Чаепитие Аллаха
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Мир только тогда воспринимается, как замечательный и лучший из миров, когда он начинает разваливаться...
|
Б А Й К А N 30.
"Чаепитие Аллаха".
Мир только тогда воспринимается,
как замечательный и лучший из миров,
когда он, опрокинутый, начинает
разваливаться.
Перконес
1.
Вертолётное поле со всех сторон было окружено серыми горами, диким чёрным лесом и грязно жёлтыми постройками, возведёнными последовательно со времён Хасана, Халхин-Гола и Юустомякки. На поле могли садиться и даже взлетать небольшие самолёты. Но это в далёком героическом прошлом. Теперь поле поросло мощным бурьяном и мелким кустарником. Суслики, кроты и земляные крысы окончательно лишили поле стратегического значения.
Из технических посетителей остались только вертолёты. Этим было всё равно, что там нарыл хозяйственный суслик. Три грозные боевые машины, целое звено, компактно расположились среди буйно колышущейся травы. Сегодня накрапывал дождик, поэтому осенний концерт травяных насекомых звучал глуше. Трудились одни энтузиасты. Тем более что слушать их, кроме пресловутых сусликов, было некому. Экипажи благоразумно укрылись в единственном среди ржавых сараев и ангаров жилом домике. Там же несла вахту охрана заслуженного военного объекта, персонал релейной радиостанции в количестве одного человека и одна старая овчарка, ненавидевшая с детства вертолёты и вертодромных сусликов.
Окрестности давно затянули низкие облака, орудующие в горах как заправские тучи. Все ждали лётной погоды. Все - это конечно громко сказано. Наземному персоналу, например, было совершенно фиолетово, полетят сегодня вертолёты или нет. Для них, как известно, время тикает - служба идёт. Экипажи вертолётов - пилоты - люди солидные со стажем и на контракте так же не проявляли спешки. Они степенно отрабатывали денежную компенсацию, заодно разыгрывая её в карты.
Особняком в домике расположились пассажиры. Девять взрослых мужчин объединённые временной задачей. Девять человек различного вероисповедания, образования, происхождения и ориентации. Трое из этих пассажиров представляли некое неназываемое непопулярное закрытое ведомство, которое заставляло их ежедневно чистить табельное оружие и дважды в сутки выходить по спутниковому телефону на связь с базой. Троица стойко переносила вынужденное безделье, привычная к подобным поворотам судьбы. Остальные за глаза окрестили их "люди в чёрном".
Зато ещё шестеро, которых явно ни разу в жизни не коснулась железная рука армейской дисциплины, бузили. В жилом домике было тесновато, поэтому уйти от жалоб неорганизованных пассажиров представлялось затруднительным. А они беспрерывно жаловались. И друг другу и экипажам и первогодкам из наземного персонала.
Стенали, что сидят уже четвёртые сутки, а это долго, что их дома ждут жёны, дети, тёщи и неоконченный ремонт, что на работе, в их родных институтах из-за неприсутствия всё непременно рухнет или всё растащат. Жалобщики утверждали, что их немыслимым обманом за смешные деньги заманили на край земли, где холодный туалет и нет душа, и бросили. Хорохорились, что как только появится "окно", они непременно улетят на Большую Землю и, пропади оно всё пропадом.
Жалобы повторялись в замкнутом пространстве по третьему, пятому, восьмому кругу, но ничего не менялось. Прогноз погоды оставался неутешительным, вертолёты мокли под дождём, а суслики отсиживались в своих норах и, по-моему, травили анекдоты про лётчиков.
Из всей компании "штафирок-ботаников" только один не жаловался на отсутствие детей и тёщи. Звали его Вадим Пёрышкин. Накануне, буквально вчера, он в тесном коллективе аэродромных сидельцев встретил своё двадцативосьмилетие, о чём напоминали пустые бутылки из-под горячительных напитков под его кроватью и больная голова. Он мучился, а общество уже благополучно забыло о дне рождения самого молодого члена их временного коллектива и продолжало резаться в преферанс и смаковать далёкую городскую жизнь.
Нельзя сказать, что Вадиму не о чем было сожалеть в покинутой на неизвестный срок размеренной жизни младшего научного сотрудника Государственного Института Недропользования (ГоИН). Жены и детей у него пока не имелось, зато наличествовала кошка по кличке Мать Тереза, заслужившая имечко за безответную любовь ко всем подряд - людям, детям, старушкам, собакам, птичкам и даже мышам. Кошка досталась Вадиму по наследству от школьного товарища, который удачно эмигрировал в Новую Зеландию, на родину хоббитов. Тот в свою очередь утверждал, что так же наследовал животное по материнской линии, правда вместе с домом, а откуда она появилась в доме, не помнил никто. Во всяком случае, родословная Матери Терезы, имеющей такой же возраст, как и её тёзка, терялась в глубине веков. В отсутствие Вадима, кошка пребывала на попечении соседки, которая в тайне надеялась её когда-нибудь удочерить, лишив, тем самым, соседа единственного друга. Но уж больно ласковое было животное.
Вадим вспомнил о кошке только в связи с тем, что Мать Тереза отлично чувствовала любое недомогание хозяина и прекрасно снимала головную боль, проводя мягкими лапками массаж в височной и затылочной частях страдающей головы. Здесь, вдали от цивилизации приходилось рассчитывать только на ходоков-солдатиков, отправленных за двадцать вёрст в ближайший посёлок за пивом.
Солдатики запаздывали, поэтому с обеда у сидельцев насчёт их возвращения сомнения разрослись до подозрений в дезертирстве. Хотя бессменный радист вертодрома и окрестностей сержант Бухленко уверял, что честнее ребят не встречал за всю свою сознательную жизнь, и причина опоздания кроется в чудовищно плохой дороге, да ещё размытой бесконечными дождями.
Общество оперативно переключалось в обсуждениях на плохие дороги и бездарных строителей. Переключалось с примерами из собственной практики, из коих следовало, что рассказчики неоднократно чудом оставались живы, хотя подлые дорожники постоянно готовили и продолжают готовить им смертельные каверзы.
Лётчики посмеивались, предлагая всем пересесть с "Жигулей" и "Мерседесов" на вертолёты. На что заядлые автомобилисты-ботаники резонно парировали - вот, мол, ваши хвалёные "стрекозы", чуть дождик закапал, и уже не летают.
Вяло текущая дискуссия переключалась на возможности современной летательной техники.
Серая мгла беспросветного ожидания была прервана яркой молнией ожившего радио. Гнусавый голос за дверью радиорубки чего-то требовал и требовал этого немедленно. Радист Бухленко пулей метнулся к аппарату. Короткий переговорный процесс с Большой и, по-видимому, сухой Землёй, подвёл черту под вынужденным бездельем.
-- К нам идёт антициклон. Приказано готовиться к вылету, - почему-то дрожащим от волнения голосом сообщил Бухленко.
И все забегали, засуетились, как-будто и в самом деле рады грядущему антициклону. Странное существо человек, ведь пройдёт ещё буквально два часа и, он будет недовольно бухтеть, что лучше сидеть на земле в спокойной обстановке, чем болтаться в воздухе над горами, прыгая из одной воздушной ямы в другую. Солдатики, во главе с радистом махали руками, укрываясь от воздушных струй.
-- Пива нам оставьте, - и они расстались.
2.
-- Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте. Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте.
Вертолёт мотало и трясло совершенно нещадно. Похмельные души внутри машин притихли, изо всех сил удерживая от побега содержимое желудков. Лётчики с беспокойством поглядывали на пассажиров. В конце концов, салон чистить им, и летать впоследствии в дурно пахнущей машине тоже им.
