Аннотация: Большой рассказ или маленькая повесть о том, что за всё надо Платить, но в то же время у всех всегда есть Шанс
Всё кругом
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жёстко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно довольное, тайно блудливое,
Плоско смешное и тайно трусливое,
Вязко, болотно и тинно застойное,
Жизни и смерти равно недостойное,
Рабское, хамское, гнойное, чёрное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно холодное, жалко ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
Но жалоб не надо; что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем, всё будет иначе.
З. Гиппиус
Глоток воздуха
Огромный зал, освещённый жирно чадящими факелами, был полон воплей, криков и чавкания. Море копошащихся человекоподобных существ заполняло его почти целиком. Неверный дрожащий свет факелов выхватывал из тени обезображенные тела, скрюченные ноги и руки, вернее, их уродливые подобия, искажённые страшными гримасами лица с окровавленными ртами, сверкающие плотоядной страстью глаза. И каждый омерзительный взор был устремлён на него, каждый жест этих тварей направлялся в его сторону, каждое движение приближало упырей к нему. Потрясение и ужас сковали его по рукам и ногам. Дикий вопль готов был вырваться из горла и с грохотом разнестись под каменными сводами. И лишь страх, что звук этот окончательно привлечёт к нему всеобщее внимание кровососов, останавливал его. Но мерзкие выродки всё приближались и приближались. Ледяной пот прошиб его, а сердце замерло, когда он почувствовал шершавое прикосновение крючковатых когтистых пальцев к правой ноге.
И вдруг он ощутил что-то тёплое. Тёплое и мокрое. Оно разливались у него под ногами. Он подтянул ноги к туловищу, стремясь отодвинуться и от мертвецких прикосновений, и от тёплой лужи одновременно. Ноги запутались, что-то обмоталось вокруг них, не позволяя двигаться. Какая-то материя. Он дёрнул её на себя. Раздался треск. Сотканное из драгоценного мармедийского шёлка покрывало треснуло, возвращая его к реальности. Он лежал на своей огромной кровати под балдахином, который поддерживался четырьмя колонноподобными столбами. Полупрозрачный воздушный занавес отделял мир под балдахином от остальной части королевской опочивальни. Опочивальни короля Твингода. Его опочивальни. Он сам только что обмочил собственную кровать из-за мерзопакостного ночного кошмара, ставшего вполне достойным продолжением кошмара реального, что мучил его уже долгое время. Последние полтора суток королева Корвинда, его супруга, пыталась разрешиться от бремени. А для короля, да, наверное, и для всех его подданных эти бесконечные часы казались годами мучительного ожидания, как, впрочем, и все предыдущие месяцы, прошедшие после определения беременности, в течение которых вся страна без единого исключения пребывала в смятённом, истерически нервозном состоянии.
Врачи же, в количестве нескольких десятков круглосуточно дежурящие у постели владычицы, и вовсе трепетали как листья на ветру. Ведь если и пятый подряд сын короля Твингода Милосердного родится мёртвым, им всем не сносить головы. И хорошо, если всё ограничиться только этим...
С трудом выбравшись из пут мокрого шёлка постели и собственных длиннополых одежд, король Твингод, сполз с кровати и принялся шарить рукой по полу под ней в поиска королевского ночного горшка.
Через несколько минут, дёрнув за специальный шнурок, он вызвал слуг, и потребовал принести парадную выходную одежду и помочь переодеться.
Спустя полчаса одетый в праздничный шёлковый наряд, который украшали россыпи драгоценных камней и яркие узоры, сотканные из почти столь же драгоценных нитей, обутый в мягкие туфли из кожи самой дорогой выделки с такими же камнями, покрывавшими всю их верхнюю часть, сопровождаемый ближайшими слугами и полудюжиной воинов личной охраны в блистающих доспехах, король Твингод вступил в приёмную королевы Корвинды.
И увидел их. Черные и седые, русые и рыжие, покрытые волнистыми, курчавыми и прямыми волосами, сверкающие лысиной, и только начинающие просвечивать сквозь волосы. Затылки и темечки, выстроившихся в несколько рядов людей, почти бездыханно замерших на коленях вдоль всего зала.
Твингод остановился, лицо его превратилось в безжизненную маску, и только в глазах светился странный интерес к открывшейся картине.
- Мёртв? - наконец, произнёс он совершенно нейтральным, ничего не выражающим голосом.
Несколько седых голов в первом ряду дёрнулись, пытаясь изобразить утвердительный кивок.
Жестом остановив сопровождающих, король прошёл между рядов ещё живущих, но уже не живых людей к дверям, ведшим в родильные покои королевы. Минуту постояв возле них неподвижно, он всё же решился приоткрыть правую дверь. Затем снова помедлил и, наконец, заглянул внутрь. Там, на широкой, просторной кровати под белыми простынями лицом почти такая же белая, как её постель, лежала его супруга, королева Корвинда. На мгновение у короля родилась внезапная надежда. Впрочем, он тут же погасил её лучик. Рассчитывать на такую удачу всерьёз он не мог. И всё-таки, отойдя на шаг от дверей опочивальни и не поворачиваясь к скопищу обречённых, он тихо произнёс:
- Она?
