Дмитрий получал гонорар. Первый в своей недолгой жизни. Он надеялся, что не последний. Независимый от самого себя телеканал за цикл песен для детей для праздничного мюзикла расщедрился и немного рисковал, привлекая молодого никому не известного композитора-поэта-песенника. Для Дмитрия это были деньжищи, для канала же так, пустячок. Во всяком случае, маститые создатели навязших в зубах мультгероев содрали бы в шесть раз больше. Что же касается качества, то между главным редактором и худруком вышел нешуточные спор на тему цена-качество товара под названием искусство в различных его проявлениях. Спор должен был решиться в праздник с выходом нового детского мюзикла.
Телевизионная закулисная кухня сродни малому средневековому Венецианскому двору, побеждает на ней не всегда сильнейший, умнейший, мудрейший или просто талантливый. Вот Дмитрию просто повезло, что он со своими милыми куплетами оказался в нужное время и в нужном месте. И стал предметом спора. По сути, свой спор с привередливой Судьбой он уже выиграл - засветился на центральном канале в престижном эшелоне. Да ещё гонорар.
Деньги были очень кстати. Долги, срочные отложенные покупки, подарок потенциальной невесте. Да хоть ненадолго почувствовать себя не стеснённым в средствах. Пошвырять деньги направо и налево. В умеренных всё-таки количествах. Мотом Дмитрий так и не стал, цену рублю и копейке знал, как знаком был с недолгим положительным психологическим эффектом от денежных трат и похмельем, когда дензнаки кончаются.
Впереди маячила полоса исключительно положительных эмоций. Их предвкушение уже поднимало настроение. Дмитрий насвистывал мотивчик собственного сочинения и не обращал внимания на косые взгляды пассажиров в маршрутке. Им не дано понять ликующую душу поэта и по совместительству композитора.
-- Не свисти, денег не будет, - мерзкая бабка в чепчике позапрошлого века, сидящая напротив, всё-таки попыталась испортить Дмитрию настроение. Но не того напала.
-- Нет, бабуся. Будут, и много. Причём очень скоро. Так что приметами своими глупыми внуков несовершеннолетних пугай, - Дмитрий гордо отвернулся к окну и снова засвистел.
Отделение банка располагалось на первом этаже свежеотстроенного бизнес-центра. И, хотя сам центр ещё толком не функционировал, в нём на всех этажах продолжались отделочные работы, а во дворе громоздились кучи строительного мусора, банк гостеприимно распахнул свои двери досрочно. И оповестил об этом жителей нового микрорайона.
Внутри где-то сияло и блестело, а где-то из стен торчали бесхозные оголённые провода. Руководство явно торопилось начать окучивать местных жителей. Персонал, как всегда бывает при открытии новой точки, был излишне суетлив и чрезмерно предупредителен до назойливости. Система автоматической выдачи номерков ещё не работала, поэтому талончики на обслуживание вручала на входе смазливая девчушка совершенно детсадовского возраста. Напарница её, из того же детсада, но из старшей группы, тоненьким голоском и очень волнуясь предложила Дмитрию для ожидания кресло.
Вдоль стены действительно выстроились шесть массивных кожаных кресел. С ними руководство банка допустило явный перебор. Подобные седалищные монстры уместны для VIP-клиентов, а не для старичков, приковылявших за своей кровной пенсией. Им, кстати, из такого кресла без посторонней помощи и не выбраться будет.
Последнее наблюдение Дмитрий сделал, когда погрузился в чёрную обволакивающую нирвану. Эргономичная конструкция мгновенно расслабила все мышцы и стала навевать дрёму. Дмитрий тут же смирился с мебельным излишеством, посчитав его ещё одним положительным звеном такого удачного дня. А ведь день только начинался.
Посетителей по случаю раннего утра и малой известности отделения банка было не много. Кроме Дмитрия, тонущего в мягком кресле, рядом в соседнем с блаженным выражением на морщинистом лице почивал древний старец. А за стойкой с письменными принадлежностями пристроился гражданин, который торопливо строчил что-то, истребляя один бланк за другим. В середине зала на стремянке мерно раскачивался небритый и вообще весь не свежий работяга, упорно пытающийся попасть отвёрткой куда-то в камеру видеонаблюдения. За основной стойкой с огромными номерами окошек переругивались местный компьютерный гений, занятый запуском "подлой" системы и бестолковая, но очень симпатичная операционистка.
Дмитрий уяснил для себя, что придётся какое-то время подождать и, не теряя последнего ни секунды, вслед за соседом старичком позволил себе отъехать в мир грёз.
Что снится молодому, полному сил человеку в мягком кресле нового отделения банка в ожидании заслуженного гонорара? Конечно девушки. Только не те пигалицы на вырост, что встречали Дмитрия при входе, а настоящие, упитанные, но не жирные, высокие, но не выше его, красивые, но так, чтобы не ослепнуть. В общем, на его невесту похожие. И их было много. Во всяком случае, не одна.
Девушки, перебирая стройными, как у газелей ножками, небольшими табунчиками вились вокруг Дмитрия. Нежно прикасались изящными пальчиками, пахли чем-то цветочно-дурманящим и что-то ворковали на ушко настолько любезное, что Дмитрий со всем соглашался. И кивал во сне головой.
Девушки куда-то Дмитрия заманивали. Ему и здесь-то было совсем не плохо, а там, куда его звали, наверное, вообще сплошной мёд разливанный с изюмом сахарным в сиропе. Простой человеческий разум и вообразить себе не в состоянии ожидающее там блаженство. Там, откуда струился волшебный свет.
2.
Страшный чёрный зверь с виду вначале как росомаха, позже превращённый в гиену, прыгнул из света и с грохотом и болью приземлился Дмитрию на грудь. Стало темно, перехватило дыхание. Зверь ворочался на груди, рычал и смердел. Попадание из нирваны прямо в смертельный ужас.
Дмитрий пробовал отбиваться от зверя. Спросонья это получалось плохо, мешал страх, что зверь непременно сейчас вцепится в горло. Но зверь почему-то горло не трогал, грыз воротник от Дмитриевой рубашки и вонял, как не странно, перегаром. Наконец, звериную тушу удалось сбросить, и тут дикий крик, вместо ожидаемой свободы, вторгся в итак уже грубо нарушенное жизненное пространство Дмитрия.
-- Всем лечь на пол! Руки за голову! Кто шевельнётся, стреляю без предупреждения!
