о Ширли, о том, что никогда бы не смог так поступить с девочкой, которую любит... Или... он сам себя не знает?.. Ирми на несколько лет старше него... уже не мальчик...
   Когда парни скрылись в комнате, Ширли внезапно осенило... Не глядя на подругу, она густо покраснела. Ренана, упорно глядя вниз красными глазами, в которых стояли слёзы, металась между холодильником, микрогалем и стойкой, готовила немудреный завтрак, потом раскладывала по тарелкам порции. Ширли рванулась помочь, но Ренана, молча и всё так же не глядя, качнула головой, отклонив её порыв. Вернулись, почти не глядя друг на друга, Ноам и Ирми, и первую порцию Ренана тут же подала Ирми, только потом старшему брату, бросив на него взгляд, в котором смешались гнев, вызов и немая мольба. Неведомо когда и как появившийся Нахуми только переводил недоуменный взор с одного лица на другое. Завтрак прошёл в молчании. Ирми и Ренана почти ничего не ели и не сводили друг с друга покрасневших глаз. Кидая исподлобья взгляд на подругу, Ширли с несказанным изумлением отмечала всё ту же смесь сильного смущения и (через линзы слёз!) бесшабашной, чуть ли не вызывающей, радости. Её огромные, покрасневшие глаза то и дело наполнялись слезами, и тогда не сводивший с неё глаз Ирми незаметно гладил её ладонь и что-то ласково шептал, близко наклонившись к уху. Ноам угрюмо молчал, время от времени так же исподлобья кидая стремительные взгляды то на одного, то на другую, и, покусывая губы, качал головой.
   После завтрака Ренана собрала остатки еды в коробочку. Ирми, уставившись в прилавок, вдоль которого они стояли, срывающимся голосом заявил: "Мы с Ренаной решили пожениться. Мы очень любим друг друга... уже много лет... Я ждал, пока Ренана подрастёт, и вот... Как только, с Б-жьей помощью, доберёмся до Неве-Меирии, отпразднуем помолвку. С Б-жьей помощью, тогда и ваш папа будет с нами! - и тихо прибавив: - я очень надеюсь... Если повезёт, то сыграем свадьбу вместе с Хели и Максом ..." Глаза Ренаны снова наполнились слезами. Ирми положил ей руку на плечо и принялся шёпотом утешать. Ренана слабо улыбнулась, а Ноам стоял посреди салона, оглушённый, исподлобья кидая на Ширли странные взгляды.
   Ирми сделал шаг в сторону Ноама, и голос, которым он заговорил, был твёрд и спокоен: "Итак, хевре, как я уже сказал, мы с Ренаной собираемся пожениться, с Б-жьей помощью... Но сейчас нам с вами надо решать более неотложную задачу! В этом домике - спасибо ему: он стал нам хорошим убежищем! - какое-то время нам придётся пересидеть, пока Максим с хевре доберутся до нас. А теперь... - Ирми оглядел всех и проговорил: - Нам, кажется, удастся согреть воду, тогда все примем душ, отдохнём... Потом я снова попытаюсь связаться с Максимом..."
   Не глядя на Ирми, Ноам спросил: "Ты думаешь, ринафонами можно воду для душа согреть?" - "Чтобы на всех хватило, понадобился бы не менее, чем двухчасовой концерт группы "Типуль Нимрац". Но... увы... - ответствовал Ирми и с сожалением прибавил: - Будь у нас большой угав Ронена, дело пошло бы быстрее... А у нас только записи "Типуль Нимрац"". - "Давай, может, удастся только на записях обеспечить этот маленький кайф на пятерых..." - слабо усмехнулся Ноам. Ирми благодарно глянул на него, потом - украдкой с нежностью на Ренану.
   Они долго возились, но наконец, согрели таки воду. Тем временем девочки сготовили обед. Нахуми наблюдал то за ними, то за Ирми с Ноамом, потом, по просьбе Ирми, долго и с удовольствием пел мелодии без слов.
   После обеда Ренана резко встала и направилась в душевую, дав знак Ширли, та тоже встала и пошла за нею следом. Обернувшись, Ренана бросила: "Мы идём в душ первыми..." Никто с нею не спорил.
   Приняв долгожданный душ, девушки устроились друг против друга на матрасах в их спальне. Ренана, не глядя на подругу, задумчиво крутила завиток влажных медно-рыжих густых волос. Ширли поглядывая на неё, мучительно думала, как начать разговор. "Ренана, - наконец, робко заговорила она, - я не буду ни о чём выспрашивать да выпытывать, обсуждать и так далее... Но... на меня ты всегда можешь положиться! Мы с тобой столько вместе пережили..." - "Спасибо, Ширли... А я так боялась, что это... оттолкнёт тебя, что ты... осуждаешь меня... - еле слышно, запинаясь, шептала Ренана, и голос её еле слышно зазвенел, - это же... такой позор... для нашей семьи! Дедушка - раввин... а я... Я сама виновата, надо было твёрдо сказать "НЕТ!" - а я не смогла... Я... его... очень... люблю..." - судорожно выдохнула она, глаза снова наполнились слезами.
   "Ну, перестань! Мне утром почему-то казалось, что ты... э-э-э... чуть ли не счастлива..." - "Так и есть! - сквозь слёзы улыбнулась Ренана. - Но в то же время... не знаю, как тебе это объяснить... Это такой перелом, даже, я бы сказала - надлом... в моей жизни... и даже до помолвки... Мне до сих пор кажется это каким-то сном... наваждением... А когда опомнились... оба..." - и неожиданно разрыдалась. Ширли пододвинулась к ней поближе и крепко обняла её, достала платок и принялась промокать её пухлые щёчки. Ренана заулыбалась сквозь слёзы: "Всегда я тебя утешаю, а теперь - ты меня! Ведь тебе тоже нелегко..." Ширли вздохнула: "Ещё бы!.. Тут столько всего сразу... Что с папой, мамой?.. И Ноам... Ты ведь можешь быть почти абсолютно уверена, что Ирми тебя любит... А мне сегодня вдруг показалось, что Ноам... меня... если и не ненавидит, то... - она выговорила через силу: - просто я ему неприятна... Он на меня так странно смотрел сегодня утром ... потом старался вовсе не замечать!" - "Ну, как ты не понимаешь: ему сегодня не до тебя... то есть... не так... просто он сильно сердит на меня... В какие-то моменты мне даже казалось - он хочет меня ударить... Но ты же его знаешь: Ноам и ударит? - тем более девочку!.. Он любит меня, он вообще очень хороший брат... А сейчас он запутался, не знает, как ему реагировать на то, что я натворила... И за папу с мамой переживает - как они на это прореагируют... если узнают..." - "Послушай, Ренана, а, собственно, нужно ли им всё это говорить? Нет, ты не подумай... - смешалась Ширли, - я не призываю тебя врать родителям! Но... это... как бы твоё... privacy. Просто, если не спросят, то и не говори... Ведь Ноам не пойдёт же на тебя доносить!" - "Конечно, нет! Но... самой неприятно, что надо что-то от папы скрывать... А Ноам... Он всю жизнь был такой... э-э-э... правильный, что ли! С ним тоже не очень просто... - она помолчала и неожиданно сменила тему: - О, Ирмуш!.. Он такой нежный и ласковый!" - Ренана с мечтательной улыбкой, озарившей заплаканное лицо, уставилась в пространство. Ширли, покраснев, отвернулась, на глаза набежали слёзы и покатились по щекам. Она еле выговорила сдавленным голосом: "Ренана, не хочешь отдохнуть... э-э-э... после всего?" - "Ты знаешь, очень хотела бы, но не уверена, что смогу уснуть... Хорошо, что смогли принять душ... Эх, если бы можно было ванну!.." - и она, сидя на низком матрасе, выгнула спину и потянулась. Ширли смотрела на неё снизу вверх, дивясь выражению её лица, всё той же смеси безудержной радости со смущением, неловкостью и маленькой капелькой опасения - как бы не расплескать, не растерять ощущения счастья и любви, что ей меньше суток назад подарил любимый.
   Ренана улеглась, закутавшись в одеяло, прикрыла глаза и вдруг широко раскрыла их и заговорила: "Ирмуш мне сказал, что приятели Максима не оставили идею сделать мультик на песню Рувика по мотивам твоего комикса... помнишь? - о воронках? На них произвели впечатление и песня на Турнире, и твой комикс тоже... Им нужна ты, автор комикса! Хочешь поработать с ними и с нашими мальчиками над этим мультиком? Разумеется, когда выберемся отсюда..." - "Ещё бы!.. Очень хотела бы! Но сейчас о чём говорить... Между прочим, мне кажется, надо немножко изменить концовку: нельзя довольствоваться только половиной неба, нельзя Фаготу ни капельки оставлять - это уже становится опасно для всех! Я не знаю, хватит ли у меня на такой конец смелости... А уж... поговорить об этом с Рувиком... Сама понимаешь... Ты ему лучше скажи!" - "Скажу, обязательно скажу! Дай только отсюда выбраться..." - произнесла Ренана, неожиданно засмеялась и, закрыв глаза, отвернулась. Ширли ещё долго с грустью смотрела на спящую подругу...
  
   ДЕВЯТЫЙ ВИТОК. Нынешняя ночь
   1. Баллада-ноктюрн
   Снова все вместе
   Близнецы и Цвика шли по извилистой тропинке. Они верили, что любая вновь обозначившаяся тропка сулит надежду на встречу с друзьями.
   Незаметно пейзаж начал меняться. Бесследно исчезли кучи сверкающего мельчайшего песка, их сменили низко стелющиеся вьющиеся растения, становившиеся всё выше и гуще на глазах. Ребята вышли на постепенно расширяющуюся тропу, помогли друг другу зачехлить инструменты, привычно устроив их за спинами. Они долго шли, пока не увидели снова вихляющую вдоль тропки знакомую струю, чуть-чуть иной, с красноватым налётом, но, вне всякого сомнения, подобающей гаммы. За поворотом тропки перед ними оказался маленький овражек, где разлеглось поваленное дерево с большим количеством ветвей, усыпанных не совсем увядшими листьями, образовавшими слабую тень.
   Ребята спустились в овражек. Навстречу им вышли несколько человек. Ребята испуганно прижались друг к дружке, но лицо одного из встречных показалось знакомым, знакомый голос воскликнул: "О! Нашлись! Надо сообщить Ирми и Ноаму!" Рувик радостно воскликнул: "Макс! А ты-то тут откуда? Мы просто потерялись, вихри-молчуны нас раскидали... Теперь мы не знаем, где все наши... - и тут же, указывая на приближающихся парней, их лица ему тоже показались смутно знакомыми: - А это кто?" - "Это мои друзья, коллеги и соратники, тоже из России. Разве не помните? Я знакомил вас в антракте на Турнире... Ну, рассказывайте, что с вами?" - "Ой, Макси, у нас у всех головы немножко чугунные", - объяснил Рувик. Максим округлил глаза. Рувик нервно усмехнулся и принялся сбивчиво описывать приключения в Радужных Дюнах, закончив словами: "А потом Шмулик нас разбудил..." Максим понимающе кивнул. "Давайте сюда, под деревце - тут и тень, и от ветра защита. Похоже, вы давно ничего не ели, не пили..." - "Нет, питья у нас немножко было..." - устало пролепетал Рувик. Из колючих зарослей вышла улыбающаяся Хели, протягивая ребятам по бутылке воды.
   Напоенные, накормленные, мальчики повеселели, сидя рядышком на одной из толстых ветвей дерева. Цвика спросил: "А... где все наши?" - "Если бы мы знали... - виновато улыбнулся Максим. - Ирми попытался связаться с нами почти сразу же, как заглохла вихревая атака. Но успел только два слова сказать, и связь прекратилась. Правда, потом удалось восстановить... Но мы ещё не определили, где они. Просто повезло, что мы вас встретили! Теперь будем искать вместе. Отдохните хорошенько, а потом поможете нам зарядить ринафоны... Да, Цвика, у меня для тебя хорошая новость: нам удалось вызволить твоего папу, братишек с сестрёнкой, и Идо... Они все у нас в убежище в Эрании... А Лиора... С нею особая история..." - "Что значит - вызволить? Откуда?" - взволнованно перебил Максима мальчик. - "А ты что - ничего не знаешь?" - "А что я должен знать?"
   то было через день-два после налёта на ульпену... У вас дома и у Амихая был обыск. Его устроили... ну, эти самые... братишки Ширли со своей шайкой дубонов... Короче, увезли и твоего папу, и всех ваших младших, и детей Амихая тоже... ну, обоих, что были дома. Лиору увезли в Шалем, к мамаше - откуда-то они знают, что семейка Гершензонов, сам рав, отец Адины - все они по-своему верны струе... Такие люди им нужны (пока нужны, естественно)! Но Лиоре удалось от них удрать, она добралась до Неве-Меирии, сейчас у Мории. Как видно, лавры Ширли ей покоя не дают... - ласково усмехнулся Максим. - Такая же беглянка! И ведь ничего не боится!"
   Цвика слушал Максима, широко раскрыв глаза, его губы дрожали. Максим, прикоснувшись к его руке, ласково сказал: "Не волнуйся: всё уже позади, сейчас они снова все вместе! Не дома, конечно, потому что... Короче, сами понимаете... Вы же в курсе: сами же едва выбрались из "муравейника", в который фанфаразматики Меирию превратили!.. Теперь они не знают, как вернуть ей первозданный вид... Это и была причина урагана, раскидавшего вас..." - "Расскажи про наших: где они и что с ними было?" - настойчиво бубнил Цвика.
   Максим ласково улыбнулся мальчику: "Вот кого надо благодарить", - и он указал на своих друзей Зеэва и Бени с Эльяшивом, мальчик благодарно им улыбнулся. А потом рассказал о том, как они отыскали Гидона Левина в Шестом отделении.
   ы помните тот погром на Турнире? Вас обоих Гилад сразу же увёз, а ты, Цвика, кое-что должен помнить!" - "Ещё бы!.. Только не помню, как нас с Нахуми вытащили оттуда..." - "Да уж! Там был неслабый балаган!.. Хватали всех, кто под руку попался. Им было неважно, кого - лишь бы побольше нейтрализовать фиолетовых! Ну, а какой из Гидона борец - не хуже меня знаете!.. Хотя в армии, говорят, он был отличным солдатом..." - проговорил не без гордости Максим. - "Ничего себе - сравнил! Одно дело - с врагом, другое - против родной власти, да ещё и в форме! - хмыкнул Рувик, пожав плечами. - Наш Ноам такой же..." Максим пожал плечами и продолжил: "Может, и его бы вскоре выпустили, ведь почти всех назавтра выпустили: главная задача - проредить фиолетовые ряды перед голосованием, не дать проголосовать на Турнире! Это и была одна из целей этого налёта, а может, идея возникла спонтанно. Но тут Гидона увидел Тумбель. Он-то знает, что такое наш Гиди - его люди столько идей Гидона перетаскали из архивов "Лулиании"! Короче, обрадовался: мол, крупную рыбу поймали! И тут же его - в Шестое отделение, ещё и в отдельную палату, типа карцера. Тумбель знал, что Гидон очень страдает от силонокулл-синдрома. Они хотели, с одной стороны, таким образом принудить его работать на них, ну, и заодно секреты из него вытянуть... А с другой стороны - скрыть его местонахождение".
   о это же... самая настоящая пытка! Неужели наш Гиди сломался?" - потрясённо спросил Рувик. - "Нет, сломаться-то он не сломался, то есть ничего им не сказал и, конечно же, работать на них наотрез отказался. Как - не знаю, просто вижу по результатам. Но они что-то сделали с ним, и он сейчас то ли в апатии, то ли в депрессии, ничего не хочет, ничего не помнит и помнить не хочет. Хели думает, его подвергали непрерывному воздействию силонокулла. Фанфаразматики на нём, и не только, свои новые методы испытывали в этом самом Шестом отделении. У них же, как мы узнали, так называемые взбрыньки появились..."
   "Постой, постой! Уж не они ли корёжили Радужные Дюны?.. Тогда-то и накатила на нас эта кошмарная жара... и ещё..." - "Наверно, так и есть! Потом расскажете подробно: нам необходимо знать. Ведь эти взбрыньки - не для публичных демонстраций, не для коммерции (они лучше нас знают степень их вредности!) - это исключительно технологические штуки. Первыми взбрыньками они, между прочим, начали ораковение..."
   Максим вздохнул, помолчал, потом продолжил:
   что до Гиди... Короче, из ринафона Гиди они сами мало что могли вытащить, разве что дизайн - теперь не перепутают, увидев у кого-нибудь из наших такую смешную, вроде детскую игрушку..." - "Но Гиди ведь можно будет вылечить?" - спросил Рувик. - "Пытаются... пока безуспешно. Он даже не мог рассказать, что с ним делали. А нам это очень важно! На все вопросы отвечал односложно, не глядя. Разве что о жене и детях иногда спрашивал с искоркой интереса. Нам удалось наладить его контакт со старшими мальчиками - Цуриэлем и Ореном. Цури всё бросил, добрался в Эранию, чтобы только быть с папой, ещё и нам помогает, чем только может... Умница, достойный сын своего отца!"
   "А Гилад и Ронен?" - спросил Шмулик. - "Никто не знает... - угрюмо покачал Максим головой: - Они же, вы знаете, уехали в Неве-Меирию, там им удалось наладить дело. В Меирии всё разрушено, в лучшем случае, схоронено в недрах ораковения... - Близнецы и Цвика мрачно кивнули. - С колпакованием они крупно фашланулись, но когда у них появились взбрыньки... Одновременно - налёты дубонов и расправа с самыми упорными антистримерами!.. О чём говорить... - Максим замолчал и долго сидел в раздумье. - Кстати, их уже не дубоны зовут, а... дабуры".
   "А про папу что-нибудь известно?" - заметно волнуясь, и ожидая, и боясь ответа, спросил Рувик. - "Нет, почти ничего. Только и удалось узнать, что они с Моти Блохом оказались вместе в Шестом отделении. Много чего произошло, пока вы по виткам плутали!" - воскликнул Максим.
   Цвика, запинаясь, спросил: "А почему они арестовали папу, а Амихая не тронули?" - "Могу только предполагать. У вас обыск вёл Галь. Может, твой папа что-то ему сказал, намекнул на родственные связи, которых он очень стыдится - вот и взъярился! Что до Гая, то он вообще резко изменился, стал вялым и безынициативным - это уже многие отметили в их кругу. Но главное (ты не думай - я тебя не виню...) - у тебя в столе нашли целую охапку маленьких, детских шофарчиков. А для дубонов (прости - дабуров!) это улика против антистримеров. Вот твой папа и погорел на этом... Я об этом в "Silonocool-news" прочёл: уж очень красочно Офелия всё это расписала! Официальная версия..."
   Максим сказал: "Мы вас с Нахуми, - разумеется, когда все соберёмся, - отвезём в наше убежище, где собрали всех Магидовичей. Ты же хочешь встретиться со своей семьёй?" - "Конечно! Но я не хочу и с хевре расставаться!" - на лице мальчика отразилось мучительное смятенье от необходимости выбора между родными и друзьями. - "Что-нибудь придумаем!.. Учти - дедушка очень болен. Ты ведь хочешь его увидеть?" - "Ой, дедуля! Очень хочу!.." - глаза Цвики повлажнели, он закусил губу и отвернулся. Рядом с ним оказался Зеэв и что-то ему зашептал, ласково поглаживая по плечу.
   Хели рассказала о похищении из больницы отца Ширли и о роли в этом деле его сыновей. Рувик слушал молча, по лицу его пошли красные пятна. Он сквозь зубы бормотал, что-то вроде "менувалим!", глядя в сторону. Наконец, он поднял голову и, слегка заикаясь, спросил: "А Ширли... она знает?" - "Ей ничего не говорят, и вы не проговоритесь, когда встретитесь. Мне с трудом удалось её маму вызволить и переправить к Магидовичам..." Хели заметила предостерегающие знаки Максима и осеклась.
   "Ну, тов, хевре, на сегодня хватит. Устраивайтесь, отдыхайте - после всего-то! Переночуем тут, а утром двинемся дальше, - прервал Хели Максим. - У вас есть ринафоны?" - "У близнецов. У меня только угав и флейта..." - промямлил Цвика. Он всё ещё не пришёл в себя от рассказа Максима и Хели и от возможной перспективы расставания с друзьями, которые стали ему так близки за эти дни, которых считал почти что братьями.
   что с нашим папой, вы узнали? Вчера я что-то ничего не понял!" - это были первые слова проснувшегося утром Шмулика. Максим тут же повернулся к мальчику: "Мы его ищем в лабиринтах Шестого отделения. По нашим предположениям, им занимается Зомембер, пытается уломать продать принцип ринафона. Ведь когда его схватили и обыскали, в кармане нашли... Но, как вы знаете, нам удалось запечатать там информацию так, что её открыть можно только через музыкод. Это пароль, который знает только владелец прибора, или тот, кому он доверит..." - "У нас это, например, определённая мелодия, которую нужно... сыграть на клавиатуре. А дальше... музыкод... Мы, "Типуль Нимрац", обычно в курсе..." - "То есть, как я понимаю, чтобы я мог воспользоваться твоим прибором, мне нужно, чтобы ты мне его распечатал?" - "Нахон! Иначе... это просто обычный та-фон, не более того. У Ирми, Ноама, девчат, другие музыкоды..."
   "Словом, Зомембер хочет заставить Бенци работать на них. Ведь фанфаразматикам нужно разобраться с той фашлой! Ещё... негласный приказ Тумбеля: не давать ему кашерной пищи и посмотреть, как он выкрутится. Ведь теперь Тумбель всем заправляет! - с горечью выдохнул Максим, помолчал и заговорил снова: - Хотим надеяться, что удастся вызволить их обоих..." Рувик вздрогнул и отвернулся.
   Хели приготовила завтрак и пригласила ребят к столу, коим у них был маленький пенёк.
   "А что у наших в Неве-Меирии?" - с набитым ртом спросил Шмулик. - "О! Там фанфаразматики тоже несколько раз пытались подключить фанфароботы! Вот только до сих пор не поняли, почему они из строя выходят..." - "Действительно!" - воскликнул Рувик, насмешливо вскинув голову. - "Да-да, всё ваши друзья из йешивы... Сколько мне известно, ваша бабушка организовала женщин и девчат Неве-Меирии! Молодец!" - с удовольствием проговорила Хели. - "Даже рав Давид вроде понял, наконец, что к чему, и начал организовывать общие молитвы и пение хором, - улыбнулся Максим. - Сначала ни за что не хотел ни верить нам, ни понимать. Ну, тов, ешьте, давайте... - неожиданно прервал себя Максим. - И больше никаких вопросов. Терпение! Я же сказал: всю важную информацию - только всем вместе, когда соберёмся в приличном уголке!"
   у, хевре, поели, сыты? - спросила Хели, когда мальчики поднялись. - Собирайтесь. Едем... м-м-м... на нашем транспорте. Вас повезут Зеэв и Бени, а мы - на другом лягушонке..." - и больше она ни слова не сказала, с загадочной улыбкой поглядывая на ошеломлённых ребят.
   Максим помахал ребятам рукой, и они с Хели скрылись в зарослях. Послышался странный стрёкот, и ребята увидели, как по тропке катит нечто, и вправду похожее на лягушонка.
   Зеэв подвёл мальчиков к такому же лягушонку, но размером поменьше, красивого переливчатого темно-оранжевого оттенка. Ребята устроились на задних сидениях, и лягушонок быстро "поплыл" следом за первым, на котором уехали Максим и Хели.
   Усаживаясь, Шмулик только робко спросил: "Это что, тоже Ю-змейка?" - "Ага... - небрежно обронил Зеэв. - Как ты догадался? Не зря Макс говорил, что вы головастые! Но это - тс-с-с! - нельзя никому говорить. Тумбель и этот патент себе заграбастал. Фанфаразматики её приспособили в своих ленд-дабурах, - знаете, транспорт, на котором по Меирии раскатывали дубоны... э-э-э... дабуры! Наверняка, и в "Хипазоне"..." - "Но это же воровство! Ирми с Макси и наш брат купили этот патент у автора Ю-змейки!.. А оформить помог им папа Ирми..." - "Вы что, Тумбеля не знаете? - хмыкнул Зеэв. - Ну, неважно... Короче, считайте, что это авторуллокат! Или... как-его-теперь... флайерплейт... Прошу любить и жаловать!"
   Покуда они ехали по сильно изрезанной местности, и лягушонок совершал головокружительные виражи на трассе-"серпантине", откуда-то издали были едва слышны мелодии из ранних "Петеков". Близнецы порадовались, что это хотя бы не силонокулл. Все трое снова задремали.
   ...Дверцы лягушонка распахнулись. Перед ним возник Максим, рядом сияла синими глазами Хели. А за ними... маячили Ирми, рука на плече Ренаны, немного сзади - Ширли и Нахуми.
   Из темно-оранжевого лягушонка вышли Зеэв и Бени. Зеэв, ухмыляясь, указал внутрь машины, где на заднем сидении протирал глаза Рувик. Он в великом изумлении уставился на сестру, которую нежно приобнимал Ирми, но тут же увидел, как сбоку робко маячит Ширли, рядом с нею улыбается Нахуми. Рувик завопил: "Шмулон, хватит дрыхнуть! Приехали! Вот они, наши, все тут!" Встрёпаные Шмулик и Цвика вывалились из машины.
   Первое, что поразило всех троих - над головой всё тот же жутковато мерцающий полумрак, под ногами тот же бугристый ракушатник. И само место, в котором они сейчас оказались, напоминало закрученную вовнутрь гигантскую спираль ракушки, если бы не выглядывающие тут и там остатки стен со слепыми оконными проёмами. Чуть поодаль - нечто вроде маленького домика. Оттуда, где остановились оба лягушонка, было не различить, настоящий ли это домик, или декорация.
   Ощущение невольного участия в каком-то сюрреалистическом спектакле (поставленном дружным коллективом тихой палаты сумасшедшего дома, отведя вменяемым людям роль подневольных статистов) давно уже не давало покоя всей их компании. Когда, наконец, троица вырвалась из Радужных Дюн и вдохнула немного свежего воздуха, когда после этого они встретились с Максимом и его друзьями, им казалось: ещё немного, стоит только найти остальных - и... прощай Цедефошрия! А там и дорога в Неве-Меирию сама собой распахнётся перед ними...
   Это же дикость какая-то: после злосчастного Турнира мальчики практически нормально не учились... Что будет с их учёбой? Спасибо Ноаму - он с ними занимался, но обрывочно, время от времени, без системы и программы. А сам Ноам... А где он, кстати? Близнецы в тревоге вертели головой, пока не увидели брата, который тихо стоял сбоку, болезненно улыбаясь.
   Ренана бросилась к близнецам, принялась неистово тискать их и целовать, заливая слезами радости. Они оба со смехом запротестовали: "Да ты что, сестричка? Что с тобой! Мы это, мы! Живы, здоровы - спасибо Максу и Хели... Это они нашли нас, пригрели, напоили, накормили..."
   Цвика бросился к Нахуми: "Братишка!" Ширли взяла Цвику за руку, глядя ему в глаза, гладила его руку и шептала: "Ты бы знал, как мы с Нахуми переживали за тебя, за всех вас..." В глазах её стояли слёзы, которые вдруг покатились по щекам. "Что с тобой, Шир?" - "Мне никак не связаться с папой и мамой... И не знаю, где они и что с ними..." - "Не плачь! Мы теперь все вместе, теперь мы их найдём! Нас же нашли!" - проговорил Цвика.
   Ноам крепко обнимал братьев, с трудом "отбитых" у сестры, и грустно улыбался: "Я так за вас боялся!" - "Ничего, братик, мы - беседер! А вы-то как? - начали оба забрасывать его вопросами. - Что с Ренаной? Она на себя не похожа, то плачет, то смеётся..." - "Ничего... - отвернулся, густо покраснев, Ноам и бросил косой взгляд на Ирми. - Спросите у неё..." Близнецы озадаченно переглянулись, пожали плечами. Рувик вдруг спросил: "Это связано с Ирми?" - "В общем-то... да..." - нехотя пробурчал Ноам.
   Ирми сидел на водительском месте лягушонка, на котором с полчаса назад прибыли Максим и Хели. Сначала он с интересом рассматривал и щупал рычаги управления и приборы. Конечно же, от авто, снабжённого Ю-змейкой, он бы никогда не отказался. Но сейчас его занимало другое. Он до сих пор не мог придти в себя от пережитого в последние дни, постоянно раздумывал над тем, что произошло у них с Ренаной. Нет никаких сомнений - он очень любит её, давно мечтал назвать своей женой. Но... Неужели то, что произошло, чёрной кошкой пробежит между ним и Ноамом, между ним и Бенци... когда родные любимой девушки об этом узнают? Он представил себе глаза Бенци, и внутренности скрутило от ощущения мучительной неловкости. Перед глазами снова и снова маячила его собственная рука, на которую внимательно, как бы изучающее, смотрел Ноам, отказавшись её пожать...
   Рядом села сестра, тихо окликнув именем, которым его звали в детстве в Лос-Анджелесе: "Джерри..." - "А?.. Что?.. А, это ты, Челл? - он тоже назвал её, как в детстве. - Я уж испугался!.. Задумался немного... За Ноама переживаю... Мы же с ним немного... ну... э-э-э... вроде поспорили..." - "А что? Это как-то связано с тем, что у тебя с Ренаной?.." - "Да... Как ты догадалась?" - "Мне Ренана рассказала... Она тоже всё ещё не может придти в себя... Я её понимаю... Очень любит тебя и боится потерять... а теперь ещё больше... Тоже переживает из-за реакции брата... Я вас обоих понимаю... Но ты, брат... Не ожидала от тебя!" - "Ну, живой человек я!!! Как ты-то не понимаешь! Называется - психолог!" - "Понимаю! Я только заклинаю тебя - береги Ренану! Такая юная, такая славная девочка... прекрасная семья... Ты взял на себя ответственность за неё - будь же достоин такой ответственности..." - "Я за всех за них ответствен..." - мрачно пробурчал Ирми. - "Да, я вот что хотела тебе сказать: папа с мамой подумывают вернуться в Калифорнию. Не прижились они тут, в нынешней Арцене, с её силонокуллом и фанфаризацией. Даже особый моральный микроклимат Неве-Меирии, не спас положения. Я думаю, папу добил Турнир, а главное - арест Бенци. Но ещё раньше эта история с руллокатами, с налётом на магазин в Меирии, навет на Иммануэля, ограбление его магазина и вообще бизнеса... У нас с тобой тут вся жизнь, ну, а они... Словом, "Неэмания" остаётся, и тебе придётся заменить папу. Должен смочь!" - "Да... - тяжело проговорил Ирми. - Сейчас мне надо вывести их всех отсюда... И... свадьба с Ренаной... И найти Гилада с Роненом... И Бенци..." - "Это наша общая задача..."
   В машину заглянул Максим: "Не помешаю?" - "Нет, что ты!" - ласково улыбнулась ему Хели. Он присоединился к брату с сестрой: "Нам всем нужно поскорее попасть в Неве-Меирию. Мы с Хели хотим именно там свадьбу сыграть... да и тебе, Ирми, с Ренаной..." - "У нас пока что... помолвка, а может... вместе со свадьбой... - смущённо обронил Ирми. - Но хотелось бы сначала Бенци домой вернуть..." - "Мой братишка из Штатов должен приехать... - заметил Максим. - Я опасаюсь, что мы не скоро сможем попасть в Неве-Меирию. Может, придётся придумать какой-то другой вариант, чтобы... э-э-э... устроить в походном порядке обе свадьбы - и нашу с Хели, и вашу с Ренаной... Да, я сейчас говорил с Ноамом... Не переживай, Ирми, с кем не бывает..."
   "Так что же вы о главном молчите!" - неожиданно раздался громкий голос Шмулика. - Хевре-е! У нас тут, оказывается, сразу две свадьбы наклёвываются, а они молчат! Сестрёнка, ты что это?"
   Ренана густо покраснела и пробормотала: "Просто не успела... от радости... такая встреча... А Ноам... он разве вам не рассказал?" - и она неожиданно расплакалась, к ней присоединилась Ширли. Хели оставила брата и усадила обеих девушек рядышком и начала что-то им нашёптывать, поглаживая ладошки то одной, то другой...
   Надвигался вечер. Ребята вернулись в домик, начали готовить ночлег для всей компании. Зеэв и Бени с Эльяшивом припарковали лягушат рядом с домиком, Максим и Ирми с Ноамом попросили четвёрку "Типуль Нимрац" помочь создать соответствующую защиту вокруг домика и машин, чтобы не подпустить сюда "Хипазон". Мальчики с наслаждением играли и пели. Ренана с Ширли, услышав любимые мелодии, понемногу успокоились. Под конец Рувик, из-за плеча брата подмигнув Ширли, спел вполголоса "Ты мне грезилась грустной мелодией...", - вызвав неудовольствие не только Ноама.
   Хели с Максимом откуда-то достали и привезли свежие продукты (не полуфабрикаты!) и старенькую электроплитку с небольшой духовкой. Девушки втроём принялись готовить настоящий (наконец-то!) обед. Ирми с Максимом с помощью всех имеющихся у них ринафонов обеспечили работу электроплитки, чтобы девушки смогли приготовить полноценный горячий обед, которого наши путешественники по лабиринту очень давно не пробовали. Близнецы не переставали петь и играть. Наконец, (медленней, чем в нормальных условиях) обед был готов.
   За обедом Максим рассказал про Гиди то, что уже поведал близнецам и Цвике. Кто-то упомянул о взбрыньках. "А мы их уже на себе испытали! - подал робкий голос Цвика: - Жуткое дело! Мы, правда, не знали, что они так называются, когда нас носило по этим дурацким Дюнам..."
   "А что с Гиладом и Роненом? Они-то хотя бы добрались тогда до Неве-Меирии, как собирались?" - спросил Ирми, которому не терпелось узнать о них. - "Да... - кивнул Максим, повторив свой рассказ об артистах, помолчал и промолвил: - Вы успели вовремя смыться..." - "А что?" - испуганно в один голос спросили Ренана и Ширли; они сидели рядышком, и Ширли то и дело ласково поглаживала Ренану по ладошке, стараясь немного приободрить её, а заодно и себя.
   "Ну, вы же сами знаете, что они сделали там! Вон - семья Магидовичей пострадала!" - "А что с ними сейчас?" - раскрыв глаза от страха, спросила Ширли. - "Не волнуйся, девочка! Я Цвике всё рассказал, спросите у него! Но вот куда делся большой угав, мы ещё не выяснили... Скорей всего, стоит на своём месте в доме, зашитом в ракушатник!" - "Только бы их не поймали! А то могут заставить участвовать в очередном соревновании с Ад-Малеком - на их условиях, может, и под воздействием взбрыньков..." - вставил Бени.
   "А что в Неве-Меирии?" - хрипло спросил Ноам. - "Всё, как обычно: обе йешивы успешно работают, по вечерам постоянно звучит наша музыка, и твои песни, Рувик, тоже! - улыбнулся Максим, желая подбодрить присутствующих, и, прежде всего, друга. - "Фанфаразматики оставили там фанфароботы, а сами туда носа не кажут..." - смущённо и нерешительно протянул Бени.
   Рассказ Максима про ораковение в Меирии:
   огда всё только начиналось, люди испугались. Некоторые сами оттуда ушли. Не все, разумеется, но набралась пара-тройка сотен... Кто двинул в Шалем, самые смелые и крепкие - в Неве-Меирию, а кто-то и в Эранию - но таких было мало. После ареста Арье... пришлось всех Магидовичей вытаскивать оттуда, переправлять в безопасное место, - и он снова глянул на обоих кузенов Магидовичей, помолчал и тихо, медленно продолжил: - Короче... когда всё было кончено, тех, кто остался, - их оказалось больше половины, - они вытаскивали из уже совсем нежилых домов... Что-то вроде муравейников, перепутанных лабиринтов..." - "Мы видели, даже внутри немного побродили..." - пробурчал угрюмо Ноам. - "Ага... Тем, кто оставался до конца, пришлось хуже всего... Той Меирии, которую мы знали и любили, больше не существует". - "А что там сейчас? Конца процесса мы уже не застали..." - спросил Ноам. - "Ракушка!.. Сильно перекрученная, огромная, многовитковая ракушка. Или, если хочешь, ракушка-муравейник... Ну, вы же видели? Они хотели ораковением выдавить оттуда жителей Меирии, а потом обратным процессом снова вернуть ей нормальный вид - но уже для своих любимых мирмеев. Правда, с обратным процессом у них ничего не вышло... Людей из домов выдавили, а вот вернуть посёлку его нормальный вид - не вышло!.." - "А где люди? Куда они делись, как устроились?" - "Да по-всякому... В основном, по всей Арцене, в караванах... - Максим помолчал и продолжил задумчиво: - У нас с хевре такая гипотеза. Первое: ораковение запущено одним из взбрыньков Ад-Малека. Второе: его пассажи могут только разрушать, причём по-крупному, строить - на это силонокулл вообще, а взбрыньки тем более, по определению не способны - да ещё и пропущенные через фанфароботы! Третье: чтобы строить, нужны другие пассажи, если хотите - мелодии, уж никак не минус-энергия! Проблема в том, что это противно их... её величеству Концепции!" - саркастически выговорил Максим и вздохнул.
   Ирми задумчиво протянул: "Получается что-то типа эффекта бумеранга, когда мелодии угава сталкиваются с взбрыньком! Интересно! Эх... - сокрушённо вздохнул он, - нет с нами Гидона! - но тут же воодушевился: - Кстати, я... ну, в первые сутки в домике... придумал пару новых защитных файлов на принципе бумеранга, только доработать не успел. Мне Шмулон для этого нужен. Доработаем вместе - и я их всем загружу. Теперь со Шмуликом дело пойдёт быстрее! Но сначала я хочу понять конкретно - что за игра тебе, Цвика, привиделась?" - "Типа салат из жульнических мирмейских костей, шеш-беш с крестиками-нуликами. А ещё... игры Задумчивых Страусов - кто глубже башку в песок засунет..." - "По принципу "Не вижу, не слышу, думать не желаю!".." - вставил Рувик. "А вы что, с Цвикой один и тот же сон видели?" - удивился Ирми. - "Да, что-то типа того... - потёр лоб Рувик. - Ну, у Цвики больше этой дурацкой игры, у меня... как я ему помогал и что-то пел... А я даже не подумал, только что сообразил..." Ирми заметил: "Да уж, интересные у них игры... Гипноз, наведённые сны... Правда, как Шмулик рассказал, "Хипазон" там был на самом деле..." - "Это подтверждает наш принцип - как ку-ку, так и ку-ка-ре-ку!" - заключил Максим. - Ну, давайте... мы все вместе... ещё Зеэв и Бени... помозгуем... И ты, Шмулик, присоединяйся". - "С радостью... Как договорились..." - радостно вскочил Шмулик, доставая угав.
  