Из переднего ряда послышался шуршащий, надтреснутый, такой знакомый стариковский фальцет главного личного лекаря королевы:
- Их Королевское Величество живы... - произнёс он, и голос его был полон нескрываемой скорби и жалости к самому себе.
- Да-да, жива и чувствует себя прекрасно, она совершенно здор... - скороговоркой произнёс какой-то тупоголовый придурок из ряда обречённых, возле которого остановился сейчас король. Он не закончил свою бессмысленную речь из-за резкого удара локтем в живот, который ему нанес его сосед справа.
Нда, конечно, жива, а как же иначе. Какими бы тяжёлыми и невероятно долгими ни были четверо предыдущих родов, королева каждый раз оказывалась жива и здорова.
А, значит, король Твингод не мог найти себе новую жену. Он уже дважды готов был отравить свою супругу, чтобы заняться поисками нового, более жизнетворного чрева. Однако каждый раз его останавливала перспектива обязательной отправки тела королевы на родину - в Туркандию. Все представители туркандийского правящего дома в обязательном порядке должны находить последний покой исключительно на своей родине - после особого ритуала, чьё содержание является одной из главных туркандийских государственных тайн. Если сородичи получат тело Корвинды, а их лекари обнаружат яд, - война Мелиграндии и её безнаследному королю Твингоду будет обеспечена. Как и поражение. По причине явного превосходства туркандийцев как в численности, так и в силе духа. Ведь после появления четырёх мертворождённых принцев в обществе Мелиграндии нарастают похоронные настроения, совсем не способствующие консолидации, необходимой в случае войны.
Подстроить несчастный случай, учитывая, что королева при её везении запросто могла выжить, да ещё и обзавестись доказательствами заговора, король тоже не решался.
О разводе с Корвиндой нечего было и думать - Твингод в таком случае потерял бы контроль над двумя третями своей страны - из-за крайне запутанных династических связей и взаимных вассальных присяг, принесённых в прошлом его недальновидными предками из разных родов.
Значит, выход был только один. И воспользоваться им следовало немедленно. Приняв решение, Твингод ринулся к выходу из зала. Протянув в сторону коленопреклонённых лекарей левую руку, он щёлкнул щепоткой пальцев, и по приёмной разнёсся единый вздох изумления, облегчения и радости. Король приказал страже придушить всех провинившихся, а они, между тем, уже и не надеялись на смерть без пролития крови. Поистине, не зря короля Твингода прозвали Милосердным!
Сам властитель Мелиграндии, выйдя из комнаты, полной только что приговорённых смертников, на ходу бросил: "Карету мне, карету!" и заспешил обратно в свои покои. Один из слуг бросился со всех ног исполнять указание повелителя, а другой заспешил следом за королём, восклицая:
- Ваше Величество! Ваше Величество! Ну, хоть позавтракать-то соизвольте, а то, что же получается...
Ему удалось уговорить короля Твингода отложить поездку, а потому кортеж королевской конной гвардии, окруживший монаршую карету с двух сторон, показался из ворот королевского замка лишь около полудня. В самой карете, забившись в левый ближний угол просторного салона, в полном одиночестве сидел властитель Мелиграндии. Он завернулся в прочный чёрный плащ с кроваво-красной подкладкой и капюшоном, полностью закрывшим лицо Его Величества. Под плащом он был одет в самую простую дорожную одежду, которую его слугам удалось раскопать в огромном королевском гардеробе, на что понадобилось три часа времени. За это утро король Твингод успел совсем известись от страха и почти уже отказался от своей затеи, к воплощению которой он так решительно стремился после посещения покоев супруги.
Настроение у короля было просто отвратительное. Очередной наследник родился мертвым, королева опять осталась жива, погода на дворе стояла мерзейшая. Серое, затянутое мрачными тучами небо уже несколько дней орошало землю то стихающими, то вновь нарастающими потоками влаги. Под ногами даже во дворе королевского замка хлюпали глубокие лужи, портя драгоценную кожу туфель Его Величества... чёрт, он забыл одеть обувь попроще!.. а впрочем, понадобится ли ему обувь там, что там вообще с ним будет... о, нет, нет, не ехать, не предпринимать ничего... но тогда здесь всё закончится очень плохо...
Кортеж промчался по улицам торговых кварталов, миновал церковный район столицы и въехал в старый город - скопище древних обветшалых зданий, в которых ныне ютилось отребье, и промышляли в поисках приработка самые малоуважаемые из госслужащих королевства - тюремщики. Сама главная королевская тюрьма располагалась в дальнем конце старого города.
Серые осыпающиеся каменные стены старого королевского замка ныне были переданы в "пользование" схваченным и приговорённым представителям преступного мира мелиграндийской столицы и её окрестностей. Во дворе были установлены три постоянных эшафота. Некоторые лужи в выщербленной земле вокруг них поглощали человека почти по колено, из-за чего проезд королевской кареты по тюремному двору получился чрезвычайно медленным, а путь извилистым. Его Величество изъёрзал все своё сиденье в ожидании остановки, прежде чем кучер, не без помощи гвардейцев, сумел-таки подкатить карету к парадному входу в административную пристройку. Ещё до того как соскочившие с запяток лакеи успели распахнуть дверцы экипажа, на крыльцо пристройки высыпало всё тюремное начальство, поспешившее немедленно преклонить колени перед монаршей особой.
