Аннотация: Что происходит, когда воля богов сталкивается с волей человека? Что делать, если при любом повороте событий ты обречен? Отступить? Принять свою судьбу? Или бросить вызов?
Тавропола
1
И небо, и море были ослепительно синими, словно нарисованными. Такими бывают глаза романтических героинь или безмятежный взгляд идиота. Рай на земле, в котором ты просто обязан быть счастлив. Но это нелегко, если откуда-то изнутри тебя точит противный маленький червь, а мрак в твоей душе напоминает пейзаж безумного футуриста, помешанного на видениях Апокалипсиса.
Он угрюмо пинал камушки, округлые и угловатые, на которых наползавшие волны оставляли блестящий мокрый след. Его отражение пыталось улыбнуться ему из воды, но тут же угрюмо хмурило брови и исчезало, подхваченное прибоем.
А червяк все грыз свое яблоко, и Сергей в сотый раз спрашивал себя, ну почему ни смена обстановки, ни доводы рассудка, ни цинизм не могут избавить его от этой внутренней боли, надоедливой, словно ноющий зуб.
Ему казалось, что, оставив за многие сотни километров суетливую, пыльную Москву, он убежит и от воспоминаний, но этот совершенно никчемный багаж увязался за ним и теперь старательно отравлял каждый миг его существования. Наверное, когда-нибудь это пройдет. Но, Боже, если бы можно было сбросить этот груз так же легко, как сбрасывают ненужную больше одежду.
Если бы он мог хотя бы возненавидеть ее. За ложь, за предательство, за лицемерие. За то, что растоптала самое светлое, что таил ото всех, даже от самого себя. Но он не мог. Она разрушила все, даже его способность чувствовать, и теперь он сам себе казался пустой оболочкой. Равнодушным камнем, на котором волны оставляют холодные блестящие следы.
Молодой талантливый дипломат, он, несмотря на невинный - по меркам МИДа - возраст, успел повидать достаточно мерзости, ведь без этого, как известно, не обходится большая политика. Но он даже представить не мог, что самый дорогой человек, та, кому он доверял беспредельно, вытрет свои грязные туфли о святилище его души.
Он запустил камушек по воде и бездумно следил, как он отскакивает рикошетом. Три раза... пять... семь....
Их встреча, как и многое в этом мире, была случайной. Сергей никогда не задавался вопросом, каким образом она, никому не известная ресторанная певичка, попала на элитный дипломатический банкет. Впрочем, она всегда крутилась возле знаменитостей. Ее влек светский блеск и деньги. Все внешние проявления богатства и власти, такие же мишурные и блестящие, как и она сама. Но тогда он не понимал этого.
Она очаровала его. За свою жизнь он видел немало красивых, тонких и умных женщин, но она... В ней было нечто особое, загадочное, волнующее. Его влекло к ней, как лунатика влечет ходить по крышам, и все его способности к самоанализу оказались бессильны объяснить ему природу этого чувства.
Их роман был трепетным и хрупким. Долгое время они просто встречались, сидели в ресторанах, посещали концерты и музеи, и все их контакты ограничивались легкими, как бы случайными прикосновениями. Ему нравилось вдыхать запах ее волос, ее тела, смешанный с каким-то непостижимым тонким ароматом ее духов. Эти духи тоже были частью ее очарования, ее тайны.
Он был сам не свой от счастья, когда, наконец, она согласилась остаться на ночь в его небольшой, но шикарной квартире в одном из самых престижных районов Москвы. И наслаждение, какое он испытал в ту ночь, заставило его напрочь позабыть о нескольких подобных эпизодах в его не очень богатой любовными приключениями жизни.
Нет, не то, чтобы он не нравился женщинам. Скорее наоборот. С его внешностью и фигурой (не зря же тратил время в спортивном зале, увлечение восточными единоборствами - айкидо и, особенно, кендо, составляло немалую часть его жизни) поиск партнерши никогда не представлял проблемы. Но без настоящего чувства в его постели всегда ощущалась пустота, и секс, которого требовало тело, оставался не более чем разрядкой. Одно из спортивных упражнений, удовольствие, - и только. Он даже не запоминал лиц.
Но она - она со своими сияющими зелеными глазами, чувственным телом и роскошными волосами, пахнущими фиалками и морем, заполнила эту пустоту.
В ту ночь он познал слияние не только тел, но и душ. Его кожа горела от ее прикосновений, нежных и страстных, а когда, наконец, все свершилось, ему показалось, что внутри у него взорвались звезды... Он заснул лишь под утро, ошалевший от счастья, крепко прижимая ее к себе, и ее голова доверчиво покоилась у него на плече.
Он не заметил, как стал подумывать о женитьбе. Да, это была женщина, к чьим ногам он мог сложить все. Он хотел всегда видеть ее рядом, и даже - хотел, чтобы она стала матерью его ребенка. Придя в первый раз, эта мысль удивила его, но вместе с тем показалась странно приятной.
Через месяц он попросил ее руки, и она ответила согласием. В знак помолвки он подарил ей бриллиантовое кольцо.
Потом появилась возможность занять выгодный пост в американском посольстве. Вообще-то самого Сергея данная перспектива не увлекала, его интересы лежали несколько в иной сфере. Но она - она бредила Голливудом, Бродвеем, и уже планировала их будущую жизнь в особняке среди цветов с непременным кадиллаком и штатом прислуги. И ради нее он предпринял определенные шаги, чтобы этого добиться, но усердствовал не слишком.
И совершенно не удивился, когда место получил другой, - быть может, не такой талантливый, но зато сумевший вовремя подсуетиться, где надо. К тому же за его спиной ощущались незримые, но могущественные силы. Сергей лишь пожал плечами, философски воспринимая неудачу. В конце концов, это назначение не являлось целью его жизни. А она... Он знал, что она поймет.
Она поняла. Она сказала тогда, улыбкой скрывая слезы, что жизнь вполне устраивает ее такой, какова она есть. Это было еще одно очко в ее пользу, она не высказала ни малейшего недовольства или упрека, а ведь для нее это несбывшееся назначение стало крушением многих надежд. Он и не подозревал тогда, что это начало конца, что она утешала не его, а себя. На его карьере она собиралась строить собственное благополучие. Теперь же она задумалась, что, возможно, сделала ставку не на ту лошадь.
А он ничего не замечал. Точнее, не хотел замечать. Он находил оправдания для ее растущей холодности. Они стали встречаться реже, для него стал привычен голос ее автоответчика. Она отговаривалась делами, карьерой. К тому времени она уже успела - с его помощью - сняться в нескольких рекламных роликах и планировала в скором времени выпустить сольный диск. Он все понимал и в одиночестве садился за холодный ужин. Но ее счастье было для него дороже собственного, и в глубине души он радовался, что она пытается найти себя. Ее независимость пленяла его не меньше, чем ее красота.
Ему не раз пытались делать намеки, он закрывал на это глаза до тех пор, пока однажды в спортивном клубе к нему не подошел Пи-Джей. Вообще-то по паспорту он был Женькой Петровым. Однокурсник, баловень судьбы и любимец женщин. Старый друг, который еще в студенческие годы превратил свое совершенно заурядное имя в звучную кличку. Женька всегда имел склонность к некоторой театральности. Он ждал его в раздевалке, жуя сигарету. Он бросил курить еще в институте, но привычка осталась.
