Сегодняшний день решительно ничем не отличался от невесть какого количества предыдущих, и не было надежды, что дни будущие не окажутся похожими на этот, как близнецы-братья. Конечно, полной идентичностью дни не страдали. Вчера, например, он заказывал на обед пиццу с острыми перчиками, как игриво было написано в меню, а сегодня обошелся рыбным супом и гречневой кашей. Вчера его любимые джинсы оказались по колено в грязи, потому что сильнейший ливень прихватил его по дороге от метро, но ожидание окончания разгула стихий под козырьком ближайшей "стекляшки" показалось ему столь же бессмысленным, как и перспектива промокнуть насквозь. Вот он и промок, а джинсы не высохли за ночь, и на работу пришлось топать в старых нелюбимых брюках (ух, как тяжело было загладить на них стрелку!). А позавчера ошалевшее солнце чуть не прожгло дыру на спине его рубашки, как назло, с длинными рукавами. Рукава очень хотелось закатать, но не приходить же в контору помятым и пожеванным? И он мужественно терпел солнечные укусы, пока шел по пыльной кривой улочке (в горку, конечно, в горку) к месту ежедневного трудового подвига.
Оное место находилось в небольшом полуподвальчике в подворотне. Маленькая комнатушка с одним столом, на котором похрюкивал старенький ноутбук, двумя пожилыми стульями, облупленным сейфовым ящиком и вентилятором, который, надсадно гудя, гонял по помещению теплый и вязкий, как овсяный кисель, воздух, носила громкое имя "офис". И, пятью ступеньками ниже, - склад, где стояла полутьма, пахло бумагой и пылью, и кривоватыми рядами высились картонные коробки с невнятной маркировкой, скрывающие от любопытных глаз свое содержимое.
Клиенты появлялись здесь не часто, но и не так чтобы уж совсем редко. Крупные покупатели (а были и такие), как правило, делали предварительные заказы с подробной спецификацией, так что его роль сводилась к сверке бумаг, начертанию своей подписи в паре-тройке мест и выдаче курьеру оплаченного груза. На более мелких клиентов он мог потратить до двух часов (а с одним просидел три, но это был рекорд), показывая им каталог, объясняя особенности разных видов и марок товара, производя демонстрацию. Кстати, увлекаться последним не рекомендовалось - товар для стенда выдавали скупо и неохотно.
Остальное время он проводил, тупо глядя в грязноватое окошко на уровне земли, или читая какие-то старые журналы, непонятно откуда появлявшиеся в самых неожиданных местах, или без особого аппетита жевал доставленную прямо в офис еду, так как отлучаться с рабочего места запрещалось. Интернета, конечно же, не было - еще бы, зачем это его работодателю могло понадобиться подключать к Сети захудалую точку. В общем, описать все это можно было одним словом - "прозябание".
Но, кажется, пришла пора немного подробнее рассказать о главном герое, а то все "он" да "он", будто и имени у него нет. Знакомьтесь: Владимир Сергеевич Петров, 28 лет, холост, два образования - филологическое и юридическое (второе, впрочем, незаконченное). Внешность, вполне среднестатистическая, включает в себя набор из серовато-зеленоватых глаз, темно-русых волос ежиком; овал лица стремится больше походить на круг, нос, губы, уши - все на отведенных природой местах. Из особых примет можно упомянуть разве что родинку возле правого глаза. Смешная она была, родинка эта, напоминала костяшку домино - "дубль два".
Имя свое по молодости Владимир не очень-то любил, затертое оно какое-то было, моментально выветривалось из памяти новых знакомых. Поэтому, представляясь в первый раз, особенно девушкам, он выдумывал что-нибудь экзотическое и заковыристое, например, Казимир, Илларион или Ксенофонт (в последнем случае он предлагал ласково называть себя Ксеня). Кстати, реакция на подобное представление позволяла произвести первичный отбор особей женского пола на предмет возможности дальнейшего общения. Да, и еще родился он 29 февраля. Видимо, сдав младенцу такую карту - день рождения раз в четыре года, - судьба глубоко вздохнула и решила этим ограничить исключительность нового человека.
Впрочем, обстоятельства его смерти тоже отличались необычностью, хотя эта необычность была сродни тому разделу "Книги рекордов Гиннеса", где помещены истории о самых дурацких способах ухода из жизни. Да, да, вы не ослышались, на момент нашего повествования герой был уже пару лет как мертв.
Собственно, Вова Петров, или Лама, как звали его друзья, никак не мог предположить, что стерва-судьба будет выделывать такие лихие виражи, да и кто бы мог? С момента рождения он четко вписывался во все графики и таблицы роста, веса и развития младенцев, причем всегда в середину шкалы. В школе был устойчивым хорошистом, никаких особых талантов не проявлял, но и провалов у него не было. Точные науки усваивал он без заметного напряжения, но лавры великого физика или математика были для него недостижимы. Химия, биология, астрономия - все это были просто названия предметов в школьной программе, не находящие специального отклика в душе.
Литература... Да, читать он любил, и читал много и с удовольствием, но внешних проявлений эта любовь избегала. Сочинения из-под его пера выходили вполне себе крепкие, показывая знание материала и зачатки литературного анализа, но серенькие, без огонька. Пописывал и стихи в свое время, рифма там периодически хромала то на одну, то на другую ногу, а действо разворачивалось вокруг несчастной любви, смерти и описаний природы. Бросил. В старших классах вдруг увлекся буддизмом, размышлял над коанами, садился иногда на переменах в позу лотоса, дабы помедитировать без помех (лукавил, конечно же, без помех ни разу не получилось). Именно тогда он и заработал свое прозвище, частенько обсуждая с приятелями фантастические планы насчет поездки в Тибет за просветлением.
Со спортом особой любви как-то не сложилось - походил он в волейбольную секцию, на плаванье, даже в кружке по спортивной гимнастике полгода "срок мотал". Записался было на каратэ, но после рассеченной брови, сломанного носа и выбитого зуба (зуб пострадал вовсе не на татами, а в раздевалке - Вова банально споткнулся и приложился о скамейку) мама встала Берлинской стеной: никаких боевых искусств, иначе вместо сына она рискует получить обмотанную бинтами мумию. Конечно, по-хорошему следовало бы проявить характер, настоять на своем, найти какие-то рычаги давления, но... Вот это самое "но" изрядно портило Вове жизнь. Настойчивости в подобных ситуациях ему не хватало категорически, а как восполнить эту недостачу он не представлял.
