Как-то я приехал на Химдым просто в гости. На Химдыме хоть и жили вроде как отдельными семьями, но в сущности это была одна большая семья, живущая в большой коммунальной квартире. Поэтому вез гостинец, четыре бутылки водки и большую палку вареной колбасы, с расчетом на всех жителей Химдыма и случайно оказавшихся там гостей. На Химдыме мог застрять Леша Чепурнов, он вообще-то жил отдельно, на своей делянке в тайге и километрах в тридцати от Химдыма.
Еще могли приехать трое шабашников-сезонников из Молдавии. Так что подарков на всех могло оказаться маловато. В сущности, я ехал договариваться с Федей Вяткиным насчет щенка. У Феди была пара очень хороших зверовых лаек и все будущие щенки от них уже были пропиты, раздарены и проданы лет на десять вперед. Охотничьи собаки так долго не живут, но Федя брать задатки за не родившихся щенков не отказывался. Самое интересное, что ему никогда не отказывали давать водку или деньги под будущих щенков. Считая риск, в данном случае, благородным делом. Уж больно Федины собачки были хорошие, а щенок от них был мечтой всех охотников на сто верст вокруг. Мне же, как другу, Федя мог щенка дать из следующего помета. Много лет спустя я догадался, что собачки действительно были хорошие, но если разобраться, то это после Фединой дрессировки любая собака становилась даже не золотой, а откровенно брильянтовой.
Подъехав к Химдыму, я попрощался с шофером лесовоза, на котором приехал и прямым ходом пошел в дом к Феде. Федя сидел за мольбертом и рисовал (писал) маслом на холсте соседку Любашу. Ее муж Леша Хохол и Федина жена Галя сидели тут же в комнате.
Федя в прошлом закончил что-то высшее по рисованию, его работы демонстрировались и покупались по всему миру. Только Феде от этого доставались одни брызги. Детей у Феди и Гали не было и все заработанное оба тратили на себя. На краски, кисти и прочее Федя тратил немыслимые деньги. Например, у него была кисточка для рисования, стоившая 150 рублей. В те времена это были большие деньги. В его доме, на стенах висели несколько маленьких картин с таежными пейзажами и портрет, средней величины, его Гали в платье средневековой королевы. Однако картины в последнее время он писал все реже и реже.
Галя стала накрывать на стол, а я уселся рядом с Федей, чтоб видеть сам процесс творения. У Феди что-то явно не получалось, хотя сам портрет наверняка бы понравился и самой Любаше и всем остальным. Но не хватало чего-то, то ли блеска в глазах, то ли изгиб века был написан не так. Надо было добавить лишь малозначительный штрих, чтобы все на портрете изменилось и ожило. Вот этот штрих и не получался.
Любаша сама по себе была женщиной необыкновенной. Красивая, длинноногая и одновременно фигуристая. Родив двух детей, она стала еще краше. Ее фигура, в глазах мужчин, была идеалом. Этакая сладенькая дурочка. А манеры, жесты, мимика лица, голос и особенный взгляд пленяли всех особей мужского пола, любого возраста и вероисповедания, в любое время года и суток. Любаша всегда была во главе стола, даже если сидела на отшибе. Женщины ее откровенно ненавидели, так как там где была Любаша других женщин для мужчин не было видно, хоть они и сидели где-то рядом.
Был у Любаши и ,,маленький'' недостаток. Если зрелый мужчина, кто угодно и даже совершенно незнакомый Любаше, приближался к ней ближе чем на пять сантиметров, то Любаша сразу же отключалась от действительности и реальности, и тут же сдавалась этому мужчине без боя. Видимо, именно этот недостаток и пленял всех мужиков, что встречались Любаше на ее жизненном пути, они чувствовали ее доступность и беззащитность на генном уровне и были не в силах побороть в себе мужское начало. Но если честно, то и сама Любаша бороться со своим этим недостатком никогда не пыталась и каждого встреченного мужчину обязательно одаривала откровенно призывным взглядом.
На портрете, вот этой вызывающей призывности во взгляде Любаши и не было. В углу мольберта висел карандашный набросок Любаши и там призывность во взгляде была. Федя менял цвета, затенял и осветлял углы глаз, но все оставалось по-прежнему, портрет был мертв.
