Ширяев Сергей Павлович. Женский мир

Байка N 2

"Женский мир"

Глава 1

В Сочи я уже третью неделю. Январь слякоть, холодно, пасмурно. Хуже января, только февраль и он ещё впереди. Работу найти не удаётся, даже простейшую, правда особым рвением в поисках оной я себя не озабочивал. Из своей деревенской эпопеи я вышел не совсем голым, что-то всё-таки удалось получить с этой "весёлой" семейки, прожить какое-то время можно. Есть ещё матушкина пенсия, но это совсем уже край. Видимо припереть должно гораздо сильнее, чтобы я начал активнее решать финансовую проблему, короче, жду жареного петуха.

А пока - предаюсь меланхолии, состоянию, которое захватило меня со дня приезда и вполне соответствует сегодняшней погоде. Я уже не первый день ухожу гулять по городу, чаще всего по набережной. На море небольшой шторм, ветер несёт над грязной водой рваные облака. Изредка моросит дождь, постепенно пропитывая одежду влагой, тело холодом, а душу - грустью.

Набережную медленным шагом можно пройти за один час. Ещё медленнее я ходить не умею, поэтому увеличиваю время пребывания за счёт того, что пристраиваюсь в, найденных мной укромных уголках, откуда видно море. Народная молва, со ссылкой на японо-китайскую мудрость, утверждает, что на волнующееся море можно смотреть бесконечно долго. Не смущает ни грязная замусоренная вода - вчера прошёл сильный дождь, ни сырой холодный ветер - к холоду я привык, ни мокрые камни - прихватываю с собой мягкую подушечку - предусмотрительный. Смотришь на воду - мысли, как волны, накатывают, шумят, волнуют - и скатываются по позвоночнику куда-то в кобчик, а там уже земля. Всё в землю. И в воду.

Вот и сейчас вспомнилась деревня, где я прожил почти безвылазно целый год. Недостроенный дом (а сколько успел сделать, и ведь всё в одиночку), баня, которую я превратил в жилой домик со спальней на втором этаже, грядки, клумбы, дорожки - это тоже всё мои руки. Горжусь сам собой. Не расстраивайся Серенький - ты молодец. Семейка, к которой я пытался, по сути, примазаться, нахально используя свою неудержимую и слепую любовь к хозяйке дома, редко посещала деревню. Практически всегда летом, да и то не надолго - отдышаться от московской суеты, и опять в городскую сутолоку. В конечном итоге построить личную жизнь не удалось, да и дом достроить не получилось. Осталось удовлетворяться самим процессом, который занял целый год жизни на природе, да вот ещё воспоминаниями.

Люди в моём возрасте, ближе к пенсии стараются как можно надёжнее куда-то врасти, обзаводятся недвижимостью, финансовыми подушками, детьми и внуками, в расчёте на потенциальных бесплатных сиделок, то есть активно готовятся к старости. А меня в этом возрасте вдруг покатило. Причём факт превращения в перекати-поле гораздо больше обеспокоил не меня, а родственников и друзей, даже, просто знакомых. Думаю что, скорее всего они элементарно мне завидуют. Я не только принял решение сняться с насиженного места, а реально взял и снялся. Бросил всё и уехал - в почти белый свет, который, как в копеечке. Раньше бы сказали - за туманом и за запахом тайги. Собственно это и есть свобода, и я её себе могу позволить иметь, а они нет. Как говорят: да я бы вот тоже, да тут работа, дети, внуки, дача, жена болеет, а то бы тоже куда-нибудь да рванул.

Полумысли, полумечты, начетвертьвоспоминания накатывают и стекают, подстраиваясь под ритм волн. Холодный сырой ветер забирается за воротник, но мне не холодно, наоборот - хорошо, даже комфортно. Возникает ощущение гармонии. Мне нравится словечко "синхронистичность". Термин, как термин, важно какой смысл в него вкладывается, хотя, по-моему, он сам за себя говорит. Вот и сейчас - чувство лёгкости и внутреннего покоя, когда проблемы уходят на второй и третий план и кажутся не существенными, и ты видишь ту самую возможность, которая открылась прямо сейчас. И становится ясно - это мой путь, мне туда.

Кто-то грубо вмешивается в эту гармонию, диссонанс настолько сильный, что я морщусь как от зубной боли. В моё укромное местечко кто-то ломится, пыхтит, скользит, что-то бурчит, освобождая цепляющуюся одежду. Вот показалась голова, плечи. Зрасьте вам, это женщина. Видимо, достаточно откровенная смесь чувств на моём лице - недовольство, удивление, досада, так подействовали на нарушительницу моего одиночества, что она на какое-то время зависла в весьма неудобной позе, уцепившись за балки полуразрушенной пристани. Круглое лицо в смущении и следах дешёвой косметики. Отпечатков алкоголизма вроде не наблюдается, синяков тоже, хотя стиль одежды оставляет широкий простор для предположений. Пауза затягивается. Короткое, а оно всегда короткое, явление "синхронистичности" растаяло, оставив послевкусие чего-то правильного и предвосхищение новой дороги. Произношу вежливо: "Хорошая погода, мадам".

Слова производят на "мадам" необходимое действие, появилось движение на лице и в теле, но в виде ходьбы на месте. На лице просто открылся рот, а тело опустилось на бетонный парапет. Опять пауза. И вдруг как из пулемёта:

-- Я ничего плохого. Я только отдохнуть. Здесь никого не бывает. Погода хорошая, правда, дождь. Меня зовут...-- и дальше - бла, бла, бла. И в конце - У меня для Вас есть работа, хорошая, недалеко.

Видимо, сработали ключевые слова - "работа", "хорошая", "недалеко", прозвучавшие именно сейчас, когда я находился в состоянии "постсинхронистичности". Сомнений не появилось никаких, несмотря на весьма и весьма сомнительную ситуацию, если смотреть на неё трезво и со стороны. Ну, вообще, какая-то тётка заползает в нишу под старым причалом в шторм и дождь, находит там случайно (?) мужика и вербует его на работу. Надо быть больным на всю голову, чтобы не рвануть отсюда не оглядываясь. Вместо этого я со всей серьёзностью говорю - "Да!", и иду за тёткой.

За пределами пирса она оказалась маленьким, семенящим короткими ножками существом, поминутно оглядывающимся назад, проверить - не передумал ли я. Нет, не передумал. Уверенности во мне только прибавлялось. Откуда? Загадка.

Пришли. Полуживая армянская кафешка. Дым над самодельным мангалом, запахи не самой гигиеничной кухни, звон кастрюль, бульканье воды внутри, за не очень чистыми стёклами. На секунду закралось сомнение - мне хотят предложить стать посудомойкой? Проходим через зал, тётка открывает дверь в кухню, делает неопределённый знак рукой, то ли мне, то ли кому-то внутри. Посудомойка отменяется. Идём дальше в другую дверь, череда подсобок и чуланов, запах чего-то кислого и пыльного. Полумрак, где-то в углу метнулась спугнутая крыса. Тётка бодро семенит, открывая одну за другой бесконечные двери. Странно, забегаловка уже три раза должна была закончиться, а мы всё идём. Ещё одна дверь, тётка открывает и машет в проём - мол, тебе туда, и растворяется среди пыльных полок и старых мётел. Наверно ведьмы сюда поношенные помело складывают. Решительно шагаю в проём - никаких сомнений. Хлоп! Дверь со щелчком закрылась. И сразу стало понятно - назад хода нет, только вперёд. А впереди...

Г Л А В А N 2

Передо мной та же набережная, справа, слева - павильончики, ларёчки. Море шумит, дождь капает. Тётка пропала. И к чему, спрашивается, был нужен этот маскарад, провести через лабиринты прибрежных харчевен и бросить на набережной. Куда бы пойти? Может вернуться в то же местечко под пристанью? Слева обнаруживается тир, посетителей - никого. Я стою под навесом и разглядываю мишени. Странные какие-то мишени - квадратики, треугольнички с надписями: "любовь", "верность", "дружба". Кто-то явно впал в маразм. Только собираюсь спросить у хозяина тира - пожилого армянина - кто это придумал стрелять в "любовь", как появляется тётка, запыхавшаяся, суетливая, тащит меня куда-то дальше.

Всё-таки спрашиваю тётку, куда мы идём. Ответ не очень вразумительный, типа, здесь не далеко. Выше набережной в тени вечнозелёных деревьев прячется красивое двухэтажное здание, облицованное розовым гранитом. Нам туда. Такого здания рядом с набережной я не помню, хотя мало ли за последние годы чего в городе понастроили. Мы огибаем здание и через неприметную дверь входим внутрь - тётка как-то очень ловко и незаметно воспользовалась кодовым замком. Внутри тишина, тепло, пахнет цветами. Коридорчик чистый, уютный с репродукциями цветущих растений на стенах, двери без номеров и табличек, но тётка уверенно открывает ближайшую и впихивает меня внутрь.

Для себя решаю, что здесь происходит собеседование пред приёмом на работу. Наверное, мне предложат стать спасателем на пляже или дворником. Глупости, до летнего сезона ещё далеко, скорее всего это будет должность помощника владельца того странного тира на набережной. Зря гадал - здесь проводили медосмотр. Дородная надменная мадам в бело-розовом халате и таком же бело-розовом чепчике, величаво махнула рукой в сторону ширмы. Придётся раздеваться, значит точно возьмут спасателем. На всякий случай, я скинул только куртку и рубашку, решив, что для оценки моих атлетических способностей этого вполне достаточно, и гордо вышел из-за ширмы. Две женщины в кабинете представляли собой разительный контраст внешности и поведения, и дело тут не только в габаритах и одежде. Первая, которая меня сюда привела, вид имела совершенно затравленный, глядя на мой наряд, её глаза расширились, как от ужаса, рот открылся, а руки совершали непроизвольное движение, типа пошёл вон обратно за ширму. Зато бело-розовый халат неприступной скалой возвышался рядом и не шевелился. Глаза, правда, смотрели прямо на меня, и смотрели очень не добро.

Моя проводница, наконец, справилась с немотой и громко прошипела - "Раздевайся догола!". Мне это совсем не понравилось, но раздеться до трусов - я подчинился. Второй мой выход из-за ширмы имел тот же успех - теперь надменная скала в халате издала шипение - "Убрать трусы!". Ну что ж, начинаю потихоньку заводиться, но сдерживаюсь - хотите смотреть - пожалуйста. Пока врачиха, больше похожая на гестаповского санинструктора из местного концлагеря, вертела и осматривала меня со всех сторон, я продолжал угадывать, на какую же всё-таки работу меня вербуют. Раз разделся, надо идти до конца. Я позволил заглянуть "гестаповке" во все обычно недоступные места и ощупать все мои конечности, после чего решил пошутить

-- Меня теперь лётчиком на "Юнкерс" определят или на "Мессершмит"?

Бело-розовый халат не удостоил меня даже взглядом, а брезгливо сбросив в урну резиновые перчатки, принялся что-то строчить в карточке. Подумалось - а ведь даже фамилию не спросили и паспорт не посмотрели.

Мелкая проводница что-то попискивала полуобморочно, пытаясь заставить меня замолчать в кабинете. А мне и не хотелось больше разговаривать. Новый величественный жест в сторону ширмы - можно одеваться.

Хозяйка следующего кабинета оказалась ещё дороднее, если такое вообще возможно. Здесь так же царило молчание, и использовался язык жестов. Здесь мне велели заголить левую руку до локтя и сунуть в какой-то прибор. Прибор моргнул лампочками, пискнул и впился мне в тыльную сторону ладони. От неожиданности я ойкнул и попытался выдернуть руку - не тут-то было. Что-то внутри крепко держало меня за запястье и беспрерывно кололо и резало кожу. Когда, наконец, экзекуция закончилась, и руку удалось извлечь, я не обнаружил на ней ни каких следов уколов или порезов.

Я с подозрением разглядывал ладонь, заглянул в отверстие прибора, автоматически отметив его дизайн и наружную элементную базу, как относящиеся к 50-60-м годам прошлого века. Может они до сих пор репарационное оборудование Великой Германии используют? А что, в концлагерях хорошо потрудилось, так и здесь на благо кого-то послужит. Что-то больно много у меня возникает ассоциаций с немецко-фашистским прошлым.

Третий кабинет встретил нас гораздо приветливее, но так, же молча и рационалистично. Тут брали хитростью. Пока одна медсестра отвлекала меня, заставив упереться руками в перекладину шведской стенки, другая, подкравшись сзади и задрав воротник рубашки, что-то больно воткнула в шею. Это уже переходило всякие границы. Я дёрнулся и отшвырнул нахальную вторую медсестру к стене. Через секунду я уже лежал на полу, опрокинутый ловким приёмом. Туфля с острым каблуком придавливала горло. О, как тут весело! Короткая выдержка на полу, только чтобы клиент осознал своё поражение. Я осознал. Медсестра это услышала и убрала каблук с горла.

На выходе из кабинета я получил пластиковую карточку. На ней красовалось моё фото (и когда только успели) и длинный номер. Ну и само собой печать, где чёрным по розовому было написано: "Управление мужскими ресурсами. Эксплуатационный отдел". О, как!

Мы покидаем "пряничный домик". Ещё раз оглядываю розовый гранит, занавешенные окна с металлическими решётками, из всех опознавательных знаков - на фронтоне табличка - медная, солидная, не броская. Надпись только для посвящённых: "УМР. ЭО-6.Сектор 32". Движемся параллельно набережной тенистыми аллейками, проводница уверенно тащит меня через заросли вечнозелёных низкорослых деревьев. По дороге мне удалось выведать, как её зовут - Тамила. Уверен, при первом знакомстве под пирсом она его не произносила, такое имечко я бы запомнил. Я упорно не узнаю места, где мы петляем среди кустарников. Лужайка. Настоящая зелёная, постриженная, на траве ни единого павшего листочка, хотя вокруг заросли вечнозелёных растений, которые, как известно, зеленеют и облетают круглый год. Посреди лужайки ещё один "пряничный домик", и тоже покрыт чем-то розовым, при ближайшем рассмотрении - это мрамор. Без труда нахожу медную вывеску, поскольку знаю, где искать, там надпись: "Распределитель N14". Коротко и непонятно, ни города, ни края, ни хотя бы страны. Могли бы, по сегодняшней традиции, и даже флаг привесить. Нет ни слова. И всё такое чистенькое и ухоженное. Смущало меня это. Прежде чем войти в здание, попытался выяснить у Тамилы, что там меня ждёт. Может опять приёмчики начнут отрабатывать. Вертится как глиста на сковородке и ничего не говорит.

Ладно, поглядим-посмотрим, вряд ли меня здесь расстреляют или повесят - слишком чисто и аккуратно. За дверью домика почти "рецепшен" дорогой гостиницы - стойка со стеклянной перегородкой, строгие молодые девицы в бело-розовой униформе за компьютерами (модели, правда, весьма устаревшие). В зале, кроме меня и Тамилы, ещё два мужичка и две женщины. Быстро становится понятно, что тётки, как и в моём случае, проводницы или вербовщицы, а мужики - объект вербовки. Рекруты тихо сидели на деревянных стульях вдоль стеночки, а все три вербовщицы зависали над стойкой. Я пристроился рядом с мужиками. От стойки несло сплетнями и бабьим заговором. Разглядывая откляченные зады, я понял, в чём их сходство, несмотря на пестроту нарядов, стиль одеяний был един - многоюбочность и короткие стрижки. Рассматривать цыганские наряды мне скоро надоело, и я переключился на стены. На стене висели часы и ничего кроме них. Зато часы были большие солидные в корпусе из ценного полированного дерева и показывали полшестого, хотя на моих швейцарских было только полвторого. Не могли такие большие и дорогие часы просто так спешить, вся обстановка холла говорила об обратном - стойка из такого же, как часы тёмного дорогого дерева, стены в дорогих тиснёных обоях бледно-розового цвета (дался им это розовый цвет).

Как-то неуютно мне вдруг стало в этом солидном зале. Я переключился на мужичков. Тихие они какие-то, глаза в пол уставили, ладошки аккуратно на коленках лежат, чисто детишки примерные.

- Работу ищете? - спрашиваю. Нет ответа. - И давно? - Молчание. - Хоть как зовут вас? - Та же тишина.

- А меня Сергеем кличут. - И опять ноль внимания. Разговор не завязывается.

Тут я замечаю краем глаза, что все три тётки прекратили шушукаться и смотрят в нашу сторону, девушки за стойкой тоже замерли и на нас уставились. Так, разговоры тут также не приветствуются. Молча развожу руки в стороны с выражением типа - "а я что, а я ничего". Осуждающие взгляды мягчеют, женский контингент возвращается к своим делам. Я задумчиво массирую шею, там мощный пластырь, закрывающий рану нанесённую медсестрой. На душе совсем не спокойно, больно покалывает в районе сердечной мышцы.

Из здания мы вышли все одновременно. За порогом вербовщицы сразу громко заговорили, даже с пересмешками. А вот мужички больше напоминали зомби, медленно плелись сзади глядя в землю. Я попытался с какой-то шуткой подкатиться к тёткам, ну так, контакт наладить, да заодно выяснить, во что же я вляпался. Меня грубо оборвали на полуслове. Тётки подхватили своих клиентов и молча разбежались в разные стороны. Мы остались с Тамилой вдвоём. Я твёрдо решил выяснить все подробности (раньше надо было думать) и пристал к вербовщице.

Тамила отвечала неохотно и, по сути ничего конкретного не сообщила, смысл ответов сводился к тому, что, мол, на месте всё узнаешь.

- Ладно, оставим эту муть, ты ответь мне на самый главный вопрос - мы на нашей Земле, в России, или где-то ещё? Куда ты меня затащила?

Странная обстановка, странные события, навели на мысль, что мой вопрос вполне обоснован и уместен. В ответ Тамила разразилась такой невнятной трескотнёй, что мне стало понятно - правды тут не найдёшь.

- Пойду ка я обратно домой, к себе - мне надоело слушать сумбурные недомолвки и находиться в непонятках. Вся картина мне меньше и меньше нравилась. И вот тут всё встало на свои места.

- Нет дороги назад, и никуда ты отсюда не уйдёшь. - Прозвучала, наконец, жёсткая правда.

Резко развернувшись, я двинулся в сторону набережной. Тир со странными мишенями обнаружился быстро. Пожилой армянин продолжал прозябать за стойкой. Между тиром и соседним, запертым ларьком, темнела щель, через которую я пару часов назад нарисовался в этом странном месте.

Сразу до цели дойти не удалось. Вначале меня перехватил неожиданно оживший владелец тира.

- Не спеши, дорогой. Ты уже своё отбегал. Не торопись, постой, я тебе кое-что расскажу.

Наверное, возможно, проигнорируй я реплику, не остановись на минуту, а сразу бросься в заветную дверь, из которой пришёл - у меня был шанс благополучно завершить приключение и убраться домой. Но я остановился послушать, и задержался-то всего на какую-то минуту.

У ларька выросли трое в серой униформе со злыми лицами. Я понял, что пропадаю и изо всех сил рванулся в проход. Троица оказалась проворнее, действовали они очень слаженно, даже немножко лениво. Неуловимое движение - и я лежу на мокром жёстком асфальте, как выброшенная на берег кефаль, ловлю ртом воздух. Помимо моей гордости и солнечного сплетения пострадал мой загривок, как раз там, где пластырь.

- Мать вашу. - Дыхание медленно возвращалось. - Сучки поганые, втроём на старого больного человека. Ну, я сейчас вам. Только отдышусь.

Зря старался, троица не шевелилась, продолжая надменно меня разглядывать. Это были три девицы лет двадцати пяти, весьма физкультурного вида. На серой форме имелись какие-то совершенно незнакомые знаки различия, но в неописуемое бешенство меня привели розовые воротнички блюстителей местного порядка. Это розовый цвет на сером крысином фоне, действовал на меня как красная тряпка на быка. Ярость мгновенно захлестнула всё естество, несмотря на будущие последствия, я готов был рвать противника голыми руками.

