А ещё я люблю бывать в лесу, правда, не во всяком. Первый критерий моего положительного отношения к лесу - в нём должно быть удобно ходить, я имею в виду - без использования болотных сапог, тракторов, лоцманов и прочей спецтехники. На ногах должны быть, как максимум - небольшие резиновые сапожки с мягкой стелькой, а лучше - кроссовки с толстым носком. Естественно, начав разговор о лесе, я подразумеваю летне-осенний вариант, ну и немного весеннего, но никак не зимний. Тот лес спит, укутанный снегами - лес тоже должен когда-то спать. И это я считаю правильно, как-то более человечно. А тот лес, который совсем не спит - джунгли там всякие тропические, сельва непроходимая - это меня совершенно не прельщает. О таких лесах хорошо смотреть передачи по каналам "Дикая природа" или "Nature", валяясь на мягком диване. Несомненно, наши пристрастия во многом определяются нашим происхождением, той местностью, где прошли первые годы сознательной жизни. Хотя, скажу по секрету, я встречал массу народа из средней и северной полосы России, как бы даже из сельской местности, которым любой лес был по барабану, а любая природа воспринималась - фиолетово.
Второй критерий - тоже достаточно простой - прозрачность. То есть, под ногами может быть и сухо и относительно ровно, но вокруг - сплошные заросли чего-то колючего-ползучего, мелкого подлеска или наоборот - здоровенной травы и папоротников. Личный опыт показывает - удовольствие от посещения такого леса быстро снижается по мере увеличения количества царапин и ссадин, и быстро сходит на нет. В лесу должна быть видна перспектива, либо за счёт отсутствия зарослей на плоской местности, либо их минимального количества на холмисто-гористом пространстве.
И, наконец, третье требование, но не самое маловажное - в лесу должно быть красиво. Так красиво, чтобы дух захватывало и, хотелось в нём остаться надолго, если не навсегда.
Есть ещё одно желательное условие - отсутствие кровососущих насекомых, но оно скорее определяет время посещения. Мерзких летучих гадов обычно нет весной, ну а, посещая лес осенью, мы избавлены от всяческой мошкары, поскольку она уже отлеталась.
Тот странный читатель, которому поднадоели классики и не легли на душу, современные творцы литературы, и потянуло его на странное до того, что он запал на мою писанину, может решить, что исходя из моих требований, на свете вообще вряд ли найдутся сколько-нибудь значительные участки лесных массивов. Скорее всего, автору подойдёт стандартный лесопарк с прогулочными дорожками. Нет, автор в лесу, помимо всего прочего, хочет бродить в одиночестве. И, что самое удивительное, мне удавалось находить такие уголки, просто замечательные образчики природы, которые отвечали всем требованиям.
И вот тогда, оказавшись в нужном месте и в нужное время, вдохнув густого местного воздуха, наполненного запахами листвы, хвои, прелых листьев, сухой травы, грибов, дождя, тумана, местных цветов и много чего ещё, сердце начинало биться в такт с шумом ветра и говором близкого ручья, душа растворялась и становилась частью леса, частью природы, частью этого замечательного мира.
Г Л А В А 2
С лесом я всегда здороваюсь, когда вхожу, да и вообще, стараюсь поддерживать беседу в течение всего времени пребывания. Наивно, а скорее всего по незнанию, полагать, что в этом случае я говорю один, типа сам с собой. Нет лес мне отвечает, конечно, по своему, мы беседуем, как два человека, точнее, как два живых существа. У нас много общего, как и люди, леса бывают разные - весёлые и общительные или угрюмые и молчаливые, но разговаривают они все, даже совсем затюканные, те самые лесопарки. Это, кстати, чаще всего жалуются на свою горькую судьбу, тихо так, безнадёжно. А есть леса гордые, почти неприступные, такие правда редко встречаются, больше где-то в глуши. И растут там деревья старые, солидные, какие-нибудь дубы, тисы или могучие одиночные сосны и ели. Эти с высоты своих прожитых лет, довольно равнодушно взирают на людей, как на мелкую молодую поросль у них между корнями, та ведь тоже может и не дождаться своего часа и места под солнцем.
Зато молодые леса, рощи, перелески, особенно те, которые зарастают молоденькими берёзами, липами, осинами, даже соснами - весёлые, разговорчивые, тарахтят так, что, даже меня не слушают. В них гуляют соки юности, новые побеги, свежие листья, пахучие почки. По-моему они наперебой хвастаются друг перед другом.
Я нахожу в лесу те, прямо-таки библейско-положительные качества, которые тщетно ищу в людях. Думается, что так поступаю не я один. Таких, разочаровавшихся в человеческой природе, содержащей под тонким слоем словесной чешуи массу пороков, тянет на природу, в лес. Ведь деревья не умеют лгать, предавать, а люди - так, по-моему - с удовольствием.
Короче говоря, я бы ушёл в лес, да грехи не пускают, хотя, думаю, когда-нибудь это произойдёт, и лес меня примет.
Г Л А В А 3
Пешеходная тропа вдоль моря, от моста через реку Мацеста и до самого стадиона. Благоустроенная - по здешним меркам, с бетонным покрытием, мостиками через ручьи, лавочками и урнами для мусора. Есть даже указатели, но их так разукрасили местные вандалы, что мало что можно разобрать. А главная достопримечательность - забор, отделяющий тропу от железной дороги, от моря и от санаторных территорий. Внушительный забор, высокий. Конечно, здесь никто не будет возражать, если сойти с тропы на землю и пройтись по сухой листве и молодой травке. Но вчера прошёл дождь, а на мне новые белые кроссовки, так что я гуляю по бетону, а окружающим видом наслаждаюсь независимо от погоды.
Сегодня, в добавление к обычной сочинской сырости - туман. Он висит над городом уже не первый день, ночью сгущается так, что с балкона видны ближайшие деревья, а днём его слегка разгоняет солнце и видимость, я имею в виду над морем, возрастает до волноломов. Туман - продукт припозднившейся весны, листья на деревьях и кустарниках только - только начинают выбираться из почек, первые робкие цветы на алыче, первые мухи, ошалелые от собственной дерзости и неизменные плоские жуки-"вагончики", как мы их называли в детстве, с чёрно-красными спинками. Весна в Сочи ещё только начиналась.
Из дома я выбрался достаточно рано, когда солнце уже взошло, но туман ещё плотно окутывал деревья, звучными каплями стекал с вечнозелёной листвы. Туман вообще такая штука, как занавеска или покрывало, всегда кажется, что он скрывает что-то таинственное, а может и загадочное. Обычно потом ничего такого не обнаруживается, но поначалу мерещится всякая мистическая чертовщина. Мои прогулки несут множество нагрузок, как физических, так и эстетических, поэтому совершаю я их при малейшей возможности. Опять-таки, дома перед матушкой не отсвечиваю хотя бы полдня, не нравится ей моё безделье, а кому оно понравится?
Сегодня маршрут должен быть пройден целиком, я так решил, от начала до конца. Ну, начало, на самом деле, имеется в виду - от дома. Воскресное туманное утро, все отсыпаются, за исключением редких курортников, которые после завтрака решили насладиться российскими субтропиками. Маршрутка поехала дальше, через Мацестинский мост, а я остался на пустынной остановке. Хотя нет, не совсем пустынной. Вон с боку, на табуреточке притулилась съёжившаяся от сырости старушка. Перед ней пластиковый овощной ящик, на ящике газетка, на газетке три чурчхелы и стаканчик с ярко-оранжевыми ягодами, типа кумквата. Тропа начинается как раз там, где сидит старушка, мимо не пройдёшь. Подхожу ближе и вижу, что ошибся - не старушка это вовсе, относительно молодая женщина. Руки её, на них я в первую очередь обратил внимание, лежат покойно на коленях, ухоженные такие, и ногти тоже правильные и чистые, не крестьянские. Правда, лица женщины не видно, оно скрыто капюшоном. Мне не нужна ни чурчхела, ни, тем более, подозрительные ягоды, но что-то тянет меня к ним. Я подхожу ближе и разглядываю и то и другое. Женщина не шевелится, замерла, как восковая фигура. Почему-то захотелось расшевелить эту застывшую картинку. Спрашиваю - "Почём?". В ответ - появление признаков жизни - шевеление пальцами. Опять спрашиваю - "А можно по конкретнее?". Ответом служит неопределённый взмах бледной руки, из-под капюшона даже нос не показался. Полная тишина. "Может немая?" А вокруг туман, густой, сырой и загадочный. Снизу, с моря всплывают его дымные клубы, хотя ветра нет и в помине.
В конце концов, весь этот выставленный на продажу (почему я решил, что на продажу?) товар, стоит от силы сто рублей. Взять и купить, как бы совершить благотворительный поступок. Поступок совершаю - товар покупаю - в порыве щедрости отдаю двести рублей. Ухоженные руки опять оживают, укладывают чурчхелу и плоды, в волшебным образом появившиеся пакеты. Деньги и пустой стаканчик остаются на газете. Из-под капюшона так никто и не появился.
Может у меня с возрастом появилась волшебная тяга к мистике, и я её вижу там, где и в помине ничего нет. С думой о мистике в своей жизни рассовываю покупки в сумку. Почему-то оглянулся, и, сердце ёкнуло - остановка в густом тумане ещё была видна, а вот женщина в капюшоне с овощным ящиком - пропала. Не долго думая, объявил для себя это хорошим знаком и поскакал вниз по мокрым ступенькам навстречу клубящемуся туману.