   Сквозь стену...
   Ранним утром Ноам, Максим и Ирми подняли всех. Когда все выползли в салон, зевая и потягиваясь, Ирми попросил не терять времени, быстро принять душ ("когда ещё представится такая возможность!.."), позавтракать...
   За завтраком Ирми сообщил: "Хевре, возник маленький шанс выбраться отсюда, было бы глупо не воспользоваться. Мы ночью со Шмулоном неплохо поработали. Появился чистый от силонокулла канал, через него мы и постараемся пробиться. Для начала - в промзону Эрании, оттуда мы сможем связаться с нашими в Неве-Меирии... Дальше видно будет. Вас, братцы, - он кивнул на сидящих рядышком Магидовичей, - и тебя, Ширли, мы отправляем в Эранию. Там у Хели с друзьями нечто типа убежища для ваших родных; немного тесновато, но достаточно удобно. Там, Ширли, ты встретишься с мамой..." - "А папа?" - тревожно спросила девочка. Ирми отвёл глаза: "Думаю, со временем и папа... Он немного нездоров... Поэтому сейчас ты должна быть с мамой, поддержать её, помочь ей... Ваш дедушка..." - и Ирми снова замолчал.
   Повисло неловкое молчание. Ни у кого не хватало духу рассказать Ширли о похищении Моти из больницы (не без помощи сыновей), о том, что никто в точности не знает, где он и что с ним, хотя подозревают, что его держат в Шестом отделении. Кроме Хели, никто не знал, что старый Гедалья безнадёжен, и трое его внуков могут и не застать его в живых.
   Ширли закусила губу, подняла голову, жалобно поглядев на Ренану, потом перевела глаза на Ноама, но ничего не сказала. Про себя она подумала, что всё равно постарается сбежать, чтобы быть поближе к Доронам... к Ноаму... "А что решили со свадьбами?" - "Не волнуйся! Успеешь!" - улыбнулись Ирми и Максим.
   Ирми заряжал ринафоны. Бени, успев куда-то смотаться по просьбе Максима, только что вернулся. Возле домика притулился знакомый темно-оранжевый лягушонок. На заднее сидение усадили кузенов Магидовичей, к которым по дороге подсел Зеэв. Спереди, на водительском месте - Бени, с ним рядом усадили Ширли.
   Максим нагнулся к Бени и тихо проговорил по-русски: "Прошу тебя, доставь всех троих прямо на место, нигде не останавливайся, даже если кто-то из них попросит остановиться. Нам это очень важно..." - "Понял! Я думаю, они и сами хотят поскорей к родным..." - "Ты так думаешь? Эта милая хрупкая девушка уже однажды сбегала - ночью, одна по Меирии бродила, когда там запустили ораковение... А эти хевре... тоже не думаю, что с ними будет просто... Поэтому смотри в оба..." - "А вы-то как?" - "Пойдём пешком - у нас всё-таки три ринафона..." - "У меня тоже - и ещё ты встроил один в электронику..." - "Вот и давай! Ну, пока..."
   Ширли не сводила глаз с Доронов, стоящих тесной кучкой. За спиной Ренаны стоял Ирми, склонившись к ней, что-то шептал, улыбаясь. Ренана слабо качала головой, потом махнула Ширли рукой. Ширли показалось, что она незаметно смахнула слезу с пухлой щеки. Все три брата не сводили с неё горящих глаз. Шмулик добродушно улыбался и пытался подмигнуть, в глазах Ноама и Рувика проглядывала смесь отчаяния с надеждой на скорую встречу. Неожиданно Ширли поняла: Дороны и Ирми и Максимом направляются отнюдь не в Эранию. Это логично: ведь их семья в Неве-Меирии, там и их йешивы, в которых они так давно не были...
   Темнооранжевый лягушонок совершил длинный прыжок, оставив Доронов и их друзей далеко позади. Наверняка, они уже двинулись в путь совсем в другом направлении, собираясь пробираться другими витками и лабиринтами...
   Пешая группа, миновав заросли, выбралась на плоскую равнину, усеянную небольшими камнями. Вдали уже маячил гигантский экран дисплея, только картина, изображённая на нём, напоминала не ракушку, но дикое, пугающее нагромождение скал.
   Не успели ребята осмыслить эту картинку, как увидели надвигающуюся на них, нависая, высокую стену (и это не был дисплей огигантевшего компьютера). По стене непрерывно что-то струилось, всевозможные геометрические тела отплясывали хаотический танец в свободном падении, между ними вихляли разноцветные спиральки. То тут, то там в стене виднелись прорехи, при этом стена казалась непроницаемой. Звучали странные попурри - сонные аранжировки группы "Петек Лаван" перемежались отрывками из "Шавшеветов".
   Ирми негромко проговорил: "Приехали... Кобуй-тетрис!" - "Неужели?" - озабоченно протянул Шмулик. - "Он самый! - тихо и угрюмо проговорил Ноам. - Принцип "окривевшего кольца"... Что у них там ещё осталось не окривевшего?.." - "Ты хочешь сказать: принцип игры - бег по окривевшему кольцу?" - "Скорей всего... Мы не можем выйти из этого кошмара, только кочуем из одного витка лабиринта в другой... Тупик!" - "Придётся принять игру - и выиграть! Нет выбора... - сказал Максим и повернулся к близнецам: - Хевре, я слышал, в обычном тетрисе вы были чуть не чемпионами! А тут - другая задача... интересней и опасней!" - "И что, мы даже не сможем хоть чуток поиграть?" - протянул Рувик. - "Обязательно сыграете - на своих инструментах. Ты это имел в виду?" - Рувик кивнул. - "Вот-вот! Ваша игра - музыкальный тетрис! - улыбнулся Ирми. - Как только мы сделаем ход, их звуковой фон изменится. Нам крупно повезёт, если - не взбрыньки..." - эти слова Ирми произнёс медленно, понизив голос и нахмурившись.
   Максим знаком попросил всех встать поплотнее друг к другу и прошелестел: "Включите антишумовые фильтры - тогда мы друг друга услышим, а не этот силуф... Ренана, Хели, ваше дело - псалмы, остальное оставьте нам. Кучность не нарушать, что бы ни случилось! Поняли?" Ренана слабо кивнула, не сводя с Ирми отчаянного взгляда. Ирми обернулся к Ноаму: "Ноам, ближе к братьям. Хевре, вы знаете, что делать ..." Ноам оживился, настраивая ринафон на тетрис. Ирми кивнул.
   Максим озабоченно шепнул что-то на ухо Ирми. "Неважно! - воскликнул Ирми. - Ноам, Максим... По моему знаку! Разрушаем эту стену, как в обычном тетрисе; тут в принципе то же самое. Стирать спиральки и крючки..." - "Выщёлкивать!" - усмехнулся Ноам. - "Именно! Выщёлкивать!!! А ну-ка, вместе!" Пальцы Ирми бегали по клавишам ринафона, словно бы наигрывая некую мелодию. Ноам внимательно следил за стеной, время от времени едва уловимым движением пробегая пальцами по клавишам... И снова пристально смотрел на сооружение, мельтешащее множеством фигур всевозможных форм и размеров. Движение его пальцев по клавишам и вправду напоминало щелчки.
   Близнецы увлечённо импровизировали, мелодии лились одна за другой. Они наслаждались музицированием, не задумываясь, что участвуют в сложной и опасной игре. Музыка звучала всё увереннее и задорнее. Шмулик ввёл партию угава, не выпуская из другой руки флейту. Над головами раскатилось громкое ткуа на высоких тонах, пошло гулять эхом по скалам, отражаясь и сталкиваясь. Рувик пел, нежно перебирая длинными пальцами струны.
   Стена начала таять и оседать на глазах. Ирми и Ноам переглянулись, заулыбались, и, снова посерьёзнев, уставились на стену, на экранчики своих приборов, и снова на стену... которая ещё чуть-чуть осела. "Ну-ка, сколько рядов мы с тобой выщелкали?" - улыбнулся Ноам. - "Продолжай щёлкать! Рувик, не отвлекайся, не двигайся! Мы делаем наше дело, твоё дело - петь..." - выкрикнул Ирми, словно бы что-то наигрывая на ринафоне. Рувик удивлённо отвечал: "А я никуда и не двигаюсь!"
   Ренана с Хели тихо шептали псалмы, время от времени поглядывая то на стоящих рядом ребят, то на стену. Они тоже заметили - всё меньше спиралек мелькает между тяжело оседающими фигурами, кружение их замедляется, и они бледнеют на глазах.
   Максим, пристально взглянув на стену, раньше всех увидел: в просветах между оседающими фигурами возникли фантомные изображения близнецов. Откуда-то издали на них наплывали мечущиеся фигуры, отдалённо похожие на Гилада и Ронена...
   Вестником беды гнусаво, пронзительно взвыл силонофон, тут же оглушительно громыхнул ботлофон. Это был сигнал к настоящему обвалу затейливых и жутковатых фигур, между ними змеились спиральки, скрепляя их намертво в падающие с ужасающим грохотом блоки самых немыслимых форм. Мало-помалу стало ясно: этот грохот - не что иное, как пронизывающие друг друга эхо несущихся звуковых каскадов.
   Ирми оглянулся и увидел: прямо на них несётся "Хипазон", грозя прижать, чуть ли не размазать их по этой жуткой на глазах вздымающейся, закручиваясь в немыслимый жгут, стене. "Все сюда, ко мне!" - заревел Ирми, притягивая в себе сестру с Ренаной. Он напряжённо наблюдал за лихорадочными манипуляциями Максима с ринафоном, но тот вдруг завопил: "Хевре-е-е! Куда-а-а?!" - "Что такое, Макси?" - "Братья Дорон на той стороне..." - тяжело дыша, едва выговорил Максим.
   Ирми с тревогой глянул на девушек, поискал глазами братьев Дорон. Близнецов на месте не оказалось, зато неожиданно, охваченный страхом, он увидел: тонкая фигура Ноама словно бы колыхнулась и начала расплываться в туманной дымке, обволакивающей стремительный "Хипазон" мечущимся шлейфом, похожим на длинный хвост гигантского ящера. Ноам словно бы удалялся, растворяясь в сотканном из крохотных спиралек тумане. Ирми в панике завопил, срывая голос: "Ноам!!! Где ты, Ноам?!" Но слабый, угасающий голос Ноама раздался словно бы издалека: "Там... близнецы!.. Я за ними!.." - "Не надо, Ноам! Это фантом, приманка! Иди сюда, Ноам, вернись!" - откуда-то раздался голос Рувика. Где-то вдалеке, по ту сторону разваливающейся стены в густеющем тумане Ренана неожиданно увидела руки брата, держащие гитару, и услышала его песню, в которую вплёлся ликующий голос Шмулика: "Хевре! Тут Гилад и Ронен! Мы с ними, идём на Второй Турнир! Прорывайтесь за нами через стену! Я вижу выход!"
   "Хипазон" пронёсся мимо, оглушительным ботлофоном почти заглушив призыв Шмулика. Силонофона не было слышно. Грохот тут же сменился тишиной. Это не была давящая тишина фелиоэффекта, порождение злого гения Тумбеля, но обычная умиротворяющая тишина. Но не было с ними ни Ноама, ни близнецов, а стало быть, не было и умиротворения в тишине, в которой растворились три брата.
   Ирми с Максимом потрясённо озирались. У девушек был растерянный и испуганный вид. Стена, за которой скрылись братья Дорон, обвалилась. Зияющие бреши в стене, сквозь которые то и дело проскакивали редкие спирали, однако, не могли никого обмануть - пройти сквозь них ребята не могли, да и куда это их могло завести...
   Ринафон Максима издал короткий тревожный сигнал. Он приложил его к уху, нахмурился. Наклонился к Ирми, тихо прошептал: "Это Зеэв... Ширли каким-то образом удалось сбежать от них, он не знает, как... Или тоже потерялась..." - "Этого нам ещё не хватало!"
   Ирми виновато посмотрел в глаза Ренане, ласково дотронулся до плеча: "Нам надо идти за ними... найти, спасти... если нужна помощь... Может, всё ещё не так страшно, и они в зоне слышимости... Тогда..." - бормотал Ирми, скорее самому себе, чем Ренане.
   Максим оглядел жалкие обломки того, что совсем недавно, до нашествия "Хипазона", было неодолимой стеной. Он медленно заговорил, взвешивая каждое слово: "Я тоже думаю, стоит попробовать пойти за ними. А там... посмотрим..." - "Без братишек? - истерически вскричала Ренана. - Они нас держали своей игрой..." - продолжать она не могла, разрыдалась.
   Ирми раз за разом набирал на приборе позывные Ноама, вытянув такринатор до отказа и поводя им из стороны в сторону. Услышал плач Ренаны, он прервал своё занятие и сказал: "Макс прав. Идём в ту сторону, куда они скрылись! Пошли... Хели, сестрёнка, позаботься о Ренане..."
   Хели успокаивала Ренану, тяжело переживающую исчезновение братьев в бесформенных прорехах жуткой стены. Ирми и Максим продолжали попытки пробить ринафонами пространство спутанных витков - ведь именно там могли сейчас блуждать братья Дорон. Прошло несколько часов. Стемнело. Ирми решил остановиться на ночь в очередном овраге. Хели разделила между всеми взятые из домика припасы еды. Ирми устраивал место для ночлега, где, по его предположению, им предстояло немного задержаться, пока не прояснится ситуация.
   Друзья продолжали прощупывать эфир - Ирми днём, Максим по ночам. Каково же было его удивление, когда спустя чуть больше полутора суток после исчезновения братьев Дорон он услышал незнакомые, но явно дружественные позывные ринафона едва знакомого ему паренька, старшего сына Гидона, Цуриэля. Наскоро объяснившись, они прояснили друг другу ситуацию. Максим прервал на считанные секунды разговор с Цури, чтобы сообщить Ренане: "Близнецы нашлись! Они в порядке! Рядом с ними Ронен и Гилад. А это - Цуриэль, сын нашего Гиди..." - "А Ноам?" - тут же взвизгнула Ренана. Ирми обнял её, прижал к себе и нежно, но твёрдо произнёс: "Мы идём к ним... Может, и он где-то там поблизости..." - но это он сказал уже не столь уверенно.
   "Ирми, - сказал Максим, - они идут на берег так называемого Полусухого моря Окуянь. Что это такое, не пытайтесь понять. Почему-то фанфаразматикам именно там взгрустнулось устроить новый Турнир. Цури говорит, что, судя по топографии этого так называемого "моря", они намерены оттуда основательно забить атмосферу уже всей Арцены силонокуллом. Места, конечно, уже распределены, но наши всё равно решили пробиваться! Цури им доставит руллокаты, а нам пришлёт карту местности. Говорят, без руллокатов туда не пробраться, но Цури говорит - он знает какой-то ход, даже проще и быстрее".
   Максим склонился над прибором, изучая крохотную карту местности, присланную Цури, аккуратно накладывая её на карту от Бени. Он поднял голову, явно собираясь что-то сказать, но не успел. Неожиданно Хели воскликнула: "Посмотрите-ка! Ширли!" - "Как? Что?! Отку-да-а-а!!!" - возопил Ирми. Ренана уставилась туда, куда указывала Хели. Ирми сердито нахмурился. Лицо Ренаны выражало такую смесь ошеломления и радости, что Максим еле удержался от смеха.
   Из зарослей колючек выбиралась усталая, измученная девушка, закутанная в измятый плащ странного вида и цвета. На сильно осунувшемся сером личике горели только чёрные глаза, губы, казалось, приобрели тот же сероватый оттенок. Бесчисленные колючки унизали плащ и брюки, в которых она путешествовала по "Цедефошрии". Ренана бросилась к ней и принялась извлекать колючки из её одежды и сильно растрепавшихся волос. "Но как ты могла!.. Одна по "Цедефошрии"!.. А если бы тебя поймали дабуры... дубоны... братишки?" - "Я им не нужна, наверно, забыли, что у них есть сестра... На своём "Хипазоне" катаются, пьют и накуриваются..." - слабым, угасающим голосом пролепетала Ширли. - "Думаешь? - саркастически обронил Максим. - А нам известно, что они тебя ищут: "продали" Ад-Малеку и обещали к нему доставить... Ведь не зря Ноам так за тебя боялся! Но почему ты не поехала с кузенами к родным?" - "Я хочу с вами..." - "Там мама в депрессии... из-за папы - его похитили из больницы. Дедушка умирает..." - укоризненно проговорила Хели. - "Ой... Вы ничего не сказали..." - покачнулась Ширли, и на лице появились пятнышки болезненного румянца, глаза наполнились слезами. - "Да... Мы не хотели вам говорить, чтобы не волновать... Наверно, зря... А папа... его похитили, но мы пока не смогли узнать, где его прячут... Мама твоя с бабушкой, там почти все ваши, кроме Мории с семьёй и Лиоры - она тоже у Мории... Поэтому мы вас туда и отправили..."
   "Ширли, - нахмурился Ирми, - ты сделала ошибку... Не ожидал от тебя... Такая тихая, хрупкая девушка, и вдруг... побег за побегом... Не ожидал!" - "А где Ноам, близнецы?" - "Потерялись..." - "Потеряли-и-сь?.." - "Угу... Не переживай: мы их непременно найдём... Поэтому, девчата, отдыхайте. Профессиональную беглянку напоите, накормите, успокойте, пусть отдохнёт... Даже более крепкому человеку перед тем, что нам предстоит, требуется отдых, а тем более - беглянке... Выступим, как только будем готовы. И никаких частных инициатив, слушать меня или Макса! Понятно?" - грозно сведя брови, заговорил Ирми, сверкнув глазами на Ширли. И они с Максимом снова склонились над ринафонами. Девушки уселись в обнимку и шёпотом делились пережитым. Когда Ренана рассказала Ширли, как сначала близнецы, а за ними и Ноам исчезли за ужасной стеной, которую, казалось, уже удалось пробить, Ширли качнуло, она крепко зажмурила глаза и закусила губу. Ренана очень хорошо понимала состояние подруги и поспешила сказать: "Максиму удалось связаться с одним парнишкой... это старший сынок Гиди. Как раз перед тем, как ты появилась... Он сказал, что близнецы уже с ними, там Гилад и Ронен, они пробираются на Турнир. Я уверена - и Ноам где-то там, в районе Турнира мы с ним встретимся". - "Да?" - с сомнением, желая, и боясь верить, протянула Ширли. - "Да... - пытаясь придать голосу непоколебимую уверенность, подтвердила Ренана. - Ну, давай, поспим, пока мальчики готовятся..." Девушки облокотились на сухое дерево и задремали...
  
   Чудо-аккордеон Гилада и Ронена
   Шмулик с Рувиком рванули к туманным изображениям Гилада и Ронена. Сразу же за прорехой в стене они оказались на тихом перекрёстке. На фоне серой стены выделялась парочка - оба в тёмных очках, в длинных бесформенных темно-серых балахонах, в мешковатых, вислых штанах из дерюги. Из-под балахонов выглядывали кончики цицит, на головы по самые брови, запорошенные белёсой пылью, нахлобучены картузы непонятного цвета.
   Ронен сидит на камне, склонив голову, наигрывает простенькие мелодии на необычно громоздком аккордеоне, непонятно как удерживаемом на коленях и издающем такие знакомые звуки. Между ним и стоящим Гиладом прямо на влажной земле валяется сероватый грязный картуз, где сиротливо мелькает несколько мелких монеток. Гилад улыбается и поёт, то и дело поглядывая на аккопанирующего ему Ронена. Даже тёмные очки не могут скрыть его сверкающих озорством глаз.
   Братья подошли к артистам. Ронен первый увидел их, уголком губ улыбнулся, дав понять, что узнал, и продолжая играть. Как он привлёк к ним внимание Гилада, ребята не заметили. Гилад ухитрился вставить в песню слова: "Подождите, хевре, не уходите. Только инструменты спрячьте..." На перекрёстке в этот час было безлюдно, только изредка туда-сюда бледными тенями шмыгали фигуры. Близнецы удивились, но послушались совета любимых наставников. Их потряс откровенно жалкий вид артистов, некогда кумиров всей религиозной Арцены, но они решили не делать скороспелых выводов: всё должно проясниться в ходе предстоящего контакта. Хотя, честно говоря, братья не представляли, где и как им удастся поговорить. Они тихо присели недалеко от музыкантов, стараясь не привлекать к себе внимания. Шмулик с интересом разглядывал огромный аккордеон на коленях Ронена. С обеих сторон аккордеона он с удивлением увидел клавиатуру фортепиано, клавиши по размеру казались крупнее, чем обычно, но и числом поменьше. Он подумал о чём-то вроде гибрида фортепиано с компьютером.
   Вдруг он понял, почему звучание этого странного аккордеона показалось неуловимо знакомым: сквозь наигрываемую мелодию время от времени слабым эхом перекликаются знакомые ткуа. Рувик, похоже, заметил то же самое, слегка толкнув брата плечом: как раз в этот момент на фоне обычных звуков аккордеона на краткие миги послышались шварим. Братья одновременно вспомнили малыша Цвику, который больше всего любил эти пассажи, а Рувик, конечно, тут же вспомнил Ширли. Он тяжело вздохнул, Шмулик прошелестел одними губами: "Не унывай! Всё беседер..."
   Какие-то унылые тени изредка подходили поближе к уличным музыкантам, и в картуз падали монетки. Близнецы с угрюмым любопытством оглядывались по сторонам. Им казалось, что они попали в грубые театральные декорации, изображающие малолюдные трущобы на окраине большого города.
   Прошло немало времени. Смеркалось. Над унылым бесцветным перекрёстком, от которого разбегались в разные стороны узкие улочки без тротуаров, обрамлённые низенькими строениями со слепыми окнами, быстро сгущалась тьма. Ронен прекратил играть, дал знак Гиладу, встал, кряхтя, зачехлил аккордеон и закинул его за спину. Гилад подхватил картуз, ссыпал монетки в бездонный карман. Оба медленно поплелись, чуть заметно дав знак мальчикам следовать за ними в некотором отдалении.
   Они шли по узким улочкам, уставленным такими же обшарпанными приземистыми строениями со слепыми, порой заколоченными окнами, минуя один перекрёсток за другим. Мальчики шли за ними, держась ближе к стенам домов. Под ногами - тот же бугристый ракушатник. Артисты привели мальчиков в запущенный парк, провели по пустынным аллеям, вызвавшим у мальчиков неприятную ассоциацию с Радужными Дюнами. Было уже около полуночи, когда они подошли к раздолбанному бараку в гуще ощипанных кустов.
   Внутри барака мальчики увидели сваленные прямо на землю матрасы. Широкий матрас небрежно закреплён сверху, образуя навес. По дороге Гилад купил на ужин кое-какую провизию. В уголке, в жестяной коробке стоял старенький примус. Похожий мальчики видели у дедушки Натана: начищенный и сверкающий, он стоял в углу салона этаким декоративным украшением, символ ностальгии по былым временам.
   "Ну, рассказывайте, хевре..." - обратился к ним Ронен, когда они устало плюхнулись на тощий матрас. - "Погоди, сначала дай подкрепиться. Мне сдаётся, хевре с утра ничего не ели - вон, вид какой измученный и голодный..." - "Ну, не совсем так! Мы же два дня отсидели в убежище, там было в кайф!.. Потом Ирми сказал, что Максим вроде как обнаружил какой-то ход, который выведёт нас к шоссе в Неве-Меирию... Мы же много дней кружили по этой дурацкой "Цедефошрии"! А там просто немного отдохнули..." - и Шмулик поведал артистам, в бытность учителям и создателям студии, их приключения. Только о том, как попали сюда, ни тот, ни другой рассказать связно не смогли. Настала очередь Гилада и Ронена.
   Выбраться из Меирии оказалось на удивление просто, что они поняли, только благополучно миновав границу посёлка. А ведь именно с Меирии началось агрессивное ораковение, и это будило опасения. Они было хотели повернуть обратно, прихватить их всех с собой, но ораковение уже шло полным ходом. Ничего не оставалось, как идти в Неве-Меирию. Они очень переживали, что даже сообщить об этом не могут.
   Фанфаризаторы Тумбеля ("Мы их зовём фанфаразматики!" - заметил Шмулик, на что Гилад и Ронен удивлённо хмыкнули) были вплотную заняты ораковением и обитателями Меирии, ни за что не желавшими покидать свои дома. Поэтому на них обоих (конечно же, основательно загримированных) дабуры внимания не обратили. Тем более, при них не было никаких инструментов, да и фиолетовые свои одеяния они спрятали под плащами из мешковины. "Вы бы видели, кто у них стоит на блок-посту! Или постоянно пьяные, или накурившиеся!" - воскликнул Гилад.
   Придя на место, они сразу же, не заходя домой, пошли в "Неэманию", где провели безвылазно несколько дней. Там они познакомились с сыном Гидона Цуриэлем. ("Цури к нам сюда придёт, познакомитесь!" - ухмыльнулся Ронен.)
   В "Неэмании" сейчас, конечно, тоже "всеарценский" балаган. Мистер Неэман и его супруга собирались покидать Арцену, но неожиданно у них возникли какие-то проблемы с возвращением в Калифорнию и вообще в Штаты. Ирми с Максимом в бегах, Гиди и Бенци временно вне игры, но бизнес идёт ни шатко, ни валко. Ронен вместе с Цуриэлем собрали большой угав, спрятав его в одном из классов йешиват-тихона, замаскировав под обычное старое пианино, сиротливо стоящее в углу. Сейчас этот "большой угав" дорабатывают, время от времени запускают.
   "Когда монтаж большого угава в Неве-Меирии подходил к концу, я вспомнил твою, Рувик, идею: средний угав на основе аккордеона. Цури эта идея привела в восторг, он прямо-таки загорелся ею!.. Очень кстати он вспомнил рассказ своего деда, что аккордеон был одним из любимых музыкальных инструментов в кибуцах Арцены". - "Я сказал, - вставил Гилад, - что против аккордеона, как такового, никакой Тумбель не сможет возразить. А врубиться в его глубоко запрятанное содержимое - с его-то "незамутнёнными ушами" будет очень непросто... Так оно и вышло! Пока что..." - "Правда, - усмехнулся Ронен, - мы слегка переделали конструкцию: так нам показалось удобней! И ведь никто нам ничего (до сих пор!) не сказал! Тумбелю это всё по барабану - лишь бы не "мракобесный шофар", оказавшийся для его фелио бумерангом и истинным проклятием!" - "А главное - почему-то нас в такой одёжке даже не узнали, или за этим монстром с зубами-клавишами не обратили внимания. Ну, ясное дело, тёмные очки..."
   Шмулик переглянулся с Рувиком и тихо пробормотал: "И нам надо в мешковину обрядиться, тогда никто на нас внимания не обратит. Где бы достать старые мешки! Жаль, нет с нами сестрёнки, она бы нам такой наряд сварганила!.." - "Попробуйте, - пожал плечами Гилад. - Нам, как видите, пришлось временно отказаться от любимого фиолетового..."
   "Вот - смотрите и удивляйтесь!" - ласково и горделиво улыбнулся Ронен. - "Но там же не всё время звучит классический угав, то бишь - шофар!" - "Конечно! Пока не время! Даём его в гомеопатических дозах, чтобы не забыли! - пояснил Ронен. - Мы прослышали про новый Турнир и перебрались сюда поближе..." - "А не рискованно?" - "Нет... не думаю... Они сейчас вплотную заняты этим самым Турниром..." - протянул Гилад. - "У нас самая последняя модификация ринафона! Сейчас Гиди не может нам помочь, зато его заменил Цури... Отличный парень, светлая голова - как у отца! Есть и другие хевре. Неве-Меирия держится - хотим верить! - не без помощи нашего большого угава! С фанфароботами у них полная фашла! Ваш дедушка просто молодец! С трудом поверил, что на самом деле происходит, но уж когда понял!.. - широко улыбнулся Ронен и вдруг помрачнел: - ценой ареста Бенци... и всего прочего..."
   Перекусив и попив жидкого чаю, артисты показали мальчикам место ночёвки и помогли устроиться поудобнее. "Приходится терпеть вот такие негигиеничные условия. Нашли бы хоть какой бывший душ, но чтобы вода текла..." - "У нас там... в смысле - в убежище... душ был! Воду согревали ринафонами. А в последний раз мы вчетвером для этого закатили концерт..." - с печальной улыбкой вспоминал Рувик.
   Назавтра вечером начались репетиции. Ещё вчетвером долго и тщательно продумывали стратегию проникновения на концертную площадку Второго Турнира, возводимую на берегу Полусухого моря Окуянь. Туда можно добраться только на ленд-дабурах или на флайерплейтах; последние выдаются напрокат по предъявлении именной магнитной карточки. Гилад успокоил близнецов: "Не обращайте внимания на этот кишкуш. Достанем не ихние флайерплейты, а наши руллокаты. Цури может с этим помочь. Вечером он будет здесь, познакомитесь, заодно и поговорим". - "У нас же есть чудесные руллокаты, из самых первых. Но папа их спрятал в кладовке. Дедушка знает, может, мама... Их бы оттуда достать, они бы нам здорово сейчас пригодились..." - мечтательно проговорил Рувик. - "Я черкну раву Давиду словечко, меня он послушает". - "А что папа Цури, Гидон? Нам Макс рассказал, что они его вызволили из Шестого отделения... но..." - "Понемногу приходит в себя, но работать ещё не может: слишком сильна травма. Хорошо, что есть у него смена: сына отличного вырастил, ещё двое подрастают... Короче, достанем ваши руллокаты. Но главное - стратегия действий на Турнире. Мы работаем на перекрёстке обычно днём и чуть-чуть вечер захватываем. Мы уже не "Хайханим" и даже не Гилад и Ронен. Просто... э-э-э... дуэт нищих музыкантов... э-э-э... скажем так - "Ностальгия". Остальное время готовимся. Жаль, нет с нами Цвики! Он бы здорово вписался: милая мордашка, голубые глазёнки, веснушки, рыженькие кудряшки... А уж голосок!.." - "Мы так думаем, они с Нахуми встретились со своей семьёй, теперь им не до борьбы музыкальных течений, тем более дедушка их тяжело болен..." - вздохнул Шмулик. - "Ну-ну-ну... Не падать духом! - воскликнул Ронен. - То, что мы сейчас делаем, поможет нам всем снова быть вместе и вернуть Арцену к нормальной жизни. Без фанфаразмов и силуфокульта! Тогда все и встретимся! Мы ещё будем выступать на самой большой сцене Арцены!"
   Шмулик с Роненом начали репетиции. Рувик слушал с интересом. В перерыве он вступал то с песней "Колокольчики радости", то, склонив голову к гитаре, начинал наигрывать "Ты мне грезилась..." или "Свернулась радуга спиралью". А то ударял по струнам, издав резкий, диссонирующий аккорд, и отбрасывал гитару в сторону со словами: "Что-то мне за Ноама беспокойно..." - и долгое время сидел, нахохлившись, отвернувшись от всех. За едой он обычно делился планами создания мульти-клипа по рисункам Ширли под музыку песни "Колокольчики радости".
   Появился Цури, щуплый, высокий парнишка в очках с толстыми стёклами, на год младше Ноама, длинный и худой, как отец. Он притащил два руллоката - один Ренаны, другой - в своё время подаренный Ноамом Ширли. Близнецы с увлечением занялись тренировками - требовалось срочно вернуть себе спортивную форму. Да, флайерплейты - всего лишь менее удачная копия оригинальных руллокатов; ведь даже в ленд-дабурах фанфаразматикам Тумбеля не удалось использовать все необычайные возможности Ю-змейки. Но для преодоления Второго виткового тупика и попадания в намеченный пункт за кулисами сцены им необходимо было обрести прежнее виртуозное владение техникой езды на руллокатах, когда-то прославившее их на всю Неве-Меирию, а в нашумевшей истории на шоссе попросту спасшее их от далетариев. А если не удастся достать ещё пару руллокатов, то Гилада и Ронена придётся доставить у себя за спиной, что требовало дополнительных навыков.
   Мальчики доводили себя чуть не до изнеможения, перемежая репетиции тренировками, так что поздно ночью сваливались на тонкие жёсткие матрацы и засыпали почти без сновидений, которых Рувик очень боялся. Мысли о старшем брате и Ширли не покидали его, лишая покоя.
   Так катились дни за днями. Гилад с Роненом попросили их никуда из барака не отлучаться, в их отсутствие сидеть тихо, чтобы никто не смог их тут обнаружить, разве что позволили тренироваться на руллокатах вдоль тропки, огибающей барак. Раз в два-три дня к ним пробирался Цури, с которым мальчики очень сдружились. Он передавал им коротенькие письма от мамы и дедушки, что их очень поддерживало, и сообщал обо всём, происходящем "на воле". Огорчало мальчиков отсутствие известий об отце. Цури поведал: оказывается, родителей Ирми не выпускают из Арцены, пока они не скажут, где их сын Ирмиягу, пособник антистримеров.
   "Получается, мы все "под колпаком"!" - воскликнул Шмулик. - "А ты сомневался? Нам удалось пробить силонокулл-колпак и передать это Ирми..." - "А надо ли было?" - "Необходимо! Тогда он будет осторожнее! Ведь они готовы его схватить, даже из-под хупы! Откуда-то они пронюхали, что Ирми и Ренана собираются пожениться! Что они имеют против Ренаны, мы знаем... Во всяком случае, об этом без конца талдычит Офелия!" - "Ну, что эта... талдычит, ещё не значит, что..." - "Значит, или не значит, а осторожность никогда не мешает... тем более главному специалисту по программам защиты!" - "И жениху нашей Ренаны..." - прибавил Рувик озабоченно.
   Однажды вечером, вернувшись в барак без Гилада, Ронен застал близнецов, беседующих с Цури. Цури поднял голову, взглянув на вошедшего Ронена, и тут же спросил: "Что-то случилось?" - "Да так... Гилад скоро придёт... - и отвёл глаза в сторону. - Хевре, поешьте и сразу же спать: завтра затемно выходим отсюда. Если даже Гилад не вернётся, мы пойдём втроём. Тебе, Цури, лучше уходить сейчас..." - "Но что случилось?" - "Ни... че... го..." - заикаясь, пробормотал Ронен. Никогда ребята таким его не видели, даже, когда он вернулся с Турнира с лицом, украшенным синяками, подарком дубонов. - "ОК, Ронен! Я же вижу и понимаю!" - "Завтра Турнир, и мы должны быть там... Хотя мы ещё не достигли нужного уровня готовности, пропустить не имеем права... Спать, и немедленно!" - вдруг раздражённо громыхнул их всегда такой добродушный учитель и наставник. Ребята пожали плечами и удалились на свой матрас. Но ещё долго они шёпотом переговаривались между собой, пока Ронен снова не прикрикнул на них.
   Наутро он их поднял, заставил быстро помыться, дал в руки по бутерброду, по бутылке воды и выставил из барака. Потом потащил их, подгоняя поминутно, какими-то дикими зарослями, грязными дворами и переулками. Только когда они вышли "на природу", он разрешил сбавить ход и мрачно сказал: "Вчера мы, как уже много дней подряд, играли на том же перекрёстке, у Гилада засигналил ринафон. Он не успел нажать на кнопку такринатора... появился ленд-дабур - и сразу к нему... Короче, отобрали... Не знаю, был ли он "запечатан", как положено..." - "Но где он?" - "Он... не знаю... Поспешил смыться, пока они не догадались и его задержать. Без прибора ему со мною не связаться... Разве что... чудо... Он знает, как мы собираемся туда добираться... Короче, мы сейчас идём туда". - "Но как он туда попадёт? Ведь Второй витковый перевал можно преодолеть только на руллокате или чём-то подобном... А оба руллоката тут..." - "Так мы в общем-то и думали... Сейчас Цури подойдёт, он поможет загрузить в мой... э-э-э... аккордеон кое-какие мелодии. Поможете!" - "Конечно!" - с энтузиазмом отвечал Шмулик. - "А мы и не знали, что аккордеон - тоже... э-э-э... ринафон! У нас... угав и флейта отдельно, ринафон отдельно!" - "Ну, а мы совместили - идея Цури!.." - впервые со вчерашнего вечера улыбнулся Ронен. Близнецы не стали спрашивать, что там они совместили - главное, чтобы работало. Только Рувик удивлённо проговорил: "Но ведь вчера Цури весь вечер с нами был... помогал... э-э-э..." - "Ну, и что! За него не волнуйся, он своё дело знает!" - снова слабо улыбнулся Ронен.
   Гилад появился в самый последний момент, когда близнецы уже вскакивали на руллокат, и Ронен крепко обхватил руками плечи Шмулика. Гилад пристроился за спиной Рувика. Они покатили по обочине узкой улочки и выбрались на тропку, взбирающуюся на вершину холма...
   .....................................
   После окончания Турнира, когда прошло первое ошеломление, Ирми посоветовал девочкам потихоньку выбираться из закутка, куда они с Максимом их привели несколько часов назад: "Мы вас нагоним. Надо всех четверых, главное - Гилада и Ронена, поскорее эвакуировать с места, пока ихние фашлафоны не очухались... А уж вам тем более нечего тут отсвечивать!" - "А как мы узнаем, кто победил?" - глядя ему в глаза, спросила Ренана. - "А что, ещё неясно? Народ ещё не забыл войтероматы первого Турнира. Наши в доступной форме напомнили!.. Чудо-аккордеон Ронена оказался для этого наилучшим инструментом. А здорово они странствующих музыкантов изображали!" - "Наверно, поэтому народ и потребовал обычного голосования. Ещё бы немного - и поразбивали бы их войтероматы об их же головы! Кр-р-расота!!!" - "Людям успела до смерти надоесть их добровольно-принудительная "Цедефошрия" с выкачиванием денег непонятно на что. И силуфокульт с его фашлафонами..." - "Ну, не скажи! - возразила Ренана, возбуждённо улыбаясь. - Массы обожают чего поазартней!" - "Это, конечно, так, но фанфаразматики явно перестарались! Поэтому фашлафон Тумбеля и его подельников заклинило!"
   "Только, девочки, не задавайте лишних вопросов, во всяком случае, здесь и сейчас. Погодите, пока доберёмся до чистого места, вне "Цедефошрии" с перепутанными витками... Узнаете много интересного!.. - пообещал Ирми заговорщицким тоном, улыбнулся и добавил: - А силоноиды-то! Видели? Совсем с дуба рухнули: не нашли ничего лучшего, как записи выставить... старую голограмму. Не взбрыньки же им народу предъявлять! Ничего нового не придумали, не до того было!" - Ирми широко улыбнулся, подмигнув Ренане, не сводящей с него сияющих глазищ.
   Девчонки не заметили, как вышли на тихую, медленно взбирающуюся вверх тропинку. Перебивая друг друга, делились впечатлениями: "Наши хевре отлично выступили, правда? У меня до сих пор в ушах дуэт флейты Шмулика с аккордеоном Ронена. И Рувик отлично выступил! Жаль, что наши Цвика с Нахуми не выступали, - вздохнула Ширли и тут же зачастила чуть звенящим от возбуждения голосом: - Сказать по правде, мне и другие группы понравились - и камерный ансамбль особенно!.. Как здорово, что они после всего не побоялись выступить!" - "Не иначе, интуитнули: никаких комбиноматов не будет! Но наши тебе всё-таки больше понравились, правда?" - "Ну, я вообще-то выросла на классике, обычные песни, да и рок тоже всегда любила... Это для меня что-то ностальгическое... воспоминание о счастливом детстве... Но голосовала за наших: это ваша семья приобщила меня к хасидской музыке!.. Особенно когда ничто не мешает, никакие фашлафоны..."
   Она помолчала, потом в голосе послышались тревожные нотки: "Но... Где?.. Вы же мне всё время говорили, что мы его тут встретим!" - вдруг оборвав себя, нетерпеливо прошептала Ширли, нервно оглядываясь по сторонам. Ирми уловил нервозность Ширли и ответил: "Я думаю, Ноам вернулся в Неве-Меирию. Наверно, прорвался, иногда это удаётся. Иначе бы мы его тут обязательно встретили! У него сейчас ответственный период, потом две недели отдыха - и в армию... Если не успеет, придётся отказаться от отдыха... А он со всей этой историей столько пропустил! Беседер, - неожиданно оборвал себя Ирми, - не теряйте времени, выбирайтесь отсюда... Потом поговорим..."
   "Пошли, Ширли", - подхватила Ренана подругу под руку. Девушки смешались с толпой. Возвышающаяся над густой толпой лохматая шевелюра Ирми, снова увенчанная темно-фиолетовой кипой, указывала, что он уже крутится возле сцены. Хоть бы успел подхватить ребят, спускающихся по ступенькам, и осторожно вывел их оттуда!.. Где-то в толпе мелькал и темно-оранжевый каскет Максима. Он тоже помогал вывести оттуда всех четверых - неровен час, набегут озверевшие дабуры!
   И вот уже девочки шагают по узкой извилистой тропинке, ведущей из "Цедефошрии", где к ним присоединились близнецы. Но на их лицах не видать довольных улыбок, они выглядят усталыми, на них потрёпанная, бесформенная одежда непонятного цвета: разве в таком наряде выходят на сцену? Рувик то и дело поглядывает на Ширли горьким, умоляющим взглядом огромных глаз-виноградин. Шмулик, нервно сжимая в руках угав, что-то тихо шепчет ему. Гилад и Ронен, успевшие сменить мешковину на нормальные свитера и брюки, но не расставшиеся с тёмными очками, шагают чуть поодаль, вдвоём толкая тележку с громадным аккордеоном. Наконец, они свернули на одну из тропок, помахали всем рукой - "мол, до встречи!" - и смешались с гомонящей толпой.
   Мальчики с трудом стряхивали с себя огромное напряжение, не в силах не только радоваться и, перебивая друг друга, обмениваться впечатлениями о только что пережитом, но и переодеться. Даже Ренана не припомнит своих братишек-близнецов такими выжатыми!.. Оба сильно осунулись: на лице, в рамке лохматых нестриженных грив медно-рыжего цвета, казалось, остались одни глаза. Глубоко надвинутые на лоб темно-фиолетовые кипы (нелепые грязно-серые картузы - единственное, что они стянули с себя после концерта) подчёркивали мрачное утомление на лицах близнецов. Не очень-то они были похожи на победителей. Куда делись руллокаты, на которых они добрались до сцены, никто не заметил. Потом узнали, что их аккуратно перехватил Цуриэль.
   Ренана начала беспокойно оглядываться: "Где Ирми? Только что был тут..." - "Он помог нам уйти от дабуров... Наверно, отвлекает их. Хотя ему тоже надо поостеречься..." - нехотя выдавил Шмулик севшим голосом. Ширли передалось беспокойство подруги, к ней вернулась прежняя нервозность: где Ноам? Его улыбка и голос вспыхнули в памяти девушки, усилив её беспокойство.
   Ренана приобняла её: "Пошли скорей. Наверно, они свернули на другую тропку. Вот-вот мы встретимся". - "Давай свяжемся с ними!" - "Сейчас не стоит. Мне Ирми сказал, что не стоит без веских причин вытаскивать ринафоны, вносить лишние помехи в атмосферу". - "А разве наша причина недостаточно веская?" Ренана неопределённо пожала плечами: "Погоди... вот выйдем из этой зоны... Да не волнуйся ты!.. Два шага осталось!"
   Ширли ощущала справа жаркое плечо Ренаны, слышала её голос, увлечённо вещавший, конечно же, про Ирми и немножко о прошедшем Турнире. О чём ещё может сейчас без умолку тараторить её подруга, всякий раз ищущая повода поделиться своей радостью, смешанной с тревогой! У них с Ирми уже решено: они поженятся, как только доберутся до Неве-Меирии, как только мистер и миссис Неэман придут в дом Ханани-Доронов познакомиться с их мамой, так сказать, официально. Ну, и, конечно, когда папа вернётся... до сих пор неизвестно, когда и... откуда... Ширли ответила: "В добрый час! Завидую по-хорошему... Будешь у нас геверет Неэман? А как с учёбой? Ведь закончить-то надо!" - "Ирми мне поможет!.. Наверно, пойду по маминым стопам. А шитьё... это типа хобби, для подработок. Вот людей лечить - это настоящее дело. Ты же знаешь - я упорная!" - "Тебе виднее... Но неужто не жаль забросить моделирование одежды?.. У тебя это классно получается! - Ширли помолчала и раздумчиво, печально произнесла: - А я... наверно, я для него ещё маленькая... Ему неинтересно..."