И тут, как в кино, сзади запыхавшийся голос Тамилы: "Вот ты где, еле догнала. Мы сейчас...".

Удар получился у меня классный, сам Тайсон мог бы позавидовать - с проворотом, с движением корпуса, со сжатием руки в кулак и выбросом в последнюю долю секунды в цель. Меня чуть-чуть опередили, это и спасло Тамилу от гибели или увечья. Удар пришёлся в местную блюстительницу порядка и лишь слегка зацепил вербовщицу. Правда, обеим этого хватило, чтобы выбыть из потасовки. Скручивали и вязали меня двое оставшихся серо-розовых крыс. С этого момента я их по-другому не называл.

Ярость ещё клокотала, но противник был сильнее. Связанного меня совершенно небрежно забросили в фургон.

Г Л А В А N 3

У меня было время подумать, пока фургон без окон колесил по ухабам, резко тормозя и ускоряясь. То, что я влип основательно, сомнений уже не вызывало. Хуже всего было то, что я сам дал затащить себя в какое-то неведомое место, где женщины имеют над мужчинами безраздельную власть. Матушка с ума сойдёт вечером, когда я не вернусь домой. Вот так мы относимся к своим близким. Похоже, никаких концов не осталось, чтобы меня искать. Где искать? На набережной? В "тошниловке" среди ларьков? Конечно, остаётся шанс вырваться тем же путём, как я сюда попал. Ведь не зря же они так обороняли эту щель рядом с тиром, значит, через неё можно вернуться. Теоретически. Только вести себя надо хитрее и не бросаться на амбразуры. А вот хозяину тира я ещё морду начищу. Если бы не он, мне наверняка удалось бы проскочить домой. Хорошо, когда есть кто-то ещё виноватый.

Поток размышлений был прерван звуком открывшихся дверей. Не церемонились, грубо сволокли на асфальт, вокруг суетилось множество охранниц. Процедура транспортировки моего тела от машины в здание, видимо местной полиции, производилась в полном молчании и с излишним, на мой взгляд, применением ног и рук охранниц в качестве направляющих. Меня забросили в камеру и оставили в покое, правда, от узды не освободили.

Если это не Земля, а другой мир, хороша же с ним получилась встреча. Взять бы тех идиотов, которые ратуют за скорейший контакт с инопланетным разумом, да поместить сюда, ко мне в камеру, думаю, они заговорили бы по-другому. А то ведь есть ещё придурки, которые космос слушают, даже шлют братьям сигналы, мл, прилетайте, ждём. Лучше бы на угробленные зря деньги лишние очистные сооружения построили.

Так я продолжал какое-то время со смаком честить, ничего не ведающих сторонников дружбы с инопланетянцами. Право дело, выместить своё раздражение было больше не на ком. Не себя же любимого ругать, за то, что полез в авантюру, доверившись первой встречной проходимке. Так что себя я берёг на будущее. Чуяло моё сердце - не самая это ещё глубокая задница - основное веселье - впереди.

Замечено, в темнице время тянется медленно. Пока лежал на холодном бетонном полу, пытаясь хоть чуть-чуть ослабить путы, успел создать и отвергнуть несколько вариантов плана исхода из этого феминистского мира. Наиболее разумным, мне сейчас представлялось - затихнуть, прикинуться ветошью (пошуметь неудачно я уже успел), выведать побольше сведений, а затем, совершив тайный незаметный манёвр, проникнуть в заветную щель, около тира и удрать. "Эмоции тебя погубят - твердил я себе - это, похоже, очень лживый мир, грубый и циничный и твоё бездумное правдорубство приведёт тебя на местную гильотину".

Всё-таки польза от пребывания в камере была очевидная. Я успокоился и принял окончательное решение - не дёргаться по пустякам (по сравнению со свободой любые синяки - пустяки), но действовать по обстоятельствам. То есть пока ничего не предпринимать, а выяснять обстановку.

Местные полицаи - женщины в серой униформе, стриженые, без косметики, со зверскими выражениями лиц, как женщины не воспринимались, даже не смотря на свою молодость. Это были машины. Ей богу, настоящие живые роботы, даже юбки не носили, вместо них свободные шорты. Вчетвером меня перенесли из камеры в другое, совершенно пустое помещение с одним окном, и опять оставили. Затёкшие руки и ноги неприятно болели, от бетонного пола тянуло холодом и сыростью (ох, мой артрит). В единственном окне угасал день. Мой первый день в чужом мире.

Несмотря на очень неудобную позу, я задремал, точнее - отключился на некоторое время. Во сне за мной снова пришли, развязали ловчую снасть и пинками погнали на улицу. Охранницы очень торопились, им было глубоко наплевать на мои негнущиеся ноги. За мной подали очередной транспорт - большой наглухо закрытый автобус, где меня, наконец, встретили как родного. Автобус был битком набит такими же, как я горемыками - мужчинами молодыми и не очень. Оказаться в компании нескольких десятков давно не мытых, не бритых, матерящихся мужиков было даже приятно. Наконец-то свои. Я сходу включился в процесс знакомства и обмена информацией.

За время поездки в железной коробке выяснилось, для меня, конечно, что есть, в отличие от нас, те, кто смирился со своим положением и старательно горбатится на "розочек" (такое прозвище было в ходу для женской части населения), и даже неплохо устроился - жильё, льготы. Однако, существенную, и, несомненно, лучшую часть мужчин такое положение угнетает, и они бунтуют по поводу и без. За что бывают биты, сажаемы в карцеры без воды и еды, ну и прочие радости подневольной жизни.

Мужики горланили, хорохорились, но от вопроса - "Куда нас везут?", сразу сникали и затихали. Большого секрета из конечной цели поездки никто не делал, но говорили очень неохотно. Нас везли на так называемый "Термитник" - рудник недалеко от города. Толком никто не знал, чем там придётся заниматься. Все сходились только в одном - там не побунтуешь. И сбежать от туда нельзя.

Я сидел в середине автобуса на полу (сиденья в нём не были предусмотрены) и опирался на широкую спину верзилы в джинсовой куртке, который представился как Вова. Дорога становилась всё хуже, трясло всё сильнее, разговоры постепенно угасали. Я разминал руки и ноги после полицейских удавок и слушал, как жалуется на жизнь пристроившийся рядом полноватый очкарик. Он нудно всё доказывал кому-то, что забрали его не справедливо, что во всём виноват какой-то Борис, что это он украл рыбу, а свалил всё на него, сволочь. Ну да, теперь уже поздно пить "боржоми".

Мне же предстояло решить нелёгкую задачу. Впереди, судя по всему, тюрьма, если не каторга, со всеми вытекающими последствиями. Апеллировать к закону, совести, справедливости, похоже, здесь не приходится. Следовательно, придётся выживать. А для того, чтобы выживать в условиях тюрьмы, надо как зверю бороться за существование, зубами грызть. Всё так, всё правильно (теоретически), только вот получится ли? Не попадал я как-то в подобные переделки, Бог миловал. Основным моим жизненным кредо было правильно плыть по течению, наслаждаться тихой жизнью и проплывающими пейзажами мирной реки. Правда, чаще всего, моё желание так и оставалось желанием. Но я старался. А тут пороги, водовороты, водопады и никакого спасательного круга. Нужна хотя бы соломинка.

Я плотнее упёрся в джинсовую спину и откинул голову. Шея, порезанная медсестрой, сразу заныла под пластырем.

- Слушай, рыбокрад, а не знаешь, что за хреновину "розочки" в шею вживляют?

Вопрос, обращенный к полноватому очкарику, прозвучал, видимо, излишне громко, потому, что вокруг засмеялись. Ну вот, готова парню кличка, с грустью подумалось о своём длинном языке, который ещё и враг. Толстяк обречённо вздохнул и рассказал о пункции спинного мозга. В шею вживляется некий имплантат, через две недели он должен прижиться и тогда, с его помощью пациента можно контролировать. Для этого есть у "розочек" какие-то приборы, волю подавляют. Об устройствах он толком ничего не знает, а вот о вживлении может рассказать. Во-первых, ему довелось наблюдать весь процесс в деталях, а во-вторых, он всё-таки дипломированный терапевт и, худо-бедно, мозжечок от гипоталамуса отличит даже в темноте.

Какая-то очень далёкая тусклая искорка, как звезда шестой величины на утреннем небосклоне, затеплилась внутри растерянной души. Крыса, загнанная в угол, бросается на людей. Я чувствовал, как меня медленно, но совершенно очевидно в этот угол загоняют, в ответ росло внутреннее сопротивление насилию. Пока ещё слабое, не оформившееся, непоследовательное - в темноте ощупью.

Мобилизовав все свои немногие медицинские познания и остатки здравого смысла, я втянул толстячка, которого, кстати, звали Димой, в длинный разговор об имплантации. Окружающие поначалу прислушивались к обсуждению, но скоро наш разговор стал им не интересен и мужики переключились на более жизненные темы: сигареты, алкоголь, и покормят ли нас сегодня. А у меня этот интерес только возрос. Парень явно чувствовал себя не в своей тарелке и пытался среди арестованных найти родственную душу, а найдя, обрести какую-то защиту в теперешней передряге. Его выбор пал на меня. На мой взгляд, выбор не самый лучший, ну да ему виднее. А если говорить более правильно, то виднее всех было тому паучку, который продолжал плести свою паутинку.

Я не стал прерывать Диму, когда он с медицинской темы плавно съехал на более для него животрепещущую, и заговорил о себе. В жизни, конечно, везёт не всем (такая вот несправедливость). Но моё мнение здесь таково - гораздо важнее, как ты сам относишься к жизни и тому, что она тебе предоставляет, чем те же самые блага в натуре. Всё как у К.Пруткова - ...а мне и бланманже - полынь.

Г Л А В А N 4

Над воротами не хватало только сакраментальной надписи: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". А высоким забором из металлических прутьев, увитом колючей проволокой, работа кипела. Рабочие площадки начинались сразу за забором. На них суетились люди в одинаковых чёрных робах с белым кругом на спине. Десятки мощных прожекторов заливали ярким светом гигантский участок зоны. Похоже было на шахты. Здесь что-то добывали, и, может быть, перерабатывали. Пока нас выгружали и строили, я успел рассмотреть за забором внушительные терриконы пустой породы. Очередная загадка, что на территории Сочи можно добывать, да ещё и шахтным способом? В моём мире на этом участке побережья даже щебень и песок не заготавливался в достойных внимания промышленных масштабах. Для нужд строительства почти все инертные материалы завозились извне. Конечно, не истощались легенды, уходящие корнями во времена Аргонавтов, о наличии на Кавказе золота. Но, во-первых, это было гораздо южнее, а во-вторых, за тысячелетия добычи его выгребли почти под "ноль".

Нестройной колонной мы - свежее человеческое мясо - проследовали внутрь зоны. Местные каторжники на нас никакого внимания не обращали, мы же с нескрываемым любопытством новичков, таращились по сторонам. Что-то нас здесь ждёт? Поскольку ошмётки планов бегства у меня из головы ещё не выветрились - основное внимание я сосредоточил на периметре, его надёжности и охране. Специалистом по побегам я, конечно, не был, поэтому картина охранных сооружений внушала впечатление об их неприступности. Металлический забор везде был двойной, в промежутке на изоляторах натянуты провода под током. Поверху тянулись клубы колючей проволоки. Через каждые полсотни метров - вышки с прожекторами и недремлющими охранниками. В зоне ворот - целый блокпост с двумя десятками охранниц, вооружённых автоматическим оружием.

Об автоматах - особо. Мне удалось разглядеть его вблизи, пока нас сдавали - принимали и наша колонна была плотно окружена всё теми же "розочками". Так вот, автомат представлял собой утяжелённый гибрид первых моделей пистолета-пулемёта, рождённых между двумя мировыми войнами. Не первый раз я сталкивался здесь с техникой, смахивающей на российскую, только лет на шестьдесят - восемьдесят постарше. Есть ли польза от такого наблюдения, пока неизвестно, но я продолжал присматриваться к новой обстановке.

По территории разгуливали совершенно уникальные существа, видимо бригадиры. Униформа у них резко отличалась от простых охранниц и представляла собой, на мой взгляд, бред пьяного модельера под наркотическим кайфом. Каторжники их опасались, это было заметно по тому, как, при приближении бригадирши, они начинали быстрее шевелиться и опасливо озирались. У этих старших "розочек", помимо длинного прута в руках, что, скорее всего, являлось электрическим разрядником, за спиной всегда маячили двое с автоматами менее высокого звания.

Худшие опасения ребят в автобусе оправдались - нас повели клеймить, как настоящих каторжников. Серьга в ухе - это полбеды, а вот тавро на плече калёным железом было явным перебором. И это не считая той хрени, которая у всех нас вживлена в шею. Надежды на то, что до утра оставят в покое, зализывать штамп на плече, или хотя бы покормят - не оправдались. Из новоприбывших сформировали четыре бригады и как скотину погнали на работы. Мы с Димой постарались оказаться в одной бригаде, к нам определили и верзилу в джинсовой куртке по имени Вова. Охранницы его почему-то сразу невзлюбили (за габариты, наверное), тут же принявшись колоть своими "шокерами". Вова стоически переносил побои, судя по всему, парень он был выносливый.

Для начала нас поставили загружать пустой породой вагонетки, которые другая бригада отвозила на отдельную площадку, откуда порода уже конвейерами переваливалась за пределы рудника. Бессмысленно было задаваться вопросом, зачем вокруг столько ручного труда? Нас, мужиков, каторжан, хватало на всё. Нас сразу просветили местные старожилы, что попали мы не куда-нибудь, а на знаменитый, на всё "Сочи" и окрестности рудник под названием "Термитник", что, правда нам уже было известно. Поведали так же о трёх шахтах, где добывают что-то им не ведомое, шахты называются "Дыра N1", "Дыра N2" и "Дыра N3". А ещё нас поздравили с тем, что живыми мы отсюда вряд ли выберемся.

Пересменка случилась, когда уже основательно рассвело. Все за ночь вымотались, каждый имел по десятку болезненных ожогов от бригадирских разрядников. Покормить нас опять не удосужились, хорошо хоть чистой воды было вдоволь. Как овечьи отары разогнали всех по баракам, на место сменившей нас команды. На что весёлый парень, из новоприбывших, по кличке "Тикай" заявил:

-- Экономят, что б больше на губную помаду осталось.

Хотя, положа руку на сердце, косметикой "розочки" практически не пользовались. Какой был бы ужас, если охранниц ещё и раскрасить.

Раскраска девицам, на мой не взыскательный вкус, вовсе не требовалась. Они пышили здоровьем и обладали естественным румянцем и гладкой кожей, а так же мощным, для своих лет, телосложением и угрюмым выражением на лицах. Ни к селу, ни к городу вспомнилась моя бывшая пассия. По сравнению с "розочками" - мелкая, на тощих ножках, с большим животом и обрюзгшими щеками в склеротических прожилках. Та ещё змея подколодная. Но сейчас я был бы и ей рад. "На редкость у тебя глупые и не конструктивные мысли, парень, совершенно не подходящие для данной ситуации".

Конкретных, постоянно закреплённых за узниками спальных мест здесь не практиковали, по весьма прозаической причине - высокая смертность заключённых. Об этом старожилы нас тоже просветили. Наша свежеиспечённая бригада оккупировала дальний угол барака, разместившись, как и все на двухъярусных нарах.

Клопы нас не кусали, и это единственное положительное впечатление от сна. Как и положено в традиционных каторжных концлагерях, подъёмом ведали барачные капо - сущие отморозки. Эти, видимо, рассчитывали прожить здесь за счёт других свою "вечную" жизнь. Здешняя столовая мало чем отличалась от здешней уборной. Ни там, ни здесь, ни в бараке "розочки" не появлялись, видимо брезгуя, или опасаясь конфликтов. За них грязную работу выполняли капо с нарядами штрафников.

Еда удивила - много, сытно, не очень противно, даже знатный кусок мяса лежал в каше. Только не понравился он мне по какой-то причине, потому и остался лежать в миске. Это заметил наш капо-

-- Тебе что, наша еда не нравится? Привык, поддонок, к котлетам по-киевски. Перебьешься без котлет. Что б сожрал сейчас же. И миска чтоб блестела.

Я пытался промолчать и не нарываться на скандал в первый же день пребывания, но капо оказался неугомонным малым. Видя моё бездействие, он озверел. Его лицо покраснело, как азербайджанский помидор, глаза выпучились, он подскочил к нашему столу, схватил мою миску и попытался размазать содержимое по моей же физиономии. Так бы и случилось, но неожиданно выскочившая рука, перехватила руку с миской, развернула капо, а, объявившаяся следом нога, отправила его лететь в дальний угол. Это Вова пришёл мне на выручку. Мгновенно, как будто, того все и ждали, началась заваруха. Душное помещение наполнилось летающими мисками, ложками, со свистом рассекали воздух массивные кулаки заключённых. Ясно было - народ развлекался.

Проклюнувшееся неожиданно внутреннее лагерное чутьё заставило шлёпнуться на четвереньки и по заплёванному полу прошмыгнуть к тому месту, где валялся пнутый Вовой капо. Он уже оклемался и, увидав меня, выхватил из-за пояса какое-то оружие и ринулся навстречу. Мы сцепились между столами среди дерущейся толпы. Капо не был опытным бойцом, но для меня и такой противник, тем более вооружённый, представлял серьёзную угрозу. Пыхтя, мы кружили в разные стороны, получая тычки от вошедших в раж посетителей столовой. Капо всё норовил попасть мне по ноге своим тяжёлым ботинком, я пытался ответить тем же, наконец, ему это удалось. Стало больно, я почувствовал, что проигрываю. И тут в самый разгар боя, снова вынырнула Вовина рука и припечатала моего противника по макушке. Тот чуть ослабил хватку, мне удалось выбить у него из рук непонятное оружие (что-то вроде длинного тонкого ножа). А дальше как на тренировке, я перехватил в локтевой захват его шею и, повалив капо на пол, вывернул голову назад. Хруст позвонков был слышен даже в шуме всеобщей драки.

Тут же, как по мановению волшебной палочки, в столовую ворвались "розочки" и принялись дубасить направо и налево разрядниками, да так, что получившие свою порцию, уже не поднимались, хотя, может быть, и благоразумно прикидывались оглушёнными. Когда большая часть посетителей столовой оказались на полу, среди мисок, а остальные распластались вдоль стен с поднятыми руками, "розочки" успокоились и принялись выводить нас наружу.

Я сильно опасался, санкций за убийство капо, но в течение смены нас так никто и не тронул, хотя ловил настороженные взгляды заключённых в сторону себя и атлетической фигуры Вовы. Вечером, после ужина всю нашу смену тихо развели по баракам.

Уже лёжа на нарах, с нижнего яруса, в плане комментария сегодняшнего инцидента, Вова признался, что тоже не смог съесть это мясо. Попробовал - оно ему не понравилось, вообще показалось очень подозрительным. Правда, в отличие от меня, Вова не стал демонстративно отказываться, а поступил более разумно, сунув кусок в карман. Я лишний раз поблагодарил Судьбу за то, что в такой передряге оказался в одной компании с таким разумным и полезным существом, как Вова.

Одно плохо - даже имея отряд из десятка таких Вов, проблему освобождения не решить. Что бы покинуть это замечательное место, нужна какая-то военная хитрость, уловка, обманная комбинация. Сон одолел меня раньше, чем я приступил к обдумыванию хитроумного плана.

На следующий день, на рудник прибыла комиссия. Сразу повеяло чем-то родным, бюрократическим - "розочки" засуетились. Нас, новоприбывших, вместо работ у вагонеток, приодели в новую каторжную форму и отправили мести территорию, за исключением нашей бригады, которую за какие-то заслуги определили в столовую - скрести столы и лавки, намывать полы и стены.

