Доставшиеся мне в сопровождение "карающие" не только доехали со мною до самых городских ворот, но еще и решили помочь в поисках подходящего места для ночлега. Отказаться от их услужливости не получилось, и уже вскоре я, глядя на то, как возвышающийся над низеньким и толстым хозяином постоялого двора Рэдлин тщательно допрашивает того по-поводу чистоты постелей и свежести приготовленной для постояльцев снеди, могла лишь недовольно хмуриться.
Теперь, с легкой руки "караюших", желаюших устроить ввереную их попечению жрицу как можно лучше, хозяин постоялого двора вряд ли скоро позабудет обо мне, к тому же я была уверена, что Рэдлин с товарищами на обратном пути не применет рассказать стоящим на страже у городских ворот воинам о недавнем приключении. При мне "карающие" это делать не стали, но хватило и их многозначительных взглядов, которыми они обменивались со стражниками...
История о не боящейся разбойников жрице вот-вот начнет гулять по городам и весям, так что прийдется очень постараться, чтобы обогнать порожденные моим приключением слухи... Несмотря на такие мысли, я простилась с Рэдлиным самым сердечным образом, а уже на следующие утро поспешила покинуть город, уехав еще на рассвете и через другие ворота.
Очередной участок моего пути пролегал через густо заселенную, почти лишенную лесов округу. Возделанные поля и деревеньки чередовались с небольшими, окруженными высокими крепостными стенами городами, и я, наблюдая за кипящей на их улочках жизнью, невольно отмечала то, что засеянное амэнцами на когда-то крейговской земле зерно за прошедший десяток лет дало обильные всходы.
Если деревеньки вызывади у меня четкое ощущение того, что я не покидала пределов родного княжества, то в городах влияние южан чувствовалось во всем. Говор, одежда, узор на ткани или посуде... Все отличалось от того, к чему я уже привыкла. Причем амэнские традиции не вытесняли крейговские, но, зачастую, сливались с ними, пораждая нечто совсем новое.
Причина этому, как выяснилось из разговоров на постоялых дворах и в лавках, была проста. Амэнские ремесленники, переехавшие в новую провинцию, получали освобождение от налогов на два года, а поскольку они, зачастую, были более искусны в своем деле, крейговские умельцы во что бы то ни стало стремились перенять их опыт.
Итогом стало причудливое переплетение узоров и традиций, а также более тесные, подкрепленные браками связи. Осень была порою свадеб как у амэнцев, так и у крейговцев, и я вдоволь насмотрелась на направляющиеся в храм для венчания смешанные пары. Так что не было ничего удивительного в том, что потом, глядя на играющих на улицах мастеровых кварталов детей, я часто задумывалась над тем, кем они станут считать себя, когда хоть немного подрастут. Крейговцами?.. Или уже амэнцами?..
Нередко к этим моим размышлениям примешивались и еще более горькие мысли. Наблюдая за работой мастеровых, я вспоминала сгинувших в огне умельцев из Реймета и думала - неужели их смерть и гибель моего отца была напрасной?.. Они мужественно защищали свой город, но Реймет и поныне не восстановлен - искуство его ремесленников сгорело в огне, его защитники преданы забвению, а развалины стали прибежищем полевых зверей и привидений...
А вот более покорные и осторожные, согласные подставить плечи под амэнское ярмо живут и процветают - вступают в браки, рожают детей и радуются новому дню... Разве это справедливо?..
С другой стороны, я не имела права вменить в вину обитателям перешедших под руку Амэна городов их собственную жизнь. В конце концов, не они предали моего отца, а Владыка Лезмет - слишком медлительный и трусливый, вечно желающий переложить вину за свои деяния на кого-то другого...
Пока я пыталась дать лад охватившим меня чувствам и мыслям, судьба, точно в насмешку, подстроила мне еще одну встречу с "карающими". Дело произошло на постоялом дворе - я, поужинав в общем зале, собиралась подняться наверх, когда по лестнице прогрохотали тяжелые сапоги и в зал ворвался высокий и плечистый "карающий" - на нем не было нагрудника со зловещей эмблемой, но потертая, темно красная куртка с головой выдавала в мужчине воина этого, недоброй памяти, отряда.
Отодвинув от себя пустую миску, я встала из-за стола, а воин, обведя окружающих совершенно диким взглядом тут же шагнул ко мне. Взглянув на искаженное, почти безумное лицо, я невольно сжала кулаки. Казалось, передо мною стоит не человек, а бешеный, готовый кинуться зверь. Стоит только ему почуять хотя бы тень страха - и он вопьется в твое горло...
- Ты, - рявкнул мужчина, но тут же осекся, и склонив голову, продолжил уже более тише, хотя на его скулах по-прежнему гуляли желваки. - Служительница Малики... Достаточно ли сведуща в лекарском деле?..
-Достаточно, - ответила я, стараясь сохранить внешнюю невозмутимось, а воин, очевидно, услышав то, что хотел, немедля ухватил меня под локоть и потащил за собою наверх по крутой лестнице...
Как оказалось, спешил он не зря. Мы не прошли и половины ступеней, как сверху раздался женский, полный боли и страха крик... Пальцы "Карающего" тут же сжались на моей руке, словно клещи, а я, повинуясь внезапному наитию, спросила:
-Сколько месяцев?
-Семь... Мать моей жены умерла родами, оставив Мирту сиротой чуть ли не с рождения, а теперь... - на последних словах голос воина внезапно осип, и он, так и не договорив, рванул по лестнице с удвоенной скоростью, перепрыгивая едва ли не через две ступени разом.
Когда мы были уже в коридоре, крик снова повторился. "Карающий", зарычав словно зверь, толкнул ближайшую к нам дверь, и я, проследовав за ним, увидела скорчившуюся на разостланной кровати молодую женщину. Пряди из распустившейся косы прилипли к ее щекам и лбу, а на простыне и нижней сорочке женщины расплывались пятна свежей крови...
Это были нехорошие признаки, но в тоже время все могло быть не настолько скверно, как вообразил себе напуганный криком жены "карающий". Мысленно возвав к Малике, я медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы и произнесла:
-Мне понадобяться снадобья из храмовых запасов.
Воин согласно кивнул головой:
-Я принесу все, что надо. Только скажи...
Не отрывая взгляд от женщины, я попросила принести его из расположенной в тупике комнаты мою старую кожаную сумку, и тут жена "карающего", услышав голоса, наконец-то подняла голову и встретилась со мною взглядом... Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом ее лицо исказилось от страха и она крикнула:
-Кого ты привел??? Она же крейговка!!! Она убьет и меня, и ребенка!
Бывший уже у дверей "Карающий", заслышав такое обвинение, немедля вернулся и, положив мне руку на плечо, прорычал:
-Если с ней что-то случиться, служительница, то и тебе несдобровать!..
Словно бы в подтверждение угрозы, он слегка втряхнул меня, но его действия породили не страх, а совсем иные чувства. Сбросив с себя руку "карающего", я тут же повернулась к нему и холодно заметила:
- Малике молятся как крейговки, так и амэнки. Либо вы принимаете помощь и не мешаете мне делать свое дело, либо разбирайтесь сами.
После моих слов лицо воина потемнело, но уже в следующий миг он, приняв решение, шагнул уже не ко мне, а к жене:
-Мирта, успокойся. Как бы то ни было, другой служительницы все равно нет!.. А без жрицы Малики тебе не обойтись...