   2. Сарабанда-Largo
   Ноам и Ширли
   Устало бредя по неровной бугристой тропке, Ширли снова встрепенулась: "Но где же он?" Вопрос повис в пустоте. Только что она ощущала жар, исходящий от Ренаны - и вдруг... холод и пугающее ощущение одиночества... Неожиданно перед ней оказалась не узкая тропинка с манящим просветом впереди, но - сужающийся коридор, над головой и под ногами переливающийся тускло-бордовыми тонами ракушатника, круто вихляя то в одну, то в другую сторону. Стены на глазах становились полупрозрачными, за ними колыхались смутные силуэты Ренаны и близнецов, недоуменно оглядывающихся по сторонам. Неужели это фелио ожил, или на Центропульте запустили угишотрию, расщепляющую витки и меняющую оптические свойства ракушатника?
   Ширли достала ринафон, попыталась наощупь включить его. Она ощутила вокруг себя герметически-замкнутое пространство, ей казалось, что не хватает воздуха. Аппарат тупо мерцал в пугающей полутьме маленьким тёмным экранчиком, ни на что не реагируя. По спине липкими мурашками пополз страх. Осторожно ступая, Ширли шагнула в густеющий полумрак, куда за поворот вела извилистая, узкая тропка, усеянная скользкими буграми. Другой дороги не было...
   Знакомый и родной, немного в нос, над головой прозвучал басок: "О! Шир!!! Шалом!.. Как ты-то здесь оказалась? А где Ренана, близнецы, друзья?.." Слева из пятна мрака возник Ноам. Вид у него был основательно потрёпанный: рубашка торчала из-под свитера и из-под блузы из плотной мешковины (девушка вспомнила, как они с Ренаной трудились над этими маск-костюмами из лоскутов, доставленных Ирми), выбившись из брюк, измятых и чем-то запачканных снизу, кроссовки заляпаны густой грязью. Ширли кинула взгляд на неровно свисающие цицит и только подумала: где же пришлось пробираться Ноаму?.. Она смущённо глянула в лицо юноши, отражавшее смесь крайней усталости и радостного удивления. "Так ты и на Турнире был? Как давно мы не виделись! - прошептала Ширли, судорожно вздохнула, радостно заулыбалась и тут же возбуждённо затараторила: Ой, Ноам, как здорово, что мы с тобой нашлись! А то все наши куда-то исчезли, и ринафон не включается... Мы шли оттуда с Ренаной. Ирми велел смываться по-быстрому, пока их фашлафоны не очухались. И вдруг - я одна, и никого вокруг... Жутко!.. Но где ты был, через какие дебри продирался? Я, знаешь, по дороге сбежала... чтобы быть с вами... Тогда я не знала, что будет ещё один Турнир..." - девушка замолкла, виновато глянула на Ноама и отвела глаза; в горле застрял комок.
   Ноам не скрывал радостной улыбки: "Да-а, не ожидал тебя тут встретить! Мы же вас отправили в Эранию, к родным! Я тоже тут случайно... - быстро и так же возбуждённо заговорил он. - Когда я увидел, что братья рванули через стену... Ах, да, ты же ничего не знаешь! Не знаешь про стену, про кобуй-тетрис. Мы почти выигрывали, стена начала рассыпаться на глазах! А до того был "Хипазон"... Прорехи, фантомы между ними... Вдруг вижу: братья сквозь стену рвутся, кричат, что там Гилад и Ронен! Я - за братишками... Потом уже понял - мне специально фантомы подсунули. Ох, где я только не побывал! Потом расскажу! Уже хотел, да и мог, наверно, пробраться в Неве-Меирию..." - "Нахон, Ирми что-то мне говорил..." - кивнула Ширли. - "Он-то откуда знает?! - вспыхнул Ноам. - Наверно, просто так сказанул, чтобы ты снова не сбежала... Или вспомнил, что мне после окончания этого семестра в армию... - и снова улыбнулся. - А по пути я услышал, что снова готовят Турнир, каким-то шестым чувством понял: это очень важно, хоть и нелепо. Зачем им ещё один Турнир, если они предыдущим добились своего! Наверно, они хотели сохранить лицо, поддержать имидж свободного волеизъявления! Я решил: Турнир - это всего один вечер, погоды не сделает, вернуться в йешиву я успею. И я рванул сюда... не спрашивай, как!.. И не жалею! Я даже представить себе не мог, какой у наших аккордеон с ринафоном! Откуда мне было знать! И вот!.." - "Но всё-таки... как ты оказался здесь?" - "Ринафон привёл... Долго объяснять и неинтересно..." - махнул он рукой и снова широко улыбнулся. Помолчав, спросил: "А Шмулик не играл ничего, когда вы шли оттуда? На флейте или на угаве... Импровизации какие-нибудь победные..." - "Не-а... И Рувик ничего не играл и не пел... Турнир их вымотал!" - "Да я понимаю! Жаль... Наверно, поэтому ты оказалась тут..."
   Ноам возбуждённо говорил ещё что-то, при этом незаметно поправляя одежду, Ширли деликатно смотрела в сторону. Потом заговорила: "Хевре молодцы! Не удивлюсь, если через пару лет затмят своих учителей! Мама (она, ты знаешь, музыкант) говорила, что Шмулик уже достиг высокого уровня, его игра за душу хватает, а это далеко не всем дано! - смущённо потупилась девочка и тут же быстро спросила: - А мелодии... это чьё? Они все интересные, но не все мне знакомы..." - "Ну, тут всего понемножку: и ранние Гилад с Роненом, так сказать... Шмулик кое-что... на слова Рувика. И - не удивляйся! - одна композиция вашего Цвики! Обычно она исполняется на флейте и цимбалах, потом вступает угав. Ты не знала, что он балуется композицией? Ему нравится экспериментировать с нетрадиционными сочетаниями инструментов. Есть композиции совсем уж необычные, есть поинтереснее, но... не все подходили к нашему стилю!.. А эту его композицию Гилад с Роненом одобрили. Считай, твой кузен уже твёрдый кандидат в нашу йешиву, на музыкальное отделение. Жаль, что его тут не было..." - "Наш Цвика? - воскликнула девушка в восторге и тут же надула губки. - А почему я не знала об этом?" Ноам заглянул ей в глаза и смущённо улыбнулся.
   Ширли никогда не видела у него такого лица и уставилась на него удивлённо и смущённо. Она не успела заметить, как его огромные, как маслины, глаза оказались очень близко, прямо напротив её глаз. В рамке длинных густых ресниц, они сияли, как два ярких фонаря. Перед глазами - розовато-белый, по диагонали пересекающий правую бровь, рубец и тут же длинный нос. Она зажмурилась...
   Ноам прижался нежными мягкими губами к её щеке, задержался и тут же отпрянул. Отстранившись от неё, он прошептал: "Прости... Я не хотел тебя обидеть!" - "Ну, что ты, Ноам... Неужели ты не понял? Ты меня не обидел.. - и чуть слышно: - Наоборот..." - "Да? Неужели это правда? Но... это, наверное, нехорошо... то, что я сделал... Но я больше так не могу... - и заговорил быстро и сбивчиво, мучительно краснея при этом: - Ширли, девочка моя! Я хочу, чтобы ты знала: я тебя очень люблю... Я так долго старался сдерживаться, ведь нельзя распускаться... особенно сейчас... мы не знаем, где наш папа... что будет... Папа... не знаю... одобрил ли бы он?.. после того, что сотворила моя сестричка. Нет, дело не вообще в нас обоих и... не в тебе... Ты нам всем очень нравишься, ты - наш очень родной и близкий человечек! Просто я очень боюсь: а вдруг мы с тобой видимся последний раз... и больше никогда-никогда..." - "Нет... Нет!.. Не говори так!.." - в дрожащем голосе Ширли зазвенел страх. В ушах зазвучал дрожащий голос Ренаны, сбивчиво говорящей о потрясающей интуиции Ноама... Ей показалось, сердце ухнуло в глубокий колодец...
   Ширли сглотнула и посмотрела на Ноама снизу вверх с удивлением, смешанным с испугом - ей передались его возбуждение и тревога. Что-то новое, жаркое, дрожащее, поднималось у неё внутри от живота, заставляя бешено колотиться сердце. Лицо словно окатило жаром, по спине, напротив, перекатывалась лёгкая рябь озноба. Она затрепетала всем телом и должна была сильно сжать кулачки, чтобы скрыть мелкую, нервную дрожь рук. Ноам снова окинул её пристальным, долгим взглядом и совершенно неожиданно для себя наклонился над её лицом и прижал свои губы к её губам. Это был робкий, неумелый, долгий и нервный поцелуй, первый поцелуй в его и в её жизни. Но Ширли об этом не думала, она вообще ни о чём не успела подумать... Это были его губы, такие мягкие и нежные!.. Она ощутила прилив необыкновенного счастья, какого, казалось, никогда в жизни не ощущала. Ширли почти не чувствовала, как колется его борода. Она тонула в его нежных губах, в его оказавшихся так близко жгучих глазах, которые ей казались двумя глубокими тёмными озёрами. Он робко и осторожно гладил её плечи, спину, потом, оторвав свои губы от её губ, начал гладить смуглое лицо, щёки, по которым разливался тёмный румянец, и скатились одна за другой несколько слезинок. Он бессвязно бормотал, осторожно стирая мизинцем слезинки с её щёк: "Ну, что ты, что ты! Я тебя люблю... Я не хотел тебя пугать, но не смог сдержаться... прости... Я тебя люблю... я хочу, чтобы мы с тобой никогда не расставались... Ширли, девочка моя, любимая моя... Нет-нет, не бойся... Я не сделаю тебе плохого, не обижу! Наверно, я нехорошо поступил..." - "Ну, что ты... Любимый... Я ведь тоже тебя очень люблю... и очень хочу, чтобы мы с тобой никогда не расставались... - сбивчиво, как в забытьи, лепетала Ширли. - Только пойдём скорее... Мы должны найти выход отсюда... и наших..."
   Не глядя друг на друга, они пошли дальше рядышком, плечом к плечу. Ширли казалось, что в её голове что-то опрокинулось, это неведомое нечто кружилось, кувыркалось и раскачивалось, по всему телу как будто поднимались лёгкие пузырьки, наполняя её беспричинным, бесшабашным весельем. По лицу блуждала мягкая, удивлённая улыбка, в уголках влажно поблёскивающих глаз затаились слезинки. Она изо всех сил старалась успокоиться, смирить дрожь во всём теле, и боялась, и очень хотела смотреть, без конца смотреть на Ноама. Теперь она знала, что они оба испытывали одинаковые чувства друг к другу, ту же смесь смущения и счастья. Но не знала, что ему немножко не по себе, его одолевают дурные предчувствия, которые он изо всех сил гонит от себя.
   Ноам снова заговорил сдавленным голосом: "Только никому не говори... Ренане не говори..." - "Ну, что ты... - сдавленно лепетала Ширли, не очень успешно пытаясь проглотить комок в горле, мешающий вздохнуть, и неожиданно для себя выдохнула: - Я надеюсь, ты больше не сердишься на неё?" - "Нет, уже нет... Просто... Мне трудно тебе объяснить, но я в общем-то их понимаю... сейчас уже понимаю..." - "Она очень переживала, что ты на них рассердился..." - "Наверно... Нет, я на неё не сержусь... Но всё равно не говори ей..." - смущённо глянул он на девушку. Их плечи соприкоснулись, и ни один не пытался отстраниться. Так они и шли, плечом к плечу, по ухабистой петляющей узкой дороге.
   Спустя какое-то время Ноам снова заговорил, поначалу выталкивая слова словно через силу, а потом быстро и сбивчиво: "Не очень-то хорошо расхваливать родных братьев... Но объективно Шмулик - профессиональный музыкант-духовик высокого класса. Петь он, скорей всего, не будет - не хочет... Только играть!" - "А жаль: голос у него уж очень хорош!" - сдавленным от волнения голосом откликнулась девушка. - "Рувик, наверно, пенье не забросит и свою гитару тоже. Но с братом ему не сравниться... Стихи вот пишет, лирику..." Ноам замолк, Ширли не удержалась, обронила: "Рувик тоже прекрасно поёт и играет. Каждому свой инструмент!" - "Ага..." - рассеянно откликнулся Ноам. И снова замолчал. Внезапно он искоса посмотрел на неё и стремительно прикоснулся губами к её губам. Ширли с готовностью ответила на его отчаянный поцелуй. Ноам обнял дрожащую девушку и принялся покрывать её лицо быстрыми поцелуями, потом впился ей в губы, и уже не отпускал. Она прижалась к нему и принялась гладить его плечи, спину, руки, куда могла дотянуться...
   Дальше они шли и целовались, не в силах оторваться друг от друга, ничего не видя вокруг и не замечая, как миновали несколько поворотов. На краткие мгновения отрываясь от неё, он шептал: "Шир, ты моё маленькое чудо! Я даже не знал, какая ты... Маленькая, славная, чудесная!" - "Ноам, Ноам, Ноам..." - и больше ничего не говорила, проталкивая дорогое имя через комок в горле.
   Они отрывались друг от друга на краткие мгновенья, оглядывались по сторонам, и им начинало казаться, что их путь лежит по нескончаемой, то раскручиваемой, то скручиваемой спирали. То и дело менялось освещение, однако, не рассеивающее оседающий спиралями полумрак. То это были стены, словно бы покрытые склизким мхом, то как бы полу-прозрачные, а за ними - целые каскады пустынных, перепутанных витков-коридоров, вихляющих то вправо, то влево - будто отражаясь в кривых зеркалах. Сначала их это смешило, потом встревожило. Они вдруг заметили: воздух почти не шевелится. И снова на них навалилась тупая немота, и они еле слышали друг друга. Чтобы отвлечься от жутковатых ощущений накатывающей тупой немоты, они снова принимались целоваться. Но в какой-то момент это уже не помогало.
   Они с усилием оторвались друг от друга, растерянно оглянувшись по сторонам. Наконец, Ширли проговорила тихим дрожащим голосом: "Ничего себе пейзажи!.. Только что слушали такую прекрасную музыку (жаль, что мы не сидели рядом!) - и вот... Что называется - окунулись!.." - "Куда нас занесло? Давай скорей выбираться, Шир, девочка моя. Ох, боюсь я, фанфаразматики нас с тобой вычислили и теперь в ловушку завлекают. Как же Ирми и хевре не догадались заранее, врубить посильнее команду, но с оттяжкой!.. А ну-ка, попробую! - и он нажал кнопки включения ринафона. Экранчик почему-то тупо мигнул пару раз и тут же погас. - Ч-чёрт... Не зарядил до конца... увлёкся..." Он вполголоса нараспев читал "ШМА", пытаясь оживить прибор, низко склонился над такринатором, никак не решаясь его выдвинуть до отказа, выпевал слова тихим голосом прямо в тускло мерцающий шарик. Попробовал проделать то же самое с прибором Ширли - тщетно. Ринафоны не проявляли никаких признаков жизни. Ширли пыталась напеть псалмы дрожащим голоском, всё время сбивалась, со слезами поглядывая на Ноама, не в силах перенести горестной укоризны в его взгляде. "Ничего не поделаешь... Только музыка... Надо петь... пусть и моим козлиным голосом..." - "Да никакой у тебя не козлиный голос!.. - робко выдавила девушка, исподлобья поглядывая на юношу, - не для сцены, не для хора... необработанный... но... нормальный голос!.." Ноам усмехнулся и вдруг, потупившись, прошептал: "Ширли, я знаю - это нехорошо с моей стороны, но... мне кажется, у тебя голос подходящий. Ты чисто поёшь, не сбиваешься... Напой какую-нибудь мелодию... из наших... Ты же знаешь!.. Может, хоть это оживит... В конце концов, пикуах нефеш (спасение жизни)!.." - "Давай вместе..." - выдавила Ширли, подняв на него удивлённые, налитые влагой смущения глаза, отвернулась и начала тихо-тихо напевать одну из субботних песен, из тех, что она впервые услышала в доме Доронов в шабат. Ноам подхватил, не сводя глаз с экранчика. "Ещё, девочка! Ещё! Он оживает!!!" - воскликнул Ноам, направив на неё такринатор.
   И вдруг осёкся, вздрогнул, поднял голову, озираясь по сторонам. Пространство, прорывая оседавшую тупую немоту, вспорол жуткий, пронизывающий, усиливающийся звук: будто огромные железные лапищи разрывают со скрежетом и стоном металлический лист. Оба одновременно ощутили озноб, наполнивший их ужасом и отчаянием. Это был чудовищный взбрыньк, тот самый, который Шмулику удалось подавить в Радужных Дюнах отчаянным труа угава. У Ноама и Ширли ни шофара, ни угава, конечно же, при себе не было, да и играть они на них не умели. Кроме того, от отчаяния и страха Ноам просто не догадался просмотреть блок памяти приборов, вытащить оттуда и задействовать спасительный пассаж.
   Неожиданно перед ними сгустилась из тумана, наливаясь тёмно-багровым, длинная, уходящая в бесконечность трубчатая бугристая поверхность. По обе стороны за тёмно-прозрачными стенками мерцали перепутанные трубы, в них маячили лица, лица, лица. Откуда-то издалека им навстречу двигались, разрастаясь и словно бы растекаяся по всему пространству, два похожих друг на друга дабура. Из-за причудливой игры света и тени (в такт с нервозной аритмией чудовищного взбрынька) они не сразу разобрали - то ли эти двое движутся прямо на них, то ли за тёмной прозрачной стеной. Ноам опустил руку, сжимавшую ринафон. Ширли испуганно смотрела на него, даже не замечая сжимающих голову тисков боли и ужаса.
   Ноам тихо вскрикнул: "Ширли, беги, девочка моя!!! Беги-и-и!!! Спасайся!!! Это не фантомы!.." - "Не-е-ет!!! Без тебя - ни за что!.." - в панике закричала сорванным голосом Ширли: за путаницей клубящихся витков парящие где-то вверху, ей привиделись лица братьев. Она взглянула на Ноама, увидела отразившееся в дорогом лице её собственное отчаяние, крохотный отблеск испуга в огромных глазах - и задрожала... "Тихо ты, не кричи!" - прошипел Ноам. Он схватил её за руку, потащил за собой, внезапно толкнул куда-то вбок, то ли в тёмный боковой виток, то ли в нишу. "Иди сюда, - Ширли смотрела на него умоляюще, - мы поместимся вдвоём!" Вместо ответа Ноам, пристально глядя на Ширли, вдруг прижал её к себе и крепко поцеловал. Он пытался втиснуться в нишу, но не вышло - верхняя часть туловища и голова торчали наружу.
   Два огромных дабура надвинулись почти вплотную. Их вид не оставлял никаких сомнений в их реальности и их намерениях. Ноам попытался, не выпуская трепещущую девушку из объятий, навести на дабуров такринатор, но, глянув на экран, посмотрел на Ширли, задержал на ней взгляд, пихнул ей в руку свой ринафон, едва успев пробежать пальцами по кнопочкам.
   Ширли смотрела на него огромными, полными слёз глазами: "Не уходи!" - надрывно всхлипывала она, пытаясь удержать его руку. Но он ласково высвободил руку, потом неожиданно нагнулся и поцеловал её в мокрую щёку, отстранился и снова впился в неё жарким и отчаянным взглядом, словно стремясь сфотографировать её лицо на память.
   Крепкая рука, словно клещи, схватила его торчащее наружу плечо, сжала и потащила. Ширли закричала: "Нет! Нет! Ноам!!!.." - пытаясь схватить его за руку, отдирая другой рукой от плеча Ноама жирную лапищу дабура, впиваясь в неё ноготками. Оба вывалились из ниши. Громадная лапища закрыла ей лицо, больно сжала щёки, так, что она едва могла вздохнуть. Её с силой отбросили, и она упала в какой-то узкий грязный проход, ударившись головой. Какое-то время она ничего более не ощущала и не помнила...
   Когда она, пошатываясь, с трудом поднялась на четвереньки, а потом на ноги, рядом никого не было. Сколько прошло времени, она не имела понятия. Она пошла, как сомнамбула, не понимая, куда и зачем, по открывшемуся перед ней сумрачному, извилистому коридору. Он привёл её в сумрачный "пятачок", окружённый то ли низенькими домишками, то ли грязно-зеленоватыми, выложенными из ракушатника стенами, где стояли простые садовые скамейки. Девушка шлёпнулась на одну из скамеек, откинулась в бессилии и провалилась в тяжёлый сон, больше похожий на забытьё. Во сне она то вскрикивала, то взмахивала руками, шаркала ногами и что-то нечленораздельно бормотала, а по лицу текли слёзы. Там её спустя несколько часов нашли Хели с Максимом...
  
   Ноам
   Тихо охнув от боли в плече, сжатом дабурьей клешнёй, юноша обернулся. Ширли исчезла, местность за какую-то секунду резко изменилась, как бы скукожившись до крохотного "пятачка": вокруг него стены, а перед ним два огромных шкафоподобных дабура в асфальтово-чёрной с зеленоватым отливом форме, ничего не выражающие лица, глаза-пуговицы. Они вдавливали его в стену, по которой струился липкий грязно-серый туман, или капли какой-то грязно-серой жидкости. Один из дабуров, низко нависая над его лицом, свирепо спросил: "Почему ты слоняешься тут, а не на службе? Что это за вид у тебя? Так солдатам выглядеть не положено!" - "А я не солдат..." - недоумённо пролепетал Ноам. Ясное дело: после сокрушительного провала на Турнире фанфаразматики захотят отыграться на любом попавшемся им в лапы фиолетовом. Тем более на старшем брате близнецов Дорон, известных всей Арцене музыкантов-антистримеров! - ведь их априори считали виновными во всём, что было, есть и будет. Но при чём тут служба в армии?..
   "Как это - не солдат? Да сколько тебе лет?" - спросил один, но, не успел Ноам ответить, как... "Ба! Дык это же фиолетовый! - как бы прочитав его мысли, заметил насмешливо его напарник, вытаскивая та-фон: - Видишь? - нитки неопрятные по бокам наружу болтаются, весь грязный, разболтанный, космы немытые из-за ушей свисают, кипа фиолетовая, борода!" Он протянул лапищу и со всей силы дёрнул парня за бороду. Ноам поморщился не столько от боли, сколько от поднимающегося в нём бессильного гнева.
   Словно почувствовав неосознанный порыв Ноама, первый дабур крепко схватил его сзади за локти, больно сжав их гигантскими клещеподобными лапищами: "Держу пари, этот фиолетовый от армии косит - как все они! Пойдёшь с нами! Мы как раз ищем фиолетовых дезертиров!" - "Но я не дезертир! Я возвращался после Турнира в йешиву. У меня служба начинается только после окончания семестра, через месяц. Я уже приписан к своей части к югу от Шалема... Вот документы..." - попытался объяснить Ноам. "А ну-ка, давай, обыщем его! Посмотрим документы!" - и второй принялся шарить лапищами по телу Ноама, грубо и бесцеремонно задирая рубаху, майку, дёргая за цицит, ощупывая брюки, стараясь причинить ему как можно более неприятные и унизительные ощущения. Найдя сумочку с тфиллин, талитом и сидуром, он подбросил её на ладони и с неприятным смешком засунул себе за пазуху: "Если и вернём, то - после тщательного изучения содержимого и опознания твоей личности в комендатуре".
   Ноам пытался протестовать, начал что-то говорить, желая объясниться, но его не слушали. Первый дабур, вытащив его удостоверение учащегося неве-меирийской йешивы, прочёл, поднял брови, ухмыльнулся, тут же показал напарнику. Тот удовлетворённо произнёс: "Ты знаешь? - мы с тобой словили оч-чень важную птицу! Это же Дорон, сын известного антистримера, брат не менее известных преступников с мультишофарами. Судя по тому, что учится в рассаднике крутого антистримерства и живёт в Неве-Меирии, и сам антистример!" - "Точно! Его братки нынче снова вылезли на сцену и сорвали нам Турнир! Под видом, видите ли, группы странствующих музыкантов - с шаманским аккордеоном. Преступники! Их мы тоже ищем! Думают, всех одурачили!.. Их преступная кодла испарилась сразу после Турнира, но пусть не надеются - все-ех выловим! То, что им несознательные, обдолбанные звуковым наркотиком, овацию устроили, что их возлюбила толпа, ещё ничего не значит! А уж обдолбанные пошли в несознанке громить войтероматы, антистримерам даром не пройдёт! Так решил Пительман. Ты знаешь, кто он такой, и что это значит, фиолетовый мерзавец? Он рош-ирия Эрании и Глава ЧеФаКа!" Неожиданно он сунул Ноаму в бок острым кулаком. Ноам еле сдержал стон, только судорожно вздохнул. Но всё же успел выдавить: "А когда его выбрали - и кто?" Ответом ему был презрительный взгляд двух пар оловянных глаз и ещё один удар, сильнее первого.
   Второй дабур куда-то позвонил, с ухмылкой слушал собеседника, удовлетворённо кивал и бормотал: "Ага... Заложник... А-а-а! Даже больше, чем заложник! Угу, угу... Это то, что нужно!" - и многозначительно сделал знак напарнику; тот ещё крепче сжал локти Ноама, с трудом подавившего крик. Закрыв та-фон, второй дабур достал наручники, сковал завёрнутые назад руки Ноама, и он почувствовал себя совершенно беспомощным, кроме боли, ощутив жгучее унижение.
   Его долго вели по мрачным виткам-коридорам... Когда он пытался прояснить ситуацию, дабуры твердили: "Мы как раз и разыскиваем фиолетовых антистримеров, в йешивах окопавшихся, от законной службы косящих! А то прикрываются этой самой якобы службой. А ты ещё сын и брат преступников. Вот если твои братки-шофаристы объявятся, захотят тебя спасти... И главари банды, Гилад и Ронен!.. Но мы не уверены, что наши шефы тебя отпустят в обмен на братков и главарей! У тебя тоже должок перед нашими старшими..."
   На скользких бугорках, усеявших пронизанную тревожно-бордовым сумраком тропку, Ноам споткнулся и тут же получил звонкую затрещину, от которой у него загорелось ухо и закружилась голова. "Ну-ну, не вырываться! В комендатуре всё-о-о выяснят! Знаешь, кто тобой лично будет заниматься?" - ухмыльнулся первый. Ноам внутренне похолодел; он только успел подумать: "Как там Ширли? Успела спрятаться, или нет?" - и услышал: "Братья Хадаш тобой лично займутся! Они же бывшие братья Блох. Знаешь? Уж они с тобой разберу-у-утся! Не сомневайся! Они давно хотели с тобой по-тол-ко-вать! У них давно на тебя руки чешутся!" У Ноама чуть не вырвалось: "Уже братья Хадаш? Интерес-с-но!" Но тут конвоир сделал угрожающий жест, больно сжав запястье скованной руки: так он делал всякий раз, видя, что Ноам хочет заговорить. Ноам решил: больше эти роботы-черноблузники ни слова от него не услышат. Он только недоумевал: вина не доказана, подозрения держатся единственно на его имени. "Наверняка, - решил юноша, - они вымещают на мне злость и досаду за неожиданный провал на Турнире. Беседер... На месте постараюсь разобраться с их старшими".
   Они поворачивали то вправо, то влево, двигаясь какой-то странной трассой, напоминающей постепенно скукоживающуюся "восьмёрку". Наконец, дабуры остановились у высокой двустворчатой двери. Один с такой силой сжал локти пленника, что тот еле удержался от крика. Его втолкнули в небольшое помещение, где под потолком горела пронзительным светом жёлтая лампочка.
   За широким столом сидел один из близнецов; Ноам не сразу понял, который из двух. Второй стоял лицом к окну, стараясь не глядеть на происходящее в комнате, его сплетённые сзади пальцы рук мелко подрагивали. Ноама поразили его уши: они напоминали уныло повисшие бурые лопухи, - на мощной шее отчётливо выделялись синяки. Судя по бешеным взглядам, которые сидящий за столом кидал в спину своему стоящему брату, приход Ноама с сопровождающими прервал какой-то жаркий спор, почти ссору, грозившую перейти в драку.
   Дабуры пинками вытолкнули Ноама в середину комнаты, и он чудом не упал. Сидящий брат (это был Галь) с тихой яростью, смешанной с презрением, взирал на него. Холодные, цвета стального лезвия, глаза угрожающе сузились, лицо то краснело пятнами, то бледнело.
   Ноам не вслушивался в монотонные речи своих конвоиров, только встрепенулся, когда один из них заметил: "С ним была девица, из тайманим, видать: такая плюгавая, худющая, чёрная и совершенно дикая! Пришлось её малость окоротить..." - "Да ты чё, тембель! Какая тайманит?! То ж наша сестрица! Почему её не привели? Она нам очень нужна! Вот ведь тембели! Понадейся на вас!" Гай тут же оглянулся и встрепенулся, услышав, как брат отчитывает дабуров, доставивших фиолетового. Шея его покраснела, жар залил лицо. Он немного помялся, потом так же молча сел за стол чуть поодаль от брата. Галь прошипел: "Допрашивать будешь ты..." - "А... о чём?" - "Ты чё, тембель! Это ж наш оскорбитель! Оскорбитель чести семьи, Ноам Дорон!" - "А... а..." - "Давай-давай! Начинай! Я помогу, если что!"
   Гай, уставившись на Ноама тяжёлым взглядом исподлобья, в котором явственно сквозила нерешительность, процедил странным фальцетом: "Имя, фамилия?" - "Ноам Дорон", - слегка пожав плечами, откликнулся Ноам. - "Возраст?" - "Скоро двадцать..." - "Почему не в армии?" - "Я учусь в йешиват-эсдер в Неве-Меирии... Вот... Мне не достать удостоверение..." - "Не надо... Этому-то мы верим - на морде написано... - процедил Гай, не сводя с него тяжёлого свирепого взгляда. - На йешиботника, паразита и бездельника, ты очень похож! Так, стало быть, и запишем: занятие - паразит. Пока твои ровесники, не щадя сил и времени, служат в самых опасных местах..." - "Это где у вас, дабуров, - незаметно подчеркнул Ноам, слабо кивнув в его сторону, - самые опасные места? В "Цедефошрии"? Или по охране секретов бесконечно-великого Забора?" - еле слышно прошелестел он, придя в лёгкое возбуждение от своей смелости. "Тут вопросы задаём мы!!!" - взвизгнул Галь и прошил Ноама бешеным взглядом; видать, не до конца врубился в слова Ноама.
   Ноам почувствовал: ярость и презрение с трудом сдерживаются страхом. Наверно, это отразилось на его лице, потому что Галь вскочил, враскачку подошёл к Ноаму, смерил его с ног до головы презрительным взглядом и... неожиданно сорвал кипу с головы и бросил себе под ноги. Глаза Ноама сверкнули, он сделал лёгкое движение скованными за спиной руками, но тут же с горечью понял, что один со скованными руками, перед этой бандой дабуров он бессилен. В голове бились две мысли: "Что делать?" - и: "Что с Ширли?"
   "Итак, продолжим наши игры! - проговорил Гай и, глядя как бы сквозь Ноама, проскрипел неприятным фальцетом: "А что ты можешь нам сказать о твоих братьях-преступниках?" - "У меня есть братья, но нет братьев-преступников!" - прошелестел Ноам. "Да ну! Тебе неизвестно, что ваша семейка Дорон занесена в список злостных антистримеров?" - "Мне непонятно это название - антистримеры". - "Встать смирно, дохляк! - рявкнул Галь. - Как ты смеешь так разговаривать со старшими по званию?" - "Я - человек штатский, йешиботник". - "В этом возрасте у нас нет штатских! Есть солдаты, а есть уклонисты и дезертиры! - взвизгнул Галь, но тут же сменил тон и продолжил вкрадчиво: - Ты ж понимаешь: пока твои братья не явятся, ты отсюда не выйдешь!" - "Кстати, у нас и твой dad сидит - в Шестом, особом, отделении больницы. Он тоже останется тут, пока сынки-шофаристы сами к нам не приползут, или... пока мы их не поймаем. А уж тогда... - нехорошо ухмыльнулся Гай, - я им не завидую - обоим!" Ноам удивлённо поднял брови, но сердце его сжалось.
   Галь подошёл к нему вплотную и прямо в лицо выкрикнул: "Вот когда тобой всерьёз займутся наши друзья из Аувен-Мирмия, родня Ад-Малека... знаешь? - братья Набзи... Их мы тоже задержали... за торговлю наркотиками... э-э-э... в неположенном месте и без лицензии... Они тоже у нас сидят, все вместе - не разлучать же такую дружную семью! Тогда тебе наши воспитательные меры... э-э-э... покажутся нежной материнской лаской. У тех меры воздействия покруче: они жалости не знают. Только жаловаться будет некому и... некому!!! - неожиданно взвизгнул он, бешено вращая глазами, продолжив уже спокойней: - Сам понимаешь: Ад-Малек в глазах наших боссов - святой человек, гений! Шутка ли: основатель новейшего течения культуры, силонокулла! И его провинившаяся родня на особом, льготном положении!.. Поэтому антистримерские жалобы, например, на Аль-Тарейфа, на клан Набзи - заведомо клевета, подстрекательство и расизм. Не позволим!.." Галь снова вернулся и сел за стол, сверля взглядом Ноама.
   О том, что, после разрушений, учинённых взбрыньками, Аль-Тарейфа счёл за лучшее не светиться в Арцене, и Шугге Тармитсен увёз его в Европу, из-за чего их номера на Турнире пришлось давать в голограмме, Галь, естественно, промолчал: этого антистримерам знать не полагалось!
   От угрожающего тона у Ноама мурашки поползли по спине. Мысли пустились в чехарду. Он уже не знал, за кого ему больше бояться - за себя ли, попавшего, похоже, в нешуточный переплёт и полную зависимость от своих давних недругов, похоже, сошедших с катушек и опьянённых почти безграничной властью, то ли за папу, за братьев, или за Ширли. Перед мысленным взором снова вспыхнуло её испуганное лицо, чёрные глаза, худенькая смуглая щёчка, по которой катились слёзы...
   Будто угадав его последнюю мысль, Галь упёр руки в стол, набычившись и сверля его свирепыми ледышками прищуренных глаз, и задал коронный вопрос: "Где наша сестра? Что ты с нею сделал, куда ты её дел? Мы знаем, что она была с тобой..." - "Не знаю, о чём ты спрашиваешь..." - нервно воскликнул парень.
   Встрял Гай: "Ты что себе думаешь? Небось, не раз и не два трахал нашу сестрёнку! Обесчестил её, а теперь не знаешь?" - "У вас, видно, голова только на эти темы и работает? Да ничего подобного у нас с Ширли не было, и быть не могло!.. Перед тем, как мы потеряли друг друга, я её впервые в жизни поцеловал. Вообще, впервые поцеловал девушку! И почти сделал ей предложение..." - "Ах, ты, мразь фиолетовая!.. Да за нашу сестру, за семейную честь!.. Грязный фиолетовый мерзавец!.. Как ты смел дотронуться до Ширли!" - "Ширли тоже меня любит! Но наши отношения совсем не таковы, как вы себе думаете!"
   Его последние слова заглушил громовой хохот. Лениво подпирающие дверь дабуры встрепенулись и загоготали: "Да он же импотент! Сам признался!" - "Ничего, скоро тебе вообще не нужны будут девушки!" - свирепо прорычал Галь, вскочил, резко обогнул стол, подошёл у Ноаму вплотную и... схватившись за цицит, потянул на себя. Раздался треск - и вот уже он накручивает на руку разорванный талит-катан Ноама. Ноам сделал резкое протестующее движение корпусом. Но со скованными за спиной руками он мог только с бессильной яростью и гадливостью сверкать глазами на обоих близнецов.
   Гай зашёлся кудахтающим смехом, но глаза его не смеялись. Дабуры от хохота согнулись пополам. "У нас в гвардии порядок, и тебе, фиолетовая сволочь, придётся его принять!" - пояснил с издевательской ноткой Галь, намотал на руку растерзанный талит-катан, примерился и съездил им Ноаму по лицу. Затем, не дав тому опомниться и выдавить возмущённо-протестующий возглас, нанёс ему резкий удар тяжёлым кулаком в солнечное сплетение. Ноам тихо охнул и согнулся пополам. И тут же получил следующий удар, сильнее предыдущего. Невысокий, почти на голову ниже Ноама, но накачанный, широкоплечий парнище зверски избивал беззащитного, скованного парня. "Б-же! Брат моей Ширли!" - только успел подумать Ноам, после очередного удара выхаркнув с кровью несколько выбитых и сломанных зубов. Мучитель шипел ему в лицо: "Это тебе за нашу сестрёнку, которую ты совратил... и за братков-антистримеров! Где они? А-а?!" - неожиданно пролаял Галь. Ноам с гадливостью глянул на него сквозь невольные слёзы - и ничего не сказал.
   "Ну, сознавайся, что с нашей сестрой сделал, куда её девал?" - Галь неожиданным искусным взмахом ноги засадил носок своего сапога прямо в локоть правой руки Ноама и тут же, не сделав паузы, врезал по косточке левого локтя. Ноам задохнулся от боли, его мучитель удовлетворённо ухмыльнулся и процедил: "Ну, всё, теперь он нам неопасен. Наручники можно снимать!" Дабуры тут же бросились исполнять приказ и как бы нечаянно вывернули ему руки, причинив уж и вовсе нестерпимую боль. Ноам побледнел и охнул, хотел закусить губу, но понял, что его лишили этой возможности. Руки повисли, как плети.
   Его лицо превратилось в сплошной вздувшийся синяк, из носа хлестала кровь и залила всю рубашку, синяками было покрыто всё тело, а Галь, зверея всё больше, продолжал наносить жестокие удары, приговаривая: "Куда сестру дел? Где братья-антистримеры? Ты не юли, а то..." Голова Ноама бессильно моталась из стороны в сторону, он уже не слышал слов своего мучителя. Галь прорычал своему близнецу: "А ты что? Так и будешь стоять и смотреть?" - "Нет, я не буду бить... - неожиданно пробубнил, отвернувшись к окну, Гай. - Ширли никогда мне этого не простит... И ты оставь его... Довольно..." - "Ну, хор-р-р-ошо же! Я с тобой ещё разберусь..." - "Мне всё равно... Ты знаешь..." - "Да ничего она не узнает... Она и не увидит больше эту грязную скотину! И никто не узнает, где он и что с ним!" - откуда-то издали донёсся до Ноама ломкий, холодный фальцет. Он уже не видел, как в комнату вошли ещё несколько человек, что-то сказали. Близнецы куда-то исчезли. На Ноама навалилась тяжёлая тишина...
   Потом его тащили куда-то по полутёмному, извилистому коридору, награждая пинками под зад. Наконец, его втолкнули в какое-то мрачное помещение и захлопнули за ним дверь. Он растянулся у двери, мечтая только том, чтобы ему дали так вот лежать на жёстких камнях и не трогали больше, потом попытался подняться хотя бы на четвереньки, повернуться на бок...
   Но тут его с силой схватили за загривок, рывком подняли и вытолкнули в центр круга. Вокруг как в тумане мельтешили несколько крупных густо заросших лиц, свирепо и с устрашающей алчностью поглядывавших на него. В душу Ноама заползла чёрная тоска, он начал понимать, что отсюда ему уже не вырваться. Несколько голосов нестройным хором, с хорошо известным, пугающе знакомым, гортанным акцентом, завопили: "О, мальчика привели! Это хорошо!" - "Не, мужики, сначала пофутболим! Мальчика разогреть надоть! Его не слишком разогрели... А потом уж, потом уж!.. Всем достанется - не волнуйтесь!"
   Ноам не успел опомниться, как вся эта компания накинулась на него. Они били его ногами, стараясь ударить посильнее и попасть в самые чувствительные места. Из его горла вырывался уже не крик, а хриплый стон, а они продолжали пинать его, как мячик.
   Вдруг Ноам услышал чей-то хриплый густой, как из бочки, голос, взревевший: "Портки, портки с него сымайте! Ну!.." - и не сразу сообразил, о чём это они. Он всеми силами пытался не дать снять с себя брюки, сжимал колени, брыкался, даже получив сильный удар по коленным чашечкам... Зажмурившись, он принялся шептать строки псалмов, которые ему приходили на память, мешая их с обрывками слов молитвы, всплывающими в угасавшем сознании... Потом замолк, решив, что в этом месте и в таком виде он не может произносить эти слова...
   Один из мучителей зашёл сзади и захватил его за горло, с силой надавив на спину. Ещё двое крепко ухватили руки, вывернув их наверх и резко потянув вперёд на себя. Ноам закричал нечеловеческим голосом и - отключился, погружаясь в грязную, кровавую пучину дикой боли, унижения и позора.
   В комнате, где совсем недавно Галь избивал Ноама, Тим выговаривал близнецам: "Baby, всё хорошо в меру, а вы малость увлеклись! Вам не для этого дали с ним разобраться. Мы через него хотели выйти на его братьев, сорвавших нам победу на Турнире, на их главарей, на всю кодлу антистримеров! Но зачем вы его к братьям Набзи потащили?.." - "Ну, Тимми! Я хотел, чтобы он сказал, где наша сестра... и что он с нею сделал! За сестёр убивать надо... таких вот соблазнителей! Честь семьи... честь фамилии..." - возмущённо ныл Галь. - "Охота тебе руки пачкать, baby! У нас идёт игра по-крупному, а ты опять смешал личное с общественным! Пойми, мотек: "Цедефошрия" была задумана как "компи-казино", именно оно - центр наших интересов. Но!.. - Тим важно поднял палец: - этого никто не должен знать. Поэтому для широких масс сформирована струя подобающей гаммы, и её символ - силонокулл, без которого угишотрию не запустить! И вдруг так фашлануться с этим Турниром!" Галь исподлобья глядел на Тима и вдруг спросил: "Всё понимаю, но не возьму в толк - зачем ты нам это рассказываешь в тысячу первый раз? А как это связано с твоей нынешней крупной игрой, ради которой мы должны были вроде как простить этого фиолетового дохляка?" - "Да не простить... Не простить, baby! Но совершенно ни к чему вырубать его... Если эти... его не замучают до смерти, считай, ему повезло!" - "Как будто тебя больше всего волнует его жизнь и здоровье!" - "Не хочу отвечать за то, что с ним могут сделать..." - "Угу... я тоже не хотел бы..." - пробурчал Галь, злобно поглядывая на Гая. Тим покачал головой: "ОК... Сейчас мы прежде всего должны ответить на их вчерашние художества на Турнире. В создавшейся ситуации компи-казино нам придётся до времени прикрыть. Мы так надеялись, что после этого Турнира, который, нам казалось, у нас в кармане, мы сможем выйти на поверхность с идеей компи-казино!.. А теперь - снова зарываться в подполье... Но оставить без ответа антистримерское хулиганство? Позволить им торжествовать? Да ты знаешь, что фелио до сих пор не дышат? Я так и не знаю, чем они их, какими обертонами... И как их вернуть в норму... Хорошо, что нам удалось основательно спутать витки, и в них этот дохляк по случайности оказался - вот он и ответил за всё и за всех! Ты его, ничего не скажу, отлично отделал! Но о какой такой чести и какой фамилии ты, Галь Хадаш, талдычишь? Тем более, когда у нас такая игра!.."
   Тим помолчал, изучающе поглядел на близнецов и, приторно улыбнувшись, проговорил: "Ну, тов, молодцы: врезали ему как полагается. Правда, теперь, после встречи с братвой Набзи, этот клюмник уже ничего не сможет сказать, да нам и не нужны его дурацкие признания. Мы пойдём другим путём!" - "А нас не накажут за то, что мы... э-э-э... передали... его браткам Набзи?.." - "А кому мы об этом будем рассказывать? Запомни: мы схватили дезертира, допросили, переводили в другое помещение, на нас напала неизвестная банда. Их, конечно, придётся выпустить: вроде был побег, а мы... не смогли предотвратить. Мы были на страже, они ещё и нам всыпали, мы с трудом отбились - всё-таки каратисты! А что там с ним... увы и ах! - не заметили... упустили... не знаем... Такова официальная версия событий! Понял?" - "Угу..." - буркнул Галь, но сомнения и опасения продолжали терзать его. А тут ещё Гай неожиданно выкрикнул своим нервным ломким голосом: "Но на нас же ни царапины!" - "Об этом, baby, не беспокойся! Видок я тебе обеспечу... если лопухов на месте ушей мало..." - приблизился к нему Галь со зловещей ухмылкой - и неожиданно врезал в скулу. Гай вскрикнул: "Чего дерёшься?" - "Во-первых, нужный вид создаю - по твоей же просьбе. Во-вторых, заслужил: не проявил должного рвения!"
   Тим деловито настраивал видеотерминал с большим экраном, приговаривая: "Fellows, хотите полюбоваться, как с вашим "протеже" позабавились в камере братишки Набзи? У меня уже идея возникла, как на этом сыграть! Ох, и игра у нас намечается!.." - "Ой... А ты можешь показать?" - "Тут все помещения оборудованы видеотерминалами, всё записывается, ничто не пропадает даром", - бормотал Тим, щёлкал кнопками, играл регуляторами и, наконец, настроил изображение.
   Включая запись, он довольно ухмылялся и бормотал: "И пусть теперь рассказывают кому хотят о его чистоте и невинности!" - и указал братьям на экран. Галь и Гай переглянулись и уже не отводили глаз от экрана. Увидев результат "работы" братьев Набзи, Галь удовлетворённо и злобно прошипел: "Ну, всё! Этот уже никогда красавчиком не будет... если ещё вообще будет... Его песенка спета... Больше нам в родню напрашиваться не посмеет! Не уверен, что найдётся женщина, которая на него посмотрит без омерзения".
   ...Окровавленной грудой, без чувств и почти без дыхания Ноам лежал на покрытом грязью и кровью полу. Его мучители куда-то испарились. Гай, увидев, во что превратился совсем недавно симпатичный и застенчивый парнишка, ужаснулся, даже ощутил позывы к рвоте и, нервно сглотнув, пробормотал: "Так значит, они с каждым могут сделать такое..." Тим тихо откликнулся: "Брось, baby, будь проще! Из того, что вы сейчас видели, мы с Офелией сотворим та-акую сенсацию - пальчики оближешь! Это будет покруче так называемого "побега"! Эти кадры, конечно, показывать будем только кому надо и когда надо!.. Но вы - молчок!!!" - "Ещё бы!"
   Он медленно всплывал из небытия, то горел, то сотрясался в ознобе. Ему казалось, что он покрыт грязной коркой и как бы подвешен в коконе, обжигающе-ледяном, изнутри утыканном иголками, в багровом океане густой, жгучей боли. Кокон то погружался в бешено вращающийся водоворот, то всплывал, натыкаясь на острые куски льда. Он прохрипел разбитым ртом: "Пи-ть... Па-па... пи-и-ить..." Казалось, стоит хлебнуть хоть глоток чистой воды, и сразу станет легче, тело перестанет гореть и одновременно колотиться в жутком ознобе, а боль, перекатывающаяся и пульсирующая по всему телу, то тут, то там режущая, как ножом, будет не столь нестерпимой. Никак не удавалось сосредоточиться на мысли, где он и что с ним. Осколки диких мыслей и воспоминаний то выскакивали, мелькнув на мгновенье в затуманенном сознании, то снова тонули в вязком, тускло-багровом болоте. Багровый прожектор, меняя зловеще-жуткие оттенки, то и дело сыпал искры в глаза, на которые тяжёлым грузом давили веки...
   Потом он ощутил себя лежащим в липкой, вонючей, грязной луже, всё тело словно режут ножами или прижигают металлическими штырями. Даже слабая мысль о движении причиняла нестерпимо-колющую боль. Он не знал, что остатки одежды, едва прикрывающие тело, превратившееся в сплошную, кровоточащую рану, были пропитаны медленно сочащейся из ран кровью...
   В момент жуткого просветления ему страшно хотелось убедиться, что он ещё жив. Во что бы то ни стало надо хотя бы шевельнуть рукой или ногой, повернуться на бок, приоткрыть глаз. Последнее ему никак не удавалось, казалось, веки придавлены тяжёлыми валиками, ресницы склеены намертво чем-то прочным, и это его кровь. Вокруг него зависли и колыхались тихие, вкрадчивые силонокулл-пассажи, и далёкое громыханье бутылок по булыжной мостовой перемежалось заунывными завываниями гигантской гребёнки "Петеков", потом - фанфарические речёвки Арпадофеля. Он вспомнил рассказы отца и друзей о фанфаротории, а вокруг извивались тонкие спиральки всех оттенков грязно-багрового. Мелькнула и тут же испарилась мысль: "Не иначе, сменили подобающую гамму?" Ему было не до вакханалии звуков вокруг, его трясло, мучительный сильный жар перемежался с ознобом. Он пытался вспомнить слова из псалмов, молитвы, но они, складываясь во вьющиеся перед глазами строки, тут же ускользали в разные стороны, словно бы дразня. Кружилась голова, словно налитая свинцом, он был одержим одной мыслью: выплыть, непременно выплыть из забытья...
   Отчётливой вспыхнуло: "Где я? Куда я попал?" Он помнит, что его привели в комендатуру дабуров где-то, вроде возле старой "Цедефошрии". Может, они заблудились в этих кошмарных лабиринтах? А кто - они? Тут же перед глазами, как из густого тумана, всплыло лицо Ширли. "Неужели и её схватили? ...Что-то не то я сделал... Нельзя было её оставлять..." - эта мысль всё отчётливее колотилась в мозгу, причиняя нестерпимую боль, но вскоре куда-то ускользнула, как он ни пытался её задержать вместе с видением Ширли, качающимся, как на волнах, перед глазами, придавленными тяжёлыми валиками век. Но как он оказался у этих озверевших человекообразных? Неужели это люди Аль... как-там-его?.. - Тарейфы? Значит, он попал в лапы лютых врагов! Но как? Это попросту невозможно... А что там делали братки... как-их-там... Хадаш?.. Галь Хадаш - это звучит!
   Голову сверлил истерический, ломкий голос одного из братишек-мучителей... Гая... или не Гая?.. Он почти не вслушивался в слова, обтекающие голову мутным потоком, причудливо ассоциирующимся с вихляющей струёй, которую они видели в самом начале "Цедефошрии". Как давно это было...
   Перед мысленным взором замаячило свирепое лицо Галя. Тяжело заворочались мысли: "Это силуфокульт его сделал таким... И ещё восточные единоборства...Наверно, много получал по голове на тренировках..." Ох, не зря Ноам так не любил эти занятия, к которым его Ирми старался привлечь... Вообще терпеть не мог насилия, никогда не любил драки...
   Внезапно - мороз по коже от поразившей его мысли... Неужели это всё действительно было? Неужели эти нелюди на самом деле это с ним сделали? Тогда... как жить с этим дальше? Ох, не зря его мучили дурные предчувствия, не зря он боялся, что видит Ширли в последний раз... Поэтому он и не сдержался, и решился поцеловать её, о чём грезил давным-давно, с тех пор, как понял, что любит её. И это всё, что ему отпущено судьбой... Мысли о Ширли, жгучее желание снова увидеть её, знать, что она спаслась, не попала к ним в лапы, на считанные мгновения согрели его. Но тут же заколотил ознобом безумный страх и отчаянная мысль: "Неужели я больше её не увижу? Да имею ли я право... после всего, что со мной сделали, думать о ней?" Ноам громко застонал, почувствовав, как по темно-синим, вздутым, как баллоны, щекам текут слёзы. Он даже не мог закусить разбитые в лепёшку губы, чтобы сдержать рвущиеся из горла стоны - нечем было...
   В полузабытье, в угасающей в памяти - отчаяние на лице отца, завёрнутые за спину руки в наручниках... Последний пронзительный папин взгляд прямо ему в душу... его лицо на экране телевизора... Вспомнил, как содрогнулся от дурного предчувствия, что видит папу в последний раз. Но переживал-то он тогда за отца! Он и представить себе не мог, что сам окажется в безнадёжной, дичайшей ситуации, переживёт самое ужасное, на что никакого воображения нормального человека со здоровой психикой не хватало...
   Из окровавленного рта вырывались хриплые стоны, он погружался в забытьё, а то всплывал. Перед мысленным взором проносились картины его короткой жизни. Вот папа несёт его, маленького, на руках, или подбрасывает и ловит, а он заливисто хохочет, дёргает его за бороду ("совсем, как Бухи сейчас!" - разбитые губы растеклись в кривой улыбке). Вот папа усадил его, темнокудрого малыша, на плечи и лихо танцует во время концертов в "Цлилей Рина"... Или нет, "Цлилей Рина" ещё не было... А вот папа показывает ему буквы, учит читать, собирать коркинет и всякие другие дорогие и затейливые штуки. Они на пляже, папа учит его плавать... Они с папой идут в шабат на молитву в синагогу... Знакомство с Ирми и Максимом...
   Да, он, первенец, всегда был для отца его гордостью и радостью. Конечно, папа любил и Ренану, похожую на него и лицом, и немного характером, и шустрых, неугомонных, талантливых близнецов, а уж о малышах и говорить не приходится. Но самые большие отцовские чаяния и надежды папа связывал всё-таки с первенцем. Ноаму стало трудно дышать от шершавого комка в пересохшем горле, когда он подумал: "Не оправдал я, папочка, твоих надежд... Прости меня..."
   Перед глазами неожиданно - красивое, отрешённо испуганное лицо мамы. Юноша с ужасом подумал: "Мамочка... что с тобой будет, когда ты узнаешь... Прости меня, мамми, я не хотел... Правда, не хотел... Прости меня, родная..." По его обезображенному лицу покатились слёзы, обжигая щёки.
   Выступление близнецов на Турнире. В ушах явственно звучат исполняемые ими мелодии, и из его горла вырываются хриплые звуки - он хочет подпеть всплывшим в воображении мелодиям. Снова вспыхнуло лицо Ширли, рядом лицо Ренаны, лица обеих девушек закружились в нервном танце перед глазами. Лицо Ноама исказило жутковатое подобие улыбки, которая медленно угасла: между лицами Ширли и Ренаны вклинились лица близнецов и младших сестрёнки Шилат и братика Бухи, совершенно заслонив и оттеснив лица девушек.
   В уши лез мучающий ломкий голос одного из мучителей, близнецов Блох (или Хадаш?), шептавший: "Братишка, прости... Я не хотел, правда не хотел, поверь... Только не умирай! Ширли мне этого не простит, если..." Ноам попытался приоткрыть один глаз и снова услышал тот же голос: "Что они с тобой сделали, братишка... Это не я... Меня они тоже били и... Брат мой не виноват, его заставили... Прости, братишка, прости, я на всё согласен, пусть будет, как она хочет... только не умирай..." Ноам с мучительным безразличием подумал: "Кто это и о чём он?" Вскоре раздались бухающие звуки шагов, но Ноам снова провалился в полузабытьё и уже ничего не слышал...
   ...........
   Вошли трое дабуров, один из них был Галь. Они крепко схватили за локти Гая, плачущего над умирающим, с силой встряхнули его, резко подняли и чуть не волоком вытащили из полутёмной комнаты. После этого Гая многие месяцы никто не видел...
   ............
   Спустя какое-то время из горла Ноама снова вырвался еле слышный неразборчивый хрип, что-то вроде: "Шир... прос-с-с-ти-и... прос-с-с-ти..." Но этого уже никто не слышал.
  