Шаловливая Судьба опять подбросила мне "сюрприз". Отдраивая пол, вокруг намертво привинченных столов и лавок, я нашёл тот самый странный нож, который выбил из рук капо. Лезвие у него было очень узкое и тёмное, как и ручка, видимо, поэтому в полумраке его и не заметили. Спрятанный в складках широкой одежды, нож придал мне уверенности. Выберемся.

Г Л А В А N 5

По случаю нагрянувшей комиссии, на зоне вообще никто не работал. Делегация ответственных лиц с утра спустилась в шахту и снаружи появилась только к концу дня. По баракам пронёсся слух, что комиссия очень недовольна положением дел в "Термитнике", и руководство зоны ждут большие неприятности. Поразительная вещь слухи. За всё время пребывания в этом "волшебном мире", который, кстати, носит звучное имя - Гея, я ни разу не присутствовал при нормальном общении между "розочками" и заключёнными. Они вообще с нами не разговаривали. Откуда, спрашивается, в таком случае берётся информация? Значит, есть канал утечки, и не такие уж они неприступные эти "розочки". В конце концов, человеческое естество должно где-то выйти наружу.

Оно вышло довольно скоро. Сразу после ужина Вову забрал наряд охранниц. Я опасался самого худшего - начнутся разборки по поводу смерти капо. Правда за мной, почему-то не шли, и я долго не мог уснуть, перекатываясь по гнилому матрасу в ожидании неизбежной кары.

Вова пришёл под утро, тяжело плюхнулся на полку не снимая ботинок. Меня снедала неизвестность. Однако, на мой нетерпеливый вопрос Вова ответил односложно - "Бляди". Как-то всё сразу стало ясно, и пытать собрата по несчастью глупыми вопросами выведывая подробности - неэтично.

На следующий день нас вывели на работы ближе к полудню. Комиссия к этому времени уже убыла. После её посещения "Термитник" с трудом входил в привычный трудовой ритм. "Розочки" выглядели совершенно не свежими, вялыми, сонными, маясь с непривычного для них похмелья. Послонявшись для вида по участкам, они препоручили управление рабочим процессом капо, и убрались в административное здание. Капо, хоть и норовили при всяком удобном случае продемонстрировать свою власть, сегодня стушевались и расположились в компрессорной за картами. Остальные заключённые, радуясь продолжающейся передышке, разбрелись по территории и, либо загорали, либо вели ленивые разговоры о том, где "розочки" хранят запасы спиртного.

Мы с Вовой забрались в пустую вагонетку. Там нас никто не мог увидеть, а мы имели возможность незаметно наблюдать за большей частью территории. Из всего контингента охранниц, на месте оставались только те, что находились на вышках и у ворот, да и они, явно маялись вчерашними излишествами.

Вова поделился своими похождениями, правда, без пикантных подробностей. В казармы к "розочкам" их отобрали человек двенадцать наиболее молодых и крепких мужиков. "Розочки", включая комиссию, сходу перепились - к употреблению крепких напитков они явно не привычны. Правда, комиссия, та чуть покрепче оказалась, видимо, больше опыта. Мужикам дали выпить только по маленькому стаканчику какой-то настойки. Ну а дальше, как выразился Вова, пошло сплошное блядство. Назад по баракам их разводили так, что не понятно было, кто кого ведёт - "розочки" заключённых или наоборот.

Что-то назревало, я это чувствовал. Какое-то томление разлилось в воздухе, то ли от вынужденного безделья, то ли весенние флюиды залетали непрошено за колючую проволоку. Я предложил Вове прогуляться с целью осмотреть окрестности - сейчас вряд ли нас кто-то будет останавливать, а другой случай посовать нос в разные щели неизвестно когда представится. За нами увязался Дима. После смерти капо, он старался не терять нас с Вовой из виду, находясь в пределах прямой видимости и слышимости. Вот и сейчас, чутко уловив весь наш разговор в вагонетке, Дима решил не отставать.

Мы не успели ещё толком ничего разглядеть, и с опаской пробирались мимо вышек в дальнюю часть зоны, когда дверь казармы распахнулась от удара ногой, и наружу вывалилось несколько нетрезвых "розочек", расхристанных и без оружия. В первый момент обе стороны обалдели от неожиданности встречи. Я лихорадочно придумывал оправдание нашему здесь нахождению. Вова напрягся, готовый отбить любую атаку, а Димон благоразумно попятился к шахте.

Отбиваться и оправдываться не пришлось. Одна из "розочек", пьяно щурясь на Вована, вдруг с растяжкой завопила -

-- А-а-а, Вова, телёночек! Иди ко мне милый, я не укушу -- и рухнула в объятия Вовы. Другая, чуть потрезвее, деловито заявила,

-- Вот кто будет у нас таскать коробки и ящики. Вперёд подружки! По машинам!

Машина оказалась одна - большой армейский грузовик, подозрительно смахивающий на "Студебеккер". Та "розочка", что казалась трезвее других, уселась за руль, ещё одна пристроилась в кабине, а самая еле тёплая, которая назвала Вову телёночком, залезла в крытый кузов и сразу отключилась у него же на коленях.

Ну что ж, обычное дело - разгулявшиеся тётки, у которых неожиданно кончилось "горючее", привлекают, в качестве рабсилы подневольных каторжан. Может неожиданное развлечение, а может действительно что-то назревает и судьба предоставляет нам шанс.

Машина без задержки покинула территорию зоны и затряслась по ухабам грунтовой дороги. Шанс появился быстро - блюющая Вовина подруга - это был хороший повод остановить машину. "Розочку" выворачивало с большим шумом и стонами, так что в кабине её услышали и без нашей подсказки.

Мы изготовились. Когда "розочки", недовольно ворча, полезли в кузов, в дальнем конце его уже сидел сердобольный Дима и держал на коленях поперек живота дёргавшуюся в судорогах охранницу. Мы с Вовой незаметно пристроились у заднего борта. Как только "розочки" оказались к нам спиной, наши кулаки опустились на их затылки. Вовин кулак был втрое больше моего, поэтому с его "розочкой" проблем не возникло, вот моя от удара не отключилась, и нам пришлось утихомиривать её уже вдвоём.

Короткий консилиум постановил - ехать на машине дальше, воспользоваться ей, чтобы максимально оторваться от скорого преследования. В запасе у нас было, мы прикинули, часа два-три, не больше. Потратив считанные минуты на переодевание, наша маленькая группа, теперь уже беглецов, взнуздала "Студебеккер" и понеслась по дороге, взметая, как говорится, клубы известняковой пыли. Правил Вова, я сел за штурмана, а Диму оставили следить за связанными в кузове охранницами и прикрывать тыл. Он долго гнусил, что мы бросаем его одного с тремя женщинами-извергами, да ещё и без оружия. Пришлось снабдить его ножом, реквизированным у капо. Лицо у Димы сразу стало зверским.

Г Л А В А N 6

Несмотря на своё привилегированное положение в здешнем обществе, "розочки", похоже были весьма неприхотливы и больше склонны к спартанскому образу жизни. Это я судил по практически полному отсутствию, каких либо рессор у нашего "Студебеккера". Трясло и мотало неимоверно, да и Вова старался, выжимая из машины всё, на что она способна. Судя по угрюмому виду, его гнала вперёд не только жажда свободы, но и ночные воспоминания.

Нам пока везло, встречных машин не попадалось. Маскарад с переодеванием мог ввести в заблуждение либо пьяных, либо слепых. Нам следовало находиться на расстоянии не меньше трёхсот метров, чтобы не была видна многодневная щетина. Впереди дорога раздваивалась, лучшая продолжала змеиться по долине, худшая уходила в горы. На вопросительный взгляд Вовы я сделал отмашку на худшую, горную дорогу. Двигатель натужно заревел, беря новые препятствия, скорость резко упала. Разговаривать в кабине из-за шума было невозможно, поэтому каждый переживал происходящее в одиночку.

Первый этап мы преодолели, и как-то очень даже легко. Что дальше? Нас будут искать сразу, как только даст о себе знать очередной раз похмельный синдром. Сторожевых собак я здесь пока что не видел, но это ещё не значит, что их нет совсем. Против нас работало и не знание местности и отсутствие припасов и много чего ещё.

Машина вскарабкалась на перевал. В просвет открылось море и кусочек побережья. Я жестами попросил Вову остановиться. Солнце клонилось к морскому горизонту, до темноты у нас в запасе оставалось часа два. Надо было искать ночлег, тем более что со стороны "Турции" наползала большая синяя туча. Точка обзора всем была хороша, кроме одного - никаких топографических подсказок мы с неё не получили.

"Розочки" вели себя пристойно, не пытались освободиться. Подбодрив Диму в его многотрудном охранном занятии, покатили дальше. Под горку ехалось быстрее, хотя и с большим риском. Дорога изобиловала резкими поворотами и чудовищными ухабами. Спуск в долину, снова подъём на новый перевал. Быстро темнело. Дорога просматривалась всё хуже, а включать фары мы не решались.

Наконец совсем стемнело, стал накрапывать дождик, и мы приняли решение остановиться и ночевать как есть. Машину загнали в первый же тупик. Вся команда - беглецы и заложники, собралась в кузове. Маленькая тусклая лампочка только-только позволяла разглядеть друг друга. "Розочки" благополучно оклемались и теперь испуганно таращились на нас, крепко спеленатые специальными каторжными путами, предусмотрительно припасёнными кем-то в кузове. Из одежды, в процессе быстрого переодевания, на охранницах осталось только нижнее бельё. При виде полуголых связанных девок, мы все почему-то засмущались, особенно Вова-

-- Давай оденем их в наши робы - предложил он.

Возражений не последовало, и мы быстро укутали охранниц в чёрные каторжные бушлаты и, расстелив кусок брезента, выложили из них живой штабель. Парни пристроились рядом. Спать условились по очереди. Первым дежурил я.

Дождь барабанил по тенту, шумно орошал листву. Никакие другие звуки до моего непросвещённого слуха не долетали. Пять молодых организмов, умаявшись от приключений, довольно быстро уснули, и ночная горная прохлада им была нипочём. Правда, кляпы несколько мешали "розочкам" насладиться сном на природе. Мне стало жаль их, и я повыдергивал грязные тряпки, которыми мы обеззвучили пленниц. Сонные слова благодарности были мне ответом.

Поскольку часов ни у кого не оказалось, кстати, и у "розочек" тоже, условились сменяться по внутренним ощущениям. Как начну отключаться - бужу Димона, его сменяет Вова. Однако минуты складывались в часы, а сон ко мне не шёл. Сидя у заднего борта, я вслушивался в шум дождя, сонное бормотание и возню спящих - холод неумолимо проникал под брезент. Где-то выше по склону какое-то крупное животное продиралось через ночные заросли, слышалось недовольное сопение здешнего обитателя - наш грузовик вторгся на его территорию и зверь был недоволен. Животное благоразумно порешило с грузовиком не связываться, и удалилось. Почти там же часто-часто заухала сова или филин, я бы даже на свету их не различил.

Странное чувство вкралось в притихшую душу, поначалу я его даже испугался и пробовал отгонять как назойливую осу. Но видение снова и снова возвращалось. Очень ясно виделся домик в горах, сад, огород, преданная собака, ещё какая-то живность. Тишина, покой, вокруг ничего тревожащего. Я вижу себя у низенькой калитки, взгляд устремлён в горы. В горах осень, склоны пламенеют так, как этого никогда не увидишь на равнине. Полосы рыжего, красного, жёлтого, бурого и даже ещё кое-где местами зелёного, чередуются, не смешиваясь, и уходят вверх к голым скалам и языкам первого снега.

Тишина такая, что слышно как срывается бурый лист с каштана и планирует на землю уже обильно усыпанную его собратьями. Я не вижу и почти не слышу, но каким-то спинным чувством угадываю шаги у калитки. Шорох платья, мягкие тёплые руки обнимают за пояс. Это она, любимая и единственная, прижимается грудью и щекой к моей спине, и мы стоим, молча внимая божественную тишину осеннего леса. Подбегает пёс. Шумным избытком собачьей радости разрушает хрупкую картину. Мы оба смеёмся. Пес весело скачет по жухлой траве и весело лает. Я протягиваю к нему руку, чтобы погладить и...просыпаюсь.

Холодно, сыро, дождь так же барабанит в темноте, только добавился далёкий собачий лай. Не надо ездить к бабушке Ванге - это по наши души. Тихо ползу по кузову будить ребят. Нахожу кучу тел, тесно переплетённых между собой. Ну что ж, всё по народной примете - один индеец под одеялом может замёрзнуть, двое - нет, а тут, пардон, пятеро, и сопят как паровозы. Отделяю мужчин от женщин и первых насильно бужу. Дима въезжает в обстановку сразу, Вова ещё долго шлёпает губами, пытаясь снова заснуть.

От основной дороги мы метрах в трёхстах. Грунтовка каменистая, да и дождь нам на руку. Может, не заметят наших следов. Раздаётся шум двигателя тяжёлого автомобиля. Его звук перекрывает собачий лай. Некоторое время он не меняется, оставаясь на одной ноте, а затем, газанув, исчезает за перевалом.

Вроде пронесло. Теперь, окончательно проснувшись, шепчемся, пытаясь обрести ближайшую перспективу. Решаем бросить машину, взять из неё самое полезное и уходить в горы. Аргументация простая и надёжная - впереди лето - прокормимся. А когда всё затихнет, и нас перестанут искать (ну не вечно же это будет продолжаться), как-нибудь попробуем пробраться на побережье и поискать подступы к проходу на родную Землю.

Мнения разделились по поводу пленных "розочек". Отпустить под честное слово - наведут даже невольно, одним своим фактом появления, да и с какой стати им нас покрывать. Оставить связанными здесь - а ну как не сразу их обнаружат, а скажем, дней через несколько. Окочурятся пташки от голода и холода, если раньше до них звери не доберутся. Такой вариант был отклонён единогласно. Вообще, кровожадные сценарии нами даже не рассматривались. Решили, что единственно возможный вариант - взять "розочек" с собой в качестве заложниц и отпускать на волю уже по обстановке.

С тем и застал нас рассвет, оптимистично хлынувший в кузов через откинутый брезент. Оказалось, что "розочки" уже какое-то время не спят, а напряжённо ловят каждое наше слово. Ну что же их можно понять - судьба, можно сказать, решается, побег переходит в следующую фазу.

Вова с Димой отправились разведать обстановку, а я усадил вертикально всех трёх пленниц и ослабил ремни на руках. Какое-то время девушки разминали затёкшие кисти и бросали в мою сторону настороженные взгляды. А я сидел напротив и ничего не делал, просто разглядывал троицу, по сути, любуясь на них.

Бывшие, теперь уже, охранницы благополучно перенесли пленение, ночёвку в кузове и выглядели вполне свежими, только очень сердитыми. Пауза затягивалась, и я не спешил её прерывать. Девушек это начинало беспокоить. В конце концов, та, что изначально была трезвее всех и сидела за рулём грузовика, поинтересовалась, что же мы намерены с ними делать. В ответ вырвался заряд чёрного неконтролируемого юмора -

-- Возьмём вас в качестве "живых консервов", пойдём в горы, будем по дороге жарить и есть, так же как вы нас ели.

Реакция пленниц последовала совершенно неожиданная - все трое в голос заревели и забились в кожаных путах. В сплошном потоке всхлипываний, мольбы и непонятных реплик сквозил нешуточный страх. Они не просто поверили. Девушки считали такой исход для себя вполне реальным, объяснимым и неизбежным.

Более того, из сумбурных реплик и невнятных возгласов, до меня стало доходить, что их на самом деле так испугало и почему девушки сходу поверили плоской шутке. Та немногая растительность, что ещё прикрывала мою лысину, зашевелилась и встала дыбом. Оказывается, заключённых практиковали кормить человечиной. Мясом тех, кто, не выдержав каторжного комфорта, в первую очередь в "Дырах", отдавал Богу душу. Уж не знаю, что могло так переклинить "матерей-командиров", может патологическая ненависть к мужчинам, или какое другое отклонение, только здесь имелся явный перебор. Со слов пленниц, они к этому людоедству совершенно не причастны, более того, все "розочки" на руднике против подобной практики, но у них есть начальство, которое настаивает, заставляет, проверяет, наказывает. Как раз визит той самой злополучной комиссии и понудил руководство "Термитника" ввести в рацион наших собратьев. А в отсутствие проверяющих они так не делают.

Я поверил девчонкам, как-то сразу поверил. Ну не похожи они на закоренелых маньячек-людоедок. Скорее этого можно было ожидать от тёток в белых халатах, которые осматривали меня в самом начале моего появления на Гее.

Плачущие "розочки", размазывающие слёзы и сопли по совершенно ещё детским мордашкам, вызывали скорее сочувствие, чем ненависть. Надо делать их своими союзницами - здравая, но шальная мысль, как океанский лайнер в деревенскую пристань вплыла мне в голову, да там и осталась - вшестером - мы сила.

Г Л А В А N7

Из разведки вернулись ребята. Их сообщение обнадёживало - ночной грузовик у развилки не останавливался, человеческих или собачьих следов не видно, да и вообще - тихо. Правда не было никаких гарантий, и мы это понимали очень хорошо, что группа преследования не вернётся и не обшарит более тщательно все окрестности. Я пересказал ребятам последние новости о кулинарных изысках "Термитника", это привело их в такое же шоковое состояние, что и меня накануне. Поделился я и здравой мыслью об увеличении численности нашей группы, которую друзья по несчастью приняли по-деловому и с полным одобрением.

Мы опять разделились, я отправился на переговоры с потенциальными соучастниками нашего побега, а Вова и Дима взялись готовиться к дальнему походу.

Моё, весьма осторожно выдвинутое предложение, было встречено с большим, и как мне показалось, неподдельным энтузиазмом. Девушки безо всяких условий согласились не только участвовать в побеге, но и оказывать всемерное содействие нашему мероприятию. Что касается гарантий сих стороны, о которых я упомянул на всякий случай, в ответ прозвучала, на первый взгляд, странная клятва, окончательный смысл которой, мы поняли гораздо позже. А на тот момент клятва "розочек" - "Что б мне никогда не рожать и детей своих не видеть!" - прозвучала весьма убедительно. Её они повторили в присутствии Вовы и Димы, после чего с девушек торжественно сняли путы, причём ребята делали это как-то особо осторожно, я бы сказал даже нежно.

Может показаться, что мы неоправданно рисковали, давая свободу нашим бывшим надсмотрщикам. Только выходов у нас было только два - либо "розочки" бегут с нами, либо, как говаривал киногерой - "Ножом по горлу, и в колодец".

Полезного барахла в армейском грузовике оказалось на удивление много и добро это было весьма габаритным и тяжёлым - куски брезента (из них мы соорудили вещмешки), верёвки, инструменты. Единственное чего не оказалось в машине - это еды, за исключением початой пачки пряников в бардачке кабины. А голод всё настойчивее давал о себе знать. Мы пока отмахивались, мол, не до того, шкуры свои спасаем, но к вечеру отсутствие пропитания превратится в проблему.

Дождь не перестал, но как-то стал незаметнее. Наш отряд выдвинулся в сторону гор. В процессе короткого обмена мнениями по поводу маршрута, девушки внесли дельное предложение, идти вдоль дороги, которая в свою очередь, тянется вдоль побережья на некотором удалении. Если взять ближе к морю - больше шансов на поисковый отряд, а глубже в горы, по бездорожью - у нас резко упадёт скорость движения. Они не очень хорошо знали места, где нам предстояло двигаться, но были твёрдо уверены, что вдоль дороги, на некотором отдалении существуют заимки - лёгкие лесные сооружения, где можно переночевать и даже разжиться продуктами. Правда там нас в первую очередь и будут искать, что, наверное, сейчас и делает ночной отряд с собаками. Собаки на сегодня - наша главная хвороба. Для того чтобы сбить их со следа, мы произвели несколько ложных вылазок в разные стороны, усердно по-дилетантски путая следы, поливая их за неимением других средств, смесью машинного масла и бензина. Боюсь только, что тем самым, мы, скорее, уверенней наводили на себя преследователей, чем сбивали со следа.