- Но я не хочу!.. - Мирта сморщила нос, точно капризный ребенок, но уже в следущий миг ее рот стрададьчески искривился, и она, прижав ладони к животу, простонала, - Больно!.. Я умру!..
-А наследника мне кто подарит! - тут же рявкнул на эту жалобу "карающий" так, что комната чуть не вздрогнула, - умирать она, видите ли, собралась!
Не дури, женщина... И принимай помощь, как полагается...
Рык воина возымел свое действие - всхлипнув еще раз, Мирта все же притихла и подпустила меня к себе...
Следующие часы выдались одними из самых тяжелых на моей памяти, и виной тому было не неправильное положение плода или слишком ранний срок разрешения от бремени, а сама роженица. Вместо того, чтобы подчиниться вполне природным велениям своего тела, она то закатывала глаза и утверждала, что ее смертный час уже близок, то отказывалась принимать из моих рук необходимое питье и требовала доказательств, что я не замыслила против нее какого-либо зла, а, получив их, конечно же, не верила ни одному слову...
Я же, в свою очередь, тихо зверела, и, стараясь никак не проявить рвущееся наружу раздражение, думала не об угрозе "карающего", а о новой жизни, которая должна была появиться на свет...
Как ни странно, принесший все необходимое, а потом оставшийся в комнате вопреки всем обычаям воин, скорее помогал мне, чем мешал. Он не лез под руку с ненужными вопросами или требованиями, но его сердитые замечания хоть и ненадолго, но все же приводили паникующую роженицу в чувство. Ну, а когда Мирта отказалась пить отвар, "карающий" просто взял у меня чашу, и, сделав из нее изрядный глоток, подал питье жене... На такое действие Мирте возразить было уже нечего, а я неожиданно почувствовала к грубоватому воину приязнь за неожиданную помошь...
Еще через час, когда силы как у меня, так и у роженицы были уже на исходе, Малика вняла моим безмолвным молитвам. Отчаянный крик Мирты хлестнул по ушам, но головка малыша уже показалась на свет.
Дальше уже все было просто - подхватить, принять, очистить рот и нос от слизи...
Кроха немедля ответила на такое вмешательство уверенным писком, и я вздохнула свободнее - легкие у девочки раскрылись, а с остальным справлюсь. Благо, колдовство при мне, и я свободно могу передать малютке немного своих жизненных сил для крепости и здоровья...
После того, как новорожденная подала голос, и Мирта, и ее муж как-то притихли, так что все остальное я проделывала в оглушительной тишине. Перевязывала пуповину, омывала и пеленала малютку, занималась роженицей...
Шепот Мирты раздался неожиданно, а тон ее голоса разительно отличался от того, что стал мне привычен за эти несколько часов:
- Моя кроха... Дай мне ее, пожалуйста...- из интонаций амэнки совершенно исчезли противные, визгливые ноты, да и лицо ее заметно преобразилось. Искажающая его гримасса страха канула в небытие, сменившись щемящей сердце нежной радостью, и я, положив на грудь Мирты новорожденную, поймала себя на том, что отвечаю молодой матери слабой улыбкой...
Еще раз убедившись, что с матерью и малышкой все в порядке, я, выведя из комнаты роженицы "карающего", рассказала ему, какой уход понадобится в ближайшее время Мирте и ее крохе, а также, чего им следует опасаться, и лишь после этого отправилась к себе в комнату - усталость навалилась на плечи тяжким грузом, и теперь я хотела лишь одного - спать.
Я уснула, едва моя голова коснулась подушки, а когда вновь раскрыла глаза, солнце уже перевалило за полдень. Несколько минут , не вставая с кровати, я просто наблюдала за игрою солнечных бликов на дощатом полу - сон восстановил мои силы, но на душе было так светло и спокойно, и мне не хотелось нарушить это состояние любым неосторожным движением.
Пожалуй, подобного умиротворения я не ощущала с того самого дня, как потеряла Мали, а теперь у меня словно вытащили из-под сердца острый шип, и старая рана наконец-то смогла зарубцеваться, и причиной этому, как ни странно, была встреча с "карающим" и его женой. Помогая Мирте, я, одновременно, помогла и себе...
Размышляя о минувшей ночи, я встала, умылась и привела себя в порядок, но едва успела заплести косу, как в дверь моей комнаты постучали. Слегка досадуя на то, что мое уединение было нарушено, я открыла дверь и увидела своего вчерашнего знакомца "карающего", у которого так и не удосужилась спросить имя.
В первое мгновение я испугалась, подумав, что что-то неладно с роженицей и её дочкой, но тут же признала свой страх несостоятельный, увидев на лице новоявленного отца широкую улыбку. " Карающий" же, словно угадав мои мысли, слегка качнул головой:
- С Миртой все хорошо... Настолько хорошо, что она уже с утра едва мне плешь не проела, требуя, чтобы я принес извинения служительнице Малики за нашу с нею грубость... У моей жены, на самом деле, покладистый и добрых характер, и то, что было вчера, ей, обычно, не свойственно.
- Охотно верю, - приняв извинение, я решила, что визит "карающего" на этом и закончится, но он, попросив дозволения войти, устроился у окна и сказал уже совершенно иным тоном:
- По правде сказать, у Мирты есть повод опасаться крейговцев. Так уж вышло, что она в детстве видела бунты в провинциях, и с тех пор ничего забыла...
Замечание воина, казалось, содержало упрек моим землякам, и поколебало едва установившийся в моей душе покой. Возможно, поэтому я и не смогла сдержаться, заметив чуть более резко, чем следовало:
- Я её понимаю, "карающий"... Ведь мой город в свое время захватили амэнцы...
После этих слов в комнате воцарилась неловкая тишина, но потом воин, тряхнув головой, заметил:
- Даже если и так, ты, служительница, оказалась мудрее и меня, и Мирты, оставив свои предубеждения за порогом... А потому прими мое уважение вкупе с этим небольшим пожертвованием.
"Карающий", сняв с пояса кошель, уже был готов положить передо мною деньги, но я остановила его движение, заметив:
- Не стоит... Я помогла Мирте не из-за твоих угроз и не ради вознаграждения, а лишь согласно своему служению Малике. Если кого тебе и следует благодарить, так это Милостивую.
- Отблагодарю, но и тебя с пустыми руками не отпущу, - убрав кошелек, воин, тем не менее, упрямо нахмурился и добавил, - Не по-людски это.
Смекнув, что "карающий" всерьез вознамерился не отпускать меня без награды, я отвела взгляд. Именно в этом случае мне не хотелось брать за свою работу деньги - ни под каким видом... Призадумавшись, как выйти из создавшегося положения, я перевела взгляд на окно, потом вновь повернулась к воину, и тут заметила то, что с самого начала нашей беседы упускала из виду. "Карающий" заявился ко мне в плаще, а серебряная пряжка, скрепляющая ткань, была выполнена в виде круга, в который был вписан конь с разметанной ветром гривой...
На краткую долю мгновения мне показалась, что я вижу герб Ирташей, но потом наваждение прошло - скакун на пряжке был изображен не вставшим на дыбы, а просто бегущим к невидимой цели, и, тем не менее, было в этом что-то, что живо напоминало мне об утраченным моим родом гербе... Возможно, изображения объединяло неукротимое, рвущееся вперед и вдаль стремление, которым они были пронизаны по воле неизвестных мастеров...