Вот это побудка, что надо. Конкретно и быстро. Дмитрий послушно закинул руки за голову. Источник истеричного шума - существо в джинсах, светлой куртке и дурацкой чёрной вязаной маске с прорезями для глаз, размахивало короткоствольным пистолетом-автоматом как заведённое.
Ещё один налётчик стоял в дверях, прижимая к полу охранника. На фоне белоснежной рубашки лицо охранника казалось малиновым. Дмитрий даже испугался - не застрелили ли его, не задушили ли. Но, нет, охранник вращал глазами и мычал. Значит, живой. Да и выстрелов не было.
Третий налётчик в аналогичной маске и с таким же автоматом уже шуровал за стойкой. Там что-то звенело и падало. А у ног Дмитрия, запутавшись в стремянке ногами и руками, копошился давешний зверь, оказавшийся похмельным наладчиком видеосистемы.
Вся картина открылась Дмитрию в одну секунду. Он прямо-таки физически ощутил, как время вокруг сгустилось и замедлилось. Можно было и дальше продолжать вертеть головой и оглядываться по сторонам. Повертел. Отпущенная неведомо кем замедленная и сгущённая секунда кончилась, следом пошла вторая. И это была уже не его секунда.
-- А тебе что, особое приглашение требуется?
Первый налётчик изъяснялся каким-то слишком тоненьким несолидным голоском. Громким, пронзительным и, похоже, девичьим. Состояние налётчика соответствовало голоску - взвинченное, на грани истерики, автомат так и плясал в руках.
Дмитрий продемонстрировал желание сползти на пол. Однако его стекание не увенчалось успехом - стремянка с встроенным в неё наладчиком видеосистемы уйти в горизонталь и слиться с местностью не позволила. Теперь они совместились, и их стало трое. Налётчик описал в воздухе автоматом параболическую восьмёрку и переключился на других посетителей.
Кроме Дмитрия их должно было быть ещё двое. Старичок давно валялся под креслом, мелко крестился и быстро-быстро что-то приговаривал. Наверное, молился. Молодой человек, заполнявший бланки, пропал, оставив после себя кучу исписанной макулатуры. Но, оказалось, что пропал он ненадолго.
Каким-то образом молодой человек появился, как фокусник, из-за двери без опознавательных знаков в сопровождении роскошной женщины. Дмитрий отметил про себя, что небольшими офисами командуют почему-то всегда зрелые и чрезвычайно импозантные дамы. Дама держалась достойно, несмотря на направленный в неё молодым человеком пистолет и тяжёлый мешок, явно с денежными знаками.
-- Заканчивайте, пора уходить, - молодой человек с пистолетом говорил спокойно, негромко, лица не скрывал, даме с мешком улыбался.
Женщина, похоже, это и в самом деле старший менеджер, небрежно швырнула мешок под ноги первому налётчику и, брезгливо перешагнув затихшего в стремянке наладчика, села в кресло, из которого совсем недавно вытек Дмитрий. Мешок упал так, как падают мешки полные денег - глухо, сытно, солидно.
"Не меньше десяти миллионов" - оценил Дмитрий. А вслух представился, вывернув голову в бок и наверх, - Дмитрий, несостоявшийся клиент.
-- Почему несостоявшийся? Вы своё, в конце концов, получите. Главное - терпение, - женщина держалась на удивление уверенно и спокойно, как будто и не при ограблении собственного офиса присутствовала, или, иначе, была частым его свидетелем. Волнение выдавала модная туфелька, нервно качающаяся на безупречной ноге, да некоторая бледность атласной кожи на щеках.
-- Молчать! Хотите, чтобы я решето из ваших голов сделал, - первый налётчик всё так же суетился и размахивал опасным оружием. Он теперь ещё и мешок с деньгами охранял.
Второй в это время молчаливо и деловито вязал нейлоновыми хомутами для проводов всех присутствующих, кроме, естественно, членов собственной банды.
"Какой очевидный пример двойного применения вполне полезного и абсолютно гуманного изобретения - пластикового хомута для стягивания проводов в жгут. Быстро, удобно, дёшево, надёжно. А появился на вооружении всех налётчиков, которые берут заложников, да и работники государственных силовых структур ими не брезгуют. И ведь так во всём. Какое бы благое начинание не взялся осуществлять человек, у него, как в старом анекдоте, всегда получается пулемёт. То есть, зло, смерть, разрушение. И ещё не факт, что польза от этих самых хомутов при прямом использовании перевешивает зло от вязания заложников. Во всяком случае, будь я изобретателем пресловутых хомутов, я бы наверняка утопился".
Мудрые, но не слишком полезные в данной ситуации размышления Дмитрия были грубо прерваны наложением и на его руки и ноги нейлоновой удавки. Старший менеджер в кресле не избежала его участи и, если Дмитрий, полный сострадательных мыслей о гибельных путях человечества, воспринял узы с философским спокойствием, то женщина тихо, но внятно произнесла несколько непечатных эпитетов в адрес налётчиков.
Третий налётчик, не показываясь, продолжал греметь чем-то за стойкой. Он тоже ругался. Главарь банды, а молодой улыбчивый человек с пистолетом явно возглавлял команду налётчиков, перестал демонстрировать белозубую улыбку, недовольно покачал головой и направился ему на помощь.
Дмитрий не испытывал страха. Он находился в самой гуще экстремальной, чреватой даже смертельным исходом ситуации, и не боялся. Наоборот, с каким-то лихим любопытством наблюдал за происходящим. У него хватило ума не впасть в панику, или в её противоположность - попытаться шутить-юморить с налётчиками (для них-то всё происходящее - всерьёз) и вообще помалкивать. Зато внутри он веселился от души.
Налётчикам никто не мешал. Сигнализация, а таковая должна была в банке наличествовать в обязательном порядке, не гудела, не звенела и лампочками не мигала. Хотя, тут могла стоять бесшумная и беспроволочная система. Дмитрий не был силён в подобных устройствах, и знания о них ограничивались детективными сериалами. Правда, исходя из того, что в зале полным ходом налаживали комплекс видеонаблюдения, сигнализацию вообще могли отключить. Кстати, похмельный наладчик при падении вырвал с "мясом" злополучную видеокамеру. Из потолка сиротливо и погромно торчали пучки цветных проводов.
Налёт продолжался своим чередом. На входе бригада по насильственному изыманию денежных средств у банка обезопасила себя самым простым способом. Взяли и перевернули табличку на стеклянной двери и припёрли её какой-то разлапистой строительной конструкцией. Теперь любой интересующийся, подошедший снаружи, видел надпись - "ЗАКРЫТО" и копошащихся за тонированным стеклом людей.