- Привет! - Сергей поздоровался с легкой улыбкой, сваливая на пол фехтовальную амуницию. Об пол глухо звякнул боккен.
- Привет! Как дела?
- Прекрасно! - Он не знал, почему его рот сам собой расплылся в глупой ухмылке. Женька пожевал сигарету.
- Собираешься отказаться от пожалованных тебе в 1861 году вольностей? - Пи-Джей обожал такие подколки. Отец Сергея был известным ученым, знатоком европейского средневековья, и Женька не переставал использовать историю в качестве темы для своих, порой довольно идиотских, шуток.
- На что мне счастье и свобода, коль рядом нет того, что мило, - на ходу сочинил Сергей, неумело подражая серебряному веку.
- Да, поэт из тебя... - Женька покачал головой. Его лоб был наморщен, что для Пи-Джея вообще-то было несвойственно. Думать он не любил, институт окончил благодаря деньгам папаши. Единственным, что интересовало его в жизни, были развлечения и спорт. Но поскольку парнем он был добродушным и простым, его обожали все, кто знал. Женька был органически не способен на подлость.
- Пи-Джей, скажи, какая муха тебя укусила? - нежно и слегка озадаченно пропел Сергей.
Женька задумчиво пошаркал ножкой.
- Я бы на твоем месте подумал. Ты же у нас идеалист. Вдруг это не твоя донна Анна?
- Видишь ли, я уверен, что нашел ее.
- Идеал среди женщин?
- Да.
Женька засопел.
- А если бы кто-нибудь сказал тебе...
Сергей нахмурился.
- Слушай, Пи-Джей, к чему эти намеки? Выкладывай, что там у тебя.
Женькино лицо казалось необычайно серьезным.
- Что ты знаешь о ней?
- Все. Все, что мне надо. Слушай, о красивых женщинах всегда ходят слухи. Это закон жизни. Но можешь мне поверить, она совсем другая. Так что, если ты хочешь рассказать мне очередную сплетню, то лучше не теряй времени понапрасну.
- Ты ей настолько доверяешь?
- Я не могу любить - и не доверять.
Женька долго задумчиво смотрел на него, словно что-то решая. Наконец, он принужденно рассмеялся.
- Ну, что ж, будь счастлив. Хотя как может быть счастливым приговоренный к гильотине? Кстати, ты, надеюсь, не забыл своего обещания поработать со мной? - он многозначительно скосил глаза на боккен.
- Ах, вот ты о чем, - Сергей улыбнулся и кивнул. - Ну конечно. Когда ты можешь?
Женька зашевелил бровями, напряженно размышляя.
- Как насчет следующего вторника? Вечером, часов в 11-ть.
- Так поздно? Здесь же никого не бывает. А ключи?
- Я добуду. Сенсей разрешит, я уже говорил с ним. Понимаешь, я сова. Ночью у меня повышенная работоспособность.
Сергей пожал плечами. В общем-то, это его устраивало. Последнее время она редко бывала по вечерам дома, пропадала на своих репетициях. Общество Пи-Джея лучше, чем вечер в одиночку.
- Почему бы и нет? Хорошо.
Они пожали друг другу руки, условившись о встрече.
Сергей не подозревал тогда, что для него наступила последняя неделя счастья.
За это время он видел ее мельком дважды. Они провели вместе еще одну прекрасную ночь, хотя ему и показалось тогда, что она чем-то озабочена, но он приписал это перепадам настроения, свойственным всем творческим личностям.
Во вторник вечером он поспешил в зал, как договаривались. Ему открыл охранник.
- Пи-Джей?
- Здесь, - лениво ответил охранник, - а вы точно договаривались?
- Ну да, - удивился Сергей, - а что, какие-то проблемы?
- Да нет, - пожал плечами охранник, - раз договаривались. Он на втором этаже в малом зале.
Сергей кивнул и помчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он опаздывал.
Дверь зала была приоткрыта, и звуки, доносившиеся оттуда, слегка озадачили его. Он остановился, удивленный, готовый повернуть назад, но что-то подсказывало ему подойти и заглянуть в эту словно нарочно оставленную для него щель, откуда неслись, не переставая, сладострастные вздохи.
Он чувствовал себя подлецом, когда, стараясь не шуметь, приближался к двери. Он заглянул туда.
Да, подсознательно он уже знал, что увидит, и все же не был готов, когда правда обрушилась на него, сминая сознание. Он хотел ворваться туда и бить и кромсать эти нагло обнаженные тела, сплетенные на матах. Он узнал ее волосы, ее точеный профиль, ее хрипловатый голос, выкрикивавший нечленораздельные слова. Ее ногти с темно-красным лаком, впившиеся в сильную спину мужчины, придавившего ее своим загорелым телом. Он двигался ритмично. Его глаза были закрыты, и Сергею врезалась в память странная смесь наслаждения и отчаяния на его лице. Их тела казались неразделимыми. Нет, это было не насилие, это была неприкрытая животная страсть, и Сергей узнавал ее телодвижения и вздохи, потому что именно такой она была с ним в те волшебные ночи, освещенные пламенем свечи, когда они занимались любовью под приглушенное пение магнитофона.
Он застыл оглушенный, ошарашенный. Если бы он мог, он выцарапал бы себе глаза, чтобы не видеть, но и тогда картина двух сплетенных тел осталась бы перед его мысленным взором, словно порнофильм, подробная и явственная до мелочей.
Он знал, что надо делать дальше. Медленно, как заведенный, он открыл дверь. Негнущимися ногами сделал несколько шагов, словно осужденный к подножию гильотины, и встал над ними. Почувствовав его присутствие, Пи-Джей тут же остановился, неловко отодвинулся от женщины, бросив на Сергея умоляющий взгляд, но она поняла не сразу. Она стонала, лежа на матах, бесстыдная и прекрасная в своей наготе. Потом ее огромные, похожие на изумруды, глаза приоткрылись, она была удивлена поведением своего партнера. И тут она увидела Сергея. Легкий вскрик вырвался у нее, она подхватилась, судорожно шаря по мату в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыться.
- Не стоит! Я все это уже видел, - сказал Сергей. Он знал, что его слова прозвучали жестко, но он и ощущал себя жестким, застывшим, словно заледеневшим изнутри. То, что она сделала, невозможно было исправить. Женька, беспомощный и поникший, сжался в комочек, упорно разглядывая свои кулаки. Сергей до боли стиснул зубы.
- Уходи, - попросил он бесцветным от ярости голосом.
- Я... - к ней постепенно возвращалось самообладание. - Я хотела бы объяснить...
Он покачал головой.
- Не стоит, - повторил он.
Она замолчала. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что ее слова ничего не будут значить. По крайней мере - сейчас. Если и существовала возможность что-то исправить, то делать это следовало в другом месте. И в другое время.
Она торопливо одевалась. Женька все так же сидел, скрестив ноги, сжимая и разжимая кулаки. Он не поднимал глаз. Сергей казался безучастным, он отвернулся. В этот момент ее нагота была ему отвратительна.
Минуты растягивались до бесконечности, потом ее рука легонько коснулась руки Сергея.
- Я бы хотела поговорить с тобой. Позже.
Он не повернул к ней головы.
- Пожалуйста, уходи, - повторил он все тем же ровным голосом. - У нас запланирована тренировка. Твое присутствие излишне.