Король вылез из кареты и быстрым шагом поднялся на крыльцо, сделав при этом приветственный знак главному из встречающих - пожилому невысокому седому мужчине в синем камзоле с отличительными знаками. Даже не взглянув на прочих верноподданных, Твингод вошёл в услужливо распахнутую начальником тюрьмы дверь пристройки и двинулся быстрым шагом по едва освещённому несколькими свечками коридору. Он по-прежнему убегал от самого себя и своей затеи. Наконец, коридор закончился и Его Величество влетел в кабинет шефа столичной тюрьмы.
- Изволите кого-нибудь на особый допрос вызвать? Или на приватный? - изо всех старческих сил лебезя и заискивая, и мимикой лица, и движениями тела выражая безмерное подобострастие, пролепетал начальник тюрьмы.
Твингод повернулся к нему, но так и не снял капюшона.
- Мне понадобится просторная камера в подземелье, рубильный станок и самый могучий силач, к тому же отпетый мерзавец, из местного сборища преступного дерьма. Охранять вход в камеру будут мои гвардейцы. Исполняйте!
- Сию секунду, Ваше Величество! Сию секунду! - старичок опрометью бросился обратно по коридору.
И вот, наконец, все приготовления позади. Король Твингод расположился в мягком удобном кресле тюремного начальника, поставленном возле одной из четырёх шершавых, покрытых тёмными мерзкими потёками стен подземного каменного мешка. Два чадящих факела освещали не слишком-то привлекательную картину. Посреди помещения уже установили станок для быстрого разделения головы и тела - пятигранный точеный камень с полукруглой выемкой на верхних сторонах, предназначенной для шеи. Избранный по королевскому повелению преступник, связанный по рукам и ногам широкоплечий мускулистый бугай - тоже тут, как и палач, как и два гвардейца, невозмутимо вставшие у входной двери. Ещё полдюжины их товарищей сторожат внешний коридор, тот самый через который Твингоду пришлось так долго идти, мучаясь страхом и отмахиваясь от нелепой болтовни начальника этого чудного учреждения. Который, кстати, только что был вытолкан из камеры взашей королевскими лакеями, коим поручено препроводить старика наверх и развлекать беседой в его личном кабинете вплоть до появления короля. Все остальные служащие тюрьмы тоже заперты на своих рабочих местах, как и вся тюрьма в целом, усиленно охраняемая по периметру разъездами конной гвардии.
Палач, воспользовавшись профессиональной привилегией, и тут не преминул скрыть своё лицо под глубоким широким колпаком с прорезями для глаз. Он взялся за положенный в сторонке топор и посмотрел на короля. Нда, преступника ещё надо было положить на рубильный станок, а это вовсе не дело палача. Для гвардейцев такое занятие, конечно, тоже будет не из приятных, но...
Твингод сделал знак охранникам, показав рукой в сторону казнимого и рубильного станка. Оба, мгновение поколебавшись, направились к лежащей на каменном полу ещё живой горе мышц. Преступник был связан крепко, но всё же несколько раз дёрнулся, пока его тащили к камню. У него были завязаны глаза и заткнут кляпом рот, однако нос его был свободен, а мозги, видимо, работали исправно, так что он, наверняка, без проблем сообразил, куда его притащили и ради чего.
Взгромоздив ещё живое тело на рубильный камень в стандартной позе - лицом вниз, гвардейцы, хотели отойти к дверям, но король опять жестом велел им остаться. У Твингода пересохло во рту, сердце бухало в груди со страшной силой, так что он просто не смог бы произнести ни слова, даже если бы очень захотел.
Палач поднял топор, гвардейцы по очередному безмолвному указанию Его Величества обнажили клинки, оставаясь стоять по обе стороны рубильного станка. Впрочем, одному из них пришлось попятиться, чтобы освободить место для палача.
Король Твингод встал с кресла и тоже подошёл к рубильному камню. Он присел на корточки возле головы своей жертвы и резким движением выдернул у него изо рта кляп. Вообще-то ещё секунду назад он собирался начать с повязки на глазах, но почему-то сначала выдернул тугой толстый свёрток ткани, залитый дурно пахнущей слюной и кровью. Твингод с отвращением отбросил его в сторону и сдёрнул повязку с глаз приговорённого. Один из гвардейцев, кажется, присвистнул, а из-под палаческого колпака раздался звук, смахивающий на цокание языком. Впрочем, в голове у Его Величества раздавался такой шум от неистово ускоряющей свой бег по жилам крови, что это ему могло и послышаться. Да и вообще его сейчас совсем не волновала реакция подданных. Он должен был это сделать!
Твингод взялся за красные из-за сжатия повязкой уши преступника и тихо пробормотал:
- Руби, только осторожно!
Один взмах топора, чавкающий звук, переходящий во вжикание стали по камню - и шея преступника отделена от изрыгающего кровь туловища.
В следующее мгновение Твингод, дернув голову за уши, развернул её к себе лицом. Глаза его вперились в угасающий последний взгляд, а рот впился в губы покойника, ловя последний выдох.