Так что все пошло своим чередом, "школьные годы чудесные" неумолимо близились к концу, что означало необходимость задуматься о выборе высшего учебного заведения и, соответственно, дальнейшего жизненного пути. Тут-то вышеупомянутое "но" проявило себя во всей красе. Он решительно не знал, чего бы ему хотелось в этой жизни. Перебирая названия институтов как бусины четок, он уже склонялся к тому, чтобы довериться проверенному веками "методу тыка", однако мама имела на этот счет свое мнение.
Папа у Вовы тоже имелся и исправно занимался сыном, когда ему поручалась такая почетная обязанность, но основную роль в жизни отпрыска играла мама. Нет, ее нельзя было назвать наседкой, которая на каждый чих обожаемого чада заготавливает по десять носовых платочков. Не была она и тюремщицей-надсмотрщицей, любое несанкционированное движение тела и мысли воспринимающей как попытку к бегству. И вовсе не лелеяла Вовина мама проработанные во всевозможных деталях далеко идущие планы на будущее своего сына. Но ей нравилось думать, что она имеет на мальчика влияние, тем более что мать дурного не посоветует, ведь правда? На выбор предлагалось два варианта: иностранные языки (грезилась ей смутно некая дипломатическая карьера, заграничные командировки и прочие жизненные блага) либо инженерно-строительный институт, так как там имелись кое-какие связи, способные подвести прочный фундамент под зыбкую надежду на поступление.
Хотя Вова конкретных идей не имел, он впервые решительно воспротивился чужому решению, скорее из чувства противоречия и осознания, что "надо же когда-нибудь начинать вести себя как мужчина", чем реально отстаивая собственную точку зрения. И поступил в литературный институт учиться на критика. Видимо, любовь к изящной словесности, не ответившей юноше взаимностью, породила в нем желание разобрать предмет любви на составные части и "алгеброй гармонию поверить". А может быть, приписываем мы ему то, чего и не было никогда, и выбор этот стал чистой и незамутненной случайностью.
В конце концов высшее образование было получено и потребовало своей реализации. Проще говоря, работу надо было искать. Естественно, в студенческие годы он брался за разные подработки, не сидеть же было у родителей на шее, клянча деньги на кино и мороженое. Но время шло, а солидной и высокооплачиваемой работы на горизонте не появлялось, и его все так же кормили ноги. Корректуры, рефераты, мелкая литературная поденщина - вот что служило ему пастбищем. Крупные издательства и толстые журналы манили к себе глянцем обложек, но в руки не давались.
Он и не унывал поначалу, считая, что судьба-индейка просто обязана рано или поздно упасть к нему в руки аппетитной жареной тушкой. Но бесплодное слюноотделение попусту раздражало желудок, а все индейки косяком тянулись куда-то в дальние страны, опровергая обывательское мнение о том, что эти птицы, дескать, не летают. Серая паутинка тоски начала исподволь появляться в углах его не бог весть как устроенной жизни. Институтское общежитие сменилось съемными углами, которые мелькали, как в калейдоскопе. Ну не везло ему с жильем, причем упорно и систематически. Стоило найти приличную квартирку по приемлемой цене, как через пару месяцев на голову сваливались родственники хозяев, потенциальные покупатели или даже милиция с ордером с требованием освободить площадь в кратчайшие сроки. А потом и вовсе цены на аренду подскочили так, что ему нужно было либо искать компаньона, либо возвращаться к родителям.
Конечно, логичнее всего было подыскать милую девушку, с которой стоило бы разделить кров, постель и бюджет, но здесь Ламе тоже везло, как утопленнику. Он не был ни болезненно застенчив, ни нагло развязен с противоположным полом, избегая крайностей, как, впрочем, и во всем остальном. Он мог поддержать интересную беседу, к месту ввернуть умную цитату или фривольный комплимент, дарил цветы и мягкие игрушки, поначалу даже стихи посвящал некоторым из своих пассий, но вкус, незаметно привитый стараниями институтских преподавателей, подсказывал ему, что этим лучше не злоупотреблять. Проходили два-три месяца (нет, его явно кто-то сглазил, ну что за проклятая периодичность!), и очередное "чудное виденье" заявляло, что им лучше остаться друзьями или вовсе исчезало с его горизонта без объяснений.
Оказавшись вновь под родительским кровом, Вова настроился на вялотекущую, но спокойную и предсказуемую жизнь с добавочной долей бытового комфорта от близости матери и душевного дискомфорта от того же самого фактора. Но все опять повернулось иначе, чему он уже и не удивлялся вовсе, а просто покорно вздрагивал под ударами судьбы. Из дома ушел отец. Не такая уж редкая ситуация, скажете вы, и будете правы, хотя после тридцати лет совместной жизни это происходит все же реже, чем после трех. Но особую остроту этому событию придавало то, что ушел он не просто так, и не к любовнице, а к другому мужчине, что и само-то по себе было дико и не желало укладываться в голове, а уж мать такая новость совершенно оглушила и выбила из колеи напрочь. Вся эта ситуация произвела эффект подрыва фундамента дома - жизнь ее начала рассыпаться на фрагменты, собрать которые она уже не могла и не хотела. Конечно, Вове досталось и за себя, и за отца, и за отцовского любовника. Он по очереди слушал обвинения в том, что они с отцом загубили ее молодость, причитания из серии "меня-никто-не-любит-лучше-бы-мне-умереть", подозрения в собственной нетрадиционной ориентации - "тебе уже столько лет, а девушки у тебя нет, небось в отца пошел, у-у-у, проклятая порода, скоро тоже мужика в дом приволочешь, а я так мечтала о внуках".
Лама даже пошел получать второе высшее, лишь бы поменьше бывать дома. Помочь он матери не мог - не знал как, да и не горел желанием, если уж быть откровенным с самим собой. Зачем ему понадобилось идти на юридический? Романтики, что ли, захотелось? Да только какая может быть романтика в громоздящихся до потолка томах законов, указов и прочих подзаконных актов? Если этим шагом он надеялся изменить вектор своей жизни, подставить новые переменные в ее уравнение, то этой цели он не достиг. Удручающие мелкие неприятности сыпались как из рога изобилия. Квартиру обворовали, выломав дверь. У них и брать-то было особо нечего, но воры не погнушались даже ополовиненным мешком картошки (которая, к слову, уже начинала прорастать). Свои места покинули телевизор, магнитофон, маленькая шкатулка с материнскими побрякушками: там не было решительно ничего ценного, но... Через неделю мать увезли на "Скорой" с сердечным приступом. Через три - выяснилось, что ей нужна операция, причем срочная, а медикаментов, конечно, нет, их нужно приобрести, и стоят они как запчасти к "Мерседесу".