"Ремонт до сих пор продолжается. И когда только откроют. Придётся опять ехать в центр".
Люди проходили мимо, в полицию никто не звонил. Налёт-грабёж шёл по графику.
Главарь появился из-за стойки с объёмной сумкой. Тяжело ухнул на пол рядом с мешком.
"Двадцать миллионов, - продолжал подсчитывать Дмитрий, - Итого - миллион баксов. Неплохо. Хотя и опасно. Поймают - мало не покажется. И трястись надо всю жизнь - вдруг расколют. Лучше песни сочинять".
-- Всё, уходим, - главарь подхватил мешок с деньгами. Второй налётчик натужно взвалил на плечо сумку.
-- Вот этого счастливого, которому кажется море по колено, прихватите, - это прозвучало уже из двери аварийного выхода. А счастливчиком оказался Дмитрий. Первый и третий разбойники (субтильный, ближе к женскому полу и здоровяк под метр девяносто) грубо выдернули его из стремянки и поволокли за собой. За стойкой, лёжа на полу среди электронных потрохов и кишок-проводов в голос рыдала операционистка.
Финал ограбления оказался для Дмитрия настолько неожиданным, что он утратил дар речи. Идти он не мог, ноги были стянуты хомутом. Грабители бесцеремонно тащили Дмитрия, как мешок с картошкой.
"Ёлки-палки, это ещё зачем? Для чего я им понадобился? Ведь деньги они взяли, и полиция за ними не гонится" - Дмитрий от нахлынувшего страха обмяк и вывалился из рук налётчиков прямо на ступеньки заднего крыльца.
То ли от ужаса, то ли от того, что пересчитал ступеньки всеми частями тела, Дмитрий потерял сознание. Бесчувственное тело погрузили в ожидавшую грабителей машину, которая тут же рванулась с места.
3.
В подвале было сыро, темно и холодно. По всей видимости, другие подвалы на свете и не встречаются. В них, в особо неприятных случаях по полу бегают крысы и ночные подземные насекомые те, которые не жалят, не кусают, а гадостно извиваются в полной темноте. Даже если крысы и извивающиеся насекомые реально отсутствуют, они легко образуются за счёт богатого воображения сидельца.
У Дмитрия болела голова, та самая, которой он пересчитывал ступеньки. Болели руки-ноги, натёртые зловредными электротехническими хомутами. Тяготила невнятность собственного положения. Его зачем-то украли с места ограбления и спрятали в подвале. На заложника он не тянул, отдельной материальной ценности не представлял. Даже с целью получения выкупа Дмитрий не котировался. Больше можно было получить с владельца какой-нибудь породистой собачонки.
Когда внутренние головные шумы начали стихать, до Дмитрия стали доноситься звуки живущего разбойничьей жизнью дома. Бормотал новости телевизор, где-то азартно резались на фанерном столе в домино, со двора проникал гул настраиваемого автомобильного мотора. Мотор беспрерывно чихал.
"Одно хорошо, - думал Дмитрий, сидя на жёсткой деревянной лавке, - убивать меня не будут". Хотя, откуда он успел набраться таким количеством неоправданного оптимизма, было совершенно не понятно. Может потому, что он ещё надеялся получить свой первый в жизни гонорар. Зато пессимистичная его составляющая мрачно заявляла - "На похороны гонорара как раз хватит".
Когда пробивающийся сквозь щели заколоченного окна свет стал меркнуть, Дмитрию принесли ужин. Особой вкуснотой и питательностью ковшик воды и полбуханки чёрствого хлеба не обладали, зато сил на поглощение отняли не мало. Опять-таки, занят. И грустные мысли о вульгарном предстоящем ночлеге в голову меньше лезут.
Кончился хлеб, закончилась и вода. Стемнело настолько, что глаза можно было и не закрывать, разницы никакой, всё равно ничего не видно. Постепенно затих и разбойничий притон.
"Надо было пойти в банк завтра. И чего я попёрся сегодня, да ещё ни свет, ни заря. Лучше бы генеральную уборку в квартире затеял" - лёжа на жёсткой сырой скамье, Дмитрий изводил себя домыслами и запоздалыми предположениями.
"Спешка, суета. Хотелось ощутить побыстрее в руках денежный эквивалент своего музыкального таланта. У меня ведь и песня на эту тему есть. Она так и называется - "Не спеши". Правда в песне речь идёт о питании маленьких детей, но Вселенский принцип универсален. А я его безбожно нарушил. За что теперь и замерзаю в подземелье".
Дмитрий погрузился в тяжёлый сон с липкими тягучими бесконечными кошмарами. Причём в них Дмитрий выступал не жертвой, а одним из основных участников многочисленных и жестоких ограблений. Грабил он не только банки, а всё подряд. Выносил с подручными мешки денег, которые на ярком солнце быстро превращались в пыль и слизь. Приходилось снова и снова одевать чёрную маску, брать автомат и идти на дело.
Когда награбил на три пожизненных срока (заочно) и в округе не осталось ни одного девственного банка сберкассы или обменного пункта, пришлось ехать за границу. Не хотелось, но надо было. Чувствовал, что поездка плохо кончится, однако поехал. Там на границе его и взяли, только не с нашей стороны, а за кордоном.
"На кой хрен, говорят, нам иностранные грабители. Своих девать некуда. Не успеваем деньги зелёные печатать".
Выгнали Дмитрия из-за границы. Назад отправили. И так Дмитрий по этому поводу разобиделся, что даже проснулся. Ночь не закончилась. Можно было продолжить просмотр криминальных снов. Но, во-первых, сны эти на Дмитрия действовали угнетающе, ухудшая и так не самое лучшее в данный момент настроение. А во-вторых, наверху разрастался громкий скандал.
Там топали ногами, что-то били стеклянное об пол, что-то роняли дубовое на тот же пол, и самой удивительное - там стреляли. Эта стрельба для Дмитрия была убедительнее любых громогласных команд типа: "Руки вверх!", "Оружие на землю!", "Никому не двигаться!", "Перед вами настоящий ОМОН!". Тем более, что разобрать, что именно кричат всё равно было невозможно.
"Взяли голубчиков. Наконец-то. Значит, и меня сейчас освободят" - сон как рукой смахнуло. Дмитрий допил для бодрости остаток воды и уселся ждать свободы.
