Флора сердито постукивала серебряной ложечкой о блюдечко и не отрывала прищуренных старческих глаз от Сашки, которая проворно сметала пыль с комодов и тумбочек. Она осторожно приподнимала гипсовые фигурки, пожелтевшие фотографии в золоченых рамках и прочие безделушки, заполнявшие все горизонтальные поверхности просторного дома.
- Милочка, поаккуратнее, пожалуйста, вот с этой статуэткой. Это копия Роденовской "Весны"! Ее мне прислал один премилый поклонник. А какие он роскошные букеты дарил мне в былые времена! Даже подруги плохо скрывали свои завистливые физиономии!- старушка довольно хихикала, вспоминая то ли выражения лиц своих приятельниц, то ли пестрые цветы в букетах.
Флора сидела за круглым столом посреди гостиной в нагромождении предметов и огромного количества зеркал. Так что вся комната приходила в движение от одного, казалось, незаметного взмаха чайной ложечки в воздухе.
- О, вы когда-нибудь все-таки укокошите эту вазу из богемского стекла! Она привезена из Венеции. Да, впрочем, откуда вам знать про богемское стекло...
Сашка, выходя за двери, облегченно вздыхала и ребячески корчила смешные рожицы, передразнивая строгую старуху.
А пожилая женщина тем временем, не торопясь выпила крепкого кофе и откинувшись на спинке стула, закурила тонкую сигарету.
Флора разменяла уже седьмой десяток, чувствовала себя отлично и все еще по привычке хорохорилась. Каждые две недели посещала парикмахерскую, делая всевозможные укладки. В праздничные дни не отказывала себе в удовольствии состряпать какую-нибудь экстравагантную прическу и в довершение закалывала шпилькой на самом видном месте в волосах красную шелковую розу. Маникюрша приходила к ней на дом каждые выходные и порою искренне удивлялась невообразимым ее уму оттенкам лака, выбранного "капризной старушенцией".
У себя в городе Флора прослыла немного чудаковатой и выжившей из ума старухой. Но соседи относились к ней с некоторой долей снисхождения и симпатии. Зла она никому не делала, а своим необычным видом, привычками и манерами королевской особы, немало веселила обыкновенный люд, загнанный в рамки патологической нормальности.
И,кроме всего прочего, Флора в молодости была талантливой и весьма привлекательной балериной, но какая-то трагическая случайность разом завершила ее блестящую карьеру. Об этом пожилая женщина не любила распространяться. Поговаривали, что от несчастной любви она попросту сбежала в город, где и жила по сей день.
Флора считала себя истовой гурманкой. Обожала вкусно поесть и всячески баловала себя всевозможными деликатесами. Питала особую страсть к голландскому сыру с ягодами, французским круассанам и итальянскому соусу с пармезаном и базиликом.
Было у этой женщины любимое хобби, которое многие ее знакомцы считали "занятным"- это редкие красивые минералы. История умалчивает о том, где она их доставала, но факт в том, что стеллажи со всевозможными камнями и изделиями из них занимали одну среднего размера комнату в ее доме.
Как сама она признавалась, красивые камешки радовали ей душу промозглыми осенними вечерами и услаждали взгляд.
Время от времени, Флора, как любой коллекционер, любила перебирать экспонаты своей коллекции: перекладывала их с места на место, протирала тряпочкой, обновляла бирки с названиями, выкладывала камни на столе в причудливые композиции и снова их собирала в мешочки из панбархата, в которых минералы у нее хранились. В общем, эта пожилая женщина находила массу занятий в комнате со своими сокровищами и могла проводить в ней сутки напролет.
Был у нее в коллекции особо редкий камень, ценность и цена которого была известна лишь хозяйке. С виду невзрачный и черный он, весьма напоминавший уголь, являлся неграненым черным алмазом-карбонадо, которому приписывали внеземное происхождение. Главной особенностью его была форма: там в недрах земли температура и природные условия, подарили камню стилизованную форму сердца. Вместе с огранкой необыкновенный вид камня был бы утерян, и поэтому Флора оставила все как есть. Свою тайну она держала под замком в надежном месте и берегла как зеницу ока.
Днем Флора выходила на крыльцо с очередным пухлым томом из своего собрания мировой классической литературы и, усевшись в уютное кресло-качалку, рассеяно читала, закутав ноги в оранжевый шерстяной плед. Чаще она попросту дремала с раскрытой книгой на коленях, и ветер шелестел страничками очередного романа или новеллы. Иногда, отмахнувшись от навязчивого Морфея, она сосредоточенно и критически оглядывала прохожих. Особенно раздражали ее, проходящие мимо молодые влюбленные парочки. Завидев обнявшихся или целующихся, она нагибалась всем корпусом вперед, так что ее кресло замирало в опасном положении и, сместив брови к переносице сквозь зажатые зубы, она отпускала какую-нибудь колючую реплику:
-Ни стыда, ни совести!