Тропа до моря не доходит нигде, там внизу железная дорога, а ещё между тропой и морем - заросли субтропических деревьев и металлическая сетка забора. Ну а сегодня ещё и туман. Как говорят в таких случаях - "молоко". Резать его ещё нельзя, но даже бетон пешеходной тропы виден вперёд и назад метров на десять, не более. Угораздило же меня отправиться на прогулку в такую погоду.
Пронёсся утренний поезд, гулко, шумно, а ничего из-за тумана не разглядеть. Стало любопытно, откуда и куда он ехал, и что думали пассажиры, из окна поезда наблюдая сплошную белую субстанцию. Опасался ли кто-нибудь из них, что поезд завезёт всех в тумане куда-то не туда. А что - выходишь на станции, а там вместо "Сочи" на вывеске написано - "Bergenhauf" (кстати, где это?). Вот хохма-то. И что делать в таком случае? Идти на станцию к начальнику и выяснять отношения или опрометью кинуться обратно к поезду, в родной вагон? Наверное, действия будут зависеть от степени готовности клиента к приключениям и прочности его связи с привычным. Думаю так люди и пропадают, в этих самых "Bergenhaufах".
На тропе море слышно очень хорошо, несмотря на туман, оно как-то ближе кажется, чем есть на самом деле. Прибой представляется сразу на границе видимости, в нескольких шагах. Вглядываюсь в сторону моря, не приблизилось ли случайно. Сзади, по тропе пронеслась собачья свора, штук восемь - десять разномастных особей. Впереди вожак - непререкаемый авторитет, гордый всезнающий, справедливый, за ним основная масса - в ней угадываются черты всех мировых пород от лайки до добермана. В конце - нестройная парочка изгоев, одна ещё явно недавно совсем домашняя, свежеприбившаяся. Её по ходу движения учили правильному поведению, жестоко и все по очереди, но собачонка не возражала, видимо вполне осознала и смирилась со своей участью в стае. Пока они вертелись неподалёку, мне даже показалось, что предложи этой собачонке вернуться обратно к людям, так она пошлёт предложившего куда подальше и останется в стае, так надёжнее, здесь не предадут.
Свора скрылась в тумане за очередным поворотом тропы, и опять мокрая тишина. Только волны внизу накатывают на берег. Санаторий "Актёр" - первый на тропе. Его самого в тумане не видно, но металлические ворота с уродливыми железными масками, небрежно вырезанными автогеном, сомнений в их принадлежности не оставляют. На тропе никого, актёры спят, если, конечно, в санатории есть хоть один актёр. Лавки на тропе сырые, но я, тем не менее, посидел и послушал прибой. Странное всё-таки впечатление, когда это делаешь в тумане.
Долго на лавке не усидеть, туман вползает под одежду, становится очень зябко. Вспомнилось благодатное лето. Только не здесь в Сочи, а под тогда ещё Ленинградом. Мы были молоды, веселы, легки на подъём и регулярно ездили за город с ранней весны до поздней осени. Критерием являлись дороги - пока можно было проехать, мы посещали карельские леса и озёра. Среди самых любимых - Большое Подгрядовое озеро, привлекавшее своей красотой и труднодоступностью - рядом пограничная зона и довольно сложный по проходимости отрезок дороги перед самым озером. Озеро оправдывало своё название - гряда на нём была настоящая каменистая, из громадных гранитных валунов. Рассветы на озере не очень впечатляли, тем более, что их мы, в основном, успевали благополучно проспать. А вот закаты были бесподобны.
Заходящее солнце высвечивало багряным панораму озера с грядой, заросшей редким сосняком. К закату на нашей стоянке было уже темно, свет исходил только от костра, а гряда всё пламенела в вечерней тишине, какая-то суровая и таинственная. Мы чувствовали себя маленькими, потерявшимися, жались поближе к костру, пытались шутить, но шутки гасли под суровым взглядом карельской природы.
Г Л А В А 4
На тропе блеснула монетка. Поднял - один рубль орлом вверх. Вот что это значит, убей, не помню. Через два шага ещё монетка, потом опять, всего шесть штук, все рубли и все орлами кверху. Наверное, чья-то вечерняя шутка, тем не менее, монетки аккуратно ссыпал в отдельный мешочек и припрятал. Туман обостряет суеверные инстинкты. Может это и хорошо, что он навалился на побережье - субтропический пейзаж не отвлекает разглядывать картинки из прошлого.
Например. Мы идём по лесной дороге за клюквой. Кто-то, добрая душа, подсказал, что под Рябово великолепная ягода, её много и она крупная. Только вот термин "под Рябово" означал километров пятнадцать от станции до болота по разбитой тракторной дороге. Конечно, дошли, не могли не дойти. Болото классическое клюквенное. Обширное пространство, заросшее чахоточными редкими деревцами и покрытое толстым слоем мха. Под красно-зелёным мхом располагалась трясина, которая наружу выходила круглыми озерцами почти чистой, тёмной воды. Поначалу мы просто бродили по этому гигантскому матрацу и, с замиранием сердца, наблюдали, как от каждого шага расходятся мшистые волны, поверхность колебалась метров на пятнадцать-двадцать. Кто-то даже пытался прыгать, но после, чуть было не утопленного сапога, баловство прекратилось, и мы занялись тем, ради чего приехали - сбором клюквы.
Правда, не все предавались щенячьему восторгу от встречи с природой. Среди нас находился товарищ, для которого поездка представляла сугубо практическую ценность. К тому моменту, когда мы, наконец, принялись за ягоду, у него уже было набрано полкорзины. Надо отметить, что сбор клюквы, как и почти любой лесной ягоды, если он ведётся вручную, требует большого внимания и зоркости, а так же ловкости и определённой сноровки. Перемещаясь на корточках вслед за самой спелой и крупной ягодой, я как-то незаметно попал в "зону сбора" этого практичного товарища. Велико же было моё изумление, когда он, заметив меня совсем рядом, вдруг резко увеличил скорость сбора ягод, пытаясь сорвать их как можно больше, до того как я к нему совсем приближусь. Руки его, при этом, мелькали, как у какого-то механизма, на лице застыло тупое остекленелое выражение, рот открыт, дыхание частое, шумное, как у носорога. А ведь вокруг, на несколько километров раскинулось болото, сплошь усеянное клюквой. Я не стал напрягать товарища и перешёл на другое место.
Гораздо позже и при других обстоятельствах мне довелось наблюдать в чём-то сходную сценку, правда, участниками её были не люди. Мы и не догадываемся, сколько у нас общего с животными. Так вот. Весенний день, городская остановка автобуса, на остановке павильон с несколькими точками торговли всяким разным, в том числе пирожки, гамбургеры, пиво. Тёплый тихий закуток между урной и стеной павильона. В нём пристроился голубь. Сегодня у него удачный день - кто-то не донёс до урны, уронил два небольших (для голубя просто огромных) кусочка булки. Голубь степенно поклёвывает то от одного, то от другого, не спеша, смакуя, подбирает крошки, аккуратно обхаживает оба кусочка. Ему кажется, что здесь он в полной безопасности. Но не тут-то было. Метрах в двадцати от павильона приземляется ещё один голубь - его привлекла полная мусором урна. Пошарившись вокруг неё несколько секунд, и не найдя ничего достойного, голубь кидает свой взор дальше, и видит мирно пасущегося собрата.
Загадкой для меня в этой сцене осталось то, что голодный пришелец не полетел к павильону, что было бы быстрее и как-то естественнее, а побежал. Причём, при этом он хищно наклонил к земле голову, слегка расправил крылья, приоткрыл клюв и, набирая скорость, именно побежал. Может его смущали люди, которые шли вдоль остановки к метро, не знаю, но между ног шагающих он проскакивал очень ловко. Счастливый владелец двух кусочков булки вовремя заметил приближающуюся опасность, и решил не упускать свою добычу. Меры были приняты самые простые - быстро съесть, чтобы не досталось конкуренту. И голубь начал клевать быстрее. Однако противник неумолимо приближался, а булочки почти не уменьшались. Голубь ещё ускорился - соперник всё ближе, на всех парах несется, не замедляя шаг. Голубь ещё наподдал. С какоё-то невероятной скоростью он клевал по очереди то один кусочек, то другой, от этой скорости булка даже не успевала приземлиться после очередного удара, крошки летели в разные стороны, я не уверен, что он их в это время вообще глотал. Когда расстояние между голубями сократилось до полутора метров, хозяин булки ещё увеличил скорость поклёва, хотя мне казалось, что это не возможно. Под конец зрелище больше напоминало цирковое представление с голубем, жонглирующим двумя кусочками булки, причём с бешеной скоростью. Наконец соперник достиг павильона и сходу завладел одним из кусочков.
Метаморфоза, произошедшая при этом с первым голубем, была настолько неожиданна, что я невольно рассмеялся, вызвав недоумённые взгляды окружающих. Первый голубь вдруг резко успокоился и снова принялся степенно и важно клевать теперь уже только один кусочек булки. На конкурента он внимания больше не обращал.
