- Упырь - это существо, имеющее несколько различных природ. По классической классификации относятся к классу нежити - undead по староанглийски и immortus на новой латыни.
Однако существуют также особи духовной природы - soul ghoul на староанглийском и anima lamia на новой латыни. И каков бы ни был их род, не следует путать их с классическим родом вампиров, с которыми они, однако, состоят в близком родстве.
Учитель рассказывает лекцию. Коротко стриженные головы семинаристов обращены к нему сейчас затылками - русыми, рыжими, тёмными, вихрастыми, гладкими, взъерошенными. Скрипят ручки, шелестит линованная бумага тетрадей. Пыхтят будущие воины Света Божьего.
А сейчас они - двенадцатилетние мальчишки.
Дети человеческого фронтира.
- Какого бы происхождения не был - природная ли нежить, превращённый ли сын человеческий - всегда отличается упырь жадностью, стремлением обескровить всё и вся, заразить жертв своих и место, где обитает или куда пришёл, бессилием, разложением и тоской. Если классический вампир, особенно древнего аристократического рода, рассматривает жертв как скот, который питает его, и может рассматривать процесс питания своего как обмен крови на власть и покровительство своё, чему немало примеров есть, и ведёт себя как феодал, пастух, упасающий страхом, силой и договором стадо своё, то упырь есть хищник, хищник безумный, поглощающий и отравляющий всё, что по силам ему.
Упырь есть одной из самых разрушительных сил дитя - силы разложения и распада. Даже если наделён он умом и больным духом, даже душой - главный признак его - низложение всего и вся. И причина тому - его слабость, ибо не в силах он выйти на бой с сильным противником, и, волку дикому и одинокому подобный, питается слабыми, теми, кто не может воспротивиться ему. А если несть слабых, то низлагает и ослабляет он сильных, дабы силы их не восстали против него.
Скрипят ручки. Шелестит бумага. Сопят мальчишки.
Ждёт учитель.
- Записали?
- Угу... - нестройное.
- Главный принцип боя с упырём - воздействие сильным на слабое, ибо слабым на сильное или равным на равное не одержать победы...
Гудят мальчишки. Устали.
- Гмера Первый, каков принцип сильного по боевому базису?
Поднимается рыжий мальчишка. Гмера - шмель. Первый - потому что есть ещё и Второй, а в соседней группе - Третий. Вёрткие, подвижные, но разной совсем масти - Первый - рыжий, Второй - русый, Третий - чёрный как небо ночное.
Драчуны и хулиганы. На лекции ходят неохотно, но не пропускают, ибо семинария не прощает баловства в угоду незнанию. А вот от боёвки не оттащить.
Все в синяках и царапинах. У всех боевые ножи, хотя доброй половине остальных пока только деревянные вручены.
- Принцип сильного - действовать тем, что сильно у тебя против противника. Если силён ты в драке, а он слаб, вооружён ты, а он нет, или видишь ты во тьме, а он - нет, или знаешь ты, где опора и подмога тебе на пути, а он не ведает, то и есть твоя сила. А ещё сила твоя в непоказании силы твоей противнику, и защите силы твоей неудобием нападения на тебя. В движении выбирай время, когда противник не в силе, а ты не в угрозе...
- Гмера Второй, - подымает он увлёкшегося вырезанием на парте боевым ножом соседа и дружка ответчика, - а как по боевому базису переходит слабость в силу и наоборот?
Гмера Второй выкатывает нахальные серые глаза и барабанит:
- Слабостью своей можно завлечь противника, показав ему не то, что есть, а то, что он увидит. Поманив, завести противника в положение, в котором силы его истощены или неудобны к использованию. Например, заманив противника в узкий коридор или болото, если тот, конечно, не усиливается по сути своей в тех условиях. Далее...
- Хорошо, хорошо, Второй. - учитель жестом и словом останавливает разошедшегося русого. - Молодец. Садись, и парту выглади. Хочешь имя своё на ней оставить - режь уж сбоку, на перемене. А так сам себе писать мешаешь. Понял?