Через два часа движения дождь пошёл сильнее, прямо-таки проливной, чем порадовал беглецов до такой степени, что на мокрых лицах появились улыбки, и ребята в полголоса даже обменивались шутками с бывшими теперь уже "розочками".

Только сейчас, находясь внутри девственного леса, становилась очевидной разница между Землёй и Геей. Тутошний лес был гуще, в нём существенную долю составляли вечнозелёные деревья, кустарники, лианы. Местами это напоминало настоящие джунгли и, особо заросшие участки приходилось обходить. А что касается листопадных растений, то на Земле им до первой листвы оставалось ещё не меньше трёх месяцев с холодами бороться, а здесь уже почки распустились, и что-то пахучее цвело на каждом шагу.

Ребята, хорошо выспавшиеся, несмотря на жёсткость кузовного ложа, бодро карабкались по склонам. Я же начинал чувствовать усталость. Вчерашние приключения, бессонная ночь, теперешний марш-бросок по горам - для моего организма этого было многовато. Ноги заплетались, цепляясь за корни, сон стал догонять прямо на ходу. А во сне, всё то-же ночное видение - домик в горах, осень, калитка, мягкие тёплые руки и пёс, радостно лающий от полноты собачьих чувств.

Собачий лай, очень далёкий, послышался из-за пригорка. Я чуть поотстал, и когда вскарабкался на вершину, то застал весь отряд среди редкого здесь кустарника (видимо рододендрона), внимательно изучающим панораму долины. Через просвет в деревьях на поляне виднелся небольшой домик, вокруг ещё ряд построек, среди которых суетилось с десяток "розочек" с собаками. Может быть, они здесь ночевали. Резкие возгласы команд доносились даже сюда на вершину хребта.

-- Уезжают - шёпотом сообщил мне Вова - надо подождать, пока не уберутся подальше.

-- Хорошо, только я ребята что-то сильно устал, полежу тут за кустиком. Вы уж сами проследите, что и как.

Мне что-то ответили, но этого я уже не разобрал, поскольку сознание предусмотрительно выключилось.

Г Л А В А N 8

Выплывать из сладкого сна, тем более, когда это делают насильно, не самое лучшее, что случается с человеком. Кто-то тряс меня за плечо и громко шептал на ухо, чтобы я срочно просыпался. Конечно, куда теперь денешься, проснулся, бормоча что-то неблагозвучное будившему. Это оказалась одна из девушек. Она несколько смутилась, но упорно продолжала меня трясти. Вот ответственный человек - ей сказали разбудить, вот она и трясёт меня, выгоняя остатки сна. По дороге девушка по имени Алия поведала о событиях последних часов.

Поисковая экспедиция "розочек", как и предполагалось, убыла вместе с собаками. Выждав не меньше часа, ребята произвели разведку и только после этого перебрались под крышу.

В доме имелась печь - ещё тёплая, запас муки, крупы, консервов. Имелись лавки с набросанными матрацами и подушками. Тепло, сухо. Хижина хоть и небольшая, но очень уютная, так и манила остаться и заночевать. Дождь, на какое-то время притихший, опять усилился, как бы подталкивая к такому решению. Ребята уже начали располагаться, вопросительно поглядывая на меня - одобряю ли. Похоже, по умолчанию, на меня, как на старшего по возрасту, возложили командирские функции. Так всегда бывает - кто-то обязательно должен принять на себя ответственность за трудные, не очевидные и неприятные решения. И я скомандовал - огня не разводить, брать максимальное количество продовольствия и как можно быстрее уходить.

Нам не следовало недооценивать противника и расслабляться. Мои обострённые инстинкты беглеца вопили, что это ловушка, что ночью нас будут брать тёпленькими, в постельках. Расчёт "розочек" был прост и не затейлив - они шумно обозначили на все окрестности свой приход и уход, мол, мы своё дело выполнили, возвращаемся на базу. А сами, вместо того чтобы бегать по мокрому лесу в поисках беглецов, окопаются до ночи ниже по дороге, отдохнут, а в темноте тихо нагрянут.

Нагрузившись продовольствием и, перекусывая на ходу, мы пошли назад, той же дорогой, которой пришли к заимке, наши следы были ещё различимы. Переход через бурный после дождя ручей наш отряд совершил по всем правилам шпионского искусства (видели бы нас те самые шпионы). На противоположном берегу мы оставили хороший след до очередной водной преграды, затем аккуратно вернулись обратно и спустились по ручью ниже рокадной и выше основной дороги, почти к самому морю. Поход отнял много сил. Забравшись в гущу вечного и зелёного кустарника, ребята повалились на мокрую землю. Опять обходились без огня, на ужин холодные консервы и дождевая вода. Никто не роптал, скорее, наоборот, глядя, как Вова и Дима ухаживают за девушками, открывая им консервы и отряхивая от мусора сухари, чувствовал - процесс пошёл.

Группа, изначально состоявшая из беглецов и их заложников, постепенно превращалась в отряд. Устанавливалась иерархия и круг обязанностей за каждым членом команды. Причём всё происходило добровольно, без какого-либо нажима. Девушки совершенно самостоятельно приняли в отряде подчинённое положение, взяв на себя хозяйственные функции, при обсуждении текущей ситуации не встревали, отвечали только когда к ним обращались. Здесь, видимо, сказывалась многолетняя выучка. За Вовой закрепилась функция разведчика, а Дима принял на себя обязанности врача. У меня же не оставалось другого выхода, как стать командиром группы, теперь уже целиком состоящей из беглецов.

Кстати своё добровольно-скоропостижное вхождение в отряд девушки объяснили очень просто и логично. За то, что при их попустительстве произошёл побег заключённых из "Термитника" - таково предполагаемое обвинение, девушек ждёт, после разных телесных экзекуций, отправка в "Дыру". Они, видимо, хорошо представляли себе, что это такое, и не горели желанием туда попадать.

В процессе почти бесшумного, немногословного общения, внутри нашего коллектива стали складываться, к моему великому удивлению, и личные отношения, кто-то к кому-то явно тяготел. Я обратил внимание, что Алия старательно опекает Димона, на марше постоянно находится рядом. Вот и сейчас, готовясь к ночёвке, она старательно разравнивала лежбище для двоих. Диму смущало подобное внимание, он пытался держать приличествующую дистанцию, до тех пор, пока Вова не хлопнул друга по плечу и не сказал,

-- Не бери в голову, братан, выжить мы сможем только вместе, а Алия - хорошая девушка.

Дима вопросительно глянул в мою сторону за окончательной поддержкой, как настоящий командир, я, молча и солидно кивнул. Мой кивок можно было расценивать по-разному, но Дима после этого успокоился, и они с Алией сразу о чём-то зашушукались, не обращая внимания на снисходительные улыбки остальных.

Вова с Келаной - так звали вторую девушку - демонстративно держали дистанцию. После того, как из этой "розочки" вышел весь хмель, её ухарство как рукой сняло. Она страшно смущалась Вована, краснела, когда он к ней обращался (видимо её глодал стыд за прошлую ночную вечеруху) и, тем не менее, постоянно находилась где-то от него поблизости. Вова снисходительно позволял, но, когда надо было брести по бурному ручью, где вода сбивала с ног, а камни торчали из бурунов скользкие, как куски мыла, Вова, отбросив свою гордость, переносил Келану на руках.

По идее, должна была сформироваться и третья пара, из представителей старшего поколения, я имею ввиду себя и Изольду. Пары не было. Мы с ней держались отстранённо, как бывший и свежеиспечённый командиры. Изольда выглядела старше подруг лет на пять на семь, и звание имела, что-то вроде капрала, во всяком случае, для них она была начальством. В сложившихся обстоятельствах, своих командирских амбиций Изольда не проявляла, занимая подчинённо-выжидательную позицию. Было достаточно очевидно, что из них троих, Изольда наиболее опытный и подготовленный кадр, человек, с кем можно и нужно советоваться. Что я и делал.

Пока на привале, молодёжь вила свои гнёзда, готовясь ко сну, мы с Изольдой занялись обсуждением перспектив нашего скоропостижного бегства. В целом она соглашалась с тем манёвром, который мы совершили, покинув грузовик. Но выражала сомнение, что нам удастся долго колесить по окрестностям безнаказанно. С её слов, "розочки" будут искать нас до победного конца - руководство с них не слезет. Облаву не отменят, хоть год она продолжайся, пока наши тела, в том или ином виде не предъявят начальству. И это была плохая новость.

С другой стороны, непосредственные участники поисковых групп, не являются фанатиками сыска и ловят сбежавших, а такие случаи бывали, без должного рвения. Скорее наоборот, чем дольше скрываются беглые каторжники, тем больше времени рядовые "розочки" проведут вдали от ненавистной, опостылевшей им зоны "Термитника". Для них это что-то вроде неожиданного пикника на природе, как бы маленький отпуск.

Отсюда преобладающая тактика поисковых отрядов - ни шагу в лес, все мероприятия проводить вдоль дорог, вокруг населённых пунктов, в том числе заимок. Вот там нас и будут ждать засады. По мнению Изольды, наше положение осложнялось тем, что пропали трое охранниц, которые то ли убиты, то ли взяты в заложницы. В этом случае характер поисковой операции может быть изменён. Вполне возможно подключение дополнительно специальных полицейских подразделений, а так же вертолётов. Им ведь хорошо известно, что далеко уйти мы не могли. Найдут грузовик, следы нашего пребывания на заимке, рассчитают, очертят зону поиска, прочешут толпой с собаками и, конечно найдут. Короче говоря, у нас на всё про всё - день, максимум - два. Ну что ж, по крайней мере, ведомая опасность лучше неведомой. С тем и уснули. Первым дежурил Вова.

Г Л А В А N 9

Утро встретило нас густым туманом. За завтраком мы в полголоса обменялись мнениями о прошедшей ночи. Все слышали в горах стрельбу из автоматического оружия. Стрельба была хаотичной и скорее подтверждала предположение Изольды о том, что пока "розочки" скорее имитируют активный поиск беглецов.

После завтрака Вова с Димой отправились на разведку, а Келана с Алией взялись ликвидировать следы нашей ночёвки и укладывать вещи. Девушки обозначили ещё одну опасность, неизбежную на побережье. Нам нельзя было попадаться на глаза местным жителям, как женщинам, так и мужчинам - вероятность, что сдадут властям, очень высока. Значит и по этой дополнительной причине в поселения нам путь заказан. А тут, как раз где-то неподалёку должен находиться посёлок, примерно там, где на Земле Головинка, а может Лоо.

Пока собирались и обменивались соображениями, у меня созрел план. Для его реализации не хватало только внешнего толчка. Толчок не заставил себя долго ждать. Вова с Димой мокрые и сильно озабоченные сообщили, что ниже нашего места, на основной дороге, наблюдается определённое оживление техники. Они считают, что что-то готовится. Если всё так и есть, и Изольда права насчёт облавы и вертолётов, то местный спецназ сдерживает только утренний туман. В нём вся наша последняя надежда. Как только он поредеет, или разойдётся совсем - всё, нам хана с малиновым вареньем. До вечера нас уже изловят и поджарят. И скормят заключённым "Термитника", чтоб неповадно было.

Ну что ж, ситуация такова, что выбора у нас особенного нет. Ва-банк. Сейчас многое, если не всё, зависело от слаженных действий нашей команды, которая, по сути, командой не являлась. Ну и нам должно было фантастически повезти. В качестве командира группы, задачу я поставил очень кратко, по любому, импровизировать и принимать решения придётся даже не на ходу, а на бегу.

Как можно тише, цепочкой, ступая след в след, что бы не потеряться в густом тумане, мы спустились к ручью. Он всё ещё бурлил, и это было нам на руку. Шум воды заглушал наше не особенно профессиональное движение в лесной чаще. Вышли к основному шоссе, вблизи самого моря. В этом мире вдоль побережья не существовало железной дороги, то ли Царь поскупился в своё время, то ли у них вообще Царя-освободителя не было, зато имелось очень неплохое шоссе, которое нам предстояло пересечь. Это оказалось достаточно просто - нырнули в водосточную трубу под дорогой и благополучно оказались на пляже. Дорога с обеих сторон хорошо заросла кустарником и невысокими вечнозелёными деревцами, поэтому из проходящего транспорта, да ещё и в тумане, мы были не видны.

Дальше требовалось определиться с направлением движения - направо - на север, или налево - на юг. Командир не должен сомневаться, я скомандовал идти на север, тем более что мы в процессе бегства постоянно двигались на север, подальше от основных населённых пунктов.

Отряд со всеми предосторожностями двигался в тумане, который пока, на наше счастье оставался по-прежнему густым. Мы шли в полосе прибоя, надеясь, что звук от наших шагов сливается с шумом волн. Кто знает, может так оно и было, но мы, тем не менее, ожидали либо нападения, либо встречи с кем-нибудь в тумане. И встреча состоялась, правда не с людьми. Из тумана выплыла пристань, большая, хорошо оборудованная. Поскрипывая бортами о резину, у пристани у пристани стояли два пришвартованных катера, судя по обводам и зачехлённым устройствам - из погранично - сторожевой серии. Вова, со знанием дела подтвердил - "погранцы".

Есть такое расхожее мнение - удача не должна всё делать за нас. Пирс есть - есть, катер есть - есть, даже весьма быстроходный. Ну а то, что их два означает, что один надо захватить, а второй нейтрализовать, в противном случае погоня неизбежна. Под пристанью проводим срочное совещание и переодевание. Всё что тащили на себе, оставляем на месте и, вперёд, на штурм.

Наш маскарад сработал на сто пятьдесят пять процентов. Сонная "розочка" с первого катера на окрик Изольды высунула голову из каюты,

-- Принимай груз! - скомандовала Изольда и по-хозяйски прошествовала на судно.

Алия и Келана сейчас изображавшие охранниц, весь натуралистично грубо погнали нас по сходням. Мы (заключённые), как положено - глаза в пол, руки за спиной, якобы связаны - покорно потопали следом за Изольдой. Вахтенная "розочка" попыталась было возражать, но Изольда так отчитала бедняжку, что не только она, но и я на секунду поверил, что мы реальные узники, пойманные беглецы, и нас надо срочно доставить на базу.

Всё встало на свои места, как только мы оказались в каюте. Вова не подкачал, и одним ловким движением уложил вахтенную отдыхать. Мы быстро осмотрели катер на предмет других членов экипажа - всё было чисто. В ходе ревизии катера Изольда проявила удивительное знание предмета - в корабле она ориентировалась как у себя дома.

-- Когда-то я на таком служила - пояснила бывшая "розочка".

-- И что?

-- Разжаловали в "Термитник" за недостойное поведение.

-- Сочувствую. Подробности позже. А сейчас сможешь надёжно вывести его из строя?

-- Без проблем.

Мы повторили маскарад для второго корабля, с той лишь разницей в тексте, что, мол, на соседнем катере поплывут начальники, а им приказано разместиться здесь - это всё на тот случай, если вахта второго катера слышала и наблюдала наш визит на первое судно. Однако, вахтенная "розочка" второго катера так же спала без задних ног до нашего прихода, как и первая. Меня поначалу смутила лёгкость, с которой удалось захватить оба катера, но Изольда успокоила, заверив, что, ни в количестве охраны, ни в её безалаберности ничего удивительного нет - обычное дело на флоте, пока не попадёшься. Инциденты, подобные нашему, всё-таки редкость, и подвоха в виде наглого нападения на сторожевые катера, никто не ждёт.

Но я всё равно волновался. Почти полчаса заняло у нас принести с пляжа брошенные вещи, перетащить вторую охранницу на первый катер, а его, в свою очередь, вывести из строя. А нам ещё надо было, пока не хватились на берегу, бесшумно отшвартоваться и так же бесшумно вывести катер в море. Первое провернула очень ловко Изольда, а для второй операции мы задействовали шлюпку с экипажем из Вовы и меня.

Мы не справились, корабль оказался слишком тяжёлым для наших усилий, и когда на пристани обнаружили пропажу, мы всё ещё находились неподалёку. Крики, топот, стрельба из ракетниц. Всю нашу маскировку пришлось бросить, завести двигатель и удирать уже в открытую. Изольда встала к штурвалу, Вова подался ближе к моторам, а я уставился в морские карты, надеясь открыть там что-то для себя важное. Катер держал курс в открытое море.

Г Л А В А N 10

Конечно, когда-нибудь дело бы дошло и до выяснения политического устройства этого мира. Спешки не было никакой. Нам вполне хватало проблем на местечковом уровне, без глобалистики. Но так получилось, что первая политинформация прошла здесь, на катере, смело рассекающем воду и туман в маленьком мирном Чёрном море.

Всё началось с того, что я невинно поинтересовался, глядя на карту Евразии, пришпиленную в рубке,

-- Изольда, а скажи-ка милая (в экстремальной обстановке отношения быстро упрощались), почему карта такая пёстрая, у вас, что, столько, государств существует (там их было нарисовано в пределах Европы и России - несколько сотен)?

-- Да нет, государство у нас одно. На всей Гее только одно государство - зачем-то повторила Изольда - и Император у нас один и Императрица одна. А вот королевств и княжеств много. Кстати, все они друг с другом не ладят.

Рядом висела карта покрупнее. На ней присутствовало только побережье от Таманского полуострова (здесь - Тмутараканский полуостров), до мест примерного расположения города Поти и границы с Турцией. На побережье я насчитал двадцать семь отдельно расцвеченных образований. Изольда подтвердила - так оно и есть. Тот принципат, из которого мы стартовали, то есть наша бывшая тюрьма, имел самую большую протяжённость берега среди прибрежных протекторатов.

Изольда, вцепившись в штурвал, гипнотизировала компас, Вова, в недрах катера погромыхивал железом, а Алия с Келаной, прихватив Диму, тоже громыхали, но на камбузе. Моя штурманская должность, пока сводилась к разглядыванию карт, и тех, которые на стенах развешаны, и тех, которые стопкой громоздились на откидном столике в углу. Мы бежим. Пока бежим успешно, нас не поймали. Вся беда в том, что мы бежим не "куда", а "откуда". У нас нет этого "куда". Слишком фантастическим представлялся сейчас изначальный план - попасть на набережную, туда - между тиром и кафешкой, туда, где дверь на Землю.

Иногда на моём лице можно, как в центральной газете, прочитать всё, что творится в душе. Изольда прочла и прокомментировала,

-- Зря ты, Серёжа, так расстраиваешься. Я понимаю, что планы вашего возврата на Землю несколько отодвигаются, но ведь это ещё не конец. И потом есть более насущные задачи - оторваться от преследователей и попасть в более безопасное место. Давай ими займёмся.

Она была права на сто пятьдесят пять процентов.

-- Хорошо, согласен. Только скажи мне, куда надо плыть? Есть у меня смутное предположение, что все эти королевства одним миром мазаны, раз в одной стране находятся. Мы, скорее всего, попадём, как у нас говорят, из огня, да в полымя. Если, конечно нас по-простому не выдадут обратно.

Изольда мотает головой. Двигатели катера ревут. Разговор возможен только путём кричания друг другу в уши.

-- Выдать, конечно, могут, но не все. А самые лучшие условия в Танзании - это такая жёлтая с синими полосками - кивает в сторону карты.

Я поначалу принялся искать на картах Африку - ведь сказано же - Танзания. Изольда машет рукой - не там ищешь. Наконец нахожу, через два княжества от нашего, которое, кстати, так и называлось - "Сочи". Дальше, вниз по побережью шли "Адлер" и "Гагра", а вместо, предположительно, "Нового Афона" - "Танзания" - жёлтая в синюю полоску и довольно обширная, особенно в горы.