Г Л А В А 5
Пёстроокрашеных лавочек на тропе много, присел ещё на одну. Где-то рядом, в разрыве белой мглы, мелькнул солнечный луч - всю туманную таинственность как рукой сняло. На короткое время всё предстало игрой, весёлым карнавальным действом, клубами туманного дыма на сцене. Солнечный свет преломляется, дрожит, меняет оттенки. Задумался, засмотрелся, на секунду потерял бдительность - хлопок, и из недр памяти всплывает что-то щемяще забытое, но, что характерно, всегда с багровым солнечным окрасом. Видимо, что-то связано по жизни с этим конкретным светом. Он образуется в тихую погоду на закате, чаще осенью, причём уже достаточно поздней, либо перед грозой, когда на закате надвигается чёрно-сизая туча, природа замерла перед бурей - вот сейчас ещё тихо, а через минуту здесь будет ад, но пока его нет, то солнце последними лучами красит эту тучу в багряно-кровавые тона. Психоаналитики на эту тему, наверняка наговорили бы "бочку арестантов", предлагая пройти курс интенсивной психотерапии месяца на два. Или, к примеру, экстрасенсы, у тех, если послушать, большинство проблем пациентов связаны с родовыми проклятиями, причём не где-нибудь, а аж в седьмом колене.
Чёрт с ними, не хожу я ни к тем, ни к другим. Мне гораздо милее остаться со своими родными неожиданно щемящими воспоминаниями. Сегодня это была Болгария, какой-то мелкий эпизод на набережной Бургаса двадцатилетней давности. Никаких событий, вообще никакой динамики - только картинки - широкий пляж, мягкое солнце, местные жители, прогуливающиеся по эспланаде и крики чаек. Летний пляж, на котором нет ни одного человека, производит на меня ещё большее впечатление, чем пустой город (это так сильно сидят воспоминания детства об усеянных телами санаторных лежбищах).
В конце 90-х, когда, наконец, открыли границу, мы поехали в Абхазию. Следы недавно минувшей войны были на каждом шагу. Пустые, брошенные дома с пулемётными отметинами на стенах, стояли вдоль дороги памятниками самим себе. Гагры встретили нас полным отсутствием жизни - широкий пустой пляж, на нём какой-то странный не бытовой мусор, вроде обломков строительной техники. Туристы неуверенно, как-то смущённо жались вокруг знаменитой колонады, которую война пощадила и, даже фотографировались просто по инерции. Я перешёл через дорогу к широкому помпезному зданию. С некоторого расстояния оно выглядело вполне сохранившимся, но вблизи это впечатление тут же пропадало. Вывеска рядом с массивными дверьми гласила, что это "Российско-Абхазский культурный центр г. Гагры"
Внутри здание оказалось совершенно пустым, попросту разграбленным. Всё что можно было унести, отвинтить, отломать уже отсутствовало. На месте осталась только гигантская люстра в центральном холле и, громоздящиеся выше человеческого роста целые монбланы киноплёнки из местного архива. Видимо мародёры не смогли придумать практического применения киноочеркам о российско-абхазской дружбе и просто вытряхнули ленты из жестяных коробок на пол. Зато сами коробки благополучно исчезли - в бедном хозяйстве всё сгодится.
Так вот и там через уцелевшие пыльные окна пробивался всё тот же багровый луч, высверкивая на десятках километров теперь уже никому не нужной культурной истории. А ведь, сколько за прошедшие века и тысячелетия случилось подобных потерь.
Г Л А В А 6
В кустах промелькнул какой-то зверёк, а может птичка громко зашуршала в опавшей листве. Внутренний ассоциативный ряд внешней логике недоступен, точнее эта его логика не видна, скрыта под покровом безмятежного сознания. После шелеста неведомой зверюшки, в памяти всплыл эпизод из жизни леса. Я в деревне, в Смоленской губернии впервые (в этом месте) собрался за грибами. Возле дома лес плохой, с точки зрения грибника неинтересный. Упросил подругу отвезти меня на машине подальше. Отмахали километров пять по пустынному шоссе. Справа пошёл березнячок, сменивший ольху и лещину. Берёзово-еловые рощицы располагались "языками" перпендикулярно дороге, между ними находились вырубки, обильно заросшие "иван-да-марьей", осокой и прочей травой в рост человека.
Первая рощица, куда я нырнул, с дороги смотрелась гораздо перспективнее, чем оказалась внутри - полумрак, голая болотистая земля, запах плесени и на две берёзы всё та же сплошная ольха. Покружив безрезультатно в абсолютно не продуктивном лесочке, я решил перебраться в соседний "язык". Край леса, передо мной тридцать метров заросшей вырубки, а за ней классная берёзовая рощица солнечная, прозрачная, манящая. В таких случаях всегда кажется, что вот там, как раз море грибов, и начинаешь их себе представлять - маленькие крепкие боровички, рыжие лисички, красноголовики. Фантазия и азарт толкают вперёд, а я шага сделать не могу. Стою на границе пустого леса и не могу войти в траву на вырубке, ноги, как говорят в таких случаях, как будто приросли. Причём, наклоняюсь всем корпусом вперёд - побудить это самые ноги пойти за телом - не идут, более того, в груди возникает острое, щемящее неприятное чувство тревоги. Ощущение близкой опасности сгущается вокруг меня прямо на глазах. Если сравнивать это ощущение с чем-то знакомым, то я бы сказал так - мне известно, что где-то недалеко скрывается беглый голодный тигр-людоед, может быть даже в этой высокой траве. В лесу, где я сейчас стою, как бы почти безопасно, в рощице, куда я хочу попасть - тоже, а вот заросшая вырубка - источник скрытой опасности, причём совершенно иррациональной.
Несколько минут качаюсь вот так взад-вперёд. Как назад - чувство опасности уменьшается до почти полного исчезновения, вперёд - нарастает до помутнения в глазах, и, главное - ноги то, по-прежнему, не идут. Качался бы ещё долго, только там, в густой траве, на границе с соседней рощей, громко треснула сухая палка. По звуку можно определить, что палка толщиной примерно в руку и наступил на него если не человек, то живность соизмеримая по весу. А никого не видно. Во, дела-то. Принимаю решение отступить, не проверять есть в высокой траве тигр-людоед или нет. Иду вдоль кромки леса к шоссе, обхожу по нему вырубку и уже без всяких препятствий проникаю в берёзовую рощу. На душе сразу становится легко и весело, прежние страхи (о, чудо!) мгновенно забыты. Не рассчитывая особенно на грибной урожай, я экипировался больше как созерцатель, чем добытчик - в рюкзачке лежала видеокамера, два бутерброда, бутылка сладкого чая и совершенно диетическая корзинка на три хороших гриба. Первой оказалась востребована видеокамера. Пробираясь левым краем рощицы, я обнаружил валуи, да такие красивые, крупные, мощные; поштучно и живописными группами в роскошном обрамлении зелёной травы и мха. Я старательно ползал на брюхе, снимая эту лесную прелесть и, не сдерживая своего восхищения, что-то восторженное бубнил в камеру в качестве звукового сопровождения.
Валуи, как известно, можно употреблять в пищу только в солёном виде, причём это один из самых долгозасаливаемых грибов, поэтому в качестве добычи они меня не интересовали. А вот в роли лесного видеогероя валуи смотрелись на пять баллов. Я ползал по мху и траве и хвалил, ползал и хвалил и грибы, и рощу и всё вокруг. И оно того стоило, чем дальше от дороги, тем валуй шёл крупнее, красивее и многочисленнее. И вдруг среди валуёв выпрыгнул красноголовик, потом ещё один и ещё. Кровь грибника во мне забурлила. Я вынул диетическую корзинку и принялся собирать подосиновики. Азарт погнал вперёд, как гончую за зайцем. Я убрал видеокамеру, вынул нож и ринулся за добычей. И опять - хлоп! Та же стена. А ведь только разогнался. Я стою на краю мелкого овражка, пересекающего рощицу поперёк, а на другой его стороне сплошные ели - большие и малые, и все очень пушистые, как на открытках. Там, за овражком, густой полумрак, и там притаилась опасность, опять-таки соизмеримая с укрывшимся в зарослях зверем, скорее всего медведем. Правда здесь я совершенно явственно ощущал за ёлками сгусток мрака, который и не пускал меня дальше. Пересилил себя и спрыгнул в овражек, однако с той же скоростью и в ту же секунду выпрыгнул обратно. Прямо-таки приступ какой-то фобии хватал голову своими цепкими клещами и сдавливал её. А в двух шагах от оврага всё было в порядке, снова весело и беззаботно.
Я опять принялся хвалить рощицу, её лужайки, мягкую травку, молоденькие берёзки, причем с изрядной долей суеверного страха перед неведомым. Грибы передо мной так и выскакивали, в том числе белые. Корзинка мгновенно наполнилась, я начал складывать в рюкзачок, да ещё и снимать на камеру наиболее выдающиеся экземпляры. Теперь, познакомившись поближе, рощица казалась (а может так оно и было на самом деле) мне молоденькой девушкой, почти девочкой, которой никто ни разу не говорил, что она красивая, и за эти незатейливые слова она готова была отдать мне всё, что у неё есть.
Сама рощица размеров невеликих - шириной метров тридцать и длиной от дороги до злополучного оврага метров сто. Я прошёл её всю целиком и уже подходил к шоссе, когда в голову пришла крамольная мысль - попросить рощу о чём-то конкретном. Взял и попросил - "Спасибо тебе дорогая рощица - говорю - спасибо за грибочки всякие, что у меня в корзинке и в рюкзачке, только вот лисичек там нет, а хорошо бы". И уже собрался выходить из леса на шоссе, вдруг слева во мху лисичка, и ещё одна. Я налево, а там целая поляна лисичек, да всё такие мелкие, что собирать их мне тут не меньше часа. Перехитрила меня рощица - я действительно просидел за сбором целый час и всё нахваливал берёзовую рощицу и делал это с большим удовольствием.