Вадим Пёрышкин сосал медную пуговицу (чей-то малополезный совет от укачивания) и старался не смотреть в иллюминатор. Серая муть навевала нездоровые ассоциации. Задача Пёрышкина была проста и в то же время весьма ответственна - отслеживать показания сложного магнитометрического прибора, продукта отечественной конверсии и западной кооперации. Прибор что-то показывал, а Вадим страдал.
За вторым, не менее сложным прибором сидел, скрючившись, доцент Малашкин. Отец троих прожорливых и хулиганистых детей, муж преждевременно состарившейся ядовитой уроженки Западной Украины и зять вечно живой тёщи, уже второе десятилетие роющей подкоп под его с уроженкой брак. Малашкин если и был чем-то недоволен, то скорее краткостью текущей экспедиции и недостаточной материальной компенсацией трудовых затрат в ней, поэтому гундел больше за компанию. Сейчас доцент сосредоточенно вглядывался в экран, делая в блокноте короткие пометки.
Блокнот, пронумерованный и прошнурованный, скреплённый грозными печатями и штампами являл объект пристального внимания третьего пассажира. Этот третий в экраны не смотрел, показания не снимал, настройкой не занимался. Его главная задача на борту вертолёта состояла в том, чтобы ни один бит информации не оказался неучтённым и не покинул подведомственную спецслужбе режимную территорию в любом виде, а хотя бы и в виде блокнота.
Зачем доценту нужен был именно блокнот, Вадим не понимал. Ведь вся информация сохранялась во внутренней памяти приборов и, сверх того, записывалась на специальный жёсткий диск, аналога особого "чёрного ящика".
Представитель неназываемого ведомства так же не владел пониманием использования блокнота, хотя и разрешённого для работы, и с огромным служебным подозрением следил за записями доцента Малашкина. После каждого рабочего полёта он сканировал все страницы злополучного блокнота и куда-то пересылал. Вообще режим секретности Вадима, не привыкшего, да и не соприкасавшегося ранее с государственными тайнами, весьма раздражал. С его точки зрения эта экспедиция была обычным этапом комплексной геологической разведки местности для подтверждения или опровержения уже имеющихся данных. Разве что приборы использовались последнего поколения. Но не настолько последнего, чтобы их опекали военные и полувоенные ведомства. Район сам по себе глухой и мало перспективный как на золото, так и на никель с платиной, так в России тьма тьмущая глухих и неперспективных мест, где даже лозоходцы не хаживали.
Единственное разумное объяснение, приходящее сегодня в больную Вадимову голову - это близость государственной границы, причём даже не одной, а потому не очень дружественной.
Чтобы отвлечься от приступов тошноты, Вадим вспомнил о кошке. Мать Тереза - вот кто наверняка прекрасно переносил бы воздушную болтанку.
-- Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте. Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте.
Экипаж вертолёта жил в это время своей не простой жизнью, для них самым главным вернуть на вертодром то же количество техники и людей её обслуживающих, что стартовали совместно три часа назад.
-- Командир! - благим матом вклинился доцент в переговоры пилотов, - возьмите правее, вон на ту сопку!
На самом деле доцент Малашкин показывал грязным пальцем с обгрызенным ногтем куда-то влево и вверх. Да и лицезреть его указующий перст могли только Вадим и "человек в чёрном".
"И как с таким очевидным топографическим кретинизмом этот хмырь попал в геологию. Слепо следовать его указаниям, так на нефть бурить придётся на Красной Площади", - Вадим на минуту отвлёкся и выглянул в иллюминатор.
О каких сопках поминал увлечённый замерами доцент, было совершенно непонятно. За стеклом иллюминатора, как и на мониторе прибора скалы да ущелья, с той лишь разницей, что вживе они кутались в рваные облака. Дикие, не обжитые места, ни избушку прилепить, ни огород развести. И скотина тут никакая не выживет, склоны голые, только мох, да чахлые кривые кустарники.
-- Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте. Беркут-семь вызывает Беркут-три и Беркут-один. Ответьте. А те упорно молчали. Возможно они так же безнадёжно вызывают нас и удивляются - куда мы подевались.
В плохой связи не было ничего удивительного, поэтому, не смотря на её отсутствие каждый член экипажа продолжал исполнение своих должностных обязанностей, и все вместе - основную задачу - облёт очередного квадрата.
-- Товарищ майор, да скажите им, чтобы держали правее. Что их всё время влево клонит.
Новая реплика доцента Малашкина среди грохота винтов. И опять выброшенная в пространство рука с направлением куда-то в Китай.
Пилоты то ли не слышали его, то ли не придавали значения указаниям слегка надоевшего "ботаника". С точки зрения Вадима, полёты проходили с тридцатипроцентным перекрытием обследуемых площадей, поэтому незначительные отклонения от курса никакой существенной погрешности в замеры внести не могли. То была чистая блажь доцента. Так что - ну его.
Однако, "человек в чёрном", которого Малашкин обозвал "товарищем майором", обязан был оказывать научной части экспедиции всяческое содействие. Поэтому без рассуждений поднялся и направился к пилотам разбираться с курсом. Даже сквозь гул винтов Вадиму было слышно, какая бурная там завязалась дискуссия. Спорщики ещё и жестикулировали и применяли ненормативную лексику.
Вадим, как молодой ещё начинающий сотрудник, пытаясь уследить для общего развития за матерно-техническими выражениями обеих препирающихся сторон, не заметил, как встал и прошёл следом в пилотскую кабину многодетный доцент Малашкин. А когда обратил внимание, то не сразу понял, зачем преобразившийся вдруг доцент, закрыл дверь в кабину пилотов и придавил её несколькими тяжёлыми ящиками, заклинив ручку. Затем Малашкин извлёк из-под сидения штатный парашют и принялся не торопясь надевать его и тщательно прилаживать.
В дверь забарабанили. Доцент, хотя сейчас посреди салона стоял вовсе не доцент Малашкин, с которым ещё вчера выпивали и закусывали, а какой-то совершенно другой человек, строго глянул на Пёрышкина и, вынув из задней панели секретного прибора пистолет, демонстративно снял его с предохранителя и передёрнул раму, загоняя патрон в ствол.
В подобной обстановке Вадим не решился задавать какие-либо вопросы. Он только молча наблюдал, как лже-доцент прихватил пресловутый блокнотик и персональный рюкзачок и занялся входной дверью. Что-то там у него с ней не пошло.
В пилотскую дверь ломились уже изо всех сил, а наружная все не поддавалась. Малашкин, или как его там, занервничал. Два события произошли одновременно - открылась наружная дверь, и прозвучал пистолетный выстрел. Результат - лже-доцент вывалился в проём. Попал в него "человек в чёрном", а стрелял именно он, теперь значения уже не имело. Вертолёт бросало в разные стороны, незакреплённые грузы в салоне пришли в движение, в том числе и те, что припирали дверь. Похоже, что машина попала в зону особенно зловредной турбулентности.
Вадим, как приклеенный, молча наблюдал за происходящим, в том числе и за становлением хаоса в одном отдельно взятом вертолёте. Всё шевелилось и подскакивало. К ящикам и каким-то баулам присоединился "человек в чёрном". Он перелетал с места на место, смертоносно размахивал пистолетом и грозил Пёрышкину.
-- Вот теперь ты от меня никуда не уйдёшь, диверсант поганый. Ишь ты, правее ему понадобилось. Я тебе покажу правее.
У особиста произошёл достаточно хорошо известный в психиатрии шоковый скачок сознания, и его ненависть, за неимением истинного её объекта, то есть доцента Малашкина, переключилось на мнимого - Вадима Пёрышкина.
В это же время, после нескольких удачных столкновений тяжёлых шевелящихся ящиков со стационарными пока ещё секретными приборами, от последних стали отделяться разные по размеру части и так же принялись прыгать по салону. Почему-то пилотам никак не удавалось стабилизировать полёт машины, хотя они и старались.
