- А что тут сделаешь? Пусть определяются, что с нами делать, там и решим.
- Да что ж ты говоришь-то такое, гандон ты штопаный!
- Заткнись, тварь.
Потусторонний вскрик. Больно призраку.
- Кто не уймётся, пожалеет. Пусть спит. Не галдеть.
Я снова чуть улыбаюсь.
Проваливаюсь во мрак.
Страх давно стал привычным, органичным дополнением к жизни.
Как скрежет когтей под дверью по ночам. Как лязг стекла за стеной. Как вопли разрываемых на части во дворе.
Грибок до сих пор стоит. В песке под ним до сих пор торчит приклад измочаленного автомата. А чуть дальше, у стены дома - обломки фонаря.
Свет давно не подается, вода тоже. Мочиться и вываливать содержимое помойной кастрюли приходится из окна.
Как в чумной Европе в тёмные века.
Одно хорошо - одичалые бродят понизу, очень редко поднимаются выше третьего этажа.
Они вообще стремятся жить на земле, и потому квартиры первого этажа ими переполнены.
Чуть более интеллектуальные, меньше затронутые поражением, можно сказать, интеллигенция - эти живут на втором этаже. Почти по-царски.
Но и те и другие ночью опасны.
Днём можно тихо, осторожно бродить по комнатам верхних этажей.
Вскрывать двери отмычкой, входить и находить самое разное - от разлагающихся трупов до складов консервов.
Благословенны будьте, маразматичные старушки.
Именно на ваших соленьях я и живу уже почти три недели.
В квартирах прогрессивных, современных клерков можно найти по большей части спиртное и сласти.
Всё прочее там затянуто плесенью.
Тухлятиной несёт от размороженных холодильников.
Впрочем, там порой тоже можно найти что-нибудь приличное - консервированную кукурузу, горох, тушенку, шпроты.
Раздербаненные лекарства.
И - самое дорогое - оружие.
Благословенны будьте, охотники и стрелки.
Печально только то, что ваши боеприпасы я преимущественно трачу, наверное, на вас же.
Моя квартира на шестом этаже.
Дом высокий, пятнадцатиэтажный, восемь подъездов.
Я побывал почти во всех, перебираясь по чердаку.
Живых и разумных в этом доме только я.
Остался только я.
Череп, благослови, Господи, душу его, помер от передоза.
Странный был человек.
Вор-рецидивист, наркоман, бывший спецназовец.
Он вытащил меня из зубов одичалых, хотя мог и не заморачиваться, научил вскрывать замки и стрелять.
Мы вместе провели недели, наверное, четыре.
Он стал очень опасен под конец.
Постоянно под кайфом, распотрошивший все наркоманские квартиры в доме - он там бывал не раз и знал, где искать - он всё сильнее скатывался в наркотическую абстиненцию.
Я подозреваю, что именно я стал катализатором - раньше его держал страх, и он вгонял в вену не такие страшные дозы, чтобы иметь шанс отбиться, если нападут ночью. Когда у него появился я, он пустился во все тяжкие.
Один раз его накрыло сильнее обычного, он схватил дробовик, орал, брызгал слюной.
Когда нож упирался мне в глотку, мне было страшнее, чем в тот раз, когда он вытащил меня из пасти твари.
Вытащил, зашвырнул в квартиру и наглухо закрыл стальную дверь, оставив диких глодать на лестничной клетке труп сотоварища без половины головы.
Страшное было лицо.
А потом что-то переключилось в его голове, и он заплакал.
Я утёр кровь с горла, заклеил насечку пластырем.
А Череп сидел на полу, плакал и размазывал слёзы кулаком, в котором сжимал рукоять ножа.
Он умер через три дня.
Я нашёл его утром, когда свет пробивался сквозь грязные шторы.
Засохшая пена на его щеках. Помутневшие мёртвые глаза.
Шприц и погасший огарок свечи.
Я отнёс его в соседнюю квартиру, где всё давно было вычищено, положил на старый диван.
Закрывая ему глаза, я не знал, радоваться мне или плакать.
- Опять за своё, паразит!
- Когда же ты угомонишься, старая стерва?
Потусторонний визг.
Кажется, Чёрный потерял терпение.
Его фамилия Чёрный.
Двадцатый или тридцатый из поглощенных.
Один из вожаков одичалых.
Житель квартиры на втором этаже.
Один из первых голосов разума в моей голове.
Первый шепот раздался на следующий день после смерти Черепа. Я был пьян.
Когда в голове раздалась бессвязная литания старческой скороговорки, первой мыслью было "допился".
Неоригинально.
"Что ж делается, света нет, продуктов нет..."
Липкий, отвратительный страх.
А потом - ярость.
Две коробки картечи. Десяток трупов.
Я отвалился от пахнущего мочой подоконника.
Внизу рычали дикие, разрывающие трупы в клочья.
А в голове - молчание.
Голоса вернулись потом.
И уже не ушли.
Вы бывали в Аду? Я был.
На третьи сутки я ссыпал в карманы плаща последние патроны.
Взял дробовик и стал спускаться по лестнице.
Стоял день.
Они навалились толпой.
Я стрелял, передергивая цевье, и кровь вместе со свинцом и плотью разбрызгивались вокруг.
Когда магазин опустел, я посмотрел в приближающихся осторожно тварей.
И когда голоса заговорили громко, я заорал и перестал им сопротивляться.
Десятки голосов вопили, требовали, переругивались.
Какофония красок, звуков, запахов и вкусов, отвратительная смесь прикосновений, страха, стыда, ярости и боли.
И отработанное за последние двое суток усилие.
"МОЛЧАТЬ".
И тишина.
Я сел, провёл грязной рукой по лицу.
Вонь крови и пороха.
На коленях - дробовик.
Я зарядил его, доставая из кармана последние патроны.
Встал и двинулся вперёд.
Под ногами лежали бесчувственные тела тварей.
Сначала побитые выстрелами, дальше - без единого ранения.
Я шёл по городу, и встречные дикие падали передо мной без движения.
Дробовик не понадобился.
По подбородку бежала кровь.
В голове бесновались голоса.
Город кончился, и я повалился под деревом в пригородном парке.
Мозги разрывало.
Рука потащила дробовик, поставила ствол под подбородок.
Пальцы двинулись к спусковому крючку.
- Стой, - раздался голос, - не спеши!
И, без перехода:
- Всем тихо! Кто не заткнётся, уничтожу!
И тонкий потусторонний визг.
А потом - содом.
Дальше ничего не помню.
Потерял сознание.
Солнце пробивалось через листья.
- Красиво, - сказал голос.
- Что?!
- Не дергайся, - сказал голос, - не кипеши. Всё не так плохо.
- Шизофрения, - высыпались из губ слова, - шиза...
- Нет, - ответил голос, - не шизофрения. В этом отношении ты здоров.
Я застонал.
- Меня зовут Тимофей Черных, - сказал голос, - я полковник медицинских войск. В отставке.
- Ох*еть.
- У тебя в голове примерно двести семьдесят сознаний. Подсчёт грубый, я со всеми ещё не поладил. Но могу тебя заверить, что я на твоей стороне. Другой тут нету.
Я вздохнул и спросил в пространство:
- А что я теряю?
- Ничего.
- Я не с тобой разговариваю, - я потёр виски, - так что заткнись нах*й.
Тишина.
Я встал, расстегнул штаны и помочился на ствол дерева.
- Через два дня я увидел блок-пост. Подошёл и сдался.