   Моти
   Бенци сидел на широкой низкой тахте, опустив голову. Сзади раздался тихий голос Моти: "Бенци, ты не спишь?" - "Какое там... Я не знаю, что делать, как нам выбраться отсюда: ты... э-э-э... нетранспортабелен... Что-то происходит, а мы с тобой ничего не знаем... и... ничего не можем..." - "Ага... Только то и знаем, что нам показывают на этом экране". - "Ага!.. Частичку второго Турнира показали: торжественные речи, потом первые номера - и вдруг прервали..." - "А почему? Опять с аппаратурой намудрили?" - "Скорей всего, что-то там было, чего нам с тобой знать не положено".
   Бенци помолчал, потом участливо взглянул на скорчившегося на тахте Моти. Его резануло жалостью: до чего постарел и словно усох когда-то весёлый и озорной, уверенный в себе и неунывающий его приятель и коллега. На него безучастно смотрел потухшими глазами маленький, худой и измождённый человек, которому можно было дать за 50, а ведь они оба пересекли 40-летний рубеж меньше пяти лет назад. Это вовсе не старость! Но наверно, и сам-то Бенци Дорон, которого все называли "чеширский лев", после всего пережитого выглядит ненамного лучше. Зеркала им не положено!
   Бенци чуть слышно бормотал: "Как, ну, как отсюда вырваться!.. Невозможно больше сидеть взаперти... Сам-то я, может, и нашёл бы выход... но как я его оставлю... Невозможно... - и обернулся к нему: - А ты-то как, друг? Сможешь встать и пойти?" - "Нет, сил нету... сердце, как клещами... - пыхтя, через силу выдавил Моти. - Мне необходимо было принимать лекарство, но они меня этого лишили... Уже который день... Говорят что-то вроде того, что не допустят, чтобы я "баловался наркотиками"!" - "Что они мелют! Ведь это, они сами говорят, отделение муниципальной больницы. Значит, здесь должны лечить. Сначала от основной болезни, а уж потом исследовать влияние силонокулла на человеческий организм. Но уж никак не отменять лекарств, которые врач другого отделения той же самой больницы назначил! - сердито выкрикнул Бенци, потом пробормотал: Вот только не пойму, меня-то зачем сюда... Тоже на силонокулл испытывают?"
   Моти натужно закряхтел, пытаясь медленно повернуться на бок. "Ну, что с тобой, Мотеле! Что?" - "Ничего, ничего... Полежу, и успокоится... - прерывисто дыша, бормотал Моти. - Теперь я только так и лечусь. Хорошо, что ты рядом. Правда, моей Рути нет... Где она... Что с нею... Не знаю... Где дети, что с ними... Ничего... ничего... ничего..."
   "Интересно, что ты сначала о Рути вспомнил, а потом о детях..." - заметил Бенци. - "Ага... Я никак не могу отделаться от чувства вины перед нею... С самого начала... Ты же помнишь, что, когда мы познакомились с двумя религиозными девушками, нам обоим понравилась Нехама. На полненькую, застенчивую Рути я и не смотрел..." - "Да, она и меня не впечатлила..." - еле слышно обронил Бенци. - "Меня задело, что Нехама тебя предпочла... Ну, конечно: ты же высокий..." - "Мне кажется, в тебе просто взыграл дух соревнования, это бывает..." - улыбнулся Бенци.
   Потёк неспешный обмен воспоминаниями двух мужчин, когда-то молодыми парнями влюблённых в одну из двух подружек, а потом переженившихся - каждый на своей. Разговор отцов детей-подростков, с которыми - ох, до чего же непросто!
   Моти вздохнул: "Я, только я... Сам виноват: упустил мальчиков. Как я ими гордился, любил с ними гулять, их на секцию водил! Э-эх... Ведь это из-за них я тогда... Пойми: я не против родни Рути!.. Но... ты же знаешь..." - "Ага... Неловко сидеть на двух стульях..." - "Вот моя сестрёнка... ты её и не знал..." - "Ширли о ней рассказывала". - "Она вернулась к религии. Братишка Эрез, он не вернулся, у них обычная светская семья... Но там, в Австралии, всё иначе..." - "Запрещать шофар никому бы в голову не пришло?.." - обронил Бенци. - "Сыновья гнут в одну сторону - и с какой силой! А дочка совсем в другую... Наверно, всё дело в том, что она влюблена в твоего старшего... - Моти помолчал, потом смущённо спросил, не глядя на Бенци: - Ты не в курсе, между ними ничего такого... не было?" - "Сколько я знаю Ноама, ничего такого... э-э-э... что ты думаешь... Ноам очень серьёзный, тихий и скромный мальчик. Даже слишком тихий и серьёзный. О том, чтобы воспользоваться её отношением к нему, речи быть не могло... Уверен!" - твёрдо заявил Бенци, глядя в порозовевшее от смущения лицо Моти.
   Вдруг Моти подскочил и кряхтя откинулся на спину: "Бенци, смотри-ка, что это?" - "Где?" - "На этой... ну, э-э-э... на стене!" Бенци уставился на возникшее овальное пятно света: на светлом фоне мельтешили тёмные пятнышки. Посередине возникло большое тёмное, бесформенное пятно, краснеющее на глазах. Приглядевшись, Бенци увидел распухшее лицо, заплывшие щёлочки глаз, длинный нос, из которого хлестала кровь. Что-то в этом лице показалось ему знакомым. В следующий момент он с ужасом понял, что это лицо его первенца Ноама. Но в каком виде! - сплошной вспухший кровавый синяк, иссеченный багровыми шрамами... Не губы - кровавые лепёшки исторгают стон, в котором слышится клокочущее с надрывом "ШМА-А-А!!!"
   То, что увидел Бенци сразу же после этого, повергло его в шок: чудовищные подробности истязаний над его первенцем нескольких здоровенных мужиков с озверелыми лицами, на которых написан экстаз. Он не хотел этого видеть - и не мог отвести глаз, сидел, как завороженный, глядя на искажённое болью, превращённое в распухшую маску лицо сына, который хрипло, чуть слышно лепетал слова молитвы; в этот момент на лицо сына наплывало пышущее зверским, садистским наслаждением лицо одного из его мучителей.
   Бенци, мужественный, спокойный человек, добродушный улыбчивый "чеширский лев", отец шестерых детей, не смог удержаться, зарыдал: "Сынок! Сыночка! За что они тебя?!! Что они делаю-у-ут!!! Они же убивают его!" Он сквозь слёзы глядел на разросшийся во всю стену экран: в отдельном окошке, вспухшем в углу экрана, показывали сцену допроса его сына сыновьями Моти...
   Бенци оглянулся на Моти: с побелевшим лицом, почти слившимся с подушкой, тот не сводил огромных глаз с экрана, тяжело, шумно дыша и всхлипывая, он бормотал: "Нет... нет... не может быть... Это, наверно, просто компьютерная страшилка... Я не верю, что это на самом деле... не верю... ни за что не поверю... Зачем они нам это показывают? Просто пугают... Так мучить бедного мальчика... это невозможно... невозможно... Мои мальчики... они не могут этого делать... Гай не захотел... Но почему они показали, что он не захотел?.. И его мучают... Мой Гай, бедненький... Нет-нет-нет... О-о-о... Бе-ен-ци! Позови доктора! Мне очень плохо! Умираю-у-у!" - и он откинулся назад, глаза его закатились, грудь тяжело вздымалась и опускалась.
   По лицу Моти катились слёзы, он с трудом дышал, воздух вырывался с хрипом. Бенци тут же вскочил, подскочил к распластавшемуся на простыне, белому, как простыня Моти: "Моти, что с тобой, друг? Не умирай! Мы с тобой должны вернуться к нашим девочкам! - Бенци всхлипнул. - Они нас ждут, Мо-ти! Не умирай! Не умирай, друг мой!" Он не смотрел на экран и уже не увидел, как бесчувственное тело его сына утаскивают в тёмный лабиринт. Экран зарябил, завихрившись пятнами, и снова перед ними - обычная серая стена. Только отдельные выкрики неслись откуда-то сверху, но и они стихли.
   Бенци растерянно поднял на руки лёгкое тело Моти, грудь которого вздымалась почти с трудом, потом осторожно вернул в постель. По щеке больного друга скатилась слезинка, он еле слышно прошептал: "Рути, бедняжка... Что с нею будет..." - и затих...
   Бенци вскочил, подбежал к тому месту, где предполагалась быть дверь этого странного помещения, и закричал, не помня себя: "Доктора! Позовите же доктора, чёрт возьми! Человеку плохо! Он умирает!" - и ужаснулся вырвавшимся из его уст словам.
   Занавеска дрогнула, нервно заколебалась, поехала в сторону. Твёрдым шагом вошёл Пительман: "Ну, что тут у вас, хабубчики?" Бенци не стёр следы слёз со своих щёк - не до того было. Глядя мимо Тима, он воскликнул: "Да вы что, с ума там сошли? Кто нам такие картинки показывать решил?" - "Передача в реальном времени. Только что, ну, тов - вчера, или... на-днях... приведён в исполнение приговор твоему сыну, дезертировавшему из армии. Вот это мы и показали!" - "Что-о? Ты совсем спятил? Он у меня в йешиве учится, у него служба только через пару месяцев!" - "Не будет у него теперь службы ни через пару месяцев, ни через пару лет... За это можешь не беспокоиться. А этот что? - Тим подошёл к вытянувшемуся на кровати бездыханному Моти Блоху. - А-а-а! Это ты его ухайдокал! Не отпирайся!" - на лице Пительмана благородное негодование и гнев причудливо перемешались с плохо скрываемым торжеством. "Я доктора звал, когда у него приступ начался, но вы не соизволили прислать... Тебя зачем-то принесло... Ты что, врач?.." - вне себя от бессильной ярости и потрясения проревел Бенци, и по щеке его снова скатилась слеза. - "ОК, я сам Рути сообщу. И о том, как себя проявил один из её сыновей - тоже! Ты, Дорон, если дашь подписку молчать об увиденном тут, тоже, в конце концов, будешь отпущен. А иначе... Мы всё ещё не смогли найти доказательств, что это ты испортил войтероматы..." - "Ещё бы!" - чуть слышно прерывисто выдавил Бенци, сквозь слёзы смерив Пительмана почти презрительным взглядом. Тот продолжал ухмыляться и торжествующе хихикал: "Но что до смерти Блоха - тут уж тебе не отвертеться. Так что выбирай!" - "Я требую открытого суда! А что вы с моим сыном сделали?" - "Всего лишь поучили его маленько! Только на пользу... если ещё выживет после этого... руки на себя не захочет наложить. Хабубчики малость увлеклись... Теперь он, конечно, не сможет жениться, иметь детей... Ну, да ты за него план выполнил и перевыполнил! Хе-хе!"
   "Мерзавец! Грязный подлец!" - взревел Бенци и, не помня себя, бросился на Пительмана. Тот мигом перестал хихикать и с необычайной прытью юркнул за занавеску. Оттуда раздался его голос: "О том, что произошло, я принесу тебе статью Офелии. Почитаешь в ожидании суда и между допросами... чтоб нескучно было! Небось, помнишь, как тебя перед всей Арценой в студии допрашивали? А сейчас мы тебе показательный суд устроим! Открытый, которого ты так добиваешься! Открытее быть не может! Короче, жди... Офелия всё-о-о подробнейше распишет! Теперь-то тебе не удастся доказать, что вы, досы, такие чистые и невинные! Я сам видел, как твой сынок домогался хабубчиков, которые с ним в одной камере были - они и не выдержали! В общем, тебе не отвертеться... Ты увидел, как твоего сына, дезертира, грязного, похотливого самца, допрашивают сыновья Моти Блоха - и пришёл в ярость. Всем известно, что вы, одурманенные шофаром, способны озвереть от любой ерунды, склонность к чудовищному насилию у вас в крови. Вот ты и набросился на Моти... Он увидел твоё озверевшее лицо, и это спровоцировало приступ. А может, ты его ещё и подушкой прижал?.. Сознайся! Подушкой же, правда? Больному человеку воздуха и не хватило... У нас имеются фотографии твоей озверевшей морды в... неважно, в какой момент: никто не спросит!" Голос Пительмана из-за занавески становился всё тише. Вдруг он громко добавил: "А ещё нападение на представителя городской власти. Ты же не знаешь, тембель, что я - рош-ирия и глава ЧеФаКа Эрании!"
   Бенци уже не слушал. Он бросился на кровать подле ног мёртвого Моти и затрясся от безудержных рыданий. Он бессвязно повторял: "Моти... Ноам... Сынок... Ноам... Моти... что с тобой, друг... что они с тобой сделали... Моти... Ноам... Что они с вами сделали! Что они с нами сделали!"
   Его держали в комнате, где они с Моти провели несколько дней, где они увидели кадры, как зверски мучили его первенца, где на его руках умер Моти. В тот же день, ближе к вечеру, пришли шомроши Арпадофеля и унесли тело Моти. Спрашивать у них что-либо, Бенци понимал, бесполезно. Осталась стоять голая тахта, без белья и подушек. Она внушала Бенци страх и некоторое отвращение. Больше никто к Бенци не заходил, разве что открывалась дверь, чья-то рука ставила на пол тарелку с едой, и дверь закрывалась. Спустя некоторое время снова появлялась рука, забирала полную тарелку, к которой Бенци не притрагивался. Он пил только воду из-под крана. Так, в полнейшем неведении, Бенци провёл несколько, показавшихся ему бесконечно долгими, дней, постепенно теряя ощущение времени. Он чувствовал: надо как-то поддержать и сохранить свой дух, но не мог заставить себя что-то сделать для этого. Мысли о старшем сыне не оставляли его ни на минуту, он почти не вспоминал о жене и о других детях. Он целыми днями сидел на полу, раскачиваясь и повторяя про себя слова молитв и псалмов.
   Спустя несколько дней к нему снова явился Тим Пительман, на нём нелепо сидел новенький, с иголочки, костюм. Он вразвалочку подошёл к Дорону и с лёгким, скрипучим смешком протянул ему свежий номер "Silonocool-news", с чувством собственного превосходства окинув его с ног до головы. "На, читай! Узнаешь много нового и интересного... о твоём сыночке... Фе-е! Ну, и воняет тут у тебя! Какие же вы, фиолетовые, всё-таки грязные! Тебе что, твоя вера мыться запрещает? Да?" Бенци поднял на него мутный взгляд, ни слова не сказал, взял из рук газету и принялся её перелистывать. Больше он на Пительмана не смотрел. Как из тумана, до него донеслось: "Там и фотографии есть! Посмотри..." Опасаясь, что Бенци не выдержит и бросится на него, поспешил покинуть помещение.
   Бенци нашёл статью Офелии Тишкер, о которой говорил Тим. Почти четверть страницы занимала фотография... нет, назвать такое фотографией невозможно! - кошмарная карикатура на его мальчика: искажённое, опухшее лицо, красивые глаза, обычно напоминающие крупные маслины, превратились в хитро и недобро прищуренные щёлочки, распухшие щёки, раззявленный беззубый рот, словно бы выкрикивавший проклятия мучителям. Бенци пытался читать, но сознание выхватывало лишь отдельные фразы:
   "...Сорвав Второй Турнир и практически выведя из строя аппаратуру, поддерживавшую функционирование всех систем "Цедефошрии", фиолетовые хулиганы рассыпались по всей её территории, намереваясь и дальше продолжать дебош. Нашими специалистами ныне ведутся восстановительные работы...
   ...Понимая, какая опасность грозит гражданам Эрании, зрителям Второго Турнира, адон Кошель Шибушич в экстренном порядке организовал отряд дабуров для поимки и нейтрализации деятельности антистримеров с шофарами и мультишофарами...
   Так были выявлены несколько йешиботников из Неве-меирийской йешивы, скрывающихся от призыва в армию, в их числе - старший сын известного антистримера Бенциона Дорона, Ноам. Он был доставлен в комендатуру и допрошен. При этом он пытался избить допрашивавших его командиров взвода бригады дабуров Галя и Гая Хадаш..."
   Бенци опустил газету, недоуменно уставившись на страницу: "Как, эти идиоты уже и фамилию успели сменить? А вот и их фотографии... Да, симпатичные мальчишки... были бы... на дедушку похожи... Братья Ширли, подруги моей дочери, девочки, которую любил мой Ноам... Б-же, Б-же!.." - глаза затуманило слезами, и буквы запрыгали перед глазами. Помотав головой, как бы стряхивая с себя наваждение, Бенци читал дальше:
   "После того, как задержанный антистример и хулиган набросился на братьев с чудовищными оскорблениями и проклятиями и попытался их избить, пришлось привести его в чувство и отправить в камеру. В камере находились братья Набзи, жители посёлка Аувен-Мирмия, проходящие по делу о незаконной доставке наркотиков в Эранию (подозрения против них не подтвердились). Задержанный Дорон, как выяснилось, был одержим порочной гомосексуальной страстью в извращённой форме, и, попав в камеру, сразу же начал приставать к одному из братьев с непристойными домогательствами. Этого остальные не могли стерпеть. Они пытались привести его в чувство, но, судя по всему, немного перестарались. В результате, упомянутый сын антистримера Дорона упал и ударился головой об угол... Удар оказался смертельным... Впрочем, не исключено, что преступник сам наложил на себя руки, не в силах вынести позора...
   Когда братьев Набзи везли в суд для продления задержания и следствия по новому делу о неосторожном непредумышленном убийстве, им удалось вырваться и скрыться. По имеющимся у нас сведениями, они вернулись в родной посёлок, и теперь не представляется возможным вторично подвергнуть их задержанию, тем более, учитывая, что в последнем деле они являются потерпевшей стороной..."
   Бенци отложил газету, его трясло: так оболгать убитого мальчика! Какая подлость! По лицу текли слёзы, он не обращал на это внимания. Откуда-то раздался ненавистный приторный тенорок: "Ты читай дальше - там и о твоём преступлении тоже написано!"
   Он поднял голову, оглянулся по сторонам и, не поднимая газету с пола, продолжил чтение:
   "В то же самое время в одной из палат Шестого отделения городской эранийской больницы антистример Бенцион Дорон неожиданно напал на находившегося с ним вместе (в целях обеспечения ухода и наблюдения) страдающего болезнью сердца биологического отца командиров взвода гвардии дабуров братьев Хадаш, Мордехая Блоха. В результате неспровоцированного нападения Дорона на Блоха, очевидно, вызванного ненавистью упомянутого Дорона к биологическому отцу братьев Хадаш, у последнего случился сердечный приступ. Специалисты-криминалисты, ведущие следствие по делу, не без оснований полагают, что Дорон довершил своё злое дело, накрыв Блоха подушкой, перекрыв тем самым поступление столь необходимого больному кислорода, что и послужило истинной причиной смерти Блоха, который в своё время был ведущим специалистом фирмы "Лулиания". Ваш корреспондент будет и далее сообщать о продвижении следствия по делу о подозрении на зверское убийство Блоха".
   .........
   Под этим абзацем он увидел свою фотографию, , больше похожую на карикатуру, и карикатуры на его сыновей-близнецов, а ниже текст. Этого он не стал читать: в чём обвиняли его близнецов, он знал.
   Закаменев, он сидел на полу. В голове не укладывалось: по сути Офелия публично априори оправдала убийц его мальчика, а его - тоже публично, до суда и следствия, - обвиняют в убийстве друга! Это непостижимо!..
   Снова послышался голосок Тима: "Ну, как?" - "Я должен попасть на похороны моего сына! Как вы смеете меня не отпускать!" - "Я думаю, его уже закопали... так что не стоит беспокойства. А тебя мы никуда отпустить не можем - ты представляешь серьёзную опасность для общества. Короче... Придётся подождать окончания следствия по твоему делу!"
   Бенци вскочил, подскочил к неожиданно появившейся двери, забарабанив по ней кулаками: "О каком следствии ты говоришь!? Где ваш следователь?! Я требую открытого суда и следствия! Я требую адвоката!" Ответом ему было глухое вязкое молчание...
  
   3. Реквием
   Траурная цепочка
   Ренана с близнецами покинули лабиринт "Цедефошрии", где их встретила группа встревоженных друзей - Ирми и Максим с Хели, Бени с Эльяшивом и Зеэв, Гилад и Ронен, рядышком робко стоял Цури. Первый вопрос с обеих сторон: "Где Ноам? Кто-нибудь видел Ноама?" - "Нет... Мы с Ширли думали - вы с ним нас тут ждёте... Кстати, а куда делась сама Ширли? Только что была тут, под боком..." - вдруг вскинулась Ренана и осеклась.
   Ирми твёрдо заявил: "Мы с Бени и Эльяшивом прочешем внутренние витки, а вы, Макс с Хели и Зеэв, пройдитесь по периметру. Макс, ты знаешь новые команды, что Цури принёс. Ринафоны заряжены?" Максим сокрушённо произнёс: "У нас-то - да. Но я не уверен, что у Ноама ринафон заряжен, а новых команд у него точно нет..."
   Ирми и Бени с Эльяшивом, махнув рукой оставшимся у входа в устье "Цедефошрии", нырнули в один из витков. Методично обследовали они виток за витком, где могли заплутать Ширли и Ноам. Спустя некоторое время к ним присоединились Зеэв и Максим с Хели, которые прочёсывали параллельные витки.
   Когда они снова появились в устье, мрачно качая головами, Шмулик и Рувик в один голос заявили: "Мы с вами!" - "И я!" - закричала Ренана. - "Нет, Ренана, ты не пойдёшь!" - и своевольная девушка не посмела ослушаться жениха. Ирми повернулся к близнецам и резко проговорил: "И вы никуда не пойдёте! Вам особенно опасно! Если их поймали фанфаразматики Тумбеля, не дай Б-г! - то держат, как заложников. Им нужны вы, музыканты, выигравшие Турнир..." Шмулик с несвойственной ему злостью отрезал: "Мне всё равно! Мой брат исчез! Я обязан его найти!" Рувик разрыдался: "Ноам в беде! Я чувствую! Он в беде! Я даже не знаю, успеем ли мы его спасти... Ему очень плохо... Очень!!!" - "Что ты говоришь, братик?" - испуганно пролепетала Ренана, озираясь по сторонам. - "Он... он... - захлёбывался рыданиями Рувик, - он... он... умира-а-а-ет..." - "Нет!!! - истерически закричала Ренана. - Не говори глупостей! Не смей!" - "Я... я... я... во всём виноват!.." - истерически всхлипывал Рувик.
   Ирми подошёл к нему, с силой поднял его голову, легонько встряхнул, посмотрел в глаза: "Успокойся! Ну!.. Мы сделаем всё, что от нас зависит... Мы его спасём..." - "Ес-ес-ес... ли с Ноамом что случится... Зачем мне тогда жить... Такой брат, самый лучший брат... и я посмел..." - "Успокойся... Не хорони его раньше времени... Уверен, он просто заплутал в этой жуткой паутине... Мы его найдём! Пошли, хевре, не будем терять время!" - Ирми потащил Максима за собой, следом потянулись остальные.
   "Тов, - примиряюще сказал Цури. - Вы, братишки, остаётесь со мной, ринафоны помогут нам быть в курсе, а ещё у вас угав". Рувик молча кивнул, сморкаясь в бумажную салфетку.
   Только под утро, когда в "Цедефошрию" просочился серенький свет, Максим и Хели обнаружили недалеко от устья скамейку, где, скорчившись, сидела Ширли, то ли дремлющая, то ли в забытье. Глаза приоткрыты. Рыжий, игриво всклокоченный парик висит за спиной, грим размазан по лицу, на щеках - следы слёз.
   Максим легонько тронул девушку за плечо. Она тут же вздрогнула и, всхлипнув, взвилась: "Нет-нет! Не отдам! Он вернётся! Я обещала подождать его тут..." - бормотала Ширли, не раскрывая глаз. "Очнись, девочка! Это мы... Ширли-и... Ну же!.. - Хели погладила её по плечу, а Максим спросил: - А где Ноам? Ты его видела?" Глаза Ширли наполнились слезами: "Мы встретились, шли вместе... Потом... Подошли дабуры, оттолкнули меня от него, я упала, ударилась, потом... ничего не помню..." - и девушка истерически разрыдалась. Хели обняла рыдающую Ширли, взяла за руку: "Пошли с нами. Хевре тебя отвезут..." - "Где Ноам? Без него я никуда не пойду! - и вдруг вскинулась, широко распахнув глаза: - Найдите Ноама! Если они его схватили, я с ума сойду!" Максим что-то говорил в ринафон, потом ласково обратился к девушке: "Наши уже ищут его". Хели помогла ей подняться. "Я очень боюсь... боюсь, что больше его не увижу... Он тоже этого боялся..." - рыдала Ширли, пока Хели выводила её из раскручивающегося лабиринта.
   Высокий, лохматый, синеглазый парень в чёрно-фиолетовой кипе, - это был Ирми, - поднял на руки бесчувственное окровавленное тело Ноама и осторожно вынес его из мрачного подвала. Он нёс его по лестнице и глядел в его лицо, в полуприкрытые заплывшие глаза. Он с трудом узнавал друга. За ними тянулись кровавые следы. Снаружи его ждали Хели и Максим, откуда-то сбоку с криком к нему бросились близнецы Дорон: "Ой, Ирми! Что это с ним?" - "Он... Он уже не дышит... Последний вздох... У меня не было, чем его накрыть... Как они его истязали... Не смотрите..." - с трудом выдавил Ирми странно охрипшим голосом, Хели не припомнит у брата такого голоса, такого лица. "Что они с ним сделали!.. Может, всё-таки можно его спасти?.." - хрипло выдавили Шмулик и Рувик. Хели покачала головой: "Уже поздно, ему повредили многие органы, и крови столько потерял! От этого он и..." - она не смогла закончить фразу.
   Рувик остановившимся взором на посеревшем лице смотрел в изуродованное лицо брата, которое только и видел. Максим подошёл и взял его осторожно за локоть: "Пошли, хевре, отсюда... Не надо такое видеть..." - неуверенно прибавил он, пытаясь заслонить от истерически всхлипывающих братьев страшно изуродованное тело Ноама. Он подвёл их к лягушонку, чуть не силой усадил на задние сиденья, попросил Зеэва позаботиться о них. Тот кивнул, Бени тронул рычаг управления, и лягушонок отъехал, завернул за угол. "Хевре, не надо мешать..."
   Максим еле выговорил: "Хели, неужели?.." - "Он... потерял много крови... наверно, и заражение... Мы опоздали..." - Хели всхлипнула и разрыдалась. - "Бедная Ширли... Бедная Нехама... Бедные они все..." - прерывисто вздохнул Максим и отвернулся...
   .............
   Никто, кроме Ирми и Хели с Максимом, не видел изуродованного тела Ноама - так решили оба друга несчастного парня. Так его и похоронили. Отца на похороны первенца из тюрьмы не выпустили...
   После немноголюдных похорон старого Гедальи, на которые младшая дочь Мория с Эльяшивом едва успели, семья отсидела шива в доме семьи Мории в Неве-Меирии. Там Амихай встретил свою 12-летнюю дочь Лиору.
   В последние дни жизни отца Рути не отходила от него и почти не вспоминала ни о муже, ни тем более - о детях. Но в последний день шива она тихо обратилась к брату Арье: "Мне необходимо подъехать в Эранию-Далет, домой, а одна я боюсь... И... Та симпатичная врач, кажется, доктор Рахель, обещала разузнать про Моти, но ничего не узнала, а сама исчезла..." Арье понуро глядел куда-то вбок, потом медленно заговорил: "На следующей неделе мы с Амихаем сможем тебя подвезти. Конечно же, одной тебе не стоит... Этот мерзавец..." - "Если бы ты знал, как я его боюсь... Но ничего не знать, что с Моти... столько времени..." - тихо шептала Рути.
   Арье отвёл глаза. Они с Амихаем уже прочли известную статью Офелии в "Silonocool-news". Оба брата постарались скрыть эту статью и от Рути, и от матери, и даже от младшей сестры Мории. Мория и Цвика с Нахуми прочли эту статью уже после отъезда братьев с Рути в Эранию.
   По дороге Рути молчала. Она вспоминала, как они с Моти бросились к Арье, после того, как он сообщил, что Ширли у него... как сидела у постели Моти... как обнаружила, что его выкрали из палаты... А потом показавшиеся ей долгими дни у постели медленно умирающего отца... Она боялась возвращаться в Эранию-Далет, боялась явления омерзительного Тумбеля.
   На месте выяснилось: он в её отсутствие таки приходил туда и не застав её, оставил записку, скотчем прикрепив конвертик на входную дверь. Что это он там ей пишет? - с досадой подумала Рути, отдирая конверт от двери. Но она не стала даже вскрывать конверт - увидев ненавистное имя, сразу же выбросила его в корзину. И напрасно! В записке Тим "с прискорбием" извещал её, что "при невыясненных обстоятельствах, в присутствии известного антистримера Бенциона Дорона скончался её законный супруг Мордехай Блох. Есть все основания полагать, что упомянутый антистример Дорон приложил руку к безвременной кончине её мужа. Ведётся следствие, опасный антистример изолирован от общества. Но поскольку дело связано с государственной безопасностью, выводы следственной группы запрещены к публикации. Однако, писал Тумбель, жизнь продолжается, и такая женщина, как Рути, не может и не должна оставаться одна. Поэтому он предлагает ей руку и сердце. Если не сейчас, то хотя бы через пару месяцев..."
   Арье наклонился над мусорной корзиной и вытащил конверт, так, чтобы сестра этого не заметила. Вскрыв конверт, прочёл послание, побледнел... Пока Рути слонялась по дому, что-то делала на кухне, они с Амихаем вполголоса совещались, как сообщить сестре содержание записки, вместе с тем, что они уже знали из газеты, но от неё скрывали. Выйдя за дверь, он позвонил Морие и передал ей содержание записки Пительмана.
   Рути вышла в салон, увидела белые лица братьев. Она сразу поняла: случилось непоправимое. Арье встал и подошёл к ней. Неловко положив ей руку на пухлое плечо, он медленно заговорил: "Сестра, ты напрасно выкинула ту записку. Я её прочёл..." - "Ну, и что мне пишет этот подонок? Он сообщает, где Моти и мои сыновья, которым он сломал жизнь?" - "Да..." - с трудом выговорил Арье, с другой стороны к ней подошёл и Амихай. Оба заговорили разом, запинаясь: "Он действительно сообщает тебе про... Моти... Он..." - "Что с ним? Что с моим Мотеле?!" - вскричала Рути. По лицам братьев она всё поняла, им даже не понадобилось выговаривать страшные слова.
   Ширли с трудом открыла глаза. Она не понимала, где она находится, как сюда попала. Откуда-то сбоку до неё доносились звуки рыданий и всхлипываний. Над нею маячило расплывающееся лицо... Ноам? Но почему он кажется намного старше, весь седой, и длинный нос без привычной кривизны? Девушка слабо улыбнулась и зашептала: "Ноам, ты спасся, родной мой! Тебя нашли... Но почему ты поседел? Они тебя сильно били?" Ей показалось (или не показалось?), что чёрные глаза, в обрамлении сеточки морщин маячившие над нею, наполнились слезами. Она снова зашептала: "Нет, не надо, Ноам! Я тебя и седого люблю... Ведь теперь мы вместе..." Издалека - истерический, рвущий душу, вопль Ренаны: "Нет! Нет! Нет! Дедушка, отойди от неё!" Лицо, маячившее над нею, исчезло. Девушка снова провалилась в зыбкий мрак...
   Потом ей чудилось, что она плывёт по воздуху, звуки вокруг её головы сливались в непрерывный, мучительный гул...
   Окончательно она пришла в себя в большой комнате. Она лежала на жёстком матрасе, а рядом сидела бабушка Хана, гладила её ладошку и плакала. Она повторяла: "Просыпайся, девочка, бедная ты моя!" Ширли раскрыла глаза и спросила: "Бабуленька, что ты плачешь?" - "Дедушка умер, мы его неделю с лишним назад похоронили... Нас привезли сюда к Морие... И у неё Лиора, такая исхудавшая, несчастная... Раньше мы все жили... в какой-то гостинице, или что-то вроде... А сюда нас привезли врачи, которые лечили дедушку, и их друзья. Врачи между собой говорили, что его дни сочтены, но так, чтобы мы не слышали... Но я как-то поняла... Зачем нас тогда увезли из дома, я не знаю... Не дали дедушке умереть в своей постели, в нашем доме..."
   Ширли широко раскрыла глаза и, судорожно вздыхая, пролепетала: "Меирии больше нет, и вашего дома тоже... Мы видели, как она превращалась в... муравейник... Разве Цвика с Нахуми не рассказали? Мы искали выход, ходили по всяким жутким местам... А потом... все мои друзья и... мой жених потерялся..." - "Ты что, внученька! Какой жених? Ты же ещё маленькая! Дедушка умер... и твой папа... не знаем где... Мама всё время плачет, не знает, куда папу забрали, где твои братики... Какой жених?!.." - "А где мама?" - "Арье и Амихай поехали с ней... наверно, к вам домой в Эранию-Далет..." - "Зачем?" - "Ну, как же! Может, папа уже там ждёт её". Ширли поняла, что старушка мало что знает и понимает, кроме того, что её муж, с которым она прожила столько лет в горе и в радости, оставил её и ушёл в мир иной.
   Тихо ступая, вошла Мория, ласково обняла мать, поцеловала её и тихо проговорила: "Мамочка, иди отдохни... Я хочу поговорить с Ширли..." Старушка поцеловала внучку и вышла.
   Мория присела подле Ширли, положила ей руку на плечо и медленно заговорила: "Девочка моя... Как ты, родная?.." Ширли молча уставилась на неё: "Я... ничего..." Мория взяла её руки в свои и, поглаживая их, заговорила: "Твой папа..." - "Что?!" - дрожащим голосом пролепетала девушка. - "Он был в больнице, шёл на поправку... Твои братишки, сами не ведая, что делают... помогли украсть его из кардиологии... и перевести в Шестое отделение, там его держали без лекарств - вообще, в кошмарных условиях... А ещё... Никто не знает, что там произошло... Он встретил там Бенци Дорона... Бенци и раньше обвиняли в страшных преступлениях..." - "Я знаю... - нетерпеливо прервала её Ширли. - Это гнусное враньё ты могла бы мне не пересказывать!" Мория с мягкой укоризной покачала головой и продолжала: "Короче, в тот день они были вместе. Зачем-то решили им... в основном, наверно, Бенци... показать..." - Мория снова тяжело вздохнула, отвернулась, смахнула слезу. Ширли, не отрываясь, смотрела на неё, и сердце её падало, падало, и внутри всё трепетало от страха перед тем, что, она чувствовала, ей собиралась поведать Мория.
   Мория замолчала, потом, собравшись с духом, продолжила: "Мы бабушке ничего не говорим. После папиной смерти только этого ей не хватало..." - "Чего - этого?" - сдавленным голосом пролепетала испуганная Ширли. - "Им показали сцену, как твои братья допрашивали старшего сына Бенци..." - "Они допрашивали Ноама?" - побелевшими губами прошептала Ширли, слегка качнувшись. - "Да... и сильно били... Знаешь же, как они умеют! Потом... поместили его в камере с мирмейскими наркоманами, зачем-то засняли всё это на видео и показали твоему папе и папе Ноама. Утверждают, что Бенци, увидев, как наши Галь и Гай издевались над его сыном, накинулся на твоего папу, и он... Нет у тебя больше папы... Ведётся следствие..."
   Ширли разрыдалась. Мория прижала плачущую девушку к себе и, поглаживая, приговаривала: "Успокойся, метука, успокойся..." - "Я даже не попрощалась с ним... сбежала, а они... в тот же вечер... были у Арье! Я так и не увиделась с ним! Я же сбежала к Ноаму..." - и она затряслась в безудержных рыданиях. Мория не выдержала и заплакала: "Но, родная, и Ноам..." - "Что!!! Что с Ноамом?!" - завопила Ширли.
   Из соседней комнаты прибежали Цвика и Нахуми. Увидев, что Мория и Ширли плачут, обнявшись, они застыли в дверях. Мория сквозь слёзы едва выговаривала: "Ноам тоже... Его замучили... мирмеи-наркоманы в камере... Он..." - "Они его... убили?.." - спросила Ширли. Мория, не в силах выговорить больше ни слова, молча кивнула. Ширли скатилась на пол. "Я буду сидеть по ним обоим шива... две недели... - мёртвым голосом произнесла девушка. - Дай мне ножницы... Или сама надрежь кофточку..."
   "Ноама похоронили несколько дней назад... - после паузы сказала Мория. - Ирми его нашёл в каком-то грязном подвале, когда раскрутили лабиринты... А твоего папу мы до сих пор не можем похоронить! Нам даже не отдают тело... - лепетала Мория. - Пительман просил передать твоей маме, что она получит тело и возможность похоронить мужа только после того, как ответит положительно на его просьбу..." - "Да он что, мирмей? Подонок!" - взорвался Цвика. - "А что мы можем сделать!.. Мы же ничего не знали несколько дней. После шива по папе... вашему дедушке... Рути попросила Арье и Амихая поехать с нею в Эранию-Далет ... Когда они уехали, нам соседи принесли номер "Silonocool-news", где всё это было написано..." - и Мория снова всхлипнула. - "Да, так оно и было... Мы были у Доронов... - дрогнувшим голосом проговорил Цвика, неловко переминаясь у двери. - Те-то... что его мучили, удрали... или эти подонки... помогли... Они способны!" - "Но мы всё равно не верим, что Бенци твоего папу убил... - ласково проговорил Цвика. - Его даже похоронить Ноама не отпустили..." - "Я тоже не верю... Он не мог! - с силой произнесла Ширли. - Да при чём тут папа! Не он же!.." - "Я ещё не говорила с Рути - она ещё не вернулась. Бабушке мы тоже ничего не говорим..."
   "ОК, Мория, хевре, я хочу побыть одна... Потом поговорим. Я не верю, что Бенци убил моего папу... А где, кстати, братья?" - "Никто не знает... Какие-то слухи насчёт Галя: он вроде сразу после этой истории... ну... ты понимаешь... смылся... говорят, в Европу..." - тихо сказала Мория, Цвика прибавил: "А о Гае вообще ни слуху, ни духу! Только известно, что его тоже там били, за то, что он отказался бить Ноама... Набрали дебилов и ублюдков в бригаду дубонов... э-э-э... дабуров!.. Типа Кошеля Шибушича!" - выкрикнул со злостью парнишка. Нахуми ошеломлённо молчал, с жалостью поглядывая на Ширли.
   "Пошли, хевре, Ширли хочет остаться одна. Только смотри, родная моя, держись... Мы все тебя любим, и ты нам очень нужна!" - "И твоим друзьям - тоже..." - прошелестел Цвика. Он знал, что Реувен тоже любит Ширли, и понимал, как парень сейчас страдает, ощущая за это вину перед покойным братом.
   Ренана и близнецы сидели в салоне молча, не глядя друг на друга, на диванных подушках, разбросанных по полу. В другом углу дедушки и бабушки сидели вокруг Нехамы, которая в полу-бесчувствии сидела прямо на полу, привалившись к стене и уставившись в одну точку. Бабушка Шошана держала на коленях маленького Баруха, гладила его и тихо плакала. У сидящей рядом с дочерью старой Ривки слёз не было, её лицо словно окаменело. Шилат, прижавшись к старушке, дрожала и всхлипывала. Рав Давид сидел у входа на веранду в окружении братьев и племянников Бенци и проводил урок. Его голос дрожал, но он старался держаться изо всех сил.
   То и дело раздавались истерические всхлипывания - это был Реувен. С того момента, как Ирми Неэман вынес тело Ноама из лабиринта, а Хели произнесла страшные слова, он никак не мог успокоиться. Он то подолгу молчал, то еле слышно причитал, обвиняя себя в смерти старшего брата, то снова рыдал. Как и мама, он не мог заставить себя взять ни единого кусочка в рот, даже глоток воды вызывал у него мучительные позывы к рвоте. Хели отходила от Нехамы и подходила к Рувику; он на какое-то время успокаивался...
   Семью Дорон постоянно посещали друзья и соседи. Мистер и миссис Неэман провели у Доронов более суток, после чего уговорили бабушку Шошану отдать им на время шива Баруха. Хотели забрать к себе и Шилат, но девочка наотрез отказалась оставить маму. Разумеется, они сочли неуместным говорить в такое время в этом доме о намерении их сына жениться на дочери Нехамы.
   Сразу же после похорон Ренана твёрдо заявила Ирми: "Нам с тобой придётся отложить наши планы на год..." Ирми мрачно согласился, только добавил: "И ещё необходимо разыскать вашего папу..." - а про себя подумал: - "Где они его держат? Менувалим... Как они посмели не отпустить его!.. Как посмели обвинить его в убийстве Моти!.." Он читал статью Офелии в "Silonocool-news", но не показал её никому из Доронов, только рассказал вкратце её содержание Ренане и Шмуэлю.
   Ренана судорожно всхлипнула, но с трудом справилась с собой, оглянувшись на братьев. Реувен сидел на полу, обхватив голову руками, плечи его вздрагивали. Шмуэль что-то тихо шептал ему на ухо.
   Ирми осторожно оглянулся по сторонам и взял Ренану за руку, потом вдруг спросил: "А кстати, что с Ширли? Она уже знает про отца?" - "Откуда мы знаем, сидя тут!.. Вы же сами отвезли её к Морие, куда привезли и всех Магидовичей после смерти и похорон Гедальи". - "Да, это было нелегко: Хана ни за что не хотела... Хорошо, что после этого проклятого Турнира не было проблем с дорогами, вроде тех, что они устроили после первого Турнира! У фанфаразматиков сейчас другие проблемы - всё ещё не могут снять ораковение Меирии! Им не до нас, особенно после всего, в чём их всё более открыто обвиняют". Он помолчал, потом снова заговорил: "Друзья Макса рассказали, что приехали родные Моти из Австралии. У его брата Эреза прямо в аэропорту возникли проблемы. Бени говорил - с армией... На самом деле им плевать, но... Её Величество Бюрократия!" - "Так сказать, законность и порядок! А он уже много лет австралийский гражданин!" - возмущённо проворчала Ренана.
   Они надолго замолчали. Вдруг Ирми, не глядя на Ренану, проговорил: "Ещё Макс рассказывал, что они тогда и одного из братьев Ширли... не помню, как его зовут... мучили... Не так, как нашего Ноама, конечно... После этого он просто исчез". - "Бедная Рути! Такое на неё свалилось, как вынести... - тихо всхлипнула Ренана. - Ноама больше нет с нами... А Рувик... не знаю, что с ним будет. Он во всём себя винит... Сам знаешь: Ноам и Ширли любили друг друга, и Рувик тоже любил Ширли... да и сейчас, наверно, любит... - Ренана прерывисто вздохнула и вдруг разрыдалась: - Ноам, братик... Ты же знаешь, какой хороший у нас был братик! Какая у нас была прекрасная семья! Не знаю, сможем ли мы с тобой создать такую же... И не знаю, простил ли он нас с тобой..." - "Он знал, что мы любим друг друга... Я ему говорил об этом много раз... Я верю, что он нас простил... Мы с тобой любим друг друга... и наших родных, и память о тех, кто не с нами..." - Ирми попытался криво улыбнуться, но не выдержал, судорожно вздохнул и отвернулся, украдкой вытирая мизинцем несколько скатившихся по щеке слезинок.
   Максим с друзьями сидели в палисаднике, мрачным шёпотом обсуждая последнюю информацию: "Слишком поздно, но... Вроде сейчас что-то сдвинулось... Кошмарную новую "Цедефошрию" собираются демонтировать, хотят восстановить Парк... когда появятся деньги... Неизвестно, когда это будет. Ведь фанфаразматики хорошо на всём этом руки погрели! Арпадофель, Зомембер... А Пительман, жучила, чего стоит!" - "Ещё до Турнира Шугге Тармитсен... ну, этот... который Куку Бакбукини!.. сбежал вместе с Аль-Тарейфой. Испугались расследования чудовищного взбрыньк-эффекта: жуткие разрушения, колоссальный ущерб! Когда оценили, за голову схватились! Теперь оба создателя силонокулла объявлены здесь персонами нон-грата. Ад-Малек... ну, который Аль-Тарейфа... первый сбежал... И те его родственнички, которые..." - "А Тумбель и Офелия?" - "А эти... вроде как пока "чисты"! Тумбель хочет всё на Бенци свалить, сволочь!.. Читали же статейку Офелии! Суд собираются устроить! Бенци должен быть заинтересован именно в открытом суде!" - "Сволочи! А что, если мы подадим на них за клевету на нашего убитого друга? Ведь Хели может подтвердить... медицинское заключение... - с надеждой спросил Зеэв: - Такое о зверски убитом написать! И о Бенци тоже! Всю семью оклеветала!" - "Попробовать можно, но... пока суд у них в руках, нет уверенности, что получится что-нибудь путное".
   Рути так никогда и не узнала, как умер Моти. Также долгое время не имела понятия, где её сыновья, и что с ними. Братья и сестра обещали ей об этом узнать.
   Вернувшись спустя пару дней в дом сестры, Рути застала дочь сидящей на полу в надорванной кофточке. Искоса взглянув на дочь, она проворчала: "Ты что это? Неужели по отцу шива сидишь? Мы же его ещё не похоронили! Тебе разве не сказали, что Пительман не отдаёт нам его тело? А кто виноват в его смерти, ты тоже не знаешь? - Девушка молча, потрясённо глядела на мать. - Да-да! Отец твоих хаверим! Об этом вся Эрания говорит! А ты в их доме дневала и ночевала! Что же ты к ним не пойдёшь!.."
   Ширли молча смотрела на мать и вдруг разразилась истерическими рыданиями, бессвязно выкрикивая: "Враньё!.. Гнусная ложь!.. Ты Офелии и Тумбелю веришь!.. Мои братья убили Ноама!.. Вот она, правда!.. А Бенци не убивал папу, не убивал! Его убили фанфаразматики Тумбеля, может, сам Тумбель! И Ноама они убили!.. Они - преступники!.. Вся их банда!.. Не смей на Доронов!.. Я не хочу слушать!.." Рути застыла на месте, не зная, как реагировать на взрыв горя и ярости дочери.
   На крики вошла Мория, подошла к Рути, увела её в другую комнату, приговаривая: "Оставь девочку в покое... Ей ещё тяжелее, чем нам, как ты не понимаешь! На неё сразу столько утрат свалилось... А ещё она пережила такое потрясение... столько часов в забытье... Пошли, сестричка, пошли..."
   Постепенно, шаг за шагом, Рути узнавала и о своей трагедии, и о трагедии подруги детства Нехамы. О роли, которую сыграли её сыновья в трагедии семьи Дорон, она, было бы желание, могла понять из бессвязных, истерических выкриков дочери; братья долго не решались рассказать ей о том, что узнали из Интернета. Как ни спрашивала она у Мории - о чём это ей кричала Ширли про вину мальчиков в смерти Ноама? - та отмалчивалась, переводя разговор на другую тему. Про Гая ничего не смогли узнать: он исчез бесследно... Долго никто не знал, где он...
  