Прошло некоторое время, однако, узилище его не отверзлось, и ни глотка воздуха свободы ему так и не перепало. При всём при том, на верхних этажах зловещего дома деятельность не замирала ни на минуту. Тяжёлые и наверняка кованые ботинки топали туда-сюда. На пол что-то сыпалось. Но в подвал никто не шёл.
"А-а-а, - догадался Дмитрий - вход в подземелье замаскирован, могут и не найти". И принялся колотить в железную дверь руками и ногами. Для верности кричал в щели заколоченного окна.
Средней подготовленности к подобным передрягам граждане добросовестно кричать и звать истошно на помощь могут не более десяти минут кряду. После чего наступает закономерная глухая хрипота, когда сам себя уже не слышишь. В нужное время и наш Дмитрий охрип.
Колотить безответно по стальным поверхностям невооружёнными ногами, руками и головой, с целью привлечь внимание, можно чуть дольше. Но и это время вышло.
Через полчаса без сил и голоса, с окровавленными руками и опухшими ногами Дмитрий сидел на досках и отчаивался.
"Какая мощная в этом преступном доме звукоизоляция, причём односторонняя, - Дмитрий вяло постукивал по двери, смятой в какую-то абстрактную фигуру, плошкой из-под воды и вполне естественно недоумевал.
Светало. Во дворе заурчали моторы. Дмитрий предпринял последнюю жалкую, в общем-то, попытку докричаться до своих потенциальных освободителей. Освободители его упорно не слышали. Или игнорировали.
Чёрные мысли, как жирные черви, поползли в больную голову музыканта-поэта-песенника.
"Замуровали, как демона, как джина в бутылке. Все уедут, его оставят. Он сгинет и помрёт. Через год после суда над налётчиками начнут продавать разбойничий притон и обнаружат в подвале его отполированный мышами скелет. В натуральную величину".
Зримый образ очищенного скелета, белеющего во мраке всеми двумястами сорока восьмью косточками, или сколько там их должно быть от рождения, лёг, точнее, встал посреди подвала. Постукивая костяшками, скелет походил туда-сюда, пощёлкал кариесной челюстью и исчез. А Дмитрий завалился на лавку.
На память пришла ария Зайца из незавершённой рок-оперы "Снегурочка против Красной Шапочки":
-- Я не буду поддаваться
Страхам сказочным лесным,
Ночью, в полночь с мотокосой
Буду я непобедим!
И дальше что-то о Волшебной Траве.
Дмитрий стал вспоминать строки из опусов собственного сочинения, которые не успели увидеть свет. Собственно говоря, и Свет их ещё не видел. А хотелось извлечь из памяти что-нибудь героически-бодрящее, как у Зайца. Но в голову лезли одни печальные исходы и последствия.
-- ...не выжил герой, он весь кровью истёк..,
Или:
-- ...храбрейшего змеи поганые вили,
Кусали за пятки, талантами яд проливали на тело...,
Ещё такое:
-- ...прежде думай о Партии, а потом о себе...
Хотя, последнее совсем из другой оперы. Впрочем, не менее мрачной.
В такой сложившейся к полуночи обстановке очень сильно, ну, просто чрезвычайно, почти убийственно воздействует на человека-песенника скрип ржавых, несмазанных дверных петель. У Дмитрия от этого скрипа по телу побежали такие мурашки, что даже рубашка зашевелилась.
Медленно, наматывая и без того вибрирующие нервы на стальную рукоятку, отворилась страшная дверь. В проём потёк слабый, колышущийся жёлто-зелёного оттенка свет. Опалив гнойным лучом плесневелую стену, свет тихо погас. А через две секунды снова вспыхнул ярким мертвенным огнём. Подержался секунду или две, освещая каземат, его облупленную штукатурку и паутину в углах и снова угас, погрузив подвал в темноту.
Световое действо проистекало на фоне абсолютной тишины могильного склепа, когда даже покойники лежат смирно в своих гробах. Дмитрий так и чувствовал себя - заживо замурованным. Дверь снова заскрипела, громко, просто до смертельного ужаса пронзительно, отворившись ещё на два пальца. Скрип в тишине звучал, как трубный Глас, зовущий на Страшный Суд. Дмитрий туда уже вполне был готов отправиться.
Зелёный свет стал нестерпимо ярким во мраке подземелья, и через дверной проём влетело что-то сияющее изумрудно-желтковым светом. Оно плавно продефилировало на середину подвала, исторгая молчаливые меланхоличные импульсы. На дрожащего в углу на лавке Дмитрия светящееся Нечто внимания не обратило. Оно сделало круг в подземелье и попыталось удалиться в ту же дверную щель, откуда прилетело.
"Светлячок! Едрёна мать!" - целый Эверест рухнул с плеч Дмитрия, - "Это же надо, светлячка испугался! Сквозняком занесённого!"
Дмитрий вдруг разозлился на безвинное насекомое, как будто оно являлось средоточием всех его недавних бед. Отпихнув в сторону порхающего спасителя, Дмитрий ринулся наружу. Дверь, как ни странно, открывалась от малейшего дуновения ветра.
Пулей взлетел узник по скользким ступеням. Причём, для скорости делал это на четырёх конечностях. Так в позе стремительной охотничьей собаки он и выскочил на середину главной залы.
Тут его и огрели чем-то тяжёлым и резиновым.
4.
Цветные бумажные флажки лениво колыхались от слабого ветра. Море шлёпало мокрыми ладошками по горячей гальке, где-то высоко в белёсом от жары небе переругивались чайки. Пронзительные чаячьи голоса далеко разносились над затихшим морем, узким пляжем и заросшим буйной зеленью берегом, в которой изредка проступали то крыша, то стена, то крыльцо дачного домика.
Вода приятно холодила ступни после раскалённой гальки. В прозрачной глубине, среди солнечных бликов на больших валунах копошились крабы, мельтешили мальки и величественно колыхались зелёные и бурые водоросли.
Он уверенно плыл к волнолому. Из воды от бетонных конструкций торчали только металлические дуги. Буны от времени и штормов просели и скобы выпирали из воды на разной высоте. В одном месте их не было видно вовсе. Фарватер для него. Изображая мощный крейсер, он шумно загребал по искрящейся на полуденном солнце воде. И берег, и волнолом давно остались позади, а он всё грёб, не чувствуя усталости.