Ведь всем известно, что последний взгляд казнимого с кровопролитием преступника, есть одновременно его первый взгляд, обращённый в иной мир, тот, куда ему предстоит попасть после смерти по повелению всех богов, коим поклоняются в человеческом мире. И последний выдох, слетающий с уже мертвых губ, направляется туда же - в мир проклятых кровососов-упырей, в которых по любым религиозным верованиям обращаются души умерщвлённых с кровопролитием. И кто вдохнёт этот последний выдох и увидит в глазах мертвеца отражение потустороннего мира - тот сможет отправить свою сущность в виде тени погулять в мире проклятых. И будет она там пребывать в связке с новым обитателем потустороннего мира до тех пор, пока проводник не прольёт в упырьем мире крови его обитателя. А всем известно, что обитатели сего адского измерения заняты в своём мире лишь поединками за более высокое место в его иерархии. Каковое, в свою очередь, даёт больше возможностей и времени в Ночной Охоте.
Тот человек, на чью тень ляжет кровь обитателей упырьего мира, вернувшись в мир живых, получит новые силы и способности. Он превзойдёт прочих людей в талантах, долголетии и удаче, вот только дети его будут рождаться кровососущими упырями, возможно, даже не переносящими солнца!
Но для короля, потерявшего всякую надежду обзавестись наследником вполне человеческого природы, и такой наследник сгодится!
Твингод вдохнул мёртвый воздух и увидел отражённые в глазах мертвеца серые камни и такое же серое небо. Через мгновение он оказался внутри всего этого - на каменистом холме посреди безжизненного ландшафта мёртвого мира, образованного неровной столь же каменистой равниной, пузырящейся холмами и изборождённой оврагами с кое-где встречающимися скелетами мёртвых деревьев. Всё это непонятно как освещал мертвенный свет, идущий с серого бессолнечного неба. Легчайшие порывы сухого, не несущего в себя ни крупицы жизни ветерка пронизывали существо мелиграндийского короля насквозь, и он понял, что действительно стал иным существом, пребывающим в ином мире. Когда же рядом задвигался сопроводитель, известный по тюремным документам под прозвищем "Аррхун", король Твингод, осознал, что и впрямь стал тенью, ибо был принуждён повторять все движения казнённого. А тот, довольно быстро очухавшись и оглядевшись, присвистнул и произнёс:
- Так вот ты какой, упырий мир! Что ж, мы кантовались и не в таких местах, попробуем обжиться и здесь.
Возможно, новоявленный абориген подсознательно чувствовал, что не один явился в это измерение.
Встав и отряхнувшись от мертвой пыли, он зашагал вниз по склону холма. Тень его двинулась следом.
После того как Твингод убедился, что непосредственно в данный момент никакой угрозы ни для него, ни для Аррхуна поблизости не наблюдается, мысли его быстро унеслись прочь - в полутьму подземной камеры королевской тюрьмы, где сейчас лежало покинутое душой его бренное тело, и кто угодно мог проделать с ним что угодно. Вся надежда на сохранность его зиждилась на вере в преданность королевских гвардейцев, но сохранят ли ребята в красно-золотых доспехах эту самую преданность после того, что их властитель проделал у них на глазах? Вдруг они дрогнут, вдруг усомнятся в его намерениях (которые, если уж на то пошло им совершенно неизвестны, как неизвестны они вообще ни единому человеку в Мелиграндии)? Вдруг от взгляда на неподвижное тело короля, залитое кровью преступника, в их головах заведутся крамольные идеи и желания? Что тогда ожидает его тело? И что ожидает тогда его душу, ныне перемещённую в иной мир?
***
Серая пелена, вечно застилающая небо слегка потемнела, намекая на приближение ночи в мире людей. Орфаст сменил позу - чуть-чуть подвинулся, слегка развернулся и опёрся левой рукой на каменный подлокотник королевского трона. Тело его в упырьем мире, конечно, было мёртвым, но даже в безжизненном состоянии оно уставало от целодневного сидения на жёстком плоском камне, - престоле местных королей. Кстати, сегодня "в гости" являлись два претендента на этот самый трон. Он их проучил, как следует, и они, поумерив свои амбиции, пошли сражаться за места в иерархии кроволюбов рангом пониже. Оба самонадеянных придурка поднимались на вершину королевского холма ещё в первой половине дня и с тех пор он вынужден, не привставая даже на мгновение, торчать на этом дурацком лобном месте, отглаживая задницу плоским холодным камнем.
Хорошо ещё, что внутри ничто уже никогда не простудиться - а то позору-то было бы, ооо! А как смеялись бы втихомолку все десять его наложниц, если б он не смог возлечь с ними... впрочем, все эти страхи в далёком-предалёком прошлом. Уже несколько сотен лет, насытившись за ночь людской кровью до отвала (в королевском-то статусе по иному никак нельзя!) всё утро он проводил в "постелях" возлюбленных. Точнее, будет сказать, они валялись в ворохах сухой мертвой травы, которую верноподданные натаскали в королевские "покои под открытым небом". И ведь не зря же они её таскали! Какими бы мертвыми ни были все собранные тут по воле богов экс-люди, а, однако же, ублажать друг дружку они предпочитали не на голых камнях...