Вдруг из кабины этих самых пилотов раздался истошный вопль, - По нам стреляют! Мать твою, это ракета!
В передний защитный колпак вертолёта влетел "Стингер".
3.
Во время быстро наступившего падения вертолёта Вадим не потерял сознания. Он его вообще не терял и хорошо запомнил все стадии катастрофы. Память сфотографировала каждую мелочь. Может это произошло от того, что, в отличие от остальных участников падения, он прочно сидел в кресле оператора и никуда не бегал с пистолетом, не выпадал из дверей с парашютом и не выпрыгивал с криками из пилотского кресла.
Вертолёт, совершив множество акробатических кульбитов, смачно врезался в склон, а затем долго-долго катился по нему в ущелье, пока не застрял между скал. Тут закончился его последний полёт. Нельзя сказать, что Вадиму вовсе не досталось при падении. Тяжёлые ящики несколько раз заехали ему по рёбрам, а не менее тяжёлая секция с кислородными баллонами упала ему на левую ногу, и он её сразу перестал чувствовать.
Но всё это были семечки по сравнению с тем, что стало с остальными. Как в большой шаровой мельнице их помяло и округлило. Ни пилоты, ни "человек в чёрном" признаков жизни не подавали. После взрыва управляемой ракеты, грома катающихся в салоне ящиков и грохота перемещения по склону, наступила тишина. Не полная, но гораздо более живая. Под изувеченным брюхом вертолёта бурлила река, в неё мирно стекали остатки топлива из баков, и высыпалось научное и военное имущество. Где-то что-то тлело, смердя удушливым дымом. Почти идиллия после такой катастрофы.
По прошествии десяти, или около того, минут неудобного сидения под сильным наклоном почти вниз головой и видя, что больше ничего не происходит, Вадим решил выбираться наружу. Это оказалось совсем не простым занятием. Мало того, что тело прочно заклинило среди останков секретного геомагнитного прибора, так оно обнаружило гораздо больше повреждений, чем казалось вначале.
Во всяком случае, именно сейчас Вадим уяснил, что у него потрескались рёбра, скорее всего все. И ещё у него либо сломана, либо раздроблена нога. Больную с похмелья голову, само собой, тоже никто не отменял.
"Вот и сходили ребятки за пивом. Да и вообще, весёлый получился день рождения, - приободряясь самоуничижительными мыслями, Вадим медленно, со стонами вызволял себя из приборного плена. Научный геологоразведочный прибор сопротивлялся, в нём ещё бродили остаточные напряжения и блуждали токи. Мощные конденсаторы разряжались, кусая Вадима то в руки, то в спину, из недр сыпались искры, угрожая подпалить остатки горючего. Сгореть живьём сейчас, когда он так благополучно избежал гибели, в планы Вадима не входило, и он старался изо всех сил.
Наконец, выдранные с "мясом" провода-щупальца опали и отпустили свою жертву. Вадим, стоя на грудах теперь уже всякого хлама, прикидывал, через какое из многочисленных отверстий покинуть разбитую машину. Руки были в порядке, рёбра пока ещё могли потерпеть, хуже всего дело обстояло с ногой. Она покраснела в районе лодыжки и стремительно опухала. К ней срочно требовалось принять меры.
В отчаянии обвёл Вадим взглядом груды бесполезных теперь вещей. Где-то среди них находилась аптечка, содержащая всё необходимое для спасения жизни и поправки здоровья, вплоть до атомной агрессии. Только пойди, откопай её.
Пришлось обходиться тем, что лежало на поверхности. Скинув ботинок, Вадим обмотал уже начавшую синеть, ногу тряпкой, пропитанной истекающим горючим. Наверное так и рождаются новые методики лечения. Преданный рюкзачок, так и оставшийся висеть на стуле, принял в себя некоторое количество не очень нужных, но доступных и не тяжёлых предметов. С ним Вадим и полез в самую большую рваную дыру, постанывая, покряхтывая и волоча раненную ногу.
Снаружи было сыро и холодно. По ущелью задувал порывистый ветер. Солнечным антициклоном и не пахло, как и самим солнцем. В свете произошедшего, Вадим склонялся к мысли, что их скоропостижный старт - такое же звено в длинной цепи предательства. Подстроенная катастрофа в непогоду - меньше шансов на успех при поиске пропавшей экспедиции.
Останки вертолёта надёжно заклинились в узком месте горной речки, и смещаться не собирались. Только вот находиться там, среди целых и расчленённых покойников Вадиму почему-то не хотелось. Следовало поискать другое укрытие до прихода спасателей.
Скорее всего, их начнут искать вечером, когда станет ясно, что что-то случилось, раз борт с позывным "Беркут-семь" не вернулся на базу. Учитывая уровень значимости и секретности их экспедиции отклик должен последовать незамедлительно. Даже за минусом своеобычного разгильдяйства, помощь должна прийти не позже завтрашнего вечера.
Одно не учитывал Вадим Пёрышкин, того что база их на старом аэродроме сейчас догорала, хороня под обломками и радиста Бухленко с его могучей радиостанцией и наряд первогодков, включая тех, кто вернулся с пивом, и кое-кого из местных сусликов. Напалм хорошо затекал в сусличьи норы.
Но сегодня, до захода солнца Вадим надеялся на благополучное спасение. Ему повезло, в скале обнаружилась глубокая ниша, сухая и от того почти тёплая. Вадим последним титаническим усилием заставил себя заползти в неё, расстелить прихваченное одеяло и, расположившись с таким соразмерным текущим событиям комфортом, принялся обдумывать своё положение.
Поскольку в своём близком спасении он не сомневался, ни на какую дальнюю перспективу его мысли упорно не шли, ограничивались предстоящей ночью. А дальше должно распогодиться. Прилетят спасательные вертолёты, в том числе те самые "Беркут-три" и "Беркут-один" со знакомыми ребятами на борту. Они точно знают, где пролегал их согласованный маршрут. Повторить его и обнаружить обломки труда не составит. Тут и его обнаружат.
Для пущей надёжности следовало какой-нибудь знак оставить снаружи, но вылезать снова в сырость с опухшей ногой, ползать по скале, расстилая нечто заметное сверху, не хотелось, и Вадим оставил это мероприятие до утра.
Он и не подозревал, что до сих пор находится в шоковом состоянии после падения и травм, что все или почти все его действия могут быть неадекватны, поскольку картинку окружающего мира он продолжает наблюдать в искажённом виде. Но врача рядом не случилось, и защитные силы организма сами ввергли Пёрышкина в оздоровляющий сон, сродни обычному обмороку. Организм, в отличие от множества эскулапов, знал, что делает. Он справедливо полагал, что бороться с трудностями нужно по частям, как со слоном, которого, как известно, едят по кусочкам.
Глубокий сон должен был нормализовать адреналиновый фон, успокоить синапсы и вернуть первоначальные реакции организма к штатному состоянию.
4.
Правильно организм всё рассчитал, так оно и произошло. Утром на первый план вышли многочисленные болевые симптомы и нешуточная гроза. Каменное ложе, хоть и простеленное тонким одеялом, само по себе обездвижило измученное тело. Множественные травмы довершили дело. Не то что выйти наружу, а даже повернуться на другой бок составляло большую проблему.
Среди повреждений хуже всего выглядела нога. Красная, опухшая ступня при каждом прикосновении отзывалась острой болью. О ходьбе не могло быть и речи. В лучшем случае можно было попытаться изобразить червяка или контуженую гадюку, пытаясь подобраться к рюкзачку - единственной ценности Вадима.
Боль стала всеобъемлющей и главной среди прочих чувств. Но на подходе была жажда, а следом за ней голод.