Деньги он достал (собрал по знакомым), но согласия на хирургическое вмешательство мать не давала - она посерела, осунулась, враз постарела на десять лет, мелко дрожала, кутаясь в больничное одеяло, и ни в какую не желала ложиться под нож. Он уговаривал ее несколько дней, приносил шоколад и клубнику, сам при этом питаясь исключительно "Дошираком", но очередной провал жизненной синусоиды не заставил себя долго ждать.
Средства, собранные на операцию, памятуя о происшествии с ворами, он положил в банк. При этом, не мудрствуя лукаво, просто зашел в ближайшее к дому отделение, где и открыл счет. Возвращаясь после очередного посещения больницы, он увидел толпу народа возле дверей упомянутого финансового учреждения. Нехорошее предчувствие, проявившееся в виде тошноты и сосущего ощущения в районе желудка, погнало его на разведку. Поскольку выкрики в толпе сливались в нечто нечленораздельное, он выудил из монолитной массы человеческое существо более-менее вменяемого вида (им оказался молодой парень лет двадцати) и стал добывать информацию. Полученные сведения перекатывались внутри разом опустевшего черепа как стальные шарики, больно ударяя в виски. Банк закрылся на неопределенное время, сейчас вклад получить нет никакой возможности, а что будет потом - знает только милосердный Кришна, поскольку держит весь мир в своем сознании (у парня в голове, видать, тоже творилось что-то не то).
Первая мысль, пробившаяся сквозь хаос и разруху, наведенные в мозгу стальными шариками, была информационно бессодержательной и абсолютно непечатной, но она явно органично вливалась в ментальное поле собравшейся здесь толпы. Вторая мысль, видимо, сформировалась также под давлением местного эгрегора, а может, пришла из глубин коллективного бессознательного и была емкой и простой: "напиться".
Очевидно, это было написано у Вовы на лице такими большими буквами, что правоверный кришнаит (или какие они там бывают) молча взял его за локоть и потащил в сторону ближайшего магазина. Видимо, эти действия были сродни какой-то ритуальной магии, потому что вечер ударился в галоп, время танцевало джигу на причинно-следственных связях, вокруг возникали то незнакомые, но дружелюбные до отвращения физиономии, то какие-то подворотни и подъезды, то облупленная скамейка в анонимном сквере, то набережная реки, где сильно пахло тиной и мазутом. Этот запах почему-то будил острое желание утопиться, но сил на это попросту не было.
***
Утро принесло с собой целый букет ощущений, и ни одно из них нельзя было назвать приятным. Вчерашние маленькие и уже такие родные шарики слиплись в огромный неровный ком, который с диким гулом прокладывал себе дорогу внутри многострадальной головы. Горло прикидывалось старым и потрескавшимся садовым шлангом, в глаза кто-то недобрый насыпал толченого стекла, желудок явно вознамерился поиграть в центрифугу. Встать удалось с четвертой попытки, попутно выяснилось, что Вова
а) дома,
б) один,
в) местами раздет,
г) в основном, функциональность организма сохранилась, то есть вывихов, переломов, пулевых и колото-резаных ран не наблюдается.
Отчаянным усилием воли дотащив свое тяжелое тело до ванной, он плеснул себе в лицо холодной водой и рискнул посмотреть в зеркало. То, что он там увидел, заставило его в недоумении потрясти головой, и эта ошибка чуть не стала фатальной. Мир вокруг качнулся и поплыл, чувство равновесия явно осталось валяться на кровати, из ног кто-то вытащил все кости, и теперь они норовили сложиться под тяжестью туловища. Откинутая в сторону рука случайно нащупала батарею, которая и стала точкой опоры для того, чтобы... нет, не перевернуть, а остановить землю.
Вова осторожно выпрямился, еще раз умылся и осторожно взглянул в зеркало. Никакой аберрации зрения не наблюдалось, и в блестящей поверхности четко и ясно отразилась голова с таким знакомым лицом, только вот была эта голова обрита налысо. Лама застонал и провел по темечку рукой. Тактильные ощущения подтвердили зрительные - он мог смело идти на киностудию пробоваться на роль Котовского. Видимо, минувшей ночью он вступил в кришнаиты. Странно, как это его еще не переодели в оранжевую рясу, что во вчерашнем состоянии показалось бы ему вполне уместным.
Через некоторое время Вова обнаружил себя на кухне тупо разглядывающим банку из-под кофе, в которой от первоначального содержимого осталось разве немного запаха. Со вздохом бросив в чашку ненавистный чайный пакетик и залив его кипятком, он примостился на табуретке и попытался привести мысли в порядок, но безуспешно, ибо мысли отсутствовали. Событий, произошедших в пылу ночного угара, он практически не помнил, да и вспоминать их не желал, справедливо подозревая, что ничего судьбоносного и достойного памяти потомков тогда не случилось.
В чашке показалось дно, и это было сигналом к тому, что нужно вставать, куда-то идти, что-то делать - ведь были же у него какие-то планы на сегодня? Да, отсутствие необходимости ежедневных походов в офис иногда изрядно дезориентирует. Господи, а день недели-то хоть нынче какой? И число? Память молчала, как партизан на допросе, поэтому Вова сдался и потянулся к телевизионному пульту, но на полдороге рука дрогнула и упала вниз... Телевизора не было. Не было в доме также ни одной газеты, и радиоприемник отсутствовал. Часы у Вовы были без календаря, ему всегда нравились самые простые циферблаты. Мобильный телефон, чудом не потерянный во время вчерашнего шабаша, заразился, видать, молчанием от хозяйской памяти - аккумулятор был разряжен.
Чертыхаясь, парень поплелся по направлению к компьютеру с намерением наконец-то выяснить свои временные координаты, тем более что где-то рядом должно было свить себе гнездо и зарядное устройство от телефона. Но нажатие на кнопку "Power" не вызвало давно знакомого жужжания и потрескивания, монитор был черен и мертв. Повторив действие для верности еще пару раз, Лама обессилено выпрямился и с ненавистью огляделся вокруг. В квартире не было электричества.
Вся эта инфернальная чертовщина уже могла бы начать изрядно раздражать, если бы не ужасающее самочувствие. Теоретически ничто не мешало ему упасть обратно на кровать и поспать еще часика два, а лучше три, но встрепенувшееся упрямство не желало слушать никаких доводов и упорно пыталось выгнать Вову из дома, мотивируя это крайней необходимостью приобретения сегодняшней газеты и кофе. Да, аспирин бы тоже не помешал - упрямство наконец-то соизволило заметить Вовино состояние. Кажется, битва за право остаться дома была окончательно проиграна.