Решение и слова нашлись сами собою:
- Для меня лучшей наградой станут не деньги, а пряжка с твоего плаща.
"Карающий" нахмурился, но потом споро отстегнул серебряного коня и передал его мне, произнеся:
- Странный выбор, жрица, но я почему-то уверен, что ты не запятнаешь герб моего рода. А потому добавлю - отныне я, Арлин из Несков, должник служительницы Малики ... - тут он запнулся, и, сообразив, что доселе так и не узнал мое имя, уточнил, - Как тебя зовут жрица?
Уж не знаю, что в следующий миг послужило причиной моей дерзости - то ли сжатый в ладони серебряный конь, то ли все, недавно пережитые приключения, но в этот раз таиться я не стала, сказав настоящее, данное при рождении, имя:
- Энейра.
- Из благородных? - "карающий" удивленно приподнял брови, но смекнув, что родовое имя от меня ему не услышать, тряхнул головой и усмехнулся:
- Как бы то ни было, знай - в имении "Семь ручьев", что расположено в округе Неста, ты всегда можешь найти помощь...
- Я этого не забуду... - вежливо ответила я, и на том наша встреча завершилась.
Уже на следующее утро я покинула этот постоялый двор, и хотя в глубине моей души жило некое сомнение в правильности того, что я назвалась настоящим именем, подаренная "карающим" пряжка все же скрепила теперь мой серый плащ служительницы Малики. Как известно, снявши голову, по волосам не плачут, но если я лишена возможности носить герб Ирташей, никакой указ крейговского Владыки не помешает мне носить на своем плече похожий на родовую эмблему знак...
Как вскоре выяснилось, это была последняя длительная задержка на моем пути, и через три дня я увидела Мэлдин. Смутная тревога и какое-то инстинктивное неприятие этого места зародились во мне еще тогда, когда я, ведя усталую лошадь под уздцы, ступила на главную дорогу, ведущую к воротам святилища. Добротная, мощенная камнем, с деревянными, обтянутыми тонким медным листом изваяниями Милостивой на обочине... Статуи, похожие одна на другую, словно близнецы, располагались вдоль дороги через каждые сто шагов, но я, едва взглянув на них, поспешила отвести глаза. Они сразу же стали мне неприятны, и виной тому была не только нарочитая пышность, идущая в разрез с уставами Малики, но и застывшее на лицах изваяний холодное, надменное выражение.
Такие поджатые в тонкую ниточку губы и высоко вздернутый подбородок могли бы быть у спесивой и жестокосердной знатной госпожи, но никак не у заступницы и покровительницы матерей и малых детей. Не могло быть такого лица и у Скорбящей, символизирующей память...
Но хуже всего было то, что я не могла списать эти изображения на иные, чем в Крейге, амэнские традиции - на моем пути мне попадалась пара святилищ Милостивой - они отличались от Дельконы лишь малолюдностью да весьма скромными размерами, а изображения Малики в них были именно такими, какие я привыкла видеть в родном Крейге - одухотворенные, готовые внимать и защищать... В отличие от этих - созданных лишь для того, чтобы ничтожные люди склоняли перед ними колени.
Впрочем, как бы не неприятна оказалась подъездная дорога с надменными изваяниями, одну задачу она без сомнений выполнила, подготовив меня к тому, что чуть позже открылось моим глазам - белые стены Мэлдина казались еще неприступнее и суровей, чем ограда Дельконы, а ворота святилища, украшенные богатой резьбой, были затворены - путников и паломников, здесь, похоже, не жаловали...
Несколько мгновений я колебалась - закрытые ворота послужили еще одним молчаливым доводом для разыгравшихся нехороших предчувствий, но потом совладала с собою. Что бы ни ждало меня в Мэлдине, я должна была встретиться с этим лицом к лицу и получить так необходимые мне знания, а кроме того - глупо поворачивать обратно, проделав такой путь.
Упрямо тряхнув головой, я взялась за тяжелое кольцо, но едва сделала пару ударов, как крошечное окошечко в воротах открылось, и на меня строго взглянула привратница Мэлдина:
- Доброго дня и заступничества Милостивой.
- И тебе заступничества... Ищешь приюта и хлеба? - хотя голос жрицы звучал устало и спокойно, ее взгляд меня не обманул. Пристальный, оценивающий...И отнюдь не дружелюбный.
- Разве что на эту ночь. У меня письмо для Матери Мэлдина от Старшей храма Дельконы.
- Вот как... - губы привратницы недовольно поджались, а взгляд переместился на мои, покрытые пылью ноги. Я решила, что жрица, скорее всего, сейчас потребует показать письмо, но она лишь, велев обождать, закрыла окошечко.
Удивительно, но слишком уж долго любоваться искусной резьбою ворот мне не довелось. Я не успела даже как следует заскучать, как окошечко вновь открылось , и я увидела лицо уже другой жрицы - судя по смуглой коже, урожденной южанки. Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом она приказала привратнице впустить меня в святилище.
Оказавшись во дворе, я даже не огляделась толком, а смуглянка уже подступила ко мне с разговорами и расспросами. Она, казалось, излучала дружелюбие, когда, идя рядом, расспрашивала меня о том, как обстоят дела в Дельконе, попутно извиняясь за излишнюю суровость привратницы и закрытые ворота - времена нынче неспокойные, крестьяне недавно опять бунтовали, так что поневоле приходится быть осторожными.
Поток слов лился плавно, точно река, и запнулась моя проводница лишь один единственный раз - когда наткнулась на загодя выставленный мною ментальный щит.
Впрочем, через несколько мгновений она совладала с собой, вновь заговорив о всяких мелочах - погоде, трудностях в дороге и ярмарочных слухах...
Я же отвечала хоть и вежливо, но односложно - мне не хотелось отвлекаться на пустопорожнюю болтовню, да и каждое, произнесенное в этом святилище слово, следовало очень тщательно взвешивать - храм Мэлдина не был ни убежищем, ни спасением... По крайней мере для меня, чуждой самому его духу...
Пока я так размышляла, мы с проводницей успели не только пристроить мою уставшую лошадь в храмовую конюшню, но и, миновав широкий внутренний двор, ступили за вторую ограду - именно за ней располагался сам храм и жилища жриц в окружении роскошного сада.
В отличие от дельконских, отданных на откуп целебным растениям, грядок, здешние клумбы, дорожки и даже исскуственные крошечные ручьи с выложенным камнем неглубоким руслом служили лишь красоте, являясь усладой для глаз.
Я невольно залюбовалась этим велилколепием, и даже собралась спросить у своей сопровождающей название причудливых и роскошных белых цветов, которые никогда не видела прежде, как смуглянка резко остановилась и произнесла.
- Прежде, чем сопроводить тебя к Старшей, я должна узнать, освободилась ли матерь Ольжана от бремени молитв.
Думаю, это место подойдет для ожидания гораздо больше, чем клочок земли перед воротами. К тому же, здесь можно присесть и передохнуть.
Я уже заметила расположенные в тени причудливо подстриженных кустов небольшие деревянные скамеечки - многие из них были заняты погруженными то ли в молитвы, то ли в размышления жрицами - и согласно кивнула головой.