Галя пригласила всех к столу и заметив как Любаша осматривая свой портрет, благодарно потерлась своим бочком о плечо Феди, крикнула Любаше, чтоб она садилась рядом со своим мужем. Когда усаживались, Галя пояснила, что Бобер с женой и детьми уехали по делам. Дети Любаши и Лехи Хохла играли в их доме и детей, потом покормят, так что все кому надо уже за столом и ждать больше некого.
Через полчаса Федя с Лешей уже пели песни. А Галя прокуренным голосом рассказывала мне о своей родне в Кирове и о своем счастливом детстве. Галя была одета в обвисшее трико и драную кофточку в обтяжку. Даже не верилось, что Галя в детстве изучила в совершенстве итальянский и французские языки и если бы не судьба, то могла бы и сегодня выглядеть как на портрете. На что Федя заметил, что она и сегодня выглядит ничего и он ей недавно: ,,Полну пасть золотых зубов вставил."
В это время, за окном послышались детские голоса. Федя побежал в сени и закрыл входную дверь на защелку. Прибежал к столу и прикладывая палец к губам попросил, чтоб не разговаривали. Все настороженно притихли, улыбаясь. Видимо назревало, что-то веселое.
Дочка Любаши (6 лет) и ее сынишка (2,5 года) стали стучаться в дверь. Дверь не открывали и через некоторое время дочка стала звать маму и папу, а сынишка стал ругаться как взрослый, чем рассмешил всех присутствующих. ,,Настоящий мужик растет'', - говорил Федя слушая как Лешин сынишка возмущенно кричал за дверью: ,,Куй, куй, куй...'' Галя с Любашей потихоньку смеялись.
Галя пошла открывать детям дверь. Леша разливал водку по рюмкам. Любаша строила мне глазки и улыбаясь, незаметным движением так укоротила юбку на своих красивых ножках, что можно было разглядеть ее гланды.
Галя усадила детей и наложила им в отдельные тарелки жареной семги и колбаски. Налила компоту из засахаренной морошки и стала усаживаться на свой табурет. Федя втихаря уже отодвинул ее табурет, и Галя, ухватив клеенку на столе, рухнула на пол. Все что стояло на столе вместе с клеенкой упало на Галю...
Когда Галя била Федю кочергой, он смеялся своим неповторимым смехом и утирал слезы. Пьянка продолжалась.
Лиса.
Я приехал рано утром к Феде в Химдым. Только начало рассветать. Неделю назад мы с ним договорились погонять зайчишек. Мороз сегодня был за сорок и охота с собачками наверняка откладывалась. Но уговор дороже денег и я приехал.
Федя возле керосиновой лампы снимал шкуру с лисы. Я поздравил Федю с полем. Федя говорит: ,,Не поверишь. Вчера вечером рубил свинину на чурке возле дома. Сегодня вышел нарубить дровишек, топора возле чурки нет. Темно, но все же видно, что топор кто-то по снегу волочил. Пошел по следу и вот. Эта лиса давно крутилась возле помойки, видно ночью пришла, собирала мясные крошки, лизнула топор и приморозилась. Убил ее поленом, чтоб не мучилась.'' Пурга.
В тот приезд на Химдым погода чудила не полную катушку. Мороз, не меньше двадцати пяти с ветром и снегопад, такой, что в двух шагах ничего не видно. На сей раз я приехал, чтоб повидаться с Бобром. Бобер свою жену с детьми отправил на зиму к родне и жил пока холостяком. Дом, в котором жил Бобер, был разделен на две квартиры. В бревенчатой перегородке почему-то не хватало бревна, на двухметровой высоте и слышимость в обеих квартирах была идеальной. Я об этом знал и свой гостинец, бутылку водки, показал Бобру молча. Бобер, также молча, показал и свою бутылку самогона.
А в это время Леша Хохол прямо за стенкой, не обращая внимания на хорошую слышимость, уговаривал свою Любашу на исполнения семейного долга. Я здорово удивился такому повороту, ведь Любашин Леша тоже мужчина в самом расцвете сил и лет. Однако Любаша была против. Но, как и ожидалось, уговоры были недолгие и скоро оказалось, что это Лешенька чего-то недопонял и ему надо делать то-то и то, не торопясь.
Нас, здоровых и молодых мужиков, подобная откровенность, мягко говоря, слегка разбередила. И когда Любаша, судя по ее охам и ахам, приблизилась к самому пику в этом слаломе, Бобер спросил: ,,Леша! Пить будешь?''