С тяжелым вздохом Лама потащился к шкафу, чтобы восполнить недостаток некоторых частей одежды на своем теле. Натянув шорты и сунув ноги в шлепанцы, он уже подошел к двери, когда вспомнил, что кофе без денег не дадут. А есть ли у него эти самые деньги? За чей счет был вчерашний банкет? В результате непродолжительных поисков он обнаружил свою ветровку возле кровати, в ее внутреннем кармане на законном месте пребывал кошелек, а в кошельке - те же самые полторы тысячи, которые лежали там накануне. Вова вяло удивился, к удивлению примешивалось чувство стыда, что он умудрился так надраться за чужой счет, но, не встретив никакого отклика от измученного организма, стыд быстренько сделал вид, будто ошибся адресом.
Выйдя, наконец, из подъезда, Вова отметил краем сознания полное отсутствие людей в зоне видимости. Конечно, было уже начало первого, но во дворе почти всегда копошились дети под присмотром мамок-нянек, продавцы окрестных магазинчиков выскакивали на улицу покурить, собачники выгуливали своих питомцев. Сейчас же все вокруг словно вымерло, и тишина стояла такая, какой в городе не может быть по определению. Мысленно пожав плечами (Вова всячески избегал лишних движений, так как они грозили нарушить хрупкое равновесие в голове и опять стронуть мир с места), он двинулся к палатке на углу, рассчитывая купить там вожделенную банку кофе и бутылку воды, а затем пойти в аптеку за средством, способным облегчить его страдания. Где-то на втором плане робко маячила мысль, что бутылка-другая пива вполне могла бы стать подобным средством, но желудок категорически возражал и грозил акциями протеста в случае претворения подобных намерений в жизнь.
Дойдя до палатки, Лама стиснул зубы и наклонился к амбразуре окошка. Взрыв сверхновой под черепом, хоть и был ожидаем, на несколько мгновений лишил страдальца зрения, включив перед глазами скрин-сейвер в виде разноцветных кругов. Проморгавшись, Вова хрипло позвал: "Эй, есть тут кто-нибудь?" Темнота внутри палатки прикинулась ватой и напрочь заглушила его слова. Покричав еще и постучав для порядка по подоконнику, выполнявшему роль прилавка, он убедился, что живых существ внутри нет, за исключением разве что мух и тараканов, но на роль продавцов те явно не годились.
Бормоча себе под нос ругательства в адрес разгильдяев, которые уходят с рабочего места, не озаботившись сохранностью товара, Вова направился в магазинчик, расположенный в соседнем доме, с вполне уже оформившимся намерением взять-таки пива, потому что тащиться в аптеку через дорогу по такой жаре было смерти подобно. А с желудком можно попробовать договориться с помощью чего-нибудь условно-съедобного из ассортимента подвергшейся посещению торговой точки.
Толкнув стеклянную дверь, он привычно направился к прилавку, но затормозил и огляделся вокруг. Магазин был так же безлюден, как и улица. Вова молча заглянул за все прилавки, зашел в подсобку - никого. Все происходящее подозрительно напоминало какой-то голливудский блокбастер о конце света. Неужели он проспал апокалипсис? Решительно сняв с полки банку "Нескафе" и бутылку "Старопрамена", Лама бросил деньги на прилавок и пошел домой, потому что в данный момент был совершенно не способен на детальный анализ ситуации. Следовательно, требовалось привести себя в относительный порядок, а потом разбираться с навалившимися на него странностями.
Ввалившись в квартиру, Вова первым делом направился на кухню и положил на стол свою небогатую добычу. Порывшись в ящике кухонного стола в поисках открывалки и обнаружив искомое, он одним движением сорвал крышечку с бутылки и припал к источнику живительной влаги, предвкушая скорое (пусть и временное) облегчение страданий. Сделав по инерции несколько больших глотков, Лама остановился. С пивом явно было что-то не так - по вкусу было похоже, будто бутылку несколько дней продержали открытой на солнцепеке, а потом закупорили обратно. Жидкость, плескавшаяся внутри, была омерзительно никакой..
Скривившись, он сплюнул в раковину, туда же отправилось и содержимое бутылки. Разочарование было острым - положение дел, в общем-то, вернулось в исходную точку: в доме по-прежнему отсутствовали свет, еда и средства от головной боли, сегодняшнее число он так и не выяснил, плюс к имевшемуся букету прибавилось необъяснимое отсутствие людей в пределах досягаемости. Оставалось одно - довериться сильно пожилым афоризмам о том, что "время лечит" и "сон - лучшее лекарство", и приступить к оздоровительным процедурам, приняв горизонтальное положение тела. Вова уже почти дошел до дивана, когда его внимание привлек настойчивый стук в дверь.
Судя по силе размеренных ударов, стучали уже давно, но надежды на отклик не потеряли. Первая реакция - послать дятла за дверью в лес - быстро сменилась намерением получить от него хотя бы минимально необходимую информацию. Вова пошел открывать, пытаясь по дороге приклеить к лицу выражение, которое с некоторой натяжкой и в полутьме можно было бы счесть любезным. Впрочем, усилия пропали втуне, потому что за дверью стоял черт. Натуральный, с хвостом, рогами и копытами, сильно напоминающий персонажа компьютерной игры "Diablo", вот только вместо холодного оружия в одной (лапе? руке?) он держал коробку с пиццей, а в другой - упаковку аспирина.
Оттеснив в сторону Ламу, который, в соответствии с законами жанра, изображал из себя Лотову жену (стоял столбом, если без вычурных метафор), черт прямиком протопал на кухню к столу, в точности повторив Вовин маршрут пятнадцатиминутной давности. Вова машинально закрыл дверь и двинулся за визитером, который уже успел пристроить свои дары на краю столешницы и повернулся к хозяину квартиры.
Фигура рогатого гостя вдруг задрожала, стала плоской и как бы рассыпалась на пиксели, которые, крутнувшись смерчем, обрисовали новую внешность пришельца, на сей раз вполне человеческую. У стола теперь стоял высокий брюнет средних лет в сером костюме, зажав под мышкой трость с набалдашником в виде головы пуделя. И - да, да, глаза у него были разного цвета. В голове у Вовы с явственно слышимым щелчком включился радиоприемник и мужской голос с бархатными интонациями процитировал: "Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрою на дне, сверлящий любого до дна души, и левый - пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар."