Нда... послал бы он всех этих возлюбленных... к своим ближайшим по упырьей иерархии сподвижникам (конечно, лишь к тем, кого женский пол вообще интересует в сексуальном смысле, иные могли бы обидеться, и вызвать на бой, а этого ему совершенно не нужно, не такой уж он фанат поединков за власть!), если бы не бросила его десять лет назад Годеара и не умчалась неизвестно как в неизвестном направлении... то есть, "как" - оно, конечно, известно, только об этом - молчок! Даже в мыслях попусту эту тему мусолить не нужно!
***
Твингоду показалось, что серое небо начало темнеть, когда на пути беспечно шагающего вперёд и вперёд Аррхуна появился холм, заметно превосходящий величиной другие возвышения, которые встречались неразлучным "переселенцам" на всём протяжении их уже долгого и непрерывного пути. Сопроводитель шагал по мертвой равнине без малейшего намёка на усталость. Твингоду начало казаться, что с их появления в мире мертвых прошла вечность, но дело, скорее всего, заключалось лишь в том, что время здесь шло иначе, чем в мире живых.
Несколько раз на пути им попадались местные обитатели, которые при виде Аррхуна, сразу же хватались за оружие - мечи, топоры, сабли, копья, но невольный королевский сопроводитель, не останавливаясь ни на секунду, лишь спрашивал, в какой стороне резиденция местного верховного правителя, и шёл дальше, параллельно выслушивая ответ, сообщаемый неизменно облегченным тоном. Впрочем, когда Аррхун, задал свой вопрос в последний раз, в голосе отвечающего Твингоду послышалось не столько удовлетворение или облегчение, сколько нескрываемый интерес к исходу явно намечающегося поединка за корону.
Ничего удивительного в такой реакции, конечно же, не было. Аррхун, и в человеческой жизни бывший могучим верзилой, теперь стал настоящим монстром: его руки, ноги и туловище, покрытые красно-чёрными полосами теперь бугрились огромными мускулами. Общие размеры при этом увеличились вдвое, если не больше. Из зверских челюстей росли блестящие острые клыки. На голове образовался костный гребень, наверняка с весьма острым краем. А уж про кулаки на руках и говорить нечего - они превратились в огромные молоты.
Всю эту трансформацию Твингод, заметил лишь через час после междумирного скачка, и, вполне возможно, такая внешность Аррхуна сформировалась не сразу по прибытии в мир мёртвых, а лишь когда он сам осознал свою цель в новой нежизни. А цель эта была проста и элементарна: стать королём. (Как и наделся, если уж на то пошло, Твингод, когда потребовал у начальника тюрьмы доставить ему именно такого субъекта.)
И вот, похоже, конец их с Аррхуном общего пути уже близок. А значит - близко возращение Твингода в мир людей. Оставалась ещё опасность, что Аррхун достигнет победы над нынешним правителем упырей нокаутом, то есть, без пролития крови. Сколько в этом случае придётся ждать поединщика, способного ранить нового короля или самому подставиться под пролитие крови - Твингоду думать не хотелось. Впрочем, он изначально знал, на что идёт и чем рискует... в конце концов - уже если пятнать себя мерзкой упырьей кровью, так пусть она будет хлестать из королевских жил, а не из какого-нибудь заморыша, возможно, и умершего с кровопролитием по ошибке!
***
Орфаст заметил его издалека. Красно-черная гора мускулов, приближающаяся по равнине меж холмов и оврагов, просто не могла не привлечь к себе внимания любого обитателя окрестных мест. А, учитывая, что все персоны подобного размера, давно обитавшие в Сером Мире, были своим невольным соплеменникам хорошо знакомы, и король, и всё его окружение (целая толпа любителей посмотреть на хорошую драку, вечно ошивавшаяся вокруг трона и расположенной перед ним относительно ровной площадки дуэльного ринга) сразу сообразили, что перед ними новичок, причем, что называется, "с пылу, с жару".
Спустя краткий промежуток местного времени претендент на трон и его несобственная тень поднялись на вершину холма и встали с противоположной трону стороны ринга. Красно-чёрный монстр, остановился, уперев руки в боки и широко расставив ноги. Взгляд его вперился в существо, засевшее на его троне. Ноздри широченного полосатого носа презрительно расширились, с шумом выпуская мёртвый воздух. Мертвый ветер, дувший на королевской вершине чуть сильнее обычного для этих мест, слегка шевелил шкуру неизвестной твари, обмотавшуюся вокруг полосатого туловища. Костный гребень грозно топорщился вверх.
На другом конце ринга с трона медленно поднялась низенькая тонковатая узкоплечая фигура существа, покрытого змеиной кожей. Одежду королевской особы составляли набедренная повязка и красная мантия крайне поношенного вида. Ноги, покрытые как и всё остальное тело чешуёй, были босы. Тонкая рука плавно поднялась ко лбу и коснулась едва ли не вросшего в чешуи металлического обруча.
- Ты пришёл за этим? - на удивление мелодично прозвучал его голос, в котором не было и намёка на шипение.