Прошло много лет. С подругой мы за каким-то рожном снова сошлись. И я снова оказался в той же деревне и попытался сходить по грибы. Но свою берёзовую рощу так и не нашёл. Вроде и дорога та, и поворот похож, и поле вдалеке кажется то же самое, а вот берёзовой рощи нет, одна ольха, лещина и ветла. Вот и сходись снова с подругами.
Зверёк или птичка опять прошуршал в кустах. Может я ему мешаю, может у него здесь нора или гнездо, а я его пугаю своими воспоминаниями. Пошёл дальше в туман.
Г Л А В А 7
Тропа сделала первую петлю, вдоль ручейка поднялась вверх по склону, перебралась по монументальному мосту и пошла снова к морю. Вообще, помнится, по ходу следования оздоровительного маршрута, ручьёв должно быть штук семь-восемь разной степени благоустроенности. Все они имеют местом происхождения недра склона, где слоисто-карстовая структура позволяет воде путешествовать внутри горы. В этом кроется одна из основных причин ограничения высотного строительства в Сочи. Хотя вода и дырки в земле встречаются не только здесь. С водой и земными полостями перекликается тема геопатогенных зон. Я бы сказал, что ни строить, ни проживать без риска для здоровья и жизни в таких местах нельзя. Но стоят и живут, зачинают и рожают детей. Статистика влияния геопатогенных зон на жизнь человеческую весьма фрагментарна. Да это и понятно - слишком неудобный и всем мешающий фактор, кроме того, не вполне очевидный, а раз так, то можно при случае его и проигнорировать.
Наш дом одной стеной попал на такой патогенный участок, причём той самой, где располагается наша квартира. Вообще, на эту злополучную стену выходят в общей сложности семь квартир. Геопатогенность участка под домом заключается в том, что на глубине примерно десяти метров под землёй сочится небольшой ручеёк и вытекает наружу уже за "нижней дорогой" в балке. В месте выхода воды всегда, ещё до постройки дома, существовала проплешина глинистой трясины и, сколько её не засыпали строительным мусором, трясина снова возрождалась.
Первые сигналы о неблагополучном месте относятся к послевоенным годам. Детский садик, на месте которого и был возведён наш дом, пользовался дурной славой и захирел за несколько лет. Новый построили совершенно в другом месте. Только в те годы о геопатогенности не только не слышали, такого слова не существовало. Старый садик снесли и построили дом. А через пару лет под домом начала проседать земля, отсюда опускание полов на первом этаже, обрывы труб, трещины в стенах. С нашей стороны уровень опустился на полметра. Конечно, трубы переложили, трещины и щели заделали, но осталась неистребимая сырость и опасение, что земля продолжит оседать. А самое главное, дом сразу начал хиреть.
Для жителей ничего необычного вроде не происходит по сравнению с другими, особенно если процесс растянут на годы. Но в доме умирали плохо, тяжело. Алкоголизм, наркомания, самоубийства, сумасшествия, преступления, вплоть до убийств, тяжёлые болезни. Для домика на двадцать восемь квартир всего этого было многовато, тем более что это и сейчас продолжается. И это не смотря на то, что в целом расположен дом в замечательном месте - на отшибе, сплошная зелень, поначалу даже тихо было. Нам, детям, в те ранние годы, сплошное раздолье, вокруг почти дикие джунгли. Тем более, что никакой патогенности от земли мы не чувствовали, да и взрослые тоже, но по другой причине - они были несказанно рады роскошным по тем временам квартирам вместо ветхих бараков. Оставшиеся в живых старики даже сейчас не замечают происходящего, они просто болеют и умирают, каждый от своей болезни. И у каждого почившего не по одному скелету осталось в шкафу.
Отец всегда чувствовал себя здоровым человеком и на болячки особенно не жаловался. Активный образ жизни лет до семидесяти пяти был нормой. Пляж в любое время года, купания, огород, заготовки из всего выращенного, домашние ремонты, да много чего. И вдруг, бах! Пришёл Паркинсон, артрит и ещё много всякого. А самое главное - резко наступившая слепота - меньше чем за год зрение съехало до нуля.
Вот только видеть отец не перестал. Правда, то, что он видел, больше никому не было доступно. Поначалу матушка водила отца по окулистам и невропатологам, потом, когда он окончательно ослеп и стал плохо двигаться, приглашала врачей к пациенту на дом, но результат был один, несмотря на мудрёные диагнозы, лекарства, одно другого дороже и многочисленные процедуры - прогрессирующая слепота. Насчёт своих видений отец вначале делился с людьми в белых халатах, а потом перестал. Слышать о себе что-то вроде "галлюцинаторной шизофрении" ему было невмоготу. Ближайшим родственникам он кое-что рассказывал, да и то, если спрашивали о его странных картинках.
Сейчас я очень сожалею, что не писал, и даже не записывал, а было что и не только отцовские видения. От всех рассказов, очень живых, подробных, с массой персонажей, фактически от описания целого мира, который назывался "Закрытый Край", осталось лишь несколько эпизодов. Это была не Земля, хотя перед ослепшим взором отца местность располагалась там же, где он жил, то есть начиналась в нашем доме, аккурат над геопатогенным подземным ручейком. Мир не добрый, где-то даже враждебный людям. Населяли "Закрытый Край" существа весьма похожие на людей, но имеющие определённые анатомические, психические, нравственные и прочие отличия. Например, их ноги состояли не из двух несущих костей и коленного сустава, как у нас, а из трёх и двух суставов и выгибались при ходьбе назад. Нравы у населения, начиная с мелких детей и кончая глубокими стариками - весьма грубые, циничные в отношениях между собой. Питались эти существа так же и тем же чем мы. Пища самая простая - овощи, корнеплоды - картофель, морковь, свёкла, репа; консервы из мяса, иногда мясо сырое в виде полутуш свиней и коров, которых жители тут же почти на улице готовили. А вот техника присутствовала совершенно не земная, не более продвинутая, но совершенно другая.
Ещё один странный момент в видениях отца - картины внеземной жизни присутствовали почти постоянно, избавиться от них самостоятельно ему было невозможно, даже во сне. И жители "Закрытого Края" видели отца так же, как он их. Более того, с помощью своих особых приборов какие-то технари с той стороны на отца воздействовали физически. Похоже, они ставили какие-то эксперименты, но их бюрократия регулярно вмешивалась, и опыты постоянно срывались.
Если слушать такие рассказы в передаче от вторых лиц, то достоверность неминуемо утрачивается. Меня ни разу так до конца никто и не выслушал. На середине обычно следовал взмах рукой, и разговор переводился на другие темы. Но когда отец сам рассказывал о том, что он прямо сейчас видит и слышит - сомнений практически не оставалось - он общается с другим миром.
Отец ушёл, загадка осталась. Матушка до сих пор иногда слышит по этой геопатогенной стене какие-то посторонние звуки, которые кроме неё никому не доступны - будто скребётся там кто-то. Ей вообще за последние годы жизни отца пришлось столько вынести, что просто некогда было наблюдать квартирные эффекты. Хотя и упоминала о частых нашествиях разнообразных насекомых в тех местах и в такое время, когда их и в помине быть не должно. Приходили муравьи, осы, шершни, пчёлы, гигантские пауки и сколопендры и ещё бог знает сколько всякой мелкой живности. С помощью современной химии и лейкопластыря ей удавалось избавляться от нашествий. А после смерти отца, живность почти успокоилась.
А вот у меня на тропе, таки вот нет. Из тумана вынырнула и пронеслась над головой какая-то крупная птица. Толком не разглядел - то ли сойка, то ли сова. Хлопнула крыльями и скрылась за деревьями.
Г Л А В А 8
Я обошёл ручеёк и присел на первую же лавочку. Забыл, что она сырая и плюхнулся прямо на доски. Джинсы сразу промокли, даже мои проклятия не помогли. А когда они помогали? Перед глазами опять всплыла деревня - мой благословенный остров. Ассоциативный ряд вывалил конечный результат, через воспоминания о низких дверях и потолках и вечных ссадинах на голове. Болячки почти не успевали заживать, хотя, за более чем годовалое проживание я привык к низким конструкциям и научился их благополучно избегать. И, тем не менее, искры из глаз продолжали сыпаться.
В таком перманентном несчастье надо было срочно кого-то обвинить, я призвал к ответу местного "хозяина". Он не внял моим угрозам. Тогда я объявил во всеуслышание, что увольняю его с этой почётной должности, выгоняю из дома и объявляю конкурс на замещение открывшейся вакансии. Уж слишком сильно я в тот момент приложился головой об косяк.
Первую ночь я спал спокойно, рана тихо заживала, на участке и в доме ничего не происходило. На вторую ночь меня разбудили невнятные разговоры во дворе, перед дверью террасы. Не понимая спросонья, что происходит, я долго щурился на будильник - три часа пополуночи. За окном полная луна и какое-то бормотание. Проверяю: маленькая собачка (вельш корги кардиган) на месте, а большой псины (ротвейлера) - нет. Я решил, ещё доглядывая сны, что по какой-то неведомой причине, из Москвы в неурочное время прибыла группа поддержки и собака пошла её встречать. Теперь они бродят по участку, ищут меня и переругиваются. Выхожу на крыльцо, зевая и подтягивая то, что на резинке - нет группы поддержки, зато ротвеллерша на месте, но не одна - перед ней, распустив иголки, стоит крупный пожилой ёжик, хорошо видный в свете луны и что-то до крайности возмущённо фыркает. Собака, склонив лобастую голову набок, его внимательно слушает. Парочка совершенно не обращает на меня внимания, до тех пор, пока я не окликаю собаку. Моё любимое животное нехотя поворачивает голову, недовольная тем, что их прервали, но ёжик продолжает что-то своё бубнить, даже не глядя в мою сторону. Я решаю прервать ночные ежино-собачьи посиделки, и командую животине отправляться на веранду, на свою собачью подстилку. Собака слушается, напоследок что-то хрюкает ёжику и уходит. Оставшегося в одиночестве ёжика переполняет возмущение, он ещё минуту крутится на месте, затем поворачивается ко мне задом и, громко шурша травой, исчезает в густой клумбе. Стою, чешу подживающую болячку, и сам себе вспоминаю, что ёжики на участке мне ни разу не попадались. До сегодняшней ночи.