Гость, без сомнения, был полностью в курсе радиопередачи в Вовином сознании, и она его не только не интересовала, но и успела до смерти надоесть. Он пристроил свою трость у стола, причем, похоже, еле удержавшись от того, чтобы не пнуть ее как следует. Нашел в кухонном шкафу стакан, налил туда остывшей воды из чайника и бросил пару принесенных таблеток, от чего в стакане забил маленький гейзер. Дождавшись окончания этого явления, пришедший сунул стакан хозяину в руки, сопроводив действие на редкость выразительным взглядом, в котором ясно читалось обещание локального Армагеддона, если лекарство не будет немедленно выпито. Вова начал покорно глотать еще пузырящуюся жидкость. На лице гостя отразилось утомленное удовлетворение Вовиной покладистостью, он пододвинул к себе табуретку и сел, в последний момент вспомнив о том, что брючины следует поддернуть. Вообще, жесты и гримасы пришельца не соответствовали выбранному образу, а принадлежали, скорее, мелкому банковскому клерку, который весь день объяснял пенсионерам и фермерам, как правильно заполнять бланки платежных поручений.
Вова сделал последний глоток, и в этот момент посетитель заговорил:
- Во-первых, я не результат белой горячки и не признак психического заболевания. Вы мне, конечно, не поверите, но давайте обойдемся без риторических вопросов. Имеет ли смысл спрашивать галлюцинацию, является ли она плодом Вашего воображения? И если она ответит, насколько можно полагаться на этот ответ? Впрочем, отложим пока этот вопрос в сторону. Позвольте также принести свои извинения за отсутствие электричества. Такое, вероятно, будет происходить и в дальнейшем, но сегодня уж особенно некстати. Иначе Вам по электронной почте прислали бы кое-какую информацию, и мне пришлось бы чуть меньше сотрясать воздух.
Гость сделал вежливую паузу, предоставляя собеседнику возможность задать вопрос. Но все вопросы в Вовиной голове распались на составные части и хлопьями кружились в воздухе (ну, фигурально выражаясь). Лама осторожно поставил стакан на стол и уставился на собеседника, испытывая мучительный приступ немоты и умственного паралича. Он даже ущипнул себя пару раз для порядка, но в нем откуда-то взялась твердая уверенность, что это не поможет. И верно, не помогло. Наконец, пересохшее горло выпустило наружу самый простой и короткий из возможных вопросов:
- Кто Вы?
Собеседник с мученическим видом возвел глаза к потолку, после чего с тяжелым вздохом попытался устроиться на табуретке поудобнее.
- Видите ли, это как раз объяснить проблематично. Каких-нибудь триста лет назад такой вопрос у Вас бы даже не возник, явись я сюда в своем первоначальном виде. А сейчас... Это же уму непостижимо, какая каша творится в голове у современных людей. Четкой картиной мира обладают буквально единицы, да и то пытаются все подвергнуть сомнению, перстами своими немытыми во все язвы потыкать, так сказать. Да, возможно, мы несколько расслабились в более простых условиях работы, но ведь и объемы надо учитывать! Впрочем, я отвлекся. Представьте себе - истово верующий христианин видит перед собой нечистого в классическом обличье либо сонм ангелов с золотыми арфами. Его первая мысль? Правильно, что он умер и попал в ад или в рай соответственно. Это вполне согласуется с его представлениями о мироздании, что существенно упрощает мою работу - человеку не надо долго и нудно вдалбливать, что он находится "на том свете", представляя всякие дурацкие доказательства в меру убогой фантазии каждого субъекта. Просто определяешь вероисповедание - и полдела сделано. Экзотики, правда, хватало. И Адрамелехом побывать довелось, и киннаром, и Хароном, и Анубисом. А сейчас что?
- Что? - рискнул Вова поддержать разговор, который неудержимо скатывался в монолог.
- А то, - раздраженно буркнул гость. - Ну вот как, скажите на милость, Вашего современника можно без лишних усилий убедить в том, что он покинул бренный мир? Информационный век, ха! Замусорили себе мозги обрывками чужих суеверий и эмпирического опыта, и гордо именуете это "информацией". И что? Чуть изменились окружающие условия, и вы впадаете в полный ступор, не имея четкой модели действий в незнакомой ситуации. Впрочем, адаптивность-то у вас повыше будет, но пока она включится - семь потов сойдет. То им монстров каких-то подавай с синей башкой, гвоздями утыканной, то условную реку абсолютной любви продемонстрируй... Тьфу! Главное, ломаются все на бытовых мелочах каких-то, так их же миллион, и поди знай, какая именно с каждым конкретным индивидом сработает.
Да. Так вот, возвращаясь к вопросу о том, кто я. Традиционно Ваши соотечественники зовут меня чертом или бесом, изредка демоном. Но все эти названия несут в себе негативный подтекст, предполагая в именуемой сущности желание толкнуть человеческую душу ко злу, смутить, ввергнуть в соблазн и сбить с пути истинного. Уверяю Вас, ничем подобным я не занимаюсь, ибо с живыми дела вовсе не имею. Собственно, я являюсь просто менеджером по персоналу довольно крупной организации... ну, назовем это для простоты "загробным миром". И хотя сущность моя для Вас трансцендентна, функции просты и понятны: подбор кадров, обучение и курирование дальнейшей деятельности.
Из вороха трескучих слов, вываленных на него профессионально словоохотливым "менеджером по персоналу", Вова зацепился за "загробный мир". Голова под действием выпитого лекарства болеть почти перестала, но соображать пока было так же тяжело, как решить систему интегральных уравнений - то есть, учитывая Вовино гуманитарное образование, невозможно. Лама собрал волю в кулак и умудрился сформулировать вопрос подлиннее.
- Вы хотите сказать, что я умер?
- Да, именно это я и хочу сказать, - и "менеджер" подтвердил свою мысль энергичным кивком.
- Но почему я-то об этом ничего не знаю? Лег спать живой, проснулся мертвый? Я что, во сне умер? - добавить иронии к сказанным словам никак не получалось.
- А это, батенька, компенсаторные механизмы психики работают, - оживился гость. - Хоть Вы и померли благополучно, но реакции Вашей, скажем так, "души" прежними остались. Бережется она от шока, вот и не помните ничего, и обстановочка вокруг знакомая - ни котлов, ни пламени серного... Мы, конечно, тоже поспособствовали, опыт-то наработан немалый, легче вам этак-то, ну и нам с вами меньше возни. А обстоятельства смерти Вашей я потом продемонстрирую непременно, даже свидетельство выдать могу.
- Вы намекаете на то, что я в аду? - механически выдал Вова следующий вопрос.