Площадь королевства, на фоне прочих "карликов", вызывала определённое уважение. Правда и плыть ещё туда, даже при нашей крейсерской скорости - часа четыре.

-- Как с горючкой? Хватит? - ору Изольде в ухо. Она кивает.

-- А на манёвры от вертолётов?

-- Вряд ли!

-- Тогда ты рули, а я пойду, познакомлюсь с вооружением!

Вооружение катера составляли две спаренные пулемётные установки калибра около двенадцати миллиметров, с секторами обстрела по правому и левому бортам. У меня есть такая особенность - с техникой, в том числе с оружием, я управляюсь почти профессионально, но с одним непременным условием - если кто-то мне покажет с какой стороны за него браться и как оно работает. В противном случае, изделие может поехать в обратную сторону, а пулемёт начать стрелять по своим. В сложившихся обстоятельствах я не мог ударить в грязь лицом - должность командира обязывала.

Расчехлить, опробовать привод по вертикали и горизонтали было делом пустяковым. Пулемётные ленты тоже нашлись сразу - рядом в огромном железном ящике. А вот с заряжанием пришлось повозиться изрядно. Однако и здесь всё, наконец, получилось, и контрольная очередь прозвучала как победный салют моей смекалке. Уже слезая с кресла стрелка, я обнаружил, что за мной внимательно наблюдает Изольда. Сколько она стояла на палубе, может вообще всё то время, что я возился со спаркой. Изольда подошла к установке и, заученным движением, перевела "флажок" дальности на "сто" метров.

Вторую установку я привёл в боевое состояние уже за несколько минут. По вертикали пулемётная спарка не имела "мёртвой зоны" и, в ожидании возможной вертолётной атаки, данная характеристика была очень кстати.

Перекусить мы собрались в кубрике, это была ещё и общая спальня для всего экипажа. Здесь было относительно тихо, настолько, что не приходилось кричать в ухо собеседнику. Катер бодро нёсся к нашей свободе, у штурвала, сменив Изольду, осталась Келана. Мы опять наскоро обменялись соображениями по поводу дальнейшего развития событий. Володя похвалил состояние ходовой части катера, оказалось, что основная его земная профессия - судовой механик (бывают же такие совпадения). Алия отчиталась о запасах продовольствия на катере - не меньше чем на неделю. А Дима порадовал (врачи они все циники и чёрные юмористы) тем, что медикаментов и перевязочных средств ему хватит, чтобы всем нам по три раза простреленные конечности перебинтовать.

С особым вниманием мы слушали Изольду. Она воспользовалась, естественно только на приём, корабельной рацией. Нас искали, точнее, уже преследовали в море. На границе с "Адлером" находилась крупная морская база, так вот с неё уже шли на перехват несколько катеров такого же класса, как наш. Вертолётные силы пока не задействовались из-за тумана. Сообщение Изольды вызвало некоторое недоверие обилием подробностей о планах преследователей. Объяснение оказалось весьма прозаическим, и Алия это подтвердила - "розочки" практически никогда не пользовались защитными кодами, шифрами, просто не было необходимости. А кроме того преследователи были абсолютно уверены, что мы от них никуда не денемся. Пока всё это было нам весьма на руку, как и то, что здешний мир не был знаком с радарами.

А вот другая новость - отсутствие у княжеств понятия территориальных вод, обеспечивало нам погоню по Чёрному морю до бесконечности.

Пока девушки убирали посуду, я продемонстрировал Вове и Диме свои успехи в освоении корабельного стрелкового оружия. Туман как будто поредел и начал подниматься над водой. Изольда и я собирались заняться разработкой манёвра ухода от перехвата, по нашим расчётам у нас ещё было время.

Не срослось. Катера преследователей, в количестве трёх штук, выскочили из тумана и сразу открыли предупредительный огонь. Не знаю, кто в тот момент оказался у штурвала и совершил манёвр, в результате чего катер заложил крутой вираж и на полной скорости понёсся на противника. Два катера оказались у нас прямо по курсу, третий проскочил и скрылся на какое-то время в тумане. В считанные секунды мы с Вовой заняли места стрелков, отправив Диму помогать девушкам.

Катера сближались. Противник прекратил стрельбу, мы тоже молчали. Когда расстояние сократилось метров до тридцати, наш катер подбросило на волне, он даже на секунду выскочил из воды. Двигатели взревели на воздухе, и мы с Вовой, не сговариваясь, одновременно открыли огонь. Каждый бил по свое мишени до тех пор, пока катера не разошлись. Весь бой продолжался несколько секунд, мы снова нырнули в туман и остались одни.

Сомнений в том, что эти два катера нас больше преследовать не будут, не было никаких. Каждому досталась в упор целая пулемётная лента в сто патронов, и я уверен - ни одна пуля не прошла мимо. Мы перезарядили пулемёты и остались нести вахту. Корабли противника, в последний момент, успели выпустить жалкую очередь, не нанеся существенных повреждений. Тем не менее, Вова решил всё тщательно проверить, и снова уполз в машинное отделение.

Г Л А В А N 11

Поскольку перехват у противника не удался, то сейчас следовало опасаться только погони, море достаточно тихое, кильватерный след виден достаточно хорошо. Догоняй - не хочу. Только скорости у нас одинаковые, поэтому гнаться можно долго, до потери горючего. Они и гнались. В эфире, после стычки, гвалт стоял несколько минут. Ругань и угрозы начальства в адрес экипажей упустивших нас. Отчёты уцелевшего катера, который остался оказывать помощь двум разгромленным нами, и бодрые рапорты о готовности от ещё четырёх кораблей, направляемых для преследования. В воздух подняли вертолёты в количестве аж двух штук. Со слов Изольды, это почти все, что имеет Королевство, с учётом того, что две трети машин постоянно находятся в ремонте.

Теперь мы постоянно слушали эфир, на это дело посадили Диму. Девушки же вскрыли шкаф со стрелковым оружием, и наша мощь увеличилась на целых пять автоматов. Мы готовились дорого продать наши жизни. Странно, но в эфире ни разу не прозвучало никакого обращения к нам - сложить оружие, прекратить сопротивление, сдаться. Почему-то хотелось услышать что-то подобное, и ещё так - "Мы вам сохраним жизнь". Может преследователи вообще не собирались сохранять нам жизнь?

На охоту за нами вышел, как его назвала Изольда - ТКО - тяжёлый корабль охранения. Этот, по сути, крейсер местных вод, имел на вооружении, кроме пулемётов, заградительные мины и полуавтоматическую пушку калибра сорок пять миллиметров. Из такой в нас достаточно было попасть всего один раз.

Мы с Изольдой, как раз произвели определение нашего местоположения - примерно в начале - середине княжества "Гагры", когда вышло солнце. Над поверхностью воды туман ещё оставался, но с каждой минутой всё тоньше и прозрачнее. А солнце предательски ярко заливало морскую гладь. Слева, из дымки появились вершины Гагрского хребта, мы шли километрах в пяти - шести от берега. Изольда сделала резкий поворот к побережью - расчёт был простой - у берега ещё держался плотный туман.

Приближение вертолёта мы не услышали, поскольку сами производили не меньший шум. Его широкая тень мелькнула над катером, поток ветра зарябил гладкую волну. Вертолёт пытался зависнуть над нами, обозначая мишень для преследователей и как бы разгоняя туман. Туман не торопился расходиться. С вертолёта что-то пытались кричать через громкоговоритель, но мы были начеку. Вова незаметно подал мне знак и начал разворачивать турель в сторону вертолёта. Не знаю, заметил экипаж наши манёвры или у них был свой план действий в соответствии с утверждённым сценарием, только прямо по курсу с небес нам сбросили гранату.

В следующие две с половиной секунды произошло множество событий. Вначале взорвалась граната, взметнув перед носом фонтан черноморской воды, затем Изольда совершила очередной резкий манёвр, положив катер на правый борт. Из этого положения, лёжа на боку, мы с Вованом и открыли стрельбу по "вертушке". Очень скорострельные пулемёты, две сотни пуль в момент ушли в цель. В вертолёте что-то лопнуло и сразу задымило.

Девушки, для порядка, ещё постреливали по вертолёту из автоматов, но и без этого было понятно - "вертушка" готова. Сам момент падения мы не застали - перезаряжали пулемёты, но девушки потом поделились впечатлениями, насколько это было эффектно. Азарт погони, боя, близкой смертельной опасности, захватил всех.

Мы вернулись на прежний курс к берегу. От погони мы ещё не ушли и даже не оторвались. Справа по борту взвился фонтан воды, через секунд пятнадцать - чуть ближе. Изольда бросала катер вправо - влево частыми галсами, снаряды с корабля охранения рвались то дальше, то ближе, ТКО шёл по нашему следу, как тигр за раненым оленем. Если бы не мастерство Изольды, нас давно уже расстреляли. У девушек не выдержали нервы, и они выпустили в туман в сторону преследователей по два магазина.

Берег выскочил из тумана совершенно неожиданно, но наш рулевой, похоже, была к этому вполне готова - резкий поворот влево, перед самым пляжем, на сто восемьдесят градусов и - стоп-машина. Очередной взрыв снаряда теперь уже на берегу, и воцарилась тишина. Нет не полная, со стороны моря слышен стук мощного двигателя - ТКО шёл полным ходом. Никто из нас даже не пытался что-то подсказывать Изольде, похоже её опыта и хладнокровия хватило бы на троих, да и своего соперника она знала как облупленного. Мы, вчетвером, замерли на палубе, нацелившись из шести стволов в туман.

Может из-за искажающего действия тумана, может по какой другой причине, корабль ТКО показался устрашающе огромным, он на чудовищной скорости нёсся почти прямо на нас. Теперь манёвр Изольды стал понятен не только нам, но и экипажу ТКО. В последний момент они зачем-то попытались уйти от столкновения с берегом, делая правый поворот. Поздно. Раздался жуткий скрежет и вой, корабль накренился и замер. С благополучным прибытием девочки. Мы ринулись в море.

Никто из нас потом не мог объяснить, почему мы не стреляли по противнику, который был на виду и, подвергнутый столкновению, впал в панику, "розочки" метались по палубе, как ошпаренные. Так без единого выстрела катер и ушёл в море. Ещё целый час мы не уходили с палубы, всматриваясь в полосу тумана, которая таяла на горизонте. Нас никто не преследовал. Наконец все набились в рубку и принялись поздравлять друг друга с одержанной победой. Димон добавил радости сообщением из эфира - на базу отозвали все катера и вертолёт, поступил приказ прекратить преследование. Даже если это военная хитрость, временная уловка для перегруппировки сил, у нас есть небольшая передышка, что бы попытаться всё-таки дойти до "Танзании" и там спрятаться.

У воздуха свободы, оказывается, совершенно особый запах. Он не цветочный и не морской. Это не запах экзотических фруктов или пряной субтропической зелени. Воздух свободы пах машинным маслом, сгоревшим порохом и выхлопом дизельного двигателя. А ещё это был запах пота моей арестантской робы и гимнастёрки Изольды. Мы расположились на корме, уперевшись в спины друг друга. Прошло совсем немного времени как мы действуем совместно, а кажется, что давным-давно знаем друг друга. Изольда проявила себя настоящим бойцом, грамотным, хладнокровным, хорошо знающим повадки "розочек". Приходилось признаться самому себе, что без её участия наши шансы улизнуть от погони оценивались как почти нулевые. Мне вдруг стало стыдно за свои подозрения о возможном предательстве Изольды и других девушек.

Изольда расслабила спину и откинула голову мне на плечо. Отчего-то сладко заныло сердце. Я приказал ему заткнуться, что бы не мешало думать. Хотя при этом, закинул руку за спину и погладил девушку по голове, как мне думалось вполне по-отечески. Видимо, ощутив себя моей дочерью, Изольда, извернувшись, прижалась грудью и щекой, обхватив при этом мою талию. Да нет же, я тут совершенно ни причём, это стресс выходит после боя. Мы только что выдержали настоящее сражение и, совершенно реально могли все погибнуть, не говоря уже о пленении.

Впервые за время пребывания на Гее припекало солнце. Я смотрел на фонтан пены из-под винта катера и опять уносился в осенние горы. Странное видение настойчиво повторялось, и руки Изольды подозрительно смахивали на руки женщины из этого видения. Сердце снова пискнуло под арестантским костюмом. Мягкая паутина опутывала, сковывала движения, межила веки. Видимо из меня тоже стресс выходит. Освежающий сон сейчас был бы очень к месту.

Г Л А В А N 12

Хрен там, а не сон вам бояре дорогие. Навстречу, в сияющих бликах солнца на ленивых волнах, шли три катера. Красиво так шли строем. Вдали обозначились два вертолёта. Изольда разомкнула объятия, не стесняясь вздоха сожаления, я своего тоже не стал скрывать. Смертельные приключения ещё не закончились. Один из катеров издал громкий сигнал, который, кроме как приказ нам стопорить машину, истолковать было не возможно. Мы вступили в условные территориальные воды "Танзании".

Танзанийские катера принялись описывать победные круги вокруг жертвы. Волновались, нервничали (я говорю об экипажах). Командиры через громкую связь отдавали противоречивые указания. Похоже, они страшно трусили, на нас были направлены все пулемётные спарки, за прицелами напряжённо замерли стрелки. Из-за бортов торчали макушки стрелков отряда поддержки, они тоже целились в нас. Ну что же, бояться нас есть за что. Все перипетии стычек с противником прозвучали в открытом эфире, как реалити - шоу по радио. На счету нарушителей, то есть нас, два сторожевых катера, один вертолёт, один корабль охранения - это по любым меркам много. Остальное добавила фантазия, кто знает, сколько мы постреляли до того. В результате родился монстр - те самые страшные шестеро беглецов. Для них мы такой же ужас, как для американского обывателя Усама Бен Ладен.

Мне надоела эта танзанийская кадриль. Пока я пробирался в рубку, никто из ребят не произнёс ни слова, все молча признавали, что экспедиция закончена, что бы ни ждало нас в дальнейшем. Из рубки по громкой связи гаркнул почти как адмирал Нельсон при Трафальгаре

-- Прекратить движение. Мы сдаёмся.

Прозвучало как команда. Танзанийские "розочки" послушались. Катера сбавили ход, командиры перестали отдавать противоречивые приказы, вертолёты сделали разворот на базу. Один, самый смелый капитан, ловко пришвартовался к нашему левому борту, двое других продолжали настороженно держаться поодаль, так целясь изо всех стволов. Вова сгрёб с нашей палубы автоматы и небрежно высыпал на танзанийский катер. Три "розочки" заняли позиции на палубе, продолжая держать нас на прицеле, а одна, явно старшая по возрасту и званию, опасливо косясь, прошмыгнула в рубку. Бедная женщина, обнаружив там Годзиллу (меня), дёрнулась было обратно, но чувство долга взяло верх, и она судорожно ухватилась за штурвал. В глазах её читался такой неподдельный ужас, что я не стал напрягать танзанийку и покинул рубку.

Путь до военно-морской базы Танзании занял полчаса. За это время нам приготовили "торжественную встречу". На набережной толпился разнообразный люд, видны были и мужчины и женщины. На пирсе выставлено охранение - через каждый метр по "розочке". Главного причала - местный спецназ, а чуть в стороне - начальство, этих я уже выучился различать по вычурной одежде, увесистым габаритам и надменному виду. Наш морской конвой по широкой дуге подкатил к причалу (вполне понятная показуха - таких злодеев задержали, и без единого выстрела) и командир соединения отрапортовал о выполнении задания. Нас "торжественно" выгрузили на пирс, к каждому приставили по двое спецназовцев, ещё один ряд выставили впереди. Теперь, без опаски, могло подойти начальство. Оно подошло, как водится, оттопырив губы, важно оглядело нас с головы до ног и, махнув рукой, разрешило уводить.

Шестеро, мы заняли три грузовика, разместившись попарно. По странной прихоти охранения, либо по какой-то другой мне, не ведомой причине, мы с Изольдой оказались в одной машине. Спецназ занял места в кабине и у борта, к нам пристроили ещё несколько джипообразных автомобилей и, по свистку, вся кавалькада медленно тронулась по набережной. Аплодисменты публики звучали сейчас вполне уместно.

-- Наверное, президентов и соседских королей так не встречают, как нас сейчас,- обратился я к притихшей Изольде.

-- Да, такое шумное происшествие - редкий случай. Я, во всяком случае, ничего подобного не помню, и не рассказывал никто.

-- Как, по-твоему, что нам сейчас может грозить? Высылка?

-- Может быть,- Изольда грустнела прямо на глазах - в любом случае, для нас трибунал, а вам, как суд решит. Если бы мы просто удрали, то считались бы беженцами с возможностью поселения. А раз произошла перестрелка и есть жертвы - значит, мы все преступники и нас будут судить.

-- Так что,- я тоже начал напрягаться - шансов выйти сухими из воды никаких?

В ответ - безнадёжное качание головой.

-- Мне очень жаль Изольда, что мы со своим побегом втянули вас троих в это дело. Надо было оставить вас связанными в грузовике, а самим бежать в горы. Отсиделись бы, а потом что-нибудь придумали.

-- Нет, Серёжа дорогой, шансов у вас было немного уже тогда. С нами повезло больше - слово "дорогой" из уст Изольды, в другое время ласкавшее слух, сейчас прозвучало как прощание. Сердце сжалось от плохого предчувствия.

-- Не вини себя за происшедшее,- Изольда крепко сжала кулаки - у меня с сочинскими властями свои счёты. За ними старый должок, и я его получила сполна, не зависимо от дальнейших событий. Девчонок, конечно жалко, но они тоже сделали свой выбор, и шли до конца. Так что не жалей ни о чём. Единственное что, это я...

Изольда неожиданно умолкла, и некоторое время каждый размышлял отдельно. Не смотря на слова Изольды, мне всё равно представлялось, что мы, я имею ввиду мужскую часть нашего отряда, могли бы справиться самостоятельно. Только кому оно нужно сослагательное наклонение. Паучок нам ткёт одну паутинку, а не сто, и бегать по ней туда-сюда тоже не дозволяется. Молчание становилось тягостным.

-- А может у нас есть какие-нибудь смягчающие обстоятельства - я пытался вывести Изольду на обсуждение наших дальнейших действий. Скорее всего, нас разлучат, не дадут общаться, и засудят порознь, без адвокатов и Святого причастия. Консультироваться надо сейчас.

-- Нет - продолжала она печально качать головой - если только не произойдёт чудо и в Танзанию не нагрянет наследный Принц или Принцесса, которые совершают объезды подвластных территорий. Сам Император этим не занимается, а наследники наносят визиты в королевства, проверяют, наблюдают, вершат суд. Да, в их компетенции амнистировать, такие случаи известны. Только княжеств и королевств на Гее больше трёх тысяч, так что в ожидании инфантов можно тридцать три раза сгореть на электрическом стуле.

Что и говорить, шанс действительно гипотетический, но человек жив надеждой, а заключённый человек, тем более. И я начал эту надежду взращивать прямо сейчас. Изольда сидела на лавке, сжавшись как воробышек, в ней как будто что-то сломалось. Из смелого решительного воина она превратилась в испуганную женщину, ещё почти девушку. Мне так захотелось её обнять, прижать к груди, успокоить, приободрить, что, не обращая внимания на возражения "розочек" из спецназа, я так и поступил. Видя, что мы не предпринимаем попыток выпрыгнуть из кузова, охранницы успокоились и лишь сочувственно поглядывали на двоих матёрых, страшных преступников мирно обнявшихся на лавке в кузове армейского грузовика.