Утром я решил списать загадочное происшествие на обыкновенную случайность и воздействие почти полной луны (как легко мы расправляемся со всем необычным). Но всё оказалось не так просто. В дом пошла косяком живность. И не то чтобы на фоне неживой природы это происходило. В небе летали себе какие-то птахи, в сарае жил хорёк, мною, правда, ни разу не виденный, но регулярно совершавший набеги не соседских кур. За туалетом, в груде металлолома жила среднерусская землеройка по кличке "Выхухоль", по участку прыгали жабы, да мало ли всякого зверья водится на границе с лесом. Но вот так массово и все в дом, да ещё сразу после злополучного объявления, такого не бывало.
После моего опрометчивого списания ночного события на плохой сон, уже утром пришла огромная жаба, явный патриарх жабьего царства. Не глядя на меня, короткими тяжёлыми прыжками она проникла через открытую дверь на террасу. На крыльцо жаба взбиралась в несколько приёмов с передышками. Я периодически пробегал мимо по своим утренним делам и наблюдал все стадии этого визита. Не застав на террасе собак, жаба удалилась в ту же клумбу, но перед этим долго в задумчивости сидела на крыльце, как бы размышляя, что ей делать дальше. В тот момент всё происходящее представлялось скорее досадной помехой.
День прошёл в обычных хлопотах - стройка, огород, бытовые мелочи. Назавтра, уже расположившись обедать около пяти пополудни, я краем глаза засёк движение на кухонном столе. То была молодая элегантная мышка. Из-за вечернего солнца, которое освещало стол и мышку, я как бы оказывался в тени и мог наблюдать показательное выступление не боясь спугнуть претендентку. А представление получилось как настоящее. Мышка перебегала от кастрюли к сковородке, грациозно вытягивалась, заглядывала внутрь, резко отпрыгивала, демонстрируя хорошую реакцию, пряталась и опять появлялась. Я даже успел потихоньку сделать десяток снимков мышиной фотосессии. Ради хохмы и прикола, мыша была объявлена очередным кандидатом на должность "хозяина", отклонена по причине очевидной молодости и неопытности в таком ответственном деле, а щель, через которую она проникала, заделал наглухо.
Дальше была крыса, старая, заслуженная. До объявления о выборах она тихо сидела в закутке хозяйственной пристройки и всего пару раз дала о себе знать. А тут расшумелась по настоящему - скреблась и пищала целый день, видимо требуя аудиенции. Я ей тоже отказал. В отместку крыса принялась грызть мои запасы, чего раньше за ней не водилось. Впоследствии, через много месяцев, наша вражда закончилась в мою пользу.
Потом появился крот, точнее он со всей своей братией присутствовал постоянно, но на приличном удалении от дома. А тут совершенно конкретно принялся усадьбу по периметру окапывать. Каждый день вдоль фундамента я обнаруживал новые кучки свежей земли. Так продолжалось некоторое время, пока мне не надоело спотыкаться о сырую глину, и в очередную кучу поступила порция смеси ацетона с уайт-спиритом. Крот сразу обиделся и ушёл.
Самым шустрым оказался зяблик. Он залетел в дом через тамбур (как проник через закрытые двери, не понимаю). При мне очень деловито облетел все помещения, заглянул во все щели, пару раз недовольно чирикнул, мол, не сахар тут у вас, и улетел. Я так и остался стоять, посередине разинув рот. После этого визита я объявил, что предвыборная кампания завершена, ни один кандидат по конкурсу не прошёл, и в доме имеет место быть безвластие. Точнее, на тот период я себя назначил и.о. "хозяина".
Потом закрутилась другая карусель, и мне стало не до своей полумистической шутки. На всякий случай я отменил свои собственные "указы" и предложил прежнему "хозяину" занять своё законное место, тем более что ёжик снова приходил ночью и снова что-то долго обсуждал теперь уже с обеими собаками (малышка Кори повзрослела и была допущена). Что там было дальше, я не застал, поскольку меня самого весьма грубо выперли.
Наверху, среди веток зашуршала белка. Для неё сейчас самое голодное время - шишки съедены, а отдыхающие с орехами ещё не понаехали. Белка всё недовольно шуршала, перепрыгивая с ветки на ветку, полагая, что я зря тут теряю время и должен её срочно чем-то угостить. У меня была чурчхела. Я оторвал пару орешков прямо в виноградной помадке и положил на скамейке на видном месте.
Г Л А В А 9
На ходу джинсы должны сохнуть быстрее, но это в теории. На самом деле, при такой влажности мокрая холодная ткань мерзко липла к телу. Я выбрал другую скамейку, постелил обнаружившийся в сумке пакет и уселся сушиться. Попе сразу стало теплее - уже хорошо.
Опять вспомнилась деревня, уютная баня, превращённая в жилой домик, маленькая горячая печка в ней. Вот где было хорошо греться и сушиться.
В бане тоже проживал свой "хозяин" - "банщик". Этот, судя по всему, представлял молодое поколение, менее выдержанное и более импульсивное. Меня он сходу не принял, и на третий день появления на участке просто спустил с грохотом по лестнице со второго этажа бани - что-то я там пытался начать благоустраивать. Рёбра оказались целы, зато царапинами я покрылся почти целиком. Позже "банщик" ещё раза два-три прикладывал по разным местам, но всё реже и слабее. Бане я уделил много времени и сил, она впоследствии стала моей гордостью и любимым местом обитания. Я отделал и украсил строение изнутри на свой вкус, исключительно по-своему, без примеси женского начала. "Банщик", в конце концов, это оценил.
Однако, поначалу, где-то среди зимы, пришлось переключиться на основной дом, и баню я на целый месяц забросил - вообще почти не заходил. Ночевать в ней пока было нельзя - труба на печке не установлена, а топить "по чёрному" - получалось слишком много грязи.
С утра, после обычного деревенского туалета, я проводил обход владений. Пробегая мимо дорожки, которая вела к бане, я обратил внимание на странные следы. Снег прошёл с вечера, его ещё не успел никто затоптать ни я, ни собаки. Следы вели от бани до развилки тропинок и здесь обрывались. Я, конечно, не великий следопыт, но зайца от лисы отличаю. То были следы существа, которое ходило на двух лапах (или ногах), но росточка было ниже моего колена, и ножки тоненькие. При ближайшем рассмотрении, отпечаток на снегу присутствовал именно маленькой ноги, а не лапы. Существо постояло, потопталось у развилки, как бы высматривая или ожидая кого-то ранним утром, и грустно удалилось обратно. Я решил, что ждали меня, упорно не желающего продолжать работы в бане и делать её тёплым жилищем. Существо, чётко ступая след в след, проследовало до бани и скрылось под крыльцом.
Меня как-то тронула такая безмолвная просьба, и я на какое-то время переключился на банные работы. "Банщик" больше не показывался.
Рядом с лавкой, не смотря на сырую погоду, по почти голой земле бегали "вагончики" - так мы называли в детстве милых жучков с почти плоскими надкрыльями. Поверхность спинки ярко-красная с чёрными фигурными точками. Благодаря окраске жучки хорошо смотрелись на фоне опавшей листвы. Название они получили за то, что в период спаривания, а у них он продолжается почти круглый год, жучки, приклеившись, лихо бегали парами, как паровозные сцепки.
Наверху в туманном облаке опять что-то зашуршало. Я поднял голову и тут же получил по лбу каким-то твёрдым предметом. На тропе лежал отскочивший снаряд - два орешка для белочки в виноградной патоке. Меня разобрал смех, а белка решила, что смеются над ней, громко и недовольно зацокала, прыгая по веткам.
Лесная живность - это неистощимый кладезь, благодарнейший объект для наблюдений.
Опять деревня. Давно правда было, ещё, как говорится, в прошлой жизни, до совершения многочисленных подвигов Геракла, когда я не строил дом, не облагораживал участок, а валялся на нём, загорая. Так вот, лето, жара, высокая трава, на ней широкое покрывало. Я пытаюсь принимать солнечные ванны и читать глупую книжку. Взгляд постоянно покидает страницу и начинает блуждать по траве.
В траве насекомые, туда-сюда. Кто-то прилетел, плюхнулся на травинку, чистит лапками голову, усики, приводит в порядок крылья. Кто-то уже отдохнул или перекусил и стартует дальше. Особо мельтешат кузнечики. Замечаю на толстой травинке кузнеца зелёно-коричневого неприятного цвета без одной задней ноги. Сразу становится жаль его хромоногого. Кузнечик примащивается в развилке, пытаясь зафиксироваться с помощью второй ноги, ему это не без труда удаётся. Рядом приземляется второй кузнечик - у этого все ноги на месте. Наскоро пригладив усики, прибывший кузнечик, направляется к одноногому. И...каково же моё удивление - овладевает им. Оказалось, что одноногий кузнечик - это самка (на морде же у неё не написано). "Мужчина" - кузнечик развлекался не долго, покачавшись с минуту с самкой на травинке, он бодро перебрался на верхушку и - был таков!