- Ну, это термин некорректный. Ада и рая, как локализованных областей в пространстве, не существует, это было бы слишком примитивно, Вы со мной согласны? А место, где мы находимся сейчас, можно условно охарактеризовать как "чистилище", хотя и это название кажется мне глупым и претенциозным. Для простоты понимания приведу такое сравнение: вот есть у вас всеобщая воинская обязанность. Кто-то идет служить по призыву, кто-то бегает от армии и всячески "отмазывается", а кто-то выбирает альтернативную службу. Вот, считайте, что Вы на такую службу и попали, хотя выбор был сделан за Вас.
- Но почему?
- Что "почему"? Почему Вам право выбора не предоставили?
- Ну, если принять за правду то, что Вы мне тут наговорили, - усмехнулся Вова, к которому вернулось некое подобие обычной ясности мышления, - свобода выбора в подобных вопросах предоставляется только в анекдотах. Нет, я хотел узнать, почему альтернативная служба, а не освобождение от армии, или, скажем, штрафбат?
- Психика эмулирует стандартные реакции на внешние раздражители... - задумчиво протянул "менеджер". - Это хорошо. Ничего, без гормональной поддержки тела пики не будут такими острыми. - Он взглянул в расширившиеся Вовины глаза и ободряюще подмигнул ему. - Выше голову, мой друг. Я Вас уверяю, что, учитывая обстоятельства, Ваша участь далеко не самая худшая.
- Что за обстоятельства? - прохрипел Лама, в очередной раз утратив возможность изъясняться длинными периодами без "гормональной поддержки тела".
- Да смерти Вашей обстоятельства, я как раз к ним и перехожу. Вы ведь чуть самоубийцей не стали, батенька, случайность Вам помешала и даже, можно сказать, спасла, насколько можно говорить о спасении в подобной ситуации. Слыхали, что самоубийство - смертный грех? Ну так не с потолка взято, поверьте. Самоубийцы как раз в тот самый штрафбат и попадают.
- А что там, в штрафбате этом?
"Менеджер" посерьезнел.
- А вот это Вам знать необязательно. Не попали туда - и радуйтесь.
Он вскочил с табуретки и одним движением извлек откуда-то глубокую миску, налил в нее воды из-под крана и плюхнул ее Ламе под нос. Поверхность воды от резкого движения заколыхалась, потом подернулась рябью, как от ветра, потом потемнела, затягивая взгляд в глубину, и он увидел.
***
Он стоял на набережной реки, вцепившись в чугунное кружево решетки, а в голове бушевал шторм баллов в десять. Жаркая влажная ночь успокаивающе обнимала за плечи, фонари пытались прикинуться слетевшими с небес звездами, но речной воздух забивал дыхание запахом тины, мазута, полусгнивших водорослей и будил дикое желание наполнить легкие темной маслянистой водой, изгнав оттуда само воспоминание об этих миазмах. За спиной были люди. Ни одного знакомого лица - впрочем, ночь могла просто вступить с фонарями в сговор и подменить реальность искаженной иллюзией. Но, если вдуматься, какая разница? С этими незнакомцами он чувствовал себя бабочкой, очнувшейся от тягостного сна, в котором крылатое насекомое так долго было человеком.
Ветер на мгновение разогнал тяжелое дыхание реки, и, как будто вспугнутый им, взлетел чей-то тихий, но отчетливый голос под слегка расстроенную гитару:
Я - бессмысленный отблеск на чьем-то усталом клинке,
Мною кровь не стереть, не убить и любви не добиться. Я, как солнечный зайчик, бегу, тороплюсь по щеке Отразиться в глазах и еще на мгновенье продлиться.
Я опять не успел - равнодушно отводишь свой взгляд,
Бесполезно, я знаю, молиться Аллаху и Будде.
От любви задыхаюсь и падаю вниз и назад. Продолжается жизнь, но меня в этой жизни не будет.
И под этот голос, бесполый, как у ангелов, он встал на решетку и раскинул в стороны руки-крылья. Он собирался взлететь, он собирался... сейчас... Визг тормозов, крик, звон оборванной струны (как его можно было услышать среди такой какофонии?), скрежет, удар, треск, падение, падение...
Тело, выгнувшееся в мучительном экстазе полета, до боли, на разрыв...
Цветные обрывки, распадаются в руках, не удержать, не удержать, не...
Крылья, ну же, лети... не могу, рвутся, не могу, я...
И жадная, студенистая слизь речной воды под ним, раззявившая рот воронки, проглотившей автомобиль, который стал его трамплином в небо... так ненадолго. Он почти готов к погружению в жидкое ничто, но вывороченная ударом решетка ограждения останавливает его полет, и тело бабочки, которой снилось, что она человек, вздрагивает в последний раз, нанизанное на чугунную иглу.
Глава 2.
Оторвать взгляд от воды было не легче, чем поднять десятитонную плиту над головой. Вова стиснул руки так, что костяшки пальцев побелели, а ногти впились в кожу. Как он может сидеть на этой табуретке и слышать стук капель воды из не до конца закрученного крана, когда в животе до сих пор ощущается холод от проткнувшего его железного штыря. И - мама. Как же мама? Он поднял глаза на того, кто все еще сидел напротив, и набрал в грудь побольше воздуха, но гость его опередил.
Понимающе глядя молодому человеку в глаза, визитер отрицательно покачал головой и сказал:
- Нет, нет, увы и еще раз увы. Никаких сведений личного характера о родных, близких, друзьях и знакомых Вы получить не сможете. Это строжайше запрещено. Давайте-ка лучше позавтракайте пока, переварите информацию вместе с пищей. Монотонное занятие, не требующее усиленной мозговой деятельности, успокаивает лучше всяких антидепрессантов, а уж если вкусовые рецепторы в процесс вовлечены...
За всей этой трескучей болтовней гость как-то умудрился убрать с глаз долой проклятую миску, вскрыть коробку с принесенной пиццей, разложить ее по тарелкам и вскипятить чайник. Вова только и мог, что бессмысленно таращиться на появившуюся перед ним еду. Он абсолютно не помнил, каким образом люди едят и, главное, зачем.
Быстро проинспектировав содержимое разнообразных коробочек и баночек (ощущение было такое, будто он просвечивал их рентгеном), "менеджер" явно не нашел ничего, что отвечало бы каким-то загадочным его нуждам, и вылетел в коридор. Не прошло и пятнадцати секунд, как он вернулся, неся в руках банку кофе, полностью идентичную той, которую немного раньше приобрел Вова. Однако хозяйская банка полетела в мусорное ведро. Вова опять открыл рот. На этот раз ему удалось произнести целых два слова:
- Но почему...
