Аннотация: Рассказ о том, как Лунтик покупал торт и встретил много новых друзей. Ну а что было дальше, вы сейчас узнаете.
С первыми лучами весёлого июньского солнца, плеснувшего радужный фонтан в круглое оконце на третьем этаже, Лунтик подкрался к спящей Элине, и, нерешительно похлопав сиреневыми развесистыми ушами, хорошо поставленным голосом водителя бетономешалки выпалил придуманную под утро фразу "С днём рождения, дорогая!".
- Предупреждать надо! - после непродолжительного, но звонкого визга завозмущалась проснувшаяся супруга, - я уж думала, что случилось! Вон, даже кот под зеркало спрятался!
- По восемьдесят? - полюбопытствовала она, обнюхав с разных сторон букет, и положив на тумбочку, рядом с боевой группировкой мобильников.
- По сто. Если по восемьдесят, тогда бы шесть вышло.
- Когда нибудь и шесть от тебя дождусь, помяни моё слово!
- Ты вот что, пока одет, сбегай, купи торт.
- А может, испечь? Как тогда тетя Капа делала?
- Я на тётю похожа? Ты вообще с головой дружишь? Щас всё брошу и буду торт печь!
- Йогуртовый обязательно,- подумав, добавила Элин,- никакой другой не бери!
Пробкой вылетев на улицу, Лунтик задумчиво вдыхал свежий утренний воздух, перебирая ногами в направлении ментального посыла, вдоль улицы, мимо гигантских подсолнухов и резвящихся жучков. Вскоре он понял, что не спросил главное: где продают хорошие йогуртовые торты? Но пути назад не было! Да и мобильник он с перепугу забыл дома. По счастью, возле остановки стоял Кузя и раздавал листовки "Единой России".
- Привет, кореш!
- Привет, чудила! Полкило чудесных обещаний не хочешь?
- Спасибо, мы с утра завтракали.
- А я, как видишь, нет... - вздохнул Кузя, - ни капли с пятницы.
Добрый Лунтик порылся за ушными складками и вытащил мятую пятидесятирублевку.
- Не знаешь, где продают йогуртовый торт?
- Двигаем! Есть тут одна нора. Там вообще всё есть. И щетки, и акватекс. И тортики, кажись, есть.
Потоптавшись у тёмной дыры спуска в подвальный магазинчик с глупой оранжевой вывеской "ЧП Мир потребностей", Лунтик спросил:
- А это не кротовая нора? Темно больно...
- Остынь! Кротовые норы только у астрофизиков. А это Корней Корнеевич.
Решив без тортика не возвращаться, Лунтик смело поскакал вниз по сырой и щербатой лестнице. Какое антисанитарное ЧП! - успел подумать он, когда пятно света за спиной исчезло, ступени черной анакондой скользнули вниз и стремительным эскалатором понесли его в холодную глубину, теребя многочисленные уши и взмокшую седину набегающим ураганным потоком. Мимо пролетали полки с керогазами и радиолами, ведрами и качелями, толстыми журналами и ленивыми кассиршами. Пытаясь удержаться, Лунтик схватил край огромного торта, но в руке остался лишь маленький кусочек с ценником. Йогуртовый!
- Эй, пробейте! Я беру! - прокричал он, но было поздно. С печальным вздохом кротовая нора выплюнула Лунтика на что-то мягкое и упругое, звонко лопнувшее под весом необъятного сиреневого зада.
Во все стороны, окрест раскалённой солнцем дороги, насколько доставал взор, колыхались в пряном травяном зное поля, усеянные чахлой сурепкой, дикими гвоздиками и звездочками василька. Дорога была знакомая, мощёная жёлтым фигурным камнем. Добрая память о находящемся в международном розыске градоначальнике. Дивные люки коммунальные, провалозияющие, чугуннообрамлённые, темнели робко, маня путника надписью "не заметь меня!". Не тревожился Лунтик, диаметром превзойдя их. Но чуждая местность пугала. Пусто место свято не бывает... - думал он озадаченно, разглядывая безвольно поникшие ошметки резины обычной. По всему выходило, что это был надувной американский юноша, имевший при жизни имя Чарли, судя по надписи на майке.
- Я твой должник, Чарли,- смахнув слезу, сказал Лунтик,- я надую тебя лучшим инертным газом!
Вдруг, придорожные колючки всколыхнулись, и на шоссе, воинственно задрав хвост, вылетел крупный скунс.