В одиночестве одноногая кузнечиха пребывала не долго. Через пару минут - новый посетитель. Всё повторилось в точности, как и с первым. Далее следовала целая череда ухажёров. Я уже забросил не интересную книжку, весь сосредоточившись на происходящем в этом полевом кузнечиковом борделе. По ясному небу проползла небольшая летняя тучка. Совершенно неожиданно она закрыла солнце, стало пасмурно и даже прохладно. Одноногая кузнечиха тут же засобиралась. Как-то очень ловко она увернулась от очередного клиента, даже слегка напала на него, привела в порядок свои усики и крылья и, перебравшись не без труда на самый верх растлительной травинки, стартовала в направлении соседского участка. Ей тоже хочется простого женского счастья, подумал я и вернулся к скучной книжке.
Г Л А В А 10
Делаю новый переход к очередной лавке. Высохнуть сегодня, здесь и сейчас, не представляется возможным. Туман пробирает до костей, сверху постоянная капель конденсирующейся влаги. Но я упорен, и нахожу группу лавочек под навесом, там почти сухо. Правда, половину навеса снесло упавшее дерево. Его уже спилили, но не убрали - картина очень живописная. Я прячусь среди развалин.
Где-то там, внизу, в районе железной дороги, строительные рабочие завели какой-то механизм. Двигатель, поначалу, бодро взялся за дело, потом зачихал, закашлял и, наконец, окончательно заглох. Снова воцарилась мокрая тишина. Опять какая-то хищная птица промелькнула рядом с навесом и уселась на обломке павшего дерева. Саму птицу мне видно плохо, а вот что у неё в когтях можно разглядеть - птенец дрозда.
Мне почему-то не хочется, чтобы хищник закусывал птенчиком прямо у меня на виду. От произведённого шума этот мелкий сокол-сапсан (я его, наконец, разглядел) величаво снимается и исчезает в тумане.
С моря подул ветерок, туман заклубился сильнее. Добавился какой-то запах, не морской, не цветочный, вообще не растительный. Пока принюхивался, ветер затих, и запах пропал.
Совершенно не похоже, но, тем не менее, вспомнился запах болота, ягодного мохового. Запах резкий с кислинкой, разносится далеко. На таком болоте растут "горяшки" - сыроежки с ярко красной шляпкой и очень длинной ножкой, уходящей в мох. К сыроежкам я всегда был не равнодушен, считая их единственным недостатком хрупкость шляпок - когда их много в корзинке получается сплошное месиво.
А вообще, в лесу жадничать очень вредно. Лес жадных не любит. Но попробуй остановиться, когда на полянках гриб за грибом сидят. Корзинка уже с верхом, укрепляешь стенки полиэтиленовым пакетом, а сам себе и лесу говоришь - это, мол, всё, иду домой. Вот сейчас соберу это три моховичка и всё, больше ни одного. А сам всё собираешь и собираешь.
Однажды, после такого 342-го последнего китайского обещания, находясь в обычном лесу, я почувствовал, что у меня по животу что-то ползёт. Точнее, какой-то предмет среди многочисленной одёжки стремится по голому телу провалиться вниз. Что это такое мне определить не удалось, ибо предмет быстро и благополучно миновал все препятствия моего тела на пути в левый сапог. Двигаясь по глубокому мху с переполненной корзиной, я, недолго думая, решил, что разберусь с этим позже на станции, и продолжал собирать дары леса. Через две минуты после первого на животе появился второй предмет и так же бодро устремился к сапогу, правда, теперь к правому. Это меня уже забеспокоило. Сел, снял сапоги и обнаружил в них два жетона на метро, которые изначально хранились у меня в кармане рубашки, тщательно застёгнутом на молнию. Полез в рубашку проверить карман - никаких дырок и даже щёлочек. Может сегодня, я положил их в другой карман, мало ли забыл? Нет, и второй карман закрыт на молнию и дырок не имеет.
Посидел, отдохнул, подумал, надел сапоги; завязал сверху корзинку полиэтиленом, чтобы соблазна не было, и пошёл на станцию, считая, что я правильно понял намёк леса - шагать, ать-два, домой на метро.
В остальном лес, если вы с ним близко знакомы, весьма лоялен к посетителям. Любые недружественные действия с его стороны - это ответная реакция на моё неадекватное поведение. Теперь, с высоты своего опыта, оглядываясь назад, могу уверенно заявить, что там, где у меня в лесу возникали проблемы, виноват был я сам.
Пишу и чувствую - "дежа вю" - это я уже где-то писал. Надо проверить. Может то было в "Лекаре"? Хотя небольшая путанка даже пойдёт на пользу. Ладно, идём дальше. В конце концов, эти байки мне самому нравятся и лишний раз их пересказать - хуже не будет.
Дальше был фуникулёр. Бывший. Ржавый и раздолбанный. А ведь когда-то ещё не так давно, он составлял гордость не только санатория, которому принадлежал, но и всего города. Во всяком случае, среди открыток с видами курорта, он присутствовал обязательно. А теперь верхнюю часть, которая хорошо видна с дороги, стыдливо прикрыли тканью с нарисованными рельсами и шпалами. Так вот за фуникулёр я обычно не заходил, поднимался наверх и садился в маршрутку. Сегодня я изменил маршрут. Проход под рельсами манил своей загадочностью, и я решился. Под ногами хлюпала грязная вода, со стен капало, с перекрытия тоже, что-то попало за шиворот, стало неуютно.
Совсем не природное воспоминание пришло вдруг не вовремя. А может, наоборот, самое природное и к месту. В сердце кольнуло энтропийностью Вселенной. Наверное, вид разгромленного подъёмника навеял, а может вода из разрушающегося моста капнула в нужную точку, и мысли потекли по новому руслу. Я тогда жил на Пушкинской, а работал на другом конце города. В каком-то смысле жизнь устаканилась, на ближайшее время перемен не предвиделось. Появились какие-то постоянные привычки, пристрастия, даже в мелочах. Например, каждое утро я, выходя из квартиры, доставал пластинку жвачки (отечественной). Пластинка, само собой шла в рот, а комочек фольги, скатанный до идеального шарика, ждал урны. Как водится, мусоросборники встречались редко, шарики копились в карманах.
Однажды, на выходе из подъезда, под аркой, я углядел в асфальте маленькую луночку, не больше сантиметра в диаметре. Решил попасть с ходу в луночку шариком, и попал-таки. С тех пор броски в лунку стали частью утреннего ритуала. На предмет попадания я загадывал, какой будет день и прочие глупости. Надо отметить, что комочки жвачной обёртки регулярно исчезали из лунки. Они ярко блестели в полумраке, и ответственные дворники тщательно выковыривали мусор. Соответственно, на следующее утро лунка снова была готова принять серебристый шарик.
Так продолжалось довольно долго. Изменения, если они и происходили, то совершенно не заметно, поскольку были ежедневными и микроскопическими. Однако трудолюбивые дворники делали свою чёрную работу, при каждой выемке мусора, какое-то воздействие на лунку постоянно оказывалось. Потом всё завертелось в моей жизни, закружилось. Я купил себе квартиру, переехал и о старом жилье надолго позабыл.
Прошло, как водится в сказках, несколько лет, и я снова оказался в тех краях. Посетил коммунальную квартиру (она медленно старела), посмотрел на бывших соседей (они тоже планомерно старели и умирали). А вот свою лунку под аркой я поначалу не признал. Оно и не удивительно, на месте аккуратного отверстия для детского гольфа, зияла яма шириной сантиметров сорок и глубиной не меньше двадцати. Теперь это была почти настоящая помойка, в которой регулярно скапливался мусор и так же регулярно удалялся. При этом воронка в щербатом асфальте становилась всё больше и больше. Глядя в разверстое нутро, мне стало неуютно. Ведь основоположником разрушения, зачинщиком был я собственной персоной. Правда, дворники тоже руку, а точнее метлу приложили к процессу. Да, и ещё у меня было множество преемников.
Я не стал задерживаться в старой питерской арке, тайно надеясь, что когда-то ведь будут здесь менять асфальт и зальют злополучную воронку. И я окончательно покинул места, с которыми связаны пятнадцать лет жизни. Там было много всякого, гораздо более серьёзного и значимого, но вот эта воронка в древнем асфальте почему-то запомнилась ярче всего.
Г Л А В А 11
Новый привал на очередной лавке. Подкрался первый приступ не прошеного голода. Вот ведь, есть ещё рано, а сигнал зачем-то пришёл. Обычно в таком случае я забрасываю в рот леденцовую конфету, которые постоянно таскаю с собой, а тут решил съесть купленный цитрус, похожий на кумкват. Первый плодик я почистил от шкурки, он оказался приятным на вкус и очень ароматным. Второй и третий я сожрал целиком - лёгкая горчинка, а в остальном очень не плохо. Сгрыз пару орешков от чурчхелы, которой так демонстративно побрезговала белка. У неё (чурчхелы) был явно выраженный шоколадный привкус. Это показалось мне несколько странным, но не более того.
Внизу загромыхал поезд, судя по характерному звуку - товарный, более того - гружёный. Везут и везут в Сочи всякую всячину, а ведь из города ничего не вывозят кроме мусора и металлолома. И люди. Тут правда баланс блюдётся - сколько приехало, столько же и уехало, за минимумом тех, кто решил по какой-то причине преставиться в таком благодатном месте. Но их тоже вывезут, правда другим транспортом, так что баланс всё-таки сведётся. А вот опять-таки грузы.