Учитель поднимает третьего, медведеобразного Гроку, и задаёт новый вопрос:
- Что есть пастьба по базису живому?
Быстр взглядом Грока, похожий на маленького медведя. Быстр и действием. Нет у него пока ножа, есть ручники ясеневые. Но Гмеры не горят с ним на них драться. Кругл и неухватист Грока, нечувствителен к тычкам и ударам. Скользкий как шар каменный, маслом политый.
- Пастьба есть поглощение того, что не есть твоё. Есть пастьба разумная, когда поглощется не всё, оставляется на развод, а есть пагубная, когда всё под корень истребляется, что корм и пищу даёт.
И всё. Живый базис по пастьбе длиннее. Хитёр Грока. Чует, чего учитель ждёт.
Учитель усмехается.
- Хорошо, Грока. Садись.
Садится Грока.
- Упырь есть воплощение пастьбы пагубной. И потому не живёт на месте одном долго, и переходит в новое, когда всё на старом месте пожрёт и разложит, чему сил его хватит либо изгнан будет. И потому двигается с места на место, из старых земель в новые, и несёт с собой поражение и гниль...
За учительской кафедрой, за тонкой плетёной лубяною стенкою, в подсобке, где учебные пособия сложены, сидят двое.
Один - старый, седой, серебряным коротким хвостом волосы его на затылке собраны. Воинская цепь его овита шнуром синим, с красной нитью внутри. Левый глаз полузакрыт, и шрам червём ползёт через верхнее веко к носа крылу, мимо переносицы. Тяжёлым опытом и смирением тихим и мудрым полны зрачки его. Сила его не покинула тела, но связана и укрощена волей его. Рука правая его суха, и узкая кисть, испещрённая шрамами, уже давно побледневшими, лежит на перекладине посоха. Нет двух пальцев на руке той.
Второй - молодой, чёрноволосый, стриженый коротко, с твёрдым подбородком, с тоской и болью в глазах карих. Целы и полны силою руки его, но лицо, как и у старого, покорёжено. Шесть ярких красных резаных когтями шрамов легли по левой стороне, и чудом глаз уцелел, скрытый впадиной глазницы.
Тихо сидят. Слушают слова учителя, смотрят сквозь сетку лубяную на семинаристов. Седой слушает ответы мальчишек, и не видно по лицу его, но делает он заметки в памяти своей.
Молодой слушает молча, но подёргиваются руки его. При имени родовом упыря губы его дрожат. Слеза полнит глаз. И ненависть холодная, стальная, горькая висит вокруг него.
Читает учитель по памяти своей, и скрыта мглою другая, глубокая, боевая память его. Лишь тишина на лице его, готовая проявить как улыбку, так и хмурь, что потребно окажется. Но улыбка ближе.
Болит когда-то сломанная спина, жжёт привычно, но воля его сильнее, и боль осыпается горячими искрами, растекается тупою мглою под мыслями его. И голос его мягок и глубок.
- Сила упыря в том, чтобы проходить под силу противника, просачиваться. Если нежитный упырь просто вёрток, текуч и подвижен, словно пиявица, то упырь вочеловеченный может быть и ласков словом, и красив ликом, и задумчив и углублён мыслью излагаемой. Но главный принцип его - глодать и низлагать - проявляется быстро, ибо вечно голоден упырь и не видит времени помимо срока насыщения своего. Ибо гниль полнит его изнутри, и отравляет его, и выбрасывает он её из себя, заражая место, где он есть...
Слушает его молодой черноволосый, и шрамы дрожат. Вспоминает он голос тот же, только тремя годами ранее слышанный, когда был он ещё семинаристом предзаключительного года, к экзамену приуготовляющимся.
- Правила обращения с упырями есть следующие. Первое - не кормить упыря и всячески препятствовать насыщению его. Второе - истреблять упыря при всяком удобном на то случае. Исключением является случай, когда упырь вписан в схему магическую в балансира или ключа качестве. В этом случае необходимо предварительно разрушить схему, паче откат магический разрушительный не прошёл по тебе и не сокрушил дело твоё.