Наконец плавание ему надоело, он раскинул руки и ноги и уставился на маленькое заблудшее облако, как клякса белых чернил расползшееся на идеально чистом небосводе. Если достаточно долго пребывать в такой позе и, не отрываясь смотреть в зенит, то через некоторое время исчезает тело, потом пропадает вода и остаётся только одно только небо. Само собой надо плавать не в Карском море, тогда возникнет странное состояние подвешенности в "нигде". Ты паришь между небом и небом. Тут сразу и восторг от нового необычного ощущения, и сладкий ужас, что не вернёшься обратно. Перевёрнутая бездна, которая начинает вглядываться в тебя.
Он решил прервать воздушно-водный полёт и вернуться. Тут и пришёл настоящий, совсем не сладкий ужас. Кругом простиралась вода. Никакого намёка не то что на волнолом, но даже на берег. Естественное желание выскочить из воды как можно выше и обшарить внимательно горизонт. Выскочил и обшарил. Нет берега. Невесёлый, но как бы резвящийся "дельфин" раз за разом, как можно выше выпрыгивает в небо. Справа нет берега, и слева тоже. Куда плыть? Даже солнце не помощник, оно прямо над головой.
Ещё прыжок, и ещё. Вот! Наконец, виден берег. Чуть заметная на горизонте полоска тёмно зелёных кущ. Неужели он так далеко заплыл? В следующий раз надо быть внимательнее. Либо плыть другим стилем, либо прихватывать водонепроницаемый компас.
Направление выбрано, можно грести к берегу. Но что это? Как-то совсем на ровном месте встаёт волна. Огромная, с пятиэтажный дом. Перед ней вдруг оголяется волнолом. И сразу становится видно, какой он старый и разрушенный от долгой борьбы с волнами. Бетонные буны чёрные, кривые, заросшие мидиями и лохматыми водорослями. А волна всё выше. Причём накатывает почему-то со стороны берега.
Восьмым чувством он постигает, что волна сейчас ринется к нему. И если совсем ещё недавно берег был страшно далеко, то волна, встающая рядом с волноломом, оказалась почти под боком. И намерения у волны самые очевидные - накрыть и утопить его. Она, конечно, красавица эта волна, но страшная красавица.
Тут помогает единственный способ спасения от напасти - совершить конвульсивно-извивающее движение и, проснуться. Что он и делает.
Опять темно. Где-то далеко, отделённая от тела, болит затылком голова. Ноги в зашнурованных ботинках устали, отекли, замёрзли. Ложе вроде мягкое, только какое-то необычное. Дмитрий пошевелил руками. В пальцах захрустела солома.
"Я в коровнике" - пахнуло старым навозом. Тут же захотелось парного молока, хотя любителем его Дмитрий никогда не был. Контраст между расплывающимся в дымке морским сном и выступающей из темноты явью был непереносим.
"Хорошо, хоть не связали" - это вырвался наружу неконтролируемый оптимизм. Тем более, что других поводов для позитивного взгляда на его состояние не наблюдалось. Да ещё и солома сама по себе шуршала. Кроме Дмитрия, там ещё кто-то прятался.
Тело с большим трудом согнулось пополам, издавая заметный скрип и стон.
"Господи, да что же это со мной происходит" - Дмитрий попытался встать на четвереньки. С третьей отчаянной попытки ему это удалось. А вот дальнейшая вертикализация тела не пошла. От попытки проковылять по расползающейся соломе пришлось тоже отказаться.
Дмитрий постоял, упираясь в землю четырьмя конечностями и мотая головой, некоторое время и рухнул обратно в солому к навозному запаху, относительной мягкости и неведомым соломенным жителям.
Новое пробуждение. Кто-то усердно щекотал за ухом и в то же время больно упирался в грудь. Хотя, возможно, это были разные злодеи. Дмитрий открыл глаза и как-то сразу определил, где он сейчас находится. При дневном свете сомнения отпали сразу. Он находился в деревне, а точнее в деревенском сарае, где когда-то держали скотину, а теперь бугрился ворох свежей соломы. За щелястыми стенами бурлила сельская жизнь. Гудел старый слабосильный трактор, которого жестоко заставляли перепахивать малоурожайное поле. Копошились и квохтали куры, кто-то хрюкал, кто-то лаял. И, как необходимая и достаточная приправа к этому концерту, издалека, волнами одинокий солист выводил пьяную мелодию про коня, мороз, жену и прочее.
Мирная сельская жизнь. Ароматы чего-то готовящегося на огне. Где-то рядом пекли хлеб. Слюна у Дмитрия потекла ручьём. Голодный спазм в желудке окончательно выбросил тело из соломы и направил его к двери. Чудом держащаяся на подвязках воротина, открылась беспрепятственно.
Яркий солнечный свет ослепил Дмитрия. Узник темниц и подвалов оказался захлёстнут тем самым пьянящим воздухом свободы. Он не заперт! И не важно, что не заперт в неведомой деревне, в которую незнамо как попал. Первый шаг к возвращению домой сделан. Там ждёт его невеста и нерастраченный гонорар.
Вокруг Дмитрия бродили знакомые по книжкам домашние животные и интересовались им на предмет съедобности, опасности или спаривания. Приглашали так же принять участие в местных играх. Пёс на цепи в будке с трудом приоткрыл правый глаз и лениво перевернулся на спину. Дмитрий ему был не интересен ни с какой стороны. А и пёс Дмитрию был без надобности. Стоя посреди широкого, обнесённого крепким забором двора, он наслаждался волей.
Тут откуда-то из-за дома снова потянуло едой. Не обращая внимания на возмущённых кур, Дмитрий двинулся сквозь стаю на встречу с пищей, а значит и её хозяевами.
У раскалённой, дымящей как паровоз уличной печки колдовала пухленькая низкорослая старушка. Она ловко открывала и закрывала крышки многочисленных котлов и котелков, парящих на печи, размахивала разномастными ложками-поварёшками, закреплёнными на шнурках на её поясе. При этом старушка пробовала варево, причмокивала, солила, перчила, сахарила и, кажется даже, клала лавровый лист.
Дмитрий завороженно постоял у дома и пошёл прямо к полевой кухне, как кролик в пасть удава. Чем ближе, тем гуще становились запахи борщей, гуляшей и вишнёвых компотов.
-- Пра-а-а-аснулся милай, - старушка не глядя и не отрываясь от печи, приветствовала Дмитрия на свой манер.
-- Садись за стол. Щас налью тебе ми-и-и-сочку погуще, - бабка не столько говорила, сколько напевала, весело растягивая слова, - только руки помо-о-о-ой и лицо, а то весь в навозе.