Она медленно наклонила красивую голову. В ее глазах застыла вселенская скорбь, но Сергею показалось, что она переигрывает, как плохая актриса.
- Что ж, прощай...
Она уходила красиво. Она умела это делать. Ее последние слова трепетной музыкой разлились по залу. Женька поднял голову.
- Ты можешь мне не верить, но я сделал это для тебя же. Ты же не хотел ничего видеть и слышать, упрямый осел. А она спала за твоей спиной со всеми, кто мог дать ей хоть немного из того, чего она хотела. Денег, признания, власти... Затрапезная актрисочка из какого-то кафе-шантана... Серега...
- Ты подонок, - тихо сказал Сергей.
- Погоди, Серега...
- А я дурак.
Он прислонился к стене, и в нем словно что-то сломалось. Он засмеялся. Он смеялся, не в силах остановиться, словно ненормальный, ощущая, как рушатся внутри него остатки его тайного храма, и содрогаясь от приступа смеха всякий раз, когда разбивался еще один кусок его несбывшихся надежд. Это причиняло почти физическую боль, и он смеялся, потому что иначе он закричал бы от безнадежной ярости и идиотской сердечной муки.
Он почувствовал на своих плечах руки Женьки, его озабоченный голос.
- Серега, ты что? Серега, что с тобой? - доносилось как будто из пустоты.
Он ничего не видел, перед глазами мелькали какие-то полосы и световые пятна, которые потом вдруг сложились в единую картину, и он понял, что сидит на полу у стены в малом зале, рядом с ним на коленях, по-прежнему голый, стоит Женька, и глупее всего в этот момент выглядела его разбросанная одежда, из-под которой выглядывали решетки фехтовальных масок и пара боккенов.
Через неделю Женька проводил его в аэропорт. Сергей взял отпуск и отправился в Грецию, куда пригласил его институтский друг, находившийся там на раскопках. Он надеялся, что море и пальмы - как раз то, что нужно, чтобы исцелиться.
Женька все еще чувствовал себя виноватым и прятал глаза. Позже, когда он смог рассуждать здраво, Сергей понял, какую жертву принес для него Пи-Джей. Как он должен был переламывать себя, он, органически не переносивший все кривые пути, чтобы заставить друга взглянуть, наконец, правде в глаза. Сергей понял его, но простить, как ни старался, все равно не мог. Может, позже... Позже. Это слово стало для него лейтмотивом...
2
Его надеждам найти успокоение в Греции не суждено было сбыться. Он понял это в тот самый миг, когда самолет побежал по посадочной полосе к плавящемуся на солнце зданию аэровокзала. Сергей спустился с трапа со смутным чувством никчемности своей затеи и тут же был подхвачен круговоротом туристов в ярких майках, увлекших его к таможенному терминалу. Одетый в пеструю гавайскую рубаху, Сергей тщетно пытался привести свои мысли в соответствие с праздничной приподнятостью толпы, однако настроение его по-прежнему напоминало небо, с которого на землю медленно сыплет нудный мелкий дождик.
Облака слегка рассеялись, когда в толпе он разглядел, наконец, Элиота.
Они не виделись, наверное, лет шесть. Только изредка перебрасывались посланиями по Интернету. После стажировки в Москве Элиот вернулся к себе в Англию, чтобы отдаться своей давней страсти - археологии. Он обожал античность, и не было ничего удивительного, что в свои неполные тридцать два года Элиот считался одним из крупнейших специалистов по крито-микенской культуре.
При виде его долговязой фигуры сердце Сергея радостно всколыхнулось, и на миг недавнее прошлое перестало быть важным. Элиот по-прежнему выглядел студентом в своей мятой хлопчатобумажной майке и вылинявших до белизны джинсах. Мировое признание и длинный шлейф престижных званий не добавили ему ни важности, ни высокомерия, и его глаза за толстыми линзами очков по-прежнему взирали на мир с проницательным и неподдельным любопытством. Сергей помнил его именно таким. В его разрушенном мире теперь Элиот олицетворял собой островок надежности и крепости человеческих отношений.
Элиот терпеливо ждал, когда Сергей получит багаж, и лишь тогда шагнул ему навстречу. Они взглянули в глаза друг другу и поняли, что за прошедшие годы ровным счетом ничего не изменилось. Они пожали друг другу руки и, не выдержав, крепко обнялись.
- Бледновато выглядишь! - заметил Элиот, когда с процедурой приветствия было покончено.
- Местное солнце это исправит, - пошутил Сергей, включаясь в привычную игру. От того, что Элиот не стал приставать с вопросами, на душе сразу стало легче. И почему-то откуда-то изнутри всплыла ностальгия по студенческим временам.
Элиот тряхнул головой, непослушная темная челка, как и прежде, падала ему на лоб.
- Я и вправду рад тебя видеть, старый ты плут, - сказал он, улыбнувшись уголком рта. Сергей знал, что эта радость была непритворной.
А потом они сидели в гостинице, и Элиот взахлеб рассказывал о своих изысканиях на Крите. Раскопки каждый день преподносили сюрпризы, и этого было достаточно, чтобы повергнуть Элиота в состояние непреходящего блаженства. Сергею не хотелось омрачать его настроение, но как-то так получилось, что после второй бутылки "каберне", когда взгляд Элиота приобрел особую пронзительность, Сергей сам не заметил, как рассказал ему все. Облегчив душу, он почувствовал себя полным идиотом, но Элиот не смеялся, а наоборот, казался погрустневшим и задумчиво постукивал пальцами по крышке стола. Сергей отхлебнул еще вина и мысленно послал все к черту.
После третьей бутылки Элиот предложил навестить публичный дом.
Бордель оказался первоклассным, девицы в полупрозрачных туниках поражали не только красотой, но и благовоспитанностью, а отделка мрамором в античном стиле и доносящиеся откуда-то из-за легчайших занавесей звуки арфы создавали головокружительное впечатление прыжка во времени. Сергей честно решил забыть прошлое и первым выбрал улыбчивую смуглую брюнетку с детскими ямочками на щеках. Он надеялся, что с ней будет в безопасности, ведь она ничем не могла напомнить ему ту, другую... Элиот одобрил его выбор, выразительно вскинув брови и подняв кверху большой палец. Но едва они поднялись наверх, в роскошно обставленную спальню, как призраки настигли Сергея. В глазах гетеры он видел не страсть, а расчет, ее улыбка была искусственной, как у резиновой куклы, а ямочки на щеках вызвали у него приступ холодного бешенства. Она прикоснулась к нему, и он вздрогнул от отвращения. Едва сдерживая себя, он отстранил ее руки и, пробормотав неуклюжие извинения, чуть не бегом выскочил из комнаты, провожаемый ее недоуменным и разочарованным взглядом...
Первая неудача не смутила Элиота, как не остудила и его неуемного желания помочь Сергею. Он отклонил все попытки Сергея перебраться в гостиницу и битых две недели таскал его за собой, как собаку на поводке.
Но ни прогулки на яхте, ни музеи, ни развалины Кносского дворца, ни даже раскопки древнего города Гортины, которыми Элиот занимался в составе группы ученых, не могли вывести Сергея из состояния вежливого равнодушия.
Тогда Элиот сменил тактику.