- Если это - корона, то да, - прорычал Аррхун.
Позади него в толпе раздались два или три тут же оборвавшихся смешка.
- Ты вызываешь меня, короля Орфаста, на бой за корону?
- Да!
- Твое имя?
- Аррхард!
- Что ж, ты ведь новичок? - продолжал вполне доброжелательным тоном выяснение формальностей пока ещё король упырей.
- Так и есть!
- Нас тут всех нельзя убить. Никаким способом. Ты, конечно, должен это знать, но я на всякий случай напоминаю.
- Да знаю я... все люди эти знают, - рык претендента стал чуть больше похож на человеческий голос.
- Отлично. Таким образом, мне остаётся лишь сообщить, что переход власти и права на открытие дороги в мир людей для Ночной Охоты произойдёт, если эта, ха... корона целиком отделиться от моей головы и окажется в твоих руках!
Если бы Твингод мог, он бы, наверное, заплясал от радости, но он вынужден был стоять руки в боки, ноги на ширине плеч и радоваться сугубо внутренне. Ведь такую задачу без кровопролития не решить! А значит, для него теперь самое главное - быть начеку и вовремя подставиться под брызги крови. Для этого нужно будет держаться как можно ближе за спиной у... Аррхарда... так вот как его по настоящему-то зовут! Впрочем, последнее для Твингода не имело ни малейшего значения.
- Я понял тебя, Орфаст! - рыкнул претендент.
Змеечеловек, обвел взором собравшуюся толпу.
- Все слышали, что я, король Орфаст, сказал то, что должен был, а претендент Аррхард всё услышал и всё понял?
- Тогда перейдём непосредственно к делу. Чем ты намерен драться, Аррхард?
- Вот этим, - монстр показал кулаки, - и этим - он похлопал себя по ногам, - и этим, - он указал на гребень.
- А я воспользуюсь, пожалуй, мечом! - сказала змея, отстегивая крепление мантии на узком плече и берясь за рукоять приставленного к трону сбоку и почти незаметного до сих пор клинка.
Обветшалая ткань с шелестом легла к его ногам.
Видя, что правитель кровососов сохраняет абсолютное спокойствие и уверенно держит своё наверняка непростое оружие, Твингод, подумал, что от такого клинка, да ещё в руке короля страны, где корону добывают только на дуэлях, на него может пролиться и кровь сопроводителя...
"Ну, что ж, придётся обойтись этой гадостью, - подумал король Мелиграндии."
Ему тут же вспомнилась вонь, шедшая от кляпа, который он вытащил изо рта ещё живого Аррх...хрена с два как его зовут! Твингода передёрнуло бы от этого воспоминания, будь он в своём теле. А так - он остался недвижим.
Король упырей и претендент вступили на площадку для боя и начали медленно сближаться. Тень короля Твингода придвинулась к спине красно-черного верзилы, настолько, насколько позволяла их общая поза - кулаки обоих были направлены в сторону противника, а руки напряжены в готовности нанести молниеносный разящий удар.
***
Орфаст изначально решил не затягивать противостояние с новеньким монстром: меч в его ловких руках за очень короткое время мог открыть в этой горе мышц достаточно глубоких ран, чтобы противник пал от истощения и не поднялся очень долго, пропустив множество Ночных Охот и навсегда попав в низшее упырье сословие. Однако, когда нынешний король мёртвых прошёл почти половину пути до центра ринга, где и должен был начаться поединок, ему показалось, что под рукой у Аррхарда что-то мелькнуло. Орфаст стал двигаться медленнее, вглядываясь в пространство за спиной монстра. И вскоре ясно различил очертание тени.
Это была одна из величайших тайн, которые тщательно хранили обитатели мертвого мира. Некоторые из них (примерно каждый десятый, в основном из высших упырей) могли видеть тени живых людей, которые изредка решались пробраться в чужое измерение за кровью его проклятых аборигенов. Много раз уже в правление короля Орфаста за спиной претендентов маячили размытые очертания живущих в человеческом мире. Дважды он совершал исход - и оба раза вскоре (по местным меркам) возвращался в Серый Мир - потому что люди, в которых он переселялся, болтались в самых низах человечьего сообщества и всё время подвергались опасности кровопролитной смерти, а попытки подняться повыше умножали эту опасность многократно. После второго случая Орфаст стал осторожен - на восстановление репутации и положения среди мёртвых ему пришлось потратить слишком много сил и времени. А, кроме того, он понял: да, упыри могут вновь стать людьми в прежде родном сине-зелёном мире, и это есть вторая величайшая тайна проклятых, но только это - ещё полдела. Надо знать, кем возвращаться! Он решил подождать гостя повысокороднее. Например, короля или герцога. Вся беда состояла в том, что последние, даже если и решались проникнуть в Серый Мир, как правило, не забредали далеко: они обходились кровью, пролитой в мелких стычках на периферии. Потому что осторожничали и слишком любили своё человеческое существование, чтобы надолго задерживаться в мёртвых землях. Из грязи да в князи стремилось прыгнуть только законченное отребье, или же истинные искатели приключений. У последних был слишком развит инстинкт самосохранения, они не теряли бдительности, и в тех случаях (примерно дюжине дуэлей), когда Орфаст пытался исполнить исходный трюк с их участием, у него ничего не получалось.