   Визиты ожидаемые и неожиданные
   Вызванные Арье и Морией, из Австралии прибыли родные Моти Блоха - родители, брат Эрез и сестра Яэль. Они не захотели стеснять семью Бен-Шило, где в эти дни собрались все Магидовичи, и поселились в шалемской гостинице, проводя целые дни с осиротевшими Рути и Ширли и возвращаясь в гостиницу только на ночь. Яэль от Ширли почти не отходила; она пыталась уговорить девушку перебраться в Австралию: "Ты же хочешь изучить в совершенстве компьютерную графику и анимации! У нас великолепный колледж!" - "Нет, Яэли... Тут родные могилы... Мой Ноам тут... похоронен... - глаза девушки снова наполнились слезами. - А папу нам не дают похоронить. Пока этот подонок - рош-ирия Эрании..." - "Daddy попытается что-то сделать! Это мерзко, аморально, противозаконно!!!.. - Ширли не припомнит свою любимую тётку в такой ярости - лицо Яэль покрылось красными пятнами, голос дрожал: - Что они ещё хотят обследовать! Зачем так долго держать мёртвое тело - и так ясно, что у Моти был инфаркт!.. И повод для приступа более чем серьёзный... Какая ещё подушка! - из глаз Яэль брызнули слёзы. - И всё же... как ты думаешь, тот мужчина... - я понимаю, что они твои друзья, но... - он действительно... э-э-э... мог его убить?" - "Ты что! Я хорошо знаю всю их семью: они мои лучшие друзья...- Ширли помолчала, потом, отвернувшись, зло буркнула: - Вот мои братья да, виноваты в смерти Ноама! Они его давно ненавидели... Но Бенци?! Яэли! Если бы ты хоть раз увидела Бенци, ты бы поняла, какой это мягкий и добродушный человек, он не способен даже просто ударить, не то что!.. Тумбель, сволочь, его ненавидел, а теперь хочет его сделать козлом отпущения, чтобы покрыть своё преступление!.. Он на всё способен!"
   Неожиданно серьёзные проблемы возникли у Эреза, увезённого в Австралию подростком. Он ни разу не приезжал для прохождения в Арцене военной службы. И сейчас его, прибывшего на похороны родного брата, решили засадить в тюрьму за дезертирство. Михаэлю Блоху пришлось основательно побегать по инстанциям, чтобы решить возникшую проблему. Так он познакомился с чиновниками эранийского ЧеФаКа и с самим адоном Зомембером. К рош-ирия Эрании адону Пительману его не допустили. Зато благообразный, с доброй улыбкой, Миней Зомембер, принявший отца покойного Блоха по высшему разряду, произвёл на старого бизнесмена самое благоприятное впечатление. А когда он со слезами в голосе выразил ему свои соболезнования по поводу безвременной кончины старшего сына, Михаэль Блох и вовсе растаял.
   Проникновенным и чуть срывающимся голосом Миней говорил старому бизнесмену: "Я вам твёрдо обещаю приложить все усилия для решения проблем вашей семьи. Но и вам стоило бы что-то сделать, так сказать, пойти нам навстречу!" - "Что, например?" - озадаченно вопросил Михаэль. - "Ну, например... У рош-ирия Эрании адона Пительмана есть ряд просьб к вдове покойного. Вот если бы вам удалось уговорить её ответить согласием на его просьбу..." - "А что это за просьба? Может, мы бы могли её выполнить?" - "Честно говоря, я и сам не знаю, с какой просьбой Тимми обращался к геверет Блох. Мне трудно даже представить, какая просьба может быть у адона Пительмана к несчастной вдове. Он только сказал, что эту его просьбу в силах выполнить только она, и только таким образом можно будет сдвинуть с места тяжёлые проблемы, как с выдачей семье тела покойного, так и с проблемами вашего младшего сына". - "Я постараюсь выяснить, в чём дело. Надо думать, Рути в курсе просьбы адона Пительмана?" - "О, конечно!"
   Как только старый Михаэль заикнулся на эту тему, Рути взорвалась: "Ни за что! Вы, дорогой свёкор, хотя бы знаете, о чём речь?" - "Нет!.. Этот симпатичный и уважаемый мистер уверял меня, что он сам не знает, но уверен, что это сущая безделица... Он не может понять твоего упорства..." - "Да? Так вот! Этот жирный слизняк давно уже домогался, чтобы я оставила семью, взяла сыновей и перешла жить к нему!" - "Да не может быть! А boys?" - "О, он совершенно завладел их душами! Он приходил к нам в дом, когда они были маленькими, подружился с ними, много ими занимался, приобщил ко всей этой гадости, от которой столько людей пострадало! У Мотеле не было ни сил, ни характера выставить его из нашего дома: ведь этот тип пользовался большим влиянием на фирме... Конечно, Мотеле верил мне безгранично, а этого типа очень боялся. А как этот слизняк ненавидел Ширли!.." - и Рути снова разрыдалась, скосив глаза на сидящую в уголке дочь, делающую вид, что ей нет дела до того, о чём мама говорит с дедушкой Мики. - "А подать на него в суд? Может, именно он и виновен?.." - неожиданно сверкнул старик глазами.
   "Какой суд, мистер Блох! - встрял в разговор Арье, покраснев от ярости так, что исчезли веснушки на его лице. - Ваши внуки, они же мои племянники пришли меня арестовывать. Младших детей они забрали в интернат, только потому, что Тили, жены моей, не было в это время дома, она сидела этажом ниже с нашим больным папой... Хорошо, что друзья вытащили меня из тюрьмы... и детей!.. И никто - слышите? - никто! - не понёс за этот произвол наказания! А вы говорите - в суд подать! Пока этот подонок сидит на этом месте... А как умер предыдущий рош-ирия Эрании!.. Вы просто не знаете, представить себе не можете, что у нас творится несколько последних лет, что мы тут пережили в последние месяцы! Целый посёлок, считайте, разрушили, превратили в безжизненный, до дикости перепутанный гигантский муравейник!.. Ораковение у них, видите ли!.. И это всё ещё не закончилось! Мирмеи постоянно нас мучают силонокулл-пассажами, а власти ничего с этим не делают... А-а-а..." - махнув рукой, Арье отвернулся и уставился в пыльное окно. Старый Мики с некоторым испугом и недоумением смотрел на Арье, переводя взгляд на остальных, которые мрачно кивали.
   "Кстати, а где boys? Почему мы их до сих пор не видели? Неужели они всё время в армии? Ведь на побывку их должны отпускать, тем более по случаю смерти отца..." - и старый бизнесмен тяжело, судорожно вздохнул. Рути подняла голову и истерически разрыдалась: "Не знаю я, где они! Давно ни слуху, ни духу! Как в тот вечер пришли навестить Мотеле, когда его выкрали, так и исчезли... Говорят, Галь уехал в Европу... или куда ещё... А Гай... никто не знает, куда он делся вообще... Арье прав: у нас такие вещи творятся, что вообще ничего понять нельзя..."
   Старая, маленькая Дина неожиданно горько расплакалась. Ширли изумлённо воззрилась на неё, но промолчала. Дина медленно, запинаясь, рассказывала:
   не помню своих родителей... Только девочкой удивлялась, почему у меня, такой смуглой и чернявой, - вот и Ширли такая же, и boys тоже... - она всхлипнула, промокнув глаза, - родители светлокожие, голубоглазые блондины. Я была очень худенькая и маленькая, а папа и мама - высокие, упитанные... Чего только не придумывали, каких только бабушкиных сказок мне не рассказывали! Что худенькая и маленькая, так это же ясно! - мол, кушаю плохо! Только когда выросла, узнала, что многих из нас, маленьких тайманим, зачастую младенцев, обманом у родителей забирали... им говорили, что мы умерли... Когда скрывать, что родители мне не родные, больше не имело смысла, мне сказали, что мои настоящие родители погибли в автокатастрофе, а меня взяли к себе хорошие люди и вырастили, как дочку. Они действительно хорошие люди и меня любили... Но... Так и жизнь прошла, и я так и не узнала, где мои папа с мамой, что с ними... живы ли... Если нет, где их могилы... А теперь... моего дорогого Мотеле не дают похоронить..."
   "Дина, не надо... - с деланной строгостью, глядя куда-то в сторону, прервал её муж сорванным голосом, и она отвернулась, продолжая молча всхлипывать и давиться слезами. А Михаэль, смягчившись, погладил её руку и смущённо добавил: - Если бы не эти чудесные люди оказались твоими приёмными родителями, может, мы бы с тобой никогда и не встретились..."
   Прибывший из Калифорнии Джозеф Мегед остановился в фешенебельной шалемской гостинице. Когда к дому семейства Бен-Шило подъехало такси, вся улица с изумлением уставилась на выбирающегося из него невысокого светло-рыжего мужчину средних лет без кипы, который, важно выпятив губу, расплачивался с таксистом. Перекинув небрежным жестом через руку лёгкий плащ, он неспешно направился к входной двери по выложенной узорной плиткой дорожке.
   Когда он появился в дверях, окинув взором сидящих в салоне, на него уставились сразу несколько пар удивлённых глаз: "Простите, вы к кому?" - "Семья Магидович здесь живёт... или хотя бы сейчас находится?" - с лёгким акцентом спросил вошедший. Все, как по команде, повернулись к входной двери, где стоял улыбающийся широкой улыбкой полный, хорошо одетый мужчина; его лицо выдавало близкое родство с Магидовичами... если бы не важно-покровительственное выражение, никому из них не свойственное. Глаза его перебегали от одного к другому, на какой-то момент остановились на оливково-смуглой, черноволосой Ширли, выделяющейся на фоне светлокожих, рыжевато-блондинистых, сероглазых или голубоглазых Магидовичей. Он словно бы мимоходом спрашивал: "А эта таймания что тут, в доме Магидовичей, делает?"
   Хана несколько секунд вглядывалась в лицо вошедшего, вдруг взвизгнула и бросилась к нему с рыданиями: "Йоселе! Сынок! Ты приехал! Ты нашёл нас!" - и зарылась в его груди, обхватив короткими ручками его пухлую фигуру. Йосеф одной рукой придерживал рыдающую мать, что-то успокаивающее приговаривал, но в сторону кинул удивлённо-насмешливый взгляд.
   "Я тебе писала, сынок... - бормотала сквозь слёзы старушка. - Так непросто было тебя разыскать... а тут ещё папа тяжело болел, и у Рути, сестрёнки твоей, беда случилась... А-а-а... сынок, тебе же надо познакомиться с семьёй, с братишками и сестрёнками, с племянниками... А почему ты не привёз свою семью? Мы даже не знаем, как у тебя жизнь сложилась..." - "Всё расскажу, ма, всё... У меня всё ОК! Но первым долгом я хочу назвать вам имя, которым меня зовут уже многие годы - Джозеф, коротко - Джо! В Америке вообще любят короткие слова и имена. Поэтому я счёл нужным и фамилию сократить. Итак, прошу любить и жаловать - мистер Джозеф Мегед!" - гордо ухмыльнулся старший сын и брат.
   Хана озадаченно взглянула на старшего сына, потом с беспомощным выражением лица обернулась к детям, жестом пригласив их подойти и поздороваться со старшим братом, которого они совершенно не знали. Арье и Амихай подошли, угрюмо по очереди подали ему руку, которую американский братец со снисходительно-уверенной, широкой улыбкой крепко пожал. Мория, хозяйка дома, удалилась на кухню, чтобы приготовить и подать что-нибудь на стол по случаю прибытия неожиданного гостя, поманив за собой Рути и Тили, к ним присоединилась Лиора. Младшие дети убежали на улицу.
   Арье и Амихай сидели в уголке салона, тихо переговариваясь между собой, то и дело поглядывая на новоявленного братца и стараясь скрыть недоумение. Цвика и Нахуми после необходимых приветствий удалились на мирпесет. Сидя там и как бы занимаясь какими-то своими важными делами, они вскользь заметили, что американский дядя не носит кипу, но их больше удивило, что он не Магидович, а Мегед: "Зачем ему это надо было?" Они даже не придали значения, что он не снизошёл до знакомства с племянниками, никак не выразив благожелательного, родственного интереса. Подростки поняли, что дядюшка слишком интересуется собственной персоной, чтобы опускаться до такой мелочи, как племянники в кипах и с пейсами. Бабушка тоже выглядела ошеломлённой.
   За столом Хана спросила: "А что же ты не приехал раньше? Успел бы папу застать, попрощать с ним... Или хотя бы на похороны..." - всхлипнув, добавила она. - "Ну, понимаете, ма... Э-э-э... Я же бизнесмен! Дела не отпускали! Вот только сейчас на недельку, максимум на 10 дней, смог вырваться в отпуск. И то... это скорее деловая поездка..." Младшие братья переглянулись.
   "А что у тебя за бизнес?" - спросил Арье. "Это фирма... э-э-э... в бытность, так сказать, мистера Неэмана, центральный офис. Его отъезд сюда в Арцену очень мне поспособствовал: за эти несколько лет я от управляющего дорос до зам. ген. директора лос-анджелесского офиса! Правда, этот пост я получил совсем недавно..." Он начал многословно расписывать свой бизнес в Калифорнии, не обращая внимания на недоумение, с которым его слушали сёстры и братья, с которыми он едва соизволил познакомиться.
   Ширли сидела в на низеньком пуфике, рядом с нею пристроилась Лиора. Она не сводила глаз с хмурого лица отца, почти не глядя на американского гостя - он её не интересовал, как, впрочем, и она его. Девочки попросили Морию подать им туда по чашке чуть сладкого чёрного кофе и тарелку с выпечкой. Ширли исподлобья изучала исполненную карикатурной важности мимику дядюшки, дивясь его бьющему через край наигранному самодовольству. В эти дни она много общалась со своими австралийскими родными, у которых ничего подобного не замечала. А ведь дедушка Майк бизнесмен и крупнее, и круче, да и Эрез - успешный преемник своего отца! Она начала прислушиваться к словам американского дядюшки , только когда тот неожиданно громко заявил: "Наш филиал недавно навёл солидные мосты с Арценой - и небезуспешно! К нам от вас приезжали очень уважаемые и деловые люди. Вот - ваш видный адвокат Дани Кастахич! Привёз договор за подписью крупного специалиста и бизнесмена Тима Пительмана..." - "Что? - закричала не своим голосом Рути. - Ты, мой брат Йоси..." - "Прошу прощения, я же просил называть меня Джо!.." - прервал её гость, поморщившись и сверкнув глазами. Рути, не обратив внимания, выкрикнула: "Ты... имеешь дело с этим подонком и его прилипалой, мошенником с дипломом юриста?" - "Да! А что? Солидные люди, бизнесмены, их очень уважают у нас в Калифорнии! Благодаря моему деятельному участию в создании этих связей я и смог получить свой нынешний пост. Наше сотрудничество с самого начала оказалось очень плодотворным! Я даже смею полагать, что теперь мистер Неэман, особенно после всех его скандальных провалов здесь в Арцене... В чём-то, конечно, его детки виноваты: спутались с антистримерами... - презрительно скривив губы, скороговоркой процедил Джозеф, - Короче, Неэману придётся уйти на покой. Репутация у него сильно подмочена - после того, как его детки оказались активными антистримерами, экстремистами! Весь мир знает об их преступлениях! В Калифорнии только и говорят, что его сынок намерен жениться на дочери преступника, внучке сапожника! Ничего себе брак для сына видного бизнесмена! Зато теперь у меня появился реальный шанс занять место мистера Неэмана. Мистер Дани мне сказал: он очень рад, что при подписании договора о производстве в Арцене руллокатов... впрочем, им давно уже дали нормальное современное название - "флайерплейты"! Короче, он рад, что имеет дело с таким верным и обязательным, а главное - приятным человеком, как я! Когда они начали это дело в Арцене сами, что-то у них не клеилось, я уж не стал спрашивать. А у нас вся технология отработана, всё, что надо, из первых рук - и всё полностью защищено патентами! Неэман в своё время постарался... надо отдать должное..."
   Ширли уже не сводила с дяди ошеломлённого, яростного взгляда, пытаясь поймать момент, чтобы достойно ответить на нападки на мистера Неэмана, который, как можно было догадаться, в своё время принял немалое участие в этом парне из Арцены. "Да вы понимаете, что он несёт?.." - беспомощно оглянулась она на Арье и Амихая и, наконец, не выдержала: "Ну, если сами Кастахич и Пительман считают вас, дя-дюш-ка, приятным и верным человеком, то с вами всё ясно! И как мы не поняли с самого начала, с первых ваших слов, когда вы сказали, что попрощаться с отцом не могли приехать, потому что для вас бизнес превыше всего?!" - "Ширли, дочка, ну, зачем ты так! Он же твой дядя, уважаемый бизнесмен!" - недовольно повысила Рути голос на дочь. "Девочка, не надо так... - забормотала потрясённая Хана, по лицу которой, не переставая, текли слёзы. - Он же мой первенец, столько лет не виделись... Наконец-то, приехал... Жаль, что жену и деток не привёз с нами познакомить..." - "А я... разведён... Собираюсь снова жениться... Но это... ОК, моё дело..." - пробормотал в сторону Джозеф. - "Что? Второй раз? Или это, кажется, уже третий брак? На ком же, если не секрет?" - спросил Арье, но Джозеф не ответил. Амихай отвернулся.
   Джо уставился на Ширли и спросил: "А это кто? Называет меня "дядюшкой"... Неужели это дочь моей старшей сестры? У моей сестры дочь - таймания?" - "Почему, она не таймания... - залепетала Рути. - Мой муж... покойный муж... Моти Блох... Его прадед из Западной Украины..." - "ОК... Пусть так... Но ведёт себя она диковато..." - "А вы моих друзей оскорбляете! Невеста Ирмиягу Неэмана - моя лучшая подруга! И Ирми, и Хели я хорошо знаю! Их все тут любят и уважают! Скажите, хевре, этому надутому индюку! - обернулась она к Цвике и Нахуми. - Я не позволю оскорблять моих друзей! За одно спасибо - похвастался, как они вместе с нашими подонками обобрали истинных создателей руллокатов... Так сказать - полезная информация!" - "Ширли! - прикрикнула Рути, - Замолчи, пожалуйста! Не порти нам встречу с братом!" - "Да он сам всё испортил, сестричка... - вздохнул Арье. - Не зря у подонков и прохиндеев, Кастахича с Пительманом, он приятный и хороший человек, как и они у него. Нашли же друг друга! А ведь этот приятный человек Пительман погубил твоих сыновей и убил твоего мужа!" - "Не говори так, не говори мне об этом! И так болит... рана на всю жизнь..." - разрыдалась Рути.
   Вошёл муж Мории рав Эльяшив. Джозеф пристально вгляделся в лицо альбиноса, заглянул в его красноватые глаза, перевёл взгляд на его глубокую чёрную кипу, потом на густые пейсы и свисающие цицит. Тут же вопросительно перевёл глаза на мать. Мория тихо проговорила: "Это мой муж, рав Эльяшив Бен-Шило... Познакомьтесь: брат из Америки Йосеф... то есть Джозеф..." - она любовно глянула на мужа, который со смущённым недоумением поглядывал на странно уставившегося на него гостя, и плавным жестом указала на старшего брата.
   "М-да-а... - протянул американский гость. - Мои сёстры, я вижу, большие оригиналки: одна вышла замуж за чёрного, а другая - за белого... Хотя... он в известном смысле... э-э-э... тоже "чёрный"..." - "Сынок... - залепетала старая Хана, всхлипнув, - ну, зачем ты так?" - "Ма, я, конечно, давно знал, что такое наша семья, знал, почему я не хотел, не мог тут оставаться... Я тут просто задыхался! Но надеялся, что за это время хотя бы молодёжь, мои братья и сёстры, немножко цивилизуются... Э-эх!" - и он махнул рукой, окинув взглядом присутствующих в салоне, задержав взор на головах племянников и на длинных юбках Ширли и Лиоры. Всем своим видом он выражал разочарование.
   "Ну, почему, мистер Джо! Наша Рути вышла замуж за светского человека, обладателя второй академической степени по компьютерам Моти Блоха! Если бы вы, ваше превосходительство, познакомились с её сынками - их внешние и внутренние свойства вас бы вполне устроили! - едко заговорил Арье, тогда как Амихай молчал, глядя в пол и презрительно кривя губы. - Вот это люди вашего круга! Дубоны... или... как-их-там-теперь? Во - дабуры! Небось, ваш друг мистер Кастахич вам рассказал про дабуров и их подвиги? Вот ваши старшие племяннички - одни и з них... На их счету много подвигов... в том числе, и мой арест..."
   Рути снова истерически взвизгнула: "Арье, я тебя прошу! Мало я пережила? Зачем ты бередишь мои раны? Сначала моя дочь, а теперь ты, мой брат... Я не хочу слышать об этом!" - и она разрыдалась. Арье с Амихаем сразу виновато потупились, забормотав: "Прости, сестра... Тебя мы ни в чём не виним, ты сама пострадала..." Рути рыдала, а Мория обняла её и принялась успокаивать, обернувшись к братьям и погрозив им кулаком. Эльяшив поспешил покинуть салон.
   После неловкого молчания Джо снова заговорил, как ни в чём не бывало. Он едко высмеивал основателя и главу его фирмы мистера Неэмана: "Да что он забыл в крохотной, провинциальной Арцене! Ведь вот приехал, основал филиальчик в глухой, неведомой, дикой деревушке Неве-Меирии, да ещё на землях, которые Арцене не принадлежат - и потерпел фиаско!" Арье не выдержал, прервал новоявленного братца, глаза его метали молнии: "А где мы сейчас находимся? Ты не потрудился поинтересоваться, братец, куда такси тебя довезло?" Амихай подхватил: "Тебе было бы нелишне наведаться в этот самый филиал, посмотреть на это, как ты называешь, "фиаско"! Посмотреть, какие там та-фоны выпускают!" - "А оригинальная помехозащищённая система на основе принципа непересекающихся плоскостей для Интернет-вещания широкого применения! - снова подхватил Арье: - Знаешь, что это такое? И вообще!.. Продукция нашего филиала пользуется спросом по всему миру! Там работают классные специалисты! Сын Неэмана - один из них!"
   Джозеф на минуту растерялся, потом вдруг спросил: "А фирма получила разрешение на разработку этой самой системы для Интернет-вещания, прошла утверждение в Управлении по новым технологиям... или как-это-у-вас-называется? Или эти работы производились, так сказать, "контрабандой"? Я бизнесмен, а не специалист по, так сказать, экзотической тематике, но... У вас всё-таки страна... э-э-э... непростая... проблематичная... воюющая... Тут, по определению, информация, как и новейшие разработки должны находиться в одних крепких контролирующих руках! Это вам не Америка, не свободный Запад! Не может быть такого, чтобы кто попало мог вещать обо всём в любых направлениях, чтобы это было доступно кому попало!" - "Вот ты о чём?! Где ты этой пошлости нахватался?" - взорвался Амихай. Джозеф отмахнулся и с деланно озабоченным видом спросил: "К тому же... Кто может поручиться, что в этой вашей... как-её... непересекающейся системе... отсутствуют вредные для здоровья излучения, наконец, помехи, влияющие на безопасность полётов?" - "Специалисты фирмы специально разработали помехозащищённую в обоих направлениях систему - это её главная особенность! Изобретатель системы - талантливейший человек! Над ним, кстати, твои новые друзья и компаньоны поиздевались всласть, когда хотели заставить работать на себя! Вот с кем ты дружбу водишь!" - закипая от ярости, выкрикнул Арье, а Амихай подбавил жару: "Конечно! Это твои друзья фанфаразматики (так у нас их зовут!) распускали слухи, что наши устройства создают помехи, представляющие опасность для аэродромов, для взлетающих и приземляющихся самолётов! А фирма, между прочим, далеко от аэропорта... Наверно, это они и тебе говорили... А когда, сейчас уже, проверили, оказалось - эти помехи излучают силонофоны, которые "мирмейская хавура" специально запустила в окрестностях Аувен-Мирмия. Но "умельцев" Аль-Тарейфы никто же не станет привлекать к ответственности, легче на фиолетовых свалить вину! Даже сейчас, после того, как столько выяснилось!.."
   Джо с удивлением глянул на братьев, пожал плечами и ядовито заметил: "Да, брат, твои слова убедили меня: в этом арценском филиале фирмы властям есть чем заняться - узнали бы много нового и интересного! ОК... Но я про мистера Неэмана! Вы не задавались вопросом, зачем он и его ненормальные дети, которые были прекрасно устроены у себя в стране, решили связать свои судьбы с этой дикой и не очень любимой в мире Арценой - особенно после всего?.. Уж если после того, как всему миру поднадоела новая музыкальная мода, вы по каким-то своим резонам не захотели от неё отказываться, то почему от участия в развитии этого течения вы отстранили мирмеев, да ещё и создателя этого течения? Почему Ад-Малека изгнали из Арцены? Кто посмел выдающегося артиста и общественного деятеля сделать тут персоной нон-грата? Вот и потерпели на этом фиаско! Вы думаете, мир вам простит такую дискриминацию и преследование по национальным мотивам? Или ваше Интернет-вещание об этом беззаконии не сообщало? То есть, у каждой противоборствующей стороны свои идеологические фильтры? Ну, да, Б-г с вами! Вам, мои дорогие, я по-хорошему, зная ситуацию в мире, советую поскорее отсюда перебираться... ну, скажем, в Эранию - для начала... Меирию-то свою вы разрушили..." - "Что-о?! - нестройным хором вскричали Арье с Амихаем и их первенцы. - Ты судишь издалека на основании сплетен и клеветы, а мы всё это тут на своей шкуре пережили! Не мы, а наши офанфаревшие власти разрушили Меирию, чтобы нас оттуда выселить! Так сказать, ораковение! Знаешь, что это такое?"
   Арье приблизил покрасневшее лицо к Джо и возбуждённо, зло заговорил: "У нас с братом тоже был бизнес, конечно, помельче, чем у тебя - мы же не меняли ни имён, ни фамилии, ни места проживания! Но жить можно! Ремонт и эстетика интерьера квартир... Нам не только порушили наш бизнес, но никаких компенсаций не выплатили... И не только нам!.. Мы с братом - одни из немногих, кому по крохам, по капелькам удалось что-то восстановить... уже здесь, в Неве-Меирии. Хотя и теперь мы не знаем, как это у нас тут пойдёт - строительство-то почти заглохло..." Цвика и Нахуми буравили глазами дядюшку, самодовольство которого основательно полиняло после последних слов брата. Видно было, что он растерялся, но быстро взял себя в руки и проговорил: "ОК... Тебе хочется так думать - твоё дело!.."
   Так закончился первый и последний визит старшего сына Гедальи и Ханы Магидович к братьям и сёстрам. Он встал, отодвинул недопитую чашку чая и процедил: "ОК, познакомились - на всю жизнь хватит!.. Я и не знал, что мои арценские родственнички - антистримеры! Особенно некоторые племяннички! Но раз уж я тут, то помогу с выдачей тела твоего шлимазла-мужа, сестра, и вы сможете его похоронить. Придётся, наверно, раскошелиться, но я не жадный! В кои-то веки сделаю что-то для сестры... для ма... Ведь его папаша-бизнесмен, как я смекаю, не догадался заплатить... денег, наверно, пожалел... А я - так уж и быть! Чтобы помнили брата Джозефа Мегеда!" - "Спасибо, братик, будем помнить..." - потерянно пролепетала Рути. Ширли отвернулась и молчала. Она не позволила себе крикнуть матери, чтобы не принимала подачек от этого человека. Вдруг вспомнила своих братьев, которые сделали её несчастной только потому, что возненавидели Ноама, и вообще - чем они-то лучше этого дядюшки? Если они вдруг объявятся, разве сможет она перед матерью, несчастной вдовой, поставить вопрос - или я, или они?
   Джозеф выполнил обещание - организовал получение семьёй тела Моти, помог похоронить его - и отбыл к себе в Лос-Анджелес. После отъезда старшего сына Хана слегла и долго болела. Если бы не ласковый и профессиональный уход за нею младшей дочери, не помощь сыновей, может статься, семье пришлось бы похоронить и её.
   Ширли и Рути сидели шива по Моти в разных углах салона дома Мории. Они не смотрели друг на друга и почти не разговаривали. Когда к вечеру визитёры оставляли их в покое, Рути пыталась поговорить с дочерью, убеждая её не рассказывать друзьям о визите старшего брата Джозефа, а главное - о его контактах с Кастахичем и Пительманом. Ширли отмалчивалась, только упрямо качала головой. На третий вечер Рути не выдержала и повысила голос: "Ты что, не понимаешь, как ты опозоришь... нет не Йоси... э-э-э... Джо, а всю нашу семью?! Имей в виду: Дороны и жених их девчонки и с тобой знаться не захотят! Сначала твои братья... так они считают, - убили их мальчика, а тут ещё твой родной дядя, якобы, украл бизнес у... э-э-э... у жениха твоей подруги! Лучше им об этом не знать! Не будь дурой!" - вдруг закричала Рути, уставившись в упрямое лицо дочери. - "Мама, во время шива нельзя ссориться... э-э-э... друг с другом... Жаль, что ты этого не знаешь..." - тихо проговорила Ширли, и глаза её наполнились слезами. После этого замолчала, не откликаясь ни на одно слово, с которым мать пыталась к ней обратиться.
   Рути до глубины души возмутило упрямство дочери, её упорное молчание она расценила, как оправдание Доронов и Бенци, а также обвинение в адрес исчезнувших Галя и Гая. Рути, пожалуй, была единственной, не хотевшей, и всё-таки поверившей, что Бенци как-то виновен в смерти её Мотеле. С чувствами своей дочери на фоне собственных переживаний она считаться не умела. Так между матерью и дочерью постепенно вырастала ледяная стена, которой слишком долго не суждено было растаять...
   После отъезда австралийской родни Ширли вернулась в ульпену, классы которой окончательно перебрались в Неве-Меирию. Они с Ренаной много занимались вместе, стараясь наверстать пропущенное, а главное - заглушить горечь утрат. Они, не сговариваясь, решили поскорей закончить учёбу, за год пройти курс двух последних классов.
   Ренана поступила на медицинское отделение неве-меирийского колледжа, а попутно начала готовиться к свадьбе. С Ирми они в это время виделись редко, только когда он с Максимом и Хели, не так давно тихо отпраздновавшими свою свадьбу, приходил в гости к Доронам на шабат, растерявший былое веселье без Ноама и Бенци. В будние дни Ренана и Ирми ежедневно перезванивались. Родители Ирми не оставляли мысли вернуться в Калифорнию после женитьбы сына. Но от Ширли и Цвики с Нахуми они с потрясением узнали, что сотворил Джозеф Мегед ради карьеры. Тогда-то им стало ясно, откуда идут возникшие у них проблемы с властями штата, давшими понять, что возвращение в Калифорнию Неэманов нежелательно. Ведь, как им услужливо дали понять арценские фанфаризаторы, Неэманы, если не пособники врага, то уж точно злостные экстремисты антистримерской направленности, почти члены преступной группировки.
   Как Ширли предполагала и надеялась, Неэманы совершенно искренне ни в чём не обвиняли никого из семьи Магидовичей. "Что поделать! Не каждой семье удаётся обойтись без червоточины..." - говаривал мистер Неэман.
   Шмуэль и Реувен заканчивали учёбу в йешиват-тихоне, с яростным упорством навёрстывая пропущенное время. Часто они с благодарностью и неутолимой болью вспоминали уроки старшего брата Ноама во времена убежища и студии большого угава в Меирии. Шмуэль решил стать музыкантом, совершенствуясь в игре на духовых инструментах. У него уже появились ученики, он мечтал со временем основать студию для мальчиков, вроде открытой в своё время в Меирии Гиладом и Роненом.
   Реувен решил стать видео-репортёром. Вместе с друзьями Максима, тоже поселившимися в Неве-Меирии, они начали реализацию его давней мечты - студии компьютерных мультифильмов. Зеэв, Бени и Эльяшив занимались озвучиванием создаваемых фильмов, к которым он сочинял музыку для гитары, флейты, угава. Хели с Ренаной не сразу удалось уговорить Ширли, начавшую учёбу в художественном колледже, принять участие в работе студии. Сначала девушка наотрез отказывалась от этой идеи, но со временем оттаяла. Впрочем, она довольно долгое время после гибели Ноама старалась, даже работая в студии, соблюдать необходимую дистанцию в общении с близнецами.
   Цвика и Нахуми болезненно пережили обвал смертей: дедушка Гедалья, потом, чуть ли не в один день, брат их друзей близнецов Дорон, Ноам, и муж тёти Рути, отец Ширли, Моти Блох. Тогда же Нахуми узнал об окончательном разрыве родителей, об отъезде матери с младшим братишкой в Шалем, что было для него немалым потрясением.
   Оба кузена, перебравшись в Неве-Меирию, поступили в музыкальный йешиват-тихон, где преподавал их дядя, рав Эльяшив. Они очень редко появлялись у родителей в Эрании, предпочитая семьи своей тёти Мории и Доронов.
   Лиора после всех событий так и осталась жить у Мории, у которой обрела душевное тепло, которого так долго была лишена. Амихай пытался было уговорить её перебраться жить к ним с Идо, но девочка заявила, что собирается поступать в Неве-меирийскую ульпену... и вообще - она привыкла к тётушке, очень любит двоюродных сестричек и... тут у неё появились подружки, с которыми она не хотела бы расставаться.
   Изредка то Нахуми, то Лиора шабат проводили у отца и младшего брата Идо, но чаще Амихай и Идо приезжали в Неве-Меирию. Все трое детей не хотели видеться с матерью. Разве что раз в месяц вместе с отцом приезжали в Шалем, только чтобы повидаться с маленьким Мойшеле, но в дом к матери не заходили. Это продолжалось до тех пор, пока Адина не объявила ультиматум: либо Лиора переезжает жить к ней, либо ни они, ни Амихай больше Мойшеле не увидят. На это Лиора ответила резким отказом, разрыв с матерью был полным. Старшие дети Амихая, особенно Идо, так и не простили Адине того, как она на их глазах всю жизнь третировала их слишком мягкого и доброго отца, которого они любили и жалели, а также её равнодушной жёсткости по отношению к ним. Впрочем, максималист Нахуми втайне осуждал и отца за чрезмерную мягкость, по-другому он не умел.
   Гилад и Ронен с семьями неожиданно перебрались в Шалем, а потом и вовсе исчезли из поля зрения. Туда же переехала из Неве-Меирии семья Гидона Левина. Он со временем почти пришёл в себя, но это уже не был тот яркий и искромётный изобретатель времён расцвета "Лулиании". Его старший сын Цуриэль заканчивал неве-меирийскую военную йешиват-эсдер (туда же поступили ещё два его брата) и раздумывал, что делать дальше. После событий в Эрании жуткого периода силонокулла и "Цедефошрии" парень серьёзно опасался, что и ему с его сильной близорукостью, придётся идти служить в армию, которая у многих фиолетовых с тех пор ассоциировалась с дабурами. С трудом верилось, что зловещую бригаду действительно распустили в связи с началом расследования многочисленных уголовных дел: начиная от бесчинств в секторе Юд-Гимель на Первом Турнире, налёта на меирийскую ульпену и изнасилования Сареле и кончая издевательствами над Ноамом Дороном и его ужасной таинственной смертью. Виновников, как и следовало ожидать, найти не удалось, поэтому поспешили распустить наводившую на всех страх бригаду дабуров, символ фанфаразматической эпохи силонокулла.
   Кошель Шибушич занимался поисками места под хоть каким-то солнышком, открывая один за другим бизнесы, которые у него исправно прогорали. Единственно, с чем ему, в конце концов, повезло - это с женитьбой на дочери некоего европейского бизнесмена, который пригрел молодую семью, увезя его из Арцены. Там, на просторах Европы, следы Кошеля (превратившегося из Шауля Шибушича в Пауля Себича) окончательно затерялись.
   Точно так же бесследно (в те дни хотелось верить!.. - навсегда) исчез из Арцены Коба Арпадофель, и никто не знал, где в следующий раз вынырнет и зловеще сверкнёт его левый глаз-прожектор. Дани Кастахич договорился о месте юриста в лос-анджелесском филиале фирмы "Флайерплейт", где ему удалось надёжно "лечь на дно" в самый разгар следствия по всем вышеупомянутым делам. Уж он-то как юрист ощущал всей своей сверхчувствительной шкурой, что его непревзойдённые таланты жонглёра-в-законе ему и его приятелям на сей раз могут выйти боком. Неожиданно всплыли подробности первой операции дубонов, связанной с налётом на магазин спорттоваров Иммануэля и ликвидацией этого небольшого, но процветающего бизнеса, и это Кастахича нервировало более всего. Спасибо Джозефу Мегеду - он протянул некогда процветавшему арценскому адвокату спасительный канат. Зомембер и Пительман исчезли, чтобы в скором времени обнаружиться в одном из закрытых городков на Юге Арцены. Чем они там занимались, никого не интересовало - а напрасно!
   Первое время после похорон Моти Мория взяла на себя заботу о сестре и матери.
   Потеряв дом в ораковевшей Меирии, братья Арье и Амихай пытались возродить свой бизнес в Неве-Меирии, где жила семья Мории, но там дело, по понятным причинам, которые Арье изложил Джозефу, не пошло. И им пришлось перебраться в недорогой пригород Эрании, где проживала в основном беднота, поближе к матери и овдовевшей сестре. После развода Амихай с 10-летним Идо поселился в доме у брата. Об устройстве своей расколотой жизни он даже думать не хотел, жил как бы по инерции, только ради сына, которого надо было поставить на ноги. Также он чувствовал свой долг перед старшими, Нахуми и Лиорой, жившими и учившимися в Неве-Меирии.
   Кое-как устроившись, братья старались материально поддержать двух несчастных женщин - маму и старшую сестру. Именно для этого они и поселились там же, где Рути нашла и сняла себе с матерью маленькую квартирку. Коттедж в Эрании-Далет отпугивал Рути, жить там она не могла и не хотела. Ей удалось сдать дом семье бывших коллег покойного мужа.
   Так Рути и старая Хана зажили вдвоём своей вдовьей жизнью. Когда Рути узнала, что из их дома в Эрании-Далет исчезло её пианино, она была в таком шоке, что на несколько лет забросила музыку, живя на крохотную вдовью пенсию и доходы со сдачи коттеджа - этого им с матерью хватало. Она занималась хозяйством, а то подолгу сидела и смотрела в окно. Порой она проникалась безумной надеждой, что сейчас появятся или Моти, или её мальчики, или Ширли вернётся из Неве-Меирии... Дочка Ширли, из-за которой, она была уверена, все беды в их семье и начались... Потом встряхивалась - "мол, что это со мной?" - и шла на кухню, или к стиральной машине.
   Главным досугом Рути в то время было рассматривание альбомов с фотокарточками, на которых были изображены её красавец Мотеле и детки, маленькие, сладкие, любимые. Хана садилась рядом с нею, и они обе рассматривали альбомы, в том числе и старые альбомы Магидовичей. Они долго рассматривали старые фотографии: первенца Йоси, который в 16 лет ушёл из семьи, умерших в раннем детстве, до рождения Рути, близнецов, маленькой Рути, Арье с Амихаем, Мории. После рассматривания альбомов обе снова садились к окну и смотрели, смотрели, смотрели... Так они коротали дни...
   За неделю до свадьбы Ренаны и Ирми неожиданно, без предупреждения, появился Бенци. Он вошёл в дом, когда Ренана накрывала на стол к обеду, на который были приглашены все Неэманы. Она обернулась на тихие шаги и с некоторым недоумением воззрилась на вошедшего. Это был совершенно седой, сутулый мужчина, потрёпанная одежда на нём висела, как на вешалке. На осунувшемся лице выделялись обвисшие щёки, от чего лицо казалось лицом печального клоуна. Она уже открыла рот, чтобы спросить: "Вам кого, адони?" - и в этот момент вошедший улыбнулся. Ренана вгляделась в каре-зеленоватые глаза, словно ставшие ещё больше на осунувшемся лице, и узнала кривоватую, печальную, но всё ту же "чеширскую" улыбку вошедшего. Она громко, на весь дом закричала: "Па-па!!! Папочка!!! Это ты???" - бросилась к нему навстречу, громко и горько рыдая. Услышав её истерические рыдания, прибежали Нехама, близнецы, Шилат с Бухи, за ними - Ирми, Хели с Максимом и Неэманы-старшие.
   После первых объятий близнецы тут же бросились обзванивать всех, кого можно, извещая о возвращении отца. Три дня подряд в доме Доронов-Ханани двери не закрывались - всем не терпелось увидеть Бенци, поприветствовать его и пожать ему руку. Женщины успокаивали Нехаму, которая то плакала, то смеялась и старалась не отходить от мужа. Натан с Шошаной и четверо их младших сыновей, как только их известили, тут же прибыли и до самой свадьбы все дни проводили в доме Бенци, не отходя от вернувшегося сына и брата ни на шаг. Шошана и остальные четыре невестки старались, чем только можно, помочь Нехаме и Ренане.
   Рав Давид первые два часа после возвращения Бенци нервно мерил шагами салон и повторял: "Я знал, что всё разъяснится! Я всегда верил в нашу власть... Я знал...". Рувик, поначалу неотрывно молча глядел на отца, порываясь и одновременно боясь задавать ему вопросы. Услышав повторяемые дедом дикие, по его мнению, слова, он обернулся и пристально поглядел на деда, пробормотал: "Ну да! Раханут... вот во что ты верил!" Шмулик, поймав взгляд своего близнеца, услышав его злое бормотанье, почувствовал, что тот на грани взрыва. Он подошёл к деду и мягко начал уговаривать его успокоиться, сесть и почитать, и попеть с ним вместе хвалебные молитвы и псалмы, к чему привлёк не только Рувика, но и двоюродных братьев.
   Ширли узнала о возвращении Бенци поздно вечером от позвонившей Ренаны, которая, смеясь и плача, сообщила об этом. Ширли в какой-то момент даже начала опасаться за рассудок подруги, не зная, как её успокоить. Узнав, что Бенци вернулся, Ширли пребывала в нерешительности, не зная, удобно ли теперь ей появиться в доме Доронов, сильно пострадавших от её родных братьев, вправе ли она пойти на свадьбу подруги. Она решила посоветоваться с Хели. Та грустно усмехнулась и проговорила: "Darling, не говори глупостей! Ты была с нами в самое тяжёлое время, ты должна быть с нами и в радости, сколь бы неполной и горькой она ни была!.. И потом - ты же получила приглашение, у тебя очень важная функция свидетельницы! Твои кузены тоже приглашены, вообще все Магидовичи, и Бен-Шило! Значит..."
   На свадьбе Ирми и Максим объявили всей Неве-Меирии, что навет лопнул, и Бенци Дорон полностью оправдан, что вызвало бурную радость всех обитателей посёлка.
   Ирми, окончив курс бизнеса, взял на себя руководство фирмой "Неэмания", где по-прежнему выпускались та-фоны и ринафон-блоки Интернет-вещания, а также приставки для не имеющих, по той или иной причине, выхода на Интернет. Конечно же, он с радостью пригласил на работу Бенци Дорона.
   Однажды Ренана спросила у мужа: "Дорогой, а ты не хотел бы поменять у фирмы название?" - "А какое название ты предлагаешь?" - "Ты мог бы и сам догадаться... "Ноам", конечно..." - с деланным возмущением проговорила Ренана. - "Да, я действительно что-то поглупел... - и он нежно обнял и поцеловал жену. - Я подумаю... Полагаю, daddy будет не против... Ещё... Я тут подумал, что мы могли бы организовать у нас на фирме студию компьютерных фильмов... А то хевре сами что-то пытаются слепить врукопашную... Ширли, как я понял, решила сделать анимации своей профессией. И хорошо - нам нужно создавать свою современную культуру на основе наших ценностей..." - "Рувик... после того, что случилось с Ноамом, почти не берёт в руки гитару... Разве что, когда сильно накатит грусть..." - печально проговорила Ренана.
   Ширли окончательно обосновалась в Неве-Меирии, получив там половину каравана недалеко от дома Мории. Австралийские родственники сами предложили и взяли на себя оплату её учёбы в колледже, за что Ширли им была несказанно благодарна.
   Она много занималась, свободное время проводя в семье молодых Неэманов, Ренаны и Ирми. Первое время она также частенько приезжала на шабат к матери в предместье Эрании. Но Рути, особенно после свадьбы Ренаны и Ирми, взяла за привычку донимать её одними и теми же упрёками: "А у Доронов ты чаще бываешь, чем у мамы с бабушкой! Ну, ещё бы, у Доронов тебе и вкуснее, и веселее... Но, честно говоря, я не понимаю, как ты можешь там общаться с человеком, который, может быть, твоего отца..." - "Мамуль, ты не так ставишь вопрос. Правильней спросить, как они могут общаться с сестрой действительно так или иначе виновных в смерти их сына! Но как видишь, они со мной общаются, нисколько ко мне не изменились! Да, у них мне теплее... Во всяком случае, они меня ни разу ни в чём не упрекнули!"
   После этого разговора Ширли перестала приезжать к матери и очень редко разговаривала с нею даже по телефону. Разве что когда Арье и Амихай привозили её и бабушку Хану к младшей сестре на шабат, но это бывало очень редко. Её не раз уговаривали и Ренана, и Мория, и Хели помириться с мамой, с другой стороны, к тому же Мория призывала и Рути, но обе были непреклонны.
  