Обеды, банкеты, конференции и встречи сменяли друг друга, как в калейдоскопе, но Сергей по-прежнему оставался отстраненным от происходящего. Словно через прозрачное стекло, он наблюдал за суетящимся вокруг миром, но шум и разговоры почти не достигали его слуха, а люди напоминали ему крупных тропических рыб, и их шевелящиеся рты так же по-рыбьи беззвучно хватали воздух. Он пытался знакомиться с женщинами, но поймал себя на том, что больше не получает удовольствия от их общества. В уголке сознания немедленно начинала копошиться мысль о том, насколько фальшива эта улыбка и какие мысли скрывает чуть лихорадочный блеск глаз. Ему стало трудно верить людям. Иногда ему приходилось убеждать себя даже в том, что их дружба с Элиотом по-настоящему бескорыстна.
Все же из чувства признательности к Элиоту, скрипя зубами, он, сколько мог, выдерживал этот увеселительный марафон, но в один прекрасный день, когда Элиот вручил ему приглашение на очередной банкет, Сергей скрылся в своей комнате якобы для того, чтобы переодеться, а сам сбежал, перемахнув через перила балкона. Он приземлился на клумбе, безбожно сломав несколько кустов с какими-то неизвестными ему цветами, и вдруг, впервые с момента своего прибытия в Грецию, ощутил себя счастливым и почти свободным. Над его головой покачивала гроздьями фиолетовых цветов глициния. Сергей сорвал одну гроздь, засунул ее в вырез рубашки, и небрежно насвистывая, направился в сторону моря.
День клонился к вечеру, и море ворочалось у песчаных берегов, словно массивный зверь, устраивающийся на ночлег в своем логове. На берегу никого не было, а мочить одежду ему не хотелось. Мысленно усмехнувшись, Сергей пожал плечами и разделся донага. Он вошел в теплые, слегка фосфоресцирующие волны, и впервые воспоминания не тревожили его. Нет, ничего не изменилось, но тоска словно бы убралась в самые дальние уголки души и затаилась, готовая, он это знал, при первой же возможности наброситься снова. Но сейчас эти краткие минуты покоя, пока море покачивало его в своих волнах, безраздельно принадлежали ему.
Он не знал, что заставило его посмотреть в сторону берега, туда, где он оставил свою одежду. Именно ее карманы сосредоточенно обшаривал теперь полуголый загорелый мальчишка, лет двенадцати на вид.
- Эй, ты что делаешь, эй! - крикнул Сергей, со всей возможной скоростью устремляясь на берег.
Мальчишка даже не вздрогнул. Он поднял голову, оценил оставшееся между ними расстояние и, резво перебирая ногами и руками, с быстротой обезьяны отбежал подальше от Сергея под защиту деревьев. При этом бумажник Сергея оказался в его цепких маленьких пальцах.
- Эй, ты, там, отдай бумажник! Уши надеру! - крикнул Сергей, стараясь, чтобы голос звучал как можно строже.
Мальчишка и не думал пугаться, да и бумажник отдавать не спешил. Сергею было не столько жалко денег - не так уж и много их там было, но в бумажнике была кредитка, а главное - черт, надо признать очевидность, - в бумажнике оставалась ее фотография, хоть и засунутая в один из потайных отделов подальше с глаз. Глупо, но именно это сейчас он больше всего хотел получить обратно. Не выпуская из поля зрения мальчишку, Сергей потянулся за одеждой. Руки чесались надрать поганцу уши, но не скакать же по пляжу голышом. Воришка дерзко сверкнул глазами и что-то проговорил на своем певучем языке. Сергей застегнул брюки и погрозил в ответ кулаком. Затем набросил на мокрое тело рубашку и быстрым шагом направился к роще, где ждал его мальчишка, на ходу прикидывая, как лучше перехватить маленького нахала. Мальчишка слегка перебазировался, обеспечив себе лучшую стратегическую позицию, но удирать не спешил.
"Вот стервец, играет, как кошка с мышкой", - невольно восхитился Сергей этой беспримерной наглостью и ускорил шаг. Мальчишка хихикнул и зайцем запетлял между стволов.
Они довольно долго носились по роще. Сергей запыхался, ободрал локоть и чуть было не подвернул ногу. Наглый воришка оставался неуловим. Самым мудрым было бы махнуть рукой на эти забавы, явно доставлявшие поганцу небывалое удовольствие. Сергей так бы и сделал, если бы не треклятая фотография, отказаться от которой он был все еще не готов.
И вместе с тем он вполне отдавал себе отчет, что если бы захотел всерьез, то давно бы уже поймал нахального воришку, но беда была в том, что в этом своем заторможенном состоянии он не мог даже по-настоящему разозлиться.
- Слушай, парень, давай по-хорошему.
Сергей не был уверен, что мальчишка понимает по-английски, но решил все же попробовать.
- Забери себе эти несчастные деньги, отдай только бумажник.
Мальчишка что-то чирикнул в ответ и дерзко покачал головой.
"Переговоры отменяются", - мрачно подумал Сергей. А поймать гаденыша будет трудно.
Несколько греческих слов, произнесенных звенящим и властным тоном, застали врасплох обоих. Мальчишка насторожился и упрямо набычился, поглядывая куда-то за спину Сергея своими блестящими глазами. Сергей обернулся. Та, что к ним приближалась, словно сошла со страницы альбома фантастической живописи. Она была очень яркой. В длинном платье из огненного шелка, языками пламени обнимавшем ее силуэт, с гривой пышных ниспадающих на спину кудрей, с точеным лицом и глазами, в которых - в самом прямом смысле - словно бы отражались звезды. Волосы скреплял тонкий золотой обруч с мерцающей надо лбом алой каплей. Она была персонажем из снов, но, тем не менее, шла по песку, оставляя за собой цепочку следов, и прилетавший с моря ветер трепал завитки ее черных волос.
Она снова повторила свой приказ. Ее музыкальный голос был исполнен такой власти, что даже Сергей физически ощутил эту силу, словно волну, мурашками прокатившуюся по его телу. Перевода ему не требовалось. Сказочное видение приказывало мальчишке отдать бумажник.
Однако воришка все еще медлил, явно не желая подчиняться.
- Я кому сказала, Леонидис! - внезапно произнесла она на чистейшем английском, и в голосе ее прозвучали отдаленные раскаты грома.
- Э-э, - решил вмешаться Сергей, по-своему истолковав отказ мальчишки подчиниться. - Я понимаю, бедность и все такое... Пусть оставит себе эти деньги, мне нужен только бумажник.
Вот теперь она повернулась к нему. Она была тоненькой и хрупкой. И совсем юной, едва ли больше семнадцати лет. Но гордо вскинутый подбородок и величественная осанка наверняка выделили бы ее даже среди королев.
- Так вы думаете, он беден? - в сгущающей темноте звонкими колокольчиками рассыпался ее смех. Королева пропала, перед Сергеем стояла закутанная в огонь лесная дриада. - Его отец, - она кивнула в сторону воришки, - один из самых богатых людей на Крите. - И, перестав обращать внимание на вытаращенные глаза Сергея, повторила: - Ну, кому я сказала, пакостный ты человек?
Мальчишка, наконец, соизволил выйти из-за дерева и, насупившись, подошел к ней. Встав так, чтобы Сергей не мог до него дотянуться, он протянул ей бумажник и уткнулся взглядом в песок.