Изольда расплакалась, стеснялась, прятала лицо у меня под мышкой. Я гладил её по голове и что-то приговаривал. И молил того самого паучка с паутинкой - выведи, не дай сгинуть хорошим людям, ладно я, а ребята ещё и жить-то не начинали по-настоящему. Полагаю, что в это самое время за меня непутёвого молилась моя матушка.

Парадным маршем колона автомобилей проследовала через ворота с колючей проволокой. Ну что ж, вот и наша новая темница, принимай, родная. Прозвучали команды на выход. Я поцеловал Изольду. Крепко. В губы. Она ответила. Сейчас, здесь, в кузове грузовика, на пороге нашей новой тюрьмы, мы тем самым, безо всяких слов поклялись помогать друг другу, как бы ни сложились обстоятельства. Изольда резко оттолкнулась от меня, и первая полезла через борт.

Г Л А В А N 13

Темница оказалась роскошной, тот самый VIP вариант. Одноместные номера с туалетом и душем. Двухразовое питание, чистые простыни, прогулки по внутреннему дворику с зелёной травкой и цветочками. Кроме нас шестерых, в постояльцах местной тюрьмы числился некий "самбук", то ли бурят, то ли якут, который сидел здесь уже почти год. На вопрос, в чём состоит его преступление "самбук" важно отвечал, надувая щёки, -

-- Это дело государственное, однако, разглашать не положено.

Демократизм содержания доходил здесь до того, что мы все постоянно встречались - на прогулке, в столовой. Могли обмениваться впечатлениями, поиграть в нарды (одна партия) и даже почитать местную литературу (без ограничения)

Так продолжалось пять дней, на шестой девушек перевели в другое место, после чего Вова с Димой заметно погрустнели. За всё время заточения нас только один раз допросили и больше к вопросу о причинах бегства из Сочи не возвращались. Я попытался как можно красочнее живописать зверства сочинских "розочек" и их начальства в "Термитнике", с упором на то, что Изольда Алия и Келана, с риском для жизни, спасли нас от неминуемой страшной гибели. Но меня, как и ребят, впоследствии, заткнули в самом начале - мол, и так всё знаем. Похоже, наша судьба решалась вовсе не здесь, не на этом уровне.

Заняться в такой странной зефирно-кефирной каталажке было решительно нечем. Я попытался читать - на полке в столовой рядком притулились штук пятьдесят одинаковых корешков. Внутри книги так же были на одно лицо - всё сплошь детективы, где плохих мужчин ловят хорошие "розочки" и отправляют на перевоспитание (и чем им всем так мы насолили?). Мне показалось, что и автор у всех книжонок один и тот же, хотя имена на обложках стояли разные. Во всяком случае, не смотря на тюремное безделье, третью книжицу я осилить не смог. Вова с Димой сломались на первой, заявив, что это оголтелый женский расизм. "Самбук" книжек не читал, похоже, он вообще был не грамотный.

Я затребовал в камеру бумагу и карандаш. Принесли. Взялся писать прошение на Высочайшее имя, изготовил три варианта. Показал ребятам, одобрили и написали ещё каждый от себя. Так прошла ещё неделя. Никаких новостей, про нас как будто забыли, страшновато было превратиться в "самбуков". Используя оставшийся запас бумаги, я принялся описывать наши похождения на Гее, для чего выведал у Вовы и Димы их злоключения до нашей встречи. За ужином, вместо партии в нарды, зачитывал обществу результаты дневного творчества. Чтобы растянуть развлечение на максимально долгий срок, пришлось, во-первых, запросить ещё бумаги и карандашей, а во-вторых, вкрапить в повествование эпизоды из нашей Земной жизни, трактуя их как воспоминания героев. Поскольку, я временами весьма вольно приписывал нам троим выдуманные похождения на матушке Земле, вечерние слушанья превращались в весёлый диспут с уже реальными воспоминаниями. В них принимал участие даже "самбук", правда, из его рассказов извлечь что-нибудь ложащееся на бумагу для меня представлялось непосильной задачей. Тут нужен был настоящий гений, либо специалист по загадочным человеческим душам лиц северных народов.

Игра затягивала не только нас, кухонные "розочки", поначалу украдкой, а затем всё более явно превращались в наших слушателей. Я старался вовсю, марая бумагу своими опусами, ради нашего вечернего веселья, раскрытых ртов и завороженных глаз. Может тут у них вообще никакой литературы нет, кроме этих ханжеских детективов.

Так мы развлекали себя ещё почти три недели, когда у меня кончилась бумага, и совсем источились карандаши. Совершенно естественно, я обратился к старшему надзирателю с просьбой пополнить запасы. Реакция последовала неожиданная - меня обвинили в перерасходе тюремных средств и изъяли всю мою писанину до последнего листа, включая и черновики обращений к Великому Императору, кем бы он там ни был.

Мы снова погрузились в меланхолию. От девушек никаких весточек не приходило, с самого дня как их перевели из тюрьмы. Наши потуги как-то связаться с ними пропадали втуне. Единственное, что нам удалось узнать, и это вселяло слабую, но надежду - девушек не выдали в Сочи, содержат где-то здесь в Танзании. В целом, надо отдать должное, "танзанийки" отличались более миролюбивым характером, и во многом, пока начальство не смотрело в нашу сторону, как могли, облегчали наше существование. Но что касается тайны содержания наших девушек, все только смущённо пожимали плечами.

Следующим тюремным развлечением стал Вовин демарш по поводу спортзала. Нам он заявил, что на нём от безделья каторжная роба уже не сходится, а для "розочек" выдал легенду резкого ухудшения здоровья под названием - "перманентная мускульная депрессия". Спасти его может только штанга, в крайнем случае, гиря, а лучше и то и другое плюс бассейн. И что вы думаете, нам разрешили посещать спортзал. Поскольку наше пенитенциарное заведение соседствовало с казармами местного гарнизона, спортзал у них был общий. Нам разрешили посещать его каждый день, и каждый там проходили занятия очередного взвода "розочек". К талантам Вовы мы сразу приписали его навыки владения приёмами каратэ. Он периодически устраивал показательные выступления, больше, правда, красуясь перед девушками.

Однажды, во время такого совместного занятия, инструктора "розочек" куда-то вызвали, и он оставил девушек заниматься самостоятельно. Мы мирно пыхтели в своём дальнем углу - Вова со штангой, Дима с гантелями, а я висел на "шведской стенке". Девушки, воспользовавшись отсутствием тренера, уговорили Вову продемонстрировать им пару приёмов из своего репертуара. Вова, конечно, показал. А когда объявился инструктор, все девушки с криком - "ки-ай!" звучно опрокидывали друг друга на ковёр.

Истекал третий месяц недобровольного пребывания в Танзании. О нас так и не вспоминали. Единственным знаком внимания, что мы не забыты, стала смена одежды. Вместо чёрной сочинской каторжной с белым пятном на спине, нам выдали весёленькую зелёную в белую вертикальную полоску, мы стали похожи на гибрид недозрелого арбуза с огурцом. Устные обращения по поводу скорейшего решения нашей судьбы и судьбы девушек оставались без ответа, писать мы не могли - бумагу так и не давали. В один из очередных приступов чёрной меланхолии Дима заявил, что ещё чуть-чуть, и он руки на себя наложит. Странно, что такая мысль посетила его здесь, в комфортабельной тюрьме, а не на каторге.

Г Л А В А N 14

В один момент всё переменилось. Ещё утром тюрьма представляла обычное сонное царство. Лениво гремели посудой на кухне поварихи, так же сонно переругивались охранницы, торгуясь насчёт графика дежурств. Мы втроём шли на прогулку в садик понежиться под лучами уже почти летнего солнышка, а проще говоря, позагорать. "Самбук" после завтрака сразу улизнул в свою камеру - загорать он любил так же, как и мыться. Его насильно загоняли раз в неделю под душ (на большее у охраны гигиенического энтузиазма не хватало), и тюремная врачиха с угрозами лишить "самбука" вечерней пайки, самолично поливала его из шланга.

Так вот, мы мирно грелись на солнышке, разоблачившись догола, чем намеренно смущали охранниц, заставляя их ретироваться в помещение и оттуда наблюдать за тремя голыми нахалами. Несомненно, наибольшее впечатление производила мощная Вовина фигура. Мы с Димой присутствовали только для контраста, оттенить, так сказать основной материал. Нетерпеливые автомобильные гудки за воротами возвестили конец мирной эры.

Шум и гам валом покатился по острогу. Одновременно что-то происходило и в соседних казармах - там тоже гремело, заводилось, топало, раздавались отрывистые команды. На весь этот гвалт, Вова, лениво развернувшись вполоборота голым торсом к солнцу, заявил -

-- Император приехал, будет карать и миловать.

К происходящему эпитет "ошпаренные" приложим в полной мере. "Розочки" носились по помещениям, бестолково суетясь, сталкиваясь в проходах, что-то громко крича друг другу. Удивительно, но нас обнаружили в садике не сразу. Видимо мы так слились с пейзажем, что для всех представляли три голые античные статуи, по прихоти сумасшедшего архитектора, установленные в тюремном дворе. Начальница тюрьмы - дама лет сорока пяти, весьма тучной комплекции, красная, пыхтя как бегемот, выскочила в садик и остолбенела. Нижняя челюсть поднималась и опускалась, но звук не шёл, глаза пучились на наши голые торсы, но мы не исчезали. Более того, Вова не мог удержаться от прикола и сделал ручкой что-то вроде нацистского приветствия - "Хайль, мадам". Вот тогда "бегемот" и заревел. На рёв примчались "розочки", нас насильно вручную одели и обули. При этом Дима норовил завладеть своими брюками и одеться сам, прикрывая горстью срам. Вова же наоборот, демонстративно подставлял руки и ноги, не скрывая своих мужских достоинств. Ещё минута и, взмыленные "розочки" растащили нас по камерам.

В суматохе нам удалось всё же услышать ключевое слово - "Наместник". Значит, действительно кто-то прибыл, может его-то как раз и дожидались? И нас в безвестности держали столько времени, готовясь к визиту высокого гостя. Может Вова не так уж неправ, насчёт "карать" и "миловать". Надежда вспыхнула с новой силой. Я снова крутил в голове варианты обращений, перебирал заготовки легенд, короче говоря, тоже начал волноваться.

Но сегодня больше ничего не произошло, кроме ужина и отмены спортзала. Тренировку отменили без комментариев, а на ужин дополнительно выдали красную икру и белое вино, видимо в компенсацию штанги и гантелей.

Я долго не спал, ворочаясь на узкой койке и пытаясь предугадать нашу судьбу, представить, как чувствуют себя девушки в неизвестной темнице. "Розочки" далеко за полночь продолжали суетиться, наводя последний марафет к визиту начальства.

Только на следующий день ничего нового не произошло, как и ещё три дня после этого. Нас усиленно кормили и поили, были исключительно вежливы и предупредительны, но спортзал отменили окончательно, и загорать голышом в садике тоже запретили. Самое большее, на что пошла начальница тюрьмы перед лицом угрозы неожиданного появления Наместника - нам разрешили в садике снимать рубашки.

-- Загорать только верхней частью туловища - было нам приказано. И мы загорали верхней.

В результате суд стрясся как-то совсем буднично. Между завтраком и выходом на прогулку, за мной пришли, препроводили в джип и повезли судить. Здание суда оказалось совсем рядом, двухэтажное строение, облицованное, как можно было догадаться, розовым гранитом. Рядом с дверью медная табличка, по случаю визита Наместника, натёртая до зеркального блеска. Надпись - лаконичней некуда - "СУД". И всё. Краткость, конечно, сестра, но хотелось бы немного подробнее.

В суде уже всё было готово - обвинители, присяжные, обнаружилась даже наша защита, в виде исключительно молоденькой девушки, которая против матёрой прокурорши выглядела подвальным одуванчиком.

Вова с Димой уже заняли свои законные места на скамье подсудимых. Перекинуться словечком нам не дали, сразу зашикали со всех сторон. Ввели наших девушек, тоже по одной. Что бы не было соблазна общаться, их посадили через две лавки от нас. Девушки выглядели усталыми, но не удручёнными. Нам всё-таки удалось жестами поприветствовать подруг по несчастью. Мы старательно улыбались Изольде, Алие и Келане, они сделали то же самое в ответ.

Лёгкий шум в зале, как перед началом спектакля. Последние опоздавшие занимают места в партере, начальник охраны совершает последний обход "розочек", строго указуя на невидимые складки на мундирах. И вот долгожданное - "Встать! Суд идёт!".

Судьёй оказалось женщина, что не удивительно, она же Наместник, что несколько странно. Женщин - судий мне приходилось видеть во множестве, кстати, мужчины в этом качестве попадались только на экране телевизора. А вот какого пола бывают Наместники, узнал только сегодня. Судя по тому, что на Гее всем заправляют женщины, вполне возможно, что и Император у них женщина и Наследный Принц тоже.

Мы разглядывали Наместника, она разглядывала нас. Взгляд чуть усталый, но проницательный. Видимо осмотр удовлетворил Судью, она кивнула сама себе и села, расправляя мантию. Шумно вздохнув, на лавки опустились все присутствующие.

Закрутилась судебная карусель. Свидетели, очевидцы, имелось в наличии даже трое представителей из Сочи. Об их отношении к нам можно было судить по тем злобным взглядам, которыми нас одаривали. За четыре часа утреннего заседания мы узнали о себе и месте своего пребывания больше, чем за всё предыдущее время. Знай я тогда, когда сидел на мокрой набережной под мокрым пирсом, хотя бы малую толику услышанного сегодня, ни за какие бублики не рискнул даже на пушечный выстрел подпустить к себе вербовщицу по имени Тамила.

Конечно, оставались разнообразные вопросы о местной жизни, начиная с такого - "Как женщинам удалось захватить власть на Гее?", и, заканчивая простым любопытством - "А как они тут размножаются?", детей, кстати, мы ни разу не встретили.

Однако это всё была лирика, под названием "преамбула". Порядок такой, ритуал. Все необходимые формальности должны быть соблюдены, что бы нельзя было в дальнейшем, через процедурные моменты оспорить окончательное решение, каким бы оно в конечном итоге не было. Наконец все наговорились, и глашатай - секретарь объявила перерыв. Я наивно полагал, что, хотя бы сейчас нас осчастливит своим вниманием наша защитница - одуванчик. Но я сильно ошибся. Не глядя в нашу сторону, наш адвокат, под ручку с прокурором - обвинителем вытекла со всеми за дверь. Нас же развезли по камерам.

Вечернее заседание получилось вялым и коротким. День стоял жаркий, а в зале, почему-то, отказали все кондиционеры. "Розочки", подгоняемые сержантами, тихо переругиваясь, ползали по стенам и полу как мухи, и что-то пытались наладить, но безуспешно. Судья хмурилась, бросала на них суровые взгляды, утирая пот с чела, не помогло. Кондиционеры не включались. Заседание пришлось скруглить раньше времени, чему все присутствующие были откровенно рады. По стечению обстоятельств, на вечернее душное заседание пришлись выступления представителей Сочи, которые из-за некондиционной атмосферы получились скомканными и не убедительными.

Г Л А В А N 15

Судья ещё раз поморщилась, глядя на тщетные усилия по запуску кондиционеров, хмыкнула и ударила самшитовым молотком по самшитовой дощечке. Секретарь, как чёртик из бутылки выпрыгнула из своего закутка и сиплым голосом возвестила -

-- Встать! Суд идёт!

И суд встал. И ушёл. А нас отправили ужинать. Девушек почему-то блюли гораздо строже нас - вокруг них не менее десяти охранниц. К нам же приставили только троих. Всё непонятное смущало и даже пугало. Любой нюанс этого спектакля мог нести скрытый смысл и многое решать в нашей дальнейшей судьбе. Однако, поди, догадайся, что они означают эти самые нюансы.

Кормёжка продолжала соответствовать четырёхзвёздному отелю на Кипре в разгар сезона. На прогулку нас сегодня не вывели, оставив прозябать в камерах. Посоветоваться, обменяться мнениями было не с кем. Моё одиночество прервал лязг замка. На пороге нарисовалась наша защитница - одуванчик.

Визит получился одновременно и неожиданным и предсказуемым. Ведь для чего-то нам назначили защитника, даже такого странного, я бы даже сказал никчемного. Насчёт никчемности я сразу оказался неправ - субтильная барышня неожиданно круто взяла быка за рога. С первых слов стало понятно, что эта пигалица не на нашей стороне. Я внимательно слушал, избрав тактику предварительного молчания и сочувствия, на риторические и наводящие вопросы не отвечал, только кивал головой. Девица же заливалась соловьём.

Она совершила с самого начала стратегическую ошибку, заявив, что Вова и Дима уже согласились сотрудничать со следствием, подписали необходимые документы, и завтра на суде сделают нужные заявления. Мне же остаётся самая малость - присоединиться к товарищам, и свобода нам гарантирована. Речь защитницы живо напомнила воспитательные тексты из детективов на полке в столовой (может такие, как она, их и пишут?). Несмотря на кажущуюся простоту предлагаемого расклада, и прошитость всего сюжета белыми нитками, за визитом девицы что-то скрывалось более серьёзное. Вербовали нагло, в открытую, не стесняясь, либо считали нас идиотами, либо предполагалось, что у нас нет другого выбора, или нас хотят в этом убедить. Получалось, всё равно, два варианта решения. Первое - пожалеть себя, поверить этому соловью и тем, кто его послал и стать тривиальным предателем. Причём, полученные в обмен тридцать серебряных монет эквивалентом свободы всё равно не станут.

Второе - гордо отказаться и остаться в памяти народной безвестным героем. На самом деле, комбинаций здесь несколько больше. Ну вот, например, такая - прикинуться соучастником, но ничего не подписывать, взять тайм-аут и тянуть время до последней возможности, сомневаясь, переспрашивая, торгуясь, выгадывая. Этот метод позволяет путать противнику карты, вводить в заблуждение, внушать ложные иллюзии.

Или, например, избрать тактику глумления. Издеваться и поносить противника, поливая его грязью в самой агрессивной манере, хулить на всех уровнях, где мы будем сталкиваться. Метод позволяет выводить противника из равновесия, заставляет нервничать и совершать ошибки.

Правда, всё это хорошо в теории, только не следует недооценивать врага, считая его слабее, глупее, недальновиднее. Затевалась какая-то игра, и мы все шестеро - лишь расходный материал, жертвенные пешки. Скорее всего, как и нас, сейчас некий "защитник" агитирует девушек принять "правильное" решение. Ни в ребятах, ни в девушках я не сомневался. Они правильно отреагируют на "сладкое" предложение этой змеи.

"Защитница" сделала паузу, перевела дыхание и, покончив с "пряничной" частью своего визита, перешла к "кнуту". Тут тоже всё было понятно - если я не соглашаюсь на их условия, то меня выдадут сочинским головорезам (не зря их представители засветились в зале суда), которые и меня и моих друзей сгноят в "Термитнике", поскольку своим излишним упорством я могу навредить и своим товарищам. Логика хромала на все четыре ноги, да она тут и не требовалась, призыв шёл к низким инстинктам, типа самосохранения.

Она всё говорила и говорила, а я смотрел на адвокатское прыщавое лицо, водянистые глаза, тонкие бесцветные губы, редкие волосы, стянутые в пучок, и во мне поднималась тошнота. Самый натуральный рвотный позыв, омерзение, как при виде огромной мокрицы или сколопендры.

Ничего подходящего под рукой не оказалось, кроме вафельного полотенца. Медленно и тщательно, как портянку, я намотал его на правую руку (я ведь правша), получилась импровизированная облегчённая боксёрская перчатка. Отстранив руку в сторону, я критически оглядел продукт своего творчества, для полной уверенности глянул вопросительно на девицу, демонстрируя ей кулак в вафельной обёртке. Девица, ещё ничего не понимая, машинально кивнула. В её ореховой скорлупе, видимо произошло раздвоение - речевой аппарат продолжал тарахтеть заученную мерзость, а мозг начал лихорадочно искать ответ на вопрос - что всё это значит?