Стройматериалы вбиваются в эту землю в количестве не менее одного миллиона тонн в год. Город и окрестности железятся, стекленеют и каменеют. Правда, поговаривают, что из Сочи существует некий экспорт субтропических саженцев, эдакий тонкий ручеёк супротив "Ниагары" импорта. Надо попробовать почитать о городе более подробно на его сайте.
А поезд внизу всё не кончается, в нём явно больше стандартных 40-50 вагонов. Наверное, должен в ближайшее время стрястись очередной природный катаклизм. Вот-вот на днях рухнет мост или сползёт оползень, поэтому в город заранее завозят всё необходимое. Бред какой-то, как можно это знать заранее. Вот землетрясение можно почувствовать накануне, во всяком случае, многие животные так и делают, благополучно покидая зону предполагаемого бедствия. А вот, к примеру, оползень, разве его можно предсказать? Где-то в очередной умной книжке мне попался эпизод, в котором описаны события накануне падения Тунгусского метеорита. Там главные шаманы за месяц предупреждали оленеводов и всех жителей не гнать стада через опасные места. Большинство вняло, за редчайшими исключениями (всегда найдутся Фомы неверующие), поэтому жертв среди местного населения практически не было.
А поезд то всё едет и едет. Это уже совсем странно. Пока я вслушиваюсь в стук колёс, четыре поезда должно было проехать. Решил посчитать хотя бы оставшиеся вагоны по стуку колёсных пар. Как странно меняется тональность звука, он становится то глуше, то звонче, то затихает. То приближается. Счёту вагонов это явление не способствует, несколько раз сбиваюсь. На ходу придумываю материалистическое объяснение - туман. Его плотность меняется от ветра, отсюда меняется звук. Хорошо придумал. Убедительно. По крайней мере, для себя.
Поезд кончился, оставив меня в полной растерянности с цифрой триста двадцать шесть с начала счёта. Осторожная оценка - двести вагонов до того, давала общее число более пятисот. Таких поездов не бывает, по крайней мере, здесь на побережье. Мой материализм молчал, как рыба об лёд, он меня не замечал, игнорировал. Всё правильно, когда разум молчит, начинает включаться иррациональное подсознание.
Оно потребовало, для придания ясности мышления что-нибудь съесть. За неимением другого, употребил ещё три псевдокумквата. Каждая последующая ягода казалась вкуснее предыдущей. От третьей я был в полном восторге, даже захотелось спеть какую-нибудь песню. И я запел, несказанно удивив себя даже не фактом пения, а репертуаром. Это были "Взвейтесь кострами синие ночи!"
Первый слушатель объявился сразу, как будто в кустах сидел. На толстую ветку прямо передо мной уселась толстая рябая птица, она склонила набок голову с хохолком и внимательно уставилась на меня. Если это разновидность местной кукушки, то всё идёт как в басне по заранее намеченному сценарию - сейчас она должна начать меня хвалить.
Но птица молча дослушала песню до конца, точнее до того куплета, который я ещё помнил, тяжело снялась с ветки и тихо спланировала в туман.
Пойду-ка я погуляю. Тропа сразу от лавки расходилась тремя бетонными рукавами. Направо вверх дорога уходила к санаторию, куда без курортных книжек вход был строго запрещён, и об этом грозно указывала надпись на табличке. Сама табличка венчала запертые железные ворота в таком же капитальном железном заборе. Прямо продолжалась бетонная дорожка, сбоку от неё возвышался рекламно-указательный щит, на одну половину разбитый на вторую измазанный краской. С трудом угадывалась изначальная картинка, через столько-то сотен метров обещавшая вывести к стадиону.
А налево, вниз, всё в том же тумане терялась глинистая тропинка безо всяких указателей. Картина Васнецова "Богатырь на распутье" мелькнула в памяти и растворилась, оставив твёрдое убеждение идти налево. Мужчины всегда имеют право налево.
Г Л А В А 12
Тропинка грязная, скользкая, кривая. Процесс спуска представлял помесь фристайла без снаряда и попыток сопротивляться силе всемирного тяготения. Финиш закономерный - падение на пятую точку, хорошо хоть приземление произошло на мокрую траву, с минимальными повреждениями гардероба. Здесь, под склоном туманный мрак был ещё гуще, сырее, холоднее, загадочнее и страшнее. Страшнее, прежде всего потому, что пропала двухпутная железная дорога. Вместо неё впереди начинался каменистый пляж, и шумело море.
Рационалистическое сознание, цепляясь за соломинку, подсовывало совершенно хлипкую версию, что якобы, я, при спуске проскочил "железку" под каким-нибудь мостом. Вот так и проскочил, пытаясь удержать равновесие, не заметил. Господи, это же не сознание, а пуританская старая дева на выданье. Я плюнул в своё сознание жирной слюной, ещё хранящей вкус квазикумквата, и направился к воде чиститься.
Море, как в сказке "О Золотой Рыбке", встретило мелкой волной, шелестящей на крупной гальке. Очищая кроссовки от налипшей грязи, я прикидывал - а зачем, собственно, меня сюда с бетонной тропы занесло? По всему выходило, что бы почиститься. Волна, хоть и мелкая, успела дважды окатить ноги, и теперь я был целиком, если не мокрым, то сырым и влажным как дельфин. Что-то шумно плеснуло в воде за туманом. Мне стало любопытно, и я отправился по ближайшей буне проверить, кто же там резвится в воде.
Оказалось - небольшой дельфинчик. У самого окончания буны он выделывал кульбиты - пируэты, выпрыгивая из воды на целый метр, как заправский житель дельфинария. Присев на корточки, я без всякой опаски (ведь дельфины наши друзья) протянул руку. Дельфин сразу подплыл, высунулся наполовину из воды и ткнулся тупорылой мордой в ладонь. Дельфинья кожа холодная, скользкая, тем не менее, приятная на ощупь.
Дельфин что-то протрещал-проскрипел, я решил, что он здоровается, и ответил тем же, даже назвал себя, как бы представился. Он ещё радостнее и громче заверещал - наверное, хочет пообщаться. Я был не против. Правда, пионерских песен петь не стал, но своей биографией, в виде анкетных данных, зачем-то с дельфином поделился, присовокупив жалобу на отсутствие постоянной работы. Дельфин внимательно слушал, кивал в нужных местах прямо, как "Золотая Рыбка" в той же самой сказке, нырял, опять выныривал. Наконец, я "догадался" скормить ему орешек из чурчхелы. На рыбу это было мало похоже, но дельфин орешек съел и, видимо, остался этим весьма доволен. Правда, сразу после того, он сделал круг почёта перед буной и удалился в туман.
Я ещё посидел, походил по буне, интересного ничего не намечалось. Холодный сырой туман всё так же клубился вокруг, солнце висело где-то далеко, да и вообще весь мир куда-то удалился. Остались только галечный пляж да море. Возвращаться обратно на тропу к усеянным подсолнечной лузгой скамейкам не хотелось. Под буной нашлось почти сухое местечко, где я и расположился, подстелив сумку.
Мысль сразу покинула бренную оболочку (что-то уж больно часто) и отправилась блуждать по туманным закоулкам. Череда лиц из прошлого далёкого и не очень, замелькала перед затуманившимся взором. Как слайды, ей богу. Можно было нажать кнопку и остановить показ в нужном месте. Я так и сделал.
Юрка делился своим набором баек о лесе. Как любой уважающий себя и других рыбак, лесник, охотник он был полон этими байками, и их озвучивание определялось только временем и количеством выпитого. Повествовал на этот раз он о том, как ездил в деревню в Новгородской губернии к дальним родственникам. Местные знатоки повели его по грибным местам. Гуляли по чащобам долго, что-то даже набрали. Правда, где-то, видимо, пролезая через очередную заросль, каковых было великое множество, Юрка выронил мобильник. Выяснилась сия пропажа уже на подходе к деревне. Конечно, Юрка расстроился, мобильник был не то чтобы очень дорогой, хотя по деревенским меркам - целое богачество. Просто, как всегда в нём остались очень нужные номера. Посетовав какое-то время о потере, хозяин пропавшего телефона объявил себе и окружающим, что смиряется с потерей и предлагает идти в деревню водку пьянствовать.
Однако, местные не соглашались с таким опрометчивым решением. Во-первых, они чувствовали свою косвенную ответственность за потерю, а кроме того, в их понимании мобильник являлся штукой особо ценной, которую, тем более требовалось обязательно найти. На Юркины возражения, что они отмахали не менее десяти километров по буреломам и высоким травам и обнаружить такую мелочь, как телефонный аппарат невозможно, деревенские заявили, что у них так не принято, и всей гурьбой отправились обратно в лес.
Бродили ещё столько же, но безрезультатно. У кого-то нашёлся мобильник, с которого поисковая партия периодически набирала Юркин номер, надеясь услышать в лесу заветный звонок. Но всё тщетно. Уныло возвращаясь, на подходе к деревне, Юрка, расстроенный теперь уже в квадрате, неожиданно для себя самого обратился к лесу.
Текст самого обращения он дословно не помнил, да это и не так важно. А смысл сводился к тому, что лесу мобильный телефон совершенно ни к чему. Куда, спрашивается, а, главное, кому, звонить? Ну, поиграл новой невиданной игрушкой - это он так к лесу обращался - а теперь верни, пожалуйста, обратно, он мне нужен.