  
  
  
  
   Бенци взял за обыкновение подолгу молча стоять возле портрета Ноама, висевшего в салоне их дома в Неве-Меирии. К нему неслышно подходила хромающей походкой сильно постаревшая Нехама, и они, молча, обнявшись, сквозь слёзы смотрели на дорогое лицо.
   Шилат училась в ульпене. Она и раньше была довольно замкнутой девочкой, по-прежнему у неё почти не было подруг. Совершенно неожиданно она очень подружилась с появившейся в их классе ульпены сестрёнкой Нахуми Лиорой. В свободное время они вместе помогали в частном садике, мишпахтоне, куда в своё время носили Бухи. Кроме того, много времени она продолжала заниматься с Бухи, который очень подрос и превратился в живого, непоседливого мальчишку. Вот в ком Бенци находил утешение и отраду после пережитого кошмара. Нехаме её натура не давала такой отдушины, она целиком погрузилась в свою неизбывную боль, из которой её так и не смогли вывести ни муж, ни родители, ни дети, ни братья с сёстрами. Так продолжалось до рождения внука Элиноама, первенца Ренаны и Ирми...
   Жизнь постепенно возвращалась к рутине...
  
   FINAL. Завтра
   Ширли и Реувен
   Так прошло, пробежало, пронеслось, протащилось время - дни, недели, месяцы... Которые незаметно сложились в три с половиной года...
   В один прекрасный день в тусклую, унылую рутину существования Рути и её матери, старой больной Ханы, взорвал Цвика Магидович. Придя в их маленькую квартирку, он с порога объявил: "Ширли выходит замуж!" - "Да? И за кого же?" - с деланным безразличием сквозь зубы буркнула Рути, мельком глянув на племянника, очень вытянувшегося и похорошевшего за последнее время: чем-то неуловимым лицо сына Арье напомнило ей её близнецов, и это неожиданно отозвалось болью. "За Реувена Дорона! - удивлённо отвечал Цвика. - Это вся Неве-Меирия знает и рада за них! Они и работают вместе... в студии музыкальных компьютерных фильмов при фирме "Ноам"! Она, наконец-то, ответила ему согласием... Он, правда, должен идти в армию - когда отсрочка истечёт..." - "Какая ещё отсрочка? Он что, больной?" - "Он заканчивает йешиву, параллельно получает специальность "видеорепортаж, журналистика", там дают отсрочку - до окончания курса. Наверно, это выйдет через полгода после свадьбы... - смутился Цвика и поспешил перевести разговор на другое: - Ширли, вы знаете, после ширут-леуми(гражданская, национальная служба) поступила в художественный колледж - компьютерная графика и анимации". - "Спасибо австралийским родным: Яэль, сестра Мотеле, помогла, да и дедушка Майк хорошо подкидывает. Я бы не смогла - с моих-то доходов! А папа... Он так хотел, чтобы она в Австралии училась..." - всхлипнула Рути. Хана глянула на дочь и покачала головой. Цвика пояснил: "На студии "Ноам" уже пару фильмов поставили по её сценариям и анимациям!" - "Да-а... Ничего не скажешь, она талантлива! Такую я вырастила доченьку... Вот только... Быстро же она забыла своего любимого, из-за которого нашу семью порушила..." - "О чём ты, Рути!" - воскликнула дрожащим голосом Хана. - "Ну, как же! Ради него из дома сбежала, нас знать не захотела... Мотеле так по ней тосковал, может, из-за этого и сердце себе надорвал... А через каких-то пару лет уже другому в объятья кидается! Я своего Мотеле, - глаза Рути наполнились слезами, в голосе зазвенели слёзы, - никогда не забуду! И никто мне не нужен! Я могла выйти замуж за этого... хотя бы мальчиков вернуть! - и неожиданно истерически закричала: - Но я - нет!.. Я верна Мотеле! На всю оставшуюся жизнь!.."
   Цвика, опешив, смотрел на тётушку: "Ну, если для тебя это такая травма... Прости, я честно не знал..." - тихо проговорил парень. - "Во-первых, дочь, успокойся! - неожиданно строго и сухо прикрикнула Хана; Рути тут же замолкла и сникла. - Ты никогда не могла выйти замуж "за этого"! Это, кроме всего прочего, было бы преступлением перед памятью Моти - со всех точек зрения. И мальчиков ты бы всё равно не вернула, они давно ушли из семьи. Началось это, когда они избили... Ноама... в первый раз... - почти неслышно прошелестела старушка, и её глаза наполнились слезами. - Мы ничего папе (зихроно ле-враха! - благословенной памяти) не говорили о том, какими стали твои сынки. А Ширли... Чего ты хочешь от неё? Мы все её очень полюбили: ласковая, мягкая, воспитанная... Вон, Цвикеле скажет! Мальчиков мне так и не пришлось увидеть... - старушка вздохнула. - Вообще-то ты бы тоже могла попробовать устроить свою жизнь. Твоя верность покойному мужу достойна всяческого уважения, но... Беседер... Твоё дело! Но требовать того же от молодой девушки, у которой вся жизнь впереди? Ты что, хамуда? Ей же тогда 17-и не было!.. Она не может не утешиться со временем, ей нужно идти дальше, устроить жизнь, выйти замуж, родить детей! Как я понимаю, девочка сделала достойный выбор - со всех точек зрения!" - "Ага!.. Если учесть, что их отца... подозревали в причастности к смерти её отца!" - сквозь злые слёзы снова закричала Рути. - "Если уж начистоту, то... Это наши Галь и Гай... подозреваются в причастности к смерти сына Бенци... - заплакала старушка. - И если нашу девочку Дороны принимают, будь счастлива! Вспомни: Нехама была твоей подругой! Она пережила такое страшное несчастье, что никому не дай Б-г! Галь и Гай, ещё, может, даст Б-г, вернутся, а её первенца не вернёшь..."
   Старушка помолчала, потом заговорила снова: "Мория рассказывает: Нехама сейчас все силы, всю душу отдаёт внуку, сыну Ренаны. И Бенци тоже..." - "Он работает на фирме Ирми, а ещё у себя в саду возится... - вставил Цвика. - А малыш у Ренаны какой хорошенький! Я видел: волосики кудрявые, светлые, как у отца, а глаза - большие, чёрные - как у Ноама... Лицом на Доронов похож, щёчками!.." - "И назвали, небось, Ноамом?" - осведомилась Рути. - "Не совсем... Элиноам!" - с важным видом откликнулся парень. - "А-а-а! Ну, и слава Б-гу..." Старая Хана пристально посмотрела на угрюмое, сильно расплывшееся и постаревшее лицо дочери в рамке растрёпанных седых волос, к которому она никак не могла привыкнуть - она же помнила её совсем не такой! - и ничего не сказала.
   "Беседер, Цвикеле, спасибо за радостную весть. Держи нас в курсе дела... Я думаю, - деловито заметила Хана, обернувшись к Рути, - нам с тобой надо поехать к Доронам... А то как-то не совсем красиво... Не по-человечески!" - "Ну, подумаем... Они нас не спешат приглашать..." - уклонилась от ответа Рути.
   "А ты, внучок, почаще бы заходил! А то мы тут вдвоём скучаем... Хорошо, что Рути начала снова понемногу уроки давать..." - грустно поведала старушка внуку. - "Да ты понимаешь, бабуля... Некогда! Последний год в йешиват-тихоне, экзамены и всё такое... А ещё сейчас Шмуэль организовывает новый ансамбль. Мы спорим, как назвать. Мы с Нахуми хотим "Типуль Нимрац", а Шмуэль - ни в какую! "Тацлилим" - и всё! Говорит, что надо возрождать память о счастливых днях, а не о тех... когда... - и парень мрачно опустил голову. - Говорит: печаль побеждают воспоминания о радости, а не воспоминания о печали... В общем, бабуля, Рути, готовьтесь! Я думаю, они вас сами на шабат пригласят..." - "Да мне и одеть-то нечего... С тех пор, как... - у Рути снова покраснели глаза, и сорвался голос, - я себе ничего из одежды не покупаю... Не хочется!.."
   ирли, ты не хочешь поехать к маме и бабушке, пригласить их на свадьбу?" Ренана уложила в кроватку Элиноама, нежно поцеловала его. Затем, выпрямившись, обернулась к подруге, обычно коротавшей вечера у Неэманов.
   После рождения сына Ренана очень располнела, превратилась в солидную даму и казалась на несколько лет старше всё такой же худенькой и миниатюрной Ширли. Но сияющая добротой, задорная улыбка и огромные каре-зеленоватые глаза остались теми же, какими их помнила Ширли с начала их дружбы. То, что осталось от пышной девичьей косы, было прикрыто красивой шляпкой собственного изготовления, а вечером затейливо повязанным платком, и только неизменно непослушный медно-рыжий локон выбивался над высоким лбом.
   Ширли подняла глаза от экранчика старенького лэп-топа, где она фантазировала на тему очередного мультика из жизни вернувшихся к ней "весёлых облачат". Она задумчиво глянула на Ренану и пожала плечами: "Ты же знаешь, почему я не хочу жить с нею: просто нам стало очень трудно общаться... С тех пор, как... Ты это можешь понять?" - "Нет, не могу! Мы все пережили такое, что не дай Б-г никому пережить - и наша семья, и ваша. И две смерти, одна за другой, в вашей семье, а до того... то, что с Арье случилось... У Амихая свои болезненные проблемы... Думаешь, твоей маме легко? Она же всю жизнь любила твоего папу, ради него готова была на любые жертвы!.. И вот... да что говорить!.. Ещё и это издевательство с похоронами! Я бы этого Тумбеля своими руками бы!.. - яростно прошептала она, помолчала и, снова склоняясь и разгибаясь над кроваткой, продолжила, строго глядя на подругу: - Ты не можешь понять, как это на неё повлияло?.. И потрясение, что не обошлось... без сыновей... - Ренана судорожно вздохнула. - Думаешь, она этого не понимает, это её не мучает? Надо уметь прощать своих родных. Вот я всю жизнь... на маму обижалась - из-за ерунды, собственно. А теперь мне её так жалко, такую больную... Мой Элиноам - её единственная отрада... - и она нежно взглянула на засыпающего малыша. - Барух сейчас у бабушки Шоши. Она такая слабенькая стала - после всего... Дед Натан с ним занимается, чему-то пытается научить... Шилат - с бабулей Ривкой, они очень привязаны друг к другу, Шилат о ней очень трогательно заботится - ведь и бабуля Ривка стала такая старенькая, на неё смерть Ноама очень подействовала... - Ренана отвернулась, украдкой утирая слёзы. - Дедушка Давид увлёкся идеей Шмулона с созданием новой студии, и это ему помогает... Все при деле..."
   "Это хорошо, что все при деле..." - тихо обронила Ширли, опуская голову и уставившись в экран лэп-топа глазами, полными слёз. - "А что у твоей мамы? Она, как мы слышали, только-только начала понемногу брать учеников, а до этого долго не работала... Раньше у неё были и вы, и папа, и музыка... Дом, семья..." - "Да... Спасибо Арье с Амихаем, помогли с инструментом... Тот, что у нас был... дорогое и хорошее пианино, куда-то пропало, когда... Ну, в те дни... И никто не знает, что там случилось... Всё цело, а пианино - исчезло, и никаких следов..." - с горечью прошелестела Ширли. - "Была нормальная жизнь - и вдруг всё рухнуло... А ты!.. Это эгоизм!.." - "Сказать тебе правду? - вздохнула Ширли. - Я её боюсь... Её постоянных косых взглядов - вбок и в пол, желчных коротких вопросов, не требующих ответов, замечаний... Жутко боюсь! Понимаешь?" - "Ей всё время больно! Это её реакция на непрекращающуюся боль одиночества! И... стыд за сыновей, которые... - Ренана снова судорожно вздохнула. - Она не в состоянии выбраться из всего этого! А у тебя - мы все... Яэль и дедушка Мики в тебе такое участие приняли! Яэль у вас просто прелесть! И вот сейчас - Рувик. Ты знаешь, как он тебя любит?" - "Да... - покраснев, задумчиво протянула Ширли. - Тогда... они оба меня любили... а я... одного... Рувик сражался с собой, со своей ревностью к... Ноаму..." - она с трудом, через слёзы, забившие горло, выговорила имя покойного любимого.
   "В общем, так, Шир! Мама и миссис Неэман с радостью посидят с Элиноамом, а мы с тобой вместе съездим в Эранию! Ты лично и я от нас, пригласим маму и бабушку к нам на шабат, а заодно - и на свадьбу!" - безапелляционно заявила Ренана, сверкнув глазами. Ширли только покачала головой и вздохнула: "Да я и сама понимаю, что надо это сделать... Самой мне никак..." - "Если у Ирмуша будет время, он нас туда подбросит. Я ещё попрошу маму лично позвонить и пригласить твоих к нам... Они же когда-то были близкими подругами!.. - с грустью проговорила она, помолчала, потом заговорила быстро и возбуждённо: - Кстати, твой американский дядюшка таки ухитрился прибрать к рукам бизнес. Наши подонки помогли: распустили слух, что Неэманы - злостные антистримеры, представляют опасность законности и правопорядку. Мистер Неэман не решился даже просто съездить в Калифорнию, чтобы навести порядок с бизнесом и разобраться с бывшим управляющим! Но сотрудничество с Кастахичем и Тумбелем удачи вашему Джо не принесло. Зато мой Ирмуш оказался талантливым бизнесменом! Если не вернётся - не дай Б-г! - силонокулл с его колпакованиями и ораковениями, всё будет тип-топ!" - "Да, Ренана, давно хотела спросить: а что с Сареле? Ну, с той... Помнишь?.." - "Ой, плохо... Хели говорит, мало шансов вернуть её психику в норму... Сестра пристроила её в свою мастерскую по пошиву детской одежды, она выполняет простые операции... А была у нас - помнишь? - одной из самых блестящих учениц!"
   Рути с Ханой собирались на свадьбу Ширли. Рути сидела у зеркала и нехотя наводила лёгкий макияж, когда раздался громкий стук в дверь. "Как некстати! И кто это на звонок внимания не обращает? Ведь он сразу бросается в глаза!" - недовольно проворчала она. Нервирующий стук не прекращался всё время, пока они с матерью шли к двери. "Кто там?" - "Открой, мам... Это я, Гай..." - раздался оттуда ломкий, словно плачущий, тенор, и похожий, и одновременно не похожий на голос Моти. Рути почувствовала, как сердце падает вниз. Дрожащими руками она с трудом справилась с дверью. Хана поспешила ей на помощь: "Что с тобой, доченька?" - "Это... - чуть не теряя сознание, пролепетала Рути. - Это... Гай..."
   Грузно топая, он вошёл в дом, не стряхивая грязи с ботинок, прошлёпал в крохотный салон и плюхнулся в кресло. Рути с побелевшим лицом смотрела на такого родного, и в то же время, совершенно чужого, совсем взрослого молодого мужчину, её сына... одного из близнецов. Она потянулась к нему, но что-то её остановило. Она снова внимательно поглядела на него, остановив взгляд на его ушах... Вроде форма вернулась в норму, но цвет... какой-то сивый...
   "Б-же! Внук... Как он похож на Йоси!" - пролепетала старая Хана, бессильно опускаясь в кресло в салоне и не сводя глаз с неожиданного гостя, который смотрел только на мать. "Ты... откуда?" - едва смогла выговорить Рути, робко подходя к нему и протягивая руки. - "Ты бы лучше дала мне поесть... - Гай явно не был расположен ни к проявлениям нежности, ни к излишней откровенности, сразу воздвигая между собой и матерью как бы некую стену. - Сколько времени сына не видела? А-а-а?" - "А где же ты был всё это время? - пробормотала Рути, спешно готовя ему бутерброды и запихивая в микрогаль оставшееся с обеда второе. - Извини, сынок, но мы с мамой... с бабушкой... торопимся... На свадьбу Ширли... Наша Ширли замуж выходит..." - бесцветным тоном пробормотала Рути. - "Как?! - откусив половину бутерброда, хрипло спросил Гай. - Бубале?.. Пигалица?.. Замуж?.. Ведь её... э-э-э... хахаль вроде копыта откинул! Я сам видел, как он умирал, мне аж жалко его стало!.. За то, что я его пожалел, пришлось отсидеть на губе... Ну, разумеется, как у нас водится, избили... Потом..." - "Что потом?" - одними губами лепетала Рути. Хана, ошарашенная странной холодностью внука, нервно глянула на часы, бормоча: "Вот-вот Арье и Амихай будут..." - "Тов, сын, мы с бабушкой уже должны идти... Ты не хочешь к нам присоединиться... на свадьбу сестры?" - "У меня, извини, фрака для торжеств нету! А за кого Бубале замуж выходит, если её любимый... того?.." - "Ты знаешь, что и папа тоже... тогда же... умер?" - прерывающимся голосом спросила Рути, потрясённо глядя на сына. - "Да, что-то такое говорили... - он помолчал, положив бутерброд на стол, что-то пробормотал, потом заговорил: - Была статейка Офелии, но я не поверил - тогда со мной... много всего... не до того было... и не расскажешь... Мы с Галем почему-то ещё до этого всего... думали: если что, ты сразу за Тимми выйдешь замуж..." - "Да как ты смеешь! - поражённая, сорванным голосом взвыла Рути. - Неужели это всё, что ты можешь сказать, узнав о смерти отца?!" - "Да ну, мам, мы же просто так думали, не всерьёз... Галь шутил... И ваще - сколько лет прошло?.. Пора бы всем слезам просохнуть..." - "ОК, сын, у меня много чего есть у тебя спросить, и что тебе рассказать. Сейчас нет времени... Оставайся, отдохни, подожди нас с мамой. Потом поговорим. А сейчас, извини - мы уходим. Иди на кухню: сию минуту Арье с Амихаем будут тут, и мне бы не хотелось, чтобы... именно сейчас... когда..." - "Какое совпадение - я тоже не хочу их видеть!" - просипел Гай и потопал на кухню.
   Ширли вспоминала свадьбу, как красивый, затейливый сон - обилие ярких красок, красивых мелодий и громких радостных возгласов. Она с трудом помнила, как перед хупой её, всю в белом, , смущённую, оглушённую, усадили в кресло. Рядом мама и непрестанно всхлипывающая бабушка, которую тихо успокаивает Мория, за ними - Тили, её сестра Лиат, рядышком дочка Амихая Лиора. Были ещё женщины и девочки с их стороны, мама и сёстры Тили, но Ширли помнила их смутно. С другой стороны - Нехама, Ренана и Хели. Ренана с Хели и время от времени Мория ей что-то ласково нашёптывали, она не помнит, что именно. Мама сидит с каменным лицом и почти не смотрит в сторону Нехамы, которая только время от времени кидает на неё удивлённые, вопрошающие и словно бы виноватые взгляды. Тётушки, многочисленные подружки по ульпене и художественной михлале, что-то поют, кто-то наигрывает на гитаре, кто-то (наверно, Хадас) на флейте. Конечно, флейта Даси - это не флейта Шмуэля, но до чего нежно и задушевно...
   Потом все куда-то исчезают, и рядом - только Ренана и Хели. На Ширли нахлынули воспоминания, и она плачет, осторожно, одним мизинцем, чтобы не потекла косметика, смахивая слёзы. "Ничего, ничего, хамуда, невесте полагается плакать!" - шепчут по очереди Ренана и Хели; а перед её мысленным взором - лицо Ноама, он грустно улыбается и кивает ей головой. Ей кажется, она слышит его напевный, немножко в нос, басок: "Я так и хотел, чтобы ты вышла за моего братика... Раз уж вместе нам не суждено..." И струятся, струятся слёзы по лицу.
   Далее в памяти - калейдоскоп отдельных пёстрых картинок: грустная улыбка Реувена... много-много улыбающихся лиц... горящие свечи в руках мамы и Нехамы... Почему-то не звон, а жалобный шелест разбиваемого каблуком Реувена бокала... И снова его улыбка... Как приклеенная, улыбка на скривившемся, словно приготовившемся плакать, лице матери, слёзы старенькой бабушки, слёзы Нехамы... Непривычно растроганное лицо совершенно седого Бенци, вислые щёки, к которым Ширли никак не может привыкнуть, придают лицу печальный, даже скорбный, вид... Радостные лица Шмуэля и Ренаны, в какой-то момент слившиеся в одно лицо... Рав Давид, рабанит Ривка, Шошана и Натан, озорной Бухи с Шилат, а за ними братья и сёстры, племянники и племянницы Нехамы и Бенци... То и дело рядом появляются и снова куда-то уплывают Цвика с Нахуми, Лиора, их отцы и младшие братья и сестрёнка... И всё это на фоне оглушительного грохота, перемежаемого чарующими мелодиями, теми самыми, памятными... Ширли всё время пугливо оглядывалась, когда слышала звук ударника, потом тихо шепнула Реувену: "Эти барабаны и дарбуки... Зачем так громко... Я почти не слышу ни флейты, ни гитары, ни угава..." - "Хорошо, метука, я их попрошу... снизить ударный фон..." - "Меня это почему-то пугает..." - "Не бойся! Это же наша музыка!.."
   А потом они с Реувеном наедине. Серебристо-лиловые стены, чуть темнее оттенок кружевных занавесок на огромных окнах. И на этом фоне - приближающееся к ней лицо Реувена, необычная, смущённая улыбка, огромные каре-зеленоватые глаза, почему-то очень похожие на глаза Ноама... Он очень медленно подходил к ней, и вдруг оказался очень близко, робко положив руки на её худенькие плечи. Потом осторожно и нежно взял в ладони её щёки и наклонился над лицом. У Ширли внутри всё задрожало, сердце стремительно понеслось куда-то вниз. Она пару раз моргнула и широко раскрыла глаза. Робко поцеловав её сначала в щёку, потом в губы, он тихо произнёс: "Ты - моё маленькое чудо! Я и не знал, какое ты чудо!" И тут Ширли разрыдалась. "Что такое, роднуленька?" - "Рувик, я тебе не рассказывала..." Сердце Реувена стремительно ухнуло вниз, он сильно побледнел, отпустил её, резко отстранившись и опустив руки, хрипло спросил, не глядя: "Что ты мне не рассказала?" - и сильно закусил губу. - "Мы с Ноамом в тот день, когда... когда... мы с ним первый... и последний раз целовались... только целовались... ты не думай... - еле слышно пролепетала она, потом скороговоркой: - Мы шли и всю дорогу целовались, и ничего вокруг не замечали... И он мне говорил те же самые слова. И сейчас... - она всхлипнула: - мне почудилось, что... ты - это он. Ты так же, как он, целуешь, и твои руки и губы очень похожи на его руки и губы... И почему-то глаза тоже... Прости меня, что я не рассказала тебе об этом раньше... о том, что я уже целовалась... Но сейчас я поняла, что ты должен знать..." - и она виновато глянула на него сквозь слёзы, с облегчением увидев, как краска возвращается на его лицо, а следом и улыбка, такая добрая и ласковая!.. "Ну, конечно! А как же иначе! Я очень рад, что мой братик хотя бы раз в жизни испытал это счастье! Мне сейчас даже кажется, что... нет, если бы... - он смущённо отвернулся, - я бы, наверно, расстроился... Всё-таки мы все немного эгоисты..." - и он снова и ещё крепче прижал её к себе и принялся целовать, всё неистовей и неистовей, шепча ласковые и нежные слова, и она, заливаясь слезами, отвечала на его поцелуи и шептала только одно слово: "Рувик... Рувик... Рувик..."
   Утомлённая Ширли уснула. Реувен от сильного возбуждения спал урывками. То он лежал и улыбался в полумраке, поворачивал голову и не мог наглядеться на спящую Ширли, то на какие-то краткие минуты проваливался в сон. Просыпаясь, боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть её сон. Когда забрезжил рассвет, он осторожно сел в постели и снова, не отрываясь, смотрел на спящую Ширли, думая: "Моя жена Ширли... Моя жена Ширли... Моя маленькая жёнушка... Моё маленькое чудо..." Она тихо дышала, подложив ладошку под худенькую щёчку, улыбаясь во сне... И Реувен заулыбался в ответ. Вдруг её тонкое нежное личико сморщилось, между ресницами блеснула слеза, скатилась по худой, смуглой щёчке.
   Реувен тут же отвернулся, его лицо приняло горькое выражение. Он подумал: "Неужели всю жизнь мой родной и любимый покойный брат будет стоять между нами? Вчера, когда я с нею стоял под хупой, мне казалось - его душа благословила нас... Но моя девочка никак не может его забыть..."
   Спустя считанные минуты Ширли раскрыла глаза и увидела, что Реувен сидит подле неё, смотрит куда-то в сторону, и лоб прорезала горькая складка. "Реуве-ен!" - нежно позвала она. - "А... Вот я..." - тут же обернулся он к ней, пытаясь улыбнуться. - "Прости... Ты, наверно, видел, как я плакала во сне... Это мне снова снился тот ужасный лабиринт... Ну, а Ноам... ничего не поделать, он мне всегда будет сниться... Но он не должен стоять между нами..." - "Ты что, во сне мысли читаешь?" - "Конечно, нет! Но когда я плачу, ты сразу думаешь, что по Ноаму, а когда ты печален, я тоже думаю, что из-за Ноама... А ведь Ноам - это наша общая утрата! А ещё у меня папа и дедушка... тогда же... Поэтому пусть память о них по-доброму освещает нашу с тобой жизнь... даже вызывая печаль и слёзы..." - "Какая ты у меня умница! Ширли, моя маленькая жёнушка!" - и он принялся осыпать её лицо поцелуями, и она благодарно и доверчиво прижалась к нему.
   Суматошная неделя ШЕВА БРАХОТ (семь благословений - после свадьбы)...
   Традиционный приём молодых устраивала семья Бен-Шило. Утром Рути позвала к себе Арье для конфиденциального разговора.
   Арье с семьёй и Амихай с сыном Идо вместе снимали четырёхкомнатную квартиру в том же предместье, что и Рути с Ханой, их старшие дети жили при своих учебных заведениях в Неве-Меирии. Арье с Тили надеялись: когда их с Амихаем бизнес выйдет из затяжного кризиса, пойдёт на подъём, они смогут приобрести квартиру просторней в нормальном районе. Но в Неве-Меирии строительство почти прекратилось, Меирию до сих пор не удалось восстановить, соответственно - и их бизнес. Цены на квартиры взлетели до небес...
   "Арье, неизвестно откуда вдруг появился Гай. Он ни за что не хочет говорить, где был все эти годы, чем занимался. Попросил на некоторое время приютить. Говорит, хочет уехать в Америку, мол, слышал, что у него там родной дядя, вот и пришёл ко мне... Я заикнулась об Австралии, но он слышать не хочет: там его не поймут и не примут. Короче, он просит, чтобы я связалась с Йоси... э-э-э... Джо... А я не знаю, что можно сделать..." - "Как я понимаю, тебе нужна наша с Амихаем помощь..." - "Если... вы можете..." - робко промямлила Рути. - "А про Галя он ничего не говорил?" - "Я его спросила, где Галь, но он сказал, что не знает, может только предполагать... Скорей всего в одной маленькой скандинавской стране, или северней. Вместо этого очень путано и сбивчиво рассказывал, как их подруг Смадар и Далью увёл у них Ад-Малек... и вообще, неизвестно, живы ли они. Как будто мне интересно слушать про этих девиц, а не про своего сына! Только намекнул, что, вроде, Галь поехал их искать... а может, просто в поисках места, где можно делать хорошие деньги - при том скудном образовании, которое они... э-э-э..." - "А чего бы тебе и взаправду не списаться с братцем, Джо этим самым! Это для Гая самая подходящая компания..." - губы Арье скривились. - "Да ты что! Он же с Тумбелем дела крутит! Я категорически не хочу, чтобы мой сын снова попал в эти жернова... И так они его перемололи... и всю его жизнь... А ведь ему только 23... В этом возрасте Мотеле со мной познакомился... Мы поженились, когда ему было 23... Ничего уже не помню..." - и Рути всхлипнула.
   "Знаешь что, Рути... Я хочу его кое о чём спросить, что нам интересно бы узнать... хотя бы сейчас!" - "Ты хочешь спросить его, где Галь?" - "И это тоже... Галь был важной шишкой у дубонов... э-э-э... теперь дабуров... У меня к нему, сама знаешь, свой счёт... Если бы не Галь, мы бы, может, гуляли не на этой свадьбе, а на несколько месяцев раньше... на другой..." - "Неужели ты веришь, что... Я уверена - это злые языки... Галь, наверно, по наивности сунул парня, который показался ему похожим на дезертира, в камеру, где оказались эти мирмеи, бандиты!.." - "Ага... - иронически протянул Арье. - А до этого сам зверски избил его: зубы выбил, особым силовым приёмом лишил возможности защитить себя..." - "Галь всегда отличался... э-э-э... крутым характером, несдержанностью. Ещё и влияние этого мерзавца, Тумбеля, который их с этими злодеями познакомил, с наркоманами... Но погоди! Откуда это известно? Ведь никто не видел! Всё это было... за закрытыми дверьми..." - вдруг воскликнула Рути. - "Начнём с того, что всё это на видео снимали... Бенци недавно рассказал, как им с Моти показывали..." - "Так вот почему?.. - побелела Рути. - Теперь я понимаю! Он вполне мог из-за этих кадров... - в состоянии аффекта! - что-то Мотеле сделать... Может, и не хотел, да только... А кадры могли сфабри..." - "Нет, дорогая сестричка, кадры не сфабрикованы. Бенци говорил: сначала они оба так думали, мол, компьютерная графика, провокационные страшилки... А потом пригляделись - они же оба классные специалисты! Бенци рассказал, как они поняли, что это документальные кадры..." - "Ну, тов, это с его слов, а кроме его слов - ничего..." - "Не совсем так, Рути. Максим нашёл ю-тюб в Интернете - задолго до того, как Бенци вышел на волю... Правда, тогда мы не знали, что это отцам показали... Теперь мы знаем, кому такое пришло в голову - и зачем! Кое-что можно было понять из намёков в статье Офелии... - Арье побледнел, сглотнув и закусив губу. - В оправдание Гая могу сказать, что он только начал допрашивать, но бить отказался". - "Ну, вот видишь! Так чего ты хочешь от моего мальчика!" - "Просто поговорить, заодно и понять, чего он хочет. Помнишь, как мы с ними на плечах танцевали на "Цлилей Рина"!" - "Я хочу всё забыть... Кроме моего Мотеле..." - всхлипнула Рути.
   Гай выглянул из спальни, увидел Арье - и тут же попытался скрыться обратно. "Нет, нет, хабиби, ты-то мне и нужен! Иди-ка сюда! Разговор на пару слов..." - "Да чего там..." - пробурчал парень, но вышел, пряча глаза. Арье попросил и сестру, и мать не мешать ему, и те послушно удалились на кухню.
   "Я понимаю - ты всё забыл, или не хочешь вспоминать, но всё-таки прошу вспомнить! - Арье говорил спокойно, но жёстко, прищурившись, глядя на племянника: - Случайно ли в тот вечер, когда вы пришли проведать больного папу, его выкрали и перевели в Шестое отделение? Точнее, скажем так: кто вас надоумил пойти и, так сказать, исполнить свой сыновний долг именно в этот день?" - "Мы... сами... - ломким, слегка позванивающим, голосом пробормотал Гай, и вдруг заговорил, монотонно, не глядя на Арье.
   тот день нас не допустили в Золотой Гальюн... Или нет? Это было... гораздо раньше. Ничего не помню!.. Арье, ну, ты-то хоть не мучай меня! Меня же так били..." - "За что? Тебя-то за что?" - "Я отказался бить... того парня... Я только ему несколько слов сказал, но потом не захотел... Я вспомнил, как мы с братом его избили несколько лет назад, и мне чего-то стало его жаль... А ещё вспомнил сестрёнку... ей-то за что?.. Галь за что-то на него взъелся, или просто решил, что ему всё можно, а я так не мог... после того, что... Ад-Малек и Куку нам сделали: наших девушек у нас увели... и где они теперь, бедняжки... Я слышал, их уже нет в живых: Ад-Малек их задушил!.."
   В голосе Гая зазвенели слёзы. Арье молчал, его лицо закаменело, словно бы ничего не выражая; в ушах неожиданно зазвучал возмущённый голос старшего братца Джо по поводу якобы "изгнания Ад-Малека" из Арцены.
   аль говорил: таким слюнтяям, как я, не место в гвардии дабуров, ему стыдно, что я его брат... ещё и фиолетовая родня... И избил меня... Он мой командир - я не мог защищаться! Потом... наверно, чтобы сломать... меня бросили в тот подвал, где тот парень уже... отдавал концы... Страшно было... и почему-то жалко стало его... и Ширли... За это меня избили... Галь сказал, что надо оттуда срочно смываться, потому как ихние мультишофары начали раскручивать витки, и скоро до нас доберутся... Парня бросили - мол, без нас подохнет... Со мной эти... Набзи... тоже немного развлеклись, но не так круто, как с фиолетовым - я быстро очухался... Это была идея Тимми: они как бы должны "сбежать", а мы как бы "фашлануться" на их поимке, я как бы пострадавший. Зато потом!.. Это Тимми с Офелией меня выходили и увезли на Юг... Там я и обретался, на рынке работал - грузчиком, уборщиком... Тим мне сразу сказал, что он в нас с братом слишком много вложил за все эти годы, а мы не оправдали... А теперь пришла пора мне самому за себя - и на него не рассчитывать... Галь к этому времени уже отбыл за своими... Ад-Малеком и... Я надеялся, что Куку его там к делу пристроит, и тогда они меня вызовут. Зря надеялся!.. Сейчас я просто хочу узнать у мамми, как к дяде в Америку перебраться, может, поможет мне... Мне дали отпуск, Тимми с Офелией слиняли куда-то, меня не трогают..."
   Арье слушал бессвязный рассказ племянника, который от бессвязности становился ещё страшнее. Он почувствовал, как откуда-то, от живота, поднимается ужас и отвращение - и жалость к этому опустившемуся молодому парню, который натворил таких дел, так запутался. Да есть ли для него выход?..
   "ОК, кое-что я понял, кое-что мы и раньше знали; твой рассказ всего лишь подтверждение... Но мне нужен конкретный ответ на конкретный вопрос: знали ли вы оба, что отца собираются выкрасть из больницы, или оказались там случайно?" - последние слова Арье произнёс резким тоном, приблизив лицо к лицу Гая, почти нависая над ним и сверкая глазами, как бы превратившимися в две льдинки; лицо пылало яростным румянцем, в котором растворились веснушки. Гай попытался отодвинуться, словно став меньше ростом и съёжившись на стуле. Ему померещилось: это Галь разговаривает с ним и вот сейчас начнёт его бить.
   имми сказал, что Кошель по его просьбе дал нам несколько часов отпуска, чтобы мы навестили больного daddy, даже подбросил к больнице, дал, во что переодеться... какое-то непотребное тряпьё... Он говорил - так dad скорее нас простит... Научил, что надо ему сказать, сунул нам несколько сигарет, объяснил, когда их надо закурить, где и как стоять... А потом... когда мы вернулись, велел переодеться в форму и послал маму забрать... Но там откуда-то уже набежали антистримеры, и нас... обкрутили... Мерзкий санитар в дурацкой каскетке..."
   "Ясно, племянничек! Главное ты сказал: предположения превратились в уверенность. Тумбеля можешь не бояться: он побоится после всего, что выяснилось о его делишках, вернуться в Арцену..." - "Я сам не хочу тут оставаться! Я же сказал: я прошу ма помочь мне уехать к дяде... Если честно, я боюсь Галя. Я не знаю, как он... но я с этими делами завязал! Мне хватило видеть, как тот парнишка умирал..." - "А к сестре на шева брахот пойти не хочешь?" - "Так она на самом деле вышла замуж? - впервые с начала разговора в голосе Гая зазвучала живая интонация, проблеск интереса. - Ведь её дружок умер!" - Гай удивлённо поднял свои светлые кустистые, как у Арье и Амихая, брови. - "Она вышла замуж за его младшего брата, одного из близнецов... который её давно любил..." - "Это который на мультишофаре... нашего рош-ирия ухайдокал?" - "Сейчас, после всего, что раскрылось, ты мог бы и не повторять этих глупостей! Или до сих пор силонокулл на тебя действует? - презрительно бросил Арье, скривив губы. - Беседер, мама, вроде, ещё общается с этим... э-э-э... Джо Мегедом... братцем нашим... Он ей действительно помог, вот она и благодарна ему... Может, сможем тебе на билет собрать... Хотя Австралия была бы для тебя, в твоей ситуации, предпочтительней..." - "Почему?" - "Потому что она очень далеко, и родня там поприличней! Хоть он и мой брат... А в Антарктиде у вас родни, к сожалению, нет..."
  