Но он не терял надежды и потому сейчас вновь и вновь вглядывался в неясные контуры тени. И, наконец, увидел. Увидел очертания мантии, облегающей красноватый силуэт и нечто, сильно смахивающее на корону сверху силуэта.
Это шанс, и упустить его нельзя ни в коем случае! - понял Орфаст.
Новый план боя созрел мгновенно. Красно-чёрная туша, стоящая между ним и тенистыми вратами живого мира должна помочь ему, - и она поможет! Надо только её раздразнить. И Орфаст ринулся в атаку. С острым, но тоненьким клинком против могучих лап Аррхарда. Он совершил несколько стремительных и ловких, но бестолковых наскоков, которые не причинили претенденту никакого вреда, а лишь развеселили его. От ответных махов полосатых кувалд чешуекожий венценосец спасался несколько раз лишь чудом.
Но вот Орфаст запнулся во время очередного манёвра и подпустил к себе Аррхарда на расстояние, удобное для молотобойного удара его правого кулака - прямо по ещё коронованному черепу. Орфаст присел и весь сжался, выставив вверх и в сторону клинок. Без двух секунд новый король загоготал во всю мощь своих лёгких и с грохотом опустил правый кулак на то место, где только что находился его предполагаемый предшественник. Орфаст, кувыркнувшись в воздухе, ушёл из-под удара и приземлился прямо на правую руку Аррхарда. Полосатая гора ошеломлённо воззрилась на трюкача в короне, который уже начал проворно карабкаться по правой руке вверх - к плечу.
Аррхард автоматически поднял правую руку, но этим только помог Орфасту - теперь "дорога" его стала почти горизонтальной. Одним прыжком он достиг широкого бугристого плеча претендента. Впрочем, тяжеленный шлагбаум в виде левой руки противника с очередным кулаком-молотом уже приближался к нему сзади. Король упырей бросил в неё бесполезный теперь меч и обернулся к красноватой тени. На завершение плана у него остались считанные мгновения. Он лишь в самый последний момент заметил свою главную цель. Это было маленькое голубоватое пятнышко, спрятавшееся чуть ниже шеи красноватой тени. В ожидании вожделенных брызг упырьей крови она приподнялась над землёй, но по-прежнему повторяла все действия монструозного сопроводителя.
***
Твингод напряжённо наблюдал за развитием схватки. Он не мог предпринять что-либо самостоятельно, но ещё на пути к королевской резиденции понял, что может отодвигаться или придвигаться к Аррхуну на некоторое расстояние, причём, находясь на разной высоте! А поскольку змеёныш в дурацком обруче был мелковат, то для того, чтобы брызги его крови гарантированно попали на тень иномирного владыки, пришельцу из мира живых почти сразу после начала схватки пришлось взлететь и повиснуть над правым плечом претендента.
Твингод видел дурацкие наскоки чешуекожего упыря и удивлялся, как тому вообще удалось заполучить королевский венец, а уж когда праворучный молот Аррхарда пошёл вниз на голову противника, собираясь разбить её, король людей решил, что до возвращения домой остаются считанные мгновения. Но ловкий уродец как-то ушёл из-под удара, вскочил на правую руку претендента и бросился по ней вверх. Сначала Твингод решил, что его коллега хочет нанести удар в мозг полосатому сопернику через его корявое перепончатое ухо. Однако, вскочив на плечо врагу, тот бросил меч себе за спину, куда-то влево, а потом прыгнул - и прыгнул прямо в Твингода, точнее в его тень.
Король Мелиграндии так никогда и не понял, что произошло потом.
ЭПИЛОГ
В главной опочивальне нового Королевского замка, посреди огромной кровати в куче мятых и рваных простыней и покрывал, сшитых искуснейшими мастерицами из тканей умопомрачительной цены, лежали король Твингод и королева Корвинда. Совершенно нагие, потные и усталые.
- Ну, вот, Годи ... теперь ты веришь, что это я? - медленно произнёс король.
- А ты веришь, что это я, Орфи? - погладив мужа по щеке, произнесла королева.
- Да, уж... в любовных утехах ты по-прежнему - Тигрица! - после некоторого молчания выговорил безмерно усталым голосом король.
- Это я после десятка лет с рыхлым уродцем Твингодом так разошлась! - заявила Корвинда-Годеара, хлопнув супруга по жирному животику.
- Да, мне теперь предстоит худеть... как-то непривычно чувствовать себя таким толстым после столетий худосочного змееподобия!
- Я помогу тебе, милый, - промурлыкала королева.
- Ах, ты, моя кошечка! Как я по тебе соскучился... подумать только, мы могли вообще никогда не увидеть друг друга! Я ведь едва не промахнулся мимо цели. Представляешь?! Я уже лечу прямо в него! Ещё чуть-чуть - и вопьюсь, как бывало во время Ночной Охоты, в горло и высосу оттуда волшебный глоток воздуха из живого мира - и тут мне в спину врезается кулак полосатого чудовища - и я уже лечу совсем в другую сторону, прочь от иномирной тени!
- Ужас! - воскликнула королева.