Ровно через пять секунд вымытый Дмитрий уже сидел за огромным деревянным столом под навесом и наблюдал, как наполняется из котла его миска. Он крепко, как солдат винтовку, как лётчик штурвал, как композитор скрипичный ключ сжимал увесистую деревянную ложку.
-- Сегодня у тебя выходно-о-о-ой, напевала у плиты старушка, - и бригада как раз за прорежание взяла-а-а-ась. Вот завтра вместе и продо-о-о-олжите.
Дмитрий ел, громко стуча ложкой по краям миски. На певучие слова кухарки внимания не обращал. Еда входила беспрепятственно. За ушами с болезненной сладкой истомой потрескивало. Пот струился по лицу, но не до него было сейчас. Живот на глазах принял форму баскетбольного мяча, но туда ещё вошёл солидный ломоть свежего хлебы, которым Дмитрий аккуратно зачистил миску.
Бах, перед ним вместо исчезнувшей миски появилась кружка компота, прикрытая упругой ватрушкой. И это тоже поместилось в Дмитрия.
Избыточная сытость, как и сверхнормативный голод не способствуют работе речевого и слухового аппаратов. И мыслительные процессы почти угасают, сменившись пищеварительными. Старушка ещё что-то распевала среди кастрюль о большом урожае, сорняках, нашествии долгоносика, а Дмитрий, поведя по сторонам осоловелым от съеденного взглядом, откочевал в тень, под раскидистую старую яблоню.
За пределами благодатной тени на клеверной поляне на самом солнцепёке трудились маленькие чёрные шмели и пчёлы. Наверное, там был кто-то ещё охочий до клеверного нектара, только главные партии в полуденном хоре жужжали именно они. И так у тружеников медовой охоты это ловко и слаженно получалось, и такая сытная выходила у них песня, что Дмитрий без задних ног уснул под деревом.
5.
И как же сладко ему спалось, как будто, лёжа в нефритовой ванне, через все поры в тело вливалась амброзия на семилетнем коньяке. Виделись тучные стада, колышущаяся под ветром рожь, поющие соблазнительные сельские пастушки и много чего ещё. Поток ледяной воды не лучшее, во всяком случае, не самое гуманное средство прерывания медоносного сна. А ведь кто-то злой нашёлся и окатил Дмитрия студёной водичкой.
Пока композитор, творец мюзиклов отряхивался, изображая мокрую охотничью собаку, и протирал глаза, в нём забурлила злость. Та злость, которая накопилась за последнее время с момента посещения Сбербанка.
-- Какого хрена лысого! Достали своими фокусами! - Дмитрий, даром что песенник, уже конкретно созрел, чтобы кому-то, всё равно кому, ответственному за его злоключения набить морду. И даже совершил в сторону водяного обидчика движение корпусом и сжал кулаки.
Движение его не состоялось. Протёртые от воды очи, упёрлись в воронёный ствол автомата. Автомат цепко и недвусмысленно держали огромные загорелые волосатые руки. К рукам прилагалось тело мощное, бугрящееся мышцами и нагло улыбающееся. Но даже не атлетическая фигура, возвышающаяся над взъерошенным Дмитрием, и упёршийся в грудь автомат поразили его. На великане автоматчике совершенно беспардонно всеми регалиями отблёскивала эсэсовская военная форма. Эмблемы, кресты, черепа и кости, погоны и прочие нашивки в изобилии покрывали плечи и грудь невесть откуда взявшегося фашиста.
Несколько секунд Дмитрий просто таращился на невиданное в деревнях уже семьдесят лет чудо. Отвлёк его гомерический хохот. Рядом с атлетическим автоматчиком стояли ещё четверо. Все в такой же чёрной форме и при оружии. Самый весёлый держал ведро, из которого тут же выплеснул в изумлённое лицо Дмитрия остатки воды. Злость в композиторе растаяла, как сахар в кипятке, изумление, правда, осталось. Что-то где-то не так вставало, не на своё место. Ерунда какая-то на постном масле. Кино что ли снимают.
Кино кином, однако, что-то во всей мизансцене заставляло усомниться в игровом характере действа. То ли нездоровый блеск в голубых глазах классических белокурых эсэсовцев, то ли вопли старушки-стряпухи, которую возле кухни другая группа автоматчиков зачем-то подвешивала за ноги.
Момент критический. Вот сейчас всё и решится. Либо мы все дружно рассмеёмся, поскольку это всего лишь просто такая грубоватая шутка, диковатый розыгрыш со скрытой камерой. Либо его Дмитрия начнут медленно убивать.
Как назло в пустой до гулкого звона голове не зарождалось ни одной полезной мысли. Звучало только одно: "Пришли фашисты, всё пропало! Пришли фашисты, всё пропало! Пришли фашисты, конец всему!".
Двое из этих самых фашистов тихо прокрались и напали на Дмитрия сзади. Хотя, можно было и не скрываться, в данный момент Дмитрий не способен был оказать хоть малейшее сопротивление. Тем не менее, ему заломили руки, изогнули и куда-то повели.
В крайне неприятном согнутом состоянии Дмитрий видел только пожухлую траву вокруг дома и чёрные блестящие сапоги эсэсовцев с заправленными в них чёрными же галифе.
Где-то рядом промелькнула визжащая от ужаса старушка. На земле валялись её рассыпавшиеся ложки-поварёшки. Фашисты самостоятельно орудовали на кухне, вылаивая отрывистые немецкие слова.
Прогулка получилась непродолжительной. Дмитрия вывели со двора и доставили к ближайшему оврагу. На краю разогнули и так и оставили смотреть в сторону пересохшего от жары ручья.
"Вот и настал мой последний в жизни час. Композиторов, оказывается, тоже расстреливают" - сомневаться в происходящем не приходилось, фашисты там, за его спиной отошли и смачно передёрнули затворы.
"Надо молиться, а я не умею. Всё так неожиданно, что я совершенно не готов к прощанию с этой такой родной землёй" - Дмитрий не испытывал страха. Изумление плавно перешло в печальную констатацию невесёлого факта. Стало грустно, что не успел завершить такую многообещающую оперу. Всего три арии готовы из предполагаемых шестнадцати.
"Эх, была, не была. Хоть напоследок спою отрывок из недописанного" - Дмитрий развернулся к своим врагам лицом и запел.