- Стой, где стоишь, маньяк! И не вздумай бежать! - скунс воинственно повернулся к Лунтику задом, - я видел, как ты убил беззащитного юношу! Что он сделал тебе дурного?
- Я..., - и Лунтик стал шумно отряхивать оболочку от пыли.
- Получи по заслугам, чудовище! - скунс вздохнул, напыжился и... ничего не произошло.
- Эй, эй - тявкал скунс, поворачиваясь то передом, то задом, и думая, как удрать, - ты же не будешь читать стихи? Учти - мы, скунсы ничего в них не смыслим...
- Да что такое? Последний раз я в школе читал. Я из лесу вышел...
- Вот только без провокаций! А зачем Чарли раздавил, извращенец, если не маньяк?
- Я заклею. А вы не знаете, Скунс, где можно взять йогуртовый тортик?
- Тортик?! Так вы не маньяк... - разочарованно вздохнул скунс, - только я приготовился бросить вызов... Все говорят, "мы заклеем", не первый год, извращенцы. Разве вы не знаете, что я охочусь на злого, ужасного маньяка? Это я подложил Чарли и устроил засаду. Бедный Чарли... Мы скунсы, очень храбрые. А вы не местный?
- Нет, я здесь не местный, а там я местный.
- Так нет, или да? Хотя что вы, извращенцы, можете понимать в рекогносцировке. А ужасный маньяк понимает. Тёмной лунной ночью он привязывает юношей и девушек к могучему дубу и читает стихи. Даже хуже - поэму. Вы догадываетесь, чьего сочинения?
- Пушкина?
- Святая простота... стал бы я тогда спасать этих несчастных!
- Свою?!
- Хуже, гораздо хуже! Мою. Мы скунсы, очень скромны и чутки, и не можем переносить страдания других! Я написал её давно, в дневнике моей молодости, и выбросил при переезде!
- Почему же не поймать маньяка у дуба, и не отобрать тетрадь? - спросил Лунтик, оглядевшись.- Здесь очень мало дубов.
- Думая, как и вы, маньяк придёт первым и спрячется за дуб. Выскочит и свяжет нас!
- Хорошо! Я помогу вам лишить маньяка поэмы, если вы поможете мне купить тортик.
- Несусветная глупость эти тортики. Я больше люблю печенье. С марципаном. И малиновым джемом. И кофе "Эсмеральда". Со сливками. Взбитыми с горчицей. Но так и быть, помогу. Только учтите, чтобы произвести по маньяку залп милосердия, да-да, потому что маньяк его не заслуживает, мне надо расслабиться, сосредоточиться, выпить чашечку кофе. Вдохновение нужно, как во всяком деле! Если вы маньяка подержите, у нас всё получится.
Лунтик, сложив в сумку остатки Чарли, тронулся в путь, а за ним, семеня и принюхиваясь чёрным носом к горячим камням - скунс.
- Ой, что это? - испуганно прошептал Лунтик, увидев огромную сферу, в небе чёрнопарящую, закрывшую солнце. С неё космами туч свисала длинная борода с грачиными гнездами и запутанные плети ногтей, в которых резвились мартышки.
- Уж не Конь ли это? - выглянул из-за спины испуганный скунс, - давай ляжем, и накроемся Чарли...
- Сферический? Шершуля про него говорил, но я не думал, что он такой большой!
- Эй, Конь! - крикнул в небо Лунтик, - где тут можно купить йогуртовый тортик?
- Нехорошо обращаться "Эй"! - раздался с неба громовой бас.
- А кто вы?
- Когда я пойму - кто я, вы сможете прочесть об этом в "Журнале теоретической физики". Некоторые называют меня Перельман.
- А тортик где взять, уважаемый Перельман?
- Нет мне дела до тортиков. Я ищу центр вселенной. Возможно, он не исключает тортик... - и Перельман улетел.
Эх, жаль, в тени было так прохладно! - вздохнул Лунтик,- а мне ещё назад топать.
Через некоторое время в знойном мареве разглядел Лунтик какое-то копошение у придорожного кювета. Ругань и лязг железа доносились оттуда. Подойдя ближе, увидели друзья сталелитейную, кранорукую фигуру лысого человека в пальто, который с проклятиями пытался выкатить из канавы грубый, облепленный грязью шар величиной в холодильник. Истинный челябинец слова и дела.
Я помогу вам! - сказал Лунтик, и втроём, включая скачущего и дающего советы скунса, они с кряхтением выкатили шар на шоссе.