Я широко размахнулся и с потягом смачно опустил замотанный кулак мерзавке на голову. Собственно, руку я заматывал не с целью уменьшения травматизма, а исключительно из гигиенических соображений - прикасаться к этой твари было противно.

В адвокатской голове что-то хрустнуло, а может это был позвоночник или челюсть, я не стал выяснять. На мой стук в дверь слетелись охранницы и уволокли "защитницу".

Вы не поверите, но я не чувствовал себя подлецом, поднявшим руку на беззащитную женщину. И угрызения совести меня не мучили, наоборот, я считал, что сделал доброе дело, избавив ребят от визита этой стервы. Да ещё и не известно, как бы они себя повели, а у Вовы кулак втрое от моего.

Наконец первый день судилища закончился, и можно было соснуть.

Г Л А В А N 16

Несмотря на то, что раньше меня никогда не судили (как-то не доходило до этого), и конечный результат пока ещё скрывался в плотном тумане местного не простого правосудия, реального страха не было. Ребята так же легко воспринимали происходящее. Было что-то не очень серьёзное, театральное, опереточное в происходящем. Правда существовало и другое объяснение нашему спокойствию - мы только что вырвались из мест, где не то что не судят, а сразу гнобят или съедают. А тут прекрасное содержание, масса внимания, целый Наместник приехала, ну не может корова родить мышь. Собственно, беспокоились мы, по-прежнему, только за девушек.

В зале всё было, как вчера, за исключением нашей "защитницы", её сменила другая, на моё взгляд ещё более неприятная особа. Кондиционеры сегодня исправно холодили, и суд покатился своим чередом.

В операции по нашему задержанию оказалась задействованной сущая тьма народу. Поток свидетелей и участников был нескончаемым. Столько внимания к нашим персонам мы никак не ожидали. Для пользы же дела поток можно было сократить, как минимум втрое, и установить регламент, скажем, пять минут на одно лицо.

Когда вечернее заседание подходило к концу и, казалось, что сегодня ничего из ряда вон выходящего произойти не должно, раздался удар судейского самшитового молотка. Все спящие под шум кондиционеров, а таких было большинство, встрепенулись. Судья объявила выступающим государственного обвинителя. Встала пышная дама в помпезном кителе и зачитала обвинительное заключение. Мне всегда казалось, что обвинительная речь всегда предшествует всем остальным судейским процедурам. Кто знает, может всё это шоу вообще сплошная импровизация Наместника.

Из речи прокурора мы ничего нового для себя не познали, кроме номеров статей неведомого нам местного уголовного кодекса. Просвещать на эту тему нас никто не собирался. Кроме того обвинение касалось только мужчин, о девушках речь не шла.

Ещё одна неожиданность - нам предоставили слово. Предполагалось сказать речь в свою защиту. В зале по рядам побежал недоумённый говор. Видимо что-то шло не так как обычно. Судья конкретно обращалась к мужской части подсудимых. Понятно, что выступать придётся мне, от имени всего отряда, как командиру. Только по-прежнему заседание шло не по стандартному сценарию. Вот и новая "защитница" активизировалась, зашуршала бумагами, и прокурор расправила могучие плечи, готовясь к чему-то. Возникла пауза. И тут я вспомнил про изъятую у меня писанину, про все выстраданные варианты обращений. Если кто-то хочет поломать ритм заседания, мы ему поможем. Была, не была.

-- Прошу приобщить к делу, в качестве наших совместных показаний, изъятые у нас тексты обращений.

Ритм заседания точно сбился, ропот в зале стал громче, "защитница" с прокурором недоумённо переглядывались, а судья громко и, как мне показалось, удовлетворённо, объявила свою волю - найти и приобщить материалы, и стукнула молотком. Суд встал и вышел.

А назавтра заседания не было, и на следующий день тоже. Мы снова начали встречаться на прогулках и живо обсуждать ход судилища. На третий день заседание состоялось. Снова выступала прокурор, теперь, на пару с "защитницей" они препирались между собой по каким-то процедурным моментам, Но к нам вопросы так и не возникли. Похоже, процесс начинает принимать затяжной характер, а раз так, то сидеть нам в наших камерах "самбуками" не один месяц.

Но тут как-то всё быстро покатилось. Удар молотка и секретарь начинает монотонно зачитывать тексты изъятых у нас обращений и похождений. Публика и присяжные почему-то бурно реагируют на отдельные пассажи из текстов. "Защитница" заявляет протест по рассмотрению и приобщению материалов к делу. Судья протест отклоняет. Секретарь читает дальше. Снова протест, на это раз прокурора. И снова отклонение.

Конец чтениям. Нам дают последнее слово. Первым встал я. Чувствую - нас теперь вряд ли расстреляют, а вот девушек, таки, могут. Скорее всего, их ждёт отдельное судилище. Мы просто обязаны что-то сделать для них.

-- Ваша Честь. Уважаемые Заседатели. Взывая к Вашему милосердию и здравому смыслу, полагаясь на Вашу добрую волю, прошу всю тяжесть наказания оставить за нами тремя, поскольку мы затеяли побег, а охранный персонал рудника был втянут помимо их воли, проще говоря, насильно.

Ребята сделали аналогичные заявления, прося снисхождения для Изольды, Алии и Келаны. Судья, похоже, удовлетворилась выступлениями и отправила присяжных совещаться для вынесения приговора. Через пятнадцать минут присяжные вынесли вердикт в отношении нас троих пятью голосами против одного - виновны, год исправительных работ в спецпоселениях. Судья утвердила вердикт.

Вечером в столовой Вова, ковыряясь вилкой в куриной котлете, прокомментировал

-- Девчонок жалко. Может, когда нас выпустят, мы их выкрадем?

-- Не когда, а если выпустят - Дима с самого начала судебной эпопеи весьма пессимистично смотрел на конечный результат.

Нас продолжали держать в тех же камерах, кормили и поили по-прежнему, как дорогих гостей, но информацией не баловали. Стало известно только, что Наместник уехала, что решение суда утверждает Император, и на это нужно время. А вот что сталось с девушками, не знал никто. Год принудительных работ в спецпоселениях нас не шибко беспокоил. Вряд ли там будет хуже, чем в "Термитнике", а ещё мы себя тешили иллюзией, что выйдем оттуда свободными людьми.

Г Л А В А N 17

Опять потянулись пустые дни ожидания. Устраивать для себя развлечения теперь уже не хотелось. Стало казаться, что мы что-то сделали неправильно или не до конца. Самоедство ни к чему позитивному не вело, скорее, наоборот, между нами стали возникать мелкие конфликты и даже ссоры. Разговоры не клеились. Мы всё чаще, вместо прогулок, отсиживались по своим камерам.

Так прошёл месяц. Я снова стал писать - письменные орудия труда выдавались теперь без ограничения. Писал всё, что в голову взбредёт - басни, притчи, рассказы, даже маленькая повесть получилась. Только вся литература из-под моего пера выходила какая-то грустная, с несчастливым, а то и трагическим концом. Короче говоря, мёрли мои герои на страницах в клеточку, словно мухи на снегу. А что вы хотели?

И вдруг, как гром среди ясного неба - Изольду, Алию и Келану по приговору трибунала расстреляли. Начальница тюрьмы взяла на себя труд и самолично посетила все три камеры, доведя до сведения кошмарное известие. Новость была настолько неожиданной и так меня ошеломила, что из того дня я больше вообще ничего не помню. Наверное, в тот день мы с Вовой и Димой виделись, что-то наверняка обсуждали, только в памяти ничего не сохранилось. Полный провал. Если бы мы узнали о приговоре, ещё не приведённом в исполнение, то наверняка можно было попытаться что-то предпринять - писать, кричать, сопротивляться. А тут всё. Смерть, братская могила на заброшенном армейском кладбище.

Только сейчас до меня стало доходить, как была дорога мне Изольда. Что имеем - не храним, потерявши плачем. И плакал я тоже, от безнадёжности и бессилия что-то изменить.

Наши приговоры, наконец, тоже утвердили, теперь это уже воспринималось совершенно равнодушно и покорно. На ребят страшно было смотреть. Нас посадили в крытый грузовик и долго, долго везли в горы. Смотреть друг другу в глаза мы избегали, говорить было не о чем. В пути выяснилось, что определяют нас в разные поселения. Это было объяснимо - чтобы снова не сговорились на побег. Только сейчас у нас и в мыслях не было затевать подобное.

Меня завезли на самый дальний кордон. Ребят ссадили раньше, похоже, они попали в дорожные бригады - копать, мостить, ровнять очередную горную грунтовку. Для меня уготовили занятие не менее весёлое. Бригада, в которую меня определили, занималась валкой леса по ходу строящейся трассы. Мы шли сразу за геодезистами.

Ребята в бригаде подобрались неплохие, без приглашения в душу не лезли. Суровые условия работы и жизни в горах закаляли и сплачивали коллектив. Тяжёлая работа на свежем воздухе изгоняла печальные мысли. Но это днём, а вечером они опять возвращались.

Закончилось лето. Миновала слякотная дождливая осень. Нас перебросили на новый участок, вглубь горного массива. Всю зиму, несмотря на гигантские снегопады, работа продолжалась в прежнем ритме. Мы валили лес, другие его отвозили, кто-то долбил скалы, ровнял полотно. Тогда же зимой я узнал, что во время проведения взрывных работ под обвалом погиб Дима, о Вове же совсем ничего не было известно.

Наступила весна - самое поганое время в горах. Беспрерывные туманы и дожди с мокрым снегом, раскисшая земля, пронизывающий ветер - для наружных работ неповторимый букет. Бригаду снова перевели. Трасса подтягивалась к горному посёлку, где находился какой-то важный рудник. Мне так и не удалось выяснить, что же такое полезное добывают в здешних Кавказских горах.

Если не брать во внимание капризы погоды, то условия жизни в Танзании намного превосходили Сочинские, пот крайней мере в той части, которая была нам видна. Условия быта, обслуживание и обеспечение, да и охрана, а она была на удивление малочисленной, вела себя с заключёнными очень достойно. Тут даже зарплату начисляли какую-то. У многих ребят с местными "розочками" как-то незаметно сложились неформальные отношения. Против Природы не попрёшь.

Г Л А В А N 18

Поздней весной, почти в начале лета, мы добрались, наконец, до посёлка. В ожидании, когда подтянутся строители, а они уже были совсем на подходе, нас премировали недельным отдыхом. В первые три дня все поселковые запасы спиртного были уничтожены, на четвёртый, для борьбы со стойким похмельем, уничтожены все огуречные консервы и выпит местный лимонад. Дальше наступило безделье. Кто-то просто спал, кто-то бренчал на расстроенной гитаре, я ушёл бродить по весеннему лесу.

Догляд за нами сводился в основном к тому, что ежевечернее мы обязаны были отмечаться у старшей "розочки". На шею сзади прикладывали детектор, он считывал код, а затем сведения передавались на центральный пост.

Здесь, высоко в горах, лес ещё только начинал зеленеть, а вершины соседствующих хребтов вообще не удосужились избавиться от снега. Я пристроился на пенёк и разложил свои письменные принадлежности. Писательское хобби стало моим основным и единственным занятием, помимо работы. Вечерами, при свете керосиновой лампы, грея у чугунной печки то один бок, то другой, я заполнял кривыми строчками рассказов душевную пустоту, которая образовалась после смерти Изольды.

Литературный багаж составил уже целый чемодан, аккуратно разложенных по жанрам произведений. Моё горе постепенно уходило в прошлое, менялся и тон творений. Всё чаще проскакивали юмористические фрагменты, единственное, чего в них так и не хватало, так это оптимизма, поэтому и юмор, в основном имел чёрную окраску. Моими добровольными слушателями и главными критиками стали ребята из бригады, которым я изредка, под настроение читал свои вирши. Что-то они одобряли, что-то - не очень. В основном критиковали за пессимизм, мол, его у нас и без тебя хватает, пиши что-нибудь жизнерадостное. Но не писалось и всё тут.

Я разомлел на весеннем солнышке. Чуть ниже, подо мной раскинулся посёлок - несколько десятков свежесрубленных домов, между ними центральная улица, дальше вертолётная площадка, дизельная станция и сам рудник, с уже успевшими вырасти вокруг него терриконами. Солнце неумолимо приближалось к зубчатой стене гор, окаймлявших долину. Там за этими горами плескалось Чёрное море, сейчас ещё холодное. Когда у нас солнце нырнёт за хребет и здесь сразу станет темно, там, на побережье ещё часа два можно будет наслаждаться весенним вечером.

Я решил не дожидаться темноты и стал спускаться в посёлок. На руднике завыла сирена - сигнал окончания рабочего дня. Отсюда хорошо просматривались рудничные ворота и тёмная толпа возле них.

По дороге в наш вагончик я заглянул в сельпо и прикупил лично для себя пару банок танзанийской горчицы, уж больно она мне нравилась, и уже собирался покинуть магазин, как вдруг на выходе нос к носу столкнулся с Алией. Странно себя ведёт человек в таких ситуациях - столбенеет, немеет, со стороны так болван болваном с вытаращенными глазами. Видимо его мозг в это время тщетно пытается найти вариант правильного поведения и, спасая организм от греха неверного поступка, тормозит его весь целиком. Банки с горчицей посыпались у меня из рук, я хлопал глазами, шлёпал губами. Собственно говоря, Алия делала то же самое. Нас обтекали посетители сельпо, толкали, отпускали сальные шуточки. Наконец, я пришёл в себя, и, схватив Алию за руку, потащил вон из магазина.

Мы свернули за угол и, забившись в щель гигантской поленницы, обрушили друг на друга град вопросов. Поняв, что собеседнику нужны и ответы, одновременно принялись отвечать. Наконец первый шок немного прошёл, и мы смогли начать говорить спокойно.

Картина выявилась просто зеркальная до мелочей - нас тихо развезли из тюрьмы в разные стороны. Девушек, как и нас, обманули, сообщив, правда, не о расстреле, а о выдаче в Сочи, что, по сути, было равноценно смерти, причём ещё как сказать какая из них лучше. Келану отправили куда-то на побережье, а их с Изольдой определили сюда на рудник.

Дорогое мне имя, наконец, прозвучало. Она жива и она здесь. Я хотел сразу же бежать к Изольде и нетерпеливо дёргал за руку Алию. Пока она, наконец, не сообразила просветить меня на этот счёт.

-- Она в ночной смене сегодня. Завтра, к шести утра подходи к воротам. Вы обязательно там встретитесь.

Известие о гибели Димы Алия перенесла внешне спокойно. Может потому, что один раз его уже похоронила. Я выяснил напоследок, в каких избушках живут девушки, и мы расстались.

Ночью я не спал, чем весьма досаждал ребятам. Рассказывать о встрече с Алией не решился из-за какого-то суеверного страха. Так до утра и просидел у печки, поминутно глядя в окно в ожидании рассвета.

Задолго до рудничной сирены я уже топтался у ворот, нетерпеливо меряя шагами створки, чем вызывал недовольство охраны. С подозрением глядя на мой променад, "розочки" решили выяснить цель моего пребывания. Но тут загудела сирена, и к воротам устремилась толпа узниц. На самом деле ночная смена составляла человек тридцать - сорок, но шумели они как целая сотня. Я вытягивал шею, опасаясь в полумраке серого утра пропустить Изольду.

Она шла почти последней, не поднимая головы, уткнувшись себе под ноги. Как безумец я рванулся ей навстречу и обхватил за плечи. Изольда шарахнулась, не понимая в полутьме, кто это на неё напал.

-- Это я! Я, Сергей! Я живой! Здравствуй Изольда! Ты тоже живая! Я так рад!

Медленно, медленно в глазах появлялось узнавание этого кричащего и приплясывающего перед ней человека. Наконец Изольда прозрела, издала тяжкий вздох, и тут же обмякла. На руках у меня оказалось бесчувственное тело.

Действительно ли её тело стало таким лёгким, как пушинка, или, намахавшись за зиму топором, я накопил недюжинную силу, только через минуту девушка уже лежала на своей кровати в барачной избе. Утренняя смена только собиралась на работу, ночная бродила рядом ещё не ложась спать. Мне сразу стали помогать раздеть, уложить, нашли что-то пахучее сунуть Изольде в нос и оживить. Второй раз рухнуть в обморок я ей не дал, хотя девушка и порывалась.

Сердобольные соседки, кто с сочувствием, кто с ехидцей, а кто и с завистью глядели на нас, но природной своей доброте предоставили отдельный закуток за ширмой у печки. Господи, чего мы там только друг другу не наговорили.

Г Л А В А N 19

Дорога дотянулась, наконец, в посёлок. Пришли первые грузовики с продуктами, товарами, оборудованием. Вертолёты с этого дня отменялись. Последний экипаж торжественно проводили рано утром, почти все жители посёлка и пришлые, вроде нас, толпились на вертолётной площадке. Целый день шло народное гуляние. Рудник не работал, строительные бригады тоже, подкрепление в лице водителей грузовиков, так же влилось в общее веселье.

На второй день по многочисленным пожеланиям трудящихся и в связи с отбытием официальных лиц, праздник был продолжен. Мы с Изольдой не отходили друг от друга ни на минуту. Друзья и подруги беззлобно посмеивались, а нам было наплевать, как два надраенных полтинника сияли наши влюблённые лица. Какое это счастье - любимый человек оказался жив. Неизбежная разлука нас не смущала, по сравнению с тем, что мы пережили - это было малое зло.

Между осуждёнными переписка не практиковалась, а точнее, была вообще запрещена, иначе, мы бы давно уже всё знали друг о друге. Но на свете существовало такое человеческое изобретение, как "оказия". Во все времена она способствовала поддержанию любящих сердец. Регулярностью и надёжностью такая почта не отличалась, тем дороже и приятнее становились весточки, полученные с её помощью.

При любой возможности мы с Изольдой обменивались посланиями, для постороннего взгляда, информационное содержание таких записочек приближалось к нулю. Но для нас, каждая полученная бумажка, засаленная, прошедшая через множество рук, содержала целый роман с продолжением.

Промелькнуло короткое горное лето. Закончился мой срок работ в спецпоселениях. Я даже получил на руки кучу денег, заработанных за этот год на лесоповале. Их оказалось до неприличия много. Для окончательного оформления статуса постоянного жителя Танзании, я съездил в столицу королевства (где-то в районе нашего Нового Афона). Там мы встретились с Вовой, который тоже освободился накануне. Как полагается, посидели, выпили, помянули самого лучшего друга на свете - Диму. Порадовались, что девушки оказались живы. То ли на шестой, то ли на седьмой рюмке местного шнапса, послали проклятие на головы тех, по чьей вине мы попали в передрягу под названием Гея. Оказалось, что Вова с Камилой нашли друг друга почти в то же время, что и мы с Изольдой и так же поддерживают постоянную связь.

В планах друга сейчас значилось устройство по специальности в плавсостав. Его туда прямо-таки затаскивали - Вова успел себя зарекомендовать должным образом. Там на торговых кораблях он и собирался дожидаться свою Келю, которой оставалось пребывать в заключение ещё полгода.

Что же касается возвращения на Землю, то каждый своим путём пришёл к неутешительному выводу о практической невозможности побега. И здесь не последнюю роль сыграли не только рассказы очевидцев, пытавшихся вернуть себе свободу, но и вполне разумное соображение о ситуации на Земле. Ведь о существовании Геи на нашей родине ничего не известно. Ни свидетелей, ни записей, вообще никто никогда не заикался, а ведь такую сенсацию раздули бы в момент. Вот инопланетянцы - пожалуйста, снежные люди - нате вам, Лох - Несское чудовище - а ради бога. Только даже слухов о "женском мире" никто не распространял. Вывод отсюда напрашивался простой - проход явление не массовое, работает он в одну сторону. А вот как уж туда, сюда вербовщицы снуют, есть большая государственная тайна.