- Ты даже не представляешь себе, какой ужас! Только змеиный язык меня и спас!.. Он был у меня такой длинный!
- Мне ли не знать, милый!
- А... ну, да, конечно... в общем, я ухватился самым краешком языка за шарик воздуха и... меня взорвало! Дважды со мной было такое, но, видимо, уже слишком давно, так что я успел подзабыть эти невероятные ощущения!
Откинувшись на спину и глядя потолок, беглец из мира мертвых продолжал:
- Сначала тебя нет! Просто нет! - от удивления Твингод-Орфаст даже всплеснул руками. А потом - уже лежишь в этом мире, в теле, тяжёлом как скала!
- У меня также было, когда я прыгнула на эту дуру Корвинду и вырвала ей горло вместе с живым воздухом! Хоп - и я лежу посреди королевской спальни - вся в крови, в правой руке ещё зажата окровавленная туркандийская струна смерти, а рядом валяется тело убитой служанки!
Бывший упырий король только махнул рукой:
- Ну, что ты сравниваешь, Годи! Ты оказалась прямиком в королевской спальне с кучей времени в запасе в лёгеньком теле, которым после твоего полутигриного состояния наверняка и управлять-то было легче лёгкого! А я - лежу едва ли не в кромешной тьме, в помещении, мягко говоря, не вселяющем оптимизма, и совсем не понимаю, что происходит, и куда я попал, да к тому же не могу двинуть ни рукой, ни ногой! Я уж было подумал, что каким-то невероятным образом ошибся, и тень была вовсе не королевской! Лежу. Жду, что будет дальше. Вокруг ничего не происходит. Но до меня доносится едва слышный звук дыхания нескольких человек - со слухом его я тоже не сразу свыкся, как и со зрением. Начал дышать. Рассмотрел, что вместо мантии на мне чёрный плащ. Ну, думаю, точно ошибся! Однако другие люди в комнате всё ещё неподвижны. Странно! Начал осторожно шевелить конечностями, через несколько минут овладел ими. Начал вставать. С первого раза не получилось! Тут кто-то сзади подходит и осторожно говорит: "Помочь, Ваше Величество?" Вот тут я прямо так и сел на полу. И выдохнул.
Королева звонко рассмеялась:
- Понял, что не промахнулся?
- Ага. Так всё сразу стало легко и просто! Встал, отряхнулся. Потом взял - да и сбросил к упырьей матери на пол запачканный кровью Аррхарда плащ и выскочил в коридор. Гвардейцы без единого слова вывели меня из подземелья прямиком к карете. Из деревянной пристройки тут же выскочил лакей и спросил, что им теперь делать с начальником тюрьмы. Я решил на всякий случай оставить двух гвардейцев его сторожить. Кто его знает, что он знает! Сел в карету и велел везти меня во дворец. По дороге составил кучу планов, как я буду тебя искать. Приезжаю. Оказывается тут вместо дворца - целый замок. Флаги приспущены, все ходят с унылым видом, навстречу возле самых ворот попались повозки - явно с трупами. В общем, я догадался, что этот толстяк отправился за упырьей кровью не от хорошей жизни. Захожу в замок, подлетает ко мне какой-то слуга и говорит, что королева Корвинда желает немедленно видеть мужа, чтобы вместе оплакать наследника...
- Я хотела его прощупать насчёт возможных дальнейших действий в отношении меня. После третьего и четвёртого... я несколько раз замечала, что взгляд у него становится какой-то опасный... так что, на сей раз, я решила попытаться всё выведать сразу, не откладывая!
- Ну и выведала! - разразился смехом король.
- Да, уж! Как ты вошёл - я сразу почуяла, что что-то не так!
- И поэтому затащила меня в постель?
- Так ведь это был самый простой и эффективный способ! - с многозначительным намёком в голосе ответила королева.
- Да, способ оказался и впрямь эффективным! И очень приятным!
- И что мы теперь будем делать? - после некоторой паузы почти серьёзно спросила Годеара.
- Хм, ну, я думаю... будем жить - долго и счастливо... и трахаться... как кролики!
- Почему как кролики? - удивилась королева.
- А тебе ещё не надоело быть хищником?
Постскриптум.
"Ни один человек, даже принимая в нутро своё мертвый воздух, извергнутый умерщвлённым с кровопролитием сомирником, не может попасть в землю мёртвых, если только не вдохнёт заодно и толику живого воздуха из своего мира. Ибо только благодаря этому воздуху может существовать тень его сущности среди нас. И если ты, проклятый, жаждешь вернуться в мир живых - прими в себя глоток живого воздуха, заключённый в иномирной тени - и перенесёшься ты в тело, занимаемое ранее сущностным воплощением этой тени.
Но помни! Возвращённый к жизни, сам ты не сможешь дать начало новой жизни, ибо истинное твоё тело по-прежнему мертво, а чужое - лишь вместилище твоего по-прежнему проклятого остатка, лишённое собственной сущности, которая разрушается, как только её тень, потерявшая живой воздух, растает и превратится в призрак, обречённый вечно скитаться в нашем проклятом мире!"
Так начертано на единственной странице Книги Величайших Тайн Серого Мира.