Еще одна гневная фраза. Парнишка промямлил что-то невнятное, в ответ она резко кивнула, отчего ее черные кудри вихрем взлетели вокруг головы. Мальчишка развернулся на пятках и, бросившись бежать, скоро скрылся в надвигающихся сумерках.
- Вот так развлекается молодежь на Крите, - Ее глаза, поймавшие звезды, смеялись, и тихо звенели на тонких запястьях браслеты с крохотными колокольчиками. - Держите, вам это еще понадобится, - она протянула Сергею бумажник. Проглотивший язык в самый неподходящий момент, он смог только кивнуть, принимая из рук своей неожиданной спасительницы вожделенный бумажник. Почему-то теперь настойчивое желание его вернуть казалось донельзя глупым. От смущения у Сергея горели уши, и он тихо радовался, что в надвинувшейся темноте это невозможно разглядеть.
Она снова рассмеялась и повернулась, чтобы уйти. В самый последний момент у него все же прорезался голос, и, уже глядя ей в спину, он сумел сказать:
- Спасибо, я так вам благодарен. Могу я хотя бы узнать, как вас зовут?
Он выпалил все это единым духом, не очень задумываясь о том, что именно говорит, потому что больше всего сейчас ему хотелось, чтобы она еще задержалась, пусть даже совсем немного, хотя бы на миг.
И она обернулась - порывистым изящным движением вскидывающей голову лани. Еще одна улыбка, звон браслетов и шелест пламенеющих шелков. Ее ноги были босыми, и на них тоже позвякивали украшенные колокольчиками браслеты. Она задумалась на мгновение.
- Я - Тавропола, - наконец проговорила она и ушла, а он не смог придумать, как ее остановить.
Вернувшись, он застал Элиота на террасе. Тот сидел в кресле-качалке, задумчиво поглаживая изогнутый бок гитары.
- Давно я не проводил вечер дома, - заявил он, едва Сергей появился на пороге. - Даже приятно. Посидишь со мной?
И Сергей зачем-то сказал:
- Я видел сегодня дриаду.
- Это бывает, - согласился Элиот и негромко тронул струны. Он склонился над гитарой, слегка запрокинув голову и мечтательно прикрыв глаза. - Особенно когда с моря доносится ветер и песок времени шуршит под ногами. Греция - страна легенд, знаешь ли. Оживших легенд. Рассказать тебе?
- Да, - ответил Сергей. - Подожди немного, я сейчас вернусь.
Элиот кивнул, а Сергей вошел в дом и сжег в камине с таким трудом добытую фотографию. И внезапно понял, что освободился.
А потом под южными звездами, где безумолчно стрекотали сверчки, среди плывущего аромата глицинии и под перебор гитарных струн Элиот рассказывал о древних богах и героях, и в его устах эти мифы были исполнены глубокого и неоднозначного смысла. А Сергей, слушая Элиота, то и дело возвращался мыслями к Таврополе, - странное имя, насколько он знал, в древние времена так называли минойских жриц, танцующих с быками, - но воспоминание о ней было слишком личным, слишком драгоценным, и Элиота он так ни о чем и не спросил.
Зато следующий день Сергей провел вместе с Элиотом на раскопках с лопатой в руках, расчищая какой-то древний фундамент. Его напарником был мускулистый, загорелый до черноты грек с заразительным смехом и ослепительно белыми зубами. И Сергей, словно заново родившись, тихо радовался и своей пропотевшей насквозь одежде, и пыльным разводам на лице, и саднящим с непривычки ладоням, и сладко ноющей спине. И даже оглушительному хохоту соседа-грека, похожему на ржание троянского коня. И столь же по-детски счастливый Элиот ползал неподалеку с карандашом за ухом и мягкой кисточкой в руках, с упоением очищая от вековой грязи черепки и прочий хлам непонятного предназначения, извлеченный из-под метрового слоя слежавшегося мусора, который Элиот поэтично именовал "культурным слоем". А вечером в надежде снова увидеть Таврополу Сергей долго бродил по пляжу и по извилистым городским улочкам. Но не встретил никого, похожего на нее. Только благовоспитанный серый ослик объедал куст герани, пышно разросшийся в каменной урне у крыльца какого-то дома. "Где бы мне найти ее священную рощу, дружок?" - спросил его Сергей и погладил по теплому боку, и ослик покосился на него влажным глазом, а в его пасти медленно исчезал шар бело-розовых лепестков. С подкашивающимися от усталости ногами Сергей вернулся домой, и начиная с этой ночи в его снах поселился совсем другой образ, где над звездами глаз взлетали черные кудри и легкими бабочками танцевали языки пламени, похожие на взметнувшееся облако шелка.
А через несколько дней на очередном светском приеме он снова встретил ее.
3
Роскошный особняк не походил на священную рощу, где могли бы водиться дриады. Хотя был по-своему очарователен - двухэтажное белое здание посреди обширного парка, светящееся в лунном свете, с кучей террас, веранд и балкончиков, где в изящных кадках покачивали перистыми листьями пальмы и красовались яркие тропические цветы. Дом по самую крышу был увит цветущими лианами, сквозь которые приветливо светились арочные проемы окон и украшающие фасад цветные фонари.
Элиот, невыразимо элегантный в своем белом пиджаке, как всегда, был полон энергии. Сергей оделся гораздо скромнее и, выдержав необходимую процедуру знакомств, с бокалом шампанского уединился возле выхода на один из балкончиков, лениво наблюдая за присутствующими. Уединение всегда удавалось ему с трудом, его яркая внешность привлекала особ противоположного пола, как лампочка мотыльков. Но сегодня Элиот с его неподражаемой харизмой, фееричный и великолепный, как брызги шампанского, к счастью, переключил большую часть этого внимания на себя.
Гости неторопливо фланировали туда и обратно, то и дело возникали небольшие группки, потом распадались, чтобы собраться снова. Люди перемешивались, словно костяшки домино, переходя из танцевального зала на балконы или в освещенный дивной иллюминацией сад. Элиот носился по залу, шутил, здоровался, пожимал руки, и всюду его сопровождал шлейф дам, на которых, по-видимому, производила сногсшибательное впечатление его мальчишеская улыбка, неиссякаемое остроумие и челка, по-прежнему непокорно спадающая на лоб. Поймав иронический взгляд Сергея, Элиот украдкой показал ему большой палец и под локоток увлек одну из дам за полог листвы на балкон. Сергей отсалютовал ему шампанским. И в это мгновение краем глаза уловил в зале движение возле одной из дверей, ведущей куда-то в анфиладу комнат в глубь особняка. Сердце прыгнуло так, что чуть не вылетело из груди, руки дрогнули, из бокала выплеснулось шампанское, и Сергей, почти отшвырнув бокал, бросился туда, где только что на самой периферии зрения заметил взметнувшийся алый шелк. И, устремляясь следом, он уже не сомневался, что встретит Таврополу, хотя ее появление в этом месте представлялось ему подлинным чудом. Но в этой стране этим вечером он был готов к чудесам.
А она, убегая все дальше в неосвещенную глубину коридоров, тоже с ошеломляющей очевидностью знала, что он следует за ней, безошибочно находя ее след в темноте.