Почему-то первой пришла на память вторая ария, где один из главных героев - Батька Махно басом проклинает большевиков, москалей и немецкого Кайзера за поруганную Украину.
Музыку к опере и тексты к ней же Дмитрий писал, уж как мог, а вот басом петь, или, на худой конец, баритоном владеть не удосужился. В ход пошёл некий визжащий с хрипом "козлетон", от которого даже матёрые эсэсовцы вздрогнули, а из кустов ринулась в степь стая воробьёв.
А Дмитрий, поскольку
Ему уже нечего было терять, самозабвенно, невзирая на вянущие от его пения цветы, выводил:
--...сдавайтесь проклятые паны,
Хохлов вам вовек не сломить...
Фашисты, похоже, несколько растерялись. Смущённо они принялись вместо расстрела о чём-то вполголоса по-немецки переругиваться.
--Du bist Schwein? Gerhard, - донеслось сквозь арию Батьки Махно.
И тут же из неприметных кустиков застрекотал пулемёт. Стрелок, видимо, засел там неважный, а может так и задумывалось, что первая очередь легла под ногами певца и фашистов. Ни куда угодила вторая пулемётная очередь, ни проклятых фашистов Дмитрий больше не видел. Он летел по длинной параболе в глубокий сухой овраг. Полёт производился на точность приземления спиной вперёд и немножко головой. Попадание получилось на сто пятнадцать процентов в твёрдую, как камень землю и немножко в булыжничек. Небольшой, но затылком.
Белый свет сразу померк.
6.
Маленький зелёный человечек ощупывал Дмитрию грудь. Давил тонкими зелёными пальцами-сосисками с грязными ногтями на живот, стучал кулачком в область сердца. Дмитрий наблюдал и не сопротивлялся. Во-первых, по его мнению, зелёные человечки гораздо лучше эсэсовцев. Во-вторых, в зелёных, а так же серых, бурых и прочих расцветок он отродясь не верил, следовательно, его пальпировала галлюцинация. И в-третьих, Дмитрий был надёжно пристёгнут к холодной пластиковой лежанке, только голова могла вертеться свободно.
Зелёный коротышка занялся Димиными руками. По всему, он ими был недоволен. То ли длинноваты, то ли тонковаты. На какое-то время зелёный пропал. Дмитрий завертел головой, ему неожиданное исчезновение не понравилось. Но зелёный гномик снова объявился, теперь уже с каким-то приборчиком, похожим на маленький блестящий пистолетик. Щелчок, и в плечо Дмитрия впилась игла из пистолетика.
"Началось. Вот, гады. Надо срочно изгонять эту беспокойную галлюцинацию" - Дмитрий активно задёргал ногами и руками. Правда, без особого успеха.
А коротышка тем временем занялся его пальцами на руках. Он поштучно перебирал их, внимательно со всех сторон разглядывал, проверял на сгибаемость, вращаемость, вырываемость из суставов. Последнее оказалось весьма болезненным. Дмитрию это надоело, он изловчился и резко ухватил зелёного за два теперь его пальца на зелёной конечности. Коротышка взвизгнул, хотя до этого бродил совершенно безмолвно.
Дмитрий крепко сжимал два из зелёных четырёх пальчиков исследователя его организма. Зелёный человечек верещал, как контуженая белка, изворачивался, как скользкий налим, но Дмитрий держался цепко.
"Вот сейчас ты у меня исчезнешь со всеми своими лежанками, ремнями и игольчатыми пистолетами" - но коротышка не пропадал, только стал ещё зеленее. Более того, на его визг откуда-то объявилась ещё дюжина таких же.
Один, похоже, главный тут, принялся молча размахивать четырёхпалыми клешнями, то есть руководить. Остальные быстренько вкололи Дмитрию порцию чего-то успокаивающего и отобрали визжащую и совсем позеленевшую жертву.
Последнее, что запомнилось Дмитрию - это хныкающий гуманоид, демонстрирующий четырёхпалому начальнику скрюченную побуревшую конечность.
"Так тебе, плесень нерусская" - он бы ещё чего-нибудь добавил, но инопланетянское снадобье отключило сознание.
7.
-- Эй, композитор, подъём. Хватит валяться. Завтрак проспишь.
Дмитрия кто-то настырно тряс за плечо. Просыпаться не хотелось, в голове ещё плавали обрывки сладких снов, а пробуждение всегда влекло за собой какие-то неприятности. Хотелось нырнуть обратно.
-- Я серьёзно говорю. Без завтрака останешься, - Дмитрия трясли всё сильнее, почти стягивали с койки.
Пришлось выбираться, протирать глаза, искать тапочки. Очередное место, куда угодил Дмитрий, особым комфортом не блистало. Спартанство сквозило во всём. Голые крашеные стены, железные двухъярусные нары, общий туалет и душевая. Зато всё белое и стерильное.
Столовая вообще по внешнему виду приближалась к операционной. Завтрак можно было принять за что угодно, только не за блюда из пищевых продуктов. Еда не пахла и не имела вкуса. Есть такое не хотелось.
Дмитрий заметил, что посетителей столовой, кроме него, это состояние пищи ничуть не смущало. Хлебали нечто полужидкое с большим аппетитом. При этом кормящиеся жизнерадостно обменивались плоскими шуточками, подначками. Несколько раз прошлись и по Дмитрию, пожелав ему много новых симфоний, если будет хорошо кушать. А, главное, состряпать гимн для их дружного коллектива.
Дмитрий ковырял вилкой что-то плоское и студенистое, совершенно не понимая, где и с кем он находится. О каких таких новых его обязанностях говорят за столом. От его воли последнее время так мало зависело, что Дмитрий решил очередной раз покориться Судьбе и подождать, как будут развиваться события дальше.
А пока взялся внимательно рассматривать помещения и контингент, который их населял. Всё вокруг напоминало больницу. Белые гладкие стены, столы, стулья, отсутствие окон, одинаковая серая форма на всех. Эти все, к тому же, были исключительно мужчинами. Желая дальше продвинуться в изучении обстановки, Дмитрий задал, как ему казалось, вполне невинный и нейтральный вопрос.
-- А где женщин держат? В каком отделении?
Вопрос вызвал взрыв хохота. Неподдельное веселье не могло затихнуть ещё долгое время. Дмитрий решил повременить с новыми вопросами, тем более что на первый и единственный он ответа так и не получил. Междометия типа - "Ну, ты даёшь!", "Ну, ты сказанул, брат!", "Да, смело ты вопрос поставил, молодец" - в расчёт не шли.