Да, Флора была одинока. Но признаться в своем одиночестве она не могла даже самой себе. Поэтому она лишь с горечью смотрела на чужое счастье и злилась на свою гордыню. Иногда ей хотелось подойти к первому встречному и заговорить. Расспросить. Посмеяться. Взять под руку, пройтись не спеша по улице, среди деревьев и прыгающих воробьев. Но что-то сдерживало ее железными клещами. И поэтому Флора все чаще только в мыслях общалась с выдуманными ею людьми.
***
А в это время, где-то неподалеку, на станции железнодорожного вокзала была оставлена или потеряна кем-то старая левретка. Сперва еще откормленная, в синей теплой попоне, она бегала по перрону, ища глазами хозяев и все еще не веря, что может остаться одна.
Но через уже неделю, заметно отощавшая и без попоны, левретка неторопливым шагом семенила по улицам города и потухшим взглядом глядела себе под лапы. Заметив люк городской канализации, собака легла на него, чтобы погреться, поджала хвостик и решила про себя, что дальше она никуда уже не пойдет.
А Флора, в свое обыкновение, сидела с новой книгой в кресле-качалке и, отогнав докучливого Морфея, осоловевшими глазами, глядела на улицу, на проходящих людей и считала воробьев.
Взгляд ее случайно упал на люк канализации, и она увидела спящую собаку. Это был, несомненно, новый персонаж, который не вписывался в привычный пейзаж улицы. Флора приподнялась в кресле и прищурив один глаз, с любопытством начала рассматривать существо. Предмет столь пристального изучения выглядел весьма невзрачно : желто-коричневое тельце с посеревшей манишкой, лысенький поджатый хвостик, словно крысиный, уши с тонкими хрящами, прижатые сзади к затылку и мордаха, запрятанная в тощие грязные лапки. В общем, ничто не выдавало в лежащей псине экстерьера чистокровной левретки. Оглядев заморыша сверху донизу, насколько позволяло зрение, Флора презрительно сморщилась и пошла в дом, любоваться камешками.
Уже близился вечер, и старушка ходила из комнаты в комнату, поливала комнатные растения. Заодно она разговаривала с ними (так как считала, что доброе слово, сказанное в адрес "питомца в горшке", содействует его скорейшему росту). Монолог прервать было некому и от этого становилось скучно, старушка периодически выглядывала в окна, но видела только очертания бродячей собаки, бесцельно слоняющейся поодаль. Флоре было невдомек, что "бесцельно" может бродить только потерянное или брошенное животное. Привыкшие к воле дворняги, напротив, всегда куда-то торопятся и имеют деловой вид.
Левретка уже проснулась и продолжала топтаться возле люка, так ей было гораздо теплее. Перед ее глазами зажигался свет в доме напротив, и в окнах то и дело мелькал силуэт какой-то пожилой женщины. Так они еще некоторое время смотрели друг на друга пока, где-то в сумраке ночи их взгляды наконец-то не встретились...
Никто не знает, что заставило Флору выйти из дому в ночной рубашке и в папильотках на голове в поисках заморыша. Но факт в том, что спустя некоторое время левретка чинно и аккуратно, не обронив ни капельки, лакала из фаянсовой мисочки мясной бульон. А окончив трапезу и тщательно облизав пустую мисочку, поскребла лапкой по ее дну, глядя на Флору большими влажными и черными глазами. Чем окончательно растопила сердце старушки.
Так левретка стала жить у Флоры. Старушка не стала изощряться в поисках имени для своего нового друга, а назвала просто Собачкой. Ее саму назвали в честь беременной розовощекой "Флоры" Рембрандта - какая издевка судьбы, потому что иметь детей она не могла в силу своей физиологии.
Поселившись у приютившей ее женщины, левретка заметно похорошела.
Поправилась, приосанилась и приняла грациозный и горделивый вид.
И часто можно было видеть, как Флора гуляет со своей Собачкой, терпеливо ждет, пока последняя старательно обнюхает каждый придорожный кустик или сядет и почешет за ушком. Они бродили по улицам городка медленно и неторопливо. Иногда старушка присаживалась отдохнуть где-нибудь в тени дерева, обязательно покупая по хрустящему бумажному свертку - себе и Собачке. Тогда они не спеша ели: Флора, мечтательно прикрывая глаза, рассказывала о своей ушедшей молодости и блеске славы, о многочисленных поклонниках и о том единственном возлюбленном, который оставил ее, когда карьера не сложилась. Левретка же сидела подле и внимательно слушала.
Собачка тоже могла бы рассказать, о своих наградах и выставках. Надели ее бог языком. Но ей оставалось лишь молча и терпеливо слушать, глядя на хозяйку большими и умными глазами.
А воробьи в это время, чирикая и прыгая, склевывали крошки возле самых ее ног, и их силуэты причудливо отображались в черном камне в форме сердца, сверкающем у левретки на шее...