- Эй, эй! - кричал скунс, подкладывая веточки,- не отдавите мне хвост!
- Такие, как ты, товарищ, и составляют опору прогрессивных сил, в них надежда на лучшее будущее трудящихся масс! - произнёс железный человек, и с противным звоном отряхнул скроенное из стального листа пальто. Вздохнув, поднял он чугунную ногу и, пнув, с грохотом покатил шар вперёд.
- А вы не скажете, где тут купить йогуртовый тортик?
- Да вы шутник, батенька! Какой, однако, любопытный плевок в сторону Евросоюза! Йогуртовый, говорите? Тортик?!
- Ну да, с розочками...
- Вы ещё жене расскажите! Впрочем - движение всё. Знаю я тут одно место.
- А что вы такое большое катите?
- Отбросы цивилизации. Навоз, жвачка, кондомы. Я утратил веру в чаяния народа, но не в научный прогресс!
- И кофеяния! - добавил скунс.
- Видите ли, Скунс, личная вера в светлое будущее не играет в политическом процессе ровно никакой роли. Но физическая наука свидетельствует, что критическая масса любого говна рано или поздно возгорится. Что и требуется доказать!
- Точно возгорится? - неуверенно спросил Лунтик, пихнув тяжеленный шар.
- Да вот, глядите, то самое место, - махнул гигант железной кепкой в сторону придорожного кафе.
- А ну-ка, вкатим им пробный шар! - задорно прошептал он, и, пока Лунтик и скунс держали двери, широким взмахом ноги закатил глыбу внутрь, а затем, пригнувшись, вошел и сам.
За столиками, прислонив к спинкам стульев луки, сидели эльфы. Справа - светлые, слева тёмные. Светлые пили светлое пиво, тёмные - тёмное, не спеша обсуждая глобальное повышение температуры дракона.
Презрительные взгляды переместились на шар, затем на громоздкую пыльную фигуру в дверях, две дюжины луков взметнулись в воздух. С пронзительным звоном наконечники стрел коснулись пальто крупповской легированной стали, и, поменяв вектор движения, поразили стрелявших. Неспешно закатав тела и луки в шар, железный человек покинул кафе.
Только сейчас Лунтик заметил на воронёном лацкане мелкую карандашную надпись: "Ельфы - гавно"
- Ошибаетесь, голубчик, не хулиганы! Тактика революционной борьбы. У эльфов хорошее зрение.
- Как-то неудобно получилось, - пробубнил Лунтик, не найдя на прилавке торта.
- Неудобно в гамаке плясать! А эти товарищи оказались слепы в оценке значимости текущего момента. И подменили диалектический анализ борьбы псевдореволюционной схоластикой. Вперёд, к новым свершениям!
Не успело светило склониться к закату, как друзья, живо обсуждая тупик неолиберализма, и время от времени поддавая пинка катящемуся сосуду скорби, вступили в чудесный город, полный сахарных особняков, суровых швейцарских банков и библиотек с портиками и горгульями. Посреди небольшой площади, истоптанной голубями до вмятин на брусчатке, высилась гранитная колонна с позеленевшим от времени монументом. На самом верху её, за ограждением, мелькали развевающиеся на ветру платья двух леди. Леди жрали что-то из пакетов, смеялись и плевались вниз косточками.
- Мой прадед! - гордо сказал скунс, указывая на статую, - при Цусиме в одиночку потопил германскую субмарину. Его долго пытали анисовой водой и нюрнбергским одеколоном, но он так ничего и не сказал. Тогда его сбросили с гюйса!
- Сбросили с чего? - присмотревшись, спросил Лунтик, - вроде не похож он на скунса...
- Неважно. Это был очень крупный скунс. Сейчас такие не водятся.
- Эй, почтенные дамы,- прокричал Лунтик, - где тут продают йогуртовый тортик?
Дамы глянули вниз, помотали головой и развели руками.
- Глухие тетери!
- Город есть процесс овеществления буржуазной идеи, - пробурчал железный человек, - следовательно и тортиков тоже.
- Я кажется, что-то слышу... - прошептал скунс.
- Я тоже! - прянул ушами Лунтик. В нашем мире это зовется концертом для скрипки с оркестром. Моцарт?
- Вроде рингтон такой есть... - зачарованно прошептал скунс, но на него так шикнули с двух сторон, что он поджал хвост.