- Третье - не верить упырю ни в чём и ни в каком разе. Ибо даже правдивый сейчас упырь есть упырь, и ничто того не меняет.
Пишет черноволосый, внимательно поглядывает на учителя, ведёт строку по листу тетрадному линованному.
Слушает и не знает, что ключ к судьбе своей пишет.
- Тактика противоборства с упырём следующая - всегда нападать на него из сильного положения, блокировав упыря на местности либо имея сильное перед ним преимущество силовое, оружейное либо магическое, либо - и паче всего - духовное. Не вступать с упырём в беседу без нужды на то крайней, бо нет правды в беседе той, а только ложь и стремление к ослаблению и разложению духа воинского. Не искать с упырём схватки равной, бо не ищет упырь равенства, а только ослабления твоего любого...
Замолкает учитель ненадолго, и даёт время записать сказанное, но при том передышку себе даёт - болит десятилетьем тому сломанная оборотнем спина. Знает то черноволосый, потому как пришлось однажды помогать учителю до кельи его в казарме дойти, когда малышня нерадивая духом клубком в сшибке на него накатилась на перемене. Встал тогда учитель, ничем не показал боли, пожурил только заводилу, потрепал его по вихрам и пошёл. Вместе с черноволосым они шли, и пояснял учитель неясное место по физиологии верфольфов, ветви звериной, когда малышня на них навалилась.
И пошли дальше, и пальцы учителя держали черноволосого над левым локтем, и впились вдруг пальцы в мышцу непонятливого, и покачнулся, пошатнулся в шаге учитель, замолчал. Оглянулся черноволосый, и посадить хотел наставника на бревно тренировочное, но мотнул головой учитель и голосом сдавленным попросил до казармы довести, и пошли они, медленно, осторожно, расчётливо, но со стороны казалось - гуляют.
Довёл он тогда учителя до кельи его, и вошёл с ним вовнутрь, и осторожно на лавку уложил, и достал с полки ларец с медикаментами. Вынул склянку с опийным настоем и влил отбирающий боль наркотик в перекошенный болью рот учителя, наставника молодых. Молодого наставника, ещё семь лет назад - командира боевой пятёры, спецназа разведки человеческой в поле тёмном, мага и воина Христова.
Когда мгла ушла из глаз учителя, и боль утихла, потихоньку приподнялся он на лавке, и велел черноволосому взять из ларца мазь с арникой и смазать мышцу, на которую пальцы наставника пришлись. Потому как синяки там наверняка будут без этого чёрные.
А потом вышли они и пошли на урок - черноволосый на рукопашку, учитель другим семинаристам курс происхождения нечисти читать.
Три года прошло.
- И помни - нет мира с упырём, есть только отложенная схватка.
Чиркал ручкой черноволосый, и не знал, что дописан ключ судьбы его. И только чернота впереди, и боль, и горе ошибки.
И имя его, имя боевое, не так через долго будет для него проклятием. А для других - кличем геройским.
Клина, убийца Тоннерский.
Уничтожитель и страж.
Читает учитель за лубяной плетенью, и пишут молодые, пишут шустрые, нетерпеливые, детства неискоренимым напором напояемые. Пишут, пыхтят. Страницы да слова корявым почерком вычеканенные по серому листу из камыша бумажного видятся в глазах молодых да острых - серых, карих, голубых, синих, чёрных, жёлтых, почти красных, с прожелтью, с прозеленью, с сеткою паутинною черни мутационной.
Пишут мальчишки. Диктует учитель. Вспоминает черноволосый, имя своё ненавидящий.
Следит за ним и за мальчишками в классе наставник, седой, несущий синий с прокраснью шнур на цепи воинской.
А в глазах Клины закрыта страница стыда, камнем точёным да притёртым заложена. Наглухо.
И стоит перед ним воин, седой, сухой, в чёрной, залитой грязью до ворота сутане-плаще.
В левой руке его - крест стальной, серебрёный, в правой - меч порубежника, пограничного отряда бойца. Восточный, изогнутый, с серебром же, вкованным в кровосток.
