Известно, что человек склонен свои привычки, мировоззрения, симпатии и антипатии, вообще любые характеристики предназначенные людям переносить на окружающий его мир. Достаётся живым и не живым. Так, в частности, в трудолюбивых числятся традиционно муравьи и пчёлы. Нельзя сказать, что они в этот список зря попали, только на самом деле в трудах пребывает вся живность, какая только есть на Земле. Иначе в этом мире попросту пропадёшь сам и потомства не оставишь.
За что-то провозгласили беззаботными стрекоз и мотыльков. Ярлык приклеили настолько крепко, насколько и необоснованно. Тут впору создавать соответствующие комитеты в защиту невинно оскорблённых насекомых.
Лев у человека - всегда царь зверей и героический смельчак, а шакалы и гиены всегда трусливые и подлые. Наблюдения натуралистов показывают обратную картину. Если пересчитывать на рост и вес хищников и не только, то гиены окажутся гораздо смелее львов, "благоразумно" удирающих даже от пары-тройки половозрелых антилоп-гну. И уж совсем неведомо, какое место тут занимает подлость, если львы подрастающее поколение (львят) могут легко уничтожить глазом не моргнув, а гиена - никогда.
Ещё эпизодик - санитары прерий - падальщики. Одни попали, как благородные животные, на гербы и флаги, другим же уготована участь вечных проходимцев животного мира. А занимаются одним и тем же делом.
А как человек обошёлся со своим лучшим другом - собакой. Да врагу не пожелаешь такого. Бедные шавки при встрече друг друга не узнают, кидаются. И кошек тоже жалко, прибились к человеку, а вышло - зря. С них селекционеры-мичуринцы-кошка заводчики даже шерсть сняли. То ли ещё удумают.
Человек, конечно же, пытался оправдать своё поведение: греховные поступки, нарушения общепринятой им же самим морали и этики ссылками на окружающую Природу. В своих глазах он, тем самым, получает косвенное оправдание и автоматическое прощение. Это, когда совсем запутался и увяз. Зато, когда грешки мелки и, как геморрой в заднице, почти не заметны - на Природу можно начхать и от "благородных оленей" и "гордых буревестников" можно дистанцироваться, объявив себя "венцом природы", само избранным царём, вершиной живой пирамиды на Земле.
Кстати, на этой вершине практикуется удивительный по своему замыслу ритуал, не свойственный остальным дефективным, порочным, второстепенным и неразумным формам жизни. Он присущ исключительно царю Природы.
Когда наступает тихий вечер и холодеющая роса с волшебным шорохом материализуется из невесомого тумана, покрывая траву и листья сияющими в лунном свете бриллиантами. В час перехода от суетного дня к магической ночи происходит это таинство. Тогда в гостиной зажигается камин. Берёзовые чурочки слегка коптят жёлтым горячим пламенем, а, подброшенные в середину можжевеловые ветки потихоньку начинают распространять волнующий аромат лесной чащи. Вот тогда можно погрузиться в мягкое глубокое кресло напротив огня и всем усталым расслабленным телом ощущать нежное прикосновение хорошо выделанной кожи, вкушать аромат разогретой камином лайки, пылающих дров, присоединить к ним благоухание старого коньяка в широком бокале и удивительно тонко нарезанного лимона, собранного где-то в окрестностях горы Афон. И предвкушать, предвкушать, предвкушать. Среди треска поленьев обязательно обнаруживаться голос сверчка, робко вносящего свою скромную лепту в общую картину умиротворения. Время останавливается. Мир замирает. Венец Природы вдыхает аромат янтарного напитка, проверяет его на просвет и делает первый глоток, растирая огненную насыщенную жидкость по нёбу и прислушиваясь к ощущениям. Жидкость стекает в пищевод, обжигая, возбуждая, вызывая восторг и, как последний аккорд, на языке ковровой дорожкой выстилается тончайший лимон, делая картину экстаза завершённой, мир законченным и правильным.
Это вершина. Она достигнута, покорена, дольний мир туманными перелесками расстилается у ног. Отсюда вверх дороги нет, только вниз. И хочется крикнуть тем, кто внизу - Эй! Вы! Там! Божьи твари! Я здесь, наверху над вами всеми, куда вам ни за что не подняться. Потому, что я - Венец.