Она выбежала на балкон с другой стороны дома. Сюда почти не долетала музыка, не слышался смех и разговоры гостей. Здесь не было ни души. Темный сад освещал тусклый свет фонарей, но он не достигал этого места. По беломраморной плитке разливался только свет луны, и еще звезды, ослепительно яркие, кружили над головой. Она остановилась у балюстрады, полностью скрытая кружевными листьями пальм, но ему не составило труда обнаружить ее, и он шагнул в это крохотное, окруженное зеленой стеной пространство, в котором ждала его та, кого он так долго искал. Она стояла там, облаченная в огонь, и в глубине ее глаз, как и тогда, покачивались звезды. И она целиком заполнила его сердце, не оставив места для той, другой. Он пил ее красоту, словно нектар, запечатлевая в памяти малейшие изгибы тела, безупречно очерченные губы, разлет бровей и тонкое, словно выточенное из слоновой кости, лицо. Ее роскошные кудри были убраны в сложную прическу, заколотую гребнем замысловатой формы. И такие же золотые застежки скрепляли на плечах алый шелк ее туники. Сон во плоти, она была сказкой, но сказкой живой и настоящей. А еще в ней ощущалась с трудом сдерживаемая страсть и напряжение, он дрожала, словно стрела с красным оперением на туго натянутой тетиве, и эта стрела сорвалась в полет, когда он своими губами накрыл ее жадные ищущие губы. И под сенью шепчущихся листьев пальмы Сергей ощутил, как в душе его зажегся, казалось, навсегда потерянный свет.
- Я так искал тебя, - тихо сказал он ей в пронизанной звездами тьме. - Все эти дни.
И она ответила:
- Знаю.
И это была правдой. Каким-то непостижимым образом они знали сейчас все о мыслях и чувствах друг друга.
- Ты хорошо плаваешь, - с лукавой улыбкой вдруг сказал она, и Сергей почувствовал, как краска смущения вновь заливает его щеки. Вот тебе и пустынный берег. "Что-то слишком часто я краснею для дипломата", - с усмешкой подумал он.
- Сударыня, вы могли бы заявить о себе раньше, чем я полез в море, - сказал он, шутливым упреком пытаясь скрыть замешательство.
Тяжелые серьги качнулись в ее ушах, в глазах блеснул озорной огонек:
- Увы мне, чужестранец, я видела только, как ты выходил из воды.
Час от часу не легче! Сергею было нетрудно представить, как, наверное, это выглядело со стороны. Его появление из волн - этакая извращенная версия Афродиты. Скачки по пляжу наперегонки с маленьким воришкой. Нелепейшая из всех возможных ситуаций. Хорош же он был...
- Ты был прекрасен, - в ее голосе больше не было насмешки, и лунный свет плескался в глубине ее глаз.
Сергей дрожал, не в силах справиться с собой. Он забыл, где находится. Он вообще находился вне этого мира. Могучая волна, поднимавшаяся из глубины его существа, уносила его в пронизанную светом высь. Это было не просто влечением, но волшебным, невыразимым чувством, желанием слиться с предназначенной ему половиной и достичь, наконец, восхитительной целостности души и тела. Может быть, это была любовь. Но даже любовь не вполне определяла то, что происходило с ними. Скорее это был рок, предназначение, пронесенная сквозь вечность близость душ, наконец-то нашедших друг друга.
- Позволь мне... - неуверенность в ее голосе растрогала его.
- Господи, Пола...
Ее лицо, запрокинутое к нему, было взволнованным и серьезным, и мольба в ее взгляде была столь же сильна, как и жажда, переполнявшая Сергея и жаркой волной изливавшаяся наружу. Это было пламя, обнаженное и чистое, как сияние ее шелков под луною и солнцем.
Он вытащил гребень из ее волос, и когда они тяжелым плащом окутали ее плечи, он снова поцеловал эти губы, раскрывшиеся, словно чашечка цветка. И она застонала в его руках, закрыв глаза, тени от ресниц трепетными бабочками легли ей на щеки.
А потом он ощутил ее руки у себя на плечах, и тело его вновь сотрясла дрожь. Помогая ей, он сбросил пиджак, рванул галстук. А ее пальцы уже расстегивали пуговицы на его рубашке. Она распахнула тонкую ткань, обнажая его плечи и грудь, которыми она так любовалась тем вечером, когда он, обнаженный и покрытый капельками воды, вышел из моря, прекрасный, как Аполлон, как Адонис. Он мог бы быть героем античного мифа - мужественное лицо, непринужденная гибкость движений, естественное, без рисовки, благородство. Тогда, на пляже, когда они стояли совсем близко, а ветер, долетавший с моря, рвал его незастегнутую рубашку, как же ей хотелось прикоснуться к этому совершенному телу, стереть с него капли влаги и раствориться в том неземном блаженстве, которое обещали глядящие на нее с таким восторгом глаза. Он ощутила тогда надлом в его душе, какую-то ноющую рану, и исцелила его - эта власть была ей дарована. Своим смехом, улыбкой, огнем своей души, а потом унесла с собой образ чужестранца, в котором ожили легенды ее родной страны.
И теперь они были вместе, и она наконец-то утолила это свое страстное желание. Он был арфой в ее руках, покоренный и покорный, и в прозрачную ясность горних вершин, где они сейчас были, не долетали отголоски из мира этого. Незримая стена отгородила их от всего, и они остались одни в хрустальном дворце из тьмы и лунного света. Она вся дрожала от сдерживаемой страсти. Его дыхание участилось, и на побледневшем лице его замутненные страстью глаза казались темными сапфирами. Он сдерживался из последних сил, и она с замиранием и ужасом готовилась к тому моменту, когда желание вырвется из него, опаляя ее, подобно жаркому ветру.
Вот он взялся за застежки, скрепляющие края ее туники. Сейчас этот шелк спадет с нее, как опадают лепестки с цветка, и в этот момент чей-то громкий голос прорвался сквозь окружившую их стену безмолвия и резко швырнул их обратно в этот мир, к пальмам и тропическим цветам, шепчущимся у них за спиною.
- Серж, ты где там прячешься?
Пальмовые листья раздвинулись, и в просвете появилось лицо Элиота. Ошеломление, отразившееся на его физиономии в следующий момент, было столь неподдельным, что Сергей непременно рассмеялся бы, если бы еще не находился по ту сторону отделяющей его от мира стены. Он не мог пошевелиться, все еще тяжело дыша после пережитого, и все так же крепко прижимал к себе Таврополу. Он был полураздет, его пиджак и галстук валялись на полу. И там же лежал ее гребень, но, к счастью, он так и не успел вынуть застежки ее платья. Она чувствовала, как он пытается, какого труда ему стоит совладать с собой и вернуться - насильно вернуть себя - обратно на этот светский прием из мира всепоглощающего счастья и тишины, где они были одни и принадлежали друг другу.
- Ох, простите, если бы я знал... - отчаяние в голосе Элиота было почти комическим. Еще бы, столько времени стараться и умудриться все испортить в самый неподходящий момент, отстраненно подумал Сергей, ощутив внутри себя тень улыбки. Элиот поспешно отвернулся, скрывшись за пальмами, давая им время прийти в себя. Где-то рядом раздались женские голоса, послышался голос Элиота, он уговаривал дам вернуться в танцевальный зал. Последовал взрыв смеха, еще несколько фраз, брошенных капризным, кокетливым тоном, затем дробный стук каблучков. Дамы удалились.