И читает воин-маг заклинание-молитву, и голос его вздымается над топью.
Летят слова новой латыни, яркими вспышками света ложатся в воздух, гнилью напоенный. И отодвигается мгла от него, и от троих детей за спиной его - мальчишки и двух девчонок, малых, заплаканных, напуганных и злых.
Не помнит слов его Клина, тогда ещё Тойво, мальчишка, утирающий слёзы страха по щекам кулаком, рукояткой ножа отягчённым, и грязный неровный край ручки царапает щёку.
Видит он, как отступает под светом и словом, волею Господней напоёнными, цепь нежитной тьмы. Как верещат трупоеды-кикиморы, как морщатся вервольфы, как юркают за спины их пернатые падальщики.
Крест горит в левой длани воина светом, и давит и выжигает свет тьму.
И текут слова, высоким и мощным потоком разбивают черноту впереди. Пробивают глаза и уши нежити, поражают страхом и неуверенностью.
И движется воин вперёд - неуклонно, потихоньку, шаг за шагом, и до края болота остаётся долго и далеко ещё.
И пятится нежить. Медленно, неуклонно.
Но приходит зло дорогою каждой, рано или поздно, и сейчас наступило его время.
Расступается нежить, и из рядов её возникает боец в чёрных глухих доспехах. Без меча и ножа на поясе, но с луком чёрным и колчаном вороньим пером онесённых стрел за плечом правым.
И противится он голосу и свету. Достаёт из колчана стрелу, натягивает лук свой и берёт сердце крестоносца прицелом.
И выпускает стрелу свою молча.
Летит стрела и разбивается беззвучно вдребезги о сталь креста в руке.
И вынимает вторую стрелу лучник.
И разбивается стрела о взмах меча, о накладку серебряную, вкованную в длину лезвия.
И третья стрела покидает колчан.
Поёт басовито и ненавидяще в воздухе, уворачивается от удара и ударяет сама в горло мага.
И открывает наружу реку крови.
И падает воин. На колени, а потом лицом в болотную низкую грязь.
И плачет мальчишка, ревут девчонки, и бежит маленький Тойво, и хватает горячий от руки воина крест из болотной жижи, и вздымает его над собой обеими руками.
И летит на них нежить, рычит и лязгает зубами, хрипит яростно, брызгая зловонной слюной.
Но нет среди неё чёрного лучника. Лишь кипящая ненавистью и гладом нежитная свора вокруг.
Стоит на коленях Тойво, и крест над его головой светится светом мягким. Не нападающим, но охраняющим.
Затекают по времени руки мальчишки, и две девчонки за спиной его держат его сгибающиеся локти...
Прикосновение к руке черноволосого.
Теряет память глаза Клины, уходит за взгляд острый.
Взглядом указывает седой наставник на лубяную стену. А за стеной голос учителя:
- Сегодня, ребята, нас почтили временем своим воины, выстоявшие в бою с упырями. И не одном бою. Победившие их.
И лицо Клины становится неприступным и закрытым силой. Ни следа слабины в лике его.
Толкает он дверцу, и выходит в класс.
- Клина Тоннерский! - выдыхают оба Гмеры, и вторят им остальные.
Горят глаза мальчишек.
Не меняется выражение порезанного когтями упыря лица Клины, Стража Тоннерского, Тойво Маршальского, выстоявшего под крестом до подхода пограничного патруля.
И голос его силён и глубок:
- Наставник наш, отец Никаил, рассказал вам всё как есть. Мне нечего сказать ещё.
Чуть улыбается - левая сторона губ каменной маски его лица немного мягчает - и продолжает.
- Только одно скажу вам. Когда вы встанете перед врагом, и упырья кровь будет алкать и звать к вам, помните - только в убийстве его вы спасёте тех, кто рядом, и только тем спасётесь сами. Как бы не выглядел враг, никогда не будет он другом или в стороне. Только победив его, выживете. Только так. И ничего другого невозможно.
Два воина стоят за воротами школы. В спину им светятся восхищённые взгляды семинаристов, облепивших крыльцо.