Смуглянка, заверив меня, что вскоре вернется, поспешила в святилище, а я, выбрав местечко поуютнее, устроилась на окруженной с трех строн розовыми кустами лавочке.
Сквозь просветы в листве мне были хорошо видны и посыпанные светлым песком дорожки, и горбатые, перекинутые через ручьи, мостики, и сами жрицы - как отдыхающие, так и занятые садовой работой... Но, наблюдая за течением открывшейся мне чужой жизни, я совершенно не подумала о том, что уже и сама привлекла чье-то пристальное внимание, а потому едва слышный хруст ветки за спиной заставил меня взвиться с места и ухватиться за травнический нож...
Впрочем, уже через мгновение я, разглядев нарушителя своего покоя, убрала руку с оплетенной шнуром рукояти. Передо мною стояла одна из послушниц - совсем молоденькая, еще подросток, да к тому же и еще и напуганная больше, чем я сама. Страх - застарелый, почти что осязаемый, читался в каждом ее движение, в каждом взгляде... Улыбнувшись, я сделала было шаг вперед, но девчушка тут же отступила назад, практически скрывшись меж ветвей кустарника. Взгляд ее из испуганного стал затравленным - точно у малого зверька.
- Прости, я не хотела тебя напугать, - я вновь улыбнулась, пытаясь успокоить послушницу, но она лишь мотнула головой:
- Не говори им, что видела меня здесь, пожалуйста
- Я и не собиралась... А ты здесь прячешься?..- теперь, рассмотреть послушницу получше, я не могла не отметить её крайне бледное, без единой кровинки, лицо и залегшие под глазами глубокие тени. Девчушка смотрелась крайне изможденной, особенно, если сравнивать ее с приведшей меня в сад смуглой жрицей, которая, казалось, излучала здоровье и красоту... И это наводило на вполне определенные мысли, которые немедля вылились в вопрос, - Тебя наказывают излишне строго? Плохо обращаются?..
- О нет... Совсем нет... Сестры добры ко мне, - из-за моего вопроса глаза у послушницы стали, точно плошки, губы мелко задрожали, а еще через миг, она, насторожившись, тряхнула головой и скрылась между ветвями кустарника, а я, с опозданием заслышав приближающиеся шаги, устроилась на лавке с самым безмятежным видом.
- Матерь с радостью готова принять тебя и узнать вести из Дельконы, - появившаяся на дорожке смуглянка была довольна, точно объевшаяся сливок кошка, - В последнее время у нас нечасто бывают гостьи из Крейга... Эта извечная вражда наших Владык...
- Прискорбно, но война не должна разделять служительниц Милостивой, - заметив, что разговаривая со мной, жрица старательно осматривает окружающие лавку кусты, я поспешно встала и направилась прочь, произнеся, - Не гоже заставлять старшую ждать.
... Пока мы шли по коридорам святилища к покоям Старшей, я невольно вспоминала сон, привидевшийся мне в капище Седобородого, потому что все, увиденное мною в храме, походило на давнее видение до последней капли. Статуи в нишах, блеск позолоты, смуглая жрица, ступающая впереди, дабы показывать мне путь...
От этого сходства становилось по-настоящему жутко, в душе крепло ощущение чего-то плохого и вот-вот готового свершиться, а когда я попала в келью Матери Ольжаны, мне стало и вовсе не по себе.
На какой-то миг даже захотелось убежать отсюда, пока не поздно, но Хозяйка Мэлдина, встав с кресла, уже приблизилась ко мне, и я, склонив голову, передала ей письмо из Дельконы. Матерь приняла его с благосклонной улыбкой и, кивнув мне на кресло у окна, принялась за чтение.
Со своего места я видела, как она нахмурилась во время чтения, но тень на ее лице была мимолетной. Уже в следующий миг от морщинки на высоком лбу Матери не осталось и следа, а на губах вновь появилась легкая, безмятежная улыбка...
А потом она отложила письмо в сторону и повернулась ко мне.
- Я прочла просьбу Хозяйки Дельконы - она весьма подробно описала твою историю... И все же хочу услышать от тебя - почему ты желаешь изучить хранимые в нашем храме тайны ментальной магии?
- Потому что уже сталкивалась с ней, и не хочу еще раз испытать подобное, - при мысли о той ночи пальцы невольно сжались в кулак, а матерь Ольжана встала со своего места и подошла к окну.
- Что ж, это разумное решение... Но ты должна понимать - то, чему ты будешь учиться здесь, требует молчания и тайны. Атакующая магия считается уделом мужчин, но что делать женщинам в мире, раздираемом войнами?.. Что противопоставить железу и огню?..
На миг Хозяйка Ольжана замолчала, словно бы ожидая от меня каких-либо слов, но я предпочла промолчать, и она продолжила:
- Кроме того, сами уроки будут тяжелы, а, иногда, и болезненны, так что от тебя требуются безграничное терпение и умение молчать. Тайны Мэлдина не должны обсуждаться где бы то ни было!
- Меня трудно назвать болтливой, Матерь... И я пойму, если вы откажете мне в обучении, - по мере речи Старшей во мне крепло убеждение, что она не намерена делиться секретами своего храма с чужачкой из Дельконы, но, услышав мой ответ, жрица неожиданно шагнула вперед и обняла меня за плечи:
- Разве я могу отказать своей сестре в служении?.. Мэлдин с радостью примет тебя - уверена, совсем скоро ты сможешь назвать его домом.
Голос Верховной был сладок, точно мед, и я, содрогнувшись от невольного воспоминания, перевела взгляд на пол. На мое счастье, в одной детали посланное Седобородым видение оказалось неверным - никакого змеиного хвоста у хозяйки Мэлдина я не заметила... Хотя змеиным жалом она обладала, без всяких сомнений...
Итак, я была принята. После короткого напутствия, Мать позвонила в небольшой колокольчик, и дверь в ту же секунду открылась. Ожидающая окончания нашего разговора смуглянка покорно склонила голову, и, выслушав указание Старшей Ольжаны, велела мне следовать за ней.
В этот раз блуждали мы совсем недолго - Хозяйка Мэлдина велела поместить меня не в гостевом доме, а при святилище, так что уже вскоре я оказалась в одной из свободных келий.
Свежевыбеленные стены, узкая кровать, небольшой сундучок для личных вещей, грубый стул с кувшином и тазом для умывания, да стоящая у окна небольшая деревянная статуя Малики - эта комнатка ничем не отличалась от той, в которой я обитала во время своего житья в Дельконе... Разве что окно было шире и выше.
Подойдя к нему, я отметила, что вставленные в свинцовый переплет стеклышки чисто отмыты, а, приоткрыв одну из створок (воздух в келье все же был немного спертый), увидела, что окно выходит в сад.
Пока я была занята проветриванием, смуглянка тоже быстро осмотрелась, и, встрепенувшись, вдруг подошла к статуе. Быстро то ли стерла, то ли смахнула что-то с ее основания и повернулась ко мне со смущенной улыбкой.
- Пыль осела... Надеюсь, это оплошность не приведет к тому, что ты посчитаешь обитательниц Мэлдина небрежными ленивицами...
Я отрицательно качнула головой:
- Конечно же, нет...