Затем снова голос Элиота:
- Я сожалею. Я уговорил их уйти, но народ потихоньку мигрирует. Боюсь, скоро здесь будет полно любопытных.
Тавропола шевельнулась в объятиях Сергея. Он медленно разжал руки. Он не хотел ее отпускать, не хотел расставаться с ней даже на миг. Храм его души восстал из руин и теперь был освещен ослепительным светом. И светом этим была она, а все прошлое, подернутое дымным туманом, казалось всего лишь сном. И как это могло лишь недавно причинять ему такую боль? Она высвободилась из его рук, и ему сразу же стало холодно, и начал меркнуть сияющий в его душе свет. Тогда она протянула руку, в последний раз легонько коснулась его лица, и снова шквал восхитительного восторга прокатился по его телу.
- Нет, вы все сделали правильно, - это уже Элиоту. - Я не должна была... Так не должно было быть, - в ее глазах по-прежнему были звезды, но еще теперь там была вина, и горечь, и сдерживаемые слезы. - Прости. Прости меня, если сможешь.
- Пожалуйста, - хрипло попросил он, задержав ее руку в своих ладонях. Горло пересохло, и слова удавались с трудом. - Не уходи.
- Я должна, - она справилась с собой, и теперь уже была далека, бесконечно сильная и хрупкая в своих шелках, словно саламандра, танцующая в пламени.
А он смотрел на нее, потерянный и незащищенный, с обнаженной душой, а она должна была оттолкнуть его, ибо то, что только что чуть не произошло между ними, не могло быть доведено до логического конца. Собственно, этого вообще не должно было быть, и оно не могло повториться.
- Останься со мной. Прошу тебя.
Она закрыла глаза, чтобы найти в себе силы оттолкнуть его, оторвать эту часть своей души, истекающую кровью, она собрала всю свою волю, власть и могущество. Но этого оказалось недостаточно.
- Завтра вечером, - сказала она. Она стала преступницей, но в его глазах вновь вспыхнул свет. - Ты знаешь, где.
Он улыбнулся, и его глаза сказали ей: приду.
А потом, вскинув голову и закутавшись в свои шелка, как в сияющую броню, она прошла мимо Элиота, кивнув на прощанье. И он отвесил ей далеко не шутливый поклон, словно пробегающей по лесу во главе своей охотничьей стаи Богине.
Потом она ушла, и Элиот отважился заглянуть в тот уголок, скрытый листьями пальмы, где, вцепившись руками в перила, стоял Сергей. В лунных лучах его силуэт казался статуей, достойной резца Праксителя.
Элиот кашлянул.
- Она ушла. И, кажется, совсем.
Сергей медленно качнул головой.
- Да. Но она ко мне еще вернется.
- Ты... Ты бы оделся, что ли...
Сергей перевел на друга затуманенный взгляд, - он еще не вполне осознавал, где находится, - и в его глубине было нечто, от чего Элиот мысленно содрогнулся. Образ оленя, растерзанного в лесу собаками, внезапно возник перед его глазами. Актеон. А-а, пропади оно все пропадом!
- Ты хоть знаешь, кто она?
- А? Д-да. Ее зовут Тавропола. Странное имя, правда?
Боги, он ничего не знает! Даже не догадывается. Где же твои глаза? Куда делся твой разум?!
А ведь по твоему следу уже бегут собаки, глупый ты олень, но ты их пока что не замечаешь. Элиот вздохнул. А он сам? Веселый Пан, сатир с козлиными ногами, который пляшет и играет на флейте. Не ради любви, ради забавы. Но лучше уж подальше от таких глубин. Так вернее, так безопасней.
Сергей все еще сжимал ладонями перила. Растрепавшиеся кудри упали ему на лицо, резко контрастируя со светящейся теплотой кожи.
Элиот тихо позвал:
- Сережа...
В его устах это имя всегда звучало с жестким акцентом, и именно это привычное слуху произношение, наконец, вернуло Сергея к действительности. Он глубоко вздохнул, подставляя лицо ночной прохладе.
- Знаешь, кажется, приезд в Грецию - самое мудрое из всего, что я сделал за последнее время.
- Некоторые из твоих поступков мудрыми уж точно не назовешь, - подтвердил Элиот.
Сергей скосил на него глаза и улыбнулся:
- Прости, если шокировал тебя.
- Э, нет, - возмутился Элиот, - в данном случае извиняться как раз нужно мне. Какая жалость, что я так не вовремя влез! Но зрелище было безумно красивое. Остается только надеяться, что поблизости не было папарацци.
- Клянусь, известность такого рода меня не прельщает, - рассеяно заверил Сергей. - Впрочем, не думаю, что нас видел еще кто-то, кроме тебя. - Он помолчал, натягивая на плечи рубашку, и добавил: - Кажется, я совершенно потерял чувство реальности.
Горькая усмешка тронула губы ученого. Ох, не этого я желал для тебя, дружище.
Нет, он ему ничего не скажет, и пусть эта ложь, точнее это умолчание, останется на его совести. Но сказать - это слишком несправедливо, слишком жестоко. Ты все равно скоро сам все узнаешь, так пусть эта блаженная иллюзия останется с тобой до конца. Потому что ты заблудился в сказке, Актеон, Узревший Богиню.
Элиот нагнулся, поднял гребень и вложил его в руку Сергея.
- А чего ты хотел? Это земля легенд. Добро пожаловать на Крит, дружище... Давай же, приводи себя в порядок и пошли к гостям.
И, выныривая из наваждения, он вернулся обратно - к банальности, музыке, звону бокалов и свету. К простым и ясным вещам, не имеющим ничего общего с тем древним и могущественным, что он увидел, заглянув в глаза Сергея. И чему успел ужаснуться. И Сергей пошел следом за ним, унося на лице своем беззаботную маску, а в сердце огонь и звезды, и глубочайшую пропасть любви.
4
Они оба знали условный час. И все же она пришла раньше. Но он уже ждал ее там, и снова она укрылась за стволом дерева, чтобы полюбоваться им несколько мгновений. Он пускал камешки по воде, и они многократно отскакивали рикошетом. Он смотрел в сторону моря, светлая фигура на темнеющем небе, и темные волосы реяли на ветру, полоскаясь над белым воротником его рубашки. А она вбирала в себя, чтобы унести с собой в вечность, классический профиль его лица в отсветах звезд, гордую посадку головы, разворот плеч и красоту движений. Он был ее Ахиллом, ее Гектором, в том мире, который она собой представляла. Ее боль и радость. И неискупимая вина. Но это был ее выбор, за который ей еще предстояло ответить.
И снова он ощутил ее присутствие, безошибочно обернувшись, едва лишь она выступила из-под сени деревьев.
На этот раз она была в белом, и это должно было что-то значить. А волосы ее, рассыпанные по плечам, скреплял серебряный обруч, и рубин каплей крови алел на ее лбу. Она бросилась в его протянутые руки, и они прильнули друг к другу, бездумно глядя в море, пока их души вели безмолвный разговор.
Но когда заходящее солнце проложило к их ногам золотую дрожащую дорожку, она отстранилась.