   Гиват-Ноам
   Ширли и Реувен сняли караван на Гиват-Ноам, где уже поселились Ирми с Ренаной и Хели с Максимом.
   Таким образом, три семьи - Ренана и Ирмиягу Неэман, Ширли и Реувен Дорон, а также Хели и Максим Лев оказались вместе в крохотном, симпатичном караванном квартальчике на холме, возвышавшемся над посёлком Неве-Меирия, к которому вела извилистая, хорошо утоптанная тропа между молодыми деревцами и густым, низким кустарником. Тут же в маленьком домике поселился Шмуэль, рядом в одном караване поселились друзья Максима, Зеэв, Бени и Эльяшив. Там же оборудовали малую студию компьютерных фильмов от фирмы "Ноам", где Ширли с Реувеном и Шмуэлем занимались эскизной отработкой вариантов. Основная студия, откуда выходили в свет уже готовые фильмы, находилась внизу, в Неве-Меирии на фирме Ирми Неэмана, которая тоже стала называться, как мы знаем, "Ноам".
   Через год у Ширли с Реувеном родились двойняшки - мальчик и девочка, тогда же у Хели с Максимом родилась долгожданная дочка.
   Это были самые длинные и напряжённые сутки дежурства Ренаны в больнице, тут же, рядом с нею были Мория и Нехама. Ширли разрешила позвонить матери только под утро, когда роды благополучно завершились. Рути, разбуженная звонком Нехамы, от сильного волнения трубку выронила, после чего долго молчала, всхлипывая, глотая слёзы и слушая взволнованный, радостно-сбивчивый лепет то Ренаны, то рыдающей Нехамы, то, под конец, Мории: "Наша Ширли просто молодец! Она - беседер и детки тоже! Немедленно собирайся, приезжай к нам! Я сейчас позвоню Арье, он подбросит тебя. Мы тебя ждём, сестричка-бабулька!" - "Нет, не надо будить брата, я сама доберусь", - пролепетала Рути.
   Реувен в это время проходил службу в армии. В этот день ему выпало дежурство, поэтому во время родов он не смог быть в больнице. О рождении своих близнецов он узнал из звонка отца и плачущей мамы. Сменившись с дежурства, он тут же взял увольнительную и примчался в больницу, даже не успев снять форму.
   Ширли на всю жизнь запомнила счастливую, ошалелую улыбку Реувена. Это было первое, что она увидела, открыв глаза после короткого сна, в который провалилась после длительных родов. Реувен медленно, странной скованной походкой, приближался к её постели, присел на стуле рядом, его щёки влажно сверкали от слёз. Потом с необычной даже для него робостью он наклонился над сдвоенной колыбелькой новорожденных. "Кто из них кто?.." - хрипло спросил он, бросив взгляд на жену. Она, устало и счастливо улыбаясь, отвечала: "Который справа - сынок... Ты уже знаешь, как мы его назовём?" - "Конечно, догадываюсь... А доченьку?" - "Тоже можешь догадаться: Наоми-Хана. Она родилась первая и немного крупнее..." - "Как скажешь, родная!" Он улыбался, глядя то на неё, то с ошалелым удивлением - на новорожденных; взять их на руки он боялся. Неожиданно хрипло проговорил: "Мне дали отпуск на три дня - ведь наша часть расположена рядом с Неве-Меирией... Теперь буду с вами каждую неделю!" - "Ты бы знал, как мне помогли и Ренана, и твоя мама, и Мория! Родные люди, родные руки и лица... Как я им благодарна!"
   Ближе к вечеру открылась дверь в палату, и показалась целая толпа - как и следовало ожидать, все Дороны. От шумных, бурных поздравлений и поцелуев у Ширли закружилась голова. Её тронула бурная нежность маленького, капризного, избалованного Бухи, неожиданно напомнившего ей Ноама. Спустя пятнадцать минут появилась Рути, за её спиной маячила Мория, она подтолкнула сестру в палату, улыбаясь, помахала Ширли рукой и исчезла - её дежурство продолжалось.
   "Мамочка!" - вскрикнула Ширли и радостно улыбнулась, протягивая к ней руки. - "Поздравляю, дочка!" - впервые за много месяцев широко и искренне улыбнулась дочери Рути, подходя к ней и приложившись губами к худенькой, бледной щёчке, потом, словно бы после раздумий, крепко обняв и поцеловав дочь. На Бенци с Нехамой она упорно не смотрела. Дороны (все, кроме Реувена) деликатно отошли в сторону, словно бы превратившись в невидимок. "Как ты себя чувствуешь? - и почти без паузы: - Можно посмотреть на внуков?" - "Ну, конечно, мам!" - улыбаясь сквозь слёзы, воскликнула Ширли. Рути склонилась над колыбелькой, внимательно вглядываясь в крохотные личики спящих младенцев. Реувен застыл в ногах колыбельки, робко, слегка ревниво поглядывая на Рути. Только сейчас Нехама догадалась поздравить сына, после чего и остальные принялись радостно и шумно поздравлять его, постепенно двигаясь в коридор. Остались только Нехама и Бенци, скромно стоя в стороне. Рути между тем, не замечая никого вокруг, не сводила глаз с мордашек спящих младенцев.
   "Это мальчик?" - спросила она, указывая на младенца с вроде более крупным и круглым личиком. - "Нет, мам, это девонька! Она у нас первой родилась, потом мальчик..." - поправила Ширли. - "А-а, так значит, это мальчик? Как же я сразу не догадалась!.. Какой он маленький, щупленький! Как он на моего Мотеле похож!.." - в глазах Рути заблестели, покатились по щекам слёзы, голос дрогнул.
   "Рути, поздравим же друг друга с нашими общими внуками! - желая немного снять напряжение, проговорил Бенци, и его сильно постаревшее и осунувшееся лицо озарила знакомая добрая "чеширская" улыбка: - Это же наша общая радость!.. После всего пережитого..." - "Конечно, конечно... Поздравляю, Нехама, поздравляю, Бенци... Всех поздравляю..." - пробурчала она послушно, скользя взглядом по лицам Доронов, столпившихся у двери. - "Ты помнишь, Рути, как мы познакомились?" - "Да, ещё бы..." - "Ну, вот, значит, если наш внук похож на свою маму, - а он таки похож на Ширли! - а стало быть - на дедушку Моти, стало быть, он может быть похож и на бабушку Нехаму!" - "Подождём, пока волосики подлиннее вырастут! Сейчас непонятно..." - "Зато доченька - копия Дороны! Правда, пап? У Доронов так мало девочек..." - смущённо и радостно проговорил Реувен, а сияющая Ренана подняла руку с выставленным вверх большим пальцем. Бенци смущённо глянул на Рути и начал потихоньку оттеснять свою команду к двери.
   Шмуэль подошёл, долго смотрел на младенцев, потом звонко и крепко ударил брата по плечу: "Молодец! Отличные детишки!" - "Неважно, на кого похожи - лишь бы были здоровые и счастливые!.." - всхлипнув, выдавила Нехама, залившись слезами.
   В дверях палаты мелькнула голова Максима: "Шир, Рувик, всех поздравляю... - скороговоркой, и тут же: - Ирми... - громко прошептал он, смущённо и ошалело ухмыляясь. - Она родилась!" - "Ой, Макси! Поздравляем!" - раздался громогласный ликующий вопль. Все, кроме Рути и Бенци с Нехамой, оставили Ширли и бросились в коридор поздравлять Максима, хлопать его по плечам и спине. "Реуве-ен! Кто? Что?" - "А, Шир, прости, роднуль! У Хели только что дочка родилась!" - "Ренана! Поздравь её от моего имени! Поцелуй много-много раз!"
   Рути продолжала пристально и ревниво смотреть на внука полными слёз глазами, только изредка переводя взгляд на внучку, и вдруг тихо произнесла: "Если бы вы жили у меня, я бы тебе могла помочь... Уж очень мне внучок понравился: он мне так напомнил Мотеле! Так бы его себе и забрала!" - "Ой, мам, ну, что за странная идея?" - опешила Ширли. - "Ну, почему странная? Я же так одинока, после того, как... ушла мама!.. Вот этот маленький и скрасил бы моё одиночество, если бы ты была при мне..." - "А девочка?" - чуть слышно прошелестела Ширли, закусив губу и отворачиваясь. Нехама вспыхнула до слёз и уже порывалась сказать что-то, но Бенци положил ей руку на плечо и что-то шепнул на ухо, потом обратился к Рути: "А ты перебирайся к нам в Неве-Меирию! Тогда мы будем все вместе, и никто не будет одиноким! У нас принято друг другу помогать, друг друга поддерживать - ты же знаешь!" - "Я подумаю... - не глядя на него, откликнулась Рути. - Ну, что же, доченька, я подожду в коридоре. Народу собралось тут слишком много, а тебе, наверно, надо отдохнуть..." - она упорно не смотрела на молодого отца, и он, чувствуя её холодность, старался стушеваться, не мозолить ей глаза. - "Да нет, Рути, это мы подождём в коридоре! - тут же откликнулся Бенци, - тебе же нужно поговорить с дочкой, посмотреть на внуков! Первые внуки!!! Разве же мы не понимаем! Реувен, пошли!" - окликнул его отец. Реувен послушно вышел за всеми в коридор.
   ы-то как себя чувствуешь? Наверно, тяжело было? Я же знаю, каково это - родить двойню... А ты ещё и такая худенькая..." - наконец, заговорила Рути, оставшись с дочкой наедине. - "Я уже и забыла! - ведь сейчас я чувствую себя прекрасно. Спроси у Мории, она тебе расскажет. А главное - я такая счастливая: это, верно, оттого, что ты ко мне пришла... - устало улыбнулась Ширли, откидываясь на подушку; увидев, что Реувен выходит в коридор, жалобно окликнула его: - Рувик, ты не уходи!.. Подожди..."
   "Теперь вот что, дочь, - серьёзно заговорила Рути, когда они остались вдвоём. - Я давно тебе говорила: я хочу, чтобы вы покинули свой холм и переехали в Эранию. Мне очень тревожно за тебя, а теперь - и за маленьких! Как это так? - с двумя младенцами поселиться на отшибе, в таком неустроенном месте! Как ты не понимаешь! Муж на работе, работа с командировками связана... А сейчас вот в армии, чёрт его знает, где. Да и мальчишка он ещё, несерьёзный! И всё, всё на тебе! А если заболеют?" - "Мамуль, о чём ты говоришь! Нас там три семьи - все родные и близкие, все друг другу помогаем! Живём, как одна семья! Шабаты у нас всегда вместе, а то у родителей, или идём к Морие. Она вообще очень нам помогает... А ещё с нами весь посёлок. Сейчас нам с Хели вся Неве-Меирия поможет, как у нас принято. Даже не знаю, хватит ли холодильника... Очень обустроенное место, главное - с душевной точки зрения! И потом... Хели, ты же знаешь! - отличный врач, Ренана заканчивает учёбу на дипломированную медсестру. Продукты нам на всех Ирми привозит. Ещё Шмулон помогает, друзья Максима тоже всегда рядом... О чём ты говоришь! А про Рувика ты зря так: он очень хороший и заботливый! Ну, почему ты его невзлюбила!"
   "А своего первого любимого ты совсем забыла?" Каждый раз, когда Ширли ей говорила, какой Рувик заботливый и хороший муж, Рути тут же, на автомате, задавала этот вопрос, не задумываясь, как это ранит дочь. "Мама, я тебя очень прошу запомнить: я люблю своего мужа, брата погибшего Ноама, люблю память о Ноаме - вот мы же дочку хотим назвать Наоми-Хана! Поэтому я тебя прошу больше мне никогда ничего подобного не говорить!" - "Значит, ко мне в Эранию перебираться не хочешь? Ты же там выросла!.." - "Категорически! У меня с Эранией связаны самые жуткие ассоциации... после всего... И вообще... Я тоже думаю, что лучше бы тебе переехать жить к нам сюда. Мория предлагала это тебе, и не раз. У неё бы тебе было хорошо, лучше, чем одной... в той дыре, где ты живёшь..." - "Эранийский адрес знает Гай, а сюда он ни за что не поедет... если вдруг вернётся из Америки..." - отвернувшись, пробурчала Рути. - "И ради этого ты хочешь меня оторвать от моих друзей? И сама живёшь там одна, вдали от всех?" - "Нет, это не главное... Я забочусь о твоей и твоих детей безопасности! Я очень боюсь, что они ещё вернутся... Арье говорил, появились некоторые намёки... Снова силонокулл входит в моду... Подумай... - и Рути поднялась, поцеловала дочь, ещё раз долгим взглядом посмотрела на спящих младенцев, после чего громко, нарочито весело проговорила: - Ну, доченька, ещё раз поздравляю! Деток ты родила чудесных, особенно внучека, хотя он и мельче девочки! Ну, да вырастет! Только бы она его не била, как её тётушка своих братиков... Беседер, пойду, мне ещё на автобус успеть... Подарки я оставила у Мории, там одежда для деток, одеяльца, потом ещё привезу. Арье с Тили и Амихай к тебе завтра зайдут, они привезут коляску, кроватки, что-то из одёжки ещё собирались - тоже у Мории оставят... Лиора... О, вот она! И Цвика с Нахуми!.. Шалом!" - воскликнула Рути, отвечая на приветствия племянников, и снова повернулась к дочери.
   "Я две недели или месяц поживу у Нехамы, она предложила, вообще очень хочет присмотреть за детьми Рувика хотя бы в первые недели... Так что не волнуйся... Но приезжай, пожалуйста... когда тебе удобно, когда хочешь! Мы всегда тебе очень рады! И Нехама тоже примет с удовольствием, - сказала Ширли, не замечая, как скривилась Рути. - И не беспокойся за нас! Рувик тут со мной, и все родные и друзья тоже!"
   Ширли и Реувен назвали сына Мордехай-Гедали, дочку - Наоми-Хана, а Хели с Максимом назвали дочку Одайя-Нира, но с самого начала все звали её Нирой.
   Ренана, с подачи отца, положила начало традиции в их маленькой компании: в честь рождения первенца рядом с караваном они посадили масличное деревце. А теперь возле каравана Ширли и Реувена были посажены два саженца, которые наперегонки потянулись вверх. Один саженец посадил у входа в их караван Максим. Спустя полгода пришло время - и Ирми посадил ещё одно масличное деревце: в честь того, что у них с Ренаной родилась дочка, которую они назвали Эфрат-Шошана. Бенци Дорон руководил этими посадками, а потом постоянно помогал - и не только советами! - по уходу за саженцами. Окапывая новый саженец у каравана Неэманов, он промолвил: "Вот давайте, вы, все три семьи, рожайте побольше детишек - и будет у нас тут на холме настоящая масличная роща! И мне на старости лет будет, чем заняться! Только бы Шмуэля женить..." - и усмехнулся, подмигнув сначала Ренане, потом Реувену - тот смущённо отвернулся. Шмуэль улыбнулся, потом сказал: "Всему своё время, пап..."
   Для охраны крохотного квартала караванов на холме Ирми завёл щенка-овчарёнка, которого назвали Лаф-Лаф. Щенок вырос, превратился в красивого и дружелюбного, даже слишком дружелюбного, пса, которого полюбили и дети, и взрослые обитатели Гиват-Ноам.
   Так прошло ещё два года.
   Реувен часто разъезжал по всей Арцене по заданию редакции сайта "Ноам". В перерыве между командировками они с братом-близнецом пару раз в неделю по ночам работали на студии - в основном, когда готовили очередной сюжет к выпуску. Так было и в тот день, с которого всё началось...
   В неурочный ранний час в караван Ширли постучал офицер внешней охраны, чтобы вручить семье повестку с требованием в течение месяца освободить караван. Такие же повестки получили и остальные обитатели Гиват-Ноам. От них требовалось оставить холм, который они, согласно поступившей от анонимной правозащитной организации эксклюзивной жалобе, "заняли незаконно".
   Это был час, когда Ширли поднимала и кормила детей, чтобы отвезти их вниз в мишпахтон в центре посёлка возле дома Доронов. В своё время туда же Нехама отдала Бухи, она его присоветовала и дочери, а вот теперь - невестке с сыном. В этом мишпахтоне после уроков работали Шилат с Лиорой и ещё две их подруги из ульпены. Шилат самозабвенно любила племянников и частенько спорила с сестрой и братом насчёт методов ухода за малышами и их воспитания.
   Ширли наспех собрала детей и вывела из дому, быстрым нервным шагом направляясь к каравану Неэманов. На радостный лай Лаф-Лафа Ренана не вышла, только окликнула: "Кто там?" Ширли без стука распахнула дверь, возбуждённо заговорив и даже забыв поздороваться: "Ренана, смотри, что мне принесли - в такой ранний час!" - "Во-первых, бокер тов (с добрым утром)! Во-вторых... Ты что, хамуда! Мы же решили все эти бумажки выкидывать прямо в мусорный ящик! С Луны свалилась?" - "А, даже забыла... Так рано пришёл, хорошо - успела кисуй-рош (головной убор религиозной еврейки) надеть... даже не сообразила... Что-то я не понимаю... Неужели, снова фанфаразматики?" - "Н-не думаю... Правда, вчера в поликлинике я снова видела у кого-то в руках..."SILONOCOOL-NEWS" - на дату не посмотрела... И он не выглядел старым - страницы, как новенькие..." - с изумлением и чуть не с испугом протянула Ренана. - "Да ты что? Тогда... Что же будет?.." - "Подожди, придут хевре - у них спросим! Ирмуш тоже внизу, рано утром вызвали на фирму... Не переживай! Не завтра же выметаться! Нам дали целый месяц на всё про всё - вот и подготовимся! Шмулон ещё не разучился играть на угаве!" - отвечала подруга. Несмотря на то, что Ренана говорила спокойно и как бы небрежно, Ширли видела, что она заметно занервничала. Они усадили всех троих, Мотеле с Ноэми и малышку Эфрат, в агалюль (манеж на колёсах). Элиноам уже нёсся вниз по тропинке.
   Осторожно толкая агалюль с малышами вниз по извилистой тропке между кустарником и валунами, ласково поглядывая на бегущего перед ними вприпрыжку кудрявого светловолосого, как отец, Элиноама, подруги взволнованно обсуждали полученную повестку, а главное - угрожающе нависающие в воздухе пугающие перемены. Из-за поворота показалась машина Ирми, рядом с ним сидел Максим; они что-то горячо обсуждали с озабоченными лицами. Приветливо кивнув подругам, Ирми притормозил машину и спросил жену: "Ты когда нынче возвращаешься с работы?" - "Я тебе позвоню... Ты же знаешь, у нас ничего нельзя знать заранее!" - "Постарайся не задерживаться, darling: вечером в Неве-Меирии общее собрание. Наши мамы посидят со всеми малышами, а мы пойдём туда. Дела надвигаются нескучные..." - "А где Реувен?" - спросила Ширли. - "Он на фирме... Какие-то проблемы на студии... Только не волнуйтесь, девчата!" - "А что такое?! Почему ты ничего толком не говоришь?" - в голосе Ренаны послышались грозные и испуганные нотки. - "Да всё ОК!.. Давайте, девочки, я вас подброшу! Забирайтесь с детишками сюда! Макс, помоги загрузить в багажник агалюль!"
   Раскидали детей по садикам. Забросив Ренану в больницу, Ирми подбросил Ширли домой. По пути он рассказал ей то, что не решился сказать жене. Ночью, почти под утро, когда братья Дорон заканчивали монтаж звуковой дорожки нового мультика, в студию неожиданно ворвались... "Э-э-э... по виду новая инкарнация дабуров... Короче, они конфисковали компьютер и прочее оборудование. Якобы, в полицию поступили сведения "из достоверного, но эксклюзивного источника", что это нелегальная студия, где клепают... - так и сказали: клепают! - фильмы подстрекательского содержания и чрезвычайно низкого эстетического уровня!" - "Неужели комиссар по культуре... с незамутнённым восприятием... вернулся?" - в ужасе прошептала Ширли. - "Чего не знаю, того не знаю... - Ирми явно был в замешательстве и почти не смотрел ей в глаза. - Но есть признаки, указывающие на это. Мы думали, Ликуктус прочно засел в руководстве вместо него - ведь тогда, сразу после того, закрыли SATUM и восстановили "Лулианию"... Ну, которую твой папа (зихроно ле-враха!) на самом деле создал, а приписали Зомемберу. Но оказалось: потихоньку, тихой сапой, там снова всем заправляют фанфаразматики Тумбеля, да и тот же Зяма всегда был его верным холуем!.. Наша студия им составляет конкуренцию: ведь и у них как бы комбинации игр и мультиков, вот наши мультики им покоя и не дают! А главное - традиционно не даёт покоя музыкальное оформление наших мультиков, композиции Шмулона и Реувена..." - "Но ведь у нас совершенно другая продукция!" - "Они говорят: недопустимо, чтобы в Арцене существовала такая... низкопробная... Да, так и говорят! И это не Офелия, а очень, казалось бы, грамотный и культурный журналист..." - "Кто же?" - "Мы не знаем, он прикрылся псевдонимом Озен Кашуах (внимающее ухо), говорят, он даже в кипе... Наверняка, просто конкурентная борьба! В общем, Реувен и Шмуэль сейчас в полиции, хотят добиться возвращения компьютера и аппаратуры!" - "Как удачно я догадалась именно ночью запустить в Интернет копии наших эскизных наработок!.." - мрачно проговорила Ширли.
   Ирми притормозил возле каравана Ширли, она, пролепетав "спасибо", выбралась из машины, уже пробегая мысленно список дел, намеченных ею до возвращения детей.
   Она допивала кофе, когда раздался телефонный звонок. Звонила Рути: "Дочка, я хочу с тобой серьёзно поговорить. Только что я смотрела по телевизору утренние новости. Передали, что опять вы у себя на Гиват-Ноам отличились! Просто гвоздь программы!" - "А что такое, мам? Я ничего не знаю! У нас всё беседер!Тишь да благодать!... - оторопела Ширли, закашлявшись от глотка кофе. - "Во-первых, дети беседер? Мотеле перестал кашлять?" - "Да ещё на той неделе, и Наоми тоже, оба в мишпахтоне. Ты лучше расскажи, что там передавали?" - "Ну, надо сказать, меня очень удивило и, честно говоря, напугало, что снова на экране появилась... - ты удивишься, дочка! - изрядно постаревшая, но такая же экстравагантная Офелия. Теперь у неё волосы крашенные в ярко-рыжий, почти красный цвет, такая же худая, даже, я бы сказала, слишком, и так же коленки выставляет; словно забыла, сколько ей лет, или давно на свои коленки не смотрела..." - ядовито заметила Рути. - "Мамуля, ты мне, пожалуйста, по делу, а не о коленках Офелии! Что о нас говорили?" - нервно спросила Ширли. - "Что у вас в Неве-Меирии создана нелегальная студия, где клепают - так и сказали! - клеветническую и подстрекательскую продукцию очень низкого уровня, и этой низкопробной продукцией наводняют сайты по всему миру. Ещё и продавали диски по завышенным, спекулятивным ценам, наживаясь на этом! Полиция вынуждена была рано утром придти и конфисковать оборудование и продукцию! А твой муженёк с братцем устроили дебош, оскорбляли и проклинали органы охраны законности и порядка! Офелия сказала, что против них, наконец-то, возбудят уголовное дело! Их обоих задержали... Они в тюрьме!!! Дочка, я тебе много раз говорила: ты должна взять детей, покинуть Гиву и приехать ко мне! Хватит! Ты никакого права не имеешь рисковать детьми! Если твой муженёк тебя любит, он за тобой на край света побежит, не только в Эранию!.. А если ты продолжишь упорствовать, то я приеду... может, удастся Арье уговорить... - забормотала Рути с сомнением, - и заберу хотя бы Мотеле, спасу от безответственных родителей моего мотека!" - "Мама! Я тебе много раз говорила: оставь эту бредовую идею! Оба ребёнка наши с Рувиком, и мы никого никому отдавать не собираемся! Разлучать близнецов просто преступление! Ни Арье, ни Амихай тебя в этом никогда не поддержат! Лучше бы ты сюда к нам, хотя бы к Морие, перебралась, а не смотрела бы очередную брехню Офелии! Разве ты её не знаешь?!" - "Да ты что, не понимаешь, не чувствуешь? - всё вернулось! Они власть, у них сила, армия, эти... как-их-там? - дабуры... Ты что, забыла дубонов?! Слава Б-гу, Гай... больше не с ними!.." - голос Рути сорвался на истерический крик. - "Мамочка, успокойся! Мы тут под защитой армии! Всё у нас законно: наша студия зарегистрирована по закону". - "Сегодня закон один, завтра - другой, а всё одно - закон!" - "Уверяю тебя, ничто нам не грозит! А Офелия... Что с того, что она вернулась и по-прежнему брешет!.. Свою пайку отрабатывает... - и, уже не слушая, что ей продолжала истерически кричать в трубку мать, отчеканила: - Беседер... Рувик придёт домой, и он мне расскажет всё, как есть. А сейчас, извини: у меня много дел по дому, а потом ещё надо поработать... Извини... И не волнуйся! То, что было, не вернётся!"
   Она, конечно же, не сказала матери, что им уже несколько раз вручали повестки с требованием в течение полугода освободить холм, причём наведывались в самое неурочное время - или поздно ночью, или рано утром, поднимая хозяев дома с постели.
   После разговора с матерью Ширли целый день пыталась связаться с Реувеном, но безуспешно. Справиться у Бенци и Нехамы, вообще говорить с ними об этом она не решилась, изо всех сил сдерживая растущую тревогу в себе. Ни Ренаны, ни Хели дома не было, они были внизу, и Ширли не с кем было поговорить, не у кого получить поддержку и утешение...
   Реувен появился только поздно вечером и тут же постарался успокоить жену, нежно обняв её. Не выпуская Ширли из своих объятий, он начал с нервной усмешкой рассказывать об их с братом приключениях - и ночью в студии, и целый день в полиции. Он прошёлся по салону, зашёл в спальню, постоял между кроватками, с нежностью глядя на сладко посапывающих во сне малышей, снова вышел в салон и подошёл к Ширли. Увидев тень сомнения на её лице, он повторил: "Я же дома - видишь? Стало быть, беседер!!!" После этого он только обмолвился, что при полиции появились части спецназа, те самые - "дабуры". Ширли вспомнила утренний звонок матери. "Да, дабуры... - повторил с горечью и капелькой сарказма Реувен. - Снова Раханут в струе..."
   "Мама говорила, братья уже не с ними... Откуда она-то знает? Об этом Офелия в новостях не сообщала..." - остановившимся взором уставившись на портрет Ноама на стене, прошелестела она, по щеке скатилась слеза. Реувен обнял её за плечи, поцеловав за ушком: "Я же с тобой, так чего ты боишься? И мы же не одни - с нами вся Неве-Меирия, я уверен - вся Арцена!"
   "Да, хамуд, забыла тебе сказать: у нас снова будет маленький. Я на днях была у врача... - неожиданно прошептала Ширли и добавила: - И у Ренаны тоже..." - "Ты серьёзно? Как здорово! - и он обнял и крепко поцеловал жену, удерживая её и поглаживая по голове: - Вообще-то, нетрудно было догадаться... - хитро прищурился он и серьёзно добавил: - Но... Ты не должна нервничать, ты же знаешь! А маме ты сказала? Она же звонила..." - "Нет ещё... Она настаивает, чтобы мы отсюда уехали. Будет ещё сильней давить... - и, помолчав, добавила: - А твоим мы попозже скажем... Хотя Нехама, я думаю, знает..."
   Прошло два месяца. Обитателей Гиват-Ноам никто не беспокоил, даже повестки перестали вручать. Дело с конфискацией компьютера удалось замять, оборудование удалось вызволить и восстановить. Закончили и запустили в Интернет ещё несколько короткометражных музыкальных фильмов. Ширли с Ренаной успокоились.
   Ширли, наконец-то, удалось зазвать мать к себе на шабат; до этого Рути наотрез отказывалась посещать караван, где жила семья её дочери. Встречались они в доме Мории, куда Рути приезжала несколько раз в месяц понянчить внуков.
   Ширли приготовила вкусную первую трапезу, Рути с удовольствием слушала пение обоих близнецов за столом, кормила и ласкала внуков, потом уложила их спать. Назавтра поутру они спустились по тропинке вниз - сначала к Доронам-старшим, а потом к Эльяшиву и Морие Бен-Шило. На пороге дома Ширли показала матери потрясающие утренние пейзажи, открывающиеся им с вершины холма, продемонстрировала, как подросли два масличных дерева, посаженные в честь рождения близнецов.
   У Мории их ждал маленький сюрприз. В салоне на краешке дивана сидела 17-летняя дочка Амихая Лиора. На другом конце того же дивана - Шмуэль Дорон. Он с робким обожанием глядел на черноглазую, темнокудрую девушку, а она со смущённой улыбкой то поглядывала в окошко, то озиралась по сторонам, то кидала стремительный взор на Шмуэля и снова быстро отводила глаза.
   Рути удивлённо уставилась на племянницу: "Лиора, ты разве нынче не у папы?" - "А что?.." - тихо прошелестела девушка, не глядя на тётю. - "Ну, наверно, папа хотел бы тебя видеть дома почаще... тем более на шабат". - "Папа не возражает... Ты что, не знаешь? - я здесь давно живу!.." - покраснела Лиора, подхватывая на руки малышку Наоми. Шмуэль посадил на колени Мотеле и принялся играть с ним. Это не мешало парню и девушке продолжать украдкой обмениваться робкими взглядами и улыбками.
   Ширли тихо спросила Морию: "Ты знала?" - "Да, Лиора мне недавно призналась. Оказывается, ваш Шмулик давненько на неё глаз положил: она же подружка Шилат! Рано говорить, она ещё слишком юная, но... Если у них сладится, то Дороны с Магидовичами будут связаны ещё крепче... И дай-то Б-г, чтобы у детей Амихая жизнь сложилась удачнее, чем у него самого... - горько вздохнула Мория. - Он же такой хороший, добрый парень, а так у него нелепо вышло..." - "А мы-то всё не понимали, почему наш Шмулон ни с кем знакомиться не хотел..." - качнула Ширли головой.
   И Ширли, и Нехама, и Мория рассказывали о своей жизни в Неве-Меирии. Мория в который раз звала сестру перебраться к ней, поближе к внукам; намекнула, что здесь у неё будет больше учеников. Рути недоверчиво покачивала головой, лаская внуков, отвечала: "Мне было бы спокойней, если бы Ширли вернулась в Эранию - и за неё, и за детей. Тем более сейчас, когда... Постарайся уговорить мужа, дочка! Там бы он тоже нашёл работу, не хуже, чем в этой фирме, которой руководит не солидный бизнесмен, а мальчишка! И ты бы пристроилась, хотя бы в нормальное, нейтральное издательство, в какой-нибудь женский журнал..." - "Мамуля, ты посмотри, как у нас потрясающе красиво! А какой воздух, какой климат! Не то, что в Эрании!" - "Не о том ты говоришь, дочь... Тебе о детях надо думать, об этих и... о будущем ребёнке... Я же вижу... Как хотя бы чувствуешь себя?.." Ширли удивлённо воззрилась на мать, покраснела и неопределённо мотнула головой.
   Рути оказалась права: спокойствие оказалось временным. Настал день, когда реальность обернулась для обитателей Гиват-Ноам самой жуткой стороной, пережитое несколько лет назад откликнулось самыми болезненными ассоциациями...
  