- Это радует, - смуглянка облегченно вздохнула, а потом обвела комнату в приглашающем жесте, - Располагайся, а я скоро вернусь, - и, не дожидаясь моего ответа, поспешила выйти из кельи.
Проводив ее взглядом, я подошла к изваянию и задумчиво посмотрела на деревянные складки одежды. В комнате все было вымыто до блеска, так откуда же здесь взяться пыли?.. Какая-то жрица действительно проявила небрежность в уборке?.. Или это была не пыль?..
Решив, что для последнего предположения у меня еще слишком мало причин, я, тряхнув головой, отошла от статуи и принялась разбирать свою сумку.
За этим занятием меня и застала вернувшаяся смуглянка. Она не только принесла мои переметные сумки с нехитрым скарбом, но и прихватила с собою большое, сшитое из нескольких овечьих шкур покрывало.
- Теперь по ночам в кельях становится довольно прохладно, - положив сумки на сундучок, жрица застелила кровать неожиданным подарком и, довольная делом своих рук, улыбнулась:
- Вот... Теперь ты не замерзнешь.
- Спасибо, - я коснулась рукою покрывала и ощутила, как пальцы утопают в густой и длинной шерсти, - Ты очень внимательна, сестра.
- Лариния, - представилась смуглянка и тут же добавила. - Ты пришлась по сердцу Матери, а, значит, и мне. Я всегда помогу тебе и словом, и делом, поверь. Обитательницы Мэлдина хоть и суровы с чужаками, но, встретив достойных, сразу оттаивают.
Несколько огорошенная таким внезапным пылом, я молча кивнула головой, а Лариния, шагнув вперед, внезапно обняла меня и поцеловала в щеку.
- Вот. Я уже люблю тебя, как родную!
- Охотно верю, так что поцелуи явно излишни, - смущенная, я поспешила выбраться из объятий новоявленной подруги, а жрица, заметив мое состояние, отступила.
- Прости, что смутила. Во мне течет горячая амэнская кровь, так что, порою, я не могу сдержать себя ни в радости, ни в гневе... Но в своих симпатиях я постоянна!..
Молча кивнув, я принялась разбирать принесенные сумки, и смуглянка, увидев, что дальнейшего разговора не будет, вновь направилась к выходу, но уже открыв дверь, обернулась:
- Ты, верно, сильно устала в пути, так что сегодня ужин принесут к тебе в комнату. Если в чем возникнет нужда, спрашивай без всякого стеснения.
- Спасибо за заботу, - убедившись, что Лариния вышла, я не удержалась, и потерла щеку. Выражение чувств жрицы было явно чрезмерным, да и самом поцелуе ощущалась какая-то неправильность и излишняя горячность... В искренность намерений так рьяно набивающейся в подруги смуглянки я не поверила ни на мгновенье, сразу же списав её поведение на приказ Матери присматривать за неожиданной гостьей Мэлдина... Но хотя в том, что к будущей ученице будут усиленно присматриваться, не было ничего удивительного, на сердце стало как-то особенно тревожно, и я, умывшись с дороги, решила успокоить душу в молитве.
К счастью, изваяние в моей комнате не обладало лицом придорожных статуй и не вызвало во мне внутреннего неприятия. Так что я еще долго стояла на коленях - вначале просила Малику вразумить меня и защитить от всякого зла, потом помянула Ставгара и моих знакомиц из Дельконы, а напоследок попросила здоровья для Владетеля Славрада и Мирты с ее новорожденной крохой.
После молитвы я почувствовала себя спокойней и увереннее, и, взглянув на разгоревшийся за время моей мольбы огонек установленной перед изваянием свечи, отправилась спать.
Последующие два дня прошли на диво тихо . Меня не спешили ни обучать, ни приставить к какому-либо занятию. Лишь за общим завтраком представили всем обитательницам Мэлдина, как "дорогую гостью из Дэльконы". Жрицы одарили меня вежливыми улыбками и приступили к трапезе в полном молчании.
Тем не менее, я, склонясь над своею тарелкой, буквально чувствовала устремленные на себя взгляды, а пару раз уловила даже легкое прикосновение к своему ментальному щиту, но потом со стороны, где сидела Лариния, раздалось недовольное шипение, и попытки прощупать нежданную гостью немедленно прекратились.
Когда же трапеза подошла к концу и сестры разошлись выполнять свои дневные, положенные им Старшей, уроки, я, так и не получив никакого задания, не вернулась в отведенную мне комнату, а вышла в сад.
Прогуливаясь по усыпанным белым песком дорожкам, я, более внимательно присматриваясь к цветам, заметила, что некоторые из них нуждаюся в дополнительном уходе, и поняла, чем займу себя на пару ближайших часов. Найти крощечную, спрятанную среди кустов сторожку с садовым инвентарем не составило особого труда - в хозяйственных делах привычки обитательниц Мэлдина ничем не отличались от царящих в Дэльконе нравов.
Собрав необходимое для работы, я вернулась в сад, но пока мои руки были заняты обрезкой ветвей и рыхлением земли, мыслями я вновь и вновь возвращалась к мэлдинским сестрам.
Во время завтрака я тоже украдкой присматривалась к ним, и отметила не только то, что встреченная вчера послушница даже не появилась за общим столом, но и то, что Лариния и еще одна жрица явно ходили у Старшей в любимицах.
И если к смуглянке я испытывала вполне понятную настороженность, то вторая наперсница Хозяйки Мэлдина сразу же вызвала у меня отторжение. Надменная, мужеподобная, с грубыми чертами лица и недобрым взглядом по-рыбьи бесцветных глаз, она обращалась с другими сестрами, точно тюремщик с заключенными.
Последнее впечатление еще более усиливалось тем, что во время завтрака она не столько ела, сколько наблюдала за остальными, и это ее взгляд был почти осязаемо липок и неприятен...
Остальные обитательницы Мэлдина относились к мужеподобной жрице с почтением, приправленным изрядной долей страха, и это заставило меня всерьез обеспокоиться судьбой послушницы. Конечно же, спрашивать о девочке напрямую я никого не стала. Если моей недавней знакомице запрещено показываться на глаза чужакам, мой интерес мог лишь навредить ей.
Поэтому, еще раз пообещав самой себе держать глаза широко открытыми, я старалась соблюдать молчание...
Так, наедине со своими мыслями, я и провела свой первый день в Мэлдине - проработала в саду до самых сумерек, прерываясь лишь на обед и ужин, и хотя, на первый взгляд, до моего времяпровождения никому не было дела, вечером меня навестила Лариния.
Я уже готовилась отойти ко сну и, сидя на кровати, расчесывала волосы, когда смуглянка постучала в мою дверь, и, не дожидаясь моего разрешения, вошла, сказав вместо приветствия:
-Знаешь, Энейра, наша Матерь сделала твой день свободным от обязанностей вовсе не для того, чтобы ты с утра до вечера гнула спину в саду!
Голос смуглянки был сердитым, а глаза разве что молнии не метали, но я не собиралась идти на поводу у ее гнева.
- Работа на земле для меня - лучший отдых, так что я ничем не нарушила волю Старшей. К тому же, не гоже гостье сидеть без дела, глядя на работу остальных.
- Если бы ты провела так свой день, никто из нас не был бы в обиде, - в этот раз голос Ларинии звучал более миролюбиво, а потом она, тряхнув головой, заметила, - я принесла бальзам для рук. Думаю, после такого времяпровождения он прийдется более, чем кстати.