- Я буду танцевать для тебя, - сказала она, целуя его руки. И тихая музыка, возникнув из ниоткуда, зазвучала вокруг, сплетая в сеть последние отблески солнечных лучей, а серебряный лик луны глядел на них сверху. И вздохи ветра мешались с шепотом трав, потому что до сих пор ни один смертный не видел на берегу моря под летними звездами священный танец Таврополы, Танцующей с Быком.
И за это ей тоже придется ответить.
Завершив свой танец, она вернулась к нему, чтобы вновь оказаться заключенной в кольце его рук. И он целовал ее, и она в ответ целовала его шею, грудь, плечи, руки, а потом заплакала, опустившись на колени в песок. И Сергей молчал, прижимая ее к себе, ибо только так он мог дать ей утешение.
- Уйдем отсюда, - наконец попросила она, и они пошли по тихим улочкам, уводящим от моря. И Сергей ощущал, что к их счастью примешивается немалая доля горечи, хоть и не мог найти этому ответа. Это место в ее душе было запретным для него, словно комната в замке Синей Бороды, и он старательно обходил его стороной, чтобы не выпустить на волю дремавших там призраков.
Они довольно долго брели среди белых домиков, мягко сияющих в лунном свете, когда Сергей вдруг кожей ощутил надвигающую опасность. Она примчалась откуда-то извне, похожая на холодный северный ветер, и от этого излучения, исходившего бессмысленной злобой, волосы зашевелились у него на голове.
Вот от перечеркнутой тенями белой стены отделились трое. Еще один вынырнул откуда-то из-за кустов. Отступать было уже поздно, их заметили. Едва ли двуногие твари подстерегали именно их, скорее всего, им было все равно, на кого охотиться, но теперь они приближались, поигрывая цепями, дубинками и кастетами, и глаза их лихорадочно блестели в темноте.
- Наркоманы, - подумал Сергей, незаметно оглядываясь в поисках чего-нибудь, что можно было бы превратить в оружие, подходящее для защиты. Подонки были еще довольно далеко, но неуклонно приближались, а им с Таврополой, как ни глупо это выглядело, только и оставалось изображать ничего не подозревающих прохожих, чтобы не разбудить раньше времени надвигающуюся агрессию. Но беда была в том, что с обеих сторон улицы дома тянулись непрерывно, и у них не было ни малейшей возможности свернуть с этого опасного пути.
Не веря собственным глазам, Тавропола смотрела на подбирающихся к ним мерзавцев и впервые остро ощутила свою беспомощность. Это был кошмар, который не мог произойти наяву, это было просто невозможно, но четверо вооруженных людей на ночной улице не являлись бредом. В любых других обстоятельствах она одним мановением руки разогнала бы эту двуногую стаю, но только не этой ночью. У нее больше не было власти. В игру вмешались гораздо более могущественные силы, и она ничего не могла изменить.
- Продолжай улыбаться, - тихо шепнул ей Сергей. - У тебя есть сотовый? Надо попытаться вызвать полицию, - его собственный телефон разрядился еще несколько часов назад. Она повернула к нему побледневшее лицо и выразительно покачала головой. Итак, телефона нет. Холодок пробежал по спине Сергея. Значит, рассчитывать придется только на себя.
Справа от них тянулась стена, хорошо, подойдет для защиты. Сергей переместился так, чтобы оказаться между девушкой и подступающими бандитами, которые даже не пытались изображать безобидных прохожих. Он оттеснил ее ближе к стене, себе за спину. Что бы ни случилось, прежде чем добраться до нее, им придется расправиться с ним, а это мы еще посмотрим.
Сергей не тешил себя пустыми иллюзиями. То, что вокруг находились жилые дома, ничего не меняло. Едва ли кто-то решится прийти на помощь, чтобы схватиться с бандой вооруженных подонков. Оставалась только слабая надежда, что кто-нибудь вызовет полицию.
- Как только появится возможность - беги. Я смогу их задержать. Стучи в двери, кричи. Кто-нибудь позвонит в полицию.
Она медленно покачала головой. Как объяснить ему, что это бесполезно? Даже если бы они сейчас находились среди многолюдной толпы, никто не смог бы вмешаться в происходящее. Никто просто ничего бы не заметил.
- Им нужен ты. Мне они ничего не сделают.
В лунном свете ее лицо было искажено страданием. Господи, ведь она его не бросит! Ему захотелось взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
- Пола, это же отморозки! Если со мной что-то случится... Пожалуйста, обещай, что ты убежишь при первой же возможности!
Она на миг прикрыла глаза. Помощь не придет, пока все не закончится. Эти собаки спущены по его следу, ей вреда они причинить не смогут. Но если она останется, она в буквальном смысле свяжет ему руки. Он будет защищать ее до последнего. И она сказала:
- Хорошо.
Он кивнул и переключил свое внимание на приближающихся подонков, прикидывая тактику боя. Четверо против одного. Пробиться будет нелегко, но шансы все-таки есть.
Отморозки, наконец, приблизились с тем наглым и вызывающим выражением лица, какое бывает у двуногого зверья в любой точке света. И вопрос, заданный ими по-гречески, Сергей не понял, но безошибочно опознал в нем аналог русского издевательского: "Закурить не найдется?"
А второй в этот момент уже замахивался кастетом.
Но к такому повороту событий Сергей был готов. Резким ударом ноги он сбил с ног первого, извернулся, уходя от удара в голову, поймал руку с кастетом на прием, и, с силой перекинув противника через себя, приложил его спиной о камни, а потом, резко толкнув Таврополу, заставил ее отбежать под защиту стены. По крайней мере, теперь сзади не нападут. В одном месте стена выдавалась вперед, образуя что-то вроде ниши. Сергей оттеснил девушку туда, и встал впереди, закрывая ее собой. Она что-то крикнула ему, но он не расслышал. Он покачал головой, не понимая, и обернулся в сторону подступающих врагов. Некогда разбираться. Один из бандитов замахнулся цепью.
Больше всего этот бой походил на прыжки тигра, подстегиваемого ударами хлыстов. Сергей отчаянно вертелся, уходя от мелькавших перед ним дубинок и цепей, при этом постоянно следя за тем, чтобы не оставлять без прикрытия прижавшуюся к стене Таврополу. Негодяи понимали, что пока он вынужден защищать ее, он вдвойне уязвим, и не оставляли девушке ни единого шанса для побега.
Сергей вырубил еще двух противников, а третьему выбил коленную чашечку. Но едва он успел перевести дух, как все четверо снова были на ногах и снова двигались на него. Даже тот, который должен был корчиться от боли, держась за изувеченное колено, поднялся и, припадая на одну ногу, наступал вместе с остальными. Фантастика! Не зря говорят, что у наркоманов низка болевая чувствительность. Эти четверо больше напоминали роботов, чем людей. Поднырнув под дубинку, Сергей резко дернул на себя одного, впечатывая ему в висок свой локоть. Наркоман рухнул на мостовую, чтобы уже через несколько секунд подняться снова, словно в плохом голливудском кино. Положение становилось безнадежным.
Еще раз пройти по кругу, раскидывая противников. Мышцы уже гудят от натуги, а эти четверо, словно зомби, все продолжают свои бессмысленные - о нет, далеко не лишенные смысла - попытки. Знать бы еще, что ими движет. Впервые в жизни он столкнулся с такой безрассудной ненавистью. А впрочем, не все ли равно...