   Последний угав
   Ширли пешком возвращалась на Гиву, как обычно, забросив детей в мишпахтон. Сегодня вечером была их с Хели очередь заниматься всеми детьми - и своими, и детьми Ренаны, которой предстояло ночное дежурство в приёмном покое. До вечера всех детей забирали из мишпахтона и из садика обе бабушки - Нехама и миссис Неэман, а к ужину их привозили домой отцы на машине Ирми. Это означало, что утро и большая часть дня у неё были свободны для домашних дел и творческой работы. Предвкушая момент, когда можно будет сесть за компьютер и заняться новым сюжетом, Ширли взобралась по петляющей тропинке, подходила к каравану, отогнув ветку дерева, и... застыла в изумлении.
   На пороге их каравана, на низкой ступеньке сидела, нога на ногу, незнакомая молодая женщина явно светского вида. Она была худощава, на ней была коротенькая, открывающая живот, маечка на тонких лямках и обтягивающие джинсы. Длинные светлые не очень густые волосы трепал ветер, глаза словно бы застыли в постоянном прищуре.
   Гостья с недобрым любопытством озиралась по сторонам. Увидев подходящую Ширли, остановила на ней взгляд прищуренных светлых глаз: "Прости, ты - Ширли... э-э-э... в девичестве Блох?" - пронзительным голоском заговорила девица. - "Да. Но... э-э-э... прости... Мы с тобой, кажется, незнакомы... Или?.." - "Вот именно - "или"!" - "То есть?.." - "Я когда-то училась с твоим братом Гаем в школе, потом два года, или больше - в тихоне Галили... Пока вы в Австралию не уехали..." - "Но я давно с братьями не в контакте! Мама говорила, что Гай как раз перед моей свадьбой неожиданно объявился и какое-то время жил у неё. Меня увидеть он почему-то не захотел, или не смог. Потом исчез, снова ударился в бега, вернее - мама помогла ему в Штаты уехать... Прости, а как тебя зовут? Так было бы удобнее общаться..." - "Я - Ализа. А я тебя, между прочим, помню: такая маленькая, худенькая, я даже не верила, что ты уже в школе учишься... Да ещё... словно закопчённая..." - это она добавила еле слышно сквозь зубы. - "Ну, да... Близнецы меня отводили в школу!" - "Их уже тогда можно было различить!" - "Точно! И всё-таки... ты уверена, что тебя интересует именно Гай, а не..." - "Галь интересует женщин другого типа. Из-за него мы с Гаем рассорились, а потом вы почти сразу уехали в Австралию... Я его уже тогда любила... и... и... мне было очень тяжело..." - "Но что же мы на крыльце!.. Зайдём ко мне, попьём кофе, побеседуем! Я, знаешь ли, детей забрасывала в мишпахтон и, как всегда, позавтракать не успела!" - "У тебя уже не ребёнок, а - дети?" - неожиданно широко распахнула глаза гостья и тут же снова их прищурила. - "Да! А что в этом такого? Во-первых, у меня двойня: мальчик и девочка. Во-вторых... Не понимаю, что тебя удивляет?" - "Да сколько тебе лет?" - "Ну, если ты ровесница Гая, то тебе 25-26, верно? - гостья молча кивнула. - Ну, а я на два с половиной года всего моложе братьев! И всё-таки, Ализа, что именно тебя интересует?" - спросила Ширли, ставя на стол тарелку с домашней выпечкой "от Шилат" и с улыбкой поясняя: "Это младшая сестрёнка мужа испекла. Она с малых лет отлично печёт! Она у нас талант, а главное - любит это дело!.."
   Они сидели у маленького столика на кухоньке. Ширли подала гостье чашку дымящегося кофе и не обратила внимания, как насмешливо прищурились глаза неожиданной гостьи, уставившейся на Ширли, делающей нетилат-ядаим (омовение рук), а потом благословение на хлеб.
   "Я хочу тебе рассказать кое-что, и ты поймёшь, почему это для меня так важно!.. Я с детства любила Гая. Ты спросишь - почему не Галя?" - "Нет, не спрошу: любовь - дело тонкое, необъяснимое. Гай не хуже Галя, а чем-то и лучше, теплее..." - "А ты, оказывается, философ!.." - усмехнулась и снова сильно, недобро прищурилась неожиданная гостья. Ширли не обращала внимания на странную игру век, регулирующих прищур, и пропустила невинную колкость мимо ушей, она слушала, прихлёбывая кофе. Ализа говорила, как бы невзначай шныряя по крохотному салону прищуренными глазами:
   аль не любил, чтобы ему брата предпочитали..." - "Это я знаю..." - эхом откликнулась Ширли. - "...и он нас поссорил. Но я всё равно Гая любила: он такой милый... беззащитный!.. Поэтому постаралась поступить в тихон, в тот класс, где он учился, хотя это было, поверь мне, очень непросто!.. А тут ещё ваша семья уехала в Австралию..." - и она вздохнула.
   Ширли случайно взглянула на Ализу. Её поразили неожиданно широко распахнувшиеся и сверкнувшие глаза гостьи необычного бледно-голубого цвета. Это почему-то неприятно поразило Ширли, но она слегка встряхнула головой, отбрасывая ненужные ассоциации. Ализа продолжала:
   нас в тихоне много чего говорили о вашем отъезде за границу, даже о том, что вашего папу уволили из фирмы - он же завалил очень важный проект! - поэтому-то вам и пришлось срочно смываться, чтобы его не замели... Ну, и вообще, свалить из Эрании... куда подальше - в поисках счастья... В Австралии вроде у вас родня?" - "Родня - это верно! А насчёт нашего отъезда - совсем наоборот: папа сделал отличный проект, его наградили премией и отпуском на 9 месяцев... Его на фирме всегда очень ценили!" - воскликнула Ширли. Глянула на Ализу и увидела, как та изобразила на лице искреннее удивление, пытаясь замаскировать ядовитый скепсис.
   Ширли почувствовала даже не досаду, а ярость, и прошептала: "А вообще папа у нас умер..." - "О... прими мои соболезнования!" - как бы между прочим, проговорила Ализа. - "Это было несколько лет назад. Мы с Рувиком сына назвали в память о нём..." - отвернувшись, произнесла Ширли, потом начала про себя читать Биркат а-мазон. Ализа прищурилась, склонив голову набок и уставившись на Ширли, собирающую со стола посуду, и сказала: "Да?.. Ну, ОК... Я не обращала внимания на разговоры. Я любила Гая и надеялась, что он ещё вернётся!"
   Ализа встала и, расхаживая по маленькому салону, говорила, говорила без остановки. Она поведала о каких-то неизвестных и неинтересных Ширли других girl-friends близнецов, потом с ненужными подробностями расписала свои ощущения, когда узнала, что они сошлись с двойняшками из Эрании-Бет, Смадар и Дальей. Ширли мыла посуду, время от времени из вежливости издавая какие-то междометия, почти не глядя на Ализу. Она вдруг отчётливо ощутила: незваная гостья ей неприятна, слишком явственно излучала она непонятную угрозу их дому. Не представляя, как бы её выпроводить, изредка кидала на неё хмурые взгляды исподлобья. Ализа ничего, казалось, не замечала, или не хотела замечать. Кружа по крохотному салону, она остановилась перед их семейной фотографией на стене, некоторое время внимательно изучала лицо Реувена, потом хмыкнула и снова уставилась на Ширли, подметающую кухоньку, и продолжала говорить. Снова на считанные секунды замолкла, остановившись и внимательно разглядывая портрет Ноама, который рисовала Ширли в те далёкие, полные радостного ожидания и светлых переживаний времена, после первого посещения Лужайки "Цлилей Рина". Неуместный, насмешливо-недобрый интерес гостьи к этому портрету был Ширли неприятен.
   Зачем-то повысив голос, Ализа рассказывала, как Смадар и Далья попали к Ад-Малеку, который сделал их своими наложницами и служанками, а потом куда-то увёз и, по слухам, убил. Ширли пристально на неё посмотрела, ничего не сказала, только подумала: "Зачем она всё это мне рассказывает? Жаль, конечно, этих двух дурочек, но..."
   Ализа по-хозяйски разгуливала по салону, касалась руками книжных полок, снимала, лениво перелистывала и снова ставила на место книги, вертела в руках керамические вещицы, тут и там живописно разбросанные по всевозможным полочкам, бесцеремонно качнула кисти висящего на стене красивого коврика, сделанного Ренаной в смешанной технике и подаренного брату. Тронула пальцем струны гитары Реувена, висящей на стене (издавшей, как показалось Ширли, недовольно-жалобный звук). Её глаза с недобро-насмешливым прищуром шныряли по салону. Она долгое время пялилась на украшавшие одну из стен салона рисунки Ширли, бормоча что-то и еле слышно упоминая имена Мерав и Керен Ликуктус. Ширли предпочла "не расслышать" её бормотаний, но гостья не дала ей долго отмалчиваться.
   Словно бы невзначай, Ализа дотронулась до висящего на стене красивого витого шофара, венчавшего последнюю, усовершенствованную модель угава, изготовленную на фирме "Ноам". Пристально глянув на подметающую кухню Ширли, спросила: "А кстати... как ваша фамилия?" - "А ты что, не знаешь? Дорон! Табличка на двери... Как же ты меня тогда нашла?.." - "А-а-а! Выходит, вы с этим твоим рыжим мужиком, - и она небрежно мотнула головой в сторону их семейной фотографии, висящей на стене, - известные антистримеры, это правда?" - "Прости? Ты о чём?" - еле сдерживаясь, ответила Ширли. - "Ну, ты же помнишь балаган, что досы и фиолетовые учинили в Эрании несколько лет назад!" - "Ещё бы! Балаган - это ещё мягко сказано! Только ты снова всё перепутала: это не мы устроили, а наоборот - фанфаразматики и дубоны! Я думала - те времена канули без возврата, и вся та терминология более не актуальна... и никогда актуальной не будет..." - "Well!.. - как бы не слыша, быстро выпалила Ализа: - Of course! Как я не догадалась! Вы же живёте даже не в Неве-Меирии, а на том самом холме, откуда изгнали мирмеев... Незаконный форпост, так сказать..." - "Ясно с тобой... Только одно неясно: ты пришла что-то узнать про Гая, или выяснить законность нашего проживания? Этот холм - в муниципальных границах Неве-Меирии, чтобы ты знала!" - "А что такое Неве-Меирия?" - сварливо осведомилась Ализа. - "Я всё-таки не понимаю - ты о Гае хочешь узнать, или тебя интересует что-то другое?" - "Я пришла узнать о Гае! Я его люблю... и... Где он сейчас? Может, ты бы могла дать мне адресок..." - "К сожалению, ничем тебе не могу помочь!" - холодно отозвалась Ширли, продолжая прибирать комнату и складывая вещи по местам.
   "А ты слышала, что Галь вернулся?" - "Нет..." - тут же вскинула Ширли голову, выпрямилась и пристально посмотрела на незваную гостью. Та усмехнулась, смерив Ширли взглядом с ног до головы: "Сейчас Галь и его хавура снова востребованы..." - и замолчала.
   Ализа подошла к её рабочему столику, заваленному распечатками эскизов. Она взяла в руки лэп-топ и неожиданно громко, с ударением спросила: "А эт-то что такое?" - и глаза её на мгновение широко распахнулись и зловеще сверкнули. - "Как - что? Мой лэп-топ! Я же учусь в михлале... Вот и..." - "Но это же дорогая штука! Неужели вам, - она подчеркнула это слово: - такие дорогие вещи по карману? Да кто этому поверит!" - "Этот лэп-топ мне папа подарил, давным-давно, ещё в Австралии..." - Ширли почувствовала, как в горле застрял комок.
   Ализа неожиданно раскрыла и включила лэп-топ. "Ага, ты уже успела пароль сменить?" - "Что? - не поняла Ширли, изумлённо помотав головой, как бы стряхивая наваждение: - Какой пароль?" - "Ну, для входа в систему! Я хотела войти в мои программы!" - "Как это - в твои программы? Откуда в моём лэп-топе твои программы?" - "Ты неправильно ставишь вопрос, baby! Надо бы спросить, откуда у тебя мой лэп-топ?! Ты хоть работать-то на нём умеешь, или?.." - "Я тебя не понимаю! И вообще - зачем ты трогаешь вещи в моём доме?" - "Потому что в твоём доме оказалась моя вещь!" - "Какая твоя вещь?" - Ширли неожиданно ощутила себя в ирреальной ситуации. - "Вот эта!" - и Ализа потрясла перед носом Ширли её лэп-топом. Ширли оторопела: "Да это же папин подарок, старая модель! Я же только что тебе сказала! Я на нём работаю, выполняю задания в михлале, а до этого в ульпене! Уже много лет!.." - "На моём лэп-топе?!" - зло прищурилась Ализа. Ширли протянула руку: "Положи его на место, пожалуйста... А про братьев я тебе ничего сказать не могу, я уже тебе ясно сказала. Так что извини. И вообще мне больше некогда разговоры разговаривать..."
   В дом вошли Реувен и Шмуэль. Реувен увидел неожиданную гостью, его лицо моментально потемнело, и он резко спросил: "Простите... Ширли, кто эта девушка?" Ширли выпрямилась, обернулась и сбивчиво зачастила: "Рувик... Мальчики... Она пришла... Сначала говорила, что школьная подруга моего брата Гая... А теперь вдруг заявила, что мой лэп-топ - это её лэп-топ!.." - "А это не её случайно ждёт ленд-дабур на тропинке за поворотом, несколькими метрами ниже?" - Реувен обращался к Ширли, но тут девица резко обернулась, не выпуская лэп-топ из рук, и визгливо воскликнула: "Какой ещё ленд-дабур? Что ты несёшь?! Меня никто не ждёт! Я сама пешком сюда притопала - и неожиданно обнаружила тут, на этом незаконном форпосте, мою вещь... Я давно его искала, думала, в читалке универа забыла!" - "Ты что, за лэп-топом, оставленным, как ты полагала, в читалке универа, сюда притопала? Ты это хочешь сказать?" - спросил Шмуэль. - "Нет... Но я его везде искала - и вот... неожиданно нашла!.. В принципе, я готова замять это дело... Вы понимаете, о чём я! О сумме можем договориться..." Она принялась запихивать лэп-топ Ширли в сумку и направилась к двери. Но близнецы стояли на её пути. "Прости, ты кто такая?" - "Твоя жена тебе всё объяснила!" - скороговоркой произнесла Ализа и попыталась прошмыгнуть в дверь. "Нет-нет... Лэп-топ ты здесь оставишь!" - "Какой лэп-топ? Мой украденный, который я тут нашла?" - "Лэп-топ моей жены, который ты хочешь спереть!" - "Ну, сестричка Гая, и грубиян же твой мужик! И его братан не лучше... На чёрта мне ваши антистримерские лэп-топы! У нас своих хватает! Вот - я тут у вас свой неожиданно нашла..." - "Ну, конечно!.. Немедленно положи его на место - и выметайся отсюда!" - "Ага! Я уйду, но прямо тут, с этого холма вызову полицию! Скажу, что вы украли у меня лэп-топ в кафе... Моих отпечатков пальцев тут хватает, и вы ничего не докажете! А ещё скажу, что один из вас, - или вы оба! - и она ткнула пальцем в сторону близнецов: - пытались меня изнасиловать!" - "Ещё скажи - на глазах собственной жены?" - "А чёрт вас, фиолетовых, знает: вы же все извращенцы! Как и ваш братец, - и она скосила насмешливо прищуренные глаза на портрет Ноама, - которого по нечаянности за это и кокнули, когда он..." - "Убирайся отсюда! - взревел Шмуэль, - да поживее!"
   Девица швырнула лэп-топ, целясь в одного из близнецов: "Не мне, так никому!.." - но Шмуэль поймал его почти у самого пола, криво усмехнувшись: "Фанфаразматическая версия притчи царя Шломо!" Девица скрипнула зубами, прошила злым прищуром всех троих по очереди и выскочила из дому, хлопнув дверью. Караван мелко задрожал.
   Они втроём стояли у края обрыва, с неприязнью и тревогой глядя, как она спускается и забирается в ленд-дабур. Реувен жёстко произнёс: "Мы со Шмулоном, поднимаясь сюда, увидели его - и сразу поняли - кто-то сюда незванный приехал..." - "И как я не поняла, что это провокаторша! Она же такое молола!.." - "А как ты могла понять! Девица и девица... Элитарочка! А почему бы и нет... О братце голову морочила..." - "Ещё как!" - "Что-то она слишком грубо работает..." - мрачно усмехнулся Шмуэль. "Я позвоню хевре, предупрежу... Наверно, они ищут, нет ли где ещё копий... Фильмы-то продолжают выходить!.. После налёта дабуров на студию, я имею в виду!" - Реувен вытащил ринафон, оставшийся с тех незабываемых времён, и набрал номер...
   "ОК, давайте делом займёмся", - пробормотала Ширли, и они пошли в караван-студию. "Эх, какой день мне разбила! Я как раз хотела над новым сюжетом поработать... А теперь... голову задурила..." - сокрушённо проговорила Ширли. - "Шир, тут такой сюжет разворачивается - в лучших традициях фанфаразмации! Но ты не бойся, всё будет тип-топ! - обнял её Реувен. - Ну, давай, начнём на сегодня, ты, брат, тоже присоединяйся..." - "А не спрятать ли нам лэп-топ?" - предложил Шмуэль, доставая угав. - "А зачем?.. Вечером папе передадим... Когда пойдём забирать детишек", - пожал Реувен плечами.
   В сумерки Ширли и Реувен вышли из дому. Неожиданно они увидели: по узкой тропинке цепочкой взбираются, тихо гудя моторами, несколько ленд-дабуров. Первый уже въехал на площадку между караванами, и из него резво выскочили несколько человек в зеленоватой черно-асфальтовой форме, особенно зловещей в лучах заходящего солнца. У всех странные, словно бы нарочито грубо выточенные лица. Они направились к ним, остальные машины как бы случайно загородили тропинку, и по ней теперь нельзя было проехать, и даже пройти оказалось непросто.
   На вопрос Реувена: "Простите? Вы кто такие и по какому праву?" - один из прибывших, судя по всему, главарь, ответил: "У нас приказ. А больше ничего нам знать не положено!" - "Но кто вы такие?" - "А вот этого вам знать не положено!" - "А почему без опознавательных знаков, и... главное - где ордер, или приказ?" - "Не твоё дело, фиолетовый! Нам было сказано, что тут сегодня утром было совершено два преступления - кража лэп-топа и попытка изнасилования, или, как минимум, сексуальные домогательства в адрес нашего сотрудника!" - "Простите, я вам не фиолетовый! Если есть подозрения, что кто-то здесь действительно украл лэп-топ и пытался изнасиловать вашего сотрудника, то, как минимум, должен быть ордер на обыск и арест. Вы можете предъявить его?" - "Это тоже не вашего ума дело! Прикинь, хабуб - логика простая: тут ведь живут мужики! Так ведь? Раз живут мужики, стало быть, способны трахать. А раз способны трахать, значит, вполне могли попытаться изнасиловать! Наш сотрудник врать не будет!" - "И что - это было при свидетеле?" - "В таком деле свидетелей обычно не бывает. Не исключено, что всё это видела жена преступника, которая, по определению, не может быть свидетелем - а только соучастницей!" - "Жена - соучастница изнасилования?" - "Ну... Ещё кража лэп-топа..." - "С вами всё ясно! Явились без ордера, без опознавательных знаков, несёте околесицу! Самозванцы!"
   "А как мы теперь детей заберём домой? Смотри, что сейчас начнётся!" - тихо шепнула мужу Ширли. - "Не волнуйся, Ширли! Я позвоню моим, что немного задерживаемся... Ой, папа уже тут..." - растерянно проговорил Реувен, увидев, что с другой стороны по узкой тропинке не спеша поднимается, сверкая в лучах заходящего солнца седой бородой, Бенци. С облегчением Реувен вздохнул, увидев, что за ним не идёт Нехама, не видно агалюля с детьми. Тем временем Ирми с Максимом, а за ними Зеэв, Бени и Эльяшив возникли откуда-то сбоку и встали между ними и прибывшими на ленд-дабурах. У Ширли мелькнула и тут же испарилась мысль: "А где машина Ирми?.." Воспользовавшись возникшей суматохой, Реувен незаметно передал Ирми лэп-топ Ширли, тот передал его Эльяшиву, пихнувшему его в рюкзачок за спиной. Напролом по колючему кустарнику, минуя тропинку, к ним уже карабкались Цвика с Нахуми, за которыми подтягивались их товарищи-йешиботники. Прибыло ещё несколько ленд-дабуров, они загородили тропинку, и из них высыпало с полсотни, если не больше, высоких парней в зловеще чёрной форме с огромными бляхами на груди, ослепительно сверкающими в косых лучах заходящего солнца. Они стеной надвинулись на подростков и стали сталкивать их вниз по склону, в колючки.
   Взрослые мужчины из Неве-Меирии бросились на защиту йешиботников, а тем временем подъехал крупный ленд-дабур, явно принадлежащий командованию. Из него вышли трое в чёрном. Бесцеремонно отталкивая людей с дороги, они направились прямо к Ширли и Реувену. Один из них, с повадками опытного рахана (так некогда назвал главарей фанфаразматиков Максим), густо прогудел: "Супруги Дорон? Реувен и Ширли?" - "Да. А вы, извините, кто?" - снова спросил Реувен. - "Вам разве ещё не ясно? - не вашего ума дело! Считайте, что мы - командование батальона дабуров, то есть арценский спецназ охраны порядка и законности. Мы получили конкретную информацию о краже у нашей дружинницы лэп-топа. Когда она, выяснив по своим каналам, что вы держите похищенное у себя, пришла и потребовала вернуть свою собственность, её подвергли оскорблениям. К тому же имела место попытка изнасилования, или сексуальные домогательства, что, собственно, одно и то же!"
   "Простите, о чём речь? Сын, о чём он говорит?" - поинтересовался Бенци. Он оглянулся на успевших подняться на Гиву мужчин - они слушали и ошеломлённо переглядывались. Ширли покраснела и заговорила: "Действительно: утром приходила особа, назвалась Ализой, сказалась давней подругой моего брата, будто бы хотела узнать у меня о нём. Но я не могла ничего ей сказать о брате - сама о нём ничего не знаю. О лэп-топе почти до самого конца её... э-э-э... визита... речи не шло! Это под конец она почему-то, увидев у меня на столе лэп-топ, подаренный мне ещё покойным папой (зихроно ле-враха!)..." - "Это что - покойник тебе подарки дарит?" - оглянувшись на подельников, загоготал один из дабуров, вся зеленовато-асфальтовая братия вторила ему громким гоготом. - "Мой отец подарил мне его, когда был жив, а несколько лет назад он умер... при трагических обстоятельствах... - голос Ширли дрогнул. - Вот этот-то подарок отца явившаяся ко мне особа объявила своим. Не понимаю, на каком основании! Конечно, мой муж велел ей положить прибор на место и убираться вон! Если это оскорбление, то..." - "Но это же легко проверить - по отпечаткам пальцев!" - до приторности ласково, как к недоразвитому ребёнку, обратился к ней один из троих прибывших. - "Да, если учесть, что она хорошо полапала лэп-топ моей жены!" - возмущённо воскликнул Реувен.
   "Как я понял из твоих слов, ты отлично знаешь, у кого похитила лэп-топ! - рявкнул второй рахан: - Ты же только что сама признала, что сегодня она была тут, и ты усиленно старалась её "заговорить". А потом, когда она всё-таки обнаружила у тебя на столе свой лэп-топ, твой муж с братом начали грубо выталкивать её из дома. При этом твой муж и его брат позволили себе непристойные действия по отношению к ней!" - "Что-о?! - одновременно воскликнули Ширли и Реувен. - Откуда у вас такие сведения?" - "От потерпевшей!" - "Но это гнусная ложь!" - "Вот это мы и хотим выяснить! Поэтому мы требуем выдать нам упомянутый лэп-топ, как вещественное доказательство - для проведения следствия. Вас обоих... нет, всех троих - и брата тоже: он - один из соучастников! - придётся задержать. Ордер на арест вам предъявят позже, в камере дознания..."
   Реувен растерянно обернулся: "Папа! Это ложь! Этот лэп-топ Ширли подарил её отец, несколько лет назад, когда они были в Австралии!" - "Я верю тебе, сынок! Мы все тебе верим... Мы хорошо знаем этот старенький лэп-топ..." - отвечал Бенци, переводя взгляд с растерянных лиц сына и невестки на пугающе невыразительные лица дабуров. В памяти вспыхнули свирепые каменные лица дубонов (штилей?), схвативших его на Турнире, их оловянные глаза.
   "Мы никуда не поедем: нам сейчас надо детей домой забирать!" - лепетала Ширли. - "Раньше надо было думать - и где поселяться, и какими подстрекательскими клипами заниматься, и как чужие вещи похищать! И как детей на этом воспитывать! О воспитании ваших детей мы ещё поговорим, решение уже готовится..."
   Три дабура, один из них явный рахан, дружно шагнули к Ширли, мгновенно отделив её от Реувена. Ширли закричала, Реувен бросился к ней, прорываясь между двумя дабурами: "Не трогайте мою беременную жену!" - "Забыли у тебя спросить!" - "Предъявите документы! - резко выкрикнул Бенци, рядом с ним стояли Шмуэль, Ирми, Максим, Зеэв, Бени и Эльяшив, а за ними стеной - несколько десятков мужчин Неве-Меирии. - У нас есть основание считать вас... самозванцами! Да, именно самозванцы, облачившиеся в форму, без опознавательных знаков! Ведь не будете же вы уверять нас, что эти пустые бляхи - ваши таги!" - "Не вашего ума дело!" - "Это незаконное, насильственное вторжение! Давно кончилась власть Пительмана-Арпадофеля, их преступления осуждены!" - жёстко вставили Ирми и Максим. - "Пожалуй, вы не зря их помянули: они вернулись в Эранию. Пительман баллотируется на пост рош-ирия, у него отличные шансы! Арпадофель возрождает SATUM! Поэтому нечего молоть антистримерскую ахинею, что этих выдающихся общественных деятелей кто-то когда-то посмел осудить! Адон Зомембер, за большие заслуги и в силу большого опыта в общественной деятельности, уже избран президентом. Вы этого, конечно, могли и не знать, бесчинствуя тут, на холмах. Избирают на эти посты на более высоком уровне, до которого вам с ваших холмов никогда не допрыгнуть! Теперь вы у нас попляшете!"
   Стемнело. При свете сильных прожекторов по петляющей тропке, тяжело пыхтя, взбирался на холм бульдозер. Рахан, прибывший на командном ленд-дабуре, поймал растерянные и недобрые взгляды присутствующих неве-меирийцев и подчёркнуто услужливо, с торжествующей насмешкой пояснил: "Вам неоднократно присылались повестки с настоятельными советами освободить холм - вы проигнорировали. Теперь из-за совершённого здесь сегодня преступления приходится пойти на силовое решение вопроса. Чтобы избежать лишних эксцессов, попрошу всех немедленно спуститься вниз! Этот холм объявляется закрытой военной зоной!" - "Ещё скажите - центром колпакования!" - раздался откуда-то ломкий юношеский голос.
   На шум из дома выскочила Хели с малышкой на руках и бросилась к Максиму: "Но как же это... Но что же это... Нас отсюда выкидывают?.. У Ниры температура, мы с нею дома весь день..." - "Да! Именем законности и порядка!" - подтвердил рахан, давая знак бульдозеру. Тот вплотную подошёл к каравану, где жили друзья Максима и располагалась малая студия. Хели разрыдалась, следом заплакала малышка.
   "Откуда здесь, на этом незаконно занятом холме маленькие дети? Это усугубляет преступление родителей! Придётся разобраться!" Рахан дал знак дабуру, тот сделал движение к Хели, явно норовя выхватить у неё ребёнка. Но его опередил Максим, за его спиной тут же вырос Ирми, рядом Зеэв и Бени с Эльяшивом.
   Максим загородил жену и дочку, нежно обняв обеих. Он успокаивал их, уговаривая Хели спуститься с больной девочкой вниз к родителям. "Я не могу уйти, моё место тут... Может, удастся отстоять... - ласково объяснял он. - Я сейчас отцу позвоню, а вы идите с равом Эльяшивом - вот он! Он вас выведет отсюда. Если удастся, потом вернётесь..." Он достал та-фон, а Ирми осторожно подвёл испуганную сестру с плачущей малышкой к раву Эльяшиву Бен-Шило. Их окружили ученики рава и вывели из толпы, помогая спуститься вниз. Никто не осмелился их остановить (как оказалось позже, раханы задержались с приказом)...
   Раздались отчаянные крики йешиботников с плоской террасы у самой вершины холма: "Дабуры громят промзону, сносят здания фирмы "Ноам"!" Ирми и Максим бросились к обрыву. Ирми застыл, кусая губы в бессильной ярости и сжимая кулаки: "Так вот что они задумали: отвлечь сюда всех мужчин - и разгромить фирму!..". Ему хотелось броситься на трёх дабуров, отталкивающих их от караванов и монотонно, деловито бубнящих: "С дороги! Нам не нужно человеческих жертв! У нас приказ... У нас приказ... Приказы надо выполнять..."
   Дабуры от души резвились, издеваясь над йешиботниками, упрямо взбиравшимися по крутому склону на Гиват-Ноам. Выбрав двух маленьких и щуплых мальчишек с длинными пейсами, толсторожий дабур схватил их за воротники, со всей силы столкнул лбами и, оглушённых, спихнул вниз со склона. Другие распихивали сцепившихся локтями парнишек в разные стороны, раздавая направо и налево оглушающие тумаки, стараясь непременно попасть по голове увесистыми кулаками. Ошеломлённо наблюдая эту дикую сцену, не в силах помочь мальчикам, Ширли вдруг увидела: от толпы грубо резвящихся дабуров отделился невысокий, на фоне остальных, широкоплечий, круглолицый типчик с карикатурными ухватками заправского рахана. Он шёл к бульдозеру, который почти покончил с караваном друзей Шмуэля и Максима. Его лицо показалось Ширли до жути знакомым; с ужасом она поняла, что это её брат Галь - Ализа не врала. "Значит, это правда: их боссы вернулись, и он с ними... Как я раньше не замечала, какой он у нас маленький... Он же всегда был мощный, с такими бицепсами... Или на фоне этой банды?.." - мелькнула паническая мысль. Перед глазами полыхнул багровый туман, и, как бывало при первых звуках силонофона, схватило, как обручем, голову, подступила тошнота. Перед мысленным взором возникло лицо Ноама, каким оно отпечаталось в её памяти в самый последний раз в том жутком лабиринте. Ей пришлось со всей силы закусить губу, чтобы не закричать, не броситься на кого-нибудь из этих мерзких пустоликих дабуров.
   Глаза Ширли встретились с глазами Галя, с его багрово вспыхнувшим лицом. Брат мгновенно отвернулся от неё, бросившись в центр маленькой площадки, окружённой тремя уже смятыми караванами, к своим сообщникам - те как раз подбирались сзади к Бенци с явным намерением схватить его за локти. Галь крикнул: "Оставьте эту падаль, он уже своё получил! Лучше займитесь молодняком!" - и указал в сторону склона, где дабуры теснили и избивали подростков-йешиботников. Трое головорезов резко развернулись и присоединились к тем, что сдерживали взрослых мужчин, пытающихся прорваться к обломкам караванов.
   Галь медленно направился к сестре. Не доходя пары шагов, остановился, уперев руки в бока, и некоторое время смотрел на неё, покачивая головой.
   Ширли с ужасом уставилась на бульдозер, который проворным волчком кружился на руинах каравана, где до нынешнего вечера жили Зеэв, Бени и Эльяшив, и где была их малая студия, давя незатейливую их утварь и студийное оборудование. Расширенными от ужаса и чувства безысходности сухими воспалёнными глазами она смотрела, как бульдозер подминает под себя уже их караван, как рассыпаются стол, дешёвенькие стулья, книжные полки, которые Рувик мастерил вместе с Максимом и Шмуэлем, как летят гонимые ветром страницы книг, со звоном бьются рамки фотографий и её картин, которые ещё сегодня утром с недобрым прищуром рассматривала вестница беды Ализа. Жалобно затрещали и поникли переломанные молодые саженцы масличных деревьев. Казалось, дабуру-бульдозеристу доставляет особое удовольствие крушить, ломать, давить их нехитрый скарб, их любимые вещицы, создававшие уют в их маленьких домиках, ломать и грубо выкорчёвывать молодые деревца. Об этом словно бы кричало широкое лицо бульдозериста, торжествующий изгиб его тонких губ. Бульдозер разворачивался, чтобы сделать последний заход, а Ширли сухими глазами смотрела на превратившиеся в щепки детские кроватки и безучастно подумала: "Хорошо, что успели предупредить Нехаму... Сегодня наши детки будут спать у бабушки... они не увидят этого кошмара... Только бы Ренана не увидела... Она же такая импульсивная... и так нелегко носит..." Под жуткий скрежет, мучительно напомнивший пассажи силонофона, бульдозер исполнял виртуозные па, крутясь на руинах караванов. Рядом жутко завывал, будто плакал, Лаф-Лаф, которого изо всех сил удерживали Цвика и Нахуми, чудом вырвавшиеся из рук дабуров, с наслаждением издевавшихся над рвущимися на вершину холма йешиботниками. Лица обоих кузенов распухли, были покрыты синяками и кровавыми ссадинами.
   Всё яснее становился замысел раханов - стереть в прах даже слабую искорку надежды на возвращение на руины Гиват-Ноама. Глаза Ширли наполнились слезами, когда она взглянула на сиротливо валяющийся посреди разгрома портрет Ноама её работы, смятый и в раскуроченной рамке, тот самый портрет, что висел у них в салоне. Она с горечью подумала, что бульдозер и пославшие его негодяи более всего желают растоптать даже память о том, в честь кого назвали этот холм. Чувство безысходности и бессильного гнева сжало ей горло и сердце. Снова мелькнула мысль о детях, которые (ей хотелось верить) сейчас были у бабушки Нехамы в безопасности; наверно, их уже уложили спать. Боковым зрением она видела сидящего на земле, привалившись к сломанному дереву, бледного, как полотно, Бенци, на которого дабуры не обращали внимания. Кто-то из мужчин пытался помочь ему встать, но он непрестанно качал головой, продолжал сидеть, полными слёз глазами уставившись на бульдозер, подминавший под себя молодые масличные деревца, за которыми он с такой любовью ухаживал. Его губы что-то шептали, и двигались в такт с их движением седая борода и усы... Немного поодаль - друг Максима Бени; он, как и многие защитники Гиват-Ноам, весь в кровавых ссадинах, чёрные волосы, торчащие из-под кипы, местами слиплись от покрывающей их спёкшейся крови. Он сидел прямо на земле над своим братом Эльяшивом, валявшимся без сознания после удара дубинкой, причитая по-русски: "Илюша, Илюшенька, ну, скажи хоть слово!.. Братик, очнись! Очнись, братишка..."
   Перед глазами Ширли плыл багровый туман, из него то и дело выскакивали на первый план окровавленные, в жутких синяках лица друзей - Ирми, Максима, Зеэва, Бени, белое в темно-синих пятнах лицо и закрытые глаза бессильно лежащего на земле Эльяшива, из его рта вырывалось хриплое дыхание... Лица мальчиков-йешиботников, которых не удалось выкинуть с холма. На месте руин, оставшихся от их жилищ, ещё пульсировала свалка человеческих тел, непрестанно мелькали кулаки и ноги. Крики, вопли, ругательства, звуки ударов, в эту какофонию вплетался жалобный вой раненого Лаф-Лафа... и - отчаянный крик Шмуэля: "Лиора! Уходи отсюда, метука-а-а! Уходи! Нахуми, хевре, уберите её отсюда! Лиора, не на-до!.. Бухи, Шилати... Уходите все!.."
   Ощущая ужас и яростное бессилие и созерцая разгром, учинённый бульдозером, она не сразу заметила, как дабуры отделили от остальных и окружили плотным кольцом Шмуэля и Реувена. Туман перед глазами растаял, но страшный сон наяву продолжался. Она отчётливо увидела выросшего перед нею Галя, он пристально и со злобным торжеством уставился ей в глаза; она услышала высокий тенор брата (похожий, и непохожий на голос отца), цедившего страшные слова: "Вот и встретились, сестрица! Теперь-то ты от меня не уйдёшь!.." - "Я только сейчас заметила, какой ты на фоне дружков плюгавенький! И они тебя слушаются? Смотри, какие они все лбы рядом с тобой!.." Галь не обращал внимания на колкости сестры, произнесенные почти истерическим тоном. Может, именно тон его вдохновил, потому что он ответил: "Я знал, что когда-нибудь этой верёвочке конец найдётся!.. Твоих антистримеров мы - прямёхонько в тюрягу, а тебя я к матери отвезу: она просила!.." - "Мои дети - где они?!!" - "Их мы тоже к матери привезём. Может встать вопрос о вашей недееспособности как родителей, о том, что нельзя доверять воспитание детей родителям-антистримерам! Разве что... ты дашь подписку, что... Уж по протекции... сестра как-никак! А твоего мужика мы арестовываем." Ширли завертела головой и отчаянно закричала: "Рувик! Рувик!" - "Не поможет тебе твой пейсатый сожитель! Скажи спасибо, если с ним не поступим, как с его братцем! Знаешь, небось?.." - и он схватил её за локоть, сжав его словно клещами. Она только успела заметить странно и страшно сверкнувшие его глаза.
   Откуда-то, словно из-под бульдозера выскочила, возникла её мать, за нею, задыхаясь, поспешал мистер Неэман; он казался Ширли словно бы сотканным из тумана. Рути выхватила взором из толпы двоих своих детей, оказавшихся почти в центре, в столбе пыли, освещаемом прожекторами, между руинами того, что ещё пару часов назад было уютным караванным кварталом на вершине холма. Она закричала не своим голосом: "Доченька-а-а! Бубале!!! Галь, сынок, не трогай сестру! Ты же обещал!.. Её нельзя трогать - она беременна!.. Оставь её!"
   Галь обернулся на крик матери, от неожиданности выпустив локоть Ширли, - и оказался лицом к лицу с Ирми, отбивавшим атаку сразу десятка дабуров, и тут же получил от него резкий и оглушающий удар, свалившись под ноги приспешникам. Увидев поверженного рахана, те оставили разъярённого гиганта с пудовыми кулаками и бросились врассыпную. Двое из них бросились поднимать рухнувшего Галя. Ирми не растерялся, схватил Ширли за руку, оттащил от дабуров. Она крепко зажмурила глаза, приоткрыла и увидела: их с матерью и мистера Неэмана окружило плотное кольцо мужчин Неве-Меирии, отделив от дабуров. Мама, всхлипывая, гладила её по голове, приговаривая: "Успокойся, метука, успокойся... Тебе нельзя волноваться... Он больше к тебе не подойдёт - я не позволю... не подпущу... Я, как чувствовала! Решила нынче поехать к вам, уже почти подъезжала, как Мория мне позвонила, рассказала, что тут творится... - сбивчиво бормотала Рути, - Не беспокойся: детки у Мории, там с ними Нехама... Они принесут тебе с детками вещи на первое время... Переночуете у неё, а завтра поедем ко мне... Сама видишь, что тут у вас... Я сто раз говорила: тебе и детям лучше будет у меня..." - "Мама, я отсюда никуда не уйду без Рувика! Где Рувик?!"
   Знакомый низкий голос с тяжёлым акцентом - это был мистер Неэман, - с горечью говорил: "...Камня на камне здесь не оставили, всё разорили! Мальчиков избивают до крови... Даже пёсика не пощадили, поранили..." - "Спасите наших мальчиков, Рувика!.. Их посадят в тюрьму, с ними расправятся!.. Как с..." - почти в истерике лепетала Ширли. Мистер Неэман говорил: "Ирми ранен... Максим тоже... Это чудо, что удалось Хели с Нирой вызволить... Это потом я твою маму сюда провёл... Скажи Максиму спасибо... Рав Эльяшив с коллегами пытались отсюда эвакуировать Бухи с Шилат и Лиорой, Ренану - их по дороге завернули обратно... Бухи решил сюда пробраться, Шилат с Лиорой, конечно, за ним следом, а Ренана, беременная, за ними... Не понимает, что ей-то ни в коем случае нельзя в эту свалку, тем более сейчас! Бухи, бедный мальчонка, рыдал, тянулся к отцу..." - тяжело вздохнул мистер Неэман.
   Рути, не глядя на мистера Неэмана, бормотала: "А за что ваш сын моего мальчика избил?.." - "Мальчика?!.. Я уж не говорю, что и моего сына избили... дружки вашего мальчика, между прочим!" - "Хм-м..." - "Так ты знала, что он вернулся? Знала - и мне ничего не сказала? А о чём ты его просила? Он мне намекнул..." - потрясённо твердила Ширли, сначала уставившись на мать, а потом резко отвернувшись от неё. "Раз знаешь, чего спрашивать... - проворчала Рути, покраснев. - Я мало чего понимаю в ваших делах... Он мой сын, не забывай этого!.. И... мы столько лет не виделись!.. Он мне обещал, что только вытащит тебя отсюда, спасёт..." - не глядя дочери в глаза, бормотала Рути. - "Он - твой сын, а Рувик - мой муж, отец моих детей, если ты забыла!.. Никто вас не просит меня от моей жизни спасать! Мамочка, спасибо тебе, но... Иди к твоему сыну - он же ранен! Он тебе ближе и дороже нас... - и еле слышно добавила: - Мотеле и Номеле..." - "О чём ты, дочка!?" - потрясённо бормотала Рути.
   Мистер Неэман удивлённо и укоризненно покачал головой, попытался осторожно взять Ширли за локоть, вывести с холма. Но она не двигалась, не сводя глаз с Реувена и Шмуэля, тщетно пытавшихся вырваться из плотного кольца дабуров. К ним толкнули Ирми с Максимом и Зеэва, тоже взятых в плотное кольцо. Максим и Зеэв еле держались на ногах, стирая кровь с лиц. Туда же втащили Бени, который осторожно поддерживал Эльяшива, не до конца пришедшего в себя и озиравшегося по сторонам бессмысленным, затуманенным взором.
   Гогоча и изрыгая непристойности, дабуры тащили волоком, а то пинками поднимали на ноги и гнали вперёд спотыкающихся и окровавленных, покрытых синяками Цвику и Нахуми. Следом, спотыкаясь и плача, бежали Лиора и Шилат, Ренана удерживала упирающегося и рыдающего Бухи. Цвику с Нахуми втолкнули к остальным задержанным.
   Увидев Ренану, Ирми потрясённо закричал: "Ренана, родная моя! Зачем?.." Близнецы глазами, полными слёз, смотрели на сестёр и братишку и твердили: "Зачем... Зачем вы-то пришли сюда?.." Шмуэль потрясённо повторял: "Лиора, хамуделе, я же просил!.."
   Дабуры начали отталкивать Ренану с Бухи, Шилат и Лиору от задержанных. Ирми закричал: "Не трогайте мою жену! Она беременна!.." - "Брысь отсюдова! Мы их вниз эвакуируем - нечего им тут делать! А с вами разберёмся на суде! Особенно с тобой: сам знаешь, сколько преступлений на твоём счету!.. Привыкли к комфорту за народный счёт, фиолетовая сволочь..." - "А мы плевать хотели на ваши Тройки!" - нервно выкрикнула Ренана, в голосе звенели злые слёзы, струясь по щекам. Через головы дабуров Ирми прокричал: "Ренана, не унижайся!.. - и обернувшись в сторону теснимой с холма толпы: - Daddy! Забери девочек отсюда! Позаботьтесь о Ренане и детях!" - "Не волнуйся, сын! Всё будет ОК!"
   Ширли смотрела на кольцо дабуров широко раскрытыми от ужаса глазами и бессвязно бормотала: "Что будет с Нехамой, что будет с Бенци... Зачем Ренана пришла?" Угрозы в адрес задержанных вывели её из оцепенения. Резко высвободив плечо из рук мистера Неэмана, пролепетав: "Sorry, sir!" - Ширли протолкалась к девочкам. Она крепко обняла Ренану, они вместе держали рвущегося из рук, горько рыдающего Бухи: "Пустите меня к папе!". Лиора и Шилат горько плакали и не сводили глаз с близнецов.
   "Ты что, не хочешь воспользоваться протекцией? - грубо гоготнул один из дабуров. - Вон, мать не поленилась, на холм полезла, чтобы тебя вызволить, а ты... Фанатичка!.." - "Плевала я на вашу протекцию! - громко отрезала Ширли и прошелестела: - У моей семьи другая протекция..." Она издали увидела потрясение и стыд на лице своей матери. Но приблизиться к дочери Рути уже не осмелилась, только прокричала: "Я возьму детей к себе, я о них позабочусь. Не беспокойся, дочка!" - "Не смей! Я тебя ни о чём не прошу..." - и повернулась к матери спиной. Крепко обнявшись и продолжая удерживать Бухи, Ширли, Ренана, Шилат и Лиора не сводили глаз с близнецов и остальных арестованных.
   В уши ударила гулкая тишина.
   Вдруг под ноги ребят, как раз возле Шмуэля, из-под гусениц покидающего холм бульдозера выскочил угав, увенчанный витым шофаром - тот самый, на который утром обратила внимание незваная гостья, вестница беды Ализа. Непостижимым образом он, единственный из всех вещей их семьи, остался целым. Шмуэль в дерзком отчаянии ухитрился выхватить угав из кучи щебня и пыли, в которой они стояли в кольце дабуров, и приложил к губам. Девчата смотрели на лица близнецов, на мокрые от слёз щёки, на полные слёз огромные глаза обоих и - на фоне тёмного неба, прорезанного пронзительным белым светом прожектора, - на неожиданно взлетевший вверх угав в руках Шмуэля. Над тем, что ещё утром было кварталом Неве-Меирии, Гиват-Ноам - в память о старшем сыне семьи Дорон, - над Неве-Меирией рассыпались грозные и тревожные звуки: "ТРУА, ТРУА, ШВАРИМ, ТКУА!.." Сначала они смешивались с пронзительными, силонокуллистыми звуками скрежета гусениц бульдозера. А потом заглушили их, мощными волнами вздымаясь над холмом, над посёлком, над древней землёй...
   Дабуры застыли в злобной оторопи и даже на миг отпустили ребят; в этот момент они не посмели, им даже в голову не пришло, выхватить у Шмуэля угав. Ширли была уверена, что тревожные звуки угава возвещают всем, кто готов слушать и способен понять:
   "Мы непременно вернёмся сюда!.."
  
   Август 2013 года, Израиль, Мицпе-Йерихо (с видом на Мёртвое Море)
  
  
  

44

Под знаком многовитковой ракушки

(Отцы ели кислый виноград)

??"?

  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"