Описав плавную кривую, ярко-голубая новенькая "четверка" лихо "причалила" к главному входу Металлургического института. Ярослав Птицын заглушил двигатель и, усталый, откинулся на сиденье. Он водил машину второй месяц и пока вождение для него было смесью муки с удовольствием. Вот и сейчас он, выехав от своей новенькой квартиры на окраине Липецка, поначалу наслаждался скоростью и тем ощущением полета, которое, как он сумел понять за свой коротенький водительский стаж, может дать только машина. Но когда он решил срезать дорогу и свернул в узенький боковой проезд, то увидел, как на него, выехав на встречную полосу, несется старенькая, со следами ржавчины, "Волга". Руки и ноги Ярослава сработали как-то сами собой, и, затормозив, он резко дал вправо. Машины чуть не задели друг друга зеркалами. Хорошо, что справа от Ярослава никого не было, и его маневр удался. Ярослав притормозил у обочины, руки у него дрожали. Однако, молодо-зелено: отдохнув пять минут, он поехал с прежней скоростью. И вот только теперь, когда он достиг цели своей поездки, напряжение момента дало себя знать. Но пора было уже на работу; поставив "капкан" на руль и включив в своей, как он, называл ее, "ласточке", сигнализацию, Ярослав быстро дошел до массивных дверей института, в котором он работал преподавателем научного коммунизма и проскользнул внутрь, на ходу махнув пропуском вахтеру. Взбежав на третий этаж, он отворил дверь аудитории. Почти тут же прозвенел звонок, и Ярослав начал со студентами группы А-505 семинар по своему предмету. Он любил свою работу и гордился, что в свои неполные тридцать лет стал доцентом. Ему нравилось доказывать вечно во всем сомневающимся студентам преимущества социалистического строя. Его целью было воспитание молодежи, к которой он отчасти принадлежал, в правильном духе. Кроме того, он считал, что находится в верхней части пирамиды, внизу которой находились рабочие, колхозники, инженеры и другие производители материальных благ. Он же был идеологом, даже жрецом, как в древнем Египте, только культ был другим. Так же, как жрецы в древние времена, он чувствовал свою принадлежность к тайному знанию: в студенческие годы он "переболел" недоступными другим Ницше и Шопенгауэром, но потом понял, что при социализме единственная надежная гавань для философа - это научный коммунизм, который преподавали во всех вузах. Кроме того, он к такому молодому возрасту побывал уже в трех зарубежных поездках: сначала в Болгарии, а потом его, проверив в деле, допустили в Югославию и даже в Италию. Побывав там, он понял, почему в Союзе с таким трудом выпускали людей за границу: у непосвященных от увиденной роскоши могла закружиться голова, он же хорошо знал тайные язвы капиталистического общества и поэтому как бы имел идеологический иммунитет к идеям свободного рынка.
Андрей Хрусталев, студент группы А-505, был, по мнению Ярослава, умным, идеологически подкованным, тянулся к гуманитарным знаниям - по всем предыдущим "идеологическим" предметам у него, как выяснил Птицын, в негласные обязанности которого входил идеологический контроль за студентами и доклад время от времени "куда надо", были пятерки. Поэтому когда Николай Петрович, куратор Птицына из "органов", в прошлую встречу поинтересовался его мнением об Андрее, тот характеризовал его положительно.
Правда, сейчас он о чем-то разговаривал с Димой Балакиревым, своим закадычным дружком, но разговаривал тихо, так что даже Ярославу с его тонким слухом не слышно было.
--
Димон, - тем временем говорил Хрусталев, слушай, я стих придумал:
Светит солнце коммунизма
Над родимым березьем
Мы назло оппортунизму
Вспашем весь нечернозем.
--
Опасный ты человек, Хрусталь, как я погляжу - ухмыльнулся Балакирев. - Впрочем, я тоже хороший стих знаю:
После весны наступит лето.
Спасибо партии за это.
Темой занятия было отличие империализма от других, более ранних видов капитализма, но как часто бывало на семинарах у Птицына, разговор постепенно перешел в открытую дискуссию. Заговорили о книгах, в частности о том, что невозможно купить хорошую художественную литературу в магазине, а "книжные жучки" наживаются на дефиците.
- С "жучками" мы будем бороться - объяснял Птицын. - А вообще-то эта проблема больше надуманная. Просто многие люди покупают собрания сочинений, целые библиотеки собирают, а читали из своей библиотеки в лучшем случае процентов десять. А другим людям, кому действительно книги нужны, их не хватает. А ты что думаешь по этому поводу, Хрусталев? - прервал он затянувшийся разговор друзей. - А я думаю, Ярослав Иванович, почему многие книги нельзя даже в библиотеке взять? Фрейда, например. - Может ты, Хрусталев, хочешь, чтобы мы еще "Майн кампф" издали? - парировал Птицын. - А почему труды Брежнева 20 копеек стоят, а такая же по формату книга Цветаевой - рубль пятьдесят, а на "черном рынке" - все двадцать рублей? - не унимался Хрусталев. "Тут он явно переборщил" - подумал Птицын. "Свободная дискуссия свободной дискуссией, а Брежнева трогать нельзя им разрешать". - А мы никогда не будем жалеть денег на идеологию! - несколько повышенным тоном ответил Птицын. - Кто это - мы? - сказал Хрусталев. - Мы, Николай Второй? Птицын только набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, но тут в дверь постучали.
-Хрусталев, тебя к декану! - заявил староста потока Рафик Габриелян, полноватый армянин, который был года на три старше остальных сокурсников Андрея, потому что успел отслужить в армии. Андрей начал размышлять, что же он такого натворил, но ничего не надумал и спустился на второй этаж, в деканат. Декан озадачил его еще больше.