- Однако же, где симфония, там сливки общества. А где сливки - там торты! С розами и сюрпризами, певчими щеглами и цианидами, проклятиями на фарси и шоколадными черепами, с вафлями и миндалём, сердечками и детонаторами, ста восемью свечами и штампами ОТК, с шампанским и кофе, с дракой и признанием в любви, с ботулизмом и монеткой на счастье, с утренней росой и ночной грозой, несъедобные церемониальные и тающие во рту, по рубль двадцать, тортики детства, торты - катафалки и торты - бумажные кораблики, торты - обрюзгшие адвокаты и торты - ветреные подростки. Торты-квадраты - для крепко стоящих на ногах, торты-сферы для космонавтов, торты-торы для тороватых, торты-пирамиды для вождей, торты-ульи для труженников. Возбудитель страстей низких, собиратель толп - Птичье молоко, философский камень советских кухонь, сладость непостижимая, бахромчатонежная - Рыжик, отрада бухгалтеров хмельных - Ленинградский. Йогуртовый... Нам нечего терять! - и друзья двинулись к источнику волнующих звуков вслед за Лунтиком.
Чудесная картина открылась взору. Посреди утопающего в аромате сирени, гортензиях, магнолиях и чайных розах летнего сада, тронутого вечерними сумерками, высился ажурный павильон на невесомых, снежно-белых колоннах.
Тревожимая крыльями черных лебедей, неслышно плескалась вода в бездонных прудах, и лилась чудесная музыка Вольфганга Амадея Моцарта.
Надменный чернокожий человек, важный, как президент, выводил неспешную мелодию валторны. Два похожих, как братья-близнецы, маленьких человечка с флейтами, словно испугавшись друг-друга, перехватывали струящуюся мелодию. Темнокожий человек в бурнусе мерно и печально небольшим барабаном вёл ритм. Похожий на откормленного хорька рыжий банкир, виртуозно перебирал смычком струны контрабаса, другой же, в шляпе хасида, сумрачный бородач, взрывался огнедышащей мелодией скрипки, и угасая, вновь падал в холодные глубины нижнего мира.
Незаметно для себя, скунс все ближе подходил в павильону, не замечая никого, пролез меж ног дирижера, зачарованно глядя то на скрипку, то на виолончель.
-Однако, какая глыба! Какая нечеловеческая музыка! - проскрипел железный голос, - и заметьте батенька, в той жизни они все как один - гиены ценных бумаг, кащеи ипотечного рынка и кровавые сатрапы. К тому же, все как один безработные, и отвратительные должники за газ! Но в тёмной глубине их природы, в некоем альтер-эго, до глубин которого тщетно пытался добраться буржуазный психоанализ, скрыто что-то неподвластное толстому-толстому слою шоколада. Извольте! Да кажется, на нашего общего друга снизошло вдохновение! - железный человек кивнул в сторону напыжившегося подле барабанщика скунса. Концерт подходит к концу, господа!
Действительно, словно заснув, рухнул контрабас, барабанщик, прервав такт, выронил палочки и беззвучно осел на пол. Два брата-близнеца, жалобно пискнув прощальную ноту, уснули на плече друг у друга, и только невозмутимый хасид продолжал высекать смычком волнующие ноты последних тактов.
Грозная глыба шара сама с рокотом катилась по сцене, поглощая скрипки, тела и разбросанные пюпитры, раскаляясь и возрастая в размерах. Ещё миг - и с последней нотой поглотила она скрипача, вспыхнув неземным светом сверхновой.
Свершилось! Подхватив скунса, Лунтик пулей вылетел из объятого радугой пламени сада, в котором ещё слышались мерные, лязгающие шаги железного человека.
Надув, как и обещал, наспех заклеенного скотчем Чарли лучшим инертным газом, отнятым у растерянного продавца шаров, Лунтик привязал к резиновым ладоням авоську, посадил в неё скунса, и улетел далеко-далеко, минуя слои неидеального вакуума, облачные гривы коней и бормочущего Перельмана. Улетел домой, где ждала его Элли, с перепугу выкрасившая волосы в рыжий цвет и даже испекшая вкусный торт с цукатами.
Скунс же стал скунсом муниципального значения! Хулиганы так его боялись, что вовсе перешли на прозу.
А что же ужасный маньяк, спросите вы? Зачитав поэму до дыр, он решил, что сквозь них начал просвечивать смысл. На самом же деле, никакого смысла в той поэме не было, а просвечивала расстегнутая ширинка. Поняв это, маньяк попытался сочинить хокку, но не сумев, повесился молча. Оплакивал его лишь друг-кот, с говорящим названием баюн. Тут и сказке конец.