Под десятую рюмку шнапса мы договорились с Вовой не теряться в этом не самом дружественном из миров, после чего, на следующий день он убыл к новому месту работы. Я тоже решил не задерживаться и готовил чемоданы. У нас с Изольдой были свои планы.

Неожиданно, через посыльного, меня вызвали в администрацию города. Это было странно, потому что все бумаги я уже оформил. Табличка на двери лаконично извещала о содержимом кабинета - "Референт". Внутри обнаружилась ветхая старушка с лисьей мордочкой и хитрющими глазками. Насладившись зрелищем мужчины в своём кабинете, она объявила, что сегодня в таком-то часу, мне надлежит с вещами явиться в полицейское управление, там мне дадут все необходимые инструкции.

От подобного поворота событий аж зубы заныли. Чёрт бы вас всех побрал, когда же вы меня в покое оставите? Срывать недовольство на старушке показалось бессмысленным, объяснять она мне ничего не стала, а только хитро поглядывала из-под очков. Видимо так и придётся всю жизнь на задних лапках, по свистку, что скажут, то и делать. Я был крайне раздосадован.

В полицейском управлении меня действительно ждали. У ворот крутилась бравая "розочка", а во дворе, "под парами" ожидал персональный автомобиль. Мы сходу рванули из города.

Мне точно было известно, что кроме военных, вертолётами пользуются только весьма высокопоставленные чиновницы, либо богачи. Поэтому, когда мы закатились на вертолётное поле, я несколько растерялся. Однако никакой ошибки не было. Бравая "розочка" сдала по рапорту меня такому же бравому пилоту и укатила.

В вертолёте я летел один, не считая экипажа и бортпроводницы, которая меня тут же усадила, сама пристегнула и вручила открытую бутылку минеральной воды.

Двигатель взревел, набирая обороты. Вертолёт оторвался от земли и понёс меня. Куда, сам не знаю, вперёд, наверное.

Г Л А В А N 20

За время полёта я успел насладиться сном, обедом, ужином и опять сном. Глубокой ночью вертолёт приземлился на тёмном вертодроме. Под охраной уже двух "розочек" меня доставили в гостиницу. Рано утром подъём и снова в путь. Полёт до позднего вечера с очередной дозаправкой. Весь экипаж предельно вежлив, всё настолько не по-детски серьёзно, что я невольно начал привыкать к сервису и проникаться собственной значимостью. А вдруг я незаконнорожденный наследник?

После ночёвки в очередной гостинице на крыльцо подали уже не обшарпанный полицейский джип, а большое блестящее чёрное "ландо", которое неспешно покатило в город. Сопровождающая "розочка", какого-то высокого звания, по поводу места пребывания лаконично ответила - "В столице Империи, конечно".

Так я сподобился попасть в главный город всея Геи. Прикидывая маршрут движения по приснопамятной карте Евразии, которую я разглядывал в сторожевом катере аж год назад, столица находилась где-то в районе Земной Украины и может быть Киева. Ну что ж, может быть отсюда проистекает распространённость именно русского языка, да и вообще, славянских хабидусов. Хотя тут тьма всяких загадок и без Киева.

Последовательно автомобиль проследовал пять или шесть полицейских кордонов, после чего меня пересадили в другую машину, ещё более роскошную и с новой провожатой. Сейчас мы медленно проплывали через широкие площади, мимо великолепных зданий смешанной архитектуры востока и запада, мимо прекрасных парков. Люди здесь либо совсем отсутствовали, либо, что более вероятно, ловко прятались, чтобы не нарушать присутствием гармонию комплекса. Наконец экипаж остановился, и меня проводили в низкое здание, выстроенное в китайском стиле, а может вьетнамском.

Всё говорило за то, что мы находимся на территории Императорского Дворца, и "розочка" это подтвердила. Прислуга торжественно внесла вещи - облезлый чемоданчик, в котором три четверти содержимого составляли мои литературные "шедевры". Персонал, привычный ко всякому во дворце, пожелал мне приятного отдыха и удалился.

Сказать, что апартаменты были роскошными и великолепными, значит, ничего не сказать. Я с восхищением разглядывал позолоченную лепнину на потолке и шёлковые обои на стенах, мебель, украшения. Жилых комнат в номере имелось пять, а ещё туалет, ванная, что-то вроде будуара с набором косметических средств, где я с удивлением обнаружил знакомые по Земле парфюмерные бренды. Шкаф в полстены содержал колоссальный гардероб на все случаи дворцовой жизни, от пижамы до смокинга. Так, подумалось мне, начнут учить придворному этикету. Почему-то опять заныли зубы.

Когда солнце спряталось за стриженые кроны деревьев, девушка во всём розовом и воздушном вкатила тележку с ужином. На тележке всего оказалось много и вкусно, особо следовало отметить великолепный букет красного вина. Послевкусие подпортила тощая мадам, высокомерная, как англичанка. Она заявилась сразу после обеда и сходу принялась шпиговать меня правилами местного этикета.

Ничего более нудного я на свете не видывал. Придворная наука в меня явно не шла, но тощая гувернантка была неумолима, следуя своей программе наведения лоска. Только на пятый день экзекуции она объявила, что меня можно показывать приличным людям, да и то на расстоянии. Мымра старая. Если бы не эти занятия, то пребывание в гостях у Императора во дворце можно было посчитать заслуженным отдыхом после "спецпоселения". В прогулках по паркам меня никто не ограничивал, поэтому можно было вволю наслаждаться искусством как всегда безымянных мастеров.

Для того чтобы моё пребывание во дворце не выглядело полным бездельем, я перебрал свой литературный архив, сброшюровал, разложил по жанрам, составил каталог. Получилось очень солидно, даже сам удивился, как много я успел написать в заточении и как разнообразно.

Наконец настал великий день, мне объявили, зачем я здесь. Предстоял визит к инфанту - наследнику престола - Принцу Империи. О, как. В назначенный день, целая команда имиджмейкеров принялась за дело. Меня купали в прямом смысле этого слова, брили, стригли, делали маникюр (первый раз в жизни - сказочное блаженство), натирали и смазывали, душили (я имею ввиду одеколонами). Одевали не меньше часа. Не знаю как бригада, но я успел от такого избытка внимания изрядно устать.

Когда стало казаться, что наведению лоска не будет конца, где-то в недрах дома прозвучал гонг, и в комнате тут же нарисовались две "розочки" - мои провожатые. Прошло ещё не меньше часа в переездах, переходах, передачах меня с рук на руки всё более пышно одетым сопровождающим, прежде чем я оказался перед заветной дверью. Все эти ритуальные действа, своей целью имели произвести как можно более сильное впечатление на посетителя, внушить необходимый трепет, осознание значимости момента.

Со мной, правда, получился обратный эффект. Не требовалось особого напряжения, чтобы понять - здесь та же самая клетка, в которой недавно сидел я, только золотая.

Тяжёлая вычурная дверь медленно открылась, за ней оказался со вкусом обставленный уютный кабинет. Мне предоставили несколько минут побродить по нему в одиночестве, так сказать оценить вкус хозяина. Кабинетом явно регулярно пользовались, здесь царил тот неповторимый беспорядок, который всегда сопутствует творческому процессу.

Появление хозяина кабинета застало меня за разглядыванием книжных корешков с названиями. Даже беглый взгляд говорил о хорошем вкусе обладателя этой компактной библиотеки. Хозяин представился просто и с достоинством:

-- Наследный Принц Альберт - и подал руку.

-- Здравствуйте. Вольный гражданин Сергей - в тон ему поздоровался я.

С минуту мы разглядывали друг друга, и, похоже, остались довольны первым осмотром. Прежде всего, меня обрадовало то, что Принц оказался мужчиной. Здесь, на Гее, я уже постепенно привык к тому, что мужской род в званиях и должностях применяется к натуральным женщинам. Не родил русский язык на местной почве новые производные женского рода.

Эту мысль я не преминул довести до сведения Принца. Он со мной согласился, высказав, в свою очередь, соображение, что в языке, в особенности в русском, помимо функциональности слов, надо учитывать и их благозвучность. То, что режет слух, вряд ли приживётся. И потекла беседа.

Нам подали чай, за которым Принц и поведал о цели нашей встречи. Зная о литературных пристрастиях Наследника, к нему, стараниями Наместника, попали мои тюремные записки, изъятые судом больше года назад. Принц, ознакомившись, нашёл их забавными и достойными внимания. Ему захотелось познакомиться с автором, живой контакт обязательное условие в деятельности Принца, его кредо. А следующим этапом, по результатам живого общения, предложить автору издать свои записки и, возможно, продолжить сотрудничество в этой области.

Подобная оценка, да ещё и от такого лица, весьма польстила, хотя я прекрасно понимал, что мой уровень в качестве литератора, явно не соответствовал тем авторам, издания которых в роскошных томах стояли у меня за спиной на полках. Тут Принц объяснил всё очень доходчиво.

-- На Гее практически нет своих писателей. Женщины и девушки, которые составляют подавляющее большинство жителей, не обладают литературными талантами ни в малейшей мере. Хотя читать любят многие.

Пускаться в объяснение подробностей сего феномена Наследник не стал, явно что-то не договаривая. Ну, да и бог с ним, не настолько коротко мы с ним знакомы, что бы тут же выкладывать государственные секреты. Раз "розочки" не умеют творить художественно, значит так и есть, Наследнику виднее. Я вспомнил тюрьму и библиотеку в ней, мои и ребят неудачные попытки осилить хотя бы пару таких книжек.

-- Вот, вот, это и есть тот максимум, на что они способны. Конечно, мы и такое издаём, но этого явно не достаточно.

Здесь Принц пояснил, что, несмотря на озабоченность культурным уровнем вверенного ему населения Геи, издавать Земных авторов они не могут. Не могут по политическим, идеологическим, расовым, половым и прочим соображениям. Даже после весьма либеральной цензуры остаётся менее одного процента. Причём, и этот процент необходимо купировать.

Природная доброта Принца и забота о подданных привели к тому, что он взял на себя добровольный труд заполнять лакуны в прошедших цензуру произведениях. Для Наследника это тяжело, хлопотно, не по профилю и он хотел бы найти себе достойную замену. Я зря напрягал память, но так и не смог вспомнить, а может такого термина и в природе не существует. Как можно было бы назвать литератора, занимающегося подобной деятельностью. Принц тоже не знал, но считал её весьма почётной. Мне, правда, так не казалось. Это что-то сродни пришиванию чужих органов взамен удалённых путём кастрации.

Принц не соглашался. Мы немного поспорили, я так точно спорил для вида. И таки нашли подходящий консенсус. Я дал согласие трудиться в литературно - цензурном аппарате Империи, но с небольшим условием, что буду практиковать свой подход к теме. Собственно, я предложил не переписывать отобранные произведения почти целиком, а слегка подправлять, по возможности незаметнее адаптируя их к местным условиям.

Скорее всего, я переоценивал свои возможности как литератора и чиновника цензурной палаты. Но тешил себя той мыслью, что если у меня не получится с литературой, то я всегда смогу вернуться валить лес.

На прощание Принц заверил, что мои собственные произведения будут изданы и оценены, но для узкого круга придворных, коим разрешено и даже вменяется в обязанность просвещаться Земной литературой. За издание я получу даже соответствующий гонорар.

Собственно это тоже было неплохо. В качестве ответного шага, я предложил Наследнику ознакомиться с тем, что я сотворил за время жизни в "спецпоселении".

Уже расставаясь, я решил обнаглеть, и задал вопрос о возможности сроков заключения наших девушек - Изольды, Алии и Келаны. Ответом была очаровательная наследная улыбка.

Г Л А В А N 21

Вечером я был приглашён на ужин, где Наследник представил меня очень узкому кругу придворных в качестве официального литературного цензора. Так я вошёл в Имперскую номенклатуру.

Ужин не представлял из себя ничего необычного. Рядовой вечерний приём у Наследного Принца на сто пятьдесят персон. Поели, попили, посплетничали и разошлись.

На следующее утро я отправил чемодан с литературным наследием лично Принцу Альберту. Со второй половины дня я уже приступил к исполнению своих обязанностей. Мне выделили кабинет, и началось знакомство с сотрудниками.

Завертелась новая жизнь. Из дворца я, естественно, переехал в типовой домик в специальном посёлке. Автомобиль мне по штату полагался, но без шофёра. Пришлось осваивать ещё одну профессию.

Примерно через месяц интенсивного труда выяснилось, что функция моя больше всё-таки литературная, чем чиновничья и протирать сутками штаны в кабинете совершенно незачем. При очередной встрече с Принцем я убедил его определить мой статус, как почти вольного художника, от которого требуется только конечный результат, а не соблюдение распорядка рабочего дня. Коллеги по цензурному цеху меня горячо поддержали, правда, исходя из своих шкурных интересов - не нужен им был под боком конкурент и соглядатай, да ещё и ставленник Наследного Принца.

Соответствующая должностная инструкция была создана и утверждена. В мою задачу теперь входило получать от цензурного комитета произведения Земных авторов на переработку и, за установленный срок, с учётом пожеланий Наследника, превращать их в литературу для широкой печати. Отчётность - ежеквартальная. Место обитания - на моё усмотрение в пределах досягаемости. Оклад - согласно штатному расписанию плюс премии. Отпуск - по графику. Всё как положено в нормальном бюрократическом аппарате.

За всё время столичной одиссеи я не получал весточек от девушек, так же как и от Вовы, и это было объяснимо. Мне очень хотелось увидеть старых друзей, а Изольда, вообще, всегда теперь стояла у меня перед глазами, и именно с ней было связано моё решение стать вольным художником. Я стал готовиться к отъезду.

Перед убытием состоялась ещё одна встреча с Наследником Престола. Мы договорились, и я обещал, что помимо прямых должностных обязанностей не заброшу своё литературное творчество - мои последние опусы доставили Принцу много удовольствия. Напоследок он намекнул, чем вызвал мою бурную радость, что дело трёх девушек будет пересмотрено в сторону смягчения наказания. За это участие, я остался Альберту очень признателен.

Чтобы вернуться в Танзанию, я решил не пользоваться рейсовым вертолётом, хоть и дорогим сердцу МИ-8, и, не только исходя из экономии - полёт за свой счёт обошёлся бы мне в кругленькую сумму. Выбор транспортного маршрута определялся не деньгами, которых, кстати, у меня хватало. Помимо тех, что я получил при выходе на свободу, и не успел истратить, мне выплатили по новому месту службы два оклада, подъёмные, командировочные и гонорар за издание самых первых записок. На такие средства можно было купить и обставить небольшой домик, даже в столице. Но меня гораздо больше интересовал домик в лесу, тот самый, в лесу из моего видения. Отрывки из него всё чаще стали посещать во сне и наяву.

Поэтому на Кавказ я решил ехать сложным, длинным маршрутом, чтобы заодно посмотреть и ближе познакомиться с этим миром, который всё больше и больше становился моим. Всё больше людей и событий связывало меня с Геей. Я прикипал к новой родине и всё реже вспоминал старую.

На перроне ждал поезд, который из столицы должен был доставить меня в Крым. По полуострову я планировал проехать на автобусе, а уже в Танзанию из Крыма прибыть на корабле. По плану путешествие должно продлиться не меньше недели.

За время путешествия я пересёк наземные границы нескольких королевств и чуть-чуть лучше стал понимать людей тут живущих. Как и в "лучшем из миров", тут всякого хватало и теперь, взглянув на Гею несколько с другой стороны, я меньше склонен был выносить сплошные негативные оценки.

Мы с Володькой искренне обрадовались встрече. Моё неожиданное трудоустройство он назвал "блатом во дворце". Особо волнительной для Вовы оказалась новость о досрочном освобождении наших девушек.

-- А ты знаешь, Серёга, мне тут нравится. По крайней мере, здесь, в Танзании. И работа нормальная, и платят хорошо. Коллектив не склочный, деловой. Техника, правда, устаревшая, ну так оно и к лучшему - меньше всех этих новомодных электронных штучек, больше надёжности.

-- Мне тоже здесь всё больше нравится - поддержал я друга - думаю, вместо того, чтобы тратить время и силы, рисковать жизнью в поисках норы на Землю, лучше попытаться обустроиться здесь.

-- Согласен. Вот выйдет Камилка, совсем хорошо заживём. Я тут на побережье домик с участком присмотрел, даже о покупке договорился. Такой мне на Земле и во сне не приснится, всё равно, что вилла на Багамах. Будем с ней детей делать. Хотя, говорят, что здесь то ли с девочками что-то делают при рождении, то ли климат такой - очень мало кто рожать может. Но мы будем стараться.

Я оставил Вову предаваться мечтам о семейном счастье, и отправился ковать своё.

Г Л А В А N 22

В горах уже начал выпадать снег, покрывая вершины белыми салфетками. Леса оделись в багряный осенний наряд, живность поспешно собирала последние запасы на зиму или, если имела крылья, подавалась на юг. А я всё колесил по грунтовым дорогам в поисках одного единственного, того самого места, которое привиделось в мечтах, в лесу, во время бегства. Для этой цели я нанял местного жителя полулесника, полуегеря, уже пожилого, но прекрасно знавшего места и ещё лучше управлявшегося с джипом.

К моему удивлению, в здешних горах оказалось немало пустующих усадеб - когда-то было модно среди придворных Императора иметь дачи в горах. Мода прошла много лет назад, усадьбы с тех пор простаивали невостребованными.

Машина, натужно ревя, брала очередной перевал, из-под колёс летела мелкая галька. Справа крутой склон, слева бездонная пропасть с речкой на дне. Эхо гулко отдавалось в ущелье, временами перекрывая, наперекор законам физики, звук самого источника. Джип, наконец, вскарабкался на вершину перевала и замер. Водитель решил дать машине передохнуть. Я тоже выбрался на дорогу размяться и осмотреться.

Прохладное дыхание близкой зимы здесь особенно чувствовалось, хотя встречный ветерок ещё доносил запахи прелой листвы, сухой травы и ещё чего-то растительного и сугубо осеннего. Ноги сами вынесли меня за поворот дороги. А дальше можно было и не идти.

Передо мной расстилалась широкая долина, заросшая смешанным лесом. Со всех сторон чашу долины окаймляли горные хребты, полосато расчерченные климатическими зонами. Полосы рыжего, красного, жёлтого, бурого и даже зеленоватого оттенка чередовались, не смешиваясь, и уходили вверх к голым скалам и языкам первого снега.

Это была долина из моего видения. Я узнал её сразу, хотя находился в другой точке. Теперь всё в порядке, я не псих, не параноик. Там, внизу, у реки, я точно это знал - уютный домик и садовый участок и калитка. Только пока там никого нет.

Неслышно, как истинный лесной житель, подошёл мой провожатый.

-- Это она?

-- Да, я нашёл её.

Здесь, сейчас, я почувствовал, что моё длинное путешествие заканчивается. Паучок доплёл свою очередную паутинку и готовился приступить к новой, ещё неведомой не только мне, но и ему.

Лёгкое облачко, прикрывавшее вечернее солнце, откочевало за ближайшую вершину, и долина засияла осенним пожаром. Что чувствуют люди, когда сбывается их заветная мечта? Не могу описать, слов не хватает.

Я знаю одно, что Изольде здесь понравится. Среди диких гор и буйства красок мы будем счастливы. Мы заведём верного пса и разную прочую живность. У нас будут дети. Пусть считается, что по каким-то причинам, у местных женщин это почти невозможно. Мы будем стараться. Мы будем очень стараться.

22.12.2010 - 15.06.2011

Оставить комментарий © Copyright Ширяев Сергей Павлович (shiryaev-1956@mail.ru) Размещен: 22/07/2011, изменен: 22/07/2011. 161k. Статистика. Повесть: Приключения		Ваша оценка:

Ширяев Сергей Павлович : другие произведения.

Женский мир