--
Тебя просят зайти в отдел кадров, - ничего не объясняя, объявил он Андрею.
--
Когда? Да прямо сейчас и иди.
Идти было нужно в другое, старое здание их института., и по дороге Андрей снова стал думать, какие такие дела могут быть к нему в отделе кадров. Опять ничего не надумав, он постучался в дверь 323 кабинета.
--
Заходите! - раздался бодрый молодой голос, и Сергей вошел в небольшую полутемную комнату. В комнате сидели трое - один, пожилой лысоватый дядечка, за столом, другой, молодой детина ростом под два метра, с крепкими кулаками, на колченогом стуле с ржавым инвентарным номером, а третий, плотный мужик, что называется, "бальзаковского возраста", развалился в кресле.
--
Здравствуйте, Андрей Виленович! - вкрадчивым голосом начал молодой, улыбаясь Андрею, как своему родственнику. - Наслышаны, наслышаны о Ваших успехах. Второе место на олимпиаде Металлургического института по английскому - это не шутка! - Молодой сунул Андрею под нос какой-то журнальчик на английском языке. - Почитайте, если не составит труда. - Андрей заметил в журнальчике цветные фотографии каких-то, явно не советских, танков и ракет. Таких журнальчиков он никогда не видел, тем не менее машинально начал читать... На шестой или седьмой строчке молодой его остановил.
--
Хорошо, Андрей Виленович, а теперь попробуйте перевести. - Андрей невольно помедлил, почувствовав на себе цепкий, с прищуром, взгляд плотного, сидевшего по-прежнему развалясь в кресле, но переводил стараясь, как и вообще делал со старанием все, что было ему интересно - а иностранные языки определенно относились к сфере его интересов, он даже пытался изучать польский по книге с пластинкой, купленной в Москве, в магазине "Дружба" на улице Горького.
--
Достаточно, достаточно, молодцом, Андрей Виленович. А вот политикой Вы интересуетесь? Можете рассказать, что в мире происходит? - неожиданно повернул он тему. - Андрей, как нарочно, вчера посмотрел программу "Время" и лихо отбарабанил тройке про наш ограниченный воинский контингент в Афганистане, про товарища Бабрака Кармаля и про очередной пленум.
--
Похвально, - продолжал поддерживать Андрея молодой детина, от которого так и веяло неподдельным сочувствием к подающему надежды юноше. - А вот вы в "Металлурге", многотиражке нашей, работаете. Как бы Вы интервью у нас брать стали? - Андрей вышел из 323 кабинета и снова постучался.
--
Войдите, - откликнулся на игру молодой. Андрей вошел.
--
Здравствуйте, сказал он. - Я из "Металлурга". Хотел бы узнать у Вас кое-что об отделе кадров. Как Вы собираете заявки на молодых специалистов от предприятий?
- Ну, ладно. - неожиданно прервал игру плотный. - Голос у него был неприятный, словно лающий. - Машину хочешь? Квартиру хочешь? - Андрей опешил. - Кто же не хочет? - ответил он вопросом на вопрос.
--
А компания у тебя своя молодежная есть?
--
Есть, машинально ответил Хрусталев, не понимая еще, к чему клонит плотный. А тот продолжил:
--
Будешь для начала нас информировать о настроениях, кто там у Вас политические анекдоты рассказывает, кто "самиздат" почитывает, кто вообще политически незрел, понял? - в голосе у плотного вдруг послышался металл. Но металл зазвенел и в голосе у Хрусталева.
--
Конечно, квартира и машина мне нужны, но не такой ценой, - заявил он.
--
Ты что же, отказываешься, - изумился плотный.
--
Зря, органам нужны исполнительные люди, - сочувственным голосом произнес молодой.
--
Брось, Коля, что с чистоплюем возиться, - оборвал его плотный. - Пусть проваливает, не наш он человек.
--
Идите, молодой человек, - произнес пожилой дядечка, до сих пор не проронивший ни слова. - Постарайтесь после распределения остаться в Липецке. И о разговоре нашем - никому ни слова, - пожилой приветливо кивнул головой Хрусталеву. Андрей вышел, щеки его горели, как после неудачно сданного экзамена, и он побрел обратно к себе в корпус. Из окон общежития донесся обрывок песни Высоцкого: "был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин". Хрусталев зашел на второй этаж к декану.
--
Ну, что, не взяли, - хохотнул тот. - Наверное, узковат в плечах показался.
--
Должно быть, согласился Андрей.
А через неделю как-то неожиданно всплыла старая история - однажды Хрусталев самовольно сбежал с "картошки". Комитет комсомола предложил комсомольскому собранию группы исключить Хрусталева из рядов ВЛКСМ. Собрание поначалу противилось, но принцип демократического централизма восторжествовал. Хрусталева исключили из комсомола и отчислили из института. Еще через две недели Хрусталев получил повестку из военкомата . где ему предлагали явиться на призывной пункт к 10:00 следующего дня, имея при себе ложку и кружку. А еще через три месяца он уже глотал зной и пыль в Афганистане "на броне".
Но кончилось все хорошо. Андрей благополучно вернулся из Афгана, где вступил в партию. Поняв, что он потерял, подался в КГБ, даже работал в США и Германии, чуть не провалился, но вовремя удрал в Союз, в тридцать пять лет в чине полковника вышел в отставку и живет теперь с женой в Москве, на 3-й Фрунзенской улице, в трехкомнатной "сталинской" квартире, работает ночным директором на соседнем "ящике". Сын его тоже при деле - закончил МГИМО и сейчас собирается в Стокгольм - ему прочат место атташе в российском посольстве в Швеции. Так что прав оказался молодой верзила - органам действительно нужны исполнительные люди.