Таким образом, утро не показалось Вадиму таким уж обнадёживающим. И искать его в грозу никто не станет. Мир не враждебный, но вполне равнодушный, медленно проворачивался к Вадиму суровой своей стороной.
И ещё становилось холодно.
Самое время для поддержания жизни и настроения развести костёр. Вот и зажигалка нашлась, любимая "ZIPPO". Только гореть в пещерке было нечему. На ближайших утёсах дрова не росли.
Укутавшись по возможности во все одежды, которые имелись, Вадим взялся настраивать себя на неизбежную необходимость провести в пещере не одну ночь. Пассы над паникующим сознанием в течение часа только усугубили ситуацию. Просветления не наступило. Левая нога однозначно заявляла, что она, скорее всего, поломалась и ходить в ближайшее время не намерена. Потрескавшиеся рёбра хрустели и впивались острыми краями в мягкие чувствительные лёгочные ткани.
А ещё снаружи всё сильнее бушевала стихия и шумела река. Мелкой узкой, но горной речушке ничего не стоило быстро переполниться от самого простого ливня. Страшный скрежет возвестил, что вода в реке добралась до искорёженного тела вертолёта и пытается его сбросить.
Вадиму было уже всё равно. Его бил озноб, произведённый совместными усилиями наружного холода и внутренними повреждениями. Лихорадка прогрессировала на глазах. К ночи он впал в забытьё и уже ничего не воспринимал.
5.
Конечно, чудеса случаются. Регулярно. Кто не осведомлен - тот отстал от жизни, попросту малограмотный субъект. Есть альтернатива. Помимо того, что о чудесах, о которых трещит пресса, можно знать, в чудеса можно просто верить. Верить и знать - это совсем не одно и то же. Однако, конечный результат совпадает. Другое дело, что встречаются граждане, которые не только не верят в чудеса, но, даже столкнувшись с ними нос к носу, эти граждане отрицают очевидное, не замечают, а позже замалчивают, избегая неудобной темы.
Есть, правда, не вполне прояснённый вопрос, из-за его окончательной нерешённости и проистекает большинство споров о чудесах. Вопрос - а что же такое чудо? Академическое определение полного представления о нём не даёт. Религиозные споры различных мировых конфессий только запутывают ситуацию. А на бытовом уровне чудеса сводятся к неожиданным денежным выигрышам и таким же неожиданным повышениям по службе, что по большому счёту к истинным чудесам никакого отношения не имеет. Выигрыш - это чистая статистика, и выпадает он как раз не тому, кому он жизненно необходим, а как раз наоборот. А успехи на работе, в конечном итоге, танцуют от мировой экономической конъюнктуры.
Мы к чудесам относимся трепетно и не ставим на каждом удачно свершённом деле клеймо чудесности.
Что качается Вадима Пёрышкина, то за свои двадцать восемь лет он о чудесах ни разу не задумывался. Они ему были не нужны, даже в детстве, когда бабушка сказки читала маленькому Вадику. Это потому, что в подобный переплёт он ещё не попадал.
Вот мы и вступаем на зыбкую почву неведомого, загадочного и чудесного. Там чего только не бродит.
В пещерке жарко пылал костёр. Вадим откинул одеяло и сел. Тело сразу отозвалось грудными болями. Вадим поморщился, однако боль оказалась терпимой. Сидел, чесал зудящую грудь, смотрел на огонь, весело пожирающий маленькие чурочки.
Велика ли Тайна в обычном костре? Кто-то скажет, что никакой (мы таких не любим) и будет не прав. Огонь, сам по себе величайшая Загадка Природы. А учитывая его особые отношения с человеком, он не зря до сих пор является объектом поклонения.
Но мы не склонны преумножать лишние сущности. Туристский костёр или огневище для шашлыка, огонь в печи или маленькая горящая свеча в тёмной комнате - это объяснимо и понятно и никакого удивления не вызывает. Когда соблюдено время и место.
Костёр в пещере Вадима Пёрышкина не соответствовал ни времени, ни месту. Не мог он тут находиться, тем не менее, находился. Он был нужен пещерному жителю - Вадиму, вот и находился. Горит себе, не дымит.
Пещерный житель - Вадим, загипнотизированный оранжевыми языками, млел от близкого тепла и восстанавливал картину бытия, складывая мелкие кусочки в единое полотно.
Картина полной не получалась. В частности, имелся глубокий провал в памяти последних часов или суток. Он, скорее всего, находился без сознания всё это время. Зато совершенно определённо он знал, что сейчас созерцает чудо. В холодной пещере, в безлюдных непроходимых горах, где ещё не утихла гроза, полыхает костёр. И Вадим его не зажигал.
В раздумьях Вадим сразу, с первых минут не пошёл по порочной тропе "несознанки" и творения чёрте чего в беспамятстве. Противоположность чуду означала, что он с поломанной ногой и трещинах во всех наличных рёбрах среди ночи под проливным дождём пошёл искать дрова. При этом нашёл их, как это ни удивительно, дрова оказались сухими (вон, целая поленница в углу аккуратно возвышается), натаскал, разжёг и, уставший, снова прилёг соснуть, да так сильно, что ничего не помнит.
Возможно объяснение лежало где-то в другой плоскости. Например, заходил добрый снежный человек (они здесь, кстати, в изобилии водятся), оторвал от своего большого сердца вязанку, спас жизнь брату по разуму. Или в горы прокрался десант тимуровцев (следовало на рассвете поискать над входом в пещеру красную звезду) с дровами.
Я хочу сказать, что обстановка была такова, что чудо воспринималось в ней совершенно естественно, кто бы ни был его источником. Вадим Пёрышкин и пребывал в настоящее время в естестве. Он отвлёкся от костра (горит себе и горит) и обратился к ноге, второй его проблеме. Нога болела, но не сильно, опухла, но не без меры, краснела в отблесках костра, но не до малиновых оттенков пурпурного. Вадим точно помнил, что ногу он ничем не бинтовал, не мазал и не посыпал. Собственно, нечем было. Сейчас конечность пребывала облепленной широкими листьями неведомого растения, уже начавшими осыпаться (возможно, первый признак выздоровления).
Глубокомысленный вывод, что листья приклеило то же лицо, что и запалило костёр, отняло все наличные силы, и Вадим завалился обратно на сухую ароматную траву. Раньше, во время вселения, трава также отсутствовала. Теперь была, уютная, пахнущая жарким летним днём.
Следовало вообще поискать вокруг то, чего раньше здесь не было, например, выключатель для бра, пульт от телевизора, стаканчик горячего глинтвейна.
Кто-то ответственный посчитал, что сегодня чудес достаточно, и глинтвейна Вадиму не дал.
6.
Конечно, пропавшую экспедицию искали. Поисковая группа быстро добралась до вертодрома, обнаружила разгромленную точку, обгоревшие тела, отсутствие винтокрылых машин и на месте быстро сориентировалась. Запрошенное подкрепление на следующий день взялось за прочёсывание территории в поисках диверсантов и пропавших вертолётов. С воздуха наблюдение пока не представлялось возможным - тучи просто пластами лежали на склонах.
Постепенно группировка усиливалась за счёт новых спасательных подразделений пограничных войск и спецчастей. Дополнительный контингент был направлен непосредственно к государственной границе. По погоде готовился к забросу многочисленный парашютный десант.
В одном месте собаки взяли подозрительный след. По нему направили два взвода горнострелкового спецназа. О трёх сгинувших вертолётах пока ничего не удавалось выяснить.
Все ждали улучшения погоды. Синоптики его в ближайшее время категорически не обещали. А если бы и пообещали, кто же в наше время на синоптиков рассчитывать будет.
Всё-таки на третьи сутки в горы ушли первые группы. Ещё через день секторы, подлежащие прочёсыванию, были усилены втрое. При малейших "окнах" вертолётные звенья уходили в поиск.
На шестые сутки удалось обнаружить останки одного из трёх пропавших вертолётов, причём на значительном удалении от его штатного маршрута. Тела в зоне падения вертолёта отсутствовали.
Непогода всё так же активно препятствовала успешным поискам. Появились первые жертвы среди поисковиков. Вынужденная посадка вертолёта, вследствие неисправности двигателя - один погибший, остальные с многочисленными травмами; двое сорвавшихся со скал спецназовцев.
Поиски продолжались, пока в горах не пошёл снег. Пошёл в виде мощного снегопада. Пешее передвижение стало невозможным. Активные поиски решено было отложить до весны. По общему мнению, из экипажей и научных групп трёх вертолётов не выжил никто.
Несколько смущало, что единственный подозрительный след привёл к стоянке, с которой предполагаемые злоумышленники убыли геликоптерами. О том, что кто-то из экипажей пропавших вертолётов мог на них скрыться, командование предпочитало помалкивать.
На зимний период составили расписание полётов по секторам. Вряд ли здесь следовало ожидать больших успехов, зато в бездействии никто не упрекнёт.
Так Вадим Пёрышкин остался зимовать в горах.
И ему там, среди голых камней, покрытых ледяной коркой или припорошенных снегом, как и вертолётчикам, вылетавшим изредка на поиски следов экспедиций, казалось, что горы пустынны, безлюдны, девственны, как в день сотворения Мира.
Но это было не так.
7.
Эукан не спешил. Его дед и его отец мудро учили маленького Эукана никогда без нужды не торопиться, а если и есть нужда, то прежде трижды подумать, прежде чем понестись галопом. Жизнь закрепила урок. Сколько торопыг сложило головы в опасных горах. Погибали даже летом, что уж говорить о суровой зиме. Горы не зря носили имена, связанные с божествами смерти и тёмными духами. Безверие, оседлавшее Технический Прогресс, прокралось и в этот удалённый уголок, но щупальца свои пока далеко запустить не смогло. Стойко бились Старые Боги с Новой Наукой. И пока побеждали. Во всяком случае, среди здешних седых гор.
Живой пример битвы прошлого и настоящего лежал за пройденным Эуканом хребтом. Точнее, уже совсем мёртвый пример, остывший. То были обломки винтокрылой машины, с размаху налетевшей на Священную Большую Скалу и, по большей части, ссыпавшейся в Бездонное Озеро. Старые Боги ещё много чего могли.
Конечно, Эукан знал, что вертолёт сбили из ручного ракетного комплекса "земля-воздух", но он так же твёрдо был уверен, что руку стрелявшего направляли местные Боги.
Из экипажа и пассажиров вертолёта не уцелел ни один, даже тела их божества хозяйственно прибрали без остатка. Их можно понять, и божествам надо чем-то питаться. Жертва.
Два дня назад Эукан обошёл место катастрофы стороной, благоразумно стараясь не мешать тризне Богов. Он шёл к месту другой аварии. Добрые духи указали ему, что там кто-то выжил. Это было невероятно, но Эукан с духами в споры не вступал, потому и дожил до седых волос, а не лежит на дне Бездонного Озера или подставляет свои белые кости проливным дождям среди продуваемых ледяным ветром утёсов.
Человек не подготовленный давно бы сгинул в здешних горах. И по доброй воле сюда не ходят. Даже профессиональных альпинистов-десантников погнал в горы жестокий приказ начальства.
Эукан знал, что в спасательной партии погибли люди. Но это его не касалось. Эукан шёл сам по себе. Командование к нему за помощью не обращалось, а сам он не навязывался. Эукан исполнял волю духов, а они с силовыми ведомствами людей испокон веку на ножах.
Ясное дело, что потусторонние силы, отправившие Эукана в дальний и опасный поход, оказывали ему всяческое содействие. Однако их могущество было теперь весьма ограничено и сводилось скорее к подсказкам на маршруте, да и то, не всегда явным. Это как использовать GPS-навигатор с подсевшими батарейками - что-то кажет, но иногда врёт. Основная тяжёлая работа и весь смертельный риск всё равно доставались Эукану.
Мы же, как люди практичные и приземлённые, сразу зададимся вопросом - а на хрена духам здешней земли всё это надо? Зачем гнать занятого человека (Эукан - бессменный мэр в своей деревне уже пятнадцать лет, как бы его должность ни изменяла своё название и известный в округе охотник) в горы, да ещё и не на один день, подвергать жизнь его опасности? Хороший вопрос, правильный.
А мы не знаем ответа. Хотите, попробуйте сами расспросить духов, почесать своё любопытство. Может, что и скажут, а скорее всего, спесиво промолчат. Они весьма себе на уме эти сущности из тонкого мира, и перед нами смертными не подотчётны. Кому положено, с них, конечно, может спросить, но тут даже Президентской должности не достаточно, как, впрочем, и Генерального Секретарства в ООН или тиары Римского Папы.
В хорошем темпе добрался охотник до ущелья с упавшим в него вертолётом. Дождевым потоком машину протащило ещё несколько метров и окончательно заклинило в русле. Теперь тут собиралась плотина из всего, что несла река.
Где-то здесь должен прятаться тот счастливчик, которого пощадили горы. Ещё до переправы через вспухшую речку Эукан испугался, что духи ошиблись, и погибли все пассажиры и экипаж. По дороге он встретил покойника со сломанной шеей и переломанными ногами. Погибшего не спас даже парашют. Вполне возможно, что он просто не успел раскрыться, либо неудачливого парашютиста ветром швырнуло на скалы. Теперь это было не важно.
Эукан осторожно обошёл добычу горных духов, стараясь не глядеть в ту сторону. Сомнения терзали его до самой пещерки, в которой Эукан обнаружил совсем недавнюю стоянку. Покинул стоянку один человек, и было это вчера или позавчера.
Что-то ещё смущало опытного следопыта. В пещере жгли костёр. Причём в костре горели дрова, которых здесь при всём желании нельзя собрать. Духи опять были себе на уме, что-то снова они не договаривали.
Эукан посидел, собираясь с мыслями, и решил спускаться в долину, но прежде поискать в окрестностях следы. Вроде не долго он пробыл в пещере, однако на выходе охотника застало яркое солнце и целая серия автоматных очередей. Стреляли откуда-то сверху.
Эукан быстро сориентировался по белым султанчикам снежной пыли от пуль, откуда точно ведётся стрельба. Укрывшись среди камней, он стал терпеливо выжидать и наблюдать.
Доставая и заряжая неразлучный карабин Эукан прикидывал, с кем имеет дело. Стреляли не контрабандисты, им огласка вообще ни к чему. Эти палят, только если их совсем прижмут, да и автомат в горах - не лучшее оружие.
Нападавшие явно имеют отношение к военным. Прячутся в нескольких точках (засада), стреляют короткими очередями (экономят) и пахнет от них неизменной кирзой (это что-то вечное).
Похоже, о конкурентах его так же забыли проинформировать. Эукан, тем не менее, продолжал считать, что духи знают, что делают. Раз не сообщили, не подготовили, значит так лучше для дела.
Через два часа, когда солнце стало клониться к заснеженным вершинам, автоматчики не выдержали и стали спускаться. Военная тактика рекомендовала прикрывать вылазку. Охотник и здесь не торопился. Это у них дефицит времени, это они торопятся ликвидировать ненужного свидетеля и заняться выполнением основной задачи.
Стрелять по звуку в горах очень не просто, долго учиться надо. Резкий бросок в сторону, вскинутый карабин на долю секунды замирает, грохот выстрела долго перекатывается по ущельям. Осталось двое - нервная беспорядочная стрельба тому подтверждение.
Охотник принял бой. Теперь по всем правилам им друг от друга просто так не уйти. Кто-то навсегда останется лежать в диких горах. Вдалеке, почти на пределе видимости пролетает вертолёт. Тогда они ещё вели интенсивные поиски пропавших. Растянутый во времени бой среди камня, снега и льда с вертолёта не виден и не слышен. И вертолёт исчезает за дальним хребтом.
Оставшиеся двое предпринимают отчаянную попытку штурмовать позицию Эукана. Только там его уже нет. Теперь следопыта скрывает другой камень, и крадущиеся враги видны ему, как на ладони. Два быстрых выстрела, и тела в белых маскировочных халатах навсегда застыли среди снега.
Эукан не жалел о потраченном времени. Воля Богов дала ему возможность победить в неравном поединке, кроме того он вышел на искомый след. Несколько беспокоило, что враги тоже его выследили, и могли сообщить куда-то дальше.
Оставшееся светлое время Эукан употребил на короткий энергичный бросок по следу до очередного убежища незнакомца, оберегаемого духами. Последнюю ночь тот провёл в недостроенном жилом домике горнодобывающей компании. Отдыхал, ночевал, обогревался и сытно ел. Помимо этого Эукан убедился, что тот, кого он ищет, ранен. Здесь снова охотника озадачила неведомая помощь - раненый незнакомец пользовался для лечения весьма действенными местными способами - мазь, листья растений. Он либо прекрасно владел этими способами и имел запас снадобий, что крайне маловероятно, либо, всё-таки принимал чью-то помощь.
В любом случае тот, кого Эукан разыскивал в горах уже не первый день, нашёлся, благополучно без всякой спешки покинул надёжное убежище и с не долеченной ногой отправился куда-то дальше. След вёл вверх на склоны непроходимых гор. Видимо незнакомец знал, что делал.
8.
Очень аккуратно Вадим огибал очередной гигантский валун. Ноги в кроссовках скользили, как на катке. Левую травмированную приходилось особо беречь, что не всегда удавалось. Острая боль при неудачном соскальзывании заставляла очень тихо, сквозь зубы произносить всякие нехорошие слова в адрес многочисленных участников и организаторов окологеологической экспедиции.
Ходьба отнимала всё внимание и силы. Уже через несколько десятков метров подъёма Вадим взмок и начал опасаться, что ледяным ветерком его мокрого, распаренного продует, и лихорадка вернётся снова.
Его сегодняшняя цель хорошо виднелась на фоне припорошенного снегом склона. Отверстие горной выработки чернело жутковатым беззубым зевом всего-то метрах в трёхстах. Скорее всего, там будет самый трудный участок. Отвалы породы крутыми осыпями окружали вход в тоннель.
Вадим остановился передохнуть. Отсюда хорошо просматривалась долина, половину которой вверх по склонам гор засыпал первый снег. Дно долины чернело голыми камнями. Еле видной точкой на фоне чистого неба пролетел вертолёт. Звук его полёта даже не долетал до того места, где Вадим грустно провожал его полёт.
"Ищут давно, но не могут найти. Даже пальнуть не из чего, внимание привлечь".
И тут жутким грохотом над горами раздались выстрелы. Вадим аж подпрыгнул. Эхо от коротких очередей пометалось по долине, оставив ощущение близкой опасности.
Забыв про повреждённую ногу, Вадим Пёрышкин быстро карабкался по каменистой тропе, используя позу испуганного паука. Вряд ли стрельба велась по нему, обманчивое эхо приближало звук. Однако, выяснять это на открытом пространстве не хотелось.
Оказывается, сегодня тяга к жизни по внутреннему живометру зашкаливала. Вадим даже не успел заметить, как оказался на узкоколейке, уходящей вглубь горы. Не оглядываясь по сторонам, он нырнул в темноту. Фонарь, благоразумно прихваченный с места последней ночёвки в домике горных рабочих, давал мощный дальний сноп света. Штольня, аккуратно выдолбленная в скале, прямым, как стрела проспектом уходила куда-то очень далеко.
Не раздумывая долго, Вадим заковылял вдоль рельсов. Хотелось или не хотелось верить - это дело личное, только каким-то внутренним органом Вадим стойко предчувствовал, что впереди его ждут большие неприятности. Помимо его воли какие-то злые люди ради своих непонятных, но наверняка корыстных целей, втянули его в какую-то смертельную игру.
Вадим даже не догадывался, насколько злы эти люди, безжалостны и беспринципны. А, главное, что ему было невдомёк, что скрыться он пытается в самом неподходящем для этого месте.
Правда с виду рукотворная пещера производила впечатление надёжного убежища. Несколько успокоившись, Вадим принялся разглядывать штольню. Нигде никакого мусора, гладкая поверхность камня, кабели аккуратно подвязаны, все крепи новенькие, ровно выставлены, прямо, как на параде, по струнке. А рельсы так вообще блестят, как смазанные только что с завода. Вадим не удержался, провёл пальцем по металлу. И в самом деле, смазка. Густая, свежая.
Вадим Пёрышкин пожал плечами и пошёл дальше. Изредка оглядывался он назад, чтобы определить, насколько глубоко забрался он в гору. Светлое пятно входа всё уменьшалось, пока не превратилось в маленькую белую точку.
"Вот это туннель. Не оказаться бы ненароком на противоположной стороне хребта".
Сооружение действительно получалось не маленькое, о чём снаружи судить никак было нельзя.
"Отсюда вынуто столько грунта, твёрдого причём. Куда же они его дели?".
Отвалов породы на входе почти не было. И для подвоза всех этих рельсов, шпал, кабелей, стоек нужна было дорога, площадки для разгрузки, краны, транспортёры. В наличии ничего этого не имелось, только домик недостроенный домик строителей и несколько мелких сараев из рифлёного железа.
"Значит, всё самое интересное, действительно с другого конца находится" - Вадим почти в этом уверился.
"А если там засада, и его гонят прямо в лапы контрабандистов или, хуже того, сподвижников усопшего Бен Ладена".
Не к ночи будь помянутый бывший международный террорист номер один, чем он, кстати, совершенно не гордился и получил это звание, можно сказать насильно, перевёл мысли Вадима в иное русло.
Вокруг их экспедиции происходила какая-то возня. На ранней стадии он этого не замечал, не придавал значения, считая обычной, рутинной неразберихой. Мало ли какие подковёрные игры могут вестись вокруг дорогостоящего проекта. Но то были простые околонаучные интриги, чреватые, как максимум, потерей должности или обструкцией на очередном Учёном Совете.
А тут ведь убивают. Да не просто так. Стрельба по вертолётам на поражение - это вообще из разряда боевых действий. А на войну он не подряжался. Вадиму вдруг стало совсем неуютно в благоустроенном туннеле. Он почувствовал себя голым в бесконечном проходе. Так начинается приступ клаустрофобии.
Вадим решил с приступом бороться, для чего пошёл быстрее. Прихрамывая, сколько позволяла больная нога, Вадим протискивался между опорами и коренной породой. Вроде это был обычный известняк с включениями кальцита, блестевшего одиночными кристаллами. Грязно-белая, мокрая и холодная стена. Казалось, конца-края её не будет.
И вдруг, бац, туннель закончился. Впереди просто глухая стена, под которую нырнули рельсы, перегородила штрек. Вот тут пришла настоящая паника. Вадим Пёрышкин заметался среди стоек, трижды, споткнувшись, успел растянуться на рельсах, уронил фонарь, тот, как водится, от удара погас. Паника, что поделаешь. В полной темноте она приобрела катастрофические размеры. Адреналин пополам с ужасом сочился изо всех пор, сердце выдавало не меньше трёхсот ударов в минуту.
Если бы кто-то в этот самый момент крикнул Вадиму - "Беги!" - он бы помчался, не разбирая дороги и, невзирая на контуженую ногу. Слава Богу, кричать было некому, в туннеле раздавалось только астматичное дыхание самого Вадима, стук зашедшегося в бешеном ритме сердца, да гулкие удары его же собственного тела о металлические опоры.
И, вдруг, всё закончилось. Голова Пёрышкина встретилась-таки с надёжным крепким препятствием и от удара выключилась. Обмякшее тело сползло на рельсы, едва не свалившись в небольшой по диаметру, но очень глубокий колодец.
9.
О том, что в горах трудятся то ли опытно-промышленные геологические партии, то ли нелегальные добытчики всего, что плохо лежит, Эукан знал. Но в прямую его деятельности это не касалось, он и не вникал. Теперь пришлось.
Когда охотник добрался до штрека, стемнело. В темноте горной выработки можно разгуливать с одинаковым успехом и днём и ночью. Сейчас следовало отдохнуть и разобраться в обстановке.
Эукан устроился с той стороны узкоколейной насыпи, которая не была видна из долины. Маленький костёр согрел, дал горячую пищу и придал мыслям нужное направление.
Что-то было не так с горной выработкой. Рабочая площадка, жилые дома, слады больше походили на декорации к спектаклю на производственную тему. Ни масштабу, ни характеру деятельности они не соответствовали. Кого-то подобный камуфляж и мог обмануть, особенно при взгляде из космоса. Поковыривают что-то в горе изыскатели-неудачники, и Бог с ними.
Здесь же, непосредственно вблизи места предполагаемых работ хорошо просматривалось, что никто тут не жил, техникой не пользовался, хотя и содержал её в исправном состоянии. И ещё, от людей всегда образуется мусор. Много мусора. Уж такое существо человек, не может он существовать без этого. А тут, не то, что своеобычной объёмной свалки не имелось, пустой бутылки не валялось.
Ко всему прочему Эукан чувствовал силу. Знакомую силу присутствия богов. Причём не только, что называется, родных, известных. Из чёрной пасти штрека веяло чем-то не слишком дружелюбным, во всяком случае, чужим и настолько далёким от здешней жизни, что Эукан невольно поёжился.
Перед тем, как углубиться в царство тьмы, охотник внимательно осмотрел раскинувшуюся у ног долину. Чёрно-серый туман скрыл большую часть рельефа, присутствия постороннего человека заметно не было. Однако, Эукан чутьём охотника-следопыта уверенно определял присутствие людей, там в долине. А вот и красная ракета взлетела из тумана. Причём совсем не далеко. К декоративной выработке приближался ещё один отряд. Многолюдно становилось в ещё недавно одиноких горах. Вторая ракета поднялась над долиной.
Эукан притушил костёр остатками чая, присыпал золу щебнем и тихо, как может передвигаться только опытный охотник, поднялся по склону узкоколейки. Незаметной тенью скользнул он в чёрный проём. Без огня перемещаться тут было не очень просто, но привычный к неудобствам охотник быстро освоился в туннеле и скорым шагом почти побежал вдоль полотна. В его распоряжении ориентировочно было не больше двух часов, прежде чем неизвестные, палящие не стесняясь из ракетниц, доберутся до входа.
10.
Имеретинская бухта, а точнее, её порт - чудо современной портостроительной мысли, принимала очередную комиссию. Важные дяди в белых рубашках, галстуках и, не смотря на жару, в серо-чёрных практически одинаковых пиджаках семенили за капитаном порта, как прилежные воспитанные школьники. Чиновники. Капитан ещё не достроенного порта - такой же чиновник, но от морского ведомства, высокий мужчина лет пятидесяти в парадном мундире по случаю той самой очередной комиссии, выпятив грудь колесом и глядя куда-то существенно выше горизонта, метровыми шагами отмеривал новый бетонный мол. Он недолюбливал чиновников, хотя и принадлежал к той же славной когорте, презирал за сухопутство, хотя сам в море не ходил, за грузные малоподвижные фигуры, за красные раскормленные рожи, за их явную некомпетентность в деле портового строительства, а уж, тем более, их эксплуатации.
Капитан порта решил если не уморить членов ещё одной надоедливой комиссии, от которой столько же проку, сколько от пьяного салаги на судне во время шторма - стыдный балласт и больше ничего, то хотя бы согнать девять с половиной потов с упитанных тел комиссионеров.
Свежий морской бриз обвевал потные лица членов, трепал их одинаковые синие в полоску галстуки, хлопал по коленкам тяжёлыми кейсами с важными бумагами. Зря трудился он гордый капитан порта. Членам комиссии было не впервой испытывать на себе нелюбовь профессионалов. На то у них были свои приёмы и манёвры.
"Ничего, - рассуждали комиссионеры, утирая потные лысины почему-то в данном случае разными цветными платками, - прогуляемся по бережку, а за стол всё равно сядем, там мы и возьмём своё, там наше поле".
Кораблей в бухте было много - самоходные и не очень баржи с инертными материалами, буксиры, плавучие краны, корабли МЧС, таможни, пограничников, какие-то грязные частные фелюги и пара белоснежных яхт. Всё это беспрерывно сновало без какого-то видимого смысла по акватории, гудело, свистело, переругивалось по громкой связи с берегом и между собой и дымило. Очень деловито выглядело.
Особняком в самом конце мола пришвартовался небольшой весёленький кораблик. Весёленький, во-первых, потому, что раскрашен был в яркие цвета от мачты до ватерлинии. А, во-вторых, на нём гремела бравурная музыка из репертуара "Мамульки-Band". И ещё там сновали какие-то люди, что-то приносили-уносили, временами останавливались поболтать, при этом активно жестикулировали и заразительно смеялись. Они никуда не торопились.
Одышка от быстрой ходьбы не позволила произнести вопрос с необходимым набором суровых обертонов в голосе, тем не менее, заместитель председателя комиссии его исторг из охрипшего горла.
-- А это что за бездельники тут у вас?
-- Вам интересно, вы и спросите у них сами, - капитан порта не оглянулся и не сбавил шага.
Комиссия поравнялась с радужным корабликом и его весёлой командой. Прежде всего, вблизи судно оказалось не таким уж и маломерным. Множество странных надстроек, подъёмных механизмов, крутящиеся радарные решётки и тарелки самых неожиданных конфигураций, антенны, кожухи локаторов и Бог знает, что ещё такое. Особо выделялся установленный на палубе агрегат ярко оранжевого цвета с винтами и иллюминаторами.
-- Кто капитан судна? - заместитель председателя комиссии продолжал играть возложенную на себя роль.
Процессия остановилась рядом с трапом и теперь спешно отдыхивалась и утиралась опять же разнообразными платками. Председатель благодарно глянул на зама.
"Догадливый. Молодец. Старается", - ещё один плюсик появился в виртуальном досье заместителя.
-- Я - капитан, - с готовностью откликнулся молодой человек в гавайке и шортах с пальмами на накладных карманах.
-- Что за судно? Какой груз? Куда следуете? - заместитель, как из пулемёта выпалил первые пришедшие в голову вопросы. Комиссии нужен был десятиминутный отдых перед очередным броском по бесконечным и порядком осточертевшим пирсам-молам-набережным. Такие же, как капитан судна, молодые люди приостановили свою весёлую работу и вполне доброжелательно, хотя и с иронией повернулись к неожиданной делегации.
-- Судно научное. Груз научный. Следует с научной целью отсюда и вокруг шара, - капитан в гавайке и шортах в том же пулемётном ритме ответил заместителю и добавил - земного шара.
Заместитель не ожидал такой скорострельности и лихорадочно формулировал новый вопрос из морской тематики. Надо же было так спросить, чтобы и прозвучало солидно и, ответ растянулся на те самые десять минут.
-- А это что? - осенило зама.
Счастливое его лицо повернулось в сторону загадочного аппарата, а указующий перст смотрел на оранжевую конструкцию.
-- О-о! Перед вами самый главный наш научный прибор. Точнее, скопище научных приборов, умещенное в уникальную конструкцию, - капитан пустился в пояснения и, судя по всему, оседлал любимого конька.
Заместитель перевёл дух. Комиссия перевела следом. Члены приняли позу из команды "вольно", кое-кто очень даже демократично расположился на ящиках, во множестве расставленных рядом с трапом. Ещё раз пройдя по лицам платками, теперь уже полным аристократического достоинства взмахом, члены изобразили крайнюю степень заинтересованности рассказом капитана весёлого научного судна.
Команда, видимо не в первый раз слышала подобную лекцию, потому что погрузка возобновилась, а членов в одиночестве окатывали волны новой информации.
-- ...корпус из титанового сплава с покрытием из высокопрочной эластичной керамики позволяет совершать погружения на глубину до десяти километров, сверхмощные электродвигатели питаются от аккумуляторов пятого поколения с повышенной ёмкостью, запас хода на глубине один километр не менее ста пятидесяти километров на одной зарядке, экипаж - три человека, автономность проживания - до семи суток..., - капитан расписывал оранжевую малютку, как последнее чудо отечественной техники, сравнимое с космическим спутником, и мог бы говорить часами.
Свежий ветер и ящики сделали своё дело - комиссия отдохнула. Председатель пошевелил бровями, и заместитель тут же произнёс:
-- Благодарим вас за полезную информацию. Счастливого плавания. И..э-э-э...семь фунтов под килем.
Комиссия дружно поднялась и, выстроившись в колонну, затопала дальше, напоминая стайку неуклюжих пингвинов, ведомых журавлём.
Капитан весёлого корабля беззаботно пожал плечами и присоединился к своей команде.
11.
Группы подтягивались к посёлку горных рабочих в полной темноте. Темнота им никак не мешала. Шлемы бойцов помимо пуленепробиваемости имели панорамный обзор в инфракрасном свете. На руках у каждого специальные перчатки - и от мороза спасают и как "кошки" могут использоваться. Корка льда на камнях им не страшна. На ногах ботинки, о которых могут только мечтать даже профессиональные альпинисты. Тренированные тела сноровисто обходили валуны, перепрыгивали опасные щели, карабкались на неприступные утёсы. И всё это быстро, умело, неотвратимо. Разговоры по связи, как шелест снежинок на промёрзших скалах, команды, как хруст тонкой ледяной корочки. Вперёд, и только вперёд, и вверх.
Вот и посёлок, чёрный, мёртвый, холодный, засыпанный снегом. Бойцы группами обошли посёлок со всех сторон, в том числе и с обратной стороны насыпи узкоколейки. В инфракрасном свете место, так тщательно ликвидированного кострища, продолжало излучать тепло. Яркое пятно на экранах выдало пребывание здесь совсем недавно человека.
Снова короткие команды, цепь в секунды преодолела последнее препятствие и вышла на рельсы. Гора дышала мраком и ледяным холодом, чёрный зев штрека казался в несколько раз больше, чем был на самом деле. Даже суперинфракрасные визиографы не помогали разглядеть присутствия человека в непроглядной темноте.
Минутное совещание перед очередным броском у входа и, передёрнув затворы короткоствольных автоматов, бойцы, не испытывая и тени сомнения, втянулись в безжизненную гору.
Облака над горами растянуло окончательно, небо вызвездило. Ярко засветился Млечный путь. И толпами засновали искусственные спутники. Собственно говоря, они и днём никуда не деваются, только дневной свет их как бы скрывает, прячет, а ночью всё космическое железо на виду. Ближний Космос уже давно стал, как столбовая дорога, да ещё и замусоренная.
Отряд, следуя строгой инструкции, оставил у в хода в штрек спутниковую тарелку. Для постоянной связи со своей базой. Тарелка тут же стала неукоснительно следовать заложенной в ней программе. Она и передала, что в час по полуночи связь с отрядом внутри горы прервалась. Тарелка отчиталась об отсутствии связи и перешла в режим ожидания. А что ей ещё оставалось, не побежит ведь спутниковая тарелка выяснять, что случилось с людьми. Ей наплевать электронным образом, куда и как сгинули тридцать до зубов вооружённых и оснащённых тренированных бойцов.
Сегодня грянул сильный мороз. Туман в долине медленно осел на камнях в виде толстого слоя инея. Спутниковую тарелку так же замаскировало белым. Электронной начинке связного устройства мороз был не страшен, поэтому тарелка преспокойно ждала и каждые два часа посылала кодированный импульс туда, наверх к своему спутнику о том, что связи с людьми так и нет.
Такой же бездушный и ещё более холодный спутник передавал импульс дальше, на ретранслятор, а с того уже сигнал шёл в командный центр. Там сигнал расшифровывали и всё сильнее и сильнее волновались.
К утру волнение достигло апогея и вылилось в неплановое совещание штаба спецопераций. Все (или почти все) штабисты мира до сих пор страдают одним главным недостатком - предпочитают воевать не умением, а числом. Отсюда и принятое оперативное решение - направить в зону проведения спецоперации ещё один отряд. Благо бойцов для этого хватало. На том и разошлись.
12.
А весёлый корабль готовился к плаванию. Кстати и название он имел весёлое - "БАРРАКУДА". Погрузка заканчивалась, документы с разрешением на проведение глубоководных работ поступали на судно чуть ли не мешками - то старался старпом. А капитан был занят другим делом - его осаждали журналисты. Раздача интервью перед плаванием - это прерогатива капитана. После похода, успешного похода, это будут делать все кому не лень. Хвастаться пойманными рыбами, пережитыми штормами, нападениями злобных акул, диких туземцев и прелестных русалок. Сейчас всё это было ещё впереди, поэтому отдувался один капитан. Зато пронырливые папарацци засняли его во всех видах - и в гавайке с мешком на плече и в строгом костюме с галстуком и даже в тельняшке.
Наконец сборы закончены, все бумаги выправлены, скупые слёзы прощания пролиты. Судно выходит в море.
Но что это? Не успел корабль отойти от берега и на две мили, как - "стоп машина", "ложись в дрейф", "подготовить аппарат к спуску на воду".
И закипела работа практически на виду у провожающих. А как же кругосветное плавание, океанские глубины, акулы-аборигены-русалки? Экипаж, не смущаясь, что приходится работать, как на сцене, под многочисленными объективами биноклей, сноровисто выводил оранжевый аппарат на воду. Аппарат назывался - "ХРИСАОР - СЫН ПОСЕЙДОНА". Имечко дали, видимо для того, чтобы пугать морских обитателей, мамашей у Хрисаора была не кто иная, как Медуза Горгона.
Из глубин судна появились двое в серебристых скафандрах с люминесцирующими полосами по всему телу. Эдакие клоуны-космонавты. По специальному трапу эти двое спустились в люк оранжевой подводной лодки. Люк задраили, после чего на судне воцарилась странная тишина. Никто не покидал своих мест, все чего-то ждали. И дождались. Вода под оранжевым "ХРИСАОРОМ - СЫНОМ ПОСЕЙДОНА" забурлила, многочисленные тросы, цепи, шланги, кабели, соединяющие подлодку с кораблём, как бы сами собой отсоединились, и лодка быстро ушла на глубину.
Смотреть стало совсем не на что, и зрители на берегу, неудовлетворённые произошедшим, в основном отправились пить пиво.
А для экипажа "БАРРАКУДЫ" наступили нелёгкие трудовые будни. Оранжевой лодке предстояли ходовые испытания в реальном море, хотя и не в океане. Зато, если в море всё пройдёт успешно, то и до океана не далеко.