Скрип кровати тут же прекратился и Леша, не говоря ни слова, в одних трусах и босиком побежал к нам. Что ему кричала в след Любаша, Леша наверно, уже не слышал, но мог догадаться.
Бобер уже расставил закуску и пока Леша обегал дом, налил полный стакан воды из ведра. Леша прибежал кивком поздоровался со мной и схватив стакан (с водой) залпом опрокинул его в рот. Схватил вилку и хотел было закусить, но поняв, что закусывать незачем, с укоризной посмотрел на нас и убежал обратно.
Ни один любовник так горячо, воодушевленно и с такой скоростью не уговаривал свою любовницу. Да и Любаше лежать рядом с ледяным Лешей было неохота. Но Леха был настоящим мужчиной и уже через две, три минуты их пара снова катилась на американских горках. Любаша снова постепенно подбиралась к вершине семейного счастья. Вот в этот момент Бобер стал наливать водку в стаканы.
За стенкой сразу воцарилась тишина. Бобер сказал Леше, что он ему налил. Леша потребовал поднести стакан к дырке, чтоб он по запаху убедился, что мы снова не шутим. Пока Леша нюхал поднесенный стакан, он наверняка услышал, что думает Любаша конкретно о нем, о его родственниках, о мужиках вообще и о нас в частности. Леша сразу же забыл о всех своих обещаниях данных несколько минут назад и снова в одних трусах рванул к нам.
Выпил залпом стакан водки, занюхал и побежал обратно. Когда он прибежал к себе, Любаша продолжала вспоминать всех мужчин и особенно Лешу. На мой взгляд, у Леши и Любаши назревал как минимум развод. Но Леша и тут не ударил лицом в грязь и не далее как через пять минут он снова был на коне. То есть при деле.
На этот раз Леша видимо не делал ошибок, во всяком случае Любаша уже не подсказывала ему, что что-то не так. Но Любаше в эту ночь "Вершины не светили" и когда она подобралась к очередной, Бобер буднично спросил: ,,Леш, ты что больше пить не будешь?''
Леша до утра проторчал у нас. Любаша закрыла за Лешей дверь и в ту ночь больше его в свой дом не пустила.
Перестрелка.
Дело было в середине местной весны. Днем уже было сравнительно тепло, но снегу еще хватало. Я жил километрах в десяти от Химдыма и как-то вечером придя с работы, увидел у себя дома Лешу с Любашей. Любаша босиком и в одной сорочке. Леша тоже босиком, но в брюках и майке. Самое интересное, что оба были подпоясаны патронташами и не выпускали ружей даже сидя у меня на кухне.
Как оказалось, с утра Леша с Федей проводили Бобра с женой и со всеми детьми с Химдыма в ближайший райцентр и естественно решили это по семейному отметить. Что произошло дальше оба помнят плохо. Помнят только как началась перестрелка. С одной стороны Леша Хохол с Любашей, с другой Вяткины, Федя с Галей. У всех были ружья и Галя пыталась попасть в Любушку, а Федя на полном серьезе выцеливал в Лешу. Леша и Любушка стреляли поверх голов Вяткиных. Леха с Любушкой залегли за насыпью дороги и предупреждающими выстрелами не давали высунуться Вяткиным из-за стоящего возле Химдыма трактора. Хорошо, что подошел лесовоз и Леша с Любашей на нем уехали. Но самое главное они даже не знают, что там с Вяткиными. Может быть они ранены или даже оба убиты, а тогда им надо сдаваться властям.
Меня же попросили съездить на Химдым и узнать, что и как. По возможности выяснить из-за чего конкретно, начались такие серьезные разборки.
Я тут же побежал ловить машину, но по дороге встретил ... Федю с Галей. Они приехали сдаваться властям, так как, видимо, убили по пьянке Лешу с Любашей. Из-за чего начались разборки тоже не помнят, но более лучших людей, чем Любаша и Леха, они в своей жизни никогда не видели.
Когда я им сказал, что все живы, здоровы и находятся у меня, то оба Вяткиных от счастья прослезились. Водки и прочего спиртного в поселковом магазине не оказалось. Вяткины на радостях взяли с литр одеколона ,,Красная Москва'' и пошли ко мне мириться со своими соседями. Одеколона им хватило до утра. Утром они уехали к себе.
С тех пор я не люблю запахи любых одеколонов и духов.
Продолжение следует.