Я, конечно же, вежливо поблагодарила жрицу за такую заботу, а она, точно только и ожидала этих слов. Немедля извинившись за вспышку, она тут же попросила разрешения загладить ее и вызвалась мне помочь с бальзамом. Опасаясь, что в случае моего отказа визит Ларинии затянется, я согласилась, и смуглянка, устроившись на кровати, немедля принялась за дело. Завладев моими ладонями, она начала старательно разминать их и втирать пахнущий травами бальзам с рвением заправской служанки. От такого поворота мне вновь стало неловко - я вполне могла управиться и сама, но едва я об этом подумала, как Лариния вдруг прервала свою работу и спросила:
-Ты ведь не из простых, Энейра?.. Я, конечно, могла подумать, что благозвучным именем ты обязана Дельконе, но твои руки... Они не обманут...
- О чем ты, Лариния?- стараясь сохранить невозмутимость, я вопросительно вскинула бровь, но жрица лишь еще крепче сжала мои ладони.
- У крестьянок не бывает таких маленьких ладоней и длинных пальцев, а мозоли от работы не обманут сведующего.
-Пусть так, но что бы ни было в прошлом, сейчас это не имеет значения, - я поспешила высвободить руки. Отпираться от очевидного не было никакого смысла... Впрочем, рассказывать о себе набивающейся в подруги смуглянке я тоже решительно не хотела... Вот только она не собиралась отступаться - Лариния, так и оставшись сидеть на кровати, сложила руки на коленях, трчно примерная девушка на выданье, и на миг опустив глаза, прошептала.
- Прости мне мое любопытство, но мне кажется, что приведшая тебя к служению причина кроется в сердечных переживаниях.
Произнеся эти слова, смуглянка торопливо подняла взгляд, и, поскольку на моем лице не дрогнул ни один мускул, продолжила.
- Это ведь была любовь, я права?.. Наверное, он был молодым, смелым и безрассудным, и вы...
-Я - вдова ,- не став дожидаться очередного предположения Ларинии, я решила покончить с эти разговором одним махом, и на этот раз мои слова возымели действия.
Смуглянка, получив такой ответ, на миг застыла, а потом, неожиданно всхлипнув, обняла меня за плечи.
-Прости, я не знала!.. Ох, уж это мое любопытство и длинный язык!.. Я, право слово, не хотела огорчать тебя!..
Еще раз поспешно вытерев внезапно увлажнившиеся глаза, Лариния поспешила удалиться. Я же, оставшись в одиночестве, лишь покачала головой - ни внезапные слезы смуглянки, ни ее любопытство меня не обманули, и единственное, в чем я сомневалась - мотивы, из-за которых она начала такие разговоры. Причин могло быть две. Первая - Матерь Мэлдина, не удовлетворяясь описанными в письме сведениями, решила вызнать новые подробности с помощью Ларинии. Вторая - хозяйка Ольжана не поделилась новостями из писем со своей любимицей, и та решила все вызнать сама...
Надо ли говорить, что ни первое, ни второе предположение не пришлись мне по вкусу, но отступать от изначальных намерений, стоя уже на пороге, я, конечно же, не собиралась...
На следующий день, в очередной раз не получив никакого задания, я снова отправилась в храмовый сад, в котором меня ждало неприятное открытие -несколько цветов, что я посадила вчера вместо увядших, тоже высохли.
Присев на корточки, я коснулась пальцами побуревших, свернувшихся листьев и призадумалась. Увядшие цветы выглядели так, точно погибли несколько месяцев назад, их предшественники были не лучше - это было особенно заметно на фоне окружающей погибшие растения зелени, а я совершенно не представляла, что могло их сгубить...
Поднявшись, я вновь направилась в глубь сада - теперь я сознательно выискавала такие мертвые участки, и вскоре обнаружила четыре такие проплешины. Небольшие, округлой формы, они смотрелись в саду как-то по особому уродливо, и что-то подсказывало мне, что их расположение хаотично лишь на первый взгляд...
В сердце закралось какое-то очень нехорошее предчувствие, а потом я, скорее почувствовав, чем заметив чье-то присутствие, подняла голову и заметила стоящую невдалеке послушницу - ту самую девчушку, что я встретила в первый свой день в Мэлдине.
Послушница стояла, полускрытая стволом дерева и опять казалось испуганной и напряженной. Эдакая лань, готовая броситься прочь от любого резкого звука.
Я попыталась не обнаружить свою находку ни взглядом, ни окликом - в том, что безлюдность это сада обманчива, я уже как-то раз убедилась... Послушница же, торопливо оглянувшись, начертила что-то на коре дерева, и поспешила скрыться в ближайших кустах.
С видимым равнодушием я еще немного прогулялась по извилистой дорожке, и лишь затем вернулась назад, подошла к дереву у которого стояла девчушка... Торопливо начерченный на стволе знак более всего напоминал свернувшуюся кольцом, высунувшую жало змею.
Очередное предупреждение?..
Торопливо проведя пальцами по коре я скрыла рисунок легчайшим, практически незаметным мороком, и, поспешив вернуться на дорожку, уже вскоре склонилась над большим розовым кустом с темно-алыми, почти черными цветами. Подобной окраски у этих цветов я прежде не видела, но едва я коснулась нежных, бархатистых лепестков распустившейся розы, как возле моих ног раздалось едва слышное шипение.
Стараясь не делать резких движений, я опустила руку и отступила от куста - теперь мне хорошо было видно, что возле корней розы свилась в кольцо змея - она казалась узкой, угольно-черной лентой с синеватым отливом... Треугольная голова вкупе с тупоносой мордой наводили на мысль, что передо мною какая-то разновидность гадюки, но я не была уверена... Змея меж тем еще плотнее обвилась вокруг корней, зашипела... И в этом момент слева от меня раздались шаги - обернувшись, я заметила стремительно приближающуюся ко мне жрицу с рыбьими глазами. Ту самую, что вызвала во мне неприязнь с первого взгляда.
- Ты заметила ее?.. Не двигайся, а то спугнешь!..
Отодвинув меня в сторону, служительница Малики с неожиданной для ее грузного сложения проворностью склонилась над розовым кустом, и уже через мгновение распрямилась с победным вскриком и обернулась ко мне:
- Ты даже не представляешь, как мне помогла. Эта мелкая поганка вечно сбегает в сад- попробуй , найди ее потом!
Обвившаяся вокруг запястья жрицы змея, услышав подобное наименование, сердито зашипела, и служительница немедля почесала ее чешую. Жрица обращалась с гадиной без всякого страха и хотя бы малейшей предосторожности, позволяя змее спокойно ползать у себя по рукам, я , тем не менее, спросила:
- Это гадюка?
- Уж...- немедля фыркнула жрица мне в ответ, но потом, заметив мое недоверие, которое я даже не пыталась скрыть, уточнила:
- Ты разбираешься в змеях?
Я неопределенно пожала плечами:
- Мое детство и юность прошли в лесу, так что да... Немного разбираюсь...