Тут же перед ним возникла его любимая кружка, а в кружке дымился такой необходимый по утрам (и не только) напиток. В правой руке необъяснимым образом обнаружился кусок пиццы, каковой практически без Вовиного участия оказался у него во рту. Вова в буквальном смысле подавился вопросом и начал поспешно жевать, чтобы не подавиться еще и едой. Гость смотрел на него с таким же удовольствием и одобрением, как бабушка на любимого внука.
- Кушайте, кушайте, дорогой мой. Нам еще столько предстоит обсудить, так почему бы не совместить приятное с полезным? Кстати, я не представился, простите великодушно, сейчас исправим это упущение...
- А разве Вас не Вол...
"Менеджер" расхохотался.
- Безусловно, нет. Вы же видели, моя внешность абсолютно произвольна, конкретно эта была выбрана именно в расчете на то, чтобы вызвать у собеседника - то есть, у Вас - нужные ассоциации. Так что я не Воланд. Еще бы Вольдемортом обозвали! - он развеселился пуще прежнего. - А что, это прекрасная идея! В следующий раз непременно использую. Вам, кстати, книжки про Гарри Поттера нравятся? А кино? Нет? И мне не нравится, тут мы с Вами солидарны.
- Так все же как мне Вас называть? - умудрился вклиниться в этот горный поток слов Лама.
- Куратор, - взглянув на удивленное Вовино лицо, гость пояснил: - Ну, вот только честно, охота Вам ломать язык об какого-нибудь Вельзевула, Азраила или Гильденбрандта? Лично у меня нет никакого желания от Вас эту абракадабру выслушивать. Тем более мое настоящее имя Вы вообще не способны произнести. Поэтому ограничимся названием должности, это будет вполне комильфо.
Дождавшись ответного кивка, куратор продолжил:
- Я должен ознакомить Вас, мой друг, с набором правил, в рамках которых Вам придется теперь существовать.
В голове у Вовы зазвенел тревожный звоночек, и он в очередной раз перебил оратора:
- Простите, а как долго?
- Что именно?
- Как долго мне тут существовать по этим правилам?
Куратор тяжело вздохнул.
- Боюсь, мой ответ не покажется исчерпывающим. Я не могу назвать количество дней, которое Вам предстоит здесь провести. "Срок" Ваш, если можно так выразиться, исчисляется не в годах и является функцией от целого ряда факторов. И изменение этих факторов может привести к уменьшению или увеличению длительности пребывания здесь в привычных Вам временных единицах. Давайте все-таки перейдем к правилам, или мы и до ночи не закончим. Я Вас уверяю, что наша нынешняя встреча - не последняя возможность задать интересующие Вас вопросы. Пока пусть уложится все то, что Вы уже узнали.
- Ну, хорошо, - пробормотал Вова, уткнувшись носом в кружку. - Но кофе-то зачем было выбрасывать?
- А до этого вопроса мы скоро доберемся! - радостно провозгласил куратор и начал излагать.
- Вы, батенька, поймите следующее. Окружающий мир, безусловно, сложен, многогранен и где-то даже бесконечен, но только не для Вас и не в данный момент. На Вашу свободу передвижения наложены некоторые ограничения. Вы в компьютерах ведь ориентируетесь немного? Ну так вот, для простоты примем, что я - системный администратор, а Вы - пользователь. Я даю Вам доступ к необходимым файлам и программам, а остальных Вы просто не видите, не существует их с Вашей точки зрения. И не то чтобы я был злыдень такой, и не то чтобы Вы были хуже всех, а так нужно для оптимального функционирования системы...
Звук голоса визитера волна за волной накрывал Ламу теплой тьмой, он пытался выныривать, но новая волна уже была на подходе, и темная жидкость в чашке колыхалась в такт этим движениям, и смерть, как и жизнь, казалась самой естественной и бесполезной вещью на свете...
Проснулся Вова утром, со спокойным сердцем и легкой головой. С удовольствием немного повалялся в кровати, потянулся, понежился в обрывках каких-то сладких видений, оставшихся после сна, потом рывком откинул одеяло, вскочил и - вспомнил! События последних двух суток проявились отчетливым текстом на бумаге сознания (лист формата А4 так и стоял перед глазами) во всей своей беспощадной ясности. К стене напротив кровати было приколото то самое свидетельство о смерти, которое вчера грозился выписать "менеджер по персоналу". На солидном бланке с тиснением, водяными знаками и яркой голограммой простым строгим шрифтом значилось, что он, Владимир Петров, такого-то года рождения, признан умершим. Причина смерти: получение физических повреждений, несовместимых с жизнью.
Вова злобно сплюнул и пошел умываться, потому что мертвый там или живой, а с нечищеными зубами организму функционировать было противно. От хорошего настроения, конечно, и следа не осталось, от чего становилось обидно вдвойне. Но привычная рутина утренних действий еще и успокаивала, и, возможно, поэтому никаких взрывов отчаяния Вова не ощутил. Эмоции вообще казались несколько притупленными и какими-то чужими, словно взятыми взаймы у прежней жизни. Эта самая прежняя жизнь уже кончилась, да еще и самым радикальным образом, но Вова-то измениться пока не успел и не представлял себе, какого рода будут эти изменения. Ясно было одно - рефлексировать, хвататься за голову и считать все происходящее бредом либо чьей-то дурной шуткой абсолютно бесполезно, потому что ничего конструктивного такая позиция в себе не несет. Соответственно, надо разобраться в местном варианте реальности и действовать по законам здешнего мира - так, по крайней мере, интереснее.
Кстати о законах... Вова очнулся от раздумий на кухне, имея в руке чашку кофе, а перед собой на столе - тарелку с недоеденной вчера и разогретой в микроволновке пиццей. Теперь придется ко многому привыкать заново. Вчера Лама каким-то чудесным образом умудрился усвоить часть информации о локальных особенностях мироздания. В частности, еду можно было заказывать только по Интернету на нескольких авторизованных сайтах (их список Вове должны были прислать по электронной почте), а все продукты питания в окрестных магазинчиках являлись по сути своей муляжом, и употреблять их внутрь было совершенно бесполезно - они не обладали ни вкусом, ни запахом, не говоря уж о питательной ценности. Да, а еще тут царил сухой закон - никаких субстанций, способных вызвать опьянение или помрачение сознания тем или иным способом, здесь не было. Так что с пивом, также как и с вином, виски, коньяком и текилой, приходилось распрощаться на неопределенный срок.