Зато о нём здесь все были хорошо осведомлены. То, что звали его исключительно "Композитором", ещё можно понять. Слава о его недюжинных талантах могла разнестись сама по себе и опередить выход мюзикла. Но обитатели этого странного места знали и подробности биографии Дмитрия, вплоть до существования у него невесты. Это настораживало, сбивало с толку.
С того момента, как Дмитрий отправился в банк за деньгами, его сильно побросало, помяло и потёрло. В спокойной обстановке стерильного места у него было время поразмыслить о случившемся. Особо плодотворными размышления не стали. Ни к каким выводам он не пришёл. Оставалось надеяться, что всё само собой прояснится.
Тем временем, в белые палаты прибывали всё новые постояльцы. Они, как и Дмитрий поначалу, так же таращились недоумённо на всё вокруг, после чего быстро привыкали к режиму. Поскольку им никто ничего не объяснял, они, поддавшись общей линии поведения, через короткое время так же начинали изображать из себя знатоков, старожилов. И Дмитрий научился. Он хлопал новобранцев по плечам, хитро подмигивал, произносил со значением фразу: - "Ничего, старик, скоро всё узнаешь", "Всему своё время", "Терпение, и ваша дамка станет королевой", "Вот все соберёмся" - и прочие глупости.
На самом деле никто ничего не знал и не понимал.
8.
В один прекрасный день, как две капли перцовки похожий на все предыдущие, когда нары в белых казармах оказались заполнены, им выдали праздничный обед. На первое куриный бульон с гренками, на второе куриная ножка с рисом, на третье клубничный компот с разваренными до состояния медуз ягодами. И ватрушка с повидлом.
Все сразу поняли - сейчас что-то начнётся. На самом деле - закончилось. Закончилась бездельная, в целом сытая и безопасная жизнь. Сразу после "праздничного обеда" двери в спальные, игровые и прочие комнаты отдыха оказались закрыты. В столовой с шипением разошлись, никогда ранее не отворяемые створки и из проёмов повалил отряд людей в чёрном. Шлемы, дубинки, тяжёлые ботинки, злые лица, отрывистые команды, бесцеремонное обращение. Как стадо неких домашних животных их гнали по гулким переходам, тесным лестницам. Ускорение нерадивым и слабо бегающим придавалось и дубинками и башмаками.
С синяками и зуботычинами запыхавшиеся бывшие обитатели стерильных белых хором оказались в большом зале. Только здесь Дмитрий смог оценить, сколько их всего таких горемык. Сотни.
Последние ряды безжалостно, не смотря на протесты, уплотнили и закрыли двери. Голые белые стены, низкий потолок, а впереди возвышение, на котором белая же трибуна или постамент. Толпа ворчала, почёсывалась в побитых местах и вполголоса обсуждала происходящее. Пауза не затянулась надолго. Под низкими сводами грянул гимн. Дмитрий с первых тактов узнал своё лично выстраданное вступление к мюзиклу для детей младшего школьного возраста.
Без сомнения, на экранах телевизионных ящиков, пока идут титры действующих лиц и их содержателей, подобная музыка была бы вполне уместна. Собственно говоря, именно за это Дмитрий и должен был получить гонорара. За соответствие его музыки моменту. То есть детской аудитории.
В зале, наполненном мужским контингентом, под охраной сурового персонала, с полной неизвестностью о самом ближайшем будущем пафосные аккорды навевали настоящую жуть. Дмитрий обратил внимание, как застыли и побледнели те, кто стоял рядом. Да и вообще весь зал затих. Ужас и гордость за собственное творение смешались в душе композитора-песенника. Скупая слеза, за ней другая скатились по побледневшим щекам. Плакали многие.
Короткий гимн иссяк. Под низким потолком ещё метались последние отзвуки, а на трибуну уже карабкался зелёный карлик. Влез и заговорил. Чисто заговорил, без акцента и подвывания. Ошеломлённые отгремевшей музыкой, мужчины с трудом проникали в смысл несущейся с трибуны речи. Отдельные слова её были вполне понятны, а общий смысл ускользал.
Зелёный карлик, помахивая четырёхпалыми конечностями, произносил - "великий путь", "могучая держава", "на вас возлагается", " молодые, здоровые женщины", "светлое будущее", "лучшие умы" и прочее. Многократно повторённые в разной последовательности эти слова давали богатое разнообразие смыслов. Дмитрий склонился к самому очевидному - скоро в дорогу.
Зелёный безволосый гномик закончил говорить, выждал для эффекта трёхсекундную паузу и махнул тщедушной ручонкой куда-то в сторону.
И тут же всё пришло в движение. Открылись другие двери, в которые охранники так же недружелюбно погнали слушателей. Общую массу дробили на порции по двадцать пять человек. Из боковых проходов к ним подгоняли по двадцать пять женщин, так же одетых и так же напуганных. Полусотнями группы грузили в лифты.
Шум, гам, толчея. Кто-то с кем-то успел сдружиться, а их разлучали, и все понимали, что это навсегда. Лифты без перерыва стартовали то вверх с натужным воем, то вниз с визгом и свистом. А люди всё прибывали и прибывали.
Дмитрия толкали, несколько раз огрели дубинкой. Он попытался зачем-то улизнуть, но был схвачен и грубо водворён в очередную полусотню. Удары дубинкой, а потом кулаком в жёсткой кожаной перчатке пришлись по носу и левому глазу. Глаз отекал и терял видео способности. Из носа тонкой струйкой сочилась кровь.
"А всё-таки премьера состоялась. Пусть даже в необычной обстановке" - Кто о чём, а он о музыке. Мысль дикая, но неотвязная привела Дмитрия в радостно возбуждённое состояние. Он даже засмеялся и отбил в лифте какую-то чечётку.
"Моя музыка всегда со мной" - он улыбался, размазывал кровь по лицу и даже пытался напевать.
Сердобольная рыжеволосая девушка взялась оттирать Дмитрия, приговаривая что-то бессмысленно ласковое, как расшибившемуся ребёнку. Девушки это умеют, особенно рыжеволосые с зелёными глазами.
-- А всё-таки она вертится, - убеждённо заявил девушке Дмитрий.
Двери открылись, и полусотня, в числе прочих, бодрым шагом, подгоняемая всё той же охраной, направилась к серебристому чечевицеобразному транспортному средству. На средстве стоял номер "18". Ниже какой-то шутник чёрной краской из баллончика приписал - "На Альдебаран!".