Рыбьеглазая жрица слабо усмехнулась:
- В таком случае не вижу смысла скрывать правду, тем более, что в отличие от некоторых, гостивших у нас , сестер , ты не собираешься кричать на весь сад или падать в обморок... Это действительно гадюка, но необычная, лесная, а скальная. Очень редкая, а ее яд в определенных случаях может служить лекарством.
- И при каких болезнях его применяют? - я вновь недоверчиво взглянула на свившуюся в руках служительницы змею, но жрица не стала потворствовать моего любопытству.
- Старшая тебе расскажет, если захочет... А мне пора,.. - и поспешила уйти, не прощаясь...
Как ни странно, но именно этот случай со змеёй и положил конец затянувшемуся молчанию Старшей. На следующее утро меня вызвали к Матери Мэлдина еще до завтрака. Едва я переступила порог комнаты Старшей жрицы, как Матерь Ольжана с самой сладкой из всех возможных улыбок спросила, достаточно ли хорошо её гостья отдохнула от своего долгого путешествия в Мэлдин? Конечно же, я ответила ей, что полностью восстановила силы, а Старшая, получив такой ответ, указала мне на одно из стоящих в комнате кресел и принялась рассказывать.
Изучение ментальной магии стало основным занятием жриц Мэлдина еще при прежней Хозяйки обители. Вдоволь насмотревшись на то, как судьбы женщин калечат непрестанные войны и насилие, Матерь Эльмана осмелилась вторгнуться в вотчину, по молчаливому согласию принадлежащую доселе лишь мужчинам. К толкованиям снов и ментальным щитам она присовокупила изучения ментальных же атак и способов подавления чужой воли.
Свое решение она объясняла просто - с каждым годом нравы в Ирии становятся все более жестокими, а люди необузданными. В таких условиях жрицам просто необходима действенная защита от насилия, и ментальная магия - единственное, что служительница может противопоставить забывшим заветы Семёрки негодяям.
Всё вроде бы верно, за исключением одного - изучение боевых заклятий шло вразрез с основными заветами Малики, а потому не встретило одобрения у Матерей других храмов. После долгих препирательств обитательницам Мэлдина все же было дозволено ступить в запретную для женщин область, но никакой поддержки от других сестёр они так и не увидели. В лучшем случае это были опаска или слегка отстраненная заинтересованность, как у тогдашней хозяйки Дельконы.
Еслиподобное обиделожрицМэлдина,ониэтогонепоказали. Вконце-концовсмирение - истинноженская добродетель, а умение отделять зерна от плевел - мудрость, дарованная самой Маликой. Под руководством Матери Эльмины обитательницы Мэлдина старательно собирали и изучали крохи доселе запретного знания , и , шаг за шагом, достигли в запретном для женщин искусстве определенных высот, но подлинный рассвет храм переживал лишь последние несколько лет - уже под руководством матери Ольжаны.
Настороженность по отношению ко мне нынешняя хозяйка Мэлдина пояснила просто - изучение атакующей магии по-прежнему не одобрялась большинством служительниц Малики, и Ольжана вначале опасалась, что меня прислали как соглядатая, который впоследствии мог бы нанести своими словами вред обитательницам Мэлдина, выставив их дела и занятия в неприглядном свете. Отношения меж хозяйками храмов отнюдь не так безоблачны, как это видится со стороны, а зависть к чужим успехам проникает даже в долженствующие стать алтарем для Малики сердца служительниц...
Закончив свое повествование, матерь Ольжана скорбно, точно сожалея о людском несовершенстве, покачала головой, а я спросила:
- И чем же я заслужила оказанное доверие?
- Ты молчалива и, главное, не страдаешь излишним, свойственным именно соглядатаям, любопытством, - при этих словах на губах жрицы мелькнула холодная улыбка, - Поверь, я знаю, о чем говорю...
Мысль о том, что испуганная девчушка-прислужница могла быть приманкой для чрезмерно любопытных гостей, заставила меня низко, точно в знак согласия, опустить голову. И хотя эта догадка полностью поясняла странное поведение девчушки, уже в следующий миг я отвергла ее, как ложную - что-то подсказывало, что подобный страх и затравленность невозможно сыграть!.. А потом мое сердце сжалось от внезапно накатившего дурного предчувствия.
Это неожиданное чувство опасности заставило меня еще больше укрепить закрывающие мой разум ментальные щиты - гостя в Мэлдине, я ни на миг не забывала, в чьей обители нахожусь, а потому не желала делать свои мысли достоянием любящих покопаться в чужих головах и душах мастериц ментальной магии...
Уже через миг выяснилось, что моя предосторожность не была тщетной - едва сила прилила к ментальным щитам, как на мое сознание обрушился настоящий удар! Очевидно, неведомый противник хотел сразу смести мою защиту, но она выдержала, и за первой, неудавшейся атакой немедля последовала вторая, не менее лютая.
Вцепившись пальцами в ручки кресла так, словно это могло бы мне хоть чем-то помочь, я на краткое мгновение подняла взор на Матерь Ольжану, но та, хоть и наблюдала за мною с видимым интересом, сидела в своём кресле расслабленно и спокойно. Колдовское нападение исходило не от неё, хотя действовали наверняка по приказу хозяйки Мэлдина... Эту мысль оборвал новый ментальный удар, и от заполонившей голову боли у меня в глазах потемнело. В закрытые для чужаков створки моего разума словно бы били тяжёлым тараном!..
И если памятный мне кривоплечий амэнец , пытаясь подчинить мою волю, действовал почти что осторожно, лишь постепенно наращивая свою силу, то сейчас неведомый противник старался смести мою защиту, не заботясь о последствиях ни для меня, ни для себя. Похоже, у него была лишь одна цель - смести защищающие мои воспоминания и волю границы, а дальше - хоть трава не расти!
Сцепив зубы, чтобы не застонать, я сосредоточила все свои силы на поддержке защиты, надеясь лишь на то, что мощь неведомого противника иссякнет всё же раньше, чем моя возможность противостоять ей...
Атакующий, точно почувствовав мои намерения, немедля удвоил свой натиск. Казалось, он готов сжечь себя в этой безумной атаке...
Скорее всего, матерь Ольжана тоже почувствовала это, потому что, вскинув руку в предупреждающем жесте, произнесла:
-Довольно!
От ментального удара, что последовал сразу же за этими словами, у меня на миг в глазах потемнело, но защита выдержала и эту атаку, а Хозяйка Мэлдина, резко встав с кресла и повернувшись лицом в сторону моего невидимого противника, вскинула руки.
С ее пальцев словно бы сорвались мертвенно-бледные молнии, и я ощутила исходящий от них ледяной холод.
А еще через миг давление на мое сознание исчезло, а из угла раздался сдавленный, полный боли, стон.
Опираясь на ручку кресла, чтобы не упасть( после перенесенного на меня накатила предательская слабость, да и голова кружилась), я встала и обернулась, чтобы посмотреть на своего доселе неизвестного противника.
У стены, прямо на полу сидела рыбьеглазая жрица. Держась рукой за сердце, она судорожно ловила ртом воздух, а ее кожа была бледной, как мел.
-Ты ослушалась моего указания, Брина. За своеволие ты будешь отстранена от таинства на месяц. А теперь ступай с глаз моих, - произнеся эти слова, матерь Ольжана, презрительно поморщившись, вновь опустилась в свое кресло, а Рыбьеглазая опять застонала, вытянув вперед руку с дрожащими пальцами. Но Хозяйка Мэлдина словно бы и не заметила этой мольбы - отвернувшись от Брины, она улыбнулась мне так, словно ничего и не произошло, сказав:
-Я все поясню.