Подивившись цепкости собственной памяти, сумевшей сохранить немаленький объем информации, в то время как состояние ее хозяина было максимально близко к отключке, Вова прикончил свой нехитрый завтрак и пошел к компьютеру с намерением получить обещанное письмо и наконец-то выяснить свои координаты во времени. Системный блок зажужжал, многообещающе подмигивая индикатором работы жесткого диска, компьютер съел предложенный пароль и милостиво выплюнул знакомую картинку из стандартного виндоусовкого набора - Вове всегда было глубоко наплевать, какое именно изображение украшает собой его "рабочий стол". Почтовая программа незамедлительно принесла в клюве письмо, и Вова, глубоко вздохнув, решительно щелкнул по нему "мышкой".
"Уважаемый г-н Петров В.
В продолжение нашего вчерашнего разговора позвольте представить Вашему вниманию следующую информацию.
Перечень сайтов, где Вы можете заказывать продукты питания и напитки, представлен в Приложении 1 к данному письму и включает в себя сайты, специализирующиеся на японской, китайской, итальянской и европейской кухне, а также супермаркеты. Порядок доставки и оплаты заказов приведен на каждом из сайтов и может варьироваться в зависимости от каждого конкретного случая.
Также хочу напомнить Вам, что сегодня к 12:30 я жду Вас для беседы по поводу Вашего трудоустройства по адресу: Малый Могильцевский переулок, д.5, офис 313.
Куратор"
Числа под письмом не стояло. Из компьютера вообще куда-то пропали все настройки, позволяющие задать год, месяц и число, а Outlook, не мудрствуя лукаво, определял дату получения письма как "День второй". Из чистого упрямства потратив еще полчаса на поиски способов устранения сего досадного недоразумения, Вова убедился, что совладать с этим местным капризом ему не по силам, махнул рукой и пошел одеваться.
Уже стоя в коридоре, Лама вдруг замер - что-то было не так. Собственно, "не так" теперь было все в его жизни (посмертии?), но какая-то заноза сидела в сознании и пребольно кололась, а нашарить себя не давала. Медленно двигаясь по направлению к кухне, Вова сосредоточенно морщил лоб... ощущение такое странное... темно, дождь на улице, что ли? Да, вот оно - летом после 11 утра такой серый свет бывает только, если... Увиденное в окне превзошло самые смелые предположения. На улице царствовала ранняя весна: снег уже таял, серыми неопрятными кучками скапливаясь у бордюров и заборов; прошлогодняя трава являлась главным украшением газонов; пасмурная облачность навевала желание забраться с книжкой и пледом в кресло и не вылезать оттуда всю ближайшую неделю. Для верности Лама вышел на балкон - холодно, ветрено, пахнет мокрой землей... Пришлось идти переодеваться - шорты и шлепанцы тут явно не годились. В результате из дома он выбежал легкой спортивной трусцой, имея неплохие шансы на опоздание.
Малый Могильцевский переулок внешне никак не оправдывал своего инфернального названия. Никаких кладбищ, погостов и бюро ритуальных услуг в пределах видимости не наблюдалось (Вова хмыкнул, прикинув способы возможного применения кладбищ в загробном мире). Дом пять оказался небольшим двухэтажным особнячком, выкрашенным в жизнерадостный зеленый цвет, на окнах присутствовали вполне деревенского вида наличники, вход обрамляли колонны с пилястрами, а над козырьком подъезда поскрипывал флюгер в виде чьей-то головы с замечательно длинным носом. Офис 313 находился на втором этаже - вверх по почерневшей деревянной лестнице с балясинами, до конца коридора и налево. Не встретив по пути ни одной живой души (тут Вова опять хмыкнул, подумав об уместности употребления слова "живая" применительно к здешним обитателям), он с некоторой робостью потянул на себя дверь с начищенными медными цифрами - не очень-то подходящая деталь для офиса.
Комната за дверью была, похоже, "срисована" с кабинета какой-нибудь молодящейся дамы, не так давно получившей отдельную от выводка других сотрудников площадь. Фиалки и кактусы на подоконнике в разномастных горшочках, яркие и бессмысленные в своей яркости календари на стенах, жалюзи, украшенные бумажным бантом от когда-то подаренного букета, пустая ваза на тумбочке в ожидании нового... и совершенно неожиданный стол-бюро, покрытый зеленым сукном, огромный черный кожаный гиппопотам кресла за ним (а для посетителей - самый дешевый из офисных стульев), пачка тисненой бумаги для письма с цветным обрезом... Немолодой громоздкий монитор на этом столе смотрелся как изрезанное ножом дермантиновое сиденье в салоне "Ягуара". Вопиющая эклектика, если в двух словах.
Хозяин всего этого великолепия обнаружился стоящим у окна и созерцающим невероятно живописный пейзаж: внутренний дворик, со всех сторон зажатый домами, посередине - очень грязная хозяйственная постройка, на крыше которой мирно уживались дымовая труба (работающая) и тарелка спутниковой антенны.
- А, милейший господин Петров! Пожалуйста, присаживайтесь, вот как раз свободный стул! - оторвался Куратор от своего занятия. Вова тяжело вздохнул (помнил он эту цитату, помнил), но на предложенный стул уселся. Стул не замедлил перекоситься.
- Хорошо добрались, не заплутали? Ну, вот и славно. Сейчас займемся Вашим трудоустройством.
На поверхности стола тем временем без видимого человеческого участия возникали какие-то папки, бланки, документы (делением, что ли, размножались?), неудержимо расползаясь в разные стороны. Выдернув оттуда тонкую глянцевую брошюру и несколько распечаток, Куратор протянул их Вове.
- Вот, ознакомьтесь пока... Перечень требований к служащим, стандартный трудовой контракт, условия работы. А я запрошу информацию по вашему личному делу с рекомендациями - что-то аналитики подзадержались нынче.
Вова раскрыл брошюру на первой странице. "Без труда не вынешь и рыбку из пруда" - значилось там ярко-красными буквами. Чувство юмора составителей сего шедевра полиграфии было специфическим. Но дальше заголовка дело не пошло - буквы притворялись мелкими черными муравьями и норовили разбежаться за пределы листа. Сухие бюрократические формулировки, набранные мелким шрифтом, категорически отказывались складываться во что-то мало-мальски понятное. Кое-как Лама усвоил, что нельзя отлучаться с рабочего места, еду нужно заказывать прямо в офис, возможны внезапные проверки со стороны контролирующих органов... В голове медленно, но верно нарастала пульсирующая боль. Стало ясно, что информацию придется получать опытным путем в процессе работы. Отодвинув бумаги в сторону, Вова бессмысленным взглядом уставился за окно и очнулся только от последней фразы Куратора, брошенной им в телефонную трубку: