Ширяев Сергей Павлович. Наследник

Б А Й К А N 33.

"Наследник".

Тыквы в этом году уродились на редкость крупные и сладкие. Оранжевая мякоть под ножом истекала соком почти, как арбуз, её и ели на празднике сырую, не дожидаясь, когда испечётся главное торжественное блюдо. Дети вообще предпочитали тыквенные палочки из самой сердцевины, слегка обожжённые на костре, подвяленные, с дымком. Счастливые мордашки, перепачканные тыквенной мякотью и принявшие от неё удивительный морковный цвет, мелькали среди гостей, опережая будущее веселье.

Тыквы, как водится, созревали можно сказать последними, поэтому праздник урожая приурочивался к их сбору. Остальные овощи и фрукты давно были собраны и свезены в хранилища. Наступало время квасить и солить. В поле, правда, оставались ещё громадные, как стога сена, кочаны капусты - белой, красной, розовой, особой горчичной - им стоять до первых заморозков. Потом с них обдерут внешние тёмные, повреждённые дикими слизнями и морозами листья, и всем миром нашинкуют и заквасят. Только это будет обычная работа, которой итак хватает, а вовсе не праздник.

Тыквы совсем другое дело. В самые большие и крепкие из них нальют заранее приготовленный в бочках яблочный сок. Там, в оранжевых сосудах, напитавшись тыквенной сладостью и ароматом, созреет яблочный сидр. За счёт тыквы вкус яблочного сока совершенно изменится, и он превратится в божественный нектар.

Старики называют его "ананасовым вином". Что это означает, кроме них не знает никто, да и деды, на самом деле вряд ли помнят, что такое "ананас". Звучное непонятное слово. Почти магия. Гундар помнил, точнее, даже наверняка знал, что это такое. Остальным, ждущим праздника, было всё равно, лишь бы вино получилось. А это зависело и от качества сидра и от спелости тыквы, а самое главное, от погоды.

Тыквы с вином закатывали в сухой винный грот и укрывали толстым слоем сена. Всю зиму вино бродило и настаивалось, а весной его сливали, снимали пробу на день первого посева и потом, если всё получалось, как надо, пили целый год, сообразуясь с многочисленными праздниками.

Вот и сейчас, пока пеклась тыква, к костру выкатывали бочки с прошлогодним "ананасовым вином". Из первой с громким хлопком вынули пробку, и по праздничной поляне распространился волнующий запах загадочного "ананаса".

Помимо прочих сладостных мероприятий и увеселений вино дадут попробовать тем, кто в этом году уже переступил порог совершеннолетия. Немного дадут, только распробовать божественный вкус напитка. И не потому, что вина мало, или, там, от жадности. Нет, вина всегда достаточно даже в неурожайные годы. Просто здесь свято блюдут старые правила. Нынче ещё и пора свадеб. А после свадеб, как известно, зачинают первых детей. Они, первые должны получиться безукоризненными во всех отношениях, а вино, пусть хоть и "ананасовое", не всегда этому способствует. Во всём тут блюдут меру.

Для старших ограничений нет - сами себя должны блюсти. И им это хорошо известно. Вон, как старички первыми потянулись к первой бочке. У каждого в руке именная кружка, вместительная, как ведро. Это чтобы два раза не ходить. Сел, пригубил, высказал насчёт напитка своё веское мнение и сиди себе до конца праздника, соси из своей именной полегоньку, любуясь, как молодёжь поёт и пляшет, перемывай кости присутствующим и вспоминай былое. А в том былом, со слов старцев, и тыквы почему-то родились больше, и вино получалось слаще, да и девки были ядрёнее.

Вот такие они эти старики, везде и всегда одинаковые. И чего им наши тыквы не нравятся. Величиной родятся с хороший дом. Это когда урожай богатый, а в этом году он вполне приличный. Одну такую тыковку пришлось прямо в поле порезать-распилить - не хватило сил вытащить, такая огромная уродилась.

Гундар, правда те стародавние времена, о которых сокрушались старцы, не застал, в деревне он поселился не так давно, но очень сомневался, чтобы всё, что родит тут земля сегодня, сильно отличалось от того, что было двадцать или пятьдесят лет назад. Богатая земля, добрая.

Праздник набирал обороты. Ансамбль певцов-музыкантов солидно и неспешно настраивал лоснящиеся от долгого употребления инструменты и прочищал голосовые связки всё тем же "ананасовым вином". Юноши и девушки, постреливая друг в дружку настороженно-призывными взглядами, нетерпеливо притопывали в ожидании музыки. А вездесущая голопузая малышня, наевшись до времени спелой тыквы, носилась по поляне, ни на кого не обращая внимания. Старички уже успели хлебнуть из своих заветных фамильных "вёдер" по глотку, по два, подобрели, отложили на время присущую им сварливость и изготовились встретить всеобщее веселье. День угасал медленно, как и костёр, в котором пеклась праздничная тыква.

Наконец, солнце коснулось вершин дальних сосен, и бессменная главная повариха праздника суровая тётушка Бунхильда взмахнула белым, расшитым кузнечиками полотенцем. Сигнал узрели все, от мала до велика. Поляна зашевелилась, как потревоженный муравейник. Кто-то разгребал ещё пышущий жаром костёр, кто-то тащил из него печёную тыкву, тщательно закрученную в капустные листья. Оркестр не остался в стороне и грянул что-то очень весёлое, от чего Гундару захотелось либо ринуться с молодёжью в пляс, либо присоединиться к тем, кто умело вскрывал капустные свёртки.

От развёрнутой капустной листвы повалил оранжевый пар. Всем хотелось хоть одним глазком заглянуть внутрь. Дымящуюся тыкву полили в соответствии с местным обычаем майским мёдом и, не вынимая из слегка подгоревших листьев, разместили на гигантских глиняных блюдах. Теперь эти блюда, которые торжественно несли попарно парни и девушки, водрузили на столы.

Знатные это были столы, массивные, старые, покривившиеся от времени, но ещё очень прочные, выдержавшие не одно поколение едоков, и готовые встретить ещё столько же. Столы и без тыквы ломились от яств. Преобладали холодные закуски - украшенная зеленью печёная в укропе буженина из полевого кузнечика, полукопчёная колбаса из личинок майского жука с тмином, соте из тёртой редьки и клюквенного пюре, огуречные палочки в малиновом соусе, картофельные блины с икрой уклейки и ещё много-много всякого вкусного. Дубовые лавки вокруг столов быстро заполнялись едоками. Гундар скромно сел с краю, пропуская ближе к блюдам с печёной и всё так же дымящейся тыквой, мамаш с грудными младенцами. Весьма распространённое старое поверье - младенец, кормленный праздничной тыквой с мёдом, обязательно вырастает здоровым и счастливым. Надо только чтобы тыква была ещё горячая. Терпи, мол, пацан, человеком станешь.

Ну вот, обожжённые младенцы подали голос, музыканты быстрее задёргали струны, стараясь заглушить остальные звуки, среди которых главным был стук деревянных ложек по деревянным же тарелкам. Гундар подвинул поближе блюдо с изюминой, фаршированной молотыми орехами с каштановой кашей и чесноком. Блюдо на любителя, а он с первого дня пристрастился к нему и никогда не упускал случая полакомиться. С кизиловым соусом мог один всю изюмину умять, а она, ни много ни мало, а с его голову.

Крутобёдрые хохотушки-кухарки помощницы тётушки Бунхильды обносили гостей вином, успевая и пошутить и увернуться от нескромных щипков, и строго следить за тем, кто, сколько употребил Замечательного "ананасового вина", не превысил ли положенную норму.

Гундар тщательно пережёвывал изюмину и всё поглядывал на веселящихся деревенских жителей. Деревня ему нравилась, по крайней мере, тут умели веселиться. Предыдущая была не хуже, и ему тоже вполне импонировала. Гундар даже сватался к одной милой вдовушке. Только делал это, как оказалось, слишком напористо, вразрез с местными нравами и обычаями. Деревня его отторгла.

Вспоминая прошедшее, Гундар приходил к убеждению, что обычаи эти не были чрезвычайно строги, но от поселения к поселению могли довольно сильно различаться. Здесь, например, он мог запросто посещать одиноких красавиц, если они, конечно, были не против. И никакого общественного порицания. Только вот незадача - почему-то не хотелось. Ну что ж, всё правильно - запретный плод всегда слаще доступного. Может ещё и поэтому в деревне Гоголеры, где сейчас проживал Гундар, ритуальную тыкву поливали мёдом, а в той, которую из-за разногласий морального порядка пришлось покинуть, посыпали острыми специями. Кстати, та деревенька именовалась Серые Пряльницы и располагалась в нескольких часах ходьбы вниз по реке.

Да, в самом деле, хорошо тут. Можно ни о чём не думать, медовую тыкву есть, можно по девкам шляться. А то взять и с мужиками на охоту отправиться на кузнечиков. Весьма, надо заметить, драйвовое занятие, куда там до него сафари со львами или носорогами. Если не считать целенаправленной охоты на конкретную живность, то в остальном тут тихо. Реальных опасностей вдоль реки и вокруг деревни - ежи да вороны. И то, если не зевать и не лезть на рожон, то и этих врагов можно успешно избегать. Без пяти минут райский уголок. Только вот почему-то временами такая жгучая тоска накатывает, что даже креплёным сидром её не унять. И тогда мерещится Гундару во мраке безысходности и винных парах родовой замок.

Жизненный путь человека - витиеватая траектория от одной известной точки до другой не менее популярной. От точки "А" до точки "Б". От роддома до последнего "санатория" - кладбища. А между ними более или менее удачные потуги хотя бы сохранить ту высоту, с которой стартовал в точке "А". Важно, очень важно, где, кто и как тебе, пришедшему в этот мир, перерезал и перевязывал пуповину, благословляя на жизнь. Хороший старт - залог больших успехов в дальнейшей жизни.

Однако не всегда. Оценят тебя в любом случае не в точке "А", где вязали пуповину, а в точке "Б" - это там, где последний гвоздь в домовину вгоняют. А на самом деле, так и ещё позже, только там судьи совсем другие.

Гундар поёжился, разгоняя неприятное видение. Вместо родового замка перед глазами стоял родовой склеп. Замшелые памятники, ржавая ограда, чахлые растения. Хотя в целом всё очень помпезно и вычурно.

А вот здесь покойников скромно хоронят в основном в высушенных бобовых стручках. Традиция такая. А вместо креста на могилу кладут камень. И ничего не пишут.

Совсем стемнело. В остывший было костёр, полетели сухие стебли от тыквенных плетей и сосновые иголки для яркости и аромата. Пламя взметнулось до небес. Молодёжь оставила еду и напитки и устремилась в пляс. Господи, до чего же эти коротышки неистощимы. Гундар позавидовал тихой завистью.

Хотя чего тут завидовать, в их возрасте он так же, если не круче, отплясывал на дискотеках, в бар-танц-клубах, на вечеринках у друзей. И не он один. Только это было давно и очень далеко. Почти в другой Вселенной.

Гундар попытался вспомнить эту "другую Вселенную", получилось с трудом. Мелькали какие-то полупьяные лица, чьи-то декольте до пупка, гонки по ночным улицам тихих городков. Тогда он ещё точно знал, что концов у него два.

Первый - это в наркотическом или алкогольном дурмане встретить на скорости сто пятьдесят миль в час хорошее прочное дерево и попытаться его завалить. Так поступил один из его приятелей. Он очень заразительно смеялся перед тем, как сдавить рычаг газа, утверждал, что ему никакое дерево нипочём. Они, остальная компания, тоже не трезвые, вполне с ним соглашались. Так он и уехал. От приятеля почти ничего не осталось, точнее он так перемешался с остатками горелого мотоцикла, что их хоронили совместно.

Тогда Гундар впервые задумался, а той ли дорогой он идёт, и может быть стоит поискать другой путь. Он попробовал встать на альтернативные рельсы. Целых полгода совершенствовался в языках и генеалогии своего обширного семейства и родственных ему династий, посещал чопорные обязательные приёмы, вёл скучнейшие светские беседы. Короче говоря, соответствовал статусу наследника. В конце концов, он всё-таки был Велимир Анри Тьер Булоссотти, младший сын герцога Булоссотти. И, не смотря на то, что сыном был младшим, являлся полноправным наследником.

Отец Велимира Анри Тьера герцог Булоссотти отстранённо наблюдал за перемещениями младшего сына с первого на второй путь и обратно. На то имелись некоторые веские причины. Право наследования в герцогстве, наперекор всем правилам, шло от младшего к старшему, то есть ему, герцогу наследовал шалопай Велимир. Но у действующего владельца замка и поместий имелся запасной вариант, как и предусматривалось каноном, его старший сын Конголез Вильям Чейз, к которому отец благоволил, в отличие от младшенького. Собственно говоря, герцог сильно сомневался, что Велимир Анри Тьер его сын по крови. Год рождения его пришёлся на период, когда герцогиня вела весьма беспорядочную жизнь. Герцог, надо отдать ему должное, от неё не отставал и наплодил целую кучу бастардов, по всему миру.

На склоне лет пришлось задуматься о качестве наследника. И думы эти оказались таковы, что герцог сквозь пальцы, равнодушно смотрел на забавы сына. Фактически Велимир Анри Тьер оказался предоставлен самому себе. Никаких прав в свои восемнадцать лет не имел, надо было дожидаться двадцать третьего дня рождения - целая вечность. Зато регулярно получал кучу карманных денег, тратя за неделю столько же, сколько приличный инженер зарабатывал за полгода. Так и мотался он, то неожиданно появляясь чистым и прилично одетым паинькой в родовом замке, и прилежно исполняя обязанности будущего наследника. То срывался на своей неизменной "Ferrari" и исчезал на несколько недель или даже месяцев. Родственники узнавали о том, что он жив и относительно здоров из бульварной прессы, где расписывались очередные скандалы с его участием.

Мать Велимира Анри Тьера - герцогиня Булоссотти, урождённая Мария Волчанко, сыном мало интересовалась с самого его рождения. Последние семь лет она интенсивно болела множеством болезней, расхлёбывая грехи молодости. Герцогиня меняла одну клинику на ещё более продвинутую и дорогостоящую ничем, кроме своей персоны озабочена не была. В замке она появлялась только на главные праздники, да и то не регулярно.

Зато прислуга, коей в замке насчитывалось больше сотни, к младшему Булоссотти относилась весьма сочувственно. В среде горничных и кухарок упорно держался слух, что обрюхатил герцогиню кто-то из местных слуг. В замке всегда хватало молодых смазливых ловеласов. В какой-то мере это приближало Велимира к народу, да он и сам не слишком чинился.

Детским чутьём Велимир ощущал равнодушие родителей и частенько прятался в комнатах прислуги, где долго не могли сыскать. С большим удовольствием мальчишка там бы и остался, но его находили и, в зависимости от настроения либо пороли, либо читали длиннющую нотацию, которая была хуже порки, либо оставляли без сладкого, но всегда запирали в собственной спальне. Пока был жив дед Велимира, который называл его "чертополохом на заброшенной морковной грядке Булоссотти", какое-то внимание ребёнку ещё уделялось. После его смерти Велимир воспитывал себя сам.

Накрутившаяся в танце молоденькая хохотушка шлёпнулась на лавку рядом с Гундаром. От неё вкусно пахло костром, "ананасовым вином" и разгорячённым женским телом. Букет, который ни одного мужчину не может оставить равнодушным. Эдакий местный афродизиак. Вон сколько парочек уже упорхнули в ласковые объятия осенней ночи.

И Гундар не устоял. Наклонившись к белокурой головке девушки, он принялся нашёптывать ей на ушко какие-то глупости. Девушка заливисто хохотала, игриво отстранялась от кавалера и снова прижималась всем телом. Гундар подумал, что ни ему, ни девушке "ананасовое вино" больше не требуется, и они вполне могли бы продолжить праздник в более тихом месте.

Девушка тихо посапывала на подстилке из листа мать-и-мачехи, укрытая тонким, но очень тёплым паутинным одеялом. Следуя своей неизменной традиции, Гундар оделся и покинул уютный уголок, послуживший полем безумных страстей, задолго до пробуждения девушки. Когда спутница сладкой ночи проснётся, она может и не вспомнит, кто был с ней этой ночью. Для Гундара так, наверное, даже к лучшему. Для весёлой хохотушки тоже.

Поначалу Гундар смущался своего поведения, сомневался, правильно ли поступает. Долго стоял перед выбором. Потом прошло. Но изжога от необходимости выбора не утихала. Ох уж этот постоянный выбор. И почему все на свете не может происходить правильно, но само собой. Почему обязательно нужно совершать это неприятное усилие, и что-то выбирать. От усилия всегда начинала болеть голова, и появлялось беспокойство и страх, что он мог принять неверное решение. Вот и сейчас, стоило только подумать о необходимости что-то решить, в затылке образовывалась мигрень.

А ведь решать что-то всё равно придётся. Жить бобылём, изредка по праздникам в темноте воровски удовлетворяя свои мужские желания, ему даже здесь в раскрепощённой деревне Гоголеры могли запретить. И тогда либо оседать тут окончательно, обзаводиться женой, если таковая ещё найдётся, детьми, хозяйством - тоска смертная. Лет через тридцать-сорок он превратится в того самого старейшину с персональной кружкой "ананасового вина", подагрой и кучей сопливых внуков.

Либо продолжить поиски дороги назад. Той неведомой дороги, которая приведёт его к родовому замку, где его, скорее всего, чтут погибшим. Дорогу он искал с первого дня, как оказался в здешних местах. Безуспешно.

Гундар готовил кипрейный чай и размышлял о существовании третьего пути в его сегодняшней ситуации. Ведь тогда, много лет назад, когда он был ещё Велимиром Анри Тьером Булоссотти, а не простым Гундаром, такой путь нашёлся. Правда, это оказалось не совсем то, что он хотел, но в данном случае важен сам факт.

Трезво оценивая ситуацию и себя, не смотря на все прелести местной сытой покойной жизни, оставаться тут Гундар никак не хотел, а дорога домой оставалась тайной тропой. Об этой дороге он расспрашивал всех, кого только мог, посетил множество, подходящих, казалось бы, мест, и всё без толку. Чёрт побери, он даже толком не помнит, сколько лет тут живёт. Просто долго. Для него, во всяком случае. Множество событий и лиц промелькнуло за это время перед его глазами, мир и вся жизнь разделились на "до" и "после". События "после" никак не укладывались в рамки жизни "до", а его мировоззрение в жизни "до" никак не подразумевало возможность существования того, что наступило "после", хотя многое и подзабылось.

Многое и в самом деле истёрлось из памяти. Только тот злополучный день остался в ней навсегда.

В поместье с утра шёл дождь. С серого неба сыпалось что-то мелкое и холодное. Велимир пребывал в неподдающейся описанию меланхолии. Бывают такие дни, когда не хочется ничего. Ни есть, ни пить, ни разговаривать, ни смотреть телевизор. Женщины раздражают, алкоголь и наркотики усугубляют, от любой музыки хочется плакать. В такие ненастные дни люди, не зависимо от возраста и вероисповедания, сводят счёты с жизнью, наивно полагая, что там, куда они направляются, их проблемы решатся, и грянет гармония.

Велимир пока на тот свет не собирался, но и на этом ему было тошно. Он сидел на застеклённой веранде, выходящей окнами в сад, и с высоты третьего этажа отрешённо созерцал опадание последней листвы с намокших веток. Грустное зрелище. Две мокрые вороны пересекли под дождём сад. Недовольно каркали, не находя в нём убежища от сырости, кружили, садились на ветки и снова взлетали. Наконец они пристроились на нижнем козырьке веранды, куда доставали только редкие капли, и продолжили громкое обсуждение неблагоприятных погодных условий в поместье Булоссотти.

Карканье раздражало всё сильнее, Велимир открыл фрамугу и попытался согнать назойливых птиц. Не тут-то было. В ответ те принялись возмущаться ещё громче.

-- У-у, проклятое вороньё! Что б вас черти на жаркое забрали! Брысь, нечисть летучая! - Велимир пытался бомбардировать ворон фруктами из вазы, украшавшей стол на веранде.

Вороны ловко уворачивались от виноградин и слив. Прыгали, глумились над детскими снарядами. Велимир уже примеривался использовать бананы и ананас, но решил пока ограничиться яблочным калибром. Румяное наливное яблочко, брошенное ловкой рукой с помощью меткого глаза, сшибло одну ворону с козырька. Подбитая птица рухнула на землю, оставив на карнизе вырванные чёрные перья и ощерившуюся вдруг подругу.

Вторая ворона, не смотря на ущерб, нанесённый её напарнице, никуда не полетела. Наоборот, она распушила мокрые перья, от чего стала в два раза крупнее, открыла во всю ширину клюв и бросилась на обидчика.

Велимир никак не ожидал подобной реакции от никчемной птицы и вначале никаких усилий для собственной защиты не предпринял. Растерялся. Озверевшая же ворона проскользнула внутрь веранды и вцепилась ему в лицо. Когти впились в подбородок. Чёрная бестия хлестала его крыльями, клевала в голову, норовя угодить в глаза. Чудом Велимир остался зрячим во время этой бешеной атаки. С большими потерями для своего внешнего вида и самолюбия ему удалось избавиться от ярившейся не на шутку птицы и вышвырнуть её наружу.

На шум примчались слуги. Залитый кровью Велимир ничего толком объяснить не мог. Все решили, что на замок напали грабители, и до самого вечера все обитатели родового поместья искали злоумышленников. Кроме кучки вороньих перьев под верандой больше ничего не нашли.

Вызванный из ближней деревушки семейный врач, обработал раны общепринятыми средствами, наложил швы на глубокие порезы и посоветовал обратиться в клинику косметической хирургии для окончательной реабилитации.

Булоссотти спокон веку по врачам не шлялись, доктора сами должны были навещать пациентов. На следующий же день прибыл самый лучший хирург самой престижной и, естественно, безумно дорогой клиники с выводком ассистентов. Он осмотрел Велимира и ужаснулся. Всего за сутки лицо молодого человека распухло, покрылось кровоточащими язвами, причём не только там, где поработали когти и клюв бешеной вороны. У него начался озноб и жар, да такой, что будущий наследник замка и всего вокруг начал бредить и заговариваться.

Вызвали другого врача, потом ещё одного. Все в один голос твердили о необходимости госпитализации больного, уверяли, ссылаясь на авторитеты, что в таком состоянии он здесь долго не протянет. Однако и герцог, и герцогиня категорически отказались разрешать перемещать наследника, требуя лечить больного на месте.

Трудно сказать, что двигало родителями несчастного отпрыска - аристократическая спесь, или какие другие соображения, во всяком случае, не чадолюбие. Вывозить Велимира в больницу они так и не дали. Врачи недоумённо пожимали плечами и везли в замок целые фургоны реанимационной аппаратуры, благо все медицинские эскапады щедро оплачивались. Интенсивные переливания крови, антибиотики широкого спектра действия, ультрасовременные сыворотки приостановили процесс сползания организма младшего Булоссотти к последней черте. И только. Он всё равно впал в кому.

На вопрос герцога о здоровье сына, заданный между первым и вторым завтраками, врачи опять пожали плечами и посоветовали надеяться на Бога и молодой, не совсем испорченный организм наследника.

Подождали. Улучшение так и не наметилось. Ухудшения тоже. Традиционную медицину посчитали не дееспособной, врачам, мировым светилам, было отказано в доверии, а, главное, в деньгах, и они убыли. На место дипломированных эскулапов в замок потянулись шарлатаны-лекари всех мастей. Из них сложилась даже некая очередь, правда не столько к пациенту, сколько за получением аванса. Их Светлости герцог и герцогиня спустили заботы о регулировании потока новых лекарей на прислугу. Те рулили, как могли. Впавшего в безнадёжную кому Велимира, кололи иглами, прижигали, окуривали, натирали, заговаривали, благо пациент ничего не чувствовал и не слышал, соответственно, не сопротивлялся. Совместные усилия дворецких и доморощенных целителей должны были неизбежно привести к летальному исходу. Но почему-то, и в том содержался главный положительный момент для Велимира, он остался жив, и состояние его по-прежнему оставалось стабильно хреновым.

То есть, не зависимо от принятых тибетско-цыганско-китайско-подпольных процедур или их отсутствия, он так же пребывал в коме и не собирался оттуда выходить. Лежал безмолвным бревном, инфуционно кормился, безмолвно ходил под себя. К его состоянию стали привыкать, опеку больного поручили нескольким сиделкам и старой кормилице Велимира, которая по сути одна испытывала к мальчику хоть какие-то тёплые чувства.

Герцог и герцогиня посчитали свой родительский долг в отношении сына исполненным и разъехались поштучно наслаждаться жизнью, оставив Велимира тихо умирать в родовом поместье. Аргумент - Бог дал, Бог и возьмёт. Если посчитает необходимым. А мы-то тут при чём? В общем, уехали. Старший брат Велимира - Конголез Вильям Чейз Булоссотти вообще в замке не появился, продолжая пребывать где-то далеко на Уолл-стритах. Пациент же, наследник по закону тихо оставался лежать в своей спальне на широченной фамильной кровати и потихоньку истаивал. В промежутках между игрой в карты сиделки меняли ему капельницы и подгузники, надеясь, что пациент протянет достаточно долго, и не пыльная и хорошо оплачиваемая работёнка не закончится в ближайшие выходные.

О судьбе Велимира в одиночестве переживала только кормилица. Эти переживания и сподвигли старую добрую женщину совершить тот самый роковой поступок, который в корне изменил ситуацию.

В окрестности замка пришла зима. По сложившейся климатической традиции была она ни морозная, ни снежная. Снег в поместье выпадал очень редко. Вместо него шёл дождь, который подтапливал луга, размывал дороги и наводил тоску на обитателей. В один из таких серых промозглых дней, когда всё живое стремится найти уголок посуше и потеплее, там, где не достаёт пронизывающий ветер, на дороге к замку появилась одинокая фигура. То была древняя старуха, по внешнему виду - классическая ведьма. Её согбенную плоть прикрывало чёрное одеяние до самой земли, капюшон, скрывающий ведьмино лицо, узловатая палка и груботканая сума через плечо.

Старуха медленно ковыляла по дороге, старательно обходя лужи. Замковые собаки, глядя из убежищ на убогую путницу, даже поленились подать голос, а не то, что наброситься на непрошенную гостью. Видимо такой уж это был день. День двойного полнолуния.

Старуха, покряхтывая, благополучно добралась до центрального парадного входа и взялась за бронзовый молоток. Только тут старший в собачьей своре - ротвейлер Фердинанд поднялся с тёплого места и лениво направился к чёрной фигуре. По дороге Фердинанд ещё раздумывал, как поступить. То ли вначале облаять, а потом укусить, то ли вначале цапнуть непрошенную гость, а затем уж подать голос.

Не успел. Старуха заметила собаку и взмахнула посохом. Фердинанд замер там, где шёл. Стоял, несказанно удивлённый, и не мог пошевелиться. А старуха уверенно ударила три раза молотком в дверь. Ей открыли. И впустили внутрь. Не спросили, кто такая, и зачем пожаловала. Само собой, никто из слуг не удосужился заглянуть в документы старухи, если, конечно, таковые у неё имелись. Только старая кормилица тяжко вздохнула и что-то там себе покачала седой головой.

Пришлую старуху отвели на кухню поближе к раскалённой плите, напоили горячим чаем. Чем-то ещё пытались потчевать, да старуха отказалась. В отсутствие хозяев замка слуги проявляли удивительную лояльность, граничащую с разгильдяйством. Ведьминого вида старуха согрелась, отдохнула и потребовала предъявить ей больного Велимира. Ей не препятствовали, хотя и несколько удивились, откуда ей известно о больном. Решили, что слухами земля полнится, как и весь край, и жители его все, как один крестьянин, скорбят о нездоровье наследника.

Тем временем старуха оккупировала спальню младшего Булоссотти. На журнальном столике величиной со стол для пинг-понга разложила-расставила содержимое своей бездонной котомки - уж столько много всего оказалось, и стала требовать от слуг то одного, то другого. И слуги беспрекословно исполняли, как будто перед ними была истинная хозяйка замка. Они тащили горячую и холодную воду, большие и малые полотенца, свечи, растительное масло, коричневый сахар, сено, коньяк многолетней выдержки, который сама же и выпила, и Бог знает, что ещё.

Старуха заставила разжечь в спальне камин, установить в нём треногу с медным котлом, и теперь важно помешивала в котле какое-то варево. В бурлящую жидкость летели порошки и веточки-листочки из многочисленных старухиных мешочков и баночек, среди них промелькивали сушёные насекомые и вяленые тритоны. А слуги, сгрудившись у дверей, зачарованно наблюдали, как колдует современная ведьма.

Наблюдали, пока она их не выгнала. Видимо процесс приготовления зелья подошёл к концу, и дальнейшие процедуры требовали уединения и сосредоточенности. Да и вообще, нечего подглядывать. Так же безропотно челядь покинула спальню и своего младшего господина, даже не поинтересовавшись, а что, собственно, с ним собираются делать. Может ведьма их ненароком заколдовала, а может им было совершенно всё равно. Так иногда бывает, что и не разберёшь, где кончается чужой злой умысел и начинается обычное человеческое равнодушие, что зачастую сродни смертному приговору.

Дверь в спальню мягко закрылась, только хорошо смазанный замок негромко щёлкнул. Больше в замке ни старухи-ведьмы, а, главное, наследника Велимира Анри Тьера Булоссотти никто не видел.

И видеть не мог, как Велимир Анри Тьер Булоссотти ступил на третий путь. Эта дорога оказалась весьма примечательной. Когда Велимир очнулся, он и понятия не имел, что несколько месяцев пробыл в глубокой коме. Помнил только, что заболел, что было ему совсем плохо, что его лечили, а ему становилось всё хуже и хуже. Некоторым образом он уже начал полагать, что тихо скончался среди капельниц и беспомощных докторов.

"Ну, что же, значит, так тому и быть. Жизнь оказалась не долгой, зато весёлой" - утешал себя Велимир, - "Жаль только, что новая "Ferrari", последний подарок отца, старшему брату достанется. Ведь так и не успел её толком обкатать".

Пока Велимир искал себя среди покойников, жалел и предавался прочим глупостям, организм его быстро выходил из комы. С пробуждением главных героев всегда получается забавно. Очнулся, и ничего не узнаёт, даже самого себя. Так и тут.

Было темно, холодно, и где-то капала вода. Велимир поскрёбся вокруг - сплошной осклизлый камень, да мокрый песок. Разглядеть что-то никак не получалось - темень, хоть глаз выколи. За отсутствием других дел, Велимир принялся пересчитывать руки, ноги, пальцы и всё остальное. Ему вдруг пришло в голову, что врачи могли сделать какую-нибудь страшную операцию и ампутировать конечность. Оказалось, что ничего не утрачено и функционирует. Пропали только повязки и пластыри на лице, перед тем как впасть в глубокое небытие, эти следы медицинской активности на нём ещё были.

Поскольку целостность организма оказалась на нужной высоте, Велимир рискнул освоить более удалённые сектора тёмного пространства. Там обнаружились всё те же камни и песок. С одинаковым успехом это могла быть и кроличья нора, и свежая могила, и Бесконечный Космос.

И вдруг, среди эхом отдающейся капели, рядом с телом Велимира что-то прошуршало. Или это был кто-то. Не шаги услышал молодой человек, а лёгкий шорох то ли крыльев, то ли мягких лап, то ли песок осыпался под чьей-то тяжестью. И пролетел слабый-слабый ветерок. Велимир неожиданно ощутил, что кто-то неведомый стоит рядом с ним и внимательно его разглядывает. В полной темноте. Странный, почти неуловимый, но тревожащий запах окутал Велимира.

Потом что-то коснулось его головы, следом плеча, ноги. Бесшумно коснулось. А потом раздался совершенно явственный звук, как будто кто-то старательно водил грубым напильником по сухому бамбуковому стволу. Велимир протянул руку, и в неё попало что-то длинное и шершавое. Воображение тут же дорисовало к колючей палке нечто ужасное. Как одному из тех четырёх восточных мудрецов, что с завязанными глазами ощупывали с разных сторон слона и делились мнениями, Велимиру показалось, что задёргавшаяся в его руке палка, есть продолжение пещерного монстра. В фильмах ужасов таких полно.

Первый вполне объяснимый рефлекс - бежать сломя голову, и наплевать, что кругом беспросветная тьма. От охватившего его смертельного ужаса Велимир неожиданно для себя самого дёрнул и сломал щупавшую его палку. Она оказалась чрезвычайно хрупкой. Прятавшийся в темноте монстр заверещал. Каковы бы ни были его первоначальные намерения, теперь он был опасен. И Велимир побежал. Поскакал, спотыкаясь о камни, натыкаясь на стены. Ужасу, растекавшемуся в Велимире, было всё равно, какие препятствия впереди, лишь бы что-то делать.

Велимир даже не успел как следует запыхаться, как выскочил на свет. Большая песчаная отмель, заросли какой-то могучей травы вдоль неё, а сзади обрывистый берег. В береговой стене множество отверстий, одно из них Велимир сейчас и покинул, оставив в темноте жуткого монстра. Приютившую его пещеру Велимир узнал сразу, из неё вышел монстр. Огромный, чёрный с длиннющими усами, один из которых был заметно короче другого.

"Так вот что я отломил в темноте" - Велимир с омерзением отшвырнул кусок уса, всё ещё пребывавшего у него в руке.

"Пещерный саблезубый таракан" - ничего другого в голову не приходило - "И он меня сейчас сожрёт. Вон как челюстями шевелит".

Монстр действительно походил на огромного таракана величиной с корову, и в самом деле усиленно работал жвалами. Какое-то время Велимир и жук стояли друг против друга, смотрели и ничего не предпринимали. Жук продолжал жевать свою невидимую жвачку, а Велимир потел и не столько от жаркого солнца, сколько от заполнявшего его ужаса - на свету было ещё страшнее. Жук стоял в проёме пещеры и, не смотря на монументальное спокойствие основного тела, беспрерывно размахивал усами, шуршал челюстями, мерцал глазами. Велимир в пяти шагах от него полагал, что зверь тугодумно, но совершенно отчётливо вынашивает коварные планы нападения на человека.

А жук взял и ушёл. Как-то почти незаметно пропал из виду. Только что был на свету, отблёскивал ярким хитиновым панцирем и тут же исчез в пещере. Даже топота его шести лап не было слышно. У Велимира подкосились ноги, и он мешком рухнул на песок. Медленно, по каплям истекал из тела страх. Люди в большинстве своём вообще плохо переносят насекомых, а уж гигантских переростков тем более. Ужас, недавно целиком владевший Велимиром, был прямо пропорционален размерам жука. Оно и объяснимо - его так же не связывала дружба с насекомыми.

Место ужаса потихоньку занимали нормальные здоровые и не экстремальные человеческие чувства. Любопытство там, голод, жажда. Среди прочих странностей выяснилось, что Велимир совершенно голый, даже символических трусов не имелось. Предположение о том, что одежда могла остаться в пещере, конструктивным не являлось, от него во всём теле вновь всколыхнулся прежний ужас.

"Бог с ней с одеждой, тем более, что не известно, есть ли она там вообще" - Велимир медленно отползал от пещерного откоса. Он полагал, что на другом, дальнем конце песчаной отмели должна находиться вода, тем более, что там и в самом деле что-то блестело. Вода - это уже хорошо. У реки можно попытаться сориентироваться и выяснить, куда же он попал. Песок тёплый мягкий, как на Лазурном Берегу, только загорелых тел не наблюдается.

Над головой просвистела гигантская тень, закрывшая полнеба. Велимир тут же вжался в песок. Краем глаза ему удалось разглядеть, как некая громадная птица, заложив крутой вираж, уходит в сторону обрывистого берега, к пещерам. Полупрозрачные синие крылья странной птицы сверкали на солнце и громко шуршали. Они работали невообразимо быстро, как пропеллеры. Вдруг крылья на секунду замерли, птица остановила полёт и, тут же развернувшись, спланировала обратно.

Теперь она летела прямо на Велимира, целенаправленно, не сворачивая, и больше походила на необычный вертолёт, чем на птицу. Одни фасетчатые глаза, каждый размером с поднос, чего стоили.

"Святые угодники, да это же стрекоза!" - невольно вырвалось у Велимира.

Стрекоза как будто услышала, что её зовут по имени, зависла в воздухе буквально в десяти шагах от распластавшегося Велимира. Она работала своими великолепными глубокого синего цвета крыльями, как настоящий геликоптер. Ветер от её крыл не позволял усомниться в реальности происходящего.

При этом челюсти у стрекозы были даже больше и страшнее, чем у недавно такого страшного жука.

"Пожалуй, что одним ударом переломит меня пополам. Будет два маленьких Велимирчика" - бедолага замер и стал ждать развития событий.

Стрекоза же потёрла страшные челюсти друг о дружку, подумала о чём-то и резко, без перехода ушла влево. Через несколько секунд она пропала за обрывистым берегом.

"Снится, мерещится, глюки пришли. Мне делают операцию под наркозом, и наркоз так своеобразно на меня действует" - попытки отгородиться от яркой солнечной действительности успехом не увенчались. Все чувства твердили одно - он жив, здоров, в твёрдой памяти (помнит, что зовут его Велимир Анри Тьер Булоссотти), лежит под жарким солнцем на песке и хочет пить.

Повинуясь инстинктам, Велимир пополз, как боец под обстрелом вражеских пулемётов, оглядываясь по сторонам одним глазом и косясь наверх другим. Песок становился всё влажнее и плотнее, пока руки не захлюпали по открытой воде. Тут наследник герцогства, не думая о гельминтах и болезнетворных бактериях, припал к живительной влаге и вдоволь напился.

Вода оказалась на редкость чистой и вкусной, от неё веяло прохладой и безопасность. Так всегда кажется, когда одолевает настоящая жажда и преследует нешуточный страх. Человек хватается за соломинку. Велимир повалялся на мелководье, остужая тело, смывая липкий пот. В холодке мысли тоже приходили в порядок.

"Наверное, я в каком-то редком заповеднике, типа "Парка Юрского периода". На потребу обычных зрителей и экстремалов неугомонные учёные вывели гигантских насекомых, заселили ими тропический остров, а его, Велимира забросили для натурного эксперимента, посмотреть, как справится. Реалити-шоу в новом формате" - Велимир лениво шевелил в воде ногами и развивал тему.

"Тут кругом без счёта понатыкано видеокамер, трансляция идёт в режиме реального времени. Меня в данный момент наверняка миллионы на экранах разглядывают" - Велимир невольно приосанился и принял, как ему казалось, более выигрышную позу.

"Подумаешь, что голый, так даже интереснее и натуральнее. Да и вообще, мне скрывать не чего, наоборот, есть чем похвастаться" - Велимир сел и приветливо помахал в воображаемую камеру и даже улыбнулся. Не Голливуд, но всё-таки.

Вдруг что-то огромное, бурое шмякнулось неподалёку. Фонтан брызг пополам с песком окатил "голливудскую телезвезду". Инстинкт, древний, как весь род человеческий, приказал замереть, и Велимир застыл мокрой статуей. Шматок тины свисал у него с головы, заслоняя обзор. Правда, совсем заслонить приводнившийся объект никакой тины не хватило бы.

Рядом с Велимиром сидела натуральная жаба размером с междугородний троллейбус. Несмотря на чудовищные размеры, Велимир признал её сразу и безоговорочно. Эти создания с детских лет попадались ему в поместном парке, а в одной умной детской книжке он давно ещё вычитал, что жабы, как и лягушки, хватают только движущуюся добычу, мух там, или комаров. Поэтому голый и затиненый Велимир сидел тихо, прикидываясь частью речного пейзажа. Благо и тины и песка на нём было предостаточно.

Жаба сидела, пучила глаза, её отвратительного вида зоб нависал над страдальцем и волнообразно колыхался, навевая тревожные мысли о проглоченных мухах размером с собаку. Жаб Велимир и в далёком детстве недолюбливал, с возрастом любви к ним не прибавилось. Близко расположенная бугристая и в то же время осклизлая поверхность возбуждала рвотные позывы. Кроме того от жабы отвратительно несло тиной. Хотя, справедливости ради, скорее всего это пах наш герой - Велимир, весь в зелёном камуфляже.

Жаба терпеливо чего-то ждала, видимо, когда жертва устанет и пошевелится, тогда её можно будет сытно заглотить. Жертва в это же время чудовищным усилием воли сдерживала рвоту и тоже ждала. Ждала, когда уберётся жаба. Удрать из такого положения всё равно не удалось бы, реакция у жаб отменная, да и язык длинный.

Земноводное всё сидело, солнце пекло, на голове Велимира начала подсыхать маскировочная тина, кожа под ней всё сильнее чесалась. Ситуация в самом скором времени могла перейти в критическую фазу.

И тут, о счастье, мимо застывшей в воде композиции пролетела жирная навозная муха, из тех, что переливаются всеми цветами радуги и всех окружающих считают ниже себя. Заносчивая такая муха. Она никак не таилась, наоборот, она издавала треск сродни изношенному мопеду и неслась куда-то, не разбирая дороги по своим навозным делам.

Хрясь! Шлёп! Курлык! И нет мухи. Всё произошло в долю секунды. Велимир даже моргнуть не успел. Муха видимо тоже не успела сообразить, что с ней приключилось - где-то в утробе жабы слышалось её недовольное гудение. Жаба звучно глотнула и сходу совершила тридцатиметровый скачок. Там, куда она приводнилась, шлепок получился, как от упавшего в бассейн слона.

Жабе это было всё равно, она прыгнула ещё и ещё раз, а Велимира стошнило прямо в хрустально чистую воду.

Этот первый день в новом месте в новом качестве всё тянулся и тянулся. Чудом улизнув от гигантской жабы, Велимир едва не угодил в пасть ужу. Тут ему снова несказанно повезло. Уж, толстенный, как анаконда и гораздо более шустрый, углядел одновременно в качестве добычи маленького испуганного человечка, облепленного тиной и имеющего не известную ужу питательную ценность и мясистого жука-плавунца. Выбор пал на жука, а Велимир оказался отвергнутым.

Это обстоятельство его не сильно расстроило, скорее наоборот. Пока уж торопливо глотал насекомое (он ещё надеялся попробовать человечинки), Велимир успел спрятаться в кувшинке. Облепленный пахучей тиной, обсыпанный, как сдобная булочка маком, кувшиночьей пыльцой, одуревающий от горячего солнца и приторного аромата цветка, он через щель в лепестках наблюдал, как "анаконда" (так он назвал ужа) пожирала водяного жука (крупность не меньше волкодава).

Эмоции постепенно сменялись трезвым расчётом. Из пещеры, избегнув более близкого знакомства с пещерным тараканом, Велимир выбрался не больше часа назад, а им уже четырежды пытались полакомиться. Причём делали это очень натурально. Во всяком случае, голодный уж до сих пор продолжал хрустеть твёрдым хитиновым панцирем жука-плавунца.

"Здесь, конечно, необычайно интересно, но из этого волшебного заповедника надо улепётывать не раздумывая, пока не появились более крупные и голодные хищники. Иначе от меня на портфолио ничего не останется".

Цветок кувшинки неплохо скрывал Велимира, и если бы не дурманящий запах, тут можно было переждать непосредственную опасность, собраться с мыслями. Гонка от смерти не позволяла сосредоточиться. Велимир раскинулся на прохладных лепестках, в таком виде он совсем не был заметен ни с берега, ни с воды. Только сверху.

"Верх! Чёрт побери! Как он мог позабыть о летучих тварях".

Как в той старой сказке, только стоило испугаться волка, как он тут как тут. В образе труженика шмеля появился. Собирают шмели нектар с кувшинок, или этот экземпляр из эстетических позывов посетил цветок, трудно дать однозначный ответ. Туша чуть меньше самого Велимира, гудящая, как издыхающая бензопила, рухнула с неба на пестик и скопище тычинок. Клубы пыльцы окутали обоих любителей цветов.

Шмель деловито возился, взвизгивал крыльями, похоже, что даже озабоченно бормотал. Видимо всё-таки это была ошибочная посадка, и шмель намеревался исправить ошибку - он готовился взлететь. Велимиру так же досталось, на него под тяжестью шмелиного тела рухнул весь тычиночный строй. Выдираясь из пыльцовой каши, он случайно ухватил за лапу шмеля.

Что тут началось. Шмель решил, что попался и ускорил программу взлёта. Взревели крылья, столб пыльцы взлетел вверх. Каким-то безумным рывком шмель вывалился из цветка, заодно выдернув от туда и Велимира. Оба скатились по широченному и гладкому, как вощёный паркет листу и упали в воду. Дальше каждый спасался сам по себе. Шмель привычно боролся с недружелюбной водой не на жизнь, а на смерть, и вскоре выполз на ближайший лист кувшинки, где и застыл обсыхая.

А Велимира понесло течением. Вокруг него расползалось зловонно-благовонное тино-пыльцовое пятно, отпугивающее многочисленных мальков и головастиков. Велимир не возражал. Но мелководье кончалось, и дальше могли появиться рыбы покрупнее. Велимир вертел головой, пытаясь одновременно и не производить много шума, и в то же время не пропустить место высадки.

Его внимание привлёк древесный ствол, вальяжно плывущий посередине реки. Длинный - шагов двадцати, толстый, усыпанный многочисленными кривыми ветками, он показался Велимиру на тот момент самым надёжным убежищем на воде. Аккуратно, стараясь не создавать привлекающих внимание всплесков, Велимир достиг бревна. Казалось - вот оно спасение. Не тут-то было. В последний момент, уже взбираясь по скользкой крошащейся коре, он поскользнулся и рухнул обратно в реку.

И тут же, как по сигналу, объявился новый враг. Из глубины метнулась грозная тень здоровенной рыбины. На самом деле то была обыкновенная плотва. И тяпнула она Велимира за голую пятку скорее из любопытства, чем от голода, но кожу рассекла здорово. Дрожащий Велимир сидел на бревне, вцепившись в не слишком надёжную ветку, и истекал кровью и слезами. Слёз было даже больше.

Ещё бы. У него не было ни минуты спокойного времени, чтобы поразмышлять о ситуации, в которой он оказался. Он еле-еле успевал уворачиваться от очередной смертельной опасности, а она подстерегала буквально на каждом шагу. Нельзя было себя чувствовать защищённым ни в воде, ни в пещере, ни в гигантском цветке, не говоря уж об открытых пространствах. Велимир боялся, до смерти боялся совершить любой следующий шаг, справедливо полагая, что куда бы он ни направился, опять поставит себя на грань гибели, причём, вовсе не желая этого.

Река очень медленно текла вдоль заросших гигантской травой и кувшинками берегов. Мирно палило солнце. Не большой ветерок изредка приносил прохладу.

Постепенно Велимир успокоился и начал оглядываться по сторонам с целью обнаружения не только врагов, но и полезных вещей. Не лишним было и обычное просветительство, а так же эстетическое восприятие здешнего мира. Постепенно обнаружились и красоты.

А польза от рассматривания берегов оказалась такая. Во-первых, река оказалась не река, а обычный ручей, которые во множестве пересекают поля и луга, в том числе и в поместье Булоссотти. Плавали кувшинки с лопухами-листьями в пол теннисного корта. Берега действительно заросли могучей слоновьей травой и кое-где тростником высотой с хорошую сосну. Торчали ещё какие-то плакучие растения, но Велимир не был силён в ботанике и окрестил их простыми кустами. Это то, что росло непосредственно на берегу и под ним. Тёмная стена леса опоясывала горизонт и была так же далека, как Кавказские горы.

Во-вторых, его родного поместья с замками, конюшнями и прочими оранжереями не наблюдалось вовсе.

В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, Велимир был маленький. Очень маленький. Совсем малыш. И он был голый. Голый, как младенец.

После любого праздника, как гласит народная мудрость, всегда наступает похмелье. Не обязательно оно физическое после употребления веселящих жидкостей. Грустно и тоскливо видеть поутру увядшие растоптанные цветы и лопнувшие воздушные шары на том месте, где совсем недавно царило веселье. Цирк уехал, мусор остался.

Гундар прошёлся по деревне из конца в конец, просто так прошёл, лишь бы не сидеть дома. Его избушка была предпоследней в деревне. А если учитывать, что в самом последнем доме давно никто не жил, то Гундар оказывался крайним жильцом. Дальше шёл лес. Не настоящий, а так, кривой низкорослый подлесок. Но для них для всех молодые сосенки да берёзки казались огромными деревьями. Настоящие взрослые деревья - дубы, липы, вязы и те же сосны росли гораздо дальше, в нескольких днях пути от деревни. Жители иногда ходили туда, собирали липовый цвет, жёлуди, там же добывали мёд. Назывались те места - Большой Лес. Он темнел на самом горизонте.

Большой Лес издревле считался колдовским, туда не всякий рисковал отправиться. Да и реальных опасностей в самом Лесу и по дороге к нему хватало. В любом случае, в Лес ходили гурьбой не меньше двух дюжин. Экспедиция растягивалась на две недели и более. Ехали на телегах, запряжённых жуками-оленями. Летом к этим жукам было не подступиться - злые, агрессивные. К осени они угомонялись, становились вялыми, норовили спрятаться и впасть в спячку. Их ловили, подрезали крылья, подпиливали рога и заставляли выполнять множество осенних полевых работ. Но в основном на них перевозили грузы.

После праздника осеннего урожая деревня Гоголеры готовилась посетить Большой Лес. Прошёл слух, что мёд там нынче сладок, и его много, что на удивление обильно уродились буковые орешки, да и лещина не осталась без внимания.

Сегодня все отсыпаются, а завтра, спозаранку наиболее смелые уйдут в Большой Лес, за добычей. Гундар с ними. Нельзя сказать, что по сравнению с остальными жителями, Гундар выделялся особой отвагой. Просто ему до сих пор было интересно и любопытно посетить удалённые места. В деревне не так много развлечений, тем более в неотвратимо приближающейся зиме. Кроме чисто спортивного интереса у Гундара имелись и прямые должностные обязанности в предстоящем походе, и некоторый личный интерес высшего порядка.

Экспедиция должна была стартовать с противоположного от Гундарова жилища конца деревни. Три дюжины телег, отремонтированных, смазанных, нагруженных всем необходимым стояли в ряд, как в автопарке (такие ассоциации изредка ещё посещали Гундара). Рядом располагался загон, где держали ездовых жуков-оленей.

Гундар походил вдоль телег, поболтал с мужиками, которым тоже не сиделось дома, и которые нашли себе занятие в проверке упряжи и ходовой части транспортных средств. Признали, что на время похода по всем признакам погода обещала быть прохладной, но солнечной - вполне подходящая для дальней экспедиции в Большой Лес.

Жуки в загоне большей частью спали. Хотя сном их состояние назвать трудно, скорее какой-то жучиный ступор. В таком состоянии, если изо всех сил огреть жука по хитиновому лбу большой киянкой, то он и не сразу очнётся. Гундар проверял - действительно, тормоза редкостные. Для дела их оживляли всё тем же "ананасовым вином", правда, трижды перегнанным. Под названием "жучиное вино" его использовали ещё и в медицинских целях. Забористая штука это "жучиное вино", мёртвого поднимет.

Жукам-оленям совали под нос паутиновый ком, пропитанный "жучиным вином", пары разбегались по насекомому телу, заставляя двигаться и подчиняться вознице. Бочка с крепким напитком стояла тут же, готовая к погрузке в персональную телегу Гундара. Большая бочка, вместительная, с краном. Гундар подставил под кран фляжку.

Фляжка у него была особенная, предмет зависти всей деревни. Её можно было сравнить с большой резиновой грелкой. В своих бесконечных скитаниях Гундар посещал самые разные места. Много месяцев после одной очень суровой многоснежной по здешним меркам зимы он провёл в селе у большой голой поляны. Оно так и называлось - Поляны. Голая поляна считалась таковой, потому что на ней кроме одуванчиков больше ничего не росло. Зато уж этих было в изобилии. Чего только селяне из этих одуванчиков не производили, как говорится, чем богаты, тем и рады. Спектр продукции располагался от упругих перин и подушек до вина и варенья.

Из млечного сока, путём длительной варки с золой сгоревших корней всё тех же одуванчиков и другими компонентами получали вполне приличный латекс. В горячем виде из него формовали колёса для телег, шнуры для луковой тетивы и самострелов и даже презервативы. Секрет производства держали в строжайшей тайне, поскольку экспорт резинотехнических изделий из села Поляны составлял основу их экономики. Товары стоили дорого. Кое-чем резиновым Гундар там и разжился. В частности, грелка верой и правдой служила ему уже несколько лет.

Из "жучиного вина" и полезных частей растений Большого Леса Гундар намеревался приготовить особую лечебную настойку. В прошлом году она у него почти получилась, не хватило только пары корешков. В этом сезоне Гундар твёрдо вознамерился воспроизвести рецепт. На настойку он возлагал большие надежды.

Река, она же ручей, неспешно влекла корягу с Велимиром на борту всё дальше и дальше. На ней, действительно, оказалось безопаснее, чем в любом другом месте этого удивительного края. Поразительный, невообразимый, сказочный, возможно даже не реальный. Всё в этом краю было огромное, кроме самого Велимира. По воде мимо коряги лениво проплывали листья деревьев, превышающие оригиналы в сотни раз, кружились цветочные лепестки величиной с тарелку. При этом Велимир пытался угадать, какому именно растению принадлежит тот или иной лист. Иногда получалось. На корягу изредка садились то стрекозы-геликоптеры (их он теперь не слишком опасался), то роскошные, как королевы на балу, бабочки. От них невозможно было оторвать взгляд, так великолепно было их убранство. В лучах полуденного солнца крылья небесных созданий переливались, каждый раз меняя оттенок, когда бабочка взмахивала ими.

Одно смущало с бабочками, завороженно рассматривая их бесподобные крылья, Велимир постоянно обнаруживал под ними уродливое тельце с весьма не приятной головой. Голова вертелась во все стороны, сверкая самоцветными глазами, она качалась, как будто держалась на тонкой нитке. Казалось, что красавица изготавливается напасть на Велимира. Потом он понял, что бабочки просто отдыхают и сами боятся, как на них кто не набросился. Понять-то понял, но не успокоился - всё равно в смущение вводил хобот даже самого маленького мотылька. Он, как пожарный шланг постоянно скручивался и раскручивался, и зачем-то всё вокруг ощупывал, будто искал что-то или кого-то. И ещё бабочки зачем-то шевелили усами.

В остальном же бабочки были вполне безобидны, в отличие от мух. Этих над водой вилось несчётное количество, причём настолько велико было их разнообразие, что Велимиру казалось, будто на свете нет двух одинаковых мух. Со временем он убедился, что это не так и научился определять, кто из этих назойливых созданий может оказаться вредным для здоровья.

Совсем мелких Велимир окрестил дрозофилами, хотя и не знал наверняка так ли это. Они держались большей частью на мокрой поверхности бревна, что-то там бесконечно искали, находили, удовлетворялись, улетали и снова прилетали. И везде гадили. Периодически на бревно, которое Велимир считал своей собственностью, усаживались большие, чёрные, но, тем не менее, сияющие всеми цветами радуги блестящие мухи. Норовили как-то бочком пристроиться ближе к Велимиру, плотоядно таращились, сучили передними лапками, на крики и взмахи руками и ногами не реагировали. Для таких Велимир выловил в воде подходящую хворостину и стегал летучих зверей, правда, без особого успеха.

Мухи, все до единой, обладали отменной реакцией и ловко уворачивались от хлыста. Так в бессмысленных боях с назойливыми насекомыми пролетел остаток дня. Нарастающий голод Велимир утолял изобильным количеством воды. Помогало, но слабо.

Когда огромное солнце приблизилось к горизонту, Велимир решил встать на ночлег, усталость тоже давала о себе знать. Ему почему-то казалось, что продолжая плыть ночью, он обязательно угодит в какой-нибудь водоворот или рухнет в водопад.

Непосредственно к берегу он побоялся причаливать, а присмотрел очередную симпатичную кувшинную заводь и, пользуясь подручными ветками в качестве шестов, довольно ловко уткнул разлапистое бревно между двух зелёных тарелок. На каждом таком листе можно было разместить по три теннисных стола.

На ночь Велимир предполагал спрятаться в цветке кувшинки, благо их имелось во множестве, и они к вечеру закрывались. Безжалостно, просто варварски выломав несколько лишних лепестков, и тем расширив спальное пространство внутри цветка, Велимир стал укладываться. Как он не старался, но внутри всё равно было неудобно - скрюченная поза, дурманящий аромат, повсюду липкий нектар. Пришлось под корень удалить и пестик и тычинки. Заодно Велимир рискнул попробовать пыльцу в смеси с нектаром. Оказалось, что у него в руках вполне съедобная масса, тем более, что ничего другого ему и не предлагалось.

Пытаясь уснуть в необычной кровати, Велимир безуспешно собирал в кучку упорно разбегавшиеся мысли и чувства. Всю свою недолгую жизнь он прожил, поддаваясь первому импульсу первого же желания, никаких планов не строил, никаких целей не достигал. Оказавшись в таком странном месте, он звериным инстинктом самосохранения, который не перебила даже полуголубая кровь бастарда, почуял, что теперь придётся собрать в кулак всю имеющуюся в наличии волю. Иначе - смерть.

Воли было мало, её хватило только на то, чтобы отложить принятие любых решений на утро. Велимира сморил глубокий сон. То был классический сон-обморок. Продолжался обморок три часа, снами не сопровождался и закончился так же внезапно, как и начался. В кромешную темноту душного нутра захлопнувшегося на ночь цветка ломились комары. С наружной стороны лепестков стоял неумолчный визг и гул. Так визжит большой алмазный диск, пытаясь одолеть гранитную сваю.

Кровожадные москиты топтались по цветку, чуя внутри добычу со свежей кровью, совали в неплотности лепестков алчные хоботы. Спать стало невозможно. Велимир в ужасе представил себе, чем бы закончилась его ночёвка снаружи спасительной кувшинки. Он продолжал лежать скрюченный внутри, боясь пошевелить хотя бы пальцем, чтобы не потревожить целостность своей живой крепости. Он не сомневался, что та тысяча (так ему казалось) комаров, что караулит снаружи, тут же ворвётся через малейшую щелку и в считанные секунды выпьет всю его кровь.

Ночь получилась кошмарная, длинная, политая холодным потом трясущегося от страха голого человека. Потом наступило утро. Комары, сотня за сотней убыли, снаружи стало тихо, и Велимир ненадолго забылся теперь уже настоящим сном. Момент пробуждения оказался самым счастливым за последние сутки. Солнце надёжно обосновалось на небосводе, но ещё не пекло. Гостеприимный цветок кувшинки медленно раскрывался навстречу светилу. Прохладный, но такой нежный ветерок, покачивал растения на поверхности воды, призывая продолжить путешествие.

Велимир, теперь уже со знанием дела, перекусил пастой из пыльцы и нектара всё той же кувшинки. Что-то странное шевельнулось в его заскорузлой душе - он вслух, удивляясь самому себе, произнёс - "Спасибо", обращаясь к изувеченному цветку, который его приютил и накормил. И добавил совсем уж неожиданно - "Извини". Может в нём ещё не всё потеряно?

Бревно оказалось на месте, такое же сырое и коряжистое. Там, не смотря на ранний час, прочно обосновались не прошеные пассажиры - мухи. Велимир, пользуясь хорошим утренним настроением, безжалостно разогнал безбилетниц (нет, рано мы его похвалили), и почти профессионально, как настоящий гондольер, вырулил на середину ручья. Течение подхватило брёвнышко и понесло его, как и прочий мусор, плывущий вниз, к большой воде. Почему-то сегодня его не покидало прекрасное настроение. Он твёрдо заявил себе, что именно сегодня у него всё получится.

10.

Волшебство, даже самое простое, потребляло колоссальное количество энергии. Например, проще было вручную спилить дерево или вскопать огород, чем сделать то же самое, только с помощью колдовских чар. Мобильным телефоном гвозди заколачивать - это что-то из той же оперы. Конечно, встречались сплошь и рядом ситуации, когда без волшбы никак не обойтись. В частности, переместиться из этого микромира в привычный по размерам мир можно было, только совершив определённые магические действия. При этом важно было соблюсти строгую последовательность ритуала, присутствие в ней необходимых ингредиентов. Да ещё и время должно выбрать правильное, ни раньше, ни позже. Ко всему прочему, у творящего магический ритуал не может быть плохого настроения. Настрой на положительный исход - в обязательном порядке.

Колдовских премудростей Гундар достаточно поднабрался за годы скитаний, только это было полдела. Необходимо правильно свести все компоненты воедино, причём по правилам сделать это мог только он сам. Невозможно было нанять кого-то, заплатить некую сумму и с помощью колдуна профессионала получить искомый результат. Колдунов в поселениях Малого Мира имелось более чем достаточно, и все в один голос уверяли, что кроме самого Гундара осуществить перемещение никто не сможет. Пришлось осваивать азы колдовской науки.

В этом странном микромире, который сами жители так и называли - Малый Мир, имелись целые деревни колдунов. В одной такой Гундар провёл лето и осень. Не выдержал, сбежал. Деревня во всём пыталась жить колдовством. Это был тот самый случай, когда с помощью магии растили картошку (смотри выше). Картошка, репка, да и всё остальное почти не росли, что не очень удивительно, вместо них колосился густой бурьян, а жители, вроде не лентяи, озабочены исключительно магическими экзерсисами. Им не до огородов. Сплошные колдовские интриги.

Гундар учился магии, за что выполнял определённый оброк. Его согбенная фигура одиноко маячила в полях. Он трудился чуть ли не за всю деревню. Исхудал, почернел, зато много чего узнал полезного из практической магии. Только голодать со всей деревней на зиму не остался. Позже много практиковался, не слишком много зарабатывал магией. На кусок хлеба хватало. Вот и завтра он направляется в Большой Лес в качестве магической силы сбивать жёлуди и орехи, если не случиться хорошего ветра. В добыче мёда он так же необходим - нейтрализовать пчёл. В противном случае из улья живым не выберешься.

Гундар ещё раз остановился возле телег, над которыми неспешно трудились возницы. Завтра на рассвете в путь.

11.

Ручей сходу влился в широкую реку. Велимир даже не успел принять какие-то меры, как бревно оказалось на самой середине реки. Течение неслось так быстро, что берега только мелькали, деталей не разглядеть. Правда, кормчему на утлом брёвнышке было не до заросших всё той же травой берегов. Волны раскачивали его спасительную корягу так, что на ней стало трудно держаться. Вся поверхность коры стала мокрой и неимоверно скользкой. Велимир помолился, как мог и вцепился, как и в самом начале пути, в знакомую ветку и ждал и надеялся, что течением его всё-таки прибьёт к какому-нибудь тихому углу.

Однако в реке всё происходило ровно наоборот. Течение становилось всё быстрее и бурливее и не отпускало бревно с середины реки. Волны уже постоянно перехлёстывали через ствол и окатывали Велимира холодной водой. Где-то впереди обозначился и стал нарастать шум. Такой характерный. Там явно шумела бурная вода.

"Ну вот, и поплавал по ручейку с кувшинками. А как всё хорошо начиналось" - Велимир даже зажмурился от досады.

Прыгать в воду, пытаясь доплыть до берега, было уже поздно. Впереди показался перекат. Там гудело и брызгало во все стороны. Велимир попробовал снова молиться. Но кроме "Господи, пронеси!" губы ничего не могли произнести. Бревно влетело на бурлящий порог. Его подбросило вверх, затем швырнуло вниз, почти утопив, опять вытолкнуло на поверхность, завертело, поволокло и насмерть заклинило среди веток принесённого потоком дерева.

Дерево, настоящее, не та веточка, на которой путешествовал Велимир, застряло в узком русле во время паводка. Ствол оказался выше воды и теперь только ветви его полоскались в потоке. В них и нашла своё место коряга, на которой всё так же зажмурившись, висел Велимир. Бешеные броски волн сменились тихим покачиванием, и водитель бревна открыл глаза.

"Значит, действительно пронесло. Наверное, кто-то хранит здесь меня. Ещё было бы неплохо, если бы этот кто-то указал кратчайшую дорогу домой" - Велимир не сомневался, что плавание его здесь, в ветвях спасшего его дерева, окончено, надо выбираться на берег и дальнейший путь планировать пешим порядком. Вопрос только в том - куда дальше? Не движется ли он в противоположную от дома сторону?

Вскарабкаться по мокрым веткам на гигантский ствол оказалось всего лишь полдела, и вообще самая лёгкая часть переправы. Ствол не был вымощенным керамической плиткой тротуаром, так же, как и ветки, сырой, да ещё и трухлявый. Местами Велимир проваливался в древесные ямы по пояс. И это тоже оказалось не самым большим препятствием. У усталого путника обнаружилась компания. Ствол был населён. По нему сновали многоножки, мокрицы, а самое ужасное - муравьи. От этих последних пришлось отбиваться всерьёз. Пригодились навыки, полученные на детских уроках фехтования. Удар сосновой иголкой между усов и по чувствительным усикам давал нужный эффект, только на место сбежавшего муравья тут же появлялся другой.

Из детских книжек про животных с картинками, читанных няней-кормилицей, Велимир помнил, что муравьи, если соберутся толпой, то могут одолеть чуть ли не любое животное, их боятся даже слоны. А Велимир, вооружённый сосновой иголкой, явно до слона не дотягивает. Кроме того эти рыжие твари оказались чрезвычайно шустрыми. В результате переправа по бревну не обошлась без потерь - Велимир был несколько раз пребольно укушен за голые ноги и облит вонючей муравьиной кислотой.

Каким-то очередным чудом ему удалось избежать группового нападения муравьёв, и из последних сил путник достиг берега. С этой стороны находилась вершина дерева, тонкий расщепленный стволик. По уцелевшим веткам уставший, окровавленный Велимир спустился на камни.

В этом месте бурной реки берег представлял собой скалистые кручи. Наверное, по ним как-то можно было взобраться наверх, но Велимир так устал в схватках с муравьями, что о немедленном восхождении и речи не было. Надо было срочно заняться кровоточащими ранами.

Велимир расположился на подсыхающем на солнце мху и принялся себя лечить. Представления о лечебном процессе у него находились в зачаточном состоянии, что не мешало ему взяться за дело самым энергичным образом. Из тех же детских книжек, которые ему читала когда-то кормилица-няня, он вынес твёрдое убеждение, что почти все растения в природе лечебные, нужно только знать на какое место их прикладывать.

В целом убеждение не лишённое смысла, только вот на практике всё выглядело гораздо сложнее. Под рукой из знакомых Велимиру растений имелся тот же мох, какие-то чахлые ростки чего-то похожего на клевер и мощные раскидистые ветки папоротника. На нижней стороне папоротниковых листьев имелись бурые бородавки, из которых Велимир вытряс целую кучу жёлтых спор. За неимение другого средства, он размял споры с водой до состояния жидкой кашицы и натёр ей раны. И даже не усомнился в своей правоте.

Как это ни странно, но через полчаса раны перестали кровоточить. Отдохнув для верности ещё некоторое время, Велимир решил, что раз он сходу освоил такую сложную профессию, как врач, то альпинист из него всяко получится. Подъём и в самом деле оказался не настолько сложным, как представлялось поначалу. Камни сплошь заросли мхом, за который было удобно хвататься. А в случае падения, которых за весь подъем было несколько, мох смягчал удар. Добавив к муравьиным укусам всего несколько ссадин и синяков, Велимир преодолел береговой утёс.

И ту оказалось, что он вообще-то правильно выбрал сторону реки, на которую следовало выбраться. Выбрал не задумываясь. Противоположный берег целиком состоял из нагромождения колоссальных валунов, пробираться через которые было бы весьма затруднительно. Насчёт нового перехода по стволу можно сказать так - нашего героя пробила судорога от одной мысли о муравьях на нём.

Зато, к радости усталого путника, тот берег, на котором он стоял, был плоским и лишь кое-где поросший травяными кустами. А самое главное - здесь пролегала настоящая дорога.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что ездили по ней не на автомобилях, а скорее на телегах. Пусть телеги, главное, что ездят. След от узких колёс так обрадовал Велимира, что он, не дав себе времени на отдых, тут же пустился в путь. Раз есть дорога, значит по ней ездят люди, раз есть люди, следовательно, они обязательно ему помогут.

Подгоняемый столь радостными мыслями, Велимир почти бежал по утоптанной пыльной ленте. Напевал что-то весёленькое. Он рисовал в воображении долгожданную встречу, как вдруг новая мысль заставила его остановиться и начать оглядываться. Как он может появиться перед людьми, его потенциальными спасителями, в таком виде. Не считая жёлтой папоротниковой замазки на ногах до пояса, на теле Велимира ничего не было.

Бесконечная череда смертельных опасностей как-то отодвинула проблему стыда от собственной оголённости. Кроме этого даже ночью тут было достаточно тепло, чтобы не искать дополнительной защиты от холода. Зато теперь, накануне встречи с соплеменниками, Велимир неожиданно впал в смущение. Он не мог продолжать путь, не решив проблему одежды. Всё-таки живы оказались внедрённые в детстве рефлексы.

Бедная растительность у берега реки давала не слишком широкий выбор материалов для изготовления даже простейшей одежды. Опыта тоже было маловато. Целый час ушёл на то, чтобы из сухих былинок соорудить нечто похожее на набедренную повязку. Изделие вряд ли оценили бы среди папуасов, как допустимое одеяние в джунглях, зато оно не сваливалось и кое-что прикрывало. Тяжко вздохнув на тему того, что он всё больше превращается в дикаря, Велимир отправился дальше. Теперь уже приодетый. Можно участвовать во встречах.

За всеми событиями первой половины дня как-то на второй план ушёл голод. Теперь он вернулся. Ничего стоящего для утоления его вокруг не наблюдалось. Шелестела под порывами ветра слоновая трава, в небе реяли то мотыльки, то стрекозы, но по большей части всё те же мухи. Среди последних, по мере того как становилось всё жарче, попадались просто огромные. Несколько раз эти гудящие твари пикировали в сторону Велимира, но ему пока что удавалось отгонять их увесистой травяной дубинкой. Поднапрягшись, Велимир вспомнил, что эти серо зелёные полосатые создания - оводы, весьма не приятные и в его положении чрезвычайно опасные.

Обстановка вновь складывалась напряжённая, Велимир ещё больше ускорился, теперь он уже бежал, взметая пыль босыми пятками. Со стороны молодой человек являл собой довольно забавную картину. По пыльной дороге бежит потный гражданин. Ноги по щиколотку покрыты густой серой дорожной пылью, выше по ноге - потрескавшаяся, но не отпавшая ярко жёлтая лечебная паста из папоротниковых спор. Ещё выше по телу шуршащая на ветру самодельная мини юбка из травянистых обрезков, а дальше колыхалось грязное всё в потных разводах покрасневшее на солнце тело. Венчала фигуру всклокоченная голова с безумно горящими глазами. Дополняла живописную композицию из истории древнего мира дубинка или, скорее, короткое копьё, которое Велимир теперь всегда держал наготове. Пожалуй, встретив такую лихую фигуру в безлюдном лесу, можно и испугаться. Что и произошло.

Дорога резко повернула в сторону от реки, намереваясь пересечь поляну, заросшую на удивление низкорослой свежей травой яркого изумрудного цвета. Прямо-таки поле для гольфа. На поле-поляне расположился табор. Кибитки, тележки, повозки, палатки, костры. Между ними бродили пёстро одетые люди, занятые обычными бытовыми делами. Что-то готовили, что-то стирали, что-то ремонтировали. Все, как один, по виду обычные крестьяне, едущие на ярмарку.

Велимир выскочил из-за кустов слоновой травы и встал, как вкопанный на виду у всего лагеря. Он шумно дышал и дико озирался. Мелкие дети, оказавшиеся рядом, с визгом бросились врассыпную. Пожилая крестьянка, проходившая тут же с полной корзиной мокрого белья, швырнула корзину и с воем скрылась за палатками.

Тут же переполох охватил весь такой мирный лагерь. Поляна мгновенно опустела. Только из-за кибиток и телег выглядывали бородатые лица мужчин. Каждый сжимал в руках кто топор, кто нож, кто просто оглоблю. За Велимиром настороженно следили, ожидая, что он предпримет. Тишина, разлившаяся над лагерем, успокоила Велимира, попискивающий в дальней палатке младенец был не в счёт.

"Раз они меня так опасаются, то мне тогда боятся нечего" - Велимир бросил на землю импровизированное копьё и развёл руки в стороны.

-- Здравствуйте селяне!!! - эхо забилось среди валунов, окружающих поляну. Велимир и сам испугался своего охрипшего голоса, что уж говорить об обитателях лагеря. Мужики с топорами исчезли так же, как и их жёны, один лишь грудной младенец всё громче и громче надрывался, заходясь в крике. Среди мёртвой тишины лагеря этот одинокий крик нагонял ещё больше страху.

Наверное, ещё чуть-чуть и лагерники, бросая свои пожитки, бросились бы наутёк, всё к тому шло. Но тут из зарослей вывалилась стайка весёлых ребятишек. Судя по всему, они ходили или купаться на реку, или удить рыбу и теперь возвращались. Мокрые все, они и не подозревали об ужасе, охватившем табор. Детишки окружили Велимира и с не скрываемым любопытством принялись разглядывать. К нему подошла самая бойкая девчушка. Совсем малявка, босая, коричневая от загара с выцветшими от солнца русыми волосами в коротком, штопанном балахончике. Девчушка полувопросительно полуутвердительно заявила - "Ты, гундар?" Она смотрела на Велимира и ждала ответа, остальные дети постарше в это время жались в стороне.

Велимир был готов согласиться быть кем угодно, лишь бы с людьми. Он усиленно закивал лохматой головой, подтверждая мнение ребёнка. Девчушка, гордая тем, что быстрее всех разобралась в ситуации, пошлёпала к ближайшему костру.

"Ах, это гундар. Да, тогда понятно. Кто же ещё это может быть" - забубнили остальные дети и потянулись следом. А девчушка, чтобы до конца утвердить своё первенство в именовании незнакомцев, громко закричала - "Это Гундар! Это Гундар!".

Обитатели по одному всё ещё боязливо покидали убежища, и всё равно с опаской поглядывая на пришельца.

"Наверное, таким образом меня признали и приняли" - решил Велимир - "А "Гундар" - это пароль".

-- Да, да! Гундар! Я Гундар! - Велимир счастливо улыбался и кланялся во все стороны.

Лагерь снова ожил. Чужак как-то сразу перестал быть угрозой обитателям лагеря. Его усадили к костру, сунули в руки деревянную миску с чем-то горячим и вкусно пахнущим, и ложку большую и тоже деревянную. К нему постоянно кто-то подходил, хлопал по плечу и называл Гундаром. Опять появилась смелая девчушка, принесла кусок ароматного хлеба. Велимир ел и улыбался. Он среди людей, он дошёл, избежал многих опасностей, значит, дальше всё будет проще. Он отдохнёт, приведёт себя в порядок, побреется (хотя чего там брить-то, годов-то всего ничего), разживётся одеждой (любой) и узнает дорогу домой. А пока можно ни о чём не думать, нежиться у костра и поглощать из миски, оказавшейся половинкой скорлупы лесного ореха, вкуснейшую кашу.

12.

Караван растянулся от края деревни до излучины реки. Голова уже давно скрылась в утреннем тумане, а хвост всё ещё прощался с детьми и жёнами. В экспедицию в Большой Лес брали только мужчин. Причём не просто совершеннолетних юношей, а молодцов два-три года прошедших школу выживания на ближней охоте и других вылазках. Отзывы старших наставников имели решающее значение. Кому-то отказывали. Женщин не брали совсем и никогда. Тому был печальный исторический опыт и его не повторяли. Эмансипацию пресекали в корне. О детях в походе и речь не шла. Хотя некоторые молодые горячие головы и стремились к приключениям. Пресекали так же, но дружелюбно.

Провожать охотников вышла вся деревня, с глубокими стариками и грудными младенцами, включая убогих и безногих. Много их жителей деревни Гоголеры. Женщины, как водится, всплакнули, не принятые в экспедицию по молодости или каким ещё причинам юноши хмурили брови. Одни дети резвились, катаясь на двух ручных божьих коровках или выклянчивая у отцов презенты из похода.

"Аленький цветочек ей привези. Ишь чего захотела. Где только вычитала такое" - шершавой ладонью старый охотник гладил русую головку дочери и усмехался в усы - "Итак найдёшь себе суженого".

Гундар ехал одним из последних. В его персональной телеге вольготно размещались колдовские атрибуты, крайне необходимые в походе и при выполнении задания. Наступившая осень не сократила количество врагов человека, их хватало в любое время года. Это вблизи деревни они вели себя скромно и застенчиво, зная, что жители скоры на расправу. А в диких зарослях слоновой травы или в древовидном вереске, а тем паче в стелющемся можжевельнике царил полный беспредел, под названием - закон джунглей.

Не все вернутся обратно, во всяком случае, люди гибли достаточно часто, не смотря на все принимаемые меры безопасности. Рискованное занятие, что тут поделаешь. Поэтому и провожали их с плачем, в прочем весьма сдержанным, так, промокали что-то платочками.

По Гундару никто не убивался, слёз не проливал, и это было до некоторой степени обидно, всё-таки в деревне он не совсем чужой и пользу приносит исправно. Вот и сейчас в предстоящем походе от его умения и расторопности зависело едва ли не половина дела. Но нет семьи, нет детей и внуков, не врос корнями, а, значит для деревенских ты только полчеловека.

Последний всхлип потонул в тумане. Колонна настраивалась на долгий путь. Сразу началась перекличка. Голоса охотников весело, с посвистом, чтобы лучше было слышно, разносились над дорогой. Так будет теперь в течение всего пути каждые четверть часа. Обычная мера безопасности. Тут можно подремать. В пути у Гундара не должно быть много хлопот, если, конечно не считать не запланированных нападений. Обязанности простые - утром и после большого привала выдать тягловым жукам-оленям свежую порцию стимулятора. Быстро они отключаются. Сейчас, по осени стоит их на пару часов оставить в покое, как насекомые засыпают, норовят впасть в зимнюю спячку.

Жуки получили на старте свой положенный допинг и теперь исправно тянули полупустые телеги. Обратно им будет гораздо тяжелее, экспедиция, по случаю урожайной осени, нацелилась поставить рекорд по заготовкам. Рекорд намеревались ставить не ради медалей или переходящих кубков. Жизнь в Малом Мире не проста, сурова и не прощает беспечности. Отсюда и прозаичная причина - впереди ожидалась аномально долгая и холодная зима.

Первый переход короткий - часов пять не более. После него до глубокой ночи тщательная перепроверка ходовой части телег, упряжи, напряжённые вспоминания о том, что забыли. Деревня ещё рядом, можно вполне успеть за ночь вернуться. Но возвращаться - дурная примета и не только в Малом Мире, как и множество других. Народ суеверен во всех местах, где Гундару довелось побывать. И религия здесь одна - дремучее язычество. Но с таким количеством вариаций, что впору открывать коммунальный пантеон божеств и духов. Кого только не обнаруживал он на вершинах капищ, пожалуй, что весь местный инсектарий. Среди этого культового многообразия, пожалуй, наиболее часто почитаемыми были обычные пчёлы. Не то чтобы дело доходило до культа "Священной Божественной Пчелы" с жертвоприношениями и молебнами, но глубокое уважение к насекомому и трогательная забота присутствовали.

Шесть ульев в Большом Лесу принадлежало бортникам из деревни Гоголеры, и это было большое богатство, которым они грамотно распоряжались. По зиме, на новогодних ярмарках выменивали на мёд и воск множество полезных, необходимых в быту товаров от тканей из паутины и шёлка до металлических орудий. Собственно говоря, участие людей в жизни пчёл сводилось к разумному изъятию продуктов пчелосбора и охране ульев от посягательств жителей других окрестных деревень. Бывали нарушения частной деревенской собственности, тогда происходили стычки. Это, кстати, одна из причин, почему в поход шли только взрослые мужчины, а не безусые юнцы. Если в ульях обнаруживались следы несанкционированного проникновения, тут же проводилась карательная операция. Почти всегда нарушители были легко определимы, даже если и старались замести следы.

Чаще всего такая карательная операция сводилась к элементарному мордобою и наложению не слишком тяжкой контрибуции. Но изредка бывали и кровавые стычки. Позапрошлой осенью, например, одному из гоголерцев мёдокрады проломили голову, а другому прострелили ногу стрелой. Оба выжили, но слегка потеряли трудоспособность. Так что провинившаяся деревня до сих пор платила дань пострадавшим семьям.

Упряжь поправили, треснувшее на головной телеге колесо, поменяли, в деревню возвращаться не понадобилось. Хорошее начало. Гундар так же не отлынивал. Он проверил свой заранее отточенный меч и многочисленный, рассованные по одежде кинжалы. Для обороны от непрошенных гостей имелись и кое-какие сюрпризы. Их Гундар так же проверил.

Теперь он лежал на персональной телеге и слушал байки, которые травили старые охотники, собравшиеся к вечеру у костра. Более молодые внимали. Кто-то из бывалых посмеивался, но живому общению поколений не мешал. Рассказы, как и располагала обстановка, были обстоятельные, с мельчайшими подробностями, со ссылками на присутствующих и отсутствующих авторитетных участников прошлых событий. Для пущей убедительности демонстрировались шрамы от стычек с врагами. Врагами, как человеческого рода, так и звериного. То, что от костра к костру тот или иной шрам последовательно приписывался разным нападавшим и оставлен был то ножом дикого бродячего человека, то вампирским хоботом Большого Комара, то челюстями озверевшего шершня, большого значения не имело. Важен был настрой, да и шрамы, всё-таки, были настоящие.

Второй и третий дни пути пролегали всё по тем же пустошам вдоль реки, пока без большого риска. На четвёртый день караван вступил в довольно густой хвойный подлесок. Здесь росли грибы. По какой-то неведомой причине всё местное население Малого Мира грибами откровенно брезговало, за еду их не считало. Грибы росли вольно, поедаемые только червями и слизнями. Гундару эти перестойники в гигантских шляпах, прячущиеся под ёлками и соснами, напоминали старых уставших слонов. Выглядели весьма похоже.

Все Булоссотти так грибы не употребляли (кто-то в восьмом колене смертельно отравился, с тех пор грибы стали табу). А вот Гундар (не зря ведь считалось, что в нём не та кровь струится) грибы уважал. С лёгкой руки его няни-кормилицы ел и белые и лисички, не говоря уж о шампиньонах и трюфелях.

Проезжая мимо грибных зарослей, Гундар тихонько слез с телеги и срезал пару небольших белых крепышей. Якобы для пользы колдовского дела. Большого обмана тут не было, в магии грибы, как компонент ворожбы и различных лекарств, стояли не на последнем месте. Только там больше присутствовали поганки да мухоморы, где им и место. А срезанных боровичков Гундар приготовит себе на ужин, побалуется печёным грибочком.

В дальних походах, где Гундар присутствовал неизменно, попадались не плохие грибные места. В личных, не общественных планах деревенского колдуна Гундара обязательно стояла регулярная заготовка на зиму сушёных грибов, под видом магических зелий.

Не успел колдун припрятать на обширной телеге добычу, как от головы колонны донеслись заполошные крики. Возницы не раздумывая побросали телеги с жуками-оленями и, выхватив холодное оружие, ринулись на подмогу. А она была вовсе не лишней.

Гундар мчался вместе со всеми, прижимая под мышкой увесистый мешок с магическим порошком. Мечи и стрелы, даже отравленные - это, конечно, не плохое оружие, только не на всякого врага. Сейчас почти весь состав экспедиции бился с полевой крысой. Крыса животное ленивое и бестолковое, её бы победили и без вмешательства штатного колдуна. Но тут дело престижа, опять-таки - боевое крещение для некоторых охотников. Все старались проявить себя. Гундар же считал, что магия позволяет избавить людей от ненужных травм, их ещё впереди будет достаточно. Поэтому вломился в ряды охотников, круживших вокруг крысы с мешком наперевес.

-- Дорогу! Дорогу! Всем расступиться! Не мешай сыпать! - Гундар на ходу настраивал своё магическое оружие.

Охотники с некоторым сожалением уступили место деревенскому колдуну, удерживая крысу на почтительном расстоянии с помощью копий.

-- Сделай, чтобы она на меня посмотрела! Так, замечательно! Ещё правее! Ещё чуть-чуть. Отлично. Ты моя красавица (это он крысе), - Гундар старался подобраться к крысиной морде как можно ближе, чтобы зря не расходовать волшебный порошок (дорого заготовка обходится).

Встреча каравана и мелкого грызуна, по всей видимости, произошла случайно. Никто ни за кем не охотился, тем более, что полевая крыса сугубый вегетарианец. Просто жизненный путь крысы на каком-то этапе пересёкся с человеческим. Так бывает. Поскольку светофоров на местной трассе отродясь не имелось, крыса решила, что это она на главной дороге и полезла доказывать свои не существующие права. Ей в популярной форме попытались растолковать, что она не права, что надо вначале пропустить колонну. Крыса не соглашалась. Мирная дискуссия переросла в потасовку. Кого-то она успела тяпнуть. Шум-гам, крик-визг. Тут все и подтянулись.

-- Вот так, отлично! На пять секунд её задержите, - Гундар направил в розовый крысиный нос раструб магического прибора и с силой надавил на мешок (обычный бурдюк из кожи упитанного дождевого червя). Облако бурой пыли окутало крысу.

-- Теперь все назад! К пыли не подходить, в мышей превратитесь! - орал Гундар, - Никому не дышать этой дрянью!

Сам-то он успел нацепить тряпичную маску, пропитанную специальным раствором. А для остальных бурый порошок представлял серьёзную опасность. В мышей они бы конечно не превратились, но заболели. Опытные в таких делах охотники перестали шпынять копьями волнующуюся крысу и держались поодаль, наблюдая как огромная тварь, не многим меньшая, чем два взрослых бегемота, заскулила и завертелась на месте.

Припадок продолжался не долго - пять-шесть оборотов вокруг собственной оси и крыса мирно легла на бок, дальше пошли только судороги.

-- Сдохла, наглая рожа - молодой охотник, впервые участвующий в походе в Большой Лес, во все глаза смотрел на бьющееся в конвульсиях животное.

-- Пожалуй, что нет. Часа три полежит и оживёт. Но сегодня ей охотиться точно больше не придётся, даже на орешки, - Гундар содрал повязку и теперь тщательно ополаскивался от ядовитой пыли.

Охотники возвращались к телегам и жукам, снимали и вытряхивали одежду, избавляясь от яда. Теперь можно было и пошутить. Трое самых удалых влезли на безмолвную тушу и исполнили любимый деревенский танец. Крыса в ответ только колыхалась.

"Пожалуй, что мешок макового семени от благодарной деревни мне на зиму уже был бы обеспечен. Жаль, но подарок останется у дарителей" - Гундар тщательно паковал своё магическо-биологическое оружие и прикидывал дивиденды, которые ему уже не получать. Жизнь просто обязана сделать новый поворот. С полевой крысой-бестолковкой он бился вовсе не из корыстных побуждений. Тут другая логика, раз ты в походе - грамотно отрабатывай свой манёвр и помогай товарищу. Как солдат. Хоть и без него, но всё равно приятно сознавать, что ещё одна история по возвращении охотников из похода обрастёт массой небылиц и мифических подробностей. Вспомнят его Гундара, эпизод превратится в настоящий героический поступок, жаль не будет подарков на Новый Год, как случалось регулярно. Ну да теперь он встал на другой путь и не собирается с него сворачивать.

Эпизод с крысой и в самом деле можно было считать разминкой перед серьёзными стычками, тем не менее, были приняты дополнительные меры безопасности. Караван уже шёл по диким землям. Тут насекомая нечисть не стеснялась в выборе средств пропитания. Дружно дали отпор пауку-крестоносцу, но это тоже как тренинг для молодёжи. Нечего плести паутину посреди проезжей дороги. Потом зарубили двух злых медведок, тут пришлось попотеть, но охотники справились. Стая перелётных птиц, движущаяся в тёплые края, попыталась зачем-то напасть на караван, изображая пикирующих бомбардировщиков. Контратака из луков и пращей развеяла их беспочвенные мечтания стать "железными птицами".

В Большой Лес въехали в середине дня, на шестые сутки похода. Лес встретил уставших путников суровым настороженным молчанием. Он так всех встречал не приветливо, мол, зачем явились вы, маленькие человечки? Лагерем встали на ближайшей опушке, как и в прошлом году и в позапрошлом и ранее. Всегда, сколько ходит деревня Гоголеры в Большой Лес.

13.

Велимир оказался прав, табор и в самом деле населяли профессиональные кочевники. Крыша - небо голубое, стены - лесная чаща, заменяема травостоем. Маршрут всего племени определял совет старейшин из трёх ветхих дедов, которые только и делали, что гадали по звёздам и распоряжались жертвоприношениями духам. Гундара легко и даже весело приняли в кочевую среду. Сразу растолковали, почему его назвали "Гундаром". Это был местный эквивалент собирательного образа Паяца, Петрушки и огородного пугала. Персонаж не злобливый, весёлый, хотя и несколько разгильдяйский.

Обитатели табора на жизнь зарабатывали всем понемногу. Что-то давала богатая природа, что-то удавалось выменять в деревнях, а если не удавалось, то подворовывали. Кочевники гадали, лицедействовали, пели и плясали на деревенских праздниках, но это или женщины или молодёжь. Мужчины специализировались на изготовлении упряжи и ловле тягловых животных.

В этом конкретном таборе ловили и приручали сверчков. В первый же день картина гружёной телеги, которую тянули четыре, запряжённых попарно сверчка, произвела на Велимира-Гундара сильнейшее впечатление. Сверчки, у которых были ампутированы задние прыжковые ноги, совершенно спокойно позволяли впрячь себя, послушно исполняли команды, на привале мирно жевали корм.

Конечно, превратить дикого сверчка в послушное домашнее животное дело очень не простое. Велимиру-Гундару довелось воочию отследить все стадии превращения гордого прыгучего сверчка-мустанга в чрезвычайно полезного в домашнем хозяйстве семенящего увальня.

От кочевников наш скиталец получил первые представления о том мире, в который попал. Позже эта картина лишь дополнялась. От них же он узнал, что дорога назад конечно есть, но она настолько не проста и опасна, что ей, честно говоря, мало кто пользуется. Кочевники считали, что тут в Малом Мире гораздо лучше, чем в Большом. Они полагали, что если уж судьба забросила тебя каким-то образом сюда, то это не просто так, и событию следует возрадоваться. При этом, даже если намерения людей, каким-то образом причастных к перемещению, и были не чисты, всё равно, они совершили богоугодное дело.

Там, в прежнем или Большом мире, табор не только жил впроголодь, но и подвергался постоянным нападкам, третированию и со стороны простых жителей и со стороны властей. Так было, в какую бы страну они не откочевали. А здесь у них не было нужды. Они не враждовали с деревенскими, уживались, места и еды хватало. Мелкие стычки по поводу украденного окорока или соблазнённой красотки - не в счёт. Лицом кочевники на известную национальность не очень походили, тут жили представители всех племен. Такая точка зрения преобладала.

Однако Гундар - теперь он откликался только на это имя - не был полностью согласен с кочевниками. Он был ещё молод, полон сил и полагал, что этот третий путь, неожиданно выпавший ему, как джокер из карточной колоды, вовсе не истинное благо, а тяжкое испытание, которое следует, как можно быстрее закончить.

Через полгода, ближе к осени он сбежал из табора. Остался в очередной деревне. Надвигалась зима, достаточно суровая, чтобы её просто игнорировать. Табор шёл на зимнее стойбище, мало чем отличавшееся от летних. Зимовать в кибитках Гундару не улыбалось, ещё живы были в нём пережитки проклятого аристократического прошлого. Поэтому, отплясав на деревенском осеннем празднике урожая, он пристроился тут же в конюхи. Или, если быть до конца корректным в терминах, в сверчководы. К тому времени он вполне освоился с уходом за необычными тягловыми животными, они его тоже понимали, что бывало не часто. В деревне Гундар оказался весьма полезен.

Так началась жизнь бывшего Велимира Анри Тьера Булоссотти, а ныне Гундара, в Малом Мире. Он менял профессии, быстро осваивал то одно занятие, то другое. В сёлах чаще требовались специалисты широкого профиля. Учился легко, схватывал, что называется, на лету. Может учителя попадались грамотные, а скорее всего Гундару было интересно. И деревенская жизнь его тогда не тяготила. В любом случае он всегда мог найти себе новое увлечение, дающее помимо прочего, кусок хлеба насущного, или сменить место проживания, если это ему надоело.

А Малый Мир был велик, очень велик для маленького человечка. Где-то там, на Юге, куда стекались все ручьи и речушки, плескалось море. Там было очень тепло, но при этом климат не здоровый. По этой причине желающих переселяться к болезнетворному теплу не находилось.

Далеко-далеко на Севере располагались снежные горы, с них стекали ручьи и реки и текли на Юг. Там было очень холодно, и туда тоже не спешили.

На Востоке лежала пустыня из песка без воды. Летом жаркая, зимой холодная с ледяными ветрами. Говорят, за пустыней раскинулись чудесные, благодатные места, где всего полно. Так сказать, "Парадиз". Туда изредка уходили любители приключений либо искатели лучшей сладкой жизни. И не возвращались. Нашли ли "Парадиз", нет ли, никто не знал. Большинство предпочитало не рисковать и обустраиваться здесь в Малом Мире. В Мире, который был достаточно велик.

Что касается Запада, то в той стороне стоял Лес. Большой Лес. Настоящий. Конца края ему не было видно. Через Лес не ходили, в нём терялись и пропадали. Лес пугал, но кормил. Его боялись, но старались дружить.

Впервые в Большой Лес Гундар попал на второй год пребывания в Малом Мире. После весёлой ярмарки в деревне Яблоневый Сад, он так набрался сидра, что его бесчувственного погрузили по ошибке не на ту телегу, и очнулся он уже в не знакомом селе. Рядом с Лесом. Гундар не слишком сильно переживал ошибку, поскольку нигде не обрастал прочными привязанностями и на новом месте чувствовал себя, как рыба в воде. Над забавным происшествием он только посмеялся.

В Большой Лес его тогда взяли тоже случайно. Заболел возница, нужна была срочная замена. Гундар подошёл идеально. Короткий инструктаж - и в путь.

Большой Лес произвёл на Гундара сильное впечатление. Только здесь он окончательно осознал, насколько он мал. Неохватные стволы, уходящие в небо на сотни его лилипутских ростов, были настолько величественны и недосягаемы, что Гундаром поначалу овладела в Лесу необоримая горькая печаль. Быть ему до конца дней своих маленьким и похороненным в конце жизни в бобовом стручке. Там же в Лесу Гундар дал сам себе клятву вернуться в родной Большой Мир, из принципа вернуться.

Постепенно тоска отступила, рассосалась. Пока жили в Лесу, Гундар постепенно и незаметно менял о нём своё мнение. К концу похода Лес стал другом, причём весьма доброжелательным. А самое главное, о чём Гундар стал смутно догадываться - через Лес может пролегать его дорога домой.

Но не прост оказался даже предварительный путь к той заветной Лесной Дороге. Много лет ушло на то чтобы подготовиться. Узнал он, откуда Лесная Дорога начинается, точнее, как это начало найти. Выведал приметы, по которым следовать Дорогой в Лесу. Ещё нужны были средства "Лесного видения", "слышания", защиты от посягательств нечистой силы, злых духов и кое-что по-мелочам.

Собранные за годы скитаний по крохам знания и полезные ингредиенты Гундар возил с собой. В баночках, мешочках, на свитках пергамента и просто в голове. Одну попытку сложить всё воедино и выйти на Лесную Дорогу он уже предпринял. Неудачно. Подвела настойка. Гундар не отчаялся и готовил вторую попытку. По его расчётам она никак не должна была сорваться.

14.

За долгие годы опушку обустроили. Сарай - он же жилой дом, летняя кухня, лавочки, столы, туалет, загон для жуков - всё на месте. С прошлого года пострадала только поленница дров, на неё упала сосновая шишка, и дрова разметало по всей округе. Следов злоумышленников не наблюдалось, за исключением мышиного подкопа под баню.

Караван в целом благополучно миновал первый этап похода - прибытие на место. Но не стоило обольщаться, наступало время самой хлопотной части мероприятия. Никого не надо было подгонять, каждый без подсказки знал, чем должен заниматься в лагере. Кто-то гнал распряжённых жуков-оленей в загон, где им предстояло пребывать в сонном состоянии до обратного старта. Кто-то тащил припасы в спальный сарай и обживал его. Дежурные по кухне сразу запалили костёр и уже колдовали над обедом. Самым молодым доверили откатить подальше шишку и восстановить поленницу.

Гундар действовал по своему плану. Он проверил состояние лагерного алтаря, выгнал оттуда нахально пристроившуюся на зиму личинку, смахнул мелкий мусор. Через полчаса алтарь курился ароматными палочками, их смолистый запах отныне будет висеть над лагерем, отгоняя злых духов, до самого окончания экспедиции. Уход за алтарём и смена курительных благовоний самая простая, но почётная функция деревенского колдуна в Лесу. Он ближе всех к Лесу и его добрым духам.

Самые быстроногие охотники уже провели разведку и доложили, что ульи на месте, не тронуты, пчёлы готовятся к зиме и вот-вот закроют летки. Самое время наведаться к ним в гости. Пчёлами и их благословенным мёдом займутся наиболее опытные охотники, и Гундар с ними. Молодым пока что доверят сбор желудей и прочих орехов, опять-таки не без помощи деревенского колдуна. Возить, паковать дары леса они будут уже без Гундара. Особняком стоит заготовка натёкшей за лето живицы.

Гундар неспешно готовил колдовской инвентарь - пчёлы народ серьёзный, и поглядывал на всю охотничью компанию. Если план в этом году не сорвётся, то это его последний поход. Этих мужчин он больше никогда не увидит. Они провели в совместных походах в Большой Лес, и не только в него, не один год. Сблизились. Кого-то он знал лучше, почти дружил, с кем-то был едва знаком. Деревня Гоголеры не маленькая, народу в ней проживает не одна сотня. Своих планов покинуть поселение навсегда Гундар особенно не скрывал, скорее жители питали большие сомнения в успешности Гундарова мероприятия. Считали - побесится колдун и останется, кого-нибудь в постель ему подберём, мужик-то он не плохой, можно сказать, положительный. Ну, взыграла блажь сбежать в Большой мир. Пройдёт.

Гундар, оказавшись в Лесу, вдруг засомневался, а стоит ли покидать такой уже совсем привычный Малый Мир. Ведь здесь он прожил лет больше, чем там, где родился. От того мира и воспоминаний-то почти не осталось, стёрлись. И как он ещё впишется в новую старую жизнь.

Конечно, не стоило сейчас, на пороге большого пути менять решение, следовало укрепиться в его правильности. Но сомнения не уходили, аргументы расплывались, бледнели, выглядели совершенно не убедительными. Гундар открыл грелку с "жучиным вином" и отлил в костяной напёрсток на глоток жидкости. Вино обожгло горло, вышибло слёзы, но заставило переключиться с ненужных сейчас сомнений на сугубо деловой лад.

"Завтра берём мёд. Всем, кто идёт за мёдом, проверить снаряжение. Остальным отдыхать" - команда старшего охотника о делах на завтра расставила приоритеты. Участники похода потянулись к костру и бурлящему котлу с кашей. Завтра за мёдом.

15.

Телеги подгоняли прямо к ульям. Янтарные соты грузили в бочки, не допуская ни капли потерь драгоценного продукта. Мёда в этом году пчёлы действительно собрали много. Не зря охотники гнали целую дополнительную дюжину телег со специальными медовыми бочками. К телегам имелись ещё и прицепы на одну медовую бочку, которые хранились здесь же в лагере Большого Леса на случай непредвиденно большого количества сладкого продукта. Их тоже наполняли. Души охотников ликовали.

Всё бы хорошо, только пчёлы почему-то не спешили разделить радость заготовителей чужого добра и безропотно расстаться с запасами. Гундар приложил все свои магические способности, чтобы усыпить бдительных охранников мёда. Дыму напустил не жалея. И пчёлы, как и следовало ожидать, стали вялыми и равнодушными к судьбе не только мёда в сотах, но и всего улья. Только усыпляющего дыма оказалось так много, что сами охотники, не смотря на защитные повязки, дурели, теряли в тесном улье ориентацию и наступали на пчёл.

Укусов избежать не удалось. Двое в тяжёлом состоянии, красные, опухшие, бредящие лежали на полатях в лагерном сарае. И единственной их надеждой на спасение от смерти был колдун-Гундар. Он старался, разрывался между ульями, лагерем и двумя молодыми дубами, где шла заготовка элитных мучных желудей. Жёлуди нужны были, не абы какие, а исключительно свежеупавшие, в противном случае их мякоть сходу оккупировали вездесущие червяки и вкус портился. А без желудей, точнее клейкой муки, из них производимой, невозможно было испечь новогодний пудинг - исконное блюдо всех жителей Малого Мира. К вечеру Гундар валился с ног от усталости. Ему совершенно некогда было заняться собственной проблемой. А для её окончательного решения нужны были особые семена и травки, и корешки, и кора. И всё это следовало добыть сейчас и именно в Большом Лесу. А тут ещё комары последнего осеннего выплода налетели, пришлось срочно отбиваться и стрелами и ядовитым порошком.

Но всё когда-то кончается. Подошёл к концу и этот поход. Настал тот час, когда Гундар объявил о своём твёрдом решении идти на поиски Лесной Дороги. Охотники от его решения в восторг не пришли. Они, как никто другой, понимали, что такое хороший колдун в походе. Замена его может произойти не скоро. Гундара отговаривали, но как-то не слишком активно. Все видели его непреклонность, решимость идти на риск ради достижения заветной цели. Уважали целеустремлённость. И полные бочки с мёдом, на которые нет-нет да посматривали охотники, несколько смягчали потерю. А что говорить в деревне они по дороге придумают.

Охотники погрустили, выпили на посошок и двинули в обратный путь. А Гундар остался. Для себя он определил так. Если и в этот раз по какой-то причине не попадёт на Лесную Дорогу, то в Гоголеры не вернётся. Пойдёт в село Лисички, что почти на краю Большого Леса. Лисички - село очень маленькое, убогонькое, зато близко к Лесу. Живут сплошь старики и старухи, что тоже хорошо - соблазнов остаться меньше. Перезимовать, а весной снова попробовать повторить попытку. В теории всегда так хорошо получается.

Звуки тяжелогружёного каравана затихли в подлеске, и Гундар остался один. Наедине с Большим лесом. На спокойном огне томился отвар. Завтра в него следовало добавить толчёных кореньев и размятую шишку можжевельника. И опять целый день варить. Колдовство дело не быстрое, спешки, торопливости не выносит. Погнался за быстрым результатом - ошибся. Ошибся - начиная сначала. А это тоже время. Пока готовил, нужные листья пожухли - набирай новых. Пока набирал, цветки осыпались, а роса, так нужная в любом колдовстве, не выпала, да и Луна ждать не станет, сбежит в другое созвездие. Вот месяц и прошёл. И это ещё не самое печальное. Бывали ошибки и похуже, со смертельными исходами.

Сейчас всё благоприятствовало - и составные части для зелья под рукой, и звёзды стоят, как надо. Осталось побороть некоторую неуверенность, сомнение, которое так и не оставило Гундара.

Во сне он увидел ворон, тех самых из своего последнего мирного дня в Большом Мире. Велимир их сразу узнал. Вороны сидели на каменной ограде, что вилась вокруг родового замка и смотрели куда-то очень далеко и выше всего, что находилось на земле. Они не шевелились, только изредка моргали. Велимиру стало во сне чрезвычайно не уютно, хотя и не понятно от чего. Он поворочался на жёстком ложе лагерного сарая и проснулся. Было ещё темно, Луна зашла. Только звёзды, чрезвычайно яркие осенью, мерцали где-то ещё выше громадных деревьев Большого Леса.

"Пора идти. Это знак к началу похода. Видать трудно будет, не обещают вороны лёгкого пути" - Велимир уверенно слез с полати и зажёг светильник.

Всё необходимое было давно собрано, осталось только подхватить котомку - и в путь.

16.

Идти было изнуряюще тяжело, земля между гигантскими деревьями покрыта толстым слоем сосновых игл. Каждая игла толщиной в руку, а длиной в два Гундара. Когда в вершинах поднимался ветер, сухие иглы падали, как атака копейщиков. Иной раз такая игла втыкалась в землю совсем рядом с Гундаром. Она могла запросто проткнуть Гундара, приходилось постоянно следить за тем, что делается под ногами, и что летит сверху.

С дубов всё ещё опадали листья, жёсткие, как жесть. Таким планирующим листом можно было легко снести голову. Кленовая и каштановая листва была ещё опаснее. Но это всё были цветочки по сравнению с тем, что сыпалось с деревьев, когда налетал шквал, а они вдруг зачастили. Бомбардировка шла желудями, шишками, а страшнее всего - колючими каштановыми коробочками.

"Почему в жизни всегда всё наоборот. Когда нужны были свежие кедровые орехи и жёлуди - не падал ни один. Требовались усиленные колдовские чары. Сейчас всякая надобность в жёлудепаде отпала, а они сыплются, как мины при артобстреле" - Гундар пересекал поляну действительно, как лазутчик под вражьим огнём.

От удара о землю каштановые коробочки разлетались, из них шрапнелью летели спелые каштаны. Изредка, как крупные авиабомбы, шлёпались спелые шишки, под такую попасть - без шансов на выживание. От каштана ещё как-то можно увернуться.

В Гоголерах каштаны не ели, считали нечистым растением. Гундар же питательным плодом не брезговал. Сейчас в его котомке лежали два спелых ядрышка каштана, на привалах он их по кусочкам варил и наслаждался вкусом детства. С едой пока проблем не возникало, она регулярно сыпалась с неба.

Никакой дороги или тропы в обычном понимании этих предметов в Лесу не наблюдалось. Гундар шёл по особым приметам, от дерева к дереву. Трасса получалась извилистая, предсказать, где она закончится, было не возможно. Вот дуб, у которого три толстые ветки на одном уровне. Вот расщеплённая молнией сосна. От них к большому пню (от пня остался только холм), дальше вдоль павшей берёзы (к ней лучше близко не подходить, там муравейник). И так далее по приметам глубже и глубже в чащу.

Три часа кряду марш-броска по сосновым иголкам и высохшей листве под постоянным "артобстрелом", и ноги уже отказываются идти. Нужен отдых, хотя бы полчаса. С такой скоростью далеко не уйдёшь, а впереди самое сложное - Болото. Сухая земля кончилась неожиданно. Гундар обошёл очередной упавший ствол, на котором пышно колосились то ли опята, то ли ещё какие-то многосемейные грибы, и оказался на берегу бескрайней трясины.

Болото источало специфический кислый запах, над ним до самого расплывчатого горизонта колыхалось марево. Тут редко кто бывал из простых жителей Малого Мира, чаще это были представители цеха колдунов. Они охотились за чудо-ягодой, которая росла только на Болоте. Считалось, что ягода спасает от всех известных болезней. Кое у кого ягоды, обмазанные мёдом и сверху облитые воском, годами хранились в подполе. За одну такую настоянную ягодку можно было пять хороших домов выменять. Но всё это гораздо ближе к жилью. А здесь на трясине не бывал, похоже, никто.

Клюква, она же чудо-ягода сегодня Гундара не интересовала. Его гораздо больше беспокоило, как он будет преодолевать такое неожиданно большое и неприступное Болото. Вблизи оно дышало сумрачными миазмами, пузырилось, источая опасные для здоровья газы и подозрительно колыхалось. Мох, плотный тёмно зелёный покрывал Болото в рост Гундара. Идти по таким зарослям пешком, нечего было и думать. Следовало искать другой путь. И Гундар взялся за его поиски.

В соответствии с очередным природным ориентиром, Гундар нашёл протоку, широкую и глубокую, полную тёмно коричневой воды. Страшную. В Малом Мире Гундар уже всякого навидался и напугался. Но эта вода казалась особенно страшной, мерещилась её бездонность даже вблизи самого берега.

"А ведь по ней надо плыть, и плыть долго. Заворожит глубина чернотой бурой, засмотришься невзначай в омут с такой водицей - и пиши, пропало" - Гундар потоптался по вязкому берегу, тяжко вздохнул и отправился строить плот.

Три дня провёл в трудах бывший уже деревенский волшебник. Сооружение плота требует в первую очередь навыков и физической силы, от волшбы здесь нет проку. "Кон-Тики" рождался болезненно, особенно если учесть, что пошёл дождь и существенно похолодало. Рядом с Болотом холод воспринимался особенно остро, греться приходилось по большей части работой. В целях экономии груза, тёплых вещей Гундар с собой не брал, и теперь сожалел об этом.

Сухой тростник - идеальный материал для постройки плота на один рейс - прочный, лёгкий, доступный, но очень тяжёлый в обработке. Парусом Гундар запасся загодя. Это был великолепной работы шёлковый треугольник из натурального шёлка с готовыми снастями из витой паутины. Обошёлся он ему не дёшево. Зато, когда под напором ветра полотнище расправилось и предстало во всей красе, Гундар понял, что не зря переплатил, что теперь он точно доплывёт.

Такая общеизвестная истина - все важные дела начинать на свежую, лучше всего утреннюю голову. Тривиальный совет, но так помогает. Последнюю ночь на берегу Гундар не мог уснуть, как ни старался, всё ворочался у костра, прикрытый от дождя тремя листьями орешника.

"Неужели всё, наконец, закончится. Я снова окажусь в мире из детства и юности. Увижу родителей, няню-кормилицу, замок, повстречаюсь с друзьями. Хотя друзья меня могут и не узнать, ведь столько лет минуло. А живы ли родители, кто знает. Тревожно как-то".

Утренний бриз погнал плот в самое сердце Болота. Путь пролегал по многочисленным извилистым протокам и отдельным участкам широкой открытой воды. Эдакий водный лабиринт. Множество раз Гундар сбивался с пути и сворачивал не туда. Приходилось возвращаться и искать верную дорогу, причём исправлять навигационные ошибки выходило почему-то всегда против ветра. Потери времени.

Ночёвки на Болоте - это отдельная статья путевых невзгод. К утру Гундар коченел так, что казалось он так и останется в скрюченном состоянии. Но выходило солнце, растапливало первые тонкие льдинки на мокром мху, и жизнь продолжалась. Легко можно было подхватить какую-нибудь болотную лихорадку. Пока не цеплялась. Спасался Гундар от возможных простуд чудо-ягодой. Клюквы на Болоте уродилось в изобилии. Но сколько можно ей непрерывно питаться? День, два, неделю? А в рационе она теперь стала основным блюдом.

Небо всё чаще хмурилось, из него теперь падало что-то больше похожее на мокрый снег. Над Болотом носились, ничем не сдерживаемые, ледяные ветра.

"Первый настоящий мороз - и я пропал. Топлива здесь никакого, даже тростник от плота не будет гореть, промок" - зима явственно стучалась в дверь.

Несмотря на отчаянное положение, Гундар не собирался сдаваться, он прикидывал возможность постановки плота на лёд и движения по нему под парусом. Как на практике осуществить такой план, он ещё не представлял, но был уверен, что что-нибудь придумает. Назад дороги всё равно не было, он давно прошёл точку не возвращения.

В последнюю ночь повалил густой снег. Огромные хлопья накрыли бурый мох, мелкие кусты, засыпал плот. Плавсредство пришлось срочно чистить, иначе оно норовило уйти под воду. На поверхности воды образовалась каша из снега и мелкого льда, плыть стало почти не возможно. К утру снег перестал, и ударил настоящий мороз. Плот вмёрз в снежную кашу окончательно. Более того. Поверхность льда получилась такой бугристой, что о передвижении по ней на парусном средстве в виде простой доски, например, не могло быть и речи.

"Вот такая она "Снежная королева". Белая, холодная смерть от всего сразу, в том числе и от голода" - Гундар побегал по окаменевшему плоту, стало чуть теплее.

"Может пойти пешком. Вдруг цель окажется сразу за поворотом, а я тут сдался и околеваю. И в самом деле, цель близка, как Южный полюс у Скотта, надо только сделать последнее усилие" - на плоту не осталось ничего ценного, кроме шёлкового паруса, его Гундар и прихватил с собой.

Тощая котомка за плечами, в руках шест проверять лёд, Гундар движется по заледеневшей протоке. По краям сугробы смёрзшегося снега, в них изредка алеет чудо-ягода клюква. Болото враз стало снежной пустыней ещё более враждебной, чем обычная топь.

По шершавому льду бредёт, спотыкаясь и скользя, одинокий маленький путник. Он много одолел препятствий по дороге от Большого Леса, но и до цели ещё не близко. Дойдёт ли, нет ли? Кто знает. Да и существует ли сама эта цель, к которой стремится путник? Мы не знаем. Он верит.

Высоко над снежными сугробами и заледеневшими протоками, над одиноким путником, над холодной пустыней в пасмурном небе пролетают две вороны. И всё. Больше никто не тревожит Болото. Идёт зима.

17.

Лобстер не поддавался. Панцирь крошился, во все стороны летели жирные брызги, скользкие клещи норовили выпрыгнуть из неумелых рук и ускакать к соседям. Соседи в свою очередь косились, сторонились, поджимались и всерьёз подумывали сменить столик. Мужчина, рьяно воевавший с лобстером, им не нравился. Слишком неумело, а от этого независимо он разделывал ракообразное. Крошил клешни, смачно высасывал содержимое, сплёвывал твёрдую скорлупу на пол и вытирал сальные руки обо всё подряд. Кроме того, на взгляд соседей, он слишком много пил вина. Скандалы в фешенебельном ресторане не приветствовались.

Но все молчали. Посетители были заранее оповещены, что сегодня с семи до десяти вечера за заранее бронированным рыбным столом будет жрать лобстера Велимир Анри Тьер Булоссотти младший. Младший Булоссотти - значит наследник богатого герцогства, прямой и единственный. Обслуживающий персонал невозмутимо и регулярно менял дорогому почтенному посетителю салфетки, уже трижды была сменена скатерть и готовилась четвёртая замена.

Несмотря на рыбный стол, в перемене блюд лобстер сменил жареные свиные рёбрышки и печёного фазана. На смену ракообразному томились в печи ресторанной кухни многочисленные бульоны с гренками. Дальше должны были последовать сладкие блюда, на которых ресторан собаку съел.

Велимир Анри Тьер Булоссотти младший с грохотом, так что вздрогнули посетители с другого конца обширного зала, отшвырнул специальные клещи и сытно рыгнул. По неприметному сигналу метрдотеля официанты ринулись менять, убирать, подтирать, освежать. А виновник торжества, освободившись от рабочей одежды поедателя лобстеров, важно направился в сторону туалетных комнат. Его слегка покачивало то ли от избытка вина, то ли от переизбытка пищи. Фигуру провожали десятки неодобрительных взглядов. По обеденному залу зашелестели сплетни.

"...говорят он наркоман, двадцать лет нищенствовал в Индии и на Тибете...там тронулся рассудком, молился демонам...я слышала, его держали в плену арабские террористы, и там он принял ислам...какой там ислам, чушь собачья, вон как вино хлещет...ну и что, мусульмане тоже пьют...где это, извиняюсь, вы видели пьющих мусульман, мадам?...а мне рассказывали, что он имение отцовское продал...как он мог его продать, когда наследник Конголез Вильям?...ха, да он Конголеза лишил наследства, разве вы не слышали эту скандальную историю...Я всегда говорила, что у Булоссотти всё не как у людей...и не продал он вовсе поместье, а развёл там бесплатный дом престарелых, понавёз стариков да старух со всей округи, причём самых бедных, от того вся прислуга разбежалась...".

За перезвоном хрусталя и серебра шуршат слухи, обрастают домыслами, плодятся, расходятся кругами. Любят богатые бездельники почесать языками между переменами блюд и в процессе их поедания.

"...как незаконнорожденный может что-то наследовать? Это надо запретить категорически...раньше в пробирках не умели детей выводить, приходилось пользоваться традиционным методом...да, теперь стало гораздо проще, и всё под контролем, тест на соответствие ДНК...постойте, господа, а как же права наследования? Это что же, каждый "пробирочник" теперь имеет право? А если он фальшивый?... говорят же вам, будут заводить карточки с анализом ДНК...м-да, проблема. Я говорю, что раньше было проще. А теперь разбавят семя, разольют по пробиркам-колбам - и выбирай наследника из сотни, как хочешь...фи, господа, о чём вы за столом. Давайте лучше о музыке...".

Холодная вода немного освежила. Велимир разглядывал своё лицо в огромном зеркале и оно (лицо) ему не нравилось. Там маячил кто-то малознакомый.

"Во, какую ряшку за три месяца успел раскормить. Пора заканчивать этот затянувшийся эксперимент. Завтра и послезавтра предстоят два последних ресторана и, конец обжорству" - Велимир развернул, прихваченную со стола салфетку и отворил форточку в туалете.

На раму сразу же уселась крупная деловитая ворона. Ей Велимир любезно протянул смачный кусок лобстеровой ноги. В проём протискивалась ещё одна ворона, нетерпеливо толкала соседку. Для неё тоже нашёлся кусочек ракообразного.

-- Ешьте, ешьте. Когда ещё доведётся деликатесов попробовать. Набивайте свои вороньи животы.

Воронам было и неудобно и тесно, но они не улетали, грызли твёрдый хитин прямо в форточке.

-- Что бы я без вас делал, птички дорогие. Дважды вы меня спасали. Первый раз от моих же распрекрасных родителей, пусть земля им будет пухом. Ведь я тогда по молодости и глупости точно с катушек бы слетел, попал бы в аварию или окочурился от передозировки в весёлой компании, а они как бы и не причём. Ловко вы меня тогда из ситуации выдернули. Второй - спасение от холодной и голодной смерти на Болоте. До сих пор не знаю, а существовала ли та самая конечная цель, откуда в Большой мир выходят.

Вороны то ли слушали, то ли нет, но волокнистое мясо глотали исправно. Насыщались, как советовал им Велимир.

-- Когда я сяду на белый теплоход, то есть, яхту, вы со мной, конечно не полетите. А жаль. Я к вам привыкать начал. И польза есть. Возможно, что ангел-хранитель в образе белого голубя - это более эстетично, но пусть он остаётся на совести чудика-Пикассо. Для меня и в вороньем обличье ангел подойдёт, - Велимир Анри Тьер Булоссотти младший ещё много чего говорил в мужском туалете двум непоседливым воронам, пока в зале готовили стол для сладких блюд и наливок.

А вот чего он так и не сказал, хотя и не однажды порывался, так это то, что одна из ворон каким-то необъяснимым, удивительным образом была похожа на его покойную няню-кормилицу.

18.

Конечно, он уплыл на белой многоместной яхте по морям и океанам посещать всякие острова и другие замечательные земли. Я в тот раз с ним на яхте не пошёл, не до того было. Меня ждала плановая операция по пересадке печени и грубые разборки с четвёртой женой по поводу не совсем совместно нажитого имущества. А он уплыл, и вороны с ним. Летели над судном. Это я видел своими глазами.

Оставить комментарий © Copyright Ширяев Сергей Павлович (shiryaev-1956@mail.ru) Размещен: 26/04/2014, изменен: 26/04/2014. 123k. Статистика. Повесть: Приключения, Фэнтези Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Повесть о том, что в начале всё будет ни хорошо ни плохо, потом станет плохо, затем - хорошо, а в конце - очень хорошо.

Ширяев Сергей Павлович : другие произведения.

Наследник