-Это будет трудно, - я чувствовала, что теперь и мне становится тяжело дышать, но не из-за магической атаки, а от вскипающего в душе гнева. Корчащаяся у стены Брина была мне сейчас не так противна, как улыбчивая матерь Мэлдина. Тем более, что ее настоящее лицо я уже видела минуту назад.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, но подобное испытание было необходимо, - Старшая едва заметно откинулась на спинку кресла, а я, глядя на эту наигранную безмятежность, с трудом подавила готовый вырваться на волю гнев. Ни обвинениями, ни возмущенным криком я сейчас ничего не добьюсь. Разве что уроню себя в глазах матери Ольжаны.
А та, словно бы не замечая ни моих эмоций, ни все еще находящейся в комнате Брины продолжала:
-Лучше всего колдовские способности проявляют себя при неожиданной угрозе - именно тогда можно увидеть всю глубину отпущенных тебе сил, и никакое сосредоточение с этим не сравниться.
Но если ты считаешь, что проверка была для тебя слишком болезненной или оскорбительной, я, конечно же, сделаю все, чтобы загладить это недоразумение, и накажу Брину так, как ты того пожелаешь. Тем более, что она перешла меры допустимого.
Закончив свою речь, матерь Ольжана вопросительно взглянула на меня, ожидая ответа. По всему было видно, что все произошедшее для нее - скорее, привычная обыденность, чем проишествие, а судьба выполнявшей ее наказ жрицы не значит для Хозяйки Мэлдина ровным счетом ничего - она запросто отдаст жизнь служительницы на откуп моему возмущению или страху. Вот только я не имела склонности к тому, чтобы пинать упавших и не нуждалась в подобной жертве.
- Все обошлось, вреда мне не причинили, так что с Брины хватит и того наказания, которое вы ей уже назначили, - к счастью, мне уже удалось справиться со слабостью, но вот со своими чувствами я все еще не совладала, и звенящий от напряжения голос выдавал меня с головой, - Но подобная проверка кажется мне неоправданной. Что будет, если испытуемая таким образом жрица не сможет удержать защиту?
-Ничего, потому что обычно до такого не доходит, - спокойно возразила Матерь, и тем самым подтвердила мои худшие опасения, - Брина не впервый раз выступает в такой роли и умеет действовать мягко и аккуратно, но сегодня в нее словно демон вселился. Да простит меня Малика за подобное сравнение...
Впрочем, нет худа без добра - теперь я полностью понимаю Матерь Дельконы, которая решила отправить тебя к нам. Оставлять такой дар без огранки сродни преступлению, а в своем храме ты никогда бы не достигла тех высот, которые могут открыться тебе здесь при должном прилежании...
Тихое торжество, звучащее в голос Ольжаны, и привело к тому, что я не смогла удержаться от колкого замечания:
- Значит ли это, что вы считаете Дельконских сестер малосведующими в своем деле, а в переданных вам письмах видите лишь ложь?.. Такое недоверие к Матери храма действительно оскорбительно. Тем более, что в начале вы считали, что меня прислали, как соглядатая, а теперь и вовсе подвергли сомнению слова Старшей!
После этой отповеди маска спокойного торжества слетела с Ольжаны - ее глаза недобро сузились, рот скривился, но уже в следующий миг она совладала с собой и притворно громко рассмеялась:
-Что ты! У меня и в мыслях не было оскорбить сестер из Дельконы... Я неправильно выразилась, а ты, в свою очередь, неверно истолковала мои слова... Просто я не ожидала встретить столь сильный дар! Вот и все! - на этих словах смех хозяйки Мэлдина оборвался так же резко, как и начался, и она устало произнесла, - Впрочем, иногда я действительно бываю излишне подозрительной - ни что так не портит доброе имя храма, как сплетни и кривотолки.
Поле нашей словесной баталии осталось за Ольжаной, и я, решив, что разговор закончен, повернулась к выходу.
Это то движение и привело к тому, что я встретилась взглядом с кое-как пришедшей в себя Бриной. За время нашего разговора с Матерью Ольжаной, жрица все же сумела подняться на ноги и теперь медленно и неуверено, то и дело, опираясь о стенку, подобралась к дверям, но уже у самого входа обернулась.
В ее бесцветных, рыбьих глазах я увидела ненависть и лютую, поглащающую все иные человеческие чувста, злобу.
Мы смотрели друг на друга не более, чем сердце успело ударить два раза, а потом Брина отвела взгляд и вышла из комнаты Старшей, низко опустив голову.
А еще через миг стало ясно, что настроение жрицы не было тайной и для Старшей, так как она, едва рыбьеглазая скрылась за дверью, произнесла.
-Не обращай внимания. Брина привыкла к тому, что в храме ей, за исключением меня, нет никого, равного по силе.
Теперь ей прийдется смирится с тем, что она утратила первенство. Глупая гордыня должна быть наказана, не так ли?
-В народе говорят, что глупость наказывает сама себя, Матерь, - обсуждать со старшей душевные качества Брины казалось мне не правильным и подлым... К тому же, вряд ли пороки рыбьеглазой развивались без ведома хозяйки Мэлдина. Старшая же храма если и не способствовала им, то благополучно закрывала на все глаза... До тех пор, пока ей это было выгодно, и Брина беспрекословно исполняла приказы.
...Очевидно, мои слова прозвучали резче, чем следовало - после этого замечания матерь Ольжана чуть сузила глаза, а ее холенная рука с пухлыми, точно у ребенка пальцами, с силой сжала подлокотник кресла... Тем не менее, уже через миг хозяйка Мэлдина вновь одарила меня своей извечной сладкой улыбкой.
-Этот день выдался сложным, Энейра, так что сегодня мы расстанемся, а завтра с утра, если ты захочешь, я сама займусь твоим обучением.
Обещаю, что больше не будет никаких проверок, а с Бриной у меня будет отдельный разговор. Теперь ты одна из нас.
В ответ я склонила голову, и поспешила покинуть комнату Старшей.
В эти мгновения мне больше всего хотелось немедленно уехать из Мэлдина, и, выйдя за порог, навсегда оставить за спиной жриц-менталисток с их непонятными и жестокими играми, но осознание того, что этот поступок ни к чему не приведет, удерживало меня от такого решения.
Да и в самом деле - что я скажу в Дельконе? Мне пришлись не по нраву местные порядки? Проверка способностей оказалась слишком жесткой, и я решила вернуться, только-только добившись согласия на обучение?
Так никто и не обещал, что в Мэлдине чужую жрицу примут, точно родную сестру. А знания необходимы именно мне, а не матери Веронике.
Что же до остальных, подмеченных мною странностей, то они никак не желали складываться в единую картину, а по отдельности выглядели просто смехотворными. Проплешины в саду, испуганная послушница, нелюбезная Брина с ручной змеей...
Если после моего возвращения в Делькону мать Вероника, выслушав подобную историю, ограничится тем, что пропишет мне успокаивающие разум и укрепляющие тело отвары, я не буду удивлена, потому что, собранные вместе, факты походили на лепет излишне впечатлительной девицы, а не на рассказ взрослой женщины...