Мобильник нашёлся через пять шагов, рядом с упавшим деревом, прямо на виду, на утоптанной тропинке. Юрка благодарил лес вслух. Местные делали вид, что не расслышали. И все дружно, на радостях от того, что всё удачно завершилось, весело отправились злоупотреблять горячительными напитками. Уж с этим в деревне проблем не было никаких.
Г Л А В А 13
Добрый дельфин вернулся. Я узнал это по громким шлепкам в конце буны. Морская животина интенсивно хлопала хвостом и плавниками, надо полагать, требуя меня, видимо ей (или ему) было что сказать. Буна сырая скользкая, идёшь как по намыленному. Дельфин был здесь. Он нарезал круги в тихой воде и, действительно шлёпал плавниками. И ещё улыбался, всем видом показывая, что прибыл с благой вестью. Помимо водных кульбитов, морское млекопитающее интенсивно свистело и картаво трещало. Дельфин упорно пытался мне что-то сказать. Я спустился на самый нижний уступ, поближе к воде, и только сейчас разглядел у него в клюве какой-то предмет. Может это для меня в обмен на орешек?
От принесённого дельфин избавился в мои протянутые ладони. То была створка раковины большого гребешка. На сочинском побережье я таких крупных моллюсков не встречал, видимо, это был достойный обмен. Моё дружеское похлопывание в благодарность за подношение дельфинчик воспринял весьма жизнерадостно. Обрызганный в порыве чувств новым морским другом (может он приглашал меня поплавать?), я ещё постоял и посмотрел, как он резвится.
Надо было дать ему какое-то имя. Запоздалая мысль родила прощальное послание:
-- Спасибо Братишка. Привет русалкам! - Глупо, конечно, кричать такое дельфину. Ну, что выскочило, того не поймаешь. Я вернулся к своему полусухому месту под буной, чувствуя себя немножко отшельником на морском берегу. Умостившись поудобнее, принялся разглядывать дельфиний подарок. На обеих сторонах раковины имелись следы зубов. Да, зубки у дельфинчика не маленькие, даже побольше собачьих будут. Глупая детская мысль, а кто сильнее - овчарка или дельфин. Представил, как немецкая овчарка бьётся на мелководье с моим дельфинчиком, почему-то хотелось, чтобы мой новый друг победил. Так и получилось - собаченция, поджав хвост и волоча покусанную лапу, ретировалась из воды и, поскуливая, заковыляла жаловаться хозяину на то, что от дельфинов житья не стало.
Туман продолжал клубиться. Сумрак не развеивался. Волны так же тихо ласкали гальку. Обстановка вообще способствовала какому-то мистическому восприятию происходящего. Вот сейчас на берег, тяжело ступая, выйдут морские богатыри (утопленники что ли?). Нет, пусть лучше это будет белый корабль, сияющий огнями, с красивой тревожащей музыкой, вроде Султан Али Рахманова. Или, например, почему бы следам зубов на створке гребешка не оказаться тайными письменами, загадочными, волшебными знаками морской цивилизации. Если убедить в этом себя, то потом очень легко можно убеждать окружающих.
Как-то в деревне, при заготовке на реке Яузе бутового камня для строительно-декоративных работ, я подобрал забавный экземпляр гранита. Камень был плотный мелкозернистый интенсивно красного цвета, прямоугольной формы с почти ровными плоскостями. На широкой стороне почти в центре, камень имел углубление идеально круглое и по глубине и по диаметру соответствующее современной монете достоинством в один рубль. Глядя на артефакт, создавалось полное впечатление, что кто-то, как в кусок пластилина вдавил монетку, оставив на сотни миллионов лет неизгладимый след в камне. Среди прочих, образец занял достойное место в геологической деревенской коллекции.
Вряд ли кто-то из приезжающих на отдых в деревню хоть самую малость верил в мои россказни, что, мол, это реальная монета, выпавшая из дырявого кармана очень древнего человека почти пятьсот миллионов лет назад и отпечатавшаяся в расплавленном граните. Конечно, за долгие годы металл растворился, а след дошёл до наших дней. Слушатели не верили, но очень задумчиво глядели на загадочный камень, прикидывая на ситуацию свои собственные сомнения и познания.
А царапины на ракушке точно походили на иероглифы. Чем дольше я всматривался в дельфиний подарок, тем больше крепло убеждение, что это тайное послание из глубины.
Море всегда являло для человека неразрешимую опасную загадку, даже такое обжитое, как Чёрное. Оно только с берега такое ласковое и бирюзовое. А стоит переместиться, допустим, на двадцать километров от суши на маленькую лодочку, и ощущения возникают совершенно другие. Или вот, пишу это я как-то очередную Байку. О предстоящей зимней олимпиаде. Являясь убеждённым противником сего мероприятия, чего и не скрываю, то и пишу исключительно против. В Байке разворачивается эпическое полотно природной катастрофы на всём побережье. Для пущей достоверности я посещаю места наибольших разрушений и скрупулёзно зарисовываю все детали. Описывал шторм, хороший такой, катастрофический, с крушениями кораблей, в том числе с выбросом их на берег. И что вы думаете, в один пасмурный дождливый день выхожу я на набережную и застаю шторм, а в нём процесс крушения самоходной баржи, две половинки которой выбросило на пляж в пятистах метрах друг от друга. По набережной суетились спасатели, толпились невольные зрители, клубилась и кучковалась милиция. Конечно, событие по всем параметрам не рядовое, Сочи не "Берег Скелетов", где каждые три дня что-то выбрасывает, и такую катастрофу я наблюдал впервые в жизни. Но основной, как говорят сегодня, прикол заключался в том, что накануне я закончил главу со штормом и крушением. С учётом всех перечисленных нюансов, там, на набережной я испытал сильное потрясение, стоя под дождём и наблюдая, как волны добивают несчастную посудину.
Правда, как всегда, попытки поделиться впечатлениями со знакомыми давали только косые взгляды в мою сторону. Один только Юрка лениво и почти равнодушно заявил, что это обычная способность иногда считывать информацию из будущего. Вот так.
Ну хорошо, допустим, что это действительно так. А вот как быть с другим эпизодом. Собираюсь я в лес по грибы. Накануне не спалось, выдумывалась всякая ерунда, обычно, в середине такой придуманной истории, я благополучно засыпал. А тут вот никак. Пришлось развивать сюжет - у меня была "волшебная палочка", я её в лесу нашёл. Такая из себя алюминиевая длиной сантиметров сорок и диаметром около трёх. Придумал, нарисовал, а распорядиться ей не успел - пришёл сон. Утром суета, ранний подъём в темноте, долгая поездка в лес. Про свои ночные выдумки я совершенно забыл, до того момента, пока не обнаружил во мху металлический предмет в точности соответствующий выдуманному. И материал алюминий и размеры соответствуют, и лежал в таком же положении.
Тогда я очень сильно испугался, сам не знаю почему. Повертев в руках образчик пиротехнического арсенала нашей доблестной армии, я забросил его подальше и перешёл на новое место. Характерно, что впоследствии я ни разу о содеянном не пожалел. Вопрос формулируется так - это предвидение будущего или его создание? Однозначного ответа пока нет.
Г Л А В А 14
Время своеобычного обеда давно миновало. Темнеет. Матушка, наверное, беспокоится. Пора домой. Прогулявшись по берегу, я обнаружил на склоне более сухую каменистую тропинку, по которой без проблем вскарабкался. Вот и железная дорога, слава богу, ничего никуда не пропало. Ещё одно усилие, и я на тропе. Мимо прошмыгнул одинокий бегун на длинную дистанцию, даже пол его не успел определить - кто-то в спортивном костюмчике.
Что-то опять начало всплывать из мокрой памяти о лесе, как средоточии тайн и загадок. Как я снова брожу по Перешейку по своим излюбленным местам по знакомым маршрутам. Я вообще редко допускал существенные отклонения от известных тропок. Но иногда, вдруг, хотелось побродить по новым уголкам. В один из таких неудержимых приступов желания новизны, я забрёл на роскошную полянку. Хотя об этом я уже однажды рассказывал.
Голод всё-таки взял своё и погнал меня домой. Окончание маршрута прошло как-то быстро и незаметно. Стал накрапывать дождик, и я совсем заторопился. Маршрутка подошла сразу, причём та, которая нужна. Сидя в микроавтобусе и постепенно согреваясь и высыхая, я вынул из сумки раковину, чтобы получше рассмотреть. На ракушке царапины оказались вовсе не японо-китайскими иероглифами, а нормальными цифрами, правда, корявыми. Но видны они были достаточно внятно и, судя по их количеству и расположению, представляли номер мобильного телефона.
А что я собственно теряю, подумалось с некоторым ухарством. Для смелости я проглотил три псевдокумквата (цитрус пришёлся очень кстати), и набрал дельфиний номер. Ответили сразу. Энергично, по-деловому спросили, как меня зовут (целиком, с именем, фамилией и отчеством). Через секунду молчания сделали выговор, что не догадался раньше набрать номер, например, утром. И предложили явиться завтра к девяти нуль-нуль по указанному адресу для оформления.
Как вы думаете, я поступил на следующий день? Обыкновенно. Не раздумывая, пошёл по указанному адресу и оформился. На работу оформился. Хорошая работа, достойная зарплата, душевный коллектив. С космосом связана, как раньше говорили.
По выходным я прихожу на ту самую буну и зову дельфина. Он не приплывает, но я всё равно бросаю в воду орешек от чурчхелы и произношу слова благодарности. Ему и "Золотой Рыбке"
А оставшийся псевдокумкват у меня лежит в холодильнике, в банке, засыпанный сахаром. Мало ли когда пригодится.